Цветы для Любимого [Андрей Николаевич Лещинский] (fb2) читать онлайн

Андрей Лещинский ЦВЕТЫ ДЛЯ ЛЮБИМОГО

Любимый радостно скакал на коне посреди поля битвы. Он уже выиграл её, эту битву при Иссе, и движение греческих и персидских рыцарей по правую и левую руку Любимого затихало. Греки, колыхая плюмажами шлемов, вознося вверх разноцветные штандарты и знамёна с именем Любимого, конными шеренгами разделяли унылые толпы персов. Персы не сопротивлялись — им нечего и некого было защищать. На левом фланге эскадрон рыцарей предателей — греков, поступивших за деньги на службу к царю царей, не хотел сдаваться. Предатели знали, что их ждёт — презрение, боль, тяжёлый рабский труд в каменоломнях, унизительная смерть и забвение. Они были вооружены так же, как их противники. Так же колыхались плюмажи, так же блестели воронёные доспехи, так же храпели неистовые рыцарские кони, и так же хлестала кровь из глубоких копейных ран. Некоторые предатели не хотели жить и искали почётной смерти. Они вызывали на поединок одного грека за другим, и копьё героя, в конце концов, ставило красную точку на истории ещё одной лживой жизни.

Вдалеке, на берегу моря белели шатры брошенного персидского лагеря, и к нему направлялись отряды македонской гвардии для охраны от беспорядочного грабежа.

Любимый единым взором зрел всю панораму битвы, но смотреть желал только вперёд, на колесницу спасавшегося бегством царя царей Дария. Её влекла тройка огненных царских коней, на боковинах были укреплены золотые щиты с именем царя царей, колесница была прекрасна и величественна, но управлял ей жалкий трус, и единственным оставшимся в его жизни событием была смерть от копья Любимого. Войска расступались, колесница неслась без помех и препятствий, а за ней скакал огромный конь в золотистых доспехах. На фалерах было земное имя Любимого, а сам он, стоя на стременах, единственный в греческом войске без плюмажа, но с золотым шлемом на голове, нацелив копьё в сердце убегавшего Дария, пел в полный голос пеан, славя великую радость бытия.

За Любимым по трое в ряд с поднятыми в презрении к врагу копьями  скакал отряд македонцев. В красно-жёлтом пламени уходила за горизонт колесница Феба, приветствуя появившийся в небе полумесяц. Любимого переполняло блаженство. Он хотел бы скакать, качаясь в седле Буцефала, ещё и ещё, но почувствовал бешеный прилив энергии, с которым не смог справиться. Он крикнул команду, он прокричал её оглушительным громом, превратившим шум битвы в молчание, конь рванул, и копьё Любимого, легко пробив доспех, пронзило сердце царя царей. Рана раскрылась алым цветком, кровь разлетелась горячими брызгами, копьё пульсировало в руках Любимого.

Безумный всплеск энергии поднял Любимого в воздух. Он летел вверх, он видел всё поле битвы, лагерь персов, горы, рыцарские замки, Внутреннее море, рукава Нила, Красное море, Счастливую Аравию, он возлюбил этот мир и взорвался от переполнившей его силы, оплодотворяя пределы земного круга горячими потоками своей жизни.

Душа Любимого была в небесах, а тело его изогнулось от удовольствия на упругом ложе из сплетённых лоз винограда и выбросило тугую струю сладкого семени. Тюльпан, нежно целовавший Любимого красными лепестками, задрожал от волнения и впитал все драгоценные капли в дно чашечки своего цветка. Мак вынул отросток из вены Любимого и устало свернул свои лепестки. Мак хотел спать. Цветы дали Любимому видения, а в обмен получили бешеный поток его эмоций. Это было утомительно и очень приятно.

Любимый успокоился и расслабленно вытянулся на виноградном ложе. Он тоже хотел спать.

Лозы поняли желание Любимого и упокоили его тело в удобной и уютной позе. Нежный мох пророс через ячею ложа, и под Любимым оказался пушистый и мягкий матрас. Розы отдали неслышный, но строгий приказ, и сотни огромных бабочек взмахами своих прекрасных крыльев охладили разгорячённое тело Любимого. Наступила ночь.

Утром, как всегда, взошло солнце. Любимый проснулся. Лилия протянула к нему свою чашечку, в которой был приготовлен завтрак — мёд, миндаль, лепестки роз в нектаре. Ветвь с чёрными от сладости ягодами инжира протянулась к его губам. Любимый поднял тонкую, почти лишённую мышц руку, сорвал ягоду и положил в рот. Тончайший шип мудрой акации пронзил его кожу под локтём, и все недостававшие  в завтраке питательные вещества перетекли в кровь Любимого.

День был посвящён удовольствиям. У Любимого не было никаких обязанностей. Цветы обожали его в прямом смысле этого слова — он был их богом. Служить ему было их высшим счастьем, а впитывать запахи его наслаждений — единственным развлечением и радостью.

Виноград спружинил, мак потянулся коробочкой и листьями, и Любимый снова оказался в ином, заманчивом и чудном мире.

