Жизнь и слово: Даль. Повествование [Владимир Ильич Порудоминский] (epub) читать постранично, страница - 3

молодые, слегка удивленные глаза мудреца. Даль пристально смотрит куда-то: на зрителя и чуть мимо. То ли видит что-то за годами и верстами, то ли залетает взглядом в будущее, то ли в себя заглядывает. Удобно устроился в кресле, но не расслаблен. Руки спокойно сложены, но в них чувствуется готовность и способность к труду. И не менее сильно, чем глаза, лоб, волосы, запечатлел художник на лице Даля то, что всего труднее передать, — глубину мысли. В кресле старый Даль не отдыхает — работает: он думает. Более полувека прошло с того дня, когда негнущимися, замерзшими пальцами открыл юный мичман свою тетрадку, нацарапал в ней карандашиком первое слово: «замолаживает». В эти полвека с лишним Владимир Иванович Даль, если вывести «среднюю цифру», при двенадцатичасовом рабочем дне едва не каждый час записывал и объяснял одно слово...

Едет мичман служить на флот и сам того не ведает, разве только сердцем угадывает, что в неведомой точке под Зимогорским Ямом повернул с накатанного почтового тракта на новую дорогу. Не служба у него теперь впереди — служение.

Народу. Отечеству. Родному языку.

«САМЫЙ ОН»

«Человек рожден на труд», — напишет Даль; труд — смысл жизни, цель и оправдание ее, повторит он и в подтверждение, по обыкновению своему, приведет но-словицу: «Дерево смотри в плодах, а человека в делах».

«Пришла пора подорожить народным языком», — откроет Даль смысл, цель, дело своей жизни, предлагая современникам и потомкам «склад запасов», по его же объяснению, «живого русского языка, как ходит он устно из конца в конец по всей нашей родине». Он скажет об этом в «Напутном слове» к «Толковому словарю живого великорусского языка».

«Мы должны изучать простую и прямую русскую речь народа и усвоить ее себе, как все живое усвояет себе добрую пищу и претворяет ее в свою плоть и кровь» — вот о чем радеет Даль в течение всей своей многотрудной (то есть и непростой, и исполненной многими трудами) жизни; слово «радеть» он опять-таки толкует: усердствовать, желать всей душой.

Особое волнение, которое испытываешь, когда берешь в руки именно Далев Словарь, вызывается этой удивительным образом сохранившейся, живущей в нем народностью: каждое слово является здесь «на своем корню», напитанное «соками», на которых оно выросло (к чему составитель особенно стремился), за каждым словом непостижимо встает картина народной жизни, люди, создавшие это слово, метко и выразительно пускающие его в дело...

Жизненные пути-дороги Даля подчас неожиданны, повороты иногда круты, но вопреки геометрии («Прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками») пословица учит: «В объезд, так к обеду, а прямо, так, дай бог, к ночи». Даль толкует пословицу: «Укорачивая путь, часто плутают». «ПРЯМОЙ», по Далю, — это еще «правый, истинный, настоящий» или — чудесное объяснение — «самый он». Геометрически непрямой жизненный путь Даля — самый он: всего точнее, всего истиннее ведет к цели.

...Спешит мичман на Черноморский флот, на службу, — откуда ему знать, что скоро снимет он красивую морскую форму, наденет новый мундир, после и его оставит, и третий тоже, что на роду ему написано менять мундиры, занятия, места жительства, колесить по России, встречать на своих путях-дорогах множество разных людей — и при этом постоянно, в течение полувека, записывать и объяснять всякое новое, да и, казалось бы, давно знакомое слово.

Наверно, приятели Владимира Ивановича соболезновали ему, когда узнавали о внезапных переменах в его жизни, о поворотах в его судьбе. Наверно, и сам Даль по этому поводу сетовал да покряхтывал, но вряд ли не чувствовал, не предчувствовал, что нужна ему именно такая и только такая судьба.

Сидел бы он век свой в тихом, пыльном кабинете, листал толстые книги в кожаных переплетах, выписывал слова на розовые и желтые карточки, могло случиться, и Словаря бы не было: Далева — наверняка.

Ну что мог бы Даль, просидевший всю жизнь в уютном кабинете, рассказать, допустим, об окраске лошадей, о конских мастях? Что черную лошадь называют вороной, а рыжую — гнедой? Но в «Толковом словаре» более полусотни наименований мастей: тут и подвласая, и караковая, и игреняя, и соловая, и розовая, и голубая, и изабеловая, и фарфоровая, и чанкирая, — чтобы узнать про них, надо было служить в армии, смотреть, как объезжают коней в казацких станицах, бродить с цыганами, толкаться среди барышников в ярмарочной толпе. И ни в одной, даже самой увесистой, книге не вычитал бы кабинетный Даль таких необычных имен очень простой вещи — лодочного весла: потесь, бабайка, слопец, лопастина, навесь, гребок, стерно, — чтобы услышать их, надо было служить на флоте, проводить часы с корабельными мастерами, плавать с рыбаками по Уралу-реке, дружиться на Волге с бурлаками и матросами («волжеходцами»).

Обживаясь в далеком Оренбурге, стоявшем на границе кочевой казахской степи (и туда заведут его пути-дороги), Даль купит дом «со всеми угодьями и ухожами» как сообщит он столичным знакомым