А ночь была как музыка, как милость [Валерий Столыпин] (fb2) читать онлайн

Валерий Столыпин А ночь была как музыка, как милость

А ночь была как музыка, как милость…

А мы купались… И вода светилась…

И вспыхивало пламя под ногой…

А ночь была как музыка, как милость

торжественной, сияющей, нагой.

Вероника Тушнова

Время летело, странно пульсируя: иногда тянулось, а то вдруг начинало перемещаться скачками.

Выходишь в понедельник на работу, а уже пятница. Впереди два бесконечно длинных томительных дня, когда нет ничего, кроме тоскливого одиночества.

Несмотря на это никого не хочется видеть.

Совсем никого.

София, не Софья, а именно София, внешность имела миловидную, привлекательную, но относилась к ней равнодушно.

Женщина не пользовалась парфюмерией и косметикой, предпочитала для украшения лица пощёчины, вызывающие пылающий румянец, и укусы для наполнения кровью и усиления цвета для губ.

Глаза и волосы у неё были яркие от природы.

Преимуществами фигуры София тоже не пользовалась: носила объёмные свитера и блузки, просторные брюки с высоким поясом и вытачками, туфли без каблука.

Ей интересовались мужчины, даже весьма активно. София периодически предпринимала попытки с кем-либо познакомиться.

Романтические эксперименты обычно ни к чему серьёзному не приводили: не было в отношениях с ними того, что однажды, восемь лет назад с ней происходило.

Тогда, в девятнадцать лет, её рассудок был взбудоражен мальчишкой, который учился в том же институте, что и она.

Некая колдовская сила заставила Софию сконцентрировать внимание на Северьяне без остатка. Чем именно привлёк девушку этот парень, она не понимала. Он в один миг стал для неё всем.

Девочка почти полгода бредила любовью, чуть не вылетела из-за избытка эмоций с курса.

Сева был обходителен и ласков. От его прикосновений София едва не падала в обмороки. То же самое происходило с девушкой ночами, стоило только представить встречу с любимым.

Мальчишка имел у девочек успех, но любить не был способен.

Северьян грубо порвал связь с Софией, как только добился её интимной благосклонности.

Было больно. Девочка долго находилась в депрессии, много раз замышляла уход из жизни, даже писала прощальные письма для родителей.

Если бы не Ромка Шершнёв, друг детства, спасший Софию от рокового шага, возможно, её уже вспоминали бы только в дни рождения и смерти.

Ромка был настоящим другом.

С тех пор как её предали, отношения с мужчинами не складывались. А Ромка…

Ромка, это Ромка, этим всё сказано.

С ним можно говорить обо всём, даже о том, о чём нельзя ни с кем другим.

С ним всегда замечательно, но у него была девушка, Катя Рохлина. В их отношения София не лезла, никогда не расспрашивала, а Сева не любил распространяться на интимные темы.

Она часто всматривалась в лицо его подружки, пыталась прочесть, как та к нему относится, даже немного ревновала.

Единственное, что София знала точно, что любовь у этой парочки было непростой. Месяцы пылких чувств, эмоциональных подъёмов перемежались неделями конфликтов и ссор, изматывающими расставаниями, азартными телефонными баталиями.

Несмотря на сложности отношений, это была настоящая любовь, иначе, почему бы сражение или романтический поединок длился уже больше пяти лет.

Роман сильно страдал оттого, что не мог отыскать точку равновесия.

Последнее время София была предельно одинока. Ромка не приходил, не звонил, не давал о себе знать. Похоже, между влюблёнными опять происходило что-то неприглядное.

Женщине было ужасно жалко друга. Она много думала об их отношениях, таких искренних и близких, но отстранённых и далёких одновременно.

София не могла понять свои чувства. Всех мужчин она сравнивала с Романом. У каждого находила массу изъянов и несоответствий.

Что-то в их дружбе было не так.

Но что?

Женщина невыносимо нуждалась в любви, мечтала о ласке, грезила взаимными чувствами, но особенными, такими, когда можно быть уверенной на все сто процентов и даже больше.

Такого человека она знала только одного – Романа.

Но он друг.

Да, бывали и у них моменты близости. София много раз позволяла Ромке обнимать себя, утешать, даже поцелуи случались, но добродетельные, отеческие.

В них не было страсти.

Роман видно просто не знал другого способа успокоить женщину, передать ей свою уверенность и сочувствие.

Софии казалось, что он делает это с определённым безразличием, бесполо.

Друг никогда в такие моменты не переступал черту, не давал повода почувствовать своё мужское начало.

Он утешал её как ребёнка.

София понимала, знала, что молодой мужчина всегда в отношениях с женщинами подчиняется инстинкту самца, более сильному, чем глубокие чувства, желает иметь с ними секс, но ничего подобного, никакой страсти в отношении себя от Ромки не видела, не чувствовала.

Казалось, он был холоден даже тогда, когда целовал в губы.

Он ни разу не дотронулся похотливо до её груди, не дрожал, проводя ладонями по её лицу, не прижимал с вожделением.

София не могла воспринимать его нежность как интимную ласку.

Роман не такой.

А какой он, какой? Почему мысли о нём занимают так много сил и энергии? Ведь он друг. Просто друг.

Ромка не был стеснительным, запросто мог намекнуть, что не прочь переспать с ней. Но делал это деликатно и так тонко, что это можно было принять за шутку.

Когда между Ромкой и Катей проскакивали искры раздора,  София в свою очередь начинала реанимировать его искалеченную душу, тоже сближением тел и душ.

Иногда в такие минуты они лежали на кровати, тесно прижавшись, передавая взаимное тепло, искреннее участие и нежность, способную исцелять.

Роман гладил Софию по голове, перебирал её локоны, уткнувшись в шею. Иногда они вместе плакали.

Было приятно, уютно, их тела обволакивало истомой и нежностью.

Ромка несколько раз предлагал начать интимные отношения, ласково заглядывал в глаза. Словно проверял реакцию.

София считала, что уступать, потакать его слабости не нужно: это может разрушить самое главное – дружбу.

И вот ей уже двадцать семь, а любви всё нет и нет. Теперь и Ромка исчез.

Зато мысли о нём и чувства всегда были с ней, точнее в ней.

София всё чаще думала о Ромке, представляла, как они лежат, обнявшись, как он…

Как он? Но, почему именно он?!

Да, да, да! Она представила, как целует Романа, как они сливаются в единое целое.

Не так, как обычно, чувственно, по-взрослому.

Друг ласкал её грудь, прижимал к себе. Волна напряжения прокатывалась по телу, кровь приливала к лицу, к груди. Жар и трепет опускались ниже, вызывая томительную сладость и ощущения праздника.

Такие грёзы случались всё чаще, становились постоянными спутниками плохого и хорошего настроения.

Когда Ромка пришёл в очередной раз и предложил съездить на недельку на море, София согласилась сразу.

Они сняли в гостинице номер на двоих, утром и вечером бесцельно бродили по набережной, держась за руки, неутомимо лазили по скалам и руслам сухих рек, заплывали невероятно далеко в море, загорали в обнимку, спали в общей кровати.

Так продолжалось неделю.

В один из дней друзья отправились после ужина в кафе купаться ночью.

Было весело. Они чувствовали некое неразрывное родство, были благодарны друг другу за сочувствие и помощь.

Толика алкоголя подогревала интимное любопытство, притупляла стеснительность и осторожность.

Друзья разделись, решили купаться нагишом.

Ярко светила Луна, отражаясь в спокойной морской воде, мерно накатывали тёплые волны.

София впервые видела Ромку без одежды. Она вообще первый паз видела голого мужчину, хотя давно не была девственницей.

Слияние с Северьяном происходило в полной темноте. Она даже не видела выражение его лица, только чувствовала желание: своё и его.

Но это было так давно.

Друзья просто играли, просто развлекались как бы шутя, дотрагивались до того, что прежде было скрыто покровами одежды, стоя по пояс в воде, дрожа, словно от холода, не в силах разорвать объятия.

Они ещё не знали, не понимали, что не смогут остановиться, что  сейчас делают именно то, о чём неосознанно, но часто мечтали и думали.

Дотрагиваться до Ромкиного тела было удивительно приятно, его ласковые поглаживания останавливали дыхание. Нежный, но глубокий поцелуй вскружил голову.

София мечтала, ждала и немного боялась, что прямо сейчас Ромка овладеет ей.

Ромка с силой прижимал её бёдра, мял груди. Ещё немного и он перестанет собой владеть.

– София, девочка, ты действительно этого хочешь?

– Да, да, да! Не задавай глупых вопросов. Просто делай то и так как считаешь нужным.

– Не хочу, чтобы это происходило обыденно, банально, словно есть причина спешить. Давай устроим настоящий праздник в нашем номере: на белых простынях, при ярком освещении. Если ты позволяешь мне такую близость, я хочу запомнить этот сладкий миг навсегда.

София молчала, она была согласна на всё, боялась лишь, что Ромка или она сама передумают, струсят.

После того как всё произошло, друзья, впрочем теперь непонятно, кем они стали, в перерывах между приступами любви долго и очень откровенно разговаривали.

Теперь они могли рассказать друг другу обо всём, даже о том, что конфликты с Катей происходили оттого, что в моменты близости он несколько раз называл её Софией.

Ромка всегда мечтал, что София будет его женой, но никогда не решился бы это озвучить. То же самое происходило и с ней.

Верь в судьбу

Любая Жизнь – спасибо, что ты есть!!!

Хотя тебя всегда настолько мало…

И многих ты нещадно обломала,

Чему примеров попросту не счесть!…

Генка в состоянии зыбко-тревожного забытья сидел за столиком уличного кафе с размокшим уже бумажным стаканчиком остывшего кофе и грезил, облачая невесёлые мысли в примитивно нарисованные образы из популярных мультиков и странные ассоциации.

Что ещё оставалось ему делать, когда представляя любовь не чувствуешь её очарования, ваяешь эмоции и образы по памяти, которая подчиняется не рассудку, а эмоциям, пережившим такое.

Нарисованные воображением изумрудные глаза Жанны вместо чистоты и свежести, желания жить, гармонии и умиротворения вызывали неприятие. Копна пшеничных волос с запахом спелого абрикоса непривычно представлялась пучком соломы, упавшим в болотную жижу, прежде чем превратиться в её причёску.

Губы, такие сладкие и родные прежде…

Генка злорадно рисовал в воображении жену с бугорчатой жабьей кожей, длинным раздвоенным языком фиолетового цвета, с которого сочится густая ядовито-жёлтая слизь. Чёрные губы, хищные клыки.

Пусть, пусть гадёныш целует и ласкает такую, сотканную из пороков и отвратительных черт дьяволицу, лишь схематично, извращённо напоминающую его жену, его любимую.

Видение получилось настолько реалистичным, что напугало его самого, но остановить полёт фантазии, вызванный предательством, не было сил.

Грудь, упругие холмики в форме колокольчиков, от которых он сходил с ума…

Лучше бы их вообще не было этих сладких соблазнов, лукаво манящих святой непорочностью, вскормившей каждого человека, живущего на грешной Земле.

Генка видел блаженное выражение на её лице, когда рука чужого мужчины касалась тайны, до сих пор доверенной исключительно ему. Это было ужасно.

В памяти всплыла угловатая миниатюра юноши и крошечная девочка в коротенькой развевающейся юбочке. Это он, Генка, держит Жанну за руки, с надеждой вглядываясь в травянистые глаза до краёв заполненное энергией влюблённости.

Её щенячий, наивно-испуганный взгляд, эмоциональная реакция на признание в романтических чувствах, от которого Генку сковал леденящий душу страх, а по спине покатились капельки пота и мурашки размером со шмеля, заставил поволноваться.

Девочка всхлипнула, закусила губу, опустила глаза, набухающие солёной влагой, и упала на его грудь.

Этот день он запомнил навсегда.

С тех пор прошло…

Разве можно мерить годами и днями целую жизнь?

Память и воображение рисовали сцену за сценой мгновения безмерного блаженства. Узнаваемые фигурки двигались навстречу друг другу: танцевали, резвились, сливались в экстазе на фоне солнечного диска или лунного сияния, изредка расставались, но всё равно были связаны некой таинственной нитью, объединённые трепещущей живой сущностью, графически похожей на знак любви.

Пульсирующий символ ликовал вместе с ними: радовался, иногда горевал, страдал и волновался. Переживал, тревожился, скучал. Один на двоих, всегда живой, жизнерадостный, родной, свой.

Когда мальчик и девочка делились друг с другом чувствами, даже когда ссорились, неугомонный бесёнок расстраивался, но был счастлив, только они этого не замечали: не до того было.

Но однажды…

В тот день Гена так же сидел в кафе, на том же месте, что сегодня. У него был суматошный, но очень удачный день: некая мистическая сила одаривала его небывалым азартом, куражом, везением.

За что бы ни взялся, что бы ни делал – всё цвело и плодоносило: ведь старался он для любимой.

Трепещущий чертёнок в груди ликовал вместе с ним.

Любовь щедра.

Неожиданно Генка увидел её, Жанну, которую уверенно и жадно целовал кучерявый ухоженный мужчина, похожий на Ричарда Гира, по-хозяйски прижимая жену за филейную часть тела.

Судя по всему, удовольствие было обоюдным.

Ошибиться в реальности трагедии было невозможно, поверить в неё – немыслимо.

Любовь, точнее её графическая копия, похожая на Жанкины ягодицы, выпрыгнула в то мгновение из его груди, камнем упала под ноги, забилась в истерике и закатилась в давно не чищеный водосток.

Этот эпизод Генка крутил и крутил в замедленном темпе вот уже несколько дней, провоцируя эмоциональное разрушение.

В тот день он спрятался за стёклами витрины кафе, позвонил Жанне, надеясь на что-то иррациональное, мистическое. Жена ответила, зажав любовнику рот ладонью, чтобы не выдать себя.

– Чмоки-чмоки, любимый. Меня не жди. Зашиваюсь. Скучаю, люблю.

Сказав это, Жанна прыснула, послав телефонной трубке воздушный поцелуй, прижалась всем корпусом к мужчине, выпрашивая поцелуй.

Кто хоть раз бывал в подобной ситуации, знает, что чувствует обманутый супруг.

Генка переживал мучительно, но напиваться или мстить не стал: рассудил, что романтическое приключение – не обязательно измена. Случайная связь может оказаться ошибкой, головокружительным аттракционом, забавой, реализацией наивной фантазии, иллюзией, пикантным продолжением невинного флирта: мало ли какие обстоятельства заставляют человека ввязаться в интригу.

Разговор по душам, откровенность, искренность – вот ключ, способный сместить, изменить мировосприятие, решил Генка и приступил к реализации операции “Примирение”.

Жанна вернулась далеко за полночь. В её поведении не было ничего необычного: обязательный поцелуй, плавные кошачьи движения, шутливо-легкомысленный флирт, откровенные эротичные позы, беззаботность, игривость.

Неужели он совсем не знает свою жену? Оказывается, она замечательная актриса.

Уверенность, беспечность, очаровательно чувственное бесстыдство, откровенное выражение желания и страсти. Это же она, любимая жена, Жанна.

Заготовленные заранее вопросы, линия поведения, план наступления и защиты – всё было сломано в один миг.

Слова и мысли застряли где-то внутри, когда любимая привычными движениями возбудила,  вынудив заменить банальное выяснение отношений чувственным поединком.

Генка не мог не поверить в искренность её поведения, но сопротивляться не было сил.

Яркий блеск глаз любимой как магнитный компас задавал нужное направление мыслей и действий, запах страсти настраивал порядок и ритм движений. Сердца супругов бились в унисон, унося их в мир грёз, где нет, не может быть проблем и противоречий.

Генка был настолько вдохновлён, что блаженство выливалось из него водопадом счастья. Он с наслаждением ласкал горячую грудь, жадно ловил ртом возбуждённые соски, целовал вишнёвые губы и входил, входил в эпицентр наслаждения, теряя связь с пульсирующей реальностью.

Он явно ошибся. Не может, не способна Жанна так цинично играть с доверием, с сокровенными чувствами, с верой в неприкосновенность и девственность любви.

Удивительное явление – вера. Сам создаешь кумира, наделяешь его сакральными свойствами, возносишь на вершину пирамиды и поклоняешься, придумывая всё новые и новые ритуалы.

Генка поверил в то, что свидание жены с тем мужчиной было случайностью, эпизодом, в котором она играла роль невинной жертвы. Она осознала, поняла, она с ним.

Такая жаркая схватка не может быть притворной.

Теперь, когда он видел, знал, что Жанна способна вызвать страсть не только у него, Генка любил её ещё сильнее.

 У него были соперники, конкуренты, которым не собирался отдавать своё счастье.

Он понял, что в любом и каждом человеке сокрыта, спрятана тайная пружинка, приводящая в движение механизм вожделения, подобие маятника или часового механизма, запустить который способна сдвинутая с оси шестерёнка.

Генка боялся дышать. Сила любви, помноженная на семейную гравитацию, могла вызвать перегрузку… могла.

Увлечённые чем-то особенным мы запросто теряем из виду привычное, но предельно важное, без чего жизнь теряет смысл, потому, что считаем это монотонное,  уютное и обыденное незыблемым, неизменным, вечным.

Ведь оно уже наше.

Ан, нет. В таком ракурсе алгоритм неизменности не работает. Любовь – живой организм, он требует сбалансированности, равновесия, которое достигается постоянными тренировками и сложными взаимодействиями.

Генка снова был счастлив, потому беспечен и глуп. Он вновь верил в безгрешность жены, в свою неотразимость, в скульптурную устойчивость мироздания, моральный кодекс, вечную любовь и семейные ценности.

Ничто не смущало, не тревожило Генку, не указывало на то, что Титаник семейного благополучия затонул, пока он спал, сжимая упругую грудь жены.

День начинался с обыденных ритуалов. Странных изменений протокола семейных будней и досадных изменчивых мелочей он попросту не замечал.

Оказалось, зря.

Чем был вызван чувственный порыв жены, так и осталось для Генки тайной. Возможно, она не была готова сделать окончательный выбор.

Или любила сразу двоих.

Вскоре мужчина убедился в коварстве жены, хотя отдал бы все сокровища мира за то, чтобы не знать пикантную и неприглядную интимную тайну.

Знать, что Жанна ведёт двойную жизнь, было больно. Сказать ей о своей осведомлённости – страшно.

Жена сама начала диалог.

– Нам надо поговорить, Гена.

– С удовольствием, любимая. О чём угодно. Я весь внимание.

– Я решила расстаться с тобой. У меня есть мужчина. Мне с ним хорошо.

– Я знаю. Давно знаю.

Жанна повела бровью, скосила взгляд, – и молчал?

– Думал, перебесишься, не хотел выглядеть оленем, когда одумаешься. Что я делал не так? Что подтолкнуло сделать окончательный выбор?

– Любовь.

– Разве… тебя никогда не коробил тот факт, что с одинаковым энтузиазмом отдаёшься ему и мне одновременно, никогда не чувствовала брезгливости?

– Представь себе, нет. Я бы и сейчас не ушла. Ростик настоял. Мы уезжаем в Милан на постоянное место жительство.

– Как же я?

– Ты зациклился на себе, на своей работе, стал предсказуемым. С тобой скучно. Извини!

– Раньше ты так не считала.

– Слишком много сладкого – противно. Захотелось перчика, новых впечатлений, перемены обстановки, приключений, страсти.

– Перчик, это да. Понимаю. Острый, пикантный, горячий, большой, сильный.

– Не хами, тебе не идёт. Обычный у него перчик. Причина в иной плоскости: мы устали друг от друга. Поживём отдельно. Я ведь не требую развода.

– Это да. Это аргумент. В каком, извини, качестве, ты отправляешься в турне по Европе? Мне сложно подобрать подходящее определение. Разве что…

– Назовём это компаньонка. Попутно буду исполнять роль секретарши.

– Ясно. В определённых кругах это называется эскорт. Видимо твой друг решил сэкономить на гонораре.

– К чему эти предположения. Я его люблю и точка. Чмоки-чмоки! Забираю только наряды и

украшения. Разрешаю провести разведку боем, не обижусь, если в моё отсутствие у тебя появится очаровательная ассистентка. Не скучай.

– Обидно. Всё равно буду ждать. Не выглядишь ты счастливой, это странно. И отдавалась последние дни… как в последний раз. Это роковая ошибка, заблуждение.

– Лучше попробовать и сожалеть, чем раскаиваться в том, что упустил: не лизнул, не пощупал. Отважусь рискнуть, крутану рулетку, поставлю на… на чёртову дюжину. Сама буду держать в кармане пальцы крестиком. Прорвёмся, любимый. Верь в судьбу.

Генка ждал.

Ждал упорно, деятельно, активно, игнорируя романтические уловки и сигналы страсти претенденток на серьёзные отношения: любовно обустраивал покинутое супругой семейное гнёздышко, наращивал финансовые активы и интеллектуальный капитал, старательно поднимался по карьерной лестнице.

Генка верил, что Жанна вернётся, мечтал о том благословенном дне, когда вновь сможет обнять любимую, когда выпадет счастливый шанс восстановить статус-кво, вернуться к началу отношений.

В разлуке он научился рисовать картинки, нечто похожее на комиксы, где роли были распределены между цветными изображениями влюблённых мужчины, женщины, их сердечного посредника, и блёклого чёрно-белого незадачливого развратника, развалившего их красивый мир.

Жена вернулась спустя год.

Выглядела она не лучшим образом: постарела, осунулась, пристрастилась к крепкому алкоголю, научилась курить, одеваться безвкусно.

Генка её трансформаций не заметил. Он был по-настоящему счастлив, хотя ответной реакции на его воодушевление не последовало.

Жанна курила и пила, пила и курила, закинув ногу на ногу, глядела безразлично, словно в полусне, куда-то мимо Генки. Похоже, он был для неё пустым местом, случайным сожителем.

Минул месяц, следом второй.

Жанна жила тихо, спала отдельно. Романтические чувства ни разу не осветили её чела. Казалось, что истощились, иссякли в ней жизненные соки.

Генка предлагал показаться врачам, Жанна брезгливо махала рукой: не лезь не в своё дело.

В один из однообразно тоскливых дней Генка обнаружил в своей квартире визитёра – солидного вида мужчину. Первой мелькнула мысль, что это очередной любовник. Действительность оказалась гораздо хуже.

– Лаврентий Павлович, адвокат. Представляю интересы Жанны Леонидовны в бракоразводном процессе. Можете ознакомиться с документами. По закону половина имущества и финансовых активов принадлежат вашей супруге.

Перед глазами Геннадия забегали разноцветные мушки, голова пошла кругом.

Ему не было жалко нажитого, меркантильность не свойственна его характеру. Расстроило и разозлило предательство.

Оспаривать, выгадывать по мелочам, он не стал, выторговал лишь выкуп Жанкиной доли в стоимости квартиры, расставаться с которой не захотел.

Адвокат попался разворотливый, ушлый: уговорил Жанну переселиться к себе, деньги пустить в оборот.

Бывшая оттаяла: постоянно названивала по пустякам, приходила в гости, вновь начала флиртовать, намекала на то, что любовь – не ломоть чёрствого хлеба, что чувства не остыли.

Генке хотелось верить в чудо, очень-очень хотелось. На эту приманку он и купился, оставив однажды ночевать, после чего Жанна вновь почувствовала себя хозяйкой.

Играть романтические роли, притворяться влюблённой, было привычно. Наверно это  увлекательно, интересно.

Жена-любовница правдоподобно изображала страсть, отдавалась ненасытно, изобретательно, пылко.

Генка был счастлив.

Вот и не верь после этого в судьбу, которая любит извилистые пути, запутанные лабиринты, причудливые виражи, кроссворды с картинками, замысловатые сюжеты, интриги, паутины с потайными капканами.

Съесть Генку с потрохами не удалось.

