Дневник армянской мусульманки [Марика Моловская] (fb2) читать онлайн

Марика Моловская Дневник армянской мусульманки

Есть только одна религия – религия любви. Есть только один язык – язык сердца. Есть только одна раса – раса человечества. Есть только один Бог – и Он вездесущ.

Сатья Саи Баба

религиозный лидер

Как в тёмные времена люди лучше всего ведомы религией, так и в кромешной тьме лучший проводник – слепой… Kогда же наступает рассвет, просто глупо следовать за слепым.

Генрих Гейне

немецкий поэт и писатель

1. Детство

Армяне. Одно слово, а такой глубокий смысл для самой национальности. Как так вышло, что пол Еревана являются твоими родственниками, но при этом, когда нужна была помощь, от тебя отказались все? И это лишь из-за религиозного вопроса. Давайте начну свою историю с самого начала, чтобы вам было более понятно..

Двадцать с лишним лет назад у моих родителей появилась я. Не буду говорить фамилии и имена родителей, это уже не имеет никакого значения. Во время родов моя мама умерла. «Роды были тяжёлыми, хрупкое тело женщины не выдержало, организм был слаб, и появилось заражение инфекции, не смогли остановить кровотечение, поэтому она умерла», – такое пояснение дали врачи роддома. И, конечно, никто не стал узнавать подробнее: не завели уголовное дело, не отправили его в прокуратуру, а всё по одной причине – родственники. Время бежало, немало воды ушло с тех пор. Папа тяжело переносил потерю мамы, он безумно её любил. Я росла, знала её лишь по фотографии – они были в рамках и лежали на самых видных местах. Он каждое утро приносил цветы и ставил их на стол перед её фотографией, которая была покрыта белой скатертью. Ещё в детстве я решила для себя, что когда выросту, хочу, чтобы у меня была такая любовь, как у моих родителей. Папа не женился, бабушка хотела женить его, ведь он был ещё совсем молод – двадцать шесть лет. Но он отказывался – держал траур по той, которую любил всем сердцем. Папа принимал огромное участие в моём воспитании и взрослении. Каждое утро, после того как он клал маме цветы, он шёл будить меня, и мы вместе готовили завтрак. Позавтракав, он отвозил меня к бабушке – его маме. Она жила в соседнем доме, идти было недалеко, но он всё равно всегда отводил и забирал меня сам. Весь день я находилась у бабушки и дяди, который был родным братом отца, и с двоюродными сестрами и братом: Лилит, Кариной и Тиграном. Целыми днями вместе с ними мы до вечера играли на улице: в догонялки, прятки, салки и многие другие игры. А потом приходил папа, забирал меня от бабушки, и мы вместе шли домой готовить ужин. Даже сейчас, вспоминая об этом, на лице появляется искренняя и тёплая улыбка. Я очень любила и люблю папу. Мы с ним всегда вместе готовили. Лилит была средней, а мы с Тиграном – самыми младшими детьми. Но брат был старше меня на три месяца.

– Барев, джан¹, – всегда говорил папа, заходя в дом.

– Папа, с кем ты здороваешься всё время? – спросила я его, когда заметила, что он делает так всегда.

– Им луйснес, с твоей мамой, – он улыбнулся мне своей теплой улыбкой, а я смотрела с непониманием на него. – Она покинула этот мир и ушла к Богу, но она не покинула наш дом. Наш дом – это и её дом, и пока мы будем помнить её и любить, она будет здесь. Пока жив я, жива ты, и жива память о ней. – Я задумчиво посмотрела на папу, после чего произнесла:

– Барев, Майрик².

После того дня я каждый раз, заходя домой, говорила: «Барев, Майрик». Я скучала по маме. Папа часто рассказывал о том, какой красивой она была и хорошей.

– Твоя мама умела абсолютно всё и считала, что раз у человека есть две руки – это означает, что он может всё.

– Пап, а я похожа на Майрик?

– Очень, луйснес, ты полная её копия, поэтому ты им луйснес.

Папа всегда звал меня «им луйснес», что означало «мой свет».

– Почему ты зовешь меня своим светом? Я разве свечусь, чтобы быть светом?

Папа заулыбался. Он всегда улыбался, когда я задавала такие вопросы: несмотря на свой пятилетний возраст, меня глубоко интересовали такие вещи, а не только куклы и игры.

– Нет, сирун. Я зову тебя своим светом не потому что ты светишься, а потому что ты и являешься моим светом в этом мире тьмы. Когда—то твоя мама была моим единственным солнцем и согревала меня своим теплом. Когда её не стало, она оставила мне тебя – своё отражение. Мой лучик света. Ты – это то, благодаря чему я могу видеть в этой тьме. Двигаться и жить.

Тогда я не поняла, о чём говорил папа: о какой тьме шла речь, если на улице ещё светло, а если потемнеет, то включат свет. На праздники мы всегда собирались своей одной «большой» семьёй.

– Ох и разбалуешь ты дочку, а потом жалеть будешь, – говорила папе тётя Аннуш, когда мы собрались у неё дома за большим столом. Папа смотрел на меня, сидящую в белом бальном платьице, с хвостиком на голове. Взбудораженно спорящую с Тиграном о том, сможет ли он съесть четыре яблока. Папа никогда ни в чём мне не отказывал, всегда дарил мне подарки.

– Я балую её, потому что единственная радость, которая у меня есть – это она. Всё, что у нас с ней есть на этом свете – это мы. Единственный, кто будет с ней рядом – это я, так же, как и она будет всегда со мной. Как говорил дедушка Вазген: «Роднее и важнее дочери никого на этом свете у мужчины не будет».

– Вспомни, что ещё он говорил: «Важнее дочери никого не будет, но так, как опозорит дочь, никогда не опозорит сын», – вмешался дядя Гурген. – Позор, который принесёт сын можно смыть, но позор, который принесёт дочь, не смыть даже кровью.

Папа прекрасно знал об этом, но он очень сильно верил мне и доверял, считал, что всё зависит от воспитания и того, как обучат ребенка всем этим темам чести и жизни. Улыбнувшись своей тёплой улыбкой, он сел на корточки и обнял меня, прижимая к своей груди.

– Им луйснес, не пора ли нам домой?

Он всегда целовал меня в щёчку, когда прижимал к своей груди, и укутывал своё лицо в моих волосах, вдыхая их запах. Его теплые руки всегда окутывали моё хрупкое маленькое тельце. Не хватало ли мне мамы? Да, очень. Но у меня был Папа, который всячески пытался дать мне любовь за обоих родителей. Каждый день я рассматривала фотографию мамы. Из рамы на меня смотрела красивая молодая женщина с большими карими глазами и невероятной улыбкой.

– Луйснес, всегда стремись к солнцу, даже если подолгу будут лить дожди, иди к нему, стремись к нему.

– Папа, солнце – это ведь Майрик?

– Да, мой свет, она была моим солнцем на Земле и согревала меня теплом. Сейчас она ушла на небо к Богу и оттуда она смотрит на нас.

– А почему мы не можем увидеть её, а она нас может?

– Ты тоже можешь её видеть, луйснес.

– Правда? – обрадовалась. – Как?

– Взгляни на небо, сирун, там твоя мама среди белоснежных облаков, а ночью она приходит к тебе в виде самой яркой звезды.

Тогда я внимательно слушала папу, а после побежала со всех ног к окну и взглянула в небо. Оно было чёрным и ни одной светлой звездочки. Тогда я расстроилась и загрустила. Он подошёл ко мне и обнял.

– Им луйснес, порой мы не видим звёзд, как и не видим света, но он есть всегда. Просто порой нужно немного подождать, чтобы увидеть.

Так каждую ночь, прежде чем лечь спать, я подходила к окну, ожидая увидеть самую яркую звезду, которой должна была быть моя Майрик.

– Папа! Папа! Майрик здесь! – Моей радости не было предела. Я наконец—то увидела самую яркую звезду, свою Майрик – на небе.

– Да, им луйснес, – папа подошёл ко мне и улыбнулся, глядя на моё счастливое, сияющее детское личико. – А теперь иди умываться и спать.

– Хорошо, папочка, – я пошла умываться. Почистив свои маленькие зубки – два из которых у меня выпали – я пошла в свою комнату. Зайдя, я заметила, как папа целует фотографию мамы и ставит обратно на тумбочку у моей кровати.

– Им луйснес, ты умылась?

– Да.

– Ну хорошо, одевай пижаму и ложись.

Я молча сделала, что просил папа. Он помог мне надеть любимую желтую ночнушку с рисунком жирафа.

– А теперь спокойной ночи, – улыбнувшись, сказал папа.

– Нет, – возразила я, хватая его за руку и таща на себя. Папа искренне улыбнулся.

– Ну ладно, какую сказку хочешь? – спросил он, присаживаясь на краюшек кровати.

– Про «Счастье глупца»!

– Но я же рассказывал её в прошлый раз.

– Ну расскажи ещё раз! – умоляла я, смотря на него своими карими глазками.

– Ну хорошо, – согласился он. И начал рассказ:

«Жил когда—то бедняк. Как ни трудился он, как ни бился – всё никак не мог выбиться из нужды. И вот дошёл он до отчаяния и решил: "Пойду—ка я разыскивать Бога. Разыщу и узнаю, долго ли мне маяться. Да тут же и выпрошу чего—нибудь для себя." По дороге повстречался он с волком.

"Добрый путь, братец—человек! Куда ты идёшь?" – спросил волк.

"Иду к Богу, – ответил бедняк. – Горе своё хочу ему поведать."

"Как доберёшься до Бога, скажи ему: есть, мол, на свете один голодный волк, день—деньской рыщет он по горам и долинам, а пропитания найти не может. Спроси: долго ли тому волку голодать? И ещё скажи: если ты сотворил его, так и кормить должен."

"Ладно", – молвил бедняк и продолжил путь.

Много ли, мало ли он прошёл – встретил красавицу—девушку.

"Куда идёшь, братец?" – спросила девушка.

"К Богу иду."

"Как увидишь Бога, – взмолилась красавица, – скажи ему: есть одна девушка – молодая, здоровая, богатая, а ни радости, ни счастья не знает. Как ей быть?"

"Скажу", – пообещал бедняк и пошёл своей дорогой.

Встретилось ему дерево. Хоть оно и стояло у самой реки, но совсем засохло.

"Куда ты идёшь, эй, путник?" – спросило дерево.

"К Богу иду."

"Тогда погоди, передай Богу и мои слова. Скажи ему: слыхано ли такое дело: расту я у самой речки, а круглый год стою сухим! Когда же я зазеленею?"

Выслушал бедняк жалобу дерева и продолжил свой путь.

Шёл он, шёл, пока не дошёл до Бога. Видит – восседает Бог в образе седовласого старца под высокой горой, прислонясь к утёсу.

"Добрый день!" – молвил бедняк, став перед Богом.

"Добро пожаловать, – ответил Бог. – Чего тебе надобно?"

"Хочется мне, чтобы ты ко всем людям относился одинаково – не давал бы одному всё, другому – ничего. Вот я – сколько ни бьюсь, сколько ни тружусь, а всё из нищеты не выбьюсь, многие же вдвое меньше меня работают, а живут в достатке и покое."

"Ладно, ступай, скоро разбогатеешь. Я пошлю тебе счастье. Живи и наслаждайся."

"У меня к тебе ещё дело, Господи", – сказал бедняк и поведал Богу о жалобах голодного волка, красивой девушки и засохшего дерева. Бог дал ответы на все вопросы. Бедняк поблагодарил его и ушёл.

На обратном пути подошёл он к засохшему дереву.

"Что сказал про меня Бог?" – спрашивает засохшее дерево.

"Сказал, что под тобою зарыто золото. Покуда его не откопают и не дадут твоим корням простор, тебе не зазеленеть."

"Так куда же ты уходишь? Выкопай золото, оно нам обоим пойдёт впрок: ты разбогатеешь, а я зазеленею."

"Нет, некогда мне, я тороплюсь. Бог даровал мне счастье, я должен поскорее найти его и наслаждаться", – ответил бедняк и ушёл.

Идёт он, а красавица—девушка дорогу ему преградила:

"Какую весточку для меня несёшь?"

"Бог сказал: Ты должна найти себе хорошего мужа. Тогда тоска отступится от тебя, и заживёшь ты в радости и счастье."

"Ну, если так, то будь ты моим дорогим мужем."

"Вот ещё! Некогда мне. Бог обещал мне счастье, надо найти его поскорее и наслаждаться", – сказал бедняк и зашагал дальше.

На дороге поджидал его голодный волк.

Только завидел он бедняка – кинулся к нему:

"Ну, что сказал тебе Бог?"

"Братец ты мой, после тебя встретил я ещё красавицу—девушку и засохшее дерево. Девушка хотела знать, отчего её жизнь так безрадостна, а дерево – почему оно весной и летом не может зазеленеть. Рассказал я Богу, а Он и говорит: "Девушка пусть найдёт себе друга".

"А про меня что сказал Бог?" – спросил голодный волк.

"А про тебя он сказал, что ты будешь рыскать голодным до тех пор, пока не найдёшь глупца. Как сожрёшь его, так и насытишься".

"Глупее тебя мне никого не сыскать", – промолвил волк и съел глупца».

– Конец, – сказала я, хлопая в ладошки.

– А теперь закрывай глазки и спи. – Папа поцеловал меня в лоб.

Я перевернулась на правый бок, он встал с края и поправил моё одеяло.

– Спокойной ночи, мой свет, – сказал он, закрывая дверь. Так проходила каждая ночь. Я смотрела на небо, наблюдая за Майрик, а после умывалась, ложилась в кроватку, слушая папины сказки, и засыпала.

Моё детство было беззаботным, весёлым, мне ни в чём не отказывали и баловали, как могли. У меня было всё, что я только могла попросить, вообразить и захотеть. В шесть лет дядя с тётей повезли меня со своими детьми в зоопарк. Тогда я впервые увидела настоящую мартышку. Помню, как она украла любимую кепку Тиграна, и он начал плакать. Ему было шесть лет, как и мне, а Лилит – восемь, Карине – десять. Я тогда очень смеялась над мартышкой. Кепку вернули, а Тигран после этого возненавидел всех обезьян и начал их очень сильно бояться.

– Кому сахарную вату? – спросила тётя, которая была женой моего родного дяди.

– Мне! Мне! – прыгая на месте, закричали мы все, кроме Карины.

Карина была старше всех, поэтому всегда старалась показаться уже взрослой. Из нас троих она была самой красивой. Наверное, потому что она была самой старшей, как думалось мне тогда. У неё были отличительные голубые глаза, которые достались ей от нашей бабушки. Длинные волосы, чёрные, как смоль. Тигран всегда дразнил старшую сестру, а когда она хотела поругать его за это, дядя всегда заступался за сына.

– Карина, ты старшая, но он твой брат, и ты обязана слушаться его, – говорил всегда дядя. Он был человеком высоким, но хиленьким. Без волос на голове.

Карине ничего не оставалось, кроме как молчать и виновато опускать голову. Она была очень несогласна с этим и часто ругалась, когда думала, что её никто не слышит, или когда была с нами.

– Почему я должна слушаться Тиграна? – возмущалась она. – Он же младше всех! Я старшая, а значит, он должен слушаться меня, а не я его!

– Карина, ты старше, но он мужчина, – сказала мама девочки.

– А девочка должна слушаться всегда мужчину? – спросила я, но мой вопрос восприняли, как слово.

– Правильно, Нарминэ, – сказала тётя. – Вот видишь, Карина, даже Нарминэ знает об этом.

Карина посмотрела на меня со всей ненавистью, на какую только была способна. Тогда я не обратила никакого внимания на это, хоть и не понимала, с чего это.

– А вот ваша вата, – сказал дядя, отдавая нам сладость.

Все, довольные, взяли сахарное лакомство. Карина взяла вату и с осуждением смотрела на меня. Я пыталась не обращать внимания, но чувствовала её сжигающий взгляд. Мне становилось не по себе, но я старалась не думать об этом. После этого дня Карина всячески пыталась мне насадить. Но то, что влетало ей, а не мне, её злило ещё больше.

– Мама, это все Нарминэ, это она рассыпала соль, – возмущалась девочка.

– Майрик, она врёт! – заступилась за меня Лилит. – Я видела, как она специально соль рассыпала, а теперь всё сваливает на Нарминэ, которой в это время даже в квартире не было.

– Карина, – строго взглянув на дочь, произнес отец семейства, который вернулся с работы вместе с Тиграном. – Ты что, начала врать?

– Папа… – девочка опустила голову, – я…

– Смотри мне в глаза! – крикнул дядя.

Карина стояла с опущенной головой.

– Смотри мне в глаза! – повторил дядя. Девочка продолжала стоять с опущенной головой. Дядя не выдержал и подошёл к ней.

– Я сказал: смотри мне в глаза!!! – он закричал во всё горло. Я вздрогнула и прижалась к рядом стоящему Тиграну: заметив мой страх, он обнял меня. Взгляд дяди испепелял старшую дочь: вены на его шее опухли, а сам он стал краснее помидора из-за злости. Карина подняла свой взор из—под длинных ресниц и взглянула на отца своими голубыми глазами. Взглянув прямо в них, он дал ей звонкую пощёчину.

– А! – закричала я, прикрывая рукой рот. Тигран прижал меня к своей груди и прятал мой взгляд от всего происходящего в своих объятиях. Я заметила, как Карина начала плакать, её мама хотела подойти к ней.

– Лилит, идите с Нарминэ и Тиграном в комнату… – она хотела сказать что-то ещё, но дядя её перебил:

– Нет! – крикнул он, взглянув в глаза своей жены. – Пусть остаются и видят, что будет с ними за ложь. – С этими словами он отстегнул ремень на своих брюках и ударил Карину по коленкам. Моя двоюродная сестра упала, но это не помешало дяде продолжать бить её ремнем.

– Нет, стой! – закричала тётя, прикрывая свои телом Карину. – Не надо! – умоляла она дядю, но он грубо отшвырнул её.

– Уйди! – процедил мужчина сквозь зубы, схватив её за волосы и оттолкнув в сторону. Дядя продолжал наносить удар за ударом. Карина плакала, но не произносила ни звука: зажмурила глаза и закусила нижнюю губу. Дядя бил её, Лилит стояла в стороне и наблюдала, смотря с ужасом на разъярённого отца. Я рыдала, обнимая Тиграна, который гладил меня по голове, желая успокоить. Тётя вновь попыталась заступиться за дочь, но получила пощёчину. Она была настолько сильной, что женщина отлетела в сторону.

– Мама! – закричала Лилит, и мы подбежали к тёте.

– Отошли от неё, ни то и вам сейчас дам, – сказал мужчина, смотря на нас злобным взглядом и продолжая избивать ремнём Карину.

– Дядя, хватит, – просила я со слезами на глазах. – Пожалуйста, хватит…

Я начала рыдать, всхлипывая. Дядя посмотрел на меня разъярёнными глазами, словно я враг народа. А после, продолжил избивать Карину. Тётя пришла в себя и вновь попыталась заступиться за девочку.

– Прошу тебя, прекрати. Она же твоя дочь, пожалей её, – умоляла она, смотря в его глаза со слезами.

Я рыдала, из-за нервов у меня началась судорога. Обнимающий всё это время меня Тигран пытался успокоить, а я, начала обнимать Лилит и села с ней на пол.

– Барев, – в коридоре послышался звук открывающейся двери. – Я пришёл! Нарминэ, собирайся.

Я сидела на полу и не могла двинуться с места. Дядя не услышал слов своего брата и продолжал избивать старшую дочь.

– Что здесь происходит? – спросил папа, зайдя на кухню.

Он взглянул на младшего брата, который держал в руках ремень, замахнувшись, чтобы нанести очередной удар. Но услышав голос брата, держащая орудие рука, застыла в воздухе вместе.

– Им луйснес, Лилит, что с вами? – спросил папа, смотря на нас с Лилит, прижатых друг к другу. И Тиграна, стоящего сзади и пытающегося нас успокоить, пока мы захлебываемся в собственных слезах.

– Дети, – папа достал из кармана брюк ключи от дома. – Вот ключи, идите домой.

Тигран забрал ключи у моего папы и, помогая нам с Лилит встать, подошёл к Карине. Она была избита до такой степени, что не могла подняться самостоятельно. Мы помогли ему поднять сестру и еле—еле, понемножку пошли домой. Я не знаю, что было потом в квартире дяди. Скорее всего, папа проводил ему целую лекцию и ругал за такой поступок.

– Осторожнее, – просила Лилит, когда мы пытались донести Карину.

– Дети, что случилось? – спросила нас наша соседка Айлин. Она была ереванской азербайджанкой, поэтому мало кто позволял детям общаться с ней. По нашему району о ней ходило множество «хороших» слухов. Никто её не любил, кроме мужчин, которые постоянно отшивались возле неё.

– Ничего, – сказал Тигран, и мы продолжили везти Карину. Айлин смотрела на нас с сочувствием.

– Сейчас, ес ко цават танем³, – произнесла Лилит, пытаясь открыть дверь в квартиру.

– Давай я открою. – Длинные шоколадные женские руки, потянулись к ключу.

Я взглянула, чтобы узнать, кто это, – Айлин. Она помогла нам открыть дверь, и мы провели Карину в гостиную, где и уложили на диван. Боль девочки не знала предела, она вся горела.

– Нужно приложить лёд, – сказала девушка, присаживаясь на корточки рядом с нашей сестрой. И мы с Тиграном побежали принести его.

– Будет немного больно, но полегчает. – С этими словами, она начала прикладывать лёд к телу Карины.

Девочка начала кричать и рыпаться от боли. Её крики были слышны на соседних улицах, настолько было ей плохо. Она не могла пошевелиться, всё тело ломило и горело.

– Девочки, что происходит? – спросила вошедшая в гостиную тётя. Мы все взглянули на неё, а после – на Карину, которая завыла от очередной нахлынувшей на неё боли. Тётя подбежала к дочери и велела Айлин уйти в грубой форме.

– Уходи, и чтобы я больше не видела тебя рядом со своими детьми, – сквозь зубы процедила тётя. Айлин взглянула на Карину, затем на тётю. А после встретилась со мной взглядом, пока я рассматривала её шоколадные кудрявые волосы, пухлые губы и тёмно—серые глаза.

– Я лишь хотела помочь, – произнесла она, смотря в глаза тёти. Айлин встала и направилась к выходу, я смотрела ей вслед. Она ушла и даже не обернулась.

Мы с Лилит продолжали плакать. Я немного успокоилась, мои судороги прекратились. Тётя сделала нам перекусить, сама она ничего не ела и не пила. С поникшим взглядом смотрела в одну точку и думала о чём—то. Боли Карины немного уменьшились, и она заснула. Я вспоминала с ужасом, что было сегодня, и понимала, что навсегда запомню этот день, как самый ужасный в моём светлом детстве.

– Останетесь сегодня у меня, – сказал папа, зайдя в наш дом.

– Нет, – сказала тётя, – мы пойдём домой.

– Сегодня лучше туда не идти, нужно, чтобы он побыл один и подумал над своим поступком. Это же не первый раз, когда он поднимает руку на тебя?

Тётя замолчала. Разговор взрослых проходил на кухне, но, сидя в гостиной, мы прекрасно всё слышали.

«Видимо, они забыли закрыть дверь», – подумала я.

– Он впервые поднял руку на детей… – наконец произнесла тётя и замолчала. Мы с Тиграном и Лилит слушали разговор взрослых, затаив дыхание.

– На детей впервые, а на тебя – нет, и это будет продолжаться так… – он замолчал. – А долго это длится?

– Неважно, мы и так доставили тебе хлопот, – хмыкнула, – прости, что это всё видела Нармин. Я хотела, чтобы дети вышли, но он потребовал, чтобы они остались и видели всё.

– Ничего, если что, ты только скажи.

– Хорошо.

– Я сейчас принесу новое полотенце, можешь пойти искупаться. А я пока детей накормлю.

– Нет—нет. Мы пойдем к моей тёте, она живет здесь неподалёку.

– Это которая живет в двух километрах отсюда? Я вас отвезу.

– Нет, не нужно. Я возьму такси. Лучше останься с Нарминэ: сегодня был тяжёлый день для всех нас.

– Хорошо. Да, ты права, день и вправду был тяжёлый.

– Дети, пойдёмте, – произнесла тётя, заходя в гостиную, где мы сидели возле спящей Карины. Тигран с Лилит встали и помогли матери поднять сестру.

– Давай мне, я её отнесу, – сказал папа, взяв Карину на руки.

– Спасибо, – тихо произнесла тётя.

– Им луйснес, я сейчас прийду, только провожу тётю до машины и вернусь.

– Хорошо, пап.

Они вышли, закрыв за собой дверь. Это был первый раз за все годы, что я оставалась одна в квартире. Папа пришёл быстро, как и говорил: проводил до машины и сразу вернулся.

– Им луйснес, как ты? Дочка.

– Хорошо, пап, а ты?

– Я тоже, потому что рядом ты, ангел мой.

Я обняла его и шёпотом сказала ему: «Я люблю тебя, пап». Мне показалось, что он не услышал, потому что я сказала очень тихо, но любящее сердце услышит всегда.

– И я тебя люблю, мой луйснес.

Я редко говорила папе о своих чувствах, не знаю почему. Но после этого дня я каждый день признавалась ему в любви и говорила, как сильно он мне важен.

– Пап, а ты же никогда меня не оставишь? – спросила я во время готовки ужина.

– Ду им луйснес⁴, как я могу тебя оставить? Ты же мой свет среди всей этой тьмы.

После увиденного в тот день мне было очень важно знать, что папа всегда будет со мной.

– Ты из-за сегодняшнего задаёшь такие вопросы? – догадался папа.

– Мх, – я кивнула головой.

– Дочка моя, просто у дяди не выдался день. Он очень переживает о сделанном, он признал, что был не прав. Не бери в голову.

– Пап, а разве это нормально, чтобы мужчина бил свою дочь до такой степени и жену?

– Конечно, нет. Таких нельзя и мужчинами назвать, – сказал папа, подняв меня на руки и отводя к окну.

– Значит, дядя – не мужчина? – спросила я, отпрянув от плеча отца и взглянув в его глаза.

– Он мужчина, он ударил один раз, всякое бывает в жизни, моя луйснес. Он просто не выдержал, у него проблемы на работе, и тут ещё это. А врать же не хорошо, ты же знаешь.

– Да папа, знаю, – согласилась я, глядя в небо, которое покрывали яркие звёзды.

– Смотри, твоя Майрик сегодня здесь, – сказал папа, протягивая руку вперёд. – Видишь?

– Да! – воскликнула я радостным голосом и улыбнулась, оголив свои зубки.

– Им луйснес, даже если твоя Майрик не появится на небе самой яркой звездой, то знай, что она всё равно всегда на небе и в твоём сердце.

– Как это?

– Что, как?

– Как она в моём сердце? – удивившись, спросила я.

– А вот так, ес ко цават танем³, она в твоём сердце, пока ты любишь её и помнишь.

– Папа, я всю жизнь буду любить и помнить Майрик, так же, как и тебя. – Я обняла папу, чтобы не показывать ему своих слёз, которые появились моментально с мыслью о том, что я могу когда—нибудь потерять отца.

– И я тебя люблю всем своим сердцем, луйснес. – Услышав мои всхлипывания носом, папа спросил: – Ты что, плачешь?

– Нет, – пыталась солгать я.

– Им луйснес, ну—ка, покажись, – я прижалась к плечу отца что есть силы, чтобы он не увидел моих слёз. – Ты же знаешь, что меня не обманешь. Почему ты плачешь?

– Пап, я боюсь потерять тебя.

– Ты меня и не потеряешь никогда. – Папа погладил меня по моим длинным чёрным волосам.

– А если ты уйдешь, как Майрик? – вытирая слёзы, спросила я. Папа поменялся в лице, ведь я заговорила о маме.

– Свет мой, моя дорогая Нарминэ, если я уйду, как мама – я всё равно никогда не оставлю тебя. Я буду жить в тебе, как она, и смотреть на тебя сверху. Буду видеть, как ты, что ты, поэтому всегда старайся сделать так, чтобы мы с мамой гордились тобой. Пока я не уйду, как мама. Дай Бог, я проживу ещё достаточно лет и успею увидеть, как ты закончишь школу, как ты поступишь, выучишься, влюбишься, выйдешь замуж. И если Он позволит, то и понянчусь со внуками. А сейчас я здесь, я с тобой, а мама там. И ты всё равно старайся, чтобы она всегда улыбалась и гордилась тобой, находясь там, а я гордился тобой, находясь здесь. Ты моя радость, ты моя гордость и честь, дочка. Без тебя – я не смогу. Я скорее умру, чем буду жить без тебя.

– Не умирай, пап, я буду стараться и сделаю так, чтобы вы с Майрик мной гордились.

«Я буду стараться сделать всё, что в моих силах и не в силах, чтобы папа гордился мной!» – твёрдо для себя решила я и поставила себе цель, достичь которую собиралась в любом случае.

– А теперь пойдём спать, – сказал папа, отходя от окна.

– Пойдём, – довольная, согласилась я.

___

¹Барев, джан (с армянского) – Здравствуй, жизнь моя

²Барев, Майрик – Здравствуй, мама

³Ес ко цават танем – Моя дорогая

⁴Ду им луйснес – Ты мой свет

2. Первое знакомство с религией

В восемь лет дядя подарил мне Библию на армянском.

– Вот, Нарминэ, ты уже взрослая и должна знать свою религию, самое время, – говорил дядя, показывая подарок. Библия была большой и очень тяжёлой. Помню, как хотела её поднять и полетела на пол вместе с ней. Разбитый нос —ещё один подарок на день рождения. Я ходила уже в третий класс и вполне могла самостоятельно читать, но в священном писании были неясные мне вещи, за пояснением которых я всегда обращалась к отцу, и он объяснял мне.

– Папа, а почему если все люди равны, то Господь посылает всем разные судьбы?

– Каждый должен пройти свой путь, им луйснес, каждый из нас разный, все мы индивидуальны, поэтому.

– А почему ученые говорят, что мы произошли от обезьян?

– Они просто не верят в Бога.

– Почему Бог не остановит все эти войны? Почему Он позволяет умирать людям? Почему позволяет убивать друг друга? Почему Он такой несправедливый?

– Нарминэ! – закричал дядя. – Он справедлив, читай Библию и всё поймешь.

– На пути человека к счастью встречаются несколько преград, но почему? – всё не унималась я.

– Читай Библию и все поймёшь, – спокойным и мягким тоном повторил папа, в то время как дядя был безумно зол тем, что я задаю лишние вопросы. Я читала и понимала абсолютно всё, что там было написано. Библию хранила дома на тумбочке и читала её каждый вечер после того, как делала уроки. Карина продолжала ненавидеть меня и пыталась всячески доказать, что она лучше меня, что я плохая, а она хорошая. Я не понимала, почему у моей двоюродной сестры такая ненависть ко мне и как такое возможно. Она ещё больше возненавидела меня с того дня, когда её избили за клевету: она считала, что в этом моя вина.

– Если бы тебя не было, всё было бы по—другому! – громко ответила она, когда я спросила, почему она считала, что виновата я.

Я молилась каждый вечер и каждое утро. Первые лучи солнца пробивались сквозь задернутые шторы, – и я вставала, чтобы умыться, надеть косынку и помолиться. На Пасху мы красили яйца и готовили куличики, а также собирались за одним большим столом всей семьёй. Айлин я видела довольно часто после того случая с избиением Карины. Каждую неделю она меняла цвет своих волос. Всё, что мне было известно, так это то, что она была ереванской азербайджанкой из Карабаха.

– К ней ходит много мужчин, а ты знаешь, что не прилично, когда к девушке, которая живёт одна, шастают молодые люди, – рассуждала Лилит, когда я поинтересовалась у её, что она знает об Айлин.

– С виду нормальная девочка…

– Так! Нечего вам обсуждать какую—то там азербайджанку с не лучшей репутацией, и чтобы я больше не слышал, что вы говорите или думаете о ней! – закричал Тигран. Хоть он был младше нас всех, но всегда хотел показаться старше и мудрее.

– Хорошо, – тихо ответили мы, потупив свой взгляд на обувь.

Весь оставшийся путь до школы мы прошли молча. Каждый день мы шли в школу вместе: я, Лилит и Тигран. Карина всегда либо опаздывала, либо уходила раньше всех, поэтому её никогда не было с нами. По дороге мы обсуждали то, что происходило у нас дома: гостей, праздники, кто что приготовил и кто когда выйдет на улицу, у кого сколько уроков. А ещё обсуждали свои знания нашей религии.

– Мы с папой вчера читали Библию, она мне так понравилась! – пропела Лилит.

– А я, наоборот, нашла множество противоречий в ней, и чем больше читаю, тем больше нахожу, – с грустью в голосе произнесла я.

– Каких же? – с удивлением и не пониманием спросил Тигран.

– Например, мы Апостолы, и наш народ является самым древним, тогда почему мы не записаны в Библии? Почему там ни одного сказания о нашем народе или же стране? – Мои двоюродные родственники потупили взгляды в раздумьях, а я продолжала: – Почему сказано, что Иисус и израильтяне завоевывали Иерусалим¹, а в другой Библии об этом не сказано? Или кто был отцом Иосифа, мужа Марии: Иаков или Илия²?

– Подумаешь, какие—то опечатки… – неуверенно произнёс Тигран.

– Как в связанных писаниях могут быть такие опечатки и противоречия?!

– Откуда ты взяла всё это? – не понимая, спросила Лилит. – Мы же со взрослыми читаем, и они нам объясняют всё это.

– Я с папиного разрешения начала читать сама и купила ещё другую Библию из интереса. Думала, что там продолжение будет, а там одни противоречия. Когда спросила у папы, то он сказал, что просто разный перевод.

– Ну, вот видишь, переводы разные – все же по—своему переводят.

– Но это же не какая-то книжка, а священная книга, которую нужно переводить в точности и без ошибок.

– А её переводят? – не понимая, о чём речь, спросила Лилит.

– Библия написана на древнееврейском (библейском иврите) и древнегреческом языке, —пояснил средней сестре Тигран. – На этом всё, закрыли тему и больше о таком не говорим, лишь о том, что узнали из Библии.

В школе я всегда училась на отлично и очень любила уроки, поэтому для меня они проходили, к сожалению, очень быстро. Друзей в классе у меня было много – нас было двадцать четыре человека, и все мы дружили между собой, а также меня любили старшеклассники и старшеклассницы, – с ними я поддерживала общение, несмотря на свой юный возраст. Тогда я была в третьем классе, а в пятом я всё же задала папе интересующий меня вопрос:

– Пап, – стоило мне его позвать, как он посмотрел на меня своими добрыми карими глазами. – А почему в одной Библии сказано, что Иисус происходил от сына Давида – Соломона, а в другой, что от Нафана?

– От сына Давида Соломона происходил Иисус. Им луйснес, есть люди, которые не верят в Бога нашего и всячески пытаются осквернить Его знамя.

– Что значит «осквернить»?

– Ну, хотят сделать так, чтобы в него перестали верить. Но мы же знаем, что Он есть.

– Но как? Мы же не видим Его.

– Его не нужно видеть – Его нужно почувствовать и знать, что Он всегда рядом с тобой, где бы ты ни находилась. – Папа сел на корточки и обнял меня.

– Просто нужно чувствовать Его мощь и силу? – Он кивнул и произнёс: «Мх», зарывая свою голову в мои волосы.

– Да, им луйснес, нужно чувствовать Его, и тогда всё будет хорошо, – прижимаясь к моей щеке, сказал папа. Каждую ночь после маленького ритуала в ванной комнате и наблюдением за любимой Майрик на небе, я начинала свою молитву:

«Ов мец Аствац,

Вор твел эс мез бари hайр ев сирох майр,

тур мез шнорк, аненк ахотк, линенк анhог,

апренк хелок, паркешт у hез ев сиренк Кэз. Амэн»³. – И только после этого шла спать.

___

¹ Завоевали ли Иисус и израильтяне Иерусалим?

Да (Иисус Навин 10:23—40)

Нет (Иисус Навин 15:63)

² Иаков (Матфея 1:16)

Илия (Луки 3:23)

³ О великий Господь,

даровавший нам доброго отца и любящую мать.

Даруй нам благодать творить молитву, не быть бездушными,

жить послушными и покорными и любить Тебя. Аминь.

3. Ненависть

Время шло, и мы взрослели, становились всё красивее, умнее и старше. Мне было четырнадцать, когда Айлин впервые заговорила со мной после того случая с избиением Карины. Все старались избегать женщину, никто её не любил, а возле неё постоянно крутились какие—нибудь мужчины. Пухлые губы были единственным, как и стройное тело, что не менялось в ней. Два года назад, возвращаясь со школы, я увидела рядом со своим дядей девушку с синими волосами. Она заходила в дом, а он следовал за ней в своих чёрных солнцезащитных очках и шлёпнул её по мягкому месту. Мне тогда стало очень мерзко и противно. В тот день я возненавидела дядю.