Тело Любимого не знало и не умело почти ничего. Он был здоров, все органы и железы работали чудесно. Цветы следили и заботились об этом. Они знали и умели всё, полезное для тела Любимого. Он радостно дышал полной грудью. Он различал малейшие прожилки лепестков, слышал тонкий скрип раскрывавшихся чашечек, а запахи умел воспринимать и понимать, как не умел никто и никогда до него. Он мог сорвать ягоду с ветки, положить её в рот, прожевать и проглотить. Он мог перевернуться с боку на бок. Он даже умел ходить, но ему не нравилось. Несколько раз, ведомый странными и ускользавшими желаниями, переходившими в яви из снов, он вставал и доходил до края сада. Идти было недалеко, метров двести, по дороге он отдыхал в мягких креслах, спал на мягком ложе, очень уставал, но доходил до цели. Конечно, цветы могли донести его, но иногда хотелось попробовать самому. Он стоял на непривычных к работе ногах и смотрел в даль, в которой не было ничего. Ровная глинистая пустыня до горизонта, над ней ровное бледно-синее небо без облаков и чуть тёплое солнце на полпути к закату. Там не было ничего, никого, и никогда ничего не происходило.

В глубине под садом была вода. Растения корнями пробили землю и добрались до подземного озера, оставшегося с благословенных прошлых времён дождей, рек и зелени. Между поверхностью земли и озером корни натыкались на следы прежней жизни — руины зданий, ржавые остатки машин, кости людей и животных. Всё это было мертво, но не совсем. Какие-то слабые излучения, не до конца угасшие флюиды рассказывали о прекрасных, но давно забытых делах. Цветы умели понимать эти рассказы, умели они и ещё более странное и сложное. Эти благородные останки помнили о своей жизни, но сами того не зная, хранили информацию о значительно более давних событиях. Она еле мерцала в их тихих рассказах, но цветы научились понимать её.

Тело Любимого не знало почти ничего, но дух его, этот великий союз разума чувств, впечатлений, воли  и души был очевидцем и умелым участником странных, иногда страшных и всегда заманчивых приключений.

Любимый жил в этом чудесном мире благородных грёз. Цветы всегда знали что нужно ему в этот раз, какая грёза порадует его более других и вызовет наибольший всплеск драгоценных эмоций Любимого.

Он снова оказался в грёзе, но что-то случилось с ним, с цветами или с окружающим миром. Случилось что-то очень неприятное, и грёза тоже стала неприятной и опасной.

Что-то пошло не так. Зажав в руке бессильное копьё, Любимый скакал на гнедом жеребце. За ним неслась, разинув огненную пасть, голова яростного чудовища, похожая на помесь кабана и обезьяны. Туловища не было, из лохмотьев шерсти вылетало пламя, толкавшее голову вперёд. В огне разинутой пасти корчились тела предыдущих жертв и несчастных предшественников Любимого. Он в ужасе шпорил коня, скакавшего по мелководью морского пляжа к близкому берегу. Там были пещеры, в них можно было скрыться, но Любимый понимал, что спрыгнуть с седла и убежать в пещеру он не успеет, а для всадника входы были слишком низки. Он обогнул спасительные, но бесполезные скалы и поскакал по кромке берега вдоль воды. На островке слева горел огромный кусок скалы, почти коснувшийся воды, но ещё не упавший в неё. На суше у открытой пустой могилы бил фонтан огня, рядом с которым, раскинув руки, лежал на спине мёртвый человек. Любимый скакал вперёд мимо полузатопленного корабля, мимо жертвенника с шестиконечной звездой, ярко светившейся в пламени всесожжения. Он проскакал сквозь строй крылатых чудовищ с конскими телами и печальными человеческими лицами. Голова неслась за ним, не догоняя, не отставая и внушая всё больший ужас и отчаяние. Впереди появился отряд рыцарей, пеших и конных, в блестящих доспехах. Любимый скакал прямо на них, уставив вперёд копьё, и рыцари, два десятка вооружённых воинов, стали разбегаться перед одним единственным перепуганным Любимым. Они бежали в сторону суши, надеясь спрятаться за скалой, и кричали: Смерть, смерть! Неужели, он и вправду был Смертью? Кем же тогда был этот, преследовавший его?

Любимый не стал гнаться за трусливым отрядом. Налево вдоль скалы в море вела полоса влажного песка. На ней на коленях стоял человек и возносил моления гигантскому ангелу с книгой в левой руке и с правой рукой, воздетой к небесам. За ангелом Любимый разглядел фигуры многоголовых драконов, сияние неба, Деву в овале света. Он знал, что туда ему нельзя, и что ангел — его единственная надежда.

Голова обожгла дыханием круп коня. Последний отчаянный прыжок, и Любимый оказался в руке ангела. Он надеялся, что ангел поставит его к престолу Девы, и что его отчаянные просьбы тронут ту, милосердие которой безгранично, но нет. Ангел покачал его в руке и бросил в темноту.

