Изображая жертву [Владимир Михайлович Пресняков] (fb2) читать онлайн

{ В летнем кафе практически никого не было. Так только, пара девчонок прожигали семьдесят рублей — заказали лагман, один на двоих, и чай с пахлавой. Пожилая женщина жевала резиновый шашлык, и солдат срочной службы, видимо в увольнительной, пил дешёвый морс и пялился на девчонок с лагманом. Летнее кафе «Узбекистан» как раз примыкало одной клеёнчатой стеной к воинской части внутренних войск, рядом стояла тюрьма и трамвайная остановка. Посетители кафе могли также наблюдать финальные аккорды строительства элитного комплекса «Тихвинский», который возводился неподалёку. Там, в этом комплексе, всё должно было быть как бы всё — и подземный гараж и рестораны, фитнесы-хуитнесы, бассейны и так, как бы между прочим, ещё и квартиры, метров квадратных по сто семьдесят по тысячу пятьсот за квадрат. Рекламная растяжка говорила, что тот, кто в этом доме поселится, должен быть абсолютно счастлив, потому что выходить из этого дома совсем не обязательно — всё для жизни есть. Конечно, это счастье, не выходить из этого дома совсем до самой смерти и не видеть это кафе «Узбекистан», куда, между прочим, в это время зашла странная компания. Капитан милиции — высокий лысый мужчина в форме капитана милиции, сержант — худой кудрявый парень в помятой одежде с погонами сержанта, женщина-прапорщица с видеокамерой, молодой человек в бейсболке и мужчина в красивом оранжевом свитере. Мужчина, кстати, был прикован наручниками к сержанту. И в свитере ему было жарко, потому что было лето, хоть и бабье. Капитан сразу пошёл к узбекской барной стойке, все остальные сели, только прапорщица стала ходить по кафе и настраивать видеокамеру.

— Так, пиво есть у вас, да?.. — Капитан не хотел платить, поэтому сразу стал говорить строго, практически прямо наорал на женщину за стойкой. Она поправила тюбетейку и, ничего не говоря, навалилась всей грудью на краник и выдавила капитану литровый пластиковый стакан пива «Красный Восток». — Сейчас мы начнём, нам чтобы никто не мешал!.. — Капитан начал пить.

— Кто вам помешает, все, кто едят здесь, они ни при чём, просто едят, вы делайте, что вам надо...

Капитан не слушал женщину и пил, прапорщица включила видеокамеру. Капитан, не глядя на неё, почувствовал, что его снимают, замахал рукой, прапорщица отвела камеру на сержанта и двух парней за столиком. Сержант листал меню, прикованный к нему мужчина в свитере терпеливо ждал, парень в бейсболке ничего не делал, просто улыбался и смотрел в камеру.

— Валь, может, после поедим. — Сержанту что-то понравилось в меню, но денег, видимо, было не так много, поэтому он решил пробить, не захочет ли парень в бейсболке поесть с ним за компанию.

— А чё ты нарыл?

— Салат из крабовых палочек с кукурузой... недорогой, я люблю... как раз можно, смотри, возьмём по пиву и салат, а?

— Я бы тебе не советовал есть крабовые палочки... их делают в Прибалтике...

— И что?

— Прибалты спускают в палочки, потому что ненавидят русских... особенно латыши... они точно спускают и ещё мочатся на крабовые палочки, которые экспортируют в нашу страну...

— Что им, делать нечего? — Сержант стал теребить затёкшую от наручника руку, он недовольно зыркнул на прикованного к нему Прометея в оранжевом свитере, как будто он и был тот латыш, который ссыт в крабовые палочки.

— Понимаешь, Севик... Мы их сильно обидели... сильно... Я в университете проходил... мы их завоевали, а они хотели, чтобы их завоевали фашисты... не срослось... Представляешь, — вот ты бы смог так обидеться на человека, чтобы ссать ему в еду, это что такое сделать надо, чтобы так достать, а?.. А у них ведь даже специальные работники есть на заводах, где эти палочки из сайры делают... Их поят пивом, а потом они ссут в жбаны с сайровым фаршем, а у кого есть желание, — тот ещё и спускает туда...

— Они же ещё поставляют нам творожки в шоколадной глазури, мне мама покупает, с абрикосовым наполнителем...

— Интересно, что они с ними вытворяют?.. — Это был даже не вопрос, просто мужчина в оранжевом свитере подключился к беседе, но капитан оборвал её:

— Так, Люда, включай!

— Уже... — Лицо прапорщицы спряталось за камерой, Валя и Сева встали.

— Так, значит, начинаем следственный эксперимент сорок восемь пять два. — Капитан отвернулся от Люды и, уже не так волнуясь, обратился к мужчине в свитере:

— Так, Карась, где вы сидели?

Карась кивнул на тот самый столик, где только что обсуждался вопрос межэтнических взаимоотношений:

— Вот за этим столиком.

— С кем вы сидели?

— С Маринкой...

— Так, с Маринкой... потом что... — Капитан грустно посмотрел в сторону барной стойки на краники пива.

— Потом она встала, сказала, что ей надо пописять... Подошла к этой... — Карась кивнул в ту же сторону, куда только что грустно смотрел капитан. Женщина в тюбетейке оживилась, стала протирать стойку национальной тряпочкой.

— Так, она, что, — сразу, как вы пришли, пошла пописять?..

— Нет...

— Так, а что же случилось до того, как?

— Мы разговаривали...

— Так, о чём вы разговаривали?

— Разговаривали... я её спрашивал...

— О чём?

— О дне рождения Игоря...

Прапорщица высунулась из-за камеры:

— Он мямлит — ничего не слышно!

— О чём спрашивал, громче говори!

— О дне рождения Игоря...

— Так, дальше, что конкретно ты её спрашивал?

— Я же уже говорил!.. — Утомлённый Карась бросил эту фразу прямо в лицо капитана и замолчал.

Всем было плохо — и Карасю, и сержанту, который напряжённо думал о творожках с абрикосовым наполнителем, и Люде, которая по очереди снимала с ног туфли и разминала пальчики, и парню в бейсболке, который осматривал волосок на пластиковом стуле. Изначально он не заметил его и, видимо, сидел на этом волоске, а теперь, когда встал, ему стало очень противно — чей это волосок, и откуда, и стоит ли теперь стирать брюки, после того, как посидел на чужом волоске, причём, скорее всего, с лобка. Но капитан собрался с силами и прервал эту всеобщую немочь:

— Так, значит, тут следственный эксперимент, — мы всё записываем, поэтому ещё раз, громко, на камеру! Или не понял?!

Может быть, Карась и не понял, но зато сержант понимал капитана без слов, поэтому, как только капитан недовольно хмыкнул, Сева взмахнул рукой и, как бы нехотя, ткнул кулаком Карасю по печени. В ту же секунду, как Карась пал на землю «Узбекистана», Люда принялась снимать виды, — а именно, как трамвай подходит к остановке и как люди заходят и выходят из него.

Всем сразу как бы полегчало, как будто Карась принял на себя всю эту боль и тоску, которая томила милиционеров.

— Мороженое у вас есть? — спросил капитан у женщины в тюбетейке.

— Нет... — Видимо, у неё был сын, такой же непутёвый, как этот Карась. Может, и он вот так же был бит милиционерами. Так что женщина выразила свой социальный протест в этом коротком узбекском лае.

— Что-нибудь холодного бы... Так... Тогда пиво мне ещё нацеди... раз больше ничего холодного нет...

Груди женщины включили краники, сама она оставалась неподвижной. Капитан выпил, сержант помог Карасю подняться.

— Так, значит, о чём ты спрашивал потерпевшую?.. — продолжил дознаваться капитан.

Люда присела на корточки, чтобы получился такой необычный план снизу — два лица напротив друг друга — счастливое, после пива, капитана и пыльное, после земли, Карася.

— Почему она осталась на ночь у Игоря... после дня рождения... — Карась заговорил строго, по-мужски. Капитан и Сева в очередной раз убедились в правоте своего педагогического подхода.

— Так, дальше, что она ответила?..

— Она сказала, что все остались и она тоже не пошла домой, потому что было уже темно...

— Ага...

— Я ей сказал, что звонил в этот вечер её подруге, она пришла домой и сказала, что у Игоря осталась только Аня... Аня сказала, что подруга перепутала, потом сказала, что хочет писять, подошла к этой в тюбетейке, попросила у неё ключ от туалета...

— Так, за этим столом вы сидели? — Капитан кивнул на столик, за которым совсем недавно сидели Валя и Сева.

— Да...

— Так, садимся...

Карась сел за стол, Валя замешкался. Волосок был на том же самом месте, а другого стула рядом не было.

— Валя?!

Капитан уставился на Валю, Валя понял, что мешкать нельзя, он наклонился к стулу и что есть силы стал набирать воздух ртом, чтобы дунуть, но не рассчитал, и когда набирал воздух ртом, втянул этот волосок в себя. Валя закашлялся, отвернулся, стал собирать во рту слюну и судорожно выплёвывать из себя волосок. Женщина в тюбетейке занервничала:

— Здесь, между прочим, люди едят, что ваш парень делает?!

Капитан нагнулся к Вале:

— Валя, ты что делаешь?

Люда открыла второй глаз:

— Может, с сердцем что?

— Какое с сердцем, молодой парень! Валя, Валь! — Капитан стал хлопать Валю по спине.

— Что вы его хлопаете, он же не подавился! — Люда покраснела, предчувствуя недоброе. Она направила камеру на Валю, предполагая, что, может, это последние минуты его жизни и как было бы неплохо запечатлеть их. Честно говоря, у Люды был небольшой секрет. Она копировала втихаря плёнки со следственными экспериментами и склеивала в небольшие фильмы. Мечта Люды была попасть в ротацию Каннского кинофестиваля в разделе «авторское документальное кино». Она встречалась с одним бывшим заключённым, который до того, как стать заключённым, работал на местной киностудии осветителем. Он-то и рассказал Люде о Каннах и о больших возможностях, если ты умеешь снимать.

— Может, астма? — Сева подорвался было подсесть к Вале и поучаствовать в его судьбе, но прикованный к его руке Карась помешал ему.

— Валь, Валя, не умирай, это, принеси ему запить, пива налей ему! — Капитан проорал это в сторону барной стойки. Женщина в тюбетейке нацедила пиво и поднесла Вале стаканчик.

— Ну, как? — Никто об этом не спросил, но все посмотрели на Валю так, что этот вопрос прозвучал у него в голове. Он попил ещё пива и прошептал: — Проглотил...

— Кого?

— Волос...

— Ты чё, Валя! Мы тут снимаем, ты что устраиваешь? Это же плёнка, официальный документ! Ты зачем всё в цирк превращаешь? Садись давай и рот не разевай, если к тебе волосы залетают... Так... Всё так было, Карась?

Карась уставился на Валю. Валя продолжал морщиться, но собрался с силами и сел на злополучный стул.

— Нет, — почти прошептал Карась, — не так, я сидел на его месте... Он неправильно сел...

— Так, пересаживаемся! — Капитан отвернулся от столика, чтобы случайно не убить и Валю и Карася за тот цирк, который они принялись изображать.

Валя и Карась стали выполнять приказ капитана, прапорщица снимала. Посетители кафе давно доели свою еду, но никто не хотел уходить — и солдат, и девочки, и старая женщина, — все смотрели, как снимается кино, хотя вовсе это было и не кино, но тоже с камерой. Капитан дождался, пока все рассядутся по своим местам, и произнёс чётко и громко — специально для Люды:

— Так, значит, Маринка сказала, что хочет писять и пошла?

— Да...

— Так, значит, Валя, вставай...

Валя очень зло посмотрел на Карася, потом на капитана, встал, бормоча:

— Зачем я садился, если она пошла пописять...

Капитан сделал вид, что не услышал Валю:

— Давай, иди к этой женщине...

Валя побрёл вперёд. Прапорщица с видеокамерой, опередив Валю, подбежала к барной стойке. Работница в тюбетейке решила, что ей надо вести себя, как обычно, — изображать свои повседневные заботы по бару. Она не раз смотрела по телевизору документальные программы о преступлениях, где актёры изображали следователей и преступников. Женщина даже удивлялась: «Как так, что преступления все засняты на камеру, даже изнасилования?!» Дурочка, она не знала, что всё это инсценировки. Вот и сейчас женщина решила, что это будет частью как раз такого фильма и, может быть, Карася даже заставят кого-нибудь убить на камеру. Она стала делать вид, что просто работает и ничего пока не знает, что здесь произойдёт преступление, — женщина в очередной раз протёрла стойку и принялась протирать краники для пива. Капитан отвлёк её от этих занятий, рявкнув:

— Вы здесь стояли?

— Да, она подошла, попросила ключ от туалета, я ей сказала, чтоб она сразу заплатила... до того, как... потому что после я гребую, когда они уже выйдут, — мне ещё к продуктам прикасаться, продавать, поэтому я деньги до беру...

Работница в тюбетейке не успела договорить, капитан рванул к Вале, который совсем не торопился подходить к ней, и потащил его к барной стойке.

— Так, дальше, Карась!

Люда перевела объектив камеры с Вали на Карася, тот вздохнул и заговорил:

— Потом я встал, пошёл... нет, сначала посидел, я сначала подумал... подумал, что она мне врёт... причём, так что с Игорем это она знала, что я расстроюсь. Он ведь её не любил, просто специально... меня позлить — трахнуть хотел её! Я Маринку просил к нему не ходить на день рождения, тем более ночевать там одной... Я потому что знал, к чему всё придёт! А она не послушалась! Я разозлился и пошёл к туалету, постучался...

— Так, вставай, иди...

Карась встал и пошёл к туалету. Синяя кабинка платного биотуалета примыкала к кафе таким образом, чтобы из барной стойки был хороший обзор и можно было контролировать процесс входа-выхода клиентов.

— Я подошёл и постучался.

— Сколько раз постучался?

— Два раза, потом ещё два...

— Так, стучим!

Карась стал действительно вспоминать, как всё было, погрустнел и постучался в дверь кабинки.

— Так! — Довольный капитан стал помягче, он почувствовал настроение Карася, что он вот-вот расскажет и покажет на камеру правду, поэтому как бы принял сторону доброго наблюдателя.

— Она спросила, сказала, что занято, я ей сказал, что это я, и она открыла...

— Так, откройте нам, пожалуйста... — Капитан продолжал смотреть на Карася, но обратился к женщине в тюбетейке. Та побежала открывать кабинку.

— Пожалуйста... — Дверь кабинки открылась, и все почувствовали запах бытовой химии.

— Так, дальше что?

— Потом... Маринка открыла, а эта, — Карась кивнул на тюбетейку, — заголосила, чтобы я заплатил, что вдвоём срать за одни деньги нельзя...

— Не так, — стала оправдываться женщина в тюбетейке, — я, в смысле, что сказала, что если вдвоём, даже если родственник, — платить надо за двоих, раз вдвоём там, я ему правила пользования напомнила...

— Так! — Капитан отвернулся от женщины и кивнул Карасю, чтобы он продолжал.

— Я заплатил, зашёл и закрылся...

— Так, проходи, только не закрывайся, чтобы мы видели...

Карась вместе с Севой зашёл в кабинку, Люда включила подсветку на камере.

— Так... Где она, что, — сидела?

— Да, на унитазе...

— Так, Валя, садись.

Валя протиснулся в кабинку, опустил крышку унитаза. На какое-то мгновение он задумался, а не опасно ли вот так в своих хороших штанах садиться...

— Ну?! — Вопль капитана прервал поток сомнений Вали, даже, наоборот, он помог Вале вспомнить, что он уже нарушил чистоту штанов, посидев на волоске. Валя сел, Карась продолжил:

— Я закрылся... потом достал нож и ударил её в шею...

— Так, нож откуда достал?

— Из кармана, из штанов...

— Так, дайте ему... это, Сева!

Сержант стал хлопать себя по карманам и глядеть в разные стороны, быстро пытаясь сообразить, чего бы такого дать Карасю вместо ножа.

— Сева, сними с него наручники и выйди оттуда! Сколько вас в туалете, я ничего понять не могу, что он показывает. И дай карандаш или ручку ему!

Сева стал снимать наручники с Карася и промямлил:

— У меня ничего нету!

— Как нету, ты с чем на работу приходишь?

— С наручниками... и с пистолетом... нам выдают...

— С каким пистолетом, дай ему что-то, чтоб он нас не поубивал тут!

На помощь Севе метнулась добрая женщина в тюбетейке. Она нырнула к себе в барную стойку, вынырнула и скакнула к рассердившемуся капитану:

— Вот, возьмите палочки. У нас ими иногда едят, подойдёт?

Капитану это всё уже перестало нравиться, но всё-таки он мотнул головой, и сержант выхватил палочки из рук женщины и передал их Карасю. Всё было готово к кульминации следственного эксперимента. Женщина в тюбетейке отвернулась, Люда, не забывая о Каннах, стала играть фокусом камеры — то приближая, то удаляя лицо Карася.

— Так, показывай, как ударил. — Капитан понизил голос и отошёл от двери кабинки, чтобы не заслонять объектив. В кадре остались только Валя, сидящий на унитазе, и Карась. Их взгляды встретились, Карась медленно занёс над Валей японские палочки.

— Вот так...

Карась ткнул палочками в кадык Вале. Валя сглотнул слюну. Карась, немного подумав, ткнул Вале в то же самое место, но уже другой палочкой.

— Нет, вот так!

Карась вошёл в раж и ткнул ещё раз.

— Да, вот так...

Карась хотел ткнуть ещё раз, но капитан поймал его руку:

— Так, дальше, потерпевшая как себя повела?

— Как?.. — Карась вопросительно взглянул на капитана.

— Ну, что она сделала?

— Пукнула... потом захрипела... потом... я не помню... я не запомнил...

Все замолчали и задумались. Валя поймал то мгновение, которое в актёрской среде обычно называют звёздным, — он громко пукнул и стал изображать предсмертный хрип жертвы. Люда затряслась от хохота и чуть не выронила камеру. Капитан тоже сыграл — его недобрый взгляд, которым он посмотрел на Валю, напомнил молодого Терминатора из первой части великой голливудской саги. Валя не стал искушать робота-убийцу и замолчал.

— Так, потом что начал делать? — проскрипел железным голосом капитан.

— Потом я подумал, что её надо куда-то деть, чтобы меня не схватили тут, чтобы её не нашли...

— Так.

— Я решил её расчленить...

Женщина в тюбетейке вскрикнула и затряслась, точно так же, как и камера в руках Люды. Капитан схватил Люду за объектив:

— Так, поспокойнее!

Женщина в тюбетейке перестала трястись, Люда взяла себя в руки и продолжила съёмку. Карась вспоминал:

— Я стал резать по руке... ей по руке...

— Так, показывай.

— Ну, вот так...

Карась принялся пилить Валину руку палочками. Вдруг он остановился и с улыбкой посмотрел на Валю:

— Только она лежала уже!

— Как?

— Головой вперёд, ноги, так, — наискосок...

— Валя, давай.

Наверное, Карась решил поиздеваться над Валей, но капитан потребовал, чтобы всё так в точности и было, как говорит Карась. Валя сполз с унитаза и лёг на пол туалета.

— Так, и что? — продолжал раскручивать память Карася капитан.

— Потом я дошёл до кости и понял, что у неё кости и мне их не перепилить...

— Так, а зачем ты её вообще стал пилить? Куда бы ты куски дел? У тебя был пакет?

— Нет, пакета не было, — я бы смыл...

Женщина в тюбетейке вышла из климакса и закричала:

— Куда, дурачок! Тут бы всё забилось!

Капитану это не понравилось, и он прикрикнул на тюбетейку:

— Так, тише, не мешайте! Так, ладно, дальше!

— Ну, потом... я просто сразу не сориентировался, мне так не по себе стало... я подумал, что тогда надо отвинтить унитаз и её в туда запихать...

— Куда — в туда?

— Ну, я не знаю, как там всё устроено, — я думал, под унитазом ямина, куда всё говно смывается, — я подумал, что там ямина, я её туда деть решил...

— Ну, мудак... — Тюбетейка опять подала голос.

— Я сказал, заткнулась!.. — Капитан в очередной раз прикрикнул на работницу кафе, но она не унималась:

— Была бы ямина, мы бы и унитаз не ставили!

— Так, помолчите! Я же вам говорил уже!

— Да как, с такими представлениями, — ещё и убить решил!..

— Так, всё, я сказал! Не мешайте!

Женщина пошла собирать посуду со столиков, где уже поели, но уходить из кафе не собирались. Вообще, ажиотаж в заведении начал нарастать. В «Узбекистане» появились новые любители восточной кухни, но в зал пройти они не решались, просто стояли у входа и смотрели за происходящим, пересказывая друг другу нюансы криминального кинопроизводства.

— Он тут всех замочил!

— Кого?! Вы о чём говорите, он просто отравил всех тут, потому что его девушку чурки изнасиловали!

— Кого?! Его парень-друг жил с его девушкой, а она дочь чурки, и он их убил здесь, а сейчас снимают кино об этом!

Женщина в тюбетейке, собрав посуду у посетителей, нырнула в свои узбекские восвояси, из кухни вышли два замученных повара-тринадцатилетки из Молдавии, которые перестали жарить лагманы, решив отдохнуть и наполниться впечатлениями.

— Так, Карась... так... на чём мы остановились?.. — Капитан окинул взглядом «съёмочную площадку» и понял, что пора сворачиваться.

— Откручивать унитаз я решил...

— А, да... и что, как, показывай!..

— Так что показывать, — ничего не откручивалось... я вот тут подёргал... — Карась перешагнул через лежащего Валю, кинул на его тело палочки и обнял унитаз.

— Приварен намертво! Я потом просто решил уже — будь что будет, вышел и пошёл домой...

— Так... — Капитан стал искать взглядом работницу кафе. — Кто потерпевшую обнаружил?

Из-под барной стойки вынырнула тюбетейка, а за ней и всё остальное:

— Я! Когда, когда она выползла, тогда и обнаружила!

— А почему не сразу, вы же видели, что их двое заходило, а вышел один?

— Ну, мало ли... я думала, этот сделал дело, а эта ещё сидит, раз заплатили, мало ли что, — вон, у меня муж по полтора часа иной раз выдавливает, — это у него, если первое он долго не ест, то...

— Так, ладно! Ну, что, тогда всё, записала? — Капитан прервал женщину и обратился на камеру.

— Да... всё?

— Выключай!

Люда выключила камеру, Валя медленно стал подниматься с пола туалета, Сева — приковывать Карася к себе. Жизнь входила в привычную колею. Повара ушли на кухню, откуда тут же выскочил узбек-официант-украинец. Он стал рассчитывать всех, кто поел. Женщина в тюбетейке налила себе пива и выпила. Капитан взглянул на неё, облизнулся и прошептал:

— Потопали. }

{ Валя не мог спать один. В смысле — не то что ему была нужна женщина. Нет. По большому счёту ему было всё равно, с кем спать, лишь бы не одному. Бывают такие люди. Вот. И Валя спал с телевизором. С невыключенным. Да ещё и в бейсболке. Бейсболка Вали была на один размер меньше. Она сдавливала его голову и оставляла следы на лбу, поэтому он её и не снимал, чтобы никто не видел, что на его лбу следы от бейсболки. Иногда Валя мучился от головных болей, ну, представьте себе, — днями носить не своего размера бейсболку, но как сам он говорил — она помогала ему ощущать, что он существует. Боль постоянно напоминала ему, что он существует, живёт, поэтому Валя очень боялся снимать бейсболку, иначе в его голове начиналась такая лёгкость, что он терял способность соображать и ему казалось, что он облако, которое плывёт себе по небу, и вот мы стоим и гадаем, что это — кораблик, львёнок, а облако снова оборачивается каким-то причудливым предметом и, наконец, совсем растворяется. Валя очень не хотел раствориться, поэтому и носил бейсболку.

— Валя! Валь! — Мурашки в телевизоре забегали и превратились в фигуру моряка.

Да, действительно, программы в телевизоре давно закончились, и то, что там были мурашки, — это вполне нормально. Но вот почему там возникла фигура в чёрном длинном пальто, клёшах, в бескозырке с якорем и большим зелёным рюкзаком за плечами? Такого не было ни в одной программе телепередач.

— Валёк!

Моряк добился своего — после очередного его отчаянного стона Валя начал просыпаться.

— Отец?

— Опять ты телевизор не выключаешь... А он всё мотает... мотает и мотает... Электричество... Выключи... а то деньги платить...

Валя, ещё толком не очнувшись, метнулся к телевизору и выключил его. Но моряк не исчез. Он переместился, как голограмма, на шкаф, опустил рюкзак на землю и опять заговорил с Валей:

— Счётчик, Валя... у всего есть счётчик... и у электричества, и у нас... Ты вот телевизор не выключил, и — намотало, — на всю мамкину зарплату... да?..

Валя протянул руку к голограмме на шкафу и прикоснулся к ней. Голограмма никак не отреагировала, только Валя почувствовал необычайный холод, как будто он прикоснулся не к двери шкафа, а к двери морозильной камеры.

— А она мой счётчик, Валя, она мой счётчик так раскрутила, что вся моя жизнь пронеслась... оглянуться не успел...

— Почему, отец?

— Есть такие ситуации в жизни, когда живёшь, живёшь, ни о чём не подозреваешь, а кому-то уже помешал, кому-то очень даже близкому... просто потому, что живёшь, — помешал...

— Кому ты помешал, отец?! Кому?!

Дверь в комнату открылась, и моряк исчез.

— Валя! Валя, ты не спишь?

На пороге Валиной комнаты стояла пышная женщина с такой же пышной причёской. Несмотря на ночное время, и женщина и причёска были абсолютно не помяты, а даже наоборот — как будто специально приготовившиеся к чему-то очень личному, но торжественному.

— Ты что, не спишь?

Валя ещё не опомнился от встречи с моряком и закричал:

— А?! Папа...

Женщина включила свет.

— Опять отец приснился? В шапке сколько раз тебе говорила не спать!

— Нет... он...

Женщина подсела на кровать к Вале, обняла его за плечи и уставилась в окно стеклянным взглядом. Так всегда поступают женщины средних лет, когда вдруг постигают бытие и демонстрируют это окружающим. Я имею в виду, обнимают кого-то за плечи и вылупляются стеклянным взглядом вдаль.

