Третий фокус [До] (fb2) читать онлайн

До Третий фокус

От Санька ушла жена. В бессрочный отпуск. Забрала вещи, мультиварку, детей и перебралась на противоположный берег их пересохшей речки – к родителям.

Остальное барахло было уже там. Как-то незаметно переправлялось с каждой ее ночевкой. Задерживалась уже не только на выходные, могла пропасть на неделю. Со своего берега Саня видел, как жена отводит девчонок в садик. Ускоряет шаг напротив его дома и смотрит только вперед – в светлое будущее, и близняшки вслед за ней носы выставляют. Как два маленьких фрегата возле старой лодки. Ну у них-то ладно, вся жизнь впереди. А эта дура куда намылилась?

Её уход Саню не огорчал, а как-то даже забавил. Он уже в первый год после свадьбы понял, что ничего не получится. Неблагодарной Танька оказалось и глупой: он ей детей подарил, а она из-за материнского капитала слезы лила, в расход пускать не хотела. Еле убедил, что покупка соседнего участка со старым домом – самое что ни на есть улучшение жилищных условий. Огород засадить – свое лишним никогда не будет, дом отстроить – и пусть, кто первая из девок замуж выйдет, та и заселяется, благодарит отца за предусмотрительность. Танька тогда только рукой махнула: «Делай, что хочешь». Это и обрадовало, и расстроило – не может все-таки за свои интересы стоять, не личность. Такая Саньку не нужна, хорошо еще пацанов не наделали. Испортили бы только.

Полностью опустевший (и тоже не шибко новый дом) ожидал Саню после работы. То, что жена больше не вернется он понял по исчезнувшей в середине июле шубе. Постоял возле открытого шкафа, из которого слабо пахло засохшими апельсиновыми корками, подвигал вешалки, давая своим вещам больше места. На душе вдруг стало приятно, вольготно. Да так, что захотелось отметить. Санек пошел к другому шкафу и оформил себе пятьдесят грамм в пыльную рюмочку. Теперь-то он все эти музейные сервизы обновит. Для праздника, который так и не наступил в их жизни, они не пригодились.

После второй рюмки пришлось проявить волевое усилие. Следующий день – рабочий, тем более, приезжие артисты завтра – не побалуешь. Сквозь приятное тепло, от которого размякло и тело, и голова, до Сани вдруг добрались не самые приятные мысли: ведь Танька на алименты подаст, грызть начнет, как собака некормленная. А с её аппетитом и папашей ментом от зарплаты, добрая часть которой пряталась в заначке, вообще ничего не останется. Так что надо стараться, леваки искать, городских артистов на чай разводить.

Расстроенный и загруженный Санек отправился на кухню и там погрустнел еще больше – в раковине отмокала кастрюля из-под картошки с печенью, в холодильнике лежало два яйца и подгнивающий вилок капусты.

«Вот ведь стерва! Пожрать бы наготовила и валила, куда хочет!»

На сковородке уныло зашкварчала пустая яичница. Звуки холостяцкой неприкаянной жизни. Уже отвык. Как бы Танька не мозолила глаза, а горячее при ней всегда было. И посуда грязная сутками не мокла, да и мыслей вот таких, тоскливых, не было почти. Да, злился, да, посылал. Ну ведь не думал же, что действительно, пойдет.

Яичница получилась отвратительной. Снизу подгорела, а пока соскребал со сковородки, лопнул желток, растекся соплями, перемешался с гарью. Наскоро проглотив все это, Санек заварил себе крепкого сладкого чая, сел у окна и стал думать, что же делать дальше. Может, если попросить, Танька придет и наготовит ему по старой жалости. Все-таки он отец ее детей! Подохнет с голоду, не с кого денежки трясти будет. Но, с другой стороны, если она их стрясет…то он тоже подохнет с голоду.

Неожиданно Санек разозлился. Вот еще! От бабы зависеть! Радоваться свободе надо – сегодня то уж нельзя перед работой, а завтра он всего накупит и выпить, и закусить и соседа позовет. При Таньке Виталька не приходил, при ней праздник не получался. А завтра получится – отметят новую жизнь.