Совершенно случайно узнал он о том, что совместный с адвокатом бизнес прогорел, не без его в том участия, что на том их любовь и закончилась, что причина жить с ним вместе испарилась моментально, как жидкий азот.

Генка расстроился, но вида не подал. Любил он Жанну, беззаветно и преданно любил, однако всякое терпение имеет край.

Когда любимая в очередной раз обчистила его копилку, не оставив денег даже на повседневные нужды, он возмутился, призвал даму к ответу.

Жанна плюнула ему в лицо, дохнула перегаром и испарилась.

Генка переживал, страдал. Именно поэтому он отправился в то злополучное кафе. Нужно было хотя бы попытаться расстаться с прошлым.

Мальчик из сказки стоял на берегу, принцесса с глазами цвета кислого винограда плыла в лодке без вёсел, махала руками, звала, о чём-то молила. Ниточка, связывающая их сердца, вибрировала, переливаясь радужным разноцветьем, натягивалась, сохраняя из последних сил упругость, и вдруг лопнула.

Генка задохнулся, забылся, не имея возможности вдохнуть полной грудью, и впал в забытьё.

Он справился, отпустил, переболел, погрузился со временем в новую жизнь.

Жанна – не смогла.

По тонкому льду

Взмокшая, с замирающим сердцем и прерывистым дыханием, Вера вздрогнула и проснулась, то ли от внезапного грозового разряда за окном, то ли приснилось что-то нехорошее.

В стекло барабанили крупные дождевые капли, резвилась, выплёскивая накопленную силу и удаль молодецкую стихия, сверкая и гремя во всю мощь необузданного летнего характера.

Семён спал, отодвинувшись на пионерское расстояние, лицом к стеночке.

В том не было бы ничего странного. Вера всегда ложилась на краю, с тех пор как родилась Катенька, чтобы любимый, к тому же кормилец, мог выспаться перед изнурительным рабочим днём. Только прежде муж прижимался к ней всем корпусом, даже во сне нежно лаская чувствительную грудь, сопел, приятно уткнувшись холодным носом в шею, и закидывал на неё ногу.

Что-то в их отношениях изменилось внезапно, вдруг. Понять, что именно стало не так, было сложно.

Вера беззвучно встала, долго смотрела на мелькающий в грозовых отблесках силуэт такого близкого и в то же время далёкого мужчины, с которым сроднилась за долгие восемь лет совместной жизни, который был частью её существа.

Был…

Почему так случилось, какое могущественное явление вмешалось в их семейное счастье, заставляя просыпаться в поту среди ночи, разделять жизнь на “до”, и “после”? Отчего ей кажется, что любовь и благополучие остались в прошлом, лишая настоящего и будущего?

Впрочем, зачем кокетничать, скрывать от самой себя не просто сомнения, не банальные комплексы, а вполне материальные метки, несущие в себе угрозу?

Первой ласточкой в череде причин, выбивших Веру из устойчивого равновесия, был едва уловимый запах чужой женщины на вороте рубашки, брошенной Семёном в стирку.

Смутные сомнения терзали мозг как повторяющаяся музыкальная фраза на заезженной пластинке. Вера в  непорочность единственного и родного человечка стёрли неприятные ассоциации.

Но волосы, длинные вьющиеся ниточки рыжего цвета. Вера внимательно  рассмотрела их сквозь увеличительное стекло, уложив на мелованную бумагу. Сомнений быть не могло: волосы, на супружеской постели, явно женские волосы.

Спустя несколько дней Семён замкнулся, стал задерживаться на работе, без ужина ложился спать, отвернувшись к злополучной стенке, перестал не только ласкать, дотрагиваться.

В выходной день муж обложился книгами, что-то записывал.

И весь день молчал.

Это было невыносимо.

Вера не выдержала давления обстоятельств, собралась и ушла к единственной подруге, бывшей однокласснице, Люсеньке Роповой, с которой не виделась года два, впервые за время супружества оставив детей с отцом.

Семён что-то невразумительное буркнул, оставив действия жены без внимания. Равнодушие с его стороны, дополненное непонятным поведением и вполне реальными поводами для ревности, было вдвойне, втройне обиднее, чем обычная бытовая размолвка.

Несчастная, зарёванная, растерянная и оскорблённая Вера долго бродила, не разбирая дороги, смертельно усталая, обозлённая на горемычную судьбу и весь белый свет.

До Люсеньки она всё же добралась, прикупив попутно вина и сладостей. Подруга обрадовалась, накрыла стол, но близости, душевного родства, прежнего соприкосновения не возникло. Ностальгические темы разговоров быстро иссякли. В реалиях сегодняшних их пути разошлись кардинально.

Люсенька никогда не была замужем, семейные проблемы были ей чужды, по причине чего  делиться с ней горем было нелепо, бессмысленно. У подруги была своя, непонятная для Веры жизнь без обязательств перед кем бы то ни было.

Мало того, спустя пару часов на огонёк к одинокой подружке прилетел мужчина, нисколько не скрывающий цель визита. Плоские шутки и развратные действия страстного искусителя заставили женщину попрощаться, несмотря на договорённость остаться с ночёвкой.

Вера ещё немного погостила, чтобы не казаться неучтивой и вышла в ночь.

Полным диском ярко светила Луна, россыпь звёзд украшала небосвод, однако с северной стороны стремительно надвигались густые тучи, подгоняемые слабыми пока порывами ветра.

Женщина озябла. Одежда её не предполагала ночной прогулки.

Остановка со сломанной крышей и прогнившей скамейкой, да и вся местность, были пустынны, безжизненны. Часов у Веры не было. Впрочем, домохозяйке они были без надобности: размеренная, монотонно-однообразная жизнь была упорядочена привычными семейными ритмами.

Хоть и была она не робкого десятка, незнакомые звуки в ночной тишине, усиленные вконец испорченным настроением и грустными мыслями вызывали тревожные ассоциации, дурные предчувствия, неприятный холодок в недрах живота и суеверный страх, заставляющий прислушиваться.

Шумно пролетевшая мимо птица, шуршание ветвей, скрип стволов, маятниковое движение теней и прочие обыденные явления несли в себе жуткую опасность.

Ужасно хотелось закрыть глаза, оказаться дома, прижаться к тёплому родному телу.

Вместо привычного ощущения счастья мысли о муже вызвали поток слёз, которые Вера тут же осушила волевым усилием: необходимо сосредоточиться, победить предательски подкрадывающийся страх.

Звук шагов невдалеке испугал не на шутку.

Длинная тень выплыла из темноты, резко метнулась в её сторону, отпрыгнула вбок и превратилась  в широкоплечего парня, лицо которого в темноте разглядеть было сложно.

– Чего стоим, кого ждём?

– Автобус, – умирая от страха, прошептала Вера, – домой хочу.

– Опоздала. Поздно уже. Здесь ночью даже частники не ездят.

– У меня на такси денег нет. На гостинцы потратила.

– Кто же тебя в такую темень из дому выгнал? С мужем поссорилась, – то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал прохожий, предлагая сигарету.

– Не надо, я не умею. У подруги гостила, а к ней дружок заявился, вот я и… чтобы не мешать.

– Мог бы проводить. Что за мужики пошли. У нас, знаешь какой район… то-то и оно, что не знаешь. Живёшь-то далеко?

– На Соболевке, Коммунарка.

– Через весь город тащиться, часа полтора, если быстрым шагом.

Парень посмотрел на небо, выставил вперёд руку, – если повезёт. Сейчас дождь начнётся. Можем, конечно, рискнуть, но есть предложение лучше. Я рядом живу. Пять минут и мы дома. Не хоромы конечно, зато тепло, сухо. Пельмени есть, баранки и чай.. Утром посажу на автобус. Приставать не буду. Решайся. Ты на диване, я – на раскладушке. Можем и не спать.  Я слушать умею. На гитаре сыграю, спою. Меня Матюха зовут. Матвей Егорович Плотников. Образование среднее техническое, работаю бригадиром на стройке, морально устойчив, не привлекался, холост.

У Веры дрожали поджилки, но отчего – от озноба или страха, она не знала.

В этот момент хлынул дождь. Матвей схватил Веру за руку и побежал, увлекая её за собой.

Ветхий дом за невысоким забором был похож на конуру. Из-под крыльца виляя хвостом  выбежала дворняга.

– Бимка, я его от корейцев спас, хотели на шашлык пустить, обормоты. Сейчас вынесу тебе куриные шеи, дружище. Проголодался. В дом не пущу, у меня гостья. Мои хоромы, сударыня. Это флигель, на всё лето сюда перебираюсь. Родительский дом на задах. Как вас величать? Нет-нет, дайте сам угадаю. Майя… нет, больше на Веронику похожа. Угадал?

– Почти. Вера. Когда первый автобус будет?

– Утром. В шесть. Ты мокрая совсем. Погоди, печь затоплю, высушимся. Вот тебе одеяло, снимай с себя всё, закутывайся. Так, сначала чайник, кастрюлю под пельмени. У меня тут такой беспорядок, не обессудь. Холостяцкая жизнь, безалаберность, свобода. Будь как дома.

– Спасибо, я так высохну.

– Мы же не в лесу, милая. Не хватает, чтобы моя гостья простыла и богу душу отдала. Думать не моги, я за тебя в ответе. Насчёт мужа я угадал? Вот… он же мне потом голову открутит. Слушать ничего не хочу. Вот чистое полотенце, верёвку над печкой сама видишь. Располагайся. Поужинаем, чем бог послал, чая с малиновым вареньем натрескаемся, натопим как в баньке. Носки вязаные с горчицей наденешь , тельняшку шерстяную (я на флоте служил). Потом колыбельную спою. Гостей люблю!

– Матвей Егорович…

– Давай без сантиментов. Для тебя Матюха. У меня сегодня праздник. Не каждый день такую красу привечаю. И чего я тебя раньше не встретил! Да… завидую твоему. Любит?

– Не хочу о нём.

– Замётано. Ладно, без меня справляйся, я быстро. Вера. Верунька, Верочка… как я рад, как я счастлив. Судьба. Провидение. Вытирайся суше, принцесса.

Дождь набирал силу, бесновался, шутя, играл громом и молниями. Металлическая кровля скрежетала, хлопала, гремела. Дом сотрясался под порывами загулявшего ветра, звенели оконные стёкла, уютно гудело пламя в печи.

Вера разрумянилась, разомлела, успокоившись отчего-то, почувствовала себя в безопасности, даже про измену мужа забыла.

Рядом с Матвеем, хотя она его совсем не знала, было уютно и спокойно.

Хозяин уверенно хлопотал по дому, с видимым удовольствием ухаживал за гостьей, потчевал, растирал её ноги, играл на гитаре, пел.

Под душевную балладу Вера незаметно для себя ненадолго уснула.

Матвей заботливо укрыл гостью пледом, погасил свет.

Не спалось ему. Ой, не спалось!

Грезил он. Наяву грезил. Кто хоть однажды влюблялся, тот поймёт.

О том, что случилось дальше, Вера потом вспоминать стеснялась, но выключить видение, забыть, вычеркнуть из жизни была бессильна.

Кто был инициатором, как и почему решился на такое, непонятно, только очнулась Вера в лихорадочном, полуобморочном состоянии, не давая себе отчёта в происходящем.

Женщина душила парня в объятиях, подчиняя внезапно нахлынувшему желанию, впивалась поцелуем в горячие губы, с остервенением мяла налитые мышцы, требовала от него немедленных ответных действий.

Чем неистовее и откровеннее любовники ласкали друг друга, тем сильнее их бил озноб, заставляющий сливаться в блаженном экстазе на волне восторженного исступления.

Вера жадно вдыхала терпкий запах похоти, аппетитно, упиваясь ненасытным желанием, раскрывала густо сочившееся сладостью лоно, бесстыдно подставляя то сокровенное, что до сих пор безраздельно принадлежало лишь супругу.

Как же она была соблазнительна в наивном восторге, как бесстыдно нага, как чувственно ласкала любовника, как нетерпеливо и жадно втягивала в себя восставшую плоть, испытывая головокружительное сладострастие и исступлённое блаженство, взлетая раз за разом в приступы неистовых множественных оргазмов.

Матвей ошалел от безмерной щедрости гостьи, пытался угадать, предвосхитить её трепетные желания, боясь между тем чем-либо обидеть. Их слияние походило на религиозное, молитвенное состояние, на мистическую медитацию, полностью растворяющие индивидуальность.

Любовники самозабвенно извивались, задыхались от неистового темпа, стонали,  подчинялись, кричали, требовали, наслаждаясь то безоговорочным подчинением, то безмерной властью и были счастливы.

Грозовые вспышки смешивались с искрами страсти, сверкали экстатическими сполохами, кружили головы, то и дело отключали сознание, взбивали коктейль из сладости и боли, пока оба не застыли в объятиях, лишившись последних сил.

Видение погасло, напоминая о случившемся слипшимися телами и вымокшими простынями.

Проснувшись, вспомнив обо всём, Вера взвыла, испытывая чувство вины и мистический ужас. На часах был полдень.

Пошевелившись, женщина почувствовала крепкие объятия, стремительно набухающую внутри себя плоть, следом горячий поцелуй.

Желания не возникало.

Более того, прикосновения и ласки были неприятны.

Объяснить себе, что произошло ночью, Вера была бессильна. Затмение, наваждение, морок – иного ответа она не видела.

Ей было неприятно, ужасно стыдно. Как, как после всего этого показаться на глаза мужу?

С Матвеем она рассталась довольно холодно, пряча уязвлённый самолюбием и поруганной целомудренностью взгляд.

Он так и не понял, почему, что сделал не так.

Муж, Семён, тоже пребывал в прострации, не в состоянии решиться на разговор с супругой, боялся услышать окончательный приговор.

Он страдал. Чувство вины грызло уязвлённое нечаянным событием сознание. Мужчина не мог простить себе ужасный проступок – измену единственной женщине, причины которой был бессилен осознать.

Семёну казалось. Что Вера всё знает, только не может решиться разорвать отношения. Он видел её осуждающий взгляд, чувствовал – что-то важное, объединяющее их жизнь в единое целое лопнуло с треском и вот-вот разорвется окончательно, держась кое-как на тонюсенькой ниточке, не способной питать искреннюю любовь.

Он пытался успокоить себя тем, что изменяют все, все мужчины, которых он знает, причём любят бравировать умением соблазнять, способностью удовлетворять кого и когда угодно.

Ещё одним доводом было нелепое утверждение, будто жена сама виновата, что толкнула его к предательству равнодушием, безразличием к собственной внешности.

Аргументы, помещающие его в один ряд с животными, живущими инстинктами, казались  банальными, гадкими, но других не было.

Семён чувствовал, что из отношений вытекает струями сама жизнь, что ещё немного и дороги назад не будет.

Какой же он дурак, что решился пойти на поводу у мимолётной страсти. Возвращаясь мысленно в события того дня Семён не мог отыскать точку невозврата, тот момент, когда влечение плоти лишило его способности соображать.

Екатерина Витальевна, экономист из его группы, позвонила неожиданно, попросила помочь отыскать ошибку в квартальном отчёте, едва не плакала. Вера с детьми в тот день была у родителей. Он должен был заехать за ними немного позже.

Отказать женщине, оказавшейся в сложной ситуации, Семён не мог. Он был воспитан дамским угодником.

Екатерина не принадлежала к разряду длинноногих сексапильных фей, сводящих с ума. Обыкновенная офисная дама со слегка расплывшимися формами. Да, миловидная, ухоженная, стильная, с приятным тембром голоса и вкусным, особенным запахом, но без изюминки, без изысканности и шарма.

Вера куда соблазнительнее.

Впрочем, Семён в ту минуту ни о чём подобном не помышлял. Способность анализировать, видеть те мелочи в профессиональной сфере, в которых кроются досадные просчёты, давала уверенность в том, что визит коллеги не продлится более получаса.

Семён изучал отчёт. Катя, так она попросила себя называть, ведь общались в неформальной обстановке, стояла сзади. В какой-то момент она нависла слишком тесно, громко задышала в затылок, погрузив в облако соблазнительного запаха, и нечаянно дотронулась до руки.

Удивительно, но прикосновение показалось крайне приятным.

Катя что-то непонятное, ужасно соблазнительное, чувственное, шептала на ухо, нежно дотрагивалась губами до шеи, запустила руку в область грудной клетки. Горячее касание оказалось роковым.

Перед глазами поплыли цветные концентрические круги, запах похоти и женского желания  разбудил дремлющие в глубине естества грёзы,  зажёг некий виртуальный фитиль. Импульса, пославшего в мозг команду, заставившую немедленно возбудиться, оказалось достаточно, чтобы выключить сознание и передать абсолютную власть вожделению.

Природа умеет заставить подчиняться.

Гипнотическое действие страсти длилось минут двадцать, не больше, но успело разрушить нечто незыблемое и важное, без чего невозможна счастливая семейная жизнь.

Задыхающийся от неожиданного марафона Семён очнулся, когда отыграть обратно не было возможности. Страсть излилась внутрь, добавив остроты и без того пикантной ситуации.

– Опрометчиво, Сёма. Безрассудно, рискованно, глупо. Мы же люди семейные. Не ожидала от вас такого мальчишества. Впрочем, я вас прощаю. Ты такой милашка, такой альфа, просто чудо. Когда мы ещё встретимся?

– Извините, Екатерина Витальевна. Продолжения не будет. Это была ошибка.

– Ничего себе ошибочка. Ты меня едва не разорвал. Ладно, всё равно спасибо. Мне понравилось.

Нечаянная любовница удалилась, послав противнейший воздушный поцелуй.

Семён долго проветривал квартиру, мыл с порошком пол и посуду. Хотел было сменить постельное бельё, но испугался, что женская интуиция опознает сигнал о свершившемся нравственном падении, поэтому лишь вывернул простыню наизнанку.

Нежная мужская нравственность, тем не менее, оказалась весьма уязвимой. Ему было настолько стыдно, что дотронуться до целомудренной супруги он никак не мог, что и запустило цепь непредвиденных событий.

Вера старательно прятала глаза от Семёна, муж от неё. Оба были в смятении, не знали, как поступить, можно ли в принципе возобновить семейные отношения, склеить разбитое мимолётной страстью или это стена, тупик.

– Верочка, почему ты так долго не приходила? Я ужин приготовил.

– Неужели соскучился, – с вызовом и появившейся надеждой, что пронесло, тихо спросила жена.

– Прости, я не знал, как тебе объяснить, как сознаться. Честное слово, я люблю только тебя.

– Знаю. Извини, я не хотела…

– Что ты, что ты, любимая. Это больше не повторится, ты мне веришь?

– Кому же мне верить, если не тебе?

Семён неуверенно подошёл к жене, обнял. Вера не верила своему счастью. Её до сих пор трясло.

– Как там Люся?

– Замуж собралась. Давно я так не веселилась, – покраснев до кончиков волос, произнесла Вера, и осеклась, испугавшись, что выдала себя с головой.

О найденных в постели волосах, о странном запахе и глупом поведении Семёна она больше никогда не заикалась.

Всё возвратилось на круги своя.

Семён помог Верочке раздеться, самнадел на её ножки тапочки и усадил за стол.

В серванте чудом завалялась бутылочка марочного вина и ваза с конфетами.

Дети тоже были счастливы.

Страсть у супругов в эту волшебную ночь была взаимной.

Полтора килограмма эмоций

Лёнька, как обычно, выбежал ранним утром размяться. Эта привычка появилась у него задолго до службы в армии, там он её закрепил, теперь ритуал исполняется на автомате. Сорок минут, иногда больше, только и всего, зато за этот небольшой отрезок времени просыпается не только тело, но и мозг. Во всяком случае, на пробежке всегда думается легко, в голову приходят  замечательные идеи.

Большинство красивых мыслей к завершению тренировки обычно забываются, но одна-две всегда остаются, начинают высверливать мозг конструктивными алгоритмами, требующими реализации.

Бывали случаи, когда Лёнька, испытывая дефицит идей, выбегал специально, чтобы разбудить дремлющее воображение, которое стабильно подбрасывало топливо для творческих идей. Главное, не забыть, не утерять кончик нити схваченной на подъёме идеи, которая вертится и старается выскользнуть.

Лёньку не так просто остановить, особенно когда дело касается творчества. С некоторых пор он пытается писать рассказы, правильнее сказать рассказики, пробуя не просто последовательное повествование, а разворачивая некую стройную мысль.

Порой приходится ради этого отступать от первоначальной идеи, от реальной канвы действительно происходивших событий, взятых за основу, создавать интригу, выдумывать привлекательные детали, чтобы в итоге привести сюжет к необходимому финалу.

Стройное сюжетное построение и особенно кульминация были для него камнем преткновения. Не было у Лёньки склонности к пустым фантазиям, он яростный поклонник реализма. Что делать, приходится договариваться со своим внутренним я.

Сегодня Лёнька бежал через парк, по дорожке с обеих сторон обрамлённой гигантскими, липами, чёрные выщербленные стволы которых свечками уносятся ввысь, создавая над собой зелёный купол, полностью закрывающий небо и свет.

Аллея, даже днём погружённая в сумрак, источала прохладу заполненную маревом тумана, поднимающегося влажными сгустками от протекающей поблизости реки.

Течение здесь неспешное, но если прислушаться, слышны мелодичные переливы водяных струй. Утренние запахи молодой листвы, усиленные тягучей влажностью, ласкали обострённое обоняние, будоража и без того разыгравшееся воображение.

Где-то поблизости цвела ночная фиалка, незабываемый аромат которой пока не растаял.

Лёнька пытался отыскать виновницу изысканного запаха, но безуспешно: цветок умеет прятаться, видимо, слишком застенчив.

В ветвях деревьев о чем-то громко переругивались или напротив, нежно щебетали о любви и счастье незаметные глазу птицы.

Слышно было, как яростно и звонко барабанит клювом о ствол дерева дятел, замирающий время от времени, затем с энтузиазмом выдающий новую музыкальную дробь.

Просыпались одна за другой лягушки, затягивающие нескончаемую и загадочную брачную песню. Физкультурники тоже начали просыпаться.

Мимо Лёньки, натужно дыша, мелкими напряжёнными скачками проследовала объёмная дама, которую пришлось пропустить, уступая дорогу. Лицо физкультурницы заливал обильный пот, а выражение было такое, словно через пару минут ее должен хватить родимчик.

Эта спортсменка сбила с мысли, которая особенно ему понравилась.

Лёнька повернулся, провожая тётку неприязненным взглядом, утеряв моментально вместе с красивым словесным оборотом ощущение праздника жизни.

Захотелось тут же развернуться, потрусить в сторону дома или вообще пойти пешком, чтобы вернуть эмоциональное состояние вместе с разыгравшейся фантазией.

Тщетно.

– Вот же чёрт, – мысленно выругался он, – чего бы ей не пробежать минутой раньше?

Понятно, что тётка не причём: виной тому стечение обстоятельств, несобранность, отвлечённость. – Не можешь запомнить – записывай, – выругался юноша, – тётке и без тебя непросто, можно сказать, великомученица. В чём её вина? Разве можно так себя гробить? Для начала ходить бы научилась, а то сразу в мастера спорта метит, за неделю мечтает центнер жира испарить.

Лёнька немного не добежал до спасательной станции, хотел вернуться по параллельной дорожке и увидел её…

На мокрой от росы земле, прямо в траве сидела девчушка, подогнув под себя ногу, выставив далеко вперёд с мученическим выражением на лице другую.

Похоже, по неопытности подвернула лодыжку. У начинающих бегунов это случается часто: слабые связки, неразвитые мышцы, техника движений желает лучшего.

К чему гадать и размышлять, если событие произошло, а исправить его уже невозможно?

Помочь бы нужно. Интересно, как и чем?

Девчушка тонкая, словно тростиночка, лёгкая, воздушная, почти прозрачная, но до травматологии больше километра.

Лёнька часто в походы ходил, знал, что на приличном расстоянии даже малый вес превращается в неподъёмную тяжесть. Есть и ещё но: девчонка ведь совсем, позволит ли до себя дотронуться?