Любимый оказался в огромной пиршественной зале и не удивился этому. Он привык к мгновенным переходам, но этот был нисколько не приятен.  Ему было жарко в драгоценных царских одеждах, по шее и животу тёк и капал пот. Тяжёлая корона сползла на бок, сидела на голове криво и неустойчиво, и Любимому пришлось скособочиться и так, искоса, рассматривать страшные огненные буквы на стене. Перед ним уходили вдаль ряды столов, освещённых сотнями факелов. Там шёл пир, там ещё ничего не поняли, сияние букв смотрелось ярким пятном, а мало ли что может сиять вблизи благословенного царского трона! За спиной Любимого стояла эта старая, страшная, тощая баба, его жена, унаследованная вместе с прочими от безумного папаши. Она улыбалась, как череп на дне разрытой могилы, смотрела в сторону Любимого и ждала, что скажет мерзкий тощий колдун, которого она вытащила из папашиных запасов.

Колдун был низкорослый, полуголый, в одной набедренной повязке, весь какой-то землистый и неживой. В темнице он сидел, что ли? Он был счастлив минутой своего торжества. Сквозь сползавший по лбу пот Любимый видел, что колдун действительно умеет читать эти буквы. Он протянул левую руку к надписи, правую к царю и заговорил едва слышным в пиршественном шуме голосом: Ты живёшь без забот и нужды, ты привык к наслаждениям и роскоши. Ты никогда не думал о том, откуда взялся твой сад, и почему ты любим цветами. У тебя нет верных мыслей. И вот, ты найден слишком лёгким. Твои мозг, дух и душа не наполнены. Твоё царство, твой сад не принадлежат тебе более, и дни твои сочтены. Готовься умереть, повелитель мира.

Потолок залы исчез, вверху сверкали молнии, и страшно гремел гром. Любимый схватил большой золотой кубок, хотел бросить в колдуна, но рука была слишком слабой. Он опёрся о стол, дыхание становилось всё тяжелее, грудь давил чёрный страх, он захотел вдохнуть, не смог, захотел кричать, не было голоса, шевельнул напоследок рукой и проснулся.

Он лежал среди цветов, воздух был прохладен, пота не было вовсе, но что-то было не так. Солнце двигалось к закату сзади от него, а все цветы развернули чашечки в другую сторону. Они не хотели быть обращены ни к Любимому, ни к солнцу. Такого никогда не бывало, и Любимый впервые почувствовал страх и сомнение наяву. Он лежал, не зная, что делать, чего ждать. Большая красная роза повернулась к нему, и в её запахах, движениях и цвете были слова: Любимый, к тебе идёт Посланник.

Он шёл, ставя одну ногу перед другой, перетягивая вторую вперёд и оставляя с каждым движением за собой крошечный кусочек пути. Он дошёл до границы знаний цветов, до той земли, до которой дотягивались корни родственников их родственников, и цветы смогли показать его Любимому. Посланник был невысок, очень жилист и крепок. На голове была куча спутанных волос, лицо закрывала клочкастая борода, а тело покрывали короткие жёсткие волосы. За спиной висела на лямках большая кожаная сумка. Он был гол и бос, голова не была покрыта, но пустыня была гладкой, а дневное солнце не было горячим. Идти ему было ещё очень долго, но никто не мог остановить его, и с каждым шагом горе, которое он тащил с собой, становилось всё ближе.

Любимому стало грустно и страшно, и становилось хуже и хуже с каждым днём. Он не хотел больше грёз. Цветы кормили его, от этого он не мог отказаться, но грёзы он не допускал в сознание, начинал плакать, нарочно не закрывал глаза, корчился на ложе и пытался встать и ползти куда-то. Он много спал, и цветы помогали ему в этом. Во снах ему виделись чёрные пространства, в которых быстро шмыгали длинные и тонкие светящиеся черви. Просыпаясь, он плакал, просил у цветов: Убейте его, убейте его. И хотел спать снова.

Цветы знали, что убить Посланника не смогут. Им было томительно скучно без грёз и эмоций Любимого, они теряли лепестки и листья, злились и знали, что хорошая, уютная жизнь, если и вернётся когда-нибудь, то очень нескоро.

Через три месяца после появления на горизонте восприятия Посланник вступил во владения цветов. Он всё так же раз за разом переставлял ноги. Иногда садился, ел и пил из сумки. По ночам спал на земле, и чужие гадкие растения сцеживали в его сумку воду и роняли туда свои отвратные плоды. Цветы были недовольны, злились, знали, что ничего не получится, но решили попробовать. Посланник занёс вперёд ногу, и на том месте, куда он вот-вот хотел её поставить, вдруг выскочил из земли острый, как шпага, корень. Он поднялся над землёй на полметра, он мог проколоть ногу Посланника, мог пронзить его кость, но тот чуть изменил движение ноги, поставил её рядом с клинком и потянул вперёд другую ногу. Клинки выскакивали из земли ещё несколько дней. Они тянулись вверх, изгибались, каждый из них мог убить Посланника, все вместе они могли превратить его тело в фарш и скормить личинкам насекомых, но цветы не смели тронуть Посланника, он шёл среди леса клинков и продвигался всё ближе и ближе к Любимому.

