Доброе солнце [Дмитрий Николаевич Голубков] (epub) читать постранично, страница - 47

барев! — отвечает он, ласково и зорко прищуриваясь.— А вы разве армянин?

— Да, из нас многие армяне, из Нахичевани. А я живу в Чалтыре. И вот Арам тоже оттуда. Чалтыр теперь большое село, районный центр...

— Да, я знаю, — задумчиво кивает Сарьян.— Прошу вас, — Он широко распахивает двери.

— Это макет вашей родины, Мартирос Сергеевич,— высовывается из-за плеча преподавателя веснушчатый школьник с двумя вихрами, которые рожками торчат на тщательно причесанной белобрысой голове.

— Перестань, Сашко! — строго осаживает руководитель.— Это наш Сашко, художник. Он с Арамом делал этот макет.

Осторожно ставит сверток на пол, снимает бумагу. Два ряда коротко подстриженных акаций, сарай, мазанка. Крестьянский колодец — журавель. Речка, выложенная из блестящих стекляшек. По берегам — игрушечные камышинки, сделанные из тоненьких соломинок, обмотанных ватой.

— А этот кусочек земли на бережку — вот, возле камышинок, — это настоящая земля, — басит коренастый, наголо остриженный Арам, блестя выпуклыми карими глазами.

— Как хорошо сделано! Очень, очень похоже, — говорит художник.— Спасибо, ребята... — Его впалые щеки вспыхивают слабым румянцем, суженные, чуть наискось поставленные глаза темнеют. Он держит макет и, словно кому-то поддакивая, кивает головой. Тонким пальцем осторожно поглаживает игрушечные камышинки, кусочек бурой, зернистой земли. Наклоняясь, нюхает. Бормочет: — Да. Тот самый запах. Так пахла наша земля...

Как странно. И смешно, и грустно. Вот детство... Оно стало игрушкой, его можно покачать на ладони... А до сих пор слышится звон цикад на приречном лугу. И речка блестит, лениво скользя в шуршащих камышах. Там, на берегу, бахча, и полосатые арбузы, развалившись на пригретой гряде, ждут часа, чтобы ослепить лаковым блеском ребят, подползающих к ним. И цветы — огненные сгустки доброго солнца — колышутся в траве, ведя за собой босоногого мальчишку, ошеломленного красотой весеннего мира. И газель, тоскующая на привязи во дворе лавочника, таинственно смотрит своими раскосыми фиалковыми глазами...

Он ставит подарок на стол. Слабый, пропахший дыханием луговых трав и цветов ветер шевелит седые кудри. Две родинки, словно два мотылька, темнеют на щеке.

— Ну что ж вы молчите? Рассказывайте, как живете. Чем интересуетесь,— медлительно говорит он, всматриваясь в лица юных гостей.

— Мартирос Сергеевич, лучше вы расскажите о себе, о своей работе. Мы потом...— нестройно отвечают ребята.

— Мартирос Сергеевич, покажите свои картины,— высовывается неуклюжий веснушчатый Сашко. — Как вы рисуете... Какими красками...

Варпет ловит руку паренька, шутливо треплет рожки его вихров.

— Я и забыл: ведь ты художник, да? Ты привез мне свои рисунки?

— Да. То есть нет, нет... Я дома оставил,— смущается Сашко.

— Неправда! — возмущенно шепчет толстая девочка с широким, облупленным от загара носом.— У него есть.

— Давай, давай! Не обманывай! — басит Арам.

Сашко вынужден сбегать вниз и принести скатанные в трубочку акварели: портрет Кутузова, срисованный с открытки, поле со стогами и натюрморт — желтая айва, темно-красный помидор и глиняная макитра...

— Так, так.— Сарьян придирчиво изучает рисунки.— Для начала неплохо... Хорошо, что рисуешь с натуры. Попробуй теперь масляными красками... Нравится тебе это дело? — вдруг спрашивает он в упор.

— Очень, — густо покраснев, тихо и серьезно отвечает Сашко.

— Вот главное — чтоб нравилось и увлекало, — кивает художник,— А то иной раз дети из-под палки искусством занимаются. Родители рады: наш ребенок картины пишет, на пианино играет! А ребенок в душе ненавидит это подневольное занятие. И приучается врать в искусстве... В картине главное — чувство, душа, страсть, — глуховато и неторопливо, как бы вскользь, бросает он.— Каждая краска на палитре — это уже не просто цветной червячок. Это строительный материал.— Он вскидывает острые глаза.— Каждый мазок — это уже кусочек души художника. Живопись! То есть «живо писать». Писать жизнь! Если кисть без жизни, без страсти, если писать холодной кистью, че-пу-ха получится! — Его глуховатый, тихий голос взрывается мальчишески-резкой, петушиной нотой.

— А почему вы, Мартирос Сергеевич, так рисуете?. Ну... так широко. Большими такими кусками? — спрашивает толстая девочка.

Он усмехается. Садится на табуретку, вытаскивает из кармана руку и легонечко барабанит по столу... Сашко с напряженным интересом изучает этого человека. Какая маленькая у него рука, и пальцы быстрые-быстрые, какие-то остроугольные. Словно хорошо обточенные карандаши. И говорит он негромко, медлительно. Но иногда, когда возбуждается, речь вдруг делается стремительной: как неторопливый ручеек, прорвавший преграду на своем пути. Некоторые слова он почти выкрикивает, и голос звучит звонко, высоко...

— Меня часто упрекают за то, что пишу слишком размашисто, общо... Почему? — Сарьян пожимает плечами,— Может быть, потому что хочу схватить самое основное. А природа меняется ежеминутно.