– Доброе утро! Могу я чем-то помочь? Что у тебя: растяжение, вывих или перелом? Хотя, что я спрашиваю – ты же не кричишь, значит, боль терпимая. Скорее всего, у тебя вывих. Где болит?

– Везде болит. Вот тут и вот здесь, теперь ещё голова… мне через час на электричку, в институт ехать нужно, а тут такое. Невезуха, одним словом.

– Про учёбу можно… за-быть, да-а-а. В травму нужно. Снимок сделать, определить картину повреждений. Или хочешь навсегда хромоножкой остаться?

– У меня сегодня зачёт. Повторный между прочим. Не сдам – отчислят. Мамка убьёт.

– Пусть дочка без ноги, но с зачётом, так что ли? Попробуй подняться, обопрись на меня.

– Ой! Не могу, больно.

– Придётся верхом ехать. Обхвати меня руками за шею, ногами за туловище и поскачем… галопом. Устанем – перейдём на шаг. Сколько ты весишь?

– Не знаю. Много. Пыталась похудеть, не вышло. Теперь совсем разнесёт, коровой стану.

– Это, да! Сплошной жир кругом, свисает кусками и сосульками. Ужас-ужас…

– Не смешно. Девочка должна весить не больше сорока, если замуж хочет.

– Понимаю. Значит, невестишься, замуж собралась. И кто жених, если не секрет?

– Наверно ещё не родился. Мне восемнадцати нет. Это я так, про женихов-то. Существует стандарт красоты, если понимаете, о чём я говорю. Современная девушка должна соответствовать общепринятым нормам, чтобы стать востребованной, успешной и счастливой.

– Похоже, мне сказочно повезло катать на себе современную девушку, которая чему-то там идеальному стремится соответствовать.

– Хотеть – не значит жениться. Во мне полтора килограмма лишнего веса. И вообще, что вы как следователь, всё-то вам знать хочется? У любопытной Варвары на базаре нос оторвали. В женщине должна быть тайна, загадка… и немного шарма. Как вы можете спрашивать девочку, о таких интимных вещах?

– Да, леди, спрашивать у девушки ничего нельзя… можно и нужно тащить на горбушке. Ладно, уж, поехали. А можно у успешной, то есть почти идеальной даме спросить, как её зовут? Меня, например, Леонид. Нам долго вместе путешествовать, вот и познакомимся заодно. Чтобы отвлечься от невыносимой тяжести бытия.

– Алёна. У меня именно так в свидетельстве о рождении написано. Алёна Игоревна. Фамилией тоже интересуетесь? Семейное и материальное положение, место жительства, планы на будущее и прочие детали… записывать будете?

– Так запомню. Алёнушка значит. Милая Алёнушка – где ты, где, может на Планете, на Земле. Может, только в сказке ты живёшь, может на планете дальних звёзд? Короче, волшебная девочка из романтической сказки, но не моей. Прикольно, понятно, немного досадно… но ладно. Переживу как-нибудь, дотащу молча. Вкусное, между прочим имя. На языке от сочетания букв “л” и “ё” сладко становится, и пузырьки лопаются, словно шипучку на язык насыпали.

– Ваше имя тоже ничего себе. Кстати, наши имена созвучны: Алёна и Лёня? Тоже “лё”, между прочим. Это мистический знак, не иначе. Если правильно расшифровывать символы и знаки, можно узнать всё-всё, например, что нас ждёт в будущем.

– Вот, значит, как? Интересно. На самом деле не “лё”, а “ле”. Ле-о-нид. И что же нас ждёт, леди?

– Я недавно книжку читала про созвучие имён, характеров и судеб, про власть цифр. Только там всё запутано. Нужно ещё раз прочесть. Лёня, как вы относитесь к тому, чтобы на ”ты”, перейти? Всё-таки, мы невольно установили близкий контакт, почти интимный. Я, например, чувствую каждое движение ваших мышц. Вы… ты… такой сильный.

– Не смущай меня, соблазнительница. Я давно перешёл на “ты”, Алёнушка. Звучит, как песня, не находишь? Тяжела же ты, однако. Тонкая, звонкая, белая, пушистая, но полтора килограмма твои… какие-то неправильные. Ошиблась ты, Алёнушка, килограммов… килограмлов на двадцать.

– Ну, вот. Все вы, мужчины, такие. Влюбляетесь, клянётесь любить, всю жизнь на руках носить, потом плачете, что груз оказался неподъёмным. Устал, значит?

– Когда я говорил, что влюбился и устал? И не тяжёлая ты вовсе. Очень даже миниатюрная, почти невесомая. Наверно не выспался. Чего обиделась-то? Я донесу, мне упрямства не занимать.

Алёна сначала держала Лёню за плечи, чтобы не очень прижиматься, потом утомилась,  обхватила за шею.

Лёнька притих. Ему понравилось чувствовать кожей приятную тяжесть.

Пот стекал с него ручьём, руки-ноги дрожали от напряжения, но ноша в целом была приятной нагрузкой.

Так бы и носил… всю жизнь.

Кто, собственно, мешает?

В травмопункте была очередь человек двадцать.

Придется Лёньке сегодня и на учёбе, и работе прогуливать. Телефона с собой нет, денег нет… ни-че-го нет.

Алёне-то справку выпишут, а ему…

Не бросать же девчонку на произвол судьбы.

Доктор осмотрел пациентку, до слёз намял ногу и послал в рентген кабинет, который находится строго в другом крыле, причём этажом выше.

Пока тащились, с Лёньки семь потов сошло.

Снимок показал множественный перелом плюсневых костей.

Алёна в панике от исхода падения забыла про боль. Возможность отчисления напугала её гораздо сильнее.

Лёнька принялся успокаивать, но тщетно: слёзы лились рекой.

Обратный путь по лабиринтам коридоров на первый этаж к травматологу дался ещё труднее. Лёнька уже не шёл, тащится, но драгоценную ношу не бросил.

Парочка напоминала войско французов времён войны с Наполеоном.

Процедура наложения гипса и оформление больничного заняли почти весь день, после чего пришлось, не имея копейки денег ловить машину, чтобы доставить пострадавшую домой.

– Договоримся, – сказал бомжеватого вида таджик на отечественной копейке сомнительно пригодного для эксплуатации автомобиля, – все мы люди, все мы человеки. Как не помочь?

Квартира девушки оказалась на восьмом этаже. Лифт, тоже видимо знак, как назло не работал.

Восемь этажей, восемь кругов ада. На четвёртой паре лестничных пролётов Лёньку затошнило. На восьмом их ждал раздосадованный водитель (лифт снова включили), на одном дыхании почти без акцента выдавший с десяток непечатных оборотов, после чего успокоился и помог занести Алёну в дом.

В квартире никого не оказалось, денег тоже, что вконец разозлило таксиста. Лёнька помог Алёне устроиться и ушёл добывать деньги.

В итоге альтруистически настроенный водитель помог всего за семьсот рублей, не считая полтинника, который предварительно изъял у Алёны. На такие средства можно было половину дня кататься, но ничего не поделаешь, коли сразу не оговорил сумму. Таксист как бы и прав.

Три следующих дня Лёнька учился и работал. Душа болела за подопечную, но возможности проведать её не было.

Подрабатывал он вечерами, захватывая часть ночи: ничего не поделаешь, жить как-то нужно, для этого требуются денежки, а где их взять, если не шевелиться. Под лежачий камень вода не течет.

В субботу он сходил на рынок, накупил фруктов, приобрёл приличного вида торт, несколько сортов конфет и двинулся по направлению знакомого уже адреса.

Дверь открыла миловидная дама, точная копия Алёны, только лет на двадцать старше.

– Явился, зятёк!

– Извините, вы…

– Да, знаю, знаю, Леонид. Уж и не пойму теперь, спас ты мою дочь или наоборот погубил. Трое суток ревёт не переставая. Ты же ей ни адреса, ни фамилии, ни номера телефона не сказал. Сидит у окна, страдает. Тебя ждёт. Что за молодежь нынче пошла. Больно вы нежные, чересчур чувствительные. Жизнь – процедура суровая. Нужно учиться выплывать, приспосабливаться к течению, барахтаться. Всё же молодец… что пришёл. На зятя не обижайся, это у нас, у взрослых, юмор такой неправильный. А как прикажете к вашим сопливым сантиментам относиться? В розыск подавать, чтобы несмышленую дочурку успокоить? Где ты болтался три дня, где, я тебя спрашиваю?

– Учился я, работал. Не мог я прийти. Не мог.

Алёнушка сидела у окна с опущенными на колени ладонями. Лицо опухшее, глаза красные. Слёз как таковых не было, видно закончились. Увидев Лёньку, она вскочила, забыв про перелом, в полной прострации сделала два шага и упала парню в объятия.

Так они простояли довольно долго, пока девочка не пришла в себя.

– Лёня, ты где был? Никогда, слышишь, никогда больше так со мной не поступай. И не смотри на меня, я такая страшная.

Лёнька слизнул слезу с её щеки, взял девочку на руки и понёс в ванную комнату умываться.

Там их мамка и застукала, когда они с наслаждением целовались. Покачала головой и махнула рукой: давно ли сама такая была?

Повзрослела дочь, выросла. Пора любви: как же иначе?

Преодолеть страх

Витька всегда был особенный, странный. Романтизм, чувствительность, сострадание, неуверенность и сентиментальность сочетались в нём со странной отвагой и безрассудством.

Ему ничего не стоило залезть, например, на верхушку сосны, чтобы посмотреть в дупло, где прячутся малюсенькие бельчата, пройти по карнизу плоской крыши пятиэтажки, ради спора спрыгнуть с балкона третьего этажа.

Это не значит, что он ничего не боялся или был глуп: инстинкт жизни бурлил, жаждал продолжения.

Конечно же, Виктору было страшно, но внизу  с обожанием и завистью на него  смотрели друзья. Больше увечий и смерти он страшился показать слабость.

Как правило, товарищи были на три-четыре года младше Витьки. Так получалось совсем не случайно, он понял это позже, когда стал старше.

Откуда и почему у него появилась неуверенность в себе, юноша не знал. Ему казалось, что смятение, беспомощность и робость, сковывающие мышцы и мысли, были с ним всегда.

Для того, чтобы внутри всё сжалось и кровь стала холодной иногда не нужно было даже причин. Неуверенность, боязнь что-либо предпринять сидели внутри и нагружали мозг, выдавая сотни вариантов самых худших стечений обстоятельств.

Чем сильнее Витька старался избавиться от страха неизвестности, тем настойчивее её избегал, иногда настолько глубоко погружаясь в переживания, что терял связь с реальностью.

Но это происходило лишь тогда, когда на него никто не смотрел.

Мальчишки своим восхищением заставляли Виктора делать то, на что он не решился бы, не будь они свидетелями его “подвигов”.

Выдать свой страх было намного мучительнее.

Спросить у прохожего время, например, заставить себя Витька был не в силах: ведь на него никто не смотрел с надеждой увидеть бесшабашность и удаль.

У парня сбивалось дыхание, начинали дрожать колени, появлялась сухость во рту, чувство, что нечто живущее внутри парализует волю, не позволяет дышать.

Юноша готов был сделать что угодно, лишь бы избежать общения с этим тягостным состоянием.

Сколько раз он не спал ночами, обливаясь потом в мечтах о том, как завтра будет всем и каждому с лёгкостью задавать любые неудобные вопросы. Просто подойдёт и спокойным голосом узнает, где находится, например школа номер семь или детская библиотека.

Во сне у него это иногда получалось.

С трудом.

Внутреннее сопротивление до конца не отпускало даже в грёзах, а в реальности превращало в комок нервов.

Если что-то очень нужно было узнать, Витька посылал это сделать своих верных оруженосцев, делая вид, что испытывает их преданность и верность.

Среди младших мальчишек он был непререкаемым авторитетом. Если было нужно, публично, когда вокруг восторженные зрители, мог защитить любого из них.

Сколько раз приходилось ему драться один на один и даже с группой подростков, чтобы  доказать – он вожак стаи.

Кровь в подобных ситуациях нередко проливалась, зато все знали, что с Витькой и его друзьями шутить опасно.

Был случай, когда десятиклассник, Витька тогда учился в шестом, избил его друзей лишь за то, что не дали денег на сигареты. Вовка Михайлов считал, что раз он в школе самый сильный, значит, все ему должны.

Витьке тогда было двенадцать лет. И дело даже не в возрасте: Вовка весил  вдвое больше, имел преимущество в росте сантиметров тридцать. Справиться с ним для мальчишки было нереально.

Витька схватил отрезок свинцового кабеля, им и наказал наглеца на глазах у восторженных мальчишек.

Обидчик потом долго прыгал на одной ноге и выл. Естественно, расплата вскоре случилась. Один на один он отделал Витьку как бог черепаху. Но у этого сражения не было зрителей, поэтому победил страх.

Прошло время. Мальчишки выросли.

Но Витькин страх не исчез.

Ребята его возраста влюблялись, ухаживали за девочками. Лишь у Витьки не было подружки.

Конечно, ему нравились девочки. Даже очень. Но подойти к ним, заговорить, он не смел.

Чего именно парень боялся – непонятно.

При малейшей попытке подойти к девушке, заговорить с ней, отказывали ноги, немел язык, начиналась паника, настолько сильная, что можно было подумать, будто речь идёт об угрозе жизни.

Чувства тем временем бурлили, переполняли впечатлениями, нагретыми до точки кипения фантазиями, порой вырывались наружу отчаянием и слезами. Ведь Витька был мечтателем, романтиком и поэтом.

Эмоции подхлестывали поэтические фантазии, будили мечты о счастье, возбуждали, заставляли страдать.

В десятом класс он был обречённо влюблён в Люсеньку, миниатюрную хрупкую девочку с волосами цвета гречишного мёда, вьющимися, как шерсть у новорождённого ягнёнка и серыми оленьими глазами.

Девочка была нежна и прелестна. На её лицо можно было смотреть часами, но мешало это самое “бы”: он не смел так себя вести.

Наблюдая за девочкой украдкой, Витька млел от неразделённого чувства.

Как Люсенька могла ответить взаимностью, если ничего не знала о его страданиях?

На уроках они сидели в разных рядах. Виктор – на две парты дальше.

Видеть и слышать учителя, когда девочка находилась рядом, было попросту невозможно.

Люсенька мерещилась юноше сказочным видением.

Девочка была невероятно, сказочно прекрасна. Лучшую подружку придумать было просто невозможно.

Её мелодичный голосок звучал тихим шёпотом ручейка на каменистом перекате в тенистом лесу. Маленькие ручки, сложенные на парте, вызывали восхищённый интерес.

Как же хотелось до них дотронуться, хотя бы одним пальчиком.

Витьке мерещилось, как он провожает Люсеньку, держась за эту миниатюрную ладошку, как они весело и беззаботно болтают обо всём на свете. Юноша словно наяву чувствовал биение сердца, тепло руки, нежность кожи.

Лицо девочки казалось ему изысканным и безупречным. Если бы он был художником…

Не бывает, не может быть чего-то более совершенного и изящного, – думал он.

Казалось, что Люсенька только что вернулась с пробежки, настолько ярко и привлекательно выглядела её бархатистая кожа.

Лёгкий румянец на её щеках, подёрнутых детским пушком, если случайно встречался взглядом, вызывал у Витьки чувство вины и внутреннего осуждения, потому, что казалось, что его поймали на месте преступления.

Обворожительная улыбка, если она была обращена не к нему, навевала тоску и уныние, рождала готовность разреветься.

До такого совершенства нельзя дотрагиваться, можно лишь восторгаться и украдкой разглядывать.

Увы, его взгляды не разделяли другие мальчишки, которые могли запросто обнять девушку, погладить её по волосам, взять руками за талию.

Витька смотрел с обожанием на пухленькие губки цвета спелой вишни, обычно слегка влажные. Она так любит облизывать их, слегка высовывая язычок.

Вздёрнутый носик, настолько аккуратный, что хотелось чмокнуть в него, как обычно это делают с грудными малышами, вызывал безотчётный восторг.

Хотя Витька изучил тайком мельчайшие подробности облика девушки, описать её внешность словами он не смог бы, потому, что воспринимал не телесно: это была зачарованность, воплощённая мечта, романтический идеал, сладостная недосягаемая  тайна.

Ничего важнее Люсеньки не существовало для него на всём белом свете.

Провожать и встречать девушку тайком от неё, дожидаться внезапного появления в кустах у подъезда, наблюдать, как ходит, разговаривает, читает, мечтать о свиданиях и беседах стало единственным занятием вплоть до окончания школы.

На выпускном балу все девочки были очаровательны: им хотелось запомнить этот день навсегда, поэтому они и готовились преподнести свою женственность в самом выгодном свете.

Но даже на фоне такого скопления нарядных прелестниц Люсенька выглядела богиней.

Витька чувствовал, знал, что влюбился в самую красивую девушку Планеты, завидовал сам себе.

Но так и не подошёл к прелестнице.

Юноша был расстроен, раздосадован, бледен. Его душа рвалась в бой.

Страх оказался сильнее.

Люсенька была намного решительнее.

Она приблизилась к Витьке лёгкой походкой, сделала изящный книксен и пригласила на белый танец.

Юноша был настолько ошарашен неожиданно свалившимся счастьем, что не сумел ничего даже проблеять.

Ноги как обычно свело судорогой, непослушный язык застрял во рту. Выпучив глаза, Витька смотрел влюблёнными глазами на предмет обожания и ничего не отвечал.

Люсенька пожала плечами и подошла к другому юноше.

Она была весела и беззаботна.

Витька с досадой глядел как Люсенька легко и изящно кружится в танце, как цветастыми бабочками порхает подол её платья, как Серёжка Поляков держит девушку за нежную ладошку, а другой обнимает за талию, как смотрел на неё восторженно и игриво.

Партнёры по танцу летали по всему залу, пока быструю мелодию вальса не сменил медленный модный шлягер. Тогда Сергей прижал девочку к себе, другую руку положил на её плечо. Люсенька  склонила к нему на грудь голову, а юноша что-то увлечёно шептал.

Следующий танец девушка тоже подарила Сергею. И ещё, и ещё…

Мальчишка целовал Люсенькину шею, Витька стоял у стенки, обмирая от тоски, и плакал, не замечая ничего вокруг.

– Почему, ну, почему жизнь так несправедлива, – досадовал он, – ведь я её так люблю.

Болел и страдал Витька долго, пока однажды с ним не поговорила мама.

Она вызвала сына на откровенность. Непонятно, как ей это удалось.

Мама внимательно выслушала сына, ни разу не перебив, и сказала, – если очень долго смотреть на любимую, можно увидеть… как она выходит замуж.

– Но ведь именно об этом я и мечтаю.

– Только не за тебя, сынок. В материальном мире в зачёт не идут переживания и грёзы. Откуда  Люсеньке было знать, что ты любишь её, если об этом даже не обмолвился. И танцевать отказался. Представляешь, как ей было неловко?

– Я хотел, очень хотел, мечтал. Знаешь, мама, если бы друзья знали о моих чувствах, если бы наблюдали, как знакомлюсь, я бы сделал это. Во что бы то ни стало, сделал. Люсенька – моя сокровенная тайна. Я даже себе не могу до конца признаться в том, что люблю её.

– У тебя ещё случится серьёзное чувство, и не раз, но если девочка не будет знать о твоих намерениях, если не найдёшь в себе смелость признаться  в романтических чувствах, результат будет тот же. Кто-то другой, не ты, будет целовать, обнимать её и шептать с замиранием сердца слова любви.

Витька долго думал, переживал, страдал и понял, что вожаком можно стать, даже не имея стаи. Можно просто представить себе, что за тобой наблюдают… и прыгнуть.

Точно так же, как с балкона третьего этажа.

И тогда, собравшись с духом, он попробовал это сделать, преодолев сомнения и страхи, которые оказались напрасными.

Теперь Люсенька – его жена.

Сентиментальное настроение

– Какое странное состояние: словно отделили от мира, отгородили странной прозрачной стеной, сквозь которую можно обонять, видеть и слышать, но невозможно чувствовать присутствие, чего-то, очень нужного: тёплого и родного. Странное, гнетущее состояние одиночества. С чего бы это?

Прижатый к холодному стеклу лоб приятно остужал мысли. Ведь нет иного повода для грусти, кроме затяжной осени. Так ведь она случается каждый год.

Оттого, что наступает сезон дождей, темнеет небо и опадают листья, жизнь не прекращается. Возможно замирает на время, засыпает, но оставляет обещание вернуться весной.

– Что со мной происходит? Дети, две маленькие копии меня, уже спят. Как же я их люблю: милую шалунью Лизоньку и Кирилла с его возрастными проблемами. Откуда и почему появляется ощущение одиночества, внутри счастливой семьи, что со мной не так?

Деревья раскачивает, круто гнёт до самой земли порывами ветра, порхают отяжелевшие от влаги листья, почти последние, чудом закрепившиеся на безжизненных ветвях. Свет уличного фонаря мерцает, то удлиняя, то укорачивая тени.

Звук ветра, рыскающего по пустынному заснувшему городу, унынием и безысходностью  заползает прямиком в душу, выворачивает наизнанку смутно мелькающие мысли о чём-то щемящем, неприятном.

– Странно, очень странно. Отчего меня знобит, ведь отопление уже включили: детей вон приходится то и дело накрывать. Надо же – на небе звёзды, много звёзд. Порывы ветра и чистое небо. Удивительное несоответствие. Десять часов. Может быть, включить телевизор? Нет, опять покажут какую-нибудь гадость, будут стрелять. Не то настроение. Лучше завернусь в плед, посижу в тишине. Успею выспаться. Ужин на столе, в доме порядок, дети спят. Так хорошо сжаться в комочек, подоткнуть под себя ноги, помечтать.

Очередным порывом ветра сорвало рекламный баннер, на котором изображена семья из четырёх человек и слоган “Семья бесценна, когда полноценна!”

– Хорошо, что ночью. Могло бы кого-то ранить. У меня ведь полноценная семья. Папа, мама, сын и дочь… папа выпить был не прочь. Что-то всякая дребедень в голову лезет. Эти глупые навязчивые слоганы везде и всюду. Крошка сын к отцу пришёл, и сказала кроха: вместе с папой хорошо, а без папы плохо! Как медленно тянется время. Сколько же сегодня деревьев поломает за ночь?

К подъезду подъехала скорая помощь. Двое в развевающихся белых халатах зашли в подъезд.

– Кому-то ещё лихо, не только мне. Говорят, что осенью люди переоценивают ценности. Всё, что прежде казалось важным, теряет смысл. Почему? Неужели оттого, что вспоминают про неизбежное разрушение всего и вся? Эти часы, ну чего они так громко тинькают? Нужно купить электронные. Да-да, те будут моргать. Дело не в часах, а во мне, в глупом, ни на чём не основанном унынии. Нужно собраться, подумать о чём-то хорошем. Например, о семейном отдыхе на море.

Размышления прервал резко прозвучавший звонок телефона.

– Как вы там, соскучились?

– Скверное настроение. Ты же знаешь, без тебя не могу лечь спать. Опять задерживаешься на работе, что-то срочное.

– Как всегда. Нагло используют как тягловую лошадь. Шеф скандалит, требует срочно доработать проект, будто кроме меня некому. Ничего, в воскресенье обещаю день семейного отдыха. Аквапарк, кино, кафе и прочее.

– Только обещаешь. Потом позвонит Полина Георгиевна или генеральный, ты опять сорвёшься и полетишь создавать ценности непонятно для кого.

– Ну что ты, для нас, конечно для нас. Кстати, как там с деньгами? Может, перевести на карту? Не хочу, чтобы моя семья в чём-то нуждалась.

– Мы много не тратим. Я же готовлю. Лучше откладывай деньги на отдых. Вспомнилось море, как мы чудесно провели время всей семьёй.

– Не грусти. Если хочешь, можем на недельку слетать куда-нибудь в Турцию.

