И пепел наш смоет Нева (СИ) [гавань беспокойствия] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

Огромных размеров стеклянная башня возникла на границе Адмиралтейского и Центрального районов Петербурга как будто бы за один день.

Ещё вчера центр города всячески защищали и оберегали, ценили и реставрировали старинные фасады зданий, собирали подписи на петиции против слишком ярких вывесок, ругались на толпы туристов, которые нещадно мусорят, и поощряли молодёжь, предпочитающую Эрмитаж барам на Думской улице. А потом что-то произошло. Где-то щелкнуло, тумблер повернулся, и вот уже в самом центре малоэтажной застройки высится громадина почти четыре сотни метров в высоту. Видимо, из соображений приличия и патриотизма хозяин невесть откуда взявшейся высотки переплюнуть гордость города в виде Лахта-центра все-таки не решился.

Хотя наверняка мог бы.

В буквальном смысле свалившийся на голову петербуржцам небоскреб по началу называли пародией на Москоу-Сити. Потом — детищем Газпрома, РосНефти, новым офисом какого-нибудь банка. Но все мимо.

Когда вокруг здания поставили забор и понатыкали камер видеонаблюдения — никто и глазом не моргнул. Несколько десятков машин с различной техникой и всевозможной электронщиной люди пообсуждали несколько дней и также проигнорировали. А после того, как на фасаде появился огромных размеров экран, транслирующий одну-единственную надпись «Вместе», к таинственной постройке потянулись журналисты. Петербуржцы же, наоборот, стали обходить дом № 4 на Казначейской улице стороной. Простой люд — народ понятливый, и несколько неудавшихся митингов быстро научили людей тому, что соваться к «полицейским» в черных касках с автоматами на перевес может быть не самой лучшей идеей.

А за забором новой достопримечательности вальяжно расхаживали именно они. Охранники, росгвардейцы, простые наемники — не все ли равно?

Охранять там явно было что.

— Скажите, вам что-нибудь известно о том, кому принадлежит это здание? — молоденькая журналистка без устали донимала людей, спешивших по своим делам.

Ответы на не блещущий креативностью вопрос прилетали самые разные:

— Говорят, Санкт-Петербург банк выкупил это здание…

— Наверняка снова Газпром, вот уж у кого денег куры не клюют…

— А может, это Зенит?

— Да это же жилое здание для всяких зажравшихся богачей! Не дай бог притон устроят, такой хороший был район…

Тирада семидесятилетней петербурженки в стиле «раньше было лучше» стала последней каплей. Терпение девушки лопнуло и рассыпалось по мокрому асфальту тысячей осколков. Никто ничего не знал. Ожидать, что простые горожане владеют информацией, по какой-то причине не дошедшей до журналистских кругов и сливок общества, было, конечно, глупо, но все-таки уже не одно расследование показало, что сплетни и сарафанное радио порой работают куда лучше «проверенных» источников и поставщиков информации.

Но этот случай — какая-то абсолютная загадка.

— Открыть ворота!

Девушка обернулась. По пустой улице медленно ехал длинный черный Мерседес — респектабельный, элегантный, и полностью затонированный. Охранники небоскреба заметались по территории дома, один из них вышел на улицу через едва заметную узкую дверь и подошел к оцепеневшей на радостях телерепортерке. Она заметила его слишком поздно:

— Вам не стоит здесь находиться.

— Я не на вашей территории, — тряхнув блондинистой шевелюрой, журналистка достала из сумки удостоверение и сунула его мужчине под нос.

— Вы меня не поняли, уважаемая, — проигнорировав карточку, он мягко оттолкнул девушку подальше от открывшихся ворот, — Вам не стоит здесь находиться, для вашего же блага.

— Вы мне что, угрожаете? — вытянув шею, насколько это было физически возможно, девушка отчаянно пыталась рассмотреть номера автомобиля или хотя бы кого-нибудь из тех, кто бегал по двору здания. Попытка успехом не увенчалась, и она злобно воззрилась на громилу перед собой, — Это что, дом какого-то питерского мафиози? Наркодилера? Политика? Политика-наркодилера? А что означает это «Вместе»?

— Уж поверьте, обитай здесь политик-наркодилер, или хотя бы кто-то один из них, вы, уважаемая, сейчас бы уже не со мной говорили, а кормили бы своими косточками корюшку в одном из ответвлений нашей любимой Невы.

С этими словами он оттолкнул девчонку от себя и быстро ретировался, скрывшись за той же дверью, из которой ранее появился. Ворота к этому моменту почти полностью закрылись. С трудом удержав равновесие на каблуках, бойкая работница одного из федеральных каналов ринулась к смыкающейся щели в последней попытке хоть что-то разглядеть.

То, что она увидела за долю секунды до того, как ворота закрылись окончательно, никак не удовлетворяло ее любопытства, если не сказать наоборот.

Среди однотипных людей в черной военной форме мелькнула фигура в сером пальто и с таким же невзрачным зонтиком. Человека невозможно было бы отличить от снующих вокруг него охранников, если бы не одна деталь, слишком сильно бросающаяся в глаза.

Огненно-рыжие волосы, до встречи с петербургским ветром наверняка уложенные в аккуратное каре.

***

Спустя несколько недель и несколько сотен предположений, касающихся личности хозяина злосчастного здания, интерес общественности к стеклянному параллелепипеду заметно поубавился. А вскоре все и вовсе вернулось на круги своя.

В течение всей зимы про дом на Казначейской-4 никто не вспоминал.

Петербург жил в привычном для себя неспешном ритме.

Знаете, есть мнение, что у этого города два лица — первое — Петербург Пушкина и Петра Первого, весь из себя царственный и величественный, с каретами, балами в старинных особняках и сияющим над Невой шпилем Петропавловской крепости, а второе — Петербург Достоевского, с мрачными подворотнями, вечной слякотью и такой серостью всего и вся вокруг, что, порой, цветную фотографию невозможно отличить от черно-белой.

В Санкт-Петербурге чувствовался поистине царский характер, фасады императорских дворцов то и дело усердно отмывались и поддерживались в идеальном состоянии, по площадям и туристическим улицам туда-сюда сновали ряженые Петры и Екатерины, люди в дорогих костюмах подъезжали к видовым ресторанам и неспешно трапезничали на открытых крышах со своими дамами, попивая шампанское и обсуждая, когда же, наконец, уберут строительные леса со Спаса-на-Крови. В Санкт-Петербурге жизнь била ключом, здесь хотелось творить, чего-то добиваться, казалось, что каждый здесь просто обязан быть счастлив, ведь как можно из-за чего-то грустить, когда вокруг тебя, что не дом — то памятник, а за каждым поворотом готовая композиция для фотографии в социальную сеть.

Питер же был другим. Он был «начинкой» внутри красиво разукрашенной обертки. Он был тем самым «настоящим», которое при первом, втором, и даже третьем знакомстве никто никому не показывает. В Питере продрогшие от бесконечных ветров люди сновали по темным переулкам, пытаясь заработать гроши, которых едва хватало на квартиру в хрущевке. По несколько часов в день они тратили на то, чтобы добраться до центра города и начать вкалывать, не разгибая спины, пусть даже за окном лучами закатного солнца освещается какой-нибудь собор или старинный дом. Им было плевать. Какой тебе толк от Исаакиевского Собора, если тебе нечем платить за халупу в 30 квадратных метров где-нибудь в двадцати минутах на автобусе от конечной станции метро?

Те, кто приезжают в культурную столицу погостить, искренне полагают, что все петербуржцы живут в огромных квартирах с высокими потолками, обедают в «Счастье» возле Исаакия, а перед сном обязательно устраивают променад по набережным, чтобы в сто тысячный раз посмотреть на то, как разводятся мосты.

Они никогда не поверят в то, что все эти квартиры на фото — пустующие коммуналки с тараканами и крысами, а гастрономический предел мечтаний петербуржца — шаверма посвежее да подешевле.

Это все всегда остается за кадром.

На обычных людей всем всегда плевать.

Впрочем, особенно грандиозные события способны растормошить как элиту города, так и его ничем не примечательное большинство. И, конечно же, привязанность людей к социальным сетям и медиа в целом упростили распространение подобного рода новостей до невозможности. Так, в один прекрасный весенний день, практически каждый из пяти миллионов проживающих в Петербурге людей прочитал в своем смартфоне/газете/услышал по телевизору новость, которая чуть позже разделит жизнь города на «до» и «после».

«СТАЛА ИЗВЕСТНА ЛИЧНОСТЬ ХОЗЯИНА ЗАГАДОЧНОГО НЕБОСКРЕБА В АДМИРАЛТЕЙСКОМ РАЙОНЕ».

«МОЛОДОЙ МИЛЛИАРДЕР АНОНСИРОВАЛ ДАТУ ОФИЦИАЛЬНОГО РЕЛИЗА НОВОЙ СОЦИАЛЬНОЙ СЕТИ «ВМЕСТЕ».

Люди читали заголовки статей. Город просыпался. Улей начинал жужжать все громче.

— Сергей Разумовский назвал двадцать второе марта…

— Таинственным владельцем охраняемого здания на Казначейской оказался Сергей Разумовский…

— Воспитанник детского дома Сергей Разумовский…

— Интервью Сергея Разумовского собрало меньше чем за сутки…

— Сергей Разумовский…

— Сергей Разумовский…

С Е Р Г Е Й Р А З У М О В С К И Й

Досада блондинки-репортера не знала границ. Миллионы просмотров у официального обращения, сотни тысяч лайков на постах, комментарии, обсуждения, репосты и бесконечные хэштеги. И везде, абсолютно везде — то самое рыжее каре, которое ей так и не удалось идентифицировать.

Ну конечно, кто как не один из самых богатых, и в то же время самых загадочных людей Петербурга вздумает строить столь вычурное здание в самом центре города, да еще и окутывать все это такой завесой тайны.

Конечно же он.

Вот только кроме имени, фамилии, и причастности к детскому дому в Ленинградской области, о Сергее Разумовском никто ничего и не знал.

Никто — по крайней мере из журналистов, блоггеров и представителей питерской богемы.

— Сергей, к вам посетитель, — механический женский голос нарушил тишину, царящую на последнем этаже стеклянного здания. Выше находились только технические помещения. Семьдесят третий же этаж отводился под офис-квартиру взорвавшего общественность юного гения.

— Кто?

— Первый директор отдела по архитектуре программного обеспечения социальной сети «Вместе»…

— Мария Воронцова, — затянувшееся представление прервала вошедшая в комнату девушка, — Доброе утро, Сергей. Мои поздравления, ты стал королем рунета всего за четыре с половиной часа.

Ее встретил внимательный взгляд голубых глаз.

— Как ты вошла?

— Марго открыла дверь до того, как закончила произносить полное название моей должности.

Тихо чертыхнувшись, Разумовский быстро нацарапал что-то на подвернувшейся под руку бумажке и, закончив, отбросил перьевую ручку с золотым колпачком куда-то в угол комнаты.

— Может быть, я поторопился, — он устало вздохнул и откинулся на спину кресла, привычным движением взъерошивая отросшие волосы, — Олег сказал, что сейчас самое время. Что до двадцать второго мы успеем все отладить.

— Ты спал сегодня? — совершенно не в тему заданный вопрос выбил программиста из колеи. Щурясь от бьющего в панорамное окно солнца он оглянулся в поисках своей собеседницы.

Мария стояла возле кофе-машины. Теплые желто-розовые рассветные лучи падали на ее спину и четко очерчивали стройную фигуру, спрятанную под свободным деловым костюмом. Закрыв ароматный стаканчик крышкой, она деловито подошла к столу начальника и вручила ему напиток:

— Ну так что, звезда рунета? — присев на край стола, она сверху вниз посмотрела на мальчишку-миллиардера, на которого работала вот уже четвёртый год.

Она наизусть знала все его повадки.

— Часа два, — тихий ответ и смущенная улыбка. Даже не улыбка, так, едва заметно приподнятый уголок губ. Он подавляет зевок и делает глоток обжигающего американо, — Через полчаса у меня встреча с Олегом. Займись финальной проверкой работы одностороннего шифрования. Заторможенность и занудность речи Марго исправим позже.

— Ты должен вернуться до пяти, — собрав всю свою строгость в кулак, Мария сохранила спокойно-деловое выражение лица и кивнула в сторону огромного экрана, висящего на стене, — Марго, сколько встреч с журналистами запланировано у Сергея?

— Сем… Восемнадцать. И еще три находятся на этапе согласования, — искусственный интеллект вывел на экран расписание мужчины на ближайшие несколько дней. Несмотря на то, что сегодня была пятница, о понятии «выходной» можно было смело забывать, — Ближайшая встреча назначена на сегодня, 17:00, конференц зал на пятьдесят восьмом этаже нашего здания.

— Обратная сторона популярности, — Воронцова пожала плечами и направилась к выходу из комнаты, — Я буду ждать тебя в комнате отдыха на пятьдесят восьмом в 16:30. Не бойся, мы сбросим основную массу журналюг на наш рекламный отдел. Тебе предстоит общение только с самыми влиятельными.

— Надеюсь, Олег подкинет меня сюда к 17, — все еще пребывая в некотором шоке, Сергей допил кофе и, тряхнув головой, посмотрел вслед уходящей коллеге, — В 16:30 в комнате отдыха?

— Да, — она вышла из комнаты и нажала на кнопку вызова лифта, — Я должна убедиться, что ты отправишься покорять обложки журналов и выпуски новостей причесанным и не в домашнем халате.

Двери лифта бесшумно закрылись.

Разумовский улыбнулся в пустоту и сильнее запахнул любимый шёлковый халат с японской росписью.

Мария.

Сердце их организации, о котором никто никогда не узнает.

Великолепный программист, по собственной воле взвалившая на себя обязанности личного секретаря Разумовского и со временем превратившаяся едва ли не в ближайшее доверенное лицо миллиардера. Едва ли — потому что Волкову она все еще не внушала доверия, но он терпел ее, понимая, что работать двадцать пять часов в сутки ради «Вместе» готовы только два человека — она и, собственно, сам Сергей. Олег же во всех этих кодировках, микросхемах и вариантах шифрования не понимал ничего от слова «абсолютно». Он был чем-то вроде главного советника владельца компании, учил двадцативосьмилетнего гения тому, как надо общаться с журналистами, инвесторами и заинтересованными представителями элитарного сообщества Петербурга. Кроме того, именно Волков договорился об охранном оборудовании с компанией, известной всему миру как не совсем легальный поставщик всевозможного оружия. Именно он сделал Разумовского вхожим в богемные заведения города, он доставал ему билеты на мероприятия, устраиваемые теми, кто, при наличии желания, мог бы отстроить в Ленинградской области целый поселок из дворцов с аквадискотеками и личными театрами.

Олег Волков был серым кардиналом.

Сам Сергей был мозгом. Он отказался от квартиры, в которой жил, пока строился небоскреб, и за несколько дней превратил самый верхний из жилых этажей здания в свою «берлогу одинокого гения». Денно и нощно он сидел за своим рабочим столом, проверяя, отлаживая, изобретая и бесконечно что-то усовершенствуя, то и дело забывая про еду и сон и отвлекаясь на Венеру, висящую на стене, только когда цифры перед глазами начинали расплываться и превращались в единое пятно. Он покидал офис редко, уезжая либо на встречи с инвесторами, либо выбираясь «в свет» по настоянию Волкова. Но даже ведя поверхностные, и от того до отвращения душные и пустые, беседы с влиятельными людьми Санкт-Петербурга, он не переставал думать о своем, поэтому и заработал репутацию «загадки» — никто не поддерживал с ним хотя бы мало-мальски дружественных отношений, а потому никто не знал ничего, кроме названия детского дома, в котором он вырос, института, который он с отличием закончил, и размытых представлений о том, чем он занимается.

Гораздо больше о рыжеволосом знала Мария.

Но у нее были свои причины не давать интервью и намеренно оставаться в тени.

Во-первых, все, кто устраивался на работу в корпорацию «Вместе» подписывали соответствующий контракт, запрещающий разглашать какую-либо информацию как о самом создаваемом продукте, так и о личностях всех тех, кто работал в штаб-квартире. И не важно, узнали ли вы какой-то слух про девочку-хостес, стоящую на ресепшене, или у вас появилась какая-то догадка касаемо личной жизни самого Разумовского. Утечка информации = неподъемный штраф и, при некоторых обстоятельствах, даже довольно-таки длительный тюремный срок.

С богачами шутки плохи.

Сергей Разумовский исключением не был.

Но для Марии Воронцовой все это не имело значения. Для нее вообще мало что имело значения с тех самых пор, как на третьем курсе университета она зашла в кабинет № 656 в попытке сдать преподавателю запоздало законченную курсовую. Строгого заведующего кафедрой информационных технологий она тогда нашла, правда, он ее не заметил — слишком уж был занят ведением жаркого спора с выскочкой-заочником, возомнившем, что он изобрел абсолютно новый способ шифрования данных. Мария помнила то мгновение до мельчайших деталей, хотя прошло уже больше пяти лет — фурия в черном пальто и волосами цвета пожара металась вдоль огромных размеров доски, выводя какие-то схемы и формулы, параллельно объясняя что-то голосом, не столько разъяренным, сколько снисходительно-презрительным.

Потому что уже тогда он знал, что эти схемы — рабочие.

Это поняла и студентка Воронцова. Осмелев от захлестнувшего ее озарения, она влезла в спор мужчин и внесла исправление в формулу, которую секунду назад закончил выводить на тот момент ещё не признанный гений. Ей никто ничего не сказал. Профессор молча забрал курсовую и нарисовал в зачетной книжке заветное «отл.», парень же смерил ее прожигающим взглядом льдисто-голубых глаз и вылетел из аудитории прежде, чем преподаватель закончил свой недовольный возглас в его адрес:

— Разумовский, вам следовало бы…

Мария в тот момент смотрела вслед исчезнувшему за дверью студенту и в голове ее звучало ровно то же, что теперь, пять лет спустя, звучит из всех устройств и всех колонок.

РАЗУМОВСКИЙ

Больше он ей не попадался, ни в университете, ни на всякого рода IT-мероприятиях, ни даже просто на улицах города или в социальных сетях. А спустя полтора года девушка получила заветный диплом и отчаянно металась между тем, чтобы продолжать обучение в магистратуре и тем, чтобы с головой уходить в работу, которую ей уже не раз предлагали на вполне привлекательных условиях. Ситуация разрешилась сама собой, когда прямо по дороге в университет, где она должна была сдавать вступительные экзамены, перед ней остановилась дорогая серебристая иномарка.

— Мария Воронцова? — девушка, сидящая на переднем сиденье рядом с громилой-водителем опустила стекло и высунулась в окно.

— Да, это я, — в недоумении остановившись, Мария внимательно смотрела на собеседницу, в уме высчитывая вероятность того, что прилично одетые мужчина и женщина окажутся похитителями-маньяками.

— Вам назначено собеседование на 14:30, бизнес центр «Грант», переговорная на 3 этаже, — незнакомка говорила спокойно, хоть и несколько неестественно, но в отличие от рекрутеров и кадровиков других компаний, она не выдавливала из себя ту жуткую «приветливую» улыбку, больше похожую на оскал.

— Это какая-то ошибка…

— Никакой ошибки быть не может, — девушка порывисто вышла из автомобиля и открыла заднюю дверь, — Пожалуйста, садитесь, мы доставим вас вовремя, но, могу вас уверить, собеседование — это всего лишь формальность. Место вам обеспечено.

— Да какое место?! — вспылила совершенно ничего не понимающая студентка, — Какую компанию вы хоть представляете?

— О, прошу меня извинить, — в карих глазах промелькнуло удивление, — Мне почему-то казалось, что вы в курсе дела, наша задача только доставить вас на собеседование с владельцем нашей компании. Ещё раз приношу свои извинения…

Что-то среднее между осознанием абсурдности промелькнувшей в голове догадки и отчаянной надеждой на нее заставило Марию Воронцову поспешно сесть в автомобиль, бросив лишь:

— Да-да, я все вспомнила, конечно, поедемте.

Девушка-рекрутёр или кто она там была смущенно замолчала и пристегнулась, кивнув водителю и отправив кому-то смску.

Мария решилась на мучавший ее вопрос лишь спустя добрых пятнадцать минут:

— Напомните, как фамилия вашего начальника?

— Разумовский, — девушка охотно заговорила вновь, — Сергей Разумовский.

========== Часть 1 ==========

Так Мария Воронцова стала одной из тех, кто начал работу над разработкой новой социальной сети.

Когда она пришла в компанию, ей было всего двадцать два, но даже эта цифра казалось огромной, а жизнь — неудавшейся, по сравнению с тем, чего добился к своим двадцати четырем годам тот самый «выскочка-заочник».

Она до сих пор не знала, чем он занимался до запуска «Вместе», отчасти — разработкой виртуального ассистента Марго, которая теперь стала неотъемлемым символом социальной сети, да и в целом «нового» поколения интернет-пользователей. Но Марго — это личный проект Разумовского, и появление на его счете многомиллиардного состояния все еще оставалось загадкой. Хотя учитывая работоспособность и интеллект программиста, можно было предположить, что во время учебы он наверняка вполне успешно писал программы для иностранных компаний, если не иностранных правительств.

Так или иначе, деньги его не испортили и не избаловали.

Ну, по крайней мере, отчасти.

Во всем, что касалось работы, он сорил деньгами направо и налево, закупая ультрасовременное оборудование и обеспечивая сотрудников всем необходимым и, конечно же, непременно высококачественным и непомерно дорогостоящим. Несколько миллионов долларов ушло и на интерьер небоскреба, и это без учета «технической начинки» — только лишь на итальянскую мебель, диковинные растения, оригиналы картин, фарфоровую посуду и многое другое. Одно только «Рождение Венеры» стоило целое состояние — Волкову дорогого стоило выкупить ее у флорентийской галереи. А еще капризом Сергея, воплощенным в жизнь за его же деньги, стал автомат с напитками и всевозможными закусками, занявший целую стену в его кабинете и неустанно радовавший глаз того, чье детство прошло в областном сиротском приюте.

Самые жаркие споры между Волковым и Разумовским разгорались из-за нежелания второго выглядеть «достойно и респектабельно».

Этот спор, скорее всего, никогда бы не разрешился, если бы ведущий программист отдела информационной архитектуры не встряла бы и на этот раз:

— Завтра приедут замерщики из ателье, уделите им, пожалуйста, полчаса вашего драгоценного времени, — она вышла из лифта и огорошила начальника фразой, никак не вяжущейся со сферой ее деятельности.

— У вас хобби такое, влезать в споры других людей и вставлять свои пять копеек? — лицо мужчины не выражало никаких эмоций. Под светлыми глазами залегли круги, белая футболка была мятой и явно на несколько размеров больше положенного.

— Не из-за этого ли моего «хобби» вы взяли меня на работу? — Мария подошла ближе и положила на стол планшет, — Посмотрите на досуге. У меня было свободное время, и я составила вам капсулу…

— У вас было свободное время и вы потратили его на составление гардероба начальника, учитывая то, что он вас об этом не просил? — не глядя на девушку грубо перебивает, в несколько движений просматривая плоды ее стилисткой деятельности, — Триста три предмета одежды. Сколько времени вы потратили на эту ерунду?

— Это не имеет значения, — поджав губы, Воронцова с трудом взяла себя в руки и продолжила, но голос ее предательски задрожал, — Вы ведь лицо компании. Ваш друг Волков прав, если вы хотите, чтобы люди всерьёз воспринимали «Вместе», для начала они должны начать всерьёз воспринимать вас.

Рыжая бровь взметнулась вверх.

— А вам-то до этого какое дело?

— Такое же, какое и вам. Если вы считаете «Вместе» своим детищем только потому, что вы его придумали, то вы явно недооцениваете вклад в разработку приложения остальных сотрудников. И то, насколько важен для всех нас успех данного проекта.

Разумовский хмыкнул и отвлекся на мигнувшее на мониторе сообщение. Несколько секунд он молча стучал по практически не издававшей звуки клавиатуре, и лишь затем задал вопрос:

— У вас на этом все?

Мария моргнула, словно только сейчас осознав, что пять бессонных ночей, которые она провела за поиском подходящей одежды на различных сайтах, она потратила абсолютно впустую.

— Спасибо, что уделили мне время.

Развернувшись, она решительно направилась к лифту, судорожно стараясь не споткнуться и выйти из ситуации, сохранив при этом все свое достоинство. Задетая гордость встала ей поперек горла, но это не помешало сердцу предательски екнуть, когда ей в спину прилетело хриплым голосом брошенное обращение:

— Мария.

— Да? — она обернулась через плечо, и тут же об этом пожалела.

— Во сколько ждать этих ваших замерщиков? — лисья ухмылка и насмешливый взгляд всегда спокойных голубых глаз.

— Должны приехать с 15 до 15.30, — не выдержав, она улыбнулась, и искорки в глазах Разумовского сверкнули особенно ярко.

***

На смене гардероба все не закончилось. Мария из обычного, пусть и крайне способного и высокооплачиваемого, программиста превратилась сначала в ассистентку, спустя год — в секретаршу, а спустя два — в правую руку Разумовского.

И если первое время они оба ставили субординацию превыше чувства юмора и жажды общения, то на второй год ее работы в компании они с горем пополам перешли на «ты», оставив, правда, уже больше по привычке, обращения друг к другу исключительно в полной форме.

Толком не зная ничего о своем начальнике, Воронцова первое время мучалась угрызениями совести. Но редкие, как правило, усталые улыбки и нежные благодарные взгляды, которыми Сергей одаривал ее в те моменты, когда она в очередной раз «прикрывала его задницу», подпитывали ее надежды на то, что он все прекрасно знает сам.

Знает, что в тот день, когда она заявилась к нему с каталогом новой одежды, Мария соврала.

Ее совершенно не волновал имидж «Вместе». И родительских чувств к социальной сети она практически не питала.

Она просто-напросто жила ради тех дней, когда ей удастся хотя бы несколько минут поговорить с Разумовским о чем-то не касающемся их работы, когда он, задумавшись, коснется ее руки и наклонится, что-то объясняя или рисуя на листке бумаги, а она будет вникать в это, не в силах оторвать взгляда от его профиля и сходя с ума от парфюма, волнами накатывавшего на нее, когда он смахивал с лица непослушные рыжие пряди.

Она не признавалась, что любит его, даже самой себе.

Она называла это преданностью.

Предана делу. Предана творцу, благодаря которому у нее есть работа, которая позволяет ей ни в чем не нуждаться и финансово помогать оставшимся в другом городе родителям.

Вот только эти самые родители, вкупе со всеми остальными родственниками, были крайне недовольны тем, что в свои двадцать шесть Мария сутками напролет сидела «за своими компьютерами», а в официально свободное от работы время «бегала на побегушках у этого рыжего мажора». Но все эти слова были так далеки от Петербурга и небоскреба на Казначейской, что девушка не придавала репликам близких совершенно никакого значения.

В жизни и работе ее смущало только одно.

Но чтобы разобраться с этим, нужно было время, а таковым ресурсом в необходимом количестве Мария Воронцова не обладала.

Поэтому в тот не по-питерски теплый март все произошло именно так, как произошло.

А началось все утром понедельника, спустя неделю и три дня после того, как о Сергее Разумовском начал говорить не только Петербург, но и вся Россия.

— Мария, — в лабораторию заглянул один из айтишников, — Тебя Лена зовет, говорит, что журналисты уже пятнадцать минут как приехали.

— У Сергея с ними встреча по поводу релиза приложения, я в курсе, — оторвавшись от бумаг, девушка взглянула на обеспокоенное лицо коллеги и медленно поднялась из-за стола, — Его что, нет в здании?

— Лена говорит, он у себя, но на ее звонки он не отвечает, и дверь не открывает, она к нему уже поднималась.

— Сбегай к ней, пожалуйста, передай, что я сейчас к нему поднимусь и все улажу, — накинув на футболку пиджак, Мария взглянула на себя в зеркало и грустно вздохнула, — Пусть отвлечёт как-нибудь журналистов, я сегодня не в том виде, чтобы выходить к ним самостоятельно.

Этот релиз сведет их всех в могилу. Последние несколько дней она в буквальном смысле ночует на работе, и вот к чему это привело — длинные темно-каштановые волосы убраны в неаккуратный, уже успевший растрепаться пучок, меж бровей залегла морщинка, темно-зеленые глаза потускнели то ли из-за нечеловеческой усталости, то ли из-за того, что их не выгодно оттеняли серо-синие синяки от недосыпа. Искусанные от нервов губы, сто лет не видавшие ни помады, ни бальзама, прелести образу тоже не добавляли. Как и одежда, черная футболка, такие же джинсы и белый пиджак — все бы ничего, но в этом же костюме она и спала, поэтому былой лоск он давно потерял.

А теперь еще и какое-то странное нехорошее предчувствие.

— Семьдесят третий этаж, Марго, — она зашла в лифт, громко цокая каблуками по полу из эпоксидной смолы, — И предупреди Сергея обо мне. Скажи, что это срочно.

— Будет сделано, — жизнерадостный голос помощницы как никогда действовал на нервы. И даже пейзаж и виднеющийся вдалеке любимый Исаакиевский собор не добавляли ни радости, ни успокоения.

Она вышла на последнем этаже и обнаружила перед собой открытую дверь.

— Сергей, какого черта происходит? — она начала без обиняков. Доверительность и близость их отношений ей, наверное, подобные выходки позволяли, но обычно она старалась вести себя более сдержанно. Сейчас же моральное и физическое истощение говорили сами за себя.

— Ты читала новости? — Разумовский откликнулся с дивана, на котором лежал со стаканом явно чего-то крепкого в руках.

— Какие новости?! — она в несколько шагов оказалась рядом с ним, встав возле подлокотника черной кожаной софы, на которую миллиардер небрежно закинул ноги в любимых кедах, — Журналисты уже давно приехали, Лену ты игнорируешь, как все это прикажешь понимать?

— Кирилл Гречкин насмерть сбил ребёнка, — отхлебнув виски, запах можно было почувствовать уже на таком расстоянии, Сергей резко сел и протянул напарнице телефон с открытой статьей, посвященной трагическому происшествию.

Несколько секунд Мария читала журналистское расследование. Гнева в ней не поубавилось, но теперь добавилась еще и ярость от бессилия перед богатенькими ублюдками, которые среди бела дня давят детей купленными на родительские деньги спорткарами.

— Откупится ведь, черт бы его побрал, — она пробормотала это скорее себе под нос и никак не ожидала, что Разумовский расслышит, — Такие как он…

— Такие как он не достойны того, чтобы жить на этом свете! — истеричный крик мужчины заставил Воронцову замереть на месте, — Эта девочка была сиротой, она из моего детского дома, понимаешь ты или нет? У нее был брат, и он видел, как она попала под колеса этой мрази!

Залпом осушив стакан, он сжал пальцы до побеления костяшек.

И тут стекло не выдержало.

— Сергей! — она метнулась к нему, не до конца осознав, что произошло, с оглушительным хрустом наступив на рассыпавшиеся по полу осколки, — Осторожно, не вставай!

Он и не пытался.

Он смотрел на свою ладонь, в которую впились особенно острые стеклышки, и думал только о том, что Олег был прав.

Петербург погряз в коррупции, лжи и грязи.

И с этим надо было что-то делать.

Он обязательно обсудит это с Волковым.

— Разумовский! — он зажмурился и потряс тяжёлой от алкоголя головой. Когда он открыл глаза, то увидел Марию, стоявшую возле его рабочего стола с телефоном у уха, — Лена, я спущусь к вам через пять минут, предупреди всех, что я выступлю вместо Сергея, только скажи, что я владею абсолютно той же информацией, что и он, и обязательно отвечу на все их вопросы. Да, да, спасибо, пока.

Девушка с тревогой посмотрела на горе-начальника:

— Я вызвала частную скорую, они приедут и обработают тебе руку. Я предупредила их, чтобы на ресепшене они сказали, что их вызвал ты, так как тебя мучают сильнейшие мигрени от недосыпа и нервного перенапряжения. Никто ничего не узнает. Осколки уберет уборщица, это объяснить будет не так уж и трудно.

Она говорила на автопилоте. Дрожащими руками она одернула полы своего пиджака и понадеялась, что ее бледность и полуобморочное состояние журналисты спишут на усталость или обострение весеннего авитаминоза.

— Мне нужно идти. Журналисты ждут.

— Мария, я… — все еще игнорируя текшую из ладони кровь, Сергей неотрывно смотрел на девушку, которая казалось ему то ли привидением, то ли ангелом-спасителем, — Спасибо тебе. Я поговорю с Олегом о…

— Не хочу ничего слышать об Олеге!

Она ушла, оставив Разумовского, окончательно во всем запутавшегося, сидеть на диване в окружении окровавленных осколков.

Вечером она к нему не зашла, как обычно это делала перед тем, как уйти домой или остаться на ночную смену. Связавшись с Леной, Сергей узнал, что встреча с журналистами прошла неплохо, но после того, как гости уехали, Мария почти сразу же ушла домой, сославшись на плохое самочувствие. На следующий день от нее пришло письмо (не лично Сергею, а рассылкой на рабочую почту), в котором коротко и сухо говорилось о том, что она берет отпуск за свой счет и на пять дней уезжает в родной город. «По семейным обстоятельствам», было сказано в письме.

— Говорил же, что она уйдет в самый ответственный момент, — прокомментировал ситуацию Волков, на что Разумовский только отмахнулся от него.

Она действительно уехала. Собрала чемодан и на следующее же утро после «происшествия» ринулась на вокзал и купила ближайшие билеты, по дороге успев сообщить о своем внеплановом путешествии матери и любимой бабушке. На поезде ей предстояло ехать около суток, но она не помнила ничего из того, что происходило после покупки билетов и вплоть до того момента, пока она не вышла из вагона на старенькой платформе небольшого городка в глубинке России.

Все ее мысли крутились вокруг того самого предчувствия, которое, как она теперь поняла, было неразрывно связано со странным поведением Разумовского.

А оно, в свою очередь, было вызвано произошедшим с той девочкой трагическим инцидентом.

Но неужели смерть ребенка могла довести всегда отрешенного и уравновешенного гения до того, чтобы напиваться в середине дня и устраивать истерики, идущие во вред не только его репутации, но и делу всей его жизни?

— Что, доконал тебя твой Сережка? — скрипучий старческий голос вывел Марию из состояния транса. Резко обернувшись, она выпустила из рук чемодан и рухнула в объятия вырастившей ее женщины, — Ну-ну, полно тебе, Машуля, — заметив, что внучка беззвучно плачет, женщина сильнее прижала ее к груди, — Чую, дело совсем плохо, а ну, поедем-ка домой, я заварю тебе чай с мелиссой, а ты мне обо всем расскажешь.

Мария не рассказала и половины.

Все ее слезные причитания, которые она вывалила на бабушку в первый же вечер, сводились, по большей части, к тому, что она ужасно устала. Устала от работы, от бесконечных отладок того или иного процесса, общения с журналистами, ответственности, которую взвалил на нее Сергей, сделав фактически своим заместителем. Сам он, будучи убежденным социопатом, использовал все возможности, чтобы лишний раз побыть в своем кабинете в одиночестве, и все, что можно было свалить на Воронцову, он сваливал без зазрения совести. При этом сама девушка, оказавшаяся в социальном вакууме из-за недостатка времени на поддержание с кем-либо дружеских отношений, готова была выть от того, насколько сильно ей не хватает простого человеческого общения.

