Господа гусары, молчать! [Евгения Серпента] (fb2) читать онлайн

Господа гусары, молчать! Евгения Серпента

Пролог

— Ты опоздал, — сказала Инна, раздраженно теребя пояс кимоно.

— Всего-то на десять минут.

Стас снял пальто, повесил на вешалку, небрежно бросил на подзеркальник белый кашемировый шарф, словно пришел к себе домой. Наклонился развязать ботинки. Инна стояла, прислонившись к стене, и нетерпеливо смотрела на него.

— Извини, пробки, — добавил он, взглянув на нее снизу вверх.

— Ты ко мне не в гости пришел, — Инна старалась держать себя в руках, но получалось плохо. — Я плачу тебе за время.

— Я задержусь. На десять минут, — Стас подошел к ней, потянул за пояс, который легко развязался. Полы кимоно скользко распахнулись. — Мы дольше разговариваем. Осторожно, у меня руки холодные.

— Подарить тебе перчатки? — все еще продолжая злиться, Инна быстро расстегивала пуговицы его рубашки.

— Не стоит. Ты же вычтешь их стоимость из оплаты.

Пощечина получилась звонкая, как выстрел из игрушечного пистолета. Стас поймал ее руку, прижал ладонью к своей горящей щеке и спокойно сказал:

— А вот за это добавишь.

Инна подумала, что все у него напоказ, каждое движение, каждый жест. Как в кино. А чего, собственно, ждать от мальчика по вызову, который по совместительству вкалывает в поте лица и всего прочего в стриптизе. Может, еще и в порно снимается? Кто его знает. У него даже имя — и то напоказ.

Имя Стасу действительно очень шло. Эдакая пошловатая претенциозность. Влад, Стас, Алекс — самое оно. Проститут по имени Саша или Вася — такого Инна себе представить никак не могла. Карие глаза, взгляд с поволокой из-под ресниц, светлые волосы — как будто слегка растрепанные. Она прекрасно знала, сколько стоит сделать такую якобы небрежную стрижку в модном салоне. И одежда — все очень просто и очень дорого. За те несколько лет, прошедшие с момента их знакомства, мальчик явно пообтесался. И деньжат прикопил. И за ту услугу, о которой она собиралась его попросить, скорее всего, потребует немало. Если вообще согласится.

Выдернув руку, Инна запустила ее под рубашку, провела по идеально гладкой коже без единого волоска. Слегка зацепила длинным ногтем сосок, спустилась ниже, обводя один за другим кубики пресса.

— Ты хочешь прямо здесь? — Стас взял в ладонь и слегка приподнял ее грудь, еще крепкую и высокую. — На полу? Или на тумбочке?

Ни слова не говоря, Инна повернулась и пошла в спальню, похожую на бонбоньерку: белое резное дерево, голубой атлас, оборки, завитушки. Стас — за ней, на ходу снимая рубашку. Она смахнула с кровати покрывало, села на край и откинулась назад на локти.

— Если ты так волнуешься из-за времени, можно было все снять заранее, — Стас подошел к ней и оттянул резинку кружевных трусиков цвета топленого молока.

— Ты сегодня будешь меня все время злить? — Инна сощурилась, как кошка.

— Но ведь тебе же это нравится, разве нет? — он резко развел ее ноги коленом, наклонился и провел пальцами по обрисованной тонкой тканью ложбинке.

— Может, хватит уже болтать? Или тебе больше нечем занять язык?

— Господа гусары, молчать, — усмехнулся Стас.

Он встал перед Инной на колени, и его пальцы нырнули под резинку, поглаживая кожу над лобком. Томительно медленно опустились ниже, туда, где мягкое яблочко расходилось надвое над набухшим в ожидании клитором.

— У тебя свежая эпиляция, — заметил Стас, так же медленно, буквально по сантиметру опуская трусики ниже и ниже. — Всегда было интересно, зачем зрелые женщины хотят быть похожими на маленьких голеньких девочек? Это же больно.

— Похоже, ты никогда не целовался с бородатым мужчиной, — парировала Инна.

— Бог миловал. А вот с бородатыми женщинами…

— У тебя работа такая, мальчик. И какого черта ты тогда удивляешься?

— Инна, ты меня отучила удивляться. Сколько мы уже с тобой?.. — спросил он, наконец освободив ее от изящной детали туалета, которая сейчас явно была лишней.

— Три года. Насколько помню, я была твоей первой клиенткой. И тебя всему приходилось учить, потому что ты умел только «сунул-вынул».

— Разве это не удовольствие? Я имею в виду учить?

— Разве я похожа на педофилку?

— Есть немного. Сказать, на сколько ты старше? У тебя дочь почти как я. На четыре года младше? Или на три?

Инна толкнула его ногой, но Стас поймал ее ступню, пробежал кончиком языка по пальцам, пощекотал подошву. Такие разговоры со взаимными подколами были для них чем-то обыденным, привычным, почти рутиной. Они встречались два-три раза в месяц, договариваясь о времени заранее. Как знать, может, действительно с ее подачи он стал так востребован, хотя до элитного статуса все же пока не дорос.

Пристально глядя Стасу в глаза, Инна сняла кимоно и широко развела ноги, поглаживая обеими руками между ними.

— Освободи рабочее место, — насмешливо потребовал он, облизав по очереди два пальца на одной и другой руке. — Или, может, ты сама себя полюбишь, а я вздремну пока?

— Вот еще! — фыркнула Инна. — Или, может, ты ночной сторож, чтобы спать за деньги? Сама, знаешь ли, я могу и без твоего присутствия, мне зрители без особой надобности.

— Ну конечно, — Стас медленно ввел два пальца между темно-розовыми лепестками, выступающими за края больших губ, а другой рукой начал ласкать клитор. — Сама ты предпочитаешь смотреть, правда? Тебе так нравится?

Ноздри Инны раздувались, вбирая пряный запах возбуждения. Она наклонилась ниже, жадно наблюдая, как пальцы Стаса ритмично погружаются во влагалище и выныривают, влажно блестя. Клитор под ними набух еще больше в предвкушении наслаждения.

— Похоже на кобру в капюшоне.

В ответ Инна улыбнулась, тяжело дыша, а Стас нагнулся и нащупал языком самое нежное, чувствительное место.

Откинув голову, Инна громко застонала. Она изо всех сил удерживала себя на краю пропасти, в которой бушевало белое пламя. Такой оргазм был — как перебить аппетит сладким перед обедом. Ей нравилось балансировать в одном шаге от него, казалось, это может продолжаться вечно, но она знала, что это иллюзия.

— Подожди, — попросила Инна.

— Инка, мне всегда кажется, что ты любишь ручную стирку больше, чем классику, — Стас лениво гладил атласную кожу на внутренней стороне ее бедер, дожидаясь, пока ее возбуждение немного уляжется и можно будет продолжать. — Неужели это лучше мужского члена? Большого, твердого, горячего?

— Так легче контролировать процесс, — усмехнулась Инна, потянувшись к молнии на его брюках. — Кроме того… импринтинг.

— Что? — не понял Стас. — Ты можешь хоть сейчас не умничать?

— Детский сад, игры в доктора с другими испорченными детьми. У тебя такого не было? — расстегнув молнию, она потянула брюки вниз вместе с черными слипами.

— Нет, — Стас поймал руку Инны и заставил ее обхватить получивший свободу член ладонью. — Я не ходил в детский сад. Зато трахнулся первый раз в тринадцать. С девушкой на десять лет старше.

— Об этом факте твоей профессиональной биографии я слышала уже не один раз, — Инна посмотрела на него, наморщив лоб, словно раздумывая, стоит ли сказать о чем-то важном.

Пожав плечами, Стас нагнулся, широко, тяжело лизнул ее клитор, а потом развел пальцами губы и вошел языком — так глубоко, как только смог. И снова Инна остановила его за мгновение до оргазма, хотя на этот раз сделать это было намного труднее — так хотелось отдать себя на волю обжигающих прикосновений, раствориться в огненном вихре.

— Обувайся, — сказала она, с трудом переведя дыхание и кивнув в сторону прикроватной тумбочки, где лежала черная коробочка с изображением обнаженного мужского торса.

— А ты не хочешь надеть сама? — Стас вытер губы и потянулся за коробочкой, мимоходом коснувшись пальцами ее напряженного соска. — Многим нравится.

— У меня ногти, — покачала головой Инна, мягко сжимая член и поглаживая подушечкой пальца головку. — Знаешь, сколько я колготок порвала? И потом, стриптиз твоя профессия.

— Только за отдельную плату. Да и какой это стриптиз, наоборот — шуба, шапка и валенки. Вот если б я его снимал — перед тем как…

Он надорвал зубами квадратный блестящий пакетик, достал презерватив и ловко, отточенным до автоматизма движением, раскатал по возбужденному члену с проступившими сосудами. Провел по нему рукой — как воины перед битвой гладят меч. Посмотрел на Инну вопросительно: как ты хочешь?

Она легла на бок, спиной к Стасу, который тесно прижался к ней грудью и животом, коленом приподнял ее ногу. Продолжая ласкать клитор, другой рукой он придерживал член и дразнящими короткими движениями водил им по губам — побагровевшим, переполненным от вожделения кровью. Головка то раздвигала их, словно заглядывая вовнутрь, то, вся в тягучей влаге, возвращалась обратно, решив, что ничего интересного там нет.

Инна тихо постанывала. Заведя руку назад, она сжимала ягодицы Стаса, наслаждаясь их мускулистой упругостью. Наконец, когда терпеть эту томительную пытку уже не было сил, отвела его руку и попросила:

— Возьми меня!

Член вонзился резко и глубоко. Инна вскрикнула от боли и наслаждения и сильнее нажала на его ягодицы, как будто хотела, чтобы он вошел еще глубже. Облизав два пальца, она сама гладила клитор и смотрела, как член Стаса погружается в ее тело до самого основания, а потом, блестя тонкой оболочкой, начинает выскальзывать обратно, обрывает это движение на полпути и снова ныряет в глубину. Эта картина завораживала и — вместе с острым запахом и звуками, которые ни с чем не спутаешь, — усиливала возбуждение многократно.

По ее телу пробегали мучительно-сладкие судороги, которые усиливались с каждым новым движением Стаса. Упираясь одной рукой о постель, другой он сжимал грудь Инны, переходя от одного соска к другому. Каждый раз, когда член погружался во влагалище, ей казалось, что ее пронзает электрический разряд — от самых чувствительных точек в глубине лона до возбужденных сосков под пальцами.

Воздуха не хватало, он стал обжигающе горячим. Все вокруг исчезло, исчезли мысли, разум, и вся ее сущность сосредоточилась в женском естестве, которое жаждало животного наслаждения. Ни любви, ни нежности — только темное вожделение, похожее на ядовитый черный дурман. Инна презирала Стаса и порою ненавидела — за ту власть, которую он имел над ней, даже не подозревая о том. Но только он — единственный из всех мужчин, которые у нее были, мог довести ее до такого невероятного экстаза.

Оргазм подбирался большой кошкой на мягких лапах. Он словно был уже здесь — за тонкой пеленой тумана. Он был как ласковый убийца, который нападает из-за угла, нанеся один точный удар — наслаждения острого, как сама смерть.

— Да! — простонала она, зажмурившись так сильно, что под веками разлилось жидкое пламя.

Стасу понадобилось всего два быстрых, сильных удара, чтобы догнать ее. Отдышавшись, он медленно извлек еще возбужденный член и лег на спину. Потянулся, положил руки под голову — грудные мышцы проступили рельефно, как у статуи классической лепки. Инна, повернувшись, провела по ним ладонью — и наконец сказала то, что давно собиралась. Стас опешил.

— Что?! — переспросил он, не веря своим ушам. — Ты шутишь?

— Нисколько.

— Инна, если это не шутка, причем довольно глупая, значит, ты рехнулась. Знаешь, мне пора уже, — он сел, стряхнул на пол презерватив, подтащил ногой брюки и трусы.

— Подожди, Стас. Я не шучу и я не рехнулась. Я действительно этого хочу. И я тебе очень хорошо за это заплачу.

— Послушай, ты хочешь, чтобы я лишил девственности твою несовершеннолетнюю дочь — и утверждаешь, что у тебя все в порядке с головой? Да ты из пушки в голову убитая, идиотка!

Инна снова попыталась его ударить, но Стас резко перехватил ее руку и прижал к кровати.

— Все, шутки закончились. Деньги можешь скинуть мне на карту.

— Стас, выслушай меня. Пожалуйста!

Он резко встал, натянул трусы, брюки, поискал взглядом рубашку.

— Стас!!!

— Хорошо, — поколебавшись, сдался он. — У тебя две минуты. Или ты мне внятно все объяснишь, или это была наша последняя встреча. Слава богу, у меня есть возможность не встречаться с теми, кто мне неприятен.

— Для женщины первый раз — это очень важно. Она об этом вспоминает всю жизнь. И от этого во многом зависят все ее дальнейшие отношения с мужчинами.

— Не драматизируй, пожалуйста. Насколько я понимаю, важно, чтобы первый раз был по любви. Или хотя бы с человеком, к которому девушка испытывает влечение. Черт, я мог бы еще понять, если бы ей было лет тридцать и она была страшная, как ядерная война. Мог бы понять, если бы она была мальчиком и ты купила бы проститутку, чтобы она научила его уму-разуму. У аристократов когда-то это было в порядке вещей. Твою мать, я бы даже попытался понять, если бы ты задумала продать ее девственность богатому извращенцу, такое не редкость. Но это… В голову не укладывается. Сколько ей, пятнадцать? Это же ребенок еще.

— Тебе было тринадцать, сам говорил. А ей через неделю шестнадцать. Возраст согласия, кстати.

— Вот-вот, согласия. Это значит, что она сама согласна трахнуться. С тем, с кем захочет. А не с тем, кого за деньги подсунула чокнутая мамаша. Еще раз: зачем?

По щекам Инны текли слезы.

— Мне было как раз пятнадцать. Я была влюблена. Думала, что все будет как в кино. А получилось… В каком-то грязном подвале, грубо, больно, ужасно. Это было… наверно, как изнасилование, я не знаю… Мне потом даже подумать было противно, что можно с кем-то…

— Но ведь прошло же? Не похоже, что сейчас тебе очень противно. И потом, почему ты думаешь, что с твоей дочерью будет так же? Поговори с ней, расскажи, объясни, что…

— Я не хочу, чтобы с ней произошло что-то подобное, — перебила его Инна. — Кто в этом возрасте слушает родителей? Она выслушает и подумает: ты, мать, сама виновата, а со мной ничего подобного случиться просто не может, я другая, я особенная. Знаешь, у нас с ней не настолько близкие отношения. Но мне хочется, чтобы у нее все было красиво, безопасно. Чтобы она потом вспоминала этот первый раз как что-то волшебное.

— Ты ненормальная, — покачал головой Стас, застегивая пуговицы рубашки. — Скажи, пожалуйста, если я откажусь, ты ведь не угомонишься? Найдешь кого-то другого?

Инна молчала, и это молчание было красноречивее любых слов. Вдруг она посмотрела на часы и вскочила, как ужаленная.

— Уже три. Алена скоро должна прийти из школы.

— Да, мы сегодня задержались, — Стас быстро вышел в прихожую, всунул ноги в ботинки, потянулся за пальто.

— Стас? — Инна стояла в дверях, уже в кимоно.

— Я подумаю, — поморщился он, схватил шарф и вышел на площадку.

Лифт где-то завис, и Стас спустился по лестнице, крепко матерясь вполголоса. Вышел из подъезда и остановился у машины, пытаясь нашарить в кармане ключи. Кто-то толкнул его, задев плечом.

Обернувшись, Стас увидел девчонку в розовой куртке, высокую, тощую, нескладную. Длинные волосы неровными прядями свисали из-под надвинутой на глаза шапки. За спиной рюкзак, в ушах наушники, стекла очков в мелких каплях дождя.

— Простите, — буркнула она, и Стас заметил на ее кривых зубах брекеты.

Девчонка подошла к подъезду, из которого он только что вышел, приложила к замку домофона таблетку.

Мать моя женщина, подумал Стас, если вдруг это Инкина дочь, тут даже вагон виагры не поможет. Это надо лет пять без бабы прожить, чтобы на такое пугало встало.

1

Два года спустя

— Лиза, блин, ну тебе что, трудно? — Света возмущенно смотрела на старшую сестру. — У человека день рождения, в конце концов.

— Вы хотите, чтобы меня отсюда под жопу поганой метлой вымели? — вскинула тонкие брови Лиза. — Хотели нажраться — могли это и дома сделать. Скажите спасибо, что я вообще вас в обход провела, а то стояли бы на улице.

Алена страдальчески поморщилась. Да, Светка обещала, что все будет по высшему разряду. Клуб, музыка, выпивка. Но ей совершенно не хотелось, чтобы у Лизы из-за них были неприятности. Она посмотрела на Галю, но та только плечами пожала.

— А если я родителям про твой институт расскажу? — сладко пропела Света, прищурившись по-кошачьи. — Который ты еще осенью бросила? Наверно, им очень понравится, что ты их денежки своему Славику отдаешь. Чтобы он кредит за тачку выплатил.

— Вот ведь сучка! — побагровела Лиза, да так, что свекольно полыхнуло даже из-под низко расстегнутой на груди белой блузки.

Алене показалось, что Светкина сестрица сейчас выгонит их ко всем чертям, но та стояла, покачиваясь с пятки на носок, глубоко засунув руки в карманы черных брюк, и только смотрела на них по-змеиному. Потом резко повернулась и ушла.

— Не боись, девки, все будет, — подмигнула Света и запустила обе пятерни в короткие темные волосы.

Алена подумала, что она явно переборщила с гелем или пенкой — что там у нее? Пряди склеились и торчали дыбом, как шерсть у черта. Впрочем, вполне так симпатичного черта. В каждом ухе у Светки болталось штук по пять колечек, на крыле носа и на брови льдисто поблескивали бусинки пирсинга. Черные атласные брюки туго, до писка, облегали узкие бедра. Кожаная жилетка, из-под которой нахально выглядывал лифчик, оставляла открытыми руки, покрытые инфернальными татуировками. Без сомнения, из их троицы Света Байкалова всегда привлекала самое пристальное внимание. И вряд ли кому-то в голову могло прийти, что эта отвязная девица окончила школу с золотой медалью и с блеском поступила в Первый мед. А еще Света была убежденной девственницей и с невинностью собиралась распрощаться в первую брачную ночь, не раньше.

Галю Золотову, будущего юриста, все считали воплощением флегмы. Она не любила говорить, зато прекрасно умела слушать. Уже в двенадцать лет у нее появилась грудь и начались месячные. Одноклассников она считала детьми и снисходительно взирала на них откуда-то с противоположного конца вселенной. На ее лице всегда было загадочное, немного дремотное выражение, как будто Галя грезила наяву. Ее глаза, огромные, голубые, чуть навыкате, в темноте светились, как у кошки. Или это только так казалось. Однажды Алена видела, как вполне взрослый мужчина, хорошо за тридцать, засмотрелся на Галю, споткнулся и упал в лужу.

Что касается самой Алены, которой как раз сегодня исполнилось восемнадцать, себя она считала простенькой, но миленькой. Или наоборот: миленькой, но простенькой. В зависимости от настроения. Она прекрасно помнила, какой страшной была еще два года назад. Брекеты, очки с толстенными стеклами, под которыми глаза казались маленькими, как у слона. Длинные прямые волосы тусклого мышиного цвета. А худющая! «Алька, ты как весенний еж», — смеялся папа. Другие девчонки сидели на диетах, а Алена мечтала хоть немного поправиться, чтобы кости не торчали в самых неожиданных местах.

И вдруг — как по волшебству! — все переменилось. За несколько дней до шестнадцатилетия ей сняли брекеты, и оказалось, что зубы больше не набекрень, а вполне ровные, даже красивые. А еще наконец сделали на заказ линзы, какие-то очень сложные. Впервые надев их, она смотрела на себя в зеркало и не могла поверить, что перед ней Алена Туманова собственной персоной, а не какая-то незнакомая девушка. У этой девушки были большие серо-зеленые глаза, длинные черные ресницы и красивые брови. Всего этого Алена раньше под очками не видела. И без очков тоже не видела, потому что при ее минус девяти вообще мало что могла разглядеть.

Мать посмотрела и сказала: «Надо же, а ты, оказывается, вполне на человека похожа». Это было приятно, но больше неприятно, потому что подразумевало: раньше Алена была похожа на чучело. Да и вообще выражение у нее было довольно странное. Как будто ревнивое, что ли. «Я ль на свете всех милее?» — и тут вдруг дочь внезапно стала не такая жаба, как всегда. Тем не менее, она отвела Алену в салон красоты к своему мастеру, и пыльная мышь на голове превратилась в стильную ассиметричную стрижку темно-медового цвета, от чего глаза еще больше заиграли зеленым.

А еще они прошлись по магазинам. Один только лифчик стоил дороже, чем платье. Зато он был мастер своего дела, нашел то, что вряд ли смог бы обнаружить кто-то еще — грудь. «Никогда не экономь на белье», — снисходительно сказала мать, и Алена подумала, что со своими советами та опоздала. Не в том смысле, что она была такая умная и знала все сама. Просто трудно воспринимать всерьез того, кто лет десять тебя почти не замечал. Наверно, с тех пор как отец ушел и они остались вдвоем.

А еще мать достала им троим проходки на концерт «Ленинграда», в самый крутой клуб, по сравнению с которым тот, где работала Лиза Байкалова, был просто сараем. Подарок на день рождения — так она сказала. А вот дальше началась задница. Светку утром с аппендицитом увезла скорая. На выходе Алена разругалась с матерью, да так, что на полном серьезе думала о том, чтобы никогда больше домой не возвращаться. Да и вдвоем с Галей было скучно. Точно так же, как вдвоем со Светкой — слишком утомительно. Подруг Алена воспринимала только в комплекте — вот тогда была гармония.

Зато в тот вечер случилось… то, что случилось.

Вспомнив об этом, Алена улыбнулась. Ровно два года назад. Иногда она думала, хотелось бы ей снова встретиться с Владом. Может, и хотелось бы, но она боялась разочароваться, увидев его… в фокусе. Нет уж, лучше пусть сказка остается сказкой.

Лиза вернулась, составила на стол с подноса стаканы и три бутылки колы.

— Ты что, издеваешься?! — взвилась Света змеем-горынычем.

— Заткнись! — прошипела Лиза и наклонилась к столу. — Одну бутылку разлили и пьете. Ровно через десять минут незаметно кладешь пустую в сумку и идешь в туалет. Вон там камера, заслони. В крайней левой кабинке в бачке будет другая бутылка. Полная. Все поняла? Дрянь маленькая. Учти, если меня спалят — выгонят. По вашей милости. Тогда я тебя просто убью.

Лиза повернулась и ушла, а Света скорчила довольную рожицу.

Алкогольная операция прошла успешно. Когда кола с ромом — или, точнее, ром с колой — был разлит по стаканам, Света огляделась по сторонам и сказала:

— Девки, гляньте, какие красавчики. Да не так резко! Слева сзади. Все время на нас пялятся.

За столиком в углу сидели двое парней, действительно очень даже фактурных. Блондин и брюнет, лет двадцати с небольшим. Даже в полумраке было видно, что упакованы они не в ширпотреб, да и бутылка коньяка на столе стояла вполне солидная.

— С деньгами мальчики, явно, — вздохнула Света. — Мне брюнет больше нравится. А вам?

— Свет, да тебе-то не все ли равно? — лениво заметила Галя, потягивая из стакана. — Ты ж у нас это… приснодева. До самой свадьбы.

— А на свадьбу мне жених с неба упадет? Должна же я его где-то найти.

— Это в клубе-то?

— А почему нет? Или, по-твоему, приличные люди не клубятся?

Алена молчала. С ее места лучше был виден блондин, и они уже пару раз встретились взглядами.

— А не боишься, Свет, что в первую брачную ночь окажется, что твой муж в сексе вообще не в масть? — Галя, видимо, под влиянием спиртного, что-то разговорилась. — Знаешь, как в интернете картинки, «Ожидание и реальность».

— Не знаю, Галь, — Света помрачнела, видимо, эта мысль ей уже не раз приходила в голову.

— Я вот тоже думала: только по любви. Не сдуру, не по пьяни, не из любопытства. А получилось…

— Так ты уже? — удивилась Света. — Могла бы и рассказать. С Юрочкой?

— Да чего там рассказывать? — вздохнула Галя. — Нет. С Юркой только целовались, но он так и не решился. А потом поехала с компанией брата за город. Был там один. Валера. Даже не знаю, как все вышло. Выпили, пошли на речку. Ну и… Нет, даже вспоминать не хочу, до того противно.

— Да… — Света подлила себе в стакан. — Что тут скажешь. Не повезло. А ты, Туманова, чего так улыбаешься загадочно? Только не говори, что ты тоже того. И тоже помалкивала.

— Сегодня два года, — сказала Алена. Почему-то вдруг захотелось поделиться с подругами, хотя раньше молчала, как партизан.

— Да ты что?! — вытаращила глаза Света. — А ну колись! Как, где, чего?

— Ты тогда в больницу попала, а мы с Галкой на концерт пошли. Ну и вот…

Настроение тогда у Алены было — гаже не придумаешь. За Галей после концерта приехала мать, а Алена еще осталась. Сидела одна, пила кофе и думала, что делать. Ехать домой или вызвать такси и отправиться к отцу в Осинку. Как снег на голову. Не выгонит же на ночь глядя, а там видно будет.

Что-то попало в глаз, к линзам она еще не привыкла, потерла — и линза благополучно вывалилась. Куда-то под стол. Мир сразу перекосило. Когда один глаз минус девять, а другой единица — это не шутки. Пыталась нашарить — не нашла. Осторожно вытащила вторую, и все сразу расплылось в мути. И стало совсем скверно, потому что даже номер телефона было не набрать. Разве что совсем к носу поднести.

— У вас все в порядке? — сказал кто-то.

Не ощупывая руками, Алена могла с уверенность сказать только то, что это был мужчина. Судя по голосу, не старый. Довольно высокий, не толстый. И блондин. И пахло от него довольно приятным парфюмом. Все.

— Линзу потеряла, — пожаловалась она. — А так все нормально.

— Можно присесть?

— Пожалуйста.

Теперь Алена даже не могла вспомнить, как так вышло, что она сразу почувствовала к нему расположение. Силуэт и голос… Они разговаривали до самого закрытия клуба. Вернее, больше говорила Алена, а мужчина, назвавшийся Владом, слушал, изредка задавал вопросы. И о проблемах с матерью тоже рассказала.

— Отвезти тебя домой? — спросил Влад, когда они вышли из клуба. — Или к отцу?

— И ты вот так с ним поехала? — изумилась Галя. — С совершенно незнакомым? А вдруг маньяк какой-то?

— Я уже потом испугалась. Задним числом. А тогда — нет. Попросила отвезти к отцу, а он предложил… уже потом… поехать к нему.

— Туманова… — простонала Света. — Ну ты и идиотка.

— Да, наверно, — согласилась Алена. — Но тогда мне было как-то все равно. Куда угодно — только не домой.

Они приехали к нему, кажется, куда-то на Комендантский. Поднялись в квартиру. Влад все время держал ее за руку, чтобы Алена не споткнулась. Привел в комнату, усадил на диван. Зажег свечи, включил музыку, налил вина. Ей казалось, что она спит. Это был тот странный сон, в котором все страшно и чудесно одновременно. Все в тумане, мерцание свечей, терпкий вкус вина в высоком бокале. Легкие прикосновения — как будто случайные.

Он наклонился и осторожно коснулся губами ее губ.

— Если не хочешь, ничего не будет, — сказал тихо на ухо.

— Пусть будет, — решилась Алена. — Только я еще ни разу…

— Я понял. Не бойся…

— И что? — Света заерзала от нетерпения. — Как было? Больно?

— Нет, — улыбнулась Алена. — Ну, почти нет. Немного страшно. Сначала. Немного неловко. Тоже сначала.

— Надеюсь, хоть с резинкой? А то мало ли…

— Конечно.

— А ты это… смогла? Ну, кончить?

Алена смутилась.

— Наверно, нет. Не знаю, если это должен быть такой улет, как рассказывают, вряд ли с чем-то спутаешь. Но… было очень приятно, правда.

— А что он с тобой делал? Ну расскажи, интересно же.

— Свет…

— Да ладно тебе, скромница. Стоило очки и брекеты снять — и пожалуйста. Ну и чем все кончилось? Вы еще виделись?

— Нет. Утром отвез меня домой, даже телефон не спросил. Просто поцеловал и уехал. Сначала было немного обидно. А потом подумала, что и хорошо. Такая вот… сказка.

— Да, класс! — вздохнула Света.

— Ничего классного! — неожиданно резко сказала Галя. — Какой-то мужик воспользовался тем, что ты ничего не видишь. Фактически, использовал твое беспомощное положение. Взрослый — с несовершеннолетней. Повезло еще, что ничего плохого с тобой не сделал. Не ожидала, Ален, от тебя такой дурости. Ты, вроде, всегда с головой дружила.

— Галь, ну что ты несешь? — обиделась Алена. — Во-первых, ничем он не воспользовался. Он же не знал, что я почти ничего не вижу. Мало ли, линзу потеряла. Я трезвая была, только у него немного вина выпила. Сама согласилась, добровольно. Ну да, глупо, конечно, не спорю. Но…

— Не завидуй, Галюнь, — Света обняла подругу за плечи. — Второго первого раза все равно не будет. Даже если все обратно зашить. Как случилось — так и случилось. У тебя плохо, у Аленки — хорошо. Даже завидно немного.

Эх, знала бы ты, Светик, какая задница у меня сейчас с этим, подумала Алена. Вряд ли бы позавидовала.

— Детское время закончилось, — подошла к ним Лиза. — Давайте уже на выход.

— Ты что, Байкалова, совсем охуела? — взорвалась Света. — Мы тут все совершеннолетние. Сколько хотим — столько и будем сидеть. Это нам пить еще нельзя. Так мы и не пьем. Видишь, кола у нас, — она дернула подбородком в сторону бутылок. — Так что иди-ка ты…

Лиза набрала побольше воздуху, чтобы осадить зарвавшуюся сестру, но тут к ним подошел тот самый блондин, сидевший за столиком в углу.

— Привет, Лизун! — сказал он, фамильярно положив руку ей на плечо. — А я весь вечер смотрю, ты или не ты. Пока фамилию не услышал.

— Стасик? — ахнула Лиза. — Каким ветром?

2

— О чем задумался, детина? — Инна легонько царапнула его ногтем по животу, как будто рассчитывала на вторую серию.

Стас посмотрел то ли на нее, то ли сквозь нее.

— Не обижайся, но мне давно интересно, почему ты не заведешь себе любовника? Или парочку, если одного мало? Не поверю, что для тебя это проблема. Красивая женщина, в самом соку, с деньгами. В чем прикол? Мы с тобой встречаемся уже пять лет. У меня ни одна так надолго не задерживалась. Не потому, что я чем-то не устраивал. Просто женщины, которые пользуются такими услугами, обычно склонны к разнообразию. Одна так и сказала: «Ты прекрасен, Стасик, но я кончаю только от нового члена».

— Некоторые наоборот любят стабильность, — Инна резко убрала руку и села, прислонившись затылком к стене. — Ты знаешь, что в сексе мне нравится и чего я хочу, тебе не надо ничего объяснять. У меня был муж, который свалил к молодой девке с тугими сиськами. Был любовник, потом еще один. И еще один. К каждому приходилось притираться. И в переносном смысле, и в самом прямом, чтобы продирало. И ради чего?

— То есть чувства тебе не нужны?

— Смешно слушать про чувства от проститутки, — Инна язвительно улыбнулась.

— Да, наверно, — задумчиво кивнул Стас.

— Нет, мальчик, чувства мне не нужны. Сыта по горло. Знаешь, чем ты мне нравишься и почему я трахаюсь только с тобой? Не только потому, что ты делаешь это по высшему разряду. Но еще и потому, что с тобой не надо притворяться. Я тебе плачу и могу быть самой собой. Стервой, злобной сукой — без разницы.

— А знаешь, Инна, почему я приезжаю к тебе пять лет, хотя ты ведешь себя как стерва и злобная сука? — невозмутимо поинтересовался Стас. — Я ведь уже не на том уровне, чтобы бежать, высунув язык, к любой дырке, у которой зачесалось. Давно уже мог послать тебя на хер. Сказать: сверни свое бабло трубочкой и вставь себе вместо члена.

— Ну да, — уязвленно засмеялась Инна, — ты прямо как афинская гетера, сам выбираешь, кого трахать. Были в древней Греции такие шлюхи…

— Я умею читать, Инна.

— Серьезно? — она надменно вскинула брови. — Ну так и почему же ты не послал меня на хер?

— По той же самой причине. С тобой не надо притворяться сладким ласковым котиком. Ты — блядь. Течная сука. А я — тот, кто приходит по свистку и трахает блядей. Все предельно цинично и откровенно. Как в порно, которое не прикидывается эротикой.

Насмешливо глядя на Инну, Стас провел у нее между ногами двумя пальцами и обтер их о ее же бедро.

— Тебе ведь это нравится, да? Что я такой, какой есть?

— Может быть, — натужно улыбнулась Инна. — А может, я просто закрываю на это глаза. За твой большой… талант.

— Я рад, что всего через пять лет мы расставили все точки над и, — Стас встал и начал одеваться.

— Скажи, а почему ты вообще занялся этим? — Инна невольно залюбовалась той грацией, с которой он это делал. Словно не натягивал банально трусы и носки, а заводил со сцены и без того распаленную публику. — Не похоже на то, что ты такая Сонечка Мармеладова. Наверно, не только в деньгах дело, а?

— Чем? Стриптизом или скорой сексуальной помощью? — он коротко взглянул на нее, облизав губы. — Знаешь, Инна, то, что ты в некотором роде моя теща, не дает тебе право лезть в мою частную жизнь.

— Что?! — задохнулась она.

— Ты забыла, что я трахал твою дочь? По твоей просьбе и за твои деньги. Как, кстати, она поживает? Впрочем, это неважно.

Дожидаться ответа Стас не стал, вышел в прихожую, и через пару минут дверь за ним захлопнулась.

Спустившись вниз, он сел в машину, завел двигатель и со злобой шлепнул по рулю ладонью. Лярва — так Стас звал свой синий «Солярис» — обиженно бибикнула. Раздражение не покидало его уже неделю. С того самого дня, как их с Иваном, бывшим однокурсником по «кульку», занесло в клуб на Загородном. Захотели, называется, бахнуть коньячку за случайную встречу.

Настроение это Стас сейчас сорвал на Инне, чего обычно себе не позволял. Одно дело шуточки на грани фола, которые та обожала, другое — откровенное хамство. Просто именно Инка, если хорошо поковыряться, и была причиной этого самого раздражения. Не она сама, конечно, но началось-то все с нее.

Алену он сначала не узнал. Да толком и не разглядывал. Пялится малолетка какая-то, не первая, не последняя, ну и пусть. Заинтересованные женские взгляды для него давно стали рутиной. А вот официанточка в тесных брючках на вызывающе круглой попке показалась знакомой. Похожей на одноклассницу Лизку Байкалову. Девять лет вместе проучились. Правда, с тех пор еще семь прошло, ни разу больше не виделись. Поэтому и сомневался — пока не услышал, как одна из девиц за соседним столом обратилась к ней по фамилии. Подошел поздороваться — и тут словно кипятком ошпарило.

Она посмотрела на него снизу вверх — точно так же, как и два года назад. Только тогда взгляд у Алены был совершенно беспомощным, зрачки огромными. Если бы не знал, что у нее сильная близорукость, подумал бы, что обдолбанная. Не ошибся ведь тогда, та девчонка, которая толкнула во дворе, действительно оказалась Инкиной дочкой. Вот только в клубе она вовсе не выглядела пугалом. Наоборот — очень молоденькой и очень хорошенькой девушкой. Ни очков, ни брекетов, ни жидких прядей из-под шапки.

Как он вообще только согласился? Деньги? Пожалуй, в последнюю очередь, хоть и немалые. Поддался на Инкины слезы и уговоры? Вот уж точно нет. Пожалел совершенно незнакомую девчонку, которой ненормальная мамаша все равно подыскала бы хрен знает кого? Уже теплее, но… нет, тоже нет. Да ладно, Стасик, чего прикидываться, мы тут с тобой одни, между нами, девочками — захотелось просто попробовать себя в новой роли, так? Демиург, культуртрегер, твою мать. Да-да, господа гусары, некоторые проститутки и не такие слова еще знают. Нет, ну а что? Открыть юной деве волшебный, так сказать, мир секса. Чем плохо?

А ведь дрогнул же в самый ответственный момент. Сказала бы она «нет» — и отвез бы домой. Абсолютно целую и нетронутую. Потому что в один момент игра перестала быть игрой. Одно дело задвигать кошелкам, которых драли во все дыры столько раз, сколько хомячки на свете не живут. И другое дело — девчонка, которая словно в открытый космос выходит. Хочет и отчаянно боится. И почему-то доверяет себя тебе — абсолютно незнакомому, которого даже не видит толком. У матери было минус семь, без очков, говорила, все расплывается. А у Алены, как Инка сказала, минус девять. Потеряла линзу, сняла вторую и сидела — как ежик в тумане.

Ох, как же он старался. Никогда, ни с кем не был так осторожен. Словно вазочку хрустальную в руках держал. Чтобы исчезло это выражение на ее лице — страха, стеснения. Чтобы действительно навсегда запомнила — как волшебную сказку о таинственном незнакомце.

Давай, давай, Стасик, рассказывай два года спустя деду Морозу, что на самом-то деле ты был хорошим мальчиком и совершил вполне так тимуровский поступок. И что это твое якобы доброе дело на весах перевесит всю ту грязь, в которой ты валяешься, как свинья. Которую давным-давно для себя оправдал и подвел под нее прочную теоретической базу. Философскую.

И она его, разумеется, тоже не узнала. Да и не могла. Не по запаху же — у него и одеколон давно другой. Просто взглянула еще раз — с любопытством. Как и до этого посматривала. Похоже, девчонки весь вечер их разглядывали и разбирали по косточкам. Он поговорил с Лизкой минут пять — кто-как-чего, хлопнул на прощание по попе (уж больно сама в руку просилась) и вернулся за свой столик.

— А ничего так, — флегматично сказал Иван. — Я бы тоже погладил.

Невольно Стас посмотрел в ту сторону, откуда только что пришел, и снова встретился взглядом с Аленой. Вот тогда-то и всплыло из темных глубин, как Великий морской змей, то самое тупое раздражение, от которого было не избавиться вот уже неделю.

Все, проехали. Это было давно и неправда. Какие, к черту, нежные девственницы, только богатые похотливые самки. Кавалергардов век недолог. Не вечно же он будет ублажать старух и демонстрировать со сцены свои телеса. Пора уже плотно о будущем задуматься.

Стас посмотрел на часы и присвистнул. С Инкой каждый раз так. Как в старом анекдоте: «А поговорить?» Времени оставалось в обрез — заехать домой, принять душ, переодеться и в клуб.

3

Алена положила телефон в пакет с застежкой, тщательно провела по ней ногтями — чтобы ни единой капельки не просочилось, если что. Разделась, посмотрела на себя в зеркало. За последний год ей удалось хоть немножко округлиться, уже песня. Конечно, по сравнению с подругами, она все равно выглядела недокормленным подростком, но хотя бы ребра и тазовые кости уже не так торчали. И грудь подросла на целый размер. С нуля до единицы. Может, даже с плюсом.

Сунув ногу в ванну, Алена взвизгнула, прикрутила горячую воду, добавила холодной. Посидела на бортике, дожидаясь, когда немного остынет, и наконец скользнула под пушистую пену, пахнущую бергамотом. Это был ее ежевечерний ритуал: ванна, кружка кофе с молоком и корицей, любовный роман в телефонной читалке. Но не успела она прочитать и пары страниц, телефон в пакете загудел, как сердитый майский жук.

— Туманова, здоров! — гулко завопила из трубки Света. — Как всегда в подводном царстве? Слушай, чего расскажу! Мы с Байкаловой неделю не разговаривали. То есть она со мной не разговаривала. А вчера предки уехали на дачу, так она пошла на мир. Уж не знаю, с чего. Наверно, что-то хочет, но пока не говорит. Пивца подвалила с чипсами. Попили, потрындели. Да, так вот. Помнишь тех перцев в клубе, которые рядом сидели? Один еще к нам подходил?

— Ну?

— Слушай, второй-то! Брюнет! Мать, я реально на него запала. Ты видела, какая у него задница?

— Откуда? Он же сидел, как ты могла его задницу рассмотреть?

— Он в туалет выходил, тогда и рассмотрела. И вообще — ах, какой!

— Светка, зачем тебе его задница? Ты что, передумала блюстись до свадьбы?

— Слушай, я уже не знаю ничего, — простонала Света. — Я только о нем и думаю, всю неделю. Он мне вчера приснился. В таком сне… Ты не представляешь, что он со мной делал. Рассказать?

— Не стоит. Свет, да ты ж о нем не знаешь ничего, кто он, что он.

— Ой, кто бы говорил! Можно подумать, ты о своем таинственном незнакомце что-то знала. Может, он вообще был страшный, как черт. Этот хоть красавчик, умереть не встать. Так вот, я у Байкаловой спросила, что за хрен с горы ее по жопе хлопнул. Оказалось, бывший одноклассник. После девятого в «кулек» ушел.

— Куда ушел? — не поняла Алена.

— В «кулек». Колледж культуры и искусства. Танцор он. На хореографа учился.

— А второй?

— А про второго она ничего не знает. Так слушай, я сначала к Лизке в соцсети полезла. Контакт, Фейсбук. Его у него в друзьях нет. Тогда нашла ее альбом за девятый класс. Помнишь, она его Стасиком назвала? Так вот, Станислав там только один. Кстати, зайка такой, что ты, что ты. Узнала фамилию — Нестеров. Полезла дальше искать. Нашла в контактике. Записей почти ноль, зато в друзьях — та-дам!

— Ну и?

— Зовут его Иван. Тоже «кулек» окончил. Двадцать три года. Танцует в каком-то эстрадном балете. Фотки такие — посмотреть и кончить сразу.

— Ну и ты, конечно, сразу кончила, напросилась к нему в друзья и фотки вдоль и поперек облайкала, — насмешливо предположила Алена.

— А то! И он меня тоже задружил. Написала камент к одной — мол, зашибенно. И он его в ответ лайкнул.

— Ну все, пора к свадьбе готовиться.

— Смейся, смейся, — обиделась Света. — Спорим, я его в реал вытащу?

— А если он женат? Или у него подруга? Или они вообще со Стасиком этим сладкая парочка?

— И поэтому Стасик так Лизбет по заду приласкал? И, кстати, в статусе у Ивана — «в поиске».

— Слушай, куда-то не туда тебя несет.

— Да ну тебя, Туманова, зануда.

— Я зануда? — фыркнула Алена. — Ты еще Золотовой расскажи, она тебя не так приласкает.

— Офигеть! Вы две такими девочками притворялись, а оказалось, что давно уже в распечатке. И теперь будете мне говорить, что хорошо, а что нет? Одна спьяну с мужиком в кустах валялась, другая в клубе подцепила. Принцессы, твою мать!

— Свет, ты нам два года мозг выносила, что ни-ни, только после свадьбы. А теперь хочешь встретиться с парнем, которого один раз видела издали. Да он таких девочек на ужин с кашей жрет, наверняка.

— А ты своего вообще не видела. Что, нет?

— Ладно, Светка, ты чего-то завелась, — Алена начала злиться. — Давай заканчивать. В конце концов, ты девочка уже большая, сама разберешься, с кем спать, а с кем нет. И когда.

— Все, пока!