– С детьми?

– Конечно, нет. Детей к твоим родителям.

– Они будут скучать.

– Ничего страшного. Родителям тоже нужно от них отдохнуть. Как они там?

– Спят. Кирилл тройку по русскому языку схватил. Обещал исправить. Мы сегодня занимались усиленно по той теме. Он справится. А Лиза, смех, да и только, где только нахваталась: про секс спрашивала. Чем они в детском саду занимаются? Не отведёшь её завтра?

– Не могу обещать. Лучше не рассчитывай. В парк ходили?

– Да, вечером погода была хорошая. Успели на аттракционах покататься, мороженое ели. Ты скоро?

– Не жди. Столько всего навалилось. Ложись и спи.

– Не, не могу без тебя. Если усну – разбуди. Накормлю. Сегодня свиные отбивные, такие сочные получились, как ты любишь. И целая кастрюля ароматного какао. Я жду.

– Не выдумывай. Надо заботиться о здоровье.

– А тебе! Работаешь на износ. И не отговаривай – буду ждать. Целую, люблю!

– А как я тебя. До встречи.

Верочка положила телефон на тумбочку, повертелась перед зеркальным трюмо, нашла себя свежей и очаровательной.

Ватным тампоном женщина стёрла макияж. Расстегнула верхние пуговицы прозрачного пеньюара.

– Как неожиданно накрывает возраст. Тридцать пять лет, столько забот. Но я всё еще хороша.

Вера с удовлетворением потрогала тугую грудь, выпрямила спинку, потянулась, поправила причёску, улыбнулась прелестному отражению.

– Девочка моя, ты с кем там беседовала? Опять твой олень о любви пел? Уходи от него.

– Не могу. У нас дети.

– А я! Сладенькая моя, иди же скорей ко мне. У нас с тобой срочный проект. Ночью активность должна проявляться в постели, сладенькая моя.

Дивный вечер с Мальвиной

Нет, и не может быть ничего поэтичнее романтического свидания в тёплую майскую ночь.

Игорь сочувствовал тем, кто не мог понять этого, ощутить каждой клеточкой тела взволнованного трепетной, неповторимо чувственной атмосферы волшебного момента первой неслучайной встречи с любимой.

Да-да, Игорь, застенчивый, трогательный в юношеской впечатлительности мальчишка пригласил девушку на настоящее свидание. Они сидят на уединённой скамейке в маленькой аллейке городского парка недалеко от реки.

Молчат, потому, что смелости хватает только на то, чтобы неловко держать её кукольную ладошку, горячую и нежную, дрожащей от возбуждения рукой.

Юноша чувствует себя самым счастливым человеком на свете, потому, что Ирма наконец-то заметила его, ответила взаимным интересом.

Собственно и не ночь это была, а сумерки.

В тёплом влажном воздухе разливались чарующие ароматы цветущих слив и разнотравья, гудели то и дело пролетающие мимо майские жуки, в речной заводи со стоячей водой звучала лягушачья симфония.

Волшебный закатный пейзаж ещё алел на горизонте, позволяя разглядеть тяжёлую посадку прижившихся основательно, не улетающих даже на зиму уток.

Игорь любил вечерние прогулки, умел видеть больше, чем замечал глаз привыкшего к  индустриальным пейзажам горожанина, был неисправимым сентиментальным романтиком, умел ценить природу, любил жизнь со всеми её проявлениями, особенно весной.

Сейчас ему не было дела до пейзажа, который отходил на второй, даже на третий план, потому, что рядом сидела девочка-мечта.

Ирма выглядела не вполне обычно: выкрашенные в нежно-голубой цвет длинные распущенные волосы с большим бантом, накрашенные тёмной помадой пухлые губы, обрамлённые пушистыми ресницами тёмно-серые глаза, бледная, почти белая кожа лица, ярко-синий маникюр на малюсеньких ноготках тонких пальчиков, прозрачная объёмная блузка и расклешённая колоколом коротенькая юбчонка.

Девственно голые коленки приковывали взгляд Игоря, отчего ему было невыносимо стыдно. Хорошо, что в сумерках не видно как горит его лицо.

Игорь слегка развернулся к девушке, чтобы можно было взять её нежную ладонь двумя руками, несмело поднёс её к губам, прикоснулся к кончикам пальцев.

Ирма посмотрела на Игоря, хлопнула ресничками, правой рукой застенчиво одёрнула юбочку, почувствовав его интерес именно к этой выразительной детали, улыбнулась, подарив мальчишке уверенность, что всё правильно.

Сердце его трепетало от восторга.

Игорь чувствовал, как в него вливается энергия её божественного тела, как раскрываются поры души, готовые впустить девушку в глубину своей пылкой вселенной.

Игорь неловко, задерживая дыхание, чтобы не выдать себя, вдыхал изысканный аромат волос девушки, смешавшийся с чарующими душистыми запахами весны. Её лицо было почти рядом.

Смутные желания заскакивали в его голову, заставляли взгляд перескакивать с одной красочной декорации внешности подружки на другую, ещё более притягательную и манящую.

Горячее тело Ирмы, одежда и звенящее напряжение от её присутствия посылали густые волны удивительно яркого наслаждения, которое требовало убедиться, что это не сон.

Игорь мечтал дотронуться до коленки, прикоснуться губами к мочке уха, поцеловать волосы, вдохнуть полной грудью сладко-пряный дурман благоухающей свежести её удивительно воздушного, невесомого тела.

Ирма ответила лёгким пожатием на прикосновение его рук, отчего внутренности юноши сжались пружиной. Волнение и дрожь обежали волнами сладострастия вокруг, сгустив и без того плотные сумерки.

Игорь несмело поцеловал девочку в ушко, опасаясь непредсказуемой реакции. Ирма слегка придвинулась, прижалась щекой. Волосы девушки щёкотно прикоснулись к его лицу, тонкий аромат волновал, подарив вдохновение и смелость идти дальше.

Ирма не ответила на поцелуй, не разомкнула уст, но и не оттолкнула. Её губы были невозможно сладкими, ощущение от прикосновения к ним вызвали бурю чувственных впечатлений, которые просто необходимо было повторить, что Игорь и сделал.

Прошло несколько минут, которые юноше показались вечностью. Где-то рядом тяжело пролетела ночная птица. Сумерки окончательно превратились в ночь.

Девушка раскрыла сумочку, достала телефон.

– Половина девятого, Игорёк. Мне пора домой. Мама ждёт. Она у меня строгая. Проводи на маршрутку, мне недалеко.

– Мы ещё встретимся? Я не напугал тебя настойчивостью? Извини, я никогда не встречался с девушками. Ты такая, такая!

– Да ладно тебе. Диктуй телефон. Мне было с тобой хорошо.

– Правда! Как я рад.

Маршрутка растворилась во тьме, моргнув несколько раз красными подфарниками, а Игоря не отпускало состояние эйфории.

Ирма отъехала на одну остановку, вышла, вызвала такси.

Пока ожидала автомобиль, позвонила подруге.

– Дуська, что я тебе расскажу!

– Во-первых, не Дуська, А Дульсинея. Во-вторых, что ты можешь такого сообщить, чтобы вызвать у меня восторг? Жорик бриллиантовое колье подарил, Альберт Иванович замуж позвал, С Витькой на Тенерифе летишь, что?

– Меркантильная ты, подруга. Нет в тебе романтизма, только шмотками и деньгами  интересуешься. Мальчишка в меня влюбился. Такая душка. Не целованный. Дрожит от страсти. Дотронуться боится.

– Ну! Ещё скажи, что влюбилась, я заплачу.

– Дура. Я на таком взводе была, чуть не разрыдалась, когда расстались. У меня же никогда не было настоящей любви, только секс.

– Что ты смыслишь в любви! В глазах огонь страсти, а в штанах стоячий кол. Нет Ирмочка никакой любви. Сказки это всё. Вот сейчас придёшь на смену в сауну и почувствуешь любовь во всей красе.

– Зря я тебе позвонила. Только настроение испортила. Брошу я эту сауну к чёртовой матери.

– Ну да, ну да, как же. Не смеши. Ты к бабкам привыкла. Твой Ромео столько за месяц не заработает, сколько ты за ночь. Любовью сыт не будешь.

– Приземлённая ты, Дуська. Рождённый ползать летать не может.

– Меня и на земле хорошо кормят. Между прочим, мне Вадик квартиру подарил. Завтра после смены отметим.

– А если он узнает, чем ты на жизнь зарабатываешь?

– Ха! Смотря сколько башлять будет, а то я ему расчёт дам без содержания.

– А потом? Потом, когда через тридцатник перескочишь? Ты же уже три аборта сделала.

– Плевать. Я ещё на пять согласна, если не за так. Нарублю капусты и в Европу рвану.

– Пустите Дуньку в Европу. Не смеши. Кто там тебя ждёт?

– Ты скоро? Я уже задолбалась тебя ждать, Мальвина хренова. Познакомишь со своим хахалем?

– Вот ещё! Он мой.

Ох уж эта Леночка!

В небольшом  посёлке на окраине державы жили две подружки, две девочки, каждую из которых звали Леночка.

Их многое связывало: обе проживали в старой обшарпанной пятиэтажке, учились в одном классе, любили те же фильмы и книжки, слушали одинаковую музыку, вместе учили уроки.

Леночки были одинакового роста и веса, обе светловолосые, сероглазые, со схожими внешне лицами.

Незнакомым взрослым девочки представлялись сёстрами.

Одевались они в одни и те же наряды.

Если Леночке Докукиной покупали платье, Леночка Снегирёва просила маму достать похожее.

Вероника Сергеевна не могла дочери отказать.

Свободное время подружки проводили вместе, поэтому и мальчишки, появляющиеся в их компании, были общими.

Расставались подружки только на каникулах, когда Леночка Докукина уезжала с родителями к морю или к бабушке в деревню под Воронежем.

Леночке Снегирёвой путешествовать было некогда и не на что – у неё не было папы, а у мамы не было образования, поэтому работала она без выходных продавцом овощей на рынке, чтобы обеспечить любимицу.

Понятно, что всю домашнюю работу приходилось выполнять дочке.

В восемь лет она умела готовить салаты, супы и варить картофель, в десять стирала и гладила, в двенадцать научилась шить обновки: себе, подружке и маме.

Вероника Сергеевна по мере возможностей баловала дочь, даже если для этого приходилось себе во многом отказывать.

Леночка не имела склонности пользоваться маминой безграничной любовью. Она понимала многое, в том числе и тот факт, почему у мамы нет мужа, а у неё папы.

Папу родители увезли “от греха подальше”, как они объяснили маминым родителям, когда первая любовь принесла неожиданные плоды.

– Мальчик не готов стать отцом, – сказала папина мама, – нужно было лучше следить за своей любопытной девочкой. Геночке нет восемнадцати, за его будущее отвечаем мы, а он нести ответственности за беспорядочную половую жизнь вашей дочери не обязан. Ему образование получить нужно.  Советуем вашей любвеобильной леди сделать аборт.

С тех пор папа не объявлялся.

Леночка видела лишь один снимок, на котором улыбался кудрявый светловолосый мальчишка, похожий на персонажа из фильма “Приключение Электроника”. На фото папе было лет семнадцать.

Мама была поздним ребёнком. Бабушка и дедушка умерли, когда Леночке было семь лет.

Девочка, как все дети, бредила папой. Она не могла его осуждать: мама сделала всё, чтобы он оставался в её воображение хорошим и любящим.

Этим летом, ровно через неделю после окончания седьмого класса, Леночку Докукину как обычно увезли.

Подружка заскучала. Ей предстояло грустить в одиночестве почти три месяца.

Лето выдалось жаркое, солнечное.

Леночка сшила себе купальный костюм и цветастый сарафан, отпросилась у мамы на озеро.

Отдыхать с книжкой было здорово.

Свободного времени оставалось достаточно, чтобы загорать каждый день.

Там, на пляже, она и познакомилась с Сашей, своим ровесником. Мальчик тоже перешёл в восьмой класс, только в другой школе.

Что это было: симпатия, романтическая влюблённость, вечный зов – кто же разберёт, если эмоции ошеломили, а чувства растворяли сознание как сахар в горячем чае.

Им очень замечательно было вместе.

Леночка даже про подружку забыла, настолько молодые люди оказались необходимы друг другу.

Спустя две недели после первой встречи ребята не представляли жизнь без общения.

События в их жизни стали развиваться стремительно. Друзья этого не замечали, поскольку любой день пролетал одним мгновением.

Они вместе прибирались, готовили, загорали, катались на лодках.

Были прогулки при Луне, объятия, поцелуи и робкие признания в любви.

Были.

Ребята, обнявшись, лежали в постели, когда раздался скрежет ключа в замке.

– Мамка! Саня, что делать, она же ещё на работе должна быть!

– Успеем. Одевайся быстрее!

Быстро не вышло.

У мамы было замечательное настроение.

На рынке устроили санитарный день. Она освободилась раньше, рассчитывала провести время с дочкой, по которой ужасно соскучилась.

Вероника Сергеевна бросила на тумбочку сумочку, двумя ловкими движениями скинула туфельки и через несколько секунд открыла дверь Леночкиной комнаты.

У неё в горле застряли две буквы, – Ле…

Больше ничего произнести мама не сумела. Её впечатлило увиденное зрелище.

Леночка лихорадочно застёгивала сарафан на голое тело, мальчишка скакал на одной ноге, пытаясь натянуть джинсы на вздыбленную плоть.

Растёрзанная кровать с недвусмысленными следами на простыне, сатиновые мужские трусы на полу, бюстгальтер в кармане дочкиного платья…

Мама стояла, открыв в изумлении рот, махала на моментально раскрасневшееся лицо раскрытыми ладонями, не в состоянии адекватно оценить то, что видит.

Вероника Сергеевна развернулась, убежала на кухню, где долго гремела посудой, в чём не было необходимости: прежде, чем лечь, ребята тщательно прибрались, перемыли даже то, что уже было чистым,  натёрли тарелки и чашки до блеска, приготовили ужин.

Мама видела краем глаза, как крадучись испарился мальчик.

Она сидела, монотонно раскачивалась, нервно курила, хотя избавилась от пагубной привычки ещё весной, сбрасывала дрожащими пальцами пепел мимо блюдца.

Мокрые глаза, барабанная дробь пальцами правой руки, застывшая мимика лица, взъерошенные волосы, размазанные по лицу губная помада, тени и тушь: именно в таком виде застала Леночка маму.

Что она могла сказать, объяснить?

Да ничего.

– Я люблю Сашу.

– Кого? А, Сашу! Сашу ты любишь… А меня? Тебе всего пятнадцать лет. Я воспитываю тебя одна, специально была предельно откровенна, чтобы ты избежала моей участи. Именно участи, а не судьбы. Знаешь, дочь, это совсем невесело, жить одной и знать, что будущего для тебя не существует.

– Мы предохраняемся.

– Что! Что ты сказала, предохраняетесь? Ты и про это знаешь? Откуда, кто тебя просветил?

– Прочитала. Саня книжку принёс, мы её вместе изучали. Могу дать почитать.

– Книжку. Боже мой, ты хочешь, чтобы меня лишили родительских прав? И давно вы это… того, давно?

– Ну, где-то месяц. Он хороший.

– Да, твой папа, твой папочка тоже меня любил.И что! А его родители не любили меня. И тебя тоже не полюбили.

– Не надо плакать, мам, я же у тебя серьёзная, самостоятельная. Обещаю – проблем не будет. Сначала окончу школу, поженимся, тогда о детях будем думать.

– А его родители знают, чем занимается их мальчик? Кто они?

– Папа инженер, мама врач.

– Вот! А твоя мама никто, понимаешь ты это! Вам не позволят быть вместе, как в своё время поступили со мной. Я не хочу, не хочу тебе такой доли. Что ты со мной делаешь, что!

Леночку мама посадила под домашний арест. Думала, что предпринять, целую неделю.

Всё это время Сашка прыгал под окном, посылал воздушные поцелуи. Запрет родительницы нарушить не решился.

Нужно было срочно решать, что делать. Приемлемого выхода не существовало.

Леночка вела себя как взрослая женщина: уверенно и твёрдо сообщила маме, что вмешательство в её личную жизнь ничего не изменит.

– Ты не сможешь контролировать меня вечно. Я люблю Сашу, поэтому буду делать так, как нужно моему мужчине.

– Какому мужчине, Леночка! Он ребёнок.

– Не важно. Он человек ответственный.

– Тогда я иду к его родителям! Адрес.

– Челюскина десять, пятьдесят вторая квартира. Фамилия Брагины. Игорь Леонидович и Анна Анатольевна. Я пойду с тобой.

– Как хочешь. Интересно, как ты запляшешь, когда они пошлют нас к чёртовой матери.

– Пусть будет так. Они не могут запретить нам любить друг друга. Я должна предупредить Сашу, мне с ним необходимо поговорить. Отпустишь?

– Иди. Но никакого… никаких… только поговорить.

– Хорошо.

Леночки не было дома около часа. Настроение девочки не изменилось: она была оживлена и явно довольна.

– Саша согласен, сегодня он поговорит с родителями,  потом придёт и расскажет.

– О чём он собирается разговаривать, спросит разрешения спать с тобой? Кажется, я с ума сойду. Ты соображаешь, чем это может для вас, для нас, закончиться? А если его родители в школу сообщат? Тебя исключат.

– Ну и пусть. Лучше так, чем жить без Саши. Но с какой стати? Я учусь на четыре и пять, ничего не нарушаю. Какое кому дело, чем я занимаюсь после школы? Это моё личное дело.

– Как бы ни так. Вовсе не личное. Какая же я дура, доченька! Просто сумасшедшая. То, что я сейчас делаю, называется совращение малолетних, сводничество. Это преступление. Меня посадят, лишат материнства, а ты вместо любви окажешься в детском доме. Я руки на себя наложу.

– Даже не думай. Если ничего не получится, я согласна ждать. Ради тебя, мама. Но это совсем не значит, что откажусь от Саши. Он тоже согласен ждать.

– Вот и хорошо. Тогда зачем мы пойдём чего-то выяснять, доказывать – просто ждите совершеннолетия. Да, вот! Ну, сглупили, попробовали то, что недозволенно, и хватит. Вы же дети.

– Мама, не начинай. Я сказала про крайний случай.

– Вот именно, а я про какой? Именно про самый крайний. Я не говорю, что он криминальный, но однозначно ненормальный. Порочный, греховный, легкомысленный, пагубный. Для всех нас это может стать трагедией.

– Ты ещё скажи, мамочка, что твоя дочь безнравственна, похотлива и вульгарна. Да, я не девственница, но целомудренна, потому, что спала с единственным любимым. Он мой муж. Никто не убедит меня, что это не так.

– Какой муж, доченька! Который объелся груш? Дурак он, твой Сашка. Себе и тебе судьбу сломает. Впрочем, сам он может выбраться из этой передряги сухим. Развратной будут считать тебя, а не его. Общественное мнение склонно винить в беременности девочек, потому, что они обязаны знать причины и суть деторождения.

– Мама, я обещаю, что дети будут рождены только в семье и никак иначе.

– Божечки, неужели ты думаешь, что стала взрослой лишь оттого, что переспала с мальчиком? Это не так, не так, не так! Ты ребёнок. Я отвечаю за тебя. Ты не можешь знать, как сложится судьба. Никто не может знать.

– Бабушки и дедушки нет почти восемь лет, ты всегда на работе. Столько времени ты мне доверяла, считала самостоятельной, а сегодня отказываешься верить моим словам и поступкам. Как же так?

– Не сравнивай. Одно дело доверить варить борщ и совсем другое разрешить спать с мальчишкой.

– Саша ответственный человек.

– О чём ты говоришь, о чём? Твой папа был почти совершеннолетним, это не помешало его родителям настоять на своём, а твоему хахалю…

– Саша не хахаль, он человек, которого я люблю.

– Извини, совсем не хотела обидеть, случайно вырвалось. Твой любимый, девочка, дитя, иждивенец, живущий за счёт родителей. Ты тоже. О какой семье, о какой самостоятельности ты говоришь? Меня посадят, точно посадят.

– За что, мамочка?

– Она ещё спрашивает. За то, что не отшлёпала, не посадила на ошейник.

– Сравниваешь меня с диким животным?

Эта полемика могла быть бесконечной, но прибежал запыхавшийся Саша.

– Нас ждут. Прямо сейчас.

– Что ты сказал родителям?

– Правду. Сказал, что намерен жениться.

– И! Что сказали они?

– Что я дурак.

– А ты это ещё не понял?

– Я люблю Леночку. Мы поженимся. Мама Вероника, не нужно нас ругать, мы согласны ждать.

– Чего? У моря погоды? Что сказали родители?

– Мне?

– Нет, Пушкину!

– Удивились, что вырос. Сказали, что возраст моей ответственности ещё не наступил и если вы, Вероника Сергеевна, не против нашей интимной связи, то им всё равно. Ответственность полностью на вас.

– Но я не собираюсь руководить, извините, Саша, вашей случкой.

– Мама! Если ты считаешь меня сучкой, так кажется, называется собачья женщина, то я отказываюсь называть тебя мамой.

– Не смей так со мной разговаривать. Я никак никого не называла. Собирайтесь, идём к Сашиным родителям.

Вероника Сергеевна обмирала в ужасе все три года до совершеннолетия детей – боялась, что придут и…

Ей и Леночке пришлось не сладко.

Где-то в середине восьмого класса (Леночка Докукина всё ещё оставалась лучшей подругой, поэтому была частично осведомлена о серьёзности отношений Лены и Саши), узнав от подруги, как это сладко, решила, что пришло и её время расстаться с девственностью.

Докукина выбрала Гену Федосеева и открытым текстом обозначила своё желание.

Мама поймала дочь на горячем.

Леночка парировала обвинение родителей тем фактом, что Снегирёва живёт с мальчиком, не скрывая этот факт от мамы ещё с начала лета, что ничего страшного не произошло.

Докукины были в бешенстве.

В тот же день они устроили скандал директору школы, потребовали оградить детей от развратной семьи.

Колесо Сансары закрутилось с бешеной скоростью: педсовет, комсомольское собрание, многочисленные проверки из отдела образования и опеки, собрание жильцов многоэтажки.

Как ни старались доброхоты, обвинить  и привлечь к ответственности участников этой истории не удалось.

Снегирёвы и Брагины всё отрицали. Их дети играли в разведчиков: встречались тайком за городом, где никто не мог их увидеть.

Как и что происходило между Сашей и Леночкой, никто не знал, даже родители. Они вели себя спокойно, обыденно.

Частично осведомлена о развитии отношений была лишь Вероника Сергеевна.

Леночка Докукина после единственной встречи с Генкой Федосеевым забеременела.

Он и его родители открестились от участия в интимной встрече подростков, потом и вовсе увезли его в другой город.

От плода избавились без операции: помогла какая-то знахарка, но скрыть факт беременности не удалось. Дело замяли, но слава гулёны пошла бродить по посёлку.

Сначала мальчишки показывали на неё пальцами, потом стали предлагать интим.

Леночка влюблялась: то в одного, то в другого. Отказывать мальчикам она не научилась, а сам процесс ей нравился.

В девятом классе девочка опять забеременела. Аборт был неудачным: воспаление, сепсис, угроза бесплодия.

Мальчики выросли, становились настойчивее, девочка доступнее.

Десятый класс закончили обе.

После торжественной части начался выпускной бал. Мальчишки достали из кустов заранее заготовленные запасы спиртного.

Леночка Докукина опьянела уже после первого танца. Её тихо куда-то увели в качестве бонуса.

Мальчишки шутили, что пьяная баба п****е не хозяйка.

Несмотря на это маленькое происшествие, праздник продолжался.

Не было на нём только Леночки Снегирёвой.

Получив диплом, девочка выбежала из спортивного зала на улицу, завернула за угол, где её встречал Саша с огромным букетом цветов и таким же аттестатом.