– Им луйснес, почему ты плачешь? – Я вздрогнула при виде отца. Он должен был быть на работе, но почему—то вернулся сегодня пораньше. Папа сел рядом со мной на корточки. – что-то случилось?

Я помотала головой.

– Тебя кто—то обидел?

– Нет, – пыталась солгать я, но лгать не хорошо, и я очень боялась Бога и не хотела брать на себя такой страшный грех.

«Если он спросит ещё раз, то я скажу!» – решила я для себя.

– А что тогда?

– Пап, почему мужчины изменяют своим женам? – подняв свой взгляд, я посмотрела в глаза отца. Он не ожидал такого вопроса и был немного удивлён.

– Им луйснес, почему ты спрашиваешь? Что произошло?

– Пап, сначала скажи… – я замолчала и опустила глаза. Мне было стыдно говорить с отцом на такие темы. – Как? Скажи, как, может человек, у которого двое детей, изменять своей жене?

Папа молчал, думая о чем-то.

– Ты что-то знаешь про дядю? – спросил он, посмотрев на меня пронизывающим взглядом. Мне было страшно, но я молчала и смотрела в пол. – Нарминэ, не молчи, скажи уже, наконец, в чём дело! – закричал отец.

– Ни в чём… – с трудом произнесла я, проглотив ком в горле и сдерживая слезы, которыми наполнились глаза.

– Им луйснес, не ври, не бери грех на свою душу. Ты же знаешь, что ложь относится к десяти смертным грехам, и тебе потом отвечать перед Богом во благо другого согрешившего.

Я тяжело сглотнула и сказала, что пока не готова и не хочу говорить на эту тему.

– Ну, хорошо, – с каким—то упрёком в голосе произнёс он. – Когда захочешь – скажешь, а сейчас успокойся, – чуть более спокойным тоном сказал он. Я молча кивнула, и отец вышел из моей комнаты. Спустя два года, в четырнадцать лет, она заговорила со мной.

– Тебя Нарминэ ведь зовут?

Я молчала и проходила мимо, не обращая внимания на её вопрос. Но она явно не желала прекращать разговор. Я была удивлена тому, как часто и быстро она меняла свой цвет глаз и волос. И при этом её волосы словно и не портились от такого количества краски, которую она наносила.

– Да, я знаю, Нарминэ тебя зовут, я просто хотела уточнить. Можно я буду звать тебя Нармин? – Я молчала. – Ну вот, Нармин, ты очень хорошая девочка. Не хочешь дружить со мной?

Я остановилась и посмотрела на неё: её волосы были окрашены в белый цвет, пирсинг в носу; была она одета в короткие чёрные шорты с таким же топом.

– С какой стати? – наконец произнесла я.

– Ты – очень хорошая, я – очень классная, и мы могли бы быть неплохими подружками.

– Спасибо, но мне моих друзей хватает, – после этих слов я ушла и весь вечер корила себя за столь грубый тон.

У Айлин была нехорошая репутация, её знали все: женщины ненавидели, а мужчины упрекали, но при этом ходили к ней. Каждый второй, который плохо отзывался о ней – посещал её. Цвет волос девушки менялся с каждым вторым восходом солнца: если сегодня она была белоснежной, то послезавтра она будет зелёной или рыжей. Она всячески пыталась подружиться со мной, а я старалась её избегать. Айлин стала довольно часто фигурировать в моей жизни, что мне совершенно не нравилось. И, конечно, это не могли не заметить другие.

– Ты что, дружишь с этой шавкой Айлин? – спросил Тигран, когда мы шли все вместе домой, после школы.

– Я… – не успела я и продолжить, как меня перебила Лилит:

– Она достает её, хочет дружить с Нарминэ.

– Может, нашла родственную душу? – с ухмылкой произнесла Карина.

Я посмотрела на неё с непониманием, Лилит с призрением, а Тигран вовсе стукнул её в бок.

– Хватит говорить ерунду, – после удара брата произнесла Лилит.

– А что? Сами подумайте: с чего бы вдруг она стала вклиниваться в подружки к Нармин?

– Карина… – сквозь зубы произнёс Тигран и взглянул на сестру своими очами чёрного цвета, но она не успокаивалась.

– Они же явно похожи!

– Карина, прекрати! – вмешалась Лилит.

Старшая сестра замолчала. Через некоторое время после этого случая я шла в школу с опозданием и встретила Карину.

– Барев, Карина! – поздоровалась я.

– Барев, что, тоже опаздываешь? – с улыбкой до ушей спросила она.

– Как видишь, – пожала плечами.

– Пойдём вместе, заодно и посплетничаем.

– О чем? – удивлённо спросила я.

– Почему ты избегаешь Айлин? – поинтересовалась Карина.

– А что, мне нужно с ней дружить?

– Она вообще—то классная девочка, – произнесла сестра.

– Что? – остановившись, я посмотрела на неё, раскрыв рот от удивления.

– Что ты так удивляешься? – как ни в чём не бывало спросила Карина.

– А что, я должна радоваться?

– Нармин, не будь такой стереотипной! Айлин нормальная девочка.

– Девочка? – Я была удивлена: мне всегда казалось, что она старше. – Скорее уж женщина…

– Ей только двадцать четыре, – спокойным тоном произнесла она.

– Что?! Двадцать четыре?! – удивленно воскликнула я.

– Да.

Я была шокирована тем, как спокойно говорила Карина на всю эту тему и как она отзывалась об Айлин. В то время как у самой Айлин была не лучшая репутация, не знаю почему.

– И что? Ты дружишь с ней? – постаралась спросить как можно спокойнее.

– Да, а почему бы и нет? – Я промолчала, но она продолжила: – Тебе тоже стоило бы подружиться с Айлин, она хоть и азербайджанка, но очень классная.

– И ты дружишь с азербайджанкой?! – продолжала удивляться я.

– Да, – так же ровно ответила мне Карина, пока я была в бешенстве. Шок и злость охватили меня полностью, несмотря на то что я старалась игнорировать эти чувства и не поддаваться им. Глубокий вдох и выдох, посчитала про себя до десяти и попыталась успокоиться.

– Сегодня после школы, в два часа, пойдём к Айлин, она пригласила.

Я промолчала и проигнорировала сказанное ею, но избежать этого мне не удалось.

– Рада вас видеть, – произнесла Айлин теперь уже с фиолетовыми волосами и белыми локонами.

– Привет, джан. – Карина поцеловала её в щеку и прошла внутрь как ни в чём не бывало.

«Видимо, она здесь частый гость… – думала я. – Боже, Карина, до чего ты дошла…»

– Проходи, не стой на пороге, – строго приказала Карина.

Я прошла внутрь и увидела очень милый коридор, после мы зашли в дорогую комнату – гостиную. Карина уселась на белом диване, перед которым стоял какой-то прозрачный стеклянный стол, который я видела впервые. Обставлена квартира была так богато и красиво, была большой редкостью и роскошью в Армении в начале 2006 года.

– Садись. – Карина постучала по свободному месту на диване, указывая мне, чтобы я присела рядом с ней.

– Чувствуй себя, как дома, – произнесла Айлин.

«Это будет довольно тяжело…» – мысленно ответила девушке с фиолетовыми волосами. Я молча села возле сестры, скромно съёжившись и затем выпрямившись, подняв голову вверх, но опустив глаза и рассматривая подол своей чёрной юбки. Я взглянула краем глаза на Карину и заметила, что моя двоюродная сестра одета в рваные светло—синие джинсы с белым ремнём и черной майкой на бретельках, которая полностью облегала её тело. Айлин положила на стол жёлтый поднос с голубыми чашками и какой-то выпечкой – круассанами. Карина сразу же потянулась за стаканчиком и принялась опустошать его содержимое.

– Угощайся, – сказала мне Айлин, присаживаясь на керамический стул.

Я посмотрела на девушку, она улыбалась мне, оголив свои прекрасные белоснежные зубы. Опустила взгляд и взглянула в содержимое чашки: кофе, но коричневый. Я взяла маленькую чашку в руки и с интересом и недоверием взглянула в него, но смотря, как Карина пьет с удовольствием, решила попробовать. Глоток. Вздрагиваю: горячо. Обжигаю верхнюю губу. Прикусываю её. Дую на содержимое и делаю маленький глоток. Горячий напиток проходит по моему телу, сладкий вкус кофе с молоком радует мои рецепторы, и я наслаждаюсь напитком.

– Вкусно? – впервые поднимаю взгляд на девушку и киваю в ответ. – Это кофе со сливками. Попробуй круассан, он с шоколадом внутри.

Беру «круассан» и пробую.

«М-м-м-м, как вкусно… – смотрю на содержимое внутри, – а она не обманула – там действительно шоколад».

– Я привезла его из Франции, там пьют кофе и едят круассаны сидя за белоснежными столиками на таких же белых стульях.

– Ты была в Париже? – удивлённо спросила я.

Мне были известны названия столиц всех стран и самых красивых городов мира, я знала их историю, экономику и мечтала побывать в Париже – городе любви.

– Да, – кратко, улыбаясь, ответила Айлин.

Её лицо заблестело от радости того, что ей удалось впечатлить меня.

– Она каждую неделю бывает в разных странах, – сказала Карина.

– Не каждую неделю, а месяц, – поправила Карину Айлин. – Я побывала уже в сорока странах, – обратилась она ко мне. – Я путешествую с девятнадцати лет, но лишь с двадцати двух начала ездить по разным странам.

– Просто она с девятнадцати до двадцати одного бывала лишь во Франции – ей нравилось там больше всего – и в Италии.

– Как здорово, – я не смогла скрыть своего восхищения.

После этого случая Карина пыталась всяческипривести меня к Айлин, но я придумывала отмазки и отговорки.

– Карин, почему ты дружишь с Айлин? – спросила я напрямую, когда мы были одни.

– Почему ты спрашиваешь? Ты же тоже подружилась с ней, – не обращая внимания на мой вопрос, Карина спокойно ответила мне.

– Я не считаю Айлин своей подругой, знакомой, лучшей подругой, хорошей знакомой или ещё кем-то.

– Тогда почему ты приходила к ней в гости вместе со мной?

– Я была у неё один раз и то уже жалею об этом.

– Скажи, – Карина взглянула мне в глаза, – тебе не нравится общаться с ней? По—моему, она очень сладкая.

– Ты о чём?! – Я взглянула на двоюродную сестру с удивлением, совершенно не понимая, что она хочет этим сказать. В глазах Карины блеснул блеклый огонёк, полуулыбка или ухмылка появилась на её лице.

– У неё такая фигурка, а волосы… – Карина мечтательно закатила глаза вверх. – С ней так интересно, она такая умная, красивая, очаровательная, оптимистичная и абсолютно всезнающая о мужчинах.

Сглотнув именно во время последних слов Карины, я подавилась слюной. Мои отношения с Кариной улучшились, как мне казалось, поэтому я пропустила мимо ушей её последние слова. И, встав, направилась на кухню за чаем и сладостями, но в голове крутилось лишь сказанное ею.

«У неё такая фигурка, а волосы… С ней так интересно, она такая умная, красивая, очаровательная, оптимистичная и абсолютно всезнающая о мужчинах».

– Я не вижу ничего плохого, чтобы посещать её, – продолжила брюнетка, когда увидела меня, вошедшую с подносом. – Мы не занимаемся ничем плохим. Лишь идём в гости, а она угощает нас кофе и круассанами и прочими вкусностями, которые привезла из разных стран, и беседуем.

– Карин, я не пойду никогда к ней и тебе не советую, – положила на стол чашки с чаем и сладостями.

– Спасибо, – поблагодарив, она взяла стакан. – Но ты сходи, в этом нет ничего такого!

– Не ты ли пару дней назад с издёвкой говорила, что мы с Айлин родственные души? С чего вдруг такой интерес у неё к моей персоне и у тебя к тому, чтобы мы с ней дружили? – я немного прищурила глаза. После моих слов Карина почему-то поперхнулась чаем и начала кашлять. Тогда ещё я не придала этому никакого значения, ведь я не знала, что меня ждало после.

– Ну, как знаешь, – она положила чашку на стол и молча ушла. Прошло два дня после нашего разговора. Когда я возвращалась домой, думая о предстоящей поездке в горы с классом, кто-то во всём чёрном, в очках и закрытым лицом, что-то прыснул на меня. Я не успела среагировать и понять, в чём дело: всё происходило, словно в замедленной съёмке. Миг, и я была на земле, а какой-то парень лежал на мне, ругаясь непристойными словами. Единственное, что я чувствовала в тот момент – это стыд и боль в ноге. Парень сразу встал, но проходившие мимо двое человек всё равно всё увидели, и этого было достаточно для распространения слухов.

– Как вы? – спросил подошедший дядя. – Что произошло? – Он потянул мне руку, но я не смогла встать: левая нога ужасно заныла, хотелось просто кричать от боли.

– Дядя, её хотели опрыснуть кислотой, – произнёс юноша. Тогда я ещё не знала, что этот темноволосый парень с голубыми, как водопад, глазами являлся моим четвероюродным братом. А если быть точнее, то он – сын маминого троюродного брата, который двоюродный брат её мамы, которая является его родной бабушкой. Но об этом, как о и цвете его глаз и волос, я узнала позже – сейчас меня срочно везли в травмпункт. Из-за боли в ноге, я не могла ступить и шагу сама, поэтому дядя поднял меня на руки и усадил в машину.

– Севак, а с чего ты решил, что её хотели облить кислотой? – спросил дядя, стоя в коридоре с папой и Артуром. Тигран с Лилит находились рядом, сидели у моей двери, но даже так было прекрасно слышно весь разговор старших.

– Дядя, я слышал, как две девушки переговаривались между собой о какой-то девушке по имени Нармина. Я вначале решил, что эта девушка азербайджанка, и не придал значения, прошёл дальше, но услышал что-то вроде: «Обольём кислотой и возвращаемся сейчас». После было: «Вот, смотри, это она!» – и я обернулся из интереса, а там наша Нарминэ идёт, опустив голову вниз, и не видит ничего. Ну, я спрятался за гаражом дяди Вазгена и стал ждать, что дальше будет. Одна из этих девушек подошла к Нарминэ и достала из кармана что-то похожее на кислоту, а я подбежал и повалил её в сторону. Капля попала мне на плечо и обожгла немного спортивку. Но главное, что с Нарминэ всё в порядке.

– Вот так история… – вздохнув, произнёс дядя.

– Слава Богу, что с ней ничего не произошло! Спасибо тебе, Артур, что уберёг её!

– Да не за что, на моём месте так поступил бы каждый уважающий себя армянин. Не пристойно, чтобы наших девушек кто—то уродовал.

Но об этом разговоре мне не было известно – Лилит рассказала мне обо всём позже. А пока, я сидела и наблюдала, как ловко и аккуратно врач забинтовывал мне подвёрнутую ногу.

– Им луйснес, как ты себя чувствуешь? – спросил папа, заходя в кабинет.

– Хорошо, – восторженно воскликнула я.

– Сейчас домой поедем.

– Мх, – я кивнула головой в знак согласия.

– Ногу держи всё время прямо и не напрягай! – сказал врач, когда мы выходили из кабинетна.

– Хорошо, – довольная, произнесла я и вышла.

– Луйснес, а это Севак, твой четвероюродный брат, – представил его папа.

– Очень приятно, – произнесли мы с ним одновременно, на что папа с дядей засмеялись, а я засмущалась.

– Спасибо, что спасли меня, – поблагодарила его я.

– Да не за что!

После долгих уговоров Севак всё—таки согласился погостить у нас и даже пожить два дня. Я была рада этому, ведь теперь у меня было с кем поговорить, пока Лилит с Тиграном находились в школе или на занятиях. Я понимала, что Севак не станет целыми днями напролёт сидеть дома, и у него свои дела, друзья, но хотя бы спасти меня на часик от скуки он мог. Придя домой, мы с папой поздоровались, как обычно:

– Барев, джан.

– Барев, Майрик, – произнесли мы с папой одновременно.

– Барев, – глядя по сторонам и не понимая, поздоровался Севак. Снять обувь папа помог мне и хотел проводить в мою комнату, но я отказалась.

– У нас дома гость – что, я буду сидеть у себя в комнате? – возмущалась я.

– Он далеко не гость в нашем доме. Ты разве не помнишь Севака? Хотя, ты тогда ещё совсем маленькой была, когда он уже в четвёртый класс ходил.

– Ладно, пусть не гость, но всё же не прилично – надо же приготовить что—нибудь…

– Нарминэ, ничего не нужно, – перебил меня Севак. – Правда, иди, отдохни и полежи. Мы с дядей, – он хитро взглянул на папу, – сами управимся.

Я смотрела на Севака, пытаясь понять взгляд, с которым он смотрел на моего отца. В голове я уже успела понапридумывать множество ужасных вещей, которые он мог бы сделать с папой. Но, откинув дурные мысли прочь, решила согласиться. Папа помог устроиться поудобнее, включил мне телевизор и вышел, закрыв за собой дверь. Я лежала, смотря индийский сериал. Спустя пять минут за дверью послышались шаги и грохоты падающих кастрюль на кухне. Я засмеялась, представляя, как кастрюля падает с верхней полки шкафа прямо на голову Севака. Мой смех прервал стук в дверь.

– Заходите, – произнесла я, пытаясь преодолеть новую волну нахлынувшего смеха.

– Нармин, там… – Не успел Севак договорить, как цепкая девичья рука схватила его за плечо и потянула от двери.

– Я сама, – сказала Лилит и, хлопнув дверью перед лицом четвероюродного брата, прыгнула ко мне на кровать.

– Я так перепугалась за тебя! – В словах кареглазой я почувствовала искренность и обняла её.

– Ничего же не случилось, – обнимая сестру, сказала я. Лилит отпрянула от меня.

– Ничего не случилось? – не понимая, спросила она и взглянула в мои глаза.

– Ну, ладно, подумаешь, ногу подвернула, с кем ни бывает, – пожала плечами.

– Нармин, Севак сказал, что тебя хотели опрыснуть кислотой.

– Что-о-о-о?! – протянув это слово, закричала я.

– Да, – кивнула головой, – я слышала, как мой папа спрашивал у него о случившемся, и он сказал, что, проходя мимо, услышал о разговоре двух девушек. – В этот момент она рассказала мне всё, что услышала, а я пыталась переварить полученную информацию. Между нами наступило молчание, и каждая из нас думала о своём. Лишь звуки телевизора нарушали эту тишину. Мой телефон уведомил о полученном новом сообщении, и мы обе вздрогнули от неожиданности.

– Ты всё ещё не поменяла звук для сообщений? – Лилит взяла мою сумку со стула перед туалетным столиком и хотела отнести мне.

– Достань телефон и положи опять на стул, – попросила я.

– О'кей, – сказала она и, открыв сумку, взяла мой телефон.

– Я тебя всё равно ненавижу и уничтожу, – тихо произнесла Лилит, с шоком смотря в мой телефон.

– Что? – не расслышав, спросила я, но она продолжала стоять как вкопанная и перечитывать сообщение. – Лилит, что там? – Я потянула голову вверх, как страус, желая рассмотреть, но сделать это было невозможно, ведь она стояла на расстоянии вытянутой руки.

– Н-ничего… – замешкаясь, произнесла она. – Нарминэ, можно я возьму твой телефон? Я хотела музыку на свой переписать, но дома забыла. Сегодня вечером верну.

– Хорошо, если хочешь, можешь вернуть завтра – мне он сегодня вряд ли приходится.

– Хорошо. Поправляйся, вечером зайду. – Лилит выбежала из комнаты, захлопнув дверью.

– А что, Лилит уже ушла? – спросил папа, зайдя через двадцать минут после ухода шоколадки.

– Да, – сказала я, переключая каналы, и взглянула на отца. – Она минут двадцать назад ушла, сказала, что зайдёт вечером.

– А я думал, что она пообедает с нами, – папа закусил нижнюю губу. – Хм, ну, ладно.

– Я принёс тебе обед, – Севак зашёл ко мне в комнату с подносом, полным еды, и стаканом свежевыжатого яблочного сока.

– Спасибо, – поблагодарила я, устраиваясь поудобнее.

Тем временем, пока я уплетала вкусный суп и ни о чём не подозревала, Лилит с бешеной скоростью вбежала в дом.

– Каринэ! – закричала она, снимая обувь. – Каринэ!!!

Но ответом была тишина.

«Обувь её тут, значит, она дома…», – подумала Лилит, смотря на ботинки в коридоре.

– Да, вот и я тебе говорю! – Послышались звуки из комнаты Карины. – Она не та, за кого себя выдаёт, строит из себя такую правильную и скромную, а сама…

– что-то я не думаю, чтобы она была иной, – послышался в ответ женский голос с каким—то странным акцентом. – На вид нормальная и обычная девочка.

– Да я говорю тебе: эту Нарминэ ещё как надо проучить за всё хорошее.

– Каринэ, хватит! – послышался грохот. – Она твоя двоюродная сестра. Откуда такая ненависть?

– Она всегда мне завидовала и всех направляет против меня, ходит такая хорошенькая, а на самом деле змея подколодная.

– Откуда у тебя такие мысли? – с нескрываемым удивлением в голосе спросила девушка.

– Просто я умная, а не такая тупая, как эта Нарминэ.

– Карина, побойся Бога. Нельзя ненавидеть кого—то, это большой грех.

– Ой, Айлин, и давно ты стала такой богобоязненной? – с сарказмом произнесла Карина.

«Айлин! – с ужасом пронеслось в голове Лилит. – Как Карина посмела впустить в наш дом эту?..»

– Делай, как знаешь, но я тебя предупредила. И я не собираюсь участвовать в твоих коварных планах. – Послышалось цоканье каблуков, и Лилит сразу отбежала в сторону своей комнаты. Тихонечко закрыв дверь, девочка прислонила ухо к двери, чтобы послушать, и достала телефон.

– Подумай хорошенько, мы могли бы быть хорошей командой против неё.

– Я тебе уже всё сказала. Она хорошая девушка, и я даже завидую ей. Жаль, что у меня в своё время не было такого отца, который был бы за меня горой и учил жизни. – Входная дверь открылась, и Лилит немного приоткрыла дверь из своей комнаты, желая заснять разговаривающих. – И ещё, не приходи больше ко мне и забудь, что мы дружили.

– Но почему?

– Если ты способна продать свою родную—двоюродную сестру, то мне страшно подумать, что ты можешь сделать со своими друзьями и подругами. Держись от меня подальше.

Наступила тишина, и лишь по звуку повернувшегося ключа можно было понять, что Айлин ушла. Лилит выключила видеозапись, приставила телефон к подбородку, начала стучать последним по гаджету, раздумывая о дальнейших её действиях.

4. Затишье перед бурей

Что такое жизнь? Она коротка и скоротечна, прекрасна и страшна. Предать тебя может каждый: вот вы общаетесь, дружите с человеком, а потом выясняется, что он лгал тебе. Как легко люди способны предать того, кому мило улыбались в лицо. Но самое страшное, когда предаёт тебя твой родной человек…

– Каринэ! – закричала Лилит, когда увидела свою старшую сестру, сидящую со мной у меня в комнате. От неожиданности я вздрогнула, а Карина осталась сидеть, как ни в чём не бывало. – Ты почему здесь? – спросила сестру Лилит.

– Если ты не знаешь, то Нарминэ подвернула ногу, и вот я пришла её навестить и принесла кусочек гранатового пирога, который мама испекла.

– Очень вкусный, – сказала я, смотря на озлобленное выражение лица Лилит, направленное в сторону Карины.

– Каринэ, а тебе не пора идти уже? Не засиделась ли ты? – с грубой ноткой в голосе поинтересовалась Лилит.

Тогда я ещё ничего не знала и сидела, не понимая, как Лиля может так обращаться к своей родной старшей сестре. Поэтому, округлив глаза, я наблюдала то за Лилит, которая готова была взорваться от злобы, то за Кариной, которая сидела со спокойным лицом.

– Лилит, не забывай, что я тебя старше, сестрёнка. Родители учили нас уважению.

– А что они про уважение к младшим говорили? Особенно про двоюродных кровных сестер. – После этих слов кучерявой пришло время Карины удивляться. – Не делай вид, будто не понимаешь, о чём я. Я все знаю, и молись, чтобы я не рассказала об этом родителям.

– Ах ты мразь! – закричала Карина и, взбесившись, подбежала к своей младшей сестре, вцепившись в её волосы.

– Девочки, хватит, что вы делаете? – пыталась успокоить их я, но они не слушали меня и лишь продолжали биться.

– Ты, маленькая тварь, – говорила Карина своей сестре. А я сидела, округлив глаза от новых, неизвестных мне слов.

– Девочки, хватит! – закричала я, но это было бесполезно.

– Папа! – начала я звать на помощь, – папа! Севак! Севак! – Но дома никого не было, а я продолжала кричать, периодически обращаясь к девочкам. – Севак! Папа! Папа! Девочки, перестаньте!

Дверь в комнату распахнулась, и в неё ворвался Севак: увидев дерущихся, он начал разнимать их.

– Что тут происходит?! – спросил следом вошедший отец.

– Держи язык за зубами, малявка, если не хочешь остаться без него. А ты, – Карина посмотрела на меня, и я заметила, что Лилит поставила ей огромный фингал под правым глазом. – Ты ещё за все заплатишь – это еще не конец, а только начало. – Бросив холодный, презрительный и ненавистный взгляд, Карина покинула нашу квартиру.

– Что случилось? – спросил Севак, смотря то на меня, то на Лилит.

Нижняя губа девушки была разбита, и из неё текла кровь. Увидев это, отец увел её на кухню обрабатывать рану, оставив нас с Севаком одних.

– Я не знаю, что произошло, – после минутного пожирания меня взглядом Севаком произнесла я. Парень был моим четвероюродным братом, и в начале я даже была рада, что такой красивый молодой человек, является моим родственником. Но внешность обманчива, не нужно судить человека только по его виду – внутренне он должен быть красив, а не внешне. Общаться и дружить вам с душой человека, а не его физической оболочкой. Как раз—таки душа Севака мне не нравилась, особенно его взгляд, с каким он смотрел на меня.

– Что они, так просто на ровном месте подрались?

– Карина зашла проведать меня и принесла мне очень вкусный гранатовый пирог – там ещё осталось, кстати. Затем мы сидели и разговаривали о чём—то неважном, зашла Лилит… – Я кратко пересказала брату, что произошло, опустив в конце взгляд. – Ну и вот…

– Странно… – задумчиво произнёс Севак, поглаживая свой подбородок. – О чём говорила Карина? За что ты заплатишь? Что ты такого сделала?

– Я не знаю, – пожала плечами. – Мне ещё с детства кажется, – чуть тише сказала я, – но я отгоняю эти мысли, ведь такого не может быть…

– Что тебе кажется? – перебив меня, спросил Севак.

– Что она ненавидит меня… но за что? Я ей ничего плохого не сделала. Я стараюсь отогнать эту догадку прочь.

– Почему?

– Потому что Господь создал нас для того, чтобы мы любили друг друга и почитали старших, уважали их, а не ненавидели. А также она – моя двоюродная сестра, как она может меня ненавидеть? – Я подняла свой взгляд и сделала заключение. – Это же бред, – снова пожала плечами.

– Бред, не бред – увидим, – Севак задумчиво смотрел на меня, а после покинул комнату. Тогда мне ещё не было известно, что в жизни возможно и такое. И вправду говорят, что даже самые близкие могут предать. Но об этом позже. Сейчас я просто обедала и смотрела телевизор.

___

Спустя неделю мне всё—таки разрешили вставать, но ненадолго, и передвигаться нужно было с палкой, чтобы не нагружать ногу. Я была счастлива, что наконец—то могла ходить, посещать школу – до третьего или четвёртого урока. В школе меня все знали, точно так же, как и в классе, поэтому моему приходу были рады все.

– О-о-о-о! – закричали мальчишки в классе и захлопали при виде меня. Все одноклассники были рады тому, что я вернулась, так же, как и я была рада им всем. Карина смотрела на меня каким—то странным взглядом, а Лилит наблюдала за старшей сестрой с презрением.

– У вас что-то произошло? – спросила я за обедом, заметив, с какой ненавистью Лилит устремила свой взгляд на столик, за которым сидела Карина.

– Нет, – не поворачиваясь, ответила она. – Просто тебе лучше держаться от неё подальше.

– В смысле? – недоумевая, спросила я. – Ты о чём? Или о ком?

– Не важно, – отряхнув голову, словно прогоняя мысли в сторону, сказала она. – Просто будь осторожна, – маленькая ручка, как у пятилетнего ребёнка, легла на мою кисть.

– Хорошо, – согласилась я, а сердце почему—то подсказало продолжить: – И ты себя береги!

Я улыбнулась задумчивой Лилит и ещё не понимала, с чего вдруг произнесла последнюю фразу. Но я даже не думала об этом. На её взгляд в сторону старшей сестры решила, что они что-то не поделили и скоро помирятся. Хотя, у нас никогда не было секретов, и мы всегда друг другу говорили правду, вернее, я так думала… Тем временем, пока мы с Лилит поедали наш обед, Карина разрабатывала план мести и продумывала его до мельчайших деталей. На сердце появилась тяжесть, словно на него повесили камень, но я не обращала на это внимания. Уроки закончились быстро. Собрав свой портфель, я направилась домой, весело обсуждая с Лилит тему нашего дня рождения, который должен был быть через два дня.

– Надо же было нам так родиться, в один день и месяц, но в разные годы, – смеясь и улыбаясь, произносит сестра.

– И не говори, – соглашаюсь с ней.

Двое молодых парней в чёрных очках стояли, облокотившись о наш дом, и смотрели на нас. Заметив их, мы с Лилит перестали говорить и продолжили идти молча, смотря под ноги.

– Пока, Нармин, – попрощалась Лилит и зашла к себе в подъезд.

– Пока, – в ответ я.

Ладони вспотели, сердцебиение участилось. Становилось трудно дышать, и я начинала сильно нервничать без причины. Внезапно почувствовала на себе прожигающий насквозь взгляд и услышала чьи—то шаги сзади себя. Не оборачивалась. Пыталась как ни в чём не бывало продолжить путь. Они шли за мной. Быстро забежала в подъезд, открыла дверь и зашла в квартиру, заперевшись на все семь замков. Сердце бешено стучало в груди, я скатилась по двери вниз.

– Ты уже пришла? – спросил Севак, стоя в проходе. – что-то случилось?

– Нет… – я перевела дыхание и начала дышать носом. – Всё хорошо.

– Я вижу. Ты марафон бежала? – Ничего не ответила, поднялась с пола и, сняв обувь, зашла к себе в комнату.

Тем временем Лили, вернувшись домой, застала стоящую на кухне Карину, которая прикусывала нижнюю губу и выглядывала из окна. Лилит тихонечко подошла к сестре и стала наблюдать через её плечо за происходившим на улице. Там она увидела, как те двое парней шли за мной. Я успела забежать в подъезд, а молодые люди повернулись и посмотрели в сторону Карины.

– Чёрт! – выругалась Карина, и развернувшись, схватилась за сердце от испуга. – Ой… Ты… ты давно здесь? – подбирала слова девушка.

– Достаточно, чтобы понять, что происходит, – смотря с укоризненным взглядом на сестру, произнесла Лилит. Карина поменялась в лице: её смуглое личико заметно побледнело, а светло—карие глаза забегали по кухонной мебели.

«Неужели она все знает? – с испугом подумала брюнетка. – Нужно не показывать страх, притворюсь, что не понимаю, о чём она, и выясню, что она знает».

Но Лилит не стала продолжать разговор, лишь отвернулась и вышла из кухни. Мысли о том, что кто—то знает о её планах, не давали Карине покоя. Она желала как можно скорее избавиться от своей двоюродной сестры – Нарминэ.

«Божий одуванчик, который таковым не является. Почему же тебя все так любят?!»

Через два дня должен был состояться день рождения Лилит и Нарминэ. Вспомнив об этом, Карина подумала, что это будет отличным поводом для хорошего плана.

«Этот день будет её последним», – подумала девушка, злорадно улыбнувшись. Тем временем, пока Карина продумывала план, я ходила по дому в поиске своей заколки—бантика.

– Севак, ты не видел мою заколку? – зайдя в гостиную, спросила у четвероюродного брата. – Она такая маленькая с изображением бантика.

Взглянув на Севака, я увидела, как он стоял на стуле и смотрел на меня испуганными глазами.

– Всё в порядке? – недоумевая, интересуюсь я.

– Да, да, всё хорошо… – сказал он, пока его глаза бегали по комнате в поисках чего—то. – Заколку? Нет, не видел. Посмотри в ванной, может, там забыла.

– Ладно, – я отправилась в уборную. Внезапно дверь закрылась и послышался щелчок. Не понимая, в чём дело, я взялась за ручку и потянула её, но дверь оказалась заперта.

– Севак! Севак! – начала звать его я, хлопая ладонями по двери. – Севак! Тут дверь захлопнулась, открой мне!

– Прости, Нармин, но это ради твоего блага, – произнёс Севак за дверью. – Прости… – еле слышно прошептал он, но я услышала. Я продолжала стучать, просить открыть дверь, но никто не отвечал. Дальше я услышала шаги, звук ключей и захлопнувшейся двери.

– Просто прекрасно, – слёзы жгли глаза, а кровь прильнула к щекам, отчего те стали красными. Я не понимала, чем было вызвано такое поведение Севака и за что он извинялся: за то, что запер меня, или за что-то другое?

«Пора включать мозг и думать о том, что творится в моей жизни. Ничего не происходит по плану, не происходит так, как ты хочешь, и тем более так, как написано в Библии», – подсказал разум умную вещь.

Облокотившись о дверь, я скатилась по ней вниз и начала думать. Думать и думать. Я начала прокручивать в голове все свои мысли, которые скопились у меня за мои пятнадцать лет, и все события. Перед глазами самой первой картиной встал тот день в зоопарке, когда мы были ещё совсем маленькими, и Каринэ впервые посмотрела на меня с невероятной ненавистью, на какую только была способна в столь юном возрасте. Сейчас она уже взрослая, ей уже девятнадцать, но её ненависть не исчезла.

«из-за Карины сегодня были те парни, что шли за мной, и это она облила меня кислотой. Лилит всё это знает, поэтому и смотрит на неё с такой ненавистью», – пронеслась мысль в голове, но я выкинула её прочь, решив, что это полнейший бред и такого не может быть. Но то, что Лилит что-то знала, было очевидно, это читалось в её взгляде. Но что именно она знала, мне было неизвестно. От моих раздумий меня оторвал дверной замок. Я начала прислушиваться, звонок продолжался, тут я вспомнила о телефоне. Проверив карманы, выяснила, что забыла его в комнате. После нескольких попыток звонок прекратился. Наступила недолгая тишина, и дверь распахнулась с огромным треском.

– Ой! – закричал нежный женский голос, обладательницу которого я сразу узнала.

– Лилит! Лилит! – я начала звать сестру и хлопать по двери, желая, чтобы она выпустила меня. – Лилит! Я здесь, Лилит!

– Нарминэ? – спросила девушка, не понимая, что происходило. – Где ты?

– Лилит! Лилит! Открой! – продолжала бить по двери и кричать. – Я тут, в ванной! Через долю секунды я услышала сильный грохот.

«Конечно, без шума она не может», – закатив глаза, подумала я.

Наконец дверь распахнулась, и я увидела стоящую над поваленными стульями Лилит.

– Ты как тут? – не понимая, спросила она, а после посмотрела на стулья: – И что тут произошло?

– Я потом всё объясню, – с этими словами я оттолкнула сестру и выбежала из ванной в гостиную.

– Ты куда? – спросила Лилит и побежала за мной.

Я прохаживалась по каждому сантиметру гостиной в поиске зацепки или «улики». Что конкретно я искала – я не знала, но чувствовала, что должна была смотреть именно здесь. В голове всплыла картинка, как Севак стоял на стуле в гостиной, прямо под люстрой, и его испуганное лицо, когда увидел меня.

– Точно! – подняла вверх указательный палец: – Люстра.

– Что «люстра»? – всё ещё недоумевала Лилит.

– Помоги мне, – проигнорировав вопрос девушки, я пошла за стульями, которые валялись у дверей ванной комнаты.

– Помоги отнести их туда, – я взяла один из них и вернулась с ним в гостиную. Лилит молча последовала моему примеру и поплелась за мной. Я поставила один стул под люстрой, а второй – на него.

– Подержи и помоги мне залезть.

– Но… – Лилит хотела что-то сказать, но я перебила её, ухватившись за её плечо, и полезла на стул, который был сверху. Еле дотянувшись со своим метром семьдесят до люстры, я начала рассматривать её вблизи.

– Нарминэ, осторожней. Ты и так ногу подвернула, сейчас только перелома на хватает.

– Интересненько, – я потянула за украшение люстры, на которой лежал какая-то маленькая прозрачный пакетик. Быстро схватив его, я возомнила себя Тарзаном и спрыгнула на диван.

– Ай!!! – что есть силы вскрикнула от боли. Моё приземление было не самым удачным.

– Ненормальная, – с испугом и смеясь, Лилит подошла ко мне, чтобы проверить мою ногу. – Жить будешь, небольшой ушиб правой ноги, – встала с дивана. – Сейчас принесу лёд.

