Amor deliria nervosa (СИ) [cup_of_madness] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

— Коренья асфоделя следует перетереть в мелкий порошок и добавить лишь после пятнадцати минут кипения на…

Глубокий вдох. Гермиона закрыла глаза, сжав край парты с такой силой, что была уверена — под ногтями аккуратной длины остались микро-частицы древесины.

— Три капли белладонны, не больше, конечно, если вы не хотите тут же уснуть вечным сном и не попасть на экзамены, хотя для некоторых из вас это был бы крайне гуманный способ избежать позора, — губы Снейпа искривились, когда он окинул тёмным взглядом головы Гарри и Рона.

Гермиона сглотнула, пытаясь дышать. Она закусила костяшку указательного пальца правой руки, надеясь, что вот-вот прозвенит звонок. Кажется, с момента, когда она смотрела на циферблат, и время показывало, что до конца Зелий оставалось десять минут, прошла целая неделя.

Небольшой вздох вырвался у неё из груди, и девушка почувствовала, как начал гореть лоб, словно два полицейских на допросе исполняли ту самую заезженную схему с наставлением лампы в лицо, о которой не знал только младенец. Только где был её хороший полицейский?

— Затем три ветви полыни. Засушенной, а не свежей, мистер Лонгботтом, которая разъест котел, как марлевую салфетку, — рявкнул Снейп, и парень позади Гермионы вздрогнул, опустив свой нос в записи ещё ниже.

Глаза начали слезиться. Только не это, Мерлин. Гермиона прекрасно знала, что последует за такими симптомами, но каждый раз пыталась всё спихнуть на какие-то другие факторы, надеясь, что в этот раз обойдётся.

Ещё один сдавленный вдох, который через ладонь едва ли можно было принять за кашель. Семь минут до конца. Пожалуйста.

— Сок одного раздавленного плода шиповника и… мисс Грейнджер, может, вы соизволите выпить настойку или так и дальше будете продолжать заражать всех в классе?

Гермиона слышала эту реплику откуда-то издалека, будто профессор говорил не у неё над головой, а над огромной трехлитровой банкой, в которую её засунули, уменьшив. Возможно, это было кармическое наказание за ту проделку со Скитер. Плевать. К чёрту это.

Гермиона вскочила с места и уже через секунду толкнула дверь класса. Судя по интонациям Снейпа, его злость вот-вот должна была превратиться в лассо и остановить нерадивую ученицу ударом по икрам, чтобы она вернулась, извинилась за своё поведение и больше никогда не смела вот так выбегать из кабинета, не спросив разрешения. Но в тот момент ей было наплевать.

Гермиона бежала по коридору, ощущая прохладу подземелий на щеках. Ей хотелось просто лечь на пол среди успокаивающего холода и сырой земли вокруг, чтобы немного унять жар. Он сковывал виски девушки и сжимал шипованную проволоку вокруг её гортани.

Ещё один толчок двери, и потом она, наверное, пожалеет свои колени, которые сбила, упав на плитку в туалете, хотя это такая глупость в подобной ситуации. Колени, руки, веки… этому всему недолго осталось ей служить в любом случае.

Гермиона втянула ртом воздух и открыла крышку унитаза, кашляя. Розовые лепестки усеяли белый ободок, и если бы не приступ боли в грудной клетке, она наверняка бы в очередной раз поразилась. Нежно-розовый цвет, серьёзно? Он в последнюю очередь ассоциировался у неё с ним. Ей казалось, что она должна откашливать что-то вроде генлисеи — это бы идеально ему подошло. Никакой нежности.

Гермиона попыталась встать и поправить высокий воротник на блузке, — одной из тех, что она заказала в последние несколько месяцев. Её гардероб очень изменился, но даже так становилось очевидно, что совсем скоро скрывать что-то будет невозможно.

Ноги не слушались девушку, и она увидела тремор, который из-за пелены в глазах казался просто расплывающейся рябящей кляксой. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Гермиона втянула носом воздух, приказывая себе успокоиться.

Скрип измученной двери каким-то образом донесся до её ушных перепонок, несмотря на то, что абсолютно все звуки ощущались так, будто она нырнула под воду.

— …выходи, серьёзно, это не смешно. Ты там? — цокнула языком Лаванда по другую сторону двери, и от кафеля отдалось несколько слабых звуков каблуков. Сокурсница толкнула дверь, осторожно заглядывая внутрь. — Годрик, Грейнджер, только не говори, что слухи, которые разносят слизеринки, правдивы, и ты беременна… — глаза Лаванды округлились, когда она увидела Гермиону сидящей на полу перед унитазом. Слава богу, та успела стряхнуть лепестки вниз.

— Выйди, Браун! — крикнула Грейнджер сокурснице.

Ну, или попыталась крикнуть. Вряд ли её горло могло сейчас выдать хоть что-то, кроме соцветий. Не в этом состоянии.

— Снейп попросил меня… — Лаванда запнулась, отскочив от двери, которую Гермиона попыталась закрыть стихийным всплеском магии. — Слушай, если это так, то в этом нет ничего страшного… — пролепетала девушка по ту сторону двери.

Даже в таком состоянии Грейнджер слышала, как той нестерпимо хотелось поделиться этим с подругами. Гермионе хотелось рассмеяться. Это было так иронично, ведь беременность предполагает новую жизнь, верно? Но с ней происходило всё с точностью до наоборот.

— Я не беременна, Лаванда. Просто уйди, — простонала Гермиона.

Потом она почувствовала, как занемели её пальцы, и уже ужас сковал горло девушки, на секунду даже переборов колющую боль. Интересно, у этого вида роз есть шипы? Что-то ей подсказывало, что она скоро узнает.

Такого не происходило раньше, поэтому, несмотря на всё, гриффиндорку захлестнула паника. Она была готова к смерти. Вот уже несколько месяцев. С тех самых пор, когда поняла, что с ней происходит. В библиотеке Хогвартса по этой теме едва ли нашлось два достойных экземпляра, так что она заказала несколько книг в магазине Косого Переулка, хотя и там информация не то чтобы была исключительной. В Англии об этой болезни знали мало. Сравнительным спасением стали записи, переведённые с немецкого, о больном, который погиб в 1987 году, да и то было совершенно непонятно, как должна подтверждаться их подлинность.

Когда узнаёшь о таком, проходишь все стадии. Всё, как и написано в умных книгах. Гермионе тогда хотелось иронично улыбнуться самой себе. Всем хочется быть уникальными, но по итогу абсолютно все реакции можно классифицировать, распознать и затолкать в разные ящики под ярлыками, которые будут совершенно верными.

Сначала тебе кажется, что это насмешка, какая-то глупая шутка твоего организма, который сходит с ума от послевоенной травмы и надвигающихся заключительных экзаменов седьмого курса.

Затем приходит гнев и непонимание. Гермионе всегда казалось, что какие бы грехи она ни сотворила в своей недолгой жизни, во время войны они должны были окупиться с лихвой. Почему всегда она? Это несправедливо.

Затем ты ищешь пути, которые могли бы помочь. Перевестись в другую школу? Уехать на другой конец земли? Отречься от магии? Ничего не сработало бы, и ещё даже до прочтения Гермиона знала об этом, будто бы чувствовала.

И вот, наконец, приходит принятие, когда ты едешь едва ли не впервые на Рождество к родителям, которые постепенно начинают тебя вспоминать, а затем жалеешь, что смогла восстановить им память. Потому что потерять дочь дважды — это слишком жестоко даже для тех, кто знал, на что идёт, отправляя своего ребёнка в Хогвартс. Навсегда отрезая от обычного мира.

Топот ног слышался как будто из прошлой жизни. Гермионе хотелось, чтобы этот звук выдернул её из собственных мыслей и лихорадки. Ей хотелось, чтобы всё это закончилось, но что-то в ней, подобно раковой опухоли, когда твой организм начинает воевать против тебя, не желая вести переговоры, держало её в клетке и не давало ни единого шанса вздохнуть.

Она закричала, когда режущая боль прошлась прямо по внутренней стороне предплечья. Гермиона могла поклясться, что увидела там зелень лепестков и совсем миниатюрные нераскрывшиеся бутоны.

***

Грейнджер кричала, как сумасшедшая. Её разум боролся с действием зелья, пока Помфри применяла к ней заклинания, связав магическими путами. Она слышала резвые разговоры на повышенных тонах, в которых участвовала декан её факультета. Вряд ли они ругались, скорее всего, просто пытались перекричать вопли гриффиндорки.

Руки жгло похуже горла, Гермионе хотелось, чтобы это ощущение исчезло, пропало. Она поклялась, что даже в самые ужасные, в самые тёмные времена не станет сравнивать действие ханахаки с Круциатусом, но все её планы смеялись ей прямо в лицо. Это было больно. Больно до безумия. В прямом смысле. Ей стало интересно: может ли человек сойти с ума от неразделённой любви? Господи, какая пошлость.

Когда травы, смешанные сведущей рукой целительницы, окутали её разум, она даже пожалела, что так долго противилась. Но Гермиона ненавидела отсутствие контроля. И это было то, что ей подсунула судьба. Даже её собственное тело бунтовало против неё.

— Поппи, это не может быть оно… — первое, что Гермиона услышала, был голос Макгонагалл.

Морфей ослабил свои спасительные объятия настолько, что она смогла распознавать речь вокруг, но недостаточно, чтобы веки соизволили подняться. Голос профессора звучал тревожно и даже как-то дико.

— Может, Минерва, — вздох слева. — Нет ни единой болезни, которая повторяла бы хоть приблизительно симптоматику ханахаки. Честное слово, я уж и не думала, что ещё раз встречу её на своём веку…

Редчайшая болезнь. Вот что значилось во всех, даже самых скудных источниках, которые Гермиона откопала. Видно, её запасы удачи истощились или же, как говорил Рон после того, как Снейп поймал его за списыванием и оставил на месяц отработок, они вдвоём отдали все свои сбережения удачи Гарри, чтобы тот не погиб после Авады Волдеморта. Возможно, так оно и было. И Гермиона даже не жалела, если так.

— Сколько?.. — голос Макгонагалл сорвался.

Грейнджер узнала эти интонации даже сквозь сон. Отчаяние. Так и она звучала внутри своей головы в первую неделю, когда увидела эти лепестки, вылетающие из своего горла. Я уже прошла этот этап, профессор Макгонагалл, вам это должно даться легче.

— Не знаю, — ответила Помфри, догадавшись о вопросе даже без продолжения. — Зависит от многого, но стадия крайне тяжёлая… Возможно, если бы мы узнали раньше…

— Это бы ничего не изменило, — прохрипела Гермиона.

Две женщины у её кушетки подскочили так, будто бы она заорала им прямо в ушные раковины. Гермиона поднялась на подушке, пытаясь сесть.

— Мисс Грейнджер, как вы себя… — засуетилась Помфри, тут же подскочив на ноги.

— Обычно. После приступов у меня есть… некоторое время.

Каждый раз, когда у них не было пар слишком долго. Каждый раз, когда он прогуливал завтрак, обед или ужин. Каждый раз, когда у Гермионы не было возможности даже мимолётно ощутить его присутствие, у неё появлялась возможность ощутить прогресс цветений в груди. Отнюдь не мгновенный. Можно сказать, Гермиона привыкла и нечего её жалеть.

— Вы бы ничего не смогли исправить, профессор Макгонагалл, не стоит себя винить, — сразу же сказала она, совершенно точно прочитав в глазах директора школы её чувства.

— Гермиона, следовало обратиться к нам, — мягко, но строго произнесла Минерва. — Так или иначе, вам нужна помощь.

— В Англии нет подобных специалистов, мне это известно. Да и… какой толк?

Сверчок за окном действовал на нервы, так что девушка разглядела в свете ночника свою волшебную палочку, утешая себя мыслью, что заткнёт глупое насекомое, когда они оставят её одну.

— Мы привезём других, Гермиона! Мерлин, нельзя так поступать! — вскочила на ноги Макгонагалл. — Но нам нужно время, которого у нас почти… — она осеклась, вовремя остановившись.

Можно было и не стесняться. Гермиона прекрасно знала, что времени у неё в обрез. Возможно, мальчики возненавидят её потом, но ей не хотелось, чтобы они наблюдали то, как она медленно потухала. Разве есть что-то более жестокое, чем эта пытка? Круциатус по сравнению с этим был просто детской игрушкой, вышедшей из-под контроля. Когда ты видишь, как жизнь постепенно вытекает из любимого человека, и совершенно ничего не можешь сделать.

Она хорошо знала способы «излечения». То, что от ханахаки спасения не было, являлось очевидной вещью, которая встречалась в строчках об этой редкой болезни так часто, будто все книги пытались не допустить развития надежды у отчаявшегося. В них раз за разом повторялось, что это неизлечимо. Или тебе проводят сложную магическую операцию, после которой ты остаёшься совсем без чувств. Ни любви, ни горести, ни счастья, ни боли. Ничего. Или тот, кто спровоцировал эти цветения, отвечает взаимностью.

В Англии колдомедиков, способных на проведение подобной операции, не было. Вряд ли были в Европе. Ханахаки — одна из самых малоизученных сфер в колдовской медицине из-за недостатка испытуемых. Какой процент людей заражается этим? Одна сотая? Гермиона могла считать себя счастливицей. И если этот способ ещё имел место быть, при условии, что ей каким-то чудом удастся получить врачей и остаться эмоциональным овощем, но хотя бы способным принести пользу обществу, то второй способ даже у неё вызывал смех.

Взаимность. Только не от этого человека.

— Хорошо, что ты проснулась, — ласково произнесла Помфри, прерывая неловкую паузу, которую Гермиона не успела заполнить сама. — Мне нужно наложить на тебя кое-какие чары, пока ты в сознании.

Грейнджер кивнула, будучи готовой сделать всё, что угодно, лишь бы поскорее заткнуть чёртова сверчка и провалиться обратно в сон. Слабость во всём теле поражала, особенно после того, как девушка скосила взгляд и увидела на правом предплечье цветок в районе кисти, который пророс среди месива крови и кожи. Мазь залечила разорванную плоть, так что сейчас её рука вполне могла походить на какую-то вычурную инсталляцию. Гермиона хмыкнула. Какая красивая и убийственная болезнь.

Гермиона поздно поняла, что происходило. Помфри читала заклинание и дымок, который она извлекала из пространства над головой гриффиндорки, постепенно превращался в образ. Гермиона знала, в какой образ соберётся белая пыль.

Она одёрнула руку, но было слишком поздно. Посреди лазарета, окутанного в ночь, стоял облик Драко Малфоя, как всегда с прищуром во взгляде и ленцой в плечах, будто даже в сознании Гермионы он оставался вот таким — делающим одолжение, что появился внутри её головы.

Повисла напряжённая пауза, потому что Макгонагалл напрочь лишилась дара речи. Гермиона знала, о чём та думала намедни: если это ученик школы, ей удастся убедить свою ученицу поговорить с избранником, возможно, тот тоже питает к ней тёплые чувства, она просто не знает, и всё в таком духе. Теперь всем стало ясно, что ситуация действительно безнадёжна.

— Гермиона… — протянула Макгонагалл, переводя глаза на студентку, когда образ слизеринца рассеялся, упав к их ногам, чтобы всё равно оставить после себя неизгладимое впечатление. Так похож на себя самого.

— Всё нормально, — едва выговорила Гермиона, смотря на свои руки. Можно было вообще придумать что-то ещё более нелепое, чем вот такой ответ? — Я не хочу, чтоб это кому-то стало известно. Тем более Гарри с Роном. Они и так… — она вздохнула, подняв глаза.

— Тебе стоит поспать, дорогая, — вклинилась в разговор Помфри. Целительница не была тесно связана с учениками, вряд ли подозревала о ядре личности Драко Малфоя, но даже она прекрасно понимала, что магглорожденная гриффиндорка, влюблённая в слизеринца — это плохой расклад для любой из партий, поэтому её голос тоже звучал вот так. — Пойдём, я помещу тебя в отдельную комнату.

На секунду Гермиона замерла, а потом встала, поняв, о чём идет речь. Несколько отдельных палат для тяжело больных. Конечно, Помфри всегда называла эти комнаты для «пациентов, требующих повышенного спокойствия», но все знали: если кто-то попадал за эти двери — дело плохо.

— Давай я наколочу?.. — спросила женщина, когда Гермиона залезла в немного более просторную кровать в небольшой квадратной комнатке, что ничем не отличалась от интерьера остального лазарета, и положила вещи на тумбу рядом. Вот и от сверчка избавилась без помощи магии.

— Нет, я усну без всяких зелий, — отмахнулась девушка, укладываясь на кровати удобнее и поправляя подушку той рукой, на которой не было никаких цветений.

Она чувствовала резь около плеча. Гермиона знала, что, скорее всего, на утро там появится ещё пара цветов. Уж слишком долго Малфой не попадался девушке на глаза, чтобы её сердце так просто ей это простило.

Макгонагалл стояла у стены, поджав губы и сложив руки внизу. Это говорило о глубоком мыслительном процессе преподавательницы. Гарри с Роном всегда твердили Гермионе, что она и Макгонагалл чем-то похожи. Если это было так, девушка примерно представляла, как пазы извилин вертятся в голове у женщины, пытаясь найти выход и не находя его.

Гермиона выдохнула, положив ладонь под щеку. Жар курсировал по её телу, сдерживаемый отварами, потому оставался терпимым, но уже сейчас девушка знала, что завтра ей понадобится новая порция зелья. Больше. А после ещё больше. И так, пока её организм не сдастся или от количества отваров, или от самой хвори. Будущее ещё никогда не было таким светлым.

— Гермиона, я даю слово, что сделаю всё, чтобы помочь вам, — вдруг произнесла Минерва почти шёпотом, смотря в лицо девушке.

Грейнджер хотелось сказать, чтобы та не вкладывалась в это слишком сильно, если вдруг докторов не найдётся в краткие сроки, но слабость надломила её сознание, и она вновь забылась сном, переставая чувствовать стебли под кожей хотя бы на пару часов.

***

Она простонала, поворачиваясь на бок и нащупывая рукой палочку. Одним движением девушка задёрнула шторы, которые остановили беспощадный дневной свет. Гермиона откинула древко и перекатилась, вдруг ощутив резкую боль в плече. Она подавила крик и открыла глаза, понимая: несмотря на то, что источник раздражения в виде света из окна был устранен, уснуть ей всё равно не удастся.

Гермиона расстегнула несколько пуговиц на больничной рубашке, спустила ткань с плеча, попутно подумав, что тут же переоденется. Отодвинув одежду, она увидела, что несколько дорожек крови присохло к коже, а из плеча прорастал бутон розы.

Гермиона вздохнула, опустив ноги на холодный пол. Ей нужно было принять душ до момента, когда станет хуже. Один из плюсов отдельной палаты, если в нахождении в лазарете вообще можно было найти плюсы, — индивидуальная ванная комната, которая, конечно же, ограничивалась душем. За все годы в Хогвартсе гриффиндорка давно решила, что у основателей было какое-то предвзятое отношение к ваннам, потому что единственная находилась в комнате старост.

Смыв с себя остатки пота от вчерашней лихорадки и кровь от новых ран, которая уже успела измазать локоны, что касались плеч, Гермиона промокнула волосы полотенцем и высушила себя при помощи палочки. Девушка ощутила приятную отдушку шампуня, которой всё равно не суждено было остаться с ней надолго — через пару часов любой аромат перебивал тонкий запах цветов. Он мог бы быть даже приятным, если бы не сулил ей смерть.

Пока прозрачная дверца душа запотевала, на крошечном туалетном столике рядом появилось пижамное платье. Видимо, домовые позаботились, но Гермиона нахмурилась, думая, насколько долго Помфри планирует её здесь держать. В этом совершенно не было смысла. Как её собирались лечить?

В следующий миг девушка обрадовалась, что из всех пижамных вещей эльф выбрал именно ночную сорочку, а не комплект со штанами, шортами или кофтой с длинным рукавом. Любое ненужное касание ткани к коже приносило раздражение и тупую боль. Всё становилось хуже. Это было очевидно: ситуация вот-вот должна усугубиться.

Это её предсказание, в котором Гермиона проявляла мастерство ясновидения получше любой Трелони, сбылось ровно через минуту, когда она поправила воротник. Утро будто каждый раз давало ей фору примерно в час, а потом девушку настигали последствия. Грейнджер не ощущала присутствия Малфоя уже очень долго, поэтому ей казалось, что она физически чувствует, как по кровеносным сосудам распространяются семена, обещая потом задушить побегами.

Гермиона ухватилась за дверную раму, привалившись к ней неповреждённым плечом. Чёрт. Силы покидали её, она не была готова к такому стремительному опустошению. Будто кто-то проткнул воздушный шар внутри неё тонкой иглой и выкачал все силы в один миг.

Гермиона посмотрела на тумбу и поняла, что там нет зелий. На ум пришла сценка из какого-то маггловского фильма, где главный герой сломал ногу, и домочадцы подарили ему колокольчик, чтобы тот звонил каждый раз, когда понадобится. Ей срочно нужен был такой, чтобы Помфри её опять усыпила.

Как-то Малфой болел и не появлялся на уроках четыре дня. На третий Гермиона думала, что умрёт. Нет, она никогда не была барышней, склонной всё драматизировать, но лёжа на полу в душе, чувствуя, как вода хлещет по её щекам, и выкашливая кровавое месиво из цветов, девушке тогда казалось, что смерть — неплохой вариант. На полу в душевой. Вряд ли Гермиона это так себе представляла. Не то чтобы она часто представляла себе свою смерть.

Несколько шагов, и девушка ухватилась за край кровати, сжав изголовье пальцами. Гермиона сглотнула, присев на постель. Жар поднимался по грудной клетке всё выше, провоцируя кашель. Вдруг она услышала за дверью голоса и легла на локоть, нахмурившись.

— …я не требую от вас большего, мистер Малфой, — голос Макгонагалл был на грани, она едва сдерживалась, и Гермиона даже могла нарисовать в голове её ровную линию губ, вытянувшуюся от возмущения. — Пару часов в день. Вы задолжали этой школе, если не помните.

— Если вы не помните, я отстроил эту школу.

Язвительный голос был так узнаваем, что, казалось, выстрели из дробовика в сантиметре у ушей Гермионы, она всё равно могла бы его услышать. Естественно, Малфой не исполнял чёрную работу после того, как закончилась война и пришло время считать жертвы и урон. За него это сделали мешки с галлеонами.

— Естественно, ваше материальное содействие нельзя недооценивать, но всё же… — профессор явно старалась выдерживать педагогическую грань изо всех сил.

— И если бы не моя мать, у Поттера не было бы ни единой возможности спасти нас всех грешных, — Гермиона могла буквально визуализировать его глаза, поднятые к потолку. — Так что не взывайте к моей совести, профессор. Я лучше вас знаю, что я должен, а что нет. У меня был чудесный учитель.

Последнюю фразу Малфой произнёс до того резким и жёстким голосом, что Гермиона вздрогнула. Не было сомнений в том, о ком говорил Драко, и от этого ей стало ещё более жутко. Несмотря на то, что все видели хладный труп Волдеморта, у многих людей до сих пор имя Тёмного Лорда вызывало всеобъемлющий ужас. Гермиона давно привыкла его произносить, но слишком мало прошло времени с того момента, чтобы просто забыть обо всём.

— И всё же у вашей семьи на данный момент сомнительная репутация. Я не сомневаюсь в ваших способностях, которые послужат отличным аргументом для дальнейшего будущего, но так же я не сомневаюсь в своих обязанностях, в которые входит написание характеристик для каждого студента, — надавила Макгонагалл, и за этим последовала пауза. — Так что подпишите, мистер Малфой, и мы поймём друг друга.

Что за чёрт? Их беседа проходила на грани вежливости, но даже так у Гермионы не было сомнений, что Малфоя заставляют что-то сделать. Тишина всё ещё давила, и несколько лет наблюдения за слизеринцем давали понять, что такая тишина не сулит ничего хорошего.