Они поцеловались и пошли домой, где их ждала за накрытым столом Вероника Сергеевна.

– И что теперь, дети: Саша в армию, а ты?

– Мы оба в институт. После первого курса свадьба, переведёмся на заочное отделение и рожаем.

Причудливые виражи Часть 1

Лето, ах лето!

Он так его любил: был неистово одержим ласковым теплом, буйством красок и необъятным числом возможностей самореализации. Ни один другой сезон не вызывал подобных восторгов.

А ещё юноша обожал девушку своей мечты, которую страстно любил, но которая вела себя непредсказуемо и странно.

У Евы не было собственного настроения, личных эмоций, стремлений и желаний. Её обычное состояние – медлительная, беспричинная меланхолия, сентиментальная унылость, неуверенность и пессимизм.

Он надеялся на то, что рано или поздно отогреет свою Еву  избытком чувственности, заботой и теплом отношений, но пока попытки вдохнуть в любимую энтузиазм были безуспешны.

Девушка могла ластиться к нему, говорить о любви, но лишь в ответ на его восторженные эмоции, которые извергались водопадом, щедро заполняя окружающее их пространство.

Энергия любовного возбуждения, превратившегося в поток небывалого воодушевления, вдохновляла юношу на немыслимые поступки: наивные, но искренние.

Он постоянно с легкостью необыкновенной и видимым удовольствием ухаживал за своей Евой: опекал, отдавал, дарил, утешал, украшал и радовал.

Денис Весёлкин обрастал надеждами и вдохновением, несмотря на строптивый характер, капризный нрав и пристрастие к нелепому, но изысканному с её точки зрения образу жизни подружки.

Юноша никогда не спорил с мнением любимой, не опровергал её утверждений и ложных мнений о себе и окружающем мире, будучи от рождения на редкость кротким, благоразумным и добродушным.

С ним всегда можно было договориться.

Накопленный им запас любви распространялся на всё и всех. Рядом с такими людьми как Денис даже случайные знакомцы заряжались энтузиазмом, ощущали прилив сил и душевный подъём.

Ева, девочка из простой семьи, напротив, не имела понятия о скромности: постоянно язвила, заявляла списком претензии, озвучивала причудливые, зачастую абсурдные желания и требования.

Одевалась она вызывающе ярко, нелепо и слепо следуя за непредсказуемыми прыжками молодёжной моды, которую Денис находил ребячливой исмешной.

Впрочем, её недостатки казались юноше скорее достоинствами.

Денис был лириком и романтиком, умел видеть скрытые качества, красоту и цвет там, где другие не различали оттенков и форм.

Ему было без разницы, по какой причине окружающие фокусируют взгляд на его подружке, оглядываются вслед, провожают, оценивают. Юноша считал, что к женственной юности невозможно быть равнодушным.

Денис относил взгляды и предпочтения Евы к издержкам молодости, временным особенностям женского характера, подверженного влиянию окружения. Большинство её друзей были откровенными иждивенцами, искренне верящими в счастливое будущее, которое гарантировано усилиями родителей.

– Девочки обязательно должны вдоволь наиграться в куклы, – рассуждал Денис, – чтобы легко и свободно перейти на более высокую социальную ступеньку, предполагающую личную ответственность и добровольные ограничения.

Мама Дениса на этот счёт говорила иначе, с нескрываемым сарказмом, –  чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало.

Юноша надеялся, что со временем Еве наскучит, станет чуждым сегодняшнее окружение, появятся иные, более разумные, взрослые интересы, что это случится непременно.

Иными станут жизненная позиция, мечты и планы, сам собой развеется пессимизм, стоит только показать девочке скрытые возможности воодушевления.

Денис твёрдо рассчитывал на долгие и прочные узы, на создание семьи в полном объёме со всеми вытекающими из этого желания последствиями.

Девочка ему очень нравится, несмотря на характер.

Прежде у него были подружки. Случались объятия и поцелуи, но отсутствовали привязанность и страсть.

Денис не переживал за них, как за Еву, не чувствовал трепетного ликования во всём теле, не скучал по ним при расставании, не искал так настойчиво встреч, не загадывал наперёд.

Целоваться и гулять, с прежними подружками, было любопытно, интересно, но не более того. Впрочем, тех девочек Денис тоже не зажёг.

Ева незаметно заняла значительный объём в чувствительном и ранимом теле его души, стала незаменимой.

Он давно перестал отделять её от себя и своей судьбы, старался учитывать совместные интересы и возможности, непременно произносил – мы.

Небольшая возрастная фора в четыре года давала ему право считать себя взрослым, а подружку маленькой девочкой.

Денис уже не был иждивенцем. Отработав два года системным администратором в крупной консалтинговой фирме, дополнительно подрабатывая программистом в сфере компьютерных игр.

Заработка его хватало на оплату ипотеки, большая часть стоимости которой была выплачена из средств, заработанных ещё студентом. Теперь он практически собственник новой двухкомнатной квартиры с качественным евроремонтом, полностью подготовленной для семейной жизни.

Осталось только получить согласие потенциальной невесты.

Денис не сомневался, что девушка примет его предложение вступить в брак с радостью: ведь они уже больше половины года вместе и то, что между ними происходит, явно не флирт.

Первая встреча, всплеск обоюдного, как ему виделось, интереса, произошёл больше трех лет назад, на институтском слёте, когда их палатки случайно оказались рядом.

Дружеские отношения между ними долгое время то возникали, то угасали, пока не стали постоянными.

Несколько туров медленного танца, когда партнёрша позволяла настолько тесную близость, что Денис чувствовал биение её сердечка, моментально выполнили природную задачу, обозначив единственно значимую с тех пор для Дениса цель – добиться благосклонности юной девы.

Яркое скользящее платье, воспринимаемое на ощупь горячим, упругое тело, невыносимо волнующий флёр девичьих запахов, трепетная близость щёк, горячее дыхание, новизна ощущений, значимость и очарование прикосновений: всё это необыкновенное чудо, попросту волшебство, выбило парня из привычной колеи, заставило поклоняться единственному божеству – несравненной и единственной на свете девушке Еве.

Правда, ничего особенно серьёзного пока не происходило, что совсем не казалось Денису неправильным. Он ценил целомудренность подружки всерьёз.

Взрослых отношений Ева избегала, что давало юноше уверенность в её непорочности и реальной достижимости выбранной цели.

Увы, это впечатление было наивной ошибкой.

С девственностью Ева без сожаления рассталась ещё на первом курсе, но сообщать об этом Денису не хотела, исходя из непритязательной логики, что любая проблема рано или поздно рассасывается сама, не оставляя следа, если не акцентировать на ней внимание.

– Подумаешь. Я ему ничего не должна, – рассуждала девушка, – не нравится, пусть ищет другую подружку! Свято место пусто не бывает.

Тогда, на слёте, Ева с его помощью пыталась выйти из продолжительной депрессии после расставания с двумя парнями сразу, после болезненного избавления от плода любви, неизвестно кем ей подаренного.

Отцом мог быть один из них, хотя и это не совсем точно. Были у неё в то время и одноразовые любовники.

Ева никогда не отказывалась от возможности испытать сладость сближения, испытывала от страстных постельных игр немыслимое блаженство, иногда многократно, когда  тело целиком превращается в экстаз, каждая клеточка стонет, испытывая эйфорию.

Особенно страдала она от расставания с Егором, который требовал, чтобы называла его Игорем. В отличие от всех прочих любовников, с ним она испытывала настоящее опьянение, продолжающееся очень долго даже после коротких встреч.

Если случалось ей во сне любить или ненавидеть, добиваться и страдать, что с молодыми возбуждёнными девочками случается довольно часто, то только с ним.

Знала бы она точно, что зачала от Егора, аборт, скорее всего, делать бы не пришлось. Ева не знала, кто отец, потому, что никогда не предохранялась, рассчитывала на спринцевание и графики регул.

Что она чувствовала по отношению к Егору, девушка не понимала разумом, только чувствовала неодолимое стремление быть рядом, испытывала неподдельную пламенную страсть.

И скучала без него.

Помани её Егор хоть сейчас – побежала бы за ним без оглядки.

Только не позовёт. Слишком гордый, хотя и любит.

С Денисом Ева закрутила назло любимому, желая и пытаясь вызвать в нём чувство ревности.

Егор пользовался девушкой, хотя и любил поначалу. Ему слишком много было о подруге известно, поэтому он демонстративно ублажал её  ближайших подруг, удобряя тем самым почву не только для любви, но и для ревнивой ненависти.

Девушка тогда болезненно мечтала о том, чтобы с ним случилось что-нибудь трагическое, лишившее способности двигаться, действовать. Тогда она бросила бы всё и вылечила его, самоотверженно демонстрируя свои чувства.

Такие мысли очень похожи на детские обиды, когда родители ставят в угол за какую-нибудь провинность, – вот умру и посмотрю тогда, как вы плакать будете.

Ева испытывала физические и духовные страдания по Егору, а обиду и боль вымещала на Денисе.

Обнимаясь, обмениваясь поцелуями, девушка закрывала глаза и грезила, представляя того, другого.

Зачем ей нужно было играть столь жестокую роль, она и сама не понимала.

Еве необходима была близость с мужчинами, их особенная сексуальная энергетика, которой те щедро делились, вступая в половой контакт, но Денису отдаться она не могла: что-то удерживало девушку от этого шага, притупляло желание.

Повторная беременность тоже страшила.

Как бы то ни было, с Денисом в опасные отношения Ева не вступала, держала парня на расстоянии.

Впрочем, юношу платонические отношения удовлетворяла полностью. Он до сих пор оставался девственником, хотя и испытывал некоторый дискомфорт от набухания плоти и спонтанных ночных излияний: считал это состояние неким лишь ему присущим изъяном.

Денис стыдился, когда греховный невольник выпирал в районе ширинки: старался найти такую позу, которая позволяла скрыть от девушки это пульсирующее безобразие.

Стремление во что бы то ни стало обладать женщиной, проникать в запретные интимные пределы, ещё не овладело его сознанием, давало воле право распоряжаться своими действиями самостоятельно.

Ева же иногда позволяла себе вольности с проверенными партнёрами, предохраняясь при этом всеми возможными способами.

Параллельно свиданиям с Денисом она время от времени устраивала как бы случайные встречи с Егором.

Тот был упрям: упорно игнорировал её прямолинейные, недвусмысленные притязания на большую любовь, испытывал одновременно возбуждение и гнев при виде бывшей возлюбленной.

Его реакция давала всё-таки  девушке повод надеяться на взаимность в будущем. Когда связь порвана, бывшая партнёрша становится безразлична, а Егор при виде Евы нервничал.

– Раз переживает, значит, страдает, – рассуждала девушка.

– Что если попытаться вызвать в нём чувство уязвлённого собственника, взять и объявить о предстоящей свадьбе? Денис, скажи я ему о такой возможности, от счастья будет радостно прыгать. Возможно, недолго, но какое это имеет значение, если на карту поставлена близость с Егором? Его отношение для меня намного важнее. Значит, нет повода переживать. Мораль хороша, если выгодна.

Подтолкнуть Дениса к признанию в любви, предложению руки и сердца, не составляло труда.

Продолжительный поцелуй, ласковая рука, случайно оказавшаяся на основании мужского корня, неожиданно чувственный стон, символизирующий вожделение и сладость прикосновений. Всё, Дениска поплыл.

Направленная в содержимое бюста его дрожащая от страсти рука, где ждали  соблазнительные припухлости, увенчанные напряжёнными ягодками, обожгли парня  новыми ощущениями и сразили наповал.

Денис тогда чуть не выскочил из штанов, разом обалдев от напора любимой.

В его мозгу зажглась готовая к решительным действиям кнопка старт, ожидающая лишь команду, запускающую вечный процесс, происходящий на предельно близкой дистанции между мужчиной и женщиной.

Уговаривать его не пришлось. Он давно ожидал желанное событие.

Обручальные кольца уже лежали наготове, как и деньги на свадьбу.

Денис мечтал о согласии Евы стать женой, но хотел, чтобы  это случилось без сомнений и принуждения, по личному желанию девочки и большой любви.

Дождался.

Сладкий, непривычно долгий и глубокий поцелуй вывел его из равновесия, заставил спешить.

Не понимая, что делает, Денис суетливо предлагал и обещал Еве то одно, то другое, что было лишь способом успокоиться и начать действовать взвешенно.

– Милая девочка, ласковый пушистый птенчик, ты вся дрожишь, тебе страшно. Не волнуйся, мы теперь всё уладим. Нам спешить некуда. Скажешь, когда будешь готова стать  женщиной. Не поверишь, я боюсь не меньше тебя. Я ведь до сих пор девственник. Если честно, до груди первый раз дотронулся, чуть сознание не потерял. До чего же сильно меня торкнуло, просто обожгло. Представляю, какая прелесть там, внизу. Точнее, нет, совсем не представляю. Может одним глазком, прямо сейчас?

– После свадьбы, милый. Всё случится в положенное время. Вместе и окунёмся с головой во взрослую жизнь. Когда расписываться пойдём?

– Сегодня, сейчас и пойдём. И непременно торжественно, с гостями, с музыкой, фатой и танцами. Я почти научился, специально ходил тренироваться. Радость моя! Какая же ты прелесть. Вот я и дождался этого светлого дня. Детям будем рассказывать. Сколько детишек хочешь, Ева? Меньше двух не предлагать. Семья должна быть настоящей, полной. Первая будет девочка, назовем её Машенька. Согласна?

– Ты мужчина, тебе и решать. Сможешь на такую ораву заработать?

– Я и сейчас неплохо получаю. Евочка, маленькая моя. Дай покружу тебя. Лёгонькая какая. Как бабочка. В этой комнате мы с тобой будем жить, в той детскую устроим. Заживём всем на зависть. Попрошу отпуск, съездим… Куда ты хочешь, ласточка? Турция, Египет… Или во Вьетнам. Дорого, конечно. Ничего, займу. Я такой счастливый, горы готов свернуть. Отработаю. Я теперь несу ответственность: за тебя, за нас. Собирайся, пошли.

– У меня паспорта с собой нет. Нужно в общежитие забежать. А справлять где будем?

– Ну, не дома же. В ресторане, конечно. Ты вся в белом, я, в чёрном костюме. Море цветов, гости, шампанское, шары, снимки на память. А потом… Думаю, за ночь разберёмся, что к чему. Может, заранее попробуем? Ты не думай, я не настаиваю, однако, жуть как любопытно, хотя бы взглянуть. А, Евочка? Ладно, не смотри на меня так. Я всё понимаю. Не так просто расстаться с девственностью. Мне тоже. Но хочется. Словно магнит к тебе приклеили. Эта зараза покоя не даёт, словно компас, всегда на север. Всё, всё… умолкаю. Дурак я, да? Не каждый день женихом становишься. Как же я тебя люблю! Нет. Не люблю, обожаю. А спать ты сегодня у меня останешься?

Причудливые виражи Часть 2

– Опорочить хочешь, Дениска? Я ведь девушка гордая, упрямая: если чего решила – отступаться не люблю. Сначала свадьба, потом близость. Спорить не будем, хорошо? Наспимся ещё, котик.

– Понимаю, Евачка: не доверяешь. Господи, о чём это я? Совсем крышу снесло от неожиданности. Не слушай, делай как нужно. Деды наши не зря такой порядок завели. Есть значит в нём какой-то серьёзный сакральный смысл. А давай ты останешься, а спать будем одетые. Вроде как силу воли испытываем. Так можно?

– Денисочка, не настаивай: всему своё время.

– А если они заставят месяц ждать или вообще два? Совсем меня не жалко, да?

– Не капризничай. Ты же не девочка. Месяц туда, месяц сюда. Как же ты раньше жил без нагих красавиц, не умер ведь?

– Раньше я был одинокий молодой человек, теперь жених, без пяти минут муж. Разве я не имею права рассмотреть, прикоснуться к сокровищницам избранницы? Предлагаешь кота в мешке приобрести? Обидно.

– Я, по-твоему, кот, то есть, если расшифровать правильно – кошка драная?

– Чё сразу драная? Кошка как кошка: белая, пушистая, гладенькая, очень даже нежная. Это снаружи. Но ведь всё остальное под замком.

– Чего ты хочешь увидеть?

– Если бы знал, чего, сказал. Потому и хочу, что не представляю, о чём прошу. Ты для меня загадка.

– Денис, не хочешь ли ты сказать, что только ради этого замуж меня зовёшь?

– Боже упаси! Не говорил я такого и в уме не имею. И всё, раз так, закончим этот разговор. После свадьбы, значит, после свадьбы. Пошли заявление подавать.

На следующий день весь институт знал, что Ева замуж выходит.

Студенты, намеренно посвящённые в тему, крутили у виска, показывая пальцами на Дениса. Но правду сказать, намекнуть жениху на недавнюю доступность невесты, никто не решился.

Маховик приготовлений закрутился, набрал обороты.

Время до торжества пролетело быстро.

Егор несколько раз хотел с Евой поговорить, но каждый раз передумывал. Похоже,  его основательно ломало.

Не только девушка попала в зависимость, парень тоже мучился сомнениями и желанием восстановить статус-кво. Таких сказочных ощущений, какие он испытал с Евой, не удавалось повторить с другими девицами.

Что-то странное происходило с ним: рвало душу, настойчиво требовало вернуть отношения в прежнее русло.

Егор ревновал и ненавидел.

Подруга уплывала в неизвестном направлении, возможно навсегда. Нужно на что-то решаться. В конце концов, он тоже жил, с кем хотел. Какие в таком случае могут быть претензии? Сам виноват не меньше.

– Пора прибиваться к какому-то берегу, – убеждал себя Егор. – Спать можно с любой девчонкой, не с каждой в рай попадаешь. Ева единственная, с кем мне было по-настоящему хорошо. Покуролесили, наделали глупостей. С кем не бывает. Подумаешь – проблема. Я и дальше монахом быть не намерен. Сколько девчонок оприходовал – ни одна не зацепила. Стоит, конечно, поучить засранку, чтобы впредь место знала. Но это потом. Или никогда. Знать бы: любовь это или так, романтические страдания. Думать нужно, думать!

Денис тоже ходил сам не свой: переживал, волновался. Терзала парня некая неопознанная тревога, которую он списывал на неопытность и величину ответственности.

Он старательно примерял к себе роль главы семьи, мужа, но при этом чувствовал себя словно ощипанным, неполноценным. Постоянное сексуальное напряжение без разрядки лишало сил и энергии.

Мысли о нереализованных желаниях высверливали мозг, угнетали психику, невольно приковывали внимание к недоступному, но такому желанному центру притяжения.

Ева играла роль застенчивой невесты безупречно: злорадно разжигала его возбуждённое состояние, продлевая мучения жениха.

Она сама не понимала, на что злится и почему так изощрённо мстит человеку, который по-настоящему её любит.

Ева старательно, весьма увлечённо ласкала Дениса, намеренно переступая ей же обозначенные границы, но не допускала близкого интима, получая от этого процесса неподдельное удовольствие.

Её-то что – получить разрядку совсем не сложно: стоит только свистнуть – желающие слетятся на сладкое, как коршуны на загнанную дичь.

Девушка понимала и чувствовала, что с Денисом ей было бы хорошо: он надёжный и верный, но желание вновь завоевать расположение и любовь Егора, одержимость страстью непременно получить желаемое, было сильнее.

Эта раздвоенность бесила Еву, заставляла чувствовать некое подобие вины, отчего сделать больно, казалось логически верным ходом: пусть почувствует то же, что она.

Жалеть Дениса Ева не собиралась.

– Какая разница, что он ни в чём не виноват? Такой же кобель, как и прочие мужики. Небось не отвалится, не завянет его петушок оттого что не дала. Переболеет, другую давалку найдёт, если что, она и вылечит. Лишняя наука никому не повредит. Меня тоже учили и унижали.

Одно только не давало Еве покоя: а если не оправдаются расчёты, если старания напрасны, если Егор плюнет и разотрёт, покажет напоследок кривую ухмылку и большой кукиш?

– Придётся ведь всерьёз замуж идти, – негодовала она. – Ну и что! Другие живут без любви – не умирают.  Детей от Дениса рожать придётся, всё остальное ерунда. Зато думать ни о чём не нужно: сам добудет, сам принесёт, ещё и уговаривать будет, чтобы взяла. Красоту и молодость всегда можно выгодно продать или в аренду сдать. Не будет хватать секса, заведу любовника, только и всего.

И ещё одно волновало её сейчас: девственность.

– Зачем я, дура бестолковая, в целомудренность-то играла? Ладно, с этим вопросом можно справиться, только беспокоиться об этом придётся заранее, прямо сейчас. Тут уж не имеет значение, придёт Егорка или нет. Подстраховаться нужно сразу, немедленно. Девочки говорили, что операция по восстановлению девственной плевы довольно простая: только плати.

Как ни мечтала Ева достать ревностью Егора, но пути к отступлению решила подготовить.

– Опасная игра, – переживала она, – небольшой промах и всё полетит вверх тормашками. А что делать? Охота – пуще неволи. Егорку женихом хочется, хоть застрели. Люб он мне и сладок. Денис лишь для скамейки запасных игроков годится. Какой мне с него прок, кроме манка на большую дичь?

– Ни за что не отступлюсь, – решила Ева. – Или пан, или пропал. Я своего добьюсь. Чего бы это ни стоило.

– Пошевелить милого дружка нужно, слухи распустить про нашу с Денисом большую любовь: про нежность, привязанность и страсть. Пусть побесится Егорка, пусть вспомнит наши жаркие ночи. С него не убудет: страдания облагораживают. После отомщу за непонятливость, когда дело сладится. Так накажу, что мало не покажется.

Никогда Ева не думала, что на такое способна. Чего только ради любви не сделаешь.

Сглупила по молодости, пока разницы никакой между мужиками не знала, теперь приходится нервами расплачиваться, чтобы хоть попытаться исправить те ошибки.

– Авось повезёт. Верила бы в Бога, помолилась. На Егоркин эгоизм, на самоуверенность и самолюбие, которого у него через край, теперь весь расчёт.

Время стремительно летит, а вестей от любимого всё нет и нет.

Молчит как партизан.

– Неужто отступится, гадёныш? Неужели не нужна я ему совсем после всего, что было? – Ева всплакнула, сжала кулаки. – Не прощу! Пожалеет, что на свет появился! Ладно, под венец так под венец. Назло Егорке накануне свадьбы преподнесу Денису золотой бонус на тарелочке с голубой каёмочкой. Будет женишку такой секс от Евы в подарок, что глаза на лоб вылезут. Пусть оба подавятся. Покажу  мальчишке небо в алмазах и дно океана в жемчугах да янтарях.  Ради принципа покажу.

Девушка злилась непонятно на кого: сама ведь кашу заварила, сама скверную игру затеяла.

– Локти Егорушка кусать будет, да поздно может статься. Девственники, они жуть какие плодовитые: могут сразу семя удачно пристроить.  А если придёт, но поздно, опять хитрить придётся, по абортам бегать. Ну отчего женская доля такая горькая? Решай, не решай – всё одно проиграешь. Любой выбор плох.

Ева заметно нервничала, не в силах принять единственное решение.

– Егорка люб и дорог, но хозяином никогда не будет: денег приличных не заработает, по девкам бегать не перестанет. Он мужик до мозга костей. Когда и побить может, с него  станется. Зато с ним сладко. Может и недолго счастье продлится. Да если даже совсем капельку, но горячего и страстного, какого хочется. Только бы клюнул. Приди, Егорушка, что же ты молчишь!

Мысли Евы перескакивают с одного потенциального жениха на другого. Хочется от одного каравая откусить и от другого отщипнуть. Да так, чтобы не прогадать.