— Мне он тоже снится... тоже снится... а вчера мне, представляешь... брат папин приснился, дядя Петя... в костюме, стоит, улыбается, а я гляжу — у него во рту все зубы золотые, представляешь — все! Мне очень нравится, когда у мужчины золотые зубы! У тебя есть проблемные зубы, хочешь, я организую, отцово кольцо золотое можно переплавить тебе на зубы, ему-то всё равно уже ни к чему...

— Нелепо, да? Обычный ужин, а он взял и отравился...

Стеклянный взгляд женщины вдруг стал наливаться кровью. Она медленно повернула голову на сына, сын на неё.

— Да... Да, нелепо... А всё нелепо! Ты вот у нас появился тоже нелепо! Тебя не должно было быть, а ты взял и появился! Не по правилам! Я всегда рассчитывала, когда можно не предохраняться, и никогда никто не появлялся, а ты...

Валя отвернулся от матери. Женщина осеклась и продолжила уже более мягким голосом:

— У него желудок слабый был, ты же знаешь, он жил с шлангом во рту, постоянно ему его туда пхали, — язвы, гастриты, что? Что ты мне душу треплешь?! Поужинал и умер! Да! Так у всех бывает! Это не нелепо! Это обычно! Ты всё время забиваешь себе голову чушью! Был бы жив отец, он бы тебе первый сказал, что ты забиваешь себе голову чушью! Сам не живёшь и мне жить не даёшь!

Женщина встала с кровати и пошла к двери, но Валя остановил её:

— Послушай! Послушай, а как люди договариваются о том, чтобы жить вместе?

Мама обернулась на сына:

— Как... что, ты сейчас о чём?..

— Вот ты жила с папой... у вас всё было хорошо? Тебе его одного было достаточно? Может быть, ты хотела чего-то другого, а он тебе мешал... Можно ведь было просто договориться и не мешать друг другу или никак, по-хорошему никак не получалось?

— Сейчас ведь, Валя, не проблема сдать тебя лечиться. Сейчас много добрых врачей и платных центров! Мне стоит только заикнуться, что ты наркоман, и враз наше с тобой общение будет происходить только в выходные дни и по разные стороны решётки. И тебе будет хорошо, и мне! Я тебя предупредила!

Женщина вышла из комнаты. Валя встал с кровати, открыл шкаф, достал морскую форму отца. Никогда он не одевал её до этого момента. Когда отец был жив, он не разрешал ему это делать, а сейчас, когда не разрешать было некому, одевать её было неинтересно. Но после разговора с матерью, а может, после визита моряка Валя вдруг почувствовал, что ему надо срочно стать таким же моряком. Он оделся в форму и выбежал на кухню. Мама стояла у окна и пила воду.

— Предупреждён — значит, защищён...

— Что?

Валя подошёл к маме и схватил её руку, которой она держала стакан с водой:

— Предупреждён — значит, защищён, говорю...

— Иди спать... Зачем вырядился, она же в нафталине! — Женщина выдернула свою руку и продолжила пить воду.

— Уже?

— Что уже?

— Уже в нафталине...

Мама сделала вид, что не поняла, и сменила тему:

— Как у тебя на работе?

— На работе... всё хорошо... Тружусь... умираю за мёртвых, живу за живых!

— Почему Оля к нам не приходит...

— У неё сейчас это... она к государственному экзамену готовится.

— Это что ещё за экзамен?

— Это когда уже отучился, всё выучил, и перед тем, как срыгнуть из ВУЗа, тебя должны проверить, сколько знаний в тебе осталось, — в конце обучения самый ответственный экзамен.

— Ты хоть её поддерживаешь? Помогаешь?

— В чём?

— Ну, с экзаменом этим...

— А... да, я не настаиваю на сексе, так что она вполне имеет время на выучивание...

— Пора тебе с ней определяться... Сколько вы уже встречаетесь... Взял бы да сделал ей предложение...

— Зачем? У нас и так всё в порядке...

— Ты знаешь, это они всегда притворяются, что их всё устраивает, а в глубине души каждая девчонка мечтает о замужестве, знаешь, купи... да зачем купи, кольцо папкино подари ей, сразу увидишь, как она обрадуется!

— Это же папино кольцо...

— Ох, Валя! Отца не вернуть, а нам надо жить!

— У меня с Олей ничего не будет!

— Почему?

— Чтобы у тебя не было оправданья!

— Какого?

— Что я живу... Я не живу... и ты не должна!

— Что ты такое говоришь?! Мне нужно, понимаешь, я не хочу сойти с ума...

— А я хочу!

Валя достал кортик из ножен и пустился в пляс. Такой танец он видел по телевизору, в каком-то балете восточные парни также подскакивали с кинжалами. В связи с терроризмом этот балет перестали показывать по телевизору, но Вале он очень нравился. Валя подпрыгивал, ударяя кортиком по воздуху, опускался на землю и снова подпрыгивал. После очередного прыжка Валя наткнулся своей спиной обо что-то мягкое и влажное. Это был живот дяди Пети, брата Валиного папы.

— Ух, ты! Джигит!

Дядя Петя топлес стоял перед Валей. Мама Вали стала делать ему какие-то сигналы, дядя Петя посуровел и заегозил на месте.

— Дядя... — прошептал Валя.

После встречи с призраком отца Вале казалось, что ничто его в этой жизни удивить уже не сможет. По крайней мере, в эту ночь. Но появление дяди, ночью, на кухне, топлес...

Дядя Петя жил какой-то своей жизнью и всегда далеко от семьи Вали. Валя толком и не знал, как живёт его дядя. До этой ночи не знал.

— Куда ты вышел?! — Мама Вали зло прошипела в сторону дяди Пети, и он попятился прочь, приговаривая:

— Я воды попить... да...

Вдруг в голове Вали всё сложилось в какую-то чудовищную картину, в которой и дядя был на своём месте, и мама, и призрак отца. Валя вложил кортик в зубы и запрыгнул на подоконник.

— Валя! — крикнули оба заговорщика.

Но Валя уже ничего не слышал, он спрыгнул из окна на землю и побежал по ночной улице, в белом морском парадном кителе, с кортиком в зубах, подальше от дома, подальше от своих тёмных мыслей. }

{ Валя стоял, прислонившись к подоконнику, и смотрел из большого окна на проезжую часть. Сзади Вали пристроился сержант Сева. Он обхватил Валю за икры и изображал половой акт. Люда снимала это всё на видеокамеру. К руке Севы был прикован молодой человек в жёлтых носках и беретке. Конечно, на нём было ещё много всего надето, но такого... непримечательного, а беретка и носки были признаком ответственной гражданской позиции и ебанутости, что, в принципе, одно и то же. Наконец, в комнату вошёл капитан, и все резко приняли серьёзный вид. Только Валя продолжал стоять всё в той же позе и наблюдать, как водитель автомобиля «Opel» наспех припарковал свою машину, вышел из неё, побежал к одиноко растущим кустам, снял штаны и присел на корточки. Этаж был девятый, поэтому Валя толком не мог разглядеть — кто это был — мужчина или женщина и зачем он вот так бросил свою машину и побежал в кусты, чтобы сесть на корточки. Вале совсем не хотелось думать о чём-то банальном. Он представлял, что водитель вдруг устал от городской суеты и просто решил расслабиться, прикоснувшись голым участком своего тела к свежему газону.

— Так, Люда, включай! — Капитан протёр платком под фуражкой, одел её и приготовился к съёмкам.

— Уже...

Капитан привычно напрягся и пробубнил на камеру:

— Так, значит, начинаем следственный эксперимент по делу Сысоева, триста двенадцать...

Капитан сбился, но на помощь пришла Люда:

— Девяносто четыре!

— Триста двенадцать девяносто четыре... Так, значит, давайте по порядку... кто предложил вам вынести мусор?

Мужчина в жёлтых носках и беретке очнулся, посмотрел сначала на Севу, потом на капитана:

— Предложил!.. Это семья, кто тут кому предлагает, никто уже никому ничего не предлагает, накопился мусор — надо вынести...

— Так, давайте без прибауток, ладно? Это сейчас в первую очередь вам нужно! Понятно?

— Понятно?! — повторил за капитаном Сева.

— Да... — Сысоев ещё раз взглянул на Севу. Теперь это уже был не порногерой, как до появления капитана, а настоящий сержант милиции.

— Так, ещё раз... Вы сами или потерпевшая попросила вас?

— Я сам...

— Так... дальше... где была в этот момент потерпевшая?

— Жена мыла окно...

— Это? — Капитан кивнул в сторону Вали.

— Это...

— Так... как она мыла, на подоконник залазила? Или с пола?..

— Залазила...

— Окно открыто было?

— Да... правая створка... она с внешней стороны начала...

— Так... Валя!.. Из климакса выходим! Открой окно!

Валя, так и не рассмотрев фигуру шофёра, принялся исполнять волю капитана. Он открыл окно и залез на подоконник.

— Так, вы что делали?

— Я сначала хотел ей помочь, спросил, давай я тебе помогу, а она продолжала мыть...

— То есть что — она не услышала вас?

Сысоев ухмыльнулся и просопел:

— Да нет... Я звук прибрал у телевизора... просто это её стиль такой общения, она, когда злится, когда злилась... делала вид, что глухая... я лежал, смотрел телевизор, она ни с того ни с сего вскочила делать уборку, я говорю, давай помогу — молчок!.. Я говорю: что сделать? — молчок! Потом такая — ничего не надо, живи как хочешь, а я в грязи жить не хочу!..

Валя понял, что это надолго, — он спрыгнул с подоконника и стал рассматривать носки Сысоева. Капитан продолжал:

— Так, ясно, то есть вы поссорились?

— Да нет... Всё как обычно...

— Нет, Сысоев, что значит, как обычно, — как обычно поссорились или что?!

— Ну, как... наверное, только это уже для нас как... не ссора... как обычно... я не знаю... так во всех семьях...

— Так, значит, давай поймём... Во всех семьях жёны так не погибают после уборки, понимаешь! Во всех семьях!.. Как обычно — это обычно все живы... Так что ты просто вспомни и изображай, что тут у вас произошло, вот он... — капитан со всей силы ткнул пальцем в грудь Вали, — вот он, это сейчас она, стоит на подоконнике, трёт стёкла...

Валя снова запрыгнул на подоконник и принялся изображать пантомиму «Мойка окон». Капитан запустил в себе программу по раскручиванию Сысоева на правду:

— Давай, ты хочешь ей помочь!.. Как у вас было, — ты что, говоришь, давай, я помогу, она как? Притворяется глухой, так? Твои действия!

— Я ей ещё раз говорю...

— Так...

— Давай, я помогу...

— Так...

— Она молчит...

— Молчит?..

— Да... я ей тогда ещё громче... Давай, я помогу!

Сысоев начал подходить к окну, на котором стоял Валя. Его жёлтые носки и берет вдруг налились такой силой, что Сева потащился за Сысоевым, абсолютно не желая того. Даже наоборот, Сева пытался притормозить, упирался ногами в пол, но Сысоев пёр на Валю, как трактор.

— Давай, я помогу!! Давай, я помогу!!!

— Эй, эй, Сева, держи его, контролируй! — Валя присел на корточки, как водитель «Opel», и приготовился к самому худшему. Капитан вместо того, чтобы успокоить Сысоева, наоборот, стал его подначивать:

— Севка, пусть он дойдёт до него! Пусть покажет, давай, Сысоев, как ты её!!!

Валя сжался в комочек и натянул бейсболку на глаза.

— Давай, я помогу!!!

— Так!

— Давай, я помогу!!!

— Так!! И!!!

Вдруг Сысоев резко остановился и опять стал мямлить:

— И... и иду на кухню, беру ведро... подхожу к двери...

— Да?.. — Капитан явно расстроился. — Ну, подходи... давай, давай, показывай, подходи к двери...

Сысоев под присмотром сержанта подошёл к двери и остановился.

— Она обернулась... сказала... можешь ничего не делать... отдыхай дальше...

Сысоев посмотрел как бы сквозь стоящего на подоконнике Валю, сглотнул слюну и замолк.

— Так... — Капитан замер, ожидая продолжения, но Сысоев молчал.

— Сысоев, дальше, даль-ше...

— Я хлопнул дверью... вышел в подъезд, услышал грохот... вошёл обратно... окно закрыто, а её на подоконнике нет...

Валя вылез из-под бейсболки, Люда из глазка видеокамеры. Капитан посмотрел на Севу, Сева на капитана, и потом оба они посмотрели на Сысоева.

— То есть, по вашим словам, она от сквозняка... то есть её окном, закрывшимся от сквозняка окном выкинуло на улицу... так?

— Так...

— Так, хлопайте!

Сысоев обернулся и удивлённо посмотрел на капитана.

— Ну, что, — хлопайте, хлопайте, на то он и следственный эксперимент, мы должны всё проверить!

Сысоев открыл входную дверь, чтобы с силой хлопнуть ею, но Валя резко спрыгнул с подоконника и закричал:

— Э! Э! Подожди! Товарищ капитан, я лучше слезу!

Капитан пробормотал в себя какие-то очень нехорошие слова, целый поток нехороших слов, но до камеры прапорщицы Люды долетело лишь:

— Слезь...

Сысоев посмотрел на милиционеров, все одновременно кивнули ему головой, — Сысоев хлопнул дверью, окно закрылось. Сысоев засветился от счастья, остальные участники следственного эксперимента явно сникли и, как посрамлённые варвары, не умеющие объяснить себе силу действия сквозняка, опустили глаза. Но вдруг на помощь закону и справедливости пришла Люда:

— А надо проверить силу!

Капитан недоверчиво посмотрел на женщину с камерой:

— Чью?

— Окна! Окно с какой силой закрывается? Как мы узнаем, может оно так выпихнуть человека с подоконника или нет!

Озадачив капитана, прапорщица нырнула обратно в видеокамеру.

— Да... — обрадовался капитан. — Так, Валя, вставай, открывай окно и стой на подоконнике, Сысоев, на...

Валя оборвал капитана на полуслове:

— Товарищ капитан, а если он прав?

— Вот это нам и предстоит узнать, так... — Капитан задумался, но ненадолго, вдохновение посетило его, и он придумал. — Мы тебя привяжем на всякий случай... нужен ремень, Сева, снимай ремень!

Сева сделал попытку снять ремень, но, вспомнив что-то, осёкся:

— У меня нет ремня...

— Как нет?! Вам по форме положено! Совсем уже!

— У меня в шкафу... на брюках... можете взять... — Абсолютно уверенный в своей правоте Сысоев вздумал помочь следствию. Наивный, он решил, что ему это зачтётся, а может, он просто добрый и ни в чём не виноватый. Тем не менее капитан кивнул сержанту, тот подошёл к шкафу, открыл его и начал рыться в поисках брюк.

— Здесь нет брюк!

— Как нет?! — одновременно удивились и Сысоев и капитан. Сысоев даже удивился чуть больше капитана. Сева пробурил содержимое шкафа ещё раз и заключил:

— Две рубашки и колготки женские... и всё...

Сысоев вдруг перестал быть добрым и закричал:

— А кто их взял?! Меня забрали, жена... разбилась... кому их брать... здесь же никто не живёт...

Теперь стать добрым пришла очередь капитана:

— Ну, ладно, Сысоев, зачем скандалить, вы же видели — квартира опечатана, кому тут ваши вещи брать?.. забыли, наверное, куда их сложили... Забыли, забыли... — Капитан сделал три магических движения кистями рук в сторону лица Сысоева, но тот продолжил сопротивляться нехитрой магии капитана.

— Да как забыли?! Я ничего не забываю, кто тут опечатывал?!

— Так, ладно, Сысоев, всё, хватит! Сева, давай колготки... там, посмотри, с лайкрой если есть... они прочнее... нам нужны прочные...

Сержант ещё раз порылся в шкафу и наконец вытащил пару колготок жёлтого цвета.

— Вот вроде...

— Ну и какие ты достал? Ты что, не знаешь, что такое лайкра?! Это утеплённые, шерстяные, а с лайкрой это блестючие, прозрачные! Отойди отсюда!

Капитан отогнал сержанта и сам начал рыться в шкафу. Найдя кое-что и нужную пару колготок, капитан кинул их Вале:

— Так, обмотайся, один носок за себя привяжи, другой к батарее!

Валя начал обматываться и крепко-накрепко привязывать себя к батарее.

— Ты, я надеюсь, не против, Сысоев, раз ремня у тебя нет в доме...

— У меня был ремень... и не один...

— Ну, ладно, ладно! Так, Валя, только крепче, на два узла, смотри, если хлопнет и ты вылетишь — сразу группируйся, чтобы об стену не удариться, а ты, Сева, втаскивай, сразу втаскивай, не тормози, понял?!

— Понял... — отрапортовал Сева.

Капитан вдруг почувствовал себя молодым Оливером Стоуном и начал «заводить» и себя, и съёмочную площадку:

— Люда, внимательно... Смотри, так, чтобы охватить всех...

— Я панорамой возьму...

— Так, отлично, Валя, Сева, все готовы, Сысоев, отлично!..

Прапорщица принялась крутиться полукругом, снимая всех участников эксперимента. Капитан присел на корточки, затем резко подскочил и прокричал:

— Так, по моей команде... Валя, встань ближе к краю... повернись туда...

— Я не могу...

Капитан поморщился, — только что Валя сбил его нереальный наркотический настрой, который капитан давно уже не славливал.

— Что ты не можешь?

— Я не могу смотреть вниз, я лучше, если что, спиной туда полечу...

— Какой спиной, ты как сгруппируешься тогда?!

— Хорошо, я боком...

— Как ты, я не знаю, прямо!.. Боком!.. У тебя всё боком!.. Вся жизнь через бок!.. Ладно... Готов, Сысоев?

— Да... — укоризненно чмокнул Сысоев. Обычно так чмокают представители одной очень древней нации, когда порядок в стране их не устраивает. Сысоев чмокнул очень похоже, хотя в паспорте он был обозначен как русский.

— Хлопай!

Сысоев с силой закрыл дверь, Валя сгруппировался, но окно не пошевелилось.

— Не понял... — приятно удивился капитан.

— Нету сквозняка... — пришёл на помощь жёлтым носкам Валя.

— Ха! — Сева вообще никому никогда не помогал, он всегда надсмехался, прямо как сейчас.

— Да, Сысоев... очко не в вашу пользу... — Довольный капитан начал потирать вспотевшие от нервного перенапряжения ладони.

— Да как так... Вы же видели, только что оно закрывалось...

— Ну да, ну да... Закрывалось... А сейчас нет... Давай ещё раз... посмотрим...

Сысоев ещё раз с силой хлопнул дверью, Валя сгруппировался, но окно и в этот раз не пошевелилось.

— Неприятный момент, правда, Сысоев? — Капитан подмигнул Сысоеву, повернулся на камеру и скрестил руки на груди. Люда выключила камеру.

Вдруг Сысоев кинулся к прапорщице, сам навёл объектив её камеры на себя и закричал:

— Нет, ну как... ну вы же видели, ну... давайте! Я покажу, снимайте же! Мотор!

Люда, защищая свою любимую видеокамеру, с силой оттолкнула хрупкого Сысоева так, что он чуть сам не вылетел в окно. Но прикованный к нему балласт-Сева спас Люду от нечаянного бытового убийства. Сысоев поднялся с пола и побежал к входной двери, утягивая за собой и сержанта. Женоубийца снова с размаху хлопнул дверью, но окно не пошевелилось. Сысоев в ярости хлопнул дверью несколько раз подряд, но окно продолжало настаивать на своём и нешевелиться.

— Так, всё понятно... хватит, Сысоев, хватит... — Капитан изобразил своим голосом голос пожилого мудрого отца, который наперёд всё знает и желает всем только лучшего. Такой у него получился восточный голос с хрипотцой.

Сысоев принялся кричать и дуть в сторону окна.

— Тогда ветер сильный дул... да, точно, ветер!..

— Ну да... тайфун!.. Сева, уводи его!..

— Как?! Давайте я ещё раз хлопну! Я же правду говорю, просто ветер, тогда был ветер!

— Давай, давай, пошли!.. — Сержант начал просачиваться в дверь, утягивая за собой прочь из квартиры беретку и жёлтые носки по фамилии Сысоев.

Прапорщица стала складывать камеру в сумочку, капитан окинул квартиру заботливым хозяйским взглядом и заключил:

— Всё, Валя, отматывайся...

Валя вот уже несколько минут возился у окна, пытаясь развязаться от колготок жены Сысоева.

— Сейчас, товарищ капитан, как-то завязался... неудачно...

— Да на, пережги их, что ты мучаешься!..

Капитан достал из кармана зажигалку и протянул её Вале.

— Что? — Капитан удивлённо посмотрел на Валю, который так же удивлённо уставился на пол, куда только что из кармана капитана упали розовые женские плавочки. Капитан нагнулся за плавочками, приговаривая:

— А-а-а... Это я всегда... старая привычка — с места преступления что-нибудь беру... на память...

Капитан сложил плавочки обратно в карман, сам пережёг колготки, которые держали Валю, и закурил.

— Потом, когда на пенсию выйду, — напишу книгу... обо всём таком... вещи вот такие разложу и начну вспоминать... а так не вспомнить, если из головы... лучше, чтоб с опорой на визуальные предметы... нас так учили...

— Я понимаю, товарищ капитан... Это модно...

— Да? — Капитан запустил руку в карман и принялся прощупывать плавочки.

— Я имею в виду, мемуары о работе... потом даже могут сериал снять по ним... кино... а можно я тоже что-нибудь возьму... вдруг и я книгу писать буду... когда на пенсию выйду...

— Записки следователя?! — прошутилась прапорщица. Она, никого не спрашиваясь, всё это время занималась проверкой кухонных шкафчиков. Сейчас Люда появилась перед Валей и капитаном, держа в руках маленькую алюминиевую турку.

— Нет, ну мало ли... — Валя очень захотел что-то такое взять из квартиры Сысоева, но, конечно, он не мог это сделать по-тихому, ведь у него не было никакого звания и он должен был спроситься.

— Ну, бери, бери... только чтобы к делу это не относилось... несущественное бери... я вот видишь... просто память о человеке взял...

— Хорошо... спасибо...

— Пожалуйста, давай только по-быстрому...

Валя стал рыть в комнате, а капитан направился интересной походкой к Люде, которая пыталась запихать в свою маленькую сумочку и видеокамеру и турку. Наконец ей это удалось. Как раз в этот момент капитан подошёл к прапорщице на максимально близкое расстояние.

— Дома... мужу... кофе заваривать не в чем мужу... как удачно сегодня мы попали...

— Удачно... — нежно согласился капитан.

— Ну... всё вроде... Я спускаюсь?

— Спускайся... — романтично сквозь зубы процедил капитан.

— А вы?

— Мы щас... я докурю... — Капитан выдул в лицо Люде сигаретный дым «Vouge», Люда закашлялась.

— Мне квартиру опечатывать надо...

— Да?..

— Да...

— Опечатывай...

— Так вы же тут...

— А ты прямо с нами... опечатывай... — Капитан сделал слишком большую затяжку, отчего сам закашлялся, как школьник, впервые закуривший на переменке.

— Перестаньте, товарищ капитан, баловаться...

— Не перестану... У тебя какой размер?..

— Чего?

— Того... — Капитан достал плавочки из кармана и стал натягивать их на прапорщицу. Она отбрыкивалась какое-то время, но всё-таки подчинилась. Капитан занервничал от этой Людиной податливости и натянул ей плавки прямо на юбку. В этот момент перед коллегами появился Валя с книгой в руках:

— Я всё!

Капитан отпрыгнул от прапорщицы.

— А? Да... что это?

— Да... книжка... — Валя вытянул перед собой какую-то старую пожульканную обложку с большим рисунком накачанного мужчины с кучерявыми бакенбардами. Капитан присмотрелся и прочитал вслух:

— «Человек не устаёт жить!» Интересная?..

— В предисловии написано, что это книга о том, как сделать себя самому...

— Сделать себя... — Люда наконец стянула с себя плавочки и отправила их в то же место, где отдыхали турка и камера.

— Тут о борце, о дзюдоисте, который то ли рахитом страдал или дистрофией, короче, всё болел, болел, а потом сам себя сделал — стал чемпионом и даже турков завалил каких-то... на Олимпиаде!

— А что турков, ну и что — турков! — ухмыльнулся капитан.

— Ну да, турки знаете какие борцы... я пять лет назад в Анталию ездила, отдыхать... а там познакомилась с одним... девчонкой, с гидом, она мне предложила подзаработать, с их командой молодёжной по футболу, ну, не важно, я, короче, два месяца как бы переводчицей там у них была... с английского переводила им...

— Так это ж футболисты, а тут борцы!

— Ну и что, всё равно сильные, турки — сильные!.. — Люда пессимистически окинула взглядом капитана, а на Валю даже и не взглянула, просто пошла к выходу, и всё.

— Ладно... так... — Капитан кинул окурок на пол и затушил ногой.

— А что, товарищ капитан, вы думаете, как всё было?

Капитан снял фуражку, протёр её изнутри платком и посмотрел на Валю:

— Так, понятно... взял да столкнул её...

— Так просто?..

— Так просто...

— Убить жену и потом такую комедию ломать...

— Мы же всё проверили, хлопали, как в цирке тут, — не могла она сама выпасть, ты же не выпал!

— Мне кажется, если на такое пошёл человек, так уж и притворяться незачем...

— Да ты что?! Ты как вообще, у тебя какие представления о жизни?! Вот! — Капитан подошёл к Вале, вырвал книгу из его рук и приставил её к Валиному лицу. Прямо в упор на Валю смотрел накачанный мужчина с кучерявыми бакенбардами. То ли этот нарисованный мужчина, а то ли капитан прошептал:

— Вот, почитай! Он читал, и ты почитай! Человек не устаёт жить! Понял?! Что бы ни натворил — не устаёт! Несмотря ни на что! }

{ В комнате Вали было всё по-другому, в смысле, не как во всей квартире, в которой жила мама Вали и в которую теперь хотел вселиться дядя Петя. На территории мамы всё было как у людей — телевизор, ковёр, книги, проигрыватель компакт-дисков, аптечка. У Вали в комнате, помимо кровати и телевизора, находился ещё шкаф с одеждой и другой шкаф со стеклянными раздвижными дверками, в котором должны были быть книги. Но в этом книжном шкафу вместо книг за стеклом был песок и ракушки. Такую композицию Валя придумал после смерти его папы. Он собрал все ракушки, которые папа привозил ему из плаваний, набрал во дворе из детской песочницы песок — и насыпал всё это в шкаф. Теперь там ещё и валялась книга «Человек не устаёт жить», вместе с ракушками, присыпленная песком, как будто арабский кочевник забыл её когда-то в пустыне, на месте которой давным-давно было море.