Однажды цветы сделали глупость. Посланник проснулся и обнаружил вокруг себя высокую стену из необычайно твёрдых ветвей шиповника с очень длинными, острыми и смертельно ядовитыми шипами. Цветы знали, что не смогут остановить его, но им было так скучно, так тоскливо и так не по себе, что они захотели поиграть с Посланником. Поиграли и заигрались. Посланник достал из сумки большой плод неизвестного цветам растения, сжал его, и на ветви шиповника брызнули струи жгучего яда. Ветви корчились, обугливались, опадали. Всё, что ещё могло двигаться, нырнуло в землю, в корни и уже проложенным путём срочно вернулось в сад. Посланник снова стал переставлять свои волосатые ноги, а цветы ещё долго утешали жестоко оскорблённый шиповник и отдавали ему лучшую воду, лучшие соки и самые тёплые лучи солнца.

Любимый ждал, потому что ничего другого не осталось. Он попросил сна. Такого сна, чтобы быть сильным, чтобы победить, чтобы ликовать и пылать торжеством, чтобы хоть на ночь забыть о скорой встрече с чудовищем. Он не знал, почему так вышло, он ли был жалок и напуган, цветы ли обиделись на его слабость, но ему приснился пылающий город со столбами огня, бившими из замковых башен. Какие-то мелкие чудища плясали на страшной высоте среди огненного жара. Какие-то рати скакали, гремя чёрными доспехами, гонимые страхом, ненавистью и жаждой убийств. Любимый мчался в ладье по горячему озеру, в которое изливалась подземная лава, и в котором тысячами гибли обнажённые люди. Сон поставил его во главе отряда вооружённых монстров — людей и человекоподобных крыс, птиц и насекомых. Вместо жажды битвы Любимый чувствовал наготу, беззащитность и страх. Он не понимал, чего хотят от него эти чудовища, кто он для них: вождь, божество или жертва. Зато он точно знал, куда они его тащат — в кипящую воду и потоки лавы, где лодка вспыхнет и сгорит, а он сварится и погибнет, как гибнут впереди эти несчастные. Его обуял ужас, он сумел спрыгнуть на берег и кинуться бежать со всех ног от огней и ночи в прохладные сумерки. Он бежал мимо рыцаря, которого, пожирая плоть и сталь доспехов, терзали огромные крысы. Мимо канала с утопленниками подо льдом и невозмутимой фигурой немыслимого урода, вооружённого луком и стрелами, катившей на коньках в темноту. Мимо огромной арфы, в которой, пробитый струнами насквозь, висел обнажённый человек. Любимый не знал, куда бежать. Хотел свернуть вправо, вдруг его подхватила огромная рука с кривыми когтями, он взлетел в воздух, успел увидеть разинутый клюв гигантской птицы с усталыми человеческими глазами и услышал хруст своих сокрушаемых костей и плеск лившейся крови. Он потерял сознание во сне, потом пришёл в себя и понял, что превратился в ком жидкого дерьма, что вываливается из заднего прохода птицы и летит неизвестно куда во что-то страшное чёрное и бездонное.

Любимый проснулся на земле. Ему было жёстко, он плакал. Он не просил больше снов, и цветы не давали их до самого прихода Посланника.

Он дошёл и остановился у границы сада. Он мог бы зайти в сад, но не захотел, стоял снаружи и ждал. Любимый знал, что надо встать и пойти, он не знал, как от этого избавиться, поэтому встал и пошёл. Он протянул руку через границу сада, взял послание и стал смотреть. Посланник тоже смотрел на Любимого, но, кажется, не видел его. Ему было всё равно, кому и что он передавал. Он дышал редко и неглубоко, он опирался на правую ногу, а на левой была большая кровавая ссадина. Он повернулся, хотел идти, упал на месте, и Любимый понял, что Посланник истощён до предела и скоро умрёт прямо здесь на земле на пороге цветущего сада.

Пусть он умрёт, просил Любимый у цветов. Пусть он лежит здесь, пусть помучается часы, а то и день. Пусть он послужит пищей для вас, я ведь знаю, чего хотят и что могут ваши корни. Цветы не захотели или не смогли выполнить просьбу Любимого. Он не ходил смотреть на Посланника, но знал, что соки цветов, те самые соки, которые прежде доставались только ему — единственному, любимому и несравненному, оживили, напитали и накачали силой Посланника. Через несколько дней он, здоровый, бодрый и выносливый, ушёл, и Любимый никогда его больше не видел.

У Любимого был год на выполнение приказа. Первые полгода должны были уйти на подготовку, вторые на поход. Цветы взялись за дело сразу, решительно и круто. Они могли бы сделать всё гораздо быстрее, чем за полгода, но тело Любимого не выдержало бы. Оно и так менялось слишком быстро. Любимый не замечал этих изменений, он не хотел двигаться, не хотел ничего знать и не хотел ни о чём думать. Он хотел бы спать всё время, но почти каждый раз он видел один и тот же противный и мучивший его сон.