– С Денисом в постели наверняка не заскучаешь, желание из него так и прёт. Зато правильностью замучает, добротой, нежностью. Детей заставит штамповать, одного за другим. А мне это нужно? Для себя пожить хочется, мир посмотреть, а не сопли подтирать. Нет в нём настоящего мужского начала. Не успеет мужем стать – нудеть начнёт, планы строить, порядки устанавливать. Для него главное – стабильность и уют. Есть и плюсы: нуждаться ни в чём не придётся. Денис заботливый, чересчур даже: до конца дней обхаживать будет.

Но что делать, если Ева сусальному золоту тихой стабильности предпочитает простое бабское счастье, даже если продлится недолго?

– Приди же Егор, забери то, что принадлежит тебе по праву, сделай меня хоть на время по-настоящему счастливой.

– И что это за мечты у меня такие ненормальные? Скажи кому: засмеют, дурой посчитают. Но я, это я, а они сами по себе. Каждый за свою судьбу ответ держит, свою меру страданий и счастья несёт на плечах.

Накануне свадьбы Егор так и не появился на горизонте.

Ева приготовилась к вечерней встрече с женихом, словно к священному ритуалу. Не для того, чтобы осчастливить, нет: хотела черту провести, пограничные столбы врыть.

Прежде всего, наплакалась вдоволь.

Девушка купила дорогое бельё: постельное и нательное, сделала в доме у Дениса генеральную приборку.

Долго скреблась, мылась, вымокала в душистых водах, пока жених на работе был. Приготовила праздничный ужин, чего никогда прежде не делала.

Ева торжественно встретила Дениса в новом закрытом платье почти до пят, сшитом по заказу специально для этого случая, поклонилась до самой земли, трижды поцеловала в уста, слезу пустила.

Плакала жалобно, тихо, даже поскуливала, словно прощалась с чем-то важным навсегда.

Денис был ошеломлён, размяк от такого обхождения, прижал невесту к груди, начал в свою очередь Еву слезами обливать.

Так и стояли, пока у обоих глаза не высохли, не в силах разомкнуть объятия.

После, как успокоились, по бокалу вина выпили, поели.

Девушка выключила верхний свет, зажгла десяток заранее приготовленных свечей. Егор глядел на невесту открыв рот, даже дышать перестал, оттого что чувствовал: сейчас ему позволят прикоснуться к тайне.

Ева отвернулась, целомудренно, несколько театрально скинула платье, переступила через него, прикрывая ладонями грудь и низ живота, опустив глаза в пол.

Процедура совращения была продумана до мелочей. Невеста позволила Денису насладиться наготой: она знала, что хороша в том виде, в каком создала её природа.

Нежно прижавшись к юноше, дав ощутить жар тела, упругость груди, надышаться вдоволь  женским духом, Ева застенчиво повела жениха прямиком в постель, сверкая непривычной для него наготой, прикрытой лишь полумраком да отблесками свечного пламени.

Супружеское ложе удивило Дениса девственной чистотой, возбуждающими запахами и откровенностью того, что должно свершиться.

Денис осмотрелся по сторонам, не понимая, что происходит, точнее, очарованный щедростью Евы и необычностью момента: свадьба-то будет завтра.

Зная, что жених не решится взять активную роль на себя, Ева раздела его, ласково и нежно дотрагиваясь до оголённого тела и потайных мест, настолько интимных, что даже  говорить про них считается в обществе неприличным.

Сначала девушка прикасалась к возбуждённой коже кончиками пальцев, потом горячими ладонями, мягкими губами.

 Денис стонал, не в силах пошевелиться.

Такой силы ощущения ему не доводилось чувствовать.

Глазами юноша жадно впивался в обнажённое тело Евы: желанное, прекрасное, юное, свежее.

Каждый миллиметр таинственной, неведомой прежде сферы, привлекал его пристальное внимание, потому, что не был похож ни на что виденное ранее.

Тугие груди плавно раскачивались, тёрлись о его грудь твёрдыми сосками, вызывали спазмы и паралич воли.

Кожу обжигало.

Казалось, что горит всё тело целиком.

Мелкая дрожь, пронзающая тело насквозь, медленно перемещалась вниз живота, туда, где Ева прижималась обнажёнными бёдрами к восставшему естеству, которое рвалось из своей оболочки, наливалось, увеличивалось в длину и толщину.

Невыносимая сладость заставляла Дениса напрягать бёдра, плавные движения Евы превращали его тело в нечто зажатое и скованное, неспособное шевелиться.

Девушка отползла назад, захватила  корень рукой, затем губами. Орудие не выдержало напряжения, выстрелило застоявшимися любовными соками.

Последующие события Денис не мог вспомнить, сколько не напрягал память.

Оба дышали глубоко и судорожно. Воздух пропах чем-то терпким, смятая постель оказалась мокрой насквозь, кожа стала липкой.

Достаточно было и других неожиданных изменений. Его удивило то, что ни он, ни Ева не испытывают даже тени стеснения.

Невеста спокойно воспринимала блуждающие по её телу руки, даже когда они ныряли в распахнутое нечто, чем-то отдалённо напоминающее воспалённую рану.

Это новое манило: хотелось рассмотреть очаровательный цветок в деталях.

 Удивительно, но и это не вызвало у Евы раздражения.

Похоже, сегодня ему позволено всё.

Денис понял, что полученный им от невесты подарок, ставший неожиданным, но желанным сюрпризом, невозможно запросто разглядеть и изучить за один раз.

Почти до утра молодые гладили, ласкали, целовали и исследовали свои тела, не в силах остановиться.

Наслаждение было не только безразмерным, но и бесконечным. Даже небольшие перерывы казались сказочным приключением.

Они вновь и вновь сливались в единое целое, раскачиваясь и хлюпая, пока не разряжался один и не выгибался в конвульсиях другой.

Ева уже начала жалеть, что затеяла скверную игру.

Такого напора, такой богатырской потенции, силы, умения и нежности она никак не ожидала.

Денис до сих пор казался ей мальчишкой, для которого секс может стать лишь обузой, неприятной супружеской обязанностью.

Остановить их неприличную, но соблазнительную игру, было невозможно.

Вот уже и рассвет забрезжил.

Посмотрев на часы, молодые люди обнаружили, что буквально через час приедут визажист и свидетели, которые моментально поймут, как бурно прошла предсвадебная ночь.

Занимался новый день, начиналась иная жизнь. От штампа в паспорте их отделяли часы и минуты, которые, судя по обстоятельствам, должны были пролететь мгновенно.

Причудливые виражи Часть 3

Окрылённый любовью Денис летал, почувствовав себя полноценным мужчиной, который встретился со счастливой судьбой.

Для него не было важным, насколько своевременно и правильно было случившееся: Ева сама так решила.

В мыслях не оставалось места для рассуждений, поскольку ликование, восторг  и признательность за доверие переполняли его существо.

Совместная приборка, завтрак на скорую руку сопровождались смехом, поцелуями, наглым рукосуйством и неприличными шутками, которые теперь почему-то казались естественными, логически и морально оправданными, более того, становились частью ласк и нежности.

У Дениса мелькала то и дело мысль, нашла ли капелька, производимая мужскими ресурсами, ту малюсенькую клеточку внутри Евы, которая являет миру новую жизнь?

Для него это было важно.

– Ева, Евачка, маленький нежный цветочек, спасибо тебе!

Денис был по-настоящему счастлив.

Юноше казалось, что он любил свою девочку вечно, что только этим и занимался всю сознательную жизнь. Может и хорошо, что невеста не стала торопиться с близостью. Зато он накопил столько энергии и ресурсов: даже бессонная ночь, проведённая в бесконечных интимных трудах, не смогла его утомить.

Самооценка Дениса подпрыгнула, разом очутившись на недосягаемой высоте.

Ему хотелось петь, танцевать, обнимать весь мир, спрессованный в теле невесты.

Парень подхватил Еву на руки, закружил в жизнерадостном танце, испытывая наслаждение даже оттого, что и это делает с небывалой лёгкостью.

– Отныне так  будет всегда! Я самый счастливый жених на свете, Ева!

Денис готов пахать как буйвол, чтобы милые крошки, Ева и Машенька, никогда не знали нужды и трудностей.

Посмотрев на часы, Денис что-то прокрутил в голове, моментально сделав вывод.

– Ура! У нас в запасе ещё полчаса. Успеем ещё раз, может быть, даже два. Нельзя оставлять назавтра то, что можно сделать сегодня. Ура!

На этот раз он не стал разбирать постель: приступил к ласкам немедленно, лишь только опустил ценную ношу на покрывало.

Ева была готова уступать, во всяком случае, охотно подыграла Денису в его нетерпении.

Он ворвался в разгорячённое лоно невесты почти с разбега, ощутив, что ничего не нужно предварять: Ева готова к подобным испытаниям.

Часы опять остановились, вернув в реальность лишь резким звонком, напомнившим, что дальше ждёт томительная обязанность играть роль жениха и невесты.

Теперь это не было настолько интересным: ведь они без этой процедуры успели стать мужем и женой. Куда интереснее томительной брачной процедуры затянувшиеся баталии в постели.

Какая жалость, вся эта суета так не вовремя.

Нервозная свадебная суматоха незаметно похитила у молодых ещё несколько часов сказочной жизни.

Нарядная пара прошла по ковровой дорожке под звуки марша Мендельсона.

– Готовы ли вы стать мужем и женой?

Ева обернулась к гостям, словно искала ответ у них.

На её лице не было следов счастья. Некая обречённость отражалась в мимике и взгляде.

Она проиграла.

А по ковру вразвалочку шагал улыбающийся Егор. Только невеста его пока не видела.

Настроен он был решительно.

Подойдя ближе, Егор посмотрел в глаза невесты.

– Решай, Ева, согласна или нет. Слово за тобой. Он или я, выбирай.

Девушка побледнела.

Внутренняя борьба не понадобилась: всё было ясно без слов.

Ева решительно отпустила руку Дениса, даже не посмотрев на него, и приникла к Егору.

Распорядители и гости ахнули.

К Егору тут же подскочили друзья Дениса, желая проучить наглеца.

Несостоявшийся жених с горькой усмешкой остановил их запрещающим жестом.

Лицо жениха стало пунцовым, скулы свело судорогой, кулаки сжаты до хруста, глаза медленно наливались влагой.

– Стойте! Для меня это тоже сюрприз. Весьма неприятный. Силой любить не заставишь. Ева, ты хорошо подумала? Ещё не поздно всё исправить. Я обещаю никогда не напоминать об этом инциденте.

– Прости, Денис.

– Не хочешь объяснить, что было вчера и сегодня? Мне показалось, ты меня любишь.

– Это моя благодарность. На долгую память. Ещё раз прости.

– А если…

– Забудь. Этого неслучится. Во всяком случае, ты никогда не узнаешь об этом, Денис.  Посмотри сколько вокруг невест. Выбирай любую. Я своё уравнение решила в пользу Егора.

– Надо же. Всего пара минут и мы чужие.  Напрасно ты разрушила состоявшуюся уже семью. У нас могли получиться очень красивые дети.

– Ты ещё будешь счастлив.

– Постараюсь. Гостей прошу не расходиться. Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло. Если нет повода веселиться, будем пить вино и петь песни без повода, просто так. Ева, к сожалению, не стала моей женой. Зато я определённо стал её мужем. И этот факт стоит отметить. Для меня это событие большой значимости.

Невеста в белом платье упорхнула с любовником, оставив вместо себя быстро тающий флёр очарования, поселив взамен досаду и горечь, заполняющую всё внутреннее пространство тела.

Сразу и вдруг Денису стало душно.

Сердце колотилось возмущённо, скорбно, разбивая на мелкие брызги мысли, превращая их в тягучую эмульсию с привкусом касторки.

Все до единого рассуждения хотелось выблевать, потому, что казались они не совсем настоящими, слишком противными, чужеродными.

Сокрушительной силы эмоции закручивали чувствительную душу в морской узел, выдавливая остатки романтических грёз.

Яркие видения пылких трогательных сцен, ещё свежих, ощутимых душой и телом,  кружились перед глазами, пропадая мгновенно за пределами ментального экрана, где с характерным хрустом измельчались виртуальным шредером в лапшу, чтобы никогда больше не тревожить очарованием фальшивых чувств.

Голова Дениса кружилась, противно подступала тошнота, досаждая болезненным, навязчивым желанием остановить, прекратить нереальную реальность.

Он щипал себя, силой воли отгоняя расплывающиеся иллюзии, проступающие предательской влагой в глазах, першением и спазмами в горле, мелкой противной дрожью во всём теле и горечью унижения.

Денис отчего-то винил себя, выдумывая несуществующие причины, пытался хотя бы мысленно повернуть события вспять.

Поверить в жестокий и подлый поступок невесты было выше его сил.

Вокруг с кислыми физиономиями сидели чужие люди: сочувствующие, возмущённые, растроганные, любопытные, утешающие.

Они наперебой пытались высказаться, чем неприятно раздражали.

Свидетели позора лезли в душу, давали советы.

Юноша хотел лишь одного: чтобы мираж рассеялся, а тамада объявил, что это был розыгрыш.

Увы, сознание возвращалось, предъявляя реальные факты необратимого события.

Дениса банально кинули.

Ева цинично и нагло осуществила изощрённый хитроумный план возвращения своего любимого, в котором Денис играл роль декорации и статиста.

Неловкость за банкетным столом прошла быстро.

Уже после второго тоста кто-то расхваливал твёрдый характер обманутого жениха, его несгибаемую стойкость. Гости зашикали на говоруна, лишили его слова, понимая, насколько это не к месту.

Дальше гости сидели и тупо напивались под музыку, пока одному из друзей не пришла в голову мысль, – молчать нужно на кладбище. Ведь никто никого не хоронит, так можно сойти с ума. Что такого криминального произошло? Два мужика невесту не поделили. Велика беда. Да пошла она…

– У меня тост. Точнее вызов. Неужели мы не можем найти Денису достойную замену строптивой невесте-предательнице? Смотрите сколько на праздничном банкете стильно одетых,  элегантных, стройных, молодых, жизнерадостных девушек. Лично я любую зацелую допьяна, изомну как цвет. Глаза разбегаются. Так бы и… Ладно, шучу. Выбирать будем тайным голосованием. Претенденток, которые сумеют доказать свою любовь и преданность…короче, объявляется конкурс на замещение вакантной должности невесты. Участие всех красавиц обязательно. Замужних дам тоже касается. Кого-то из женихов и мужей будем продвигать, кого-то отодвигать на второй план. Многоженство не поощряется. Вот тогда и посмотрим, чего наши мужики стоят… А жениху придётся идти осваивать супружеское ложе с той претенденткой, которую утвердит абсолютное большинство. Отказы не принимаются. Правила всех устраивают?

Гости зашумели. Кто-то возмущался, другие дружно аплодировали.

Основательно подпившего Дениса посадили на импровизированный трон, поставили его на стол, где должны были сидеть жених с невестой.

Честно говоря, ему было безразлично. Шум больше не раздражал.

Выстроили женщин, разыграли номера.

Конкурсы предлагали сходу. Большинство гостей побывало не на одной свадьбе, насмотрелись всякого.

Кто-то свои шутки выдумывал.

Непристойные остроты, вульгарные частушки, розыгрыши на грани фола с эмоциональным эротическим подтекстом, возбуждающие похоть состязания, скромный стриптиз, без картинок.

Гулянье медленно, но верно разошлось.

В игру незаметно втянулись все. Даже Денис принимал участие в некоторых забавах. Конечно, его не отпускало тошнотворное настроение: на душе мерзко и пусто, но лучше так, чем тревожные и необратимые мысли.

Юноша крепился из последних сил, не желая признавать поражение. Не было с его стороны причин, способных вызвать желание так коварно воспользоваться его искренней невинной наивностью.

Влюблённость и все сопутствующие ей проявления не позволили неопытному юноше увидеть очевидные маркеры, указывающие на отсутствие у подруги взаимного влечения.

Его душа в тот циничный момент, когда Ева озвучила свой выбор,  летала где-то высоко, в недосягаемом просторе безбрежного океана счастья.

Каково было в один миг кувыркнуться оттуда на самое дно, даже не ущелья – кратера, уходящего остывшим от недавних страстей жерлом, в котором вместо кровеносных сосудов и живых клеток с невероятной быстротой вырастали острые кристаллы?

Денис, как ни пытался, не мог самому себе объяснить возможность подобного поведения потенциальной невесты: хладнокровное, лицемерное, жестокое, злое.

Для чего Еве понадобилось превращать предыдущую ночь в эротический аттракцион невиданной щедрости, если в нём не было необходимости?

А ведь она не скупилась.

Страсть выглядела естественной и реальной.

Разве можно притворяться столь эмоционально: отдаваться самозабвенно, увлечённо, многократно доводить себя щедрыми ласками до полуобморочного состояния? А чувственный взгляд проникающих вглубь души выразительно-серых глаз, разве такое сыграешь?

Конечно, сексуального опыта у Дениса в помине не было, разве что в грёзах, поэтому он не мог отличить подделку от истинных чувств.

Видения, раскрашенные воображением юноши в воспалённых мечтах, оказались на практике фантастически нереальными. Действительность ошеломила.

Теперь картинки, созданные некогда возбуждением во время ночных чувственных бдений,  вызывали нервный смех, а тогда, во сне, нередко приводили к разрядке.

Денис был настолько сильно взволнован неожиданной развязкой многомесячных притязаний, совсем безуспешных, тщетных, что каждый новый свергаемый в ту нереальную ночь барьер ощущался как участие в мультике.

Незнакомая информация переполняла каверны в хранилищах мозга практически моментально. Сознание отказывалось воспринимать происходящее, камуфлируя его мистическим трансом.

Тело во время любовного танца действовало само по себе: видимо подобные знания были заложены в него изначально, ещё до рождения.

Ничего не приходилось искать, выдумывать, спрашивать: всё происходило само собой, словно действовал Денис по заранее заученной инструкции, усвоенной до автоматизма.

Смешно воспринимается на слух, но действовал он реально “методом тыка”, утопая с головой в неизведанном пространстве, теряя сознание, задыхаясь от бесконечного потока острых ощущений, превративших его в послушного неведомым приказам извне ненасытного монстра.

Ему хотелось познать и испробовать всё сразу, не теряя ни секунды, повторяя усвоенные движения и действия бесконечно, без существенной потери свежести и остроты впечатлений.

Чем интенсивнее вкушал юноша восхитительно-сладострастные мгновенья, тем пронзительнее и ярче были вспышки страсти, глубже проникновения, обширнее поиски неизведанного, края которого скрывались далеко за горизонтом иных, совсем нереальных переживаний.

То, что в разговорах между людьми было лишено эстетики, считалось пошлым и низменным, оказалось прекрасным и чистым.

Красота и необъятность просторов интимного мира завораживала, порождая искрящие романтические импульсы, превращающие чувства в океан энергии.

Денис никак не мог понять алгоритм, логику поступка Евы.

– Месть?

– За что?

Разве не старался он угождать, опекать и баловать в каждую секунду любовных встреч,  не говорил о бескрайних чувствах, не доказывал надёжность и верность?

Была ли вообще причина или девушка равнодушно, походя, ломала его судьбу, воспринимая и учитывая лишь свои потребности, как лавина крушит нечаянно попавшее по пути деревце?

Тысячи нелепых вопросов возникали и крутились в голове.

Ответить на них необходимо, иначе так и будут обрастать новыми слоями, болеть, словно заноза, впившаяся в чувствительную мякоть.

Выбросить вон из сознания возможно лишь то, что осмыслено, чтобы не допустить подобного впредь.

– Допускаю, что девочка влюблена безмерно в этого Егора, – рассуждал Денис. –  Сознательно или случайно Ева создала драматическую ситуацию из любовной интриги, включила на полную громкость чувствительные сенсоры… И не справилась с управлением?

– Предположим, что друг задурил, предъявил ультиматум или сразу исчез с горизонта, посчитав себя оскорблённым поведением или поступком: обиделся, выплеснул эмоции, изменил. Наверно в жизни так бывает. Получается, что попытки девушки вернуть любимого оказались тщетными, а желание не пропало.

– Дальше: Ева, скорее всего, попыталась воздействовать на него ревностью. Не прокатило.  Увеличила дозу. Молчит. Согласилась выйти замуж за меня от безнадёги? Сомнительно, если надеялась на его возвращение до последнего мгновения, причём решилась на интимную месть…

– Эта феерическая ночь была расправой над моими чувствами. Ева одержимо выравнивала ситуацию с настоящей, как ей казалось, любовью, наслаждалась честолюбивым предательством, местью, пыталась тем самым расковырять чувствительную рану в душе Егора, совершенно не думая о боли, которую причиняет мне.

– Если всё так, значит, никакой любви ко мне Ева не испытывала. Жестокая игра, оптический обман с чувственными эффектами: чистой воды эгоизм, абсолютно без примесей. Но мне-то как это пережить?

Егор вольно или невольно задел драгоценное, гипертрофированное “Я” Евы, вызвав тем самым её честолюбивые страдания.

 Эти двое затеяли игру без правил, в которой не будет победителей. Два быка, бодающихся с разбега, способные и готовые уничтожить противника вместе с собой.

Если это так,  следует быть благодарным судьбе, которая не сделала Дениса мишенью, оказавшейся на пути выясняющих отношения заклятых любовников.

Такая игра может затянуться надолго, если не на всю жизнь.

Ева, оказывается, девочка непростая.

Следует ожидать, что разобравшись с Егором или потерпев от него поражение, девушка будет пытаться вернуться обратно.

– Ну, уж, нет, увольте. Слишком опасно играть с шулерами, не имеющими сострадания, стыда и совести.

Мозги постепенно вставали на место.

Денису стало намного легче.

Это не могло примирить с действительностью, оправдать Еву, зато давало шанс на выздоровление в будущем.

Чёрт с ними, заигравшимися вконец любовниками, ошалевшими от болезненной взаимной зависимости, потерявшими не только ориентиры во внешнем мире, но и понятие о личных интересах .

Пусть тешатся призрачными сиюминутными выгодами.

На уроке жизни за способность разбираться в людях Денис получил жирный кол.

Хорошо это или плохо – покажет время.

Подобных ошибок впредь допускать нельзя. Значит, нечего страдать, пришло время делать выводы.

Нет причины упиваться горем, кляня себя на ущербность.

Жизнь продолжается.

Причудливые виражи Часть 4

Гости на неудавшейся свадьбе разыгрались, расслабились, забылись в хмельном оживлении о том, что это пир во время чумы. Алкоголь способен притуплять ощущение реальности, окрашивать в пастельные тона не только бесцветные и серые, но и чёрные стороны бытия.

Не праздник – затушёванная шумным балаганом потеха, призванная хоть на время забыть о потребности страдать.

Нужно включаться в общее веселье, решил Денис. Возможно, от этого станет легче.

Как говорится, нет повода не выпить.

Немножко, в меру.

Хмель делает человека бестолковым, легкомысленным, но общительным. Энергичным и смелым.

– А мне б в девчоночку хорошую влюбиться, – запел Денис, глумливо ухватив ближайшую к нему девушку, почти ставшую свидетельницей на свадьбе, за аппетитный зад.

 Та заверещала.

Скорее напоказ, потому, что одновременно кокетливо стреляла глазками, полными нежности.

Потанцевав с ней и с другими разгорячёнными весельем девицами, Денис запросто, легко и непринуждённо позволял себе лишнего: весело прижимал их, целовал, поглаживал аппетитно выступающие округлости.

Брошенный жених явно бравировал: решительно и дерзко вступал в интимные разговоры, рассказывал непристойные и просто весёлые анекдоты, словно опытный совратитель, менял партнёрш.

Он не красовался.

Видимо таким бесхитростным способом пытался сбросить нервное напряжение.

Достигнув  апогея, возбуждённое эмоциональное состояние сыграло с Денисом скверную шутку, подарив расслабление, не знающее границ. Агрессию реализуют по-разному.

Он был в ударе.

Некое подобие эйфории украсило лицо юноши оживлением, одарило энергией, пластикой. Неожиданно, что было несвойственно характеру, он стал щедрым на комплименты.

