Мой Ангел-хранитель [Софья Вячеславовна Нечаева] (fb2) читать онлайн

Мой первый рассказ.

Моим родителям,

чья любовь мне дорога, как воздух…

Ребенок перед тем, как родиться, сказал Богу:

– Мне страшно, а вдруг я не смогу?

– Сможешь. Я дам тебе Ангела Хранителя!

– А как его зовут?

– Ты будешь называть его МАМА…

Каждый раз вспоминаю эти события с ужасом, мурашки то и дело покрывают все тело, но есть в этом и что-то согревающее. Какой парадокс – то, что является самым большим и страшным горем в моей жизни, одновременно и последние приятные воспоминания о моей матери…

1941 год. Мне всего 5 лет. Но каждый раз у меня такое ощущение, как будто это было совсем недавно. Ленинград изменился. Мне очень хотелось учиться, пойти в школу, стать умным, как мама…

У мамы были умные глаза, а еще они сияли добротой. Каждый раз, когда она нежно смотрела на меня, а затем слегка потрескавшимися губами целовала в макушку, какое-то тепло разливалось по телу.

В тот год я как обычно ходил в детский сад, но вскоре мама перестала водить меня туда. Помню, как злился на нее, громко ныл и стучал каблучками своих сапожек, но никак не мог объяснить её поступок. Затем было непонятное для меня время. Мы постоянно были вынуждены где-то прятаться. Отчего-то все вскидывали руки в воздух, закрывая свои головы, а я смотрел на то, как по их щекам текли слезы, и ничего не понимал.

Однажды мы с мамой шли куда-то. Мы часто ходили туда. Мама называла это место «безопасным». Я шел и смотрел на множество людей вокруг меня. Они лежали, как простые камни, и казалось, как будто никому нет до них дела. Я спросил у мамы:

– Что с ними, почему они лежат на снегу? Он же холодный.

Мама опустила на меня глаза, и я увидел в них ощущение полного спокойствия, казалось, будто она была готова к этому вопросу. Присев на корточки и внимательно, но нежно посмотрев на меня, сказала:

–Они спят, сынок. Никто не обращает на них внимания, потому что боятся разбудить…

–Я тоже хочу поспать на снегу! – вскрикнул я. Эта идея мне казалась такой необычной.

Мамино лицо в мгновенье изменилось. Она сделалась серьезной, и я мог заметить, как затряслись её еще розовые губы, глаза наполнились слезами. Она молча обняла меня, встала и сильно сжав мою маленькую ладошку потащила вниз, где, по её словам, было «безопасно».

Воспоминания из того года вырваны, как кадры из фильма. Помню, как наш дом превратился в кучу кирпичей. Я опять решительно ничего не понимал, но мама объяснила, что это «злая сила» уничтожила мои любимые игрушки, одежду. Я верил ей, верил каждому её слову и был уверен, что она сможет победить любую «злую силу», какой бы она ни была. Как же я был наивен тогда… Мы с мамой стали жить в незнакомом мне месте, где вместе с нами ночевали другие, незнакомые мне люди.

Все вокруг по-прежнему не хотели просыпаться, а я наоборот хотел спать. Однажды мы лежали с мамой и мечтали о звездах. Она всегда говорила мне, что эти огонечки в небе всё видят, и появляются именно ночью, чтобы полюбоваться на нас, когда мы спим. Тогда что-то необъяснимое творилось у меня внутри. Я плакал, но мне совсем не было больно,.. физически больно, было только холодно. Очень-очень.

Я спал, но почему-то не был похож на остальных людей, погрузившихся в сон, о котором говорила мама. Она укрывала меня теплой шалью, которой раньше у нас не было.

– Откуда у тебя эта шаль? – спросил я ее в один из зимних вечеров, который как две капли воды был похож на предыдущий.

– Я одолжила её у одной женщины, – с дрожью в голосе, но при этом с какой-то серьезностью ответила мама.

– А она не была против?

Мама повернула свое лицо с впалыми красными щеками и постаралась улыбнуться. У нее не получилось. Она не умеет врать.

– Нет, она спала. Когда она проснется, я обязательно верну ей её, не беспокойся. А сейчас спокойной ночи, звезды ждут, когда ты уснешь, чтобы полюбоваться тобой.

Она по -обыденному чмокала меня сначала в лоб, а затем в обе щёки, и почему-то, несмотря на сильный мороз, от этих поцелуев мне становилось тепло. Тогда я не знал почему…

Проснувшись, я всегда заставал маму сидящей подле меня со своим медальоном в руках, который она по обыкновению носила на шее. Там было мое фото и Ангел-хранитель. Я не понимал, зачем она смотрит на мое фото, когда я здесь, рядом с ней… Её руки дрожали от холода, свои варежки она отдала мне. Я замечал, что с каждым днем её лицо все больше вытягивалось, а глаза словно чернели.

– Мама, укройся шалью, я больше не хочу спать

– Нет, нет сынок, мне не холодно. Я привыкла к этим морозам. Не снимай ее с себя. Вот так.

Она завязала мне ее своими красно-синими, дрожащими и холодными, как лёд, руками и дала немного хлеба, чтобы я покушал. Маленький кусочек хлеба – была наша еда на целый день. Никогда он не казался мне таким вкусным…

– Мама, на, поешь! – поднося к ее губам часть своего лакомства, прошептал я.

– Нет, спасибо, сынок. Я поела, пока ты спал. Кушай, нам стоит идти, не будем же мы сидеть здесь целый день. – она снова попыталась выдавить из себя улыбку, но у нее не получилось, а затем она пыталась опять, и снова, и снова…ничего.