Света отключилась, и Алена положила телефон на стиралку. Какое уж тут чтение!

Брюнет Иван ее совершенно не заинтересовал, хотя был и симпатичным, и вполне так секси. А вот второй, который Стас… Да нет, ничего особенного, конечно. Ну, поглядывала она на него в клубе — так он сидел к ней лицом, невольно выходило. Но когда подошел к их столу и она посмотрела на него снизу вверх, почувствовала какое-то странное волнение. Это сочетание — светлые волосы и карие глаза — пробивало ее до дрожи в коленках. И ведь не всегда так было, раньше ей блондины вообще не нравились, никакие. Влад тоже был блондином, а вот какие у него были глаза? Может, как раз карие? Сознание не осознало, а подкорка запомнила? Может, поэтому теперь у нее на кареглазых блондинов автоматическая стойка?

Дотянувшись до телефона, Алена зашла в контакт и за несколько минут нашла этого самого Стаса Нестерова. Одна крупная фотография, несколько помельче, немного музыки и картинок-перепостов. Статус пустой, в личных данных все тот же «кулек» и больше ничего. На фото взгляд жесткий, не слишком приятный. Да и вообще какая-то слишком самоуверенная рожа. И самодовольная. И с чего ее тогда зацепило? Только что магическим сочетанием глаз иволос?

Из любопытства Алена нашла еще и Ивана. Там фотографий было побольше. И видео каких-то танцевальных номеров. Но тоже, в общем-то, ничего особенного. Парни как парни, что один, что второй. И чего так Байкалову пробило? Или просто великая идея Девственности-до-Свадьбы себя изжила?

Светка вообще была в этом отношении странной. Увлекалась чем-то до фанатизма, начинала проповедовать с фосфорическим блеском в глазах, а потом вдруг остывала. Последним ее увлечением до непорочности было веганство. Как она всех убеждала, что мясоедение — это пожирание трупов, что молоко высасывают у бедной коровы до полного истощения, что кур-несушек содержат на птицефабриках в жутких условиях. А потом вдруг раз — и Света уже поедает гамбургер, хотя и слегка сконфуженно.

Алена отложила телефон, погрузилась в пену по ноздри и закрыла глаза. В разговоре с подругой был острый чувственный подтекст, и она невольно вспомнила об однокурснике Олеге. Об их последней встрече в горизонтальной плоскости. В очередной раз неудачной. И снова подумала, что все это безнадежно и надо как-то эти бестолковые отношения заканчивать. Скандал, что ли, какой спровоцировать и порвать с ним? Ради чего терпеть-то?

Олег начал к ней подкатываться с первых дней в Академии. Сначала он Алене не глянулся, потом все-таки согласилась встретиться. Нет, чтобы прислушаться к первому впечатлению! Сходили в кино, в кафе, в клуб. И даже показалось, что какие-то чувства у нее к нему проклюнулись. Парень симпатичный, неглупый, при деньгах. А потом дошло до постели. И оказалось, что Олег девственник. И то обстоятельство, что Алена уже нет, его довольно сильно покоробило.

Мало того, что он ничего не умел и учиться не хотел — хоть бы порно посмотрел или книжку какую почитал — так еще и шпильки постоянно вставлял насчет ее «опытности». Тонко так, не прикопаешься. Это перед девчонками Алена изображала нежную ромашку, а на самом-то деле прекрасно знала, что собой представляет оргазм. И неважно, что получать его приходилось вручную. Оргазм — он и в Африке оргазм. Олежека все ее попытки подсказать, как, что и куда, приводили в бешенство. Оральный секс он считал жуткой грязью, руками возил пару минут непонятно где и зачем, позу признавал только одну — миссионерскую классическую. В результате сам-то свое получал, а Алене потом приходилось добирать своими силами. И в итоге тот самый первый раз, хотя и не хватило ей самой капельки, чтобы все внутри взорвалось огненным шаром, выходил в миллион раз лучше.

Поэтому и не рассказывала она ничего подругам. Чем хвастаться-то? Парнем, который ни черта в постели не умеет? Позорище. А выдумывать феерический секс не хотелось.

В конце концов туманное воспоминание о первом опыте превратилось для нее в постоянную эротическую фантазию. Да, вот так — туманный незнакомец для Тумановой. И она всерьез сомневалась, а сможет ли когда-нибудь реальный мужчина перешибить эту волшебную комбинацию: сладкие грезы плюс собственные нежные ручки или теплый душ.

Она вздохнула, выбила пальцем ноги пробку из ванны, сняла очки — все вокруг сразу расплылось, совсем как тогда. Подцепила со стойки душ и сказала — как в микрофон:

— Весь вечер на арене Алена Туманова и ее верный друг — дрессированный удав Барсик.

А потом включила воду, отрегулировала напор и направила упругие струи между разведенных ног, туда, где прятались в легкой пене набухшие от возбуждения губы. От этих теплых колючих прикосновений по всему телу бежали длинные огненные искорки, как алые завитки по тлеющей бумаге. Держа душ одной рукой, второй она разводила губы, легко касалась клитора, который словно тянулся за пальцами, прося ласки. Набрав геля для душа, Алена скользко намыливала его, потом смывала пену — одной тонкой струйкой, другой, как будто дразнила. И уже собирался где-то там, внутри, тугой горячий комок, который вот-вот должен был вспыхнуть ярким пламенем…

И тут открылась дверь.

Задвижки у них на двери не было — мол, от кого закрываться-то. Когда Алена забиралась в ванну, матери дома не было. И когда только пришла? Прокралась, как мышь. И ведь приспичило ей что-то, не могла подождать.

Она сидела в ванне, недвусмысленно зажав душ между коленями, а мать стояла в дверном проеме и молча смотрела на нее.

Хорошо, что я не вижу ее лица, подумала Алена.

— Ну что ж, тоже вариант. Все лучше, чем таскаться с кем попадя. Не залетишь и заразу не подцепишь.

Алена зажмурилась, говоря про себя такое, что вряд ли рискнула бы повторить вслух. Открылась дверца шкафчика над раковиной, закрылась. Хлопнула дверь.

— Ну что, Барсик, спалили нас? — пробормотала она, вешая душ на место. — И почему я не захотела ехать в Будапешт? Идиотка!

4

Стас разогревался у станка — все как у больших: батман, плие и прочая фигня. А ведь не подвернул бы ногу перед экзаменом в Вагановку, кто знает, где и что сейчас бы танцевал. Может, в Мариинке. Почему нет? Данные-то были ого-го, упертости тоже не занимать.

Так, об этом не думать. Если нечем голову занять, подумай лучше, чем удивить Светика в следующий раз. Она так и требовала: удиви меня. За три года в каком только виде он ее не трахал, от банального сантехника и пожарного до римского патриция и инопланетянина. Весь ассортимент косплейного салона проката перебрал. Рёхнутая баба, конечно, но забавная, чего уж там.

Постоянных клиенток у Стаса было десятка три. С кем-то встречались чаще, с кем-то всего несколько раз в год, по особым случаям. Иногда старые передавали его — из рук в руки! — новым. Стоил он — во всяком случае, в последние года три — дорого. Очень дорого. Но никто не возражал. Лакшери есть лакшери. Работал Стас как своего рода ИП, ни под кем не ходил. Разумеется, владелец клуба скоро узнал о его маленькой халтурке и намекнул, что умные люди делятся — и живут долго и счастливо. Стас не возражал: себе дороже.

А началось все с Инны Тумановой, раздери ее. Самая обыкновенная озабоченная самка, наглая и бесстыжая. Приехала в клуб — Стас тогда, можно сказать, первые шаги делал на поприще разоблачения… то есть раздевания. Посмотрела, жадно блестя глазами, заказала приват. А потом вместе с купюрами за резинку стрингов подсунула записку с номером телефона и одним словом: «дорого». Жирно подчеркнутым и с тремя восклицательными знаками. Интим с клиентками в клубе был категорически под запретом, выкуп не практиковался, а вот что ты делаешь за периметром — никого не волновало.

Муму тогда лежала в онкологии, в Песочном. Для любого питерца это слово — привет с другой стороны, как и Березовая аллея. Быстро сделать операцию — это шанс, сказал профессор. Но быстро — дорого. Или бесплатно — по очереди. Долго. Без шанса. Так что когда на днях Инна ляпнула про Сонечку Мармеладову, Стасу очень хотелось отгрузить ей так, чтобы улетела.

Да, Инна сразу поняла, что он ничего толком не умеет. Бесцеремонно подсказывала, что, как, куда и с какой интенсивностью. Ну, где-то да, спасибо ей за это, научила. Но была еще одна причина, по которой Стас не спешил с ней распрощаться, хотя бесила она его капитально. Особенно после той истории с Аленой. Было в этом что-то от первой за день выручки, от купюры, которой мелкие рыночные торговцы обмахивают свой товар — на удачу. Как ни странно, Стас был суеверен. Казалось: расплюйся он с Инной — и все пойдет прахом. Она — его талисман.

Закончив с разминкой, Стас занялся растяжкой, потом начал прокатывать перед зеркалом новые комбинации и связки. Просто раздеться под музыку? Да ни фига. Подать себя так, чтобы каждая напряженная мышца, каждый блик света на коже играли на возбуждение. Чтобы музыка заводила, а за глазами тянулись руки — потрогать. Чтобы ноздри раздувались — втянуть острый чувственный запах. Чтобы язык хотел слизнуть соленую испарину, блестящую в приглушенном свете. Чтобы все било ниже пояса. Как там? «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем». Чтобы старая клюшка, у которой в трусах все плесенью заросло, посмотрев на него, помчалась домой со всех ног и запрыгнула на своего скучного облезлого мужа, как молодая кобылка. Или купила молодого мальчика — это уж ее личное дело.

Диссонансом врезался в музыку телефонный звонок. «Карпов», — высветилось на экране.

— Привет, — Стас выключил музыкальный центр и сел на пол, положив ноги на стул: приучили с детства. Ноги — рабочий инструмент, их надо беречь и давать отдых при любой возможности.

— Стас, просьба есть, — даже не поздоровавшись, разлетелся Иван.

Вот почему он не любил встречаться со старыми знакомыми. Начинается с «как дела, как живешь», а заканчивается тем, «что из-под тебя можно поиметь».

— Ну?

— Помнишь, мы на Загородном зависли? Когда встретились?

— И что?

— Одноклассница твоя. Официантка. Ты к ней еще подходил.

— Карп, ты можешь по-человечески? — Стас встретился в зеркале взглядом со своим отражением: твою мать, как все достало, уж ты-то понимаешь?

— Можешь меня с ней познакомить?

— Чего? — весело изумился Стас. — А самому что, религия не позволяет? Да и на фига она тебе сдалась? У вас там девок мало?

— Наши девки все мясо-костные. А у этой попа.

— Ну да, — вынужден был согласиться Стас. — Попа там хороша. Так руки и тянутся. Делов-то. Пришел в клуб и познакомился. Я-то тебе зачем? Или ты знакомиться разучился? На моей-то памяти у тебя это ловко получалось.

— Хотелось бы наверняка. С гарантией.

— Ну борзоты тебе не занимать. Кто ж гарантию даст, что не пошлет в пеший эротур? Может, у нее есть кто-то, откуда я знаю. Или ты ей не глянешься.

— Есть идея, но вот как раз и нужна твоя помощь. Ты-то ведь с ней все-таки знаком.

— Излагай! — Стас закатил глаза, и его зеркальный двойник понимающе сделал то же самое.

— У нас в пятницу и в субботу в одном ночнике выступления. Наверняка она не работает два вечера подряд. Ты можешь ее пригласить от моего имени? Я проходки дам.

— Хорошо, попробую. Но я свободен только в пятницу. Ты же хочешь, чтобы я с ней пришел и тебе ее на блюдечке поднес, так?

— Ну…

— Ладно, перезвоню. Но, как ты понимаешь, гарантии ноль.

Стас отключился и очумело посмотрел в зеркало, удивляясь, что за херня творится. Ванька Карпов, который в училище трахал все, что шевелится, просит его познакомить с девушкой! С Лизкой Байкаловой, у которой в голове одна извилина и единственное достоинство которой — круглая задница. Ну ладно, допустим, Карпу это неизвестно, но чтобы он искал в таких делах посредников? Действительно много времени прошло с тех пор, как они виделись в последний раз.

Впрочем, не это было самым удивительным. А то, что он вообще согласился в такое дело влезть. Карпов, по большому счету, ему никто и звать никак. Никогда особо не дружили. И ведь честно хотел послать подальше: мол, нет у меня с ней никаких контактов, даже телефона не осталось. Но дернуло же за язык, что попробует. А если Стас что-то обещал, он обычно делал.

В клубе у него был выходной, и домой он вернулся сравнительно рано — еще десяти не было. Мобильного Лизы Стас, разумеется, не знал, но в старой бумажной записной книжке сохранись городские телефоны всех одноклассников. Поскольку он сам работал в ночном клубе, прекрасно понимал, что застать ее дома вечером можно только случайно. Даже если угораздит попасть на выходной, вряд ли Лиза проводит вечер дома. Если вообще там еще живет. И все же набрал номер.

— Лииизу? — протянул противный девчоночий голосок. — А кто ее спрашивает?

— Знакомый, — буркнул Стас, едва сдерживая желание положить трубку.

— А имя у вас есть, знакомый?

— А вас это касается? — не выдержал он.

— Да плевать, — хихикнула девчонка и крикнула в сторону: — Байкалова, тебя мужик какой-то. Не Славик, что характерно.

Вот так, Ваня, похоже, ты в пролете, там уже Славик какой-то имеется.

— Да? — удивленным голосом отозвалась в трубке Лиза.

— Привет. Это Стас. Нестеров.

— О как! Привет! И чего?

— Телеграфно. Помнишь парня, который со мной в клубе был? Так вот он на тебя запал и приглашает на свое выступление. В «Черного лиса», в пятницу или субботу.

— Хм… интересненько, — Лиза задумалась. — А он что — поет, играет? «Лис» — это на «Чернышевской»?

— Да. Танцует. Мы с ним учились вместе.

— Танцует… Запал, говоришь? Я его и не разглядела толком. А ты пойдешь?

— Если ты пойдешь, то и я пойду, — Стас поморщился: ну чего сразу не ответить, да или нет, обязательно надо цирк с конями устроить. — Иван проходки подгонит. Но я могу только в пятницу.

— В пятницу… Я работаю. Но вообще-то могу поменяться. Дай мне свой мобильный, перезвоню завтра.

Стас продиктовал номер и поспешил распрощаться. Он предпочел бы, чтобы Лиза наотрез отказалась. А теперь ведь наверняка договорится, и придется тащиться с ней в клуб. Да еще любоваться Карповским балетом. Балет, твою мать! Теперь любая подтанцовка называет себя «эстрадным балетом». Каждый суслик нонче агроном.

И ведь как в воду глядел. На следующий день Лиза перезвонила и обрадовала: идем. Да еще с такой подачей: ах, мальчики, как же я вас осчастливила. И шевельнулось смутное предчувствие, что ничем хорошим это не кончится.

В пятницу он заехал за Лизой, и всю дорогу до «Лиса» она несла какую-то пургу. Сначала о том, как поступила в институт на заочку, но бросила, а родители еще не знают. Потом перешла на бывших одноклассников — кто, где и чем занимается. Все это Стасу было совершенно не интересно, поэтому он не слушал и думал о своем.

О том, что действительность чем дальше, тем больше похожа на болото. О том, что он работает там, где другие получают удовольствие. И работа эта его уже достала. Но болото потому и болото, что из него хрен выберешься, если уж засосало. Это сначала он врал себе, что и стриптиз, и секс по свистку — только пока не рассчитается с долгами. А потом убедил себя, что делает полезное дело. Прямо такую благородную миссию выполняет, внося в мир капельку гармонии. При этом не отнимая хлеб у тех, кто считает подобное занятие слишком грязным. А еще думал о том, что эта балаболка на пассажирском сидении просто не знает, чем он занимается. И какую рожу скорчила бы, если б узнала.

Карп не только принес проходки, но и столик им зарезервировал поближе к сцене. Ну а как же, надо же показать товар лицом. В этот день выступала только мужская группа, и Лиза смотрела на них с горящими глазами, отвесив челюсть. И Стас, с известной долей профессиональной ревности, вынужден был признать, что все действительно очень круто. Чувственно. И он даже подметил кое-что для себя, поскольку последние два года ставил номера не только себе, но и другим. Все-таки диплом хореографа, как ни крути.

Когда выступление закончилось, он повернулся к Лизе и спросил:

— Ну что, пойдем знакомиться?

Та засмущалась, глазки опустила, но все-таки решилась. Они вышли в служебный коридор, и Стас, как было оговорено, постучал в артистическую условленным «Зенит — чемпион!». Дверь открылась, вышел Иван — вполне так инфернальный, в черном трико и с ярким гримом на лице. Только хвоста и рогов не хватало.

— Ну, как бы… Иван — Лиза, — махнул рукой Стас, считая свою миссию выполненной. — Будьте знакомы, а я пойду, пожалуй.

— Охереть! — пропел вдруг за спиной знакомо противный голосок. — Байкалова, а Славик знает, где ты таскаешься?

Повернувшись, Стас узнал девицу, которую видел в клубе, где работала Лиза. Именно она с подругами сидела за тем столом, к которому он подошел тогда. Худая, с торчащими во все стороны короткими темными волосами, с пирсингом и татухами на руках. Сейчас она стояла перед Лизой, по-базарному уперев руки в боки. А чуть поодаль, прислонившись к стене… твою мать! Алена! Вот только ее и не хватало.

Лиза сгребла сестру — кого же еще! — за кофту на груди и оттащила в сторону, шипя что-то ей в ухо. Иван вопросительно посмотрел на Стаса, но тот только плечами пожал. Посмотрел на Алену и зачем-то сказал:

— Привет!

— Привет, — нисколько не удивившись, ответила она и добавила: — Кажется, здесь сейчас будет жарко. Пора сваливать.

5

Алене сразу не понравилась идея Светы пойти на выступление Ивана в «Черного лиса», а потом подкатиться к нему и познакомиться. Они сидели вдвоем в кафе, и Алена уже собралась уходить, когда подруга вдруг озвучила свой гениальный проект.

— Байкалова, ты сдурела? — скептически поинтересовалась она. — Я зашла к нему в контактик. У него полторы тысячи с хреном друзей, и он лайкает каждый позитивный комментарий. Или ты думала, что он по запросу долго-долго изучал твою страницу, сразу тебя узнает и облобызает взасос?

— А даже если и нет? — беззаботно махнула рукой Света. — Скажу что-нибудь вроде: «Ах-ах, вы просто бог на сцене. Я так мечтала с вами познакомиться».

— Фу! — скривилась Алена. — Саму-то блевать не тянет?

— Не-а.

— Ну, допустим, он правда любит маленьких свеженьких девочек. Трахнет тебя у себя дома или прямо там, в клубе, в темном закоулке. И скажет, что переспать не повод для знакомства. И что?

— Не знаю. Твой загадочный принц тоже что-то не захотел с тобой дальше играть в любовь и дружбу. Привез домой, трахнул — и асталависта, беби.

— Да ладно, делай что хочешь, — разозлилась Алена. — Возьми Золотову с собой, если одной стремно.

— Золотова не пойдет, ты же знаешь.

— Ну так и я не пойду. Все, давай, пока, меня ждут.

Она отодвинула чашку, встала из-за стола, но Света ухватила ее за рукав.

— Значит, так? Бросаешь меня? — надулась она, влажно блестя глазами.

— Вот интересно, — Алена присела обратно. — На Галку ты не обижаешься, если она отказывается, а я, значит, если не хочу, собака и предательница, так?

— На Галку смысла нет обижаться.

— Ну да. А я обязана.

— Ален, пожалуйста…

Света умоляюще смотрела на нее глазами кота из мультфильма, и она дрогнула.

— Слушай, ну не выйдет же ничего хорошего из этого.

— Так ведь со мной же, не с тобой.

— А мне потом тебе сопли вытирать?

— Ну Аленчик, миленький! — взмолилась Света. — Я же тебя не прошу ничего такого. Просто сходи со мной в клуб. Ну одной как-то не того…

— Ладно, — сдалась Алена. — У меня планы на пятницу. Если смогу, тогда пойдем. Хотя учти, мне все это не нравится.

— Моя ты зайка! — взвизгнула Света и попыталась броситься ей на шею, но не дотянулась.

Алена вышла на улицу, влезла носком сапога в лужу, почувствовала, как просачивается в шов ледяная вода, и выругалась вполголоса. Согласилась она только по одной причине — это была возможность продинамить Олега, с которым в пятницу собирались в гости к его друзьям. Она твердо решила с ним порвать, но в этом крылась немаленькая проблема.

Он был из тех зануд, которым, как говорится, легче отдаться, чем объяснить, почему не хочешь. И разругаться с ним в принципе было невозможно, если он этого не планировал. А Олег вдруг как почуял, что дело пахнет керосином, и стал просто лапочкой. Такой ласковый, внимательный, милый. И спровоцировать его на ссору никак не получалось. Сказать в лоб: «Все, прощай!»? Так ведь не поверит и начнет выяснять, как и почему. И доказывать, что все это глупости, что все у них просто супер.

После нескольких неудачных попыток поругаться Алена решила взять его измором. Вести себя как последняя сволочь, пока у него не лопнет терпение. Вывернуть все так, чтобы он сам послал ее туда, куда не забирался ни один… альпинист. Только тогда может сработать. Потому что, когда он остынет и придет мириться, можно будет с чистой совестью захлопнуть перед носом дверь: «Нет, дорогой, доктор сказал «в морг» — значит, в морг».

Правда, в последний момент Алена все-таки малодушно дрогнула. Могла просто не прийти, но все-таки отправила СМС. А потом не брала трубку, когда Олег начал звонить. Шесть раз подряд.

В клуб они со Светой пришли задолго до открытия. Замерзли, дожидаясь на улице, но попали без проблем. И даже столик удалось отхватить, хоть и в дальнем углу. Когда началось выступление танцоров, Светка активно начала действовать ей на нервы своими стонами, вздохами и закаченными на лоб глазами.

— Слушай, — не выдержала Алена, — хватит уже! Тебе, смотрю, реально крышу снесло. Не могу понять, то ли раньше все твои девственные бредни были полной шляпой, либо ты сейчас гонишь.

— Да ты посмотри только на него, какой мужик!

— Ничего в нем нет особенного. Остальные вон ничем не хуже, он даже не солист. Ну да, танцует — и что?

— Что б ты понимала! — обиделась Света, но замолчала.

После выступления она расплатилась за кофе и потащила Алену к служебному коридору.

— Слушай, на это я точно не подписывалась, иди одна, — уперлась Алена.

— Девочки, вы куда? — преградил им дорогу охранник.

— К Карпову, из балета, — нагло заявила Света. — Он нас ждет.

Поколебавшись, охранник отошел в сторону, и Света уцепилась за руку Алены, как будто рак клешней. Они дошли уже почти до дверей гримерки, и тут сзади послышались шаги. Света обернулась, прошипела: «Черт!» и резко затащила Алену за угол.

Стук в дверь, кто-то вышел, смутно знакомый голос сказал: «Как бы… Иван — Лиза». И тут Света, не выдержав, выскочила выяснять отношения с сестрицей. Не могла до дома подождать. Алена высунулась за ней — и встретилась взглядом со Стасом…

— Пойдем, — подмигнул он, и они поспешили к выходу. Оделись в гардеробе и вышли на улицу.

— Не стыдно? — с усмешкой спросил Стас. — Бросила подругу.

— Ничего, дело семейное, разберутся, — наморщила нос Алена.

— Что это вообще было?

Она, как могла, объяснила, Стас расхохотался.

— Похоже, мы оба решили получить звездочку в табель. Сделали доброе дело, а ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Так нам и надо, чтобы варежку не разевали. Тебе куда?

— На метро.

— Ехать куда?

— На «Черную речку».

— Хочешь, подвезу?

— Ты на машине? Хочу, — кивнула Алена.

Они прошли немного по улице, и Стас остановился у темно-синего «Соляриса». Пискнула сигнализация, мигнули фары.

— Садись.

Алена чуть помедлила, как будто ждала, что он откроет ей дверцу, но Стас обошел машину и сел за руль. Она юркнула на пассажирское место, зябко поежилась.

— Замерзла? — Стас включил подогрев сидений, музыку.

— Симпатичная машинка, — сказала Алена.

Стас взглянул на нее, слегка сдвинув брови, но промолчал. И только вырулив от поребрика, заметил:

— Неплохая. Но сейчас я бы ее не купил.

— Почему?

— Знаешь, есть несколько пород машин, — он так и сказал: «пород», — которые у водителей идут за диагноз. И лярва в том числе.

— Лярва? — удивилась Алена.

— «Солярис». Их обычно покупают такие… — он пощелкал пальцами, — в общем, без башки в голове. Но с дешевыми понтами.

— Ты так интересно говоришь…

Алена согрелась, но легкий озноб не прошел. Ощущение было странным — смутно, неуловимо знакомым. Как забытый сон. Она поглядывала на Стаса и чувствовала то же волнение, что и в тот вечер, когда он подошел к их столу в клубе. Каждым своим движением, даже самой посадкой за рулем Стас напоминал хищного зверя — гибкого, грациозного, опасного. Алена поймала себя на том, что смотрит, не отрываясь, на его лежащие на руле руки. Смотрит, приоткрыв губы, пересохшие от частого неглубокого дыхания.

Он словно почувствовал ее взгляд, повернулся, взглянул — быстро, коротко. И тут же снова перевел глаза на дорогу. Это было как порез листом бумаги — тонкий, острый, болезненный. Алена задохнулась и откинула голову на спинку сиденья. И зажмурилась, пытаясь выровнять дыхание.

— Ты не женат? — спросила она, неожиданно для себя.

— Нет, — ответил Стас.

— А девушка у тебя есть?

— Нет.

— Почему? — Алена открыла глаза и посмотрела на него.

— Странный вопрос, — усмехнулся он. — Просто потому что нет. Нет, не гей. Но девушки нет. А у тебя есть парень?

Алене очень хотелось сказать, что нет, но — словно против воли — пробормотала:

— Есть.

— Понятно… Тебе куда на «Черной речке»?

Она объяснила, пожалев, что добрались так быстро. Вот так бы сидеть в его машине, слушать музыку и ехать, ехать… Когда Стас свернул под арку во двор, Алена вдруг подумала, что мать запросто может выйти зачем-то на кухню, посмотреть в окно. Увидит ее вылезающей из машины — и начнется…

— Останови здесь, пожалуйста, — попросила она. — Не хочу, чтобы мать случайно в окно увидела.

Стас притормозил, повернулся к ней:

— Ну… счастливо!

— Спасибо, — кивнула Алена. — Пока!

Выйдя из машины, она стояла, пытаясь прийти в себя и сообразить, что же это такое было. Чья-то рука грубо схватила ее за плечо, развернула.

— Вот, значит, как? — спросил Олег, сдув с глаз упавшую косую челку. — На звонки не отвечаешь, дома тебя нет. Кто это, интересно, тебя домой привозит — и откуда?

— Отпусти! — Алена вырвала руку. — Не твое дело! Давай, в конце концов, уже расстанемся по-хорошему. Ты же видел…

— Ничего я не видел! — лицо Олега стало испуганным, голос дрогнул. — Ален, ну не надо так! Я же тебя люблю!

— А я тебя — нет! Дай мне пройти!

— Подожди! — Олег обнял ее, попытался поцеловать, но Алена вырвалась.

— Хватит уже!

Из парадной вышла женщина с собачкой, и она быстро проскользнула вовнутрь, захлопнув дверь прямо перед носом Олега. Пока поднималась на свой восьмой этаж, сбросила три его звонка. Вошла в квартиру, скинула пальто, сапоги, проскользнула мимо матери к себе. Долго ходила по комнате туда-сюда, потом наконец решилась. Зайдя в контакт, открыла страницу Стаса и отправила сообщение, добавив свой номер телефона: «Пожалуйста, перезвони мне».

6

Когда Алена изложила ему свою просьбу, у Стаса просто челюсть отвисла. Да, яблоко от лошади недалеко падает. Что мамочка, что доченька — обе горазды решать свои проблемы чужими руками. И с какой стати эти руки должны быть его?

— А просто на хер послать религия не позволяет? — ядовито спросил он.

— Пробовала, — вздохнула в трубку Алена. — Он не верит. И не идет.

— Тяжелый случай. Извини, но нет. Хватит с меня добрых дел. Каждый раз потом оказываешься крайним. Все, спокойной ночи.

Стас нажал на кнопку отбоя и набрал номер Карпова.

— И что? — поинтересовался он, когда Иван ответил.

— Лизка утащила свою сестричку-истеричку. Думаю, теперь дело в шляпе.

— С чего вдруг?

— Ну а як жеж? Разве она меня уступит сестре? Хотя эта сопля страшная мне точно не нужна. Даром что каждую фотку в сетях лайкает.

— Ну удачки! — хмыкнул Стас.

Он походил взад-вперед по комнате, сварил кофе покрепче, выпил, глядя в окно на темный пустырь. Разговор с Аленой был как заноза в заднице. Как тонкая колючка от кактуса, впившаяся в палец. Раздражение, которое не оставляло его вот уже который день, перелилось через край кофейной пеной.

Как только они сели в машину, Стас почувствовал: Алена его хочет. Нет, не тем очевидным желанием, когда женщина вся течет и готова тут же раздвинуть ноги. Это было другое. То, что только зарождается где-то глубоко-глубоко, и она сама еще его не сознает. Он научился угадывать это желание по выражению лица. По взгляду — то быстрому, легкому, то наоборот тяжело замершему. По едва заметно участившемуся дыханию и тонкой дрожи пальцев. А иногда и без видимых признаков — инстинктом человека, для которого вызывать и удовлетворять желание было профессией. А эти вопросы — женат ли он, есть ли у него девушка!

И вдруг остро захотелось привезти ее к самому дому, не спрашивая адреса, а потом рассказать все: и что трахал ее два года назад, и что делал это за деньги ее матери. Зачем? А низачем. Просто чтобы посмотреть, как вытянется ее лицо. Чтобы разрушить ко всем херам ее мир розовых пони и белых единорогов. Как вам такая проза жизни, принцесса? Вашей мамочке задвигает по самые помидоры проститут, под которого она потом подкладывает и вас. Якобы из благих побуждений. Ну что ж, пиздеть не мешки ворочать. Он не сомневался, что на самом деле причина была совсем другая. Потому что по Инке реально плачут все психиатры мира.

С этим соблазном справиться удалось. Но через полчаса он обнаружил в контакте сообщение от Алены с просьбой позвонить. Можно было сделать вид, что не заметил. Удалить и забыть. Но почему-то позвонил. Из любопытства?

В половине первого, бешено злясь и на себя, и на Алену, Стас позвонил ей снова. Она взяла трубку сразу же.

— Я свободен завтра до пяти, — сказал без всяких предисловий.

— А у нас как раз две пары только, — обрадовалась Алена. — Без двадцати двенадцать уже закончим.

Когда она сказала, где учится, Стас подумал, что лярва рядом с Академией госслужбы будет выглядеть малость дешево. Да кто бы сомневался! Он знал, что бывший муж Инны занимал высокую должность в городском комитете по образованию, а сама она была владелицей нескольких магазинов бытовой техники. Разумеется, не отправят дочь в швейный колледж.

На следующий день он приехал на Средний и с трудом втиснул лярву между крутых тачек, стоящих у входа в Академию. Наконец на крыльце показалась Алена. За ней тащился какой-то худосочный унылый крендель в коротеньком, как говорила Муму, полуперденчике. Стас коротко бибикнул и вышел из машины. Алена, радостно взвизгнув, подбежала к нему и повисла на шее.

Обнимая ее за талию и прижимая к себе, Стас языком резко раздвинул ее губы, протиснулся между зубами и вошел так же сильно и глубоко, как входил членом во влагалище ждущей его женщины. Алена коротко то ли всхлипнула, то ли ахнула и подалась ему навстречу. Их губы сталкивались, боролись, захватывали и поддавались, языки ощупывали и ласкали друг друга, то мягко, то грубо до боли.

Внезапно Стас почувствовал то, чего не испытывал уже пять лет. С тех пор как впервые вошел в квартиру Инны.

Желание.

Не то механическое, нужное лишь для того, чтобы сделать работу, за которую платили. Вызывать у себя примитивный стояк он научился точно так же, как и распознавать желание женщины на подлете. Научился в любой находить то, что помогало захотеть ее. Он даже гордился этим своим умением — и тем, что не нуждался ни в каких специальных манипуляциях или лекарственных стимуляторах. Но за все эти годы не захотел ни одну женщину для себя.

— Он ушел, — сказал Стас, с трудом оторвавшись от Алены и глядя ей за спину.

Она подняла на него глаза — взгляд затуманенный, губы жадно приоткрыты. И Стас, не выдержав, снова впился в них. Наверно, мимо шли люди, смотрели на них — плевать!

— Поехали! — то ли сказал, то ли приказал он, и Алена, ничего не спрашивая, села в машину.

Пробки. Светофоры. Пешеходы на «зебрах». Хотелось заехать в какое-нибудь укромное место и взять ее прямо в машине. Но Стас не знал в этом районе никаких укромных мест.

Алена сидела, напряженно сцепив руки на коленях, и теперь — он знал это! — ее желание уже не было смутным призраком, как вчера. Если бы сейчас ему удалось пробраться руками под все ее тысячи одежек, под дурацкие юбки, колготки и трусы, между судорожно стиснутыми ногами было бы тепло, мокро и скользко. Он представил, как гладит ее клитор, как пробирается пальцами внутрь — и чуть не подставил лярву под черный внедорожник. Надо было срочно взять себя в руки — иначе ведь и не доедут до дома.

Стас хотел ее так, как будто в этом желании смешалось все, что с ним когда-то было. Незнакомое до тех пор томительное волнение, когда вел в танце Эгле. Мучительное, до боли в шарах, вожделение — другого слова не подобрать! — к Маринке, которая дразнила и не давалась в руки, как последняя стерва. Бешеное, но веселое желание, когда прятались по всяким темным углам с Любой.

Они вошли в квартиру, Стас скинул пальто, стряхнул ботинки, с трудом дождался, когда разденется Алена, и повел ее за руку в спальню. Если бы знал, что так выйдет, хоть прибрался бы. Хотя… плевать! Он быстро снимал с нее одежду, а Алена улыбалась, закрыв глаза. Совсем не та дрожащая от страха и нетерпения девчонка, какой была два года назад.

На ней оказались смешные трикотажные трусы со слониками. И даже с дырочкой сбоку. Явно не те, которые надевают, чтобы их кто-то снял, добавив шелком и кружевами еще пару баллов к своему возбуждению. Но Стаса эти слоники и дырочка подстегнули так, что он по-настоящему испугался кончить, не успев начать. Вот было бы позорище!

Он нагнулся и коснулся языком ее мягких темных волос на лобке, прокладывая путь к клитору. Как ни странно, Стас испытывал легкую брезгливость, когда видел тщательно эпилированные пилотки, мерещилось в этом что-то от педофилии. Большинство его клиенток между ног были идеально гладкими… голыми. Как девочки-первоклассницы. Ничем не прикрытые малые губы выглядывали у них из-под больших, как лепестки хищного цветка, караулящего неосторожную муху.

Алена лежала, закинув руки за голову, ее маленькая грудь с приостренными сосками поднялась высоко, как будто дразнила. Его пальцы глубоко погружались в ее влагалище, возвращались — все в тягучей влаге, скользко и гладко ласкали клитор. Потом то же самое повторял язык, снова и снова.

Тихо постанывая, Алена облизывала пересохшие губы и извивалась под его руками, как тонкая гибкая змейка. Приподнявшись, она коснулась рукой переполненного кровью члена, легко провела по нему языком, обхватила губами головку. Смущенно и неловко, как будто никогда раньше этого не делала.

А может, и правда, никогда, подумал Стас и невольно представил ее в постели с тем хлюпиком. И тут же постарался отогнать эту картину. Не дожидаясь, когда Алена освоит волшебное искусство минета, он мягко отстранил ее. Уложил на спину и начал осторожно покусывать, пощипывать губами ее соски, одновременно медленно, тягуче проводя пальцами от клитора до звездочки. Алена испуганно вздрогнула, и Стас с облегчением вздохнул. Некоторых его клиенток по-настоящему перло от анального секса, а он не мог понять, что они в этом находят.

— Не бойся, — сказал он, возвращаясь обратно. — Все будет, как ты захочешь.

И заметил, как она наморщила лоб, как будто пыталась что-то вспомнить.

— А у тебя есть?.. — спохватилась Алена. — Ну?..

— Есть.

Он достал из тумбочки коробочку с презервативами, быстро надел. Алена жадно следила за его движениями, возбужденно улыбаясь. Стас лег на спину, и она, придерживая член рукой, осторожно опустилась на него.

— Как хорошо! — прошептала она. — Только я не смогу долго.

Стас подумал, что не зря старался. Потому что сам сдерживался из последних сил. Огненная лава подступала к паху, казалось: еще одно движение Алены — и он взорвется. И разлетится мелкими брызгами. Она поднималась — так высоко, чтобы только член не выскользнул из нее — и снова опускалась, прижимаясь крепкими, упругими ягодицами. Ее тело выгибалось, острые соски устремлялись вверх. Стас сильно сжимал ладонями ее бедра и стискивал зубы, не позволяя себе выплеснуться в ее теплую глубину.

Наконец Алена со стоном упала ему на грудь, содрогаясь от наслаждения, и он слился с ней в этой сладкой судороге. Понежившись в его объятьях, она приподнялась и легла рядом с ним. Прижалась всем телом, положила голову на плечо и сказала, с трудом переводя дыхание:

— С ума сойти… Знаешь, почему-то мне кажется, что все это…

— Уже было? — подняв голову, спросил Стас.

7

Если бы она знала, что так получится, ни за что не надела бы эти ужасные трусы со слонами. Да еще и с дыркой. Стыдоба…

Да ладно, Алена, хватит прикидываться. Барсик в курсе, кого ты вчера представляла, когда в ванной нежилась. Убедившись предварительно, что мать спать легла. И написала-то ему в контактик, надеясь убить сразу двух зайцев. И от Олега избавиться, и знакомство продолжить. Нет, ну правда же, как-то нелогично взять и разойтись в разные стороны после бурных поцелуев, пусть даже ненастоящих. Вот только утречком в последний момент застремалась. Вытащила из глубины ящика эти детсадовские трусы — как гарантию, что уж сегодня точно ничего не будет. Не сегодня… Но когда Стас приказал: «Поехали!» — как будто имел на это полное право! — даже о них и не вспомнила.

Алена знала, что люди с плохим зрением добирают свое восприятие мира другими чувственными ощущениями — кто запахом, кто осязанием, кто слухом. Компенсируют недостаточную четкость зрительных образов. Для нее неясный, расплывчатый мир обретал определенность, лишь когда звучал. Неважно как — мелодично или диссонансом. Это не был абсолютный музыкальный слух, скорее, некая абсолютная звуковая память. Но была в том своя оборотная сторона. Алена намертво запоминала голоса, интонации как нечто абстрактное, не связанное с хозяином, а потом не могла вспомнить, кому они принадлежат. Или наоборот — вспоминала человека, но не могла привязать к нему нужный голос.

Стас подошел к их столу в клубе и заговорил с Лизой, и ей сразу показалось, что она уже слышала что-то похожее. Но вот где, когда? Кто говорил так — чуть заметно выделяя и растягивая ударные гласные? У кого она слышала эти мягкие, бархатистые нотки низкого баритона, больше подходившего мужчине постарше, за тридцать? Голос Стаса был похож на его же взгляд, он мог быть жестким, твердым до металла — или мягким, как лебяжья пуховка, которую Алена стащила у матери, и вовсе не для того, чтобы пудриться.

Вот и вчера в машине его голос не давал ей покоя. А сегодня… Алена была не из тех, кто мог бы узнать мужчину по запаху, по прикосновениям, но все вместе — то, как он говорил, что делал с ней… И звук… Нет, не тот реальный… Хотя почему нет? И тот тоже — звук соприкосновения, слияния двух обнаженных тел. Влажный, горячий, о котором вспоминаешь потом со сладким смущением. Но кроме него был еще другой — как будто отзывались чутким пальцам музыканта невидимые струны, и никто, кроме нее, не слышал эту мелодию.

Множество мельчайших ощущений вдруг сложились в особое состояние, которое она не могла описать — только узнать. И не поверить. Потому что это было невозможно. Или… возможно?

— Это правда ты? — прошептала она, широко раскрыв глаза. — Но почему?..

— Влад? — чуть смущенно усмехнулся Стас, и Алена тихо пискнула по-мышиному, уткнувшись носом в его плечо. Правда! Правда он!

— Не знаю, — помолчав, ответил Стас. — Как-то само вырвалось. И вообще — все получилось само собой. К тому же я не собирался что-то продолжать. С тобой. Ты была совсем маленькой девочкой. И если бы тогда сказала «нет», точно ничего не было бы.

— Я хотела этого, — возразила Алена. — И я рада, что было. С тобой. И два года вспоминала. Как сказку.

— Только вот я тебя сразу узнал, когда увидел снова. И сразу понял, что ты меня — нет.

— У меня же зрение минус девять. Первый раз тогда линзы надела надолго. И потеряла одну. Пришлось и вторую снять. Ничего толком не видела. А тебя я только сейчас узнала. Даже не узнала… почувствовала… не знаю, как объяснить.

— Я понял, — Стас провел рукой по ее груди, животу.

— А почему не сказал сразу? — Алена поймала его пальцы, стиснув ноги. — Вчера? Или сегодня?

— А зачем? — удивился Стас, и она не нашла что ответить. — Если бы не узнала, я бы и не сказал. Слушай, давай честно, ты думала, что мы с тобой трахнемся, когда вчера мне писала в контакт?

Алена опустила глаза.

— Не знаю… может быть. Не так сразу, но…

— А я даже сегодня утром об этом не думал. Даже когда ты вышла и у меня на шее повисла. Думал, спровадим твоего перца, подкину тебя до метро и домой поеду. Вообще не собирался с тобой никаких дел иметь.

— Почему? — она обвела ногтем его сосок, который моментально сжался в тугую горошину.

— Ален, — Стас с досадой поморщился, — давай я не буду врать, что захотел тебя с первого взгляда, ладно? Потому что не захотел. Совсем. Это, может, для тебя тот раз был сказкой. Кстати, спасибо, я польщен. Не ожидал. Но я-то себя потом считал просто мразью, которая попользовалась маленькой глупенькой девочкой. Которая поссорилась с мамой и не знала, куда деваться.

Алена заметила, что цвет глаз Стаса постоянно меняется. То ли это зависело от освещения, то ли от его настроения. Они могли быть похожи на крепко заваренный чай. На коньяк. На осенние листья, которые упали на дно озера. На шоколад — молочный или самый темный, горький. Сейчас они были почти черными.

— Когда я тебя увидел в клубе… Не знаю, как обожгло. Вспомнил все. И так стало… Не по себе. Как будто не два года прошло, а два дня.

— Какая разница, Стас? — тихо спросила она. — Если сейчас мы здесь, вдвоем? Ведь не я же тебя сюда затащила?

— Наверно, ты права, — он хотел убрать руку, но Алена еще сильнее сжала ноги.

Стас посмотрел на нее, улыбаясь едва заметно, одним только краешком губ, слегка подщурив нижние веки — как это делают кошки.

— Этот твой… ты с ним спала? — спросил он, и интонация, грубая, резкая, никак не вязалась с этой улыбкой. — Или просто за ручку ходили?

Алена вспыхнула и не ответила.

— Просто ты ни черта не умеешь. Как будто тот первый раз так единственным и остался.