Сейчас в этой необычной комнате были двое. Валя и его девушка Ольга. Валя лежал на Оле. Раздетый. Только в бейсболке. Оля была одета. Вале нравились одетые женщины. «Их тело скрыто, но ты им обладаешь, то есть ты как бы властелин живого и неживого» — так Валя сам себе объяснял свою странность. Хотя мы-то знаем, что ничего странного в этом нет. Одетая, но она всё равно женщина... Оле было жарко. Потому что была уже осень и она пришла к Вале в пальто и демисезонных сапогах на молнии. Ей, конечно, нравилось, что Валя сразу с порога притянул её к себе на кровать и теперь так возбуждённо ползал по ней; не нравилось Оле другое — почему Валя собственно не переходит к делу и почему он никак не предложит ей выйти за него замуж.

— Жарко, открой окно! — Оля спихнула с себя Валю, расстегнула пальто. Валя сполз с кровати на пол. Он хотел уже было встать и пойти к окну, как вдруг заметил, что под кроватью лежит матрос — его недавний ночной гость.

Матрос улыбнулся и прошептал Вале:

— Ага! Открой, открой! Жарко! А она, когда ты встанешь на подоконник, чтобы открыть верхнюю створку, она с силой хлопнет дверью. Давай! Давай! А то жарко!

— Успокойся, мы не женаты! — крикнул Валя матросу и вскочил с пола.

— Я спокойна! Просто если б ты чуть-чуть думал обо мне, мы бы уже давно были женатыми. Но что я?! О чём я! Тебе же это ни к чему! Свобода! Как будто есть какая-то свобода! И мы ею наслаждаемся, да?! Бегаем после работы в гости друг к другу, тихо кончаем и разбегаемся мыться каждый по своим родителям! Сво-бо-да! Сколько так — ещё год максимум? Ты уже придумал, что ты скажешь, почему нам надо расстаться?! Много не думай, мы и так, как будто вместе, — изображаем, что ты мой мужчина, я твоя женщина! Мне только одно обидно, — что в тридцать три года по новой придётся искать, влюблять, гулять... А мне это так надоело! Я ни с кем не могу ни знакомиться, ни говорить, — я кончилась, лет пять назад, на тебе... иссякла — всё узнала, всё увидела, у меня больше нет интересов... кого я подцеплю? Надо ведь будет изобразить какую-то заинтересованность в человеке, чтобы он на тебе женился...

Валя смотрел на Олю и совсем её не слушал. Он думал о чём-то своём, и когда Оля наконец замолчала, чтобы набрать воздуха и занудить снова, Валя спросил:

— Слушай... слушай, ты не могла бы подушить меня немного...

— В смысле как?.. Руками?

Оля стала расстёгивать сапоги, в которых пришла с улицы и которые Валя попросил её не снимать.

— Нет, руками ты меня трогай, просто мне нужно, чтобы в этот момент, чтобы мне не хватало воздуха, по-настоящему чтобы я задыхался...

— А, скафинг... — Оля зашвырнула сапоги к двери.

Валя заметил, что её колготки в сеточку порвались на пальчиках, причём так, что несколько пальчиков совсем вылезли наружу и почернели на кончиках от сапог. Валя поморщился:

— Какой скафинг?

— Это так называется, обычно онанисты так делают — дрочат и шарфиком себя душат... Это усиливает ощущения...

— Не знаю я ни о каком скафинге... усиливает... мне, наоборот, надо загасить...

— Кого?

— Ощущения... перекрой мне кислород, пожалуйста!

— Так, знаешь, многие поотъезжали, я читала в журнале...

— В каком?

— «Мари Клер»...

— И что там писали?

— Писали, что это модно, но опасно, ещё там учили, как душиться, чтобы не задохнуться совсем...

— То есть ты теперь умеешь?

— Теперь?

— Ну, раз прочитала!

— Да я и без них соображу...

Оля без помощи рук подпрыгнула на кровати, встала на ноги, притянула к себе Валю, обмотала его шею своим шарфом:

— Не туго?

— Хорошо!

Валя лёг на кровать, накинул на себя одеяло, Оля села верхом на него. Одну руку она запустила под одеяло, другой стала затягивать петлю на его шее:

— Поехали!

Оля принялась массировать член Вали. Валя закрыл глаза, потому что в этот момент Оля стала похожа на ковбоя, который участвует в родео, а Вале хотелось видеть перед собой... просто ничего не хотелось видеть перед собой, тем более ковбоя на родео.

— Ох! Ольга! А я и не заметила тебя! Здравствуй! — Дверь в комнату Вали открылась, и сразу за звуком голоса в комнату ворвалось полное суетливое существо — мама Вали. Она тут же принялась подбирать какой-то мусор с пола, складывать сапоги Оли — в общем, сразу стала мамой. Оля попыталась встать с Вали, но он крепко сжал её ноги рукой, так что ковбой остался на лошади, только слегка покачнулся.

— Хоть бы встал, — совсем уже обленился! В шарфе теперь! Представляешь, Оля, — то в шапке спал, а теперь и в шарфе. Это как этот его... отец ему всегда ставил на кассете, плакат его до ремонта тут на двери висел, да как его, а, — Джон Леннон, да? Тоже в шарфе! Похож, похож! Битл, да? Я правильно говорю? Давай поднимайся, сходи за хлебом, скоро дядя Пётр придёт, ужинать будем! Давай сходи — у нас хлеба нет.

— Какой брать? — Валя продолжать лежать, крепко прижимая к себе Олю.

— Возьми батон «Московский».

— А если не будет «Московского»?

— Возьми лаваш тогда.

— Лаваш? — Валя сузил глаза и придал своему голосу небывалую серьёзность. — А не опасно?

Мама перестала быть суетливой мамой и посмотрела на сына взглядом интересующегося обывателя:

— Что не опасно?

— Лаваш покупать не опасно?

— А что такого? Лаваш — тот же хлеб! Даже вкуснее!

— Даже вкуснее... но у нас же война с ними.

— С кем?

— Ну, с теми, кто лаваш делает. — Валя картинно занервничал, потому что мама никак не могла догнать его мысли.

— Ну и что, эти же здесь живут...

— Кто?

Мама посмотрела на Олю, в надежде получить какую-нибудь подсказку. Ей показалось, что она не понимает чего-то очень примитивного и Оля может ей помочь понять это. Но Оля сама смотрела на неё с надеждой на помощь. Мама пролепетала:

— Ну, кто здесь лаваш печёт, из этих кто, — они же здесь живут.

— Ну, всё равно, они же одни из них!

— Ну, они ведь не все плохие.

— Не все, определённо не все, — наконец согласился с мамой сын, — там даже большинство не плохие, но они все заодно, поэтому они, в принципе, не плохие, мы их поэтому и победить не можем.

— Так что теперь — лаваш не покупать, что ли?! — Мама удивлённо вскрикнула, как будто Валя попросил её не делать то, что она готова была делать всю жизнь.

— Ну, не знаю, можно, конечно, рискнуть... — Валя задумался, помолчал несколько секунд и вдруг как будто додумался до чего-то страшного, — хотя вот вдруг им сигнал тайный поступит — травить лаваши. А лаваши, как ты говоришь, вкуснее нашего хлеба, даже вкусней батона «Московского», да?

— Да... — замотала головой мама.

— Ну, вот, все и разберут... эти лаваши, а потом всё... раз приказали им...

— Но ведь сразу же поймут, кто это сделал!

— Конечно поймут, потом сразу всё понимают... потом, а я вот ещё до могу понять и предупредить... потом-то нам уже ни к чему будет это понимание, когда мы уже поедим... их лаваши...

Валя кончил. Мама стояла на месте как вкопанная.

— Я, в принципе, думаю, мы сегодня и без хлеба обойдёмся, я лапши сварила... лапша тот же хлеб, а завтра я сама куплю...

— Как скажешь...

— Сама выберу и куплю...

Мама сделала шаг к кровати и сочувственно погладила Олю по плечу. Затем она взяла из её рук один конец шарфика и стала затягивать петлю на шее Вали. Оля продолжала сидеть на Вале, просто сидеть, без малейшего движения. Только слеза катилась по её щеке. Почему она плакала, она сама не понимала. Просто в последнее время, наверное, у неё была такая реакция на Валю.

— Помнишь, в школе... в школе вас стали водить в бассейн? — Мама перестала затягивать петлю, когда увидела, что у её сына покраснело лицо.

— Помню, да... а что? — Валя глубоко задышал воздухом, который ему попробовала перекрыть мама.

— В третьем классе вас начали водить в бассейн... а ты боялся воды...

— А я боялся воды, боялся-перебоялся...

Вале явно не понравилась эта тема разговора, но мама продолжала:

— Это после того, как отец тебя плавать учил... на лодке на середину реки заплыл и выкинул... думал, Валька поплывёт, а Валька чуть не утонул и с тех пор к воде даже не подходит... Да... а в школе это обязательно было, всех плавать учили, в бассейн водили.. а ты не хотел...

— Не хотел и не ходил!

— Нет, ты ходил, ты ходил, но не брал с собой сменных плавок... и тебя не пускали в бассейн, потому что нельзя в бассейне плавать в тех плавках, в которых ходишь...

— Я никогда этого не понимал, почему так?! — искренне удивился Валя. — Можно ведь и так ходить в чистых плавках, и без бассейна, — что это — нонсенс, что кто-то в течение дня может ходить в чистых плавках, или ведь можно взять с собой сменные, но грязные плавки...

— Ты не брал, делал вид, что забыл... потому что боялся...

— Ну и что? К чему ты это вспомнила?

— Да так... ты с детства мог отвертеться... от всего... придумать всё, что угодно... притвориться... Ты никогда не говоришь прямо и откровенно... у тебя нет смелости признать то, что есть на самом деле... Мы все от тебя чего-то ждём, потому что ты внушаешь нам доверие, что тебе действительно чего-то хочется, как будто тебе всё это интересно... а на самом деле...

— А что на самом деле? О чём ты говоришь, я не понимаю?

— Я? Ладно... — Женщина бросила шарфик на кровать и вышла из комнаты. Оля встала с Вали и вышла вслед за его мамой помогать готовить ужин. Валя остался один. Он закрыл глаза и стал спать. Ему приснилась всякая муть — Оля душила его и дёргала за член. Вокруг неё бегал Валин отец — матрос, он кричал: «Жопой дыши, жопой дыши, души, дыши, души, дыши!» А потом перестал кричать, подошёл к Вале и спросил:

— Хорошо тебе?

— Да, — прошептал Валя.

— Мне тоже было хорошо, особенно приятно, когда кажется, что она действительно от всей души, с радостью удовлетворяет все твои прихоти! От всей души! Но ты посмотри... посмотри — она даже на тебя не смотрит, она думает о чём-то своём... Как так, да?! Ведь это ж ваше, ваше общее удовольствие! А ей нет дела! Нет дела!.. Это затягивает, затягивает, ты себя успокаиваешь, что это временно, со временем она полюбит, поймёт... нет... ничего нет... ты задыхаешься, тебе хорошо, но это никого не интересует, пока ты есть или пока есть они... тебе решать!

Валя задохнулся и проснулся. Оля кинула на него рубашку и сказала приказным тоном:

— Вставай ужинать...

Валя не любил эту рубашку. Коричневая, в жёлтый горошек, «Gap». Оля подарила её Вале на Рождество.

— Дорогая, знаешь, какая дорогая! — тараторила Оля в момент рождественского поздравления своего бойфренда.

— Да...

— Представляешь, всё оббегала, тебе подарок искала и гляжу — «Gap»! Я о них только в журналах читала, а они, оказывается, уже здесь, у нас свой магазин открыли...

Когда есть что вспоминать — о девушке или там, вообще... о человеке, — это уже серьёзно, это уже вас что-то связывает. Валя не хотел, чтобы между ним и Олей было что-то серьёзное, но большинство вещей в жизни происходит помимо того, хочешь ты или нет. Весь вопрос в том, сможешь ли ты под это подстроиться. Вот и эту рубашку Валя не любил, но и на Рождество он сделал вид, что она ему очень понравилась, и сейчас ему опять пришлось надевать её со счастливым лицом. Видимо, Валя подстроился или просто сделал вид, что подстроился. Посмотрим...

В дверь позвонили.

— Валя, открой! — Мама всё была занята на кухне, Оля ушла с головой в сервировку стола. Кто-то из них крикнул Вале, и он пошёл открывать. В своей нелюбимой рубашке «Gap» Валя подошёл к двери и посмотрел в глазок. На пороге перед дверью стоял дядя Петя. В его руках были цветы. Какие точно, Валя не понял, просто куст с белыми цветочками. Вообще, смахивал этот куст на укроп. Валя открыл дверь.

— Привет, Валёк!

Валя повалился на дядю Петю и заплакал.

— Ты что, Валёк?!

— Дядя Петя... дядя... надо... срочно... там... мама...

— Что случилось?!

— Пойдёмте... надо ехать, срочно! — Валя стал натягивать брюки и выталкивать дядю за дверь.

— Куда?!

— В милицию! Маму убили!

Валя и дядя выбежали из квартиры и хлопнули дверью. Мама вышла из кухни:

— Ну и кто это?..

На пороге никого не было. Мама удивилась и пошла доваривать и дожаривать, а Валя уже тормозил машину и запихивал в неё дядю с укропом.

— Надо опознать!

— Кого?

— Вы ведь её всю в нюансах знаете...

— Как это?

— Ну, где там родинка, где что неровно, если на голую её смотреть...

— А, в этом смысле, — Петя покраснел, — да... я её узнаю, конечно...

— Просто лицо, может быть, и не узнать... её би-и-и-л-и-и-и!!!

Валя зарыдал, шофёр — пожилой кавказец посмотрел в заднее стекло и сочувственно покачал головой.

— Валь, а как... — робко спросил дядя.

— Да как, она пошла загорать... а там, на пляже, к ней подкатывают чёрные...

Водитель ещё раз зыркнул в стекло заднего вида, но уже без капли сочувствия.

— И, такие, говорят ей, что, мол, пошла отсюда, это наше место! Представляете!

— Так...

— Ну а она ни в какую, вы же её знаете... стала кричать, что её деды воевали за этот город, отцы! Что она на своей земле, а им надо убираться отсюда в Чуркистан!

— Она что, дура, что ли, такое им говорить!

— Парни, я зидесь не ориентируюсь, может, другую машину поймаете?! — В шофёре закипела кровь, и он уже хотел было остановить машину, но Валя попросил его:

— Я покажу, сейчас направо до следующего светофора...

— Ахх... — Водитель не стал останавливать машину, потому что, вообще, кавказцы народ добрый и отзывчивый и даже вот те, кто их оскорбляет, они зря это делают!

— Вот... — Валя посмотрел на дядю Петю и опять заплакал.

— Сейчас, я не знаю, это дело, если журналисты раскрутят, в городе, наверное, волнения начнутся!

— Какие волнения?! — спросили шофёр и дядя одновременно. Причём оба на чисто русском языке.

— Как какие? На межнациональной почве. Всё. Приехали!

Машина остановилась у отделения милиции, где Валя работал... вернее, как работал... изображал жертву во время следственных экспериментов. Какое-то время он проучился в университете. Никто не знает, на каком факультете... потом его отчислили... он пытался найти работу, вернее, как пытался... Он проходил разные собеседования, даже в супермаркет «Ашан». Но везде на эти собеседования он брал с собой фотографию три на четыре, где он был заснят в шлеме Дарта Вейдена. Это такой персонаж из «Звёздных войн». Этот Дарт Вейден, он постоянно носил шлем, который помогал ему дышать. Вале привёз этот шлем отец из заграничного плавания. Валя тоже часто его носил. К тому же этот шлем мог менять ваш голос. Классная штука, но, конечно, для детей... А Валя, в общем, никто на работу Валю не брал, потому что везде в анкеты он вклеивал свои фотографии в шлеме Дарта Вейдена. А в милиции никто фотографии с Вали не спросил, поэтому взяли, — но только изображать жертвы во время следственных экспериментов. То есть, там, если замочат кого, уработают, то проводят следственный эксперимент, берут преступника, везут на место преступления и просят, чтобы он всё это показал, как он мочил, насиловал. Всё это снимают на видеокамеру, там, чтобы как бы сопоставить его показания и реальность, ну, то есть чтобы точно определить, кто что сделал, потому что он же может быть невиноватым или что-то скрывать, а во время следственного эксперимента всё как бы встаёт на свои места... ну и конечно, надо, чтобы кто-то изображал жертв. Причём постоянно! Конечно, это мог бы делать какой-нибудь милиционер, но ведь он должен своим делом заниматься, да и не всякий станет мёртвого изображать, а Валя был готов на всё...

— Валь! — Дядя Петя остановился у двери отделения. Валя поднимался за дядей по ступенькам и соображал, к кому бы из своих знакомых милиционеров ему отвести дядю Петю, чтобы продолжить этот спектакль. Валя остановился и посмотрел на свою жертву. Жертва посмотрела на Валю печальными глазами и произнесла:

— Валь... Какой загорать... уже ведь осень... холодно загорать...

Дядя выкинул цветы на ступени парадного крыльца отделения милиции и побрёл домой. Рядом стоящий курящий милиционер окрикнул дядю Петю:

— Так, мужчина!

Дядя Петя не реагировал. Просто спускался по лестнице.

— Так, говно небритое, рэксом поднял веник свой!

Потом дядю Петю схватили и стали объяснять, где можно ронять веники, а где нет, а Валя поехал домой. Насилие он не любил. }

{ Работница бассейна, женщина, похожая на мужчину, в закрытом купальнике и в туфлях на каблуках кричала капитану:

— Нет, я сказала — нет, и всё! У него должны быть сменные плавки, иначе он в воду не зайдёт!

— Ну, как так! — Капитан повернулся на Валю. — Валя, ну, ёб тыть! Ну, я же предупреждал, что в бассейне будем, ну!

Валя спрятался поглубже в бейсболку и произнёс оттуда:

— Я не знал, товарищ капитан, что сюда надо в сменных плавках ходить! Что такого-то?!

Капитан сердился. Люда стала подкручивать что-то в видеокамере, что — она сама не понимала. Сева спрятался за очередного подследственного по фамилии Закиров, которого выцепили в бассейн проводить следственный эксперимент. Чрезвычайно волосатый Закиров, как и Валя, был одет только в плавки, с той только разницей, что на нём были сменные, а на Вале — нет.

— У меня чистые плавки, честное слово, — я их сегодня одел! — Валя оттянул свои плавки, демонстрируя таким образом их чистоту. Вдруг он обратил внимание на купальник работницы бассейна, как раз в то место, где и должна была проходить разница между мужчиной и женщиной. Но и там не заметил Валя глобальной принадлежности этой работницы к женскому полу.

— Нет! — прикрикнула женщина.

— Ну правда, ну я даже в них сегодня не писал!

Женщина взглянула на плавки Вали в зону возможного обнаружения следов мочи, но плавки Вали и вправду казались чистыми.

— Ну и что! — возразила женщина сама себе.

— Ну, посмотрите — ни одного пятнышка! — Валя подбежал к ней и стал тыкать ей в глаза своим внешним видом, вернее, внешним видом своих плавок.

Женщина с мужскими атавизмами попыталась отвести от плавочек взгляд, но природа взяла своё, и женщина продолжила полемику, пытаясь продлить очей очарованье:

— Так не в этом дело, — там всё равно микробы!

— А что, на сменных нет микробов?

— Нет! Они сменные! В них вы по улице не ходите!

— Но ведь они у меня чистые!

— Какие они чистые, раз одели! Сколько там всего теперь! А мы бассейн хролируем! У нас всё соблюдается!

Капитан понял, что спорить с этим существом бесполезно. Он встал между Валей и нечто из бассейна и пробубнил:

— Так, ладно, всё!.. Так, будем тогда здесь, на берегу, то есть у бортика! Так, Люда, включай!

— Уже... — Люда давно уже включила камеру и выстраивала баланс по белым плавкам подследственного. Капитан повернул её вместе с объективом от плавок к своему лицу.

— Так... Начинаем следственный эксперимент по делу Тахирова...

— Закирова... — гаркнул волосатый мужчина и бренькнул наручниками.

— Так, да, Закирова Тахира...

— Всё, чтобы в воду не заходили! — Работница бассейна поцокала на каблуках прочь от видеокамеры.

— Мы поняли! — крикнул ей вдогонку капитан.

— Я прослежу, я увижу!

— Мы вас поняли! Так... — Капитан посмотрел в сторону уходящей женщины, хотел выругаться, но, не придумав как, обратился к Закирову:

— Так, Закиров... как вы попали в бассейн?

— По абанэмэнту...

— Так, а потерпевшая?

— Она тут записана била...

— Так, то есть вы знали, что в то время, на которое у вас был абонемент, она будет здесь?

— Да... знал...

— Так, вошли, где была потерпевшая...

— Вот здесь на второй дорожке, здесь...

— Так, она вас заметила?

— Нэт, заметила чтоб, я не хотел...

— Так, дальше, ваши действия.

— Я пиригнул в бассэйн.

Капитан подошёл к краешку бассейна, заглянул в воду и увидел своё отражение: «Постарел, товарищ капитан... морщинки... второй подбородок растёт...»

— Так, значит, давай, как будто прыгнул, только прямо здесь, в воду не заходи!

Закиров подпрыгнул на месте. Подпрыгнул и Сева, потому что, как всегда, наручниками он был прикован к подследственному.

— Ну, вот так приблизительно...

— Да... цирк с конями... Ну, Валя, ну, ёб тыть! Ну, я же предупреждал, что в бассейне будем, ну! Ну как щас, а мне уже дело закрывать надо, мне уже к завтрему отчитываться!

— Ну товарищ капитан, ну как же...

Валя даже покраснел, защищая себя:

— Я не знал, специально чистые одел плавки на себя... я ж не знал, что их с собой надо...

— Может, он залезет, чё она нам сделает! — вступился Сева за ровесника.

— Да, с говном связываться, она тут такой вой поднимет... ладно... Так, Тахи... Закиров, так, что потом, ты в воде...

— Я в водэ... смотру на неё... Она скалится... подруги тут её, она им киричит... это... я сразу нырынул, чтобы она меня не заметила...

— Так, нырнул, давай присядь...

Закиров, глубоко вздохнув, как будто, действительно ныряет надолго под воду, уселся на кафель, увлекая за собой худосочного курчавого сержанта.

— Так, и потом? — без всякого любопытства спросил капитан.

— Потом я к ней поплыл... — также без всякого интереса ответил Закиров.

— Так, какое расстояние вы проплыли?

— Ну, так, десять, пятнадцать... не больше семи метров...

— Так, Валя, встань на десять метров от него... Так, Закиров, вот представьте, что вот он, — капитан махнул в сторону Вали, — это потерпевшая, плывите к ней, то есть к нему и делайте то, что делали с потерпевшей.

— Харашо!

Закиров пополз к Вале гуськом, разгребая воздух руками. Севе пришлось делать то же самое — изображать, что он плывёт, чтобы не выглядеть клоуном, который просто волочится за Закировым. Отстегнуться от Тахира Сева не мог. Капитан крепко приказал: «Смотри, Севка, — работать будем в бассейне. А там всякое может случиться... Вода всё-таки! От нас и так уже двое убежали, один из солярия и ещё эта, которая мужу в затылок отвёрткой всадила... из метро, с эскалатора на эскалатор, как макака от нас упрыгала... я не хочу, чтобы и эта макака так же!..»

— Ох, Валя, ёб твою мать, ну, мы ведь даже этому Тахиру и то плавки сменные нашли, но ты-то, — ты ж из дома ведь шёл, — не из тюрьмы, ну, мог бы ведь догадаться!

Капитан устал смотреть на ползущих Закирова и Севу. Он подошёл к бассейну, в очередной раз посмотрел на своё отражение... «Да... когда полысел... не заметил...»

— Да... — уже вслух произнёс капитан, — хороший бассейн, да, Люда?

Люда навела камеру на капитана. «Лысые мужчины очень сексуальные... очень...» — Люда не умела думать об одном, а говорить совсем про другое. Вот и сейчас она думала о лысом сексуальном капитане и ответила про него же:

— Неплохой...

— Ты ходишь в бассейн, как-то следишь за собой, за формой, там фитнесы-хуитнесы, я имею в виду?..

— Да как... у нас стрельбы раз в месяц, а так, чтобы специально, не получается...

— Нет, хороший бассейн, так, — раз, два, — разика два в неделю можно поплавать...

Люда опомнилась и перевела камеру на Закирова:

— Чё этот клоун-то, устал, что ли?

Капитан отвернулся от бассейна и нырнул в работу. Закиров сидел у ног Вали и перебирал ладонью по волоскам.

— Ну, что, Закиров, сколько сидеть-то будем?! Давай показывай!

— Я так нэ совсэм помню... так... как там я подплил... там, она бултыхала, ногами перебирала...

— Так, ну, вспоминайте, вспоминайте...

— Ну, там, я стал искать её ноги, потому что там другие ещё били ноги... там... у её лак зэлёный бил на ногах — пэдикур зэлёный, я нащёл... там так она... — Закиров перестал гладить ноги Вали и посмотрел ему в глаза. — Поперебирай, слущай, мне легче вспоминать будет!

Возмущённый таким поведением Закирова, Валя хотел было что-то ответить ему, такое дерзкое, но капитан опередил его:

— Давай, Валя, уже хоть что-то сегодня сделай, что ты скалишься, — давай, давай!

Валя начал перебирать ногами и даже как будто попытался сделать фуэте. Но Закиров недовольно поморщился и замотал головой. На помощь Вале пришла Люда, она стала подпрыгивать на месте, легко, по-женски... но и это Закирова не удовлетворило. Тогда за дело взялись Сева и капитан. Они стали плясать вприсядку перед Закировым, разводить руками и ногами.

— Ну, так что они там делают? Пляшут? — Вот так и подумало существо из бассейна в закрытом купальнике, которое следило за происходящим из своей каморки. Оно не доверяло, что все будут соблюдать его правила, поэтому пробралось в каморку над бассейном, где было окно, из которого можно было смотреть за всем, что происходит в бассейне.