С утра Санька не покидало ощущение, что новая жизнь, действительно, началась. Чувствовал себя бодро, деятельно. То, что на ночь напился чаю вместо водки тоже сегодня зачлось плюсом. На работу нужно было явиться только после обеда, так что утро решил посвятить приготовлению к вечернему застолью. Заполнил целую тележку в центральном супермаркете и довольный своими новыми ощущениями двинулся к кассе. По дороге пропустил вперед себя высокую женщину с ребенком и поначалу даже не заметил, что ребенок вертит по сторонам темным, заросшим щетиной лицом. Только когда он засмеялся хрипло и низко, Санек взглянул в их сторону и вздрогнул от неожиданности – женщина была не с ребенком. Женщина была с карликом.

Карлик, чуть ли не треть тела которого занимала огромная голова, тоже заметил его, скосил глаза к носу и высунул язык. Он так и продолжал дразниться, пока его спутница раскладывала продукты по четырем большим пакетам. Санек старался не оборачиваться, но мельтешение карлика начинало действовать на нервы. Уже придя на работу, он узнал из афиши, что повстречал самую сильную в мире женщину и самого веселого в мире гнома. И вот тогда уже поблагодарил себя, что не сорвался. С теми, кто может оставить на чай самому лучшему в мире монтажеру сцены, отношения лучше не портить.

Самая сильная женщина и самый веселый гном были кем-то вроде конферансье. Они выходили после каждого номера и общались со зрителями. И хоть народу было мало, оживление в зале они создавали. Особенно когда женщина подхватывала карлика на руки и принималась качать как ребенка, а он неистово орал своим низким хриплым голосом. Техническое задание по освещению было интересным и разнообразным – на каждом номере свой акцент. Это вам не хор пенсионерок подсвечивать: «Сынок, сделай, чтобы ореолом, будто солнце позади нас встает». Выставляй не выставляй – а поют они так же хрипло и гнусно, как этот карлик смеется. Только вот оживления в зале это не создает.

Началась «Веселая драка». По заданию – узкий косой луч, бьющий в середину приглушенной по свету сцены. После номера – включить свет в самом зале. Саня подождал, пока ведущие скроются за кулисами и выставил нужный режим.

На сцену выскочили четыре клоуна в одинаковых клетчатых костюмах. Двое тут же схватили одного под руки, а четвертый принялся лупить его по животу. С каждым ударом из-за пазухи бедолаги вырывалось облачко красного конфетти. Это блестящее медленное движение в воздухе и высвечивалось лучом. Никаких звуковых эффектов на этом номере не было, что показалось Сане странным. В тишине, наступившей в зале, были слышны довольно увесистые удары, слабые чертыхания тех, кто держал и стук больших клоунских ботинок по деревянному настилу.

Все эти неприятные, хоть и слабые звуки вдруг перекрыл пронзительный детский крик:

– Мама, зачем они его бьют! Пусть отпустят! Ему больно!

Клоуны как по команде молча обернулись в сторону зала, синхронно кивнули и тут же понесли «избитого» за кулисы.

То ли номер сорвался, то ли он еще продолжится, то ли он таким и планировался – Санек заглянул в инструкцию – следующая смена освещения только при появлении артиста. Тонкий косой луч освещал рассыпанные по опустевшей сцене блестящие бумажки, а детский плач не унимался. В темном зале раздалось приглушенное: «Тиши, тише! Это все понарошку».

И в подтверждении этого спасительного «понарошку» из-за кулис выкатился карлик. Свернувшись в клубочек, он сделал пару кувырков вперед, а потом ловко распрямился и, как художественный гимнаст, победно поднял вверх свои короткие толстые ручки. В тут же освещенном зале раздались неуверенные аплодисменты. Расстроенный ребенок затих.

– Ну что, мальчишки и девчонки! Уверен, и в вашем городке происходят такие же веселые драки! – карлик встал в позу боксера и сделал пару ударов в воздух, – бабушки дерутся с дедушками, собачки с кошечками, мальчишки с мальчишками, да и с девчонками! А ваши милые папушки с вашими милыми мамушками! Ну-ка поднимите руку, те, кто хоть раз видел, как дерутся мама и папа?

В зале зашумели, завозились, послышалось недовольное старческое «Уу, черти!». Санек судорожно шарил глазами по светлому залу – искал две белокурые одинаковые макушки дочерей. И вдруг среди крутящихся перешептывающихся голов взметнулась вверх тонкая детская рука. Сидящая рядом женщина порывисто приподнялась, опустила ее и подхватив ребенка на руки, поспешила из зала. Девочка снова расплакалась. Судя по голосу, жалела клоуна именно она.

