Демон-хранитель (СИ) [Joanne X] (fb2) читать онлайн

========== 1. Проклятие хранителя (вместо предисловия) ==========

Слишком громко, так что сотряслись вековые стены преисподней, я хлопнул дверью кабинета Сатаны и крепко сжал кулаки, чтобы не начать крушить всё кругом. Этот заносчивый, властный ублюдок решил, что он может всё, в том числе — и решать мою судьбу. Он и вправду мог всё: в его власти было разрушать континенты и начинать войны…

Однако мало я служил ему верой и правдой… так он счёл меня виноватым в том, что сам не углядел творящегося действа у него под носом. Я был не просто зол, я был в слепой ярости. И куда можно сослать злого черта Геральда в таком состоянии?.. Напиться глифта? В бордель к шлюхам? Покончить с собой ритуальным ножом?

Нет, и даже не туда, куда подумали вы… А… в роддом. Туда, где обычно рождается жалкий народец. Да, мне в насмешку, в издевательство, с головокружительным понижением, с пинком под зад и снова в начало карьерной лестницы, в собирателя душ для огненной преисподней.

Я, великий Геральд, тот, кто встречает души на небесах, тот кто из непризнанных, ангелов и демонов лепит, как учитель, великих и совершенных созданий, вынужден стать чертом на левом плече у мерзкого вонючего человечишки, чтобы постоянными шепотом, уговорами и соблазном ввергнуть в ад его бессмертную душу. Немыслимо, неслыханно, безобразно! Несмотря на бесконечно долгую и кристально чистую, верную службу Сатане и крепкую, преданную с момента сотворения мира дружбу с ним…

Вот оно расположение великих!.. Горечь и сожаление снедали меня, те «друзья», которые всегда приходят на место гневу и ярости. Осталось только пожалеть самого себя. Но я не знал ни жалости, ни снисхождения ни к себе, ни к другим. Вечное пребывание в нестерпимо жарком аду, видевшим немыслимые страдания обреченных на вечные муки людских душ, сделало меня черствым, грубым и бесчувственным. Но что толку продолжать стоять под дверью злого и мстительного хозяина, как воспитанному и верному псу, выпрашивая милость, как обглоданную кость, всё ещё надеясь, что хозяин простит, передумает, обласкает и снова пустит на порог. Я стал быстрым и уверенным шагом удаляться от того места, где думал, что у меня есть семья.

Что ж… теперь надо думать о своей предстоящей работе. Работе навеки вечные… Склонить жалкую, трепещущую от ужаса перед невыносимо темным злом человеческую душонку. Да легко. Да на раз плюнуть! Доберусь и разорву на части. Я представлял себе сцены насилия: как склоню бедную душу к греху, как ввергну её в пучину чревоугодия в любом его проявлении и безудержному блуду, заставлю её содрогаться в экстазе от собственного превосходства и тщеславия, поклонения себе, как высшему существу, а потом — разверну всё так, что человечишка увидит всю бездну своего низкого и безобразного падения, как будет несчастен, как пойдет каяться и как там служители культа, а неистинные последователи Бога, отмахнутся от него по привычке, сонно выслушав исповедь, совершив обряд, но не таинство. Душа чувствует такие вещи, и это не принесет ей облегчения. Она будет пребывать в таком жестком и мрачном осуждении самой себя, что ей не останется ничего, кроме как сделать отчаянный шаг. И вуаля! Она — моя, в моих руках, понимающая, что попалась, что уже не отвертеться, не попросить прощения, не покаяться! О, я буду беспощаден! А сколько ещё жалких душонок попадут в мои лапы, ведь я бессмертен…

С такими мыслями я, окончательно успокоенный рассуждениями о своей виртуозности выполнения предстоящей работенки, невозмутимо и равнодушно вышел из водоворота, но, оглядевшись, всё-таки позволил себе презрительно поморщиться. Ну, не люблю я людей, а точнее — я их ненавижу, терпеть не могу. А почему и сам не знаю… Место, где я оказался, — родильный дом. Как правило, здесь появлялись человеческие детеныши — новые людские души. Я недовольно цокнул языком. Да, тут всё пропитано насквозь их сопливой размазней, их радужными мыслями о будущем, мечтами, страстишками на уровне блудливого подростка пубертатного периода, тайными мыслями а-ля «что утащить сегодня с работы». Людишки бродили рядом, жизнь их «бурлила», всё это сейчас как болотная жижа, холодная и вязкая, буквально обволакивало меня, топило в себе, заставляя кости сжиматься под напором давления. От досады и внутреннего раздражения я плюнул себе под ноги.

Рядом кто-то крякнул и икнул одновременно. Это было премерзко! Я чуть вздохнул и, чтобы сразу не убить стоящего за спиной, чуть помедлил, прежде чем повернуться к источнику звука. Затем все-таки обернулся и увидел ангела — старого пьянчужку Джека. Выглядел тот довольно жалко: маленький, толстенький, с плешивой головой, красным носом, и подслеповатыми, как у котенка, глазами. Я не мог не закатить глаза. Я даже не мог злиться на происходящее о мной, потому что ещё чуть-чуть и засмеюсь на всю округу дьявольским смехом, от которого полопаются все мензурки в лабораториях, дети зайдутся в удушающем крике, а пролетающие мимо птицы сдохнут прямо в полете; потому что всё, что происходило со мной смахивало сейчас на какой-то фарс, комедию, я чувствовал, что у этого фильма с моим участием не будет хорошего конца, да и плохого тоже, он будет длиться вечно. Браво, Сатана! Наказал, так наказал — удружил, так удружил. Даром, что изощренный искуситель.

Ангел пытался приветствовать меня, но, как говорится, либо пить, либо… не пить… Он сделал мах рукой, открыл, было, рот, но потом снова закрыл, икнул и обреченно махнул рукой. Я начал злиться, а потом меня вдруг взяло любопытство, за какой же душой нас послали, кому не угодило это маленькое существо, что его прокляли нами уже при рождении: непросыхающим ангелом Джеком и угрюмым дьяволом Геральдом. Мне очень не терпелось посмотреть на этого человечка.

Ангел и я оказались в операционной. Я равнодушно следил за рванными и немного суетливыми действиями врачей и вдруг почувствовал ладонями приятное покалывание. Это чувство мне нравилось и не нравилось одновременно, потому что я никогда его не испытывал, потому что оно пугало меня. Что со мной такое?! Из-за этого я не сразу заметил, что появился ребенок, мать которого сейчас пытались спасти врачи.

В палату вбежала реанимационная бригада и врачи столпились вокруг её уже мертвого тела. Я это знал, я видел, как Шепфа принимает её в свои теплые руки. Никакие врачи её не оживят, обратного пути нет. Я глазами проследил за ребенком, его взвесили, укутали в пеленки и понесли прочь из родильной. Я видел, что пожилая седая медсестра, в мягких руках которой находилась сейчас душа, лишенная матери, хрипло бормотала про себя: «Бедное дитя, еще и без матери осталась». Сирота, значит, тем хуже для души, некому будет наставить на путь истинный, а с таким ангелом… Я глянул на Джека и коварно улыбнулся — у меня не будет препятствий…

Наитие и внутренний зов привели меня и Джека в палату, где лежало с десяток человеческих младенцев, своего я нашел сразу. Маленькая красивая девочка с изумрудными глазами по имени Эмма. Я внимательно рассматривал её, пока ангел сюсюкал рядом, перемежая бессмысленные и ласковые слова с иканием; чувствуя, что покалывание в ладонях только увеличивается, приятно разливаясь по рукам. Я был в смятении, но выдать свое обескураженное состояние не мог. Я никогда не показывал своих чувств, для меня это равносильно признаться себе и другим в том, что у злого и мрачного демона Геральда есть… душа. Я смотрел на ангела, который суетливо и бессмысленно копошился вокруг крохотного человеческого дитя. Его опухшие синие руки каждый раз дрожали так, что еще мгновение — и он ударит ребенка. А я терял последние крохи своего, как оказалось, почти ангельского терпения. Джеку мне хотелось врезать так, чтобы он ушел в мир иной раз и навсегда. Бессмысленность ситуации зашкаливала, и я в нетерпении воззрился на пьяницу.

— Джек, что ты делаешь?! — гневным зычным голосом проговорил я, теряя терпение, слыша, как кто-то из детишек захныкал.

Этого еще не хватало, чтобы кто-то из этих маленьких человеческих отбросов заныл, это будет невыносимо.

— Собираюсь благословить, дитя… — заплетающимся пьяным голосом проговорил Джек, и его рука снова заплясала над тельцем девочки.

Ангел делал пасы руками, даже отдаленно не напоминавшие таинство.

— За что мне это?! — взвыл я, немного неуклюже положил грубую руку на нежную кожу лба девочки и тихо произнес: — Благословляю.

— Так?! — я обернулся к Джеку и увидел его расширившиеся от ужаса глаза. — Что?! Не так?!

— Ты проклял её… — испуганно шепнул он и надрывно заревел.

— Надо было лучше выполнять свою работу, — чуть растерянно пробормотал я и ощутил, что покалывание в ладонях пропало.

Это и к лучшему! Не люблю не запланированных событий в своей до ужаса запланированной и предсказуемой жизни, не надо мне никаких непонятных ощущений и чувств! Я — демон. Злобный, мрачный и угрюмый. Моя задача — ваша погибель. Я — всегда за вашим левым плечом и всегда жду, что вы отступитесь, я помогаю вам отступиться; я — ваши самые грязные мыслишки, самые темные желания, которые как бы сами по себе приходят к вам голову. О, вы ошибаетесь, это я шепчу, это я вам их вкладываю в вашу затуманенную любовью к себе и потаканием своим низменным страстям голову. Вкладываю планомерно, ежесекундно, с рвением безумца. Потому что это моя работа. Работа, которую я выполнял, выполняю и буду выполнять качественно всегда, потому что я лучший в любом деле, потому что я — Геральд.

Комментарий к 1. Проклятие хранителя (вместо предисловия)

https://vk.com/wall-194439725_188 - эстетика к главе

Очень страшно и нужны Ваши отзывы, в том ли направлении двигаюсь, так ли, очень чувствую эту пару, хочу чтобы чувствовали и вы. Ваша Джоанн Х, неисправимый романтик.

========== 2. Колыбельная демона ==========

Колыбельная демона

От скуки, я медленно слонялся от стены к стене серого, попахивающего казенщиной мрачного с готическими сводами арок, монастыря. Рядом ныл и одновременно молился Ангел Джек с неизменным густым и прогорклым амбре от дешевого глифта — и где он только умудрялся его брать?! Девочку после роддома и больницы при нем отправили в приют обители святой Катарины. Правила здесь были не так строги как в других монастырях, но дисциплина была железной. Монашки стройными рядами неспешно и чинно, с обязательным мысленным чтением повседневных молитв, двигались только по им понятным делам. Я словил себя на мысли, что с неподдельным плотским интересом наблюдал за скромно одетыми женщинами и совсем неприличными, нескромными мыслями и с пошлыми намерениями посетил бы парочку из них в качестве инкуба прямо сегодня ночью. Вот прошла красотка с сочными губами, думаю она бы не против была отведать мой… а вот у этой пышная грудь, она бы не прилично колыхалась при каждом моем резком движении. Я распалялся с каждой минутой, если так пойдет и дальше…

«Черт!» — мысленно ругнулся я и исподлобья мрачно посмотрел на Джека.

— Где ты берешь пойло? — грубовато спросил его.

— Э… ну… — тянул Ангел.

— Да я никому не скажу, не написал же я на тебя донос в небесную канцелярию, что ты в командировке по спасению души вечно пьяный… — надавил я на и так испуганного и дерганного Ангела.

Он судорожно вздохнул, с опаской и недоверием посмотрел на меня своими крошечными, заплывшими от злоупотребления алкоголем глазками, но потом будто решившись.

— П-пойдем, — чуть заикаясь промолвил он, убирая со лба мигом образовавшуюся на нем испарину.

Я чуть брезгливо покосился на него, но уж очень мне сейчас хотелось выпить глифта и не только.

Мгновенно переместившись в центр города, мы прошли в какую-то темную с вонючими грязными мусорными баками подворотню, из-под ног разбегались с противным и тонким писком серые крысы, кажется, парочку я придавил своими грубыми, тяжелыми ботинками-берцами, подарком Сатаны. Тьфу, опять невольно вспомнилась жизнь на небе — похождения с другом, сражения с Ангелами, попойки, наркота, девки… Я тоскливо вздохнул и настроение резко ухудшилось. Затхлый запах ударил в нос. А вот Джек всё топал и топал. Это начинало раздражать, я буквально вскипал.

Нетрезвый Ангел как-будто почувствовал мой, готовый выплеснуться на его плешивую голову, гнев и, остановившись перед серой неприметной дверью, по-особенному постучал в неё. Никто не ответил. Ангел обернулся ко мне и жалко улыбнулся, потом снова развернулся к двери и только занес для удара свой пухлый кулачок, как дверь распахнулась и оттуда пахнуло любимыми запахами. Сегодня я напьюсь, разобью кому-нибудь рожу и трахнусь. Но вышедший на стук демон-бугай не торопился пускать нас на порог, куда так вожделел попасть я. Он стоял в амбразуре двери с огромными накаченными руками, скрещенными на груди, испещренной косыми рванными багровыми шрамами. Его квадратное лицо ничего не выражало, а челюсть медленно двигалась — он жевал жвачку.

Я не был таким мускулистым, но в моих крепких жилистых руках была сила отточенная тысячелетиями в бесконечных войнах и сражениях плечом к плечу с Сатаной. Я за долю секунды сообразил, как приложу его точным ударом в ухо, а дальше в область солнечного сплетения. Да, он рухнет, как мешок с дерьмом, аккурат под мои ноги. Видимо все то, что я себе представил, отразилось в моих глазах. Я увидел секундное колебание в глазах охранника, но я уже понял — он проиграл. Тот, не меняя своего выражения лица, также медленно жуя, пропустил нас в обитель зла и порока. Зла, потому что здесь были только Демоны и опустившиеся, как Джек, Ангелы, а порока, потому что здесь глифт лился рекой и были девки на любой вкус. Моё настроение приподнималось с каждым шагом во внутрь этого грязного и сочащегося грехом вертепа.

Я и мой «дружок» подошли к барной стойке и, не сговариваясь, плюхнулись на стулья. Я глянул на него, после чего тоскливо вздохнул.

Привыкай, Геральд, это твоя компания на ближайшие лет семьдесят или сколько там будет жить эта жалкая душоночка на свете… Мда, судьба-злодейка, сегодня ты рядом с престолом Сатаны, а сейчас сидишь в грязном пристанище опустившихся существ и ждешь своей очереди, когда на тебя обратит внимание старый черт-бармен и уже нальет тебе выпить… Кстати, что здесь принимают в качестве оплаты? То же самое, что и в аду?

Мне надоело ждать и я уверенным жестом подозвал к себе бармена. Тот, оторвавшись от шумной компании, которую уже обслужил, подошел ко мне и я, прищурившись, вспомнил, кто передо мной. Бармен, весело усмехнувшись, протянул мне руку для приветствия. Я не менее тепло поприветствовал его.

— Думал, не узнаешь меня, — протянул тот медленно и чуть кашлянул.

— Присматривался, место-то незнакомое, — немного оправдался я.

Не узнать своего тренера по крылоборству — было позором для меня. Но он и вправду изменился: стал старше, погрузнел, волосы цвета воронового пера были поддернуты сединой, когда-то ясные синие глаза теперь оплыли. Я спохватился, так как понял, что он видел, как я его слишком пристально рассматриваю. Тренер горько улыбнулся.

— Постарел, — констатировал он для меня.

— Угу, — буркнул я, никогда не отличаясь витиеватой манерой вести светские беседы, зато имея прямолинейность и привычку говорить в лицо всё, что думаю.

Повисло неловкое молчание. Бармен наполнил штофы глифтом и пододвинул к нам. Я слышал, как Джек громко сглотнул слюну. Тренер презрительно покосился на него, взглядом как бы говоря, что налил ему только за встречу со мной. Я усмехнулся.

— Почему ты здесь, Геральд? — наконец-то прямо спросил он.

Рядом крякнул Ангел, выпив свою порцию напитка. Я был готов убить его. Тот осекся под моим взглядом и чуть боязливо отодвинулся. Откуда-то из самых глубин груди родился тяжелый вздох и я посмотрел на свои руки, затем поднял взгляд на тренера и, не жалея эпитетов для Сатаны, произнес:

— Потому что этот, мать его, ублюдок, повелитель гребаной преисподней и король, сука, нас, выставил меня вон как шелудивого пса за свой промах, меня, который верно служил ему вечность, и разжаловал до Демона-искусителя, да ещё вон с таким куском дерьма, как этот Ангел, — обидно обжигающие, грязные слова лились из меня как из помойного ведра.

Джек с обидой смотрел на меня и в его маленьких поросячьих глазках начали копиться слезы. Тренер опустил глаза и чуть мотнул седой головой.

— Я предупреждал тебя, Геральд, — его голос прошелестел, отразившись в моем сознании: — Служить надо только самому себе. Посмотри на меня — в прошлом лучший Демон, а сейчас вынужденный торговать дешевой выпивкой и быть сутенером грязным девкам.

Я горько вздохнул и выпил штоф глифта до дна. Тренер не преминул вновь налить мне до краев.

— Тебе всегда за счет заведения, — тепло произнес он.

Я благодарно мотнул головой и увидел, как рядом заерзал Джек. Я закатил глаза и кинул крупную адскую монету. Тренер удивленно воззрился на меня, а затем на Ангела, а потом понимающе кивнул.

— Ты с ним в тандеме, — утверждающе проговорил он. — Хотел бы я увидеть эту душу — это будет очень великий человек…

Учитель чуть задумался словно не зная, что сказать.

— …Либо проститутка, — произнес я, засмеялся и выпил ещё глифта.

— Проститутка? — женский голос за спиной заставил меня обернуться.

О, что за чудесная чаровница предстала перед моими очами! Определенно, настроение стало приподнятое, бодрое, я бы даже сказал. Конечно, Демон была обычной грязной шлюхой, с обвисшими грудями и колготками в сетку, но я смотрел на её огромный рот и понимал, что не останусь сегодня без сладкого. Бармен усмехнулся и кинул мне ключ от номера.

Я схватил ее за руку и потащил наверх в номер. Моё нетерпение было очевидным и уже на полпути мы обжимались возле запасного выхода. Её сочные губы тянулись к моим.

— Никого никогда не целую в губы, — произнес я, слыша, как мой голос сбивается, от того, что послушная шлюха не стала настаивать и встала передо мной на колени.

Щелчок открывающегося ремня и шуршание молнии на брюках, секунда и я в удовольствии поднял голову к потолку и закатил глаза. Так хотелось расслабиться, выкинуть из головы мудака Сатану, придурка Джека и мелкое орущее человеческое дитя. Неторопливые движения рта шлюхи по возбужденной до предела трепещущей в предвкушении плоти, скользящие движения её рук по моим крепким бедрам и я уже готов был сбросить напряжение бесконечного бремени, как… Как я почувствовал легкую тревожащую меня боль в голове и позвякивание в ушах. Я открыл глаза и оглянулся на пустой коридор. Снова прикрыл глаза, пытаясь настроиться на сбитый лад. Но мои симптомы не отступали, а, казалось, стали только сильнее.

Я взвыл и, отпихнув от себя ничего не понимающую шлюху, на ходу приводя свою одежду в порядок, спустился вниз и стремительным шагом подошел к барной стойке. Учитель, выгнув бровь, многозначительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Джек же, повернувшись, с ужасом уставился на мое гневное лицо голодного мужика, оставшегося без первого, второго и компота. Я развернул его к себе и начал трясти за грудки.

— Какого хрена со мной происходит, мать твою?! — ругнулся я, руки чесались врезать по этому синему одутловатому и, в общем-то, беззлобному лицу ангела.

— Что?! — просипел он, бледнея, его лоб мгновенно покрылся потом.

— Я слышу звон в своей голове и она просто раскалывается от боли, — еле вымолвил я, потому что очередной приступ не заставил себя ждать.

— Э-э-э-э-это «фишка» хранителей… — заикаясь, еле вымолвил он, — Ты благословил, а точнее, проклял дитя, ты теперь её хранитель и когда ей будет требоваться твоя помощь, эта боль и звон будут преследовать тебя всегда.

— Твою ж мать… — ругнулся я и отпустил трепещущего в моих руках Ангела.

Тот отпрянул от меня, как черт от ладана и огладил свою одежду. Я проклинал сейчас себя самыми грязными ругательствами. И какого лысого я вообще «благословлял» эту кровопийцу! Боль не унималась, звон стоял в ушах.

— Что надо делать, чтобы это закончилось, — просипел я, хватаясь за виски, пытаясь унять пульсацию в них.

— Быть вблизи своего человека, который в тебе нуждается, — тихо произнес Джек, — Помочь ему во чтобы то ни стало…

— Нуждается во мне?! Помочь ему?! — гневно прорычал я, представляя, как погибнет от моих рук это маленькое тельце.

Я опять почувствовал легкое приятное покалывание в ладонях и внутри до такой степени смутился, что схватив в охапку Ангела-бедолагу, так и не успевшего опрокинуть в себя последнюю рюмку, услужливо налитую моим бывшим тренером, покинул то место, из которого не при каких других обстоятельствах никогда бы не ушел так скоро и так спешно. Мельком взглянув в несчастное лицо моего напарника, который также как и я только начал вкушать прелести этого злачного приюта падших, я раздраженно хмыкнул и уже скоро мы стояли у кроватки маленького орущего монстра.

В углу темной комнаты, единственным источником света в которой была луна, тускло отражающаяся в толстые стекла старинного монастыря, среди других стояла кроватка, в ней — орущий маленький ребенок. Я оглянулся и понял, что все вокруг спят… как Ангелы… Поморщился, но сравнение точно отражало ситуацию. И только мой подопечный кусок плоти не спит и орет сейчас как исчадие ада, а может так оно и есть.

— Может она…? — спросил Джек, указывая пальцем на пеленки и с заботой глядя на девочку.

— Хочешь проверить? — предложил я с издевкой.

Ангел приблизил к ней свою руку и младенец заверещал с такой силой, что в пору бы вызвать национальную гвардию. Я свирепел каждую секунду, отодвинув Джека от кроватки, с перекошенным от гнева лицом, выставив вперед указательный палец, открыл было рот, чтобы выдать гневную тираду, как этот орущий комок плоти, называемый человеческим детенышем, засмеялся. Беззубым, чистым, нежным смехом. Рядом всхлипнул от умиления пьяный старый сентиментальный Ангел. Но меня-то этим не проймешь… или проймешь? Я как-то осекся весь и снова открыл рот, а потом также закрыл его, гнев улетучился. Ребенок беспорядочно, сучя маленькими пухлыми белыми ручками и ножками, смотря прямо на меня, схватил меня за палец и улыбался. Я шумно сглотнул и почувствовал, как приятное покалывание в ладонях разлилось на мои жилистые предплечья. Я испугался и попытался отнять палец, но не тут-то было. Маленькая девочка вдруг затихла и внимательно, даже серьезно, смотрела на меня, но мой палец не отдавала, схватившись в него «мертвой» младенческой хваткой.

— Что с этим делать?! — почему-то шепнул я и повернул голову к Джеку, — Она не просто видит меня, она осязает меня?!

Он умиленно смотрел на открывавшуюся ему картину и блаженно переводил взгляд с младенца на меня.

— Ничего ты с этим не сделаешь, — меланхолично вздохнув, тихо произнес Ангел, — Это дар…

— Что?! — снова вскрикнул я и снова взглянул на младенца, — Я же бесплотен сейчас…

— Для неё нет.

Мне казалось, что эта маленькая девочка не просто смотрит на меня, она меня изучает, присматривается ко мне, оценивает, а подхожу ли я ей, можно ли мне доверять. Нельзя, девочка! И одновременно: вот ведь мелочь! Успеваю с удивлением отметить, что подумал без злости, без раздражения, без гнева. Она разжала свои цепкие пальчики и отпустила меня, но взгляд не отвела, снова засучив ручонками и ножками. Я уже было сделал шаг от кроватки с четким намерением вернуться в теплую обитель, полную глифта и женщин. Но видимо у души на меня этой ночью были другие планы — младенец снова истошно заорал. Да еще этот зуд в руках!

— Что ей надо?! — густой гнев ядовитыми парами прорвался из меня и мои слова угрожающим эхом отозвались от древних стен мрачного монастыря.

Я кожей почувствовал, что Ангел сжался от того, как я это произнес. А маленькой чертовке хоть бы хны — орет, не затыкаясь. Джек с сомнением пожал плечами.

— Может она хочет, чтобы её подержали на руках… — тихо и очень осторожно, чтобы не вызвать во мне очередной приступ гнева, произнес пьяный ангел.

— Что?! Нет, — сказал, как отрезал, ещё чего — идти на поводу у какого-то человечишки.

— Я знаю, что некоторым деткам-сиротам очень не хватает объятий…

Он не договорил, потому что я так зыркнул на него, что ещё бы чуть-чуть и испепелил бы его одним только своим горящим взглядом. Но младенец не унимался, Ангел бледнел, а я терял последние крохи терпения. Я был непреклонен, а ребенок разрывал тишину этого места и действовал на меня раздражающе в высшей степени. И не уйдешь, и не заткнешь…

— Ладно, — зло согласился я и решительно приблизил свои руки к тельцу младенца.

Хитрая маленькая чертовка снова замолчала и, подняв левую бровку, рассматривала меня, сложила губки трубочкой как-будто удивляясь. Я снова почувствовал приятное покалывание в ладонях и незаметно для Ангела усмехнулся.

— Как надо? — нарочито строго, сдвинув брови, придав своему лицу и голосу прежней суровости, а покалывание тем временем разливалось по предплечьям.

Ангел начал подходить к кроватке и ребенок сильнее зашелся в крике.

— Стой, где стоишь, Джек, не подходи, — вскрикнул я, вытянув руку в предупреждающем жесте, и ангел сделал шаг назад, — Просто скажи, как надо.

— Одну руку под спинку и придерживай голову, — дал ценный совет Джек.

И вот уже через пару секунд, я держал ревущего младенца на своих сильных руках. Маленький, хрупкий комочек. Я бы мог раздавить его, смять руками, но мне этого не хотелось. Я почувствовал нежный легкий запах, такой неуловимо вкусный и прекрасный, что эта эмоция отразилась на моем лице. Я знал и не знал его, помнил и не помнил одновременно. Я услышал, как встрепенулись крылья Ангела.

— Это запах Шепфа… — прошептал тот и смахнул слезу с глаз, — вы, Демоны, забыли сразу после того, как пали с Сатаной…

С сомнением я глядел теперь на ангела, но без злобы, видя его расстроенное лицо, слыша тишину. Тишину?! Я взглянул на младенца и увидел, что девочка ворочается у меня в руках, но уже молча. А на ум пришли слова из колыбельной. И откуда я их знаю — вояка, убийца и грубиян?! Откуда помню? Что со мной такое?

— А с небес спустился Ангел и крылом его обнял… — хрипло пропел я для девочки и увидел, как она закрыла свои изумрудные глазки.

Я поднял глаза на Джека и встретился с его изумленным взглядом, он мне хотел что-то сказать и я даже знал, что — нечто умилительно-нежное.

— Даже не думай, — беззлобно проворчал я, — Лучше расскажи мне, почему пьешь…

Я внимательно следил за его реакцией. Его глаза увлажнились и он мигом протрезвел. Чувствуя кожей его энергию, я знал, что ему больно даже от одной мысли о воспоминаниях прошлого, видимо такого тяжелого, что сейчас, казалось, эта тяжесть придавила ангела к полу. Прошло много времени, прежде чем он решился заговорить.

— Я влюбился в своего подопечного, — выпалил Джек.

— И? — недоуменно воззрился на него я.

— У вас Демонов всё с этим просто, вы же можете как инкубы-суккубы… даже приветствуется, если вы соблазните душу, у Ангелов с этим сложно, — проговорил он и продолжил, — Об этом узнали и меня приставили к другому человеку…

— Гребанные святоши… — пробормотал я, почти сгибаясь от боли и пустоты в душе Ангела.

— Нас разлучили, я не знаю где он, а я пью, пью каждый день, чтобы не было памяти, чтобы не было мыслей о нем…

Я молчал, потому что не понимал его, я никогда ни к кому не привязывался настолько, чтобы полюбить и это было бы так странно, если бы я … да и зачем, это так мерзко, дешево и по-человечески. Я презрительно посмотрел на него, но ничего не сказал, чувствуя, что ему и без меня настолько хреново, что хоть в петлю лезь. Он взял себя в руки, неожиданно, быстро, теперь его глаза утратили блеск, стали такими же подслеповатыми и пьяными как прежде. М-да, может эта штука любовь и не такая уж плохая раз смогла так преобразить старого, безобразного Ангела-алкоголика? Так, стоп, что это за мысли и долго я ещё буду держать на руках этого младенца?! Нет, мне было не тяжело и не неприятно, я просто боялся. Боялся того, что это маленькая девочка будила во мне. Запах, колыбельная…

Мотнув головой, сбрасывая с себя морок очарования лунной ночью, признаний Ангела, запаха младенца, колыбельной, воспоминаний, смутно давящих на грудь, я аккуратно положил девочку в кроватку. Она громко причмокнула и затихла. Я невольно улыбнулся, чуть-чуть. Но потом снова взял себя в руки. Ну что ж такое-то?! Совсем расклеился, старею, наверное. И рассмеялся сам себе, Демоны стареют очень медленно, а я был в самом рассвете сил, всего-то десять тысяч земных лет, ерунда…

Я, помедлив, присел возле детской кроватки своей подопечной, проклятой мною на веки вечные, у той, у которой не будет шанса на спасение, потому что самый страшный её кошмар — её же хранитель. Демон-хранитель. Я усмехнулся и понял, что мне не хочется сейчас ни шлюху, ни глифта. Ангел Джек сел рядом, чувствуя мое состояние. Мы молчали, ребенок молчал, ночь молчала.

С этой поры так и повелось: объятия, колыбельная спетая хриплым голосом, сон Эммы на моих руках и никакого глифта.

Комментарий к 2. Колыбельная демона

https://vk.com/wall-194439725_216 - эстетика, музычка)

========== 3. Сказка демона ==========

— Эмма, — звучно кричала на весь сад пожилая монахиня, слишком крупная, для той, которая соблюдает все посты, в очках с толстой роговой оправой и такими же толстыми стеклами.

Я, немного усмехаясь, от того как ловко спряталась Эмма, как молча с высунутым от озорства язычком и довольной улыбкой на лице застыла в укромном уголочке, как быстро стучит её маленькое сердечко от предстоящего разоблачения, - восторг и детская радость одновременно. Я не мешаю, эта монахиня одна здесь, которой не наплевать на Эмму. Девочка оборачивается ко мне и не умело подмигивает. Я хохочу во всё горло. Она мне ослепительно улыбается. Я невольно улыбаюсь в ответ, уже почти привык к приятному покалыванию в ладонях, когда я рядом с ней — еще одна из привилегий хранителя… или его проклятие.

— Спорим она не найдет меня, Джер, — детский шепот около уха, горячая маленькая ладошка в моей сухой руке.

— Особенно если ты не будешь болтать, — напоминаю ей я, сдерживая смех.

Девочка немного с обидой бросила на меня свой взгляд, но, послушавшись, промолчала, упорно продолжая сидеть в засаде. Но потом, забываясь, начала опять говорить. Я уже не сдерживаюсь, смеюсь над ней, чуть дразня. Она наконец-то разозлилась и зеленые глаза гневно сверкнули. Ничего не могу с собой поделать: я обожаю когда моя девочка такая. Моя девочка… Я одернул себя… и попытался придать своему лицу суровости. Эмма удивленно посмотрела на меня и заливисто рассмеялась.

— Джер, ты такой смешной, когда сердишься, — она продолжила хохотать.

— Тебя сейчас найдут… — улыбаясь, произнес я.

Девочка полностью разоружала меня. Раздражение — не знаю, злость — не слышал. Она спохватилась и прикрыла ладошкой ротик, сжавшись в комочек и спрятав лицо в подтянутые к себе сбитые коленки. Я мотнул головой и поморщился почти физически чувствуя её боль. Эмма умела находить себе неприятностей на пятую точку настолько умело и профессионально, что мне как демону работы не было, зато как хранитель я не знал отдыха, работая не покладая рук и не жалея «живота своего».

Подслеповатая монахиня прошла мимо так и не обнаружив сидящую в кустах Эмму. Она подняла личико и чуть высунув голову проводила женщину взглядом. Потом победоносно повернувшись ко мне, всем видом показала, что она была права. Я кивнул ей.

— Умница! — я чувствовал, знал, что она хочет услышать от меня слова ободрения.

Эмма улыбнулась мне и я увидел, что в её растущей душе снова установился мир, я оправдан, прощен, помилован и… любим?! На секунду я оторопел, вглядываясь в её чистые детские наивные, но несмотря на это, до ужаса хитрые глаза цвета изумруда. Девочка видела во мне родителя и я понимал её, потому что я — это всё то хорошее, что она знала в своей жизни. Я отдавал ей всё свое время, я всегда был рядом и в печали и в счастье, я с ней делил все моменты её жизни. Почему-то мне стало горько за неё, она точно заслуживала чего-то большего и лучшего, а не мрачного и злого черта Геральда.

Вот почему со мной нет ангела, когда он мне так нужен? Я снова почувствовал раздражение и волну возмущения, поднимающуюся из темных и даже мною не до конца изведанных недр внутри меня. Он бы объяснил, как мне надо поступать, а я вечно уступал Эмме. Но Джек окончательно терял свой ангельский образ и проваливался в алкогольное забытье, иногда не видя свою подопечную месяцами. Сейчас как раз был такой период — истекал год с момента, когда я в последний раз видел его, а Джека не было. Что это если не ангельский запой?! Я бы раньше похохотал над стариной ангелом, но сейчас мне не хотелось, только не после того, когда он поделился со мной причиной своего алкоголизма…

Может быть, стоило написать жалобу в небесную канцелярию на этого пьянчужку? Но я этого не сделал, ведь тогда Эмме дали бы нового ангела и мне пришлось бы делить внимание девочки с ним. А я этого не хотел. По сути, я был один у девочки и её хранитель и её искуситель. Моя сущность демона диктовала свои условия, но хранитель во мне подавлял естественную мою сторону, заставляя оберегать вверенную мне душу. Положа руку на сердце, не мог я причинить Эмме никакого вреда не потому, что к этому меня обязывал статус хранителя, а потому, что мне не хотелось причинять ей боль. Я не мог сам себе объяснить это чувство. Это было в новинку для меня, в диковинку, я бы сказал. Из раздумий меня вывел тонкий голосок девочки.

— Джер, ты ляпа, — захохотала Эмма и с визгом отпрянула от меня, заставив невольно улыбнуться.

Я дал ей фору и щелкнул пальцами, став для неё невидимым. Девочка недоуменно остановилась и оглянулась, хмуря лобик. Яркое солнце сделало её волосы ещё более сочными, а зеленые глаза подсветило, отразив их прозрачность. Мне хотелось запечатлеть этот момент. Я расхохотался и снова материализовался для неё. Девочка всплеснула руками и взвизгнула от восторга. Эмма любила такие фокусы, я знал, что ей понравится моё исчезновение-появление.

— Я тебя сейчас догоню, — нарочито угрожающе произнес я и состроил рожицу.

— Спорим, нет, — дерзко уверила меня девочка, показывая мне язык.

— Эмма, так делают только неприличные девочки, — произнес я строго.

Откуда я это знал? Я и сам не знал, чего должны не делать приличные девочки, просто, в моем представлении моя девочка Эмма никогда так делать не будет. Она густо покраснела.

— Не буду больше, Джер, — тихо произнесла она, потупившись.

— А вот теперь я точно тебя поймаю, — сказал я и, воспользовавшись временным замешательством Эммы, схватил её на руки и закружил вокруг себя.

Девочка в восторге визжала на всю округу и я видел мелькавшие каштановые всполохи её волос, чувствуя такой же восторг в душе и удовольствие от приятного покалывания в руках теперь распространившегося и на плечи. Я отметил про себя, что с удовольствием играл с ребенком, ловя себя на мысли, что это единственное человеческое существо, к которому я не испытывал отвращение. Моя девочка! Сделав еще круг, я высоко подбросил её к небу, отчего она крепко зажмурила глаза и громко выкрикнула мое имя. Я поймал ее и поставил на ножки, весьма вовремя, кстати. В укромном уголке сада появились три девочки — воспитанницы приюта, такие же как Эмма, правда, намного старше и крупнее моей девочки. Я почувствовал, как Эмма в страхе прижалась ко мне. Ей приходилось сталкиваться с их тяжелыми кулаками. Но они не знали, что я учу её обороняться, тот, чья сила неизмеримо больше всех кулаков на свете и чьи познания в боевых искусствах несоизмеримо больше, чем может вместить в себя весь Шаолинский монастырь во веки вечные.

Они смотрела на неё как на добычу, с которой можно легко поквитаться, ведь повод уже найден: Эмма была в их представлении странной, у неё была особенность быть одной, но не быть одинокой, она ни под кого не подстраивалась, всегда находя своё решение-выход из любого положения, у неё всегда имелась своя точка зрения на происходящее. Независимость и ум всегда раздражают, а особенно в жестоком мире детей-сирот. И здесь находились не менее жестокие меры по «усмирению» таких строптивых как Эмма.

— Эй ты, дебилка, — грубо начала самая старшая из них, обращаясь к моей девочке.

Эмма проигнорировала и с распахнутыми от ужаса глазами смотрела на меня.

— Ничего не бойся, — шепнул я. — Ты знаешь, что надо делать…

— Ты поможешь? — одними губами.

Сердце сжалось: от радости что ли? Мне как хранителю определенно нравилось, что она обращалась ко мне за помощью. А как демону? Демон довольно промурлыкал. Я кивнул на её беззвучный вопрос. Малолетние бандитки подходили к ней явно не для того, чтобы поговорить. Приблизившись, одна из них уже занесла кулак над головой Эммы. Но девчушка решила, что её больше никто, никогда и пальцем не тронет.

— У тебя твердая правая рука, девочка, — напутствовал я. — Используй хук справа.

Не успел я договорить как Эмма начала действовать: с отборным матом, от которого даже у меня, демона, завяли уши, откуда она могла знать ругательства я могу лишь предположить, что она слушала наши препирательства с ангелом, а я эпитетов для этого забулдыги обычно не жалел; и с тяжелым хуком справа она приложила взрослую девочку так, что та взвыла от боли и, покачнувшись, упала. Эмма почти рычала. Оставшиеся две девчонки не посмели даже приблизиться к зеленоглазой бестии.

И надо же в этот момент в этом месте возникнуть старой монахине, которая ранее неуспешно искала здесь Эмму. Её подслеповатые глаза, казалось, расширились до размеров столовых тарелок от возмущения от услышанного и разочарования от увиденного. Монахиня уперла руки в боки и глядела на происходящее взором, не предвещавшим окружающим ничего хорошего, а особенно Эмме, потому что всё выглядело сейчас так, что агрессором являлась она.

— Что. Здесь. Происходит, — чеканила слова пожилая женщина.

Зеленоглазая девочка молчала. Я видел, как она поджала губы, видел, что она считает себя правой и поэтому не собирается оправдываться, сцепила руки на груди в замок. Вот ведь упертая! Я смотрел на Эмму, Эмма смотрела на меня — перекрестие взоров. Надо бы по-хорошему, как хранителю, разозлиться на неё, но я был ею доволен и одобрительно улыбнулся. В её глазах плеснулась благодарность и обожание.

— Эмма, — монахиня вырвала нас из единения теплых взглядов. — Может расскажешь, что здесь происходит?

Она упорно молчала. Девочки, пришедшие учинить расправу над ней, тоже. Но я-то видел в их взглядах возникшее к ней, пока ещё смутное, но уважение — она их не выдала.

— Так… в молчанку значит вздумала играть, Эмма, — гневно взвизгнула монахиня, — сегодня ты останешься без ужина.

Я быстро пробежал глазами по побледневшему и мигом ставшим расстроенным лицу девочки. Сегодня на ужин был её любимый десерт — шоколадный пудинг. Эмма горько сглотнула, но ещё сильнее сжала пухлые губки, не растеряв уверенности в своей правоте. Я усмехнулся, у моей девочки — характер бойца.

— Ночью к вам, сестра Агата, придет мой злой демон Геральд и задушит вас, — злобно проворчала она.

Я всхлипнул от изумления и недоуменно уставился на вставшую в решительную позу Эмму. Злоба и озорство в больших глазах, обрамленных черными пушистыми ресницами. Она смотрела на меня и усмехалась, прямо как я сейчас, глядя на нее.

Монахиня перекрестилась и убежала, охая. Девочки тоже поспешили ретироваться. На залитой солнцем поляне сада остались только мы. Я не мог сердиться на неё, никогда не мог. Упертость и любовь к риску у меня и у самого были в крови. Разве я мог не передать этого своей подопечной? Но лицо я все-таки сделал суровым.

— Сердишься? — спросила Эмма, внимательно оглядывая мое лицо, пытаясь узнать мои настоящие эмоции.

Не так все просто, детка. Сначала я проучу тебя.

— Сержусь, — нарочито серьезно, строгим тоном, не терпящим возражений и злобно добавил, — Мне придется убить монахиню Агату.

Её брови взметнулись вверх, а в больших глазах скопились слезы, от чего изумруд в них заблестел ярче.

— Убить? — переспросила она, еле переводя дыхание от волнения.

— Да, она узнала нашу с тобой тайну… — всё также строго, но всё-таки смягчившись, не могу я видеть её слез, переворачивается всё внутри.

— Она никому не скажет… — прошептала девочка уже сто раз пожалевшая, что сказала про меня.

— А если…

— Ты же добрый, —прервала меня Эмма и обняла мои ноги, — Прости меня, Джер…

Я немного опешил. Вот как у неё так получалось всегда. Преподать урок хотел я, а получил его сам. Я вздохнул, ну конечно же ты прощена, моя девочка, но пока тебе этого знать не надо.

— Ну на этот раз хорошо, я не буду трогать Агату, но потом, если… — начал я свирепо.

— Я не буду больше, не буду, — поторопилась уверить меня зеленоглазая малявка.

— Эмма, с кем ты говоришь? — глаза монахини расширились от страха, став огромными, в том числе и из-за толстых линз на очках, она снова перекрестилась, дрожа, и взяв девочку за руку, увела прочь.

Я шел рядом, едва поспевая за Агатой. И откуда прыть взялась?! Всегда передвигалась как недобитая черепаха. Обескураженная Эмма то и дело оборачивалась и бросала на меня недоуменные взгляды. Я озадаченно пожимал плечами и следовал за ними. Почти всё время пока мы шли до здания школы, Агата неотрывно читала молитвы и крестилась. Мне было забавно от того, что взрослая, как мне казалось, умная женщина верила в такие пустяковые обрядовые вещи. Она довела девочку до кабинета настоятельницы и оставила в коридоре, громко хлопнув дверью.

Мы остались сидеть на твердых добротных из тяжелого дуба скамьях, покрытых лаком, казавшихся очень удобными. Мы молчали. Девочка совсем притихла и не решалась заговорить со мной, хотя изредка бросала на меня горящие взгляды и глазами как бы спрашивала «что сейчас будет». Изгнание беса сейчас будет. Чуткий слух демона уловил разговор двух женщин-монахинь за толстой дверью из сандала, наглухо, как им казалось, закрытой и не пропускавшей не единого звука. Но я слышал всё, и даже как муха бьется об стекло окна в кабинете настоятельницы. Сегодня, прямо сейчас. Мне стало смешно, меня как демона веселили такие обрядовые моменты в земной религии людей. Я думаю, вряд ли Шепфа мог передать им такую дребедень для каждодневного исполнения и поклонения ему. Я как демон редко встречал настоящую горячую веру человека — всё меньше святых, все больше порока.

— Нас с тобой разлучат? — наконец-то спросила Эмма и её глаза наполнились слезами.

— Ты боишься не наказания, а разлуки со мной? — переспросил я, мои брови взметнулись вверх от изумления, а в душе я почувствовал сильное смятение.

Я растерянно молчал, а девочка пытливо смотрела мне в глаза, но мне казалось, что в душу.

— Даже если и разлучат, я всё равно к тебе вернусь, — заверил её я, чуть задев вздернутый носик, приятное покалывание охватило и спину.

Эмма обняла меня и зарыдала. Я успокаивал её, перебирая между пальцев упругие кольца каштановых кудряшек. Когда вышла Агата с настоятельницей, девочка уже была полностью успокоенной и теперь с деланным ангельским личиком смотрела на женщин. Я еле сдерживался от хохота, видя, как она хлопала глазками, переводя взгляд то на одну женщину, то на другую.

— Вы уверены, сестра Агата? — с сомнением в голосе проговорила мать-настоятельница, внимательно разглядывая «смирную овечку» Эм.

— Да, она давно вызывает у меня подозрение: хохочет сама с собой, разговаривает, она практически не общается со сверстниками, сегодня ругалась как сапожник и приложила одну нашу воспитанницу да так профессионально, что я…

— Понятно, — прервала увлеченную тираду настоятельница, — Я распоряжусь приготовить всё необходимое, а вы идите в часовню.

Растерянный взгляд Эммы на меня. Я пожал плечами и ничего ей не сказал. Мне стало любопытно — возможно сегодня я буду изгнан. Мою девочку вели по узким темным коридорам, я следовал рядом и гнев закипал во мне каждую секунду. Мне не нравилось, что Эмма плакала и была очень сильно напугана. И я не знал, как ей помочь. Это вводило меня в ступор, в вязкую растерянность, в бездействие, которое я не любил. Я привык действовать, обычно для этого мне требовались доли секунды, чтобы сообразить, как можно победить соперника, просчитать на три шага вперед его тактику и на десять — свою. А здесь мне оставалось сдержанно смотреть и ожидать, я ничем не мог помочь Эмме.

Эмму поставили перед аналоем на колени. Из притвора вышел седой священник и внимательно посмотрел на маленькую девочку. Он удивленно перевел взгляд на настоятельницу и монахиню Агату. Настоятельница с сомнением чуть пожала плечами, а в лице Агаты читалась непоколебимая решительность. Мужчина поджал губы и снова взглянул на Эмму. Она молитвенно сложила руки и её изумрудные глазки наполнились слезами. Я изумленно смотрел на неё и улыбался, она всегда восхищала меня. Я понял, что она будет до последнего тянуть с обрядом, думая, что это может навредить мне или разлучить нас. Моя девочка! Я ощутил внутри себя нежность… и сглотнул от осознания того, что незыблемые, казалось, суровые и непробиваемые стены мира внутри меня теперь пошатнулись под напором детской непосредственной безусловной любви Эммы ко мне. И поэтому я был готов действовать, пока не знаю, как…

Священник начал обряд, а я напряженно ждал. Но он всё читал молитвы, а я видел, как растерянность и испуг во взгляде Эммы таяли, а на место им приходило ощущение абсурдности происходящего. Я видел, как её начинает трясти от беззвучного смеха. Я еле сдерживался, мне хотелось смеяться вместе с ней. Священник строго посмотрел на неё и девочка под его взглядом немного умерила свой пыл, но её улыбка предназначалась мне и спокойствие от осознания того, что я не исчезну — тоже для меня. Уже совсем расслабленные мы просто дожидались конца процедуры изгнания беса. После этого Эмму как примерную католичку причастили и она снова была предоставлена сама себе. Правда, настроения у неё всё равно не было.

Я проводил девочку на занятия, а сам остался ждать её возвращения в комнате. Вернулась она мрачная и грустная. Я еле дождался, когда наступит ночь, чтобы поговорить с ней, успокоить её. И вот остальные дети уснули, комната погрузилась в темноту, освещением служил только тусклый фонарь на улице.

— Ты из-за пудинга расстроена? — спросил её я, зорким взглядом демона вглядываясь в изумрудные печальные глаза девочки.

Она вздохнула, всхлипнула и кивнула головой в знак согласия со мной. Она, как всегда в таких случаях, вскарабкалась по мне и удобно устроилась у меня на коленях. Я крепко обнял её, по привычке чуть покачав.

— Самое главное, что тебя не изгнали, — сказала девочка и поглядела на меня, крепко обняв.

Я как всегда не знал, что сказать. А она испытующе смотрела на меня.

— Я теперь о тебе ещё больше буду заботиться, Джер, — произнесла она, и кольцо её маленьких ручек еще крепче сжалось вокруг меня.

Мне было приятно и я поцеловал её в макушку.

— Куда уж больше, обо мне никто так не заботился как ты, мелкая, — с хохотом ответил ей я.

— Что?! У тебя даже нет жены?! — вопросила детская непосредственность, ловко приподняв в удивлении левую бровь.

— Нет, — со смехом также отвечал ей я, — Нам не положено.

— А кто же тогда о тебе заботился до меня? — прошептала дитя с расширившимися от ужаса глазами.

Я вдруг почувствовал весь масштаб «бедствия», нарисованного в её живом детском воображении и, усмехнувшись, ответил:

— Сам о себе.

— Забудь об этом, Джер. Теперь я о тебе позабочусь, а когда вырасту, то женюсь на тебе, — успокоенная девочка тихо лежала в моих объятиях.

— Хорошо, Эмма, — произнес я, призывая все спокойствие к себе на помощь, чтобы в очередной раз не расхохотаться, зная насколько серьезна сейчас была малявка.

Она снова взглянула, но теперь умоляюще. Я понял, что ей нужно от меня и закатил глаза. За моей спиной прошелестели черные крылья, коронами к которым служили рога.

— Вау… — в который раз восхищенно прошептала она и руками потрогала рога и огладила перья, — И сказку, Джер…

— Тебе когда-нибудь надоест, Эм? — спросил я, зная, что все равно уступлю и в миллиардный раз повторю её любимую сказку.

— Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Джер, — горячо молила девчушка и я сдался.

— Жил-был на свете один демон… — начал было я.

— Геральд, — уточнила зеленоглазка.

— Геральд, — повторил я, усмехаясь.

— Так вот, он был очень злым и мрачным, он верно служил Сатане, они вместе сражались с ангелами и жарили людей на раскаленных сковородках…

— Меня тоже будут жарить на сковороде? — сжалась и задрожала в моих руках Эмма и с надеждой посмотрела на меня.

— Я не позволю… — ответил я посерьезнев и погладил девочку по голове.

Я почувствовал, как она расслабилась и замерла, ожидая продолжение рассказа.

— А потом Сатана… — начал было я.

— Ужасный Сатана, ненавижу его, — пылко прошептала она.

Я улыбнулся и продолжил.

— … Изгнал Геральда… — продолжил я.

— Моего самого лучшего Джера… — Эмма потянулась ко мне, чмокнула меня в щеку и снова обняла.

Я ничего не мог с собой поделать, впрочем, как всегда в её присутствии, и расплылся в довольной улыбке, хорошо, что здесь не было этого алкаша Джека, выслушивать его умильные речи о такой теплой привязанности между человеком и его хранителем было невыносимо. Как же хорошо, что этого старого дурака сейчас не было с нами.

Я услышал, как сонно сопит мелкая, её ручки ослабли и, повинуясь порыву, поцеловал её в лоб. В моих руках она казалась маленькой крохой, и я знал, что всегда буду у её правого? Левого? У какого плеча? Не важно, я буду всегда рядом, чтобы защитить мою девочку.

Комментарий к 3. Сказка демона

https://vk.com/wall-194439725_223 - эстетика, музыка для настроя)

========== 4. Забота демона ==========

4. Забота демона

— Может ты передумаешь, малявка, — не спросил, а утвердил я, оглядывая решительное лицо Эммы с появившимися на нем предательскими подростковыми прыщиками.

Она неуклюже взмахнула своими руками и шикнула на меня, по смешному скривив прелестное личико с заострившимся подбородком, обещавшее стать очень красивым в скором будущем. Моя девочка всеми силами старалась противостоять мне. В ней рождался бунт против человека, опекающего её, и я боялся, что она выйдет из-под контроля, тогда я окажусь… не нужным. Эта мысль страшила меня посильнее мыслей о битве между Ангелами и Демонами. На войне было понятно: кто тебе друг, а кто враг. Здесь же не было ни друзей, ни врагов. Сейчас в этой комнате была девочка — до безобразия упрямая и умная, не привыкшая сдаваться, воспитанная Демоном. Формирующаяся, начинавшая осознавать силу своего характера и женского обаяния. Мне оставалось надеяться, что она не растеряет свою детскую любовь ко мне, понимая, что она прислушивается к своему Демону, по крайней мере, пока.

— Эм, это опять плачевно закончится… — начал было я, начиная закипать, видя, как упрямая девчонка всё равно собирается, натягивая на себя шорты и майку.

Одевая носок, она снова остановилась и зло посмотрела на меня, натягивая второй.

— Это ты каркаешь, кличешь беду, вечно раздаешь мне советы, Демон, — слетело неосторожно с девичьих губ и неприятным тяжелым осадком осело в моей душе.

Я в бешенстве приподнял бровь, чувствуя, что закипаю, мне хотелось всыпать ей по заднице, вдолбить в её голову, что она не права, чтобы она снова, как в детстве, поняла, что ближе меня никого нет, и что я никогда не причиню ей вред. Её взгляд скользнул по моему сморщенному лбу и опустившимся вниз уголкам губ. Эмма чуть потупила взор, я видел, что ей стало стыдно за колкие слова, которые она произнесла в запале, и что она уже жалеет о них, но не отступится от своего, решив что-то раз и навсегда.

А решила она сегодня сбежать из монастыря и полакомиться яблоками в саду ближайшего к нам соседа. Девчонки часто сбегали туда — у того и правда были самые лучшие яблоки чем-то напоминавшие мне яблоки в райском саду. А еще у соседа был красавец сын. И я знал: Эмма затевает это из-за возможности хотя бы одним глазком посмотреть на того, о ком жужжит весь монастырь, в том числе, и все девочки её возраста. Вздохнув, я мотнул головой и уныло поплелся за ней, уже зная наперед, что Эмма сама себе найдет приключения на свою задницу, сама получит за свое любопытство, сама придет ко мне в раскаянии, причем оно каждый раз искреннее, и будет искать утешение в моих объятиях. И получит его… Я почти взвыл — порочный круг всегда замыкался на этом — я прощал Эмму, что бы она ни сделала. Возможно надо было быть тверже, но я проявлял свой характер везде, не касалось это только Эммы. Каждый раз кляня себя в этом и обещая проявить твердость, я оказывался обезоруженным перед зелеными омутами и нежными руками. Я относился к ней иначе, чем к кому бы то ни было за всё время своего существования.

Она вышла из комнаты, переделанной из кельи, очень тесной и маленькой, зато, имеющей свой душ, и спокойным шагом спустилась по массивным каменным ступеням во внутренний двор монастыря. Оглядевшись по сторонам, Эмма с видом святой Марии Магдалины прошла мимо наставниц, чуть кивнув головой в знак приветствия. Я попытался воздействовать на одну из особо бдительных воспитательниц и у меня получилось. Одна из сестер-монашек, имеющая в своих обязанностях присматривать за сиротами, подозрительно глянула на мою девочку.

— Эмма, куда ты идешь? — спросила та, с обеспокоенным лицом.

Эмма зло посмотрела на меня, а затем, очаровательно улыбнувшись, ответила елейным голоском уже обратившись к монахине:

— Сестра Бенедикта попросила сходить за маслом на кухню, сестра Валенсия.

— Какая ты умничка, Эммочка, — проговорила сестра Валенсия и потеряла всякий интерес к дальнейшему передвижению Эммы.

Девушка продолжила путь, торжествующе показав мне язык. Я был взбешен и не понимал, как они не видят её притворства, того, что она сейчас вот-вот ускользнет из монастыря в большой опасный мир. Мне оставалось только следовать за ней и, если что выручить… снова. Оглядевшись по сторонам, моя шилозадая юркнула в небольшое пространство между вековой стеной монастыря и кирпичным сараем, где кудахтали куры. В глубине была небольшая выбоина, через которую мелкая детвора иногда отлучалась из монастыря, для того чтобы поесть яблок и поглазеть на фермерского сыночка. Пока она пробиралась наружу, я её уже ждал вне стен монастыря, привалившись к стене, сложив руки на груди, приподняв бровь. Эмма вздрогнула, но взяв себя в руки, внимательно посмотрела на меня.

— Мог бы и не ходить со мной, — тихо проговорила она, но в глазах я отчетливо увидел страх, выбиралась она из стен обители в первый раз.

— Я — твой хранитель, — проговорил в ответ и мрачно воззрился на девчушку.

— Только поэтому? — снова спросила и снова взгляд в упор, выворачивающий чувства.

— Не только, — вырвалось, как движение мрачной души.

Эмма улыбнулась и вприпрыжку побежала по дорожке среди высокой травы, которую здесь никогда и не думали косить. Я шел следом, отмечая нескладность тонкой фигуры с длинными руками и ногами. Как лягушонок. Усмехнулся. Точное сравнение. Яркое и горячее полуденное солнце расслабило меня до нельзя, ремни на шее давили, хотелось скинуть плащ и тяжелые берцы. А впереди как ни в чем не бывало беззаботно прыгал мой лягушонок. Иногда кидая в мою сторону счастливые взгляды и немного осекаясь под моими тяжелыми.

Тропка привела нас к невысокому забору, за которым высились яблони. Наливные красные яблоки нависали, маня. Тонкий изысканный, кисловато-сладкий аромат, вызывающий усиленное желание сорвать и съесть яблоко, разливался по всей округе, смешиваясь с солнечным светом, создавая радужную мелодию, оседающую в легких невесомой взвесью. Я увидел, как моя неугомонная влезла на забор и спустилась с обратной стороны. Недовольно проворчав под нос ругательства на древнедемонском, я оказался на той стороне и увидел, как Эмма воровато оглядывалась вокруг. Её глаза разбегались по поляне с яблоками и только сейчас она поняла, что не взяла с собой никакой тары, чтобы набрать яблоки. Девушка растерянно посмотрела на меня, но, увидев мой красноречивый взгляд, выражающий мысль: «Ну я же говорил», громко хмыкнула и горделиво вскинула подбородок.

Она начала собирать яблоки в майку. Как она будет перелезать через забор в итоге, она, конечно же, не думала. Зато подумал я и беззлобно рассмеялся. Как вдруг строгий голос осек её действия, заставив выронить яблоки из рук и обратить на себя внимание. К Эмме шел молодой человек с обнаженным торсом, вытирающий руки о грязное полотенце. Я видел, как задрожала от страха моя девочка, и был готов в любой момент материализоваться, чтобы защитить её. Молодой человек подошел к Эмме почти вплотную и, оглядев её нахальным похотливым взглядом, сально усмехнулся.

— Из монастыря? — задал вопрос густым басом.

Эмма кивнула, громко сглотнув. Парень громко расхохотался.

— Не кормят вас там что ли, — слишком риторически, слишком нагло.

— Тут самые вкусные яблоки, — проговорила девушка, постепенно обретая в себе уверенность и, сверкнув изумрудными глазами, продолжила дальше, — Я могу взять пару?

Парень обошел Эмму вокруг, цокнул похотливо языком, взял с травы два яблока и проговорил, усмехаясь:

— Поцелуешь — отдам.

У меня начало сносить крышу, но я увидел, что Эм почувствовала мой гнев и приподняла вверх руку. Это был условный сигнал, чтобы я не вмешивался. Я стиснул зубы и громко задышал.

— Сначала яблоки, — слишком спокойно произнесла девушка.

Что задумала моя бестия? Парень хмыкнул, но яблоки отдал. Эмма, сунув их в карманы шорт, подавила хитрую улыбку. Парень торжествующе подошел к Эмме и склонился для поцелуя. Я увидел словно в замедленном кадре, как бойкая девчушка, неуловимо быстро подняв ногу, ударила сыну фермера между ног. Еще секунды и она уже перелазила через забор. Я даже не оглянулся на парня, слыша только несдержанные ругательства и хрипы боли. Эмма улепетывала со всех ног и я бежал за ней. Она остановилась только на полпути к монастырю и упала в траву, закрыв глаза, раскинув руки и шумно, через приоткрытый рот, дыша от интенсивного бега. Я присел рядом.

— Оно того стоило? — спросил я, рассматривая её лицо: подрагивающие густые черные ресницы и улыбающиеся губы, чуть вспотевший лоб с прыщиками.

Я по-доброму усмехнулся. Мой лягушонок дал отпор наглецу, проучив того раз и навсегда. Эмма словно почувствовала мои мысли и распахнула изумрудные глаза, внимательно смотря на меня. Она широко мне улыбнулась, что сейчас бывало редко. В её глазах плескалась благодарность напополам с любовью. Я опустил глаза и чуть мотнул головой, не намереваясь так быстро сдаваться. Девушка села и чуть виновато посмотрела на меня.

— Но было же весело и у нас есть яблоки, — произнесла Эмма и вынула из кармана ароматные фрукты, чуть потерла их о шорты, протянув мне одно.

Этот момент мне щемяще напомнил момент соблазнения Сатаной Евы. Изгнание из рая, нашего с Эммой, было неизбежно. Девушка взрослела, а я боялся потерять её внимание и любовь. Я посмотрел на протянутое мне яблоко, поднял взгляд в сверкнувшие зеленые омуты и тяжело вздохнул.

— Змей, — прошептал я, но яблоко взял.

Эмма рассмеялась и придвинулась ко мне, положив голову на плечо и обняв руку. Яблоки и вправду были вкусными. Над моей головой было жаркое солнце, а рядом моя довольная девочка.

Время полудня клонилось к исходу и мы быстрым шагом добрались до монастыря через тайный проход, и незаметно добрались до комнаты-кельи. Эмма ушла в душ, а я остался рассматривать содержимое её стола.

Девушка любила фотографировать и я подарил на её четырнадцатилетие фотоаппарат, который обменял у местного фотографа на редкую фотографию времен девятнадцатого века. С тех пор она фотографировала много и у неё не плохо получалось. Мне нравились её солнечные фото, пронизанные любовью к людям и к этому миру, бывшему к ней настолько жестоким, отобравшим у неё родителей и давшим ей меня, как своё самое худшее проклятие. Я положил фотографии на стол и увидел, что между столом и тумбой застрял альбом. Желая помочь и думая, что он просто запал и Эмма не заметила этого, я вытащил его и случайно приоткрыл. И остолбенел. Я видел, что девушка рисовала в нем часто, но я не знал, что моделью для неё был я. Я медленно присел и начал листать. Тут были зарисованы все мои эмоции: смех, злость, улыбка, гнев. Тут я нахмурился, а здесь задумался. Печальный, радостный. Руки, плечи, лоб, ремни на шее, ладони… Так красиво и старательно, с такой любовью…

Вдруг я услышал из душа громкий всхлип и истошный крик.

— Джер. — в панике позвала меня Эмма и зарыдала, — Джер, я умираю.

Я в растерянности вбежал в душевую и увидел дрожащую, рыдающую Эмму, прикрытую занавеской душа. Мой взгляд воззрился на стекающую в сток кровь. Меня как будто накрыло плотным туманом, кровь стучала в голове: откуда раны, как она могла их получить и где. Поток вопросов в голове, приближающий меня самого к панике. Я начал подходить к занавеске.

— Не подходи, — надрывно крикнула Эмма, еще сильнее начала дрожать и её огромные глаза с ужасом и стыдом воззрились на меня.

Я смотрел на неё и кровь, боясь пошевелиться.

–Эм, где ты могла получить рану, откуда кровь? — осторожно, успокаивающим голосом проговорил я, понимая, что никому от нашей обоюдной паники не будет хорошо, а мне надо было успокоить мою дрожащую от ужаса девочку.

Она покраснела и всхлипнула.

— Оттуда, — прошептала она и вновь зарыдала.

— Тшшш, — я снова потянулся к занавеске, — успокойся, дай мне взглянуть.

— Нет, — вскрикнула Эмма истошно, — не подходи.

И снова зарыдала. Я устало вздохнул и беспомощно развел руками.

— Я не смогу помочь тебе, Эм, если ты мне не дашь к себе приблизиться и помочь тебе, моя девочка, — начал я очень ласково и услышал, что девушка начала всхлипывать реже. — Откуда кровь?

— Оттуда, — проговорила она и испуганно покрасневшая, огромными глазами глядела прямо мне в душу.

— Откуда оттуда? — тихо проговорил я, стараясь не раздражаться на ситуацию в которой Эмме так плохо.

Я увидел вторую волну жгучего смущения Эммы, еще мгновение, и она стала пунцовой. Её рука медленно и робко опустилась вниз живота. У меня глаза полезли на лоб. Вот к такому жизнь, обучение в Школе Ангелов и Демонов, битвы меня точно не готовили. Неужели в этом гребаном монастыре не нашлось ни одной женщины, которая бы могла рассказать девочке про все эти женские заморочки. Но судьба-злодейка и большая шутница вверила мне брошенного ребенка полностью. И все-таки я вздохнул с облегчением. Это не была рана, это было физиологично и решалось просто. Сложнее, если Эмма начнет задавать вопросы. Я снова вздохнул.

— Подожди меня, — зачем-то сказал я ей просевшим голосом, как-будто она куда-то могла уйти.

Эмма кивнула и я увидел, что моё спокойствие и собранность помогли и ей. Я быстрым шагом вышел из комнаты и, костеря бестолковых монашек, не умеющих объяснить девочкам элементарных вещей, прошелся по комнатам воспитательниц. Найдя искомое, я вернулся в комнату и подал всё еще дрожащей девушке необходимые гигиенические средства и чистое белье.

— Там написано, как этим пользоваться, — проговорил я, посмотрев на Эмму исподлобья и вышел, оставшись ждать за дверью.

Я слышал звук воды и всхлипы девушки. А внутри закипала злость от того, что она была никому не нужна, кроме меня. А этого так мало… Мне так казалось. Я услышал, что она отключила воду и стоит около двери, не решаясь выйти. Вздохнула и робко, не поднимая глаз, вошла в комнату. Я видел, что она дрожит, в глазах копятся слезы, горе рвется из груди. Девушка посмотрела на меня и бесшумно заплакала. Я открыл объятия и она стремглав оказалась в моих руках. Я крепко обнял её. Она рыдала у меня на груди, мелко дрожа. А я успокаивал её, гладя по волосам.

— Я думала, что умираю, Джер, — прошептала она, жмясь ко мне.

— Нет, не умираешь, — сказал я. — Теперь это будет с тобой каждый месяц по несколько дней.

Она отняла голову от моей груди и вновь с ужасом посмотрела на меня. Я чуть кивнул.

— Что со мной? Я заболела? — вновь паника в голосе и она внимательно следила за выражением моего лица словно искала там какой-то ответ.

— Нет, Эмма, это всё женская физиология, — ответил я, понимая, что больше в этой вселенной некому объяснить девочке такие элементарные вещи, кроме как мне, мрачному демону Геральду, — Ты не умрешь, ты выросла и теперь ты женщина, ты можешь давать жизнь.

— То есть у меня будет ребенок? — проговорила Эмма, радостно улыбаясь.

— Дурочка, — вырвалось у меня нежно.

Она надула губы и обиженно поглядела на меня.

— Эм, ты не дослушала. Для того, чтобы у тебя был ребенок… тебе нужен еще один человек: парень, мужчина, вы будете любить друг друга и через какое-то время у вас появится дитя, — сказал я, прямо глядя в её глаза.

Она вновь обняла меня и слушала как бьется моё сердце. Я уже было облегченно вздохнул, наивно полагая, что у моей девочки с пытливым умом закончились вопросы или что она осталась удовлетворена моими ответами.

— А как они должны любить друг друга? — и снова испытующий блестящий изумрудный взгляд и опять словно в самую мою суть.

— Как муж и жена, — ответствовал я, не отводя взгляда, надеясь, что она больше не будет задавать вопросов.

— Скажи мне: это также сильно, как я люблю тебя? — прошептала девочка и просто пригвоздила мою душу объяснением и серьезным взглядом.

Эмма — сущая дьяволица, маленькое красивое создание, в насмешку созданная для меня вечностью, умеющая одной фразой убить и возродить меня. Она обладала просто феноменальной способностью ставить меня в такой логический тупик, что я терялся в дебрях её умозаключений совершенно непонятных головой, но таких простых, если знать её огромное любящее сердце.

— Это детское, Эмма, — ответил я девушке.

— А ты… ты любишь меня? — спросила Эмма, снова заглядывая в меня.

— Да, я твой хранитель, я всегда буду любить тебя, — ответил я и легко поцеловал Эмму в лоб.

По её лицу пробежала тень и она обняла меня как прежде, когда была маленькой: крепко и захлебнувшись в эмоциях. Я притянул её к себе ближе и поцеловал в макушку.

— А в аду ты кого-нибудь любил… как меня… как хранитель? — осторожно спросила девушка, не разнимая объятий.