Держа в кулаке белый пакетик, я развернула его и посмотрела на белый песок, похожий на стиральный порошок.

«Нет, это не может быть стиральным порошком. Севак не стал бы хранить его на люстре и переживать, что кто—то узнает. Хотя, как знать…»

– Это наркотики?! – резко раздался голос девушки, и я повернулась в её сторону. Она держала в руке лёд, который громко упал на пол после того, как я кивнула.

– Откуда? Это из люстры? – недоумевая, спрашивала она, а я продолжала кивать.

– Лёд подними, – сказала я, когда она села рядом.

– Ой, да, прости, – она сделала, что я попросила. – Это чьё и откуда это у вас дома?

– Не знаю, – пожала плечами, несмотря на то что догадывалась, чей это пакетик. – Лилит, давай это останется между нами и никому об этом не скажем. А это содержимое выкинем в раковину и смоем, а пакет вымоем и выбросим.

– Давай, – согласилась девушка. Я приложила лёд к ноге и, хромая, пошла к раковине, чтобы осуществить наш план.

– Стойте! – из-за крика, мы с Лилит вздрогнули, повернувшись, увидели Севака, который стоял в дверях кухни.

– Не выбрасывайте, – глаза парня были красными, волосы потрепаны, похож он был на безумца. – Я вложил в него немало денег.

– Севак, успокойся… – произнесла Лилит, протягивая сзади мне телефон. Сразу поняв ход её мыслей, я незаметно начала набирать сообщение папе и дяде.

«Прошу, скорее приходите! Севак, он…»

– Ты что там делаешь?! – обратился он ко мне, и я вздрогнула от испуга. Быстро нажала «Отправить» и посмотрела на него.

– Н… ничего, – тихо произнесла я. Лилит быстро включила диктофон и положила телефон в карман джинс.

– Севак, а где ты это достал? И что это вообще?

– Это кокаин, пятнадцать граммов.

– Ты серьёзно? – мои глаза округлились до такой степени, что были готовы вылететь из орбит.

– Где ты его достал? – всё так же непринуждённо расспрашивала Лилит, словно это было в порядке вещей и они говорили не о наркотиках, а о чём—то рутинном.

– А тебе зачем? – глаза парня заблестели.

«Кажется, он что-то заподозрил…» – пронеслась мысль в голове, но он продолжал:

– Что, тоже хочешь попробовать?

– Нет, спасибо, я, пожалуй, воздержусь. Просто не думала, что в Ереване можно так легко достать кокаин.

– Ну, вообще, это легко, и знают об этом все. Сейчас не те времена, когда за это сажали или карали. И тот, кто хочет, – всегда найдёт, где достать.

– А ты не боишься, если об этом родители узнают?

– Я взрослый парень. Что мне будет? Или вы думаете, что они поверят вам? Двум малолеточкам, ничего не знающим в жизни. Вы смотрите на жизнь сквозь «розовые очки», – он взглянул на меня, – особенно ты, Нармине. Твой отец так тебя разбаловал, что ты думаешь, что в мире всё хорошо, что не бывает никаких проблем. А в мире полно дерьма, как из отходов, так и людей. И если ты осуждаешь меня, потому что я нарушил какие—то там важные правила, то мне всё равно. Правила существуют, для того чтобы их нарушать, и ничто в этом мире не освободит нас от ограничений, пока мы удерживаем их в своём разуме и считаем, что именно так было бы правильно.

Я затаила дыхание, ком подступил к горлу.

– Вы живёте по старой системе, сейчас не те времена, сейчас каждый сам за себя. Ты до того смотришь на мир сквозь «розовые очки», что даже не замечаешь, что твоя родная, двоюродная сестра пытается тебя убить и постоянно подставляет тебя!!! – Он начал переходить на крик. – Впрочем, это не твоя вина, а твоего папаши, который до сих пор не может смириться со смертью своей жены, которая давно на том свете и, скорее всего, даже завела себе любовника.

Не выдержав этих слов, я врезала ему сильную пощечину. Моя рука покраснела и чувствовалась сильная пульсация. Было больно, но я не подавала виду. От моего удара Севак отлетел в сторону.

– Уходи, – тихо произнесла я, пребывая в неком шоке после сказанных моим четвероюродным братом слов.

– Что? – в недоумении сморщив лоб, спросил он.

– Я сказала, у—хо—ди! И больше не появляйся в нашем доме! – закричала я. – И пакетик свой забери, – бросила в него наркоту. – Чтоб ты им подавился!

Он ловко поймал мешочек с кокаином и, улыбнувшись, покинул нашу квартиру. Услышав звук захлопнувшейся двери, я решила, что теперь можно дать и себе слабину. Я упала на колени, глаза жгло от непрошенных слёз, в горле стоял ужасный ком, который мешал говорить.

– Ну, тихо, тихо, ты, – обнимая и гладя по голове, успокаивала меня Лилит. Я не понимала, за что Бог играл со мной в такую ужасную шутку. И если Он есть, то почему не придёт и не поможет мне? Почему ему нравится, когда Его дети страдают и превращаются в рабов?…

5. Расплата

Завтра должна быть небольшая вечеринка в кругу семьи и друзей в честь нашего с Лилит дня рождения. Поэтому нас в прямом смысле выгнали из дома, но хотя бы на время – до завтрашнего дня. И дали нам денег, на то, чтобы мы сходили в торговый центр. Шагая по магазинам, мы рассматривали платья, юбки – решили обновить гардероб. Прикупили пару сумочек и аксессуары.

– Нарминэ, будь осторожна. – с чего—то вдруг сказала Лилит, рассматривая красные джинсовые юбки. Я оглянулась по сторонам и не заметила ничего опасного.

– Ты о чём?

– Я про Каринэ. Нарминэ, она не та, за кого себя выдаёт.

– Лилит, что случилось? Что значит : «не та, за кого себя выдаёт»?

– А то и значит. Она подружилась с этой шавкой Айлин и затянула её в свой план против тебя. Они хотели тебя подставить, но Айлин свалила, бросив Карину. – Я с шоком слушала это всё и не понимала, как мне реагировать: засмеяться, решив, что это всё шутка, или плакать?

– То есть то, что сказал Севак, было правдой?

– Я не хотела тебе говорить, но да.

Я ушла в себя и начала думать об этом всём. Настроение пропало, но завтра праздник и не хочется портить настроение любимой Лилит, поэтому я отогнала мысли прочь.

– Может пойдём, перекусим уже наконец? – спросила обладательница длинных каштановых волос, распущенных и образовывавших небольшую волнистую дугу. Я кивнула в знак согласия.

– Ты накрутила волосы?

– Да, я сделала завивку волос.

– Тебе очень идёт, – сказала я, садясь за столик у окна.

– Спасибо, – она улыбнулась, оголив свои красивые белоснежные зубки.

– Что будете заказывать? – к нам подошёл молодой официант.

– Гранатовый сок, пожалуйста, и два чизкейка с клубникой и апельсином.

– Ожидайте, – с этими словами он отлучился.

– Я такая голодная! – произнесла я, хлопнув в ладоши.

– Я тоже-е-е-е, – протянула сестра.

– Ты сегодня как—то особенно красива, – заметила я, наблюдая за её белоснежным овальным личиком. В голове появились воспоминания, какой маленькой она была, как мы играли в песочнице, и два года разницы были совершенно незаметны. Тогда мы были такими крохотными, особенно она, а сейчас передо мной сидит девушка, которой завтра исполнялось семнадцать. Сердце заныло от непонятной боли – воспоминания. Не знаю почему, но мне захотелось отложить у себя в голове такой её образ, какой она была сейчас. В течение всего дня я пыталась запомнить абсолютно всё до мельчайших деталей. Мне было это важно. Я не знала зачем, но знала, что так нужно. Лилит запомнилась мне именно такой: улыбчивой, красивой, с длинными волосами – каштанового цвета, большими карими глазами, которые были прекраснее всего, и милыми ресничками. С невероятно добрым сердцем, таким же большим, как и её кукольные глаза. Она не была создана для этого мира: он был слишком ужасен для неё, но она являлась его главным украшением. Наш заказ принесли. Не прошло и пяти минут, как девушка взяла апельсиновый чизкейк и передала его мне. А после – свой любимый, клубничный. Клубника – её любимый фрукт, цвет и запах. От нее всегда так пахло.

– Да, папа, – я ответила на звонок, продолжая пробовать торт. – Мы в кафе, решили перекусить. Да, всё что увидели и понравилось – купили. Карина? – Лилит оторвалась от своей порции и посмотрела на меня. – Нет, не пришла. Может, мы разминулись, не знаю… Ладно.

– Что он сказал? – поинтересовалась она, пока я ставила телефон на блокировку.

– Спрашивал где мы, а после этого спросил, не пришла ли Карина.

– Она что, должна была придти? – в недоумении спросила Лилит и обернулась назад. Я тоже посмотрела в сторону входа, но там никого.

– Не знаю, или, может, она сказала, что пойдет к нам, а сама куда—то ушла?

– Скорее всего, – Лилит перевела взгляд на чизкейк и о чём—то задумалась. – Ладно, не важно, – сказала она через минуту, словно делая заключение. Мы продолжили есть, но молча. Хороший настрой мигом улетучился у обеих.

«Хотела не портить ей настроение, а в итоге оно все равно испорчено».

Заплатив за заказ, мы покинули торговый центр и отправились в кинотеатр. Оставшегося времени до возвращения домой у нас было много. Поэтому, чтобы скоротать время, мы решили сходить на новый фильм, который вышел две недели назад и уже имел огромное количество зрителей. Достав билеты на первые ряды, мы купили попкорн и пошли занимать места.

– М-да, – выбрасываю пустую коробку. – Так себе фильм, но как рекламируют и говорят о нем…

– Лучше бы мы на «Сумерки» пошли, – заключила Лилит.

– У нас осталось ещё два часа и пятнадцать минут, – посмотрев на часы, намекнула я.

– Пойдём за билетами, – весело сказала она. Закупив ещё попкорна, и колы, мы прошли в зал на фильм «Сумерки».

– Вот это другое дело, – заключила я, выходя после фильма.

– Да-а-а, а этот Джейкоб… – Лилит мечтательно закатила глаза. Я рассмеялась при виде сестры, несмотря на то, что сейчас она была ещё милее обычного. Девушка поддержала смех и начала смеяться вместе со мной.

– Да, пап, – ответила на звонок Лилит. – Мы в кинотеатре, сейчас домой идём. А-а, хорошо. Пока.

– Ну, что там? – спросила я.

– Папа сказал, что мы сегодня будем ночевать у тёти Аннуш, потому что дома всё готовится.

– Смысл готовится, если праздновать всё равно будем в ресторане? – не понимала я.

– Мне тоже интересно, но ты же знаешь, мы так каждый год делаем. Наверное, подарки раскладывают. – пожала плечами.

– Да, наверное.

– Пойдём.

Мы отправились домой к тёте. Через минут тридцать, мы уже стояли у дверей дома тёти Аннуш и дяди Гургена – ожидая, когда нам откроют. У тёти с дядей шестеро детей, но открыть дверь было некому.

– Как обычно, – сказала Лилит, закатывая глаза и в очередной раз стуча в дверь. Благо, что закрывать калитку было не в стиле наших родственников.

– А что случилось с их звонком? – спросила я, показывая на чёрное место, в котором когда—то был дверной звонок.

– Это Арчик постарался.

– А-а-а, понятно.

Арчик – это третий сын тёти Аннуш, он был бунтарём, но душой компании. За своих был готов порвать любого. Также он пользовался популярностью среди девушек и любил читать рэп, но это было лишь хобби, преобразовывать это занятие во что-то серьёзное он не хотел. И вообще, его назвали Арчил, но мы зовём его Арчик, Арчи.

– Барев джан, – произнёс Арчик.

«Назови имя собаки и возьми палку в руки», – ухмыльнувшись, вспомнила поговорку.

– Барев, – ответили мы и прошли в дом.

– Барев, – поздоровались младшие дети, и мы с ними.

– Идите мойте руки и за стол, – сказала тетя Аннуш, готовя долму. Помыв руки, мы попутно общались с самыми младшими: Арпине было пять лет, а её брату Серобу – десять.

– А ты поиграешь со мной в куклы? – спрашивала Арпине, смотря на Лилит своими большими серыми глазами.

– Конечно, милая, – с улыбкой ответила Лили.

– Вы играйте в свои девчачьи игры, а мы с Нарминэ сыграем по-крупному, – Сероб подмигнул мне.

«Крупной» игрой он называл лото. Я была единственной, кто соглашался играть с ним в неё. Иногда Арпине играла с ним, но с условием, что после они сыграют в чаепитие. Сероб соглашался. «А что ещё делать? Хотя бы чаем напоят и печеньем накормят», – говорил он.

– Помыли руки? – спросила тётя Аннуш.

– Да, – сказали хором мы.

– А ну-ка, я посмотрю, – мы показываем ладони, и тётя начинает осматривать их с наигранно строгим взглядом. – Садитесь за стол.

– М-м-м-м, – затянувшись вкусным ароматом, протянула я.

– Как вкусно пахнет, – опередив меня, сказала Лилит. Тётя Аннуш искренне улыбнулась. Она – маленький ребенок, который любит, когда её хвалят.

– Вы что? – удивлённо произнесла тётя спустя некоторое время, а мы взглянули на неё. – Уже закончили?

Мы поужинали и уже собирались убрать со стола, совсем позабыв о том, что у нас есть традиция – не вставать со стола, пока не останутся лишь пустые тарелки.

– Уф-ф-ф, – фыркнула Лилит, вспомнив об этом.

– Тётя, – я взяла инициативу, – всё безумно вкусно! Впрочем, понятно, ведь вы готовили, – немного подхалимства, объятий и поцелуя в щёчку. – Мы так наелись, что больше не можем.

– Ох, Нарминэ, – посмотрела на меня тетя, щипая за щеку. – Умеешь ты хитрюгой быть! Ох, как умеешь.

– Почему, тетя? – улыбнулась. – Я всего лишь сказала правду, – продолжила улыбаться, как Чеширский кот.

– Сейчас кто—то у меня так оговорится, что будет есть целую кастрюлю супа, – угрожающе смотрит на меня, а я еще крепче обнимаю и прижимаюсь к ней.

– С удовольствием тётя, я съем все! Ведь это вы готовили, но не сегодня. Сейчас я уже оче-е-е-ень много покушала, – смотрю умоляющими глазками.

– Ладно, идите отдыхать, – махнула рукой.

– А…

– А со стола Арчи уберет, – перебив меня, сказала тетя.

– А что сразу Арчи? – возмутился вошедший.

– Я тебя сколько раз просила ковер вынести? – ударила полотенцем по шее. – Не помог? Вот убирай со стола, – ещё один удар.

– Ладно, ладно, – сдался сразу, прикрываясь руками. Била тётя несильно и было это наиграно, но Арчи был очень нежным и не любил, когда к нему прикасались чем-то мокрым.

– Всем спокойной ночи, – произнесли мы с Лилит и, услышав обратное, ушли. Лилит зашла в ванную, а я осталась ждать её в нашей комнате. У каждого в этом доме была своя комната, как у членов семьи, так и у нас с Лилит и Тиграна. В детстве мы очень часто оставались у тёти дома, особенно летом. Впрочем, почему в детстве? В прошлом году летом мы были у неё. Не знаю почему, но этот день был для меня какой-то необычный и мне хотелось запомнить каждую минуту, секунду и мгновение этого дня. Запечатлеть в своей памяти абсолютно все до единой крупицы и детали.

– Лилит, – девушка зашла в белом халате и сушила волосы, таким же полотенцем. – Тебе не кажется, что завтра произойдет, что-то такое, что кардинально изменит нашу жизнь?

Она остановилась и, опустив руки с полотенцем, внимательно посмотрела на меня. Я подняла свои очи и взглянула в её ярко-карие глаза.

– Знаешь, есть немного… – Лилит садится на левом краю кровати.

– Я сегодня весь день стараюсь все запомнить, высматриваю все, наблюдаю и хочу сохранить в своей памяти этот день, – последние слова произношу тихо, а после вновь смотрю на неё.

– Словно такое больше не повторится… – будто уловив поток моих мыслей, добавляет она.

– Именно, – соглашаюсь и тяжело вздыхаю.

– Знаешь, завтра тебе уже пятнадцать. Может это из-за страха того, что жизнь меняется? А мне уже семнадцать, может, мы просто боимся неизвестного? Ведь в Грузии в нашем возрасте девушки уже выходят замуж, рожают детей… – скорчила кислую мину и я вместе с ней.

– Хотя, такое и у нас в Армении тоже есть, – говорю, вспоминая один случай с нашей соседкой, маленькой девочкой возраста тринадцати лет.

– Ну её же украли, – понимая, о чем я, говорит Лилит.

– Ага, а потом вернули за то, что она оказалась не девочкой.

– Откуда ты это знаешь? – удивленно смотрит на меня.

– Все об этом только и говорили, – пожимаю плечами. – А еще сказали, что её отправили потом в какое-то глухое село.

– И вправду, я её после этого и не видела…

– Ладно, давай иди спать, – отрываю её от мыслей, из-за чего она вздрагивает. – А я сейчас в ванную и тоже лягу.

Взяв чистое полотенце, я направилась в любимый Рай на Земле.

__

– Девочки, вы такие уже взрослые! – воскликнула тетя Аннуш с утра пораньше. Протирая свои сонные глаза, я посмотрела на часы, которые показывали четыре утра.

«И что этой женщине не спится в такое время?!» – думала я, мысленно убивая её-её любимой скалкой.

– С днем рождения вас, мои красавицы, – подошла, чтобы поцеловать.

– Спасибо, тётя Аннуш, – отвечаю я и поворачиваюсь к Лилит, но её постель пустует. Отвернувшись, встречаюсь с губами тёти. Она тянется через меня, чтобы поцеловать её, тем самым задавливая меня. Корчась под ней, пытаюсь поймать глоток свежего воздуха.

«Сколько она весит? – проносится у меня в голове, – и зачем столько духов на себя лить?» – Ударяю рукой себя по лицу и замечаю, что делаю это при тёте.

– А где Лилит? – спрашивает она.

«Фух, значит, не заметила».

– Не… – только произношу я, как в комнату заходит Лили, уже накрашенная и одетая.

– А вот и моя красавица, – произносит тетя Аннуш инападает на бедную девочку.

Тетя Аннуш – это как слышится, так и выглядит. Она была женщиной, которая безумно любила готовить, а тем более есть. За это она была слегка полноватой женщиной, но всегда следящей за своим здоровьем, фигурой, весом, лицом. На её теле не было ни единого жира, складки или что-нибудь такого, что бывает у людей с ростом метр шестьдесят пять и весом в девяносто с лишним килограмм. Лилит – всегда отличалась от нас с Кариной фигурой «скелета». Она была очень худенькой и маленькой, её рост – метр пятьдесят девять. Тигран звал её лилипутом, а я гномом. Но мы же любя. Девушка не обижалась на наши «клички» данные ей, но никому другому так себя звать не позволяла.

– Нарминэ, ты ещё спишь? – спрашивает Лилит, закрывая дверь за тетей.

Продолжая втягивать воздух в грудь, я пытаюсь сказать, что проснулась. Но мне это не удается, поэтому я просто поднимаю палец вверх.

– Ха-ха, – начинает умирать от смеха. – Что? Тетя задавила тебя?

– Да, – беру в руки тапок. – И хватит смеяться!

Лилит уворачивается от броска.

– Ай! – произносит она, ведь увернулась так, что тапок попал именно по назначению – в бок.

– Ха-ха, – теперь смеяться была моя очередь.

– Ах, ты! – с этими словами она набросилась на меня и начала щекотать.

– А! Лилит! – начала кричать я, – Лилит! Нет! Ах-ха-ха.

– Да, Нарминэ, да! – с наигранным злорадством произнесла она, продолжая щекотать.

«В болоте греха все тонули, не думая о Боге. А Он их вспоминал, закрыв глаза на многое, находясь рядом с ними, молил их прекратить, но люди слепы и глухи. Но Он милостив, справедлив и милосерден. Пришла пора отвечать за всё. Пришла пора ответить за грехи». – Мысль, пришедшая в мою голову откуда-то, напугала меня, и мой громкий смех прекратился. Завидев мое лицо, Лилит остановилась. Прекрасная улыбка стала медленно сходить с лица девушки, я смотрела на неё с шокированными глазами.

– Что? Что произошло? – спросила она, вставая с меня и прекратив щекотать.

– Н… Н—ничего, – заикаясь, произнесла я, и попыталась изобразить что-то наподобие улыбки.

– Вы уже проснулись? – за дверью выглянуло маленькое чудо – Арпине.

– Да, солнце, – сказала Лилит, чуть более веселым голоском, – заходи.

– Пойдемте завтракать, – произнесло маленькое счастье. Мы сказали, что сейчас придём и я встала, чтобы привести себя в порядок. Зайдя в комнату после душа, я увидела, что кровать уже заправлена. Быстро одевшись, выпрямив волосы, я пошла на кухню, где все уже собрались.

– Бари луйс², – произнесла я, заходя на кухню.

– Доброе, – хором ответили мне и сев за стол, мы начали произносить молитву.

– Чашакесцук хахахутеамб зкеракурс, – начал произносить дядя Гурген, —

вор патрастеал э мез и Тэарне,

орhнеал э Тэр и паргевс Юр. Амэн.³

– Амэн. – произнесли мы все.

Завтракали мы молча, а после завтрака начались поздравления и подарки. Каждый член семьи, даже самые маленькие, делали нам с Лилит сюрпризы. Нам подарили разные украшения, косметику, рисунки, шкатулки и блокноты.

– А это ещё не вечер девочки, – сказал Бабкен. – Дальше вас ждет ещё больше подарков.

Бабкен был самым старшим сыном тети Аннуш, его имя означило: «отец—мудрец» и казалось бы, что имя подобрали ему правильно – именно таким он и был. Я улыбнулась, а Лилит углубилась в свои мысли.

– В одиннадцать мы начинаем торжество: сначала прогулка по городу, после фотосессия и в три часа собираемся в кафе. Будем отмечать, – говорил планы на сегодня дядя Гурген. Но сейчас было лишь шесть часов утра и мы принимали многословные поздравления от друзей, одноклассников, знакомых, которые звонили нам, чтобы поздравить – раньше всех. Телефоны разрывались от звонков и сообщений, так и пролетело время и пришла пора готовиться к прогулке по городу. Это была не просто прогулка, а прогулка с родными по развлекательным местам. Тревога полностью охватила мое сердце, и я взяла молитвенник, который всегда со мной. Немного поискав, я наконец нашла то, что искала: «АХОТК АНhАНГСТУТЯН ЕВ ВТАНГИ ДЕПКУМ»⁴.

«Хнамох арарацоц, паhеа ншанав Хачи Ко

зhоги ев змармин им и патранац мехац,

и пордзутеанц дивац ев и мардоц аниравац,

ев hаменайн втангиц hогво ев мармно,

ев вохормеа Ко арарацоц ев индз, базмамехис», – тихо про себя, шепча губами, начала произносить я. После молитвы на душе стала чуточку спокойнее. Каждый раз, произнося молитвы, я уходила в себя – в глубину своего сердца, чтобы молитва исходила из него.

– Нарминэ, ты идешь? – спросила маленькая Арпине, тихонечко подойдя ко мне. Я посмотрела на это маленькое чудо, чьи волосы были аккуратно закручены, и улыбнулась ей.

– Да.

__

«Своих врагов всегда нужно знать в лицо…» – пронеслась мысль в голове, когда мы шли из парка аттракционов в дельфинарий. В каждом месте мы фотографировались, больше, ходили ради фотографий и смеха, при виде искренне радующихся детей.

– Смотрите, я вагр! – прокричал Сероб, показывая нам свою тигровую мордашку. Мы засмеялись и начали фотографировать его. Сегодняшний день не был исключением – мне хотелось запомнить его таким веселым, радужным и хорошим, какой он был. Видя улыбки и слыша искренний смех родных.

– А теперь фотосессия, – после дельфинария произнесла тетя Аннуш.

– Но мы же сделали уже сотню тысяч фотографий.

– Да, разве это не было фотосессией? – поддержала Лилит.

– Нет. Девочки, в этом году, у вас будет настоящая фотосессия, какая была у Каринэ, в её двадцатилетие и совершеннолетие.

– Что? – воскликнули мы, не веря словам тёти.

– Вы бы хотя бы заранее предупредили, – начала парадировать двоюродную сестру, – я бы накрасилась получше. – Надула губки и, закатив глаза, приложила руку к волосам. Все залились смехом, поняв, что я пародирую Лилит. Из нас двоих она больше любила краситься, всегда была одета стильно и со вкусом. Я же всегда любила носить платья до колена и юбки – это был весь мой составляющий стиль. А ещё платки, которые я просто обожала! После всей суматохи, веселья, мы направились наконец-то продолжать веселье в кафе. Наши родные, родственники, друзья, давно собрались там и ждали только нас.

Наша фотосессия прошла отлично: мы очень много смеялись, дурачились и сделали отменные фото. Фотограф сказал, что такую веселую фотосессию он проводил впервые за все годы практики. Добирались мы на такси и, наконец, подъехав к зданию, заметили Карину. Длинноволосая брюнетка, была одета в длинное в пол черное платье, снизу которого были черные балетки без каблука. Она стояла и о чем-то воодушевленно разговаривала с Севаком, которого я не видела после того случая с кокаином. Расплатившись с очень разговорчивым таксистом, мы вышли. При виде нас, молодые люди прекратили разговор – Севак ушел куда—то в сторону, а Карина осталась стоять на месте, выдавив из себя что-то наподобие улыбки.

– С днем рождения, мои куколки! – воскликнула девушка, протягивая руки вперед для объятий.

– Спасибо, – скромно протянули мы и обнялись.

Зайдя в кафе, нас ждали аплодисменты, поздравления, веселая музыка и именинные торты, сопровождающиеся пением наших родных, близких и друзей. Первой задула свечи Лилит. Её торт был нежно—кремового цвета с её изображением и розочками по бокам. Второй задула я, загадав, чтобы этот день никогда не кончился. О чем вскоре и пожалела…

Мой торт был розового цвета, с моим портретом и любимыми пионами сбоку. После «ритуала» дня рождения мы прошли к гостям, которые, не уставая поздравляли нас, говорили какие мы большие и спрашивали о женихах. Но замуж мы с Лилит не торопились – хотели закончить школу и поступать в медицинский.

– Нарминэ, – позвала меня Карина, когда я беседовала с дядей Кикосом. – Можно тебя? – Дядя Кикос был мужчиной статным и всегда держащим своё слово. Мужчиной прошлого времени, которого сейчас явно не хватает на Кавказе…

– Да конечно, – ответила я Карине. – Простите, – обратилась к дяде, – я отойду.

– Разумеется, дочка, – ответил Кикос, и я прошла за Кариной, которая направлялась к выходу.

– Там просто очень шумно и многолюдно, – поясняла она, бросив через спину. – А я хотела показать тебе одно место и поговорить без лишних глаз.

– Ну, о'кей.

Мы вышли и сразу сели в машину отца Карины. У девушки были водительские права, но машину почему—то вела далеко не она…

– Ну, привет. – Севак повернулся с водительского сидения и взглянул на меня. – Именинница, – ухмыльнулся.

«Как же меня начинает раздражать его ухмылка», – думаю я, но отвечаю совершенно другое:

– Ну привет, кокаинщик.

– Хм, – ухмылка не сходит с лица, и он отворачивается к лобовому стеклу. Смотрит через водительское зеркало, и я вижу его красное глазное яблоко.

– Ну? Поехали? – задает вопрос он, на что получает кивок от Карины.

– Куда мы едем? – задаю вопрос я, пока страх окутывает мое тело и сжимает в своих цепких объятиях.

– Узнаешь, – подмигивает Севак. Карина молчит и смотрит на дальнего родственника, с нежной улыбкой. А после отворачивается к окну. Я следую её примеру и начинаю наблюдать за сменяющимися пейзажами. Тем временем, заподозрив что-то неладное в действиях старшей сестры, Лилит следовала следом, за нашей машиной. Вдруг, мой телефон зазвенел и на дисплее высветилось: «Папа».

– Не отвечай, – сказала Карина, заметив, что я планирую поднять трубку.

– Но почему? – удивленно уставилась на неё.

– Никто не должен знать, куда мы едем и с кем ты… – замолчала. – Это сюрприз, – пояснила она, после минутного молчания.

– Но папа будет переживать и волноваться за меня, – не успокаивалась я. – Если твой единственный ребенок, куда—то исчезнет во время праздника, ты не будешь волноваться и переживать? Я бы очень переживала.

– А тебе и не придется… – вырвалось из уст Севака.

– Что прости? – спросила я, уставившись на четвероюродного брата. Карина также посмотрела на него и стукнула по правому плечу.

– Не обращай внимания, ты же знаешь, он тю—тю, – приложила палец к виску и начала крутить им.

– Тогда почему он ведет машину?

Она хотела что-то сказать, как мне показалось. Но сейчас понимаю, что она придумывала, как бы ей отмазаться от темы и у неё это получилось.

– Нарминэ, я знаю, что у нас с тобой были довольно—таки напряженные отношения за все эти годы. В детстве я всегда ревновала, когда тебя хвалили или ставили мне в пример, с годами это переросло в ненависть. Но сейчас, мне уже двадцать и мне стыдно, что никто в детстве не объяснял мне, что роднее сестёр в жизни никого нет и не будет… – замолчала, посмотрев в сторону, прижала пальцы к носу, чтобы не расплакаться. – И мне стыдно за то, как я вела себя, поэтому, сегодня я бы хотела искупить свою вину и показать тебе одно необычайно красивое место, которое ты никогда не видела.

Её слова растрогали и тронули меня до глубины души. Мне казалось, что она говорит искренне, я чувствовала её боль, раскаяние. Страх исчез, оставив после себя стыд, за то, что я побоялась ехать куда-то с человеком, которого знаю с самого детства.

– Каринэ, – обняла её, заключив в своих теплых объятиях.

– Нарминэ, – произнесла она, смотря краем глаз на хитро улыбающегося Севака. Я заметила взгляд парня, с некой ухмылкой в нашу сторону, но не предала этому кардинального значения. А зря.

До чего же люди слепы! Не видят правды, там, где она есть, верят слухам, обещаниям и словам, закрыв глаза на действия людей. Обмануть наивных и добрых легче лёгкого. Как же глупо верить, что человек, который с тобой с ранних лет и самого детства не предаст. Но ещё глупее думать, что если ты добрый, то и все такие. Мы приехали к какому—то зеленому лесу, который был превосходен, своими широтами и красотами.

– Теперь, – Севак вышел из машины и открыл дверь мне. – Нужно немного пройтись пешком.

– А далеко идти? – я посмотрела на лес, конца которого не было видно, как в ширине, так и в высоте. Что уж про его конец говорить…

– Минут двадцать, двадцать пять…

– Зависит от ходьбы, – подхватила Карина.

– Да, от шага и темпа, – добавил Севак.

Мы пошли. Дорога действительно заняла двадцать минут. Мы проходили мимо высоких, статных деревьев, которые возвышались над нами, показывая свою многолетнюю давность. Некоторые из них, имели надписи разного рода: где-то было имя, где-то были имена пар, побывавших здесь, где-то просто фразы, поговорки. Идти было довольно интересно, но трудно: немало спусков повстречалось на пути и, несмотря на это, добрались действительно минут за двадцать.

– Смотри, – сказала Карина, указывая пальцем вдаль. Я посмотрела по её указанию и перед моим взором встало голубое, жемчужное небо, обвитое белыми облаками, изображающих разные фигуры, а волны реки бились о скалы. Я вдохнула побольше воздуха и закрыла глаза в наслаждении, подняв голову к палящему солнцу.

– Как же здесь красиво, – раскинула руки в сторону и, подняв вверх, вытянулась на носочках. Начала подходить чуть ближе к краю, желая узнать высоту, но сразу отошла чуть подальше от края.

– Нарминэ, – произнесла Карина. Я повернулась к двоюродной сестре.

– Правда здесь красиво? – спросил Севак, медленно подходя к Карине и держа руки в карманах.

– Здесь восхитительно! – воскликнула я. – Спасибо большое, что привезли меня сюда! Это мой самый лучший день рождения…

– И самый последний, – ухмыляясь, перебил меня Севак.

– Что? – начала подходить ближе к ним. – Вы о чем?

Тут Карина вытянула перед собой пистолет, который парень передал, подойдя к ней.

– Я тебя всегда ненавидела и мечтала сделать это. Моя мечта исполнится сейчас, – с ухмылкой сказала она. Медленно, проговаривая каждое слово. Казалось, что это давно изученный и вызубренный текст. Я хотела возразить. Думала, что это глупая шутка, розыгрыш и пистолет вовсе не настоящий. Но происходящее после, навсегда запечаталилось в моей памяти и я каждый день, прокручиваю этот момент, как на замедленной съёмке. Карина наставила пистолет в мою сторону и после своих торжественных слов нажала на курок. Я слышала и видела, как пуля летит в мою сторону, как это бывает в фильмах. Я чувствовала, что обречена. Всей душой понимала, что это конец. Но откуда-то послышался знакомый голос, закричавший:

– Нет! – сильный толчок, падение и удар локтем о камень. Прокручиваю в голове все, что произошло секундой ранее. Осматриваю себя и не вижу следов крови. Смотрю вперед и вижу перед собой, лежащее тело девушки: в коротком нежно-розовом платье с юбкой сеточкой.

– Лилит! – кричу я и бегу к двоюродной сестре. На бледно-розовом платьице красуется большой алый круг, из которого, не переставая колышется кровь. Холодный пот выступил у меня на лбу. Я не могла пошевелиться, будто парализованная. Вспоминаю все, что учила касательно ран, глубоких порезов и сдавливаю руками её ранение, желая остановить кровотечение. Рву свое платье и обматываю как можно туже на хрупком теле сестры.

Убийца видела, даже чувствовала всю мою беспомощность, но не шелохнувшись стояла, будто страх, нависший в воздухе доставлял ей истинное удовольствие.

– Потерпи, совсем немного, – говорю я девушке и ищу свой телефон, чтобы позвонить в «скорую».

– Я уже позвонил, – отмахнулся Севак.

– Не нужно, – тихо произносит моя принцесса с все еще живым блеском в глазах – Они все равно не успеют.

– Лилит! Пожалуйста! – кричу я, услышав такое заявление. где-то глубоко в душе с горечью расцветает цветок, отдающий колющей болью в сердце. В горле застревает ком, а глаза начинает жечь от нахлынувших слез. – Ты только не закрывай глаза, – молящим голосом говорю ей, прижимаясь к слабому телу.

– Нарминэ, береги себя, – так же тихо произносит она.– Не закрывай глаза, – слезы предательски покатились по моим щекам, сердце сжалось в ужасном спазме.

– Оставайся такой же хорошей, чистой и доброй, какая ты есть, – тихо, еле—еле произносила она, останавливаясь и не отрывая своих прекрасных глаз от моих.

– Только не закрывай глаза, – продолжаю молить я, вбиваясь в истерику.

– Я люблю тебя, всем своим сердцем и ты всегда была мне больше, чем двоюродная сестра, – она улыбается искренней улыбкой. – С днем рождения, сестренка, – на этих словах она закрывает свои прекрасные светло-карие очи.

– Нет! – начинаю кричать я и трясти бездыханное тело сестры. – Лилит!

Невыносимый, громкий крик исходит из моего рта – это кричит моя душа, а не я.

Мое сердце разбито, а душа опустошена. В этот день её не стало. В наш с ней день рождения. Она ушла и покинула всех нас.

Ушла навсегда.

«Скорая» приехала через две минуты, после того, как она закрыла глаза. Сделали осмотр, заключение и увезли тело в морг, оповестив родных о смерти девушки. В полицию заявлять не стали. Родным сказали, что несчастный случай – перепутали игрушечный пистолет с настоящим. Хотели поиграть, пострелять пустыми пулями, которые издают звук настоящих, и стреляют краской, но получилось наоборот. Они поверили. Обвинили во всем магазин, который продал «детям» фальшивую игрушку. И лишь мы с Кариной и Севаком знали, что было на самом деле. Мать девушки лежала в больнице с сердечным приступом – не могла перенести потерю любимой дочери. А отец её забывался в объятиях Айлин, что не было ни для кого тайной, как и для меня. Все знали, кроме нашей семьи о том, что он ходит к ней. И довольно-таки давно.

– Скажи, это же не несчастный случай? – спросил во время похорон Тигран. Я не смогла посмотреть ему в глаза, так же, как и не могла произнести ни слова. Поэтому, лишь покачала головой.

– И то, что вы сказали родителям ложь? – я вновь покачала головой, давая ответ. Тигран ничего не ответил. Посмотрел в сторону и ушёл. Послышался резкий звук тормозящей машины, и глухой удар об лобовое стекло. В день похорон Лилит не стало и её матери. Сердце не выдержало и остановилось.

