Рыбка в клетке [Лина Луисаф] (fb2) читать онлайн

Сказать, что я нервничала – значит ничего не сказать. Это такое состояние тревоги, что приближается к боязни. К боязни перед неизвестным, перед авантюрой, в которую собираюсь ввязаться, перед последствиями, к которым она может привести, и изменениями, которые с собой несет. Сама решимость, толкнувшая к подобному выбору, вызывает у меня одновременно и страх, и восхищение – недоумевающее, непривычное, неожиданное для самой себя, но если это восхищение – ненадежный товарищ, то страх – мой постоянный спутник. Столь взрывное месиво из ожидания, возбуждения и смущения априори заставляет голос звенеть, а колени подгибаться. Наверное, такая мешанина эмоций свойственна тем, кто идет на первое свидание с человеком, который чертовски нравится. Одновременно и боязно, и притягательно.

  Нечто похожее на свидание ждет через пару часов и меня. Что интригует – я понятия не имею, с кем. Не то, что как он выглядит – я даже не знаю, какого он пола. У меня и имени его нет. Я не знаю ничего об этом человеке, кроме того, что он существует на планете Земля. Как поясняют организаторы, новички должны полагаться на интуицию, чтобы определить того, с кем их связали. Интуиция – не мой конек, это тот придаток, который атрофировался у меня задолго, чем я узнала из книг, что это такое. У свидания вслепую и то больше шансов: оно хотя бы состоится. У меня есть лишь время и место встречи. Все остальное берет на себя 'Золотая Рыбка'. Говоря 'все остальное', я имею в виду первую, вступительную миссию – для введения в игру. Впереди, при удачном раскладе, будет еще три. Чуть больше, чем в стандартных шпионских фильмах.

  Сердце сжимается, затем вновь бросается вскачь. Пальцы еще с утра холодные и липкие, но даже бешеное сердцебиение не в силах разогнать застывшую кровь. Живот непроизвольно втягивается, я могу почувствовать, как он съеживается от страха. Я испытываю желание сделать то же самое.

  Десять двадцать. Через несколько минут закончится вторая пара, а в два мне нужно быть в другом конце города, у ворот в другой мир, на встрече с незнакомцем, которому я посвящу три недели своей жизни – принесу их в дар, словно какому-нибудь невинному божку, которого буду вспоминать чаще, чем слышать из чужих уст собственное имя. Радует то, что процесс взаимный. Это значит, что следующие двадцать дней я буду так же господствовать в его голове, как и он в моей, буду по праву занимать достойное место в его мыслях. Я буду засыпать и просыпаться, думая лишь о его желаниях, но со своей стороны я сделала все возможное, чтобы и он думал только о моих. На короткое время мы построим храм, возведем друг друга на алтарь и окутаем всеми помыслами и стремленьями. Я буду прилежным фанатиком.

  Как же медленно тянется время!

  Мысли так и крутятся вокруг моего партнера – Старика. Так принято называть дающего желания. Не могу прекратить рисовать его в своем воображении. Какой он будет? Будет ли это мужчина: высокий, статный, привлекательный? Или у него будет квадратное лицо с тяжелым подбородком, начинающимся там, где у нормальных людей верхушка носа? Или он будет рябым, с маленькими, глубоко посаженными глазами, но губами, которым обзавидовалась бы любая девушка? Или это будет женщина в широкополой шляпе, с милым, треугольным личиком и неожиданной кубышкой вместо тела, покоящейся на миниатюрных изящных ножках? Я перебираю в уме недавно виденных мною на улицах города колоритных персонажей. Их тысячи, и потому гадать можно бесконечно. Впрочем, внешность Старика не так важна, как его желания, главное, чтобы они были выполнимы. Нет, по правилам все миссии выполнимы, – иначе какой смысл их давать? – но, насколько это отвечает безрассудствам рыбки – в разной степени. 'Золотая Рыбка' ставит условие: '… желание не должно причинять вред жизни и здоровью окружающих, а также выходить за рамки моральных устоев. Лица, написавшие желание, противоречащее данному условию, будут исключены; лица, выполнившие данное желание, будут отвечать по всей строгости закона и понесут…'. Ходят слухи, что по крайней мере один из создателей ЗР – юрист. Это успокаивает.

  Но не совсем.

  Нравственные устои, неписаные правила и нормы этикета под контролем. Но степень безумства, вложенная в желания, ограничивается только их авторами. Это может быть любая сумасшедшая выходка, не подпадающая под запрет. Повторюсь еще раз – любая. Когда я читала отчеты участников, у меня буквально глаза на лоб лезли. Провести неделю в лесу, питаясь подножным кормом. Сфотографировать охотящуюся сову с расстояния не более десяти метров. Пожать руку музыканту, давшему по меньшей мере пятнадцать концертов. Сняться в массовке к какому-либо фильму. Запечатлеть падающую звезду. Стать свидетелем извержения вулкана. Поймать ворона и научить его говорить 'Карлуша'. Прыгнуть на мотоцикле через огненный обруч. Познакомиться с десятью людьми без определенного места жительства и побыть немного в их шкуре. Выпросить в подарок щенка. Организовать флэш-моб. Обнять трех профессоров. Выучить фокус. Приложение буквально разрывается десятками и сотнями страниц в подобном духе. Рыбки возмущались, получив нечто экстраординарное.

  Но миссии выполняли.

  Тогда я думала – что за бред? Людям что, больше нечем заняться? Я могу придумать миллион занятий и в пределах собственной квартиры, гораздо более рациональных и полезных, чем кататься на гномике или лизать радугу. Однако продолжала читать отзывы каждый день. И чем больше я их читала, тем больше меня затягивало. Сидя в четырех стенах и поглощая захлебывающиеся от волнения слова пользователей, я получала свою дозу адреналина. Мой день и день любого игрока – это как небо и земля. Нет, не так, это как административный кодекс Российской Федерации и приключенческий том Джека Лондона. И та, и другая – книги, но только сумасшедшему придет в голову поставить их на полке рядом. Я – кодекс, и мне до чертиков хотелось разбавить сухость страниц тропической влажностью или хотя бы отпечатать чужие золотые буквы на своей обложке. Не прошло и месяца, как ЗР стала моим наркотиком. Поэтому когда в комментариях впервые мелькнуло 'переходит в платное обслуживание', я решилась.

  У меня скучная жизнь. В ней нет места опрометчивым поступкам, необдуманным решениям или авантюрам. Есть лишь набивший оскомину маршрут: работа и дом, дом и работа. Наверное, в классификации Тотлебена или Кончини, если б таковая существовала, я занимала бы одну ступень с пресмыкающимися. Я чувствую себя лужицей на обочине жизни. В детстве я зачитывалась авантюрными романами. 'Они носят фантастические формы какой-нибудь индостанской или монгольской армии и обладают помпезными именами, которые в действительности являются поддельными драгоценностями, как и пряжки на их сапогах. Они говорят на всех языках, утверждают, что были знакомы со всеми князьями и великими людьми, уверяют, что служили во всех армиях и учились во всех университетах' – вот о чьих подвигах я мечтала. Меня устроило бы мало-мальски занимательное приключение, но они словно сговорились обходить меня стороной. По ночам мне снились яркие, удивительные сны: далекие острова, непроходимые джунгли, полярные ночи, беспощадные пустыни. Но стоило открыть глаза – и их место занимала серая пелена будней. Каждый день похож на предыдущий словно детали на конвейерном заводе Форда, и оттого меня все больше и больше затягивало паутиной и покрывало плесенью. Я превратилась в бесхребетное, нереализованное существо с робкими, недалекими планами. Несколько раз, надеясь вырваться из сети квиетизма, я совершала безобидные вылазки на прогулки, в театр, в кино – и снова ржавела, как устаревший механизм, с одними и теми же функциями и опциями, бессильно глядящий, как мир заводняют новые бесстрашные модели. Нужно было что-то большое, что-то гораздо более значительное, чтобы сдвинуть меня с мертвой точки. И этим 'значительным' я назначила для себя 'Золотую Рыбку'.

  И зарегистрировалась.

  Многого для этого не требовалось: указать фамилию, имя, год рождения, электронную почту. Никаких несовершеннолетних, никого старше пятидесяти. Можно обмануть систему, но это чревато последствиями. Географическая локация участника определяется через GPS, которая затем стыкует рыбку с ее Стариком. Последнее не всегда происходит гладко. Надо еще найти Старика. Стать им может лишь пользователь с успешной Историей, то есть тот, кто завершил минимум один круг – три желания. Если ты заваливаешь миссию, то начинаешь все сначала, в то время, как твой партнер продолжает выполнять желания, теперь уже в одиночку. Отчеты выкладываются в дневник в режиме ожидания, где их проверит кто-то из персонала. Если он решит, что желание выполнено в полной мере, участник получит зеленый штамп 'Одобрено'; если сочтет, что не соблюден какой-то момент, или имело место жульничество, участник получит противоположный штамп. Значение имеет каждая мелочь, даже малюсенький неучтенный аспект может привести к фиаско. Буквально несколько дней назад одна из рыбок завалила миссию, потому что вместо синего костюма на задании была в лазурном. Стать Стариком не проще, чем попасть в администрацию президента, и это зачастую выводит участников из себя:

  'Выдернуть перо у белого павлина. Вы ох…ли?'

  'Выучить двести пятьдесят жестов из языка глухонемых. Почему сразу не китайский?'

  'Увидеть полярное сияние. Б…ь!'

  Я ждала своего Старика два месяца. Это было томительное ожидание, мучительное тем более, что в этот раз за ним следовало что-то грандиозное. Мне и до этого приходилось немало ждать, но никогда еще я не чувствовала себя так изнуренно, как эти два месяца. Приходя домой с работы, я садилась за компьютер и ждала, ждала, ждала, – как бонапартисты возвращения Наполеона. Пусть мое ожидание не было столь рискованным и опасным, но я ставила не меньше, чем они. Боясь что-то пропустить, я не покидала стен квартиры, ограничив себя в передвижениях. Я сидела как на пороховой бочке, но время шло, и ничего не происходило. Я попробовала отправить повторный запрос, но автомат сообщил, что предыдущий еще не обработан. И когда я совсем уж было решила, что новый мир мне просто привиделся во сне, и мой удел – извечная серость и нормативы, на почту пришло оповещение:

  'Уважаемый Участник ? 98808,

  благодарим за терпение и доводим до вашего сведения, что 28.04.2016 в 14:00 по адресу Шелководная Малая, 12, в кафе 'Тихая Гавань' состоится Ваша встреча с участником ? 40562. Пожалуйста, вышлите нам ответную форму не позднее, чем через час после получения данного оповещения. Если бланк не будет получен нами в течение часа, мы будем рассматривать это как несогласие со временем или местом встречи и предложим вам другой вариант.

  С уважением, команда Золотой Рыбки'.

  Едва ли можно описать словами тот эмоциональный хаос, что поднялся в моей душе. Я, уже опустившая в тот момент руки и позволившая пелене вновь закрыть глаза на все яркое и сияющее, внезапно получила шанс ко всему этому прикоснуться. Одно письмо сделало меня счастливее, чем коронация иного принца. Ответный бланк я выслала через минуту, и уже в следующем от создателей письме получила инструкции к первой встрече. Занятные, должна признать.

  Я должна была заявиться в кафе в стиле Одри Хепберн из фильма 'Завтрак у Тиффани'.

  Я из той категории людей, которые хотят, но не всегда могут довести начатое до конца. Не раз и не два я презирала себя за такую бесхарактерность и слабую силу воли – и это снова не мешало мне бросить дело на полдороге. Потом меня накрывают угрызения совести, я себя ем и твердо обещаю, что подобного не повторится – и свято верю в это до следующего раза. С появлением в моей жизни 'Золотой Рыбки' я поклялась себе, что время самобичевания прошло, что теперь я могу положиться на себя, что не допущу того, чтобы вновь застрять на середине. Что теперь все буду делать правильно.

  Поэтому первый же порыв сдаться пришлось задавить на корню.

  С фильмом я была знакома не понаслышке, образ Холли Голайтли – эксцентричной, уверенной в себе молодой девушки, – вызывал у меня вполне понятные восхищение и зависть, но чтобы ему подражать, пусть всего пару часов… Конечно, морально я готовилась к предстоящим испытаниям с того момента, как зарегистрировалась. ЗР учит быть собранным, креативным, сильным, пусть и ценой, может быть, некоторых неизбежных унижений, поэтому в моральном плане я была несколько подготовлена к безумствам – чего не скажешь о плане физическом. Как бы удачно я не представляла себя в новой роли и как бы (не)комфортно себя в ней не чувствовала, оставался еще кро-ошечный пункт – материальная составляющая. До встречи всего три дня, а нужно столько всего сделать: подобрать сходную винтажную одежду, заказать знаменитое желтое такси и найти кофе с пончиком. Последнее, впрочем, не проблема, но как быть с первыми двумя?

  Спустя пару часов я обладала нужной мне информацией. Костюмы для 'Завтрака', в том числе знаменитое черное платье, шил Юбер де Живанши. Найти нечто подобное не сложно, но мне нужна точная копия. В ход пошли частные объявления, социальные сети и дневники, в которых наперебой восхищались стилем актрисы. Я терзала поисковую строку повторяющимися однообразными запросами типа: 'Где достать платье как у Одри Хепберн' или 'Хочу ожерелье как у Холли Голайтли' или 'Как повторить стиль Завтрака у Тиффани'. Сочувствующие модные журналы подбрасывали околонужные статьи со ссылками на различные каталоги, но ни один из них не мог предложить ничего, максимально приближенное к оригиналу. Мое эпохальное вступление в новую жизнь грозило обернуться эпохальным провалом, если я не придумаю выхода из ситуации. В глазах рябило от платьев, после сотой картинки я уже не видела между ними различий, пыл быстро сходил на нет, поэтому я взяла небольшой перерыв на чашку крепкого чая с молоком.

  Где можно достать такое же платье? На аукционе, сто лет назад и за бешеные деньги. Где еще? Заказать в ателье. Дать эскиз и приплатить за срочность. Но мой кошелек не бездонный, следует помнить, что мне еще арендовать такси. Остается только один бюджетный способ: найти максимально приближенный вариант и переделать его самой.

  Решить проще, чем сделать. Я исколола себе иголкой все руки, запуталась в тесемках, срезала нужный шов, а потом, холодея, собирала расползающиеся куски ткани. Время поджимало, следовало бы заняться поиском автомобиля и аксессуаров, но я как приклеенная сидела на полу, обложенная материалом и обрезами. В последний раз я чувствовала себя так отчаянно из-за какой-то одежды в школе, когда накануне сдачи готовой ночнушки я обнаружила, что оставила ее у тети, но сейчас на кону стояло нечто большее, чем оценка. Когда перед платья стал максимально похож на оригинал, я расслабилась. Кто бы мог подумать, что наибольшую трудность представит его спина? Медленно, миллиметр за миллиметром я вырезала два треугольных угла, соединенных между собой тонкой полоской. Когда зазор между воротом и нижней частью составил нужные четыре сантиметра, за окном взвыла сирена – и мои руки дрогнули. Раздалось клацанье, в руках повисли лохмотья. Несколько часов работы канули в лету.

  Я не успевала. У меня не было ни платья, ни туфель, ни ожерелья, ни очков, ни такси – только кофе. Оставалось два дня. Эта мысль крутилась у меня в голове до тех пор, пока каждое слово не потеряло смысл. Меня накрывало отчаяние, я чувствовала приближение того момента, когда брошу все в коробку, задвину ее в дальний ящик – и снова сдамся, а потом буду жалеть себя до конца жизни. Я кликала, и кликала, и кликала, и все больше и больше позволяла апатии собой овладевать. Настал момент, когда я почти оказалась в том же состоянии, из которого пыталась выбраться при помощи игры, платье уже не занимало мои мысли, я закрылась, закупорилась, завяла, не успев распуститься – и это оказалось легче, чем предпринимать какие-то попытки. Голова опустела, идеи, мысли, задумки – все исчезло; пальцы просто двигали мышкой. Модные журналы свернулись, статьи спрятались, советы начинающим швеям испарились. Я корила себя за слабость – и тут же находила себе оправдания. Вначале они звучали робко и вопросительно, затем заговорили чуть уверенней, громче, а затем и вовсе так убедительно, что заглушили даже тихий голос притязания на новую жизнь. Два месяца ожидания и один день работы – вот на сколько хватило моих сил и стремлений. Не будь мне стыдно, я бы посмеялась.

  А вместо этого случайно наткнулась на сайт маскарадных костюмов.

  Секундная стрелка замирает. Подношу часы к уху – тикают. Или это стук моего сердца? Нет, звук интенсивный, равномерный, четкий. Будь это сердце, ритм оказался бы иным: нетерпеливым, сумасшедшим, то прыгающим вперед, то испуганно притихающим на месте. Закрываю глаза. Под красно-черной пустотой разливаю море, прочерчиваю неровную береговую линию, разбрасываю мелкую неострую гальку, вызываю прибой. Волны мягкие, ровные, в ушах постепенно перестает гудеть, но затем мысли устремляются вперед, и все рушится.

  Черт.

  Скрипят старые парты, мягко шелестят переворачиваемые страницы. Текст небольшой, но в нем нужно подчеркнуть подлежащие и сказуемые, выписать местоимения, определить их вид. Это даст мне несколько дополнительных минут. Тянусь к телефону – мне нужно отвлечься, хоть на минуту перестать думать о том, что через полтора часа я поверну жизнь в другое русло.

  Обновление. В блоге Серого_Мыша новая запись. Перехожу по ссылке – фотография. На аквамариновом фоне – огромное пятно, занимающее половину кадра, рядом – крохотная точка. Приглядевшись, понимаю, что точка – человек в гидрокостюме. Стало быть, эта туша рядом с ним… Спускаюсь ниже. Под фото три рамки. В первой указано желание, вторая – для отписки старика, третья – для администрации. На данный момент в третьей статус 'Рассматривается', во второй – 'Выполнено', а в первой – 'Погладить кашалота'. Не хило. Несколько минут рассматриваю фото. Значит, в копилку Серого_Мыша добавилось еще одно желание. Шустрый малый.

  Прокручиваю ленту добавленных в избранные. Помимо Серого_Мыша, круг завершил Кощей-Бессмертный, пройдясь по канату на высоте четырех метров. На этом все. У остальных участников тишина.

  Пора. На негнущихся ногах выхожу из кабинета, запираю дверь, деревянно отвечаю на прощания, расписываюсь в журнале. Сейчас – домой, а после – на самое грандиозное представление в моей жизни.

  В час пятьдесят пять такси – желтое, с шашечками, почти такое же, какие курировали по улицам Америки сороковых годов, – останавливается перед дверью с изображением корабля. У меня высокая прическа, крупные серьги и длинные бархатные перчатки. Я прячу глаза за грандами. Придерживая подол длинного черного платья – да здравствуют тематические вечера, – я с гулко колотящимся сердцем выхожу из машины и останавливаюсь перед большим окном. Проходи дело вечером, мне было бы не так стыдно – всегда можно сослаться на вечеринку, – но в обеденное время по улицам ходят горожане в обыденной одежде, и я вижу себя павлином среди ворон. Стараясь не обращать внимания на взгляды, достаю из бумажного пакета пончик, изящно откусываю и снимаю со стакана Starbucks крышку. Глоток.

  Гляжу в витрину. В фильме за ней сияют драгоценности, в моей реальности – десятка два людей, некоторые из которых уже нацелили на меня камеры. Видно, как подрагивают плечи и блестят нацеленные объективы. Мои глаза начинают блуждать по толпе, усилием воли заставляю себя смотреть в одну точку и не сжиматься. Плевать. Самое главное сейчас – найти среди них своего Старика. Он может помочь мне преобразиться, а может и нет – если его не устроит мое представление. Тогда все будет зря: и два месяца ожиданий, и три дня бешеной подготовки, и сегодняшний спектакль для одного человека; поэтому сейчас я стараюсь как могу. Нельзя оступаться, на следующую попытку может не хватить сил.

  Посмотрим задумчиво в окно, немного откусим мягкого сладкого теста, запьем его горьким кофе, чтобы не застрял в горле, полным изящества движением развернемся. К счастью, мне не придется приканчивать 'завтрак'. Холли доедает его по дороге, я же зайду с ним внутрь. Над дверью колокольчик. Дзинь-дзинь, выход главной героини. А где аплодисменты? А вот и они. Рыжий мужчина в углу хлопает и скалит зубы. От души надеясь, что это и есть мой Старик, плавно – не бежать, не бежать, не бежать, – подхожу к столику:

– Вы не поможете девушке?

  Он вскакивает. На миг я пугаюсь – надо мной возвышаются не меньше ста килограмм живого веса, – но он все с той же ухмылкой отодвигает стул, ждет, пока я присяду, после этого садится сам.

– Браво! Я впечатлен.

  Это может сказать кто угодно. Мне нужно убедиться, что он мой партнер.

– А какая прелюдия была у тебя?

– Рональд Уизли в мире магглов. Какой-то умник выложил мои фотографии в сеть. Меня до сих пор узнают на улице.

  Он действительно мой Старик. Не могу поверить, я прошла предварительный этап, это невероятно, это немыслимо, это… потрясающе. Это первое мое достижение за долгий срок, и ощущение собственной значимости и продуктивности непередаваемо. Меня распирает.

  Господи, я сделала первый шаг.

  Когда мне удается взять себя в руки, я вспоминаю о человеке напротив. Заметный персонаж. Встреть я его на улице, обязательно обратила бы внимание. Высокий. Даже сидя возвышается надо мной на целую голову. Крепко сбитый, с умеренной, не показной массой мышц. Темно-русые с рыжинкой волосы собраны в хвост, на подбородке – отросшая, колючая даже на вид щетина. В улыбке обнажаются здоровые, белые, хищные зубы, не испорченные сахаром или кофе. Во всем его облике есть что-то варварское, какая-то дикая харизма. Надень на него шлем да вооружи мечом – и будто сам конунг спустился с Валгаллы.

– Сергей, – представляется Старик. Я называю свое имя. – Это твой первый круг?

– Да, разве по мне не видно?

– Напротив, выглядишь подготовленной. Странно видеть у новичка такую основательность. Как правило, мальки думают, что проскочат и так.

– У тебя такой большой опыт работы с новичками?

– Отнюдь, но те двое создали у меня, как оказалось, ложное впечатление о несостоятельности всех новичков вообще.

– И что же они такого натворили?

– Один выстрелил себе в ногу из игрушечного пистолета и вызвал знатный переполох: пистолет-то выглядел как настоящий. Пока прохожие вызывали полицию, я тихо снялся с места. Второй успешно прошел предварительную миссию, но решил, что его Старик – длинноногая брюнетка и подсел к ней. Думаю, она оценила его наглость и дала свой номер телефона, но этот этап он завалил.

– Значит, я первый человек, который выполнил все успешно?

– Не считая тысячи других? Да, – он смеется, глядя на мое вытянувшееся лицо. – Я же не единственный Старик в этом городе. Наверняка у других найдутся такие же смышленые рыбки. Но ты первый человек, который добрался до встречи со мной. Чаю?

– У меня есть кофе. Ты давно в ЗР?

– Где-то года два.

  Это… немало. Два года – это целая мини-жизнь, и если учесть, что провел он ее в игре наподобие 'Золотой Рыбки'… Два года на пороховой бочке, два года собранности, подтянутости, изворотливости и артистизма; сотни новых знакомств, неожиданных встреч, живописных мест, тысячи острых эмоций и ощущений. Не опасность, хотя и ее не избежать, но нечто куда более глубокое и значительное – осознание собственных сил, неограниченности своих возможностей и отсутствия лимитирующих барьеров. Я слежу за желаниями остальных участников, и фантазии их составляющих поражают – одно желание может походить на другое как Клинтон на Трампа. Сегодня ты должен получить драматическую роль в театральной постановке, а через неделю – провести независимое расследование о коррупции в чиновных рядах. Пробыть в игре два года – значит раскрыть и одинаково развить свои способности со всех сторон. Если после одного выполненного желания я ощущаю себя на вершине, то сидящий напротив меня должен воспринимать себя сверхчеловеком. Богом.

– Сколько желаний ты выполнил?

– Точно не скажу, но думаю, чуть больше двадцати.

– Двадцать миссий за два года? Впечатляет. А какие это были желания?

– Пересечь пешком две границы. Поцеловать королеву. Прокатиться десять метров верхом на черепахе. Сыграть с детьми в классики. Последнее, кстати, оказалось самым сложным. Не поверишь, как меняются лица мамаш, когда к их детям приближается кто-то наподобие меня. Я был с позором изгнан из пяти дворов, обхожу их теперь стороной. Мне нравится этот человек: самоуверенность, которую он излучает, легкость, с которой говорит о желаниях, сдержанная сила, которая сквозит в каждом движении. Он идеально подходит на роль авантюриста, универсал, который одинаково хорошо смотрится и в костюме пирата, и в форме полицейского. Я хочу быть похожей на него.

– Что привело тебя в игру? – спрашивает Сергей.

– Хочу… изменить свою жизнь. Не плыть по течению. А тебя?

– Практически то же самое. Я был интимно близок к миру, – смеется Старик, – и он сказал, что пора что-то менять.

  Я жду пояснений, но Сергей не торопится что-то добавить. Он смотрит на часы.

– Четырнадцать двадцать пять. Меняемся?

  Уже? Это волнительный момент, поэтому пальцы немного – как же мало в последнее время было в моей жизни чего-то волнительного – подрагивают. Самый первый в моей жизни обмен желаниями. Если я справлюсь, – а я должна справиться – будут и другие, но этот отпечатается в моей памяти до самого конца. Я запомню плавный разворот плеч, потертость на кожаной куртке, сетку морщин у чужих глаз, движения жесткого подбородка и изгиб тонких губ. Больше Сергея я не увижу, но я навеки запомню его как вестника нового мира. Тем более такого, как он, сложно забыть.

  Я достаю из ридикюля три тонких конверта с логотипом золотой рыбки в правом верхнем углу, кладу их на стол. Рядом ложатся три таких же конверта. На темно-ореховой поверхности они словно светятся – как сундуки с сокровищами. Открой – и брызнет золото.

– Правила помнишь?

  Второй конверт вскрывать только после того, как выполнена миссия из первого. В обязательном порядке зарегистрировать дневник, в который отправлять фото- и видеоотчеты выполненных заданий. На выполнение одного желания отводить семь дней и ни минутой больше. Ни в коем случае не раскрывать суть желания посторонним. Использовать только легальные средства. Да, я помню правила.

  Сергей уходит первым. Встает, занимая собой добрую четверть помещения, беззаботной походкой пересекает зал, подмигивает официантке. Из окна могу видеть, как переходит дорогу на красный свет, заставляя водителей захлебываться гудками, растворяется среди людей на противоположной стороне. Когда исчезает среди зданий, изучаю полученные конверты. Они меньше тех, в которые запечатывают письма, бумага плотная, шероховатая, с желтоватым отливом. Вскрыть сейчас или оставить до дома? Хватит ли терпения добраться до квартиры, зная, что в сумке лежит будущая неделя? Руки так и чешутся оторвать клапан, одновременно и страшно, и интересно узнать, что там внутри. Переплюнуть верблюда? Станцевать джигу на крыше магазина? Получить права за неделю?

  Вскрыть конверт решаю дома: на меня все еще смотрят, и отнюдь не с таким восхищением, как на Холли. Такси все еще дожидается снаружи, и пусть оно тоже приковывает взгляды, на заднем сиденье меня уже будет не разглядеть. Таксист пытается меня разговорить, но я отвечаю невпопад, и он замолкает. Забиваюсь в угол. Слишком много всего за один день, я натянута, меня пугает так много внимания сразу, так и слышу шепотки и пересуды за спиной, но в то же время… Но в то же время меня это и радует.

  Старушки на скамейке замолкают, когда я выбираюсь из машины. Из чистого озорства – и откуда только взялось! – наклоняюсь к переднему окну и воркую:

– Спасибо, милый вы человечек!

  Уже в квартире распускаю волосы, снимаю фальшивые драгоценности и платье и убираю все в коробку. Оттягиваю тот момент, когда увижу желание – и сама не могу сказать почему. Всю дорогу мне не терпелось вскрыть конверт, и сейчас, когда я, наконец, получаю возможность это сделать – вдруг торможу. Напряжение электрическими импульсами покалывает кожу, током пробегает по самым кончикам пальцев, побуждая их схватить и разорвать бумагу. Не могу усидеть на месте. Смакуя каждую миллисекунду ожидания, встаю и делаю несколько кругов по комнате.

  Смотрю на конверт. Вот он, лежит на покрывале с китайскими чайными розами. Кусок картона, который изменит мою жизнь. Желание, которое наполнит ее смыслом на следующую неделю. То, ради чего вступила в отряд сумасшедших, которые по первому чужому слову мчатся на другой конец земли, чтобы погладить дельфина или поплавать с акулой – такой силой обладает воля Старика. Как только вскрою конверт, 'Золотая Рыбка' выполнит свое предназначение, и роли поменяются. Дальше я буду исполнять желанья.

  Тяну клапан. На мою ладонь тыльной стороной падает карточка. Переворачиваю ее.

  'Победить в конкурсе'.

   Желание 1.

  'Победить в конкурсе'.

  Несколько минут оторопело гляжу на желание, чувствуя, как ажиотаж сменяется разочарованием. Победить в конкурсе? Раз плюнуть. Я ожидала, что это будет что-то гораздо более грандиозное, волнующее, сопряженное с бешеным выплеском адреналина, желание, которое вытянет из меня все соки. В глубине души, на самом ее донышке, плещется облегчение – из-за того, что миссия оказывается мне по зубам. Но выше облегчения, затапливая самое сердце, поднимается разочарование. Как будто подъехал поезд, а нужного человека в нем нет. Победить в конкурсе? Даже звучит по-детски. От такого Старика, как Сергей, я ожидала чего-то куда более серьезного, более обширного и энергозатратного. ЗР славится своей экстравагантностью, своим умением погрузить в новую реальность, своим требованием полной самоотдачи, но и в ответ дает не меньше – уверенность в собственных силах, и чем сложнее желание, тем больше уверенность. Конечно, я не ожидала, что первым же моим желанием станет покорить Эверест или засунуть голову в пасть тигра, но это должно было быть запоминающимся началом, таким, которое задало бы импульс дальнейшему моему движению. Я не вижу импульса в конкурсе, да и уверенности от победы во мне не прибавится: в скольких конкурсах я уже приняла участие, сколько побед заслужила – но ни одна из них не стоила того, чтобы помнить ее дольше нескольких дней, не то, чтобы пронести ее через всю жизнь. Как ни крути, моя История начинается неважно, и это тем более странно, если вспомнить, какой человек дал мне задания.

  Ночью не спится. Жесткая кровать, тонкое одеяло, неудобные мысли. Насколько я разбираюсь в русском языке, конкурс – это некое состязание, построенное на соревновательном духе и ставящее своей задачей простимулировать участников к победе каким-нибудь ценным или не очень призом. Последнее, кстати, вовсе не обязательный элемент. И, насколько я понимаю, поручая мне желание 'Победить в конкурсе' и не уточняя, в каком именно, мой Старик предоставляет мне полную свободу действий. Стало быть, за мной остается право решать, куда девать мой соревновательный дух. Хоть дроби уши слушателей вокалом, хоть пристраивайся на стульчик под музыку, хоть выуживай из пруда окуней вместе с сотней других рыбаков.

  Какие, прежде всего, бывают конкурсы? Да какие угодно. Начиная с детских, творческих, научных, благотворительных и заканчивая конкурсами красоты, грантов, проектов и предложений. Если взять один вид конкурса и пустить от него частные разновидности и подвиды, получится нехилое дерево, где жилками питать отдельные листья будут свадебные конкурсы, конкурсы на розыгрыши призов, на лучший макияж глаз, на оригинальное блюдо или дизайн платья для карлицы. Трезво оценивая свои силы и увлечения, выбираю разряд творческих: шанс победить в них пусть на один процент, но выше.

  Приходит сообщение. Мне предлагают завести дневник, чтобы начать запись Истории. Думаю, с этим пока стоит повременить, с момента получения желания прошло едва ли двенадцать часов, и я пока не сдвинулась с точки Хепберн. Захожу к Серому_Мышу: поздравления, пожелания удачи в следующей миссии. От него самого ни слова, затих после последнего отчета. Хотела бы стать таким же профи. Но интересно, как он хоть выглядит? Во всех выложенных фото у него нет лица. Либо снимает сам, либо стоит так, что оператор захватывает лишь затылок и скулы. И прячет лицо не только он. Пожалуй, никто не знает, как выглядят лидеры первой десятки. Мелькнет где-то нечеткий овал в тени, рука, нога в кроссовке – и ничего более. Словно сговорились сохранять анонимность. А вот новички, наоборот, позируют так, словно выиграли 'Формулу-1'. Поддавшись азарту, с любопытством маньяка изучаю страницы профи, разглядывая в лупу отражения глаз в витринах и стеклах. У нас тут свой микроклимат, свои звезды и свои папарацци. Когда глаза сохнут, осознаю, как результативно и эффективно провела ночь. Однако… Читая названия конкурсов и их условия, богато раскрашенные экспрессивными восклицательными знаками, начинаю думать, что их составлял ребенок: 'Свяжи котика!', 'Создай свой мультфильм!', 'Из жизни птиц', 'Зимний флешмоб', 'Мой смайловый отдых', 'Создай свой бренд', 'Мы с тобой одной крови', 'Асфальт и снег'.

  Чем дальше, тем хуже. Когда в мире успело появиться столько никчемных занятий? И каким извращенным умом нужно обладать, чтобы сфотографировать асфальт со снегом иначе, чем как асфальт со снегом? И кто такие, черт их дери, попаданцы? И как, уж будьте любезны объяснить, можно рассказать о своем отпуске смайлами?

  Я утопала в вязком болоте бредовых идей, пытаясь отыскать кочки здравых мыслей, но организаторы словно сами состязались в искусстве выплевывания самой наркотической затеи. Когда я уже думала, что удивить меня больше нечем, неожиданно выплыл конкурс на самые необычные памперсы для собак.

  Теперь желание Сергея не казалось мне легким. Слова на карточке ухмылялись, складываясь в дьявольскую рожицу. Разочарование сменилось недоумением, затем нетерпением, приближаясь к злости. Почему я должна убивать время на эту чушь? 'Золотая Рыбка' – синоним экстремальности, к которой я хотела прикоснуться хоть кончиком пальца, но все, что чувствую сейчас – будто вынуждена ехать на старой, медленной таратайке, пока меня с насмешливым 'вжих' обгоняют другие. Это несправедливо, что плетусь в хвосте остальных, вынужденная тратить время на эту чушь. Да, я хотела стать участником ЗР, да, для этого мне пришлось потрудиться, но какова цель – победа в конкурсе? Я ожидала намного большего, и Сергей, само воплощение сверхчеловека, должен был это понимать. Как рыбка, проведшая в игре два года, он должен был осознавать, как много это значит – первая миссия и первый успех. Неужели в его представлении победа в конкурсе – это то, что мне нужно, то, что может меня удовлетворить? Я не жалуюсь, у меня чертовски крутой Старик, но неужели этому чертовски крутому Старику не могло прийти в голову, что и желания у него должны быть чертовски крутые? Во мне не прибавится сил, если сошью кукольное платьице или нарисую на стекле толстяка – только пострадает самооценка и появится ощущение утекшего сквозь пальцы драгоценного времени, убитого на подобный бред. Это несправедливо.

  Я понятия не имею, за что взяться. Часы приговаривают вечер, затем полночь. Серый_Мыш мчится искать дом с привидениями, ЦаревнаЛягушка фотографирует медвежонка, Сергей отписывается по пути в Припять, прыгает с самого высокого в мире банджи Tuman, а я все еще не знаю, на какую чушь отправить заявку. Несколько раз я начинала заполнять формы, но каждый раз меня крючило, и я сворачивалась. Мне достаточно того, что я провела бессмысленно и бесполезно немалую часть своей сознательной жизни, и теперь, когда осознала это и попыталась изменить – вновь вернулась к тому же. Меня корежит так, словно проглотила лимон. Меня выводит из себя эта тупиковая ситуация. Я ждала два месяца – чего? Чтобы шить трусы собачке? Разрисовывать чьи-то веки?

  Мне нужно успокоиться.

  Время уже за полночь, через несколько часов мне на работу, но кроме несварения желудка прогресса нет. Я щелкаю кнопкой мыши. В тишине раздаются нервные, напряженные клики, похожие на тиканье механических часов. Вначале на них не обращаешь внимания, они так же естественны как дыхание или зевота, но, усыпив, таким образом, бдительность, они начинают исподволь вторгаться в сознание. Через некоторое время, отвлекшись от основного занятия и слушая внезапно наступившую тишину в собственной голове, вдруг с удивлением задаешься вопросом 'Как можно было не замечать их раньше?' – так громко и беспощадно они тикают. И, вернувшись к делу, уже не можешь их не слышать. Теперь их ненавязчивость превращается в назойливость, они словно отыгрываются за то, что были так незаметны раньше и мало-помалу, клик за кликом, за это мстят. В раздражении я отключаю мышку и пользуюсь тачпадом, но призрачные клики продолжают раздаваться в моих ушах, не давая сосредоточиться ни на чем ином. Доведя себя до кипения, ложусь спать, но теперь вместо кликов в уши врезается биение собственного сердца, особенно гулкое в наступившей тишине.

  Мне не уснуть. Долгожданное спокойствие выливается в ту форму легкомысленной апатии, которая стирает все границы между тем, что допустимо и приемлемо и между тем, что бессмысленно и пусто, поэтому начинаю заполнять заявки на все подряд. Написать статью про родной город? Хорошо. Снять видео про состояние наших дорог? Отлично. Выслать пошаговый отчет с рецептом блюда? Прекрасно. Придумать логотип новому магазину? Великолепно. Создать новую форму макарон? Нет проблем. Изменить дизайн булавки? Сейчас займусь. Время поджимает. После работы я прихожу домой, позволяю себе полтора часа сна, а затем погружаюсь в мир рифмоплетства, кройки и шитья, рекламы и тому подобной ереси. Я покривила бы душой, если бы сказала, что более достойных конкурсов нет – они есть, но не в пределах того временного промежутка, который имеется в моем распоряжении, поэтому мой удел сейчас – считать мгновения, утекшие сквозь пальцы. Яд в моей слюне закончился, поэтому остается только презрительно кривить губы и подписываться на новый бред, испытывая холодную ярость при мысли о том, что остальные участники не вынуждены так бездарно тратить свое время.

– Немножко уже осталось, – говорит коллега, – потерпи, скоро летние каникулы, там и отдохнем.

– Да.

  Мы сидим в препараторской, отгородившись от бессвязного гама, заполнившего коридоры, сидим, закрывшись на ключ, оберегая покой и тишину. У каждого из преподавателей свой ключ. Выходя, мы тщательно закрываем дверь, даже если внутри кто-то остается. Особенно если внутри кто-то остается, ибо каждую перемену находится студент, который считает, что для преподавателя честь, пренебрегая отдыхом, выставить ему оценку в зачетку, или повторить ему домашнее задание, или взять у него объяснительную. Закрывая остальных на ключ, мы проявляем о них заботу. Вначале мне казалось это дикостью, но после того, как к одной из моих коллег зачастил студент, обожавший рассуждать об СССР и Жукове, не могу представить, что может быть иначе.

– Красивый браслет, – замечаю я.

  Это не пустые слова, даже уставшая я истинно по-женски замечаю украшения.

– Интересный, правда? Я его выиграла.

  Она вытягивает руку так, чтобы солнечные лучи падали прямо на браслет, заставляя камни оживать. Блики плавно скользят по металлу, сливаясь с блеском крашеных стекол. Прекрасный летний вариант: ярко, дешево, ненадолго.

– Серьезно? А где?

  Мы не общаемся за пределами этих стен. Характер наших отношений можно отнести к личной симпатии и профессиональному общению. Мы делимся тематическими планами, советами, жалобами, курьезными случаями и пустяками – но свято не касаемся личной жизни. Я знаю, что у нее есть жених – проболталась одна из старых коллег – но и только. Я не знаю, когда у нее свадьба, есть ли у нее дети или какие у нее планы на отпуск. Еще меньше она знает обо мне, и меня задевает мысль о том, что собственное мое нежелание распространяться о себе вызвано не тактом и профессионализмом, а отсутствием каких-либо событий в принципе.

– В 'Леди Мэриен'. Они на днях новый бутик открыли, разыгрывали подарки для покупателей.

– Да? Даже не знала, что они снова открываются. Нужно заглянуть как-нибудь.

– Они и на Прибрежной открываются, в новом центре. Вроде завтра или послезавтра. Поезжай, наверняка там тоже будут призы.

  Завтра или послезавтра? Раньше я бы так и сделала, не из-за подарка – из-за возможности развеяться, увидеть людей, окунуться в атмосферу искусственного коммерческого праздника; но сейчас это даже звучит глупо. Каждое упущенное мгновенье, не потраченное на желание Сергея, воспринимается сейчас особенно остро. Даже во время пятиминутных перемен я продолжала возить ручкой по блокноту, вычерчивая линии или подбирая созвучные слова, что уж говорить про утраченные часы. Теперь часы – это роскошь, а я бьюсь за каждую лишнюю минуту, сторицей окупая предыдущее свое безделье. Иногда за эскизом на меня накатывает злость, заставляя до скрежета сжимать зубы. Причин для нее несколько: осознание того, сколько всего могла сделать раньше, ненависть на Старика за столь нелепое желание, понимание того, насколько меня опережают другие участники. Исход всегда один – я заставляю себя успокоиться и по самую макушку зарываюсь в бумаги.

  Я распланировала свой день, взвешивая каждые шестьдесят секунд. Подъем в пять утра. Утром голова свежее и работается легче, поэтому набрасываю несколько основных идей, затем собираюсь на работу. Пары начинаются в восемь, до остановки идти шесть минут, автобусы по моему маршруту ходят часто, но даже с подобной частотой ждать надо по крайней мере минуту. На дорогу уходит двадцать две минуты. Колледж расположен на противоположной отостановки улице, и при неблагоприятном исходе нужно ждать у светофора полторы минуты, чтобы перейти дорогу. Еще две минуты ходьбы – и я на месте. Итого на весь путь уходит тридцать две плюс минус одна минута. Следовательно, из дома я могу выйти в двадцать минут восьмого – несколько минут на работе мне требуется, чтобы подготовиться к занятиям. Это значит, что с утра, за вычетом времени на общепринятые процедуры, у меня остается на задание один час пятьдесят минут. Занятия заканчиваются в половине второго, еще час отводится на методические работы, в половине третьего, максимум в три, я собираюсь в обратный путь. Расчет тот же, разве что в этот раз остановка ближе – минус две минуты. Прибавляем время на переодевание, умывание, прием пищи, и в четыре или четверть пятого я берусь за желание. В районе восьми делаю перерыв на полчаса, дышу свежим воздухом на балконе, проветриваю комнату, перекусываю, затем вновь бросаюсь на наброски. В половине одиннадцатого начинают слипаться глаза, еще тридцать минут заставляю себя работать, и уже в одиннадцать засыпаю как убитая. За день выходит восемь с половиной часов трудоспособного творческого времени. Этого мало.

  Я увеличиваю это время как могу. Я пересмотрела и изменила свой утренний маршрут с учетом местоположения относительно друг друга ванной комнаты, зеркала, гардеробной и кухни, это дало мне двести сорок дополнительных секунд. Если идти через детскую площадку, придется огибать лужи, но подарит еще полминуты. Еще полминуты – если срезать через ателье, двадцать секунд – если проходить между деревьями, а не обходить их, шесть секунд – если переступать через две ступени сразу. Последним, впрочем, можно воспользоваться, только если рядом нет студентов. Большая перемена дарит мне четверть часа, ибо столько же времени я отвожу на обед. Порядком часа я экономлю каждый день на приготовлении пищи – вместо этого покупаю готовые полуфабрикаты. Отход ко сну я сократила до четырех минут, принятие душа свела до минимума, и даже те тридцать минут, что я провожу в автобусе, не проходят впустую, даже если приходится ехать стоя. За три дня я составила свод действий, железно и ревностно оберегая каждый миг, который могла урвать. Теперь я твердо знаю, что в сутках восемьдесят шесть тысяч четыреста секунд, и за каждую нужно бороться, потому что любая секунда может оказаться решающей. У меня нет времени, чтобы бегать по магазинам.

  И лишь когда звенит звонок, и я закрываю дверь кабинета, в голове у меня что-то щелкает и словно кто-то проигрывает пленку: '… разыгрывали подарки для покупателей', 'там тоже будут призы'. Несколько драгоценных секунд я трачу, замерев перед дверным косяком. Вот он, конкурс, который я искала, конкурс, в котором не зазорно поучаствовать, конкурс, который не будет требовать от меня сидеть безвылазно в четырех стенах и насиловать свой мозг. Проклиная себя за потерю времени впустую, по возвращении домой тут же прикипаю к компьютеру: как бы я ни торопилась, от одной слабости я не могла отказаться.

  До конца срока четыре дня. Серый_Мыш снял указатель 'с. Роднинское'. Впечатляет: мрачные, в большинстве своем заброшенные дома с разбитыми стеклами под набухшим небом, покоящимся на самых крышах. Проткни вату – и обрушится тебе прямо на голову. Тучи, вопреки своей природе, вовсе не выглядят пушистыми. Скорее, острыми и злыми, готовыми уколоть в любой момент. Расстояние между землей и небом так мало, что поднимись на верхушку мертвого сухого дерева – и ты уж сидишь на небосводе, будучи живым. Дороги нет, вместо нее – смесь влажной разъезжающейся земли, песка и красной глины. Гнилые заборы западают, выпячиваются вперед, ходят зигзагами; из окон с облупившимися красками смотрит влажная липкая пустота. Серый_Мыш умеет передать атмосферу.

  Сергей у КПП 'Дитятки'. Через дневник шлет мне привет и обещает привезти из Припяти какую-нибудь зверушку. Семафорыч застрял в пещере, Бледная+Немочь справляется на каноэ, СанСаныч следит за сутенером, Аспиринка ночует в пустыне, Black:Man пасет овец в Монголии, Королевчик участвует в стритрейсинге. Из клуба в клуб кочует Агата Кристи, гонится за горными козлами Вампирchик, кормит коалу Грабитель, выискивает кубинцев Мариночка, сопровождает президента международной корпорации Колл@пс.

  А я, рискуя жизнью, готовлюсь выиграть браслет. Провожу небольшой исследование. В городе-миллионнике, таком как наш, новые торговые центры открываются практически каждый год, бутики – раз в неделю, торговые точки – по несколько штук в день. Большинство из них для привлечения массового клиента используют различные стимулирующие фишки: подарки десяти покупателям, скидки в первый день продаж, дисконтные карты каждому пришедшему, конкурсы. Последнее – то, ради чего стоит посетить хоть сотню открытий. Мне достаточно самого бесполезного приза – завалящейся наклейки, вышедших из моды бус, салфетки для золота, – лишь бы кто-нибудь сфотографировал меня в момент получения подарка. Пусть творческие конкурсы летят к чертовой матери, я достаточно себя выжала из-за этого бреда. Теперь я располагаю другими средствами.

  Сергей может жить.

  К полуночи я составила список бутиков, открытие которых было назначено на следующий день. Всего их оказалось четыре. Один продуктовый, двое других распахивали свои двери в одно и то же время. Пришлось выбирать между магазином техники и магазином канцтоваров. Свой выбор я сделала в пользу последнего: как правило, конкурс проводится среди покупателей, а я не могу позволить себе прикупить ненужные мне планшет или смарт-часы. Придется поторапливаться. В десять – 'Твой выбор', в час дня – 'Леди Мэриен'.