Непринуждённое общение с девушками, подобие флирта, правда без намёка на сексуальную активность, давалось легко и непринуждённо, словно его посетило вдохновение, которое прежде не давало о себе знать. Денис ведь от природы был крайне застенчив.

Он явно не осознавал причину такого поведения, но она была. Молодой человек пытался подобным образом убедить себя, что не настолько плох, чтобы использовали его как наживку при рыбной ловле, что нравится девушкам.

Никто из партнёрш не обижался на легкомысленные заигрывания, не дал по рукам за навязчивые, нескромные прикосновения и совсем не детские поцелуи. Напротив, мимолётные ласки им явно нравились.

Кто-то, прижимаясь, закатывал глазки, другие прерывисто дышали, краснели, покрывались нервными пятнами, дрожали от возбуждения, хохотали невпопад.

Денис понял, что юность закончилось, что женщины воспринимали его как желанного самца, что его вины в извращённом предпочтении Евы нет.

Юноша не был осведомлён о том факте, что интимной сферой всего живого руководят бездушные молекулы, задача которых посылать импульсы побуждений.

Не знал, что влюблённые, востребованные мужчины и женщины выглядят и пахнут особенным образом, что привлекают друг друга целым комплексом возбуждающих, стимулирующих природных наркотиков.

Денис не пытался поступать осознанно, не строил планов относительно тех девушек, внимания которых добивался: просто тратил накопившийся излишек сексуальной энергии, распылял аэрозоль любви в окружающее пространство бесцельно, чтобы притупить боль.

Невеста поступила с ним жестоко, подло, но именно она сделала из него мужчину.

Прежде девушки не обращали на него внимания – считали непривлекательным. И вдруг разом всё изменилось, словно он попал в иное измерение.

Девушки наперебой приглашали его на танец, шипели друг на друга, когда Денис выбирал других, нисколько не скрывая свои намерения.

Он нравился.

Абсолютно естественно, что мужчине захотелось воспользоваться мигом удачи, конвертировать в нечто ощутимое неожиданные приятные бонусы нового волшебного состояния, позволяющие угадывать безошибочно настроение женщин и получать от них желаемое, причём немедленно.

Денису показалось, что по внешним признакам, поведению девочек, он может читать их мысли. Во всяком случае, какое бы бесстыдное желание ни придумал сегодня, реализация его давалось играючи, практически без усилий с его стороны.

Девушки с благодарностью принимали ласки, тянули в желании отведать поцелуй коралловые губки, тёрлись затвердевшими упругостями, прижимались бёдрами, расстёгивали якобы случайно пуговички, непрестанно хлопали пушистыми ресничками, обнажали перламутровые зубки в желании понравиться.

Окрылённый уверенностью Денис  начал выискивать ту, единственную, которой хотел сегодня, сейчас, предложить эксклюзивное право разделить с ним вечер, возможно и ночь.

Конечно, так далеко он не мог простереть свои сладострастные помыслы, но почему бы нет?

Желания и мысли, совсем не печальные, заполнили всё его существо без остатка, однако он заблудился в выборе, не в силах определиться, находясь в цветнике.

Вино ли сделало его таким или что-то иное – сегодня нравились все девушки.

Почти у каждой находились разной степени незначительные изъяны, особенно если начинал сравнивать с Евой, однако все были заманчиво привлекательны, условно доступны и желанны.

Почему никогда прежде он этого не замечал?

Разве что иногда тайком вздыхал от созерцания недоступных прелестей, но немедленно отводил в сторону взгляд, стесняясь своего слишком восторженного любопытства.

Денис заигрывал с девочками, заглядывал глубоко в их восторженные глазки, улыбался.

Всем, каждой.

Гости давно забыли про конкурс невест, просто развлекались каждый по-своему.

Глаза и мысли Дениса разбегались от разнообразия воображаемых возможностей, эмоции и желания зашкаливали.

Наконец он решился: нежно, довольно бесстыдно зашептал в кукольное ушко хрупкой светловолосой Леночки с огромными лазоревыми глазами откровенные, недвусмысленные слова восхищения.

Девушка чем-то неуловимо напоминала сказочную малышку Мальвину.

Денис горячо и взволнованно дышал, подкрепляя слова страстным поцелуем, от которого девушка немедленно сомлела, опустив голову на его плечо.

Её локоны с волнистыми завитушками приятно щекотали нос, бархатная кожа манила нежностью, рождая трепетные вибрации.

Поцелуй в шею Леночка восприняла как желанный приз, ответив распустившимся вокруг них облаком желания.

Физически осязаемые флюиды, продублированные пронзительными взглядами, зажгли взаимную страсть, погружая партнёров по танцу в гипнотический транс.

Денис прижал девушку к себе, уже не так как других, слишком чувственно.

Леночка ответила еле слышным стоном, потупила взор и шёпотом выдохнула согласие.

Остальное заняло считанные минуты.

Спустя полчаса они сладострастно мяли постель, торопясь выполнить обязательную программу и приступить к произвольным выступлениям.

Кровать стонала и плакала, наслаждаясь слиянием своих обитателей, пребывающих в чувственном угаре.

Интенсивность и сила страсти то возрастала, то падала.

Одни наслаждения перемежались другими, не понижая при этом градус блаженства.

Денис старался изо всех сил, используя на пределе возможностей физические способности.

Девочка непрерывно шептала слова благодарности, старалась облегчить задачу партнёра встречными действиями, то и дело сама перехватывала инициативу в пламенных играх.

Молодость прекрасна неутомимой ненасытностью.

Партнёры друг друга стоили, ничуть не скупились отдавать, вызывая взаимно пылкий эротический отклик.

Состязание, или взаимное истязание тел, как ни назови, всё равно это не изменит остроты момента, продолжалось до самого утра, пока вконец обессилившая их усталость не свалила мгновенно, не позволив даже завершить очередной раунд.

Предыдущая волшебная ночь, подаренная ему накануне Евой, увы, не повторилась. Отсутствовало нечто главное, без чего Золушка никогда не сможет превратиться в принцессу.

Было жадное похотливое совокупление двух изголодавшихся животных, стремящихся, во что бы то ни стало удовлетворить физиологические потребности, диктуемые природными инстинктами, не более того.

Денис проснулся разбитым, опухшим и уставшим, почти больным.

Грешить на алкоголь не получалось: они с Леночкой пили довольно мало, находились под лёгким приятным хмельком, не более того.

 Девушка интуитивно почувствовала его взгляд, резко открыла заспанные глаза, тут же стремительным движением натянула на нагое тело одеяло до самого подбородка и попросила отвернуться.

Денис, усмехнувшись про себя, вышел, хладнокровно поняв, что безрассудная страсть и у Леночки была вызвана не чувствами, а продолжительным воздержанием или возбуждающим азартом игры с эротическим подтекстом.

Похоже, имела место сиюминутная симпатия, допускающая в качестве компромисса разовый секс, но не позволяющая вторгаться в пределы личного пространства, что ясно давало понять: организм и сознание девушки не распознали у Дениса наличие маркера с меткой “свой”.

Он тоже не был в восторге от присутствия Лены утром в своей постели, немного удивляясь, как вообще такая вольность могла случиться.

В том, что между ними происходило всего несколько часов назад, не было ничего по-настоящему волшебного, отчего захотелось бы петь и ликовать.

Сердце категорически не допускало восторженной реакции организма на внешность и присутствие девушки.

Оно молчало.

Лена довольно долго прихорашивалась, однако как ни старалась, не была похожа на вчерашнюю прелестницу. Что-то в её облике неуловимо изменилось, не давая шанса на любовь с первого взгляда, на безоговорочную способность притягивать и гипнотизировать восторженный взгляд Дениса.

Свет в ресторане был иной или обстановка, но на поверхность чувственного восприятия выступили обстоятельства, лишившие девушку той особенной привлекательности, которая заставила вчера добиваться взаимности.

Денис не хотел продолжения, даже не сумел назвать подругу по имени.

Странно.

Прежде не замечал за собой такого необъяснимого равнодушия.

Девушка действительно красива. В ней есть изюминка, искра.

Что же не так?

– Чай, кофе, – бесстрастно спросил он, лишь для того, чтобы прервать неловкое , напряжённое молчание.

– Лучше проводи домой. – Леночка была смущена и раздосадована своей и Дениса реакцией на ночное рандеву, мимика отчётливо отразила её состояние. – Мама наверно заждалась. Я не успела её предупредить, что останусь ночевать у подружки.

Денис кисло улыбнулся, пытался избежать прямого взгляда, нервно хрустел костяшками пальцев.

– Сейчас такси вызову. Устала?  Сложно как следует выспаться на чужой кровати.

– Немного утомилась. Редко пью вино. Напрыгались, натанцевались. Было весело.

– Извини, я не сильно тебя обидел? Притащил, сразу в постель. Сам не понимаю, как это вышло. Вёл себя непростительно бессовестно, словно с цепи сорвался.

– Что ты, сама напросилась, я не в претензии. Ты вчера был бесподобен. Не только я, все девчонки от тебя без ума были. Ну, и потом, тоже…

– А сегодня, сейчас?

– Не знаю. Обычный парень. Как все. Если что, знай, мне понравилось. Ты сильный. Будет плохо – звони, я тебе телефон черкнула на всякий случай. На тумбочку положила листочек. Всё-таки Ева дура набитая. Зацелует её Егор до смерти, изомнёт как цвет и забудет навеки. Разные они, несовместимые. Хорошо, если быстро пресытятся, а то всю жизнь мучить друг друга будут.

– Давай о ней не будем. Если бы Ева не взбрыкнула, не было бы повода нам встретиться. Я тебе очень благодарен. Ты такая…

– Это ты меня завёл. Обычно мне сложно побороть застенчивость. Мужчины со мной редко встречаются. Такое восхитительное бесстыдство в постели, полный улёт, у меня такое впервые.

– Мне показалось у тебя избыток опыта.

– Куда там. Неожиданное вдохновение, экспромт. Сама удивляюсь. Целоваться не будем?

– Можно. Ты сладкая. Но у меня до сих пор Ева в сердце. Извини.

– Тогда не стоит. Проводишь?

Последующие дни тянулись, словно пластилиновые колбаски, утомительно и монотонно проползая сквозь однообразное серое пространство времени, наподобие ночных теней, пугающих загадочной подвижной непостижимостью.

Ничего не хотелось делать, никого видеть.

Денис не брал подработок, не оставался чего-то доделать: машинально выполнял обязанности, ел, не чувствуя вкуса, плохо спал.

Буквально всё в этом мире потеряло смысл.

Несколько раз юноша видел Еву, однако сердце при встрече не дрогнуло, лишь во рту появлялся горький привкус.

По непонятной причине то и дело нападала слезливость, неожиданно становилось нестерпимо жалко себя, в голове крутились мысли о конечности жизни, абсолютно ненужной, бесполезной.

Причудливые виражи Часть 5

Денис неспешно плёлся в сторону дома привычным маршрутом по самой короткой дороге, через дворы и парк , едва передвигая ноги.

Спешить было некуда и незачем.

Отработанные движения, автоматически выполняемые функции: его теперь на большее не хватало.

Даже такой неспешный образ жизни последнее время беспредельно утомлял.

Не глядя под ноги, Денис шаркал ботинками, не замечая ничего вокруг, в то время, как всех прочих восхищало великолепием разноцветное лето.

Кругом бушевала сочная зелень, яркостью и разнообразием манили изумительной красоты клумбы, переливы птичьих трелей будили лирическое настроение; детишки в ярких одеждах, почти раздетые девушки сверкали голыми коленками  в коротеньких, просто кукольных юбчонках.

Совсем недавно Денис испытывал от созерцания разнообразия жизни прилив сил, желание созидать, вдохновлялся впечатляющими перспективами. Всё это растворилось в беспросветной мгле затяжной меланхолии.

 Теперь юноша считал, что его существование бессмысленно. Дом, работа, опять дом. Однообразные серые будни, скучные лица.

Как ни старайся, итог один: старость и неизбежная смерть.

Любовь, профессиональные достижения, оказались обманом, иллюзиями, которые растаяли, превратились из почти реальных ощущений и пыль и прах.

Несколько раз его посещала мысль позвонить Лене в надежде, что она развеселит.

Дальше мимолётно мелькающих смутных желаний продвинуться не получалось: лень.

Для встречи нужно приготовить ужин, покупать цветы, потом ухаживать.

– Если бы пришла сама, если бы… А дальше что, – сонно ковыряясь в тягучих и липких, как смола мыслях, вопрошал себя Денис.

– Глупости. Зачем обнадёживать, соблазнять напрасными ожиданиями будущих отношений, врать? Ведь я всё равно не полюблю Лену, просто не смогу переступить некую незримую границу. Это я нуждаюсь в утешении, а не она. Если нет серьёзных чувств, для чего притворяться?

Желание поделиться своими проблемами, избавиться хотя бы на время от них с помощью секса было, но как сделать это без ущерба для самой Лены? Как?

У неё тоже имеется чувствительная душа, свои планы на жизнь. Нельзя никого использовать.

Нельзя!

Пусть живёт своими заботами: весело и радостно или скучно, как пожелает сама. Зачем загружать девушку ненужными ей эмоциями, для чего портить жизнь меланхолией, унынием и депрессивным настроением?

Если наплевать на себя, незачем распространять негатив на других людей.

Денис, углубившись в скорбные мысли, неспешно прошёл мимо девушки в шикарном вечернем платье, обречённо, явно испытывая страдание прижавшейся к стволу берёзы.

В голове что-то беззвучно щёлкнуло, заставило обернуться.

– Вдруг человеку плохо? Не скотина же я бездушная.

Ещё недавно Денис жил на полную катушку: грустил и радовался, помогал каждому, кто нуждался. Теперь его настроение медленно пульсировало в чёрном и сером спектрах, не вылезая из мутной, разрушающей психику зоны.

Денис подошёл, решая как обратить на себя внимание. Не нашёл ничего более приемлемое, чем невесомо положить руку на её плечо.

– Девушка, вам плохо? Может, скорую вызвать? Или своими силами справимся?

– Вы-то причём?

Она повернулась вполоборота, посмотрела сквозь опухшие от слёз глаза на Дениса, как на назойливый, раздражающий фактор.

Её лицо выглядело довольно неприглядно, словно после недельного перепоя, что не соответствовало стильной одежде, сшитой явно на заказ, нежной коже.

Модная причёска, золотые украшения, изящные руки с кукольными ладошками и разноцветными ногтями, яркие модельные туфельки на высоком каблуке.

Образ никак не складывался в единое целое: словно женщина одета в чужой костюм, как на маскараде.

– И всё-таки мне хочется вам помочь. Вы очень неубедительно отказываетесь от моего искреннего участия. На выходе из парка можно поймать такси. Где ваш дом? Я вас провожу.

– Вы ничем, ничем не сможете помочь. Оставьте меня. Зачем вам чужие проблемы? У  меня нет денег на такси.

– Вас обокрали? Тем более. И прекратите плакать, наконец. Давайте для начала познакомимся. Я Денис. Живу совсем рядом. Ваше имя узнать можно?

– Рита. Что вам это даёт? Хотите супом накормить или водки предложите? А может сразу в постель? Теперь с этим просто. Уходите, пожалуйста.

– Тем более не уйду. Вы в таком расстроенном состоянии обязательно нарвётесь на неприятности.

– Спасателя из себя изображаете? Уж не вы ли намереваетесь меня обидеть? Не удивлюсь. Мне теперь всё равно. Чем так, лучше совсем не жить. Убейте меня, спасибо скажу.

– Так. Кое-что проясняется. Давайте догадаюсь. Любовная драма. Милый бросил, а вы беременны. Нет. Вы не такая.

– А какая, какая я по-вашему?

– На простушку, уступающую первому встречному, вы точно не похожи. Значит, конфликт с любимым. Это поправимо. Успокоится и раскается.

– Нечего гадать. Я вам не ребус. Какие ещё сведения из моей личной жизни вас интересуют? Давайте весь список, разберёмся сразу, и вы меня оставите в покое.

– Весь список потянет на большой разговор. Неужели мы будет такие глобальные вопросы решать в парке, на виду у всех?

– Нет, мы просто не будем, тем более чего-то решать. Не хотела грубить, но придётся. Проваливайте отсюда! Пожалуйста. – Рита опять залилась слезами, не в силах остановить процесс их извержения. Видно, проблема действительно серьёзная.

– У меня платок есть. Не хотите разговаривать – давайте общаться молча. Сейчас поймаю такси. Я заплачу. Но есть другая идея. Пойдём ко мне, проведём сеанс релаксации: умоемся, потом не спеша обсудим, как помочь вашему горю. Неприкосновенность гарантирую. Неужели я настолько страшен? Между прочим, у меня тоже проблема, думаю, не меньше вашей. Невеста прямо из зала регистрации с любовником ушла. Как вам, Рита, такая история? Вот и расскажем каждый о своём. Возможно, вы для меня лекарством от тоски окажетесь. Как вам такая перспектива, устраивает?

– Я ещё не такое выдумать могу. Нечего меня заманивать. Не верю.

– Ладно, как хочешь.

– Мы уже на ты перешли?

– А что такого? Познакомились ведь. Ты Рита, Я Денис. Осталось пожать друг другу руки и сказать здравствуй.

– Какой ты шустрый, однако, Денис.

– Людям, Риточка, нужно доверять. Не все такие сволочи, как твой парень.

– Какое тебе до него дело?

– Значит, не ошибся. Могу предложить вариант: пойдём к нему и набьём морду. У меня, между прочим, разряд по боксу. Справимся.

– С удовольствием посмотрела бы на этот процесс. Но я не могу видеть его наглую рожу.

– Так, ещё теплее. Обидел стервец. У меня уже руки чешутся. Адрес скажешь?

– Нечего там делать. Не хватает в милицию попасть из-за гада.

– Выходит проблема серьёзнее, чем я думал. Что же он такое натворил?

– А вот этого я не скажу. Не твоего ума дело.

– Опять поднимаю вопрос доверия. Предлагаю всё-таки сначала пойти ко мне. Кстати, где твоя сумочка? Карманов у тебя нет. Кошелёк, телефон, ключи, косметичка – где ты всё это прячешь? Неужели под юбками?

– У него остались. Я туда больше не вернусь.

– Значит, придётся маму или папу ждать.

– Не придётся. Одна живу. Вызову слесаря из домоуправления, он дверь откроет.

– Замечательный выход, просто великолепный. Слесарю заплатить, потом дверь отремонтировать. Конечно сегодня суббота, у тебя, скорее всего выходной. Правильно. Хоть чем-то займешься. Всё интересней, чем просто так страдать. Нет, ты останешься у меня дома, а я схожу за сумочкой. И ничего не бойся. Не кусаюсь. Пошли, тут рядом.

– Тогда мне придётся кое-что рассказать.

– Похоже тут не просто любовная драма. Какие я могу дать тебе гарантии, что это останется между нами?

– Не знаю. Мне страшно и стыдно. Не перебивай только. Я бы такого даже маме не рассказала. Всё началось больше половины года назад. Он так красиво ухаживал. Не думай, что я на цветы и рестораны купилась. Гламурная жизнь не для меня. Вот платья красивые и обувь стильную люблю. Все деньги могу потратить на обновки. Я и сама шью.

– Это платье тоже сама?

– Нравится?

– Ещё бы.

– Встречались мы с ним, гуляли, иногда дома чем-нибудь занимались. Понятное дело, что были поцелуи, обнимашки. Как у всех. Месяц назад замуж позвал. Даже заявление подали. Женька всё меня на секс разводил. Я совсем не против серьёзных отношений. А если ребёночек, я же одна живу? И что делать? Договорились, что секс будет только после свадьбы. Он согласился. Этим и купил. Через неделю у нас свадьба должна была быть. Решила подарок сделать будущему мужу. Приготовилась, предупредила, что сюрприз готовлю. Хотела вечером перед регистрацией подарить жениху невинность. Женька уговорил не тянуть, как чувствовал, чем именно хочу обрадовать. Видно я нервничала сильно, вот и выдала себя с головой. Мол, куча неотложных свадебных забот, а на сегодня всё сделано. Я согласилась. Доверяла, как себе. Муж всё же. Почти.

– Надо же, почти как у меня. Сюрпризом расплатилась за подлость.

– За какую подлость?

– Это я про свою невесту. Она тоже подарила себя накануне свадьбы.

– А! Так вот, всё было замечательно. Женька стол накрыл, разлил вино. Свечки и всё такое. Мы сидели, мечтали о будущем. У меня было приподнятое настроение, но решиться озвучить согласие на секс я никак не могла. От волнения, мне так казалось, начало клонить в сон. Как заснула, не помню. Проснулась в его постели, полностью раздетой, с неприятными раздражающими ощущениями. Ну, ты понимаешь. Собственно я не очень удивилась и нисколько не расстроилась: сама же хотела преподнести сюрприз любимому. Огорчило лишь то, что ничего не могла вспомнить, совсем ничего. Теперь понимаю, что Женька подсыпал чего-то.

– Голова, как проснулась, болела?

– На это тогда внимания не обратила. Мутило меня во сне. Я летела вниз головой в бездонную пропасть и знала, что разобьюсь насмерть. Тревожно было, точнее страшно. Сон какой-то ужасный. Интуиция наверно, предчувствие. Оделась, пошла на кухню. Я легко хожу, совсем неслышно. Мамка сколько раз ругала, что напугаю когда-нибудь до смерти. Захожу, а он порнушку на ноутбуке смотрит. В главной роли я. Со звуком. Ярко, изображение чёткое. Я чуть в обморок не упала. Вот когда меня трясти начало по-настоящему.

– Тем более придётся наведаться и как можно скорее, пока не поделился с кем-нибудь своим шедевром. Неужели ты совсем не чувствовала, в чём его интерес? Хотя, сам такой. Знаю теперь, что такое подлость, с чем её едят. Эх ты, рассказывать не хотела.

– Я в крик. Требую отдать ноутбук. Он смеётся. Дура, говорит, несовременная. Теперь у каждого мужика такая фильмотека есть. Нормальные бабы ничего против этого не имеют. Сами с удовольствием позируют. Я у многих дружков смотрел. Ору, что я не все, что меня нельзя так позорить. Тогда, говорит, забирай свои шмотки и проваливай. И коленкой под зад. Я в рёв, а ему плевать. По-моему, говорит, жить будешь, или никак. Думай, мол. Я пыталась разбить компьютер, да разве мне с ним справиться? Хлопнула дверью и ушла. Сумочка там осталась. Чёрт с ней. Он же может эту гасть в интернет запустить. Я  вены себе вскрою. Жить не хочу.

– Ну и глупо. Из-за кого? Выбрось из головы. Да, советчик я ещё тот. Сам мучаюсь, тебе забыть советую. Было бы просто… А знаешь, Рита, кажется, ты меня вылечила. Усталость как рукой сняло. Жить захотелось. Я за тебя глотку ему порву. Вот мы и пришли, – сказал Денис, открыв дверь.

– Располагайся. Ванна, кухня, туалет, полотенца. Халат этот Ева носила, но он стираный. Утюг здесь. Что ещё может понадобиться? Ладно, остальное сама ищи. Будь как дома, не стесняйся. Так, адрес этого негодяя.

Рита нехотя озвучила адрес.

– Жди. Если что, я на связи. Телефон в коридоре. Мой номер записан на первой странице блокнота. Постарайся не реветь.  Прорвёмся, Ритуля. Всё, побежал. Да, пальцы крестиком держи – примета такая.

Женька оказался довольно симпатичным, ухоженным и чистеньким. С виду не скажешь, что мальчишка способен на подлость.

 Дверь мальчишка открыл без вопросов.

Денис вошёл.

– Рита меня за сумочкой послала.

– Ты кто? А ну проваливай. Ритка – моя невеста.

– Была. Уволен без содержания, за нарушение этики.

– Ты хохмач. Не лезь не в своё дело, здоровее будешь. Некогда мне с тобой. Сами разберёмся.