Как объяснить чистой, наивной девушке то, какая у меня жизнь была в аду? В месте, где никто не живет, где царит мрак, где нестерпимый жар, где мучаются людские души, где такое безраздельное отчаяние и скрежет зубовный, что лучше не знать. Там нет любви, нет мечтаний, нет теплых объятий. Там все предельно ясно, ты знаешь свое место, следуя четкой иерархии, созданной для всех существ Шепфой, и ты знаешь, что можешь занять любой пост, но если в тебе не будет силы, ты — ничто, ты — песчинка, потому что всё, что есть ценное на небесах, в раю или в аду — это власть и за неё дерутся, вырывая друг у друга кадыки, плетя хитрые интриги, обманом свергая с постов, соблазняя, муча, шантажируя. Я такое повидал, девочка, что тебе и не снилось и, не дай Шепфа, тебе с этим столкнуться.

— В аду нет места любви, девочка, — сказал я, заводя выпавшую прядь сочных каштановых волос ей за ухо.

— Джер, — прошептала девушка и еще сильнее сжала мой торс.

Я судорожно вздохнул от переизбытка нахлынувших неизвестных мне чувств. Я тот, кто будет оберегать твою душу, моя девочка, тот, кто не даст тебя в обиду ни на этом, ни на том свете.

Эмма уснула у меня на руках и я видел её причудливо переплетенные осколки подсознания: солнечный свет, ароматные яблоки и её тонкие пальчики на моих губах как фантазия, как легкий бриз будущей чувственности, как зарождающееся желание, как просыпающийся эрос.

Комментарий к 4. Забота демона

https://vk.com/wall-194439725_236 - эстетика, аудио

========== 5. Влюбленная (от лица Эммы) ==========

5. Влюбленная (от лица Эммы)

Я вижу его невозможно холодные глаза, всегда, даже когда закрываю свои. Как описать то чувство, что его образ всегда со мной? Я давно привыкла к тому, что я вижу то, что не видят другие, что мне доступно к пониманию то, о чем другие даже не задумывались, то, о чем другие могут только гадать, а, возможно, даже мечтать. Я видела потусторонний мир, я видела населяющих его существ. Мифы не врут — у мира есть Создатель — Шепфа, а у меня ангел и демон. Ангел оказался тем ещё… ангелом, почти не присутствуя в моей жизни, фактически оставил меня на попечение демона. Мне повезло, за мной присматривают. Да. В мире, где я была обделена родительской любовью и лаской, для меня стало спасением присутствие сверхъестественного хранителя в моей жизни. Неправильность преследовала меня с самого моего рождения: сам того не ведая, демон стал моим хранителем, нарушая законы мироздания, тот, кто призван ввергнуть душу в пучину ада, стал тем, кто опекал меня. Мрачный демон Геральд. Мрачный, но только не для меня. Никто же не видел каким он может быть. Никто, кроме меня.

Почему перед моим мысленным взором его глаза? Потому что эти глаза единственные в этом огромном мире, населенном миллиардами людей, смотрят на меня не равнодушно. Невозможно холодные глаза, которые для меня мерцают теплым уютным светом. Ему единственному не наплевать на меня. Демону. Тому, кто должен погубить меня, мою душу, погрузив в страсти и принести на раскаленный адским огнем алтарь сатаны. Тому, кто это никогда не сделает, оберегая и любя меня. Он чувствует мою боль и сопереживает ей, он знает каждые движения моей души, мой распорядок дня, мои привычки, что я люблю из еды и какая музыка поднимет мне настроение, какие книги мне подходят для чтения и то, что я украдкой рисую его, что я люблю фотографировать, что я танцую. Не знает он только одно: то, что случилось со мной, когда я передавала ему яблоко на поляне среди густой, сражающей наповал своим ароматом, зелено-желтой травы; среди почти осязаемого плотного солнечного полуденного света, в котором купались наши фигуры. Но на самом деле — я отдала тогда тебе свое сердце. И это было не детское, как ты мне тогда сказал, нет. Тогда произошло чудо, какое-то движение вселенной, планет, солнца, что шепнуло мне, что ты не только мой хранитель. Я посмотрела на тебя по-другому. Наверное так смотрела Ева на Сатану в Эдеме. Ева, с глаз которой слетела пелена. Сейчас, когда прошло три года, я это особо ярко поняла.

Вот только ты ничего понимать не собираешься!

Я чуть морщусь, немного сердясь на тебя. Ты опять сидишь, уткнувшись в книгу. Если я тебе отвлеку, ты скажешь, чтобы я занялась чем-то полезным, и перелистнешь страницу, снова уткнувшись в неё. Вздохну, тепло улыбнусь. Я знаю, что это твоя привычка со Школы. Твоя привычка, которая стала и моей.Мне интересно о чем ты думаешь, когда то, что написано в книге отражается в твоем мышлении. Мне так хочется знать твои мысли.

Беру первую попавшуюся и сажусь рядом на диван. Ты мельком смотришь на меня и одобрительно киваешь, снова утыкаясь в книгу. Морщу лоб, но не сдаюсь. Скидываю тапки и просовываю ноги к тебе на колени, удобно устраиваясь. Ты не против, улыбаешься и кладешь теплые, почти горячие ладони ко мне на колени, но не смотришь. Черт, ты всегда будешь относиться ко мне как к ребенку, чтобы я не делала! Даже когда хожу в нижнем белье перед тобой. Ты никогда не сможешь увидеть во мне женщину. Я сокрушенно мотаю головой и уже хочу уйти, но твои ладони удерживают меня. Тебе приятно, что я сегодня не агрессивна к тебе. А я затихла от разбегающихся мурашек по моему телу от твоего прикосновения. Неужели ты не чувствуешь, как я к тебе отношусь, почему ты, всегда спокойный и мудрый, всегда знающий, что нужно делать и как нужно думать, не видишь, что я таю под твоим холодным взглядом?

Начинаю злиться, вскакиваю, замечая твой недоуменный взор. Мне хочется сорвать с твоего лица маску непробиваемости и спокойствия. Лучше уйти из комнаты, подальше, чтобы не видеть тебя, чтобы твои глаза больше не преследовали меня, вызывая во мне весь спектр сильных чувств к тебе. Одеваюсь так, чтобы позлить тебя. Я вижу какие эмоции у тебя вызывают мои ультра короткие юбки и полупрозрачные блузки. Я упиваюсь твоим гневом. Хоть что-то, только не покровительственный взгляд как на ребенка. Твой взгляд в этот миг рвет и мечет, смотришь мрачно, исподлобья.

— Ты собираешься в этом идти в колледж?! — снова спокойно, но ты как спящий вулкан, внутри которого огненная лава — небольшая реакция и взорвется.

— Да, — нарочито спокойно, поворачиваясь к зеркалу, медленно веду красной помадой по губам, при этом не отрывая от тебя взгляда.

— А это зачем? — снова еле сдерживаемый гнев в хрипловатом голосе.

— Там так все красятся, — снова как будто равнодушно.

Глубоко вздыхает, пытаясь унять меня и успокоить себя.

— Эмма, я понимаю тебя: после монастыря с его строгими правилами тебе хочется свободы и… — проговаривает он, подходя ко мне.

Чёрт, он пытается обнять меня! Я же так этого хочу… Но вопреки своему желанию, краснея, зло отталкиваю его. Он опять сделает это так, как будто я дитя, как будто я нуждаюсь в том, из чего уже давно выросла.

— Джер, ты иногда такой… — я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наговорить обидных слов, и тут же сокрушенно добавляю, качая головой, — не понимающий.

Вижу недоумение в арктических глазах, беру сумку, намереваясь пойти в школу. Краем глаза улавливаю движение — ты собрался со мной. Но я не хочу видеть тебя, хочу хоть немного побыть самостоятельной, обычной и не думать о тебе, мой демон.

— Не ходи за мной, — бросаю равнодушно, добивая тебя, делая больно и себе, — хватит с меня твоей опеки.

Закрыла дверь, кусая себе губы до крови, всё-таки непривычно быть без тебя, ты как темная половина моей души, как обратная сторона Луны, ты мне нужен, без тебя я не буду цельной. Но сейчас я слишком рассержена твоим непониманием. Как мне сказать тебе? Буду ли понята? Услышишь ли? А главное, взаимно ли? Ведь я вижу, какие женщины тебе нравятся… Я ловила твои взгляды. Я не подхожу ни под один типаж. Слишком худая, слишком… не та. Почти стону и оглядываюсь назад. Ты и вправду остался дожидаться меня дома. Боже, каков дурак! Я немного ежусь, мне тебя уже не хватает.

Быстрым шагом переходя дорогу, я дохожу до колледжа. Солнечный свет озаряет поляну перед ним, а гудящие голоса студентов гасят и свертывают эту красоту. И тут демон постарался — привил мне созерцательность и любовь к тишине. Он у меня на подкорке головного мозга, в самой крови. Мы не вместе полчаса, а я уже скучаю. Махаю рукой в знак приветствия одной из немногочисленных моих знакомых здесь — Мэри. Она махнула в ответ и широко улыбается. Она мне нравится — невысокая и бойкая, знающая себе цену. Вижу, что рядом с ней стоит высокий парень в кожаной куртке. Я заметила его заинтересованный взгляд: так смотрят на мясо, покупая на рынке, прицениваясь. Стало немного не по себе, Джер никогда так не смотрел на меня. Так выглядит желание?

Я подхожу к подруге и мы обнимаемся. Не хотела, но всё-таки скользнула по нему взглядом. Слишком заинтересовано. Он нахально усмехается.

— Представишь? — кивает он в мою сторону, смотря на Мэри.

— Да, — чуть растерянно говорит девушка и нехотя представляет меня.

Его звали Джон и я чувствовала от него опасность. Мне бы не улыбаться и не флиртовать, но что-то толкало меня в этот коктейль опасности, нахального взгляда жгучих черных глаз и легкого наркотического опьянения. Парень был под запрещенными препаратами, я много в колледже перевидала таких затуманенных глаз.

— Может погуляем сегодня, Мэри? — спросил Джон мою подругу, но смотрел он в этот миг на меня. Я улыбнулась, а Мэри обеспокоенно смотрела то на него, то на меня.

— Не думаю, что это хорошая идея, Джонни, — спокойно проговорила она и толкнула меня в сторону входа в колледж.

Я улыбнулась парню и пожала плечами. Тот помахал мне одними пальчиками и скрылся среди студентов. Мэри посмотрела на моё немного мечтательное лицо.

— Он опасный тип и связан с наркотиками, — предупредила меня подруга и строго взглянула в глаза.

Я кивнула, про себя усмехнувшись. Она не знала Геральда. Вот от кого опасностью несло за тысячу миль. Я всегда видела его светлую сторону, но то, что он знал о боевых искусствах, как научил защищаться меня, говорило о многом, не удивлюсь, что он прекрасно владел любым видом оружия, предпочитая, однако, это занятие чтение книг. Я усмехнулась, в тысячный раз понимая, что скучаю по нему. Но мне надо пробовать выходить самой в этот мир, понять, каков он на вкус, цвет и ощупь.

Пары тянулись очень медленно. Не то, чтобы я тяготилась учебой. Просто когда я знала, что Геральд ждет меня на последней парте, старательно пытаясь не сойти с ума от скуки, мне было легче от одной мысли, что он рядом. Я еле сдержала свой хохот, когда вспомнила, как он отчаянно боролся с зевотой и улыбался мне, одними губами говоря о том, что такое образование хуже, чем веревка и мыло. За окном уже вечерело, как мы с Мэри наконец-то подошли к выходу. На секунду мне показалось, что в проеме силуэт Геральда. И мое сердце радостно забилось. Но меня встречал не мой хранитель. Это был Джон, тот псевдоопасный парень, и он был всё также не трезв.

— Джон, мы же сказали тебе, что не сможем сегодня погулять, — немного растерянно и чуть сердито сказала Мэри, тесня меня в сторону выхода.

Но он проигнорировал её слова, в упор смотря мне в глаза. Я улыбнулась и взгляд не отвела, заведя выпавшую прядь за ухо.

— Я знаю, что Эмма не против прогуляться, — протянул он и достав сигарету, размашисто крутанул колесо зажигалки, шумно сделал затяжку.

Видимо, Мэри знала его лучше и понимала, что теперь так просто от него не отвязаться. Она судорожно вздохнула и с упреком посмотрела на меня. Я поджала губы в обиде — ведь я ничего не сделала для того, чтобы ему понравится — просто улыбалась.

— Если только ненадолго, — тихо произнесла я, стараясь угодить и подруге и внезапному знакомцу, — а то дома строгий отец.

Глаза подруги с изумлением воззрились на меня. Парень ухмыльнулся. А я про себя расхохоталась, если бы это услышал Геральд, то я, никогда им не наказываемая, точно получила бы подзатыльник.

— Я не задержу вас, дамы, — проговорил парень и недобро сверкнул глазами, сердце неприятно кольнуло.

Мне он не нравится — в таком случае зачем я сажусь к нему в автомобиль и улыбаюсь?! Мне хочется быть взрослой, по крайней мере, казаться таковой, мне хочется избавиться от контроля и постоянного присутствия Геральда. И одновременно хочется, чтобы он всегда был рядом. Автомобиль причудливо петляет по вечерним улицам небольшого городка. Я смеюсь над плоскими шутками этого странного парня. Мэри мрачная сидит на заднем сидении и незаметно одергивает меня, потому что я откровенно флиртую с ним. Джону нравится моя смелость и открытость. Мне это не нравится, но это рвется из меня. Я как будто играю чью-то роль, прекрасно вписавшись в сценарий. Меня одобряют, а значит я и дальше буду играть.

Через какое-то время мы подъехали к дому, полному молодых людей и где явно вечеринка в самом разгаре. Зайдя в грохочущий шумом многочисленных гостей, тяжелой музыкой и запахом спиртного, дом, я с тревогой осмотрелась. Всё-таки я в первый раз на таком… хм… празднике. Мэри тоже не нравится. Мы замечаем, что очень много людей в неадекватном состоянии. Пора бы уходить, я ищу глазами Джона, ведь мы оставили наши сумки в его авто. Я не слышала разговора, который произошел между ним и высоким седым мужчиной в спортивном костюме.

Джон указал пальцем на меня, оборачивающуюся в поисках его и произнес:

— Вот хорошая девочка, незамеченная ни в каких делах, никто и не заподозрит, они получат партию, пусть и маленькую, — Джон немного заискивающе посмотрел на мужчину.

Тот с недоверием оглядывал мою хрупкую фигурку, но потом видимо принял решение и согласно кивнул.

— Только так, чтобы ничего не сорвалось, — мужчина быстро отошел от Джона, потеряв всяческий интерес ко мне и парню.

Я облегченно вздыхаю, когда я вижу Джона и улыбаясь почти кричу ему в ухо о том, что нам пора бы уже по домам. На мое удивление, он согласно кивает и мы с Мэри пробираемся сквозь толпу, держась его крепкой высокой фигуры. Наконец-то толпа, а в целом и этот дом, выплюнули нас и мы оказались на улице уже более уверенно себя чувствуя и глубоко ловя пересохшими губами свежий воздух. Джон смеется над нами. Я тоже хохочу. Серьезная Мэри просит подбросить её додома первой. Джон ухмыляется, как будто того и ждал. Я чуть улыбаюсь, предчувствуя что-то новое. Мэри живет всего в нескольких кварталах от этого места и поэтому она выходит первая, взглядом предупреждая меня быть осторожнее. Я махнула ей на прощание рукой.

Мы остались с парнем одни и автомобиль быстро нес нас по притихшим улочкам, по которым брели прохожие, иногда смотревшие нам вслед. Мне было странно от того, что я сейчас в авто с полузнакомым мужчиной, с которым мне не о чем поговорить, но к которому меня тянет любопытство. Он изредка смотрел на притихшую меня и ухмылялся. Мне это почему-то не нравилось. Авто остановилось у входа общежития и я выходя из него, глазами пробежалась по окнам. Я знала, что Геральд видит. Ну что ж, вот ты мне и пригодился, Джон.

— Понравилось? — спросил он, думая, что перед ним очередная красивая кукла, подавая мне руку и помогая выбраться из автомобиля.

Я хмыкаю. Поддержу его, пожалуй. Бедрами наваливаюсь на машину. Джон медленным взглядом скользит по моему телу.

— Да, — чуть улыбаюсь, взгляд опять взметнулся наверх, почувствовала волну недовольства и широко улыбнулась в окна.

Этот дурак Джон подумал, что ему. Глупенький. Так ослепительно я могла улыбаться только Джеру.

— Погуляем как-нибудь? — спрашивает и немного замирает Джон, явно ожидая услышать положительный ответ.

— Решим, — отвечаю я и снова взгляд наверх, чувствую волну бешенства и снова моя широкая улыбка для моего вечно мрачного и серого демона.

Джон подходит и пытается… что? Поцеловать? Ну уж нет! С тревогой гляжу на окна и меня захлестывает волна убийственного гнева. Чувствую: еще чуть-чуть и я перегну палку. Я неуклюже обнимаю его и чуть отталкиваю, не замечая, впрочем, что в карман моей сумки скользнул пакетик с белым содержимым. Я небрежно махнула Джону и скрылась в подъезде общежития. Оказавшись перед входом в свою комнату, я тяжело вздохнула и открыла дверь. И шагнула в темноту, которая сразу же объяла меня. Геральд сидел, укутавшись в неё словно в удобный плед, и я чувствовала всею собою его гнев, обиду и… ревность?

— Почему так поздно? — спрашивает демон, видя, как я небрежно бросила сумку в угол и стянула с усталых ног обувь, в голосе чувствуется раздражение и беспокойство.

Я уселась напротив на кровать и внимательно вгляделась в его внушительную фигуру.

— Были дела, — отвечаю я и мне почему-то становится грустно, я не хотела, чтобы он переживал, ведь я сама указала ему остаться сегодня дома, зная, что он будет беспокоиться.

— Интересные дела у тебя, Эмма, — снова раздражение в голосе, еще чуть-чуть взорвется и вырвется его бешеная энергия.

— Мне нельзя заводить знакомства и с кем-то встречаться? — пошла в ва-банк, голос выдал — слишком живо интересуюсь.

— Можно, — наконец, после долгой паузы, проговорил демон, как-то весь сдувшись.

Я задохнулась от мысли, что мне ничего из этого не было нужно, мне был нужен он, тот, кто сидел передо мной сейчас, тот, кто ничего не знал о моих чувствах к нему.

— Станцуй, Эм, — прошептал он чуть слышно, не надеясь.

Я вздрогнула: балет был заброшен мною, как только я поступила в колледж и я уже давно не танцевала. А Геральд давно не просил. Что ему напоминает мой танец? Он счастлив, когда я танцую для него? Мне вдруг стало стыдно за сегодня.

— Потанцуй со мной, Джер, — в свою очередь проговорила я, подошла к нему и протянула руку.

Теперь пришла очередь вздрагивать ему. Его лицо было поднято ко мне. Темнота скрывала его выражение, но я чувствовала, что он смущен.

— Не умею, — шепнул он и я почувствовала ужас в его голосе.

Я подавила в себе улыбку и еще сильнее влюбилась: суровый воин, строгий учитель и одинокий демон, казалось, умел всё. Он не умел лишь танцевать. Но было что-то в этом трогательное.

— Я научу, в этом нет ничего страшного, — всё также предлагая ладонь.

Он еще помедлил, но руку подал и одним рывком встал на ноги. Я подошла к нему ближе и меня обдало жаром. Такой контраст — холодные глаза и жар, рвущийся из тела.

— Одну руку мне на талию, другую в мою, — проговорила я, чувствуя его горячее дыхание на моей макушке, которое сразу же разнесло тучи мурашек по моему и так расплавленному его жаром телу.

Но Геральд живо вырвал меня из мечтаний, наступив мне на ногу. Я не сдержала свой вскрик.

— Неуклюжий я, без ног оставлю, — произнес он хрипло, замирая и хватая меня на руки.

Это было настолько неожиданно, что я сама не ожидая от себя, прижалась к нему. Он замер и тоже сжал меня в объятьях.

— Больно, детка? — спросил он обеспокоенно.

Ну вот, опять! Он так ничего и не понял, Геральд никогда не увидит во мне женщину, я так и буду до конца своих дней его деткой. Я дернулась в его руках, однозначно давая понять, что хочу, чтобы он отпустил меня. Как только оказываюсь на ногах, огибаю его и иду в душ. Вставая под теплые капли, которые как дождь успокаивают меня, легко скатываясь с моего тела, смывая грязь, пот и остатки суетного дня, настраивая на ночной лад. Выйдя из ванны и стараясь не смотреть на виноватого Геральда, я шмыгнула на кровать под одеяло, как будто там было мое спасение, и уже через некоторое время начала проваливаться в сон.

Но и в объятиях Морфея мне не было спасения от моего демона-хранителя. Его глаза цвета самого холодного льда пробрались в мое подсознание, безжалостно мучая меня и во сне. Но мука была приятной: задержавшись чуть на шее легкое желание скользнуло к груди, заставляя соски затвердеть, щекоча, спускаясь ниже, чуть задержавшись и обведя пупок, отбрасывая напряжение вниз, отталкивая кровь от головы, сосредотачивая сладостную муку внизу живота, рождая миллиарды мурашек, как искорки рассыпающихся по всему телу. А желание выросло, уже в самом внизу и заставляет срывать с губ стоны, сначала безмолвные, потом осмелев, и слышимые. Контроль отброшен — с подсознанием шутки плохи. Тело горит в истоме, заставляя прогнуться навстречу невесомой ласке, чуть ощутимому давлению, безумному желанию; заставляя ноги сгибаться в коленях, ступни сжиматься, держа в напряжении, бешено мчась к скорой развязке, к долгожданному освобождению, к сладостному взрыву. Всё случилось так быстро, что я издала гортанный стон и меня выбросило из сна так сильно, что я подскочила на кровати, кровь еще пульсировала внизу живота, заставляя чуть подрагивать. Я сразу метнула свой взгляд на кресло, где сидел замерший демон. Волна удушливого стыда захватила меня и я, собрав остатки достоинства, хриплым голосом почти выкрикнула:

— Выйди.

— Эмма… — начал он было.

— Выйди, и больше никогда не заходи во время моего сна.

Без лишних разговоров Геральд покинул комнату. От его покорности и моего стыда, мне хотелось взвыть. Я не сдерживала более свои рыдания.

Комментарий к 5. Влюбленная (от лица Эммы)

https://vk.com/wall-194439725_248 - зстетика и аудио)

========== 6. Влюбленный ==========

Она стоит в гордой позе, выставив вперед свою стройную, до невозможности длинную ногу, обтянутую черной кожей брюк, руки сцеплены в замок на груди, также обтянутой белой рваной футболкой. Её внешний вид не оставляет воображению не единого шанса. Я мрачно исподлобья смотрю на нее, откуда-то с самого дна души поднимаются лютая ярость и неконтролируемый гнев. Она дерзко глядит мне в ответ прямо, ни разу не отведя глаз. Кто кого переглядит — наша привычная с ней игра в последние три года. И когда она успела стать такой несносной? Всё, что ни скажу — всё в штыки. Мои советы — улетают в урну. Мое мнение — не нужно и не важно теперь для неё. А эти вечные секреты от меня и с каких это ты пор стала стесняться меня, Эмма? Ты стала закрывать передо мной двери на ночь, мы уже не сидим вечером так, как сидели раньше, болтая обо всем на свете, о чем могут болтать между собой самые близкие и очень одинокие люди, не нужные никому, кроме друг друга. Я пытаюсь быть с тобой тем же Геральдом, что был до этого, прикасаясь к тебе так же нежно как раньше. Ты отталкиваешь меня, краснея, что-то злобно шипя, не смотря в мою сторону. Что я делаю не так?

Я демон и у меня никогда не было друзей, даже Сатана, которого я когда-то считал семьей, выкинул меня как шелудивого пса. А ты так и не смогла найти привязанности среди людей, занимая свое время чтением книг и общением со мной. Ты увлекалась балетом и по ночам, если не сильно уставала, танцевала для меня. Я завороженно смотрел на тонкую тебя, красиво кружащуюся в вихре лунной мелодии, сотканной из звездной ночи и нашего одиночества. В эти моменты мне казалось, что мы с тобой так же близки как в твоем детстве. Но потом волшебство пропадало и ты выставляла меня за дверь, где я сидел, дожидаясь утра, лишая меня удовольствия лицезреть тебя настоящую. Такую же милую мою девочку, которая не спорит со мной, не препирается, не делает мне больно своими словами и поступками.

— Джер, погляди, как тебе? — нарочито спокойно произносит она, выдергивая меня из размышлений, зная, что я взбешен сейчас, изумрудные глаза, густо подведенные лайнером, испытующе смотрят на меня, выворачивая душу.

— Черт возьми, Эмма, ты в этом никуда не пойдешь, — гневно отвечаю я, начиная закипать, где-то глубоко в себе ища последние крохи терпения и молясь, чтобы я никогда не показал ей настоящего себя.

— Почему же? — удивленно вскинула бровь. — Хочу и пойду.

Я уже было открыл рот, чтобы снова начать препираться, как очередной её вопрос застал меня врасплох.

— Куда ты исчезаешь по ночам? — неподдельный интерес, без издевки, в голосе обида, а в глазах копятся слезинки.

Я чувствую её боль, так открыто, кажется, что всё, что с ней сейчас происходит, больше ни с кем никогда не происходило, поэтому для неё её боль особенная. Я горько усмехнулся, я не хочу, чтобы ты когда-либо испытывала её настоящую, моя задача не дать тебе её когда-либо узнать.

— Ты выгоняешь меня, мне казалось, что тебе все равно где я и с кем? — вопросом на вопрос, от тебя научился, детка.

Она кусает от досады накрашенные алой помадой губы — слишком вульгарно, в глазах плещется гнев, щеки покраснели, её грудь поднимается слишком высоко до того, что мой пульс учащается. Я стараюсь игнорировать то, что сейчас происходит с моим телом, но во рту мгновенно пересыхает.

— С кем?! — взвизгивает она от возмущения, в глазах плещется волна гнева и ещё чего-то слишком хищного, слишком собственнического, — Я ненавижу тебя, Джер, ты такой дурак, ты ничего не понимаешь… И не ходи за мной, не хочу тебя видеть вообще больше никогда…

Она выбегает из нашей маленькой уютной комнатки в общежитии при колледже, где учится Эмма, вся в слезах. Я растерянно смотрю ей вслед, боясь ослушаться. Внутри так больно, что не хватает дыхания. Что с ней? Её поступки лишены даже женской логики… И почему я смотрю на неё иначе, чем раньше? Я не пошел за ней, я понял, что моя девочка не нуждается больше во мне, как бы мне не было от этого больно.

Но я ошибался. Я ей был не нужен ровно три часа, ровно, сука, мать его, три часа. Эта шилозадая не смогла обойтись без приключений и меня три гребанных жалких земных часа. Когда я почувствовал боль, раскалывающую мою голову пополам и звон в ушах, я ликовал.

Мгновенно переместившись к своей подопечной, я оценил взглядом профессионального убийцы всё, что увидел. А на это стоило посмотреть. Моя девочка стояла прижатая толстяком к стене в грязном туалете заброшенной школы в рабочем квартале на окраине города. К её виску был приставлен пистолет. Увидев меня, она облегченно расплакалась. Ещё двое стояло рядом: бородатый мужик и такая же напуганная девчонка как моя Эмма.

— Джер… — прошептала она одними губами.

Хотелось всыпать ей по первое число, но она как всегда сделала это за меня. Я мгновенно материализовался и увидел, что девушка дрожала как осенний лист и пытался её приободрить. Она чуть заметно кивнула и я почувствовал её решимость. Рот бородатого открывался и закрывался от изумления: он не мог понять каким образом я появился, он видел лишь черный дым из которого шагнул я.

— Уходи, — приказал ей я, но зеленоглазая не шевельнулась.

— Я не оставлю тебя, — прошептала она и орудие в её руке заплясало.

Я устало вздохнул: она не может не спорить даже в такой момент.

— Ко мне за спину, — рыкнул я.

— Надо выручить её, — прошептала она, осторожно заходя за меня.

Я простонал от бессилия, потому что знал, что сделаю то, что хочет Эмма. Я знал, что она не оставит нуждающегося в беде. Бородатый тер глаза и я воспользовался его растерянностью. Быстро переместившись к нему я одним движением лишил его сознания. Девушка, которую он удерживал, ни секунды ни медля, выбежала из помещения. Вот и где людская благодарность мне и Эмме? Я немного с укором посмотрел на мою девочку, она в растерянности чуть пожала плечами. На полу зашевелился здоровяк и Эмма сильным ударом ноги снова отправила его в забытье. Я усмехнулся и мысленно похвалил её. Демонским слухом я уловил движение недалеко от здания, это могли быть подельники этих.

— Побежали, — скомандовал я.

Так быстро мы с ней никогда не бегали даже тогда, когда она решила поесть яблок из сада фермера. С каждым шагом это место отдалялось от нас всё дальше и Эмма остановилась, чтобы отдышаться. Она взглянула на мое перекошенное гневом лицо и беззвучно заплакала.

— Рассказывай, — строго приказал ей я, забирая из её рук оружие и закладывая его себе за пояс.

Она кусала губы, помада и лайнер растеклись по её красивому лицу, и я пожалел, что начал таким тоном этот не простой разговор.

— Мы на прошлой неделе познакомились с парнем… — она медлила и внимательно смотрела в мое непроницаемое лицо, — и он сегодня пригласил нас сюда…

— В заброшенное здание, Эмма, — раздраженно произнес я, сцепляя руки в замок на груди, — Младше ты была умнее…

— Я не знала, — новый поток слез, я пока не думал её жалеть, — А когда приехали, было уже поздно, остальное ты видел… Они говорили о наркотиках, Джер…

— Тебя могут найти, если это действительно крутые ребята, Эм, ты понимаешь во что ты влипла и это посерьезнее, чем воровство яблок, я тебя предупреждал… — мне так не хотелось давать такие наставления, но без этого было нельзя.

— Я знаю, Джер, — тихим голосом со всхлипами, произнесла девушка. — Прости меня, пожалуйста, давай всё будет как раньше, я всегда тебя буду слушаться.

Я тяжело вздохнул, всё ещё сердясь, мрачно исподлобья глядя на неё. Она подошла и обняла меня, топя в теплых руках всё произошедшее сегодня, снова становясь прежней. Но я держался из последних сил, вспоминая сколько крови она мне попила за эти три года. Оторвавшись от меня и заглянув мне в глаза, Эмма состроила рожицу чертенка. Я уже слабо хранил оборону, но так просто сдаваться не собирался.

— Джер, ты смешной, когда сердишься, — чертовка хохотнула и чуть запрокинула голову, тряхнув каштановыми кудрями.

А я с изумлением отметил, что мои глаза прочертили вожделеющую линию от её чуть приоткрытых в смехе губ до обнаженных в прорезях футболки ключиц. Слишком долго, слишком чувственно для хранителя, слишком нежно для демона. Эмма заметила и поняла, она кусала губу. Я опустил взгляд на свои руки и сжал их в кулаки. Когда я поглядел на девушку снова, она потупила взор, но её дыхание утяжелилось.

Я не дал бездействию ещё больше заострить наше внимание на этом неловком моменте. Мы снова побежали и добрались домой уже совсем скоро. Совершенно измотанная вечерними приключениями и разморенная горячим душем, девушка сидела на кухне комнаты в общежитии от колледжа, где училась, и засыпала под мои заунывные наставления. Я ненавидел себя в эти моменты, ну почему хранители такие зануды — да всё она поняла, это же урок на всю жизнь. А когда она перестала мне кивать, я понял, что моя детка заснула. Прямо как раньше. Я усмехнулся, подхватив её на руки, положил на кровать и хотел было уйти, как Эмма открыла сонные глаза и посмотрела на меня.

— Останься, Джер… — прошептала она и чуть подвинулась, освобождая место для меня.

Я вздрогнул и внимательно всмотрелся в её изумрудные глаза, подсвеченные лунным светом. «Беги», — шепнул внутренний голос. Но я кивнул и лег рядом, видя, как она поворачивается ко мне спиной, откидывая волосы с плеч. Я почувствовал её запах: нотки розы для нежности и чуточку цитруса для дерзости. Мне он был приятен и я слишком шумно потянул носом воздух. Эмма поежилась и я привычным жестом руки притянул её к себе. Я почувствовал, что она замерла и почти сразу расслабилась еще теснее прижавшись ко мне. «Черт», — мысленно ругнулся я, понимая, что помимо своей воли начинаю возбуждаться.

— Не ерзай, — сквозь зубы прорычал я на неё сердито, соскользнув рукой на живот, фиксируя её.

Эмма обернулась и удивленно посмотрела в мои глаза, её взгляд медленно обвел моё лицо и остановился на губах. Мы оба тяжело дышали.

— А то что? — дерзость в голосе попыталась заглушить легкую хрипотцу и придыхание с каким был задан вопрос.

«А правда: и что?» — теперь уже демон во мне подначивал меня, противно хихикая.

— Что, Джер? — насмешливо вопросила она.

Я не успел ответить, как Эмма поцеловала меня в губы, одновременно как раньше и как не раньше. Она внимательно следила за моей реакцией. Я был внешне спокоен, но внутри меня полыхал огонь пожарче, чем в самой преисподней. Эмма чувствовала меня так же, как и я её, и её второй поцелуй был более смелым, а теплая девичья ладонь легла поверх моей, чуть приласкав. Я не мог описать то, что сейчас происходило в этой маленькой спальне, в этой постели и с нами. Её поцелуй мягкий, невинный и одновременно страстный будил во мне демона всё больше и больше. Я ответил ей, постепенно увеличивая напор, развернув её к себе, притянув, чувствуя, как её руки нежно обнимают меня и то, что я с каждой секундой теряю голову.

— Нет, — твердо сказал я, собрав оставшиеся частицы разума, и вскочил с кровати.

Эмма затуманившимся взором смотрела на меня, привставая.

— Почему? — шепнула она.

— Потому, — чуть грубо и раздраженно ответил я и собрался выйти из комнаты.

— Ты куда? — обеспокоенно спросила Эмма.

— Пройдусь, подышу воздухом, — ответил я.

— Знаю куда ты, — обиженно вскрикнула Эмма и сложила руки на груди, в её глазах опять появились слезы, а губы немного подрагивали.

Я ничего не ответил и выбежал из комнаты как ужаленный, вслед мне летела подушка. Я не мог оставаться с ней рядом, мы чуть не перешли черту за которой теряем всё: мы теряем друг друга. Она поплачет и к рассвету успокоится, а я буду и впредь держать себя в руках. Я ещё просто до конца не знал Эмму, я много чего не видел в её сильной душе, считая до сих пор маленькой и хрупкой девчушкой. Я не переместился, а как человек добрался до своего любимого притона, зная, что здесь расслаблюсь, смогу по душам поговорить с бывшим тренером и выпить. Я ловил себя на мысли, что начинаю понимать моего напарника забулдыгу Джека. “Как бы не спиться…” — шальная мысль промелькнула у меня в голове сейчас так не кстати.

Бугай на входе в демонский бар поприветствовал, спросив, как дела, а я, усмехнувшись, коротко кивнул ему, вспоминая, как был готов боем брать эту «крепость». Я прошел во внутрь и вдохнул мой личный запах свободы, прошел и сел за барную стойку.

— Ты знаешь, что мне надо, — прохрипел я, приветственно кивая в сторону улыбающегося мне бармена.

Тот моргнул в знак одобрения моих слов и принялся готовить для меня глифт. Я огляделся вокруг и, не увидев для себя ничего интересного, снова повернулся к стойке. Старый приятель услужливо пододвинул налитый до краев штоф, который я тут же осушил до дна.

— Моего не видел? — спросил я, смутно беспокоясь за вечно пьяного засранца ангела.

— Да где-то здесь… — бармен осекся.

Тренер удивленно воззрился на что-то за моей спиной. Я в недоумении посмотрел на него и повернулся. За моей спиной стояла… Эмма.

— Как ты здесь оказалась?! Что ты здесь делаешь?! — я не просто изумился, не просто был удивлен, я был шокирован.

— Она видит нас? — также шокировано спросил бармен.

— Да, это мое проклятие, — отчеканил я, из которого резко выкачали все эмоции кроме одной — великого изумления.

Бармен рассмеялся и, посмотрев на девушку, предложил.

— Что будет пить юная дама?

— А вы наливаете несовершеннолетним? — её брови вскинулись вверх, искреннее, почти детское удивление.

— Нет, — гневно прошипел я, одновременно с барменом, ответившим «да».

— Это бар демонов, детка, всё, что душе твоей угодно, — промурлыкал старый демон.

— Нет, ты ничего пить не будешь, Эмма, ты сейчас вежливо попрощаешься и мы пойдем с тобой домой, где ты будешь баиньки, — тон моего голоса был предельно холоден и угрожающе неприятен.

— Ты мне не папочка, — ей зеленые глаза сверкнули и она уселась на стул поудобнее, эффектно положив ногу на ногу.

Бармен довольно крякнул, я чувствовал, что ему нравится Эмма. Да кому ж она может не нравится? Я исподлобья смотрел на неё и единственным моим желанием было убить её прямо здесь и сейчас. Моя бестия со вниманием следила за мной и хитро улыбалась. Тренер поставил перед ней штоф с крепким глифтом.

— И ты здесь тоже не останешься… — злорадно проговорила она, добившись того чего хотела.

Бармен рассмеялся и оставил нас наедине с повисшими в воздухе препирательствами и вопросами. Я хотел возразить Эмме, но на мои плечи легла горячая женская ладонь, обернувшись, увидел одну из женщин этого заведения. Если честно, я не помнил её имени, хотя был с ней.

— Геральд, ты давно к нам не заглядывал, милый… — нежно проговорила демон, руками зарывшись в мои черные волосы.

Я вновь взглянул на мою девочку. Она побледнела, я видел, как она кусает губы, чтобы не разреветься, изумрудные глаза сказали о её чувствах всё — она жутко ревновала. Я растерялся и мрачно смотрел на неё. Эмма залпом выпила штоф с глифтом, приложила ладонь к губам, чуть сморщившись и прикрыв на мгновение глаза. Потом случилось то, чего я не ожидал. Она уверенно шагнула к женщине и грубо убрала её руку с моего плеча.

— Он мой… — она осеклась, явно хотев сказать нечто другое, но сказала, то, что сказала, — мой демон-хранитель.

Потом с горечью и досадой, встретив горящий взгляд своего хранителя, поплелась к выходу. Я видел, как тренер по крылоборству внимательно смотревший на эту сцену, решился заговорить со мной.

— Я никогда не видел, чтобы душа могла любить падшего, а ведь я видел, как Шепфа создает землю…

Я оглушенный и не понимающий продолжал сидеть в баре, как будто приклеился к стулу.

— Ты еще здесь?! — бармен глядел на меня с недоумением, — Иди к ней и больше никогда не отпускай от себя, ибо это чудо — ты тоже смог полюбить, и помоги тебе Шепфа, Геральд, она настоящая дьяволица…

За всем этим волнением я не заметил пары внимательных глаз, что следили за этой сценой помимо нас троих, втянутых в неё. Должен был, но не заметил. Быстрым шагом я вышел из бара и огляделся, увидев удаляющийся чуть сгорбившийся силуэт девушки, она медленно шла, руками обхватив себя за талию. Еще несколько моих широких шагов и я поравнялся с ней. Эмма мельком взглянула на меня и я увидел, что её лицо припухло от слез. Резким движением она их вытерла и также молча продолжила путь. Я не отставал от неё ни на шаг. Вдруг Эмма остановилась.

— Серьезно, Джер?! Ты так и будешь молча идти за мной?!

— А что ты хочешь, чтобы я сделал? — я опять не мог её понять.

В такие моменты я терялся и просил Шепфа вразумить меня. Мне сто веков, а я не могу понять молодую девчонку.

— Вернись туда, где тебя ждут, там же по тебе та-ак скучали, — в голосе сарказм и издевка, руки сложены на груди, нога отбивает такт, в глазах копятся слезы, губы дрожат, — Мне также одеться как она, тебе такие женщины нравятся?

Я молчал и, как дурак, любовался ею, упиваясь её внутренней силой, молодостью и любовью. Вспомнились слова Джека и я — Геральд, темный и мрачный демон, смог понять его. Осознание своих чувств придавило меня к земле, мне хотелось привычно действовать, а не рассуждать.

— Эм, — попытался я начать разговор, — дело не в этом…

Эмма молча и внимательно смотрела на меня, я видел, что она хотела меня услышать и понять.

— Есть запрет на отношения между разными расами существ, запрет установлен давно и самим Шепфой, тем, кто его нарушит грозит разлука, смерть, Эм…

— Оу, — только и смогла проговорить Эмма и с тоской посмотрела на меня.

— Мы даже говорить на эту тему с тобой не должны.

— И видеть тебя я тоже не должна, — парировала Эм.

— Не должна, — снова усмехнулся я, не сомневаясь в остром уме своей девочки.

— У всех правил бывают исключения, — вкрадчиво проговорила девушка, близко подходя ко мне, — может, мы и есть те самые исключения?

Её руки на моих плечах, я хочу оттолкнуть её, но не могу. Не хочу? Её близкое присутствие пьянит больше, чем самый крепкий глифт. Голова отказывается думать вообще — вся кровь прилила к низу.

— Я не смогу без тебя, если нас разлучат… — прохрипел я, сжимая талию в ответ на её объятия.

— Но поцелуи нам разрешены? — нежно-нежно прошептала она, чуть касаясь моих губ.

Я чувствую её возбуждение, оно настолько густое, что кажется весь воздух вокруг нас пропитан им.

— А мы сможем остановиться? –отвечать вопросом на вопрос я научился у неё.

Эмма хрипло смеется, давая понять, что это её излюбленный приемчик. Она отрицательно мотнула головой и обняла меня. Я слышал, как в бешеном ритме колотится её сердце. Я тоже не спокоен, моя девочка, и я впервые за десять тысяч лет не знаю ответа на вопрос — что нам делать…

Комментарий к 6. Влюбленный

https://vk.com/wall-194439725_276

========== 7. Плечо демона ==========

Наше существование после того, как мы прояснили изменения в отношениях, было и чудесным и невообразимо невозможным, наполненное чувственностью и эротизмом, оно сводило с ума недоступностью и безмерным трепетом. На удивление ты стала послушна, только от этого мне не стало легче. Ты, казалось, задалась целью соблазнить меня, да почему казалось — это так и было, и я знал это, я сам был искусителем. И это было так жестоко с твоей стороны, потому что я желал тебя больше, чем можно себе вообразить.

В моей памяти то и делало всплывали обрывки воспоминаний прошлых дней: не закрытая как будто невзначай дверь душа, силуэт твоего притягательного тела и легкая мелодия, которую ты мягко мурлычешь себе под нос, слишком горячо и слишком нежно одновременно; просьба помочь с запутавшейся застежкой, когда ты вздрагиваешь от каждого прикосновения моих слишком горячих рук к твоей коже в мурашках, хаотично разбегающихся по телу; наше утро начинается с демонстрации твоих нарядов на день, я смеюсь, когда ты хочешь казаться взрослой и сексуальной, ты обижаешься на меня и дуешь губы, становясь до невозможности очаровательной, меня завораживает твоя игра, я ничего не могу с собой поделать, я люблю в тебе всё; а ночью ты не контролируешь себя и я вижу все твои сны, они обо мне, детка, я мрачнею, потому что я не тот, кем ты рисуешь меня в них, я другой, моя девочка, я могу причинять невообразимую боль, я — монстр и чудовище, я почти как этот мир — такой же древний, так же обременен грехами, но с тобой я этого не чувствую, с тобой я оживаю, с тобой меня окутывает твоя безумная бешеная легкая энергия — энергия солнца и моё чудовище затихает и склоняется перед тобой, перед твоим образом, оно смиряется и я становлюсь тем, кем был изначально, тем кем меня задумал Шепфа… Я опасаюсь этого и одновременно хочу. Я помню колыбельную и запах Шепфа благодаря тебе, Эмма… И влюблен в тебя как мальчишка…

А сейчас ты сидишь в амбразуре окна и твой силуэт, освещенный солнечными лучами похож на картины Моне — я любуюсь тобою издалека. Огонь в каштановых волосах и светлые до прозрачности зеленые глаза. Ты перелистываешь тонкими пальчиками страницы и краснеешь. Ты видишь, что я смотрю на тебя, пожирая глазами. Кусаешь розовые пухлые губы, краешками их улыбаясь. Я вижу, как учащается твоё дыхание и колени сведены. Жара охватывает и меня. В мыслях я готов лезть на стену, однако спокойно продолжаю стоять на месте.

Ты легко спрыгиваешь с подоконника и направляешься к книжному шкафу, возле которого стою я. Не смотришь на меня, но густые длинные ресницы подрагивают, чуть улыбаешься. У меня учащается дыхание, я с ума схожу от твоего смущения и влажных губ, которые ты только что облизала. Желание пульсирует сейчас во мне, я знаю, что и ты не меньше моего. Ты ставишь книжку на полку и не спеша перебираешь корешки книг и чуть касаешься моей руки. Электрический ток от тебя до меня и обратно. Ты поднимаешь глаза, а я держусь еле дыша. А перед глазами встает картинка-воспоминание о той ночи, когда ты целовала меня, когда я чуть не потерял контроль. Я до боли сжимаю челюсть, но ты не собираешься сдаваться и задерживаешь свою ладонь на моей, с вызовом смотря на меня. Я не хочу причинить тебе боль, это не твой мир, Эмма, это мой мир…

Ты довольно улыбаешься, когда мой ледяной взгляд меняется на рубиновый. Но только на мгновение. Я ещё держусь и буду держаться, потому что кто, если не я. Но проучить тебя надо бы и хорошенько, моя девочка. Я улыбаюсь и ко мне снова возвращается мой невозможно холодный взгляд. Я вижу, как меняются твои эмоции: от разочарования до полной уверенности в своей победе все равно, при любых обстоятельствах, на любом поле битвы, при любых противниках. Усмехаюсь, потому что это в тебе от меня, потому что я воспитал тебя такой.

— Ты знаешь, девочка, как демоны занимаются любовью? — мой хриплый голос оседает еще сильнее.

Взглядом я скольжу по твоему лицу, видя, как твои глаза с длинными пушистыми черными ресницами широко распахиваются и ты начинаешь пунцоветь, но голова дерзко приподнята, стараешься выглядеть искушенной, но любопытство одержало верх. Я читаю тебя как открытую книгу, ты вся в предвкушении, чуть приближаешься ко мне.

— Как? — шепчешь ты, приоткрывая свой ротик от нетерпения узнать правду.

Мне хочется расхохотаться, но я сдерживаюсь.

— Видишь ремни на моей шее? — спрашиваю я тебя не в силах оторваться от твоего лица, на котором написан жгучий стыд вперемешку с жгучим любопытством — коктейль, который ужасно идет тебе.

Ты киваешь и сглатываешь ком в горле, пунцовые щеки и немигающие зеленые темнеющие глаза, взгляд, скользящий по моей шее, мне хочется расхохотаться во всё горло, но я продолжаю:

— Я снимаю их со своей шеи, очень медленно, — сам слежу за твоей реакцией: твои губы пересохли, а дыхание участилось, мне бы только не засмеяться, — одним из них — я смыкаю твои руки за спиной…

Я разворачиваю тебя к себе спиной и завожу руки за спину. Я могу позволить себе улыбнуться теперь и продолжить, чувствуя твою дрожь.

— Вторым… — я чуть помедлил, шепча, с удовольствием отмечая твою негу, а потом быстро выпалил грозным голосом, — я тебе надеру задницу так, чтобы ты забыла всё кроме того, как сесть так, чтобы не было больно.

И я позволил себе расхохотаться во всё горло. Ты выдергиваешь, освобождая свои руки и гневно смотришь на меня, но в уголках глаз собирается смех, я знаю, ты оценила шутку и поняла меня, только надолго ли, Эмма? Ты начинаешь смеяться вместе со мной, хотя тебе и немного обидно.

Собираешься в колледж: берешь книжки, нарочито короткая юбка и длинные гольфы, слишком тесная блузка. Я теряю терпение — ты смеешься и посылаешь воздушный поцелуй. Потом закусываешь губу и смотришь на меня, мрачного с разгорающимся в глазах гневом.

— Там все так одеты, я не хочу быть белой вороной, — подходишь и поцелуем опаляешь мне щеку, так чтобы не успел отстраниться.Усмехаюсь и бреду следом, всегда рядом, всегда наготове. Хранитель.

Колледж — огромный муравейник, в котором ты прекрасно ориентируешься, даже если я теряю тебя из виду глазами, я чувствую твою энергию — чувственную, сладко-кислую — роза и цитрус, ты вся в этом цвете — розовато-рыжем, прозрачном как роса, солнечном, ты прекрасна, как само утро, то самое утро, которое я помню, сам не зная откуда, то утро, в которое иногда возвращаюсь, когда мне плохо, грущу или сломлен. Я хочу, чтобы ты увидела это утро…

Эрос, будь он не ладен, выстилая перед нами дорожку к запретной любви, окружил нас, зная, что мы связаны на всю жизнь и никуда друг от друга не денемся. Наша близость к друг другу и неожиданное открытие чувств не оставляло шансов обоим. Чтобы мы не делали, о чем бы не разговаривали, куда бы не шли, мы везде чувствовали острую потребность в друг друге, теперь ставшую несколько иной. Вот и сейчас кожей чувствую, то что нуждаюсь в тебе, хотя ты рядом за тонкой стеной учебного кабинета твоего колледжа (говоришь, что ничего не соображаешь в моем присутствии) и могу слышать даже твои мысли сплошь занятые мною, иногда просто сносящие мне голову. Чувствую твое нетерпение вернуться ко мне, покалывание охватывает руки и спину. Для меня время течет иначе, но я тоже чувствую в себе ежесекундную нужду в тебе, моя девочка. Но твои уроки тянутся почти до вечера, на последнем ты всё-таки просишь посидеть рядом, а я вижу, как на тебя смотрит парень с задней парты. Стив, кажется. Ты ему очень нравишься, но даже не обращаешь на него внимание, сидишь и, глупо улыбаясь, пялишься на пустую парту, для всех пустую, кроме тебя. Там сижу я и смотрю на тебя, улыбаясь в ответ.

Время уроков тянется занудно медленно, тягуче нерасторопно, не принося никому радости, хотя Шепфа создал его для того, чтобы мы знали цену всему, в том числе и таким простым радостям как улыбки, которые мы сейчас дарили друг другу. Звенит звонок и ты с облегчением кидаешь вещи в сумку. Стив, с надеждой обратить на себя внимание, прощается с тобой, ты рассеянно смотришь на него и прощаешься тоже, скорее автоматически, нежели намеренно.

— Устала? — спрашиваю тихо, ловя твою руку и чуть поглаживая.

— Немного, — удивлена моей ласке, взгляд метнулся от моих грубых пальцев до арктического цвета глаз, но ладонь не выпустила. — Ты мне обещал сегодня? — надежда в звонком как горный хрусталь голосе.

— Да, — отвечаю я и сам почему-то начинаю волноваться.

Скромный ужин на кровати и ты со смехом рассказываешь мне какие-то свои сиюминутные мысли, а я любуюсь тобою и волнуюсь, потому что хочу впустить тебя туда, куда вхож был только я. Пришло время сна, а ты как назло не можешь заснуть: крутясь и вертясь на кровати, бросая беспокойные взгляды в сторону кресла, где я сижу. Я улыбаюсь и чуть киваю головой, чувствуя, как твой пульс во временем становится слабее и ты погружаешься в царство морфея. Медленно встаю и подхожу в изножье кровати. Я вхожу в твои сны.

Вижу тебя как в тумане, ты же не видишь меня вовсе, а скорее чувствуешь и безошибочно берешь за руку и я сразу втягиваю тебя в мое утро. Солнечный свет бьет в глаза. Ты с восторгом оглядываешь почти горную местность, зеленая с желтым трава, а позади серый большой дом и ни души.

— Что это за место? — спрашиваешь ты и твой голос отдается в вате сна не реально тягучими нотами, пугаешься сама.

Я улыбаюсь.

— Это сон, Эмма, — отвечаю я тебе и голос упирается словно в туман. — А это моё место, место, о котором знаем только мы вдвоем, место, которое я тебе дарю, куда ты можешь приходить, когда спишь.

Ты с восторгом обнимаешь меня, пытаешься, потому что во сне мы не осязаемы, снова попытка — огорчена. Я улыбаюсь и ты мне в ответ.

— Что это за место? — спрашиваешь и снова оглядываешь необъятную красоту и громаду, заполненную солнечным счастьем, моим счастьем, я был тут счастлив когда-то.

Ты смотришь на меня и твои глаза лучатся таким же счастьем. Моя девочка тоже счастлива здесь. Я даже почувствовал дуновение ветра на наших волосах и услышал щебет птиц. До крайности удивлен и растерян, потому что раньше такого не было. Я силюсь вспомнить, что это за место и не могу. Просто знание, что это самый безопасный край для меня, а теперь и для тебя, Эмма.

— Я не знаю, — прошептал я и девушка посмотрела на меня с тоской.

— Это из твоего детства, — обратный шепот и теплый изумрудный взгляд, согревающий меня сейчас.

Её слова сработали как катализатор. И память выдала образы: теплый дом, крынка молока и белые крылья матери, её руки на моей голове взъерошивают черные волосы и смотрят так же тепло как Эмма.

— Что это было? — спросила Эмма, тоже видя.

— Не знаю, — ошарашен и раздавлен.

— Это твоя мама! — озаряется догадкой девушка и радостно хлопает в ладоши. — У демонов тоже есть мамы.

— Я не помню её, — мрачно проговорил я.

— Мы будем приходить сюда чаще и ты вспомнишь, — пытается поймать моё лицо в руки, я смотрю на нее и в моих глазах проскальзывает надежда.

Нам очень хорошо здесь, садимся на траву и наслаждаемся красотой и открывшейся неожиданно теплотой весь остаток твоего хрустального сна.

Утро встретило нас и вовсе неожиданно. В комнате появился ангел Джек: суетливый, несобранный, вечно пьяный. Я очень зол на него, не навещать своего человека столько времени было вопиющим безобразием, хотя, в общем-то, мне плевать, ловлю его испуганный взгляд и осекаюсь. Он действительно боится, но не так как обычно, а с неописуемым ужасом, его руки мелко дрожат, а глаза суетливо бегают из стороны в сторону.

— Геральд, у нас проблемы… — проговорил наконец-то он, смотря на девушку, которая внимательно следила за нами, — нас хотят убить.

Я мельком взглянул на теплую и раскрасневшуюся, еще не до конца проснувшуюся Эмму. Её глаза округлились от ужаса. Я почувствовал покалывание во всем теле. Скорее наитием, чем холодным рассудком я ощутил движение извне.

— Одевайся, — скомандовал я Эмме и увидел краем глаза, как она вскочила с кровати и, схватив одежду, без лишних вопросов исчезла в ванной.

Отодвинул занавеску на окне и увидел: слева — приближающихся молодчиков, оглядывающихся по сторонам, их было немного, но они были вооружены, и шли они по душу Эммы, а справа — незаметной демонической тенью скользил подосланный убийца и взыскать он собирался моей крови. Мне хватило доли секунды, чтобы сообразить, что необходимо делать.

— Джек, исчезни, мне трудно будет еще и твою задницу прикрыть, — тон мой был мрачен и не требовал возражений, я знал, что убийца опасен.

С громким хлопком он исчез. Я начал материализовываться, выходя из черного облака и этот момент Эмма застала, её глаза округлились. Она быстрым шагом прошла к окну и увидела две неотвратимые силы, приближающиеся к нам. За окном было темно, небо хмурилось, стихия разыгрывалась также неотвратимо, как эти две силы.

— Ты можешь пострадать. — почти рыдает, повисая на руке, чувствую, как дрожит.

— С ума сошла, — шепчу в ответ сломленный пополам и тут же возрожденный осознанием силы её любви, думает обо мне в момент, когда самой грозит опасность. — Я не смогу защитить тебя, если останусь бесплотен. Обувайся.

Она начала бесшумно плакать и надела кеды, размазывая слезы по щекам. Я привлек её к себе и поцеловал в губы, чувствуя, что она немного успокоилась и горячо ответила мне. Сейчас перед лицом опасности я чувствовал её как никогда остро, я любил её. В комнате оставаться было опасно и, выглянув из двери, вывел Эмму из комнаты в коридор, быстрым шагом мы прошли к пожарной лестнице и без промедления стали спускаться. Я всею кожею ощущал опасность. Демон-убийца это тоже чувствовал и притягивал негатив.

Спустившись, я понял, что круг сомкнулся. Нас ждали. Шумно втянув ноздрями воздух грязной подворотни, завел Эмму за спину. Я стал спокоен и сосредоточен, как всегда бывал на битве. Мои глаза вспыхнули рубиновым огнем, я предвкушал бой, я жаждал его.

Я не боялся людей, их было пятеро, да они головорезы, но ничто для меня, пыль, для меня, привыкшего драться с легионами ангелов, закаленными в боях престолами. Одного за другим я их лишил сознания, правда, одному удалось зацепить вскользь прошедшей пулей, ставшее материальным, тело.Я тихо всхлипнул, бодрясь от боли и услышал за спиной сдавленный стон Эммы. Повел плечами и шеей, разминаясь, вставая в оборонительную стойку, готовый податься в рукопашную,защищать до последней капли крови мою девочку. Демон-убийца криво усмехнулся и достал два меча, кинув мне один. Благородство я не ожидал и признал в нем воина древнего ордена, того, о ком не принято было говорить в обычных демонических кругах, того, к услугам которого не прибегал даже Сатана. Я вновь стал бесплотен.

— Твою подопечную я не трону, — спокойно проговорил он, смотря на бледное лицо Эммы, выглядывавшее на убийцу, и потом снова горящим рубиновым взглядом уставился на меня, — Хотя она нас видит, а так не должно быть. Она будет следующей после тебя.

— Держись всегда позади меня, — скомандовал я девушке.

И мы закружились в попытке схватить друг друга, напасть, увидеть слабые стороны. Полы его черного как ночь одеяния волочились за ним, но ничуть не мешали ему, а как будто были продолжением его энергии, глубоко-черной, нанизанной самой тьмой на вечность. Я не знал, что ждать от него. Он был опасен. Но я не мог проиграть: ставки были слишком высоки — он хотел убить мою Эмму. Демон-убийца сделал выпад первым: молниеносен как змея, опасен как лавина, неотвратим как ночь. Почти задел, чуть разорвав ткань плаща, за спиной всхлипнула Эмма, быстро зажав ладонями рот, она знала, что могла отвлечь меня от сосредоточия на битве.

Убийца ухмыльнулся.

— Даже так?! — произнес он немного слащаво, намекая на чувства девушки ко мне. — Вдвойне приятнее будет убить законоотступников.

Выпад сделал я, вложив весь гнев, тоже задел, чуть глубже чем меня, он даже не успел защититься. Посыпался град четких ударов, едва устоял. Я ответил так же интенсивно на пределе сил, резко присев, ногой очертил круг. Демон как будто провалился в него, он упал, я нанес удар. Но не успел, убийца юрко откатился в сторону и был уже на ногах. Однако он начал выбиваться из сил, тяжело дыша, что не могло меня не радовать. Я тоже тяжело дышал, но знал, что преимущество на моей стороне: мне было за кого сражаться — у меня была Эмма. Небо продолжало стремительно темнеть.

Снова его атака и снова её отражение мною. Мы изматывали друг друга, кружа вокруг и время от времени нападая. Раны от соприкосновения с пулей и наточенным клинком болели. Ему было не сладко тоже. Я бил разяще точно, но все-таки облажался на долю секунды, которая иногда решает все. Его меч уже был занесен и я ничего не мог сделать, я даже не мог испытать никаких эмоций, как из-за спины я услышал выстрел. Пуля не причинила бы никакого вреда древнему демону-убийце, но на мгновение это обескуражило его. О, эти сладкие мгновения! Я вскинул меч и распорол его снизу доверху с победным криком с исказившимся от ненависти лицом. И, повернувшись к Эмме, нашел в её глазах ужас. Битва опустошила меня, меч безвольно выпал из моих рук, как и пистолет из её узких ладоней.

Я и ты, измотанные и усталые, сели прямо на грязный асфальт в проулке, где лежали с полдюжины вырубленных людей и один убитый мною демон. Плечо и грудь саднили и сочились кровью. Я тяжело дышал и поднял глаза к темному небу, откуда словно для успокоения моего разгоряченного тела и разбереженной битвой души падала мелкая морось. Помедлив, я посмотрел на тебя. Тебя била крупная дрожь — ты боялась меня. Я видел это в твоем взоре. И мне захотелось завыть сейчас, потому что моя девочка увидела меня настоящего — того страшного демона, убийцу, умеющего причинять боль, несущего смерть на острие своего клинка, того, которого я так тщательно скрывал от тебя все эти годы. Сегодня ты увидела мое истинное лицо и сегодня, возможно, я потеряю тебя навсегда. Я почувствовал на своем лице помимо холодных капель дождя свои горячие слезы. Я задрожал и мне стало так паршиво, что хотелось выблевать из себя свою демоническую натуру пусть до крови, но всю, чтобы её не было во мне, чтобы ты меня таким больше никогда не видела, Эмма.

Вдруг я ощутил холод твоих ладоней у себя на предплечье и с изумлением обернулся к тебе. Ты бесшумно рыдала, но в твоих глазах я больше не видел страха, в них была крепкая уверенность во мне и любовь.В них до краев плескалась любовь ко мне. Я крепко прижал тебя к себе и поцеловал в макушку, одновременно согревая теплом адского пекла, рвущегося из меня разгоряченного этой битвой, я слышал, как ты успокаиваешься и согреваешься. А я желал тебя в этот момент, я хотел взять тебя прямо здесь и сейчас. И ты увидела мое желание, посмотрев на меня. Мои глаза цвета льда растаяли и полоснули твой взор рубиновым огнем. Ты охнула, когда я одним рывком пересадил тебя к себе на колени. Немного властно я провел дрожащей ладонью по твоему подбородку и скользнул к шее. Твои глаза стали стремительно темнеть и ты подалась навстречу мне. Я простонал от твоего движения и, притянув тебя к себе ближе, безжалостно впился в твои мягкие податливые нежные губы, не давая вздохнуть, не давая опомниться, в том числе и себе. Мои пальцы прошлись по твоему позвоночнику, опустились на ягодицы и сильно сжали их, и ты, простонав, еще сильнее обвила своими руками мою шею, взаимные движения бедрами, мы были на пределе… Мы посреди убитых людей и грязи проулка. Это безумие и кто-то должен был его прекратить. Я оторвался от тебя и увидел понимание в твоих глазах.

— Нам нужно найти место, где мы можем привести себя в порядок и отдохнуть, возвращаться в общежитие не следует… — прохрипел я и приласкал твою щеку, — но тебе нужна одежда и еда.

— А тебе лекарства, — заботливо произнесла Эмма и поцеловала уголок моих губ.

Ты согласно кивнула, отозвавшись на ласку движением головы как котенок. Я улыбнулся и помог нам подняться с асфальта. Я видел, как ты старательно не смотрела на растерзанного мною демона и лежащих в беспамятстве людей. Ты вложила свою ладонь в мою и я облегченно вздохнул, ты не отказалась от меня и ты со мной, хотя если бы ты прогнала меня, я бы навсегда исчез из твоей жизни.

Мы зашли в какой-то маркет и купили тебе чистую одежду — джинсы, худи, пижаму, и кое-что из еды и лекарство для меня. Продавец таращился на грязную тебя, кое-где была кровь. Я опасался, что он вызовет полицию, тогда придется и с ним разбираться. Но этому ленивому увальню было не до тебя: ну пришла грязная, ну, наркоманка, наверно, раз кровь, но ведет-то себя прилично, заплатила кэшем, а деньги, как говорится, не пахнут.

— А теперь надо поискать пристанище, Эмма, нам нужен отдых… — снова прохрипел я и мы пошли вдоль дорожных огней, проносящихся мимо со свистом автомобилей, по направлению виднеющемуся вдалеке красному цвету надписи придорожного отеля.

Комментарий к 7. Плечо демона

https://vk.com/wall-194439725_286 - визуал и аудиал

========== 8. Искушение демона ==========

All I everwanted

All I everneeded

Is here in my arms

Words are very unnecessary

They can only do harm*

Нужно было найти убежище на эту ночь. Я смотрел на Эмму и видел, как она вымотана, устала и близка к истерике. Её и меня сегодня пытались убить: одновременно люди и демон. Мои плечо и грудь саднили, всё-таки демон зацепил меня. Он был сильным, убить его было сложно, но нет ничего невозможного. А сейчас мне нужны передышка, а Эмме ещё теплый душ и сон.

Ближайшим приютом на ночь нам стал небольшой придорожный мотель. Хозяин отеля — крепкий мужик лет сорока с байкерскими татуировками на руках и шее, с недоверием и одновременно отцовским интересом осмотрел Эмму, перепачканную грязью и кровью. Та шмыгнула носом, посмотрела прямо ему в глаза и положила деньги на стойку перед ним.

— Помощь нужна? — спросил он низким грубым голосом, исподлобья смотря на Эмму и кладя перед ней ключ от номера.

Она отрицательно мотнула головой и слабо улыбнулась. Взяв ключ, мы прошли в комнату мотеля. Я быстрым шагом подошел к окну, посмотрев по привычке вокруг, оценив ситуацию, и понял, что сейчас нам ничего не угрожает. Плечо и грудь нестерпимо ныли. Я развернулся к Эмме и увидел, что она устало скинула куртку и кроссовки. Моя девочка подошла ко мне, по её щекам бежали бесшумные слезы и она, закусив нижнюю губу, уткнулась лбом в мою грудь. Я притянул её к себе за талию, одной рукой поглаживая затылок. Её била дрожь одновременно от моего близкого присутствия и резкого расслабления после случившегося. Она была слишком прекрасна для того, чтобы видеть меня как убийцу, не должна была видеть мою ненависть и злобу, не должна была видеть во мне демона. Девушка обняла мой торс и я почувствовал приятное покалывание во всем теле, то, что всегда меня сопровождало, когда я был рядом с Эммой.

— Эм, — начал я хрипло, — то, что ты видела сегодня…ты не должна была видеть этого никогда, я показал тебе кем являюсь на самом деле…

Она легко притронулась тонкими пальчиками к моим губам, призывая умолкнуть и я замолчал, сосредоточенно вглядываясь в её теплые, блестящие глубоким изумрудом глаза, подсвеченные мягким лунным светом и острее ощутил потребность в ней, чем тогда в проулке. Эмма улыбнулась мне и отошла, но только для того, чтобы вернуться с необходимыми лекарствами. Она потянулась к моим ремням на шее и я, поймав её руку, с ужасом смотрел на мою подопечную. Девушка недоуменно взглянула на меня и затихла. Не слишком ли много тайн обо мне должна узнать сегодня, ты, Эмма, ты, которая в моей крови, в моем дыхании, в моих мыслях, во всем моем древнем темном существе, как светлая часть моей сути, как моя душа, которой у меня быть не должно, как моя вторая половина, та, которую я не ждал, та, которую дождался, та, которая, не ангел, не демон, не непризнанная, а земная женщина — теплая, нежная, любящая.

— Доверься мне, — прошептала Эмма, взглядом скользнув по моим губам и спустившись к ремням.

Её близкое присутствие пьянило и я сдался, отпустив её руки. Девушка, глядя мне в глаза, осторожно расстегнула ремни на шее и ремень на груди: и плащ тяжело опал на пол. Эмма охнула, закрыв рот руками, и в её глазах застыли слезы. А я тяжело вздохнул, оставшись без привычной защиты, с тем, что скрывал долгое время сейчас видела и Эмма. Она, ставшими от ужаса холодными пальчиками, прошлась по шее, задевая бугорки неровной кожи –следы от веревки, когда-то настолько стянувшей моё горло, что оставила следы на моем теле на веки вечные. Эмма обжигала прикосновениями ту часть меня, которой не касался никто и никогда. Я шумно сглотнул и тяжело вздохнул.

— Джер, — шепнула она, не отрывая от меня взгляда и целовала меня в шею, очертив долгой влажной дорожкой шрамы, — что это?

— Знак власти Сатаны, — проговорил я медленно, неоправданно больно сжимая её талию грубыми ладонями, но Эмма этого как будто не чувствовала.

— Если я когда-нибудь встречу его, тоже оставлю на его теле отметину в знак освобождения тебя от его власти, — с непоколебимой твердостью проговорила моя девочка.