Она закусила губу, едва сдерживая слезы — так обидно было это слышать. И ведь не похоже было, что ему так уж плохо. А с другой стороны, на что обижаться — все правда. Ни черта не умеет. Барсик, конечно, приятная компания, но в плане опыта ничем не лучше Олега. Разве что можно об этом не прямо в лоб лепить. Как будто она виновата.

Видимо, все это было так явно написано у нее на лице, что Стас рассмеялся и наклонился над ней, рывком выдернув руку, взятую в плен ее бедрами. Поймал приоткрытыми губами ее губы, сжал их крепко, как будто приказывал молчать, а потом провел между ними кончиком языка длинную тонкую черту. И тут же внизу живота отозвалось призывно и жарко. Ненасытно.

В линзах, в отличие от очков, Алена все-таки видела не так отчетливо. Как будто немного не в фокусе. Немного призрачно. Как будто стояла в темной комнате и смотрела на метель за окном. На свет фонаря в снежной мгле. А за спиной играла тихо любимая песня — грустная, с мягкими, как кошачьи лапы, басами и рваным ритмом. И все это напоминало о том самом первом разе. Не единственном — но все равно… единственном.

Стас продолжил черту — но только теперь пунктиром, легко и остро касаясь языком шеи, груди, живота. Резко развел ее ноги и так же остро дотронулся языком до клитора — поставил точку в конце фразы. Алена зажмурилась, и ей вдруг показалось, что она исчезла — сжалась в ту самую точку, став плотным, тяжелым сгустком пульсирующего наслаждения.

— Посмотри на меня! — низкий голос был как те самые кошачьи лапы, ласкающие и царапающие.

Она открыла глаза и встретилась с его взглядом, который захотелось вдруг как-то назвать, определить — настолько он был волнующим. «Развратный»? Нет, слишком грубо. «Грешный» — вот так лучше. Была в этом запретная сладость. То, чего так хочешь, хотя и боишься в этом себе признаться. Часто и быстро дыша приоткрытым ртом, Алена смотрела, не отрываясь, как егоязык ласкает другой язычок. Она снова и снова ловила взгляд Стаса, и по ее телу прокатывались жаркие волны…

— Уже четыре, — сказал он, дотянувшись до телефона. — Прости, но мне придется тебя выставить. В душ пойдешь? Полотенце чистое возьми в тумбочке.

Теплые струи смывали с кожи прикосновения его рук, губ, его запах, и Алене вдруг показалось, что она растворится в воде без остатка и утечет вслед за ними в сливную трубу.

Когда она вышла из ванной, Стас сидел на кровати, в джинсах, но без рубашки, о чем-то задумавшись. Алена стояла и смотрела на него — так цепко, как будто хотела унести с собой. Вопрос вертелся на языке, но задать его казалось просто чудовищным, невозможным.

— Ну спроси, — он поднял голову. — Ведь хочешь же?

— Мы еще увидимся? — послушно и обреченно спросила она.

— Соврать?

Она покачала головой, чувствуя внутри сосущую пустоту.

— Не знаю, Алена. Не подумай, что хочу как-то тебя зацепить покрепче. Я в эти игры не играю. Просто не знаю. Не знаю, хочу ли. Не знаю, надо ли это мне.

— Мой телефон у тебя есть, — она повернулась и вышла в прихожую. Быстро оделась, взяла сумку с подзеркальника, повернула замок. Хотелось хлопнуть дверью, но прикрыла тихо.

Уже стемнело, на улице зажглись фонари. Мелко моросило. Слезы стояли где-то близко, зыбко.

Не реви, Туманова, приказала она себе. Линзу смоешь. Он позвонит…

8

— Нет, господа гусары, — сказал Стас, когда дверь за Аленой закрылась. — Я в эти игры не играю.

Он взял телефон и закинул ее номер в черный список.

Хотелось набухаться в дым. Но, во-первых, надо было ехать в клуб. А во-вторых, Стас старался не пить в дрянном настроении. Потому что становилось только хуже. Он встал, набросил на кровать покрывало, удивился, что зачем-то натянул джинсы прямо на голое тело, и пошел в ванную.

Влажное синее полотенце висело на трубе сушилки. Стас взял его, зачем-то поднес к лицу, как будто хотел почувствовать запах Алены. Но оно пахло… мокрым полотенцем, только и всего.

Ну что, принц долбанный? Из сказки, твою мать! Захотелось все рассказать, да? Так она и сама тебя узнала. Что ж ты не закончил эту сказочку охуительным финалом? Про мамочку — добрую фею, которая ей этого принца купила? Жалко стало? Жалко у пчелки в попке. Или сам повелся? Как же, за столько лет впервые реально захотел телку, а не просто отодрал за деньги. Где бы это записать?

Разумеется, он ее помнил — все эти два года. Не вспоминал, нет. Но и не забыл. Да и как забудешь, если приходилось по два-три раза в месяц трахать ее мамочку. Плюс то забавное обстоятельство, что это была единственная девственница в его богатом сексуальном багаже. Не то чтобы Стас придавал данному обстоятельству какой-то сакральный смысл — и все же было в этом нечто… особое.

Тем не менее, пока он не увидел Алену снова, она была просто фактом биографии. Каких только странных клиенток у него не было. Но тогда что произошло, когда он встретился с ней взглядом и узнал ее?

Все, Стасик, проехали! Хватит сопли жевать, истеричка!

Он встал под душ, такой горячий, который только можно было терпеть, потом пустил ледяную воду — и снова горячую. Пока все тело не начало гореть, словно живьем содрали кожу. И еще добавил, растершись полотенцем. Стало легче.

Одевшись, Стас подхватил с подзеркальника ключи от лярвы и спустился вниз. Сел в машину, завел двигатель, включил радио. Настроенное «Питер-FM» само собой перескочило на «Ретро».

Стас выругался, выключил радио, но строчки песни прочно засели в голове, повторяясь снова и снова.

Нет, он не любил другую. Он вообще никого не любил и не хотел любить. Какая может быть любовь у того, для кого женщины — источник дохода? Любить одну — и трахать других, чтобы было на что водить ее в рестораны и дарить подарки? Даже при всем его цинизме это было бы уже слишком. Бросить все ради одной и стать мальчиком-зайчиком? Вести танцевальный кружок в доме культуры? Даже не смешно ни разу.

Нет, она не для него. И он не для нее. А падший ангел — всего лишь дежурный образ разврата, который хотят сделать красивым, загадочным. Изысканным. Мол, никакой это не разврат, а нечто глубинное, потаенное. Магическое.

Но — против воли — мгновенно возник абрис нового номера. Еще что-то смутное, расплывчатое. Музыка — нервная, знобящая, бархатисто-черная. Движения — резкие и плавные попеременно. Огненные отблески на коже. И уже Алена отступила куда-то на дальний план…

Любой, кто на сцене, хоть немного, но нарцисс. Показать себя, дать полюбоваться собой, словить кайф от этого любования. Стас танцевал столько, сколько помнил себя. Или, иначе, не помнил себя — нетанцующим. Первое выступление в детской студии — танец божьих коровок. Четыре года? Или три? Главный солист в своей группе. «У вашего мальчика прекрасные данные». Подготовка в балетную академию. Мокрые ступеньки крыльца, тугая повязка на лодыжке, таблетки от боли. Экзамен — ощущение, что все не так, что ничего не получается. Списки поступивших, в которых после фамилий на М сразу О. Разочарование, желание все бросить. А потом бальные — как будто снова крылья выросли. Золотая медаль за самбу с Эгле на чемпионате Европы.

И вдруг все сломалось. Умер отец, Муму болела все чаще и чаще. «Стасик, ну разве танцы — это профессия? Одно дело балет, а так…» Он уперся и пошел в колледж, который по старой памяти все звали «кульком» — училищем культуры и искусства. Сама по себе учеба оказалась довольно нудной, но вот ансамбль, в котором он тоже был солистом, стал отдушиной.

На последнем курсе пришло время задуматься о работе, и Стас устроился в клубную подтанцовку к одному безголосому звездуну третьего эшелона, успешно поющему под фанеру. И все бы ничего, если б звездун не оказался активным рудокопом. Почувствовав однажды тяжелую ладонь на ягодицах, Стас вежливо стряхнул ее — и тут же оказался в статусе безработного.

«Забей, — сказал администратор звездуна Василий, наливая в пузатые бокалы «Хеннесси». — Есть у меня к тебе одна препозиция».

От предложения попробовать себя в качестве стриптизера Стас просто опешил.

«Ты издеваешься? — спросил он, опрокинув дорогой коньяк как вонючую бормотуху, одним глотком. — Вместо одного пидора предлагаешь ублажать целый клуб?»

«Остынь, юноша, — снисходительно усмехнулся Василий. — Во-первых, это женский клуб. А во-вторых, там все строго, никакого секса. Все ублажения — добровольно и только за периметром. Или ты думаешь, что демонстрировать в подтанцовке свою анатомию, одетую в трико, более прилично?»

Муму в очередной раз лежала в больнице, и ей никак не могли поставить диагноз. Деньги нужны были позарез. И Стас решился. Впрочем, выбор этот не стал слишком тяжелым. Василий был прав — демонстрировать себя, свое тело Стас привык с детства. Оставалась лишь пленка моральных принципов — такая же тонкая, как обтягивающее трико. И такая же непрочная.

Он пришел на просмотр в клуб и показал два номера — то, что в его представлении было вполне так стриптизом. Танец с раздеванием и просто раздевание под музыку с активными движениями нижней части тела. Хозяин клуба и постановщик едва не рыдали от смеха, глядя на него.

«Мальчик, танцевать ты умеешь, — вытирая глаза, сказал хозяин. — А вот раздеваться — ни хера. Ты вообще женщину хоть раз вблизи видел? Я уж не спрашиваю, трахал ли».

«Ладно, оставь его, — возразил постановщик. — Фактура у него есть, сам видишь. Хореография, пластика — блеск. А главное — это же чистый секс. Если, конечно, пообтесать маленько. Да, и шерсть удалить. Отовсюду!»

Получилось не сразу. Мешало — парадокс! — стеснение. У него, который большую часть жизни провел на сцене! Но количество все-таки перешло в качество, когда Стас наконец поймал волну. Тогда он еще не вышел из того возраста, когда уже не мальчик, но еще и не мужчина хочет всех женщин сразу. Только потому, что они женщины. И почувствовать ответное желание не одной, а нескольких десятков сразу, одновременно — вот она, настоящая черная магия!

Пить эту энергию обожания, как умирающий от жажды в пустыне. Купаться в потоке жадных, почти осязаемых взглядов. Растворяться в тяжелом, как наркотик, вожделении, блестящем в глазах распаленных самок. Постановщик оказался прав, разглядев в нем потенциал. На сцене от Стаса шел такой мощный импульс сексуальной энергии, что любая женщина, которая смотрела на него, не просто хотела, а почти реально чувствовала его в себе.

Очень скоро его приват стал самым дорогим. Через год Стас был единственным, кто получал «выход» — фиксированную ставку, а не только крошечный процент от выручки за ночь. Плюс ставку хореографа, по сути, второго постановщика. Разумеется, он понимал, что стриптизер — профессия возрастная. Как ни держи себя в форме, придет время, когда иссякнет звериная, первобытная энергия, заставляющая даже скромную домохозяйку истекать соком, глядя на него. Без этого стриптиз не стриптиз, а просто то самое раздевание под музыку, которое он принес когда-то на просмотр. А еще знал, что будет стриптизером до того самого момента, пока не почувствует: это произошло. И тогда скажет себе: все, хватит.

Что касается его работы по вызову… Когда-то это была пиковая ситуация, совпавшая с возможностью. Он не искал — возможность сама его нашла. Можно было отказаться и искать другой выход, другой способ найти деньги. Или протянуть руку и взять. Он взял. Аморально? Да. И что? Отказаться от этого сейчас, когда острой нужды в деньгах уже нет? Стас не видел для этого особых причин. Или не хотел видеть — не все ли равно.

9

— Алена, иди ужинать!

— Не хочу! — крикнула она, продолжая ковырять носом подушку.

Дверь открылась, мать села рядом на кровать.

— Деточка моя, ты часом не беременная? Бледная, нервная, не жрешь ни черта.

— Ма! — Алена повернулась к ней резко, как будто развернулась туго сжатая пружина. — Ты вообще можешь думать о чем-нибудь кроме того, что ниже пояса?

Мать встала и вышла. Дверью не хлопнула, но приложила крепко.

Иногда Алена ее почти ненавидела. Невыносимо было просто находиться с ней в одной квартире.

Может, еще не поздно согласиться на предложение отца о переводе? У Академии был обмен студентами с Будапештским университетом госслужбы. Первый курс все равно пропадает, пока будет учить язык хотя бы до минимального уровня. Да и специальность придется менять, российское и венгерское государственное управление плохо стыкуются. Отец предлагал еще осенью, но она испугалась. Венгерский язык казался чудовищно сложным. Да и уехать вот так одной в неизвестность… Но теперь наоборот хотелось убраться куда подальше. И от матери, и… от Стаса. От себя не убежишь, само собой, но хоть голова будет занята чем-то другим.

Алена взяла с тумбочки телефон, чтобы набрать номер отца, но не успела. Макс Раабе намекнул своим сладким голоском, что звонит кто-то из подруг.

— Аленчик! — Света, похоже, уже отошла от своего фиаско с Иваном и ненависти ко всему человечеству. — Мы с Золотовой в киношку собрались. Пойдешь?

— На что? — вяло спросила Алена, чтобы не отказываться прямо так, с ходу.

— А пофигу. На что-нибудь такое, чтобы сопли, слюни и слезы в ведро с попкорном.

Она подумала, что соплей и слез ей и без кино хватает, но… Все лучше, чем сидеть в одиночестве и страдать. Да еще и с матерью за стенкой, которая, небось, все мусорники каждый день обшаривает в поисках использованных тампонов. Прямо так и хотелось выйти на кухню и в тарелку ей бросить, чтобы отвязалась. Лучше бы за собой следила. Гель после интимной эпиляции в ванной стоит — это она, интересно, для кого шерсть выщипывает? Под сороковник тетке, а туда же. Видать, и любовник какой-то захудалый, раз злющая такая все время.

— Хорошо. Куда? В Озерки? Или в Сити-молл?

— В Сити. Давай на Пионерке через полчаса. Успеешь?

— Успею.

Алена встала, быстро натянула джинсы и свитер, волосы кое-как стянула в хвост, краситься не стала. Было бы для кого. Неделя прошла, тишина — как в танке. Одна радость, что Олег теперь за километр обходит. Спектакль сработал, только вот и ей самой заодно прилетело, мама не горюй.

Первые дни она ждала, телефон без конца проверяла. Вдруг взял и сбросил громкость в ноль, водились за ним такие шуточки. В конце четвертого дня набрала сама. Раз, второй, третий. Длинные гудки — долго-долго, пока механический голос издевательски не сообщал, что «абонент не отвечает». На тот случай, если сама не поняла, дура набитая. Если б хотел — перезвонил бы. И не надо делать круглые глаза: а вдруг с ним что-то случилось. Алена, мать твою за ногу, если человек тебе не звонит, он не удалил случайно твой номер, не заболел и не умер. Он просто не хочет тебя видеть.

— Я в кино. Со Светкой, — крикнула из прихожей и выскочила, надевая куртку на ходу. Чтобы мать не успела еще позудеть на ход коня. Шнурки ботинок уже в лифте завязала.

Десять минут пешком до метро. Оттепель, воздух густой, пропитанный влагой — чтобы дышать таким, нужны жабры. Особый звук начала марта: набухший, рыхлый, от него становится зябко и тревожно, как будто вот-вот позовет кто-то из темноты.

Алена сунула руку в карман и обнаружила, что наушники остались в пальто. Музыка из телефона отменялась. Оставалось только свои мысли невеселые слушать. В который раз по кругу.

Он так и сказал: не знаю, увидимся или нет. Не знаю, хочу ли. Надо ли мне это. Мог бы прямо ответить: нет, не увидимся. И ведь не зря она боялась снова встретиться с… Владом. Не хотела, чтобы сказка разлетелась на осколки. А так и вышло. И до чего же подлая насмешка мироздания! Трахалась с Олегом и сомневалась, сможет ли какой-нибудь мужчина переплюнуть ручную работу и Барсика. Оказалось, что запросто. Но лишь тот, кого хочешь. И кто умеет это делать. Вот только ему она нахер не нужна. Во всех смыслах этого выражения. Как говорят, переспать не повод для знакомства.

Алена, возьми уже себя в руки, вклинился в этот истеричный монолог взрослый рассудительный голос. Ты вообще о нем ничего не знаешь. Кроме того, что ему двадцать три года, что он учился со Светкиной сестрой и окончил «кулек». Танцор, твою мать. Может, он вообще… маньяк. Любитель маленьких девочек. Два года назад ты на шестнадцать не выглядела. Как и сейчас на восемнадцать не тянешь. Скажи спасибо, что просто трахнул, да еще так качественно, а не убил и не сожрал.

На этой оптимистичной ноте Алена подошла к метро. Эскалатор вниз, «осторожно, двери закрываются», три минуты в вагоне, эскалатор вверх. Рожу состроить повеселее, чтобы не приставали. Света и Галя уже ждали у «лошары» — нелепой статуи пионеров с жеребенком.

Они едва успели купить пресловутое ведро попкорна и билеты на фильм, название которого Алена тут же забыла. Как, впрочем, и содержание — как только вышла из зала. Что-то нудное и слюнявое. Но Гале и Свете понравилось. А она просидела два часа, тупо глядя на экран и толком не понимая, что там происходит.

— По кофейку? — предложила Света. — В «Буше» или в «Синнабон»?

Алена только плечом дернула: все равно.

— В «Буше», — сказала Галя. — Там сейчас уже вечерняя скидка на пирожные.

— Куда вам еще пирожные? — удивилась Алена. — Вы ж ведро попкорна сточили.

— Мне нужны углеводы, — заявила Света. — У меня стресс.

— Да, точно стресс, — заметила Галя, когда они уже сидели за столиком и Света в три укуса проглотила эклер. — Ты так и не рассказала, чем все закончилось.

— А чем могло закончиться? Байкалова утащила меня за шкирку домой. И всю дорогу мы с ней выясняли, кто из нас большая блядь.

— Конечно, ты, — фыркнула Галя.

Алена сидела молча, наклонившись над чашкой и обхватив ее ладонями. Спасибо, девочки, напомнили. Как будто за неделю не могли это по телефону обсудить. А теперь вся цепочка заново: как они со Стасом ушли из «Лиса», как он ее довез до дома — ну и дальше по порядочку.

— Видимо, это был знак свыше. А я ведь уже готова была с ним переспать. Но не делить же его с Байкаловой! Зато теперь у меня есть отличный повод, чтобы ее шантажировать. Эта сучка, похоже, решила сидеть сразу на двух… эээ… членах. А у меня есть телефон Славика.

— Ну вы даете, — покачала головой Галя. — Как будто не сестры, а заклятые враги.

— Одно другому не мешает. Тебе проще, ты у родителей одна.

— Так что, ты теперь снова приснодева? Или кого другого подыщешь для священной миссии?

Света задумалась, покрутила колечко в ухе.

— Не знаю, Галь. Там видно будет. Туманова, а ты что скажешь?

Слеза, которая долго копилась на нижнем веке, капнула прямо в чашку.

— Ален, ты чего? — забеспокоилась Галя.

Как будто шлюзы у плотины открылись — полилось по щекам ручьями. Галя подвинулась ближе, обняла за плечи, заглянула в лицо.

— Тааак… — протянула Света. — А я знаю, чего. Стас? Ты ведь с ним тогда ушла из клуба?

Алена едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться в голос, и на них уже начали поглядывать.

— Вы поехали к нему, он тебя трахнул и выставил под зад коленом. Так?

— Свет! — попыталась остановить ее Галя, но та отмахнулась.

— Туманова, это твой тренд — подцепить в клубе парня и тут же поехать к нему домой? Захотелось повторить опыт двухлетней давности? И что, с ним оказалось так классно трахаться, что теперь забыть не можешь? Как и того, первого?

Интересно, что бы ты сказала, если б узнала, что это один и тот же парень, подумала Алена.

— Он тебе не звонил? — участливо спросила Галя, погладив ее по волосам.

— Нет.

— А ты ему?

— Звонила. Не берет трубку.

— Ты вообще о нем хоть что-нибудь знаешь? — снова нервно вклинилась Света. — Чем он занимается?

Алена молча покачала головой, вытирая слезы. Только не хватало сейчас линзу в кофе утопить.

Света барабанила пальцами по столу.

— Я, конечно, могу Байкалову прижать. Пусть разузнает у своего нового дружка — про его старого дружка. Кто он и что он. Но вот надо ли?

Да что б вы понимали, с тоскою подумала Алена. Что это вообще за колдовство такое, когда вдруг осознаешь, что тебе нужен именно этот человек. Может, даже не тебе — твоему телу. Может, он последняя сволочь или тупица, с которым двумя словами не о чем перекинуться. Неважно! Может, его не за что любить — только ненавидеть. И это неважно! Как там у Цветаевой? «Я не более чем животное, кем-то раненое в живот». Когда от одной мысли о нем, от одного крошечного воспоминания все внутри начинает гореть и сочиться липким соком, как перезревший персик. Вот так, грубо, по-звериному — «я его хочу!». И больше ничего не нужно.

— Не надо, Свет, — через силу выдавила она. — Не хочу ничего знать.

— Ну и умничка, — кивнула Света. — Все пройдет. Обидно, досадно — но ладно. Главное, чтобы не залетела и ничего нехорошего не подцепила. А остальное — шлак. Давай-ка я тебе пироженку возьму? Вот увидишь, сразу станет легче.

10

Мигающую зеленую точку на телефоне Стас заметил в три часа ночи, когда уже подъезжал к дому. Сообщение в Вайбер от Инны: «Перезвони сразу как сможешь».

Ну сразу так сразу, усмехнулся он. Поставил машину на стоянку, поднялся к себе. Разделся, налил коньяка, разрезал яблоко. Попытался придумать какую-нибудь ядовитую фразу, плюнул, набрал номер. Инна ответила после первого же гудка. Судя по голосу, пьянющая в хлам.

— Стасичек, ты можешь ко мне приехать прямо сейчас? — попросила она жалобно-умоляюще.

Стас выпил, прожевал дольку яблока.

— Куда? — поинтересовался с сарказмом. — Ты сняла конспиративную хату? Или в нумера? Или дочь сделала от тебя ноги?

Инна красноречиво молчала.

— Слушай, дорогая, ты совсем с дуба рухнула? Я помню, ты говорила, что тебя прет только дома. С риском засыпаться, если она придет не вовремя. Но сейчас-то она у тебя в соседней комнате, так? А может, ты тройничок задумала? Ну а что, трахал я вас по отдельности, почему бы и не вместе? Короче, Инна… Поимей себя сама перед зеркалом и ложись спать. Если так капитально приперло, сними квартиру или номер в гостинице, приеду завтра после клуба. Раньше все равно не могу.

Стас нажал кнопку отбоя, налил еще. И подумал, что каким бы там Инна ни была талисманом, надо с ней завязывать. Чем дальше, тем большее отвращение она у него вызывала. Не физическое, нет. Даже Лялечка, с которой предстояла встреча утром, не была ему настолько противна. Как раз с физическим отвращением он справлялся легко. Как стоматолог, который не обращает внимания на запах гнилых зубов. Да что там, вообще не замечает его. Инна вызывала иррациональное ощущение запредельной грязи. Казалось бы, при его профессии ничто не должно смущать. Но даже у него была своя красная линия.

Чокнутых клиенток за пять лет у него было немало. Сестры-близняшки, одна из которых обожала оральный секс, другая анальный, причем трахать их нужно было синхронно. Дама предпенсионного возраста, ублажать которую приходилось в два члена с ее мужем, тоже одновременно. Девушка с внешностью мальчика-подростка, которая воображала себя мужчиной — пассивным гомосексуалистом. Мазохистка, требовавшая, чтобы он ее насиловал и бил — тут главным было рассчитать силу удара. Золотушница Машенька, державшая рядом с кроватью эмалированный ночной горшок с ручкой.

Для него все это было мелкими бзиками по сравнению с тем, что сделала Инна. Почему это его так сильно зацепило, Стас не смог бы объяснить при всем желании. Отвращение появилось сразу же после того, как она попросила его переспать с Аленой. Все эти два года оно росло — медленно, но верно. И доросло до критической массы в тот момент, когда неделю назад он привез Алену к себе домой.

Алена, Алена…

Не думать о белой обезьяне, так? Он сказал себе, что продолжения не будет. В тот самый момент, когда понял, что она его узнала. Но не думать получалось только в клубе, особенно на сцене, когда Стас обменивался энергией возбуждения, желания с десятками женщин в зале. Это был вполне себе виртуальный секс: мысленно он грубо, разнузданно брал их всех разом, а они с восторгом отдавались ему.

Но вся эта вакханалия, подстегиваемая ритмом, светом, алкоголем, оставалась позади, и тогда… Твою мать, он как наяву видел ее подернутые дымкой серо-зеленые глаза, приоткрытые губы с влажно поблескивающей полоской зубов. Маленькую грудь — как две живые теплые птички, зажатые в ладонях. Мягкие темные волосы на лобке, которые хотелось гладить, перебирать пальцами, нащупывая путь в теплую, влажную глубину. Твою мать, пять лет он не испытывал настоящего живого желания рядом с женщиной, и уж тем более — когда женщины не было рядом! И даже сейчас, при одной мысли о ней, чувствовал себя подростком, пугливо закрывшимся в ванной с порножурналом.

Утром, невыспавшийся и злой, Стас вышел из дома и сел в машину. Назвать так час дня, конечно, можно было лишь с большой натяжкой, но для него утро начиналось тогда, когда он просыпался. Даже если на часах был уже вечер.

Инна больше не звонила, и Стас надеялся, что не позвонит. Если, конечно, ей не припрет к вечеру снова. Вообще, говоря о том, что может распрощаться с ней в любой момент, он несколько лукавил. В том плане, что не представлял, в какой форме это сделать. Некоторые клиентки просто переставали ему звонить. Другие говорили: спасибо, все было супер, но на этом закончим. Сам он еще не отказал ни одной. Если не считать тех двух, трахать которых было равносильно мучительному самоубийству. Но с ними ничего и не было.

Его статус был необычным и двусмысленным. Типичным мальчиком по вызову Стас не был. Не подрывался по зеленому свистку сутенера-администратора, не летел, высунув язык, ублажать неизвестно кого. Ритуал был отточен от и до. Деньги за приват за резинку стрингов или между ягодиц с вложенной запиской. Номер телефона. Он пробивал по своим каналам владелицу, был такой человечек в полиции. Не за так, конечно. Намекал, если было опасно, и тогда Стас не звонил. Это за обычного проститута от мужа или папика могло прилететь самой даме. Но он становился для своих клиенток чем-то вроде платного любовника, а это в некоторых случаях уже было чревато.

Впрочем, альфонсом или жиголо его тоже никто не назвал бы, поскольку на содержании ни у кого не состоял, да и окучивал сразу десятка три, составляя расписание, как набивший руку завуч. Скорее, он был ближе к своеобразному эскорту, хотя со своими дамами никогда никуда не выходил. А если вдруг встречал в клубе, по взаимному уговору обе стороны делали вид, что незнакомы.

Сейчас ему предстояло ублажать такую клиентку, от одной мысли о которой его начинало мутить. Противоядием служило то обстоятельство, что Лялечка за свои причуды платила раза в три больше среднего по больнице. Да и встречались они достаточно редко. Стас знал, что обычно она довольствуется обычным эскортом с интимом, а он для нее нечто вроде десерта из дорогой кондитерской, которым балуют себя по праздникам.

Лялечка — так она называла себя сама — была сорокалетней вдовой миллионера из ближнего зарубежья, который оставил ей огромное наследство и крайне сомнительные сексуальные пристрастия. Жить на родине мужа она не захотела и вернулась домой. Детей у нее не было, любовником не обзавелась, но в сексе нуждалась регулярно, на что денег не жалела.

Выглядела Лялечка лет на пятьдесят. Она была толстой, очень толстой, но на такие мелочи Стас внимания не обращал. Хотя, конечно, трахать гору сырого куриного филе, дрожащего, как медуза, — на это приходилось себя настраивать особо. Тоненьким, как у лилипутки, пронзительно-визгливым голоском она комментировала каждое действие Стаса в таких выражениях, что порой приходилось стискивать зубы.

Только он настроил себя на работу, Лялечка, встав в колено-локтевую и отклячив огромную, отвислую, как у старухи, задницу, пропищала:

— Ну, мой пупсичек, зафигунь свой членик Лялечке в писечку.

Знаете, господа гусары, даже профессиональный ёбарь все-таки мужик, а покажите мужика, у которого от такой блевотины не отвиснет.

— Ну же, пупсичек! — возмущенно поглядывала через плечо Лялечка, кося глазом по-кобыльи.

Если б еще можно было приступить сразу ко второму номеру обязательной программы, но нет. Сначала всегда шел жесткий трах поочередно то в одни, то в другие ворота, с полировкой простаивающих вручную. То ли ее дырка растянулась до такой степени, то ли это была ее анатомическая особенность, но в ней легко мог заблудиться сам легендарный Лука Мудищев. Так что для Лялечки это был лишь легкий массаж-разминка, после которого переходили к основному блюду — черному вибратору конских размеров с подсветкой. Хорошо хоть без музыки.

Орудуя им, Стас должен был мастурбировать, за чем Лялечка жадно наблюдала и кончала одновременно с получением продукта, который размазывала по себе, довольно щебеча: «Масочка!»

Глядя на свое жалобно повисшее хозяйство, напоминающее спущенный воздушный шарик, Стас лихорадочно пытался вспомнить, что же такое он находил в Лялечке — вызывающее волшебный рабочий стояк. Но в голове было пусто, как на складе магазина после успешной распродажи.

И вдруг… Алена! Ничего подобного он никогда раньше не делал — не представлял одну женщину, когда был с другой. Ему и в голову не приходило, что так можно. Да и нужды такой ни разу не испытывал.

Не она сама. Даже не запах — то, что всегда действовало на него возбуждающе. Вкус! Горьковато-соленый, похожий на вкус морской воды. Испарина под мышками, в ложбинке груди. Тягучая прозрачная влага, которая сочится призывно между губ, пощипывая язык…

Пах налился мягким теплом, и член поднялся, словно спрашивая: «Где? Где то, о чем ты думаешь?»

Стас закрыл глаза, стиснул рыхлые ягодицы Лялечки и вошел в нее, стараясь мысленно отгородиться от визгливых комментариев. Ну а дальше хватало той же энергии, что и на сцене. Ее отклик, ее оргазм. И его чисто механическая разрядка. Как будто сливались воедино ментальное наслаждение и тупая телесная реакция, разнесенные во времени.

После Лялечки всегда хотелось отмыться с хлоркой. Зато в клубе ночью он выплеснул себя так, что «до последнего посетителя» растянулось до начала пятого. На следующий день у него был выходной, и от клиенток тоже. Вернувшись домой, Стас надрался до поросячьего визга и проспал до вечера. Проснулся, влез под холодный душ, сварил кофе тройной крепости, и тут раздался звонок в дверь.

— Какого еще хера? — пробормотал он, прошлепал босиком в прихожую и посмотрел в глазок.

На площадке стояла Алена.

11

Домой Алена пришла поздно, уже за полночь. В «Буше» просидели с девчонками до закрытия. Когда приехали к себе на «Черную речку», Галя сразу пошла домой, а они со Светой еще побродили немного, не отходя от освещенного, людного даже ночью пятачка у метро. Особо даже не разговаривали — брели нога за ногу, и каждая думала о своем. Потом позвонила мать Светы, и та заторопилась домой.

Открыв дверь квартиры, Алена услышала шум воды в ванной.

Уф, пронесло. Обойдется без расспросов: где, с кем, почему так долго. Из ванной мать обычно выходила с ночной маской и сразу же ложилась, пока крем не взялся.

Дожидаясь, когда наконец можно будет принять душ, Алена прилегла на кровать и неожиданно для себя заснула. После которой уже по счету бессонной ночи! И проснулась от телефонного звонка на кухне: некоторым ну вот обязательно надо установить громкость на максимум. Стены у них в доме были картонные, и она, даже особо не напрягаясь, услышала, как мать назвала какое-то невнятное имя, а потом попросила жалким, умоляющим голосом: «Ты можешь ко мне приехать прямо сейчас?»

Часы показывали половину четвертого. На том конце, похоже, долго и обстоятельно объясняли, по какому именно маршруту следует отправиться в пеший эротический тур. Потом за стеной раздались приглушенные рыдания.

Ну просто зашибись, кое-кого еще отправили на хер с пляжа. Прямо клуб разбитых сердец.

Сняв джинсы и свитер, Алена легла и укрылась одеялом с головой, высунув в щель только нос. Черт с ним, с душем.

Когда утром она вышла на кухню, мать сидела за столом, уставившись в одну точку. Растрепанная, в халате. Похоже, что и не ложилась. Разбив два яйца на сковороду, Алена бросила скорлупу в мусорное ведро и услышала, как звонко та цокнула по стеклу. Заглянула и увидела в ведре пустую бутылку из-под коньяка, которая еще вечером стояла в баре, полная на две трети.

Алена почувствовала, как раздражение, которое она с таким трудом сдерживала, поднимается в небо ядерным грибом. Все то ядовито-черное, что копилось в ней целую неделю, вылилось в один короткий вопрос:

— Не тошнит, нет?

Мать подняла голову и посмотрела на нее мутным взглядом пятидесятилетней старухи.

— А что, любовника твоего ночью жена не отпустила? А если б отпустила, я бы вам не помешала, нет? Слушай, а может, ты мне лучше денег дашь? Я квартиру сниму, и тогда хоть посели его у себя.

— Что б ты понимала… — простонала мать, сжав виски руками.

— Ну конечно, что я могу понимать? — Алена повернулась к ней, вздернув брови, нос и подбородок.

— Ни-че-го. Откуда тебе знать, как это бывает. Когда видишь мужчину впервые и в одну секунду понимаешь, что готова переспать с ним тут же и немедленно. Когда от одной мысли о нем колени дрожат и в жар бросает. И никем его перебить не можешь, как ни пытаешься. Когда его ненавидишь и презираешь, а поделать ничего с собой не можешь. Хочешь быть с ним. Потому что это химия.

— Прекрати! — Алену передернуло от отвращения, и в первую очередь потому, что ей показалось: мать говорит о ней. Потому что каждое слово действительно было о ней — и о Стасе. — Противно слушать!

— Ну конечно, — мать усмехнулась горько. — Дети всегда думают, что родители занимались сексом всего один раз в жизни. Когда их зачали. В темноте и под одеялом. Они же старые! И родились старыми. А секс — это только для молодых.

— Ой, только не говори, что ночью ты папочке звонила! — скривилась Алена.

— Не твое дело!

— Ну разумеется!

Она рывком сдвинула сковороду с огня и вышла из кухни. Быстро оделась и ушла, хотя в академию было еще рано. Ее знобило, кружилась голова, как бывает в начале простуды. Словно разговор с матерью пробил ту защитную стену, которую она вокруг себя выстроила. Которая помогла более-менее продержаться неделю. Нет, брешь пробил вчерашний поход в кино с подругами — они вдруг показались ей беззаботными школьницами, живущими в мире белых единорогов и принцесс, какающих бабочками. Но мать с ее химией-физикой смела остатки, оставив ее в чистом поле, голую и беззащитную.

Четыре пары провалились куда-то в черную дыру. Алена сидела на лекциях, что-то записывала, с кем-то разговаривала, переходила из одной аудитории в другую, даже, кажется, ела в буфете. А думала только об одном. Вспоминала, как вышла на проспект с Олегом и Стас посигналил из машины. Как он целовал ее, как они поехали к нему домой. И что было потом…

Алена никогда не пробовала наркотики, но ей казалось, что ломка должна быть именно такой. Когда бросает то в жар, то в холод и все тело выкручивает, словно белье в центрифуге. Когда все на свете отдашь за дозу, лишь бы заполнить пустоту, которая пожирает изнутри.

«Mania», — написала она на последнем листе конспекта, обводя жирно каждую букву. А потом — рамкой, двойной, тройной.

А потом вдруг оказалось, что надо идти домой. И это было невыносимо. Невозможно.

Она прошла мимо метро до Первой линии, свернула к набережной… И очнулась, обнаружив себя у Александро-Невской лавры.

«Может, в церковь сходить?» — промелькнуло, исчезая.

Обратно по Невскому. Заходя в кафе — кофе самый крепкий, самый черный, самый большой. Пока не отравилась кофеином — снова закружилась голова, забухало кувалдой в ребра сердце. И вдруг, прямо на пешеходном переходе, пришла мысль, до смешного простая.

Я поеду к нему домой.

Ее толкнули, она чуть не упала и засмеялась.

И как только раньше не додумалась? К чему все эти страдания-терзания?

Может, не откроет дверь. Может, откроет и пошлет на все развеселые буквы разом. Ну и пусть. Потому что это то самое днище, глубже которого уже не скатишься. Дальше просто некуда. Но зато это определенность.

Дура, а сейчас не определенность? Или ты на что-то надеешься? Увидит, растает и поймет, что жить без тебя не может?

Не хочу цепляться за пустую надежду. Даже такую призрачную. Лучше уж никакой.

Давай, давай. Еж — птица гордая. Пока не пнут, не полетит.

Именно так. И желательно пинок такой интенсивности, чтобы до луны хватило полета. Чтобы обратно точно не вернуться.

Удачки тебе. Стране нужны герои — пизда рожает дураков. И дур, что характерно.

Алена посмотрела на часы — половина десятого. Неплохо погуляла. Дошла до Гостинки, перешла на синюю ветку и поехала на «Пионерскую». А оттуда полчаса пешком до Комендантского. Не на метро с пересадкой, не на маршрутке — чтобы еще немного оттянуть страшный момент.

Облом получился такой скучный, банальный. По принципу «вышел на палубу, а палубы нет». Только вместо палубы во дворе не было синего «Соляриса», Алена специально круг сделала. И окна на третьем этаже слева от лестничных — темные. Даже подниматься и в дверь звонить не стала. Жаль, не лето, а то села бы на скамейку у парадной и сидела до утра. А замерзнуть насмерть врагам назло — это уж слишком. Она и так уже ног не чувствовала. Поэтому вызвала такси и поехала домой.

В квартире было темно и тихо, но сапоги матери стояли в прихожей, пальто висело на вешалке. Алена прокралась в гостиную, открыла бар, отхлебнула прямо из горлышка виски — один глоток, другой. Закашлялась, зажав рот руками. Срубило моментально — еле успела до кровати добраться. Упала и тут же уснула, не раздеваясь.

Утром, когда Алена встала, мать уже ушла. Часы насплетничали, что на первую пару можно не торопиться, все равно не успеть. Может, вообще не ходить? Может, сразу?.. Нет, только не с утра. Лучше вечером, но пораньше.

Я похожа на помойную кошку, подумала Алена, стоя под душем. Кошку, которая прижала уши и вцепилась в тушку голубя, когтями и зубами. Чтобы отобрать, нужно убить.

Включился утренний автопилот: причесаться, накраситься, позавтракать. Только перед одежным шкафом на минуточку перешла на ручное управление. Когда прилетела в голову мысль: а не надеть ли волшебные трусы со слонами? И дырку еще больше расковырять? Фыркнула и отнесла их в мусорник. Достала самые красивые. Зачем? Да черт его знает.

И снова лекции провалились в ту же черную дыру. Вышла после четвертой пары — уже стемнело. Если бы хоть знать, где и как Стас работает. Черт, она вообще о нем ничего не знает!

Все, хватит! Как он там говорил? «Господа гусары, молчать!» Прилипло ведь… Погуглила, нашла тупой анекдот про поручика Ржевского. Неужели из анекдота? И не узнаешь ведь теперь. Или?.. Все, хватит!

Первым, что Алена увидела, когда вошла во двор, был синий «Солярис». Лярва. На том же самом месте. Перехватило дыхание, сердце забило в барабан, спина мгновенно взмокла. Она подняла глаза. Два окна на третьем этаже призывно светились.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — зашептала она, лихорадочно сжимая ручки сумки. — Я уже на все согласна, наверно. На что угодно. Хотя бы всего один раз…

В этот момент к парадной подошла женщина с ребенком, и она крикнула:

— Подождите!

Вышла из лифта, остановилась перед дверью, едва не теряя сознание от страха и волнения, вдохнула поглубже и нажала кнопку звонка.

Тишина. Алена ждала, не решаясь позвонить снова.

Еще немного. Посчитаю до пяти. Раз, два… нет, до десяти. Раз, два… девять… Твою мать!!!

Закусив губу до крови, она повернулась и пошла к лифту. На третьем шаге за спиной открылась дверь.

Стас стоял на пороге, босиком, в обрезанных выше колен джинсах, и молча смотрел на нее. На его лице была такая дикая ярость, что она не позволяла прочитать, понять другие его чувства. Он вышел на площадку, схватил Алену за руку, втащил в квартиру и закрыл дверь. Притиснул к стене и впился в ее губы — так, что она пискнула от боли.

Стас положил ладони на стену над плечами Алены, как будто поймал в ловушку. Сказал, глядя прямо в глаза, чеканя каждое слово:

— Если рассчитываешь на какие-то отношения, убирайся сразу и больше не приходи. Только секс. Ничего больше. Поняла?

Алена резко оттолкнула его, освободилась из капкана, успев заметить расширившиеся глаза и пробежавшее по лицу то ли удивление, то ли страх. Бросила на тумбочку висевшую на локте сумку, повернула торчащий в замке ключ, сняла пальто. Стас усмехнулся, качнул головой, словно говоря: «Ну смотри, тебя предупреждали».

Одним рывком он стащил с нее свитер и футболку, бросил в угол, расстегнул джинсы и стянул до колен вместе с колготками. Потом развернул лицом к большому зеркалу, и ее взгляд встретился с глазами его двойника. Алена была ниже на полголовы, но, откинув голову Стасу на плечо, чувствовала шеей, мочкой уха его горячее дыхание.

Одной рукой он освободил ее грудь от чашечки лифчика — тонкого, прозрачного, цвета топленых сливок. Темная ареола испуганно сжалась, сосок съежился, как от мороза. Обхватив грудь ладонью, Стас большим пальцем поглаживал сосок, наблюдая за выражением лица Алены в зеркале. Вторая рука опустилась по животу, пробралась под резинку таких же прозрачных трусиков. Два пальца нетерпеливо раздвинули сомкнутые губы, легко проскользнули вовнутрь — так, что клитор оказался плотно прижатым ладонью. Насмешливо прищуренные глаза в зеркале спрашивали: «Ну, что ты на это скажешь?»

От разлившегося по всему телу жара стало трудно дышать. Откуда-то с дальней границы вселенной такой же насмешливый голос сказал: «Мироздание тебя услышало, Туманова. Сейчас он трахнет тебя разок, прямо здесь, у двери, впечатав в стену, и выставит под зад коленом. Only sex, ничего личного… ничего лишнего».

Убрав руку, Стас нагнулся, расстегнул молнии ее сапог, посмотрел на нее снизу вверх, и Алена вдруг поняла: это… змея обоюдоострая. У него была такая же ломка! Вот только он к ней ни за что не пришел бы.

Она улыбнулась — дерзко, с вызовом. Стас снял с нее сапоги, джинсы, подхватил на руки. В бедро уперлась твердая выпуклость под грубой тканью. В спальне он опустил ее на неубранную постель, пропитанную терпким запахом мужского тела, и пробормотал себе под нос, сражаясь с пуговицами на шортах:

— Черт бы тебя побрал, Алена!

12

Она спала, свернувшись комочком, тихо посапывая. Как маленький зверек. Теплая, мягкая кошка. Стас осторожно вытащил затекшую руку из-под ее головы. Алена пробормотала что-то, повернулась на другой бок.