На работе все были заняты работой.

За четыре с половиной года тот же Разумовский поговорил с ней на отвлеченные темы от силы раз пять. Да и то говорить он искренне не любил, поэтому все их диалоги рано или поздно сводились к монологам Марии, а это было вовсе не то, чего она хотела.

Впрочем, если быть до конца честными, на их взаимоотношения с Сергеем она никогда не жаловалась. Ее изголодавшееся по человеческому теплу сердце не требовало многого, поэтому даже несколько лишних секунд, проведенных на семьдесят третьем этаже небоскреба, грели ей душу. Что уж говорить о моментах, когда молодой человек о чём-то с ней заговаривал.

Бабушка слушала ее с пониманием и искренним сочувствием. Она никогда не пыталась переубедить Марию, не пыталась сказать, что та не права и что многое в своей жизни она делает не так, как следовало бы. Этим обычно занималась ее мать, к которой они поехали на третий день отпуска девушки.

— И как только он тебя отпустил? — ехидничала женщина, никогда не питавшая к дочери излишне-теплых чувств и с младенчества скинувшая ее на плечи своей матери, — Кто ж перед ним на задних лапках-то скакать будет, пока ты в отъезде?

Мария проглатывала подобные комментарии молча. «Навестить маму» для нее было не больше, чем формальностью, как будто бы это было одним из тех дел, рядом с которым нужно было поставить галочку, а затем выбросить из головы. «Выполнено», же.

Так или иначе, наслаждаясь обществом (а еще стряпней, что не менее важно) бабушки днем, ночами девушка беспокойно металась по постели, то будучи не в силах заснуть из-за мрачных мыслей и предчувствий, то мучаясь от одних и тех же повторявшихся кошмаров.

Ее душила собственная ложь.

Тот факт, что она врала себе, отрицая наличие у нее чувств к Разумовскому, Мария приняла уже давно. Приняла, смирилась, решив, что так будет проще жить эту чёртову жизнь, и затолкала всю свою любовь в самый дальний уголок своего сердца и своей головы.

Да, периодически спрятанные ото всех чувства устраивали «бунт» и отчаянно требовали выпустить их наружу. Но до сих пор эти бунты ей удавалось подавлять, как бы больно не щемило за грудиной.

Но было и еще кое-что.

Еще одна мысль, которую Воронцова отгоняла от себя, на этот раз испытывая искренний животный страх перед тем, чтобы признаться самой себе в том, что это действительно происходит. Пока эта мысль не была четко сформулирована и озвучена, девушка находила в себе силы если не отрицать это, то, хотя бы, просто откладывать неприятные размышления на абстрактное «потом».

Но, кажется, «потом» настало.

Лежа на диване в гостиной, в которой она провела все свое детство и подростковые годы, Мария Воронцова внезапно поняла, что так сильно пугавшая ее мысль наконец-то стала четкой и ясной. Она словно бы получила физическое воплощение, стала реальной, как будто бы злосчастные пять слов кто-то вдруг взял и написал на потолке, на который девушка все это время задумчиво смотрела. И вот эти слова горят, сверкают огненно-рыжими искрами, того и гляди грозясь раздавить и вконец уничтожить привычный уклад ее жизни.

«Как мне жить дальше?» — билась в голове шатенки одна-единственная отчаянная мысль.

Как жить дальше, работать на этой работе, общаться с людьми, с Сергеем, вечно приплетающим к разговору Волкова, если…

ЕСЛИ ОЛЕГА ВОЛКОВА НЕ СУЩЕСТВУЕТ

========== Часть 2 ==========

Волкова не существует.

И Мария знала об этом уже очень и очень давно.

Начав работать на Разумовского, первые несколько месяцев девушка видела своего начальника крайне редко, да и то мельком. Все ее время занимало обучение, непосредственно работа и взаимодействие с коллегами. Сергей был для всей их команды чем-то вроде божества, способного за ночь создать то, что мировые компании не могут разработать годами, но при этом никому никогда не объяснявшего детали этого почти что мистического процесса. Он следил за их работой удаленно, практически не появляясь ни в одном из отделов, и предпочитал живому разговору краткие, но информативные инструкции, которые еженедельно рассылал сотрудникам на электронную почту.

Гений-мизантроп. Тогда девушка списывала это на высокомерность юного миллиардера. Что-то вроде «зазвездился парень, но при его деньгах это и не удивительно».

Спустя полгода после устройства на работу, Мария услышала об Олеге Волкове в первый раз. Это была фраза, брошенная Разумовским впопыхах, когда его, торопливо сбегавшего по лестнице, внезапно окликнула хостес, которую интересовала какая-то неважная чепуха.

— Мы с Олегом уезжаем на встречу, буду к шести, если он подкинет меня на своей машине.

Тогда все пропустили это мимо ушей. Никто не обратил внимания на то, что Сергей, уезжая, сам сел за руль, и сам же вернулся несколько часов спустя. В полном одиночестве.Практически беззвучно разговаривая сам с собой.

Спустя еще месяц произошла ситуация с обновлением гардероба. И уже в середине апреля Воронцову повысили до ведущего специалиста. Когда подошёл к концу ее первый год работы над «Вместе», девушка уже была директором своего отдела, и помимо основных своих обязанностей постепенно начинала работать с личными делами Разумовского.

Тогда-то она и заподозрила неладное.

«Олег считает», «По мнению Волкова», «Мы с Волковым», «Олег сказал/посоветовал/помог…» — все это она слышала все чаще, но самого Олега так ни разу и не увидела.

Первой ее догадкой стала мысль о том, что Волков — это не желающий афишировать свое лицо любовник Разумовского. Это оправдало бы постоянные отъезды Сергея «на встречу с Волковым» и «по делам с Олегом», да и бесконечное сетование на точку зрения близкого и, судя по всему, авторитетного, человека, было бы проще понять. К тому же желание вести обособленный образ жизни в таком случае выглядело более логичным — подобного рода отношения до сих пор не всеми воспринимались адекватно, и, учитывая круги, в которых Разумовский вращался, такая скрытность была бы вполне объяснима.

Но что-то не сходилось.

Или ей хотелось, чтобы не сходилось.

Так или иначе, теория о гомосексуализме главы компании прожила недолго и разрушилась о то, что Мария до сих пор отказывалась понимать и принимать.

В тот вечер она впервые столкнулась с безумием.

Его безумием.

С безумием, которое, при всем своем ужасе и болезненной абсурдности, так и не смогло стать достаточно веской причиной для того, чтобы его разлюбить.

— Сергей, здравствуй, — она вошла в его кабинет и первое, на что она обратила внимание, были два бокала с вином, стоявшие на журнальном столике, — Вызывал?

— Да, проходи, — оторвавшись от компьютера, Разумовский босиком прошлепал по полу и сел на диван, кивнув девушке на противоположный его край, — Выпьешь?

— Да, почему нет, — Мария потянулась было ко второму бокалу, но так и не дотронулась до него, отдернув пальцы, когда мужчина ни с того ни с сего повысил не нее голос.

— Это Олега! Не трогай, — Сергей вскочил и нервно поправил халат, который носил поверх футболки и джинсов, — Я сейчас тебе налью.

Он развернулся, как ей показалось, слишком резко, и в несколько шагов преодолел комнату, открыв дверцу шкафа так, что та, распахнувшись, ударилась о стену.

— О чем ты хотел поговорить? — чувствуя себя не в своей тарелке и не понимая, из-за чего так дергается Разумовский, Мария попыталась хоть как-то наладить разговор.

И тут же об этом пожалела.

— Олег считает, что ты не совсем… корректно общаешься с журналистами, — он говорил, параллельно доставая третий бокал и возвращаясь на диван, — Ты не различаешь федералов и частников, но по мне так ни те, ни другие не заслуживают той чрезмерной вежливости, о которой постоянно твердит сам Волков.

— Хоть бы раз показал, как надо, вместо того, чтобы упрекать, — она сказала это не подумав. Поспешно сделав глоток красного сухого, Воронцова поспешила было исправиться, — Я не хотела его обидеть, просто…

— Сомневаюсь, что его можно обидеть таким образом, — Сергей усмехнулся и фыркнул, прогоняя с носа упавшие на лицо пряди.

То, что произошло дальше, Мария будет вспоминать как страшный сон. И будь это единичным случаем, она бы наверняка убедила себя в том, что ей послышалось.

Что Разумовский не говорил того, что он на самом деле тогда сказал:

— Знаешь, он не говорит с тобой, потому что считает, что ты слишком много на себя берешь, — залпом осушив бокал, Сергей кивнул куда-то в сторону Венеры, — Он и меня за трудоголизм периодически ругает. Сам-то только и делает, что советует другим, как себя нужно вести, да рассматривает им же привезенный подарок.

Мария, молчи.

— Скажи, — она начинает, но делает паузу, не зная, как продолжить. И стоит ли. Но раскрепостившийся от алкоголя парень и его смеющиеся глаза слишком сильно затуманили ей голову, — Олег часто здесь бывает?

Бровь Разумовского дернулась и вопросительно изогнулась. Он отпил вино из второго, нетронутого бокала, и обернулся через плечо.

Мария вздрогнула, кожей почувствовав, что именно он сейчас скажет.

Ей внезапно захотелось повернуть время вспять и никогда больше не задавать никаких вопросов.

Лицо Разумовского скривилось:

— Он и сейчас здесь. Вон, — он махнул рукой с бокалом в сторону картины. На пол тут же упало несколько алых капель, выплеснувшихся от чересчур неаккуратного движения и теперь переливавшихся, как деготь на свету. Сергей это проигнорировал, — Стоит, все Венеру свою рассматривает, а теперь вот еще и негодует, что вино оказалось чересчур терпким.

Мотнув головой, он допил остатки вина, и, пошатываясь, подошел к своему столу. Несколько секунд всматриваясь в идеально отполированную поверхность, он вдруг резко наклонился и с размаху поставил жалобно зазвеневший бокал на столешницу. От раздавшегося в комнате пронзительного дребезжания девушка вздрогнула, ожидая, что муранское стекло не выдержит такого обращения. Но она ошиблась, а Разумовский лишь злобно хмыкнул, подтолкнув невредимый бокал дальше по столу и выпрямившись в полный рост.

— Что же ты замолчала? — он неотрывно, по-птичьи цепко, сверлил ее голубыми, почти прозрачными сейчас глазами. Свет ламп отражался и дробился в них, создавая нездоровые золотистые всполохи по краям радужки. Тонкие губы дрожали в кривящей черты усмешке.

Воронцова замешкалась.

— Я… кажется, у меня еще есть незаконченные дела в лаборатории, — язык совершенно не слушался, но мозг отчаянно требовал неотлагательного отступления. Она медленно встала, не сводя глаз с напряженной фигуры мужчины, который продолжал безумно ухмыляться, все еще пристально глядя на нее, но больше не произнося ни слова.

Может, в вино что-то было подмешано?

Но это происходило бы и без вина, не будь наивной.

— Я буду учтивее с журналистами, я… — она семенила в сторону выхода из комнаты, дрожа, словно бы от ледяного сквозняка, — Я тебя поняла.

— Хорошо, — теперь его лицо превратилось в бесстрастную маску. Больше не было ни ни злобы, ни усмешки, ни того самого ехидства, тысячами огоньков сверкавшего в голубых глазах.

Его словно переключили.

Воронцова на ходу поправила одежду и направилась к лифту, то и дело оборачиваясь, беспокойно оглядывая замершую в одной позе фигуру Разумовского. Впрочем, тот, кажется, уже забыл об ее присутствии, обратившись лицом к стене с картиной, возле которой с недовольным видом стоял Олег.

ОН И СЕЙЧАС ЗДЕСЬ

Это… это ведь болезнь, да?

Он болен.

Наверняка еще можно все исправить, стоит только найти специалиста или…

Он ведь это не контролирует.

Не контролирует же?

Мария на автопилоте вышла из лифта на двадцатом этаже и прошла в свой кабинет, в который на тот момент еще только переехала и еще не успела «обжиться». Как она позже осознает, она полтора часа просидела в кресле перед монитором, не видя при этом ничего, кроме той самой усмешки, до невозможности искажавшей лицо мужчины и делавшей его похожим на какую-то хищную птицу. Глаза, мгновенно обернувшиеся двумя острыми льдинками, этот по-настоящему жуткий образ только дополняли.

Девушка раз за разом прокручивала в голове только что произошедшие на ее глазах события, силясь отыскать ответ на один-единственный вопрос:

Какой он — настоящий Сергей Разумовский?

Какой из этих двоих?

***

С тех пор она не раз замечала, как Сергей говорил с Волковым, оставаясь, как он полагал, в полном одиночестве. Другие сотрудники компании этого упорно не видели, а если их что-то и смущало в поведении начальника, то они успешно списывали это на образ этакого «сумасшедшего гения». Ни у кого не было ни времени, ни особого желания присматриваться к поведению молодой петербургской знаменитости; люди, работавшие во «Вместе» ставили хорошо оплачиваемую работу выше интереса к различного рода сплетням, а Мария их и не собиралась подначивать.

Ее лишь удивляло, что никто из девушек в штаб-квартире не пытался каким-нибудь образом «склеить» богатенького холостяка. То ли тому причиной был все тот же строгий устав компании, то ли его образ отшельника-программиста действительно отталкивал посторонних людей.

В любом случае, самой Воронцовой это было только на руку.

Шли дни, месяца и годы, а она все также наблюдала за скачками настроения мужчины, иногда искренне пугаясь внезапно охватывающей его ярости, в другой же раз — удивляясь его спокойствию и инфантильности. Порой девушке начинало казаться, что у нее самой не все в порядке с головой — ее сердце предательски рвалось к нему, как бы сильно разум не боялся этой его болезни и ее возможных последствий.

Она ничего не могла поделать с тем, что любила этого проклятого рыжего сумасшедшего каждой клеточкой своего непослушного тела.

А сейчас я бросила его одного, с осколками стекла в руке и несколькими промилле в крови.

— Что, не спится? — в углу комнаты поражённые артритом пальцы нажали на кнопку и включили потрепанный тканевый торшер, — Ты не хочешь рассказывать мне все, я понимаю. Но тебя ведь это мучает, да, Машуль?

Девушка села на диване и несколько секунд смотрела на бабушку, аккуратно опустившуюся в кресло напротив. Прожившая на этом свете восемьдесят один год Лидия Владимировна грустно улыбнулась, умудрившись, несмотря на свою старческую близорукость, рассмотреть в глазах внучки то, что так рьяно разрывало девчонку изнутри.

— Любишь его, да? — Мария кивнула, чувствуя, как по щекам катятся слезы, — Настолько, что аж наизнанку выворачивает и сердце рвется из груди?

Всхлипнув, Воронцова без сил рухнула на кровать, зарыдав в голос. Слезы душили ее, а перед ничего не видящими глазами стояла только одна картинка — Разумовский в своем излюбленном халате, с челкой, вечно падавшей на глаза. Его бледная кожа, неловкая улыбка, нос с аккуратной горбинкой.

— Тише-тише, — Лидия со вздохом пересела на диван и погладила внучку по волосам, — Все будет хорошо. Вернешься в Петербург, все у вас наладится… Он ведь хороший, Сережа твой, вы с ним поговорите…

— Н-не, — девушка убрала от лица подушку и сделала глубокий вдох, помотав головой из стороны в сторону, — Нет.

— Что нет? — ласковый голос женщины подобно целебной мази заживлял раны, исполосовавшие душу программистки вдоль и поперек.

— Он не хороший, — чуть успокоившись и высморкавшись в платок, Мария заговорила вразумительнее, но глаза ее искрились все той же невыносимой болью, — Не хороший он, ба. Он… как отрицательный герой, понимаешь?

— И все-таки что-то светлое ты в нем рассмотрела, не так ли?

— Не знаю я…

Девушка помолчала, и от всплывших в памяти воспоминаний вновь защемило в груди. Съёжившись на старом диване и вместе со слезами выпуская наружу всю свою тоску и боль, Мария проскулила лишь одну фразу:

— Жить без него не могу, ба, понимаешь?

— Понимаю, — был ответ пожилой женщины. И старческое сердце испуганно сжалось, осознав свою беспомощность перед той пучиной чувств, которые поглотили ее внучку.

И которые тянут ее на дно.

***

Непродолжительный отпуск закончился, и в положенный день в 9:00 Мария вошла в небоскреб на Казначейской, полная энергии и желания работать. До презентации оставалось меньше недели, а осознала она это только в поезде, уже тогда, когда, предвкушая возвращение в весенний Петербург, она начинала просчитывать все свои дела и планы, изрядно съехавшие и превратившиеся в кучу малу из-за ее незапланированного отъезда.

— Мария, доброе утро! — Лена уже стояла на ресепшене, поливая из аккуратной леечки какие-то неведомые растения, — Выглядишь отдохнувшей! Как ты?

— Прекрасно, — Воронцова улыбнулась и подошла ближе, оперевшись о стеклянную стойку и рассматривая стопкой сложенные здесь же документы, — Рассказывай, что я пропустила.

Девушки разговаривали долго, за час успев обсудить все, начиная с того, на каком этапе находится подготовка к презентации в плане всякого рода технических аспектов, и заканчивая тем, какие журналисты что про все это пишут, и как ведет себя последнее время «переставший страдать от мигреней Сергей». Обсуждать последнего, в целом, не имело никакого смысла.

В тот самый момент, когда Мария уже собиралась уходить к себе на этаж, в холле раздался мелодичный звук, оповещавший, что лифт кого-то привез:

— Доброе утро, Сергей! — Лена широко улыбнулась, выпрямившись по струнке смирно.

— Доброе.

Он скользнул по ним скучающим взглядом, но даже не притормозил, быстрым шагом направившись в сторону выхода из здания. Мария автоматическим движением кивнула в знак приветствия, про себя отметив, что Разумовский был одет на удивление официально. Черный костюм с белоснежной рубашкой, лакированные ботинки и мерцающие бриллиантами запонки — и все это с утра пораньше в будний день?

— Марго, — оказавшись в лифте один на один с виртуальным помощником, девушка, заткнув совесть, первый раз в жизни воспользовалась привилегиями, положенными заместителю начальника, — Куда уехал Сергей?

— На 11:30 у Сергея назначена встреча в ресторане отеля «Four Seasons».

— С кем встреча?

— Встреча добавлена в календарь самим Сергеем, указаны только время и место, помимо этого заполнено поле «комментарий», но никаких имен там также не указано.

— Что написано в комментарии? — уже зная ответ, девушка все равно вздрогнула, услышав одно лишь слово.

— «Волк».

Мария чертыхнулась и вышла из лифта, приняв решение с головой уйти в работу и хотя бы на время забыть о тревожащих ее чувствах, никому не нужных мыслях и всяких несуществующих друзьях.

До презентации нужно было успеть еще очень многое.

И к ее искреннему удивлению, за эти несколько дней даже ничего не произошло.

Все действительно работали без устали, целыми отделами ночуя в здании корпорации для того, чтобы довести до идеала визуал приложения или чтобы «вычистить» голос и интонации Марго до полной безупречности. Небоскреб то и дело напоминал Марие растревоженный улей — по коридорам туда-сюда сновали люди, программисты всех отделов неустанно клацали по клавиатуре, потребляя кофе больше, чем кислорода за день, а менеджеры-рекламщики носились от ресепшена к Сергею и обратно, силясь впихнуть в сутки, состоящие, как вы знаете, из двадцати четырех часов около тридцати часовых встреч с журналистами.

Разумовский практически безвылазно сидел в своем кабинете.

На глаза своему заместителю он попался лишь дважды, и оба раза Воронцовой не понравились. Первое их «столкновение» произошло, когда Мария пришла в отдел, ответственный за создание децентрализованной системы шифрования данных — сама девушка как программист работала в связке с директором «шифровальщиков», поэтому ничего неординарного в тот день в общем-то не происходило. Разве что, кроме того факта, что в центре просторного кабинета сидел Сергей, примостившийся на краю стола того самого директора и что-то азартно объяснявший собравшимся вокруг него коллегам.

Она снова кивнула ему, но в ответ получила лишь легкую усмешку и мелькнувший поверх узких темных очков высокомерный взгляд.

— Останься, Мария, тебе тоже будет интересно послушать, а переговорить мы всегда успеем, — мужчина, к которому она пришла, уступил ей кресло и завороженно посмотрел на главу компании, — Продолжайте, Сергей, пожалуйста.

Разумовский как ни в чем не бывало продолжил вещать. И конечно же никого, кроме Воронцовой, не смутило, что миллиардер вообще-то терпеть не может говорить на публику, и подобного рода «лекции», да еще и вкупе с его щеголеватым видом и насмешливыми интонациями — это что-то абсолютно из ряда вон выходящее. С чего бы вдруг Сергею, который каждый при разговоре с самым мелким и незначительным журналистом нервничает до полуобморочного состояния, начать ни с того ни с сего одеваться в костюмы от Burberry, общаться с коллективом и смотреть на свою заместительницу так, словно она — не более чем забредшая не на тот этаж уборщица?

Девушка вздохнула, заметив пластырь на ладони мужчины.

Он злится, что я бросила его в тот день?

Разумовский громко рассмеялся какой-то своей шутке и снял очки, зацепив их за расстегнутую на две верхние пуговицы рубашку. Пригладив уложенные в идеальное каре волосы, он продолжил, но теперь Мария заметила то, что до этого момента скрывали от нее темные стекла в золотой оправе.

Взгляд Разумовского, несмотря на искрившуюся в нем холодную надменность, был беспокойным. Каждый раз, когда он терял нить повествования или сбивался из-за заданного кем-либо вопроса, голубые глаза испуганно расширялись, тотчас же обращаясь за поддержкой и защитой к тому, кто, по всей видимости, стоял в дальнем плохо освещенном углу комнаты.

Точнее — к тому, кого Разумовский там видел.

Ему требовалось меньше минуты, чтобы, только начав мешкаться, тут же получить от Волкова силу, в которой он болезненно нуждался, и продолжить спокойно пребывать в образе гениального миллиардера-филантропа. И сказав, что этот образ выглядит неестественно, Мария бы соврала. Сергею шли эти повадки «не такого как все» гения, этакого знающего себе цену питерского принца, которого все принимают по большей части лишь потому, что боятся, а не почитают и любят.

Самой же Воронцовой такой Разумовский казался жутким.

Ей казалось, что именно в таком образе он опасно приближается к той самой границе, которая отделяет его от всепоглощающего безумия. Полного и абсолютного, а не такого, как сейчас — периодического, если не сказать «пассивного».

И вот он балансирует на этой грани, как на лезвии ножа, и никто не знает, когда он сорвется вниз, да и сорвется ли?

Но все то же плохое предчувствие упорно наталкивало девушку на мысль, что срыва не миновать. И что все то, что происходит сейчас — лишь предыстория к событиям, которые когда-нибудь перевернут жизнь многих людей с ног на голову.

Вторая встреча с Сергеем Марию в правоте собственной интуиции только убедила, несмотря на то, что по продолжительности она не насчитала бы и десяти минут.

За день до официальной презентации к ним в офис начали стекаться особо любопытные любители журналистских расследований. С некоторыми из них у пиарщиков «Вместе», а также и у самой Воронцовой были назначены официальные встречи, для удобства представителей компании проходившие тут же, в разных переговорных на пятидесятых этажах здания. Третье по счету интервью закончилось как раз к началу обеденного перерыва, и смазливый репортер настойчиво предлагал Марие сопроводить ее в ресторан неподалеку:

— Простите, мне действительно жаль, но у меня через полчаса назначена еще одна встреча, — стоя в холле возле лифта, она всеми силами пыталась быть вежливой, но непробиваемый журналист, как ей казалось, ее даже не слушал.

— Но мы с вами не успели обсудить ничего, кроме тех и без того очевидных фактов, касающихся подготовки вашей команды к завтрашнему мероприятию!

— Боюсь, это единственное, о чем я сейчас могу думать, — Мария улыбнулась и развела руками, беспомощно посмотрев на табло, показывавшее, что поднимавшейся лифт остановился на тридцатом этаже.

— Вы лукавите, Мария Максимовна, неужели вам не хотелось бы прокомментировать ваше отношение к последним сплетням Петербурга? — в серых глазах парня сверкнуло что-то нехорошее.

— Вы сейчас интересуетесь моим мнением или пытаетесь собрать компромат? — напрягшись, Воронцова почувствовала, как ее голос обретает стальные нотки. Уроки вежливости Олега Волкова снова пошли коту под хвост.

— Ну что вы, — журналист расплылся в обезоруживающей улыбке, которая получилась у него крайне неестественной, — Рядом с вами я забываю о своей профессии, меня интересует исключительно ваше мнение как крайне умного человека, вращающегося приблизительно в тех же кругах, что и Кирилл.

— Кирилл? — переспрашивает, теряя нить изначально не сильно заинтересовавшего ее разговора.

— Гречкин, — заметив, как взметнулись вверх брови Воронцовой, парень поспешил разъяснить ситуацию, — Вы что же, не слышали последних новостей?

— Я была слишком занята работой, — девушка отрешенно помотала головой, чувствуя, как виски начинают пульсировать, — Я думала, его уже посадили…

— Да не посадят его! Говорят, его папаша уже дал на лапу тому, кому там надо было дать на лапу, чтобы откупиться от пары десятка лет в тюря…

Они оба не слышали, как звякнул остановившийся на их этаже лифт.

— Откупиться? — от знакомого голоса, раздавшегося прямо над ухом, Мария подпрыгнула, буквально, чем, наверное, немало бы удивила стоявшего позади нее Разумовского, если бы тот был способен сосредоточиться на чем-то кроме захлестнувшей его ярости.

— Сергей… — парень невольно сделал шаг назад, напрочь позабыв, о чем говорил до этого, — Сам Сергей Разумовский…

— Откуда у вас информация про откуп? — миллиардер практически шипел, испепеляя горе-репортера взглядом опасно-сузившихся глаз.

— Сергей, не будете ли вы так любезны… — Мария заранее посочувствовала растерявшемуся журналисту, — Я бы хотел задать вам несколько вопр…

— Здесь я. Задаю. Вопросы. — передернув напряженными плечами, Разумовский шумно выдохнул, явно стараясь держать себя в руках. Судя по нездоровому блеску его снова ставших золотистыми глаз, получалось у него из рук вон плохо, — Госпожа Воронцова, у вас, если я не ошибаюсь, еще были дела на сегодня?

— Д-да, — чувствуя, как ее кожа покрывается мурашками от одного лишь взгляда на Сергея, девушка послушно попятилась, — Еще раз прошу прощения, что… не смогла составить компанию за обедом.

Выдавив из себя еще несколько извинений, она развернулась и быстрыми шагами направилась по длинному коридору.

Не оборачивайся.

— Я слышал сплетни от коллег, у меня нет информаторов в таких кругах, — блеял паренек, пожалевший, что не ушел из здания сразу же после встречи с Воронцовой.

Ты не имеешь к этой ситуации никакого отношения.

Мелодичный сигнал лифта.

Его тихий гул, обозначавший, что он набирает скорость, спускаясь вниз.

И оглушительный удар. Она не знала, чего и обо что.

И не хотела знать.

========== Часть 3 ==========

Двадцать второе марта в тот год пришлось на четверг.

Мария встала по будильнику в 6.30 и несколько минут лежала в постели, прислушиваясь к монотонному стуку дождя о внешний подоконник дома. Ей было до неприличия спокойно. Настолько, что единственная мысль, крутящаяся в ее голове в то утро, звучала как прискорбный возглас типичного петербуржца, а именно — «Все-таки придётся брать с собой зонт». Осознание, что ничего, кроме такой вот бытовой мелочи, ее и вправду совершенно не беспокоит, поначалу показалось девушке непривычно-пугающим, но когда она встала, умылась, не спеша позавтракала, а спокойствие и уверенность так никуда и не делись, Мария лишь шумно выдохнула, про себя поблагодарив Всевышнего за такой приятный подарок перед, возможно, самым ответственным моментом в ее карьере программиста.

В 7:45 она стояла перед зеркалом в коридоре, выбирая туфли, которые сумели бы пережить соприкосновение с лужей и которые при этом подходили бы к ее сегодняшнему наряду. Мысленно она не раз за это утро успела поблагодарить Разумовского, додумавшегося накануне вечером отпустить всех с работы пораньше, дабы люди выспались и смогли представлять из себя нечто большее, чем просто отекших от недосыпа амеб в трехдневном свитере и с банкой энергетика, по цвету красиво оттенявшей залегшие под их глазами круги.

По-настоящему выспавшись и начав день, как нормальный человек, Воронцова наконец-то испытывала желание рассматривать себя в зеркало, а не пробегать мимо, подобно вампиру, боявшемуся разоблачения. Сейчас она видела в отражении красивую молодую девушку, у которой в кой-то веки волосы уложены в аккуратные локоны, а на лицо помимо гигиенички, которой лет было как динозавру, был нанесен аккуратный макияж, подчеркивающий ее естественную красоту и цвет глаз.

Выбрав, с горем пополам, закрытые черные лаковые туфли, девушка вызвала такси и накинула тонкое черное пальто — несмотря на дождь, за окном давно уже стояла плюсовая температура, и, передвигаясь по городу на автомобиле, не было никакого смысла одеваться во что-то «потеплее».

Еще раз посмотрев в зеркало на свой темно-зеленый костюм и поправив жабо на белоснежной блузке, девушка все-таки достала из шкафа шкатулку с украшениями, которые носила раз в год по праздникам, и выудила оттуда маленькие золотые сережки с изумрудами и тоненький золотой браслет.

Кольца она не любила.

А пышные оборки на кофточке исключали вариант с какой-либо подвеской или колье.

Получив смс-оповещение о подъехавшей к парадной машине, Мария взяла с комода сумку и, подмигнув самой себе в зеркало, вышла из квартиры, четко ощущая в себе способность свернуть горы и покорить весь мир.

— Мария, ты ли это? — когда Воронцова вошла в холл здания, было уже 8:53, и Лена как всегда стояла на ресепшене, готовая встречать гостей и нарядившаяся в свое, по всей видимости, самое приличное платье.

— Что, здоровый сон преобразил меня настолько сильно? — Мария улыбнулась и процокала к стойке, — Все готово?

— Конечно, все пройдёт просто отлично! — жизнерадостности хостес не было границ, — Через час начнут подъезжать журналисты, через два — инвесторы и остальные гости. На 11:30 запланирован выход Сергея…

— А сколько личных встреч с журналистами назначено на сегодня после презентации?

— Сегодня все хотят говорить только с самим Разумовским, — немного обиженно пожала плечами блондинка, — Если хочешь, уточним у Марго…

— Вывести на экран расписание встреч Сергея, запланированных на сегодня? — виртуальная помощница встряла в разговор, снова не дав девушке договорить и растоптав ее чувства окончательно.

— Нет, не нужно, Марго, спасибо, — Воронцова задумчиво покрутила в пальцах и без того закрученный в спираль локон холодного темно-коричневого цвета, — Я правильно понимаю, что у меня после презентации никаких дел нет?

— Твой час Х настанет раньше, ты же будешь находиться со всеми репортерами до начала официального представления, — сухо и незаинтересованно обронила Лена, по привычке занявшись поливкой своего локального дендрария, забыв, что полчаса назад делала то же самое.

— Да, все верно, — проигнорировав тон девушки, Мария натянуто улыбнулась, — Спасибо, что все подсказала. Увидимся позже.

С этими словами она направилась в сторону лифта, собираясь подняться к себе в кабинет, оставить там пальто и сумку, а затем вместе с остальными коллегами ждать «нападения» на офис журналистов и блоггеров. Ее утренний настрой все еще был при ней, несмотря на то, что любое упоминание о Сергее выбивало ее из колеи, напоминая о предчувствии, которое засело где-то в дальнем уголке ее сердца и там опасно притихло.

Впрочем, все шло в идеальном соответствии с планом.

И это бы начало пугать ее еще сильнее, если бы у нее была хоть минута свободного времени, которое она могла бы потратить на тревогу и гложущие ее страхи.

Но времени не было.

Примерно на седьмой минуте, проведённой Марией в своем кабинете, в дверь постучали. С того момента она ни секунды не была одна, то болтая о грядущих переменах с другими директорами, то в панике носясь по этажам с ребятами из ее отдела, внезапно заподозрившими, что одну ошибку в приложении они все-таки забыли вчера исправить. Шестьдесят минут пролетели незаметно, и ближе к 10 часам утра вся шумная компания разного ранга сотрудников передислоцировалась на сороковой этаж, где в комнатах отдыха должны были проходить приветственные встречи с репортерами.

— Сергея сегодня видели? — поинтересовался заместитель директора по информационной безопасности, недвусмысленно покосившись на стоявшую рядом Воронцову.

— Нет, а что? — девушка обеспокоенно повернулась, снова ощутив, как ее душевное равновесие пошатнулось, — Что-то не так?

— Не знаю, — мужчина покачал головой, — Его еще никто, кажется, не видел. Может, ты сходишь к нему, а то мы даже не знаем, в здании ли он…

— Марго, — покинув комнату с шумными журналистами, Мария обратилась к помощнице, — Сергей у себя?

— Да, но он просил предупредить, чтобы к нему никого не пускали.

— Из журналистов? — взглядом похвалив девушку за находчивость, директор по безопасности заговорил заметно успокоившимся голосом.

— Из сотрудников компании тоже.

Мария фыркнула, изобразив усмешку:

— Готовится, видать, книжки по ораторскому искусству, наверное, читает.

Мужчина засмеялся. Марго отключилась, и Мария вернулась к журналистам, искренне радуясь, что ей удалось удовлетворить любопытство коллеги, но при этом не переставая беспокоиться насчет того, что, даже будучи в здании, Разумовский может выкинуть очередной фокус и провалить масштабнейшую айти-конференцию в истории Санкт-Петербурга.

Девушка еще не знала, что переживать стоило не из-за начала, а из-за конца презентации.

И того, что за всем этим последует.

К 11 часам журналистов в сопровождении младших сотрудников отправили в помещение, где планировалось проводить основную часть мероприятия — шестьдесят пятый и шестьдесят шестой этажи были объединены, и это позволяло зрителям наблюдать за всем происходящим, словно за спектаклем, разыгрываемом на сцене. В холле, прямо перед входом в комнату, каждому присутствовавшему выдали специальные очки с кнопкой, активировавшей Марго и создававшей ее голографический образ. К очкам также прилагались информативные буклеты, но от них большая часть гостей отказалась — презентация достаточно подробно была освещена в социальных сетях, так что все приглашённые сюда люди были в курсе дела и примерно предполагали, за чем пришли.

— А вот и Сергей, — одна из коллег, завидев Марию, кивнула ей куда-то налево, — Надеюсь, ему удастся не упасть в грязь лицом.