Я расхохотался и обнял её, веря, что она может это сделать, а еще подумал, чтобы лучше бы им никогда не встречаться. Эмма оторвалась от меня, улыбнувшись, потянулась за перекисью. Её прохладные ладошки забрались под мою кофту и я снова вздрогнул. Наши взгляды встретились и переплелись. Я вновь чувствовал приятное покалывание теперь распространившееся на все мое тело, то покалывание, которое сопровождало меня как хранителя со времени соединения нас нашими судьбами. Я был в смятении и растерян, я настолько остро чувствовал Эмму, что был готов наброситься на неё как голодный волк на красивую лань. Но я стоял, боясь шелохнуться, разрываясь между желанием и разумом, однако позволил ей снять с себя кофту. Эмма прикусила нижнюю губу и её потемневший взгляд скользнул по моим сильным рукам и вмиг напрягшемуся торсу. Эмма обработала раны и закрепила на теле пластыри. Мне стало намного легче. Она стояла рядом, а я всё чувствовал покалывание, которое меня обескураживало и тянуло в её объятия. Но я ещё сопротивлялся, мягко подтолкнув девушку в сторону душа, взглядом проследив, как она скрылась за дверями, рассеянно слушая звук падающей воды. Я прикрыл глаза и почувствовал сквозь двери чистую огненно-нежную энергию Эммы, которая лучилась помимо её воли и которая была вся направлена ко мне. Я не знаю, чем я заслужил такую любовь, упирался сейчас до последнего, осознавая, что ей нужен совсем другой, такой же как она светлый и чистый, но никак не древний демон. Так думал я, не учитывая мнение Эммы, не считаясь со знаками судьбы…

Я открыл глаза, когда почувствовал, что Эмма вновь стала передо мной. Девушка, пользуясь моим растерянным состоянием от того, что теперь я чувствовал приятное покалывание во всем теле, находясь рядом с ней, подошла настолько близко, что я чувствовал голым торсом через ткань её пижамы напряженные соски. Мое дыхание участилось и она тяжело дышала, обдавая запахом мяты. Я был не в силах отвести от неё свой горящий взор, но притронуться к ней я тоже не мог, потому что понимал, если сделаю это, могу ли поручиться за себя, что остановлюсь. Она смущена, на щеках густой румянец, кусает пухлые губы, огромные зеленые глаза как бы спрашивают: желанна ли она… Желанна, Эмма, ты это чувствуешь, мы слишком близко стоим к друг другу. Вот черт, что она со мной делает! Только сейчас я понял насколько сильно хочу её: притянуть к себе за талию, сжать бедра и глубоко поцеловать, до крови кусая губы — все мысли, которые сейчас были у меня в голове.

Она первая решилась нарушить границы дозволенного. Я почувствовал её невесомые руки на моем лице и робкое прикосновение не смелых влажных губ на моих сухих. Я стоял как вкопанный не в силах оттолкнуть, хотелось притянуть к себе и никогда больше не отпускать. Волшебство момента завораживало даже меня, бесчувственного и жесткого. Лунный свет очерчивал наши фигуры, топя в своей мягкости, подталкивая к друг другу ещё стремительнее. Ночь ткала для нас очарование из нашего обоюдного такого острого желания.

— Эмма, ч-что… что ты делаешь? — выдохнул я ей в губы.

Я видел, как она замерла от удовольствия, наслаждаясь даже пусть такой и малой невольной лаской от меня. Её кожа покрылась мурашками, она прищурила глаза и я чувствовал, как пленительный аромат ее тела наполняет маленькую комнатку. Меня, как искусителя, он будоражил, вся кровь отхлынула от головы, я уже плохо соображал, но всё еще медлил. Мы медлили.

— Это неправильно, Эм… — мой горячий шепот коснулся её губ и снова мороз по её коже, она облизнула свои мигом пересохшие губы, чуть задев языком и мои.

Мы дрожим от осознания наших чувств и желания. Оно материализовалось сейчас и облеклось в её слова.

— Я люблю тебя, Джер… — шепнула она и снова легкое чистое касание моих губ её.

Музыка для слуха демона-искусителя, который ничего не сделал для искушения, который искушался сейчас сам. Любил ли когда-нибудь кто-нибудь демона? Пустоту и злобу внутри, растопленную человеческим теплом? Что она увидела на дне моей души?

— Эм… — хрипло прошептал я в последней моей попытке спасти нас, последней попытке остановить безумие, охватившее нас сейчас этой яркой лунной ночью и здесь в этом маленьком уютном номере придорожного отеля.

— Да, Джер… — ласково шепнула она в ответ, а её пальцы с острыми ноготками начали медленно расстегивать пуговицы пижамы.

К сатане всё! Я хочу её, хочу любить её, быть с ней! Хочу в её тепло, в её любовь! Медленно, как будто боясь спугнуть магию момента, я взял её за руку и поднес к своим губам, целуя, не сводя глаз, ожидая реакции. И увидел вспышку взрывоопасного коктейля: страсти, победившего женского очарования и любви к её хранителю. Рубашка легким шелком упала с плеч, обнажая притягательное для меня. Она чуть прикусила губу, я почти физически ощущаю её желание и притягиваю к себе, до боли сжимая талию в своих крепких руках. Эмма чуть охает и кольцо нашего желания смыкается вокруг нас. Смотрю на манящие губы и понимаю, что я сейчас сойду с ума от настолько острого возбуждения, какое я никогда не испытывал за всё время своего существования. Лавина страсти: я притягиваю её к себе и жадно сминаю её губы, она льнет ко мне, плавясь в моих руках, становясь податливой как воск, знаю, что надо ослабить напор, но я не могу сдерживаться — голову сносит напрочь. Поцелуй становится всё напористее, глубже, наши языки обжигают друг друга, рисуя замысловатые пентакли, вызывая в нас еще большее сладострастие. Эмма вся дрожит, сильнее прижимаясь ко мне, дыхание её тяжело, а руки крепко обнимают мои плечи, зарываются в волосы и пробегают по спине. Не смело, не умело, но так трогательно, что я ещё больше распаляюсь. Мои руки ласкают её красивое тело: чуть сжимают грудь, обещающую стать роскошной, останавливаясь на острых сосках, я слышу, как стонет моя девочка и ещё сильнее прижимается ко мне, чувствуя моё нетерпение; руки спускаются на талию, окольцовывая её, требуя внимания: Эмма открывает глаза и смотрит на меня, я отрываюсь ненадолго, лишь только для того чтобы приласкать её взглядом, одобрить её страсть и прикусить губу, чуть потянув на себя, обезумевшая от ощущений, она сама целует меня, а я теряю контроль всё больше; мои руки опускаются к бедрам и больно сжимают их, она стонет мне в губы. Я приподнял её и Эмма обвила мои бедра своими невозможно длинными и стройными ногами. Тяжело дыша, я заглянул в омут её помутненных страстью зеленых глаз.

— Я всё ещё могу остановиться… — прохрипел я, жадно окидывая взглядом её лицо с внутренними вопросами к себе — действительно смогу и зачем демону останавливаться, если он хочет то, что видит перед собой?

— Тогда я убью тебя, искуситель… — злобный шепот девушки и движение бедрами вперед.

Моё неосознанное ответное движение и её хриплый торжествующий смех. Я окончательно сдался. Я — Геральд, смелый воин, закаленный в боях, всегда побеждающий, сдался в слабые руки прекраснейшей из земных женщин.И снова поцелуй, мои теплые сухие ладони скользнули ниже и я простонал когда понял, что под тонкой тканью брюк не было трусиков. Чертовка! Она задрожала, когда я продолжил и движениями бедер ответила на мои ласки, оторвавшись от губ, положив голову мне на плечо. Мои движения стали более настойчивыми, шелковая ткань намокла. Я больше не могу ждать и несу её к кровати, а сам внутренне сжимаюсь от страха, потому что понимаю, что все мои женщины были падшими. Я не знал с ними трепета, какой сейчас испытываю с Эммой, я не чувствовал их так остро, как Эмму, я нуждался в них потому что была потребность, а Эмму я хочу, потому что… люблю.

Она передо мной: доверившаяся и покорившаяся. Я медленно снимаю с нас остатки одежды — последние преграды между нами. Я смотрю на неё сверху вниз, впитывая в себя её образ — такая прекрасная для меня, склоняюсь к ней и целую её — такая нежная для меня, провожу руками по телу, чуть сжимая грудь и бедра — такая трепещущая для меня, соскальзываю пальцами в её тающее нутро — такая влажная для меня. Она чуть вскрикивает, прикусывая губы, её соблазнительные зеленые глаза блестят, когда она смотрит на меня, взглядом окидывая мое крепкое тело, задерживая взор на пухлых губах, крепких жилистых руках и подтянутом поясе адониса. Я вижу, что она хочет не меньше моего. Пусть подождет еще немного, я хочу насладиться ею сполна так, как будто завтра не наступит никогда…

Снова целую её губы: глубже, горячее, выпивая дыхание до конца. Отрываюсь от их мягкости и вижу дикий голод во взоре изумрудных глаз, мои огрубевшие в долгих сражениях пальцы не оставляют ей шанса. Эмма вскрикивает и обнимает меня, дрожа от разрядки, прижимаясь всем телом, я отвечаю ей, даю отдышаться и коварно улыбаясь, продолжаю целовать её шею, медленно обвожу полукружия груди, зубами прикусывая и без того острый верх. Девушка вскрикивает и бедрами подается мне навстречу. Не так быстро, Эмма… Я издаю тихий смешок. Искуситель только начал. Она улыбается, раскрасневшаяся от моих ласк, от оргазма, ослепительно красивая от осознания, что любима и желанна. Я дую на живот и ласкаю его языком, Эмма стонет и её руки опускаются на мои черные волосы, взъерошивая их. Этим она подстегивает меня быть еще более дерзким и мои губы оказываются в ней. Эмма стонет, ладонями комкая белые душистые простыни, затем зарываясь в мои волосы. Я беспощаден и скоро её снова накрывает фейерверк оголенных чувств.

Её тело разгоряченное и влажное открывается мне, подается навстречу и я приподнимаясь на руках, удобно устраиваюсь в ложбине из стройных ножек, своей мужской сутью чувствуя её, истекающую жгучим желанием. Еще раз оглядываю Эмму, она смотрит мне в глаза, ласкает крепкие руки с перекатывающимися тугими узлами мышц, ноготками повторяя рисунок напряженных вен на предплечьях, гладит мне лицо, останавливаясь на чуть приоткрытых губах, взвизгивая, когда я чуть прикусываю пальчики зубами. Я вижу, как свожу её с ума, упираясь в неё, но не врываясь, медля, дразня, доводя до исступления. Она стонет и взглядом умоляет. Я и сам больше не могу сдерживаться. Так кто сдался, Геральд? Про себя усмехнулся я. Я сдался, я у её ног, я её пес теперь на веки вечные, привязанный к её душе навсегда. Вместе в ад, вместе в рай, вместе… С тихим стоном, целуя её губы, слыша, как она нежно шепчет: «Джер…», мы стали единым целым, настолько глубоко, насколько это дано природой. Я чувствовал её сопротивление и её прервавшееся от боли дыхание, и не разомкнул губ. Она дрожала, а я целовал её и двигался мучительно медленно. Это сводило меня с ума, мне хотелось делать с ней все мыслимые и немыслимые безумства. Почувствовал, что она немного расслабилась и оторвался от её губ, тронул губами чуть влажные глаза. Её взгляд скользнул к моим губам и я снова поцеловал её глубоко до головокружения, до болезненного укола в сердце, до дрожи в теле. Я не мог больше держаться, не хотел. Я наслаждался ею как самой жаркой и убийственной битвой на свете. Медленно и неспешно. Ночь была в самом разгаре и желание не отпускало нас. Она была настолько сладкой, что я совсем потерялся во времени и пространстве. Быстрые движения бедрами и я почувствовал, как мир внутри меня запульсировал и покачнулся. Черные крылья за спиной с шумом открылись, трепеща, и я услышал восторженный, счастливый вскрик моей девочки. Я тяжело дыша, рассмеялся и поцеловал её в улыбающиеся губы, накрыв нас крыльями, образующими кокон, в котором укрылись двое безумно влюбленных, притягивая её к себе и глубоко целуя. Она обняла меня, что-то мурлыча на ухо, обдавая горячим дыханием, лаская мои волосы, нежа, так как никто и никогда до неё. И меня это не раздражало, не злило, мне это нравилось, хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось. Мне не хотелось уходить как обычно это бывало с другими женщинами: справить нужду и убежать. Я поднял голову и наши взгляды встретились. Мой горящий и обожающий, её нежный и чуть смущенный. Легко перевернул её хрупкое тело, устраивая у себя на груди.

— Люблю, люблю, люблю… — тихо шепчет вперемешку с быстрыми легкими поцелуями, одновременно крепко обнимая, водя тонкими пальчиками по перьям, я от удовольствия прикрываю глаза.

— За что? — шепчу в ответ, в горле ком, а в теле безумная нега, мне кажется я знаю, что такое рай: я сейчас в нем.

Она молчит и я, открывая глаза, смотрю на неё: такую серьезную, молодую, красивую, влюбленную.

— Вопреки… — снова шепчет и, чуть подтянувшись, целует в губы: легко и невесомо.

Я ответил ей, углубив поцелуй, переворачивая её на спину и нависая над ней. Я видел, как мой огонь передался ей и вспыхнул в зеленых глазах, опаляя нас обоих. Я сжал её крепче в своих объятиях и вдохнул сладкий запах волос цвета спелого каштана, боясь потерять. Всё, что сейчас было с нами — это неправильно, но, оглядываясь назад, я бы не поступил иначе. Такую же уверенность я видел в глазах Эммы, в этом мы были схожи с ней, оба безумны, у обоих нет никого кроме нас, оба любим вопреки, против самого мироздания.

Наверное мне всегда чего-то не хватало, а чего, я и сам не понимал. Внутри чернота, пустота, хочется всё вокруг крушить, совершать зло, чтобы хоть на время заполнить это темное пространство хоть чем-то. Ты бросаешь в пасть этому чудовищу самые мерзкие свои поступки. Но этот голодный зверь снова взыскует, ненасытно и зло, требуя всё больше и больше. Я прислушался к себе и не почувствовал тьмы, потому что сейчас я был с нею, с той женщиной, к которой привела меня дорога моей жизни, возможно, это награда за тысячелетия ожидания… Пусть со мной всегда будет её теплый образ, её розоцитрусовый запах и родинка на ключице. Я смотрел на неё, впитывая в себя всю её. Эмма поцеловала меня, чуть оттянув нижнюю губу и улыбнулась, глядя на мою реакцию.

— Ты ходишь по лезвию ножа, детка, — хрипло шепнул я, движением бедер указав причину.

Эмма еле слышно простонала и подалась вперед, ногами притянув меня к себе.

— Джер, ты смешной, когда слишком много думаешь… — сказала она, а в глазах желание наполовину с озорством, готовым в любой момент сорваться в хохот.

— По-твоему я только сейчас смешной?! — я засмеялся и оставил легкий поцелуй на сладких губах, а руки начали щекотать её бока.

Она ахнула и стала извиваться подо мной, хохоча во всё горло.

— В-в-всё, — еле выговорила девушка, пытаясь справиться с приступом смеха, в глазах скопились слезинки.

Я отпустил руки и вновь взглянул на неё. Она неожиданно серьезно посмотрела на меня и в её огромных глазах плеснулось отчаяние вперемежку со страхом.

— Ты ведь не исчезнешь? — тихо спросила она.

Я сглотнул мигом образовавшийся в горле ком. Что я мог ей ответить? Я не знал, кто ещё может интересоваться нами, кто ещё нападет на нас, кому ещё интересны мы с нашим чудом любви, с нарушением всех запретов, с тем чего не могло быть, но всё-таки случилось? Но одно я твердо знал: чтобы нас не разлучило, я всегда буду возвращаться к ней. Эмма обняла и крепко прижалась ко мне. Я уложил её удобнее и прикрыл одеялом. Через какое-то время она уснула, а я блаженно улыбался, смотря на неё.

Неожиданно я почувствовал движение тени, то, которое никогда не почувствует человек, движения такого же как я темного существа, я даже узнал кто это был. Эту царственную задницу я узнаю всегда и везде. Я резко вскочил с кровати.

— Сатана, — произнес я, сжимая челюсть и кулаки.

— Геральд, — услышал я хриплый голос с издевкой и тень ожила, встав из кресла.

Комментарий к 8. Искушение демона

* – строчки взяты из песни группы «Depeche Mode» - «Enjoy the Silence»

https://vk.com/wall-194439725_310 - для вдохновения

========== 9. Пленение демона ==========

— Сатана, — произнес я, сжимая челюсть и кулаки.

— Геральд, — услышал я хриплый голос с издевкой и тень ожила, встав из кресла.

— Давно ты здесь, извращенец? — спросил я, чувствуя, как гнев опять разрастается внутри меня огненной волной.

Мой хозяин вышел на дорожку из лунного света и улыбнулся. Его улыбка показалась мне уж слишком хищной, мое тело напряглось, я готов был к атаке в любой момент и защите Эммы.

— Если ты о своих потрахушках, то я пришел значительно позднее, — сдержанный смешок Сатаны и взгляд на чуть прикрытую красивую фигуру Эммы, цокнул языком. — Я тебя понимаю — земные женщины самые красивые, Шепфа создал их нам на погибель.

Я глубоко вздохнул, за один только похотливый взгляд на мою девочку я мог бы сейчас оторвать ему яйца и он это знал. Опять его едкий смешок, но глаза он отвел.

— Зачем ты здесь, Сэт? — спросил я его. — Мы все тогда выяснили с тобой.

— Я не за этим… — начал было хозяин ада.

— Убийца, подосланный ко мне — твоих рук дело? Раньше ты был не таким подлым по отношению ко мне, — грубо произнес я.

— Нет, — он искренне удивился и тяжело вздохнул.

— Я его убил …

— Не сомневаюсь — ты лучший…

— Не трогай её, Сэт…

— Я хочу, чтобы ты вернулся, — неожиданно быстро проговорил Сатана и испытующе глянул на меня, — снова служил мне, ты же хотел…

Я удивленно воззрился на него и горько усмехнулся, вспомнив слова в прошлом тренера по крылоборству, а сейчас хозяина притона — служить надо только себе, потом взглянул на мирно спящую Эмму и мое сердце сжалось от боли и счастья одновременно. Я думал, у меня нет ничего и никого за что можно биться до смерти. Но я ошибался. Есть — мы. И за нас я убью любого, даже Сатану. Я глубоко вздохнул и, тряхнув головой, мрачно посмотрел на бывшего хозяина. Я не был мастером витиеватых разговоров и поэтому ответил ему прямо, как есть.

— Ты выгнал меня, Сэт, а я считал тебя своей семьёй, несмотря на это, — я не отрывал глаз от него, мой голос предательски дрогнул, рукой прикоснулся к шее. — Я не хотел от тебя ни постов, ни звонких монет, я просто хотел, чтобы ты был мне другом.

Сатана провел рукой по черным подернутым легкой сединой волосам и устало потер переносицу.

— Когда я оставил на тебе след своей власти, я не знал, что ты можешь мне стать больше, чем рабом, но не зарывайся, а ещё мы — демоны, Геральд, ты о чем? Ты совсем очеловечился, — хозяин злобно усмехнулся, — пора обратно в ад…

— Нет, — твердо ответил я и Сатана видел мою решимость.

Хозяин преисподней усмехнулся, словно ничего другого от меня и не ожидал.

— Тогда мне придется сделать так, — ответил он и, сложив пальцы, щелкнул ими.

Я не успел опомниться, как будто провалился куда-то, мигом оказавшись в огромной комнате с большими окнами, откуда бил яркий свет, в дорожках которого танцевала пыль. Я оказался перед высоким резным столом из красного дуба и увидел моих старых знакомых — Мисселина, Фенцио и Кроули. Я сложил руки на груди и выжидающе осмотрел сидевших передо мной. Взглянув на меня Мисселина вскрикнула, мгновенно покраснев, её взор нескромно скользнул по моей крепкой фигуре — я был гол, Сатана не дал мне времени одеться.

— Ч-что это такое? — проговорила пунцовая ангел и закрыла лицо бумагами.

— Мужик, Мисселина, голый мужик, не видела? — ответил я и раздраженно фыркнул.

Фенцио чуть возмущенно крякнул и укоризненно посмотрел на Сатану. Тот закатил глаза и снова щелкнул пальцами — на мне оказались брюки.

— Благодарю, — ответствовал я и бровью не повел.

Мисселина открыла глаза, всё такая же красная, и старалась не смотреть в мою сторону, словно я вдруг стал танцующей пылью. Я сплюнул и про себя проворчал: «Чертовы святоши». Уж мне ли не знать ваши темные делишки. Я смотрел открыто каждому в лицо, мне скрывать было нечего. Фенцио старался избегать моего взгляда и смотрел на свои руки так, как будто там был сам Шепфа. Кроули стучал пальцами по столу, испытующе смотря на меня. Ну, а Сатана на то и Сатана — он знал меня как облупленного, в том числе, и мои слабые стороны… И я понял в эту секунду, что он всё сделает для того, чтобы верный Геральд снова стал его псом. В воздухе повисла напряженная тишина. Женщина раздражающе шуршала бумагами.

— Мисселина, — немного грубо нарушил тишину Сатана и гневно посмотрел на ангела.

Та чуть осеклась под его взором и положила бумаги на стол. Сатана отвел от её миловидного лица тяжелый взгляд и чуть нервно дернул шеей в наглухо застегнутой рубашке в плотно затянутом галстуке. Я про себя злорадно усмехнулся вспоминая своё удушье, ужас меня как ребенка, растерянность и раболепное преклонение перед силой. С той поры утекло много веков, я вырос, но уважать силу не перестал. А ещё я подумал, что достаточно побед и завоеванной власти принес на алтарь алчности Сатаны и, что ошибочно искренне считал его своей семьей, своим другом.

До Эммы. До её понимания меня и принятия таким, какой я есть на самом деле, от безусловной детской любви до чувственного раскрытия наших отношений. Я знал, что нашел то, что всегда искал. Я нашел семью, заботу, любовь, понимание, страсть. От её бездонной искрящейся небесным светом души, которая коснулась моего мрачного существа, моего злобного демона, опустившись до самого дна, найдя там что-то настолько малое, затертое, запыленное, замерзшее то, что в её руках отогрелось и довольно замурлыкало; до нежного тающего под моими ласками теплого любимого тела, заставляющего меня больше ни о ком не думать, осознавать, что я никогда не буду сыт ею.

Это знание вырвалось из меня теплой лучистой энергией её солнечного утра и заструилось по кабинету. Я не смог это сдержать, делясь моими эмоциями, наполненными Эммой, со всеми присутствующими. Мисселина распахнула и без того большие глаза и смущенно улыбнулась, мечтательно вздохнула, остановившись на моем лице; Фенцио улыбнулся в кулак, с теплом вспоминая жену и маленького сына; Кроули по-философски, изучающим взглядом посмотрел на меня; Сатана сморщился, как будто проглотил огромную крысу.

— Какого мы здесь собрались, Сатана? — я стал терять терпение, оглядывая лица присутствующих. — Это что, педсовет?

Фенцио прокашлялся. Я видел, что ему не удобно было от сложившейся ситуации и хотя мы стояли по разные стороны баррикад, однако всегда уважительно относились к друг другу. Для меня он, прежде всего, был мудрым воином, закаленным в многочисленных боях, тем, который готовился в услужение Шепфы.

— Будучи хранителем, ты нарушил закон Неприкосновения… — начал было он.

— Я — демон, — проговорил я, ухмыляясь ему в лицо, при всем моем уважении, свою любовь я буду отстаивать хоть бы и перед самим Шепфой, — не входит ли соблазн в мои обязанности? И почему здесь только ангелы?

Фенцио чуть усмехнулся, но ничего не ответил. Они с Кроули переглянулись. Мисселина стала копаться в бумажках, но ничего не нашла и в отчаянии тоже воззрилась на мудрого молодого директора Школы Ангелов и Демонов. Сатана в нетерпении, чуть ли не пританцовывая, потирая руки и довольно улыбаясь проговорил:

— Ну и ладненько, вот и всё решено, я снова забираю Геральда с земли в ад…

— Не так быстро, Сатана, — наконец спокойным, почти равнодушным тоном проговорил Кроули, — ситуация требует рассмотрения со всех сторон, случай-то необычный, мы должны поблагодарить тебя за бдительность, без тебя мы были бы в неведении.

Я метнул испепеляющий взгляд на Хозяина преисподней и увидел, что он не ожидал такого исхода дела. Он намеревался быстренько через мою служебную деятельность провернуть мое возвращение к нему, решив, что мне вынесут дисциплинарное взыскание, отстранят от учительской деятельности и он вернет Геральда для проворачивания каких-то своих темных делишек. Эта ситуация и злила меня и смешила одновременно. У Сатаны ничего не вышло, он всё запутал, оставив себя в накладе. Когда он начал говорить, я понял, что нужен ему любой ценой. Сатана патетично вздохнул, но его горящий взор выдал его нетерпение:

— Ну что в этом такого, что такого в том, что демон очень хорошо выполнил свою работу?

Кроули поднял на него свои большие прозрачные глаза, впрочем, как у всех ангелов, и в них сверкнула скрытая угроза:

— Случай необычный, Сатана, Геральд и демон и хранитель по отношению к своей подопечной, девушка видит то, что видеть не должна и… — Кроули осторожно подбирал слова, — общается с нашим миром. Между Геральдом и ею установилась связь, которой не при каких обстоятельствах быть не должно. Даже вы самолично спустились из ада. Считаю, что нужно подробнейшее рассмотрение и суд.

Я побледнел и глянул себе под ноги. Я знал, что больше не увижу Эмму. Я был раздавлен этим пониманием и готов был убить Сатану. Мой взгляд молнией прошелся по в миг ставшему серым лицу моего хозяина. Он не просто был в беде, я был ему нужен как воздух.

— Кроули, мы можем поговорить отдельно? — слишком заинтересовано, нервно раскачиваясь на каблуках модных мужских туфель с красной подошвой, проговорил рубиновоглазый. У этого пижона не получилось то, что он задумал и сейчас он выкручивался как мог. Он нуждался во мне любой ценой, тем самым всколыхнув мое любопытство.

Серафим изумленно поднял глаза на Сатану и произнес спокойным размеренным голосом:

— Не вижу смысла обсуждать это более, встретимся в суде.

Сатана только что не рычал, но серафим спокойно выдержал гневный взгляд хозяина преисподней и тот отступил. Я исподлобья смотрел на Сатану и вот кто-кто, а я сдерживаться не хотел. Налетел на Сатану и взяв того за горло припечатал к стене кабинета так, что от места удара по штукатурке пошли трещинки словно змейки, ядовитыми языками прокладывающие себе паутинки-дорожки.

— Сукин сын, — выплюнул я ему в лицо свой яд, — всё к чему ты прикасаешься — превращается в тлен, мало я тебе служил…

Мисселина чуть вскрикнула, вскочив и прикрыв глаза узкими ладонями. Кроули и Фенцио подскочили к нам и через какое-то время я ослабил хватку, позволив двум ангелам оттащить меня от Сатаны. Я видел страх в глазах Сатаны — это значит, что я свободен от его власти, он мне больше не хозяин. Я резко вывернулся из их захвата и каждому посмотрел в глаза. Никто не выдержал моего взгляда. Кроули чуть сморщил лоб. Фенцио растерянно потирал шею. Сатана оправлял костюм.

— Надо бы в камеру его, — сказал Кроули, с легким смущением оглядывая меня.

Сатана хитро осклабился. Я хмыкнул, но в душе у меня всё перевернулось: мне нужно к Эмме, обратно, я опасался, что наркоторговцы доберутся до моей девочки. Я холодел только от одной мысли, что с ней может случится без меня, с Эммой, которая вечно влипала в неприятности. С ней был Джек, но от него никакого толка не было. Что он может сделать, чтобы отвести от неё неприятности, как сможет помочь ей? Я просто еще не знал, на что была способна человеческая Душа, воспитанная любящим её демоном… Кроули заметил нездоровый огонек в хитро прищуренных глазах Сатаны и тоном, в котором чувствовалась строгость и угроза проговорил:

— Под вашу ответственность, Сатана, если Геральд исчезнет, перед судом окажетесь вы.

Сатана довольно улыбнувшись, чуть склонил голову. Я знал, что он уже предвкушает мое освобождение. Кроули тоже это видел и поэтому, посмотрев на Фенцио, чуть кивнул тому. Будущий престол кивнул в ответ и отошел к высокому шкафу, выудив оттуда наручники. Я знал, что это такое и тихо прорычал. Сатана досадливо цокнул языком и нервно дернулся.

— Зачем это? — спросил он, выдавая себя с головой.

Кроули криво улыбнулся и посмотрев на Фенцио, дал тому знак. Ангел подошел ко мне и посмотрел в мои глаза, прошептав одними губами: «Прости». Я хотел оказать сопротивление, но не смог, на моих безвольных руках оказались наручники. Я видел, как на них вспыхивали и перекатывались как лава древние заклинания, которые не дадут мне возможности сбежать, приковав меня к небесам. Бросив гневный взгляд на Сатану, я буквально испепелил его только одним взором. В ответ получил не менее красноречивый взгляд, тот лихорадочно соображал, что он может сделать для моего освобождения.

— Теперь вы можете уводить Геральда, Сатана, — произнес ровным тоном серафим Кроули.

Но потом он обратился ко мне, его тон был намного мягче и уважительнее, когда он начал говорить со мной:

— Мне жаль, Геральд, вы — прекрасный учитель, но таковы правила и я, надеюсь, суд решит все по… справедливости.

Слово «справедливость» молодой директор школы произнес с каким-то нажимом, как будто он мне пытался что-то этим сказать, как будто в этом крылось двойное дно. Я с искренним интересом окинул его лицо, которое на мгновение стало открытым, но его быстро вновь заволокло дымкой непроницаемости.

Я всё ещё озадаченный последней реакций Кроули, до трепета обеспокоенный за безопасность и жизнь Эммы и злой на придурка Сатану был выведен им из кабинета. Мы молча шли по коридорам школы. Встречавшиеся ученики смотрели на нас обеспокоенно, многих я знал, они здоровались со мной, искренне поддерживая, что читалось в их глазах. Я улыбнулся пониманию того, что всё-таки приобрел авторитет и уважение за долгую службу в школе ангелов и демонов. Я бросил мрачный взгляд на Сатану, для которого я сделал в миллион раз больше, но так и оставшись рабом, наивно полагая, что сила решает всё. Но когда, сам того не ведая, Сатана в нужный момент избавился от меня как от ненужной вещи, подставив, обвинив в том, в чем сам был повинен, тогда он не знал, да и я, собственно, тоже, что спустившись в самый низ демонической карьерной лестницы, привязанный к земной человеческой Душе, я пойму, что сила ничего не решает.

Искрящиеся неподдельным счастьем в моем присутствии изумрудные глаза моей девочки, её искреннее беспокойство и забота обо мне, перекрестие запахов розы и цитруса, остановившееся для неё где-то посередине, утренняя солнечная энергия, настолько живая и безумно радующая, заражавшая моё темное существо тягой к жизни, заставлявшее каждый раз моё сердце сжиматься от нежности, трепет её теплого красивого тела, мягкие податливые губы, счастье, которое я познал с ней своей чувственной стороной: всё это заставляло меня понимать, что всё, что нам нужно - это только любовь.

Я, злобный, древний демон, сделавший когда-то свой выбор, падший с Сатаной, видящий перед своим взором всегда только тьму, наказанный за это извечным отчаянием и унынием, не помнящий родства, не помнящий ничего из своей прежней жизни, суровый воин, убийца, не знающий жалости, признающий только одного хозяина — Сатану, который склонил к себе только силой, я упал к твоим ногам, Эмма, потому что ты привязала ксебе, не привязывая, я полюбил тебя, потому что ты полюбила меня, отозвавшись на движения твоей прекрасной души, постепенно исцеляя то, чего я думал у меня нет — мою душу. И я подарил тебе часть моей души, уголок, где я счастлив, единственный осколок памяти, оказавшись в смятении, увидев, как это место стало оживать в твоем присутствии, как память стала отдавать мне клочки для восстановления своей книги полностью.

Ощутив нестерпимый жар преисподней, обоняв гнусно пахнущие пары серы, услышав стоны страждущих душ и увидев невеселую улыбку хозяина этих мест, я ринулся вниз, расправив свои крылья, попав в жаркий поток, чувствуя радость от полета, пускай и в пропасть, пускай в ад, пускай в неизвестность, пускай в тюрьму. Слышал, как рядом трепетали черные крылья Сатаны.

Ступив голыми ступнями горячей бесплодной земли ада, я ощутил знакомую боль. Мой ориентир в моем вечном существовании. Мрачно хмыкнул и обернулся к Сатане, тоже спустившемуся в свои владения.

Он молчал и я тоже. Снова движение, огненный воздух ада раздражал легкие, привыкшие к воздуху земной поверхности, разнообразным запахам, цветам, звукам. Я ощутил такую беспросветность этого места, что мне как волку захотелось выть: однообразие и обреченность снова стали здесь мне моими спутниками, пристроившись на плечи, почти согнув меня пополам. Мы с Сатаной зашагали в самое пекло: в адову тюрьму. Это было его гордостью, его детищем, его возможностью торговаться с Шепфой, требуя разнообразных преференций для себя и своей империи — ада.

Мы шли возле клеток с обреченными, которые протягивали мне свои руки, с иссушенной желтой кожей, облепляющей как скелет и без того худые пальцы, запястья и предплечья. Такая участь ожидала и меня. Я нисколько этим не озаботился, в голове стучала мысль об Эмме. Мне надо вернуться к ней, мне надо быть с ней, я должен защитить её. И я безумно скучал по ней. Мы зашли с Сатаной в тесную камеру, более-менее приспособленную к существованию к ней.

— Лучшая, — не к месту произнес Сатана, поведя глазами по камере и осекаясь под моим гневным и злым взглядом.

— Ой, да неужели, — проговорил я с сарказмом. — Но не жди от меня благодарности, если бы не ты, меня бы тут не было.

— Ты мне нужен, — прошипел Сатана и я увидел ужас в его рубиновых глазах. — То, что происходит… пугает меня, а у меня маленький сын– я за него беспокоюсь.

После этих слов произнесенных чуть дрогнувшим голосом, я по-другому взглянул на своего бывшего хозяина. Он не просто боялся или опасался, он был в ужасе. Я вздохнув, чуть прикрыл глаза, не думая сочувствовать, но снедаемый любопытством, спросил:

— Шепфа в курсе?

— Шепфа это не касается, он не видит угрозы себе, зато я вижу угрозу своему существованию и жизни сыну.

Он помолчал, пытаясь понять, какое произвел впечатление этими словами на меня. Я тоже молчал и мое лицо ничего не выражало. Сатана потер руки и устало откинул голову назад. Потом снова посмотрел на меня и как-то весь напрягся.

— Ты ведь помнишь заварушку, из-за которой был установлен закон Неприкосновенности? — произнес он, садясь на скамью.

Камера и впрямь была комфортной. Я сел напротив и уставился на Сатану, желая выслушать из-за чего так переполошилось его королевское пятое место. Я кивнул ему.

— Помнишь демона Мальбонте?

Я снова утвердительно кивнул и по телу прошла неконтролируемая дрожь. Даже будучи демоном я знал какое это мерзкое существо. Сатана медлил, потирая губы, слишком нервно. Я первый раз видел его таким.

— Так вот… Он вернулся, но если всё было бы так, как раньше, когда мы его доставили Шепфа на блюдце с золотой каёмочкой, я бы не так обеспокоился, ведь Шепфа убил его, — его горящий взгляд уставился на меня как будто желая прожечь во мне дыру. — Кто-то возродил древнее зло, кто-то покушается на мою жизнь и власть… Мне есть чем рисковать, Геральд, ты мне нужен…

Я недобро усмехнулся и продолжил охрипшим голосом:

— Помнится, ты меня выгнал, Сэт, выкинул как использованный материал… — я увидел, что он хотел что-то возразить и жестом руки попросил ничего не говорить, усмехнувшись, продолжил. — Но если бы ты так не поступил, я бы никогда не встретил Эмму, я даже благодарен тебе… И да, мне есть чем рисковать…

— Я могу навредить ей… — начал было он и придвинулся ко мне.

В свою очередь я тоже придвинулся к нему и проговорил угрожающе холодным тоном, так чтобы Сатану пробрало:

— Ты этого не сделаешь по двум причинам: во-первых, на земле Эмма, как человеческая душа, всегда под защитой Творца, а во-вторых, я тебе нужен. Навреди ей и я не помогу тебе.

Сатана усмехнулся, окинув меня заинтересованным взглядом. Наш с ним разговор разжег в нем азарт. Хозяин ада широко улыбнулся.

— Говори условия, — быстро произнес он, как бы боясь передумать.

— Я помогу тебе, а ты забудешь, что я существую, отпустишь меня на все четыре стороны.

Он в изумлении посмотрел на меня, но ничего не сказав, кивнул.

— Если у тебя получится вызволить меня отсюда, — добавил я.

— Я всё для этого сделаю, — проговорил он загадочно и встал, направившись к выходу, закрывая за собой дверь темницы, как будто отделяя меня от всего существующего.

Когда он скрылся из виду, меня сложило пополам от боли в голове и звона в ушах.Я простонал от безысходности, в порыве дернув наручники, испытав сильную тревогу. Эмме, моей девочке, требовалась помощь её демона-хранителя.

Комментарий к 9. Пленение демона

https://vk.com/wall-194439725_321 - мы очень стараемся, люблю вас!!!

========== 10. Орфея и Эвридик. Часть первая ==========

Я проснулась как-то слишком быстро и резко приподнялась на кровати, ощутив легкий дискомфорт внизу. Воспоминание о страстной ночи с любимым накануне заставило мои щеки покрыться легким румянцем, улыбнуться и игриво обвести глазами комнату в поисках хранителя. Джера в комнате не оказалось.

Я чуть разочарованно вздохнула и снова повалилась на подушки, широко раскрыв руки и глупо улыбаясь. Притронулась к своим чуть опухшим от горячих ночных поцелуев губам, и воспоминание о жаркой ночи подтолкнуло желание тонкой струйкой горячего молока с медом опуститься чуть задев грудь, напрячь, сделав острыми навершия, и легкими щекочущими движения пробежаться по животу вниз, в предвкушении сжаться. Я безумно скучала по нему и хотела, чтобы он появился прямо сейчас. Где его могло носить? Мне было неприятно от того, что утро не встретило меня его близким таким желанным мною присутствием, его медленными, сводящими с ума поцелуями, дрожью на пределе терпения и нежности, приятной тяжестью и глубокими проникновениями. Было стыдно за всё то, что я вытворяла раньше: все эти споры, препирательства, обидные слова, слетавшие с моих уст в адрес моего хранителя, а также мои злые поступки, теперь я знала, что они больно ранили его.

Уныло вздохнув, всё ещё ожидая его возвращения, я легко выскользнула из-под одеяла и прошла в душ. В душе начало копиться смутное беспокойство. Геральд никогда так надолго не отлучался от меня. Тем более после того, что было вчера ночью: он чувствовал то же что и я, ему было так же хорошо, как и мне. Теплые капли ударялись о нежную кожу, частично впитываясь, остальные же отталкивались и катились вниз, выписывая хаотичные узоры, щекоча, вызывая мурашки, заставляя расслабиться и отдаваться в обманчивый плен горячего потока.

Мои мысли стали мрачными, а тело снова напряглось. Душ стал совершенно бесполезен и даже немного раздражал. Наскоро вытершись, я быстро оделась и стала сушить волосы. Беспокойство темными волнами накатывало на мою душу и временами даже становилось больно дышать. Демона-хранителя не было и я уже не просто чувствовала, я уже знала, что случилось нечто ужасное. Джер всегда был рядом, это его самое долгое отсутствие за всё время. Еле дождавшись пока мои длинные волосы хоть немного обсохнут, я как ошпаренная выскочила из комнаты уютного мотеля, оттуда, где наши чувства облеклись в форму и где мы с Геральдом стали единым целым.

Я шла по заполненным людьми улицам, обняв себя за талию, потерявшаяся, не знавшая куда податься: возвращаться в общежитие было опасно, мотель — не вариант, что я там могла ожидать и кого. Я попробовала призвать Геральда, максимально напрягшись, и ничего… тишина. Тишина мне стала ответом. Я кусала от досады и беспокойства губы.

Зашла в какое-то кафе, пытаясь собраться с мыслями. А они были полны мрачного ужаса, но теперь беспокойство достигло апогея. Я кружила по городу только от того, чтобы не бездействовать, не пытаясь его найти. Если бы Геральд был тут, он бы сам нашел меня. На город тихо, как темный шелковый платок на усталые плечи, опускался вечер. Витрины магазинов манили своей пестротой и огнями, но только не меня и не сейчас. Я всматривалась в лица прохожих: усталые, довольные, грустные и счастливые. Но все со смыслом. Из меня же как будто выкачали весь воздух, лишив самого главного.

Ноги принесли меня к демоническому бару. Я не знаю, что я желала здесь увидеть. Я бы могла умереть на месте, если это то, что я сейчас себе представила. В голове была мысль, что я пришлась Геральду не по вкусу. Но я её быстро отбросила от себя. Я видела его глаза — они не могли врать, то, что было в них четко давало понять мне, что я настолько желанна, что мои сомнения разбивались об это знание как режущие волны о высокий неприступный утес.

Я попросилась в этот приют падших условным стуком и была впущена, ставшим при виде меня любезным, бугаем-привратником. Спустившись по винтовой лестнице в шумный зал, огляделась. Глифт лился рекой, кто-то шумно спорил, кто-то уже спал, кто-то приставал к шлюхам, кто-то пытался поговорить по душам и я почувствовала то, что чувствовал Джер — свободу. Горько улыбнулась.

Мой взор метнулся к барной стойке, я вдруг заметила на себе пару заинтересованных глаз. Демон-бармен. Он внимательно и тепло рассматривал меня так, что у меня на глаза выступили слезы. Тренер Геральда по крылоборству сделал мне знак рукой и я решительным шагом направилась к нему. Присев за барную стойку, я тяжело вздохнула и увидела рядом своего никудышного ангела Джека, который должен был быть для меня хранителем, но был лишь тенью, изредка появлявшейся в моей жизни. Он был слегка пьян и его глаза с печалью, виной и страхом смотрели на меня.

— Что будет юная дама? — спросил бармен услужливо улыбаясь, но я увидела в его глазах возникшее беспокойство.

Я отрицательно мотнула головой, коротко спросила и опустила голову так, чтобы не заплакать:

— Геральд тут сегодня был?

Он снова окинул меня взглядом и отрицательно мотнул головой:

— Вы вместе здесь были тогда, с тех пор я его не видел.

Я не знала, что мне делать: либо начать рыдать, либо радоваться. Радоваться — его не было в этом вертепе, рыдать — я не знала где он.

— Джера нигде нет, — наконец произнесла я, взглянула на бывшего тренера, а потом перевела взгляд на ангела.

— Этого не может быть, ты же понимаешь, что хранитель навсегда привязан к душе: он либо убит… — он заметил, как я вздрогнула и прикусила до крови нижнюю губу, чтобы не разразиться рыданиями прямо посреди этого хмельного веселья, — либо в аду.

Я с надеждой воззрилась на него и он, я видела по выражению его лица, уже пожалел, что сказал мне об этом.

— Помоги мне туда попасть, — я подалась вперед и с горячностью смотрела в его мигом ставшие рубиновыми глаза.

Он усмехнулся моей самонадеянности и с легким сарказмом произнес:

— Ты так торопишься на тот свет?

— Нет, не тороплюсь, но ты мне сейчас говоришь про белый вход в потусторонний мир, но думаю, что есть и черный, куда можно входить и выходить безнаказанно и без последствий для души, — проговорила я и замолкла, видя, какой эффект произвела на него.

Он широко улыбнулся и хмыкнул, потирая подбородок рукой:

— Я понимаю выбор Геральда: ты не только красива, но и умна.

В нетерпении воззрилась на него и он, устало потерев лицо, сделал мне знак рукой, чтобы я зашла в дверь рядом с баром. Я сделала, как он велел, прихватив с собой за рукав ангела Джека, так и не успевшего выпить штоф глифта и расплескавшего его. Мы оказались в довольно обширной кладовой с вином и незамысловатыми закусками, аккуратно стоящими в ящиках и расставленными по полкам. А в голове вдруг возникла мысль: «А могу ли я доверять ему?», но вспомнила, что Джер довольно-таки тепло к нему отнесся тогда в баре.

Тренер по крылоборству наконец-то появился в кладовой и долго смотрел на меня.

— Это очень большой риск, — произнес он поочередно посмотрев на меня и на Джека.

— Я вообще не в курсе о чем вы, — произнес Джек трусливо и сделал шаг к выходу, но я его удержала.

— О том, что ты, Джек, поможешь найти мне Геральда, — произнесла я, чуть ослабляя хватку.

Ангел остановился и изумленно воззрился на меня. До него только что дошло, что возле меня нет Геральда, который обычно привычной мрачной тенью везде меня сопровождал. Джек вдруг неожиданно даже как-то протрезвел и к чему-то прислушивался. Он взглянул на бармена и тот отрицательно мотнул головой.

— Я не чувствую его энергию, его нет на земле, — вдруг проговорил обомлевший ангел, затем перевел взгляд на меня и всхлипнул: — Кто же позаботится о тебе, моё дитя?

Я хмыкнула и со злостью испепеляюще взглянула на него и размеренно произнесла:

— Ты, больше некому.

— Я?! Какой же из меня защитник?!

Сделав жест рукой, чтобы он умолк, я вновь воззрилась на бармена, спрашивая его ровным голосом:

— Говори, что надо делать, чтобы попасть в ад?

— Умереть, — сказал, как отрезал.

— Ты же сказал… — начала было я.

— Я о контролируемой смерти — о со́пор, — быстро проговорил он, разъясняя, видя, что ввел в заблуждение.

— Окей, — я была настроена решительно и смело посмотрела на опешившего тренера.

— Может быть, не надо? — простонал рядом трусливый ангел.

Я почти взвыла и взяла его за грудки, произнеся гневную тираду:

— Ты мне обязан, Ангел, тот, который ничего не сделал для своей подопечной, всю работу за которого делал демон, демон, призванный искушать и который никогда не искусил за всё время, что я его знаю.

Тренер усмехнулся, глядя на Джека, тот как-то весь сдулся и согласно кивнул. Демон снова взглянул на меня и тон его голоса был серьезен и даже выражал беспокойство, неожиданное для меня:

— Это очень серьезно, Эмма, ты можешь кануть в небытие…

— Я уже там без него, — прервала я его, почти прошептав, видя, как он смущенно и озадаченно морщит лоб.

— Хорошо, идемте ко мне в кабинет, — произнес хозяин притона падших и посмотрел через плечо на ангела, который трусливо пятился к выходу, — А ты сопроводишь её прямо в геенну огненную.

Я задрожала от силы его голоса и осознания ужаса ситуации, однако не передумала, а еще сильнее уверилась в том, что мне нужно это сделать, чтобы ни случилось, я должна помочь Геральду. Я боялась и одновременно была полна решимости. Джек же почти что терял сознание. Мне было мерзко находиться рядом с ним, если бы не моя нужда в сопровождении, я бы даже не смотрела в его сторону. За всё время моей короткой жизни, ангела я видела от силы раз десять, а в иные моменты мне не хотелось видеть его и вовсе. От него всегда несло глифтом и в его присутствии мне хотелось рыдать, потому что в устоявшемся общем представлении ангелы — источники света и добра, воплощение всего самого лучшего, а ангел Джек не был таким, он был отвратителен. Мрачный и немногословный демон стал для меня всем на этом свете и я даже слов не могла подобрать для того, чтобы определить кто он для меня. Он был для меня мною, я не могла отделить его от себя, хотя прекрасно понимала, что он другой, я увидела все его стороны, я увидела, что он может быть демоном в обыденном понимании, а может быть настолько нежным, что я потерялась прямо здесь и сейчас, в кладовой бара падших, вспоминая прошедшую ночь.

Голос тренера вывел из легкой задумчивости, он жестом указал на выход и мы пошли за ним следом: я, — крепясь, хотя и боясь, Джек — с неохотой и ужасом. Мы проследовали за хозяином притона сквозь разномастную толпу, которая так и норовила ухватить меня грязными руками, обнять красивое тело, похотливо цокнуть языком в след. Я улыбнулась, когда поняла, что тут бы никого не осталось в живых, будь рядом Джер. Облегченно вздохнула, когда мы добрались до личного пространства хозяина бара и закрылись на ключ.

Джек сразу бестактно начал кидать взоры по помещению в поисках спиртного, не скрывая своего нетерпения и нервозности. Я начала волноваться и неотрывно смотрела на демона. Он смотрел прямо, не отрывая взор и глубоко вздохнул.

— Ты уверена? — еще раз спросил он.

— У меня нет выбора, если он в аду, значит, попал туда не по своей воле, значит, ему нужна помощь, — твердо проговорила я и смело выдержала глубокий взгляд бармена.

Он усмехнулся и показал мне рукой на кресло. Я прошла к нему и села. Оно было очень удобным, подпрыгнула на нем от неожиданности, когда демон крутанул ручку рядом с моей головой и оно медленно разложилось подо мной, я оказалась в положении полулежа. На ум пришло сравнение с визитом к стоматологу.

Демон поднес ко мне что-то в стакане и принялся рисовать на моей свободной руке символ. Жидкость на вкус была очень противной, отдающей болотной жижей и затхлым запахом давно не проветриваемого помещения. Я выпила зелье почти до конца, с трудом удерживая его в себе, откинувшись на кресло и продолжая ощущать на себе руки старого демона, чертившего пентакли на моем предплечье. И ничего не происходило. Я озадаченно приподняла брови и улыбнулась бармену. Я не знаю сколько прошло времени, но комната будто замерла, замерло всё, кроме меня — я могла двигаться, я пыталась сказать что-то хозяину бара падших, но он тоже замер и не слышал меня. Вдруг внезапно я начала ощущать холод с каждой секундой становящийся всё нестерпимее. Я вскочила с кресла и обернулась. Мое лицо вытянулось — на кресле лежала я — очень бледная и как будто мигом посеревшая. Холод сковал меня изнутри и вдруг комната ожила став такой же серой как кадры старинного кинофильма. До меня не сразу дошло, что старый демон обращается ко мне, невидящим взглядом смотря в противоположный от меня угол комнаты.

— Ты должна помнить две вещи: через три дня я верну тебя обратно, и — не верь никому, даже ангелам, — проговорил старый демон словно бы жевал вату и как в замедленной съемке кивнул мне.

Я была ему очень благодарна, одновременно меня страшило дальнейшее, но уверенности не растеряла, я не могла ждать, я знала, что Геральд в беде.

Внезапно комната закружилась стягиваясь в воронку, постепенно исчезло всё, что было и я оказалась в полной тьме. Крикнула, но крик не услышала, сделала шаг и тут же начала проваливаться, силясь хоть за что-то удержаться, судорожно и хаотично пытаясь ухватиться за пустоту. Также было такое ощущение, что времени тут нет, мне начало казаться, что я была здесь всегда. Только подумав, что пропала, ощутила под ладонью чьё-то предплечье, которое выдернуло меня из темноты, из вне пространства и вне времени.

Это был ангел Джек. Он тяжело дышал и обеспокоенно смотрел на меня. На его лбу выступила испарина, и я только сейчас поняла почему. Место, в котором мы оказались, было адским пеклом. Джек втащил меня в ад. Я огляделась вокруг и увидела перед собой выжженную горячую пустыню, испещренную потоками лавы и вырывающимися из недр земли огненными столпами, иногда с такой силой, что достигали темного купола. Вверху был купол, непроницаемый и темный.

Я судорожно сглотнула и окинула картину ада в целом. На ум пришли слова из Библии: «… там будет плач и скрежет зубов…». Тут царило такое беспросветное уныние и ужас, что я чувствовала поднявшиеся на затылке волосы. А еще было нестерпимо жарко, казалось, горячий воздух опалял все внутренности, было больно дышать. Воздух был не просто горяч, он полыхал безумным жаром, причудливо изгибаясь, его танец можно было видеть невооруженным глазом.

— Как тут живут? — с отчаянием вскричала я, задавая вопрос Джеку.

Тот невесело усмехнулся и ответил мне, чуть повернув голову:

— Тут не живут — существуют, коротают вечность, те, кто нарушил законы Вселенной, это земля падших когда-то ангелов, ставших демонами, почерневшими от своей злобы, и отвергнутых душ, мучимых падшими.

Я вздрогнула от его слов, они были для меня словно холодный душ. Потом он развернулся и пристально посмотрел на меня:

— Ты знаешь, что ты сделала, девочка, придя сюда?

Я снова тяжело сглотнула и медленно в знак отрицания мотнула головой.

— Ты еще раз доказала мне, что любовь есть, только она могла толкнуть тебя отправиться за падшим в ад, — он тяжело вздохнул и оттер пот со лба, его движения потеряли прежнюю суетливость и боязливость. Мне даже показалось, что он стал выше и стройнее, — если бы мой подопечный так искал меня в свое время… — горькое сожаление в голосе, такое черное отчаяние и бесконечная боль, что моё сердце сжалось от печали.

Я подошла к нему, вложив свою узкую ладонь в его широкую с короткими толстыми пальцами, чуть пожала руку. Я не знала, что могло успокоить моего непутевого ангела, в судьбе которого произошла трагедия, то, что убило в нем ангельское, убило в веру в самое светлое чувство, а значит, и его душу, оставив ему сожаление и обреченность. Он просто не знал, ради чего можно проживать каждый день своей бесконечности, отпущенной ему задумкой Шепфы.

Наконец он встрепенулся, как будто от чего-то очнувшись, белые крылья дрогнули и он повел меня по только ему, как существу другого порядка, известными тропами, пытаясь не натыкаться на извергающуюся вверх магму. Запах серы душил, и я прикрыла рот и нос ладонью, заметив, что вся пропиталась мерзостью этого места. Мне так хотелось поскорее увидеть Джера, что это толкало меня упрямо идти вперед за своим ангелом, игнорируя жар, запах и другой дискомфорт. Через какое-то довольно-таки продолжительное время мне показалось, что мы заблудились: бесконечные переходы и дорожки, мы всё шли и шли, а края я этому не видела. Но я смотрела на ангела и понимала, что он знает куда идти, словно бы был тут уже и на шкуре испробовал существование здесь.

— Ты был здесь? — решилась спросить я.

Джек глянул из-за плеча и кашлянул.

— Да, — коротко произнес он, давая понять, что не очень-то хочет говорить на эту тему.

И я замолчала, тем более, что мы увидели вдалеке здание, черное, как монолит в котором не было ни окон, ни дверей, тянущееся бесконечно и дальше за горизонт. От него за версту несло концентрацией скорби и обреченности, здесь было сосредоточие этих чувств. Раскиданные по всему аду как капли, здесь эти чувства довлели, сея вокруг ещё более унылую атмосферу. Мне захотелось взвыть и я острее всего почувствовала свое одиночество, мне отчаянно захотелось увидеть Джера, обнять его, обвиться вокруг его тела и никогда не отпускать от себя. Стоило подумать о нем, как мне стало легче, черная пелена обреченности спала и я смогла здраво мыслить.

— Что это за здание? — спросила я прошептав, когда мы почти вплотную подошли к нему, в высоту оно также казалось бесконечным.

— Это тюрьма, великое сооружение великого Сатаны, его творение, которым он бравирует перед всеми и которое позволяет ему просить у Шепфа бесконечные преимущества для своей адовой империи, — еле слышно проговорил Джек.

Я видела, как его передернуло и внезапная догадка озарила моё понимание своего ангела — он был здесь, поэтому так хорошо знал это место.

— Как мы попадем вовнутрь? — снова спросила я, вглядевшись в его мрачное лицо, таким суровым и трезвым я не видела его никогда, в этот момент я верила, что он ангел — воин Шепфы, — и как узнаем, что Геральд здесь.

— Геральд здесь, я чувствую его, — проговорил Джек и чуть сжал мою ладонь как будто оправдываясь, — а попасть внутрь мы сможем только тогда, когда я поменяю цвет моих крыльев.

Он чуть оттолкнул меня от себя и я почувствовала дрожь его крыльев, ещё чуть-чуть и крылья ангела будучи белыми стали иссиня черными — передо мной предстал демон, демон Джек. Я еще сильнее отшатнулась от него, он улыбнулся.

— Джек, ты на самом деле — демон… — осторожно спросила я, боясь приближаться.

— Нет, — тихо проговорил он, боясь еще сильнее испугать меня, — но мы можем поменять цвет крыльев на время…

— Это хорошо, потому что два демона-хранителя на одну душу, не слишком ли? — сострила я, слабо улыбнувшись и услышала усталый смех своего ангела.

Он дал мне руку и тихо прошептал:

— Ничего не бойся, никому не верь и не говори, пока тебя не спросят.

Неторопливым и печальным шагом мы продолжили свое движение к этому последнему мрачному приюту, к юдоли печали и обреченности, к месту, где сейчас томился Геральд, мой любимый демон-хранитель.

Комментарий к 10. Орфея и Эвридик. Часть первая

https://vk.com/wall-194439725_329

========== 11. Орфея и Эвридик. Часть вторая ==========

Внезапно я почувствовал, что головная боль и звон в ушах прекратились так же резко, как и возникли. Подскочив на месте, начал метаться по клетке как загнанный лев. Меня одолевали мысли, диапазон которых метался от того, что она опять вляпалась в неприятности с присущей Эмме виртуозностью до того, что я уже мог опоздать. Последнее меня крайне беспокоило, загоняло моё мышление в ступор, заставляло хаотично мыслить. Я глазами обвел «привилегированную» камеру и от досады стукнул кулаком о решетку. Я был бессилен, особенно с наручниками, с нанесенными на них пентаклями, с тайными заклинаниями, которые они содержали, как невидимые путы, сковавшие меня. Я был в отчаянии от того, что могло произойти с моей девочкой, пока я был здесь.

Беспомощно простонав, я вдруг понял, почему так встрепенулся — я чувствовал приятное покалывание по всему телу! Это меня обрадовало и ужаснуло одновременно. Обрадовало — потому что это означало близкое присутствие Эммы, ужаснуло, потому что это означало одно — она умерла. Я простонал от бездействия: уж лучше бы я был сейчас среди гущи событий, в самой её середине, в битве, среди вооруженных до зубов воинов, мог бы руками рвать на части, упиваясь видом крови и своей силой, силой противников, силой самой битвы. Но я был вынужден сидеть здесь и ждать милости от Сатаны и суда, который, конечно же, не поймет и осудит. Добро и зло, ангелы и демоны, стороны равновесия, само равновесие уже давным-давно было прогнившей системой: ангелы грешили, демоны делали благие дела. Почти никто не придерживался общепринятых правил, разве что исключение мог составить ангел Фенцио. То, что положение дел надо было менять, понимали все: и Шепфа и Сатана. Только кто же захочет отдать свою власть? Вопрос всегда упирается в осознание того, что за этой системой стоят две равновесные силы. Конечно, Шепфа создатель и Сатана такое же его творение, только отринувшее власть и отпадшее от божественной любви, тысячелетиями воевавшее и противостоявшее ему. Но воевать всё время, неся безмерные потери с обоих сторон, терять легионы ангелов и демонов, было безмерно трудно для обеих сторон, и был установлен Закон Равновесия, Сатана получил свои бескрайние владения и тюрьму для заблудших душ: своё ярмо и козырь одновременно.

Однако мы были с Эммой даже вне нарушения этого запрета, мы были вне правил, так не должно было быть, но случилось. Я любил её, хотя не знал любви. Или знал? Память выхватила то, что вспомнилось мне, когда я впустил Эмму в моё место: нежные руки матери и её белые крылья, крынка вкусного молока и теплота отчего дома, который был безжизненным сейчас. Почему крылья были белыми, и откуда я знал, что эта красивая женщина — моя мать?

Я прикрыл глаза, ощутив покалывание сильнее. Мне оставалось только ждать, ждать неизвестно что, ждать тому, кто привык действовать. Я потер шрам на шее, всё-таки без привычных ремней было немного не по себе, но я знал, что больше их не надену по доброй воле, Эмма освободила меня от них, приковав к себе посильнее, чем обязанности хранителя, посильнее, чем сила наручников, сильнее всего, что я знал. И я склонился перед её силой, которая была в её хрупком существе. Я любил её и скучал по ней без меры.

В дальнем конце коридора звякнули ключи, и я услышал топот ног двух существ. Они приближались к камере, где находился я, и наконец, смог увидеть. Увидеть и ужаснуться, потом обрадоваться, потом снова ужаснуться и умереть на месте, возродиться и снова обрадоваться. Это были непутевый ангел Джек и, собственно говоря, сама Эмма. Эмма ринулась к решетке в нетерпении и я тоже, наши руки соприкоснулись и тесно переплелись. Мы смотрели друг на друга не отрываясь, пока Джек справлялся с замком. Она мне широко улыбалась, а в глазах стояли слезы. Я же не мог оторвать от неё взора, притянул к себе и уперся лбом в её лоб. Она уже не сдерживалась и рыдала.

— Дурочка, что ты сделала, чтобы оказаться там, где тебя быть не должно? — шептал я нежно, гладя её по затылку, прижимая к себе через решетку.

Она поцеловала меня, и мои сухие губы напоила влага её слез. Я сжимал её в объятиях всё сильнее, чертова решетка мешала чувствовать её тепло. Джек как назло копался неоправданно долго, один за другим подбирая ключи к камере. Наконец она распахнулась, и я, подняв руки вверх, пропустил вмиг прильнувшую ко мне девушку. Теперь нам не мешало ничего, кроме обстоятельств, складывающихся не в нашу пользу, и я, буквально, смял её тело и губы. Я услышал, что она вскрикнула и почувствовал, как улыбнулась. Мы с трудом оторвались и теперь смотрели друг на друга улыбаясь, не смея отвести взгляд, обретшие, думавшие, что потеряли. Мы оба тяжело дышали, невозможно оторваться, невозможно отпустить. Из плена тепла её мягкого тела, медовых губ, завораживающих глаз, меня вырвал нетерпеливый и очень шумный вздох ангела. Мы рассмеялись и с сожалением чуть отошли друг от друга.

— Надо уходить, — проговорил ангел быстро, оглянувшись на пустой коридор.

Я кивнул ему и мы быстрым шагом прошли по коридору до лежащего на этом этаже демона-охранника. Я усмехнулся, увидев его бессознательное тело.

— А я не знал, что в тебе столько дури, ангел, — проговорил я, и расхохотался, видя, как он пытается найти еще ключи.

Джек непонимающе взглянул на меня и, улыбнувшись, произнес:

— Дык, это не я, — и посмотрел на Эмму тепло.

Я вскинул на Эмму изумленный взгляд и победоносно улыбнулся, шепнув ей на ухо, приласкав всю взглядом, рассеяв мурашки по её телу:

— Моя девочка.

Я видел, как она сомлела под моим взглядом и ласковыми словами, клянусь, если бы не вся эта ситуация, я бы взял её прямо здесь на этом столе. Она прочла это в моем взгляде и стала пунцовой. Мы улыбнулись друг другу.

Наконец Джек нашел, что искал — ключ от свободы. И мы приблизились к выходу на этаж. Я осторожно выглянул из-за двери и увидел одного охранника. Втянул голову обратно и озадаченно взглянул на ждущих от меня действий ангела и Эмму. Я был в наручниках без оружия.

— Нам нужно выманить его сюда, — шепотом произнес я и посмотрел на девушку.

Эмма поняла меня и выглянула из-за двери, прокричав:

— Помогите! Помогите! — и нырнула обратно, крича, — Помогите!

Я услышал тяжелый топот ног охранника и, дождавшись его у двери, резко распахнул её, тем самым дезориентируя его. Он не успел опомниться, как я до хруста сдавил его горло, тело тяжелым мешком опустилось рядом с моими ногами. Я старался не смотреть в этот миг на Эмму, но встретив всё-таки её взгляд, не нашел там осуждения, встретив любовь, она не видела во мне монстра, монстра в себе видел только я. Дальше думать и рассуждать было некогда, и мы спустились по винтовой лестнице, которую я знал, нижний этаж контролировали двое охранников, а дальше путь на свободу будет усеян трупами, ибо охрана там была знатная. Сатана любил статус. А я любил силу, поэтому знал, что выйду отсюда.

Дойдя до низа, я увидел, что охранники переговариваются друг с другом и смеются. Один стоял спиной прямо около спуска. Я повернулся к Джеку и Эмме и знаком указал ждать меня там, где они стояли. Я увидел обеспокоенно скользнувший по мне изумрудный взгляд Эммы и ободряюще ей улыбнулся. Я знал, что сейчас меня даже Шепфа не остановит.

— Господа, — сказал я спокойным тоном, спускаясь с лестницы, — вынужден буду доложить Сатане, что обязанности свои вы несете из рук вон плохо.

Стоящий ко мне спиной демон успел только руками всплеснуть, я свернул ему шею и выхватил его меч. Второй с ужасом взглянул на меня, и у него не хватило реакции, чтобы даже положить руку на навершие меча. Ещё один лег с тихим криком у моих ног.

— За мной, — скомандовал я, выглядывавшей из укрытия, Эмме.

Они тенью следовали за мной по мрачным коридорам тюрьмы великого Сатаны: неприступной и неуязвимой, откуда невозможно сбежать. Я вновь выглянул в уже последний коридор перед спасительным выходом. Десять охранников перед выходом и двое диспетчеров. Прикрытия не было, я должен был взять их врасплох. За моей спиной была Эмма, и я всё сделаю для того, чтобы она не пострадала. Я почувствовал, как меч «запел» в моих руках, я чувствовал, как сталь взывала и прикрыл глаза, настраиваясь на битву, просчитывая в голове угол и интенсивность атаки. Секунда замешательства. Однако когда я открыл глаза, уже знал, что будет.

Быстрым шагом я вышел из укрытия и прошел к охранникам, кое-кто из них вскрикнул, а некоторые даже успели выхватить оружие. Но это их не спасло бы. Завязалась драка на мечах. Мне думалось, что Сатана экономил на уроках боя для демонов, сторожащих тюрьму. Несколько незатруднительных для меня взмахов меча: горло, живот, ноги, и охранники один за другим посыпались на пол. Я развернулся к диспетчерам, те даже не вытащили оружие, и двери открылись передо мной. Эмма и Джек поравнялись со мной, а я приказал им выйти. Диспетчеров я тоже не мог пощадить, нам нужна фора во времени для того, чтобы погоня не началась сразу же. Покидали мы тюрьму с облегчением. Тюрьму Сатаны: казавшуюся неприступной и неуязвимой, откуда невозможно было сбежать… невозможно до сегодняшнего дня.

Мы принялись удаляться от здания, незаметно перейдя на бег. Остановились мы только тогда, когда отбежали на значительное расстояние, и, обернувшись, увидели лишь очертания тюрьмы, чуть колыхающейся в горячем воздухе ада. Мы все втроем переглянулись. У меня в глазах возникли немые вопросы — как они здесь оказались, куда мы сейчас и как снять наручники? Эмма посмотрела на ангела, отдавая инициативу ему, ибо увидела в моих глазах грозу, мне очень хотелось ей всыпать по первое число. Джек чуть кивнул и начал говорить:

— Эмма прибежала в бар падших вся в слезах, тебя не было нигде, бармен предположил, что ты в аду и Эмма уговорила его проконтролировать свою смерть, а меня — помочь ей найти тебя…

— Конечно, — проговорил я, багровея от гнева, радость от встречи отошла немного на второй план, на первом возникло беспокойство за Эмму, — как посетить ребенка на день рождения, так он в баре ошивается, напиваясь до зеленых чертей, а тут надо же, проводил аж до самого ада… а тренер, тоже мне, Херон хренов, провожальщик душ в ад, встречу — разнесу.

Я распалялся с каждой секундой всё больше, перейдя на крик. Джек втянул голову в плечи и периодически кивал головой, как китайский болванчик, соглашаясь со мной. Мой взгляд скользнул по лицу Эммы и я увидел, что моя дьяволица улыбается, сверкая изумрудом в глазах. Я осекся и был не в силах отвести взгляд.

— Ты чего? — спросил я шепотом, изумленно глядя на неё, — И тебе я устрою сейчас разнос, — но произнес это так, как будто собрался целовать её, нежно-нежно.

— Ничего, я так люблю тебя, даже когда ты ругаешься, даже когда зол как сейчас, даже когда я знаю, что мне достанется от тебя, и я так скучала по всему этому, — мягко произнесла она приблизившись, и у меня от тембра её голоса и близкого присутствия откуда-то снизу поднялась горячая волна возбуждения.

Я как вкопанный стоял, любуясь ею. У Эммы как всегда получилось обратить ситуацию в свою пользу, не затратив при этом никаких усилий, а я опять потворствовал моей девочке.

— Хоть ты ей скажи, — проговорил я неожиданно просевшим голосом и притянув Эмму к себе, ворвался глубоким поцелуем в её сладкие уста, почувствовал, как девушка ласкала мои волосы и спину.

— Да ну вас, — протянул улыбаясь Джек и отвернулся.

Кто-то должен был остановиться, а в нашей паре это всегда был я. Мы оторвались друг от друга, тяжело дыша, я пригладил её непокорные кудри, заведя выбившиеся за ушки и провел пальцем по щеке, увидев, как девушка задрожала.

— У нас мало времени, Джер, меня очень скоро должны вернуть, — прошептала она, — и ты должен тоже вернуться.