— Патом я её схватил так и потянул к себе, как будто она нырнула... Она так... щас... — Закиров потёр свою голову, изображая на камеру, что и вправду хочет что-то вспомнить.

— Ну, хватай, хватай его — притягивай, как будто ты под водой... — подсказал ему капитан.

— Щас... так... — Закиров обхватил ноги Вали, Валя присел, Закиров лёг на кафель, крепко сжимая Валины ноги. — Она бултыхалась... так... бултыхалась, потом, когда перестала, — я её отпустил и поплыл под водой к другому бортику, вылез и пощёл... Там она всплыла, ну, все думали, что она купается, а я пощёл...

Валя окончательно пал на пол, Закиров же поднялся и сделал попытку уйти, но Сева задержал его.

— Это он сколько под водой-то просидел?.. — спросила всех присутствующих Люда.

— Минут шесть как минимум, — предположил капитан, — это он сначала подплыл к ней метров десять, потом её держал, потом отплывал... Так, Закиров, вы всё точно показали?!

— Да... так всё ибило... пирибилизительно... Я её любил, товарищ капитан, я её любил, а она нет, она меня не любил, только пиритворялся!

Закиров затянул восточную лирическую песню. Все замолчали. И только вода бассейна стала подпевать ему, накатывая свои хлорированные воды к бортику.

— Я ей всё сделал, а она с биратом моим жить стал... куда так, — я пиросил её, пиросил, его пиросил, — я ему говорил — ты бират мне, зачем так поступаешь... А он старший, — у нас если старший, то нельзя спорить, — сначала так, да... то есть я только ей мог сказать... Я ей всё дарил, всё, всё, что мог, — «Омсу» надо, — пожалуйста, я всем, что било, всем, что торгавал, всё у неё било, по одной, по две штук, всегда говорил — пириходи, выбирай, — «Омсу» надо — пожалуйста, шоколад, только импортный, — «Карли Варли» — импортный-английский — самый шоколад, — всё ей по три плитки давал, подруг её угощал...

— Так, песни петь заканчиваем, Закиров, ладно? Сейчас помолчим... — Капитан прервал исполнителя национальной песни и стал что-то соображать про себя. — Так, сколько ж это... так... Закиров, ты как, без акваланга был?

— Я как... как пиришёл, так я был... без акваланга... только в пилавках...

Люда вынырнула из камеры и протараторила:

— Надо проверить, — так-то не срастается, это он что, — как рыба, как этот — ныряльщик за жемчугом, да и они столько не могут без воздуха...

Капитан с благодарностью подмигнул Люде, улыбнулся и закинул свою руку так, что из-под рубашки вынырнули часы «Swatch» тахировского производства.

— Так, Закиров, сейчас я засеку время, дам вам отмашку, и вы не дышите, не дышите, пока не сможете не дышать, — нам надо проверить... Вы меня поняли?

— Да!

Капитан посмотрел на часы и произнёс:

— Так, поехали!

Сева тоже решил задержать дыхание. Так, на всякий случай, чтобы проверить свою дыхалку. И капитан, и Люда, и Валя — все подключились к этой забавной игре «А кто дольше», которую только что придумал капитан. Первым сдался Валя. Он выдохнул и отошёл в сторону. Затем Сева окончательно расписался в абсолютной неспособности своего поколения бороться за что-то. На поле битвы остались Люда и капитан. Люда была женщиной, поэтому она пожалела сексуального лысого капитана и не стала его выигрывать. Она тихо сдалась и улыбнулась капитану. Он засветился от счастья. Да, что-то хорошее женщины иногда могут сделать. Капитан обернулся на Закирова, на своего единственного конкурента, и побагровел — Тахир стоял и дышал. Оказывается, он и не думал принимать участия в игре, которую, в принципе, ради него и затеяли.

— Что, не дышать? — Закиров наивно по-детски посмотрел в красные глаза капитана.

Лысый кругляш выдохнул воздух:

— Так ты дышишь, что ли?!

— Я отмашку жду...

— Ой, б... Так ещё раз! — Капитан засёк время и махнул Закирову рукой. — Давай, не дыши!

— Всё понял, не дышу! — Закиров набрал воздух и перестал дышать.

Прошла минута. Закиров вдруг задумался о чём-то и спросил:

— Сколько не дышать?

— Ой, ну что же это за день такой! Тахиров! Я махну рукой, и вы не дышите, сколько сможете! Сколько сил хватит, столько и не дышите! Понятно?!

— Нэт!

— Что не понятно?! — сквозь слёзы закричал капитан.

— Я нэ Тахиров, я Закиров!

— Послушай, Закиров, если ты быстро меня щас не поймёшь — мы тебе тогда рот с ноздрями заклеим и через полчаса отклеим, — посмотрим, какой ты ныряльщик, мать твою!

— Объясните, что делать, — я всё сделаю, я сам всё вам делаю, ничего не сопротивляюсь!

Уже не один капитан, а целый хор из капитана, Люды, Севы и Вали закричал:

— Рот зажми и не дыши, когда воздух кончится, скажешь!

Наверное, даже нечто в закрытом купальнике проорало ту же фразу из своей каморки. Такое было эхо от этой фразы. По всему бассейну.

— Всё, понял, зажимаю!

Закиров зажал, капитан посмотрел на часы и начал отсчитывать секунды: десять, пятнадцать, трид...

— Всё, кончился воздух! — Закиров убрал руку от носа, которой перекрывал доступ кислорода, и виновато улыбнулся.

— Блядь, урыть его, что ли, тут в этом бассейне, даже минуты, сука, не продержался!

Ещё секунда — и капитан бросился бы с кулаками на Закирова, но его остановила прапорщица:

— Может, это не он тогда её утопил?

— А кто?!

— Ну а как он тогда её утопил, если сам минуту только не дышать может?

— Что-то не то... Он, наверное, её по-другому как-то... а нам тут парит... Так, Закиров, вы всё нам точно показали?

— Всё точно... так не помню... что вспомнил, показал!..

— Урод... Ну, хрен с ним, — мы, в принципе, следственный эксперимент провели, на её ногах отпечатки его пальцев, правильно? В бассейне подруги потерпевшей его не видели, потому что он нырнул, правильно? Всё! Кое-что срастается, и ладно...

— Ну, да, в принципе... — Люда задумалась, повернула камеру на себя и стала снимать: — Он тем более, может, в таком состоянии был, что не обратил внимания, что не дышит, — раз её убить хотел... Всё же от состояния зависит, в смысле, как что намерен делать... Если ему сейчас без надобности, вот он и дышит... Тем более, сейчас он задумывается, а тогда — нет. Это как подвиг — люди совершают, сломя голову несутся, знаете, — горящую машину из пожара вывозить, людей спасать... Вот был случай — мужчина из воды двух голых женщин вытащил, а сам плавать не умел, а в воду сиганул, вцепился в них — и вытащил, сам не помнил как... А полковник наш, Филиппов, — у нас с мужем на новоселье когда был, — выпил и весь вечер на гитаре играл! Причём так красиво — Фламенку такую, испанскую. Наутро будим его, садимся завтракать, сыграйте, говорим, товарищ полковник, а он всех на хуй посылает, — говорит, сроду гитару в руки не брал...

— Так, ладно, понятно... — Капитан почувствовал, как к его горлу изнутри подкатило что-то неведомое, он перестал дышать, побледнел, подошёл к воде, зачерпнул руку и умыл лицо. Хлорка ударила ему в нос, внутри что-то сорвалось и полетело далеко-далеко в район живота. Капитан снова задышал. — Бассейн хороший... Закиров, а почём ты абонемент сюда брал?

— Я нэ помню, я на одно посещение взял, если брать на много, то дешевле, со скидкой... Можно месячный абонэмэнт взять, тогда вообще задаром почти что... Я на день взял! Мне намного не надо... только утопить, и всё... я так рассчитал, что одного раза хватит...

Сзади к капитану кто-то подошёл, ему показалось, что Люда. Капитан почему-то подумал, что женщина почувствовала, что ему очень плохо, и подошла поддержать.

— Может, возьмём на месяц? Походим... Вдвоём веселей, один-то я не соберусь...

Капитан обернулся — перед ним стоял Валя. Валя улыбался и мотал капитану головой, что, «мол, давай походим, почему бы и нет?». Капитан поморщился, Валя всё понял и исчез. Наконец, женская интуиция проявилась в Люде, и она подошла к бортику бассейна.

— Может, возьмём на месяц? — повторил капитан. — Походим... Вдвоём веселей, один-то я не соберусь...

— Так вы на семью возьмите...

— Да ну, — с семьёй я в ванне купаюсь... Пойдёшь, за компанию?

— А чё, давайте... — Люда кивнула на камеру, которую она небрежно держала одной рукой на уровне живота, с объективом, наведённым на капитана. — Выключать?

— А что работала?

— Да, вот сейчас выключаю... — Люда ехидно улыбнулась и нажала на кнопочку. Капитан рванулся к камере:

— Конец сотри... там про полковника... и про бассейн когда...

Люда ловко отпрыгнула от капитана, проскользив в своих пробковых сабо по кафелю бассейна.

— Компромат, да?

Капитан засмеялся, но вдруг резко замолчал и опять сделал попытку вырвать камеру из рук Люды.

— Так, давай, раз уж здесь, пойдём узнаем, сколько стоит...

— Идёмте.

Люда попятилась к двери, заманивая за собой капитана.

— Так, там у них к дирекции... в эту дверь? Эта, воняла которая, куда вышла?

— Да вроде туда... — буквально простонала Люда и нырнула в дверь, ведущую в неизвестность. Капитан решил последовать за нею.

— Так, Сева, ждите нас... мы скоро... Ой, Валя, Валя...

Капитан исчез. Закиров, Валя и Сева остались одни. Все трое молчали. Каждый о своём. Закиров подошёл к бассейну. Севе пришлось проскользнуть за ним. Закиров зачерпнул воду и умыл свою волосатую грудь.

— Слушай, Закиров, как ты под водой не дышал? — нарушил тишину Валя.

— Твоё какое дело, ты кито?

— Нет, ну, мне интересно, как?

— Жёпой! — Закиров отвернулся от Вали и стал бормотать что-то на родном наречии. Наверное, гадости какие-нибудь про Валю.

— Я так и думал... Ты скрываешь это, да? Почему не показал на камеру, как жопой дышать надо... не хочешь, чтобы и мы так научились... это твоё секретное оружие, да?

Закиров перешёл от шёпота к громкой речи. Но всё такой же непонятной. Сева отряхнул брюки и посмотрел на Валю.

— Валя!

— Что?

— Я хочу на заочку в этом году поступать...

— Куда?

— В университет.

— Давай, поступай.

— Ты ведь там учился?

— Недолго...

— Слушай, посоветуй, — я хочу на истфак...

— Да на фиг тебе истфак?! Там знаешь какой бардак, сейчас ведь всю историю переписывают, все учебники!

— Зачем? — искренне удивился Сева.

— Потому что новая общественно-экономическая ситуация!

— Чего, почему?

— Потому что раньше в учебниках истории было очень ясно написано, почему, вот, допустим, развязываются войны вот с такими Тахирами и кому это выгодно...

— А почему?

— Все войны с Тахирами имеют под собой только экономические причины, и никакое отношение к национальности они не имеют, — нация лишь повод, чтобы забить голову, кому надо, кто пойдёт за чьи-то чужие бабки тушкой своей подставляться... Эх, Севик, сколько у тебя по истории было?

— Три...

— Ну, и на истфак собрался! — ухмыльнулся Валя.

Закиров посмотрел на Севу и тоже ухмыльнулся, а потом запел мягкую восточную протяжную песню.

Валя стал прислушиваться к песне, чтобы понять, о чём поёт Закиров. Валя любил этнические песни. Но Сева не давал ему сосредоточиться на мугамах Закирова:

— А что, там ведь не сложно, я просто в школе не учился, а тут уж буду! Чё там сложного, — революцию выучил, когда была, дату запомнил...

— Да... а тебе зачем, в принципе, поступать приспичило?

— Ну, как, — без высшего образования сейчас никуда... что мне, — всю жизнь, что ли, упырей всяких по подворотням «принимать»...

Валя отвлёкся от Закирова, подошёл к Севе и посмотрел ему в глаза:

— Ну а что, — давай копнём вглубь, чтобы понять твой истинный мотив для поступления!

— Давай копнём, — а то мне надо как-то разобраться... — Сева открыл глаза пошире, чтобы Валя смог копнуть поглубже.

— Тебе ведь явно охота получить это образование так, без усилий, чтобы особо не затрахивало?

— Ну да, в принципе...

— Так если так — поступай на журфак, учись на журналиста или на философа — там ни хрена делать не надо, я тебе точно говорю, получишь диплом...

— Да ну, и куда я с ним?

— А, вот тут-то мы дотронулись до самой сути! На денежное место метишь,престижная работа, да?

— Ну а что такого... да...

— Ничего такого, Севик, просто зачем так долго окольными путями брести к тому, что в полминуте от тебя! Вот он, — тут — твой верный джинн Тахиров, который исполнит все твои желания, если ты только освободишь его! Он — узник лампы, а ты, Сева, можешь стать Аладдином!

Закиров замолчал. Оказывается, он не просто пел, он так подслушивал. Сева, от природы бледный, побледнел ещё больше:

— Ты чё, как, нет...

— А чё ты боишься, капитану скажем — убежал. Максимум, что тебе сделают, — уволят с работы...

— Не, Валя, кончай... как я...

— Да просто, очень просто, — этот ведь сразу слиняет, его только и видели, всё! Он к себе на родину — тебе вознаграждение, — считай, как у Горького: «В университет он не поступил, но университетом для него стала сама жизнь...»

Закиров понял, что медлить нельзя, и продолжил за Валю психологический пресс на Севу:

— Слюшай, что хочищ, всё сделаю, у нас мащин есть, белий, «Лада», дэньги, сколько надо, дам, все частно, пока не пиришли, отпусти, брат, послушай друга, честное слово, что скажешь — всё сделаю, отблагадару...

— Да вы чё, как...

Сева переводил взгляд то на Валю, то на Тахира и пятился от них, увлекая за собой Закирова. Закиров тащился за Севой, увлекая за собой Валю.

— Да как, как, — чё ты телишься, — смотри, какая-то минута, — и его волосатая жопа засверкает отсюда со скоростью света, а ты на белий мащин с кучей денег!

— Да как, мне такое устроят...

— Ой, с работы выгонят, как перед людьми неудобно будет, да? Позор какой...

— А ты, тебе же тоже что-то надо, отблагодарить...

— Да что я, я тебе помочь хочу, моя самая лучшая награда, если хоть один человек, — Закиров толкнул Валю в плечо, и Валя поправился, — нет, два, — целых два человека будут счастливы на этой земле... абсолютно счастливы...

Произнося эти слова, Валя взглянул в глаза Севе и широко, по-отечески улыбнулся. Сева долго переваривал всё в своей голове, сомневался какое-то время, но вдруг резко дёрнулся и полез в карман за ключом. У Тахира потекли слюни от волнения. Сева достал ключ и вот уж было попал им в замок наручников, но в этот момент Валя ударил его по руке, так что ключ полетел прямиком в бассейн. Какую-то минуту все стояли как вкопанные, а ключ тем временем тонул в бассейне, унося на дно свободу Закирова.

— Ты чё?! — прошептал Сева.

— Я же пошутил, Севик, — нам же за этого дружбана натянут по уши, да и если он сколется, — ты чё, думаешь, он нас с тобой искать будет, чтобы отблагодарить? Он же ещё и стуканёт на нас...

Валя произнёс очень страшные для Закирова слова. Тахир вплотную прильнул к Севе и взмолился:

— Нэт, чэстное слово, дорогой, брат, брат, сейчас не слушай его!..

Сева не слушал Закирова, он внимательно смотрел на Валю, пытаясь понять, где подвох и что он сделал не так, или, может, Валя продолжает шутить. Наконец Сева спросил:

— А зачем ты мне всё тогда это парил?

— Ну, так... чтобы ты понял, в чём суть морали...

— В чём?..

— Мораль, Севик, в способах удовлетворения потребностей... — достаточно уверенно заключил Валя. — Когда чего-то очень хочешь — надо считаться с другими людьми, с обществом, с его нормами... надо поступать на истфак, работать, чтобы вознаграждение, которое воздаст тебе общество через много-много лет, было заслуженным... Тахиров этого не знал, и вот итог, — он в наручниках! А ты теперь знаешь, предупреждён, а предупреждён — значит, защищён! Как легко оступиться, Сева, и я не хочу, чтобы это произошло с тобой...

— Да иди ты в жопу... — прошептал Сева.

Закиров вдруг понял, что всё пропало. Он упал на колени, потянув за собой и Севу, уткнулся ему лицом в грудь и застонал:

— Брат, Сева, ну, что, почэму... давай, ну...

В этот момент из неизвестности вышли капитан и прапорщица. Немножко помятые, но, в общем, довольные, они вместе подошли к бассейну и у самого его края вдруг разошлись в разные стороны, как будто вовсе и не встречались сегодня.

— Ну, что, — всё, а что этот воет, — что с ним?.. — чётко и по-деловому спросил капитан.

— Он раскаивается... — ответил за всех Валя. Другого выхода у него не было. Потому что ни Закиров, ни Сева ничего в данный момент сказать не могли, по крайней мере по-русски.

— Да?

— Да, щас только всю душу нам излил, говорил, что слишком много о себе возомнил, вот и пошёл на убийство — хотел проверить себя, сможет или забоится...

— Да... — задумался капитан. Где-то он про такое слышал или даже расследовал.

— Да, а когда смог, то понял, что даже ради самой благой цели нельзя так-то поступать даже с самым никчёмным человеком с зелёным педикюром на ногах!

Капитан подошёл к Закирову. Тот уткнул ему в коленко своё мокрое от слёз лицо. Капитан хотел его оттолкнуть, но, подумав, просто опустил ему влажную, из-за троганья Люды, ладонь на голову:

— Как-то поздно, Тахиров, мысль эта в голову тебе пришла...

Валя продолжал:

— Просит его подальше, в Сибирь послать, чтобы духовно очиститься... целую истерику тут нам устроил, пока вас не было...

Капитан обхватил лицо Закирова пятернёй, потряс его нежно, как кутёнка, и произнёс:

— Ничего, Закиров, не ты первый, не ты последний... А насчёт Сибири — это уж как суд решит, куда пошлют, там ты и очистишься, не обязательно чтоб и в Сибири, — у нас в России таких мест много... Ладно, потопали... }

{ Вале почудилось, что по его ногам ползут две змеи, он хотел открыть глаза, но вдруг понял, что они и так открыты и смотрят в книжку, которую он держит перед собой. Валя был уверен, что спит, но, оказывается, он читал.

Читать он вообще-то не любил. Однажды, ещё в школе, учительница литературы, оправив юбку, сказала, что те, кто много читают, — разучиваются думать. Эти слова поразили Валю. Единственное, к чему у Вали лежала душа, так это к собственным мыслям, и он очень испугался, что их у него не будет. Поэтому Валя дозировал чтение. Он решил, что, как и с наркотиками, с книгами надо обращаться с умом. Допустим, многие его одноклассники, севшие на наркотики, уже поумирали или были близки к этому. А такие персонажи, как Игги Поп, Мик Джаггер, Стив Тайлер из «Аэросмит» или тот же автор «Страха и ужаса в Лас-Вегасе», преспокойно дожили до старости, причём сохранив бодрость тела и духа. Всё дело в грамотной дозировке, решил Валя, — и в отношении. На наркотики нельзя полагаться на все сто, как нельзя полагаться на женщину, что она тебя родит. Даже если ты уже в утробе, не стоит уповать, что всё произойдёт само собой, надо прилагать усилия, выкарабкиваться, а иначе можно навсегда там остаться. И с книжками так же — ты сам решаешь, сколько и когда.

Всё же Валя имел у себя книги, которые он изредка почитывал. Их осталось две — от отца. Тот, когда ещё был жив, хотел, чтобы Валя рос с фантазиями. Старый морской волк старался растормошить сына рассказами о пиратах, Бермудском треугольнике и об исчезнувшей Атлантиде. И ещё он покупал ему книги, в основном стихи: Гумилёва, Мандельштама, Баратынского, «Нерв» Высоцкого. «Ты, Валя, слишком не верь в это всё, — что в жизни только это и есть, диван, мамка, улица Белореченская, — есть кое-что ещё, понимаешь, мечта есть, полёт... Без мечты по ту сторону добра и зла не заглянешь и денег больших не увидишь. Запомни, Валёк, маленькие деньги, даже несчастные сто рублей, очень трудно заработать, из тебя всю кровь по соломинке высосут, пока ты их получишь, а сто тысяч — легче, гораздо легче, они сами к тебе прилипнут, — только мечтать надо, фантазировать, парить над бытом, парус распустить, и вперёд, —

Парус! Порвали парус!» — Валя часто вспоминал эти отцовы слова, и ему становилось легче.

Стихи русских поэтов он не очень любил, поэтому повыбрасывал их из шкафа. Валя сберёг только две книжки. Одна была «Зависть» Юрия Олеши, очень странная повесть про парня-приживалу. Вале нравилось начинать её, — там, в начале, описано, как один мужчина моется, как он плескается, повсюду разбрызгивает горошины воды, фыркает, утирает своё большое и грузное тело большим полотенцем, — очень живая сцена в ванне, Валя, когда читал, ему казалось даже, что он подглядывает за всем, так хорошо было написано. Но ещё больше Вале нравился главный герой, Кавалеров, и это он на самом деле подглядывал за мужчиной. Это был юноша, ровесник Вали, которого мужчина взял к себе пожить. Валю очень возбуждала эта ситуация, он даже не верил, что книжку написал русский писатель, тем более у него была такая фамилия. Именно «Зависть» развила в Вале одну мечту — войти в первый попавшийся дом и начать сожительствовать с абсолютно посторонними людьми, — как это получилось у героя книжки. Он часто так присматривался к людям на улице, в магазине, в автобусе — на предмет возможности такого шага. Иногда, когда он видел перед собой лицо человека — не лупанское, а нормальное, — он почти уже решался, но всегда его что-то останавливало... В первую очередь статус лица, потому что в книжке парень пристроился жить к какому-то колбасному боссу, то есть к человеку не бедному, хотя всё действие там происходит при социализме. Вале, в принципе, было интересно оказаться в чужом доме, вообще во власти всего чужого. То есть чего-то такого, что не происходило бы от отца и матери, от их ауры и привычек. Валя просто бредил такого рода видениями — как он познакомится с незнакомцем, попадёт в чужую квартиру, увидит чужие стулья, стол, диван, будет смотреть чужой телевизор, есть чужую еду, слушать и разговаривать с чужим сознанием. Вот так вот запросто войти в чью-то жизнь и вжиться в неё — не на правах родственника, не потому, что ты женишься на их дочери, нет, просто так, — эта идея заполняла весь Валин космос. Он забрасывал книжку, а потом, когда вспоминал о ней, то снова начинал сначала. Как потом выяснялось дальше, у колбасного босса жил ещё один приживала, молодой футболист, вратарь, и этому вратарю главный герой очень завидовал. Валя по ходу тоже заражался завистью и ненавистью к нему. Ему казалось, что Кавалеров и он сам очень похожи. Валя не занимался чем-то серьёзным, не играл хотя бы в футбол, и он был несчастен, потому что хотел, чтобы его любили просто так, а не за футбол, но в обществе, даже и при социализме, всё устроено так, что всё строится на пользе от человека, даже любовь.

Вторая книжка была распечаткой с ксерокса. Отец привёз её из какого-то дальнего индийского похода. Валя всегда боялся мистики, очень пугался смотреть фильмы ужасов, особенно бьющие по психике, и эта книжка была как раз такой. Не раз Валя хотел просто выбросить её или сжечь, но всякий раз останавливался. Во-первых, память об отце. А потом, вдруг после смерти и вправду придётся жить, а книжка как раз разъясняла эти нюансы. Называлась она незатейливо — «Чудеса античности», но это, скорее всего, для отвода глаз.

Валя как раз опомнился с этой книжкой в руках.

Там на обложке был стёршийся рисунок очень странного существа. У него было тело человека, наверху голова петуха, а там, где ноги, вились две змеи. Валя побыстрее перевернул обложку и попал на страницу, где рассказывалось про Элевсинские мистерии.

Этот отрывок был самым нестрашным в книжке, и Валя мог его перечитывать. Там дело всё было в том, что древние греки придумали такой обряд, который нравился Вале. По этому обряду человек мог перейти границу миров, то есть из обычной жизни попасть сразу куда-то наверх. Греки назвали всё такое мистерией, и Валю всё там возбуждало, потому что никто не требовал от человека умирать. Ему, наоборот, помогали преодолеть себя, оставаясь живым. Для этого был придуман целый спектакль. Там как бы разыгрывалось, что Персефона собирает цветы на лугу, и вдруг у неё под ногами трескается земля, и оттуда выскакивает колесница, а там сидит бог подземного царства Плутон, он хватает Персефону и утаскивает её в свой подземный дворец. Валя фантазировал, что он и есть Персефона, потому что, в принципе, тут речь шла о душе, а не о Персефоне. О психее по-научному. Вале казалось, что его вот так же украли, когда родили, — украли из очень хорошего места, и к этому причастны его отец, мама, дядя Петя, товарищ капитан, Люда, Севик... Может, они все были одним существом — отец и мама змеями, капитан, Люда и Севик конями в колеснице, а дядя Петя головой — как существо с обложки. Потом уже они все превратились в маму, папу, дядю Петю, — распались, чтобы Валя ни о чём таком не подозревал, не думал, что все они — суть одно, ад.

В книжке было написано, что из всей этой круговерти можно спастись. Только надо как раз пройти через мистерии. Кто хотел пройти, того вначале ставили на шкуру животного. Так он приносил клятву, что ничего никому потом не расскажет. Из-за этого, в принципе, никто и не знает теперь, как эти мистерии проводить. Остались только общие слова, намёки и название — Элевсинские мистерии.