  На открытие магазина канцтоваров я прибыла с некоторым опозданием. Искала недолго – два пучка бледно красных шариков вяло шевелились на ветру, охраняя вход в подвальное помещение с высокими, круто уходящими вниз ступенями. Скромную красную ленту – по-видимому, продающуюся здесь же, – уже перерезали. Края получились неровными, словно ножницы оказались тупыми или ткань была слишком крепкой. Огромный карандаш с отрешенными глазами раздавал флаеры 'Сегодня открытие!', профессионально улыбались российские продавщицы и надрывался ведущий с тонким, негромким, несформировавшимся голосом. Это был самый странный ведущий, которого я когда-либо видела: высокий, худой, блеклый, ничем не пахнущий. Никогда до этого я не встречала людей, от которых бы ничем не пахло. У каждого свой запах: у кого-то это запах застарелой болезни, у кого-то запах взросления, у иных – молодости, здоровья, свежести, тяжкого труда, упоительной ночи; у других – усталости, горечи, томления. Если не свой запах, то запах искусственный: духов, стирального порошка, грудного младенца, свежего кофе, сигарет – но ни одного у этого. В первый момент я не сообразила, появилось только ощущение, что что-то не так, что-то неправильно. Несмотря на осознание того, что мне во что бы то ни стало надо выиграть, я не могла отбиться от этой неправильности. Будто художник где-то ошибся, сделал неверный мазок, или режиссер внезапно отключил звук – и это несоответствие не давало полностью сосредоточиться на миссии. Лишь когда он протиснулся мимо меня к прилавку, и на несколько мгновений расстояние между нами стало интимным – я успела вдохнуть. Ничего. Будто наглухо запечатали. Можно не бояться хищников – не выследят.

  Тело его, совершенно не костлявое – складывалось впечатление, что костей у него нет вовсе, – было открытым, мягким и до неприятия белым. Его нельзя было назвать пухлым, но острых углов там, где они положены быть, у него тоже не было, и дело даже не в жире, а в какой-то необъяснимой прихоти плоти. Как рубенсовские бесформенные массы, только в мужском варианте. Взгляд, обежав пеструю толпу, так или иначе возвращался к нему – так смотришь на нечто неприятное, противное. Мерзко, но в то же время не оторваться.

– … Вас ждут веселые конкурсы и много подарков! – белое беззащитное тело ведущего пребывало в постоянном движении, вызванным не целенаправленным актом, а каким-то непрерывным внутренним подергиванием. Несколько произнесенных вслух слов зародили в округлой груди колебание, которое вибрацией расползлось дальше. Мое воображение нескромно его раздело, и я словно воочию увидела рябь, скользящую по нежной коже. – А начнем мы прямо сейчас. Кто хочет выиграть первый приз?

  Усилием воли – неимоверным, колоссальным, титаническим – заставляю себя оторвать от него взгляд. Необходимо сосредоточиться, взять себя в руки. Задача крайне проста; если я не хочу до конца этой недели срезать углы и считать секунды, я не имею права отвлекаться.

  Шевеление. Из передних рядов, подталкиваемые сзади, одна за другой выходят две девочки. Первая – серьезная, с выразительными взрослыми глазами, странно смотрящимися на маленьком детском личике. Вторая – помладше, с капризно изогнутым вниз уголком рта и ищущим взглядом. Одинаково сложив руки в форме буквы Р – согнув одну руку и упираясь кистями в прямой локоть другой, – зеркально отражая друг друга, они становятся рядом с ведущим. Запущенный как будто из пушки, рядом с ним возник долговязый воинственный мальчик лет тринадцати, крайне неловко вступивший в подростковый период.

– Встаем сюда, вот так… Объясняю правила игры. Ваша задача – построить домик из двадцати карандашей и возвести над ним крышу из этих вот наборов стикеров. Просто, правда? Теперь внимание, главное правило: пользоваться можно только одной рукой, вторую убираем за спину. Итааак, начали!

Началось соревнование. Я – не смотрю, не смотрю, не смотрю – наблюдаю за детьми. Мне нужно знать правила, нужно знать, что допустимо, а какую грань не пересекать, какими приемами можно пользоваться, а каких лучше избегать. Нужны рамки, в пределах которых я могу действовать, не опасаясь вылететь из конкурса, и приемы, которыми могу руководствоваться.

Подросток подошел к строительству с опытом балбеса, который не один школьный урок посвятил возведению собственного ранчо. Он ставил “бревна” аккуратно, не спеша, следя за тем, чтобы лакированная поверхность не покатилась, чтобы карандаши лежали ровно, чтобы каждый последующий ложился строго в той же точке, что и предыдущий, одновременно посматривая краем глаза за состоянием дел соперников. А у соперников дела шли не очень. Девчонки взвизгивали, подпрыгивали, суетились и скорей пищали, чем пытались что-то сделать. Мелкая моторика их еще не была развита в той мере, как у подростка, углы выходили то острыми, то тупыми, карандаши не желали удерживаться друг на друге и скользили гранями, сыпались стены, образуя хаос. Одна из девочек, та, что со взрослыми глазами, схватила карандаш второй рукой, за что получила первое предупреждение. Берем на заметку – мелкое жульничество допустимо. Щелкнула камера фотоаппарата. Когда подростку оставалось лишь возвести крышу, девчонка с капризным изгибом рта навалилась на стол. Все три строения разрушились.

– Это нечестно! – тут же завопил подросток.

– Она нечаянно! – атакует одна из зрительниц. – Пусть пробуют еще раз!

Это происходит помимо моей воли – я прикипаю глазами к ведущему, как загипнотизированная: к его бледной коже, мягким щекам, сочным, немного сонным губам. Мускулы его рта тянуче сокращаются, наружу вырываются отдельные звуки, но общий их смысл растворяется в воздухе. Это наваждение. Если перестану на него смотреть – исчезну. Боковым зрением отмечаю, что движение слева от меня возобновилось, только чуть снизилась амплитуда. Просто физически отрезаю себя от ведущего, механически поворачиваю голову к детям. Больше не смотреть на него, не смотреть, не смотреть.

Подросток стоит полубоком, крепко упираясь бедром в край стола и используя спину как щит. Девочка со взрослыми глазами работает основательно и честно, но вторая, издавая радостные визги, никак не может поставить один этаж без того, чтобы карандаши с глухим стуком не ударялись о столешницу. Женщина с цветочным платком дает ей подсказки, из-за которых она путается еще больше.

В кармане моих брюк вибрирует телефон. Номер незнакомый, и пока я решаю, стоит ли ответить, спереди раздается наигранно-радостное «И он сделал это!».

– Поздравляем с заслуженной победой, нелегко было? – подросток зыркает на девочку: – Да фигня!

– Какой самоуверенный молодой человек! Что ж, получай свой приз – вот этот вот замечательный кейс для документов! Еще раз поздравляю с победой, ну а мы двигаемся дальше.

“Самоуверенный молодой человек” затерялся в толпе со своей победой, неаккуратно цепляя покупателей кейсом. Продавщицы собирают рассыпавшиеся карандаши, с натугой поднимают стол, передвигают его к стене. Никто не торопится помочь, зато с дверей подсобного помещения за ними сыто следит полный лысеющий мужчина в деловом костюме. Он коротко кивает, и ведущий переходит к новому состязанию. Его мягкое белое тело слегка подрагивает, круглые покатые плечи приходят в движение, ровный без изгибов корпус разворачивается. Как паровоз, с глухим рокотом дернувшихся составов трогающийся с места и набирающий скорость. И в моих глазах – его отражение. Вновь.

Невероятно. И это мое первое задание, мое первое желание в «Золотой Рыбке». Ни у кого из тех, кто сейчас занимает лидирующие строчки, не было такой бессмысленной, такой нелепой, такой странно складывающейся с самого начала первой миссии. Передо мной прыгают страницы первых – выложенных – отчетов. Журавлико должен был уличными танцами привлечь не меньше тридцати зрителей, Tuman – построить из спичек миниатюрную копию Кремля, Д-7-28 – являть собой пример человека с активной гражданской позицией, Копи_Царя_Соломона – пешком дойти с самой южной точки города до самой северной, Серый_Мыш – найти в лесу Красную Шапочку. Это те желания, которыми славиться “Золотая Рыбка” – увлекательные, притягивающие, безумные. Когда во время своего ожидания я думала о вступлении в ЗР, я мечтала о том, чтобы просто попасть в игру, зацепиться за нее хоть пальцем, хоть кончиком ногтя, чтобы она не прошла мимо меня, как все остальное, чтобы перевернула мою жизнь настолько, чтобы я шагала в ритм с игрой. В этой точке вступления я видела поворотный рубеж. Нужно перевалить его любой ценой, пусть даже придется укрощать дикого мустанга или вручную отлавливать горного козла – что угодно, лишь бы стать участником. Вцепиться зубами в этот шанс и не отступать. Закрепиться во что бы то ни стало. Но… но как род Человек, подвид Эгоистичная Тварь, не менее часто я мечтала о том, чтобы не просто войти в игру абы как, а сделать это с триумфом не меньшим, чем у легендарного Tumana или одиозной Василисы Прекрасной. Мечта дерзкая, но уже пустившая тонкие корни в самое сердце, поэтому сейчас я чувствую себя одураченной. Пусть это начало, но не тот грандиозный старт, который воображала. Но, однако, бурея от негодования, я понимаю, что не откажусь от желания, каким бы глупым оно ни было. Откажись я сейчас – следующего ждать еще два месяца. Это значит, что еще шестьдесят дней мне придется вести бесцельное, ничем не скрашенное существование, и, выбирая между шестьюдесятью днями ожидания и бессмысленности и семью днями просто бессмысленности, я предпочту второе. Ведь не факт, что у меня хватит сил и решимости вступать в игру повторно.

Я выдвигаюсь на следующее соревнование.

– Ого! – восклицает ведущий. Я не смотрю, – не смотрю, не смотрю, – но восклицание, такое живое и эмоциональное, настолько не вяжется с его инертным образом, что едва не попадаюсь вновь в гипнотическую ловушку. Я держу его краем глаза в поле зрения и беззвучно смеюсь – подумать только! На кону мое будущее, а я не могу оторваться от человека, на которого даже смотреть неприятно. – Сейчас у нас будет соревнование между двумя прекрасными представительницами слабого пола. Будут другие желающие? Кто-нибудь? Ну же, нам нужен еще один участник. Всего один. У вас есть шанс получить подарок, нужно всего лишь выйти вперед и… Вы? Отлично! Попрошу вас встать сюда…

Смущенно улыбаясь, вперед выступает парень с плоским лицом. Держится немного скованно, руки сложены за спиной, стоит прямо, стараясь занимать как можно меньше места в физическом пространстве, являя собой этим такой явный контраст Сергею, что я против воли хмыкаю.

– Поддержим конкурсантов, – ослепительная масса разворачивается к зрителям. – Следующий конкурс называется “Опиши!”. Участникам нужно назвать как можно больше прилагательных, начинающихся на определенную букву, для того, чтобы охарактеризовать предмет, а предметом у нас будет… Кто желает вытянуть предмет?

Вызвалась девушка, моя соперница с простой, заурядной, той же плоской физиономией, тщательно и продуманно забарбированной и заостренной при помощи накладок, клея и вкладышей. Разума на лице не больше, чем у велосипеда; парень выглядел откровенно смущенным, поэтому битву я считала выигранной уже априори.

Ведущий – колышется в уголке глаза – протягивает ей коробку с прорезью наверху.

– В этом ящике находятся несколько предметов. Все они практически равнозначны, то есть на каждое можно придумать множество определений. Прошу, – он протянул коробку девушке. Та погрузила французский маникюр в «ящик», затем извлекла на свет квадрат. – И это ежедневник от фирмы Nazarenogabrieli! И буква, которая вам достается, это буква… “Ка”!

– Клевый! – реагирует девушка.

– Красивый.

– Крупный.

– Кожаный.

– Китайский.

– Корейский.

– Комбинированный.

Такой бывает? Я ни разу не слышала про комбинированные ежедневники, только про комбинированный тип кожи или вид урока, но ежедневник… Однако никто не торопится исключать ее из конкурса, значит, ответ проходит, и она кладет себе в карман мелкое жульничество, одно из одного допустимого. Теперь моя очередь. Лихорадочно перебираю в уме определения, а сама не могу отделаться от мысли о том, как это смешно. Пока другие пересекают реки с крокодилами и покоряют горы, я расхваливаю ежедневник. Занятие, достойное “Золотой Рыбки”. Так и представляю комментарии под миссией: «Не страшно было?», «Ого, как захватывающе!» или «А хорошая таки марка?».

– Классический.

– Книжного формата.

– Ээ…

Пухлая ручка выкидывает один за другим пальцы, отчитывая три секунды, и французский маникюр выбывает. Мои шансы на успех увеличиваются с тридцати трех до пятидесяти процентов, парень не выглядит серьезным соперником, и внезапно только сейчас в горле начинает биться волнение.

– Крутой.

– Карманный.

– Крепкий.

– Каждодневный.

– Клетчатый.

– Крупный.

– Коммерческий.

– Календарь… содержащий.

Отмашка. Больше права на ошибку у меня нет, но…

– Коричневый.

– Песочный, – поправляю я.

… я ее совершаю.

И проигрываю.

Не верится. Я не могла проиграть, я была уверена в победе, этот парень мне не конкурент, он не мог урвать первое место прямо у меня из-под носа, не сейчас, когда я в этой победе уже уверилась. Я… не могла проиграть. Ведь проигрыш означал бы, что я потеряла – тридцать, двадцать, двадцать, – семьдесят минут. Я украла у самой себя час и десять, те самые час и десять, за которые так билась еще вчера и которые считала прорвой времени для творчества. Будь я чуть внимательнее, не отвлекайся на ненужные вещи и ненужных людей, я бы могла преуспеть. Моя ошибка. Нельзя расслабляться, необходимо контролировать собственный разум, заставить его подчиниться, чтобы не смел подводить. Если мое внимание так легко рассеять, на что я могу рассчитывать впредь? Ни на что. Нельзя отвлекаться.

Я вклиниваюсь в толпу. Отчего-то подрагивают пальцы. Видимо, это находит выход нервное напряжение. Что делать дальше? Остаться здесь или ехать в “Леди Мэриен”? Началось восхваление спонсоров и представление линий продукции, возможно, позже вновь будут конкурсы, но я не могу остаться лишь для того, чтобы это проверить. Я итак потеряла час десять.

Вновь раздается телефонный звонок. Это все тот же незнакомый номер. Вызов уже второй, звонит не по ошибке. Перерыв между вызовами составляет едва ли десять минут, значит, кому-то нужно срочно со мной переговорить. Может, это по работе? У колледжа тысяча и один телефонный номер, и не все они сохранены в моих контактах, вполне возможно, что звонят из бухгалтерии или воспитательной части. В моих же интересах ответить прямо сейчас. Пальцы уже тянутся к кнопке ответа, когда меня окликают сзади.

– Вот, – это тот плосколицый, что увел у меня победу. – Мне кажется, тебе он нужнее.

Я смотрю на протянутую руку, не зная, что сказать. Ежедневник развернут ко мне обратной стороной, глубокие линии на его обложке сходятся и расходятся, как у апельсиновой дольки, с которой сняли тонкую пленку кожицы. Между страниц свисает легкий язычок бледно-голубой ленты. Углы… Углы достойны отдельного описания. Углы – это отдельный элемент, который показывает отношение творца к творению. Если они слишком плотные, значит, поленился обрезать лишний материал, если слишком тонкие – пожадничал, острые и необточенные – не думает о последующей судьбе предмета. С таких со временем облезет покрытие, будь то кожа или бумага. Ровно покрытые снаружи, но не симметричные изнутри – не волнуется об общем впечатлении. Здесь еще много нюансов, но эти углы… Эти углы были идеальны.

И не меньше неожиданного подарка меня смущает тот факт, что он победил честно.

Во мне борются два чувства, и победившее вырывается изо рта карканьем, мало похожим на человеческий голос.

– Спасибо, но ты его заслужил.

Он тушуется.

– Да зачем он мне? Я даже не знаю, что там писать. Я просто так вышел, не думал, что выиграю.

– Но выиграл. Он твой. Спасибо за предложение.

И все-таки… И все-таки, несмотря на разочарование, я рада, что это он.

До следующего торгового центра ехать не менее двадцати минут. Они уже включены в расчет, это вторые двадцать в цепочке часа десяти, поэтому жалеть их повторно смысла нет. Хотя стоило ухищряться сберегать с пять секунд, чтобы потом потерять целый час. Тем не менее… Тем не менее у меня два пропущенных. Нажимаю на кнопку ответного вызова – недоступно. Проверяю обновления – тишина. Впереди еще двадцать минут дороги, и у меня нет ничего нового, чтобы забить голову и отвлечься, поэтому недавний инцидент подкрадывается сзади и начинает душить, обволакивая собой мое сознание и не давая вырваться.

Я бы солгала, если б сказала, что ни на одно мгновенье, ни на самый краткий миг у меня не возникло идеи взять ежедневник и выставить его собственным призом, но уже секунду спустя я с презрением отмела эту затею, как недостойную и пустую. Зачем тогда вообще участвовать в “Золотой Рыбке”? Зачем было тратить столько часов на поиски, дорогу, участие, если можно было с самого начала купить любую безделушку и выставить ее своим призом? Никто не станет проверять, никто не возразит – кроме собственной совести. Если я сжульничаю, само участие в “Золотой Рыбке” станет бессмысленным. Она направлена на то, чтобы участники развивались, совершенствовались, меняли свою жизнь; это их и моя цель, ради этого мы готовы бежать за солнцем и искать конец радуги, и обход правил, искажение самой сути, самого смысла существования приложения – преступление против надежд, которые мы возлагаем на “Золотую Рыбку”. Я все силы бросила на этот конкурс, и я буду за него биться, какой б бесполезной тратой времени он мне не казался.

Я программирую себя на эту мысль, когда прохожу под аркой из воздушных шариков, прокручиваю ее, когда слушаю вступление, повторяю ее как мантру, пока ведущая рекламирует бренд и переходит, наконец, к желанной части. Мне нужен этот приз, мне нужна эта победа.

Я ввязываюсь – иного слова не подобрать – в первый же конкурс. Я заставляю себя не думать о проигрыше, не думать о провале, потому что они означали бы крах всему. Если не выиграю, потеряю еще больше драгоценного времени, и ушедших часов уже не наверстать. Увы, в нашем измерении время движется лишь в одном направлении, вспять его не повернуть, один и тот же момент не пережить дважды, и, к сожалению, я оказалась настолько глупа, что не осознавала этого раньше. За моей спиной – прорва пустых, бесполезных, безрезультативных минут, часов, дней, недель, месяцев, не скрашенные ни пищей для ума, ни физической работой для тела; и сейчас, когда я, наконец, это вижу, меня тошнит от собственной никчемности. Я не могу так больше продолжать, не имею права сводить на нет подаренную мне жизнь.

Толстый парень передо мной – у него светлое, улыбчивое лицо, и мой взгляд проходит мимо него, как нож сквозь масло, не завязнув и не залипнув, – изображает робота, ковано двигаясь под Селен Дион. Танец тростника достается мальчику под песню «Я – домовой». Он не знает, как танцевать танец тростника, он не знает даже, что такое тростник, поэтому это же самое задание достается следующему человеку – худощавому мужчине в ковбойской шляпе. Мужчина с энтузиазмом, хотя и немного нескладно колышется на воображаемом ветру – но это движения аэромэна, а не тростника. Выглядит натужно, и я отворачиваюсь. Я должна изобразить балерину под звуки тяжелого рока. Первое мое стремление – отказаться, послать весь мир к черту и отправить Старику пару-другую страниц отборного крепкого мата, – гордость еще не окончательно покинула душу, – но я сдерживаюсь. Мне нужна эта победа.

Мои руки растут из положенного места, пальцы неплохо справляются с тонкой работой. Я могу нарисовать приличный портрет; если потренируюсь, могу справиться с пейзажем. Мне нравится работать с деталями, в чем бы они не проявлялись – прожилки на рисованных листьях или рюши на игрушечных платьицах. Могу что-то сшить – одежду, несложную, но вполне пригодную для ношения, аксессуары, куклы. Куклы – особенно. Могу украсить или изменить что-то уже готовое – подрубить края брюк или украсить кружевом сумку. Я знаю, с которой стороны взяться за спицы, я связала себе свитер, когда училась в школе. Могу собрать какую-нибудь мелочь наподобие браслета или изготовить подвеску для цепочки. Могу крючком выложить салфетку. Пусть усидчивость не мой конек, и последнему сделанному мной изделию больше пяти лет, при должном усердии я могу продолжить в том же направлении.

Но вот чего я не могу – это танцевать или петь. Легкость, с которой мне даются поделки, прямо пропорциональна силе моего эстрадного таланта. Из меня нулевой артист, и это так же верно, как и то, что небо голубое, а брошенный камень падает на землю. Но если голосом я научилась управлять на уровне ораторского искусства, заставить его попадать в такт или принудить тело двигаться под музыку уже не могу. Это вне моей власти. И потому следующие три минуты войдут в историю торговли и мою как День Великой Скорби по Балету. Я сделала все, чтобы он умер.

Стоит ли говорить, что такого позора я никогда не испытывала? Пожалуй, нет.

Второй конкурс чуть менее подвижный – “Море волнуется”. Правила те же, только есть пара коммерческих новинок: каждый участник выбирает себе побрякушку по вкусу, и при слове «замри» должен застыть как в рекламе.

Я заняла второе место. А вот для участия в третьем конкурсе меня не отобрали. Ведущая с извиняющейся улыбкой сказала, что меня слишком много, и неплохо бы дать шанс попробовать свои силы и остальным. И нет, меня это не задело. Только понадобилось срочно позвонить, а в магазине так плохо ловила сеть, что пришлось выйти.

По дороге я ни о чем не думаю. Мне тепло и уютно, движение вперед мягко вдавливает мое тело в податливую плоть сиденья, уютно и по-домашнему колышется на ветру синяя занавеска с золотыми кисточками, покачивается на лобовом стекле зеленый амулет «Алла сакласын», справа, будто защищая меня от всего мира, уверенно и спокойно сидит мужчина лет пятидесяти. Я в коконе, в скорлупке, и сейчас мне нужно отсидеться, чтобы найти в себе силы двигаться дальше.

Я проезжаю свою остановку. Выйти – значит признать поражение, продумывать другие планы и претворять их в жизнь, и снова делать что-то новое и непривычное. Я пока не готова. Я протратила много времени, но дайте мне еще немного, чтобы прийти в себя. Еще немного иллюзии защищенности и покоя прежде, чем выйти и снова бороться за не меньшие иллюзии. Еще немного старого, ничем не разбавленного, привычного и изученного до деталей мирка, который не тронет и не обидит, потому что некому трогать и обижать. Еще немного побыть с головой, спрятанной в песок, потому что поднять ее значит увидеть что-то новое, куда-то двигаться и опять ошибаться, и натыкаться на косые взгляды и слышать смешки и шепотки, потому что неуклюжесть и неопытность написаны на лице и читаются в каждом шаге. Я вытащила голову ненадолго, получила по носу, и хочу обратно. Знаю, что нужно терпеть, что поставила целью поменять свою жизнь, но это так страшно.

За окном – город, которого я не знаю. Я никогда не была в этой его части раньше, это далеко от моего района, да и пора возвращаться. Мне не хочется выходить, но еще меньше хочется оказаться одной в неизвестном месте, поэтому на первой же остановке я схожу.

Здесь тихо. Промышленность не успела протянуть сюда свои щупальца с присосками из предприятий и заводов и окутать небо облаком чернильного смога. Возможно, она со временем раскинет здесь свою сеть: заснуют менеджеры с деловыми бумагами, закрутятся в кожаных креслах директора, зазвучат бесконечные звонки – но сейчас здесь тихо. Ленивыми жуками греются на солнце автомобили, сонно и безопасно зевает из своего логова продавщица, в воздухе висят первые нотки знойного звона, трепетно и любовно касаются друг друга кленовые листья. Закрой глаза – и воображение очистит это место от зданий, словно из ниоткуда вырастет трава и распустятся цветы. Это дух не-города: бесхлопотный, несуетный, неспешный. Солнце невесомо и устойчиво. Оно не игриво, детям его не на чем порезвиться: ни проезжающего мимо транспорта, ни зеркальных пряжек на женских сумках, ни стекол очков торопящихся на лекции студентов – потому что нет ни первого, ни второго, ни третьего. Пастораль. Никаких резких движений и громких звуков – как сцена из немого кино или декорации к съемкам. Настолько неожиданно, что забываю пережитую неудачу и пытаюсь подобрать подходящее определение. Улица-призрак, которой нет на карте, потому что в полдень она появляется, а в полночь исчезает? Нет. Кусок города, выкупленный стареющим олигархом, ностальгирующим по тишине и покою? Нет. Это что-то живое, больше похожее на… зверя. Да, это зверь, и он спит. Нет, впал в спячку. Его нельзя будить. Его тихий сон ложится на безлюдные улицы, на многочисленные аллеи, переходы и тропки из сухой серой земли – той самой, которую изгнали из города, – на долговечные блоки квартир, на чисто подметенные дворы. Люди-блохи не разговаривают – чтобы не услышал, и не ходят – чтобы не почувствовал тяжести их шагов. Где-то прорвется ненадолго жизнь: исчезнет за углом чья-то спина, взлает собака, зашипит и заплюется радио – но тут же смолкнет из боязни разбудить. «Пусть спит», – читаю на лице прохожего. Я согласна с ним, поддаюсь его правилам, ступаю мягче. Пусть спит. Его грезы мирны и бессловесны, в его уши не ворвется гул, ноздрей не коснется запах спешки, и в сны не проникнет ничто неожиданное и выходящее за рамки обыденности. Они предсказуемы. Он помнит, что ему снилось вчера, видит это сегодня и знает, что завтра будет тоже самое – бесконечный повтор одной сцены. В своем ведении он в безопасности.

Сердце замедляет ритм, звучит реже и тише. Тело расслабляется. Собранность, принесенная из внешнего мира, улетучивается. Поступь теряет упругость, смягчаются мускулы шеи, опускаются плечи. Спина принимает привычную безвольную позу. Даже пальцы теряют хваткость и свисают безвольными кистями. Мне легко и уютно, почти так же комфортно, как там, в автобусе. Вокруг вырастают тонкие прочные стены новой скорлупки, чуть больше по размеру, чем старая. Она укроет от гроз и бурь, защитит от невзгод, снимет ответственность за собственную жизнь, позволит и дальше плыть по течению широкой, поблескивающей на солнце реки. Мой новый кокон, моя новая крепость, из которой никому не удастся меня вытащить. Я даже могу не стоять на месте, а делать шаги, перемещаясь вдоль стенки с внутренней стороны и дивясь дикости и хаотичности внешнего мира, не испытывая желания к нему присоединиться. Я буду стоять под вечным солнцем и глядеть, как людей снаружи хлещут дожди, холодят снега и мотают ураганы. Мне нет дела до их ценностей, упорно заставляющих их свершать все эти лишние телодвижения, ведь у меня нет своих. Нет и не будет, покуда надо мной светит солнце скорлупки и не нужно шевелиться и напрягаться. Буду двигаться вдоль стенки и наблюдать, как борются и живут другие.

Тепло. Так тепло, что хочется лечь и не шевелиться, и позволить чужому сну стать своим. Позволить зверю убаюкать мурлыканьем, прижаться к его теплому боку и уснуть, зарывшись носом в мягкую шерсть, смешать наши грезы и виновато вздыхать, добавляя свои хаос и сумятицу в его полное томной грации течение. Замечтавшись, я спотыкаюсь раз-другой, и сажусь на скамью. Странное ощущение, тело покачивается, будто я куда-то еду, но что-то мягкое не дает мне упасть. Ах да, это стенки моей скорлупки. Они не позволят мне вывалиться, не позволят упасть и расшибиться, они проследят, чтобы я чувствовала себя как в утробе матери. Наверное, новорожденные потому и плачут, что не хотят ее покидать. Просто не могут передать это словами. Ведь родиться или выбраться из кокона – значит приложить усилие, которому здесь места нет. Нелепо и смешно даже вспоминать свои попытки. Особенно сегодняшнюю. При мысли о пережитом позоре биение сердца ускоряется. Это место нельзя осквернять такими вещами, как движение против течения или движение с какой-то целью. Оттого здесь так мирно и спокойно. Мои прежние немногочисленные попытки и усилия не просто смешны – доставляют массу неудобных, как шерстяная одежда на голое тело, эмоций.

И оттого ощущение комфорта внезапно теряет свою полноту. Только что был в панцире, и вдруг – под него пробрался паразит и дырявит кожу, и чтобы избавиться от него, нужно скинуть свои доспехи, но скинуть их означает остаться беззащитным на поле боя. И я стою и осязаю, как на моих латах появляется первая, почти незаметная трещина, через которую к моей плоти лезут другие паразиты: Холли, Сергей, парень с плоским лицом. Они кусают меня вновь, и ощущение комфорта потеряно. Я пытаюсь его вернуть, но паразиты принимаются грызть панцирь изнутри. Меня охватывает негодование – как посмели эти твари появиться здесь, в священной обители кокона? Пытаюсь их смахнуть, скованные руки слушаются с трудом, паразиты проскальзывают сквозь непослушные пальцы, раззадоривают – и исчезают. Праздную триумф, но покоя уже не вернуть. Эти трое что-то сломали, ушли, оставив в стене бреши, через которые в мой старый мир внезапно ворвался свежий ветер. Он холодный – ведь явился извне, – сбрасывает оцепенение, заставляет поежиться. Застывшая лава в венах и артериях начинает согреваться и двигаться, толчками сообщая всему телу заряды силы. Я как новорожденный жеребенок – дайте мне немного времени, и освоюсь и со своей только что приобретенной силой, и со своими четырьмя тонкими ножками, и с центром тяжести, и с координацией в пространстве.

Старый мир раскололся, ветер стер его в пыль. Я дышу полной грудью, и мои легкие горят, вобрав в себя горечь, хаос, бег, испуг – все эти проявления внешнего мира, которыми люди живут. Но вместе с тем я чувствую, как оживает не только тело, но и разум. Вырвавшись из оков безволья, он начинает работать: генерирует массы новых идей, проектирует масштабные затеи, наконец, просто напоминает то, о чем забыла – о “Золотой Рыбке”. Хороша же я, что позволила одной мелкой неудаче загнать себя в тупик прошлого. Еще чуть-чуть – и мне бы из него не выбраться. Спасибо кусачим паразитам. Теперь это место не кажется мне мирным спящим зверем. Оно словно на глазах зарастает паутиной – не воздушной кружевной искусных ткачей, а тяжелыми рваными пыльными лохмотьями, которыми зарастают углы заброшенных домов. Она везде: на ветвях деревьях, на скамьях, на проводах. Она свисает с голов прохожих, но те ее словно не замечают. Теперь и люди похожи на нелюдей: с серыми неподвижными масками инертных лиц, широко открытыми незрячими глазами, застланными пеленой мутного стекла. Они все еще в скорлупке, а я гляжу на них снаружи. Так вот какой я была минуту назад, вот какой меня видели те, кто живут: слепым, безвольным, плывущим по течению существом. Но если я нашла выход, то они – нет. Надо их спасать. Я прижимаюсь к стенке и кричу:

– Вырывайтесь!

Крик превращается в хрип, люди внутри не слышат, пытаюсь крикнуть громче, бьюсь ладонями о стекло – просыпаюсь от боли.

Автобус подъезжает к моей остановке. Не успев полностью проснуться и уж тем более удивиться, я спешу на выход. Водитель пытается меня обсчитать: я чувствую, как подушечек моих пальцев касаются две монетки, но по какой-то нелепой прихоти они скользят, и одна остается в руках водителя. Он уже не молод, ему за сорок, у него приятное лицо интеллигента – и я с каким-то сторонним интересом наблюдателя, которого это не касается, позволяю себя обдурить. Ни он, ни я не делаем попытки это исправить, и оттого происходящее воспринимается бредовым продолжением сна. Пять минут спустя я уже не могу сказать, существовал ли этот человек наяву или попросту мне приснился.

Позже, уже в квартире, когда пытаюсь восстановить ясность разума и возвести четкую границу между увиденным и придуманным, вновь раздается телефонный звонок. Это стандартная мелодия вызова, я слышала ее тысячи раз и услышу – даст бог – миллионы. Но именно сегодня и именно сейчас мне чудится в ней что-то особенное, что-то зовущее. Это все тот же номер. Кто бы ни был на другом конце – определенно намерен добиться моего внимания, и не могу сказать, что я так уж против.

– Слушаю.

– Привет. Это я.

Голос знакомый. Измененный временем и искаженный расстоянием, но все равно знакомый. Сегодня просто день прошлого.

Какая картинка первой вспыхивает в вашем мозгу, когда кто-то произносит слово “школа”? У меня – кабинет географии. Ни хирургически стерильный кабинет русского языка и литературы с портретами бессмертных писателей и поэтов, выкатывающих со стен свои глаза; ни кабинет физики с кранами, опускающимися жалюзи и проектором; ни кабинет химии, составленный из разномастных парт и собранных по всей школе стульев; а именно кабинет географии, где проходили самые яркие уроки. Чистая доска – писали на ней крайне редко, – большие карты России и мира, заставленный красочными журналами и энциклопедиями шкаф. Смешливое лицо учителя. Проказливые мины одноклассников.

Среди них одно – “не-близкий-друг-но-и-не-просто-вместе-учимся”. Смешной, скуластый, кареглазый. Тонкий и гибкий как молодое деревце. Неуклюжий пока как медвежонок, но обещающий набраться сил. Открытый, теплый, дружелюбный, такой, что одинаково ровно общается со всеми – дикость там, где класс, взрослея, перестает быть единым целым и раскалывается по гендерному признаку. С оттопыренными ушами и инстинктами джентльмена. Невысокий на фоне вытянувшихся одноклассников. Немногим обладающий, но готовый поделиться тем, что есть. Сияющий ровным светом и остающийся верным своему слову тогда, когда достигнув взрывного возраста, перенимаем взрослые привычки и правила выживания. Носящий прошлогодний свитер опрятно и аккуратно. Снимающий кошек с деревьев. Готовый подстраховать, но не умеющий и не любящий врать. Не шибко спортивный, но всегда легкий на подъем. Рыцарь с портфелем. Тот, кто умеет мечтать и делиться мечтами – яркими, далекими, манящими. Тот, кто обыденность мог превратить в событие. Один из тех, кто растет без отца и уходит после девятого класса, потому что есть еще младший брат и на мамину заплату не прожить. Один из тех, в кого тайно, вопреки общепринятым стандартам, – не признаются в этом даже под страхом смерти – влюблены все девчонки класса.

– Пашка.

Губы сами собой раздвигаются в улыбке. Я не каждому человеку так радуюсь: искренне, без натуги.

– Узнала?

– Еще бы.

– Я звонил днем несколько раз – не дозвонился.

– Да, я не могла ответить. Как твои дела?

– У меня? Хорошо. Как сама? Что нового?

Тетради не хватит, чтоб описать. Еще в субботу двух минут было бы много, а сейчас и двух часов недостаточно.

– Нового? Все. Я очень рада, что ты позвонил.

Это просто невероятное, немыслимое, невозможное совпадение. Именно на поворотном пункте, на развилке двух дорог я сталкиваюсь с человеком, чей образ жизни является тем образцом, к которому я стремлюсь, которого хочу достичь. Что это? Знак? Подарок судьбы? Бонус от “Золотой Рыбки”?

– Может, встретимся?

Встретиться? Да. Да. Да, да, да.

– Давай. Сегодня?

– В семь устроит?

– В самый раз.

Мы договариваемся встретиться в ресторане, и я кладу трубку. Усталость после насыщенного дня присутствует, но отошла на задворки тела, обещая напомнить о себе перед сном. По-хорошему, мне бы отдохнуть. Раньше я бы так и сделала, но сегодня я разбила скорлупку, теперь мне и сотни дел нипочем. Теперь буду двигаться до тех пор, пока не устанет дух.

Тем более, мне есть куда и зачем двигаться. Я обнаруживаю, что стою перед открытой дверцей шкафа, уже несколько минут придирчиво выбирая наряд. Мне необходимо, просто жизненно важно встретиться с кем-то из прошлого и показать, что я нем не осталась, что я уже не так зануда и серая мышь, которая живет по книжкам и учебникам и тайком от родителей играет в компьютерные игры. Когда ребенок делает свои первые шаги, рядом должен быть кто-то, кто бы его поддержал и похвалил. Так и я. Мне нужно, чтобы кто-то, знавший меня прежнюю, отметил, какой огромный шаг я свершила сегодня и как сильно это меня изменило. Пусть этот первый шаг и запоздал, но я его сделала, и я хочу признания моего усилия, ведьстолького труда мне стоило выбраться из своего кокона, в котором осталось так много людей, не находящих в себе сил последовать за мной. Я это сделала, и я хочу признания, и умом я понимаю, как это глупо, но не могу перестать этого желать. Конечно, я ни слова не скажу ни о своем прорыве, ни о “Золотой Рыбке”, ни о своей миссии, – это неподходящая тема для обсуждения у старых друзей. Это тема, не подходящая вообще ни для какого обсуждения, – и я буду об этом молчать и говорить о пустяках. Так принято в обществе, когда встречаются два старых приятеля, не видевших друг друга много лет. Но осознание того, что я смогла, я переступила, останется. Да, я чертовски хочу признания, чертовски хочу рассказать Пашке, какая я сильная и теперь живая. Он бы тут же понял, о чем речь. Он бы удивился, поразился, оценил бы, как это было трудно – и похвалил бы. Мне не терпится услышать эти слова, я готова набрать его номер и перенести встречу на сейчас или даже тут же рассказать ему это по телефону – но я этого не сделаю. Потому что этот момент триумфа должен быть пережит лично и остаться в пределах собственного сознания. Как смельчаки, преодолевающие свой страх в одиночку, я должна пережить этот момент сама. Это мое право и моя обязанность.

Накатывает смех. Готова биться об заклад, Пашка даже не догадывается, какую масштабную битву я организовала сразу после его звонка. Эдакую локальную войну со своими генералами, потерями и захватами. Не берусь сказать только, кто победил – сама не имею понятия.

Без пятнадцати семь я уже сижу за столиком. Пашки еще нет, и я осматриваюсь. Мне нравятся царящие вокруг минимализм и строгость – мне теперь все нравится. Каждая вещь функциональна, нет никаких излишеств, несущих дополнительную бессмысленную нагрузку. Сиденья деревянные, и спина остается ровной и прямой, держа тело в приятном напряжении. Столешницы квадратные, с плавными, сточенными конфликтными углами – дизайнеры знакомы с психологией переговоров. Никакой искусственной зелени: ни мертвых цветов, ни нарисованных деревьев. Стекла окон настолько прозрачны, что складывается впечатление, будто их нет вовсе, и можно встать и уйти прямо через стены. Живая музыка отсутствует, с динамиков по углам негромко стелется классика. Глазу буквально не за что зацепиться, и оттого волей-неволей взгляд будет возвращаться к лицу собеседника. Единственно яркими красками выделяются наряды посетителей.

Без десяти. Пашки еще нет. Я заказываю воду и изучаю посетителей. Через два столика от меня двое неопрятных мужчин – идеальные костюмы, блестящие лакированные ботинки, уложенные волосы, но что-то так и кричит о запущенности, – поглощают свой ужин. Один из них, тот, что сидит лицом ко мне, зачерпывает серебряной ложкой из тарелки, наклоняет голову и глотает. На миг под щеткой усов обнажаются прокуренные зубы, которые затем поспешно и деловито прячутся за сухими губами. Отворачиваюсь.

Классика сменяется джазом. Посетители чуть оживают. Снаружи в окно заглядывает случайный прохожий. Тут же, шипя и отплевываясь, отскакивает, облитый водой из лужи. Спрятавшись от мира за наушниками, замкнуто и равнодушно проходит молодой человек.

Без пяти. Пашки нет. Официант провожает за соседний столик пару. Мужчина отодвигает стул, предлагая спутнице сесть. Я, как заложено в моей природе, мимоходом и неосознанно отмечаю в ней недостатки: слишком яркая блуза, неподходящие туфли, вызывающий при ее бледности макияж. Наряд настолько пестрый, что завораживает своим варварством – как те яркие рисунки на щитах древних воинов, призванные отвлекать внимание. Невольно прослеживаю рисунок узора и останавливаюсь только в районе бедра. Так вот каково его предназначение. Проверяю время.

Семь.

Пашка.

Он вырос. Вытянулся и вверх, и вширь. Раздался в плечах и бедрах. Смягчились скулы, отяжелел, заострился подбородок. Оттопыренные уши присмирели, прижались плотно к голове. Волосы коротко острижены, торчат зло и ершисто. Линия губ четкая – плюс в мужчине, когда и верхняя, и нижняя губа явно очерчены и не теряются на подбородке. Красивый, прямой, не плоский нос. Глаза прищурены. Не помню, чтобы раньше так щурился – будто плохо видит. И не помню, чтобы раньше так на него реагировала – будто вихрь в душе поднялся.

– Не опоздал?

– Пунктуален как король. Здравствуй, Паша.

– Привет, Ален.

Мы обнимаемся – получается как-то само собой, и он отодвигает мне стул. Не изменился. А я? Заметил? Или еще не успел? Намекнуть, чтобы пригляделся?

– Ты повзрослел. Не узнала бы, если б случайно встретила.

– Ты тоже изменилась. Выглядишь отлично, как модель.

Не заметил.

– Ты уже заказала?

– Нет, ждала тебя.

– Давай возьмем что-нибудь поесть? Здесь долго готовят, но говорят, прилично.

– Конечно.

Разглядываю его исподтишка. Вот кому не занимать уверенности: движения ровные, спокойный разворот плеч, гладкий, без морщин лоб. Когда переворачивает меню, вижу татуировку на ребре ладони: восьмерка – три нуля – восьмерка. Да, так и должно быть, это тот образ, который я приблизительно составила в своей голове: человек, для которого сегодняшний день и сегодняшний выход в свет – не событие, а рутина. Однажды я стану такой же, как он – непоколебимо спокойной и уверенной в себе, повидавшей и пережившей столько, что такая мелочь, как встреча с одноклассником, не будет чем-то выдающимся. Но подумать только – чем он занимался, пока я сидела на месте? Это должно быть что-то невероятное, что-то захватывающее дух, что-то удивительное настолько, что мне будет даже сложно представить.

– Что ты делал после девятого класса? Ты тогда даже не сказал никому. Мы только в сентябре узнали, что не будешь с нами учиться.

– В техникум пошел, потом в армию. После дембеля нашел работу, с нашими снова связался. А ты, говорят, все контакты оборвала. Едва тебя нашел.

– Да, я почти ни с кем не вижусь, только если случайно встретимся. Как они сейчас?

– Хорошо, Камила в Москве, на новостной канал устроилась. Костян в Германии, учится в магистратуре, там же работает. Кто еще? Ксюша замуж вышла, в июле второго родит. Темыч тоже женился, недавно вот, сейчас они на Кипре, гуляют…

Некоторые имена не соотносятся в моей памяти с лицами. Они представляются мне растворимыми, мутными отражениями в стакане с водой, идущей рябью. Небольшое движение – и разъезжаются по поверхности глаза, носы, рты, удерживаемые пока вместе тонкой, полурастворившейся нитью мысли «Списывал у меня математику» или «Выбрали королевой осеннего бала». Странно – сидеть вот так, пытаться сложить забытого человека из жестов, голоса, смеха и знать, что где-то точно также пытаются сложить тебя. И сложно поверить, что собственное, знакомое до последней веснушки лицо может быть покрыто дымкой в памяти кого-то другого.

– Когда будет следующая встреча одноклассников?

– Через три года.

– Интересно будет с ними встретиться. Увидеть их взрослыми. Наверное, от них прежних мало что осталось. Помнишь, учителя нас постоянно хвалили? Говорили, что мы самые примерные. Это так? Мы все еще самые примерные?

– Как посмотреть. Тебе, кстати, передавали привет.

– Кто?

– Юрий Жмахов.

– Кто это?

– Он учился в параллельном классе.

– Передавай ему привет тоже.

– Передам. Ты-то как? Вроде в университет поступала.

– Поступила. И закончила. Работаю уже третий год по специальности, здесь недалеко.

– А как личная жизнь?

– Штиль. А у тебя? Не женился?

– Нет. Ты ведь тоже еще замуж не вышла, почему?

– Не зовут, – да даже если бы позвали – нет, по крайней мере пока. – А как родные?

У него хорошая семья. На его пятнадцатый день рождения они пригласили весь класс.

– Мать в деревне. Серый в военном училище, выпускается в следующем году.

– Небось вымахал под два метра.

– И тощий как жердь.

– Как ты в школе.

– Спасибо.

– Давно видел их в последний раз?

– На новый год.

– А где работаешь? Ты говорил, что нашел работу, только не уточнял где.

– Где подвернется.

– В смысле?

– Ну, починить там что-то, трубы прочистить или полку прибить.

– Как муж на час?

– Что-то вроде.

Это… шок. Я забываю даже, что нужно держаться уверенно и легко, будто встретиться с человеком, с которым не виделся семь лет – раз плюнуть. Я так каждый день делаю. Но не каждый день слышу, что он работает мужем на час. Не после того, как ожидала услышать, что он телохранитель президента или самый молодой генерал в истории. Должно быть, я чего-то не поняла.

– Просто… муж на час? Это… дополнительная работа? Как приложение к основной?

– Дополнительная? В смысле, подработка? Нет, это и есть основная.

Не. Может. Быть. Пашка, тот Пашка, который ночевал в тайге и плавал на пароме, пока мы играли на летних каникулах – муж на час? Тот, который чинит трубы и настраивает щитки? Тот, который слушает жалобы хозяек и обещает им помочь? Тот, который по дороге обратно захватывает мусор? Нет, я ослышалась, это не может быть правдой. Только не Пашка, не человек, на которого я пытаюсь равняться.

– Это… ненадолго? Я имею в виду, это просто этап на пути к чему-то большему?

– Этап? Нет. Это основная работа и сейчас, и потом.

Он не может понять, почему меня это так задевает, а я не могу понять, почему это не задевает его.

– Я имела в виду, что подобная работа может помешать планам, ну, знаешь, получить высшее образование или пройти стажировку за границей или устроиться в какую-нибудь крупную корпорацию. Таким… далекоидущим планам.

– У меня нет никаких планов. И мне нравится моя работа. Я встаю, когда хочу. Могу спать весь день и бодрствовать ночью. Ем, что нравится, ношу, что хочу, не давлюсь в галстуках, иду на вызов, когда мне удобно. Если это хорошие люди – делаю им скидку, если покормят – бесплатно. Если плохие – больше не приду. Мне не нужно притворяться каждый день или работать на биг босса. Я не за деньги работаю, и я сам себе хозяин. Люди постоянно меняются, с некоторыми я сдружился, с другими увиделся раз – и довольно. Пришел, сдал работу, ушел. И никто не заставит тащиться к ним снова. Есть вызов – работаю, нет – делаю, что хочу. По городу гуляю, с пацанами в гараже зависаю, можем за город мотнуться, на природу. За временем не слежу, часов нет, торопиться некуда. Есть крыша над головой, есть, что пожевать и попить, чем тело прикрыть. Вполне достойно. Мне нравится.

Это не Пашка. Человек, сидящий напротив, может, и похож на старого Пашку, но это не он. Старый Пашка подрабатывал на станции или на вокзале, чтобы купить младшему брату ботинки или новый мяч. Старый Пашка вел восхитительно свободную и независимую жизнь. Старый Пашка повзрослел раньше, чем мы все. У старого Пашки было много ярких знакомых, с которыми он охотно проводил время. Старый Пашка не гнушался никакой работой. Все учителя могли положиться на старого Пашку и ставили его нам в пример. Все как один пророчили старому Пашке большое будущее: исследователь, океанолог, летчик, космонавт. Старый Пашка не хвастался, но ему молча завидовали все мальчишки. Старый Пашка не распространялся, но мы все видели, как в школу приходил участковый с пышными усами и жал ему руку. Все знали, что у старого Пашки есть родственники в далекой Австралии, которые заберут его к себе после учебы, и абсолютно каждый был уверен, что старый дед, бывший некогда пиратом, оставил ему карту сокровищ, и старому Пашке только и остается, что стать капитаном и найти золото.

И никто и подумать не мог, что старый Пашка станет мужем на час.

Мое возбуждение смывается, как вода в сливное отверстие. Я делаю глоток, чтобы собраться с мыслями, чтобы справиться с потрясением, вызванным неожиданной новостью. Человек напротив ест так аппетитно, будто оправдал чьи-то ожидания, не подозревая, что только что низверг себя с пьедестала.

– Разве у тебя… нет какой-то цели? Я ничего не имею в виду, но твоя работа… она немного неперспективна. С ее помощью вряд ли чего-то добьешься, да и прокормить она может с трудом. Я вижу, ты ее любишь, но… все-таки, неужели у тебя нет цели? Большой цели, к которой нужно идти? Ради которой нужно стараться?