Я промолчал и опустил глаза, потом перехватил красноречивый взгляд ангела и глазами указал ему хранить молчание. Я видел, какое страдание и мука отразились на его лице. Он знал, что такое разлука не понаслышке. Он знал, что эта наша встреча с Эммой скорее всего последняя. Но я не смог ей сказать этого, по крайней мере сейчас. Горечь этого знания и предчувствие скорой разлуки легли на мое сердце черным тяжелым камнем. Я знал, что так как раньше уже не будет. И что здесь задействованы более могущественные силы, чем я предполагал. Я смотрел на Эмму и понимал, что не хочу с ней расставаться ни при каких условиях, а если и придется, то я всегда буду возвращаться, я просто не смогу без неё… быть, меня не будет без неё.

— Мы можем укрыться в городе проклятых, — неожиданно предложил ангел, и я в первые посмотрел на него без злобы, только почему-то подумал, что в аду он начал соображать лучше, — Там глифт льется рекой, — добавил Джек и осекся под моим взглядом.

«Нет, — снова подумал я. — Показалось».

Джек виновато покосился на меня и оправдался:

— А еще там много проклятых душ, и Эмме легко будет затеряться среди бескрылых, а тебе помогут снять наручники и не зададут лишних вопросов.

— Без монеты? — зло сощурился я.

— Без монеты, — пообещал Джек и двинулся в путь.

Мне только осталось открыть и закрыть рот: Джек удивлял меня всё сильнее. Не простое совпадение: Джек пережил любовь к своему подопечному, в аду ориентировался лучше меня, а в тюрьме я на секунду заметил, что его крылья были черными перед тем, как вновь стать прежними. Я молчал, но меня так и подмывало поинтересоваться. Но, привыкший не доверять, я шел и сверлил пылающим от гнева и вопросов взором затылок ангела, только ангела ли?

Рядом шла Эмма, которая сжимала мою руку, чувствуя мое состояние и с вопросами заглядывающая мне в глаза. Я улыбнулся и поцеловал ей руку. Она улыбнулась в ответ и закусила нижнюю губу, тем самым подстегнув меня ускориться и начать молиться Шепфа, чтобы время отпущенное нам в этот раз продлилось как можно дольше. Достаточно удалившись от тюрьмы, мы взлетели. Девушка покоилась на моих руках и с восторгом рассматривала черные крылья, которые трепал горячий воздух сожженной людскими грехами пустыни ада. А я усмехался и был счастлив просто от того, что она рядом, что я могу её сжимать в объятиях чуть сильнее, чем просто хранитель, но не достаточно для пылкого влюбленного. Она улыбалась и гладила моё лицо, отдергивая тонкие пальчики, которые я так и норовил укусить. Отвлекаясь на долгие, приводящие к легкому помешательству, поцелуи.

Когда увидел город проклятых весь утопающий в неоновых огнях, я улыбнулся и потянул носом. Я знал этот запах — это был запах свободы, как бар падших, только размером с какой-нибудь Лас-Вегас. В этом городе можно было затеряться и затереться, пропасть и не вернуться. Здесь можно было всё и за это ничего не было. Можно всё, но даже здесь старались соблюдать закон равновесия. Мы спустились и вышли к его началу — огромной вывеске, на которой кривыми печатными буквами на древнедемонском было написано: «Пей, веселись, ибо завтра не наступит никогда». Передергивание слов из Библии: и печально и одновременно необычно, дерзко и на грани фола. Я был тут однажды, и мне хорошо запомнилась мрачная и одновременно притягательная атмосфера этого места: много глифта, много проституток, много запрещенных препаратов. Всё, что я любил до Эммы, всё, что перестало существовать для меня после того, как я стал её хранителем. Этот город должен был стать для нас короткой передышкой перед чем-то неизвестным, перед тем, как нам расстаться.

Джек снял плащ и накинул на плечи Эммы, она с благодарностью посмотрела на него. Мы продолжили путь по каким-тотемным улочкам и проулкам. Джек не выводил нас на главные улицы, опасаясь, что наша разношерстная компания: ангел, демон и душа, привлекут излишнее внимание. Он сначала зашел в один дом, пробыв там довольно-таки большое количество времени, затем с громкой руганью, не присущей скромняге Джеку, вышел оттуда довольно улыбаясь, показывая на черный кошель, в котором позвякивали монеты. Я всё больше хотел знать о Джеке подробностей, но был не в том состоянии, чтобы устраивать тому допрос, сейчас я и Эмма зависели от него.

Проулками мы дошли до еще одного неприятного обшарпанного дома, который, казалось, был заброшенным. Джек сделал несколько условных ударов и дверь почти сразу распахнулась. Вышла хрупкая демон, одетая как пират Флинт и тоже без глаза. Я мрачно воззрился на неё. Она с интересом рассматривала Эмму и Эмма с не меньшим интересом смотрела на неё. Видно было, что девушки почувствовали к друг другу симпатию. Не поздоровавшись она всё-таки, хоть и смерила нас холодным взглядом, впустила.

— Мира, кто это? — спросил дребезжащий старушечий голос.

— Джек, ба, — ответствовала та, кого назвали Мирой.

— О, малыш Джеки, — тепло отозвалась старушка, и было слышно, как она засуетилась.

Я посмотрел на Джека еще более изумленно, тот даже покраснел. Мы вышли на свет из темного коридора в комнату с круглым столом за которым сидела старая подслеповатая демон. Она, ориентируясь на звук, повернула голову в нашу сторону и тепло улыбнулась. Затем изумленно уставилась на Эмму и сделала жест Мире, та увела мою девочку в сторону, подальше от стола. Я не отводил от неё напряженного взгляда.

— Тебе здесь нечего опасаться, Воин, — начала говорить бабушка и я, вздрогнув от такого обращения, удивленно воззрился, — за Душу тоже не опасайся — твоей малявке тут ничего не угрожает, — уже в который раз по приходу я был изумлен до глубины своего демонского дна.

Джек усмехнувшись смотрел на меня. А я думал, что слишком много времени уделял каким-то внешним вопросам и не замечал чего-то более важного, а должен был.

— Бабушка знает заклинания, покажи ей наручники… — проговорил Джек, указуя мне на старушку.

Из угла, где сейчас говорили девочки, послышался громкий хохот Миры. Я поднял глаза на Эмму и увидел, что она стоит с распахнутой ладонью и пунцовая, смотрит на меня в упор. Мира ей гадала по руке.

— Цыц там, Мира, — прошелестела старушка, однако девушка смеяться перестала. — Покажи Эмме её комнату, — и та послушно увела мою девочку.

Я заволновался, намереваясь вскочить, но неожиданно крепкая сухая ладонь старухи остановила меня.

— Здесь и сейчас ей ничего не грозит, — проговорила она увещевательно, и я ей поверил.

А её чуть подрагивающие пальцы стали скользить по наручникам, и заклинания оживали под прикосновениями, мерцая ярким огнем.

— Заклинания, нанесенные очень сильным ангелом, чистым и верящим в великое Равновесие, — произнесла бабушка, а перед моим взором встал образ ангела Фенцио.

Я слышал, что она начала шептать что-то на древнедемонском, который я, как учитель, знал в совершенстве. Я не понимал некоторые обороты из-за того, что она их складывала на причудливом старом диалекте, но уловил общий смысл: она буквально отмывала меня в адском огне и в слезах самых чистых ангелов, благословляя любовью Шепфа, проклиная ненавистью Сатаны и оковы пали, чуть брякнув об стол, за секунду до этого заклинания вспыхнули и исчезли, рассеявшись, как искры от костра. Я облегченно потер руки и улыбнулся.

— Проводи гостя до его комнаты, Джеки, — проговорила старушка и довольно улыбнулась.

Только вот я заметил тонкую струйку пота на её шее и озадаченно сморщил лоб, то, что казалось было сделано с такой легкостью, на поверку оказалось очень трудным. Я не хотел злоупотреблять более вниманием пожилой особы и встал со стула, намереваясь проследовать за Джеком. Вот только в дверях неожиданная для меня фраза, брошенная бабушкой, заставила обернуться.

— Благословляю тебя, Воин, на счастье, — теплое пожелание и улыбка.

— Демоны не могут благословлять, — осевшим голосом проговорил я.

Старушка рассмеялась и продолжила:

— Нет ничего однозначного, нет чисто белого и беспросветно черного, и ангел может грешить и демон каяться. Ты же благословил свою Душу.

— Я проклял её.

В ответ мне летел смех старушки, а я был ошеломлен. Остановившись в темном коридоре, я спросил ангела:

— Ты ничего не хочешь мне объяснить?

— Не сейчас, — усталым голосом ответил Джек, — иди к Эмме, у вас действительно мало времени.

Я не стал спорить и поднялся на второй этаж ветхого домика, половицы скрипели под моими босыми ногами. Я знал, где была Эмма — её огненная энергия солнечного теплого утра рвалась ко мне.

Войдя в комнату, я вижу обнаженную её. Свет уличных фонарей выхватил хрупкую фигурку, и я в который раз забываю, как дышать. Я медленно обнажаюсь, в темноте улыбаясь, видя нетерпение моей девочки. Я вижу, как между нами рождается мелодия, та, которую я слышал когда-то, но забыл, силясь вспомнить, но помня неожиданно и только с Эммой. Преодолев до неё расстояние, я медленным поцелуем выпиваю её дыхание, руками растекаюсь по телу, обнимаю крепко и до дрожи. Я слышу, как стонет Эмма, как её душа трепещет, как тонкие пальчики впиваются в плечи, поднимаясь к голове, взъерошивая и без того непокорные черные волосы. И я проваливаюсь в её тепло, гладя каштановые волосы, быстро-быстро целуя её изумруд, сжимая грудь, останавливаясь на острых сосках, прижимая её к себе бедрами, заставляя чувствовать и свое нетерпение.

Подхватываю на руки и несу её на кровать, чувствую запах лаванды и мы снова проваливаемся в ту лунную ночь в мотеле. Я нежно положил её на спину, а сам лег на бок, рядом, тесно прижавшись к ней. Она тянется ко мне, целует меня так страстно, так открыто, что у меня в который раз перехватывает дыхание. И я отвечаю ей не менее. Мои руки обводят все соблазнительные окружности её тела, доводя до исступления, заставляя её вскрикивать, а пальцы соскальзывают в тающее от моих ласк нутро, чувствую, что дрожит. Снова тянется за поцелуем, снова глубоко, сплетая языки, выпивая дыхание. Я и сам еле дышу.

Мои пальцы уверенно танцуют, чувствую, что дарю удовольствие настолько острое, что стены её девичьего стеснения падают. Она отрывается от поцелуя и притрагивается ко мне внизу, поведя вверх и вниз, неуверенно, но так, что я вздрагиваю, простонав, и снова целую её, лаская и без того влажное сосредоточие удовольствия. Вижу, что довожу до пика, вижу, как прижимается ко мне, как её бьет крупная дрожь, как обнимает бедрами, поворачиваясь ко мне.

— Пожалуйста, Джер, — горячо шепчет мне.

— Боюсь причинить тебе боль, — шепчу я в ответ, а у самого срывает голову от её просьбы.

— Ты слишком много боишься, Джер, — подначивает меня Эмма, хрипло рассмеявшись. — И такой смешной, когда много думаешь.

А меня опьяняет её близкое присутствие, её запах сводит с ума, её энергия, бьющая даже через край этой жизни. Я быстрым движением укладываю её на лопатки и нависая над ней, сипло говорю:

— Хочу тебя.

Эмма проводит тёплыми ладонями по моим ягодицам, и я со стоном медленно вхожу в неё, наблюдая за эмоциями на живом лице. Она чуть замерла, замер и я. Затем она неожиданно подается бедрами вперед, дрожит, и так же резко опадает.

— Мне не больно, — шепчет, чуть закусывая нижнюю губу.

— Сумасшедшая, — шепчу в ответ, чуть смеясь, затем становлюсь серьезным и говорю следом: — Моя…

— Твоя… — шепчет в ответ, задыхаясь от страсти, чувствуя, как я начинаю медленно двигаться в ней.

Она теснее прижимается ко мне и целует, отвечаю не менее пылко, стараясь отдать всего себя самой прекраснейшей из земных женщин. Падший, не помнящий родства, проклявший благословением свою подопечную, которая смогла одним только своим существованием, а затем и любовью, возродить во мне не меньшее. Страсть не отпускает нас, топя в ворохе острого возбуждения и желания, не давая опомниться, заставляя стремиться к пику. Я чувствую, как хорошо моей девочке, как её длинные ноги сжимают мои бедра, а ей хочется закинуть их мне на спину, но пока ещё больно, потому что так угол острее. Ей хочется всего и сразу, как и мне. Как её голова откинута, глаза полуприкрыты, как хрупкие руки сжимают мою спину. И я не в силах более сдерживаться, усиливаю толчки, чувствую, как вскрикивает Эмма, ослабляя руки, я и сам сейчас на пике. Убыстряюсь и чувствую, как взрываюсь внутри её тела, замирая, и со стоном крепче сжимаю её спину.

Слышу её хриплый торжествующий смех и недоуменно смотрю на неё, вижу любовь в сверкающих глазах и что-то хищное, что всегда мне нравилось в Эмме: нежность домашней кошечки и грация пантеры.

— Мой, — горячо шепчет Эмма, целуя шею, все шрамы на ней, чуть оттягивая кожу на кадыке.

— Твой, — вторю ей и крепко прижимаю к себе.

Комментарий к 11. Орфея и Эвридик. Часть вторая

Эстетика и аудио к главе - https://vk.com/club194439725?z=photo-194439725_457239201%2Falbum-194439725_00%2Frev

========== 12. Орфея и Эвридик. Часть третья (от лица обоих главных героев) ==========

В аду не бывает утра, там нет никакого времени суток, там всегда мрак, там всегда ночь. Я просыпаюсь от её ласки, она гладит меня по лицу и целует мои глаза. Смотрю на неё три секунды спокойно, улыбаясь, потом рукой притягиваю к себе, переворачивая спиной, лицом зарываясь в волосы цвета спелого каштана, вдыхая её аромат, ощущая под руками упругую грудь, чуть сжимая, не в силах остановиться, разжигая огонь в ней и в себе. Она хихикает и ягодицами трется о меня, повернув голову, дерзко смотрит мне в глаза, видя, что мой взгляд стремительно темнеет.

Целую глубоко, как будто это последнее, что нам осталось, её поцелуй подстёгивает желание, которое сейчас пульсирует во всем моем существе. Эмма чувствует это и отвечает сильнее, вжимаясь в меня, отвечая на поцелуи всё страстнее. Я уже на пике соблазна, ощущая его жгучие волны и её не меньше. Жгучая огненная энергия солнечного утра Эммы окутывает нас, торжествуя над тьмой ада. Одна рука грубовато сжимает грудь, не в силах сдерживаться, играет с набухшим соском, пальцы другой легко бегут по стройному животу и, огладив его, соскальзывают в её обильную влагу. Закидываю стройную, до бесконечности длинную ногу Эммы к себе на бедро и вновь пальцы порхают на влажных складочках. Углубляю поцелуй, слыша, как стонет, как двигается в такт движениям моих пальцев, как ещё больше тонет в чувственном удовольствии. Не прерывает поцелуй, становясь смелее, притрагиваясь ко мне, стремясь и мне доставить удовольствие: нежно и несмело, но мне и не нужно по-другому. Мне нужна Эмма с её огненной энергией, ей родинкой на спине, чуть хрипловатым смехом и тихими стонами мне в губы.

Вскрикивает, замирает, расплескивая энергию огня, вжимаясь в меня, прерывает поцелуй, тяжело дыша, опадая мне на грудь, рукой гладя волосы на затылке и спускаясь к шее. Сдержанный стон рвется из груди, когда я вхожу в тебя, не в силах более сдерживаться, ты сильнее прогибаешься, я уже плохо соображаю, где-то краем сознания понимая, насколько мне сейчас хорошо, так хорошо, как не было никогда. Снова поцелуй, безграничная ласка языком, переплетение, снова стон, теперь уже наш совместный. Моя девочка двигается быстрее, пытаясь попасть в такт со мной. Прижимаю её к себе, фиксируя рукой живот, непонимающий взгляд Эммы, но сдающийся под моим властным требованием. Хочу быть с ней как можно дольше.

Снова тянусь к её опьяняющим губам, меняя положение тел, оказываясь между её стройных ног. Она прижимается ко мне, оглаживая спину, сжимает мои бедра своими, чуть вскрикивая от плавных движений, вдавливающих её в мягкий плен постели. Ей нравится: я вижу её истому и полуприкрытый ротик, жадно ловящий воздух. Капельки пота на хрупком теле поблескивают в скупом свете уличного фонаря. Целую в губы долго, лаская языком, осыпая мою девочку в нежности, наслаждаясь ею, запоминая каждый момент, каждый миг, каждый вздох, каждый стон, каждое движение, дрожь ресниц, закушенную губу, сбитое дыхание, нежные руки, притягивающие меня. Каждую мелочь, чтобы оставить в памяти, чтобы запомнить, чтобы знать, что есть счастье, на которое меня благословила чья-то невидимая рука.

Спускаюсь к шее, лаская, затем ниже, прикусываю грудь, чувствую дрожь. Снова губы, глубокий поцелуй, неровное дыхание, жар тел, обоюдное опаляющее желание. Чувствую, как она вскрикивает, чуть выгибается и прижимается ко мне, пульсируя вокруг моей и без того возбужденной плоти. Я тоже на грани, еще балансируя, но уже вот-вот, и простонав, прижимаю её к простыням и сделав несколько быстрых движений, замираю, не в силах расстаться.

Она осыпала мое лицо поцелуями, а я млел под этой лаской, я желал её ещё и ещё. Перевернулся на спину и прикрыл глаза, Эмма придвинулась ко мне и крепко обняла, а я перебирал её каштановые локоны, видя, как наши энергии — моя темная и её огненная — закрутившись, протанцевав последние па любовного танго, красивым цветком осели на её животик, растворившись на шелке кожи. Это было очень необычно, я никогда такого не видел и был немного озадачен. Вопрос Эммы вытянул меня из попытки осознать только что произошедшее:

— Мы должны будем расстаться? — спросила девушка и подняла на меня свои огромные изумрудные глаза, как бывало в детстве, надеясь, что я — большой, сильный и взрослый — разрешу все её трудности.

Я видел, что она силится не заплакать. А когда отвел свой теплый взор голубых глаз, то она прижалась ко мне и зарыдала. Я молчал, я никогда ей не врал и не давал пустых обещаний, прижал её к себе и целовал в макушку. Если бы я мог, то рыдал бы вместе с любимой.

— Мы будем пытаться, — сказал я и поднял её голову за подбородок, большим пальцем стирая дорожки горьких слез, — мы приложим все усилия. И чтобы не случилось, я всегда буду возвращаться к тебе.

Эмма, всё еще подрагивавшая от рыданий, потянулась ко мне и я поцеловал её, крепко сжимая, пока она не застонала мне в губы. Желание вернулось к нам с новой силой и я, перевернув девушку на спину, принялся осыпать её шею поцелуями, чувствуя, как она открывается мне, желая не меньше. Я уже начал терять контроль, распаляясь с каждой секундой всё больше, поэтому не сразу услышал стук в дверь, а услышав, попытался проигнорировать, но когда в дверь настойчиво постучали во второй раз, я оторвался от Эммы и, глядя в такие любимые глаза, гневно прорычал. Девушка легко поцеловав меня, серьезно шепнула:

— Открывай, значит, наше время вышло.

Я вздрогнул и сжал её в объятьях, она ответила мне так же горячо, я знал, что она силится не заплакать. В дверь снова постучали.

— Да чтоб тебя, — прохрипел я отрываясь от Эммы, заботливо укрывая её одеялом, в спешке натягивая штаны, попутно включая свет и с непривычки щурясь.

Еще немного и я открыл дверь. Джек. Джек, мать его, гребаный ангел. Я гневно воззрился на него. Он втянул голову в плечи и протянул мне ворох одежды и обувь.

— Ты не можешь ходить полуголым и необутым, это, знаешь ли, странно, — произнес он, заглядывая мне за плечо и махая рукой Эмме, широко улыбаясь.

Но встретившись с моим гневным взглядом, осекся и чуть потерев переносицу, произнес:

— Ты знаешь мои предпочтения, Геральд.

— Знаю, но… Знавал я также одного хореографа, Мишель вроде, целеустремленную девушку, в танцевальной команде у которой были два товарища, которые… хм… любили друг друга, но как-то вечерком они втроем неожиданно… хм… полюбили друг друга, так что товарищи оказались еще теми… хм… боевыми товарищами, — проговорил я и неожиданно понял, что ревную Эмму.

Джек мотнул головой, улыбнулся и хотел было уйти, но я остановил его.

— Может, ты мне расскажешь и объяснишь про этот дом и крылья? — попросил я требовательно, переходя на шепот, видя, как вздрогнул ангел и его второй подбородок заколыхался.

— Не время, нам надо уходить, — тоже перешел на шепот Джек.

— Нам все время придется уходить… — начал было я, силясь хоть что-то придумать, найти хоть какой-то выход из ситуации.

— Или принять бой, — прошептал ангел.

— Против суда Равновесия? — шепнул я в ответ, и мои глаза расширились от удивления.

— У вас не типичный случай, — прошептал ангел и задумался. — Я даже не знаю, кто возьмется вас защищать…

— А сейчас мы не должны попасться в лапы Сатаны, — мрачно проговорил я и задумался.

Джек кивнул в знак согласия со мной и таким же тоном произнес:

— У Эммы мало времени, тренер скоро вернет её в тело, — проговорил Джек, пытаясь поймать мой блуждающий задумчивый взгляд, — и тогда…

— И тогда я не смогу уже помочь, — договорил я за него, сжимая челюсть в ярости от безысходности ситуации.

— Значит, надо поторопиться. Собирайтесь, я жду вас внизу.

Сборы прошли в тянущей болью обстановке, мы оба молчали, а перед тем, как выйти из комнаты, обнялись так, что моё сердце сжалось от боли, я не хотел с ней расставаться, но понимал, что должен защитить её, чтобы ни одна сила ни на том ни на этом свете не причинила ей вред, а это означало исчезнуть из её жизни. Мы спустились на первый этаж держась за руки, словно не хотели больше терять ни секунды времени, так оно и было на самом деле. Сколько бы не отпущено нам быть вместе — будем каждую секунду. Бабушка-демон сидела на том же месте, что и вчера. Одноглазая внучка стояла вместе с Джеком и приветственно улыбалась. Эмма попыталась изобразить подобие улыбки и была бледна. А Джек стоявший около выхода торопил нас.

— Прощайте, — проговорил я, и мы двинулись было к выходу.

— Подождите, — прошелестела старая демон и подозвала к себе Эмму.

Девушка посмотрела на меня, и я чуть кивнул ей. Она подошла к бабушке, и та протянула ей небольшой круглый медальон на толстой нитке, весь испещренный непонятными символами.

— Тебе понадобится в тот момент, когда ждать помощи не откуда, — загадочно проговорила она и жестом приказала надеть его себе на шею. Эмма послушно выполнила просьбу старушки и сердечно поблагодарила ту. — А теперь идите — мне ни к чему здесь столпотворение…

Мы вышли из дома с очень тяжелыми предчувствиями и двинулись в город, поглощаемые его суетой, грязью, жарким нечистым воздухом, грехами, снедающими существ, живущих будто на вечно раскалённой, как огромная сковородка, адовой пустыне. Я крепко держал Эмму за руку, боясь раньше времени расстаться с ней, боясь, что городская толпа сомнет её, отринет от меня. Но она шла рядом, прильнувшая, притихшая, бледная, грустная. И я в первые жизни ощутил настоящее отчаяние. Джек вел нас к выходу из города, который стал для нас с Эммой сладким приютом, пригревшим двух безумно влюбленных, двух близких людей, которых разлучало все, что было на этом и на том свете, на небесах и на земле, жизнь, время, обстоятельства, принадлежность к разным расам. Но объединяла любовь. И я не знал — мало это или много. Не знала и Эмма. Едва ли знал кто выше, тот, кто задумал нас и сплел нити, чтобы соединить в нужный момент для каких-то своих целей. Или я просто много чего о нас воображал.

Но нам не дали выйти из города. Нас взяли в кольцо несколько демонов, они были вооружены и намного серьезнее охранников в тюрьме. Быстрым движением я завел Эмму за спину и вытянул руки в обороне, я был безоружен, но собирался дать отпор. Джек топтался рядом. Окружившие нас оружия не вынимали. Один из них, абсолютно лысый демон, меряя меня оценивающим взглядом, сплюнул на землю и басом произнес:

— Не советую оказывать сопротивление.

Я усмехнулся и, встав прямо, ответил:

— А то что?

Тот чуть вздохнул, я почувствовал, что он пытается усмирить свой гнев:

— Сатана хочет говорить с тобой.

— Ангел и Душа идут со мной, — выдвинул я свои условия.

Демон взглянул на моих сопровождающих и ухмыльнулся:

— Инструкций не было.

Я улыбнулся, опустив голову покачал ею в досаде, потом резко подняв, прохрипел:

— Тогда я с ним тоже не договаривался.

Я сделал неожиданный выпад с сторону на стоящего рядом демона, так и не успевшего вытащить своё оружие, зато успевшего «подарить» его мне. Я сдавил его горло до хруста и мне удалось разорвать кольцо окруживших нас, отпихнув от себя Джека и Эмму, но держа мою девочку в поле зрения. Не ожидавшие такой стремительной атаки демоны сгруппировались, стараясь зайти ко мне за спину. Но это было невозможно — за моей спиной была Эмма, и я никому не позволю тронуть её и пальцем. Приготовившись крошить всех вокруг, услышал трепет крыльев за моей спиной. Недоуменно повернувшись, я увидел Сатану, державшего около горла Эммы кинжал. Я замер, глядя в её испуганные глаза.

Сатана насмешливым взглядом обвел всех присутствующих и усталым голосом проговорил:

— Так и знал, что если хочешь сделать что-то хорошо, то сделай это сам.

— Отпусти её, — проговорил я хрипя, понимая, что так глупо попался.

— Не скорее, чем мы договоримся, — проговорил Сатана и сделал еле заметный кивок кому-то за моей спиной.

Получив сильный удар по затылку, последнее, что я увидел: испуганный изумруд моей девочки, довольная ухмылка Сатаны и ощутил чувство отчаяния.

***

Я вся дрожала в руках Сатаны, который соизволил сам нести меня во время полета. Он изредка бросал на меня короткие взгляды холодных рубиновых глаз и усмехался. Мои мысли непрерывным потоком были устремлены к Геральду, я видела, что его связанного несли по воздуху двое демонов, видела его раненую, всю в крови голову и не могла ничем помочь. Слезы бесшумным потоком лились из моих глаз. Мысль о том, что я в руках самого древнего зла, холодила мою кровь, останавливала мой разум, выворачивала мою душу.

Через какое-то время Сатана и демоны начали снижаться. И я с удивлением заметила, что мы прибыли не к тюрьме. Замок с острыми пиками-башенками черным монолитом возвышался над безжизненной пустыней, мне он показался настолько огромным, что я представила себя букашкой перед футбольным мячом. Я молилась всем своим существом, чтобы только не истекло время моего пребывания здесь, чтобы только я, перед тем как снова оказаться в своем теле, была бы уверена, что с Джером всё в порядке, что он жив. Перед вечной разлукой с ним. Эта мысль жгла мне сердце так, что мне хотелось выть, бросившись на колени, ощущая всю безысходность. Я понимала, что не смогу без него не то, чтобы жить — существовать. Но я также осознавала, что все те силы, которые следят за порядком в этой вселенной, не дадут состояться запретной связи, и то, что было мы тоже понесем наказание. Нас разлучат так, что мы больше никогда не увидимся. Ни в той, ни в этой жизни. Нарушившие законы вселенной, полюбившие вопреки, вступившие в запретную связь.

Меня подтолкнули к распахнувшимся воротам и мы вошли во внутренний двор полностью занятый какими-то хозяйственными постройками. Я видела демонов, смотрящих на нас. Многие узнавали Геральда и перешептывались, в их взгляде был страх. Увидев раздражение в глазах Сатаны, я усмехнулась и поняла, что мой страх лисой свернулся где-то на глубине души, а сейчас я испытывала к нему ненависть, в первую очередь, за его отпечаток на шее Геральда, то что указывало на его принадлежность кому бы то ни было. Сатана жестом указал, чтобы толпа разошлась. Та прошла следом за всей процессией, взявшей нас в плен. Я обернулась к Джеку, тот мрачно смотрел на меня и я видела в его глазах безысходность. Глубоко вздохнув, я переступила через порог замка. Нас сопроводили до огромной залы, с потолка которой на меня смотрели яркие, словно живые фрески с библейскими мотивами. А стены увешаны гобеленами, изукрашенными битвами ангелов и демонов. Выделялся огромный деревянный стол для пиршеств и стулья в ряд. Кованые подсвечники для сотен свечей, которые горели сейчас, освещая мрак так сильно, что казалось снаружи день. Каменный пол из грубо обтесанных валунов.

Геральда посадили на стул и зафиксировали, его голова свешивалась, он продолжал находиться без чувств. Моим первым порывом было подбежать к нему, но меня мгновенно пресекли, схватив за руки и заведя их за спину. Резко и больно, так что я, простонав, оставила попытки двигаться, и только мой взгляд не оставлял Джера.

— Надо же, какая привязанность, — саркастически произнес Сатана, кладя кинжал позади себя, пристально глядя на меня, опершись бедрами и руками о стол, с бесстыдством рассматривал меня, глазами скользя по лицу и фигуре. Внутренне мне хотелось сжаться, стать меньше, а лучше исчезнуть, но глаз я не опустила и смотрела в упор на него. — Полюбить падшего, привязаться к нечистому? — продолжил он и его взгляд тронуло любопытство, — за что же?

— А разве любят за что-то? — вопрос на вопрос и взгляд в упор, не отведу, даже пусть прожжет насквозь.

Сатана усмехнулся, и его рубиновые угли скользнули по фигуре Геральда. Я видела, что он поморщился. Неужели не хотел такого исхода? И тут я увидела, что мой хранитель очнулся, непонимающе смотря вокруг и щуря глаза от боли. Он вертел головой и пытался сфокусировать взгляд, чувствуя мою энергию, всю устремленную к нему.

— Джер, — прошептала я и собрав все силы, мысленно приказала себе не плакать.

Он повернул голову в мою сторону и дернулся, но путы удержали его в прежнем положении. А из моих глаз потекли слезы. Я видела его силу и мощь, рвущуюся ко мне, могущую растерзать любого в этой зале, но сдерживаемую им, когда он был рядом со мной. Я видела, что он обвел присутствующих тяжелым, мрачным взглядом, и знала, что он просчитывал шансы на наше освобождение. Знал это и Сатана.

— Геральд, — начал хозяин преисподней.

Хранитель исподлобья смотрел на него, струйка крови стекала по щеке, и я, беспомощно простонав, снова порывалась вырваться, но тщетно.

— Что, Сатана, по-другому никак? — прохрипел Геральд, сквозь зубы втянув воздух от боли, которую я почувствовала на себе.

— По другому ты меня не выслушаешь, — немного резко произнес он, — сбежал из тюрьмы… Куда ты хотел сбежать Геральд, куда хотел скрыться? Мы же договорились.

— Изменились первоначальные вводные, — глухо проговорил он и посмотрел на меня.

— Как мне тебе доверять после этого? — проговорил он и в его голосе я услышала стальные нотки, рвущийся из груди утробный рык опасного древнего существа и холодок пробежал между моих лопаток, а я впервые поняла какую глупость натворила, придя в ад, вмешавшись в какую-то большую игру.

— Тебе придется, если ты хочешь удержать власть в своих руках, — тихо проговорил демон-хранитель неотрывно глядя в глаза бывшему хозяину, тому, кого ошибочно считал другом.

— Тогда твоя вводная становится и моей, — проговорил Сатана и сделал знак рукой, меня толкнули к нему, я оказалась в его руках.

Я увидела, как вскипел Геральд, но мельком взглянув на меня, произнес уже спокойным тоном:

— Эмма здесь ненадолго, на земле твоя власть не такая безграничная, как в аду.

Сатана осклабился и я, стоя рядом с ним, почувствовала его нетерпение, расплескивавшееся с такой невероятной силой, что мне пришло на память изречение о том, что Сатана, сея вокруг хаос и ожидая сиюминутных результатов, допускает просчеты и ошибки, и я ждала момента.

— Винчесто, — позвал хозяин ада и я увидела, что из среды демонов отделился высокий темноволосый мужчина с горящим взглядом то ли безумца, то ли ученого.

Он с интересом оглядел меня, так обычно смотрят на подопытную крысу.

— Душа сильна, — проговорил демон с ещё большим интересом, — и она не мертва, повелитель.

Я услышала, как Геральд тихо рассмеялся и поймала себя на мысли, что мне импонирует честность Винчесто. Сатана побагровел и его взгляд вспыхнул.

— Но я могу изучить этот вопрос… — ответил побледневший демон в миг.

Сатана сжал челюсть и произнес сквозь зубы:

— У меня нет времени, соображай быстрее.

Винчесто стоял с озадаченным лицом, но мне почему-то показалось, что он знал ответ на вопрос, но отчего-то медлил, как будто что-то отсчитывал у себя в уме.

А со мной стало творится что-то непонятное: мне слышался чей-то требовательный голос, он звал меня очень настойчиво, не откликнуться было невозможно, и я понимала, что мне надо возвращаться. Оглянувшись я увидела, что сзади меня маячила дымка — белая, легкая, воздушная. Я уже было сделала шаг назад, дымка стала заволакивать меня, я видела улыбающееся лицо Джера и его шепчущие губы: «Люблю тебя». Я улыбнулась и из моих глаз потекли слезы.

Но неожиданно рука Сатаны задержала меня. Я в панике метнулась обратно и увидела, как дернулся Геральд, хрипя от бессилия. Хозяин преисподней хищно улыбался, глядя мне в глаза. Он упивался своей властью, он забыл о своем нетерпении и о том, что он тоже совершает ошибки. Мой взгляд метнулся к столу и я схватила кинжал, которым Сатана угрожал мне при взятии нас в городе проклятых и так опрометчиво оставленным им на столе, думая, что никто и не подумает им воспользоваться. Никто и предположить не мог на что способна Душа, воспитанная любящим демоном-хранителем, даже та самая Душа; и с громким гневным шепотом: «У тебя нет власти над ним!», воткнула ему кинжал в щеку, оттолкнувшись и спиной полетев в эту дымку. Последнее, что я видела, находясь как бы в замедленном состоянии: растерянный взгляд Сатаны, постепенно перерастающий в ярость, его лицо обагренное кровью, Геральд, рвущий путы, сковывавшие его, тянущийся к хозяину ада и меч пронзающий тело моего демона-хранителя.

Возврат в тело был очень быстрым и немного болезненным, меня очень хорошо тряхнуло. Очнувшись, я кричала, обильно обливаясь слезами, взяв за грудки склонившегося ко мне тренера с просьбой вернуть меня обратно. Он что-то говорил мне успокаивающее, держа моё лицо в своих руках. А я всё кричала, срывая голос, помня только одно, что Геральд уже мертв, а значит — мертва и я.

Комментарий к 12. Орфея и Эвридик. Часть третья (от лица обоих главных героев)

https://vk.com/wall-194439725_457

========== 13. Архангел и Садовник (от лица Эммы) ==========

Все мы знаем, что в мире есть высшие силы, которые приходят на помощь в нужный момент. Кажется, что случайность, что мелочь, но упорно проводящая нас к нужному результату, не рассчитывали, но получили. Мы знаем, но не осознаем, что есть нечто могущественнее сил природы и земной власти, то, что, как нам кажется, никогда не замечает нас. Но это не так — за каждым из нас присматривают и каждому нашему шагу ведется строгий учет. И за всё спросится.

Меня учили, что силы, которые нас окружают — либо черные либо белые, без вкраплений, без изъяна, но я ошибалась, всё, что было под этим небом и в нем и выше него подвергалось медленному декадансу, настолько незаметному, что сами эти силы не понимали, что они тоже изменились, либо понимать не хотели. А что нужно существам, живущим безмерно долгую жизнь, бесконечно-вечную? Пресыщенные страстями, перепробовавшие до оскомины всякий грех, что захотят бессмертные, в мире, где деньги не имеют значение, где важен только статус?

Власть. Они захотят власти. Власть, в которую можно играть бесконечно, разыгрывая партию за партией, стирая континенты, рисуя новые, сталкивая лбами земных правителей, возводя новые культы поклонения различным божествам, внося в людские умы и так разбереженные еще большую сумятицу. А на небесах есть иерархическая лестница и они соревнуются друг с другом: подставляют, подговаривают, соблазняют, устраняют, используя любые методы. Лишь бы добраться до вожделенной ступени рядом с Шепфа. И когда ты обернешься назад, то увидишь за собой цепочку таких же жаждущих власти, как и ты ранее; и ты стоишь рядом с Творцом всего, в том числе, и себя самого, посмеешь ли ты, сотворенный, помыслить встать на Его место?

В ком я нисколько и ни на секунду не сомневалась был Геральд. Тот, кто являл собой тьму, но был скрытым светом. Разве можно быть таким противоречивым, можно быть мрачным демоном, сомневаясь, как человек и творя дела, достойные ангелов? И можно ли мне, человеку, понять, что же произошло в этой вселенной, если встретились в мире два существа, разные по своей изначальной природе, разные по задумке Шепфа, которые смогли полюбить друг друга. Демон, воспитавший человеческое дитя, принявший его и привязавшийся к нему. И девушка, полюбившая демона, та, которая смогла показать правильный путь в движении сердца ранее неизвестное темному существу. Тот, который понял и полюбил в ответ не меньше. Но того, кто был сплошным противоречием и любовью для меня, не стало, его убили.

И я сейчас рыдала на плече старого демона-бармена в подсобке грязного, пропахшего крепким глифтом и похотью, бара падших. И ничего нельзя было исправить, ничего… Мне так думалось. Пока я не увидела яркий свет и в помещении не появилось существо столь прекрасное, что мы с тренером потеряли дар речи. Огромные белоснежные крылья не вмещались в узость подсобки, ограничивали его, сдерживая рвущуюся изнутри мощь. Я видела, как напрягся демон и как он был ошеломлен.

— Архангел Гавриил? — изумленно вскрикнул тренер и встал, прикрывая меня собой.

Я видела, что он смотрит сквозь бармена, тот ему был не нужен и даже противен, как рыжий таракан попавший под ноги, судя по тому, что он даже не ответил демону. Взгляд того, кого старый демон называл Гавриилом, был устремлен ко мне. Он склонил голову набок и изучающе смотрел на меня. Его взор прожигал и выворачивал душу, наконец, он усмехнулся и протянул мне руку, даже не обращая внимания на бармена. Я стояла не в силах пошевелиться, осознавая, что из одной переделки, вот-вот попаду в другую. Со мной рядом не было моего хранителя, того, кто бы мог защитить меня. А белые крылья стоящего рядом не гарантируют, что он несет с собой добрые намерения. Архангел вновь усмехнулся, но уже одобрительно, ему понравилось, что я с недоверием смотрю на него. И он снова требовательно подал мне руку. И тут меня прорвало, я не смогла себя усмирить. Умом понимая, что следует остановиться, эмоциями выплеснула всю боль, гневно проорав:

— Знаешь, что, кто ты там, архангел, мать его, Гавриил, да хоть сам Шепфа, пошли на хрен все.

Я заметила, что глаза демона стали круглыми от страха, однако выражение лица светлого существа не изменилось. Он всё также как будто изучал меня.

— Ты на небе живешь, гребаный небожитель, чистенький такой весь, непорочный, видела, как ты сморщил свой ангельский носик, когда спустился сюда, — я распалялась всё сильнее подходя ближе и тыча пальцем архангелу в грудь, — да, мы — люди, и мы воняем, мы пытаемся жить и любить, а ты пробовал выбираться из дерьма хоть раз в жизни будучи слабым человеком?

Я тяжело дышала и неотрывно смотрела в эти спокойные синие холодные глаза, которым словно было наплевать на всё, кроме чего-то настолько высшего, что силиться понять это средним умом совершенно бесполезно. Перед глазами был Геральд и пронзающий его меч.

— Это такие как ты убили моего демона-хранителя, — уже прошептала я, всхлипнув, осознавая с кем я говорю и начиная робеть.

Архангел протянул руку к моему лицу, слезинка скользнула с моей щеки на его палец и он внимательно рассмотрел её.

— Знаешь ли ты, Душа, сколько я оттер слез с людских щек, сколько я провел сражений с демонами, будучи не настолько виртуозным в битвах как мой брат Михаил, для того, чтобы ты и подобные тебе, неблагодарные твари, как правильно ты заметила, слишком вонючие и думающие исключительно только о своем благе, могли дышать этим воздухом на земле, являющимся дыханием самого Шепфа, — он чуть помолчал, внешне оставаясь спокойным, но внутри, я слышала клокотало пламя, как в закрытой печи, — и да, я тот, кто может помочь тебе.

Робость тут же как рукой сняло. Я сощурила глаза и приблизила свое лицо к его, дрожа от гнева, зло прошипела:

— Вы уже помогли Геральду, он убит.

Архангел Гавриил расхохотался моей дерзости и я, не ожидавшая такой реакции, удивленно хлопала ресницами.

— Не думай о том, кто уже в небытии, ему там покойно и хорошо, подумай о себе, Душа, тебе предстоит суд еще при жизни, и судить тебя будут высшие силы, которых ничем не подкупить, ты позволила себе запретную связь, зная, что это против законов Шепфа, а ещё ты покушалась на Сатану, — его голос рокотом прошелся по маленькой подсобке, сотрясая стены.

— Я бы и сейчас так сделала, — шепнула я, и моя фраза срезонировала с колебаниями его голоса, столкнувшись и поглотив друг друга.

— А ты безрассудна, Душа, — произнес он уже более мягче, по-другому глядя мне в глаза.

— Это всё, что мне осталось, — снова шепнула, изо всех сил стараясь не заплакать и глубоко вздохнув спросила: — Ты убьешь меня перед тем, как отправить на небеса?

Он чуть поморщился и его голос опять стал равнодушным, отстраненным и чуть высокомерным:

— Нет, Душа, я всегда вхожу в Царство Небесное золотыми воротами.

Произнеся эти слова, он пальцем толкнул меня в плечо и я стала падать, пытаясь зацепиться хоть за какой-то предмет в этом мире, но всё уплывало перед глазами и руками. И я продолжала падать, сделав оборот вокруг своей оси на 360 градусов, оказавшись вновь рядом с архангелом, только уже в другом помещении. Я огляделась: высокие светлые потолки изукрашенные фресками, знаменующими единение и мир всех со всеми, в огромные окна бил яркий свет. Я в раздражении от вящего великолепия глазами искала райские кущи и поющих птичек в них. Вдруг мне стало тошно от всей этой чистоты и прилизанности. Я взглянула на Гавриила, он усмехнулся, прочитав эмоции на моем лице. Архангел прошел за огромный письменный стол и сел, указав сесть и мне. Я нехотя села на невероятно мягкий стул, прямо напротив Архангела. Он молчал и смотрел в бумаги, его руки были сцеплены перед собой. Я не нарушала тишину, теперь я понимала, что он тот, кто может помочь мне.

— Суд вот-вот состоится, Душа, — начал он и не меняя положения головы исподлобья посмотрел на меня, прожигая насквозь, — а я — единственный, кто вызвался защищать тебя…

— Почему? — тихо спросила я и внимательно вгляделась в холодные синие глаза, в которых плескался твердый расчет наполовину с осознанием собственной превосходности.

— Потому что впервые человеком и демоном нарушен естественный ход вещей, нарушен закон Равновесия… — он заколебался впервые с момента, как я увидела его, — хотя это понятие и не вполне подходит под ваш с Демоном случай… Это казуистика, но всё-таки…

Он снова замолчал, но я почувствовала, как он мыслит. Это дело было для него новым интересным и захватывающим. Как будто вечно скучающий ребенок увидел интересную игрушку и увлекся ею.

— А ещё ты — это доказательство, что даже во Вселенной великого Шепфа бывают исключения из правил, что возможно всё и что не всё так идеально, — это было произнесено слишком горячо и с чувством для бесстрастного Архангела.

Затем он как будто опомнился и его взгляд снова стал спокойным. А мне стало любопытно узнать причину такой горячности. Архангел вновь замолчал, но его взор с интересом ученого скользил по мне.

— А еще, мне очень любопытно: за что ты полюбила падшего? — наконец проговорил он и уставился в упор.

Мне захотелось провалиться сквозь землю, в моем случае сквозь небо, кануть в небытие, раствориться в воздухе, настолько мне было неприятно и невероятно трудно выдержать испепеляющий внутренности взгляд одного из главных архангелов библейского пантеона. Я глубоко вздохнула, призывая на помощь всё спокойствие Геральда так, как будто он стоял рядом и сжимал мне плечо, призывая быть твердой. И я заговорила:

— У тебя, Архангел, было так, что ты испытывал трепет от близкого присутствия живого существа рядом, весь стремился к нему от клеточки кожи до дыхания души, у тебя кололо в сердце от того, что его не было рядом, ты умирал и возрождался в чьих-то объятиях, хотел ли ты быть с кем-то и никогда не разлучаться? Ответь мне.

Его лицо оставалось спокойным, но в глазах горел огонь посильнее чем в преисподней, так, как будто там сгорала его душа. Я молчала — молчал и он. Что могли сказать друг друга два существа разных рас во вселенной, где их случайно столкнули обстоятельства, причины о которых были известны только Архангелу. Он не ответил на мой вопрос.

— Когда начнешь отвечать на вопросы судьи, будь предельно честна, Астрея не любит ложь, — он снова внимательно посмотрел на меня и усмехнулся, — и она любит стыдливых.

Я опустила взгляд на свои руки и поняла, что мне всё равно, что со мной будет дальше. На земле я была никому не нужна, Геральд, которого я любила, умер. Мне и вправду было все равно.

—Почему ты, Архангел, защищаешь меня, неужели только хм… профессиональный интерес? — вопрос сам собой слетел с губ и я хотела прикусить себе язык, но было поздно, для человека, которому все равно, слишком живо.

— Ты одна из половин того, что я жду и лелею больше всего, — загадочно произнес Гавриил и его взгляд скользнул к моему животу.

Я всё еще непонимающе смотрела на него, но он и не думал выдавать свои секреты или делиться своими планами. Я была чем-то, что было ему нужно для каких-то своих целей, и я пока еще не понимала для каких.

— Я нужна тебе, Архангел, а что потом? — произнесла я слабеющим голосом.

Он вновь внимательно посмотрел на меня и холодно усмехнулся, произнося фразу так словно чеканил каждое слово:

— И чего же ты хочешь, Душа?

И я почти что сдалась, я почти что заплакала. Горло душило от боли, а сердце почернело от горя.

— Пусть Геральд будет жив, — прошептала я.

— Цена? — в азарте произнес он, весь устремившись ко мне и я впервые увидела в его глазах что-то наподобие чувств, которые действительно серьезно его задели.

— Любая, — вновь обреченный шепот, опять растворившийся в великой игре всемогущих.

Я чувствовала, что горько пожалею об этой фразе потом, но сейчас мне нужна была хоть какая-то надежда. Гавриил резко откинулся на спинку своего кресла и сощурил глаза.

— Твои слова, — произнес он словно бы заключая со мной сделку. — Тебя пригласят, иди, Душа.

Я встала и с удивлением увидела за своей спиной незаметно подошедшего прекрасного юношу с белокурыми волосами. Он взглядом ждал указаний Гавриила по поводу меня. Я вновь взглянула на Архангела.

— Пусть побудет в Саду, — произнес он и снова уставился в бумаги, как будто меня больше не существовало вовсе.

Юноша рукой указал следовать за ним и я пошла, в дверях всё же обернувшись на заваленный бумагами стол и встретилась врасплох со взглядом Гавриила. Сцепились словно бы два огня, но разных: один — холодный, другой — живой. Одной стихии, но настолько разные, которые никогда не поймут друг друга. Юноша удалялся и я поспешила за ним, по дороге выбрасывая все мысли прочь из головы, вновь погружаясь в свою скорбь, но где-то глубоко в душе лелея смутную надежду от слов о Геральде одного из могущественных существ этой вселенной.

Меня провели в чудесный сад, который благоухал и цвел настолько великолепно, что все земные сады меркли перед его красотой, и запахи просто гасли перед запахами, царящими здесь. Среди этого превосходства стояла трепещущая от горя Душа, ждущая суда над собой, не видящая своей вины, виновная лишь в том, что любила. Слезы сами потекли из моих глаз и мне захотелось стать птицей.

— У меня в саду не рыдают, а радуются, — произнес за спиной скрипучий голос.

Я вздрогнув, обернулась. Седой старичок невысокого роста в больших резиновых сапогах и перчатках, опершись на лопату, с легким прищуром и широкой улыбкой смотрел на меня.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я, и оглядевшись вокруг увидела, что мы были в саду одни, не удержавшись, спросила, — а вы — садовник?

— Я-то? — он неожиданно расхохотался по-доброму и так заразительно, что и мне захотелось улыбнуться, что я и сделала. — Да, здесь я садовник, — вдруг он неожиданно предложил мне: — Хочешь помочь?

— Да, конечно, — с готовностью согласилась я, занять себя — это самое лучшее сейчас, моим рукам нужна была работа, чтобы не бездействовать и отогнать от себя мрачные мысли.

Старичок внимательно посмотрел на меня и достал из брюк пару перчаток, а из стоящего рядом ведра вынул небольшую лопатку для цветов. Он привел меня к взрыхленной грядке и жестом указал на рассаду в деревянной кадке. Мы перетащили её поближе к земле и принялись сажать ростки чудесных цветов, некоторые уже сейчас великолепно пахли. Я могла себе только представить, как они будут благоухать когда расцветут в полной мере. Я сама не заметила, как включилась в работу, встав на колени и перепачкав щеку землей. Я услышала громкий смех старичка и недоуменно посмотрела на него, стирая проступивший пот предплечьем руки.

— Ты мне нравишься — ты не боишься испачкаться, — проговорил он, как бы поясняя свой смех.

— Привычка с монастыря, нам приходилось много работать там, — ответила я, хотя вопрос не был задан.

— Ты там росла? Ты — сирота? — спросил он сочувственно, что было свойственно всем пожилым людям.

— Да, — ответила я.

— Я бы не подумал никогда, ты хорошо воспитана.

— Спасибо, — поблагодарила я садовника за комплимент, а сама подумала о Джере, о том, которому единственному было не наплевать на меня, и снова ком в горле душащий меня.

Мы помолчали. Садовник видел мою скорбь и не лез с расспросами, а я была благодарна ему за это.

— А у вас есть дети? — спросила я, чтобы хоть как-то отвлечься.

Старичок смерил меня хитрым взглядом и произнес в своей манере:

— У меня-то? Есть, много.

Я посмотрела на него и улыбнулась, снова спросив:

— Слушаются вас?

— Не-а, — ответил он и снова заразительно засмеялся.

— Почему? — спросила я снова, искренне удивляясь: у такого чудесного человека и такие непослушные дети.

— Слишком разные, слишком непокорные, много думающие о собственном благе, берущие от этого мира всё, не желающие ничего отдавать взамен, обращающиеся ко мне только в нужде, а я бы так хотел, чтобы они приходили ко мне с радостью, и постоянно просили меня, мне так хочется исполнять все их просьбы, если они разумны, а исполнение их чаяний необходимо им, — он произнес это с болью и скорбью, которая невольно скользила в его голосе.

Я более внимательно взглянула на старичка и мне стало жаль его. Работает здесь на небе, ведь не задарма, наверное, кормят или что они тут делают, чтобы насыщаться, да еще и дети непослушные. Мой порыв и я обняла его. Чувствую, что садовник немного остолбенел, но чуть похлопав по спине, отстранился.

— Полноте-ка, детка, тебе ли жалеть меня, я сейчас радовался, — сказал он не уточнив, а я не стала спрашивать.

Мы вновь замолчали, досаживая последнюю рассаду. Встав с земли, мы удовлетворенно смотрели на дело наших рук, снимая перчатки.

— Ты хорошо потрудилась, спасибо, мне самому уже тяжеловато заниматься садом, — произнес он чуть крехтя.

— Дети не помогают? — как-то само собой вырвалось у меня и я уже жалела об этом.

— Дети играют, — жестко произнес он, но увидев мой изумленный взгляд, смягчился, — а ты пришла сюда в скорби, мне не хотелось бы отпускать тебя в таком состоянии, чего бы ты хотела больше всего?

— Хотела, чтобы всё было как прежде, — неожиданно для себя произнесла я и закусила губу до крови, чтобы не расплакаться.

Садовник глубоко вздохнул. И в этот миг меня позвали, обернувшись на зов, я вновь повернулась к старичку, но уже не обнаружила его. Это было настолько странным, что казалось сейчас сном. О том, что он действительно был, свидетельствовали две пары перчаток и посаженная клумба. Я еще раз осмотрела всё великолепие сада и обнаружила, что мне намного легче и даже если мне предстоит небытие — да будет так!

Я, наскоро стерев землю со щеки, догнала сопровождающего и обреченно последовала за ним в огромную залу-кабинет Архангела. Тот всё еще копался в бумагах, выкладывая их в непонятную для меня стопку, что-то сразу отметая, к чему-то присматриваясь, что-то добавляя в тот же момент. Он мельком взглянул на меня.

— Астрея дала мне отсрочку в виду сложности и необычности дела, и оно истекает, богиня правосудия ждать не будет, — произнес он, и сделал жест рукой, под которым пачка бумаги исчезла, — а еще она любит греческие туники и венки на голове у молодых девушек.

Он внимательно присмотрелся ко мне и я, не успев возразить, обнаружила себя одетой как юная гречанка. Я немного с оторопью смотрела на него.

— Как это поможет разрешить моё дело, Архангел? — спросила я, борясь с раздражением, одежда была крайне неудобной, а венок в волосах колол кожу на голове, и я проворчав, добавила: — Надеюсь, меня отправят в небытие сразу же…

— Я не проиграл ни одного процесса, — вскинул бровь Гавриил, не оценив моего сарказма.

Архангел сделал жест рукой следовать за ним. Складки туники били по икрам, создавая неудобство, тем более поспевать за его размашистым шагом было крайне трудно. Пока мы шли, я поняла, что если Гавриил и вправду выиграет моё дело, то это означает только одно — я обречена и дальше влачить на земле свое жалкое существование. Я не видела себя без Геральда, не хотела без него, только не без него, тогда уже забвение.

Мы шли по какому-то одному чудесному дворцу с длинными переходами-садами. Пока, наконец, не дошли до огромных дверей, которые открылись перед нами, и я застыла на пороге. Это был зал правосудия. Яркое солнце било в огромные окна, судейский стол с традиционным молоточком, возвышающийся над столами для противоборствующих сторон и скамейки для посетителей. И мы с Гавриилом были тут одни, видимо пока. Пройдя за стол находящийся по правую сторону от судьи, он сел, и перед ним появилась вся кипа бумаг, исчезнувшая под его пристальным взглядом.

— Обвинителем будет Винчесто, молодой, но очень расторопный демон, быть ему адмироном в будущем, — поделился Гавриил, и уже продолжил более самоуверенно, — но не думаю, что он мог бы составить мне конкуренцию.

Я удивилась словоохотливости Архангела, списывая её всё же на волнение перед судом. Он предложил мне присесть на скамейку рядом с ним, что я и сделала.

Ждать пришлось недолго, в зал вошел тот демон, которого я видела у Сатаны, за ним проследовал сам Сатана, щека которого была заклеена пластырем. Он бросил на меня испепеляющий взгляд не суливший мне ничего хорошего, а Архангел шепнул мне на ухо, кивком головы, указывая на раненую щеку Сатаны:

— А это, кстати, одна из причин, почему я взялся за твое дело, Душа…

Я с изумлением взглянула на него, но он снова принял равнодушный вид, так словно бы ничего не говорил мне. Я немного усмехнулась и мой взгляд устремился ко входу в зал правосудия. Закованного в наручники, в зал под руки ввели моего демона-хранителя, он был бледен и отрешен от всего происходящего, как будто ему было все равно что с ним будет. Как я. Его посадили на скамью напротив, где уже разместились Сатана и Винчесто. Он недоуменно покрутил головой, как будто от чего-то отмахивался, потом поднял глаза. И наши взгляды встретились, чуть ударившись о непонимание и тут же восхитившись, возликовали. Большего удивления и радости я не видела. И ему ответила не менее. Порывом было подбежать, обнять, зацеловать, но меня цепко удержала рука Архангела. Геральд поднял наручники и показал, что скован ими и привязан. Меня сотрясли рыдания. Я видела, как тяжко он вздохнул. И я поняла, что мы в первые были по разные стороны. По разные стороны, но не отдельно. Я видела, как его теплый взгляд холодных глаз, которые ему подарили самые глубокие арктические льды, пробежался по мне, приласкав, разнеся сотни мурашек по телу. Ответив ему не менее страстно, я поняла, что мы будем биться до последнего, чтобы снова быть вместе. Лишь бы игра всемогущих была с нашей в унисон…

— Геральд жив, — прошептала я, глядя в равнодушные глаза Гавриила.

— Ты заплатишь за это цену, Душа, — проговорил он, и его глаза опасно блеснули холодным лезвием кинжала.

========== 14. Воскресший ==========

Когда я ощутил жгучую боль от того, что меня пронзила холодная сталь широкого лезвия меча, то глядел на Эмму. Я видел, как её холодеющий изумруд в ужасе потух, а по прекрасному лицу пробежала судорога боли. Дымка втянула в себя мою девочку, а я чувствовал неимоверную боль и с каждой секундой молясь об облегчении, получал еще большее страдание для тела. Но несмотря на физическую боль мне было невероятно легко, ибо я знал, что Сатана бессилен причинить Эмме вред, будучи на земле. С облегчением вздохнув, я рухнул на холодный каменный грубо отесанный пол дворца Сатаны, с одной единственной горькой мыслью, разрывающей сознание посильнее, чем обоюдоострый нож тело, что больше не увижу желанную. Глаза закрыты, дыхания нет, сознания нет. Мир провалился в ничто. Но было нечто иное, что заставило меня начать мыслить.

Сражавшийся на полях многочисленных битв, выполняющий задания Сатаны по устранению неугодных, никогда не гнавшийся за своей выгодой, признающий силу, плюющий на статусы, отвергавший предложения Сатаны о даровании мне титула генерала-аншефа полчищ демонов, придерживавшийся тонкой грани врожденного чувства справедливости, которое восхищало даже лживого короля ада. Я долго пытался понять, почему всё еще мыслю. Мои глаза не видели, я не обонял запахов, у меня не было рук и ног, чтобы ими подвигать. Что со мной? Это и есть небытие?! Тогда почему я существую! Значит, я до конца вечной бесконечности буду вспоминать глаза Эммы: радость и боль вперемежку, разрывающие меня, ввергающие мою душу в горе и дарующие бесконечное счастье.

Обретший способность мыслить, я постепенно понимал, что ко мне возвращается и способность видеть. Я узрел темноту, не просто её ощущал, я её видел. Она обволакивала меня со всех сторон и как будто выталкивала из себя. Когда я сделал робкую попытку противостоять этому, то понял: у меня есть руки и ноги. Уже не просто бесцельно плыл в неизвестном направлении, а прочно стоял на чем-то твердом. Вдалеке я видел точку мягкого света.

— Шепфа, что здесь происходит и где я? — прошептал, пытаясь рассыпающимся от происходящего сознанием понять, что же со мной и где я.

Вопрос повис в воздухе и вдруг маленькая, висящая во тьме яркая световая точка, став шириться, разорвалась на части, выпустив из себя килотонны осязаемого света и тысячу прекрасных созданий — белокрылых ангелов. Я неожиданно вскрикнул, но мой крик был немым. Никто его не услышал, даже я. Меня озарило, я понял, что нахожусь при зарождении этого мира. Я видел, как появлялись планеты, кружась в безумном танце вокруг собственной оси, загорались звезды, взрываясь и образуя новые вселенные. А прекрасные ангелы пели, и я даже знал, что. Колыбельную, которую я вспомнил, когда впервые взял человеческое дитя, Эмму, на свои руки и пропел хриплым голосом скорее по наитию, чем твердому пониманию её значения. Это послание Шепфа о любви. Вот, что я ощутил, когда укачивал хрупкое тело моей маленькой подопечной.

Я видел также двух ангелов, которые держались всегда вместе, рука об руку. Даже тогда, когда Денница, возгордившись, отдалился от света Шепфа и стал темным Сатаной, соблазнившем часть ангелов, в хаотичном порядке падавшие на землю, крылья которых, прорываясь сквозь жгучую атмосферу земли, начинали гореть и долетевшие до поверхности с ужасом обнаруживали, что их белоснежность закоптившись стала чернотой, такой же непроглядной, как гордыня Сатаны. Я видел, что этим двум ангелам пришлось разделиться. Хрупкая Ангел и мощный Демон. Мои отец и мать. Я не ведал откуда, но я точно знал, что это так.

Перенесшийся словно потоком ветра, я оказался в другом времени, в другом месте. В отчем доме, куда пригласил однажды Эмму, я знал здесь каждый кирпичик. Я обонял запах свежего хлеба и ощущал на устах вкус теплого парного молока. И еще я знал, что был самым счастливым во всей вселенной. Любимый обоими родителями: обласканный матерью, обнятый отцом. Я ощутил влагу на своих щеках, я, который зарыдал только раз, когда понял, сидя в грязном проулке после битвы с убийцей, что Эмма может уйти и оставить меня одного в том, что когда-то считал вполне сносным: в своем жалком существовании без неё.

Я видел, что однажды в наш теплый дом пришла беда, и мой отец, который никогда не был воином, был убит вместе с матерью. Я даже ощутил острый запах крови сейчас. Отец защищал мать, но убийц было слишком много. Я видел, как его темные крылья, обагрившиеся кровью, полукуполом застыли над ней. Я, будучи ребенком, до такой степени был ошеломлен и раздавлен горем, что даже не мог заплакать, только держал голову опущенной. Послышались тяжелые шаги и перед моим взором предстали крепкие мужские ноги в грубых ботинках. Подняв взгляд выше, я в первый раз увидел Сатану. Он был молод тогда, его глаз горел ярким рубином. Гордый, бесстрашный, жаждущий власти и поклонения как Творцу, оставаясь всего лишь сотворенным.

Он схватил мое детское лицо рукой в перчатках и прогоготал.

— Чертяка, лучшее взял от своих родителей: от Клауса — челюсть и волосы, от Лолит — её прекрасные глаза и губы, — произнес Сатана, больно вертя мой подбородок из стороны в сторону.

— Он — ангел, — проговорил кто-то из стоящих рядом, — у него крылья белые.

Обернувшись назад, я изумленно заметил позади себя белоснежные красиво сложенные крылья.

— Он — единственный, кто выжил из детей от союза ангела и демона, — подхватил кто-то ещё.

— Не единственный, есть еще Мальбонте, — доказывал ему первый, тогда я впервые услышал это имя.

— Это гнусное чудовище, а этот мальчишка — ангел, — возразил ему второй.

Но все умолкли когда услышали голос Сатаны.

— Я чувствую в нем силу, — хрипло произнес Сатана и приблизил прекрасное в своей грубости лицо к моему детскому и продолжил: — Сдается мне, я знаю, как помочь ему почувствовать в себе демона.

И на мою шею была накинута веревка, которая сдавила моё горло так, что я едва смог вздохнуть. Меня вытолкнули из отчего дома и привязали к адскому скакуну, грива и копыта которого горели жарким огнем, а из пасти валил дым, толкнули наземь. Мне не дали возможности подумать и оценить ситуацию, я был лишь напуган до самой глубины детской души. Повинуясь инстинкту, я вцепился в веревку пальцами и просунул их, освобождая место для дыхания, возможно, это было тем, что спасло мне жизнь, когда меня провезли по всему ущелью, где жила когда-то моя семья. Возможно, это была потеря памяти обо всем, что было со мной до встречи с королем ада. А возможно — темная злоба, которая поселилась с тех пор в моем сердце и уважение к силе, уважение к тому, кто убил моих родителей, тому, кто сделал рабом, надев ремни на шею, так, чтобы всегда знал, кто хозяин.

Память вернулась ко мне полностью и неожиданно. Кадры из жизни мелькали перед глазами, мне оставалось только следить за ними и смотреть на дела своих рук. Но я ни за что не попрошу прощения, ибо всё что делал в своей жизни, я делал, потому что осознавал. Замелькали картинки с Эммой, заставляя сердце биться чаще, особенно та, где она кружится в танце, слишком прекрасная, слишком неземная, моя земная. И это было толчком к пониманию того, что пора выбираться отсюда, пора возвращаться к той, кто заставляет двигаться вперед, ради которой сердце стучит чаще, ради которой хочется жить.

Я не знал в каком направлении двигаться, потерявшись в пространстве и времени. Растерянно глядел на обрывки воспоминаний и пытался сориентироваться, пока не увидел обрывок памяти, где Эмма подала мне руку, приглашая на танец, я ухватился за неё, с изумлением понимая, что рука её была живой, теплой, мягкой, такой, которую я хотел целовать. Она вытянула меня в реальность.

Я, закричав, очнулся всё на том же холодном каменном полу готического дворца Сатаны. Я не мог успокоить дыхание и сел. На меня в великом изумлении воззрились Сатана и демон Винчесто. Они молчали, молчал и я. И тут я почувствовал боль в правом боку, там, куда меня поразили. Сатана глазами приказал Винчесто и демон скоро подбежав ко мне помог подняться и сесть на стул. Он куда-то удалился. Я чуть отдышался и постарался игнорировать боль, скользнув глазами по лицу бывшего хозяина. Я усмехнулся, думаю, Эмма не плохо его разукрасила. Моя детка!

В глазах хозяина ада загорелся огонь ярости, я чувствовал, что он хочет убить меня, однако, несмотря на свое состояние и бешеную злость потоками энергии, вырывающуюся из него, произнес спокойно:

— Ты мне нужен, Геральд, но твою суку я убью.

Я усмехнулся и увидел Винчесто, который попросил поднять руку и начал обрабатывать рану.

— Ну что, Сатана, понимаешь теперь, что значит ходить с меткой на теле и знать, что ты кому то принадлежишь? — произнес я, проведя по шрамам на своей шее, и сплюнул себе под ноги. — Не трогай Эмму, она тебе не по зубам, ты убедился в этом сегодня сам.

Ненависть раскаленной лавой полоснула меня побольнее, чем сегодняшнее ранение. Даже проворные прохладные пальцы Винчесто замерли от гневной реакции Сатаны.

— Объясни мне, почему я всё еще жив, Сэт? — саркастично спросил я, глядя холодными голубыми глазами в его алые раскаленные.

— Ты только что воскрес, — ответствовал тот и сел на стул, стоящий напротив меня.

Он замолчал, поглядев на Винчесто. Тот без слов все понял и немного ускорившись, перевязал меня и с поклоном вышел.

— Хороший раб, — произнес я, неотрывно глядя на Сатану.

— Лучший, — отозвался тот, тоже не сводя с меня своего взора, тут же не удержавшись от ехидности, — такой, который не предаст…

— … Всё сделав для своего господина, — закончил я за него.

— Ты предал меня, Геральд, ты, тот, которого я приблизил к себе…

— Ты отринул меня, позволь тебе напомнить, это благодаря тебе я встретил Эмму…

— Это совершенно бесполезный спор, Демон, — раздраженно остановил он меня, громко вздохнул и устало потер глаза.

— Давай говорить конструктивно или я сейчас выйду отсюда и даже ты меня не остановишь, — проговорил я, начиная раздражаться, чувствуя волну гнева, чего давно не было со мной, я знал, что Эмма смягчила меня, залечив раны нанесенные мне моей вечностью.

— Мальбонте был убит, — произнес он немного растягивая слова.

— Его нет — да, к чему ты клонишь? — я не понимал, что он пытался сказать мне.

— Я знаю, что кто-то пытается возродить древнее зло и это тот, кто слишком хорошо знает иерархию небес и ада, слишком блестяще ведет шахматную партию, двигая фигуры на большой доске судеб, тот, кто слишком близок к Шепфа, — поделился догадками Сатана.

— Это может быть любой Серафим, Архангел, да кто угодно, Сэт, — произнес я, оглядывая его лицо с оторопью. — Возможно, это тебе на руку и ты бы вступил в игру в надежде выиграть?

— Ты слишком хорошо меня знаешь, Геральд, — красноглазый дьявол горько и с сожалением о былых временах, ухмыльнулся, — раньше я бы вступил в игру ничем не рискуя, теперь у меня сын, — он чуть помолчав, продолжил, если бы я его не знал, то подумал бы, что он волнуется: — Сейчас ситуация изменилась, и я должен выжить, чтобы мой сын жил.

Я с изумлением смотрел на Дьявола, который боялся впервые, возможно, за всю историю с момента своего создания и он тоже любил, любил и беспокоился за своего маленького сына. Я знал, что пожалею о том, что помогаю ему, но и другого выхода я тоже не видел, у меня не было пути обратно, как и у Эммы.

— Я знаю, что у этого кого-то есть половина души Мальбонте, — проговорил хозяин преисподней, — и я точно знаю, что если этот кто-то заполучит вторую, то с этим он получит неограниченную власть, а это значит прощай Шепфа, а про меня и говорить нечего, я подергаю лапками как отравленный таракан и тоже кану в лету.