Мы шли по улицам Ленинграда не зная куда. Спящих становилось все больше, из-за этого их пришлось класть на санки и увозить. Однажды я хотел помочь мужчине отвести одно из таких. Мне было интересно, где же спят все эти люди. Но когда я сообщил о своем желании маме, она дернула меня за рукав, поправила шаль, и мы направились совсем в противоположную сторону от мужчины с санями. Глаза её в тот момент были мокрые, темные и красные, но при этом оставались добрыми. В садике, когда мы рисовали своих мам, мой рисунок был самый красивый! Я гордился своей мамой и не мог налюбоваться ею, но тогда она уже не выглядела как прежде, впрочем, как и я сам. Но заметил я это, только когда с меня начали спадать штаны и мне пришлось заправлять в них куртку.

Так проходили день за днем: мама желала мне спокойной ночи; я представлял звезды; мама отказывалась есть и укрываться шалью, а людей, окутанных сном, становилось все больше. Зима того года казалась мне бесконечной. Никто уже не пугался взрывов. Я и сам перестал замечать спящих на снегу, и все вокруг казалось сонным, холодным, мертвым.

День ото дня мне становилось хуже, я чувствовал слабость, сковывающую все тело, будто я был связан. Но с каждым кусочком хлеба и поцелуем мамы, узлы ослабевали и становилось легче, теплее, но развязать до конца их было невозможно.

Мама и вовсе потеряла лицо. Она казалась безликой, как и все кругом. Я мог отличить её от другого человека, только лишь по все еще добрым глазам и уголкам губ, которые пытались подняться вверх, но у них ничего не получалось. Она чаще плакала, крутя в белых руках медальон, и чаще молилась, упоминая моё имя. Мама делала это, когда я спал,.. но я не спал, мне не удавалось уснуть так быстро. Я все слышал, не отвлекал её и не задавал никаких вопросов. Я плакал вместе с ней, и снова внутри была какая-то пронзающая, обжигающая, скрипящая боль, но я не понимал где болит… Это была наша тайна, и я хранил её до сих пор…

Одно утро отличалось от прежних. Его я запомнил, лучше остальных. Мама как всегда дала мне кусочек хлеба, который был больше прежних.

– Кушай, сынок, тебе нужны силы. Сегодня нас ожидает дорога.

Я уже переставал задавать какие-либо вопросы, поэтому просто согласился, доел свой хлеб, предложив его маме, но безуспешно – она уже поела.

Мы шли медленно. Мама часто падала, у нее подкашивались ноги. Я держал ее за ледяные руки, пытаясь поднять, и так мы шли очень долго. Еще несколько месяцев назад я мог преодолеть это расстояние за пару минут, бодро шагая по оживленной улице, но тогда мы шли вечность, и эта вечность казалась мне привычной.

Мы добрели до озера, мамино дыхание обжигало мне щеки. Оно было таким тяжелым, как будто вот-вот должно закончится вовсе. На льду было несколько машин с людьми, которые вплотную сидели друг к другу. И никого нельзя было отличить от мамы: все с впалыми щеками, черными глазами и синими губами. В основном там сидели женщины и дети.

Мы стали так же медленно спускаться, и видели, как машины начинают по одной устремляться вдаль. Кругом было много народу, все загружались в них. Мы приблизились к одной из стоящих машин. Мама подошла к одному из военных и что-то ему сказала. Затем она направилась ко мне, устремив на меня свой больной взгляд, и прошептала:

– Сынок, езжай, а я немного посплю. Мама хочет спать. Не волнуйся, мы обязательно встретимся!

Я совсем не понял её слов. Какая-то женщина усадила меня в машину. Мы тронулись и поехали. Мама упала и осталась лежать на снегу. Пронзительный крик вырвался у меня из груди. Я кричал, вырывался, хотел к маме. Я не понимал, почему она даже не машет мне рукой. Сердце разрывалось, внутри все жгло и болело.

В тот год я узнал о смерти, о боли и о любви. Это были последние воспоминания о моей маме. Сейчас, спустя столько лет, я понимаю, что, когда она говорила, что ей не холодно, она испытывала боль, пробирающую до костей. Когда мама отказывалась от хлеба, говоря, что уже поела, она обманывала. Она не ела ни вечером, ни днем. Я понимаю, что люди на улицах не спали, а умирали, я понимаю, почему мама плакала и почему молилась. И я понял, что за боль была в моей душе. Это чувство я испытывал и в последние минуты нашей жизни.

Спустя пару минут поездки я сунул руку в карман и достал оттуда медальон, тот самый, что носила мама. Уже потом, я по памяти нарисовал её с большими голубыми и добрыми глазами и вставил в него, убрав свое фото… Я ношу этот медальон по сей день. Она мой Ангел-хранитель.

Каждую ночь я желаю ей спокойной ночи, глядя на звезды. Затем ложусь спать, давая им возможность полюбоваться мною. Сейчас я понимаю, что в ту холодную зиму меня согревала не шаль, а мамина любовь – самое дорогое и замечательное в нашей жизни. Но почему-то я понял это только сейчас, но ощущал еще в то время: что-то страшное и одновременно приятное – это и была её любовь.

-В оформлении обложки использована фотография из коллекции снимком с фронтов Великой Отечественной войны.

(URL: https://trinixy.ru/71486-velikaya-otechestvennaya-voyna-117-foto.html)