– Я не думал об этом. Наверное, нет.

– Но ведь так нельзя. У каждого человека должна быть цель, ради которой он живет. Иначе зачем жить?

– Ты ведь не состоишь ни в какой секте, верно?

– Что? В какой секте? Причем здесь это?

– Мы не виделись семь лет, а теперь встретились и обсуждаем смысл моей жизни. Скажи, что ты не в секте.

– Я не в секте. Так к чему ты стремишься? Какая у тебя цель?

– Нет у меня цели. Хотя нет, я ее уже достиг. Моя цель – жить тихо, спокойно, просыпаться каждый день, и чтобы меня никто не трогал.

– Это не то, цель должна быть большой, чтобы ради нее жить стоило.

– И какая же твоя большая цель?

– Когда буду умирать и перед глазами начнет проноситься вся жизнь, хочу, чтобы она была яркой, чтобы было за что зацепиться и что вспомнить. Хочу знать, что не боялась мира и не боялась жить, что использовала все возможности и все мельчайшие шансы, что не отступала и не жалела себя, что дала этому телу жизнь, а не существование.

– У тебя сейчас пар из ушей пойдет.

– Я серьезно.

– Я знаю. Это хорошая цель.

– Спасибо.

– И много ты уже сделала? Многого достигла?

– Я… кхм… Я сама это только недавно осознала. Я много об этом думала, размышляла, но вот… Буквально на днях созрела. Так что еще не много. Но я над этим работаю.

– Удачи тебе с этим.

– Да, тебе тоже.

В мыслях все представлялось четко, логично и красиво. Были доводы, причины, доказательства, были здравые выводы, построенные на твердой почве долгих утоптанных анализов. Были предусмотрены вопросы и к ним тщательно подобраны ответы, исключающие любую возможность зарождения спора. Это был детально спланированный сценарий дискуссии с неведомым оппонентом, из которой я всегда с достоинством выходила победителем, со снисходительной небрежностью похлопывая затем своего проигравшего соперника по плечу и с вежливым безразличием принимая его поражение.

В жизни вышло как-то иначе. Будто по плечу меня похлопали.

Эта не та встреча, которую я представляла. И это не тот человек, которого я помнила. Мечты и ожидания рассеялись, развеялись в пух и прах. Я не знаю, решительно не знаю, о чем можно говорить с Пашкой нынешним теперь, когда мы разминулись. Я сделала шаг вперед, а он… остался на месте. Это разочарование гораздо сильнее разочарования от проигрыша. Меня захлестывает обида, исчезло всякое желание общаться с ним дальше. Нам не по пути больше. Я и так прикладываю много усилий, чтобы выбраться из этой трясины, и не могу позволить себе иметь друзей, которые в ней живут.

– Что ж, мне завтра рано вставать, я пойду.

– Я тебя провожу.

Люди движутся. Одетые в рубашки из ткани и накидки из прогретого воздуха, рассекают пространство, умело и привычно избегая столкновений. Окруженные магнитными полями, отталкиваются от одного и притягиваются к другому. Если оттянуть уголок глаза и взглянуть сквозь ресницы, можно увидеть воздушные потоки. Каждый несет свою историю и свое время: кто-то одет в лето, кто-то еще недоверчиво кутается в весну. Последние – те, у кого всегда холодные руки, – идут строго по маршруту, проложенному угасающим солнцем. На витой скамье любовь сезонов – переплетают пальцы конец апреля и начало июня. Чуть поодаль, спиной к ним сидит май. Он увлеченно делает наброски в своем блокноте, лихорадочно пытаясь захватить момент, чтобы потом, время от времени, испытывать экстаз, погружаясь в него снова и снова. Зашелся криком упавший с качелей ребенок. К нему, подволакивая несгибающиеся колени, торопится март в красной вязаной шапочке. У каждой клумбы полумай: сезон “щелк!” объявляется открытым. Результат и близко не сравнится с очерком мая, экстаз будет кратковремен и преходящ, и момент затеряется в килобайтах и пикселях – но полумаи стараются. Знойно и несвоевременно заливается смехом жара. Март неодобрительно поджимает губы.

Слева от меня твердо и устойчиво шагает Паша. Он ставит меня в тупик. Одно мгновенье я вижу в нем старого доброго Пашку в опрятной одежде на вырост: он смеется шутке, играет в “Царь горы”, снимает с дерева дурно орущего кота, подкармливает бездомного пса. Но уже мгновенье спустя это Паша, и я понятия не имею, что делает и что не делает этот Паша нынешний. Не могу представить его чинящим краны, или меняющим трубы, или сверлящим стены. Не могу уложить в голове мысль о том, что Пашка – тот, для кого каждый день был событием, кто рассказывал удивительные истории о местах, в которых не бывал, но обязательно посетит, тот, чья жизнь сейчас должна была быть яркой и непредсказуемой, – забился в нору. Эта мысль о том, что он – такой живой, – шагнул в скорлупку, из которой выбралась я, царапает стенки черепа, не желая в нем помещаться. Эта мысль заставляем меня кипеть. Почему человек, умеющий фантазировать и наделенный энергией, добровольно заключил себя в клетку? Я поворачивала эту мысль так и этак, пытаясь перекрыть ею картинку, которая возникла в сознании после его звонка. Я, наконец-то, сломала свой кокон, а этот человек, вместо того, чтобы по достоинству это оценить, забрался в него сам. Назвать это иначе, чем предательством, было нельзя. В тот момент я его ненавидела, и ненависть достигла таких пределов, что я взорвалась.

– Неужели тебе этого достаточно? В смысле, поел-поспал и все? Ты не хочешь чего-то большего? Чего-то добиться?

– Я думал, мы это уже обсудили.

– Обсудили. Только слушай, я ведь сама недавно такая была. В смысле, встала, пошла на работу, вернулась, а когда опомнилась – бац! – я проела два года. Два года! Их не вернуть, понимаешь? Некоторые за это время своих целей добиваются, ставят себе другие, побольше, повыше, а ты понимаешь, что два года стоял на месте. Ел-пил и все! Как животное! Набил живот, налакался воды – и в спячку, пока снова не проголодался. А разум для чего? Эволюция, интеллект, саморазвитие – все, что отличает нас от зверей, – все побоку? Если запустить, откреститься – чем мы будем лучше тараканов? А люди так годами живут. Мы деградируем. Я деградирую. Я, как это поняла, так мерзко себя чувствовала. Несколько месяцев пыталась выбраться, хваталась за одно, другое – все из рук валилось, ничего не могла до конца довести, не могла долго на одном сосредоточиться, внимание рассеивалось. Мозг был запущен, понимаешь? И тело тоже. Размякли как желе. В бассейн записалась – через полтора месяца бросила; начала учить немецкий, две недели не могла выучить правильные глаголы – бросила; купила ролики, упала четыре раза – бросила; пошла на танцы, тренер сказал, что растяжка плохая – бросила. Я в ужас приходила, когда думала, что обречена провести остаток своей жизни бездарно, бессмысленно, пусто, как те два года. Ведь только подумай – жизнь дается не каждой вещи на этой планете, а уж осознание того, что живешь – и вовсе единицам. Это уникально – жить и знать, что ты живешь, и что этот шанс дан тебе свыше, дан только один раз, и получить такой бесценный дар, и принять его как должное, и тратить его на всякую дрянь – это чудовищное преступление. Больше в обозримой Вселенной жизни нет, а мы получили ее с такой легкостью и так небрежно ее спускаем. Когда до меня это дошло, я была готова растерзать себя. Однако даже смерть казалась ближе, чем возможность что-то исправить. Я уже говорила, что мои мозги и мое тело перестали меня слушать? Так вот, два месяца назад, вследствие одного небольшого происшествия, они наконец-то соединились, внезапно вспомнив, что являются одним целым, а сегодня это целое совершило поступок, значимость которого ты даже не представляешь. И сейчас меня выводит из себя то, что ты делаешь ту же ошибку, потому что когда ты опомнишься, может быть слишком поздно, и ты уже не сможешь собрать мозг и тело вместе, и все потеряет смысл. Возможно, сейчас это не так явно, но когда ты станешь старше, взрослее, когда твоя гонка останется позади и у тебя будет больше времени, ты, наконец, начнешь задаваться вопросами. И тебе не понравятся ответы, но изменить их уже будет нельзя, потому что время вышло, и ты до самой смерти будешь себя в этом винить, понимаешь?

– Слушай, я – человек простой, не такой ученый как ты. Я еще в школе понял, что за тобой не угнаться, а уж сейчас – тем более. Но я думаю – ты пойми меня правильно, – что ты себя накручиваешь. У каждого своя жизнь, и все живут ее так, как могут. Не обязательно ведь, чтобы все что-то делали, где-то путешествовали, развивались или еще чего. Каждому – свое. Может, и для тебя спокойная жизнь – самое то?

– Спокойная жизнь и инертная жизнь – разные вещи. Неужели ты не понимаешь? Я говорю о том, как было пусто эти два года, не спокойно, а именно пусто. Это как фильм поставить на быструю прокрутку. Рраз – и фильму конец! Разве тебя это не заботит? Тебе в голову не приходит мысль, что ты что-то упускаешь?

Он жмет плечами.

– Нет. Меня все устраивает. О, мороженое уже продают. Хочешь мороженого?

Мне до него не достучаться. Он теперь за стенкой, кричи – не кричи – не услышит, хоть все связки сорви. Я теперь одна.

– Взял тебе с карамелью. Ты ведь любишь с карамелью?

Несколько секунд мне хочется размазать карамель по его лицу, но размазать значит поднять руку и водить ею из стороны в сторону, а я слишком устала даже для того, чтобы двигаться.

– Откуда знаешь?

– Я помню, один раз мы с классом в музей выбирались, мы тогда еще мороженого накупились, все вместе. Ты взяла с карамелью, Танька взяла с фисташками, Мирный сказал, что мороженое для девчонок, а сам съел половину ее брекета. Она заставила его купить ей новый. Хорошее было время.

Я оставляю Пашку, ностальгирующего по прошлому, и сажусь в автобус.

До окончания срока два дня. Время поджимает. Я не могу позволить усталости одержать верх, поэтому до поздней ночи творю стихи, стишки, частушки, песни и дребедень. Секунды снова в ходу, они теперь как валюта. Я обмениваю сто восемьдесят секунд на бесполезный стишок, шестьсот двадцать на стих посерьезнее, две тысячи триста восемьдесят – на поучительную басню, восемь тысяч девятьсот тридцать – на агитационный календарь. После полуночи создается ощущение, что внутри меня сидит секундомер и тикает мне прямо в мозг, и от каждого тика все внутри переворачивается и сжимается. Внутренности покалывает, по ним топчется еж и задевает то одно, то другое. Тело затекает, меняю позы, в глазах рябит, а в ушах – тик-так, тик-так, тик-так. Я измучена, мне хочется лечь и уснуть, а еще больше – вдумчиво и без спешки пытать Пашу, на которого перевела четырнадцать тысяч четыреста секунд. Это целый сундук времени, и я даром вручила их человеку, который того не стоит.

Мне никогда не справиться с этим заданием.

Что толку пытаться сейчас что-то сделать, если заранее знаю результат? Мне ни за что не победить, два дня – не тот срок, за который можно заявить о себе. Я и за два-то года не сумела это сделать, что уж говорить про два дня. Вся эта затея была изначально обречена на провал, такому безнадежному слабаку как я никогда не стать чем-то большим, чем сгустком боязни, трусливо цепляющимся за бездействие и удобство. Смысла бороться нет. Даже Пашка сдался, стал не участником, а просто зрителем. А если уж он не угнался за жизнью…

Нет. Так думать нельзя. Отбросить нытье и сесть за работу. Прежде, чем глаза слипаются, успеваю отметиться еще в двух конкурсах.

С утра позволяю себе роскошь отдать две минуты за обновления. Их несколько. Серый_Мыш ощутил на своей спине дыхание потусторонних сил. На его странице восьмичасовой репортаж о ночи в доме с духами. Прокручивая по полчаса за раз, знакомлюсь с содержимым. Лица нет; камера установлена в верхнем правом углу старой ссохшейся комнаты со слепыми пятнами, покрытыми безобидным светлым мраком. Серый_Мыш говорит всю ночь, не смолкая. Короткими, максимально информативными предложениями без боковых отступлений и утяжелений строит один рассказ за другим. Рассказчик из него хороший, речь уверенная, ровная без взрыкиваний и падений. Наверное, раньше так аксакалы объявляли о своих решениях. Делится всем, что успел узнать сам: о бабке, проклявшей дом; о несчастных случаях, поражавших жильцов одного за другим; о неудачной попытке поджечь избу; об уходе. В таком исполнении рассказ не похож на страшную байку, скорее, на старую легенду, из которой время стерло все эмоции, оставив гладкую бесчувственную поступь слов. Когда легенда закончилась, началась аналитика и пошли голые факты. Серый_Мыш поведал, из какого количества бревен составлена каждая стена. Предположил, в какой форме сложилась грязь на полиэтилене, залепившем окно. Подсчитал, сколько в помещении квадратных метров. Назвал предположительные места, где можно спрятать привидения. Поведал приблизительную температуру пола. Перечислил плюсы и минусы марки своего спального мешка и видеокамеры. Всякий раз, когда мне казалось, что описывать в этом крохотном домике больше нечего, Серый_Мыш извлекал из воздуха один факт за другим: деревья из посадки распилили и стащили на дрова местные жители, дом остался открытым всем ветрам, его свист и улюлюканье принимали за разгул призраков. В том углу была икона, перед которой молились. А на крыше, судя по звукам, живет какой-то ночной зверек. Ближе к четырем утра Серый_Мыш принялся зачитывать любимые стихотворения. По памяти. Вот уж не думала, что он такой романтик.

В дневник Сергея заглядываю во время большой перемены. Выполнил. С десяток фотографий в качестве доказательств: надпись «Припять» крупными буквами, ржавый металл подпорок и плюшевый медведь на детской кроватке. Интересуется, как продвигаются дела у меня. Выражает надежду, что дал мне не слишком сложное задание, ибо несет за меня ответственность. Демонстрирует удивление тому факту, что не может найти моего дневника, дабы отследить прогресс и дать пару советов новичку. Искренне желает удачи. Легкость, с которой он превратился из проводника в новый мир в занозу в заднице, вызывает отстраненное восхищение.

Я балансирую. Иду по тонкой нити над огромной ямой, наполненной аморфной инертной массой. Сорвусь – и уже не подняться обратно: задавят весом и численностью, затрут в самую гущу, не позволят выбраться. Объясняю, поправляю, отвечаю механически, мысленно я уже в завтрашнем дне. Остаются сутки. Сутки на то, чтобы выполнить миссию и не вылететь из «Золотой Рыбки».

Мне кажется, не осталось такого конкурса, который я обделила вниманием, задачи, над решением которой не задумалась хотя бы на пару секунд, вызова, отказ от принятия которого не вызвал бы бессильного зубовного скрежета. Я посетила даже министерские сайты с их усилиями не споткнуться о мантию собственного благообразия. Тысячи, на первый взгляд, зернышек заданий просеивались через сито, оставляя крохи, которые я еще могла проглотить: социальный проект “Стоп наркомании!”, дизайн значка для волонтеров, разработка веб-страницы, создание нового символа города, сочинение гимна. Город привил мне патриотизм, достаточный, чтобы испытывать за него гордость, но, как оказалось, недостаточный, чтобы испытывать энтузиазм при мысли об участии в его благоустройстве или общественной жизни. Сорок драгоценных минут попыток разжечь в себе интерес привели лишь к внутреннему конфликту, подкрепленному осознанием того, что в этой сфере у меня шансов нет. Не было шансов и там, где требовалось демонстрировать таланты своего тела: танцы, спорт, стрельба, соревнования на скорость. Долгосрочные проекты отпадали за отсутствием необходимого времени. Таким образом, в моем распоряжении оставались лишь мой разум и случайность, да и те оказались ограничены в жестких временных рамках. Я открывала ссылку за ссылкой, читала статью за статьей, копировала одно условие за другим. Из одного и того же куска текста лепила разные формы и форматы в надежде, что где-то они придутся впору, подойдут, как подходит замочной скважине единственный ключ. Моя одержимость победой начинала походить на безумие.

Чем ближе вечер, тем больше я нервничаю. Глаза слезятся, я уже не могу смотреть на дисплей, не могу разобрать хор скачущих букв, которые складываются не в слова, а в циферблат с огромной секундной стрелкой. Мне нужна передышка. Смотрю на пальцы. Вот прямо сейчас сквозь них утекает отмеренное мне “Золотой Рыбкой” время. Пытается уцепиться мгновеньями за кожу, но опадает, слишком невесомое, чтобы обладать какой-то физической силой. Пять секунд, десять, пятнадцать. Когда счет доходит до сорока, прихожу в себя. Какая, к черту, передышка? Последняя пара лет моей жизни была одной большой затянувшейся передышкой. Хватит их с меня, пора включать голову и приниматься за работу. Придвигаю к себе чистый листок бумаги, набрасываю заметки.

Сергей сейчас, должно быть, отдыхает. Ему не о чем волноваться, он выполнил свою миссию, обеспечил свое пребывание в игре еще на неделю. За много километров от него отсыпается Серый_Мыш. Меня снедает зависть. Судя по готовности, с которой оба бросаются на желания, их ничто не удерживает: ни дом, ни семья, ни работа. Перекати-поле. Куда подует ветер желаний, туда и покатились. Мне бы их свободу.

Ложусь, когда нет сил даже удерживать ручку. Вопреки ожиданиям, спится плохо. Правое полушарие моего мозга, доведенное до истощения, выбрасывает один фантастический сюжет за другим. Я ищу под дождем рыжего кота, хотя точно знаю, что должна в это время лететь в Бразилию. Когда я его, наконец, нахожу, он сидит перед аквариумом, в котором бьется пучеглазая рыба. Рыба разевает рот и говорит: «Вы проиграли!». Кот бьет по ней лапой, рыба лопается и превращается в тысячу мышей, которые с писком разбегаются во все стороны. После этого за мной гонится белый сгусток, и голос Серого_Мыша за кадром оповещает: «Судя по плотности, это совсем еще маленькое привидение, ему не больше пары сотен лет». Я бегу по комнатам, а этот маленький призрак меня догоняет и лижет пятки, превращаясь в игривого белого лабрадора. Потом Пашка в бежевом свитере и с оттопыренными ушами говорит: «Меня все устраивает» – и становится огромным тараканом. Я танцую. Мне кажется, если я хорошо станцую, он меня не съест. В момент, когда делаю последнее па, раздается звонок в дверь. Это пришла посылка из министерства. Там письмо: я выиграла конкурс на самый чистый двор, но поскольку сейчас у них нет финансов на приз, они вручают мне грамоту. Отвечаю, что мне не нужна грамота, пусть дадут мне любой приз, хоть стакан, хоть карандаш. Возражают, что из стакана они пьют, а карандашом пишут, а если мне не нужна грамота, они отдадут ее коту. Я тянусь, чтобы ее отобрать – и просыпаюсь.

На часах полпятого. Вся простыня в поту. Менее, чем через три часа мне выходить на работу, ложиться снова смысла нет, поэтому принимаю душ, завариваю себе крепкий чай и сажусь за компьютер.

Где-то под ложечкой бьется надежда на то, что, может быть – а вдруг? – я где-то победила, что какая-то моя переделанная форма идеально подошла по вкусу жюри, заполнив собой все необходимые выемки условий и требований; что чей-то зоркий натренированный глаз углядел в моей работе то, выделяется из массы, что достойно первого места; что хотя бы ранние мои, не автоматизированные еще попытки привлекут внимание читающих своим оригинальным сюжетом и новыми, неожиданными сравнениями и оборотами; что где-то мне повезло. И пусть в моих рифмах и не-рифмах нет глубокой философии и отсутствует мораль, над некоторыми из них я сидела по несколько часов. Надежда толкает мои слегка дрожащие пальцы кликать мышкой, открывая почту и проверяя входящие – пусто. Так же, как и в папке «Спам». Ни один из организаторов не спешит поздравить меня среди ночи и вручить приз. Кажется, я проиграла.

Тяжесть придавливает меня к столу. С особой четкостью я ощущаю, как устало мое тело целиком и каждая из его составляющих по отдельности. Эта усталость дает мне прочувствовать всю себя, от макушки до кончиков пальцев. Я осознаю себя как единое целое, и эта мысль заставляет меня вернуться к собственной речи, в которой я расписывала единение тела и разума. Случилось так, что речь моя пропала не только для Паши, но и для меня. Ухватив, как мне казалось, суть, я не смогла претворить ее в жизнь. Эта идея застряла на абстрактном уровне, подпитанная усилиями слишком слабо, чтобы реализоваться. А ведь она является ключевой в моей новой философии жизни: соединить тело и разум, чтобы жить в полном смысле этого слова. Кажется, скоро я вылечу из “Золотой Рыбки” и прощальный привет передавать не только ей, но и своей цели. А если я потеряю этот проект… Последние два года я жила только для тела, отключив разум. Это даже гедонизмом назвать нельзя, ибо живя для тела, я не давала ему удовольствий – лишь покой и возможность не перетруждаться. Когда я осознала, что в жизни должно быть что-то большее, я потеряла этот покой. Когда я захотела получить это что-то большее, то обнаружила, что моих собственных сил не хватит, чтобы заставить собственное тело двигаться в нужном направлении. И тогда появилась “Золотая Рыбка”. Она не стала конечной целью, лишь средством ее достижения, но средством каким… Будучи популярной, имеющая вес и пользующаяся определенным в своей сфере авторитетом, она представилась мне выходом, тем рубежом, закрепиться за которым мне было необходимо для того, чтобы идти дальше. Это была та точка, достигнув которую, я не имела права отступать. И достижение этой точки должно было стать прорывом. Я не пойду дальше, пока не закреплюсь, но, сдается мне, что и закрепиться – та еще проблема. Я выдохлась, не покорив еще даже первой точки.

Сегодня сокращенный рабочий день, в четыре я уже свободна. Вместо того, чтобы ехать домой – мозг требует отдыха, – вновь пытаю счастья на открытиях. Мне не везет.

КПД за эту неделю – ноль. Я уже сбилась со счета, подсчитывая, сколько моих попыток потерпели крах. В том, что их больше двадцати, сомнений нет, а вот назвать точное число единиц я затрудняюсь. Очень хочется спать. Мозг засыпает на пару секунд, а когда просыпается, я обнаруживаю себя застывшей в самых разных позах: с ногой, не донесенной до ступени, перед дверью, с протянутой рукой, у автобуса с захлопывающимися дверцами. Никогда не думала, что могу так устать.

Меня хватает на то, чтобы поднять себя до нужного этажа и повернуть ключ в замочной скважине. Затем нейроны вяло подают сигнал включить компьютер и затихают.

А в следующее мгновенье просыпаются все разом.

“Поздравляем! Вы – тысячный клиент, подписавшийся на наши курсы. Заполните приложенную форму, чтобы получить главный приз – комплект пособий с уникальной авторской методикой для изучения корейского языка. В комплект входят учебник, рабочая тетрадь, ответы и аудиодиск. Вы можете забрать свой приз в ближайшем центре выдачи призов. При себе иметь удостоверение личности, заполненную форму и распечатанное письмо, подтверждающее ваши права на получение приза. Благодарим Вас за участие и желаем всего наилучшего, с уважением, команда LearnQuick.”

У меня слабеют ноги. Чтобы не упасть, хватаюсь за спинку стула. Перечитываю письмо, потом еще раз, потом еще, укладывая в голове информацию. Каждое слово в этом письме – кирпич, закладывающий фундамент первого моего рубежа. Каждый последующий слой укладывается на предыдущий, и, чтобы фундамент получился прочным, нужно убедиться, что в кирпичах нет брака, поэтому я перечитываю письмо еще раз, потом еще и еще. После десятого раза я могу процитировать его наизусть – и наступает легкость.

С моей души словно камень упал, я возбуждена, усталости как не бывало. Черт, да, я это сделала, я выиграла конкурс, я прошла первое испытание, выполнила это желание, и пусть мой Старик утрется. Даже зачислению в университет я не радовалась так сильно, как этому письмецу. Готово! Mission – done! Я пьяна, возбуждение переливается через край, скачу по комнате как козлик. Позже мне будет стыдно за свое поведение, но сейчас я счастлива. Первый круг позади, конкурс выигран!

Но я даже не помню, когда подписалась на рассылку. Нелепая ситуация: помню бесчисленные часы, проведенные над печатными и прописными буквами, каждую секунду времени, истраченную на получение какого-то результата, на продукт на выходе, на что-то пусть нематериальное, но вполне реальное – то есть все то, на что прикладывала некие усилия, что не прошло мимо, а было проанализировано и обработано, однако ж… Ничто из этого не нашло своего места. Если подумать, мой труд пропал втуне, а вместе с ним и вся эта неделя, каждый день, потраченный мной на подсчет секунд и бесплодные попытки. Еще один бесполезный, непродуктивный отрезок, который уже не вернуть. Время снова надо мной посмеялось, и эта мысль омрачает весь мой триумф.

И вот он, момент, которого с особым благоговением ждет каждая рыбка – создание собственного дневника. У каждого из участников свой образ – свой стиль подхода к заданиям, своя манера выполнения и свои методы. К примеру, Серый_Мыш работает эффективно. Он не совершает, подобно мне, кучу лишних бессмысленных действий; каждый шаг просчитан – не с бездушностью машины, а с рациональной практичностью человека, ценящего свое время. За ним приятно наблюдать, его действия как звенья одной цепочки – каждое предыдущее связано с последующим, и вместе они составляют единую гибкую плавную линию. А вот Сергей действует по-другому: идет напролом, без разбору, не умеет ждать и выжидать – получил цель и направляется к ней как танк. Я роюсь в его дневнике – никаких обходных путей, предварительного анализа и размышлений. Прямой как палка. Так и вижу его огромную фигуру, с одинаковой беспечностью рассекающую лавандовые поля Прованса или ступающую по небесно-голубому телу Перито-Морено. А вот дневники у обоих какие-то безликие: серые, стандартные, выбранные по умолчанию, с единственной разницей в снимках. Зато дневники остальных рыбок как мороженое на витрине: ореховые, фисташковые, молочные, карамельные, клубничные, с рисунками и без, в арабском стиле, в европейском стиле, в китайском стиле. Не так давно наткнулась на дневник Графа Калиостро: не выполнив ни единого желания, выкладывал фотографии свои неудачных попыток, превращая их в искусство фиаско. Будь это другая рыбка, вызвала бы насмешку, но Калиостро обладал особым даром преподносить то, чего не было, и преподносить так, как того не ожидают: рассерженно сдвинутые брови инспектора ГИБДД, крохотное чернильное пятно на белоснежной манжете шеф-повара, ухоженные блестящие руки пожилого мужчины – все те нестандартные картинки, которые своей неожиданностью привлекают внимание.

В “Золотой Рыбке” есть такая тенденция: чем выше рейтинг участника, тем проще его дневник. Аляповатость низов сменяется монотонностью верхних строчек, и мне импонирует этот переход – есть в нем что-то правильное и естественное. Сама я – еще до получения первой миссии – много об этом размышляла. Мне не хотелось делать свою страницу яркой, но и посягать на сдержанность лидеров было бы кощунством, поэтому для фона я выбрала бледно-розовый цвет с легкой, ненавязчивой текстурой и старым классическим оформлением.

Первый же пост: желание, Старик и краткий список дней недели.

Понедельник: конкурс «Задай вопрос», конкурс «Мой город», конкурс «Лучший отель», конкурс «Вся правда». Результат – неизвестен.

Вторник: конкурс «Создай свой знак», конкурс «Логотип». Результат – неизвестен.

Среда: конкурс «Лучший проект», конкурс «Ода». Результат – неизвестен.

Четверг: конкурс на открытии торговой точки «Твой выбор», конкурс на открытии торговой точки «Bonita». Результат – проигрыш, второе место.

Пятница: конкурс «Прояви свой талант». Результат – победа.

Выкладываю скрин полученного письма, пальцем закрываю собственное имя, оставляя лишь электронный адрес получателя и отправителя – понадобятся для проверки. Вся радость пропала, растворилась среди тысячи обзоров и статей, вместо нее – щемящее чувство неудовлетворенности, привычно занявшей свое место. Отправляю письмо.

Администрация уже засчитала мой конкурс – личным сообщением приходит автоматическая рассылка. Завтра я узнаю следующее желание, а сейчас мне нужно на воздух. Голова, сжатая условиями, сроками и страхом требует выбраться из пропахшей мыслями тесной квартиры, и я, не переодеваясь, выхожу .

Город кажется присмиревшим, как потрепанным отцом львенок – таким тихим, скромным и послушным. Пушатся острые ветви, агрессивный оскал стеклянных витрин подмигивает домашней ухмылкой, на холодном сером асфальте покоятся капли солнца. Не стесняясь, потягивается на улице прохожий, его спутница, помедлив, повторяет за ним. Лениво катятся по дорожкам велосипедисты, лавируя меж пешеходов: последние, не желая делиться, заняли собой весь тротуар. В стеклянных колпаках плавятся бойкие менеджеры по продаже воздуха и профессиональных улыбок. Город мягко и бесшумно переступает широкими лапами, глуша громкие, давящие на психику звуки. Мельком – в прищуре хищных глаз или блеске крепких зубов – показывается его настоящий характер, но тут же покрывается теплым урчанием и мохнатой шкурой. Не помню этот город таким покорным и ручным, оттого эта новая сторона меня очаровывает. Прежде равнодушно жмурящий веки, теперь приветливо машет хвостом. Нельзя назвать это двуликостью или лицемерием, просто капризный зверь, наконец, меня заметил. Я знакомлюсь с его новым настроением до тех пор, пока у меня не каменеют ступни.

Желание выполнено, мысленно я переношусь в завтра. Ровно в четырнадцать двадцать пять я вскрою второй конверт. Понятия не имею, что там может быть. Добыть зуб крокодила? Переплыть Миссисипи? Основать компанию? Выпустить платиновый диск? Горячо надеюсь, это будет что-то из вышеперечисленного, потому что если вторая миссия окажется похожей напервую, я найду Сергея, где бы он ни был, и подвешу его на ближайшем столбе вниз головой.

Просматриваю статистику. Серый_Мыш в первой двадцатке. Странно, мне казалось, что он – один из ключевых персонажей “Золотой Рыбки” – будет гораздо выше. В ТОП-3 сдвиг: с верхней строчки сразу на восьмое место упал ShotMe, а на первое место поднялся некий Tuman… с двадцатью восемью выполненными заданиями. Ни-че-го себе. Изучаю его ленту: в качестве промышленного альпиниста совершить вызов – выполнено, побывать в кабине машиниста – выполнено, заработать три тысячи за пение в переходе – выполнено, создать и запустить во всемирную сеть компьютерный вирус – выполнено. Чем больше я читаю, тем больше недоумеваю. Некоторые желания выходят за грань не то что разумного – легального. Куда смотрит администрация? Почему не пресекает подобные нарушения закона? Спускаюсь еще ниже: получить свидетельство гражданского пилота – выполнено, получить разрешение на охоту и подстрелить лося – выполнено, отыскать давно пропавшего человека – выполнено, задержать преступника – выполнено. В немногочисленных отзывах слышится легкий рокот возмущения, пользователи ошарашены не меньше меня, но, не найдя поддержки со стороны самого Тumanа, не дают возмущению перерасти во что-то большее. Щелкаю по доказательствам – скудно, фото- и видео- отчеты как в нудном документальном фильме, не хватает какой-то изюминки, какого-то шарма. Действия минимальные, как у Серого_Мыша, но сравнить их стиль выполнения все равно что назвать королеву Англии белым медведем. Серый_Мыш уважает и ценит время, как свое, так и зрителя, он выполняет желания не только для себя, но и для тех, кто числится его подписчиками, Tuman же вовсе отбрасывает такой фактор, как художественное наблюдение со стороны, творит миссии эгоистично, для себя. Едва ли он с таким отношением к собратьям по приложению будет когда-либо пользоваться популярностью.

На втором месте Rezeц. Завалил пару интеллектуальных миссий, но там, где требуется физическая сила и выносливость, справляется на раз-два. Выставленные на показ случайные куски тела, покрытые массой мышц, позволяют предположить, что он из той касты людей, которые увлекаются спортом для красоты.

На третьем месте Сатурн. Меня не покидает ощущение, что за тяжелым ником скрывается женщина: все у нее выходит изящно, легко, привлекательно, как покачивание водорослей на глубине. Никакой грубости, острых, шершавых моментов или трений, все чисто, грациозно, плавно. Как тщательно прорепетированная пьеса.

Я на восемьсот тридцать шестом месте.

На фоне подобной профессиональной игры моя незаслуженная победа выглядит немного жалко. К своему удивлению я чувствую некоторую досаду, которой не должно быть у человека, заинтересованного в “Золотой Рыбке” лишь как в средстве по достижению цели. Как бы не примерить на себя роль Онегина. Накатывает легкий страх – что будет завтра, каких сюрпризов ждать от своего Старика в этот раз? Теперь мне есть что терять, и я не могу, никак не могу провалить новую миссию, какой бы тяжелой она ни была, только не теперь, когда положено начало. Я не имею права проигрывать, я слишком многое поставила на эту игру, и какие бы планы я на нее не строила, мне, стоит признать, оказались не чужды амбиции. Я обязана выполнить желание, и выполнить его красиво. Теперь передо мной не один пункт, а сразу несколько – задача усложняется. Не просто сделай это, а сделай хорошо. Я становлюсь жадной, теперь мне мало просто получить галочку – и как бы потом не поплатиться за свою алчность.

Занятная это все-таки система – никакого контроля со стороны. Его отсутствие кажется русскому человеку диким, неестественным, неправильным. Мы привыкли, что за нами наблюдают, и когда этого не происходит, испытываем беспокойство. Отсутствие контроля для нас пока новый опыт, и по привычке мы ведем себя так, будто он есть: завершенные миссии выкладываются, незавершенные остаются незавершенными. Со временем, возможно, мы научимся жить с этим новым для нас чувством ответственности за свои поступки и за свой выбор, а пока мы движемся робко, наугад, все время ожидая, что кто-то гаркнет над ухом: «Какого черта?», и стараемся все делать правильно и честно. Это не значит, что я против такой системы – она как глоток свежего воздуха, и я собираюсь придерживаться того же морального кодекса, что и остальные участники. Ведь если подумать, какой смысл мухлевать и обманывать администрацию, когда судьей является собственная совесть? Смысл обманывать, если от этого ты не в выигрыше? Зачем лгать и приступать ко второму желанию, если не справился даже с первым? В этом вся суть “Золотой Рыбки”.

Восстанавливаю в памяти прошедшую неделю. События приходят на ум легко, без мучительных усилий, когда не можешь вспомнить что за чем идет. Минуты и секунды, пережитые так эмоционально, впечатались в кровь. С детской непоследовательностью я перескакиваю с одного конкурса на другой, воскрешая яркие моменты и переживая их снова. Пусть большинство из них оказались бесполезными с точки зрения практичности, свое дело они сделали – заняли свое место в пустующих ячейках памяти. С каким-то робким восторгом я обнаруживаю, что за неделю до описанных событий ничего нет, а последующие после получения письма моменты я помню особенно четко, с легкостью восстанавливая обрывки разговоров, позы и одежду случайных людей и соперников, обстановку помещений. Неожиданно оказывается, что на ум приходят даже те мелочи, на которые в пылу адреналина я не обращала внимания: на бриджах противной девочки из канцелярского магазина – аппликация из двух бабочек, в ушах ведущей их бутика – сережки с каким-то красным камнем, на музыкальном конкурсе заела четвертая песня, ногти Паши коротко, очень коротко подстрижены.

Да, вот этот момент я бы, пожалуй, и вовсе вычеркнула. Как-то не так все прошло, он совершенно не вплетается в тот чудный красочный узор, который я расшила собственными мыслями и воспоминаниями. Этот новый Паша поставил меня в тупик. Был человек – стал моль, и эта метаморфоза задевает меня, кажется, больше, чем его. Может, дать ему знать о “Золотой Рыбке”? У меня еще сохранился его номер. Не думала, что он мне пригодится, но сейчас самое время; смс-кой отправляю ему всего два слова – название приложения, а дальше, догадается он или нет – его дело.

В ночь с субботы на воскресенье мне снится физическое воплощение жажды. Я бреду по пустыне. Сверху на меня готово рухнуть огромное, в три раза большее нашего солнце. Песок жжет ноги, проникает под одежду, забивается в рот, нос и глаза, от него нестерпимо чешется кожа. Он тянет вниз, осыпается, пристает к ногам, отчего они становятся неподъемными, забивает поры. Я увязаю, поднимаю тонну ступни, переставляю ее, переношу на нее свой вес, вдавливаю ее в песок, и повторяю этот процесс вновь и вновь. Шаг, и еще один, и еще. Пустыне нет конца и края, за одним барханом вырастает другой, за другим третий, за третьим четвертый, и они похожи друг на друга как одна бактерия на другую. Сухая одежда колет и раздражает дерму, и не успеваю я об этом подумать, как одежда исчезает вовсе и я остаюсь совершенно нагая. Мне не до стыдливости, солнце жарит до самых костей, еще чуть-чуть – и меня можно есть. Воздух дрожит и горит, я прямо вижу призрачные язычки пламени на горизонте, и нигде ни тени, ни воды. Сильнее боли от солнца только боль от жажды. В глотке пересохло, потрескались губы, слюна стала сначала густой и вязкой, а потом испарилась; я умираю – так мне хочется пить. Подспудно я понимаю, что если остановлюсь – умру в самом деле, поэтому несу свое тело вперед. Шаг, еще один, еще. На мне не осталось живого места, я вся – просто организм, составленный из песчинок, они везде: бьются вместо распухшего сердца, гоняют по крови кислород, сокращаются вместо мышц. Я уже готова потерять сознание, когда надо мной нависает тень – закутанная в черное человеческая фигура протягивает мне фляжку с водой. Мне плевать на то, кто мой спаситель – пусть хоть сам Иуда Прокариот, – я беру фляжку и возвращаю себе жизнь. Когда в ней не остается ни капли воды, я поднимаю, наконец, глаза – и просыпаюсь.

На часах – половина седьмого, в глотке – сухо, будто и в самом деле ночью покоряла Сахару, уснуть больше не удается. Думала, что закрыв желание, буду спать мертвым сном до самого полудня – и вновь ошиблась. Что ж, у меня накопилось достаточно работы по дому, чтобы занять себя до двух.

Восемь часов. Составляю список дел, закидываю вещи в стирку, протираю пыль. До обеда достаточно времени, я все успею, останется даже пара часов побездельничать. Параллельно включаю для фона телевизор, новости, кораблекрушение, погибшие, ИГИЛ.

Девять часов. Распахиваю окна настежь. Город еще спит, лишь кое-где звучат редкие звонкие детские голоса да рабочие – самое время – заливают асфальт. Протираю стекла. Свежий ветер сносит из головы ненужную шелуху, я бодрая и почти не нервная. Реклама майонеза, стирального порошка, банка, тойоты.

Одиннадцать часов. С основной массой работы покончено, осталось только вымыть полы и приготовить что-нибудь на обед. Сто к одному, почему люди разводятся, сколько весит слон.

Двенадцать часов. Под крышкой тушится мясо, распространяя по квартире убедительный запах. Я уверяю себя в том, что голодна, представляю, как пища попадает в мой рот, перемалывается зубами, а затем медленно и восхитительно продуманно движется по пищеводу прямо в желудок, проталкиваемая сокращениями кольцевых мускулов. Устраиваю себе краткий урок спланхнологии с живым воображением вместо анатомической карты и собственным телом в качестве образца. Биология завораживает. Стоит только подумать, что внутри каждого организма скрывается целый мир со своей конституцией и законодательством, со своими злодеями и хранителями правопорядка, со своими трагедиями и своими триумфами, и собственное тело начинает казаться цивилизацией, не менее значимой, чем цивилизации шумеров или персов; и как и всякой цивилизации, со временем и этой придет конец. Кулинарное шоу с Джеймсом Оливером, курица, мед, ананас.

Двенадцать тридцать. Под стеклянной крышкой собираются капли, сталкиваются, сливаются вместе, прочерчивают мутные дорожки, скользят в горячую массу, чтобы секунды спустя снова конденсироваться в пар и осесть на крышке. Одна капля, толстая и ленивая, набухает медленно, не спешит трогаться с места. Она плотно прикрепилась в паре сантиметров от ручки и раздувается до тех пор, пока другой маленький шарик не пробивает ее брешь. Я слежу за ее коротким – короче некуда – паденьем. Теперь она соберется с другими молекулами и закрепится на другом месте, чтобы повторять цикл вновь и вновь, до тех пор, пока не стихнет голубоватый огонь. Хит-парад, Бейонсе, I burn the bridges.

Тринадцать ноль-ноль. К горлу подкатывает легкая тошнота. Детально разбиваю свои ощущения по полочкам: задерживаю дыхание, прислушиваюсь к себе, выдыхаю, прислушиваюсь к себе, глотаю, прислушиваюсь к себе. Я разбираю свое тело на части, знакомлюсь с ним заново. Здравствуй. Смешарики, Нюша, Еж.

Четырнадцать ноль-ноль. Я перебираюсь на балкон. Уже скоро. Совсем чуть-чуть. Новости, Иран, убийство дипломата, миллиардная сделка.

Четырнадцать пятнадцать. По оконной раме ползет муравей. Хочу рассмотреть его поближе, но он – в панике от того, что сверху за ним наблюдает существо с глазами, превышающими размеры его собственного тельца по меньшей мере в тридцать раз – бросается в бегство. Меняя направления, тычется в различные препятствия и исчезает в щели. Мыло, драма, слезы.

Четырнадцать двадцать. Я возвращаюсь в спальню. Конверт с логотипом лежит на столе – я вытащила его уже с утра. Теперь в нем на одну карточку меньше, а та, которую я вытяну сегодня, задаст мне темп на следующую неделю. Можно вытряхнуть картон хоть сейчас, но что-то внутри меня – тот же самый голос, который говорит «Не лги» и «Не показывай лица» – подсказывает, что правильней будет подождать, сделать все в локально-торжественном виде. Вряд ли Сергей сделает также, прямо вижу, как он вытряхивает бумагу своими огромными лапами и ухмыляется, прочитав мое желание – но мне простительно. Как-нибудь потом надо будет невзначай спросить у кого-нибудь из рыбок – открыла ли она конверт в строго назначенное время или же, не обращая внимания на условности, тогда, когда ей того захотелось. Муж отбирает детей и сажает жену в тюрьму.

Четырнадцать двадцать четыре. Я встаю и подхожу к столу. Волнение внезапно укладывается. Оно есть, но оно не контролирует ситуацию, а сидит где-то на задворках. Такое ощущение контроля собственных эмоций для меня внове, но пока я не придаю ему значения. Все еще в тюрьме.

Четырнадцать двадцать пять. Пора. Под плотным слоем целлюлозы – два гладких куска картона. Подушечками пальцев скольжу от одного уголка к другому, нащупываю краешки, мешкаю. Затем вытягиваю одну карточку. Вторая выглядывает на мгновение из треугольника и мягко падает вниз. На меня смотрит оборотная сторона.

Переворачиваю ее.

ГЛАВА 2

Человек – существо презанятное. Представлен на Земле в количестве семи миллиардов экземпляров, каждый из которых уникален по своей форме и содержанию. Состоит из одних и тех же эукариотических клеток различных типов, но, даже слепленный из этого единого материала, отличается разнообразием, слагающим основу нашей жизни. Не будь этого разнообразия, будь мы похожи один на другого как две крупинки соли, все человечество могла бы скосить даже простуда. Новый штамм вируса, от которого нет иммунитета – и планета вновь во власти жизни неразумной, хищной и голодной. Мы должны благодарить природу за ее предусмотрительность в распределении генов.

Но если природа определила строение организма человека, то внутренний его мир формируется социумом. Многообразие внутреннего мира человека опять-таки огромно, настолько огромно, что для того, чтобы найти кого-то с более или менее сходным содержанием, надо перебрать шестьсот тысяч человек. Однако проявление чувств и эмоций у людей по большей части схоже. Психологи отмечают общие черты, по которым можно определить, что на душе у человека. По выражению лица несложно понять, когда кто-то испытывает тревогу, радость, страх или грусть. Это облегчает взаимоотношения, позволяет читать то, что на душе у других.

И потому уже второй день я пристально и пытливо вглядываюсь в чужие глаза: аналитические, философские, ищущие, нашедшие, пуританские и доступные. Пришлось ломать внутри себя некие барьеры, чтобы вот так интимно общаться с кем-то глазами. Это целая наука невербальной коммуникации, и, как и в любом общении, встречаются разные типы собеседников. Есть “болтуны”, есть “молчуны”, есть типы манящие, и есть типы отталкивающие. От кого-то хочется отвести взгляд сразу и промыть его с мылом, а кто-то цепляет так, что не оторвать глаз. Не все одинаково реагируют на контакт: кто-то встречает его открыто, кто-то вопросительно-вежливо задирает бровь, кто-то воспринимает как личный интерес и демонстрирует желание познакомиться поближе. От последних я наглухо закрываюсь и обрубаю “разговор”. Мне нужны другие глаза, другие признаки.

Этот выглядит так, словно готов свернуть горы. Это – так, словно ему бросили вызов. Этому предложили что-то безумно интригующее и рискованное, и он не может определиться с выбором. Этот мысленно изменяет жене. Этот размышляет о сущности бытия – или о том, на что потратить бонусы “Спасибо”. Этот ушел в себя. Этот выставил наружу колючки. Этот сладко щурится на солнце. Эти двое безумно друг от друга устали. Этот едет забирать машину со штраф-стоянки. Этот думает, достаточно ли одного браслета для извинения, или придется потратиться на что-то еще. Этот… этот… этот… Я прохожу мимо тысячи ситуаций и историй, выглядывая одну.

Моим поискам идут вторые сутки. Их бесплодность заставляет меня задаваться вопросом – а в том ли направлении я движусь? Но, перебирая другие варианты и испытывая трепет и дрожь, прихожу к выводу – даже если не в том, буду двигаться так же. По крайней мере, до тех пор, пока не увижу другой выход, или сроки не заставят рассмотреть один из альтернативных, уже отброшенных путей. А пока я продолжаю говорить глазами и читать лица.

Я должна «Выслушать того, кто все потерял».

Предполагалось, что “Золотая Рыбка” – это весело. Шанс выбраться из промозглой осени и окунуться в светлое лето. Море, пляж, сахарная вата, модные босоножки и короткое платье. А теперь Сергей пытается вернуть меня туда, где холодно и сыро. Такими культурными и литературными словами я описываю то, что некультурно и нелитературно можно выразить так – какого хрена?

Я связалась с ним сразу же и сразу же попросила объяснений.

– Я прочла желание. Ты это серьезно?

– Вполне. А что тебе не нравится?

– Мне не нравится «Выслушать того, кто все потерял».

– Почему? Я так старался, когда составлял желания. Думал, это придется тебе по вкусу. Что конкретно тебя не устраивает?

– Все! Я потратила кучу времени на первое желание, и из него окупилась только одна минута. Одна минута из семи дней! И не надо говорить мне, что я неправильно распоряжаюсь со своим временем! А теперь «Выслушать того, кто все потерял»? Я что, центр психологической поддержки? Или телефон психологической помощи? Почему именно такое желание? Почему не отыскать карту сокровищ, или погладить крокодила, или провести ночь на кладбище? У всех рыбок такие яркие задания, почему у меня нет?

– Ты говорила, что хочешь разнообразия, я тебе его дал. Это желание не похоже на остальные, я много над ним размышлял. Почему сокровища и крокодилы для тебя предпочтительнее людей?

– Да потому, что людей я вижу каждый день, а сокровища и крокодилов – ни разу! Разве не в этом смысл “Золотой Рыбки” – увидеть и испытать что-то новое?

– Увидеть и испытать что-то новое можно и в старом, и в обыденном, и в том, что ты видишь каждый день.

– Хорошо, каждый день я вижу на лестничной площадке двух алкашей, которые каждый день просят банку воды и сто рублей в долг. Что нового я увижу в них?