— Отлично, как по мне так просто красота, — ответил я, не удержавшись, поглумился над бывшим другом.

— Нет, — он зло и одновременно устало усмехнулся, и продолжил медленно проговаривая слова, — ты не понял, если не будет Шепфа и меня, мир, как по щелчку, свернется, исчезнув, и твоя девка тоже, — на этих словах пришла его очередь усмехаться, — будет хаос, чего и жаждет Мальбонте и те, кто пытаются его возродить думают, что смогут им управлять. Какие же это глупцы, невозможно управлять самим хаосом, хаос сам собой управляет и останавливается только тогда, когда сам себе надоест, насытится жертвами, насладится разрушениями.

Горячность с какой произносил все это Сатана пугала меня, также как и страшила перспектива смерти мира, где была Эмма, та, без которой я себя уже не мыслю, к той, которой привязался, которую полюбил так сильно, как только может любить тот, который только-только узнал сколько созидательного несет в себе это чувство, тот, который считал себя злом, тот, который не помнил, что был любим, тот которого любят сейчас.

— Помоги я тебе, Сатана… — начал было я.

— И я отпущу тебя на все четыре стороны, — завершил за меня он.

Я не доверял ему, помнил, что Сатана всегда играет по своим правилам, а правила он менял по ходу пьесы. Вдруг со дна души мутным остатком поднялась ненависть к нему. Я помнил, кто убил моих родителей, знал, что он отомстит Эмме за нанесенную рану, которая будет вечно напоминать ему о том, что и его пометили и сделала это слабая Душа. Мне захотелось растерзать его, я свирепел с каждой секундой, пока не почувствовал нежное прикосновение к моему плечу, которое успокоило меня, как будто присутствие любимой было настоящим, но я знал, что это было той частью её души, которая всегда будет со мной.

— Ты кого-то подозреваешь конкретно, Сатана? — спросил я.

— Пока нет, но если этот кто-то доберется до второй части души Мальбонте, то нам всем конец и наша задача найти вторую половину быстрее моего злейшего визави, — проговорив это, хозяин преисподней замолчал.

— Ты хотя бы знаешь, что мы ищем? — снова мрачнея, раздраженно спросил я.

Тот вздохнул и внимательно смотрел на меня, изучая, словно бы пытаясь понять: можно ли мне доверять после всего произошедшего. Нельзя, Сатана, ты это прекрасно понимаешь. Для тебя я стал опасен, потому что не нахожусь ни по одну сторону баррикад, я верен себе и Эмме. Моя независимость страшит тебя посильнее нелояльности, потому что я буду выполнять свою часть сделки с тобой только до той степени, до которой она совпадает с моими интересами. Наконец, он нарушил внезапно возникшую паузу и продолжил бесцветным голосом словно бы смирился с положением дел:

— У меня был Маль.

— Что?! — произнес я, вскакивая с места и тут же чувствуя острую боль, садясь обратно, морщась и отплевываясь. — Сукин ты сын, и когда же ты собрался мне об этом сказать?! — он молчал, а я продолжил: — Ты просрал половину души самого, мать его, опасного демона и поэтому ты мне об этом не сказал?! Да из твоей говнотюрьмы может сбежать любой.

Меня разобрал смех и я, не сдерживаясь, гоготал во все горло, видя, как Сатану разрывает гнев, но что он мог сделать, если оказался в полной лаже.

— Поздравляю, Сатана, в твоей команде предатель, — произнес я уже серьезно, — и это может быть кто угодно.

— Знаю, но вычислить это невозможно, никому не доверяю, кроме Винчесто и… — он запнувшись продолжил, — тебя.

— Тебе нужно, чтобы я его вычислил и убил, — я внимательно глядел в его глаза.

— Да и мне нужен Маль или Бонт, как противовес, чтобы ни у кого и руки не чесались когда-нибудь угрожать мне.

— Хм, дай-ка подумать, — начал я насмешливо рассуждая, — Маля ты просрал, где находится Бонт ты и в душе не знаешь… Да ты в дерьме, Сатана.

— Заткнись, Джер, — произнес он моё имя на манер, как его произносила Эмма и мои челюсти заходили от гнева, Дьявол довольно улыбался, в словесной перепалке мы пока были на равных, но его взгляд вновь стал серьезным и он продолжил: — Маль уже у того, кто решил сыграть в бога, а где искать Бонта я не знаю.

— То есть, пошел-ка ты, Геральд, туда, не знаю сам куда, и принес бы мне на полусогнутых ножках и протянутых ручках то, чего и сам не знаю, — я был на тонкой грани раздражения и старался не сорваться в ярость.

— Винчесто изучил этот вопрос, он как раз дописывает трактат по нему, и мы знаем, что Мальбонте — существо, которое родилось от запретной связи столь древней, что книги не хранят эту историю, всё, что мы узнали о Мальбонте, мы узнали опытным путем, строя для него ловушки и однажды поймав, приведя его Шепфа, — Сатана замер, прислушиваюсь к шагам в коридоре.

Я обернулся и увидел юношу с белыми крыльями. Он немного неуверенно подошел к Сатане и протянул ему свиток. Тот недовольно посмотрел на него, но свиток взял с легким ворчанием, что-то типа того, что ангелы слишком зачастили в его обитель. Юноша поспешил удалиться.

— А где мой? — спросил я, разглядывая сосредоточенное и немного озадаченное лицо короля ада, вчитывающегося в текст, изложенный на бумаге.

— Ангел-то? –уточнил Сатана, не отрываясь от бумаг.

— Да.

— Воспользовался заварушкой и смылся, твой ангел оказался трусом, — ответил Сатана и положил бумагу на стол, а перед моим взором мелькнул знак Астреи — неужели Суд?!

— Суд? — неутерпев, просил я.

— Да и там не знают, что ты только что воскрес, — произнес Сатана, оглядывая мое лицо, угадывая эмоции.

— Ну что ж, тем хуже для них, — ответил я, морщась от периодически возникающей боли. — Меня хотят отправить в небытие? — я усмехнулся и продолжил: — Я только оттуда.

Сатана усмехнулся так как раньше, когда мы были бок о бок и на поле битвы, и на веселой пирушке, и произнес:

— Узнаю Геральда.

А про себя подумал: «Не обманешь, дьявол, своим очарованием, я слишком хорошо тебя знаю, даже чересчур». А тем временем в залу вошел Винчесто, и Сатана отдавал ему указания по поводу предстоящего судебного процесса. Меня же сопроводили в отдельную комнату, где помогли одеться. Когда я вернулся обратно, Сатана и Винчесто уже нетерпеливо ждали меня. Я видел, как демона потряхивало от волнения, возможно, для него такого рода процесс был первым в его вечности, однако Сатана был спокоен, он доверял своему рабу. Мы, выйдя из дворца Сатаны, взмыли в воздух, с каждым мгновением приближаясь к выходу из ада. Суд находился в высших сферах, выше, чем небеса и школа Ангелов и Демонов, там, где до Шепфа было рукой подать. Я здесь никогда не был, не признающий власть и презирающий чины, никогда бы и не дошел до столь высшей ступени, где присутствие бога так явственно.

Сложив крылья, мы вступили в почти святые обители, и я с раздражением осмотрел всё вокруг: белое, чистое, прилизанное, птички поют, цветы благоухают, ну, отлично же, но не для меня. Быстрым шагом мы приблизились к величественному зданию всем своим видом говорящим о высшей справедливости, которой надо повиноваться и поклоняться. Непосредственно перед входом в помещение нас встретила делегация из Кроули и Фенцио. Те изумленно смотрели на меня, как будто видели привидение, возможно так оно и было. Они переглянулись друг с другом и Кроули взяв себя в руки, заговорил первым:

— В связи с открывшимися обстоятельствами и зная, что обвиняемый склонен к побегу, предлагаю вновь одеть наручники.

Сатана посмотрел на меня, я вздохнул и произнес:

— Серьезно?! Мне кажется, они не помогут, если я захочу уйти.

Я увидел усмешку Фенцио, который прикрыл рукой рот, чтобы это было не так заметно. Кроули посмотрел на него убийственно спокойным взглядом.

— И всё же, Геральд, — Кроули настаивал.

— Хорошо, — милостиво согласился я и протянул руки.

Фенцио ловко достал из карманов своего балахона наручники с такими же рунами, как и те, что были на моем браслете совсем недавно, и подошел, быстро застегнув их на выставленных мною для него запястьях. Чуть помедлив, коллега быстро, тепло и искренне шепнул:

— Рад, что ты жив.

Я кивнул и краем губ слабо улыбнулся. Боль так некстати снова возникла, я побледнел и покачнулся. Двери толкнули и мы вошли в залитый светом зал правосудия, меня совершенно не интересовало происходящее, я думал над выходом из сложившейся ситуации, пока не почувствовал такой знакомый порыв огненно-розоцитрусовой энергии без которой я не мог жить. Чуть покрутив головой, думая, что это наваждение, я стал прислушиваться к себе, пока не поднял голову и не увидел Эмму. Моя девочка сидела напротив и я был ошеломлен, а в голове толкались вопросы: Почему она здесь? Она умерла? Её также хотят судить, как и меня? Боже, но как же я был рад! Я почувствовал её порыв ко мне, но Эмму резко осадил Архангел Гавриил, а я показал наручники из-за которых всё еще не находился рядом с ней, руны надежно делили обе противоборствующие на процессе стороны. И я только сейчас понял, что мы были по разные стороны с моей девочкой впервые в нашей жизни. Я не знал к чему это приведет, но постарался ободрить её хотя бы взглядом, вложив в него страсть, получив от неё не менее в ответ, и сам воспрянул духом. Я понимал, что ни одна сила не будет иметь решающего значения, пока мы что-то сами не сделаем и не намеревался идти на поводу у Сатаны и других власть предержащих. Мне была нужна Эмма.

Комментарий к 14. Воскресший

https://vk.com/club194439725?z=photo-194439725_457239239%2Falbum-194439725_00%2Frev

========== 15. Суд. Часть первая ==========

Вот ведь интересная штука эта справедливость. Вроде бы неосязаемое понятие, эфемерное. Пока не касается тебя самого, только тогда в полной мере ощущаешь всю её тяжесть на себе. И приходится отвечать за свои поступки. Вот только всегда ли справедливость равна честности по отношению к себе и к окружающим, и всегда ли справедливость ко всем одинакова?

Я сидел на скамье за длинным столом, по правую и левую руку с моим защитником Винчесто и Сатаной, как ну очень заинтересованным лицом. От них просто смердело болезненным беспокойством: демон старался выслужиться перед Сатаной, а Сатане нужен был я, полностью оправданный, склоненный на его сторону, снова выполняющий его указания. Он не учитывал только одного: я стал другим, не меняя своей демонической сути. Эмма всем своим существом показала мне, на что способна любовь, где нет условностей и запретов. Несмотря на то, что мы сейчас находились в зале суда, по разные стороны правосудия и разделенные судьбой, я понимал, что мы были близки как никогда, так же хорошо, как и моя девочка. Я не мог отвести своего многозначительного взгляда от неё: она смущалась под ним, изредка опуская глаза, улыбаясь и прикусывая нижнюю губу, притягивая меня. Её огненная энергия солнечного утра всплесками неслась ко мне, а я наслаждаясь, вдыхал ароматы открывающейся розы перед дождем и цитруса, горьковато-кислой нотой проскальзывающей ложкой дегтя в этой безупречности. Я видел помимо её радости также и печаль, она была не глупа и знала, что, возможно, взгляды — это то единственное, что нам осталось. Буйство её чувств и отчаянная попытка показать мне, что она пойдет до конца. Она знала, что я пойму.

— О, уймитесь уже оба, — вскрикнул Сатана недовольным тоном, глядя поочередно то на меня, то на нее, — ты здесь не один, Геральд, я тоже чувствую её энергию.

Я видел, как Гавриил усмехнулся и что-то прошептал на ухо Эмме, она коротко взглянув на меня, потупила свой взор, безупречный слух демона уловил смысл посыла архангела — вести себя правильно, чтобы не обрушить на себя гнев богини Астреи, чтобы иметь возможность видеть своего демона-хранителя, ибо суд может пройти и без нашего постоянного участия. Я еще раз более внимательно взглянул на архангела Гавриила: крепко сложенный, высокий, в старинном кожаном камзоле, не воин, скорее по необходимости, но не думаю, что не владеет орудием, скорее всего, наоборот, но это для него не главное. Я заметил, как он тщательно перечитывал бумаги, наверняка видевший их не один раз, значит очень старательный и внимательный к мелочам — я позволил себе усмехнуться одним кончиком губ и мельком взглянул на Сатану, который как раз и любил крыться в деталях. Я очень хотел, чтобы Архангел виртуозно владел словом, потому что всё, что мне нужно было от него, чтобы он максимально выгодно для Эммы оправдал её. А оправдать её равносильно приговору для меня. Это было тупиком, не содержащим выхода, потому что исчезнув в небытие, я не смогу защитить Эмму.

Судебный зал стали наполнять демоны и ангелы, среди незнакомых лиц я увидел старинного друга и коллегу Фенцио. Мне это было особо приятно, ведь присутствие на этом процессе не обязательно, а значит, он переживал за меня и сознательно откладывал свои дела, коих я знал, у него всегда было предостаточно, как и забот — маленький сын требовал много внимания.

Я заметил, как все разом встали, за ними подтянулся и я. В зал вошла вся в сиянии и блеске богиня справедливости и правосудия — Астрея. Признаться, я ослеп. Ослепли все. Безупречная и красивая просто до безобразия, подумалось мне. До того момента пока она не уселась в кресло и не вытащила носовой платок, громко чихнув и прочистив нос.

— Будь… те здоровы, ваша честь, — произнес Сатана, обращая на себя внимание, слишком пристально глядя на богиню.

Та лишь приподняла брови, но во взгляде мелькнуло легкое смущение, за ним последовал еле заметный кивок. Гавриил нахмурил лоб и вперился немигающим взглядом в лицо Сатаны, тот взгляда не отвел. Что-то подсказывало мне, что это будет то еще судебное заседание — суд, решающий наши с Эммой судьбы. Мой неугомонный взор опять скользнул по серьезному лицу моей девочки, я видел, как она волновалась и пыталась собраться с мыслями. Практически сразу же за богиней просеменила ангел, как я понял, стенографистка, и, разложив бумаги и перо, немигающим взглядом вперилась в лицо судьи, превратившись в сплошной слух.

А тем временем председательствующая судья Астрея заговорила равнодушным, чуть осипшим от простуды голосом:

— Судебное заседания Суда справедливости объявляется открытым, слушается дело о незаконной связи демона Геральда… — она прервалась, чтобы взглянуть на меня и снова уткнуться в свои бумаги, — и земной девушки Эммы, — судья вновь замолчала, посмотрев уже на мою девочку: придирчиво, рассматривая её древнегреческий наряд, в конце удовлетворенно улыбнувшись, зрелище ей явно понравилось, — и да сотворится Справедливость! Проверяется явка сторон и личность явившихся.

Винчесто и Гавриил практически одновременно подтолкнули нас и мы встали, не отрывая взгляда друг от друга, будь моя воля, я бы унес её сейчас подальше отсюда, крепко обняв, накормив любимым шоколадным пудингом, и любил бы всю ночь.

— Я — демон Геральд, — заговорил я, ни на миг не разлучаясь с теплым изумрудом моей девочки, — хранитель Эммы, которую люблю и о чем сейчас свидетельствую.

По залу прошелся ропот. Глаза Эммы засияли сильнее и она мне ослепительно улыбнулась. Богиня подняла руку и в зале воцарилась гробовая тишина. Она равнодушно смотрела на меня, ей, как и всем небожителям высших сфер, было абсолютно наплевать на причины и условия, которые толкнули нас навстречу друг другу, однако я видел в глазах её непонимание от того обстоятельства, что две расы, которые никогда не должны были столкнуться, от одной из которых лицезрение демонов было скрыто, пока душа человека не попадет на Небеса. А тут ещё демон наделен обязанностями хранителя, человек может не просто видеть демона, они взаимодействовали и между ними возникли чувства.

— Эмма, — начала хрипловато девушка от волнения и чуть откашлявшись, продолжила, — живу на земле, взята на небо архангелом Гавриилом, подопечная демона-хранителя Геральда, который для меня всё и которого люблю… больше неба, — чуть помолчав она добавила: — Могу везде это указать и подо всем расписаться.

Я пристально исподлобья смотрел на мою девочку и счастливо улыбался как дурак, она улыбалась в ответ. Неконтролируемо ею и несдержанно мною наши энергии: её огненная и моя темная, лучистым потоком вырвались из нас почти одновременно и соединившись на полпути вихрем закрутились, обдавая присутствующих жаркой волной.

Астрея долгим взглядом смерила сначала меня, потом Эмму и со страдальческим вздохом вытащив платок из складок черной судейской мантии, громко просморкалась, затем по-философски риторически спокойно спросила нас, жестом указав присаживаться обратно на свои места:

— Мы вам не мешаем?

Сатана был взбешен и прошипел мне в ухо:

— Вы бы еще трахнулись здесь.

— А ты уже занял пост наблюдателя как я посмотрю, — ответил я и презрительно взглянул на него.

— Да сколько можно говорить, что я явился уже после, — снова оправдался Сатана и поспешил отвести взгляд.

— Ну-ну, — только и произнес я.

Тем временем судья задала вопрос обоим защитникам о подтверждении наших личностей, как будто были какие-то сомнения, но того требовал протокол, что и было подтверждено нашими защитниками.

— Молчанием подтверждается доверие судье, если есть возражения скажите об этом или молчите до конца, — проговорила Астрея буднично и уже хотела перейти к другой части судебного протокола, как услышала твердый вопрос Эммы, Гавриил не успел её осадить и она вскочила с места одновременно задавая вопрос:

— А вы когда-нибудь любили?

Я видел, как Гавриил сморщился от конфуза, замер и прикрылглаза, ожидая гнева богини. Однако я видел, как блеснули глаза Астреи и она не ответив ничего моей девочке, только произнесла немного грустно и уже не так пафосно:

— Вопрос отклоняется, поскольку не относится к сути разбирательства. Подтверждается доверие судье залом и сторонами.

— Хоть бы кто-нибудь спросил каково это проводить заседание в таком состоянии, — с легким ворчанием почти про себя проговорила Астрея, я забылся, что за её внешностью юной девы скрывалась суть такая же древняя как моя, а может быть даже древнее.

Гавриил покрывшийся пунцовыми пятнами утянул сесть Эмму за стол и что-то сейчас выговаривал ей, пока судья нудно, осипшим голосом, прерываясь на сморкание и кашель, зачитывала права и обязанности сторон.

— Есть ли ходатайства у сторон? — спросила Астрея, листая страницы дела.

— Ваша честь, у меня есть ходатайство о принятии в дело заинтересованным лицом Сатану, — проговорил Винчесто, вставая.

— Объяснитесь, сторона, — судья заинтересовано воззрилась на демона.

— Присмотритесь к господину Сатане, вы видите повязку на его щеке, под ней глубокая рана, которая была оставлена Душой на щеке моего господина, это сделала Эмма, с виду невинная девушка, внутри сущая демон, — после этих слов Винчесто, зал ахнул и как будто испарился, не слышалось ни звука, все прекратили, как мне показалось, дышать.

— Ваша честь, возражаю: характеристика девушки пока здесь не рассматривается, — резво подскочил Гавриил.

— Возражения отклоняются, они не по сути рассматриваемого вопроса, есть еще ходатайства? — спросила судья.

— Хорошо, Ваша честь, я перефразирую: как ранение Сатаны, даже пусть и Эммой, относится к делу сейчас нами рассматриваемому? — не растерялся Архангел.

— Отвечайте, Винчесто, — предложила Астрея и её глаза всё больше загорались от происходящего, давненько у неё не было таких дел, пожалуй, таких у неё не было никогда, ей нравилось, что уже давно переставшие честно спорить Ад и Рай, сейчас столкнулись на самом справедливом суде во всех вселенных.

— Девушка Эмма, дело которой мы здесь рассматриваем, нанесла эту рану, где если не здесь, Ваша честь, — быстро сказал демон.

— Умрет, попадет в ад, тогда и накажите, — с непроницаемым лицом проговорил Гавриил.

Я видел, как побледнела Эмма и посмотрела на меня. Я кусал внутреннюю часть губ и понимал, что мы должны выиграть, я должен выжить, должна жить и Эмма. Как найти это гребаное равновесие? Так, чтобы я мог встретить душу Эммы, когда придет её час, на небесах, а не гнусный Сатана.

— Возражения архангела Гавриила отклоняются, ходатайство демона Винчесто об участии Сатаны в деле в качестве заинтересованного лица принимается, Винчесто прошу предоставить заключение лекарей с обеих сторон Равновесия об увечьях Сатаны, — сказала Астрея и, получив бумагу от него, продолжила: — заключение лекарей об увечьях Сатаны приобщается к делу, прошу вас, Помпея, — уже обращаясь к стенографистке, проговорила судья.

Астрея начала рассказывать о сути дела залу и сторонам. Винчесто грыз карандаш и лихорадочно искал что-то в толстой стопке бумаг. Гавриил рассеянно скользил глазами по лицу Эммы, явно обдумывая линию защиты. Сатана зевал и изредка поправлял галстук. Эмма смотрела на меня, а я смотрел на Эмму.

Затем судья мельком взглянула на Гавриила и Винчесто, знаком пригласив их к себе, они о чем-то переговорили и богиня отпустила их на свои места.

— Итак, у нас две виновные стороны: Демон Геральд и Душа Эмма, в чем их вина и её степень нам предстоит выяснить в этом судебном процессе. Поднимите руки у кого есть возражения на этот счет? — богиня обвела зал и столы сторон быстрым взглядом, в ответ получив лишь молчание, кивнула головой и продолжила, — Согласно жребию, брошенному вот-вот, слово первым предоставляется защитнику демона Геральда — демону Винчесто. Пожалуйста, Винчесто.

Гавриил нарочито громко цокнул языком, словно сожалея о выборе судьбы, по мне — так он блефовал, а его отношение к судебной тяжбе было сродни как к спектаклю. Демон, сверкнув на него недобрым взглядом, встал из-за стола и начал свою речь:

— Ваша честь, мой подопечный — демон Геральд, вверенный мне для защиты здесь волею судьбы и повелению моего господина Сатаны, является типичным демоном мира духов, где и мы с вами все обитаем. Будучи ранее доверенным лицом моего господина был разжалован со службы и сослан на землю в качестве поставщика душ для преисподней. Совсем потерявшийся и расстроенный, он поддался на дьявольские чары своей подопечной. Вы только взгляните на неё, она же и Сатану соблазнит…

Я видел, как болезненно при этих словах поморщился Сэт и чуть тронул повязку пальцами. «Скорее убьет», — промелькнула у меня шальная мысль. Я не мог больше этого выносить, гнев во мне так и клокотал и, вскочив, хотел было возразить, как услышал, мерный стук судейского молоточка и фразу, произнесенную, спокойным чуть усталым и слегка простуженным голосом:

— Угомоните вашего подзащитного, демон Винчесто, или мне придется его удалить до конца судебного заседания, призвав лишь на оглашения приговора.

Он кивнул судье и обернулся уже ко мне, произнося, тщательно подбирая слова, будучи в большом волнении:

— Успокойтесь, Геральд, я пытаюсь вашу шкуру спасти.

— Мне плевать на свою шкуру, мне нужно спасти Эмму, — прошептал я ему в ответ, видя, как он багровеет.

— Геральд, у неё самый лучший защитник на небесах и выше: хитрый, словоохотливый и ни разу не проигравший, дайте мне возможность спасти вас на максимально выгодных условиях, не ставьте себя в безвыходное положение и оставьте вашу горячность для последней речи, — неожиданно убедительно проговорил Винчесто и я ему поверил, твердо решив, чтобы ни говорилось на процессе, не реагировать, думая о благополучии Эммы.

Он отвел от меня свой горящий взор и продолжил, глядя теперь уже на судью:

— Ваша честь, как по мне, так картина ясна: одинокий демон, соблазнительная девушка, не менее одинокая, сирота. Он не смог устоять и получилось то, что получилось, мы разбираем никчемный случай запретной связи ни к чему не приведшей. Ваша честь, считаю, что всё очень тривиально и не требует тщательного разбора ситуации. Защита демона Геральда предлагает следующее решение вопроса: девушку опять на землю, демона на работу в ад. У меня всё, ваша честь.

Астрея кивнула Винчесто после чего тот сел на свое место и перевела взгляд на архангела Гавриила.

— Слово предоставляется защитнику Души — архангелу Гавриилу, — проговорила будничным тоном судья и посмотрела на мужчину.

Гавриил вышел из-за стола и встал на середину залы.

— Ваша честь, — начал он, склонившись в легком поклоне, и, обведя зал глазами, продолжил, — и все присутствующие наверняка испытывали то щемящее чувство одиночества, когда ты никому не нужен, брошен и растоптан. Это чувство постоянно преследовало мою подопечную. Она, будучи младенцем, потеряла мать, отца она не знала, демон, следуя какой-то своей изощренной мании стал её хранителем, волею судьбы, — он прервался, видя, как заинтересовано взглянула на него судья, затем снова продолжив, — вырастил её, втерся в доверие, а затем коварно соблазнил…

— Возражаю, ваша честь, — вскакивая с места, проговорил демон-защитник, — факт умысла при соблазнении еще не доказан.

— Демон, вы в своем уме?! Как можно соблазнить без умысла? — эмоционально возразил адвокат Души.

— О порывах страсти ничего не слышали, Архангел? — вопросом на вопрос ответил Винчесто.

— Возражения демона принимаются, — проговорила судья, скука из глаз которой мгновенно исчезла, — перефразируйте.

— Хорошо, ваша честь, — желваки на скулах которого заиграли с новой силой. — А затем склонил подопечную к соитию, — сокрушительная улыбка Гавриила и обескураженный демон, которому нечего возразить на это.

— Он не соблазнял меня, — тихо, но твердо проговорила Эмма и тепло поглядела на меня, — мы оба этого желали…

— Защитник Гавриил, поясните теперь Душе, что она должна молчать всё время, пока ей не предоставят слово, — также безучастно, спокойно и ровным тоном сказала Астрея.

Гавриил взглянул на мою девочку и та, кивнув, замолчала, так же как и я опасаясь, что ей не позволят присутствовать на судебном заседании и мы не сможем видеться хотя бы так.

— Есть ли в зале суда тот, кто имеет что либо добавить к вышесказанному? — спросила Астрея, но в ответ не услышав ни слова, продолжила: — Стороны готовьтесь, объявляется короткий перерыв.

Громко чихнув, судья Астрея, виляя бедрами удалилась из зала. Я увидел, как Сатана не отрываясь смотрел ей вслед, я знал этот похотливый взгляд, у Астреи не было шанса. Толпа в зале стала расходиться.

— Тебя убьет Лилит, — резюмировал я, усмехнувшись.

— Если узнает, — в задумчивости произнес Сатана, потом как будто опомнившись, смерил меня надменным взглядом, — пойду, навещу судью.

— Я бы не рекомендовал, мой господин, — предупреждающе проговорил Винчесто в попытке удержать Сатану (какое там, я-то знал его безудержность). Между тем демон продолжил: — Сатана, вы заинтересованное лицо в конце-то концов… — последняя попытка Винчесто остановить безумие охотника, так неожиданно проснувшееся в дьяволе.

— Очень заинтересованное, — проговорил хозяин преисподней и поспешил ретироваться.

Винчесто посмотрел на меня, мой красноречивый взгляд говорил о многом, демон тяжело вздохнул. Я увидел, как Эмма и Гавриил встали с места и тоже удалились из зала, Эмма неотрывно смотрела на меня, в её глазах стояли слезы.

— Вам не разрешат свидание наедине, — сказал мой защитник как отрезал.

— Нам нужно поговорить, возможно мы больше никогда не увидимся, — спокойно произнес я, глядя прямо в его красные глаза.

— Вы так спокойно об этом говорите, — немного ошарашенно произнес Винчесто и долгим задумчивым взглядом посмотрел на меня.

— Я могу представить, что нам за это будет: самое меньшее — её отправят на землю, стерев память обо мне, а меня в ад, и, поверьте, это будет лучший сценарий, — мои слова его расстроили, а перед моим внутренним взором предстал жалкий образ спивающегося ангела Джека, — самое жестокое — забвение для нас обоих.

Мой защитник молчал, что он мог сказать, ведь он сам понимал, что я прав.

Я продолжил:

— Вы ведь наверняка тщательно копались в моем прошлом, перетряхнули всю подноготную демона Геральда, знаете обо мне всё и понимаете, что я слов на ветер не бросаю, мне плевать на себя, но не на Эмму. Но в то же время я понимаю, если я не выживу, то и ей не дадут жить, например, тот же Сатана, — чуть помедлив продолжил, — ваш хозяин любит потрясающие результаты и раболепную службу, но взгляните на меня, что я заслужил в итоге своей безупречностью…

— Вы такой же слуга, как и я… — он воспользовавшись моей секундной заминкой, начал было.

— Уже нет.

Взгляд Винчесто скользнул по моей шее и он понимающе кивнул, вновь взглянув в мои холодно-голубые глаза как все ледники Арктики. И что-то подсказало мне, что он не так прост, как пытается казаться.

— Я сделаю, что смогу и попробую устроить вам короткую встречу, — произнес демон, как будто решившись на что-то.

Я кивнул с надеждой, зная, что она может быть последней, мне нужна была надежда, нам нужна была надежда.

— Вы хотите выйти из зала судебного заседания немного поразмяться? — спросил меня защитник.

— Прогуляться до камеры? — хохотнул я, — насижусь еще.

Винчесто понимающе улыбнулся и уткнулся в бумаги. Я дернул руки в наручниках, держащих меня так надежно, и простонал от отчаяния. Фенцио делал качественные амулеты, и наручники не менее. Надо было собраться — такого меня видеть Эмма точно не должна, она и сама была на грани. Через какое-то непродолжительное время зал стал снова наполняться. Я огляделся, снова увидев в толпе Фенцио, почему-то его поддержка мне была важна. Мне вспомнились мы, юными, еще студентами, мы тогда неплохо куралесили, да и потом, когда нас разделила жизнь, мы сохранили к друг другу уважение, преподавая в Школе. Ангел кивнул мне, я кивнул в ответ, видя в его глазах тревогу и раздумья.

Привели и Эмму. И снова перекрестие наших взглядов как было всегда — её теплого изумрудного и моего до невозможности холодного голубого, смешавшиеся, превратившиеся в цвет морской волны и оттолкнувшиеся от наших тел, будящие во мне воспоминания: младенец, сладко посапывающий в колыбели моих рук; маленькая девочка на залитой солнцем поляне — волосы всполохами сочного каштана, подбрасываемая моими руками вверх, смеющаяся так заливисто; юная девушка, в руке которой спелое яблоко и прямой взгляд прямо мне в душу, как обещание всегда быть рядом; все твои сны обо мне; твои горячие слезы в проулке с убийцей и принятие моей демонической сути; твои признания в любви, дрожь тела, несдержанные стоны, поцелуи и ласка, сводящие меня с ума. Ты всё поняла, Эмма, я это увидел сейчас в твоих глазах. Кто я для тебя? Твои губы шепнули: «Всё».

Оборвав наши горячие признания, в зал ворвался Сатана и плюхнулся рядом. Он молчал и даже не смотрел на нас. Я усмехнулся про себя с глубоким изумлением отметив, неужели Астрея отшила. Эмма изуродовала, богиня отвергла, так и власть потерять — раз плюнуть. Через какое-то время в помещение впорхнула и судья. Сев в свое кресло, она немного помедлила, как будто собираясь с мыслями, и её взгляд скользнул по Сатане. Очень уж легкомысленный взгляд. Сатана своей хватки не терял, но что будет дальше, одному Шепфа известно, ведь Астрея хоть и была красавицей, но слыла капризной очень.

— Судебное заседание объявляется открытым, — проговорила сипло Астрея. — Прежде, чем приступить к рассмотрению доказательств сторон, спрашиваю: есть у вас ходатайства?

С места поднялся архангел Гавриил и выдержав секундную паузу проговорил:

— Я ходатайствую о приобщении вновь открывшихся обстоятельств в деле.

— Удивите меня, архангел, — равнодушно проговорила Астрея, сморкаясь в платок, но испытывая к делу великий интерес, всё-таки подалась вперед, — объясните суть вновь открывшихся обстоятельств.

— Моя подзащитная беременна.

Комментарий к 15. Суд. Часть первая

https://vk.com/wall-194439725_528

========== 16. Суд. Часть вторая ==========

— Моя подзащитная беременна.

Слова Архангела эхом разнеслись по вмиг притихшему залу. Я почувствовал, что от волнения начал тяжело дышать и немигающим взглядом уставился на лицо Эммы, на котором как белые облака на синем небе проносились, сменяя друг друга эмоции: от непонимания до безграничной радости. Эмма смотрела на меня, а я как всегда не мог выразить никаких эмоций, ничего не отразилось на моем лице. Я просто не мог выразить никаких чувств, я остолбенел, потому что этого не могло быть от слова вообще. Люди и демоны слишком разные по своей природе. Но если так всё-таки случилось, то в голове закрутилось два вопроса: «Даст ли небо шанс нашему ребёнку?» и «Как моя девочка переживет беременность?». Дышать становилось все сложнее, мне даже показалось, что стены вдруг сжались вокруг меня. Я видел, что Эмма изменилась в лице, помрачнев и опустила голову, а из глаз закапали слезы. Да что за черт! Смотри на меня, Эм! Откуда-то с самого дна моей демонической души поднялась радость, я ощутил то, что ощущал всегда когда был рядом с моей девочкой — счастье. Среди творящегося нашего личного апокалипсиса, среди игры, в которой мы были лишь пешками, есть то, что заставляет меня ощущать вплоть до кончиков пальцев необъятную целостность. Я никогда не думал о том, что могу стать… отцом. При моем-то образе жизни и отношению к женщинам… я даже не задумывался о детях. Я пытался поймать взгляд Эммы, но она смотрела на свои руки и глаз не поднимала, а мне хотелось придушить самого себя за то, что не дал ей понять, как на самом деле отношусь к этой новости. Да, я растерян, но и счастлив, и понимаю, что ответственности стало еще больше, сейчас вопрос стоит только о выживании, сейчас я похоронил мечту о том, что мы когда-либо будем вместе с Эм. Как можно быть настолько раздираемым такими разными эмоциями?

— Геральд, черт бы тебя побрал, — пробормотал Сатана и его кулаки гневно сжались, видя, как я пожал плечами.

— Вот только вопрос: зачем Гавриилу «топить» свою подопечную, — шепнул Винчесто вслух вырвавшуюся мысль, — этими вновь открывшимися обстоятельствами он подталкивает её к небытию, — на его щеках заиграли желваки.

— Этот хитровыдуманный индюк знает свое дело, он знает, для чего это делает, у него свои мотивы. Я это понял, когда узнал, что он согласился стать защитником Души, сделав это явно не по доброте душевной, — ответил ему Сатана.

Винчесто вновь уткнулся в бумаги. Я молчал, я молил, чтобы моя девочка взглянула на меня, но упрямая смотрела куда угодно, но только не на меня. Я чувствовал её боль и я ничего не мог сделать — закованный в наручники и молчащий.

Висящая тишина в зале судебного заседания стала просто звенящей. Астрея о чем-то напряженно думала и периодически неосознанно постукивала молоточком. Потом словно собравшись с мыслями, судья мрачно проговорила:

— Вы можете чем-то подтвердить вновь открывшиеся обстоятельства, Архангел?

— Заключение сторон Равновесия… — проговорил Гавриил, сияя, и передал бумаги Астреи.

— Хорошо, — раздраженно протянула Астрея, получила бумагу, просмотрев её и отдав Помпее.

Судья задумалась и через какое-то время быстро произнесла:

— Судебное заседание откладывается до завтра для изучения вновь возникших обстоятельств, — судья стукнула молоточком и поспешила удалиться.

А я все смотрел на Эмму, она лишь мельком взглянула на меня — обижена и потеряна, мне надо с ней поговорить, мне нужно ей сказать, что я чувствую, но её так же, как и меня, увели из зала правосудия.

На нижних этажах Дворца справедливости было не так радужно, светло и просторно и меня впервые не тошнило от нарочито подчеркнутой святости и обилия белого света. Это было место для меня, для демона: серого и с темной душой. Я осмотрелся: камера оказалась очень тесной и маленькой, окон не было, жесткая полка.

Я подёргал свои запястья, скованные в наручниках и усмехнулся, они опасались оставлять меня без них даже в закрытой камере. Эмму так же, как и меня, тщательно охраняли, однако я смел надеяться, что её содержат не в тюрьме и не в таких спартанских условиях, что меня. Кому я еще был нужен, кроме неё? Но я ошибался — похоже, существовал еще кое-кто, кому было не плевать на творящийся в моей жизни коллапс. И это был ангел Фенцио. Когда я увидел его, то был безмерно рад. Он вошел широким шагом и полы балахона из плотной ткани хлестко ударяли по его ногам. Ангел был верен себе и не менялся. Собранный, серьезный и очень честный. Я знавал его и в бою, и на веселой пирушке и на школьном симпозиуме. Я широко улыбнулся и был действительно очень рад видеть его. В ответ получил такую же искреннюю улыбку. У многих может возникнуть вопрос: каким образом две силы, два противоположных полюса Равновесия способны на дружбу, на который я отвечу так — нас надо было просто знать в студенческие годы.

— Ты влип, Геральд, — глубоко вздохнув, произнес ангел, — по-настоящему.

— Без тебя знаю, Фенцио, — мрачно произнес я, усмехаясь, понимая, что ангел не изменился, что его может поменять что-то действительно серьезное, что ворвется в его жизнь так же неожиданно, как Эмма в мою.

— Но я рад за тебя, ты вечно что-то… — он промолчал подбирая слова для моего поведения ранее.

— Искал? — предложил вариант я и улыбнулся, вспомнив свою неугомонность в отношении женского пола.

— Точно… надеюсь, ты нашел, — усмехнулся Фенцио и, глянув себе за плечо, убедился, что охранник не смотрит на нас, я подался вперед, вслушиваясь в каждое слово. — У меня есть то, что может помочь вам с Эммой.

— Что же? — я глянул в сторону охранника, убедившись в том, что тому мы не интересны.

— Амулеты, которые спрячут вас на земле, — произнес он, — вам только надо добраться до водоворота…

— Я в наручниках, Фенц, — проговорил я, вроде вновь воспарив от надежды, но потом снова помрачнев, — между прочим в тех, что ты делаешь, — я с укоризной и легким сарказмом помахал у него перед глазами ладонями.

— В них нет силы, — спокойно произнес он и пальцем показал мне, что руны на них разомкнуты, такое может увидеть только опытный глаз, что был у моего школьного приятеля.

Я длинно и грязно выругался на древнедемонском, Фенцио поморщился от моего непроизвольного выражения чувств, а потом передал и амулеты.

— Ты доберешься до водоворота и у вас будет шанс раствориться среди людей. Стать человеком, быть человеком, — произнес ангел и его взор пристально скользнул по-моему лицу, — готов ли ты?

— О, ты не знаешь насколько, — прошептал я ни минуты не сомневаясь в выборе, — только меня одно беспокоит, если… если, что-то пойдет не так…

— Ты о том, сможет ли Эмма выносить и родить? — догадался давнишний приятель и коллега.

Я мотнул головой и мрачно исподлобья взглянул на него. Охранник зашагал в нашу сторону. Он подумал и, подходя к выходу, произнес:

— Риск есть, если ситуация станет патовой, ты знаешь, как призвать меня на помощь.

— Зачем ты так рискуешь, ангел, помогая мне? — спросил я, вглядываясь в его серые глаза.

— Я знаю, что окажись я в столь же безвыходной ситуации, ты мне также поможешь, ты также сделаешь всё возможное и невозможное для меня, — проговорил он.

Я утвердительно кивнул. С этими словами Фенцио удалился, оставив меня размышляющего и рассматривающего амулеты — нашу с Эммой единственную надежду.

***

На следующий день.

Я сосредоточенно смотрел перед собой, обдумывая наши с Эммой дальнейшие действия. Когда её ввели в помещение, я тщетно искал встречи с её взглядом, она не смотрела больше на своего хранителя. Эмма, ты самое упрямое создание во всей вселенной, ты дьяволица, созданная мне на погибель, приковавшая к себе сильнее наручников с рунами! Смотри на меня, черт бы тебя побрал, Эм! Посмотрела. Мельком. Обожгла, однако быстро собрала эмоции и снова глухая стена. Я усмехнулся: сам воспитал — получи и распишись, Геральд.

В зал судебного заседания вплыла Судья, вот только я не видел той спеси и надменности в ней, она была бледна и задумчива. Присев на судейское кресло, Астрея всё-таки собралась и произнесла свое судейско-сакральное:

— Судебное заседание продолжается. Стороны подойдите для определения жребия.

На этот раз повезло Винчесто, выступать первым выбор пал на него. И он довольный собой и складывающимися обстоятельствами заговорил, оглядев зал внимательным горящим взором, обратился к судье с риторическим вопросом:

— Ваша честь, что вы видите, глядя на эту девушку?

Эмме стало крайне некомфортно и она вся сжалась, убийственным взглядом воззрившись на моего защитника, тот как будто не заметил и продолжил:

— Так ли невинна эта девушка…

— Возражаю, — подскочил на месте Гавриил, прерывая самозабвенную речь демона, — это характеристика, не относящаяся к делу.

— Возражения приняты. — проговорила судья и предложила Винчесто: — Перефразируйте, демон.

— Хорошо, — раздраженно вздохнул он и продолжил, — так ли чиста человеческая кровь в ней?

Он обвел вновь затихший зал немигающим взглядом красных глаз. Меня уже не в первый раз посетило ощущение спектакля, выражение лица Эммы говорила о тех же чувствах, что и моё.

— Объяснитесь, защитник, — попросила судья, чуть бледнея. Дело, казавшееся пусть и не тривиальным, думалось ранее, что простым, но как же ошибалась опытная богиня.

— В крови нашей Души течет демоническая, — как будто полоснув ножом, четко произнося каждое слово, молвил довольный собой Винчесто.

— Вот это поворот, — ошарашенно проговорил Сатана, — Винч творит чудеса.

Я увидел, что Эмма улыбнулась кончиками губ и посмотрела на меня, но всё еще холодно, обида была очень сильной. Она тоже поняла — то, что накопал мой защитник, было спасением для нас. Эмма не была демоном, но я чувствовал, что это могло как-то смягчить приговор. Лично для меня тот факт, что где-то там в её ДНК было нечто общее с моим родом-племенем, многое объясняло и расставляло по своим местам в понимании сильно любимой мною Эммы.

Судья, округлив глаза, но стараясь не подавать виду, произнесла:

— Доказательства.

Винчесто положил объемный том перед судьей. Я видел, как она испуганно сморкнулась в платок, прежде чем приобщить доказательства к делу и еле выдавила из себя:

— Объяснитесь, защитник демона.

— Я изучил родословную Души и выяснил, что её предок — Гортензия Нильсен, слыла ведьмой и имела тесные, так сказать, контакты четвертой степени, отношения с демонами.

Я слышала, что Сатана присвистнул, заржал как конь и проговорил вполголоса:

— Вот это да, Геральд, как тесен мир, не ровен час и я там постарался, породнимся, кум?

Я одарил его уничтожающим взглядом и услышал в ответ безудержный смех, за что Сатане было вынесено предупреждение и он заткнулся. Мой взгляд обратился к Эмме, но она всё ещё не смотрела на меня. Астрея грустно взглянула на том с доказательствами, который ей предстояло изучить, шмыгнула носом. Винчесто продолжил:

— Ваша честь, в связи с этим прошу вынести обдуманное решение и учесть тот факт, что Душа хоть и является человеком, но имеет в себе кровь демона, у меня всё, — Винчесто вернулся к нам за стол.

— Слово предоставляется защитнику Души — Архангелу Гавриилу.

Гавриил спешно застегнул свой камзол и элегантно выпорхнул на середину зала лицом к Астрее, а мое внутреннее чутье подсказывало мне, что у него был на руках роял-флеш.

— Ваша честь, я не хочу давать оценку личностям обоих сторон, нет, но мне бы хотелось немного пролить свет на примечательного демона Геральда, — он чуть театрально протянул ко мне свои руки, которые мне тут же захотелось оторвать и затолкать ему в одно место, — Что вы видите? — он замолчал, пока судья, не выдержала.

— Не томите, Архангел, — нетерпеливо сказала она, мрачнея, у неё в голове уже стал складываться некий итог этого суда, а этот неугомонный хотел предъявить то, что отвергнет решение наверняка.

— То, что демон Геральд — не демон, он урожденный ангел, родители которого мать — ангел и отец — демон, были вместе еще до запрета на связи между сторонами Равновесия.

Зал ахнул, Астрея икнула, а Гавриил наслаждался произведенным эффектом.

— Доказательство, — вновь проговорила судья, и её глаза округлились когда она увидела не менее объемный труд, чем тот, что представил ей Винчесто.

Мой адвокат, отклонив голову в сторону, гневным сердитым взором уставился на Сатану, пока тот не ответил:

— Я не мог тебе сказать.

— Зато проныра Гавриил все знает, — мрачно проговорил демон и желваки заиграли на его лице.

— Знает, — глухо повторил Сатана.

Я знал, что это был просто ужасный поворот в деле: если демона можно было оправдать своей натурой, мол, он только для этого и создан, чтобы искушать, то ангела, а тем более хранителя, ничто не оправдает и это был крах всего.

— Судебное заседание откладывается до завтра, — судья быстро собрав бумаги, и шепнув что-то стенографистке удалилась. Зал задвигался и толпа стала расходиться. Я видел, как Помпея подошла сначала к столу Архангела Гавриила и быстро что-то проговорила ему. Тот кивнул и потянул Эмму за руку из-за стола, а она даже не смотрела на меня. Вот упертая!

— Эмма! — выкрикнул я, но было уже поздно, она повернула голову только у двери и её вывели из залы.

Винчесто осадил меня и строго посмотрел. А тем временем стенографистка что-то шепнула на ухо Сатане и поспешила ретироваться. Сатана поправил костюм и коротко бросил:

— Судья ждет.

— Снова? — не удержался я.

— Опять, — просиял хозяин ада и удалился.

***

Астрея стояла возле окна своего роскошного судейского кабинета, только подчеркивающего высокий статус его владелицы, и растерянно рассматривала простирающиеся перед её взором райские кущи и облака, тянущиеся под сферами, где обитают небожители, а выше только Шепфа и поклонение ему. Богиня глубоко вздохнула, из её головы не выходили публичные признания в любви Демона и Души, черствое сердце той, которая уже давно вознеслась и не помнила, что это такое, чуть дрогнуло и что-то щемящее появилось в душе. А еще страх, вызванный неизвестностью, безвыходностью, возможными нежелательными последствиями для неё, а если делом будет интересоваться Шепфа, неверный шаг и всё — вызов на ковер, лишение регалий, а у неё дети ещё Школу ангелов и демонов не закончили, да и к статусу привыкшая, а как же служебная колесница, придется снова учиться ходить ногами, а муж — никому ненужный герой-полубог Арат, уже которое тысячелетие сидящий дома без работы, жалеющий себя и безвозвратно теряющий мужское либидо… Она стукнула кулачком по оконной раме, спугнув двух голубков, воркующих на карнизе. В дверь кабинета постучались. Астрея приосанилась и развернулась навстречу входящим и её глаза вновь загорелись как звезды, от прежней неуверенности не осталось и следа. Архангел Гавриил и Сатана, на последнего она всё же посмотрела мягче.Те с недоверием и непониманием смотрели друг на друга, думая, что их вызвали конфиденциально, переводя тяжелые взгляды и на судью. Оба знали, что Астрея любит сталкивать стороны лбами.

— Что, мать вашу, здесь происходит? — начала она спокойно, но оба почувствовали, что у них затряслись поджилки, всё-таки судебная власть как бы независимая. Астрея перевела взгляд на Гавриила и мрачно проговорила:

— Ты мне сказал, что всё пройдет без сучка и задоринки, что надо осудить демона и спасти девчонку, передать её на святые поруки, я тебе поверила и сделала одолжение, ты не предупредил, что она беременна, мать её, беременна и отец будущего ребенка — демон… человек и демон, мать его, ты понимаешь, что будет, если слух о деле дойдет до вашего Отца? А ты, Сатана, которому так неймется и так сильно нужен этот Геральд, на что ты пойдешь?

Она их отчитывала как мальчишек. Желваки играли на щеках Сатаны: ему не нравился ни смысл, ни тон разговора, и еще этот хитро улыбающийся Гавриил.

— Я бы на твоем месте так не улыбался, Гавриил, — присаживаясь за стол и одной рукой облокачиваясь на него, другой нервно двигая вещи на нем, мрачно проговорила Астрея, — моё решение может быть таковым, что я оправлю её в небытие быстрее, чем ты накатаешь заявление об обжаловании моего решения выше.

— Ты не сделаешь этого, Астрея, — самодовольно проговорил архангел, — ты лучше меня знаешь законы — тебе не позволят убить ребенка.

— Так тебе нужно это дитя, — произнес Сатана, задумчиво потирая подбородок, — вопрос только, что в этом ребенке такое, что он тебе так нужен…

Архангел сжал ладони и присел на стул, стоящий рядом со столом судьи. За ним следом опустился и Сатана, он не отрываясь смотрел на того.

— Что ты задумал, братишка? — красноглазый пытался рассмотреть хоть что-то в ясных глазах Архангела. — Святоша, верно служащий нашему папаше, зачем тебе ребенок Геральда, одного из первых родившихся от связей ангелов и демонов…

— Рожденного ангела, которого ты сделал демоном, тот, который не осознает свою силу, свою настоящую силу, безграничную, способную погасить звезды и Солнце, тот, который способный смести с лица вселенной Шепфа и тебя, Сатана, — горячо проворил всегда спокойный и собранный Гавриил, и неожиданно близко придвинувшись к брату, проговорил: — Зачем ты оставил его в живых?

— Он не был чудовищем, которых порождали такие связи, он был ангелом, взявшим лучшее от обоих своих родителей, и мне стало любопытно, я подчинил его себе, — ответил самодовольно хозяин преисподней, — он как пес у моих ног.

— Он весь между ног земной девки, Сэт, — произнес Гавриил и его голос зазвенел от ярости, он откинулся обратно на спинку стула, — не ври себе хоть здесь, я ведь знаю, что тебе нужен этот демон, чтобы и дальше удерживать свою власть.

— А тебе нужен ребенок Геральда. М-да, Гавриил, плевать ты хотел на святые поруки Души, — изучающе смотрел в глаза брата Сатана.

— Ты, падший, мерзкий, не знающий, что такое сострадание и любовь… — начал было Архангел.

— Не убедительно, брат…

Они бы и дальше препирались, если бы гневный оклик Астреи не остановил их.

— Выйдите оба, — устало произнесла она, глядя себе на руки.

— Астрея, когда будешь принимать решение… — хотел сказать Гавриил.

— Это давление на суд, защитник Души, если вы себе позволите еще такое, вы будете удалены из зала судебного заседания и вашей Душе будет назначен новый защитник, — спокойно мерным голосом проговорила она и взглянула прямо в небесные глаза Архангела.

Рядом довольно хмыкнул Сатана. Архангел развернулся к двери.

— Я могу остаться, Астрея? Нам надо ещё раз переговорить, так сказать, углубить вопрос, который нами недавно обсуждался, — произнес Сатана, ослепительно улыбаясь, и судья обратила на него свой недоуменный взгляд.

— Выйдите оба, — взбешенно произнесла она и зарылась в бумаги, всем видом давая понять, что им необходимо покинуть помещение и как можно быстрее.

Гавриил, захохотав, поспешил покинуть помещение, за ним следом удалился и обескураженный Сатана.

***

Как только Гавриил и Сатана вышли из зала, неожиданно Винчесто быстро притянул меня за рукав и проговорил шепотом, смотря на пристава-демона, который терпеливо ждал, когда адвокат поговорит со мной, чтобы отвезти в камеру:

— Я могу устроить вам с Эммой встречу.

— Что попросите взамен? — сразу спросил я, знающий, что помогать такой демон так просто не будет.

— Услугу, — без раздумий ответил он и увидев мой утвердительный кивок, вышел из-за стола и подошел к приставу.

Я видел, что Винчесто что-то объясняет тому. Туповатый демон, привыкший исполнять короткие приказы и не привыкший к длинным речам, коими сейчас пытался забить его пустой мозг мой защитник, с непонимающим видом, почесав затылок, что-то проговорил и кивнул. Мы выскочили из-за зала суда как угорелые.

— У вас очень мало времени, я буду ждать вас на выходе, условный стук и я вхожу, — сказал он с вниманием считая кабинеты, — восьмой…

Винчесто втолкнул меня в полутемное помещение и я, оглядевшись, увидел сидящую на кресле Эмму, лицом уткнувшуюся в острые коленки, по-детски подтянутые к себе. Она всхлипывала.

— Я могу остаться одна, хотя бы ненадолго, — взмолилась она и я услышал безмерную усталость в голосе моей девочки и отчаяние на грани безумия, и я был в этом виноват.

— Нет, — прохрипел я, при этом сильно волнуясь, пытаясь унять дрожь в руках, не хватало ещё, чтобы она видела меня в таком состоянии, привыкшая всегда видеть меня собранного.

Эмма подняла голову и как будто не поверила своим глазам, но всё-таки вскочив с места в порыве подбежала, правда, осеклась на расстоянии вытянутой руки, в изумрудном взгляде плескалась боль и непонимание. Я сделал шаг к ней и проговорил нежно, справившись с волнением, хотя легкая хрипотца присутствовала и это слышала Эмма, мое волнение передалось и ей, а я этого не хотел:

— Эм, выслушай меня, у нас мало времени.

Она сделала шаг назад и ответила сухо, строго:

— Я слушаю.

— Ты сердишься на меня? — спросил я, снова делая шаг к ней, уже чувствуя, как её энергия вырывается из неё и невольно тянется ко мне, но еще обижена.

— Нет, — произнесла отстраненно, как чужая, я видел, как её сухие пухлые губы чуть дрожали, вот-вот заплачет, сделала шаг назад, спиной уперлась в стену, но огонь её энергии уже ласкал мои щёки.

Я улыбнулся, шагнул к ней и всем телом ощутил её тепло. Взгляд Эммы скользнул по моему лицу, задержавшись на губах и опять эта огненная часть её души, опалившая мою суть.

— Я рад, — прошептал ей на ухо, опаляя и её свои огнем.

Она прислонилась ко мне щекой и чуть приласкалась, я почувствовал сильное жгучее желание, но смирял себя — не время и не место. Девушка, не отрывая от меня своего темного взгляда, поцеловала в закрытые губы, чуть оттянув нижнюю. Я, завороженный ею, поцеловал в ответ так нежно, что сорвал с её губ стон. Моя рука легла на её живот, даря жгучее, почти адское тепло её телу, она даже на секунду зажмурилась. Эмма положила свою ладонь на мою и улыбнулась, тихо прошептав:

— Я уже люблю его.

— Я тоже, — шепнул в ответ.

Бесконечная нежность захлестнувшая меня, и я вспомнил танцующий цветок наших энергий, растворившийся на стройном животике Эммы. Так выглядит энергия ребенка? Я чувствовал под фарфоровой кожей девушки что-то настолько хрупкое и слабое, что не смог удержаться и поцеловал её в живот. Она хохотнула — я щекотнул её за бок. Опять перекрестие взглядов — желание выходило из-под контроля. Она водила рукой по моим волосам, тонкими пальчиками все сильнее сжимая мой затылок.

— У нас мало времени, — сказала она и её голос сорвался на полушепот, потопив меня окончательно в своей пробуждающейся страсти.

Я, дрожа от нетерпения, желая её всем собой, целую соблазнительные губы, сомкнутыми руками наручниками, обняв. Она вся подается вперед, вжимаясь в меня. Мы оба безумны в этот момент: я пытаюсь подрагивающими ладонями разобраться с её туникой, которая бесконечными складками становится для меня непреодолимым препятствием. Я почти рычу, чувствуя под губами улыбку Эммы. Она справилась с ремнем быстрее и брюки опали к моим ногам. Подхватываю Эмму на руки, стройные ноги обвивают торс — ощущение на коже, от которого загораюсь еще сильнее. Она гладит, чуть сжимая мои крепкие руки, прижимаясь, целуя, становясь необузданной, чувствуя моё нетерпение, заводясь ещё сильнее. Путаюсь в брюках, не могу сделать полный шаг, вот-вот упаду. Мое ругательство по древнедемонском, её хриплый смех. Получается устроиться в кресло. Снова её смех и мой глубокий поцелуй. Моё безумное желание и эти нескончаемые складки на её одежде, мои сомкнутые руки на её ягодицах, сжимающие их. Пытается собрать подол, ерзая, я стону — настолько сильно её хочу, что сейчас взорвусь. Еще движение и уже её стон с моим именем, чувствую её тесноту и мне становится сладко. Мое движение бедрами, она вздрагивает и оседает, вжимаясь и дрожа. Её поцелуй в мои открытые губы, с которых срывается несдержанный стон.

Детка, что может быть безумнее того, что здесь и сейчас происходит? Среди не нашего мира, которому наглухо неизвестны наши чувства, который не хочет их понять, которому необходимо осудить для соблюдения мнимой законности, уничтожить и забыть, продолжая жить по накатанной.

Ты замираешь, пытаясь найти комфорт для себя, я перестаю двигаться, видя, как чуть морщишься. Мой взгляд исподлобья — немного наивный, но весь открыт, холодный для всех, теплый для тебя — арктические ледяные глаза с четко очерченными темным радужками, ты целуешь их, начиная двигаться, задавая свой ритм, сводя с ума, даря безумное наслаждение.

— Скучал, — шепчу, растворяясь в твоей коварной улыбке, движении бедер, чуть подрагивающих ягодицах, через ткань кусая острые соски, чувствуя, как дрожишь и сильнее прижимаешься ко мне, сжимая плечи, размашистее двигаясь, добавляю то, что всегда хотел сказать, — люблю.

— Джер, — шепчет нежно, целуя меня в губы.

Скольжу руками по спине и притягиваю к себе для поцелуя. Взаимный стон, перекрестие взглядов, лоб ко лбу, огненная и темная энергия — безмерная нежность и необъятная сила, и розоцитрусовый запах, подталкивающий меня к разрядке. Кляня наручники и тунику, скольжу по бедрам, чувствую твою дрожь, найдя точку удовольствия. Ты обхватываешь мои плечи сильнее и положив голову мне на плечо, стонешь. Чувствую, как подаешься моей руке навстречу и, зажмурив глаза, дрожишь, твои бедра сильнее сжимают мои и я взрываюсь следом за тобой. Обнимаю тебя, сжимаю хрупкое тело, ты обнимаешь в ответ, голова на плече, локоны, слипшиеся от пота, упавшие мне на грудь, и я, всё ещё в твоем теле. Не хочу больше расставаться, хочу всегда быть рядом.

— Поговорили, — шепнула Эмма и поцеловала меня в улыбающиеся губы, хрипло рассмеявшись.

Она поднялась и помогла привести мне себя в порядок. И вновь уселась ко мне на руки.

class="book">— Нас в любой момент могут прервать, Эм, — проговорил я и достал из кармана талисман, поблескивавший золотом и отдал его Эмме, она задумчиво вертела его в руках, — посмотри мне в глаза, девочка, — она подняла свой взор и у меня сердце зашлось, я готов молиться Сатане, чтобы у нас все получилось, — этот талисман ты должна будешь надеть на себя на последнем слове…

— Нас казнят?! — вскричала она и её глаза наполнились слезами.

— Эмма, сейчас не время… ты меня поняла? — я заставил её смотреть на себя.

— Да, — тихо прошептала девушка и поцеловала меня, я ощутил соленый вкус её губ и притянул её к себе.

— Я не хочу, чтобы ты сейчас плакала, у нас есть шанс, — проговорил я и увидел, как Эмма сжала талисман в ладони, чуть кивнув мне головой.

В дверь постучал условным стуком адвокат Винчесто. Надо было уходить, но я не мог оторваться от неё. Эмма силилась не плакать, подталкивая меня к выходу.

— Сделай как я прошу, — прошептал я напоследок и скрылся за дверьми.

Комментарий к 16. Суд. Часть вторая

https://vk.com/wall-194439725_548

========== 17. Побег ==========

На последнем заседании суда над нашей с Эммой любовью в зал набились, казалось, целые небеса и ад в придачу. А я был предельно собран и оценил ситуацию — количество приставов, в тоже время не сбрасывая со счетов ни Сатану, ни Гавриила, ни Винчесто — все они могли оказать сопротивление. У охранников были мечи: легкие и практически не могущие причинить какой-либо серьезный вред, кроме как царапнуть, задержать, отвлечь, выиграть время. Я видел сосредоточенность Эммы и её подрагивающие губы, она с надеждой и волнением смотрела на меня. Я должен спасти нас!

Занудно тянулись часы по рассмотрению доказательств, допроса свидетелей, в коих я с изумлением узнал монахиню Агату и подругу Эммы по колледжу. Рассматривали даже характеристики с моего места работы и я был приятно удивлен словами коллег: серафима Кроули, ангела Фенцио и даже Мисселины. Выступил и Сатана, ему пришлось показать рану, нанесенную моей девочкой. Я чуть не присвистнул, она была сквозная и наверняка оставит шрам, как и мои шрамы на шее будут со мной всегда. Я видел, что Эмма нисколько не раскаивается в произошедшем, напротив, она смотрела в глаза хозяину ада смело и открыто, она знала, что он никогда и ничего не сделает ей, пока существую я.

Судья вызвала для заключительных слов защитников и первым начал демон Винчесто, представлявший меня:

— Ваша честь, уважаемый защитник Души и присутствующие в зале, посмотрите на моего подзащитного. Защита постаралась и вытащила на свет всю правду о демоне Геральде. Будучи урожденным ангелом, он всё-таки всю сознательную жизнь был демоном. А основная задача демонов? Правильно — искушение. И он, следуя своей демонической натуре, справился со своими обязанностями, как истинный сын Тьмы. Ваша честь, прежде чем Вы вынесете решение об этом деле, просто напомните себе, что Вы так же каждый день исполняете то, для чего созданы, то, чем живете. Нельзя уничтожить демона только за то, что он качественно выполнил свою работу. Я прошу суд о снисхождении — демона Геральда отправить обратно в ад, запретив встречаться с Душой на веки вечные. Спасибо, у меня всё! — Винчесто, поклонившись судье и залу, вернулся на свое место.

За ним, не спеша оправив камзол, встал архангел Гавриил и торжественно прошествовал на середину залы. Он тяжелым сосредоточенным взглядом посмотрел на судью, и его взор скользнул по моему лицу. Архангел усмехнулся.

— Ваша честь, демон Винчесто и все, те кто есть здесь, задайте себе вопрос: зачем вы сегодня и все дни до этого собирались здесь? Прошу вас взглянуть на дело более внимательнее и глубже, поняв, что вещи таят в себе второе дно. То, что произошло, более никогда не должно случиться. Это нарушит порядок, тысячелетиями сложившийся в нашей жизни. Геральд, будучи урожденным ангелом, даже не зная об этом, но всё-таки волею судьбы являвшийся хранителем своей подопечной, соблазнил её, склонил к запретной связи и она понесла от него. Этого больше никогда не должно повториться и поэтому, я прошу суд о снисхождении к Душе и об отправке её на мои святые поруки. Спасибо, Ваша честь.

Выслушав свидетелей и защитников сторон, Астрея задумчиво сидела и переводила взгляд с меня на Эм, я видел, что судья находится в ступоре, и не может принять решение, её саму раздирали сомнения и противоречия. Наконец, она стукнула судейским молоточком и строго произнесла:

— Суд удаляется в совещательную комнату для постановления приговора по делу.

Она удалилась из зала быстрым шагом, и полы её судейской мантии взметнулись как вороньи крылья, как бы пророча ужасное. Меня также увели, а напоследок я взглянул на Эмму и получил настолько ободряющий взгляд в ответ, что знал: сегодня я смогу невозможное — сегодня мы будем свободны.

Часы ожидания приговора тянулись бесконечно долго и я старался максимально занять свои мысли, вспоминая сцены из детства, которые так внезапно всплывали в моей памяти: мать, поющая мне колыбельную, отец, читающий мне книги, полеты в небе, крынка молока, чистый рассветный воздух, черные крылья отца, белые — матери, ощущение безграничного счастья. У Эммы этого никогда не было, я должен дать ей дом, семью, должен показать, что чувствовал я, чтобы мы могли дать это нашему ребенку. Я не просто привык к мысли, что буду отцом, я почти сросся с ней, испытывая невероятную радость, поднимающуюся откуда-то из самых глубин моей мрачной темной души. И я вспомнил благословение старухи в городе проклятых — я понял, что та каким-то образом видела будущее и она благословила нас с Эммой на зачатие ребенка, а это означало, что она была ангелом? Ангелом с черными крыльями. Такая же, как я — урожденная от союза ангела и демона. Как и Джек — урожденный демон с белыми крыльями. Сколько нас таких ещё? И почему раньше были возможны союзы ангелов и демонов? А потом был установлен Закон Равновесия, запретивший такие браки. Чего испугались рай и ад? Детей, рождавшихся от таких связей? Ведь нас истребляли, и родители как могли прятали детей? Мальбонте был монстром, но ведь я и остальные, мы не монстры? Что мы можем такого, что небо и бездна восстали против нас? И почему Гавриилу необходимо наше с Эммой дитя, а ведь ему нужен именно наш ребенок — отсюда его забота и защита моей девочки…

Наконец, за мной пришли, и я пружинисто встал на ноги. По телу разлилась привычная сила, она бурлила во мне, для привычного меня действовать, нежели пускаться в длинные и пространные рассуждения. Я потянул чуть наручники, они слабо хрустнули, оставил их, так как пока ещё рано освобождаться от них. Темные стены подземных казематов сменились светлыми местами радужных пространств Дворца Справедливости, и у меня опять засвербело плюнуть себе под ноги, чтобы хоть как-то испортить эту напускную и фальшивую благость, те, кого хоть раз в жизни «ломала» система правосудия, сейчас бы поняли меня.

Меня ввели в зал полный любопытных глаз: из толпы мой взор выхватил охваченное заботой лицо ангела Фенцио и собранная, словно пантера перед прыжком, Эмма, её взгляд лучился надеждой.

Видя, что все стороны на месте и восстановив гробовую тишину, судья Астрея встала и начала свою речь:

–Провозглашается приговор Суда Справедливости: Властью данной мне Шепфа я осуждаю Душу и Демона на небытие, приговор должен быть приведен в исполнение немедленно, у защитников есть немного вечности для обжалования!

По залу прошелся ропот, я слышал, что многие шептали о дитя. Моё сердце сжалось от боли, я видел, что побледнела Эмма, и её глаза наполнились слезами.

— Осужденному Демону предоставляется последнее слово, — Астрея с немигающим, абсолютно ничего не выражающим взглядом обернулась ко мне — чистое слепое правосудие, действующее по Букве Закона, напрочь забывшее о его Духе. Так справедливость коснулась нас с Эммой: — Демон Геральд, Вам есть что сказать?

Я поднялся с места, вышел на середину зала и огляделся. Я каждому заглянул в глаза и начал говорить немного хрипло, стараясь скрыть волнение, давясь еле сдерживаемым гневом, тая надежду в душе:

— Оглянитесь вокруг. Что вы видите? Небеса! Чистые, красивые, даже плюнуть некуда, а жаль, мне очень хочется… Однако сейчас не об этом. Я, как помню себя всю жизнь, знал только одно — сила решает всё и важно соблюсти Закон Равновесия. Я знал только ад, я — воин, я — учитель, я — тот, кто встречает людские Души, если они того заслуживают и даю им крылья Непризнанных. Я больше ничего не ведал, пока однажды по глупой ошибке или велению судьбы не был отправлен на землю и приставлен к Душе, ставший, будучи по природе противоположным, для неё хранителем, демоном-хранителем, — я взирал на замершую Эмму, смотрящую на меня любящим теплым взглядом. — Я рос вместе с ней, я испытывал все радости и горечи рядом с ней, я учился любить и ненавидеть, я — тот, кого опасается Закон Равновесия. Тут есть те, кто, возможно, никогда не испытает его на себе, а я испытал: Равновесие в людях, в их жизни, в их ежесекундном существовании, являя собой одновременно свет и тьму, которые уживаются, причудливо переплетаясь в их сложной душе, раздираемые страстями, снедаемые болезнями, сгибаемые трудностями. Они для нас должны являться примером соблюдения этого гребаного Равновесия. Я люблю эту Душу, я люблю моего ещё неродившегося ребенка, которого Справедливость обрекла на небытие, как и его родителей. Я — демон Геральд, думавший, что то, что было до встречи с Душой жизнью, познавший жизнь только с Эммой.

