Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
По дороге на передовую Сергей Воронич частенько заглядывал на промежуточный пункт связи. И на этот раз инструктор подива не миновал его. Блиндаж связистов находился в пологой балке, поросшей чернокленом. Рядом бил из-под земли бойкий, говорливый родничок, и вода в нем была холодная-прехолодная — горло немеет, когда пьешь. В июльскую сухменную жару такая водичка — благодать. Сергей опорожнил третью кружку и почувствовал, что будто бы даже захмелел от этой студеной, пахнущей ежевичным листом воды.
Со дня на день ожидалось немецкое наступление, и все этим жили. Вот и здесь, на промежуточном пункте связи, шла непрестанная работа: вызов за вызовом, проверка за проверкой.
— Провода не остывают. Вот работа! — пожаловался сержант Глечиков, начальник ППС.
Телефонистка Ата сидела перед панелью полевого коммутатора и сухо пощелкивала контактами. Ее настоящее имя — Атланта. Мать — большая выдумщица — нарекла этим пышным именем дочь, а девушка стесняется, и это понимают товарищи и потому зовут ее проще — Ата. Сергей видел лишь ее затылок в тугих завитках каштановых волос да стерженьки наушников над висками, но он знал, что Ата вот-вот обернется, знал даже, какие у нее будут глаза при этом — широко раскрытые, испуганно-удивленные и в то же время затаенно-радостные, будто это чудо, что он зашел сюда.
Сергей Воронич частенько наведывался к связистам и всякий раз ловил на себе взгляд этих настежь распахнутых глаз, но ни разу еще не улыбнулся им, хотя знал, что и завтра, и послезавтра, если выпадет возможность, он придет в этот затерявшийся в лесистой балке блиндаж и вот так же будет сидеть и ждать, когда обернется к нему девушка со странным именем — Атланта. Но он опять не посмеет улыбнуться ей, а если доведется поговорить, то только по делу, о том, что полагается говорить инструктору подива с комсоргом роты.
Ату на коммутаторе сменил сержант Глечиков. Вот он, этот взгляд распахнутых настежь глаз! А в ответ — ничего. Все то же молодое, строгое, замкнутое лицо Сергея, может быть, только чуть теплеют его серые с синевой, цвета весенней грозовой тучи глаза, но это если присмотреться внимательно, да и то не каждый заметит.
А снаружи через проем блиндажа доносится песня:
Где-нибудь на дальней переправе,
Молодой мальчишечка лихой,
Потеряю я свою кубанку
Вместе с разудалой буйной головой.
Поет линейный Ступачок. Он и слова сам складывает, и музыку свою подбирает. Голос у солдата глухой, сиплый, и под стать ему хрипло, натужно, заглатывая звуки, вторит старая, видавшая виды гармошка. Говорят, у Ступачка был голос, но он оставил его в ледяной ладожской воде, провалившись в предательски затянутый тонким ледком бомбовый пролом.
— Ступачок! — высунувшись в проем блиндажа, кричит сержант Глечиков. — На линию. Третье направление. Живо!
Ступачок, небольшой, чернявый, с обветренным загорелым лицом, входит в блиндаж, ставит на земляной порог свою посеченную осколками гармошку, горестно восклицает:
— Эх!.. Прерванная песня — лучше бы ее и не было! Струна лопнувшая. Птица, убитая на взлете.
Сергею было по пути со Ступачком, и он, наскоро простившись, вышел из блиндажа вслед за солдатом. Немного прошли вдоль балки, потом поднялись по склону, и взору открылось просторное всхолмленное, изрезанное овражками поле. День уже клонился к вечеру. Кругом стояла настороженная тишина, только где-то в поднебесье подвывал мотором немецкий воздушный разведчик.
— Что это ты, друг, больно грустные песни поешь? — спросил Воронич.
— Не грустные, товарищ капитан, а жалостные. Если песня не жалостная — какая же это песня?
— Ну, а о смерти зачем? Жизнь — вот что стоит песни.
— Война, товарищ капитан. Потому и о смерти.
Какое-то время шли молча, и разговору, казалось, уже конец, но вдруг Сергей заговорил снова, заговорил раздумчиво, будто сам с собой:
— Ты держишь в руке деталь, только что снятую со станка, тобой, твоими руками сделанную. Она еще теплая, влажная от эмульсии. Ты держишь ее и думаешь: вот эта тобой сделанная деталь соединится с другими деталями, и вместе они составят хорошую, умную машину, и она, эта машина, облегчит труд сотен, тысяч людей. Если бы было возможно, я бы только ради этого мгновения прожил тысячу жизней. Или идешь ты по парку. Только-только сошел снег, и деревья еще стоят голые. Вдруг стукнется тебе в висок майский жук. Ты выпутаешь его из волос, посадишь на ладонь и скажешь: «Ну, лети, лети, дурашка!» А разве не хотелось бы тебе пробежаться на рассвете по лугу и почувствовать, как росяной холодок обжигает босые ноги, а потом сидеть на берегу задумчивой речки и слушать, как играет, плещется в воде заревая щука? Нет, чертовски
Последние комментарии
2 часов 49 минут назад
3 часов 6 минут назад
6 часов 34 минут назад
7 часов 8 минут назад
8 часов 4 минут назад
23 часов 6 минут назад