– Их личности, может быть? За перегаром и бутылкой можно увидеть двух людей, таких, как ты или я. Впрочем, это решать тебе: захочешь ли что-то увидеть и что именно это будет.

– Ладно, предположим, что захочу. Предлагаешь взять у них интервью? Это и есть твое желание? В этом его суть?

– Про алкашей на лестничной площадке заговорила ты, я развил эту тему. Помимо них, вокруг тебя еще множество людей, но опять-таки – решать тебе. Если считаешь, что опроса твоих соседей будет достаточно – дерзай.

– Я не думаю, что этого достаточно, в конце концов, это было бы слишком просто. Но кого ты имел в виду? Ты сказал, что много размышлял над этим заданием, значит, и результат представлял. Какой он?

– Какой бы он ни был, я оставлю его при себе – пока. Твоя задача – показать свою интерпретацию. И запомни, возможностей много, и та, которую предпочтешь ты, будет иметь ценность именно потому, что она была выбрана.

– Надеюсь, последнее твое желание будет соответствовать моим ожиданиям.

Как и сказал Сергей, я наметила несколько возможностей интерпретаций определения. Впрочем, если быть до конца откровенной, то только две – дословную и не дословную. То есть, либо искать человека, который действительно все потерял – дом, работу, семью; либо того, кто потерял только самое дорогое – любимого человека, бизнес, строившийся долгие годы, хобби.

По понятным причинам данное желание мне, мягко говоря, не по душе. Но, выбирая из двух зол, предпочту меньшее: того, кто потерял не все, но что-то одно, самое ценное. Однако, ведь на лице человека не написано, потерял он что-то одно или сразу все, не написано даже, потерял он что-то или нет, поэтому я утыкаюсь в шершавую стену тупика. И тут о себе заявляет психология: когда человек чего-то лишается, он испытывает депрессию. И у меня появляется смутная и неприятная надежда, что я сумею распознать ее внешние симптомы. И вот, ввинчиваясь в толпу и чужие зрачки, я чувствую к себе неприязнь, словно я падальщик, караулящий умирающее животное, ждущий подходящего момента, чтобы впиться зубами в его теплое и, может быть, еще живое тело.

Я ненавижу себя и своего Старика. Вчера шквал негодования достиг такого предела, что я развернулась и ушла домой. Меня возмутила и напугала мысль о том, что желание не будет завершено в тот момент, когда найду подходящую кандидатуру.

Мне нужно будет ее выслушать.

То есть, мне нужно будет разбередить, возможно, уже зажившие раны. Я попыталась вновь связаться с Сергеем, чтобы послать его далеко и надолго, но он уже был вне зоны досягаемости. Надо полагать, выполнял мое желание. Как же повезло тем двум новичкам, которые до встречи с Сергеем так и не добрались. Хотя, кто знает, – возможно, они бы и не мучились так угрызениями совести.

Сегодня, после долгих размышлений я решила – я не смогу выполнить задание. Мне не нужны чужие горе и чужие страдания. Однако ноги все равно несут меня на улицу. Что я буду делать, даже если найду подходящего, как мне кажется, под определение, человека? Подойду знакомиться? Вот так, прямо на улице, назвав свое имя, спрошу, что у него отняли? Здравствуйте, вы выглядите скверно, у вас что-то отняли? Может быть, ваш дом сгорел? Нет? Жена умерла? Тоже нет? Кинул партнер по бизнесу? Как, тоже нет? Тогда до свидания.

И я просто двигаюсь. У меня нет плана действий. Я не чувствую в себе нужных сил, чтобы выполнить такое желание, но и не обладаю достаточной силой воли, чтобы отказаться от него и, следовательно, от “Золотой Рыбки”. Поэтому я, как ядовитая змейка, обтекаю людские потоки.

Этого повысили. Этот удачно обманул клиента. Этот сдал мать в дом престарелых. Этот планирует выходные.

Я не хочу прощаться с “Золотой Рыбкой”. За ту неделю многое изменилось, я чувствую эти изменения в себе. Мне больше не хочется сидеть взаперти, в своей зоне комфорта. Я пока недалеко отхожу от своего кокона, но уже отхожу. Даже такой ничтожный, казалось бы, конкурс пробудил во мне азарт. С этим приложением я оживаю. Он как вода для сухой потрескавшейся почвы, поэтому вполне естественно, что мне не хочется с ним расставаться. Какой сорняк откажется от воды?

Этому отказали в визе. Этот поставил зарплату на победу – и проиграл. Этому жмут ботинки. Этот думает, не забыл ли покормить кота. Этот расчленяет шефа.

Я познакомилась с Майей. Она оставила комментарий на моей странице, я ответила – и завязалась переписка. Мой первый друг по переписке из ЗР. Она – из тех неудавшихся рыбок, которые потерпели фиаско с первым же заданием. Теперь она ждет следующего Старика, с хладнокровной и объективной рассудительностью стороннего наблюдателя анализируя собственные ошибки. Из небольшой пока истории сообщений становится очевидно, что я наткнулась на уникальный экспонат – ЭВМ под слоем костей и мяса. Если сделать на ее коже надрез, обнажатся проводки и брызнет машинное масло. Я еще не встречала человека, столь преклоняющегося перед математикой и цифрами. В шутку я называю ее Богом Линейных Уравнений. Она живет теорией вероятностей, случайными величинами и математическими ожиданиями. Она раскладывает поступающую информацию по полочкам и выводит свои суммы. Она просматривает несколько возможностей, и от каждой возможности вытягивает другие. У нее есть план А и план Б. Она не начнет действовать, не имея четкого плана. Она не знает, что значит полагаться на импровизацию и банальную удачу. Она разбирает всех, даже пресловутый Tuman не остался без замечаний: здесь он мог поступить по-иному, здесь он мог затратить меньше энергии, а вот этого не стоило делать вовсе. Готова поклясться, что ее дом представляет собой музей: чистый, классифицированный, аккуратный. Скупо сообщает, что надеется с помощью приложения стать чуть менее упорядоченной и чуть более непоследовательной. Как я. Я решаю, что это комплимент.

– Ты хорошо справилась с первым заданием, но, на мой взгляд, слишком полагалась на удачу. В твоем случае риск оправдался. Если бы ты подошла к заданию более систематично и обоснованно, шанс на успех был бы выше.

Еще одно правило – в ЗР не принято обсуждать текущие желания. Выполненные – да, выполняемые – нет. Тоже своего рода табу.

– Однако, выбирая между продуманным расчетом и непродуманной импровизацией, могу отметить, что расчет провалился. Та неделя была просто сумасшедшей, я экономила каждую минуту, вплоть до того, что чистила зубы, расчесывалась и одевалась одновременно. Не сказать, чтобы я точно знала, сколько минут отвести на то или иное задание, но в тот момент я была уверена в том, что хоть не трачу из зря. По правде говоря, то письмо оказалось разочаровывающим. Победу принес один бессмысленный клик. Мне тоже не хочется скидывать все на волю случая, но чем больше я над этим думаю, тем больше понимаю – в этом изюминка “Золотой Рыбки”. Математический подход – это еще не все, должен быть какой-то фактор удачи для таких как я, чтобы человек верил в свою фортуну. Хотя согласна, риск был слишком велик. Не оправдайся он…

– Значит, ты не придаешь удаче большого значения?

– Скажем так: я не из тех людей, которым она улыбается слишком часто. Взять хотя бы первое мое желание: нельзя сказать, чтобы я распланировала всю неделю, но какие-то замыслы у меня были. И вот, ближе к концу недели, до меня стало доходить, что первая миссия обречена. Я не рассчитывала на удачу, только на собственные силы, даже не думала, что где-то очень далеко компьютер выберет меня. Для меня то письмо стало настоящим шоком. Полагаю, это должно тебе подсказать, в каких мы с ней отношениях.

– Но какими бы нестабильными ни были эти самые отношения, они все же существуют. То есть, даже тогда, когда нет твердой уверенности в победе, существует надежда, что тебе улыбнется удача.

– Ну, в общем-то, да.

– Какова вероятность того, что это может произойти? Один из десяти? Из двадцати?

– Я не могу сказать вот так конкретно, все-таки эта госпожа не из тех, кто вот так разбрасывается своим номером телефона. Порой мне везет, куда чаще нет. Как-то у нас с коллегой зашел об этом разговор, она рассказала одну занятную вещь. Каждую субботу она навещает родителей в деревне, добирается поездом. Соответственно, каждую неделю она дожидается определенного автобуса, чтобы добраться до железнодорожного вокзала. Так вот что интересно: когда она выходит на остановку, она может ждать этот автобус пять, десять, пятнадцать минут. Но если в город приедет по делам ее отец, и они встретятся и соберутся ехать домой вместе, нужный автобус словно материализуется из воздуха за пять секунд, как будто они складывают удачи вместе, или каждый из них по отдельности обладает определенным набором ее компонентов, которые при их встрече собираются в целое. Как инь и янь.

– Какой из этого следует вывод?

– Никакой. Я просто поделилась с тобой хорошей историей. Но если тебе нужен итог, могу нафантазировать. К примеру, как тебе такой: удача – существо с капризным настроением, и хорошим она одаривает тех, кто обладает некоторым набором хитростей, неважно каких: амулетами, талисманами, заговорами, совмещением с удачей других. Гарантии успеха, конечно, нет, но кто-то в это верит.

– Значит, нужно, чтобы у удачи было хорошее настроение? Ты считаешь, что она живая?

– Ээ, сложный вопрос. По правде говоря, она не настолько уж часто себя проявляла, чтобы о ней рассуждать. Думаю, тебе нужно спросить об этом кого-то очень невезучего: когда от тебя раз за разом отворачиваются, поневоле начинаешь придавать этому значение.

– Что значит “невезучий человек”?

– Человек с низкой вероятностью удачи.

– Что значит низкая вероятность удачи?

– Ну, не знаю, один к сорока или один к пятидесяти.

– У меня один к восьмидесяти шести. Я могу считаться невезучим человеком?

– Полагаю, да.

– Но я не могу ответить на вопрос о том, считаю ли удачу живой.

– В таком случае тебе следует поискать человека более невезучего, чем ты. Вполне возможно, у него будут ответы на твои вопросы.

– Если их не будет у него?

– Ну, не знаю. Тогда поищи в интернете, есть какая-то программа, посвященная удаче, что-то насчет программирования, позитивных мыслей и тому подобному. Она, конечно, немного бредовая, но, может, ответит на твои вопросы.

Вслед за Майей я пристально слежу за успехами других участников. Некоторые решения кажутся мне нетривиальными, некоторые – заслуживающими уважения, некоторые – скучными и банальными. В отличие от своего нового друга, я не абстрагируюсь от отчетов на экране, а представляю себя на месте других рыбок и принимаю участие в желаниях сама. Некоторые из них вызывают такое бешеное биение сердца, что я исхожу завистью к их исполнителям и поношу своего Старика. Что-то идет легче, что-то труднее. Понравившиеся мне миссии я сохраняю в особую папку. В ней уже девять желаний: «Заставь продавца в оружейном магазине изобразить Джеймса Бонда», «Пройди один километр задом наперед», «Проведи семинар в вузе», «Организуй благотворительный забег, в котором примет участие минимум одна модель», «Проследи за цыганами», «Поцелуй седого человека с серыми глазами», «Станцуй в музыкальном клипе», «Вызови на дебаты политика», «Сделай компрометирующее фото инспектора ДПС». Не могу не восхититься свежестью и зловредностью ума, измыслившего подобные каверзы.

Есть задания с налетом криминала: «Вступить в уличную банду», «Тайно вынести из магазина товар на сумму не менее пятисот рублей», «Сделать ставку в подпольном тотализаторе». Таких, впрочем, немного, мало кто из выполняет, еще меньше выкладывают на сайт, выложенные удаляет администрация, но остаточный гул не один день баламутит умы молодняка. Порой я задумываюсь – попадись мне такое задание, выполнила бы его? Насчет Сергея в этом плане я не сомневаюсь, мне кажется, ему ничего не стоит обдурить охранника или найти притон. У него даже на лице написано – разбойник.

А уверенности ему не занимать. Ничуть не сомневаясь в исходе, выкладывает поэтапные фотографии. Час назад приземлился в аэропорту Гонконга, радостно скалит клыки, сдавливая в объятиях хрупкого китайца. Черт-те что! Я ему, значит, поездку в крупнейший промышленный центр мира, он мне – человека с душевной травмой. Как он, должно быть, надо мной потешается, укладывая свои стопы на узкие улочки нового Китая. Чтоб тебя там стены сдавили.

Я вновь выхожу на охоту, бесцельно, праздно, по инерции. Щупаю чужие глаза, купаюсь в их чистом сиянии или тону в вязком мрачном болоте черных мыслей. Моя восприимчивость обострилась, оттого меня сейчас знобит и физически тошнит. Каждый человек что-то собой представляет: либо горькую пилюлю, либо сладкую микстуру, и, принятые в огромных дозах, они подрывают мой иммунитет. Все эти толпы вокруг для меня, привыкшей к строго ограниченному контакту с людьми, чересчур. Мне нужно одиночество, нужно вернуть сердце на место и включить разум. Блужданиями я ничего не добьюсь.

Итак, возможно, я что-то упустила. Можно ли как-то иначе воспринять слова “человек, который потерял все”? Я кручу формулировку так и этак, но образного сравнения так и не нахожу, оттого возвращаюсь к старым выводам: каждую букву миссии следует воспринимать буквально. Далее, как правило, в фильмах потерявшие все люди начинают мстить. Мне что, искать мстителей? Повесить у себя на лбу табличку? Дать объявление в газете? А что потом? Что, если нужный человек действительно – чем черт не шутит? – объявится? Что мне предпринять дальше? Вызывать на откровенный разговор? Заставить открыть душу незнакомцу? Как это вообще возможно? Как я могу пойти на такое?

Голова кругом. Эта миссия в тысячу раз сложнее первой. Сердце бьется неровно, скачками, дыхание отрывистое, громкое, я напугана, словно за мной кто-то гонится. Невольно ставлю себя на место человека, который все потерял, которому, возможно, незачем больше жить, и вдруг – подходит на улице человек и просит вывернуться наизнанку. Что бы я сделала этому человеку? Сдала в полицию? Ударила? Убила? Мне не по себе, мне настолько не по себе, что не узнаю своего отражения в витрине, принимаю его за постороннего, за сбежавшего из психбольницы, и отшатываюсь. Значит, со стороны я выгляжу как больная, и, кажется, еще пара дней в таком накрученном состоянии – и я и в самом деле ею стану. Готова биться об заклад, мой череп взорвется от мыслей: либо поступиться принципами и стать аморальным типом, либо отступиться, проиграть и отказаться от “Золотой Рыбки”. Смехотворный, если подумать, выбор. Но еще страшнее то, что выбрать не могу.

У меня мелькает безумная идея сдаться. Как бы я ни хотела достичь внутреннего баланса и гармонии, я не могу сделать это за счет другого. Ведь если только представить: я обычный человек, у меня есть все, что нужно для того, чтобы быть счастливым. И вдруг в одночасье все это исчезает, словно металлические часы в ловких руках иллюзиониста. Эта потеря выбивает меня из колеи, может, даже подталкивает к миссии о самоубийстве. И вот тогда, когда я уже почти смирился, когда боль уже не острая, а просто постоянная и тупая, появляется некто, и словно ножом режет вопросами по темно-красным резцам.

Нет, я не способна на такое.

И когда я произношу последнюю фразу сначала мысленно, а затем и вслух, на меня снисходит спокойствие. Сон мой мирен и крепок.

Утром мне требуется несколько долгих минут для того, чтобы понять, отчего все мое существо не стремится вскочить и куда-то бросаться. Воспоминание приходит как вспышка. Пару мгновений я лежу потрясенная своей решимостью, потом расслабляюсь – да, я все сделала правильно.

Странное это ощущение – когда не нужно никуда бежать, что-то лихорадочно соображать и высчитывать, когда в твоем распоряжении долгий безмятежный день со своими неменяющимися хлопотами и заботами. Долгий. Долгий. Дол. Гий. Секундная стрелка как приклеенная, из-за нее замирают минутная и часовая. Втроем они объявляют бойкот законам времени, и мир застывает. Все вокруг словно поймано в глазок объектива, и в этом неподвижном кадре, где не вздрогнет даже воздух, я одна разрываю материю пространства. Время можно потрогать, оно как цепочка ДНК, все тянется, и тянется, и тянется, и я вижу, как оно извивается вокруг меня, такое осязаемое, чуть прохладное и упругое. Таким же ощутимым и осязаемым становится само пространство. Я играюсь с ними, или это они играются со мной. Я прохожу сквозь них – или это они проходят сквозь меня. Я смешиваю два измерения воедино – или это они смешивают меня. Я кутаюсь в их оболочку – или это они обнимают меня. Мы балуемся как три ребенка, не в силах определить, кто мама, кто папа, и кто сын, и потому примериваем на себя эти роли поочередно: то я замедляю ход времени, то время расширяет пространство, то пространство стискивает меня. Втроем мы движемся в одном направлении, но движемся так медленно, что я начинаю подозревать время в жульничестве. Я жду, когда все вернется в норму, когда исчезнет возмущение, когда время ускорится, но теперь его ток даже медленней, чем раньше.

Меня охватывает истома. Не та приятная истома, от которой блаженно вздыхают героини любовных романов, а томление, которое возникает от бездействия организма. Тело растекается как масло рядом с печью, становится чужим, непокладистым, неуклюжим. Голова пуста. Еще вчера она была готова взорваться от изобилия мыслей, несортированных, бессвязных, нестандартных, а сейчас в ней пусто, слышно только, как посапывает рассудок. Чтобы забить ее хоть чем-то, я тянусь к компьютеру и погружаюсь в мир вымышленных историй. Экранные герои страдают, любят, ненавидят, торжествуют и грустят. Когда заканчивается чья-то одна история, сопряженная со слабо выраженной моралью, а то и вовсе без нее, я перехожу к другой. Новые герои вновь страдают, любят, ненавидят, торжествуют и грустят. Затем заканчивается и эта история, но начинается третья, затем четвертая. Они отличаются друг от друга только именами персонажей, потому, когда я, наконец, откладываю компьютер, все нити из историй в моей голове сплетаются воедино. Мне кажется, что это один огромный фильм, в котором актеров изрядно потрепало и помяло. Теперь вместо пустоты сумятица, и я уже не могу сказать, что лучше: когда в черепе вакуум, или когда в нем хаос. Тело онемело, воздух вокруг меня несвеж и сперт; я подхожу к окну, чтобы распахнуть его, и вдруг замечаю – меня обманули. Время, топчущееся на месте, свершило огромный прыжок. За окном – темнота.

Два года и один день. Я злюсь на саму себя. К длинному-длинному сроку, который должен был стоять у меня перед глазами и служить вечным примером собственного бездействия и бесцельности, я добавила еще двадцать четыре часа. Мне стыдно за саму себя, за свое слабоволие, за свою несобранность и недостаточно сильный характер. Вместо со стыдом, от которого горят щеки, и со злостью, от которой темнеет в глазах, приходит осознание – вот, что я представляю собой без “Золотой Рыбки”. Отбери ее у меня – и я вновь упаду в ту пучину, из которой самостоятельно уже не выберусь. Ну уж нет, я не собираюсь отказываться от приложения и возвращаться к жизни овоща. Каковы бы ни были желания моего Старика, я буду их выполнять для того, чтобы жить. И черт с ним, человеком, который не сумел отстоять того, что принадлежит ему по праву, я разговорю даже дьявола!..

Проверяю обновления. Rezeц под землей, за его спиной несется вдаль узкий темный проход, это определенно какая-то подземная коммуникация – дренажная система или даже канализационный коллектор. На следующих фото несколько людей с «замыленными» лицами расслабленно машут руками. Диггеры. «Провести пять дней в катакомбах». Восхитительное задание: пять суток без горячей воды, без холодной воды, без душа, без электричества и, самое главное, без света. Возвращение к истокам. Просто мурашки по спине. Как же, выбравшись, наконец, из этого склепа, он будет потом ценить солнце.

Уран. «Сократить получасовой маршрут до тринадцати минут». В выложенных фотографиях мне чудится легкое недовольство – не такого желания ожидала эта рыбка. Многоэтажные здания, выцветшая дверь ларька с ширпотребом, нехоженые тропы, грязные углы, строительный мусор, краткий комментарий: «Психогеография – не для эстетов». В конечном счете он уложился за одиннадцать минут – можно поздравлять.

Рыбки помельче выкладываются не с менее эффектными заданиями. Массовка к фильму, трюки на мотоцикле, разминка, бесплатные объятия, запущенный в интернет хит. Все стараются как могут.

Все чаще и чаще в комментариях мелькает странная для меня фраза: «И да минует тебя Винни-Пух». Трачу на поиски полчаса, пытаясь выяснить, кому мог насолить американский медоежка; как выясняется – многим. Винни-Пух – ник одного из сдвинутых на социальной работе участников игры. Сдержанные отзывы на его странице снабжены ссылками. Перепрыгивая с одной на другую, обнаруживаю причину: «Провести воспитательную беседу с трудными детьми», «Собрать три килограмма одежды для погорельцев», «Пожертвовать деньги нуждающимся», «Сдать кровь», «Проработать неделю в доме престарелых», «Купить пятьдесят пакетиков быстрорастворимой лапши для людей без определенного места жительства», «Проработать волонтером в больнице», «Организовать сбор средств на операцию людям с физическими отклонениями» и т.д. Направление его деятельности и горячее его желание вовлечь в нее остальных вызывает восхищение, но, видимо, ровно до того момента, как Винни-Пух становится твоим Стариком. Его профиль – как минное поле. Насколько я понимаю, его стараются обойти стороной, благо парень цепляет не только своих рыбок, но и всех тех, кто ненароком выпучит рядом глаза. Это не то, из-за чего рыбки вливаются в приложение, но и отказать в помощи нуждающимся некрасиво, оттого, тяжко вздыхая, покорно перебирают старые вещи с балкона или топают в магазин за бомж-пакетами, попутно сигнализируя всем встречным об опасности. И да не тронет тебя Винни-Пух. Аминь.

Но шутки в сторону. Я прохлопала два с половиной дня, целых два с половиной дня из отведенных мне семи – и ни на шаг не придвинулась к цели. Я немного дезориентирована в пространстве, мне нужно более конкретное направление, поэтому по примеру Майи я решаю отставить удачу в сторонку и положиться на разум. Он пригодится мне чуть больше, чем раньше.

К полуночи я набросала несколько пунктов. Не сказать, что я была уверена, что найду там подходящие кандидатуры, но это все же лучше, чем слоняться по улицам и сливаться с толпами. Ночь прошла беспокойно, я ворочалась с боку на бок, отсчитывая секунды, и тиканье часов градом ложилось на мою макушку, выжигая искры. Я готова была заполыхать.

Проклятье.

Рассвет встречала у окна. Наблюдала, как светло-золотая полоса неловко и робко скользит по стеклу и ложится на пол, захватывая постепенно письменный стол, угол шкафа, край кровати. Когда он лег на подушки, я шевельнулась – пора.

Рабочий день прозвенел мимо. Тело автоматически двигалось, а разум – смешно вспоминать, какую речь про единение тела и разума я толкнула Паше! – был подключен к другому источнику питания. Уже на выходе я с трудом заталкиваю одно во второе и деревянными шагами покидаю здание. У меня осталось четыре дня, нужно успеть.

А потом, на углу сгоревшего торгового центра я увидела его. Не человека с депрессией, являющего моей целью, а человека странного, для которого целью стала я. Я двигалась, потеряв живой контакт с внешним миром, когда навстречу мне поднялся мужчина. Вроде секунду назад его еще не было, а тут – бац – идет как ни в чем не бывало, расслабленно щурясь на солнце. Я почти отвела взгляд, когда он уставился на меня, затем вдруг облизнулся и погладил живот. И прошел мимо.

Меня пробрал мороз. Вот так, средь бела дня, встретить на улице убыра, которым пугала бабушка! Старые как обещание начать бегать по утрам жесты не оставляли сомнений – этот тип видел во мне свой обед. И, вместо того, чтобы бежать от него подальше, я разворачиваюсь – прохожие шугаются как застигнутые врасплох голуби– и иду строго за ним.

Мужчина не подозревает о слежке. Он плывет подобно линкору, ступает мягко, что удивительно для его несколько большого грузного тела, возвышается над среднестатистическим прохожим на полторы головы, раскидывает щупальца глаз далеко вниз. Ищет кого-то. Тело его чуть заметно колыхается, как крепкое дерево на сильном ветру – такое ощущение, что его обтекают невидимые глазу воздушные потоки из другого мира. Голова у него маленькая, несколько узкая для расширяющего к талии телу, ноги коротковаты и плотны. На нем светлая клетчатая рубашка с коротким рукавом – такие продаются на каждом русском рынке – и темные креповые брюки. Руки несколько длиннее, чем следует, пальцы, насколько я могу рассмотреть – ибо они никак не придут в состояние покоя – широкие и сильные. Такими удобно отрывать жертве голову и запихивать ее в рот, который ради такого случая – о, я уверена, – может распахиваться до самого живота. Добродушно улыбаясь и уступая спешащим дорогу, упырь гуляет по городу.

Какого черта, спрашивается, я иду за ним?

Я начинаю терять терпение. Упырь большой, он выделяется и не поворачивает головы, поэтому следить за ним проще простого. Мне не надо прятаться за мусорными ведерками и прикидываться плакатиком на рекламном щитке, остается просто топать за ним след в след. Мы растягиваем шеи перед роскошным дворцом с вывеской над колоннами «Все по 29», любуемся на свои искаженные фигуры в отражениях витрин огромного торгового центра, колем свой взгляд о высокие шпили банка, разбиваем о свое лицо капли воды из фонтана, щекочем ноздри возбуждающим запахом жареного мяса. Обходим полных достоинства продавщиц весенней зелени, точим ноги о сколы асфальта и вдруг теряемся в лесопарковой зоне. Как в фильмах-фэнтези: асфальт, щебень, тротуары, бешеное движение – и внезапное зеленое море, накрытое щебетом птиц. Я подбираюсь, упырь теперь шагает быстрее. Минут пять мы кроем узорами из собственных следов лабиринты парка, выходим на беговую дорожку. Навстречу нам бегут трое: двое рослых парней, на некотором отдалении от них – миниатюрная девушка Упырь пропускает парней, но когда с ним равняется девушка – он замирает. Находясь за его спиной, вижу только острый изгиб его локтя – гладит живот. Меня накрывает холодком. Я провожаю ее глазами. Невысокая, чуть полноватая, запыхавшаяся, но, видимо, есть в ней что-то особенное, раз среагировал именно на нее – скольких мы уже пропустили? Блондинок, брюнеток, рыжих, высоких, низких, подтянутых и не очень – а выбрали ее. Она не удостаивает его взглядом, но он – к моему замешательству – даже не поворачивается ей вслед.

Полчаса спустя мы выходим на трассу. Этот резкий обратный переход превращает происходящее в жуткий сюрреализм. За два часа мы обходим не менее четверти города, подобное повторяется еще два раза. Я не могу понять, чем руководствуется каннибал, всякий раз, когда мне кажется, что я уловила его принцип, следующая девушка разбивает его в пух и прах.

Потом он ускоряется. Вроде двигается так же, но шаг теперь стал шире, из-за чего между нами возникает отрыв. Я прибавляю ходу, и тут в первый раз теряю его из виду. Мы на площади, кругом разноцветные флаги, цветы, одежда, вывески, и в этой картине, на которую уронили палитру, он просто растворился, затерся среди пестроты. Я делаю шаг влево, вправо, оборачиваюсь – и успеваю заметить знакомые клетки. Рвусь вслед за ними. Они прыгают, растягиваются, сжимаются, усмехаются, прячась за широкими спинами. Я убила на них четыре драгоценных часа, и я не могу позволить, чтобы они пропали впустую, упырь обязан, черт его дери, отчитаться за каждое потраченное на него мгновение, поэтому, расталкивая гуляющих и не думая более о маскировке, бегу за ним. Клетки скакнули влево, колыхнулись у стен палатки и нырнули вниз по лестнице. И я выбираю этот момент, чтобы споткнуться и упасть.

Когда я встаю, упыря уже и след простыл. Хромаю к лестнице на стадион, где видела его в последний раз, но там его уже нет: отсюда в две стороны расходятся парковые дорожки, которые, в свою очередь, рассыпаются на кучи других. Для того, чтобы оббежать их, понадобится оставшаяся часть дня. Из упрямства я скатываюсь вниз и хромаю наугад, выискивая маленькую голову на огромном теле, но везде стандартные физиономии на стандартных шеях, фиксирующие на мне стандартные гляделки, и ни один из них не складывает губы в нестандартной улыбке и не гладит выпирающий живот.

– У вас кровь, – говорит один стандартный прохожий.

Да, у меня разодрано колено.

– Я тут за знакомым бежала. Вы не видели его случайно? Он такой высокий, в рубашке такой белой, клетчатой. И очень высокий. Не видели?

Он с сомнением качает головой.

– Неа, таких не видел.

– Ясно, спасибо. Что ж, буду его дальше искать.

– Может, помочь?

Этот парень хочет мне понравиться. Он один, явно пришел сюда с кем-нибудь познакомиться. Мне не нужны стандартные прохожие, мне нужен мой упырь, я купила его за четыре часа, я требую его здесь и сейчас. Я сама его съем.

Какого хрена здесь столько ступеней? Это зона отдыха или площадка для спортсменов? Как нормальному человеку здесь гулять, если один только спуск до стадиона и нижней смотровой площадки занимает десять минут? Скамейки можно было расположить в правильной последовательности, не раскидывать их как попало. И увеличить их количество в два раза. Утроить. И ввести ограничение по времени. Не сидеть на одной скамейке больше двух минут. Чтобы и у других была возможность примостить на них свои зады. Бесит. Можно подумать, некоторые приобрели абонемент на сидение. Клеток не видно. Блондинка в белых шортах и черной майке преграждаем мне пусть своей палкой для этих чертовых селфи. Я так и вижу, как вырываю эту штуку из ее рук и опускаю на ее затылок. Потом еще раз. И еще. Вид собственной крови вызывает во мне возбуждение.

Я выжимаю со скамейки парочку, достаю лейкопластырь, леплю на рану. Больно. Очень больно. Кровь пропитала тонкую ткань светлых брюк, съела белый обработанный антибактерицидным раствором квадрат, съежилась и затвердела. Дома будет очень больно отдирать брюки от кожи. Я наклоняюсь так, что волосы занавешивают все лицо, и реву. Плакать тихо не получается, поэтому рыдаю в голос. Помощь больше никто не предлагает, сквозь свисающие космы замечаю, как меня обходят стороной. Это дает мне дополнительный стимул пожалеть несчастную себя и продлевает мой концерт еще на пару лишних минут.

Клетки потеряны. Остаток дня пропал вместе с ними.

Дома я привожу колено в порядок: смачиваю пленку теплой водой, шипя, снимаю ткань, обрабатываю края царапины йодом, леплю еще один квадрат. Вот так-то лучше. Из зеркала на меня глядит призрак с разрезами вместо глаз на белой маске лица. Видел бы меня мой упырь. Облизываться бы точно не стал. Ничего, теперь все по-другому. Сама найду, сама облизнусь, сама сожру.

Душа и тело в раздрае, мне нужно успокоиться. Кто поможет мне лучше “Золотой Рыбки”? Кто доброй сказкой входит в дом? Кто с детства каждому знаком? Бу-ра-рыбка. Кто заставляет нас бежать? Под дудку под свою плясать? Бу-ра-рыбка. Кто стимул должен нам давать? Кто обещал нас пробуждать? Бу-ра-рыбка. Нам чьи желания закон? Кто нас собрал здесь всех в загон? Бу-ра-рыбка. Кто дал такое мне заданье? И для кого нет оправданья? Сергей. Какое самое мощное проклятье можно отправить человеку, находящемуся за тридевять земель? Надо же, они даже подразделяются. Родительские, церковные, цыганские, бытовые. В силу понятных причин отметаю первые, вторые и третьи. Остается лишь один вариант. Распахиваю окно – по моим ощущениям оно выходит как раз на Гонконг – и минут пять отвожу душу. Никогда не думала, что обладала таким отменным литературным языком – спасибо учителю по русскому. Я не повторяюсь; выражения мои забористы и хитры, слог мой тверд и легок, преобладает союз “да”, точками служат крепкие недамские слова. Порой я увлекаюсь и ухожу в сторону, оттого речь моя немного нелогична, но общий эмоциональный фон ясен даже пням.

– Ты не спишь, – говорит Майя. – Почему?

– Трудный день. А ты?

– Не могу. Последние новости слишком взбудоражили.

– Последние новости? Ты о чем?

– Еще не знаешь? Говорят, – конечно, это всего лишь слух, – что приложение закрывают.

В колено укололо. Я машинально опускаю руку, чтобы погладить больное место, тут же ее отдергиваю.

– С чем это связано?

– Повторюсь еще раз – это неточная и неподтвержденная информация, поэтому нельзя с уверенностью сказать так это или нет, но версий несколько. Форум перегружен, но администрация пока не делает никаких заявлений.

“Золотую Рыбку” могут закрыть? То, что сделала монохромный путь цветным, может прекратить существование? Как это вообще возможно? Почему сейчас, когда я нуждаюсь в ней так остро? Почему не раньше, до того, как о ней узнала, или позже, когда окрепла настолько, чтобы продолжать меняться самостоятельно? Если ее закроют сейчас, боюсь даже представить, что будет со мной дальше. Я вновь застыну в своей незавершенной, неполной форме: уже не кокон, еще не куколка, так, нечто навеки отвердевшее и неживое. Потом, в далеком будущем, потомки найдут меня, втиснутой в янтарь из пластмассы компьютера и лохмотьев дивана. А вместе со мной – тысячи незавершенных тел вокруг, получивших цель и тут же ее потерявших.

Я завишу от ЗР так же, как все остальные Старики и Рыбки. Переходя с сайта на сайт, зная уже, что искать, натыкаюсь на зарождающееся беспокойство. Тут и там звучат призывы собрать подписи, создать новый форум, защитить ЗР – непонятно только от кого. Где-то в комментариях мелькает даже Федеральная Служба Безопасности, где-то – комитет общественной безопасности, у каждого – свой вариант происходящего. Yaсен_Пень пишет: «Явно же внимание к себе привлекают еще в январе говорили про платную версию только никто не спешил региться вот и решили так бабки срубить кто платит играет кто нет прощай». На него обрушился целый шквал критики из безграмотной речи, хотя нашлись и сторонники. Были и злорадствующие, отметившиеся на страницах лидеров надписями в роде «Здесь был Вася». Особенно отличился Атм@розаК – поганец, не выполнивший ни одного желания. Паниковала Бархатная)Шерстка19: «И что теперь делать? Я на второй миссии, что, дальше не продолжать?». «Чего вы раньше времени панику разводите? Подтверждения-то никакого нет. Вот когда сам разраб скажет – все, мол, ребятки, звиняйте, закрываемся – тогда и будете истерить». «И в самом деле: кто-то сказал, кто-то подхватил – и пошло-поехало. Вы мозги включите, а то носитесь как куры без головы. Они только платную версию ввели, кто будет закрывать проект на этой стадии?» .«Так ведь сейчас везде генеральная чистка идет, может, и ЗР зацепило. Откуда-то ведь ноги у паники растут?». «Это все из-за мода 18+, вот ссылка». «ЗР закрыть не могут, вы на статистику гляньте, каждый день с полсотни новеньких. Игра на гребне, почитайте инфу, а то плачетесь как бабы, противно». «У некоторых других приложений статистика побольше будет, однако их-то свернули. Тут не в статистике дело, а в чем-то другом» и так далее, и тому подобное.

Я читала комментарии до тех пор, пока голова не начала лопаться. Заварила чай, завернулась в плед и сидела так до утра.

За ночь упаднических настроений на форумах стало больше, хотя никаких официальных новостей не наблюдалось. Молчали и Серый_Мыш, и Rezец, и Tuman. Напоминали чем-то айсберги в бушующем Северно-Ледовитом океане. Я решила следовать их примеру и не поддаваться всеобщей панике, а чтобы отвлечься – вернуться к своему желанию.

Итак, история потерявшего все человека. В первую очередь я подумывала о том, чтобы записаться на какой-нибудь тренинг, но даже в том состоянии распущенности, до которого я себя насильно довела, я не смогла на это решиться. Осталась во мне какая-то преграда, какой-то барьер, не позволяющий через него переступить. Что ж, значит, придется действовать как-то иначе. Ведь человек может высказаться не только мне, верно? А мне достаточно просто быть случайным свидетелем, внезапно оказавшимся рядом во время словесных излияний. Вот и решение проблемы. Осталось за четыре дня просто оказаться рядом. Это несложно.

Сергей выкладывает фото. Я спешу поймать его, пока он еще онлайн.

– Ты в курсе?

– Чего именно?

– ЗР закрывают.

– Не в первый раз.

– В каком смысле?

– Это уже третий или четвертый по счету раз. Практически каждый год такие слухи появляются.

– Ты не боишься? Что в этот раз это действительно может оказаться правдой?

– А что это изменит?

– Золотой Рыбки больше не будет. Не будет ни желаний, ни Стариков, ни Рыбок – вообще ничего. Тебе все равно?

– Мы не сможем это изменить, пусть хоть кипятком начнем писаться. А раз так – смысл волноваться? Закроют – пойдем дальше.

– Я тебя не понимаю. Ты в этом варишься дольше меня, но такое ощущение, что сейчас тебе просто плевать.

– Ты права, я в этом немало варюсь. Достаточно, чтобы понять: закрытие ЗР – это еще не конец света. Есть вещи куда страшней. А тебе советую не париться. Скажи лучше, как у тебя дела?

– Тебе же плевать на ЗР. Почему тогда интересуешься моей миссией?

– Потому что я за тебя отвечаю.

– С каких это пор?

– С самого начала. Строго говоря, я отвечаю не только за тебя, а за всех. Поступая тем или иным образом, я создаю определенный образ человека, который выбираю, и выбирая себя, я выбираю человека вообще. То есть, выбирая тебя, как человека живущего и действующего во имя жизни, я выбираю такое же человечество.

– Ты пьян?

– Ты знаешь, что такое субъективность?

– Представляю.

– Человек делает себя сам, но в то же время не может выйти за пределы собственной субъективности. Значит, когда он выбирает себя, он выбирает и других. Мы не совершаем действий, которые противоречили бы тому образу человека, которому хотели бы следовать. Грубо говоря, если я хочу, чтобы люди вокруг меня стали добрее, я должен добиться этого образа, то есть, стать добрее самому.

– Я могла бы поспорить с этим утверждением. Я сама свершаю вещи, которые не хотела бы видеть в исполнении других, ну да ладно. Только причем здесь ответственность?

– Притом, что это правило работает взаимонаправленно. То есть, если я хочу какого-то определенного образа, я поступаю в соответствии с ним и – побуждаю остальных действовать так же. Я отвечаю за то, чтобы люди вокруг соответствовали этому образу, совершая конкретные действия, потому я ответственен за них и за тебя. Взять тот же пример: если я хочу, чтобы мир стал добрее, я переведу старушку через улицу, и буду направлять другого для того, чтобы он поступил так же.

– Интересно. Это, случаем, не категорический императив Канта?

– Кто такой Кант?

– Забудь. И к какому же образу человечества ты подстрекаешь сейчас меня?

– Живущему.

В желудке закипело. Когда-то в школе я изучала философию в рамках подготовки к олимпиаде по обществознанию. Мне, подростку с коротким жизненным опытом и отсутствием аналитических способностей, эти метафизические дебри давались с трудом, поэтому я себя стимулировала: за каждую главу – что-нибудь сладкое или вкусное. Cogito, ergo sum Рене Декарта – сникерс, «Утопия» Томаса Мора – чипсы, власть Джона Локка – орешки. Сколько лет прошло, а рефлекс как у собаки Павлова остался. Сделаю себе жирный бутерброд. Погружу в мякиш зубы. И представлю, что это голова Сергея.

– Если в моем лице ты хотел видел живущее человечество, не следовало давать мне таких заданий.

– Хей-хей, мятеж против Старика? Непорядок. В “Золотой Рыбке” Старик – шишка покруче бога.

– Если следовать твоей логике, странная вещь получается. Говоришь, ты подталкиваешь меня к тем или иным действиям, которые создадут тот образ, который ты хочешь видеть. Но, получается, ты хочешь видеть человечество беспринципным, аморальным и бестактным? Не умеющим переживать и вытягивающим жилы из другого ради достижения собственной цели? А это так и будет, ибо я – хоть тресни – не вижу других способов выполнения твоего желания, кроме как подойти к человеку на улице и бахнуть его по голове прямым вопросом.

– И вновь мы возвращаемся к тому, с чего начинали. Ты забыла? Я же уже говорил – возможностей много, тебе решать, какую выбрать.

– Но я не вижу других возможностей! Я четвертый день их не вижу! Я вижу только одну – такую красным жирным шрифтом – «Подойди да спроси»!

– Почему ты не интересуешься, как дела у меня?

Долгой паузой даю понять, что я о нем думаю.

– Хорошо. Как дела у тебя?

– Отлично, спасибо. Я в прекраснейшем месте, здесь все улыбаются – если не ковыряются в телефонах – и все такие мелкие. Я как Гулливер в стране лилипутов. Приходится ходить осторожно, чтобы ненароком не раздавить кого-нибудь. Техники много. Нет, не так, техники очень много. На каждом шагу буквально. Если б не изобрели беспроводную, этот город был бы как веревочные джунгли. У всех черные глаза и черные волосы, и – да, детка! – очень короткие шортики. А вот еда тут дрянь. Мужику, тем более русскому, не выжить. Жрут абсолютно все, даже гнезда. Нормального мяса не достать, в основном, твари морские и ползающие. Хлеба и то нет. Водилы сумасшедшие, бесбашеннее даже, чем в России. Цены чуть повыше. Хлама до фига. Наши сюда отовариваться едут. И везде небоскребы. В центре их до х…, столько, что даже солнца практически не видно. Пахнет. Сильно. Всякие там благовония, ароматические свечи, масла, травы какие-то. В парках йогой занимаются, медитируют, в основном, дедульки и бабульки, они же по утрам здесь зарядку делают, обручи крутят. Вещи могут прямо на улице вешать – идешь по своим делам, и вдруг – бац! – чьи-то трусы сушатся. И ярко, много сочных оттенков. Аж в глазах рябит.

– Рада за тебя.

– Знаешь, о чем это говорит?

– О том, что ты хорошо проводишь время?

– О том, что у тебя нет воображения.

– Да, конечно. Я отправила тебя на край мира выпить водки в ледяной комнате русского ресторана, ты отправляешь меня искать депрессивного человека, и мы говорим о том, что у меня нет воображения. С какого это перепуга?

– Подумай сама. Это будет твоим домашним заданием. В следующий раз я надеюсь услышать ответ. До связи.

Зеленый круг краснеет. Я остаюсь без собеседника и в состоянии бесячести.

В который раз убеждаюсь, что организм – штука своеобразная. Я сплю без задних ног, без сновидений, и наутро чувствую себя отдохнувшей и бодрой. Совсем не то, чего следовать ожидать после эмоционально напряженного дня. Помнится, перед первой проверкой методистов я не могла сомкнуть глаз до двух ночи, и пришлось приводить себя в состояние искусственного покоя при помощи пустырника и валерьянки. Восемь часов назад я и не думала о том, что смогу уснуть, будучи такой возбужденной, однако собственный мозг преподнес мне сюрприз. Будем надеяться, что не последний за сегодня.

– Тебе звонили, – говорит коллега.

Я стыкую чайник с подставкой, нажимаю на кнопку и беру в руки телефон – на дисплее четыре короткие буквы. Что ему от меня нужно? Последняя встреча отдалила нас на световые годы и раскидала по разным планетам, даже тем общих не осталось. Раздумываю, стоит ли перезванивать или лучше прикинуться глухой, и в этот момент соседняя галактика стучится в мою. Я автоматически принимаю вызов.

– Не отвлекаю? – говорит Паша.

– Нет, я на перемене.

Он хмыкает.

– А что, чем занимаются твои студенты на переменах?

– Тем же, чем и мы раньше. С поправкой на современные гаджеты.

– А преподаватели?

– Тем же, чем и студенты. С поправкой на возраст.

Паша смеется.

– Давай встретимся сегодня. У Ляли день рождения, собираются все, кто остался в городе. Вспомним старые времена, посидим, пообщаемся. Мы ведь после школы так и не виделись толком, а обсудить есть что. Я зайду за тобой часов в шесть?

Годы самоотстранения, не задумываясь, предлагают мне варианты самообороны: вечером я занята, но в следующий раз обязательно; сейчас у меня нет денег на подарок, но как только придет зарплата…; я совсем не помню Лялю, к тому же я практически посторонний человек, мне будет некомфортно; что-то я не очень хорошо себя чувствую, планировала принять таблетку и лечь спать и тому подобное. Как много отговорок можно придумать за столь короткий срок – и сколько возможностей упустить. Посиделки как в старые добрые времена, есть что-то рассказать, вино, развязанный язык – не это ли мне нужно? И пусть я не помню, кто такая Ляля, пусть Ляля понятия не имеет, кто такая я – не так ли завязываются знакомства? Прямо два в одном: и новый (или модифицированный старый) круг общения, и вероятность найти нужного мне человека. Я согласна.

Поиски подарка не отняли много времени. Как говаривала бабушка: «Не знаешь, что подарить – дари сервиз». Наверное, именно поэтому у нее в сундуке всегда пылились пять или шесть наборов. Подаренные, передаренные, передаренные снова, так и гуляли они по всей деревне, пока снова не добирались до ее сундука, где и оседали на время до следующих именин. Наверное, так и ходят по кругу до сих пор.

Паша заявился, когда часовая и минутная стрелки взяли вертикальный шпагат. Этот такой незначительный пустяк внезапно меня смутил. Опоздай он, приди позже на несколько минут, мне было бы легче думать о нем отчужденно, не как о хорошем старом знакомом, а как о соседе, с которым периодически перебрасываешься приветствиями.

– Я не знал, что купить, – он хлопает себя переливающимся пакетом по бедру, – продавщица посоветовала взять музыкальную шкатулку. Думаешь, сойдет?

– Если только ей не исполняется десять лет.

– Черт, не десять. Зайдем куда-нибудь по дороге? Посоветуешь мне что-нибудь более подходящее.

– Знаешь, на мой взгляд прекрасным подарком от мужчины будет букет цветов и хорошая бутылка вина. Что-то более существенное ей подарят близкие подруги или муж, а у тебя есть все шансы пролететь с подарком. Вот как сейчас.

– Спасибо за совет. Так и сделаю.

Он странный какой-то. Вроде тот же, а вроде и поменялось в нем что-то. Мягче стал, что ли, покладистей, даже выражение лица поменялось – светится.

– Она далеко живет?

– Полчаса езды.

На автобусе.

Сергей занимает мне место, и это выглядит дико. Словно бы и не уходил из школы, где покупал нам булочек и пирожков к чаю, пробивался в гардероб с десятью номерками и возвращался, загруженный одеждой, оставался вместо нас дежурить после уроков и занимал места везде, где только можно. Джентльмен там, чудак здесь. На миг в отражении окна я вижу не себя и Пашу, а девочку с длинной неаккуратной косой и лохматого мальчишку. И, вопреки ожиданиям, возвращение на десять лет назад меня совсем не порадовало.

– Расскажи о Ляле.

– Что ты хочешь узнать?

Как выглядит хоть.

– Да все, что знаешь.

– Ну, работает бухгалтером, есть сын, Миша, ему три. Такой тихий, серьезный пацан. Муж, кстати, Валера, тоже с нами учился. Где-то полгода назад они развелись, летом она снова замуж собирается. Познакомишься, кстати, с ее женихом, он тоже профессором в каком-то университете. Слушай, а я все спросить хотел – каково это, преподавать? Раньше всегда казалось, что учителя только и умеют, что давать домашние задания и ставить двойки, а сами рассыпятся, если попробуют встать на наше место. У нас ведь и помимо учебы столько вещей было, а они совершенно не принимали этого в расчет. Объяснишь, почему?