Завозились громче. Кто-то поднялся в третьем ряду и тоже направился вдоль ряда к выходу, таща за собой хнычущего ребенка. Пока Санек пытался рассмотреть кто это, из-за кулис на велосипеде выехал клоун. Саня быстро сориентировался – включил фонограмму и снова приглушил в зале свет. Под веселую цирковую музыку, хлопая ладошами в такт, начали выходить остальные артисты. В зале неуверенно ответили.

Клоун нарезал круги по сцене и вытряхивал из-за пазухи остатки конфетти. За ним преувеличенно медленно, широко расставляя ноги, бежали остальные клоуны. Дети, понимая, что бедного клоуна таким образом не догонят, одобрительно смеялись и хлопали. Все снова казалось нормальным. Саня выдохнул – в дыхании померещилась приятная хмельная горечь. Выпить хотелось и чисто физически, и от напряжения – не отпускала мысль, что если бы девчонки были на представлении и тоже подняли руки.

Зрители постепенно расходились, карлик проворно бегал по сцене и собирал оставленный реквизит. Саня сидел за пультом и тупо смотрел на сцену. Подошел директор ДК, уселся и тоже уставился на сцену:

– Это ж надо какой… Нет, ну был у нас одноклассник Юрка, помнишь? При нем еще девчонки на медосмотре не стеснялись, потому что маленьким считали, но этот-то раза в два меньше!

– Владимирыч, плохо сегодня по деньгам, да?

– Ну…мало народу, конечно! Говорил я им, что к осени надо ехать. Так что на процент не рассчитывай. Тут еще проблема нарисовалась – с квартирой их кинули. Кузьмины отказались им дом отца сдавать.

– Это чья девка что ли ревела?

– Ну.

– А сколько за квартиранство им обещали?

Предвкушение легких и немалых за такую пустяковую услугу денег (вот не зря стоял на покупке соседского дома) перебило предвкушение тяжелой, длиною в душную летнюю ночь, попойки. Обойдется Виталька. Успеют еще попиться – без женнадзора им теперь хоть каждый день праздник.

Как предусмотрительный хозяин Санек объяснил гостям, что дома шаром покати и, оставив свой адрес, поспешил домой. Прятать от собственной пьяной щедрости свои же собственные припасы. Не хватало еще, чтобы кончились гостинцы и он закрома свои открыл. Нет, всегда нужно думать на будущее. Хорошая это черта, хваткая, жалко, что Танька по дури своей не ценила в нем такого достоинства.

Через полчаса по колдобинам тяжело трясясь проехала газелька. Свернула в открытые ворота и остановилась. Санек ждал на покосившемся крыльце, наблюдал, как гости проходят мимо заросшего, так и не вспаханного огорода, и поворачивают к дому. У каждого в руках по большому пакету, набитому продуктами. В последнем, который несла сильная женщина, что-то приятно гремело. Такой щедрости от гостей хозяин не ожидал – за ночь явно не выпьют-не съедят, а он потом неделю пировать будет. Хоть всю улицу пои.

Без грима клоуны оказались уже не молодыми, и судя по виду, любящими пригубить мужиками. Саню приятно грело чувство солидарности, когда он смотрел на них – вот ведь артисты, городские, а выпить любят. Гимнастки тоже оказались старше, чем он смог разглядеть, и абсолютно одинаковыми. Сильная женщина с отпечатком постоянной усталости и недовольства на блеклом лице все больше напоминала жену. От этого смотреть и уж тем более обращаться к ней было неприятно. Мысленно выбрав карлика главным в их компании, Саня открыл дверь и махнул рукой в сумрачный зев старого дома:

– Прошу!

Внутри было просторно и чисто. Хозяйское барахло они пожгли с Танькой сразу, а своим заполнили маленькую, смежную со столовой, комнатку.

На столе в столовой уже громоздился сервиз, который Саня заранее перенес из своего дома. Водку разливали прямо по чайным бокалом, забывались и лили чуть ли не до краев. Женщины суетились с закуской. Чтобы не пить на голодный желудок, разорвали копченую курицу. Карлик, обеспечив себя всем необходимым, расположился на диване. До стола бы все равно не достал.

Саня украдкой поглядывал на гостей, прикидывал в уме темы для разговоров. Захотелось вспомнить, какого это быть душой компании. С Виталькой просто – он всегда внимательно слушает, когда ему наливают, а тут…хоть самому рот открывай и глаза вытаращивай – да только молчат все, не рассказывают ничего.