— Пару часов, мы составим график. Можете заниматься своими делами, даже не разговаривать, просто находиться с ней поблизости, чтобы…

— О, правда? А я уже расписал сто и один способ заговорить с ней, — ответил Драко полным ярости голосом и с сарказмом. — Теперь придётся всё спустить в камин!

Макгонагалл вздохнула, и Гермиона невольно задумалась о том, что волшебники совершенно не пекутся о должной звукоизоляции, имея под рукой волшебную палочку, которую, впрочем, иногда забывают использовать. Именно поэтому в её пятнадцать лет, уши, сотворённые близнецами Уизли, имели такой колоссальный успех.

— И всё же, я верю, что в глубине души вы хороший человек, Драко, — наконец произнесла Макгонагалл.

— Конечно, верите, — хмыкнул он. — Вы же гриффиндорка, — Малфой сказал это так, будто быть гриффиндорцем автоматически означало верить во всю ту ерунду, которую пишут в «Придире» о мозгошмыгах. Что-то совершенно непотребное.

Гермиона услышала шаги, и голоса стали тише. К ним примешался гомон Помфри, но сути уже было не разобрать. Понимание накатило на Грейнджер новой волной лихорадки. О, нет. Только не это. Когда Макгонагалл сказала, что сделает всё для её выздоровления, Гермиона предполагала, что та истратит километры пергамента для писем тем целителям, к которым у девушки не было доступа, но не это.

Грейнджер не знала, от чего её трясло больше: от страха, стыда или болезни. Ей удалось лечь, укрывшись одеялом. Господи, пусть она поняла всё неправильно. Пусть её догадки будут лишь…

Резкий рывок двери заставил бы девушку подскочить, если бы слабость не завладела каждой клеткой тела. Малфой замер у порога, прищурившись, а затем медленно вошёл в комнату, словно к себе домой. Один взмах палочки, и дверь закрылась, громко ударившись о проём.

Гермиона сглотнула, почувствовав, что слюна у неё в глотке больше не похожа на стекловату. Облегчение пронеслось по ней так резко, что разум даже не успел оценить ужас ситуации из-за прилива эндорфинов, которые справлялись с опиоидными рецепторами в мозге. Гермиона чувствовала, как боль в ранах притупляется просто от одного его присутствия в комнате. В этом был весь ужас этой болезни. Многие называли её романтичной, но сейчас, смотря в глаза Малфоя, Гермиона точно могла сказать, что сам дьявол сотворил её из ошмётков остальных грехов и бросил людям под ноги, чтобы от души позабавляться.

Потом его лицо вдруг изменилось, окрасившись улыбкой. Наверное, только Гермиона могла посчитать этот оскал улыбкой, которая может украсить хоть что-либо, но это было так. Иногда, когда Малфой сидел в компании друзей или на уроке, по-хозяйски положив ладонь на ногу Паркинсон, Гермиона замечала, как он действительно искренне смеялся. Его глаза наполнялись блеском, чистым восторгом, становились ещё более прозрачными. Это действительно украшало Драко. Возможно, ей так понравился этот вид, что теперь она пыталась увидеть его даже в такой вот ухмылке, которая была ничуть не мягче катаны.

— То есть ты запала на меня, Грейнджер? — растягивая слова хмыкнул Малфой и медленно прошёлся мимо изножья кровати, не сводя с неё глаз.

Её надежды рассыпались, хотя было очевидно, что Макгонагалл ему рассказала. Приказывая Малфою находиться в обществе Гермионы какое-то время, директору было трудно не раскрыть всех карт. Даже если бы никто не вдавался в подробности, Драко — выходец из чистокровной аристократии, возможно, он знал об этой болезни ещё до неё. Хотя сейчас это уже совершенно не имело смысла. Какая разница, как он узнал, если сейчас пронизывает её этими серыми клинками и впервые за последнее время заставляет хотеть провалиться сквозь землю, а не выдрать свои собственные лёгкие из груди.

— Занятно, занятно, — ухмыльнулся Малфой. — Это даже как-то… комично, — наконец подобрал он правильное слово.

Драко взмахнул палочкой и создал себе стул, который по своему внешнему виду больше подходил для зала коронации, чем для бездушной палаты, полностью белой. Даже мебель. Гермиона постепенно начинала ненавидеть белый цвет.

— Пройти всю войну, чтоб умереть от воздыханий по врагу. Всё-таки у судьбы отличное чувство юмора, не считаешь?

— Мне не смешно, — резко ответила Гермиона.

— Это потому что ты не поняла шутки, — сказал Драко, немного наклонившись.

Малфой покачал головой, каким-то образом пронзая её взглядом сверху вниз, несмотря на то, что они оказались практически на одном уровне, когда он сел. Движением пальцев слизеринец расстегнул пуговицу чёрного пиджака, открывая вид на серебристо-изумрудный галстук.

— Мне вот интересно, почему я должен быть грёбаным благотворителем и сидеть у твоей койки только из-за того, что ты пускаешь по мне слюни?

Он не провёл в палате даже пяти минут и сколько раз сделал акцент на том, что она была достаточной идиоткой, чтобы в него влюбиться? Трижды? Вся вера Макгонагалл в Малфоя только что раскрошилась о стерильный пол, подобно его ночному образу, что выудила Помфри у Гермионы из головы при помощи магии.

— Мне это не нужно. Я никого не просила.

Она обязательно смутится позже, когда его больше не будет в поле зрения. Пока все эти фразы только делали её злой в той же степени, в которой он был раздражён. Его присутствие добавляло ей физических сил, так что девушке удалось передать гнев голосом, до которого Малфою, впрочем, не было никакого дела.

— Серьёзно? — он прищурился и встал, чтобы подойти к ней ближе.

Её сердце начало стучать где-то в горле, и ей уже в который раз было интересно: это последствия ханахаки или же просто выкрутасы глупого организма? Бестолкового сердца, которое расплатится за свои выходки тонкой беспрерывной ровной линией, отмеряющей его ритм.

— Потому что, насколько я понимаю, старуха боится, что если не я, то ты загнёшься в течение недели. Скажи, забавно? — Малфой наклонился, и его глаза недобро блеснули. — Я всегда говорил, что любимый художественный приём у жизни — это ирония.

Гермиона выдохнула, когда он отступил. Драко двигался медленно, рассматривая обстановку, хотя глядеть было не на что. Малфой не смотрел в её сторону, но не выглядело так, будто он этого избегает, как человек, которому нечего сказать. Парень всем своим видом транслировал, что просто не хочет на неё смотреть.

— Ну так давай, Грейнджер, что-то ты не сильно выскакиваешь здесь со своей раздражающей рукой, — лёгкий спазм уколол девушку в плечо, когда Малфой прошёлся взглядом по её правой руке. Под одеждой он не мог видеть цветов, и она предпочитала, чтобы так и оставалось, но они точно чувствовали его присутствие. — Рассказывай, когда же это началось? — Драко опять растянул губы в издевательской улыбке, засунув руку в карман плотно сидящих на нём брюк.

Его волосы в этом году были несколько короче и падали на лоб, каким-то образом подчёркивая скулы. Ей пришлось насильно отвести взгляд.

— Просто уйди, — выдала Гермиона, смотря на стол в другой стороне.

— Не рекомендую меня злить, грязнокровка, учитывая то, что меня здесь с тобой заперли, и мне придётся какое-то время терпеть твоё общество, — когда она повернулась, то увидела, как Драко вновь падает на своё кресло, закидывая ногу на колено. — Хотя, судя по всему, это может закончиться куда раньше. Будем на это надеяться, — тон, которым сопровождался его ответ, не заставлял сомневаться в том, на что именно надеялся Малфой. — Лет в двенадцать я многое отдал бы, чтоб ты призналась мне в любви, — засмеялся он, явно развлекаясь, маскируя свою ярость от обстоятельств, на которые Малфой был не способен повлиять, под слоем веселья, — чтобы всласть поглумиться над тобой. Сейчас же в этом нет ничего удивительного, верно? — он склонил голову. — Ты просто такая же, как и все.

С таким же успехом ему можно было взять ножичек и вспороть ей горло. Это та фраза, которой Гермиона пытала себя, начиная с третьего курса. Такая же, как и все.

Такая же, как и те девушки, которым он нравился. Они не брезговали разными способами привлечения его внимания, и чем старше становились, тем развязней были способы.

Гермиона же никогда не жаловалась на недостаток его внимания. Правда, такого внимания, от которого потом вспоминаешь все едкие слова перед сном. На третьем курсе это непременно вызывало слёзы. На четвёртом вполне ощутимую боль, которую Гермиона тогда часто сравнивала с физической, не подозревая о том, что в будущем эта метафора станет как никогда применимой. Потом пришла нервозность, затем обида уступила место страху. И всё это, чтобы смениться цветами в лёгких, которые натурально резали ей внутренности ножами. Все эти чувства так несправедливо принадлежали Драко Малфою, который просто сидел в своём кресле, будто вертел в руках все её эмоции и отбрасывал прочь, не забывая потом протереть руки антибактериальной салфеткой.

Если так Макгонагалл представляла её спасение, то Гермионе не нужно было этого спасения. Просто поразительно, как можно быть безумно влюблённой в человека и не хотеть его видеть никогда в жизни.

Уже во второй раз за это утро Гермиона резко повернула голову на звук распахнувшейся двери. Минерва переступила порог, и её глаза тут же нашли парня, сидевшего в кресле.

— Мистер Малфой, вы не должны были…

— А есть разница? — уже в который раз прервал он профессора. — Разве не от меня зависит, останется ли жива ваша Золотая девочка немного дольше?

В этом было всё дело. Как бы ни заставляла его Макгонагалл, Драко не являлся дураком и теперь прекрасно понимал свою власть. Откажись он, и это испортит ему характеристику, но для директора это означает скорую кончину одной из лучших учениц. По его улыбке было ясно видно, что Малфой понимает, на какой чаше весов находится сам.

— Я хотела сообщить мисс Грейнджер лично, — отрезала Макгонагалл, поджав губы.

— А у нас могут быть секреты друг от друга с мисс Грейнджер? — Драко перевёл на неё взгляд. — Потому что мне казалось, что она буквально умирает от любви ко мне.

— Довольно! — прикрикнула директор. — Я полагаю, что на сегодня время посещений окончено, вы можете быть свободны, мистер Малфой.

— Не буду изображать разочарование, — настоящие эмоции на секунду показались на его лице, олицетворяя гнев, но он слишком быстро отвернулся и, преодолев расстояние до проёма в два шага, громко хлопнул дверью.

Гермиона закрыла глаза, понимая, что моральное облегчение вот-вот отдастся физической болью, но она была готова к этому. Если бы Малфой мог это почувствовать, наверное, ещё несколько раз посмеялся бы по поводу иронии. Ведь его присутствие причиняло ей моральную боль, а отсутствие — физическую. Гермионе нужно было выбирать из двух кошмаров.

— Я прошу прощения, что он так ворвался, мы должны были наложить чары на вашу комнату, — тон декана быстро смягчился, и Грейнджер хотелось бы почувствовать злость, хотя бы в половину соизмеримую с гневом Драко, но она была истощена даже для этого.

— Я просила никому не говорить, — только и выдала девушка, открыв глаза.

— Малфой подписал документ о неразглашении, он зачарован, так что можете быть спокойны, — Грейнджер уже открыла рот, но Макгонагалл предвидела её реплику. — Мы не могли не сказать ему, Гермиона. Он — наша единственная надежда, что вы останетесь в относительном порядке, пока мы не найдём решение для принятия мер.

Ей захотелось простонать. В данной ситуации не хватало только предложений, в которых фигурировал ключевой смысл, состоящий из слов «Малфой» и «единственная надежда».

— Но он… — Гермиона осеклась, подбирая слова. — Из-за него это может усугубиться.

— Вы просто не должны спрашивать у него ничего напрямую, — Минерва сразу поняла, о чём речь и даже наклонилась, будто сокращение нескольких сантиметров между ними поможет гриффиндорке яснее вникнуть в суть. Так, будто бы ей в здравом уме пришло бы в голову спросить у Малфоя, не влюблён ли он в неё часом. В случае его отрицательного ответа, болезнь бы сожрала её за несколько дней. — Послушайте, всё, что вам нужно, — это проводить в его присутствии час в день. У мадам Помфри в начале её интернатуры в Албании был такой пациент, нам очень повезло. Вы можете заниматься своими делами, совершенно друг друга не напрягая.

Это было такое глупое предположение: они с Драко могут находиться в пределах комнаты и не напрягать друг друга. Гермиона едва удержалась от покачивания головой. Как будто Малфой действительно мог быть таким альтруистом. Мысли о том, что он осведомлён о всех причинах и последствиях её заболевания, делали симптоматику ещё хуже, примешивая к ней жгучее чувство стыда и неловкости.

— Но мне нужно на занятия. В этом году экзамены, — эта отговорка едва ли имела место быть.

Экзамены слишком далеки для человека, который находился на последней стадии цветочной болезни, чтобы о них переживать. Но такие привычные вещи хотя бы создавали иллюзию того, что всё в порядке. Ей нужно было что-то делать, чтобы не сойти с ума.

Макгонагалл вздохнула и положила руку на простынь возле её ноги. Женщина явно избегала прикосновений к телу, чтобы не сделать больнее.

— Я предоставлю вам всю программу от профессоров, но совершенно недопустимо, чтобы вы в таком состоянии ходили на уроки. Вам просто противопоказан подобный стресс. Я даже не могу представить, каких усилий вам стоило продолжать учебный процесс последние две недели, судя по заключениям мадам Помфри, — голос учителя балансировал на грани раздражения и жалости. Она точно всё ещё злилась за молчанку своей лучшей ученицы, но считала, что сейчас нотации ни к чему.

— Но Гарри и Рон… — тот росток надежды на сколько-то нормальную жизнь завял после категоричного заявления Макгонагалл.

— Если вы хотите, чтоб они вас навещали, мы разрешим, но только им! — подняла палец в воздух женщина. — Об остальных не беспокойтесь, я объясню ваше отсутствие как-нибудь…

В голове у Гермионы пронеслись реплики Браун о том, что слизеринцы судачили о её беременности, и она вздохнула. Слухи имели потрясающие возможности размножения — позавидовали бы любые микробы во влажной среде. Но это было последней из её головных болей.

— Конечно, я хочу, чтоб они приходили. Они уже, наверное, с ума сходят от… — кашель вырвался из горла Гермионы, и она почувствовала на языке горький привкус цветов.

Откинувшись на подушку, Грейнджер ощутила, как в плече начало колоть ещё больнее, где-то прямо под кожей.

— Я сейчас позову Поппи, она напоит вас одной сывороткой, это должно уменьшить симптомы, — спохватилась Минерва и выскочила за дверь, выкрикивая имя целительницы.

Девушка повернула голову вправо, смотря на тонкий, как паутинка, луч, который пронырой закрался в комнату, несмотря на плотные шторы. Проходили последние дни тёплой осени, совсем скоро наступят холода.

У них с мальчиками была традиция: идти играть в снежки, как только выпадал первый снег. Как-то раз он умудрился выпасть только за день до Рождества, и Гермиона ещё не успела упаковать всем подарки, но от традиции отступать было нельзя, поэтому той ночью девушка не выспалась, подписывая друзьям открытки. Грейнджер закрыла глаза, думая, доживёт ли до того, когда снег белым полотном застелет пожухлую траву в этом году.

***

Гермиона поморщилась, задерживая отвар во рту, не решаясь его сглотнуть.

— Ну же, ну же, мисс Грейнджер, залпом! — поторопила её Помфри, стоя возле кровати и намешивая ещё несколько зелий. — Спасибо мне потом скажете!

— Это что за… лекарство? — жидкость, на вкус похожая на сок из травы без добавления сахара, упала Гермионе в желудок, и она вздрогнула от всё ещё неприятного ощущения.

— От этой болезни нет лекарства, но есть способы облегчить её течение… До поры до времени, — сказала Помфри и дала ей ещё один пузырек, который, к счастью девушки, оказался почти безвкусным.

Вдруг она нахмурилась, слыша, что за дверью нарастают голоса. Явно недовольные тона переплетались и спорили.

— Это Гарри с Роном, — сказала Гермиона, узнав голоса, и повернулась к целительнице. — Я хочу их видеть.

Пустой пузырёк тут же отправился на тумбу, и Грейнджер проверила, застёгнуты ли все пуговицы на рубашке. Зелья Помфри заставляли её лёгкие леденеть — не самое приятное чувство, но гораздо лучше колющих шипов. Иногда ей становилось интересно, было бы хоть на чуточку менее больно, если бы она влюбилась в кого-то, кого характеризовали бесшипные ромашки?

Помфри взмахом палочки открыла дверь и тут же захлопнула собственные записи, прижав папку ближе к себе. Так, будто бы в противном случае мальчики в первую очередь принялись бы её отнимать.

Гарри с Роном ворвались в комнату, красные от споров с медсестрой, которой было приказано никого не впускать, кроме списка оговорённых лиц. Впрочем, так его назвать было трудно. Разве это список, где значатся имена директора и Малфоя?

— Гермиона! — произнесли ребята в один голос.

Помфри тут же на них шикнула:

— Тишина, молодые люди!

Болезнь Гермионы совершенно не предполагала отсутствие громких звуков, но, видимо, когда столько лет работаешь в обществе больных, вырабатывается привычка.

Мальчики послушно закрыли рты и проводили женщину нетерпеливым взглядом. Она удалилась, сказав при этом, что у них немного времени.

— Гермиона, что случилось? — спросил Рон.

— Нам вчера сказали, что ты в лазарете. Годрик, мы чуть не поседели, когда пришли в больничное крыло на перемене, и нам сообщили, что ты в отдельной комнате. Ты же знаешь… — тараторилГарри, который явно был шокирован, ведь даже когда Локонс удалил ему все кости в руке, что считается довольно серьёзной травмой в магическом мире, Поттер не удостоился отдельной палаты.

— Эй, всё в порядке, — сказала Гермиона заготовленную фразу, улыбнувшись. — У меня просто что-то вроде воспаления лёгких. Здесь мне будет спокойнее.

Она репетировала это сочетание фраз, поэтому сейчас с удовольствием видела, как облегчение расплывается на лицах друзей. Возможно, её должна была грызть совесть за это, но представлять то, что будет, если они узнают правду… Это гораздо больнее, чем ханахаки.

— Мы так испугались за тебя, — покачал головой Рон, и, почувствовав, как Гарри дёргает его за рукав, наконец-то сел.

Они бросились расспрашивать её о лекарствах, самочувствии и о том, сколько подруга пробудет в лазарете. Гермиона смотрела на обеспокоенное лицо Рона и впервые чётко осознала: как же хорошо, что она его тогда отпустила. Так вовремя.

Эти пара месяцев отношений или что-то вроде были самым большим усилием, которое она когда-либо прилагала в жизни. Ну, зато в конце Гермиона могла сказать, что хотя бы попыталась. С каждым днём становилось всё очевиднее, что они не друг для друга. Она пыталась восполнить всё. Когда казалось, что не хватает романтики, эротики, уединения, разговоров по душам, чего угодно, но даже Рон это понимал.

Гермиона читала, что отношения не с тем, к кому лежит душа, могут стать толчком к ханахаки. Тогда она этого не знала. Но в любом случае, если так — ей суждено было заболеть. Потому что тот, о ком она думала последние несколько лет, являлся самым последним человеком, о котором ей стоило бы задумываться.

После одного непростого разговора Гермиона с Роном расстались. Он давно понимал, что пора, и поэтому даже невольно подслушанный разговор с Гарри не стал для неё откровением. Уизли вновь виделся с Лавандой, Рон прятался с ней по углам, чтобы не сделать Гермионе больно. Так что ей пришлось подождать несколько дней и аккуратно сказать, что она была бы счастлива, если бы он нашёл своего человека. Рон её друг. И он потрясающий, но его заменить невозможно.

Гермиона лежала в кровати и слушала их трескотню. Мальчики обещали заходить каждый день и приносить любые книги из библиотеки и домашние задания. Гермиона понимала, что даже если её жизнь не будет долгой, она, в любом случае, была счастливой. Пусть и не на любовном фронте.

Спустя минут тридцать Помфри нервно открыла дверь и попросила мальчиков на выход. Гермиона посмотрела на часы. Парни начали возмущаться, но целительница была непреклонна, и девушка догадывалась почему. Гарри и Рон наспех её обняли и удалились.

Гермиона подняла колени к груди, стараясь не думать ни о чём. Не нервничать. Сегодня разум девушки был куда чище после небольшой «дозы», которую получило её тело из-за вчерашней встречи с Малфоем, поэтому осознавать ужас ситуации стало гораздо легче. Гермиона вздохнула и уткнулась головой в колени. Девушка не хотела, чтобы он здесь был. Не хотела, чтобы его заставляли сидеть с ней в четырёх стенах, дабы она не умерла раньше срока. Мерлин, всю эту ситуацию можно описывать как пример слова «унизительный».

Двери не остались в покое надолго. Судя по резкому рывку, Малфой был раздражён. Гермиона осторожно подняла голову и поняла, что её догадки оказались верны. Малфой бросил школьную сумку на стул и сотворил для себя то вычурное кресло. Ну да, куда комфортней больничных. Драко сел на него и уставился в окно, плотно сжав скулы. Весь его вид показывал, что он не настроен говорить, и, наверное, она бы не стала. Если бы не костяшки пальцев, которые побелели от того, как крепко слизеринец сжал ручку кресла.

— Малфой, ты не должен… — начала Гермиона.

— Заткнись, Грейнджер, окей? — резко перевёл он на неё взгляд. — Не делай этот день ещё хуже своей болтовнёй.

Она прикусила внутреннюю поверхность щеки. Этого следовало ожидать. Она вдохнула воздух, стараясь сделать это так, чтобы Малфой не заметил, хотя он и вовсе не смотрел на неё. Гермиона прочитала все доступные книги о своей болезни, но до сих пор никто не понял, как это работает: без палочки, совершенно без каких-либо видимых изменений её состояние улучшалось в его присутствии. Чем ближе он находился, тем легче становилось дышать.

Поднявшись, Гермиона молча прошлась к подоконнику, куда упал утренний «Пророк», который она не успела забрать, так как в комнату вбежала Помфри, желая взять у неё кровь на анализы. Этим девушка себя утешала: возможно, благодаря ей, наука откроет какие-то способы лечения или хотя бы изучит ханахаки лучше. Чтобы не быть просто бесполезным умирающим телом.

Девушка села обратно на кровать и убедила себя, что этот час пройдёт быстро, и она просто погрузится в чтение, как делала всегда, когда искала ответы или когда хотела сбежать от реальности, которая становилась слишком невыносимой. Но её план рухнул, как и всё, что Гермиона планировала в последнее время. Главную страницу самой читаемой газеты в магической Англии украшала фотография Люциуса Малфоя, прямо под жирным заголовком о том, что тот скончался в Азкабане сегодняшним утром. У неё встал в горле ком и впервые за многое время не от расцветающих бутонов. Она медленно оторвала глаза от газетных строк и самодовольной усмешки Люциуса Малфоя, которая передалась его сыну.

— Драко, мне очень… — начала говорить Гермиона, но тут же была прервана.

— Что? Жаль? — язвительно переспросил он. — Обязательно нести эту чепуху? Тебе абсолютно не жаль, так признай это.

И это была правда. Она даже не знала, почему так сказала. Наверное, это просто устоявшееся выражение. Ей правда было не жаль Малфоя-старшего. Когда после войны его упекли в Азкабан, признав виновным, он уже тогда выглядел неважно, словно иссох от долгой службы Волдеморту, так что смерть Люциуса не стала шоком. Однако Гермиона в последнее время даже забыла думать о чём-то, что не касалось медицинских справочников. Ей не было жаль Люциуса, но ей не хотелось, чтобы Драко было больно. Ей никогда не хотелось этого.

— Ну, он желал моей смерти, — как бы оправдываясь ответила Гермиона и закрыла газету, сложив её вдвое.

— И в конечном итоге он выиграл, да? — дёрнул подбородком Драко. — Пусть отец этого и не увидит, но ты умираешь. И умираешь из-за меня. Думаю, он бы одобрил.