Ни для одной женщины, кроме нее, он не был первым. Ни одна не засыпала вот так рядом с ним, прижавшись доверчиво. И она нисколько не обманула его вздернутым упрямо подбородком, когда оттолкнула и закрыла дверь на ключ. Хотя на секунду Стас испугался, что она уйдет. Так было бы лучше — но он испугался. «Только секса» ей было мало, но она ни за что бы в этом не призналась. Как и он. Хотя… Алена тоже это поняла. Он видел это по ее глазам, по ее улыбке.

Было бы лучше, если б она ушла. Теперь все, поздно. Отдирать придется с мясом и с кровью. А ведь придется. Рано или поздно — придется. Это только в романах шлюхи выходят замуж за лордов и живут с ними долго и счастливо. А про таких, как он, и романов-то не пишут. Кто будет о них читать? В реальности все грубо и просто. Нет у них никакого будущего. У них и настоящего-то нет. Carpe diem — лови момент. Сегодня. Сейчас. Потому что завтра может уже и не быть.

Стас никак не мог уснуть. И не только потому, что выспался днем. Мысли, мысли — лихорадочные обрывки, ни одну не додумать до конца. Тягостное чувство, как будто вышел в открытый космос. Ледяная пустота отчаяния, в которую засасывает со свистом, и ничем ее не заполнить. Еще несколько часов — и утро. С ней. А потом — его обычная жизнь. Днем — Кристина, которая никогда не снимает корсет, пряча шрамы от операций. Даже с ним. Вечером — клуб. Крысиные гонки, беличье колесо.

Чем она может стать для него? Отдушиной? Глотком свежего воздуха? А он для нее? Вот то-то и оно, что ничем. Только секса ей будет мало. А больше ничего он дать ей не может. Все или ничего? Нет… Хоть что-то, которое на время станет всем.

Он задремал и проснулся от странного ощущения, похожего на щекотку. Алена смотрела на него, приподнявшись на локте и подперев голову рукой. Растрепанная, розовая со сна, на щеке след от смявшейся наволочки.

— Привет! — сказала она и легко провела пальцами по его отросшей щетине.

Стас поймал их губами, перехватил зубами, и она засмеялась. И столько неподдельной радости было в этом смехе, что ему снова, как и ночью, стало непо себе.

Что я делаю — с ней, с собой?

Он потянулся к тумбочке за телефоном, не нашел, вспомнил, что оставил в кармане шортов. Встал — и всей кожей почувствовал ее взгляд. Сколько женщин смотрело на него каждый день, год за годом. Они жадно разглядывали каждую выпуклость-впадинку-складочку, хотели его, представляли, как он берет их, грубо, властно или наоборот — мягко и нежно. Но ни один взгляд не был настолько осязаемым, волнующим. И обычный утренний стояк, в котором чувственного было не больше, чем в рабочем, вдруг наполнился таким диким желанием, что в глазах потемнело. Как будто сердце вдруг провалилось в самый низ живота и пульсировало там мелко, сгоняя в член кровь со всего тела.

— Половина девятого, — сказал он, добравшись до телефона. — Похоже, ты опоздала.

— Плевать! — фыркнула Алена. — Вообще не пойду.

— Ну, так не пойдет. Секс — дело хорошее, но не стоит того, чтобы ради него рушить всю свою жизнь.

— Не всю. Только сегодня. Или ты торопишься? — она поймала его ногами в кольцо и подтащила к кровати.

— Вообще да, — кивнул Стас, сев на край. — Но немного времени есть.

Он вытряхнул из коробочки последний квадратик.

— С тобой никаких запасов не хватит.

— Подожди минутку, — попросила Алена, — я линзы сниму.

— Зачем? — удивился он.

— Я про них забыла вчера, а теперь в глазах песок. В них нельзя спать. А еще хочу… как тогда.

— Так ты же ничего не увидишь, — его взгляд намекал, что это будет очень большое упущение.

— А я все представлю, — ее взгляд, наверно, сделал бы честь любой портовой шлюхе, которая притворяется воспитанницей католического приюта.

Она вскочила с кровати и упорхнула в ванную, попутно пробежав пальцами по животу, остановившись в миллиметре от члена. Стас скрипнул зубами и чуть не порвал последний презерватив. Обратно Алена вернулась уже не так легко. Шаги ее были неуверенными, она придерживалась рукой за стену. Зрачки расширились, и даже улыбка стала другой — чуть напряженной, хотя осталась зовущей, дразнящей.

— Думаешь, я помню, как было тогда? — спросил он, когда Алена подошла к нему и обняла, прижавшись всем телом.

— Неважно, как именно. Главное — что все в тумане. Вот так я еще не вижу, — она поднесла ладонь почти к самому лицу, потом придвинула еще ближе к носу. — А вот так уже не вижу, тоже все расплывается. Не могу объяснить, почему, но заводит зверски.

— А почему операцию не сделать?

Стас еще крепче сжал ее маленькие упругие ягодицы.

«Эй, чего ты там вошкаешься? — пришел сигнал снизу. — Давай уже, не тормози!»

Потерпишь! Мы еще никуда не опаздываем.

Как хотелось, чтобы не было этого чертового латекса, чтобы почувствовать ее всю-всю, совсем иначе. Чтобы ничего между ними сейчас не было. Хватит уже того, что между ними и так слишком много всего.

— Надо подождать, пока все стабилизируется. А пока еще ухудшается, хотя уже медленно. Стас, может, мы уже?..

— Понял, — он облизнул ее губы, не дав закончить фразу. — Господа гусары…

— Молчать! — все-таки встряла Алена. — Хотя нет, пусть говорят. Только на какую-нибудь другую тему.

— Окей, — он наклонился к ее уху. — Господа гусары — ребята грубые и без комплексов. Отымеют вас всем полком. Хотите, сударыня?

— Еще как хочу! — она запрокинула голову, и его губы соскользнули к шее. — Только чтобы ни один не отмазался. Кто будет сачковать — того разжаловать в солдаты и сослать на Кавказ.

— Предварительно выпоров шпицрутенами.

Алена удивленно выпятила нижнюю губу, которую Стас тут же поймал зубами. Ее язык пробрался через преграду и змейкой пробежал по его верхней губе.

— Замысловато, — хмыкнул он и вдруг резко толкнул ее на кровать.

Алена упала на спину, Стас подхватил ее под бедра и подтянул ближе к краю. Опустился на пол на колени, закинув ее ноги себе на плечи. Она тихо заскулила, когда он коснулся волос на лобке, медленно, словно крадучись, пробираясь ниже.

— Побрить, господин полковник? — невинным голоском спросила Алена.

— Только попробуйте, сударыня, — сурово отрезал Стас, — и господин полковник добьется, чтобы вас определили в уездную тюрьму. Пока не обрастете обратно.

— А я думала, господа гусары любят, чтобы было гладко. Чтобы ничего не мешало.

— В нашем полку другие традиции. И нам ничего не мешает.

Стас наклонился и развел пальцами ее возбужденно набухшие губы. Между ними блеснула крупная прозрачная капля, и он жадно слизнул ее, наслаждаясь острым горьковато-соленым вкусом. Промелькнуло бледное — как вспомнил этот вкус, когда был с Лялечкой. И тут же исчезло, словно смятую бумажку ветер унес в черноту ночи. Это — другое. Ничего общего!

Он проникал в нее языком, пальцами, ласкал клитор, промежность, чутко наблюдая за ее реакцией. Алена лежала, закрыв глаза, часто дыша приоткрытым ртом, по ее телу пробегала крупная дрожь. Доведя почти до оргазма, Стас останавливался и начинал легко поглаживать ее грудь, живот, внутреннюю сторону бедер. Но с каждым разом разочарованные, нетерпеливые стоны Алены становились все громче, а остановки — все короче.

Когда он убрал руку в очередной раз, ее лицо исказилось такой мукой, что он не стал больше ждать. Уперся коленом в край кровати, приподнял ее ягодицы и вошел, заполняя собою. Всего одно, два движения — и она застонала, содрогаясь всем телом. Остановившись на секунду, Стас сменил позу. Он поддерживал Алену под поясницу, так, чтобы член, входя во влагалище, касался клитора.

Это была его коронка — довести женщину почти до оргазма предварительными ласками, а потом заставить ее испытать удовольствие хотя бы дважды. К его удивлению, многие, даже вполне зрелые дамы, до встречи с ним не подозревали, что такое вообще возможно. Довести до экстаза, не используя основной инструмент, — в этом он был мастер. Пальцы, губы, язык — многим это нравилось даже больше классики, хотя бы той же Инке. Черт, самое время о ней вспомнить!

Что касалось его самого… Ну что ж, он бы не отказался от хорошего минета, но… Сапожник, ясное дело, без сапог. Было когда-то такое в его жизни… раза два… давно… Не проститутку же приглашать, это уж совсем было бы смешно. А Алена действительно ничего не умела. Но он знал, как ее научить. Если будет время…

Сдерживать себя столько, сколько нужно, чтобы партнерша добралась до страны Оз, Стас тоже умел на золотую звездочку. Это было искусство — чтобы не перетянуть. Особенно с ее вторым, а то и третьим оргазмом. Темп-ритм, плюс всякие особые штучки. Первый — легко, на одном желании-возбуждении. Дальше — исключительно скилл. Арс аманди. Высший пилотаж — когда оргазм идет несколькими волнами, которые накладываются одна на другую, причем не ослабевая, а усиливаясь. Но для этого надо знать анатомию партнерши, ее реакции, с первого раза такое не получится, если вообще получится.

У женщин, с которыми Стас имел дело, не было нужды имитировать оргазм. Если они вопили и выгибались дугой, как во время обряда экзорцизма, значит, так реагировало их тело. Но он знал и другие признаки подступающего оргазма, о которых мало кому известно. Легкие судороги в ногах, больше похожие на дрожь, от щиколоток вверх. Резко участившееся дыхание. Едва заметно пульсирующий клитор. И — та-дам! — короткий, как выстрел, спазм мышц влагалища, который тащит за собой волну по всему телу. А уж кончить одновременно — это как резонанс, который усиливает наслаждение обоих.

Отдышавшись, Алена сказала, покусывая губы:

— Всем господам гусарам — по ордену.

— Господин полковник издаст приказ, — придерживая резинку, Стас выбрался на волю. — А пока давай собираться.

— Принеси мне очки из сумки, пожалуйста, — попросила Алена и пошла в ванную.

Пока она мылась, он поставил чайник и пожарил яичницу. Потом быстро сполоснулся сам, вышел в шортах и майке. Алена сидела за столом и щурилась в тарелку.

— Очки надень, — сказал он, наливая себе кофе. — Не видишь, что ешь.

— Я в них страшная, — пробормотала Алена.

— Ну-ка, — он сам надел их ей на нос. — Нет, снимай, ты похожа на сексуальную училку. Извини, но у меня уже встало.

— Ты ненормальный, Стас, — засмеялась она. — Тебя прет от очков, детских трусов и шерсти на одном месте.

— А тебя от чего?

— Если я начну рассказывать, ты точно опоздаешь, куда там тебе надо. Кстати, а почему гусары? Я вчера… или позавчера? В общем, думала об этом — что уже не узнаю.

— Я тебе в другой раз расскажу, ладно?

Алена словно о камень споткнулась.

— Твою мать, — поморщился Стас. — Дежавю. Я тебе позвоню. Ты слышишь? Я. Тебе. Позвоню. Кстати, твой телефон у меня в черном списке, так что и не пытайся.

— Я поняла, — она опустила глаза.

— И не приходи больше вот так, как вчера. Не потому, что застанешь меня с бабой. Скорее всего, вообще не застанешь, я редко бываю дома. Слушай, а ты матери-то хоть звонила, что не придешь? Нет? Ну хоть смску бы отправила, она ж тебя сожрет. И правильно сделает.

— Ничего, переживет! — по-детски надулась Алена. — Она позапрошлой ночью мужика какого-то к нам домой пыталась пригласить. Я слышала, как она ему звонила. То, что я дома, ее ни капли не волновало. А потом такую хрень понесла утром!

Она подробно пересказала свой разговор с матерью, и Стасу стало, мягко говоря, муторно. Во-первых, с Инкой надо было срочно завязывать. А во-вторых, стало кристально ясно: ничем хорошим это не кончится. Ни с ней, ни с Аленой.

13

Алена шла по улице и чувствовала себя кошкой, которой неожиданно обломилась огромная куриная нога на съедение в одни ворота. Как будто сорвала джек-пот по трамвайному билету. Впрочем, иногда проскальзывало лимонным холодком: а правда ли выиграла? Но от этой мысли она отмахивалась, как от назойливой мухи.

Впрочем, чем ближе Алена подходила к дому, тем настойчивее кусала совсем другая мысль. О том, что ее ждет грандиозный скандал. И о том, что Стас был прав: стоило смску отправить. Уже только для того, чтобы этого избежать или хотя бы уменьшить. Но разве об этом она думала? Подхватило и понесло.

Мать давным-давно должна была быть на работе, но, по закону подлости, оказалась дома. Хотя какая там подлость — сидела и ждала. В телефоне десятка полтора ее пропущенных звонков, смсок и сообщений в Вайбер. «Где тебя носит?!» — примерно таких. Вышла в прихожую на звук вставленного в замок ключа. Растрепанная, все в том же несвежем халате.

— Ну и где ты была? — с таким видом, как будто сейчас возьмет ремень и отходит по заднице.

— У мужчины, — пожала плечами Алена, снимая пальто. — Занималась сексом. А что?

Мать опешила. Стояла и смотрела на нее, беззвучно шлепая губами, как рыба в аквариуме.

— Ты в своем уме? — отмерзла наконец.

— Мамочка, ты мужика на днях домой звала, и мое присутствие тебе нисколько не мешало. А потом несла всякую пургу про страсти-мордасти с первого взгляда. Как увидела — и сразу захотелось переспать. Ну вот и я так же. Увидела и сразу захотела. И переспала. Или что, только тебе можно?

— Тебе восемнадцать лет!

— А тебе сорок!

— Тридцать восемь!

Даже в такой момент не удержалась, чтобы не поправить. Это же, твою мать, принципиально!

— То есть спать с первым встречным можно только старым? Или завидуешь, что тебя послали, а мне отсыпалось?

Пощечина больше была похожа на ожог, чем на удар. Горячая и какая-то противно влажная. Хотя, если подумать, не особо и обидно. Потому что по делу. Думать надо, что говоришь. При всем особом отношении. Как в анекдоте: куплю инвалидную коляску и фильтры для базара.

— Ма, мы можем решить все мирно. Я тебе уже говорила. Ты мне даешь деньги, я снимаю квартиру, и никто никому не мешает.

— Перебьешься, — мать посмотрела на нее с такой ненавистью, что у Алены в животе все заледенело. — Хочешь снимать квартиру — заработай. Не знаю, правда, как ты можешь это сделать. Если только одним местом.

— Спасибо за совет, я подумаю.

Обойдя мать по сложной кривой, она ушла к себе и закрыла дверь. Пожалев в очередной раз, что нет замка или хотя бы задвижки. Бросила сумку на кресло, сняла джинсы, свитер, упала на кровать, раскинув руки.

Нормальная такая ситуация. Алена еще в детстве поняла, что мать ее не слишком любит. Ну да, так уж вышло, появился ребенок, никуда не денешься. Надо выполнить свой родительский долг. Да и отца-то мать вряд ли особо любила. Никогда у Алены не было ощущения «мама-папа-я — счастливая семья». Так что ничего странного, что он ушел. Светка, жена отца, ей не очень нравилось, но если уж выбирать, предпочла бы жить с ними. Другое дело, что ее мнения никто не спрашивал. Когда родители развелись, ей всего шесть было.

На самом-то деле проблема была в том, что сама заработать Алена никак не могла, при всем желании. Если, конечно, не рассматривать всерьез предложение матери. Расписание занятий было составлено так, что рассчитывать можно было в лучшем случае на разовые подработки. Максимум на помадки-колготки, а на это ее карманных денег и так хватало. Оставалось только просить у отца.

Он взял трубку сразу и тут же спросил:

— Что, насчет квартиры?

— Ну конечно, — вздохнула Алена. — Уже настучала. И когда только успела?

— Да только что. Давай так. Она еще дома?

Алена встала и осторожно высунула нос за дверь. Мать, уже полностью одетая, красила губы перед зеркалом в прихожей.

— Уходит.

— Я подъеду через час, поговорим.

Она рассчитывала выспаться после бурной ночи, но дело было, разумеется, важнее. Дождавшись, когда за матерью закрылась дверь, Алена натянула домашние штаны и вышла на кухню. Сварила кофе покрепче, выпила — чтобы не уснуть. В голове немного прояснилось. И сразу же снова полезло трезвое: выиграла она при таком раскладе или проиграла?

Нет, с квартирой по-любому надо было решать. Взгляд матери сказал о многом. Она для нее теперь не столько дочь, сколько молодая привлекательная женщина, интересная для мужчин. Напоминание о собственном возрасте и о том, что ее уже не хотят. Но тогда зачем терпеть рядом? Дать денег — и пусть проваливает на все четыре стороны. Единственное предположение, что это такое злобно сучье: раз у меня ничего, так и тебе буду мешать.

Но это полдела. В конце концов она совершеннолетняя и сама решает, где и как жить. Если уж все упрутся и пойдут на принцип, можно перевестись на заочку. Специальность придется менять, но черт с ней, все равно она Алене не слишком нравилась. Понты одни. А вот со Стасом…

Только секс… Обалдеть какой секс! Она вспомнила неуклюжие конвульсии Олега, и ее передернуло от отвращения. Стало так стыдно, как будто они занимались этим посреди Невского, и половина Питера пришла посмотреть. И посмеяться. Нет уж, если вспоминать, то совсем другое. Впрочем, нет. Вспомнишь — и потом останется только с Барсиком общаться, тоску им заливать. От одной мысли о Стасе живот налился горячей пульсирующей тяжестью и между ногами заплакало.

Спокойно, Туманова! Хорош маньячить. Отложим нимфоманию на попозже.

Есть о чем подумать помимо хотелок. «Я тебе позвоню». Ему захочется — она прибежит. Потому что подразумевается, что всегда готова. Как там у пионеров в кино было? «Будь готов!» — «Всегда готов!» Ну да, так и есть, готова. Только как-то это… не слишком правильно, что ли? «Я редко бываю дома»… А где ты, интересно, бываешь? И чем занимаешься не дома? И не спросишь ведь. Потому что это уже выходит за рамки sex only. А она на это как бы подписалась.

Ну пока, допустим, и одного секса за глаза и за уши. А дальше? Дальше два варианта. Острота со временем пройдет, а больше ничего их связывать не будет. «Спасибо за компанию, Алена» — «Счастливо, Стас, все было супер». Или же они все-таки выйдут за границы сладких потрахушек. Вот только не окажется ли в итоге, что первый вариант был бы предпочтительнее?

Хотя… главное, чтобы не получился третий. Чтобы она потом не звонила ему по ночам, рыдая в трубку и умоляя приехать. Вот совсем не хотелось бы по материнской дорожке пойти. Возможно такое? Положа руку на сердце — возможно, чего притворяться-то. Уже одно то, что она к нему вот так вчера приперлась, о многом говорит. Где проходит та красная линия, которую ей не перейти ни при каких обстоятельствах?

За всеми этими размышлениями Алена не заметила, как пролетел час. Звонок в дверь заставил вздрогнуть.

— Проходи, — сказала она отцу. — Кофе будешь?

— Не откажусь, — ответил он, снимая куртку.

Засыпая кофе в турку, Алена посматривала на отца и думала, что в свои шестьдесят он еще сказочно хорош. Строгие мужественные черты лица, густая шевелюра с благородной проседью, аккуратная борода, подтянутая фигура. Есть такие мужчины, которые с возрастом становятся только привлекательнее. Не зря его жены все моложе и моложе. О первой Алена знала только то, что они поженились двадцатилетними студентами и прожили вместе два года. Мать младше его на двадцать два года, а Светка на двадцать восемь.

— Ну ты и молодец, — сказал отец, когда она поставила перед ним чашку и сахарницу. — Мать мне ночью позвонила в панике: Алена пропала. А сейчас заявила, что ты в проститутки записалась и хочешь открыть личный бордель. Но я-то знаю, что все ее бредни надо не на два, а на двадцать два делить. Так что хотелось бы твою версию выслушать.

Если и были у Алены сомнения, в какой форме все изложить, то после такого тут же испарились. В проститутки, значит, мамочка? Ну ладно, стрелять так стрелять.

И она выложила все максимально близко к тексту. О том, как мать ночью звонила любовнику и умоляла его приехать. И о том, что сказала ей утром. Ну и разговор в прихожей, разумеется, тоже дословно пересказала. Разве что свои слова о старухе и зависти слегка сгладив.

— Па, я понимаю, действительно надо было смску написать, что не приду. Хотя бы для того, чтобы не было этого дурдома. Но… так уж получилось.

— Надо было, само собой. Что теперь говорить. А каким местом в такой ситуации думают, можешь мне не рассказывать, в курсе. Парень-то хоть нормальный?

— Не знаю, пап. Там посмотрим.

— Ну ты даешь! — отец покачал головой. — Сначала надо было посмотреть, а потом уже…

— Па, ну ты мне еще стихи Асадова почитай, — скривилась Алена.

— Кого?

— Да был такой пронзительно пафосный поэт. С полвека назад страшно популярный среди романтичных школьниц. «Пусть любовь начнется, но не с тела, а с души. Вы слышите, с души», — с подвывом продекламировала она.

— Ну, это сейчас пафосно звучит, может быть. А вообще, извини, кое-что в этом все-таки есть. А то интересно у тебя выходит. У матери — смешные блядки, а у тебя возвышенная страсть. Только потому, что ты на восемнадцать лет моложе и задница у тебя более упругая? Все-таки не мешало бы хоть немного узнать, с кем в постель ложишься.

Алена обиженно надулась, и отец поспешил перевести разговор на другую тему.

— Ладно, оставим это. Твоя жизнь, тебе ее в унитаз и спускать. С матерью тебе оставаться определенно не стоит, раз уж так все закрутилось. К себе не зову, со Светкой ты точно не уживешься. Денег дам, но с условием.

— Гостей не водить? — с сарказмом усмехнулась Алена.

— Квартиру я тебе сам найду, у Светы брат риэлтор. И сам буду за нее платить. Устраивает?

— Мне хоть посмотреть-то можно будет сначала?

— Можно. Хотел спросить, что ты думаешь об учебе за границей с осени, но, похоже, это уже не актуально.

Алена выразительно промолчала.

— Все, дочерь, спасибо за кофе, — отец встал. — Надо бежать. Как будут новости, позвоню. Потерпи немного. Постарайся не нарываться на конфликты. Как-то не хочется участвовать в опознании ваших трупов.

Он поцеловал Алену в макушку, быстро оделся и ушел. Вздохнув с облегчением, она вернулась к себе, сняла с себя все и блаженно нырнула под одеяло. Спать-спать-спать… Но не успела задремать — квакнул телефон: пришло сообщение в контактике.

«Ты учишься в субботу?» — писал Стас.

Ясно-понятно, телефон ее у него так в черном списке и остался. Чтобы сама не звонила. Поэтому и через ВК.

«Одна пара с утра».

«Приезжай потом. Я до вечера свободен».

Ага, вот как у них все будет. Может ли она, хочет ли — пофигу. Он свободен — подорвалась и полетела. Ну что ж, за что боролись, на то и напоролись.

14

— Ты сегодня странный какой-то, — сказала Кристина, взъерошив ему волосы.

Она была его любимой клиенткой. Не в том смысле, что Стас испытывал к ней какие-то чувства. Скорее, не испытывал негатива и даже сочувствовал. В двадцать лет Кристина попала в автокатастрофу, пришлось сшивать буквально по кусочкам. Никакая пластика не могла избавить ее от шрамов на лице и теле. Сейчас ей было тридцать, жесткий корсаж-корсет, полностью закрывавший грудь и живот, она не снимала даже с ним. Но, как ни странно, несчастье ее не озлобило. Кристина была мягкой, спокойной, очень доброжелательной. Только с ней Стас позволял себе расслабиться, поболтать по-приятельски за чашкой кофе с коньяком.

— Крис, я встретил девушку, в которую мог бы влюбиться, — вздохнул он, одеваясь.

— И что?

— А то, что я не могу себе этого позволить.

— Почему?

— Подумай сама, сколько я смогу скрывать, чем занимаюсь?

— Ты можешь заняться чем-то другим, — она пожала плечами, словно речь шла о том, чтобы вместо танчиков играть за компом в морской бой.

— Такие вещи рано или поздно все равно всплывают. К тому же ее мать — моя клиентка.

— Ни хрена себе! — присвистнула Кристина. — Да, это уже серьезно. Угораздило же тебя.

— Да вот так уж.

Он вышел, сел в машину, достал телефон. Так и подмывало позвонить Алене и узнать, как все обошлось дома. Но вместо этого зашел в контакт, выяснил, учится ли она в субботу, и предложил приехать после занятий. Да нет, не предложил. Получилось так, что едва ли не приказал. Как будто своим неожиданным приходом и согласием на его условия она дала ему власть над собой. От этого стало совсем паскудно.

Наверно, впервые за пять лет Стас фактически слил программу. Потому что никак не мог завести куриц, которые таращились на него из зала. Как будто иссякла та волшебная сила, которая заставляла их хотеть его. И их желание ему тоже было ни к чему.

На беду именно этим вечером принесло Самохина — хозяина клуба. Да еще с дамами, которым он хотел доставить удовольствие.

— Нестеров, ебить твою! — влетел Самохин в гримерку. — Ты что, перетрахался где-то? Это что, стриптиз? Да я зажгу круче.

Ему исполнилось шестьдесят, у него была лысина, пузо и подагра. Но, похоже, он не врал. Зажег бы круче.

— Понос у меня! — процедил Стас сквозь зубы, с отвращением глядя на себя в зеркало. — Сожрал что-то. Трудно зажигать с поносом.

— Вали отсюда, засранец! Придешь, когда запрет. Сегодня выход не получишь. Не за что.

Он ехал домой, непривычно рано, и думал о том, что так дело не пойдет. Надо как-то брать себя в руки. Например… представить, что делает это для Алены. Что она сидит где-то в зале, невидимая за колонной. И что ей это очень нравится. Что ее это заводит страшно, и она только и ждет, когда они останутся вдвоем.

А есть ли хоть мизерная надежда, что подобное может произойти в действительности? В конце концов она все равно спросит, чем он занимается. Не сразу, конечно. Сначала будет бояться слово лишнее сказать, чтобы только не выйти ненароком за полосатые пограничные столбы. Но потом не выдержит. Осмелеет и спросит. И тогда он скажет. А она встанет и уйдет. Впрочем, рано или поздно это все равно случится. Ну, значит, случится рано, а не поздно. А пока остается надеяться на чудо и представлять, что танцует для нее.

На следующий вечер это сработало волшебно. Дамы визжали и чуть ли не дрались за приват. Вот только он сам почти поверил, что Алена в зале. Настолько почти, что реальность показалась крутым обломом. И так плохо, и эдак.

Обычно по утрам, если не были назначены встречи с клиентками, Стас отсыпался до обеда. Но в этот день он ждал Алену и поэтому встал, можно сказать рано, в начале десятого. Поменял постельное белье, прибрался. Не то чтобы у него был прямо свинарник, все-таки Муму приучила к порядку. Но мало ли… Хотя, с другой стороны, если уж она вот так пришла к нему, ее и бомжатник бы не испугал.

Алена влетела румяная с мороза — обычное дело для Питера в середине марта. Повисла на шее, холодная, пахнущая антоновкой. Юбка с запахом разлетелась, демонстрируя чулки с ажурной резинкой.

— Дурочка, холодно же! — проворчал он, поглаживая прохладную полоску кожи над чулком.

— Зато красиво! — рассмеялась она.

— Кофе хочешь?

— Сказала бы я тебе, чего хочу.

— Ну так скажи, в чем проблема?

— Я. Хочу. Тебя.

— С ума сойти! — Стас притворился пораженным. — Кто бы мог подумать. А я-то думаю, чего ты приперлась с утра пораньше.

— Ну так я могу и уйти, господин полковник.

Алена повернулась к двери, но он поймал ее за юбку, как за хвост. Подтащил к себе, обнял.

— Давай только без господина полковника, ладно? Для разовой игры это было норм, но не для постоянного использования. Без обид.

— Хорошо, — пожала плечами Алена. — Только ты обещал рассказать, почему так говоришь.

— Расскажу. Пойдем все-таки кофе выпьем.

Она села на табуретку, закинув ногу на ногу так, что юбка полностью распахнулась.

— Фу, как непристойно, — заметил Стас, проходя мимо и пробегая вскользь пальцами от колена вверх.

Сварив кофе, он разлил его по чашкам, сел за стол.

— Короче, дело было так. Танцевал я в детстве в ансамбле с пошлым названием «Солнышко». Руководителем у нас был древний-древний такой дедушка. Не знаю точно, сколько ему было лет, но его дочь, она младшую группу вела, выглядела где-то на сороковник. Хореограф он был, конечно, от бога, ничего не скажешь. Но, по ходу, в маразме. Застрял сознанием где-то в советские времена и танцы ставил соответствующие по содержанию. Дети на полянке, темные силы зла, светлые силы добра. Или что-то такое ура-патриотичное. И вот поставил к какому-то празднику танец гусаров. Я тогда в четвертом классе учился. А старшие мальчишки без конца повторяли это самое: «Господа гусары, молчать!» и ржали. Ну и ко всем остальным прилипло.

— Это же вроде анекдот какой-то?

— Ну да, про поручика Ржевского. А я-то не знал. Ума хватило у отца спросить. Он был в шоке, как будто я спросил, откуда дети берутся. Но рассказал.

— Откуда дети берутся? — фыркнула в чашку Алена.

— Нет, это я и без него уже знал. Анекдот. И как-то так вышло, что это осталось последним воспоминанием о детстве. Черт, не знаю, как тебе объяснить. О таком детстве, знаешь — беззаботном, веселом. Как летние каникулы. После четвертого я поступал в Вагановку, балетную академию. И тупо срезался. Такое чувство, что после этого облома детства уже не было. Занимался бальными танцами, потом в «кулек» поступил. А гусары так и остались. Привет из того времени. Как будто я с ними разговариваю.

— Понятно… Стас, — Алена посмотрела на него из-за чашки, одни глаза над ободком. — А ты сейчас где-то танцуешь, да?

Черт, черт, черт! Это слишком уж рано! Еще не сейчас!

— Ну так, в разных местах. Как, кстати, с матерью разобралась? Не сожрала она тебя?

— Ай! — она махнула рукой. — Разосрались в хлам. Отец мне квартиру нашел. Вечером поеду смотреть.

— Хорошая новость, — Стас вздохнул с облегчением, надеясь, что не слишком явно.

Алена поставила чашку на блюдце, встала, подошла к нему — мягко, по-кошачьи. Положила руки на плечи, глядя в глаза. Села на колени, обняла за шею. Стас поцеловал ее — раз, другой, и вдруг пришло ясное, как все та же космическая пустота.

Может быть, когда он говорил Кристине, что не может себе позволить влюбиться, это еще и было правдой. Но вот сейчас — уже нет. Уже поздно. Может, конечно, это и не классическая влюбленность, о которой пишут стихи и поют песни. Скорее, дикая звериная страсть, когда инстинкт и чутье подсказывают: не та и не другая, а именно эта. Она. Может, где-то в глубине, подсознанием, он понял это еще два года назад. И все это время ждал новой встречи. И то же самое звериное чутье подсказывало: ни с кем никогда так уже не будет. Так остро, так больно. Почти смертельно, на разрыв. Не механическое соединение — слияние воедино. Она могла быть подлой стервой, как ее мамаша, или тупой дурой — это уже ничего не меняло.

Стас нащупал пуговицу на поясе юбки, потом вторую.

— Да сколько их у тебя тут?

Юбка улетела куда-то мимо табуретки. Алена встала, потянулась, облокотилась о кухонный стол, посмотрела через плечо: ну, где ты там? Он подошел, погладил ее по ягодице.

— Мисс, мне очень нравится ваша попа.

— Да ладно, попа, — вздохнула Алена. — Это у Байкаловой попа. Я видел, как ты ее… приласкал.

— У Байкаловой попа — единственное богатство, к ней рука сама тянется. А у тебя — маленькая хорошенькая попка. Вот только веревки на ней явно какие-то лишние.

Он потянул вниз кружевные стринги, и Алена, выбираясь из них, переступила ногами, как грациозная лошадка — сначала одной, потом второй.

— Эй, а как там насчет стратегических запасов? — поинтересовалась она, запрокинув голову ему на грудь.

— Налог на секс? — хмыкнул Стас. — Уплачен. Пойдем к запасам? Или подождешь, пока принесу сюда?

— А принеси.

Когда он вернулся, на Алене не было ничего, кроме чулок.

— Какие все-таки женщины нетерпеливые, — заметил он, расстегивая шорты. — Нет чтобы подождать секунду, устроить стриптиз.

Алена на слово «стриптиз» никак не среагировала. Значит, не добежало еще. А ведь запросто могло. От Карпова Байкаловой, от Байкаловой сестричке-истеричке, от нее — Алене.

— Можно я? — спросила она, когда Стас распечатал коробку.

— Знаешь, как? — он насмешливо приподнял брови, и Алена покраснела.

— Стас, я действительно ничего не умею, потому что…

— Потому что трахалась с каким-то придурком. Все, закрыли тему. Мне пофигу. На минутку, первым у тебя все-таки был я. А остальное неважно. Держи, — он протянул ей презерватив. — Ничего в этом нет сложного.

Похоже, она волновалась так, как будто не резинку надевала, а взрывное устройство обезвреживала. Но справилась. Столько женщин делало это до нее. Им нравилось, а ему было абсолютно все равно. Что они, что сам — однофигственно. Но сейчас… Он даже представить себе не мог, что это может быть настолько… эротично — да, именно эротично. Красиво и возбуждающе.

Он взял ее сзади, прижимаясь к ней всем телом. Такую мокрую, горячую, ждущую. И еще успел подумать, что свою женщину — именно свою! — хочется заполнить собою до отказа. Еще больше, еще глубже. Может, поэтому многие недовольны своими габаритами? Хоть уж ему-то грех жаловаться.

Хрень какая, о чем он только думает?

А потом мир вокруг исчез…

15

Все-таки в прошлой жизни я была кошкой, лениво подумала Алена, мягко изгибаясь в истоме, подставляя всю себя его взглядам и таким же ленивым прикосновениям.

С Олегом сразу после секса ей хотелось забраться под одеяло или одеться — лишь бы он не смотрел на ее тело, которого она отчаянно стеснялась. Со Стасом все было иначе. Она была самой красивой, самой желанной. Пусть только для него одного — неважно, какое ей дело до остальных! Он смотрел на нее — и это было не менее осязаемо, чем касания рук, губ, языка. Его взгляд заводил, будоражил до секса, подстегивал во время, ласкал и нежил после. Так, что хотелось мурлыкать.

— У тебя было много женщин? — спросила она, медленно прокладывая ногтем путь между кубиками пресса, как в лабиринте.

— Много, — не сразу ответил Стас. — Это имеет какое-то значение?

— Нет. Расскажи мне про самую первую. Ты же все знаешь про моего первого мужчину, — Алена хитро улыбнулась.

Стас молчал, глядя в потолок, лицо его стало жестким, и она испугалась, что забрела в опасную зону.

— Мне было тринадцать. А ей двадцать три. Она была у нас аккомпаниатором, — сказал он и резко повернулся к ней. — Ты уверена, что хочешь знать подробности?

— Нет, — помотала головой Алена. — Лучше расскажи тогда про свою первую любовь. Самую-самую первую.

— Это можно, — Стас улыбнулся. — Ее звали Эгле Зариня. Латышка. Такая, знаешь, типичная прибалтийка. Голубоглазая блондинка. Высокая, тоненькая. Мы с ней танцевали в паре на бальных два года. Пятый и шестой класс. Золото выиграли на чемпионате Европы. В Варшаве. За самбу. Мне очень хотелось ее куда-нибудь пригласить. В кино или погулять. Но я страшно стеснялся.

— Ты? Стеснялся? — рассмеялась Алена: настолько ей было трудно представить стеснительного Стаса.

— Да вот представь себе. Поэтому мы с ней только после занятий шли вместе и разговаривали. Она до автобуса, я дальше, до метро. И я всегда приносил яблоко, мы его съедали пополам. Муму специально покупала и напоминала: «Яблоко для Эгле не забыл?»

— Муму? — удивилась Алена.

— Мама. Я ее так звал.

— Почему?

— Не знаю. Она говорила, что у меня не получалось сказать «мама», когда был совсем маленьким. Только «муму». Так и пошло.

— Забавно. А где она сейчас?

— Умерла.

— Извини…

— Ничего. Когда нам уже по двенадцать было, у Эгле начала расти грудь. Ну, совсем немного, но она ужасно смущалась. Надевала под гимнастический купальник по две майки. А мне нравилось. Это, конечно, были еще не такие взрослые желания, — Стас провел рукой по ноге Алены, — но все равно волновало.

— И чем все кончилось? — она прижалась к нему спиной, так уютно, удобно, как две ложки в коробке.

— Да ничем. Они уехали всей семьей.

— В Латвию?

— В Германию. К родственникам. И на прощание я ее все-таки поцеловал. Еще год мы переписывались по электронной почте, а потом все потихоньку сошло на нет. Ну а у тебя? Рассказывай!

Алена потянулась, еще плотнее прижавшись к Стасу, потерлась затылком о его подбородок.

— В первом классе. Его звали Артем. Мы сидели за одной партой. Он на меня никакого внимания не обращал. Я же страшная была. В очках. На зубах пластинки. Две тощие косички. В общем, крысенок. И вдруг он угостил меня конфетой. Уж не знаю, почему. Может, сам не хотел. В общем, я была так растрогана, что взяла и поцеловала его в щеку. От избытка чувств. Это в классе было, на перемене. Все видели. Ну и понеслось: жених и невеста. И тогда он треснул меня рюкзаком. Очень больно. Я рыдала страшно, но больше от обиды, наверно. Учительница его пересадила за другую парту, ну а потом у меня потихоньку все прошло.

— Надо же, какая драма, — Стас рассеянно поглаживал ее грудь, обводя одним пальцем по окружности. — Не могу тебя представить крысенком.

— Отец меня зовет весенним ежом. До сих пор.

— Прикольно. Никакой ты не еж. Ты очень стройная, — он провел ладонью линию от ее груди до бедра. — И очень красивая.

— Мурр! А твой отец жив?

— Нет, тоже умер. Давно. Десять лет уже. А Муму четыре года назад. Я у них поздно родился. Ему было сорок пять, а ей тридцать восемь. Они вместе в школе работали.

— Учителя?

— Да. Муму русский и литературу, отец историю.

— Тогда понятно, — улыбнулась Алена, повернувшись к нему лицом.

— Что именно?

— Я удивлялась, что у тебя речь… как бы тебе сказать. Немного не соответствует возрасту. Когда сленг — еще ничего, а вот когда что-то рассказываешь, такое чувство, что тебе лет тридцать, не меньше. Но раз у тебя родители были в возрасте, да еще мама русский преподавала, тогда это все объясняет.

— Ты до такой степени замечаешь, кто и как говорит? — удивился Стас.

— Да. Я же тебе говорила, я чистый аудиал. Все вокруг в первую очередь на звук.

— А для меня главное — запах, — он уткнулся носом ей под мышку, лизнул, тяжело положил руку на живот. — И вкус. И на ощупь. Потом на вид, а потом уже на звук.

— Ты кинестетик. А я слепошарый крот, у меня вид в последнюю очередь.

— Крысенок, еж, крот, целый зоопарк… Я как-то в детстве увидел объявление на столбе: «Продам кротовьи шкурки на шубу». Никак не мог представить себе шубу из крота, он же маленький. Потом в интернете нашел. Обалдел от цены.

— Ну да, — хихикнула Алена. — Примерно половина твоей лярвы.

— Ну ты и язва!

Она глазом моргнуть не успела, как обнаружила себя лежащей на спине. И этот взгляд — сверху вниз, насквозь. Как магнитные линии сквозь землю.

— Я просто с ума схожу от твоего запаха.

А я схожу с ума от вот этих ноток в твоем голосе, низких, чуть хрипловатых, из самой глубины. Я просто умираю от твоего голоса, когда слышу в нем желание!

— И от вкуса. Рассказать тебе, где? Тебе должно это нравиться — слушать и слышать, правда? Когда ты хочешь меня. Когда я раздвигаю твои губы, — его рука пробралась между ее сжатых ног, пальцы нашли путь в глубину, — а между ними сочится влага. Сок. Когда ты вся течешь. Как сейчас, — он убрал руку и облизал палец, глядя ей в глаза. — Соленый. Горький. Терпкий.

От слов Стаса Алену заливали жаркие волны, по спине пробегала крупная дрожь. Плотный колючий воздух с трудом протискивался сквозь горло, пересохшее так, словно влага со всего тела стекла туда, где только что была его рука.

— Я тоже хочу, — прошептала она. — Попробовать тебя на вкус.

— Правда? — он прикусил мочку ее уха. — И что мешает?

— Я не знаю… как. То есть знаю, конечно, но… чтобы тебе было хорошо.

— Я тебе покажу кое-что. Немножко черной магии.

Алена вспомнила, как пыталась обозначить для себя его взгляд. Сегодня ей на ум пришло другое слово — «порочный», и оно отозвалось еще более сильной вспышкой желания.

Он встал с кровати, задернул плотные шторы, подошел к зеркалу в дверце шкафа.

— Иди сюда. На вкус в другой раз попробуешь, начнем ликбез с азов. Разврат должен быть грамотным.

Алена хихикнула, спрыгнула с кровати.

— Свечи бы зажечь, — с сожалением сказал Стас. — Ну да ладно, и так должно получиться. Только учти. Никаких стеснений и прочей фигни, иначе и затеваться не стоит.

— Да ну! — фыркнула Алена. — Я с тобой себя чувствую какой-то дикой нимфоманкой, и мне это страшно нравится. Может, сначала и было что-то, но уже нет. Сама удивляюсь.

— Ну и отлично. Начнем ручками. Одной. Порно смотрела? Значит, представление в теории имеешь. Я скажу, если что не так. А второй одновременно ласкаешь себя. Клитор. Желательно синхронно.

Алена посмотрела на него удивленно, но от комментариев воздержалось.

— А теперь главный фокус. Смотри в зеркало. На меня. На то, что у тебя в руке. Взгляд сфокусируй так, чтобы ничего другого не видеть. Сможешь?

— Да, — судорожно переводя дыхание, ответила она.

— Представь, что это твое отражение. Я в зеркале — это ты. Ты ласкаешь себя и смотришь на это. Все твои ощущения — мои. Или наоборот, неважно. Прислушивайся к ним, запоминай.

Сначала ей показалось, что это какой-то бред. Смотреть в зеркало и представлять себя мужчиной, да еще ублажая одновременно себя и его? Что должно быть в голове, чтобы всерьез это представить? Тут с координацией движений бы разобраться, да еще взгляд держать так, чтобы не убегал с одной точки, пытаясь выхватить из зеркальной мути что-то лишнее. А ощущения… совершенно безумные. Как будто музыка шла только на один наушник и вдруг прорвалась во второй, став яркой, объемной, осязаемой. И все же это были только ее ощущения. И вдруг…

Она сама не поняла, как и в какой момент это произошло. Словно какая-то ее часть отделилась и наблюдала за происходящим, но изнутри зеркала. Из Зазеркалья. А другая действительно стала Стасом. Ее — Алены — больше не было, она как будто растворилась в нем. И как только она это осознала, ее подхватила волна оргазма — такого яркого и мощного, какого она никогда еще не испытывала наедине с собою. Стас глухо застонал, запрокинув голову, и она почувствовала липкую теплую влагу на ладони, на животе.