– Потому что и у них, помимо работы, есть много вещей, которые остальным совершенно безразличны. Неважно, что у тебя дома ребенок болеет, или не спала всю ночь, потому что приехали родственники мужа, или тебе второй день нездоровится – ты должна стоять у доски и объяснять материал. В школе отключаться нужно, если допустишь, чтобы личная жизнь пришла с тобой на работу – быть беде. Знаешь, сколько раз у меня такое было: проверяешь упражнения, а у самой холодок в душе. Все думаешь, что на следующей неделе нужно сдавать рабочую программу по новой специальности, к ней КИМ и СРС, что председатель цикловой комиссии уже отлавливает тебя в коридоре, а методисты нашли новые ошибки в расчасовке, и опять придется все переделывать, и на одну только программу уйдет весь вечер, а ведь есть еще другие документы. А помимо бумаг, нужно еще провести мероприятие, и исправить ошибку в журнале, и поговорить с родителями ученика, и собрать деньги на ремонт, и ты не успеваешь с классом пройти нужную тему, а на последней парте сидят и балуются. Учителя тоже люди, Паш, только об этом мало кто знает.

На остановке входит шар из платков и шали. Паша уступает ему место, и шесть остановок я вдыхаю старый запах котов и лекарств, от которого свербит в носу и хочется чихать. Спустя эпоху шар выкатывается, и Паша занимает свое место. Я приветствую свежий воздух в его лице.

– Как продвигаются дела с заказами?

– Ровно. Вчера – перегоревшая лампочка и мертвый утюг, сегодня – выгулять собак, закупить продуктов и забрать детей из сада.

– Негусто. Тебе и в самом деле этого хватает на жизнь?

– С каких это пор ты стала меркантильной?

– С тех самых, когда сама начала оплачивать коммунальные услуги. Нет, серьезно, почему бы тебе не изменить что-нибудь? Найти более интересную работу с более высокой прибылью, ставить себе цели выше и выше и добиваться их?

– Кажется, мы это уже обсуждали. Мне нравится моя работа.

– Ну, хорошо, если нравится работа – это прекрасно. А почему бы тебе тогда не заниматься чем-нибудь еще помимо работы? На курсы какие-нибудь записаться, иностранных там языков или повышения квалификации. Ты говорил, что в свободное время ты зависаешь с друзьями. Это здорово, но зависать с друзьями всю жизнь не получится. Каждый человек должен заниматься чем-то более значительным.

– Почему тебя так интересует мое значительное свободное время?

– Да потому что я тебя не узнаю! Ты в школе так говорил – заслушаешься, такие планы перед собой ставил, везде участвовал, всюду поспевал, да мы из эпизодов твоей жизни комиксы на партах рисовали! Знаешь, на экзаменах такой тишины не было, как тогда, когда ты что-то рассказывать начинал: то про воскресную рыбалку, то про дырявую лодку, то про чердак в бабушкином доме, то про туры по домино у вас во дворе. Даже если у нас под носом то же самое было, мы этого не видели, а ты умел преподнести так, будто это событие века, оттого тебе все поголовно завидовали. У тебя за одно лето столько приключений было, сколько у нас за всю жизнь не соберется. Куда там Жюль Верну с его придуманными историями, у тебя их столько реальных было – хоть фильм ставь. Сколько лет уже прошло, я уже и не помню не то, что учителей – одноклассников, зато все истории, которые ты пережил, помню так, будто сама в них участвовала. Все помню: и коробку с ежатами, и коляску мотоцикла, и лисенка, и ужа, и яр тот, в котором вы с братом чуть не утонули, и брагу самодельную, которую ваш дед за баней зарыл, а потом два месяца искал, и участкового пропавшего, который из леса вышел, и кладбище, которое весной размыло, и библиотекаря, которого в обнимку с альбомом так и похоронили. Знаешь, как я хотела, чтобы все это у меня было? Чтобы вот так запросто и со мной что-то вечно приключалось? Чтобы я потом тоже могла вот так вот легко об этом рассказывать? Когда меня в деревню отправляли, я только и делала, что всюду лазила и совала свой нос, но единственное, что у случилось у меня – ущипнул гусь да шлепанец по течению сплыл. Целых два воспоминания, которым твоим и в подметки не годятся. Мне реветь хотелось, когда лето проходило, а запомнить его было нечем и заменить тоже: все остальное время мне только учеба и давалась. Зато у тебя невероятное на каждом шагу: раньше всех в кинотеатр сходил, со шпаной местной дружил, у чокнутого старика в кладовке ночевал, в цирке бывал. Как я тебе завидовала тогда, хотела, как ты – и не выходило у меня ничего. Хоть застрелись. Только и умела, что сочинения писать да стихи зубрить – не то, чем можно похвастаться перед внуками, согласись. Мне бы тогда хоть чуть-чуть твоего везения, твоего умения быть в центре событий, переживать их так же легко, как дышать, знаешь, как мне бы этого хватило! Два самых ярких моих события: закончила школу, поступила в университет – все! А у тебя спроси – ты ведь не назовешь сходу, у тебя их миллион было, есть из чего выбирать. А ведь у меня даже студенты такие есть. Ты спрашивал, чем они на переменах занимаются – рассказывают, как ты. И если хоть одна десятая из их слов правда, то они живут ярче меня. Мои студенты живут ярче меня! Знаешь, чем мне нравилось заниматься в такие минуты? Представлять, чего ты достиг – со своим умением всюду ввязываться; сколько вершин покорил, сколько принцесс тебе в любви призналось, скольких королей спас, сколько восстаний провернул, сколько раз вокруг земли на ракете пролетел. Глупо, знаю, но я о приключениях только по детским книжкам и знаю. И вот, когда ты позвонил, я…

– Наша остановка.

– Какого черта ты никогда меня не слушаешь?!

– Сейчас автобус в другой район поедет. Если не сойдем здесь, пешком придется минут двадцать идти.

Я стихла. Выплеснула весь пар, и когда котлован, звякнув крышкой, умолк, поплелась на гнущихся угольках за Пашей. От остановки пришлось пройти еще с полкилометра, потом ждать, пока Паша не заскочит в магазины и не вспомнит Лялин дом. Это постоянное ожидание толкнуло меня в себя, я утонула в водовороте схем и планов. Хрен с ним, я пришла сюда не веселиться. Нужно выполнить миссию. Времени мало.

– С днем рождения, красавица! – Паша обхватывает хозяйку за плечи.

Красавицей и не пахло. Я замешкалась на пороге, пропуская других гостей, передала свой подарок, который затонул в ворохе других.

– Давно не виделись, – замечает меня Ляля. – Я рада, что ты пришла.

– Извини, что без приглашения. Мне следовало…

– Ну что ты. Проходи.

Квартира двухкомнатная, места мало, собравшиеся расположились кто где: на подоконнике, на балконе, в углу за сервантом, за дальним краем стола. Когда общие фигуры, позы и местоположение выявилось, я перевела взгляд на лица. И вдруг сообразила – мы действительно из одного класса, сидели в одном кабинете, писали одни и те же контрольные, делали одни и те же ошибки и ставили одни и те же сценки. И я мало кого узнаю.

Паша сориентировался мгновенно, как змея в воде. Со всех сторон на него посыпались приветствия, хлопки, восклицания. Меня пока не замечали. Не дожидаясь окончания оваций, я пошла искать кухню – может, Ляле понадобится моя помощь. Однако, и кухня оказалась забита: в ней крутилось и вертелось три волчка.

– Вам помочь?

– Все уже готово, сейчас Валера Мишутку приведет и начнем. Кстати, девочки, помните Алену?

На меня уставились две пары глаз. Я могла предсказать ответ заранее.

– Ты тоже из нашего класса? Или ты после девятого ушла?

Этот голос: бархатный, грудной, женственный. Ласкает уши, мягко гладит стенки памяти изнутри. Странно, что могла вообще его забыть – такой тягучий, опиумный, чарующий. Несколько раз мы, заучки, собравшись после уроков в кружок, пытались его имитировать. Лучше всех выходило у Юли на пару с ее непреходящий простудой. Откашлявшись так, что кашель выходил не до конца, последние его крупинки она выплескивала на голос, и несколько секунд имитация была бесподобна. А голос этот, и длинная блестящая ткань волос стали визитной карточкой Кристины в выпускных классах. Та, вторая – Альбина. В восьмом классе у нее внезапно выросла грудь. Мы до чертиков этому завидовали и тайком разглядывали кружева на ее бюстгальтере в раздевалке при спортзале. И – если вспоминать, то до конца – хохотушка Ляля. Веселая, добродушная, неунывающая – как Ванька-встанька.

– Нет, я ушла после одиннадцатого.

– Она отличница, всегда училась, – Чип и Дейл спешат на помощь, а пока меня выручает Гаечка. – Вроде даже с золотой медалью закончила, нет? Мне мои родители всегда тебя в пример ставили, говорили, учись, как Алена, она далеко пойдет, а ты будешь потом за другими убираться или полы где-нибудь мыть.

– А, ясно. Ну, если училась, значит, точно с нами не зависала. Поэтому и не помню. Ты сюда с кем пришла?

– С Пашей.

Они прерываются, зависают с тарелками, ножами, чайником, переглядываются. Для постороннего это просто обмен взглядами, но для такого сплоченного организма, которым за долгие годы становятся близкие друзья – невербальное общение. Я могла бы предположить, что они лукаво и задорно – как это принято в женском обществе – свяжут наши отношения с Пашей в романтику, но лукавства и задора в из глазах не больше, чем одежды на стриптизерше. Разом подобрались, насторожились, вцепились в меня взглядами.

– Вы с ним тесно общаетесь? – нарезать Лялин голос кубиками и кинуть в стакан в колой. Пейте охлажденным.

– Нет. Это второй раз, когда мы видимся после выпуска.

– И он пригласил тебя сюда?

– Да. Знаешь, я пойму, если ты захочешь, чтобы я ушла. Все-таки мы не так близки, чтобы я могла без приглашения вваливаться к тебе домой.

А со стороны Паши это просто свинство – пригласить еще одного гостя без ведома хозяина.

Ей и в самом деле хотелось, чтобы я ушла – об этом говорит такая короткая заминка перед ответом, – но вежливость берет верх и она находит в себе силы даже улыбнуться.

– Ну что ты, о чем речь. Оставайся. Тебе будут рады.

– Двадцать второй вернулся домой!..

Ляля выходит в коридор встречать, надо полагать, жениха с сыном. Когда, мгновенно о нас забыв, она устремляется прочь, успеваю заметить на ее лице блаженное выражение тихого счастья. Как у наркомана, получившего долгожданную дозу. Я, сказать честно, побаиваюсь людей, посвятивших родным каждую чешуйку своего волоска. Как минимум, с ними не о чем говорить – если только вы не в восторге от бесконечных историй, как их ребенка выдвинули в первый ряд на танцевальном кружке или он удачно придумал шутку про новую стрижку отца. Как максимум, они страшны – этой своей слепой любовью к детям. Доходит до маразма. Год назад, когда я работала в центре, я познакомилась с администратором, работающим в утреннюю смену. До некоего момента мы обсуждали только рабочие вопросы, но в тот раз сложилось так, что общение вышло за рамки работы, и я узнала, что она одна воспитывает ребенка. И на меня вывалился ушат липкой и карамельной информации, вплоть до размера сыпи на коже ее дочери и цвета стула. И разговор как-то уж совершенно неожиданно завернулся так, что она пришла к такому выводу: ей проще застрелить десятерых человек, чем лишить дочери любимого пони. Матери – страшные существа.

Кого готова убить Ляля, чтобы Мишутка был доволен?

Из коридора доносились чмоканье, ботинки, шелест цветов. В этом неживом гуле я отчетливо услышала «перекрыли», «авария», «серьезно», «пробки». Долго вслушиваться в чужую личную жизнь мне не дали – Кристина решила внести ясность.

– Лялька тебе этого не скажет, но я не постесняюсь – держись от этого дома после сегодняшнего дня подальше. И от Пашки тоже.

Когда это вовсе не нужно, я реагирую мгновенно. Например, если мне бросят кактус – приди кому в голову такая нездоровая идея, – я его поймаю. Или если со стола падает нож или чашка с горячим чаем – я их перехвачу. Зато, по закону вселенской гармонии, когда это и в самом деле нужно – я сторможу. Например, когда мне признаются в любви – как в восьмом классе. Или в нелюбви – как сейчас.

Я не успеваю среагировать и задать тысячу и один вопрос, как сияющие глаза Ляли начинают праздник. День рождения официально объявляется открытым.

Большую часть я пропустила. Неожиданно оказалось, что внутри меня встроен автоматический таймер, который чертовски точно отсчитывает каждый пропущенный час. В необходимом месте он отзывался в ушах таким стареньким пеньем кукушки, чтобы я, украдкой сверившись со стенными часами, убедилась, что встроенный автомат меня не подводит. Куда больше времени я вглядывалась в лица окружающих, готовая кого-то подхватить и утащить на кухню для приватного излияния души. Да, некрасиво, но ведь я сюда пришла не приемом наслаждаться. Однако лица моих однокашников – округлившиеся, отяжелевшие, потемневшие, – и их вторых половинок оставались безмятежно веселы и относительно трезвы. Ни капли трагедии в мягких чертах, ни следа катастрофы в глубине глаз. Я зря теряла время.

– Вспомнил! – восклицает Яхонт. На нем тут же фокусируется с десяток глаз. – Я все думал, где я тебя раньше видел? Ведь в школе вместе учились, да?

Тот же десяток глаз концентрируется на мне.

– Да, мы вместе учились.

– А ты здесь как оказалась? Ты ведь с нами никогда не зависала?

Хороший вопрос. Из разряда тех, что сейчас вызывают неловкость, а раньше могли и до слез довести.

– Ее привел Паша, – вмешивается Кристина.

И в этот момент происходит сразу несколько вещей. Ляля устремляет на жениха серьезный многозначительный взгляд, тот поджимает губы, хмурится и качает головой. Кристина фыркает. Паша отвлекается от разговора с широким парнем.

– Что такое? Алену? Я привел. Сама бы она никогда не пришла, вот и пришлось вытаскивать. А ты чего не развлекаешься? Что ты там говорила? Жить ярко? Чтобы воспоминания были? Чего тогда просто сидишь? Давай, твори их, свои воспоминания. Ну что же ты?

Наверное, даже на Венере мне не было бы так горячо, как сейчас. Я готова вспыхнуть, опалить всех присутствующих серной кислотой, чтобы не осталось даже свидетелей этого позорного для меня монолога. Чертов мерзавец, я ему душу раскрывала не для того, чтобы он ее перед остальными выворачивал, мог ты и сообразить, что это слишком интимное, чтобы вываливать вот так перед остальными. Слишком долго я лелеяла и взращивала свои принципы, не раскрывая их кому попало… черт, да не раскрывая их вообще никому. Каким же надо быть ублюдком, чтобы так поступить? Куда делся мой старый добрый Пашка? Почему на его месте этот изверг? Верните все как было! Хотя нет, я не хочу снова ложиться в квиетизм. Пусть уж лучше так. Но как во мне сейчас играет жажда убийства! Разорвать его на куски, вырвать глаза, снять скальп и сожрать! Кстати, насчет сожрать.

– Вам, случайно, на улице не встречался такой странный тип? Огромный, с маленькой головой? Он еще ведет себя… неадекватно.

Такой поворот событий несколько сбивает всех с толку.

– На улице сейчас много неадеквата. Всех и не упомнишь. Неделю назад, к примеру, один мужик вообще голый в банк заперся. У меня как раз жена это событие освещала. Его там охрана скрутила и в полицию потом передала. Голым, прикинь?

Захихикала блондинка, подначивая своего спутника повторить этот подвиг.

– Ребят, давайте не здесь, – мягко просит Ляля и указывает на сына, спокойно собирающего конструктор на диване.

– Нет, – я не сдаюсь, – этот у… парень очень колоритный, его точно не забудешь.

– Что он делал-то?

– Ну, в общем, выглядел так, будто собирался кого-то съесть. Я имею в виду, кого-то живого.

– Что, ходил в фартуке и с ножом?

Дружный смех. Я не считаю нужным отвечать на такие подначивания, но тут слово берет Лялин жених. У него хороший голос: сильный, ровный. Его слушают.

– По моим наблюдениям, в последние годы на улицах городов возросло количество людей с поведенческим или психическим отклонениями. Люди перестали удивляться при виде полностью обнаженного человека или человека, подсчитывающего прожилки на листьях деревьев. Вместо удивления при встрече таких, как теперь говорят, кадров, люди испытывают преимущественно неодобрение или жалость. Более того, человек мегаполиса характеризуется толерантностью, понятием, появившимся в русском языке вследствие завершения самоизоляции России и настойчивой работе вездесущих СМИ. Откройте журналы для домохозяек, каких только статей вы там не увидите: начиная от способов преодоления депрессии и заканчивая симптомами раздвоения личности. Каждый день на современного человека обрушивается огромное количество практически не фильтруемой информации, из-за чего он теряет способность удивляться. Да и о каком удивлении может идти речь, если интернет кишит новостями о самолетах, совершающих экстренные посадки на автотрассах или пассажирах электропоездов, обезвредивших вооруженных террористов. Но, раз вы так заинтересованы этим человеком, значит, он сумел вас удивить.

– Это еще мягко сказано. Мне другое интересно – почему он себя так ведет?

– Причины поведенческих отклонений могут быть разные. Взять, к примеру, того самого обнаженного человека из банка. Как по-вашему, что заставило его так поступить?

– Нудист?

– Похвастаться?

– Пари?

– Досадить банку?

– Гипноз?

– Всего за несколько секунд вы предложили мне пять возможных причин. Дай я вам целую минуту, их количество возросло бы до двадцати, тридцати, сорока – зависит от вашего опыта и воображения. Такое поведение может также быть следствием и других факторов: алкогольного или наркотического опьянения, шантажа, вызова, психологической травмы, вируса. На деле, можно долго гадать, но так и не приблизиться к правильному ответу. Вообще-то, поведенческие отклонения – довольно интересный объект для исследования, если у вас возникнет желание его провести.

– Тем более, материала хоть завались, – хохочет Яхонт.

– Если вы не заметили, сегодня у хозяйки праздник вообще-то. Оставьте психов в покое. Тем более, – Кристина ухмыльнулась, – их и здесь достаточно.

– Это пустое заявление или ты кого-то конкретно имеешь в виду? – подначивает Яхонт.

Ноготь на моем левом мизинценемного зазубрен. Я провожу по нему подушечкой большого пальца, вырезая на коже новый принт. Если делать так постоянно, я изменю свой отпечаток. Говорят, есть люди, у которых отпечатка нет вовсе.

– Конечно же, это пустое заявление, – Ляля настойчиво смотрит на Кристину. – Психов в этом доме нет и не будет. Никогда. Я предлагаю тост. Выпьем за то, чтобы впредь – так долго, насколько это вообще возможно, – мы могли собираться вот так вот вместе, несмотря ни на что.

– Будем!

Звенит тонкое стекло. Красная жидкость пузырьками щекочет нёбо, разжижает кровь, самую каплю бьет в голову. Тело немного расслабляется, я дышу ровнее. За столом возобновляются прежние, прерванные разговоры. Мальчик медленно и вдумчиво строит самолет. Хихикает блондинка, пряча чуть выступающие вперед клыки. Когда-то списывала у меня домашние, сегодня даже не поздоровалась. Паша одновременно везде. Он умудряется вести разговор сразу со всеми – совсем как в школе. И совсем как в школе я чувствую себя отшельником.

– Что он делал?

– Кто?

– Ваш колоритный персонаж.

– Не будете смеяться?

– Я каждый день имею дело с сочинениями своих студентов. Уж поверьте, на такую малость, как несмеющийся я, вы вполне можете рассчитывать.

Мне нравится этот человек.

– Он погладил живот и облизнулся.

– М, вид у него при этом был мечтательный?

– Нет, о котлетах он и не думал, если вы об этом. До этого он вел себя совершенно нормально: шел навстречу, уступал дорогу, смотрел на прохожих. Когда расстояние между нами сократилось до пары метров, он взглянул на меня, остановился, облизнулся и погладил живот. А потом, как ни в чем не бывало, продолжил свой путь.

– Он среагировал так только на вас?

– Еще на пару девушек. Я… Видите ли, такое поведение показалось мне странным, и я пошла за ним.

– Вы следили за человеком, который на вас облизывался? Что ж, все нестранные люди так делают.

– Знаю, с моей стороны это дикое безрассудство, но… Это было так необычно…

– … что вы побежали за ним как Алиса за Белым Кроликом?

– Совершенно верно. Правда, в Страну Чудес он меня так и не довел, хотя исправно сгинул по дороге.

Ради такого собеседника стоило выдержать сегодняшний вечер.

– Между вами и теми девушками было что-то общее? Какой-то предмет одежды, похожие аксессуары, может, внешность?

Общее? Да я голову сломала, пока пыталась выяснить, что нас объединяет.

– Мы похожи друг на друга как кот и моток веревки.

– Однако у кота может быть больше сходства с мотком веревки, чем вы думаете.

– Не больше, чем между нами.

Паша смотрит на меня в упор. Улыбается. У него что-то спрашивают, и он отворачивается. Я вижу его профиль – такой четко очерченный, не мягкий и не податливый; и извилины моего мозга каким-то невероятным образом делают вывод, что здесь я теряю время. Только идиоту могла прийти в голову идея искать потерявшего все человека на чьем-то дне рождения. И этот идиот сейчас сидит прямо в моем теле.

Я пришла сюда, не поставив в известность хозяйку – так хоть об уходе надо предупредить. Однако Ляли в зале нет – равно как и Кристины. Они на кухне – спорят. Я не хочу подслушивать, но не затыкать же уши.

– … непонятно. О сыне подумай. Еще…

– Извините. Не хотела вас прерывать. Ляля, я пойду. Еще раз – с днем рождения и извини, что так неожиданно.

– Спасибо. Ничего страшного. Пока.

– … это туман! Боже мой, это туман! Настоящий туман!

– Туманы в Москве редкость?

– Да нет, я не про то. Мой Старик – туман! Tuman!

Это неожиданно. Это более, чем неожиданно. Получить в Старики самого Tumana…

– Мои поздравления. Теперь тебе придется выкладываться на все сто.

– Да, спасибо. Я все еще не могу прийти в себя. Вероятность того, что моим Стариком станет один из лидеров, составляла не более трех процентов. Я оказалась в этих трех процентах, значит, вероятность моей удачи теперь составляет не один к восьмидесяти шести, а один к семидесяти двум. Это медленное, но верное продвижение верх. Если я завершу первую миссию, вероятность удачи будет уже составлять один к сорока девяти. Следовательно, в этом случае я смогу считаться обычным невезучим человеком, и мне тогда не составит труда найти человека с вероятностью удачи ниже, чем у меня. Правда, гарантии в том, что он все-таки сможет ответить на интересующий меня вопрос нет, но выбор подходящего человека в нужном диапазоне будет гораздо шире, и кто-то наверняка даст ответ – ведь до сих пор у меня даже не было шанса найти кого-то с вероятностью ниже восьмидесяти шести.

– Знаешь, если ты сумеешь подняться с восьмидесяти шести до сорока девяти, ты сама сможешь ответить на свой ответ.

– И мы вернулись к тому, с чего начали – я не знаю ответа.

Дружить с Майей нужно уметь.

– Уверена, ты разберешься. Но рассказывай по порядку. Как вы встретились?

– В парке аттракционов. Я должна была догадаться, какой из аттракционов предпочтет мой Старик и купить туда билет на семнадцать ноль-ноль.

– Ты серьезно? Как вообще можно предположить, куда пойдет человек? Там же столько всего.

– Это было элементарно. По статистике, семьдесят два процента людей предпочтут выбрать для встречи колесо обозрения. Дальше просто. У меня была подсказка: на моем Старике будут часы с совой. В шестнадцать пятьдесят пять я была на кассе, покупала билет. А в соседнем окне в это время брал билет мужчина с часами с мультяшной совой на синем фоне. Я встала за ним, и когда до него дошла очередь, влезла в его кабинку.

– Впечатляет. Мне бы твое хладнокровие и аналитические способности.

– В свою очередь, я была бы не против твоей изобретательности и изворотливости.

– Обмен?

– Как ты себе это представляешь?

Нет, с Майей определенно нужно уметь дружить.

– Что было дальше? Как ты поняла, что это Tuman? Он что, с ходу представился?

– Нет, в тот момент я не знала, кто он. Мы встретились, обменялись заданиями, обговорили условия и разошлись. Сегодня я просматривала обновления, а у Tumana – одно выполненное задание. Мое! Он справился за ночь!

– Уверена? Может, просто желания совпали?

– Подойти к полицейскому, завязать с ним разговор и вытянуть из него фразу «Моя жена там работала»? Я не думаю, что это совпадения.

– Да, не похоже. Но, если это действительно Tuman, его скорость восхищает.

– Недаром он лидер. Хотя, если взглянуть на это объективно, вполне резонно возникает вопрос…

– «Ему что, больше заняться нечем?»

– Не совсем в такой грубой форме, но общий ход верен.

– У каждого из нас были свои причины вливаться в игру. Не хочу казаться пафосной или пессимистичной, но, может, это приложение – единственное, что его цепляет в жизни. Может, ничего другого у него больше и нет.

– А может, он просто профессионал с большой буквы.

– Не сочти это бестактностью, но какое у тебя задание?

– «Собрать тридцать телефонных номеров».

– Это… серьезная миссия.

– Я знаю. Мне придется потрудиться. И в этот раз я задействую творчество.

Между тем Серый_Мыш медленно, но верно поднимается выше. Сейчас он на тринадцатом месте: сдал лидер из первой десятки и двое из второй. Число его подписчиков растет, людям нравятся его стиль, манера и обращение со зрителем. По-прежнему информативен, по-прежнему ценит время. Никакого пустого трепа и лишних слов, все так же прям и хладнокровен. Он – как один из тех ведущих новостей, что рассказывают стране о новых жертвах теракта в Америке и о втором этапе выборов в Австралии – настоящий профи. У него есть нечто вроде фан-клуба, который пополняется с каждым выложенным заданием – особенно после бейсджампинга. Кто-то выложил видео на u-tubе, и в первый же день оно набрало более десяти тысяч просмотров. В комментариях появилось первое упоминание о ЗР, из-за чего сервер приложения несколько часов был недоступен в связи с перегрузками. Если Tuman превратил ЗР в собственное достояние, то Серый_Мыш сделал его достоянием активной и ищущей молодежи.

Уран обошел соперников в чек-пойнте, его страница ломится от поздравлений, на которые он отвечает с чуть большей благосклонностью, чем остальные лидеры. Постепенно последние все больше и больше напоминают божков: мы все им поклоняемся и все их превозносим, превращая ЗР в капище, а страницы их дневников – в алтари. Может, настанет и день, когда таким божком стану и я.

Разговоры о закрытии приложения теперь не стихают ни днем, ни ночью, подпитанные слухами и голословными предположениями. Среди прочих, появляется новая версия, к которой постепенно склоняется большинство нетизен: Разработчик, намереваясь расшириться и выдвинуться на европейские рынки, представил приложение на рассмотрение Еврокомиссии, однако Pan European Game Information – рейтинговая система развлекательного программного обеспечения – усмотрела в ЗР многочисленные нарушения прав и свобод человека, перекрыла ей выход и настаивает на закрытии. Я выделила тридцать минут своего времени, чтобы узнать, что представляет из себя PEGI и имеет ли соответствующие полномочия. Как оказалось – имеет.

Выкладывается Сергей. Я без особой радости изучаю его успех. Желание успешно выполнено, сегодня возвращается домой, а сейчас с его фотографий застенчиво улыбаются стюардессы и машет рукой пилот. Надо полагать, миссию он выполнил чуть ли не в день приземления, а оставшиеся несколько дней наслаждался внеплановым отпуском. Одно желание – а потом наши пути разойдутся, и мы больше не увидимся. Не могу сказать, что этот факт меня безмерно расстраивает. За двенадцать дней он сумел довести меня до края всего: возмущения, злости, недоумения, ненависти. Я столько эмоций и за год, пожалуй, не испытывала. С одной стороны, это то, чего я добивалась, с другой стороны, это не отменяет того момента, что он редкостный мерзавец с ужасными миссиями, не отвечающим требованиям большинства рыбок. Что было бы, достанься эти желания кому-нибудь другому? Майе, к примеру? Как бы она выиграла конкурс? Наверняка выбирала бы те, где требовался холодный ум и трезвый рассудок. Может быть, что-то логическое или спортивное, где все тоже четко и правильно. А как справилась бы с этим заданием? Вероятно, пошла бы в дом престарелых. Почему? Потому что в доме престарелых не будут жить те, у кого есть собственный дом или за кем смотрят дети.

Ай да Майа!..

Ближайший дом престарелых – в селе Пятничное, в часе езды от города. Собираю всю доступную информацию: основан в 2001 году супружеской парой из Екатеринбурга, финансируется из госбюджета, вмещает до трехсот постояльцев. Автобус ходит в село каждые два часа, следующая отправка – через сорок минут. Влезаю в туфли и мчусь на автовокзал.

Паша звонит, когда покупаю билет. Сбрасываю его до тех пор, пока не занимаю место у окна, затем принимаю вызов.

– Куда на этот раз? Крестины, свадьба, похороны? И давай сразу обговорим – какие отношения связывают меня с хозяевами? Друг по переписке? Знакомый соседа? Одноклассник парня, травящего тараканов?

– А вот тараканов я, между прочим, не травлю. Хотя, один раз было дело… Но в тот раз я сделал исключение, и то потому, что меня очень просили. Я почему звоню: я вчера не заметил, когда ты ушла. Надо было сказать, я бы проводил до дома.

– Надо было сказать? Сказать как? Как ты Ляле о моем приходе? Про таких, как я, говорят «незваный гость хуже татарина». Я шла, как идиотка, на день рождения, считая, что меня пригласила хозяйка. Ан нет! Какой там! Гость! Да, кстати, гость, – не мое это дело, но все же, – чем ты успел ей досадить? Я когда сказала, что с тобой пришла, гостеприимную троицу чуть приступ не хватил. Сцена была покруче, чем у Гоголя!

– Никаких грешков за собой не припоминаю. Но тебе разве не понравился праздник? Я думал, ты будешь в восторге. Ты так самозабвенно описывала мои приключения, так мечтала о чем-то подобном – и я подарил тебе одно. Неужто не то?

Все-таки слушал, гад.

– Вечер в обществе людей, которых я не помню, но которые не давали мне забыть, что я не одна из них. Спасибо. Это был предел моих мечтаний.

– Брось, все было не так уж плохо. Никто не говорил, что ты чужая. Ребятам ты понравилась, и если б ты не сбежала как Золушка, тебя бы просто осадили просьбами дать номер телефона. Да и с профессором ты общий язык сразу нашла. Мировой он, кстати, мужик, только больно серьезный. Говорят, отказался от должности в столичном университете – не хотел Лялю с Мишаней бросать. Стоящий, в общем. Усть Палыча мне напоминает, помнишь нашего физика?

– Не помню. Все?

– Нет. Что делаешь вечером?

– Присматриваю дом престарелых.

– Зачем?

– Надо же мне где-то жить после пенсии. Ты ведь не будешь за мной присматривать.

– Буду. Если понадобится – буду.

– Не понадобится. До связи.

Пятничное появляется внезапно – будто подкарауливавший за углом студент с зачеткой. Только что отбивали зубы на кочках и вбивали себя в пыль и соседа, и вдруг – р-раз! – уже едем по проселочной дороге к будке с буквой А. Пассажиры гуськом покинули салон и один за другим бильярдными шарами покатились в разных направлениях. Не успела я оглянуться, как улицы вмиг опустели.

Я наугад выбрала дорогу и погрузила ноги в камни. В пятидесяти километрах от города цивилизация улыбалась веселыми разноцветными заборами из досок, лимонно-желтыми стенами домов, цветочными узорами на воротах, выводком серо-белых гусей, лениво дремлющих в тени, одеялами, перекинутыми через штакетник и деревянным магазином с висячим замком. Чуть больше людей на улице – и можно делать сюжет о примерной сельской жизни с неизменными коромыслами через плечо и продуктами под запись. Такие, во всяком случае, у меня остались воспоминания после того, как гостила у бабушки.

Кстати, о бабушках. Сверху на кровли домов смотрело большое трехэтажное кирпичное здание. Едва ли пенсионеров размещают вот в этих деревянных домиках, следовательно, мне туда. Десять минут дороги – и упираюсь в железные резные ворота. Слева – калитка. Тяну язычок – и она медленно, со скрипом, открывается вовнутрь.

Здесь три корпуса, один большой, стандартный, из тех моностроений, что составляют непристижную часть любого крупного селения, два других, поменьше, в два этажа и такие же непритязательные – по обеим от него сторонам. К слову сказать, их скрасили нитками, по которым тянулись молодые стебли висячего растения. К главному корпусу ведет такая же белая глиняная дорога, что и в сам поселок, по бокам – аккуратно подстриженные кусты в половину человеческого роста. Видимо, чтобы не пускать пыль дальше на клумбы и линейки грядок. Три, четыре, пять икеевских беседок с белыми сетками: четыре по правую сторону и одна слева, во фруктовом саду. В последнем, насколько я разбираюсь, яблони, вишневые деревья, вижу малиновые, крыжовниковые, ежевичные, смородиновые кусты. Все неприхотливое, не требующее сложного ухода. Справа – теннисный корт, слева – неожиданно качели. И ни единой живой души. Я ожидала увидеть здесь минимум триста человек, и услышать минимум триста историй. И где они все?

Входная дверь не заперта, открывается на себя. А за ней – прохладная темнота. Коридор с вешалками, тумба для обуви, большое зеркало, картина с рекой. Снимаю обувь перед тем, как идти дальше – у коврика тапочки, видимо, для посетителей. Мягко шлепаю вперед. Встречаю первого человека – женщина лет сорока, приятные открытые черты лица, легкие светлые волосы собраны в пучок. Она оборачивается на звук моих шагов, в руках – лейка с водой.

– Добрый день, вы с визитом?

– Здравствуйте. Меня зовут Алена. Я… – у меня была наготове история. Я сочинила ее уже в автобусе, добавила деталей на случай расспросов, несколько раз прокрутила в голове. И поняла, что она не понадобится. – Я бы хотела осмотреться, если можно.

– Разумеется. Я Александра, это место – наше с мужем детище. Он сейчас в городе, договаривается насчет поставки. Боюсь, без него не смогу ответить на некоторые технические вопросы, но постараюсь удовлетворить ваше любопытство во всем остальном. Прошу, идемте за мной.

Она хорошо рассказывала, обстоятельно, толково – чувствовалось, что не в первый раз. Поведала о поддержке сельских, как часто можно приезжать, что привозить, если пожелаю кого-то устроить, какие документы оформить. Я слушала ее вполуха. Оставлять никого не собиралась, наоборот, мне бы увидеть кого, но и тут коридоры словно вымерли. Еще чуть-чуть, и я начну думать, что она здесь единственный постоялец.

– Простите, а где все? Я еще никого здесь не видела: ни снаружи, ни внутри.

– На тихом часе. Сейчас половина второго, с часу до четырех мы устраиваем тихий час, чтобы постояльцы могли отдохнуть и набраться сил. А вообще распорядок дня такой: в семь утра – подъем, зарядка, имеется тренажерный зал и некоторое оборудование. В восемь завтрак, те из постояльцев, которые изъявляют желание себя чем-то занять, – а таких большинство, – работают в саду или огороде. Вы, наверное, уже видели снаружи. Мы стараемся все основное выращивать сами, если чего-то не хватает – закупаем у сельских жителей или в городе. Помимо сада и огорода, есть швейная мастерская, несложные вещи тоже шьем сами. Да, еще держим кур, поэтому у нас всегда свежие яйца, молоко заказываем у местных. В одиннадцать – полдник, в час – обед. После обеда три дневных часа отводится на отдых. Мы крайне не рекомендуем своим постояльцам проводить его на улице, потому что на это время приходится самый пик солнечной активности, а у многих наших постояльцев проблемы с сердцем. В пять часов устраивается небольшой перекус, и наконец, в семь – ужин. В перерывах между пищей можно смотреть телевизор, читать, у нас довольно большой выбор литературы, мы заключили договор с городской библиотекой. Проводим шахматные турниры, танцевальные вечера, играем в настольный теннис, есть качели, беседки. Наши рукодельницы вышивают, выращивают цветы, шьют вещи и игрушки для детского дома. У нас даже есть искусственный пруд. На его сооружение ушло два месяца, но уверяю вас, результат того стоил. Местные жители очень помогают, они, кстати, у нас работают. Наши постояльцы с ними сдружились, ходят к ним в гости, даже совместные концерты ставят. Мы не требуем, чтобы они сидели в пределах этого места, вы заметили, что калитка закрыта условно – мы следим, чтобы сельская живность не проникла за территорию и не поела урожай. Мы не хотим, чтобы наши постояльцы думали, что сидят здесь взаперти, однако это не значит, что нас не беспокоит их безопасность. Вышедших за пределы дома всегда кто-то сопровождает, вечером обход, проводится перекличка. У нас еще не было такого, чтобы кого-то не досчитались. Некоторые могут заночевать у знакомых в селе, предварительно поставив нас в известность. Проверки всегда оставались нами довольны, серьезных замечаний нет, мелкие исправляем тут же. Раз в пару месяцев к нам приезжают волонтеры узнать как дела, не нужно ли что-то. Вот, в общем, все, что могу вам рассказать. Если вы дождетесь моего мужа, он расскажет вам более подробно, с какими организациями мы сотрудничаем. Может быть, у вас есть какие-то вопросы?

– Это не похоже на дом престарелых. Скорее, просто на дом.

– Спасибо, мы старались создать уют, чтобы все чувствовали себя комфортно, чтобы не было ничего казенного. Льщу себя надеждой, что нам это удалось.

– А я могу поговорить с постояльцами? Или это запрещено?

– Ну что вы, мы не запрещаем общение. Только боюсь, до окончания тихого часа еще два с половиной часа. Если вы согласны подождать… Хотя, знаете, можно поговорить с Егором Тихонычем. Он несколько недолюбливает правила, поэтому в это время его всегда можно найти у пруда. Это за главным корпусом, сразу направо.

Возвращаю свое тело самому пику солнечной активности. Заворачиваю за угол. Недоумеваю, почему мне, постороннему, так легко разрешили передвигаться по территории дома, да еще без сопровождения, однако недолго – практически тут же ловлю на себе внимательные глаза с первого этажа. Все-таки наблюдают. Оно и правильно.

Обычный пруд. На шершавой поверхности маленькими корабликами раскачиваются листья и лепестки. Дно выложено некрупными чистыми камнями, глубина – не более полутора метров. Берега плавные, не резкие и не обрывистые, на одном из них мрачно сидит старик.

– По виду и не скажешь, что пруд искусственный, выглядит так вполне натурально. Здорово над ним поработали.

– А ты что же, здесь стояла, пока они работали?

– Нет.

– Вот и молчи, коли нет.

– Но я же вижу результат. Если результат хороший, значит, поработали на славу, если плохой – работали спустя рукава. Что, скажете, что пруд плохой?

– А что в нем хорошего?

– А что в нем плохого?

– А что может быть хорошего в дырке с водой?

– Что ж вы тогда у этой дырки с водой сидите?

– Дури человеческой поражаюсь.

Мы обмениваемся злобными взглядами. Хорошее начало душевной беседы.

– Чего приперлась? Стариков с шеи скидывать?

– Чтоб вы их тут живьем загрызли? Перебьетесь.

– Тогда чего надо?

– Историю.

– Чью?

– Вашу.

– Хрен тебе, а не мою историю.

– Что, жалко биографией поделиться?

– Не для тебя ее наживал.

Когда я сюда шла, я заблаговременно его жалела – человека, который потерял все, человека, которому придется это вспомнить и пережить заново. Вот уж воистину дурость.

– Тебя кто подослал?

– «Золотая Рыбка».

– Желания выполняешь?

– Да.

– Тогда пусть вернет то, что украла.

– И что она украла?

– Не твое дело.

Вот ведь парадокс.

– Кажется, мы с вами немножко друг друга недопоняли. Я не из газеты, если вы подумали об этом, и уж точно не собираюсь оставлять здесь своих родных. Видите ли, так получилось, что мне нужна история из уст человека, который, э-э, что-то потерял. Ну там, работу, дом. Вот вы сказала, у вас украли что-то, не расскажете?

– Что, нужна нравоучительная сказочка с моралью? Тогда ты не по адресу, девочка. Топай к божьим одуванчикам во-он туда, у них таких историй ведро и тележка.

– Мне не нужна мораль, просто одна история об одной потере. Можете сами выбрать, какую.

– Что, разрешаешь выбрать? И что бы я делал без твоей щедрости?

– Не приняли бы участие в таком увлекательном разговоре?

– Сомнительное удовольствие.

– Уж какое есть.

Воды не слышно. Совсем. Вокруг пруда шумит жизнь: шелестят деревья, трещат насекомые, бьются друг о друга длинные стебли, – а сам он молчит.

– Здесь водится рыба?

– В этой луже?

– А вы здесь другие водоемы видите?

– А ты видишь здесь рыбу?

– Вот потому и спрашиваю.

– А ты поди да проверь. Что за дурная привычка – полагаться на чьи-то слова. Всегда нужно проверять все самому, иначе всю жизнь за нос водить будут.

– По вам не скажешь, что вас можно водить за нос.

– А меня и нельзя. Я про такую калошу как ты говорю.

– Стало быть, вы людям не доверяете.

– Людям нельзя доверять, можно полагаться лишь на самого себя. Ты один сам себе и врач, и палач, а полагаться на других – скверная привычка. Если полагаешься на других – значит, ты слабак.

– Это еще почему? Человек – существо социальное, он общается с другими людьми, взаимодействует с ними, оказывает им помощь, принимает ее сам. Мы же не в диком лесу и не на необитаемом острове, чтобы полагаться только на свои силы. И потом, далеко бы мы ушли, если б не получали чью-то помощь?

– А далеко ты ушла, ее получив?

– А вы, отказавшись ее получить?

Вопрос звучит оскорбительно, но я не успеваю раскаяться.

– Я не калека, чтобы от кого-то зависеть.

– Я не хотела вас обидеть, но и согласиться с вами не могу. Нельзя во всем полагаться только на самого себя, так и спятить недолго. Если живешь с осознанием того, что ни от кого не примешь помощь, все начинает казаться намного сложней и недоступней.

– У тебя, видать, совсем гордости нет, раз признаешься в собственной никчемности.

– Я, по крайней мере, не изображаю из себя независимость тогда, когда ее нет.

– Хочешь сказать, я лгу? По-твоему, я в данный момент от кого-то завишу?

– Вы в доме престарелых, о какой независимости можно говорить?

Да, мама, ты хорошо воспитала свою дочь.

– О такой, о которой, ты, разиня, можешь только мечтать! Я сам себя обеспечиваю, отрабатываю и постель, и еду. Каждый кусок хлеба, который я съедаю, отработан мной от и до, я сам стираю свои вещи, заправляю постель, чиню мебель, шью. Пусть только кто-нибудь попробует сказать, что помог мне!

– Послушайте, я сюда пришла не для того, чтобы с вами спорить. Я уважаю вашу концепцию, но сюда я пришла ради истории. Это звучит не очень хорошо, я понимаю, даже абсурдно как-то, но дело в том, что от нее очень многое зависит лично для меня. Не могли бы вы мне помочь?

– У тебя совсем с головой туго?

– Точно… Тогда давайте так – пусть это будет не помощь, а услуга. Услуга за услугу: вы мне – историю, я вам – что-то взамен. Идет?

– Кто сказал, что мне от тебя что-то надо?

Не то, чтобы раньше у меня отлично получалось находить с кем-то общий язык, но такого сокрушительного краха не было точно. По крайней мере, я получала хотя бы вежливость в ответ, старик же отказывает мне даже в этом.

– Может, вам здесь скучно? Хотите, я привезу что-нибудь из города? Книгу какую, фильм, шахматы, не знаю там, нарды? Я все привезу, только мне очень нужна эта история.

– Что же делать? Мне-то от тебя ничего не нужно.

Меня тошнит. Мне напекло голову или это побочный эффект общения с Егор Тихонычем? Сглатываю слюни, но через пару секунд они все равно собираются во рту. Не хватало еще вывернуться прямо тут. При мысли о том, что придется добираться обратно в душном автобусе, я едва сдерживаю позыв. За что мне это?

– Егор Тихоныч, назовите свою цену. Я сделаю все, что смогу, в пределах разумного, разумеется.

– Ты не можешь дать мне то, чего я хочу. Иди, поищи кого-нибудь другого.

– Егор Тихоныч, я понимаю, что меньше всего на свете вы хотите делиться своей биографией с совершенно посторонним человеком, но могу вас заверить – она не пройдет дальше меня. Я не собираюсь использовать ни в каких корыстных целях, вы можете быть в этом уверены, не собираюсь распространять ее дальше или составлять из нее нравоучительную книгу. Она нужна мне для того, чтобы я могла двигаться дальше.

– Запомни одну вещь: я всю жизнь полагался только на самого себя, и я терпеть не могу, когда другие пытаются что-то от меня получить, будь то услуга, помощь или история.

– А что насчет исключения? В любом правиле должны быть исключения.

Старик смотрит на меня.

– Ясно, никаких исключений. Что ж, спасибо за… разговор, я пойду. Всего доброго.

Подведем итоги: четыре часа потраченного времени, знакомство со структурой и организацией дома престарелых, бытом и досугом стариков и с новой концепцией видения человеческой натуры. Нельзя сказать, что время потрачено впустую, каждая секунда принесла что-то незабываемое и неиспытанное ранее, и все мое существо это осознает, нет того ощущения пустоты и утекших сквозь пальцы сотен минут, как это было во время первой миссии. Отсюда вывод – поездка предпринималась не зря. Пусть к цели я не приблизилась и истории не добилась, у меня еще есть время, и если буду обращаться с ним бережно, оно подарит мне еще один шанс.

Или я рассмотрю другую возможность.

А дома, в дневнике, меня дожидается обращение разрабов ко всем игрокам:

«Уважаемые участники приложения “Золотая Рыбка”,

несомненно, Вы все взволнованы появившимися в последнее время в сети сообщениями. Спешим Вас заверить: приложению ничего не угрожает и вопрос о его закрытии не стоит. Однако, в приложении появятся некоторые изменения, которые нацелены на повышение безопасности участников и окружающих и на контроль выполнения желаний. Помимо этих модификаций, в начале июля этого года в свет выйдет новая версия приложения с платным контентом и улучшенными свойствами, но это ни в коей мере не навредит работе прежней версии – все достижения и история сохраняются. За более подробной информацией обращайтесь на официальный сайт “Золотой Рыбки”.

С уважением, команда “Золотой Рыбки”».

Перехожу на официальный сайт, чтобы узнать, о каких обновлениях идет речь. Самое большое изменение, которое нас ожидает – появление двух комитетов сразу. Теперь желания Стариков должны пройти через СН – Соответствие Нормам и правилам и получить его одобрение прежде, чем попасть к рыбкам. Я приветствовала его появление – больше никаких сомнительных миссий наподобие «Взломать замок» или «Проникнуть без ключа в собственную квартиру», – хоть это и на порядок задерживало встречу со Стариком. На сайте было представлено обзорное желание с печатью рыбки и кодом, присвоенным отделом. Но самое главное – появление Приема Выполненных Желаний. Его основная задача – засвидетельствовать выполнение желания. Теперь весь процесс выглядел бы следующим образом: компьютер подбирает двух участников. После получения специального оповещения, оба игрока изучают друг у друга профиль, знакомятся с пройденными и заваленными миссиями, и составляют свои желания. Затем направляют их в первый отдел, и, если они проходят проверку на соответствие нормам, им присваивается некий код. Проверка может занять до двух суток. Далее происходит встреча, где каждый получает желания и отправляется их выполнять. Но теперь выполнена ли миссия в полной мере, будет решать второй отдел. Если он сочтет, что были нарушения или оказался несоблюден какой-то нюанс, рыбка заваливает круг.

