Они придут завтра [Пётр Иванович Мельников] (fb2) читать постранично, страница - 3

знает…» Фраза выписана крупными угловатыми буквами, и каждая буква отцу Дмитрию чем-то напоминает сына, упрямо карабкающегося в гору на крепких ногах, чуть пригнувши голову и плечи и пристально вглядывающегося в приметные куски породы. Издали черноволосого и бронзового Серегу легко принять за индийца, если бы не чересчур длинный и по-своему симпатичный нос.

Бывают носы кривые, расплющенные, великие, а Сережкин монголы и якуты почтительно величали князь-нос. Комары и те облетывали его, прежде чем выбрать место для посадки. Ишь ты, спит сном умаявшегося праведника, ни тревог ему, ни забот.

Камни всюду, на окнах и полках, и самые разные, непохожие. Рядом с запиской — книги о великих путешественниках, землепроходцах, иллюстрированные журналы, взятые или в публичной библиотеке Кяхты или в Троицко-Кяхтинском отделении императорского Русского географического общества. И ни одной о боге…

— Что-то отрок зачастил в местный музей и в дом чаеторговца А. М. Лушникова.

— Земные дела зело волнуют ваше чадо, отец Дмитрий, — на ухо передавал кяхтинский священник. — Все около работников крутится, присматривается, как шьют монгольскую палатку на байковой подкладке, как упаковывают тюки, чем кормят верблюдов и быков. Монгольские, бурятские и якутские слова записывает. И ко мне обращался с расспросами: правда ли, что в доме Лушниковых останавливались и Пржевальский, и Потанины, и Радлов, и Ядринцев, и Обручев? «Останавливались и другие путешественники…» — отвечаю.

Глаза у отрока так и загорелись.

— Расскажите, пожалуйста, какие они? Что про чужие страны и народы сказывали?

Вона, чего захотел!

В пятницу все про декабристов расспрашивал: кто из кяхтинских купцов ездил к ним на Петровский завод и чей это завод? Все допытывался, уж не кабинетские ли, сиречь не царствующих ли особ эти владения? Каторжные рудники и заводы Нерчинского и Алтайского горных округов и Кузнецкого каменноугольного бассейна, говорят, на царскую семью работают… И правда ли, что Белозёров приятель Лушникова, виделся с Чернышевским и разговаривал с ним? И кто только, какие сыны неправды и геенны, рабы греха и тления внушают нашим отрокам такую крамолу? А все ваш знакомый Иван Иванович Попов! Посеял семена зла и разврата, а сам отбыл в Иркутск. Мы же тут расхлебывай.

Хороши и господа из Третьего отделения. Что им наши места — гнилой, гиблый угол? Нашли, куда ссылать декабристов и народников. Тут и ломтя не успеешь прожевать, как за монгольскую границу перемахнут. А там Китай, океан-море, и поминай как звали.

Отец Дмитрий слушал мирского коллегу задумчиво. Сергей давно тревожил его. Подросток развивался не по годам. Он не хотел познавать бога ни разумом, ни сердцем… С каким жаром отец Иоанн внушал мирянам:

— Разум — злейший враг веры, источник всех заблуждений и смут. Наше немощное тело — «сосуд скудельный», вместилище греха и порока. Человек — жалкое, падшее существо, созданное по образу и подобию божию, должен всегда помнить: жизнь на земле — этой юдоли печали и слез — временна и бренна. Умерщвляй плоть, человек, стремись в небесную отчизну свою, в райское блаженство!

Однако и эта проповедь не затронула ни одной струны в душе подростка.

— О чем же он еще спрашивал вас?

— Правда ли говорят, что Алексей Михайлович Лушников декабристов Бестужевых, Завалишина и Горбачевского самолично видел? Портреты с каких кяхтинских купцов рисовал Бестужев? В Селенгинске у кого жили Торсон и Бестужевы? А что возили купцы декабристам на Петровский завод?

Тьфу ты, пропасть какая! Мне-то откуда знать всю эту напасть. Ну что может возить наш купец? Чай, вино, китайские материи.

Как-то после службы Сережа задержался в соборе. Я в умиление пришел. Неужто на юношу снизошла божья благодать и хочет он наедине открыть душу ему, возлюбленному, ангелу лица божия? Ан ошибся… И в соборе мирские дела обуревали ум его: покажите, сказал, иконы итальянских мастеров, реставрированные Бестужевым. А не спросил, отчего кяхтинский собор светится и не чудо ли сие?

Как бежит время! Какой шаровой молнией накатывается оно на племя ехиднино.

Отец Дмитрий накрыл сына простыней. Спать совсем расхотелось. Невеселые мысли роились, обжигали распаленный мозг.

Злоба, яко сыпь, снова покрывала всю землю. Честолюбцы и властолюбцы ослеплены гордыней и в ненасытной жадности и жестокости своей не замечают, как умножают раздоры и вражду, бедствия и несчастья, отравляют жизнь, толкают мир в пропасть, ведут его к смертоубивству. Вот на Ленских приисках опять стреляли в народ, в рабочих. И вопли вдов и сирот снова оглушили господа бога. А все золото… Сколько его не берут из земли, им, гнусным и безумным детям века сего, все мало. За злато — мать родную растопчут, сестру продадут в наложницы. Бесстыдные и лукавые, лживые и вероломные, жестоковыйные и прелюбодеянные рабы греха и тления, они возненавидели Христа и в похоти и чревоугодии предались бесовскому князю мира сего.