Гермиона прекрасно знала, как Малфой умеет ранить словами, поэтому ей пришлось лишь задержать дыхание. Словно он ударил её по лицу этой фразой. Она заправила волосы за уши, решив промолчать. Вся эта затея изначально попахивала гнилью. Глупо было полагать, что они не станут въедаться друг другу в глотки. Точнее, он не станет.

Внезапно Малфой встал и подошёл к окну рядом с её кроватью. Руки Драко тут же нашли своё место в строгих карманах брюк. Гермиона увидела, как дневное солнце слишком погожей осени для конца октября переливается на его платиновых волосах, делая холодным даже это оранжевое свечение. Ей всегда казалось, что куда бы Драко ни входил, там начинал идти снег, который почему-то чувствовала только она.

— Он это заслужил, Грейнджер, — сказал Малфой странно спокойно, будто выносил отцу вердикт.

— Возможно, — отозвалась она через пару секунд, размышляя, ждёт ли он ответа. — Но это не отменяет того, что ты любил его и…

— Он сделал меня Пожирателем смерти, чтобы Волдеморт простил ему грехи, как ты думаешь, много ли я знаю о любви к нему? — повернулся к ней Малфой, бросая эти слова в лицо.

— Любить кого-то не означает, что он обязательно будет стоить того, — Гермиона отвернулась, пытаясь показать, что разговор закончен.

Сколько раз она лежала и представляла это. Как они разговаривают. Нормально разговаривают: такие фразы, где будет что-то кроме оскорблений и приказов «заткнуться» или «свалить с дороги». Сколько раз она представляла его вот так близко. И что в итоге? Это только хуже.

Все эти разговоры о чём-то наносили раны сердцу Гермионы. Смешно, потому что ей казалось, что теперь она не имеет права использовать эти метафоры, когда настоящие раны скоро должны будут появиться на клапанах её самого главного органа.

— Да, Грейнджер. Так как ты думаешь, в твоём случае это стоило того? — издевательски спросил Малфой, услышав двойной подтекст в её ответе и, наконец, обратив на неё свой взор. — Честное слово, я думал, что это очередная тупая шуточка от Забини, пока не увидел панику на лице у Помфри. Мне казалось, что ты не настолько идиотка, чтобы позволить своему телу играть против тебя.

Она закрыла глаза, с силой сжав губы. Гермиона пообещала себе утром не вестись на это. Малфой будет провоцировать её, как делал всегда. Иногда она отвечала ему, потому что злость наполняла девушку до краёв — те вещи, которые этот парень мог выдавать, были порой слишком гнилыми для её чувств.

А иногда ей хотелось, чтобы он посмотрел на неё. Такое бывало лишь во время подобных перепалок. Теперь же… Гермиона всё не так себе представляла. Но он будто бы знал, куда давить.

— Малфой, я лично тебя не заставляла здесь находиться. Ты можешь просто уйти, уверена, никто не засекает будильник во время твоих посещений, — грубо ответила Гермиона, отвернувшись, и тут же простонала. Резкий поворот тела — это не самый лучший друг для ран.

Его глаза сместились ниже, и она увидела, что он смотрел прямо на постепенно расплывающуюся кровавую каплю у её плеча. Ночью Гермиона проснулась от этого чувства. Стебли сплетались с её мышцами, и возле ключицы появился новый цветок. Утром Помфри обработала его отваром, но это не удерживало растения от распространения по телу, только помогало от боли. Сейчас, пока Драко находился в комнате, они притихли, будто получили такую команду, но она слишком резво повернулась и задела свежее повреждение.

— Что там, Грейнджер? — спросил Малфой, словно тут же забыл предмет их разговора, и наблюдал за тем, как кровь распространяется по ткани.

— Ничего, — сказала Гермиона, пытаясь дотянуться до палочки, чтобы убрать следы.

Потом, когда он уйдёт, она пойдёт в душ и смажет цветение отваром. Какого-то часа в день всё равно не хватит, чтобы нормально спать ночью.

— Это не выглядит как ничего, — грубо отметил Малфой и сделал несколько шагов вперёд.

Гермиона замерла, не понимая, чего он хочет, пока его рука не коснулась её рубашки. Заинтересованные глаза парня не выглядели сомневающимися. После пятого курса она вообще никогда не видела Драко в сомнениях, будто он навсегда перерос эту эмоцию, оставив её позади.

Малфой аккуратно отогнул ткань, и Гермиона инстинктивно сцепила зубы, но слизеринец не задел цветок. Его лицо стало бесстрастным, когда он осмотрел несколько бутонов роз, прорастающих из её плеча и тянувшихся к ключице. Кровавые разводы делали их лепестки красноватыми, но Гермиона знала, что если смыть водой, они станут идеально розовыми.

— Не надо, — еле слышно сказала она, потянув за воротник, и рубашка выскользнула из пальцев Драко, позволяя ей прикрыть голый участок кожи.

На какую-то секунду он перевёл стальные глаза на её лицо, будто пытаясь что-то рассмотреть, прежде чем надел на себя свою любимую маску. Тоже стальную. Малфой молчал, и спустя минуту дверь за ним захлопнулась едва ли не с большим раздражением, которое он сюда принёс. Гермиона сглотнула и решила, что нужно пойти в душ сейчас, пока его одеколон по-прежнему витал в воздухе, и это действовало на её чёртову болезнь, как смирительная рубашка. Пожалеть она себя ещё успеет среди ночи, когда обычно становится совсем тяжело. Так, словно розы питались лунным светом.

========== Часть 2 ==========

Гермиона проснулась, и это было плохим знаком. Какие вещи могут пересилить снотворные мадам Помфри? Только исключительно ужасные. Она хрипела, согнувшись пополам. Это чувствовалось, как видео в быстрой перемотке, которое показывает развитие плюща прямо во внутренней стороне её кожи. Малфоя не было уже три дня. И это хорошо. Гермиона повторяла себе, что это к лучшему, но с каждым часом эта уверенность блекла, как выцветшее полотно под новыми и новыми приступами боли. Если бы у неё спросили, что хуже: резкие болезненные спазмы по телу или бессилие потом, вряд ли она смогла бы выбрать.

Грудь жгло, и девушка закричала, когда кровавая лужа окрасила её пижаму с правой стороны рёбер. Она подняла майку и увидела россыпь цветов немного ниже груди.

— Мисс Грейнджер? — Мариэлла влетела в комнату, а это значило, что сегодня её очередь дежурить, заменяя свою наставницу. — Мерлин, прошу, лежите, я сейчас…

Девушка понеслась в подсобку за леденящим зельем, которое перестало помогать ещё вчера во второй половине дня и уж точно было бесполезно сегодня ночью. Оно не могло помочь Гермионе. А тот, кто мог… У него не было ни одной причины находиться здесь.

— Я не понимаю, почему она так прогрессирует, если… — руки Мариэллы тряслись, когда она наливала зелье в стакан и передавала его гриффиндорке, чтобы та послушно выпила, хотя и понимала, что оно бесполезно.

Гермиона молчала о том, что Драко не появлялся. Это к лучшему. К лучшему. Возможно, она вводит в смятение Помфри своими симптомами, ведь, судя по всему, нахождение Малфоя должно было их приостанавливать, но лучше так, чем видеть слизеринца настолько близко и знать, что его заставили здесь быть. Она всегда желала ему счастья, несмотря на то, кем он был. И последнее, чего бы ей хотелось, — стать причиной того, почему он несчастен.

— Вам лучше? — надежда в голосе у медсестры была такой ощутимой, что, вероятно, ей хотелось утешить саму себя, а не сделать легче Гермионе.

Глаза Мариэллы покосились в сторону спальни Помфри. Девушка явно раздумывала, должна ли она обратиться к целительнице и подходит ли эта ситуация под срочную, о которых ей говорила наставница.

— Д-да, уже лучше, спасибо, — процедила гриффиндорка, молясь, чтобы медсестра не звала Помфри.

Ей придётся объясниться, потому что опытной Поппи хватит полвзгляда, чтобы понять, в чём дело.

Майка на теле Грейнджер стала полностью мокрой от лихорадочного пота. Гермиона стащила её с себя, чувствуя, что запах крови стал ощутимее. Она спустила ноги на пол, направляясь в сторону ванной и ощущая, как зелье пытается охладить раны, но у него ни черта не получается.

Гермиона посмотрела на себя в зеркало: тёмные круги под глазами и впалые щёки. Она покачала головой и умылась. Ей главное это просто перетерпеть.

В следующий раз Гермиона открыла глаза, потому что её спина затекла от сидения на холодном кафеле. Кашель душил девушку всю ночь, и она сидела в ванной, наложив Оглохни на двери, но, уснув, гриффиндорка, видимо, дала чарам развеяться. На протяжении ночи Гермиона отключалась минут на пятнадцать, когда организм уже полностью выбивался из сил, но потом её будила боль, и всё начиналось сначала.

Сейчас Грейнджер услышала рывок входной двери и обхватила руками ноги, думая, могут ли это быть Гарри с Роном, ведь сегодня суббота, а она дала разрешение на их посещения. Совершенно недопустимо, чтобы они увидели её в таком состоянии.

— Грейнджер? — услышала она тот самый голос, который слышала во снах много лет. Но в последнее время всё чаще.

Округлив глаза в ужасе, Гермиона засучила ногами, отодвигаясь к стене, надеясь, что Малфой не проверит ванную или ему хватит такта этого не делать. Возможно, ей удастся притвориться, что её здесь нет.

Спазм кашля поднялся вверх по гортани, и Гермиона зажала рукой рот, но через секунду нехватка воздуха взяла своё, и она начала кашлять, видя, как пол покрывается цветочными лепестками и кровавыми каплями. Господи, сколько ей осталось? Гермиона делала крайне неточные расчёты по тем книгам, которые ей попадались, и по ним у неё было полтора месяца. Но если она не будет его видеть… что ж.

— Грейнджер? — когда девушка вставала, Малфой толкнул дверь, разрушая все её надежды на его джентльменство.

— Не входи! — попыталась сказать она, но комки цветов всё ещё находились у неё в трахее, не давая нормально говорить.

Малфой протянул руку как раз вовремя. Гермиона уже успела во всех красках представить себе удар об кафель. Хотя вряд ли что-то могло сделать ей ещё больнее.

— Тихо, — произнёс Малфой, поддерживая её и обводя глазами пятна на полу и россыпь лепестков. — Грейнджер? — Драко наклонил голову в вопросительной интонации, когда она схватилась за его руку, чувствуя грудь слизеринца возле своей щеки.

Какой раз Гермиона говорила себе, что всё к лучшему? Всё к черту. Потому что сейчас она физически не могла отпустить его. Пара касаний, и её сердце начинало стучать медленнее, спокойнее. Кашель больше не душил, хотя только что гриффиндорка была уверена, что выплюнет своё лёгкое. Впрочем, судя по всему, совсем скоро они станут ни на что не способны.

— Ты… у тебя кровь, — когда Малфой отогнул часть рубашки девушки, она сказала себе спасибо, что додумалась надеть под неё топ.

Его пальцы коснулись её ребер ниже цветения, и Гермиона вздохнула от облегчения. Это было похоже на то, если бы в кровь девушки прямо в место поражения впрыснули обезболивающее: прохладную смесь, что окутывала цветы и усмиряла их. Он будто сказал всей боли: «смирно», и она замерла, полностью подчиняясь.

— Это просто… — Гермиона постаралась отстраниться, но пальцы будто начали жить своей собственной жизнью, не отрываясь от его футболки.

— Как это работает? — бесцеремонно прервал её Малфой, не замечая, что Грейнджер всё ещё прижимается к нему, так как был сосредоточен на ране девушки. — Она перестала кровоточить. Только что.

— Потому что ты близко, — пожала плечом Гермиона, изо всех сил пытаясь звучать небрежно.

Малфой прищурился, смотря на неё, и усмехнулся, упираясь рукой о стенку в ванной и смещая их немного в сторону.

— И насколько же близко я должен быть, чтоб тебе стало легче? — его голос начал походить на медовый, а глаза сверкнули.

Это была слишком внезапная перемена, так что Гермиона приоткрыла рот, смотря ему в лицо. Её тело не давало отступить, так что она стояла и ждала, пока понимание затапливало девушку наравне со смущением.

— Очень остроумно, Малфой, — только и выдала Гермиона, надеясь, что на этом он закончит своё представление.

Драко хмыкнул и посмотрел вниз, остановив свои глаза на её грудной клетке, оценивая дыхание. По крайней мере Гермиона думала, что это было так. Малфой поднял руку и, отодвинув ткань, коснулся ключицы девушки — того соцветия, которое он увидел несколько дней назад. Гермиона закрыла глаза, надеясь, что ей хватит сил не вздохнуть, потому что эффект становился всё ощутимее. Малфой был прав: её тело действительно воевало против неё.

— Остроумно, говоришь? — Гермиона услышала его ещё один слабый хмык и всё-таки открыла глаза. — Перестань, Грейнджер, я не поверю, что ты никогда не представляла это, будучи в меня влюблённой, — улыбка Драко стала шире, как и зрачки девушки, пока она пыталась осмыслить сказанное.

— Малфой, это уже чересчур, — сжала губы Гермиона, всё же делая над собой усилие и приказывая себе его оттолкнуть, хотя само движение было настолько слабым, что даже не претендовало на правдоподобность.

Её дыхание выровнялось и теперь, когда боль не сдавливала грудную клетку, сосредоточиться на близости Драко оказалось куда легче. И это было негативной стороной ситуации. Он точно знал: ей это нравится, что делало всё ещё хуже.

— Ты девственница? — спросил Драко уже не таким вкрадчивым тоном.

— Нет, — она ответила внезапно даже для самой себя, но в голосе были нотки вызова, Гермиона могла поспорить, что он этого не ожидал.

Гриффиндорка ждала от Малфоя какой угодно реакции, пусть даже удивления, но не того, что парень рассмеётся.

— Что, попробовала с Вислым и не получилось излечиться?

Наглость слизеринца не знала границ, так что Гермиона сделала себе заметку перестать удивляться этому его качеству.

— Это не твоё дело, — прищурила она глаза, пытаясь выстроить границы. — И тебя это не должно заботить.

— Как же, здесь девица умирает от любви ко мне, — насмешливо протянул Драко, всё ещё держа руку у её головы. — Просто признай, что тебе бы хотелось.

Она чувствовала, как краснеет шея, покрываясь пятнами. Ей хотелось, чтобы он перестал издеваться и просто отошёл, несмотря на то, что это совершенно не понравилось бы цветам в её груди.

— Придурок, — пробормотала Гермиона и, воспользовавшись уверенностью Малфоя в своей ловушке, легко оттолкнула его, пролезая под рукой слизеринца.

Она села на кровать, с удовольствием заметив, что ей сменили постель, потому что прошлая была в потёках пота и крови после этой ночи. Внезапный прилив сил её осчастливил и озадачил одновременно. Впервые за многое время она могла позаниматься, поэтому Гермиона задумалась над домашними заданиями, которые за все эти дни скопились у девушки.

— Тебе стало хуже, потому что я не приходил, — уверенно произнёс Малфой, выходя из ванной и садясь на своё идиотское кресло, — и ты не пожаловалась, — видимо, он ждал от неё ответов, но Гермиона была сосредоточена на поиске книги в сумке. — Скажи, Грейнджер, кто тебе так искусно отвинтил инстинкт самосохранения? Или тебе приспичило умереть как можно раньше? Вот так оставишь Поттера сироткой ещё раз?

— Я уже говорила, что не собиралась просить тебя быть моей нянькой, — прервала она его поток желчи, который почему-то очень походил на возмущение. Скорее всего, оно было связано с тем, что если бы жизнь самого Драко зависела от нахождения кого-то с ним в одной комнате, тот бы приковал человека цепями к своей лодыжке. — Не я просила об этом Макгонагалл, так что не стану упрашивать тебя быть здесь.

— Даже ценой собственной жизни?

Гермиона молчала, перекладывая бумаги излишне агрессивно, и не поднимала на него глаз. Когда стало ясно, что она не станет отвечать, он цокнул:

— Ах, ну да, Гриффиндор и львиная гордость, — саркастично протянул парень. — Очень смахивает на овечью тупость, но…

Гермиона вздохнула, но сдержала себя, промолчав. Возможно, он этого и добивался? Чтобы она умоляла его прийти? Или же просто не относился серьёзно к происходящему? Плевать.

Гермиона водрузила себе на ноги книгу, начиная делать записи. Завтра доклад должен лежать на столе у Бинса, а у неё ещё нет ни строчки.

Наверное, прошло не больше получаса этой вежливой тишины. Гермиона приказала своим глазам слушаться и не отлипать от текста, хотя она и знала, что этого послушания надолго не хватит. Чем быстрее прогрессировала болезнь, тем больше ей хотелось с ним сблизиться. Однажды она думала о тех фильмах про неправдоподобных оборотней, которых заковывали в цепи перед полнолунием, чтобы они никому не навредили. Будто настоящего оборотня сдержали бы цепи. Гермиона полагала, что когда-то сойдёт с ума настолько, что не сможет дать себе оплеуху и действительно побежит к нему.

Сейчас она упрямо сверлила глазами свой доклад, выводя на пергаменте буквы, и лишь изредка посматривала на Драко, который читал, закинув ногу на колено. Это его любимая поза. Он не был напряжён и совсем не выглядел скорбящим. Девушка задумалась о Нарциссе и о том, стала ли потеря мужа для неё ударом, потому что сын Люциуса перенёс это на удивление спокойно.

— Когда это началось, Грейнджер? — шорох очередной страницы в его руках и этот вопрос прервали тишину.

Она замерла с пером в руке, смотря на слово «нелицеприятный», которое описывало гоблинские судебные процессы в позапрошлом столетии. Почему-то Гермиона сразу поняла, о чём он спрашивал. Чтение мыслей или внутренняя связь не являлись признаком ханахаки, а вопрос можно было интерпретировать по-разному, но она знала, как точно его нужно трактовать. Гермиона сглотнула, закусив внутреннюю часть щеки, — у неё там уже появилась ранка от часто повторяющегося жеста.

— На третьем курсе, — едва слышно ответила она и продолжила писать, не концентрируясь на его взгляде, который чувствовала каждой порой, а дьявол за её плечом так и шептал: «подойди к нему». Пошёл ты.

— Я знал, что та пощечина была какой-то исковерканной версией дёрганья за косички, — фыркнул Малфой и оказался сильно близок к правде.

— На самом деле нет, — Гермиона наконец подняла голову. — Точнее, не совсем так. Это произошло сразу после. Вернее, тот случай… он поменял моё отношение к тебе.

Его брови, которые были на добрых несколько тонов темнее, чем волосы, подскочили вверх. Драко явно не ожидал этого. И она тогда тоже этого не ожидала. Он смотрел на неё в упор, явно дожидаясь продолжения. Это было неловко, но пытаться спрыгнуть с темы показалось бы ещё более смущающим, потому что Малфой и так всё знал.

— Ты не ударил меня тогда в ответ, хотя был очень зол. Я видела это в твоих глазах, — сказала Гермиона, пытаясь как можно сильнее сжать эту историю. — Тогда я подумала, что, возможно, ты лучше, чем кажешься.

Она опустила глаза обратно к своему докладу, хотя все мысли перепутались, подбрасывая ей воспоминания в голову и затуманивая мысли. На четвёртом курсе она надеялась, что ей показалось, и это пройдёт. И год за годом понимание влюблённости становилось всё чётче. Она ненавидела видеть его разбитым, ненавидела видеть его в объятиях Паркинсон, с которой Малфой встречался, ненавидела чувствовать собственную боль от его заурядного «грязнокровка». Это было так нечестно. Она не хотела в него влюбляться. По всем законам жанра её сердце должно было выбрать Рона. Или Гарри. Или кого угодно, но не Малфоя, чья тётка пытала Гермиону, не скрывая удовольствия от процесса, а отец мечтал истребить с лица земли. Да, Драко прав: у судьбы весьма недурное чувство юмора.

— Знаешь, почему к проявлению мужской и женской агрессии относятся так по-разному? — спустя несколько минут спросил Малфой, закрыв свою книгу, а Гермиона подавила в себе желание взглянуть на обложку. — Мальчики и девочки примерно одинаково сильны, пока дети, и примерно одинаковы в росте, если мы говорим об одних и тех же годах. Но разница наступает в подростковом возрасте, когда у парней начинает выделяться тестостерон. Мы становимся физически сильнее, особенно, что касается верхней части тела, — Драко говорил спокойно и сосредоточенно, и это навело её на мысль, что впервые он говорит ей что-то абсолютно бесстрастно. — Ты тогда была в ярости. Из-за того, что я что-то там говорил об этом вашем Хагриде и его крылатом уродце, поэтому ударила меня по лицу с довольно внушительной для девчонки силой. Я помню, у меня до вечера не сходила твоя пятерня со щеки.

Гермиона почувствовала, что вновь краснеет, но теперь эта краснота была больше связана с гордостью. Что-то вроде детского: «выкуси». Малфой немного склонился, упершись предплечьями в колени.

— Если бы я вложил в ответный удар столько же силы, сколько ты вложила в свой, с расчётом на мои физические данные уже тогда я бы мог тебя убить, особенно, если бы ты неудачно упала. В моём поступке не было благородства, а лишь холодный просчёт и забота о себе, — завершил Драко речь, и Гермиона видела, что он всматривается в её лицо, будто ожидая эмоций.

— Как и сейчас? — спросила она тише, думая, что парень поймёт.

Он находился здесь не потому, что ему было искренне жаль, а потому что Макгонагалл пригрозила Драко испорченной характеристикой. Никакого благородства, только забота о себе.

— Может, теперь поймёшь, что любить меня — крайне хреновая затея, — Малфой откинулся на кресле.

Гермионе захотелось рассмеяться. Потому что она всегда это знала. Каждый из его гнусных поступков напоминал ей об этом будильником и, несмотря на это, она всё ещё была слишком слаба, чтобы оборвать свои чувства. За это и расплачивается. В итоге ведь судьба у каждого берёт своё, даже если приходится брать силой.

— Спасибо, потому что шипы, пронзающие меня до мяса, были недостаточно доходчивы, — пробормотала Гермиона и вдруг дёрнула шеей, вновь на него посмотрев. — Почему розы?

Малфой выгнул бровь в немом вопросе.

— Ну, я читала, что цветы… они должны быть как-то связаны с объектом… — любви, — связи. Часто это любимые цветы этого человека. И я уж никогда бы не подумала, что эти… — Гермиона повела плечом, будто напоминая, где находилось соцветие.

Драко поднялся со стула и бросил на сидение книгу. Гриффиндорке вновь не удалось рассмотреть, что он читал. Парень подошёл к ней и уже знакомо отодвинул одежду, смотря прямо на распустившийся цветок у неё на плече. Это была необычного вида роза. Она более круглая, а серединка состояла из мелких, будто рваных лепестков, создававших объём. Это были действительно красивые бутоны, и на клумбе они завораживали бы взгляд куда больше, чем торчащие из человеческого тела.

— Этот вид роз называется миранда, — наконец заговорил Малфой. — Так звали прабабушку моей матери. Она страшно любила пионы, но этот вид цветов не считался достаточно аристократическим, поэтому мой прадед — Поллукс Блэк — нанял лучших флористов. Они вывели сорт пионовидной розы, а прадед назвал их в честь той, которую очень любил, — Гермиона вздохнула, когда Драко провёл пальцем по её коже вокруг цветка. — Миранда была очень близка с моей матерью, и после её смерти эти цветы стали любимыми у Нарциссы. Она забрала их в Мэнор и засадила ими огромную площадь сада. Только за этим сортом мать ухаживала самостоятельно, не подпуская гномов, и мы часто проводили время вместе, копаясь в земле, пока я был ребенком, хоть отец и не одобрял этого, мягко говоря. Теперь это мои любимые цветы.

— Я должна была догадаться, что это связано с твоей мамой, — сказала Гермиона полушёпотом, надеясь, что её голос не звучит так, будто она готова растаять кусочком льда, пока он касался плеча девушки.