«Очень тяжело далась смерть дочери. Сердечко слабое и не выдержало такой боли», – в заключении сказали врачи. А после пошли и слухи об истинных причинах её смерти…

__

¹ Շան անունը տուր, փայտը առ ձեռքդ (Shan anun tur, payte ar dzerqt)

Дословный перевод – «назови имя собаки и возьми палку в руки», переносный – «как вспомнишь его, так сразу появится».

² Бари луйс – доброе утро.

³ Вкусим с миром пищу, приготовленную нам от Бога.

Благословен Господи в дарах Своих. Аминь.

⁴ АХОТК АНhАНГСТУТЯН ЕВ ВТАНГИ ДЕПКУМ – молитва при беспокойстве и опасности.

⁵Хранитель творений, знамением Креста Твоего сохрани душу и тело мое от грехов,

соблазнов и против искушений и людей беззаконных и от всякой порчи души и тела

и помилуй творения Твои и меня, многогрешнего.

6. Раскаяние

Прошло полгода со смерти Лилит. Тигран прекратил ночевать дома, как и общаться со старшей сестрой. Он не хотел и слышать о Карине, ни то что видеть её. Их отец—вдовец, не скрывая, начал захаживать и оставаться на ночь у юной азербайджанки – Айлин. Карину мучала советь и она не могла простить себе этой чудовищной ситуации. Ведь, как-никак, она убила свою родную – младшую сестру. Пусть даже это была ошибка, несчастный случай, но мы с ней знали, что это было не совсем так. Все мы переживали огромное и невыносимое горе. Наш лучик солнца Лилит, наш позитивный огонек погас. Она покинула нас, оставив после себя мрак и ужас. Этот мир не был таким красочным, ярким, каким казался раньше. Лилит была главным его украшением. Каждый день я посещала могилу матери, а после могилу двоюродной сестры и тёти. Приносила им цветы и сидела подолгу с ними – разговаривала. Я искренне верила, что они в лучшем месте и самое главное – вместе.

– Кто они вам? – спросил незнакомый, бархатный голосок.

– Двоюродная сестра и тётя, – после минутного молчания ответила я. Неизвестный подошел чуть ближе и я почувствовала, как он стоит за мной. Я не обращала внимания и даже не смотрела в его сторону.

– А я навещал свою сестру, – тихо произнес он. – Они похоронены тут, неподалеку…

«Надо же…» – почему—то подумала я, хоть не планировала и вовсе думать о чем-то касательно него. Вздыхаю и встаю.

– Ладно, я пойду. – иду как можно быстрее. Чувство, что за мной следят или пытаются догнать не покидает меня, но стоит обернуться – никого нет.

__

– Нарминэ! – окрикивает Карина, заметив меня у лавки с фруктами. – Прости, прости меня. – Девушка падает на колени и хватает меня за талию, прижимается своей головой. Продолжая говорить: «прости».

– Карина, – смотрю по сторонам и замечаю недоумевающие взгляды прохожих. – Встань, люди смотрят.

– Прости, пожалуйста, – продолжает твердить брюнетка. Я хватаю её за руки и пытаюсь поднять с колен. После нескольких попыток, мне это удаётся.

– Карина, мне не о чем с тобой говорить и тем более прощать, – твердо проговариваю я и ухожу.

– Я виновата во всем. Это все из-за меня! Нарминэ, прости меня!

Я продолжаю идти и не оборачиваюсь, тихо произнося:

– Бог простит.

***

Год назад, когда произошла чудовищная ситуация, Каринэ не могла поверить, в то, что убила родную сестру. Её рассудок помутился, и она начала сходить с ума: ей начал мерещиться дух Лилит, который показывал на неё пальцем и призывал к раскаянью. Тигран нашел в телефоне Лилит все видеозаписи и голосовые сообщения, в которых были разговоры Карины с Айлин и Севаком о назначенном убийстве. Но о моем, а о Лилит. На месте светло—карей девушки, со светло—шоколадными волосами должна была быть я. Спустя год Тигран снял обет молчания и раскрыл всю правду—матку…

– Так это все из-за Айлин с Каринэ?! – возмущался папа, прошлым вечером, когда Тигран призвал всю семью за круглый стол.

– Мало того, отец еще спал и продолжает спать с этой азербайджанкой Айлин, – произнес Тигран. Взор дяди резко переметнулся на сына, который готов был убить его взглядом за это.

– После того, как ты избил жену и дочь, ты поклялся, что больше такое не повторится. А ты ещё продолжал и продолжаешь захаживать к ней? У тебя жена и дочь умерли…

– Только неделя не прошла, не то, что сорок дней, – перебил дядю (моего отца) Тигран, – как отец уже начал ходить к Айлин.

– Что-о-о?! – прорычал папа. В один миг, стол оказался опрокинутым в сторону, а отец сидел на дяде и душил его. За всем этим наблюдала Карина, тихо встав у стены, как загнанный в угол ребенок и бесшумно плакала.

«Вот до чего доводит людей желание мести и ненависть…» – пронеслось в голове, после воспоминания прошлого вечера.

– Барев, Майрик, – произнесла я, зайдя в дом. Увидев обувь отца, я поздоровалась и с ним: – Барев, пап.

Из кухни послышался грохот падающей кастрюли и вкусный аромат. Любая армянская девушка, должна иметь хорошую фигуру, ухаживать за собой, быть скромной и хорошей хозяйкой в доме, на кухне. Мне безумно повезло, что мой отец был великолепным поваром и умел готовить лучше любой армянской жены. В детстве мы часто готовили с ним вместе и продолжаем.

– А чем это так вкусно пахнет? – спрашиваю, заходя на кухню и попутно беря полотенце, чтобы вытереть руки.

– Я приготовил твой любимый суп – Бозбаш.

– М—м—м, – протягиваю я от удовольствия, мои рецепторы уже вспоминают вкус этого чудесного супа из мяса баранины с добавлением кусочков картошки, лука, баклажанов и заправленный томатной пастой.

– А ещё, я сделал кюфту, – он указывает на кастрюлю, в которой обжариваются мясные шарики из специально отбитого мясного фарша.

– А я? – закатала нижнюю губу, как обиженный щеночек. – Мне ты ничего не оставил – приготовить?

– Им луйснес, – даже в почти шестнадцать он зовет меня так. – Конечно, оставил, ты приготовишь Мшош и Женгялов—хац¹. Ты их лучше меня готовишь, – целует в щечку.

– Пап, ты же знаешь, что лучше тебя готовить никто не умеет, – беру чечевицу для салата. – Даже я.

– Им луйснес, всему чему умею и знаю, я тебя научил. А остальное приходит с практикой.

Посуду после еды мы мыли вместе – я мыла, а папа сушил с помощью полотенца. На улице послышались крики, лай собак и вой сирен.

– Что случилось? – мы с папой переглянулись. Вдруг в дом забегает Севак:

– Дядя, там Тигран избивает Айлин вместе со своим отцом. Он опять к ней шел, мол, разобраться, но после пришел Тигран и застал их за непристойной сценой, и избил обоих, а после начал душить, резать и, в общем, выгнал на улицу и продолжает избивать. Всех, кто пытается помочь он пугает тем, что сожжет их, а тех кто помогает в избиении хвалит. Сейчас ещё милицию вызвали. – впопыхах и быстро все протараторил Севак. Папа немедля побежал к окну. Я стояла на месте, переваривая всю новую информацию и смотрела на Севака.

– Чёрт, – выругавшись отец выбежал из дома, а я побежала к окну. Раскрыв окна и выглянув, я увидела, как Тигран выливает канистру с бензином на своего отца и его любовницу. Зажигает спичку.

– Тигран, не надо!

Высокий парень, поднимает свой взгляд из длинных, черных ресниц и смотрит меня – тихо произнося что-то тихо. Миг и пламя охватывает тела двух людей. Милиция подъезжает, а вместе с ней и скорая. Тигран срывается с места и убегает. Резкий звук тормозов и сильного удара. Страх сковывает мое тело цепями. Громкий душераздирающий крик. Толи мой собственный, толи чей-то. Теряю равновесие, ноги становятся ватными, и я падаю. Чьи-то крепкие и тёплые руки охватывают мое тело. Появляется ощущение словно я, что-то маленькое и совершенно крохотное. Открываю глаза и вижу белый потолок. Оглядываюсь и понимаю, что нахожусь в своей комнате. Казалось, что все произошедшее за последний год было лишь сном.

– Пап? – зову я, но мой голос сталкивается с пустотой. – Папа? – продолжаю звать, но в ответ вновь тишина. Встаю с кровати и падаю – не чувствую ног. Пытаюсь встать, пошевелить кончиками пальцев, но все попытки безрезультатны.

– Папа! – Начинаю кричать во все горло.

– Нарминэ? – слышу голос с кухни, а после и вижу бабушку с Севаком. – Нарминэ, что случилось?

– Бабушка? – удивляюсь её нахождению у нас в квартире. – А где папа?

– Он в больнице у Тиграна, – после моего взгляда с непониманием, поясняет она: – Тигран в реанимации.

Дело в том, что после смерти моей мамы, бабушка отказалась заходить в наш дом и поклялась, что её нога не переступит порог этого дома, до тех пор, пока отец не женится. С тех самых пор, прошло шестнадцать лет, и она сдерживала свою клятву. До сегодняшнего дня.

– Ты почему на полу? – спрашивает Севак, выглянувший за бабушкой. Я посмотрела на свои ноги и вновь попыталась пошевелить пальцами, но тщетно.

– Нарминэ… – тихо произнесла бабушка и медленно начала подходить ко мне. Мои глаза внезапно наполнились слезами. Убираю взгляд в сторону, чтобы не плакать у кого—то на глазах. Бабушка садиться на корточки и начинает притрагиваться к моим ногам. Она гладит меня по ним и смотрит на меня – ожидая реакции. А после начинает щипать за ногу, но я практически не чувствую ничего, кроме теплых рук.

– Севак! – начала кричать бабушка, – Севак! Звони в скорую! Скорее!

___

– Успокойтесь, – произнес молодой врач. – Это всего лишь переутомление и стресс.

«Мгер, – прочитала имя на него бейдже. – Какое интересное имя».

– Она будет ходить? – спрашивает Севак, и долька волнения чувствуется в его голосе.

– Ходить она точно будет, уверяю вас…

– Когда? – перебила нетерпеливо бабушка.

– Но когда, я не могу вам сказать, на это нужно время. Сейчас организм переутомлен и находится под сильнейшим напряжением. Чем раньше она будет отгорожена от стресса, тем лучше.

–Хорошо, – сказал Севак, – спасибо…

– А это не ваш ли родственник, Тигран, который кинулся под машину?

Бабушка посмотрела с осуждением на Мгера, а Севак, отвёвший взгляд, цокнул языком. Картина сегодняшнего дня вновь встала перед глазами. Стало трудно дышать, но я старалась не показывать этого. И, что есть силы, дышала носом, жадно заглатывая воздух, своими ноздрями. Но в глазах все начало плыть, а воздуха стало кардинально мало и вновь, темнота. Тем временем, Мгер обратил внимание, что мне стало плохо, и вызвал медсестру для осмотра. В это время папа сидел у дверей реанимации, где уже пять часов пытались собрать тело и боролись за жизнь Тиграна.

– Дядя.

– Севак? – удивился седовласый мужчина и резко встал со стула. – Что ты здесь делаешь? Где мама?

– Нарминэ плохо стало – ноги отказали, и… – Севак хотел договорить, но погасшая лампочка и звук открывающейся двери заставили его замолчать. Обернувшись, он посмотрел на усталого и грустного врача, который выходил из реанимационной. На вид ему было лет шестьдесят, а то и старше.

Но это лишь на вид.

– Мне очень жаль, – протянул врач, опустив свой взгляд. В который раз ему приходится сообщать о смерти, но каждый раз это было неимоверно трудно и тяжело. – Мы сделали все, что могли.

– Что? – произнес папа, его глаза наполнились слезами. Он воспитывал Тиграна, Лилит, Каринэ и меня. Видел нас всех с самых пленок и был крестным отцом Тиграна. Севак стоял в стороне и шокировано сверлил взглядом белый кафель. Неправда, что мужчины не плачут – они тоже плачут. Особенно, когда теряют самых близких сердцу людей. Телефон зазвонил.

– Да, – твёрдо ответил он, все ещё пребывая в шоке. Но то, что он услышал после, заставило его поседеть на все волосы, какие у него только были. В этот вечер я стала «временным» инвалидом. Лишилась двоюродного брата, который был как старший, родной брат и потеряла старшую двоюродную сестру – Каринэ. Спустя год смерти Лилит и тети, я думала, что трудности оставили нас позади, но я глубочайше ошибалась. Ведь все только начинается…

Дядя вместе с Айлин тем временем пребывали в госпитале, их ожоги были ужасны. Особенно дяди, если девушка, можно сказать «обошлась», то дядя получил сполна.

___

¹ Мшош – армянская закуска—салат с чечевицей с добавлением кураги и грецкого ореха. Подается с зеленью.

Женгялов—хац – хлебная лепешка с начинкой из мелко нарезанной зелени. Это блюдо пришло из Нагорного Карабаха и в идеале должны использоваться дикие травы. Но пойдут и огородные щавель, кинза, петрушка. укроп, свекольная ботва, шпинат.

7. Давай начнем все сначала?

– Им луйснес, – папа зашёл в комнату, держа в руках поднос. – Как ты?

Я лежала, молча уставившись в потолок. Сердце разрывалось изнутри, чувствовалась внутренняя невыносимая боль, от которой хотелось кричать и рычать.

«Аствац, за что Ты так со мной? За, что ты забрал у меня сестер и брата? Почему?» – я начала очень часто разговаривать мысленно с Ним, но ответа никакого не следовало.

– Им луйнес, – папа сел на край моей кровати и поставил еду на тумбочку. – Нарминэ, дочка, перестань грустить. Все будет хорошо. – Он погладил меня по ноге.

Я продолжала смотреть в потолок и сдерживала слёзы, чтобы не плакать при отце. Ему тоже больно. Больнее, чем мне. Он потерял за один день свою племянницу и племянника, год назад племянницу и невестку. Получил дочь инвалида. Врачи говорили, что я могу встать на ноги и, что он сделают все возможное. Но мое психическое состояние не позволяло. Я не выходила на улицу. Ни с кем не общалась. В этом году у меня выпускной, но нет желания идти на него. На этот выпускной год у нас с Лилит и Тиграном были свои планы. Мы все трое окаканчивали школу, несмотря на то, что у меня и Лилит была разница в два года. Этот год должен был запомниться нам на долго и он запомнится. Мне.

– Пап, – тихо произнесла я. Мой голос прозвучал как—то безжизненно, сухо и очень неестественно.

– Да, – но этого хватило, чтобы папа услышал. – Им луйснес.

– Я хочу пойти домой к Лилит… – замолчала, сглатывая ком. – Одна.

– Нарминэ, – папа звал меня так лишь когда хотел очень серьезно поговорить. – Ты уверена, что сможешь пойти одна?

– Да, – тихо произношу я. Папа смотрел на меня, не произнеся ни слова и о чем-то задумался. На его когда—то темных волосах, я заметила новые седые концы. Его щетина стала абсолютно белой, как у шестидесятилетнего старика, а то и старше.

– Поешь сначала, – тихо произнес он, смотря на хаш¹ и матнакаш².

– Я ничего не хочу, – мой голос прозвучал хрипло.

– Так нельзя, тебе нужно поесть.

Из уважения к отцу, я приподнялась и согласилась.

– Вот и славно, – он улыбнулся и поспешил выйти из комнаты. Закрывая дверь, он обернулся проверить, беру ли я суп, чтобы есть. Увидев, что я беру уже вторую ложку хаша, заедаю с матнакаш, он улыбнулся. Я улыбнулась ему в ответ.

«Ему тяжелее, чем мне и поэтому, я должна съесть это из уважения к отцу», – думала я, проглатывая очередную ложку супа.

На просторных улицах Еревана светило яркое солнце, ослепляющее все вокруг. На дороге перед домом, как обычно, играли и веселились дети, радуясь новому дню. На лице проходит нотка грусти от ностальгии воспоминания о нашем детстве. Оно было таким веселым, беззаботным, несмотря на частые избиения дядей его жены, его походы к девушкам лёгкого поведения и ненависть двоюродной сестры. И сейчас, в их квартире все было по—прежнему и при том, невероятно пусто. В кухне витал аромат пирога из груш – коронное блюдо тёти. В комнате Лилит, по—прежнему была заправлена кровать, как заправляет лишь она – оставляя белоснежные подушки на кремовом пододеяльнике сверху. На её белоснежном туалетном столике по—прежнему лежали духи, украшения в ожидании своей хозяйке, а на зеркале висели фотографии, где мы были детьми, наши совместное фото всей семьей и с того дня, когда мы были в зоопарке с сахарной ватой. Тогда, ещё беззаботные и совсем маленькие мы, смеялись над маленьким Тиграном, кепку которого украла обезьяна. Казалось бы, ничего не изменилось и все, как прежде. Но различие было только в том, что хозяек этого дома больше нет. И они не вернутся, и никто не будет защищать меня, никто не поддержит, не обнимет по—сестрински и не позовет погулять вместе. Столько воспоминаний и столько боли от понятия того, что это не повторится никогда и воспоминаний лучше уже не будет. Я ходила по их дому, по их квартире. Когда—то этот домашний очаг был зажжен, но сейчас он безвозвратно погас. Точно так же, как и погасло мое сердце, которого настигла тьма и пустота.

– Огнеа мез, Тэр, огнеа мез, Аствац Пркич мер, васн меци парац анванд Ко Тэр,

пркеа змез ев кавя змехс мер васн анван Ко Србо. Парспял паhеа зар и Кез запавинял ев зhусацял жоховурдс Ко ынд hованеав сурб ев патвакан хачивд Ко и хахахутян.

Пркеа hеревели ев hанеревуйт тшнамвуйн.

Аржанавореа гоhутеамб параворел зКез ынд hОр ев ынд Србо hОгвуйд, айжм ев мишт ев hавитянс hавитениц. Амэн.³ – Я искала успокоения в Библии, в молитвах, говорят, что человек читающий молитву не знает боли – ложь.

– Не могу больше находиться здесь, – выхожу из комнаты Тиграна. Его комната была похожа на гостиную со светлыми, пастельными обоями и не сказать, что здесь спал парень. Закрываю дверь на ключ и кладу его за горшок фикуса, который стоял на лестничной клетке.

«Кто же теперь будет тебя поливать?» – думаю, смотря на цветок. Он был любимцем Лилит, и она каждый день поливала и ухаживала за ним. Недолго думая, вновь беру ключи и кладу их под ковер. Красивый горшок с растением перекладываю на колени и пытаюсь выйти из подъезда, не уронив горшок и не полетев с коляски.

– Привет, – слышу знакомый бархатный голос позади себя. Нет желания оборачиваться, но тогда это было бы неуважительно к собеседнику.

– Это же ты, – он быстро подходит ко мне и встает напротив. – Да, это ты. Я видел тебя на кладбище, что с тобой?

– Ничего, а что? – спрашиваю в ответ, недоумевая, о чем он. Стоило мне услышать его голос, как сердце начало быстро биться. Как только он предстал передо мной, я увидела смугловатого мужчину, с большим количеством черных волос на голове.

«Он не очень похож на армянина».

– Давай я помогу тебе, – он хватается за рукоятку моей коляски и помогает мне выйти из подъезда.

– Спасибо, – смотря куда угодно, но не на него, отвечаю я.

– Не за что. Ты живешь здесь?

– Нет, – отвечаю сухо и быстро. – Я проведывала квартиру родственников.

– а-а-а, ясно. А я живу, получается, напротив твоих родственников.

– Получается, – хватаюсь за колеса и начинаю крутить вперед. – Ладно, пока, спасибо, что помог. – Поспешно бросаю я и пытаюсь, как можно скорее исчезнуть из виду этого парня.

«какой-то он странный… Надо избавиться от него», – от последней мысли, мне самой стало как—то не по себе, и я решила, что будет лучше, если я буду как можно реже попадаться ему на глаза.

– Барев, Майрик, – устало произнесла я и поплелась в свою комнату. Поставила фикус перед окном и полила его.

– Теперь это твой новый дом, Серж.

Серж – это имя дала цветку Лилит. Она безумно любила цветы и считала, что чем больше с ними разговаривать, то тем красивее они будут цвести.

___

За окном шёл сильнейший дождь. Прошло два месяца с момента гибели моих родных. Да, они были моими двоюродным братом и сестрой, но для меня они были родными. Я привыкла передвигаться на инвалидной коляске, врачи видели улучшения и говорили, что совсем скоро я встану на ноги. Но никаких улучшений не чувствовала я. Мне казалось, что, то что, они говорят – это чистая клевета, чтобы получить от нас денег и ничего больше.

«Встану на ноги и поступлю на врача. Буду самым честным врачом, и лечить других по—настоящему, а не как они». Решила продолжить мечту Лилит – она хотела поступать в медицинский, и стать самым выдающимся хирургом.

– Я виноват, во многом виноват. – Я услышала какие-то голоса в коридоре и покатила от окна к двери. Дядя лежал и плакал. В ту минуту мне стало его жаль, но оказалось, что даже слезы бывают поддельные.

– Я так виноват перед тобой, перед своими детьми и женой. Это все моя вина. – Он ревел в голос, не стесняясь санитаров, которые привезли его.

– Да, ты виноват. Ну, что? Я же говорил тебе, что до добра это все не доведет.

Дядя обошелся огромным количеством ожогов, в отличие от своей спутницы, но Айлин получила нечто ужаснее, чем просто ожоги – её лицо было изуродовано до неузнаваемости, покрыто шрамами и не казалось таким привлекательным, каким было раньше. Но было это все не из-за огня. Когда Тигран выставил её голую в одном нижнем белье на улицу вместе со своим отцом, он обжог ей кожу предплечья и пару прядей волос. После его смерти, соседи все вместе избили девушку до полусмерти, и она два месяца лежала в больнице. Наш район находился недалеко от центра Еревана и, казалось, такие события не могли пройти мимо милиции. Но единственное, что они сделали – это задержали пару человек на пятнадцать суток и заставили оплатить лечение девушки. Я не могу сказать точно, было ли это избиение из добрых побуждений – она спала со всеми или из-за дискриминации азербайджанской нации.

– Привет, – поздоровалась я с девушкой, чье лицо скрывала черная мантия паранджи, показывая чужому взору лишь темные, как смоль очи. Обычно она здоровалась со мной, а тут я. Я не знаю, почему я здороваюсь с ней спустя столько времени, и нет, мое отношение к ней неизменно. Но, что-то подсказало мне, что я должна это сделать. Было какое-то непонятное предчувствие, что этот разговор должен состояться, и он даст свой плод.

– Здравствуй, – тихо поздоровалась она. Её голос дрожал из-за страха.

– Не бойся, – произношу я. – Тебе нечего бояться, я не смогу причинить тебе вреда. Скорее ты причинишь мне, нежели я.

– Нармин, я не хотела, я…

– Не надо, Айлин! – строго произношу я, выговаривая каждое слово. – Что сделано, то сделано. Теперь уже ничего не изменить и не исправить, а пустыми словами жизнь умерших не вернуть. Черные глаза девушки опустились, смотря на свои ноги.

«Интересно, а почему она покрытая? – задумалась я. – А, наверное, ожоги скрывает».

– Нарминэ, ты обязана выслушать меня. – Айлин перегородила мне путь, не желая дать мне уйти. Что я и планировала сделать. – Послушай меня…

– Я не собираюсь слушать тебя, – перебила её. – Пропусти!

– Нарми, я очень сожалею о том, что произошло с Лилит. Я говорила Карине, что не нужно мстить, что это может привести к ужасным последствиям, – тараторила девушка. – Но она не слушала меня.

– Каринэ больше нет, – сухо произнесла я. В глазах девушки я увидела некую боль, неподатливую и не наигранную. А настоящую боль.

– Я знаю, – тихо произнесла она. Опустив голову вниз, Айлин отвернулась от меня и прошла вперед. Я смотрела ей вслед. Она не обернулась и не произнесла ни слова, просто шла. А пока я прожигала ей спину взглядом. Глубоко вздохнув, я направилась домой. Но почему-то мне захотелось повернуть и поехать домой к дяде. С трудом преодолев ужасные ступени нашего подъезда, я наконец-то добралась до второго этажа. Ключи лежали, там же, где я оставила их пару месяцами ранее. Открыв дверь, я прошла в коридор и направилась прямо в комнату Карины. В прошлый раз, я не заходила к старшей из сестер. Но сейчас, меня словно кто-то вел, и я направлялась по невидимой ниточке, ведущей в её комнату. Пройдя к бирюзовой кровати и такого же цвета тумбочке, я открыла первую полку. Там лежали разные записные книжечки и сладости.

– Прости Карине, но тебе это мало пригодится, – я взяла одну шоколадку и, поедая её, начала рассматривать блокноты. Некоторые из них были номерной книжкой, а какие-то имели просто заметки дел или пометки для учебы, а так же записаны даты дней рождения и лишь одна розовая книжечка была самой длинной и лежала в самом конце. Чтобы никто не заметил, поверх неё были уложены плитки шоколада и конфеты в большом количестве. Я взяла её и, оттянув розовую резинку в сторону, раскрыла. Первое, что мне бросилось в глаза это то, что на белом листе бумаги писалось лишь красной и черной ручкой и это на одном листе. Пролистав страницы, я заметила, что это было везде. Сверху писалось черной ручкой, а снизу красной. Начинаю вновь слышать стук собственного сердца. Про себя произношу слова молитвы во время тревоги и начинаю вчитываться в нижнюю строчку:

«Её тончайшие пальцы скользили по моему телу, заставляяя покрыться его приятными мурашками. Её аромат жасмина витает в комнате, даруя мне ещё большее расслабление. Ни один мужчина не может любить так, как любит она. Пухлые губы вкуса клубники прикасаются к моим, и я могу вдоволь насытиться ими…»

– Что ты делаешь? – слышу голос позади себя, отчего вздрагиваю из-за неожиданности. Захлопываю дневник и кладу справа от себя, желая скрыть находку.

– А ты что здесь делаешь? – оборачиваюсь на не вовремя прибывшего собеседника.

– Дверь была открыта, – объясняется он и его карие глаза блуждают по моему лицу. – И я подумал, может вор…

– Какой вор? Здесь все знают друг друга и если и, крадут, то у своих же, – умолкаю, а после добавляю: – Но открыто.

Он засмеялся, оголив свои белоснежные, прямые зубы. Его лицо озаряет прекрасная щетина, которая уже близка к красивой бороде.

– Понятно, – говорит он и начинает осматривать комнату. – А кто тут живет?

– Это комната моей двоюродной сестры – Карины.

– Красивая комнатка.

– Да… – тихо и с грустью произношу я, себе под нос.

– А ты почему грустная?

«Все-таки услышал…» – думаю я, и некая ухмылка озаряет мое лицо.

– Карина умерла… – тихо произношу я, подбирая слова. – В тотже день, что и её брат…

– Ой, – произносит он и по его лицу видно смятение. – Прости, я… Я не знал.

– Ничего, – отвечаю спокойным тоном, а внутри бушует ураган. Отворачиваюсь и складываю блокноты обратно в тумбочку. Беру сладости и кладу их свою сумочку, туда же запихиваю дневник.

– Ты не поможешь мне? – оборачиваясь, задаю вопрос гостю. – Помоги спуститься вниз, пожалуйста.

– Да, конечно, – с улыбкой до ушей отвечает он. Закрыв дверь квартиры, я кладу ключи к себе в сумку.

«Надо будет сказать дяде, чтобы поменял их местонахождения».

– А как тебя зовут? – спуская по лестнице, интересуется он.

– Нармина, а тебя?

– Мустафа.

– Ты армянин? – услышав странное имя, задаю вопрос я.

– Нет, араб.

– А-а-а, – тихо произношу я. – Понятно.

«Значит, мне точно нужно держаться подальше от него».

– Ты христианка? – вдруг спрашивает он.

– Да, – мигом отвечаю я. – Христианской Апостолической церкви.

– Круто.

– А ты?

– Я мусульманин – джабарит из суннитского течения⁴.

– Не знала, что у вас есть подразделения, как у нас.

– Они есть у многих наций и религий, – он поправил черную толстовку и накинул капюшон на голову. – Ещё увидимся Нарминэ. – Он ушел, оставив меня одну.

Солнце начинало заходить за горизонт. Сидя перед фикусом у окна, я вспомнила о дневнике спустя три дня и решила продолжить чтение уже без спешки. Я могла начать чтение с самого начала, но мне захотелось продолжить оттуда, где я остановилась. Пробегаю по строчкам и, находя нужный отрывок, продолжаю чтение:

«…Ни один мужчина не может любить так, как любит она. Пухлые губы вкуса клубники прикасаются к моим, и я могу вдоволь ощутить их тепло и нежность. Когда-то в пятнадцать лет я беспамятно влюбилась, но мое сердце было разбито. Он был влюблен в эту чернушку Нарминэ и признался мне в этом. В тот день я еще больше возненавидела двоюродную сестру. Я сидела на синем и мягком диване у Айлин, она успокаивала меня. Обняла и прижала к себе, поглаживая по спине. Не знаю, что нашло на нас тогда, но это было чудесно. Я оторвалась от плеча девушки и посмотрела ей в нежное личико. Её рука продолжала покоиться на моем предплечье. Наши взгляды были устремлены друг в друга, медленно и осторожно, мы тянулись друг к другу. Эта связь – связавшая нас невидимой ниточкой, была между нами давно и мы не могли больше отрицать этого. Наши губы сплелись в нежном поцелуе. В него мы вложили всю страсть, боль, любовь и нежность. Две девушки с поломанной жизнью и обиженные судьбой, нашли упоение друг в друге. Её нежные руки бродили по моему телу, принося невероятное блаженство. Мы провели три часа в объятьях, ласках и любви к друг другу…» – Захлопываю дневник и отбрасываю на подоконник.

«Меня сейчас стошнит», – подсказывает разум и начинается жжение в горле, чувствую, как подступает какая-то жижа. Быстро сглатываю и пытаюсь на коляске, как можно быстрее направиться в ванную. Тело сжимается. Ужасный звук – меня рвет. Последующий час меня очень сильно тошнило.

– Им луйснес, – слышу голос папы, который вернулся из магазина. – Все хорошо?

Отрываюсь от унитаза, желая прикрыть дверь, но только приподнимаюсь от него, как припадаю вновь. Нечего не слышу и не сразу замечаю, как отец придерживает мои волосы и гладит по спине.

– Что с тобой? – спрашивает он.

– Ничего – после долгой рвоты произношу я.

«Он не должен ничего знать. Я сама решу проблему, не хватает только, чтобы он ещё волновался». – Решаю для себя и пытаюсь приподняться, чувствуя, что жжение прошло. Смотрю на папу, но не вижу его – перед глазами все плывет. Моргаю и жмурюсь, открываю глаза, и зрение становится чуть лучше. Папа двигает меня к раковине и открывает кран. Холодная вода – касается моего лица теплой и пухлой рукой отца.

– Тебе плохо? – спрашивает он. Мотаю головой, отрицая.

– Голова болит или живот? – Вновь мотаю головой. – Что-нибудь болит?

Опять мотаю головой.

– А что тогда? Хочешь, в больницу поедем?

– Нет, пап, – тихо произношу я, – все хорошо. Просто книгу читала, и там убийство очень подробно было описано, что начало тошнить…

– Опять читаешь, представляя полностью сюжет? – папа привстал и пристально посмотрел на меня. Мой взгляд был опущен, мне было безумно стыдно врать отцу.

– Ну, хотя бы ты уже хоть что-то читаешь, – подытожил отец, скорее убеждая себя, чем говоря мне. – Это уже хорошо.

Я кивнула.

– Давай умывайся, и пойдем, будем готовить.

– Но как? – удивилась, а папа остановился в дверях. – Я же в коляске.

– Это не значит, что мы не можем вместе приготовить обед, – он улыбнулся и прошел в коридор за пакетами с продуктами.

Улыбка папы была очень заразительной. Каждый раз, когда он улыбался, на его лице появлялись милые ямочки. Именно таким я запомнила его на всю жизнь – круглолицым, с прекрасной улыбкой и двумя ямочками. Он был очень добрым человеком, всегда был за справедливость.

– Пап, – зайдя на кухню, сказала я. – Я должна была Пашоту, однокласснику, тетрадь отдать по истории, я сейчас быстро отдам и вернусь.

– А где вы с ним встречаетесь? – папа отложил яблоки, которые он доставал с целлофана.

– Здесь, у фонтана.

– Хорошо, иди, но только поторопись.

– Конечно пап.

Солнце продолжает поверхностно освещать улицы города, давая понять, что скоро оно уступит время ночи. Смотрю на часы: семь часов тридцать четыре минуты. Направляюсь в сторону дома Айлин, стараясь как можно быстрее это сделать на инвалидной коляске.

– О, привет, – слышу голос Мустафы, – армянская куколка.

Не отвечаю ничего и не обращая на него внимания еду дальше. Игнорируя мое поведение, он догоняет меня.

– Куда ты так спешишь?

– Спешу морду одной шавке набить, – сквозь зубы процеживаю я. Мустафа, шокированный такой реакцией, останавливается и смотрит мне вслед, разинув рот.

– Это кому же так не повезло? – подбегает.

– Айлин, – отвечаю твердо, без эмоций.

– Что она сделала? – все никак не унимался он.

– Помоги мне! – он поднимает меня на лестнице и помогает добрать до её квартиры. Стучим. Дверь открывает девушка в нежно—кремовом платке с открытым лицом.

– Ас'саляму, сестра, – произносит Мустафа. Я смотрю на него, не понимая, что он только что сказал.

– Салам, – отвечает девушка своим нежным и красивым голоском.

«Почему она напоминает мне панду, и почему я хочу её обнять и дружить с ней?» – задаюсь вопросом я.

У неё были большие щеки и милые ямочки. Большие зеленые глаза.

– Айлин дома? – спросил парень, пока я уставилась на одеяние девушки.

– Да, – ответила она и жестом пригласила в дом. – Проходите.

– Заходи, – сказал мне Мустафа и направился к лестнице.

– А ты? – удивленно спрашиваю я.

– Я здесь на лестнице тебя подожду, – говорит он, присаживаясь на ступени. Девушка помогает мне войти.

– Меня зовут Хеда, а тебя?

– Нарминэ, – застенчиво отвечаю я.

– Какое красивое имя.

– Спасибо, и у вас.

– Ты армянка? – интересуется она, ведя меня в гостиную.

– Да, а вы?

– Я кабардинка, – она поворачивает меня к нежно—зеленым диванам. – Сейчас, я позову Айлин и приду, не скучай. – Хеда вышла из гостиной. Я осматриваюсь вокруг и вижу, что диваны новые и появились два красных кресла.

«Интересно, как часто в этом доме меняют мебель?»

В нашем доме, как и в доме у дяди, мебель обновляли по мере её износа.

– Угощайся, – Хеда раскладывала на стеклянный столик печенья и чай со сладостями.

– Спасибо, но не нужно было – я ненадолго.

– Ну что ты, – улыбается.

– А где Айлин? – только задаю вопрос, как вижу её в дверях гостиной. На этот раз на ней были безразмерные брюки синего цвета, такая же блузка и темный платок. Я уставилась на неё. В этот момент мне очень хотелось научиться сжигать людей взглядом. Айлин вздрогнула, холодок прошелся по её коже.

– Я все знаю, – твёрдо говорю я. Мой взгляд даёт понять, что я имею ввиду.

– Нарминэ, я все объясню…

– Ну, попробуй, – складываю руки на груди. Айлин вздыхает.

– Хеда – моя двоюродная сестра, по материнской линии, – она смотрит на зеленоглазую. – И она все знает. Это была я в прошлом, но сейчас я не такая. Я изменилась…

– Слишком много «я», Айлин, не замечаешь? – перебиваю её и нагло смотрю на неё, вкладывая в этот взгляд всю ненависть. – Давай ближе к делу.

– Бес попутал. Раньше я вела разгульный образ жизни, у меня было тяжелое детство и жизнь. Мой отец надругался надо мной, когда мне было четырнадцать лет, а мама умерла от его руки. Мне тогда было пять лет и это произошло у меня на глазах. Мое увлечение мужчинами было мое спасение от чувств… Но Аллах твёрдо наказал меня, доказав, что я должна была искать спасение в Нем, а не в упоении с противоположным полом. Находясь в больнице, я поняла это и прибыла к Нему.

– Аствац, – подправила её я.

– Нет, это у вас Аствац, а у нас, мусульман, – Аллах, – пояснила Хеда.

– Бог один, но каждая религия и язык зовут Его по-своему, – Айлин присела на диван. – Нарминэ, давай начнем всё сначала?

После минутного молчания я посмотрела на неё. Её лицо покрывали ссадины от ожогов, руки были в ужасном состояни, ладони особенно.