Замолчав снова обвел помещение глазами, видя пораженные лица присутствовавших. В зале повисло тяжелое выразительное молчание. Еще немного и понесется залихватское: «Судью на мыло». Астрея, ничего не сказав и не прервав меня, обратилась к Эмме:

— Имеет ли что сказать Душа, перед исполнением приговора?

Эмма поднялась с места и умоляюще воззрилась на судью, слабым дрожащим от волнения хриплым голосом проговорив:

— Могу ли я вместо слов обнять Геральда, Ваша честь?

Астрея вздрогнула и, позволив себе проявление чувств, чуть подалась вперед с судейского места с изумлением глядя в изумрудные глаза моей девочки:

— Ты не боишься небытия, Душа?

— Было бы глупо сказать, что не боюсь, Ваша честь, ведь я не знаю, что это такое, а неизвестность всегда страшит, — проговорила моя умничка. — Но я уйду туда с теми, кого знаю и люблю безмерно, у меня нет никого и ничего, кроме Геральда и не рожденного дитя. И я прошу вас, нет, я заклинаю вас, позвольте в последний раз обнять… — и она бесшумно зарыдала.

Зал немного заволновался, это было вне правил, однако, вне правил была и наша любовь и весь суд и приговор, решивший убить еще не рожденное дитя. Астрея застучала молоточком и, восстановив тишину и порядок в зале судебного заседания, проговорила:

— Разрешаю.

Эмма улыбнулась и сквозь слезы прошептала слова благодарности Астрее, отправлявшей нас своим решением в Небытие. Она старалась не выдавать свое волнение перед предстоящим, выйдя из-за стола и направляясь ко мне. Я видел, что моя девочка была напряжена, а, подойдя ко мне, нежно обняла.

— Ты готова? — шепнул я, дергая наручники, которые тут же подались мне, видя её утвердительный кивок, освобождая руки.

Резким движением и уже привычным жестом, значащим для неё больше, чем все мои скупые слова о любви, я завел Эмму за спину и подавшись вперед вытащил у близстоящего пристава его меч, пиная его на стол, за которым сидели Винчесто и Сатана, не успевшие среагировать, нелепо повалившись, как кегли. Несколько шагов и мы были у выхода. Я видел высокую фигуру архангела Гавриила, который выхватив меч у одного из приставов, приближался к нам. Мы были уже в коридоре и я мысленно призвал круговорот, как архангел нагнал нас. Я услышал знакомый шум, в конце коридора возник проход на землю, туда надо было просто добраться. И об этом легко было только думать.

— Ты думаешь, демон, я так просто вас отпущу, — проговорил он злобно и сделал мощный выпад.

— Что тебе до нас, отправленных в небытие? — спросил я, уклонившись, прикрыв Эмму.

— Ты наивный, демон, жалоба на решение и Эмме продлят жизнь, покуда она не родит, а ты мне не нужен, — он холодно усмехнулся и снова выпад, на этот раз жестче и озлобленнее прежнего, от которого я с трудом увернулся, отмечая то, что архангел был хорош в бою на мечах. — Ты сыграл свою роль и тебя даже выгоднее уничтожить, твоя смерть выгоднее мне, чтобы посмертно сделать тебя героем.

Гавриил не подпускал меня к круговороту, кружа вокруг меня, но всё-таки я медленно и неуклонно туда приближался. Я видел, что народ высыпал из зала.

— Зачем тебе это, архангел? — мой выпад и совсем чуть до желанной земли. — Решил в Бога поиграть?

— А ты сам не видишь, что случилось с миром, которым управляет Шепфа? — проговорил Архангел и снова отрезал нам путь. — Может, пора всё изменить?

— И Богом станешь ты? — с иронией произнес я, и сделав широкий шаг, наконец приблизился к круговороту, схватив Эмму за руку, бросился вовнутрь.

Почувствовав погоню, я обернулся и увидел не унимающегося Гавриила.

— Порядок будет, демон, а ты послужишь топливом для революции, твою смерть воспоют в веках…

— Я вне политики, я вне статусов, я верю только в силу и боль, а теперь ещё и в любовь, — проговорил я и круговорот выплюнул нас с Эммой на берег океана.

Готовый к атаке и к её отражению, я, развернувшись кругом, никого не обнаружил и облегченно вздохнул. Амулеты делали свое дело. Повернувшись к рыдающей Эмме, я крепко обнял её, вдыхая соленый запах, тонкой шелковой нитью вплетавший в себя розоцитрусовый. Мы оба хохотали, скорее от нервов, целуя друг друга, чувствуя нахлынувшую усталость и ощущая счастье.

***

Тем временем.

Винчесто неторопливо, положив руки в карманы брюк, брел по темной аллее рядом со Дворцом справедливости. Сатана оставил его и теперь сам, лично спустившись на землю, разыскивал свой единственный козырь на выживание — демона Геральда, ведь Маля он уже потерял.

Он присел на скамейку и устало вздохнул. Почувствовал, что рядом кто-то сел. Винчесто повернулся и увидел архангела Гавриила.

— Я сделал, что мог, — растерянно проговорил он.

— Я знаю, демон, успокойся, –усмехнулся небожитель и скользнул взглядом по Винчесто. — Сатана зря тратит свои нервы, он не найдет их, им помогли, наверняка это амулеты. Сейчас только время поможет, надо ждать.

Винчесто открыл было рот, но Гавриил опередил его, быстро и жестко произнося:

— За себя не беспокойся, все мои слова в силе, как только я сяду на трон Шепфа, ты станешь новым хозяином ада.

Демон склонил голову перед Архангелом, улыбаясь.

Комментарий к 17. Побег

https://vk.com/doc592086541_563391005?hash=cb6315a8aafd087063&dl=0d0d9b6e50b405186e

https://vk.com/club194439725?z=photo-194439725_457239258%2Falbum-194439725_00%2Frev

========== 18. Равновесие. Часть первая ==========

Я шел по кромке берега, и ноги ласкал соленый океанский прибой. На моей спине дремала Эмма, каштановые кудряшки безудержным каскадом нежили мои острые скулы, розоцитрусовый запах приятно щекотал нос, подводя к мысли скорее найти место для отдыха. Амулеты даровали нам свободу от неба и возможность скрыться, забрав некоторые мои качества: нет, я не стал человеком, это не изменило моей демонической сути, материализовав меня. Но я был рядом с ней, а остальное тонуло в её нежных руках, что были сейчас на моих плечах. Я остановился и осторожно, за бедра, стараясь не разбудить, начавшую сползать Эмму, подтянул мою желанную ношу чуть вверх. Однако она проснулась и я, повернув голову, виновато посмотрел в её еще сонные глаза и сразу получил быстрый поцелуй в нос, щеку, и объятия, от которых жар разлился по всему телу, нежно сжавшие мои крепкие плечи и грудь.

— Устал, рыцарь? — спросила она чуть хрипло, хохотнув и снова целуя, только уже в шею.

— Нет, но еще немного, если ты продолжишь и дальше, то я за себя не ручаюсь, — прохрипел я и ускорил шаг.

— Обожаю когда ты не можешь поручиться за себя, — улыбнувшись, проговорила чертовка и снова поцелуй в шею, от которого мурашки разбежались, заставляя кровь быстрее нестись по телу.

— Эмма… — обреченно произнес я и дорожка поцелуев в шею.

— Это стимул, — шепнула она, хохотнув. — Так ты быстрее найдешь, где нам можно передохнуть.

— Ты слишком хорошо знаешь меня, — улыбаясь, произнес я и ещё раз подтянул девушку вверх.

— Ага, как и ты меня, — и снова, сводящие с ума нежные прикосновения и поцелуи, хриплый смешок и объятия. — Кстати, куда мы?

— О, неужели Эмма начала думать, — теперь пришла моя очередь смеяться.

— Ты несносен, демон, — обиженно, но сквозь обиду чувствовался смех. — Отпусти меня, хочу пройтись.

— Нет, — с легким смешком произнес я.

— Почему? — искреннее удивление в голосе, я заглянул через плечо и увидел, как качнулся её изумруд, широко улыбнулся.

— Так безопаснее для тебя и окружающих, — я смеялся во весь голос.

— Ах, ты так? — её возмущение пополам с обожанием. — Тогда я вот так, — снова нежные поцелуи, превращающиеся в требовательные, чувствую, что и сама заводится: легкие нетерпеливые движения бедрами — как ответ на моё их требовательное сжатие, обоюдный взгляд — страсть, разбившая всё в наших мирах, соединившая вопреки.

Она вжалась в меня, крепко обняв за грудь, и я поцеловал её, сплетая языки, сминая соблазнительные губы, в ответ получая не меньшую страсть. Мы оторвались друг от друга, нехотя и с сожалением. Я отпустил её на горячий песок, она прильнула ко мне и снова безумное закручивание в бешеном вихре наших энергий: темно-огненное, танцующее на песке, пока мы целовались, забыв обо всем на свете. Желание было готово перерасти в страсть, которая напрочь снесла устои обоих наших вселенных, которые не при каких обстоятельствах не могли соприкоснуться. Но в нашей паре умел останавливаться только я. И оторвавшись от неё, крепко обнял и почувствовал сплетение ласковых рук на спине.

— У тебя есть план? — спросила девушка, положив подбородок на мою грудь, вглядываясь в арктические льды, пылающие только для неё.

— Надо добраться до Лос-Анджелеса, — ответил я и оставил легкий поцелуй на её сладких губах.

— Почему-то думаю, что ты удивишь меня, — произнесла Эмма и потерлась носом о мою грудь.

— Смею надеяться, — хохотнул я и мы, обнявшись, двинулись дальше, уже видя приближающиеся яркие огни города, позади — суд, впереди — неизвестность, но я смотрел в лицо Эммы и понимал, что ничего из того, что произошло с нами, я бы не изменил никогда.

Через некоторое время мы вышли на окраину города и я со смутным чувством ностальгии взирал на обшарпанное серое ничем не примечательное здание и улыбался. Когда-то мы с Фенцио не плохо здесь, как бы выразиться помягче, отдохнули. Он ушел отсюда с «легчайшим» амбре из перегара и с десятком женских засосов, ругающий меня на древнедемонском, откуда он мог знать его, я ума не мог приложить, но смел предположить, что он более начитан, чем я. А я вышел отсюда с фишкой, по которой намеревался сейчас получить свой выигрыш в карточную партию, сыгранную очень давно.

Зайдя в здание полулегального казино, мы являли собой странную парочку: высокий мужик на вид тридцати лет с мрачным взглядом исподлобья с легкой черной щетиной и торчащими в разные стороны черными как вороново перо волосами, в расстегнутой до груди рубашке, брюках и запыленных ботинках; и молодая девушка с непослушными кудряшками, легкая как утренний бриз в древнегреческой тунике и легких сбившихся балетках. Я крепко держал её за руку, она сжимала мою так, чтобы я мог чувствовать её легкую неуверенность, но, думается, это было от того, что она впервые в этом месте.

— Подожди меня у барной стойки, — обратился я к Эмме и, поцеловав в лоб, отошел, увидел, что она устало побрела и уселась на стуле, мотнула отрицательно головой на предложения бармена о выпивке и уставилась на меня любопытным взглядом, я улыбнулся к ней и подошел к кассе.

На меня с равнодушным видом уставилась кассирша — женщина лет пятидесяти, всё еще молодящаяся, судя по глубокому декольте в леопардовой блузке, всею собою изображая вопросительный знак. Я, не отрывая от неё взгляда, вынул из кармана мигом материализовавшуюся фишку и положил её перед женщиной. Кассирша взглянула на фишку и стала похожа на камбалу, потом снова на меня и нажала красную кнопку. Из двери откуда-то сбоку появился, громко чертыхаясь, пожилой толстый маленький мужчина, управляющий как я понял. Выйдя к кассе, он, не глядя на меня, подошел и раздраженно произнес:

— Если это опять жалоба из ряда «какая-то пьяная скотина обоссала весь туалет», я тебя уволю.

Женщина фыркнула и всем своим видом показала, что плевала она на его угрозы и что работает здесь Христа ради. Она сначала указала ему на фишку, а потом подняла свою руку, с наманикюренными красным лаком пальчиками, и показала на меня. Толстяк перевел взгляд со стола, а потом на меня и его глаза полезли на лоб.

— А я всё ждал, кто же придет, — изумленно проговорил он, — это было так давно, я был еще совсем зеленым, а вы… вы…

— Я — сын, — разрешил его сомнения я, слукавив.

— Хорошо, — проговорил мужчина и тут же поинтересовался, — как Геральд?

— Кости греет в своем Майами, — небрежно бросил я, хохоча внутри, я «грел» кости, но просто мой личный Майами был в аду, следя за тем, как кассирша отсчитывает деньги.

— Привет передавайте, — произнес он, на что я кивнул.

— Всенепременно.

Взяв деньги, коих должно было хватить нам на первое время, я развернулся и направился к бару. И увидел, что к моей девочке клеится какой-то мужик, хотя она ему настойчиво рекомендовала пойти проветриться, я даже уловил, что она его послала в одно определенное место, где однозначно оказываются все, кто не понимает слов отказа. Я недобро ухмыльнулся и сдержался, хотя мне очень хотелось вывернуть его шкуру мехом вовнутрь: мне нужно было найти место отдыха для нас с Эммой и где мы можем хотя бы переночевать.

— Эмма, ты как? — хрипло поинтересовался я, глядя при этом на мужчину.

Я услышал, как облегченно вздохнула Эмма и, встав со стула, хотела подойти ко мне, но грубая лапища того мужика задержала её. Он, заплетающимся языком, будучи нетрезв, проговорил насмешливо:

— Эй, красотка, мы не договорили или за тобой пришел твой папочка?

Он нарвался: усталость Эммы и моя злость. Я не напрягался и отправил свой кулак ему в лицо прямым правым, тот, перед тем как упасть на пол и не встать, чуть удивленно и крайне обиженно посмотрел на меня. Эмма вскрикнула, я взял её за руку и направился к выходу.

— Мы не будем так решать конфликты, — проговорила она, осуждающе глядя на меня.

— Ага, — согласился с ней я, — если тебя трогать никто не будет, — и поймал её чудесную улыбку, открыто улыбнувшись в ответ.

— Как сын похож на отца, — проговорил нам вслед управляющий, — тот же потрясающий хук справа, — услышал я чутким слухом демона, прежде чем мы окончательно покинули казино.

Начинало вечереть и нам необходимо было найти более или менее спокойное место для того, чтобы переночевать, а завтра спокойно подумать, как быть дальше. И я молил Шепфа, чтобы амулеты укрыли нас и нам дали спокойно жить на земле, как мы того хотим. По пути нам встречались мотели, но они мне не нравились, я чувствовал опасность и поэтому вконец уставшие мы остановились у третьего. Ничто не внушало опасения и через какое-то время мы были уже в номере. Я оставил Эмму одну, а сам направился в ближайшую забегаловку. Конечно, моей девочке было необходимо хорошо и правильно питаться, а еда в быстропите это нечто ужасное, но на сегодняшний вечер выбора не было, и поэтому я захватил пиццу, салат и шоколадный пудинг — любимое лакомство Эммы.

В номере мотеля меня встретила темнота. На ходу снимая обувь, я поставил еду на стол и отправился на шум воды в душевую. Открыв дверь, я увидел через прозрачную полиэтиленовую шторку стройные очертания желанной женщины — той, которая подарит мне ребенка, той, которую люблю без меры. Эмма вздрогнула, выглянув на меня, коварно улыбнулась, обнажив часть бедра и произнесла, царапнув зубками нижнюю губу:

— Присоединишься?

Моя бровь приподнялась, как и градус температуры в тесном помещении. Я несколько торопливо разделся и увидел, как яркий изумруд Эммы помутнел, скользнув по губам, крепким рукам и вниз, обводя подтянутый пояс адониса, к моим ногам. Слишком хорошо знал этот взгляд, заводясь и сам. Дыхания утяжелились — я встал рядом под горячие капли душа и наша кожа мигом отреагировала на прикосновения друг о друга, покрывшись мурашками. Я обнял её и зарылся руками в волосы. Взгляд очертил прекрасные черты самой любимой в этой вселенной, остановившись на губах. Эмма потянулась ко мне и я, подхватив порыв, поцеловал её в раскрытые губы, сжимая трепещущее тело, чувствуя, как нежные руки скользят по моим плечам и спине, спускаясь на ягодицы, чуть сжимая их, так что я с тихим стоном, напряженным собой подался вперед, упираясь в её бедро. Эмма улыбнулась сквозь поцелуй и, оторвавшись от меня, обожгла взглядом, в губы шепча:

— Если всё, что мы делаем будем завершаться так, Джер, я согласна делать с тобой всё, что угодно.

Я рассмеявшись, сипло проговорил:

— Ты еще пожалеешь об этих словах, Эм.

— Думаю, ни один раз, — рассмеялась она и я снова растворился в её мягком поцелуе.

Мне были необходимы её губы, её нежные объятия, в которых я таял, в которых проходила моя усталость, в которых я забывал обо всем. Поцелуй стал более требовательным, сплетая наши языки всё сильнее, мои руки скользили по её красивому телу, пробегая по спине, сжимая бедра и ягодицы.

— Моя дьяволица, — шепнул я, целуя её шею, чуть прикусывая кожу и тут же целуя, как бы извиняясь.

— Ты всегда это говорил, — хохотнула она и откинула голову, подставляя шею и грудь моим поцелуям. — Вот откуда ты мог знать?

— Я чувствовал в тебе твою демоническую натуру, — хрипло хохоча, чувствуя, что уже плохо соображаю, — а Винчесто целый том о тебе накатал и подвел всю научную базу, ты останешься в истории, девочка, — теперь пришла очередь хохотать Эмме.

Я смеюсь в ответ на твою заразительную улыбку, вернувшись к твоим соблазнительным губам. Ты еще сильнее притягиваешь меня к себе и я, подхватывая тебя на руки, выношу из душа. Я несу тебя к постели, а ты не переставая целовать меня, окончательно убиваешь остатки моего здравого смысла. Положа тебя на кровать, я, остаюсь стоять, любуясь. Ты соблазнительно извиваешься всем телом, а я не могу оторвать от тебя своего взора. Твоя ножка поднимается вверх, чертит от моих ног до торса жгучую дорожку соблазна и я, подхватив тебя за ступню, медленно покрываю поцелуями. Ты смеешься от щекотки, я улыбаюсь, склоняясь глубже и целуя внутреннюю сторону бедра, лаская грудь, ощущая под грубыми пальцами острые как стекло соски, видя, как ты выгибаешься мне навстречу, дрожа и пылая. Мне нравится, как ты каждый раз открываешься мне, Эмма. Я с ума схожу от твоей безумной огненной энергии! Твое нетерпеливое движение бедрами, я знаю, что ты хочешь, и мои губы оказываются в тебе, язык неторопливо скользит по влажным складочкам, продвигаясь к сосредоточию твоего удовольствия. Твои руки в такт моим движениям скользят по моим волосам, чуть сжимая их. Я могу быть бесконечным, Эмма, для тебя. Я чувствую, как твое дыхание сбивается, и ты прижимаешься ко мне, но я неумолим. Раз, два, три… Я чувствую твои волны, я ловлю их: дрожь и стон, пиковое наслаждение и ты опадаешь, тяжело дыша. Я подтягиваюсь на руках выше и глубоко целую тебя, чувствуя, как твои руки притягивают меня за плечи еще ближе, а бесконечно длинные ноги смыкаются на спине. Тебе так же, как и мне, всегда будет надо чуточку больше Джерэммы. Я уже готов потонуть в тебе, как ты отталкиваешь меня и мы переворачиваемся. Я в недоумении смотрю на тебя, ловя твой взгляд. Ты шепчешь на ушко и я чувствую смущение в твоем голосе:

— Позволь мне… тоже сделать тебе приятно.

— Да, — шепчу в ответ, но не удержавшись от сарказма, тут же добавляю: — Только осторожнее, если мы еще хотим иметь детей.

Эмма тут же чуть прикусывает моё ухо и хрипло шепчет вперемешку со смехом:

— Постараюсь, дорогой, но ничего не обещаю.

Легкий поцелуй в место укуса и глубокий в губы, а мои руки сжимают твои бедра. Ты так же беспощадно, как я и, спускаясь дорожкой легких поцелуев, обводишь языком все мышцы на торсе, сбитые в кубики, я подрагиваю под твоей лаской, ощущая, как твои ноготки чуть царапают пах, а пальчики легко порхнули по мне.

— Чертовка! — выкрикиваю не в силах себя сдержать, когда твои губы смыкаются на мне и мерно скользят по стволу.

Мой взгляд вниз, её вверх и опять безумное перекрестие энергий: таких разных и в своей противоположности настолько сильно притягивающихся, как инь и янь, дополняющих друг друга, выхватывающих самое лучшее и соединяясь, могущих запустить в космос. Мне слишком хорошо, пусть всё так неумело. Я дрожу.

— Эм, — шепчу, усаживая на бедра, подаваясь вперед, ощущая, как пускаешь меня в свое тело, наши стоны сливаются.

Твои ладони на моей груди, движения бедрами, замираешь, я помогаю поймать ритм — мой стон, сжимаю грудь — твой стон, чувствую, что сейчас взорвешься. Движения чаще, мои пальцы помогают, еще несколько взмахов бедрами и ты, вздрагивая, опадаешь на меня, целуя мою шею. Наш запах еще сильнее смешивается, а я переворачиваю тебя на спину и целуя в шею, плавно вхожу. Обхватываешь меня руками и ногами, вздрагиваешь, угол вхождения наверно островат, я замираю, ты умоляешь продолжить. Целую глубоко в губы так же, как в первый раз, языком творя заклинания. Движения напористее, быстрее. Я не могу сдерживаться, когда ты так стонешь. Еще движения и я пульсирую в тебе, вжимая в простыни, наслаждаясь тем, как ты мне отдаешься. Черные крылья мгновенно раскрываются, накрывая нас. Твой дикий восторг! Крепко сжимаю тебя в своих объятьях, еще подрагивая. Не хочу отпускать. Ты покрываешь мои глаза поцелуями и я откатываюсь, укладывая тебя рядом.

— Я хочу есть, — проговорила Эмма, чувствуя, как кольцо моих рук сжалось вокруг нее.

— Ну нет, — произнес в истоме, — я не отпущу тебя, я не отдам тебя еде — ты моя.

— Нам надо кушать, — сказала она, имея в виду себя и ребенка, смеясь, слыша, как я сдался с тихим стоном возмущения.

Она легко соскочила с постели, а я привстав на локтях, улыбаясь, смотрел, как она, надев мою рубашку, принялась копаться в пакетах, выудив оттуда пиццу, салат и шоколадный пудинг. При виде своего любимого лакомства, она обернулась с писком и восторгом бросилась ко мне, даря поцелуй и снова поспешно убегая, чтобы я не успел схватить её. Я разочарованно откинулся на подушки.

— А ты можешь есть, Джер? — спросила Эмма, поворачиваясь ко мне.

Я вновь привстал на локти и вопросительно посмотрел на любимую. Она несла в постель всё, что я купил для неё.

— Попробуешь? — спросила она, открывая пиццу и водя кусочком перед моим носом.

Я прислушался к себе с изумлением отмечая слюноотделение и слыша звуки желудка. Эмма рассмеялась и подала пиццу. Маленький кусочек и я почувствовал… удовольствие. Вкусы перекатывались и таяли на моем языке: отдельно каждый ингредиент и сливаясь образовывали взрыв. Наверно, это не самая вкусная еда на земле, но самая первая и от того прекрасная, а ещё она из рук любимой. Эмма с восторгом смотрела на меня, доставая другой кусок, забыв о себе и своем голоде.

— Как тебе? — с восторгом проговорила она, когда я съел почти всю пиццу, оставив ей лишь кусок.

— Я могу ещё принести, — виновато промолвил я.

— У меня есть кусок пиццы, салат и шоколадный пудинг, — смеясь, произнесла Эмма, — но я могу отдать всё тебе, не евшему десять тысяч лет, — предложила она, я рассмеялся, отрицательно мотнув головой, на что Эм пожала плечами и принялась за салат.

— Действительно, и как я жил без этого, — произнес я, заправляя непослушный локон-кудряшку ей за ухо, — как я мог жить без тебя… — легкий шепот и её поцелуй, ставший внезапно серьезным изумруд, ласка во взгляде. — Ешь, — сипло приказал я, слыша тихий смех девушки.

— Мы вне игры, Джер? — спросила она, доев салат, и посмотрела на меня.

— Вне, — ответил я, вот что будет после — ведь Эмма смертна.

— Я смертная, Джер, — снова утвердила, задумавшись на секунду.

— Когда придет твой час, я изыщу возможность, — ответил я и ободряюще сжал её ладонь.

Я почувствовал, что она расслабилась и уже весело произнесла, приподнимая бровь, приступая к пудингу:

— Скоро я буду толстой и некрасивой.

— Ты была мелкой, морщинистой и вечно орущей, — произнес я со смехом, — и я любил тебя, я люблю тебя и буду всегда любить, — а про себя отметив, что несмотря ни на что.

Она замерла и я поцеловал её, стирая с губ шоколад.

— Вкусно, — неожиданно произнес я и мы взорвались с Эммой смехом.

— Ну уж нет, демон, — произнесла девушка, успокаиваясь, — мой любимый десерт я буду кушать сама.

— Жадина, — проворчал я, улыбаясь, удобнее укладываясь на подушки, любуясь каждым её движением.

— Не смотри так, — произнесла Эмма, облизав ложку, и густо покраснела.

Я хохотнул и неожиданно для девушки притянул её к себе. Пудинг и вся остальная еда полетела на пол. Её хриплый смех, моё нетерпение, закрутившаяся в красивом и страстном танце темно-огненная энергия и ночь, укрывшая Демона и Душу.

Комментарий к 18. Равновесие. Часть первая

https://vk.com/wall-194439725_593

https://vk.com/wall-194439725_617

========== 19. Равновесие. Часть вторая ==========

— Куда ты меня везешь? — в нетерпении спросила Эмма, трогая плотную повязку на глазах, предвкушающе улыбаясь.

— Подожди еще немного, будь терпеливой, — вцепившись в руль, я внимательно следил за дорогой, шутка ли, я не практиковался в вождении уже долгое время, а тут вёз самый ценный груз в моей вечности, а точнее два… груза, самых любимых.

Уже вечерело, а я всё петлял по спальному району Лос-Анджелеса в поисках ориентиров, которые помнил при поездке сюда заранее и встрече с риелтором. Вот уже поворот и мы оказались на месте. Я загасил сцепление и девушка улыбнулась, проговорив:

— Я не знала, что ты умеешь водить.

Я ничего не ответил и осторожно вывел Эмму из машины так чтобы она не стукнулась головой, и, прошуршав по гравийной дорожке к нашему дому, тронув за плечи, остановил, повернув головой к нашему будущему дому. Я от чего-то волновался даже сильнее, чем Эмма — чувствовал, что она также взволнована, но доверяет безусловно. Я встал позади неё и поцеловал в шею, одновременно развязывая повязку на глазах, отбросив ненужную теперь тряпицу в сторону.

— Если ты не одобришь, мы будем искать еще, те два дома тебе не понравились, так что я подумал… — начал говорить я немного скороговоркой, но Эмма, обернувшись ко мне, крепко поцеловала меня, шепча в губы слова благодарности.

— Ну вот и хорошо, — сипло произнес я и, взяв мою девочку за руку, повел в дом.

Дом был одноэтажным, однако имел мансарду в качестве второго этажа, две ванны, три комнаты, кухню и огромный зал с небольшим камином. Я услышал восхищенный вскрик Эммы, наскоро скинувшей обувь и нырнувшей куда-то вглубь. Я, улыбаясь, разулся и не торопясь прошел вслед за девушкой. Обнаружил её в зале, видя, как её тонкие пальчики прикасались к стенам дома как будто это было живое существо, жаждущее её ласки. Я улыбался, стоя в проеме, невольно любуясь её грацией.

— Здесь будут книжные полки от пола до потолка, как ты любишь, — утвердила она и улыбнулась. Кивнув соглашаясь с ней, я мог представить себе, что Эмма думала о вечерах, в которых мы сидим перед камином и я читаю ей.

Потом взяв меня за руку, повела в кухню:

— А здесь я буду готовить блинчики и кормить тебя ими.

— Ни разу не пробовал блинчиков, — ответил я, улыбаясь. Она подбежала ко мне и легко поцеловала, опять даря нежность, оставляя легкое головокружение.

— Я их ни разу не пекла, но научусь, — произнесла девушка. Я, услышав грустинку в голосе, крепко обнял её и поцеловал в висок.

— Ты чего? — шепнул я, вглядываясь в её такой хрупкий изумруд, который мог вмиг сделаться темным или искрящимся теплым.

— Семья… — начала было Эмма, — я боюсь сделать что-то не то…

— Я тоже, — продолжил я и поцеловал девушку, крепко обнимая её.

— И я буду работать, — вкрадчиво проговорила она и замерла, ожидая моей реакции.

Я тяжело вздохнул и чуть отодвинул её от себя, мой лед гневно сверкнул, изумруд немного всколыхнулся, но продолжил вглядываться далее. Разговор, который вновь завела Эмма, был предметом спора между нами уже неделю после того, как мы стали искать дом. Эмма хотела работать до рождения ребенка и вносить хоть какую-то лепту в семейный бюджет, я же считал, что работать должен только я, а Эмма должна думать больше о себе, так мне было спокойнее, да и для Эммы тоже, для Эммы, которую нельзя и на пять минут оставить одну, находившую на свою пятую точку неприятности. Она была упряма, очень.

— Мы уже говорили об этом, Эм… — начал было я, смотря на девушку исподлобья.

— До рождения ребенка… сколько смогу… Джер, — умоляющий тон и руки, сложенные в молитвенном призыве. Я усмехнулся — даже Шепфа бы не устоял.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился я.

— Правда? — вырвалось у Эммы, она не ждала, что я так легко сдамся, и теперь вглядывалась в мои холодно-голубые глаза.

Найдя в них одобрение, она потянулась за поцелуем, как всегда чуть царапнув шрамы на шее, обдавая огненной энергией, заполняя меня запахом нежной розы и дерзкого цитруса: горчинка в меде, червоточинка в яблоке… Подтянув её к себе за ягодицы, теряя голову, наполняясь нашей энергией, я целовал мою девочку, внутри ликуя, зная, что где бы я ни был, я всегда буду возвращаться к ней: Эмма — мой дом. Она оторвалась от меня и шепнула, гладя щеку указательным пальцем:

— Когда мы заселяемся?

— Прямо сейчас, — прохрипел я и, подхватив хохочущую девушку, понес наверх, — и начнем мы со спальни.

— Ого, как Вы серьезно настроены, Геральд, — проговорила Эмма и я заметил, мелькнувшее во взгляде нетерпение и желание, я улыбнулся, зная, что до мотеля мы бы не вытерпели.

— Очень, Эмма, на пятерых детей и вечность с Вами, — проговорил я и положил её на подготовленную заранее постель.

— Пятерых, эээ… ну, хорошо, как скажешь, но какого…?! — только и смогла пролепетать Эмма и посмотрела на меня снизу вверх. — Джер, а если бы мне не понравилось…

— Я бы сделал всё, чтобы этот дом тебе понравился, — прошептал я, и тут же добавил: — К тому же, мы уже можем заселиться, и съездить купить вещи…

— Ага, — немного ворчливо проговорила девушка, оглаживая рукой кровать, — кое-что ты уже купил…

— Ну да, — в притворном удивлении вскинул я брови, — где бы мы стали спать?

— Только спать? — разочарованно хмыкнула Эмма и довольно однозначно и заинтересовано оглядела мою фигуру.

— Да, а ты о чем, ненасытная моя? — сказал я, усмехнувшись, и поспешил ретироваться из комнаты, хохоча, видя, как подушка летит мне в спину, слыша в след «чертов демон», — отдохни.

Я спустился вниз, взял из багажника автомобиля наши немногочисленные вещи и отнес их в дом. Было приятно иметь своё пристанище, которое можно было наполнить собой и своими вещами, создать особую атмосферу нашего с Эммой места. Мне хотелось впервые в жизни иметь то место, куда бы я мог возвращаться каждый день и быть счастливым. На память пришел отчий дом и, прежде чем войти, я оглядел наш с Эммой приют, как я смел надеяться, на долгие годы. И неожиданно почувствовал вихрь знакомой энергии.

— Какого хрена? — повернулся я и увидел ангела Джека. — Как ты нас нашел?

— Я — ангел Души, не забывай, я чувствую Эмму, — проговорил он и я удивился тому, что Джек был трезв как стеклышко.

— Чёрт, — проговорил я и далее выругался так грязно на древнедемонском, что ангел чуть поморщил нос.

Оглядевшись вокруг, и не почувствовав никого из «собратьев», я провел ангела в дом и оставил на кухне, перепрыгивая через ступеньки поднялся наверх и увидел, что Эмма беззаботно спит, прикрыл дверь и застал ангела на кухне, рассматривающего содержимое холодильника, который я заполнил вчера, после покупки дома. Я сложил руки крестообразно на груди и раздраженно-притворно кашлянул. Джек вздрогнул и уселся на стул.

— Зачем ты здесь? — спросил удивленно я, присаживаясь за стол напротив ангела. — Тыисчез при той заварушке…

— Я предупредить и потом исчезну, меня тоже ищут, — произнес он, понуро повесив плечи и вытерев мигом проступивший пот на лбу.

— Не так быстро, — мрачно проговорил я, исподлобья глядя на него, видя, как он начинает мелко трястись, — сначала ты мне всё расскажешь.

— Про крылья? — осторожно спросил он, глядя мне в глаза.

— Начинай с начала, — предложил я, — если будет непонятно — переспрошу.

Ангел тяжело вздохнул, но всё-таки нашел в себе силы продолжить:

— Геральд, слышал ли ты, что-нибудь о Мальбонте?

— Я его ловил для Шепфы, — хмыкнув, произнес я.

— Мы с тобой Мальбонте: только я урожденный демон, а ты урожденный ангел, — чуть помедлив, проговорил Джек.

— Ты о чем? — вскричал я, смотря на него немигающим взглядом, — я видел Мальбонте — это ужасное чудовище.

— Тебя заставили в это поверить, Геральд, — усмехнувшись, утвердил он.

— Но я своими глазами видел… — начал было я, неожиданно осекшись, припоминая момент поимки и только сейчас поняв, что толком его не разглядел.

— Вот, — воспользовавшись моим замешательством проговорил ангел, я молчал, а Джек продолжил. — Мальбонте, которого вы с Сатаной поймали — самый первый родившийся от связи ангела и демона, он тот, кто не менял своей сути, тот, который совместил в себе черты обеих рас.

Он чуть помедлил, я не торопил его, пытаясь понять ситуацию и принять правду. Черт возьми, это было похоже на правду!

— А мы с тобой одни из немногих, дети тех, чьи родители ангел и демон, — продолжил он, вглядываясь в мои голубые глаза, — но мы поменяли свою суть: я всю жизнь притворялся ангелом, будучи по природе демоном, как меня учила моя бабушка — ангел, та старуха, которая дала нам приют в городе проклятых, но вынужденная притворяться демоном.

Ангел увидел, как я шумно выдохнул воздух и устало потерев лицо, откинулся на спинку стула, и вновь мрачно воззрился на него. Джек подождал, думая, что у меня будут вопросы, но потом начал вновь:

— И нас, детей таких родителей истребляли, а родителей убивали.

Перед моим внутренним взором предстали мертвые тела моих родителей: крылья отца, укрывающие мать, и кровь, капающая с её белых крыльев.

— Чем мы так не угодны, Джек, что такое мы, что был установлен Закон Равновесия? — произнес я.

— А ты умеешь задавать правильные вопросы, Геральд, — горько усмехнулся Джек и продолжил: — Мы обладаем колоссальной силой, такой, что может погасить солнце и звезды, свернуть вселенную в трубочку и сместить самого Шепфу, Сатану и прочих Гавриилов.

— Зачем мой ребенок Гавриилу? — проговорил я и меня прошиб холодный пот от осознания того, что же на самом деле творилось в Поднебесье: беспощадная борьба за власть, прикрытая Законом Равновесия.

— Гавриил — сын Шепфа, который всегда был в тени Отца, — усмехнулся ангел, и его голос скользнул в легкую хрипотцу от волнения, — завидуя более смелому брату Сатане, который открыто выступил против отца Шепфа и получил себе в угодье жирный кусок, пусть и безжизненной, выжженной пустыни, ада, а еще тюрьму, где томятся Души, это же клондайк для Сатаны в требовании преимуществ.

— Гавриил захотел стать Шепфа, — утвердил я, злобно усмехаясь, — ему нужен для чего-то мой ребенок…

— Конкретных целей я не знаю, — произнес ангел и вдруг резко, наклонившись ко мне, горячо произнес, — бабушка говорила, что такие дети очень сильны, сильнее, чем родители, сильнее, чем ты и я вместе взятые.

— Я не думал, что у разных рас могут быть дети…

— И когда бабушка благословляла тебя на счастье, она не думала, что ребенок — это то, что ты всегда хотел… — он осекся, увидев мое выражение лица.

— Я об этом не думал, но в мыслях всегда возвращался в свой отчий дом, возможно… — пробормотал я и по привычке опустил свой взгляд на руки.

— Бабушка никогда не ошибается, — Джек встал, подошел ко мне и положил руку мне на плечо, чуть пожав, — и тот амулет у Эммы, что ей подарила бабуля, когда придет час сломай его на две половины и старушка придет помочь, — проговорил он и тут же добавил: — При родах бабушка — лучшая повитуха.

Я благодарно кивнул и услышал за спиной, как прощаясь, грустно прошелестели крылья ангела. Я был безмерно благодарен ему, он прояснил для меня ситуацию, дал мне пищу для размышлений и дал надежду, что когда придет час, я смогу помочь своей девочке.

Я сидел в темной кухне и, вздрогнул, когда по моей шее прошлись прохладные пальцы Эммы. Она не включила свет и легко поцеловав, фривольно устроилась на моих бедрах. Я усмехнулся и потянулся к ней за поцелуем, горячими ладонями сжимая её талию. Её ноги обвили мой торс, а губы требовательно ответили на мой поцелуй. Я улыбнулся, почувствовав и её улыбку. Нежные руки Эммы не переставали скользить по моим плечам и спине, с удовольствием оглаживая перекатывающиеся под ладонями мышцы. И снова эта её безумная энергия огня, жизнеутверждающая, будящая мою темную мрачную, которая смогла зажечь камень!

Мои руки скользят по твоей груди вверх к горлу, вырвав стон, который я заглушил глубоким поцелуем, неосознанные движения бедрами, как будущий наш горячий танец. Движения становятся отрывистыми, поцелуй превращается в вихрь, перестаем соображать напрочь. Мои руки скользят вверх по твоим бедрам, подминая юбку. Ты откидываешь голову, а я целую твою шею и вновь притягиваю тебя для поцелуя. Твои руки на моей груди, нежные невесомые пальчики бегут вниз по кубикам пресса и спускаются к бедрам. Оторвались от губ друг друга, лоб ко лбу, дыхания тяжелые, чувствую, как ты улыбаешься, пытаясь освободить меня от нижнего белья, как вздрагиваешь, когда я нахожу сосредоточие твоего удовольствия. Прикосновения заставляют твои бедра сделать круговое движение на мне, а я уже не в силах ждать резко вхожу в тебя. Ты вскрикиваешь и прижимаешься к моему лбу лбом, я замираю, боясь причинить боль. Ты целуешь меня в ухо и шепчешь:

— Хочу…

Твои слова эхом проносятся по бешено бегущей в венах крови, будя во мне еще большую страсть. Я, придерживая тебя за ягодицы, помогаю двигаться, ты откидываешь голову, подставляя шею для поцелуев. Снова лоб ко лбу и твой запах, смешавшийся с моим — наш запах любви — мои древесные ноты с легким вкраплением эвкалипта и твоя нежно-огненная розоцитрусовая россыпь, как бусинки пота на твоей коже. Целую, прижимаясь, чуть останавливаясь, притягивая тебя за ягодицы, требовательно их сжимая, внутри сгорая от желания. Ты смотришь чуть затуманенным взором не понимающе, а я шепчу:

— Люблю тебя.

Твои руки на моем лице, целуешь мои глаза, сбивчиво шепчешь:

— Я сильнее.

Я улыбаясь, целую тебя в губы, вновь начинаю двигаться в тебе, задавая ритм, видя, как ты близка к оргазму, слыша, как ты несдержанно стонешь, когда я ловлю губами твои соски, чуть сжимая их. Мне нравится, как твое тело движется, как оно извивается, прося от меня еще остроты, ты почти на пике, я чувствую, как ты дрожишь, сжимая мои плечи, в истоме запрокидывая голову назад, яростнее двигаясь мне навстречу. Снова поцелуй и стон в губы. Дрожь, глаза крепко закрыты, замираешь, обнимая меня бедрами, прижимаясь всем телом, руками повисая на моих плечах. Целую в губы, продолжая бедрами поступательные движения, становясь неумолимым, достигая пика, замирая под твоими легкими быстрыми поцелуями, прижимая к себе за затылок, лаская непослушные каштановые кудряшки.

Наша страсть впиталась в атмосферу нашего дома, благословив его нами, любовь была здесь в каждом уголке, не оставляя места чему-то наносному, грубому и враждебному. Я ощущал, что мы будем здесь особенно счастливы, будет счастлив и наш ребенок.

— Ты меня накормишь блинчиками? — шепнул я Эмме на ухо, ощутив сильный голод.

Она хрипло рассмеялась в ответ и прошептала:

— У меня ноги трясутся.

Я поцеловал её и притворно-угрожающим тоном сказал:

— Если ты меня не покормишь, я съем тебя.

— Я тебе еще пригожусь, — ответила Эмма и поцеловала меня в щеку.

— Аргумент, на который у меня нет возражений, — обречено проговорил я и привстав, посадил Эмму на стол, оправив на себе одежду.

— Джер, мы сделаем это вместе, — проговорила девушка и, притянув меня к себе, вновь поцеловала.

— Мне определенно нравится это «мы», — произнес я, ответно целуя всё более требовательно, — Сатана с этими блинами, — сипло проговорил я и, взяв хохочущую Эмму на руки, понес наверх.

На утро я проснулся от настойчивых поцелуев Эммы, что-то мыча, я притянул её к себе, в надежде, что мы еще немного поспим. Материализация наложила на меня и этот отпечаток человеческого бытия — я уставал, хотел спать и спал. С удовольствием для себя отмечая, что мне нравится эта грань моего Равновесия. Но Эмма не успокаивалась, настойчиво целуя меня и шепча на ухо:

— Ты сам просил разбудить тебя пораньше.

— Эм, — в отчаянии простонал я и открыл глаза.

— Вставай, соня, у тебя какие-то дела, — Эмма еще раз поцеловав меня в глаза, встала, я пытался ухватить её за руку, но тщетно.

Через какое-то время, позавтракав, мы стояли в дверном проеме и целовались. Не в силах расстаться. И снова в нашей паре остановился я и проговорив, спешно ушел, чувствуя, что еще чуть-чуть и мы снова проведем день в постели:

— Я скоро буду.

— Не сомневаюсь, — прилетело вслед и я, хохотнув, сел в автомобиль, махая рукой.

Мне предстояло посетить своего друга, старого черта бывшего тренера по крылоборству и теперешнего владельца бара падших. Я знал, что он тот, кто может помочь мне. Авто подкатило к проулку и я, посмотрев по сторонам, скорее на привычке, нежели чувствуя какую-то опасность, нырнул в грязную подворотню и уже через какое-то время был в моем бывшем любимом месте. Тренер, увидев меня, широко улыбнулся, но его улыбка осеклась когда он взглянул на меня несколько внимательнее.

— Выпьешь? — спросил он меня.

Я отрицательно мотнул головой и тихо произнес, озираясь по сторонам:

— Мне нужна твоя помощь.

Тренер понимающе кивнул и показал мне рукой на подсобку. Бармен махнул кому-то из помощников, и он встал на его место. Мы незаметно юркнули с ним за дверь.

— Прежде всего, я хочу спросить, что с Душой? — обеспокоенно спросил тот, когда дверь за нами закрылась.

— Она со мной, — ответствовал я.

— Ты материализован… — утвердил он.

— Мы прячемся с Эммой, учитель, и мне нужна твоя помощь.

Он вздохнул и спросил:

— Чем я могу помочь тебе, Геральд?

— Мне нужны все необходимые документы для меня и Эммы — для жизни и для работы, для всего. Нам нужно раствориться в мире людей, и чтобы нас никогда никто не смог найти, — с горячностью воскликнул я, — назови любую цену, демон…

Я увидел, что он поморщился и проговорил:

— Сочтемся, а пока дай-ка мне подумать…

Умолкнув, я смотрел на его задумчивое лицо и он наконец сказал:

— Я помогу тебе, один мой друг — специалист в подделке документов.

Бывший тренер по крылоборству достал из кармана сотовый телефон и, поймав мой изумленный взгляд, как бы говорящий, что демоны обычно общаются по другому, на что он проговорил немного смущенно:

— Что?! Это удобно — сам поймешь.

Я широко улыбнулся. Тренер сделал звонок с просьбой о помощи. А я сидел в баре, ожидая документы, удивляясь оперативности и готовности помочь бывшего учителя.

Через какое-то время документы были готовы и переданы мне.

— Благодарю тебя, тренер.

— Не стоит благодарности, Геральд, однако, не появляйся здесь больше, судя по всему, ты в большем дерьме, чем был до того, как за Эммой пришел Гавриил.

Мы крепко обнялись и я вышел из помещения, понимая, что вот именно сейчас я стал настоящим человеком, а закрывая дверь в бар, понял, что назад мне путь заказан, да и хотел ли я? Дверь в бар захлопнулась навсегда, как я смел думать, отделяя меня от мира ангелов и демонов, их статусов, их борьбы за власть, непомерного честолюбия и всепоглощающего тщеславия.

Комментарий к 19. Равновесие. Часть вторая

https://vk.com/wall-194439725_637

https://vk.com/doc592086541_563974815?hash=a65636285116021d63&dl=6ba95293d5f496c44a

https://vk.com/doc592086541_563345481?hash=63fa2959be42996c25&dl=b36b578b311ba408b4

Грустный трунь автора - жемчужинки, ваше молчание настораживает и медленно, но неуклонно вгоняет меня в депрессняк…

========== 20. Кольцо демона (от лица обоих главных героев) ==========

Солнечный свет бил в полуприкрытые шторами окна, я видел его сквозь закрытые веки, улыбаясь. Так спокойно и хорошо мне не было ещё никогда. Мне есть с чем сравнить, будучи когда-то по одну из сторон Равновесия. Я вижу этот свет в людях, который так причудливо переплетается с тьмой, существующей в их душах, безраздельно царившей и в моей. И он не обжигает, как меч престольного ангела в сражении, этот свет как ты, Эмма, будит во мне самое светлое, что всегда было.

Открывая глаза, я вижу тебя. Твои руки и волосы разметались по подушке, ротик чуть приоткрыт. Ты так сладко спишь, что я мгновенно загораюсь. Тянусь к тебя и оставляю на твоих соблазнительных губах легкий поцелуй, отстраняюсь, чтобы полюбоваться, чтобы еще сильнее ощутить желание, пульсирующее сейчас во мне, так что вся кровь прилила к низу, заставив голову отключиться. Ты никак не реагируешь. Я коварно улыбаюсь и медленно стягиваю одеяло, постепенно обнажая твое потрясающее тело. Ты неосознанно поворачиваешься ко мне и обнимаешь, теснее прижимаясь. А я дрожу и настойчивее целую тебя: ты уже где-то между сном и явью, улыбаешься, однако потом вновь ускользаешь от меня в царство Морфея. Подтянувшись на руках, я подминаю тебя под себя, ты слабо сопротивляешься и твои глаза распахиваются. Изумруд всё ещё затуманен сном, но губы растягиваются в довольной улыбке и ты, подавшись бедрами вперед, встречаешь меня, запрокидывая голову на подушку от удовольствия, вздрагивая. Ты тянешься за поцелуем и тут же его получаешь: глубокий и жадный — в этом весь я. Ты стонешь, двигаясь мне навстречу, я целую твою шею, спускаюсь к впадинке на ключице, чуть кусая нежную кожу, чувствую твое горячее дыхание на плече, легкое его покусывание. Движения становятся ненасытными, но пока только нарастают. Я где-то между небом и землёй, весь превратившийся в ощущение: твои нежные руки на моих крепких плечах как шелк неба, укрывающий меня по ночам, когда я парил в небесах, твои ноготки, слегка царапающие спину, нежные губы, целующие меня в висок и шепчущие моё имя и какие-то глупые пошлости, сильнее разжигающие меня, твоя чувственная дрожь как ответ на мою страсть, бесконечность ног, скользящих по моим ягодицам в такт нашим движениям. Хочу тебя настолько остро, что еще чуть-чуть и взорвусь. Немного суетливо мои пальцы движутся от напрягшихся сосков, обводя мягкие изгибы тела, спускаются вниз и ласкают точку сосредоточия твоего удовольствия. Твой стон в мои губы — ты окончательно сводишь меня с ума, дрожа и сжимая мои бедра своими, и я растворяюсь в тебе, двигаясь быстрее, замирая, чувствуя твои руки на моих плечах, легкие поцелуи на закрытых веках… Притягиваю тебя к себе, кутая в одеяло, обнимая, чувствуя твои стройные ноги на своих бедрах.

— Геральд, ты змей-искуситель… — хрипло прошептала Эмма, удобнее устраиваясь в моих объятиях. — Такое сладкое пробуждение и ещё целый день работы.

— Ммм, не хочу, чтобы ты работала, — произнес я и отодвинулся от девушки, беря подбородок пальцами и заставляя посмотреть в глаза.

— Джер, обсуждали же…

— Это моё желание, — произнес я и очертив взглядом губы, прильнул к ним.

— И аргументы у тебя железные, — шепнула она, спустившись ладошкой к моему паху, чуть приласкав меня и хрипло хохотнув.

— Но ты все равно будешь работать, — утвердил я, видя и ловя её боевой настрой.

— Да, пока малыш не захочет появиться на свет, — произнесла Эмма и поцеловала меня. — А теперь надо вставать.

Я немного поморщился: сегодня мне предстояло собеседование в одной из школ города. Мои документы в школьный округ, в территориальных границах которого мы с Эммой жили, были сданы давно, но бюрократы соизволили ответить только сейчас. А еще я прошел все девять кругов «ада»: от заполнения различных анкет и формуляров до личной встречи с руководителем школьного округа. В общем-то, своей атмосферой и духом, земные чиновники от образования ничем не отличались от небесных. Одним миром мазанные.

Эмма поцеловала меня и скрылась за дверьми ванной комнаты, оставив меня одного в размышлениях. Мне было не в первой обучать, однако то были взрослые люди, здесь же были подростки. Вспоминая строптивую Эмму, я всем телом холодел. Но сам предмет, который мне предстояло преподавать был для меня известен и знаком — история — иногда с такими подробностями и подоплекой, о которой не догадывались даже те, кто участвовал в событиях непосредственно.

С чувством легкого волнения и коротко брошенным взглядом на дверь в душ, где сейчас была Эмма, я встал и чуть потоптавшись, грустно вздохнул и спустился в кухню. Снова вздохнул, но уже глубже — я увидел кофе-машину. Загрузив душистые зерна в отсек и залив водой другой, мысленно упомянул всех известных мне богов во главе с Шепфа и осторожно нажал на кнопку. Упрямый автомат что-то коротко и, как мне показалось, злобно булькнув, затих. Я взбешенно взвыл. За спиной раздался тихий смех Эммы. Повернувшись, улыбнулся.

— Ты опять сражаешься с кофе-машиной, мой Дон Кихот? — давясь от смеха, промурлыкала моя девочка. Подойдя к столу нажала кнопку и машина мерно заработала.

— Да эта тварь хуже легиона ангелов, — злобно проворчал я и тут же получил горячий поцелуй, а моя ладонь привычно легла на пока еще плоский живот Эммы, и я ощутил под руками слабую энергию нашего ребенка, которая соприкасалась с моей. Я почувствовал в этом прикосновении… радость.

Я озадаченно отстранился от любимой и девушка вопросительно посмотрела на меня, а я прошептал чуть сбивчиво, давясь эмоциями безотчетного восторга, целуя её в лоб:

— Ребенок радуется.

Эмма крепко обняла меня, и я ощутил в этих объятиях присутствие третьей энергии, пусть пока слабой, но это существо тянулось к нам и укутывалось нашей любовью, было самым-самым любимым. Но пора было выныривать из нашего кокона гармонии и возвращаться в реальный мир. Машина сварила нам кофе, тостер приготовил горячий хлеб. Человечество изобрело так много автоматов, что облегчило себе в разы жизнь, только при этом огрубело тоже в разы…

Позавтракав и собравшись, я довез Эмму до её места работы — кафе «У Катрин», однако мы ещё долго не могли распрощаться и, решив вначале коротко обняться, затем беззаветно целовались до того момента, пока она локтем не впечаталась в клаксон на руле и мы, вздрогнув, заливисто рассмеялись, поражаясь нерасторопности Эммы и моему нежеланию отпускать её от себя ни на миг. Воспользовавшись небольшой паузой, она выскочила из автомобиля.

— Уже скучаю, — проговорил я, когда девушка склонилась к окну и улыбалась мне, тоже не в силах расстаться.

— Я сильнее, — проговорила она и легкой походкой вплыла в здание.

Я чуть нахмурил брови, вспоминая о предстоящем, и завел автомобиль. Мне предстояло собеседование. Навигатор заставил меня попетлять по дорогам, но всё-таки я нашел здание школы. Вышел из авто, проследовал к высоким решетчатым воротам и глянул табличку, из которой следовало, что при удачном стечении обстоятельств я буду преподавать в старшей общественной школе. Громыхнув ключами от автомобиля, я вошел в ворота учебного заведения, и мрачно исподлобья глядя по сторонам, равнодушно взирал на учеников, встречающихся мне по дороге.

Мне довольно-таки быстро удалось найти кабинет директора школы, где была указана её фамилия — мисс Сфодри, кстати, очень говорящая для меня, знающего почти все языки мира, в том числе и греческий, обозначающая любимый мною в прошлом грех. И вот уже через некоторое время я сидел напротив женщины средних лет, миловидной и пока ещё не растерявшей своего женского цвета, строго выглядевшей в наглухо застегнутом пиджаке и буравящей меня сейчас взглядом маленьких колючих карих глаз. Я отвечал не меньшим, мрачно глядел ей прямо в глаза.

— Геральд Нильсен? — спросила она, и её голос мне не понравился — он неприятно царапнул меня, и видя, что я чуть кивнул, продолжила также неотрывно смотря мне в глаза: — У вас не плохой послужной список, почему именно моя школа? — слово “моя” она особенно выделила и вновь глянула на меня.

— Я могу подыскать что-то другое… — начал было я, не понимая, что от меня хотят и зная, что это не лучшее начало для собеседования и вообще для человека ищущего работу, как будто это от меня, а не от неё зависело, возьмут ли меня на работу в эту школу.

Женщина немного поубавила спеси, из чего я мог предположить, что это было лишь рисовкой, но на самом деле она отчаянно нуждалась в кадрах, хотя я не мог объяснить себе почему это так, ведь школа была в приличном районе и выглядела очень сносно.

— Постойте, мистер Нильсен. — несколько торопливо произнесла директор, но затем взяв себя в руки, спросила: — Расскажите немного о себе, — и неожиданно я почувствовал немного не профессиональный интерес: глаза женщины скользнули по моим неокольцованным пальцам.

— Как меня зовут, образование и опыт работы указаны в резюме, копии документов вам прислали из школьного округа, а хобби у меня нет, — «Кроме того как иногда спасать задницу Эммы», — подумал я про себя.

Директриса поежилась под моим холодным взглядом и замолчала. Я уже было подумал, что провалил собеседование, однако после некоторых раздумий, женщина произнесла:

— Мистер Нильсен, должность учителя по истории ваша, завтра же я введу вас в курс дела.

Мы пожали друг другу руки, попрощавшись, и я вышел за дверь под пристальным взглядом управляющей школой. Наверное, мне бы было все равно и я бы остался безучастным к происходящему, но я воспринимал свою маленькую победу глазами Эммы, которая бы искренне порадовалась за меня. И я радовался, осознавая, что становлюсь земным еще сильнее, соблюдая Равновесие, которое хранить оказалось проще всего, потому что я был рядом с Эммой, просто учился быть человеком. Я поспешил уехать, потому что оказаться в другом месте для меня было намного важнее, сильно волнуюсь, ведь я впервые устраивал для моей девочки сюрприз.

***

Сегодня очень жарко. Или это так организм реагирует на беременность? Я взглянула на работающие вовсю кондиционеры, и тыльной стороной предплечья вытерла пот, при этом непослушные кудряшки вылезли, и я в отчаянии простонала. Увидев, что меня ждут за столиком возле окна, я хотела было подойти к ним, как хозяйка кафе, где я работала официанткой, миловидная женщина по имени Кэтрин, перехватив мою руку тихо произнесла, заботливо оглядев мою хрупкую фигуру:

— Ты не важно выглядишь, может передохнешь, до конца смены осталось чуть?

— Ммм, спасибо, просто сегодня как-то по-особенному душно, но я еще успею пару-тройку столов обслужить, — произнесла я, мне не хотелось кому-то жаловаться, я была рада, что у меня есть работа, и я могу вносить посильную лепту в наш с Джером семейный бюджет, пусть даже и скромную.

Хозяйка утвердительно кивнула и я, приняв заказ, отнесла его на кухню, на которой было ещё не комфортнее, вернувшись снова в зал, где мне показалось настолько хорошо, что я уже внутренне перестала ныть, настраиваясь на конец смены и с нетерпением ожидая, когда за мной приедет Геральд. Я уже была готова уйти в подсобку, как увидела вошедших в кафе двух колоритных мужчин: один из которых называл другого Дэв и отчаянно жестикулировал, а второй — Тони, он был спокоен и холоден, но временами потирал свой квадратный и, как мне показалось, до блеска отполированный подбородок. Они являли собой два разных полюса и я, улыбнувшись, дождалась пока они выберут столик, отчаянно споря друг с другом даже в таком, казалось бы, простом вопросе, подошла к ним и спросила:

— Что будете заказывать?

Тот, кого называли Тони сразу отозвался, заказав немудреный список блюд от бургера до американо. Дэв же, подняв на меня глаза, больше их не опускал. Я смущенно улыбнулась и еще раз спросила, подумав, что он не расслышал моего вопроса:

— Что будете заказывать?

— Вы моя «пленница», — произнес он, и я подумала, что Дэв вот-вот задохнется, потому что видела, что он забыл, как дышать.

— Простите, что? — пролепетала я и растерянно посмотрела на его более вменяемого приятеля.

— О, девушка, не обращайте внимание, — ответил тот, обворожительно улыбаясь. — Дэв чудит. Кстати я, — он, с легким эротичным интересом оглядел мою фигуру и проговорил: — Энтони Вуд, режиссер.

Он немного сдулся, когда увидел, что я никак не отреагировала на его слова, и к тому же выражение моего лица давало однозначно понять, что такие взгляды в мою сторону непозволительны. Я услышала, как коротко хохотнул Дэв и снова произнес загадочно, смотря прямо мне в глаза:

— Ну точно — это «пленница».

— Тебя Ли убьет, — откидываясь на спинку стула, произнес Тони.

Дэв вынул визитку и протянул мне её молча, продолжая мерить меня взглядом. Я немного растерянно взяла карточку и взглянула на неё, где красивым оттиском значилось: Дэвид Тарино, режиссер, был указан телефон и адрес. Я равнодушно пожала плечиками и, положив визитку в задний карман джинсов, еще раз поинтересовалась, что будет заказывать тот, кого называли Дэвом. Тот чуть побледнел, но из себя выдавил:

— Сладкий раф.

А Тони взорвался истеричным хохотом, вдогонку мне, понесшей их заказ на кухню, с удовлетворением повторяя слова:

— Дэв, не все хотят быть актрисами и не все тебя знают.

— Ну, почему же, — произнесла я, повернувшись к столику. — Вы, Дэвид Тарино, известный режиссер, а ваш фильм «Преступное читалово» навсегда в моем сердце, — прежде, чем скрыться за дверью подсобного помещения, я увидела, как открылся рот от изумления у Тони и как радостно блеснули глаза у Дэва.

Смена была закончена и я, выйдя в зал уже переодевшаяся, заметила, что парочке режиссеров, что зашли пообедать в скромное кафе «У Катрин», уже принесли их заказ. Но взгляд Дэва все равно неотрывно следил за мной. Однако оба вылетели у меня из головы, как только порог переступил мой Джер. Он поздоровался с Кэтрин. Я, радостно подбежав к нему, обняла его, целуя в смеющиеся губы. Он завел мои непослушные пряди волос за ушки, и я почувствовала острую потребность в нем прямо здесь и сейчас.

— Кыш отсюда, — смеясь, проговорила хозяйка, уловив наш однозначный настрой.

Геральд, схватив меня и перебросив через плечо, смеясь произнес:

— Да, мэм, — и вынес меня за двери.

Я так никогда и не узнала, что сказали Вуд и Тарино друг другу, смотря на нас, наверно, что-то вроде того:

— Эта девушка прекрасна, — произнес Тарино, с сожалением глядя нам вслед.

— А этот мужик не напоминает тебе Трейга из Мондианы? — проговорил Вуд, дожевывая кусок бургера.

Однако Дэв стал почти завсегдатаем кафе, где я работала, чем повысил количество посетителей у Кэтрин.

Но сейчас я обреченно болталась на плече Геральда и даже не просилась, чтобы меня поставили на землю. Это было бесполезно, тем более, что ладонь Джера властно лежала на моих ягодицах. Перед автомобилем он поставил меня на ноги и его взгляд, который ему подарили самые голубые арктические льды в этой вселенной, горячо скользнул по мне так, что я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги. Я схватилась за его сильные руки, он поддержал меня, обнимая и целуя в висок.

— Как собеседование? — спросила я, вглядываясь в его безмятежные голубые глаза, внутренне сжимаясь от нетерпения и готовая в случае чего поддержать.

— Завтра приступаю к работе, — ответил он, улыбаясь. — А теперь отпразднуем, у меня мороженое и его надо быстрее съесть.

— Домой? — в нетерпении, с легкой хрипотцой в голосе проговорила я, руками скользнув по его торсу и обняв в ответ.

— Позже, нетерпеливая моя. — прошептал он, усмехаясь, целуя мои глаза, находя губы, прижимая к себе, заставляя меня почувствовать жгучее желание и буквально вжаться в него, ощутив запах кожи — древесно-эвкалиптовый, дурманящий мне голову, скользнув руками под черную водолазку, чуть царапнула грубую кожу так, что он подался мне бедрами навстречу и предупреждающе прошипел: — Эмма, мы на многолюдной улице.

— Точно не домой? — еще раз проговорила я, дерзко взглянув ему в глаза, видя, как во льду разгорается огонь, ощущая нетерпение, и торжествующее обезоруживающе улыбаясь.

— Теперь точно домой, — проворчал он и под мой смех и его шепот со словами что-то вроде «чертова дьяволица», мы сели в автомобиль и Джер рванул так быстро, как никогда не ездил.

Вещи мы снимали прямо в прихожей, нетерпеливо целуясь, обнимая друг друга. Геральд одним рывком взял меня на руки и понес в спальню. Мир качался и сгорал в страсти вместе с нами. Нам удалось насытиться друг другом только к ночи.

— Чёрт, — выругался он и мрачно исподлобья посмотрел на меня, — Эм, ты и Шепфу сведешь с ума, — мороженое в салоне…

— Оно безнадежно растаяло и испорчено, Джер, — поспешила я его «успокоить», смеясь.

Он посмотрел на меня и сгреб в свои объятия, крепко обняв.

— Куда мы хотели отправиться до того, как решили поехать домой? — спросила я, вглядываясь в его черты, кусая за подбородок.

— До того как ты решила, что нам надо домой, — уточнил Геральд, рассмеявшись, даря мне мимолетный поцелуй.

— До того как ты поехал домой, — подразнила его я.

— Остановись, — проговорил он, улыбаясь, и добавил, вставая с постели, — и одевайся.

— Куда мы? — удивленно спросила я.

— Оденься потеплее, — загадочно проговорил Джер.

Я была в предвкушении и мои руки подрагивали от волнения. Убрав из авто растаявшее, превратившееся в сладкую лужицу мороженое, мы уселись в машину и через какое-то время стояли у дверей высотного здания Лос-Анджелеса, смотря наверх. Геральд двинулся к дверям.

— А я-то думала, что ты домчишь меня до верха на крыльях… — начала было я, разочарованно растягивая слова.

— Я не хочу рисковать ни тобой, ни нашим дитя, — серьезно произнес он и взяв меня за руку повел к дверям здания.

Охранник было встретил нас достаточно сурово, но затем смягчился, не без силы воздействия Геральда, конечно, и уже минут через десять мы были наверху самого высокого здания Лос-Анджелеса. Я крепче сжала руку моего хранителя, когда он шагнул к парапету. Джер удивленно вскинул брови и произнес:

— Ты же летать со мной собиралась.

Я гордо подняла подбородок и сделала шаг к нему, на секунду зажмурив глаза. Он рассмеялся и переплел наши пальцы. А я поняла его состояние.

— Что тебя беспокоит, Джер, скажи мне, — нарушила я установившееся молчание и чуть пожала его пылающие ладони, зная его эту особенность и выводя из задумчивости, заметила, что ладони стали терпимо теплыми.

Он глубоко вздохнул, и я увидела печаль в его глазах.

— Я боюсь, Эмма… — проговорил он, и его тоска ощутимо разлилась в воздухе, охватывая тревогой моё сердце, я взглянула на него вопросительно.

Он повернулся ко мне и взял в свои крупные ладони моё лицо, внимательно разглядывая, как будто увидев впервые. Его пальцы завели мои растрепавшееся на ветру волосы за уши и он, наклонившись лбом к моему лбу, лаская щеки большими пальцами, поделился своими страхами:

— Боюсь не успеть.

Я молчала и ждала его слов, я чувствовала, что ему было необходимо выговориться. Все существующие земные заботы и радости отошли на второй план. Джера расстраивало что-то глобальное.

— Боюсь не успеть спасти тебя, — прошептал он то, что действительно беспокоило его, то, что было предметом его тревожных мыслей, то, что снедало его и я знала, что он рассматривает все варианты для того, чтобы мы были вместе всегда.

— Ты успеешь, если это потребуется, а я буду очень осторожной, — в свою очередь поспешила его заверить я. — Тебе не нужно думать об этом, давай постараемся жить как обычные люди, которые не знают своего смертного часа и не готовятся к нему, они просто живут и каждый день встречают кто как может и проводит его каждый по своей мере отпущенного ему.

— Моя философ, — грустно улыбнувшись, произнес Геральд и поцеловал кончик моего носа, — замерзла? — спросил он, видя, что я кутаюсь в свитшот, притягивая к себе, согревая огнем адского пламени или священным небесным огнем.

— Уже нет, — ответила я, неожиданно почувствовав его дрожь, скорее нервную, и в недоумении посмотрела на него.

Геральд вдруг заволновался как мальчишка и его глаза стали словно ледяные яркие звезды. Я никогда не видела его таким и теперь завороженная смотрела на него. Он выпустил меня из своих объятий и начал опускаться на правое колено. Я вскрикнула от радости и тут же зажала рот ладонями, видя, как он достает из кармана брюк ювелирную коробочку, открывая её и доставая кольцо с ярким голубым сапфиром, таким же, как очи демона. Он чуть прикрыл глаза и его веки задрожали, он волновался и в тоже время я поняла насколько это было важно для него: соблюсти человеческие ритуалы, ведь это его, демона, с десятком сотен лет жизни ставило на одну доску со мной с простой Душой, женщиной, которую он любит.

— Я… Эмма… — начал он сильно волнуясь, затем глубоко вздохнул и взял себя в руки, — Эмма, я люблю тебя, готова ли ты разделить со мной жизнь?

У меня по щекам бежали слезы и я кивнула, тихо прошептав:

— Хоть день, хоть вечность.

Почувствовала, как по моему пальчику скользнуло колечко, а сильные руки притянули меня к себе, скрепляя взаимное согласие крепким глубоким поцелуем от которого кружилась голова и подкашивались ноги, от которого, казалось, за спиной выросли крылья.

Небоскреб. Ночь. Яркое сияние голубого сапфира и твоих ледяных глаз. Демон и Душа. Непозволительное перекрестие одиноких судеб вопреки всем законам Вселенной.

Комментарий к 20. Кольцо демона (от лица обоих главных героев)

https://vk.com/wall-194439725_656

https://vk.com/wall-194439725_670

========== 21. Учитель. Ева ==========

Посвящается Е.К.,

с бесконечной любовью

и надеждой, что боль не бесконечна

Я оправил на себе черную водолазку и вошел вместе с директрисой в просторное помещение учительской. Несколько тусклый свет выделил лица учителей - моих коллег: любопытные, заинтересованные, равнодушные, озабоченные или раздраженные. Опустил одну руку в карман брюк, другой перебрал ручку широкой сумки-портфеля. Я не чувствовал ни смущения ни раздражения, ни один из них не задел моего любопытства. Обыкновенные люди в обыденной ситуации в их обычной жизни.