Отдышавшись, он отошел, достал из-под подушки маленькое полотенце, вытерся, бросил ей. Сильно закружилась голова. Алена осторожно добралась до кровати и легла на живот, лицом в подушку, пытаясь прийти в себя.

— Что с тобой? — Стас сел с ней рядом, провел рукой по спине. — Ты бледная такая.

— Не знаю. Это действительно… черная магия. Я не думала, что получится, но…

— Неужели? — усмехнулся он.

— Неужели что? Что сомневалась или что получилось?

— Что получилось, — он подвинул ее и лег рядом.

— То есть ты сам сомневался? — Алена подняла голову и с любопытством посмотрела на него. — А говорил с такой уверенностью.

— Я-то не сомневался. А вот у тебя на лице такой скепсис был. Хрень какая-то, ну да ладно, раз уж тебе так хочется, попробуем.

— Звучало на самом деле бредово. Представить, что я — это ты. И почувствовать за тебя то, что происходит со мной. Ну правда же. А потом вдруг…

— Попробуем в другом формате? — прищурился Стас, положив руку ей на грудь.

— Только не сейчас, — захныкала Алена. — У меня уже сил нет.

— Разумеется. У меня тоже. А в обратном направлении?

— Да, конечно! Знаешь, это было… необыкновенно. И немного страшно. Как будто я исчезла. Остался только ты. Я не знаю, как это объяснить. Наверно, ты сам знаешь.

— Откуда? — хмыкнул Стас.

— То есть?..

— Да, со мной не сработало. Может, потому, что это была не ты? Может, с тобой получится? — он дотянулся до телефона, посмотрел на часы. — У нас есть еще час подремать.

Устроившись уютно в его объятьях, уже проваливаясь в мягкую, теплую дрему, Алена подумала, что страшно ей стало не только потому, что она на мгновение пропала. Еще и потому, что эта зеркальная магия дала Стасу полную власть над ней. То, чего она и боялась.

16

Алена прижалась к нему и задремала, свернувшись калачиком. Стас тихонько поглаживал ее по плечу.

Знала бы ты, горько подумал он, кто научил меня этим фокусам. Ясное дело, что ничего и не могло получиться. Ощущения Инны были интересны ему не более чем рабочая информация. Что вообще чувствуют женщины. Разумеется, это всего лишь иллюзия, но у Алены получилось стать им, пусть всего лишь на мгновение. И это ее напугало, потому что сама она в то мгновение исчезла. Хотел бы и он испытать что-то подобное. Как знать, может, и получится.

На этой мысли он заснул, и разбудило его занудливое нытье будильника.

— Подъем! — щекотка заставила открыть глаза Алену, которая зевнула совсем по-кошачьи, показав остренькие клыки.

— Слушай, как насчет поесть? — спросил Стас, когда они уже собирались выйти из дома. — Может, заскочим куда-нибудь?

— Давай, — без особого энтузиазма согласилась Алена.

Он нацелился на хорошую пиццу, но она затащила в псевдоазиатскую харчевню с неудобной мебелью, красными светильниками и палочками.

— Свиных ушей не хочешь? — предложил Стас.

Алена посмотрела на него с ужасом и заказала суп, похожий на мутную водичку. И рулеты из баклажанов.

— Теперь я понимаю, почему ты весенний еж, — поддел Стас, выбрав вок с креветками и овощами.

Она вспыхнула и уже открыла рот ответить, но тут заверещал какой-то попсой ее телефон.

— Да, пап, — онакивнула, как будто на том конце ее могли увидеть. — Через час подъеду. Да, сразу тебе перезвоню. Пока.

— Куда тебе? — спросил Стас.

— На Приморскую.

— Далековато.

— Рядом с метро. Одна станция до академии.

— Отвезти тебя?

— Отвези.

Из-под каждого ее слова торчали уши. Не свиные. Торчало: «Когда мы увидимся снова?» Но молчала, как партизан. Рефлекс выработался мгновенно.

— Ты бы мне хоть свое расписание сказала, — заметил он небрежно, и она с готовностью ухватилась за его слова.

— У нас нет постоянного. На неделе может быть три или четыре пары, в субботу одна или две. По-разному. А у тебя когда выходные?

— У меня один. Скользящий. Редко когда в субботу или воскресенье, обычно на буднях. На следующей неделе в четверг будет.

Ее распирало от любопытства, он видел. Но сдерживалась изо всех сил, чтобы не задавать лишних вопросов.

— Я, может, уже переберусь, если квартира понравится, — сказала Алена осторожно.

— Тогда я к тебе приеду, — Стас пристально смотрел в тарелку, а потом вдруг резко перевел взгляд на нее. — Если хочешь.

— Хочу! — засияла она. Как будто лампочка внутри зажглась.

Стас отвез ее на Приморскую, высадил у Смоленки, посмотрел, как идет грациозно — изящная гибкая кошка. Как вообще можно хотеть женщину постоянно, да так, чтобы от одной мысли о ней вставало твердо, до боли, на полдень?

И снова вечером он показывал себя ей — невидимой. Чувствовал ответную ласку ее распаленного взгляда — среди десятков других. Ловил ее желание среди мутного потока. Хотя она была далеко. И вообще не знала ни о чем.

А потом был приват и тонкий высокий силуэт в полумраке. Он вздрогнул, увидев длинные прямые волосы цвета гречишного меда. Узкие бедра, маленькую высокую грудь под ярко-красным обтягивающим платьем. Нет, не она. Лет на десять старше. Но похожа. Так похожа, что желание было не скрыть. И раскрывшиеся жадно глаза девушки, которые она оторвать не могла от его члена. И влажная горячая ладонь на бедре — обжигающая.

Она вышла, обернувшись на пороге, посмотрев со смыслом. Под резинкой стрингов купюра со звездчатым веночком. Чаевые. Внутри сложенная бумажка — как предсказуемо. Скачущие цифры — будто подмигивают. И жирно, подчеркнуто: Алена…

Стас медленно порвал бумажку на мелкие клочки, выбросил.

— Хорош уже отбора наложниц для дракона, — сказал с кривой усмешкой. — Вернее, наоборот, отбора наложника для драконих. Хватит и тех, что есть.

А в телефоне обнаружилось сообщение в контакт от Алены: завтра переезжаю. И адрес.

На следующий день позвонила Инна. Хотел сбросить, но сообразил, что это идеальный момент избавиться от еще одной драконихи.

— Стасик, Алена нашла квартиру, — даже не поздоровавшись, сказала она. Глуховатым от нетерпения и желания голоса, он хорошо знал эти ноты. — Ты приедешь? Ночью, после клуба?

— Нет.

— Но… — растерялась она.

— Инна, я не приду ни ночью, ни в какое другое время. Считай, что мы с тобой закончили.

Надо было тут же нажать кнопку отбоя, но он помедлил и тут же нарвался на вопрос:

— Почему?

— Потому что ты перешла все границы. Ты хочешь отношений, а этого не будет. И дело не в том, что ты для меня только клиентка и ничего большего. Вернее, не только в этом. У меня в принципе не может быть никаких отношений с клиентками. Все. Всего тебе хорошего.

Стас закончил разговор и тут же, недрогнувшей рукой, отправил номер Инны в черный список. И убрал оттуда номер Алены. Не то чтобы собирался ей звонить — просто не хотел, чтобы их номера были там рядом.

А впрочем, позвонить Алене все равно пришлось. Потому что во вторник получил сообщение от Эллы, которая приезжала в среду на три дня.

— Блядь… — зашипел, как будто молотком по пальцу попал. И тут же перезвонил Самохину: — Элла. Завтра. До пятницы.

— Понял, — коротко отозвался Самохин. — Приятно провести время. В субботу выйдешь?

Элла была сорокалетней англичанкой, владелицей крупной торговой корпорации, которая приезжала в Петербург исключительно по делам бизнеса. И однажды ее занесло каким-то странным ветром в их клуб. Ей вежливо объяснили, что выкуп у них не практикуется, но она дошла до владельца и отвалила такую сумму, что Стаса вынесли ей на блюдечке с золотой каемочкой. В качестве эскорта с интимом, на все время, пока не уехала. Так и повелось. Элла приезжала, и он не сопровождал ее разве что в туалет. Даже во время переговоров сидел в приемной, как собачка в холле салона красоты. Гонораром приходилось делиться, но и оставшегося хватало месяца на три очень безбедной жизни.

Алена взял трубку сразу.

— Стас, что-то случилось? — прошептала испуганно: судя по времени, была на лекции.

— Прости, не приеду в четверг. Уезжаю завтра на три дня. По… работе.

— Ладно, — разочарованно вздохнула она.

С Эллой приходилось быть зайчиком. Украшать собою каждую минуту ее бытия и выкладываться в постели до полного изнеможения. Элла была некрасива, но ненасытна и изобретательна. Наверно, не было ничего, чего бы она не перепробовала с ним.

Господи, как только меня на все хватает, удивлялся он с глухой тоской. Как в рекламе батареек. Энер-джай-зер…

— Закажи в прокате смокинг, — сказала, нет, приказала она в четверг. — Вечером идем в Мариинский театр. На оперу. «Набукко».

Можно было сесть, закрыть глаза и перевести дыхание. Несколько часов отдыха. Не мучить свой неблестящий английский. Слушать музыку и думать. Известно о чем. О ком…

В антракте они прогуливались по фойе, и Стас вдруг услышал до боли знакомый смех.

Твою мать, мне уже мерещится. В клубе, здесь. Он повернулся и с ужасом увидел Алену. В вечернем бархатном платье. С высоким седым мужчиной и женщиной лет тридцати. Наверно, с отцом и мачехой. Стас резко отвернулся и поспешил увести Эллу подальше. Почти до самого конца спектакля он сидел как на иголках. Театр огромный, но один раз они уже чуть не столкнулись. Теперь, по закону подлости, надо было повторить это на выходе.

— Элла, — он дотронулся до ее локтя.

Это было крайне непрофессионально, но другого выхода он не видел. В конце концов, это была его жизнь.

— Девушка, — чуть ревниво усмехнулась она, выслушав. — Хорошо, иди сейчас. Жди в машине.

Взгляд ее пообещал, что за подобное ему придется расплачиваться ночью по полной программе, но это уже было неважно.

В пятницу вечером Стас проводил Эллу в аэропорт, вернулся домой и встал под горячий душ. Можно было упасть и спать почти сутки, но… Как будто упругие струи смыли все: усталость, раздражение. Он написал на запотевшей раздвижной шторке букву А, похожую на незаконченную звезду.

— Вот ненасытная скотина! — пробормотал, положив руку на член, который был полон сил, как после нескольких месяцев воздержания. — Может, вручную обойдемся, по-подростковому?

Болезненная пульсация намекнула, что вручную сыт не будешь.

— Ну тогда терпи.

Он быстро вытерся и взял телефон. Половина первого. Пробок нет. Если ехать по хребту кита, минут за двадцать доберется.

— Спишь?

— Стас! — обрадовалась Алена. — Ты вернулся?

— Приехать к тебе?

— Конечно!

— Через полчаса буду. Может, чуть больше.

Разумеется, он не туда свернул на развязке, пришлось кружить, чтобы выбраться. Потом искать нужный дом, нужную парадную. Вместо получаса получился час с лишним. Она стояла в дверях — в коротенькой шелковой рубашке, под которой одуряюще ничего не было. Где-то тихо играла музыка — старая, рвущая в клочья «Total Eclipse of the Heart». Ее глаза, губы — погружаться в них, тонуть. Вдыхать запах…

Алена! Алена…

17

Сквозь сон она почувствовала, как ладонь Стаса опустилась по позвоночнику, пробралась между ягодицами, еще дальше, легла тяжело. Средний палец раздвинул губы и уютно устроился между ними жить. Иногда он пробирался выше, дотрагивался до клитора, возвращался обратно, надавливая костяшкой на вход: «Эй, впусти меня!»

Да кто ж тебе не дает, заходи!

Это было безумно приятно.

Алена лежала, улыбалась в темноту, слушала дождь за окном. Внутри мелко, нетерпеливо дрожало. Мышцы слабо ныли — живот, бедра, ягодицы. Как будто отпахала несколько часов в спортзале. Она притворялась, что еще не проснулась, и ждала, когда же Стас перейдет к более активным действиям.

Неделю не виделись. Думала, что с ума сойдет. Мерещился везде. В четверг отец пригласил в Мариинку на оперу, втроем со Светкой. И даже там она умудрилась Стаса разглядеть в каком-то красавчике в смокинге. Красавчик с унылой физиономией выгуливал в фойе страшную старую грымзу. Блондин, высокий. Может, и похож, она и разглядеть-то толком не успела, но екнуло все внутри. И музыка так в тему, особенно хор рабов — волшебная. Сидела, закрыв глаза, вспоминала, вспоминала. Как только лужа из-под нее не натекла.

Попалась, Алена. По полной программе попалась. Только секс, не только секс — уже без разницы. Как болезнь. Интересно, такое лечится? Проходит? Или, как мать сказала, на всю жизнь?

Да черт бы тебя побрал, Стас, возьми уже меня наконец! Или… я сама… К черту зеркала твои, магию черную — все к черту. Я так хочу!

Повернулась резко, села, дотянулась до выключателя, зажмурилась от ударившего по глазам света. Сдернула одеяло. Наклонилась, глядя таким же взглядом искоса, как и он на нее смотрел. Развратным-грешным-порочным… грязным — вот еще одно словечко в ту же копилочку. Господи, как же сладко-то, просто невыносимо! Все эти слова. Все это…

Тонко, остро провела языком на всю длину члена — твердый, крепкий, теплый. Показалось, что почти горячий. В первый раз, когда хотела попробовать, страшно стеснялась. Боялась, что не так что-то сделает. Сейчас — нет. Нисколько. Представила на секунду, как он раздвигает губы, входит глубоко. Нет, не те губы, которыми сейчас его касается, другие. А этими сама обхватила, наклоняясь ниже, лаская головку языком, обводя кончиком по кругу. Ладонью сжала у основания. Ритмично — вверх-вниз. Сильнее. Быстрее. Как сбившееся дыхание.

Его пальцы — снова там. Скользко, влажно. Касаются клитора, пробираются вовнутрь. Невозможно терпеть! Мышцы напрягаются — бедра, живот, до дрожи, до боли. Нет, не сейчас, не сейчас! Еще немного! Сейчас бы не губами, не руками. Приподняться над ним — и опуститься, до упора. Почувствовать в себе, прижаться ягодицами к бедрам. И чтобы никаких резинок. Мягко. Как бархат, как шелк. Каждую клеточку почувствовать. И чтобы до конца, до самого-самого последнего содрогания. Сжимать потом все внутри, поддразнивая, не отпуская. Нет-нет-нет, даже не думать об этом, чтобы не было соблазна!

В язык ударило тонкой струйкой — терпкое, соленое, пряное. Горячий, звериный вкус, запах. И тут же от его пальцев вспыхнуло так же горячо. Как будто солнце. Стон — тихий, долгий, из самой глубины…

— Дикая кошка!

Она лежала, запрокинув голову, подставив шею его пальцам, которые опускались от подбородка до ключиц, поднимались снова. Бедром чувствовала теплое давление члена, который хоть и задремал, но чутко, готовый проснуться в любой момент. Соблазн… Нет, нельзя. И вообще, и сейчас особенно.

— Уже скоро вставать, — язык коснулся мочки уха.

— Тебе куда-то надо? — спросила Алена.

— Только вечером.

— Тогда спи. У меня одна пара. Вернусь в пол-одиннадцатого.

— Хорошо.

Стас спал тихо, не храпел, не сопел. Ей нравилось на него смотреть. Длинные ресницы подрагивают, губы чуть приоткрыты. На щеках за день отрастает мягкая золотистая щетина — так и хочется погладить.

Алена встала еще до будильника. В темноте подхватила из шкафа джинсы, первую попавшуюся кофту. Быстро приняла душ, накрасилась, села на кухне с чашкой кофе. Так бы и не уходила. Ничего, зато как здорово будет вернуться. Прислушалась к себе. После такой ночи, по идее, все внутри должно было в лохмотья стереться. Но нет, как ни странно, все в порядке. Только приятная теплая тяжесть.

На лекции Алена то и дело куда-то уплывала. То ли дремота, то ли грезы наяву.

— Мамзель Туманова, о ком так глубоко задумались? — резко ударил по ушам голос доцента. — Хотел бы я быть на его месте.

Она вздрогнула, посмотрела по сторонам. Поймала ненавидящий взгляд Олега, отвернулась. Ничего уже не имело значения, абсолютно ничего.

Домой неслась почти бегом. До метро, по эскалатору, по платформе. Мысленно торопила поезд, вглядываясь в темноту за стеклом. До дома — еще быстрее. Открыла дверь и окунулась в запах кофе, чего-то горячего, вкусного. Стас вышел в прихожую, помог снять пальто.

— Пришлось в магазин выйти. Ты что, воздухом питаешься? Холодильник пустой. Садись есть.

Он поставил перед ней румяный пышный омлет, налил кофе.

Что-то было не так. Неуловимо. Она чувствовала. Как будто Стас от нее чего-то ждал. Каких-то слов. Или, может, вопроса. И ей действительно о многом хотелось спросить, но прикусывала язык. Не стоит. Не сейчас… И все-таки не выдержала.

Она думала, что часов до пяти у них время есть, но уже в четыре Стас засобирался домой.

— Хоть побриться надо, — сказал он, одеваясь. — Не поеду же на работу таким бомжом.

— У меня есть станок, — с невинной улыбкой предложила Алена.

— Ты им ноги, наверно, бреешь.

— И не только ноги, — шепнула на ухо.

Стас фыркнул, разглядывая себе в зеркале.

— А можно?.. — Алена замялась, и он посмотрел нее, сдвинув брови. — Как-нибудь прийти? Туда, где ты танцуешь? Посмотреть?

Вот чего он от нее ждал — она сразу поняла. Вышел из ванной, сел на стул в кухне. Она стояла в коридоре, смотрела на него.

— Иди сюда!

Она подошла послушно.

— Алена, это стриптиз-клуб.

— Что?

Ушам не поверила. Это что, шутка?

— Ты хочешь сказать?..

— Да, я стриптизер. В женском клубе. И мне это нравится. Что, для тебя это шок?

Она молчала. Еще бы не шок, можно было и не спрашивать.

— Послушай… Я понимаю, сейчас тебе хочется выставить меня за дверь. Может, даже треснуть по роже, обложить матом и потом уже выставить за дверь. Только это ничего не изменит. Если для тебя это слишком, я пойму. Подумай до завтра. Если все-таки захочешь прийти, дай знать.

Стас встал, быстро надел в прихожей туфли, взял куртку и вышел. Алена без сил опустилась на тот же самый стул, где только он только что сидел.

Ей показалось, что он репетировал эти слова не один раз — уж слишком гладко все прозвучало. Обдуманно. Хотя… совсем недавно она спросила, где он танцует, и услышала какую-то невнятную отговорку.

Господи, стриптизер… А ведь можно было бы предположить, вполне. Эта его особая ленивая грация, в каждом движении, такая… демонстративная. В нем было что-то остро, вызывающе сексуальное. Аура, флер. То, на что невозможно не отозваться.

И что теперь с этим делать?

Алена закрыла лицо руками. Не плакала, нет. Это действительно был шок. Как будто сидела на морозе, пока не перестала что-то чувствовать. Сколько времени прошло? Из оцепенения вырвал телефонный звонок. Светка.

— Аленчик, ты уже переехала?

— Да, — с трудом ответила пересохшим шершавым языком. — Приезжай.

— Прямо сейчас?

— Да. Если сможешь вина где урвать, будет здорово.

— Пооонял, — чуть растерянно протянула Светка и отключилась.

И действительно приехала с бутылкой сухого. Выслушала. Залпом выпила полбокала.

— Мда… — взъерошила свои короткие жесткие волосы. — И что? Пойдешь?

— Свет…

— А что? Ну стриптизер. Красиво, эротично. Необычно. Не порноактер же. И не проститут.

— Ты думаешь? — усмехнулась Алена.

— Да я тебя умоляю, — расхохоталась Света. — С чего вдруг сразу? Они там даже не догола раздеваются. Пошла бы ты с ним на пляж — тебя бы смутило, что он в трусах и на него всякие бабы пялятся? Слушай, а он что, правда так хорош? Ну, в смысле?..

Алена сердито зашипела.

— Ну так тем более! Такое на дороге не валяется. Прикинь, его хотят все бабы, а он твой! Да я бы от одной только мысли кончила. Хочешь, с тобой пойду?

Они со Светой допили бутылку, и когда та уехала домой, Алене показалось, что все действительно не так страшно. Потом она снова засомневалась. И снова решила, что можно взглянуть. И так почти всю ночь — как на качелях. Заснула только к утру, так ничего и не решив. Зато проснулась, представила себя без него — и такая тоска затопила. Как будто снова шла от академии до Лавры.

Взяла телефон, перекинула несколько раз из руки в руку, решаясь. Написала сообщение: «Куда и когда?»

В ответ тишина. Долго-долго-долго. Наконец телефон пискнул.

Карта с отмеченным адресом и приписка: «В девять. Подойдешь к служебному входу, наберешь, я выйду».

18

Стас делал вид, что спит, а сам из-под руки наблюдал, как Алена тихо ходит по комнате, достает одежду из шкафа. Шум воды в ванной, свист чайника на кухне. Наконец хлопнула дверь, все стихло. Он полежал еще немного и тоже встал. Хотя за последние ночи в общей сложности не спал и семи часов. Но энергия так и перла, словно с Аленой он не тратил ее, а наоборот заряжался — как от аккумулятора.

В холодильнике обнаружилась пустыня Гоби. Два яйца, пучок салата и помидор. Пришлось одеться и выйти в магазин. Хорошо, что запасной ключ висел на гвоздике. А когда возвращался, заверещал телефон.

Карпов! Совсем рехнулся, что ли? Или в ночниках никогда не работал? Не дай бог опять начнет просить, чтобы устроил ему личную жизнь.

— Привет, не разбудил? — голос Ивана звучал без тени сомнения, что в половине девятого человек, который обычно возвращается домой ближе к утру, должен быть уже на ногах.

— Разбудил, — Стас сочно зевнул. — И что?

— Извини, — сожаления в голосе тоже не обнаружилось. — Хотел тебя попросить об одолжении.

Да кто бы сомневался!

— Ну так проси, раз хотел.

— Можно к вам с Лизкой прийти? В клуб?

— Она знает? — неприятно поразился Стас.

По большому счету, ему было глубоко наплевать, даже заявись полюбоваться на него весь класс. И вся школа. Вместе с учителями и директором. Но у Байкаловой была сестричка-истеричка — подружка Алены. И это было уже неприятно.

— Нет, я не говорил.

— Вот и не говори пока. Приходите. Только не сегодня. На неделе. Позвони. Я еще не знаю, когда выходной буду.

— Спасибо, Стас. В долгу не останусь.

Да конечно. Пригласишь опять на свой балет. Век не видал, и нафиг надо.

Нарисовалась неслабая такая проблема. Притащатся они, и будет для Байкаловой сюрприз. И вряд ли удержится, чтобы с сестрой не поделиться. Даже если они на ножах. А дальше все очевидно. Алена будет знать через пять минут. И есть, как говорят в Одессе, две большие разницы, от кого ей станет известно о его трудовом поприще.

Ситуация сложилась патовая. Сказать Алене самому — немалая вероятность больше ее никогда не увидеть. Не сказать — вероятность того же самого, но на порядок выше. Казалось бы, выбор из двух зол очевиден. Вот только как заставить ее задать вопрос о его работе снова, если один раз уже дал понять недвусмысленно: спрашивать об этом не стоит? Не лепить же в лоб: «А знаешь, Ален, я вообще-то стриптизер. Что скажешь?»

Значит, надо как-то ее на вопрос спровоцировать.

Закидывая продукты в холодильник, готовя завтрак, Стас мысленно прокручивал различные варианты: если она скажет так, то я так, а если она так, то я вот так. Отрепетировал каждый раз по двадцать.

Но ничего не получалось. Алена сразу поняла: что-то не так. Он чувствовал это по ее напряжению. Раз за разом упоминал работу, как будто случайно, мимоходом. Алена не поддавалась. И только когда Стас уже собрался уходить, прикидывая, удастся ли увидеться с ней снова до того, как Карп притащит в клуб Байкалову, наконец зацепило. Он уже и не рассчитывал, на удачу закинул удочку в последний раз, а рыбка взяла и клюнула.

Алена спросила, нельзя ли ей как-нибудь прийти на него посмотреть. Это был как раз один из продуманных вариантов. И он выдал заготовку — без эмоций, как будто по бумажке прочитал. Оделся и вышел, быстро — чтобы не успела опомниться и ответить сразу. Пусть думает.

Вечером его настроение передалось женщинам, которые на него смотрели. Просто удивительно, как они ловили его эмоции. Резко, нервно, наотмашь — и их желание, которое возвращалось к нему, было таким же. Да, у желания было множество оттенков. Свое — это другое. Это Алена. Но чужое, которое он ловил, как луна свет солнца…

Раньше он больше всего любил то, которое определял для себя как нуар. Похожее на черно-белые фильмы, где дождь, детективы в шляпах и женщины с сигаретами в длинном мундштуке. Изысканное, смертельно опасное желание. Алена? Нет. Ее желание было другим. Это был… Великий Гэтсби. Как-то так. Роскошь порока, который еще только-только распускается, как бутон ночного цветка. Обещая стать по-настоящему откровенным, бесстыдным. Прекрасным в своей откровенности и бесстыдстве.

Стас ехал домой и думал о том, придет ли Алена. Сможет ли отказаться от него. Чего в ней больше — влечения к нему или здравого смысла. Но его собственный здравый смысл говорил о том, что при любом раскладе их отношения обречены изначально. Он не зря сказал Кристине, что правду не скрыть.

Инна… Вот где было змеиное гнездо. Да, он расстался с ней очень глупо. Как жалкий, истеричный мальчишка. Не жестко, не цинично — именно жалко. Нет, он в любом случае обошелся бы без букета и призового секса на прощание. То отвращение, которое он к ней испытывал, ничего подобного не предполагало. Но можно — и нужно! — было сделать все более аккуратно. Зависимость — как опасная бритва, которая режет обоих. Месть обиженной женщины — страшнее, наверно, ничего не бывает. А если это мать твоей девушки… Если Инна узнает… Тогда лучше взять билет в один конец. В Антарктиду. К пингвинам.

Вернувшись домой, Стас отрубился мгновенно и проспал до обеда. За все предыдущие бессонные ночи. По крайней мере, не изводил себя ожиданием, позвонит Алена или нет. Открыл глаза и увидел мигающую точку на телефоне. Сообщение. От нее.

Вот теперь все на самом деле будет для нее. И понравится ли ей это? Захочет ли она его — как другие?

Стрип-программа начиналась в десять. До этого — вполне одетый разогрев, в котором Стас уже не участвовал. Не тот статус. Но — как хореограф — он должен был следить за тем, что творится на сцене, и как реагирует зал.

Ровно в девять Алена позвонила, и он вышел к служебному входу. В трико, которое надевал для разминки, и в гриме. Рядом с ней — ничего так сюрприз! — топталась Байкалова-младшая. Группа поддержки, твою мать. Девочка моя, тебе так страшно было идти одной в гнездо разврата? Тебе?!

Ее взгляд менялся каждую секунду. В нем была то растерянность, то вызов, то жгучее любопытство. Она словно пыталась сопротивляться, из последних сил — но уже сдавалась, заранее, без боя.

— Привет, красавицы мои!

Стас посмотрел долгим оценивающим взглядом на одну, на другую. Заметил, как загорелись глаза Лизкиной сестры — как ее зовут хоть? И как возмущение пробежало по лицу Алены: какие еще твои красавицы?! Я — твоя красавица! Одна-единственная! Ты что, забыл?!

Это было так забавно. И приятно. Маленькая игрушечная ревность. Невольная.

— Ну, идем?

Он провел их по коридору в зал, кивнул официанту Костику, который ухмыльнулся понимающе, и быстро ушел. Потом все разговоры. Не сейчас.

От этой ночи зависело его будущее. Пусть не все, пусть крохотный его кусочек. И он намерен был выложиться так, как никогда еще раньше. Соблазнить всех — ради одной. Поймать среди мутных волн жадной похоти ее ответ. Как глоток свежей прохладной воды.

Стас никогда не смотрел в зал так, чтобы видеть чье-то лицо. Это мешало. Только поверх, вскользь. Достаточно было слышать восторженный визг, улавливать накал эмоций. Вот и сейчас он не смотрел в тот угол, где сидела Алена с подругой, но чувствовал ее присутствие. Как обгоревшая на солнце кожа чувствует его сквозь одежду.

Не просто раздеться перед толпой. Не просто показать свое тело, за которым приходится ухаживать так, как это делают далеко не все женщины. Сказать на языке танца, каждым движением, каждой в этом зале: я делаю это для тебя. Я — твой. Я возьму тебя так, как ты захочешь, как ты только можешь вообразить. Потому что это — самое волнующее, самое острое приключение в твоей жизни. Такого секса у тебя больше не будет никогда. Заставить поверить в это.

— Нестеров, давай на приват, — в гримерку сунулся Левочка, тихий пассивный педик, который занимался заказами.

— Кто? — поинтересовался Стас, подправляя потекший грим.

— Телка молодая. Совсем малолетка. Одна.

Да неужели?

А с чего ты взял?

Да с того!

Алена сидела, откинувшись на спинку диванчика, обхватив себя руками под грудью, как будто замерзла. Стас подмигнул ей, и она улыбнулась так, как обычно улыбалась в постели: ну, давай же!

Он специально выбрал самый длинный из своих треков. Не самый забойный, но самый распаляющий, сладострастный, похожий на жаркое дыхание пустыни. Вот теперь он смотрел Алене прямо в глаза. То приближался почти вплотную, чтобы почувствовала запах пота, то отступал, как будто ускользал, не давался в руки.

Алена сидела, подавшись вперед, возбужденно приоткрыв губы, которые часто облизывала языком, и глаза ее сияли в полумраке, ловили отблески приглушенного света. С последними звуками музыки Стас остался в черных стрингах, которые мало что скрывали. Ох, как он их ненавидел! Больше, чем эпиляцию и цепкие руки профессиональных шлюх на своих ягодицах, вместе взятые. Коллег женского пола Стас чуял за версту: они хотели не столько секса, сколько сатисфакции. Купить мужчину-проститутку — словно отомстить за себя. Но стринги — это было еще хуже.

Глаза Алены расширились, и он нарочито поклонился, зная, на что она смотрит. Демонстрировать эрекцию в элитном стриптизе считалось крайне дурным тоном, знаком непрофессионализма. Стас хорошо умел с этим справляться, но сейчас вовсе не собирался скрывать свое желание.

Она встала, подошла близко-близко, будто случайно мазнув по члену бедром. Положила руку на ягодицу, подсунув пальцем под резинку сложенную купюру. Шепнула хрипло:

— Я буду ждать…

Вышла, не оборачиваясь, но движения ее сказали о многом. Кто кого сейчас соблазнял?

Ночь еще только начиналась. Пахать и пахать — и в зале, и в приват-руме. Бесконечно долго. Когда, закончив наконец, Стас вышел на улицу, Алена стояла рядом с лярвой. Поймала за воротник расстегнутой куртки, притянула к себе, впилась в губы — резко, по-мужски. Одна ее рука скользнула под куртку, другая опустилась ниже пояса, накрыв выпуклость, которая нетерпеливо отозвалась на прикосновение.

— К тебе ближе, — прошептала Алена.

19

В ожидании вечера она перелопатила интернет вдоль и поперек, читая все, что только могла найти о мужском стриптизе. Посмотрела миллион роликов. И пришла к выводу, что это ужасно. Нет, порноактером было бы хуже, конечно. Но насколько права Светка?

По мутным текстам в сети выходило, что стриптиз мало чем отличается от проституции. А точнее, просто является ее элементом. Красочно описывались массовые оргии с наркотиками прямо в укромных уголках стрип-клубов или где-то на выезде. Впрочем, закрадывалось подозрение, что это не более чем влажные фантазии самих авторов. Уж слишком онанистично излагалось.

Здравый смысл подсказывал: единственный способ узнать правду — сходить и посмотреть своими глазами. Что Алена и собиралась сделать. Старательно отмахиваясь от сомнений, действительно ли увидит все. Не останется ли что-нибудь за кадром.

Света заехала в восемь: ехать было далековато, почти на другой конец города.

— Поедем на таксо? — спросила она, подправляя перед зеркалом свой демонический макияж.

— Сэкономим на обратный путь, — нервно буркнула Алена.

— Думаешь, посмотришь, скажешь «фи» и свалишь после первого же номера? — поддела Света.

— Отстань! Не знаю. Может быть.

— Господи, да расслабься. Ты что, за него замуж собралась? Нет? Так и не дергайся, как свинья на веревке. Роскошный мужик, получай удовольствие. Хотя… какой он еще мужик? Так, парень. Я поняла, что мне нравятся мужчины постарше. Есть у нас препод один, за тридцать — просто огонь. Я бы даже, наверно, ему отдалась. Но он патанатомию преподает. Стремно как-то.

— Стремно что? — уточнила Алена, надевая пальто. — Что он любит… похолоднее?

— Фу! — скривилась Света. — Ну тебя нафиг! Лучше про своего расскажи. Чем особо хорош? Куннилингвист-переводчик? Мастер глубокого погружения?

Алена фыркнула и не ответила. Обойдешься, рассказывать тебе еще. Обзавидуешься. Соблазняй своего патологоанатома. Можешь даже в морге, как раз в твоем стиле. Девственная лилия Инферно.

Уже подходя к клубу, она почти струсила. И почти готова была развернуться на сто восемьдесят градусов. Не будь Светки, точно сбежала бы. Но стало стыдно. Плюс уверенность, что если сбежит, обязательно пожалеет.

Когда Стас вышел — твою мать, да у него глаза накрашены! — Алене стало еще сильнее не по себе. Стоило посмотреть на него, и внутри вспыхнула сигнальная ракета. И она тут же разозлилась на себя за это, но ничего не могла с собой поделать. Одного только черного трико хватило, чтобы захотеть тут же затащить его куда-нибудь в темный угол… и загрызть… насмерть. Ну, почти насмерть.

Пиздец, товарищи, я еще в клуб не вошла, а мне уже все нравится. Не может не нравиться то, что он делает. Едрить твою, да что ж я так вляпалась-то? И что буду делать, когда он меня бросит?

Официант в черном атласном жилете на голый торс усадил их за столик, ушел и тут же вернулся с двумя высокими бокалами апельсинового сока.

— Будем надеяться, что это тоже за счет Стасика, — Света отпила глоток и закашлялась, вытаращив глаза. — Ни хера себе! Да тут водки больше, чем сока! Ничего так отверточка. Послушайте, а где стриптиз-то?

— После десяти, — через плечо бросил официант и исчез.

На сцене что-то такое забойное отплясывали четверо вполне одетых парней. Неплохо, для настроения.

— До десяти нам этого сока не хватит, — вздохнула Света.

Алена слушала ее болтовню, рассеянно поддакивала: да, Галка совсем от них откололась, не звонит, не пишет. Время тянулось медленно, как тихий час в детском саду. Но когда наконец на сцене появился Стас…

Там были и другие, но она смотрела только на него. Стиснув зубы, с трудом переводя дыхание. То и дело перекидывая ногу на ногу, сжимая их крепко, как будто это могло помочь. Хоть немного пригасить жидкое пламя, которое медленно растекалось, как лава из вулкана.

— А ничего так! — возбужденно прошипела ей на ухо Светка, и Алена зыркнула на нее так, как будто хотела сжечь взглядом.

Каждое его движение — это был чистой воды секс. Он раздевался, чтобы заняться им — с каждой женщиной в этом зале. Нет, только с ней одной. Остальные — перебьются. Он — ее. А остальные могут смотреть и умирать от зависти.

Посмотрев по сторонам, Алена махнула официанту, который принес им сок. И спросила насчет привата. Он молча кивнул и прислал тощего парня с масляным взглядом и зализанными волосами.

— Никакого интима и вообще без рук, барышня, — проинструктировал ее зализанный, взяв деньги. — У нас это запрещено. Камера стоит. Чаевые — на ваше усмотрение. Выкупы, увольнение — это не у нас. Пока танцор на работе — только смотреть. Все остальное — за периметром.

Что с ней сделал приват — такого она не ожидала. Как будто перешла в режим пониженного потребления энергии, чтобы не перегореть на высоком накале. Ждущий режим, похожий на оцепенение.

— Я пойду? — спросила Светка, встав и чмокнув ее в щеку.

Алена кивнула. Она сидела, смотрела на сцену, не сильно оживляясь, даже когда выходил Стас. Теперь все уже было неважно. Важно будет, когда они останутся вдвоем. Сильнее хотеть его она все равно уже не сможет. Потому что сильнее уже невозможно.

Господи, неужели такое вообще бывает? Это же ненормально, наверно? Чтобы вот так? И что будет, если вдруг все закончится? Тогда она, наверно, просто сдохнет.

Официант поставил перед ней еще стакан сока, положил ключи от машины и стодолларовую купюру. Она посмотрела на него удивленно.

— Вы ведь Алена? — в свою очередь удивился официант. — Ну и вот.

Дорогу до дома Стаса она потом вспомнить не могла, хотя точно не спала: до этого подремала в машине, пока дожидалась его. Как будто улицы за окном лярвы сжались в точку — от ее напряжения и нетерпения.

— Подожди, я душ приму, — сказал Стас, когда они вошли в квартиру.

— Мне нравится, как от тебя пахнет, — Алена сунула нос ему подмышку.

— Это свежий пот. А потом будет козлом разить.

— Тогда я с тобой.

— Почему нет?

Сначала они просто целовались, стоя под душем, и где-то фоном пробежала мысль, что волосы надо будет высушить и уложить, а то будет похожа на воронье пугало. Но Стас переключил воду на ручной душ, и о волосах Алена тут же забыла.

Он намыливал ее: руки, грудь, живот — спускаясь все ниже и ниже. Когда его пальцы скользко, мыльно пробрались между ног в компании с теплыми упругими струйками, Алена зажмурилась и тихо захныкала.

— Любишь такие игры? — спросил Стас на ухо, лизнув мочку. — Не смущайся, все девочки любят.

— Все? — улыбнулась Алена.

— Ну, почти все. А остальные притворяются, что не любят. Только в них можно и вдвоем играть. Хочешь? — она кивнула. — Садись.

Ванна у Стаса была угловая, короткая, с раздвижными шторками, как у душевой кабины, и маленькой полочкой-сиденьем сбоку. Алена села, запрокинула голову, упираясь затылком в холодный кафель. Из-под опущенных ресниц она следила, тяжело дыша, как пальцы Стаса, покрытые пеной, скользят между ее возбужденно набухших губ, касаются клитора, ныряют во влагалище. И все это вместе с колючей, невыносимо приятной лаской бегущей воды.

Умойся, Барсик, ты профнепригоден! Вдвоем эти игры действительно… о господи…

В тот момент, когда все ее тело только начало сжиматься, чтобы через мгновение отдаться на милость оргазма, Стас отбросил душ и резко вошел в нее, упираясь в полку коленом. Алена вздрогнула, но он накрыл ее губы своими, все ускоряя и ускоряя движения.

Такого с ней никогда еще не было — за одной судорожной волной набегала другая, третья, все сильнее и сильнее. Она изгибалась, стонала в нестерпимом наслаждении. Яркий свет сменился бархатной чернотой, она уже почти теряла сознание, когда Стас вышел так же резко, как и вошел. По внутренней стороне бедра разлилась теплая влага…

— Не считала? — Стас легонько укусил ее за мочку уха.

Он полулежал на кровати, опираясь на высоко поднятую подушку, Алена — между его ног, положив голову ему на грудь. Бедром она чувствовала его член — мягкий, сонный. И это было не менее приятно, чем возбуждение. Она и сама сейчас была такая же — мягкая, расслабленная. Стас лениво поглаживал ее по всему телу, нигде надолго не задерживаясь.

— Смеешься? Я вообще не знала, что такое бывает. Вот так — сразу, один за другим.

— Джек-пот. Не испугалась?

— Немного, — призналась Алена. — Сейчас как раз опасно.

— Сходи к врачу, пусть таблетки какие-нибудь выпишет.

Она повернула голову, посмотрев на него удивленно.

— Ты серьезно?

— Так же лучше? Хотя ты прикольно надеваешь резинки — как будто бомбу обезвреживаешь.

Алена хлопнула его ладонью по животу.

— Я серьезно, — Стас поцеловал ее в шею. — Если беспокоишься, я четыре года назад сдавал кровь для Муму, на всякую заразу проверяли. А с тех пор ни с кем без резинки не было. Ты первая. Может, это мне беспокоиться надо, а?

— У меня тоже не было, — проворчала она. — Хорошо, схожу. Вот только… я читала, что это хорошо, когда регулярно, а у нас…

— Да уж как есть. Ни ты учебу не бросишь, ни я клуб. Кстати, я думал, ты не придешь.

— Я тоже… думала, — вздохнула Алена. — Как видишь, не смогла. Знаешь, я себя уже боюсь. Это наваждение какое-то. Как болезнь. Я тебя все время хочу. Даже сейчас — не могу уже, а все равно хочу. Боюсь, что это пройдет. Боюсь, что не пройдет. Я дура, да?

— Нет, — Стас уткнулся подбородком в ее затылок. — Потому что у меня то же самое. Наверно, хуже, когда это только в одну сторону работает. А еще хуже другое.

— Что?

— Ален, я не знаю, как ты поняла «только секс», но я имел в виду, что будущего у нас нет.

— Почему? — у нее внутри словно оборвалось что-то. — В каком смысле, нет будущего?

— Девчонки могут увидеть в метро симпатичного парня и за одну остановку выбрать цвет обоев для детской и имена внуков. Разве нет?

— Ну…

— А теперь представь, что ты привела меня знакомиться с мамой. Или с папой. «Чем вы занимаетесь, молодой человек?» — «А я, знаете ли, стриптизер». И все. Занавес. Ты же не Наташа Королева.

— Мне уже есть восемнадцать, — нахмурилась Алена.

— Спустись на землю. Мама платит за твою учебу, а папа снимает квартиру. Я, конечно, тебя прокормлю, но ты явно не к такому уровню привыкла. Хотя это полбеды. Очень скоро тебя начнет напрягать, что подружки говорят у тебя за спиной.

— Светка сказала, что круто, — не хотела сдаваться Алена.

— Байкалова-то? Она имела в виду, что круто трахаться со стриптизером. А не выйти за него замуж. А еще через какое-то время тебя начнет напрягать, что на меня смотрят посторонние бабы и оценивают мои ТТХ. И представляют их в себе. Это сейчас тебе то ли все равно, то ли даже нравится. Потом ты начнешь думать, что я трахаю каждую бабу, которая в привате сунула мне в трусы деньги. И кончится все очень и очень плохо, поверь.

— А ты не трахаешь? — Алена попыталась перевести все в шутку, но Стас поморщился.

— А где я, по-твоему, знакомлюсь с девушками? В библиотеке? Тебя я тоже в клубе снял, хоть и не в своем. Давай уж будем называть вещи своими именами, если ты утверждаешь, что совершеннолетняя. Помнишь, ты спрашивала, много ли у меня было женщин? Так вот большая часть из них — именно те, которые из приватов. Они, знаешь, не только деньги дают, но и записочки с номерами телефонов.

— Понятно…

Стас рывком развернул ее к себе.

