Беллини [Франческо Пастура] (fb2) читать постранично, страница - 2

катанийцев. В ночь со 2 на 3 ноября 1801 года в этой квартире родился первенец Розарио и Агаты Беллини — белокурый, розовощекий мальчик, получивший имя деда — Винченцо.

Мне жаль, но приходится спорить со стариками, что сидя в тени пальм в городском парке, передают новым поколениям все те легенды, из которых катанийцы сложили о Беллини настоящий миф. И все-таки я должен утверждать, что рождение его не было отмечено каким-либо необыкновенным предзнаменованием — не появлялись в ту сырую ноябрьскую ночь на небе кометы, не доносились из подземелья древнегреческого театра нежнейшие хоры и даже не зазвонили сами собой все колокола и не зазвучали органы в десятках церквей Катании.

Ни один документ того времени не фиксирует что-либо подобное. И мы вынуждены, к сожалению, отказаться от всех этих красивых вымыслов, созданных поэтической фантазией народа, поскольку они не имеют никакого отношения к действительности. А действительность была совсем иной, правда, не менее прекрасной, но слагалась она из самых обыкновенных, причем весьма благоприятных событий.

Винченцо Беллини родился, как все нормальные дети, ровно через девять с половиной месяцев после свадьбы родителей. На следующий день он был крещен и получил имена Винченцо, Сальваторе, Кармело и Франческо. Крестным отцом его стал старший брат матери Франческо Ферлито. И в тот момент младенец Винченцо Беллини был лишь новым катанийцем, который на одну единицу увеличил численность городского населения.

II СЫН ДОНА РОЗАРИО БЕЛЛИНИ

Беллини был не просто чудо-ребенком. Он оказался тем редким существом, кто с течением времени сохраняет, развивает и дополняет исключительные способности, которые проявились у него, едва лишь он как-то начал выражать свои мысли. И в этом кроется главная причина, почему детство и отрочество катанийского музыканта окружены ореолом легенд, а многие биографы, пытавшиеся описать ранний период его жизни, оказались в плену различных: «Рассказывают, что…» — или увязли в зыбучих песках всевозможных: «В мое время вспоминали, будто…»

Сейчас уже практически невозможно предельно достоверно воссоздать детство Беллини: не сохранилось ни документов, ни свидетельств очевидцев. Более того, даже сведения, которые в свое время были получены от близких или знакомых музыканта, думается, весьма неточны. Те, кто сообщал их, и те, кто записывал, очевидно, не могли не придать какого-то особого значения событиям и эпизодам из жизни этого необыкновенного ребенка, поскольку на их воспоминания падал отсвет гениальности Беллини.

При такой неопределенности единственная путеводная нить, которой нам остается следовать, это рукопись неизвестного мемуариста, хранящаяся в Музее Беллини. В ней автору (очевидно, что это был родственник или друг музыканта) удалось извлечь из вороха легенд подлинную историю детства, отрочества и юности Беллини и рассказать обо всем с непосредственностью человека, помнящего события, свидетелем которых он был. Именно эта непосредственность и побуждает меня придерживаться фактов, сообщенных неизвестным автором.

В отличие от выспренней манеры повествования, когда самым обычным вещам придается некое исключительное значение, этот автор о тех же самых событиях говорит дружески и просто, правильно определяя их даты и место в жизни Беллини.

Первые признаки музыкальности маленького Винченцо проявились, когда ребенку был всего годик. Природе здесь помогала окружающая обстановка. Мальчик родился в семье, где музыка была главным занятием, а чембало — рабочим инструментом. Отец, помимо того, что был церковным органистом, зарабатывал деньги уроками, а также сочинением музыки. В сознании ребенка слова сплетались с музыкальными звуками, и по мере его развития — а это началось тоже очень рано — он научился различать их, отдавая предпочтение музыке, к которой явно испытывал особое влечение.

Любимым занятием годовалого Винченцо было подражать отцу, когда тот отбивал такт, стуча по руке свернутым в трубочку листом бумаги. Очевидно, у ребенка пробуждалось чувство ритма, и внешние обстоятельства помогали ему в этом. Вокальные упражнения, которые он слышал дома и которым тоже подражал, не в меньшей степени влияли на его природные способности, развивая их. Уже в полтора года малыш начинал напевать какую-нибудь арию Фиораванти^[5] и с помощью отца, который аккомпанировал на чембало, уверенно доводил ее до конца.

Ничего необыкновенного во всем этом нет. Тут следует видеть лишь не совсем обычное, слишком раннее проявление одаренности — проявление, которое может в иных случаях с годами ослабеть или даже совсем исчезнуть. Но у маленького Винченцо оно усиливалось, причем настолько, что отец решил отдать его учиться грамоте и другим предметам уже в два года. А о музыкальных занятиях он позаботился сам.

Понять, что в этом рассказе преувеличение, а что правда, было бы возможно, если бы имелись