— Боль действительно прекращается, когда я приближаюсь? — Малфой склонил голову и, кажется, испытывал искренний интерес.

— Да, — кивнула Гермиона, понимая, что нет смысла врать.

В глазах Драко заиграло что-то удивительное. Если бы ей велели бы потом описать увиденное, она бы сказала, что так смотрит сумасшедший учёный на возможность очередного безумного эксперимента.

— Это распространяется только на касания? — спросил Драко, садясь на край кровати девушки.

— Н-наверное, — она нервно поправила рубашку, запахивая её крест на крест.

Гермиона знала, что это распространяется на абсолютно любую его близость, но тон парня настораживал гриффиндорку.

Вдруг он поднёс руку к своему лицу и, не отрывая от неё взгляда, медленно облизал кончик большого пальца правой руки. Гермиона смотрела на это, как заворожённая, пытаясь заставить свой мозг думать, просчитывать на несколько шагов вперёд, но всё, что говорило сейчас её сознание, ничего общего не имело с рациональностью. Тело девушки хотело избавиться от боли и было готово на любые меры для этого.

Малфой протянул руку к ней и, взяв лицо Гермионы за подбородок, мазнул влажным пальцем по её нижней губе. Наверное, если бы она была в себе, то тут же хлопнулась бы в обморок от шока, но всё, на что гриффиндорку хватало сейчас — это потрясённый взгляд.

— Оближи, — велел Драко так, будто Гермиона являлась полоумным человеком, не понимающим очевидного.

И это было легко. Слишком легко для той, которая обещала себе не показывать перед ним этой слабости. Пусть Помфри и Макгонагалл убеждали её, что они были обязаны ему доложить о всём положении вещей, она не хотела стелиться перед ним дорожкой, и у неё это получалось до недавнего времени. Но когда он немного сильнее надавил, проталкивая палец в её рот, Гермиона провела по его кончику языком, чувствуя, как мышцы расслабляются, а стебли замирают. Через секунду губы Малфоя растянулись в усмешке, и он убрал руку.

— Ты же чёртово поле для экспериментов, Грейнджер, — сказал он, подтвердив её догадки и схватив книгу, вышел за дверь, не прощаясь и всё ещё самодовольно усмехаясь себе под нос.

***

Три врача из Мунго, два специалиста из Италии, пять французов. Они толпились над Гермионой после того, как Макгонагалл убедила её, что все подписали договор о неразглашении.

Создавалось такое чувство, что заболеть ханахаки можно лишь каким-то постыдным путём, вроде постоянных беспорядочных половых связей или чего-то подобного, что осуждалось обществом. Но Гермиона всего-то влюбилась в неправильного человека.

Несмотря на то, что директор школы потратила время, чтобы убедить её в этих процедурах, Грейнджер никогда бы не противилась. Возможно, это поможет не только ей, но и медицине в общем.

Драко исчез на два дня, и она не знала, приходил ли он вчера, потому что весь день над ней колдовали специалисты, общаясь с переводчиками. Первый час Гермиона ещё пыталась что-то улавливать и разбирать, надеясь понять прогнозы, но к концу четвёртого часа гул только давил на её мозг и грудную клетку, заставляя девушку всё чаще выплёвывать целые соцветия.

Тот факт, что над ней тряслась половина самых сведущих магических целителей Европы, и ни один из них не мог хотя бы на четверть повторить тот эффект, который оказывал на её болезнь некий высокомерный жеманный придурок, был весьма смехотворным. Ей всё не становилось лучше, поэтому уже к вечеру, когда Гермиона осталась одна, Помфри подключила её к аппарату, очень похожему на маггловский, только он работал на определённых заклинаниях. Трубки были воткнуты в гортань девушки, чтобы вентилировать лёгкие, хотя, как призналась целительница, колдомедики не были уверены, что это поможет, но попробовать стоило.

— Мадам Помфри? — Мариэлла просунула свою светлую голову в комнату, смотря на наставницу, которая каждые полчаса приходила, чтобы проверить показания; пока что от них не было много толку, особенно учитывая, что боль в грудной клетке Гермионы не становилась ни на капельку меньше. — Он здесь.

— О, слава Мерлину! — выдохнула женщина и пару раз взмахнула палочкой, когда поток воздуха оповестил их о полностью открытой двери. — Садитесь, мистер Малфой, — произнесла Поппи натянутым голосом.

Гермиона не видела его, так как не могла приподняться из-за трубок, которые в данный момент убирала Помфри, но могла чувствовать этот покалывающий приятный эффект в теле, который был похож на расслабление натруженных мышц. Трубка выскользнула из её рта, и девушка вздохнула, попросив воды.

Малфой молча сидел на кресле, наблюдая за этим, и почему-то ей казалось, что он зол, хотя, вполне возможно, это была вина вечернего света, который бросал тени на резкие скулы парня.

— Пока что вам это не понадобится, а позже… Дадите мне знать, в общем, — сказала Помфри, и Гермиона кивнула.

Им совершенно не обязательно было оставаться наедине, но она замечала, что, несмотря на разницу в возрасте и авторитетность, мало людей горели желанием оставаться в одном пространстве с Драко. Он был крайне неприятным человеком, когда не хотел обратного, и это чувствовалось абсолютно во всём. Неважно, кто ты такой, тебе не захочется находиться долго под оценивающим взглядом Малфоя-младшего.

— Какого хрена она прогрессирует, если они держат тебя на зельях? — разозлённо спросил он, когда они остались вдвоём.

Гермиона немного поперхнулась водой от неожиданности и отставила стакан на тумбу. Ей хотелось встать и пройтись, но, несмотря на присутствие Драко, она сегодня слишком устала. Возможно, к концу этого часа…

— Я просто сегодня вымоталась. Все эти врачи… — Гермиона чувствовала, что должна защитить честь людей, которые пытались ей помочь. Конечно, она им была больше интересна в качестве экземпляра редчайшей болезни, но всё же это не отменяло их усилий.

— Бесполезны. Мать твою, Грейнджер, ты похожа на живой труп, какой во всём этом толк? — видно, перебивать — его дурная привычка. В миллионе других.

— Это не так работает, Драко, — прервала парня Гермиона. Она редко называла его по имени, и теперь раз за разом позволяла себе эту вольность, решив, что вряд ли подобная мелочь не затеряется в пучине всего остального. — Зелья не помогают так сильно, и врачи, они… — она вздохнула, понимая, что у неё нет сил препираться, и отодвинулась на кровати дальше, подпирая спиной изголовье. — Они делают всё, что могут.

Грейнджер понимала, что его злило то, что он должен оставаться здесь, пока она болеет. Какая-то часть девушки считала, что после такой новости Драко прочитает об этой болезни больше и узнает, что она неизлечима. Формально от неё можно было избавиться, точнее, от её симптомов, если предмет воздыхания признается ей в искренней любви, но с таким же успехом Гермиона могла узнать о раке в терминальной стадии. Но, видимо, это было ему не интересно.

Сегодня Малфой пришёл без книг. Возможно, он надеялся покончить с этим быстрее. Ей хотелось иметь возможность встать и уйти в ванну. Ей хотелось иметь возможность выплакаться, но даже это для неё было под запретом — слёзы забирали слишком много энергии, а для девушки этот ресурс смертельно важен.

На самом деле она врала. Больше всего ей хотелось прикоснуться к нему. Её мозг постоянно нашёптывал ужасные планы. Упасть, как несколько дней назад, чтобы Малфой инстинктивно подал руку, попросить что-то сделать. Ей хотелось рычать на себя, поэтому она прикусила нижнюю губу, почти почувствовав вкус крови. Да, только не хватало ран, сделанных по собственной воле.

Малфой наблюдал за ней, и её борьба становилась ещё тяжелее, но дыхание выравнивалось, и пока этого вполне хватало, чтобы быть благодарной. Вдруг он поднялся, лениво передвигаясь, и Гермионе пришлось поднять глаза. Она никогда не видела его лицо так близко в это время суток. Обычно они могли пересечься взглядами в Большом зале за ужином или на факультативах, но этот зрительный контакт быстро обрывался после презрительного взгляда слизеринца. Сейчас он смотрел сам.

— Если это так не работает, то что-то же должно, верно? — склонил голову Малфой и сел к ней на кровать. Поразительно, как легко он всё это делал, словно в происходящем не было ничего странного.

Девушке стало интересно, как Драко объяснял своё отсутствие друзьям, если подписал договор о неразглашении или же ему удавалось незаметно выскальзывать на час?

— Малфой, ты… — предупредительный тон удался, но Гермиона всё ещё смотрела на его движения опасливо. Храбростью и не пахло. У него всегда было что-то своё на уме, и у неё болела голова от этих загадок.

— Я хочу кое-что попробовать, — произнёс Малфой. — Поэкспериментировать.

— Я тебе не проект по Травологии, — гордо огрызнулась Гермиона, но он резко потянул гриффиндорку за лодыжку, и она спустилась ниже по кровати, оказываясь ближе.

— Травологии? Как удачно подобрана метафора, — хмыкнул Драко, смотря на переплетения соцветий, видневшихся под одеждой.

Гермиона сжала губы, понимая, что ляпнула.

— Зачем тебе это? — спросила она, всё ещё не двигаясь, пока её тело ощущало каждую линию отпечатков пальцев парня на коже ноги.

— Девчонки делали рядом со мной разное, — кичливо ухмыльнулся парень, — но ещё никто не реагировал вот так. Это тешит моё самолюбие, Грейнджер.

Ну, конечно. Она должна была догадаться. Впрочем, Гермиона догадывалась, но не думала, что он просто возьмёт и произнесёт это.

— Я бы мог использовать такое в будущем, это довольно необычная информация, — пожал плечами Драко, как будто рассуждал о том, чего бы съесть завтрак за столом в Большом зале. — Думаю, ответить на пару вопросов — это мизерная плата, как считаешь?

Он давил на самое больное — на её чувство долга. На неловкость Гермионы из-за того, что ему приходится делать ей одолжение, находясь рядом. Малфой был чёртовым стратегом, безжалостным и лишённым морали. Ей подумалось, что если бы война продлилась дольше, наверняка он стал бы генералом в войске Волдеморта. Его мозг был слишком наполнен хитростью и слишком избавлен от социальных норм, чтобы не преуспеть.

— Наверное, — согласилась Гермиона, заставляя свой голос звучать ровно.

— Тогда… тебе становится хуже, если ты долго меня не видишь? — склонил голову Драко, всё ещё не убирая с губ улыбку.

— Обязательно произносить это вслух в таком контексте? — начала раздражаться гриффиндорка, как всегда, когда нервничала.

— Исключительно научный интерес, Грейнджер, — неправдоподобно невинно произнёс Драко.

— Не просто когда не видишь. Контакт должен быть достаточно близким. Таким образом, если посмотреть на фотографию, заболевшему не станет легче, — отчеканила она так, будто просто отвечала профессору сноску параграфа и надеялась, что это избавит её хотя бы от десятой части смущения.

— Хорошо, — протянул Малфой и, подняв руку, прошёлся пальцами по ключице девушки, задевая края лепестков. — И эффект меняется в зависимости от расстояния?

— Да, — сглотнула Гермиона.

Она почувствовала, будто кто-то влил ей в кровь минералку, а каждая газированная частица была обезболивающим. Пузырьки лопались под кожей, создавая приятный тремор.

— Что ты чувствуешь? — Драко понизил голос.

Гермиона закрыла глаза, пытаясь как-то выдавить из себя просьбу не делать этого. Не затуманивать мозг такими вещами. Нопосле болезненной ночи это было не так просто.

— Похоже на… — она открыла глаза, решая, что это поможет, — на приятные покалывания вдоль позвоночника. И эта штука, — Гермиона прочистила горло, пытаясь понять, как неприятные ощущения в гортани, которые она чувствовала весь день, просто исчезли, — не позволяет цветам расти, делая больно. Нормализует дыхание.

— Интересно, — его пальцы очертили мочку уха, и она правой рукой сжала край подушки. — И меняется ли эффект от, скажем… — Малфой нарочито долго тянул «м», подбирая слова, — интимности?

Гермиона видела, как блестят его глаза, и была уверена, что, несмотря на мимику, которая едва ли что-то выдавала, он играл в игру. Словно ребёнок, получивший странную, доселе невиданную куклу на Рождество.

— Малфой, перестань, — Гермиона попыталась его остановить.

— Но ты же не хочешь, чтоб я переставал, — хмыкнул парень, совершенно не веря. — Ты могла бы апеллировать физиологией, если бы не тот неудобный момент, что эта физиология вызвана влюблённостью.

Гермиона понимала, что он говорил чистые факты и, наверное, ей не следовало бы злиться, но знание того, что Малфой получает удовольствие от её беспомощности, поджигал шнурок Бикфорда в сознании девушки. Смотря в его глаза, Гермионе было интересно, становился ли он добрее хоть с кем-то? Сколько раз она представляла, как Малфой снимает маску, бросает на пол броню и становится тёплым, чутким, мягким. Пусть не с ней, но ей хотелось думать, что он на это способен. Она не желала умирать с мыслью, что полжизни была влюблена в солдата, вылитого из олова.

— Так тебе лучше? — спросил Драко, и разум Гермионы дорисовал в голосе нотки заботы.

Она непроизвольно склонилась к нему, когда он чиркнул пальцем по её подбородку. Девушке нужно было не поддаваться на глупые уловки тела, но когда Малфой медленно наклонялся, не переставая смотреть ей в глаза, Гермиона позволила этому произойти. На секунду, наверное, буквально на мгновение перед тем, как его губы опустились на её, она увидела во взгляде слизеринца проблеск серьёзности. Словно он действительно взвешивал. Потом создалось ощущение, что в её легкие кто-то вдохнул баллон с кислородом, и она полностью растворилась в этом ощущении.

Он легко проник языком к ней в рот, абсолютно не сомневаясь. Этот поцелуй длился меньше секунды, но уже совершенно отличался от того, к чему Гермиона привыкла. Возможно, потому что Малфой знал, что она не оттолкнёт его. Гермиона просто не в состоянии оттолкнуть.

Она наклонила голову, прижимаясь к нему сильнее, и, когда рука Малфоя потянулась к её талии, всё остальное перестало иметь значение. Это было похоже на то, как люди отходят от пыток. После Круциатуса первые секунды кажутся раем, потому что та невыносимая боль наконец-то ушла.

Гермиона понимала, что ей вот-вот снесёт крышу от нахлынувшего облегчения, но впервые почувствовала себя наркоманом, дорвавшимся до самого изысканного сорта мета. Такого же хрустально-прозрачного. Который крошишь, подогреваешь и вдалбливаешь прямо в сознание, отключаясь от внешнего мира.

Гермиона простонала ему в губы и одним движением перекинула ногу через Драко и села к нему на колени, притягивая к себе за шею. Тревога вдали сознания подавала сигналы, блестела красным, но искры перекрывали все цвета, давали маячить лишь слабому чувству ужаса. Малфой ловко опустил руки, приподнял Грейнджер за задницу и подвинул к себе, не переставая целовать.

Раньше Гермиона много думала о поцелуях с Драко. Какие они? Его поцелуи представлялись ей холодными, почти бесчувственными, так, если бы парень просто брал, ничего не отдавая взамен. Так, если бы он насмехался, даже целуя. Они представлялись ей такими, будто прикасаешься языком ко льду, а в реальности оказалось, словно облизываешь оголённые провода.

Ещё мгновение, и Драко сжал руки на её талии. Он лёг на спину, увлекая Гермиону за собой. Прохладное прикосновение его руки к спине девушки заставило её легко вздрогнуть. Одно ловкое движение пальцев, и Гермиона почувствовала, как расстегнулся лиф под футболкой. Он опустил ладонь ниже, сжимая её бедро и то место, которое пульсировало ещё несколько часов назад, вызывая у Помфри взгляды сожаления — те, которые она обычно бросала на участок кожи, перед тем как окровавленные цветы пробирались через кожный покров. Оно перестало приносить какие-либо неприятные ощущения. Будто ей всё приснилось. Будто ничего и не было. Будто это действительно просто кошмар, который прозвали красивым цветочным названием.

Её дыхание сбилось, когда он резким движением перевернул их, выбив воздух у неё из груди. Гермионе пришлось вдохнуть через нос, когда в следующую секунду он вновь её поцеловал. Малфой притронулся ко внутренней поверхности бедра гриффиндорки, располагаясь удобнее. Одна его рука по-прежнему лежала у неё на щеке, немного сдавливая, и каждое подобное касание будто нашёптывало её телу, что всё будет хорошо, и поэтому она практически не трогала Драко, только прижимала к себе за шею. Потому что казалось, что одно неправильное движение, и иллюзия рухнет.

Вдруг он надавил на её щеку большим пальцем сильнее и толкнулся, потершись об неё. Его возбуждение было таким очевидным, что на секунду её здравомыслию удалось прорваться поверх этого… что это было? Естественная похоть? Настоящее желание прикоснуться? Или глупая уловка тела, которое изо всех сил не хотело умирать? Она замерла, и Малфой, почувствовав это, прервал поцелуй с характерным мокрым звуком, немного отклоняясь.

— И на сколько я должен быть ближе? — повторил он свою фразу, слегка усмехнувшись, и ещё раз дёрнул бедрами ей на встречу, будто яснее давая понять, о чём он говорит.

Это подействовало как ушат воды. Господи. Гермиона оттолкнула его и отползла назад, пока не коснулась спиной изголовья кровати. Она подтянула колени к груди, чувствуя, как кровь стучит в ушах, по слогам объясняя ей, что произошло.

Между ними появилось хоть какое-то расстояние, что дало девушке возможность ясно мыслить. Бельё под футболкой всё ещё было расстёгнуто, и Гермиона понимала, что застегнуть его будет непросто, пока он здесь.

Малфой отклонился, рассмеявшись, но голос парня по-прежнему оставался низким, а губы заметно увеличились. Он не то что бы был джентльменом в вопросе поцелуев.

— Серьёзно, Грейнджер? — всё ещё смеялся парень. — Я ожидал как минимум пощечину.

— Какого чёрта, Малфой? — в её голове этот вопрос звучал с вызовом, а на деле вышло истерично, да и сама она не выглядела как здоровый пример девушки после поцелуя: в ужасе забившаяся на другой конец кровати и обхватившая руками ноги, словно желала защититься. Или не броситься к нему снова.

— Не говори, что тебе не понравилось, — сказал Малфой, поднимаясь и поправляя свою футболку у шеи, которую она успела смять руками. — У тебя даже румянец появился на щеках, а это большой шаг вперёд от цвета кожи как у мертвеца на второй день вскрытия.

Гермиона сжала губы, наблюдая за его движениями. Это было странно.

— Ты же ненавидишь меня, зачем ты…

— О, Грейнджер, ну, я не мешаю рациональность с удовольствием, — вальяжно сказал Драко, показательно осматривая её тело. — Ты вполне могла бы стать интересна в плане второго. Слава Салазару, твоё тело не взяло черты твоего характера.

Гермиона чувствовала нахлынувшую лавину из противоречий, которая ощущалась как тяжесть на плечах, и ей едва удавалось её выносить. С одной стороны, она никогда не думала, что ощутит это. Ещё тогда, на третьем курсе, садясь на Хогвартс-экспресс до Лондона, девушка понимала, что ей нужно избавиться от этого странного желания, потому что ему не суждено сбыться, а Драко год за годом подтверждал этот факт. Но минуту назад парень держал её так, будто ещё несколько мгновений, и он бы действительно пошёл дальше. Какая-то часть, бесспорно та, что похоронена под ядовитыми шипами ханахаки, была в искристом и совершенно идиотском восторге от этого.

Но с другой стороны, Малфой делал это, потому что Гермиона оказалась достаточно уникальным вариантом для его эксперимента, и её внешность соответствовала каким-то стандартам члена парня. Сейчас ей хотелось, чтобы цветы вернулись, начали заново душить, и тогда она смогла бы сосредоточиться на физической боли, но, как назло, все бутоны будто опустили свои головы, собрав лепестки, и совершенно не причиняли неудобств. Гермиона могла их почувствовать только если вдыхала очень глубоко, расширяя грудную клетку. Видно, в слюне у слизеринца правда была анестезия, которую её организм жадно поглощал, рисуя на щеках заветный румянец, которого она не видела уже многие месяцы подряд.

— Я больше не нуждаюсь в твоих услугах, Малфой, — отчеканила Грейнджер.

Гермиона знала, что потом пожалеет об этом, но сейчас, когда жизнь насыщала каждую клетку тела, а все молекулы мозга заполнял стыд и злость, это было крайне легко. Малфой лишь закатил глаза и покачал головой.

— Сделаю вид, что это не ты залезла на меня, а я даже не заставлял тебя умолять, — он склонился, сверкнув глазами, — потому что, знаешь, Грейнджер, я бы мог.

Малфой взял куртку с кресла, которую она заметила только сейчас. Как только слизеринец вышел из комнаты, как всегда, не прощаясь, созданный им предмет мебели исчез. Она сразу же ощутила, будто кто-то вынул пробку, и её здоровье начало постепенно просачиваться сквозь пробоину, словно устремлялось прямо за ним в попытках догнать.

***

Скрип двери, точно такой же, как и в предыдущие пять дней, раздался за стеной. Гермиона взяла палочку, прошептав «Колопортус» на всякий случай. Она могла поклясться, что с каждым днем этот скрип раздражал её всё больше. Вполне возможно, что это было связано с нервозностью, которая становилась всё сильнее с возвращением боли.

Сегодня был пятый день, когда они не виделись, и Гермиона чувствовала себя… приемлемо. То, что сделал с её организмом всего-то чёртов язык слизеринца, казалось немыслимым. Гермиона слишком ярко помнила ощущения, когда он просто отсутствовал несколько дней. Только вчера ночью ей пришлось выпить зелье Помфри, чтобы усмирить кашель. Лишь на пятую ночь. Это был рекорд. Она знала, что его близость лечит, но не думала, что эффект такой продолжительный, пусть он и сходил на нет.

В первые два дня Гермиона была готова умолять Макгонагалл дать ей показаться на уроках или же хотя бы сдать свои тесты собственноручно, но директор оказалась непоколебима. Её аргументы были довольно убедительны, потому что вся школа думала, что Грейнджер болеет драконьей оспой. Покажись гриффиндорка в коридорах относительно целой и невредимой, это вызвало бы град вопросов, особенно у тех, кто поддерживает близкий контакт со Скитер. Но Гермиона всё равно чувствовала такой прилив сил, что даже не расстроилась, когда Малфой не показался на следующий день.

Но когда он пришёл потом, лениво развалившись на своём кресле и посмотрев на неё так, будто бы ожидал, что Грейнджер начнёт заикаться или упадёт в обморок от волнения, она просто закрылась в ванной. К чёрту его.

Гермиона не собиралась давать себе ещё один шанс сорваться. Иногда ей казалось, что Малфой специально изводил её, чтобы она пожаловалась Макгонагалл, и та освободила его от этих «удручающих обязанностей». Если бы это сработало на директоре, Гермиона давно бы прибегла к этой просьбе.

Все остальные дни, когда она слышала скрип двери и каким-то сумасшедшим образом могла различить только по скрипу, что входил именно он, Грейнджер сидела в ванне. Она понятия не имела, в каком радиусе Малфой должен быть, чтобы это действовало на цветы в её лёгких в положительном ключе, но не собиралась больше проверять.

Ему было плевать. Несколько раз Драко отвесил несколько плоских шуток по этому поводу, несколько раз попытался ввести её в смущение, но ни разу не попытался открыть дверь. Не то чтобы она этого ждала. Но сегодня утром стало существенно хуже, как будто её силы удерживали болезнь на каком-то уровне, а когда эта грань оказалась пройдена, каждая клетка сдалась.

Гермиона закричала, отбросив одеяло примерно в пять утра. Бутоны роз украшали её бедро, как вычурная и слишком реалистичная татуировка. Татуировка, которую невозможно свести.

Сейчас она сидела на полу в ванне и слышала, как Малфой раздражённо цокнул языком. Ей казалось, что он должен быть рад её отсутствию в комнате.