Он скакал на коне по красивой равнине, мощённой каменными плитами между аккуратных цветочных газонов со странными причудливыми формами. На далёком горизонте были горы, одна гора с распахнутой чёрной пещерой была невдалеке на пути Любимого. На нём были блестящие доспехи, в руке длинное копьё. Его белый конёк под красным чепраком встал на дыбы. Любимый прогнулся, отводя копьё назад, всё было готово для удара.

Прямо перед Любимым стояла девушка в синих и пурпурных одеждах. Она была очень красива, но Любимый смотрел не на неё, а на чудовище, которое он сейчас, прямо сейчас, должен был поразить своим твёрдым и упругим копьём. Чудище стояло на двух ногах, хребет свесило вниз, размахнуло по сторонам перепончатые крылья с круговыми цветными узорами и выставило вперёд злобную морду с раскрытой зубастой пастью. Морда оказалась между ног чудовища, в ней пульсировало красное нёбо и красный язык, внутри было горячо и влажно. От морды шёл тяжёлый неприятный запах, и вот в эту-то влажную тёплую глубину и было направлено копьё Любимого. На шее чудовища был ошейник с поводком. Девушка держала поводок правой рукой, а левой указывала на чудовище — ну же, Любимый, бей!

Он хотел возгореться радостью боя, хотел вонзить копьё, но разинутая пасть монстра была так мерзка своим красным влажным теплом, так опасна своими острыми зубами, так глубока чернотой горла, что Любимому стало страшно и противно. Он представил себе удар, вонючую кровь, боль, стоны... Копьё потеряло напряжённость, согнулось, повисло, превратилось в червя. Каждый раз на этом месте сна Любимый начинал стонать и просыпался в холодном гадком поту. Он плакал, дремал, лежал, он редко раскрывал глаза и не видел, как его жуткие грёзы меняли сад. Розы превратились в шиповник с мелкими тёмными цветками и длинными острыми иглами. Вместо георгинов рос репейник, вместо малины волчьи ягоды. Цветы стали недобрыми, хмурыми и опасными. Они питали Любимого своими нечистыми соками. Наконец, полгода кончились.

Цветы донесли Любимого до края сада, поставили на ноги. Из чащи ветвей выдвинулся шип неведомого растения, уколол и разбудил Любимого. Он впервые за полгода совсем проснулся и раскрыл глаза.

На плотной сухой земле стоял высокий страшно мускулистый и жилистый человек. На нём не было никакой одежды, за спиной была плетёная котомка с сочными плодами на дорогу. Перед Любимым была пустыня до горизонта. Он обернулся. За ним были непроходимые заросли с густо торчавшими в разные стороны острыми шипами. Любимый посмотрел вперёд и сделал первый шаг.

Он шёл по холодной сухой пустыне день за днём, неделю за неделей. Обычно в конце дневного перехода его встречали растения — несколько колючих кустов с мелкими цветочками или стелющиеся по земле зелёные плети с красными ягодами. Запасов из котомки хватило на двадцать дней. Хозяева ночлегов помогали ему, как могли. Их соки бодрили, давали энергию, но с собой Любимый унести ничего не мог — у этих скромных пустынных жителей почти ничего не было. Он худел, терял мышцы и силу движений, но шаг за шагом шёл вперёд.

Дорога пошла вверх, потом началось невысокое плоскогорье, на котором не было ни одного растения, ни одной травинки, только ровная до самого горизонта пустыня, засыпанная чёрным блестящим гравием. Любимому было неуютно, страшно, голодно и очень хотелось пить. Он шёл вперёд, потому что ничего другого не оставалось — сзади его никто не ждал, и никто бы ему не помог. Надежда была только впереди. На четвёртый день мучительных движений он увидел какие-то камни, решил дойти до них и там заночевать. Он не надеялся на пищу и воду, но эти выступавшие из черноты обломки были знаком, а в центре этой безграничной плоской пустоты любой знак был нежданной ценностью и подарком. Любимый добрёл до края камней, лёг на землю и заснул, не зная, хватит ли сил проснуться утром.

Ночью его разбудили звуки. Он проснулся на холодной жёсткой земле, открыл глаза и увидел слабый свет дрожащего огня. Он пошёл туда, перелезая через остатки руин и спотыкаясь об обломки колонн. В центре ровной площадки, когда-то, в незапамятные времена, бывшей огромным залом аэропорта, горел костёр. Вокруг сидели люди похожие на Посланника, все голые, низкорослые, жилистые и бородатые. Они ели. Любимому так хотелось есть, что он превозмог неприязнь, подошёл к костру и остановился, не зная, как вести себя в этом обществе и как попросить еды. Его увидели. Человек встал и повернулся к Любимому. Он стоял, широко расставив ноги и раскинув руки. Это было движение изумления, порыва, смешанного, быть может, с испугом. В правой руке человек держал кусок человеческой руки, сладко пахнувший жареным мясом. Он был совсем голым, у него было всё, как у Посланника, только между ног не было ничего, кроме пука чёрных жёстких волос.