Под второй бокал, немного помявшись, Саня все-таки спросил:

– А что у вас сегодня за номер был, когда про драки спрашивали? Вы везде такое выясняете?

– А чего выяснять-то? – отозвался с дивана карлик, – у вас в деревнях и делов-то, что пить, да баб бить. Так…считай фокус показали.

Санек только открыл рот, чтобы заступиться за деревенскую жизнь, но тут же осекся: во-первых, возражать было нечем, а во-вторых, отвлекся на заставленный богатый стол. Кто знает, как там будет, слово за слово, а таких щедрых гостей лучше не обижать.

Разлили еще по одной. Сильная женщина, серьезная, молчаливая поставила под стол уже третью пустую бутылку. Чокнулись не за что и снова затихли; клоуны потягивали из банки шпроты, гимнастки клевали носом, а карлик хрустел за спиной огурцами.

Санек не знал, как себя вести. Вроде согласился на все это, хотел общения, праздника, но всего лишь очутился в компании уставших после работы людей.

Стало грустно. Решил оставить их отдыхать. Захватить один непочатый пакет с гостинцами, позвать Витальку и организоваться дома. Сейчас, главное, сразу оплату взять и распрощаться – дневать они не собирались, а утром он их провожать не годится.

– Заплатим сколько и договаривались, хозяин, не волнуйся! Но сначала покажем тебе три фокуса, и если все три понравятся, это и будет нашей оплатой. Ну и вот это вот все, – карлик кивнул в сторону пакетов, громоздившихся у двери, – есть и пить неделю будешь.

Решить было сложно. Санек смотрел в красное лицо карлика, на его подпрыгивающие от жевания обросшие щеки и не мог понять, чего он хочет больше: хлеба или зрелищ. Ну вот вроде и хлебом обеспечили, а деньжат все равно хотелось. И вдруг Саньку стало так тоскливо, так остро и обидно от мысли, что этими деньжатами ему только дыры затыкать, которые Танька в его жизни прокусывать начнет, что захотелось отвлечься, развлечь себя.

Фокусы, так фокусы!

Услышав согласие, карлик заулыбался и махнул сильной женщине: еще водки! Она передала ему полный бокал, который он опрокинул, даже не поморщившись и тут же громко захрустел, хотя от огурца не откусывал. Будто во рту его прятал.

«Да ты же, лилипут, с рюмки опрокинуться должен был» – подумал Санька, прикидывая, сколько такому маленькому телу хватило бы до отключки.

– Это еще не фокусы. А первый фокус тебе моя жена покажет. Она, в отличие от твоей, мужа никогда не оставит!

Насмеявшись до бордовой морды с удивленных Саньковых глаз, карлик ловко спрыгнул с дивана и подбежал к великанше, попросился на руки. Она с легкостью подняла его и усадила мясистой жопой на свою накаченную руку.

– А откуда ты знаешь, что ушла Танька? – Санек пытался вспомнить не рассказал ли чего по пьяни, но вроде темы и не заходило.

– Оооо! Мы еще не то знаем! Как в ночь её за водкой выгонял знаем, и как чурбаком по хребту огрел тоже знаем. Да вот пусть она сама тебе все и припомнит!

Карлик шепнул что-то на ухо жене, показывая в сторону соседней комнатки. Она кивнула послушно, поставила его на пол и скрылась в дверном проеме.

Санек, наконец, закрыл рот, поморгал, весь подобрался, приосанился и оглядел присутствующих. Хотел продемонстрировать, что стыдиться ему нечего – да пил, да бил, а если бы не пил, то и убил бы вовсе! Но на него никто не обратил внимания; клоуны, как заведенные выпивали и закусывали, а гимнастки, свернувшись в две сопящие кучки, дремали на диване. И хоть и не пришлось оправдываться, а все равно перед вторым фокусом стало не по себе.

Он-то думал, будут голуби из шляпы, а тут дерьмо из ямы.

Чтобы успокоиться, Санек одним махом опрокинул оставшуюся в бокале водку – зря только жмурился, на язык упало пара капель – и напряженно уставился перед собой. Вдруг слева качнулось большое белое пятно – обернулся. На пороге в свадебном платье Таньки стояла сильная женщина. Она нелепо, по-бычьи, расставила ноги и приподняла массивные плечи. Над лифом складками нависла перетянутая корсетом большая некрасивая грудь.