— Посмотри на меня! — это прозвучало как приказ. — Мы с тобой слишком мало знакомы, чтобы я сказал, что люблю тебя. Но ты для меня сейчас — единственная. Мне нужна только ты. Поняла? И я даже думать не хочу о том, что будет дальше. Строить планы, что-то представлять. Потому что все равно ничего не выйдет.

— А мне не мало, — прошептала Алена, позорно шмыгая носом. — Я в тебя, наверно, еще тогда влюбилась. Два года назад. Давай не будем ничего строить и представлять. Просто будем вместе. Сколько получится. Ладно?

20

Первую пару Алена, разумеется, проспала, только на вторую с трудом удалось ее разбудить.

— Спи, — сказала она, поцеловав его. Повозилась в ванной, перехватила что-то из холодильника и убежала.

Стас лежал в полудреме, то проваливаясь в сон, то просыпаясь. Ночной — то есть уже утренний — разговор с Аленой требовал основательного осмысления. Все, что произошло, когда они вернулись из клуба, произошло совершенно спонтанно и для него неожиданно. По большому счету, он всего в одном шаге остановился от того, чтобы и вторую свою профессию спалить. Но это определенно был бы уже перебор. Вот это уж Алена точно не поняла бы и не приняла.

А ночью, кстати, ему на приватах еще две записочки с телефонами сунули. Причем одна дамочка на вид была вполне так перспективная. И обе записки он выбросил. Не то чтобы внезапно решил с этой стороной своей жизни завязать. Что есть — то есть. Но вот добавлять в этот зоопарк новые лица… точнее, новые тела… совершенно не хотелось.

В ванной… это было рисково на самом деле. Вопрос не столько удовольствия, сколько доверия. Хотя и удовольствия, конечно… не сравнить.

Стас не соврал Алене, что ни с кем четыре года не было без резинки. На самом деле больше. Вообще только с Любой шесть лет назад.

Эгле — это было такое полудетское, романтическое. О Маргарите, первой своей женщине, Стас вспоминал с отвращением. Маринку удалось только поцеловать пару раз, хотя хотел ее страшно. А вот Люба… в нее он был влюблен.

Она училась на декоративно-прикладном отделении. Рыжая, кудрявая, веселая. Похожая на язык пламени. Стас у нее был далеко не первым, но опыт впрок не пошел, да и осторожностью Люба точно не страдала. «Сейчас можно так, безопасно». А он верил. Думал, уж она-то знает, как и что. А Люба потом рыдала у него на груди. Ни слова не сказала, пошла и сделала аборт. И так его это зацепило…

Разумеется, он не мечтал стать отцом в семнадцать лет. От одной мысли дурно делалось. Но то, что Люба решила все сама, даже для видимости с ним не посоветовавшись… Чувства отрубило в один момент. Телесная память была подлиннее, конечно, не без тоски по ночам, но и это прошло.

С Аленой… черт, все оказалось просто фантастикой, но… глупо и безответственно. Потому что в первый раз. Смешно сказать, но было, было кое-что в сексе, чего он не знал и не умел. Сдерживать себя, оттягивая вульгарную физическую разрядку, — сколько угодно. Остановиться, выйти, когда уже невозможно терпеть… Да, еще никогда не доводилось. Смог, но… нет, больше не стоило.

Ну а дальше все понеслось само собой, без тормозов — разговор этот. Как будто на следующий уровень перешли. И тем, что она его увидела на сцене. И опасным сексом. На самом-то деле прозвучало все так, как будто стриптиз он танцует по приговору суда и это единственное, чем может по жизни заниматься. Будь он на месте Алены, удивился бы.

В том, что Стас сказал, не было ни слова неправды. Сейчас она его профессию приняла, и ей даже понравилось. Но это ненадолго. Все будет так, как он сказал. И досада от подъебов подружек, и раздражение, и ревность. Да, она будет это скрывать, но на сколько ее хватит?

Будь дело только в этом, все было бы намного проще. Да, ему нравилось быть стриптизером, в этом был реальный кайф. Но если бы встал выбор: Алена или стриптиз — даже сомнений не появилось бы. Может, еще неделю, несколько дней назад он не стал бы утверждать это так категорично, но сейчас знал точно. Стас действительно не мог пока назвать то, что испытывал к Алене, любовью, но знал, что это уже очень близко. Влюблен по уши — да. Страсть дикая — да. Наваждение, почти зависимость. Но под любовью он все-таки понимал нечто другое.

Так вот, проблема была, разумеется, не в стриптизе. И даже не в его другой… хм… работе. Вот ее бы он похерил вообще без сомнений. Ну да, доход упал бы на порядок, ну да черт с ним — если бы это могло исправить ситуацию, которую в принципе невозможно исправить.

Стас снова и снова вспоминал то, что сказал Кристине: правда все равно рано или поздно вылезет. Она вылезла бы, даже не подозревай Стас о существовании Инны. Завязал бы со всеми своими клиентками, постарался бы забыть об этом, но шлейф все равно тянулся бы. Такие вещи не зачеркнешь, из биографии не выбросишь. И всплывают они тогда, когда человек думает, что все давным-давно позади, на сто замков в темном подвале закрыто, иключи утоплены в Марианской впадине.

Но была Инна. Не будь которой, не познакомился бы он с Аленой. Такой вот змеиный клубок. Надеяться на то, что Инна не узнает? Для этого надо было порвать с Аленой немедленно. Мог он это сделать? Уже нет. Сам, по своей воле — точно нет. Пока они просто встречаются, то у нее, то у него, еще можно скрывать. Но даже жить вместе не смогут, потому что рано или поздно мамочка все равно захочет выяснить, что за крендель полирует ее доченьку по абонементу.

В реальности картина знакомства с мамой будет выглядеть совсем не так, как Стас описал Алене. Не «чем вы занимаетесь, молодой человек?», а «ты в курсе, чем занимается твой молодой человек на самом деле?» А зная Инну, можно не сомневаться, что она выложит все. Утопит себя, но сдаст по полной программе. Начиная с того, как платила ему за секс, подцепив в клубе все на том же привате, и заканчивая деньгами за то, чтобы лишил Алену девственности. Не знакомиться с мамой? И чем объяснить это нежелание? Предложить уехать в другой город, в другую страну, на луну, мать твою? А это чем объяснить?

Кстати, Стасу долго не давало покоя, зачем все-таки Инне понадобилось, чтобы он переспал с ее дочерью. Логики ноль. Ее объяснение — бред. Примерно представляя, какие тараканы кишат в голове Инны, он мог предположить только одно.

Рядом подрастает молоденькая девушка. Еще неуклюжий подросток, но обещает стать очень хорошенькой. Чистая, невинная. Напоминание о собственном возрасте Инны и о той грязи, в которой она живет. Сделать дочь старше и страшнее невозможно, а вот опустить на свой уровень, подложив под платного мужика — почему нет? Материнские инстинкты, любовь к ребенку? Нет, не слышали. Вот это объяснение как раз выглядело логичным, и его отвращение к Инне только усилилось.

Время теперь то неслось, то тянулось. Часы с Аленой — как минуты. Дни без нее — как недели. Стас открывал в ней все новое и новое, и все нравилось, ничего не раздражало. Так не бывает, думал он. Нет, так бывает, но означает только одно: скоро все кончится. Не может идеальное длится долго. А идеальным — для него! — в ней было все.

Быть рядом с ней. Разговаривать — о чем угодно. Молчать. Смотреть на нее. Прикасаться. И секс — разумеется. С него все началось, на нем все и строилось. Наверно, это было неправильно, но какая разница? Он с ума сходил по ней, постоянно, а уж в постели — не то слово. И поверить было трудно, что совсем недавно она не умела ничего.

Посмотришь — такая скромница в очках. Стесняется сказать, что месячные начались. Волосы в хвост, длинные прямые юбки, классические блузки. А под ними — чулки и белье, как у элитной шлюхи. Разденешь ее — и творит такое! Та же самая элитная шлюха обзавидуется. Раскованная, абсолютно откровенная, отдает себя без остатка, но и забирает столько же. Гармония полная.

Впрочем, воспринимали они друг друга по-разному. Алену сильнее всего заводили слова. И нежные, ласковые, и анатомические термины, и жуткие грязные непристойности. Без разницы. Еще она любила снять линзы и остаться в тумане — как в самый первый раз. А Стас умирал от ее запаха и вкуса. После того как она ночевала у него, всегда спал на ее подушке. Он, наверно, даже украл бы ее грязные трусы и носил в кармане, как пошлый фетишист, но было слишком стыдно.

На майские праздники Стас выпросил четыре выходных, и они поехали в Европу. Дня два в Париже и два в Амстердаме. Как же это было здорово. Только вдвоем, и ничего напоминающего о том, что их разделяло. Гулять по улицам, смотреть по сторонам, сидеть в маленьких кафешках, пить кофе и вино. Вечером ложиться в постель…

Стас терпеть не мог выражение «заниматься любовью», оно казалось слащавым и жеманным. Но то, что было между ними, уже не вписывалось в рамки «только секс». Давно не вписывалось. Дико, необузданно, бесстыдно — да. Но столько рвущей в клочья нежности, желания обрадовать, согреть, защитить от всего света…

Алене в Амстердаме вздумалось покурить травку. Стас раньше пробовал — не зашло. Но хотя бы знал, чего от себя ждать. На кого-то действует как сыворотка правды. На всех по-разному. Но и тут сработало одинаково — еще большим желанием и безумным сексом. Хотя, казалось бы, куда уж больше и безумнее.

Возвращаясь домой, он подцепил где-то злющий европейский вирус. Неделю пластом с температурой под сорок. Алена сразу после занятий неслась к нему, ходила в аптеку, варила куриный бульон, растирала согревающей мазью, поила чаем с малиной. Заставляла принимать лекарства, терпеливо слушала его жалобы, сидела рядом и держала за руку. И даже спала рядом, хотя Стас сердился и пытался прогнать ее на диван.

— Дурища, тоже заболеешь, — хрипел он, но Алена только смеялась.

И, разумеется, заболела, как только он начал поправляться. Да еще похлеще, со всеми желудочно-кишечными радостями. Это Алену страшно смущало, и она пыталась его выставить. Но теперь уже уперся Стас. Точно так же поил ее бульоном, заставлял принимать лекарства и растирал ноги водкой. Алена ползала по стенке между кроватью и туалетом и злилась на то, что он при этом присутствует. А ему было абсолютно наплевать. Понадобилось бы — и памперсы бы ей менял.

Он даже в любви признался, когда Алена вышла, пошатываясь, из туалета. Вся зеленая, наобнимавшись от души с фаянсовым другом. Подхватил на руки, отнес в постель, укрыл одеялом, поцеловал в лоб. И сказал.

— У нас все не как у людей, — слабо улыбнулась она…

Когда уже стало ясно, что Муму осталось жить всего несколько месяцев, что ничего не поможет, Стас каждое утро просыпался с мыслью: пожалуйста, только не сегодня. Еще хотя бы один день. И сейчас он испытывал то же самое. Звериное чутье подсказывало: времени осталось мало, надо брать от каждого дня все, что можно.

Это было похоже на мост над пропастью. Длинный мост, конец которого терялся в тумане, обрываясь там. И каждый шаг мог стать последним…

21

Сначала Инне показалось, что она ослышалась. Потом — что Стас пошутил. Такая вот в их обычном стиле шутка. Сейчас скажет, что после клуба точно нет, а днем заедет.

В ухо давно били морзянкой короткие гудки, а она все никак не могла поверить в то, что услышала.

Когда она звонила ему перед этим, в прошлый раз, слишком много выпила. Такая тоска разобрала, что уже все равно было. День, ночь — хотя бы просто голос его услышать. А когда услышала, совершенно перестала соображать. То, что Алена дома, в своей комнате, вообще из головы вылетело. Сначала Стас отшил, а утром оказалось, что и Алене все через стену было слышно. Что они наговорили тогда утром друг другу? Потом сама вспомнить не могла. Кажется, ее понесло на какие-то мутные откровения, а Алена психанула, убежала.

Ой, не до Алены сейчас.

Что за чувства Инна испытывала к Стасу? Если одним словом, то болезнь. Она была больна им, и ненавидела эту болезнь. Пять лет, с такого самого вечера, когда увидела на сцене стрип-клуба. Он тогда был совсем мальчишкой, а ей в тот вечер исполнилось тридцать три.

Инна вспомнила, как сидела в зале за столиком и думала о своей бестолковой жизни. И о мужчинах в своей жизни. Начиная с Володьки, в которого была влюблена в восьмом классе. Он учился в десятом — красавец, хулиган, мечта всех девчонок школы. Новогодняя дискотека, подвал под спортзалом, пыльные маты, вино, травка. Она готова была пойти с ним куда угодно, но ему интереснее было делать это при всех. Четверо парней, три девчонки — все со всеми. Им в привычку, только она одна девственница. Боль, кровь…

Четыре года одна лишь мысль о сексе вызывала отвращение до рвоты. А потом маятник качнулся в обратную сторону. Она была студенткой Валерия в институте. Ей девятнадцать, ему сорок один. Женщин у него после развода было много, и обращаться с ними он умел. Но даже его стала пугать ненасытность Инны, когда она распробовала, в чем прелесть секса. И все-таки, когда забеременела, поженились.

Алена Инну раздражала с самого рождения: хилая, вечно болеющая, некрасивая. Никаких материнских чувств к ребенку она не испытывала, терпела, да и то с трудом. Причем не скрывая этого, из-за чего с Валерием постоянно были скандалы. Очень скоро муж к ней охладел, пришлось искать замену. По версии Инны, Валерий бросил ее ради молодой девки. Но правду знали только трое: они и сосед Виктор, с которым — точнее, под которым — муж ее застукал. Впрочем, девка-то как раз имелась, другое дело, что уходить к ней Валерий не собирался. Пока не получилась такая вот веселая история.

Сколько любовников у нее было за семь лет после развода — Инна со счета сбилась. Да и любовниками-то их назвать было сложно. Так, на пару-тройку раз. Не цепляло, не заводило. Ни физически, ни в плане эмоций. Разве что Карен, который отвалил денег и помог начать свой бизнес. Но и с ним она надолго не задержалась — не хотела делить с женой, а Карен не захотел разводиться.

А дело неожиданно пошло в гору, и она уже больше не зависела от подачек бывшего мужа и щедрости случайных кавалеров. Бизнес отнимал массу времени и сил, но когда выдавалась свободная минута… И кто бы только мог подумать, на что способна строгая, серьезная Инна Андреевна, предпочитающая классические костюмы и гладкие прически!

Теперь она уже не пыталась найти мужчину, который ее устроил бы и с которым осталась бы надолго. Напротив — только одноразовый секс. Сначала знакомилась в барах, клубах, потом перешла на стриптизеров и эскорт. Как будто открыла темный чулан, где под замком сидели чудовища. Не просто удовлетворить желание — хотелось грязи, чего-то мерзкого, отвратительного. Групповухи, алкоголь, легкие наркотики. Отправляла Алену к отцу или к своей матери и полностью отдавалась своей тайной страсти. Никаких тормозов. Никакого стыда.

Но потом, когда ушла новизна, наскучило и это. Началась затяжная депрессия. Инна начала пить. Не запойно, не так, чтобы утром не встать с постели, но каждый вечер. До того состояния, когда собственные руки или игрушка на батарейках кажутся ничем не хуже мужчины. Иногда она ходила в клубы — искала «призрака». Это была игра: найти мужчину, которого потом могла бы представлять рядом с собой. Рассмотреть досконально. Прочувствовать. Но и «призраков» надолго не хватало, как будто они таяли в ночной темноте.

Иногда Инне казалось, что она сходит с ума. Погружается в какой-то темный мир животных желаний. Парадокс, но только Алена, которая раздражала не меньше, чем в младенчестве, удерживала ее в реальности. Чувство долга — вот что заставляло Инну заботиться о дочери. А еще — сознание того, что прекрати она делать это, и бывший муж заберет Алену к себе. И тогда ее уже ничто не удержит.

Она пила вино, уже не первый бокал, когда на сцену вышел высокий светловолосый парень, которого она в этом клубе еще не видела. Совсем еще щенок. Гибкий, грациозный, но с хорошо прорисованной мускулатурой — то, что ей всегда нравилось. С наглым взглядом карих глаз, в котором читалось самоуверенное: я трахну вас всех, и вы будете визжать от восторга.

Инна поймала этот его взгляд — нет, не на нее, ни на кого конкретно, поверх. Как будто тонкой иглой царапнуло. И от этой царапины по всему телу разбежался такой пожар, что стало больно сидеть. Она закрыла глаза и представила, как он берет ее, прямо здесь, при всех — жестко, грубо до боли. И эта картина была такой яркой, что не понадобилось больше ничего. Судорога родилась в темной влажной глубине и рассыпалась по телу крупной дрожью. Рука зацепила бокал, опрокинула. Подбежал официант.

— Приват! — сквозь зубы процедила Инна.

Она знала идиотские правила этого клуба: никакого интима, никаких выкупов и увольнений. И о записочках, вложенных в купюры чаевых, тоже знала. Оторвала кусок салфетки, написала свой телефон. И заметила, как он вздрогнул, когда ее рука жарко задержалась на ягодице.

Стас позвонил только через два дня, когда Инна уже не ждала. Но зато каким «призраком» он был — просто ах! Только ради этого стоило тогда прийти в клуб.

— Приедешь? — спросила она, даже растерявшись от неожиданности.

— Сколько? — равнодушно поинтересовался Стас.

Инна раздевала его торопливо, жадно разглядывала, как римская патрицианка купленного раба — что ж, не так уж это и отличалось. До чего ж он был хорош! И какое же разочарование ее ждало, когда оказалось, что на деле Стас примитивен, как одноклеточное. И с каким трудом Инне удалось прикусить язык, чтобы не сказать: «Мальчик, да ты ни черта не умеешь!»

— Это было… просто супер! — сказала она вместо этого, едва отдышавшись от бешеного оргазма. Потому что даже в классе одноклеточных он был круче всех. — Еще увидимся?

— Телефон есть, звони, — усмехнувшись, ответил Стас.

Наглый, самодовольный, самоуверенный — он был бы ей отвратителен, если б не эта его сила, подчиняющая, сводящая с ума. Черная магия. От одной мысли о нем Инну пробивала дрожь. Когда она видела его, все внутри мгновенно вспыхивало, а колени ватно слабели. Она надеялась научить его всем премудростям, подогнать под свои желания и пристрастия, сделать «призрака» ручным, но сама не заметила, как полностью попала под его власть. Власть, которая ему была абсолютно не нужна.

Чем чаще они виделись, тем сильнее Инна его хотела и тем мучительнее было ждать следующей встречи. Стас быстро научился тонкостям секса и так же быстро стал очень востребован. Не прошло и пары лет, как мальчишеское в нем полностью исчезло. Теперь это был мужчина, очень молодой, но еще более притягательный, чем раньше.

Зачем Инна попросила его переспать с Аленой? Пытаясь разобраться, наверно, свихнулся бы сам Фрейд. Уж точно не по той причине, которую она озвучила Стасу. По правде, ей было абсолютно наплевать, каким будет первый раз Алены. Возможно, это была какая-то безумная, совершенно нелогичная попытка унизить их обоих — и Алену, и Стаса, продемонстрировать свою власть над ними. Заставить их делать то, чего бы они никогда не сделали по своей воле.

Алена к шестнадцати годам выглядела жалкой замухрышкой, но за подростковой неказистостью уже проглядывали тонкие черты на редкость привлекательной девушки. Еще год, два — и она должна была стать настоящей красавицей, рядом с которой Инна уже заранее чувствовала себя древней сморщенной старухой. Раздражение, зависть, которые едва не переходили в ненависть. Она срывала на дочери злобу на время, которое убегало слишком быстро, унося с собой ее молодость. Как мачеха, рядом с которой расцветала Белоснежка. Подложить дочь под мужчину, которому сама платила за секс, — как будто вырвать у нее преимущество юности, свежести. Пусть даже Алена никогда об этом не узнает.

Как сильно облажалась, Инна поняла сразу же, как только Стас позвонил и отчитался. Она прекрасно понимала, что Стас не испытывает к ней ровным счетом ничего, кроме профессионального интереса. И ей было абсолютно наплевать, что у него не один десяток таких же, как она. Значение имело только то, что на оплаченное время он принадлежит ей. И «призраком» — тоже. Но Алена… Такой бешеной ревности она не испытывала никогда, ни к кому. Стоило взглянуть на дочь, и Инна видела Алену с ним. В постели. Все это кипело, бурлило и то и дело выливалось в злобные придирки и скандалы.

Мачеха отправила Белоснежку в темный лес. Может быть, ей полегчало. Но Инна упорно отказывалась отпустить Алену учиться за границу и даже квартиру не разрешала снять. Да, ее не было бы рядом, но что изменилось бы? А так хоть было на ком отыграться.

А потом вмешался Валерий, и Инне пришлось уступить. Все тогда смешалось воедино — ее ночной звонок Стасу, то, что Алена, не предупредив, не явилась ночевать, скандал с пощечиной. Ну что ж, в этом все же был плюс. И немалый. Когда Алена переехала, Инна снова позвонила Стасу…

Несколько дней она продержалась. Пусть пройдет время, говорила она себе. Возможно, попала в неудачный момент. Отойдет. Понятное дело, что сама по себе она для него ничего не значит. Но ведь это деньги! Глупо разбрасываться такими клиентками.

Стас не брал трубку. Судя по миллиону длинных гудков, забросил ее номер в черный список. Ломка не прекращалась. Наоборот, становилось только хуже. Днем, на работе, Инна собирала себя в кулак. Ночью пила и готова была выть на луну. Несколько раз она приходила в клуб. Собирала волосы под бандану, надевала темные очки, садилась в дальний угол. После этого было еще тяжелее, но проходило время — и тянуло снова. Хотя бы увидеть. «Призрака» уже не хватало.

Март, апрель, май… Время тянулось, а потом падало в бездонную пропасть. Обернешься — а его и не было. Ни следа не осталось. Только черная вязкая тоска, похожая на болотную грязь. И такое же черное, вязкое, изматывающее желание. Болезнь? Уже нет. Мания. Одержимость.

В середине июня она снова пришла в клуб, привычно устроилась в углу и вдруг увидела за столиком ближе к сцене… Алену. Инна даже привстала от неожиданности — неужели померещилось? Нет, это действительно была она. А Стас во время номера то и дело поворачивался в ее сторону. Нет, не смотрел на Алену — он никогда не смотрел на кого-то одного, — но Инна сразу почувствовала, каким-то обострившимся животным чувством: Стас танцует и раздевается для нее одной.

Ближе к утру Алена встала и пошла к выходу. Инна — за ней. Прячась в тени, прокралась во двор, остановилась за припаркованной «Газелью». Сняв сигнализацию с синего «Соляриса», Алена устроилась на заднем сиденье.

Мыслей не было. Только ярость и отчаяние. В эту черную дыру со свистом засасывало время — до того момента, как появился Стас. Алена выбралась из машины, обняла его за шею, и они слились в затяжном поцелуе.

Неделю она шпионила за ними по очереди, хотя и пары дней хватило, чтобы убедиться: они вместе. Очень прочно вместе. И, похоже, давно. Возможно, с той самой ночи, когда Алена не пришла домой. А может, и раньше.

Инна понимала, что исправить ничего уже нельзя. Невозможно что-то вернуть. Стас никогда ей не принадлежал, но все же был с ней. А теперь безраздельно принадлежал Алене. Инна сама, своими руками, сделала это возможным. Фактически свела их, когда заплатила Стасу за то, чтобы он лишил Алену девственности. Нет, завязалось все не тогда. Видимо, потом они как-то встретились снова. Впрочем, это уже не имело никакого значения.

Оставить все как есть? Позволить им смеяться над ней?

Ну что ж, посмейтесь. Только не каждый по отдельности, а вместе. Вы же вместе? Вот вместе и посмейтесь над тем, как мамочка дала денежек своему платному ёбарю, чтобы тот трахнул тебя, доченька. Это будет очень смешно. Почти так же смешно, как и то, что он окучивает добрую половину баб, для которых танцевал в приват-руме.

Поскольку ее номер был у Стаса в черном списке, она не могла ни позвонить, ни отправить смску, ни бросить сообщение в Вайбер. А вот ВКонтакте он закрыть забыл. И Инна написала в личку:

«Завтра в 15.45 у меня дома. Никакого секса, просто разговор. Ты же ведь не хочешь, чтобы твоя подружка обо всем узнала? Постарайся не опаздывать».

22

— Ма, тебе в голову не приходило, что у меня могут быть какие-то свои дела? Что я не всегда могу вот так по зеленому свистку подорваться и прискакать? Давай завтра.

— Нет, Алена, сегодня. В четыре. Ровно.

— Ты хоть можешь сказать, в чем дело?

Алена начала злиться. Звонок матери застал ее врасплох. Они не разговаривали с того самого дня, когда отец нашел ей квартиру. Три месяца, даже больше. И вдруг ни с того ни с сего — брось все и приезжай. Приперло.

— Нет, не могу, — отрезала мать. — Только то, что у тебя большие проблемы. И если не приедешь, они станут еще больше. Я тебя предупредила.

Трубка коротко запищала. Алена хотела перезвонить, но подумала, что смысла в этом никакого. Если уж матушке что-то вперлось в голову, спорить с ней бесполезно. Извольте радоваться, проблемы. Пожалуй, действительно лучше съездить.

Ей вдруг пришло в голову, что это может быть как-то связано со Стасом. К примеру, мать могла узнать, чем занимается приятель дочери, и решила срочно провести воспитательную беседу. Вот прямо немедленно. По большому счету, глубоко плевать, что там она думает, но вот если настучит отцу, это уже будет не слишком приятно.

До четырех оставалось еще три часа. У нее действительно были совсем другие планы на этот день, но с самого утра все пошло наперекосяк. Когда она проснулась, Стаса рядом уже не было. Иногда он уезжал днем по каким-то своим делам. Куда, зачем, Алена не спрашивала. Захочет — расскажет сам. А нет — значит, и не надо. Любопытство, как известно, убило кошку, а кошке-Алене хотелось жить долго.

Если ехать к матери, сегодня они со Стасом уже не увидятся. Пока туда, пока обратно, дома его не застанет, а в клуб она этим вечером не собиралась.

После сессии со временем стало получше. Во всяком случае, не надо было утром вскакивать и нестись в академию. То есть ползти, как сонная улитка, а потом спать на лекциях. Если Стасу никуда не надо было, они вылезали из постели не раньше обеда и проводили вместе все время, пока он не уезжал в клуб.

Сначала Алена часто ездила с ним, но это было физически тяжело: целую ночь сидеть и ждать. Обычно уже часа в два она уходила в машину подремать. А потом и вовсе предпочла ждать Стаса дома, наведываясь в клуб раза два-три в месяц, для особого удовольствия. Ей нравилось смотреть на него, и не хотелось привыкать. Алена помнила его слова: скоро тебя начнет напрягать, что на меня пялятся другие бабы, и в голову полезут ненужные мысли.

Ненужные мысли и так время от времени навещали, несмотря на то, что она гнала их пинками. Например, о том, что стриптиз — это, вроде, не пожизненная каторга. Если встанет вопрос ребром: работа или их будущее — неужели Стас выберет возможность раздеваться на сцене перед кучей теток? Ну да, за это неплохо платят, он умеет это делать, ему это нравится. Но неужели она значит для него меньше? Алена не собиралась ставить ему ультиматумы и заставлять выбирать. Но сама возможность такой альтернативы действительно напрягала, и поэтому она старалась об этом не думать.

То, что сложилось между ними, особенно после поездки за границу, напоминало хрупкий комнатный цветок, который стараешься оберегать от всего — сквозняков, яркого солнца и кота, норовящего обожрать листья. От одной мысли о Стасе у Алены становилось тепло на душе, жарко в животе, но по спине нет нет да и пробегал холодок нехороших предчувствий.

Она подошла к дому, где прожила восемнадцать лет и от которого успела отвыкнуть за несколько месяцев так, что он стал почти чужим. Прошла мимо припаркованного у парадной синего «Соляриса», усмехнулась: везде лярвы. Теперь она замечала их повсюду, как будто полгорода ездило только на таких машинах. Достала телефон, посмотрела на экран. Без двух минут четыре. Ну что, вдохнуть поглубже и вперед, на амбразуры. Как говорится, поцелуй с утра лягушку, и ничего хуже сегодня уже не произойдет.

В лифте вдруг накатила тоска, да такая острая, что слезы навернулись.

Что за фигня вообще творится? Может, от таблеток? Да нет, не те там гормоны, чтобы крышу сносило.

Глядя в висящее на стене лифта зеркало, Алена стерла под глазом крошечный потек туши, машинально достала из сумки ключи от квартиры и удивилась. И тому, что они до сих пор там валяются, и тому, что рука сама за ними потянулась. Может, лучше позвонить? Да ладно, раз уж достала.

Она подошла к двери, открыла замок, вошла в прихожую. И снова затопило той же тоской, даже еще сильнее. Развернуться, убежать, пока не поздно. Выбросить ключи, стереть телефон матери в записной книжке и никогда ее больше не видеть.

— Привет-привет, — вид такой, как будто только с постели встала. Кимоно, волосы растрепаны, макияж размазался. — Ну проходи.

Алена, даже не сняв туфли, прошла в сторону кухни и застыла в дверях. Внутри все оборвалось.

За столом сидел, кусая губы, Стас — красный, как рак, кулаки на коленях сжаты, костяшки пальцев побелели. Недопитая чашка кофе рядом.

— А, познакомьтесь, — мать махнула рукой, закуривая сигарету, хотя раньше никогда не делала этого в квартире. — Это Стас, это Алена. Хотя… вы же знакомы, так?

Тишина давила, как надгробная плита. Только часы на стене звонко цокали стрелками, отсчитывая секунды.

— Ну, — ее лицо расцвело дьявольской торжествующей улыбкой, — ты сам расскажешь, Стасик, или мне?

Он встал резко, но мать подошла вплотную, посмотрела снизу вверх.

— Сядь! — приказала она, таким тоном, что Стас безропотно опустился обратно на стул.

— Твой мальчик, Аленушка, трус, — мать обернулся к ней. — Жалкий трус. Странно даже, что он не побоялся сказать, чем занимается. Хотя… наверняка знал, что тебе понравится. Но я сомневаюсь, что о второй своей работе рассказал.

— Инна, прекрати!

Инна? Прекрати?

У Алены даже рот приоткрылся от изумления. Правда лежала рядышком — как огромная скользкая рыба, свесив со стола хвост. Но она не могла поверить. Не хотела верить.

Стас — и ее мать?! Нет, только не это!

— Рот закрой, слон влетит, — усмехнулась та. — Да, моя девочка, Стасик исправно трахает меня вот уже пять лет. Почти каждую неделю. За денежки, причем немалые. Он, конечно, их стоит, думаю, ты со мной согласишься. Хотя тебе он, наверно, обходится бесплатно. Преимущество молодости и красоты, что поделаешь. Впрочем, он и молодых девок дерет не за просто так. Ты же знаешь, какие в этом клубе порядке, не дают увезти мальчика домой и трахнуть от души. Вот и приходится в трусы бумажку с телефоном пихать вместе с чаевыми. Ты спроси, сколько у него таких, как я. Очень плотный график. Странно, что ты в него вписываешься. И странно, что у него на тебя сил хватает. Наверно, сосешь качественно. Ему-то как раз этого не хватает, кто будет делать минет проституту.

Стас снова встал, оттолкнул мать, которая так и стояла перед ним, и вышел — Алена едва успела отскочить.

— Счастливо, Стасик, — крикнула мать ему вслед. — Я тебе позвоню насчет следующего раза.

Входная дверь хлопнула.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказала Алена, с трудом переведя дыхание. — Ты уже все сказала.

— Ты так думаешь? — мать стряхнула пепел с сигареты в чашку и захохотала, запрокинув голову: горло противно задергалось. — Ты присядь, в ногах правды нет. Думаешь, он просто так сдрыснул? Знал, о чем дальше речь пойдет.

— Да куда уж хуже-то, — Алена села на стул, с которого встал Стас. Слезы просились на выход, но она держалась. Еще только не хватало разрыдаться перед ней!

— Ты так думаешь? А если я тебе скажу, что два года назад он трахнул тебя только потому, что я ему заплатила?

— Что?! — губы словно замерзли, в глазах потемнело.

— Да, милая. Я ему заплатила. Достала вам с девчонками билеты на концерт, сказала, где ты будешь. Фотографии показала, описала, во что ты одета. А он потом позвонил и отчитался.

— Зачем?

— Тебя устроит версия, что я хотела как лучше для тебя? Согласись, и правда, неплохо вышло? Точнее, вошло? А то трахнул бы тебя какой-нибудь хрен в подворотне, на всю жизнь душевная травма.

— Заткни свои версии себе в задницу, мама, — Алена закрыла глаза, чтобы ее не видеть. — Мне насрать, зачем ты его заставила это сделать. Мне интересно, зачем ты все это вывалила сейчас? Да еще свела нас при этом нос к носу. Подожди-ка! — до нее вдруг дошло очевидное. — Да ты же ему тогда ночью звонила!

Она расхохоталась почти до истерики, уже не в силах сдержать слезы.

— Вот ведь хохма получилась. Ты ему заплатила, чтобы он со мной переспал, а у нас вдруг все по-серьезному вышло, хотя и не сразу. Ну надо ж так облажаться-то! Похоже, он тебя даже за деньги не хочет, вот умора. А теперь ты как-то узнала, что мы вместе, и решила страшно отомстить. Ну что, довольна? Полегчало?

Алена смахнула со стола чашку, та упала, разбилась, брызги кофе полетели на Инну.

— Ты даже не сука, мамочка, — сказала она с ледяной улыбкой, поднимаясь. — Потому что суки любят своих щенков. Умирать будешь — не приду. Ты для меня уже умерла.

Достав из сумки ключи, Алена швырнула их на пол и вышла. Лифта долго не было, и больше всего она боялась, что мать откроет дверь и еще что-то начнет говорить. Этого она бы уже не вынесла. Наконец лифт подъехал. Зайдя в него, Алена уткнулась лбом в холодную металлическую стену и застонала.

Боль была такая, как будто на самом деле разрывало в клочья. Грудь словно железная лапа стиснула, не давая дышать.

Вот и все, повторяла она, вот и все…

Она вышла из парадной, и Стас схватил ее за руку.

— Не трогай меня, — сказала она спокойно, почти весело. — Не подходи ко мне. Никогда!

— Алена, она смотрит в окно.

— Ах, вот как?

Алена подняла голову — мать действительно стояла у окна кухни и смотрела, отодвинув занавеску.

Схватив Стаса за рубашку на груди, — рубашку, которую сама вчера ему гладила! — Алена притянула его к себе и впилась в губы — зубами, сильно, с желанием причинить боль. Обняла за шею, просунула руку под воротник, ногти вонзились в кожу, глубоко, до крови. На губах, на языке тоже чувствовался привкус крови. Стас то ли опешил от неожиданности, то ли терпел, подыгрывая ее спектаклю.

Оттолкнув его, Алена открыла дверцу машины, села на пассажирское место, откинула голову на спинку. Стас сел рядом, завел двигатель.

— Алена…

— Заткнись! Нет. Только одно слово. Все, что она сказала, — правда? Что ты парень по вызову, что ты ее трахал все это время, что и со мной в первый раз — за деньги? Да или нет?

— Да…

— Да, господа гусары о многом умолчали… Поехали!

— Куда, к тебе?

— В Осинку.

— Адрес скажи.

Алена сказала адрес и закрыла глаза.

Боже, пусть это будет кошмарный сон. Позволь мне проснуться!

Стас всю дорогу молчал. Всего один раз Алена открыла глаза и искоса взглянула на него. Он смотрел прямо перед собой, с застывшим лицом. Как же она его любила — даже сейчас. И от этого было еще больнее. Просто невыносимо!

Уже перед поворотом на Осиновую рощу Алена подумала, что отца и Светы может не быть дома. Плевать. Лучше на крыльце сидеть и ждать, чем домой. Жена отца ей никогда особо не нравилась, но лучше уж с ними, чем одной.

Стас свернул с шоссе на узкую улочку, затормозил перед воротами.

— Алена, послушай…

— Стас, замолчи! Что бы ты сейчас ни сказал, это уже ничего не исправит. Это уже невозможно исправить. Я очень сильно тебя люблю, но всему есть предел. Я с этим справлюсь. Не звони мне. И не пиши. Я не хочу тебя видеть. Никогда.

Она вышла из машины, позвонила у ворот. Замок щелкнул, и Алена пошла к крыльцу, даже не обернувшись.

— Алена, что случилось? — Света встретила ее в дверях.

— Можно мне войти?

Стоило ей войти в прихожую, и запас прочности кончился. Она буквально сползла по стене на пол, уткнулась лицом в колени и разрыдалась так, что Света испугалась. Села рядом с ней, обняла, и Алена, неожиданно для себя, все ей выложила.

— Ну, тише, тише, — Света обнимала ее за плечи, покачивая, как ребенка. — Все пройдет. Пойдем, пойдем.

Она отвела Алену в комнату, где та иногда ночевала, уложила на кровать.

— Может, тебе выпить?

— Спасибо, Свет, не хочу.

— Тогда давай я тебя снотворным подколю, поспишь немного. Отец придет — я ему сама все расскажу. Не бойся, я же его знаю. Расскажу так, чтобы он не ломанулся твоему парню шею свернуть.

Уже погружаясь в тяжелый черный сон, Алена подумала, что лучше бы ей вообще не просыпаться.

23

Когда-нибудь, возможно, это случится. «Йес, сэр», — скажет офицер и нажмет на кнопку. Всего несколько минут, и мир перестанет существовать. Стас совершенно не представлял себе алгоритм уничтожения мира, но сразу подумал об этом, когда прочитал сообщение Инны.

Еще можно было опередить ее на шаг. Рассказать Алене обо всем самому. Шансы удержать ее после этого? Нулевые. Попытаться договориться с Инной? Что она с него потребует? Регулярный бесплатный секс? Или расстаться с Аленой в обмен на ее молчание? Что он мог выкатить против нее? Да ничего. Обратный шантаж — смешно. Инна Как-там-ее-по-отечеству платила за секс? Ну и кому это интересно? У каждого свои причуды. Иногда легче заплатить за качество, чем найти что-то годное бесплатно.

Пообещать свернуть ей шею? Убедительно не получится, потому что ни одной женщине он еще физической боли не причинил. Если не считать, конечно, мазохистку Олю. И вообще не считал это для себя возможным. Да, иногда хотелось, даже очень. Но хотеть и мочь не одно и то же.

Его считали жесткой, циничной сволочью — слышал о себе такое. И в глаза говорили, и заспинное передавали. Нисколько не задевало, потому что во многом это было правдой. Во всяком случае, по отношению к тем людям, которые его не интересовали. А интересовали единицы. Да, были те, от которых он так или иначе зависел, но с ними старался держаться дипломатично. Остальные… по большому счету, всего три человека когда-либо по-настоящему имели для него значение, и двоих из них уже не было на свете. Но то, что было связано с Аленой, делало его уязвимым. Она была его слабым местом. Как мягкое пузо у ежа.

Идти к Инне? Или нет? Стас не сомневался, что итог будет один. Если она узнала о них с Аленой, то ее уже ничто не остановит. И все же решил рискнуть. Хотя бы для того, чтобы выяснить, чего она от него хочет. Но ему и в голову не могло прийти, что это будет ловушка. Примитивный капкан.

В полдень у него была встреча с очередной клиенткой. Да, вот так — из постели с Аленой в постель женщины, на которую бесплатно даже не взглянул бы. И каждый раз теперь это давалось ему все с большим и большим трудом. Так почему бы не покончить со всем разом? Ответа на этот вопрос у Стаса не было. Как будто обреченно катился по инерции в пропасть, даже не пытаясь уцепиться за что-то. Как в греческой трагедии — рок, фатум, с которым невозможно бороться. Или это были всего лишь отмазки — чтобы ничего не решать?

Выйдя от Натальи, он увидел в телефоне значок пропущенного вызова. Алена. Набрал, но номер был недоступен. По правде, не хотелось разговаривать с ней до того, как встретится с Инной. Оставалось еще почти три часа, и Стас поехал в автосервис: хоть чем-то убить время.

Она встретила его в халате, растрепанная, как будто только что встала с постели. Неужели на что-то рассчитывала?

— Давай кофе выпьем и поговорим, — предложила весело, как будто разговор предстоял забавный и приятный.

— Говори, что хотела, и я пойду, — Стас остановился в прихожей.

Инна молча повернулась и пошла на кухню, и ему пришлось последовать за ней. Она неторопливо насыпала в джезву кофе, налила воды, поставила на плиту. Села за стол, положив ногу на ногу — полы кимоно разошлись, обнажив то, что Стас предпочел бы больше не видеть. Да что там, вообще никогда не видеть.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я тебя трахну, раз уж пришел? — спросил он, сев напротив.

— Я же написала, что никакого секса. Хотя это, наверно, было бы прикольно.

— Не вижу ничего прикольного. Инна, что тебе надо?

Она не отвечала. Закурила, сделала несколько затяжек, положила сигарету на блюдце. Разлила кофе по чашкам, села обратно.

— Ну, расскажи, как ты живешь? Сколько мы уже не виделись?

— Твою мать, мы будем о жизни разговаривать?

Инна взглянула на часы, медленно размешала в чашке сахар. Снова посмотрела на часы. И вот тут до Стаса дошло. Как до жирафа. И он даже дернулся встать, но тут в замке повернулся ключ…

Когда Алена обняла его — под окном, чтобы видела Инна, — у него на мгновение промелькнула шальная мысль. Может, не поверила? Или, может, ей наплевать на все — лишь бы быть с ним? Но кровь из прокушенной губы, острая боль в плече, куда все сильнее впивались ногти Алены, — это был ответ. И захотелось, чтобы боль эта была еще сильнее. Чтобы заглушила ту, которая разрывала все внутри.

Если бы только она захотела его выслушать!

А впрочем, даже если бы и захотела — что? Понять? Простить? Смог бы он на ее месте? Да он даже представить себя на ее месте не мог.

И все же Стас попытался. Но пришлось ответить на ее вопрос. Да или нет… И все.

Алена, нежная, хрупкая, вдруг оказалась такой сильной, что он почувствовал себя… Права была Инна — он жалкий трус. И всегда был таким. Трус и слабак, который только пыжился изображать из себя крутого.

А что сделал бы трус и слабак? Покончил бы с собой? Да ну, для этого тоже нужна хоть какая-то решимость. Позвонил в клуб и сказал, что заболел. Самохин был где-то за границей, а управляющий Стаса, кажется, побаивался — во всяком случае, слова поперек не сказал.

Вернувшись домой, он напился в такую дымину, как еще никогда в жизни. И, кстати, последним смутным воспоминанием, перед тем как нырнуть в черный алкогольный омут, был бритвенный станок в руках: удастся ли разломать и вытащить лезвие?

А почему бы нож на кухне не взять? Все тупые? Да, Стасик, такие же тупые, как твоя никчемная жизнь. Как ты сам. Давай, вперед. Жить не мог по-человечески и умрешь, как мудак. Искать тебя никто не будет. Когда начнешь вонять так, что потянет в вентиляцию к соседям, приедет полиция и труповозка. А ты будешь плавать в ванне в загнившей кровище — белый, разбухший. И вялый член — как водоросль. А когда об этом узнает Алена…

Мысль об Алене поставила точку. Надо быть последней сволочью, чтобы ко всему добавить ей еще и чувство вины. Она и так будет его ненавидеть. Сам во всем виноват — ему и жить с этим.

Стас бросил станок в раковину, вернулся в комнату и присосался к бутылке. Хлебал из горлышка коньяк, который обычно пил, смакуя вкус, по пятьдесят капель, пока не отрубился.