– Ты спала с моим дядей, развратила мою двоюродную сестру, когда той было лишь четырнадцать лет, – произносила и осмысливала каждое слово сказанное мной. – И ты хочешь, чтобы я начала дружить с тобой?

– Я понимаю, что ты чувствуешь но…

– Нарминэ, – перебила её Хеда. – Мы все люди и дети Бога, и каждый из нас имеет право на ошибку и заслуживает право на прощение. Всевышний милостив и справедлив, каждому воздается сполна за его ошибки и грехи. Айлин расплатилась за свои грехи – получила ожоги. Каринэ расплатилась за свою ненависть – не выдержала боли и покончила с собой…

– Да простит Аллах ей грехи и примет её в бессмертный мир, – добавила Айлин.

– Твой дядя, – продолжала зеленоглазка, – избивал жену и изменял ей открыто – расплатился за свой грех тем, что потерял все что имел и стал инвалидом.

– И я расплатилась за свою ложь перед отцом и сижу теперь на инвалидной коляске, – сделала заключение.

– Никто из нас не идеален, все мы грешны главное вовремя понять, остановиться и признать свой грех.

___

¹ Хаш – самый популярный армянский суп, готовится из говяжьих ног в течении почти суток. Хаш обычно едят рано утром на завтрак.

² Матнакаш – круглый хлеб из пшеничной муки.

³ Помоги нам, Господь, помоги нам, Спаситель наш, ради великой славы имени Твоего,

Господи, спаси нас и очисти грехи наши ради имени Твоего Святого.

Во здравии сохрани перед Собой уповающийся и надеющийся народ Твой

под сенью святого и пречестного креста Твоего в мире.

Упоси нас от видимых и невидимых врагов.

Удостой с благодарностью Славить Тебя с Отцом и Духом

⁴ Джабари́ты, или джабри́ты (араб. جبرية) – представители одной из первых мировоззренческих исламских школ, которые – в противоположность кадаритам – признавали Аллаха единственным подлинным действователем (фаил хакики), причиной всех происходящих в мире действий, в том числе исходящих от людей.

8. Ислам — мое спасение

Хеда оказалась очень хорошей и порядочной девушкой, вдобавок, очень мудрой и умной. Я была рада тому, что познакомилась с ней. Она очень много рассказывала мне о своей религии, семье, мне было это интересно, и я сама просила её этому. Как говорилось ранее, она была Кабардинка, родители которой растили Айлин, когда та потеряла своих родителей. Девушке тогда было десять лет и до восемнадцати они оберегали её, но после она захотела путешествовать по миру. Поскольку родители Айлин, как и родители Хеды были не бедными, она могла себе это позволить.

– Тогда родители отпустили её в Армению, несмотря на то, что меня не отпускали даже в магазин одну, хоть мы с Айлин почти ровесницы.

– Айлин же азербайджанка, каким образом вы сестры? – недоумевая я, задала вопрос, поставил чашку с чаем на стол.

– Её мама была Кабардинка, а папа Карабахским азербайджанцем. Её родители познакомились, когда её отец был у нас в Кабардино—Болгарии. Ему сразу понравилась тетя Фатулла, а ей тогда было только шестнадцать лет и, уезжая из нашей Родины, он забрал маму Айлин с собой.

– То есть? – не поняла концовки я. – Он что, её украл?

– Ага. – Хеда берет в руки печенье с сахаром и закусывает его с чаем. – Это обычное дело. А у вас, что не крадут?

– Я лично никогда не слышала о таком, – пожала плечами, – и не хотела бы, чтобы меня украли.

– Никто не знает, что будет завтра. На все воля Аллаха.

– Да, на все воля Астваца, – согласилась я, но по—своему.

– А ты не думала, – Хеда замолчала, подбирая слова. —Никогда о смене религии?

– Нет. – Выпучила глаза от удивления.

– Ну, как знаешь, – пожала плечами. – Если что, то я всегда могу помочь тебе принять Ислам.

– Какой в этом смысл? И зачем мне принимать Ислам?

– Аллах – это сила и на все Его воля. Он помогает всем и тебе поможет. Примешь Ислам – получишь бессмертие и душевный покой.

«Душевный покой…» – последние слова Хеды проходили в голове несколько раз. В течение всего дня я вспоминала эти слова, разыскивая в них подвох. Но его не было.

– Здравствуй принцесса. – Мустафа улыбнулся своей широкой улыбкой, что-то странное было в этом парне. Сейчас, годы спустя я жалею, что не прислушивалась к своей интуиции и была так слепа. Но тогда я лишь поздоровалась в ответ. Прошло уже много месяцев со всех этих событий, и наступал мой день рождения через две недели. С Мустафой мы были хорошими друзьями. Он всегда слушал меня, и я была рада, что он со мной рядом, что я знакома с ним. И я даже не боялась того, что нас может кто-то увидеть в парке смеющихся или разговаривающих вместе. Что могут доложить отцу не в лучшей форме, или что хуже дяде, который после ожогов стал безумный деспотом. Он словно снял с меня маску и показал истинное лицо, он оскорблял Айлин последними словами и всех покрытых женщин, девушек и, тех, кто просто носил шорты или юбки чуть выше колена. Он продолжал спать с женщинами за деньги. Я знаю это, потому что не раз бывала свидетелем, как соседи говорили о том, что он избил очередную плюшку (скажем культурнее), после уединения. Это был его стиль: он спал с женщинами, девушками, платил им за это, а после связи избивал. Если его жертва была против, то принуждал.

– Здравствуй, Мустафа, – делаю паузу перед его именем, как делаю всегда. Однажды он сказал мне, что ему кажется, что произнося его имя, я пытаюсь вспомнить его. Я засмеялась. Не знаю почему, но всегда делала такие паузы перед его именем. Привычка.

– Хотел бы я быть для тебя кем-то большим, чем просто Мустафа, – пауза и вздыхает. – Принцесса моя.

– Я не твоя, а папина, – каждый раз говорила ему на его однотипные вздохи.

– Никто не знает, что будет завтра, – он посмотрел на небо, – всему свое время. До завтра принцесса, – бросает мимолётный взгляд на меня и уходит. Смотрю ему вслед, сама не знаю почему.

– Нарминэ! – кричит мне Айлин и подбегает ко мне. – Ты же читала дневник Карины, так вот… – пытается отдышаться, – вот те самые листы, которые были вырваны из дневника. – Айлин протягивает скомканные листы бумаги. Я смотрю на них, ничего не понимая.

– Ты дневник читала? – спрашивает Айлин, заметив мой взгляд.

– Да, читала, но не до конца.

– Вот держи листы бумаги, только спрячь. Прочти её дневник от начала до конца и будь осторожна, береги себя! Когда закончишь читать, расскажи все отцу.

– Но зачем? – все ещё не понимала я.

– Когда прочтешь – узнаешь. Дяде не говори о дневнике и старайся, чтобы он не видел дневника и тем более этих листов. – Девушка в зеленой парандже отошла от меня и подошла к своему подъезду. – И еще, – оборачивается, – будь осторожна с Мустафой. Он далеко не такой хороший, каким кажется.

Придя домой и, захлопнув дверь, так что сама испугалась, в коридор выходит дядя.

– С кем ты общалась там, внизу? – услышав его, я обернулась и вздрогнула, схватившись за сердце.

– Ой, напугал, – смотрел на меня пронизывающим взглядом. – Ты сегодня дома? – задала вопрос, словно очень интересовалась этим и старалась не обращать внимания на его лицо, с каким он смотрел на меня.

– Да, – твердо ответил он.

Я старалась не смотреть на него, он меня безумно пугал. Наклонившись, чтобы снять обувь я чувствовала его взгляд, с каким он проходился по мне словно рентген.

– О, вы уже все дома, – папа вернулся домой, судя по пакетам с магазина. Я вздохнула с облегчением и это, к сожалению заметили.

– Нарминэ, а ты чего вздыхаешь? – спросил дядя, делая лицо, как у следователя желающего поймать нарушителя.

– Устала обувь так снимать, – быстро нашла ответ я, не поднимая головы.

– Им луйснес, – папа сел на корточки. – Давай я тебе помогу.

– Не нужно, я уже все, – быстро постаралась покинуть коридор и покатила к себе в комнату. Достала дневник Каринэ и вложила в него те вырванные листы бумаги, которые передала мне Айлин. Осматривая комнату, я думала, куда бы можно было это спрятать.

«Здесь дядя его точно не найдет», – подумала я, быстро спрятав его в наволочку своей подушки. Действовала, как можно скорее не желая быть пойманной на месте. Перекатываю коляску в сторону окна и смотрю на голубое небо с белоснежными облаками. В этот день ничего интересного не происходило, помимо того, что ночью читая дневник Карины, я услышала, как открывалась дверь и успела положить его себе под спину. Послышался грохот и писк:

– Твою же.... Где же ты спрятала его? – Дядя высказывал свои мысли вслух, но ничего найти так и не смог. Вдруг в комнате стало довольно тихо, я уже было собиралась открыть глаза, но понимала, что звука открывающей двери, то не было ещё. Поэтому, я лишь перевернулась на другой бок, придерживая дневник Каринэ так, чтобы дядя не смог его заметить в случае чего. Послышались тихие шаги, монотонное дыхание, как у убийцы. Стало страшно. Дядя начал аккуратно подходить к моей кровати и ко мне. Его руки начали осторожно прохаживать по моей постели, кровати, матрасу. Он начал трогать мое тело над одеялом, а после поднял его и начал пробегать своими руками по моему телу. Я не выдержала этого, повернулась, его глаза расширились, и он начал отходить в сторону. Я распахнула глаза, и его след в комнате уже простыл, громко хлопнув дверью. Вздохнув со спокойной душой, я включила настольный фонарик, который стоял на тумбочке. Встала с кровати и взяла оттуда книгу «Цветок Пустыни». Легла, укрылась одеялом и положила рядом книгу и начала читать дневник Каринэ с самого начала.

«23.04.2005

Дорогой дневник! Меня зовут Каринэ, но для тебя можно просто Кари, или Карина, как тебе угодно. Мне одиннадцать лет. Я самая старшая дочь у своих родителей и самый старший ребенок в семье. У меня есть младшая сестра Лилит и младший брат Тигран. Лилит очень добрая, доброжелательная и слепая, непонимающая внешнего мира, всей его жестокости и ужаса. Мой брат Тигран – гордость нашей семьи, наш защитник. Так же, у нас есть любимый дядя, который защищает нашу семью от своего родного младшего брата – моего отца. Мой отец властный, строгий и жестокий мужчина, который постоянно бьет маму и изменяет ей. Однажды, я пришла со школы рано и услышала, какие-то звуки из комнаты родителей. Я тихо прошла, дверь была приоткрыта и я смогла увидеть, как какая-то девушка с черными, волосами сидела на нем и прыгала, издавая какие-то звуки. Я сразу поняла, что это мой отец – по его обуви. Я закричала. Девушка прекратила прыгать, папа откинул её в сторону и подбежал ко мне – после чего я впервые увидела мужской член.

– Каринэ! – закричал он. От испуга я отбежала в сторону, но упала о свои развязавшиеся шнурки. Я начала ползти, а он схватил меня за мою длинную косу и поднял мое лицо. Я посмотрела на его глаза, которые были красные, он смотрел на меня безумным взглядом, и мне стало безумно страшно. Это был не мой отец, а какой-то демон. Он потянул меня к своему органу и прижал лицом к нему, крича при этом, чтобы я открыла рот и засунула его себе в рот и начала лизать языком. Он кричал, бил меня по спине ремнем, который снял со штанов.

– Что ты делаешь? Отпусти её! Она же ребенок, – пыталась защитить меня Айлин.

– Заткнись! – ударил. – Вырастит и станет такой же шавкой, как ты.

Он прижал меня ещё сильнее, так что я прямо упиралась носом о его конечность. Его мужской орган был в моем рту, и он вибрировал им – вперед назад. Орган опух и стал ещё сильнее и тверже. А после из него полилась какая-то сладкая гадость, которую он заставил проглотить.

– Глотай, я сказал! – он держал меня за волосы и кричал, – глотай!

Я с трудом проглотила этот ужас, а после… – на странице снизу высохший след слезы, я перевернула дрожащей рукой страницу.

– Отпусти её! Она же твоя дочь, как ты так можешь?

Он вновь ударил её, а после приказал ей уйти и молчать об этом. А иначе, он оторвет ей язык. Отец вышел и, закрыв дверь на ключ, оставил его в замочной скважине. Я поползла к двери и хотела закрыться в своей комнате. из-за слез, я плохо видела и все плыло. Даже сейчас я плачу, вспоминая это все.

Дорогой дневник, мой отец, мой родной папочка, пять дней назад жестоко обошелся со мной и решил меня чести, сзади и спереди. Я кричала, плакала, отбивалась, но он не отпускал меня и бил. Бил, бил до тех пор, пока я не потеряла сознание, и у меня уже не было сил отбиваться от него. Когда я очнулась, он запретил мне говорить об этом, кому-либо.

– Если ты кому—нибудь скажешь об этом, то я убью твою любимую маму у тебя на глазах, а после и тебя. – Это было для меня самым худшим заявлением, поэтому я терпела и терплю все эти унижения. Я очень сильно люблю маму и не хочу, чтобы с ней что-то случилось, поэтому я молчу. Два раза в неделю, он использует меня в своих целях с утра до самого вечера. Я скрываю это всего от родных, и лишь Айлин знает, обо всем происходящем. Лишь она знает и только ей, я могла раскрыть свою душу и теперь тебе, мой дорогой дневник. Потом ещё напишу». – Я перевернула страницу и увидела, что следующая запись была сделана три года спустя. Меня охватил озноб и я начала дрожать, в комнате стало как-то слишком холодно, а под одеялом чересчур жарко. Но, несмотря на это, я продолжала читать:

«08.09.2008

Дорогой дневник, прости, что не писала целых три года. Не было необходимости, несмотря на то, что отец продолжал свое зверское насилие надо мной. Почему зверское? Он начал избивать меня, резать во время половых отношений и оскорблять. Никто из членов семьи не знал о том, что происходило со мной два раза в неделю с утра до вечера, пока их не было дома. Моим спасением была Айлин, которой я могла все рассказать и излить душу. Так же, с недавних пор, мы начали с Айлин проводить восстановительные работы по моему телу. Когда я рассказала ей о том, что теперь ненавижу мужчин и никогда не выйду замуж – эта азербайджанская девочка, показала мне, что любить можно и не так больно, а нежно и страстно. Практически каждый вечер я сбегала к ней, и она проводила «восстановительные работы» над моим телом и душой. Отец бывал у неё, но реже обычного. Конечно, зачем ему она, когда у него есть игрушка дома, в моем лице?

Айлин любила меня, любила по настоящему, как не будет любить никто. Прививала мое тело к ласке, заботе, её нежные губы вкуса клубники прикасались к моему телу, доводя его до мурашек. Доводя мое состояние и органы до невероятного от блаженства, от которого хотелось просто издавать некие стоны наслаждения. А не крики о боли и мольбы о помощи. Она делала то, что не смог бы сделать ни один мужчина…»

– Фу! – первое, что произнесла я вслух, прочитав это предложение. Читать до конца этот ужас я не смогла, поэтому перевернула страницу. Моему удивлению не было предела, когда я увидела, что две страницы абсолютно пусты – в них ничего не написано. Пролистываю дальше и вижу какие-то непонятные рисунки.

«А ты, оказывается, невероятно рисовала, Каринэ», – мысленно обращаюсь к двоюродной сестре, замечая её талант. На листке слева была нарисована наша Армянская Апостолическая церковь – невозможно было отличить от фотографии. И лишь места подтертые ластиком давали понять, что это действительно рисунок, а не фото. Сверху была аккуратная надпись на армянском: «Сурб Астватс, Сурб ев hЗор, Сурб ев Анмаh, вор хачетсар васн мэр»¹. На правом листе было нарисовано гранатовое дерево, означавшее в армянском народе силу, мир, плодородие и веру. Целые истории связаны с гранатом у нашего народа. На последующих страницах она начала вновь писать о Айлин, как та помогала ей справиться со всем, как лечила её душу и о том, как её отец продолжал насилие над ней. Особенно меня удивила следующая пометка, которая была предпоследней:

«Мама знает о том, что отец делает со мной. Она застала нас однажды – вернулась пораньше с работы, заглянув на рынок. Она вошла в комнату, увидела нас и, не сказав не слово вышла. А после, отец позвал её и заставил присоединиться – мы вместе ублажали его. Отец заставляет меня выть от «удовольствия», а не боли, чем громче я кричу, тем меньше боли он причиняет мне – щадит. Дорогой дневник, я невероятно сильно завидую Нармин. из-за неё все мои несчастья, беды и из-за неё отец так поступает со мной. Во время одних из таких издёвок отца, он признался, что был влюблен в покойную жену своего младшего брата – мать Нарминэ. Он любил её, а она предпочла ему его брата – в отместку ей, он женился на её двоюродной сестре по материнской линии. Но мать Нармины все равно игнорировала его и никак не реагировала на его отношения и чувства. Поэтому, он… Я лежала над отцом, его безумный взгляд впился мне в душу, у него был взгляд сумасшедшего. Он говорил, что решил отомстить своей любви и....» – многоточия вместо троеточия, охватили лист до последнего чистого места. Перелистываю страницу, желая узнать, что было дальше, но там новая запись, сделанная за несколько дней до нашего с Лилит дня рождения.

«Айлин бросила меня. Сказала, что если я желаю смерти своей двоюродной сестре, то, что я могу сделать с подругой. Я очень обижена на Айлин! После всего, что между нами было, она так низко предает меня. Ты представляешь?! Ну, ничего, скоро придет конец Нарминэ, на её день рождения я позову её показать природу, но на самом деле это лишь ловушка и предлог. Севак будет водителем, он же и мой сообщник. Он рассказал мне, как с ним поступила Нарминэ – обманула дядю, что Севак употребляет наркотики и бедному родственнику пришлось бежать из их дома. Ведь она пригрозила вызвать милицию!»

– Что-о-о-о?! – закричала я и быстро прикрыла рот рукой. Смотря по сторонам, после на всякий случай спрятала под собой дневник и взяла рядом лежащую книгу «Цветок пустыни». Делала вид, что читаю книгу, но к моему счастью меня никто не услышал.

«Откуда я знаю подробности? – «прямо читаешь мои мысли, – думаю я». Севак сам рассказал мне об этом, а Лилит подтвердила, но поддержала версию Нарминэ, что не удивительно. Не понимаю, как сестра может поддерживать её во всем и почему она водится все время с ней?!»

«Так вот откуда твоя ненависть ко мне…» – думаю я, начав наконец—то все понимать. Листаю когда—то чистые страницы дневника, опять рисунок. На этот раз изображена красивая девушка с пухлыми губами, с изящным носом. В её волосах был нарисован экзотический и прекрасный цветок. Её тонкие руки тянут ввысь змею, её глаза с длинными ресницами закрыты. А возле неё изображен полумесяц. На странице слева нарисован распятый Иисус. Пролистываю следующую страницу не понимая смысла этих рисунков и вижу новую запись, последующую за следующей.

«Сегодня день рождения моей любимой младшей сестры и Нарминэ. Сегодня свершится возмездие, после которого свершится правосудие над моим миром.

***

«Я убила её! Я убила свою сестру Лилит! Моя родная, моя кровь, моя Лилит! Моя сестренка… Это все моя вина! Моя!» – Вижу следы слез, которые давно засохли на белоснежной бумаге, чувствую всю боль, которую переносила тогда Каринэ. А ведь она подходила ко мне перед тем, как случился весь этот кошмар. А я отвергла её и не стала слушать, может я могла бы спасти её, отговорить? Совесть начала мучать меня и съедать изнутри, я была неправа. Я не должна была так вести себя и отвергать её. Ей тоже было тяжело, так же, как и мне, а я отвергла её… Продолжаю чтение:

«Дорогой дневник, моя жизнь – это сущий Ад. Тигран – мой любимый брат отверг меня, вся семья отвергла меня. Моя Лилит умерла в первую же минуту, как пуля попала в неё. Это же была не простая пуля, а специальная, которая убивает за секунду, вонзаясь в сердце, заражая кровь и отключая органы, принося ужасную боль. Лилит… Сестренка моя, прости меня. Уповаю на могилу сестры, неделя, как ночую здесь. Лишь при нахождении на кладбище мне далось узнать, что мама ушла вслед за Лилит – в тот же день, что и сестра. Не могу простить себе всю эту ситуацию. Если бы я простила, не мстила и не слушала Севака, который всю жизнь подливал масла в огонь! Все было бы по—другому!!!» – Стираю слезы, нахлынувшие внезапно, но продолжаю читать.

«Дорогой дневник, отец нашёл меня. Я уже два месяца, как жила на кладбище, а после меня приютила одна милая женщина, которая работала здесь смотрящей. Она приютила меня и уже год, как я живу у неё, но отец нашел меня. Жестоко избил и изнасиловал вновь. Прекращаю верить в Астваца. Если он есть, то почему причиняет мне столько боли? За что?»

Следующая запись сделана три дня после.

«Дорогой дневник, я нашла свое спокойствие и свой покой! Сегодня, я сделала самый важный и правильный шаг в своей жизни – произнесла Шахаду²! Теперь я Суннитская мусульманка, благодаря одному очень хорошему парню, который и привел меня к Аллаху. Мне пора, а то он ждет меня, потом напишу и все расскажу тебе».

***

«Я говорила тебе об одном парне, его зовут Мустафа. Он очень красивый, умный, с крепким Иманом³ и он учит меня всему».

– Мустафа?! – глухим шепотом вскрикнула я.

«Здесь что-то не чисто! Значит, он знал её до её смерти и это все наше с ним знакомство, то, что он оказался в их квартире вместе со мной, его желание дружить – это все постановка… Но зачем?»

Перелистываю страницу, желая найти ответ, но страницы вырваны. Вспоминаю про те страницы, которые отдала мне сегодня Айлин. Возвращаюсь к первой странице и беру эти три листа, аккуратно сложенные в квадратик и раскрываю их.

«Дорогой дневник, я безумно счастлива и влюблена и это Мустафа. Сегодня я подарила ему всю себя и узнала, что мужчины тоже умеют любить и лучше, чем девушки. И даже без невыносимой боли. Он обещал, что мы с ним поженимся, и он увезет меня отсюда в Карабах, и мы будем с ним жить вместе. Я очень счастлива!

___

Плохо чувствую себя. Очень тошнит, не могу ничего есть, а сегодня и вовсе потеряла сознание. Хеда – двоюродная сестра Айлин дала мне тест на беременность. Она знала про нас с Мустафой. Тест оказался положительным. Дорогой дневник, я стану мамой! Я так счастлива, Мустафа пока не знает об этом радостном событии. Бегу готовить ужин, чтобы рассказать все ему. Уверена он будет безмерно рад».

Этой ночью я прочла дневник Каринэ от самого начала до конца. Всю ночь осмысливала и переваривала полученную информацию.

– Доброе утро, им луйснес. – Папа раздвинул шторы в сторону и сел ко мне на кровать. – Им луйснес, просыпайся.

Я потянулась в кровати и протёрла глаза. Заснула под утро, и просыпаться было тяжело. Папа помог мне подняться и надеть юбку, дальше одевалась я сама.

– Как оденешься, позови, и я помогу тебе сесть в коляску. Сегодня едем в больницу на процедуры.

– Пап, – позвала отца и, взяв за руку, потянула на кровать и начала шёпотом. – Я должна тебе кое-что сказать, но закрой дверь и если увидишь дядю, то сделай вид, как ни в чем не бывало и просто закрой дверь.

– Но что случилось, им луйснес? – в глазах отца читалось непонимание.

– Просто сделай то, что я тебя прошу.

Папа встал и выполнил мою просьбу, мимо проходил дядя, который попытался войти и о чем-то поговорить, но папа все же смог отмахнуться от него.

– Да, я полностью согласен с тобой – его политика просто ужасно. Ладно, давай чуть позже поговорим об этом, я должен помочь Нарминэ одеться и мы едем в больницу.

– Да, конечно брат. А ты уверен, что стоит так за ней ухаживать и все прочее?

– Ты это к чему? Ну, она уже девушка взрослая ей шестнадцать будет через пять дней и мало ли, какие парни и мужчины возле неё…

– Ты хочешь опять о чести моей дочери заговорить?

– Я видел, как она от Айлин выходит, а та – сам знаешь кто. Я просто предупреждаю, она единственная дочь у тебя и моя единственная племянница. Ты уже, наверное, о её замужестве думаешь, стоит и начать уже думать об этом, но если она не девочка, то сам знаешь, какой позор будет, когда её вернут. – Слова дяди задели отца, и он задумался, но ответил непоколебимо:

– Я в своей дочери уверен и знаю, что она так не поступит со мной, – папа закрыл дверь прямо перед носом дяди, не дожидаясь ответа.

«Надо будет пойти к гинекологу, чтобы у папы не было сомнений».

– Пап, – позвала я его, после того, как он стоял некоторое время у двери и думал обо всем этом.

– М? – обернулся. – Да, им луйснес?

«Либо сейчас, либо никогда. Я должна рассказать».

– Я оделась и должна кое-что сказать тебе про дядю и показать. Это будет неприятно, ведь он твой брат, но ты должен это знать.

– Нарминэ, я знаю, что у него в жизни не все сложилось и поэтому, может, ты недолюбливаешь его. Но он не такой плохой, каким кажется. Просто дай ему время, и ты увидишь, что он не такой плохой каким кажется. – Слова отца были до такой степени нежными и тёплыми по отношению к своему младшему брату, что я начала продумывать о том, чтобы молчать.

– Но пап… – все же попыталась я.

– Им луйснес, свет мой, поверь, он очень хороший и он докажет это. Просто ему нужно время, ведь он столько пережил и прошел.

– Хорошо пап, как скажешь, – я не смогла сказать. – Но вот это дневник Каринэ, – протягиваю дневник, – прочти его, как будет время, и, желательно, не показывай его дяде. Читай от начала до конца и особенно последние страницы. Там ты можешь узнать многое о своем брате и о смерти племянницы и невестки… – опустила глаза.

– Нарминэ, что ты хочешь этим сказать?

– После выше сказанных тобой слов о дяде, я не могу произнести вслух, – отворачиваюсь и чувствую пристальный взгляд отца. – Поэтому прочти и не показывай дяде, пока не прочтешь абсолютно все от начала до конца.

– Хорошо, им луйснес, – папа спрятал дневник в пиджак. – А сейчас, пойдем, позавтракаем. – Он помог мне сесть в мое кресло – не люблю называть инвалидной коляской или же просто коляской, поэтому зову креслом.

– Доброе утро, – поздоровалась с дядей, который сидел и пил чай.

– Доброе, – пауза. – Нарминэ.

– Как спалось? – спрашиваю дядю и кладу руки на стол. Смотря на него с вызовом. Раньше, я никогда не спрашивала о таком, мне было неинтересно, как и сейчас, но я должна.

– Чудно, а тебе?

– Прекрасно, только знаешь, мне приснилось, что ночью кто—то зашел ко мне в комнату… – специально делаю паузу, дядя подавился глотком чая и начал кашлять.

– Что с тобой? – спросил папа, кладя на стол чашки для нас.

– Дядя, что с вами? – спросила наигранно. А папа начал хлопать его по спине.

– Ничего, – положил руку к горлу, – просто подавился.

– а-а—а, – сочувственно произношу я.

– Вы завтракайте, а я пойду… – дядя встал со стола.

– Ты куда? – интересуется отец, кладя тарелку с блинами и мед.

– Я на работу пойду.

– На работу? – удивленно спрашиваю я, прекрасно понимая, куда он пойдет на самом деле, и беру блинчик с тарелки.

– Да, – отвечает мне и переводит взгляд на старшего брата. – Я устроился на новую работу и уже опаздываю, в первый же день. Как-то нехорошо получается, и пойду, пожалуй. – Дядя со всех ног побежал к выходу.

– Да конечно, – сказал он вслед бегущему дяде, – иди. – Папа поворачивается ко мне и говорит:

– Странный он.

Вместо ответа пожимаю плечами и беру второй блинчик, на этот раз, намазывая на него мед дяди Вазгена.

– Ешь, – обращаюсь к папе, пока он наливает чай в чашку и ходит, кладя ещё чего—то на стол.

– Да сейчас.

– Пап.

– Что? – спрашивает он, кладя на стол вишнёвый джем.

– Сходим сегодня к гинекологу.

– Почему? У тебя что-то болит? – удивленно спрашивает папа.

– Нет, просто я слышала твой разговор с дядей…

– Подслушала, – перебил папа.

– Нет, услышала. Вы так громко говорили, что услышала. И, вот, в общем, я хочу, чтобы у тебя не было никаких сомнений по поводу меня. А ещё два раза в год девушке нужно ходить к гинекологу, даже если она не замужем.

– Ну, хорошо, им луйснес, – папа, наконец, сел за стол. – Пойдем и к гинекологу.

– Мх, – довольная я, разрезала очередной блинчик с джемом и запивала сладким, вкусным – чаем. После завтрака я помогла папе убрать все со стола, мы вызвали специальное такси и поехали.

– Ну что ж, улучшений никаких нет. Ситуация та же, какой была. Заметно, что Нарминэ не подвержена стрессу, но показателей улучшений ещё нет и возможно придется проводить операцию.

– Когда? Она обязательна? – папа положил свою руку мне на плечо.

– Сделаем ещё пару анализов и решим, может операцию все же не придется проводить.

– Может, – грустно произнесла я. Моим лечащим врачом был молодой мужчина тридцати трех лет, носящий очки и имеющий нос с горбинкой. Его карие глаза были очень темными, до такой степени, что казались на первый взгляд черными, как смоль и лишь, если присмотреться, было видно, что они карие.

– Хорошо, спасибо. – Поблагодарив врача, мы вышли из его кабинета и прошли в следующий, чтобы сдать анализы и пройти процедуры. Спустя час тридцать минут, мы, наконец, освободились и папа уже собирался покинуть больницу.

– Пап, – обратилась я к отцу, и он посмотрел на меня. – А гинеколог?

– Ах, да, – ударил рукой по лбу. – Совсем забыл.

– Пойдем, – сказала я.

– Им луйснес, ты побудь здесь, а я пойду и узнаю, есть ли он сегодня.

– Хорошо, – согласилась я.

– Будь здесь, никуда не уходи, – наставлял папа, как маленькую девочку и покачал указательным пальцем.

– И не планирую, – улыбнулась наигранно суровому выражению отца. Папа спустился вниз, чтобы узнать у медсестры на месте ли гинеколог.

– Здравствуйте, Сирун, – поздоровался он с голубоглазой медсестрой в белом халате. На её тонких губах виднелась красная помада, вокруг губ были морщины данные от времени и годов.

– Здравствуй, – медсестра произнесла имя отца, так как в этой больнице мы уже знали всех.

– А Пашутрян сегодня присутствует?

– Гинеколог? – спрашивает медсестра, оторвавшись от бумаг.

– Да.

– Нет, он в отпуске и вернется через неделю.

– А-а-а, – произнес папа. – А другого гинеколога нет?

– Сегодня нет, уже ушёл. Приходи завтра до одиннадцати он здесь.

– Хорошо, спасибо. Всего доброго. – Папа попрощался и ушёл обратно к лестнице, чтобы забрать меня.

В это время, я находилась на том же месте, где меня оставил папа, и наблюдала за детьми и их родителями. Воспоминания из детства нахлынули на меня с новой силой, я так долго держала все в себе и всю эту боль, мысли. Долгие месяцы депрессии и стресса, страха за родных, боль за них и желание быть снова рядом, чтобы все было как прежде. Вижу двух девочек играющих вместе, мама наблюдает за ними и снимает на телефон – это картина очень напоминает нас с Лилит и Тиграном в детстве. Трое маленьких сорванцов играют в поликлинике, ожидая своей очереди. Все дети плачут, кричат, а мы, втроем ещё не понимая, чего они так плачут и ревут, играем себе спокойно. Помню реакцию Тиграна, когда зайдя в кабинет педиатра, он узнал, что ему будут делать прививку: как он кричал, визжал, пищал за это, а на второй раз сразу схватился за шкаф и его никак не смогли от него оторвать. Ребенок крепко вцепился в шкаф и прижал к нему пальцы, в результате чего его не смогли оторвать от него. Даже щекотка не помогла, он мужественно терпел, лишь бы ему не делали укол в пальчик. Укол не был таким больным, как самый первый укол в изгиб руки, который делали когда-то – вот это было действительно больно.

– Им луйснес, – обратился ко мне папа, и лишь сейчас я заметила, что все вокруг плывет, а глаза ужасно жжет из-за нахлынувших слез. Папа взглянул вперед, и на его лица мелькнула тень грусти. – Пойдем.

– Да, – глухо ответила я, из-за кома, который застрял в горле. До машины мы дошли молча, так же как и доехали до дома. В машине папа думал о чем-то и глядел в окно за сменяющимися пейзажами, но он не был здесь. Он был где-то там, далеко.

– Пап, – он не среагировал, но мне казалось, что он слушает. – А из-за чего умерла Майрик? – сердце защемило от узнанной правды.

– Им луйснес, я же говорил тебе, что она умерла во время родов – врачи не смогли остановить кровь. Она не свертывалась и поэтому умерла.

– А это точная информация? – смотрю на отца, делая намёки. – Делали вскрытие?

– Нет, зачем?

– А вдруг, это была ошибка врачей?

– Операцию проводил лучший врач Армении, и ошибки быть не могло.

«Как же ты слеп, пап…»

– А что? Почему ты спрашиваешь?

Я отворачиваюсь к окну и тихо говорю:

– Ничего, просто…

– Им луйснес, я знаю, что тебе её не хватает. Мне тоже её очень сильно не хватает, тем более сейчас, когда столько всего произошло. Она бы сказала мне, что делать, как быть – она была очень мудрой женщиной и всегда знала ответы на любой вопрос… – я молчала, папа тоже замолчал, а после продолжил, – мы очень ждали, когда ты родишься, – я посмотрела на него. – чтобы потом, когда тебе будет уже три недели и вас выпишут с роддома – уехать всем вместе в Тбилиси.

– В Тбилиси? – удивленно спрашиваю я.

– Да. Твоя мама очень любила этот город – это был город её юности и детства.

– А она разве не была армянкой?

– Она была армянка, но из Тбилиси. Там прошло все её детство и юность, там она училась и жила много лет у бабушки с дедушкой. А после их смерти покинула отчий дом и уехала в Ереван, где мы и познакомились с ней.

– А что случилось с её родителями?

– Они умерли в автокатастрофе, когда ей было пять лет, и воспитывали её бабушка с дедушкой. А этот дом по-прежнему стоит там и пустует.

– Откуда ты знаешь? – удивленно спрашиваю я.

– Я был там, когда тебе было десять, – я посмотрела на отца с удивлением, он не обращал внимания на мой взгляд и продолжал, – ключи от их дома лежат под столом у нас дома, где стоит фотография твоей матери.

Киваю головой, говоря: «понятно» и отворачиваюсь к окну. Оставшуюся дорогу мы проехали молча, и каждый из нас был погружен в свои мысли и думал о своем. Я переваривала всю полученную информацию и смотрела на сменяющиеся пейзажи за окном, которые знала наизусть. А папа вспоминал Майрик…

____

¹Молитва к Иисусу Христу: Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас.

²Шахаду – молитва, которую произносят во время принятия Ислама.

³Иман – знания по религии

9. Позор

– Религия Аллаха ясна и проста. Свет подобен дню, а мрак ночи.

– Однако осквернили её приверженцы нововведений из числа ашаритов, мурджиитов, шафаатчиков, и сделали из неё нечтоматематическое вычисление, – поддержала Хеду, Айлин. Мы сидели в гостиной и попивали черный, азербайджанский чай. Айлин с Хедой рассказывают о своей религии по моим просьбам. У меня появлялось все большее и большее желание узнать их религию. Она была для меня нечто новым, интересным и неизвестным. Больше всего мне нравилось одеяние в котором они были.

– А зачем вы покрываетесь? – поинтересовалась я у Хеды.

– Мы скрываем свою красоту от чужих глаз, чтобы подарить её своему единственному – мужу.

– Нам запрещено носить короткие одеяния, – продолжала Айлин, – показывать тело чужим мужчинам.

– А вы не считаете это, ущемлением ваших прав?

– Ущемлением прав? – Хеда засмеялась, схватившись за живот. Айлин улыбнулась.

– Нет, – начала Айлин. – это не ущемление наших прав, никак нет. Наоборот, хиджаб, паранджа – это очень красивый аксессуар для нас и лучше ходить покрытой, чем полуголой. Жаль, что об этом я поняла не так давно и, что поверив мужчине сняла одеяние… – Айлин загрустила вспомнив, что-то из прошлой жизни. Эта девушка по сей день является загадкой для меня. Я не спрашивала её о прошлом, почему она дошла до жизни «падшей женщины». «Захочет сама расскажет», – думала я, по этому поводу. Я не могу обьяснить, что повергло меня к этому, но просто произошло так. Просто появилось огромное, немыслимое желание произнести Шахаду и стать мусульманкой. Я очень много начала интересоваться этой религией, много читала и нашла много чего схожего со своей верой, но разница была в том, что Ислам был куда понятнее, я нашла в нем все ответы на вопросы, которые задавала отцу, священникам и ответа на которые не получала. И в один день, я все-таки сделала это… Это был обычный день, не отличающимся ничем от других. Но только разница была в том, что этот день полностью изменил мою жизнь. Повернул её на все триста шестьдесят градусов.