— Простите? — Воронцова мельком взглянула на говорившую с ней женщину, тотчас же вернувшись к рассматриванию запершегося в одиночной кабине Разумовского.

Под «кабинами» подразумевались две зоны, отделенные от основного зрительского зала матовым стеклом и находящиеся, как бы висящие над сценой, друг напротив друга. В большой кабине сейчас толпились директора и их заместители — двое охранников, стоявших у двери, строго следили за тем, чтобы никто из посторонних к ним не присоединился. Еще трое сторожили меньшую по размеру, но большую по значимости комнатенку — личную кабину Разумовского.

-… Вы меня совсем не слушаете! — раздался над ухом девушки сварливый возглас, — Зачем задавать вопрос, если вас не интересует мой ответ на него?

— Прошу меня извинить, — Мария улыбнулась и, поборов себя, отвернулась от стекла, — Я нервничаю, думаю, вы меня понимаете — это мое первое мероприятие такого масштаба и…

— И ответственен за него богатенький мальчишка, которого Бог наградил гениальным умом, который тот теперь успешно пропивает, — алые губы женщины скривились. Она, кажется, была чем-то вроде аналитика в сфере экономики, но Мария никак не могла вспомнить, что именно входило в ее обязанности.

— Сергей создал все это с нуля, — Воронцова заговорила, сцепив руки на груди и стараясь никоим образом не выдавать бушующего внутри нее раздражения, — И к своим годам добился того, чего не все добиваются к пятидесяти. Корпорация, деньги, патенты в области ультрасовременных технологий — и всего этого для вас не существует только лишь потому, что он позволяет себе изредка выпивать?

— Не лукавьте, Мария, — в глазах женщины сверкнул недобрый огонек, — Я понимаю, что ваша карьера напрямую зависит от Разумовского и вы будете защищать его при любом раскладе, но признайте и вы, что «изредка выпивать» — это крайне преуменьшенное определение алкогольной зависимости нашего с вами начальника.

— Не признаю, — отрезала девушка, обернувшись и снова посмотрев в зрительский зал и кабину напротив. От вида мечущегося из угла в угол мужчины ее взгляд смягчился, — Давайте закроем эту тему и не будем портить друг другу настроение.

— Позволите последний вопрос? — Марие очень хотелось ответить отрицательно, но увы — вежливость, соблюдение субординации и все такое прочее не оставляли ей ни малейшего шанса.

— Да, конечно.

— Ваше рьяное желание защищать Сергея как-то связано с тем, что вы внезапно переквалифицировались из программиста в его личную секретаршу?

От удивления Мария раскрыла рот, не сумев произнести ни звука. Расширившиеся глаза с длинными ресницами тупо смотрели на самодовольно ухмыляющуюся женщину, но внутри Воронцовой неистово бурлила злость вперемешку со стыдом и неверием в такое неприкрытое хамство.

Поток ее пропитанных агрессией мыслей прервало восклицание механического женского голоса:

— Привет! Меня зовут Марго, я ваш новый виртуальный помощник.

Так ничего и не ответив, Мария кое-как протолкнулась в противоположный угол комнаты, на этот раз замерев у стекла в полном одиночестве. Ее мысли все еще крутились вокруг свалившегося на ее голову обвинения, но вскоре вернулись в прежнее русло, и она напрочь позабыла об оскорбившей ее женщине преклонного возраста.

— Миллиардер, филантроп…

Предчувствие шевельнулось в ней, подобно проснувшейся гадюке — скользкой, холодной и ядовитой.

— Встречайте, Сергей Разумовский!

Он вышел, и сердце у девушки забилось где-то в горле. Сквозь расстояние и толстое стекло она чувствовала его неуверенность, и это же чувство читалось в каждом движении хрупкой черно-белой фигурки, принявшейся нервно расхаживать по небольшой площади круглой сцены, параллельно представляя свое творение дрожащим от страха голосом.

Она пыталась поддержать его взглядом, телепатически, бившей из нее ключом энергией, как угодно — лишь бы он перестал метаться, как загнанный в клетку дикий зверь, лишь бы он почувствовал себя хотя бы на капельку лучше.

— Даже вы? — о чем-то спросила его беловолосая голограмма.

— Даже я, — мужчина нервно улыбнулся и мельком взглянул в сторону одиночной кабины, которую он покинул несколько минут назад, но в которой оставил своего лучшего друга.

Мария знала, что последует за этим дальше.

Волков даст Разумовского силу.

И тумблер снова щелкнет, переключившись на того самого гениального миллиардера, на мероприятие которого и пришли все сливки Петербурга. Сергей внезапно (хоть на это никто, кроме Марии, и не обратит внимания) заговорит ровнее и увереннее, он выпрямится, расправив плечи и насмешливо вздернув подбородок, его руки, наконец, перестанут хаотично дергаться, а во взгляде, не различимом сейчас из-за темных стекол очков, в очередной раз засверкает то самое нездоровое золото.

— Вместе! — широко улыбаясь и играя с интонациями, Сергей широко раскинул в стороны руки, обращаясь к замершей в немом восхищении публике.

Короткий сигнал уведомления показался девушке оглушительным.

Голограмма с презентацией сменилась лентой новостей, транслируя изображение с экрана телефона Разумовского. Воронцовой хватило нескольких секунд, чтобы прочитать скандальный заголовок, но следующее мгновение длилось для нее, по ощущениям, целую вечность.

Она видела, как Сергей делает шаг назад.

Словно в замедленной съёмке наблюдала, как его пальцы разжимаются, выпуская смартфон, который с тихим стуком падает на пол, но, как будто бы назло, не выключается.

НАСМЕРТЬ СБИВШИЙ МАЛЕНЬКУЮ ДЕВОЧКУ КИРИЛЛ ГРЕЧКИН ВЫПУЩЕН НА СВОБОДУ

Мария резко поднялась и тут же упала обратно:

— И-извините, — подобрав телефон и моментально осунувшись, Разумовский выбежал со сцены.

«Не ходи за ним» — твердил девушке внутренний голос. «Ты ему сейчас ничем не поможешь» быстро сменилось на «Ты должна разрешить ситуацию с журналистами», и Мария поспешно вышла из комнаты, тут же попав в оцепление репортеров.

— ЧТО ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ?

— СЕРГЕЙ ОТМЕНИЛ ВСТРЕЧИ…

— КАК ПОНИМАТЬ ТАКОЕ ОКОНЧАНИЕ…

— ВЕРНИТЕ РАЗУМОВСКОГО!

На помощь ей вовремя пришли пиар-менеджеры и директора по маркетингу. Несколько десятков журналистов начали выплескивать свое негодование на них, оставшиеся, самые компетентные и настойчивые, продолжили терроризировать заместителя главы компании. Из их сумбурных криков Воронцова поняла две основных проблемы: «Разумовский отменил все встречи и сбежал к себе в пентхаус» и «Вы обязаны пообщаться с нами вместо него». И если с первым она ничего не могла поделать, то со вторым вполне была готова справиться.

Я правильно понимаю, что у меня после презентации никаких дел нет?

Совершенно никаких, конечно же.

Всё ведь всегда идет по плану.

Мария закончила последнее интервью в начале седьмого вечера. Чувствовала она себя, как выжатый лимон и, хоть время и позволяло ей уделить внимание еще парочке репортеров, ни физических, ни моральных сил у нее на это не было. На удивление, трех женщин с федеральных каналов легко удалось перебросить на рекламный отдел, а оставшихся Марго внесла в расписание девушки на завтра. По итогу дня, недовольных практически не осталось — большая часть зрителей успешно переключилась с презентации на обсуждение новости про Гречкина, любопытство же остальных было удовлетворено сотрудниками «Вместе», возглавляла которых, конечно же, как всегда спасительница-Воронцова.

В 19:16 Мария вошла в лифт:

— Марго, к Сергею можно? — задает вопрос, особо ни на что не надеясь.

— Вам — да.

Дрожащие от усталости пальцы судорожно бросаются к кнопке «73» и порывисто жмут ее, словно боясь, что лифт не поедет или Марго вдруг передумает. Сам подъем занял ровно сто тридцать пять секунд.

Она считала.

— Сергей? — входит в комнату, в которой не был включен свет, и щурится, силясь разглядеть владельца кабинета, — Можно?

— В этом городе теперь можно все, ты разве не знала? — его голос раздался с дивана, — Марго, включи свет над картиной.

Длинная желтая лампа мигнула и осветила комнату теплым люминесцентным светом. Мужчина на диване не пошевелился — он сидел, откинувшись на спинку и закинув ноги на журнальный столик. Прямо в обуви. Огромные, кажущиеся почти черными глаза неотрывно наблюдали за припозднившейся гостьей.

Снова пьян?

— Гречкину это аукнется, — Мария неуверенно сделала шаг вперед, покачнувшись на каблуках, на которых еле стояла от усталости, — Рано или поздно он получит по заслугам.

— Рано или поздно, — Сергей повторил за ней почти шепотом, намеренно растянул гласные в словах, будто бы пробуя избитое выражение на вкус, — А тебе не кажется, что «поздно» уже настало?

— Я не…

— ОН УБИЛ МАЛЕНЬКУЮ ДЕВОЧКУ! — Разумовский вскочил, швырнув диванную подушку куда-то к панорамному окну, — УБИЛ РЕБЕНКА ИЗ МОЕГО ДЕТДОМА ПРЯМО НА ГЛАЗАХ У ЕЕ БРАТА! И КАК ЕГО НАКАЗАЛИ? ЗАСТАВИЛИ ПОТРАТИТЬСЯ НА ПОДКУП АЛКОГОЛЬНОЙ ЭКСПЕРТИЗЫ И УСЛУГИ АДВОКАТА-ПОДПЕВАЛЫ?

— Но мы же… — она предприняла вторую, последнюю попытку что-то сказать в ответ.

Ее снова перебил звенящий, как стекло, крик рыжеволосого:

— ОН УЕХАЛ ИЗ ЗДАНИЯ СУДА НА ТОЙ ЖЕ МАШИНЕ, — Сергей метался по комнате, каким-то неведомым образом умудряясь не врезаться ни в одну из статуй, — ТАКИЕ КАК ОН ОТРАВЛЯЮТ НАШ ГОРОД, ОТРАВЛЯЮТ ЖИЗНЬ ВСЕМ НАМ! КАКОЙ СМЫСЛ В ТОМ, ЧТО Я ТУТ СОЗДАЮ ДЛЯ ЛЮДЕЙ? КАКОЙ, СКАЖИ МНЕ?

КАКОЙ В МОЕЙ ЖИЗНИ СМЫСЛ?

Он остановился прямо перед ней.

Попытался было вновь пуститься в забег по кабинету, но передумал, вздрогнув, когда его руки коснулись холодные пальцы:

— Сергей, послушай, — девушка схватила его за локоть в порыве чувств, и теперь не знала, как заставить себя отпустить белоснежную ткань рубашки, — Все, что ты делаешь, очень важно для простых людей. Таких как я. Нам нужна свобода слова, нужна безопасность, и ты придумал и воплотил в жизнь проект, который все это может нам дать. Ты делаешь нашу жизнь лучше.

Смятение в голубых глазах боролось с яростью от собственного бессилия. Расширившийся зрачок отражал блики лампы, и в темной его глубине Мария видела себя.

Замученную, вымотанную.

Но достучавшуюся.

— Я не знаю, что мне делать, — его голос дрогнул и надломился. А может, и не только голос, — Это кошмар. Я… я говорил об этом сОлегом сегодня, и он считает также. Это повторится. Только если мы… Если мы не предпримем ничего…

— Мы не можем ничего сделать против закона и решения судьи, — она старалась говорить мягко, как можно более успокаивающе, — От нас зависит только то, что мы создаем и что привносим в этот мир. И мы стараемся делать все от нас зависящее. Вместе.

От звука последнего слова Сергей передернулся и отстранился, выдернув рукав из цепкой хватки тонких пальцев. Словно вспомнив что-то, он быстро огляделся, и на мгновенно побледневшем лице выступили капельки холодного пота:

— Что с тобой? — приблизившись, но не рискуя больше притрагиваться, тихо спросила Воронцова.

— Н-ничего, — качает головой и плетется в сторону дивана, падая на него совершенно без сил, — Волков все решит. Он… он что-нибудь придумает. Обязательно придумает.

— А что было бы, если бы не было никакого Волкова?

Взгляд Разумовского на долю секунды проясняется, но тут же затуманивается опять. По угловатым плечам пробегает крупная дрожь.

— Сергей, ты не можешь постоянно действовать по совету Олега… — Мария осеклась, заметив, что мужчина ее не слушает. Он сел, подтянув колени к подбородку, и взъерошил давно потерявшую форму укладку.

— Сергей?

— Олег все придумает, точно тебе говорю.

— Я пойду домой.

— Конечно, — он нервно улыбнулся, но лицо его исказилось, став похожим на жуткую восковую маску, — Иди. Тебе не о чем беспокоиться, Олег обещал мне все решить.

— До завтра, Сергей.

Она ушла, не дожидаясь ответа, которого, впрочем, и не последовало. Одновременно с тем, как закрылись за ней прозрачные дверцы лифта, девушка краем глаза увидела, что свет на этаже снова полностью погас.

Волков все решит, говоришь?

Чует моя интуиция, что после этого решения моей компетенции уже точно не хватит на то, чтобы в очередной раз спасти твою задницу.

========== Часть 4 ==========

Комментарий к Часть 4

Вместо стекла - зелень стекла

Вместо огня - дым…

Мария была уже дома, когда телефон ее вдруг отчаянно завибрировал и опасно приблизился к краю кухонного стола.

— Ну что еще? — отставив кружку, девушка оторвалась от столешницы, возле которой стояла, и поймала подпрыгивающий от нетерпения гаджет.

Внимания требовало приложение «Вместе». Личные сообщения Воронцовой ежесекундно взрывались закапслоченными криками ее знакомых и коллег, отправлявшими ей один и тот же профиль, десять минут назад зарегестрировавшийся в новой социальной сети.

Увидев аватарку неизвестного, девушка устало покачала головой — мода на тематику средневековья никогда не была ей близка, а образ чумного доктора так и вовсе приелся всем уже несколько лет как. Единственное, что удивляло, так это число подписчиков, растущее на глазах в какой-то бешеной геометрической прогрессии.

А потом она увидела один-единственный пост.

Нечеткую фотографию, выложенную на всеобщее обозрение всего несколько минут назад, в 1:43. Сквозь желто-оранжевые всполохи огня, охватившего низкую спортивную машину, можно было рассмотреть лицо человека, сидевшего в ней с широко распахнутыми от ужаса глазами и открытом в немом крике ртом. Подпись гласила «В городе стало чище», а количество комментариев уже перевалило за тысячу.

Смерть Кирилла Гречкина никого не огорчила. Скорее наоборот, вызвала у людей неописуемый восторг, который они изливали смайликами и бесконечными рядами хэштегов.

«Гречкину это аукнется» — вспомнила девушка свои слова, произнесенные несколько часов назад в офисе на семьдесят третьем этаже.

«Волков что-нибудь придумает» — было тогда ей ответом.

Придумал, да?

Отложив телефон и залпом допив почти полностью остывший кофе, Мария вымыла всю посуду и на автопилоте прибралась на кухне, растеряв последние крупицы желания спать из-за этого анонима в маске. Оставив на столе смартфон, продолжавший, теперь уже беззвучно, моргать новыми уведомлениями, она прошла в свою спальню и, не снимая домашней одежды, рухнула на заправленную постель, не включив ни ночника, ни кондиционера.

В три часа ночи она еще не спала, размышляя, во что выльется вся эта абсурдная история с чумным доктором.

В пять она перевернулась на спину и вперила ничего не видящий взгляд в потолок, вместо черного квадрата бессознательно представляя невозможные голубые глаза, на которые постоянно спадала пылающая в свете желтых ламп длинная рыжая челка. Эти же глаза глядели из-под маски с клювом и на Гречкина?

— Это невозможно, — вытянув вперед руку, девушка согнула занемевшие пальцы и словно бы снова почувствовала прикосновение к коже мягкой белой ткани его идеально выглаженной рубашки, — Это же какое-то безумие.

Может быть, она изначально была не права?

Может быть, Волков все-таки существует?

В семь у нее зазвонил будильник, и она подорвалась на кровати, сев слишком резко и еще некоторое время пытаясь унять головокружение и внезапно подкатившую к горлу тошноту. Кое-как встав и по стенке дойдя до ванной, Мария быстро приняла душ и уже через полчаса вошла на кухню заметно посвежевшей и с убранными в высокий пучок свежевысушенными волосами.

— Ты читала новости? — стоило ей снять беззвучно кричащую трубку, как на нее крупным градом посыпались вопросы матери, — Что у вас там происходит? С тобой все в порядке?

— А причем здесь я? — бесцветным, с самого утра уставшим голосом поинтересовалась Воронцова, — Очередной маньяк завелся, все ж таки в мегаполисе живем…

— Ты что, не видела выпуск новостей? — женщина и не думала останавливаться, — Где это видано, чтобы у обычных маньяков была броня и огнеметы! Ты вообще в курсе, что он за ночь стал звездой в вашей социальной сети?

— Мы не можем проверять всех регистрирующихся пользователей на адекватность, — вздохнув, Мария заварила себе крепкий чай и села на стул, поджав под себя одну ногу, — Сергей может удалить его публикации за экстремизм или призыв… к жестокости или чему-нибудь там еще. Но мы не в силах запретить ему вновь и вновь публиковать подобное в своем профиле.

— А конкретно ты можешь что-нибудь предпринять? — в вопросе зазвучала осточертевшая девушке ядовитая неприязнь.

— Что ты имеешь в виду?

— Я читала статьи о том, как прошла ваша вчерашняя презентация, — Воронцова поперхнулась бутербродом, который и так с трудом в себя запихивала, — Где это видано, чтобы глава компании сбегал с мероприятия да еще и отказывался говорить с журналистами! Снова ты вместо него все это дерьмо разгребала?

— Снова я, — спокойно соглашается, справившись, наконец, с застрявшей в горле крошкой.

— И сколько ты намерена все это терпеть? Этот идиот тебя в могилу сведет, ты либо сдохнешь от переутомления, либо в какой-то момент огребешь не тебе предназначавшуюся пулю в лоб!

Женщина помолчала, но держать рот закрытым у нее по жизни выходило преотвратительно:

— Ты понимаешь, что гробишь свою жизнь ради того, кому наплевать даже на свою собственную компанию?

— Тебя это не касается, — отрезав, она с грохотом поставила кружку в раковину. Приподнявшееся было после душа настроение снова упало ниже плинтуса, — У тебя на этом все?

— Как ты можешь! Я же твоя мать! Я…

— А он моя жизнь.

Мария бросила трубку и громко выругалась.

Высказав ни в чем неповинному холодильнику все, что она думает про мать, Разумовского и вообще про этот еще не успевший начаться день, девушка вовремя вспомнила о том, что у нее, как у заместителя главы корпорации, вообще-то не так уж и много свободного времени, и поспешно начала собираться на встречу с ненасытными до информации журналистами.

***

День выдался таким же мрачным, как и предыдущий.

В такие моменты шутки про Санкт-Петербург и «50 оттенков серого» перестают быть «смешными» — просто потому что при такой погоде не то чтобы смеяться, а улыбаться, и, при худшем раскладе, даже жить-то не особенно сильно хочется. Затянутое сизыми тучами небо без устали изрыгало из себя потоки воды, не успевавшие уходить в канализацию и скапливающиеся на узких улицах наподобие небольших продолговатых озерцов. Люди с зонтиками такие препятствия на своем пути, как правило, обходят только в первый день «непогоды», дальше включается то ли людское смирение, то ли самая обыкновенная лень, и вот мы уже видим, как по лужам туда-сюда ходят люди в кроссовках, туфлях, замшевых ботинках и даже тапочках.

Городских сумасшедших ведь никто не отменял.

А в свете последних событий их так и вовсе стало на одного больше.

— Что вы думаете о Чумном Докторе? — спрашивали ее интервьюеры, коллеги, да чуть ли не просто прохожие. На новой криминальной знаменитости за одну ночь помешался весь многомиллионный город.

«Стараюсь о нем не думать» — мысленно парировала девушка, на деле же уклончиво отвечавшая что-то вроде «Это, конечно, нонсенс, но пока что совершенно непонятно, к чему все это приведёт».

Весь день она была в разъездах по разного рода студиям. Репортеры, которым она не успела уделить время вчера, сейчас набрасывались на нее с удвоенной силой, требуя комментариев не только по поводу презентации «Вместе», но и по поводу произошедшего ночью жестокого убийства. Девушка уворачивалась от прямых ответов и переводила разговор на другие темы. А потом снова пила кофе, бежала по лужам, и уворачивалась от ответов.

Так прошел весь ее день. В увертливости от луж пролитого кофе.

Когда встречи с журналистами закончились, Мария обнаружила себя, одну-одинёшеньку, стоящую с зонтом в руках посреди улицы, проходящей совсем рядом с до боли привычной Казначейской. Часы показывали половину шестого, и девушка быстрым шагом направилась в сторону офиса, намереваясь разгрести хотя бы часть документации, завалившей ее кабинет за время подготовки к презентации. Шлепая по лужам ботинками на толстой подошве, она выудила из кармана пальто телефон и впервые за день пролистнула ленту новостей.

«Чумной доктор — герой или маньяк?»

«Профиль убийцы в соцсети «Вместе» набрал меньше чем за сутки почти миллион подписчиков»

«Новая звезда рунета…»

— Рехнулись, — кивнув охранникам, давно переставшим просить у нее пропуск, Воронцова наступила на первую ступень, ведущую к главному входу в здание, и остановилась, — Полицейский был свидетелем убийства? Даже не знаю, хорошо это или плохо…

Ее отвлекло сообщение, пришедшее от коллеги. Медленно поднявшись почти до середины лестницы, девушка сложила зонт и остановилась, принявшись печатать ответ нетерпеливому айтишнику, строчившему ей целые поэмы на протяжении всего незадавшегося с самого начала дня.

Она не видела, как двери небоскреба открылись, и ей навстречу вылетела высокая худая фигура в сером пальто.

А он точно также не видел ее.

— Черт бы тебя…! — врезавшись в препятствие, Сергей выпал из транса и, наконец, увидел перед собой девушку, которую он едва не сшиб с предательски скользкой ступеньки. Он схватил ее за предплечье, предостерегая от падения, — Какого черта ты здесь делаешь?

— Работаю, — восстановив равновесие, она вперила в мужчину внимательный взгляд темно-зеленых глаз. Разумовский казался еще бледнее обычного, дерганые движения выдавали нервозность, одежда мятая, на голове непонятно что, — Ты знаешь, о чем говорит весь город?

Его рука отдернулась от ее рукава, будто бы обжегшись. Золотые искры заметались в бегающих, ни на чем не фокусирующихся глазах. Он поднял воротник пальто и поморщился:

— И ты туда же.

— Сергей, он использует нашу соцсеть как сцену для его собственного извращенного театра! — для убедительности Мария постучала ногтем по экрану своего телефона, — Система децентрализованного шифрования…

— Ты будешь объяснять мне, как работает мое приложение? — лицо Разумовского снова приобрело хищные птичьи черты. Красивые губы сжались в тонкую ниточку, — Я знаю обо всем, что происходит, лучше кого-либо другого в этом чертовом городе.

— Личность доктора тебе тоже известна?

Он дернулся, словно от пощёчины. Сузившиеся глаза обдали Воронцову холодной как лед волной презрения. Резко вскинув голову и манерно отряхнув полы своего пальто, он передернул плечами и не спеша пошел дальше, вскоре скрывшись в промозглой тьме типичного вечера в Петербурге.

— Снова перещелкнуло на пафосного мизантропа, — бормотала себе под нос окончательно разочаровавшаяся в этой пятнице девушка, — Будь проклят этот твой внутренний тумблер.

На ресепшене как всегда стояла приветливо-улыбающаяся Лена, но Мария прошла мимо, сухо кивнув в знак приветствия и, не останавливаясь, поспешно спряталась в спасительной кабине скоростного лифта.

***

Ясные погожие выходные оказались обманчивым затишьем перед бурей, в один миг снесшей под корень привычное представление петербуржцев о правосудии и справедливости.

В ночь с понедельника на вторник Чумной Доктор вышел в прямой эфир.

И убил банкиршу Исаеву, взорвав женщину вместе с ее банком и всем обманными путями нажитым имуществом.

Один клик — и доставка еды отменена. Ужина не будет. Убийства — как застрявшая в ее горле кость.

Люди в центре Питера толпятся, собирают с мокрого и грязного асфальта вылетевшие из горящего здания купюры. Они выпорхнули оттуда, как конфетти. А праздничной присыпкой стала мелкая крошка из окровавленного стекла.

Еще один клик — и «машина подъедет через четыре минуты». С учетом пробок путь до дома на Казначейской составит сорок пять минут. Долго, слишком долго.

Мария металась по квартире, натягивая узкие черные джинсы, белую футболку и хоть какой-нибудь кардиган сверху. Плащ выпал на нее из шкафа сам, кроссовки тоже нашлись на удивление быстро. В голове ударами гонга билась одна единственная мысль «узнать, что происходит», читайте как «срочно поговорить с Разумовским».

Схватив телефон, оповестивший ее о том, что машина подъехала, она быстро заперла квартиру и спустилась вниз, абсолютно ничего с собой больше не взяв, абсолютно не зная, что она хочет сделать и чего ей стоит ждать.

— Из-за этого ублюдка одни проблемы, — пожаловался водитель, когда они встали на очередном мосту, уперевшись в задние фары также терпеливо ждавшей своей очереди машине впереди, — Где это видано, пробки в центре города после полуночи…

Действительно, от маньяка с невесть откуда взявшимся огнеметом именно пробки — важнейшая из проблем.

— Сколько нам еще ехать? — девушка нетерпеливо ерзала на заднем сиденье, мысленно подгоняя светофоры и сбившийся к чертям трафик дорожного движения.

— Не меньше часа, вы уж извините, — развел руками водитель, переключив радио с новостей на непринужденную музыку конца 80х, — Опаздываете?

— Не знаю.

— Это ведь офис, да? Тот самый таинственный небоскреб, про который в свое время все говорили так же, как теперь про Чумного Доктора? — таксист не унимался. У них точно где-то прописано, что они обязаны разболтать пассажира, иначе настолько одинаковое их поведение не поддается никакой логике.

— Да, офис, — Воронцова смахнула пальцем уведомления из мессенджеров и в сто пятидесятый раз обновила ленту «Вместе».

— Что же вам, поработать посреди ночи приспичило? — они наконец-то тронулись и переехали с берега на берег.

— Так уж вышло, — нетерпеливо, — Сроки горят. А побыстрее здесь ехать можно?

Оставшиеся пятьдесят пять минут тишину в машине комфорт-класса нарушало лишь монотонное подвывание немного фонящего радио. В здание корпорации девушка влетела под удивленный (если такое вообще возможно) оклик Марго:

— Мария, здравствуйте! До 14:30 у вас не запланировано…

— Сергей у себя? — сердце отчаянно рвалось из груди. Она соврала, когда сказала, что хочет с ним поговорить, ей бы хотя бы просто его увидеть. Все ее существо внезапно пронзила острая тоска, невыносимая необходимость тисками сжала тонкие легкие, — Марго!

— Да, но он никого не ждет, — помощница помедлила, заговорив, лишь когда Воронцова с силой надавила на кнопку с номером самого верхнего этажа, — У него заперто. Он не велел…

— Заткнись.

Она выскочила из лифта, едва не поскользнувшись, но не замедлившись, и остановилась только перед стеклянными дверьми, ведущими в потонувший во тьме пентхаус:

— Сергей! — зовет, выждав несколько секунд и не услышав из кабинета ни звука, — Марго, открой дверь!

— Сергей сказал…

— Марго, открой! — ударяет по стеклу кулаком и замечает человеческий силуэт, сидящий на полу возле письменного стола, — Открой немедленно! Ты же видишь, что ему плохо! — ее душили слезы и всепожирающая тревога. Что-то было не так. Она это чувствовала.

— Марго, пожалуйста…

— Вы можете войти.

Мария шумно сглотнула и надавила на дверную ручку. Та поддалась. Преград больше не оставалось. Виртуальная помощница исчезла с экранов, забрав вместе с собственной голограммой последний источник какого бы то ни было света. Марго ушла, и две израненные души остались, наконец, наедине друг с другом.

Но это все было так неважно.

Мария сделала шаг вперед и глаза, привыкшие к темноте, наконец-то смогли различить забившегося в угол стола мужчину парня, сейчас так по-детски обнимавшего собственные, подтянутые к подбородку колени. Он смотрел на нее расширившимися от ужаса глазами и совсем не моргал, словно боясь, что в следующую секунду наваждение исчезнет, и он снова останется один.

Брошенным, никому не нужным.

Бесполезным.

На нем было что-то вроде чёрной шёлковой пижамы, босые ноги он поджимал как можно ближе к себе в попытке согреться, растрепавшиеся во все стороны волосы просто игнорировал — его заметно трясло, прислушавшись, можно было различить стук зубов и поверхностное дыхание, слишком частое, резкое, и отвратительно бесполезное.

— Серг… — она осеклась, присев на корточки напротив до смерти перепуганного Разумовского. Он вздрогнул, хотя это больше напоминало судорогу. Понизив голос до шепота, Мария позволила себе то, о чем раньше не разрешала себе даже думать, — Сережа… Что случилось?

— Я этого н-не хотел, — пересохшие и потрескавшиеся губы не слушались, а пробирающий все тело озноб только добавлял заикания, — Это не я. Я н-н-не х-хотел…

— Тшшш, — сев на пол, девушка осторожно протянула к нему руку, но парень отшатнулся, дернувшись и сильно ударившись плечом о край стола, — Тише-тише. Все хорошо. Я пришла не для того, чтобы тебя обвинять.

— Я хотел делать ж-жизнь л-людей лучше, — в отливавших серебром глазах застыли слезы, и девушка не на шутку перепугалась, только сейчас осознав, насколько сильно его довели до грани, — Я хотел, чтобы мир… и наш город… стали лучше, — он смахнул с лица непослушные пряди и несколько секунд молча рассматривал собственную ладонь.

Пальцы гнулись с каким-то нелепым запозданием, словно импульсы мозга доходили до нервных окончаний сквозь вату. Взгляд кажущихся стеклянными глаз пытался сфокусироваться на выступавших на изящных кистях венах, но из-за чудовищного тремора раз через раз получалось даже такое элементарное действие.

Чья это вообще была рука?

В немом вопросе Сергей вскинул глаза на замершую возле него девушку.

Как я могу быть уверен, что она существует, если не знаю даже, свою ли ладонь я рассматривал несколько секунд назад?

Беспомощность в его глазах вспыхнула вместе с осознанием собственного бессилия и одиночества.

Он больше не балансировал на краю.

Мария предчувствовала то, что произойдет дальше.

Он падал вниз.

— Я… я же просто хотел как лучше! — Разумовский сорвался на крик и взвыл, содрогнувшись от пронзившей все его тело нечеловеческой боли. Мария рывком подалась вперед и, заметив бешеный испуг в глазах раненого дикого зверя, судорожно притянула парня к себе, обняв и уткнувшись носом в волосы цвета меди.

От его оглушительного воя сердце девушки пропустило удар.

Он рвался на свободу, отталкивая от себя Воронцову и безумно заламывая руки, крича что-то нечленораздельное про Волкова и Чумного Доктора, затем снова срываясь и истошно воя от ломавшего его рассудок страха. Его пальцы впивались в ее предплечья в попытке высвободиться, но Мария лишь крепче прижимала его к себе, стоя на коленях и нежно касаясь кончиками пальцев его спины и спутанных волос. Шепот девушки терялся в огненно-рыжих прядях, но она продолжала убеждать его в том, что она хочет ему только добра. Хочет помочь. Она повторяла это как мантру, игнорируя боль, моральную и, отчасти, физическую.

— Я помогу тебе.

— Мне уже никто не поможет, — выбившись из сил, он в последний раз содрогнулся, устало прижавшись лбом к ее ключицам и, на пару мгновений затихнув, тихо и измученно заплакал.

— Я сделаю все, что потребуется, — Мария чуть сменила позу, удобнее устроившись на гладком холодном полу и обняв больше не сопротивлявшегося Разумовского за плечи. Ее губы едва ощутимо коснулись его волос, — Я буду с тобой, чего бы мне это не стоило. Я буду рядом, я тебе это обещаю.

Ей показалось, что он кивнул. Слезы срывались с пушистых ресниц и стекали по острым скулам, оставляя после себя влажные бороздки с привкусом соли. Терзавший его приступ постепенно сходил на нет, исчезая, и забирая с собой в небытие все силы и остатки здравого смысла. Девушка до крови закусила губу и прикрыла глаза, бессвязно шепча успокаивающие слова и обещания.

Его рыдания постепенно прекратились.

Когда сил не осталось даже на беззвучно льющиеся по щекам слезы, Сергей рвано выдохнул и затих. Мучившие его тело судороги сменились крупной дрожью, и он поежился, тщетно попытавшись закутаться в холодящую кожу ткань собственной пижамы.

— Замерз? — все так же тихо и ласково. Мария болезненно поморщилась, когда парень коснулся ее руки, но ничего не сказала, — Серёж…

— Зачем ты приехала? — его голос прозвучал непривычно низко. Вытерев лицо атласным рукавом рубашки, он вскинул на нее огромные грустные глаза и повторил, с трудом справляясь с не желавшим его слушаться языком и потрескавшимися губами, — Зачем ты сорвалась сюда посреди ночи?

— Мне нужно было тебя увидеть, — она вымученно улыбается и убирает с его лба влажные от холодного пота волосы, — Все это безумие на улицах… Я же вижу, как оно на тебя влияет. Как я могла не приехать?

Разумовский выпрямляется и, шипя от боли в задеревеневших мышцах, садится. Молча смотрит в зеленые глаза напротив, долго, внимательно, он ищет в них что-то, а, отыскав, не верит и снова пытается отстраниться:

— У тебя есть чай? — в ее глазах усталость вперемешку с опьяняющей потребностью заботиться, — Давай пересядем на диван, и я заварю тебе чай. Любой, какой ты больше всего любишь?

Он хотел было что-то ответить, но закашлялся, поперхнувшись сухим воздухом, и болезненно ссутулился, чувствуя, как давящие на легкие спазмы насквозь прожигают все кости в его груди.

— Тише, аккуратнее, — Мария вскочила и, не замечая застлавшей глаза темноты, бросилась к холодильнику с напитками, судорожно доставая из него негазированную прохладную воду, — Попей, — протягивает Разумовскому открытую бутылку, — Пей, прошу тебя.

Он слушается и постепенно успокаивается. Смотрит на нее снизу вверх и с обессиленным стоном жмется к ее ногам:

— Серёжа… — касается его плеч и наклоняется, — Вставай, тебе ведь холодно, пойдем, я помогу тебе дойти до дивана.

— Ты не уйдешь? — невозможные глаза и искажённое животным страхом лицо.

— Я не уйду, — Мария помогает ему встать и поддерживает под локоть, чувствуя, как тот шатается и обмякает в ее руках, — Пойдем. Я останусь с тобой, ничего не бойся, слышишь?