Что было дальше? Туман. Все в тумане. На автомате, на автопилоте. Теперь время снова тянулось, как скучный урок в школе. А потом словно в пропасть обрывалось. Обернешься назад — а там пустота. День прошел, неделя, месяц? И впереди — такая же пустота.

Через неделю Стас вернулся в клуб. Теперь он раздевался не для Алены. Ни для кого вообще. Назло — вот так вернее. Смотрите? Ну так смотрите. Потому что вам — не обломится. Он пытался скинуть на женщин в зале свои темные эмоции, но они возвращались к нему сторицей — таким же черным, грязным желанием, которое вызывало лишь отвращение. Круговорот грязи и отвращения в природе.

А вот с клиентками как отрезало. В один момент. Нет, он не закинул всех оптом в черный список, но если кто-то из них звонил, отвечал вежливо: прости, я серьезно болен, так что… Кто-то сочувствовал и желал выздоровления, кто-то равнодушно говорил: ааа, ну ладно. Только Кристине Стас сказал правду: девушка обо всем узнала, просто больше не могу.

— Понимаю, — вздохнула она. — И очень сочувствую. Жаль, с тобой было хорошо.

— Я тебе желаю, чтобы кто-то полюбил тебя по-настоящему, Крис. Ты хороший человек и заслуживаешь этого, несмотря ни на что.

— Спасибо, Стас, — Кристина всхлипнула в трубку. — Будет настроение, забегай просто поболтать, кофе попить.

— И тебе спасибо. Но не думаю, что это хороший вариант. Счастливо!

Иногда хотелось позвонить Инне и спросить: ну как, теперь ты довольна? Легче жить стало? Но смысла в этом не было никакого. Поэтому не звонил.

Мазохизм чистой воды, но Стас время от времени заходил на страницу Алены ВКонтакте. Там ничего не менялась, она не заглянула ни разу после их поездки в Париж и Амстердам. Просматривал в который раз старые записи, фотографии, перечитывал несколько ее сообщений в личку, особенно первое — с просьбой перезвонить и номером телефона.

Незаметно кончилось лето, и вдруг — словно росток сквозь асфальт — пробилась надежда. Робкая, слабенькая. Ну не может вот так все кончиться, если он ее любит, а она — его. Да, нужно время, чтобы все улеглось. Хотя бы для того, чтобы выслушала. Пусть после этого выгонит снова — но лишь бы увидеть ее.

Он пытался звонить и писать — бесполезно. Пытался написать в личку ВК — оказалось, что Алена закрыла личные сообщения. Пришел к ней домой, вспомнив, как она сама позвонила ему в дверь, — открыл лохматый парень и сказал, что снимает эту квартиру уже два месяца.

Стас узнал в интернете расписание занятий ее группы и ждал у академии — Алены не было. Даже ее бывшего парня увидел, но она не появлялась. Набрался наглости, зашел в деканат, обаял девушку-методистку.

— Она у нас больше не учится, — сказала та, просмотрев в компьютере списки. — Помечено, что ушла по переводу, но куда, пока данных нет. Видимо, в другом месте еще не зачислена. Или не пришло подтверждение.

Последней попыткой было сообщение подружке Алены — Байкаловой-младшей: как связаться с Аленой. Та ответила резко: «Похоже, ты не только блядь, но и дебил, если думаешь, что я тебе что-то скажу». Других вариантов не оставалось. Во всяком случае, в голову больше ничего не приходило. Не у отца же спрашивать. И не у Инны. Только ждать… неизвестно чего. У моря погоды. Ждать и надеяться.

Однажды Стас шел через двор и увидел кота, провалившегося в открытый люк. В смертельном ужасе выпученные глаза, лапы с выпущенными когтями, судорожно цепляющиеся за край, уже соскальзывающие. Он успел подхватить кота за шкирку, вытащил, и тот пошел себе, даже не оглянувшись.

Ты такой же кот с выпученными глазами, Стас. Цепляешься за пустые надежды из последних сил. Насколько тебя еще хватит?

Но однажды утром он проснулся с беспричинной уверенностью: сегодня что-то случится. Ближе к вечеру, собираясь в клуб, Стас машинально открыл ВК и увидел на стене Алены новую фотографию. Она стояла на фоне большого серого здания. И подпись по-английски: «Here I am now».

24

На следующий день Алена даже с постели встать не смогла. Слабость и головокружение — до обморока. Света испугалась и вызвала врача. Узнав, что накануне имел место быть стресс — так обтекаемо обозначили ситуацию, — врач сделал вывод, что это реакция на тот самый стресс. И на всякий случай поинтересовался возможностью беременности.

Возможность Алена отвергла: только месячные закончились, но от одной мысли о подобном затопило таким ледяным ужасом, что снова потемнело в глазах. Тонометр насплетничал цифры чуть больше ее веса. Поцокав языком, врач выписал кучу лекарств.

— Покой, сон и положительные эмоции, барышня, — порекомендовал он напоследок.

— Положительные эмоции, — передразнила Света, когда врач ушел. — Где бы их взять? Слушай, ты хоть предохранялась?

— Таблетки, — с трудом прошелестела Алена.

— Таблетки-фигетки… Может, тебе потом, когда оживешь, на заразу всякую сходить провериться? Мало ли что он тебе там говорил. Раз уж такое вранье тотальное…

Все это было так мерзко, так отвратительно, что Алена снова расплакалась. Слезы теперь текли сами собой, как из неисправного крана. Все силы остались там — под окном ее бывшего дома, куда она никогда больше не вернется. Это была такая крошечная женская месть, пустячок, но она вложила в нее все, на чем последние месяцы строилась и держалась ее жизнь. Не осталось больше ничего. И надо было искать что-то другое — хоть какую-то причину, покоторой имело смысл жить. Но не сейчас, только не сейчас…

Хуже всего было то, что физическая слабость вовсе не делала душевную боль менее острой. Напротив — не позволяла ничего, что дало бы возможность отвлечься. Пройти пешком полгорода, от Осинки до Горьковской. Отпахать несколько часов в спортзале — до седьмого пота, до изнеможения, до дикой крепатуры. Поехать на залив или куда-нибудь на озера, плавать, пока не посинеют губы и мышцы не начнет сводить судорогой. Пойти в клуб и танцевать до утра.

Но нет. Только лежать и вслушиваться в боль, похожую на чудовищную мелодию, состоящую из одних диссонансов.

Вспоминать — против своей воли.

Как гуляли, взявшись за руки, по Парижу. Как танцевали в ночном клубе под невероятно красивую песню, и ей казалось, что в его объятьях она плывет — словно в невесомости. Как он приносил ей кофе в постель и кормил сыром с медом и клубникой. Расчесывал волосы щеткой. Растирал ноги и укрывал потеплее, когда болела. Рассказывал что-то смешное, глядя в глаза. Его взгляд, от которого подгибались колени и по спине бежали мурашки…

А еще, а еще…

Его губы на ее груди — жадно обхватывают сосок, язык тонко и остро ласкает его так, что каждый уголок тела отзывается эхом.

Его пальцы настойчиво пробираются между тесно сжатыми ногами, на ощупь прокладывают путь, проскальзывают вовнутрь, разыскивая те точки, которые отзовутся всплеском удовольствия.

Его лицо, искаженное сладкой мукой, когда она медленно опускается сверху, захватывая его в плен, подчиняя своей воле. А потом они меняются ролями, и уже она позволяет ему завладеть собой, раскрываясь навстречу, отдавая себя без остатка. Ее ноги, сжатые вокруг его талии: так, еще, сильнее…

Все то, что было невыразимо прекрасным, волшебным…

И как пощечина: он делал это и с другими. Нет, не до нее — на это она легко… может быть, легко закрыла бы глаза. Но — одновременно. Оставив ее утром в постели, смятой, теплой, влажной. Или возвращаясь потом к ней — от них. Получив за это деньги. Он делал это с ее матерью!

Алену буквально разрывало пополам — от желания, которое подступало даже сейчас, когда не было сил пошевелиться, — и отвращения.

Вечером пришел отец, сел рядом, взял за руку. Она не представляла, что сможет разговаривать с ним о матери, о Стасе, но оказалось, что это очень легко. Да, впрочем, и разговаривать особо не надо было, достаточно было его сочувствия. «Я же тебе говорил!» — этого она не перенесла бы. Но ничего подобного не услышала.

— Знаешь, она всегда была в этом смысле со странностями, — вздохнул отец. — Не думаю, что это стоит обсуждать, но я не слишком удивлен. Скорее, убило ее отношение к тебе.

— А меня как раз это меньше удивляет, — вздохнула Алена. — Мне кажется, она вообще никогда меня не любила. И я ей всегда мешала.

— Я могу сделать так, что весь ее бизнес вылетит в трубу. А если покопаться, то и еще что-то можно найти. На несколько годиков отсидки. Не сомневаюсь.

— Не стоит.

— Почему?

— Пап, пусть она живет дальше с тем, что сделала. Я думала об этом. Смотри, она столько себя потратила на то, чтобы нас свести нос к носу и все выложить. Планировала, представляла, как все будет, ждала. Переживала, получится или нет. Силы, нервы. Ну вот сделала, добилась своего. И что? Чего ей теперь ждать? Она помешана на нем так же, как и я. Знаешь, я даже где-то могу ее понять. Самым краешком. Насколько ей сейчас хреново. Как и мне. Хотя нет. Ей хуже. Знаешь, почему? Если я его позову, он придет. А если она — нет. Даже за деньги. Вот только я этого делать не буду. И она это знает.

— Какая ты у меня премудрая, — грустно улыбнулся отец. — Я знаю, ты справишься.

— Пап, мне очень плохо, — прошептала Алена.

— Все пройдет. Все проходит.

— Может быть…

— Вот что, может, тебе уехать пока куда-нибудь? — предложил он. — Разбитое сердце всегда лечили путешествиями.

— Ну да, барышни ездили на воды, а молодые люди — на Кавказ.

Алена помрачнела, вспомнив господ гусаров, которых потребовала сослать туда в случае, если будут сачковать в интимных делах. Как давно это было. Как будто в прошлой жизни.

— Хочешь, съезди куда-нибудь на море. Или к бабушке.

На море не хотелось. Бабушка Оля, мать отца, жила в маленьком поселке, скорее, на хуторе, в Калининградской области — почти за границей. Было ей уже за восемьдесят, последний раз Алена видела ее лет пять назад. Показалось заманчивым забиться до конца лета в дикую глушь, где только леса и озера. И людей по пальцам пересчитать. Чтобы никого не видеть.

— Поеду к бабушке.

— Хорошо, — кивнул отец. — Отойдешь немного, возьму тебе билет. Только давай еще насчет учебы подумаем. Пока время еще есть. Могу сделать тебе в Москву перевод.

— Пап, а за границу нельзя? Хочется полностью все поменять.

— Эх, когда можно было, ты не захотела. Хотя мать тебя все равно не отпустила бы. Сейчас сложнее. Надо подумать. То, что платно, неважно, не проблема. В язык все упирается. Потеряешь минимум год, а то и все два.

— С английским у меня проблем нет, — возразила Алена.

— Так быстро тебе студенческую визу не сделают ни в Англию, ни в Америку. Ладно, завтра попробую разузнать, как и что. Жаль, конечно, будет тебя отпускать, но если это тебе поможет…

На следующий день Алене стало получше, хотя из комнаты она почти не выходила и большую часть времени спала. Света заглядывала время от времени узнать, как дела.

Интересно, почему она мне не нравилась, подумала Алена, нормальная ведь тетка. Может, потому, что считала, будто Света отобрала у меня отца? А ведь мы вполне могли подружиться.

Отец пришел с новостями, причем неожиданными.

— Платно, конечно, но оформлено будет переводом, и ты ничего не потеряешь. Все тот же национальный университет госслужбы в Будапеште. Там есть международная программа, обучение на английском. И специальности, в принципе, стыкуются.

— Это реально возможно? — Алена аж с кровати вскочила.

— Ты забыла, кто твой отец? — усмехнулся он. — Только надо все быстро делать. Если да, значит, давай после ужина сядем, заполним все анкеты, заявление и сразу бумаги на визу. А дальше уже моя забота. Уверена, что справишься? С языком?

— Я еще позанимаюсь до конца лета. Мне как раз надо голову чем-то забить. Чтобы не думать… А там еще и венгерский придется с нуля. Пусть на бытовом уровне.

— Ну и отлично, — отец поцеловал ее в лоб и вышел.

И он не обманул, все действительно получилось быстро и без проблем. Через неделю пришло письмо с подтверждением зачисления, а вопрос с визой должен был решиться к концу лета. И особых причин сомневаться в положительном ответе не имелось.

Полтора месяца до конца августа Алена провела у бабушки под Нестеровом, в поселке почти у самого стыка литовской и польской границ. Название города, через который пришлось проезжать, показалось подлой насмешкой. Как будто все мироздание поставило себе целью напоминать о Стасе каждый день по тысяче раз. Как будто она и так не вспоминала о нем постоянно. Да, боль немного притупилась. Но не все ли равно, каким ножом резать — тупым или острым? Наверно, тупым даже мучительнее. Потому что медленно — бесконечно.

Целыми днями Алена бродила по лесу, купалась в речке или в озере, занималась английским, по вечерам играла с бабушкой и ее подружками в подкидного дурака и секу. Пару раз съездила на велосипеде в соседнее село — в клуб, где были танцы и кино. За ней даже попытался ухаживать какой-то местный тракторист. Иногда утром она просыпалась и не могла сообразить, что ей приснилось, а что ее настоящая жизнь: вот эта сонная провинция с застывшим временем или Петербург и события последних шести месяцев.

А потом внезапно совсем другой мир. Будапешт, в который Алена влюбилась с первого взгляда. Солнечный, веселый, чувственный, как будто чуть хмельной от сладкого токая. Дунай, по которому плавают прогулочные кораблики и желтые автобусы-амфибии. Язык, от которого мозги заплетаются в косу. «Идвёзлём, — твердила она, пытаясь запомнить самые нужные слова, вроде «здравствуйте», «до свидания» и «спасибо». — Висонтлаатаашро, кёсёнём». Но они тут же улетучивались из головы, как будто дразнились. Жгучий гуляш. Купальни. Руинные пабы в квартале Эржебетварош. Ну да, и университет, конечно.

Алена сняла комнату в апартаментах в самом центре, на проспекте Андраши. Ее соседями были пожилая англичанка с пучеглазой собачкой и толстый байкер из Дании. Они сталкивались на общей кухне, старательно выговаривали это самое «идвёзлём», а потом переходили на английский. Не прошло и месяца, как Алена уже разговаривала на нем совершенно свободно.

И все бы ничего, если б не одна мысль, которую она ненавидела. И за которую ненавидела себя.

Как бы она была счастлива в этом сумасшедшем городе со Стасом. Потому что Стас и Будапешт были как будто братья-близнецы.

25

Поиск по картинкам ничего не дал. Либо «подобных изображений не найдено», либо миллион не тех. Яндекс даже добросовестно нашел пару фотографий Алены в ВК, но здание так и осталось неопознанным. Знакомый компьютерщик тоже не обрадовал: запись была сделана через мобильное приложение, поэтому определить нахождение источника не представлялось возможным.

Стас все еще надеялся и чего-то ждал. Может быть, Алена выложит какую-нибудь другую фотографию, по которой можно будет выяснить, где она. И старался не думать о том, что дальше. Ну, допустим, она… в Австралии. Лететь туда и искать ее там? Только для того, что услышать: «Я не хочу тебя видеть»?

Время шло, и на смену надежде пришла апатия.

Ты ведь с самого начала знал, что этим закончится, так чего теперь дергаться? Ничего уже не исправить. Судьба сдала тебе козырной туз, а его побил джокер. Вот и сиди теперь с шестерками на погонах. Такой девушки, как Алена, в твоей жизни уже не будет. И чувств таких — тоже. Можешь мусолить воспоминания до конца своих дней. Или попытаться забыть ее. Если получится, конечно.

Осень выдалась быстрая, все вокруг умирало торопливо, с истеричным надрывом. Как будто этот год был последним в существовании мира. Середина октября больше напоминала ноябрь. Всего один ураган — и деревья уже стояли голые. Тяжелое небо висело над крышами, с утра казалось, что наступил вечер. И на душе у Стаса было то же самое: мрак, грязь и безысходность.

Однажды в выходной Карп вытащил его в бар. Настроение у них было в одной тональности: Иван расстался с Лизой и наивно полагал, что жизнь кончилась.

— Прикинь, сука, — жаловался он Стасу, когда оба уже были почти в дрова. — Она, видите ли, не может выбрать, кто ей нравится больше, я или бывший. Который ни хера не бывший, как выяснилось. И спала она с нами обоими. По очереди. Не может она выбрать! Еще бы втроем трахаться предложила.

— А что, никогда не пробовал? — саркастически хмыкнул Стас. — Втроем?

— Нет, — скривился Карп.

— А вдруг понравилось бы?

— Не думаю.

— Откуда ты знаешь, если не пробовал?

Стас огляделся по сторонам и заметил за столиком двух девчонок лет двадцати. Блондинка и брюнетка, довольно поблядушного вида.

— Как тебе? — спросил он.

— Ну… — Карп неуверенно улыбнулся, как человек, которому и хочется, и колется, и мама не велит.

— Девушки, разрешите вас угостить? — Стас подошел к их столику.

Девицы хихикнули зазывно и разрешили.

Изначально Стас собирался скормить их Карпу — или Карпа им — и свалить. Пусть везет к себе и кувыркается с ними в образовательных целях. Но после бутылки вина, которым вопреки всем правилам заполировали коньяк, в затуманенную башку постучался соблазн.

Почему бы и нет? Алена? До конца жизни соблюдать ей верность? А ей это нужно? Кому вообще это нужно? Да никому. Какая теперь разница — с кем, как, сколько? Теперь вообще больше ничего не имеет значения. Ничего…

— Ну что, красавицы, к кому поедем? — спросил он, обнимая Лену и Наташу за плечи. Или Олю? Да не все ли равно?

Чья-то хата, точно не его. Еще одна бутылка и косяк по кругу. Секс — тупой, примитивный, грубый, когда возбуждение только от спиртного, наркотика и грязи происходящего. Широкая кровать с несвежим бельем. Каждую сначала по очереди, потом одновременно с двух сторон.

— Ира, ты прям, как пылесос, сосешь, — поморщился Стас, оттянув девушку за волосы. — Поаккуратнее.

— Я Даша. Не нравится — иди на хер.

— Ира, Даша — какая разница? Нет уж, голубка, на хер — это без меня. Это тебе привычнее, — кивнул он на Карпа, смачно надирающего ее сзади.

Стас встал, нашел на полу свои трусы и ушел на кухню. Налил в стакан воды из-под крана, сел на стул, выпил.

Ядрена вошь, что я тут делаю? Что я вообще делаю?

— Котик, ты чего такой сердитый? — в дверях стояла, поглаживая свою грудь, вторая девица, блондинка. — Тебе что, твоя девушка не дала?

Она подошла, присела на корточки, опираясь не его колени.

— Давай сделаю тебе приятно? Хочешь?

Стас оттолкнул ее, вернулся в комнату, собрал одежду. Такого отвращения он не испытывал… да вообще никогда еще не испытывал. Даже когда первый раз спал с Инкой. Тогда хоть оправдание себе находил: нужны деньги для Муму. К клиенткам — было, но он научился с этим справляться. Когда Инна столкнула их с Аленой у себя и все выложила, тоже было, но его задавили злость, отчаяние, боль потери. Сейчас это было чистое, ничем не замутненное отвращение к себе.

Он оделся и ушел, оставив Карпа девкам на растерзание. Брел по улице — и ненавидел себя даже больше, чем в тот день, когда держал в руках станок, прикидывая, удастся ли вытащить из него лезвие.

К обеду, когда понемногу прошла голова и в глазах чуть развиднелось, Стас по привычке открыл ВК, чтобы зайти на страницу Алены, и остановился.

Зачем? Хватит уже. Сколько можно? Все без толку.

Но палец сам потянулся открыть закладку.

На свежей фотографии Алена — в белом плаще, с распущенными волосами — стояла под деревом в парке. Держа в руках букет осенних листьев — красных и желтых.

«Кажется, я наконец научилась выговаривать это правильно: üdvözlöm».

Стас скопировал слово, вставил в поисковик. Оказалось, по-венгерски «здравствуйте».

По-венгерски…

Что-то такое она говорила. Что отец ей предлагал поехать по обмену в Будапешт. А в деканате сказали, что она куда-то перевелась.

Стас зашел на сайт академии госслужбы, перерыл его весь. Ничего. И вдруг, когда уже хотел закрыть, наткнулся в разделе новостей на сообщение о том, что какой-то профессор академии прочитал лекции в национальном университете госслужбы в Будапеште. Поисковик выдал фотографии, и Стас сразу узнал здание, перед которым стояла Алена.

Можно было смеяться или плакать. Или материться в три наката. Или бросить монетку — что делать.

Орел — буду ее искать. Решка — на хер все.

Вот только в кошельке ни одной монетки.

Но в кармане завалялась десятирублевая для тележки в супермаркете.

Стас подкинул, поймал, повернул ладонь сжатыми пальцами вверх — осталось только их раскрыть. И — не глядя — отшвырнул монету в дальний угол.

Благословенный финский шенген закончился еще летом.

— Ориентировочно месяц, — обрадовала девочка в ближайшей турфирме. — Если повезет, то три недели.

— А если побыстрее? — спросил он, состроив глаза кота из «Шрэка».

— У вас есть обоснование срочности? Приглашение на какое-то мероприятие, болезнь или смерть родственника, свадьба? Получить срочно туристическую визу без действительно веской причины практически невозможно. Надо подать письменное заявление и подтверждающие документы в визовый центр, а лучше в консульство. И стоить это будет семьдесят евро. Сделают за три рабочих дня, но гарантии, что не откажут, никакой.

— Хорошо, пусть будет месяц, — сдался Стас.

В конце концов, теперь судьба решает, как всему быть. Придется, господа гусары, играть теми картами, которые она сдает.

И снова время тянулось, тянулось… Алена в Контакт больше не заходила. Как будто все та же судьба заставила ее выложить те две фотографии. Чтобы подать ему знак. Стасу хотелось так думать. В том, что найдет ее, он не сомневался. А вот о том, что будет, если она не захочет с ним разговаривать, думать себе запрещал.

— Мне нужен отпуск, — заявил Стас управляющему, получив паспорт с финской визой.

— На сколько? — скривился тот, словно отожрал разом половину лимона.

— Не знаю. Недели на две.

— Охренел совсем? — вытаращил глаза управляющий. — Не, это пусть Сам решает. Не думаю, что он будет сильно рад.

Самохин действительно молча показал ему две здоровенные фиги, причем двойные.

— Неделя максимум. И то только потому, что ты такая, мать твою за ногу, суперзвезда. Или ты здесь больше не работаешь. Я за те деньги, которые тебе плачу, найду пусть поплоше, но троих.

Лететь в Будапешт надо было из Хельсинки, чтобы распечатать визу. Все с самого начало пошло через задницу. Дождь со снегом. Застрявшая на несколько часов на границе маршрутка. Забастовка в аэропорту Вантаа и сплошные «cancelled» и «delayed» на табло. Его рейс откладывался раз, другой, третий.

— Когда это закончится? — поинтересовался Стас у девушки в форме служащей аэропорта.

— Страйк, — равнодушно пожала плечами та. — В шесть вечера. Как обычно.

Стас рылся в интернете, прикидывая, успеет ли добраться до гостиницы общественным транспортом или придется брать такси. Расценки на такси выглядели устрашающе.

И все-таки ему повезло — на грани фола. Он даже успел снять в банкомате с карточки наличку — разноцветные форинты с усатыми физиономиями. И вскочить в последний автобус, который впритык успевал к последнему поезду на конечной станции метро. И разобраться с билетным автоматом. И запрыгнуть в закрывающиеся двери этого самого последнего поезда. А еще был квест с поиском гостиницы, которая спряталась так хитро, что и днем фиг найдешь, не то что ночью.

На следующий день, выспавшись и позавтракав в маленьком кафе, Стас отправился в университет. Он специально выбирал гостиницу так, чтобы она оказалась не слишком далеко. В Петербурге все было голое, серое, мрачное, а здесь — еще яркое, праздничное, пылающее оттенками золотого и багряного. День выдался теплый, солнечный, тихий, но… тревожный, что ли? В носу защипало от дурного предчувствия, по спине пробежали мурашки. Будапешт был фантастически, нереально красив, но любоваться им не хотелось.

Войдя в огромный холл университета, Стас подумал, что найти здесь Алену будет непросто. Он получил на проходной гостевую карточку, прошел через рамку металлоискателя и остановился в растерянности, не зная, с чего начать. Охранник подсказал дорогу в учебную часть, и Стас подумал, что в общении с Эллой был свой плюс, помимо финансового. Английский он знал максимум на четверку с минусом, но его, по крайней мере, понимали.

Впрочем, это мало чем помогло.

— Это закрытая информация, — сухо сказала дама в учебной части. — Мы не даем таких справок.

— Но я просто хочу узнать, учится ли здесь моя знакомая, — взмолился Стас.

— Ничем не могу помочь. Прошу прощения.

Была б это молодая девушка, он бы еще мог попытаться ее обаять. Но за компьютером сидела пожилая дама, с седым пучком, в очках и строгом офисном костюме. Безнадега. Именно такие дамы Стаса уже не любили, потому что на уровне подсознания понимали: его ответная любовь будет стоить слишком дорого.

Ну что ж, раз нет молодой девушки, значит надо ее найти. Стас прошелся по коридору, выбирая подходящую. И нашел — простенькую, но не страшненькую. Чтобы посочувствовала, но не позавидовала незнакомой девушке, которую ищет такой мужской экземпляр.

— У нас есть международная программа. Если ваша подруга из России, наверно, она по ней учится.

— И как ее можно найти?

— Она первый год здесь? — девушка подвела его к большому стенду с расписанием, где все было на венгерском и только один листок на английском. — У них три группы, и все сегодня заканчивают в пять часов. И все сегодня в этом здании. Можете подождать в холле или у входа.

Поблагодарив свою спасительницу, Стас вышел на улицу и задумался. Почти шесть часов дожидаться. Не сидеть же на скамейке. Он побродил немного, нашел турбюро и купил билет на экскурсионный автобус, в котором можно было кататься по городу целый день, выходя на остановках и садясь снова.

Парламент. Цепной мост Сечени. Гора Геллерт. Рыбацкий бастион. Желтый автобус, плывущий по Дунаю, как диковинный водяной жук. Ощущение нереальности нарастало, а вместе с ним — ощущение тревоги, от которой было трудно дышать. И это раньше ему казалось, что время идет слишком медленно? Да оно вообще остановилось!

И все-таки доползло до половины пятого, когда Стас вернулся к университету и сел на скамейку недалеко от входа. Промелькнула мысль: может, надо было купить цветов? И тут же следом другая: чтобы получить букетом по морде?

В четверть шестого он сказал себе: еще пять минут — и можно уходить. Вот только что дальше?

И в этот момент показалась Алена. Не одна — с девушкой и двумя парнями. Они шли и о чем-то оживленно разговаривали. Заметив Стаса, она остановилась, как будто споткнулась. Даже издали было видно, как резко побледнело ее лицо, став одним цветом с белым плащом, тем самым, в котором стояла под деревом на фотографии. Девушка о чем-то спросила ее, Алена покачала головой. Один из парней, нахмурившись, сказал что-то, но она успокаивающе дотронулась до его руки. И медленно пошла к Стасу, глядя себе под ноги.

26

Как и следовало ожидать, случайных людей в программе не было. В Алениной группе оказалась девушка из Москвы по имени Злата, дочка депутата Госдумы. С первых дней они стали держаться вместе. Не то чтобы подружились — желания подпускать кого-то к себе близко у Алены не было, — но быстро стали приятельницами.

— Хоть с кем-то по-русски разговаривать, — сказала Злата. — А то ведь совсем забудем.

С английским у Алены проблем не возникало, но венгерский не давался даже на самом нулевом уровне. Впрочем, в любом месте можно было поздороваться и перейти на английский. Венгров корявые попытки иностранцев говорить на их языке не злили, как, например, французов, а умиляли и трогали. Достаточно было сказанного с жутким акцентом «идвёзлём», чтобы расположить к себе. Главное не проговориться, что из России. Пятьдесят шестой год сидел у венгров в генетической памяти так же крепко, как шестьдесят восьмой у чехов.

Впрочем, Яноша и Иштвана все эти доисторические дела не интересовали, несмотря на вполне политических пап — заместителя министра и члена Национального собрания. Интересовали их исключительно Алена и Злата. Злата с Иштваном переспала через неделю. Алена держала оборону, подчеркивая, что Янош для нее не более чем симпатичный знакомый. На занятиях они вчетвером были вместе, после занятий — тоже. Гуляли по городу, ходили на концерты, в клубы и бары. Другие развлечения, вроде кино или театра, девушкам по причине незнания языка были малоинтересны.

— Да что ты как целка? — удивлялась Злата. — Такой парень классный. И красавчик, и умный, и веселый, и при деньгах. Что тебе еще надо? А папа?

— А что мне его папа? — отмахивалась Алена. — Можно подумать, мне выгодный муж нужен, чтобы здесь остаться.

— Ну да, конечно, Венгрия не заграница. Какой смысл тогда здесь учиться?

Почему она приехала в Будапешт, Алена Злате не говорила. Вообще ни о чем личном. Ну да, был парень, расстались — вот и все.

А Янош действительно был очень даже хорош. Во всех смыслах. Насколько можно было судить по такому недолгому общению, да еще и на неродном для обоих языке. Он вполне мог бы ей понравиться. Хотя бы уже тем, что ничем не напоминал Стаса. Чуть выше среднего роста, довольно крепкий, накачанный, брюнет с короткой бородкой и ярко-синими глазами. Совсем другой типаж. В этом-то и был парадокс. Он мог бы ей понравиться, потому что не был похож на Стаса. Но не нравился именно поэтому — потому что это был не Стас.

Хотя нет. Не нравился — не совсем то слово. Янош Алене нравился. Она просто его не хотела. Со Стасом было иначе. Стоило его увидеть, просто подумать о нем — и желание накатывало такой мощной волной, что хоть на луну вой. Даже сейчас от одной мысли о нем внутри все замирало, и из глубины разливался знобкий, влажный жар, а сердце сбивалось в лихорадочную морзянку. На Яноша не реагировало ни сердце, ни другие места, заведовавшие темным удовольствием.

Как-то раз в начале октября они пошли вечером в Руины. Этот квартал нарочито маргинальных баров пользовался бешеной популярностью и у туристов, и у местных, поэтому в самые известные попасть удавалось не всегда.

— А что там? — спросила Злата, кивнув на скромную вывеску по соседству с баром, где не оказалось свободных мест.

Иштван и Янош переглянулись.

— Мы там не были, — сказал Иштван. — Но можем пойти. Думаю, вам понравится.

На входе гориллообразного вида субъект спросил их о чем-то.

— Игэн, — кивнул Иштван, обняв Злату за плечи.

— Чего он хотел? — спросила Алена.

— Спросил, с вами ли мы. Это женский стриптиз-клуб, и мужчин сюда без женщин не пускают.

Алене показалось, что с нее содрали кожу, а потом вывернули наизнанку, внутренностями наружу. Бросило в жар, потом в холод, закружилась голова. Подступила к горлу тошнота.

— Али, ты в порядке? — спросил, коснувшись ее руки, Янош: именно так сократили ее трудно выговариваемое имя.

— Да, — кивнула она. — Все нормально.

Клуб был маленький, тесный, но народу в него помещалось неожиданно много. Они сидели за столиком в углу, и Алену знобило, трясло мелкой дрожью, да так, что приходилось сжимать колени руками.

А потом на сцену вышел высокий темноглазый блондин с пластикой дикой кошки, и мелкая дрожь превратилась в крупную. На секунду ей даже показалось, что это Стас. Но нет, этот парень был старше, совсем с другим типом лица. И все же было кое-что еще. Алена почувствовала это чем-то глубоко внутренним, словно узнав хорошо знакомое. Его энергия была сфокусирована в одной точке. Он раздевался для девушки, которая стояла в углу, прислонившись к стене. Только для нее одной. Хрупкой, рыжеволосой, похожей на язычок пламени.

Здесь никто не интересовался, сколько кому лет, и Алена пила один за другим коктейли. Крепкие — судя по тому, как вызывающе смеялась Злата, подставляя шею поцелуям Иштвана. Но Алену не брало, как будто в бокале была вода.

Поздно ночью они вышли из клуба и, как обычно, разделились. Злата ушла с Иштваном, Янош провожал Алену домой. Обычно он доходил с ней до арки, в которой пряталась входная дверь, стоял молча пару секунд, как будто ждал приглашения. Потом целовал в щеку, желал спокойной ночи и уходил. Но сегодня словно прочитал что-то в ее глазах — улыбнулся чуть насмешливо и поцеловал в губы. Крепко, властно. Как будто отказа быть не могло.

Алена думала, что поняла сразу: обратной дороги нет, все кончено. Но оказалось, эта уверенность была тонкой пленкой, под которой пряталось — что? Надежда? Несмотря ни на что? И вот теперь, после стриптиза, после этого поцелуя Яноша, ее накрыло тяжелое и неумолимое, как могильное плита. Острое и окончательное, как лезвием по венам.

Никогда…

«Каркнул ворон: Nevermore…»

Если не Стас, то какая разница — кто?

Скрипучий лифт, которому, наверно, исполнилось лет двести, поднимался на четвертый этаж медленно, с одышкой. Янош продолжал целовать ее, прижав к стене, руки пробрались под плащ, легли на грудь. Алена отвечала на его поцелуи, тщетно пытаясь найти, нащупать то волшебное, как шепот феи: «Полетели!»

Это был хороший секс. Нет, не так. Это был очень хороший секс. Великолепный. Долгий, бурный, с сумасшедшим оргазмом. Но в нем не было главного. Той черной магии, которая связывала их со Стасом в единое целое еще до того, как он входил в нее. Близость тел, физическое удовольствие, не более того. И тоска потом. Вялая, мутная, похожая на нудный осенний дождь.

Когда на следующий день они с Яношем пришли на занятия вместе, Злата спросила ехидно:

— И что? Стоило столько времени кобениться?

Жить вместе они не планировали, да и ночь вместе проводили далеко не каждую. Все было достаточно спокойно, что Алену вполне устраивало. Боль не проходила, легче не становилось, хотя она научилась с ней жить. Притерпелась. Но однажды ночью, когда Янош был особенно нежным и страстным, вдруг вспомнилось, совершенно некстати, как стояла во дворе дома на Комендантском. Стояла и смотрела на освещенные окна. И думала: хотя бы еще один раз, всего один. И так безумно, до стона, до искусанных в кровь губ, захотелось окунуться в глубину совсем других глаз. Почувствовать ласку других рук и другие поцелуи…

Она сама испугалась этих мыслей.

Нет! Не думать об этом! Этого не будет больше никогда. Nevermore! То, что есть, — то и будет.

На следующий день после занятий они вчетвером собирались сходить куда-нибудь. Посидеть, выпить, потанцевать. Вышли из университета, обсуждая лекцию, и вдруг Алена остановилась, словно увидела призрак. На скамейке сидел Стас.

Сначала она подумала, что ей снова мерещиться. Как в первый месяц после разрыва, когда он чудился ей на каждом шагу. Или как в те несколько дней, когда уезжал куда-то. Черт, да никуда он не уезжал, кувыркался с очередной бабой за деньги. Алена встряхнула головой, но Стас не исчез. Наоборот, встал со скамейки, глядя на нее.

— Али, что случилось? — спросил Янош.

— Боюсь, сегодня вам придется обойтись без меня. Это мой бывший. Не представляю, откуда он взялся и что ему надо, но лучше мне все это выяснить.

— Не самая лучшая идея, — Янош нахмурился.

— Не волнуйся, — она коснулась его руки. — Все будет в порядке.

Она подошла к Стасу и остановилась.

Ну что, напросилась, идиотка? Вот и расхлебывай теперь. Похоже, мироздание прислушивается к твоим просьбам, не особо вникая, насколько это нужно.

Ее разрывало пополам, как газетный лист. Все, что немного улеглось, притупилось, успокоилось, снова взбаламутилось так, что захотелось выплеснуть это в крик, в дикий звериный вой. Она села на скамейку и закрыла глаза, чтобы его не видеть, но это не помогло.

— Алена, — она почувствовала, как он коснулся ее пальцев — робко, неуверенно. И спросила обреченно:

— Что тебе надо, Стас? Зачем ты приехал?

Он молчал, и Алена открыла глаза. Стас смотрел себе под ноги. Потом перевел взгляд на нее.

— Я не знаю. Столько времени искал тебя, представлял, как мы встретимся, думал, что сказать. А сейчас — не знаю. Оправдываться, объяснять что-то? Да нечего объяснять. Что бы я ни сказал, все будет жалко и… не знаю. Все ведь правда. Да, нужны были деньги матери на операцию. Поэтому и стриптиз, и твоя мать — она самая первая была. Можно было как-то по-другому найти. Но взял то, что само в руки шло. А когда она умерла, стало все равно. Стриптиз мне нравился, это у меня хорошо получалось. Остальное — уже по инерции. С тобой… Я согласился только потому, что она все равно нашла бы кого-то другого. И совсем не факт, что у тебя остались бы хорошие воспоминания. Ей же вперло это в голову, я не смог ее переубедить. А потом… кто же знал, что все так сложится. У нас.

— Замолчи! — крикнула Алена, снова тряхнув головой так, как будто хотела избавиться от его слов. — Не хочу ничего слышать. Зачем ты приехал? Я только начала в себя приходить, и теперь все снова. Ты не представляешь, что ты со мной сделал. Господи, как же я тебя ненавижу! Я могу понять то, что ты делал. И стриптиз, и даже проституцию. Мать есть мать, не у всех такая, как у меня. В такой ситуации люди плохо соображают. Так что понять — могу. Но не принять, Стас! И простить не могу. Вранье твое. Или ты думаешь, что умолчание — это не вранье? Господам гусарам приказали молчать, они и молчат себе?

Стас молчал — как господа гусары. Твою мать, долбанные господа гусары!

— Не стоило тебе приезжать, — уже спокойнее сказала Алена. — Просто прими это — ничего больше не будет. Никогда. Я выхожу замуж.

Да, это тоже было вранье, никаких разговоров о будущем у них с Яношем не было. Даже о чувствах. Но какая разница? Со всех сторон одна ложь — так почему она должна стесняться?

Стас молча кусал губы. Лицо его побледнело настолько, что глаза казались почти черными. Он встал, и Алена машинально поднялась тоже. Глядя на нее исподлобья, Стас монотонно, тихо продекламировал:

— Что ты несешь? — застонала она.

А в следующую секунду его губы уже были на ее губах, язык нетерпеливо, грубо раздвигал их, пробираясь между зубами. Как это было похоже на тот, самый первый поцелуй! Стас обнял ее за талию и прижал к себе так крепко, что ее охватила хорошо знакомая лихорадочная дрожь. Алена почувствовала, как подгибаются колени. Всхлипнув, она обвила его шею руками. Он собирал губами слезы с ее щек и шептал:

— Милая моя, родная… Я так люблю тебя!

Все исчезло, пропало, растворилось в темноте. Как будто она была без сознания, и лишь яркие вспышки пробивались сквозь черноту. Как они оказались у него в гостинице? Дошли пешком, на чем-то доехали? Она не помнила — ничего.

Маленький тесный номер, узкая кровать. Они срывали одежду так, как будто боялись куда-то опоздать. Как будто оставалось несколько минут до смерти, и надо было успеть — надышаться друг другом. Заполнить собой, раствориться, стать сиамскими близнецами с одним сердцем и одной кровью. Словно вспышки молнии — черты его лица, дорогого, любимого, ненавистного. Закрытые глаза и влажный блеск зубов между приоткрытыми губами. Тяжелое дыхание, едва сдерживаемые стоны.

Его руки — на плечах, на груди, на бедрах. Горячие, тяжелые, сжимающие ее отчаянно, до боли. Пальцы, губы, язык — жадно ласкающие, проникающие в самые сокровенные уголки ее тела. Слова любви — хрипло, задыхаясь. И от них, как в стриптиз-клубе, было ощущение, что с нее живьем сдирают кожу. Она словно истекала кровью, теряя последние силы. Он снова и снова входил в нее, и Алена умирала от наслаждения — от каждого его движения, от тяжести его тела, от запаха кожи и пота. Снова и снова, в смертельном объятии, они срывались в пропасть, полную огня. Чтобы сгореть — и восстать из пепла, как птица Феникс. И начать все сначала…

Стас спал. Он всегда спал после секса так крепко, что его было не разбудить. Алена сидела рядом, положив подбородок на поднятые колени. Все тело ныло, пульсировало набухшей болью. Но эта боль была ничем по сравнению с той, которая рвала ее изнутри. Все, что было раньше… нет, то была не боль.

Забыть обо всем. Остаться с ним…

Нет…

Как она любила его в эту минуту. И как ненавидела. И как ненавидела себя — за то, что поддалась этой слабости. И за то, что собиралась сделать.

Она тихо встала, оглянулась — Стас даже не шевельнулся. Собрала с пола свою одежду, кое-как натянула, путаясь в крючках и пуговицах. Нашла сумку, осторожно открыла молнию, достала кошелек. Положила на тумбочку несколько разноцветных бумажек. Взяла в руку туфли и босиком, на цыпочках вышла в коридор. Остатка сил хватило только на то, чтобы спуститься по лестнице.

Оказавшись на улице, Алена обхватила руками ствол дерева и разрыдалась в голос. Сколько прошло времени? Обеспокоенный мужской голос спросил что-то. Она обернулась и увидела полицейского.

— I don’t speak Hungarian, — с трудом шевеля губами, ответила Алена. — I’m fine, thanks…

27

Проснувшись, Стас вытянул руку, и она наткнулась на пустоту.

Приснилось? Или вот так сходят с ума, скатываются в одержимость? Да куда там скатываться, он и так одержим ею. Только одна Алена — больше никто и ничто.

Постель пахла ею, этот запах он не спутал бы ни с одним на свете. Все было. Он нашел ее, дождался. Они пришли сюда и занимались любовью. Долго — пока он не уснул.

Стас попытался нашарить на тумбочке телефон, чтобы посмотреть, сколько времени. Что-то скользнуло из-под руки на пол. Какие-то бумажки.

Разум понял сразу, но не оформил в слова или образы. Просто все внутри оборвалось, и его затопило черным, как адское пламя, жаром. Он медлил, не решаясь включить свет. Как будто пытался оттянуть неизбежное.

Вспышка — яркая, как ядерный взрыв. Стас зажмурился, осторожно открыл глаза. Потом он никак не мог вспомнить, что было дальше. Смех, мат, слезы. Сидел на кровати, глядя на разлетевшиеся по полу купюры, словно надеялся, что они могут исчезнуть. И провал, как будто память отключилась, не в состоянии вместить произошедшее.

Следующее воспоминание — как он подошел с чемоданом к стойке ресепшена. Девушка-администратор объясняла, что без уважительной причины оплату за номер ему вернут на карту только в половинном размере. И еще мысль, которая вызвала дурацкий смех и ее удивленный взгляд.

У горничной будут неплохие чаевые.

Обратный билет он не брал, потому что не знал, сколько пробудет в Будапеште. Покупал уже в аэропорту. На ближайший рейс до Питера с пересадкой в Дюссельдорфе. Домой — скорее. Хотя и понимал прекрасно, что покоя не будет нигде.

Самолет сильно трясло. Пассажиры волновались, женщины визжали. И только Стасу не было до этого никакого дела. Наверно, он даже обрадовался бы, если б самолет развалился в воздухе. Если бы успел, конечно, обрадоваться. Это не вены в ванне перерезать. Быстро и, можно сказать, элегантно. И похороны за госсчет. Вот только страховку получить будет некому.