Последний момент, связанный с контролем, вызывает у общественности негодование, к которому я присоединяю свой голос. Неприятно. Раньше процесс выполнения желания базировался на доверии рыбкам. Если она выполняла желание, то выкладывала положительный отчет, если нет – отрицательный, либо не выкладывала ничего вовсе. Раньше, когда я просто отслеживала чужие миссии, не регистрируясь, подобный подход казался мне диким. Как у любого русского человека, мне поражало то, что некоторые честно сознавались в провале. Я размышляла так: будь я на их месте, я бы что-нибудь сочинила, придумала, нашла бы выход, отличный от того, чтобы сознаться в собственном бессилии. И только значительно позже до меня дошло: каждый присоединяется к ЗР по своим причинам – сделать жизнь ярче, внести в нее адреналин, прочувствовать что-то новое, получить стимул, побороть страхи, – и обмануть приложение значит обмануть собственные ожидания. Никакого надувательства или мухлежа, только собственная честь и собственная совесть. Однако, появление нового комитета ставило честь и совесть пользователей под сомнение, и по ощущениям это было как плевок на чистый пол.

«И что теперь? Нам больше не доверяют?»

«Как теперь миссии-то проходить? Я раньше на чистом везении выезжал, но ведь ПВЖ не это нужно».

«План предоставлять что ли?»

«А как они вообще оценивать-то будут? Вот выполнил я желание, им не понравилось, значит, не прошел?»

«Будут какие-то критерии оценивания? По баллам или как?»

«Народ, я вообще не врубаюсь, что за ПВЖ?»

«Читай новости».

«А кто в этот отдел вообще входить будет?»

«Да сами разрабы, это ж ежу понятно».

«Тут с чистой совестью один круг было не пройти, теперь еще это. Оно мне надо?»

«А я считаю это круто. Представьте как поредеют ряды лидеров».

«Ишь замахнулся. Ты о себе подумай. Лидеры на то и лидеры, чтобы вести, а вот ты ПВЖ всяко завалишь».

«Так че там за критерии-то?»

«Да, мне тоже интересно».

«Глаза, блин, разуйте – нет их еще. Может, вообще не будет».

«А как оценивать то тогда без них?»

«ФАК, ДА ЧИТАЙТЕ ВЫ НОВОСТИ – ПРО КРИТЕРИИ ПОКА НИ СЛОВА. КАК ПОЯВЯТСЯ, ТАК И ВЫЛОЖАТ».

А вот СН досталось куда меньше внимания.

«Наконец-то, хоть миссии адекватные пойдут, а то приготовь суп из колючек ежика в тумане или даешь стриптиз в НефАЗе».

«Весь азарт пропал. Эффекта неожиданности больше не будет. ЗР станет не той, что прежде».

«Полностью поддерживаю. Мне ЗР нравилась как раз из-за полной свободы действий, такого больше ни в одном приложении нет. А все эти новые отделы превращают его в замануху для массы – для всяких мамаш да мажоров».

«Меня ЗР в свое время вытащила из такой депрессии, что жить не хотелось. Страшно теперь видеть, как она становится развлекаловкой для тех, кому просто нечем заняться».

Не знаю, чего хотели разрабы, вводя новые отделы, но добились того, что большинство старых участников почувствовали себя оскорбленными. Многие не замедлили выразить свое «фи», страницы и ленты превратились в поля боя, где сторонники и противники нововведений до судорог в пальцах отстаивали свои точки зрения. Мое отношение было двояким. С одной стороны, я считала создание первого департамента нелишним; с другой – появление второго могло спутать мне все интерпретации и вероятности, за счет которых я собиралась справиться со вторым заданием. Приблизительно через час после последних обновлений на сайте вывесили официальные критерии оценивания желаний:

Завершение желания в пределах установленных временных ограничений (7 дней);

Степень соблюдения требований лица, дающего желания (Старика);

Чистота исполнения.

Никаких дополнительных пояснений. Первый пункт обговаривался давно и неожиданностью не стал, но второй и третий вызвали вопросы. Я подождала немного, ожидая, пока кто-нибудь не задаст их разработчикам. В ответ на многочисленные запросы последовало краткое – короче некуда – разъяснение:

2. Решает Старик

3. Решает специальный отдел.

«Что за специальный отдел?»

«То есть, мы выполняем миссию, выкладываем ее на страницу, ее просматривает Старик, решает, все ли так, потом ее просматривает этот спецотдел из второго комитета? Ребят, вы что, стукнулись?»

«АХАХАХАХАХ»

«Нас что, на работу в спецслужбы рассматривают? С таким-то количеством проверок»

«АХАХАХАХАХАХ»

«Какие спецслужбы, бери выше – в президенты. Выполнил пять миссий – генерал, десять – премьер, пятнадцать – президентЪ»

« АХАХ»

«Нет, серьезно, это игра или что? Почему такие сложности?»

«АХАХАХАХ»

«Старик тоже решает? Если ему не понравится, желание до второго комитета даже не дойдет?»

«АХАХА»

«Ау, разрабы, вы вообще где? Почему никто не отвечает на вопросы?»

«Как вообще понимать чистота исполнения? Может еще грязнота быть чтоли?»

«В точку. Мне это тоже интересно»

«АХАХАХ»

«Чистоту определяет спецотдел. Например, ты нашел гнездо жар-птицы. Спецотдел смотрит, сколько времени на это потратил, сколько людей со стороны привлек, насколько изобретательность проявил, как далеко зашел, сколько было провалов и т.д. и т.п.»

«»А вам не кажется, что это как то нечестно? Ведь тогда преимущество будет у тех, у кого нет проблем с деньгами. А что делать остальным? У меня нет лишних средств, чтобы такие желания выполнять»

«» АХАХАХА»

«Что-то ты припозднилась, сестренка, со своим комментом. Преимущество у богатеньких и раньше было, до обновлений, и как было, так и осталось. Так что деньги здесь никакой роли не играют»

«Не все миссии с деньгами сопряжены, между прочим. Если предвидятся какие-то траты, то они минимальны. Даже в детских приложениях нужно быть готовым к тому, что придется потратиться, что уж говорить про взрослые. А если траты большие, всегда можно отказаться от желания, тебя ведь никто силком не заставляет»

«АХАХА»

«Железный Канцлер прав, я мало миссий видел, где нужно тратиться. Да и то в основном для собственного удовольствия, там, китайское блюдо попробовать или на концерт сходить»

«Вы о чем сейчас говорите? Нас тут ограничениями обложили по самое не балуйся, какие деньги? О будущем приложения подумайте»

«А какое будущее может быть у приложения, которое своим пользователям не доверяет? Проверка здесь, проверка там, проверка тут. Кому это нужно? Раньше была игра, теперь геморрой. Вы как хотите, а я пас. Не хочу, чтоб каждое мое движение под микроскопом рассматривали»

«АХАХАХАХ»

«Это ж круто – как будто в олимпиаде участвуешь. Выступаешь такой – и со всех сторон тебя щелкают, судьи каждое движение оценивают, затем вердикт выносят… Почувствуй себя Плющенко»

«АХАХАХА»

«А я считаю, что правильно сделали, что ввели такой контроль, а то куда не взглянешь – миссии выполняют тяп-ляп, лишь бы в рейтинге закрепиться да к следующей приступить»

«Кто бы говорил, королева неудач. Сколько у тебя провалов, сто, двести? Сейчас будет тысяча»

«АХАХАХАХАХАХАХА»

«ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ УЖЕ!!!!»

– Нет, серьезно, что ты забыла в доме престарелых?

– Нет, серьезно, почему тебя это так волнует?

– Насколько я помню, те причины, по которым люди туда обычно едут, тебя не касаются, а других я придумать не могу. У тебя ведь все в порядке, да?

– Этот вопрос был бы уместен, если бы я сообщила тебе, что буду в участке или больнице. Паш, не забивай себе этим голову, у меня были свои мотивы для этой поездки. Что там за грохот?

– А, это мы у Горного. Он сегодня с семьей на новую квартиру переезжает, я вызвался помочь. Это он тут шкаф собирает. Тебе привет.

– Знаю только Горыныча. Что за Горный?

– М, помнишь, в седьмом классе журнал спалили? Так вот, это он был.

– Еще один старый школьный друг? Ты что, со всей школой отношения поддерживаешь?

– Не со всей. Только с теми, кто в России. С моим достатком трудно звонить за рубеж.

– Задам только один вопрос: ты вообще дружишь с кем-то помимо школьных приятелей?

– Конечно, я же не айсберг, чтобы от себя людей отталкивать. Просто со школьными… лучше. Выросли все-таки вместе.

– Понятно.

– Колись. Что у тебя случилось?

– С чего ты вообще взял, что у меня что-то случилось?

– У тебя такой голос был, когда ты получала вместе пятерки четверку. Будто разревешься прямо тут и сейчас.

Как сказать то, о чем думаю уже со вчерашнего дня, не упоминая приложения? Не говоря о новых введениях, поставивших меня в тупик, о новой миссии, открывать которую нужно через два часа, а значит, предыдущая завалена? Как объяснить, что в груди такой огромный тупой кол, который ворочают туда-сюда, не давая вдохнуть. Как рассказать, что столько всего упущено было и сколько всего упущено будет? Что при мысли о том, что вылечу из игры, что снова – в серость, хочется плакать? Что Серый_Мыш спокойно выполняет миссии за миссиями, ждет положенного часа мой треклятый Старик, лениво потягивая кофе и ухмыляясь, что Майя раскидывает свои аналитические сети в море быстротечных отношений, что где-то далеко томится Tuman, справившийся с желанием за ночь и лезущий от тоски на стенку? Что я бы отдала все, что угодно, чтобы присоединиться к ним, чтобы вот так вот лихорадочно что-то соображать, проверять теории, предпринимать вылазки, задыхаться от адреналина и ложиться спать, зная, что новый день принесет что-то новое? Что меня снова толкает назад, к той мертвой в буквальном смысле точке, которая сожрала два моих года, сыто рыгнула и облизывается, проголодавшись, вновь? Да и какой смысл объяснять это человеку, который вполне доволен жизнью, из которой высосали все краски? Обустроился в своем коконе, прижился, протоптал узкие тропки и добродушно радуется еще одному соседу – заплывшему, безынициативному, пассивному.

– Давай выберемся куда-нибудь сегодня вечером? – внезапно предлагаю я. – Только прошу, без этих своих товарищей-друзей-приятелей.

– То есть, никаких старых знакомых?

– Никаких.

– Заметано.

Я представляла раньше этот момент – когда “Золотая Рыбка” будет мне недоступна. Прогоняла вскользь, быстро, не зацикливаясь, понимая, что настань этот момент – плохо будет в самом деле, и никакое воображение не поможет подготовиться к этому заранее. Круг проигран, и не понять, чьей вины тут больше: Сергея – за такое странное во всех отношениях желание, или моей – за неумение с ним справиться. Если подумать, был ли у меня вообще шанс преуспеть? Не потеряй я впустую целый день, подумай о доме престарелых раньше, прояви большую чуткость, не вступи в спор со вздорным стариком – как бы могло все обернуться тогда? Да, я в этом уверена. Какие бы миссии не давали Старики, какими бы заоблачными и сумасбродными они не казались, они все выполнимы, все до единой. Значит, при другом раскладе, или другом подходе, или другой Рыбке – миссия была бы пройдена. Что бы чувствовала я сейчас, повернись все по-другому? Сумей разговорить? Триумф? Ликование? Победу? Да, я выполнила второе желание, это мало кому удается, целых два желания подряд, а если завершу еще одно, это будет целый круг, и тогда на шаг ближе к цели, уверенность в себе, забытое ощущение, никакой никчемности, значимость, сила, вперед. Или нет? Сожаление? Отвращение? Омерзение? Мне доверились, рассказали, что гложет, все равно, что прочесть чужой дневник, а я, вместо сочувствия и понимания выкладываю историю на всеобщее обозрение, чтобы любой праздный любопытствующий, жуя перед компьютеромбутерброд, пробежал равнодушными глазами строки чьей-то жизни и пошел дальше. Что бы я чувствовала, выполни это задание?..

У меня все не задалось с самого начала. Слишком серьезно отнеслась, слишком впустила в жизнь, слишком переживаю сейчас. Почему у других не так? Почему выполненные желания, несмотря на многочисленные отказы комитетов, продолжают сыпаться как из рога изобилия? Почему есть такие люди, которым ничего не стоит поставить цель и ее добиться? Почему их путь так легок и прост? Почему они вообще существуют? Чтобы такие, как я, чувствовали свою ущербность? Глядя на успехи других, уменьшались, падали в собственных глазах, тонули в собственной слабости и тихо загибались от мизерности своего существования? За что такая несправедливость? Кто этим занимается? Кто раздает силу воли? Кто раздает расположение удачи? Кто раздает умение жить и преодолевать трудности? И где была я во время этой раздачи? Ах да, дома, на диване, перед компьютером.

Я чувствую себя старой. Такой сутулой, высохшей, выцветшей – как старая гнилая тряпка, рассыпающаяся под руками. Я сгнила за два года, а гнилье не лечится. Какой бы путь не выбрала сейчас: продолжать свои вялые попытки что-то изменить, завести новых знакомых, поддаться новым увлечениям – на них не хватит сил. Кто-то должен меня направлять, кто-то должен быть рядом, чтобы контролировать мои достижения, и этот кто-то должен быть в них лично заинтересован. Этот кто-то должен ставить мне цели, называть сроки, выставлять условия и принимать результат. Этот кто-то должен быть все время рядом, чтобы чувствовать его поддержку, чтобы знать, что точно так же он помогает сотням другим. Но этот кто-то и не дал мне спуску за один провал.

Сегодня до двух часов дня я должна выложить отчет. Если не обновлю дневник, вылечу из игры автоматически. “Золотая Рыбка” не знает пощады. Хотя, стоит признать, она каждый раз дает еще один шанс. Можно дождаться следующего Старика и выполнять новые желания, а потом еще одного и еще – все так делают, это естественно. Каждую игру можно начать сначала, на то она и игра.

Вот только не для меня. Во мне не хватит запала, чтобы гореть до следующего круга. Это конец.

Надо напиться. Довести себя до состояния комода и что-нибудь устроить. Дебош, драку, гонки – что угодно. Это будет новый опыт, то, что я ищу. Вот только жалость – я не пьянею. Или можно напоить Пашку. И подтолкнуть его на дебош, драку, гонки. Но, беда, я и не подстрекатель тоже. Кругом тупик. Что остается делать? Круг потерян, в новый уже не вступлю. Самое время сказать ЗР «прощай». Можно продолжать отслеживать чужие миссии и исходить завистью. А можно удалить ее из всех вкладок и забыть. Как сон. И начать обрастать плесенью снова. И стареть, сидя за компьютером и тратя свое бесценное – невосполнимое – время на всякую чушь.

Можно успокоить себя мыслью, что я не единственная. Я вижу новое поколение, я вижу, что значат для них современные технологии, я вижу их общение и знаю их образ жизни. Еще пять, десять, пятнадцать лет – и таких никчемных как я будут миллионы. Мы станем прародителями новой эпохи – эпохи деградации человека. Я буду стоять у его истоков. Будут там и такие, как Серый_Мыш или Tuman или Сергей – но мы задавим их численностью. Затрем. Замажем и вычеркнем из своих жизней как вечное напоминание о том, как бессмысленны сами. Мы их сожрем.

Как там мой упырь?

Жаль, что я его потеряла. Понятия не имею, что сделала бы, столкнись с ним сейчас лицом к лицу. Что-то подсказывает, что схватила бы за ворот и трясла, трясла, трясла, пока зубы не отвалятся. Сколько времени из-за него потеряно. И колено ноет до сих пор. Найду и съем. А потом найду Серого_Мыша, и Rezца, и Урана, и Василису Прекрасную. И съем их тоже. За то, что живые. А я – нет.

Паша не один: я вижу затылок сидящего напротив него человека. Разворачиваюсь – каков мерзавец – но он замечает меня раньше, машет рукой. Велик соблазн притвориться и уйти, но его собеседник поворачивается – и я остаюсь.

– Добрый день, Алена, – говорит Валерий, – кажется, Павел не предупредил вас о моем приходе.

– Есть у него такая скверная привычка – никогда ни о чем не предупреждать.

Паша запротестовал:

– Я дал слово, что никаких старых знакомых, о новых и речи не было. Да брось, вы поладите.

Под нашими взглядами он, наконец, немного смутился.

– Как Ляля и Миша? – когда не знаешь, о чем говорить с человеком, спроси его о семье.

– У них все хорошо, Ляля работает, Миша ходит в детский сад, мастерит поделки. Должен отметить, он довольно усидчив, воспитатели его хвалят.

– Я видела, как он проектировал самолет. Необычно для его возраста.

– Миша любит все, что связано с авиацией. Если это увлечение, подобно множеству других детских забав, не пройдет, у нас будет собственный пилот.

– Оно не пройдет, – заявляет Паша.

– Откуда такая уверенность?

– Миша на Серого похож. Помню, как Серый в его возрасте играл в солдатики, маршировал, устраивал вылазки на кота, в общем, делал все, что четырехлетний пацан думал, делают солдаты. Теперь Серый в военном училище, и Мише прямая дорога в небо.

– Будем надеяться, что ты прав, – завершает Валерий. – Но позвольте спросить, Алена, как поживает ваш упырь?

Неловко обсуждать такое при Паше. Я смотрю на одноклассника, но он – вот уж неожиданность – даже не ухмыляется.

– Раз по новостям не передавали, что задержали некоего каннибала, полагаю, он жив и здоров. Знаете, я бы не отказалась увидеть его вновь.

– Почему?

Адреналин.

– Потому что что бы мы о нем ни говорили, совершенно ясно, что никакой он не людоед. Однако его поведение озадачивает. Я хочу знать, почему он так себя ведет.

– А зачем ты ездила в дом престарелых? – спрашивает Паша.

– Господи, Паш, сколько можно? У меня были причины.

– Значит, тебе можно задавать один и тот же вопрос несколько раз, а мне нельзя?

Я его сейчас ударю.

– Так ты мне так мстишь, что ли? Повторю еще раз – отстань. Мой дом престарелых – мои проблемы, ясно?

– Тогда зачем предложила встретиться? Разве не для того, чтобы их обсудить?

– Кажется, заказ уже готов, – вмешался Валерий. – Павел, ты не мог бы его забрать?

– Сейчас, – Паша встает из-за стола с видом «не-думай-что-мы-договорили» и идет к стойке. И его спина притом совершенно не спешит вспыхивать.

– Что он вам наговорил? Он ведь вас сюда притащил не для того, чтобы мы поладили.

– Сказать по правде, он за вас переживает.

– Он? За меня? С чего бы это? И вы тут при чем?

– Вы, должно быть, уже обратили внимание на то, как тесно он общается со школьными приятелями. Он поддерживает с ними связь, он частый гость в их домах, его приглашают на праздники, он знает все их увлечения и хобби, он всегда готов им помочь. Если вы раньше входили в число его друзей, то сейчас он автоматически будет за вами присматривать.

– Я вообще не понимаю… Он идет.

Паша ставит подносы на стол. Я вновь скольжу взглядом по его татуировке, он хмурится.

– Меня только что вызвали. Я бы отказался, но это одна из старых клиентов, у нее ни семьи, никого. Я быстро, туда и обратно.

– Не глупи, – говорит Валерий, – езжай спокойно. Нам с Аленой есть что обсудить.

– Да, езжай, пусть не ждет.

– Я потом позвоню, – говорит Паша, дарит «стоящему человеку» многозначительный взгляд и, помедлив, уходит.

Мы остаемся вдвоем.

– Вы хотели сказать, что он для них как нянька?

– Грубо говоря – да. Полагаю, это детская привычка. Насколько я знаю, он присматривал за младшим братом.

– Да, он для Серого как отец был, только намного круче. Такой идеал для подражания, всесильный старший брат. Сергей за ним хвостиком бегал, после школы ждал, на улице их только вдвоем можно было увидеть. Значит, он теперь свои… кхм, свой материнский инстинкт на друзей перенес?

– Да. В природе есть яркие примеры такого поведения. Если разорить гнездо ласточки тогда, когда птенцы уже вылупились, то есть тогда, когда ласточка будет чувствовать потребность в их кормлении, она несколько часов будет искать их на старом месте. И не найдя собственное гнездо, она будет кормить чужих птенцов, как бы тому не противились их родители.

– Значит, после отъезда Серого мы для него все равно, что чужие птенцы?

– Да.

– Но тогда ему на нас должно быть плевать? В смысле, он ведь так поступает не потому, что волнуется о нас, а потому, что ему так этот инстинкт велит? Если бы, к примеру, я тогда не ответила на звонок или, сославшись на что-нибудь, отказалась с ним встретиться, он бы просто-напросто направил свой инстинкт на кого-то еще?

– Вы забываете одну вещь.

– И это?..

– Пусть я и привел вам для наглядности такой пример, Павел все-таки не ласточка, и его заботу нельзя трактовать как эгоистичное удовлетворение собственного инстинкта. Он переживает за вас как друг.

И вот она, разгадка: почему все время крутится рядом, почему такой широкий круг общения, откуда такая доброжелательность и готовность помочь всем и каждому. Тот Пашка, который учил младшего забивать голы, и тот Паша, который наивно – по-детски – приводит сейчас для меня преподавателя психологии.

– Он. Застрял. На месте. Разве это правильно? Разве он не должен был шагнуть вперед как все остальные? Все чего-то добились, даже я, у всех есть образование, семьи, дети, перспективы, а Паша как был в школе, так в ней и остался. У него, кроме этих практически чужих людей, которые им пользуются, ничего нет, и, судя по всему, не предвидится, если он и дальше будет себя так вести. Разве так должно быть, Валерий?

– Забота о других не значит, что он стоит на месте. Павел не любит о себе рассказывать, и, насколько я знаю, никого не зовет к себе домой, но я бы не стал утверждать, что он ничего не добился. Пусть его достижения не так очевидны, пусть он о них молчит, это не значит, что их нет вовсе. Просто я уверен, что успехи окружающих он ставит превыше собственных.

– Ладно, предположим, чего-то он и добился, но этот его инстинкт… Почему он собирает одноклассников вместо того, чтобы встретить девушку, завести семью и возиться с собственными детьми?

Валерий смеется.

– А это уже вопрос из разряда тех, которые принято называть личными. Воспитанный человек никогда не спросит ни о чем подобным, а невоспитанный получит в ответ «Не твое дело».

Личная жизнь Паши действительно не мое дело. Щелчок по носу вполне заслужен.

– Но, – внезапно добавляет он. Я поднимаю на профессора глаза. – Признаюсь, меня этот вопрос тоже занимает.

Смеюсь.

– На этот счет у меня несколько соображений, но с вашего позволения, я оставлю их при себе.

Он смотрит на что-то за моей спиной, извиняюще улыбается.

– Кажется, я вижу студентов со своей кафедры. И у них завтра мой экзамен. Если вы не возражаете, предлагаю сбежать прежде, чем они начнут восхищаться моим пиджаком или умением находить очаровательных спутниц.

– Совершенно не возражаю.

Мы не спешим. Переговариваясь о пустяках, выходим наружу и, не сговариваясь, идем в сторону ближайшего парка.

– Когда я предложила Паше встретиться, как он сумел заманить и вас?

– Ему не пришлось меня заманивать. Узнав, что на этот раз речь идет о вас, я тут же согласился.

– Приятно это слышать. Но на что он вообще рассчитывал? На сеанс психоанализа? Неужели он думал, что я вывалю все свои проблемы человеку, которого вижу второй раз в жизни?

– Его вера в меня граничит разве что с верой в брата. Боюсь, он и в самом деле на это рассчитывал. В этом плане Павел несколько наивен, но вы не должны судить его слишком строго. Он всего лишь пытался помочь, пусть и несколько ошибся в средствах. Но, – Валерий останавливается, заставляя и меня поступить также, – если вам и в самом деле требуется помощь, это средство не будет таким уж бесполезным.

– Спасибо вам за предложение, но единственное, что мне нужно было сегодня вечером – не быть одной. Я потому и позвала… ласточку, зная, что он не откажет. Но могу я задать еще один вопрос?

– Сколько угодно.

– А… – я хотела спросить, какие отношения связывают Пашу с Кристиной, но в последний момент вспомнила – воспитанные люди не лезут в чужую личную жизнь. – Ничего. Этот вопрос тоже из разряда «Не твое дело», поэтому… – «Держись от этого дома подальше. И от Паши тоже». – Я поменяю вопрос. Когда я была у вас в гостях – непрошенным, кстати, гостем, – я заметила, что некоторые люди при упоминании о Паше несколько… насторожились. Вы не в курсе, с чем это связано?

– Вы крайне деликатно сформулировали вопрос. Что ж, порой поведение вашего друга озадачивает, я бы даже взял ваше выражение – настораживает. Я вижу, вы не совсем понимаете, что я имею в виду. К примеру, он может неожиданно пропасть на несколько дней, не говоря ни слова, а затем вернуться как ни в чем не бывало и хвалить капустный пирог. Или демонстрирует обрывочные, но, при том, несомненно, практические познания в совершенно разных областях: от искусства управления яхтой до тонкостей сбора снайперской винтовки. Круг его знакомых крайне широк, от людей без определенного места жительства до правительственных чиновников. О последнем знаю я один – стал свидетелем его дружеского телефонного разговора с министром снабжения. Что еще? При всей своей показной нелюбви к спорту он находится в превосходной физической форме. Умеет водить, хотя, по его собственным словам, никогда не имел автомобиля. Нет официального заработка, но может одолжить крупную сумму другу без каких-либо вопросов. Все это не может не навести на определенные мысли, не так ли?

– Звучит так, будто Паша киллер какой.

– Для киллера он слишком беспечен, но люди думают иначе. Я пытаюсь их разубедить, но, боюсь, ваш друг раз за разом дает новый повод для пересудов, и мои попытки безуспешны.

– Так вот что вы имели в виду, когда говорили про его достижения. Я думала, он стоит на месте, а выходит, что не тратил время впустую. Ясно теперь, почему он меня не слушал, когда я разорялась.

– Простите?

– Ну, я пару раз говорила ему, что он слишком… ну, как застоявшееся болото: ни ветерка, ни течения. А он, оказывается, тот еще тип. Вот же гад.

Мое дурное настроение выходит вместе со смехом Валерия.

– Чувствую себя так, будто он меня все время за нос водил. Странно, да?

– Это вполне естественно. Вы создали у себя в голове его образ как инертного человека, и когда выяснилось, что образ не соответствует действительности, вы несколько огорчились.

– Несколько огорчилась? Это мягко сказано. Я готова оттаскать его за волосы.

– Вы следили за упырем и горите желанием наказать человека, который, судя по всем признакам, явно является каким-нибудь суперкрутым агентом. Вы страшный человек.

– Еще месяц назад я и не думала, что когда-нибудь услышу подобные слова. До чего же это приятно.

– Вам нравится, когда вас называют страшным человеком?

– Мне нравится, что я нахожусь в одном предложении со словами «упырь» и «агент» и это не звучит дико.

Никогда не подозревала, что можно чувствовать такое умиротворение от простого разговора. И другая мысль: приди Паша один, и внутреннего мира бы как не бывало. Скорее всего, дело бы закончилось очередным разносом с моей стороны и игнорированием с его. Все-таки и в его простую голову порой приходят хорошие идеи.

– Но что вы теперь скажете Паше? Ведь он привел вас для того, чтобы «решить мои проблемы», наверняка он захочет услышать от вас подробный отчет.

– На этот счет не беспокойтесь, я умею красиво и многословно ходить вокруг да около. Павел и не поймет, что я переметнулся в ваш стан.

– Тогда не стоит его разочаровывать. Придумайте мне пару-тройку смехотворных дамских заморочек, которые решаются щелчком пальца.

– Я так и сделаю.

У уличного фонаря мы прощаемся. Валерий как настоящий джентльмен целует мне руку и неспешно возвращается к семье. Я разделяю мнение Паши на его счет – стоящий человек, по-другому и не скажешь.

Время – пятый час. Срок сдачи желания вышел. У меня горит оповещение о новом сообщении. Даже не открывая дневник, я знаю, о чем оно будет: «Уважаемый Участник № 98808, в связи с отсутствием отчета Золотая Рыбка вынуждена Вам сообщить, что Ваше желание не засчитано. Если Вы желаете создать новый круг, просим Вас обновить заявку. С уважением, команда Золотой Рыбки» или что-нибудь в этом роде. При мысли о том, что унижение на этом не закончится и придется еще пережить насмешки Сергея, я ускоряю шаг. Я не рассчитываю на его снисхождение, у моего Старика его просто нет, поэтому готова биться об заклад, что придется вытерпеть все, на что способно его воображение. Хотя, судя по желаниям, с воображением у парня плохо, может, достанется пара больных шпилек, но и только. Гораздо важнее другое – мои миссии закончились. Мне не придется больше носиться по городу без плана и конкретного маршрута, не придется нагло идти на контакт с незнакомыми людьми, не придется сочинять и выдумывать и считать бешеные удары сердца. Накатывает усталость – не приятная, как после тяжелого рабочего дня, а апатичная, та, что всегда на подхвате у истомленного бездельем тела.

Надо предпринять какие-нибудь дополнительные шаги. Научиться водить яхту или стрелять из снайперской винтовки как Паша. Или спуститься с небес на землю и хотя бы пойти на кулинарные курсы. Давно собиралась. Вопрос в другом – смогу ли сама?

Пятки начинают постепенно гореть, верный признак того, что скоро ноги откажут нести. Пора, наконец, вернуться домой и встретить поражение лицом к лицу.

Письмо от команды ЗР и в самом деле ожидает своей очереди. Оно практически слово в слово совпадает с тем, что я составила в своей голове – в изобретательности я им откажу. Но еще одно письмо, от которого нервничаю сильнее – от Сергея. Считаю до десяти, затем открываю его. Всего несколько слов: «Надо поговорить. Там же, в шесть вечера». Самого его в сети нет, сообщение об отказе он получит слишком поздно, поэтому кротко ругаюсь и волочу себя на выход.

Ехать надо на другой конец города – в ту самую «Тихую гавань», с которой моя жизнь взяла крутой поворот и которая, надо полагать, вернет меня обратно. Сергей пьет пиво, оглаживая улыбчивым взглядом официантку. Та бросает ему ответные взгляды из-под ресниц. Отлично, я должна вытерпеть еще и это.

– Неужели нельзя было выбрать место в центре? Я добиралась сюда целый час.

– И тебе здравствуй, рыбка моя. Будешь? Холодное.

– Я не пью.

– И поэтому я заказал тебе клубничного молока. Та красотка была здорово удивлена, сказала, что такого в меню нет, но она посмотрит, что можно сделать. Вот, кстати, и она. И твое молоко.

– Ты что, издеваешься? – та самая официантка ставит передо мной высокий стакан. По виду внутри и в самом деле молоко.

– Спасибо, милая, – подмигивает ей Сергей.

– Всегда пожалуйста, – мурлычет девушка и отходит, грациозно покачивая бедрами.

– Как это понимать?

– Просто мне показалось, что тебе должно нравиться молоко. Или я ошибся?

Ясно, он просто издевается.

– Зачем ты хотел встретиться?

– Разве обязательно должен быть повод?

– Значит, его нет?

Он улыбается. Я завидую белизне его зубов.

– Нет, сегодня он есть. Я хотел поговорить о желаниях.

– Так и знала. Ну давай, начинай. Кстати, Старики всегда упиваются радостью, когда рыбки заваливают миссии? Или ты один такой?

– Почему ты думаешь, что я упиваюсь радостью?

– Ну как же, ты выполнил желание, я твое – нет, разве не в этом дело?

– А кто тебе сказал, – Сергей наклоняется ко мне, – что я выполнил твое желание?

На минуту воцаряется пауза. Я раздумываю, что сказать.

– А разве нет? Я же видела фотографии на твоей стене, ты был в Гонконге, выполнить оставшуюся часть – раз плюнуть. О чем ты сейчас говоришь?

– Комитет счел, что я не выполнил все условия. Я получил отказ.

– Подожди, я что-то не совсем понимаю. Я не помню, чтобы вообще ставила тебе какие-то условия, о чем речь?

– «Несоответствие Условию №1». Если тебе это о чем-то говорит, ты разбираешься в новых правилах лучше меня. Но, судя по твоему ошарашенному личику, ты понимаешь не больше моего.

– И что это значит? Что мы оба срезались?

– Если у тебя в рукаве не припрятан козырь в виде хакера или родственника в команде ЗР – то да.

– Выходит, – я все-таки отпиваю из стакана, и Сергей ухмыляется, – ты в том же положении, что и я.

Едва ли эта новость приносит мне какое-то облегчение. Мне бы радоваться, что мой Старик оказался не сильнее меня, но это не меняет того факта, что с ЗР придется попрощаться. Мы в равном положении, и мне приходит в голову, что Сергей может чувствовать себя хоть капельку так же плохо, как и я.

– Что ты будешь делать теперь?

– У нас осталось по одному желанию, – говорит он. – Не знаю, как ты, но свои я составлял тщательно. Будет жаль, если оно пропадет.

– Я уже убедилась в твоих тщательно составленных желаниях.

– Ладно, не кипятись, ты просто не увидела других вероятностей.

– Ты себе представить не можешь, сколько вероятностей я увидела, но все они, как один, вели в тупик.

– Быть того не может, – усмехается он, – “Золотая Рыбка” гарантирует, что одна из вероятностей приведет к успеху. Ты просто не там искала.

– Знаешь что, Сергей? Я стояла в автобусе и дышала вонючим мужиком целый час для того, чтобы ты, человек, который даже не удосужился обговорить нашу встречу, не сидел здесь весь вечер в одиночестве. По пути, конечно, до меня дошло, что придется выслушивать твои язвительные комментарии по поводу моей неспособности справиться с таким простым желанием как твое, но менять что-то было поздно. Однако теперь, когда я узнала, что ты тоже завалил свою часть, не вижу причин здесь оставаться. У тебя столько же прав издеваться надо мной, сколько у меня над тобой, а постольку издеваться над человеком ниже моего достоинства, я, с твоего позволения, пошлю тебя к черту и пойду.

– Ты подумала?

– Над чем я должна была подумать? – я шиплю ему в лицо. Еще чуть-чуть – и всажу в него клыки и парализую ядом.

– Я давал тебе домашнее задание. Ты его выполнила?

– Какое еще домашнее… ах, это. Что же там было-то… У тебя все прекрасно, у меня нет, и это означает, что у меня проблемы с воображением. Нет, у меня не было времени, чтобы раздумывать над такой чепухой.

– Ай-ай-ай, – укоризненно цокает он, – как нехорошо. Домашние задания, рыбка моя, залог твоей успеваемости. Ладно, так и быть, будет за тобой должок к следующему разу. Я позвал тебя сюда не для этого.

– А для чего?

– У нас осталось по одному желанию. Будет обидно, если они пропадут. Давай их выполним.

На секунду мне кажется, что мой Старик сошел с ума. Но у него не течет слюна, не идет изо рта пена, он не бьется в припадке и выглядит настолько серьезно, что мысль о сумасшествии приходится отставить.

– Не знаю, как ты, а я уже получила уведомление от ЗР о прекращении своего круга. Не думаю, что нам позволят продолжить после того, как мы оба потерпели провал.

– Причем здесь ЗР? Игра выполнила свое предназначение, свела двух игроков вместе, остальное зависит только от нас. Мы оставим те же условия, просто теперь обойдемся без посредника. Скоротаем время до следующего круга. Терять ведь все равно нечего.

Это… неожиданное предложение. Не могу сказать, что оно мне не праву. Сама мысль о том, что я могу продолжить участие в игре, пусть и таким способом, а значит, продлить этот момент еще на семь дней, соблазнительна. И, кто знает, может, по прошествии этих семи дней у меня будет достаточно сил, чтобы продолжить в том же духе. Жить ярко. Продержаться до следующего круга, а там, я уверена, окрепну настолько, что “Золотая Рыбка” станет не целью моего существования, а лишь средством. Неужели получится? Неужели выберусь из этой рутины?

– Я согласна. Какой срок?

– Следующее воскресенье, – Сергей смотрит на часы, – семь вечера.

– Договорились.

– И, – его оклик застает меня уже на выходе, – не забудь про домашнее задание!

Глава 3.

– Их только шесть. Шесть номеров за три дня. Если так продолжится и дальше, мне не на что рассчитывать.

– А ты следуй своему плану.

– Я и следую! Но это, видимо, один из тех исключительных случаев, когда планы не срабатывают должным образом. В моменты, когда не срабатывают планы, нужно включать импровизацию, но я отношусь к категории людей с аналитическим складом ума, и когда дело касается мгновенной переориентации, я теряюсь. У меня составлен четкий распорядок дня: с утра – занятия в университете, после них обед в кафе, причем кафе я постоянно меняю, затем курсы по скалолазанию, вечером – различные тренинги. Я четко следую своему плану уже третий день, но этого недостаточно, нужно что-то новое, но я не знаю что. Даже эти шесть номеров достались мне с таким трудом, дважды пришлось выкручиваться, и с моей способностью к сочинению получалось крайне неуклюже. Через четыре дня мне придется признать, что я не адаптирована к жизни в современном, постоянно меняющемся обществе. Обществу не нужны люди, не умеющие приспосабливаться, действующие автоматически, по заранее составленному графику, им нужны те, кто может действовать уверенно и обходить подводные камни, знающие, когда нужно умаслить, подкупить или наоборот запугать и принудить. Я не приспособлена к жизни в этом мире, я отомру, как атавизм, и стану печальным примером для сотен других людей, которые, прячутся, подобно мне, в заранее расписанных на долгие годы жизнях.

– Уау. У меня… нет слов. Если шесть телефонных номеров могут довести тебя до такой истерики, что будет, если у тебя потечет бачок?

– Я не совсем понимаю.

– А, я попыталась пошутить. Меняй план, придумай что-то новое.

– Что? Я же говорю, у меня ничего не получается!

– Как насчет того, чтобы притвориться финансовым консультантом? Встань у дверей в торговом центре, возьми папку с ручкой и вперед. Они за день сотни людей раскручивают.

– Но… это ведь будет ложь. Что, если меня попросят предъявить разрешение?

– Я видела только, как консультанты пристают к людям, не люди к ним. По-моему, никому и в голову не придет требовать у этих проныр разрешения. Но, если тебя не устраивает этот вариант, как насчет ночного клуба?

– В клубах есть консультанты?

– Ну разве только по коктейлям и экстази. Снова шутка. Просто сходи туда развеяться. Идеальное место для знакомства без обязательств. При должном усердии можешь даже набрать оставшиеся номера до конца срока.

Минуту далекий город молчит. Через экран доносится просто физическая неловкость. Аналитическому городу стыдно, что он вспылил. Откашлявшись, он отмирает.

– Да, я приму последний вариант на заметку. И, если время будет поджимать, рассмотрю и первый. Спасибо за помощь. И… мне жаль, что так получилось с твоим кругом.

ЗР вовсю раскручивают платную версию. Старики воспринимают анонс с легким скепсисом, не ожидая от новинки ничего хорошего.

«Если это будет что-то наподобие последних обновлений – увольте меня».

«Да даже если и наподобие, покупать-то ее тебя никто не заставляет».

Я не оставляю комментариев, это бесполезно и бессмысленно. Насколько я могу судить, лидеры считают также. Ни один из них так и не отписался по поводу недавних изменений, хотя рыбки, начиная с третьей десятки, только о том и трубят. Иногда мне кажется, что им доставляет истинное наслаждение давать всему миру знать, что они имеют собственное мнение. Подобных им миллионы, им просто жизненно необходимо высказаться, и черт с ним, что никто не услышит, главное – не остаться в стороне, внести свою лепту, раскрыть свое «я». Наверное, в реале им не хватает внимания.

Что новенького? За последние два часа – восемь новых миссий, из них засчитано четыре. Некий Рубиус анонимно нанял следить за собой детектива и устроил из своей жизни шпионский боевик. До двух часов ночи я просматривала ролики и смеялась, не в силах от них оторваться. Рубиус в темных очках на пол-лица, шляпе и пальто с поднятым воротником с выражением крайне озабоченным и загадочным нарезает круг за кругом на автобусе. Затем подрывается с места и выбегает через переднюю дверь. Чтобы через три секунды вбежать через заднюю и сесть туда же, где сидел. Слышно, как сдавленно хихикает оператор. Это что-то новенькое. Как правило, рыбки работают по одному, даже Серый_Мыш, снимал свой прыжок сам на три камеры: одну на крыше, одну на шлеме, одну на скамье. Видеозаписей всего восемь. Я смеюсь над ними, зная, что парень никогда не станет лидером.

Сегодня вторник. Еще даже не наступил полдень, и я не знаю, чем себя занять. Одна мысль не дает мне покоя. Я пытаюсь отогнать ее от себя, но она настойчиво маячит перед глазами, не желая сдаваться. В конце концов, я покоряюсь и позволяю ей взять верх.

Старик на месте. Он даже не оборачивается на звук моих шагов, но я замечаю, как дернулась его голова – задрал к небу подбородок, явно готовясь к перепалке. Что ж, не будем его разочаровывать.

– А вы все так же сидите у дырки с водой. Не много ли ей чести?

Он смотрит на меня, и узнав, хмыкает. Кажется, тоже скучал.

– Уж точно не больше, чем мне.

– Тонкий намек на то, что не рады меня видеть?

– Не такой уж он был и тонкий, раз даже ты сумела его понять.

– Ну уж нет, сегодня я не дам вам радости вывести меня из себя.

– Что такое? Так нужна моя история, что снова притащилась в этакую даль?

– Как будто вы ею поделитесь, этакий вы скряга. Я приехала посидеть у дырки с водой.

– В городе таких, поди, полно.

– Но в городе нет таких приложений, как вы.

Некоторое время мы не разговариваем. Я смотрю на то, как солнце тонет в воде и пытается выплыть наружу тысячами иголок. Когда поднимается ветер, его попытки выбраться становятся более отчаянными. Оно идет вниз, затем скользит вверх, чтобы блеснуть на пике и опять погрузиться на дно нитями паутины, покачивающимися на мелководье переменчивыми частицами света.

Подобное представление гипнотизирует. Мозг расслабляется, тело перестает быть напряженным, и я понимаю, что сижу и раскачиваюсь в такт волнам. Сбрасываю с себя оцепенение и обращаюсь к Егор Тихонычу.

– Так все-таки водится здесь рыба?

Старик закатывает глаза.

– Как была тупицей, так ею и осталась.

– Это значит да?

– Это значит нет.

– Говорят, остальные постояльцы сюда не приходят, потому что боятся вас. Почему вы их терроризируете?

– А почему у этих бесхребетных созданий нет ни капли характера?

– То есть, обладай они твердым духом, вы бы их не задирали?

– Я этого не говорил.

– Информативности в ваших словах столько же, сколько и во флирте юной кокотки.

– Хорошее оскорбление, – одобрил Егор Тихоныч и задумчиво пожевал губами.

– Это вам о чем-то напомнило? Или… неужели какая-нибудь юная красотка и вам в любви признавалась?

– Не твое дело.

– Серьезно? Вам? Я требую подробностей! Кто это был?

– Не. Твоего. Ума. Дело.

– Наверняка какая-нибудь трепетная барышня, которая была от вас без ума, не иначе. Вы покраснели. Давайте, колитесь.

– Мне хоть кто-то в любви признавался, – огрызнулся старик, – а тебе?

– Хороший удар. Мне – никогда.

Умиротворения как не бывало. Я начинаю спрашивать себя, зачем приехала сюда тогда, когда мне нужно все силы бросить на желание. Это непростительный и уже вполне профессиональный промах с моей стороны – трата времени.

– Когда мне было четырнадцать, – вдруг говорю я, – один мальчик из параллельного класса сказал, что я ему нравлюсь. Не то, чтобы он тоже мне нравился, но он сказал это при всех. Знаете, что значит для тихого, закомплексованного подростка такое признание, особенно, когда его делают ему, а не самой красивой девочке класса? В общем, он постоянно заходил на переменах, он угощал меня конфетами, провожал до дома, нес портфель. А через… сколько же там времени прошло? Через месяц где-то он пришел в школу с синяком под глазом и перестал к нам захаживать и больше со мной не разговаривал. Мне только летом рассказали, в чем было дело. Оказывается, его мама пригрозила ему, что если в четверти у него выйдет хоть одна тройка, она не купит ему приставку. Вот он и решил со мной сдружиться, ведь контрольные для параллельных классов составляются одинаковые. А мальчишки из нашего класса об этом прознали и решили его проучить, и после того раза он меня будто не замечал. Я к чему веду: мне не признавались в любви, просто сказали, что я нравлюсь, но тому были какие-то корыстные причины. Поэтому, цените то, что было у вас, что какая-то трепетная красавица раскрыла вам свое сердце, несмотря на то, что скорей всего боялась, что при вашем-то характере вы могли ее высмеять.

Он молчит, я пытаюсь вспомнить, как звали того мальчика, который сказал, что я ему нравлюсь. То ли Жека, то ли Женя. В памяти осталось только худое светлое лицо и спортивный, с маленькой дыркой на колене костюм. Немного, видимо, мой незадачливый ухажер для меня значил.

– И это еще раз подтверждает то, – говорит старик, – что люди всегда лгут ради собственного благополучия. Есть люди двух категорий: те, кто создан искусно врать, и те, кто создан вечно быть обманутым. Ты из вторых, тут даже сомнений нет. У тебя даже на лице написано, что ты непроходимая тупица.

– Полегче на поворотах! Я вам тут душу излила не для того, чтобы вы ее потом так вывернули.

– Для чего же тогда?

– Я же сказала, глухой вы старик, – чтобы вы ценили сделанное вам признание! Оно не дается просто так, его еще заслужить надо.

– Я знал многих ослов, которые добивались любви по мановению пальца, ни прикладывая к тому ни малейшего труда. Не надо мне тут говорить, что любовь нужно заслужить – она приходит просто так. Сердцу, находящемуся в безделье, немного нужно, чтобы кем-то себя занять.

– Ну почему вы такой противный?

– А почему ты такая незрелая? Рассуждаешь как малолетка, мямлишь, как тряпка, бросаешься из крайности в крайность. Просто противно слушать этот детский лепет, так и вижу тебя в чистеньком платьице да с белым бантиком. Тьфу!

– Так что же мне, по-вашему, делать?

– Будь тверже, недотепа. Учись видеть и думать головой. И проваливай прямо сейчас, пока я сам тебя отсюда не выпнул.

Быть тверже? Как будто я бы этого не хотела. Будь я тверже, не было бы сейчас всей этой заварухи. Будь я тверже, я смогла бы добиться всего сама – поставила цель и пошла к ней, сшибая все на своем пути. Будь я тверже, не было бы ни Золотой Рыбки, ни Серого_Мыша, ни Майи, ни Сергея и уж тем более ни его желания. Особенно последнего, из-за которого я второй день будто вижу себя со стороны.

Получая каждое новое желание от моего чокнутого Старика, я думаю, что хуже быть не может. Однако реальность всегда оказывается чуточку непредсказуемее, чем я рассчитывала. Так, первое желание поставило меня в тупик, второе вывело из равновесия, но третье… Третье побило все, что только можно представить. Ни у одной из рыбок я не видела миссии, хоть отдаленно напоминающую мою. Потому что ни один нормальный Старик не даст своей рыбке такого задания. Это настоящий вызов самой человеческой природы, и это же против всех правил. Два слова на картонной карточке, которые взорвали мое сознание. Если б я вытащила это желание первым, и речи быть не могло, чтобы я всерьез рассматривала эту затею. Я бы тут же отписалась команде ЗР и, кто знает, вполне возможно, что Сергея бы просто пожизненно дисквалифицировали из игры, потому что такие участники – угроза существованию приложения. Однако сложилось так, что это желание досталось мне тогда, когда я готова была согласиться на все угодно, лишь бы продлить свое пребывание, пусть и нелегальное, в ЗР. Я не могу отказаться выполнить это задание, только не сейчас.

Значит, остается снова искать возможности.

Выходит трейлер новой версии, его продолжительность не более одной минуты, но он меняет отношение даже самых решительно настроенных против него участников. Их оборона дает трещину, в комментариях появляется некое колебание. Отзывов пока немного, все пересматривают трейлер и настороженно ждут дальнейших шагов со стороны разрабов. Признаться, я сама пересмотрела ролик несколько раз, поддаваясь профессионализму режиссерской работы.