Они рухнули на диван одновременно, вымотанные настолько, что от нескольких метров, преодоленных ими за долгие десять минут, перед глазами теперь прыгали разноцветные круги, а в ушах шумело, и стук собственного пульса отходил за этим грохотом на второй план. Первой в себя пришла Воронцова, предпринявшая попытку подняться и все-таки сходить за чаем:

— Нет! — тонкие пальцы вцепились в ее руку, повторно оставляя на бледной коже маленькие округлые синяки.

— Все хорошо, — она замирает и слабо вздрагивает. Разумовский не отвечает, сворачиваясь возле нее клубком и, ткнувшись носом в ее плечо, шумно выдыхает, не переставая при этом дрожать всем телом.

От его вида у нее болезненно защемило сердце. Екнув, оно подскочило к горлу, а затем с треском принялось биться о не выдерживающие такого напора ребра.

— Я на минутку, — Сергей отрицательно мотнул головой, вновь посмотрев на нее глазами до полусмерти забитого котенка, — Хорошо, я никуда не пойду, — Мария сдается и тихо-тихо шепчет, — Только отпусти руку… Пожалуйста, мне больно.

Удар. Еще один. Удар-удар.

Затем — тишина.

Истерзанные губы касаются тыльной стороны ее ладони, и Мария задыхается, тихо всхлипывая от рвущих ее на куски эмоций.

— Иди сюда, — она усаживается поудобнее, откинувшись на спинку угловатой софы, и кивает ему на свои колени, — Ложись, тебе нужно поспать, так будет комфортнее.

Во взгляде Разумовского спокойными волнами плещутся благодарность и абсолютное доверие. Он отстраняется, отрешенно встряхивая головой, и Воронцова успевает за это мгновение стянуть с себя длинный кардиган.

— Мари, — он шепчет это в полусне, удобно устроившись на ее коленях и почувствовав, как теплая ткань кофты накрыла его сверху.

— Да? — тихий, все такой же безмерно нежный шепот. Ее правая рука опускается на его плечо, прижимая чуть ближе, а пальцы левой лениво перебирают рассыпавшиеся по ее джинсам рыжие пряди.

— Не уходи, — голос где-то на границе с чем-то иррациональным.

Никогда не уходи.

Пожалуйста.

Комментарий к Часть 4

Иллюстрация к главе: https://www.instagram.com/p/CNsBzyBnIUJ/?igshid=zgw16a3cetuf

Зайдите туда, бете-художнику-соавтору будет приятно~

========== Часть 5 ==========

Мария не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она переступила порог его комнаты.

Не знала, который по счету час она сидит вот так, устало откинув голову назад и изучая слабо освещенный питерской ночью потолок пентхауса.

Сколько раз за проведенное здесь время она беспокойно вздрагивала, чувствуя малейшие движения спящего на ее коленях парня.

И сколько сотен тысяч раз она касалась его, аккуратно поправляя кофту, заменившую одеяло, чувствуя, как ее сердце бьется в такт его размеренному дыханию.

— Мм. — рыжеволосая голова дергается и челка снова падает на лоб и глаза.

— Тш-ш-ш, тише, — до безумия нежный шепот и ее рука в его ладони, — Я здесь. Спи.

Разумовский то ли не просыпался, то ли, действительно, послушался, тихо вздохнув и так и не выпустив ее холодных пальцев из своих, таких непривычно теплых. Он снова провалился в сонное небытие, и Мария прикрыла глаза, поддавшись навалившейся на нее дремоте, но не перестав прокручивать роящиеся в ее голове тревожные мысли. Мысли эти касались всего и ничего одновременно: девушка думала о том, что произошло, и о том, что, возможно, произойдет в недалеком будущем, она перебирала в голове отрывки различных сцен из прошлого, и строила догадки относительно их будущего. Творившаяся в городе анархия сейчас казалась ей всего лишь страшным сном. Плодом больного воображения.

Ей не хотелось верить в то, что происходящий вокруг кошмар — реален. Настолько реален, что затрагивает жизнь ее, Марии Воронцовой, в первую очередь.

Остатками здравого смысла она это, конечно, понимала.

Но принимать категорически отказывалась.

По крайней мере пока. Пока к ней с таким до боли искренним доверием жмется это пугливое рыжеволосое чудо. Пока она может сидеть рядом с ним в такой вот запредельной близости и касаться его невообразимо белой кожи и волос цвета сверкающей на солнце меди.

Волос — непослушных, спутанных, но мягких как шелк.

Волос, насквозь пропитавшихся запахом дыма и гари.

— Не ушла, — из мыслей ее выдернул его шепот. Сонно моргая, Сергей поморщился и перевернулся на спину, снизу вверх посмотрев на девушку. Его голос охрип, лицо осунулось, еще сильнее подчеркнув острые черты, но в глазах больше не было того жуткого всепоглощающего страха. Сейчас в них отражалась лишь бесконечная усталость.

— Я ведь обещала, — она убирает за ухо выбившуюся из давно растрепавшегося пучка прядь и слабо улыбается. В звенящей тишине пентхауса даже их шепот казался оглушительно-громким.

Разумовский прикрыл глаза, и его лицо вновь приобрело умиротворенно-расслабленное выражение. Он все еще держал Марию за руку и был до невозможности благодарен ей за то, что она это терпела и не пыталась вырваться. Его длинные пальцы изучающе скользнули по ее запястью и поднялись выше, пробежавшись по незаметным сейчас переплетениям вен и выступающим костяшкам.

— Спать не хочется? — девушка спрашивает, наблюдая за тем, как он медленно кладет ее руку себе на грудь и открывает глаза, в которых снова сквозит детский испуг — а вдруг он ее отпустит, и она исчезнет?. Мария поняла его мысли без слов и едва ощутимо коснулась кончиками пальцев четкой линии его челюсти, — Не бойся ты, никуда я не денусь.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга, не зная, что сказать, да и сомневаясь, надо ли. В его глазах беспокойным прибоем плескалось неверие в то, что он снова кому-то нужен, в ее — ярким пламенем полыхала готовность доказывать ему это столько раз, сколько потребуется.

— Ну так что? — Мария нарушает молчание и распускает волосы, намереваясь перевязать незамысловатую прическу.

Сергей отрицательно мотает головой, не особо понимая, о чем она спрашивает. А Воронцова только тихо выдыхает:

— Вот и мне не хочется.

— Не убирай.

— Что?

— Волосы, — сонный взгляд парня замер на ее лице, сейчас обрамленном темными волнистыми локонами. Ее глаза на фоне белой кожи казались огромными, длинные ресницы отбрасывали на щеки длинные подрагивающие тени.

Мария убрала резинку в карман и кивнула, отчего несколько прядей выбились из-за уха и добавили ее облику уютной небрежности. Разумовский смотрел на нее задумчиво на грани с «отрешенно», и девушка вспомнила про свою так и не воплотившуюся в жизнь идею:

— Хочешь, я заварю чай? — заметив, что парень снова стал ее слушать, она продолжила, все так же не повышая голоса и ласково улыбаясь одними уголками губ, — Нам обоим не помешает сейчас что-нибудь горячее.

Молчаливый кивок. Сергей смотрит на нее, но не проходящий в голове туман обволакивает и уносит все мысли, а опустошенность после нервного срыва как будто бы заливает все его кости свинцом. Он тяжело приподнимается, на несколько секунд замирая напротив ее лица, и, наконец, устраивается в углу Г-образной софы, продолжая кутаться в теплый кардиган, ставший на эту ночь его пледом.

«Теперь точно исчезнет» — промелькнуло в его голове.

Мария же исчезать не собиралась вовсе. Потянувшись и медленно встав, она размяла затекшие конечности и осмотрелась в пустом помещении, которое адаптировавшиеся к темноте глаза сейчас воспринимали как нечто совершенно привычное, и от того абсолютно не ассоциирующееся с кухней и распитием чая. Обойдя диван и заметив вновь начавшие подрагивать плечи парня, она подошла к нему сзади:

— Где у тебя чайник? — поцелуй в рыжую макушку и напоминание, в котором он так сильно нуждался, — Я не собираюсь никуда уходить, слышишь? Я просто хочу заварить чай.

Он не слышал. Тянулся к ее прикосновениям как к единственному, что сейчас имело хоть какой-то смысл, и тонул в источаемой ею нежности, даже не пытаясь спастись.

— Там, — он кивнул в сторону пустой стены, с трудом сосредоточившись на таких ненужных сейчас мелочах, — Там шкаф.

Воронцова кивнула и отошла, занявшись поиском сначала механизма, открывавшего спрятанную в нише кладовую, а затем старательно отыскивая чайник, чашки и хотя бы пакетированную заварку. За всеми ее перемещениями Разумовский наблюдал, не отрываясь, чувствуя, что Мария — единственное, что способно, как якорь, удержать его в настоящей реальной жизни и не дать скатиться в беспросветное безумие. Какие-то еще мысли проносились в его голове, не задерживаясь, но сил на то, чтобы их поймать и остановиться на чем-то конкретном у него не было.

— Вот, держи, — спустя какое-то время девушка вновь села на диван и протянула ему кружку, — Сахар нужен?

Еще один молчаливый кивок.

Он высыпал в кружку добрую треть от всей сахарницы, и давно переставшая подслащивать чай Мария последовала его примеру.

Комната снова погрузилась в тишину.

А затем он попросил ее рассказать что-нибудь о детстве. И отхлебнул чай, тут же обжегшись и недовольно зашипев.

Воронцова же начала говорить, начав с незамысловатого описания квартиры своей бабушки, в которой она провела первые шестнадцать лет своей жизни и из которой выбиралась в гости к родителям только по выходным, а зачастую и того реже. Девушка рассказала о том, как ходила в детский сад и школу, какие предметы она любила и с кем дружила, не забыла упомянуть и про то, как после уроков они с бабушкой часто ходили в парк — маленькой Машеньке нравилось кормить там уток и смотреть, как уличные художники по-разному рисуют окружавшие их деревья и виднеющиеся за ними старенькие пятиэтажки.

— Какие картины нравились тебе больше всего? — в глазах Разумовского сверкнула заинтересованность. Он посмотрел на Марию, чуть склонив голову набок, и облизнул пересохшие губы.

— Те, которые художники рисовали осенью, — не задумываясь, словно готовясь к этому вопросу всю жизнь, — К началу октября они переставали рисовать золотые и красные деревья, и начинали изображать все вокруг таким, каким его видела я — серым, голым, и… оставленным.

— Необычный выбор для ребенка, — рыжая бровь взметнулась вверх, когда Сергей понял, куда клонит девушка. Он передернул плечами и сам не заметил, как вцепился в чашку до побелевших костяшек.

— Предсказуемый, если ребенок чувствует себя таким же.

Ее мама никогда не хотела детей. Узнав о своей беременности, девушка сразу же поставила ультиматум своей одинокой матери — либо та берет воспитание «ошибки молодости» на себя, либо она делает аборт и они забывают обо всем этом раз и навсегда. К ее сожалению, женщина выбрала первый вариант, к тому же настояла на том, чтобы ее дочь узаконила свои отношения с биологическим отцом Марии. В этом не было особого смысла, но на тот момент будущей бабушке казалось, что такой шаг сможет спасти хоть что-то.

Не смог.

Первые несколько лет оставшиеся вдвоем внучка и бабушка видели родителей девочки почти каждые выходные. Когда Мария начала ходить, говорить, и пошла в детский сад — встречи сократились, но на тот момент ей не казалось это какой-то катастрофой. Осознание проблемы пришло к ней в первом классе, когда учащиеся с ней ребята загнобили «сиротку, прожирающую бабкину пенсию» и Мария впервые не допустила мысли о том, что в ее семье все не совсем «как у других нормальных людей».

Напуганная, затравленная девочка в одежде, частично купленной в секонд-хенде, частично — сшитой бабушкой из разного рода обрезков, жила одной лишь мыслью о том, что в субботу она обо всем поговорит с мамой.

Но суббота настала, а мама так и не приехала, позвонив ближе к вечеру и сказав только два слова, которые Мария услышала, хотя говорили их бабушке.

— Мы разводимся.

Мать она не видела после этого больше полугода. Та ссылалась на стресс и бесконечные проблемы со здоровьем, удосуживаясь раз в несколько недель позвонить и узнать, живы ли ее пожилая мама и семилетняя дочь.

Встречи с отцом с того дня стали для девочки праздником, случавшимся раз в год, если повезёт. Мужчина переехал в другой город и быстро завел новую семью. Сейчас они ограничиваются обменом поздравлениями на Новый Год и День Рождения, и Марии этого, в целом, как будто бы даже хватает.

— Бабушка для меня единственный человек, рядом с которым я чувствую себя в безопасности, не смотря на то, что ее саму порой нужно защищать от работников ЖЭКа и спасать от нападок ревматизма, — девушка пошутила, но в глазах ее стояли слезы.

Она погрузилась в свои воспоминания настолько, что не заметила, как во взгляде Разумовского осколками стекла заблестело болезненное понимание.

— Бабушка единственная, кто меня любит и кто готов обо мне заботиться, даже если ей самой это во вред, — Мария шмыгнула носом и допила чай, отставив кружку на журнальный столик и несколько раз шумно выдохнув, справляясь с накатившими на нее эмоциями, — Она единственная, кто меня…

— Принимает, — его шепот, как едва различимый шелест крыльев, — Принимает таким, какой ты есть, и не пытается изменить или переубедить. Терпит все твои выходки и поддерживает даже тогда, когда все остальные отворачиваются или бросают в тебя камнями.

— Да… — она кивнула, внимательно посмотрев на парня, глаза которого смотрели в пустоту. Или в прошлое? Мария напряглась, испугавшись, что он снова видит кого-то еще в комнате, но ее страхи не оправдались.

— Такой… Такой человек должен быть у каждого, — Разумовский опустил голову, и, снова выпрямившись, посмотрел на нее печальными, но совсем не пугающими глазами, — Иди сюда.

Она прочитала это буквально по губам, не сразу поняв, что он имеет в виду и чего от нее хочет. Когда он убрал чашку и придвинулся, кивком головы указав девушке на место рядом с собой, все, наконец, встало на свои места:

— Как ты себя чувствуешь? — отвлекшись, Мария взволнованно посмотрела на рыжеволосого, сейчас сидящего так неприлично близко.

— Защищенно, — слабая ухмылка. Он сидел напротив нее, но постоянно поворачивался в профиль, словно зрительный контакт мешал ему сосредотачиваться на словах и мыслях, — Не думал, что смогу ощутить это снова… После стольких лет.

Его пальцы перестали терзать кардиган, и Воронцова невольно вздрогнула, когда холодная ладонь парня вцепилась в ее собственную. Зеленые глаза посмотрели на него с трепетом и бесконечной привязанностью:

— Расскажи мне, о чем ты сейчас думаешь.

Разумовский молча покачал головой, привычным движением отбросив назад мешающие пряди, и сильнее вжался в спинку дивана, в углу которого сидел. Его пальцы дрогнули и переплелись с пальцами Марии, но думал он в тот момент явно о чем-то далеком, о чем-то, что когда-то давно похоронил у себя в самом дальнем уголке души и планировал никогда об этом не вспоминать. Потому что привязанность — это слабость, а за слабость в детском доме бьют.

Сильно. Ногами. Не важно — по лицу или по ребрам.

Заговорил он спустя несколько десятков минут.

Заговорил, и губы его тронула тень беззаботной улыбки, которая была присуща ему когда-то тогда. В прошлом, которое вообще не факт, что действительно существовало таким, каким он его запомнил.

Он говорил о маме.

О том, какой он ее запомнил — доброй, светлой, способной уберечь его от всех бед этого мира. С ней можно было говорить о чем угодно, она никогда его не ругала, только тихо объясняла, как сделать ту или иную вещь лучше, и при этом обязательно аргументировала «почему». Она поддерживала его во всем, и прощала все, и, несмотря на то, что он был совсем ребенком и это, в общем-то, было типичным поведением любящей матери, Сергей уже тогда чувствовал какую-то мистическую силу, которую эта женщина излучала, едва появляясь на пороге комнаты.

Позже он понял, что имя этой силе — любовь. И что такой всеобъемлющей и беспрекословной она бывает один раз на миллион.

Он понял это, потеряв все, и себя в первую очередь. Огромная часть его души разбилась вдребезги ровно в ту секунду, когда ему впервые сказали «твои родители погибли». Все остальное не имело значения — их больше не было, мамы больше не было, а значит и смысла жизни у маленького, ничего не знающего о жестокости мира, Сережи тоже больше не было. Сейчас он смутно помнил тот период, те несколько лет, которые он провел в детском доме, искренне не понимая, зачем его туда поместили, если было проще похоронить еще в тот день.

Он чувствовал себя мертвым, и думал, что это предел страданий. Что хуже уже никогда не будет.

Но он ошибся.

Другие сироты его сразу невзлюбили. Маленький, щуплый, замкнутый, но при этом очень творческий и способный — он не подходил ни к одной из тамошних «компаний», а потому быстро стал белой вороной, а позднее — изгоем, едва ли не прокаженным. И если поначалу нападки ограничивались оскорблениями и пинками, то чемстарше становились дети, тем больше животной жестокости в них просыпалось. Разумовского били, до крови, вывихнутых конечностей и месяцами не проходящих гематом. Ему отстригали волосы, старшие тушили о его руки окурки, младшие — рвали его рисунки и топтались по вещам, всегда аккуратным, чистым и идеально выглаженным. Он кричал, плакал, дрался, даже если не было ни шанса на победу, но воспитателям не говорил ни слова.

Он терпел несколько лет, уже тогда став нервным и пугливым, вздрагивающим от каждого шороха и до скрипа сжимавшим челюсти по ночам.

А потом появился он.

Олег Волков.

Его лучший друг и гроза всех обидчиков. Человек, спасший его от морального и физического уничтожения, а затем подаривший ему новую цель в жизни и силы на ее достижение. Он был спокойным, уверенным в себе и четко знающим, что и как нужно делать — он был полной противоположностью Сергея, и, быть может, именно поэтому они стали, как позже говорили воспитательницы, «не разлей вода». Разумовский видел в Олеге источник энергии, способный подпитывать его собственное, крайне не стабильное состояние, и при этом ничего не требовавший взамен. Волков же чувствовал потенциал и гибкий ум, которые рыжеволосый одиночка прятал где-то глубоко внутри себя, совершенно не намереваясь становиться ни гением, ни миллиардером, ни филантропом.

— Тогда тебя еще не привлекали технологии? — Мария смахнула со щеки слезу, отпустив руку парня, когда та ему потребовалась для жестикуляции.

— Разве что совсем немного, — его взгляд сфокусировался на лице девушки, и всколыхнувшийся было осадок от воспоминаний снова начал опадать, — У меня были другие увлечения, я жил… совсем другим и хотел тоже иного. Пока Олег не убедил меня, что за технологиями — будущее и весь прогресс.

Воронцова несколько секунд смотрела на него, наблюдая, как непослушная вьющаяся прядь падает со лба на переносицу и еще сильнее подчеркивает фактурный профиль. Разумовский сдул ее спустя долю секунды, и Мария заговорила, внезапно поняв, о каком «увлечении» шла речь:

— Ты любил искусство, — не вопрос, утверждение, и синхронный поворот головы в сторону Венеры, — Ты не находил красоты и спокойствия в том, что тебя окружало, и бежал в античность…

— Не слишком разумно, да? — его губы скривились в усмешке, взгляд снова стал напряженнее.

— Нет, почему, наоборот… — Мария улыбнулась, открыто и совершенно без намека на фальшь и притворство, — Это очень логичный шаг, даже правильный.

— Правильный? — ехидный огонек погас, и голубые глаза моргнули с неподдельным удивлением.

— Кто знает, что было бы, не отыщи ты такой способ прятаться от суровой действительности, — Она меня что, поддерживает? Снова? — Ты все сделал правильно. И делаешь до сих пор.

Но дело ведь не в поддержке

Комната вновь погрузилась в тишину. Сергей шумно выдохнул, заметив, как за окном начинают проступать первые бледно-желтые всполохи солнечного света. Мария же сидела, поджав под себя одну ногу и о чем-то задумавшись, вперившись взглядом в картину, на которую никогда не обращала особого внимания. Ее мысли судорожно крутились вокруг личности Волкова — реального или же с самого начала выдуманного ребенком, у которого психика подвергалась травмам едва ли не каждый день, одна сильнее другой.

— Мария.

Его мягкий тембр и мелькнувший из-за облаков луч света, мельком озаривший сидящую на диване девушку.

— Что? — она переводит на него взгляд, но тот затуманен судорожными попытками собрать все части пазла воедино.

— Зачем ты сорвалась сюда посреди ночи?

Ее губы тронула улыбка. С трудом заставив сонный мозг переключиться с одних размышлений на другие, она запоздало заметила, как Разумовский подался вперед и вздрогнул, буквально почувствовав кожей исходящую от Воронцовой энергию.

Ту самую.

— Мари.

Она приходит в себя и чувствует, как сбивается с ритма давно не принадлежавшее ей сердце. Забыв, как дышать, она смотрела на него, замершего буквально в нескольких сантиметрах, и тщетно пыталась выдавить из себя хоть слово.

— Я не…

Его губы не дали ей договорить. Невесомо коснувшись, они прижались к ней лишь на мгновение, почти сразу же испуганно отступив.

— Прости, — голубые глаза расширились от страха и осознания совершённого. Он дернулся было назад, но тонкие пальцы несдержанно вцепились в его рубашку.

— И ты меня.

Тихий выдох и слабый стон. Пальцы путаются в рыжих волосах, и его руки неосознанно ложатся на изящную талию, притягивая умолявшее об этом тело к себе, ближе, стирая какие-либо границы личного и дозволенного. Он ощущал, как Мария дрожит, стараясь совладать с порывом вырвавшихся на волю чувств, как она борется с ненавистными мыслями о том, что нужно все это прекратить, отстраниться, оставить его.

Но как можно было его оставить?

========== Часть 6 ==========

Солнечные лучи нещадно били в панорамные окна пентхауса.

Они освещали немногочисленные предметы интерьера — письменный стол с креслом, диван да низкий журнальный столик — и играли желто-белыми бликами на античной лепнине, украшавшей одну из стен, и золотой раме той самой Венеры, покинувшей галерею Уффици ради того, чтобы стать жемчужиной кабинета одного питерского миллиардера-любителя.

Рассвет в конце марта был запоздалым, еще не таким красочным, каким он станет чуть позже, когда на улице заметно потеплеет, и солнце станет задерживаться подольше, но даже он в то утро поднимал настроение владельцу сверкающего на свету небоскреба, небрежно воткнутого в культурный центр города на Неве. Гений и филантроп, более известный всем как «рыжеволосый мажор-айтишник», наступление утра в тот день встречал, закутавшись в темно-синюю толстовку и допивая уже третью кружку кофе подряд.

Он сидел за столом, щурясь от солнца и читая договор с HOLT-International, вчитываясь в строки, помеченные как «обязанности покупателя» и игнорируя расписанные ниже статьи расходов, количество нулей в цифрах которых выходили за все возможные рамки приличия. Прервав свое занятие на середине, мужчина поднял голову и привычным движением убрал за ухо надоедавшую ему челку. Прекратив играть с резинкой для волос, он вскинул глаза и уставился на диван, где еще недавно сидело двое побитых жизнью молодых людей, на одну ночь ставших друг для друга не то чтобы опорой, а, скорее, чем-то больше напоминавшим смысл этой гребанной жизни.

— Прекрати это.

Голос Волкова раздался из ниоткуда. Темная тень мелькнула возле картины и материализовалась прямо за спиной Разумовского:

— Она нам только мешает, — заискивающий шепот, зловещий и мрачный, каким он и был всегда, — Не думай о ней. Я позабочусь о тебе, Сережа. Тебе не нужна эта девка, она лишь тратит твое время.

— Тебя здесь вчера не было, — голос парня дрогнул, и в горле снова встал предательский комок из слез, — Тебя не было, когда ты был мне нужен, Олег!

— Прекрати истерику, — ладонь Волкова тяжело легла на хрупкое плечо друга, — Ты дал слабину, больше такого не повторится. Работай, Сережа, работай для блага простых людей, и ни о чем не беспокойся.

— Но ведь…

— Сергей, к вам посетитель, — внезапно возникшая на экране Марго заставила Разумовского вздрогнуть.

— Я сейчас занят.

— Он из полиции, — голограмма улыбнулась, конечно же не догадываясь о том, насколько не вовремя включилось ее чувство юмора, — Я не шучу.

Разумовский подскочил на стуле и обернулся.

Но в комнате никого, кроме него самого, не было.

Неаккуратно собрав в папку разложенные по столу документы, он одернул футболку и залпом допил свой кофе, приветливо улыбнувшись вошедшему в эту же самую секунду доблестному блюстителю правопорядка Петербурга:

— Майор полиции Игорь Гром.

Разговор оказался информативным для них обоих. Игорь узнал о том, что односторонняя система шифрования «Вместе» технически не предполагает вычисления мобильного устройства того или иного пользователя. Это означало, что отследить Чумного Доктора никак не получится, ко всему прочему еще и алгоритмы этой супер-интеллектуальной соцсети популяризируют эфиры маньяка, подсовывая их даже тем, кто вообще не был и не хотел быть в курсе происходящего. Разумовский поведал все это абсолютно спокойно, максимально по-бытовому объяснив, как работает его изобретение, но при этом стараясь не подходить к Грому слишком близко, держа того на расстоянии от себя, своего стола и документов, которые не должны были попасться никому на глаза.

Полезной информацией для миллиардера стала новость о том, что делом Чумного Доктора с этого самого дня будет заниматься прибывший из столицы агент Стрелков — это нужно было запомнить и обязательно передать Волкову, чтобы тот вел себя осторожнее и повременил с продолжением своей «игры».

«А что было бы, если бы не было никакого Волкова?» — ему вдруг вспомнились слова

Марии.

Гром еще что-то спрашивал, кажется, про газировку и детский дом, но Сергей этого не запомнил. Он знал о противоречивой репутации майора, но подобным банальным вопросам не придал никакого значения. Быть может, зря, но тогда его голова была занята совершенно другим.

Если бы не было?

Игорь списал нервозность и рассеянность Разумовского на человеческую усталость. Сомнений, что создатель ультрасовременной соцсети — действительно гениальный программист, постоянно занятый своим детищем — у него не было. Но что-то в поведении Сергея его смущало. Что-то неуловимое, эфемерное, что-то на уровне энергетики.

А что, если нет никакого Волкова?

Попрощавшись с Громом и выпроводив его за дверь, миллиардер обессилено рухнул в кресло. Не выспавшийся и не успевший переварить сложившуюся с Марией ситуацию мозг категорически отказывался выдавать какие-либо логичные умозаключения. Шумно выдохнув и не сумев отогнать от себя внезапно одолевшие его сомнения, Разумовский решил прямо разузнать обо всем, что его интересовало. Что могло быть проще — всего лишь задать один-единственный вопрос…

— Марго, вызови Марию.

— Ее нет в здании.

Голубые глаза недоуменно уставились на часы в правом нижнем углу экрана компьютера: 11:43.

Воронцова не на рабочем месте почти в полдень в будний день?

— Марго.

Это что-то новенькое.

— Да, Сергей?

— Адрес.

***

В квартире на четвёртом этаже все было вверх дном. Разного размера коробки, папки с документами, стопки бумаг и всевозможные книги вперемешку с канцелярией валялись на полу и на всех горизонтальных поверхностях, добавляя современной однокомнатной квартире едва уловимую нотку бухгалтерии после погрома. Среди всего этого беспредела раненым зверем металась девушка, сорвавшаяся сюда с работы и не успевшая толком ничего разузнать ни про детский дом «Радуга», ни про нанесшего им визит Игоря Константиновича Грома. Все это напрочь вылетело из ее головы после одного злополучного звонка и тонны криков, последовавших за ним.

— Да не может этого быть, — Мария в очередной раз поскользнулась на лежащем на полу «файлике» и смачно выругалась, едва не завалившись на стоящую возле окна ширму в японском стиле, — Не могла пропасть именно та бумажка, которая сейчас так нужна.

Она искала несчастный кусок переработанной древесины формата А4 уже почти пять часов. Время близилось к обеду, а процесс поисков мало того, что не давал результатов, так еще и запутывал и без того ничего не понимавшую девушку все сильнее и сильнее. Прервавшись на то, чтобы дойти до кухни и выпить стакан воды, Воронцова шумно вдохнула, затем нарочито медленно выдохнув — применение дыхательных практик не спасало, но создавало иллюзию, что ты хоть как-то печешься о своей нервной системе, стабильность которой напоминала собой Пизанскую башню.

— Та-а-к, — выпустив из легких весь воздух и смахнув с экрана телефона оставшиеся непрочитанными уведомления от коллег, Мария поставила на телефоне беззвучный режим и решительно направилась обратно в комнату, — Ладно, хорошо, начнём все сначала.

Чудо произошло в начале пятого вечера.

Одинокий и изрядно помятый, вложенный абсолютно не в ту папку, в которой он должен был быть, искомый документ наконец-то попался на глаза девушке, и, конечно же, именно в тот момент, когда она была в шаге от того, чтобы прекратить поиски и послать все к чертовой матери. Обнаружив пропажу, Мария рухнула на кровать, сбросив с нее несколько коробок, напрочь проигнорировав тот факт, что те перевернулись и извергли из себя еще несколько сот разлетевшихся по полу бумажек. Открыв ноутбук, девушка принялась печатать, параллельно пытаясь свободной рукой нащупать телефон, потонувший под лавиной из белоснежных разноформатных листков.

«Отправлено»

Воронцова падает навзничь, на автомате доставая из-под себя разного рода справки и дополнительные соглашения.

«Звонок завершен»

Зевнув, она устало смотрит на люстру, выключатель от которой находился в противоположном углу комнаты. За окном темнело, кажется, она просидела за компьютером дольше, чем ей самой изначально показалось.

Гаджет под рукой завибрировал и, разрядившись окончательно, обиженно потух.

Мария, впервые сумевшая заснуть при ярком свете, последовала его примеру.

***

— Здесь нельзя парковаться, — полицейский подошел к черному мерседесу бизнес-класса и постучал по стеклу с водительской стороны.

Рычащий двигатель замолк, но стекло не опустилось. Только спустя восемь минут дверь полностью тонированной иномарки аккуратно приоткрылась, и на пожилого хранителя правопорядка воззрились сверкающие из-под рыжей челки инисто-голубые глаза.

— Вы хотели мне что-то сказать? — выбравшись из машины и отряхнув и без того идеально вычищенное черное пальто, молодой человек изящно смахнул с лица взъерошенные ветром пряди.

— Здесь запрещено парковаться, — мужчина в форме был далек от интернета и последних новостей, — Вон знак висит, по будним дням…

— Мне нужно в этот дом, — бледное лицо повернулось в сторону малоэтажной новостройки, стоявшей прямо на набережной. Стоячий воротник, фактурный профиль и белая кожа делали его похожим на современного графа Дракулу.

— Пожалуйста, припаркуйтесь где-нибудь, где это разрешено…

— Я останусь здесь, — желтый свет фонарей недобрыми всполохами отражался в светлых глазах, делая их неестественно яркими. Служитель закона так и не понял, что уличные фонари стояли позади его собеседника и никак не могли отражаться в глазах невесть откуда взявшегося выскочки.

— Вы не можете.

— Ошибаетесь, — он говорил почти шепотом, не улыбаясь, но чуть склоняя голову набок. Вытащив из внутреннего кармана пальто свернутые в рулон купюры, рыжеволосый аристократ быстрым движением вложил их в ладонь полицейского и сделал шаг назад, отступив в тень.

— Это… что… — сверкнувшие из темноты золотые глаза заставили храброго блюстителя правопорядка попятиться, — Я не беру взяток! Это же… Сколько тут вообще…

— Несколько тысяч, — шепот из ниоткуда и отовсюду одновременно, — А теперь уходи, пока не стало слишком поздно.

— Несколько тысяч? — послушно отступив, мужчина вздрогнул, когда за его спиной раздался тихий, но какой-то до ужаса дьявольский смех, — Тысяч… Долларов?

Он обернулся, но загадочного молодого человека уже не было.

Только на тротуаре возле не по правилам припаркованного автомобиля лежало крупное иссиня-черное перо.

***

Он стоял в дверном проеме ее квартиры, облокотившись плечом о косяк и неловко косясь на девушку из-под упавшей на глаза челки.

— Ты? — она смотрела на него непонимающе, отчасти испуганно, перебирая в голове всевозможные варианты событий, которые могли бы привести к такому вот ночному визиту, — Что случилось?

Разумовский пожал плечами, нервно улыбнувшись и одернув закатанные по локоть рукава своей извечной белой рубашки.

— Мне было одиноко… — тихо, смотря на нее расширившимися от страха глазами.

Мария сделала шаг назад и махнула рукой:

— Заходи.

-…С тех пор, как ты ушла тем утром.

Воронцова не сразу сложила две фразы воедино. Закрыв дверь за парнем, она мельком скользнула взглядом по его растрепанной укладке и сутулой спине, отметив, что за последние дни он стал еще бледнее и худее, чем обычно. И только после этого до нее дошёл весь смысл сказанного.

— Ты нужна мне.

Три слова, о которых она грезила больше полутора тысяч дней, и ни единой мысли во внезапно ставшей ватной голове.

Она тянется к нему, мягко обнимает за шею, и находит его губы, прижимаясь всем телом и путая пальцы в рыжих волосах.

Он неуверенно отвечает и подается вперед, касаясь ее спины и талии дрожащими руками, неосознанно перехватывая инициативу, углубляя казавшийся поначалу невинным поцелуй.

— Ты не исчезнешь? — шепчет, шумно втягивая носом воздух, и прижимается к ее лбу своим.

— Никогда, — обхватывает его лицо ладонями и всматривается в голубые глаза, преданно глядящие на нее, как на единственное, что может помочь ему не потерять связь с реальностью.

Разумовский судорожно кивает и делает шаг вперед, подталкивая Воронцову к единственной имеющейся в квартире комнате. От ее улыбки его сердце сбивается с ритма, а ее — едва ли не останавливается вовсе.

И снова поцелуй.

Глубже. Раскованнее.

Ее ногти слабо царапают усыпанную родинками шею.

— Сережа.

Она отстраняется, задыхаясь от нехватки кислорода, и прижимается к его плечу, бросая взгляд на зеркало на стене напротив.

— Что? — откликается, но голос вдруг становится резче и доносится откуда-то издалека.

— Я люблю тебя.

Он ухмыляется и чуть поворачивает голову. Сильнее прижимает девушку к себе и открывает глаза, за которыми она может следить только в отражение.

Дернувшись, она не сразу заметила, как ткань его рубашки внезапно стала темнеть и видоизменяться.

А из Зазеркалья на нее пристально воззрились два хищных желтых глаза.

***

Подскочив на кровати и резко сев, Мария несколько минут моргала и трясла головой в попытке изгнать из мыслей привидевшийся ей кошмар, а вместе с ним и слепые белые круги, скакавшие перед глазами из-за горящего в спальне света.