А ведь попади он пять лет назад волей случая на какой-нибудь разбившийся самолет — и Муму хватило бы денег, чтобы сделать операцию вовремя. И не было бы ни-че-го. Ни его самого, ни всей этой грязи. Стриптиза, проституции, Инны… Алены…

Все. Хватит об Алене.

Но не получалось.

Стас пытался понять. Да и что там было понимать? Все прозрачно. Отомстила по полной программе. Наотмашь. Не точку поставила, а восклицательный знак. И ведь не притворялась же, когда была с ним, уж это он понял бы. Ничего у нее не прошло. Ни чувства, ни влечение… ни обида.

Замуж? А вот это вранье. Он не сомневался. Да, кто-то наверняка у нее есть. Скорее всего, тот парень с бородой. Не надо даже было видеть их вместе. Появились какие-то новые нотки в том, как она вела себя в постели. Едва уловимые, но он почувствовал. Каждый новый мужчина оставляет на женщине свой отпечаток. Как и женщина на мужчине.

Ревность? Наверно, нет. Это было только тело, а уж он-то прекрасно знал, как мало может значить тело, если нет любви. Даже не клин, которым клин вышибают. Скорее, пластырь на рану. Затенить новыми ощущениями старые — яркие, как свет по глазам. Бросить подачку телу, которое вопит от голода. Жри, чудовище, главное — не разглядывай.

Он поторопился. Содрал этот пластырь с еще не поджившей раны. Так какой смысл жаловаться или винить Алену? Это была ее защита. Он ведь даже не знал толком, чего хочет от нее. Увидеть. Снова сжимать ее в объятьях, целовать, заполнять ее собою. Сходить с ума от ее запаха и вкуса. Но чего было в этом больше — желания обладать или желания разделить с Аленой жизнь? Он хотел быть с ней — но что мог предложить ей, кроме секса?

Ничего. Вот и ответ на все. Вернулись к тому, с чего начали.

Сколько прошло времени, Стас не представлял. Может, неделя, может, больше. Дни слились в бесформенный комок. Утро, вечер, ночь… Он просыпался и лежал, тупо глядя в потолок. Вставал, что-то жевал, не чувствуя вкуса. Одевался, выходил в магазин, покупал какую-то еду, какое-то бухло. Пил. Отрубался. Чтобы на следующий день все началось сначала. По кругу.

Позвонил Виктор, управляющий. Поинтересовался, собирается ли Стас выйти на работу.

— На хуй! — лаконично ответил он и нажал на отбой.

Не прошло и десяти минут, как телефон ожил снова. Самохин — кто бы сомневался.

— Мальчик, — начал почти ласково, — я в этом бизнесе с его российского нуля. И с бабами, и с мужиками. И таких, как ты, навидался — хоть жопой жуй. Ты что, думал, никто ничего не видит, не знает? Девка твоя кайф ловила, что тебя все хотят, а трахаешь ты только ее. А как узнала о твоих платных шалостях за бортом — так и тебя бортанула. Что, нет?

Стас молчал. Самохин с коротким смешком продолжил:

— Или ты думал, незаметно, как ты изменился на сцене? Нате, выкусите, бабы, я не ваш. А сейчас наверняка ломанулся ее вернуть, но не вышло. Короче, Нестеров. Даю тебе три дня. Или ты собираешь себя веничком на совочек и выходишь, или забудь дорогу навсегда. Думаю, ты в курсе, что других женских клубов в городе нет, а на lady’s nights много не заработаешь.

Прошло три дня. И еще три. И еще сколько-то там. Надо было что-то делать. С собой, со своей никчемушной жизнью. Но депра вцепилась крепко. Когда-то он вместе с Муму читал про стадии принятия горя. Отрицание. Гнев. Торг. Это он уже прошел. После депрессии наконец должно было прийти собственно принятие. Но это выглядело как океан, который предстояло переплыть по-собачьи.

Незаметно началась зима, подобрался Новый год. Как-то вечером Стас стоял у окна и смотрел на падающий снег. Крупные пушистые хлопья падали медленно, торжественно, и грязный серый город преображался, как по волшебству. Если бы любую грязь можно было скрыть так просто…

Телефонный звонок заставил вздрогнуть.

Элла. Вот только ее для полного счастья и не хватало.

Стас сбросил несколько звонков, сообщения удалил, не читая. Черный список пополнился еще одним номером. Но через пару дней позвонил Виктор.

— Стас, тебя твоя англичанская мадама разыскивает, — ехидно доложил он. — Говорит, что на звонки не отвечаешь. Требует подать тебя на подносе.

— Пошли на хер, — равнодушно предложил Стас. — И сам иди туда же.

Не прошло и часа, как заверещал домофон. Можно притвориться, что никого нет. Ах да, свет в окнах. Ну, тогда мертвым. Но Элла, похоже, была настроена решительно.

Интересно, сколько бабла потребовал с нее Витюша за его адрес? Впрочем, какая разница? Возможно, даже и безвозмездно. В качестве ответки за посыл в пешее эротическое.

Кстати, одну бабу он тоже вот так послал. Ну, не матом, но недвусмысленно. И чем это обернулось? Элла оставалась последней клиенткой, с которой он еще не распрощался. Так, может, стоит сделать это прилично, без хамства? Нет, не бонусным бесплатным сексом, но просто по-человечески.

Он нажал на кнопку, открывая дверь парадной, повернул ключ в замке. Элла вышла из лифта — как королева, по прихоти судьбы оказавшаяся в фавелах. Шуба, высокие сапоги, длинный белый шарф.

— У вас есть какая-то поговорка, — сказала она вместо приветствия. — Про гору, которая идет к пророку.

— К Магомеду, — Стас посторонился, позволив ей пройти в прихожую. — Тебе не говорили, что я больше по вызову неработаю?

— Говорили. Но не сказали, по какой причине. Мне стало интересно. ВИЧ? Импотенция?

— Нет.

— Значит, женщина. Я помню насчет девушки, которую мы встретили в театре. Надо думать, она все-таки узнала, чем ты занимаешься. Может, угостишь меня кофе — и поговорим?

Он молча пожал плечами и пошел на кухню. Элла за ним. Шубу она повесила на вешалку, сапоги снимать не стала. Стас равнодушно посмотрел на цепочку мокрых следов. Плевать. Вспомнить бы, когда делал уборку. Наверно, еще до Будапешта.

— Да… — протянула она, сев за стол и оглядевшись по сторонам. — Не думала, что ты живешь в такой грязи. Да и сам… Интересно, когда ты в последний раз стригся? Когда брился и принимал душ, не спрашиваю, и так ясно. Неужели все так серьезно?

— Серьезно, — буркнул Стас. — Кофе только растворимый.

— Ничего, переживу.

— И сахара нет.

— Не страшно. Может, расскажешь?

— Зачем? — он поставил на плиту чайник, на стол — банку кофе и чашку с ложкой.

— Затем, что по возрасту я тебе в матери гожусь. Если бы в восемнадцать лет мне сказали, что когда-нибудь я буду покупать любовь за деньги у глупого мальчишки, только посмеялась бы. Кто знает, может, чем-то смогу помочь. Я, знаешь, всякого навидалась.

— Не думаю. Но если хочешь…

На самом деле именно Стасу вдруг мучительно захотелось вывалить все на кого-то. Всю свою боль и тоску. На человека, который очень скоро исчезнет из его жизни навсегда. Как случайный попутчик в поезде. Унесет часть этой боли с собой и тут же стряхнет ее с себя, как капли дождя с зонта.

Он рассказал Элле все. С самого начала. С того момента, как Муму только заподозрила неладное и ей понадобились деньги на дорогостоящее обследование. И заканчивая другими деньгами — на тумбочке будапештской гостиницы.

— Может, я, конечно, и ошибаюсь, — задумчиво протянула Элла, — но почти уверена, что девочка пожалела об этом раньше, чем вышла в коридор. Это была не месть, Стас. Это такой крик отчаяния. «Почувствуй, как мне было больно узнать правду!» А еще это желание сжечь все мосты. Любовь может понять и простить все. А вот принять — нет. Во всяком случае, не так быстро.

— Я поторопился, — обреченно кивнул Стас.

— Да. Ты поторопился. Иногда нужны годы. А иногда и вечности недостаточно. Я своего мужа простить так и не смогла. Хотя сейчас и не уверена, любила ли. Или той любви, которая была у меня, не хватило. А теперь поздно, он умер. Знаешь, пока все живы, всегда есть шанс. А потом уже все. Остается только сожалеть. И, кстати, я действительно могу тебе помочь. Нет, не с девушкой, конечно. Ты должен полностью изменить свою жизнь. Иначе ничто другое тоже не изменится. Да, ты покончил со стриптизом, с проституцией. Но ничего другого взамен не появилось. Так и будешь пить и валяться на кровати? Не надо, думаешь, я не вижу, что ты пьешь? Потом и до наркотиков дойдет, если уже не дошло.

— Не дошло, — поморщился Стас. — Ты можешь предложить что-то?

Не ответив, Элла достала телефон и набрала номер. Она говорила очень быстро и явно о том, что собеседнику было хорошо известно и не требовало пояснений. Потом слушала, изредка вставляя «да», «понимаю». Наконец закончила и отложила телефон.

— Ну вот. Считай, дело почти сделано. Насколько я знаю, ты не только стриптизер, но и хореограф. У тебя есть ролики номеров, которые ты ставил? Я помню, у вас был великолепный рил на разогреве, одетый. Это твой?

— Да. Все ролики есть.

— Отлично. Мой брат — главный постановщик одного лондонского музыкального театра. Он как раз ищет для нового спектакля хореографа. Такого, чтобы сам мог танцевать. Все прилично и официально. У них есть спонсорская лицензия, и они могут приглашать людей из других стран. По контракту. Если тебя, конечно, это интересует.

— Интересует, фея-крестная, — улыбнулся Стас, боясь поверить.

Элла достала сигареты, жестом попросила пепельницу.

— Я дам тебе адрес электронной почты Грега, отправишь ему свои записи. Хотя это, конечно, формальность. Мне он вряд ли откажет. Напишет, какие данные нужны для спонсорского приглашения. А пока я могу сказать, что нужно сделать, чтобы не терять время. Во-первых, подстригись, сбрей эту гадость с лица и сфотографируйся для визы. Собери все документы. У тебя ведь есть специальное образование?

— Да. Диплом хореографа.

— Отлично. Его надо перевести и заверить нотариально. Еще нужен международный сертификат о знании языка. У тебя нормальный английский. Запишись на экзамен, думаю, на B-2 легко сдашь. Потом выписка с банковского счета. В пересчете на фунты должна быть примерно тысяча. Есть у тебя деньги?

— Есть. К тому же все равно машину продавать.

— Сама Tier-2 General, рабочая виза на три года, стоит где-то пятьсот пятьдесят фунтов или чуть больше, точно не помню. Еще нужна будет медицинская страховка, двести фунтов в год, на три года сразу. Когда получишь приглашение, скачаешь заявление на рабочую визу, заполнишь. Подашь в консульство, никаких посредников. Короче, дело непростое, но если захочешь — справишься.

— Спасибо, Элла, — больше всего Стас боялся расплакаться, как девчонка. — Ты не представляешь…

Погасив сигарету, Элла встала, и Стас тоже поднялся, думая, что та собралась уходить.

— Спасибо? — Элла насмешливо вскинула брови.

Она подошла вплотную и расстегнула пуговицу на его джинсах.

— По-твоему, я похожа на черити?..

28

— Да подожди ты реветь! — Злата села рядом на край стола, погладила Алену по волосам. — Сделай еще один.

— Три уже сделала, — всхлипнула та. — Неделя прошла. Никогда так не было. День максимум.

Они остались после лекций в пустой аудитории, спровадив своих кавалеров под предлогом, что собираются заняться чисто девочкововым шоппингом. Злата, видимо, заметив, что с Аленой творится неладное, пристала, как пиявка. А у нее уже сил не осталось умирать от страха молча.

— Подожди, вы что, не предохранялись? — нахмурила лоб Злата, с трудом продравшись сквозь Аленины сбивчивые фразы пополам со всхлипами.

— Шестой день, только месячные кончились. Я думала…

Разве скажешь, что вообще ни о чем не думала тогда? Кроме одного — снова быть с ним, почувствовать его рядом, в себе. Что настолько потеряла голову от желания, что весь мир перестал существовать. Что только потом, вернувшись домой, вспомнила, что все было так, как она привыкла за последние месяцы со Стасом. Чтобы ничего не было между ними, чтобы ничто не мешало чувствовать друг друга. Вот только таблетки она давно уже не принимала. И заговаривала свой страх, похожий на ледяную глыбу в животе, считая дни и загибая пальцы: нет, ничего не будет. Не должно быть.

— Алена… — застонала Злата. — Ну как можно такой наивной быть? Разве можно на это надеяться? Организм дурак, некоторые и под месячные залетают. Что, не слышала? И что теперь будешь делать? Скажешь ему?

Алена молчала, нервно ковыряя заусеницу у ногтя.

— Нет, ну а в чем проблема? — Злата возмущенно вскочила на ноги. — Нормальный же парень вроде? Или пусть женится, или хотя бы денег на аборт даст. В нашу страховку не входит, а стоит нехило. Кажется, эти вещи вдвоем делают, нет? От дрочки пока еще никто не родился. Стой, или ты потихоньку в уголке сама рожать надумала?

Алена продолжала всхлипывать, и тут до Златы дошло.

— Ядрена вошь… Так это не Янош? Бывший твой кое-что приложил? Бля… Вот это попадос. Ну подожди, а тебя что, кто-то просит докладывать, чья именно работа? Скажи, что резинка сползла или порвалась. Бывает.

— То есть ты предлагаешь сказать Яношу, что это его ребенок? — Алена посмотрела на Злату так, как будто та посоветовала ей пройтись голой по всему Будапешту.

— Ален, ну хватит уже тут благородное негодование изображать. В конце концов ты с ним спала и вполне могла от него залететь. Откуда ты так точно знаешь? Ни один способ стопроцентной гарантии не дает.

— Да потому что ничего не рвалось и не сползало. Злат, я просто не могу, как ты не понимаешь? Не могу сказать, что беременна от него, если он никаким хреном тут ни при чем.

— Мда, вот уж точно никаким хреном… — вздохнула Злата.

В аудиторию заглянула уборщица, и им пришлось уйти.

— Ладно, это все лирика, Алена, — сказала Злата, когда они вышли на улицу. — От кого, как, зачем. Делать что будешь? Аборт или рожать?

— Куда мне рожать? Как ты себе это представляешь? Одна, здесь. Съемная комната, университет. Домой ехать? Я и так отцу, наверно, десять лет жизни стоила со всеми своими историями. И тут ему еще такой сюрприз подкинуть?

— А мать что?

— Лучше не напоминай, — скривилась Алена. — У меня с ней никаких отношений.

— Как у тебя все сложно. Ладно, слушай. Срок маленький, успеешь сделать медикаментозный. Моя сестра делала. Неприятно, конечно, но все лучше, чем обычный. И осложнений меньше. Но это только в клиниках, самостоятельно нельзя. К тому же в аптеках эти лекарства не продают. Стоит, конечно, прилично, но, мне кажется, для тебя это не проблема?

— Не проблема.

— В клинике, куда мы по страховке прикреплены, есть гинекологи. Там запись, но по экстренным случаям принимают сразу. А дальше скажут, куда пойти с этим делом. Тебе без разницы, к кому — к мужчине или к женщине?

— Все равно. Ты там была?

— Да, — кивнула Злата. — Нормально все. И по-английски говорят. Знаешь, давай я прямо сейчас позвоню, попробую тебя записать. У меня номер администратора остался.

Злата говорила по телефону, а Алена присела на скамейку. Всю неделю ее сильно мутило, кружилась голова, постоянно хотелось спать. Она бы, наверно, прямо на этой скамейке и уснула. Хорошо бы проснуться старой, чтобы все уже закончилось. Вот вообще все. Или, может, лучше и вовсе не просыпаться. Пусть так и отнесут на кладбище.

Прикрыв телефон рукой, Злата повернулась к Алене:

— Завтра в шесть — нормально?

— Нормально, — рассеянно ответила она.

— Ну вот, — сказала Злата, закончив разговор. — Завтра пойдешь сразу после занятий. Хочешь, с тобой схожу?

— Нет, я сама, — возразила Алена.

— Как знаешь. Адрес на приложении к страховке, найдешь по карте. Это недалеко от Андраши, пешком доберешься. К тетке тебя записала. Я у нее была, она точно нормальная. А мужик — черт его знает. Вдруг он верный католик, начнет тебя отговаривать.

— Спасибо, Злат. Слушай, я домой пойду, ладно? Что-то мне не очень.

— Тошнит? — сочувственно спросила Злата.

На следующий день Алена сидела в коридоре клиники и ждала своей очереди. В регистратуре ей выдали запечатанный пакет: одноразовая подстилка, носки и рубашка, и она поймала себя на том, что держит его… как младенца — положив на сгиб руки. По спине пробежала ледяная струйка пота.

Ждать пришлось долго. Алена оказалась в клинике на полчаса раньше, да и очередь двигалась медленно, не укладываясь в назначенное время. Яношу она сказала, что идет проверить зрение. Мол, сильно глаза стали уставать, а с ее близорукостью это небезопасно.

— Туманова кисасонь!

Ее фамилия, произнесенная с ударением на первый слог, да еще в сочетании с обычным обращением к молодой девушке, прозвучала так странно, что Алена не сразу сообразила: медсестра приглашает ее в кабинет.

Врач, приятная улыбчивая женщина лет сорока, выслушала ее, попросила раздеться, осмотрела на кресле и кивнула на темный закуток, где стояла аппаратура для узи.

— Да, — сказала она, закончив. — Это беременность, примерно пять недель, плодное яйцо хорошо прикрепилось. Вы говорили, незащищенный секс был на шестой день цикла? Так бывает. Календарный метод очень ненадежный.

— Это был не метод, — едва сдерживая слезы, возразила Алена. — Случайность.

До последней секунды она надеялась, что врач скажет: нет никакой беременности. Гормональный сбой, ложноположительные тесты. Но теперь… страх неопределенности мгновенно превратился в ужас четко сформулированной ситуации.

Она беременна. От Стаса.

И этот ужас заставил ее сжаться в комок, по плотности не отличающийся от черной дыры. Черная дыра втягивала в себя все: свет, звук и даже пространство, не оставляя возможности для маневра.

— Одевайтесь, — сказала врач. — И поговорим.

— Вы не замужем, но у вас есть постоянный партнер, — продолжила она, когда Алена села рядом с ее столом. — До того как вы пришли сюда, он знал, что вы, возможно, беременны?

— Нет.

— Вы собираетесь ему об этом сказать?

— Нет.

Приподнятые брови, внимательный взгляд из-под очков.

— Могу я узнать, почему?

Стеснение, неловкость — их тоже сожрала черная дыра.

— Это не его ребенок. И я не собираюсь его обманывать, что он отец.

— Вы продолжаете отношения с отцом ребенка?

— Нет. Это была… минутная слабость. Я случайно встретила своего бывшего… друга.

— То есть вы хотите сохранить текущие отношения?

— Д-да, — Алена слегка запнулась.

— Моральные оценки не моя работа. Я только врач. Правильно я понимаю, что вы твердо настроены на прерывание беременности?

— Да.

— Ваша страховка не покрывает подобные манипуляции, вы знаете об этом? Знаете, хорошо. У вас маленький срок, и я рекомендую медикаментозный аборт. Он легче переносится и дает меньше осложнений. У нашей клиники есть лицензия на его проведение. Стоить это будет, включая препараты, анализы, узи и последующее наблюдение…

От названной суммы у Алены захватило дух, но она кивнула.

— Учитывая, что вы забеременели в первой половине цикла, откладывать не стоит, — врач открыла в компьютере расписание. — Есть время завтра утром, в десять часов. Приходите натощак, можно выпить чаю, но не кофе. Сдадите экспресс-анализы, я вам еще раз расскажу о процедуре, подробно. Подпишете документы, и начнем. К сожалению, у меня нет буклета на английском, поэтому пока только кратко. Вы принимаете первый препарат и остаетесь на час, чтобы отследить возможные побочные действия, например, аллергическую реакцию. Через двое суток приходите снова, принимаете второй препарат и остаетесь под наблюдением на четыре часа. Если все пойдет успешно и не будет никаких осложнений, через неделю сделаем контрольное узи. Это все, жду вас завтра.

Алена встала, попрощалась и пошла к выходу.

— Если вдруг передумаете, утром позвоните администратору, — услышала она, уже закрывая за собой дверь.

Вернувшись домой, Алена не стала включать свет. Легла на кровать и уставилась в потолок, расчерченный отблесками уличных фонарей. Под сложенными руками, в темной глубине ее тела притаилось крохотное, живое… то, что станет… могло бы стать человеком. Почему-то ей казалось, что это была бы девочка. Светловолосая, с карими глазами.

Если бы все сложилось по-другому… если бы с самого начала все было по-другому… И тогда Стас был бы сейчас с ней рядом. Он клал бы ладони ей на живот, чтобы почувствовать, как толкается малыш. Водил бы ее гулять, крепко держа за руку, чтобы не упала — толстая, неуклюжая. Спешил бы выполнить любой ее каприз. Был бы с ней во время родов. Она представила его с коляской, с ребенком на руках…

Не будет этого. Ничего не будет. Ничего не может быть.

Когда она положила деньги на тумбочку — это не было местью. Это была ее боль. Такая бездонная и бескрайняя, что она уже не могла справляться с ней в одиночку. И отдала ее часть ему. Это был крик: пойми, каково мне было узнать обо всем. Это была черта подо всем. Та самая красная линия, которую не пересечь.

Не ищи меня больше. Не приходи никогда. Ничего не будет.

Повторяя это, как мантру, Алена взяла телефон и набрала номер, который могла удалить из его памяти — но не из своей.

«Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Все правильно. Так и должно быть.

В коридоре загудел домофон. Кто-то подошел — Люси или Эрик. Короткий стук в дверь: к тебе. Алена встала, повернула ключ в замке, снова легла.

Злата. Или… Янош.

Он вошел в комнату, снял куртку, сел на кровать рядом с ней, взял за руку.

— Я звонил тебе, Али, ты не брала трубку. Что случилось?

Она и в самом деле забыла включить звук после клиники. И значок пропущенного вызова не заметила.

Это был соблазн. Сказать, что нездорова. Простыла. А еще — мелкая женская болячка. Молочница.

После аборта пройдет немного времени, и все будет как прежде. Ничего личного, ничего лишнего. Только секс. То, что предложил ей когда-то Стас — хотя оба уже тогда знали, что так не получится. С Яношем — будет. Впрочем, как знать, может — со временем — и не только…

— Я завтра иду делать аборт, Янош.

Он дотянулся до выключателя, вспыхнул свет.

— Али, почему ты ничего не сказала? Почему не спросила, что я об этом думаю? Почему решила все одна?

На его лице было такое возмущение, что у Алены внутри снова все перевернулось.

Тебя, Алена, как будто проклял кто-то. Может, мамочка — еще до рождения? Когда узнала, что у нее будет нежеланный, ненужный ребенок? Ты приносишь несчастье всем, кто подходит к тебе близко. Олег, Стас, Янош…

— Я не знаю, как так получилось, — продолжал он, пристально глядя ей в глаза. — Говорят, нет абсолютно надежных методов. Я не думал, что все будет так быстро. Так рано. Но если уж так вышло… Давай поженимся.

Это был еще больший соблазн, чем первый. У нее будет муж, единственный недостаток которого в том, что она его не любит. Но ей не надо будет избавляться от ребенка. Даже не надо будет врать. Все уже сказано. Просто не говорить лишнего.

Господа гусары, молчать…

— Янош, это не твой ребенок…

И снова время остановилось. Он молча смотрел на нее, как будто пытался принять трудное решение.

Если ты сейчас скажешь, что тебе все равно, чей ребенок, я останусь с тобой. Постараюсь выбросить Стаса из головы и стать тебе хорошей женой. Постараюсь полюбить тебя. Постараюсь…

Янош встал, нагнулся, поцеловал ее в лоб и вышел.

Ночь была как бред. Она расплывалась, растекалась — похожая на отражение неоновых огней в темной воде. Как после того единственного косяка, который они со Стасом выкурили в Амстердаме. Алена ходила по комнате, сидела, согнувшись, уткнувшись лицом в колени, лежала ничком, обнимая подушку. Забиться в угол и зализывать раны. Нет, это потом. Даже не завтра. Когда все будет позади.

Наконец ее отнесло на дальние границы сознания, где ждал сон — рваный, как рэгтайм. Встав утром, Алена не могла вспомнить ничего из него, кроме ощущения безысходности.

В половине десятого она пришла в клинику, сдала анализы и села в коридоре на диван. Достала телефон, набрала три цифры — и нажала на кнопку отбоя.

Нет. Все решено. Мосты сожжены.

Наконец медсестра пригласила ее в кабинет. Просмотрев результаты анализов, врач начала подробно рассказывать о возможных побочных действиях, о том, на что нужно обратить внимание, что нормально, а с чем надо срочно ехать в клинику. Алена слушала, кивала и смотрела на два стаканчика: маленький, с одной таблеткой, и побольше, с водой.

— Вы все поняли? Хорошо. Сейчас вы подпишете согласие на процедуру, примете препарат, и медсестра проведет вас в комнату, где вы останетесь на час. Если все будет в порядке, пойдете домой и придете снова послезавтра, в это же время.

Алена взяла ручку, бегло просмотрела бланк с текстом на венгерском и английском. Внезапно к горлу подкатила тошнота, да так сильно, что она вскочила, зажав рот руками. Медсестра едва успела подставить ей какой-то лоток. Выворачивало долго, одной водой и желчью, с дикими спазмами. В глазах темнело, слезы текли ручьем, и приходилось жмуриться, чтобы не смыло линзы.

Наконец все кончилось. Алена подошла к раковине, прополоскала рот, вымыла лицо. Сильно кружилась голова, в ушах звенело.

Вот точно так же ее рвало весной, когда болела. На коленях перед унитазом, буквально наизнанку. Она вышла тогда, держась за стену, едва не теряя сознание. Стас подхватил ее на руки, отнес в постель. И сказал, что любит…

Буквы, графы на бланке расплывались, и Алена с трудом нашла место, где нужно было поставить дату и подпись. Ручка ни в какую не хотела писать — только царапала бумагу.

— Подождите, — сказала врач. — Сейчас найду другую…

Эпилог

Запах питерской жары в начале августа. Жары, похожей на истерику. Дрожащий над разогретым асфальтом воздух. Небо — вытертые добела джинсы. Нева — блестящая чешуей огромная рыба.

Стас шел по Дворцовому мосту, и ему казалось, что он не был в Питере уже миллион лет. Без него здесь родились, выросли и умерли целые поколения, а он словно замер где-то в безвременье. Два с половиной года — как вечность.

Он не собирался возвращаться. Контракт заключался на один театральный сезон, затем приходилось подписывать другой. Новый загранпаспорт получил в российском консульстве. Виза заканчивалась только в феврале, но и ее можно продлить прямо в Англии еще на три года. Делать в России ему было нечего. Если бы не свалившееся неожиданно наследство.

Его питерская симка была заблокирована, а английский телефон знали только Карп и банк, на карту которого капали деньги от сдачи квартиры. В феврале Иван позвонил и сказал, что с ним связался арендатор Стаса: была у них такая договоренность на крайний случай. Разыскивали его соседи умершей тетки, старшей сестры отца. После смерти Муму Лариса осталась единственной родственницей Стаса. У нее тоже никого больше не было, но виделись они редко. И вот вдруг оказалось, что тетка завещала ему квартиру — двушку на Пятнадцатой линии. В нескольких минутах ходьбы от академии госслужбы, где когда-то училась Алена.

Правда, Стас об этом и не подозревал, потому что топографию Васильевского знал слабо. У Ларисы дома он никогда не был, царапнуло только, что Васька. Вспомнил, как ждал Алену на Среднем после занятий. И ее съемную квартиру у Приморской. Потом посмотрел по карте, и заныло, заныло… Впрочем, жить он там все равно не собирался. Подгадал так, чтобы приехать к концу полугодового срока после смерти Ларисы — успеть вступить в наследство и сразу заняться оформлением документов. Выставить квартиру на продажу и вернуться в Лондон до начала нового сезона.

Квартиру еще предстояло очистить от хлама, привести в порядок. Не на одну неделю работы, даже если нанять кого-то. Осмотрев все, Стас вышел на улицу, свернул на Средний и остановился — через дорогу от крыльца академии.

Когда он только приехал в Лондон, перемены смогли притупить боль. Все новое: страна, город, дом, работа, люди. Для копания в себе не оставалось времени. Только по ночам, когда было не уснуть, воспоминания подступали вплотную. Грызли, глодали стальными зубами. Почему-то чаще всего он вспоминал два момента. Как в последнее утро уходил к клиентке — тоже в последний раз — и поцеловал спящую Алену, осторожно, чтобы не проснулась. А еще — как она пришла к нему и стояла на площадке, а он смотрел на нее в глазок и не мог решиться. Ни отойти от двери, ни открыть.

Время шло, боль не уходила. Просто с поверхности прорастала все глубже и глубже. Он научился с этим жить. Как живут без ампутированной ноги или руки — мучаясь от фантомных болей.

Женщины? Не без того. И случайный секс на одну ночь, и то, что могло стать отношениями — но не стало. Приятная милая девушка, с которой было интересно поболтать и хорошо в постели. Но не было магии. И Стас знал: ни с кем никогда больше не будет. Так бывает только однажды — если вообще бывает.

А вот с работой все обстояло прекрасно. Хотя и не сразу, но Стас поймал волну — так же, как это было когда-то со стриптизом. Театр специализировался на музыкальных постановках с большим количеством танцев — что-то среднее между мюзиклом, опереттой и типичным бродвеем. Он ставил групповые номера и танцевал сам. И получалось все настолько легко, словно специально для этого родился на свет.

Однажды утром он проснулся, посмотрел в окно на бесконечный, почти питерский дождь и понял: что-то изменилось.

Я тебя отпускаю. Я больше не хочу тебя — для себя. Лети, ищи свое счастье. Пусть тебе будет хорошо. Я не перестану тебя любить. Но это теперь мои проблемы, Алена…

Стас хотел зайти на ее страницу В Контакте и сохранить для себя последнюю фотографию — с осенними листьями. Но страницы уже не было. Тогда и Стас удалил свою. Но теперь внезапно пожалел об этом. Потому что сейчас, глядя на то место, где впервые поцеловал Алену — не считая, конечно, той, самой первой ночи, — понял, что должен найти ее.

Эта мысль обрушилась внезапно, и было в ней что-то… мистическое. Как наитие свыше.

Прекрати, идиот! Только все утихомирилось. Не начинай сначала.

Я должен ее найти…

Он прошел пешком до самой Лавры, и казалось, что когда-то Алена тоже ходила здесь. Как будто шел по ее следам. И с каждым шагом мысль эта, сначала зыбкая, смутная, становилась все определеннее.

Вернувшись к себе, в квартиру на Гражданке, которую снял на месяц, Стас завел В Контакте новую страницу и забил в поиск Светлану Байкалову. Конечно, шанс, что та снова не пошлет его в пеший эротический тур, был минимальным, но он все-таки решил рискнуть.

Поиск предложил Светлану Комарову, в скобочках Байкалову. На фотографии была совсем другая девушка, совершенно не похожая на отвязную подружку Алены. Самая обыкновенная, вполне симпатичная. Ни пирсинга, ни демонического макияжа, ни торчащих дыбом иссиня-черных волос. Но возраст и школа совпадали.

Стас написал ей сообщение, настраиваясь на то, что будет доставать ее, пока та не согласится с ним поговорить. Или не заблокирует. Но на следующий день пришел ответ: «Позвони». И номер телефона.

Я просто должен узнать, что с ней все в порядке. Может, она вышла замуж — за того парня или за другого. Может, у нее уже есть ребенок. Неважно. Главное — что у нее все хорошо. Мне нужно это знать.

— Помнишь, где я живу? — спросила Света, когда он набрал ее номер. — Приезжай завтра. Я с десяти гуляю во дворе с ребенком. На детской площадке. Поговорим.

На следующее утро Стас приехал на Черную речку. Когда-то Байкаловы жили недалеко от него на Комендантском, но потом переехали, и Света училась уже в другой школе, в одном классе с Аленой. Новый адрес он узнал, когда забирал Лизу, чтобы познакомить ее с Карпом. Как странно все сплелось — ведь именно в тот вечер все началось с Аленой.

Света сидела на скамейке и читала что-то в телефоне, покачивая ногой темно-синюю детскую коляску.

— Привет, — сказал он и сел рядом. — Поздравляю.

— Спасибо! — Света поправила волосы, на пальце блеснуло обручальное кольцо. — Мальчик. Никита. Три месяца уже.

Повисла напряженная пауза.

— Ну, а а у тебя что? — наконец спросила Света, и Стас почувствовал, как шевельнулось раздражение.

— Послушай, мы будем говорить обо мне?

Лицо Светы стало упрямо-жестким.

— Притормози, Стас. Я понимаю, что тебе надо. Давай открытым текстом, без реверансов. Я — твоя единственная возможность встретиться с Аленой. Даже если ты найдешь ее как-то иначе, результат, скорее всего, будет совсем не таким, как ты рассчитываешь. Поэтому в твоих интересах перестать говниться. А я буду с тобой разговаривать, только если увижу, что это имеет смысл.

— Окей, — кивнул Стас. — Ты хочешь убедиться, что я стал хорошим мальчиком? А как ты узнаешь, что я не вру?

— А тебе смысла нет врать.

— Ладно. Открытым текстом так открытым. Живу и работаю в Англии. Третий год. Хореографом в театре. В Лондоне. Последнюю бабу за деньги трахнул в тот день, когда Алена обо всем узнала. Со стриптизом закончил после того, как съездил к ней в Будапешт. Потом был капитальный запой на месяц, но мне помогли из этого выбраться. Сейчас вообще почти не пью. Что еще? Другие бабы, бесплатные? Были. Клин клином, наверно. Так же, как и у нее. Я ее видел с парнем. Послушай, Света. Хочешь верь, хочешь нет, но мне от нее ничего не нужно. Когда я к ней приехал в тот раз, думал только о себе. Что мне плохо без нее, что я хочу быть с ней. Любой ценой. И ни одной мысли о том, что я могу ей дать.

— Что-то изменилось? — вскинула брови Света.

— Многое. Наверно, это звучит как-то… пафосно, не знаю. Сейчас я мог бы дать ей больше. Не в материальном плане. Не знаю, как это объяснить. Но мне важнее, нужно ли это ей. В один — не буду врать, что прекрасный — момент я понял, что ее покой и счастье для меня важнее своего. Очень банально. Поэтому я тебе и написал. Только для того чтобы узнать, все ли с ней в порядке.

Света задумчиво смотрела на него, покусывая щеку изнутри, отчего лицо ее забавно морщилось.

— Похоже, ты действительно изменился, Стас.

— Я тебе открою один секрет. Ты и так знаешь, кто я и что я. Еще один — уже без разницы. С этой работой в Лондоне мне помогла моя бывшая клиентка, англичанка. Я как раз тогда был в запое. Из дома выходил только в магазин за бухлом. Она меня нашла, приехала. И я ей все рассказал. Ее брат — главный постановщик в театре. Она позвонила ему, договорилась, что я пришлю свои деморолики. А потом, извини, расстегнула мне штаны. Мол, Стас, я же не благотворительная организация, за все надо платить.

Он вспомнил этот момент так ярко и отчетливо, как будто все произошло только вчера.

Элла расстегнула молнию и смотрела на него — выжидательно: ну как, готов отработать?

В конце концов, что я теряю? Одним разом меньше, одним больше. Это шанс все изменить, другого не будет. Это вообще такой шанс, который выпадает раз в жизни. Все имеет свою цену. Феи-крестные водятся только в сказках.

Но если я это сделаю — в чем вообще смысл? Новая жизнь? Которая начнется со старой грязи? Да ни хрена она не будет новой. Все то же самое, только в других декорациях. Брать то, что идет само, и расплачиваться собой. И этот раз точно не будет последним.

— Извини, Элла.

Он убрал ее руки, застегнул молнию и отошел к окну.

Вот так, господа гусары. Нас выпороли шпицрутенами, разжаловали в солдаты и сослали на хер на Кавказ. И там свирепые горцы нашинкуют нас, как колбасу. Туда нам и дорога.

Элла подошла, положила руки ему на плечи.

— Если бы ты согласился, у меня был бы классный секс. И вечное сожаление, что неглупый и талантливый человек навсегда останется в болоте. Ты же слышал, я не черити. Помогать имеет смысл только тем, кто сам хочет себе помочь.

— Ты решила меня проверить?

— Я много лет занимаюсь бизнесом и никогда не делаю рискованных вложений. Есть люди, которые продают себя по обстоятельствам, а есть проститутки по натуре. С последними можно иметь дело только в постели. Прощай, Стас. Больше мы с тобой не увидимся. Может, я приду посмотреть твой спектакль, но к тебе не подойду.

Она поцеловала его и ушла. Через час Стас получил письмо от Грега и отправил ему свои записи.

— И что? — насмешливо спросила Света. — Ты ее трахнул?

— Нет. Она так хотела проверить, соглашусь я или нет. Стоит ли вообще мне помогать. Вот в тот момент все и решилось. Вся моя дальнейшая жизнь. И не только в плане работы.

— Нормально…

Она наклонилась к коляске, глядя на спящего сына. Долго молчала.

— Хорошо, — сказала она наконец, тяжело вздохнув. — Я дам тебе ее адрес. Если, конечно, захочешь. Только сначала выслушай до конца. И очень-очень хорошо подумай, стоит ли идти к ней.

— Она здесь? — удивился Стас. — Не в Будапеште?

— Да, здесь. Давно. Скоро два года. Ты тогда к ней очень так… продуктивно съездил, Стас.

— В смысле? — не понял он.

— В прямом. У тебя дочка. Лиза. И давай без глупых вопросов, твоя ли. Точно твоя. Алена бы мне врать не стала. К тому же она твоя копия.

Ощущение было таким, как будто повис в пустоте. Не в состоянии пошевелиться или сказать что-то. Алена родила ребенка. А он ничего не знал…

— Ее парень хотел на ней жениться, но Алена так ему и сказала: что это не его ребенок. Ну он и слился, конечно. Но вообще она собиралась делать аборт. Пошла в клинику, обо всем договорилась, а в последний момент передумала. Кстати, перед этим тебе звонила, но ты был…

— Да… я был… в полной заднице, — пробормотал Стас, кусая костяшку пальца. — И, похоже, там и остался.

— Послушай… Если Алена узнает о нашем разговоре, я тебя из-под земли выкопаю, убью и зарою обратно, понял? Она тебя до сих пор любит, как ни странно.

— Очень странно. Кого она любит, Света? Меня? Или того Влада, которого придумала себе в шестнадцать лет? Принца из ночного клуба, твою мать! А я вдруг оказался совсем не таким, вот засада! Она пыталась мне позвонить, не дозвонилась и решила, что ну его на хрен. Зачем ребенку такой папаша.

— Прекрати! — разозлилась Света. — Ты оказался блядью, которая трахала ее мать за деньги. И не только. Поэтому нечего тут. Но любит она тебя — несмотря на это прискорбное обстоятельство. И ребенка родила потому, что он твой. Не смогла его убить, можешь себе это представить? Кстати, она звонила тебе и потом. Но телефон твой хронически недоступен. Позвонила — и перестала.

После тягостной паузы Света продолжила, уже не так зло:

— Стас, это не все. Может, ради Лизы она тебя и простила бы. Но есть еще кое-что… Я не уверена. Ни в чем. Может, она и дверь-то тебе не откроет. У нее была очень тяжелая беременность. Сначала сильный токсикоз, потом еще другие осложнения. Она уже не училась больше. Отец приехал, нашел ей хорошую клинику, она там до самых родов лежала. Вопрос стоял об аборте, уже по медицинским показаниям, очень серьезно. Но Алена уперлась. Сдохну, но рожу, вот так. Ни о чем тебе это не говорит? Ну и…

— Да что? — не выдержал Стас. — Говори уже!

— Ты же знаешь, что у нее с глазами? Ей самой ни в коем случае нельзя было рожать. Только кесарево, планово. Но все началось раньше времени. Пока то да се… В общем, не буду медицинские подробности рассказывать. Короче, Стас, у Алены такая вещь, называется фоновая ретинопатия. Это врожденное и не лечится. Операция может только притормозить. Прогноз — полная слепота. Несколько лет все было более-менее в равновесии, а после родов резко ухудшилось. Зимой отец возил ее в Германию на операцию, но не слишком помогло. Сейчас она плохо, но видит. Во всяком случае, живет одна, с Лизой вполне справляется. Отец с мачехой ей помогают, я тоже по возможности. Но что будет дальше… Есть небольшой шанс, что все останется так, как сейчас. Может, понадобится еще одна операция. Но вероятнее, что через несколько лет она полностью ослепнет. Вот такие дела.

Стас молчал, не зная, что сказать, и Света, покачав коляску, где завозился ребенок, продолжила:

— Стас, ты единственный человек, от которого Алена приняла бы помощь. Ну, не считая нас. С матерью, кстати, она так больше и не виделась. Наотрез отказалась с ней встречаться. Но такой вот парадокс — именно потому, что она тебя любит, ты будешь последним человеком, от которого эту помощь примет. Знаешь, почему? Ей не нужна твоя жалость, чувство вины и чувство долга. Понимаешь? Вот поэтому она больше и не пыталась тебя найти.

— А что делать, Света, если я все это чувствую? — тихо спросил Стас. — И жалость к ней, и свою вину, и долг — по отношению к ней, к своему ребенку.

— Этого мало, Стас. Это хорошо, но только бонусом к любви. Я дам тебе ее адрес, если, конечно, хочешь. Но еще раз прошу, подумай хорошенько. Если жалость, вина и долг у тебя на первом месте, лучше не пытайся с ней встретиться, потому что сделаешь только хуже. И ей, и себе.

— Говори адрес, — сказал он твердо.

Света объяснила, как найти Алену, и добавила:

— Я не гарантирую, что она вообще откроет дверь и захочет с тобой разговаривать. Но если захочет… дальше все будет зависеть от тебя. Все, давай, Стас. Никита уже возится, сейчас орать начнет. Кормить пора. Желаю удачи.

Она встала, поцеловала его в щеку и покатила коляску к дому. А Стас еще долго сидел на скамейке, пытаясь привести мысли в порядок.

Вечером он купил три бордовые, почти черные розы и поехал в Озерки, где теперь жила Алена. Долго стоял во дворе, пытаясь определить, где ее окна, но так и не вычислил. Звонить в домофон не стал, дождался, пока кто-то выйдет. Поднялся на шестой этаж, подошел к двери квартиры, прислушался. Музыка — или, может, это не оттуда?

Стас нажал на кнопку звонка. Шаги в прихожей — и тишина. Напряженная, живая. Он знал: Алена смотрит в глазок и думает, что делать. Точно так же, как он сам когда-то.

Посчитаю до пяти. Три, четыре… Нет, до десяти. Восемь, девять…

Стас повернулся и пошел к лифту. За спиной открылась дверь.

Алена стояла в проеме и смотрела на него.

Она изменилась, подумал Стас. Повзрослела. Короткая стрижка, затемненные очки…

Когда-то ему казалось, что сильнее любить ее он уже не сможет, что сильнее — уже невозможно. Но все это было ничто — по сравнению с тем, что он чувствовал сейчас.

Маленькая светловолосая девочка в голубом платьице с любопытством выглянула из-за нее, Алена подхватила ее на руки. И сделала шаг назад, словно приглашая его войти…

Конец

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

Эпилог