Доброе солнце [Дмитрий Николаевич Голубков] (epub) читать постранично, страница - 48

Солнце-то ходит быстро. Вот два часа назад было утро. А сейчас уже полдень. И вам, наверно, хочется есть, правда? — Он смеется.— Вы не стесняйтесь. А пока там внизу обед готовят, вот, угощайтесь каштанами. Они в соленой воде сварены. Вкусные...

И выдвигает на середину стола вместительную миску, полную каштанов. Ребята обступают стол — каждому хочется попробовать.

— Мартирос Сергеевич, а почему вы этого ослика не нарисовали целиком? — спрашивает худощавый рослый мальчик.

— Само собой так получилось, — объясняет художник.— Я сидел. Рисовал пейзаж. Но чего-то не хватало и мне и пейзажу. — Он лукаво смолкает. Дети тоже стихают: ждут продолжения.— Вдруг подбежал ослик.— Художник удивленно оглядывается, словно слышит чье-то вне запное приближение.— Подбежал, понюхал меня, посмотрел на мою палитру, ее тоже обнюхал. Вздохнул — и стал в сторонке. И пейзаж сразу переменился. Ожил! Я быстро нарисовал ослика. Но не успел закончить — он взял да и отправился по своим делам. Я его снова начал рисовать, идущего по тропинке. Но успел нарисовать только половинку — мой новый приятель скрылся в зарослях кизила. И вот осталось на моей картине полтора ослика...

Ребята весело смеются и переглядываются.

— А это... Еще не закончено, да? Недавно? — Вихрастый Сашко рассматривает холст, повешенный на стене.

— Недавно,— подтверждает художник.— Перед бурей...

Ребята замирают около большого полотна. Зеленый, всклокоченный луг. Лиловые горы. Косматые глыбы сизых туч толпятся в небе...

— Прямо слышно, как облака друг с дружкой сталкиваются! И гром за горой ворчит... — шепчет рослый худой мальчик.

— И по лицу ветер бежит — чувствуешь? — тихо спрашивает толстая девочка.

— И все движется... На кино похоже...

— Кто это? Очень знакомый кто-то...— говорит молодой учитель, наклоняясь к недописанному портрету. И радостно восклицает: — Шостакович! Композитор Шостакович! Как вылитый...

— Дмитрий Дмитриевич очень торопился,— тихо, чтоб не слышал муж, рассказывает Лусик Лазаревна. — Он уезжал за границу. Мартирос Сергеевич сделал портрет минут за сорок, не больше. Тоже в этом году написал.

— Мартирос Сергеевич,— застенчиво мнется Сашко.— Вот я... очень хотел посоветоваться с вами...

Учитель вспыхивает и осуждающе глядит на мальчика. Что опять задумал этот неутомимый спрашивальщик...

— Ну, говори, спрашивай. Давай посоветуемся,— поощряет Сарьян.

— Как... как должен жить художник? Настоящий художник? Вот вы — как живете? — выпаливает Сашко.

Мартирос Сергеевич недоуменно разводит руками.

— Трудную задал задачу. Как жить настоящему художнику?.. Гм... Что ж, отвечу словами настоящего художника, старинного моего друга Сергея Тимофеевича Коненкова: «Художник всегда должен быть окрыленным. А для этого надо жить чище и возвышенней»... Хорошие слова, по-моему. Верные слова.

Ребята стихают.

— «Старое и самое новое», — негромко читает Арам. — Смотрите.

Варпет тяжело поднимается с кушетки и подходит к детям. Он любит эту картину, выполненную несколько десятилетий назад...

Древние, согбенные платаны. Плосковерхие, ветхие домики с висячими галерейками и балконами — сколько их было тогда в Ереване! Скрипучая арба, запряженная круторогими буйволами. Старик, сгорбившийся на табурете. Старый, сонный Ереван... Но вот раздается рассыпчатый, будоражащий перестук барабанных палочек, и на середину улицы, залитой тяжелым зноем полуденного солнца, выходят пионеры. Красный флажок веселой птицей реет над детьми. А за ними, на склоне высокого холма, раскинулся шумный, рослый новорожденный город со своими стройками, зданиями, трубами и молодыми саженцами.

Старое и самое новое... Варпет задумывается, грустно усмехается. Вот оно, время. Тут, в мастерской! Самое новое. Эта толстая, застенчивая девочка с облупленным, словно вареная картофелина, носом. Этот вихрастый Сашко, только что открывший для себя увлекательную страну искусства. Этот коренастый жизнерадостный крепыш Арам... Это — новое, юное. А он — старое. За его сутулыми плечами длинный, крутой, каменистый путь...

Да, он стар, очень стар. И его картины, его живопись тоже старятся, уходят в прошлое...

— Мартирос Сергеевич, правда, что вы написали эту картину сегодня?

Молодой учитель недоверчиво взглядывает на него и опять переводит глаза на натюрморт с настурциями и яблоками.

— Около этой картины можно греться. Как много солнца! И радости! Сильно, смело. И необычайно молодо...

Художник улыбается.

— Нет, не сегодня. Я писал это всю мою жизнь.