Всего лишь сон.

Ее пальцы касаются ее собственных губ. Руки как будто бы до сих пор ощущают тепло его тела и шелк медных прядей, щекочущих лицо и путающихся в пальцах. Сердце до сих пор учащенно бьется о грудную клетку, дыхание — одно на двоих.

Но этого всего не было.

Вдох. Выдох.

И мучительная тоска по тому, чего не было и чего никогда не будет.

Поднявшись с кровати, девушка посмотрела на творящийся вокруг нее хаос и устало махнула на него рукой, прошлепав босыми ногами прямо по важным для нотариуса документам. Она зашла на кухню и, не включая свет, ткнула пальцем в кнопку электрического чайника. Тот зашумел, а в зеркале, видневшемся из коридора, блеснули фары проехавшей рядом с домом машины. Шум улиц, доносящийся до нее сквозь приоткрытое окно, периодически прерывался громкими криками шпаны и хлопками взрывов.

Фанатики. Я совсем забыла о том, что творится в городе.

Размешав чайной ложкой растворимый кофе, Воронцова вышла на небольшой, полностью застекленный балкон, и открыла окно нараспашку, жадно вдохнув прохладный ночной воздух.

И почти сразу же им поперхнувшись.

Отставив кружку, девушка несколько раз помотала головой, посчитав, что навязчивые сны и нервное напряжение сыграли с ней злую шутку. Галлюцинациями она никогда не страдала, и своим глазам, вообще-то, привыкла верить, но сейчас те явно ее подводили, то ли выдавая желаемое за действительное, то ли просто рисуя ей образ того, кто, на самом деле, о ней сейчас даже не вспоминает.

Но видение все никак не проходило.

На набережной в метре от ее дома действительно стоял мерседес, который Мария привыкла ежедневно видеть на парковке возле офиса «Вместе». И рядом с машиной действительно стоял ее владелец, сейчас повернувшийся к Неве и позволявший разглядеть лишь свою спину и заведенные назад руки. Но это был он. Точно. Она не перепутает этот силуэт и это огненно-рыжее каре ни с одним другим.

Под ее окнами действительно стоял Разумовский.

И это никак не могло быть совпадением.

Мне было одиноко… С тех пор как ты ушла тем утром.

Она была на улице уже через три минуты. Наспех натянув джинсы и заперев дверь, она слетела по лестнице вниз и, ненадолго замерев на противоположной стороне проспекта, уже медленнее перешла дорогу, напрочь забыв о существовании положенных для этого мест. А он так и стоял, не шелохнувшись.

— Сергей.

Перед ее глазами вихрем проносились картинки из ее сна. Сердце заныло, отчаянно потребовав сократить дистанцию и дать выход сводящим с ума чувствам.

— Тебя не было на работе, — брошенная ледяным тоном фраза как просвистевший в воздухе хлыст, обрушившийся на разнежившиеся мысли девушки и разрубивший их пополам.

— Я… Извини, мне нужно было срочно уйти, я не предупредила, — Мария спотыкалась на каждом слове, еще секунду назад собираясь говорить абсолютно другое, и теперь судорожно формулируя мысли, касающиеся ее «прогула».

— Ты не отвечала на звонки и сообщения, — Разумовский, наконец, повернулся и скользнул по ней цепким взглядом сверкающих злобой глаз, — Даже на мои.

— Я… — она неосознанно попятилась, — Что вообще произошло? Зачем ты меня искал и… зачем приехал? И почему не позвонил в дверь, если я так срочно была тебе нужна?

Мужчина поморщился и устало потер пальцами переносицу. Красивое лицо исказила мимолетная судорога.

— Я должен задать тебе один вопрос, — передернув плечами, он выпрямился и сверху вниз посмотрел на нее совершенно чужим взглядом. Небесно-голубая радужка сейчас была словно бы подернута желто-оранжевой поволокой.

— Вопрос? — совершенно ничего не понимая, — И ради этого все эт…

— Заткнись!

Мария вздрогнула и дернулась, когда его пальцы вцепились в ее плечо. Вскинув голову, она испуганно посмотрела на напряженное лицо того, кто еще несколько часов назад жался к ней на диване и таял от малейшего проявления заботы и хоть какой-то любви и ласки.

— Сергей, — тихий шепот в тщетной попытке унять его приступ агрессии, — Сергей, мне боль…

Сузившиеся глаза и оглушительный крик.

— Я сказал, заткнись!

Холодная ладонь бьет наотмашь, и Мария падает на гранитную мостовую, судорожно прижимая руку к горящей щеке. Она не поднимается, но в зеленых глазах сотни тоненьких трещин покрывают нечто очень для нее важное. Что-то такое, что заставляло ее жить и вставать по утрам.

— Что ты знаешь про Волкова? — Разумовский сделал шаг вперед, и девушка подумала, что в следующий раз она получит не пощечину, а острым носком ботинка под ребра.

— Его нет, — сквозь боль и беззвучно катящиеся по лицу слезы.

— То есть? — где-то на соседней улице что-то с грохотом взорвалось, но мужчина не повел и бровью. Выждав несколько секунд, он нетерпеливо схватил девчонку за руку и рывком поднял, — Говори! Быстро!

— Его не существует, — Воронцова почувствовала, как рвётся ткань ее кофты, — Ты говоришь сам с собой, не с Олегом! Нет никакого Олега и я не знаю, был ли он…

— Да что ты понимаешь, — тонкие губы скривились в отвращении. Резко отпустив девушку, он развернулся на каблуках, и полы длинного пальто взметнулись в воздух наподобие черных крыльев.

Мария молчала.

Молчала и наблюдала, как рушится её гребаная жизнь.

Сергей не сказал больше ни слова. Простояв неподвижно несколько невыносимо долгих минут, он быстрым шагом направился к своей машине и сел в нее, ни разу не оглянувшись, резко выехав на дорогу и через мгновение уже исчезнув за поворотом.

Воронцова же осталась стоять, дрожа от холода и от пережитого кошмара.

Сначала во сне, а теперь еще и наяву.

========== Часть 7 ==========

Начался апрель.

Световой день становился все длиннее, погода — теплее, а ветра — ласковее и долгожданнее. Петербург приходил в себя после долгого зимнего сна, и залитые солнцем набережные вместе с постепенно начинавшими зеленеть парками активно способствовали наступлению весеннего настроения не только у самого города, но и у населявших его жителей. Последних особенно радовали питерские закаты, о которых они вспоминали в те счастливые моменты, когда небо, видневшееся между крыш домов, не было окрашено заревом от очередных взрывов и устроенных «последователями» пожаров.

Но в любой бочке мёда есть своя ложка дегтя. И той очаровательной весной в ее роли выступали обезумевшие фанатики Чумного Доктора.

Они неустанно громили город, превращая богемную Северную Венецию в полуразрушенный Питер, фасады домов которого вместо цветов и античной лепнины теперь украшали плакаты со средневековой маской и агитационные граффити, призывавшие «очистить город от скверны». Вместо карет и ряженных императоров в центре города тут и там встречались сожжённые дотла автомобили и скачущие по ним малолетние преступники, вошедшие в раж от вседозволенности, которую ставший интернет-знаменитостью маньяк позволил им ощутить.

Полиция не справлялась. Особенно после того, как от дела отстранили Игоря Грома, отошедшего на второй план и не по своей воле уступившего место Евгению Стрелкову — человеку из органов с жуткой улыбкой какого-то диснеевского злодея. Несмотря на все старания хвалёного агента из столицы, расследование не сдвинулось ни на шаг — Чумной Доктор с каждым днем бил все возможные рекорды по активности в социальных сетях, а подозреваемых и каких-либо зацепок все еще не было, и, кажется, даже и не предвиделось.

Небоскреб «Вместе» работал в обычном режиме.

Дни шли своим чередом, и уже спустя несколько суток после прогремевшей на весь город презентации журналисты перестали обращать на социальную сеть какое-либо внимание. К удивлению пиар-отдела, который ждал этих жадных до информации акул медиа-пространства после того, как в небоскребе на Казначейской побывали оба известных полицейских. Но их визиты так и остались незамеченными. Впрочем, как и тот факт, что Разумовский воспользовался своим положением, чтобы вытащить личный адрес Воронцовой из конфиденциальной базы данных кадровиков.

Сергея вообще в те дни практически не было видно.

Он, за редким исключением, всегда своевременно отвечал на сообщения с рабочей почты, но свой пентхаус предпочитал не покидать, отказываясь от встреч с репортерами и не спускаясь ни в один из отделов собственного офиса. Если бы не заблокированная кнопка «73» в лифте и вечно горящий на вершине здания свет, можно было бы подумать, что миллиардер вообще обитает где-то не здесь. Но он никуда не уехал, а вопросов, почему он ни с кем не говорит и почему даже Мария перестала к нему подниматься, никто задавать не решался. Тем более самой девушке, замкнувшейся в себе и своих обязанностях, при этом находившейся на рабочем месте исключительно в положенные часы.

С 9 до 18, оставаясь допоздна только в случае каких-то важных встреч.

Она с головой ушла в работу, надеясь отвлечься, забыться, вылечиться.

Но все шло ровным счетом наоборот.

Оптимизировав рабочий процесс по максимуму и загрузив себя так, чтобы времени едва хватало на заслуженный обед, она все равно умудрялась отвлекаться, то и дело следуя на поводу у собственных параноидальных мыслей, заставлявших ее часами копаться в гугле, подчищая потом запросы а-ля «Воспитанники детского дома Радуга», «Сергей Разумовский детство», «Сергей Разумовский Олег Волков», «Олег Волков смерть». Проштудировав тонну сайтов, интервью и пересмотрев несколько десятков журналистских расследований, Воронцова нашла-таки потерянную деталь пазла, никак не складывавшегося в ее голове все это время.

Олег Волков действительно был лучшим другом Сергея Разумовского.

И травмированная психика второго, по всей видимости, не смогла вынести новость о смерти друга-наёмника, в результате чего Волков обрел своеобразное бессмертие, став тенью и воображаемым собеседником своего рыжеволосого протеже.

Но это не отрицает того факта, что Сергей психически нездоров.

Если говорить точнее, это даже подтверждает теорию.

Второй эмоцией, упорно отвлекавшей девушку от спокойной работы, был страх. Всеобъемлющий и всепоглощающий, он начинался с мысли о том, что эмоционально-нестабильный Разумовский рискует перегнуть палку и попасться полиции, и заканчивался горестным осознанием того, что деяния Чумного Доктора уже сейчас имеют огромное влияние на жизнь простых, далеких от политики и интернета людей, и все это уже давно вышло за пределы Санкт-Петербурга.

Марии хотелось забыть обо всем этом хотя бы на час. Забыть о кошмаре, в который медленно, но верно превращалась ее собственная жизнь.

Но, будь оно проклято, сердце все еще болезненно сжималось каждый раз, когда кто-нибудь из коллег невзначай вспоминал о своем начальнике или в новостях случайно мелькали те самые имя и фамилия.

Те самые, которые даже звонкая оплеуха не смогла выбить из мыслей и тянувших ее на дно чувств.

— Мария, предупредить Елену, что вы сегодня задержитесь? — Марго заговорила, появившись на мониторе ее компьютера, и кивком головы указала на время в правом нижнем углу экрана.

— Да, — тоскливо посмотрев на стопку неразобранных бумаг, — Да, передай, пусть не ждёт меня. Спасибо, Марго.

Помощница улыбнулась и исчезла, оставив Воронцову один на один со своим кабинетом и своими переживаниями. Но от разбора бумаг и тревожных мыслей девушку отвлекло пришедшее на телефон уведомление.

Чумной Доктор в прямом эфире: присоединиться?

— Твою мать.

Ее возглас и семья Зильченко, примотанная к какому-то столбу посреди ими же нелегально устроенной свалки. Тонны мусора, нечленораздельные из-за кляпов крики, и искажённый маской голос того, кто, заигрывая со своей аудиторией, сейчас нарочито неспешно совершал третье за месяц убийство.

Все произошло по стандартному сценарию: пафосная речь, крики о помощи, изрыгавшие пламя огнеметы.

И сотни тысяч восторженных комментариев, которые модераторы социальной сети просто не успевали блокировать.

— Марго.

Голос Марии дрогнул, когда она поняла, что делает.

— Чем могу помочь?

— Сергей у себя?

— Его нет в здании.

Последняя глупая надежда рассыпалась в прах, проскользнув сквозь пальцы и застлав собою орошённую кровью землю.

— Открой доступ на семьдесят третий этаж.

Она поправляет кофту и решительно выходит из кабинета, продолжая диалог с голограммой уже в скоростном лифте.

— Доступ на семьдесят третий этаж закрыт для всех.

— Будь добра, сделай исключение.

Несуществующая блондинка думала о чем-то несколько минут. В абсолютно пустом небоскребе это время длилось почти бесконечность.

— Поднимайтесь.

Марго исчезла с дисплея, и Мария так и не поняла, почему та вдруг резко изменила свое решение. И она ли его вообще изменила. Но начинать выяснять отношения с виртуальной помощницей было бы глупо, да и вряд ли она бы стала аргументировать действия, по всей видимости заложенные в ее программу.

Дверь в офис Сергея действительно оказалась незаперта.

Девушку встретила та же комната, из которой она ушла одним счастливым мартовским утром, после которого она не смела возвращаться не то что в пентхаус, но даже — мысленно — к произошедшим в тот день событиям. Прошло почти 10 дней, но не изменилось ни-че-го: все тот же пустой стол с пустым стаканчиком из-под кофе, все тот же диван и журнальный столик, на котором разбросаны обертки от каких-то сладостей вперемешку с банками от газировок и оторванных этикеток от вина. На идеально отполированном столе одиноко лежала тонкая папка с документами. Подойдя ближе, Воронцова лишь тихо хмыкнула:

— Ну, конечно, HOLT, — она не стала читать бумаги, поняв все и так, — Насколько широко улыбнулся бы тот урод из полиции, если бы нашел договор с поставщиками огнеметов для Чумного Доктора?

В ее представлении, его отвратительная физиономия должна была бы треснуть и расколоться надвое.

Горящая над Венерой лампа мигнула и стала светить тусклее. Где-то вдалеке раздался негромкий скрежет каких-то механизмов.

Гулкие шаги.

Мария отскочила от стола и зашла в тень, сначала просто остановившись возле пустой стены кабинета, но, заслышав плохо различимые крики, все-таки предпочла спрятаться за пьедесталом самой дальней из статуй. В следующую же секунду картина дернулась и отъехала в сторону, а воздух внезапно стал свинцовым с привкусом отчаяния.

— Ты… — шлепанье босых ног по полу и дрожащий от страха голос, — Ты сошел с ума! Зачем ты убил всю семью?!

Разумовский заметался по комнате, невпопад жестикулируя и обращаясь, по всей видимости, к собственному письменному столу. Или к тому, кто стоял перед письменным столом, отвернувшись и молча выжидая окончания очередной истерики.

— Ты видел, что творится на улице? — в вопросах на повышенных тонах сквозила смертельная усталость, — Олег, они тебе подражают! Ты. Тебе нужно остановиться…

Он замер посреди комнаты и вперился взглядом пустоту.

— Или я тебя остановлю.

Закончив фразу, он вздрогнул и резко вскинул голову. Мария догадалась, что сейчас настала очередь Олега говорить.

— Я? — Сергей снова сорвался с места, но решительность, проскользнувшая было в его голосе, снова сменилась дрожанием стекла, — Я… лишу тебя поддержки.

Он остановился возле стола.

Полный боли крик:

— Я отключу сервера!

И сразу же — полный безысходности шепот:

— Я закрою соцсеть.

Наступила тишина. Разумовский стоял, дрожа всем телом и в бессильной ярости сжимая кулаки. Он внимательно прислушивался к чему-то и судорожно мотал головой, словно отказываясь верить во что-то или, быть может, отрицая свою к этому причастность.

— Я… — пауза и шумный выдох, — Я звоню в полицию.

— Сергей, — от голоса Марго Воронцова дернулась, чуть было не вывалившись из своего укрытия, — Мне позвонить в экстренную службу?

Он ей не ответил.

А Мария смотрела на загоревшийся экран расширившимися от страха глазами и зажимала себе рот рукой, чтобы не закричать от ужаса.

У программы не было установки реагировать на слово «полиция».

Марго смутила не брошенная парнем угроза, ее «напугал» затянувшийся монолог Сергея, кричащего на самого себя посреди ночи.

Она предлагала вызвать не полицию.

— Олег!

Марго собиралась звонить в скорую.

— Олег, послушай!

Сорвавшись с места, Сергей добежал до одной из статуй и резко остановился, наткнувшись на невидимое препятствие.

— Послушай, — он заламывал руки, задыхаясь от слез и пытаясь дотянуться до кого-то, стоявшего, по всей видимости, совсем рядом, — Я тебя прошу. Нет, я тебя умоляю! Слышишь?

О С Т А Н О В И С Ь

Он рухнул на колени, безуспешно попытавшись схватить воздух, и обессилено уронил голову на грудь.

Разговор был окончен.

Разумовский зарыдал в голос.

Мария поднялась на ноги спустя несколько минут. Пошатнувшись, с трудом удержала равновесие и сделала несколько шагов в сторону. Коснувшись экрана, отменила звонок и «смахнула» Марго. Подавив в себе желание кричать, тихо заговорила:

— Сергей.

Он подскочил и обернулся. Во взгляде огромных глаз — затравленность вперемешку с ломавшей ребра болью.

— Ты, — размазывает слезы рукавом той самой пижамы, — Ты… Почему? Он говорил…

— Это не важно, — Мария опускается на холодный пол и протягивает к нему руку, от которой тот по привычке сначала испуганно отшатывается, — Т-ш-ш, это я. Все хорошо.

Замирают друг напротив друга, и два сердца синхронно пропускают удар.

— Иди сюда.

Не приказ, не просьба — мольба.

Он падает в её объятия и судорожно обнимает, по-новой заходясь в истерике и пряча лицо на ее плече. Негнущиеся пальцы впиваются в ее спину, рискуя оставить синяки даже сквозь тонкую ткань блузки, но девушка этого как будто бы не замечает. Она укачивает его, как ребенка, и игнорирует пробегавшие по его телу судороги, нежно касаясь спутанных рыжих волос и не переставая шептать успокаивающие слова, изо всех стараясь не показывать, как дрожит от страха ее собственный голос.

— Сережа, — прижимается губами к его виску и чувствует, как тот рвано всхлипывает, — Тише, прошу тебя, все хорошо…

Разумовский кивает, но справиться с приступом у него не хватает сил. Он тихо стонет, задыхаясь от слез, и несколько секунд молча хватает ртом воздух, сражаясь со спазмом, не позволявшим сделать вдох.

— Давай, я дам тебе воды? — Мария шепчет, чуть отстраняясь, и аккуратно убирает с заплаканного лица прилипшие ко лбу пряди.

Сергей отрицательно мотает головой. Шмыгает носом и снова повторяет движение. Он рвано дышит, а его дрожащие пальцы никак не могут справиться с пуговицами на рубашке, застегнутой под самое горло.

Шумно выдохнув и прекратив попытки высвободиться из пижамы, он медленно моргает, словно просыпаясь, и, наконец, постепенно успокаивается, с трудом приходя в себя от внезапно накрывшей его истерики.

— Ладно, я никуда не пойду, — она помогает ему со злополучными пуговицами и мягко обнимает за шею, — Все будет хорошо, слышишь? — смотрит в его голубые глаза и тонет, снова теряя связь с реальностью, — Сереж…

Они оба не поняли, как разделявшее их расстояние сократилось до пары миллиметров. Мария не знала, в какой момент вдруг оказалась у него в руках, а он не помнил, как впился в ее губы, прижав к себе девушку, в которой раз спасшую его от потери рассудка.

Воронцова почувствовала, как по ее щекам беззвучно полились слезы.

Остатки здравого смысла неистово вопили, призывая сейчас же встать и уйти, убежать, навсегда исчезнуть из его жизни. Уйти и избавить свою жизнь от психически нездорового маньяка, терзавшего ее сердце постоянными припадками и выходками.

— Ты плачешь, — в его взгляде проскользнула растерянность, а затем — горькое понимание и раскаивание, — Мари, я…

— Все в порядке, — она целует его, на этот раз сама, и зарывается пальцами в пылающие на свету волосы, окончательно путаясь в собственных противоречивых мыслях, — Я никуда не уйду. Обещаю. Никогда.

Его руки соскальзывают на ее талию.

Мысли у Воронцовой исчезают вовсе.

Он поднял ее, не разрывая поцелуя, и в несколько шагов пересек комнату, повалившись на диван вместе с девушкой, отпустить которую было выше его сил. Взглянув на нее, полулежащую, с такими счастливыми сейчас глазами, в которых отражался он сам, Разумовский вздрогнул и неосознанно подался назад.

— Серёж, — несмело, приподнявшись и участливо коснувшись его плеча, — Что не так?

Он отстранился от нее и сел, сжав голову ладонями. Зажмурившись, попытался было унять пронзившую его тело дрожь, но та, как назло, учащалась по нарастающей. В горле ни с того ни с сего пересохло.

— Я… — облизнув губы, он вскинул голову и окинул комнату взглядом судорожно бегающих глаз.

Заметив на журнальном столике стакан с водой, Сергей потянулся было к нему, но виски внезапно прострелила резкая боль. Его рука дрогнула, и дрожащие пальцы легли на горлышко недавно начатой бутылки вина:

— Что ты…

— Заткнись!

Мария отшатнулась от него, вжавшись в угол дивана, и только молча наблюдала за тем, как мужчина залпом допивает едва ли не половину от всего игристого, сразу же меняясь в лице и осанке. Он вытер губы рукавом рубашки и медленно повернулся, заметно выпрямившись и вальяжно откинув волосы назад.

— Ну что… — хриплый шепот и сверкающая золотом радужка любимых глаз, — Продолжим?

Ответа он предпочел не ждать. Схватив девушку за ногу, дернул, притянув к себе, и навис сверху, хищно ухмыляясь. Заострившиеся черты лица исказились, став по-птичьи резкими, отвратительно-пугающими, чужими:

— Ты ведь этого хотела, да? — хриплый шепот и сомкнувшиеся на ее шее пальцы, — Ну что же…

Мария дергается, но тут же падает обратно. Отвечает на грубый поцелуй, упираясь в грудь Разумовского и не решаясь его от себя оттолкнуть. Она болезненностонет, чувствуя, как по подбородку течет ее собственная, струящаяся из прокушенной губы, кровь, и наперекор всякой логике прижимается ближе.

— Вот ты и допросилась, — он смотрит в ее глаза и медленно сжимает пальцы. Видит, как на ее шее проступают красные пятна, но хватку ослабляет лишь заметив, как Воронцова обмякает, переставая дёргаться и цепляться за его рубашку.

Отпускает ее и хватает за плечо, рывком кидая на пол.

— Дрянь.

Она кашляет. Кое-как встает на колени и часто дышит, морщась, когда воздух со свистом вылетает из легких. Смахивает выступившие на глазах слезы и исподлобья смотрит на жадно наблюдавшего за ней мужчину.

— Сережа, — плохо различимый шепот, по факту — не более чем движение губ.

Откашливается и говорит чуть громче, замечая, как в его глазах вспыхивают злые, звериные огоньки:

— Сережа, за что?

Разумовский вскакивает, неотрывно смотря на нее желтыми, презрительно сузившимися глазами, и Мария испуганно пятится, так и не поднявшись на ноги, боясь отвернуться от приближавшегося к ней мужчины хоть на секунду.

— Тебе что-то не нравится? — его улыбка как волчий оскал. Он останавливается перед ней и многозначительно вскидывает бровь.

Она бледнеет, осознавая, к чему он клонит, и опускает глаза в пол.

Нет.

Пытается опустить глаза в пол.

— Что не так, м? — хватает за волосы и заставляет поднять голову. Подходит еще ближе, практически прижимая девушку к шелковой ткани своих пижамных штанов, — Ты же это хотела! Мы оба это знаем! Так что же, ну?

Мария отрицательно мотает головой, не решаясь отвечать, дабы не подливать масла в огонь:

— Нет? — наигранно обиженный тон, — Что-то мне подсказывает, детка, что ты мне нагло врешь, — ухмыляется, нарочито медленно облизывая свои губы. Замечает, как девушка следит за этим движением, и резко ставит ее на ноги, приближаясь к лицу и шумно выдыхая, — Можешь не отвечать.

Поцелуй и последовавший за ним укус. Мария против собственной воли обнимает его за шею, сходя с ума от разразившейся внутри нее войны, в которой здравый смысл сейчас проигрывал голосу ее одурманенного любовью сердца. Она податливо разомкнула губы, зарывшись пальцами в огненные пряди, и на долю секунды почувствовала себя наконец-то по-настоящему счастливой.

А потом ее снова оттолкнули.

Швырнули обратно на диван.

И в клочья разорвали блузку.

— Не на…! — начинает и дергается, когда его ладонь накрывает ее губы, — М-м! М-м-м!

— Да тише ты, — его дыхание опаляет ее кожу. Острые зубы оставляют багровые кровоподтеки вдоль шеи до самых ключиц. Она краснеет и сопротивляется, стонет, не зная, куда себя деть, лишь бы не чувствовать, не поддаваться, не желать продолжения. Сергей же только издевательски ухмыляется, языком проводя линию по ее ребрам вниз, — Все еще будешь говорить, что не хочешь всего этого?

Убирает ладонь и щелкает застежкой ее бюстгальтера, выжидающе замирая в нескольких сантиметрах от ее лица.

— Отпусти меня, пожалуйста.

Просьба и попытка нежно поцеловать.

Очередная пощёчина и разлившаяся в зеленых глазах боль.

— Ответ неверный, — золотые глаза смотрят с искренней ненавистью, — Скажи мне правду, — обводит большим пальцем контур ее губ и вжимается бедрами в ее, не оставляя ни шанса на побег, — Я даю тебе вторую попытку, ну же.

— Сережа, — Мария осекается, замечая, как губы мужчины разочарованно кривятся, — Сережа, пожалуйста. Отпусти меня, и мы…

— Я ТЕБЕ, СУКА, НЕ СЕРЕЖА!

Он отпускает ее, замахиваясь для удара, но девушка отталкивает его и скатывается с дивана, больно ударяясь лопатками об угол журнального столика. Она встает, судорожно прикрывая грудь руками, и оборачивается на застывшего на диване Разумовского — тот молча смотрел на нее, и даже при тусклом свете ламп его глаза сейчас были лазурно-голубыми:

— Мари? — дрогнувший голос и дрожащие руки. Плечи привычно сутулятся, с губ исчезает жуткий оскал.

Воронцова смотрит на него сквозь слезы. Сердце бешено бьется, ватные ноги отказываются сгибаться.

Меня чуть не изнасиловали, а я думаю, стоит ли убегать?

Она отрицательно мотает головой и резко разворачивается, вылетая из комнаты и из последних сил сдерживая рыдания.

Эти его глаза…

Забежав в свой кабинет и закутавшись в пальто, Мария вызывает такси и выбегает из здания, на ходу заказывая ближайшие билеты на поезд в свой родной город.

Такие красивые, господи

Комментарий к Часть 7

Если тут есть ребята из Питера - идите к FULCRO, на «Наш Класс», на Прогулки, не важно. Это того стоит, поверьте.

P.S. Если кто-то был на спектакле - да, тут есть отсылки~

========== Часть 8 ==========

Все началось в то самое утро, которое, если бы не звонок от матери, Мария бы искренне считала самым счастливым за всю свою жизнь.

— Дом твоей бабушки хотят сносить, — полный безразличия голос и продолжение, как будто бы совсем ничего не значащее, — Ей с сердцем плохо, но она артачится, отказывается подписывать какие-то там документы. Хоть ты сделай что-нибудь с этой старой каргой, мне некогда думать еще и об ее проблемах.

Закончив, мать бросила трубку. А жизнь девушки с того самого момента стала стремительно превращаться в какой-то сюрреалистический кошмар наяву.

Прогул работы.

Звонок бабушке.

Поиск документов и бесконечные переписки с юристами и нотариусами. Впервые в жизни Воронцова почувствовала, насколько полезными бывают деньги, которые на ее счету, за все время работы на «Вместе», давно превратились во вполне себе приличное состояние.

А потом — тот чертов сон, встреча с Разумовским, звонкая пощёчина, больно ударившая не столько по самооценке, сколько по воздушному замку, только-только выстроившемуся в ее голове.

Тогда Мария осознанно ушла в работу, все свободное время посвящая бабушке, которая наотрез отказывалась идти на какие-либо уступки. Женщина долго ругалась на предложение внучки купить и обустроить ей новую квартиру в каком-нибудь тихом районе, заявив, что свой век она хочет дожить в своих родных стенах и нигде больше.

Воронцова испытывала ощущение дежавю. Переезжая в Петербург, она точно так же предлагала бабушке уехать вместе с ней, но та предпочла остаться в городе, где «тихо и ничего не происходит».

Больше всего девушку раздражало то, что за этим треклятым выселением и дальнейшим сносом ее родного дома стояли какие-то бандиты. На это ей мягко намекнули юристы, к которым она обращалась, они же не преминули также сказать что-то наподобие «Ну, вы же понимаете, из-за этого Чумного Доктора сейчас повсюду беспорядки происходят, не убивают и на том спасибо».

Не убивают и на том спасибо?

И все это происходит в двадцать первом веке, где из каждого утюга малейшее физическое воздействие называют «негуманным», а на любое мнение найдется хотя бы один униженный и оскорбленный, который, конечно же, начнет кричать про толерантность и свободу слова?

Как раз-таки таких вот уродов, угрожавших пенсионеркам и покупавшим все документы, быть может, и стоило бы убивать.

Когда в квартиру бабушки начали ломиться головорезы с угрозами — Мария почти было купила билет на поезд, но в последний момент передумала, отвлекшись на очередную важную встречу по работе. Несколько дней затишья также убедили ее повременить и не уезжать из Питера.

А затем — убийство Зильченко, истерика Сергея, и то, что произошло после.

Воронцова упорно не желала возвращаться к событиям той ночи, мысленно убрав болезненно-противоречивые воспоминания как можно дальше, изо всех сил стараясь сосредоточиться на жилищном вопросе, который дамокловым мечом висел над ее семьей.

Но забыть ей, конечно же, ни о чем не дали.

— Что это с тобой? — вместо приветствия выдала мать, великодушно согласившаяся встретить Марию на вокзале, — Ты где так разбила губу?

— Упала неудачно, — девушка поежилась, снова вспомнив желтые глаза мужчины, и сильнее закуталась в свое пальто.

— А ну подожди! — пальцы с длинным маникюром сдернули с нее шарф и оголили покрытую красно-фиолетовыми пятнами шею, — Ты с ума сошла?! Тебя били?!

— Никто меня не бил, — вырвавшись и сделав шаг назад, девушка постаралась говорить как можно более спокойно, — Поехали уже, я здесь не для того, чтобы смотреть, как ты изображаешь из себя заботливую мамочку.

— Ты поэтому сорвалась из Питера посреди ночи, да? — пропустив комментарий дочери мимо ушей, женщина ехидно улыбнулась и, развернувшись, пошла к своей машине, — Поматросил и бросил тебя твой Сережа? Получил, что хотел, и выбросил как ненужную игрушку?

Мария ничего ей не ответила.

Села на заднее сиденье и принялась смотреть в окно, пытаясь избавиться от застывшего перед глазами образа.

Дрянь. Ответ неверный. Никакой я тебе, сука, не Сережа.

Плевать ей было на затянувшуюся коркой губу и на изуродованную шею.

Искалеченная душа болела в миллион раз сильнее.

***

Она провела в родном городе четыре дня, всё это время выслушивая непрекращающиеся шутки (издевательства) со стороны матери и тщетно пытаясь вразумить упершуюся в свою позицию бабушку. Ни с той ни с другой женщиной совладать упорно не получалось. Лидия Владимировна, как только ей становилось лучше, одевалась в свой самый лучший костюм и, воинственно поправляя берет, шла ругаться или с соседями, или с «выселителями». Мать Марии, приезжавшая к ним почти каждый день за сбором сплетен, пожилую женщину только подначивала.

Телефон Воронцовой-младшей разрывался, издавая звуки ежеминутно двадцать четыре часа в сутки. На работе без нее началась полная неразбериха, Лена упорно трезвонила ей по несколько раз в день, задавая вопросы, на которые Разумовский, по всей видимости, отвечать не соблаговолял, а недовольные переносом встреч журналисты грозились опубликовать «компрометирующую информацию», которая должна была испортить ей карьеру и жизнь в целом.

«Было бы что портить» — грустно вздыхала Мария.

Но вселенная, как это обычно и бывает, решила доказать ей, что хуже может быть всегда.

— Маша?! — крик матери с балкона разносился по всему микрорайону, — Маша, где тебя, блять, носит?!

Девушка остановилась и удивленно посмотрела вверх, прикрыв глаза от солнца приставленной ко лбу ладонью. Шел пятый день ее пребывания дома, и она как ни в чем не бывало возвращалась домой из продуктового магазина, в который ее послала бабушка от силы сорок минут назад.

— Иду! — махнув рукой, она устало покачала головой и достала из кармана ключ от домофона.

— МАША Я ВЫЗВАЛА СКОРУЮ!

Злополучный электромагнитный «кружок» падает не землю и отскакивает в сторону.

— ОНИ УБИЛИ ЕЕ МАША БЫСТРЕЕ!

Крик и полная дезориентация в пространстве. В последний момент поймав выпущенный из рук пакет с продуктами, девушка тупо смотрит на железную дверь парадной и несколько раз дергает ручку, не сразу осознавая, что она делает не так. Подняв ключ и схватившись за перила, она медленно поднялась по лестнице, то и дело запинаясь и видя лишь упрямое лицо бабушки, в сотый раз повторявшей «Эту квартиру я покину только вперед ногами».

Что произошло за время ее отсутствия?

Мама встретила ее с белым, как мел, лицом. За то время, пока Мария поднималась, женщина растеряла весь свой пыл, и теперь медленно начинала осознавать произошедшее. Взглянув в такие же, как у нее самой, зеленые глаза, Воронцова вдруг поняла, что именно матери досталась участь обнаружить и остаться один на один с телом.

— Брось ты этот пакет, — неуверенно, — Я вызвала скорую. Они сказали… сказали, что… Не помню.

— Ты все правильно сделала, — поставив продукты на пол и скинув пальто, Мария сделала шаг вперед, — Как это произошло?

— Я вызвала скорую, — женщина посмотрела на нее стеклянными от ужаса глазами, — Я позвонила им, но я не могу вспомнить, что они мне сказали.

— Мам…

— Но я позвонила и…

Она разрыдалась и закрыла лицо руками. Девушка подбежала к ней, неловко обняв, внезапно осознав, что делает это первый раз за всю свою сознательную жизнь. Мать плакала, что-то бормоча, но взгляд Марии был прикован не к ней.

Случайно посмотрев поверх ее плеча, она увидела знакомые зеленые тапочки в цветочек.