Валя пробежал глазами по буквам и опять стал засыпать. Даже во сне он силился думать и надеяться на спасение. Ведь и миф о Персефоне заканчивался хорошо. Ну, почти хорошо. Хитрый Плутон угостил её гранатом, плодом смерти, и после этого Персефона уже не могла быть прежней. Но всё же ей удалось уговорить Плутона отпускать её на полгода в лоно света и бессмертия, где она когда-то собирала цветы... Значит, и у Вали была такая возможность — вернуться, хотя бы на полгода или на полчаса, да хотя бы на полшага туда, откуда его украли. В блаженный сияющий мир, где душа летит, как парус. Надо только уговорить это существо с петушиной головой, уговорить его... отпустить... Или заставить... }

{ — Попрошу сдать оружие.

— Что?

Капитан, Люда и камера, сержант с прикованным преступником, а также Валя синхронно подняли десять глаз и один объектив на охранника.

Охранник в форме старшины милиции не смутился:

— В телецентр нельзя с оружием, по инструкции надо сдать. — Голос его был добрым, но строгим.

— Мы, в принципе, не убивать пришли, а наоборот — ответил за всех Валя.

Капитан медленно потянулся к кобуре и вдруг резко выбросил руку вперёд, сделав из кулака фигу.

— Товарищ капитан, здесь телевидение, прямые эфиры идут, поэтому есть инструкция...

— А как же он прошёл? — Капитан указал на прикованного к Севе длинноногого интеллигента в очках. — С двустволкой, не с пистолетом!

— Вы же знаете, он вырубил охранника.

— Я бы вас всех вырубил, всё ваше телевидение!

Из стеклянного проёма прямо на капитана выбежал щеголеватый телевизионный чёрт в костюме в крупную полоску с зелёным галстуком. На ногах у него были оранжевые ботинки, не стыкующиеся с общим видом.

— О, а мы вас ждём, нас предупредили, что приедет милиция — с преступником. — Щёголь бросил колючий взгляд на парня в наручниках. — Вы не возражаете, если мы всё заснимем, для программы. Мы готовим большое часовое шоу о захвате телецентра...

— Что?

— Мы хотим заснять, как вы всё будете проводить, все ваши действия. В режиме реалити.

— Это нельзя, — нахмурился капитан.

Но чёрт такой ответ даже не воспринял. Это не входило в его планы на сегодня — не снимать то, что решили на планёрке канала.

— Мы хотели бы прямо с вашего прихода, как вы из лифта выходите...

— Мы уже вышли... — более жёстко отреагировал капитан.

— Надо снова зайти и выйти.

Чёрт улыбнулся. Из стеклянного проёма стали выползать какие-то упыри с фонарями, штативами и телекамерами. За ними полезли другие, волосатые с синяками под глазами, — они окружили капитана, Люду, Севу с преступником и Валю и стали просовывать им прямо под одежду провода с прищепками.

— Что, зачем?! — Капитан пытался отбиться.

— Поговорите, раз-два, работают? — «Синяк» уставился на капитана в ожидании ответа.

— Что работают?

— Петлички! Раз-два, ну, поговорите!

— Отъебись от меня! — Капитан пхнул слишком назойливого волосатика.

— Отлично, работают! — Так же неожиданно, как появился, «синяк» исчез.

Чёрт скомандовал:

— Гримёры!

Из стеклянного проёма выбежали две толстые тётки и принялись мести по всем лицам колючими щётками.

— У вас одноразовые? — спросил Валя.

— Ага, — ответила толстуха и той же щёткой окропила лицо арестанта. Парень в наручниках сморщился и чихнул, подняв с лица всю уложенную пудру. Толстуха тут же замахала щёткой на поднявшееся облако и ловко загнала пудру обратно на лицо подследственного.

— Так, всё, всё, время, пожалуйста, начнём с лифта! — Щёголь нажал на кнопку, и двери лифта разъехались. — Входите, а когда двери откроются, идите на камеру! Снимем проход!

Чёрт затолкал милиционеров и преступника обратно в лифт. Двери закрылись. Полумрак лифта поглотил участников следственного эксперимента. Валя ликовал. Сева занервничал, как перед настоящими съёмками. Люда и капитан были возмущены. Люда — потому что во время следственного эксперимента будет ещё кто-то с видеокамерой, капитан — потому что им кто-то командовал, вернее, потому что кто-то ему указывал. Капитан не любил, когда ему указывали... Будучи подростком, он даже убежал из дома и начал жить отдельно от родителей именно потому, что они ему указывали — что одевать, с кем встречаться... Ещё один недовольный ждал, когда двери лифта откроются, — это подследственный.

— Я требую меня не снимать для шоу! Следственный эксперимент, пожалуйста! Шоу — нет!

Долговязый преступник проговорил эту фразу так громко, что её услышали, все, кто мог находиться сейчас в шахте лифта и за его дверями. Капитан положил руку на кобуру. Люда побледнела. Она почему-то решила, что вот когда двери лифта откроются, капитан, как заправский ковбой, выхватит пистолет и перестреляет всех работников канала, на хрен. Люда включила в своей камере режим ночной съёмки, чтобы драгоценные кадры вышли как надо.

— Я свои права знаю. Это сугубо личное дело, — ещё раз возмутился преступник.

— В Америке, между прочим, даже, как казнят, показывают. Садят на электрический стул и показывают, — так же громко выступил Валя в защиту телевидения.

— Недавно совсем писателя казнили, негра, я видел, — вот уже и Сева выступил на стороне сил зла и принялся подначивать капитана к съёмкам. — Очень шокирует. Влияет, я имею в виду, на подсознанье... когда всё это видишь... Этот писатель, он даже Нобелевскую премию чуть не получил, а Шварцнеггер его всё равно приговорил, — потому что Терминатор не может изменить свою программу.

Дверь лифта открылась. Капитан убрал руку с кобуры и вышел на свет к своим заслуженным минутам славы. Сева подтолкнул заключённого в печень и тоже взошёл под свет телевизионных софитов.

— Так, лицо, делаем хмурое лицо! — Щёголь стал махать руками и показывать, кому и как расходиться из лифта.

— Потом кудряш, да, отлично...

«Я сержант», — подумал про себя Сева, но не стал прерывать съёмки.

— Подпхни его ещё раз, кудряш, пусть у него слёзы потекут, да, пусть он рыдает, это так и должно быть, что место преступления так на него действует, всё-таки жену убил, не просто ведущую прогноза погоды, и оператора ещё...

Сева ещё раз ударил долговязого в сонное сплетение, и тот заревел, как плакса из младшей школы.

— А последним, вот вы, молодой человек, в бейсболке, у вас какая роль в следствии?

Валя молчал. Он задумался о глобальном обмане телевиденья, что вот он, этот чёрт, сейчас им руководит, а потом его голос вырежут, и телезрители решат, что Валя сам, без подсказок делал всё, как нужно...

Проход засняли. Капитан шёл первым, прищуриваясь и перекатывая во рту зубочистку, за ним Сева волочил длинноногого преступника, Валя от обилия камер и лжи очень смутился и шагал, как «Чужой», спрятав голову в плечи, а Люда прошла чисто по-женски, справедливо рассчитав, что в телевизоре лучше выставить формы, а не содержание.

— Так, где эта студия?

— Сюда, на меня, прямо. — Щёголь забежал вперёд, сделал сигнал операторам, чтобы продолжали снимать. — Вот тут он её и пристрелил.

Долговязый заплакал теперь, не потому что Сева ударил его, а от настоящих непридуманных чувств.

Капитан и все вошли. Студия была комнатой, приспособленной для съёмок всего, что производилось на канале. В глаза капитану сразу бросился широкий диван с тигровой обивкой и с крупными светящимися буквами над ним: «Трамвай желания». Рядом стоял стеклянный барабан, в котором ведущие «Трамвая» каждое утро разыгрывали призы — билеты в цирк или полотенца и кружки с логотипом канала. Валя часто, сквозь сон, смотрел эту утреннюю передачу. Она была очень фальшивой, потому что там всё время говорили про то, как хорошо, что надо просыпаться и идти на работу, ведущие всё время натужно хохотали и заражали всех разными желаниями — от банального, почистить зубы, до самого большого, которое только может случиться в жизни. Валя думал, что гораздо умнее было бы сделать грустную программу про утро, «Трамвай нежелания», потому что никто на самом деле не любит рано подрываться, это, может быть, самое главное насилие над человеком — пробуждение. Но уж если пробудился, то нет ничего лучше, как посмотреть с утра что-нибудь «скользкое». Было бы неплохо показывать с утра эротику по Центральному телевиденью. «Вечером кому она нужна? Вечером организм уставший. А утром самое то! Вы как мужчина, вы меня понимаете, я надеюсь?» — такое письмо написал Валя однажды министру печати и массовых коммуникаций. Но оно почему-то осталось без ответа.

— Так, а на диване пятно? — Капитан присел рядом с пятном, посмотрел в телевизионную камеру, как ведущий, — улыбаясь во всё лицо.

— Да, жертва потом тут лежала, — пробубнил щёголь, пролистывая свой личный сценарий того, как всё было.

— Так, а вторая жертва?

— Что?

— Вторая жертва где была?

— Оператор?

— Я вас спрашиваю, я откуда знаю кто!

— Оператор упал за камерой.

— Погиб при исполнении. — Валя сделал грустное лицо.

— Хорошо. — Капитан встал с дивана желаний. — Где студия погоды?

— Вот она. — Щёголь направился в угол комнаты, капитан и все последовали за ним. Проходя, Валя обратил внимание на стол «Новостей».

— Тут у нас рир, — просветил его чёрт.

— Что?

— Видите, ткань натянута, её высвечивают фонарями, и тут наши девушки читают прогноз...

— И раздеваются? — пошутил Валя.

— Да, — серьёзно ответил щёголь.

Капитан осмотрелся. Осмотрелся ещё раз и заключил:

— Хорошо. Люда, включай. Так, Горилкин, на камеру, чётко, всё, как было, и кончай, давай, это, сопли утри. Двоих одним выстрелом положил, мужик, значит, не баба. Втяни слёзы, и поехали! Рассказывай!

— Я не хотел...

— Куда он смотрит! — Люда решила быть стервой, потому что сейчас она снималась на телевидении.

— Ты куда смотришь? — Сева перестал отражать, что его снимают для шоу, и все камеры для него стали камерами Люды, а все люди за камерами — Людами. Он слегка толкнул Горилкина в грудь, и тот закашлялся.

— Так, товарищ сержант, что вы делаете?! Давайте, отстегните подозреваемого. — Капитан решил косить под либерального следователя. Он даже вставил в рот зубочистку, как Сталлоне в его любимом фильме «Кобра», чтобы казаться более крутым. «Чем чёрт не шутит, — думал капитан, — кто его знает, куда это кино дойдёт, смотрел же президент «Девятую роту», значит, он всем таким интересуется». — Куда вы смотрите? — Капитан вежливо обратился к подследственному.

— Туда. — Горилкин указал освободившейся рукой в камеру, снимавшую для канала.

— Сюда смотри, понял? — Люда обвела маленький объектив своей камеры указательным обильно наманикюренным пальцем, а потом навела этот палец на Горилкина и произнесла: «Пух!»

— Так, хватит баловаться, Люда! Так, Горилкин, мы ждём, — всё ещё либерально попросил капитан.

Валя отошёл к столу «Новостей», сел на место ведущего. Он считал, что спокойно мог бы вести «Новости», потому что знал лично тех, кто их вёл сейчас. Просто этих ребят с журфака одели в костюмы, прилизали, толстые тётки замазали их лица пудрой, — но дело это не поменяло, все они — наркоманы. Одного Валя видел в университетском туалете с торчащим в руке шприцем, он сейчас ведёт главную программу недели, делает комментарии, берёт интервью у политиков. В этом не было ничего плохого, просто Валя не понимал, зачем после всего такого устраиваться на канал? Зачем тогда было париться, наркотики принимать, или это как раз следствие наркомании, что люди после неё становятся такими прилизанными, интересуются ставками доллара и евро, приглашают к себе на беседу депутатов, носят галстук и так гладко выбриваются?

— Я сидел дома, — начал Горилкин, — набирал на ноутбуке наброски... к роману...

— Ты писатель... вы, что ли? — Капитан снова отошёл к дивану желания и сел на него. Его рот тут же вытянулся в улыбку. Люда встала ближе к столу «Новостей», чтобы охватить капитана и Горилкина. Получился такой треугольник: Люда — капитан — Горилкин. Это если не учитывать Валю, который был как бы вне. Именно Валя подумал о треугольнике и вспомнил, что великий Пифагор учил во всём искать треугольник. «Найдёшь треугольник, и проблема решена». Кстати, и счёт, если верить Пифагору, начинался с цифры три. То есть никаких один, два — сразу три. Валя окинул студию взглядом. Тут был ещё один треугольник: щёголь и два канальных оператора. То есть выходило, что здесь на самом деле две каких-то стихии, а он сам ни то ни сё. Вале это нравилось — не принадлежать ничему. За такой расклад он очень любил Пифагора. Хотя ещё и Сева сейчас находился вне. Он отстегнулся от своего подопечного и не принадлежал сейчас ничему. Причём настолько сильно, что Валя его даже и не заметил.

— Я колумнист, — наконец ответил капитану Горилкин.

— Как? — Капитан заулыбался ещё шире.

— Коммунист. — Сева выпрыгнул из вне и заржал. — Всех коммунистов мы в девяносто первом...

— Тихо! Лимоновец, что ли? Социал... левый... социал? — Капитан занервничал. Ему не хотелось превращать все в политику, тем более при телекамерах. Люда, наоборот, оживилась. Она читала в Интернете, что французская интеллигенция вся сплошь и рядом, левая, поэтому кадры судилища над юным большевиком могут всколыхнуть Канны. В голове она прикинула, что можно будет грамотно всё нарезать и подать убийство ведущей прогноза погоды с раздеванием как акт протеста против буржуазного фарисейства, захлестнувшего телевидение и все сферы.

— Он ведёт колонку в журнале «Арт-гид», в глянце, — пишет о книжных новинках. — Щёголь своим голосом, как щёлочью, смыл с Людиной плёнки всё её нафантазированное кино.

— Я и сказал — ко-лу-мнист! — оправдался Горилкин.

— Так, тихо! Вы что, знаете его? — постановочно поинтересовался у чёрта капитан.

— Учились вместе, — также постановочно ответил щёголь.

— Так...

Валя, в отличие от капитана, был в курсе, что в их городе все учатся в одном университете, а потом идут либо на канал, либо колумнистами в глянцевые журналы. Ну, ещё дизайнерами.

— А почему сказал про роман? — продолжил реалити-следственный-эксперимент капитан.

— Я по ночам, в свободное время, как хобби, пишу...

— Так, дальше. — Капитан на диване превращался в типичного ведущего «утреннего трамвая»: он широко улыбался и всем своим видом выражал желание принимать мир таким, какой он есть. Не хватало только, чтобы он крутил барабан, но, видимо, это ещё было впереди.

— Я по работе читаю много книг. Мне надо писать на них рецензии. В основном вся современная литература это гадость, жалкие поделки!

— Правильно, я тоже так считаю! — Люда напоролась на вытянутую от уха до уха улыбку капитана и ушла в свою съёмку. Внутри она чувствовала прилив, потому что всё то же самое она думала про современное русское кино. Слова Горилкина придали ей уверенность в том, что она держит камеру в верном направлении.

— Пишут выскочки, дилетанты, язык у них сплошь из штампов, как в телевизоре, и в глянцевых журналах. Герои недоумки, генетический мусор, и на самом деле то, что они делают, это не романы, а комиксы! Мне больно, что русская литература скатилась до такого. Нет поиска, какой-то духовной осмысленности, человека нет! Одни зомби, наркоманы, дельцы без чести, люди, не знающие традиций! Все идут в литературу, чтобы заработать, а я...

Валя сидел в кресле ведущего «Новостей» и не мог поверить, что все эти слова говорит молодой человек, колумнист глянцевого издания. На мгновение Валя представил себя ведущим «Международной панорамы». Была такая программа на советском телевидении. Её ведущий — Фарид Сейфуль-Мулюков под мрачные картинки пригородов Парижа и Сан-Франциско начитывал тексты о том, как тяжело живётся на чужбине русским эмигрантам и как вообще тяжело живётся, если ты живёшь не в СССР. Валя представлял сейчас себя Фаридом Сейфуль-Мулюковым, который связался с собкором советского телевидения в Нью-Йорке. У Вали были записи «Международной панорамы» на кассетах, которые можно было прослушивать в магнитофоне. Фарид Сейфуль-Мулюков был его любимым голосом. Отец, который записывал «Международную панораму» на магнитофон «Романтик», говорил Вале, что эти кассеты теперь как свидетельства с Атлантиды. Её уже нет, а голос Фарида Сейфуль-Мулюкова можно поставить в магнитофон, точно так же, как поставили пирамиды в Египте. Потому что пирамиды на самом деле придумали в Атлантиде, а в Египте это просто инсталлированная память. Валя часто задумывался, что так и тело человека — всего лишь пометка, знак, что в этом месте была душа. Тело это обелиск, надгробие, возле которого надо молчать и вспоминать о душе.

— Я решил, что должен написать роман. Но не просто роман, а образец, идеальное произведение, которое бы всколыхнуло общество. Напомнило человеку о его высшем назначении. Что он не мусор, не пыль, а образ и подобие. Я хотел и искренне верил, что такое возможно, — чтобы силой слова заставить всех проснуться... Мне нужно было только найти Слово, понимаете, Слово, которое было вначале...

— Так.

— И я решил, что для этого мне необходимо поехать в Грецию.

— Вот как?

— Потому что именно в Греции начались все искусства, там слагал свои гимны Гомер и Орфей играл на семиструнной арфе, пока его не разорвали на части злобные женщины...

— Чего только не было в Греции... — Щёголь усмехнулся, капитан пальчиком погрозил ему.

— Я решил, что только там, в колыбели всего лучшего на Земле, можно начать историю заново.

— Какое отношение это всё имеет к убийству?

— Моя жена считала меня... неудачником...

— Ха! — Щёголь показал капитану и всем, что это ещё мягко сказано.

— В общем, как она выражалась... мудаком... Я ей всё рассказал о своих планах, поделился, как с близким человеком... Я сказал ей, что буду копить деньги на поездку в Грецию, писать рецензии на книжки, и для других ещё журналов писать, днями писать и копить... Стася очень зло посмеялась над этим, она сказала, что таким способом я заработаю только на месячный проездной в метро и на презервативы, чтобы таких неудачников, как я, не плодить.

— Стася? — Люда широко открыла второй, свободный от объектива, глаз, и все заметили, что она его в принципе не зажмуривает.

— Профи, — шепнул один оператор с канала другому.

— Да, я так не могу, — ответил тот.

У Люды бешено заколотилось сердце, потому что похвалу из уст коллег любой человек слышит редко, тем более всё это было не специально подстроено, для лести, а прозвучало спонтанно, без задних мыслей.

— Это имя, — высунулся щёголь. — У неё из-за имени и был самый высокий рейтинг среди девочек, хотя фамилию для созвучия я как раз выдумал, и это сыграло, — Стася Бёсина. Я подумал, в этом есть что-то бесовское, запретное, и это выстрелило...

— Так, хватит. — Капитан, как пластинку, крутил в голове имя «Стася» и накладывал на него звучание своего имени «Стас», — получалось «Стасс — я». Очень смутно в нём вызревало какое-то предчувствие, что такое совпадение отнюдь не простая случайность. — Продолжайте, Горилкин.

— В ту ночь я не мог уснуть, всё грезил моим будущим романом. Я встал с кровати, включил телевизор...

— Стася, то есть жена, спала с вами? — усилил запретное капитан.

— Как? Нет. Вы же знаете...

— Мы сейчас — как будто — ничего не знаем, вам же в тюрьме ещё объяснили, что это проверка... нам надо проверить, как всё было, кого и как вы убили, давайте не удивляйтесь ни одному моему вопросу и отвечайте!

— Да... понятно... В ту ночь со Стасей я не спал, Стася была на работе.

— На канале?

— Да. То есть нет. Я тогда думал, в «Звёздном»...

— Городке? Она что, сказала вам, что космонавтом работает? — Капитан запрокинулся на спину и ногой крутанул барабан, все загоготали.

— Это универсам... «Звёздный»... в их районе. — У щёголя от смеха выступили слёзы.

— А вы откуда знаете? — Капитан резко прервал всеобщее веселье.

— Я же живу там же. — Щёголь смутился. — Стася там и правда работала на кассе, я её там и встретил. После работы, часа в два ночи возвращался, за сыром с плесенью зашёл. Гляжу, на кассе такая эффектная девушка пропадает. Я её и пригласил на телевидение.

— Так, то есть вы её и раньше знали?

— Шапочно. Я его знал, по университету, учились в одно время. — Щёголь вытянул носок оранжевого ботинка в сторону Горилкина, при этом Валя успел заметить вышитый золотом иероглиф на его носке.

— Так, то есть потерпевшая по вашей вине оказалась здесь?

— При чём здесь вина?! — Щёголь от волнения «дал петуха». — Наоборот, в ночную смену в «Звёздный» какие только упыри не вваливаются, а зарплата маленькая. Один при мне, у него «приход» был, он молоко с полки схватил и выдул прямо там, а на кассе наблевал. Я Стасе и предложил. Во-первых, это и по деньгам лучше и чище, и потом, в телевизоре это ж слава. Она, правда, говорила тут всем, что для своего колумниста в ночной прогноз погоды пошла, чтобы ему на Грецию заработать...

При этих словах Горилкина переклинило, и он заголосил, как плакальщица в фильме Линча «Малхолланд Драйв».

— Я-то знал, что это от лукавого, Греция... — Щёголь, ехидно улыбаясь, посмотрел на Горилкина. — Стася когда разде... прогноз читала, столько эсемесок приходило от телезрителей... Она была звездой...

— Эсемесок? — Капитан снова крутанул бутафорский барабан.

— По правилам прогноза, чем больше зрители шлют эсемесок, тем меньше одежды остаётся на ведущей, вы разве не смотрели, это самая у нас рейтинговая программа.

— Развели на телевидении бордель! Неужели нельзя обить диван чем-то приличным, тигровое всё, это же всё блядское, а ведь эту программу утром на больших экранах показывают, прямо на улице, я сам видел, детей в садик ведут и смотрят, что у вас тут на диване творится! А прогноз этот с раздеванием! Кому пришла такая идея в голову?!

— Мне. — Щёголь не без гордости признался в своём страшном грехе.

— Да... — Капитан тяжело выдохнул и снова крутанул барабан судьбы. — «Будь моя воля, к стенке бы я тебя», — подумал капитан, но не стал озвучивать эту далёкую от его нового либерального имиджа мысль.

Щёголь прочитал эту мысль в глазах капитана и очень струхнул. Он стал часто сглатывать слюну. Валя знал, что это нервная реакция. Так организм защищается от всего неприятного. Причём у каждого он по-разному защищается. Кто-то падает в обморок, чтобы пережить всё плохое. У кого-то даже начинается немотивированная икота или эрекция. В принципе, это самое лучшее — отрубиться, а потом, когда уже всё закончится, проснуться и рассмеяться. Валя читал, что в Америке даже есть такие фирмы, которые людям, ну, испытывающим жуткий страх в самолёте, ставят укол, чтобы человек вырубился. Такого пассажира представители фирмы сами заносят в самолёт, потому что укол, конечно, надо ставить ещё до аэропорта, потому что от одного вида аэропорта уже может начаться «приход». Тем более сейчас, когда из-за террористов туда нагнали так много страха. А ведь человек и без террористов много чего боится, связанное с самолётом. Вот, и такого клиента заносят, летят с ним, ухаживают во время полёта, смотрят, чтобы он не проснулся, и потом уже, когда привозят по конечному адресу, будят, и клиент, получается, как будто по волшебству оказался в другом городе или даже на другом конце света. У Вали сейчас промелькнула мысль, что, может быть, и смерть это что-то такое, какой-то перерыв в сознании, когда оно уже не справляется, и его чем-то таким колят, а потом его будят, и для него всё как в первый раз. Валя часто мечтал вот так вот оказаться при конце света, пускай многое пропустить, но конец посмотреть, потому что, как он думал, конец должен был быть самым интересным, и — он должен всё объяснить. Валя очень надеялся, что конец у всего именно такой — простой, логичный, ясный, — а не какой-нибудь открытый, многозначный. Это было бы самым страшным — открытый финал.

— У меня такая же мысль возникла! Один в один!

— Что? — Капитан перевёл взгляд на Горилкина, щёголь присел у стола с Валей, начал растирать лоб.

— Я включил телевизор, смотрю — там Стася... Она хоть и сильно косметикой была намакияжена... я её всё равно узнал... Она сначала в шубе была, в серой, в пятнах, как из рыси, а потом стали приходить «горячие эсемески», и она шубу сбросила, и у неё один бюстгальтер остался и трусики, тигровые...

Капитан в сердцах сплюнул.

— Я звук прибавил, она температуру на завтра начала объявлять, ветер северо-западный, а внизу идёт строка, эсемес-голосование, там, когда красная линия пошла, что как бы эсемесок много, Стася бюстгальтер сняла... Я кинулся в спальню, в кладовку, ружьё снял...

— Ружьё?

— Да, оно легальное, отцовское...

— Отец кто у вас, охотник?

— Нет, он в МЧС работает.

— Табельное ружьё?

— Да.

— Он кто, спасатель, пожарник?

— Бухгалтер.

— Вы, Горилкин, поспокойнее, ладно? У бухгалтера какое ружьё табельное?

— Ну, я не знаю, им выдали, отец говорил, что из них всех, кто в МЧС, составили бригады, птиц отстреливать...

— Как?

— Бороться с птичьим гриппом, их на озёра должны были вывозить...

— Это реально сейчас, — Люда закивала головой и камерой, — поголовно везде куры дохнут, а скоро люди начнут, если всех диких птиц не перестрелять.

— Так, тихо, ладно, тоже мне, перестрелять, геноцид тогда птицам объявите! — Капитан неожиданно натолкнулся на очень болезненную для себя тему. Его до глубины души раздражали кадры по телевидению, где люди в бахилах тысячами сжигали птиц и целые армейские подразделения отстреливали из автоматов диких уток и гусей на водоёмах. Это, правда, походило на массовый геноцид людей против куриц. Капитан вырос в деревне, и он не мог видеть, как из-за чьих-то страхов впустую уничтожается столько выращенного мяса.

— Отец с вами спал?