Проснувшись рано утром, я очень сильно захотела проснуться под звуки Азана,¹ несмотря на то, что никогда не слышала его и не знала его звуков. Но в моей голове после этого желания, магическим образом появилась очень приятная и потрясающая мелодия, которая согревала мое сердце и успокаивала душу. Потянувшись за телефоном, я увидела, что сейчас пять утра. Я откинула одеяло в сторону и встала.

– Я стаю? – придя в себя полностью после сна и осознав, что я не могу ходить, но сейчас я чудесным образом – упала.

Если секунду назад я стояла на своих двух – свободно и легко, то через пару минут они стали какими-то ватными и я перестала совершенно их чувствовать. Начинаю щипать, чесать, но ничего не чувствую.

«Может это сон?» – пронеслась мысль в голове.

– Ай! – запищала я и схватилась за рот – прикрывая его. Испугавшись, что разбужу папу с дядей. Начинаю бить по ноге – массируя её таким образом и понемногу начинаю чувствовать их.

– Господи… – чувствую абсолютно все прикосновения к ногам и боль. Облокачиваюсь на кровать и пытаюсь медленно встать. – Получилось… Неужели? – шокировано смотрю на свои ноги и не могу поверить, что стою. Делаю на месте пару шагов и шаги в сторону – все получается. Прыгаю на месте от счастья и вновь падаю. Устала. Привстаю опять, но на этот раз, чтобы лечь обратно – спать. Сердце радуется, душа окрылена и радость распирает меня полностью.

«А вдруг это сон все-таки сон? – вновь задумалась я. – Если это сон, то пусть он не кончается никогда». – С такими мыслями я заснула.

– Нарминэ, просыпайся.

Открываю глаза и вижу в комнате дядю. Он отодвигал шторы в сторону и распахивал окно.

– Сейчас, – говорю я и отодвигаю одеяло в сторону. – Дядя, знаешь, мне сегодня приснилось, что я встала на ноги.

Дядя удивленно смотрит на меня и зовут папу.

– Что случилось? – спрашивает папа, заходя в комнату. В его руке белое полотенце и он вытирает мокрые руки.

«Видимо приготовил завтрак и сейчас мыл посуду».

– Нарминэ сказала, что ей приснилось, как она ходила и стояла на своих ногах. Может попробуем? – дядя смотрит на отца делая намёки. – Может она действительно?

– Не знаю ара, не знаю…

Смотря на задумчивое лицо отца и дяди, который смотрит на него выжидающе. Я пробую пошевелить пальцами на ногах. Спустя пару секунд наконец вспоминаю, как ими шевелить и где они, а после пробую встать: откидываю одеяло и встаю. Дядя смотрит с удивлением, а папа не сразу понимает в чем дело. Пошатываюсь и падаю, но вновь встаю. Делаю небольшие шаги – устаю сразу.

– Хвала Аствацу! – восклицает папа.

– Сегодня сходите на осмотр, – начал парировать дядя. – Посмотрим, что скажут.

– А что они должны сказать? – не понял папа. – Они говорили, что у нее шоковая реакция, стресс и из-за этого она не может ходить. Но вот, она встала, значит все прошло. – Рассуждал папа, а я начала понимать, что это далеко не из-за прошедшего «стресса». Вспоминаю ту прекраснейшую мелодию, которая засела в моей памяти и сердце.

– Пойдемте завтракать, – вывел нас из мыслей дядя.

– Да, пошли, – согласился папа и они вышли из комнаты. Я взяла полотенце и направилась в ванную, как давно я не стояла под душем. Холодные струи воды протекали по моему телу.

– Нарминэ, – папа постучал в дверь. – С тобой все хорошо?

– Да пап, все в порядке, – незамедлительно ответила я.

«Пора выходить, а то он волнуется».

Выйдя из ванной с большим нежеланием, я одела свой белый сарафан с темно-розовыми цветочками, которые были нарисованы на пышной юбке и зашла на кухню. На голове оставалось полотенце, напоминавшее о приятной утренней процедуре.

– Ты как всегда прекрасна, Нарминэ, – сказал дядя, как только я вошла в кухню.

– Мерси, – поблагодарила я и села за стол завтракать. Завтра готовил папа, как это бывает обычно, только раньше ему помогала я, а после коляски иногда. Но теперь я вновь могла помогать ему, что очень меня радовало.

– Ты поела? – спросил папа, когда я понесла тарелки к раковине, чтобы отправить папу сесть за стол и помыть самой.

– Да. Иди, сядь, отдохни, я сама все помою.

– Не нужно им луйснес, я уже закончил, – сказал папа домывая последнюю вилку.

– Ты так пойдешь к врачу? – он посмотрел на мой сарафан.

– Да, а что? Переодеться лучше?

– Нет, я просто думал, что ты потом переодеваться будешь. Ну если ты уже готова, то пойдем, – сушит руки, – поедем на моей машине.

– Хорошо, – довольная я, пошла за сумочкой в которую положила книгу.

– Идем? – спросил папа, стоя у порога.

– Идем, – довольная киваю.

Это был первый раз за год и четыре месяца, когда я переступала порог квартиры сама – на своих двух, а не на двух колесной каталке. Не знаю, почему, но в этот момент я чувствовала некую тревогу и тревожность. Было страшно, был страх некого неизвестного и необузданного. Несмотря на раннее время, на улице было довольно большое количество детей, взрослых и конечно пройти незамеченной, как бы мне этого не хотелось мне не удалось.

– Ой смотри, это же Нарминэ! – воскликнула одна, сидящая на скамейке перед домом. Она была соседкой и, пожалуй, единственной, которую я не знала – лишь знала, что мы соседи.

– Это Нарминэ? – восклицали и спрашивали друг друга люди.

– Нет, или да?

– Она ходит?

– Говорили же, что она на коляске инвалидной будет сидеть всю жизнь. А тут на тебе, – рассуждала другая соседка. Все смотрели, рассуждали, но лишь двое посмели подойти – одноклассницы.

– Барев, – поздоровались со мной подошедшие две одноклассницы.

– Нармин, джан, – начала светловолосая Мариам. Её волосы были каштанового цвета, а концы окрашены в белый.

– Ты встала? Поздравляю ахи, – сказала вторая.

– Мерси девочки, мерси². – Кратко поблагодарила я и направившись в машину, где уже сидел папа и ждал меня.

– Какое хорошее радио! – воскликнул папа, как только я села в машину и захлопнула дверь.

– Что за радио? – поинтересовалась я, в то время, как по колонкам прозвучала песня Мавра Мкртчяна.

– Армения джан – называется, толи радио джана, – пожимает плечами, а я улыбаюсь. – Я только включил и не расслышал названия, но что-то в этом роде.

– Пап, – он посмотрел на меня. – Ты – авели, сирум ем кез³.

– Анчап сирумем, им луйснес,⁴ – ответил мне он, смотря прямо в глаза.

На такой добродушной ноте мы отправились к врачу. Кто же знал, что это будет последний день, минута, секунда мгновения, когда мы с отцом можем быть вместе, как прежде. Как всегда были и могли бы быть. Если бы не череда ситуаций из прошлого и на данный момент истории настоящего…

– Добрый день, – поздоровались мы с врачом, зайдя в его в кабинет.

– Добрый, – ответил нам врач не отрываясь от заполнения бумаг. Но стоило ему поднять свой взгляд, как его глаза практически выпали из орбит. – Нарминэ?! – он встает из своего рабочего места и подходит ближе. – Ты ходишь? – удивленно спрашивает он, не веря своим глазам.

– Да, – ответила я, с улыбкой на лице при виде удивления врача. – Я хожу.

– Но как? – задает вопрос он, не понимая происходящего. – Это конечно хорошо, но как такое возможно? Все анализы были в норме, но показатели были не в лучшем состоянии, как и ваше здоровье.

– Представляете доктор, – вмешался папа, – она сегодня утром взяла и встала – сама.

– Ничего себе! Это фантастика.

На тот момент мне самой казалось это фантастикой. Но сейчас спустя годы, по сей день я не понимаю, чему был шокирован так сильно врач. Он сам говорил, что есть все шансы, что я встану на ноги. Возможно, его шокировал результат: один год и четыре месяца. В то время, как есть и те, кто сидит на инвалидной коляске несколько лет – имея при этом потрясающие анализы и все.

– Ну раз вы уже ходите, то это просто чудесно и прекрасно. Сдайте ещё анализы, чтобы мы могли убедиться, что с твоим здоровьем Нармин, абсолютно все хорошо. И после, я надеюсь, мы с вами уже не увидимся в стенах этой больницы, – он мило улыбнулся. – А где—нибудь в другом месте, с радостью.

«Простой армянский намек, причем прямой. Хоть прикрыл бы его чем—нибудь…» – думала я и на моем лице появилась широкая улыбка, вызванная моими собственными мыслями.

– Да, конечно, – согласился папа.

– С радостью, – поддержала отца.

Сдав все анализы и попрощавшись со всеми, мы направлялись в папина любимую машину.

– Ну, что? – сев в машину произнес папа. – Поехали праздновать!

– Куда? – удивленно спросила я.

– В твое любимое кафе – мороженое.

– Пап, мне тогда было десять, а сейчас мне уже шестнадцать через два дня.

– Хорошо, куда тогда?

– Ну, вообще—то, от кафе мороженного я не отказывалась.

– Но ты…

– Я, – перебила отца, – сказала, что мне тогда было десять, но я не говорила, что не хочу туда ехать или, что не хочу мороженого. – Довольная, скрестила руки на груди. Папа засмеялся и завел машину в направлении вкуса моего детства. Я не была здесь уже год. Это было наше семейное кафе, которое мы посещали все вместе, тогда ещё полной семьей. Но заходя туда, я не чувствовала боли, обиды, сожаления, что очень удивило меня. На моей душе был покой, умиротворение и счастье за моих родных, которых нет и, которые есть. Я не знаю, как это описать или объяснить, но это как-то так.

«Поздравляю Нарминэ, ты сошла с ума!» – обращалась сама к себе.

Я очень радовалась порой, что никто не умеет читать мысли, иначе за свои мысли я бы очень покраснела – краснее помидора, если бы кто—нибудь умел их читать. Но мечта уметь читать чужие мысли – останется со мной до конца и попадает в список не сбываемых желаний. Папа заказал мне две большие порции мороженого, а сам взял себе кофе и одну маленькую порцию.

– Почему только одна порция?

– Ты знаешь, что я не очень люблю сладкое. Это ты у меня, сладкоежка, вся в Майрик.

– Да, – с некой грустью согласилась я.

Мне безумно не хватало мамы, очень. Но у меня был отец, который пытался заменить мне её и у него это шикарно получилось. Но забота матери это все равно другое… Но нужно ценить и одного родителя и двух, не важно сколько их, главное, что они есть.

– Пап, – долго думая, я все-таки решила спросить. – А… ты прочитал тот дневник, который я тебе дала? – подняла свой взгляд и встретила с медовыми глазами отца.

– Нет им луйснес, ещё нет. А там что-то важное?

– Да нет, я просто поинтересовалась… – пауза. – Только дяде не показывай и спрячь от него, – напомнила вновь.

– Да, я помню. Он у меня всегда с собой, прочитаю, как-нибудь.

– Хорошо, – согласилась я и какая-то тревога повисла на моем сердце, какой не было минутами ранее. Тяжесть сердца сразу же показалась на моем настроении и мороженого уже не хотелось, как и находиться здесь.

– Поехали домой? – спросил папа, словно читая мои мысли.

– Поехали, – соглашаюсь я и мы уходим из кафе.

В машине мы ехали молча, тишину между нами нарушали лишь странные звуки исходящие с нашей машины и радио, которое нашел папа.

– Ты иди, – папа остановил машину возле дома. – А я поеду на работу.

– Хорошо папуль, – согласилась я и поцеловала папу в щечку. После, чего открыв дверь машины ушла. Когда машина отца отъезжала, я помахала ему ракой, как делала в детстве.

– Нармин, – позвал меня Мустафа. Я не стала поворачиваться в его сторону, проигнорировав парня, я пошла в сторону своего подъезда. – Нарминэ, стой! – окликнул он меня вновь, но я продолжала делать вид, что не слышу и не вижу его. После того, как я узнала, что он спал с моей двоюродной сестрой – он стал мне мерзк и противен.

– На погоди ты! – хватает меня за руку и поворачивает к себе.

– Отпусти, – сквозь зубы произношу я. Но он только усиливает хватку и притягивает к себе. – Отпусти… – вновь произношу я сквозь зубы, но чуть строже и громче.

– А вот и не отпущу, пока не скажешь в чем дело. – Он ищет мой взгляд, хочет, чтобы я посмотрела на него, но я смотрю в сторону, куда угодно, лишь бы не смотреть на него или в его серые глаза.

– Что именно ты хочешь знать? – равнодушно спрашиваю я.

– Не притворяйся, что не знаешь! – подняв голос и крепче сжимая запястье произносит он. – И посмотри мне в глаза, я с тобой разговариваю!

– Я не обязана смотреть на тебя, я свободный человек и имею право смотреть куда угодно.

– Поэтому, как свободный человек можешь свободно смотреть на меня, – он хватает мою голову левой рукой и силой поворачивает в свою сторону. Мы встречаемся взглядами. – А теперь, можешь рассказать почему ты избегала и избегаешь меня? Или встала на ноги и я тебе уже не нужен?

– Стесняюсь спросить, а для чего ты был мне нужен, когда я была в инвалидной коляске? – приподняла правую бровь. Вызов был брошен и мы оба понимали, что обратной дороги нет. – Мы с тобой были лишь знакомыми и тот факт, что ты спал с моей двоюродной, старшей сестрой не обязывает меня дружить с тобой или продолжать делать то, что делала она.

– Ах, вот оно в чем дело, – на его лице появилась ухмылка. – Айлин уже рассказала тебе? Только я не знал, что она твоя двоюродная сестра. Я узнал об этом лишь на похоронах её младшей сестры.

– Лилит… – с болью произнесла я, вспоминая её мой лучик солнца.

– Да, её, – Мустафа произнес эти слова с какой-то жалостью, сожалением, толи сочувствием. – Я клянусь, я не знал, что вы с ней родственники. Если бы я знал, я бы не стал спать с ней и помогать ей принять Ислам.

Я подняла свои очи и взглянула на него с ещё большим вызовом и непониманием.

– Так это она из-за тебя его приняла? – спрашиваю его и чувствую некий холодок пробегающий по коже. – Хотя, можешь не отвечать мне неинтересно. – Выдергиваю свою руку из его руки. Отворачиваюсь и быстрыми шагами направляюсь домой.

– Где ты была?! – яростно крича, задает вопрос дядя. От неожиданности я вздрагиваю и прикладываю руку к сердцу из-за испуга.

– Мы с папой были у врача, а после в кафе заехали.

– А, ну хорошо, – уже более спокойно произносит он. – Я просто переживал за тебя, ты единственное, что у меня осталось.

Его последняя фраза, на которую я не дала ответа немного смутила меня, но тогда я не обратила на неё никакого внимания. Сняв обувь, я помыла руки в ванной, собрала свои волосы заколкой и пошла на кухню – готовить обед. Легкий салат, вкусный суп и пирог с апельсинами и бананом.

– Нарминэ, – дядя позвал меня. – Я по делам, – не успела я подумать что-то или ответить, как дверь мигом захлопнулась.

– Ну ладно, – произнесла я, доставая пирог из духовки. Послышался глухой звук звонящего телефона. Положив на подставку противень с пирогом, я побежала в перчатках за ним.

– Алло, – произнесла я в трубку, звонил неизвестный мне номер.

– Нарминэ, зайди ко мне, – по нежному голоску я узнала Хеду. – Есть разговор.

– Хорошо, – согласилась я. Её голос был серьезным и тревожным, как никогда прежде. Сняв кухонные перчатки, выключив плиту и все в доме. Разложив все красиво и накрыв на стол, я пошла переодеваться с домашней одежды. Надев легкий сарафан, я пошла к Айлин и Хеде.

– Привет девочки, – открыла дверь, которая была не заперта и зашла в квартиру.

– Привет, Нарминэ, – с привычной паузой произнесла Хеда.

– Так это правда? – Айлин удивленно взглянула на меня. – Ты ходишь! – восторженно воскликнула девушка.

– Да, – с искренне улыбкой произнесла я. – Но было это как—то странно…

– Что странно? – не понимая спросила Хеда.

– Давайте пройдем, а то в пороге стоит, – Айлин прошла в гостиную и поманила нас за собой.

– Сегодня утром, – начала я свой рассказ присаживаясь на мягкий шахматный диван. – Проснувшись в пять утра, мне ужасно захотелось проснуться под звуки Азана, но я никогда не слышала его. А после, в моей голове прозвучала невероятная и чудесная мелодия, которая так успокаивала сердце и душу… – мечтательно говорила я, вспоминая те звуки, услышанные впервые. – И потом, я откинула одеяло и встала. Когда пришло осознание, что я стою, несмотря на то, что не могла ходить – я упала. Но потом я начала массировать ноги и начала чувствовать их и наконец встала. Легла спать, а потом проснувшись окончательно, я смогла встать. Хоть и думала, что событие произошедшее пару часов назад был сном, но нет, это была правда.

– Надо же, – удивленно произнесла Айлин.– Вот это история…

– Ничего себе, я слышала много историй, но эта… – удивилась Хеда.

– Я сама в шоке…

В последующие два дня ничего примечательного не происходило. Кроме, того, что сегодняшнее утро было моим днем рождения.

– С днем рождения принцесса, – поздравил папа, положив мне на кровать цветы и золотистую цепочку с моим именем.

– Спасибо пап, – поблагодарила я. Утро было начато с вкусных вафлей, любимых блинов с клубничным варением и тортом.

– Какой торт! – воскликнула я, при виде этой красоты. Торт был с чистого, белого шоколада, покрытый сверху черным шоколадом и украшен клубникой, ежевикой и даже конфетками, дольками шоколада.

– Я тут заметил кондитерскую, которая открылась неделю назад и решил заказать у них. Тут ещё надпись есть, – он повернул торт в другую сторону и показалась надпись армянскими буквами, гласившая:

– «Самой красивой, милой и любимой Нарминэ». – прочитав надпись вслух, я была очень рада и удивлена. – Спасибо папа!

– Не за что, им луйснес, – папа улыбнулся своей медвежьей улыбкой и поцеловал меня в головку.

Сегодня мне исполнилось шестнадцать лет и сегодня был ровно год, как с нами нет Лилит, Тиграна и Карины… Ровно год, как нет нашей полной семьи. Праздновать мы не собирались, просто звонили родственники и поздравляли с днем рождения, желали всего лучшего, а тетя Аннуш приехала вместе со своими детьми и одарили меня подарками, цветами. Мы посидели, поели торта с чаю и они ушли. Было пол четвертого, когда я осталась дома одна – дяди не было с утра, папа ушел по делам, тетя Аннуш ушла час назад. Я решила устроить генеральную уборку в доме и когда протирала шкафы из полок шкафа выпал какой-то серый пакетик. Я взяла его, чтобы положить на место, но он раскрылся – его было двенадцать штук, довольно пухлый и тяжелый. Закрыв снова, я положила его обратно. В дверной звонок позвонили и я пошла открывать дверь.

– С днем рождения! – вскрикнули Айлин и Хеда. Девушки были одеты одинаково – паранджа цвета голубой лазури, очень шли им. В руках Хеды был целлофан и шарики, а у Айлин целлофан и мишка с цветами.

– Заходите, – пригласила их в дом. Айлин произнесла одновременно с Хедой и со мной: – Это тебе, – сказали девочки и одарили меня подарками.

– Спасибо! – искренне поблагодарила их я и позвала на кухню пить чай с тортом. Но перед этим, показала им свою комнату и положила серого, большого мишку Teddy на кровать и цветы в вазу. Показала девочкам квартиру и мы прошли на кухню пить чай.

– А мы ещё тортик принесли и сок, – Айлин достает из белоснежного пакета с эмблемой супермаркета.

– А теперь подарки, – объявляет Хеда. – Помимо мишки с цветами, мы хотим подарить тебе ещё и Коран. – Хеда достает из целлофана, который был у Хеды книгу с невероятно красивым оформлением и прозрачный целлофан в котором лежали три паранджи.

– Вау! – воскликнула я, при виде нежно—голубого, цвета лазури и салатного цвета паранджи. – Какая красота!!!

– Мы знали, что тебе понравится, – довольная воскликнула Айлин. Мы весело провели с девочками время, смеялись, общались и незаметно прошло два часа.

– Нам уже пора, – сказала Хеда вставая со стола, – мы пойдем.

– Уже уходите? – спрашиваю я.

– Да, мы пожалуй пойдем.

Я проводила девочек и приступила к уборке – убирая все со стола. Забрала подарки в комнату и села читать Коран, который был на русском. Я провела весь оставшийся день за чтением свящённого писания, который открылся для меня совершенно с другой стороны и понятия. Появилось жесткое желание стать мусульманкой, было жуткое желание, какое обычно бывает у людей при голоде или чем—нибудь ещё. Это была моя потребность на данный момент, которую я очень хотела исполнить. Но не стала. Последующие дни желание усиливалось с огромной силой, я читала Библию, не выходила из дома, читала молитвы, ходила в церковь, но мое желание стать мусульманкой, не проходило, а лишь усиливалось. Прошло две недели, а я приклеилась к Библии, не выходила из нашей Апостолической церкви, но мне не удалось укрепить свой дух. Желание подкрепить свой Иман и стать мусульманкой было сильнее меня и я не смогла – поддалась искушению, соблазну.

– Хеда! – я вошла в квартиру девушек, не постучавшись. – Хеда!

Дверь в их жилище всегда была открыта, только если они были дома.

– Девочки! – продолжала звать я, заходя на кухню и в гостиную.

– Что случилось? – спросила Айлин, наматывая синее полотенце на голову. – Нарминэ? – удивилась она.

– В чем дело? – следом за Айлин выходит Хеда с крашенными бровями.

– Ха—ха, – стоило мне увидеть брови девушки, как меня разорвало на смех, так сильно, что у меня заболел живот и я схватилась за него. – Ха-ха, ой не могу, – продолжала я смеяться. Мой смех был такой заразительный, что девочки начали смеяться вместе со мной.

– А над чем мы смеемся? – сквозь смех задает вопрос Хеда.

– Я над твоими бровями, а вы не знаю. – После этих слов, девочки начали смеяться ещё сильнее.

– Ладно, все, хватит, – хватаясь за живот сказала Айлин.

– Девочки, я вообще-то к вам по делу, – чуть более серьезным тоном сказала я и не сдержавшись вновь засмеялась.

– Что случилось?

– В чем дело? – одновременно спросили они.

– Я хочу принять Ислам!

– Что-о?! – удивленно спросила Айлин, раскрыв рот. Хеда смотрела на меня с восхищением.

– Я знала, что этот день наступит. Ты должна быть мусульманкой, ты слышала звуки Азана и так интересовалась нашей религией. Я сразу поняла, что ты примешь Ислам, но не хотела содействовать этому, Аллах Сам направляет людей к Себе.

– Я хочу произнести шахаду, но у нас нет мечети.

– Ислам можно принять не только при имаме, но и при свидетелях, – задумчиво сказала Айлин.

– Тогда приступим, – с надеждой в голосе произнесла я и взглянула на девочек.

– Дай нам для начала переодеться, – сказала Хеда. Через пару минут, мы сидели с девочками на ковриках в гостиной. На Хеде был красивый, темно-салатная паранджа, а на Айлин коричневая.

– Нарминэ, уверена ли ты в своем решении? – спрашивает Хеда.

– Да, уверена.

– Тогда повторяй за мной: я свидетельствую о том, что нет Бога, кроме Аллаха и пророк Мухаммед Его посланник.

– Я свидетельствую о том, что нет Бога, кроме Аллаха и пророк Мухаммед Его посланник, – произнесла я с сердцем и душой.

В моей голове происходило, смещение – словно я отказываюсь от одного Бога и перехожу к другому. Но после произнесенных мною слов, с моего сердца словно выпал тяжелейший камень и мне стало так легко, спокойно. После этого, я точно поняла, почему Ислам ассоциируется с душевным покоем. Мне стало так легко и спокойно… Я была счастлива. Девочки объяснили мне, когда и, как нужно делать намаз. Все остальное, я знала и так. Спустя три недели, я уже просыпалась без будильника для совершения намаза и знала восемь аятов. Как в один из дней произошло это…

– Нарминэ! – Папа ворвался в мою комнату с криком. Его вены на шее опухли от злобы, а лицо стало красным. Я перепуганно взглянула на него. – Как ты посмела? – папа одним шагом преодолел расстояние между нами и звонкая пощечина прошлась по моему лицо.

– А я говорил тебе, не нужно так доверять дочери и баловать. – Дядя влетел следом за папой, в его руке был черный, кожаный кнут, который он привез из Албании.

– Папа, – только произнесла я, как следующая пощечина полетела мне по лицу.

– Не смей! – Грозно прокричал он мне и ударил вновь. – Я тебе больше не отец. Моя дочь умерла!!!

– А я говорил, я говорил тебе! – произносил дядя, помогая отцу бить меня. – Шалава! Кто знает, кому она уже дала, раз сменила религию, то могла так же легко продать и свою честь.

Слова дяди были острее всех кинжалов, которые вонзали прямо в сердце. В этот день меня обвинили во всех смертных грехах, обозвали, как только было можно и нельзя. В этот день отец впервые поднял на меня руку, он избил меня до полусмерти. А дядя подливал огонь в масло и помогал ему бить меня, унижал и оскорблял.

– Посмотрим ещё, насчет чести и не дай Бог Нарминэ, не дай Бог, – папа показывал указательным пальцем надо мной. Внутри меня все ужасно ломило и было безумно больно, моральная, душевная и физическая боль, и тоска поместились во мне. Я приподнялась из последних сил и увидела, что уже стемнело – они били меня с часу дня до глубокой ночи. Из моего рта шла кровь, губа была разбита, как и я сама. Кости ужасно ломило и очень болели. Через пару минут послышался звонкий хлопок двери. Дрожь и страх охватили мое тело и я привстала, чтобы закрыться изнутри. Я позабыла о своей боли, разбитости – мной руководил страх, с последних сил я подбежала к двери. Это был порыв моей интуиции, к которой я прислушалась неоспоримо, как никогда. Дверь попытались открыть, а после начали стучать.

– Нарминэ-э-э, – протянул дядя и начал стучаться. – Открой дверь.

Я отпрянула от двери и начала быстро обыскивать комнату в поисках защиты. Я начала звонить отцу, но он сбрасывал, а после отключил телефон. Ничего лучше я не придумала, кроме как включить запись задней камеры на телефоне и отложить его на стол, так чтобы было видно происходящее. Руки дрожали, сердце билось с бешеной силой, поэтому включить камеру и нормально поставить телефон на стол удалось не сразу. Постукивания в дверь переходили на злые крики и попытки взлома двери.

– Нарминэ, открой и я обещаю, что буду нежен.

– Уходи, – еле слышно произнесла я, что есть силы. – Ты зверь, а не человек. Гореть тебе в Аду! Да покарает тебя Аствац!

После очень сильных ударов, дверь поддалась и с грохотом упала на пол.

– Нарминэ, – дядя начал заходить в комнату и растягивать ширинку штанов. От ужаса и страха меня бросило в дрожь. – Ну что ты, Нарминэ. Ты же всегда была хорошей и послушной девочкой, – он находу раздевался и подходил ко мне. – Так будь и сейчас. А я обещаю, что буду нежен с тобой. – Он был совсем рядом, мои руки инстинктивно начали искать на столе, что-нибудь, чем бы я смогла его задержать. Как только он подошел ещё ближе и протянул свои грязные руки к моему лицу, я потянула свою правую руку в которой была книга и ударила его ею по голове со всей силы. Он пошатнулся. Я ударяла несколько раз, пока не смогла оттолкнуть его и побежала к дверям – они оказались заперты. Убежала на кухню.

– Помогите! – распахнула окно и начала кричать, находящимся на улице людям.– Пожалуйста, спасите! Помогите! Насилуют! Позвоните папе, умоляю!!! На помощь!

– Нарминэ, зря кричишь, – его лицо озарила похотливая улыбка. – Тебя никто не спасет, кроме меня.

Я отпрянула от окна к плите, справа от которой находились столовые приборы. Схватив нож я сказала:

– Не подходи! – протянув нож вперед произнесла я.

– Ха-ха, – дядя рассмеялся открыв рот на всю и опрокинув её назад. – Не смеши, я же знаю, что ты не можешь поднять руку на животное, не то, что человека.

– На животное не могу, а на такую нечесть, как ты… – я замахнулась ножом в его сторону и задела плечо. Он закричал и оскорбил меня непристойным словом, а после набросился на меня вновь, я пыталась бежать. На его плече была небольшая царапина из-за моего замах. Я кричала, что есть силы, во все горло, прося и моля о помощи. Он ударил меня со всей силы и я упала, отползала назад, несмотря на то, что позади был тупик. Он набросился на меня и начал поднимать юбку моей паранджи. Я отбивалась ногами, била руками, кричала, но все тщетно. Он был сильнее меня, но я не желала так просто сдаваться и билась ногами, мешая ему сделать задуманное. Я боролась и дралась за свою честь – не желая опозорить отца. Но он был сильнее меня и только чудо могло спасти меня. Я молилась молча всем богам, которых изучала в школе, просила Майрик и Аллаха о помощи. Он разорвал на мне мою майку и содрал с меня мою длинную в пол юбку. Я оставалась в одном белье, которое дядя яростно пытался сорвать с меня, оголяя мое невинное тело. Я отбивалась, как могла в то время, как он говорил:

– Не нужно, Нарминэ и я буду с тобой нежен. Давай же, не сопротивляйся, посмотрим первый ли я у тебя… – он улыбался своей изощренной улыбкой, обнажив белоснежные зубы. В этот момент дверь в квартиру открылась.

«Неужели, кто—то услышал мои крики…» – подумала я, но радоваться было совершенно рано. Дверь открылась и в дом вошёл отец. Услышав его дядя сразу же повалил меня на себя, так что я была над ним и начал визжать:

– Нет, Нарминэ, что ты делаешь! Ты моя племянница, мы же не можем…

– Что здесь происходит?! – папа смотрел на эту картину с шокированными глазами. Он покраснел хуже помидора и резко начал бледнеть схватившись за сердце. Достал из кармана брюк свое лекарство и выпив пару таблеток, принялся разбираться.

– Она полезла на меня, как только ты ушел, – начал врать дядя. – Я еле как мог, отбивался от неё, при этом пытаясь не причинить ей боли – племянница все ж таки. Не смотря на мое зареванное лицо, на мои молящие глаза, пытающие сказать, что это ложь – зверски избил меня. Но больше меня ранили не физическая боль причиненная им, сколько моральная за то, что он не верит мне. Хотя, что я могу сказать? из-за криков, пока я отбивалась, я потеряла голос и не могла говорить. Лишь жалостливо смотрела на отца и пищала – это было единственное, что я могла сделать. Из моих глаз лились слезы ручьём, до такой степени, что глаза начали ужасно болеть. Но отец не остановился на этом, он бил меня и бил, пока я не потеряла сознание. А очнулась я из-за того, что к побоям присоединился дядя. Соседи вызвали милицию, но дядя сопроводил их, говоря, что ничего не происходит: – «воспитательные меры, дурь выбиваем из головы юной девочки». Милиция ушла, оставив их. Я потеряла счет во времени и не знаю, сколько часов, минут они били меня. Но то, что было после я запомнила на всю жизнь, как и этот день.

– Ты мне больше не дочь! – кричал отец, схватив меня за волосы и волоча к дверям. – Убирайся из моего дома!!!

– Папа, но я правда не виновата ни в чем, – охрипшим голосом, со слезами произнесла я. Но он не слышал меня, он словно обезумел.

– Я тебе не отец! Ты не моя дочь, моя дочь умерла! – продолжал парировать папочка.

– Прочти дневник Каринэ, – шепотом попросила я, прежде, чем он вывел меня на улицу в одном белье и перед домом, с той стороны где была проезжая часть и машины ездили довольно—таки часто. На улице было множество народу – все они собрались посмотреть и послушать, что творилось у нас дома. Но никто не осмелился зайти, остановить или помочь. Папа. Мой папа. Выгнал меня абсолютно голую, полуживую на улицу.

– У меня нет больше дочери! Она умерла! – разъярённо крикнул он, оставив меня умирать на земле.

– О Аллах, – Хеда приложила руку ко рту, – что же это делается…

Айлин быстро прикрыла меня собой и они вместе с Хедой попытались прикрывая мое обезображенное тело – отнести в дом. Мне было больно от малейшего прикосновения – даже легкого, но это все было ни что, по сравнению с моей душевной болью, которая была внутри меня. Девочки уложили меня на диване в гостиной и накрыли пледом.

– Нарминэ? Нарминэ, – звала меня девушка. Её голос, как и все звуки происходящего в моей голове отдавались громким эхом. Я хотела попросить её не говорить так громко, но не смогла произнести ни слова. А после все начало плыть перед глазами, мне захотелось спать и я поддалась желанию. Наступила темнота.

____

¹ Азан – звук/мелодия призывающая мусульман к молитве

² Мерси (или второй вариант: шнораколутюн) – спасибо

³ ес кез шатем сирум – я тебя очень люблю

⁴ Есель кез анчап сирумем, ду им луйснес – и я тебя очень люблю, ты мой свет

10. План

Резкий запах лекарств, странный запашок хлорки и ужасный писк аппаратов, который раздражал. Открыв глаза, я видела белоснежный потолок, казалось, что все, что было в моей жизни за последний год было ужасным сном и сейчас я в больнице из-за подвернутой ноги или нет?

– Она очнулась, – услышала я тихий, едва слышный голосок.

– Надо позвать врача, – ответил кто-то.

Перед глазами все плывет и я впадаю в забвение вновь.

Открываю глаза. Все размыто, но более менее видно. Моргаю несколько раз и открываю глаза вновь. Становится видно намного лучше. Поворачиваю голову и замечаю что-то черное, лежащее возле меня. Голова раскалывается, словно по ней бьют молотком несколько раз. В горле пересохло. Хочется пить.

– В… – произношу я, но из горла выходит тихий шепот. Говорить трудно и больно, но пить хочется сильнее. – Во… – делаю усилие, беру последние силы и: – Воды.

Темная фигура зажмуривает глаза и поднимает голову. Сонно раскрывает глаза, протирая правый глаз смотрит на меня.

«Ну наконец—то…» – думаю я и жмурюсь.

– Воды? – спрашивает девушка. Киваю, но сейчас я не уверена, тогда смогла кивнуть. – Сейчас, – она побежала куда—то и вернулась с водой и врачом.

– Как вы себя чувствуете? – спросил врач. После его слов в комнату забежала Хеда.

– Нарминэ! – воскликнула девушка, – слава Аллаху, ты жива!

– На, выпей, – черноволосая девушка с мешками под глазами протягивает стакан с водой. Опустошив один стакан, я прошу принести ещё.

– Нет, пока нельзя. – вмешивается врач. – Как вы себя чувствуете?

– Голова ужасно болит и спина, – говорю я.

– Ну, учитывая, что вам удалось перенести… – делает паузу и смотрит в «планшет». – Попробуйте пошевелить пальцами ног.

Пытаюсь вспомнить, где они находятся. Понимая, что я пытаюсь вспомнить, врач щекочет меня за стопу и я резко отдергиваю ногу на рефлексе.

– Очень хорошо, – произносит он, записывая, что-то в мою карту, которая лежит поверх планшета.

– Доктор, – обращается к нему черноволосая девушка, по голосу которой я узнаю Айлин. – Скажите, когда мы сможем её забрать? – она смотрит на него молящими глазами.

– Я должен оставить её еще на две недели, но учитывая всю вашу ситуацию, – смотрит на меня. – Подержим её еще дня три и если все будет в норме, то выпишем – под личную ответственность.

– Хорошо! Спасибо, – воскликнула Айлин и подбежала ко мне. Пока девушка говорила с моим лечащим врачом, Хеда уже вовсю задавала мне вопросы: как мне спалось, как я себя чувствую, хочу ли есть, принести ли мне чего.

– Хеда, – прервала её, но она не унималась, продолжая:

– Если что-то нужно, ты только скажи.

– Хеда-а-а, – протягиваю я, делая ударение на последних буквах.

– Что? – она наконец-то умолкает.

– Я хочу пить.

– Сейчас принесу, – произносит она и идет со стаканом в руках.

– Врач говорил, что, когда ты очнёшься ты захочешь пить и сколько бы ты не пила – засуха не покинет тебя, и будет хотеться еще и еще, но много воды нельзя.