Под музыку кадры сменяют один другой. Сначала камера по круговой облетает сверху буровую платформу, брошенную посреди океана. На платформе с ружьями в руках стоят четыре человека, и, сложив ладони козырьком, наблюдают за объективом. Затем мгновенное реалистичное погружение на дно, от которого перехватывает дыхание. Дайвер показывает два больших пальца. На экране надпись «Новые желания». После – сверхскоростной полет вдоль скалы. По камням, то удлиняясь, то укорачиваясь, мчится тень от огромных крыльев. Следующий сюжет. Камера движется в группе людей в костюмах. Оператор смотрит вправо: женщина в очках и с туго стянутым пучком на голове чуть заметно кивает в камеру. В то же мгновенье происходит столкновение с другой группой, от которой отделяется хищного вида человек и жмет оператору руку. Затем плавность сменяется хаосом. Камера в чьих-то дрожащих руках захватывает лишь ноги человека, с сумасшедшей скоростью поднимающегося вверх по лестнице. Видно темные стены, перила, прыгающие спины, бетонные ступени. Бегущий впереди внезапно распахивает какую-то дверь, и все озаряется закатным светом. Когда фокус камеры приходит в норму, видно, что тот же самый человек бежит к краю крыши и прыгает вниз. Не успеваю охнуть от ужаса, как оператор добегает до края и я вижу того парня, выныривающего из бассейна на крыше уровнем ниже. Заброшенная станция метро. Надпись «Новые исполнения». Старый мужчина-эскимос с изрезанным морщинами деревянным лицом. Девочка с темной, как ночь, кожей и дредами с разноцветными резинками на голове. Католический священник в рясе. Надпись «Новые Старики». Смеющаяся женщина со спутанными прядями светлых волос. Улыбающаяся девушка в вязаной шапке. Парень с оттопыренными ушами и круглым рюкзаком за спиной. Надпись «Новый Ты».

Они поменяли концепцию. Если раньше это было «Выйди из зоны комфорта», то сейчас они проповедуют «Испытай все». Это логично, человек вышел из кокона, человеку нужно исследовать окружающий мир. Но эта новая ступень – для тех, кто испробовал свои силы хотя бы на одном круге нынешней версии, она недоступна для абсолютных новичков, лишь для бывалых участников. Это дает преимущество Старикам, и потому последние чувствует себя в некоторой растерянности, как дети, которые плохо себя вели, но внезапно получили подарок от Деда Мороза. Разрабы, должно быть, наслаждаются произведенным эффектом: одним трейлером они положили конец волнениям в сети и приковали к себе внимание.

Спустя час после выкладки на официальном сайте, трейлер запустили в u-tube. Под видео, как грибы после дождя, полезли тысячи комментариев тысячей пользователей, желающих знать, что это за приложение. Представитель ЗР неустанно отвечал на одни и те же вопросы и бесконечно скидывал одну и ту же ссылку. Воцарилось настоящее сумасшествие.

Сергей связался со мной сам. Ему до жути хочется узреть мою реакцию на желание.

– Есть сподвижки?

– Ты чокнутый.

Смеющийся смайлик.

– Я немного разочарован. Я думал, твоя реакция будет более… бурной.

– Ты просчитался. Все свои эмоции я спустила на первые миссии. Больше ничего не осталось.

– Уверен, это ненадолго. Как только приступишь к новому желанию, у тебя откроется второе дыхание. Тогда станешь более многословной и живой.

– Ну да, живой. Как же ты там говорил? В моем лице ты видишь живущее человечество?

– Это так.

– А в твоем лице я вижу только одного г……ка.

– Не надо так сердиться, я ведь для тебя стараюсь.

– Я не сержусь. По правде, даже ожидала чего-то подобного. Ты просто оправдал мои ожидания.

– Тогда и ты оправдай мои, и будем квиты. И помни, ты свободна.

Я даже не стала спрашивать, что он имел этим в виду, просто вышла из сети и все. Мне нужно было раскинуть мозгами, увидеть возможности, которые пропустила, выпустить себя на волю, раскинуться так широко, как это возможно, потому что с моего места я не видела решения. Значит, нужно было расшириться, не разделиться, а именно стать больше. Маленькому человеку недоступно выполнение такого желание, но у человека большого появлялся шанс. Нужно стать большим, уверенным, значительным, чтобы все вокруг казалось меньше и вероятней. Будь тверже, сказал мне старик, учись видеть и думать головой. Пришла пора следовать мудрому совету.

Говорят, собаки чувствуют страх. Если замешкаешься, позволишь боязни исказить черты твоего лица, сквозь тончайшие поры кожи просочатся наружу тонкие нотки страха, и тогда атаки не избежать. Собаки знают, на кого можно напасть, а кого лучше обойти стороной. То же самое справедливо в отношении хищников. Однако мой новый соперник, тот, о котором я и не задумывалась до разговора с Сергеем, гораздо опаснее любого хищника, ибо после встречи с последним есть небольшой шанс выжить, тогда как после встречи с ним – никакого. Он в миллионы раз сильнее любого смертоносного оружия, изобретенного человечеством до сих пор,он переменчивее непредсказуемого женского настроения, он коварнее любого шпиона, когда-то либо оставившего свой незаметный след в истории. Он ничтожный, размером с бактерию, и колоссальный, с размах ночи, укладывающий спать половину земного шара за раз. Он может проявить жестокость, соразмерную с жестокостью Гитлера к евреям, или явить милосердие, сравнимое с милосердием Перо. Он может оттягивать свое появление до последнего, а может явиться как гром среди ясного неба, может затаиться, как партизаны в лесу, а может ступать открыто и грозно, как армия, преследующая неприятеля на собственной земле. Такой противник делает честь любому человеку, и честь тем больше, чем крепче ему противостоишь.

И стоит ли говорить, что подобный соперник пугает меня до дрожи?

Я составляю в уме различные возможности. Их немало, спасибо Сергею за преподанный урок, но не все они одинаково подходят для реализации. Какие-то варианты я кручу вокруг оси больше минуты, к двум-трем шершавым идеям подступаюсь со всех сторон, пытаясь сгладить их до нужного состояния, штук шесть-семь мыслей проносятся грузным товарным составом, не задерживаясь более, чем на две секунды, еще пара приговариваются мгновенно и без права на амнистию. Я не хочу казаться трусливой, но еще больше не хочу пострадать, приняв неверное решение, а потому перебираю вероятности как мулла перебирает четки. В голове моей роятся и жужжат, тесня друг друга, сотни мыслей, причем половина из них не имеет к желанию никакого отношения. Я пытаюсь выстроить их в ровный ряд, но когда ловлю себя на том, что рассматриваю одну и ту же вероятность уже в третий раз, понимаю, что требуется отдых. Мне нужно на воздух. Пусть он и стекает капельками пота по красным щекам, и куски асфальта наматываются на колеса машин, он все же лучше, чем мертвая атмосфера помещения, убивающая всякую мысль.

Я открываю подъездную дверь и влетаю в Пашу, пытающегося проскользнуть внутрь без магнита и кода. Только его мне сейчас не хватало.

– Что ты здесь потерял? Только не говори, что мимо проходил, все равно не поверю.

– А я и не собирался. Я к тебе, вообще-то, – ширине его улыбки может позавидовать Чеширский кот.

– А я ухожу, вообще-то. Ты немного не вовремя.

Однако вместо того, чтобы расстроиться, он радуется.

– Как раз хотел вытащить тебя на прогулку. Я знаю прекрасное место, тебе там точно понравится. Идем-идем, это недалеко. И не надо цепляться за скамейку, это святилище старушек, где они будут сидеть, если ты утащишь ее с собой?..

Что мне точно не понравится, это присутствие рядом громкого человека в момент, когда особенно требуется тишина и время для того, чтобы побыть одной. Трудно на чем-то сосредоточиться, когда рядом шагает огромный мужчина, отбрасывающий на тебя свою тень, и шумно восторгается погодой, от которой вянут даже камни, поэтому я делаю несколько попыток освободиться. Паша мягко, но непреклонно сжимает мой локоть в тиски и полутащит, полунесет в одному богу ведомом направлении.

Будь тверже, сказал Егор Тихоныч. Попробуй стать тверже, когда твои ноги волочатся по тротуару, а вся рука помещается в двух пальцах похитителя. В конце концов, это унизительно. Разве Паша не видит по моему лицу, что я пытаюсь стать тверже? И он не затыкается. Ни на секунду. Я раньше и не знала, что мужчины могут столько говорить. Нет, я, конечно, слушала спортивных комментаторов, но даже самый говорливый из них порой набирал порцию воздуха для следующего раунда пояснений, но Паша превзошел их всех. Он оказался виртуозом слова. И что самое удивительное, он не тратил слова попусту. В основном он выдавал исторические или географические справки по поводу того или иного архитектурного объекта, обращал мое внимание на особенности установки пластиковых остановок, расписал возникновение и развитие мьюзов в России и назвал расположение ближайших к нам бомбоубежищ. Не думаю, что мне когда-либо могли пригодиться эти знания, но я слушала. Преимущественно потому, что Паша не давал мне вклиниваться в свой монолог. Когда он дошел до контрабандных партий сигар, мне на ум пришел недавний разговор с Валерием. Я окинула Пашу тем новым взглядом, которым удостаивают человека, которого видят впервые. Если б я не знала его с детства, каковым было бы о нем мое впечатление теперь? Пожалуй, я бы решила, что он разгильдяй, но разгильдяй опасный, не из тех, кто сам по себе, а из тех, кому непременно нужен спутник, если не для проказ, то хотя бы ради общения. Будь моя воля, я бы обошла его стороной, как вот эта молодая мама, крепко прижимающая к себе маленькую дочь. С первого взгляда Паша не внушает доверия. Со второго, впрочем, тоже. Может, поэтому он тянется к своим старым друзьям, к тем, кто знал его с детства?

– Вот и пришли, – Паша останавливается, и я вбиваю нос в его футболку.

– Торговый центр. Ты привел меня погулять в торговый центр.

– Ну да, а что такого? Девушкам ведь нравятся торговые центры. И потом, на улице плюс тридцать, можно схватить солнечный удар, а здесь есть и фонтан, и лотки с мороженым, и кафе, и аквапарк, и кинотеатр на четвертом этаже, и зона отдыха, и самое главное – кондиционеры на каждом углу. Просто рай для горячей души.

– Разве тебе сегодня не надо на работу?

– Я отключил телефон.

– А если срочный вызов?

– Как-нибудь потерпят до завтра. Давай по мороженому.

Мы съедаем каждый по два рожка мороженого, поливаем сверху ананасовым соком, который выжимают тут же при нас, и я расслабленно откидываюсь в кресле. Однако Паша уже встает на ноги и снова тянет меня за собой.

– Нужно все это разболтать, – говорит он, – а то потом живот заболит.

Следующий час напоминает времяпровождение парочки. Мы умываем лица в фонтане, хотя я и пыталась доказать, что вода там грязная, слушаем визги из аквапарка, прыгаем на выставленных на продажу матрасах, выбираем кухонный гарнитур, выстаиваем трехметровую очередь в супермаркете ради бутылки с простой водой, щупаем авторские хэнд-мейды и строим рожицы щекастому хомяку в зоомагазине. Время проходит быстро. Есть такие люди, рядом с которыми время тащится как комиссия тогда, когда ты к ней готов, а есть такие как Паша. Когда мы смотрим на маленьком экране премьеры фильмов, я замечаю, что на улице уже темнеет.

– Уже девятый час, пора сворачиваться.

Паша не спорит, но когда до выхода из центра остается десять шагов, он застывает перед витриной как вкопанный.

– Смотри, какое платье.

– Не твой размер.

Но платье и в самом деле великолепно.

– Примеришь?

– С какой стати?

– Ну ведь денег за это не возьмут. Пошли-пошли.

– Здравствуйте, чем могу вам помочь?

Я предоставляю Паше выпутываться самому.

– Мы тут с женой мимо проходили, и увидели на витрине платье. Супруга сказала, что пока его не примерит, отсюда мы не уйдем. Кто я такой, чтобы с ней спорить?

– У вас хороший вкус, это платье из новой коллекции, завезли только на прошлой неделе. Его еще никто не примерял, вы будете первая. Пройдемте.

Я показываю «мужу» кулак и иду в примерочную. Когда остается только застегнуть молнию, шторка приоткрывается и Паша всовывает в кабинку лицо. Я выталкиваю его пятерней.

– Совсем ох…ел?

– Я только туфли принеф, они фместе идут. Ты мне челюсть сфернула.

– Давай их сюда. Будешь знать в следующий раз, как подсматривать.

– Я не подсматривал, они сами впустили, я ведь муж. Это на левую ногу. А тебе идет. Платье, я имею в виду. Сразу стройная стала.

– Паш, если не умеешь делать комплименты, просто помолчи… Оно мне в груди большое.

– Можно в лифчик платочки засунуть.

– Пшел вон.

– Я принесу другое, там в углу с оборками висело.

Второе оказалось слишком коротким. Третье было прямое как мешок. А четвертое понравилось нам обоим.

– Хоть сейчас на выпускной, – сказал Паша.

– Почему на выпускной?

– Да так…

К слову сказать, он их купил: и платье, и туфли к нему. Когда уже отошли от центра, захлопал по карманам, сказал, что потерял ключи от квартиры и побежал обратно. А пять минут спустя вернулся с двумя пакетами.

– Держи.

– Что это?.. Ты что, их купил? Ты обалдел? Ты видел, сколько они стоят? Надо их вернуть, пошли, пока бутик не закрылся.

– Их уже не примут, я попросил девчонок бирки срезать. Не кипишуй, это будет мой подарок тебе на рождения.

– Мой день рождения будет через месяц.

– Ну вот, я просто подготовился заранее.

– Паш, на эти деньги можно полгода жить. Ты о чем думал?

– Хотел сделать тебе подарок.

– Ты больной. Делай такие подарки, если ты миллионер. А если отвечаешь на вызовы домохозяек, дари фиалки.

– Фиалки на выпускной не наденешь.

– Да причем здесь выпускной?

– Ален, Валера мне все рассказал. Я знаю, что твои третьекурсники пригласили тебя на выпускной, а у тебя даже платья не было, поэтому ты отказалась. Я, правда, не понял, причем тут дом престарелых, но зато на выпускной ты теперь точно пойдешь. Стоило из-за этого переживать.

Опасный, что б его, разгильдяй. Самая натуральная ласточка.

Он провожает до дома, полуслепой рыцарь с татуировкой, вручает пакеты и убегает, на ходу включая телефон. Не успевает даже перебежать дорогу, когда последний взрывается звонком. Паша покаянно берет трубку, машет мне рукой и бежит. Либо на вызов по работе, либо разбираться с проблемами товарищей.

Изучаю выложенные миссии. На странице Tumana пусто. Ждет окончания недели, чтобы приступить к следующему желанию, пока Майя изображает из себя охотницу за холостяками. Я листаю его миссии, как листают любимый альманах: все уже давно прочитано и усвоено, но вдруг да мелькнет среди знакомых строк что-то новое? Выкладывается уже три года, самый короткий перерыв между миссиями – одна неделя, самый большой – три с половиной месяца. Если ЗР для него значит хотя бы песчинку из той бури, которую ему приписывают, эти три месяца бездействия дались ему нелегко. Мысленно я рисую Tumana. Мне кажется, это должен быть худощавый скуластый мужчина лет тридцати, предпочитающий скрываться в одеждах серых и черных оттенков и прячущий глаза за козырьком кепки или низко надвинутым капюшоном. Впрочем, это собирательная картинка для каждого лидера из первой десятки и догоняющего из второй. Процентов на восемьдесят уверена, что работает в офисе, может, в отделении банка, приходит на работу к девяти утра, до обеда срастается с компьютером, затем пьет кофе из пластикового стаканчика и обменивается сплетнями с коллегами, а затем до шести вечера нарабатывает себе геморрой. Хотя, может статься, что он окажется кинологом на пенсии – черт их разберет.

Я трачу прорву времени на бесполезные вещи вместо того, чтобы думать о собственной миссии. Я стала старше на шестьдесят часов, но ни на йоту мудрее; Сергей доказал серьезность своих намерений, и мне нельзя от него отставать. Я достаю карточку снова и в десятый раз перечитываю третье желание.

«Обмануть смерть».

Теперь эти два слова уже не производят на меня такого оглушающего эффекта, как в первый раз. Впрочем, и в первый раз мне хватило самообладания, чтобы не требовать от Старика немедленных объяснений: плавали, знаем. В уме я прокрутила наш предполагаемый диалог, включающий такие родные и любимые Стариком понятия, как ответственность, возможность, свобода; непосредственное участие самого Сергея даже не понадобилось. Я знала наперед, что он скажет, поэтому освободила нас обоих от этого декоративного элемента. Сразу приступила к поиску возможных решений.

Если бы слово «смерть» было написано с большой буквы, я бы могла обыграть этот момент: нашла бы в сети пользователя с таким же ником и навешала ему на косу лапши. Могла бы найти игру с подобным названием и пройти ее до победного конца. Могла бы пойти на костюмированную вечеринку, найти там парня в скелете и украсть у него череп. Могла бы полить водой засохшее растение. Могла бы починить вышедший из строя гаджет. Все это возможно, если буду рассматривать понятие «смерть» в переносном смысле: как человека, понятие, образ, засуху или поломку. Мы часто используем слова в переносном смысле, показывая связь двух вещей и оригинальность своего ума, сумевшего эту связь уловить; благодаря переносному смыслу возникла метафора, обогатился русский язык и у меня появились пять возможностей вместо одной. Жаль только, что сейчас не тот случай, когда слово «смерть» используется в переносном значении.

В самые туманные моменты, когда мой мозг уже не различал границу между сумасшествием и нормой, я даже подумывала о том, чтобы и в самом деле подразнить смерть. Даже в радиусе десяти метров ее было много: на скрипящем рекламном баннере, который не сегодня-завтра может рухнуть на голову; на автобусной остановке, которую так любят таранить не справившиеся с управлением водители; на брошенной посреди тротуара упаковке от мороженого, на которой можно поскользнуться и удариться виском о бордюр; на пешеходном переходе, где тебя может сбить не в меру разошедшийся пьяный подросток на отцовском автомобиле. Если задуматься, то смерть витает в воздухе, только протяни руку – и можешь нащупать ее плащ. У дороги караулит смерть от несчастного случая, на скамейке скучает сердечный приступ, у здания бродит преступная халатность, а на автозаправке курит неосторожность. Если у тебя хорошо развито воображение, или интуиция, или та щель, через которую медиумы общаются с потусторонним миром, – этих старух с косой можно почувствовать. Ощутить внезапное понижение температуры, или обратить внимание, как внезапно стихли все звуки и замедлились все движения, или просто увидеть, что на тебя смотрит кто-то не из твоего мира – и вот ты уже соприкоснулся со смертью. Проблема в том, что я – вот уж самонадеянность с моей стороны, – отношу себя к психически нормальным людям, поэтому я не чувствую ни ледяного дыхания, ни чужого пустого взгляда из-под капюшона тысячелетней давности. Что возвращает меня к тому, что Сергей не поверит, если я скажу ему, что через меня прошло что-то вечное и незыблемое или за мной следит вон та – видишь, там, у окна, ну вон же, – маленькая застенчивая старушка с игрушечной косой.

Переносное значение не подходит, связь с потусторонним миром не докажешь, поэтому мне остается только рисковать жизнью, что, по понятным причинам, вызывает во мне желание сдать моего Старика в психушку.

Сдать Старика в психушку. Сдать. Старика. В психушку. Сдать. Старика.

Бросаюсь в спальню, вытряхиваю из-под одеяла ноутбук и жму на кнопку включения. Что я знаю о своем Старике, кроме имени, которое может оказаться даже большим вымыслом, чем сказка о трех китах? Ник «Кащей Бессмертный». Выполненных миссий – двадцать пять, не засчитанных – четыре, из них последняя – моя. Я ищу список рыбок, выполнявших его желания. Таких только две – я и некий Saмаритянин. Этого не может быть. Если он выполнил двадцать пять желаний, значит, это у него минимум девятый круг, соответственно, он был Стариком минимум девять раз. Тогда где все остальные рыбки? Я обращаюсь с вопросом ко всем сидящим онлайн, через пять минут получаю ответ: игроки, не заходящие на свою страницу в приложении более полугода, автоматически удаляются из списков вместе с дневником. Значит, у него были рыбки, только кроме Saмаритянина, игру не продолжил никто. Моя психика играет со мной злую шутку, из-за этой новости у меня все плывет перед глазами, хотя объяснение может быть до смешного простым – просто устали от игры или нашли в себя в реальной жизни. Я отправляю Saмаритятину сообщение, но он не в сети, и мне остается только ждать.

Когда голова занята мыслями о смерти, все – вот уж удивительно – валится из рук. Я окапываюсь на странице Sамаритянина, пытаясь угадать, какие из миссий были даны Сергеем. Их всего восемь, но попробуй угадать, которые из них были заказаны человеком, несущем ответственность за все человечество. Последний раз рыбка была в сети два дня назад, выложив последнее, третье желание из серии. Это означает, что в следующий раз он может появиться, только получив новый круг, а когда это произойдет, знает только сам черт. Если бы я соображала чуть быстрее, могла бы поймать его еще тогда. Прав был Егор Тихоныч, пора начать работать головой.

Проходит целая вечность. Проверяю официальную страницу ЗР, читаю новости о приложении в других источниках. Для “Золотой Рыбки” все идет лучше некуда, количество игроков перевалило за семьдесят тысяч, новые регистрации проходят каждую минуту, только за последний час выложили сто тринадцать желаний, из них восемьдесят девять принадлежат новеньким. Последние, возомнив себя профессионалами, кричат о том на каждом углу, и плевать они хотели на этику, складывающуюся в игре месяцами. Энтузиазм молодняка зашкаливает, старики молча ждут, когда все придет в норму, напоминая побитых годами терпеливых псов, под самым носом которых резвятся щенята. Меня обуревает желание пнуть одного-другого, чтобы сбить с разошедшихся детишек спесь. Страницы новеньких больше напоминают селфи-марафон, молодь выкладывает себя, что-то приблизительно имеющее отношение к своим желаниям, свои ноги и «ненароком» пойманные собственные отражения. Я подозреваю, что еще несколько дней – и ЗР превратится в еще одну социальную сеть, под фото уже пошли отзывы наподобие «Красотка», «Шикарный вид» и «Люлю».

– Ты видела, что творится? Эта мелочь возомнила себя пупами земли, нет, ты видела их снимки? Почему разрабы это допускают?

– Введением двух комитетов они усложнили себе работу, полагаю, сейчас им нет никакого дела до характера фотографий, первостепенной задачей они ставят проверку выложенных миссий. Если фото будет засчитано как доказательство, оно останется, если нет… останется тоже. Должна отметить, что подобное изменение приложения вызывает во мне не самые лучшие чувства, которые подкреплены тем, что вновь зарегистрировавшиеся участники не только наводнили всю игру материалом, подчас не имеющем к “Золотой Рыбке” никакого отношения, но и позволяют себе нелестные комментарии в адрес тех, чье пребывание в приложении намного дольше – к игрокам первого и второго поколения. К слову, те из участников, кто не обладает достаточным терпением и на кого велись нападки, уже заявили о своем выходе из игры и удалили свои страницы, оставив в подвешенном состоянии своих более молодых товарищей, выполнявших на тот момент их желания. Возникшая вследствие этого путаница добавила разработчикам проблем. Если ты интересуешься моим мнением, я бы сказала, что сейчас “Золотая Рыбка” находится в состоянии, напоминающем положение России в девяностые. Сравнение грубое, но оно является отражением моих собственных чувств.

– А по-человечески?

– Я в бешенстве.

– Мой тебе совет: используй эту многословную и нордическую технику выражения своих чувств, когда твой собеседник зол именно на тебя. Пока он разберется, что ты хочешь сказать, у него пропадет весь запал.

– Я приму это к сведению.

– Кого ты имела в виду под игроками первого и второго поколения?

– Я рада, что ты обратила на это внимание. После авторизации новых участников, чье появление можно сравнить лишь с нашествием саранчи, я решила, что стоить составить классификацию для того, чтобы можно было без труда разграничивать участников по длительности их пребывания в игре. Так, самых ранних участников, являющихся первыми игроками вновь созданного приложения, так называемых динозавров, которые получали задания непосредственно от администрации, я решила окрестить игроками первого поколения. Это восемь месяцев две тысячи двенадцатого года. Те участники, кто пришел вслед за ними и получал миссии уже от первых игроков, то есть наши непосредственные Старики – игроки второго поколения. Это две тысячи тринадцатый – конец две тысячи пятнадцатого года. Мы – участники относительно молодые, но успевшие выполнить по одному-два желания на основе старых правил и чтящие старожилов – игроки третьего поколения, первая половина две тысячи шестнадцатого. И, наконец, четвертое поколение – те, кто заполонил приложение вместе с нововведениями и смягчением старых, относительно жестких, условий, и принес с собой все прелести современного изнеженного недалекого гаджето-общества, берет отчет с июня две тысячи шестнадцатого года от рождества христова.

– Уау. А как называть тех, кто вышел из игры?

– Так же, только с приставкой «экс».

– Я вижу, ты все предусмотрела.

– Я стараюсь ничего не упускать из виду.

– Ты контактируешь с Tumanом?

– В каком смысле?

– Вы общались после первой встречи? Может быть, виделись еще раз, обсуждали желания, способы их выполнения?

– Нет, насколько мне известно, это не принято. Как правило, Старик и Рыбка видят друг друга лишь один раз, в момент предварительной миссии. Могу я поинтересоваться, почему ты спрашиваешь? Твой Старик предложил тебе встретиться еще раз?

– Нет, что ты, это же глупо, как ты вообще могла такое подумать? Мне просто стало интересно. – Вот как оно бывает у адекватных игроков. – Как думаешь, долго это продлится? Я имею в виду это состояние в ЗР?

– Процентов восемьдесят игроков четверного поколения завалят свои первые желания. Большая часть этих проигравших разочаруется в игре и удалится, но останется некая часть, которая продолжит соревноваться. Если “Золотая Рыбка” не выкинет еще какой-нибудь фокус с целью привлечения новых пользователей, через три-четыре месяца все может вернуться в норму. Будь моя воля, я бы упразднила эти комитеты, чтобы все стало по-старому. Говорят, простое всегда гениально.

– Ты слышала слухи о новой версии?

– Я в последнее время редко сижу в сети, желание Tumana в некоторой степени занимает все мое время и мысли.

– Говорят, якобы где-то произошла утечка, и стали известны некоторые подробности. Мол, задания в новой версии будут давать не Старики, а сами разрабы через нанятых людей. Например, на улице к тебе может подойти девочка и протянуть конверт, а нем – миссия, одна, зато какая. Как будто, это может быть что-то в роде «Найти потомков бонапартистов» или «Стать гражданином Силенда». Сроки увеличатся, кто-то называет три месяца, кто-то говорит про полгода. Не знаю, насколько этому можно верить, но если слухи окажутся правдой… Боюсь, я буду готова выложить любую сумму для того, чтобы ввязаться в подобную авантюру.

– Насколько мне известно, речь идет не о сумме; для того, чтобы принять участие в платной версии, недостаточно выложить деньги, – нужно успешно завершить какое-то количество кругов в нынешней версии. Не могу утверждать это с точностью, но если дело обстоит именно так, нам пока доступ закрыт.

– Здесь что-то не сходится. Если в “Золотую Рыбку” смогут играть только игроки первого или второго поколения, это лишит разработчиков дохода. Какой был смысл вообще ее тогда модифицировать?

– Почему бы нам просто не подождать выхода самой версии?

– Что это даст?

– Информацию вместо догадок.

Sамаритянина все еще нет в сети, и я продумываю, как можно обмануть смерть. К десяти вечера я составляю список, который бы сделал честь любому самоубийце. Две недели назад это желание стало бы первым и последним желанием, увиденным мной в качестве участника “Золотой Рыбки”, я бы отказалась его выполнять, даже не попытавшись; сейчас же я всерьез воспринимаю этот список. Когда я ложусь спать, мое сообщение так и остается неотвеченным.

Семестр закончился. Последнее собрание, прощание с коллегами, обещание созваниваться и пожелания хорошо провести отпуск – и я наедине со своими мыслями, от которых меня теперь не отвлекает даже работа. Я свободна как ветер – и это внезапно пугает меня как никогда. Теперь мне нет спасения от мыслей, и каждую свою осознанную минуту я думаю о том, как встречу смерть, как смогу ее избежать – или кого увижу за ней. В памяти одно за другим всплывают лица родных и друзей, которых в этом мире больше нет, но которых я непременно увижу в том. Под конец четвертого дня я ложусь спать, думая о том, что смерть не так ужасна, как можно было ожидать.

Ночью мне снится, что я умерла, но было мне отчего-то не холодно и страшно, а тепло и спокойно. Когда мне было тринадцать, я едва не утонула. Я на всю жизнь запомнила это ощущение, когда организму не хватает кислорода, когда хочется вдохнуть – но вместо воздуха в легкие проникает вода. Воспоминание о том моменте, когда висела на волоске, так сильно, что сейчас испытываю перед рекой благоговейный трепет. Его можно приглушить, когда плещешься на глубине в один метр, но когда ноги уже не чувствуют дна, сознанием овладевает паника. Ее слепой ужас так силен, что превращает меня в животное, которым владеют одни лишь инстинкты. Поэтому если хочу остаться человеком, мне нельзя приближаться к воде. Однако во сне – благословенных минутах, когда мозг спускает все тормоза и позволяет тебе почувствовать себя всесильным и бесстрашным, – я без тени сомнения шла вперед, и за моей спиной сходились волны. Страха нет, с каким-то удивленным упоением осознаю, что вода уже достигает груди, плеч, подбородка, а паника, мой неизменный враг, покоится вечным сном. Вода смыкается над головой, делаю вдох – и умираю. Четкой границы между жизнью и смертью нет, но как бывает только во сне, я твердо уверена, что погибла, и это было вовсе не так больно, как ожидала. Это открытие меня веселит, и на миг мне становится жаль людей, которые о том не знают, и которые бегут от своего конца как черт от ладана.

Когда человек о чем-то думает, он свыкается с предметом своих стремлений, и последние уже не кажутся ему такими невозможными, как представлялись вначале. Так, Люсьен Дебрэ всерьез начинал подумывать о женитьбе на мадемуазель Данглар, будучи на тот момент любовником ее матери. Предложение, брошенное одним из его друзей, нашло отклик в алчном сердце, и пусть первоначально личный секретарь министра иностранных дел и не задумывался о браке, спустя какое-то время он заиграл перед Дебрэ новыми перспективами. Я не исключение из правил; думая о смерти, я привыкла к ее незримому присутствию рядом, но в том и заключался подвох – я готовилась не к тому, что могла обмануть смерть.

Я готовилась к тому, чтобы умереть.

Эта разница заставила меня протрезветь и сбросить с глаз мутную пелену. Когда я вернула способность соображать, на часах было десять вечера. В мыслях о последнем вздохе я провела целый день, даже не отдавая себе в том отчета, а когда, наконец, отдала, переносица покрылась липким потом. Если мне предстоит провести эту ночь одной, мне не выжить. Поддавшись чарам один раз, я открыла им доступ к своему разуму, им ничего не стоит околдовать меня вновь, но в этот раз я уже могу не очнуться.

Мне нужен был рядом кто-то, кто бы отвлек, кто бы сумел правильно среагировать, если разум начнет отключаться вновь, поэтому я набрала уже заученный наизусть номер. Однако в этот раз абонент оказался отключен. Не веря собственным ушам, я набрала его еще лишь для того, чтобы увериться в том, что слух мне не изменяет. Это могло бы показаться смешным, не будь это так неожиданно, ведь я даже не сомневалась в том, что максимум пятнадцать минут спустя буду сидеть в компании человека, который порой хоть и выводит меня из себя, но является отличным вариантом для ночных посиделок. Мне некому больше звонить, в моем телефонном справочнике лишь коллеги и родственники, за два года я растеряла всех друзей, и винить в этом можно только себя.

Я задыхаюсь. Мне нужен глоток воздуха, иначе захлебнусь, как в своем сне, и умру, только по-настоящему. Распахиваю настежь все окна и двери, грабьте кто хочет, я даже вору буду рада, выложу все деньги и кольца, только пусть посидит со мной до утра. Может, постучаться к соседям, сказать, что меня затопило, и попроситься переночевать у них? Или порезать палец и вызвать скорую, и пусть они дадут мне снотворного, чтобы не видеть снов? А можно просто выйти из дома и идти, пока не упаду от усталости. Я не успеваю додумать до конца, когда ноги выносят меня сами и несут, несут, несут. Прохладно. Я не прихватила свитер, выскочила прямо в футболке, и теперь кожу покалывает от мурашек. Холод проникает сквозь них под кожу, холодит кровь и сердце, но я нарочно замедляю шаг, чтобы дать ему завладеть мною полностью. Заставляю себя не ежиться и опускаю руки, так и норовящие растереть предплечья, выправляю спину, вскидываю подбородок. Первыми с теплом расстаются пальцы, затем холод перекидывается назад, скользкой змеей скользя меж лопаток. Да, это то, что мне нужно. Я подарю свое капризное тело дыханию ночи до самого утра, чтобы единственной мыслью, бьющейся в моем заледеневшем мозгу, было «Чай и плед». Час спустя выясняется, что я переоценила свои силы, и до утра мне так не проходить, потому что зуб на зуб попадает уже прямо сейчас. Мужчина в спортивном костюме и сильным нерусским акцентом предложил мне зайти и погреться; его предложение выступило отличным стимулом, и до дома я добралась за полчаса.

Никаких мыслей о смерти, лишь о горячем чае и сне. Не рассчитывая на успех, я захожу на свою страницу – и мигающий значок сообщения заставляет меня забыть даже о холоде.

«О чем?»

Он в сети, другого шанса у меня может и не быть. Деревянными пальцами я долго, слишком долго вожу по клавиатуре. Больше всего на свете я сейчас боюсь того, что он может выйти из сети, и я упущу этот чертов шанс что-то для себя прояснить, поэтому я лихорадочно шлю несколько букв.

– Стй

Несколько минут ничего не происходит, но цвет его статуса не меняется; он онлайн, но занят чем угодно, только не мной. Я сжимаю кулаки – и получаю знак вопроса. Есть, он не вышел, он готов говорить. Торопясь, еложу по буквам.

– Меня зовут Алена, я пишу тебе, потому что нашла тебя на странице Кащея Бессмертного. Мне нужно кое-что узнать.

– Спрашивай.

– Ты ведь встречался с ним? С Кащеем?

– Да.

– И получил от него желания?

– Да.

– Что это были за желания?

– ?

– Они не показались тебе странными? Может, выходящими за пределы законов или человеческих возможностей?

Он внезапно замолкает, хотя до этого перерыв между моими и его сообщениями составлял максимум три секунды. В этот раз пауза увеличивается на пять, десять, пятнадцать секунд, будто по ту сторону экрана что-то произошло. Волосы на моей голове становятся дыбом, я не отвожу взгляда с диалогового окна, перестаю дышать. Я умру от асфиксии, если он мне не ответит. И он отвечает.

– Психики.

Что “психики”? Что он имеет в виду?

– Я не понимаю.

– Его желание выходило за пределы психики. Нужно было шесть дней провести в наглухо изолированной комнате, никакого контакта с внешним миром, даже звука. Нельзя выходить, никакого общения, телика, компа, телефона, никаких книг, журналов, шашек, ручек или бумаги, только стены и матрас в углу.

Это… немыслимо. Провести шесть суток в полной изоляции, не сообщаясь с внешним миром, не имея возможности себя чем-то занять или отвлечься, слыша лишь звук собственного голоса и имея в своем распоряжении бесконечно тянущееся время.

– И ты.. выполнил это желание?

– Я сдох на четвертые сутки.

И я могу в это поверить.

– Неужели… не было никаких лазеек?

– Старик четко объяснил правила. Из одежды – только трусы, допускается лампочка с выключателем, бутыль с водой, продукты в пластиковой таре, никаких этикеток или наклеек. Из продуктов можно сухари, орехи, сухофрукты, галеты, сахар; все должно быть упаковано посекционно, то есть на один раз. Не открывать следующую секцию заранее, только непосредственно перед самим приемом – как сухпаек, короче. Мусора не остается, все чисто. Нужду в ведро, выходить из комнаты нельзя, то есть совсем. Окна нет. Можно было очиститель воздуха, но я уже не успевал его купить, поэтому оставалось без него. Вторая моя главная ошибка.

– Как ты это выдержал?

– Я отжимался, приседал, качался, спал, сколько влезало. Боксировал, песни все армейские спел, байки припомнил. По молодости брейк-дансом увлекался, приемы кое-какие повторил. Снова боксировал, отжимался, приседал. Мысленно составил карту миру, прошелся по столицам. Пел, ел, спал, сам что-то сочинял. Снова боксировал, отжимался, приседал. Часов у меня при себе нет, я установил за дверью таймер, но не мог следить за сменой времени суток. В комнате начало вонять, стало нечем дышать. А потом мне начало казаться, что таймер сломался, и я этой комнате уже нахожусь месяц, не меньше, и я вышел. Оказалось, я там даже четырех полных суток не отсидел, а если бы отсидел, на выходе был бы уже псих. Я не преувеличиваю. Последние несколько часов я просто сходил с ума.

Просто не могу себе представить, каково это. Быть изолированным как заключенные, но заключенные могут читать, общаться, гулять; быть изолированным как Олдбой, но у Олдбоя был телевизор и Одлбой не существовал; быть изолированным как Эдмон Дантес, но и Дантес – плод воображения Дюмы. Каким надо быть чудовищем, чтобы заставить пройти человека через подобное? В эту секунду я чувствую ненависть, всепрожигающую, всепоглощающую, чистую ненависть к человеку, который ставит подобные опыты над другими людьми. Я не понимаю, в чем цель его экспериментов, я не понимаю, как можно было давать подобные желания, и я не понимаю, почему он все еще продолжает игру в то время, когда уже давно его должны были остановить. И меня пробирает до самых костей от того, что я знаю этого человека, что я его видела, я с ним общалась, сидела напротив, глядя в его глаза, и могла коснуться, лишь вытянув руку. Господи, как же он был ко мне близок!..

– Какие были остальные два желания?

– Без понятия. Я выкинул конверт, даже не открывая его, а потом через сеть послал ублюдка к черту.

– Вы общались с ним вживую? Кроме первого раза?

– Нет.

Значит ли это то, что я единственная, с кем он встречался два раза? Но почему? Что мне дает знание того, что наши отношения отличались от стандартных отношений в “Золотой Рыбке”? И где гарантия, что они отличались? Может, среди тех, кто покинул игру, уже были подобные? Может, он разговаривал с кем-то так, как разговаривал со мной: делился советами, высказывал странные сентенции, давал домашние задания, интересовался успехами? Мне хочется, безумно хочется верить, что это правда, что я не одна, ради кого он сделал исключение, ибо если допустить, что это так, значит Сергей нашел во мне что-то, что его заинтересовало. Чем может заинтересоваться человек, ставящий опыты не над телом, но над человеческим сознанием? Новым материалом для исследований.

– Он не просил тебя вести что-то вроде дневника?

– Я должен был подробно расписать свои ощущения в случае успеха.

– Ты сказал, что отсутствие очистителя воздуха твоя вторая ошибка. Какая первая?

– Не догадываешься?

Решение выполнить эту миссию, ясно даже ребенку.

– Он ведь и твой Старик, верно? – говорит Sамаритянин. – И раз ты меня нашла, он и для тебя подобрал нечто охрененное, так?

– Так.

– Что это?

Я думаю, стоит ли раскрывать ему свое желание. С одной стороны, он был на моем месте, он прошел через подобное испытание, и в некотором роде это нас сближает, как могут сблизиться два арестанта, делящие одну камеру. С другой стороны, меня не покидает мысль, что наша странная связь с Сергеем должна остаться только между нами, ибо в противном случае она может быть неправильно понята, неверно истолкована, и тогда пойдут выводы, которые раз и навсегда отрежут от меня вновь приобретенный мир. Это дилемма: расскажи – и получишь, быть может, союзника; промолчи – и о пугающей тебя связи никто не узнает. Сказать или нет? Довериться или перестраховаться? Ответить откровенностью на откровенность или закрыться, оставив все при себе? Вихрь эмоций накрывает меня целиком, доводы за и против следуют один за другим со скоростью сотня в минуту, это так сложно и неоднозначно, ведь Сергей практически все время был рядом, по-своему, по-странному помогая и направляя, но в то же время медленно сводя меня с ума, и я не знаю, что решить, и какая из его граней ярче и чего в нем больше – извращенной человечности или холодного интереса вивисектора. Боже, я уповаю на твою помощь, помоги мне сделать правильный выбор. И тут же ответ, будто только и ждал этого вопроса – ты знаешь, что делать.

– Я должна обмануть смерть.

– Б..ь!

И эта реакция внезапно приносит мне облегчение, будто я сняла со своих плеч тяжелую ношу, и ее взял кто-то другой, кто-то более сильный и выносливый, чем я.

– Он просто ох…й долб…б! П…ц, б…ь, у меня слов нет! Какого х…а…

Я позволяю ему выговориться, моя первая реакция была приблизительно такой же, я через это прошла, не так, правда, эмоционально, как Sамаритянин, но сделаем ему скидку на то, что он не был готов к чему-то такому, поэтому сейчас надо переждать, дать ему успокоиться, а потом, кто знает, может, нам удастся вдвоем что-нибудь придумать.

Чай остыл, я завариваю себе новый, накрываюсь пледом с головой и вхожу в зрительный контакт с монитором. Сообщения становятся короче, паузы длиннее, мат перешел на новый, почти что миролюбивый уровень, – Sамаритянин выдохся. Еще несколько десятков слов спустя он вызывает меня.

– С этим нужно что-то делать. Нельзя позволять ему дальше творить такое, не ровен час, он даст новеньким задание кого-нибудь убить, и тогда это будет на нашей совести.

– И что нам делать? К кому обращаться? В полицию с этим не пойдешь, нас поднимут на смех, разве что обратиться в администрацию “Золотой Рыбки” с требованием исключить его из числа участников.

– Они могут его исключить, но ему ничего не стоит войти в игру снова уже под другим ником и с новым IP.

– Но ведь это уже не будет иметь значения, верно? Ведь теперь появились комитеты, они не пропустят подобные желания.

– Но ведь твое как-то пропустили?

– Я… выполняю его неофициально, не под эгидой “Золотой Рыбки”. Это было предложение Сергея, я тогда понятия не имела, что за желание у меня осталось, поэтому согласилась.

– Он может провернуть этот фокус с кем-то еще, с кем-то из новеньких, и убедить его, что так и должно быть.

– Значит, писать в “Золотую Рыбку” бесполезно?

– Нет, нужно предупредить, что среди… Подожди, ты его имя знаешь? Он тебе что, представился?

– А что, не должен был?

– Мне он просто передал миссии, я тут же вытянул одну, и он выложил условия. Я сейчас пишу разрабам, скину им его ник и желания.

Едва ли это что-то изменит. Разработчики могут не поверить, решить, что мы объединились с целью оклеветать игрока, чьи желания не сумели выполнить. Будь я на их месте, я бы так и подумала, благо доказательств у нас никаких: Saмаритянин выкинул свой конверт, а те карточки, что у меня, с таким же успехом я могла распечатать сама. Мы ничего не добьемся.

– Я буду держать тебя в курсе, – пишет Sамаритянин. – Не пропадай.

И что теперь? Я нашла предшественника, и он подтвердил неадекватность нашего Старика. Значит, я… свободна? Значит, больше нет нужды гоняться за чем-то, что может меня убить? Значит, можно расслабиться и поставить точку и оставить все как есть? Так? Или… нет?

Я чувствую себя еще более запутавшейся, чем раньше. Вроде бы сделала то, что должна, но на душе тяжелый камень предательства, и это выводит меня из себя. По всем понятиям чести и человеколюбия я поступила правильно, уберегла молодежь от участника, возомнившего себя богом, «сдала опасного преступника»; но в то же время это не дает мне покоя. Я не могу разобраться, в чем загвоздка, почему правильный с моей точки зрения и, несомненно, оправданный другими игроками поступок вызывает во мне такой противоречивый отклик. Будь на моем месте другой человек, он поступил бы также – уберег бы игровую братию от сумасшедшего Старика, чтобы быть уверенным, что кто-то другой поступит также, гарантируя его собственную безопасность. «Потому что я за тебя отвечаю», – сказал Сергей. – «Строго говоря, я отвечаю не только за тебя, а за всех. Поступая тем или иным образом, я создаю определенный образ человека, который выбираю, и выбирая себя, я выбираю человека вообще». Следуя его логике, я, соответственно, выбираю человека, которого заботит безопасность окружающих. Но, черт его дери, ведь остальной мир не подчиняется его логике!..

Это бессмыслица. Это положение, к которому долго шли, которое выстрадали, которое появилось не со стороны, а из собственного жизненного опыта, которому уделяли немало времени, ибо такие положения не рождается внезапно из воздуха, а являются плодом тщательного анализа и долгих размышлений. И тем не менее, это абсолютная чушь. «Мы не совершаем действий, которые противоречили бы тому образу человека, которому хотели бы следовать», – говорил Сергей. – «То есть, если я хочу какого-то определенного образа, я поступаю в соответствии с ним и – побуждаю остальных действовать так же». Значит, планируя ограбление банка, я подстрекаю весь мир грабить его тоже, планируя мстить, я ожидаю, что к моей мести присоединятся все остальные, желая разорвать в клочья какого-нибудь человека, топлю планету в море жестокости и насилия? «Если я хочу, чтобы люди вокруг меня стали добрее, я должен добиться этого образа, то есть, стать добрее самому». До какой степени нужно быть глупым, чтобы верить в подобную чушь? До какой степени нужно быть идиотом, чтобы верить в то, что собственными действиями можно дать пример миру? Я не нахожу достаточно слов, чтобы описать человека, который искренне полагается на то, что окружающие смогут поступать, отталкиваясь от его собственных дел: это либо идеалист, либо глупец, либо псих. И я больше склоняюсь к последнему варианту.

Когда я в последний раз верилав идеалы? Когда думала, что смогу изменить веками складывающийся мир? Когда даже не задумывалась о том, что мне это не под силу? Когда верила, что у меня все впереди, и есть куча возможностей, и я смогу добиться желаемого, лишь протянув руку?

В детстве. Далеком и простодушном, когда все до единого мечтают стать докторами и придумать лекарство от всех болезней, чтобы вылечить всех больных; или стать президентами и издать столько законов, чтобы все были счастливы и каждый день ели конфеты; или стать космонавтами, чтобы покорить космос и планеты, и чтобы человечество могло однажды туда переехать. И потому до нелепого странно слышать такие идеи – и от Старика, человека взрослого и помятого временем достаточно, чтобы осознавать тщетность подобных попыток. Господи, до чего я дошла – сравниваю Сергея с ребенком!

Я схожу с ума, я схожу с ума, я схожу с ума… Как можно жалеть человека, который фактически подталкивает тебя к своей гибели? Прыгни, говорит, с моста – и вынырнешь, открой, говорит, в квартире газ, зажги спичку – и пламя тебя не тронет, выйди, говорит, на шоссе – и машины тебя объедут. Но в чем смысл? Ведь человек, который создал собственную философию, который живет не просто так, а руководствуясь некими принципами, не может давать задания впустую, как это делала я. За каждым его желанием должно что-то скрываться, ведь он сам говорил: «Я столько над ними сидел, будет жаль, если они пропадут впустую». Должно быть что-то за этими печатными буквами, что он хотел довести, что-то гораздо более важное, чем слова на бумаге. Он дал мне домашнее задание, чтобы то, что он пытается до меня донести, было похоже на…

…урок?

Неужто?.. Неужели все так? Неужели и вправду эти желания были уроками? «Победить в конкурсе», «Выслушать того, кто все потерял», «Обмануть смерть». Какие выводы можно извлечь из этих миссий? Я кручу их так и этак, разглядываю под разными углами, пытаюсь рассмотреть в разрезе – и не вижу ничего, что можно было бы извлечь как мораль. Эти желания не имеют между собой ничего общего – кроме, пожалуй, того, что созданы одним ненормальным, вздумавшим перекроить все человечество. И тем не менее, в них кроется разгадка: его поведения, его участия в игре, может быть, даже разгадка смысла его жизни. Что же он там говорил? Ценность, свобода, живущий… К чему это меня приводит? К головной боли.

Светает. Как быстро пролетело время. Такое скоротечное, такое беспощадное и неумолимое, как топор палача, занесенный над головой приговоренного к смерти. Если я не отдохну сейчас хотя бы пару часов, из ушей пойдет дым.