— Нет, он в своей комнате спал.

— Я это и спрашиваю. Дальше.

— Дальше, я не помню, как всё, поймал машину, приехал, охраннику прикладом дал, забежал сюда, Стася уже до трусиков дошла...

— Так, и?..

— Снимать стала, а они у неё в каблуках спутались...

При этих словах Горилкин зарыдал.

— Ну, ну. — Капитан вдруг как-то подобрел и спросил Горилкина в другой тональности. — Тебя как зовут?

— Гори-и-и-л-кин...

— Имя твоё как?

— Л-е-е-в...

«Сейчас скажет, лев — царь зверей, — подумал Валя. — Если бы Горилкина звали Валя, что бы он ему тогда сказал?»

— Ну, лев — это царь зверей, а вы плачете... нехорошо царю плакать! Значит, плавочки в каблуках спутались, да?

— Да-а-а...

— Ну-ка, Валя, вставай, — скомандовал капитан.

Валя вышел из-за стола «Новостей», встал в эпицентре. Все камеры нацелились на него. «Теперь я попал между двух треугольников, — подумал Валя. — Наверное, это самое плохое, по Пифагору».

— Раздеваться?

— Что?

Щёголь привстал, впервые с интересом оглядел всё Валино тело.

— Жертва трусы снимала, запнулась, мне снимать? — переспросил капитана Валя.

Все услышали, как Люда и ещё пара операторов начали работать камерой на приближение фокуса. Капитан уткнул голову вниз и молчал. Вдруг он вскочил, уцепился в обивку дивана и что есть силы дёрнул. Обивка затрещала, в руках капитана оказался тигровый кусок. Он кинул его в сторону Вали:

— Вот, это твои трусы!

Валя только сейчас понял, что капитан, наверное, не хотел, чтобы он раздевался. Это вполне понятно, потому что не все любят мужской стриптиз. Но, скорее всего, у капитана сегодня вообще была другая цель, напрямую не связанная с убийством Стаси Бёсиной. По крайней мере, утренняя программа этого дьявольского канала уже осталась без дивана.

— Давай, снимай их! Запинайся! Урод! — Капитан окончательно растоптал имидж либерала, хотя до этого Валя окончательно растоптал всякую надежду капитана на то, что этот фильм когда-нибудь посмотрит президент.

Валя подобрал тигровую шкуру, снял брюки и приложил её поверх своих плавочек к бёдрам. Щёголь закатил глаза. Сева гоготнул. Валя, имитируя, что это трусы, начал снимать с себя тигровую шкуру, запнулся ногой, начал скакать.

— Так? — выкрикнул он, танцуя на одной ноге, как самый настоящий витязь в тигровой шкуре.

— Так, — простонал Горилкин.

— Давай показывай, — заорал капитан на Горилкина, — как ты что сделал, вот он — это она, вот её трусы, запнулась и?!

— И я выстре-е-елил...

Валя наконец мог пасть ниц. Кусок тигровой обивки был под ним, и он вдруг подумал, что всё получилось, как в Элевсинских мистериях, то есть только теперь, когда он лёг на шкуру убитого животного, всё только начинается.

— Так... Дальше.

Горилкин открыл рот, но не смог говорить, его душил комок слёз. Вместо него заговорил щёголь:

— Она замертво упала, и оператор тоже, — он был за ней, снимал, и его тем же патроном, наповал. — Щёголь привстал, знаком показал операторам с канала, чтобы обе камеры держали его. — Я был тут, за стеклом, в аппаратной, там даже это стекло треснуло от рикошета, видите. — Щёголь показал на стекло, камеры взяли его жест. — Потом я тут же выбежал, кинулся сперва к Стасе, потому что она женщина, я думал, что, может, ей ещё можно помочь, я перенёс её на диван, общупал... нащупал пульс, но его не было...

— А где был Горилкин?

— Он стоял тут, с ружьём, с бешеными глазами, как хищник, я ещё подумал, что он спокойно может в меня выстрелить, потому что двустволка, но я решил, что я всё равно исполню свой долг, я...

— Так, то есть он стоял неподвижно?

— Да.

— Оператор?

— Что?

— Он что делал в это время?

— Он был убит.

— То есть что?

— Ну, он лежал, вот тут. — Щёголь ткнул оранжевым носком в пол рядом с собой.

— То есть снимать он не мог?

— Нет.

— Валя, ляг теперь, где оператор.

Валя перекатился вместе с обивкой.

— Так. Кто же тогда вёл съёмку убитой ведущей? — капитан произнёс эти слова очень тихо, так, что потребовались большие усилия расслышать его. Обычно так играют роли великие театральные актеры — самое важное они говорят еле слышно, бормочут, чтобы публика напрягалась и прочувствовала, что это действительно самый важный момент постановки.

— Я подумал... — начал придумывать щёголь.

— Так.

— Мне из аппаратной сделали знак, что эсемес-голосование не прекратилось, а простодаже зашкаливает... Ведь никто не прекратил эфир, всё передавалось, я имею в виду выстрелы, убийство, то есть всё так и шло...

— Так.

— Я тогда встал за камеру, потому что в этом... — голос щёголя в носках с иероглифом задрожал, — в этом и был мой долг перед ней и перед погибшим оператором, перед всеми, кто слал свои эсемес в поддержку Стаси, продолжить их дело и давать в эфир программу, несмотря ни на что!..

Операторы с канала оторвались от своих камер и подняли вверх большой палец. Щёголь поверил сам себе, и на его глазах проступили слёзы.

— Значит, именно вы организовали и собственноручно провели показ в прямом эфире убитой голой женщины?

— Да... — Щёголь почувствовал злорадство в голосе капитана и добавил: — У нас все к этому готовы, встать в нужный момент хоть за камеру, хоть за монтажный пульт, если с кем что случится... Это телевидение... нас так учили...

— Вы всё сказали? — оборвал щёголя капитан.

— Ну, да...

— Мы ещё спросим, кто вас и чему учил! А сейчас против вашего канала будет заведено дело за показ в прямом эфире реального убийства и потом ещё раздетого до наготы тела ведущей прогноза погоды в течение всего ночного эфира... И теперь мы знаем, кто конкретно за этим стоит!

— Ни одного звонка против, эсемески все восторженные... Поймите, люди хотели быть рядом с ней в такую минуту... — начал оправдываться щёголь.

— Это называется игра на животных инстинктах, да, Лев? — Капитан подмигнул совсем уже упавшему духом Горилкину. — Ничего, мы этот зоопарк прикроем.

Капитан оглядел всех вокруг. Операторы телеканала спрятались за свои камеры.

— Сева, выводи Льва, Валя... Валя, заснул?! Вставай, молодец, сегодня.

Капитан посмотрел на щёголя и скомандовал Севе:

— Так, одень на него наручники!

— Так они ж заняты! — Сева кивнул на Горилкина.

— Как? За что? — Щёголь сделал рывок в сторону двери, но лежащий на полу Валя в тигровой шкуре поймал его за ногу.

— Привяжи его к себе чем-нибудь, поедет с нами! — Капитан ещё раз прокрутил барабан и направился вон из студии. — Люда, выключай! — крикнул он на ходу.

Валя взял с пола кусок тигровой шкуры, свернул его, начал вязать запястье нового преступника.

— За что... за что?.. — бормотал щёголь, но никто ему не ответил. Вале приказали только связать, а отвечать на такие глобальные вопросы никто Валю не просил. И он промолчал, хотя точно знал, — «за что»...

Операторы канала сняли для шоу ещё один проход, финальный. Первым уходил капитан, потом Люда, за ней Сева с Горилкиным, и последним шёл Валя, тащивший за собой привязанного за тигровую обивку чёрта в оранжевых ботинках. Одна камера как раз взяла крупный план обивки. Наверное, оператор тоже решил, что здесь это будет нелишним. }

{ В очередной раз дядя Петя пришёл домой к Вале. Им предстоял серьёзный мужской разговор, и Валя как следует подготовился. Все ели, как люди, — ложками, Валя же взял с собой за стол японские палочки, которые подобрал в «Узбекском» кафе. Мама и дядя Петя уже доели, а Валя всё сидел за тарелкой с лапшой и пытался заслать очередную лапшинку себе в рот. Дядя Петя внимательно следил, как это получится у его племянника. Дядя Петя вообще никогда палочками не ел, и ему на самом деле было интересно. Но маме Вали интересно не было, она пнула под столом по ноге Пети и стала собирать тарелки. Петя разлил водку по рюмкам и сделал сигнал Вале. Валя посмотрел на дядю, взял рюмку в руки, но пить не стал. Он окунул палочки в рюмку, взболтал ими водку, поднял палочки вверх и принялся ловить капли ртом. Дядя поставил рюмку на место, мама вышла на кухню. Какое-то время племянник и дядя сидели молча, наконец дядя Петя начал серьёзный мужской разговор:

— Мать твоя специально нас оставила, чтобы мы поговорили...

— Да? Мне так не показалось...

— Нет, специально...

— Нет, ну почему, — искренне предположил Валя, — может, у неё чисто женские дела возникли — поправить что-то надо, она и раньше так часто выходила, и пока папа был жив, тоже, так, раз, — спонтанно выходила, но мы ни о чём в такие моменты не говорили... просто вышла женщина, можно есть дальше... молча...

— Да нет же, она попросила меня поговорить с тобой, без неё, поэтому как бы неспециально вышла...

— А, вот оно что... то есть вы были в курсе, что посреди ужина она уйдёт... ели и ждали, да?..

— Да...

— Меня всегда пугает вот эта специальность, некая запрограммированность в простых человеческих отношениях, когда кто-то знает, что сейчас должен встать, уйти, а другой в этот момент сделает ещё что-то, а третий — третье... У меня какая роль в вашем сценарии?

Дядя Петя задумался, он на какую-то секунду потерял ход мыслей, но вовремя спохватился и вспомнил:

— Мы должны поговорить...

— Понятно, давайте поговорим...

— Ты ведь знаешь, что мы с твоей матерью, скорее всего, будем жить теперь вместе...

— Вот как?

— Да... она говорит, что ты не понимаешь её... нас и злишься, то есть ты как бы против....

— Как бы да...

— Ну, вот и давай поговорим... об этом...

— Давайте...

Валя подцепил палочками очередную лапшинку и уже поднёс её было ко рту, но у самого рта лапшинка выскользнула и упала на ковёр, где уже подсобралось достаточное количество строптивых лапшинок.

— Ел бы ты, как все люди, где ты эти палочки нашёл, зачем ты ими ешь?!

— Чтобы жизнь лёгкой не казалась...

— Нет, я понимаю, ещё ел бы, что ими есть положено!

— А что ими есть положено?

— Ну, как что? — Дядя Петя опять задумался. — Рыбу сырую... катышки рисовые... что эти узкоглазые, — чем питаются...

— Палочками не только узкоглазые питаются, ими полмира питается... И есть ими можно всё, что хочешь, кроме супа... хотя, при желании, можно наловчиться и суп ими хлебать...

— Ты час целый, я замечал, — мы с твоей матерью поедим, а ты только через час из-за стола выходишь, это же с ума сойти можно! Возьми ложку, как человек!..

— Чувство сытости приходит знаешь когда?

— Когда? — Дядя Петя выпил, и в голосе его появились хамские нотки. Вообще-то дядя Петя не пил, но перед разговором с Валей он робел, поэтому выпил даже чуть больше, чем обычно.

— Через полчаса, как начал есть, — вот вы с мамой переедаете, потому что пока едите, не чувствуете, что пора остановиться и не набивать дальше «торбу»... А тут помалу, помалу, и всё под контролем...

— Но это же всё не наше, — зачем приобщать себя к тому, что у тебя никогда не будет!

— Как же это не наше...

— В России, Валя, чтобы жить, надо вот! — Дядя Петя вынул складной ножик из кармана и раскрыл лезвие. — Нет, вот... — Дядя Петя сложил лезвие обратно, раскрыл ложку и поднял руку вверх. — Вот чем есть, загребать побольше и есть, а не клевать, как эти, палочками! Вот, смотри, мы к палке черпалку приделали, потому что с одной палкой у нас за столом делать нечего! Как ты палками своими закуску к себе притянешь и как закусишь, — никак! Это пусть они у себя, там, на Востоке...

— Так, дядя, здесь, знаешь, после Чингисхана, все границы стёрты между Востоком и Западом!..

— Это у тебя, в твоей голове, может, стёрты! А у меня не стёрты! И у матери твоей не стёрты!

— А в твоей деревне, откуда ты родом, там ведь фашисты были, да? Оккупация? Поэтому ты так за европейскую культуру радеешь? Кипит немецкая кровушка, взывает?

Дядя Петя не выдержал и взорвался:

— Выйди, на хуй, из-за стола! Подонок! Не нравится — заводи свою семью и съезжай, а мы будем жить с твоей матерью вместе!

Валя поднялся, подошёл к дяде, посмотрел на него в упор и ткнул палочками в шею. Дядя Петя сжался и покраснел.

— Ты чего?..

Валя засмеялся:

— Ничего... просто тебя нет... ты убит... }

{ В полупустом зале ресторана японской кухни «Японская кухня» сидели за чрезвычайно низким столиком в позе лотоса Сева и Валя. Как обычно, к Севе был прикован подследственный. На этот раз это был парень в красном спортивном костюме, такого же возраста, как Сева и Валя, только с абсолютно глупым лицом. В центре зала капитан и милиционер-прапорщица с видеокамерой разговаривали о чём-то с менеджером ресторана и с пожилой женщиной в кимоно.

— Нет, ну как они так едят? — Сева открыл пакетик, лежащий на столе, и достал из него бамбуковые палочки. — Вот ты, Валя, ты ешь палочками?

Парень в костюме ухмыльнулся и хотел было что-то сказать, но Валя его опередил:

— Да... ем... дома... чтобы не мыть посуду. Пока я поем, всё уже вымоют... ни у кого терпения не хватает смотреть на грязную посуду, пока я спокойно жую... Палочками очень неудобно есть, даже когда наловчишься, — всё равно нет гарантии, что какой-нибудь кусок не соскочит с них... Мне они искренне противны, и вообще, всё, что связано с Японией, с Китаем, вызывает у меня недоверие... Явно ведь, что у них что-то не то... в плане отношения с действительностью, а в Японии стопудово, особенно после атомного взрыва... Я слышал, у них очень сильна идея великой мести, великой мести Америке за атомную бомбардировку в сорок пятом... Они машины делают, компьютеры, — всё, чтобы отомстить... потом сделают кучу роботов и пошлют их на Америку, и каждый робот будет начинён ядерным мини-зарядом! Вся страна на это работает... без выходных и с шестидневным отпуском...

— Это смешно, Валя... Как так... терпеть и есть палочками, только ради того, чтобы не мыть посуду?

— Понимаешь, Севик, чтобы чего-то избежать, надо что-то делать... что-то делать, и тогда чего-то избежишь... Если хочешь избежать чего-то неприятного, то и делать надо тоже что-нибудь такое, что тебе не нравится, но что поможет тебе избежать ещё более неприятного... Не совсем просто, да? Особенно на слух... запутанно, но если не задумываться и даже не проговаривать... не проговариваться, — просто делать, делать и не задумываться... если делать и не задумываться, то всё получается...

Валя не заметил, что в их компанию уже давно подключился капитан. Он внимательно слушал Валю, и когда тот договорил, капитан произнёс:

— Всё? Закончил?

— Да...

— То есть можно начинать?

Валя промолчал, чтобы совсем не вывести капитана из себя. Капитан осмотрелся, увидел на стене большое чучело рыбы и подошёл к нему. Пожилая японка засеменила за капитаном.

— И что, и такую рыбу готовите?

— Да... — на чисто русском произнесла японка.

— А ещё я слышал, что живую готовите... по-японски...

— Да...

— И заказывют?

— Да...

— И едят?..

— Да...

— Зае... зашибись... и что, и сколько стоит...

— По-разному, у нас же одних суси — пятнадцать разновидностей, одна порция от шестидесяти рублей...

— Так, а, ну да, нет... я глистов боюсь... от сырой рыбы глисты! А потом они живут в человеке! У меня в одном знакомом глист живёт...

Тут Сева зло зыркнул на капитана, капитан поймал взгляд сержанта, осёкся, но продолжил:

— В животе, большой... Так он с ним так сдружился, — кефир когда пьёт, говорит, — покормлю моего червячка...

Пожилая японка замотала головой, отчего парик на её голове заходил в разные стороны.

— Глисты от свежей рыбы, если её не морозить...

— Так у вас написано же, что в этой суси свежая... — Капитан ткнул пальцем в рекламный плакат, висящий на стене. На плакате были нарисованы рисовые катышки, рыбные лепёшки и большими буквами анонсировано, что всё это благолепие из свежих продуктов.

— Свежая... но мороженая... — скрытно пробубнила японка.

Валя поднялся из-за стола, его ноги затекли, и он стал подпрыгивать на месте, обращаясь к японке:

— А в Японии, как выловят её из воды, так сразу и в ресторан!

Японка навела свои подрисованные японские глаза на парня в бейсболке.

— Вот когда в Москве-реке будет лосось плавать, тогда и опасайтесь глистов, а к нам рыба такая поступает, что в ней не то что глистов, в ней уже ничего нет, в смысле, всё стерильно...

— Так, ладно, начнём... — скомандовал капитан.

Сева подскочил из-за стола и притянул за собой парня в спортивном костюме, который всё это время жевал в своём рту пустоту и зыркал на всех маленькими мышиными глазами. Капитан окинул взглядом парней и поморщился. Ему совсем не хотелось... не то что работать, нет, работу свою капитан любил, просто ему совсем не хотелось обращаться к Севе и Вале и к этому парню в спортивном костюме. Он устал, и в его глазах все они выглядели как подследственные с той лишь разницей, что наручники были только на одном. Капитан перевёл взгляд на Люду. Но и она не вызвала в нём желания начать проводить следственный эксперимент. У капитана зачесалась подлопатка, и он сделал усилие — загнул руку за спину и почесался, но вдруг понял, что чешется у него что-то внутри, в районе сердца и почесать это никак невозможно.

— А в кимоно вы, вы из Японии? — Капитан решил потянуть время и опять обратился к японке.

— Да нет, это управляющий придумал, сейчас повально этих ресторанов в Москве, — пока не травятся, все только и успевают зарабатывать на экзотике, до первого ЧП, так сказать... — Японка обернулась на дверь, за которой только что скрылся менеджер, обсудив с капитаном нюансы проведения следственного мероприятия. — Дело-то, если честно... опасное, там же учиться надо долго, чтобы эту всю хрень готовить уметь, там даже есть рыба — не так её нарежешь, она яд выделяет...

— Да ну? — Капитан дотронулся до чучела рыбы одним пальчиком и тут же отпрянул от неё, как будто она ужалила его.

— Самая дорогая. — Японка тоже прикоснулась к чучелу, но без всякого страха, как к своей старой знакомой. — У нас она тоже в меню... Вася, повар наш, недавно готовил её, принял для храбрости, нарезал эту рыбину, зеленью обложил... подали, — всем персоналом стояли смотрели, чё будет...

— И как?..

— Вроде обошлось, может, спасло, что у нас саке кончилось и мы в тот день обычную водку, нашу подавали, может, из-за этого обошлось... Ой, как все напряглись, ужас...

— Да... Так, а что в кимоно-то, я спрашивал...

— Так говорю же — управляющий наш, говорит, на каждом углу в ресторанах теперь у нас самураи стоят, в таких, он имел в виду, как у нас, в ресторанах, да... самураи, а ты, говорит, будешь пожилая японка с судьбой, чтобы не как у всех, догоняете? Чтоб цепляло!..

Неожиданно пожилая женщина кинулась к небольшому подиуму, нагнулась и нажала какую-то потайную кнопку. По залу начала растекаться волшебная японская музыка. Капитан, прапорщица, Сева и даже Валя с парнем в спортивном костюме — все начали крутить головами, чтобы понять, откуда конкретно доносится эта музыка. В ресторане погас свет, и по стенам начали мелькать разноцветные точки, как в самом настоящем лазерном представлении. Все участники следственного эксперимента почувствовали, что попали в сказку. Японка скривила лицо, как будто решила заплакать, сузила глаза, потянула нижнюю губу к кончику носа и начала петь:

Вдруг японка задумалась, как будто забыла текст, но тут же продолжила:

В зал вышел менеджер ресторана. Он отключил музыку и световые эффекты специальным пультом дистанционного управления и направился к капитану.

— Я прошу прощения. — Менеджер обратился ко всем, как бы извиняясь, что ему пришлось отключить сказку, а потом продолжил, повернувшись уже только к капитану. — Я прошу прощения, но нам надо открываться через пятнадцать минут, я вас очень попрошу... если у вас получится, если не петь, не отвлекаться...

— Да... ладно... — Капитан ещё не совсем понял, в какой реальности он находится. Он посмотрел на Люду — может, она бы смогла ему помочь, но Люда вытирала слезу и сама была в замешательстве.

Менеджер повернулся к японке и строго произнёс:

— Василина Рихардовна, я уже давно должен видеть вас никак не здесь...

Японка вышла из образа и рявкнула на менеджера:

— Я даю показания, я свидетель...

За женщину вступился капитан:

— Она нам ещё нужна...

Менеджер посмотрел на капитана, но говорить продолжил со своей подчинённой:

— Василина Рихардовна, вы когда закончите, подойдите ко мне... Пятнадцать минут, да?

— Ну, как пойдёт, тут знаете... тоже вам! — ответил за японку капитан.

Менеджер ещё раз зыркнул на капитана, но опять отвернулся к японке:

— Так, хорошо... да, пожалуйста...

— Вот именно, — громко произнёс капитан, но менеджер уже шёл в свой кабинет и совсем не слушал его.

— Так, Люда, включила?

— Уже... — Люда успокоилась и направила камеру на капитана. Кстати, всю песню японки она сняла втихаря — Канны... Канны не давали Люде покоя.

— Так, значит, Верхушкин, ещё раз, вы пришли в ресторан... с какой целью?

— Десять лет... юбилей выпуска...

— Так конкретно, какого выпуска? Из Звёздного городка или откуда, конкретно?!

— Десять лет окончания школы, мы собрались здесь юби...

— Так, кто «мы»?

— Наш класс, бывший класс...

— Так, потерпевший тоже из вашего класса?

— Да... мы сидели с Конём за одной партой...

— С конём?

— Ну, это кличка его... Кинёв... Конь... мы дружили...

— Так, ладно, вы дружили...

Капитан подмигнул японке с судьбой, женщина наклонилась к капитану.

— Принеси мне... это... меню... давай и сюда обратно... — прошептал капитан.

Женщина посеменила в своих деревянных гейшевских сабо на кухню так быстро, насколько могла. Капитан продолжил:

— Так, сидели вместе... это в школе, а здесь вы где сели?

— Тоже вместе...

— Так, Валя, садись с ним вместе... Будешь сегодня за коня, — пошутил капитан.

Все засмеялись... конечно, кроме Вали. Ну и кроме Верхушкина. Валя сел с ним за один столик. Сева же, пристёгнутый к Верхушкину, остался стоять, чуть наклонившись к Верхушкину одним боком, потому что в этом ресторане столики были маленькими, а сидеть надо было на полу. Походило на то, что это не Верхушкин сейчас подсудимый, а Сева, который не может ни присесть, ни встать, как ему хочется.

— Так, сидели, о чём говорили... и сразу к тому, за что, во что, из чего и откуда вы стреляли в Коня... тьфу, то есть в потерпевшего...

Капитан запутался, потому что как раз в этот момент пожилая японка наконец принесла меню. Капитан занялся изучением японской кулинарии, Верхушкин начал свой сказ:

— Ну, чё, ну, он мне, когда выпили уже, при всех так начал поддевать, у меня автомойка своя, «Монтана», он стал говорить, чтобы я быстрее доедал, а то он щас поедет свою машину мыть, и чтобы именно я мыл, а у самого, чё, ну, он отсидел после школы, и чё, у него из-за этого всё и покатило, там просто связи и всё, с кем надо сошёлся, а где тут мне-то было?! Зато у меня всё чисто! Я и налоги плачу, и кому надо плачу, и ничего не нарушаю, а у этого, у потерпевшего вашего, вы проверьте, у него фирма! Да! Я же знаю, как они работают! На севера вахтовиков отправляют, по пятисотке берут за оформление на работу! Ага?! Видел я как-то, стоит дурачков человек сто, с рюкзаками, термосами, — ждут, когда придёт начальник группы и повезёт их на работу, на север, за большими деньгами! Жёны, дети — прощаются с папками! Только через три часа допирают, что их наебали!..

Капитан оторвался от меню и, не понижая голос, спросил у японки, которая стала засыпать на его плече:

— А чем роллы отличаются от суси?

Японка проснулась и пролепетала:

— Да та же херь, — там только присыпочка из икры на роллах...

Возникла пауза. Японка опять заснула, а капитан продолжил чтение меню. Валя посмотрел на капитана и понял, что ему сейчас совсем нет дела до того, о чём говорит Верхушкин. Валя решил взять ситуацию под контроль, потому что ему на самом деле было интересно, как всё произошло:

— Так, давай, показывай, как всё было...

Верхушкин оживился, он почувствовал в Вале настоящего слушателя и теперь уже совсем отвернулся от капитана и продолжил рассказывать:

— Ну, чё, — он опять начал меня подначивать, с машиной там, у нас даже Ольга не выпендривается, — а она, у неё салон, она подстрижки депутатам делает, перед выборами, имидж там, как-то это называется, то есть не только там причёски, но и там, даже до цвета галстука доходит, что советует, а Конь даже к ней стал цепляться, говорит, — а, говорит, — трусы ты им какие советуешь...

В этот момент капитан дочитал меню и задал Верхушкину конкретный вопрос:

— Так, то есть каким образом всё произошло?

— Ну, я ему говорю, перестань ржать, а он ржёт, я ему говорю, перестань ржать, а он...

— Ну, дальше, давай дальше! — заторопил Верхушкина капитан.

— Я ему говорю, пойдём, выйдем...

— Так...

— Он говорит, пошли...

— Так...

— Мы встали...

— Так, вставайте...

Верхушкин встал. Сева наконец выпрямился и вздохнул с облегчением.

— Так, потерпевший тоже встал?

— Да...

— Валя, вставай!

Валя тоже поднялся с пола и стал ждать дальнейших указаний капитана.