Они все еще были надеты на ноги.

На ноги, торчащие из-под накрывавшего тело покрывала.

А может быть, таких, как они, действительно стоит сжигать заживо?

***

Лидию Владимировну убили выстрелом в голову.

Вот так просто.

Одна секунда — и человека не стало. А вместе с ней не стало и проблем, которые она создавала одним лишь своим существованием тем, кто в один прекрасный день решил взять и снести к чертовой матери для кого-то родной и сердцу любимый дом.

Да и черт с ним, с домом.

Убить для кого-то родного и любимого человека для этих мразей также не составило проблемы. Так что о чём уж здесь было говорить. Воронцову искренне пугали мысли о том, что она, кажется, начинала понимать мотивацию Чумного Доктора. Но и с этим она поделать решительно ничего не могла.

А учитывая то, что она знала, кто под маской…

— Я уезжаю через три часа, — Мария подошла к матери после похорон и аккуратно положила руку на ее осунувшееся плечо, — Меня и так уже почти неделю нет в городе. Работа…

— Я понимаю, — в глазах женщины не было ничего, кроме какого-то донельзя тоскливого сожаления, — Уезжай. Я решу все вопросы с документами.

— Спасибо.

— Там, в Питере, такой ужас творится на улицах, — выпрямившись и намеренно избегая зрительного контакта, — Ты будь уж поосторожнее. И с этим своим…

— Мам.

— Не мамкай, — на долю секунды ее интонации стали прежними, — Я уже поняла, что ты простила бы ему, даже если б это он стоял за смертью твоей бабки, но все же, — она взмахнула рукой, не давая себя перебить, — Разумовский как-то во всем этом замешан. Не знаю, в курсе ты всех его делишек или нет, но я не хочу, чтобы моя дочь гнила в тюрьме из-за какого-то рыжего придурка.

— Учитывая наше правосудие, в тюрьме контингент получше, чем на улицах, — Воронцова покачала головой, — Скажи, тебя удивило, что убийство бабушки «замяли»?

— Нет, конечно.

— Вот и меня уже ничего не удивляет, — вздохнув, она отступила на шаг, — Это-то и страшно.

На вокзал она приехала сильно заранее.

Выпила кофе, прочитала несколько газет, а потом села в поезд и задремала, в кой-то веки ни о чем не думая и не видя абсолютно никаких снов. Она спала, то просыпаясь, то снова проваливаясь в дремоту, почти до самого Петербурга. И только когда до прибытия оставалось каких-то двадцать пять минут, Мария обратила-таки внимание на беззвучно разрывающийся от звонков телефон.

— Да, Лен? — кашлянув, девушка прислонилась к стеклу и вздрогнула, когда из трубки на нее закричало сразу несколько голосов.

— МЫ ЗАПРЕЩАЛИ, А ОН ВСЕ РАВНО УЕХАЛ!

— В ГОРОДЕ ТАКОЕ ТВОРИТСЯ, КАКИЕ МОГУТ БЫТЬ МЕРОПРИЯТИЯ!

— ОН ЖЕ ТОЖЕ МИЛЛИАРДЕР, ОН МОЖЕТ СТАТЬ НОВОЙ ЖЕРТВОЙ!

— КТО ПОЕДЕТ ЗА НИМ?

Едва не оглохнув и с трудом добившись, чтобы ей разложили все по полочкам, Воронцова вздохнула еще тоскливее, чем раньше.

Разумовский уехал на открытие казино «Золотой Дракон». Уехал на закрытую вечеринку для богачей, наплевав на мнение всех директоров компании, тщетно пытавшихся убедить его в том, что каждый из присутствующих там — ходячая мишень для маньяка-психопата.

И теперь чуть ли не вся корпорация «Вместе» требует от нее, Марии Воронцовой, решения этой «маленькой» проблемы.

— Лена?

— Да! — блондинка наконец-то говорила одна, и на фоне, кажется, даже никто не пререкался, — Что делать будем?

— Я поеду в казино, у меня есть приглашение, — девушка смотрит на часы и продолжает, — Я буду в офисе где-то через час. Достань для меня вечернее платье, размеры я тебе сейчас пришлю, только найди такое, у которого закрыт верх и шея, это важно.

— Что-то еще?

— Мне нужна машина. С водителем, и чем дороже, тем лучше. И что-нибудь из ювелирных украшений, если найдешь. Записывай все траты на счет Сергея и жди меня.

— Хорошо, — Лена говорила на удивление деловито. Это могло бы показаться подозрительным, если бы у Марии было время на то, чтобы думать, — Мероприятие начнется через полтора часа, заказать тебе такси от вокзала?

— Я сама, спасибо.

Она повесила трубку и начала судорожно собираться. Свой чемодан она сдала в камеру хранения и, уже спустя полчаса после разговора, она ехала в такси на Казначейскую. Был выходной, но движение в центре города все равно было изрядно затруднено. Лена прислала ей фото платья, которое должны были привезти из ателье в течении часа, и теперь спрашивала, насколько дорогие украшения она может взять в аренду из ювелирного:

— У тебя платье с высоким горлом, может, стоит взять массивные серьги и какой-нибудь браслет? — блондинка спамила, заваливая все мессенджеры фотографиями, — Что мы вообще можем себе позволить?

— Выбери самое дорогое, но не броское, — Мария нетерпеливо смотрела на навигатор, висящий перед водителем, — И возьми мои туфли из кабинета, они по цвету как раз подходят. И… Лена?

— Что?

— Ты умеешь делать какие-нибудь прически?

Оказалось, что парикмахер из девушки даже лучше, чем хостес, которой она уже больше семи лет работала в разного рода организациях. Лена встретила коллегу на ресепшене, разогнав всех остальных, снующих вокруг, и охотно помогла Воронцовой переодеться. Черное платье село как влитое. Плотная ткань облегала утонченную фигуру, закрывая шею и грудь, но оголяя плечи и позволяя рассмотреть длинные ноги через боковой разрез. Вдоль всего подола была пришита широкая лента с крупными камнями сваровски.

— Сколько это все стоило? — надев каблуки и пройдясь по комнате, Мария остановилась перед зеркалом и довольно ухмыльнулась собственному отражению.

— Кошелек Разумовского переживет, — блондинка клацнула щипцами для волос и указала на стул, — Садись давай, у нас мало времени. Тебе еще хотя бы минимальный макияж нужен.

Девушки успели как раз вовремя. В поданную машину Мария садилась ровно в 20:00 — время, официально назначенное началом вечеринки и указанное на приглашениях, разосланных гостям чуть ли не лично самим Альбертом Бехтиевым. Ехать было недалеко, но всю дорогу Воронцова то и дело поправляла непривычно уложенные наверх волосы. В зеркальце заднего вида ей удалось разглядеть, что Лена на удивление аккуратно и натурально ее накрасила.

На месте она была с опозданием в тридцать пять минут.

— Ваше приглашение? — миловидная девушка на входе окинула ее оценивающим взглядом и, судя по всему, осталась довольна.

— Пожалуйста, — Мария выдавила из себя улыбку и качнула головой, заставив длинные сережки искриться в свете софитов, — Я с Сергеем Разумовским, он должен был уже приехать.

— Да-да, Сергей ждет вас внутри, — отодвинув занавеску при входе, Анастасия (так было написано на бейджике) указала куда-то вглубь, — Пожалуйста, проходите.

— Благодарю.

Воронцова вошла внутрь и неосознанно сощурилась. Количество золота, переливающихся всеми цветами люстр, украшенных драгоценными камнями, и идеально отполированных отражающих поверхностей превосходило все ожидания. Кое-как привыкнув к ослепительному блеску абсолютно всех предметов эпатажного интерьера, девушка прошла вглубь зала, остановившись рядом с танцполом и кивнув очередному знакомому. За несколько минут нахождения в казино с ней поздоровалось уже более десятка человек. И теперь приближался еще один:

— Мария, какой приятный сюрприз! — какой-то мужчина остановился возле нее, пошло присвистнув, — Никогда не видел вас в платье, и многое упустил по всей видимости…

— Спасибо, — улыбается, взглядом пытаясь отыскать знакомую фигуру с рыжим каре, — Вас, кажется, ждут ваши коллеги у бара.

Мужчина повелся и поспешно удалился. Выдохнув, девушка устало покачала головой, мельком посмотрев на верхние ярусы и внезапно обнаружив «пропажу» на балконе второго этажа. Аккуратно подобрав платье, она быстрым шагом направилась в сторону лестницы, стараясь не выпускать Разумовского из виду.

Он, впрочем, никуда уходить, кажется, и не собирался. Стоял, опершись на перила, и крутил в руках полупустой бокал с шампанским, задумчиво скользя взглядом по людям, снующим по танцполу и толпящимся около бара. Возле него не было ни миллиардеров, ни журналистов, и что-то в глубине души Марии тревожно шевельнулось:

— Сергей.

Он резко обернулся, и идеальное каре снова испортила упавшая на глаза челка.

— Мари?

Она вздрогнула, вспомнив, когда он в последний раз так ее называл, и неуверенно сделала шаг вперед.

— Нам нужно поговорить.

— Сейчас? — Сергей вопросительно посмотрел на нее, и, заметив серьезный взгляд зеленых глаз, пожал плечами, — Пойдем. Не здесь.

Он подошел к ней, и Мария галантно взяла его под руку. Мило улыбаясь, они не спеша подошли к столику с шампанским и взяли по бокалу. Негромко обсуждая совместную работу над социальной сетью, поднялись на третий этаж, на котором, кроме нескольких дорогих эскортниц, сейчас никого не было.

— Что это за комнаты? — Воронцова повернулась к Сергею, закрывшему за ними дверь и залпом осушившему бокал.

— Чилл-аут, — он обошел ее и кивнул на виднеющуюся в углу комнаты огромных размеров кровать, — Азартные игры, алкоголь, все такое…

Мария заметно напряглась. Ее рука неосознанно коснулась собственной шеи, сейчас сокрытой под черной тканью платья. Шампанское она отставила на полку возле зеркала в полный рост. Выдохнув, перевела взгляд на мужчину.

Настороженные зеленые глаза столкнулись с нежными небесно-голубыми:

— Только здесь можно поговорить без свидетелей, — Разумовский подошел ближе, и девушка запоздало заметила, что к эксклюзивному костюму от валентино он надел любимые заношенные кроссовки. Его неловкая улыбка отозвалась в ее сердце ноющей болью, — Что ты хотела мне сказать?

— Я… — продуманная заранее речь рассыпалась и моментально вылетела из головы. В памяти замелькали картинки, которые она старательно пыталась забыть.

Плед и тапочки. Венки. Гробы. И счастливая фотография на могильном камне.

— Я была дома, — ее голос дрогнул, и она закусила губу, чтобы не расплакаться, — У себя… В своем родном городе.

В глазах Сергея промелькнула догадка.

А в глазах Марии — ее подтверждение.

Подавшись вперед, Разумовский мягко обнял девушку, аккуратно коснувшись ее собранных в прическу волос:

— Ты можешь не говорить.

— Сереж, я… — она вздохнула, сдерживаясь из последних сил, и выпалила совершенно не то, что он ожидал услышать.

— Я начинаю понимать, чем руководствуется Чумной Доктор.

Мужчина резко отстранился, положив руки на плечи девушки, и в светлых глазах вспыхнуло знакомое золото:

— Что ты имеешь в виду?

— Они убили бабушку, — не отводя взгляда и чувствуя, как внутри начинает клокотать невысказанная злоба, — Убили, понимаешь? За то, что она отказывалась съезжать с собственной квартиры. Они терпели ее две недели, а потом пришли и выстрелили ей в лоб!

Мария явственно ощущала исходящее от Разумовского одобрение.

И оно касалось вовсе не бандитов.

Он одобрял ее ярость. И ее гнев.

— А что полиция? — облизнув губы, мужчина заинтересованно склонил голову набок, побуждая продолжать рассказ.

— Дело замяли. Естественно, эти уроды все купили, но у меня не было сил, чтобы начинать им что-то доказывать или…

— Или?

— Или мстить им их же методами.

Воронцова вскинула голову, и упрямо выдержала восхищенный взгляд демонических желтых глаз. Тонкие пальцы соскользнули с ее плеча и коснулись точеного подбородка:

— Зачем ты приехала сюда?

— За тобой.

Разумовский ухмыльнулся и поцеловал ее в лоб. Не нежно, не ласково, даже не по-дружески.

Собственнически.

По-хозяйски.

— Куда ты? — Мария непонимающе посмотрела на него, уже стоявшего возле двери и схватившегося за изогнутую золотую ручку.

— Мне нужно кое с кем поговорить.

Больше он ничего объяснять не стал. Ушел, не обернувшись, и оставил девушку один на один со своими мыслями и догадками, которые заполонили ее голову после такого вот поспешного завершения и без того странного и скомканного диалога. Несколько минут девушка стояла в пустой комнате, все еще видя перед собой рыжеволосого парня в классическом костюме, чувствуя кожей легкое прикосновение его губ и улавливая нотки дорогого парфюма, смешанные с терпким запахом выпитого вина. Когда тишина начала на нее давить, Воронцова вышла из чилл-аута, мельком оглядевшись, и обходными путями добралась до бара на первом этаже, возле которого решила остановиться:

— Простите, вы — Мария Воронцова? — голос раздался еще до того, как она успела пригубить заказанный у бармена коктейль.

— Это я, — выдавливает из себя милую улыбку и внутренне содрогается, узнав журналистку-блоггершу, — Чем могу помочь?

— Вы здесь в качестве +1 к Сергею Разумовскому? — Юлия Пчелкина обходилась без обиняков. Она попыталась было приблизиться, но Мария отстранилась, зная об уловках и всевозможных жучках, которые так любили эти охотники за грязными сенсациями.

— Я здесь в качестве одного из директоров корпорации «Вместе» и, по совместительству, в качестве первого заместителя Сергея Разумовского, — в зеленых глазах промелькнула наигранная скука, — У меня отдельное приглашение, если вас это интересует.

— Насколько мне известно, вам удалось добиться таких высоких должностей за крайне короткий срок, — журналистка не отступала, а за ее спиной от бара отошел мужчина, смутно кого-то Марии напомнивший, — Сколько вам лет, если не секрет?

— Какой нетактичный вопрос, Юлия! Ну вы же тоже женщина, — глупо рассмеявшись, девушка вдруг увидела силуэт Разумовского, покачивающейся походкой направлявшегося к одной из «комнат», ограждённых ширмой и несколькими охранниками, — Прошу прощения, мне нужно идти… Меня ждут.

— Сергей?

— Что? — уже сделав было шаг по направлению к «приватной» зоне, Воронцова остановилась, на долю секунды потеряв маску холодности и надменности.

— Ничего, — Пчелкина широко улыбнулась, быстро ретировавшись, все для себя поняв, — Не смею вас задерживать. Было приятно познакомиться.

— Взаимно… — Мария посмотрела ей вслед и снова увидела смутно знакомого мужчину в черном костюме. Решив не тратить время на попытки его вспомнить, она допила коктейль и направилась следом за Сергеем.

А потом что-то с грохотом сломалось, а память вдруг прояснилась, выдав имя кого-то напоминавшего мужчины.

Это был Гром. Игорь Гром, тот самый майор полиции.

Где-то рядом истошно закричала женщина.

А потом в казино ворвались они.

========== Часть 9 ==========

Комментарий к Часть 9

БИ-2 - Пекло

В «Золотом Драконе» начался хаос.

Звон бьющегося стекла заглушали крики перепуганных людей, толпящихся возле барной стойки и нервно оглядывающихся на бандитов, на кожаных куртках которых отчетливо виднелась всем известная символика Чумного Доктора. Впрочем, к настоящему маньяку все это не имело никакого отношения. Подражатели, не церемонясь, сгоняли всех на первый этаж, не стесняясь при этом лапать понравившихся им девушек и бить прикладами мужчин, посмевших что-то на это возразить. По сравнению с настоящим Доктором, все эти попытки в грубость и собственное превосходство выглядели жалко, но люди, как стадо овец, покорно теряли рассудок от страха.

— Что здесь…?

Пронзительные женские визги смешались с грохотом выпущенных в потолок пуль.

Альберта Бехтиева оттеснили его телохранители, а Мария наконец-то увидела мелькнувшее в толпе людей огненно-рыжее каре. Обступившие девушку люди не позволили ей даже головы повернуть:

— Подождите! — до боли знакомый голос и поднятые вверх руки. В свете ярких ламп блеснули квадратные запонки с бриллиантами в несколько карат, — Я понимаю, почему вы пришли.

Главарь дешево выглядящих головорезов подошел к краю винтовой лестницы и лениво посмотрел вниз:

— Дай ему сказать! — мужчина благосклонно кивнул и удобнее переложил автомат из одной руки в другую.

— Насилие — это не выход, — Сергей протолкнулся сквозь толпу и замер, снизу вверх смотря на людей с огнестрельным оружием, единственной мотивацией которых было тупое желание доказать что-то ненавистным богачам. Воронцова заметила испуг в светлых глазах парня и закусила едва успевшую зажить губу.

Не вовремя он переключился на «хорошего». Очень не вовремя.

— Вы хотите денег? — Разумовский ступил на лестницу, и голос его задрожал еще сильнее, — Мы дадим вам денег. Давайте попробуем решить все это м-мирно… — сглотнув, он протянул вперед руку, и наблюдавшую за этим девушку пробрала дрожь, — Меня зовут Сергей. Сергей Разумовский.

Который никогда не пожимает никому руки.

— О-о-о, сам Сергей Разумовский, — главарь рассмеялся и хлопнул по плечу соратника, с издевкой спросив, — Ты хочешь денег? Нет?

Остальные заржали, подражая своему лидеру, и какое-то время был слышен только гогот невесть что о себе возомнивших гиен. Толпа замерла, притихнув, и ожидание это было сродни затишью перед бурей.

— Повезло нам, мужики!

Крик.

И глухой удар — военным ботинком прямиком под ребра.

Худая фигура в черно-белом костюме кубарем слетела по ступенькам, спиной задев, наверное, все возможные их острые углы.

Мария вскрикнула, дернувшись было вперед, но ее тут же оттеснили обратно.

— Ну что, Сергей Разумовский, — возвышающейся над валявшимся на полу парнем головорез поднял руку с массивной дубинкой, — Решил от нас откупиться? Ну так имей в виду…

Замах

МЫ ЗАБЕРЕМ ВСЕ

и разбившийся о его лицо граненый стакан. Люди расступились, зашумев и образовав коридор между главарем бандитов и замершим возле бара Игорем Громом. Марию кто-то схватил за волосы и потащил назад, в глубь зала, за одну из уцелевших пока еще ширм. Остальные же бросились кто куда.

Насилие и жестокость выплеснулись наружу.

Казино стало местом массового побоища.

Воронцова дернулась, извернувшись и ударив державшего ее мужчину ногой, и побежала, не особо представляя, куда именно. Оказавшись на втором этаже, она метнулась в сторону диванов, намереваясь спрятаться за одним из них, но в последний момент почувствовала, как кто-то схватил ее за руку:

— А ты куда, цыпа? — физиономия бандита расплылась в улыбке, в которой не хватало нескольких зубов, — Ты вообще чьих будешь?

— Пусти! — девушка закричала, пошатнувшись на высоких каблуках, когда головорез задрал ее юбку чуть ли не до пояса.

— Да вы ж тут все чьи-то шлюхи, — прижимается ближе и хватает за шею, пытаясь поцеловать, — Че ты жмешься? Давай, сука, работай!

Треск ткани и крик.

Сначала — её, затем — бандита, на ногу которого со всей силы наступила отчаянно сопротивляющаяся девушка.

— Ах ты мразь! — она уворачивается от его кулака и замечает, как глаза мужчины наливаются кровью, — Ты моя! Я тебя…

— А вот тут я бы поспорил.

Головорез обернулся на голос, успев заметить лишь сверкающие из-под рыжей челки глаза и самодовольную усмешку, кривящую тонкие губы.

А потом раздался глухой удар, и он вырубился, получив кулаком по носу и свалившись под ноги той, которая, медленно перешагнув через него, сейчас испуганно смотрела на замершего перед ней парня — явно не осознававшего, что он сделал, и такими же испуганными глазами смотревшего теперь на нее:

— Сережа? — неуверенно зовет, вглядываясь в поддёрнутые поволокой голубые глаза. Разумовский не ответил. Он молчал и часто-часто моргал, словно пытаясь избавиться от мешавшей ему пелены.

— Что п-произошло? — кое-как сфокусировавшись, он непонимающе посмотрел на Марию, скользнув взглядом по ее изодранному платью, и, наконец, заметив валяющегося на полу мужчину, — Он… ?

— Ты спас меня, — девушка, пошатнувшись, подалась вперед, и Сергей неосознанно подхватил ее, поймав за предплечья и не дав упасть.

— Спас, — повторяет и, не веря, отрицательно мотает головой, — Я — спас? Я не мог… Но я увидел, как он…

— А что это у нас здесь за голубки?

Воронцова и Разумовский одновременно повернулись на голос. В нескольких шагах от них стоял тот самый главарь, несколько минут назад раздававший команды своим «подопечным» и столкнувший Сергея с той самой винтовой лестницы. Мария почувствовала, как ее отталкивают назад, за спину:

— Ну что, Сергей Разумовский? — головорез ухмыльнулся и постучал дубинкой по ладони, обтянутой кожаной тканью перчатки без пальцев, — Мы, кажется, не закончили?

Ответа он не получил.

Мария успела лишь заметить, как Сергей выпрямился, расправив плечи, и как блеснули его глаза, моментально потухшие, как только в казино ворвались омоновцы под предводительством Евгения Стрелкова.

ВСЕМ ЛЕЖАТЬ

РУКИ ЗА ГОЛОВУ

ОРУЖИЕ БРОСИТЬ НА ПОЛ

Достигшая апогея вакханалия прекратилась так же внезапно, как и началась. Бандитов ловить особо никто не старался — тем, кто успел убежать, повезло, остальным — нет. Все было до безумия просто и прозаично. Сам московский спецагент вальяжно ходил, только и делая, что выслушивая отчеты своих коллег и попеременно улыбаясь, отвешивая кому-то очередную не смешную шутку и демонстрируя пойманным подражателям свои отвратительно-огромные белоснежные зубы.

Люди, которым не нужна была медицинская помощь, поспешно покидали злополучное заведение, и вместо них к незадачливому казино теперь тянулись журналисты и блоггеры, которых, правда, слишком близко не подпускало оцепление из полицейских. Мария спустилась к бару вместе с Сергеем, но потом их снова разделили, на этот раз — блюстители правопорядка. Быстро оставив в покое нелюдимого миллиардера, они переключились на более податливую Воронцову, которая, отвечая на их вопросы, изо всех сил пыталась не потерять начальника из виду.

Ее оставили в покое только спустя долгие двадцать минут.

К этому моменту в помещении уже практически никого не осталось, вышел на улицу даже Гром, до этого о чем-то негромко беседовавший с Разумовским. Теперь же Сергей стоял возле бара в полном одиночестве — он допивал уже третий бокал подряд, но взгляда от собственной ладони оторвать все никак не мог.

Я пожал ему руку или этого не было?

Мария направилась было к нему, но оступилась и едва не упала, с оглушительным хрустом сломав каблук на одной из своих любимых черных туфель. Выругавшись, она продолжила свой путь босиком, вынужденно замедлившись, дабы не наступить на один из миллиарда осколков стекла, плотным слоем лежащих на некогда идеально отполированном полу.

— Сергей! — заметив, как тот, пьяно пошатываясь из стороны в сторону, направился к выходу, девушка окликнула его, но безуспешно.

Ускорившись, насколько это позволяли босые ноги, она выбежала на улицу, заливаемую дождем, и мгновенно промокла до нитки.

— Сергей!

Он остановился и резко развернулся.

Тусклый свет уличных фонарей высветил на бледном лице мерцающие золотом глаза.

— Чего ты хочешь? — язвительная усмешка и вскинутые брови. Мокрые волосы облепили острые скулы, — Что тебе нужно, ну?

— Ты.

Дождь из пепла льётся из глаз

Разумовский быстро подошел и снял пиджак, набросив его на голые плечи девушки и пристально всмотревшись в ее лицо.

Чёрная бездна смотрит на нас

— Повтори.

— Мне нужен ты.

Дальше не будет дороги другой

Поцелуй со вкусом шампанского и крови. В зеленых глазах — нездоровая безграничная любовь. В его золотых — кажется, то же самое чувство.

Если ты в пекло — я за тобой

***

Юлия Пчелкина смотрела вслед Игорю с досадой, граничащей с искренней злобой. Сломанный пополам телефон она все еще держала в руках и всеми силами старалась не замечать снисходительных, если не сказать — издевательских, взглядов своих коллег-журналистов, сейчас выходящих из казино и уже представлявшим, какой бум в соцсетях вызовет та или иная полученная ими информация.

Если герой и появится — я узнаю об этом первая.

Она выругалась себе под нос и недовольно посмотрела на темное небо, извергавшее на землю потоки ледяной воды, никак не смягчающие омерзительное послевкусие от этого треклятого вечера, небо.

А ведь ты мне почти начал нравиться, Игорь Гром.

Глубокий вдох и медленный выдох. Мысленно Юлия подсчитывала деньги, которые придется потратить на покупку нового телефона — и это не считая того факта, что ноутбук, также пострадавший от нерадивого полицейского, она тоже до сих пор так и не отдала в ремонт — и время, которое на все это понадобится. Без техники журналистка ощущала себя как без рук, и эта беспомощность раздражала ее больше всего на свете.

Решительно направившись в сторону ближайшего проспекта, на котором можно было поймать такси, «проголосовав» по-старинке, девушка завернула за угол и резко остановилась, почувствовав, как едва угомонившаяся внутри нее злоба разгорается вновь.

Разумовский — он не герой.

Пчелкина вообще искренне была приверженницей теории, что этот «святой» айтишник-мизантроп каким-то образом связан с делом Чумного Доктора. Его образ скромного и забитого гика она считала напускным, и свято верила, что поговорка про тихий омут как нельзя точно подходит к этому загадочному рыжеволосому. Девушка уже несколько лет выискивала сенсацию, как-либо связанную с «Вместе» и разоблачающую владельца компании, но кроме подозрительного договора с HOLT-International она так ничего и не нашла. За более чем два года.

А теперь на ее глазах подтверждается слух, о котором она, правда сказать, уже и забыла. Разговор с Марией Воронцовой напрочь вылетел из ее головы и только сейчас постепенно всплывал в памяти.

— Вы здесь в качестве +1 к Разумовскому?

— Я здесь в качестве одного из директоров корпорации «Вместе».

Марии она перестала верить в тот самый момент, когда та, отвлекшись, потеряла самообладание и сняла с себя маску надменности.

— Меня ждут.

— Сергей?

— Что?

Пчелкина не получила бы бриллиантовую кнопку и звание лучшей блоггерши в сфере расследований, если бы действительно не имела качеств, определявших поистине хорошего журналиста. Внимательность к деталям и считывание эмоций по мимике в этом списке, безусловно, были одними из первых и самых важных.

Воронцову выдали ее глаза, заметно расширившиеся от одного лишь упоминании имени мужчины. Изумрудного цвета радужка искрилась даже не любовью.

Болезненной необходимостью.

А теперь Юлии предстало доказательство ее правоты.

Она смотрела на две фигуры, стоявшие под дождем, но, наверняка, даже его не замечавшие, и думала о том, как бы она поступила, будь у нее сейчас с собой телефон или видеокамера. С одной стороны, ролик о личной жизни Разумовского взорвал бы интернет и утер бы нос всем остальным блоггерам и репортерам, но с другой…

— Может, это не совпадение, — ее взгляд упал на искореженный смартфон, но тот ничего не ответил и самостоятельно не починился.

Пчелкина ушла по параллельной улице.

Что-то в том взгляде Воронцовой было такое, до физической боли пронзительное и тоскливое, неприятным осадком оставшееся в душе журналистки, проговорившей с ней от силы несколько минут. Какое-то сочувствие, всколыхнувшееся было в душе блоггерши-одиночки, впрочем, не помешало ей также допустить мысль о том, что слепо влюблённая в Сергея девушка вполне могла быть соучастницей в его «темных делишках».

Но найти компромат, подтверждающий еще и это, сейчас никак не представлялось хотя бы мало-мальски возможным.

Но это пока.

Пока этот безумный вечер, плавно перетекший в ночь, еще не закончился. Пока льет этот чертов ливень, и пока ночной Петербург затихает, постепенно приходя в себя после потрясшего его происшествия.

Пока на узком мостумежду двумя мало кому известными улицами стоят двое с изорванными в клочья душами. Двое, наконец-то обретшие друг в друге спасение:

— Замерзла? — он прижимается лбом к ее и отстраняется, насколько позволяют обнимавшие его за шею руки. Смотрит на продрогшую до костей девушку и только сейчас замечает отсутствие на ней обуви, — Ты с ума сошла? Где твои туфли?

— Каблук сломался, — Мария убирает с лица мокрые пряди и пожимает плечами, — Когда я выходила из казино.

— И все это время ты шла босиком? — вопрос повис в воздухе. Вместо ответа Воронцова только шумно вздохнула, не в силах оторвать взгляда от лица напротив. Разумовский на это лишь усмехнулся и покачал головой, — Сумасшедшая, — поднял ее, усадив на широкие перила, и посмотрел в зеленые глаза, — Мне нравится.

Ее улыбка и довольный взгляд золотистых глаз.

Она тянется к нему, снова целуя, пьянея от сладковатого привкуса алкоголя на любимых губах и зарываясь пальцами во вьющиеся от воды рыжие пряди. Чувствует, как он прижимается к ней, и сдавленно стонет, разрывая поцелуй ради одного заветного слова:

— Сережа.

Он вопросительно выгнул бровь и хищно облизнулся. Скользнул ладонью по оголенному бедру и поднялся выше, к тонкой талии и подчеркнутой обтягивающей тканью груди.

Ты же этого хотела! Мы оба это знаем!

Мария дернулась. В зеленых глазах всколыхнулась неуверенность. Животный страх вперемешку с таким же звериным желанием.

— Мари, — тонкие пальцы держат за подбородок и мягко заставляют поднять голову. Нежный поцелуй кажется обманчивым, — Моя Мари. Я не причиню тебе вреда, — губы, коснувшиеся шеи и мочки уха, — И никому не позволю.

Она слушает его и мелко дрожит. Отвечает на поцелуи, ласково касаясь обтянутых рубашкой плеч, и подаётся навстречу, чувствуя, как мечущееся в смятении сердце бьется где-то в горле.

— Я вызову такси в офис, — хриплый шепот и пробежавшие вдоль позвоночника пальцы. Разбитые в драке губы касаются линии ее челюсти.

— Не надо.

Разумовский смотрит на нее с недоверием и рук не убирает. Ухмыляется, чувствуя, как все ее тело льнет к нему, и негромко посмеивается, стреляя желтыми глазами из-под сбившейся на лоб челки.

Молчит, выжидая.

— Пусти.

Послушно отстраняется и смотрит, как она спрыгивает с парапета и одергивает измученное за вечер платье. Она поглядывает на него искоса, тщетно пытаясь скрыть румянец и судорожно касаясь зацелованных губ кончиками пальцев:

— Я вызову такси домой.

Она протягивает ему пиджак и вздрагивает, когда Сергей резко приближается:

— Ты боишься меня?

Я тебе, сука, не Сережа.

— Нет.

Пауза. Продолжать?

— Не тебя.

— Тогда кого же?

— Того, кто меня ударил и чуть было не изнасиловал.

Разумовский отшатнулся от нее и поморщился, медленно моргнув. В широко распахнутых голубых глазах расплескалось горестное сожаление.

— Это все Олег. Прости, я не…

— Не говори ничего, я все знаю, — она ткнула пальцем в «заказать машину» и развернулась, быстрым шагом направившись к оживлённому проспекту неподалеку.

Это был действительно не ты.

Это все Олег.

Комментарий к Часть 9

За прекрасно прописанной психологией и Разгромом заходите к моей любимой бете: https://ficbook.net/readfic/10725428 ❤️

На ее художественные шедевры можно посмотреть тут: https://instagram.com/firinaira?igshid=zs5oeazsjsbn (там много Сережи, загляните, не пожалеете)

========== Часть 10 ==========

Комментарий к Часть 10

Нервы - Игры больших

Глоток шампанского.

Второй. Третий. Бокал. Бутылка.

Еще одна.

И еще.

Убить отвратительно медленно тянущееся время. Забыть о том, как тебе мерзко и плохо. Заглушить боль и разрывающую изнутри пустоту. Дни напролет — алкоголь, алкоголь, алкоголь, нескончаемый круг, из которого теперь уже, казалось, было просто невозможно вырваться.

Из тех, с кем можно поговорить — только надменно молчащие статуи. Бездушные, они стояли за своими идеально отполированными стеклами и только и делали, что напоминали о неидеальности жизни за пределами этих самых витрин. Венера, и та уже давно не успокаивала. Она вечно смотрела куда-то вдаль, всегда поверх тебя, как бы намекая, что плевать она хотела на проблемы какого-то земного ничтожества.

Компания из выкупленных у музеев экспонатов была, конечно, так себе, но однажды он попытался заговорить и с ними.

Не ответили.

Даже они.

А больше было некому.

Волкова он не видел с тех пор как они… повздорили в том чертовом казино. Снова «не сошлись характерами», а еще взглядами на жизнь, целями и предпочтительными вариантами их достижения. Олег в тот день по-настоящему вывел его из себя. Настолько, что Сергей впервые поднял руку на кого-то близкого.

Нет, не на «кого-то».

На своего единственного лучшего друга.

Снова глоток ставшего безвкусным шампанского. Голубые глаза бегают, ни на чем надолго не останавливаясь. Бутылка, стол, сейчас кажущийся аляпистым халат. Бутылка, стол,

ладонь.

Моя?

В затянутой пьяным туманом памяти всплывает сцена с той самой злосчастной пощёчиной. Резкий замах, свист воздуха и обжигающее прикосновение к коже. Удивление, промелькнувшее в глазах… Марии?

Бред какой-то. Я никогда ее не бил.

Но девушка все равно по какой-то непонятной для него причине стала держаться отстраненно. Если бы не затмевающий разум алкоголь, Сергей бы заметил, как сложно ей это дается и насколько ненатурально эта холодность выглядит, но пил он постоянно, поэтому считал, что Воронцова в нем разочаровалась и решила поддерживать сугубо рабочие отношения.

Ее заплаканных глаз он не замечал, как не замечал и еды, которую она приносила и пледа, которым она его укрывала, когда, заглядывая поздно вечером в пентхаус, находила спящим на ковре возле дивана.

А потом еще этот Гром.

Ты тоже молодец. Как мужик поступил.

В тот вечер он пожал ему руку. Поощрительно, с уважением, почти что с дружественной поддержкой. Сказал что-то еще, а сам Разумовский, кажется, ответил ему что-то наподобие «обращайся, если нужна будет помощь».

Вроде бы все было так.

Если все это вообще было.

Глоток. Второй. Вытереть рукавом халата разбитые в драке губы и зарыться пальцами в спутанные рыжие волосы.