Гермиона открутила тюбик и задрала платье, сцепив зубы, когда прохладная вязкая субстанция коснулась ран на бедре. Лепесткам было ни по чем, но кожа рвалась, делая каждое движение невыносимым. Крем помогал заживлять раны, и Гермиона уже в который раз подумала о том, что с удовольствием нанесла бы его на всю поверхность лёгких.

Девушка прислушалась и по звукам ботинок поняла, что Малфой ещё в комнате. Она нахмурилась. Почему он не уходит? Это было невыносимо, потому что она скучала по нему. Абсолютно каждая эмоция в ней теперь разделялась на рациональную и «анатомическую», как она её окрестила. И «анатомическая» всегда одерживала верх.

Гермиона спрятала лицо в ладонях, надеясь, что Малфой перестанет её испытывать и уйдёт. Так он и поступил. Она сделала вид, что скрип двери, который в этот раз был просто оглушительным, словно дверную ручку могли вырвать с мясом, не принес ей ни капельки боли.

***

— Он ошивался прямо у больничного крыла, серьёзно говорю! — возмущался Рон, повернувшись к Гарри. — Хорёк что-то задумал.

Ваза дрогнула в руках у Гермионы, пока она пыталась водрузить её на тумбу. Парни принесли подруге букет белых лилий, и ей захотелось рассмеяться от глупости ситуации. Цветы вряд ли можно считать отличным подарком сейчас. Хотя приятно почувствовать ещё хоть какой-то аромат вокруг, кроме роз, однако лилии пахнут не слишком сладко.

— Хорёк? — переспросила Гермиона на автомате, радуясь тому, что Рон слишком эмоционален, чтобы заметить дрогнувший голос.

— Ага, Малфой, — на всякий случай уточнил Уизли. — Вдруг он хочет разнюхать и сделать пару колдо тебя больной, чтоб потом…

— Рон, я думаю, ты преувеличиваешь, — Гермиона скептически поморщилась, наблюдая за тем, как Гарри следит за разговором, всё ещё не имея шанса вставить и слова. — Он мог тут случайно оказаться.

— Нет, Гермиона, в прошлый раз мы тоже видели его, когда шли к тебе. Что-то тут не так, — покачал головой Гарри.

Девушка облизала обезвоженные губы, садясь на кровать. В ней плескалось три дозы зелья Помфри, которые она должна была растянуть на полтора дня. Но хватило всего на час. Гермиона не могла позволить себе быть в кошмарном состоянии при мальчиках, но они опоздали, и она чувствовала, как действие зелья, и до того будучи не сильно заметным, переставало давать хоть какие-то плоды.

— Не накручивайте себя, — притворно отмахнулась Гермиона, подтягивая колени к груди и чувствуя, как её щеки наливаются красным, а рана на бедре предательски пульсирует, будто на каком-то своём языке отбивая «лгунь-я, лгунь-я…»

— Меня вообще раздражает, что они всё никак не могут понять, что с тобой, — нахмурился Рон, теребя простыню. — Сколько уже прошло? Что за секретность? Они могли уже двести раз тебя…

— Им нужно время, — Грейнджер в очередной раз почувствовала потребность защитить честь врачей, которые уж точно делали всё, что могли, в её ситуации. — Некоторые волшебные болезни не так просто обнаружить и уж тем более… — ком встал в горле так резко, что Гермиона дёрнулась, поднимаясь. Кашель сковал глотку, и она зажмурилась, отвернувшись.

— Гермиона? — поднялся Гарри, не понимая, в чём дело. — Ты… Что-то не так?

Она молча покачала головой, панически переставляя флаконы на столе, стоя спиной к мальчикам. Должно же было ещё что-то остаться. Хотя бы глоток зелья. Друзья должны продолжать думать, что врачи не могут определить её болезнь, потому и врут про драконью оспу. Они не должны пугаться. Но в какой-то момент воздуха в лёгких не осталось, и она согнулась пополам от кашля, прикрывая рот.

Тёплая рука Рона легка ей на поясницу. Он спрашивал что-то о воде, но как только Гермиона отняла ладонь ото рта, безуспешно пытаясь спрятать несколько лепестков, его вопросы прервались. Парень замер, уставившись на то место, где только что были видны соцветия, и медленно перевёл взгляд на лицо подруги. Уизли выглядел совершенно шокированным.

— Рон… — Гермиона надеялась, что её светлая голова найдёт достойное объяснение, но бледность, которая с каждой секундой всё больше и больше воровала тёплый цвет лица Уизли, говорила ей о том, что объяснений не понадобится.

— Ты… Это… — он ткнул пальцем на её ладонь, кожей которой она всё ещё чувствовала шёлк бледно-розовых лепестков. — Ханахаки, — наконец выдал Рон таким голосом, будто выносил приговор.

На секунду она даже опешила, приоткрыв рот. Гермиона ничего не знала об этой болезни, пока не заболела сама, и тот факт, что Рон назвал её без каких-либо сомнений, мягко говоря, ошарашил.

— Что?.. — Гарри подошёл к ним, переводя обеспокоенный взгляд от одного друга к другому. — Гермиона, воды?

— Почему ты не сказала?

Фразы парней прозвучали в один голос, так что ей понадобилась секунда, чтобы разобраться. Гермионе до сих пор не верилось, что Рон знает, что всё это значит.

— Не сказала о чём? — Поттер начинал раздражаться, как всегда, когда речь шла о том, во что он не был посвящён.

— Гермиона? — Уизли спросил более настойчиво, и она провела ладонями по лицу, умоляя себя найти подходящие слова.

Девушка села обратно на кровать, взяв из руки Гарри стакан с водой и выкроив себе ещё несколько секунд.

— Хана… что? — повернулся Поттер, смотря на Рона, который не отрывался от лица подруги.

— Ханахаки. Это волшебная болезнь, — объяснил он. — Ей могут заболеть те, кто безответно в кого-то влюблён. Это цветы, которые начинают расти по телу. В лёгких, в сосудах, в мышцах, прорываются на кожу.

Было необычно слушать Рона в качестве справочника, но Гермиона должна была догадаться раньше. Он вырос в окружении волшебства и на этом поле знал гораздо больше неё или Гарри, даже если лично не сталкивался со многими вещами, о которых им рассказывал.

— Чего?.. — поморщился Поттер, начав смотреть на Гермиону так, будто пытался просканировать её кожу и понять, действительно ли внутри неё растут цветы.

— Рон прав, — наконец сказала она, тихо отставив стакан. Вода немного смочила горло, но было ясно, что этот эффект ненадолго. — Я…

— Почему ты нам не сказала? — спокойное состояние Уизли в мгновение ока сменилось паникой на грани с истерикой, когда он начал ходить туда-сюда, как всегда делал, когда не видел выхода.

— Потому что в этом нет смысла, — сдержанно проговорила Гермиона и подняла голову, чтобы посмотреть на Гарри, который всё ещё не до конца понимал происходящее.

— Погоди, то есть, ты знаешь, чем больна? — спросил он. — Тогда в чём дело? Тебя могут вылечить, просто скажи им, что…

— Эта болезнь не лечится, Гарри! — крикнул Рон так, будто Поттер не имел права на невежество.

— В каком смысле?

Со стороны этот диалог был похож на нелепую зарисовку для скетч-шоу.

— Смысл в том, что… — Гермиона закусила губу, пытаясь найти как можно более мягкие слова, — что от неё можно вылечиться, Рон слишком драматизирует, — выдавила она из себя подобие улыбки, услышав фырк рыжего.

— Да уж, стать бесчувственным овощем, конечно! — взмахнул руками он. — Это в последнюю очередь похоже на излечение!

— В общем-то да, — она решила игнорировать приступ злости Рона и продолжить объяснять Гарри. — На этом сейчас сосредоточены целители. На том, чтобы найти достаточно квалифицированного врача, который смог бы провести операцию, но минус в том, что мне будут недоступны чувства. Это как будто… — Гермиона прошлась взглядом по комнате в поисках подходящих метафор, — истребить очаг или что-то вроде.

Поттер поднял брови и молча уставился на неё, пытаясь переварить полученную информацию.

— Ты… не будешь ничего чувствовать? — спросил он по слогам.

— Есть и другой способ, — прервал его Рон. — Кто это, Гермиона?

Это была та часть, которой она боялась больше всего.

— Неважно, Рон, — строго прервала его девушка, понимая последствия.

— Неважно?! Неважно?! — он закипал с каждым мигом всё больше. — Ты умираешь! Что, если они не найдут специалиста в срок? Как ты могла от нас это утаить?

— Но человек в этом не виноват, Рональд! — повысила голос Гермиона, но тут же прервалась, увидев, что Гарри всё ещё стоит в ступоре, кажется, даже не слыша перепалки друзей.

— Она не умирает, — сказал он и повернулся к Рону. — Она не может умирать, это же… это же… абсурд.

— Мама рассказывала, что была знакома с девушкой, которая заболела ханахаки. Она умерла через три месяца. Эти растения…. — Уизли скривился в отвращении, — просто поглотили её организм.

Гермиона прекрасно знала специфику болезни, но слышать это от другого человека всё ещё было испытанием. Гарри медленно опустился на кресло, смотря в одну точку.

— Какой есть способ? Что ещё? — повернулся он к ней. — Гермиона, ты же знаешь, что мы сделаем всё, что нужно, мы…

— Вы не можете помочь, мальчики, — вымучено улыбнулась она, слыша, как голос дрожит от слёз.

Вот именно поэтому Гермиона не хотела, чтобы друзья знали. Для неё это было ещё хуже. Ещё тяжелее.

— Он может помочь! Кто это? Гермиона, это же… — внезапно Рон замер, будто кто-то наколдовал Протего прямо перед его носом. — Это же не… я?

На секунду ей показалось, что кто-то отключил весь звук в комнате, и даже Гремучая Ива, которая была видна из окна этой комнаты в больничном крыле, притихла.

— Что? Мерлин, Рон, нет конечно! — от внимания девушки не укрылось, как он облегчённо вздохнул.

Гермиона невольно представила, что было бы, если бы это действительно оказался Рон. Она бы никогда ему не сказала. Обречь своего лучшего друга на вечные муки из-за того, что он не может ответить взаимностью… это было по меньшей мере жестоко. Драко же… он не будет от этого мучиться. И данный факт придавал ей сил.

— Тогда кто? Он знает?

— Знает, — произнесла Грейнджер, намеренно проигнорировав первый вопрос уже в который раз.

— Гермиона, Рон прав! Ты не имеешь права скрывать от…

Скрип злосчастной двери проехался по её взбудораженным нервам, когда в комнату влетела мадам Помфри.

— На выход, молодые люди, я уже достаточно слышала криков! Вам разве не ясно было сказано о постельном режиме пациентки? Просто немыслимо, с каким неуважением в последнее время можно относиться к предписаниям целителя! — бухтела она, подталкивая Гарри и Рона в плечи, в то время как оба парня наперебой пытались вставить свои пять кнатов.

Наверное, сейчас было самое время заступиться за них, но в глубине души гриффиндорка понимала, что ей нужно время, чтобы перевести дух. Она проводила друзей извиняющимся взглядом и ещё несколько минут слушала бормотание Помфри за дверью.

Скорее всего, Гарри начнёт донимать Рона вопросами, как только они выйдут из больничного крыла. Возможно, мальчики даже побегут к Макгонагалл со скандалом. Гермиона выдохнула, изо всех сил надеясь, что они так не поступят. Что Рон пощадит Гарри, который только-только начал приходить в себя, и не расскажет ему всего. Но Уизли никогда не отличался особым рвением к защите морального здоровья кого-либо, поэтому вряд ли сейчас Поттер не чувствует всего того, от чего Гермиона так старательно пыталась его уберечь.

***

Гермиона оттолкнулась от матраса, дотягиваясь до волшебной палочки. Древко несколько секунд балансировало на углу столика, норовя упасть, прежде чем наконец оказалось зажатым между пальцев девушки. Велением магии она вытащила из своего горла прибор, который якобы должен был поддерживать её дыхание без вечных приступов кашля. Однако эта штука ни черта не помогала.

Шум за дверью становился всё громче, и Гермиона нахмурилась, привставая после того, как неприятное ощущение в горле усилилось. Ругань, которую пытались приглушить, нотации Помфри… В какой-то момент она была уверена, что слышала голос Гарри, и он был на грани.

Гермиона посмотрела на часы и поняла, что до прихода Малфоя по графику осталось пять минут, и нахождение её лучшего друга в коридоре могло только добавить проблем. Она обернула пальцы вокруг ручки и потянула дверь на себя, но она только дрогнула под физическим воздействием и ни на каплю не поддалась. Гермиона сжала губы и приложила большее усилие. Какого?.. Девушку никогда здесь не закрывали, словно пленницу. Естественно, было сказано, что она не может просто брать и выходить когда ей вдумается, учитывая святую убежденность всей школы в том, что лучшая ученица подхватила драконью оспу, но вот так запереть её — это слишком.

Призвав палочку, Гермиона приготовилась оторвать голову тому, кто претворил эту блестящую идею в жизнь, но как раз перед носом девушки открылась дверь, и в проём втиснулась медсестра, поспешно её за собой закрыв.

— Мисс Грейнджер, вы же знаете, что вам нельзя…

— Почему закрыта дверь? Что там происходит? — Гермиона решила обойтись без приветствий.

— Вам следует вернуться в кровать, вы совсем… — заметно занервничала девушка, поправляя халат.

— Мариэлла, я слышала Гарри. Малфой должен прийти через пару минут, что делает эту ситуацию… — выражение лица стоящей напротив заставило Гермиону осечься и всмотреться в глаза. — В чём дело?

— Боюсь, что сегодня мистер Малфой не сможет прийти к вам, — осторожно произнесла медсестра.

— Почему? — Гермиона ненавидела эту игру в «угадай-ка», но была готова давить на девушку сколько угодно, потому что у Грейнджер создавалось чёткое ощущение того, что от неё что-то скрывают. Медсестра пригладила волнистые светлые волосы, силясь найти слова, и Гермиона прищурилась ещё больше. — Мариэлла.

— Произошла драка, и они втроём вряд ли сейчас способны на диалог, что физически, что морально. С ними ведёт беседу госпожа директор, а мадам Помфри занимается ушибами, — выпалила Мариэлла, косясь на дверь, будто девушка больше всего на свете мечтала убраться отсюда.

— Они… втроём? — у Гермионы отвисла челюсть.

Спустя секунду она сделала шаг вправо, чтобы обойти медсестру, но воздуха привычно не хватило. Через мгновение ей пришлось вытереть пару кровавых капель с нижней губы.

— Я прошу вас, отправляйтесь в постель. Поппи с меня три шкуры сдерёт, если с вами что-то случится, — Мариэлла подхватила Гермиону под локоть и отвела к кровати, подключив к её руке прозрачную трубку.

Ей хотелось разобраться в ситуации. Ненависть на болезнь бурлила в венах гриффиндорки, провоцируя злость на саму себя, потому что цветы в лёгких отобрали самую важную часть девушки — её саму. Физическая слабость разбирала Гермиону словно пазл, проникая в сердце морального здоровья и разрушая изнутри.

Она всё ещё думала об этом, когда светло-фиолетовая жидкость начала поступать в кровь, делая её веки тяжёлыми и неподъёмными.

***

Гермиона резко дёрнула головой, прислушиваясь и выключая воду. Раздался тот самый характерный звук двери: резкий и нетерпеливый. Она вытерла руки о полотенце, чтобы с них не капала вода и, преодолев несколько шагов, открыла дверь и вышла из ванной.

— Да ладно, не выдержала заточения? — ядовито спросил Малфой, создавая своё кресло.

— Что произошло с Гарри и Роном? — тут же выпалила Гермиона, не тратя время на анализ его желчи.

Драко был одет в форму, разве что галстук лениво висел на воротнике, лучше всего характеризуя своего хозяина. У него виднелось несколько тонких царапин на скуле, которые часто остаются после заживляющих заклинаний, если потом не слишком ответственно обрабатывать раны зельями, но в целом он выглядел хорошо.

— Два твоих конченных дружка сорвались с цепи. Вот скажи, Грейнджер, неужели Поттер и Уизли рассчитывали, что ты выздоровеешь в разы быстрее, если они убьют единственного, кто способен сдерживать твою болезнь? — злобно прищурился Малфой. — Эти кретины даже тупее, чем Долгопупс.

— Я им ничего не говорила. Они… — Гермиона посмотрела на свои руки и сделала шаг к кровати, чувствуя, что ей тяжело стоять. — Они сами догадались. Видели тебя.

— Меня это мало интересует, — оборвал её Драко. — Уверен, что они ещё долго не смогут тебя посещать. Особенно Вислый.

Всё чувство вины вмиг испарилось из неё, и Гермиона насторожилась.

— Что ты с ним сделал? — строго спросила она, как будто действительно могла требовать от Малфоя ответа.

— Объяснил, что лучше не нападать на волшебника, если у самого не хватает мозгов, — равнодушно ответил он.

Гермиона прекрасно знала, что равнодушие было фальшивым. Слизеринцу хотелось, чтобы она думала о худшем.

— Малфой, это… — девушка не могла подобрать слов.

— Они решили, что вдвоём смогут со мной справиться, и я ответил, Грейнджер. Если такое повторится, всё будет хуже, и мне похер на твоё мнение в этом вопросе. Ясно? — Драко говорил размеренно и холодно. Так, если бы ему нужно было впаять эту информацию в голову Гермионы.

Она покачала головой, всеми силами показывая своё разочарование. Они просто три идиота! Факт того, что Гарри с Роном опустились до мордобоя, был возмутителен, но оказалось легко винить во всём Драко. Гермиона видела, что если он и пострадал, то явно не сильно, так как у него хватило сил прийти сюда и начать её изводить.

В комнате пахло антисептическими зельями. Она обрабатывала новые разрывы кожи, в которых виднелся живой сад. Малфой следил за ней, и Гермиона старалась двигаться как можно более уверенно, зная, что он чувствует этот запах и наблюдает за ней. Спорить с ним дальше не было никакого смысла. Мариэлла немного позже сказала, когда помогала обработать бедро, что парни пострадали примерно одинаково. Несмотря на войну, они все оставались просто мальчишками, которые считали, что вот так проявлять агрессию — допустимо.

В чём-то Малфой был прав: как Гарри и Рон могли подумать, что, навредив ему, они помогут ей? Это чистый эгоизм, способ выплеснуть злость.

На секунду Гермиона представила, что было бы, если бы Драко вдруг не стало. У неё похолодели пальцы. Это будто вернуло её в военное время, когда каждый чёртов день был поводом придумать предлог для Гарри, чтобы посмотреть на небольшую отметку на карте Мародёров с именем Драко.

Гермиона сглотнула и, откинув одеяло, забралась в постель.

— Раз уж ты пришёл, думаю, не будешь против, если я просто посплю.

Было такое чувство, будто Гермиона хотела сказать это саркастически, но сомневалась, поэтому её голос звучал как что-то среднее. Плевать. Её сарказм всё равно никогда на него не действовал.

— Ты даже не ходишь на занятия, чтоб не успевать к ночи вызубрить все предметы и не высыпаться, — произнёс Драко, привычно забрасывая ногу на колено.

— Просто ночью обычно хуже всего, — ответила Гермиона тише и повернулась на бок, укрывшись так, чтобы не было видно лица.

Прохладные капельки его присутствия будто охлаждали заражённые лейкоциты в крови, даря облегчение. Её мозг стал предателем: подкидывал ей воспоминания о том эффекте, которые произвела лишь пара прикосновений к губам Драко. Гермиона зажмурилась, провоцируя звездочки под веками, чтобы сознание перестало быть такой тварью.

Она смотрела на стену сбоку, которую частично загораживал букет, что принесли в прошлый раз мальчики. Если бы Гермиона повернулась, то увидела бы, как пара прозрачно-серебряных глаз пристально изучает её. Но боль медленно утихала, а девушка не повернулась, продолжив лежать с закрытыми глазами, надеясь, что сможет поймать хотя бы кусочек блаженной неги за хвост и приберечь на потом.

========== Часть 3 ==========

Малфой посмотрел на наручные часы и вытер рот салфеткой.

— Мне нужно идти, — произнёс он, обращаясь ко всем сразу и ни к кому конкретно, при этом делая глоток яблочного сока.

— Опять? Почему так часто? — прохныкала Пэнси, обвивая ладонями его локоть. — Скажи Снейпу, что ты заболел, Тео сегодня хочет собрать всех в выручай-комнате, у Пьюси день рождения же.

— Мне плевать на Пьюси, — закатил глаза Драко.

— Это же повод повеселиться, не будь занудой, — не унималась девушка, заглядывая ему в глаза.

— Я сказал, что занят, — резко оборвал её Малфой, чувствуя, как гнев вспыхивает в гортани, словно невидимый огневиски. — Сколько раз мне ещё повторить, что этот проект важен, чтоб ты запомнила?

Пэнси сжала губы, пробормотав что-то между «извини» и «ладно». Она подвинула к себе тарелку, которую отставила ещё полчаса назад, видимо, просто чтобы занять руки.

Целый день был идиотский. Квиддичную тренировку перенесли, потому что старуха, став директором, очень превышала свои полномочия и раздавала разрешение на поле кискам-гриффиндорцам явно чаще, чем следовало. Драко целый день слишком много думал о крайне отдалённых от учёбы вещах, поэтому впервые за долгое время умудрился получить «Хорошо» по Зельям.

— Вы думаете не о том, о чём нужно, мистер Малфой, — произнёс Снейп сквозь зубы, оставив Драко после урока. Профессор медленно скривил губы, смотря на его отметку так, будто это была не пара капель чернил на пергаменте, а новое порождение любимцев хогвартского лесничего. — Вы ей ничем не можете помочь.

Малфой поднял голову и сжал челюсти так, что скулы стали ещё более вычерченными.

— Не исключено, что это вы недостаточно внятно подали материал, — ответил он, слыша, как голос трескается от злости. — Возможно, вы могли бы уделить учебному процессу больше внимания, если бы тратили меньше времени на рысканье в головах ваших студентов, профессор Снейп.

— Минус десять баллов со Слизерина. Не забывайся, Драко, — Снейп обошёл стол, и Малфой сделал вид, что испугался пары потерянных изумрудов в копилке Слизерина.

Но злость Драко была скорее обращена к самому себе. То, что Снейп имел обыкновение применять легилименцию, ни для кого не являлось шоком. Очень часто случалось так, что если волшебник овладевал каким-то магическим даром на превосходном уровне, то начинал применять его совершенно неосознанно, и это была вина Драко, что его мысли летали где-то далеко, и он не смог защититься, как делал всегда.

— У тебя последний учебный год, от экзаменов зависит твоё будущее, которое, благодаря выборам твоего отца, могло бы…

— Вы вообще осознаёте, что она умирает? — прервал Снейпа слизеринец, буквально не веря, что они действительно ведут диалог на тему его оценок. — Как так вышло, что умнейшая ведьма своего времени оказалась при смерти, и никто ей не может помочь?

— Кажется, мне нужно подарить тебе на Рождество выписку в отдел научной литературы, чтобы ты смог заказать себе медицинский экземпляр, — проговорил Снейп. — И что-то я не замечал у тебя отличительной эмпатии раньше, а уж тем более к магглорождённым.

— Ровно до того момента, пока меня не привязали к ней шантажом, — злобно выплюнул Драко.

Этот разговор не закончился ничем внятным, только разозлил Малфоя ещё больше. Он вынырнул из воспоминаний и снова посмотрел на часы. Ужин уже давно закончился, а в пятницу студенты никогда не спешили в общежития, они сидели в Большом зале чуть ли не до отбоя, чтобы в гостиных потом разогнать малолеток и устроить взрослые посиделки.

Драко поднялся на четвёртый этаж, слыша повсюду разговоры о праздновании дня рождения у Пьюси, и подумал, что ему придётся оправдываться перед Тео за то, что не пришёл. Хотя, если вдруг он выпьет до того, как заметит отсутствие Малфоя, то даже не вспомнит. Нотт никогда не знал меры в алкоголе. Блейз же был слишком занят девочками на подобных мероприятиях, чтобы контролировать друга.