— Так, как вы пошли, кто за кем?

— Ну, сначала он, потом я, он пошёл к барной стойке, к этой кукле...

Верхушкин кивнул на японку с судьбой. Капитан толкнул её плечом. Женщина прикусила язык, проснулась и тут же подключилась к разговору, как будто он ей снился, или она вообще не спала, а просто изображала спящую японку:

— Да, он до меня только дошёл, этот сразу же в него и выстрелил!.. Я причём сразу почувствовала — сейчас что-то произойдёт! Я такое каждый день чувствую, особенно когда здесь школьные балы устраивают, выпускники...

— Так, подождите! — прервал японку капитан. — Так, он пошёл... а вы где?! Вы уже там!

Капитан римским жестом приветствия указал женщине в кимоно место. Японка метнулась к барной стойке, приговаривая:

— Ой, точно... сейчас, в ту же самую позу... сейчас...

Японка с судьбой, устроившись за барной стойкой, приняла, видимо, ту же самую позу, как и в момент убийства.

— Я ведь последнее, что он в этой жизни увидел!

Капитан окинул недобрым взглядом японку, внутренне сопереживая Коню, увидевшему напоследок не самую лучшую картинку жизни.

— Да... Так, Валя, иди к ней!..

Валя направился к японке, прапорщица стала семенить вслед за ним, снимая всё это, как-то странно подёргиваясь, как динамичный видеоклип. Валя дошёл до японки и посмотрел на неё, как сын на мать, хотя как сын смотрит на мать? Наверное, как и на любую другую женщину, только без вожделения...

— Он к ней подошёл, что-то сказал, я достал пистолет и ему в затылок... пульнул пару раз...

Вдруг Валя дёрнулся, как будто и вправду в его затылок влетела пара пулек. Он сполз сначала на барную стойку, там его поймала японка, но он выскользнул из её рук и рухнул на пол ресторана. Японка запрыгнула на барную стойку, перегнулась через неё, чтобы посмотреть, всё ли с парнем в порядке. Капитан какое-то время помолчал и вдруг взорвался:

— Пульнул! Пульнул... не присосками же, пулями, как дети, мать вашу! Блядь, напокупают себе всего, пидарасы! А нам ходи всё это разгребай! Ебонат! Откуда у тебя пистолет?! Откуда у вас вообще всё?! Вы откуда, на хуй, прилетели сюда?! Я сколько жил, никак не думал, что в такое ебанатство попаду! Вы откуда все прилетели, вы же, я не знаю, в тех же школах учились, у тех же учителей, у тебя же, блядь, родители — почти мои ровесники, на хуй! Как ты-то получился, из чего?! Вы все?! Этот, блядь, трусы забывает, в бассейн идёт, этот пидарас пуляет, блядь, в соседа по парте... вам чё надо-то в жизни, на хуй?! Вы, вообще, как её прожить хотите?! Этот ещё, на хуй!

Неожиданно разнервничавшийся капитан подлетел к сержанту:

— Вчера что вы сделали?!

— Ну, товарищ капитан... — Сева готов был запрыгнуть в рыбину, которая висела на стене, лишь бы капитан не спрашивал его о том, что он сделал вчера.

— Нет, ну, как, я вас ни хуя не понимаю, хотя ведь я не старый, а я вас не понимаю, ну, что, какие у вас шутки, на хуй?! Ну, как так, напоить рядового, как его...

— Заварова... — прошептал Сева.

— Напоить, нарядить в женское, под проститутку и бросить пьяного в обезьянник! Нет, ну, как, я не понимаю, и ведь вы же, слушай, ведь не такие сопляки все, вам ведь под тридцать лет всем! У меня в ваши годы уже был ребёнок с женой!.. Где вы набрали-то женской одежды?! Колготки такие блядские...

— Я за мамиными съездил...

— За мамиными... — Капитан вылупил глаза, как будто кто-то уколол его в самое сердце. — И не в ломы было?!

— Мы напротив отделения живём... — попытался оправдаться Севик. Но капитан уже его не слушал.

— Нет, ну, я ну, на крайний случай, ну, жене на первый апрель, в день юмора, вместо зубной пасты, горчицы в тюбик пхаю, ну, вот же, — нормальная шутка, ну а у вас же что?! И главное, по хую! И по хую то, что по хую, — а ведь вы же, ваше же поколение, вы же и поезда водите, самолёты, адвокаты, на атомных станциях работаете?! И, главное, на хуя вы работать-то идёте?! Всё по хую, и идут на такие работы ответственные, а потом везде пиздец наступает, в обществе!..

— Успокойся, Стасик... — Люда подбежала к капитану, но он оттолкнул её от себя.

— Да ладно... пульнул, бл-л-лядь!.. Пульнул... — Капитан обернулся, поймал своим цепким взглядом японку. — Давай тащи эту рыбу вашу, и саке, щас не попробую — уже никогда не соберусь...

— В смысле, ту?.. — Капитан очень напугал японку, но ещё больше женщина боялась ошибиться, поэтому и переспросила.

Капитан поднял палец и тыкнул им в чучело:

— Вот эту!

— Так, сейчас... — Женщина ничего, конечно, не поняла, но переспрашивать второй раз не стала, дабы не быть посланной куда-нибудь дальше кухни. Она полетела в своих сабо, как Гермес с Олимпа в своих крылатых сандалиях.

Капитан сел за столик, снял фуражку и замолчал. Люда, прикованный к Верхушкину Сева и Валя, все стали подползать к капитану поближе, но он замахал на них:

— Идите в жопу, куда-нибудь за соседний столик, чтоб я вас не видел...

Всей компанией провинившееся поколение уселось за соседний от капитана столик.

— Так, пока я сижу и ем, показывай всё, как было!.. Только быстро и без остановок на воспоминания о школьной жизни, кто чем занимается, вопрос если зададут тебе, тогда говори, а так — только по делу! Быстро, а то уебу на хуй!

Сева и Верхушкин встали, Люда и Валя вскочили и побежали к барной стойке, Люда на ходу включила видеокамеру, которую отключила на середине монолога капитана.

— Ну, он встал, пошёл к стойке... — Верхушкин вышел из-за стола и прицелился из пальцев в Валю, который принялся изображать роковые шаги к стойке. — Пока он шёл, я достал пистолет, у меня есть разрешение, то есть это мой законный пистолет, вот, он подошёл к стойке, о чём-то буквально пару слов сказал этой тётке в кимоно, а потом я пуль... выстрельнул... выстрелил в него... два раза в затылок...

Верхушкин окончил свой рассказ, и все посмотрели на капитана. Капитан уставился куда-то в одну точку и, похоже, совсем не слушал, о чём ему рассказывал и показывал Верхушкин. Никто не решался прервать коннект капитана с макрокосмом, поэтому все стали молча ждать, когда он выйдет из забытья.

— Сколько ж это, — четыре, восемь... болеть я начал с четырнадцати лет, — двадцать шесть лет! Двадцать шесть лет меня наёбывает эта сборная по футболу! Ну, раньше ещё ладно — были успехи, пробивались в финалы, но сейчас, блядь, что ни чемпионат, то пиздец, — четыре года ждёшь, и что?! Потому что такие же долбоёбы играют, вот как вы, — ничего не надо, причём, главное, притворяться умеют! Вот же как! Ведь раньше же, там, бунтовали, — это была общественная позиция, что нам ни хуя не надо и мы протестуем, а сейчас по-тихому, без протестов, кем надо притворяются, влезают куда хотят, на любую работу, и ни хуя не делают, играются!.. Вы играетесь в жизнь, а те, кто к этому серьёзно относится, те с ума сходят, страдают... В футбол, блядь, играть надо, нет, блядь, они визажистов с собой берут, стилистов, и всё в итоге проёбывают! Там же, блядь, надо думать, как гол забить, а он в дождь, блядь, свой промелированный лобок зачёсывает, чтобы он в дождь стоял! Парикмахер его расчёсывает в перерыв, — он не тренера слушает, а причёску восстанавливает в перерыв!..

Японка с судьбой выскользнула из кухни, влетела в зал и поставила на стол перед капитаном маленькую бутылочку с саке и тарелку с экзотической полусырой рыбой. Из той же кухни стали выползать тени работников ресторана понаблюдать за происходящим в зале.

— А-а-а... ладно, наливай, мать...

Японка с судьбой налила капитану саке, он посмотрел на неё, выпил и сразу захотел заесть рыбой, но не понял, как это сделать, потому что вместо вилки рядом с тарелкой лежали запакованные в аккуратный мешочек бамбуковые палочки. Во рту капитана становилось все жарче и жарче, психуя, он порвал пакетик, достал палочки и, как ему представлялось на этот момент, принялся есть палочками, протыкая рыбу насквозь одной палочкой и помогая донести до рта другой.

— Блядь, не еда, а мозгоёбство... И главное, да, молча, всё молча, и всё по своим понятиям, по детским, — «пульнул», «догнал»... поняли, что, чтобы от них отъебались, надо притвориться... Глобальное наебательство, глобальное... на всех ступенях общества...

— Так, а что вы хотите, — подключилась к взбунтовавшемуся сознанию капитана японка, — вон, я вчера по двадцать шестому маршруту еду, на трамвае, у водителя спрашиваю — по Малышева по улице идёт трамвай, а он мне — а я ебу! Представляете, водитель — и не знает, по каким улицам его трамвай ходит!..

Капитан перестал жевать, задумался, налил саке, выпил и перекатил свои глаза на японку:

— Что он тебе сказал?..

— Кто? — удивилась японка.

— Ну, этот, в кого пульнули?

— А, так это, он, главное, на меня смотрит, я-то не видела, что у него за спиной, а он смотрит и говорит, — «плева...», и этот в него выстрелил... «плева»... и упал...

— Плева... — загадочно повторил капитан.

— Вот такая загадка, и что он хотел сказать... плева...

— Так какая загадка, понятно что, — плева это он...

Тут капитан почувствовал, как уже знакомая пустота подкатила к его горлу изнутри, из желудка. Он перестал дышать, но абсолютно не паниковал, он надеялся, что вот-вот эта пустота отступит, как уже было раньше. Но вдруг в этот же самый момент у капитана зачесалось сердце... он как-то необычно вскинул голову наверх, посинел, посмотрел на Люду, на всех, кто стоял в ресторане, и, наконец, на рыбу, которая висела на стене. Рыба тоже посмотрела на капитана, и он умер. }

{ Валя, Сева и Люда сидели в ночном клубе «Карабас» и вспоминали капитана. Звучала громкая музыка, ремиксы советских популярных песен 80-х годов. Подиум клуба был заполнен клетками, в которых раздевались девчонки. Политика клуба была демократичной, поэтому Валя и выбрал это место для встречи. Платить нужно было только за вход — 50 рублей. Владельцы клуба предполагали, что основные деньги они отобьют, когда посетители будут тратить на напитки и на всовывание денежных купюр в плавки многочисленных стриптизёрш — студенток гуманитарных факультетов.

Люда пила текилу «El Reformador», Валя и Сева пили виски «Jameson». Люда накапала слезы на лимон и подняла рюмку с текилой вверх.

— За Стасика, за... — Люда зарыдала и выпила.

— Чё-то, Валя, место не совсем подходящее ты выбрал. — Сева выпил виски и забычил.

— А что не так? — Валя тоже выпил и повеселел.

— Ну, всё-таки он умер.

— Кто?

— Капитан.

— Ну и что ты думаешь, ему сейчас плохо, что ли?

— Я не знаю, — задумался Сева. — Я не знаю, что там.

— Там, Севик, определённо что-то есть, вот, я раньше за отца очень переживал, как он там будет без моря, без кораблей, а недавно узнал, что там, оказывается, это всё есть.

— Где? — ничего не понимая, спросил Сева.

— Там.

К столику подошёл официант и положил на стол большой глянцевый лист.

— Что это? — Люда подняла заплаканные глаза на официанта.

— Крейзи-меню, — улыбнулся официант. — Как что выберете, меня подзовите, всё организуем.

Официант исчез, Сева стал читать меню:

— Приватный танец... три тысячи рублей в сорок пять минут без троганий... Измазать модель икрой и слизать... Измазать модель взбитыми сливками и слизать... А почему измазать взбитыми сливками и слизать стоит дороже, чем икрой?

— Потому что взбитые сливки удобнее слизываются, — подсказала Люда и вдруг как будто вспомнила что-то и зарыдала опять.

— Будем заказывать? — спросил Сева.

— А что там ещё есть, мне это, я слизывать не хочу. — Валя потянулся к меню, но Сева не выпустил его из рук и продолжил анонсировать:

— Ещё можно устроить пожар в клубе, но это очень дорого.

— Сколько?

— Пятнадцать тысяч рублей, плюс расходы на реконструкцию, если что-то реально сгорит.

— Прикольно, это щас такие услуги делают, я и не знал.

Все замолчали. В клетку к стриптизёрше, которая танцевала напротив столика, где сидели милиционеры и Валя, стал ломиться какой-то пьяный пожилой клаббер. Он просунул свою лысую голову между прутьями, а высунуть уже не смог. Стоял, задыхался под шлягеры 80-х и чем-то напоминал капитана.

— Нет, хороший мужик был, — ещё раз выпил Сева. — Я однажды залез к нему в сейф с вещдоками и всё вынюхал, в смысле, все вещдоки, там, наркоманов одних приняли, а я никогда не пробовал и решил попробовать, тем более что бесплатно, и как раз сигнал поступил, что на задержание надо ехать очень опасных преступников, они в зоопарке... И нас туда же отправили. Я, когда в зоопарке очутился, ничего уже не соображал, мне показалось, что я в тюрьме, а все животные — заключённые, и зачем мне кого-то ловить, если они уже все по камерам сидят, а потом ребята поймали одного преступника, и мне товарищ капитан говорит: — Вези его, Сева в обезьянник, — ну, я и отвёл его в клетку с обезьянами... Мне ещё, там, работник зоопарка не хотел её открывать, но я ему пистолетом стал угрожать, кричал, что это приказ... Потом уже в отделении решили допрос сделать, стали искать парня в обезьяннике, а его нет. Он в клетке с обезьянами парился, а я и забыл... Представляете. Ведь это какое дело могли поднять, и вещдоки пропали, — а у нас как положено, все наркотики мы в конце квартала сжигаем, но товарищ капитан не стал это дело раскручивать, просто вызвал меня, один на один, и спросил:

— Понравилось тебе, Сева, дармовые наркотики нюхать?

Я сказал — нет, товарищ капитан.

— Наркотики — это белая смерть, и ещё, Севка, смерть бывает чёрной, от моей чёрной резиновой дубинки, — тебе решать.

Я выбрал жизнь... А в конце квартала мы сахарную пудру сожгли, и никто ничего не заподозрил...

— И зачем он эту рыбу есть стал, — всхлипывала Люда. — Главное, как эти японцы-то выживают, они же только такое и едят...

— Они знают, как её от яда очищать, как её правильно готовить, а наши не знают! — закричал Сева и налил всем виски, даже Люде в текилу. — Вы видели, какие там японцы на кухне, молдаване-гастарбайтеры! Они вообще без понятия, они только мамалыгу умеют готовить!

Все выпили. Валя сузил глаза и начал рассуждать:

— То, что японцы едят, нам ни за что есть нельзя... Я вообще считаю, что это целая программа правительства по отравлению нашей нации. Навязывают нам их японский образ жизни... Они ведь живут в будущем, их ещё никто не раскусил, этих японцев, а я точно знаю, они живут в будущем, они уже давно и смерть преодолели, и путешествуют во времени. Вы вот видели, как их во всех фильмах изображают, что вот если японец за границей, не на территории Японии, он всегда с фотоаппаратом, с видеокамерой, так ему всё интересно, как это люди в других странах живут, да? А знаете почему? Потому что мы для них — динозавры. Мы уже давно вымерли, и японцы путешествуют к нам на машине времени и фотографируют нас... У них, вы видели, картинки их жизни, там дома какие, роботы, не то что собаки-роботы, а уже роботы, которые заботятся о стариках, есть, есть роботы, которые веселят гостей, если ты их домой пригласил и не знаешь, о чём говорить, они уже... и сексом, наверное, с роботами...

Люда не дослушала Валю и пошла помогать задыхающемуся лысому мужчине вынуть его голову из клетки стриптизёрши. Валя сильно разозлился. Самым ужасным для него было ощущение, что он кому-то неинтересен. Он встал, вышел в туалет, собрал там все салфетки и бумажные полотенца, запихал в урну и поджёг. Пламя разгорелось настолько сильное, что огонь моментально начал распространяться по пластиковым панелям туалета. Валя выбежал в зал, выдернул Севу из-за столика и крикнул:

— Пятнадцать тысяч есть?

— Нет, — испуганно затряс курчавой головой Сева.

— Тогда валим отсюда...

— А Люда?

Оба парня стали искать глазами Люду и вдруг увидели, как Люда в центре танцпола зажигает со спасённым лысым мужчиной. Клуб задымился, началась паника.

По дороге домой Валя думал, какая короткая память у женщин... «А может, и в принципе, у людей. И зачем тогда жить, если какой-нибудь другой парень в бейсболке вытеснит меня из памяти всех, кто меня знал, так же, как этот лысый клаббер вытеснил из памяти Люды капитана... Нет, сваливать из этой жизни надо вместе со всеми». }

{ Это был первый и последний день, когда Валя начал и кончил работать под началом нового капитана. Все собрались в центре японского ресторана. Даже менеджер, который в первое появление здесь съёмочной бригады показался всего лишь на минуту и исчез. Японка засыпала, Люда снимала, Сева стоял в стороне от Верхушкина. Новый капитан ввёл новые правила — не пристёгиваться к заключённому, а в случае попытки бежать — стрелять на поражение. Сева трогал свой пистолет и напряжённо думал — куда стрелять, если стрелять на поражение. Недавно он прочитал какой-то научный журнал... «Esquier», где говорилось, что у каждого тела свой слабый участок, и кто-то никогда не умрёт, хоть сто раз ему стреляй в голову, а кто-то может отъехать от элементарного попадания пули в ногу.

— В грудную чакру... — решил про себя Сева, — только надо будет оббежать его, чтобы стрелять спереди...

Ещё одно новое правило хотел ввести новый капитан — не приходить на работу в колготках в сеточку и в бейсболке. Люда выполнила, а Валя нет.

— Так, включаем камеру, начинаем работать... Садитесь за тот столик, за которым сидели... Работает камера?.. — Новый капитан поправил причёску и повернулся к Люде.

— Уже... — без всякой эмоции ответила Люда и навела объектив на нового капитана.

Новый капитан как бы испугался, что вот так без предупреждения его начали снимать, но потом взял себя в руки и как заправский и очень стильный диктор начал наговаривать в камеру:

— Начинаем следственный эксперимент по делу о следственном эксперименте капитана Шнурова С. Д. по делу Верхушкина А. В., обвиняемого в убийстве Кинёва С. В. в ресторане японской кухни «Японская кухня»...

— Товарищ капитан! — вдруг прервал съёмочный процесс Валя.

— Да!

— А мне кого изображать — Кинёва или товарища капитана?

— Так... А что, сейчас это важно?

— Ну, да, если Кинёва, то мне надо сесть здесь, а если товарища капитана, то мне надо встать, а потом, когда убьют Кинёва, сесть и погибнуть уже за столом...

Другой капитан задумался и снова поправил причёску, заметив, что Люда всё это время держит камеру на нём.

— Так... Кто погиб раньше?

— Кинёв! — прокричали все хором.

— Значит, сначала сядь, то есть погибай по очереди, как всё и было... — Капитан обрадовался, что придумал выход из этой сложной ситуации. Но Вале так не показалось, и он продолжил искушать нового капитана:

— Но чтобы восстановить хронологию, то есть чтобы мы пришли к тому, при каких обстоятельствах погиб товарищ капитан, мы ведь должны и его учитывать в следственном эксперименте по делу Кинёва?

— Да... — улыбнулся новый капитан на камеру. — Его мы тоже должны иметь в виду...

Менеджер ресторана, давно понявший, что ни к чему хорошему такое подробное погружение в ситуацию не приведёт, посмотрел на часы и предложил:

— Давайте, я могу кем-то побыть.

Новому капитану это не понравилось:

— Вы никем не можете побыть, вы лучше молчите, до вас ещё дойдёт дело...

— Но так мы вечно здесь простоим, а нам ещё...

Капитан оборвал менеджера:

— А что вам ещё?! Я вас вообще сегодня закрою, вы человека убили, со своей вашей кухней!

Менеджер покраснел и начал шептать капитану:

— Во-первых, у нас есть договорённость с вашим начальством, а во-вторых, это ещё не выяснено, кухня его убила или он сам...

Игнорируя интимный тон, на котором настаивал менеджер, капитан закричал:

— А сейчас выясним, выясним! И знаете, я вам скажу, по секрету всему свету, начальств много, и с кем вы договорились, может, ещё передоговариваться придётся! Так... — новый капитан обернулся на Валю, — я побуду пока тем капитаном, а ты, Валя, будь тем, кого застрелили.

Валя уже хотел было согласиться, как вдруг его осенило:

— А кто будет вами?

— Мною, в смысле, как? — искренне удивился капитан.

— Ну, в смысле, тем капитаном, который ведёт этот следственный эксперимент, раз вы будете капитаном, который вёл тот следственный эксперимент, то кто-то должен вести этот следственный эксперимент...

Наконец капитан понял, в чём дело. Он закрыл глаза и открыл их уже полностью обновлённый, просветлённый и... спокойный.

— Во-первых, Валя, понятно, меня предупреждали о тебе, о твоём нездоровом юморе, а во-вторых, давай оставляй это своё иорничанье, оно сейчас никак не в тему...

— Да я и не думал, мне просто чтобы всё точно соблюсти...

— Ну, вот, давай сейчас успокоимся, и так тяжело, два дела сразу нужно провести, ладно?.. Успокоимся, и каждый будет тем, кем я скажу! Я буду в двух ипостасях...

— То есть вы как бы будете два капитана, да?.. — попыталась помочь следствию японка с судьбой.

— Ну, как бы да, женщина... Так... С чего всё началось?

— С песни... — недовольно буркнула японка. Ей не понравилось, что этот новый капитан так назвал её — женщина. «Тот, лысый, был поинтересней...» — подумала она.

— С какой песни, конкретно, — мне нужно, чтобы всё как тогда!..

Японка с судьбой взглянула на капитана, подумала что-то про себя, что-то нехорошее, но вслух это говорить не стала. Она просто подошла к подиуму, нагнулась, включила музыку с лазерными спецэффектами и принялась выражать свои чувства в песне, — чтобы всё как тогда!..

Точь-в-точь как тогда, японка сбилась в том же самом месте, немножко помолчала и продолжила:

Другой капитан проскрипел всю песню челюстями, но не перебил японку с судьбой. Он спокойно дождался, когда в зале загорится нормальный свет и японка выйдет из образа.

— Так, допели?..

— Допели... — пропела японка.

— И что было потом?

— Потом пришёл Геннадий Ананьич... — Женщина мотнула париком гейши в сторону менеджера. Он встрепенулся и произнёс:

— Я пришёл, я сказал...

— Так, откуда вы пришли? — прервал его капитан.

— Я пришёл с кухни, я сказал...

— Так вот сейчас идите на кухню, выходите оттуда, подходите сюда и говорите, я же сказал, мне всё нужно, как тогда было!

— Ну неужели так формально всё?.. — попробовал возмутиться менеджер, но капитан улыбнулся, развёл руками и так же, как японка, пропел:

— Мы все ждём вас!

Менеджер, нарочито поднимая ноги высоко вверх и топая, вышел из зала, закрыл за собой дверь, потопал на месте, так, чтобы его было слышно в ресторане, открыл дверь и вошёл обратно.

— Я пришёл... и сказал, что нам пора открываться и что если есть возможность, то поторопитесь, пожалуйста...

— Дальше... — продолжал дознаваться капитан.

— Дальше я ушёл... мне уходить?

— Не надо! Стойте здесь, но как будто вы ушли... так, а вы ушли и стали готовить рыбу?

— Я ушёл и стал писать бумаги, я не готовлю, готовят повара, разносят официанты, а я менеджер...

— Так, давайте, сейчас без прибауток, ладно?! Я задал вопрос — когда начали готовить отравленную рыбу?

Этот вопрос капитан задал строго, громко, как будто вот сейчас все и должны были расколоться в содеянном. У Вали создалось впечатление, что этот новый капитан заранее, дома, подготовился к этому следственному эксперименту и сейчас просто играл роль.

— Я ещё раз спрашиваю: когда и кто начал готовить отравленную рыбу?!

Никто не хотел отвечать, все боялись что-либо ответить суровому другому капитану, так как ответить — значит согласиться, что рыба действительно была отравлена и её специально подали старому капитану для отравления. Наконец, японка с судьбой что-то придумала:

— Готовить начали, когда поступил заказ, — у нас всегда так, — ничего заранее не готовится! Чтобы потом не разогревать! Тут не «Макдональдс»! У нас сначала люди приходят, потом хотят есть и заказывают!.. Капитан ваш заказал, и Вася её начал готовить...

Из кухни выбежал парень в белом колпаке и в засаленной джинсовой куртке. Он всё это время подсматривал за происходящим из дверей кухни, и когда японка решила «перевести стрелки» на Васю, нервы его сдали, и он решил выступить своим адвокатом.

— Я не готовил, то есть я готовил, но мне надо готовить, я всё готовлю, вот моя санитарная книжка, у меня первый разряд, у меня все всегда живы!.. Я даже дома готовлю, кабачки тушу с мясом и майонезом, у меня две дочери, им по-любому нужен отец, и они едят и живы, у младшей гастрит, но это не от моей еды, — она значок проглотила в третьем классе, значок круглый, из сырных чипсов «Cheetos», круглый значок из серии «Lego Bioneacl», №33... Она его вместе с чипсой проглотила, у нас справка есть...

— Так, помолчи сейчас, Вася, ладно!..

Вася подчинился новому капитану и замолчал.

— Повар Вася... наготовил... Так, чтобы не запутаться, значит, рыба ещё не была готова, так? Спели песню, вы ушли писать... — Капитан повернулся к менеджеру. — Что вы писали?

— Хокку... — подсказал менеджеру Валя.

— Валя, помолчи, я же просил! Что вы писали? — повторил свой вопрос капитан.