Какой-то затянувшийся кошмар.

Липкий, как засохшие капли шампанского на столе, и такой же ирреальный, как и все, что происходит последние несколько недель.

Но для меня это — и есть реальность, не так ли?

— Сергей, к вам посетитель. Он из полиции, — ощущение дежавю и губы, сомкнувшиеся на горлышке осточертевшего игристого, — Майор Гром Игорь Кон…

— Впусти его, — охрипший голос человека, почти за неделю привыкшего сутками молчать.

Голограмма исчезла, приветливо подмигнув.

Тишина. Еще один глоток. И долгожданный звонок приехавшего на этаж лифта.

— Спасибо, что согласился встретиться.

Разумовский обернулся на голос и пьяно пошатнулся, расплывшись в глупой ребяческой улыбке. Отставив бутылку, раскинул руки в стороны и уверенным шагом двинулся к внезапно нагрянувшему в вечер пятницы гостю.

Помешала тумбочка.

Он споткнулся, не сразу поняв, что произошло, и едва не растянулся на полу, заскользив по нему босыми ногами. Восстановив шаткое равновесие, нетвердой походкой подошел к Грому:

— Какие вопросы, Игорь, — пожимает его руку, чуть дольше положенного удерживая чужую ладонь ледяными пальцами, — После всего, что ты для меня сделал… А ничего, что я на «ты»?

— Ничего, — негромкий голос и плотно запахнутые полы изношенной куртки.

— Проходи, — махнув рукой так, что его самого повело в сторону, Сергей покачнулся, но на ногах устоял, — Прости за беспорядок.

— А ты что, прямо тут и живешь? — взгляд, мимолетом брошенный на заваленный фантиками стол и на стоящие по всей комнате бутылки. Пьет здесь в одиночестве?

— Да, — Разумовский пожимает плечами и наливает шампанское в бокал. Пошатываясь, подходит к дивану, — Стараюсь максимально эффективно расходовать время, не тратить на дорогу, — голубые глаза нездорово блестят из-под сбившейся челки.

— Выпьешь?

— Да нет, спасибо, я же на работе, — Игорь на парня упорно не смотрит. Рассматривает неординарно обставленный кабинет, напрочь не замечая отчаяния, мелкой дрожью пробегавшему по и без того всегда трясущимся рукам Сергея, — Круто, конечно, у тебя тут. Скульптуры… Венера вон какая. Оригинал?

Смешок. Вряд ли он допускал мысль, что это действительно был оригинал.

Разумовский промолчал. Откинувшись на спинку дивана, он обернулся к полицейскому, протянув ему бокал с плохо скрываемой на бледном лице мольбой. Составь мне компанию, ну же.

— Не-не, — Гром увернулся, даже не взглянув на пьяного миллиардера, и подошел к его столу, выудив из внутреннего кармана куртки папку с документами, — Слушай, а как думаешь, что дороже стоит — вот это вот все или один костюм Чумного Доктора?

Сергей медленно моргнул, запоздало осознавая, зачем на самом деле к нему пришел полицейский. Упоминание об Олеге отозвалось внутри него острой болью. Но играющий в крови алкоголь сделал свое дело, и он улыбнулся:

— Не знаю.

— Да ладно?

Игорь не спеша двинулся в его сторону, и Разумовский неосознанно вжался в диван. От следующих, небрежно брошенных фраз, он едва ли не моментально протрезвел:

— Договор с HOLT-International, смотри, — он протягивает ему документ и только сейчас замечает бешенный тремор, — В графе «оказание услуг». «Усиление безопасности офиса» — ну вот я и подумал, с каких это пор иностранная компания, производящая новейшее экспериментальное оружие стала сигнализации в офисы ставить?

Я хотел, чтобы ты просто побыл со мной.

Хотя бы недолго.

— Кстати, твои детские рисунки.

Медные пряди взметнулись в воздух, когда Сергей резко повернул голову, облизав пересохшие губы и шумно сглотнув. Игорь передал ему и эту улику.

— Ничего не напоминает?

Папка с грохотом падает на стол, несколько шуршащих оберток подпрыгивают и соскакивают на пол.

— А теперь, мразь, говори, — ожесточившийся голос и, наконец-то, пристальный взгляд глаза в глаза, — Зачем ты убил всех этих людей?

— Это не я.

— Кто? Имя.

Дрожащие губы и бегающие глаза. Разумовский вздрагивает, боковым зрением замечая появившуюся возле письменного стола фигуру в черном костюме с плащом.

— Олег? — охрипший голос сорвался из-за кроющей сильнее алкоголя беспомощности.

— Забавно, — проследив за взглядом парня, Гром усмехнулся, — Я тоже сперва подумал, что это Олег Волков, друг твой. Пока не узнал, что он в Сирии год назад погиб.

Непонимание и трясущиеся плечи.

Мельком кинув взгляд на брошенные ему на колени бумаги, Сергей в панике посмотрел на почему-то молчащего друга. Гром присутствие настоящего убийцы, почему-то, упорно игнорировал:

— Короче, — тот рывком снял кепку и бросил презрительный взгляд на явно наигранно напуганного парня, — Хватит кривляться. Либо сейчас ты даешь мне весь расклад, — зрительному контакту мешают метания рыжеволосого, и Игорь не выдерживает, — В глаза смотри! Либо я выбью из тебя эту информацию.

Сергей умоляюще смотрит на Волкова, замершего перед Венерой и хищно улыбавшегося.

Ты тоже этого хотел.

Пальцы, нащупавшие бутылку.

Не забудь сказать, что ты знал обо всем с самого начала.

— Да куда ты…?

Подскочив, Разумовский замахнулся и наотмашь ударил.

Бутылкой. По голове.

Попятившись, он запнулся о край дивана и упал, но ползти не прекратил.

— Я думал, ты никогда уж не решишься.

Бездыханное тело Грома и сухие аплодисменты.

— Олег.

— Хватит, — улыбка Волкова сменяется ухмылкой. Такой же, какая была присуща самому Сергею. Вместо до боли родных глаз — чужие, но смутно знакомые, желтые.

Никакого Олега здесь нет.Да и не было никогда, ты же сам прекрасно это знаешь.Это я. Был с тобой. Всегда.

***

Поднять бессознательно-обмякшее тело. Оттащить, избавиться от улик, переодеть. Руки Сергея больше не тряслись. В нечеловечески-золотых глазах — больная уверенность и холодный расчет.

— Ты убил всех этих людей!

— Мы убили.

Гречкин, Исаева, Зильченко — все те, кто отравлял город, погибли не зря. Он доведет это дело до конца. Очистит город от чумы коррупции и безнаказанности. Он сделает этот мир лучше, даже если для этого понадобятся жертвы, изначально не входившие в его до безумия детально продуманный и идеальный план.

Если предыдущие убийства ты совершал с моей помощью, то этот случай — исключительно на твоей совести.

Бледное, обескровленное лицо Игоря Грома было похоже на восковую маску. Короткие волосы на затылке слиплись и покрылись коркой запекшейся крови. Разумовский погрузил его в багажник. Улыбнулся, сев за руль и аккуратно поправив высокий ворот черной водолазки. Тонкие пальцы вцепились в руль, тракторная подошва ботинка вдавила педаль газа в пол.

Не смей, тряпка. Ты не испортишь мой план, он тебе понравится.

Мелькающие за окном огни ночного города смешивались с искрами от взрывов и пламенем, охватывающим горящие машины и здания. Подражатели сновали туда-сюда, даже не подозревая, что их кумир сейчас находится совсем рядом с ними. Доктору было не до них. Даже не до выхода в эфир. Проспекты, набережные, мосты, и, наконец, пустующая улица, на одном из концов которой и располагалось то самое злосчастное казино. «Золотой дракон». Золотой телец, погнавшись за которым, Альберт Бехтиев нашел давно идущую за ним по пятам смерть.

Ты увидишь все собственными глазами.

Распятый на стеклянном фасаде здания бизнесмен. Дорогущий модифицированный кислородный баллон валялся где-то в клумбе. Тянущиеся в небо всполохи пламени и дым уже привлекли к себе внимание — с соседних улиц доносились протяжные вопли полицейских сирен и визги скорой помощи. Действовать нужно было быстро.

Притащить тело на крышу. Нацепить маску. Вовремя смыться с места преступления.

— Прости, Игорь, — секундный взгляд на собственную ладонь и визг шин, — Ничего личного.

В квартире майора полиции он задержался от силы на двадцать минут. Поднявшись по черной лестнице, проник внутрь, притащив с собой несколько коробок с взрывоопасными колбами для ручного огнемета. Спрятав их, ненадолго задержался возле окна, на котором до сих пор были расклеены фотографии и газетные вырезки, составляющие «психологический портрет маньяка-миссионера».

Пенсионера.

Желтые глаза сузились, и обтянутые перчатками пальцы коснулись приколотой к противоположной стене одиноко-висящей фотографии. С пожелтевшего снимка на него смотрел Олег. Тот самый Волков. Настоящий. Лучший друг, который.

Который им был, пока не погиб.

Сергей прикусил губу и не заметил, как прокусил едва зажившую ранку, полученную еще во время драки в казино. По острому подбородку потекла кровь, которую он даже не попытался вытереть.

— А это, — судорожно схватив белую пешку, внимательно всмотрелся в идеально выточенную фигуру, — Пожалуй будет сувениром на память.

Распахнув дверь своего мерседеса и упав на водительское место, он не сразу понял, что его неистово трясет. Кое-как сняв перчатки, ему не с первой попытки удалось откинуть козырек и посмотреться в зеркало.

Белая кожа. Красная кровь. Глаза, из желтых вновь ставшие небесно-голубыми.

Мне нехорошо

Сиюминутное решение. Порыв, продиктованный не расчетливым мозгом, но разрывающимся на части сердцем.

Я сам себя сжег

Снова та же улица. Все та же Нева, все те же окна и парадная, из которой когда-то давно, как будто бы в чертовой прошлой жизни, вышла она. Влюблённая, верная, преданная. Готовая на все, даже простить пощёчину и попытку изнасиловать.

Все лучшее в нас я взял и стёр в порошок

Припаркованная в незаметном дворике машина. Гулкие шаги по лестнице, игнорируя лифт и почти что предрассветный час. Нажать на звонок. Тут же не выдержать и заколотить в дверь. Задохнуться от сжавшей грудину невыносимой тоски.

Хотя бы сейчас меня не вини

— Ты?

— Я.

Позволь мне поверить, что я могу все изменить

— Иди сюда.

========== Часть 11 ==========

Он делает шаг вперед, и входная дверь с тихим щелчком захлопывается.

Широко распахнутые зеленые глаза смотрят на него с удивлением, испугом и принятием. Почему-то складывалось ощущение, что она его ждала. Сегодня. Этой ночью. Или нет — может быть, каждый чертов день, уже гребанные пять лет как?

— Ты все знала, — девушка вздрагивает, но взгляда отвести просто физически не может. Смотрит на его выпачканную в пыли и пепле одежду, на кровь, засохшую на подбородке, на тонкий горизонтальный порез на шее. Смотрит в голубые глаза с едва заметными золотыми искрами по краям радужки.

И все понимает.

— Ты знала, что Олега нет.

Он поводит плечами, сжимает и разжимает кулаки. Костяшки пальцев сбиты практически в мясо.

— Ты знала, что это всегда был я. Я на тебя кричал, я тебя ударил. Дважды. Чуть было не изнасиловал. А ты все равно возвращалась, приходила снова и снова, готовая из шкуры вон лезть, лишь бы мне попытаться помочь.

Мария кивнула. Заметила пробежавшую по телу Разумовского дрожь и только тихо выдохнула, внимательно рассматривая сбившуюся на его нос непослушную рыжую прядь.

— Ты могла погибнуть, ты это понимаешь? — его брови взметнулись вверх, в голосе засквозило недоумение, — Я — Чумной Доктор. Тебя могла поймать полиция, могли убить подражатели, тебя я мог убить, ты это понимаешь?

Она молчала несколько секунд. Снизу вверх смотрела на осознавшего свое безумие миллиардера, но упорно не чувствовала ни страха, ни отвращения, ни презрения или хотя бы банальной обиды.

Ничего.

— А я бы согласилась.

Ничего кроме абсурдной, нездоровой, до жути неправильной, но, блять, наполняющей всю ее жалкую жизнь смыслом любви.

— Я бы погибла, если б это тебя спасло.

Спокойный взгляд — она давно уже все осознала, сотни ночей напролет она анализировала свою и его жизни, силясь убедить себя в том, как это все неправильно, ненормально. Да просто по-мазохистски глупо и абсурдно. Но когда сердце противится, даже в миллионе причин, чтобы уйти, мы найдём одну-единственную, чтобы остаться.

Не так ли?

Субординация и некогда беспокоившая Сергея холодность разбились и канули в Лету.

— Я же тебе сказала, — судорожный шепот на вдохе, приложившись лопатками о бетонную стену. Разбитые губы слишком близко к ее, — Я никуда не уйду.

Никогда.

Поцелуй, и его ладони на ее талии. Ее руки, обнимающие за шею и нежно касающиеся плеч, и холодные пальцы, судорожно цепляющиеся за плотную ткань водолазки. Он поднимает ее и усаживает на невысокий комод, окончательно и бесповоротно нарушая личные границы, мягким движением раздвигая колени и вставая между ними. А она только задыхается, прижимается ближе и ловит его губы, аморально-счастливо улыбаясь в поцелуй.

Сергей отстранился как всегда внезапно.

Оторвавшись от ее губ, снял с себя ее руки и отпрянул, нервно мотнув головой.

— Все хорошо, Сереж, — Мария облизнула губы и подалась вперед, заранее предугадывая все его последующие реплики, — Я тебя не боюсь.

Он опустил голову и тихо засмеялся. Рыжая челка закрыла лицо от абсолютно спокойного взгляда зеленых глаз. По угловатым плечам пробежала мелкая дрожь. Снова. Уже не удивляет.

— Это ты его не боишься, — радужка цвета расплавленного золота и знакомая ухмылка-оскал. Охрипший голос и заострившиеся черты лица, — Его, не меня.

Пальцы, вновь сомкнувшиеся на шее, и горячее дыхание.

Опять.

Ну здравствуй, Птица.

— Поцелуй меня.

Вопросительно изогнутая бровь и заинтересованный взгляд.

Чаша терпения Воронцовой переполнилась и разлилась океаном мучительно долго сдерживаемых эмоций.

— Ты не-м-м, — Разумовский оперся о комод второй рукой, потеряв равновесие, когда девушка рывком притянула его к себе, впившись в губы и наплевав на то, что он там собирался сказать.

Это было не важно.

Больше — нет.

Он ответил. Не робко, не нежно — грубо и собственнически, так, как на самом деле давно хотел. Мария несильно ударила его по руке, все еще державшей ее за шею, и Сергей отпустил ее

а потом поднял

и уронил на постель.

Ты ведь этого хотела!

Хотела. И больше этому не противилась, наконец-то поборов постоянно о чем-то тревожащуюся голову и отдавшись, спустя столько лет, сжиравшим ее изнутри желаниям. Почему-то сейчас отчетливо чувствовалась какая-то запретная вседозволенность. Во всем — в руках Разумовского, скользящим по податливо выгибающемуся навстречу телу, в его желтых глазах, требовательных губах, даже в его дыхании.

Сейчас или никогда.

На долю секунды в мыслях Воронцовой промелькнуло что-то вроде «Что он натворил на этот раз, что так сорвался?»

Но размышления прервал треск разорванной надвое футболки.

И здравый смысл отключился окончательно.

Остались только они — два обнаженных нерва, достигших предела каждый в своей ненормальности, и на пике собственного безумия нашедшие друг в друге нечто до боли необходимое, давно потерянное, что-то такое, чего не хватало им всю их долбанную жизнь.

— Сергей, — бессознательный шепот и отразившийся от стен стон.

Разбитые в кровь губы соскользнули с ее шеи на ключицы. Оставили и тут несколько багровых следов, но надолго не задержались, спустившись еще ниже, коснувшись высоко вздымающейся от тяжелого дыхания груди.

— Сергей!

Крик и почему-то — такая родная по звучанию — полная форма его имени.

Ее пальцы выскользнули из огненно-рыжих прядей и вцепились в его плечи, умудрившись царапнуть кожу даже через ткань водолазки. По ее телу прошла сладкая дрожь. С губ сорвался стон удовольствия и ответом на него была хищная ухмылка, которую она, забывшись, не увидела.

— Мария, — севший голос и очередной поцелуй, которого все равно будет недостаточно, — Посмотри на меня.

Шорох ткани. Широко распахнутые зеленые глаза в каком-то трансе скользят по белоснежной коже. Она тянется, нежно прижимаясь губами к его плечу, но он придавливает ее к кровати:

— Мария, — повторяет и облизывает губы, упавшая на лоб челка щекочет ей кончик носа, — Скажи мне.

ЧТО Я ДЛЯ ТЕБЯ?

— Жизнь.

— Повтори.

— Ты — моя жизнь, Сергей Разумовский.

На этот раз он коснулся ее губ нежно. Поцеловал, почувствовав, как ее руки, безостановочно дрожа, робко касаются его тела. Сергей Птица собственнически улыбнулся, разорвав поцелуй и снова скользнув ниже, проведя языком влажную дорожку от острых ключиц до солнечного сплетения.

Услышал, как ударилось о грудную клетку принадлежавшее ему сердце девушки.

И царапнул ее ребра до красных, вздувшихся под кончиками пальцев, борозд.

Коротко звякнул брошенный на пол ремень. Оставшиеся предметы одежды полетели за ним следом. В комнате на несколько секунд повисла тишина — он выжидал, она же — просто не верила.

Мария вздрогнула от прикосновения холодных пальцев к бедрам и тихо застонала. Приподнялась, смахнув с лица растрепавшиеся волосы, и притянула Разумовского за шею к себе. Поцеловала, требовательно, почти что грубо, и изящно прогнулась в пояснице, оторвавшись, наконец, от его губ и откинувшись обратно на подушки.

В попадавшем в комнату свете уличных фонарей профиль Сергея казался еще фактурнее, чем обычно.

Черты лица стали еще более птичьими.

И от этого еще более невозможно-красивыми.

Воронцова задыхалась, глядя на него и не до конца осознавая, что действительно видит его по-настоящему и даже может позволить себе его коснуться. Ее сердце отбивало чечетку, глаза упорно отказывались ловить фокус. Слишком нереально, какой-то сюрреализм.

Она почти умерла, когда он прижался к ней, обняв и уткнувшись куда-то в ее шею, нежно поцеловав истерзанную его же зубами кожу.

А потом он мягко двинул бёдрами.

И тихо застонал, услышав собственное имя, криком сорвавшееся с ее губ.

— Я люблю тебя, — срывающийся голос и беспорядочные поцелуи. Убрав с его лица челку, девушка вздрогнула, сбившись с мучительно нежного ритма их движений.

На нее смотрели его глаза.

Его. Влюбленные, счастливые и…

Кристально-голубые.

— Мари.

— Сережа, — улыбка и пальцы, несильно царапнувшие острые лопатки, — Все хорошо, Сереж. Прошу тебя…

Вспыхнувший в ее глазах блеск повторился и в небесного цвета радужке.

— Продолжай.

Она поцеловала его и аккуратно перевернула. Уложила на спину, про себя взвыв от невозможности всего происходящего, и коснулась губами его шеи. Груди. Ребер и впалого живота.

Пересчитала губами все тридцать две родинки.

Приподнявшись, устроилась на его бедрах, тихо зашипев, когда он нетерпеливо толкнулся, едва не лишив девушку равновесия.

— Ты моя, — резко вцепившиеся в ее бедра пальцы и громкий шепот, рваными порывами срывающийся с ухмыляющихся губ, — Ты помнишь об этом?

— Напомни, — ладонь на его груди и толчок, прижавший мужчину к постели. В зеленых глазах дьявольским пламенем горели вызов и помутнившая сознание страсть, — Давай же, Птица. Давай.

Золотая радужка потемнела и заискрилась недобрым. Ухмылка превратилась в звериный оскал.

Роли снова поменялись.

Воронцова упала на подушки, засмеявшись, а потом протяжно застонав.

***

— Так что все-таки произошло?

За окном черное небо, вдали подернутое желто-оранжевой поволокой городских огней, постепенно начинало светлеть. В спальне девушки ни один источник света не горел, но успевшие привыкнуть к темноте глаза отчетливо различали замерший возле окна силуэт Разумовского. На белоснежной спине россыпь родинок смешалась со следами от острых ногтей. Рыжее каре давно уже потеряло свой идеально-вылизанный вид.

— Гром приходил.

Сухо брошенная фраза. Привстав на постели, Мария напряглась, ожидая худшего, но ничего не сказала, побоявшись сбить мужчину с нити рассказа.

Птица как ни в чем не бывало продолжил:

— Он был в моем детском доме. Раскопал рисунки, которые я рисовал когда-то очень давно, — он обернулся, и тонкие губы тронула улыбка, — Я рисовал своего лучшего друга. Того, кто был со мной всегда.

— Волкова?

Смешок. Фальшивый, заметно натянутый и слишком уж ненатуральный.

Маска дает трещину?

— Нет, не его. Но про Олега этот Шерлок Холмс тоже умудрился разнюхать. Принес мне документы о том, что он умер год назад в Сирии.

Так вот как произошло «слияние» Сергея и Птицы. Его просто-напросто ткнули в то, что все это время он видел рядом с собой призрака.

— Я ударил его бутылкой по голове.

Девушка вздрогнула и поежилась, почувствовав, как по ее телу побежали мурашки. Шумно сглотнув, выжидающе уставилась на Разумовского, в стотысячный раз скользнув взглядом по его лицу и телу. Порез на шее — след остался от драки с Игорем или после нападения на Грома он сражался сам с собой?

Богатое воображение тотчас же нарисовало до дрожи пугающую картину: заваленный алкоголем лофт, труп полицейского, и мечущийся среди античных статуй миллиардер, которого Птица сумел-таки подавить настолько, что «настоящий» Разумовский ушел на второй план.

А если бы не ушел?

Сдался бы полиции?

— Ты убил его?

— О, нет. Лучше.

Дьявольская ухмылка и разведенные в стороны руки. Он повернулся к ней, тряхнув головой, и медленно подошел, наклонившись и прошептав:

— Я его подставил, — выдохнул в ее губы и самодовольно сощурился, облизнувшись, — Я переодел его в костюм Чумного Доктора и забросил на крышу здания, в котором произошло новое убийство. В его квартире — несколько ящиков с зарядами для огнемета, костюм, его отпечатки пальцев рядом с очередной жертвой. У полиции не возникнет сомнений. Да и жертва…

— Какая жертва, Сергей? — дрожа всем телом, она смотрела на упивающегося собственным безумием мужчину и почему-то… улыбалась. Не веря? А может — тоже слетев с катушек?

— Я убил Альберта Бехтиева.

Мария промолчала, зачарованно кивнув.

Разумовский хмыкнул и поцеловал ее, притянув к себе за шею, с силой прикусив нижнюю губу, почувствовав, что оцепеневшая от новостей девушка не отвечает.

Ответила.

— Я уезжаю обратно в штаб-квартиру.

— Зачем?

— А ты думаешь Гром надолго задержится в тюрьме? — отстранившись, он натянул водолазку и передернул плечами, — Явится, цепной пес режима, через сутки максимум, сбежит, но я буду его ждать.

— А я? — в зеленых глазах засквозила практически физически ощущающаяся боль. Тревожное предчувствие снова всколыхнулось в груди, - А мне что делать?

— А ты не суйся и близко к Казначейской, — Сергей поцеловал ее в лоб и отпрянул, не дав себя обнять, — Я вернусь. Как только все улажу.

Воронцова не ответила. Посмотрела ему вслед, дождалась хлопка закрывшейся за ним двери, и рухнула на постель, беззвучно разрыдавшись.

В воздухе повисло одно-единственное слово.

Никем не произнесенное.

Но поселившееся в груди Марии, совсем рядом с воспоминаниями о прошедшей ночи, счастливейшей за всю ее жизнь, несмотря на неадекватные и абсурдные контрасты событий.

Я люблю тебя

Прощай

========== Часть 12 ==========

Комментарий к Часть 12

Дельфин - Иду искать

Они проехали Лахта-центр, парк 300-летия и конечную станцию метро на зелёной ветке.

Табличку «Вы покидаете Санкт-Петербург» Дубин заметил с некоторым запозданием, когда та, мельком появившись перед лобовым стеклом, так же быстро исчезла позади. Кольцом окружавшую город автомагистраль затянуло вечерним туманом, и видимость была если не нулевая, то крайне близкая к таковой.

— Где мы?

— На даче Прокопенко.

— Федор Иванович — Чумной Доктор?

Гром оступился и сбился с привычного ему быстрого шага, с искренним недоумением посмотрев на своего «напарника», только что сморозившего даже для него ну просто поразительно несусветную чушь. Идущая рядом Пчелкина тихо прыснула, но от комментария, к удивлению обоих полицейских, сумела удержаться. Журналистская интуиция подсказывала ей, что личность маньяка вот-вот раскроется, и она была почти на сто процентов уверена в том, что это никто иной, как ее личный «главный подозреваемый».

Сергей Разумовский.

Игорь произнес эти имя и фамилию так, как будто это было самое что ни на есть грязнейшее ругательство во всей вселенной. На лице Димы было написано изумление, детское, до боли наивное, как будто ребенку рассказали что-то такое, что в его голову и мысли просто физически никак не могло уместиться. Намного спокойнее на новость отреагировала Юля. Кивнув каким-то своим мыслям она лишь приподняла выкрашенную в красный бровь — перед ее глазами возникла сцена, которую девушка случайно увидела на улице после того самого погрома в казино.

Тогда Сергей и Мария показались ей такими…

Светлыми? Счастливыми? Невиновными?

Явно не подозревающими о том, что спустя несколько дней будет со всеми ними происходить. Воронцову ей в целом даже было по-женски немного жаль. Удовлетворённое личностью убийцы любопытство журналистки теперь мучилось вопросом более тривиальным, но от этого не менее интересным — зеленоглазая девушка действительно была соучастницей или она все-таки просто-напросто влюбленная в поехавшего миллиардера дура?

На этот вопрос ответ она так и не найдёт.

Грома смутило то, с какой покорностью Пчелкина согласилась остаться в укрытии. Майор полиции ждал яростных воплей и оглушительных тирад именно от нее, никак не от Дубина, который, с эпичностью супергероя, не повернувшегося на взрыв, сейчас говорил ему что-то о каких-то там собаках. Блогерша же с невинным видом стояла в отдалении от них, осматривая гараж и прикрепленные к стене старые фотографии.

Потому что мы, нахрен, стая.

— Игорь, тут только варенье, — обернувшаяся на внезапную реплику Димы девушка тихо фыркнула в поднесенный ко рту кулак и устало закатила глаза.

Тирада собачника-любителя Дубину не помогла.

— Я удивлена, что он вообще на это повелся, — улыбнулась она Игорю, поручившему ей отпереть мальчишку, когда тот поуспокоится. Нотацию про то, что ей следовало бы спрятать машину, она тоже выслушала, на этот раз не поведя и бровью, — Будь осторожен.

Она обняла Грома в порыве «нежности». На прощание, как это подразумевают какие-нибудь банальные и всеми любимые мелодрамы.

Всеми, но не ею.

Тот опешил, но, конечно же, совершенно ничего не заподозрил.

А темный кругляшок «жучка» как нельзя кстати слился по цвету с отжившей свои лучшие годы кожаной курткой Федора Ивановича Прокопенко.

Под удаляющийся рев мотоцикла Дима в последний раз ударил предательски закрывшуюся за ним дверь погреба. Они остались одни. А Грома там, в башне «Вместе», куда он с такой отчаянной решительностью направлялся, ждало черт знает что с огнеметами и новейшим оружием.

***

«Черт знает что» в лице Птицы Игоря действительно уже давно ждало. В пентхаусе, где они впервые лично познакомились, сейчас был выключен весь свет, убраны некогда разбросанные по всему периметру комнаты вещи и обертки от еды и напитков. Время здесь словно замерло, все семьдесят с лишним этажей небоскреба погрузились в тишину и зловещее ожидание не столько самого появления знаменитого майора полиции, сколько тех последствий, которые у этой роковой встречи будут, и будут они, по всей видимости, грандиозными.

Грандиозными, да.

И переломными.

Для них обоих.

— Сергей, — голос Марго прозвучал иначе. Как будто бы она почувствовала, что изменения и ограничения в программы, которые Разумовский внес несколько часов назад, действительно знаменуют что-то страшное. Даже для нее. А ведь ее даже не существует, — Камеры наружнего наблюдения засекли Игоря Грома.

— Замечательно, — тонкие пальцы с силой сжали выкрашенную в белый шахматную фигуру. Взгляд желтых глаз с трудом оторвался от черного неба за окном, — Впусти его. Будь как всегда любезна и проводи нашего дорогого гостя ко мне.

— Будет сделано.

Беловолосая голограмма подмигнула своему создателю и исчезла. Деревянная пешка с глухим стуком упала на каменный пол.

— Давай же, Игорь. Я уже заждался.

Несколько минут в ожидании до боли привычного, но такого внезапно-оглушительно-громкого сигнала лифта, длились, казалось бы, несколько долгих лет.

Несколько бесконечностей.

И вот он, наконец-то, здесь.

— Мое почтение, Игорь, — рыжая голова дернулась, и изящные черты лица вновь исказил устрашающий своей нечеловечностью оскал, — Не думал, что ты так быстро выберешься.

Блеф. Птица ожидал от Грома большего.

Разумовский разочарованно цокнул языком и нервно прошелся вдоль стола, возле которого стоял. Он чувствовал на себе полный ненависти взгляд, но сам на майора полиции смотрел лишь мельком. «Настоящий» Сергей Игоря до смерти боялся. Птица же — презирал и желал показать собственные превосходство и надменность.

— Хотя ты все равно не сможешь испортить мой план по спасению города, — продолжал, нарочно раззадоривая явившегося к нему героя и «играя» доставшуюся ему роль главного злодея. Раскинув руки в стороны, Разумовский усмехнулся и не без гордости продолжил, — Я вернул деньги обманутым вкладчикам банка Исаевой, я выкупил свалку Зильченко и реально очищу город от мусора!

В золотых глазах мелькнуло безумие.

Маниакальная одержимость, вышедшая из берегов и теперь сметающая все и всех на своем пути.

— …И никто не сможет мне помешать, — последняя капля в чашу терпения Грома, — Даже ты.

Вот теперь точно последняя.

— Уверен?

Негромкий щелчок и шипение дымовой бомбы. Игорь пригнулся, действуя в соответствии с четким планом, который он успел выстроить в своей голове, пока Разумовский толкал невесть кому сдавшуюся речь. Языки пламени вырвались из обоих наручных огнеметов, и горячий воздух неприятно защекотал в носу. Гром метнулся к столу и поставил подножку. Сергей на уловку не поддался, отступив, с опозданием осознав, что этого-то от него и добивались.

Пояс с огнеопасными зарядами с глухим стуком упал на пол.

Игорь ответил на выпад Чумного Доктора, в последний момент сгруппировавшись и перекинув парня через себя.

— Сука.

Птица почувствовал, как от соприкосновения со столом в спине что-то жалобно хрустнуло. Извернувшись превозмогая боль, он ударил майора ногой, оттолкнув, сумев перекатиться и не дать заломать себе руки. Растрепанные пряди того же цвета, что и пламя, вырывавшееся из его оружия, добавляли облику «злого гения» что-то звериное.

Дьявольское. Демоническое.

Больное.

Гром поймал его врасплох.

Налетел из ниоткуда, быстро встав за спину противника, и обездвижил его, перехватив руку и ощутимо придушив за шею. Сергей дернулся, попытался извернуться, укусить, лягнуть, сделать хоть что-нибудь. Но не смог.

А потом он обмяк и лишь немного повернул голову, чуть скосив горящие злой агонией глаза на Грома.

— Марго, — он еле сипит, но давит улыбку, даже в побежденном положении умудряясь выводить соперника из себя, — Видео.

— Да, Сергей, — на загоревшемся экране в ту же секунду появился кружочек загрузки, — Опубликовано.

Хриплый смех заставил Игоря ослабить хватку. Он слушал видеообращение Чумного Доктора, до самых последних секунд отказываясь верить в то, что этот псих действительно зайдет так далеко. В городе и так бесновались подражатели, людей в полиции катастрофически не хватало, во всех сферах жизни общества царил полнейший хаос и всеобщая анархия. Питер переживал очередную кровавую революцию, но этого всего Птице было не достаточно.

Шумно сглотнув, мужчина, повинуясь какому-то внутреннему чутью, отвел глаза от экрана в тот самый момент.

В центре виднеющегося из окна города огненным столпом взметнулись языки пламени.

Полицейский участок взлетел на воздух.

***

когда правосудие тонет в собственной лжи

законы меняя под шорох долгих купюр

из воздуха появляются

камни палки ножи

в руках обманутых дураков и дур

Мария смотрела на свой дом с сожалением. Она уже несколько часов как сбежала из собственной квартиры и теперь сидела во взятом в прокат автомобиле и наблюдала за тем, как ее разыскивает доблестная питерская полиция с подкреплением в виде скромного отряда ОМОНа. Выключенный телефон лежал рядом, на пассажирском кресле. И хотя черный экран сейчас уже ничего не показывал, девушка отчетливо помнила всплывшее уведомление с сообщением, в котором было всего две фразы:

(новое сообщение от «Сергей»)

«Уходи из дома. Ни в чем не признавайся.»

Почему-то Мария была уверена в том, что это написал именно сам Разумовский. Сергей Разумовский. Ее Сережа. Не ее Птица.

справедливость грохочет

стеклом витрин

льют страх света полночные фонари

и множество дикое

становится как один

крик бесконечный

Нога сама нажала на педаль газа. Здравый смысл говорил, что нужно ехать в какой-нибудь неприметный отель на окраине города, чтобы переночевать там хотя бы сегодня, а, быть может, и в целом остаться там на несколько дней. Нужно было купить новый телефон, новую сим-карту, стоило заблокировать свои банковские счета, не помешало бы связаться с мамой…

Где-то впереди что-то взорвалось.

Послышались крики, завыли сиреныполицейских и пожарных машин.

И Воронцова вывернула руль, едва не вылетев на тротуар и свернув на улицу, примыкающую к Казначейской.

гори все к чертям гори

***

Игорь вылетел в серверную, холл с кучей оборудования и проводов, по своей сути занимавший всю остальную часть этажа. Стеклянная дверь в кабинет миллиардера зазвенела, но жар пламени и удар полицейского все-таки выдержала. В голове Грома звучали сказанные этим рыжеволосым монстром слова.

Через пару часов прибудет армия и очистит город жестко и радикально.

Будь проклят этот фанатик. Ни одна благая цель не стоит того, чтобы ради нее сжигать половину города и выкашивать десятки, а то и сотни ни в чем не повинных людей. Юля была права, она еще тогда, до событий в «Золотом Драконе» говорила, что никакой этот ваш Разумовский не герой и не филантроп. Правда, предположить, что истинная сущность Сергея — вот такая, не могла даже звезда рунет-журналистики.