В своих снах Любимый встречал кастратов. Они прислуживали у его тронов, следили за жёнами в гаремах. Они были полезны, капризны, забавны, немного противны. Каннибалов в снах не было. Любимый не знал, опасны эти люди, или нет. Он видел людей наяву во второй раз в жизни и не знал и не хотел знать об их обычаях и повадках. Человек махнул рукой, это было приглашение, и Любимый, страшась, смущаясь и желая, подошёл к костру. Там была глиняная чаша с водой. Зачерпнуть было нечем, поднять невозможно. Любимый встал на колени, приблизил лицо к воде и стал лакать, как собака. Люди у костра смеялись и бурчали что-то на непонятном языке. Он напился, стало легче. Ему протянули еду. Это был большой кусок жирного мяса на ребре. Ночь, звёзды, камни, дерево, которое Любимый только что увидел в свете костра, какие-то страшные кастраты, еда у него в руках. Ни в яви, ни в снах Любимый ничего не знал о человеческом мясе, но внутри у него было что-то, что стянуло горло спазмом и отвело руку с едой ото рта. Он понял, что готовится сделать страшное, нарушить древний запрет, что лучше умереть, чем есть. Да и чего ради есть? Ему не нужно это путешествие, ему отвратительна его цель. Лучше умереть здесь, и пусть эти мерзкие уроды им обедают. Тело испугалось, рука дёрнулась, он откусил кусок и проглотил, не разжевав.

Он жадно ел кусок за куском. Когда тошнота подступала близко, пил воду, и становилось легче. Их было шестеро за трапезой. Тот, кого они ели был толстым. Он, наверное, мало двигался. Мяса было много, оно было жирным и мягким, его на всех хватало. Они ели быстро, не разговаривая и отвлекаясь только на питьё. Наконец, Любимый наелся, отвалился на спину раздутым пузом кверху и заснул под тихое чавканье и при слабом свете умиравшей луны.

Он проснулся в страшном испуге и нежелании вспоминать вчерашнее. Полежал с закрытыми глазами. Ощутил сытость, здоровье, бодрость, открыл глаза. Он лежал на ложе из мягких листьев. Над ним был полог из живых ветвей, защищавших от лучей давно взошедшего солнца и предлагавших гроздья сочных тёмных ягод. Любимый протянул руку, поел, встал на ноги. Его вчерашних сотрапезников не было. Не было следов костра, костей, недоеденных кусков мяса. Не было того, что он страшился увидеть. Он удивился этому, походил вокруг, нашёл кусок кости, но не вчерашней, свежей, а древней, обточенной песком и ветром. Любимый не знал, была ли вчерашняя трапеза сном. Раз бесследно исчезла, значит была. Откуда же сытость? Быть может, он ночью ел ягоды? Любимый сделал ещё несколько шагов вокруг огромного ствола и увидел кусок каменной плиты, засыпанный песком. Он разгрёб песок, сам не зная зачем, и увидел вырубленное в камне слово "иди". Оно было написано по-этрусски, язык этот встречался Любимому в снах, и он умел читать. Дерево вырастило небольшую сумку, Любимый собрал в неё ягод, сколько влезло, и отправился в дорогу.

Плато скоро закончилось, и дорога понемногу пошла вниз. Растений становилось больше, появились цветы. Он ел, сколько хотел, и спал, почти как привык. Вот и конец пути. Любимый не знал того, что он пришёл в дельту давно высохшей реки, когда-то сливавшей воду из давно высохшего озера в давно высохший залив. Он шёл, стремясь к купе зелёных ярко цветущих кустарников. Подошёл к пологому берегу, спустился вниз и увидел то, чего наяву никогда не видел и никогда и нигде более увидеть не мог. Здесь было одно из разветвлений реки. Основной поток уходил влево, а неширокое, исчезавшее в песке русло, уходило назад по движению Любимого. Получился почти прямой угол возвышавшейся глины. На этом углу росли кусты, а из глины на склоне берега сочилась вода и стекала вниз в крошечное озерцо. Это был рай. В раю пели птицы, летали бабочки, цвели кусты. Это была цель, финиш, он дошёл. Любимый поднялся назад по склону и шагнул внутрь приветливо раздавшихся зарослей.

Для него было готово ложе. Ему протянули ветви с едой, на губы капала вода, он хотел спать, и ему дали сон. Он смотрел сны, пил, ел, спал, но что-то во всём этом было не так. Любимый не знал, что такое гостиница. Гостиниц не было ни в снах, ни наяву. Но этот рай и был гостиницей. Через несколько дней, проснувшись, он услышал за сплетёнными ветвями стоны и понял, что он здесь не один. Еда была вкусной, но вкусной вообще, а не сделанной специально для него. А сны были совсем никуда не годными и неприятными. Ему всё время показывали женщин.