Драко повернул вправо и сразу же заметил нехарактерную суету в больничном крыле, которую не видел тут уже довольно давно. Первый квиддичный матч прошёл без жертв, а в основном студентам редко нужна была какая-то серьёзная помощь, кроме зелий от головной боли.

Малфой нахмурился, наблюдая за тем, как Макгонагалл разговаривала с мужчиной в мантии колдомедика, у которого на груди красовался характерный значок с перекрещенными палочкой и костью. Внутреннее ощущение сделало поворот и оскалилось. Ему не понравилось то, что он видел, уже где-то на подсознании.

— О, мистер Малфой… — заметила его Минерва и повернулась к мужчине. — Дориан, дашь мне секунду? Нужно уведомить студента о…

— Конечно-конечно, дорогая, я же только поздравлял тебя с назначением, нельзя игнорировать свои прямые обязанности, — добродушно улыбнулся мужчина, похлопав Макгонагалл по плечу, и отступил, чтобы заговорить с Помфри, которая тут же приосанилась и поправила чепчик.

Малфой едва удержался, чтобы не цокнуть. В чём проблема? Он так ненавидел, когда тратили его время.

— Мистер Малфой, я рада, что вы пришли, но сегодня ваше присутствие не понадобится, — сказала Макгонагалл, тут же сменив голос на педагогично-строгий. Ровная, как струна.

— В смысле? — поднял брови Драко и заметил, что на лице у директора промелькнуло удивление.

Она явно ожидала, что он просто выдохнет, развернётся и уйдет, не задавая лишних вопросов, в принципе, как ему и стоило поступить, но сейчас парень не обращал внимания на доводы рассудка.

— С мисс Грейнджер работают врачи, так что сейчас вы можете быть свободны, — Макгонагалл сложила руки в замок.

Драко хотелось взорвать что-то стихийной магией из-за бешенства, потому что его в последнее время раздражали вот такие излишне спокойные люди.

— Но я нужен ей, разве не вы это говорили?

Он не видел Грейнджер два дня. Малфой слышал разговор из подсобки: Помфри говорила, что чем длиннее тянется болезнь, тем меньше Гермиона восприимчива к зельям или даже к «антидоту». Просто поразительно, что они не называли его по имени.

Драко избегал Гермиону, потому что в последнее время стал замечать странные вещи. Чаще всего она засыпала, как только он приходил, и в последнюю неделю Малфой стал придвигаться ближе. Его глаза отрывались от страниц книги каждый раз, когда дыхание девушки становилось тяжелее, тогда Драко клал руку поверх одеяла, пока оно вновь не выравнивалось. Присутствия слизеринца становилось мало с каждым днём всё больше, будто организм Грейнджер был бочкой, в которую ежечасно добавлялись новые пробоины, и он уже не мог удерживать энергию.

Все его поступки казались странными, не говоря уже о том, что Малфой не уходил, как только она закрывала глаза. Парень списывал это на жалость, но ядовитое существо внутри всё чаще повторяло, что он никогда не отличался сочувствием. В такие моменты ему хотелось биться головой о парту, пытаясь заставить себя думать о пресловутых выпускных экзаменах, о предстоящей тренировке, о скорбящей матери, да хоть о новых покупках Паркинсон — о любой ерунде, лишь бы не концентрироваться на Грейнджер.

— Не сегодня.

Короткий ответ Макгонагалл ещё долго отскакивал от стенок в его голове, создавая эхо. Снейп обязательно бы выудил какую-то унизительную шутку по поводу пустоты, если бы вновь забрался в мозг парня.

Драко разгневанно расстегнул часы и бросил их на прикроватную тумбочку, будто они были виноваты во всех дерьмовых поворотах этого дня. Прохладный душ ничем не помог, поэтому, когда в полвторого ночи он закрыл книжку, понимая, что читает строчку пятый раз, и история упрямо отказывается рисоваться в сознании, парень снял заклинание с кровати и отодвинул занавеску, положив книгу рядом.

Драко потёр глаза и уставился в потолок. Сейчас большинство находилось на дне рождения у однокурсника, и такие вечера, когда в спальне никто не оставался, были редкостью. Это единственный момент, когда ему хотелось бы получить должность старосты. Отдельная комната. Он усмехнулся себе под нос, представляя, как отказывает Волдеморту в получении метки, так как в таком случае будет вероятность, что его лишат значка старосты в Хогвартсе. Прелестно.

Не став зажигать светильник, Драко на ощупь натянул штаны и, поднеся светлую футболку к лунному свету, надел её, предварительно вывернув. Ему всё равно ни черта не спалось.

— Малфой? — голос Забини раздался в темноте так внезапно, что Драко оставалось только благодарить те реакции в мозге, которые опередили желание ударить неожиданный источник звука оглушающим заклинанием.

— Твою мать, Блейз, что ты здесь делаешь? — спросил он, выравнивая дыхание и таким образом успокаивая сердце от резкого выброса кортизола.

— Я никогда особо близко не общался с Пьюси, — пожал плечами Забини или что-то вроде того, Драко было сложно разобрать в темноте. — Ты куда?

— Пройдусь, мне не спится. Возьму у Помфри снотворное, — небрежно ответил Малфой, надевая кроссовки.

— Знаешь, в тот вечер, когда ты решил сделать дополнительный проект у Снейпа для экзаменационных баллов, я решил, что это неплохая идея, каксчитаешь?

— Очевидно, Забини, это ведь я придумал, — цокнул языком Драко.

— Да, но вот только выяснилось, что ты не ведёшь никакой проект и никогда в это время не бываешь в подземельях.

Повисла пауза, и Драко медленно развернулся. Вряд ли Блейз за ним следил. У сукиного сына была кроличья лапка, зашитая в жилах, потому что всё, что касалось коварства и обманов, липло к нему, раскрывая свои карты по щелчку пальцев. Скорее всего, Блейзу повезло сложить дважды два, так как ни у кого отсутствие Драко пока что не вызывало никаких вопросов.

— Я не могу тебе сказать, Блейз, — произнёс он после затянувшейся тишины.

Если бы Забини хотел, то проследил бы за ним. Но он не хотел, уважая личное пространство Драко. Наверное, поэтому они были лучшими друзьями.

— Как хочешь, но если ты снова вляпался…

— Я никуда не вляпывался! — резко оборвал друга Малфой, и они услышали, как кто-то ворочается в кровати под стенкой. Реакция Драко была неестественной, и он почему-то чётко ощутил, как интонация стала подозрительно похожей на оправдания. — Всё нормально, — добавил Малфой спокойнее, чтобы сгладить эффект, — просто у меня есть некоторые дела, которые нуждаются в приватности.

— Если бы об этом узнала Нарцисса, она бы продолжила спать спокойно? — спросил итальянец, прощупывая почву.

Это была их игра, которую они придумали ещё в детстве — задавать этот вопрос, чтобы расценить уровень последствий.

— Она бы… — с ума сошла от шока, — была в норме, — уклончиво ответил Драко.

— Береги свой зад, Малфой, ты задолбал вляпываться в неприятности, — буркнул мулат и упал обратно на подушки.

Драко закатил глаза, хоть этого и не было видно в темноте. От привычек трудно избавляться. Он вышел из комнаты и уже через пару минут вдыхал сырой воздух замка, дождь за окном которого намочил камни, и из-за этого в коридорах стоял влажный запах. Наконец-то осень образумилась.

Малфой шёл по знакомым коридорам, довольствуясь лунным светом из окон и не зажигая Люмос, хотя тот не сильно помогал, учитывая облачность неба. Драко толкнул дверь в больничное крыло, которая была сделана из матового стекла, и оставил на ней парочку своих отпечатков. Подсобка оказалась приоткрыта, но с этой стороны было не видно входящего, если не привстать и не выглянуть вправо. Скорее всего, сегодня на дежурство заступила Мариэлла, потому что вряд ли Помфри вот так беспечно спряталась бы за столом и дремала, свято веря, что никакого студента не занесёт сюда среди ночи, как и в предыдущие дни.

Безмолвно наложив на свою обувь заклинание тишины, Драко прошёл в конец коридора и на секунду замер, думая, какого чёрта он творит? Ему не спалось, и такое бывало часто, но обычно парень отправлялся на астрономическую башню — видимо, кровь Блэков бурлила, делая его неравнодушным к созвездиям. Но с созвездиями невозможно поиграть. А с Грейнджер — да.

Драко сжал зубы и закрыл глаза, прислонившись к дверной раме с замершей рукой у ручки. Какого. Чёрта. Это не была забота — он себя знал. Возможно, небольшой интерес. Чистое искреннее любопытство.

Это успокоило Драко достаточно, чтобы надавить на ручку. Запоздало слизеринец подумал, что на входе к ней могли стоять охранные заклинания, но дверь легко поддалась, секундно завибрировав магией, как всегда, и, видимо, опознав его, впустила внутрь.

Едва заметный тёплый жёлтый свет светильника на тумбе бросал блики на стены, и его вытянутая фигура в тени выглядела точь-в-точь как на иллюстрациях детских сказок. Если злодей пробирается куда-то, задумывая недоброе. Что же он задумал? Драко хмыкнул, смотря на этот свет. Вот было бы забавно, если бы вдруг выяснилось, что бесстрашная гриффиндорка боится темноты. Малфой аккуратно ступил вперёд, подходя к кровати.

Гермиона была укрыта объёмным одеялом, и ему пришлось обойти кровать, чтобы посмотреть на её лицо. Несколько дней, что они не виделись, так ярко читались на состоянии девушки во сне, что он медленно выдохнул, обводя взглядом тёмные круги у неё под глазами. Брови Грейнджер часто сводились у переносицы, будто она постоянно боролась с болью или кошмарами, даже когда её мозг этого не осознавал. Она подложила ладошки под щеку, и Драко увидел, что ночная рубашка прилипла к плечу Гермионы. Очевидно, её лихорадило, и дрожь, которая сотрясала тело девушки, только доказывала, насколько на ней сказалось его отсутствие.

Гермиона выдохнула и немного повернула голову во сне, подставляя правую часть лица под тусклый свет лампы. На щеке кожа была почти прозрачной, и красная точка под скулой кровоточила, обещая завтра покрыться розами. В комнате стоял стойкий запах антисептических мазей, которыми ей было велено протирать раны, и с каждым днём он становился только более концентрированным.

Драко протянул руку и коснулся щеки гриффиндорки, обводя указательным пальцем контуры назревающего цветка. На секунду парень остановился, прищурившись, потому что ему показалось, что недостаток сна всё же сумел затуманить его разум, но в следующий миг он понял, что это не был обман зрения. Та точка у скулы Гермионы разгладилась и перестала походить на рану, что вот-вот вскроется. Чёрт возьми.

Он вздохнул и убрал руку. Гермиона тут же сжалась, и её брови вернулись в это оцепенелое состояние спазма, будто два солдата, которые то и дело несли караул. Казалось, расслабься Грейнджер хоть немного даже во сне, боль поглотит девушку целиком.

Он вернул руку на её подбородок, чувствуя физическую потребность разгладить эту складку на лице Гермионы.

***

Гермиона вздрогнула и открыла глаза, чувствуя, что высохли губы. Обезвоживание — это побочный эффект от зелья Помфри, которое давно перестало помогать. Гермиона пила его скорее по привычке, чем в надежде. Ну, и, конечно же, чтобы успокоить душу целительницы, которая, казалось, просто не могла видеть больного пациента без возможности хоть чем-то ему помочь.

Гермиона сморгнула слёзы, что всегда выступали в эти короткие моменты сна ночью, когда её организм был настолько выбит из сил, что разрешал ей поспать без кашля и спазмов. Девушка попыталась приподняться, и почувствовала, как в ребро врезался шип из-за неудобной позы. Гермиона поморщилась и немного сместилась, не отрывая от него взгляда. Её губы были солёными, когда она облизала их, и рубашка на теле казалась сырой, но всё, что в этот момент её волновало, — галлюцинация. Об этом не шла речь ни в одной из тех книг, что девушка читала, и даже переводчица, которую привели на сегодняшний осмотр и которая изо всех сил пыталась держать Гермиону в курсе происходящего, не проронила об этом симптоме ни слова. Мерлин, что, если она действительно сходила с ума? Что, если это правда перестало быть фигурой речи?

— Д-Драко? — спросила Гермиона сиплым голосом, смотря, как в таком освещении глаза слизеринца напоминают помутневший жемчуг.

Она рассчитывала на то, что подсознание подбросит какую-то правдоподобную реплику в ответ? Что ж, тогда он должен сейчас оскорбить её. В такое Гермиона бы поверила. Но Драко только выдохнул и, схватив свою футболку за воротник сзади, стянул её и бросил на тумбу прямо рядом с ночником.

— Подвинься, — сказал он, снимая обувь.

Гермиона всё так же неподвижно лежала и наблюдала за его действиями. В голосе Малфоя был какой-то странный микс, который она не слышала ранее. Возможно, дело было в одном единственном ингредиенте — грусть. Он звучал грустно.

— Что?.. — Гермиона попыталась сглотнуть, но Малфой уже аккуратно отодвигал её дальше по матрасу, ложась рядом.

Грейнджер закрыла глаза, пытаясь понять, может ли она так реалистично спать. Но вряд ли её организм был способен воспроизвести это потрясающее чувство облегчения, которое всегда окутывало девушку с головы до ног в его присутствии. Она зачерпнула ртом воздух, вдыхая глубже, потому что обычно не могла себе позволить такой роскоши. Обычно при таком глубоком вдохе девушка сгибалась над полом, покрывая его бледно-розовыми лепестками.

Парень повернулся к ней торсом, и она провела по его плечу рукой, понимая, что если это сон, то он будет самым потрясающим из всех, что ей снились. Хотя сны с участием Драко всегда оставались особенными в её сознании, Гермиона не забывала ни один из них.

Её руки не слушались доводов рассудка, который снобистским тоном велел держаться, поэтому она сжала его предплечье, прислонившись лбом к груди. Малфой просунул вторую руку между ними и, приподняв пальцами подбородок девушки, спросил:

— Легче? — он звучал почти нежно, почти действительно участливо.

— Болит гораздо меньше, — попыталась улыбнуться Гермиона, но голос сорвался из-за долгой борьбы с неприятными ощущениями, что сделало её улыбку скорее натянутой, чем транслирующей облегчение.

— Сейчас будет ещё меньше, — уверенно сказал Драко и потянулся, приподнимая голову Грейнджер чуточку выше.

Его язык мокрым касанием прошелся по её губам, которые нуждались во влаге, делая поцелуй глубже. В прошлый раз Гермиона ещё могла хоть сколько-то противиться. Ей вспомнилось, что она умудрилась даже отскочить и оттолкнуть его. Сейчас это воспоминание вызвало лишь усмешку. Теперь Гермиона была так слаба, что отстранись он, она бы стала умолять. Серьёзно стала бы.

Драко приподнялся выше, не размыкая их губ, и засунул руку под одеяло, находя её талию. Несмотря на то, что он видел, Малфой совершенно не боялся сделать ей больно, проходясь пальцами по коже. Каждое из его касаний было сильнейшим антибиотиком в борьбе с инфекцией, и парень знал это, так что бродил по её изгибам смело, заставляя прижиматься ближе. И только когда она попыталась притянуть слизеринца за плечи к себе так, что у них не осталось бы воздуха вообще, Драко перекатился, прижимая девушку спиной к кровати.

Малфой выпрямился, и Гермионе захотелось попросить его не отстраняться, но он положил ладони на её предплечья, а затем скользнул дальше, не прерывая тактильного контакта. Парень дотянулся до воротника рубашки и легко справился с несколькими пуговицами ниже. Крохи её сознания взяли в руки краски и нарисовали в глазах Гермионы вопрос, и Малфой, видимо, был ещё тем чтецом душевных художеств, если распознал эти эмоции в свете лампы.

— Могу поспорить, тебе не слишком приятно лежать в промокшей одежде, — сказал слизеринец полушёпотом, но она всё ещё лежала, смотря на его действия так, будто до сих пор не верила, реален ли он. — Давай, Грейнджер, я не могу коснуться цветов, если не вижу их, — подтолкнул девушку Драко. — Тебе станет лучше.

Затем Малфой поцеловал её выпирающую коленку и выглядел при этом так невинно, что она поверила. По правде говоря, за ней давно водился этот грешок — верить ему, несмотря на то, что он ни в чём не старался убедить. Но она всё время, лет с тринадцати, верила, что Малфой на самом деле хороший. Лучше, чем говорили о нём мальчики. Лучше, чем он выглядел в глазах остальных. Она просто верила, что её сердце не могло ошибиться.

Он медленно стянул с неё рубашку, скомкав вещь на талии, и холодный воздух, шпионом проникший между каменных зазоров замка, покрыл голую кожу девушки мурашками. Малфой окинул взглядом грудь Гермионы, закусив нижнюю губу. Она чувствовала, как кончик его пальца очерчивает её ключицу, и закрыла глаза, чтобы сконцентрироваться на этом прикосновении. Гермиона переставала чувствовать цветы с каждым моментом всё больше. Как только Драко касался ранок, их будто обдавало лидокаином.

— Открой глаза, — попросил он.

Это действительно была просьба. Он сидел на коленях у её ног и, наклонившись, проводил рукой ниже, очерчивая грудь, рёбра, задевая лепестки прямо между ними.

Малфой пристально посмотрел на цветочный узор у неё на предплечье, изучая его, и ей стало неловко. Гораздо более неловко, чем от наготы. Ей казалось, что это сродни уродливых шрамов или ещё каких-то несовершенств, хотя назвать цветы в коже «несовершенством» было просто кощунственным преуменьшением. Гермиона инстинктивно дёрнулась, пытаясь убрать руку, хотя попытка была смешной — она не смогла бы отказаться от его касаний сейчас даже под пытками.

Драко сжал её запястье крепче и вновь посмотрел в глаза, кажется, точно разгадав переплетение мыслей девушки. Малфой опустил ладони по разные стороны подушки и наклонился, оставляя лёгкий, едва ощутимый поцелуй у неё на шее. Он не чувствовался так горячо, как его губы, именно из-за лепестков, торчащих совсем рядом с веной. Парень опускался ниже, оставляя такие невинные поцелуи на каждой ране, до которой дотягивался. Гермиона закусила внутреннюю поверхность щеки, мысленно умоляя, чтобы он не останавливался, потому что теперь чувство жизни было для неё деликатесом, и его умел создавать только Малфой.

— Как ощущения? — заговорщически произнёс Драко прямо у её уха, повторив траекторию обратного движения, а потом перенёс вес на одну руку, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Хорошо, — выдохнула Гермиона, опуская пальцы ему на затылок. Она приподнялась, потянувшись за поцелуем, и он усмехнулся шире.

— Будет лучше, — пообещал Драко и смиловался над ней.

Именно смиловался, потому что Гермионе казалось, что если он не поцелует её прямо сейчас, то все цветы распустятся за секунду, наказав за то, что не смогла удержать его рядом. Иногда ей на полном серьёзе чудилось, что все эти стебли могли прорубить себе путь прямо через кожу и броситься за ним.

Его губы меняли накал и целовали то жадно, терпко, будто он скучал по этому не меньше, чем она, то становились нежными, целующими куда-то в уголки, заставляющими расплываться тающим снегом под тёплым языком. Гермиона выгнулась и прижалась к нему ближе. Драко раздвинул её ноги, протолкнув между ними колено, и опустился.

Гермиона глубоко дышала, смотря на него и проводя руками по его щекам. Ей становилось лучше с каждой секундой, пока он заставлял её чувствовать вот так.

— Хочешь ближе? — голос Драко был тихим, низким, притягательным, и, забавно, но именно это убедило Гермиону в том, что она не спит, потому что мозг точно не смог бы воссоздать подобное.

Наверное, это получился нечестный вопрос. Вполне возможно, что Малфой просто пользовался ситуацией, как и говорил ранее. Экспериментировал. Но Гермиона не могла сказать «нет». Легко было бы скинуть всё на физиологию, но было и другое. Все эти годы «другое», когда она думала о нём в этом смысле. Такие фантазии не являлись чем-то осмысленным, потому что даже внутри своей головы Гермиона всегда клеймила их длинным и почему-то не теряющим с годами своей горечи словом «невозможно». У неё не было выбора. Его никогда не было, начиная с третьего курса.

— Да, — ответила Гермиона.

Она провела руками по его телу и почувствовала, как парень опустил ладонь, держа себя над ней только одной рукой, и стянул хлопковую ткань штанов. Пока Малфой справлялся с одеждой, он не отрывался от её губ, оставляя на них рваные поцелуи, а затем жестом показал ей приподняться, чтобы снять с неё бельё.

— Грейнджер, ты точно не?.. — вдруг остановился Драко, поднимая своё тело над кроватью выше и позволяя холоду проникнуть между ними.

— Нет, — быстро ответила девушка, потянув его обратно.

Это была чистая необходимость, она потом утешит себя тем, что никак не могла устоять. Так, если бы ей насильно кто-то вколол наркотик в кровь и приказал противиться кайфу. Совершенно невозможно.

Если это и был эксперимент, то его итог оказался абсолютно… умопомрачительным. Малфой сделал это плавно, но Гермионе всё равно показалось, что в её организм будто открыли миллион кранов, вливая силы, наполняя изнутри. Драко наблюдал за её лицом, явно отслеживая метаморфозы, и, увидев, как она откинула голову, выдохнув, стал двигаться быстрее.

Гермиона почти не осознавала самого процесса, охваченная чувствами, которые вызывала болезнь, убирая от её горла стальные путы. Ей всегда хотелось думать о себе, как о человеке с безгранично ярким воображением, но теперь следовало признать, что Драко был лучше любой картинки в голове.

В какой-то момент он выпрямился и ловким движением перевернул её на живот, сжав ягодицу рукой. Она задержала дыхание от неожиданности, но тут же расслабилась, ощутив знакомые прохладные мурашки вдоль ран на спине, когда он касался их ладонями: у правой лопатки, возле поясницы и прямо под границей волос, которые теперь были запутанными и мокрыми от пота. Малфой приподнял её, делая позу удобной для себя, и девушке пришлось сжать подушку руками, чтобы опереться.

— Ты пахнешь розами, Грейнджер, — вероятно, он издевался. Но тягучий и низкий голос Драко не был похож на издевку.

Парень возобновил движения, повернув голову Гермионы вбок так, чтобы иметь возможность целовать. Она обхватила рукой его запястье, которое лежало у неё на талии, помогая ему делать её тело более податливым, подобно пазлу, и переместила себе на живот. Ей хотелось, чтобы он оказался ещё ближе, хотя, очевидно, это было физически невозможно.

Драко усмехнулся. Она услышала это возле своего уха как раз перед тем, как его язык вновь нашёл её скулу, а рука на животе приподняла тело, сокращая между ними пространство. Он будто бы слушался того, чего ей бы хотелось, и сам этот факт был поразительным.

— Боже, — выдохнула Гермиона, когда все цветения наконец словно полностью вымерли, а все физические ощущения обострились.

Драко повторил движение бедрами, которое вызвало этот вздох, и она переплела его пальцы со своими. И он… не противился. Гермиона была уверена, что именно ханахаки заставляет её мозг тормозить, отбрасывая разумные доводы, словно сыгранную руку в карточной игре, что именно анатомия дурманит всё вокруг. Но на самом деле это была его покладистость. Словно сегодня её день рождения: она могла попросить всё, что угодно, и выбрала его. И было сложно остановиться, когда обещаешь себе всего лишь ложечку лакомства, но заканчивается всё до верха набитым желудком. Гермиона обещала себе, что станет гораздо лояльнее к наркоманам.

Малфой приподнимал тело девушки всё выше, несмотря на то, что удерживать её так было сложнее. Она откинула голову на его плечо.

— Драко, я… — перекинув волосы Гермионы на одно плечо, он оставил быстрый поцелуй на затылке, мазнув губами по лепесткам. — Я люблю тебя, я…

— Я знаю, — хрипло ответил парень.