Я готов пойти на любые жертвы.

Даже если придется пожертвовать самим собой, а, Птица?

— Иго-о-орь! — дразнящий свист и хаотичные залпы огнем в попытке вытравить из укрытия. На размышления времени, увы, не оставалось.

— Игорь, у тебя нет шансов.

Доведенное до автоматизма движение руки — поправить кепку, чуть опустить козырек, чтобы защитить лицо. Пальцы вскользь касаются подбородка, и на них остаются маленькие капельки крови — порезы от осколков стекла не чувствовались, но кровоточили.

— Здесь негде прятаться.

— Твою мать, — шумный выдох и внезапное решение.

Языки пламени вырываются все чаще. Очередной залп, очередная попытка убить. Сергей замечает силуэт Грома и нападает бездумно, не руководствуясь ни стратегией, ни здравым смыслом.

Пламя обжигает поношенные ботинки.

Желтые глаза презрительно щурятся, и только после этого замечают движение где-то сбоку.

Удар.

Железной пластиной прямо по торсу.

Удар.

И снова огонь. Еще и еще. Перехватывая инициативу, заставляя мужчину спрятаться за этой пластиной, как за ростовым щитом.

— Игорь, я нужен этому городу! — кричит и слизывает кровь с прокушенных (или оцарапанных, или разбитых) губ, — У меня есть деньги! Технологии! Власть! А что есть…

Удар.

Струя воды сбивает Разумовского с ног, и Игорь вскакивает, не сразу понимая, что произошло.

— У него есть друзья.

Друзья. Да, точно - друзья.

Стая. Его стая.

— Ты как, живой? — Пчелкина подбегает к нему, наспех осматривая на предмет серьезных ранений.

— Ты чего здесь делаешь? — отстраняется от нее, поспешно переосмысливая сложившуюся ситуацию и разрабатывая новый план действий, — Вы что здесь делаете?

Дима и Юля переглядываются, но ответить не успевают.

Гром замечает Разумовского первым.

— Прячьтесь! — он вышел вперед, заслонив собой горе-напарников и выхватив из рук Дубина пожарный шланг. Заметив оцепенение друзей, повторил громче, — Живо, прячьтесь! Бегите!

Они побежали в кабинет.

Игорь замахнулся, про себя подумав, что это чертов тупик.

Думай. Думай. Думай!

И ударил, попав прямиком по наручам.

Сбив Сергея с ног, Гром отступил. Он попятился, скрывшись в кабинете и наспех закрыв за собой на удивление живучие стеклянные двери.

Бешеный крик Птицы заставил его вздрогнуть. Всегда безэмоциональный, даже черствый майор полиции впервые в жизни поймал себя на такой, казалось бы простой и тривиальной мысли:

Как же, черт возьми, до дрожи страшно человеческое безумие.

========== Часть 13 ==========

Слышь, злодей, а ты чего радуешься?

Мария припарковалась во дворе ничем не примечательного многоквартирного дома. Покрыв голову шарфом, взяла ключи от машины и вышла, медленно двинувшись в сторону офиса, располагавшегося по соседству. От полиции, даже если за ней следят, ее вполне успешно скрывала опустившаяся на город тьма. Были свои плюсы в том, что весь этот апокалипсис не выпал на «белые» питерские ночи.

Тебе пожизненное светит.

Она чувствовала, что что-то произошло. Что-то нехорошее. С Сергеем, с Птицей. С ними двумя. Они же всегда вместе. Как бы сильно Разумовский не желал избавиться от своего альтер-эго, и как бы яростно это альтер-эго не пыталось заглушить Разумовского. Этот внутренний конфликт Птицу только подпитывал, раззадоривал, злил. Двигал. А самого Сергея он изводил и медленно губил. Но если бы Мария сказала, что Птица ей не по душе, что она ненавидит его и всеми фибрами души желает видеть только «настоящего» Разумовского — она бы соврала.

В этом желтоглазом чудовище что-то было.

Какой-то огонь, нездорово откликающейся в ее проданной рыжеволосому дьяволу душе.

— Что за… — замерев во внутреннем дворе ставшего родным здания, Воронцова в искреннем недоумении уставилась на крошку стекла, внезапно захрустевшую под ногами.

А потом она увидела мотоцикл.

Запрокинула голову.

И почувствовала, как сердце рухнуло куда-то в пятки.

— Не может быть, — вой полицейских сирен раздался где-то совсем неподалеку, но она все никак не могла оторвать взгляд от пентхауса, на месте одного из панорамных окон которого сейчас зияла черная дыра с тусклым светом, по всей видимости исходящим от внутреннего освещения самой комнаты.

Попался? Проиграл? Птица? Невозможно.

Попятившись, Мария заметалась. Полиция явно ехала сюда, и, что бы не произошло между Разумовским и Громом, если они схватят еще и ее — лучше от этого никому не станет. Хуже, впрочем, наверное, тоже, но об этом девушка в тот момент предпочла не думать. Она искала, куда можно было бы спрятаться.

И, кажется, нашла.

— Ну и чего ты добился, а?

Гром покачал головой, проигнорировав отчаянно трепыхавшегося в руках Дубина миллиардера. Пчелкина вздохнула, и этой реакции хватило, чтобы тот продолжил плеваться ядом с удвоенной силой:

— Вернул все на круги своя? — лицо Разумовского дергалось, словно он был марионеткой в руках кукловода с эпилепсией. Слова Игоря он пропускал мимо ушей, — Цепной пес режима, что уж тут…

— Да я каждый день все это вижу, — развернувшись, майор все-таки взглянул на трясущегося в бессильной ярости психопата, — Только на улице, а не с высокой башни. Несправедливость, безнаказанность… Гниль эту всю.

Желтые глаза скользнули по его лицу и опустились, вперившись в пол. Его била дрожь. Агония, состояние аффекта. Эмоции от битвы все еще не отпустили.

А, может, причина была вовсе и не в этом.

— Ты думаешь, ты один людям помочь хочешь? — Гром усмехнулся, и Сергей мотнул головой. С мокрых прядей сорвалось несколько ледяных капель, — Достоевского читал? Нельзя людей убивать.

Можно.

Птица выдохнул сквозь сжатые зубы. Порезы саднили.

Некоторых нужно убивать.

— …А иначе весь мир с катушек слетит, — закончил свою проповедь Игорь и для убедительности своих слов ткнул Разумовского в грудь, — Как ты.

Зря.

— Я был единственной надеждой этого города! — рванувшись вперед, Сергей едва ли не вжался в Грома, зашипев ему в ухо, почти касаясь искромсанными губами коротко стриженных волос, — Я…

Дима сумел-таки справиться с неуправляемым подопечным и с силой вжал того в стенку лифта, оторвав от Игоря. Юля не упустила возможности заснять эту сцену на телефон. Гром же только поморщился, тяжело вздохнув:

— Наш город справится без тебя.

Лифт остановился на первом этаже, открывшись и на этот раз не издав ни звука. Все здание словно в одночасье вымерло одновременно с тем, как повязали его хозяина. Даже Марго молчала, но никто, кроме Грома на эту зловещую тишину внимания не обратил.

Наверное.

— Не прошло и часа, — Юля сверилась с наручными часами и приветственно помахала «вовремя» подоспевшему подкреплению.

Дубин подтолкнул Разумовского к искренне удивленным коллегам. Известие о настоящей личности орудовавшего в городе маньяка потрясла всех в отделении. Их счастье, что журналисты сюда еще не слетелись. Гром, не веря своим глазам, медленно двинулся навстречу к живому и невредимому Прокопенко. Юля продолжала все фотографировать и снимать на видео.

Наступил прям-таки хэппи энд.

— Ну здравствуй, дружок, — Федор Иванович подошел к Чумному Доктору, но свой шутливый настрой растерял в тот же момент, как посмотрел преступнику в глаза.

В них не было ни раскаяния, ни сожаления, ни горечи от собственного проигрыша.

Только ненависть и уверенность в собственных силах.

Его увели.

Вытолкали на улицу, но в машину посадили не сразу — Дима отвлекся на Грома и Прокопенко, а парень, которому он передал задачу «конвоировать» Сергея, зацепился языком со своим другом из московского отделения. Тема для обсуждений теперь у всех была одна.

Перемену в Сергее заметила, опять-таки, Пчелкина. Ей вообще удивительно везло наблюдать сцены с Разумовским, которые никто кроме нее не увидит, но которые играют во всей этой вакханалии далеко не последнюю роль.

Вот и сейчас.

Она увидела, как он сначала пристально всматривался куда-то в темноту, а затем вдруг улыбнулся. И боли в этой улыбке было больше, чем во всех его криках, угрозах, и желчных язвительных выпадах в сторону всех и вся. Пчелкина догадывалась, что, нет, кого он заметил. Но Юля ничего не сделала, и ни разу об этом потом не пожалела. Разумовский же лишь передернул плечами, резко отвернувшись и послушно сев в полицейский УАЗик по первому же приказу.

— Ну что, и тебя справедливость за жопу схватила, а? — один из офицеров загоготал и встряхнул миллиардера за плечо.

— Не трогайте.

— Чего?

— Не трогайте меня, пожалуйста.

Полицейские переглянулись, снова заржав. Машина тронулась с места. Похихикав еще немного, молодые ребята решили все-таки оставить психа-убийцу в покое. Им не было дела до того, что тот почему-то вдруг притих, ни с того ни с сего забившись в самый дальний угол и молча уставившись на собственные ладони.

В свете уличных фонарей, попадавших в салон через окна, глаза Разумовского в тот момент были лазурно-голубыми.

Но никому до этого не было дела.

***

А потом был суд.

Суд, обвинения, и экспертизы, которые должны были доказать вменяемость (или невменяемость) подсудимого, и в зависимости от результатов определить тому законное наказание или принудительное лечение.

От адвоката Сергей отказался.

А спустя несколько дней его пребывания в тюрьме Мария узнала, что «Вместе» отныне будет функционировать в «фоновом» режиме — обновлениями, улучшениями и прочим заниматься без Разумовского никто не смог бы. Поэтому оставалось лишь поддерживать работу приложения и ждать чего-то неопределенного от будущего рынка информационных технологий.

Так или иначе, саму Воронцову собственные должность и рабочее место интересовали почти что в последнюю очередь. Поселившись в небольшом отеле в ничем не примечательном спальном районе Петербурга, девушка вот уже неделю вела абсолютно затворнический образ жизни. Без телефона, банковской карты и смысла в жизни. Матери она отправила письмо почтой России — сделала это она, скорее, на автомате, почти сразу же, как заселилась в свой номер.

Почти сразу же, как уехала с Казначейской в ту проклятую ночь.

Я вернусь. Как только все улажу.

— Самонадеянный, — скрипнув зубами, девушка выключила телевизор, где по новостям только и делали, что показывали «опаснейшего убийцу современности». Сделав несколько кругом по небольшой комнатушке, Мария подошла к окну и уставилась в серое небо, — Птица, какой же ты дурак.

Что теперь мне делать?

Приговор вынесли спустя еще почти две недели. Разумовскому официально диагностировали психическое заболевание и определили его в лечебницу. И теперь у него было два пути — «вылечиться», доказать свою адекватность, и сесть в тюрьму, либо же гнить до конца своих дней в этом чертовом Алькатрасе — больнице где-то посреди Финского Залива с правилами хуже, чем в колонии строгого режима.

Ни на какие встречи, передачки, какую-либо связь рассчитывать не приходилось.

Она сама — преступница, разница только в том, что не пойманная.

Оставалось только жить дальше. Скрываться, шугаться каждого звука и тени, и наблюдать, как снятые с карты наличные деньги с каждым днем все больше превращаются в ничто и пустоту в кармане.

Так прошел еще месяц.

А затем она увидела снятый каким-то отбитым на голову журналистом репортаж о том, как справедливо «пытают» Чумного Доктора, едва не превратившего жизнь всех петербуржцев в Ад. Молодой человек сумел как-то договориться с администрацией лечебницы, и ему позволили снимать во внутреннем дворе и немного — в «переговорной», куда его пустили явно за нехилое такое спонсорство нашей прекрасной государственной и бесплатной медицины.

— У пациента диагностировано крайне интересное заболевание, — умиротворенным тоном говорил некий профессор Рубинштейн, главный там, видимо, по различного рода экзекуциям, — … Наше лечение уже дает плоды.

Потом следовал нерадивый монтаж, и вот уже по одному из главных федеральных каналов показывали снятый исподтишка разговор лечащего врача и его «любимого» пациента. Точнее того, что от него осталось. Мария с трудом поборола желание выключить телевизор, к горлу подступила тошнота. Ей не верилось, что это существо на экране — действительно тот самый Сергей Разумовский.

Ее Разумовский.

От него не осталось даже красивой оболочки. Отросшие волосы были грязными, пряди путались в колтуны, которые бросались в глаза, даже несмотря на плохое качество видео. Всегда бледная кожа сейчас приобрела нездоровый землистый оттенок. Черты лица заострились, на этот раз не из-за «проявления» Птицы, а, скорее, из-за критического недобора веса. Тонкие губы были покрыты корками засохшей крови, а глаза…

Боже, что это были за глаза.

Стеклянные, настолько светлые, что казались почти прозрачными.

Пустые. Мёртвые.

Глаза забитого зверя, не понимавшего, за что его мучают и почему так больно.

— Я… у меня голова кружится, — сиплый шепот и попытка сощуриться и сфокусироваться хоть на чем-то. Марии показалось, что это сказал не он. Она не узнала его голоса. Или не захотела узнать.

— Это побочное действие назначенных вам препаратов, — Рубинштейн смотрел на пациента, но видел лишь подопытную крысу — отношение к пациентам чувствовалось по одному лишь тону, — Вы отказываетесь от еды, хотя это могло бы значительно облегчить адаптацию к серьёзным лекарствам, которые вы должны принимать.

— Если я буду есть… — его голова тряслась, а бездушные глаза беспрестанно бегали, — Мне перестанут делать больно? — боль была адская, незаслуженная, такая по-детски привычная, словно он вернулся в свой детдом, где вокруг только боль, боль, и еще раз боль. Боль и ничего больше.

Боль и отсутствие возможности сбежать.

— Никто не причиняет вам вреда нарочно, — врач встал со стула и закрыл собой снимавшую разговор камеру, — Весь медперсонал нашей клиники желает вам только добра. И скорейшего выздоровления.

Он сделал жест рукой и поспешно подошел к двери, негромко окликнув санитаров. Камеру убрали. Последним кадром жутчайшего видеорепортажа стал взгляд Сергея, направленный прямо на оператора и словно бы обращенный к зрителям этого гребанного зоопарка.

Воронцова выключила телевизор, швырнув пульт на постель и упав на колени прямо в центре комнаты.

Слезы беззвучным потоком полились по ее щекам, но хуже всего было устойчивое ощущение полнейшего бессилия.

Что она может?

И что будет с Разумовским дальше? Останется ли в этом замученном теле вообще хоть что-то от Разумовского?

А от Птицы?

Марии вспомнилась та ночь, когда его схватили. Тогда она видела его в последний раз.

И он ее тоже.

Она пряталась за мусорными баками в самом дальнем углу двора. На счастье, Сергей всегда был озабочен вопросами экологии, поэтому мусор, производимый в офисе, тщательно разделялся и сортировался. Баков было много, а вот фонарей в этой стороне катастрофически не хватало. Чем девушка и воспользовалась.

— Постойте-ка здесь, господин Разумовский, — долетел до нее голос с издевкой, принадлежавший одному из молодых парней-полицейских.

Несколько человек стояли возле машины, что-то негромко обсуждая. Один из них держал преступника за наручники, сковывающие его руки за спиной. Сергей не вырывался и молчал, и поэтому никто не обратил внимания на то, куда он смотрит и о чем думает. Никто, кроме находящейся в здании Юлии Пчелкиной, но и она не сразу поняла, что именно привлекло внимание Разумовского.

Мария же смотрела на него во все глаза, отчетливо осознавая, что он ее заметил.

В желтых глазах читался укор и раздражение. Ослушалась, пришла в самый центр событий, увидела его побежденным.

Но не сломленным.

Птицу им сломать так и не удалось.

Мария попятилась глубже в темноту, боясь выдать себя малейшим звуком или движением. Привстав, она посмотрела на Разумовского в упор, беззвучно прошептав «Я спасу тебя» в какой-то абсурдной надежде на то, что он услышит или прочтет это в ее мыслях.

Сев за самый дальний бак и убрав с лица прилипшие ко лбу волосы, девушка посмотрела на него вновь.

Тревожный взгляд изумрудных глаз столкнулся с испуганным взглядом светло-голубых.

Птица ушел.

А Сергея сломать им не стоило больших усилий. Он и так давно уже был разломан, растоптан, выжжен изнутри.

— Я пообещала ему то, чего не смогу выполнить, — тихо сказала Воронцова креслу в дешевом номере затхлого отеля. Вытерев слезы тыльной стороной ладони, она мотнула головой, отгоняя и без того мучившие ее во снах воспоминания, и медленно поднялась на ноги, — Я пообещала ему спасение, одной ногой стоя в той же тюремной камере.

Лучше бы схватили меня, а не его.

Я бы умерла, если б это тебя спасло.

***

Прошло еще несколько дней.

Поначалу Мария их считала, но позже едва ли стала замечать, что закончилась очередная ничего не изменившая неделя.

В один из по-весеннему промозглых вечеров погруженный в тишину и тоску номер отеля пронзила истошная телефонная трель.

По собственной глупости девушка сняла, ни на секунду не замешкавшись и даже не предположив, что это могла быть полиция:

— Алло?

— Мария Воронцова?

— Кто это?

— Если хотите спасти Сергея, приезжайте через два часа по адресу…

Искаженный голос напоминал робота. Такие же нотки проскальзывали в интонациях Марго, правда, в случае с голосовым помощником «Вместе», Разумовскому удалось очеловечить ее почти полностью. В случае же со звонившим ей сейчас анонимом, сильно утруждать себя человек явно не планировал. Или просто-напросто не успел. В любом случае, когда Мария об этом задумалась, трубку тот уже повесил.

Первым делом она прогуглила продиктованный ей по телефону адрес — какая-то промзона, то ли действующие, то ли нет плавильные фабрики где-то на задворках Обводного канала.

Не сказать, что очень обнадеживающе.

Но терять было нечего.

На место ей удалось приехать чуть раньше назначенного времени. Дождавшись, когда такси уедет подальше, Воронцова медленно двинулась по направлению ко входу в здание, не открывая зонт и бездумно шлепая по лужам светло-серыми кроссовками. Дверь внутрь оказалась не заперта.

— Не сомневался, что вы приедете.

Мужской, на этот раз обычный низкий, но без каких-либо помех, голос, раздался откуда-то из темноты.

— Кто вы такой?

Вопрос повис в воздухе. Дверь за девушкой захлопнулась, погрузив их в кромешную темноту. По какой-то неведомой причине страха она не испытывала вовсе. Мелькнула мысль, что страх в ней уже просто атрофировался за ненадобностью. Осталось только любопытство и какая-то безумная, сумасшедшая надежду, всколыхнувшаяся где-то в глубине того, что осталось от ее некогда горящего сердца.

Послышался короткий щелчок, и спустя несколько секунд в помещении загорелся тусклый желтоватый свет.

— Мне кажется, я могу не утруждать себя представлением.

Мария вздрогнула, повернувшись на голос, и попятилась, едва не упав прямо на бетонный пол.

На нее смотрели внимательные глаза неестественно синего цвета.

Суровые черты лица, черная одежда, что-то звериное во взгляде.

Он был такой же, как и на тех старых фотографиях, гуляющих по интернету и, наверняка, где-то хранящихся у Разумовского.

— Похоронили меня, да?

Ухмылка и протянутая к ней рука.

— Очень-очень зря.

Комментарий к Часть 13

Данная глава - завершающая.

Да, финал «как бы» открытый - он таков и по канону фильма. Будет МГЧД 2, будет и новая работа с дальнейшей судьбой персонажей.

Статус работы «завершен», но планируется еще одна глава-эпилог, никак не влияющая на сюжет и не являющаяся продолжением по факту.

Спасибо всем за все.

Вы лучшие.

Вместе❤️✌🏻

========== Эпилог ==========

Комментарий к Эпилог

Эта глава - бонус для тех, кто дождался окончания моей эпопеи-написания этой работы, но не дождался НЦы.

Попасть в лечебницу оказалось проще, чем она думала.

Олег впустил ее внутрь, обо всем заранее позаботившись и упорно не рассказывая, на что конкретно ему пришлось пойти, чтобы раздобыть настоящий пропуск и костюм врача. Мария надеялась только, что тот, кому этот костюм принадлежал, после встречи с Волковым остался все-таки жив.

Он сказал ей переодеваться и затолкал в какую-то неосвещенную каморку.

Девушка молча послушалась, решив в целом делать все, о чем ее попросит очень вовремя «воскресший» наемник. Главное, что во всех своих действиях, легальных и не очень, мужчина руководствовался той же самой мыслью, которая заставляла жить и что-то предпринимать и саму Воронцову.

Спасти Разумовского.

Вызволить лучшего друга, сдержать обещание, данное любимому человеку.

Вытащить невиновного из места, которое было хуже тюрьмы в сотни, миллионы тысяч раз.

— Идем, сюда, — за несколько дней общения с Волковым Мария успела заметить, что длинные предложения тому были крайне не свойственны.

— Какой план? — негромко спрашивает, в сотый раз потирая глаза и переносицу. От количества белого на квадратный метр у нее, кажется, уже начинался эпилептический припадок. Яркое, даже несмотря на время суток, освещение, это состояние только усугубляло.

— Ты зайдешь к нему, убедишься, что он в состоянии бежать, — не останавливаясь, Олег достал из внутреннего кармана халата шприц и какую-то ампулу с прозрачной жидкостью, — Если будет совсем в коматозе, вколи ему это. У тебя будет минут десять, мне нужно убедиться, что все чисто.

— Я не умею делать уколы, — голос Воронцовой заметно задрожал. Руки тоже. Нервы были на пределе. А тут еще и необычайно длинные для мужчины предложения, — Я не смогу! Я не умею…

— Самое время научиться, — сухая усмешка и холодный расчет в синих глазах. Для него все это — лишь очередное «дело»? Задание, которое нужно успешно выполнить?

Они остановились в конце коридора, рядом с ничем не примечательной одиночной палатой под номером 506. Резко развернувшись на скрипнувших по линолеуму каблуках, Волков несколько долгих секунд всматривался в лицо своей «подельницы» — он искал в правильных чертах девушки смятение, испуг, что-нибудь, что могло бы сорвать всю его идеально спланированную операцию.

Но ничего такого не находил.

Она волновалась, да, безусловно.

Но в глубине зеленых глаз горела такая яростная, отчаянная любовь и такой непримиримый воинский дух, что Олег в тот момент действительно ей поверил.

Ей и в нее. В них. В то, что все получится.

— Главное, не высовывайте носа, пока я не приду, — прикасаясь магнитной картой к щитку на двери, инструктировал ее Волков, — Даже если я задержусь. Что бы не произошло. Я обязательно вернусь и вытащу вас отсюда, ты меня поняла?

— Да.

— Иди.

Он приоткрыл дверь и, впустив девушку внутрь, быстро ее захлопнул, снова заперев на электронный замок. По опыту горячих точек он как никто знал, что радоваться тому, что все идет по вроде бы заранее намеченному плану, означало загубить всю удачу на корню.

Поэтому он молча и практически бесшумно направился в серверную. Отключать камеры. Просчитывать варианты побега из «Чумного» (как чертовски прозаично) форта.

— Сергей?

Она сделала шаг вперед и остановилась. В комнате было абсолютно темно — ни окна, ни тебе включенного света. Ничего. А глаза после яркого освещения в белоснежных коридорах лечебницы быстро адаптироваться к непроглядной тьме просто-напросто не были способны.

— Сергей, это я.

Вторая попытка и начавшие проявляться очертания предметов. Комната была почти полностью пустой, в дальнем углу стояла тканевая ширма и, судя по всему, раковина с унитазом. Все округлое, без каких-либо острых углов, даже изголовье у стоящей впереди кровати было закругленным и словно бы выполненным из какой-то губки.

— Ты… — Разумовского она увидела не сразу. Он сидел на полу рядом с кроватью, всем телом вжимаясь в стену позади себя. Его дрожащие руки в панике вцепились в торчащие во все стороны волосы, казалось, еще секунда — и он выдерет их с корнем, — Снова пришел… Я снова тебя вижу… Научился притворяться другими людьми, да?

Он запинался, говорил, словно проглатывая окончания и путаясь в интонациях и логических паузах.

Воронцова не сразу поняла, что происходит.

— Сергей, это я, — полностью привыкнув к отсутствию освещения, она подошла ближе, но остановилась, когда тот испуганно и как-то истерично закричал.

— ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ, Я НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ НИКОГО УБИВАТЬ!

Тощие пальцы оставили на впалых щеках красные полосы. Светлые глаза расширились, но фокусироваться на чем-то конкретном ему все еще удавалось с трудом.

Мария села на пол в нескольких шагах от него. В мыслях промелькнуло едва уловимое чувство дежавю.

Зачем ты приехала?

— Сережа, это я — Мари, — не предпринимая больше попыток приблизиться, негромко заговорила, и пустая комната наполнилась той самой энергетикой, — Я пришла забрать тебя отсюда. Спасти. Как и обещала, ты помнишь?

— Я… Я вообще мало что помню, — лицо Сергея исказилось, глаза забегали, словно в попытках поймать разбегающиеся во все стороны мысли, — Кто такой я? Я — убийца… Или от меня уже вообще ничего не осталось?

Он поднял голову и посмотрел на девушку в упор. Сердце тоскливо заныло, все тело желало схватить ее, прижать к себе, и никогда больше не отпускать.

Мари, не уходи.

Проблема была только в том, что он уже давно перестал верить в реальность происходящего. Вся его жизнь стала больше походить на воплотившийся в действительность сюрреалистический ночной кошмар, и очередная галлюцинация в нем — дело уже привычное.

— Сереж, — он чуть повернул голову на голос, но на зрительный контакт не пошел, — Я вытащу тебя отсюда. Мы сбежим, слышишь?

Сбежим?.. Зачем?

Внезапно он дернулся и, прижав пальцы к вискам, болезненно застонал. Мария неосознанно рванулась к нему, но помочь ничем не успела. Встав на колени перед корчившемся от боли Разумовским, она хотела было его обнять, но сведшая его тело судорога прекратилась также неожиданно, как и началась.

Он выпрямился, все еще смотря куда-то в пол, и расправил плечи, небрежным движением смахнув с рукава своей рубашки прилипшую к ней пыль.

Мария закусила губу.

Входило ли в планы Волкова то, что спасать они будут не совсем Сергея?

— Птица.

Ее ладонь касается его плеча, пальцы убирают за ухо отросшую выцветшую челку. Она видит, как он улыбается, приподнимая уголок губ, и хищно облизывается.

Хватает ее за запястье и наконец-то смотрит прямо в глаза:

— Как мы сбежим?

— Нужно немного подождать, — смотрит в два золотых омута и теряет голову. В который раз? — Нам помогут. Ты можешь идти?

— Кто поможет? — каждое слово как удар плетью. Холодные пальцы грозились оставить на ее бледной коже следы.

— Друг.

— Что еще за друг?

— Сергей, я…

— Говори.

— Олег Волков.

Разумовский отпустил ее, отшатнувшись. Резко встал, вполне уверенно держась на ногах, и, шумно выдохнув, подошел к кровати, отбросив с нее подушку и зачем-то приподняв угол продавленного матраса.

— Сергей? — Мария поднялась следом, не понимая, что на него нашло.

Он повернулся к ней спустя несколько секунд. Переставшая дрожать рука протягивала ей маленькую потертую фотографию, сделанную, наверное, несколько лет назад.

Даже несмотря на отсутствие света и затертость бумаги можно было понять, насколько яркие у человека на фото были глаза.

Синие. Холодные как лед. Действительно волчьи.

— Он умер, — на долю секунды девушке показалось, что Сергей вернулся. Но исказившаяся мимика и севший голос, говоривший без малейшей запинки, выдавали Птицу.

— Это ошибка, он выжил, — Мария заметила, как сузились при этих ее словах глаза мужчины. Она его понимала. Ей тоже было бы страшно допустить мысль, что тот, кого ты с такой болью отпустил, сейчас едва ли не стоит за дверью палаты.

— Это правда? — убрав фотокарточку в карман, Сергей подошел к ней ближе, сократив и без того небольшое расстояние. В его глазах засквозила ничем не прикрытая боль.

— Правда.

— И ты настоящая?

— И я настоящая.

Он ухмыльнулся, и что-то в этом мимолетном движении было таким прежним. Как будто бы напоминание о какой-то прошлой жизни. Как будто бы всего этого кошмара с ними не происходило. И как будто бы сейчас они не находились в психиатрической лечебнице, из которой, до кучи, собирались этой же ночью бежать.

Птица коснулся ее шеи кончиками пальцев.

Мысль «а что если Волков придет?» исчезла из ее головы еще до того, как сформулировалась в четкий вопрос. Осталось только невыносимое желание никогда, черт подери, больше не расставаться.

С ним.

Поцелуй и грубая ткань холщовой больничной рубашки под ее ладонями. Пересохшие губы, обычно — с ненавязчивым, но терпким привкусом алкоголя, сейчас были со вкусом одной лишь горькой безысходности. Но тело девушки все равно податливо откликалось на каждое его движение, умирало и заново рождалось от каждого поделенного на двоих вдоха.

— Зачем ты пришла?

— За тобой.

Это все уже когда-то происходило. В другое время, при других обстоятельствах. Они сами тогда были совсем другими. Лучшими версиями самих себя. А сейчас все это кануло в Лету. Сгорело, не осталось даже горстки серого пепла.

— Сереж…

— Ты моя.

Он подталкивает ее к кровати и рывком распахивает полы медицинского халата, так, что пластиковые пуговицы с негромким стуком начинают скакать по полу. Золотые глаза сияют нездоровым азартом. Мария послушно устраивается на матрасе, и убранные в пучок волосы темным водопадом рассыпаются по белоснежной подушке. Она смотрит на Разумовского сквозь помутневший ее сознание морок.

Хочет что-то сказать, но Сергей не дает — тихо шипит, прикладывая палец к ее губам, а затем вновь требовательно целует.

Его рубашка летит на пол вместе с ее халатом. Как всегда ледяные пальцы освобождают девушку от нижнего белья и пробегаются по ребрам к заждавшейся внимания груди. От малейшего прикосновения Воронцова выгибается дугой. От последующего — громко стонет, несвязно зовет мужчину по имени.

— Чш-ш-ш, — горячее дыхание щекочет нежную шею. Мария кожей чувствует его ухмылку, зная, что он не удержится и оставит несколько собственнических следов ярко-алого цвета. Она вовсе не была против, если не сказать наоборот.

Ее полу-стон полу-крик тонет в очередном поцелуе.

К валявшимся на полу вещам присоединяются выданные в лечебнице штаны и последние элементы их гардероба. Преград для двух нашедших друг друга сумасшествий не остается вовсе.

— Ты нужна мне, — Сергей отрывается от ее губ и смотрит прямо в глаза. На долю секунды ей кажется, что его радужка золотая ровно на половину.

— Я буду рядом с тобой всегда, — взъерошивает его волосы и чуть приподнявшись, мягко целует в плечо, — Я люблю тебя.

— Да… — запечатлевает очередной укус на ее ключицах и хрипло шепчет, — Да, я тоже.

Птица физически не мог переступить через собственную гипертрофированную гордость.

Такого рода признание уже было для него чем-то из ряда вон.

Большего ожидать Мария и не осмеливалась.

— Пожалуйста, — вжимаясь в стройное тело и несдержанно кусая за мочку уха, — Пожалуйста, Сереж…

Разумовский послушался. В желтых глазах прирученного чудовища блеснула животная тоска. Он скучал. Чертовски скучал, хоть никогда в жизни в этом и не признается.

Уверенное движение бедрами и последовавший за этим поцелуй. Ногти, вцепившиеся в худую спину, и его нежные пальцы, дразняще касавшиеся самых чувствительных мест. Губы Воронцовой беспорядочно скользили по его плечам и шее — несильно прикусывая белоснежную кожу, она стонала в такт его движениям, но в какой-то момент перестала успевать за набравшими скорость толчками.

Ее крик смешался с его хриплым голосом. Он звал ее по имени, и иногда ей казалось, что рядом с ней он становился каким-то «другим».

Не Сережей и не Птицей.

Чем-то третьим.

И самым лучшим.

Когда он вышел из нее, рывком перевернув девушку на живот, она лишь покорно прогнулась в пояснице, не успев даже встать на колени и глухо застонав, когда Сергей вжал ее в постель весом собственного тела. Его движения стали грубее, но руки продолжали едва ощутимо ласкать грудь и внутреннюю сторону бедер.

Ему не хотелось делать ей больно.

Кому угодно, но только не ей.

Мария вцепилась в его ладонь, укусив за предплечье, чувствуя, как тело пробивает мелкая дрожь. Птица ответил ей поцелуем в плечо и заботливо убрал с ее лица сбившиеся на лоб волосы.

Он нарочно замедлился, с садистским удовольствием наблюдая за тем, как девушка почти скулит, бессвязно умоляя продолжить.

Отказать ей было выше его сил.

— Сереж… Сергей! Да! — сорвавшийся крик и пролившая ее тело судорога. Рухнув на приобретшую непонятную форму подушку, она могла лишь из последних сил пытаться восстановить своё рваное дыхание и бешеное сердцебиение.

Разумовский упал рядом с ней на матрас, прикрыв глаза, на которые в очередной раз упала непослушная рыжая челка, и по-хозяйски положив руку на талию своего заместителя.

Внезапно, в дверь негромко постучали.

Подскочив на дрожащих от не до конца отпустившего напряжения ногах, Воронцова испуганно посмотрела сначала на дверь, а затем на Сергея.

Но на постели никого не было.

***

— СЕРГЕЙ!

Подскочив на диване, на котором до этого уснула, Мария не сразу поняла, что происходит. Перед глазами стояла белая палата, односпальная кровать с мягким изголовьем, и он — Разумовский, такой родной, теплый. Настоящий.

Настоящий?

— Что, кошмары мучают? — Олег оторвался от компьютера и развернул свое кресло к ней. Синие глаза смотрели как всегда холодно, но сейчас в них можно было различить понимание и даже сочувствие.

Последнее, скорее всего, ей померещилось.

Как померещился и ее воспаленному от страха мозгу весь этот сон с побегом, Птицей и…

— Мы должны его вытащить оттуда, — постепенно обретя связь с реальностью, девушка сосредоточила свой взгляд на мужчине напротив, — Должны, понимаешь? Я обещала ему быть рядом всегда. Всегда! Я…

— Да, — лицо Волкова снова ожесточилось. Резко повернувшись обратно к горящему синим монитору, он бросил как бы невзначай.

я тоже многое ему обещал