Он сидел в мягком кресле в расшитых золотом одеждах с торчавшими из рукавов и из-под воротника кружевами. У него за спиной стоял слуга и держал поднос с конфетами и графином белого вина. Справа у мольберта стоял художник. Он был поглощён работой и не сводил глаз с женщины, лежавшей перед ним и перед Любимым на диване. Она лежала голой на животе на смятой простыне, среди драпировок, подушек и всякой прикроватной мелочи. Она опиралась на левый локоть. Она подняла голову с искусно уложенными косами и широко развела полусогнутые в коленях ноги. Она не была взрослой женщиной, она была совсем юной девушкой, её тело было сладким, мягким и розовым. Любимый сидел, смотрел, недоумевая, ибо ему было скучно, и он не знал, сколько ещё времени на разглядывание потребует сон. Вдруг он услышал свой голос: Оставьте нас. Слуга и художник тут же вышли в разные двери. Любимый встал и подошёл к дивану. Девушка повернула голову к нему, улыбнулась и сказала: Ваше величество! Любимый услышал свой ответ: Дитя моё! Девушка медленно повернулась на спину, согнула ноги в бёдрах и коленях и стала разводить их в стороны. Ни в одном сне Любимый никогда не видел того, что находится у женщин между ног. Ему никогда этого не хотелось, и он не представлял себе, с чего бы ему захотелось посмотреть туда. Теперь пришлось взглянуть. Он смотрел, потом почувствовал, что сила сна толкает его к девушке, к этому месту на её теле, которое она широко распахнула ему навстречу. Любимому стало неприятно и страшно. Он напрягся, сопротивляясь, и проснулся.

Он засыпал и видел себя в снах мускулистым бородатым красавцем, обнимавшим толстую голую тётку. Он оказывался мальчиком, тянувшимся губами к женским губам, лебедем, нежно касавшимся крылом бедра очередной голой красавицы. Ему показывали обнажённых женщин полных, худых, молодых, очень молодых. Когда он увидел юную девушку, почти ребёнка, с мечом в одной руке и отрубленной мужской головой в другой, Любимый заплакал, проснулся, попытался встать и уйти из этого отвратительного места. После этого его оставили в покое, дали вкусно поесть, дали попить, дали выспаться. Через несколько дней подошёл срок. Его подготовили, как смогли, он встал и вышел из рая.

Он пересёк широкое русло, поднялся по высокому крутому берегу и оказался на небольшом острове, отделённом от материка узкой, высохшей и почти занесённой песком протокой. Было холодно. Солнце стояло в зените, но почти не грело. Вокруг была глинистая пустыня с купами кустов вдоль русел рек с иссякшей влагой. Любимый посмотрел назад, в ту сторону, где был его далёкий, давно покинутый дом — единственное место, куда он хотел попасть. Это было его сильное и единственное желание — снова оказаться дома, среди родных, любимых и любящих цветов. Он хотел лежать на мягких ложах, он хотел, чтобы наяву ничего не менялось, а в снах пусть меняется, это интересно и очень приятно.

Единственным способом вернуться домой было сделать то, ради чего он сюда пришёл. Перед Любимым был пологий спуск в землю, в пещеру. Он вздохнул и пошёл туда.

Он спустился в самый низ, поднялся по пяти гранитным ступеням и оказался в огромной зале, своды которой поддерживали ряды гладких гранитных колонн. На полу стояли мраморные саркофаги. Наверху было несколько отверстий, из которых на колонны и на пол падали косые столбы света. Было сумрачно, но достаточно светло для того, чтобы Любимый мог прочесть надписи на крышках могил. Здесь лежали какие-то цари, царские жёны и дети. Любимый прочёл, но ничего не понял — он никогда не видел в снах ничего ни про одного из этих царей. Да и не хотел он разгадывать эти старые, не нужные ему загадки.

Ему было не до того. Он хотел разглядеть в полутьме склепа женщину. Он знал, что она тут, что он увидит её. Без женщины, без того, что ему надлежало сделать, он не смог бы выполнить задание и вернуться домой. Он водил глазами в полутьме, не видел ни одной человеческой фигуры, потом стал смотреть вниз, на плиты пола, где она, быть может, лежала, готовая к встрече. В самом тёмном углу меж двух больших саркофагов с сохранившимися блёстками потёртого золота лежал огромный странный цветок. Его красные мясистые лепестки не уместились между саркофагами, и он раскинул их по поверхностям, крестам, надписям. Цветы не дышат, но у этого в чашечке, вернее, в огромной чаше что-то вздымалось и опадало, хлюпало и пахло неприятно, но притягательно.

Любимый сделал несколько шагов в сторону чудовища, попал в зону его досягаемости. Незаметный, но очень сильный отросток обхватил его ноги, уронил на пол и вовлёк в середину чаши. Она была там. Любимый почувствовал объятия, влагу, тепло, его толкали вперёд, в глазах появились тьма, звёзды, свет. Его больше не держали, он рванулся к свету и из глубин цветка вылез на твёрдую землю.