— Коллеги, хочу представить вам нашего нового учителя по истории, — зычно проговорила мисс Сфодри и для привлечения внимания звонко хлопнула в ладоши, — мистер Геральд Нильсен, прошу любить и жаловать.

Они по одному представились, на что я лишь холодно кивал, зная, что возможно с некоторыми из них я буду пересекаться на уровне «здравствуйте-досвидания». Мне указали на мой стол, он был маленьким и узким и я ненароком и с тоской вспомнил свой кабинет в небесной школе. И удивился себе, а на ум пришли слова ангела Фенцио, который частенько называл меня философом, обученным убивать. Две склонности, которые были в моей биографии: служба Сатане с моим клише профессионального убийцы и его самого ярого приспешника на битвах и пирушках, а так же служба, скорее для души, в школе ангелов и демонов.

Мне нравилось преподавать, преподносить знание, учить думать, учить понимать себя и природу своих мыслей, составлять свое собственное мнение о складывающейся действительности. Но там, наверху, я обучал уже взрослых людей, а здесь мне предстояло учить подростков, которые однако не верили ни одному твоему слову, враждебно относились к любому взрослому в их жизни, считали, что уж они-то точно умнее всех вместе взятых, а опыт предыдущих поколений, ну так, для взрослых, а еще они не умели думать.

— Ты в курсе, что тебя поставили в класс к самым сложным детям в школе? — произнес голос рядом со мной и я, повернув голову, увидел за соседним столом худого молодого учителя, он улыбнулся и я почувствовал к нему человеческую симпатию, несмотря на то, что он так бесцеремонно обращался на «ты», не озаботившись представиться.

Я поднял бровь и промолчал, пожав плечами.

— Генри Савольски, — произнес он, представляясь уже сам, и подал руку для пожатия.

Руку я пожал. Он хотел еще что-то сказать, однако прозвучал звонок, и я вышел из учительской так же спокойно, как вошел. Уже вскоре нашел нужную учебную аудиторию. Я вошел в класс и до этого жужжащий улей вдруг умолк и сорок глаз вперились в мою высокую фигуру. Положив портфель на стол, я мрачным взглядом исподлобья осмотрел всех присутствующих и поздоровался. Со мной также поздоровались: человека два-три жидкими нестройными голосами.

— Меня зовут мистер Нильсен, я буду вести у вас уроки истории, — произнес я, оглядывая класс и написал свое имя на доске, затем повернувшись к классу вновь мрачно посмотрел на детей, — и у меня есть правило: если кому-то неинтересно, они могут выйти прямо сейчас и не ходить на занятия вообще.

Где-то из середины послышался окрик:

— Эй, как это понимать?

Я отошел в сторону, чтобы разглядеть выкрикнувшего — это был мальчишка четырнадцати лет, блондинистый и с дерзкой челкой, одетый в кожанку, с ухмыляющимся лицом.

— Не «эй», а мистер Нильсен, — и указал пальцем на доску, где было написано моё имя.

— Да ты придурок, — выкрикнул он, строя рожу, бросая мне вызов и в мигом ставшей тишине кто-то хохотнул, но, в целом, класс замер, ожидая моей реакции.

— Ты сам такой, Лео, — услышал я звонкий голос с последней парты, принадлежал он юной девушке, похоже она сама от себя не ожидала такой смелости.

— Заткнись, шлюха, — проговорил он нагло и загоготал, класс поддержал его громким улюлюканьем.

Девушка втянула голову в плечи и, сильно покраснев, начала отчаянно выводить какие-то каракули в своей тетради. Я нахмурил брови.

— Можешь идти, Лео, — проговорил я, внутренне смиряя себя, зная правила школы и необходимость им следовать.

Парень недоумевающе смотрел на меня и произнес:

— Как это?

— Иди, Лео, — спокойно повторил я, – переступай ногами и иди к выходу, можешь не возвращаться, я не расстроюсь.

— А куда мне идти, к директору? — переспросил он, недоуменно улыбаясь, растерянно вставая из-за парты.

— Мне все равно, — произнес я, холодно улыбаясь.

Он оскорбил другого ученика. В небесной школе он бы остался без крыльев и ужина, здесь ему это сошло с рук, но терпеть этого «балагура» на хотя бы этом уроке я был не намерен.

Парень рассмеялся и, театрально раскланявшись, вышел из аудитории. Класс вначале рассмеялся, но затем снова умолк и напряженно смотрел на меня. Я, чуть усмехнулся и продолжил свою прерванную речь:

— А теперь достаём бумагу, ручку и напишем…

Из середины класса вновь послышался голос, басистый, немного ломающийся, очень наглый и самоуверенный, просто взывающий к тому, чтобы его грубо осадили:

— Эй, а если у меня нет бумаги?

Я проигнорировал выкрик и снова продолжил:

— Напишем сочинение…

— Эй, ты слышишь меня? Чё ты меня игноришь, ты, педик? — снова этот голос, будто выплевывающий слова, и он определенно нарывался.

— Сочинение на тему… — я как мог так и не обращал внимание на наглеца, потому что знал, что еще чуть-чуть и выдавлю ему глаза, а это не педагогично.

Он встал в полный рост ничуть не уступающий моему, и я увидел, что ко мне приближается здоровый детина — парень с бритой налысо головой с татуировками на руках и жующий жвачку. Он нагло вплотную подошел ко мне.

— Я тебе, придурок, вопрос задал, ты чё попутал, лучше ответь, — и он кулаком стукнул по столу, так что всё, что на нем было, подпрыгнуло, класс замер, ожидая зрелищ. Впрочем, ничего нового для человечества, которое всегда жило только только этим, а ну и ещё хлебом.

Я усмехнулся, глядя ему в глаза, и ответил:

— Столу не больно, он не живой, а твои слова меня не трогают, мне все равно, — потом добавил, своей энергией прощупавпарня, видя, как желваки играют на его лице и прося Шепфу даровать мне спокойствие, потому что я мог убить его: — Ты ненавидишь весь мир, и я был таким же, но тебе не стоит злиться на меня. Я — тот, кто даст тебе знания, без которых тебе не выжить в этом мире. А теперь сядь и постарайся так больше не делать…

— А… — протянул он вопросительно, недоуменно глядя мне в глаза, сам удивляясь, как я мог так его осадить: и ему не обидно, и не хочется размахивать кулаками.

— Бумагу? Держи, — предугадал я его вопрос, и он, взяв протянутый для него мною лист, удалился на свое место.

Когда я оглядел класс, то неожиданно понял, что дети меня услышали, не знаю приняли ли, но определенно я не дал им слабины и одновременно дал почувствовать, что уважаю их. Девочка с задней парты очень внимательно смотрела на меня, и на её губах появилась легкая улыбка, а я продолжил:

— Мы напишем сочинение на тему: если бы я умер и оказался в небесной школе. У вас, — я взглянул на ручные часы, — полчаса земного времени.

В классе послышался смех и кто-то выкрикнул: «И там нет покоя». Я улыбнулся и пожал плечами, как бы отвечая: «Всякое может быть».

— А как это сочинение и ваш предмет связаны? — раздался вопрос от девушки на задней парте.

Я усмехнулся и подумал, что она определенно умеет задавать правильные вопросы.

— Никак, ты права… — я вопросительно глянул на неё, не зная, как обращаться.

— Ева, Ева Корнер, — ответила она, покраснев.

— Ева, — улыбнулся я, — очень приятно, но ваши сочинения нужны мне для того, чтобы понять, как вы умеете мыслить… Итак, приступайте.

Через полчаса прозвенел звонок и дети начали подтягиваться к выходу, попутно складывая передо мной листки с сочинениями. Ева чуть задержалась, и я почувствовал, что ей хочется задать мне вопрос, я в ожидании глядел на неё, собирая свой портфель.

— Почему вы выгнали Лео, а Джейсона оставили? — спросила она, собравшись духом, от природы немного застенчивая.

Я немного помолчал, формулируя мысль, затем проговорил:

— Лео оскорбил тебя, а это мною не поощряется и это я показал на его примере. А что сказал мне Джейсон — это не важно, мне все равно на то, что мне кто-то скажет про меня, — чуть остановившись и скользнув глазами по её задумчивому лицу, продолжил: — Это не важно в любом возрасте, Ева.

— Вот бы мне столько терпения, — тихо проговорила она.

— Терпение здесь не при чем, — ответил я, — просто некоторые люди вообще не думают, говоря какие-то слова или делая какие-то вещи. Не забывай об этом никогда, глупо обижаться на то, чего не существует, но ты будешь встречать таких людей снова и снова.

— А когда вы проверите сегодняшние работы? — спросила она и подбородком указала на кипу сданных учениками бумаг.

Я внимательно взглянул на неё и увидел неподдельный интерес, а еще жажду признания, жажду неравнодушного слова в её адрес, жажду понимания того, что она не пустое место, что она существует, что её видят.

— Ты хочешь, чтобы я сейчас посмотрел? — спросил, увидев, как её энергия смешалась, став пунцовой: не привыкла говорить о себе и стесняется, чтобы говорили другие. Мой внутренний хранитель возмутился тому, до какой степени можно унизить ребенка, чтобы он воспринимал себя пустым местом.

Девочка кивнула, а я перебрал листы сочинений и выудил из кипы подписанное скорым красивым чуть размашистым почерком и прочитал, коротко улыбнувшись. Ангел Фенцио бы не оценил, зато оценил я. Её мироощущение совпадало с моим, возможно наивно и не смело, но она описала упадок высшего мира и его нежелание помогать земле с проблемами, мира, который бы мог прекратить бедствия внизу, но сам увяз в жестокой борьбе за власть. Сам слог был легким, доступным.

— Как вам? –робко спросила она.

— Это отличная работа, она небольшая, но емкая и содержательная, — похвала стала ещё одним кирпичиком заполнившим пустоту в душе. — Таким ты видишь мир?

— Если бы всё это было действительно так, то я всеми правдами и неправдами хотела бы поговорить с богом, — попыталась она объяснить и, увидев одобрение в моих глазах, продолжила: — Я заглянула бы ему в глаза и спросила: стоит ли детская слеза всего того, что происходит в этом мире.

Слишком серьезно, слишком прочувствовано, слишком на своей шкуре, отразившись и на моем состоянии и ударившись о мою память и о мое состояние души, задавшись наконец-то сформулированным вопросом: «Почему эта девочка разбудила во мне чувства хранителя?». И тут же получившим ответ: «Потому что на ее месте могла быть Эмма». Я похолодел от макушки головы до пяток и выдавил из себя улыбку.

— Ты ведь пишешь? Рассказы, стихи, эссе? — спросил я, понимая, что так писать может только тот, кто упражняется постоянно. И читает она тоже беспрерывно, видимо, это природное. Я вспомнил, как приучал к этому упрямую Эмму, которая сейчас не может и дня прожить без книжки.

— Да, — произнесла она, — Вы хотите почитать? — радость, что заметили, что не прошли мимо и тут же всплеск энергии: она существует, она не пустое место.

— Конечно, со следующей недели у меня факультатив по истории, приходи, — предложил я и понял, что она туда прибежит быстрее всех.

Девочка утвердительно кивнула, чуть улыбнулась, собравшись, попрощалась и вышла из класса. Что-то в её образе было пугающе знакомым, я почувствовал энергию хранителя вырвавшуюся из меня и пытающуюся понять, что было не так с этим подростком. Внешне угловатая, чуть полная, с россыпью каштановых волос, в беспорядке лежащих на голове, и припухлым от переживаемого ею пубертатного периода лицом, на губе кровила ссадина. Внутри с сильной энергией борца, воина, не такой огненной, как у Эммы, но все же… Эмма! Меня озарило. Вот почему мой взгляд зацепила эта девчушка. Энергия одиночества и чудовищного чувства собственной неполноценности, неприкаянность и ненужность, а где-то глубоко страх, окутывающий всё внутреннее существо подростка. А еще я понял, что у неё не было ни ангела-хранителя, ни беса-искусителя. Шельма, помеченная, остро нуждающаяся в чьем-то участии, одновременно хотящая и не хотящая этого. Я задумавшись, сложил сочинения детей в портфель, и побрел в полной растерянности в другой класс на другой урок.

Первый рабочий день прошел спокойно. Уже вечерело и для того, чтобы как можно скорее войти в курс дела, а также с непривычки, мне пришлось задержаться крайне надолго. Я позвонил Эмме сказать, что уже возвращаюсь и вымотанный физически и душевно брел на школьную автостоянку. Я был голоден и мне хотелось её обнять. Однако моим планам не дано было так быстро сбыться: я услышал шум борьбы и ощутил боль. Что-что, а это было настолько знакомое чувство, что невольно я потрогал рубцы на шее. Я быстрым шагом отправился на шум и увидел, как Еву, девочку из класса, где я прошел «боевое» крещение сегодня, избивали другие дети. Заметив меня, они бросились врассыпную, и я увидел беспомощного подростка, истерзанного и рыдающего, отметив взглядом сильные кровоподтеки на внутренней стороне бедра, которые были видны из-за задравшейся юбки. Я подошел к девушке и помог ей подняться. Она дрожала и рыдала так, что сотрясалось всё вокруг — её энергия бурлила и выдавала такие клубы черноты, что даже я, привычный ко злу и ненависти, сейчас гнулся под её ударами.

— За мной, — коротко сказал я и повел девушку в класс, где всегда имелась аптечка первой помощи.

Охранника не было на месте и я, видя состояние девушки, мысленно поблагодарил вселенную. Меньше всего ей сейчас нужны были расспросы старого равнодушного ко всему мужчины, который если и спросит, то только для того, чтобы прикрыть самого себя в случае чего. Усадив девушку на стул, я вернулся к ней с аптечкой и намочив в перекиси какое-то полотенце, проговорил:

— Сейчас будет больно, — и обработал раны, слыша, как она шипит.

Я избегал смотреть ей в глаза, но меня мучил один вопрос, перед глазами стояли кровоподтеки на бедрах. Однако, решившись, взглянул на неё мрачно исподлобья и все-таки очень осторожно спросил:

— Тебя недавно изнасиловали?

Она ничего не ответила, но то, как она посмотрела на меня многое мне сказало. Меня просто разорвало внутри от боли и сочувствия — я услышал своего внутреннего хранителя также сильно, как чувствовал Эмму и я четко сформулировал задачу для себя — этот подросток остро нуждался в моей помощи.

— Ты хочешь об этом поговорить? — спросил я осторожно.

— Вам не все равно? — немного раздраженно ответила она вопросом на вопрос, очень знакомо для меня.

— Мне не все равно, — ответил я и убрал перекись в аптечку.

— Почему? — еще один вопрос, заданный шепотом и с невероятной надеждой, я знал, что если я правильно на него отвечу, то она начнет доверять мне.

— Потому что ты ребенок, которому нужна помощь, — ответил я и увидел, как из её глаз потекли слезы, пожал её плечо.

— Ты должна об этом сказать кому-то еще, кроме меня, — твердо проговорил я и увидел, что она отрицательно мотает головой. — Ева, это преступление и виновный должен понести наказание…

Она вновь отрицательно мотнула головой и её глаза снова наполнились слезами. Я тяжело вздохнул и почувствовал энергию обреченности и ненужности. Сев рядом, помолчал, собравшись с мыслями и проговорил:

— Тебе есть куда пойти? Дом?

Она кивнула. Я снова промолчал, прежде чем вновь осторожно спросить:

— Там безопасно?

Девушку непроизвольно передернуло: омерзение, пустота, одиночество. В голове забилась тревожным набатом мысль — неужели отец?! Тот, кто призван защитить и помочь познать этот мир, облечь его формулировками, правильно установленными приоритетами, кому безраздельно доверяешь… Мне это настолько претило и даже то, что я ощущал себя демоном, будучи урожденным ангелом, не спасало. Есть грехи, которые не смыть даже кровью, которые впитываются в землю и взывают к небу отмщением, то, что не могут игнорировать даже ожесточившиеся сердцем ангелы, то, что возносится к Шепфа напрямую.

— Поехали, — решительно произнес я, понимая, что ребенка надо было спасать любыми способами. — Где ты живешь?

Девочка обреченно встала и поплелась к выходу, я поддерживал её за плечи. Но я мог бы повернуться и заметить, что нас видел охранник, который взял себе на заметку: избитая девушка и взрослый, придерживающий её за плечи, чтобы сложить определенную картинку в своей голове, чтобы понять увиденное извращенным сердцем.

Я маякнул Эмме, что задерживаюсь, на что получил её короткое: «Ок» и улыбнулся. Мы сели в автомобиль и довольно-таки быстро доехали до того места, где жила девочка. Многоквартирный вонючий клоповник. Зайдя в подъезд, я разогнал своим грозным и мрачным видом парочку наркоманов. Девушка обреченно вздохнула и открыла ключом свою квартиру. Я заглянул туда и увидел пустые бутылки под ногами и троих пропойц настолько горьких, что внутренним взглядом демона увидел копошащихся возле их ног зеленых змиев — вечных спутников горько пьющих людей, подпитывающих их пристрастие еще сильнее и не отпускающих ни на минуту.

— Где отец? — коротко и хрипло спросил я.

Ева кивнула подбородком, указывая на сидящего за столом и лежащего торсом на нем крупного мужчину. Я подошел к нему и, взяв его за грудки, пытался привести в чувства. Он нечленораздельно промычал и с трудом сфокусировал взгляд на мне. Внутренним чутьем я увидел безобразные сцены избиения дочери. Ребенку, которому и в школе было не сладко, дома было еще хуже, потому что здесь издевался близкий человек и это никак не принималось детским сердцем, вводя хрупкие чувства и несозревшую душу в раздрай.

— О, — начал говорить пьяный отец, обращаясь к мертвецки никаким собутыльникам, — парни, у нас сейчас будет бухло, — потом еле сконцентрировал свой взгляд на моем лице, совершенно буднично произнес: — Хочешь, она тебе отсосет, за сотню?

В моих глазах потемнело, и я обернулся к бледной девушке.

— Ева, зайди в свою комнату и прикрой дверь, — приказал я ей и она послушно скрылась за дверьми.

Мои крылья в миг появились и раскрылись, маяча перед ним черным покрывалом, вызвав дикий ужас, мужчина начал дергаться, но из «объятий» демона не так просто вырваться. Глаза полыхнули ярким рубиновым пламенем так, что мужчина мгновенно протрезвел и с ужасом смотрел на меня, пока я говорил ему:

— Каждый раз, когда ты пригубишь стакан, я буду приходить к тебе. Каждый раз, когда тебя посетит шальная мысль притронуться к своей дочери хоть пальцем, я стану твоим личным демоном на всю оставшуюся жизнь и, поверь, в загробной я тоже тебя не оставлю. И если Ева пожалуется мне, что ты её бьешь или предлагаешь мужикам, или она не будет ходить в школу, я сделаю всё для того, чтобы тебя лишили родительских прав, и жить тебе будет не на что, пособия на несовершеннолетнего ты тоже лишишься, — произнес я вновь становясь человеком, видя, как он трясется. Почувствовав резкий запах мочи, с презрением оттолкнул его. Он не отрываясь смотрел на меня, трезвый как стеклышко. — Я приду завтра, и если я найду всё в таком же состоянии, тебе будет очень страшно, еще страшнее, чем сейчас и думаю, ты не обойдешься мочеиспусканием.

Я с презрением смотрел на него: этого опустившегося человека проняли только слова о том, что он может лишиться пособия на свою дочь, и ему не на что станет пить. Он кивнул и я с омерзением оттолкнул его от себя, тот плюхнулся на пол и заскулил. Я уже знал, что это не он изнасиловал подростка, покопавшись в его голове. Да, он был забулдыгой, избивавшим свою дочь порой до полусмерти, но он не насиловал её. Ева выглянула из комнаты и огромными глазами неотрывно смотрела то на меня, то на отца, который в хаотичном порядке ползал по полу и гремел бутылками, сгребая их в кучу.

Я выволок за шиворот двух пьянчуг, обитавших ранее на полу квартиры и оставил их освежиться на улице. Ева провожала меня. Я чувствовал её страх, и в то же время я увидел надежду, тонкий лучик, очень блеклый, где-то на дне души. Я потянулся к карману пиджака, достал записную книжку с ручкой и написал свой номер телефона. Подавая бумагу, сказал:

— Если тебе хоть что-то понадобится, тут ты всегда найдешь меня, в любое время, — немного погодя, вздохнув, продолжил: — Если всё-таки решишься рассказать о том, что с тобой случилось и кто это сделал, я помогу.

Я увидел, как болезненно дернулась девушка и из её сознания выплыл образ насильника. Я хотя бы знал, как он выглядит и думал уговорить девушку рассказать об этом в полиции. Но самое главное, что мне нужно было для того, чтобы помочь ей — чтобы в её жизни появилось что-то настолько светлое, чтобы оставшаяся тьма отошла на второй план. Попрощавшись, я взглядом проводил её, пока шёл до двери подъезда и уже на улице подождал, пока в окне её комнаты не появилась её любопытная головка. Махнув ей на прощание, нырнул в автомобиль, спеша попасть как можно скорее домой.

Я спешил домой к Эмме, в её тепло, в уют, созданный её руками, к полкам, заполняемым нами книгами, к семейным ужинам, к нашим горячим спорам по сюжетам к фильмам, к совместному утреннему душу, к поцелуям как бы невзначай, мимолетным, которые никогда не заканчивались на поцелуях…

Дом встретил меня спокойствием, легким бормотанием и тусклым светом телевизора. На диване под пледом, свернувшись калачиком, спала Эмма. Я улыбнулся и присел рядом, тихо обнажив её ступню из-под пледа, целуя пальцы, чуть покусывая. Эмма открыла глаза, хохотнув от легкой щекотки, мигом очутилась в моих объятиях, теперь зацеловывала моё лицо. Я опять улыбался как дурак и млел от ласки. Девушка оторвалась от меня, почувствовав моё напряжение, и вложила свою ладонь в мою, пальцы которой, я тут же переплел с её.

— Расскажи, — шепнула она, видя моё состояние.

— Я встретил человека, подростка, девочку, у которой нет хранителя, нет искусителя, она пустая, не защищенная вообще ни кем, и её жизнь ужасна, Эмма… — начал я, чувствуя её поддержку, чувствуя, как она сжала мои пальцы, с каждой секундой становящиеся горячее. Я взял себя в руки и ощутил, что прикосновение стало терпимым для неё. Вот ведь упрямая: никогда не разомкнет рук, даже если ей будет очень больно. — Я смотрел на неё, а видел тебя, я просто представил, что на её месте могла быть ты, а меня бы не было рядом…

— Но ты был всегда рядом, — произнесла она и как всегда разбила мой ужас одной фразой, и потом чуть спешно, волнуясь, произнесла, задрав рубашку пижамы: — Смотри.

И я увидел легкое еле заметное свечение, исходящее от живота Эммы.

— Что это такое? — спросила она, с любопытством глядя на меня.

— Наверное, это наше чудо, — ответил ей я, улыбаясь и притягивая к себе и целуя в макушку. Но легкая смутная тревога прочно засела в моем сердце.

Комментарий к 21. Учитель. Ева

https://ficbook.net/readfic/9602247 - кто такая Ева Корнер? все ответы в фф “Грехопадение”, в этой же главе описана её предыстория

https://vk.com/wall-194439725_680

https://vk.com/wall-194439725_686 - эстетика к главе

https://vk.com/wall-194439725_679 - Геральд и Эмма

========== 22. Учитель. Хрупкость ==========

Прошло три месяца после описываемых событий.

Я осмотрел класс мрачным взглядом, пряча в глазах готовые вот-вот вспыхнуть хитрые огоньки. Подростки недоуменно пытаются сообразить, что ответить на мой вопрос.

— Ну же, вы сами просили тему войны, — подтрунивал я над ними, оглядывая с интересом каждого приходящего ко мне на факультатив и терпящего меня со своими высокими требованиями для старшей школы. Все мои двадцать пять душ со всего потока подростков их возраста — дети, которых тянуло поразмыслить, которые ставили себе цели более высокие, чем просто закончить школу, получив аттестат.

Мой холодный взгляд скользнул по рядам и остановился на Еве, она что-то писала и, не отрывая взгляда от тетради, подняла руку, в задумчивости морща лоб, потом всё же посмотрела. Я чуть улыбнулся, своей энергией приободрив. Она смущенно улыбнулась и прошла за кафедру. Девушка начала говорить, а я уже подмечал изменения в ней: спина выпрямилась — значит, груз трудностей поубавился, плечи распрямлены — значит появилась уверенность, голосок звучит без срывов, речь ясная, единственная из классов на факультативе безусловно и бесконечно впитывающая в себя всё новые знания, всегда за книжкой, даже на переменах. Мне хотелось поделиться с ней ещё большим объемом знаний, хотелось научить её самому лучшему для любого мыслящего существа во всех вселенных вместе взятых — умению критично мыслить, впрочем, это ей было доступно, и она быстро поглощала знания. Я был частым гостем в её квартире, скорее для острастки её опустившегося отца, нежели для контроля девочки, что-что, а дисциплина у неё была железной, чего не хватало всегда Эмме. Хотя хватка у последней была посерьезнее — сказывались демонические корни.

Важным вопросом для меня являлось то, что мне не удалось уговорить Еву обратиться в полицию по поводу насилия совершенного над ней. Она упорно не соглашалась. Я видел, что ей необходимо было просто перелистнуть эту мрачную и ужасную страницу жизни, чтобы пойти дальше, чтобы жить и жить без страха. Я видел, что подтолкнул её к той границе, где заканчивается недоверие к себе и начинается принятие себя — да такой необычной, не такой как все остальные, но в этой особенности прекрасной, потому что другой такой нет на всем белом свете. Нет потому, что задумка Шепфа по каждому из нас уникальна. Даже самый мрачный и серый демон в этой вселенной на что-то и годен: даже он любим, даже он любит.

Девушка закончила свой рассказ и одноклассники чуть поаплодировав, отпустили её на свое место. Среди них она нашла единомышленников, но глубоко доверительно ни с кем не дружила, всё-таки сторонясь привязанностей и это удручало меня. Её лучшими друзьями стали взрослые люди: я и Эмма, которая в первую очередь с энтузиазмом сумасшедшей взялась заполнить её гардероб. Надо отдать моей девочке должное: вещи были подобраны со вкусом, правда, откуда в ней это не понятно. Хотя колготки в сеточку и короткая кожаная юбка полетели в мусорное ведро не без моей помощи, конечно, получив в ответ высунутый от досады язык Эммы и тягостный вздох Евы.

Осматривая свой гардероб, я отметил черные и серые тона преобладающие в нем, не считая гавайской рубашки, подаренной мне Эммой и погребенной где-то в шкафу. Без омерзительного содрогания я о ней не вспоминал, ну не любил я цветное.

Я стал доверенным лицом Евы. Её отец не стал возражать, видимо, в его подсознании навсегда запечатлелось моё настоящее мрачное обличье демона с раскрытыми чёрными крыльями, которое его пугало и будучи в сознании. Мною были оформлены все необходимые бумаги — так было проще контролировать происходящее в её жизни, а еще это позволило ей бывать у нас дома и проводить с нами много времени, наблюдая семейный уют и все больше раскрепощаясь, становясь тем ребенком, каким она и должна быть в своем возрасте: немного наивной, капельку дерзкой, чуть строптивой, местами вредной, но не ощущающей равнодушия со стороны самых близких.

Я чувствовал под этим внешним пластом вроде бы благополучия всё-таки ещё большое поле для моей работы — страх жил в её сердце, страх, который так просто не вытравишь, страх, что всё, что с ней сейчас происходит лишь сон, лишь короткая передышка перед чем-то тёмным и простым. И моей задачей я видел научить её, что испытывать страх — это нормально, это так… по-человечески, страх помогает нам выживать, но он не должен ложиться тенью на всю нашу жизнь, мы должны уметь его контролировать так же, как и боль.

Получив задание на дом, дети высыпали из класса, всё-таки немного облегченно — я мог утомить. Еву я задержал, решив устроить ей сюрприз и, широко улыбнувшись, вытащил из своей сумки книжку, которую она уж точно будет читать, исходя из её вкусов и предпочтений. Я протянул её Еве, она посмотрела на обложку, где значилось «Йон Колфер «Артемис Фаул» и засветилась от счастья. Я видел, что ей хотелось в порыве благодарности обнять меня, но она ограничилась сжатием ладони, всё-таки ещё боялась.

В эти выходные мы с Эммой уезжали для того, чтобы скрепить наши отношения узами брака и не могли взять её с собой. Она была немного грустной, но понимала и обрадовалась книге, сказав, что это скрасит её досуг в отсутствии нас, что я счел очень лестным для меня, как для существа, начавшего жизнь человека, бальзамом пролившись на ту часть души, что звалась хранителем. Мы попрощались.

Впоследствии вспоминая события и восстанавливая ход истории, я понимал, что был счастлив, что не замечал многих очевидных вещей или мог бы почувствовать своим внутренним чутьем, что должно произойти нечто плохое. Я был слишком наивен для человека и расслаблен для демона, а про хранителя и говорить нечего — был опьянен удачей с Евой, тем, что мне удалось спасти девочку. Но жестокосерднее Небес может быть только человек с черным сердцем.

***

— Я безумно волнуюсь, — шепотом говоришь мне ты и твои большие глаза мигом округляются, как и мои, когда выйдя из ванной комнаты, продефилировав передо мной в одном нижнем белье и подвязкой невесты на правой ножке, от волнения трогаешь мои предплечья, невольно царапнув меня своими ноготками, вызвав бурю страсти в крови; моя рубашка, которую я до этого держал в руках, летит на пол.

— Опять тошнота? — спрашиваю я, развернув тебя к себе спиной, нежно целуя в шею, вдыхая розоцитрусовый запах, купаясь в огненной энергии, ощущая, как ты поводишь бедрами, вжимаясь в меня, легким прикосновением задеваю напрягшуюся грудь, слышу, как стонешь.

— Сегодня нет, — хрипло лепечешь, срываясь на шепот от возбуждения, и твои руки обнимают мою шею, чуть задевая горячими кончиками пальцев давно застывшую в шраме, однако исцеленную ею же боль.

— Эм, — шепчу, скользя губами по спине, оставляя поцелуй на каждом позвонке, чуть пощекотав бок, услышав твой хриплый смешок и улыбнувшись в ответ.

Спускаюсь губами к округлым ягодицам, чуть покусывая их, ты взвизгиваешь, а мне безумно нравится твоя реакция. Пальцы скользят по вмиг намокшему белью и ты непроизвольно прогибаешься в крестце, следуя за их движениями, оглядываясь на меня, одаривая улыбкой, которая окончательно сводит меня с ума. Мои ладони скользят от бедер до ступней и твои трусики падают на пол, как и мои брюки. Нетерпеливо возвращаюсь тем же путем к твоей шее, крепко целуя в губы, вновь чертя влажную линию поцелуев, возвращаясь к шее, медленно ведя горячей ладонью по спине вниз, заставляя прогнуться, заставив нас обоих дрожать, прижимаюсь и, толкнувшись в податливое нежное тело, замираю, сжимая твои бедра чуть сильнее, чем следовало бы. Приподнимаешься на пальчиках изящных длинных ног, и обернувшись, чуть оседаешь, позволяя заполнить тебя целиком. Я снова тянусь за тобой следом и твой язычок лукаво скользит по моим губам, заставляя сплести наш поцелуй сильнее, распаляя нас, испытывающих и так настолько жгучее желание, что две силы, две энергии: мрачная и огненная столкнувшись, приласкались и начали жаркий танец. Твои бедра двигаются мне навстречу, вижу, что узкие ладони сжимают изящное витиеватое изножье нашего ложа, ты поворачиваешь ко мне свое личико, вижу россыпь бусинок-пота на твоем лбу, а твои губы шепчут, заставляя меня вынырнуть из сладкого плена желания и услышать твои слова:

— Люблю бесконечно.

— Я сильнее, — резкий толчок, ощущаю, как ты пульсируешь, сжимая меня внутри, сладкая судорога от макушки с непослушными кудрями до изящных щиколоток, так, что еще немного и ты упадешь, я подхватываю тебя за живот, прижимая к себе, зарываясь в волосы, замирая, дожидаясь пока твое дыхание успокоится.

Чуть подталкиваю тебя к постели, ты садишься на краешек и закусываешь нижнюю губу, мои ладони берут твое лицо в руки и нежно ласкают щеку, ты льнешь к ним, прикрывая глаза, а потом они распахиваются одаряя меня яркими изумрудами, мои пальцы заводят твои непослушные кудри за ушки, а твой лукавый язычок уже на головке, вызывая мои дрожь и сдержанный стон, продолжив путь по стволу вниз и вверх, захватывая постепенно всего меня в сладкий плен твоего ротика, доставляя удовольствие, сильнее распаляя меня. Ты отрываешься от меня и скользишь вверх по шелковому покрывалу, открываясь мне. Мои руки на твоих бедрах, притягивают тебя ко мне и я вновь в твоем медовом плену, плавясь и взрываясь на сотни маленьких атомов и вновь возрождаясь, двигаясь в унисон с тобой, чувствую как твои ноги обнимают мои бедра, как поцелуй становится глубже, переплетаясь языками, загораясь еще сильнее, крепче обнимая, почти ложась на тебя, твои бедра размашисто движутся мне навстречу, заставляя меня подбираться к границе своего пика, я вторю тебе и слышу твой стон, за которым следует мой, и я взрываюсь в тебе, наполняя тебя, ты целуешь мое лицо, я тянусь к шее, целуя, чуть медля и крепко обнимая тебя, откатываюсь на другую сторону кровати.

— Это ты так не хочешь жениться на мне? — спросила Эмма и, посмотрев на меня, рассмеялась.

Я тоже повернулся к ей, и провел пальцем по её щеке, в ответ рассмеявшись.

Она вдруг серьезно посмотрела на меня и спросила:

— Ты уверен, что я та с кем ты хочешь провести жизнь, — её глаза испытующе смотрели на меня.

— Мало того, Эм, я хочу провести с тобой вечность, — улыбнувшись, сказал я, но уже предельно серьезно, — Я всегда в своей жизни следовал каким-то общепринятым правилам и законам, приказы сильного авторитета были для меня законом, но с тобой я нарушил всё, я пошел против всех законов этой Вселенной, так позволь мне соблюсти их здесь.

Эмма кивнула, притягивая к себе и целуя мою ладонь.

— Нам нужен план как выбраться из постели, — предложил я после некоторого нашего молчания, видя, что Эмма повернулась ко мне и легка боком, изящно облокотившись, продолжил, — Мы идем в душ вместе, затем я уйду одеваться в другую комнату…

— Такое чувство, что это я в нашем безумии виновата, — немного обижено проговорила девушка, на что я расхохотался.

— На этот раз не ты, а подвязка невесты, — проговорил я и придвинувшись к ней поцеловал, она вздохнула.

— В душ, — прошептала девушка, очертив глазами линию моих губ.

— Да, — шепнул я в ответ, одаряя её однозначным взглядом.

Рассмеявшись, мы скрылись за дверями ванной комнаты.

***

Я-то какого ляда волнуюсь?! Вспотели ладошки. О, Шепфа! Ну прямо как мальчишка… Да еще подстегивало к большему трепету поведение Эммы, которая дергается словно на иголках в своем коротком белом платье, на каблуках, с волосами собранными в пучок с россыпью белых маленьких цветочков. Она беспокойно смотрела на людей, толпящихся возле дверей городского совета, а я то и дело трогал карман пиджака, который оттягивался коробочкой для колец. Брачующиеся заходили, когда объявляли их пары. А мне надоело дергаться и видеть, как нервничает моя девочка. Я взял её хрупкую ладонь в свои и ощутил холод, очень внимательно взглянул на неё, заметив бледность.

– Тебе плохо? — спросил я, обеспокоенно глядя в её глаза, согревая руки, даже слишком, на что она еще сильнее сжимает мою ладонь.

— Я волнуюсь, — ответил она, чуть размякая от моих прикосновений и я почувствовал, что тоже успокаиваюсь.

— Ничего не изменится, это просто штамп в бумагах, гражданский акт о том, что мы перед законом муж и жена, это никак не повлияет на наши отношения, — заверил я её, видя, что её щеки зарозовели.

— Кроме того, что ты теперь мой и по закону, — произнесла Эмма, сверкнув глазами.

Я рассмеялся и чуть наклонил голову вперед, затем поднял глаза исподлобья и они сверкнули горячими льдами. Было в ней это хищническое что-то, что цепляло и позволило привязаться настолько, что сейчас даже если она скажет мне уйти, я буду незримо в её жизни всегда: поддерживать и оберегать, даже если разлюбит, даже если полюбит другого. Она вгляделась в меня и чуть поморщилась, как будто от боли:

— Никогда не разлюблю, даже если забуду, — и провела кончиком пальцев по моей раскрытой ладони и мне показалось, что рядом никого не стало, нет ничего, кроме её пленительных глаз, соблазнительных губ, часто вздымающейся груди и розоцитрусового запаха. — Мы всё ещё в ратуше, дорогой, — прошептала Эмма и рассмеялась, как будто снимая с меня своими словами пелену очарования её женской сутью.

Я усмехнулся и сунул руки в карманы брюк, девушка обняла меня, а я чмокнул её в макушку. Наконец объявили нашу пару и мы, взявшись за руки, проследовали в кабинет, где велась запись таких, как мы, обрученных.

Пальчики Эммы подрагивали в моей ладони, однако я был очень собран и спокоен. Мне всё представилось настолько правильным и нужным, что вдруг пришло понимание, что соблюдение всех заранее установленных придуманных прошлыми людскими поколениями человеческих моментов важно именно для меня. Я становился земным. Да, мне было непривычно, да, я скучал, возможно, по каким-то моментам в моей прошлой жизни, ведь будучи демоном-хранителем Эммы я достаточно много времени провел на земле по людским меркам и вроде бы уже должен был бы стать вполне себе «своим», конечно. Однако становился земным лишь сейчас.

— Тебя «состарили» на год в документах, Эмма, — шепнул я ей, еле сдерживаясь от хохота, видя, как она притворно-гневно щурит глаза.

— Зато ты заметно «помолодел», — ответствовала она, усмехнувшись, и в глазах застыли лукавые огоньки, — сегодня я устрою экзамен.

— Моей «молодости»? — спросил я насмешливо, выгибая вопросительно бровь.

— И ей тоже, — произнесла девушка и взяла меня улыбающегося под руку.

Регистратор сурово глянула на нас и спросила:

— Где же ваш свидетель?

Я было открыл рот, чтобы ответить, как услышал сзади голос с легкой отдышкой. Мы с Эммой обернулись и увидели ангела Джека. Ничего не изменилось: он был пьян, грустен и боялся. Девушка взвизгнула от радости и, подбежав к нему, начала целовать и обнимать. Он, вроде как, недовольно отмахивался, но по тому, как блеснули радостью его глаза, я понял, что он рад вдвойне. Мы поздоровались с ним более сдержанно.

— Ты чего здесь? — спросил я быстро и снижаясь до шепота. — Следишь за нами.

— Я не мог пропустить столь важного события в жизни моей подопечной… — он вскинул на меня взгляд, оглядев вмиг моё нахмурившееся лицо, поднял руки в примиряющем жесте. — Твоей подопечной, — помолчав, вновь начал: — И твоей тоже.

Я улыбнулся и хлопнул его по плечу. Мы вновь, уже втроем, обернулись к женщине. Она вполне удовлетворенно улыбнулась и пригласила к столу.Под заунывное бормотание регистраторши, мы стали мужем и женой:

— Семья — это союз любящих людей и союз добровольный. И прежде, чем зарегистрировать ваш брак, я обязана спросить вас: является ли ваше желание вступить в брак искренним, свободным и хорошо обдуманным?

— Прошу ответить Вас, мисс Эмма Агапи.

— Да! — почти выкрикнула Эмма и улыбнулась мне.

— Вас, мистер Геральд Нильсен.

— Да! — спокойно сказал я и только чуть сильнее сжал ладонь девушки.

— Учитывая ваше обоюдное согласие ваш брак регистрируется. И я прошу вас подойти к столу и подписями скрепить ваш семейный союз, — нудно, долго и обыденно. Я благодарен был сотруднице ратуши, что она хотя бы откровенно не зевала.

— Уважаемые новобрачные, — снова продолжила она, — с полным соответствием с законом ваш брак зарегистрирован. И я торжественно объявляю вас мужем и женой! В знак любви и верности, новобрачные, обменяйтесь кольцами. Поздравьте друг друга супружеским поцелуем.

Мы надели друг на друга кольца, как будто две печати на душу, и втроем вышли из зала. Простившись, ангел Джек как появился, так и исчез, еще раз попрощавшись. Но что-то подсказывало мне, что это не последняя встреча.

— Никакие слова и кольцо не смогут сделать нас ближе, Джер, только крылья… — она взглянула на меня и взяв в свои хрупкие ладони моё лицо проговорила, не отрывая взгляда: — Ты подарил мне крылья.

От её слов я вздрогнул и вгляделся в мою девочку внимательнее, чувствуя, как она изменилась, теперь я уже знал, что её душа на многое способна: чего только стоило спуск в ад и ранение Сатаны. Но мне хотелось ещё больше!

— И какого же они цвета, Эм? — прошептал я и мои глаза блеснули голубым сапфиром как кольцо, которое я ей подарил в знак помолвки, на её безымянном пальце.

— Они такого же цвета, как твои, — шепнула она в ответ, убирая руки с лица, скользнув взглядом по линии моих губ.

— А какого цвета мои крылья, Эмма? — еще больше замирая спросил я, этот вопрос так сильно мучил меня в последнее время, однако моя печаль была сформулирована в мысль только сейчас, и мне надо было знать, как меня видит моя женщина, принимает ли она меня таким какой я есть.

— Черные, — произнесла девушка и её зеленый изумруд, качнувшись, замер, и я навсегда для себя уяснил две вещи: Эмма видит меня тем, кем я являюсь на самом деле и она меня любит таким.

Мы обнявшись вышли из городской ратуши, и направились гулять по городу. Цвела джакаранда и её тонкий медовый аромат тонко вплетался в Эммин, растворяя цитрусовую горчинку напрочь. Наши пальцы переплелись, бывшие одинокими существами, стали самыми любимыми. Она мило щебетала о чем-то, а я как дурак любовался ею и улыбался, был счастлив, упивался тем, что и она счастлива. Слишком наивен для человека, слишком расслаблен для демона, слишком возгордившийся для хранителя. Мы сидели в кафе, я массировал усталые ноги Эммы пока она пила кофе и вдруг раздался телефонный звонок.

— Мистер Нильсен? — сухой официальный голос, — Мистер Геральд Нильсен?

— Да, — меня почему-то кольнуло в самое сердце.

— Вы являетесь доверенным лицом Евы Корнер?

— Да, а что случилось? — я увидел, как встрепенулась Эмма и глазами умоляла сказать, что произошло.

— Ева Корнер в коме, единственное что было у неё с собой помимо одежды — записка с вашим номером телефона, поэтому мы…

— Где она сейчас? — упавшим голосом спросил я.

— В медицинском центре Сантана, — ответили мне и тут же добавили: — Вы будете?

— Да, — хрипло ответил я и в трубке послышались короткие гудки, затем я посмотрел на Эмму и коротко сказал: — Ева в больнице.

— Едем, — приказала девушка.

Вот так, просто, без разговоров и претензий, я последовал за ней на выход и уже через два часа мы были на месте. Больница встретила меня роем боли и скорби, здесь умирали, это место буквально взывало к тому, чтобы оставить все радости, боли было больше, чем всего остального. А еще я почувствовал любовь, тонкой золотой аурой окутывающей парочек: вот старик склонился над каталкой, где лежала его жена, она уговаривала его не плакать, а он просил её выжить. Ощутил, как Эмма сжала мой локоть и мы прошли к стойке регистратора. Выяснив, где Ева, мы почти бегом добрались до нужной палаты. Доктор вышел и представился.

— Как это произошло? — спросил я.

— Падение с третьего этажа, — почти буднично, но голос дрогнул, продолжил: — Самоубийство.

— Мне надо увидеть её… — попросил я врача.

— У нас не положено…

— Мне надо её увидеть, — надавил я на волю эскулапа и она треснула словно скорлупа яйца.

— Пройдите, — бесцветным тоном произнес он, указывая рукой на палату. Ещё мгновение, мы с Эммой влетели туда и увидели разбитую девочку.

Эмма прикрыла рот рукой и разрыдалась. Я подошел к ней и почувствовал рядом ангела смерти, он не мог меня чувствовать, я мрачно усмехнулся и положил руки на девочку. Её энергия почти угасшая еле пульсировала в ней: те же огненные нотки как у Эммы, только слабее.

— Что же я могу сделать? Как я могу помочь ей? — растерянно шептал я, в школе я учил распределению энергий, я знал, как их распознавать, я знал, как делиться ею.

Скорее шестым чувством, нежели зрением, я почувствовал, как из меня начала вытекать светлая лучистая энергия, она струилась по венам и легкими завихрениями закручивалась в кончиках пальцев. Энергия перекатывалась по мне и лилась прямо в тело девочки. Я увидел своим внутренним взором как треща, зарастают её кости, стягиваются повреждения. Кровь свободно течет по венам, дыхание становится легким. Она берет еще и еще, ей необходимо, я не препятствую, не могу остановить этот поток, потому что я хочу излечить её полностью, отдать ей все самое лучшее, спасти ребенка. Она исправляет свою судьбу, любящие родители, уютный дом, хорошие друзья, она стирает все плохие воспоминания. Я уже полностью опустошен, чувствуя, как юная девушка полностью исцелена.

Ева открыла глаза и недоуменно произнесла:

— А вы кто?

— Я сейчас позову врача, — я пытался собраться с мыслями, такой отток энергии, я никогда не отдавал столько и это была скрытая резервная сила моей души как составляющая её, доставшаяся мне от моей матери-ангела.

Взяв за руку Эмму, у которой на лице застыл немой вопрос, я опрометью бросился из палаты и растолкал доктора, немного усыпленного моим воздействием. Он пробежал к Еве, и я мельком в открывающиеся двери увидел лицо девушки, она пристально смотрела на меня, пытаясь узнать.

— Геральд, — услышал я сдавленный стон Эммы рядом и, повернувшись, увидел её искаженное болью и ужасом лицо.

Я похолодел когда мой взгляд упал на низ живота, который с бешеной скоростью обагрялся ярко-красной кровью. Я схватил её на руки и нашел врачей. Переложил на каталку и шел рядом с ней, понимая, что истратил весь свой резерв энергии хранителя на Еву. Я был пуст, растерянно взирал на плачущую Эмму, я ничем не мог помочь своему дитя, и осознание собственной беспомощности разрывало меня.

Комментарий к 22. Учитель. Хрупкость

Жемчужинки, вы молчите, мне так страшно, может я что неправильно делаю…

анонс - https://vk.com/wall-194439725_700

эстетика - https://vk.com/doc592086541_564790437?hash=3f1ba941284fd47262&dl=46c1918e67dbc5c0e0

========== 23. Рождение ==========

Я сидел возле больничной койки и держал в ладонях подрагивающие и холодные пальчики Эммы, которые не могли согреться даже в моих, пышущих адским жаром, ладонях. В её изумрудных глазах плескалась боль пополам с отчаянием и слезы, которые уже не лились, потому что были все выплаканы, а просто застывшие капли в глазах. Я взглянул на мерно катящиеся жидкие шарики лекарства в капельнице, опутавшей руку моей девочки, и чуть сжал челюсть.

— А что, если они его не спасут? — прошептала девушка опухшими и искусанными в кровь губами, глаза стали еще больше от ужаса и осознания того, что это может произойти.

— Спасут, — твердо ответил я, благодарное движение ледяных пальцев и её хрупкие ладони почти полностью спрятались в моих крупных.

Я ей слабо улыбнулся, она мне в ответ только отблеском своей ослепительности. Внешне спокойный,внутри разрываемый от беспомощности и собственной бесполезности. Энергии хранителя не было во мне, я исчерпал весь свой резерв, весь «мой ангел» испарился.

— Он отзывается на тебя… пожалуйста… — произнесла Эмма и потянула мои ладони к животу, но я удержал их, задрожав, тем самым выдав и свой страх.

Сглотнув комок в горле, не отвел холодного взгляда самых голубых арктических льдов, а моя девочка еще сильнее побледнела и произнесла:

— Если ты в ужасе, то представляешь каково мне… — её шепот прокатился сковывающим оцепенением по моим венам, артериям и сосудам, принося к мозгу панику на грани с умопомрачением.

Я никогда так не ужасался как сейчас, даже будучи в гуще самых мрачных страниц истории небес, ада и человечества. Её глаза умоляли и мне пришлось сдаться.

— Больно будет от осознания… — предупредил я, пытаясь унять дрожь в голосе стремительно скатывающемся в хрипотцу.

— Больно будет один раз… — вновь её шепот, застывшие изумрудные слезы в огромных умоляющих глазах, не забытые подопечной слова хранителя.

Я, собравшись телом и духом, возложил руки на её живот… и ничего не почувствовал. Внутренняя паника… Еще попытка… Я боюсь смотреть ей в глаза… Ещё… Она удерживает руку, и я слышу рыдания, рвущие мне то, чего нет у демона априори — душу. Вот теперь больно так, что пробирает до костей. Я не смотрел ей в глаза, а она поцеловала мне открытую ладонь и до меня не сразу дошел смысл её фразы, не сразу уловил, как изменился её голос:

— Геральд, взгляни…

По всему животу Эммы разлилась золотая радуга. Её снова затрясло в рыданиях, и меня внутри, где-то очень глубоко. Я крепко обнял Эмму и снова протянул руки, вдруг почувствовал дикую боль моего дитя, то, что его отделяет от смерти плотная граница нашей с Эммой любви, простой человеческой любви, привязанности к еще даже не родившемуся, то, что ученые называют грубо и прозаично — родительскими инстинктами, то, что ангелы на небесах в восхищении зовут жертвенной любовью. Дитя было больно, он был на волоске от смерти, но он боролся и карабкался изо всех сил, он был бойцом, как и его родители, с неуёмной жаждой жизни. Я облегченно улыбнулся и крепче обнял девушку, целуя в каштановую макушку, ощущая затухающие рыдание, как она сжимает мой торс, видя, как к нам возвращается надежда.

Обследование позже подтвердило, что ребенок жив и есть все шансы, что выживет. Эмма была успокоена более лекарствами, нежели сама и почти выгнала меня крайне усталого и измотанного домой, пригрозив, что если я стану бесплотным, она мне перестанет готовить блинчики по утрам. Со смехом, но всё-таки посчитав это серьезным аргументом, я глубоко вздохнул, поцеловал в лоб засыпающую Эмму и поплёлся домой.

Город был как всегда суетлив, громок и многолюден — это не вязалось с моим настроем и внутренним состоянием, после которого наступает катарсис. По прежнему цвела джакаранда, но ни вид, ни запах её меня не радовал. Захотелось раскрыть крылья и взлететь, однако я сдержал порыв, решив однажды быть человеком на все сто процентов. Дом встретил меня тишиной, прохладой и пустотой. Не разуваясь, я прошел в гостиную и сел на диван, уставившись в одну точку, явственно представив себе картину жизни без Эммы. Я не хотел этого и не знал, кого мне молить о благополучии. Небеса против, ад в ярости. Земля приняла, люди приняли. Люди, которых я ранее считал ни на что негодными, презирал и счел для себя наказанием то, что сослав сюда, сатана унизил меня до звания бес-искуситель. Я усмехнулся, вероятно, владыка ада уже сам пожалел о своем решении. Он не знал ни о роке, ни о предназначении, ни о судьбе, а кто знал? Кто знал, что Душа так крепко привяжет к себе Демона невидимыми нежными путами, которые не разрезать, не порвать, от которых не скрыться? И что будет со мной, если мы не будем вместе, если нас разлучат? Я боялся и помыслить об этом, но определенно мог сказать, что какая бы сила не разбросала нас друг от друга, я буду всегда возвращаться к Эмме.

И у меня ещё было одно дело, с которым я бы хотел покончить, чтобы окончательно успокоиться — Ева Корнер. Я узнал, что девушка не живет и никогда не жила там, где я когда-то навещал её. В этой квартире обитала другая семья, в школе, где я преподавал, никто никогда не слышал о такой ученице. Однако, в школьном округе мне удалось узнать, что Ева живет совсем в другом месте, в благополучном районе, в двухэтажном коттедже и у неё замечательные родители и даже собака — золотистый ретривер по кличке Родди. Я видел её: вполне себе счастливый и уверенный в себе подросток. И это радовало меня. А пугало то, какой силой я обладал совмещая, но не смешивая в себе две моих сущности: демона, доставшегося мне от отца и ангела — наследие моей матери. Всё, о чем говорил ангел Джек в ту короткую встречу на кухне в нашем с Эммой в доме, всё оказалось правдой и всё подтвердилось в случае с Евой. Я глянул на свои руки и изумился, какую же мы силу имели — дети, рожденные от союзов демона и ангела, когда такие союзы были не запрещены, мы, утратившие свою принадлежность, не утративший её Мальбонте и от того разделенный Шепфа. Шепфа, который боится таких детей, потому что они имеют силу равную его силе, способную, как в моем случае, переписать судьбу девочки, излечив не только её тело, но и душу. Кого-то спрятали, кого-то, как меня, оставили в противовес… Маль есть у архангела Гавриила, Бонт же еще не открыт. Шепфа хорошо припрятал эту часть его души, чтобы он никому никогда не смог навредить. А хочет ли он кому-нибудь навредить, кроме того, как низвергнуть власть Шепфа, Архангела Гавриила, Сатаны и подобных ему? И установить мир, где правит любовь, где мерилом ко всему является только это сильное чувство?

Через неделю Эмму выписали из больницы и она счастливая вернулась в наш дом, наполнив его своим уютом, любовью, запахом, неуловимой атмосферой тепла, которое шло прямо из её сердца. Таких мелочей повседневных как бы и не замечаешь замыленным взглядом обывателя.

Свежая постель, закрытые утром наспех шторы, чтобы я мог подольше побыть в объятиях сна, мурлыканье попсовой мелодии в душе, запах лавандового мыла, легкий поцелуй в щёку и касание носа. Я часто спускался после такого пробуждения на кухню и незамеченный стоял в проеме входа, счастливо улыбаясь, видя тебя пританцовывающую у плиты. Блинчики у тебя выходили отменные, остальное мы учились готовить вместе, в первое время безжалостно выбрасывая всё в корзину для мусора и обедавшие-ужинавшие в ближайшей кафешке. Совместные походы в магазины книг и ранее пустовавшие полки заполнялись, не просто книгами, а нашими мыслями, мечтами, видением жизни, надеждами, страхами. Трепет встречи после расставания на несколько часов, нетерпение утопить в объятиях, а вечером — золотая радуга, повисшая над животом Эммы — наше персональное чудо, чутко отзывавшееся на мои прикосновение, тянущееся ко мне, светлое, чистое, энергия звонкая, словно медь, сплав темной, как камень моей, и огненной жизнеутверждающей Эммы, с порывом осеннего ветра — моя холодная зима вперемежку с её жарким летом. Он был прекрасен уже сейчас, обернутый розовыми пеленами ранней зари, теми, в которых ангелы передают их в утробы земным матерям.

Раньше такие обыденные вещи для меня, демона, казались не важными, хотя мне нравилось взаимодействовать с людьми и мой трактат «Почему у людей нет крыльев, или рожденный ползать, летать не может», которым я когда-то гордился, имел успех в свое время на кафедре и до сих пор используется учениками для написания докладов, сейчас явился для меня полнейшим позором. Я ничего не знал о людях, я судил их по внешним проявлениям, злорадствуя над их мелкими страстишками, а они были глубже настолько, насколько глубок их создатель. По образу и подобию…

Наши ежедневные будни складывались в недели, недели в месяцы, а все в это время в ожидание и хлопоты. Мы ждали встречи с нашим дитя. Но узнавать его пол при всех возможностях современной техники, мы не стали, боялись, что необычные явления в виде замершей золотой радуги над животом Эммы приведут к определенным последствиям. Мы были осторожны и отказывались от обследований. Мы были всегда настороже.

***

— Мне очень нужна твоя помощь, ты можешь подъехать прямо сейчас? — говорил я в трубку мобильного телефона немного волнуясь.

— Что случилось? — раздался голос за моей спиной одновременно слышимый и в трубке.

Я обернулся, мрачно усмехнувшись. Уже было начал забывать, как это — быть бессмертным. Это был мой тренер по крылоборству с трубкой, удерживаемой под ухом, в руках он держал рюмку и глифт, собственно, в чем был.

— Эмма рожает, — проговорил я растерянно и как подтверждение тому услышал крики со второго этажа.

— Хм, вряд ли я тебе с этим могу помочь, — он озадаченно посмотрел на меня.

— Не с этим, просто побудь здесь пока ребенок не родится, мне так будет спокойнее, — ответил я, надеясь на хороший исход.

— А, — произнес он, облегченно вздыхая, — а то у моего племянника Аарона…

— Подожди, Аарон… Аарон-заика твой племянник? — удивленно переспросил я, вглядываясь в черты своего тренера по крылоборству и находя там общее с Аароном.

— Да, по моим стопам пошел, чертяка, — проговорил с гордостью бармен и мы снова услышали крик Эммы.

Тренер налил себе стопку и протянул мне, я поморщился и отрицательно качнул головой, хотя рефлекс сработал и во рту появилась вязкая слюна, я сглотнул наскоро и отвел взгляд от бутылки, хотя нервы сдавали. Поймал себя на мысли, что лучше бы сюда легионы ангелов, я бы им свернул шеи голыми руками, чем слышать вот это вот всё. Бармен залпом опрокинул содержимое рюмки и, чуть помедлив, налил и выпил снова, затем поставил бутылку и ожидающе глянул на меня.

Я достал талисман, подаренный Эмме бабушкой ангела Джека и поспешно сломал его пополам, он раскрошился в моих руках до трухи и исчез, словно его ветром сдуло. В ту же секунду в гостиной возникло две фигуры: ангел Джек и его бабушка. Тренер выругался по древнедемонскому, увидев старую ведьму. Та мельком взглянула на него и улыбнулась краешком губ. Джек плотоядно взглянул на бутылку глифта и облизнулся, но осекся под нашими пылающими взглядами.

— Веди меня к ней, Геральд, — прошелестела она, и я двинулся первым.

За нами проследовали Джек и тренер. Я оставил мужчин за дверью и привел старуху к ложу с Эммой. Демон оглядела мою девочку и приказала, не отрывая глаз от измученного лица моей девочки:

— Теплую воду и много полотенец, — затем она быстро спросила: — Где я могу помыть руки?

Я провел её до ванной и включил кран. Помыв руки, она коротко взглянула на меня, и чуть тронула за плечо, сказав при этом слегка дребезжащим голосом:

— Ничего не бойся, я помогу.

На эту фразу я кивнул и мы вернулись в комнату. Эмма тяжело дышала и капельки пота струились по её лбу, я отер ей лоб полотенцем и поцеловал. Она благодарно улыбнулась и протянула мне ладонь, морщась от боли. Я поцеловал ей руку и крепко сжал её. Прекрасное лицо Эммы было искажено мукой, а я не могу ей ничем помочь.

— Ты помогаешь, — неожиданно ответила бабушка, как будто читала мои мысли, — она чувствует твою силу. И дитя… ты ему нужен.

Я вздрогнул и взглянул на мою девочку, она вся раскраснелась и стонала от боли. Старуха осмотрев её, выдала:

— Теперь только ждать, схватки должны со временем усилиться и дай Шепфа к утру у нас будет славный младенец на руках.

Её лицо преобразилось, оно стало светлым, я увидел её ангельский лик и она была прекрасна — ангел, вынужденная носить черные крылья. Потекли минуты и часы ожидания. Эмма то ложилась, то вставала, кружась по комнате. Схватки становились всё чаще и все интенсивнее. Я был в предобморочном состоянии, а повитуха смеялась и приговаривала:

— Сам хотел роды принимать?

Теперь я точно был уверен в том, что бабка умела читать мысли, вероятно, это было её даром.

— Слишком самонадеян, — хрипло проговорил я, чувствуя, как волна боли Эммы передалась и мне.

— Любишь её, вот и готов на всё, — вновь проговорила старуха, подбадривая нас.

Мы улыбнулись друг другу, и я склонил свой лоб к её. Она вся горела и трепетала.

— Она ведь просто женщина, сможет ли… — прошептал я, давя в себе слова, что так неосознанно слетели с губ. Видя, что Эмме не до этого, я погладил её лоб, чувствуя, как она расслабляется немного, но схватки дают знать о себе.

— Вместила и выносила же, хотя не должна была. Ваша встреча против природы мироздания, но она доказывает, что у всякого правила бывают исключения, — проговорила старая женщина внимательно следя за Эммой. Я взял полотенце и отер выступивший пот с её лба.

— В следующий раз рожать будешь ты, Джер, — гневно, морщась от боли, произнесла девушка, я несдержанно улыбнулся.

— Молодец, еще и шутишь, — проговорила старуха и проверила Эмму, пробормотав, — четыре пальца… Скоро уже, Геральд, будешь держать своё дитя на руках.

И вправду, уже через незначительное время схватки убыстрились и стали частыми настолько, что старуха мигом засуетилась вокруг Эммы, которая кричала от боли пока ребенок спешил появиться на свет. А старуха командовала когда тужиться и когда дышать. Я увидел малыша: светлую макушку, шею и плечики, ручки, ножки и вдруг почувствовал всплеск такой сильной энергии, что меня покачнуло, то же самое ощутила и повитуха. Это почувствовал весь мир и я ужаснулся, потому что это могли видеть небеса и ад.

Воздух разрезал громкий крик младенца. Бабка ловко шлепнула малыша по ягодицам и обтерла маленькое тельце, обернув в пеленку. Она с улыбкой передала его мне и сказала:

— Первенец, сын, ангел.

Я задохнулся от нахлынувших на меня эмоций: малыш кряхтел и беспорядочно сучил ножками и ручками. Где-то это уже видел. Я с улыбкой посмотрел на Эмму, та откинулась на подушки и облегченно взирала на нас, я одними губами прошептал: «Спасибо». Она улыбнулась мне, а я вновь посмотрел на моего ребенка: дитя с белыми крыльями, ангел. Загадка природы, не должное произойти, но произошло. Чистый, светлый, сильный. Пожалуй, ни у кого нет такой силы, и поэтому страшно: если придут, то чтобы уничтожить, даже судить не будут, ибо многое на кону — власть Шепфа. Энергия — привкус меди, с порывом осеннего ветра — так чудно переплелись наши в одну его. Бабка помогла привести в порядок Эмму и кровать, потребовав приложить к груди младенца, что было нами сделано. Кряхтящий комочек никак не мог понять, что от него хотят, повитуха и здесь успокоила и показала, как надо. Ребенок мирно засопел. И опять вроде всё просто, а для меня как откровение: это было моё, это всё для меня, это мне.

Я облегченно присел рядом, любуясь моей мадонной. Но я был слишком счастлив для человека, слишком наивен для демона, и утратил ангела. Я не сразу понял, как мир вокруг меня замер. Мы с повитухой переглянулись и я вскочил прикрывая собой Эмму. В комнату явились две силы, противоборствующие между собой вечно, ночь и день, инь и янь, добро и зло. Материализовались архангел Гавриил и Сатана. В этот момент я собрался как мог, доставая кинжал, хотя знал, то существам такого плана материальные предметы ничем не грозили, но всё-таки я смел надеяться, что мне удастся их хотя бы задержать, а Эмму спрятать.

— Убери зубочистку, Геральд, — предупреждающе зло проговорил Сатана, с презрением глядя на орудие в моих руках и видя, как я трогаю амулет на шее, усмехнулся, — Энергия твоего ребенка «отключила» все амулеты и талисманы и благодаря ей же я вас нашел и этот, — с презрением мазнул рукой он на брата.

— Отдай дитя, Геральд, — сразу, без словесных прелюдий приступил архангел.

— С чего бы это? — я зло прищурился и мрачно уставился на Гавриила.

— С того, что он принесет несчастья огромные всем: небесам, аду, земле, через него в мир придет Мальбонте, — проговорил архангел, пытаясь быть убедительным.

— Отдай его мне, Геральд, ты ведь служил мне верой и правдой… — начал вкрадчиво Сатана.

— Сейчас я служу только себе, — успел проговорить я, как в комнату вбежали тренер и Джек.

Секунда для оценки ситуации и учитель сразу вступил в бой с Сатаной. Однако вывести Эмму из комнаты мне не удалось, мы сцепились с Гавриилом. Я видел, как Джек пытается помочь, но архангел, предугадав маневр, одним движением руки, потоком мощной энергии отбросил его к стене практически впечатав его туда. Старуха завыла и подбежала к внуку, присев рядом и баюкая тело. Взглянув через плечо увидел, что Эмма отползла в дальний угол и с её глаз бесшумно стекали слезы, путь к выходу ей преграждала борющаяся пара Сатаны и моего учителя. Моя девочка была слаба и поэтому ей оставалось только сжимать ребенка в руках.

Гавриил был достойным соперником и он дрался со мной словно шутя, предугадывая почти все маневры, но все же мне удалось прижать его к стене и приставить кинжал к горлу. Чего не скажешь об учителе: я видел, что он был крайне вымотан, а Сатана смеялся и подначивал его. Когда хозяин ада обернулся к нам и взглянул на Гавриила беспомощно барахтающегося возле стены, то он звонко расхохотался:

— О, да, окажи аду услугу, Геральд, убей обнаглевшего архангела, пытающегося стать Шепфа.

Я вздрогнул от этих слов, от приказа Сатаны, ни один из которых никогда больше не выполню. Моим секундным замешательством воспользовался Гавриил, перенаправив кинжал в мою сторону, а еще я услышал, как хрустнули шейные позвонки. Сатана убил учителя, а Гавриилу почти удалось приблизить оружие к моему горлу. Я услышал визг Эммы и неожиданно комнату озарил белый мягкий свет на короткое время дезориентировавший всех. Кинжал выпал из рук архангела. Свет становился всё приглушённее и стягивался к середине материализуя тело и вскоре перед нами возник старик. Его присутствие сделало нас беспомощными, мы остановились и не могли шевельнуть ногами.

— Садовник? — вскричала изумленная Эмма, дитя на руках зашлось в крике, она пыталась успокоить его.

— Отец, — архангел и дьявол повернулись к нему, поклонившись.

Я слышал, как скрипнули зубы от злобы и досады у Гавриила, Сатана же закатил глаза и выражение лица выдало в нем нашкодившего мальчишку.

— Заигрались, мальчики, — проскрипел Шепфа и хитрым прищуром оглядел своих великовозрастных детей.

— Отец, вот дитя, которое угрожает твоей власти, — он указал рукой на Эмму, прижавшую к себе успокоившегося сына, — я хотел взять его и принести тебе…

— Ага-да, ну, конечно, — фыркнул Сатана, — сказочки своим детям будешь рассказывать, власть ты отцовскую хотел.

— А ты задницу вечно свою прикрываешь, тебе нужен этот ребенок тоже, чтобы козырь иметь перед грядущим.

А я смотрел на старика и увидел скорбь, застывшую в глазах. Он взглянул на меня и я ощутил груз тягот, под которым чуть не сломался. Его взгляд был задумчив.

— Замолчите оба, — было сказано тихим голосом, но мужчины услышали и мигом замолкли, а Шепфа продолжил: — Гавриил, у тебя безусловная власть, как у моей правой руки, что ты еще хотел бы? Встать на мое место? — он вздохнул, чуть оглядывая растерянное лицо сына. — А ты сможешь, достоин ли ты принять вместе с неограниченной властью и неизмеримую ответственность и ежесекундно слышать просьбы и понимать то, что надо этому миру и следить вдобавок за своими взрослыми детьми, в которых я бы хотел быть уверенным?

Гавриил опустил голову, а Сатана злорадно усмехнулся. Но Шепфа повернул голову к нему и внимательно взглянул, произнося:

— А ты, Сатана, не тебе ли я отдал ад вместе с тюрьмой для грешников, считая тебя самым самостоятельным, с гордым духом, со способностью решить любую проблему, разве я когда-то давал тебе повод усомниться в своих намерениях, ты — единственный из моих детей, имеющий свой трон.

Сатана молчал, видимо слова отца попали в самое его сердце. Наконец взор Шепфа обратился к нам с Эммой и взор этот был скорбящий.

— Ребенка мне придется забрать, — тихо проговорил он.

— Нет, — твердо сказал я, вскинув руки в защитном жесте.

— Я вынужден это сделать, Геральд, твой мальчик самый чистый ангел когда-либо рожденный в этой вселенной, всё лучшее, что есть в твоем роду соединилось в нем, Эмма был лишь сосудом, я вынужден забрать его, ибо много сил, которые могут воспользоваться его чистотой.

— Ты не заберешь у меня то, что принадлежит мне, — твердо произнес я хриплым голосом.