– Я знаю, нужно проверить работу органов и переработку воды в организме.

– что-то типо того, – кивает головой.

– Почему ты такая? – наконец задаю вопрос я. Хеда принесла воды и протягивает мне стакан.

– Она караулила у твоей кровати… – делает паузу, убирает стакан на тумбочку, после того, как я опустошила его одним залпом. – Мы обе караулили.

– Но большей степени мы обе, – Айлин смотрит на Хеду.

– Заменяя друг друга, – подхватывает девушка.

– Да, – соглашается первая и протягивает мне мой телефон. – Мы для тебя снимали, пару фото и видео, посмотри, потом.

– Хорошо, – ответила я, как ни в чем не бывало. Глаза начали слипаться и захотелось спать, несмотря на то, что я спала уже достаточно.

– Поспи, – заметив мои закрывающиеся глаза, сказала Хеда, – отдохни.

– Хоро… – тихо произнесла я и заснула крепким сном.

Время в больнице проходило довольно скучно, неинтересно. Один день сменился годом. И лишь Хеда с Айлин и медсестры развевали мои серые будни. За день до моей выписки, мне удалось услышать небольшой разговор медсестёр, говоривших пока я «спала».

– Бедная девушка, столько всего перенесла… – говорила сочувственно одна.

– Она приняла Ислам, с ней надо было ещё хуже сделать.

– Зря ты так, мы же не знаем всей ситуации, – пауза. – К тому же у неё умерла двоюродная сестра, тётя, а после и брат с сестрой. Жаль девочку, к тому же, сама знаешь, что дядя человек с психическими проблемами, он лежал в наркологическом диспансере и, кто знает, что творилось в их семье.

– Вообще, не вам судить и говорить о делах моей семьи. – Закрытыми глазами, спокойным тоном произнесла я. Вдох. Поворачиваю голову и открываю глаза – вижу шокированные лица медсестер и красные, как помидоры лица. Они опустили свой взгляд, молча дали мне лекарства и ушли. Оставшись одна, я поняла, что не спрашивала девочек о том, что было пока меня не было и как долго я была в отключке. На следующий день ко мне зашли девочки.

– Ну что? – Хеда входила в палату в своем зеленом хиджабе. – Готова к выписке?

– Конечно, – довольная воскликнула я, кивая головой, которая начала болеть от резкого движения.

– Да осторожнее ты, – улыбаясь сказала Хеда, заметив мою скорченную рожу.

– Нарминэ, не делай резких движений – они могут быть для тебя болезненными.

– Что было пока я спала? – Айлин сменилась в лице от столь резкого вопроса, а Хеда остановилась.

– О чем ты? – спросила Хеда не понимая.

– Ничего, мы были дома, а после зашли в магазин за вкусненьким для тебя, принесли домой, приготовили и вот мы здесь.

– Айлин, – строго произнесла я. – Что было пока я была в отключке, без сознания? Я об этом. Откуда у тебя мой телефон? Я же оставила его дома, а папа выгнал меня на улицу голой, а не с телефоном.

– Нарминэ, – начала Хеда, – Айлин подговорила твоего дядю и он позволил нам забрать твои вещи, пока твоего отца не было дома.

– Но как?.. – задумалась. – Вы что?..

– Нет, ты что, – вмиг ответила Айлин, увидев мой взгляд, обращенный в её сторону. – Он думал, что да, впустил в дом, я напоила его и подсыпала снотворное. Забрала твои вещи и ушла.

– А он обвинил её в том, что она ограбила их…

– Но я быстро все уладила, – перебила сестру Айлин. – И мне помог тот факт, что твой дядя любит наркотики и я предложила ему сделку: молчание за заявление. И он забрал его, но на этом не успокоился.

– Он пытался отключить тебя от аппаратов, убить.

– А твой отец находится вне видении, всего происходящего, – девочки продолжали друг за другом. – Горе поглотило его с головой.

Для меня было удивительно слышать это все, но еще страшнее было то, что папа ещё не знает всей правды.

– Мы подставили тебе охрану, которая охраняла тебя пока ты спала и сами сидели. А ещё, проверяли врачей и содержимое их лекарств.

– А сейчас, – продолжила Хеда, – ты одеваешься и мы идем в аэропорт.

– Идем или едем? – улыбаясь сказала я, заметив ошибку девушки.

– Точно! – ударила себя рукой по лицу. – Едем, вечно путаю.

Телефон Айлин зазвонил и мы уставились на неё, она отошла, чтобы ответить, а Хеда помогала мне одеться. Все мое тело болело и ломило, толи от физической боли, толи от того, что я так долго лежала.

– Такси уже ждет, – сказала Айлин, отключая телефон. Через несколько минут, мы сидели в машине и ехали в направлении аэропорта.

– А с чего вдруг мы уезжаем? И куда? – наконец спросила я, когда мы уже подъезжали.

– Твой дядя с отцом ищут тебя и хотят убить. Они говорят, что такой позор их роду не нужен и его нужно смыть кровью, – сказала Хеда.

– Поэтому мы бежим в Грузию, – сказала Айлин. – Твоя мама родом оттуда, хорошая была женщина.

– Да, я знаю. Папа говорил как—то, что она родом оттуда, – я повернулась к окну и смотрела на меняющиеся пейзажи моего любимого города, места, где прошло мое детство. Место, с которым связано множество хороших и плохих воспоминаний. Я хотела попрощаться с Лилит, Каринэ, Тиграном и тетей с мамой, но девочки сказали, что мы очень спешим и это опасно.

11. Побег

– Тот кто послан тебе Всевышним, не уйдет никогда.

– Какая мудрость.

– Это арабская пословица.

Мы сидели в аэропорту и ожидали, когда огласят наш рейс. Я ерзала на месте – не могла усидеть из-за боли и мучительного ожидания. Страха, что меня найдут. Слева от меня сидела Айлин, а справа Хеда и все мы бежали из Армении в Тбилиси.

– Чем скорее мы прибудем, тем лучше. – Хеда осматривалась по сторонам, чтобы увидеть нет ли за нами погони. На мне был бледно—розовая паранджа, на Айлин белая и на Хеде её любимая – салатная. Уехать в Грузию было нашим единственным спасением и верным решением. Наконец—то огласили наш рейс, мы проходили к самолету, как из ниоткуда возник Мустафа.

– Надеюсь я не опоздал, – впопыхах произнес парень.

– Что ты здесь делаешь? – удивленно спросила я, в то время, как Айлин сказала, как ни в чем не бывало:

– Нет, все хорошо, – она смотрела на Мустафу, но его взгляд был остановлен на мне.

– А девочки разве не сказали тебе, что я еду вместе с вами? – заметив мое замешательство, он сразу добавил: – Вам же нужен помощник и защитник.

Я ничего не ответила и он не продолжал. Мы молча смотрели друг другу в глаза.

– Пойдемте, – вытащила нас из мыслей и взглядов друг на друга, Айлин. – Уже наш рейс объявили.

Медленно оторвав взгляд от Мустафы, я последовала за девочками к выходу. Время в самолетедлилось крайне долго и мучительно, особенно для Хеды, которая не могла дышать из-за духоты свойственной самолетам. Айлин читала какую—то книгу на родном языке, Мустафа слушал музыку и делал во мне дыру. А я сидела и думала о папе, вспоминала все произошедшее за последний год в моей жизни. Мне шестнадцать. Но не так я представляла себе этот возраст, далеко не так. Мустафа сидел сзади нас с Хедой, вместе с Айлин. Девушке нравился этот парень несмотря на то, сколько он сменил половых партнерш и, что он спал и с Кариной. Я не понимала девушку ведущую себя, как кролик. Но не мне было её судить. Спустя мучительные часы ожидания посадки, невкусной еды, которую нам дали – мы наконец—то прибыли.

– Welcome to Georgia, – услышали мы, после речи на армянском. Быстро встав, мы проследовали к выходу, вместе с остальными пассажирами.

– Мы заберу чемоданы, – начала распределять Айлин, – а вы найдите такси.

– Хорошо, – сказали мы с Хедой. Мы разделились по разным сторонам и если Мустафа с Айлин искали, где выдают в аэропорту Шоты Руставели багаж, то мы искали выход. Мы ходили по всему аэропорту, но так и не нашли то, что искали.

– Нарминэ, – звала меня Хеда.

– Подожди.

– Нармин.

– Погоди.

– Нармина.

– Хеда, подожди! – огрызнулась я. – Ну где же этот проклятый выход? – не чувствуя ног, спустя пятнадцать минут ходьбы произнесла я.

– Нарминэ! – чуть повысив голос позвала Хеда.

– Ну, что? – закатывая глаза и опрокинув голову назад, спросила я и повернулась к девушке в парандже зеленого цвета.

– Выход здесь, – она показывает рукой на дверь находящуюся слево от нас. Я ударяю себя по лицу. Выход был прямо перед глазами!

– Вот я слепая, – тихо произношу я, но девушка все равно услышала.

– Согласна, – ухмыляясь говорит она и мы выходим из аэропорта.

– Вы что ещё не нашли такси? – спрашивает Айлин держа в руках тяжелые сумки. Мы с Хедой забрали пару сумок из рук девушки.

– Почему не нашли? – задаю вопрос я. – Нашли! Вот, – я просто протянула руку, а там оказался действительно таксист.

– Гамарджобат, генацвале, – сказал милый дедушка, среднего роста.

– Гамарджоба, – произнесли мы все. Мустафа начал класть чемоданы в багажник, а Айлин говорить адрес водителю, куда нам нужно было поехать. Я не хочу разглашать об конкретном адресе дома моей матери, как и о именах, фамилиях, сами понимаете это очень конфиденциально в моем случае. Пейзажи города Тбилиси сменялись один за другим. Я сидела в машине, поражаясь красоте города и количеству церквей, которые были уже построены, и, строились.

– А мечетей здесь нет? – спрашиваю водителя. Он поворачивается ко мне и останавливает свой взгляд, после смотрит на всех остальных.

– Грузия Православная страна и мечети здесь, насколько, я знаю, лишь в городах, которых проживают азербайджанцы.

«Понятно», – подумала я. Через час мы проезжали растительность, леса, горы, время длилось незаметно при виде всей этой красоты, но только попа начинала безумно болеть из-за того, что мы так долго сидели. Поэтому мы попросили остановиться водителя на заправке, сказав, что доплатим ему и за эту остановку.

– Нет, что вы не нужно, – настаивал он. – Дайте мне лишь денег на бензин и два лари, этого будет достаточно.

Мы усмехнулись логике водителя. Мустафа расплачивался с ним, в то время, как мы с девочками пошли в супермаркет находившийся здесь. Он был очень большим, там можно было купить даже овощи, несмотря на то, что это был дорожный магазин.

– Нам пожалуйста, четыре стаканчиков кофе, воду, шоколад и печенья.

– И чипсы, – подхватила Хеда. – А ещё, колу. – Айлин посмотрела осуждающе на двоюродную сестру, но согласилась.

– И колу с чипсами. – Расплатившись за покупки, мы вышли и сели обратно в машину.

– Долго еще ехать? – замучено спрашиваю я, садясь в машину.

– По путеводителю до нашего места назначения осталось четыре часа, но я, обговорил с Валико, – показывает на таксиста. – И он сказал, что знает короткий путь и может довести нас за полтора часа или два.

– Хотя бы так, – сказала Айлин, сидя справа у окна.

– А это твои жены? – спустя тридцати минут езды, спрашивает водитель. За время дороги, мы успели узнать, что его зовут Валико, у него трое сыновей и две дочери. Дети уже взрослые, внуки имеются от дочери и старшего сына. Среднему сыну и младшему двадцать шесть, он работает на юриста, младший заканчивает школу, в свои шестнадцать лет. Так же выяснили, что он родом из Кохети, но двадцать лет живет в Имэрэти и подрабатывает таксистом. А так у него свой бизнес, а работа таксиста просто неважная подработка. «Деньги лишние никогда не бывают», Валико закуривает сигарету и смотрит ожидая ответа на Мустафу.

– Нет, это мои сестры.

– Такие красивые девушки, – смотря с зеркала на нас, произносит он. – А вот эта, в розовом платке замужем? – спрашивает он обо мне и я поперхнулась собственной слюной.

– А вам зачем? – интересуется Айлин.

– Хорошая девушка всегда нужна, тем более, что, такая красивая… – его глаза заискрились и в них заиграл некий огонек. Я не знаю для чего я ему нужна, но мне хочется надеяться, что для своего неженатого, двадцати шестилетнего сына. Валико еще очень долго разговаривал, но наконец спустя ещё час и тридцать минут мы прибыли. Горы с зеленым лесом, пустая, старая дорога и милый, маленький, двухэтажный дом с балконом без огорождения. Зеленый двор и черные ворота.

– Спасибо, что довезли, – поблагодарили мы все. Взяли свои вещи и попрощались с водителем.

– Я поеду в город, возьму продуктов, – сказал Мустафа садясь вновь в машину Валико.

– Ладно, – сказали мы с Хедой. Айлин как—то странно смотрела на него и явно не желала отпускать.

– Я с тобой поеду, – сказала она, а заметив наш непонимающий взгляд продолжила: – А то, ты же не знаешь, что нужно брать.

– Айлин, – строго произнес он, – лучше помоги девочкам. А касательно покупок я сам как—нибудь разберусь.

– Ладно, – тихо ответила она, опустив взгляд, в то время, как Мустафа смотрел на неё нахмурив брови и с некой особенной злобой. Не обращая внимание на всю эту картину, мы с Хедой зашли в дом. Внутри он был очень уютным и убранным, что было странно для нежилого дома. Но нас это не очень насторожило, почему—то.. Соседей у нас не было, ближайшие соседи располагались в километре от нас, а магазин в пяти километрах. Об этом нам сообщила Айлин зайдя в дом.

– Откуда ты все это знаешь? – удивленно спросила я.

– Узнала благодаря твоему дяде, а он спрашивал у твоего отца.

«Видимо слепота досталась мне от папы, – загрустила. – Интересно, как он там?»

– Эй, Нармин, – позвала меня Хеда, я подняла взгляд на неё. – О чем задумалась?

– Да так, не о чем. Не важно.

– Пойдем, – махнула рукой. – Осмотримся.

– Пойдем, – согласилась я и мы пошли осматривать первый этаж. Дом был большим, но снаружи казался очень маленьким. Первый этаж помещал в себя просторную кухню, большую ванную комнату, красивую гостиную и коридор с маленьким подвалом. Лестница вела на второй этаж и если на первый был оформлен в старинном грузинском стиле, то второй был очень светлым, просторным и чуть в современном стиле. На верху были еще две ванные комнаты и пять комнат.

– Это будет моя, – сказала Хеда, зайдя в самую маленькую комнату с большим окном.

– Здесь классно, – сказала я.

– Да, – согласилась девушка. Мы вышли из комнаты и прошли осматриваться дальше.

– А это моя, – сказала я, только открыв дверь в соседнюю комнату. Она была самой светлой комнатой в этом доме, с большими окнами в пол и балконом, с большой просторной кроватью, шкафом и тумбочкой. Распределив кто будет в какой комнате, мы начали разбирать вещи и обстраиваться.

12. Грузия

Разобрав наши немногочисленные вещи, мы с Хедой уселись на удобные качели, которые стояли во дворе. Айлин ходила из стороны в сторону переживая за столь долгое отсутствие Мустафы. На нежно—коричневой ткани Хеды покоилась книга Сары Джио "Утреннее сияние", её маленькие ручки охватили эту маленькую книжечку, а глаза полностью погрузились в чтение столь занимательной истории.

– Ах, какая мудрость! – восторженно произнесла она, отрываясь на долю секунды от книги. – Девочки, советую и вам прочесть. Очень интересная книга!

– И давно ты её читаешь?

– Сара Джио – это моя любимая писательница! – восклицает Хеда и огонек радости блестит в её глазах. – Я так мечтаю хотя бы раз встретиться с ней, взять у неё автограф и узнать, как она подумывает столь интересные сюжеты к своим книгам?

– Ну где же он?! – злобно произносит Айлин, прокручивая в руках сотовый. Наши старые номера мы выбросили ещё по пути в аэропорт.

– А что за слова ты вычитала, что сказала: «какая мудрость?»

– Можно сбежать от проблем, от места и воспоминаний, но не от боли. Потому что боль, находится вот здесь, – прикладывает руку к сердцу. – И её невозможно забыть.

– Да, – вздыхаю. – Что правда, то правда…

– Ну где же он?! – Вновь крикнула Айлин. Я тяжело вздохнула и взглянула на девушку.

– Ну что ты так переживаешь? – взглянув на неё спросила Хеда. – Придет он, придет…

– Куда денется, – улыбаясь сказала я, поворачиваясь к Хеде. Кареглазая улыбнулась в ответ и кивнула в знак согласия.

– Ну, а вот и я, – послышался долгожданный голос издалека, а после и томная фигура бородатого Мустафы.

– Ну наконец-то, – вздохнула и приложила руку к груди, – где тебя носило? – Айлин смотрела на Мустафу ожидая ответа. Высокий парень, с красивой, ухоженной бородой заиграл своими белоснежными зубами.

– Я всего лишь отлучился на час-полтора, – он взглянул на Айлин с осуждением и таким взглядом, что она потупила взгляд, и, замолчала. – Лучше иди, забери у меня пакеты из рук и иди приготовь чего. – Голос Мустафы звучал грубо, а на лице виднелась злость и ненависть определенная ей. Айлин опустила взгляд и была подавлена. Взяла сумки из рук молодого человек и направилась с ними в дом. Только девушка прошла мимо парня, как он взглянул на нас с Хедой улыбаясь во все тридцать два зуба. Я молча отвела взгляд и направилась за девушкой, желая помочь с готовкой.

– Она сама, – схватив меня крепко за руку, произнес Мустафа.

– Я помогу, – возразила я и попыталась выдернуть руку с его крепкой хватки. Но стоило мне попытаться, как черноволосый сжал мою руку ещё сильнее и потянул к себе. Я была прижата к нему и попыталась быстро отойти, но он схватил меня за талию. Его взгляд черных глаз, пронзали меня до глубины души и смотрели на меня словно желали узнать через рентген.

– Мустафа, – обратилась Хеда подойдя ближе к парню. – Отпусти её, – слова Хеды были произнесены спокойным тоном. Казалось, что девушка совершенно не боится его. Она встала возле нас, опустив свой взгляд и смотря под ноги. Мустафа не обратил на неё внимания и дёрнув мою руку на себя, прижал еще ближе, а после отпустил толкнув. Я упала на землю. Хеда помогла мне встать. Мустафа смотрел на нас, поднимаясь с земли, я взглянула на парня своими светло-карими и заметила в его глазах некий, странный, огонек.

– Пойдем, – Хеда взяла меня за руку и направились в дом. Мы шли молча не проронив ни слова. Зайдя в кухню, мы увидели Айлин моющей овощи и молча стали помогать. Через тридцать минут, мы уже сидели за столом и ужинали. После ужина, у нас была уборка, чистка и молитва. Это был первый раз, в моей жизни, когда я делала намаз не дома, не на Родине, не боясь, что кто-то из родни узнает. Все уже знали.

– Спокойной ночи, – пожелали мы друг другу и все легли спать. На часах было пол десятого, время было ранним, поэтому я взялась за чтение книги. Мой выбор пал на книгу арабской писательницы и я начала читать историю о молодом пастухе, который был влюблен в монахиню. Но она отдала свое сердце Богу, а он был атеистов, но в душе вел разговоры с Ним. Его звали Алико и он поспорил с Богом, но тот кто спорит обретает свой покой.. книга была захватывающей и чем-то напомнила меня, но только я не признавала Иисуса, Он был лишь пророк Исак, но никак ни сын Божий. Я отложила телефон с книжкой в сторону, повернулась на любимый правый бок и заснула. Находясь в полудреме, я услышала звук открывающейся двери. Дыхание участилось, страх охватил меня вновь и сердце начало биться быстрее, но я продолжала делать вид, что сплю.

– Нарминэ, – услышала я глухой, тихий голосок. Немного приоткрыв глаза, я увидела, как маленькая, темная фигура приближалась к моей кровати. – Нармин, ты спишь?

– Хеда, ты почему не спишь?

– Я не могу уснуть, – она села ко мне на край кровати и замолчала. – Мне страшно. – Я раскрыла широко глаза и удивленно взглянула на зеленоглазую девушку. Она сидела опустив голову вниз, её милое лицо покрылось грустью.

– Почему тебе страшно? – наконец задала вопрос я.

– У меня какое-то предчувствие.. словно, что-то должно произойти, что-то очень страшное, – она замолчала. В её голосе слышалась печаль, грусть и страх. Моему удивлению не было конца. Хеда всегда была самой оптимистичной из нас, всегда находила выход из любой ситуации и видела во всем хорошее. Никогда не боялась, а если и боялась, то пыталась побороть страх.

– Выброси эту ерунду из головы, – после минутного молчания сказала я, почему—то очень тихо, словно боялась, что нас услышат. – Все будет хорошо, вот увидишь. Если хочешь, – подвинулась, – ложись спать со мной. Мне тоже страшно на новом месте одной спать.

Хеда посмотрела на меня и улыбнулась. Я понимала, что это улыбка далеко не самая искренняя. Она немного посидела и легла рядом со мной. Так мы и заснули. Писклявый пев будильника, просит раскрыть глаза и проснуться для совершения намаза. Выключив будильник Хеда села в кровати, пока я потягивалась и протирала глаза. Взглянув в окно я увидела, что уже утро.

– Который час?

– Пол шестого, – послышалось за стенкой от Мустафы.

– А почему так светло?

– Потому что, – дверь открыла Айлин, – мы в Грузии и я первая в ванну.

– Тогда я пойду вниз, – сразу вскочила с кровати и побежала в ванную, которая была внизу.

– А я? – услышала я за спиной голос Хеды, когда выходила за дверь.

Быстро приняв душ, я поняла, что не взяла чистое полотенце и сменную одежду. Поэтому пришлось одевать свою ночную пижаму, в которой я и забежала. Быстро выбежав из ванной комнаты в свою незамеченной, достала из шкафа полотенце и начала одеваться для совершения намаза. В дверь постучали.

– Мы все собираемся сделать намаз на улице, так, что приходи, – услышала я чей-то голос за дверью.

– Хорошо, сейчас, минуту. – Одеваясь я думала: кто же это был – Айлин или Хеда? Я надела свою бардовую паранджу и спустилась к ребятам во двор, прихватив с собой коврик для молитвы. Спереди дома их не было, поэтому я пошла дальше.

«Наверное они у качель..» – подумала я и именно, там, нашла их. Ребята уже собрались, образовав небольшую линию треугольника. Во главе, впереди всех стоял Мустафа, а за ним по левую сторону была Айлин и по правую Хеда. Я тихонечко подошла к Хеде и сзади неё расстелив коврик, начала делать намаз.

– А теперь, – Мустафа обернулся к нам. – Идите спать.

Наверное я была единственной кому не хотелось спать и поэтому, я взяла свой коврик, понесла его наверх и вновь спустилась вниз к качелям.

– Ты почему не спишь? – услышала я, но никого не увидела.

– Я здесь, – продолжил Мустафа, – наверху.

– Я не хочу спать, – подняв голову сказала я, смотря на парня и сразу опустила взгляд, вспомнив, что мусульманка нельзя смотреть на мужчин. – Поэтому решила посидеть здесь, – сказала я с опущенным взглядом. Не услышав ничего в ответ, я продолжила сидеть на качелях и покачиваться. Физически я была здесь, а душевно далеко. Далеко от этого места, действий, жизни. Я была в своем прошлом, которое казалось мне самым лучшим и счастливым временем, а происходящее сейчас лишь страшным кошмаром. Но сейчас, могу сказать, что кошмар, лишь только, начинался. Но тогда мне не было это все известно, тогда меня ждала неизвестность которая пугала, интриговала. Но я была в руках Всевышнего, я знала, что Он не оставит меня и не покинет.

– Нарминэ, – услышала я нежный и проникновенный голосок. Вокруг меня был лес, тот самый, в который привезла меня Каринэ, в тот роковой день. – Нарминэ… – звуки продолжались, но я не видела собеседника.

– Где ты? – спросила я в пустоту.

Белые голуби взлетели высоко в небо, казалось, что тот день повторяется вновь. Но только рядом со мной не было никого и тогда, были черные вороны.

– Нарминэ… – зов продолжался и сердце, толи разум подсказал бежать по этому зову. Я двинулась вперед со всех ног. Чем дальше я бежала, тем короче становился зов, но я продолжала бежать – сердце говорило, что я на верном пути. Но я упала – не заметила маленький камушек, который попал мне под ноги. Приподнимаясь я почувствовала боль в колене, присев на сырую землю, я посмотрела на ногу и увидела ободранную кожу, кровь смешанную с грязью. Но сердце говорило: «не останавливайся», крики продолжились и, приподнявшись я продолжила бежать – похрамывая от небольшой боли. Мой бег длился не так долго, как казалось мне, но пробежала я достаточно.

– Нарминэ, – продолжал звать меня кто—то. Я не видела кто это и не могла разобрать голоса, чтобы понять кому он принадлежит. Мое имя проходилось эхом по этому лесу. Я не останавливалась до тех пор, пока земля не показалась слишком мягкой, а после я полетела в темное ущелье.

– А-а-а! – закричала я и раскрыла глаза, тяжело дыша. Я посмотрела по сторонам и поняла, что это был всего лишь дурной сон. Я продолжала сидеть на качелях в полулежащем состоянии.

– О, ты уже проснулась? – спросила Айлин, когда я зашла в дом. Девушка была одета в джинсы и майку закрывающую локти, а голову покрывал платочек в горшочек. – Мы не стали тебя будить, заметив, как ты спишь. Будешь завтракать?

– Да, но.. – язык начал заплетаться, а кислорода резко не хватать. – Я бы хотела сначала переодеться, а уже после позавтракать.

– Хорошо. Я тогда позову Хеду, скажу, что ты проснулась, а то она решила не завтракать без тебя. – Я кивнула Айлин, а она вышла из кухни для исполнения своих слов в действия. Я поднялась наверх и прошла в ванную, на этот раз взяв с собой сменную одежду и полотенце из комнаты. Быстро приняв контрастный душ, я вышла из ванной одетая в длинную толстовку темно-фиолетового цвета. Кинула вещи в стирку и высушивая волосы полотенцем, спустилась вниз.

– Ну наконец-то, – послышалось, как только я появилась в дверях кухни. – Где тебя носит так долго? Я уже изголодалась! – надув щеки сказала Хеда и изобразила наигранно обиженное личико. Я улыбнулась зеленоглазой девушке с пухлыми щечками и присела за стол, на нем уже все было накрыто. Не было так уж много еды, лишь какое-то варение, которое оказалось из сливы, хлеб, масло и чай. Ничего лишнего и все самое главное.

– За то мы не голодаем, некоторые и о половине того, что мы едим мечтают. – Пока я мазала масло на хлеб сказала Хеда.

– Согласна с тобой.

– Девушки, – в проходе появился Мустафа. – Скорее заканчивайте и поедем.

– Куда? – недоумевающе спросила я, но Мустафа уже вышел оставив мой вопрос без ответа. Хеда приложила свою руку на мою, привлекая к себе внимания.

– Мы едем в город за покупками и посмотреть город.

– Какими покупками?

– Докупим еды и новую одежду.

– Но откуда у вас столько денег?

– Часть накопления от Айлин она сняла со своего банковского счета все деньги и часть Мустафы.

Мне стало интересно откуда у Мустафы деньги и, кто он вообще по профессии и, сам по себе. Но я не стала задавать лишних вопросов, подумала, что со временем все узнаю. Так и получилось.

***

– Все в сборе? – Как только захлопнулись двери, Мустафа обернулся к нам с водительского сидения, чтобы убедиться, что никого не оставил.

– Да, – ответила Айлин и, как—то странно взглянула на парня. Мустафа не стал обращать внимание на её настроение и мы двинулись с места.

– А откуда у тебя машина?

– Взял на прокат. – Мустафа не отвлекался от дороги ни на секунду. За окном менялись пейзажи, каких я не видела никогда прежде. Смотря на эту страну пытаюсь найти, что-то схожее и родное со своей, но помимо старой эстетики не нахожу ничего.

«Интересно, как там мой папа?» – этот вопрос я задавала себе множество раз. Я даже мыслено разговаривала с ним, представляла его образ – словно мы сидим на кухне, пьем чай, как прежде и разговариваем по душам.

«– Отец, как ты?

– Ты опозорила меня..

– Я не хотела. Ты сам знаешь, что я никогда не понимала Библии, мне были смешны её сказания и я не признавала её. Отец, я нашла свой покой в Исламе, я нашла его».

– Прости.. пожалуйста прости, – произношу вслух не замечая этого. Сердце сжимается от ужасной боли, как тогда, когда умерла Лилит. У меня на руках. По щеке скатилась слеза и я незамедлительно стираю её, не желая показывать своей слабости.

– Мы приехали? – этот вопрос и определение того, что мы больше не движемся окончательно вывели меня из моих дум. Я осмотрелась по сторонам и увидела, что мы стоим на какой-то парковке.

– Да, – ответил Мустафа на вопрос Хеды. – Мы в "Waikiki" здесь вы выберите себе местную одежду, чтобы не выделяться из толпы. На все, про все, у вас три часа. Встречаемся здесь.

Мы вышли с девочками вышли из машины.

– Вы идите, – Айлин открыла дверь переднего сидения. – Я вас догоню.

– Ладно.

– Опять она с Мустафой, – недовольно фыркнула Хеда, как только мы вошли в здание. Я не стала обращать внимание и поддерживать разговор. Меня разрывали противоположные и разные чувства касательно его: с одной стороны он был мне безумно противен, я ненавидела его за то, что он спал с Кариной и с Айлин, а с другой он помог мне.. Ни прошло и полчаса, как Айлин присоединилась к нам довольно грустной и раздраженной. Мы ходили, выбирали, выбор был большой и старались не выделяться. Боязнь что нас найдут не уходила ни у одной из нас. Мы знали, осознавали что за нами может быть погоня, что нас ищут, но никто из нас не осмеливался заговорить на эту тему.

– Сейчас поедем прогуляемся.

Уговор был, что мы встречаемся у машины спустя три часа, но не прошло и два часа, как Мустафа уже забирал нас отсюда.

Тбилиси – это столица Грузии, название город получил благодаря теплым водам, которые есть здесь. «Тбили» – теплый. Ещё в каком-то двадцатом, девятнадцатом веке его звали Тифлис. Мы ехали по улицам города, проезжая под мостом Мира и подъезжали к Старому Тбилиси проезжая реку. Я была удивлена тому, что над этой рекой была скала на которой стояли дома и жили люди. Из реки шел некий пар, который очень заинтересовал меня.

– А почему из неё выходит пар?

– Это река Кура, на грузинском Мтквари. Она теплая в любое время года, поэтому город и называют Тбилиси.

– Где мы? – по выражению лица Айлин читалось замешательство и озадаченность.

– Мы на Мтацминда¹.

– Мта…

– Мтацминда – святая гора.

– Это перевод? – подключилась к разговору Хеда.

– Да, перевод с грузинского. Считается, что если побывав в Грузии ты не поднимешься на эту гору хотя бы раз, то ты не был в Тбилиси.

– А долго подниматься?

– Нужно простоять в очереди, но нам повезло, что её пока нет. Сейчас поднимемся и через две минуты будем там.

Мы прошли вперед и сели в «бункер», который шел по длинной канатной дороге. Меньше чем через две минуты, мы стояли уже мамы Грузии. Отсюда был виден практически весь город.

– Ночью здесь ещё красивее, чем днем. Потому что, ночью включают освещение и прожектора и этот маленький городок становится виден даже из космоса.

– Откуда ты все это знаешь? – Я повернулась на парня в черных солнцезащитных очках. Он поджал губы в тонкую линию, очки мешали разглядеть его взгляд и понять о чем он думает или чувствует.

– Я жил в Тбилиси с мамой до семи лет, пока отец не забрал меня и убил её у меня на глазах… – В его голосе слышалась горечь былых лет и мне стало ясно, что он все ещё не смог отпустить ситуацию, которая причиняет ему боль по сей день. – Он увез меня в Баку и мы жили там. Он женился, моя мачеха была хорошей женщиной, младше отца на пятнадцать лет, но очень хорошей. Но несмотря на это, я ненавидел отца всем своим сердце и я поклялся, что настанет день, когда я отомщу за маму. Отомщу ему за всю причиненную ей боль, за каждую пролитую её слезинку, переживание, – он замолчал, сделал глубокий вдох. Посмотрел в сторону, выдохнул и более уверенным тоном продолжил: – И я отомстил.

___

¹Мтацми́нда (груз. მთაწმინდა – Святая гора) – гора в Тбилиси, часть Триалетского хребта.

13. Правде быть!

Мы прогуливались по улицам города. Я встретила очень много армян, арабов и множество других – туристов, прибывших из разных стран. Для человека, который свою свою жизнь прожил в Армении и не видел ничего, кроме родной страны, – Грузия является местом, которое может помочь ему немного свыкнуться с мыслью о том, что ты на чужбине. Мы возвращались домой, когда Мустафа сказал, что ему нужна будет моя помощь в гараже. Тогда я не понимала, чем именно могу помочь, но согласилась. «Вдруг действительно могу, чем-то помочь», – думала я тогда. Но сейчас я понимаю насколько же я всё—таки была наивна и глупа, даже не смотря на все то, что послал мне Всевышний я не смогла вынести один чудеснейший урок, который помог бы мне в этот период жизни. Но раз я не смогла, жизнь – продолжала испытывать меня вместе с Аллахом, желая донести до меня. Тем временем, пока мы наблюдали за тем, как готовят самую вкусную шаурму в Грузии, папа спустя пять дней с моего ухода, сидел за столом и пил коньяк. Он начал часто налегать на спиртной напиток, несмотря на то, что не пил с того момента, как умерла Майрик. Дядя тем временем, всеми силами пытался добраться до нас в Грузии, нам не было известно на тот момент, что Мустафа продал информацию моему дяде о нас и пока мы кушали шаурму, смеялись, дядя был в пути. Попивая бутылку коньяка, папа начал думать о всем происшедшем, вспоминать все события от моего рождения до дня позора, который нанесла ему я.

– О Аствац! – в дом зашла тетя Аннуш. – Что же ты делаешь?

– Помнишь, какая маленькая была Нарминэ? – игнорируя вопросы и реакцию сестры спросил он. – Она тогда так интересовалась всем, была такой чистой, доброй девочкой. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь она так опозорит меня? Кто бы мог подумать, что моя дочь, когда-нибудь откажется от своего Бога и признает Аллаха? – Аннуш показывала руками, чтобы он успокоился, но он только набирал пыл. – Наши предки ложились за Веру Христа под меч, чтобы не быть мусульманами. А она… Наш народ несколько веков протестовал Турции, Азербайджану. Они убили наш народ, довели до истребления, а она признала религию наших врагов!

– Успокойся, тише.

– Еще что-то говорила о Каринэ… – тут отец запнулся и задумался. Он начал вспоминать, вырывая из папок памяти детальные фрагменты и моменты того дня, когда я просила его прочитать дневник. Как умоляла его прочесть его и узнать всю правду.

– О чем ты? – увидев замешательство на лице брата спросила тетя Аннуш.

– Дневник… – тихо произнес он и встал со стола. – Я должен найти дневник!

Пока папа был в поисках дневника, мы возвращались домой. Мустафа нашел очередную минуту, для того, чтобы, остаться со мной наедине.

– Нарминэ, – произнес он, как только я вышла из машины. – Пойдем со мной в гараж, мне нужна помощь. Ты сказала, что поможешь.

Я молча согласилась и прошла с ним. Я чувствовала, что этот человек замышляет, что-то неладное, но ничему меня жизнь так и не научила. Нужно прислушиваться к своим предчувствиям – они не обманывают.

– Мустафа! – закричала я и влепила парню звонкую пощечину, после того, как он прижал меня сзади и начал бродить по моему телу – когда я только зашла в гараж.

– Нарминэ, не ломайся, как маленькая. – Мустафа не желал отпускать, но я ударила коленкой по мягкому месту. Он скривил лицо от боли и пригнулся. Воспользовавшись моментом, я сразу открыла дверь и выбежала в дом – оставив парня одного, с его болью и непристойными словами.

– Ну, что?

– Что? – переспросила я – Айлин.

– Мустафа приставал к тебе?

– Если так интересно, посмотри в гараже, – я пыталась съязвить, как можно лучше. И быстро прошла, как ураган. Весь оставшийся день я провела в комнате – не выходя из неё. Лишь вечером я прошла в ванную и намаз делала у себя. Но предчувствие чего—то плохого не покидало меня и этот день навсегда отпечатался в моей памяти, как один из ужаснейших дней моей жизни.

* * *

Глубокая ночь. Темные тучи скрываю серую луну, не давая её свету проникнуть в комнату. Находясь в глубоком, как мне казалось сне – я продолжаю слышать посторонние звуки.