Мне снится Егор Тихоныч, сидящий на берегу своего искусственного пруда. Он глядит в воду, а мимо него проходят дни, пробегают месяцы, летят годы; он становится все тоньше и суше, и под конец, когда время искажает пространство световыми пятнами, он легко, как листок, опадает в воду и мерно раскачивается на волнах среди опавшей листвы.

Резко просыпаюсь и, не успев сообразить, собираюсь в Пятничное.

– Как вам здесь не жарко? Здесь ведь даже зонтика нет, – я со стоном прикрываю макушку сумкой и падаю на камни.

– От жары страдают только слабаки, – последовал высокомерный ответ.

– И добрая половина земного населения. Нет, серьезно, почему здесь даже пляжного зонтика нет?.. Хотя… Я вижу там что-то, что подозрительно напоминает куски каркаса с насаженными на него лоскутьями. Вы его содрали?

– Он был здесь лишний. И ты лишняя.

– Вы в своем репертуаре. Почему вы не работаете? Все постояльцы сейчас что-то шьют, или столярничают, или пропалывают грядки, а вы здесь прохлаждаетесь. Пардон, ожаряетесь.

– А почему ты, вместо того, чтобы работать, продолжаешь доставать старика?

На одно мгновение, куда более краткое, чем удар сердца, и более глухое, чем вакуум, я вспоминаю Сергея.

– У меня отпуск. Не могла же я вас не навестить.

– Надеюсь, он скоро закончится.

– Не надейтесь. Он длится два месяца.

И в этот момент Егор Тихоныч цепенеет. Он бросает на меня быстрый колючий взгляд, и тут же отводит глаза, но я успеваю понять, что чем-то его задела.

– Ты, стало быть, учитель? – откашлявшись, говорит он.

– Почему вы спрашиваете?

– Ты же задаешь тысячи никчемных вопросов, девчонка, неужели так сложно самой ответить на один?

– Не сложно. Да, я учитель.

– Где?

– В колледже. Если быть точнее, то я не учитель, а преподаватель.

Это был промах – или нет? Егор Тихоныч мгновенно теряет ко мне интерес. Он сидит в той же позе, как раньше, но сейчас воображение пририсовало ему шипы, прорвавшиеся из его тела сквозь ткань выцветшей рубашки: два из шеи, три из плеч, два под лопатками. Их можно потрогать, если ты самоубийца.

– Кто-то из ваших знакомых преподавал в школе?

– С чего ты взяла?

– С вашей реакции.

– А что с ней не так?

– Вы напряглись, когда назвала свою профессию, и расслабились, когда назвала место работы. Отсюда выводы.

– Хреновые у тебя выводы.

– Значит, они неверны?

Он молчит, и отсюда я делаю еще один вывод – я права.

– Если не хотите, можете не рассказывать.

– Так я и не рассказываю.

– А если хотите, то я всегда готова вас выслушать.

Он хмыкает, и я расцениваю это как знак некоей расположенности.

– Ты назойливее осенней мухи.

– Вы первый, кто мне это говорит.

– И тебя это как будто радует.

– Скажем так, раньше я назойливостью не отличалась, а сейчас я наслаждаюсь ею как могу. Вы ведь не собираетесь топиться, верно?

Он изумленно глядит на меня, а потом заливается смехом.

–Если это твоя обычная манера поведения, я сочувствую твоим ученикам.

Жму плечами.

– Они вроде не жалуются.

– Тебе просто до смерти нужна моя история, да?

– История? Я уже успела про нее забыть. Хотя, не скрою, сейчас во мне говорит скорей упрямство, нежели любопытство. Я ее из вас вытащу.

Сама не ожидала от себя таких слов, но сказала – и не жалею, будто с новой стороны себя открыла.

– Вижу, мой совет пошел тебе на пользу.

– Все может быть. Скажите, вы когда-нибудь думали о смерти?

– Каждый день.

– И в каком ключе? Как вы ее себе представляете?

– Тупой жадной старухой с пропастью вместо желудка. Как моя жена, чтоб земля ей была пухом.

– Вы не боитесь умирать?

– Нет.

– Почему?

– Потому что.

– Это не ответ.

– А это и не вопрос был. Я поторопился, как была идиоткой, так ею и осталась.

– Скажите, а если бы кто-то сказал вам рискнуть своей жизнью за просто так, вы бы рискнули?

– Совсем с катушек съехала?

– Значит, нет?

– А ты как думаешь? Сама бы рискнула?

– В том-то и проблема. Ну, мне пора. А зонтик все-таки установите, все равно кроме вас сюда никто не приходит.

Сразу за главным корпусом я наткнулась на Александру, учредительницу дома. Я бы избежала этой встречи, если б могла, но она уже замечает меня, снимает грязные перчатки и улыбается, утирая со лба пот. В светлых волосах играет солнце, оно озаряет ее фигуру, и на секунду она словно картинка из сентиментального кадра, где добро побеждает зло и главная героиня влюбленно смотрит на героя.

– Вы от Егор Тихоныча? Кажется, вы нашли с ним общий язык.

– Вот именно, что кажется. Чтобы пробить его, нужен танк, не меньше.

– А все-таки вам это удалось. Он радуется, когда вы его навещаете.

– Это была очень красивая ложь.

Она смущенно смеется.

– И тем не менее это так. Он даже с собственным зятем не разговаривает столько, сколько с вами, хотя тот приезжает куда чаще, чем родные дети остальных постояльцев. Он и сегодня приезжал, вы с ним разминулись буквально на полчаса.

– И хорошо, что разминулась. Как бы я объяснила, что приезжаю поболтать с совершенно чужим мне человеком, которому, к тому же, доставляет удовольствие сравнивать меня с землей?

– Что нашли родственную душу?

– Три ха-ха.

– Их было два.

– Вот сейчас вы вылитый Егор Тихоныч. А почему его зять навещает, а не дочь? Она что, работает?

– Она погибла три года назад.

– Я не знала… Так вот почему… Скажите, она была учительницей?

– Простите, не думаю, что я имею право рассказывать вам об этом. Прежняя жизнь постояльцев – их личное дело, и здесь мы уважаем желания рассказывать о своих родных или не делиться ими ни с кем.

– Я понимаю, простите за любопытство.

Она провожает меня до самой остановки, сажает в автобус и машет мне на прощанье рукой так, будто провожает кого-то небезразличного. Странная женщина.

Мне всегда нравились сосны. Не так, как например, «Ой, какая красота, давай здесь сфоткаемся», а как-то по-особенному, по-тихому и по-душевному. Когда я оказываюсь в многолетнем хвойном лесу, воображаю себя огромной букашкой и балдею от счастья. Это что-то бесконтрольное и беззаветное. Пройтись по сосновому лесу для меня все равно, что истязаться веником в бане, тело становится чистым и бодрым. И мелькающие за окном светло-коричневые стволы вводят меня в гипнотический транс. Я вдавливаюсь лицом в стекло и скольжу, скольжу, скольжу глазами по бесконечному ряду неспящих деревьев, и проникаюсь их жизнью, вижу мир с их точки зрения, в которой люди – муравьи, не больше. И, ввергнув себя в транс, я вижу течения их жизни со стороны.

За сотни или тысячи километров от меня спешит на курсы Майя. На улице духота, на ней – глухое строгое платье с маленьким вырезом на бедре. Она заправляет прядь за ухо и быстро, совсем не женственно шагает по переходу, прижимая к себе сумку и не реагируя на просьбы о милостыне. Читает медицинский справочник Паша. Расслабленное тело чуть заметно покачивается в такт движения поезда, на полу – повидавшая виды спортивная сумка. На нем старая, чистая футболка, камуфляжные штаны и берцы, на шее – серебряный крестик на черной веревке; книга в его руках выглядит трогательно маленькой и хрупкой. Вокруг него – пустая зона. В университетском дворе устало улыбается Валерий, пойманный после консультации студентами. Они облепили его тесным кольцом, и он, вежливый до конца, терпеливо и кротко отвечает на вопросы, поглядывая на часы, чтобы успеть забрать Мишу из детского сада. В прохладном кабинете перебирает бумаги Ляля. Отодвигает от себя проверенную стопку и откладывает ее на край стола. Несколько верхних листов резко взлетают, попав под перемолотый воздух настольного вентилятора, и рассыпаются по полу. На скамейке, обмахиваясь газетой, сидит мужчина с маленькой головой и большим животом. На нем та же рубашка и те же твидовые брюки, что были во время нашей встречи, но теперь ему не до ужина – он обильно потеет, и энтузиазма в нем на ложечку. Сумасшедше стучит по клавишам Sамаритянин. Он одет в майку-алкоголичку и треники, справа от компьютера – огромная чашка с застывшим, покрытым пленкой чаем. Пальцы с неровными ногтями рассылают по сети килобайты возмущения, баламутя и без того взбаламученные массы. По лестнице тяжело поднимается Сергей. Я обхожу его со спины, чтобы увидеть лицо – и он впервые передо мной такой: не ухмыляющийся, не возвышающийся, не лукавый. Не демон, а человек. Он вставляет ключ в замочную скважину, поворачивает его, открывает дверь и сообщает вглубь квартиры: «Я дома!». Дверь закрывается, и меня выталкивает.

– Конечная!

Я просыпаюсь так, словно кто-то за руку вытягивает меня из омута. Не сразу соображаю, куда идти, минуту топчусь на месте, затем, подхватившись, бреду домой.

Если этот наркотический сон хоть в какой-то степени отражает реальность, значит, Сергея кто-то ждет. Кому можно кричать с порога «Я дома»? Близким. Матери. Отцу. Жене. И детям. Но это так не вяжется с тем Сергеем, которого я знаю, с тем, кто уже составил о себе твердое впечатление, что уму непостижимо. Тот Сергей – самоуверенный тип, заигрывающий с официантками и дающий рыбкам рискованные миссии ради блага живущего человечества. А этот Сергей – тот, которого ждет семья. Пытаюсь сложить их вместе – и не могу. Заботливый Сергей – это как честолюбивый Паша. Либо они не складываются вместе, либо у меня туго с фантазией. Но если у Сергея есть семья, зачем он тогда выполняет желания “Золотой Рыбки”? Ведь у него есть на что тратить свободное время, и вместо того, чтобы выполнять чужие желания, он мог бы выполнять желания своих родных. Будь у меня муж или дети, я не стала бы играть в подобные игры.

Забавно, как сложилась моя жизнь с приходом в нее приложения. События одно ярче другого, мысли скачут с предмета на предмет, и все так клокочет и бурлит, что нет времени даже остановиться и оглянуться. И я в самом центре всего этого хаоса.

Паша сидит на скамейке у подъезда. У ног, обутых в берцы, – потрепанная спортивная сумка. Ясно, только с электрички – и сразу ко мне.

– Я тут окоченел совсем, – попенял он мне, – где ты гуляешь допоздна?

– Не ври, на улице плюс двадцать пять. При всем желании не замерзнешь.

– Я светолюбивый, нет солнца – мерзну.

– А я свободолюбивая, сколько хочу – столько гуляю. Голодный?

– А то, живот сводит.

Нет нужды спрашивать, зачем приехал. Ясно же: как только вышел в зону доступа, смс на телефоне сообщило, что я пыталась дозвониться целых три раза, вот и примчался. Не могу понять, умиляет меня подобная забота или раздражает.

– Как прошел выпускной? – кричит уже из ванны.

– Ка… А, хорошо, я была дороже всех. Глаз с меня не сводили.

– Круто. Надо сходить куда-нибудь вечером, и чтобы ты снова в том платье при полном параде.

– Как-нибудь обязательно. Осторожно, горячий.

Не люблю, когда в моей квартире кто-то остается ночевать, поэтому намереваюсь избавиться от него сразу после ужина, но, пока мыла посуду, он уже успел заснуть на диване в зале. Первый порыв – растолкать и вытолкать – завял на корню, стоило вспомнить предыдущую ночь. В крайнем случае, пусть дышит – буду цепляться за него как за спасательный круг. Бросаю на спящее тело покрывало и забираю ноутбук в спальню.

– Они требуют доказательств, – отстукивает Saмаритянин. – Не картонки с желаниями, а что-то более реальное.

– Они в своем уме? Мы должны нанять детектива, чтобы вывести на чистую воду виртуального игрока? Да даже если доказательства будут, дальше что? В кодексе даже статьи нет, которая бы под него попадала; если его исключат, он сменит данные, создаст новую страницу и вновь войдет в игру.

– Если мы предоставим доказательства, его могут судить как киберпреступника.

– Его не могут судить как киберпреступника, потому что киберпреступники запускают вирусы и взламывают пароли, а не придумывают желания, которые, к тому же, никто не заставляет выполнять. Он не использует силу, не шантажирует, не заставляет каким-то иным образом выполнять миссии, он просто передает бумажку, и все. Это не преступление, за это… нельзя наказывать.

– И что, предлагаешь спустить все на тормозах?

– Я… не знаю. Слушай, может, стоит попытаться с ним поговорить? Я тут подумала, может, в его действиях нет никакого злого умысла, может, он дает миссии не просто так, а с какой-то целью, и если мы выясним эту цель, это даст нам подсказку, как действовать дальше.

– А если нет у него никакой цели? Если от балды такие задания дает?

– Давай так: есть цель – отталкиваемся от нее, нет цели – сделаем все, чтобы он не стал Стариком снова.

– Ладно, давай так. Надо тогда найти остальных его рыбок, узнать, какие желания у них.

– Их нет в игре больше полугода и… Он мне пишет.

– Кто пишет?

– Сергей… Подожди.

– Пи-и-п.

– Как это понимать?

– Когда спортсменки выступают на художественной гимнастике, за десять секунд до конца отведенного времени раздается звуковой сигнал, чтобы они могли ускориться или замедлиться до того, как музыкальная композиция закончится. Так вот: пи-и-ип. У тебя осталось три дня.

– А у тебя?

– Я уже выполнил твое желание, но!.. Не торопись, у тебя еще целых три дня осталось.

– Это крайне благородно с твоей стороны. Если не учитывать, какого рода желание ты мне дал.

– Что он пишет?

– Не лезь.

– Так и знал, что ты это скажешь. Просто признайся, что оно тебе не по зубам, и на этом закончим.

– Не в этом дело. Я хочу его выполнить, только не знаю как.

– Ты снова забываешь – возможностей для интерпретации много, ты свободна в выборе.

– Спроси про остальных рыбок.

– Шш! – Почему именно такое желание? Оно что-то для тебя значит?

– Оно много для меня значит. Если ты его выполнишь, ты поймешь.

– Ты ведь не написал первое, что пришло в голову, верно? Ты сам говорил, что много над ними сидел.

– Какая у тебя выборочная память.

– А если я умру во время его выполнения?

– А зачем тебе умирать?

– Ну мало ли… Не рассчитаю скорость или темп или свои собственные силы – и все.

– Я не могу отправить ему сообщение, он занес меня в черный список.

– Я не хочу, чтобы ты умирала. Это не то, на что я рассчитывал. Если не уверена, если боишься, если чувствуешь, что не сумеешь – даже не берись, потому что неуверенность – первый шаг к провалу. Я не подстрекаю к самоубийству, я пытаюсь заставить тебя понять.

– Понять что?

– Почему он дает такие задания?

– Узнаешь потом.

– Я не уверена в том, что пойму что-то, если не возьмусь за задание, и в то же время я не уверена в собственных силах. Знаешь что? Я выполню за это желание, и будь что будет.

– Если ты не ответишь мне прямо сейчас, я пришлю тебе трояна!

– Маленький храбрый бельчонок. Удачи.

Мы спорим с Sамаритянином до четырех утра для того, чтобы не прийти ни к каким выводам кроме тех, что уже были озвучены. Я продолжаю настаивать на том, чтобы узнать мотивы Сергея получше, мой оппонент упорствует в своем стремлении занавесить предупреждениями все пространство приложения, и я ложусь спать, тысячу раз прокляв себя за то, что с ним связалась. Разобраться одной было бы проще.

Паша готовит завтрак и будит меня в восемь утра, чтобы умчаться по первому срочному вызову. Это неприлично ранний звонок отмел все зарождающиеся подозрения по поводу его деятельности – короче говоря, я убедилась в том, что он не проститут, ибо вряд ли клиенты будут звонить с просьбой срочно привезти документы на работу, потому что ребенок, копаясь накануне в сумке, успел их вытащить. Он оставляет свои вещи, чтобы не болтаться с ними по всему городу, и обещает забрать их вечером. Лишь тогда, когда от него простывает всякий след, до меня доходит, что он со своими обширными знакомствами мог бы свести меня с хакером. Надо будет потрясти его позже.

Я сказала Сергею, что выполню его желание, поэтому, как ни холодеет сердце, мне придется это сделать. Выполню желание – раскрою мотив, раскрою мотив – пойму, что делать дальше. Недолго думая, ввожу миссию в поисковую строку, но гугл не спешит делиться секретами выживания. Вместо этого он выдает случаи из жизни или рассказы о счастливчиках, которым раз за разом удавалось обдурить костлявую. К примеру, Фидель Кастро пережил более шестисот покушений. Полагаю, мне стоит написать ему и поинтересоваться, как он это сделал. Думаю, он охотно поделится парой секретов, а заодно пришлет мне пару парней из своей службы безопасности. В Японии фиксируют случаи “кароси” – профессиональной внезапной смерти, когда граждане трудоспособного возраста умирают без всяких видимых причин – уставшие организмы “перегреваются”, и сердце отказывает. Через два с лишним часа я извлекаю миллион интересных фактов, которые помогают мне только тем, что скрашивают мой досуг. Не найдя оптимального решения, поступаю как знакомый с теорией самоубийца: пишу на листках бумаги различные варианты, сворачиваю их трубочкой, складываю в шкатулку, перемешиваю и извлекаю «Утопиться». Шанс вытащить этот жест отчаяния составлял один из десяти, сказать по правде, это была одна из наименее предпочтительных возможностей, вписанная желанием довести количество вариантов до круглого счета. Что ж, я получила, что хотела – пойду топиться.

Для того, чтобы утопиться, такому паникеру как я достаточно емкости с водой глубиной в два метра. Подойдут бассейн, озеро, океанариум, палюдариум, дельфинарий. Последние три придется исключить – едва ли кто-то в здравом уме разрешит мне там искупаться, – поэтому остаются бассейн и озеро. Из них двоих предпочту первое: в залах установлены видеокамеры, и на дорожках всегда много пловцов, которые могут поднять меня со дна. Купальник, шапочка, сланцы, полотенце, шампунь, мочалка – и я готова.

Ближайший бассейн – в оздоровительном центре аграрного университета. Пешком до него десять минут. Я быстро добралась до места, оплатила одноразовое посещение и погрузилась в холодную воду по горло. Несколько взмахов для того, чтобы, как учил инструктор, поймать ритм, доплыть до конца дорожки, где гладкая синяя плитка уходит из-под ног, развернуться и поплыть обратно. Проплываю метров пятьдесят для того, чтобы разогреться, затем возвращаюсь к самому глубокому месту. Пора.

Однако руки ни в какую не желают прекращать двигаться, и ноги продолжают мерно покачиваться в воде, удерживая тело на плаву. На этой дорожке никого нет, но на соседней плавает морж в шапочке и с карикатурными усами. Он придет мне на помощь, как только начну погружаться. Но в том-то и проблема – я не могу заставить себя погрузиться. Разум истерично отдает конечностям приказы двигаться и не останавливаться ни в коем случае, тело деревенеет, движения становятся резкие и рваные, но отнюдь не прекращаются. Набираю в грудь побольше воздуха и пытаюсь нырнуть, но задница всплывает вверх и тянет за собой голову. Пытаюсь прижать руки к бокам, но страх порождает инстинкт самосохранения, адреналин впрыскивается в кровь, и я вновь на поверхности. Выдыхаю, складываюсь – и вновь на дно. Чтобы через две секунды вынырнуть из-за нехватки кислорода. Это уже дурно пахнет. Несколько минут я усердно пытаюсь утопиться, но это лишь приводит к тому, что начинаю злиться то ли на себя, то ли на Сергея. После сотой попытки я зверею.

Какого хрена я вообще творю?! Что я делаю сейчас, в эту вот самую секунду? Какого черта я пытаюсь убить саму себя? Потому что так мне сказал мужик, которого я видела два раза в жизни? Потому что у его желаний, видите ли, какие-то гребаные мотивы и, быть может, я их узнаю, если не погибну раньше? Причем погибну по собственной глупости? Господи, как я вообще до этого дошла? Где были мои мозги, когда подписалась на овечью покорность? Как я, человек адекватный, рассудительный, отличающийся здравомыслием и спокойствием, имеющий высшее образование, могла вообще всерьез рассматривать вариант себя утопить, чтобы попытаться понять какого-то безумца? До какой степени опуститься, чтобы поставить его желание выше собственной жизни? Да по мне психушка плачет! Но все же… Как же так получилось? Три недели назад я была готова на все, чтобы вырваться из рутины, чтобы делать хоть что-то, чтобы вокруг все шумело и пестрело, и один день не был похож на другой – но отдать ради этого самое ценное, что есть, пусть даже на минуту, на две, – как это вообще возможно? Почему я это делаю? Неужто я тоже спятила вслед за Сергеем, и потому он так со мной возится, что видит в моих глазах свое же отражение?

Этот чертов Белый Кролик, который вместо доброго Зазеркалья привел меня в макабрический мультик Бертона. И эта чертова я, которая наивно хлопая глазками, помчалась исполнять его желания.

Как же бесит собственная жертвенность!

Почему я не послала его сразу, как только достала третью картонку? Почему два отпечатанных на ней слова не вызвали во мне нормальной реакции, почему не сообщила администрации сразу, почему тянула и самое главное – почему тяну до сих пор?

Потому что я сама этого хотела.

Стоит, наконец, взглянуть, правде в глаза. Я была готова на все, чтобы не существовать меланхоличной конформной лягушкой, чтобы вытянуть себя из того пресловутого кувшина с молоком, из которого выбираются другие. Даже не видя еще своего Старика, даже не получив предварительной миссии, я пообещала себе, что не повторю прошлых ошибок, и если во время выполнения желания я могу причинить себе вред, я его причиню. Со вторым желанием, конечно, я промахнулась – переоценила себя, – но вот теперь пытаюсь восполнить пробел, загоняя в легкие жидкость. И злиться можно только на себя.

Интересно, сколько пройдет времени прежде, чем мне подберут нового Старика? Насколько адекватными окажутся миссии? И будет ли у меня возможность попробовать свои силы в платной версии? Впрочем, слишком уж я забегаю вперед. Мне бы здесь разобраться.

Прежде всего, нужно определиться, какая у меня первоочередная задача: свести счеты с жизнью или попробовать разузнать больше про Сергея? Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы спустя пятьдесят попыток захлебнуться и кратковременный период самобичевания выбрать второе. Как напомнил Сергей, у меня осталось три дня; бассейн открыт семь дней в неделю, поэтому умереть – и, надеюсь, воскреснуть, – я успею и до обеда воскресенья, а вот шанс понять, чем руководствуется Старик, я упустить не могу. И есть одно хорошее правило, которым я намерена воспользоваться: ключ к настоящему – в прошлом. Нужно покопаться в прошлом Сергея: назначить ему встречу и проследить до самого дома.

Однако Сергей вне зоны доступа, как был и до того, когда связался со мной в последний раз. Неужто специально искал точку, чтобы поговорить со мной? Нет, невозможно. Скорее всего, снова уехал.

Серый_Мыш наконец дает о себе знать: нашел селенье девятнадцатого века. Реzец не выкладывается, ждет нового Старика. Tuman, подчиняясь холодному расчетливому разуму ЭВМ, бросает кости на поиски некоего исторического артефакта – наверняка чтобы пополнить музейную коллекцию Майи. Скоро в сеть выходит и она.

– Я финишировала, – сообщает она, – и желание засчитали.

– Рада за тебя. Как ощущения? Чувствуешь, что море по колено?

– Скорее, что удача чуть-чуть повернулась ко мне боком.

– То есть, отворотила от тебя свой зад?

– Если ты предпочитаешь вульгаризмы, то да.

– Так в чем же ее секрет?

– Я пока не могу сказать. Она еще не показала мне свое лицо. Как только она это сделает, я обязательно спрошу.

– Этот день войдет в историю.

– Как что?

– Как день, когда великая Майя обнаружила, что существует метафора.

Паша приходит в районе шести, и после небольшой потасовки уволакивает меня в лесной массив, где три минуты спустя деревья заслоняют от нас проспект и глушат все звуки мегаполиса.

– Не знай я тебя, решила бы, что ты маньяк. Мы могли бы пройтись по парку, а не выворачивать лодыжки в лесу.

– Не люблю парки. В них все искусственное. А здесь – только посмотри: настоящие деревья, птички поют, даже муравьи бегают. И воздух почти что свежий.

– И жестянки повсюду. Здесь устроили свалку, романтик. Давай выбираться.

– Нам направо.

– Нет, я помню, как мы проходили эту бутылку, у нее осколки в форме… гм. Ну ты сам видишь.

– Да, очень натуралистично. Вот видишь, ты стала свидетелем зарождения нового вида искусства. Чем не событие?

– Уволь меня от таких порнографических событий. Дальше куда?

– Не знаю.

– Как не знаешь? Ты ведь меня сюда завел!

– Я. Только мы свернули налево, когда должны были направо.

– Там же бутылка была!

– Они тут везде. Вот еще одна. Хм, интересная поза. Я такой еще не пробовал. Ты куда?

– В город.

– Думаешь, он там?

– Раз мы свернули не в ту сторону, логично идти в прямо противоположную, ты так не думаешь?

– Мы меняли направление по меньшей мере пять раз. Теперь мы можем быть где угодно. Мы заблудились.

– Мы не можем заблудиться между двумя промышленными районами города, это абсурдно.

– Я знаю людей, которые могут заблудиться между двумя зданиями.

– И это не делает им чести. Почему ты идешь за мной?

– Мне остаться здесь?

– Нет, ты не понял: почему ты идешь за мной, а не впереди?

– Потому что ты идешь так целеустремленно. Не хотелось тебе мешать.

– Целеустремленно, значит. Ну и сколько раз я свернула не туда?

– Всего-то пару. Внизу надо было идти прямо, а у того дерева с царапиной свернуть на юго-запад.

– Если ты знаешь, где мы, почему не выводишь?

– Зачем? Можно рассматривать это как приключение.

И до меня доходит. Минуту я смотрю на Пашу, затем начинаю смеяться. Сначала неверяще, изумленно, затем, когда его попытка обеспечить мне что-то яркое, в отсутствии которого я его так упрекала, укладывается в голове, я начинаю смеяться громко. Это уже попахивает сумасшествием, но я не могу остановиться. Нездоровый смех отбирает силы, я вынуждена сесть на корточки, но даже тогда он раздирает мою грудь и каркающе рвется наружу. Как же все это нелепо и как же всего этого много: миссии, “Золотая Рыбка”, Сергей, конкурсы, люди, которые все потеряли, забытые старики, тяжелые знакомства, осознание неоправданного риска, чужой мужчина, треклятый упырь. Ночи без сна, мысли, от которых стынет кровь, разговоры, которые разворачивают душу, новости, от которых сердце выпрыгивает из груди. Ожидание, боязнь не оправдать собственных надежд, страх проиграть и потерять, желание все сделать правильно – желание вообще что-то делать. Калейдоскоп имен, лиц, случаев, ликований и неудач, за и против, туда и сюда, да и нет. Планы, импровизации, фиаско, новый шаг, еще один, еще один – лишь бы идти. Комната без окон, нечем дышать, нечем заняться, нечем забить голову, и время тянется, тянется, тянется, и всему этому нет конца и края. Кокон, темный, душный, тесный, трещина – и я снаружи, страшно. Новый мир, никому нет дела, но надо идти, если хочу жить. Tuman, одинокий, у окна, ждет нового желания. Серый_Мыш устало взбирается на холм и окидывает взглядом горизонт. Уран жмет на педаль газа, на лице пустота, а грудь так и ходит ходуном. Тысячи и тысячи, потерявших себя в этом мире, за которым нам не угнаться.

– Нет-нет-нет-нет, да, я полный мудак, завел в лес, заблудил, знаю, знаю, можешь вырвать мне волосы или выцарапать глаза, или что там девушки любят делать, только не плачь, пожалуйста, я слез в жизни не видел, у меня даже Серый, когда мелким был, не плакал. Все-все-все-все, магистраль вон там, до нее всего-то двести метров, просто здесь внизу река протекает, а я как раз лодку запрятал, но ты не любишь лодки, понял, мы к ней даже близко не подойдем. Хочешь, я ее спалю? Ладно, я потом, потом. Давай мы отсюда выберемся, я куплю тебе… хочешь шоколад? Горячий? Стакан? Или два? А лучше пирожное? Самое дорогое? Или торт? Огромный? Или все вместе, а? Можешь издеваться надо мной, как хочешь, давай я тебе целый месяц буду кушать готовить, или убираться, или там вещи стирать? Ален, только не реви, я же говорю, я с плаксами вообще никак. Ален, а? Давай я тебя понесу? Или давай я рядом сяду и тоже начну плакать, а вон та парочка сфоткает нас и выложит в интернет, и пусть вся Россия увидит, как умеют рыдать мужики…

Я икаю, потом еще раз. Истерика сходит на нет, в перерывах между икотой думаю, как неловко теперь перед Пашей, который, придурок такой, воспринял все на свой счет. Носится со мной, как с птенцом, поэтому отталкиваю его руку и иду туда, куда махнул.

У меня в запасе один день.

Паша пытается ненавязчиво остаться у меня, но я сейчас никого не хочу видеть, даже его, поэтому бросаю ему сумку и толкаю к выходу. До того, как захлопывается дверь, он успевает вставить, что позвонит, чтобы узнать, какой именно торт мне нужен.

Две чашки сладкого чая помогают восстановить сорвавшийся самоконтроль. Бездумно включаю интернет, ввожу в поисковую строку «Обмануть смерть» и просматриваю страницу за страницей, не зная, что ищу. Две тысячи шестнадцатый год, – десятки страниц с откровениями спасшихся людей; две тысячи пятнадцатый – сотни выживших в результате счастливого случая; две тысячи четырнадцатый – тысячи везунчиков, висевших на крае; две тысячи тринадцатый – …

Я нахожу его.

– Итак, как джентльмен я должен предоставить тебе право выложить все доказательства первой, но что-то мне подсказывает, что твоя история будет намного интереснее моей, поэтому начну я.

Он передает мне фотографии, быстро их просматриваю – да, теперь моя очередь.

– Прежде всего, позволь мне ответить домашнее задание.

– Уже интересно.

– На самом деле ответ был довольно прост. Как только я всерьез об этом задумалась, он сразу пришел на ум. Я не могла думать ни о чем другом, кроме миссии, ты же обращал внимание на любую мелочь, потому что таковы были желания. Ты дал мне желание, которое поглотило меня всю, не оставляя ни времени, не стремления замечать что-то иное. Я же… навязала тебе второсортную миссию из разряда одноразовых, над которой не нужно сидеть и думать. Мое желание не сумело тебя заинтересовать, потому что оно стояло в одном ряду с другими заданиями “Золотой Рыбки”.

– Умница, пятерка тебе за старательность. А теперь про третье желание, я просто умираю от любопытства.

Главное – не показывать ему, как мне страшно.

– А вот здесь должна признаться: я не выполнила третье задание. Но сумела завершить второе. И, если не возражаешь, я бы хотела начать с него.

Сергей ухмыляется, скрестив руки на груди, кивает, мол, начинай.

– Когда я только прочла желание, я много вероятностей в уме перебрала. И процентов девяносто из них были до того нелепые, что до сих пор стыдно. А потом, где-то за два или три дня до выхода срока меня озарило: где может жить человек, который лишился чего-то важного? В доме престарелых. Ближайший находился в Пятничном. Я заготовила целую легенду, но она мне даже не понадобилась. У меня спросили имя, а потом познакомили с одним человеком. Более нелепого общения, чем состоялось у нас, трудно себе представить. Он крайне непримиримый человек с твердыми взглядами на жизнь и особым отношением к малодушным людям. Своим характером и острым языком он отпугивает других постояльцев, поэтому он все время один, такой одиноко-гордый в своем добровольном затворничестве. Я не понравилась ему с первого же слова, и он не стеснялся в выражениях, чтобы дать мне это понять. Однако скоро я приехала вновь. Не знаю, что меня побудило это сделать, но я застала его на том же самом месте. И второе наше общение оказалось таким же нелепым. Более противоположных людей, чем мы с ним, трудно себе представить. Но потом я приехала еще раз, и еще раз. И он мне рассказал.

У того старика была дочь. Работала учительницей в школе, встретила мужчину, вышла за него замуж, подарила ему двух дочерей. Старик жил вместе с ними, внучек обожал до беспамятства, как все деды, баловал, сказки на ночь про Кащея Бессмертного и Василису Прекрасную, сладости втихую покупал. В общем, души в них не чаял. Накопил он денег и подарил дочери четыре путевки на море, на всю семью, и они уехали. Девять дней спустя должны были вернуться, старик ждал их всю ночь, и все утро, а днем позвонили из посольства и сообщили, что дочь и внучки утонули: их вынесло на надувном матрасе в открытое море. Зять пытался их спасти, но не доплыл, едва не утонул сам. Его спасатели успели спасти, а вот дочь старика и его внучек уже нет. После смерти близких старик перебрался в дом престарелых, и теперь проводит все время у искусственного пруда, и никого к нему не подпускает. Зять навещает его, но теперь они чужие люди, и кроме общих воспоминаний их теперь ничего не связывает. Вот такая история.

– И он сам тебе это рассказал?

– Вообще-то нет. Я совершенно случайно наткнулась на новости трехлетней давности в сети, там была фотография, а потом я просто сопоставила несходящиеся моменты. На этом история не заканчивается. Только сейчас она будет о другом персонаже – о зяте.

– Вот как?

– Многое я могу только предположить, ведь я сама не была свиделетем, поэтому приходится опираться на логику и интуицию. Впрочем, поправить меня может только он, поэтому… Кхм, я начну.

Итак, тот человек – я буду теперь называть его так, потому что старика в рассказе больше нет, и слово зять уже теряет свой смысл, – так вот, тот человек потерял жену и детей. Думаю, он сильно переживал и винил себя в том, что не сумел доплыть, не сумел уберечь, что вообще отпустил их одних – как правило, люди винят себя во всех случайностях, большинство из которых даже не имеет отношения к трагедии. И, лишившись в один день самого дорогого, он… познал всю глубину отчаяния. Возможно, начал буянить, или пить, или нарываться на неприятности, или… понятия не имею, что он делал, но переживал он тяжело. А потом, не знаю точно, в какой момент и как это произошло, услышал в какой-нибудь программе по телевизору, или увидел заметку в газете, но он… нащупал какую-то нить, которая могла вывести его обратно. Он много об этом размышлял, он перекопал гору литературы, и вывел что-то вроде собственной теории. Это была дикая смесь всего, и немалую долю в ней занимал экзистенциализм, – скорее всего, наткнулся на эссе Сартра, но это сейчас неважно, – и это открытие, возможно, объясняло все, что с ним произошло, и позволило ему всплыть и увидеть все другими глазами. Это было как прозрение, такая выстраданная истина, которая является только тем, кто готов ее принять. Эта истина открыла ему глаза и вернула ему силы, чтобы жить дальше. Но весь остальной мир был слеп и в упор не желал видеть этой истины. Мне знакомо это чувство, когда ты видишь что-то важное, чего не видят остальные, поэтому я прекрасно понимаю этого человека, хотя не могу не отметить, что следующие его поступки будут крайне опасными. Он попытался донести эту истину до остальных. Естественно, его никто не стал слушать, может, даже принимали за безумца. И тогда он решил доносить свою истину через уроки. Он зарегистрировался в игре под названием “Золотая Рыбка” и стал ее участником: это было идеальное место, столько игроков сразу, такое поле для работы… И он начал давать задания, через которые пытался донести ценность того, что принадлежит человеку. Желания менялись в зависимости от игрока, но каждое из них продолжало нести свою мораль, это было неменяющееся правило. «Победить в конкурсе», мораль – цени свое время; «Выслушать человека, который все потерял», мораль – цени то, что у тебя есть; «Обмануть смерть», мораль – цени жизнь.

Я украдкой вытираю ладони о юбку.

– Но большинство игроков даже не доходят до третьего задания. Поэтому он меняет правила игры и предлагает им продолжить миссии неофициально. Ему важно донести урок, и ради этого он готов давать рискованные миссии, и ставить их жизни, здоровье и психику под удар. Я очень надеюсь, что остальные рыбки, до которых я не смогла достучаться, сейчас в полном порядке. И… Я просто обязана ему сказать: я ценю его уроки, его попытки показать мне, что не вижу самого главного, но вынуждена ему сообщить – он обязан их прекратить, пока кто-то не пострадал всерьез.

Я и не подозревала раньше, что тишина может быть такой опасной, и что человек может внушать такой ужас. На секунду я жалею, что не подстраховалась и не позвала с собой Пашу. Зная, что рядом находится кто-то сильный, готовый меня защитить, я чувствовала бы себя куда увереннее, а сейчас я могу и завизжать, если Сергей просто шевельнется. Уроки уроками, но это не отменяет того, что он псих.

– Должен внести поправку, – вдруг роняет он. И от того, что он даже не меняет позы, мне не по себе. – После потери семьи человек переживал не о том, что не сумел спасти их жизни, а о том, насколько никчемной была его собственная.

– В.. в каком смысле?

– Там, когда руки и ноги свело судорогой и его потянуло на дно, человек познал самого себя. Он увидел, как пуста была его жизнь, как мало было всего, что принадлежало лично ему, как серо и скучно он мог предстать перед апостолом – и это открытие поразило его куда больше, чем гибель близких ему людей.

Дыши.

– “Золотая Рыбка” была не просто средством донести до людей уроки, она была способом заполнить его пустоту. Чтобы когда потом он будет вариться в котле, ему было о чем вспоминать. Еще молочка? Я заказал вишневое.

– Тебе… совсем не жаль жену и детей?

– Конечно, жаль. Я потратил на них пять лет, и хоть в это время мог и заняться чем-то другим, я все-таки сделал выбор в их пользу. Лучше б не делал. Все равно ничего путного из этого не вышло.

Досада в его голосе звучит искренне. Я готова ударить его за такие слова, впиться в его глаза ногтями, вгрызться в лицо зубами, воткнуть в него нож и поворачивать его до тех пор, пока не перестанет двигаться – но что-то не сходится. Не срастается. Будто разошедшиеся края синего платья скрепили голубыми нитками. Что не так? Где загвоздка? Обо что я споткнулась? Я перебираю факты и догадки, строю их друг за другом, восстанавливаю в памяти всю последовательность, превращаю ее в историю и – вот оно.

– Если тебе так безразлична твоя семья, почему каждую неделю вот уже три года ты продолжаешь навещать своего свекра и пытаешься до него достучаться? И… – это только догадка, но однажды она подтвердила свое право на существование, – почему, возвращаясь домой, ты продолжаешь говорить пустой квартире «Я дома»?

– Ты следила за мной?

– Мне были нужны доказательства. Значит так, теперь мое время ставить условия: ты прекратишь свое существование в “Золотой Рыбке” – либо удалишься сам, либо я представлю запись нашего с тобой разговора, и тебя удалит администрация. Пойми, я делаю этопотому, что не хочу, чтобы кто-то пострадал из-за твоих действий. Неси свою истину как-то иначе.

– Знаешь, почему я уделял тебе больше времени, чем остальным?

Я уже не хочу знать ответ.

– Потому что видел в тебе себя три года назад: такая же пустая, бессмысленная и никчемная. Мои уроки должны были помочь тебе прозреть, стать сильнее, но ты ничего из них не извлекла. Такая же трусливая, как остальные игроки, – я молчу, и он продолжает. – Хорошо, Кащей Бессмертный прекратит свое существование. Еще увидимся, рыбка.

Он встает, и момент, когда его тело поднимается из-за кресла, кажется мне бесконечным. Когда эскалатор увозит его вниз, из соседнего стола поднимается Sамаритянин и садится на место Сергея.

– Надо бы все-таки сообщить в полицию: он же чуть ли не прямым текстом угрожал.

– Это было пожелание скорой встречи. Ты записал?

– Да, – он приподнимает телефон, – сделаю пару копий на всякий случай, потом скину тебе. И все-таки я бы сообщил.

– Проследишь, чтобы он удалил свою страницу, ладно?

– Хорошо.

– И спасибо за помощь. Без тебя бы я не справилась.

Он усмехается, немного неловко, и, кажется, даже краснеет, когда я признательно целую его в щеку. За его тощей спиной я и близко не чувствовала себя в безопасности, но не будь даже такой поддержки, я бы не сумела встретиться с Сергеем лицом к лицу.

По дороге домой я присматриваю самый огромный торт, который только есть на витрине. Скорее всего, он обойдется Пашке в четверть его месячного дохода, но что-то мне подсказывает, что он с радостью расстанется с этой суммой, чтобы «загладить вину». Мне немного совестно от того, что я его так использую, но если я не потребую компенсации, этот чудик будет до конца чувствовать себя виноватым.

Сколько дел впереди… Нужно проверить обновления, списаться с Майей, просмотреть выполненные желания. Обязательно навестить Егор Тихоныча, – а иначе кого он будет унижать? Привести, наконец, в порядок, все дела и обязательно, обязательно обновить резюме и начать поиски новой работы. Надо научиться жить, уловить ритм, перестать себя занижать и осознать, что можно чего-то добиться, если поставить себе такую цель. Что там говорил Сергей? Пустая, бессмысленная и никчемная? Возможно, нет, не возможно – такая и есть. Самое время начать это менять. Начну, пожалуй, с себя.

Эпилог

Я замечаю его, когда выхожу с собеседования – типа с большим животом и маленькой головой. Охотничья собака внутри меня делает стойку, и я срываюсь с места. Он меня не замечает – пока. Неспешно переставляет свои колонны по переходу, двигаясь в мою сторону. Мечтательно улыбаясь, чуть заметно покачивает неизменной газетой. Не делает ничего подозрительного, но специально замираю на месте, жду, когда поравняется со мной.

А все к этому и стремится. Переходит улицу, ставит ногу на бордюр в тот самый момент, когда загорается красный. Застывает в нерешительности, решая, куда двинуться дальше – и идет прямо ко мне. Все внутри меня делает пируэт, я готова подпрыгнуть от радости, потому что в какой-то момент наши роли кардинально поменялись. Сначала он охотился за мной, теперь я – за ним, и я готова проглотить собственную голову, если его упущу. Я заставлю его дать объяснения, неважно, что мне придется для этого сделать: схватить его за руку, повиснуть на шее, связать ему ноги. Я больше не позволю ему себя обдурить, о нет, я больше никому этого не позволю, и потому я стою, готовая действовать в любой момент.

А упырь идет, даже не подозревая, прямо в расставленные мною сети. Его глаза перебегают с одного встречного на другого, он ищет, все еще ищет, кого бы сожрать. Я предвкушаю момент, когда он меня увидит: как встретится со мной глазами, как остановится, чтобы облизнуться и как замрет, вспомнив, что уже видел меня раньше. Я представляю, как вытянется его лицо, как неуклюже он развернется, путаясь в собственных ногах, как попытается бежать, неся по городу свое тяжелое тело, вместившее в себя, несомненно, нескольких сожранных им ранее. Я ловлю себя на том, что чуть не облизываюсь сама. Я больше не в силах сдерживаться, мне не терпится столкнуться с ним лицом к лицу, я выдеру из него признание, я уделала самого Кащея, что мне какой-то упырь – и тут он замечает меня.

Мои губы расплываются в плотоядной улыбке, я делаю шаг навстречу, – и он проходит мимо.

Арэ?

В его глазах не мелькнуло и тени узнавания, и это, черт побери, обидно – уж я-то точно не переставала о нем думать, я бы нарисовала его портрет даже спросонья. Я разворачиваю корпус, следя за упырем, и тут он творит нечто странное – при виде девочки с розовыми бантиками, он притопывает и два раза хлопает в ладоши на манер танго. Моя челюсть отвисает. В два прыжка я преодолеваю разделяющее нас расстояние и хватаю его за локоть:

– Что это было?

Он доброжелательно поднимает брови.

– А вы, простите?..

– Ты меня чуть не сожрал на днях. Облизывался и по животу себя гладил.

– Точно! – он хлопает себя по лбу и добродушно смеется, и я колеблюсь как желе, потому что все еще продолжаю удерживать его за локоть. Пора бы его отпустить, но мне совершенно не хочется этого делать, потому что как только окажется свободен, он может тут же исчезнуть, и не видать мне ответов как своих ушей. – Простите мне мою невнимательность, в последнее время я повстречал так много людей, что мне становится все тяжелее удерживать в памяти их лица.

– Да-да, так что это было?

– Не желаете ли присесть? – предлагает он. – Вон там есть чудная, никем не занятая скамейка, и вести разговор в сторонке будет гораздо предусмотрительнее, чем мешать людям на тротуаре.

Я конвоирую его к скамейке и отцепляюсь только тогда, когда он садится: я успею схватить его за ноги, если попытается убежать.

– Вижу, вас крайне заинтересовало мое поведение, и мне доставит немало удовольствия уверить вас в том, что вы превратно меня поняли. Я совершенно не имел намерения вас поедать, хотя мое поведение и должно было натолкнуть вас на такую мысль. Видите ли, это упражнение.

– Упражнение?

– Совершенно верно. Но прежде, чем к нему перейти, позвольте сделать небольшое введение. Меня зовут Николай, и полгода назад я потерял работу. Двадцать пять лет был кормильцем семьи, а потом внезапно стал тунеядцем. Попытки устроиться на другую работу ни к чему не привели, благо все это время я работал на одном заводе, и понятия не имел, как вести себя с другими работодателями. В общем и целом, я начал, как сейчас говорит молодежь, «хандрить». Ничего не радовало, все казалось таким тщетным, что не стоило даже попытки, такое состояние, когда «все тлен». И жена записала меня на тренинг.

– Что за тренинг?

– О, совершенно очаровательный, называется «Улыбнись себе». Он вернул меня к жизни, посредством, правда, несколько странных упражнений, но они действуют. Нам всем достались разные задания: молодому человеку, не помню его имени, он всегда в черном, надо петь «Земля в иллюминаторе» как только он слышит слово «президент»; Тамаре Владимировне – плеваться через левое плечо, когда кто-то говорит «алло»; Машеньке, моей жене – она записалась со мной за компанию, потому что я категорически отказывался идти один, – просить всех мужчин выше двух метров «достать воробушка». А я вот должен был пугать прохожих таким образом, когда встречаю барышню с темными волосами и зелеными глазами.

Так вот какой был критерий…

– И что же? Неужто помогает?

– Вы не представляете как! Поначалу, конечно, все это выглядело донельзя глупо. Но со временем ощущение неловкости пропало, и стало легче. Эти упражнения заставляют вернуться обратно, понимаете? Учат обращать внимание на мелочи, выходить из себя, из своего, так сказать, кокона…

– Кокона, говорите? Хм…

– Напрасно вы так недоверчиво к этому относитесь. Когда мы встречались в последний раз, чтобы поделиться успехами, я даже не узнал своих собратьев по несчастью: все улыбаются, шутят, даже тот молодой человек в черном. Скажу по секрету, – упырь доверительно понизил голос, – готов поклясться, на нем были коричневые носки. – И он вновь зашелся смехом.

– А эта девочка?

– Это последнее упражнение. Надо менять задания, чтобы не проходило ощущение новизны и не возникло привычки. Через два дня состоится последняя встреча. Мы отчитаемся о последних достижениях, а потом каждый пойдет своей дорогой.

– И как эти упражнения помогли вам с поиском работы?

– С поиском работы – никак. Но они вернули мне вкус к жизни, а итого иногда бывает более, чем достаточно, не так ли?

Я смотрю, как грузный монумент удовлетворенно теряется среди толпы, затем откидываюсь на скамейку. Кто бы мог подумать, что такой значительный во всех смыслах человек будет готовиться проглотить первого встречного и танцевать при виде маленьких девочек – и все для того, чтобы вернуть вкус к жизни. Хотя, кто бы говорил. Давно ли сама в последний раз задумывалась о том, чтобы покачиваться на волнах лицом вниз? Просто у этого упыря другие методы, отличные от моих. Вот и еще один урок.

У каждого свой способ выбираться из кокона.

25.08.16