Великанша вернулась за стол и положив на него обе руки, а на них грудь, уставилась на Санька. В дело тут же вмешался карлик – пододвинул бокал, налитый до потертого золоченного ободка:

– На вот! Чем больше выпьешь, тем четче свою Таньку увидишь и все ей выскажешь!

Саня сделал большой глоток, занюхал засаленным рукавом, кинул в рот рыбешку и уставился на нечто в свадебном платье.

Вспомнился тот самый день, унылый и суетный. Уже брюхатая Танька бесилась по каждому поводу, а к застолью зеленая и апатичная сидела поодаль от столов и обмахивалась подолом платья. Гулянка была бесконечной, даже Санька тогда измотался. Гостям было не до молодых, молодые тоже друг другом особо не интересовались. Так и жили, пока Танька не решила, что хватит.

Глотнул еще и еще, пилось легко, будто родниковая вода в кружке была. И чем легче пилось, тем сильнее великанша походила на Таньку. Да и великаншей она уже не была – сдулись массивные руки, лиф, не заполненный ничем встал торчком, осунулось лицо. Стало серым и усталым. Родным.

Водка в кружке будто не заканчивалась, Санек только грохнет ее об стол, а она уже полная. Где-то хихикал карлик, клубился сигаретный дым, рот жены ухмылялся, и Санек, не отрываясь, все смотрел на него. И вдруг тонкие обветренные губы налились, разгладилась, зарумянилась кожа и вместо Таньки уже сидела вполне красивая бабенка, явно не чета деревенским. Таких только в телевизоре увидеть можно. А тут, вот же! Сидит живая, теплая!

Санек улыбнулся, опустошил кружку в три больших глотка и упал в полную душистую грудь за пожелтевшим лифом. Как в омут упал.

– Вот стервец! Ладно, поехали: 10, 9, 8, 7…

Санек продолжал улыбаться и зарываться в мягкую грудь, когда вдруг почувствовал подошедшую к горлу нестерпимую горечь. С трудом поднял отяжелевшую голову, осмотрел плывущую навстречу комнату – карлик стоял на столе и махал короткой ручкой, высчитывая что-то, клоуны хором повторяли за ним. Слева, почти над ухом, раздался чей-то бас:

– 6, 5…

Вместо красавицы напротив снова сидела великанша. Невероятно красная и блестящая от пота, она смеялась и обмахивалась подолом платья. Санек еле успел отвернуться, чтобы его не вычистило ей на колени.

– Да, не беспокойся! Назад не выльется, мы об этом позаботились, – гоготнул карлик. Счет смолк на четверке.

Тошнота действительно отступила, но продолжала кружиться неподъемная голова и горело в желудке.

– К чертям ваши фокусы! Понял я, что можете, черти! Не надо третьего! – уткнувшись лбом в колени, Санек обхватил голову, будто пытаясь удержать ее, постоянно плывущую куда-то.

– Да, поздно! Начался уже третий! Хотел со мной желудками мериться? Узнать, сколько мне для отключки надо? Я вот тоже тебя испытать решил! Это ж надо! Четыре бутылки! – карлик пнул со стола пустую бутылку. Она упала на пол с таким грохотом, что Саньку показалось, будто у него отломился кусок черепа и вонзился в мягкий, разжиженный мозг.

– А в чем фокус-то? – промямлил он, с трудом, удерживаясь в сознании.

– Да в том, что ты до смертельной дозы допился, и сверху еще залил! А твое тело об этом пока не знает! А я вот досчитаю до одного, и оно тут же узнает!

– 4, 3…

В желудке снова поднялась жгучая волна. Казалось, блевотная горечь щипит даже в глазах. Санек раздвинул колени, часто задышал, попытался сунуть палец в рот, но ничего не помогало. Везде пахло водкой. Сердце стучало испуганно, суетно, как плохой работник, который вдруг обнаружил чудовищную неисправность в цеху, и теперь готовился к взрыву всего завода.

– Ну, а «два, один» наступит через час, – вокруг засуетились, зашуршали пакетами и через несколько минут Санек остался один. За окном загудел двигатель. Мазнуло светом фар по стенам.

Он так и завалился на пол, держась за голову, когда стрелки прошли полный круг и сработал заведенный для третьего фокуса таймер.

При создании обложки использовалась художественная работа автора.