«Скоро с ума сойдешь…»

Тусклый свет проникает через двери в мою комнату. Темная фигура и тихие шаги приближались к моей кровати, но я продолжала спать и при этом видеть, происходящее во сне. Это был лишь сон. Высокий парень приблизился к моей кровати и тихонечко, отобрал одеяло – прилег рядом. Мустафа думал, что я сплю крепким и сладким сном, но он не знал, что мой сон оказался не таким крепким. Его руки начали бродить под моей майкой, опуская ниже. Стоило мне открыть глаза, как залез на меня и начал покрывать мою кожу своими губами. Оставляя горячие поцелуи. Я билась руками, дергала ногами, лишь бы прекратить этот ужас и лишь бы он остановился.

– Помогите! – начала кричать я. – На помощь!

Но в доме словно не было никого. Будто бы я была одна. Не обращая внимания на мои крики, Мустафа продолжал покрывать мою кожу своим теплым дыханием и губами, которые опускались все ниже и ниже. То, как я кричала и дергалась забавляло его.

– Кричи сколько хочешь, это так сильно заводит. Только тебе будет больнее, чем могло бы было быть, – он дошел до моей нижней пижамы и начал спускать ее. – Расслабься и получай удовольствие.

Мое дергание ногами, отбивание руками и крики не приводили ни к чему. Лишь выбивали меня из сил, тем временем, как он начал спускать мое нижнее белье. Я представила в своей голове самые страшные вещи и мысли, которые могли произойти со мной после этой ночи или сейчас. Как вдруг, парень резко упал своей головой мне на орган. Я приподняла заплаканные глаза, которые начали щипать от слез.

– Ты в порядке? – спросила Хеда.

– Ты не видишь, что не в порядке?! – огрызнувшись спросила сестру Айлин. – Он ничего не успел сделать? – девушка обратилась ко мне, смотря с обеспокоенным взглядом. Я помотала головой и приподнялась, желая отпрянуть от вырубленного Мустафу.

– Он жив? – поправляя нижнюю одежду спрашиваю я.

– Жить будет.

– Просто поспать с помощью вазы, ему не помешает, – ухмыльнулась Хеда.

– Пойдем, – помогает встать. – Переночуешь в другом месте, а завтра мы зайдем за тобой утром.

Я встала и взяв за руку Айлин, направилась с девочками. Мы взяли фонарик и вышли из дома. Темные тучи, отходили от светлой луны – немного освещая нам путь.

– Переночуешь здесь, – открывает дверь сарая, который находится в одном метре от дома. – А завтра мы зайдем за тобой, ни то мало ли, вдруг он оклемается рано и опять полезет.

Я не стала спорить – согласилась, помолилась и легла спать. Девочки вернулись в дом, после совместного намаза и, кто же мог знать, что эта ночь станет для нас последней.. Отец узнавший все, оказывается уже бежал к нам, он сразу понял, что я прячусь в доме мамы и, что дядя желает отомстить. Но теперь он знал всю правду и точно знал, что я не виновна ни в чем, кроме того, что признала в себе другую веру – опровергнув Бога и Христа Спасителя. Тем временем, пока папа был в одном километре от нас, дядя уже был здесь и увидев небольшое оживление на улице подождал, пока девочки зашли в дом и выключили свет.

– Значит так, – произнес он, повернувшись к Севаку и Артуру и двумя лучшим друзьям Артура – Адаму и Григорию. Эти двое парней были родными братьями и очень схожи друг с другом, единственное различие между ними – характер и то, что Адам был более грубый, а Григорий нежный и ухоженный. Парни пришли думая, что они должны помочь восстановить справедливость «Армяне мусульманами быть не должны» с этими словами их и позвали за помощью. Но они не знали, что Артур и вдовец у которого погибли дети, являются далеко не самыми чистыми и хорошими людьми.

– Мы входим в дом и берем в заложники абсолютно всех, кто там будет. Выводим во двор и тогда выясним, кто есть кто и лишь после, убиваем.

– Но это же грех. – воскликнул Григорий.

– Ходить по свящённой земле и называться армянином, учитывая, что ты отказываешься от Астваца – это куда больший грех. – Адам достал из брюк свой пистолет и проверил количество пуль. Он был полностью заряжен.

– Пошли, – с этими словами все вышли из машины, вслед за Артуром. Они растворились в ночной глуши, ходя тихо и осторожно, словно не желая разбудить кого—либо.

Они с легкостью пробрались в дом. Мурад оставил ключи под ковриком, зная о их приходе. Тем временем отец нашел дневник и прочитал его от начала до конца. Ужас и страх проникли глубоко в его сердце. Он был разъярен и готовый убить.

– Сынок, ты куда? – спросила его бабушка.

– К брату, – с этими словами он выбежал из дома и направился домой к дяде. Но дверь была заперта.

– О, барев дорогой! – поздоровался с ним сосед.

– Ара, ты моего брата не видел?

– Он уехал с Артуром и его друзьями куда—то.

– Давно?

– Час-два назад.

Тут до папы все дошло и он осознавал, где мы находимся, как бы сильно не хотел признаваться себе в этом..

14. Страна души

«Пальмы, море, солнце.. Кажется я попала в Рай», – мои мысли поражали меня саму. Я прибыла в место, где могла быть собой и самое главное, здесь, я точно была в безопасности. Черное море омывало этот маленький уголок земли. Здесь разнонациональный этнос, поэтому и религиозный вопрос самый последний, который встает при знакомстве с человеком. Тут никто не показывает на меня пальцем за, то что я покрытая. Никто не оскорбляет за смену религии. Здесь люди понимающие. Но местами довольно хитрые. Я бежала из Грузии сюда, через лес. Ровно два часа беготни по сырой земле, переход через мокрые камни по которым струится вода – один не верный шаг и ты получишб перелом ноги и это лишь в лучшем случае. Прыжки через болота в длину, ямы, которые появляются совершенно незаметно. И быстрый бег с боязнью, что тебя поймают. Абхазия – оккупированная Россией территория для – грузин. О пути и незаконном проникновении в республику через лес знают все, поэтому здесь стоят и охраняют русские солдаты. Но даже самым неопытным удается попасть в абхазские земли через лес. В 2016 году тем более. Переходя через город Зугдиди, который располежен на границе Ингури, я попала с села Рухи в село Тагилони. Двое молодых парней сопровождали меня, весь путь мы шли прошли пешком и разговаривали для поддержки друг друга. И, как только мы дошли до абхазской земли и Грузия была позади – нас встретила машина и еще двое мужчин возрастом примерно от сорока лет. У них в руках было оружие и мне было стало страшно.

– Гамарджоба Гурген, – поздоровался первым один из моих сопровождающих. Ему было двадцать пять лет и он был уже два года женат. Об этом и еще о многом связанном с их биографией я узнала по пути.

– Гамарджоба, Сандро.

– Eна мире? ткван цкума арто рено?¹ – задал вопрос второй.

– Мидавртат асе худеша до тек гичебуапут.

Двое незнакомых мне людей прошли вперед, как и Никола (так звали второго парня). Сандро по дружески протянул руку и сказал:

– Пойдем, мы отвезем тебя домой, – моего минутного молчания он добавил: – Не бойся, мы не обидем.

Я медленным шагом прошла к машине и долго сомневалась в том, чтобы сесть к ним в машину. Сердце колотилось бешено, было ужасно страшно. Но потом, разум дал один ответ, который снял с меня хотя бы маленькую часть страха: "Если бы они хотели надругаться над тобой, то сделали бы это еще в лесу и выбросили тело в ближайшую канаву". Вздохнув, я села осторожно в машину и мы двинулись в путь. Насколько мне было известно, мы ехали домой к Александру, имя которого на грузинском было —Сандро. Мы проезжали леса, которые были очень красивы и какие-то старые дома. Я была смотрела на сменяющиеся пейзажи за окном и полностью погрузилась в воспоминания прошлой ночи…

Прошлой ночью..

После того, как Айлин с Хедой вышли, я попыталась устроиться по удобнее и заснуть. Но сон словно навсегда покинул меня, поэтому я лежала и смотрела на звезды, которые были видны через поломанную крышу сарая. Айлин и Хеда вошли в дом, выключили свет и разошлись по комнатам.

Спустя десять минут просмотра на звезды, я закрыла глаза и видела это все во сне. Я не знаю, как такое возможно и, как это все обьяснить..

Артур потянул ручку двери, которая была не заперта. Приоткрыв ее, он просунул голову для проверки обстановки. Заметив, что никого нет, он открыл дверь шире и они все вошли. Севак направился осматривать первый этаж и вместе с ним был Артур. Адам, Григорий и мой дядя поднялись наверх.

– Ты иди в левую комнату, а я посмотрю в правой.

Тем временем Севак и Артур уже все осмотрели все внизу.

– Смотри, че нашел, – Артур показывает Севаку плюшевого мишку, который принадлежит Хеде и начинает показывать непристойные сцены с этим медведем. Севак смеется и подходит к другу.

– Не жадничай, дай мне тоже. – Они вместе начинают издавать стоны и издеваться над плюшевым медведем. Тем временем, пока овцы играют внизу, Григорий нашел валяющегося на полу Мурада.

– Эй, – произносит он, склонившись над ним, – ты живой?

Григорий измеряет его пульс, после чего бьет по лицу. Мурад рефлекторно ударяет серо-глазого Григория по лицу, но тот успевает увернуться.

– Осторожнее, баран.

– Ой, прости! – говорит Мурад при виде знакомого. – Погоди, а, что ты тут делаешь?

– Ну мы как бы тут..

– Мы? Ты не один?

– Севак, Артур, Григорий и дядя Нармины тоже здесь.

– А он, что тут делает?

– Мурад не тупи. Ты же сам дал всю информацию и так глубоко подставил девочек, – Мурад поднялся с пола и присел оперев руки на колена, а лицо на раскрытые ладони. – Он пришел закончить начатое. Мой брат хочет убить Нарминэ, сам понимаешь – мусульманской армянке на земле армян не место.

Мурад вскочил на ноги.

– А ее дядя он вообще какой-то псих.

– Я должен найти Нарминэ! – только Мурад произнес эти слова, как послышались крики Хеды и Айлин.

– Нет, не надо! Пожалуйста.

– Что вам нужно? – спрашивала Хеда, срываясь на крик, – оставьте меня! Не трожьте.

– А ну заткнись! – Адам больно схватил Хеду за волосы и потянул на себя – обжигая ее лицо своим дыханием. Сердце Хеды ушло далеко в пятки.

– Прошу, не трожьте ее! – умоляюще вымолвила Айлин. – Я сделаю все, что вы попросите. Только не трожьте Хеду, она не причем!

– Ну, что скажете ребята? – с похотливой улыбкой спросил Севак, смотря на остальных.

– Как по мне, с двумя сразу лучше.. – ответил Адам.

– Может реально отпустим? – сказал только пришедший Григорий, который смог раслышать весь этот разговор.

– Не-е, ты, что братик.

Тем временем, пока они разбирались, что делать Мурад смотрел со своего небольшого укрытия за всем происходящим. В гостиной поднялся шум, который нарушил дядя Нармины:

– Так, тихо! – закричал он, после чего все замолчали. – Мне не интересно, что вы будете делать с этими шавками. Главное, не забудьте убрать за собой, – смеется.

От этого смеха у меня пошли мурашки и я проснулась. Вскочив со стог сена, мое сердце билось, как бешеное, дыхание было сбито. Но я не понимала, что это был за сон и, что он означал. Но предчувствие чего-то плохого не покидало. Преодолев некую дрожь в теле, я решила все-таки встать, хоть мозг и противился этому. Я уже решила лечь обратно, но пронзительный крик и выстрел, который последовал после заставил передумать. Я вскочила и побежала в сторону дверей, но стоило мне увидеть красную "Жигули", как мой разум окутал туман. Не помню, как я добралась до дверей, как открыла их, но последующие картины еще на долго поместились в моем сознании. Тело Хеды лежало на полу, а из голову струилась кровь. Севак заламывал руки Айлин в то время, как Артур стоял спереди и растегивал ширинку штанов, Адам стоял на коленях перед девушкой и варьировал в ней, резко входя и выходя из нее. Я не видела Мурада и никого поблизости, поэтому взяв себя в руки схватила рядом лежащую лампу. Медленным шагом я направлялась к ним – эти бараны были настолько увлечены своим делом, что незаметили меня. Я стукнула Арутура по голове и толкнула на Адама не устояв, они все вместе упали. Я начала бить их ногами, пинать, пытаться вытаскивать из под них Айлин. Я не знаю, откуда во мне тогда взялось некое бестрашие, но я действовала быстро и во мне откуда-то появились силы, которых раньше я не ощущала. Вытащив заплаканную Айлин, которая была без сил, я потянула ее на себя и попыталась спросить, где Хеда, но в ответ получила лишь невнятные слова и слезы. Я схватила ее за руку и мы побежали к двери, но тут появился он..

– Далеко собрались? – с некой ухмылкой спросил он. Только сейчас я смогла разглядеть и узнать, какой он на самом деле человек. Зачастую, когда наш близкий человек рядом с нами 24/7 мы не замечаем, какой он на самом деле: плохой, черствый. Мы считаем его хорошим и не верим ни во что, что о нем говорят – плохого. Потому что он – наш человек. Если бы мне сказали два года назад, что мой дядя захочет меня убить, изнасиловать или, что-то в этом роде, я бы не поверила. Но, сейчас он стоял передомной осколив свою улыбку. И единственное, что мне хотелось сейчас это – проснуться. Я хотела проснуться. Мне казалось, что это страшный сон, но увы, он таковым не был. Мурад перенес на свою сторону Григория, поэтому когда Артур схватил за волосы Айлин, Мурад выстрелил в него из пистолета. Началась перестрелка. Невозножно было разобрать, кто в кого стреляет. Я упала на пол, прикрывая голову и уши. Подняв голову, я увидела справа от меня валяющееся тело Хеды. Я начала ползти в ее сторону, думала, что она без сознания. Подползая до ее ног, я начала трести ее.

– Хеда, – звала ее я, но она не отвечал, – Хеда.

Я доползла к ее голове и заметила лужу крови и совершенно неприятную картину, после которой начала кричать. Я смотрела на ее окровавленную голову, вернее на то, что осталось от нее. Ее ранили прямо в лоб. Я не хочу подробно рассказывать и описывать этот ужасный момент, который еще долго будет всплывать в моей памяти. Кто-то потянул меня к себе и закрыл мое лицо в своих обьятиях – это был Мурад. В ходе этой перестрелки, Григорий – убил своего брата, выстрелив ему прямо в глаз и застрелил Артура попав ему тремя пулями в грудь. Мурад ранил дядю и убил Севака. Не мало крови пролилось тем вечером, но это был еще не конец.

– Нарминэ, – Мурад попытался привстать и поднять меня. – Пошли, пора выбираться.

Айлин билась в конвульсиях, дрожь пробирала все ее тело и на нее было невозможно смотреть. Перед моими глазами стояла Хеда – я не могла поверить, что ее больше нет. Перед глазами представлялась картина того, какой она была до и, какой стала теперь, все чтоосталось от нее.

– Григорий, пошли, – Мурад обратился к парню, который сидел на коленях перед своим братом и не мог поверить в увиденное.

– Нет, нет, нет, – все повторял он. – Такого не может быть.. Брат, братец!

– Пошли парень, ему уже ничем не помочь!

– Нет, нет.. – Григорий посмотрел на Мурада красными глазами, взглядом сумасшедшего. – Я не уйду, я останусь с братом!

Он начал кричать, издавать непонятные звуки, после, чего Мурад махнул на него рукой и таща нас с Айлин пошел прочь. Подойдя к двери, я остановилась на пару минут и смотрела на раненное тело своего дяди. Да простит меня Аллах, но я надеялась на то, что его душа попадет в Ад за все грехи, которые он сделал. Я перешагнула через него, наступив ему на грудь – специально, это был мой знак протеста и некой мести. Знаю, глупо, но мне так было нужно. Мы практически добрались до машины, как услышали звук выстрела. Вороны разбежались в разные стороны, как в фильмах ужасов.

– Что там?

– Кажется Григорий.. – он не стал договаривать, но продолжение и так было ясно. Тем вечером не стала и Григория.

"Он скорее всего выстрелил себе в висок, не смог простить себе убийство брата".

– Садитесь в машину, – сказал Мурад, когда мы уже подошли к красному "Жигули". Но когда мы взялись за ручку двери она оказалась закрытой.

– Вот черт! – Выругался Мурад. – Придется идти в гараж за машиной..

– Я пойду..

– Что?

– Но ты же еще слаба, – отказывался Мурад.

– Это не первое в моей жизни изнасилование и случай, когда на меня нападают несколько сразу, – она говорила эти слова, смотря прямо в глаза Мураду и на секунду мне показалось, что он что-то знает об этом. Он не стал противостоять, отговаривать, просто пустил ее за машиной. Мы с ним стояли на месте и ждали Айлин, когда появился яркий свет фар.

– Прячься, – сказал Мурад толкая меня в провоположную сторону машины.

– Нас наверняка уже заметили.. – Мурад закрывает мой рот своей рукой.

– Тихо.

Я повинуюсь ему и сижу тише мышки. Тем временем, Айлин достигла цели и открыла дверь машины, которая была незаперта.

– Ну конечно! Зачем запирать, здесь же нет никого. – Закрыв дверь, она достала запасные ключи из бордачка, которые Мурад всегда хранил там. Сколько лет она знакома с этим парнем? Не сосчитать. А через сколькое они прошли вместе.. Перед глазами Айлин пробежал момент смерти ее сестры – Хеды.

– Ты была самым чистым человеком, которого я знаю, – по щеке скатилась слеза, – Да простит Аллах все твои грехи и дарует тебе вечную жизнь.

Она поставила ключи в замок зажигания и завела машину. Шум. Взрыв. Машина взлетела в воздух, из-за бомбы, которую поставил Адам. Он разбирался в таких вещах лучше наемного убийцы. Несмотря на его симпатичную и казалось бы добрую внешность, таковым он совершенно не являлся.

– Нет! – тут уже закричал Мурад, совершенно не веря произошедшему и побежал в сторону охваченного пламенем гаража.

Мужчина только подьехавший к дому родителей своей любимой жены, не смог сразу понять, что произошло. Но со всех ног двинулся в сторону пожара, надеясь, что там нет его дочери. Он отказался от меня, но он хотел попросить прощения. Все мы совершаем ошибки и заслуживаем прощения, но порой, некоторым из нас не хватает сил попросить прощения, простить, или не хватает времени на мольбу о прощении.

– Нарминэ! – он кричал, что есть мочи и бежал в сторону огня. – Нарминэ!!!

– Папа? – услышав знакомый голос, я встала и посмотрела в сторону доносившегося звука. – Папа! Папочка! – я начала бежать в его сторону. – Я тут.

– Нарминэ! – произнес он обернувшись. – Нарминэ! Дочь моя, – он обнял меня и прижал к себе. Теплые руки охватили мою талию, нежная отцовская рука прильнула к моей голове и я вновь почувствовала себя, той самой маленькой девочкой, которая смотрела вместе с папой на звезды; В поисках Майрик. Я обняла его крепко-крепко, боясь потерять. В этот самый миг, мне показалось, что все уже позади, что все кончено и, что мои отношения с отцом будут налажены. Он простил меня, он здесь, со мной. Обнимает меня и все у нас будет, как прежде. Но, ничего как прежде уже не могло быть..

– Бух! – послышалось два выстрела, а через пару секунд прозвучал еще один. Я открыла глаза – думала, что мне показалось или что это галлюцинации, но нет. Мой дядя стоял неподалеку от меня, покосившись назад. Его черная рубашка была залита кровью, грязное лицо с засохшими царапинами и садинами. В руках он держал пистолет, который был направлен на моего отца.

***

– Мы приехали, – Сандро сжал мою руку, чтобы отвлечь меня от моих мыслей.

– А? Да? – посмотрела на него.

– Почему ты плачешь? – я пыталась сказать, что "все хорошо", но у меня не получалось. Поэтому, я просто мотала головой. – Не бойся, мы не обидем тебя. Сейчас просто придем домой, покушаем, ты отдохнешь, а завтра или сегодня – когда захочешь, отвезем тебя в столицу, ну или куда попросишь.

– Мх, – киваю, – да, хорошо..

– Ну вот и все, выходи и не бойся. Мы люди добрые – не обидем.

– Гамарджоба, – поздоровалась с нами некая полная женщина – мама – Сандро. – Скуаа ина мире?

– Мама, познакомься, это Нарминэ, – женщина посмотрела на меня, – она армянка и побудет у нас, у тебя есть что-нибудь перекусить для нашей гостьи?

– Я поставила мамалыгу, – отвечает сыну и обращается ко мне: – Пойдемте.

Первое впечатление о этой женщине было не самое лучшее. Но в жизни мне довелось понять, что не все кто кажутся на первый взгляд такими отчужденными – как таковыми являются. Мы вошли в дом. Он был сделан из дерева и первое, что бросилось в глаза – это камин. У них был самый настоящий камин!

– Пойдем со мной, – обратилась ко мне женщина, как только мы вошли. Мужчины пришедшие с нами начали о чем-то весело беседовать с другими домочадцами. А мы прошли в соседнюю комнату, которая была справа.

– Ты понимаешь по мегрелски?

– Нет, – тихо ответила я, даже не понимая, что это за язык и, что я здесь делаю.

– Сейчас я принесу тебе горячей воды, умойся и приведи себя в порядок.

– Хорошо, – женщина вышла, а я начала осматриваться. Это была не самая богатая семья, но и не самая бедная. Средний достаток, как мне показалось чуть позже. Через пять минут, она уже несла тазик и ведро с теплой водой.

– У тебя есть с собой чистая одежда?

– Нет.

– Сейчас я поищу для тебя, что-нибудь.. – она прошла к шкафу и достала оттуда полотенце. – Оно чистое.

– Спасибо.

– Тебе обязательно нужно быть с платком?

– Я мусульманка. Платок – это атрибут моей религии.

– Прости, но кроме косынки ничего другого у нас нет, – она кладет на кровать зеленую косынку с яркой росписью золотистых и красных цветов.

– Ничего, это тоже подойдет.

– Вот надень – это вещи моей дочери. Она как раз была твоего возраста.

– Благодарю.

Женщина вышла, а я быстро умылась, привела себя в порядок и посмотрела на отданные мне вещи: брюки черные и теплый свитер. Быстро переодевшись, я надела косынку, сложила свою грязную одежду и открыла дверь. Если при открытии двери были слышны разговоры, смех, то стоило мне ее открыть, как сразу же стало тихо.

– Ты уже все?

– Да, благодарю, – опустила глаза. – А куда мне это все..

– Оставь, Кетино сделает, – кивает в сторону русой, молодой девушки, которая что-то делала возле камина. – Кети, иди помоги ей, а это я помешаю.

Девушка молча отходит от камина и я вижу ее голубые уставшие глаза. Она молча проходит мимо меня, а я иду за ней.

– Лучше скажите, куда мне это все сделать.. Я сама сделаю, я и так вам абуза и не хочу утруждать..

– Ну что ты! Не говори ерунды, ты гость в нашем доме, а гостям нужно помогать и делать так, чтобы они были довольны. Ведь гость – это посланник Бога.

– Посланник Бога?

–«Гость – посланник Бога» – гласит грузинская пословица. На протяжении веков грузинский народ слагал свои традиции гостеприимства. Из поколения в поколение передавались любовь и безграничное уважение к гостю, преданность обязанностям хозяина, традиционному застолью. В итоге в грузинской культуре сформировалась высокая культура гостеприимства. Для гостя принято не жалеть самого лучшего. В прошлые века у народов Грузии даже существовали специальные гостевые комнаты или отдельные дома для гостей, двери которых постоянно были открыты, и гость имел возможность в любое время зайти, поесть и переночевать. Согласно грузинской народной поэзии, гостеприимство ценится больше, чем храбрость, смелость и умелое владение оружием. Грузинский фольклор идеализирует радушного, щедрого хозяина, порицает скупого. Согласно грузинской (и кавказской) традиции гостеприимства, гость у входа снимал оружие и сдавал хозяину или старшему в семье. Этим высоконравственным поведением гость внушал к себе доверие, выражал верность и уважение хозяину. Это означало приход в семью с благими намерениями, с миром и дружбой. Когда в дом приходит гость, хозяин не сидит с ним один, а приглашает соседей и друзей, стремясь создать для гостя теплую и веселую обстановку. А если гость приехал издалека, то он может рассчитывать на внимание со стороны всех жителей села.

– Ого, надо же!

– Да, вот так вот, – Кетино вылила воду с тазика. – А ты куда едешь?

– Не знаю.. Хочу куда-нибудь в город, где спокойно.

– М-м-м, тогда тебе надо в Гагру или Сухум.

– А это далеко отсюда?

– Не так уж прям, но и не близко. Ладно, давай свою одежду, я кину на стирку, мой руки и иди за стол.

– Хорошо, – я отдала ей вещи и направилась в прихожую. – А где у вас можно помыть руки?

– Вон там, у крана, – сказала худенькая, бледная девочка. – Я тебя провожу.

– Спасибо, – она встала и пошла вперед.

– Вот тут.

– Спасибо. – Помыв руки, мы вернулись в прихожую, которая была и гостинной и всем. Присаживаясь за стол, нам поднесли что-то горячее и при этом белое. Люди сидящие за столом (а было их девять), начали класть туда сыр. Я смотрела на все разнообразие, которое лежало на столе и удивлялась, что за новые блюда, запахи мне удалось почувствовать и увидеть.

– Нарминэ, положи сыр, – обратился ко мне один из мужчин, который сидел с нами в машине. Как я узнала позже, его звали Тамаз и он был родным дядей – Сандро. – Ты что стесняешься, не стесняйся!

– Это называется "мамалыга" по-грузински: "х'оми", – пояснила Кетино, которая села слева от меня.

– А что это именно такое?

– Блюдо сделанное из кукурузной крупы.

Остальное время я провела за веселым грузинским застольем, в котором я почувствовала, что нахожусь дома. Вся та боль, что была вчера, была во мне все еще, но они помогали не закрыться мне. Было решено изначально, что я просто побуду у них пару часов, поем и отдохну, а после уеду. Но, эти пару часов затянулись на два месяца. Я помогала им по-хозяйству, научилась закрывать кур, индюшек, свиней. Они уважали мою религию и пространство. Все было чудесно, но так не могло длится вечно, поэтому, я ушла. Был осенний первый осенний день. Я ко всем уже привыкла, как и привыкли ко мне, но я хотела продолжить свою историю. Я хотела жить. Мама Тамара собрала для меня целую сумку с грузинскими вкусностями и сладостями. За такое короткое время они стали моей грузинской семьей, которой я безумно дорожила и совершенно не хотела потерять.

– Будь осторожна и береги себя, – Кетино обняла меня и дала мне в руки маленькую безделушку. – Это тебе на память о нас, не забывай нас.

– Не забуду.

– Ну, давай, – прощаться с Сандро было тяжелее всего, за это время он стал мне старшим братом. – Я буду скучать по тебе.

– И я, по всем вам. Приезжайте в гости, хоть иногда.

– Обязательно и ты приезжай, не забывай нас, – обнял.

– Никогда не забуду, – обняла в ответ. Разняв обьятия, я взглянула на маму Тамару, которая смотрела на меня со слезами на глазах.

– Ну. что вы, мама, не плачьте.

– Ты стала мне безумно родной! Береги себя, – я обняла ее и она меня в ответ.

– И вы себя берегите, – сказала я в ответ.

– Ну все, пойдемте, – сказал водитель, который должен был увезти меня в Сухум. Мы направились к машине, все мои немногочисленные вещи были уже погружены в багажник.

– Да хранит вас Аллах, да дарует Он вам несказанное счастье, мира и добра за всю ту доброту, которую вы для меня сделали, – глаза наполнились слезами.

– Будь осторожна дочка.

Путь был долгий, но довольно интересный. Я вновь была унесена в свои мысли, причем настолько, что незаметила, как мы прибыли до города. Пейзажи сменяли друг друга один за другим и, когда я думала, что мы проехали несколько городов, выяснялось, что мы только проехали один. Нравится ли мне здесь? Безусловно да. Сандро нашел и оплатил мне квартиру в Сухуми на два месяца вперед, осталось лишь найти работу и прикупить одежды. Единственное, что у меня есть из вещей это: те самые брюки и свитер с косынкой, которые мне дали в первый день моего прихода. Два платка, которые мне купила Кетино и два платья.

***

Первый день прошел куда лучше, чем я ожидала. Город Сухум красив и интересен, чем-то напоминает мою маленькую Армению. Очень много армян мне удалось встретить здесь, мне бы хотелось подружиться хоть с кем-то из них.

"Но как они отнесутся ко мне? Ведь я испорченная для своего народа. Я отказалась от Христа и признала Аллаха. Эти вопросы и мысли мучали меня, мне безумно хотелось вернуться домой. Но возвращаться мне было некуда. Не знаю, смогу ли я, когда-нибудь вернутся в Армению? Жить там спокойно на земле своих предков или нет? Неужели мне всю жизнь придется думать, прежде, чем говорить, что я армянка?" Я гуляла по набережной у кафе "Пингвин", смотрела на беззаботных чаек и вдыхала морской бриз. Шла погруженная в свои мысли и раздумия, не обращая внимания ни на кого и ни на что..

___

¹ Эна мире? Ткван цкума рено? (перевод с мегрелского?) – кто это? она с вами?

²Мидавртат асе худеша до тек гичебуапут – пойдемте сейчас домой и там поговорим.

³Скуа ина мире? – кто он/она сынок?

15. Истина

В этот день, 1 октября 2016 года, я покинула их дом. Я покинула место, где несмотря на то, что я ушла мне всегда будут рады. Точно так же, как всегда были рады Нарминэ, той самой, веселой армянской девушке. Отец который безумно ее любил и называл своим лучиком света во всем этом мире тьмы. Мои воспоминания – это мое прошлое. То, чего не хочу и не могу забыть. Той ночью, я решилась отца. Человека, которого любила всем своим нутром и сердцем. Я не думаю, что когда-нибудь, смогу полюбить кого-то больше, или хотя бы похоже на ту любовь, которую испытывала к нему.

"Он всегда целовал меня в щёчку, когда прижимал к своей груди, и укутывал своё лицо в моих волосах, вдыхая их запах. Его теплые руки всегда окутывали моё хрупкое маленькое тельце. Не хватало ли мне мамы? Да, очень. Но у меня был Папа, который всячески пытался дать мне любовь за обоих родителей. Каждый день я рассматривала фотографию мамы. Из рамы на меня смотрела красивая молодая женщина с большими карими глазами и невероятной улыбкой.

– Луйснес, всегда стремись к солнцу, даже если подолгу будут лить дожди, иди к нему, стремись к нему.

– Папа, солнце – это ведь Майрик?

– Да, мой свет, она была моим солнцем на Земле и согревала меня теплом. Сейчас она ушла на небо к Богу и оттуда она смотрит на нас.

– А почему мы не можем увидеть её, а она нас может?

– Ты тоже можешь её видеть, луйснес.

– Правда? – обрадовалась. – Как?

– Взгляни на небо, сирун, там твоя мама среди белоснежных облаков, а ночью она приходит к тебе в виде самой яркой звезды.

Тогда я внимательно слушала папу, а после побежала со всех ног к окну и взглянула в небо. Оно было чёрным и ни одной светлой звездочки. Тогда я расстроилась и загрустила. Он подошёл ко мне и обнял.

– Им луйснес, порой мы не видим звёзд, как и не видим света, но он есть всегда. Просто порой нужно немного подождать, чтобы увидеть.

Так каждую ночь, прежде чем лечь спать, я подходила к окну, ожидая увидеть самую яркую звезду, которой должна была быть моя Майрик.

– Папа! Папа! Майрик здесь! – Моей радости не было предела. Я наконец—то увидела самую яркую звезду, свою Майрик – на небе.

– Да, им луйснес, – папа подошёл ко мне и улыбнулся, глядя на моё счастливое, сияющее детское личико. – А теперь иди умываться и спать.

– Хорошо, папочка, – я пошла умываться. Почистив свои маленькие зубки – два из которых у меня выпали – я пошла в свою комнату. Зайдя, я заметила, как папа целует фотографию мамы и ставит обратно на тумбочку у моей кровати.

– Им луйснес, ты умылась?

– Да.

– Ну хорошо, одевай пижаму и ложись.

Я молча сделала, что просил папа. Он помог мне надеть любимую желтую ночнушку с рисунком жирафа.

– А теперь спокойной ночи, – улыбнувшись, сказал папа.

– Нет, – возразила я, хватая его за руку и таща на себя. Папа искренне улыбнулся.

– Ну ладно, какую сказку хочешь? – спросил он, присаживаясь на краюшек кровати.

– Про «Счастье глупца»!

– Но я же рассказывал её в прошлый раз.

– Ну расскажи ещё раз! – умоляла я, смотря на него своими карими глазками.

– Ну хорошо". Он всегда читал мне сказки перед сном и говорил, как сильно любил меня. Важнее и дороже отца и матери у девушки никогда и никого быть не может. Моя семья была для меня всегда примером всего, но Аллах решил забрать ее у меня. Так же, как и забрал мою сестричку – Лили, затем Каринэ и Тиграна.

Лили.. Моя маленькая Лили. Не знаю почему, но мне захотелось запомнить её именно в тот момент, тогда, когда мы сидели в кафе и ожидали наш заказ. Она не была создана для этого мира, он был слишком ужасен для неё, но она являлась его главным украшением. Лилит запомнилась мне именно, такой – улыбчивой, красивой, с длинными волосами каштанового цвета. С большими карими глазами, которые были прекраснее всего и длинными ресничками. Невероятно большим и добрым сердцем, таким же большим, как и её кукольные глаза. Она не была создана для этого мира, он был слишком ужасен для неё, но она являлась его главным украшением.

Сейчас, спустя годы осознаю, что это было испытание – посланное Аллахом.

Моя красивая Майрик охраняла и оберегала меня, каждый раз, когда я теряла надежду, попадала в тупик она подавала мне руку помощи. Мой папа.. самый нежный, добрый и чуткий человек моей жизни. Он заменил мне и отца, и мать, был дорог мне множество лет. Я не виню его в ни чем. В тот вечер, когда дядя выстрелил в него, он прошептал мне на ухо: "Моя им луйснес, мой лучик солнца среди всей этой тьмы, я буду вынужден покинуть тебя. Но ты помни, что ты мой самый важный цветок во всем благоухающем саду. И я всегда буду в твоем сердце, вместе с твоей Майрик.

Люди часто бывают слепы к боли ближнего своего и черствости близкого человека. Мы верим всем сердцем, тому кого знаем с первых дней жизни; не ожидая подвоха. Но он есть и зачастую приносит самую настоящую боль. Я поняла свою истину жизни. Аллах приподнес мне множество испытаний, которые не сломили мой дух. Он подарил мне новых людей, знакомых, новую семью. И я верю, что мои любимые люди, счастливы на небесах. И, что совсем скоро, мы с ними встретимся ИнШаАллах

16. Эпилог

Мы стояли в кафе "Пингвин" и ожидали, когда нам дадут вафельное мороженое, которое продают лишь в этой части Набережной. Высокая девушка с темно-карими глазами и добрым взглядом, подставляла свое белоснежное лицо ярким лучам солнца. Познакомившись с ней, я не прекращала удивляться ее прошлому, которое было болезненно, но не погубило в ней доброту и не сделало из нее черствого человека. Она любила греться под солнцем и греть своей любовью, как солнце других. Но несмотря на любовь к теплой звезде, её цвет кожи был, как у мертвеца. Девушка, которая несмогла придумать ничего лучше, кроме, как сбить меня на велике.

– Так, как ты говоришь тебя зовут?

– Марика.

– Марика.. красивое имя.

– Спасибо и у тебя.

– Спасибо.

– А ты поменяла свое имя при принятии Ислама?

– М-нет. Нет еще.

– А хочешь?

– Я думала сменить имя при переезде в новое место. Но поскольку я здесь и сейчас, я бы хотела, чтобы отныне меня звали – Сулиме.

– Какое красивое имя.

– Да, когда я принимала Ислам, в голове была мысль, что мне нужно прозвать себя именно так.

– Значит это знак от Бога.

– Значит.

– А что случилось с Мурадом?

– Мурад увез меня в Зугдиди и там нашел Сандро и его друга, которые и перевели меня через лес.

– У тебя такая трудная и шокирующая история. О тебе бы книгу написать.

– Если когда-нибудь этим займешься, то напиши в первую очередь обо мне. А потом о других.

– Ха, договорились. И как ты хочешь, чтобы твоя книга называлась и, что именно ты хочешь донести этой книгой до других?

– Я хочу показать им, что какие бы тревоги не были, не нужно падать духов. Жизнь – бумеранг и, каким вы его кинете, такой и получите в ответ. Не судите других людей и не будете сами судимы. И не каждый кого вы считаете падшим, таковым является.

– А как назовем?

– Дневником армянской мусульманки.