Нечестивый [Муси Мэй] (fb2) читать постранично, страница - 2

обмяк, почти повиснув на гопнике. Я заметил, что из его тонкой шеи торчала длинная волосина. Захотелось вырвать ее.

— Подожди, сейчас сбегаю, — заикаясь, пробормотал я, — у мамы попрошу.

Во дворе сработала автомобильная сигнализация и рука Сявы дернулась, вгоняя заточку мне в живот. Физиономия гопника побелело, глаза судорожно забегали, словно пытаясь удрать с лица.

Не больно совсем. Кровь стекала по белой рубашке и напитывала плотные шерстяные брюки. Всегда ненавидел их, потеешь, как сука. Я повалился на асфальт, краем глаза наблюдая за убегающим Сявой. Раздался тонкий, пронзительный вой, почти как у ошпаренной дворняги. Неужели это я так заорал?

Как же подыхать не хочется. Если не сдохну, точно пойду на бокс и набью рожу Егорову, и мамку пошлю, с ее вонючим супом. Сука, холодно как стало на улице. Солнце быстро село, почти как зимой. Точно отфигачу Егора. Вот только вздремну сейчас немного.

Зарождение

В комнате было темно и прохладно. В центре, выхваченный бледным снопом света, стоял маленький плетеный стульчик. На его спинке сидел мальчик с длинными, пепельного цвета волосами. Он болтал худыми ножками, обутыми в остроносые башмаки.

Его большие, зеленые глаза меланхолично смотрели на меня, показывая полнейшее безразличие. Худенькие, синего оттенка пальцы сухо щелкнули и я обрел тело. Оказывается, что дышать и вообще, физически существовать, занятие сложное и утомительное. Хочется обратно — в теплоту и сухость мрака.

— Не люблю долго говорить, — произнес мальчик, — утомляет сильно. Я дам тебе шанс. Но взамен и ты поможешь. Ты откроешь дорогу. Если подведешь, то смерть покажется тебе наслаждением.

Мальчик приподнялся и едва приоткрыв губы, легонько выдохнул. Его стылое дыхание вплелось в мое тело, и я проснулся.

Солнце почти опустилось за крыши гаражей. Я лихорадочно ощупал живот через рубашку, но никаких следов не нашел. В голове все поплыло, и я опустился на асфальт. Теплые, мокрые слезы текли по щекам. На брюках расплылось пятно. Страшно как, мамочка, я чуть не умер.

— Слышьте, пацаны, какой-то чухан голосит, — раздался голос с детской площадки.

Меня обступила местная детвора, мелкие совсем, короткие, худые, как щепки. Они с любопытством наблюдали, как я реву, размазывая сопли. Тощие, заостренные лица смотрели с злобным интересом. Первый харчок попал мне на волосы, второй уже стекал по носу. Детишки соревновались, кто более меткий и кто больше нахаркает.

Я не закрывался, самозабвенно рыдая. Асфальт теплый, небо тускло-сиреневое, слезы соленые.

— А ну прочь, шакалье, — рявкнул проходящий мимо мужик.

Лицо у него круглое, не звериное, зато глаза больные, будто пусто внутри и холодно.

Меня поднял за рукав и обтерли лицо платком. Детишки стали поодаль и наблюдали за нами. Мужчину они явно знали, иначе бы не отцепились.

— Что же ты рыдаешь, как девка? — пробормотал он, — мужчина должен терпеть, иначе какой с него толк.

— Жить хорошо, дядя, — сказал я тихо, — дышать хорошо.

— Эх, как тебя накрыло, — произнес он, удивленно моргнув, — и не пьяный же, обкурился может чего. Пошли, чаю поставлю, успокоишься.

Квартира у мужика оказалась бедноватая, но чистая, почти как казарма. Только необходимые вещи: синяя кастрюля, белый чайник, стол и две табуретки. Мое внимание привлекла фотография женщины на холодильнике. Она смотрела внимательно, но по-доброму, словно наблюдая за озорным ребенком. На стене висела аляповатая грамота за победу в соревнаниях по стрельбе из лука.

— Сестра моя, — сказал мужчина, словив мой взгляд, — уже год, как не стало.

Я смутился, хотел сказать, что соболезную, но слова застряли в горле. Зато щеки залило красным, будто я виноват в чем-то.

— Из сладкого ничего нет, — произнес мужик, — хлеб есть черный и колбаса.

Чай совсем несладкий, да и хлеб зачерствел, но я наворачивал все с необыкновенным аппетитом. Мужик только усмехался и мелкими глотками отхлебывал из кружки.

— Смотрю, успокоился немного, — сказал он, — что случилось-то?

Я отложил недоеденный бутерброд и допил чай. Настенные, дешевые часы показывали половину девятого, мамка точно убьет.

— Умер недавно, — сказал я, — в живот ножом ткнули. Наркоман Сява, он часто здесь тусит. Думал умирать больно, но нет, тепло даже. Потом мальчик был, на ногах башмаки красные, а взгляд сквозь тебя смотрит, сказал, что я должен дорогу открыть.

Слова лились из меня потоком бессвязного бреда, но мужчина только одобрительно кивал головой. Когда я закончил, он встал и достав из брюк пачку сигарет, выбрал одну, обнюхал и положил обратно.

— Бывает, парень, — сказал мужик наконец, — я тебя понимаю. Ты заходи, если что, поговорим.

Домой я пришел к десяти. Мамка стояла надо мной, истерично сжимая губы, пока я снимал ботинки. Потом вцепилась в ухо и поволокла на кухню. Пахло борщом. Готовить она не умела, но верила в пользу жидкого и горячего. Выходила отвратная жижа с кусками овощей и