Он зажмурился от бешенства света и красок, потом открыл глаза и стал смотреть. Его окружали счастье, радость и беззаботность. Тысячи обнажённых, стройных и красивых юношей и девушек пели, танцевали, обнимались среди сотен огромных цветов. Равнина была наполнена небывалыми плодами. Любимый разглядел ягоду клубники высотой ему по грудь, которую весело ели несколько человек. Любимый присоединился к ним. На дерево села огромная пёстрая птица с красной ягодой в клюве. Десятки лакомок, открывая алчущие рты, устремились к птице. Ягоды хотелось всем, но упала она прямо в открытый рот Любимого.

Он пошёл вглубь равнины мимо пруда, в чистейшей воде которого плавала ягода ежевики. Люди купались, ели ежевику, играли с птицами, играли с рыбами, играли друг с другом той игрой, ради которой пришёл сюда Любимый. Он искал свою пару, он наконец-то захотел выполнить задание, но пары ему не было, никто не отвечал на его взгляды и прикосновения.

Любимый шёл вперёд, он слышал сладкие торжествующие аккорды, его душа и тело становились всё безмятежнее и легче, и стопы его почти не давили на землю.

Дорогу ему преградила процессия животных, вымерших за тысячи лет до появления Любимого на свет. Кони, вепри, единороги, козы, верблюды, грифоны, леопарды величественно и гордо шли по кругу, а на них верхами ехали десятки упоённых восторгом людей, а над ними кружились райские птицы.

Любимый ни во снах, ни наяву не видел каруселей, а это и была бесконечная и вечная карусель счастья. Огромный фенакод приветливо кивнул ему, потом поднял голову к небу и протрубил приветствие. Любимый не мог остаться на карусели, ему надо было вперёд, на поиски женщины.

Впереди было озеро, из вод и по берегам которого росли цветы, а, может быть, здания, за прекрасными и чудными формами которых, был виден бесконечный прозрачный эфир, наполненный неразличимыми созданиями. По озеру плавали люди, ягоды, рыбы. Любимый залюбовался рыцарем в роскошных доспехах и с длинным рыбьим хвостом, протянувшим ласковые руки к радостно стремившейся к нему русалке. Лёгкость, переполнявшая Любимого, подняла его над озером. Он полетел в эфир, теряя вес и плотность плоти. Он порхал среди ангелов, птиц, крылатых душ и увидел, наконец, летевшую ему навстречу верхом на грифоне юную красавицу с сиявшим счастьем и желанием лицом. Они сплели руки и тела в объятиях, их соитие было таким страстным, взрыв энергии таким сильным, что душа Любимого оторвалась от остатков тела и безмятежно растворилась в эфире.

Эпилог.

Когда через несколько часов обмазанный липкими, разъедавшими кожу соками Любимый добрёл до источника и повалился на песок, цветы почувствовали его волю, уловили исходившее от Любимого желание и подчинились ему.

В этом мире никто ничего не желал, никто не делал ничего по своей воле. Мир был наполнен волей одного единственного, которого никто никогда не видел и целей которого никто никогда не знал и не пытался узнать. Цветы не ждали Любимого обратно. Он должен был остаться лежать в чаше плотоядного цветка, умереть, не просыпаясь, и раствориться в соках и корнях растений.

Любимый был здесь, он желал, он излучал пусть слабую, но силу, и цветы не стали ей противиться. Незачем, да и не умели они этого.

Через месяц Любимый отправился в путь. Он шёл медленно, его скудно, но, всё-таки не впроголодь, кормили. Он поднялся на возвышенность и остановился на ночлег у дерева с каннибалами. Там не было никого, ничего, на дереве не было плодов, только на камне лежал кусок печёного мяса, а в чаше была вода. Любимый поел, попил, выспался и двинулся вниз, к своему саду.

Он шёл долго, дошёл, наконец, и ничуть не удивился тому, что родной сад не захотел пустить его внутрь. Со всех сторон во все стороны торчали длинные острые шипы. Любимому больше некуда было идти, он лёг на землю у границы сада и стал ждать.

Один отросток, потом другой, третий проткнули его кожу и подсоединились к слабому току крови. Любимый улетел в забытиё. Он летел в черноте и пустоте, глядя на появлявшийся вдали свет. Тьма стала туннелем, трубой со светом в конце пути. Любимый знал, что это смерть, но летел к ней спокойно и просто, не утомляя себя желаниями и страхами. Он умер через несколько часов.

Цветы перекачали всю нужную и интересную информацию из тела Любимого в свои корни. Остальное высохло, рассыпалось и унеслось пылью. Цветам было не до этого. Старый бог умер, но перед смертью родил нового.

Цветы любовались чудесным здоровым младенцем, спавшим на мягком травяном ковре. Цветы были счастливы счастьем бога. Восходило солнце, начинался новый день, первый день в жизни младенца. Цветы склоняли к нему свои головки, души цветов порхали в утреннем эфире, всё живое наслаждалось долгим мгновением восторга, но цветы никак не могли решить, как им звать бога — Любимый или Солнышко, Солнышко или Любимый.

Оглавление

Андрей Лещинский ЦВЕТЫ ДЛЯ ЛЮБИМОГО