Резким движением Малфой прижал её обратно к подушкам, двигаясь так быстро, что ей пришлось закусить указательный палец, чтобы не закричать. Поразительно, она обычно делала так, когда на уроках кашель сдавливал лёгкие слишком сильно, а теперь причиной этого жеста была волна удовольствия.

Она услышала, как он простонал, и через секунду Драко упёрся лбом в её затылок.

— Тяжело? — хмыкнул Малфой, перенося больше своего веса на руки, не дождавшись ответа, и Гермиона неловко перевернулась на спину, посмотрев на него.

Пот мелкой бусинкой скатился по его скуле, и она прикоснулась к ней тыльной стороной руки, чувствуя себя такой здоровой, которой не была, наверное, за все годы.

— У тебя появился румянец, — заметил Драко, наблюдая за её лицом так же пристально, как и она за его. Впервые Гермиона не слышала яда в речи слизеринца. — Это хороший знак?

— Да, мне… — она прочистила горло, и это натолкнуло её на мысли о том, громко ли они себя вели. Карие глаза метнулись к двери.

— На них заклинание, Грейнджер, тебя никто, кроме меня, не слышал, — закатил глаза Драко, перекатываясь и опускаясь рядом с ней на локоть. — Лучше? — повторил он свой вопрос.

Она кивнула и опустила взгляд вниз, закусив губу.

— Спасибо, — произнесла девушка, теребя край тонкого одеяла.

За этим, по её предположениям, должна была последовать какая-то колкая шутка в стиле Драко Малфоя, а последовала тишина, так что ей пришлось поднять глаза и внезапно натолкнуться на стену, которая вовсе не походила на то расслабленное состояние буквально мгновение назад.

— Спасибо? — переспросил Малфой и, оттолкнувшись от матраса, встал, поднимая с пола свои штаны. — Я тебе не мессия, Грейнджер.

— Да, но… — она растерялась от такой резкой смены его настроения, пытаясь понять, почему её благодарность так его разозлила.

— Думаешь, мне пришлось думать о чём-то другом, чтоб у меня встал? — насмешливо спросил Драко, хотя в голосе был только привычный холод. — Как бы не так. Я сделал это не ради тебя и твоей чёртовой благодарности.

— Знаю, я просто…

Малфой был похож на человека, который вставляет словесные стрелы в лук, а за все эти годы Гермиона убедилась достаточно, что в этом деле он был превосходным лучником. Так что ей лучше бы увернуться вовремя.

— Заткнись, Грейнджер, и иди поблагодари кого-то другого, — выплюнул Драко.

Гермиона возненавидела своё сознание за то, что в такой ситуации оно нашло место для того, чтобы расстроиться. Он спрятал тело, надев на себя футболку.

— Я не хотела тебя обидеть, — она села на кровати и закуталась в одеяло, только сейчас осознавая, что её больше не знобит и не лихорадит. Тело вернулось к нормальной температуре, определенно, ему нравилось, когда Малфой находился так близко.

— У тебя и не вышло бы, — прищурился он и сделал шаг к выходу, но потом остановился, и на его лице показалась знакомая острая усмешка. — Поцеловать тебя на ночь, Грейнджер?

Что она сделала не так? Он выглядел расслабленным ровно до того момента, пока она не открыла рот. Гермионе казалось это логичным. Всё, что он делал — это выкраивал ей дополнительные дни жизни, и то из-под палки. Гермионе казалось, что она должна что-то сказать, как-то это обозначить. Что должна ему. Но Малфой взбесился в мгновение ока, вспыхнув, как канистра с бензином.

— Не стоит, — прошептала Гермиона.

Она смотрела на него и думала: лежал бы он рядом, если бы она молчала? Потому что тогда парень выглядел так, будто не хотел уходить.

— Я так и думал, — ответил слизеринец, и ей показалось, что его голос стал ещё жёстче, если это вообще было возможно.

За ним резко закрылась дверь, так, будто она была виновата в его испорченном настроении. Гермионе казалось, что ей пора бы привыкнуть к этому звуку, но почему-то ярость Малфоя всегда чувствовалась как в первый раз.

***

Гермиона не ожидала увидеть его раньше, чем через пять дней — это был самый большой срок, в который Драко позволял себе плевать на обязанности, что повесила на него Макгонагалл. Иногда девушка даже удивлялась, что за этим никто пристально не следит. Не то чтобы она хотела. Но, скорее всего, секрет был в том, что учителя слишком ей доверяли, спрашивая о регулярных посещениях Драко, и слишком верили в то, что её инстинкт самосохранения не позволил бы ей соврать. Наивные.

Недавно Гарри с Роном явились в её палату. Оба выглядели так, будто не сдали ни единого экзамена, и им нужно было рассказать миссис Уизли об этом в мельчайших подробностях. Гермиона отказывалась с ними разговаривать целых пятнадцать минут, но на десятое уверение о том, что они осознали глупость своего поступка и «недопустимость варварского рукоприкладства», сменила гнев на милость. Девушка отложила «Пророк» и все же отчитала их, но далеко не так строго, как рисовала это себе ещё в первый день, когда узнала о затеянной ими драке. Они притащили ей целый ворох сладостей из «Сладкого королевства», что заставило её вновь загрустить, потому что она не видела свежего воздуха вот уже месяц, за исключением ветра, который пробирался в комнату,когда было распахнуто окно.

Стоя утром в душе, Гермиона осмелилась провести пальцами по шрамам и понять, что они болели лишь как плотные синяки, но точно не так, как прежде. Та вещь, которую провернул Малфой с её организмом, оказалась удивительной. Девушка была уверена, что смогла бы даже пробежать небольшой кросс, не то чтобы дойти самой до кровати.

— Просто превосходно! — просияла Помфри, взбалтывая бутылёк с её кровью, которую она добавила в несколько видов зелья.

Прозвучал тот самый скрип двери. Гермиона скосила взгляд и увидела, как Драко вошёл в комнату. Второй день. Она не думала, что парень появится так рано, точно зная, что ей не угрожает смерть с минуты на минуту.

— Мистер Малфой, вам повезло, что осмотр уже закончен. Следовало бы стучаться, — целительница тут же вернула лицу привычную строгость.

Он ничего не ответил и лишь фыркнул, садясь на своё раздражающее кресло.

— Я должна провести некоторые опыты, возможно, лаванда так повлияла на ваше состояние… — обратилась Помфри к Гермионе, всё ещё счастливо смотря на колбу. — Я добавила её в привычное зелье только лишь в надежде, что она поможет вам крепче спать, но вдруг…

Послышался ещё один отчётливый фырк от Драко с другой половины палаты, и этого хватило, чтобы Грейнджер залилась краской, которая сильнее окрасила её кожу в приятный румянец, что уже второй день не сходил с лица.

— Ладно, мисс Грейнджер, сейчас вам подадут завтрак, — Помфри повернулась к Драко. — Мистер Малфой, желаете…

— Я сыт, — коротко ответил он.

Женщина кивнула. Ещё раз улыбнувшись Гермионе, Помфри вышла.

Грейнджер не знала, следует ли им поздороваться друг с другом или такие формальности уже были просто смешны с учетом всех событий. Гермиона смотрела на свои руки, не поднимая глаз, но Малфой, как обычно, не дал ей такого удовольствия — сделать вид, что всё в порядке.

— Лаванда? — медленно задал он вопрос. — Серьёзно, Грейнджер, может скажешь уже, наконец, Помфри причину твоего внезапного улучшения?

— Уверена, ничего не случится, если она просто будет добавлять в зелье больше лаванды, — буркнула Гермиона и отвела взгляд, сделав вид, что её страшно интересует пейзаж за окном, который за всё это время девушка изучила до такой степени, что могла бы срисовать с памяти.

— В зелье может быть цистерна лаванды, но это будет бесполезное варево, если с ним в комплекте не прилагается мой член, — резко ответил Драко, и она от шока повернулась, посмотрев ему в глаза.

Он прищурился и сжал скулы. Раздражение. Эта эмоция читалась чётко, и Гермионе стало интересно, планирует ли Малфой изводить её вот так до конца? Возможно, это то, что придаёт ему сил, когда он понимает, что всё ещё не может от неё отделаться? В принципе, она была ему за это благодарна, потому что её неловкость сменилась колкой злостью.

— Знаешь, Малфой, скоро всё закончится, можешь не переживать.

Эта реплика заставила его сощуриться ещё больше, и Гермионе на минутку показалось, что он лишился привычного коктейля эмоций на лице и на полтона побледнел.

— В смысле? — ровным голосом задал вопрос Малфой.

— Врачи, которые всё это время исследовали меня и работали с моими анализами, передали зелье. Оно должно пройти экспертизу у профессора Снейпа, но Макгонагалл уже сказала, что оно даст мне время, и это освободит тебя от ежедневных визитов, — Гермиона сделала акцент на слове ежедневных, потому что им обоим было известно, что он приходил гораздо реже, чем следовало, но гораздо чаще, чем она того ожидала. — И затем… всё закончится.

— Ты планируешь перерезать себе вены в этой тухлой ванне? — огрызнулся Драко. — Уверяю тебя, подожди ещё чуток, и за тебя это сделают стебли.

Гермиона не понимала почему, но он снова злился. Кажется, любое её слово, любая реплика или заявление могли вывести его из себя. И это казалось странным, потому что она была уверена, что такие новости будут для него крайне радостными.

Нечто коварное в Гермионе гладило её по голове и шептало придержать эту информацию и не говорить ему о зелье. Чтобы видеть его чаще. Но она слишком… слишком любила Драко, чтобы вот так привязывать к себе. И после той ночи лишь убедилась в этом. Так, будто цветов по её телу оказалось недостаточно, чтобы осознать всю силу чувств. Ей хотелось, чтобы он был счастлив, и отбирать у него это право собственноручно… Даже боль от ханахаки не казалась такой разрушительной.

— Мне назначили операцию, — наконец произнесла Гермиона, смотря на поднос, который материализовался на её тумбе, как и все завтраки ранее. Овсяная каша, круассан, молоко, тыквенный сок, масло. И повисшая тишина, ничуть не добавляющая беседе вкуса.

— Когда? — голос Драко внезапно стал пустым. Так, будто он и не ждал этого.

— Через месяц, — девушка посмотрела на него, передавая информацию, которую рассказала ей директор вечером. — Ровно.

Он удерживал взгляд ещё пару секунд, прежде чем подняться.

— Потрясающе, Грейнджер. Думаю, ты и без моего присутствия отлично справляешься здесь.

Хлопок двери, чувство злости и пустоты. Привычная атмосфера там, откуда он уходил.

Гермиона зажмурилась, думая, увидит ли его теперь вообще до этого месяца. Чтобы успеть попрощаться. Хотя бы со своими чувствами.

***

Прошла неделя. Гермиона знала, что он бывает здесь, но она его никогда не видела. Её состояние было слишком приемлемым для такой стадии заболевания, чтобы недельное отсутствие Малфоя проходило настолько легко, даже учитывая недавнюю близость.

Гермиона спала гораздо лучше и была практически уверена, что Драко приходил ночью. Возможно, он не хотел с ней разговаривать. Возможно, она сошла с ума и выдавала желаемое за действительное, но продолжала привычно врать о том, что его график посещений не изменился.

Вчера пришли лекарства, и девушка приняла первую дозу. Подсознательно она ожидала эффекта, похожего на касания Драко — лёгкие прохладные иголочки, замораживающие боль. Но здесь… он был больше похож на то, словно кто-то отключал её эмоции, нажав на рычаг, делал их практически неощутимыми.

— Ну как? — задала вопрос Помфри, не скрывая надежды в голосе.

— Нормально, — соврала Гермиона, но целительница была слишком увлечена облегчённым вздохом директора, чтобы это заметить.

На самом деле эффект напугал гриффиндорку больше, чем обрадовал. Это было похоже на демо-версию того, что её ждало всю оставшуюся жизнь. Конечно, Гермиона успокаивала себя тем, что зелье всего лишь подавляет чувства, и поэтому она может ощущать страх, а когда операция будет проведена, ей станет просто… всë равно. Но это было весьма сомнительное утешение.

Когда Малфой появился в начале третьего во вторник, она почти что уронила своё домашнее задание по Истории магии. Если ощущение тоски по ком-то могло стать материальным, оно бы ударило её наотмашь — так сильно ей не хватало его.

Он не сказал ни слова. Просто достал книгу и будто специально, чтобы она никогда не утолила свой интерес, загнул обложку.

Была примерно тридцатая минута, когда Гермиона делала всё, чтобы оставаться сосредоточенной на ровных линиях, которыми должна была подчёркивать правильные ответы в пробном тесте. Девушка мысленно уверяла себя, что не нужно отмерять каждое своё действие, потому что Малфою нет до неë дела. Но мысли всё равно всегда брали верх.

— Знаешь, это неправда, — внезапно заговорила Гермиона, подняв голову. Парень нехотя оторвался от чтива и поднял бровь. — То, что ты мне говорил о том случае на третьем курсе, — она провела пальцем по острию пера, чтобы выиграть себе секунду, и расплатилась за это кляксой на кончике. — У тебя была палочка, ты всегда её с собой носишь. И когда я тебя ударила, ты мог ответить магией, как сделал это в случае с Гарри и Роном. В волшебном мире нет гендерных привилегий в магической дуэли. Но ты этого не сделал, — её голос на удивление звучал уверенно и ровно, когда он смотрел на неё, не моргая, и, кажется, только сейчас Гермиона окончательно убедилась в правдивости своей теории. — Ты просто не хотел делать мне больно, и это не имело ничего общего с эгоизмом.

Они сверлили друг друга взглядами около трёх секунд, прежде чем Драко закатил глаза, явно капитулируя, хоть и не собирался это признавать. У Гермионы были неопровержимые аргументы.

— И тебе этого хватило, чтоб записать меня в прекрасные принцы? — спросил Драко с издевкой, но с гораздо меньшей, чем она ожидала.

Гермиона улыбнулась сама себе и опустила глаза, решив оставить вопрос риторическим. Линии правильных ответов на пергаменте стали ещё ровнее.

***

— Нет, — если бы слово могло иметь острые края, это его «нет» разрезало бы глотку всем присутствующим даже без усилий.

— Что? — услышал он опешивший возглас Забини, но Драко был к нему готов.

— Мистер Малфой… — Макгонагалл явно набрала в грудь побольше воздуха для речи, но зря.

— Это разве не должно быть в ваших интересах? — развернулся он к ней и почувствовал, что его злость вот-вот станет физическим объектом в комнате — настолько материально ощущалась. — Разве не вы выдвигали мне свои условия месяц назад?

— Это так, но ситуация изменилась, — директор сделала явный акцент на своём ответе, на секунду переводя глаза на Блейза.

— Мистер Забини, не желаете подождать в коридоре? — вклинился в разговор Снейп, доселе сидя в кресле учителя, подобно королю подземелий.

Блейз перехватил взгляд Драко и пристально посмотрел на него в стиле ты-видать-рехнулся-мужик, а затем вышел за дверь. Как только хлопок древесины оповестил о том, что в кабинете Зелий они остались втроём, Снейп наложил на стены Оглохни, и Минерва безмолвно его поблагодарила.

— У мисс Грейнджер есть лекарства, она спокойно перенесëт время вашего отсутствия, — наконец женщина могла говорить открыто. — И так же в интересах школы иметь в воспитанниках профессионального игрока в квиддич, разве вы не этого хотели? Сборы в Болгарии — отличный шанс показать себя и зарекомендовать Хогвартс на международной арене, а это не…

— Это равноценный обмен на жизнь вашей любимицы? — Драко не знал, откуда в его голосе столько яда, но удивлялся, как старушечья кожа до сих пор не разлезлась от этого концентрата.

Ему предлагают избавиться от Грейнджер и уехать. Две недели сборов. Игры. Воздух. Полёты. Он мечтал об этом с десяти, и вот его отобрали. Тогда какого чёрта, Драко?

— Как я уже сказала, совершенно нет надобности выбирать, — с каждой секундой голос директора становился прохладнее.

— Не глупите, мистер Малфой. Отправление завтра, и вы должны быть в экспрессе. Я даже не верю, что мы обсуждаем такое, — оборвал это Северус и вновь зашёл за стол.

Драко взял сумку и, миновав двух профессоров, вылетел из кабинета. Забини вздрогнул, отталкиваясь от стенки подземелья.

— Какого чёрта? — догнал его мулат, когда они стали подниматься по ступенькам. — Ты же…

— Слушай, я знаю, ясно тебе? — огрызнулся Драко. — Я не могу поехать из-за…

— Да-да, из-за несуществующего проекта Снейпа, я помню, — издевательски перебил его Блейз. — Но что может быть важнее сборов в Болгарии? Мы говорили об этом… со скольки? С тринадцати?

— С десяти, — на автомате поправил его Драко, наконец немного сбавляя ход, будто Блейз забирал часть его злости и сублимировал её во что-то более приемлемое. Как обычно.

— Чувак, ты должен поехать. Твоя мама мечтает об этом, — Забини выдвинул аргумент, против которого невозможно было играть.

Нарцисса обожала идею, что Драко станет профессиональным игроком в квиддич. Сама она никогда не питала к этой игре тёплых чувств, но видела, насколько ей горел сын, а в его жизни и так было слишком мало «хочу» и слишком много «должен». Люциус всегда махал на эти мечты рукой, говоря о его блестящей карьере банкира, которая должна была состояться. Теперь голоса мёртвых больше не учитывались, но он всё так же не мог позволить себе то, чего на самом деле хотел. Эта чёртова удавка на его шее каким-то образом научилась менять хозяина. Менялись методы, результат оставался стабильным.

Две недели. До её операции три. Он успеет вернуться. Он успеет… что? Это было так глупо, Малфой даже не знал, ради чего упирался. Очевидно, он больше не нужен Грейнджер так, как предполагал. Это больно резануло по нему, и уже тогда эта боль оказалась чем-то неестественным, потому что это должно было быть облегчение. Но теперь он просто… растерялся. Через три недели она перестанет его любить, и всё вернётся на круги своя. Драко снова получит свою жизнь обратно, без этих ночей в обществе сонной умирающей девочки, которая переставала хмуриться, как только он брал её за руку. Без рассветов, которые парень наблюдал, возвращаясь из больничного крыла, потому что знал, что она вот-вот проснётся. Без дней, когда он слишком скучал по её мимике и цвету глаз, поэтому появлялся днём.

Драко убеждал себя, что делает это из благодарности. Это уже было достаточно противно, но не так, как то, что парень пытался замаскировать. Он ведь должен быть ей благодарен, да? Если бы не она, Поттер никогда бы не справился с тем, с чем ему удалось справиться. Чёртов талисман Избранного мальчика отдал ему все свои силы и теперь вял на глазах. Господи.

— Знаю, — буркнул Малфой, заходя в Большой зал и надеясь, что шум заставит его мысли замолчать.

— Драко, что бы там ни было… оно не может тягаться с мечтой восьмилетней давности, — произнёс Блейз и переключил внимание на Гринграсс, вовремя отступив.

Она не может. Она не должна была вообще начинать тягаться.

Всего две недели. У него ещё будет неделя, чтобы… Чтобы отпустить свою совесть.

***

— Тихо, тихо, мисс… Гермиона, Мерлин, ну же, выпейте, — Мариэлла вместе с Помфри суетились вокруг гриффиндорки.

Она была уверена, что вывихнула лодыжку, упав. Десять дней. Невероятно длинных дней. И в ней совершенно не осталось сил. И места на коже, кажется, тоже. Прошло десять дней с того момента, когда Макгонагалл вошла в больничное крыло и с сияющим лицом сообщила, что Драко больше не будет приходить, потому что Хогвартс-экспресс унёс его на встречу карьере на сборы в другую страну.

Другая страна. Он ещё никогда не был так далеко. Минерва была уверена, что осчастливит Гермиону, но организм девушки как будто являлся родственником одного из близнецов Уизли: подслушал их разговор и начал распадаться. Зелья глушили боль на какую-то смехотворную часть, отключая её органы чувств, но она понятия не имела, почему это больше не работало.

Гермиона не знала, имеет ли значение расстояние, на котором от неё находился Драко, и стало ли бы ей еще хуже, если бы он перенёсся на другой континент, но того эффекта агонии, который она испытывала сейчас, вполне хватало, чтобы не желать узнать.

Целительницы использовали магию и переместили девушку на кровать, но лежать было невыносимо. Она притянула колени к животу, увидев, что её руки полностью покрылись цветами. Слёзы текли из глаз (абсолютно физическая реакция, ничего личного), подпитывая каждый стебель. Ей ещё никогда не было так паскудно.

— Мисс Грейнджер? — послышался голос Макгонагалл.

Откуда она здесь? Чёрт, Гермионе не хотелось признавать, но из-за боли она становилась абсолютно дезориентированной.

— Она выпила зелье, Поппи? Гермиона? — директор склонилась к ней, а Грейнджер даже была не в состоянии открыть глаза. Ей казалось, что ещё хотя бы один джоуль потраченной энергии, и она развалится. — Мы перенесём операцию, ладно? — её тёплая рука гладила ученицу по волосам, а голос звучал почти панически. — Доктора прибудут как только смогут. Скоро это закончится.

Ещё неделю назад Гермиона радовалась тому, что у неё есть время. Почти месяц на то, чтобы чувствовать. Сейчас… Гермиона была уверена, что просто не доживет. Ей хватило сил только кивнуть и надеяться, что на утро станет легче.

***

Драко надел куртку и движением руки поправил укладку, посмотрев в зеркало.

— Да нет, серьёзно, оставайся! — хлопнул его по плечу Фара. — Завтра все разъедемся по домам, ты разве не хочешь отпраздновать?

— У меня есть некоторые дела в школе, я же говорил, — улыбнулся Драко, поглядывая на часы.

Он договорился о порт-ключе в Хогсмид. Прошло тринадцать дней, и уже завтра вечером должен прийти поезд и забрать всех по своим школам. Из всего заезда в двадцать человек отобрали троих, и он с Фарой были одними из счастливчиков. Сегодня должна состояться вечеринка в их честь, но… Но.

— У тебя там что, девчонка? — подмигнул его новый знакомый с востока.

— Что-то вроде того, — усмехнулся Малфой. — Мне правда нужно идти.

— Ла-адно, — протянул Фара, давая ему пять, прощаясь. — Я передам всем, что ты очень хотел остаться, но не смог, и был счастлив со всеми ними познакомиться.

— Если ты так передашь, они никогда не поверят, что это я тебя попросил.

Фара залился смехом, указав пальцем на слизеринца.

— И то верно. Будешь в наших краях, пиши, может, погоняем ещё в одной команде.

— Замётано, — они стукнулись кулаками, и Малфой вышел на улицу, чувствуя на щеках первый мороз.

Его порт-ключом была плетёная корзинка, которая находилась на отшибе их базы и за которую отвечал их тренер. Драко поправил сумку на плече и поднялся вверх, видя, как усатый мужчина улыбается.

— Ну что, домой? — хохотнул тот, поправляя пояс.

— Вроде того, — лениво проговорил Малфой, чувствуя, как ветер треплет его прическу.

class="book">— Ты отлично показал себя. Теперь летом увидимся. Мать может тобой гордиться, ты знаешь? — Кингл был старым знакомым Нарциссы, но Драко об этом узнал только вчерашним вечером, после того как судьи объявили о своём решении.

— Я надеюсь.

Малфой ненавидел, когда посторонние говорили с ним о матери. Это было что-то вроде святого для него, и ему казалось, что, разговаривая о Нарциссе, все то и делают, что изучают его лицо, чтобы выявить эмоции. Те, что он всегда старательно оберегал от людских глаз.

— Так, не стоит мешкать, — вдруг засуетился мужчина, явно ощутив холодок от парня после упоминания его матери. Но это он ещё не видел холодка, в следующий раз стоило завести речь об отце. — Через пятьдесят секунд. Готов?

— Как всегда, — ответил Драко и задержал дыхание, коснувшись колючей поверхности корзины.

Резкий пинок в живот, смазанное лицо тренера и в следующую секунду окрестности деревни и группка пуффендуйцев, выбегающих из «Трёх метел». Драко размял шею и сделал то же самое с ногами, чувствуя крепатуру, которая не проходила ни одного дня в спортивном лагере, потому что нагрузки только увеличивались перед финальными пробами.