— Ну, там, свои отчёты... — сфантазировал менеджер.

— И больше в зал не проходили?

— Нет... в зал нет...

— Так, и как перешли к заказу?

— С меня перешли... — оживился Верхушкин.

— Так, у вас что? — Новый капитан поправил причёску и перешёл к допросу парня в спортивном костюме.

— Я убил своего одноклассника, Кинёва Славку, я об этом начал рассказывать, на том ещё следственном эксперименте, сразу после песни... вернее, сразу, как этот поторопил, и мы начали проводить...

— Так...

— ...проводить эксперимент. Я начал говорить и показывать про то, как я Коня...

— Так...

— А! Я говорил, что Конь, это его кличка, — меня тот капитан спросил, — какого коня, а я стал объяснять, что это его кличка... Мы когда на уроках учитель новый приходил, он всегда журнал читал и путал, говорил: «Сегодня домашнее задание рассказывает...» — Верхушкин принял строгий вид, видимо пытаясь изобразить учительскую интонацию и повадки. — Все напрягались, а он так, биологичка особенно, долго так тянула, а потом: «Урок отвечает... Конёв!» И все ржали, и так его и стали называть, Конём... Вот...

Всё-таки и у нового капитана нервы оказались не железными. Он не стал поправлять причёску и прошипел:

— Так, сейчас вы зачем это всё нам рассказываете?

— Нет, ну, как бы вы же попросили, чтобы всё точно... — Верхушкин и вправду хотел помочь новому капитану, ведь он знал, что первый день на новом месте проходит всегда напряжённо. Но капитан не прочувствовал этой интенции убийцы.

— Так, всё точно... но, пожалуйста, поконкретнее, ладно, если не хотите, чтобы я приговор исполнил раньше решения суда по вашему делу! Эта несмешная шутка, надеюсь, вам понятна?!

— Понятна...

— Так, вы убили, вы рассказывали, как вы его убили, давайте...

— Рассказывать?

— Да!

— Ну, я сказал, что Конь начал цеплять меня по поводу автомойки... и я, это...

— По поводу ещё Ольги не забудь! — неожиданно вставил Валя.

— А, да! Там у нас Ольга...

— Что за Ольга, какая Ольга? — Новый капитан окончательно запутался, но на всякий случай решил переспросить.

— Одноклассница наша, сейчас она причёски депутатам делает, мы ещё когда совсем маленькие были, мы со Славкой...

— С каким Славкой? — совсем уже растерялся капитан.

— Да это с тем же, кого я убил!

— Ну, и... — Этим «ну, и...» конечно же новый капитан допустил непоправимую ошибку. Верхушкин понял, что он и его жизнь действительно интересует здесь кого-то. Его глаза засветились, руки затряслись, и Верхушкин нырнул глубоко в своё детство:

— Да, мы с ним за Олькой бегали везде и защищали, мы представляли, играли так, что она прекрасная принцесса, которую хочет заточить в дерево злая колдунья. У нас в школьном дворе росло дерево, огромное, дуб, наверное, вот, а наша классная руководительница, Светлана Юрьевна, мы воображали, что она Гертруда, злая фея Гертруда, и она хочет Ольку заточить в этот дуб, и мы за Олькой бегали везде на прогулках, защищали от всех, в особенности от Светланы Юрьевны, то есть от Гертруды, по-нашему!.. Потом, а, и там даже подрались из-за неё, ну, это уже постарше когда были, вернее, даже я подрался, и уже так реально мне стали морду набивать, а Славка за меня вступился и так там этих отметелил, он меня вообще всегда выручал в таких ситуациях...

Капитан предпринял последнюю попытку сохранить рассудок и закричал:

— Так, я вас прошу, давайте конкретнее, как вы его убили, что вы тогда стали говорить или показывать, давайте по делу, а, в конце концов! Как вы его убили?!

— Так, ну, Славка пошёл к стойке, давай, иди...

Верхушкин подтолкнул Валю. Валя вскочил и пошёл к стойке. Японка с судьбой, паря в своих волшебных сабо, обогнала Валю и встала за стойку. Верхушкин дождался этой иллюстрации и продолжил:

— Он к ней подошёл, что-то сказал, я достал пистолет...

— Что, он просто пошёл к вам спиной, и вы его... — уточнил капитан.

— Да нет, — мы же поссорились до этого, он ко мне прицепился и даже к Ольге...

— Всё! — вовремя спохватился капитан. — Всё понятно, поссорились, он пошёл, и вы?..

— Я же ему и сказал идти, я ему сказал, пойдём, выйдем, разберёмся! Он когда только начал идти, я ему в затылок... пару раз... пульнул...

— Показывайте, на каком расстоянии, — закрыв глаза, попросил новый капитан.

— Ну, вот так как-то на таком...

Верхушкин встал из-за стола и отошёл на то же расстояние, как и в момент роковых выстрелов на юбилее выпуска. Другой капитан указал на Валю:

— Так, он правильно стоит?

— Да, мы же уже с ним прогоняли это в прошлый раз...

— Конкретно!.. — рявкнул капитан.

— Да, Конь так стоял, а после выстрелов упал на стойку, а потом на пол скатился... только мы тогда до этого не дошли!

— А до чего вы дошли?

— Мы дошли до «плевы»! — выкрикнула из-за барной стойки японка с судьбой. Почему-то на этих словах менеджер ресторана поёжился и с удивлением, но чисто по-мужски, посмотрел на пожилую японку. Наверное, это был первый раз, когда он так посмотрел на неё.

— До какой плевы? — озвучил внутренний вопрос менеджера капитан.

— До моей, в смысле, что он мне этот, кого пристрелили, сказал «плева...», и его пристрелили, «плева», и погиб, и капитан ваш, тот, который, он сказал, «плева» и тоже погиб...

— Так, стоп, где до плевы находился капитан? — спросил другой капитан.

— За столом! — хором прокричали все участники шоу, указывая на тот стол, за которым теперь сидел другой капитан. Капитан вскочил из-за стола:

— Так... И что он делал?

— Ел рыбу! — пробурчала японка.

— А ещё он кричал... — это уже Верхушкин вставил своё воспоминание о старом капитане. Не умолчал и Сева:

— Он, в принципе, был недоволен общественно-социальной ситуацией... выражал своё недовольство...

— То есть как, он правительство критиковал? — испугался другой капитан.

— Да нет... — Сева подумал и решил не очернять доброе имя бывшего начальника. — Хотя, как бы там, современную адвокатуру, футбол...

— Городскую транспортную систему... — добавила японка кое-что из своей мелодраматической памяти.

— Да просто человек довёлся, на взводе он про всё сказал... — дрожащим голосом произнесла Люда.

Капитан повернулся на Валю и вскинул брови, как бы спрашивая: «Ну а ты что, парень, скажешь?».

— В основном про межпоколенческие проблемы... ел рыбу и полемизировал...

Словосочетание «ел рыбу» Вася воспринял как очередной накат на его кулинарные способности, он снял колпак и полуплача принялся оправдываться по новой:

— Я её приготовил как обычно, то есть, конечно, сорт необычный рыбы, её в Японии вылавливают раз в год, под определённый их праздник, и по определённому обряду и готовят и едят, — это деликатес, и я вполне знаю, как её готовят, и у нас уже был подобный заказ, и всё закончилось вполне хорошо! Я вообще не знал, для кого мы готовим и чем всё это кончится, знал бы — минтай потушил с баклажанами, нипочём бы не отличили от этой хери!..

У капитана начал подёргиваться правый глаз, он отвернулся к стене, не в силах даже закричать на повара, чтобы тот заткнулся. Вася снял колпак, покраснел и заплакал. Вася догадывался, что его как минимум выгонят с работы, а может, даже, и посадят, потому что надо. Ведь даже если ресторан откупится, всё равно надо, чтобы кто-то был наказан. Заплакала и прапорщица, вспомнив невинные утехи с отравленным капитаном. Она уже поняла, что с новым молодым капитаном ей навряд ли удастся заниматься таким же релаксом, — прапорщица уже совсем немолода, а капитан Шнуров был с фантазией, и ему нравились несвежие женщины в форме. Впрочем, в глубине души прапорщица надеялась, что как минимум месяцев через шесть, когда коллеги притрутся друг к другу и когда другому капитану всё опостылет, он, может быть, согласится и на такой вариант. Благодаря этому знанию прапорщица заплакала не навзрыд, а так, по-матерински, украдкой. Пару раз всхлипнула и японка с судьбой, потому что она исполняла в ресторане роль японки с судьбой и ей не помешала бы лишняя тренировка. Не плакал, но сильно нервничал менеджер ресторана. Он рассчитывал, сколько ещё надо будет доплатить, чтобы заведение оставили в покое, и кого нанять на должность Васи, которым, скорее всего, придётся пожертвовать. Не плакали и абсолютно спокойными оставались только Валя, сержант Сева и Верхушкин. Они ждали, когда всё это закончится и можно будет пойти по своим делам, хотя ни у кого из них, кроме Верхушкина, никаких дел сегодня не было.

— Говорят, что всё японское, ну, такое, восточное, расслабляет... — наконец прервал общий плач Валя.

— А оно и расслабляет, тут знаешь сколько народу за день расслабляется, по вечерам вообще сюда так просто не попасть! Только по записи, столик резервировать надо, да!.. И главное, все уже надрочились, палочками, как ложками, едят! Никто вилок не просит!..

Другой капитан поморщился от слов японки и кивнул на её кимоно:

— Скоро, я не удивлюсь, когда в этой простыне по улице ходить разрешат! Понастроили! А своё родное куда, на помойку?! Где блинные, чебуречные где?! Как, если я по-своему, по-национальному расслабиться хочу?! Навязывают нам чужие порядки! А потом удивляются, почему преступность растёт и дети на панели, с наркотиками! Вот если б разрешили, как раньше, — провинился, вставай в круг, — и плетями, и плетями!.. Все национальные традиции позабывали, культуры свои, а!.. Зато Япония на каждом углу...

— О, а чем тебе японцы помешали?! Расслабляться, что ли, помешали или что, я не поняла? Расслабляйся! У нас ведь всё равно по-своему выходит, так же как с рыбой с ихней! И во всём так! Там-то это, как они, как понимают расслабление, — как расслабление, а у нас опять же со своим смыслом, — по-нашему расслабляться — это хоть ты в кимоно, хоть и жрёшь палками, а если кто тебя поддевает — пулю в затылок или палкой в глаз! У нас свои понятия про расслабление, и никто нам ничего другого не навяжет, не внушит, можно не опасаться и всё разрешать! Любую культуру! Зря ты переживаешь!.. Национальная идея нипочём не пострадает!..

Японка ещё хотела сказать что-то в защиту своей нации, но капитан прервал её:

— А, плевать на всё, ладно, так... вроде всё, что надо, сделали...

— Плевать, точно! — воскликнула японка. — Он, наверное, имел в виду... сказал, что плевать, раз «плева...» сказал... плевать, он, может, плевать на всё хотел!..

«Правильно, что сказал...», — подумал про себя другой капитан.

Японка сняла парик и расправила свои слипшиеся русые волосы.

— Только плюнуть-то и не успел... убили... расслабился товарищ школьный!.. }

{ Валя весь день провёл на кухне. И теперь все за столом ели приготовленный Валей ужин. Но это было ещё не всё, чему можно было бы удивиться. Ещё Валя решил обручиться с Олей. Никто этого от Вали не ожидал. Да если честно, он и сам не знал, что значит обручиться. Нет, конечно, он представлял, что это такое, но как это должно быть конкретно, — такой информации у Вали не было. Поэтому он решил всё придумать сам. Он знал, что в таких случаях нужно покупать кольцо и дарить его своей подруге, которая потом может стать твоей женой. Но вот какое кольцо? И может, это будет то же самое кольцо, которое нужно надевать друг другу на пальцы во время женитьбы-замужества... или другое тогда надо кольцо одевать, а это при обручении должно быть попроще... и как — только ей покупать или себе тоже надо?.. Валя не стал заморачиваться — он купил одно кольцо, золотое с синеньким цветочком. Очень красивое и недорогое кольцо. И когда он сказал маме, что неплохо бы устроить ужин и пригласить всех самых близких, например дядю Петю, — мама была очень счастлива. Она даже не спросила, зачем Валя хочет устроить этот ужин, а когда он сам сказал, что хочет сделать предложение Оле, — она просто так вдохнула воздух и решила его не выдыхать, оставить на память в своём теле об этом очень счастливом моменте в её жизни. Непонятно, притворялась ли мама или нет. Но Олю она любила, хотя, скорее всего, как самую надёжную кандидатуру, чтобы прибрать Валю и увезти его подальше от мамы в его личную семейную жизнь. Валя не раз слышал, как тайком, на кухне мама шептала Оле:

— Если его уговаривать... если с ним по-человечески, мы все страдать будем... он притворится, и ничего от него не добьёшься... Я тебе говорю... чисто по-женски... хочешь с ним жить... ты знаешь, что делать...

Все ели палочками. Эта была ещё одна придумка Вали. Никто, конечно, не умел есть палочками, но чтобы не ломать парню настроение, все подчинились, тем более что на ужин, как сказал Валя, он приготовил специальное блюдо — рыбу с рисом. И правда, целая рыбина лежала на подносе, обсыпанная варёным длинным рисом. Мама разложила по тарелкам рис и кусочки рыбы. Валя только попросил не отрезать рыбе голову: «Потому что это сюрприз!»

— Ну, прямо день, полный сюрпризов! — Мама доложила последний кусочек дяде Пете, который от счастья даже научился есть палочками. Когда на подносе остался только скелет рыбы и голова, ещё полная рыбьего мяса, Валя открыл палочкой рыбе рот и достал кольцо:

— Вот... давай поженимся, Оля... предлагаю тебе!

Оля сначала не поняла, с кем Валя разговаривает и что он делает с рыбой, но когда в тот самый отдел мозга, который отвечает за связь с реальностью, поступила картинка и звук от этой самой реальности, Оля чуть не потеряла сознание. Она облизала пальцы и протянула Вале руку. Он всё ещё крутил кольцо на японской палочке. Оля ждала. Валя остановился, снял кольцо с палочки и надел его на Ольгин пальчик.

— Вот и молодец, ой, я так за вас рада, так рада! — Мама разливала по бокалам вино и плакала от, как всем показалось, счастья.

— Я тоже! — вставил дядя Петя. — Очень рад... это ты, Валя, по-мужски сделал! Молодец! Поначалу страшно, да, что, там, типа, привязал себя к человеку, что это навсегда, а потом свыкается, и, в принципе, уже всё равно, к кому кто привязан, — каждый всё равно живёт, как хочет, я так понимаю, так что не боись!

— Я думаю, что мы никуда не поедем, в смысле, в свадебное путешествие, там, и свадьбу делать не будем...

Валя очень удивился этим словам Оли, ему показалось, что она уже всё давно придумала про их свадьбу и про то, как они будут жить вместе.

— Ну, кое-что ты, красавица, не продумала... — Валя не стал озвучивать эту его мысль, и вообще он дал возможность всем высказаться и порадоваться.

— Нет, ну, как — посидеть за столом надо будет... — Мама обняла Ольгу и налила ей ещё вина.

— Ну, только свои... Посидим, обязательно, только по-семейному!

— Ну, ладно, ну и правильно... лучше на эти деньги себе купите что-то нужное...

— Да...

— Ту же стиральную машину...

— Да...

— Слушайте, рыба какая вкусная! — Мама откусила последний кусочек из своей тарелки и потянулась за головой. — Валь, и где ты её достал?

— В ресторане!

— Дорогая, наверное?

— Ничего, сегодня такой день...

— Ну и правильно мы едим? — Мама насадила рыбью голову себе на палочку, оторвала от неё скелет и стала трясти ею перед Валей. — Я сама не знаю, мне вот этими пальцами удобно палочку держать, правильно?

— Правильно!

Валя улыбнулся, дядя Петя вдруг нахмурился и спросил у Вали с подозрением:

— А сам что ж не ешь?..

— Я вас слушаю... после... я после съем.

— Ты молодец, я тебя уважаю, только бы ещё нашёл работу человеческую, ребёнок, кстати... — В этот момент что-то накатило на дядю Петю, он попробовал сдержать это, но пресс изнутри был настолько велик, что кое-какой звук всё-таки вырвался из дяди Пети. Чтобы никто не услышал его тело, дядя Петя стал говорить громче, практически кричать. Особенно когда он понял, что газообразование внутри него усиливается. — Вот этот... ребёнок, допустим, родится у тебя и спросит — кем, папка, работаешь, да... и что ты ему ответишь?

Мама почувствовала, что это какой-то необычный день и, может, только сегодня она и сможет повлиять на сына, причём во всём. Она осмелела и стала поддерживать дядю Петю:

— Как ты можешь ходить трупов изображать... вообще, кому это нужно...

— Мне...

— Зачем?

— Потому что я боюсь...

— Чего?

— Это как прививка, — в лёгкой форме прививается то, чем не хочешь заболеть... поэтому я выбрал себе такую работу... Я изображаю потерпевших, трупов... да... прививаюсь, в лёгкой форме... чтобы самому избежать...

— Чего избежать? — удивилась мама.

— Смерти... я боюсь умереть, поэтому прививаюсь... это как прививки, — в лёгкой форме прививается то, чем не хочешь заболеть... поэтому я выбрал себе такую работу... Я изображаю потерпевших во время следственных экспериментов... да... изображаю... прививаюсь, в лёгкой форме... чтобы самому избежать...

Дядя Петя внимательно слушал племянника и ковырялся палочкой в его тарелке с рыбой.

— Смерти! Молодец! И главное, заметьте, главное, он не пьёт и не курит...

— И что? — поразилась такому пассажу мама.

— Да, я понимаю, если б он был, ну, как, я не знаю, — наркотики если бы принимал, мы бы поняли, что делать, как помочь, а тут как?.. Я видел социальную рекламу, там, специально для родителей, просят обратить внимание, если у вашего ребёнка плохой аппетит и ему спать хочется, если он грустный постоянно, значит, он наркоман, у него проблемы, а этот — постоянно шутит, жрёт за троих, спать идёт позже всех, пока весь телевизор не посмотрит, как с такими тогда справляться...

— Да не обращайте внимания! — Оля под столом положила дяде Пете руку на коленку и стала ею водить, то ли чтобы успокоить его, то ли так, чтобы успокоиться самой. — Иначе с ума сойдёте! Я давно поняла: не обращаешь внимания и тебя ничто не коснётся! А так после каждых его выходок — сразу в воду, — топиться или в дурдом!

— Ой...

Мама Вали хотела что-то сказать, но не успела. Она схватилась за живот, потом за горло. А что произошло дальше, Валя уже вспоминал на очередном следственном эксперименте. Только не он уже изображал жертву. Вернее, жертв. }

{ — Так, кто куда пошёл? — спросил Валю капитан.

— Ну, она так привстала, действительно хотела пойти на кухню... и так, ноги у неё подкосились, и она упала, вот сюда упала!

— Так, ложимся...

Капитан толкнул в плечо парня, который был назначен изображать одну из жертв.

Парень встал из-за стола и лёг в расчерченный на полу силуэт.

— Так, Валя, что потом было?

— Потом, потом этот, дядя, он поначалу к ней кинулся... а потом на меня так уставился, хотел что-то сказать, встал и тут же сам повалился на пол...

Капитан махнул в сторону второго расчерченного силуэта, и очередная жертва понеслась в силуэт дяди Пети, но остановилась на полпути, ожидая чего-то.

— Так, ну, что вылупился, вались давай! — скомандовал капитан.

Парень лёг на пол и застыл. Валя нахмурился. Он, конечно, всё сделал бы не так, и притом один. Он смог бы один изобразить всех жертв. Но сегодня этим занялись другие, дилетанты из младшего милицейского состава, которых освободили от работы на время проведения следственного эксперимента.

— Так, а эта что делала? — Капитан кивнул на третью «жертву». Валя посмотрел на парня, и какое-то странное чувство нахлынуло на него в этот момент. Парень сидел и улыбался. Глядел на Валю и улыбался, как будто ему было всё равно, кто, за что и кого тут поубивал. Парень просто спрятался в свою бейсболку, точь-в-точь такую же, которую носил когда-то Валя, и сидел, ни о чём не думая... или думая о чём-то своём, очень страшном. Как же так... неужели ему неинтересно, о чём он думает, почему он так улыбается мне...

— Валя! Что девушка сделала?

— Девушка? — Валя отвернулся от своей «жертвы». — Эта сразу всё поняла... Побежала к умывальнику, стала пить воду... я ей попробовал объяснить, что это не поможет, что яд уже подействовал и что лучше не мучиться, а просто подождать, но она кричала, пила, пила, потом обмякла на умывальник, и всё уже...

Капитан и Люда проводили третью «жертву» до умывальника. Валя слышал, как из кухни доносились крики капитана:

— Давай обмякивай!

Видимо, парень не захотел ложиться на пол, чтобы не замараться, тем более там мог быть какой-нибудь волосок... ванна всё-таки... Валя обернулся на Севу и начал говорить с ним, как будто Сева уже не сержант, а капитан или даже майор, кто-то очень главный, который изображает, что ему действительно интересно, почему Валя так поступил.

— В принципе, я точно не знал, отравятся они или нет... а раз так всё получилось, я просто наблюдал, запоминал, чтобы потом изобразить... воспроизвести, потому что вам надо будет узнать, как всё было... Я так папу всегда расспрашивал, — как у них всё с мамой было, как они познакомились, как меня решили завести... всё это очень, очень напоминает какой-то один долгий следственный эксперимент... настоящее преступление — заводить, рожать человека, кидать его во всю эту жизнь, объяснять, что скоро ничего не будет... и никто никому не сможет помочь... Теперь у меня определённо нет никаких привязанностей, теперь я точно понял, что меня — нет, значит, и конца не будет, раз меня нет?

К столу подошёл матрос. Он вынул из кармана своего парадного белого кителя ключик и освободил Валю от наручников.

— Ты как ребёнок, честное слово! Наслушался чего-то, насмотрелся... вот ты сейчас так красиво нам всё объяснял про твои страхи... а ведь... вот ты изображаешь, а думаешь, ты один такой умный? Может, тот, от кого все мы зависим, на кого надеемся, может, он тоже изображает, а? Все что-то изображают, притворяются, — тяжело быть тем, кто ты есть, ответственности много, легче притвориться... изобразить... исчезнуть... но кто-то своё дело чётко знает, потому что ничто и никто не исчезает...

За стол к Вале подсели Ольга, мама и дядя Петя, — все они были одеты матросами. Мама выдала Вале такую же морскую форму и стала переодевать его. Отец продолжал:

— Я когда в армии, на флоте служил... мы плыли на крейсере на военном... долго плыли по океану, учения там какие-то проводили... я на вахте стоял, вдруг гляжу — блестит что-то вдали, сверкает, ну, я ребятам кричу, они крейсер поворачивают — плывём на блеск!.. Офицерьё повякало чуть-чуть, что, мол, отклоняетесь от курса, куда мы должны прибыть, под трибунал пойдёте!.. но всем стало интересно, — второй месяц плаваем, — интересно же, что там блестит! Подплываем, а это — банка, огромная консервная банка с селёдкой... в масле! Представляешь, в океане — рыба в консерве! Мы её вылавливаем и нажираемся! Второй месяц — скучно, — попробовать решили, что будет!.. — Вдруг отец зарычал как зверь: — Неделю! Неделю мы срали и блевали! Неделю! Мы ждали смерть, звали её и, наверное, умерли уже тогда, но забыли про это, потому что нам было так плохо, и это, казалось, не кончится никогда! Вот ты боишься... не того ты боишься, потому что... страшнее всего, страшнее всего, если это всё не кончится никогда!.. Ладно... не грусти... Потопали! }

{ Да... действительно, вот об этом я уже в принципе... я и писал в этой книге, что у каждого тело, оно индивидуально и по-разному реагирует не то что на пулю, но и на яд. Рыбин яд подействовал на Валю как раз во время следственного эксперимента. Странно... он оказался таким жизнеспособным, хотя так, на вид, ну, обычный парень... не совсем развит физически он был, впрочем, как и большинство сейчас парней... поэтому и в армии недобор, да... А я так, решил написать эту книгу, причём что вот к нам всё ходил парень один в участок, молодой писатель, всё просил — расскажите, говорит, мне про ваши забавные случаи на работе, я хочу книгу написать, и потом мы с вами опубликуемся, я вам десять процентов от гонорара отчислю... такой, сказал, стиль сейчас модный, чтоб всё за обычную жизнь сходило, с реальными историями, с живым языком... А я чё, мне такая мысль в голову пришла, что я тогда сам, как умею, так и напишу, и не то что десять процентов, все деньги отмету. Раз это модно, можно попытаться... Так и вышло. Я, конечно, кое-какие книги всё-таки взял за эталон, когда оформлял свои мысли, главное, что там переходы от одной фразы персонажа к другой — это для меня было поначалу проблемой. И вот, чтобы всё-таки это походило на нормальный роман, кой-какие книги я использовал, например — Мишеля Фуко, «Надзор и наказание»... Но чисто, чтоб понимать, как абзацы формируются. Какими фразами. И гонорара мне хватило на хорошую квартиру в таком очень крутом комплексе «Тихвинский». У меня на первом этаже и рестораны, и магазины, и никуда можно не выходить. Даже еду из ресторана тебе в квартиру могут принести. А я никуда и не выхожу из него, с работы ушёл и даже на истфак поступать передумал. Всё уже и так, всё, что надо, есть. Никогда бы не подумал, что всего лишь с книжки с одной так можно крутануться! Теперь другую книжку задумал... мистику. Эта тема тоже катит сейчас. Только, конечно, личного опыта у меня в этом нет, но подчитаю ещё литературу. Если аналоги есть, я имею в виду, телевизор, хорошие книжки, фильмы, если всё это насмотреться, всегда можно такое же сделать, только своё. Взять что-то за основу и наполнить своим. Так ведь и с жизнью, редко кто за себя проживает. Я имею в виду, свои личные чувства редко кто тратит. Легче взять что-то за основу и прожить так, чтобы не потратиться, я имею в виду, не потратить своих эмоций, переживаний... Но это как бы послесловие, то есть всё, что надо, я уже сказал, а это так, бонус-трек. Прочитывается автоматически, так, чтобы было ощущение, что книжку прочитал до конца... Ну, вот вы и прочитали.