— Дитя не принадлежит тебе, он должен был родиться, этого было не избежать, даже когда я подослал к тебе самого смертельного убийцу, ты справился и с этим. Я, дряхлый днями, Шепфа, Создатель Мира, и забыл о силе любви, — он сам горько усмехнулся. — Я вынужден забрать его, он будет спать все время, пробуждаясь на беседы со мной, его не коснется ничего нечистое, он будет жить в высокой башне за семью печатями и заклинаниями, — затем он посмотрел на Гавриила и, обратившись уже в нему, произнес: — Ты ведь упустил Маля, сын, ведь его дух не удержать, поэтому так жаждешь получить и Бонта, — старик усмехнулся, увидев, что своими словами попал прямо в цель, затем взглянул на Сатану, — ну, а твои намерения более приземленнее — ещё больше власти. М-да, заигрались, мальчики…

В углу рыдала Эмма, прижимая к себе тело ребенка, шепча:

— Нет, Геральд, не отдавай им его, пожалуйста, не отдавай…

— Это не зависит от него, Душа, — со скорбью произнес Шепфа. — Я вынужден сделать это, чтобы в дальнейшем он не навредил никому, но я обещаю тебе, что всё будет по-прежнему, вы будете и прежде жить с Геральдом на земле, я возьму даже вашу память о ребенке и развею её по ветру, вам не будет больно, у вас будут еще дети, но, лишенный своей ангельской сути, хранитель никогда не зачнет такой силы ангела.

— Нет, пожалуйста, не надо, — шептала она, рыдая над маленьким тельцем Бонта.

— Отец, не так быстро, — услышали мы голос Гавриила. — Душа заключила со мной сделку…

— Какую сделку? — похолодел я, повернувшись к Эмме.

— Чтобы ты жил… — прошептала она, и её энергия вырвавшись к моей соединились и снова закрутились.

— Да, ты не ушел в небытие благодаря ей, — усмехнулся надменно Гавриил, — так вот, теперь моя часть сделки, — я оставляю вам память о ребенке.

Я беспомощно посмотрел на Шепфа, тот пожал плечами и болезненно поморщился:

— Даже мне не под силу расторгнуть контракт, договор дороже денег.

Я взглянул на Эмму и мое сердце опустилось куда-то в пятки: как мать сможет жить зная, что где-то есть её дитя на свете, что оно где-то живет, но без неё. Но тут я услышал аплодисменты Сатаны и его сухой голос:

— Все такие молодцы, дайте-ка и мне вставить свои пять копеек в ваш теплый междусобойчик, помнится у нас тоже с тобой сделка, Геральд?

Я грязно выругался на древнедемонском, на что Сатана загоготал.

— И что же хочет от меня хозяин ада? — произнес я, сжимая челюсти и опаляя того холодом взгляда.

— Вернуть тебя в ад.

Эмма ахнула и мы с ней растерянно переглянулись. Раздался голос Шепфа:

— Геральд более не принадлежит тебе…

— Но сделка есть сделка, — злобно проговорил он.

— Я возвращаю тебя на Небеса, Геральд, но ты свободен от его власти. Даже будучи демоном, метка на лице Сатаны всегда ему будет об этом напоминать, — свой вердикт вынес Шепфа, я увидел, как передернулся Сатана и со жгучей ненавистью посмотрел на несчастное лицо Эммы.

— Это слишком жестоко, — выкрикнула моя девочка, собрав последние силы. — Небеса призваны творить добро, но ваши одежды и крылья перестали быть белыми, они стали серыми, вы научились прикрываться незыблемыми постулатами и делать неприглядные вещи. Наша любовь, родившая чистого ангела, — ваша зависть, — она рассмеялась. — Боги завидуют. Какие же вы жалкие, — её тело сотрясли рыдания.

Я дернулся к ней, но незримая сила Шепфа удерживала меня на месте.

— Вы не дадите нам обняться? Не дадите проститься? — с горькой усмешкой проговорил я, смотря прямо в глаза дряхлого днями.

— А зачем? — произнес тот и улыбнулся. Но это не было издевательской улыбкой, это отблеск обещания, затаенная надежда.

Я растерялся от равнодушия слов и от теплоты взгляда. Комнату начало заливать теплыми ярким светом. Я прошептал Эмме одними губами, что люблю её, она выкрикнула мне это, рыдая так, что моё сердце готово было разорваться на мелкие кусочки. Никто в этой комнате не заметил, что напоследок старуха щелкнула пальцами, а Шепфа улыбнулся.

Комментарий к 23. Рождение

анонс - https://vk.com/wall-194439725_750

эстетика - https://vk.com/wall-194439725_754

========== 24. Ну, Голливуд, так Голливуд (от лица Эммы) ==========

Я очнулась внезапно. Так просыпаются после кошмаров: немного с облегчением, что всё закончено, и легкой тревогой, что возможно, ты еще во сне. Какой ужасный сон! Я провела рукой по животу и… похолодела. В окна бил ненавязчивый свет фонарей, а заря даже не думала зачинаться. Вскочив, включила свет и огляделась. Всё как обычно, все предметы на своих местах, но я не беременна и… Подбежав к гардеробу, открыла нервным судорожным движением дверцу шкафа. Там, где должны были быть его рубашки, костюмы и брюки, их не было. Там висели мои вещи. Это — плохой сон и, возможно, я проснусь и Джер будет рядом и ребенок… Но в голове отпечатались слова кошмара — всё будет как прежде, память не отнимут, Геральда и дитя заберут. В той реальности, в которой проснулась я, так и случилось.

Э, нет! На глаза набежали слезы. Так, рано паниковать. Я спустилась вниз и, зацепившись за последнюю ступеньку, больно шмякнулась об пол, тут же похолодев всем телом. «Боль позволяет нам чувствовать себя живыми…», — на ум пришли слова демона-хранителя. Я даже вспомнила, как он наклонился к моей коленке и обрабатывал мне рану, пока я тихо скулила, и смотрел на меня с теплотой своими невозможно холодными глазами. Только ему одному удавалось успокоить меня в любой, даже самой патовой ситуации. Боль и я не проснулась, значит я не сплю! И вдруг я застыла. Я не сплю… Я кинулась к комоду и стала перерывать документы, с каждым разом всё отчаяннее раскидывая бумаги по комнате. Нет никаких упоминаний о Геральде, как будто его никогда и не существовало. Но что-то должно быть. Фотографии! Альбомы были тут же, но ни на одной из фотографий не было и намека на демона, я везде была одна, так, как будто это и было на самом деле.

Мои руки обессиленно опустились на колени и, кинув взгляд на свои ладони — привычка демона, передавшаяся и мне, — я увидела ярко-голубой сапфир. Кольцо! Я нарочито медленно поднесла к нему палец и очертила его поверхность, оглаживая каждую грань. Я вспомнила, как в ярком заливающем нашу спальню свете, оно уже было начало исчезать на моем пальце, но щелчок пальцев повитухи и оно вновь появилось. Вот оно точно не могло мне привидеться. И оно на мне. Я его вижу точно так же, как когда-то видела своих мужа и мальчика. И ребенок был… есть… И я, уткнувшись лицом в колени, завыла так, что мне кажется все волки страны слышали меня, просидев почти до утра.

Однако я заставила себя подняться и, выпив крепкий кофе, всё-таки кое-как собраться и мало-мальски успокоится. Может что-то случилось и Джер был вынужден меня оставить и они с малышом сейчас где-то… Где? — твердила упрямая логика. Но надежда есть надежда. Листая телефонную книгу в своем мобильнике, я поняла, что никогда на свете не было такого, Геральда Нильсена. Была только Эмма Нильсен, незамужняя девушка, сирота, выросшая в приюте святой Катарины, учащаяся в художественном колледже и работающая в кафе «У Кэтрин». Меня снова сотрясли рыдания. Ведь логика подсказывала мне, что всё, о чем говорилось высшими существами этого мира в моменты после рождения моего сына, всё сбылось. Нас троих разлучили, и мы больше никогда не увидимся. Они стёрли все материальные следы присутствия демона в моей жизни, но оставили память. Я горько усмехнулась — как же это по-ангельски сделать благость грязными руками.

Утро наступало очень медленно, еле дождавшись условленного часа я нырнула в автомобиль и довольно-таки быстро добралась до места работы. Кэтрин поприветствовала меня, снимая стулья со столешниц и ставя их на пол, сдержанно зевая.

— Ты чего так рано? — удивленно спросила она, смотря на меня.

А я смотрела на хозяйку, внимательно следя за её выражением лица, огладив себя по животу, но лицо Кэтрин не выражало никаких эмоций. В её памяти я никогда не была замужем и никогда не была беременна. Я горько сглотнула и в отчаянии прикусила губу, потому что еще чуть-чуть и расплакалась бы.

— Не спалось, — растерянно пробормотала и принялась помогать хозяйке.

— Кофе пока не остыл, если хочешь, — проговорила женщина и тут же добавила: — Я сейчас вернусь.

— Угу, — коротко проговорила я, продолжая расставлять стулья возле столов и пытаясь не сойти с ума.

Кольцо мне блеснуло холодным светом, и я поняла, что это единственное, что не дает мне свихнуться, моя путеводная звезда, нить Ариадны. Когда кафе открылось и появились первые посетители, мне стало вдвойне не по себе. Словила себя на мысли, что ничего не изменилось в этом мире, кроме того, что сейчас он умер для меня.

Я механически выполняла свою работу и по задумчивой рассеянности положила деньги, предназначенные для оплаты заказа, себе в кармашек передника, считая, что это мои чаевые. Моё действие заметил клиент и громко на всё помещение завопил:

— Эй, хозяйка, тебя твои работники обворовывают.

Кэтрин вышла из-за стойки и быстрым шагом подошла к нам, оборачиваясь на остальных клиентов, которые, казалось, даже дышать перестали, глазами буквально уткнувшись в наши фигуры.

— Что случилось? — проговорила она, стараясь сохранять спокойствие, но её взгляд был гневен и смотрела она на меня.

— Твоя прислуга тебя обворовывает, — зло проговорил клиент, потянувшись к моему переднику, — посмотри её карманы.

Кэтрин выжидающе смотрела на меня. Я сглотнула и вынула все деньги, проговорив, попыталась оправдаться:

— Кэтрин, это получилось на автомате, я не хотела…

— Ага, не хотела она, ну, конечно, — не унимался взвинченный клиент, — а кольцо откуда такое, хозяйка, ты только глянь: откуда у твоих официантов такие кольца?

Я спрятала руку за спину и Кэтрин вновь одарила меня гневным взглядом.

— Это кольцо подарил я, — услышала я мужской голос за спиной, обернувшись, с изумлением увидела Дэвида Тарино, режиссера, который с недавних пор стал частым посетителем кафе.

— Хах, — хохотнул мигом развеселившийся клиент, — не своровала так насосала, — и уже обратившись ко мне, гоготнув, проговорил: — Что ж ты с такими талантами-то и еще не в Голливуде.

Раздалась громкая оплеуха и зал замер. Клиент ошарашенно смотрел на известного режиссера, отвесившего ему пощечину, а я замерла, пытаясь угадать мотивы его поступка.

— Уйди немедленно, — прошипела Кэтрин, глядя прямо мне в глаза. — Ты уволена, а клиент всегда прав.

Я задохнулась от несправедливости и того, что мне, безупречному работнику, ни разу не давшему усомниться в себе, не поверили. Я ушла в подсобку и переоделась. Но выйдя на улицу и глотнув грязный воздух мегаполиса, вся моя уверенность мигом испарилась. Я растерянно оглянулась по сторонам и уже хотела было сделать шаг сама не знаю куда, как меня придержали за локоть. Это был Дэвид Тарино, а я даже забыла его поблагодарить за заступничество.

— Спасибо, — выдавила я и виновато посмотрела на него: — У Вас будут неприятности?

— Бумажный Франклин решает многие вопросы, — проговорил он мне, улыбаясь, а я отметила его бархатный голос с немного каркающими нотами наверху. Это могло бы пугать, если бы не легкая шепелявость, что придавало все его образу некий шарм, шлейфом вокруг развевающий некую загадочность.

— Оу, — только и смогла произнести я немного безучастно, — и Вы все проблемы так решаете?

Дэвид внимательно посмотрел на меня, и я увидела в его глазах неподдельный интерес, не тот, как тогда, когда он звал меня сниматься в его фильме. Более человеческий что ли?

— У Вас что-то случилось? — спросил он, оглядывая меня.

Наверное, я и вправду выглядела не как обычно.Горящий безумный взгляд, дерганные рваные движения и растерянность.

— Вы сочтете меня сумасшедшей, — прошептала я, испуганно глядя ему в глаза.

— А вы попробуйте рассказать, — проговорил он и заложил обе ладони в карманы брюк.

И мы двинулись по шумному проспекту, ища место поспокойнее, остановившись возле небольшой кафешки. Я не знала кому мне можно доверять, понимая, что самое большее, что Тарино может мне сделать это посмеявшись удалиться, никогда обо мне более не вспомнив. И присев за свободный столик, я выпалила ему всё, что знала сама.

— А это кольцо у Вас откуда? — спросил Дэвид вопреки логике и здравому смыслу, оставшись рядом и пытающийся понять меня.

— Это его подарок на помолвку, — тихо проговорила я, понимая, какой эффект на него произвели эти слова. Отстранившись от ситуации и посмотрев на неё глазами Тарино, я бы бежала от меня как можно дальше, ведь я несла бред.

— У меня есть очень хороший знакомый — психоаналитик, он мне помог в свое время…

— Психоаналитик?! — возмущенно вскричала: — Я что похожа на сумасшедшую, — и тут же осеклась. Да, я была похожа на полоумную с моими бреднями про демона в прагматичном мире.

— Психоаналитик помогает с Вашими проблемами, а они связаны с нашими внутренними демонами, как вы выражаетесь, — произнес он, отпивая сладкий раф из кружки. — Хотите знать от чего мне помог специалист?

Знать не хотелось, но из вежливости я утвердительно кивнула головой. Его глаза загорелись и я поняла, что мне предстоит один из тех душных разговоров со случайными знакомцами, которые я не любила.

— Моей страстью всегда были женские ступни, — произнес он, и я, скрестив ноги в голенях, спрятала их под стул. Он задорно улыбнулся: — У вас прелестные маленькие стопы, мне же всегда нравились просто огромные и дошло до того, что я на роль стал брать обладательниц таких ступней независимо от их таланта, перессорившись во всеми сценаристами и продюсерами.

Я удивленно приподняла бровь, а он продолжил:

— Психоаналитик помог мне, теперь я спокойно отношусь к этой части женского тела.

Я скользнула задумчивым взглядом по его лицу, он едва ли понимал о чем я говорю. Тяжело вздохнув, я пообещала завтра приехать к его специалисту. Мы расстались, и вместо возвращения я съездила в ратушу, где мы когда-то сочетались браком. Я знала, что я ничего там не найду. Регистраторша подозрительно на меня взглянула, но сдалась под моим умоляющим взором. Как я и думала, и там была временная дыра. Бесцельно петляя по городу, я доехала до того самого небоскреба, где когда-то получила кольцо с камнем цвета глаз демона. Мне удалось пробраться на крышу, где я и пробыла почти до самого вечера. А возвратившись домой, я вдруг ужаснулась. А что если я сошла с ума, что если это и вправду мои образы, рожденные воспаленным рассудком? Как это понять, если мозг болен? Наскоро приняв душ, не поужинав, чувствуя безмерную усталость, я, зарывшись в подушки и одеяло, уснула.

Вязкая реальность, как будто переступаешь по дну, пытаясь выбраться. Но это сон. Туман, оседающий на лицо, но одновременно, проносящийся мимо. Как ухватить что-то, за что можно зацепиться?Всё изменяется, нет ничего постоянного. Как сейчас в моей жизни…

— Эмма, — слабый мужской и такой знакомый голос, а в голове мысль: разве может галлюцинация быть настолько любимой. Еще раз и уже ближе, а я ликую: — Эм…

— Джер? — немного с опаской, боясь, что сон развеется и от этой мысли ужасаюсь и цепляюсь за реальность сна, как за ватное одеяло, слышу его облегченный вздох где-то рядом.

Вдруг как будто кто-то выдергивает со дна на поверхность, и меня заливает яркий свет: желтая трава, валуны, разбросанные в беспорядке перед каменным домом и его темная фигура в плаще, который нещадно бьет свежий горный ветер, трепля из стороны в сторону. Я слышу пение птиц, хотя в тот раз их не было, местность как будто умылась, смывая с себя сто вековой сон. А под моими ногами трава зеленеет.

— Джер, — шепчу я, на что он вздрагивает и оборачивается, я всё еще не верю. — Тебя нет в реальности — ты мой сон, — произношу я,а из глаз катятся слезы.

Геральд преодолевает расстояние между нами широкими торопливыми шагам, ихочет коснуться меня, но его рука проваливается, не задев, он чертыхается. Я тянусь и ухватываю пустоту.

— Это сон, Эм, — с печалью проговаривает он, его глаза горят, вижу тоску, — мы должны следовать его законам.

Я качаю головой, соглашаясь, и тут же проговорив, чувствую, как слезы подступают к горлу:

— Наш сын…

Геральдтяжело вздыхает и говорит глухим голосом:

— Он под полной защитой Шепфа и мне разрешат его навещать… иногда…

Мое горло сдавливает душный комок, который не дает вздохнуть, и я рыдаю, стоя близко с ним, не имевшая возможности обнять его и разделить с ним нашегоре. Он стоит рядом, и я вижу, как желваки играют на его щеках.

— Я его никогда не увижу… — проговариваю я себе свой же приговор, словно усваивая его, но не принимая душой, — моего мальчика, того, кого мы ждали все девять месяцев. Ты ведь знаешь, каково быть сиротой, и я знаю, а его существование будет сродни сиротству, Геральд, — я опять погружаюсь в пучину слез.

— Посмотри на меня, — говорит Джер требовательно. — Смотри на меня, Эмма, — я вздернула подбородок и взгляд его голубых глаз с темным ободком радужки окутывает меня нежностью, — кричи.

— Что? — недоумеваю, изумленно глядя.

— Кричи, излей боль, это сон, но только мы вдвоем понимаем, что теперь это наша реальность, которую мы будем делить, пока я не найду возможность вернуться к тебе.

— Ты обещаешь? — надежда в голосе, пока слабая, вперемежку с болью.

— Да, я всегда буду возвращаться к тебе, — твердость и уверенность в голосе.

Мой крик огласил окрестности, птицы взмыли в воздух. Боль плеснулась, не задерживаясь во мне, потоком, думаю не без помощи Геральда. Легче не становится, но что-то во мне исправляется, чуть-чуть. Гляжу на него чуть светлее.

— Ты скоро проснешься, — говорит мне любимый. — Я прошу быть очень осторожной, Сатана не может тебя убить, но он очень зол, а вот навредить тебе вполне возможно, я прошу тебя, моя девочка, — только он так может обласкать голосом.

Меня встряхивает и выбрасывает на поверхность. Утро, спальня, слезы на щеках. Сон дороже реальности.

Я, вздохнув, всё же ощутила в себе желание жить, по крайней мере, я не сошла с ума, не может быть галлюцинация настолько любимой — эти слова как маяк теперь. Слова и кольцо.

Позавтракав уже более с аппетитом, я всё-таки позвонила Дэвиду и он согласился сопроводить меня к своему психоаналитику, по пути болтая о чем-то своем киношном, рассказывая о новом проекте, зазывая прийти посмотреть на процесс, я рассеянно кивнула, всё равно делать было нечего и работы у меня не было может удастся устроиться каким-нибудь помощником помощника. Через довольно-таки продолжительное время мы всё-таки добрались до специалиста, который когда-то помог Тарино разобраться с женскими ступнями, отделив его личные привязанности от профессиональной деятельности.

Психоаналитик показался мне хорошим человеком, хотя что-то в его облике настораживало, но возможно я просто не общалась так часто с докторами, чтобы судить всех по одному. Коротко переговорив с Тарино, который прежде чем выйти, одобрительно мне улыбнулся, он уставился на меня немигающим взором, под которым я немного съежилась, еще раз поймав себя на мысли, что мне крайне неуютно в его присутствии. Я уже было поднялась со стула, как слова доктора буквально придавили меня обратно, и специалист неторопливо стал подходить ко мне, при этом вкрадчиво и с затаенной злобой начал говорить:

— Что, Эмма, как тебе, нравится быть одной, как и предписано тебе по судьбе?

Я вздрогнула и более внимательно вгляделась в лицо психоаналитика, почти нависшего надо мной. Его глаза полыхнули красным огнеми на лице проявился бурый шрам, «подаренный» мною на вечную память хозяину преисподней.

— Сатана? — переспрашиваю я, хотя понимаю, что это лишнее.

— Ты думала, что я оставлю тебя в покое? — «психоаналитик» менялся в лице, то становясь прежним, то преображаясь в Сатану.

— Убьешь меня? — шутливо проговорила я.

— Чтобы ты прямиком попала в руки своего хранителя? — зло хохоча, проговорил мужчина.

— Ты же хочешь меня убить, причинить мне дикую боль, свернуть шею,видеть, как я хриплю, как мои руки пытаются отнять твои, и наконец я замираю, испустив дух, а ты удовлетворенно вздыхаешь… — подначивала я короля ада, чуть пристав со стула и приблизила к его лицу свое.

Он плотоядно улыбнулся и облизнул губы, произнося:

— Это мое самое заветное желание, после желания придушить Лилит, — я видела, как он обернувшись к столу, взял ножницы и в моей голове пронеслась мысль, что уже сегодня я буду в объятиях Геральда.

Я видела, что он занес их над моей головой, мне никогда так не хотелось умереть как сейчас, я просто жаждала этого. И поэтому даже глаза закрывать не стала. Его рука нанесла точный удар… по своей же ноге. Я недоумевающе смотрела на улыбку, появившуюся по его лицу и кровь, растекающуюся от раны на ноге, заливающую серый ковролин. Видя замешательство и непонимание в моих глазах, Сатана закричал истошным голосом:

— Аааа, что вы делаете? Охрана, охрана…

Он бросился к столу, нажимая на кнопку вызова охранников и холодно улыбнулся, глядя на меня:

— Я прослежу, чтобы ты жила как можно дольше, помучившись здесь от осознания, что где-то там живут твои любимые демон и сын, а потом покончила жизнь самоубийством, чтобы ты никогда не попала на небеса и никогда не увидела Геральда… во веки вечные, слышишь меня, Эмма, это тебе от меня незаживающая печать на сердце.

Я растерянно смотрела на него, вжимаясь в спинку кресла, с глазами полными слез. Когда в комнату вбежали охранники, Сатана стал изображать бурную деятельность. Меня скрутили, а «психоаналитик» начал что-то выговаривать возникшему в кабинете Тарино, диким взглядом смотревшему на меня.

— Он — Сатана, — в отчаянии вскричала я. — Не верьте ему, он сам себе ножницы всадил в ногу, это не я, — пробовала оправдаться я, с надеждой глядя на Дэвида, начиная сопротивляться.

— Вот о чем я тебе и говорил, — торжествующе завопил «специалист».

После этих слов у меня перед глазами всё размазалось, поняла, что мне вкололи что-то сильнодействующее и я отключилась.

***

— Эмма Нильсен, взгляните на эту картинку, — предложил мне мой лечащий врач.

Я без всякой охоты воззрилась на рисунок, уже выучив, что здесь можно говорить, а что нет, врачи думали, что перед ними больной человек и порой разговаривали, как с ребенком. Пусть, я здесь была уже год и мне надо было выбраться отсюда, однако психиатрическая система такова, что попав сюда один раз, ты можешь остаться навсегда. «Психоаналитик» постарался и в красках рассказал о демоне, что якобы я ему рассказывала. Я упорно молчала при всех заводимых со мною разговорах на эту тему. А еще я перестала видеть сны, засыпая вечером, впадала в темноту, а по утру просто выныривала оттуда, проснувшись. Возможно, это было из-за прописанного мне лекарства, за принятием которого тщательно следили. Но терапия и прием лекарств не прошли даром, и, в конце концов, я поверила, что всё, что «якобы» было со мной — просто плод моей больной фантазии. Что я придумала себе некий образ хранителя, чтобы мне не было больно и одиноко, будучи сиротой. И я в это поверила, ведь больше ничего не подпитывало мою уверенность в своей правоте.

«Допрос» психиатров, длившийся бесконечно долго, наконец-то закончился и вердикт врачей был единогласен: «Пациент излечился и может быть выписан». Через некоторое время я, получив личные вещи в закрытом бумажном пакете, которые были при мне в тот злополучный день, и с легкой сумкой, стояла возле ворот и растерянно смотрела на кадиллак молочного цвета на дверцу которого театрально оперся бедрами Дэвид, на глазах которого были солнцезащитные очки-авиаторы. Дэвид — единственный кто навещал меня и довольно-таки часто, а больше у меня никого и не было, в той реальности, которую для меня соткали высшие существа.

— Дэв, — изумленно бросила я, подходя ближе к автомобилю, и жадно оглядывая его, — это же… это же Cadillac Coupede Ville 1966 года выпуска из «Давеча в Голливуде»…

— И тебе здравствуйте, — разочарованно проговорил Дэвид, с укором глядя на меня.

— Ох, прости, — произнесла я и чмокнула его в щёку, услышав тяжелый вздох, — привет.

— Садись, — несколько печально произнес Дэвид, легонько за плечи подтолкнув меня к дверце машины и открывая передо мной двери.

— Мы куда-то торопимся? — удивленно спросила я, утонув в сидении и бросая бумажный пакет в бардачок.

— На съемки, дорогая Эмма, — просияв, проговорил Тарино.

— У тебя новый фильм? — спросила я, оглядывая его лицо, он был весь в своем великолепии, когда говорил с азартом о своей работе, которая, по сути, была для него всей жизнью.

— Да, и как ты говоришь про меня, «мать его, чертов гений» начинает сегодня пробы…

Я кивнула и мы поехали в один из павильонов «Тодд Пикчерс», с которым и будет сотрудничать в этот раз Тарино. Процесс встретил нас суетой, какие-то люди носились из одного помещения в другое, что-то предлагая Тарино, принесли его любимый сладкий раф, от которого у меня всегда сводило зубы.

— Дэвид, мы готовы, — крикнул ему молодой парень, стоявший возле операторской стойки, внимательно всматривавшийся в меня, — кто это с тобой?

— Эмма, познакомьтесь — Эрик. Эрик — это Эмма, — представил нас Дэвид, рассеянно, глядя в это время на стоявшую перед камерой актрису.

— Я думал, она тоже на пробы, — ответил он.

Мы с Дэвом переглянулись и расхохотались.

— Это очень дорогой для меня человечек, и я не отдам его на растерзание киноиндустрии, — произнес Тарино, окончательно смутив меня, Стив кивнул и отвернулся к камере.

— Я могу работать помощником помощника, — пошутила я, видя, как мужчины улыбнулись.

Тарино скомандовал и всё закрутилось. К камере приходили и уходили известные актрисы. Но раз за разом Дэвид просматривал всё новых кандидаток на роль главной героини в картине и его взгляд мрачнел. Рабочий день клонился к завершению, а Дэв с Эриком о чем-то спорили и мне стало смертельно скучно. Я прошла к месту, где «кривлялись» актрисы и села на пуфик, чуть сгорбившись, задумавшись о дальнейшем. Я не сразу расслышала разговор двух мужчин между собой.

— С твоими запросами ты, Дэв, никогда не найдешь актрису на эту роль, — психанул Эрик, решив прекратить бесполезный спор, и подошел к камере, мельком глянув в объектив, да так там и зависнув, в восхищении разглядывая меня в объектив, потом всё-таки выдавивший из себя: — Дэв, подойди сюда.

— Да ну тебя, — сердитые нотки в голосе режиссера.

— Подойди, — мольба в голосе Эрика.

Дэвид удивленно посмотрел на него, тот так никогда не говорил, и подошел к камере. Эрик открыл обзор на объектив и показал ему меня. Пришла очередь повиснуть и ему.

— Эмма, — ошарашенно позвал Тарино, выглянув из-за камеры, — улыбнись нам, детка, и помаши рукой.

Я была удивлена, но выполнила, все что меня просили. Оба мужчины одновременно, не сговариваясь, посмотрели друг на друга и расхохотались.

— А я у тебя с самого начала уточнил… — начал было Эрик.

— Я даже и не подумал, а сейчас я вижу, — Дэвид подошел ко мне с бумагой: — Прочитай это на камеру.

Я сделала, что меня просили и растерянно посмотрела на мужчин. Дэв счастливо улыбался и взъерошил волосы.

— Придется взять пару-тройку уроков актерского мастерства … — неуверенно произнес Эрик снова глядя в объектив и любуясь картинкой.

— Это не важно, я нашел свою Гримершу.

— Что вы задумали? — спросила я, подходя к ним.

— Ты в кино, Эмма, — проговорил Дэвид и положил на мои плечи ладони, заглядывая в глаза.

— Я — проблемная, Дэв, ты готов? — грустно улыбнулась я.

— Она еще и скромная, — расхохотался Эрик.

— Я готов, — произнес Тарино, заглядывая мне в глаза так, что я в первые в жизни пожалела, что не могу ответить ему взаимностью.

Я выходила из павильона с чувством, что моя жизнь с сегодняшнего дня изменится, мы быстро домчали до моего дома и, взяв пакет из бардачка, сославшись на сильную усталость и без обид развернув режиссера домой, я очутилась в своем месте. Было непривычно видеть затихший дом. Было чисто, видимо об этом побеспокоился Дэв. Пройдя в спальню, я повертела в руках бумажный пакет, чуть прикрыла глаза и положила его на кровать так как будто в нем была бомба, быстро проскользнув в душ, подставив саму себя под горячие упругие струи воды, смывая с себя усталость и годовую память о времени, проведенном в психиатрической лечебнице. Я всё медлила и не выходила, пока кожа на моих пальцах противно не сморщилась. Я боялась выходя из душа, садясь на кровать и беря в руки пакет. Глубоко вздохнув, я его открыла и высыпала его содержимое. Среди прочих вещей там лежало кольцо, сверкая невозможно холодным голубым цветом глаз демона. Я закрыла глаза и мои ресницы затрепетали, я силилась не заплакать. Я надела кольцо на палец, чуть помедлив перед этим, любуясь его гранями. Меня так долго убеждали и я почти поверила, что его нет и никогда не было, что Геральд — плод моего больного воображения… Почти… А сейчас целый год терапии и приема препаратов летел в тартарары. Я легла под одеяло чуть дрожа: на мне было кольцо и я больше недели не принимала лекарства.

— Нет, нет, — шепчу, понимая, что начинаю проваливаться в сон, в тот сон, в ту реальность, там, где он, находиться одновременно боюсь и желаю этого всею собою.

Меня в этот раз не выдернуло, а я как бы «вплыла» в скалистую местность и вновь поразилась яркости своей «галлюцинации». Место ожило вместе со мной, но было пустынно. Мое сердце сдавило от того, что я не увидела того, когда жаждала увидеть. Значит меня вылечили от его мыслеобраза, значит, он все-таки плод моего воспаленного воображения? Я продолжила свой путь к дому и поднявшись по ступенькам заглянула в дверь. Покосившаяся прежде под моими руками, скрипнув, встала на место, я оглянулась на облупившиеся ступеньки, которые на моих глазах становились новыми. Я прошла в дом, который наполнялся с каждым моим шагом: уютом, вещами, мебелью, книгами, посудой. Я присела за стол в темной кухне и по моим щекам потекли слезы.

— Я стерла твой образ, моя любимая галлюцинация, — шепнула я тьме и вздрогнула, оттого что тьма двинулась и с другой стороны стола присел он.

Я задрожала и моё тело сотрясли эти горькие и одновременно радостные рыдания. Я снова начала сходить с ума. Его глаза, те, которые так любезно и на мою погибель ему подарили самые голубые арктические льды на земле, смотрели так тепло и нежно, что я почувствовала, что всё летит к чертям: терапия и прием лекарств. Я вытянула руки, скользя ими по деревянной поверхности грубо оттесанного стола.

— Моя девочка, — прошептал он и его ладони легли поверх моих проваливаясь.

Без права прикасаться, любя всем сердцем.

— Ты есть, ты всё-таки существуешь… — проговаривала я, обретя голос, понимая, что жизнь без него была иллюзией, болезнью, сумасшествием.

– Я всегда был рядом.

– Ты знал, что сделал Сатана?

– Да, – долгий тяжелый вздох, –, но я не мог этого предотвратить, я связан обязательством и залог – наш сын.

– Как он? – рвущиеся рыдания, но я старалась держать себя в руках.

– С ним все хорошо, и это правда, Эм, – снова тяжелый вздох, – он в безопасности, под охраной Шепфа и ему ничего не грозит.

– Ты видишь его? – надежда в голосе узнать, какой он.

– Да, – тихий шелест.

– Как он выглядит?– хочу знать.

–У него мои глаза и серебряные волосы, как у моей матери.

Я рыдала так, что мне казалось сотрясались сами стены каменного дома, плакало само его сердце. Я видела, что со мной безмолвно страдал и демон, в его глазах колыхалось темное холодное море.

– И еще, – проговорил он, забивая гвоздь в крышку гроба моей надежды, – я не хочу больше рисковать тобой, Эм, и поэтому…

– Только не говори, что я тебя больше не увижу, – холодея всею собою, проговорила я, пытаясь схватить его ладони.

– Я видел тебя в лечебнице, я видел, какую боль причиняю тебе, присутствуя в твоей жизни, – выдвинулся он так, что его лицо стало ближе настолько, насколько это было возможно для поцелуя и его глаза очертив горящую линию спустились от моих губ, обогнув шею, чуть помедлив у ключицы и прокатившись по ложбинке груди вниз, так, что я чуть заметно простонала.

– Ты мне говоришь прощай, Джер? – чуть жестко для той, которая хочет пылать в его объятиях.

– Я буду присматривать за тобой, – сожаление и печаль в голосе, но глаза никогда не обманут.

Я откинулась назад и торжествующе улыбнулась, заметив недоумение в его взгляде, хрипло проговорила:

–Я устрою тебе шоу, демон.

С этими словами я проснулась в своей постели утром, сжимая кольцо, и широко улыбаясь.

Комментарий к 24. Ну, Голливуд, так Голливуд (от лица Эммы)

анонс - https://vk.com/doc592086541_565334213?hash=743047fdb2fcd6c2cb&dl=15a877c503fbedc092

эстетика - https://vk.com/doc592086541_565559828?hash=c5f4497dfe3439b380&dl=ce6ac5c777c487d0bc

https://vk.com/wall-194439725_789

========== 25. Ревность демона и её последствия (от лица обоих главных героев) (вместо послесловия) ==========

Воскресенье*

–––––-

*Совсем не означает, что события происходили в таком временном промежутке как неделя, вполне мог пройти месяц, квартал, полгода или год, автор ввел дни недели для удобства описания последовательности событий

Когда с потолка, сильно раскачавшись, упала люстра, Дэвид оторвался от моих губ и удивленно повернул голову на разбитый предмет, а меня начал сотрясать смех. Тарино вновь повернулся ко мне, и мигом вскочил с постели с расширившимися глазами от ужаса глядя в отражение в панорамном окне.

— Эмма, я… у нас ничего не получится, — скороговоркой произнес он, выдыхая воздух через прикрытые губы.

— Я знаю, — еле, сквозь смех, проговорила я.

Дэвид взглянул на меня как на ненормальную и стремглав выскочил из спальни президентского номера отеля, а я, привстав на локтях, торжествующе хохотала.

Понедельник.Майк

Я нарочито долго крутилась перед зеркалом обнаженная, так и не отеревшись после душа, разложив перед собой свои самые красивые гарнитуры нижнего белья, как бы рассуждая. Я улыбнулась, когда почувствовала, что вокруг меня начал закручиваться горячий воздух, собирающий и высушивающий влагу с моего тела. Он был совсем рядом, близко, мне казалось, что я слышу его тяжелое дыхание, моя кожа как бы осязала касание его шероховатых ладоней, очерчивающих мои плечи, чуть касающиеся груди и спускающиеся к животу и ниже. Воображение рисовало жаркую картину воссоединения, однако я знала, что так быстро мой демон не сдастся, решив что-то один раз и навсегда. Он обещал всегда возвращаться ко мне — он выполнил своё обещание. Исчерпав свою ангельскую суть, Геральд не стал быть более интересен Сатане, который был доволен местью мне и Шепфа, но только в ипостаси родителя Бонта. А для меня он был жизнью и единственным, кто связывал пусть и незримой, но всё-таки ниточкой с моим сыном, мне хотя бы не было так больно. Но его единоличное решение быть рядом, но оставаться бесплотным, было убийственным для меня и для него, смела я думать.

— Неужели не нравится то, что видишь? Неужели не хочешь взять то, что твоё по любому праву: и по земным и по небесным законам? — прошептала я с досадой, медленно надевая бельё, любуясь собой в зеркале, ловя себя на мысли, что смотрю на себя глазами Геральда.

Наскоро одевшись, я выскочила из дома и помчалась на съемочную площадку, понимая, что опаздываю и что Дэв точно прибьет меня за отсутствие пунктуальности в первый рабочий день. Сев в автомобиль и будучи расстроенной, неожиданно наехала на человека. Похолодев всем телом, я выскочила из машины и подбежав к капоту увидела молодого парня. Он ошарашенно смотрел на меня и не сразу ухватил за руку, которую я подала ему в попытке помочь встать. Его ладонь была мягкой и даже рыхлой по сравнению с ладонью Геральда, да и сам парень выглядел… мило. Я улыбнулась, глянув через левое плечо, туда где и положено было находиться демону-искусителю.

— Прошу простить меня, — мурлыкающий тембр голоса, ослепительная улыбка и ноготок, который чуть царапнул его внутреннюю часть ладони, а я так и вижу мрачный взгляд Джера исподлобья, — я вас не видела.

Парень растерянно моргнул глазами и, пригладив темные волнистые волосы, тоже улыбнулся и произнес:

— Ничего страшного.

Я вновь ослепительно улыбнулась, заметив в его глазах однозначный интерес, следовало только подтолкнуть. Вновь протянула руку и представилась:

— Эмма Нильсен, — сделав акцент на фамилию, зная, что хранитель «оценит».

— Майк Гаррисон, — представился парень, не спеша убирать мою руку, — Мы с вами соседи, я живу внизу этой улицы, — и показал мне направление.

— Приятные соседи, — сделала я комплимент, кожей ощущая неожиданное повышение температуры вокруг себя. — Ну, если с вами все в порядке, то мне пора…

До этого парень, стоявший в полном ступоре, вдруг ожил и отпустил мою руку, а я уже было хотела сесть в автомобиль, как вдруг услышала, что Майк робко спросил:

— Что вы делаете в воскресенье вечером?

— В воскресенье? — кокетливо повторила за ним фразу и ощутила горячее дуновение на затылке. Мне показалось, что Геральд так и прожигает меня взглядом, и чуть помедлила с ответом: — Я не смогу, Майк, не обижайтесь.

Я видела, как он поджал губы и мотнул головой, чуть улыбнулся, продолжив свой путь. Я тоже рванула на работу, мечтая, чтобы день быстрее прошел, и я оказалась в объятиях Морфея как можно скорее.

Я вхожу в наше с Геральдом место, которое принимает меня, с каждым разом моего пребывания здесь преображаясь. Я не вижу его, но я точно знаю, что он здесь, я ощущаю это кожей. Вхожу в дом и прохожу в гостиную, сажусь перед камином, где мигом вспыхивает жаркий огонь, и по зале начинает расходиться тепло.

— Злить меня вздумала? — его голос, немного просевший в хрипотцу, вибрирует от гнева.

Я поворачиваю голову и смотрю на него невинным взглядом, который меняется и полыхает страстью. Он отвечает не с меньшей. Мы пожираем друг друга глазами — всё, что осталось двум влюбленным разбросанным по разные стороны реальности?

— Я была любезна с тем, кого чуть не покалечила, — отвечаю и мой голос стал сладким как елей. — Чем же смогла разозлить хранителя?

Он промолчал, зная, что его претензии необоснованны, глубоко вздохнул и снова холодный взгляд исподлобья. Тот, который прожигает образ Майка и он выветривается из головы напрочь.

— Может, тебе обратно в монастырь? — серьезный тон, на фразу я отвечаю хохотом.

— Запрятать хочешь? — еле выговариваю, давясь от смеха.

— Так безопаснее, — кинул сквозь сжатые зубы.

— Храни меня и дальше, мой хранитель, — и просыпаюсь, всё еще хохоча.

Вторник. Джино

— Радость моя, Дженни, — тороплю я гримершу, — нас с тобой Тарино убьет, я прям так и чувствую, как он прожигает стену этого помещения, — на что гримерша прыснула в кулак и отпустила меня, сделав завершающие штрихи уже на ходу.

Я выбежала из гримерной и наткнулась в полутемном коридоре на высокого колоритного мужчину с небольшой коробкой, а когда он начал говорить, то выдал в себе иностранца:

— Эмма?

— Да?

— Вы — Эмма Нильсен? — еще раз уточняющий вопрос с итальянским акцентом.

А я, ощущая, что тьма чуть шевельнулась, выдав свое легкое недовольство, широко улыбнулась, видя, какое впечатление произвела на смуглого незнакомца.

— А вы? — чуть шутливо, видя замешательство.

— Ох, прошу простить меня, bellezza abbagliante, — заговорил итальянец, чуть кланяясь, — Джино Габардини.

А вот теперь пришла очередь загореться моим глазам, я знала имя известного модельера, но не знала, как он выглядит. Мне он всегда представлялся низкого роста, лысоватым, неопределенного пола и возраста.

— Я видела ваши платья, у меня нет слов, вы — гений, — вырвалось у меня, я почувствовала жар Геральда на щеках и вновь широко улыбнулась.

Модельер смутился и протянул коробку со словами:

— Это вам, надеюсь, что понравится.

Я в нетерпении открыла коробку, увидев там небольшую черную шляпку, осторожно извлекла её и вопросительно взглянула на мужчину. До этого, словно пребывавший во сне, он очнулся и ловко помог мне нацепить головной убор. Я удовлетворенно улыбнулась, когда тьма почти осязаемо сгустилась.

— Вы позволите пригласить вас сопровождать меня на Неделе моды в Нью-Йорке? — спросил он с надеждой.

— Я подумаю об этом, — произнесла я, чувствуя, как темнота удовлетворенно отступила, что мне не понравилось. — Скорее да, чем нет, — прозвучало как вызов, тьма вновь ожила.

Он чуть поклонилась и мы расстались.

Я молча сижу перед камином. Искры из него выпрыгивают наружу тут же гаснут. Ты вновь недоволен, вижу твои глаза и мне хочется целовать их, но законы сна не позволяют. Я знаю, что ты стоишь рядом с моей постелью, ты видишь меня. И мне хочется проснуться прямо сейчас, чтобы поймать тебя, хотя бы твой образ, твою тень, тьму, в которой ты прячешься.

— Что опять сделала не так? — спрашиваю и кладу свою руку на твою, проваливаясь, чертыхаюсь про себя.

— Он обходителен и не врун, назвав тебя ослепительной красавицей, — твои глаза спешат охватить жадным горящим взглядом меня, а я плавлюсь под ним, желая тебя сильнее, чем когда-либо, зная, что и ты не меньше моего. — Он бы мог быть достойным.

— Ты благословляешь нас? — насмешливо, чуть склоняя голову к нему.

— Никогда, — темная энергия вырвавшись окутала меня, даже потратив свою ангельскую половину, остаешься хранителем.

Полыхающий гневный взгляд невозможно холодных глаз, знаю, что никому не отдашь, но хочу подтолкнуть к тому, чтобы и ты понял, что не получиться у тебя, как ты решил, возможно, впервые за все твои десять тысяч лет вечности. Твоя рука,приблизившись,касаетсямоего лица, но не во сне, я чувствую прикосновение к коже лица в реальности и боюсь даже шевельнуться. Адско жаркие пальцы скользят по губам, чуть приоткрывая их. Проснулась и постаралась сохранить твое тепло на моем лице, прижимая к губам свои ладони.

Среда. Крис

— Тебе обязательно нужен телохранитель. Ты же помнишь того странного типа, с которым разобрался капитан Джефф? — обеспокоенно проговорил Дэвид, нервно ходя взад и вперед по своему кабинету.

А меня разобрал смех, я услышала, как смеется и Геральд. Его редко, что могло рассмешить, но это позабавило.

— Ей еще и смешно, если бы не вмешательство полиции… — Дэвид сел за стол и позвонил, приглашая к себе телохранителя.

«Если бы не вмешательство Геральда, я бы уже была с ним», — зло подумала я.

В кабинет пожаловал громила с надутыми рельефными мышцами, что я приоткрыла рот и невольно залюбовалась. Тот улыбнулся и заиграл всем своим тело, видя, какое произвел впечатление. Я уже было открыла рот, чтобы сказать, что отказываюсь, как почувствовала жаркое дыхание Геральда. И хитро улыбнувшись, елейным голоском проговорила:

— Вы приняты, с завтрашнего дня можете приступать к работе.

Дэвид облегченно вздохнул и удивленно уставился на меня, он привык к моим препирательствам, а здесь я сходу согласилась. Он махнул рукой и телохранитель как вошел молча, так и вышел — без разговоров. А я уже предвкушала наш ночной разговор с Геральдом.

Над нашим местом царила ночь, посмотрев в небо, я увидела бесчисленные звезды, которые были сейчас так близко ко мне. В горах всегда так. Обернувшись к дому, я радостно улыбнулась, он утопает в свете, а твоя фигура стоит около окна и дожидается меня. Не могу взять в себя в руки и бегу к тебе, вижу, как пытаешься скрыть улыбку. Встречаемся в прихожей. Глаза горят, но ты не сдаешься, упрямый чёрт! Так и я не сдамся, Джер! Кажется, поняли друг друга.

— Как он передвигается с такими мускулами? — вырывается у тебя ревниво.

— Зато как красиво, так и хочется прикоснуться, — вижу, что задела.

— Действительно? — интересуешься скорее для связки слов и чтобы подавить ревность. — Он бы мог защитить тебя, — очень внимательный взгляд холодных глаз в мои, как дуэль.

В моих чуть мелькнула паника, я ненадолго опускаюих, тихо произношу:

— Мне выбрать его?

Вновь поднимаю их, удовлетворенно улыбаюсь, понимая, что выиграла дуэль: колющая ревность летит мне в лицо, а твоя собранность горит в адском пламени.

— А ты хочешь? — спрашиваю, понимая, что тону в твоих глазах.

— А ты сможешь? — отвечает, научившись у меня, вопросом на вопрос.

— Я бы могла попробовать… — вызвать бурю хочу в тебе.

— Попробовать чего? — еле сдерживаемый гнев.

— Ну, как там в Библии: «и прилепится…

— Жаль, я не наказывал тебя в детстве, —гнев и ревность рвется наружу.

— А я просила, — смеюсь, замирая под твоим теплым взглядом, а твои пальцы вновь касаются моего лица, я отчаянно льну, хотя понимаю, что во сне это невозможно, что ты в реальности прикасаешься ко мне, твои пальцы спускаются к шее, двигаясь к пульсирующей точке, стремясь вниз, очерчивая ключицы.

— Сдаёшься? — шепчу и вдруг распахиваю глаза, понимая, что сглупила и поторопилась, упрямо отодвигаешься от меня, понимая свою «ошибку», и сон как рукой снимает.

Четверг. Джефф

— Ты мне всё скажешь, звезда недоделанная, — гневно прикрикнул на меня капитан полиции, а я обеспокоенно подняла глаза к лампе над головой капитана, которая привлекла мое внимание тем, что начала сильно мигать, я буквально кожей осязала гнев Геральда, — на меня смотри, — его рассерженный голос вырвал меня из задумчивости.

Я воззрилась на Джеффа и вдруг спокойно и обезоруживающе ему улыбнулась, словно фарфоровая кукла. Полицейский чертыхнулся, однако взгляд его смягчился. Свет в лампе над мужчиной начал перемигиваться сильнее. И я, поерзав на стуле, чтобы усесться поудобнее, переложила ногу на ногу, медленно. Я видела, как подвис Джефф, любуясь перекрестием стройных длинных ног. Судя по тому, как замерла лампа, подвис и демон. Пользуясь установившейся тишиной я осторожно спросила озадаченного полицейского:

— Капитан Джефф, я и вправду не знаю, кто там, что и кому поставляет и вряд ли такой известный режиссер, как Тарино, причастен хоть к чему-то…

— Ты мне еще поговори, — перебил меня, но уже не так грубо. — Надо бы проверить… — он как будто о чем-то раздумывал.

Джефф подошел к шкафу и открыл его, достав оттуда оборудование для прослушивания. Повернувшись ко мне, он скомандовал:

— Раздевайся.

Лампа начала перемигиваться сильнее, градус жары в помещении вырос мгновенно. На лбу у Джеффа выступила испарина, он не понимал, почему стало так резко жарко при работающих кондиционерах. Я слабо улыбнулась, понимая, что надо выручать стража порядка, иначе Геральд затеряет его так же, как бедного, ни в чем не повинного Криса, который просто в тот вечер решил сделать мне массаж пяток. Телохранитель уже неделю не выходил на работу и исчез со всех радаров этой жизни.

— Вы совершаете огромную ошибку, капитан, — произнесла я, кинув быстрый взгляд на учащенно мигающую лампу и заглохшие кондиционеры, почувствовав, как пот стекает тонкой струйкой по ложбинке груди, затем снова смотря в колючие глаза полицейского.

— Ты мне угрожаешь? — прорычал Джефф, зверея больше от духоты и жара, чем от моих слов. — Да что ж такое-то, просто адская жара…

Он вышел из кабинета, увидев и остальных высыпавших из помещений сотрудников отделения полиции. Капитан обернулся ко мне и поморщился от досады, вертя в руках «жучки» для прослушки.

— Иди, — смилостивился надо мной Джефф, но тут же подняв указательный палец как бы пригвоздил меня им, — но будь всегда на связи.

— Да, капитан Джефф, — произнесла я немного картинно, рисуясь.

Он скривил лицо, это означало, что он попрощался, а затем уставился на бумаги, оттирая пот со лба, громко чертыхаясь. Когда я покидала кабинет капитана, то услышала еле уловимый голос Геральда:

— В следующий раз голову ему откушу.

Я расхохоталась во все горло, предвкушая сегодняшнюю за границей моей реальности встречу с любимым демоном.

Вхожу в дом. Прохожу дальше по коридору и вижу детскую, останавливаюсь, обхватываю свою талию руками, вижу небольшую кроватку накрытую цветным стеганным одеялом, игрушки в легком беспорядке, разбросанные на круглом ковре, книжки на столе. Ощущаю твое плечо рядом и поднимаю взгляд на тебя, видя там не меньшую боль. Мне не хочется с тобой спорить, и ты мне не высказываешь ничего.

— Он жив, — шепчешь ты.

— Я никогда не обниму его, — шепчу я в ответ, к горлу подступают слезы. — Я никогда не скажу ему, что люблю его, никогда не прижму его маленькое хрупкое тельце к своему сердцу.

Я, уже более не сдерживаясь, рыдаю и мне кажется, что со мной рыдают и стены нашего дома. Твои руки ложатся мне на плечи, взгляд болезненно печален, и я чувствую, что ты обнял меня там, в реальности, прижав к себе настолько крепко, что я слышу биение твоего сердца.

— Он не принадлежит нам, Эм, никогда бы не принадлежал, ему надлежало родиться и он выбрал нас, — тихий шепот, успокаивающий, легкий поцелуй в лоб, хочу обнять в ответ, но пальцы проваливаются в пустоту, просыпаюсь с болью в сердце и со слезами на щеках, а в спальне неуловимо обоняется твой древесно-эвкалиптовый запах, который из меня ничем не вытравишь во веки вечные.

Пятница. Рэй

Наши губы слились в поцелуе. Так нежно и трогательно одновременно. И вдруг я понимаю, что он сильно увлекся и не на шутку так, что не расслышал нервного оклика Тарино, я широко распахнула глаза и смотрела на его прикрытые, слыша, как дыхание парня утяжеляется.

— Рэй, — требовательно, с нотками ревности в голосе, звонко произнес Тарино.

Прежде, чем он успел подойти, я чуть толкнула в грудь молодого мужчину, разрывая «должен быть постановочным» поцелуй. Мы взаимно улыбнулись друг другу, чуть наклонив голову вниз почти синхронно, смущаясь. Дэвид распекал Рэя, а я смотрела в его открытые, синие, как небо, глаза. Сзади раздался легкий вздох и я ощутила жар на затылке. Ревнует. Да разве мне нужен кто-то другой, разве есть в ком потребность больше, чем в тебе, разве я не доказала это тебе, мой требовательный демон, когда спустилась в ад, прошла суд, ответила «да» на твое «будь моей», родила тебе сына?

— Перерыв, — крикнул Дэвид и, гневно посмотрев в мою сторону, отошел к операторской стойке.

А мне захотелось выйти на воздух. Взлетев вверх несколько лестничных пролетов, я оказалась на крыше «Тодд Пикчерс». Подойдя к ограждению, я заглянула вниз и вздрогнула, услышав позади мягкий голос Рэя:

— Прости, я сегодня заигрался.

Я повернулась к мужчине и обезоруживающе улыбнулась, в руках он держал стаканчики с кофе. Один из них он передал мне. Стаканчик чуть обжег пальцы, напомнив ладони Джера. Странно, но демон не ревнует, я ощущаю легкую задумчивость. Надо бы подтолкнуть, прячу улыбку, попивая кофе. Видя, как Рэй в восхищении смотрел на небо, вопросила:

— Отчего люди не летают как птицы?

Он оторвался от созерцания и как бы нехотя вернулся в существующую действительность. Посмотрев на меня, улыбнулся, затем снова отвернулся, оперевшись локтями на парапет. Я встала в такую же позу, и он вновь обратил свое лицо ко мне, хитро улыбаясь. Наконец он заговорил:

— Мне нравится небо, высота и полеты, я летаю на дельтоплане, доводилось?

— Нет, ни разу, — чуть обиженно, предназначая эту фразу для Геральда, его легкий смешок на уровне моего подсознания.

— Я приглашаю тебя в любой выходной полетать со мной, — прозвучало как предложение чего-то большего.

Чуть помедлила, ощущая, как воздух стал жарче и закручивался от накала электричества, градус гнева демона нарастал, ослепительно улыбнулась парню и произнесла я, все кожей ощущая недовольство Джера:

— Да, созвонимся.

— Отчего люди не летают как птицы, Эм? — первое, что я слышу, когда засыпаю и вижу тебя.

— Рожденный ползать летать не может? — отшучиваюсь, слыша в голосе сталь ревности.

Смотришь на меня долго, вижу, что в глазах мука, произносишь то, что выбивает из-под моих ног почву:

— Эм, он и вправду очень хороший.

— Долго думал? — чтобы задеть.

— Да, — не чувствую издевки.

— Будешь выходить, когда мы будем трахаться? — хочу, чтобы прочувствовал.

— Я тогда заброшу его дальше, чем Криса, — голос без злобы, просто как констатация факта, но на лице буря возмущения и ревности.

— Он ведь хороший? — смотрю из прищура.

— Ровно до того момента, как прикоснется к тебе, — смотрю, как крылья носа начинают чуть трепыхаться от еле сдерживаемого гнева,

— Кстати, а Крис где?

— Тебе лучше не знать.

— В монастырь? — произношу, стараюсь оставаться спокойной.

— Ты решила? — изумленный взгляд на меня, чтобы понять, что шучу, в досаде чуть не плюёшь себе под ноги.

А меня сотрясает смех, я всегда умею довести тебя до нужной точки кипения, но всё-таки в этот раз не до конца. Ты ждешь, пока я успокоюсь, мрачно исподлобья смотря на меня, но взгляд всё-таки теплый.

— Ты всё твердо решил, да, Джер? — начинаю я. — Безупречный план: исчезнуть наяву, но быть в моих снах, находиться рядом, но не держать меня за руку, быть твоей, но не в полной мере. Что за мука, Геральд, и за что?

— Ты права, — утвердил, вздохнув, и чуть склонил голову горящим взглядом скользя по мне, — я исчезну и из снов, вижу, что мучаю тебя, — ты начинаешь таять.

А я кричу: «нет», протягивая руки к тому месту, где еще секунду назад стоял ты, просыпаясь с опустошением и растерянностью, но не сдавшаяся.

Суббота. Дэвид

— Эм, — меня остановил голос Дэвида, но то, как он произнес моё имя, внесло в мою душу ещё большее смятение. С той ночи я больше не слышала и не видела Геральда, не приходил он и в наше место во сне, точно исполняя свое обещание.

Обернувшись к Тарино, улыбнулась, он подошел ближе и чуть потер подбородок, рассматривая меня:

— Ты готова к первому своему выходу на красную дорожку?

Я утвердительно мотнула головой и улыбнулась, вспоминая всю ту заботу и внимание, которое уделял мне Дэвид с момента нашего знакомства в кафе «У Кэтрин».

— Эмма, я бы хотел… — он запнулся, вглядываясь в мои глаза, — потом сбежать куда-нибудь… вместе с тобой…

— Да, — я ответила то, что не ожидал услышать Дэв, но втайне надеялся, и сейчас он как-то весь растерялся, но его лицо озарилось, когда дошло, что было мною сказано.

Я сильно волновалась перед выходом, но Тарино чуть сжал мой локоть, и мы широко улыбаясь вышли к зрителям. Яркие вспышки фотоаппаратов, беснующиеся люди, выкрикивающие моё имя, указания фотографов, где лучше встать, улыбаться — не улыбаться… Дэв ухватил мою ладонь и мы, поднявшись по ступеням, вошли в огромный зал, где стоял гул посильнее, чем на улице. Дэвид, увидев моё растерянное лицо, улыбнулся и шепотом на ухо произнес:

— И где моя смелая Эмма?

Я вздрогнула, когда почувствовала, как мой затылок обдало горячее дыхание любимого демона. Широко улыбнувшись такому пускай малому вниманию и не желая не упускать ни единого шанса, посмотрела на режиссера.

— Ты же сумеешь защитить меня? — вкрадчиво проговорила, чуть сжимая руку Дэвида, видя, как его глаза радостно загораются, а вместе с ними… и полы его пиджака.

Демон решил пошутить или запугать, я не знала, но понимала, что он злится. Дэвид обернувшись вскрикнул и скинул с себя одежду, оглядываясь назад и не понимая, что же могло явиться причиной возгорания.

— Очень по-взрослому, — прошептала, пытаясь утихомирить Геральда, зная об идеальном слухе демонов.

— Иди сейчас же домой, — его шепот, как дуновение ветра.

— Ещё чего, кто мне дал карт-бланш, сказав, что уйдет из моей жизни окончательно, — ядовито прошипела я, начиная терять терпение.

Геральд замолчал, о чем я тут же пожалела, однако знала, что демон рядом и понимала, что или сейчас или никогда.

— С тобой всё в порядке? — спросила я Дэвида, который не мог прийти в себя.

— Д-да, — пролепетал он, беря себя в руки. — Нам нужно быть на конференции, а потом мы свободны и у меня для тебя будет сюрприз.

Я ожидала, что на нас обрушится потолок, но ничего не произошло и еле высидев мероприятие под прицелами камер, мы с Дэвом ускользнули через черный ход и уже через некоторое время сидели в ресторане. А я всё ждала гнева от моего хранителя, гадая, что же воспламенится на этот раз. Но ответом мне было ледяное молчание, даже когда я под столом ногой приласкала ногу Тарино, даже когда он целовал меня в лифте, размазывая по лицу помаду, а я глазами обводила тесную кабинку в надежде, что демон проявит себя. Даже когда Дэвид привел меня в президентский люкс, даже когда принес на постель. Я ждала и к горлу подступала паника.

Когда с потолка, сильно раскачавшись, упала люстра, Дэвид оторвался от моих губ и удивленно повернул голову на разбитый предмет, а меня начал сотрясать смех. Тарино вновь повернулся ко мне и мигом вскочил с постели, с расширившимися глазами от ужаса глядя в отражение в панорамном окне.

— Эмма, я… у нас ничего не получится, — скороговоркой произнес он, выдыхая воздух через прикрытые губы.

— Я знаю, — еле, сквозь смех, проговорила я.

Дэвид взглянул на меня как на ненормальную и стремглав выскочил из спальни президентского номера отеля, а я, привстав на локти, торжествующе хохотала, смотря, как материализуется Геральд, с раскрытыми крыльями цвета воронова пера и перекошенным от гнева и ревности лицом.

— Ты довольна? — спрашиваешь ты. — Что ты себе позволяешь?

— То, что ты разрешил, — возражаю, видя, что ты в бешенстве, хотя бы и так, плевать, ты здесь, ты рядом, я тебя вижу, но… — но я не намерена разговаривать с тобой, когда ты в таком состоянии, — а где-то глубоко ужас от того, что ты можешь снова исчезнуть.

Делаю от обратного и вскакиваю с постели, обходя тебя. Ты хватаешь меня за ладонь и, дрожа от гнева, от гнева ли, задаешь вопрос:

— То есть ты, всё время выводившая меня и вызывавшая на разговор, сейчас отказываешься со мной перекинуться парой слов?!

Возмущение накаляет воздух. Твоя ладонь становится невыносимо горячей — пытаешься показать, насколько больно тебе, но ты же знаешь, что я сгорю, но не отдерну от тебя руки никогда. Страдание и гнев в твоих глазах, невыносимо смотреть и я опускаю глаза, а ты отпускаешь мою руку, осознав, что и мне причиняешь боль.

— Ты полюбила Дэвида, — совершенно бестолковое резюме ревнивого мужчины, произнесенное упавшим голосом, и я оборачиваюсь, сплетая руки на груди, позой показывая, что превратилась вслух.

— А если и так, то ты, как хранитель, должен порадоваться, достоин же или нет? — внимательно смотрю в невозможно холодные, но такие любимые глаза.

— Достоин, — твой глухой голос, да чтоб тебя черт побрал, упрямый ты чёрт!

— Мне вернуть его? — теперь меня начинает пробирать гнев.

— А ты хочешь? — пытаешься рассмотреть мои настоящие мысли, не дождешься.

— А ты позволишь? — моя любимая игра вопрос-вопрос, я так могу бесконечно, но и меня начинает разбирать.

— Я твой муж, — вырвалось у тебя и ты в растерянности смотришь на меня, выдав себя с головой и словно и сам только сейчас осознав.

Мой взгляд так же растерян, а на глаза выступают предательские слезы бессилия. Приближаю свое лицо ближе к твоему и срывающимся голосом произношу:

— Тебя освободить от клятв?

— Ты бы этого хотела? — растерянность напополам с болью.

— А ты? — надежда, что сейчас скажешь «нет».

Ты молчишь. Оба тяжело вздыхаем, оба упрямые. А меня прошибает холодный пот от своей «догадки», и я произношу вслух:

— Ты кого-то полюбил.

Ты молчишь, а из меня как будто выходит весь воздух и я тихо произношу:

— В таком случае, ты свободен от всех клятв, демон.

Я хочу уйти, слезы душатменя, но ты не даешь и развернув к себе требуешь внимание.

— Пусти, — начинаю сердиться, в тщетной попытке вырваться из твоей железной хватки, другой рукой отталкивая тебя, уперевшись в крепкую грудь.

Мне без труда удается завести обе руки тебе за спину, и я произношу то, что я чувствовал последнее время твоей вечности:

— Я пытался, — мой тяжелый вздох и горящий взгляд, пытающийся охватить всю тебя, отпускающий твои руки, — пытался забыть, но из раза в раз, я возвращался к тебе, клялся, что это последний раз, но все равно был с тобой…

Я вижу, что твои до этого бывшие безжизненными глаза загораются и я тоже не могу скрыть, выдавая себя с головой. Ты притягиваешь меня к себе для поцелуя, шепча:

— Упрямый.

— Любимая, — шепчу, возвращаю всю ласку что ты вложила в эти слова, ощущая, как тону в тебе, но всё же произношу, — скучал…

Дыхание становится отрывистым, тяжелым. Твои руки жадно скользят по моим плечам, спускаясь по торсу и в нетерпении дергая пряжку ремня, пальчиком с острым ноготком скользя вниз так, что я чуть отстраняюсь от тебя и вбираю в себя воздух через сжатые губы. Ты хитро улыбаешься. А я делаю два шага вместе с тобой и вжимаю тебя в стену. Снова тянешься для поцелуя, а я шутливо отстраняюсь, недоуменно смотришь, но видя лукавые огоньки в моих глазах, прикусываешь нижнюю губу, в твоих глазах я вижу отражение моего желания, которое растекается по твоей коже, заполняя собой каждую клеточку твоего тела. Наши энергии переплетаются игриво закрутившись в воздухе, комнату отеля заполняют наши запахи. Ты вжимаешься в меня, притягивая к себе за пояс брюк, а я целую вновь как в первый раз до сумасшествия, до укола в сердце, до головокружения, топя тебя в неге, слыша, как ты стонешь прямо в мои губы. Оторвавшись тяжело дышим, лаская ладонями лица друг друга, стараясь возместить всё, что упустили за кусочек вечности друг без друга. Мои пальцы скользят по твоим губам, чуть приоткрывая их, спускаясь к пульсирующей венке, обводя ключицы, сжимая грудь, вырывая стоны. Твои ладони огладив плечи, приподнимают край водолазки, нетерпеливо обнажая мой торс, а изящные пальчики пытаются справиться с застежкой ремня, я вновь целую тебя. Отрываешься от меня и шепчешь сквозь учащенное дыхание:

— Люблю тебя.

Я наклоняюсь к твоему ушку и тоже шепчу слова о любви, слыша, как ты стонешь и покрываешься мурашками, как становишься податливым воском под моими руками. Я разворачиваю тебя к стене и скольжу пальцами по молнии платья, которое падает к твоим ногам, оставляя тебя обнаженной.

— Нижнее бельё, Эм? — ты всегда умеешь меня озадачить.

— Ты хотел сказать его отсутствие, — повернув голову, произносишь ты, — Слишком хорошо знаю, что тебе нравится, Джер.

— Ты подготовилась, — хрипло смеюсь и зарываюсь в волосы, ладонями лаская нежное тело, спускаясь вниз и лаская твою влажную суть, слыша как вскрикиваешь, видя, как ты нетерпеливо вжимаешься ягодицами в мое нетерпения.

Я разворачиваю тебя к себе и вновь целую, ты наконец справляешься с застежкой ремня и брюки опадают на пол с тихим шелестом, переступаю через них. Я никогда не устану любоваться тобой, Эмма, обводя твои полукружия груди, видя, как и без того возбужденные навершия сосков становятся еще острее. Я с ума схожу от твоих нежных ладоней очерчивающих мою фигуру и смыкающихся на мне внизу. Не могу больше ждать — слишком долго без тебя. Подхватываю тебя на руки и помогаю устроиться на бедрах. Резко вхожу, чувствуя, как трепещешь в моих руках, чуть сдавливая бицепсы, и откидывая голову назад, я целую открывшуюся шею. Ты движешься мне навстречу и пытаешься уловить темп, я не даю, ты слишком торопишься и как ответ на мои мысли твой хриплый шепот в ухо:

— Скучала.

Твой голос как детонатор — чувствую, что сейчас взорвусь, видя, как ты замираешь, пульсируя вокруг меня, ускоряя движения, доставляя всё больше удовольствия, ты на пике, через мгновения опадая в мои поддерживающие тебя руки, следом и я за тобой. Я прижал тебя к себе, поцелуями покрывая твое лицо, а ты угрожающе шепчешь:

— Только попробуй исчезнуть, демон.

***

Ты громко чертыхаясь, носишься по нашей спальне в поисках одежды, а я хохочу глядя на тебя. Ты останавливаешься и с упреком смотришь на меня, проговаривая:

— Ты на неё погляди, нет, чтобы помочь, так она еще смеется, и так я вечно опаздываю на все утренние пары моих студентов, которые гадают, почему я не так пунктуален, как обычно…

Меня еще сильнее пробирает смех. А ты не на шутку расходишься, найдя всё, кроме ремней и требовательно произносишь:

— Где ремни, Эмма?

— Они меня раздражают, — произношу я и всё-таки встаю и отдаю тебе припрятанные в комоде ремни, — можешь уволиться?

Ты хохочешь и целуешь меня в губы:

— Так я не вызываю подозрений, а в сочетании с амулетом и вовсе.

Вызывая водоворот и входя в него, ты наскоро проговариваешь:

— Люблю, буду вечером.

Я машу рукой и меня разбирает смех, когда я представляю, как болтаю с кумушками о досужем. Одна хвастается о муже-миллиардере, другая об известно актере, а третья о высокопоставленном чиновнике. И я: а вы знаете, мой муж — демон, да-да, из самого ада, представляете, но он там служит учителем и никого не жарит на сковородках. И они мне такие: фи, как можно, известная актриса…

Но смех мигом выветрился, когда мне стало не по себе и я, чтобы развеять игнорировавшиеся мною симптомы вот уже неделю, исчезла в ванной комнате. Когда я оттуда вышла, то присела прямо у двери ошарашенно уставившись в тест по беременности, указывавший две полоски.

— Чёртов демон… — прошептала я, улыбаясь от счастья.

КОНЕЦ