Вчера он написал Блейзу, так что совсем не удивился, когда тот встретил его у ворот школы, на которых уже лежал первый снег. Малфой засмеялся, когда Забини обнял его и хлопнул ладонью по спине.

— Да?

— Да, — ещё шире улыбнулся Драко, зная, о чём спрашивал лучший друг.

— Да! — заорал мулат. — Мать твою, бесплатные билеты и цыпочки, которые ошиваются в первых рядах, я не зря с тобой подружился, клянусь!

— Ты неисправим, — покачал головой Малфой и только сейчас понял, насколько он перестал чувствовать себя не в своей тарелке, оказавшись на территории школы в обществе итальянца.

Они подошли ближе к Хогвартсу, и он уже приоткрыл рот, чтобы о чём-то спросить, но заметил толпу людей у главного фойе.

— Мы так-то ждали тебя только послезавтра утром, вас разве не должен был…

— Что за сборище? — перебил его Драко, кивнув в сторону толпы.

— Что? А, это, — Блейз махнул рукой, — Грейнджер.

Одно слово, и Драко остановился, заставив Забини налететь на него.

— Что с ней? — наверное, его рациональной версии следовало бы лучше скрыть тревогу в голосе, но рациональная часть давно перестала главенствовать.

— А, да приехали лечить от драконьей оспы или чем там эта грязнок… Малфой?

Холодный воздух обжёг горло, когда он сорвался с места. Несколько студентов отлетели к стене, как только Драко оттолкнул их от двери. Пролёт, ещё пролёт… Толпы поджигали в нём новые и новые канистры с адреналином, который питался страхом, чистым ужасом. Больничное крыло было переполнено людьми в тех самых мантиях, цвет которых он ненавидел больше всего.

— Мистер Мал… — Макгонагалл заметила его, как только он ворвался в помещение, где-то посеяв по дороге сумку.

— Где она? — потребовал ответа слизеринец, не видя двери в её комнату из-за толпы.

Крик, который раздался откуда-то слева, явно за стеной, оглушил его, и Драко побледнел, дёрнувшись. Но Минерва остановила слизеринца за плечо.

— Вам туда нельзя, Драко, это естественная реакция. Данный процесс довольно болезненный, поэтому… — в голосе директора слышалась горечь, но ему было плевать на её чувства.

— Какой процесс? — почти кричал Драко, привлекая внимание всех вокруг.

— Её готовят к операции, и нужно удалить новые ростки, которые могут помешать проведению…

— Какой операции? — Малфой прерывал профессора очередной раз, но была бы его воля, он бы потряс Макгонагалл за плечи, если это бы гарантировало быстрое получение ответов. — Вы сказали, что через месяц. До назначенного времени ещё неделя.

— Мисс Грейнджер стало хуже, поэтому мы решили перенести дату. Пожалуйста, соблюдайте…

Вся её последующая речь не имела никакого смысла. Туман затопил его разум, потому что это было тем, о чём он думал. Завтра она проснётся абсолютной пустышкой. Без чувств. Без страха. Без боли. Без печали. Без эмоций. С миллионом этих «без», которые не делают её собой. Без сотен грейнджерских штучек, которые позволяли ей анализировать его на протяжении стольких лет, находя новые грани хорошего в нём и влюбляясь в него ещё больше. Без её глупого желания так раздражающе вздёргивать руку выше, чтобы быть исключительной. Без её заботы о двух простофилях. Без огонька в глазах. Без его любимых цветов по её телу.

Драко даже не знал, где его палочка. Возможно, она вообще осталась в сумке, которая соскользнула от удара о какого-студента, который стоял у него на пути. Стихийный взрыв магии оторвал двери, и они повисли на одной петле.

— Что за?.. — целитель не договорил, когда был откинут к стене физически.

— Не прикасайся к ней, мать твою, не трогай её, — прорычал Драко, но вряд ли его кто-то слышал из-за криков гриффиндорки.

Медсестра, которая держала руки девушки, отскочила к окну от неожиданности, и Гермиона перекатилась, едва не упав на пол.

— Грейнджер, — Малфой выдохнул, поймав девушку, но судя по тому, как она стонала от боли, вряд ли положение на весу облегчило бы ей участь, поэтому Драко инстинктивно опустился с ней на пол.

Тот её вид, который шокировал его, когда он впервые пришел к ней ночью, не шёл ни в какое сравнение с тем, как Гермиона выглядела сейчас. Цветы покрывали практически каждый участок кожи гриффиндорки, все бутоны распустились, показывая нежные розовые лепестки, и выглядели такими сильными, что не оставалось сомнений в том, чем они питаются. В ней почти не осталось сил и крови. Драко случайно сломал один цветок, перехватывая её удобнее, и из стебля полилась кровь. Её кожа была холодной и бледной настолько, что если бы не слабое дыхание и крики, которые сменились болезненными стонами при его касании, он бы поверил, что она мертва.

— Мистер Малфой, ей нужна помощь! Вы её убьёте! Отойдите сейчас же! — кричала Макгонагалл, потому что врачи не имели никакой власти над учеником школы и не могли применить к нему магию или, тем более, договориться с ним на его языке.

Гермиона вздохнула, как будто подтверждала слова любимого профессора, хотя было совершенно очевидно, что вряд ли она их слышала. Девушка умирала. Чёрт возьми, она выглядела так, будто уже умерла. Драко не было тринадцать дней. Эти тринадцать дней могли стоить ей жизни.

— Мистер Малфой, — рука Минервы легла на его плечо, пытаясь оттянуть, но он яростно сбросил её ладонь.

— Нет, нет, нет, Грейнджер, — голос Драко дрожал, когда она открыла глаза.

Всё такие же карие, как он запомнил. Было такое чувство, будто только месяц назад Малфой вообще увидел их впервые. Всё такие же живые и отображающие эмоции. Самые кошмарные эмоции, но это доказывало, что она ещё здесь.

— Нет, Грейнджер, я тоже, слышишь? — он легко встряхнул девушку, когда её веки закрылись, а голова стала тяжелее, как будто последние остатки сил испарились из тела гриффиндорки. — Я тоже люблю, слышишь? Грейнджер!

Чьи-то сильные руки оттянули Драко, и он услышал свой крик. Магия одного из целителей удержала Гермиону от удара о кафель, когда кто-то стал удерживать его сзади. Они переговаривались о чём-то на… японском? Какой это был язык? Но даже знания языка не потребовалось, чтобы услышать панику, а Макгонагалл, которая прислонилась к стене, прикрывая ладонью сморщенный рот, была самой красноречивой картиной. Нет.

Искренние чувства. Это словосочетание поселилось в его голове, когда он велел матери прислать ему все экземпляры книг из библиотеки Мэнора около месяца назад, которые касались темы самых редких болезней. Искренние чувства — единственное спасение. Драко мог молоть языком сколько угодно, но если это было не правдой, это убило бы Гермиону в ту же секунду. Искренние, сука, чувства. Драко никогда не планировал произносить этих слов. По его мнению, он даже забыл, как это делается, будто язык стёр эту мышечную память, которая подсказывала строение для подобных звуков, но они вылетели из рта Малфоя без единого сомнения.

Внезапно он замер, перестав вырываться, потому что увидел, как замерли все врачи, из палочек которых вырывались всё новые и новые линии, показывающие магическое воздействие, и те растаяли в воздухе, перестав получать импульсы. Женщина со стянутыми в пучок блестящими чёрными волосами немного сместилась, и Драко увидел, как Гермиону окутывают… змеи? Еще полшага иностранной целительницы, и стало ясно, что это зелёные стебли движутся вокруг тела гриффиндорки, постепенно… растворяясь.

Хватка на его плечах ослабла, и он понял, что это был Снейп. Малфой скинул с себя чужие руки и двинулся к её койке.

— Грейнджер, — проговорил он таким сиплым голосом, будто рыдал многие часы подряд.

Это были изменения, коих он никогда не видел. По скорости они напоминали Оборотное зелье, действие которого по времени подходит к концу. Щеки Гермионы полнели, возвращая себе румянец, кисти перестали быть похожими на скелет, обтянутый кожей, каждый цветок, который, казалось, въелся в её мышцы навсегда, исчезал, отдавая сосудам кровь.

Драко коснулся лица Гермионы. Все стояли, совершенно ошарашенные. Ему хотелось закрыть её от всех и ещё раз использовать подобный трюк с выбрасыванием людей за двери, но, видно, он использовал все свои силы для разрушения чар на комнате. Или на то, чтобы произнести те три слова.

— Я люблю тебя, — повторил Драко еле слышно, взяв её ладонь в руку и надеясь, что это произойдёт быстрее.

Когда последний цветок растворился на ключице девушки, она открыла глаза, глубоко вдохнув. Гермиона ошибалась насчёт него. Он и эгоизм всегда шли рука об руку. И те слова… они просто не могли быть недостаточно искренними. Драко мог сколько угодно уговаривать себя в ценности человеческой жизни или пытаться перечислить себе её положительные стороны, как месяц назад пыталась сделать Макгонагалл, уговаривая его присмотреться к девушке. Даже вспоминать об этом было смешно. Но это всё не работало. Его никогда не заботили жизни других людей. По сути, ничьи, кроме своей. И то, что он сказал ей… не было шансов, чтобы признание оказалось лживым. Драко сделал это не потому, что он хотел сохранить ей жизнь. А потому, что он хотел оставить её себе.

***

Гермиона поморщилась от резкого света. Ей захотелось перевернуться на другой бок и уснуть. Спина затекла от долгого лежания в одной позе, и этот фонарик практически выжег её сетчатку своим раздражающим свечением, несмотря на то, что она ещё даже не открыла глаза.

— Давай, просыпайся, — услышала Гермиона успокаивающий голос Помфри, и спустя ещё три секунды мигающего белого света ей пришлось подчиниться.

Девушка недовольно простонала, открыв на миг веки и прикрыв рукой лицо.

— Отлично, она реагирует на свет, и все показатели в норме, — сказала целительница кому-то сбоку.

Гермиона заморгала и увидела возле себя Помфри вместе с тремя другими врачами в соответствующих мантиях и уже знакомую женщину-переводчика, которая в данный момент нашёптывала что-то упитанному мужчине с формуляром в руке и со слишком смуглой кожей, чтобы быть урождённым англичанином.

Её взор зацепился за то самое кресло, но она не могла видеть, сидел ли на нём кто-то, потому что народу у кровати оказалось слишком много. Все перешёптывались и вносили какие-то записи, практически не обращая на неё внимания.

— Воды, дорогая? — спросила Помфри со стаканом в руке.

— Да, пожалуйста, — прохрипела Гермиона и попыталась понять, что помнит последним.

Это было похоже на воспоминания из фильмов об огромных пьянках, когда главный герой сидит в близком кадре, а перед зрителем проносятся пятисекундные отрывки прошлой ночи. Она помнила дикую боль. Просто адскую. Кровь. Она была повсюду. Лепестки, бутоны, целые соцветия врезались в её кожу. Ей приходилось выплёвывать их, и уже казалось, что даже не хватит принять ванную из антисептических отваров, чтобы помочь всем ранам на теле.

Гермиона глянула на свою кожу и в благоговении провела по ней рукой. Абсолютно гладкая.

Три целителя кивнули ей головой и вышли ещё до того момента, пока она сообразила им ответить. Её глаза тут же сместились левее, чтобы посмотреть на кресло.

Драко сидел в напряжённой позе, уперев локти в колени. Он пристально смотрел на неё, и она не помнила ничего с его участием за последнее время. Только сны, которые, казалось, и не дали ей умереть. Но Гермиона знала, что должно было произойти.

— Сейчас доктор Кимура даст последние наставления, и затем я велю подать тебе завтрак, ладно? Придётся потерпеть, — пролепетала Помфри. — Им уже пора отбывать, так что нужно сделать это быстрее.

— Ладно, — ответила Гермиона, всё ещё находясь где-то на границе сна.

Помфри унесла стакан воды, и гриффиндорка увидела в проёме, как та подошла к Мариэлле, которая сунула ей в руку какой-то клочок пергамента с печатью.

Женщина-целитель стала что-то быстро лепетать на японском, и Гермиона пыталась вежливо вслушиваться в речь. Её мозг будто выдал облегчённый вздох, когда заговорила переводчица.

— Доктор Кимура хотела вам напомнить, что ещё неделю следует принимать настойку на всякий случай, — девушка показала ладонью в сторону тумбы, где стояли флаконы с уже знакомым ей лекарством. — Ваша болезнь отступила, но, как известно, цветы её находятся возле вашего сердца, вот здесь, — Кимура подошла и двумя пальцами нажала на область немного ниже груди, — но они не должны причинять неудобств, если между вами и объектом, который стал причиной, будет достаточно близости, и вы не будете расставаться на долгое время. Точных цифр назвать сложно, но в крайнем случае это может быть похоже на затяжную простуду. Эти симптомы должны легко сниматься присутствием второго человека.

Грейнджер послушно кивала, мотая на ус информацию и надеясь, что она обретёт смысл, как только девушка полностью вынырнет из сна.

— Тогда на этом всё. Доктор Кимура желает вам долгих лет жизни.

— Поблагодарите её за меня, — попросила Гермиона с улыбкой.

Целитель улыбнулась в ответ, поняв всё без перевода, и уже через секунду схватила свою сумку со странным орнаментом и грациозно вышла из комнаты.

В коридоре ещё слышался шум, так как дверь оставалась открытой, но в миг она мягко захлопнулась, будто по велению чьей-то магии. Гермиона медленно перевела взгляд на Драко, который так и сидел в одной позе, не сводя с неё глаз.

— Как твой отбор? — несмело спросила она первое, что пришло ей в голову.

На секунду брови Драко подскочили вверх, а потом он засмеялся, устало качая головой.

— Они ввели тебя в трёхдневную кому, чтобы восстановить организм и убедиться в том, что не осталось ни одного внутреннего повреждения, которое было бы чревато рецидивом, а ты спрашиваешь про квиддич?

Гермиона молчала, переваривая информацию и всё ещё пытаясь натолкнуться на обрывки собственных воспоминаний. Драко, видимо, принял это за настырное ожидание ответа.

— Я прошёл, можешь поздравлять, но не слишком бурно, потому что это было ожидаемо.

Теперь наступила её очередь качать головой и улыбаться. Типичный Драко. Но потом всё же его предыдущие слова пробудили в ней тревогу, и девушка нахмурилась.

— Погоди, три дня? Я была в коме три дня? — это оказалось даже забавно, что её больше испугал срок, чем слово «кома». — Мерлин, Гарри с Роном наверняка… — Гермиона попыталась найти край одеяла, чтобы… что? Выбежать в коридор в их поисках?

— Грейнджер, им сказали, что ты в порядке, уймись, — закатил глаза Драко. — Хотя эта информация не сильно успокоила рыжего, учитывая, что ему не позволили убедиться лично…

— Их не пускают ко мне? — перебила его девушка.

— Никого не пускают, — подчёркнуто ответил Малфой, а потом добавил, увидев её взгляд. — Да, кроме меня. И это добавило красок в день, когда об этом узнали твои двое, — самодовольно усмехнулся Драко, откинувшись в кресле, и его настроение за долю мгновения подскочило вверх.

— Мне нужно сказать Помфри, чтоб она…

Гермиона наконец оттолкнула ногами одеяло и поблагодарила целителей, что те не оставили её в той накидке, которую дали ей на время операции, и сменили на типичную больничную рубаху, ткань которой тоже, впрочем, не отличалась особой плотностью, но это было явно лучше, чем предыдущий вариант.

— Тебя сегодня выпишут, недолго им придётся томиться без своей мамочки. Твои анализы в порядке. Ты абсолютно здорова, — Драко произнёс это, и его тон изменился.

Вдруг слизеринец стал звучать так, будто повторял себе эти слова вот уже некоторое время, будто ему нужно было их озвучивать, чтобы не потерять чувство их реальности.

Гермиона знала, что с ней всё в порядке. Знала, что здорова, учитывая тот факт, с какой лёгкостью она села на кровати, не говоря уже о том, что её лёгкие больше не сдавливал спазм при каждом вдохе.

— Ты спас меня, — сказала девушка, смотря ему в глаза, и хоть интонация не была вопросительной, ей хотелось услышать ответ.

— Я бы мог сказать, что на моём месте так поступил бы каждый, но ты сама знаешь, что большинство из них тебя бы лично придушили, чтоб наконец перепрыгнуть в рейтинговой таблице экзаменов, — Драко звучал буднично, но она хорошо слышала напряжение в связках парня, которое он пытался скрыть.

В её голове снова и снова вертелись абзацы из разных книг. Они были похожи, как одна — пояснение того, как она могла выздороветь. И оно было только одно. Никаких окольных путей. Секундные отрывки суетились в её висках, но ничего конкретного. Гермиона помнила боль, будто кто-то засовывал раскалённые кинжалы в каждую из вен одновременно, руки целителя на запястьях, свои сорванные связки. Потом был шум, какой-то взрыв. Гермиона помнила прикосновение Драко, которое показалось предсмертной агонией, потому что ей на миг стало чуточку легче, когда её тело выдернули из больничной кушетки. А потом только темнота.

— Я думала… — Гермиона замялась, привычно прикусив щеку, — что ты ненавидишь меня.

— Я тоже так думал, — Драко огрызнулся довольно внезапно.

Гермиона приоткрыла рот, не зная, как реагировать. Они были похожи на двух львят, запертых в одной клетке, которые были натасканы, чтобы сражаться, но всё ещё не могли причинить друг другу существенный вред. Впервые.

— Что здесь произошло? — наверное, это было лучшим решением — спросить всё у первоисточника, несмотря на то, что она понятия не имела, куда может привести этот разговор и сколько у них времени, судя по шуму за дверью. — Кто-то ещё узнал о том, что?..

— Вся школа, — коротко ответил Драко, наблюдая за ней. Её брови подскочили, когда она встала и решила направиться к окну, но ответ выбил Гермиону из колеи, заставив замереть на полпути. — Всё было довольно шумно, когда тебе начали делать операцию, знаешь, — она не понимала почему, но его голос становился злее с каждой секундой. — Почему ты мне не написала, Грейнджер? Почему не сказала, что тебе стало хуже?

— Помфри сказала, что твоё присутствие мне уже не поможет, болезнь зашла слишком…

— Да ты могла проснуться чёртовым овощем, Грейнджер, если бы не чудесное стечение обстоятельств! — крикнул Драко, вскочив на ноги.

Казалось, слизеринец сдерживал этот крик всё время. Она почувствовала едва заметную вибрацию воздуха, когда он при помощи беспалочковой магии применил заклинание на дверь, делая их разговор приватным.

— Я должен был вернуться на день позже, было бы уже поздно! Да ты могла просто умереть на этой грёбаной кушетке!

— Но ты знал изначально, что так будет! Мы понимали, что твоё присутствие всего лишь оттягивает неизбежное! — повысила тон Гермиона. — Ты ни разу не показал мне, что я могу… — её голос сорвался. Видимо, после трехдневной комы скандал был не лучшим решением для горла. — Что я могу обратиться к тебе за помощью или…

Выражение лица Драко смягчилось так быстро, что она пожалела о том, что ей пришлось отвести глаза. Девушка сглотнула, чтобы убрать влагу с глаз. Пока что Гермиона просто не понимала до конца, из чего ей удалось выкарабкаться, но шок пройдёт, и осознание больно ударит по нервной системе.

— Грейнджер, — мягко позвал её Драко, садясь обратно на кресло. Гермиона повернулась, втянув носом воздух. — Ты слышала, что говорила врач о близости? — усмехнулся он и хлопнул себя по колену ладонью. — Не нужно нарушать предписания целителя, пока ты всё ещё не набралась сил.

Гермиона таращилась на него и в каком-то то роде была благодарна за это, потому что удивление быстро высушило подступившие слёзы.

— Иди сюда, — он протянул руку и, ухватив её за кисть, усадил к себе на колени, положив руку на бедро.

Больше не было того блаженного чувства прохлады на ранах от его касаний, но появилось другое. Что-то не менее приятное, но более тёплое, воздушное. Такое, о котором она не могла подумать раньше.

— До Скитер дошли слухи, — сказал Драко, нахмурившись. — Она начнёт копать и раскопает, если ей это будет нужно. Я дам ей взятку такой величины, чтобы это заткнуло её, если ты хочешь.

Он дотронулся до одного из локонов Гермионы, и только сейчас ей пришло в голову вообще посмотреться в зеркало. Скорее всего, у неё на голове был сущий кошмар.

— Что? Какие слухи? Макгонагалл же… — Гермиона поёрзала, и Драко сильнее прижал её к себе.

— Не те слухи, но она раскопает о ханахаки, я же сказал. Скитер вынюхала обо мне и о тебе. Это было легко, учитывая осведомлённость школы, — пожал плечами парень.

— Н-но я… — Гермиона всё ещё испытывала трудности в подбирании слов. Чёрт возьми, ей нужно было восстановить воспоминания. — Ты…

— Спас тебя, да, ты уже говорила. Не хочешь поблагодарить, кстати? — Драко игриво наклонил голову, и она поразилась тому, как быстро его настроение сменило векторы.

— Спасибо тебе, — не задумываясь выпалила Грейнджер, но он забавно сморщил нос.

— Не так, — протянул Драко и прочертил полоску своим подбородком по её шее.

Гермиона автоматически сжала его плечо и по привычке хотела одёрнуть руку, но он прижался ближе, поощряя этот жест. Это тепло просачивалось сквозь поры на её кончиках пальцев, достигая лица, делая его ещё более румяным.

— Скажи мне, — попросил Драко и поцеловал девушку чуть выше ключицы, отогнув край рубашки.

— Что сказать?

Гермиона запрокинула голову, закрыв глаза и, наверное, сказала бы всё, что угодно. С ханахаки или без, она никогда бы не смогла противиться его прикосновениям. Наивно полагать, что именно анатомия была всему виной.

— То, что ты мне говорила раньше. Во время секса. То, о чём думала с третьего курса, — принялся перечислять Малфой, и при упоминании о третьем курсе его глаза довольно заблестели. — То, что привело тебя к неизлечимой болезни. Скажи мне, Грейнджер.

Он опустил подбородок девушки и прижался своим лбом к её, потираясь носом. Парень выглядел совершенно иначе. Как Малфой, с привычными его интонациями и акцентами в речи, но ещё так, будто успел за эти пару дней пройти настоящий ад.

— Я люблю тебя, — сказать это было легко, особенно во второй раз. В первый её заставили переполняющие чувства и сюрреалистичность происходящего. Теперь же было смешно от этого бежать, особенно, когда он и сам обо всём знал.

Малфой скользнул ладонью по её скуле, немного отодвигая девушку, чтобы посмотреть ей в глаза. Она не удержалась и мельком опустила взгляд на его губы, правый уголок которых тут же потянулся вверх, как только Драко заметил это.

— Я тоже тебя люблю, — ответил он.

Гермиона вздохнула, потому что почувствовала похожее ощущение, когда её тело наполнялось кислородом. И что-то подсказало, что она слышала это от него раньше. Много раз. Что-то между теми вспышками агонии, а потом, когда лежала без сознания. Словно молекулы в её крови всё равно помнили.

В сердце Гермионы по-прежнему находились цветы, которые нуждались в этих его словах, поэтому отклик был моментальным. Мысли девушки до сих пор существовали беспорядочным месивом, и, наверное, ей ещё долго нужно будет отходить от происходящего в последние месяцы и, наконец, понять, что она больше не умирает. Самое смешное было то, что все эти аспекты блекли по сравнению с переплетением звуков в манере Драко говорить, растягивая гласные, которые всё ещё отдавались эхом в её капиллярах.

Малфой наклонил голову Гермионы, целуя, и именно в этот момент стало ясно, как чувствуется время, когда долгие годы рисованных историй в голове превращаются в реальность — словно каждая секунда заряжена электричеством, и когда он обнимает так, будто у вас впереди не годы, а только пара минут в запасе.