– Уже разобрался. Я её брат, советую не нагнетать. Я иногда из себя выхожу.

– Нет у неё братьев, она бы мне сказала.

– Ты не спрашивал. Сумочку верни, лучше добровольно.

– Сразу отоварить или ты парень понятливый, сам исчезнешь?

– Сумочка ещё не всё. Ноутбук, карты памяти, камеры скрытого наблюдения. Всё проверять буду. По сети тоже пройдусь, не забросил ли куда интересующие меня ролики. Если успел скинуть – пеняй на себя. Пойдёшь по статье за организацию порностудии со скрытой съёмкой. Думаю Рита не единственная твоя жертва. Нагло себя ведёшь, самоуверенно.

– Ты вторгся на частную территорию.

– Пока никуда не вторгался. В гости пришёл: беседую, апеллируя к твоей совести.  Кстати, для сведения: гражданка Рябинина написала заявление о нарушении тайны частной жизни. Догадываешься на кого? Минут через двадцать здесь будет бригада экспертов, если не договоримся.

– Напугал ежа голой жопой. Я вёл видеосъёмку интимной встречи со своей невестой. Для личного пользования. Имею право.

– Скрытую съёмку. Без её согласия. Дай-ка телефон.

– Обломаешься.

– Думаешь, я пришёл поиграть с тобой в подавки? Нет, голубчик. Ты злодей, для тебя правил не существует. Надеешься, я буду с тобой церемониться?

Денис ловким движением захватил Женькину руку, завернул её за спину, вытащил из кармана телефон.

Быстро полистав, обнаружил папку с порнографическими роликами.

– Чего и стоило ожидать. Любопытно. Лучше не рыпайся, огорчить могу. Я только с виду добрый.  Вот этот файл, именно его я искал. Собрался хвалиться дружкам? Скинуть успел? Признавайся, всё равно узнаю.

– Пожалеешь, что связался, у меня крыша.

– Я сейчас с компьютера проверю, отсылал ты этот файл или нет. Рита говорила, что заметила две камеры. Значит и роликов как минимум два. Исходники где?

– Поищи.

– А чего их искать? Ты парень бесстрашный, бояться тебе некого. Сейчас телефон отформатирую, буду смотреть в ноуте. Пошли. Да не крутись, пока печень не отшиб. Побереги здоровье.

Денис вытащил у Женьки из штанов ремень, связал сзади руки и потащил в комнату.

Компьютер был включен. На экране высветился монтажный стол редактора видеофайлов, в котором он обрабатывал съёмки совокупления с Ритой.

В папке с названием “Кайф” оказалось десятка два файлов разной продолжительности, в том числе с Ритой в главной роли. Он явно бравировал выдающейся мужской способностью, намеренно светя сияющей физиономией. Девушки почти на всех роликах были разные.

Вряд ли те догадывались, что их снимают.

Рита обнаружила преступный промысел совершенно случайно. Похоже, не ошиблась, что в питьё ей было подсыпано снотворное. Если у неё возникнет желание, посмотрит, что происходило, когда заснула.

Денис скинул найденные файлы на карту памяти, которую носил с собой в силу специфики профессии постоянно, проверил все исходящие файлы за день.

Зафиксировав Женьку, Денис демонтировал камеры, поискал, нет ли где ещё. Основательно проверив, отформатировал носители информации, включая компьютер и телефон.

– Всё режиссёр, закрыл я твою студию. Начнёшь землю рыть, дружков подсылать, пожалеешь. Девочек из твоих роликов я обязательно разыщу. Они с удовольствием дадут свидетельские показания. Компромата на тебя предостаточно. К Рите подходить не вздумай. Урою. Ты у меня теперь на контроле. Со съёмками завязывай.

Денис разговаривал уверенным голосом, размеренно, без интонации, словно бы равнодушно. Люди, нарушающие закон, отлично знают, что нет смысла бояться нервных крикунов, а спокойные, напротив очень опасны.

Развязанный Женька вёл себя смирно, только смотрел исподлобья со звериной злобой.  Он представления не имел, чего стоило Денису его спокойствие.

На улице он расслабился. Поджилки предательски дрожали, на лбу выступил холодный пот. Юноша совсем не был уверен в последствиях рейда. Расчёт был только на Женькину неуверенность и страх. Однако задача выполнена успешно, это главное.

Единственный носитель информации, находящийся сейчас в кармане, он отдаст Рите. Пусть сама  решит его судьбу. Конечно, стоило бы оставить это свидетельство в качестве гарантии безопасности, но это не в его компетенции.

Если девушка пожелает уничтожить файлы, так тому и быть. В конце концов, именно из-за этого Денис и совершил достаточно безрассудный поступок.

Рита ждала с нетерпением.

В квартире был наведён непривычный порядок, совсем не такой как обычно. Стол накрыт, красиво сервирован. Пахнло горячим обедом, точнее ужином.

Давно Денис не чувствовал такого душевного подъёма.

Ещё несколько часов назад он был несчастен. Уставшее тело сопротивлялось, не имея сил жить полноценно. Теперь всё иначе.

Прежде всего, он хотел как следует рассмотреть девушку. Но сначала рассказать обо всём, что происходило там, в квартире, где её обесчестили.

Наверняка её волнует сейчас только это.

– Твоя сумочка, Рита. Проверь, всё ли на месте. А это карта памяти. На ней тот самый ролик, что заставил тебя плакать. И ещё десятка два похожих фильмов, снятых скрытой камерой. Ты не единственная его невеста. Извини, чтобы понять, что это именно то, что нужно, мне пришлось посмотреть часть ролика. У него дома я уничтожил все носители информации,  отформатировал без возможности восстановления.

– Спасибо тебе, Денис. Я не в обиде на то, что ты видел меня в непристойном фильме. Сама  рассказала. Мы вполне взрослые люди. Я ужепоняла, что ты не воспользуешься доверием. Давай кушать. Ты ведь наверняка проголодался.

– Ещё бы. Не представляешь, как я трусил. Но это не всё, что я хотел сказать. Карту памяти, по-хорошему, нужно бы оставить. Твой жених человек без морали: расчётливый, мстительный, агрессивный. Он может стать по-настоящему опасным. Будем надеяться, что я достаточно серьёзно напугал его, в чём, если честно, не уверен.

– Делай, как считаешь нужным. Я представить не могла, что он настолько лицемерный, хладнокровный авантюрист. Уверена была, что у нас любовь. Ведь он такой нежный.

– Актёр. Вдохновенно играл роль, только и всего. Заберёшь флешку себе, оставишь у меня или рискнёшь передать на хранение кому-то другому?

– Пусть останется у тебя. Теперь всё, можно ужинать?

– Нет. Теперь я хочу хорошенько тебя рассмотреть. Когда уходил, ты выглядела несчастной и не слишком привлекательной. Сейчас вижу совсем другую женщину: ухоженную, симпатичную, уверенную в себе. Какая ты настоящая?

– Я себе нравлюсь, это главное.

– Замечательный ответ. Лучше не придумать. Ты веришь в любовь с первого взгляда?

– Не знаю. Скорее, нет, чем да. Ты мне понравился со второго, возможно даже с третьего.

– Печально.

– Но ведь понравился.

– Я не о том. Ты меня опередила. Я первый хотел тебе признаться. Ты замечательная девушка. Уверен, сбегать из-под венца ты бы не стала.

– Не знаю. Если бы очень любила… Но, зачем в таком случае идти с кем-то другим под венец?

– Наверно, нам с тобой этого не понять. Мы по-иному воспитаны. Хочу тебя спросить.

– Спрашивай. Обещаю ответить предельно честно.

– Замуж за меня пойдёшь?

– Без любви?

– Нет, без любви никак. Но ведь ты скучала по мне, когда ушёл?

– Скорее переживала, волновалась.

– Значит думала. Расскажи о чём.

– Это очень интимно. Разве о таком рассказывают?

– Тогда я скажу про себя. Всю дорогу туда, всю дорогу обратно… я и сейчас думаю только о тебе. Считаешь, это случайно? Думаю это любовь. Она только родилась, ещё совсем маленькая, поэтому незаметна.

– Какой же ты хитрый, Денис. Это нечестно. Ты меня провоцируешь.

– Да или нет?

– Требуешь немедленного ответа?

– Вовсе нет. Провожу разведку боем, мониторинг. Сознавайся, думала обо мне?

– Я что, зря готовила?

– Неприлично отвечать вопросом на вопрос. Приглашай за стол.

– Кушать подано. Извольте отужинать. Помнишь, Иван Царевич Бабе Яге говорил: прежде, чем пытать, напои, накорми…

– Чего замолчала? Дальше там было: спать уложи.

– С этого всё и начинается.  А про любовь пел. Так бы и сказал.

– Так ты не спрашивала. Есть любовь для детей, есть для взрослых. Тебе какие отношения больше нравятся?

– Я по натуре лирик, романтик. Люблю всё прекрасное и живое.

– Белый конь, алые паруса, признание в любви, стоя на коленях?

– Я имела в виду душу: внутренний мир, гармоничное сочетание мировоззрений, равновесие чувств и взглядов, согласованность действий, творческий потенциал. Пожалуй, этого достаточно, чтобы сложилась счастливая семья.

– Здесь у меня серьёзный пробел. Извиняюсь, как же ты душу, и внутренний мир вытряхивать  будешь, чтобы как следует рассмотреть? Препарировать будешь?

– Тебе не нравится, что я приготовила на ужин?

– Ещё как нравится. Потому и спрашиваю, вышла бы за меня замуж?

– Определись, Денис: тебе любимая нужна или домработница? Ты же не красна девица, чтобы о замужестве мечтать. Обещаю серьёзно подумать над твоим вопросом. Такой ответ тебя устроит?

– Этим вопросом ты лишаешь меня равновесия и гармонии. Мы теряем достигнутую таким трудом хрупкую согласованность, губим на корню творческий потенциал друг друга. В результате полнейший хаос во внутреннем мире и депрессия. Во что превратятся наши души, можешь понять, если вспомнишь своё состояние пару часов назад.

– Это бессовестный, если не сказать больше, наглый шантаж. Насилие ещё никогда не приводило к позитивному результату. Выйти замуж и иметь возможность предъявить в качестве аргумента, что вынуждена была это сделать под давлением обстоятельств?

– Это нечестно, ты манипулируешь моим сознанием. Я играю открытыми картами.

– Ложь. Ты ни слова не сказал про любовь. Червовый туз до сих пор в колоде.

– Говорил. Пропустила мимо ушей.

– Припоминаю, что-то такое про взрослую любовь.

– Я имел в виду, что детской, безответственной, мы уже наелись. Давай уже набираться мудрости. Пора становиться взрослыми. Тебя не устраивает, что я не даю клятвы в вечной любви? Зато обещаю уважать в тебе личность, быть верным и сделать всё возможное, чтобы ты была счастлива.

– С этого нужно было начинать. От такого предложения я не могу отказаться.

– Значит, мы поженимся?

– Непременно, если выдержим испытание.

– Это обязательное условие?

– Нам нужно расстаться. На время. Думаю, недели две хватит, чтобы определиться со своими чувствами. Встретимся здесь же.

– Это всё, что ты можешь предложить? Разве нет иных вариантов?

– Альтернатив не вижу. Я девушка серьёзная. Могу предложить аванс: хочу попробовать тебя на вкус. Одного поцелуя для этого достаточно.

– Мы ещё не начали вместе жить, а ты уже диктуешь условия. А как же согласованность, гармония, равновесие? Душа не может жить в оковах. Целоваться будем, пока не надоест.

– Уступаю твоим аргументам, но только один раз. Две недели тишины, затем диалог.

В шутку или всерьёз, но через два месяца ребята сыграли свадьбу.

На этот раз обошлись без сюрпризов.

Настоящую брачную ночь, не сговариваясь, устроили после свадебной церемонии.

Продлилась она целый месяц.

Третий член семьи дал знать о своём появлении ещё до завершения медового месяца набухшими сосками, болью в груди и токсикозом.

Дракошечка

Ниночка страстно, до восторженной дрожи в глубинах тела любила мужиков.

Не фигуру их, не удачливость, не внешность, а именно способность плодотворно, с энтузиазмом трудиться на постельной ниве.

Она боготворила их репродуктивную функцию, но пока исключительно без последствий. Матерью Нина себя представить в принципе не могла и отношений сколько-нибудь продолжительных с претендентами не искала, потому, что выбирать было не из чего.

– Женщина должна быть свободна и независима, – говорила она подругам.

– Если честно  –  все мужики по большому счёту козлы. Им, паразитам, чего от честных девушек нужно? Вот!  Так и берите, пока дают. Так нет же  –  разборчивые больно. Им душу раскрываешь и ещё кое-что, а они по фигуре и морде лица выбирают. Подавай им кудрявые рыжие  волосы, мраморную кожу, пухлые губы, зелёные глаза. А где их взять? Хотят, скоты, чтобы непременно грудь торчком, попа как арбуз и осиная талия. Тьфу! Лучше бы гениталиями похвастались. Потому нормальные бабы и летают на отдых в Турцию, что ничего у мужиков в штанах отыскать не могут.

Нинке турки без интереса. Она патриотично настроена.

Честно говоря, женщина о серьёзных отношениях мечтает, но даже себе в этом признаться боится, потому и ведёт себя, выставляя браваду напоказ.

Одинокими ночами она о настоящей  любви грезит.  Представляет себе такого, идеального: чтобы и человек был хороший и всё при нём, особенно по части любви, и вообще.

А как можно узнать, что почём, если не проверишь? Приходится искать суженого  методом проб и ошибок: выбирать, экспериментировать.

От процесса совокупления Ниночка млела, полностью растворялась в наркотическом дурмане распирающих низ живота ощущений.

Ради этого могла вытерпеть козлиный запах мужского пота, нелепые манеры, торопливые притязания и даже оценивающие взгляды, приводящие в бешенство, если результат откровенно унизительного кастинга не совпадал с её желанием.

– Выбирать и ломаться должна девушка, – считала Ниночка.

Особенно ей не нравились те мужики, которые стихи читали.

– Есть в  этих лириках и романтиках что-то природе противное, уродливое что ли. Объяснить словами невозможно, но сами посудите: разве может нормальный обладатель мужского достоинства вокруг да около ходить, если женщина открытым текстом о любви намекает, вожделением истекает и желанием пахнет? Наверняка перед тобой извращенец.

– Мужчина должен в первую очередь самцом быть, добытчиком и агрессором, – любила рассуждать Ниночка. – Не то, чтобы уметь руку сломать или в глаз врезать – уметь удовлетворить на все сто и защитить при случае. Если мужик цветочки разглядывает, когда баба соком истекает – пиши, пропало.

Нет у Нинки иных распускающихся бутонов, кроме одного, очень интимного, которым необходимо заниматься всерьёз.  Там и должен мужик черпать вдохновение.

Много ей всяких ненормальных попадалось, кого мужиком можно назвать лишь по причине того, что в штанах ходят. На кой чёрт ей молокосос нужен или хуже того – сыночек, которому сопельки подтирать приходится.

Один ухажёр с ходу в театр пригласил.

– Сильву, – говорит, – слушать будем.

– Деньги девать некуда. И время.

У Нинки своя сильва имеется, ей и готова поделиться.

Она не против культуры, но всему своё время. Видишь, женщина страдает от любовного истощения – удовлетвори её романтический голод, дай надежду на светлое будущее ,  тогда хоть в кино, хоть на танцы. А так, чего даром время терять.

С подобными козлами можно и до старости в девках остаться.

Ниночка предпочитает начинать контакт с романтического ужина. Или обеда.

Сначала рюмочка чая для знакомства и расслабления, чтобы никаких секретов, честно и откровенно обо всём.

Дёрнули по соточке, поговорили откровенно, пивком отлакировали начало романтических отношений, выяснили интересы и цели: без намёков, открытым текстом.

Доверие, прежде всего. Без него нельзя.

Непьющий мужик сразу настораживает. Что-то у парнишки со здоровьем не в порядке.

Таких претендентов она сразу выбраковывает.

Кстати, секс после стакана водки – самое оно. Проверено.

Без допинга три минуты, а после дозы иногда по часу трудятся.

Скрытые возможности только так и можно определить. Выпил маленько, расслабился, почувствовал себя половым гигантом. Или не почувствовал, если предъявить нечего.

Самой тоже нужно стимулятор принять, чтобы в резонанс с партнёром войти, иначе какая  к чертям собачьим любовь, если романтические вибрации не совпадают?

Мужики нынче пошли – без слёз не взглянешь: ни кожи, ни рожи. Животы развесят, а кошелёк пустой.

– Сильный пол, бля! Ха-ха! – Смеялась, рассказывая подругам про очередного любовника Ниночка. – Но ведь и без них никак. Пробовала я этот, альтер… короче, с вибратором. Бред сивой кобылы. Мужичонка, что ни говори, хоть и плюгавенький, всё одно лучше бездушного механизма. Да и поговорить с ним всегда есть о чём.

Гармония, – рассуждала она, – в семейной жизни самое важное условие. А ещё ритм. Чтобы не то, что с полуслова, с одного взгляда, по запаху друг друга понимали. Но ведь мужиков: сильных, внимательных, старательных, днём с огнём… Всё больше  худосочные попадаются. Мало того – себе на уме. Пыхтят, торопятся, словно мечтают скорее закончить и смыться. Только настроишься, а у него патроны закончились.

Это бы ладно, Нинке спешить некуда, так начинают нос воротить, о срочных делах вспоминают.

– Спасиба ведь не дождёшься. Раззадорят, введут в состояние любовной лихорадки и в кусты.

Появился, правда, один, ничего так себе: сильный, откровенный, неутомимый и со средствами.

В кровати – орёл.

Одно напрягало: пил только сухое красное вино и сексом занимался под музыку. Энигму включал. От неё Ниночку в сон клонило.

– Церковный, – говорил, – рэп: музыка покоя, мечты и желаний.

Входил в тесный контакт после облизывания.

Осторожно целовал, обнимал и гладил, медленно, словно танцевал.

Часа два.

В ритме мелодии.

Словно не с Нинкой, а с музыкой сексом занимался.

С закрытыми глазами.

Сильный, уверенный. Чего-то такое нажимает, отчего даже дышать и двигаться желание пропадает.

А пахнет вкусно: умереть можно.

Один раз под эту мелодию и странные нежности Ниночка уснула.

А чего он хотел? Релаксация. Сам виноват – убаюкал.

Разбудил поцелуями, массаж сделал, о любви и страсти жужжал.

Непривычно, но приятно до жути, возбуждает и бодрит.

Во всём теле истома и трепет, томление сладкое и желание, желание…

Всё угадал, шельмец, каждую мимолётную прихоть распознал. Словно в мозгах сидел и мысли читал.

Не успеет Ниночка подумать о чём-то ужасно запретном, а он уже исполнил.

Факир и маг.

– Наверно такой мужчина мне и нужен. Славно было бы, если и я ему приглянулась, – подумала она, засыпая.

Проснулась – любимого нет.

На часы посмотрела, – батюшки, чуть не сутки проспала. Вот, дела!

А на зеркале губной помадой, написано «Ты чудо! Люблю!!! Вечером жди».

– Так уже вечер.

Забегала Ниночка, засуетилась: ногти шлифует, причёсочку мастерит. Десять платьев, трусики сексуальные примерила, ароматную ванну приняла: хлопочет, копошится, нервничает.

Вспотела от волнения, хоть снова под душ ныряй.

Принялась готовить ужин, чего отроду не делала.

Пришлось по такому случаю наряд с себя скинуть.

Голова от волнения кружится, мысли разбегаются в разные стороны.

Картошечку на сковородке перевернёт, помешает и к зеркалу.

Взглянет на волнительную надпись, покрутится: мечты  куда-то вдаль уносят, чувства переполняют, будоражат воображение.

Оглаживает себя, трогает, оценивает.

Вроде ничего. Сама бы влюбилась.

Тут звонок.

Сковородка скворчит, зеркало незаконченностью макияжа сигналит, трусики до сих пор не надеты.

А ну как он!

Заметалась Ниночка: сердечко, стучит, мысли испаряются. Подтянула животик, спинку прямо и походкой, как на подиуме, к двери направилась.

Открыла…

Он!

Тут мысль, довольно ясная, – трусики надела, тру-си-ки! И передник.

Больше ничего на ней нет.

– Ну и ладно, думает она,  – затем и пришёл, пусть смотрит.

Немного погодя оказалось, что это цветочки были, мелочи жизни.

 Ягодки созрели немного позже, когда блевать начала без остановки.

– Пестики, тычинки, любовь-морковь… Как же так?

В итоге Энигма отдыхала. Под Марш Мендельсона расслаблялись.

Поначалу милый оробел, робко пытался улизнуть от социальной ответственности. Во всяком случае, энтузиазма не проявил и глаза прятал.

– Врёшь, не уйдёшь, – сказала себе Ниночка. – Такими подарками не разбрасываются.

Сколько их, претендентов на любящее сердце, через Нинкины руки прошло – ни один не зацепил, а этот…

– Именно то, что нужно,  – решила она, – остальное можно подредактировать.

Теперь живёт счастливо.

Водку любимый быстро пить научился.

Трудится в кровати как одержимый, с энтузиазмом.

Настоящим мужиком оказался.

Нинка теперь одного его любит, солнышко ненаглядное.

Всё-таки девки – дуры набитые: никакие мужики не козлы – скорее дракошечки.

– Знали бы вы, как он стихи читает! Нет в вас подруги романтики – одна похоть.

Настоящая дружба после любви

Бутылка марочного вина стояла открытая, но нетронутая. Тусклый свет из коридора едва освещал обеденный стол.

Виктор смотрел на неё отсутствующим взглядом.

Повода для пития не было. Зато было соответствующее настроение, точнее его полное отсутствие, замещение эмоций полной апатией.

Прошло три месяца как его Катя, точнее уже не его, встречается с другим мужчиной.

Было обидно, досадно и странно видеть любимую в компании малознакомого  человека, здороваться с ним за руку, целовать Катю в щёку, делать вид, что это нормально и правильно.

Сначала она сказала, что очень устала от отношений, что ей нужно побыть одной, разобраться в своих чувствах, прийти в себя. Просила дать время, не звонить, не искать встреч.

Как он мог отказать в такой малости любимой женщине?

При нечаянных встречах Катя отводила взгляд, чувствовала себя неловко. Он думал, что девушка болеет, предлагал помощь.

Игра в прятки продолжалась пару недель.

Затем Катя пригласила его в кафе.

Виктор приоделся, купил цветы.

– Наконец-то, – ликовал он, – Катя пришла в себя. Как же я соскучился.

Действительность возбудила его гораздо сильнее, чем продолжительный страстный поцелуй.

– Мы же с тобой друзья, правда? – С акцентом на этом странном слове спросила Катя.

Виктор не умел читать между строк, поэтому с радостью согласился, попытался нежно накрыть её ладонь своей. Любимая отдёрнула руку, странно сморщилась, принялась оглядываться по сторонам, словно кого-то искала.

– Ты же знаешь, Катя, я тебя люблю. Скажи хоть что-нибудь приятное.

– Уже сказала. Мы с тобой друзья и только. Давай не будем больше произносить слово любовь. Я подруга, ты друг… Или никто. Извини, мы должны расстаться.

– Почему, Катенька. Мы с тобой скоро два года. Это целая жизнь. Что случилось? Я тебя чем-то обидел?

– Нет, Витя, я полюбила другого мужчину, это очень серьёзно.

– А я, как же я?

– Предлагаю остаться друзьями. И не устраивай, пожалуйста, сцен. Это ничего не изменит. Прости.

– Давай не будем торопиться. Такое не решается разом. Давай ты ещё немного от меня отдохнёшь.

– Я уже отдохнула. И подумала. Только не нужно устраивать сцен. Мы не дети. Я не передумаю.

Катя прятала глаза, нервно теребила концы шейного платка, нервно кусала губы.

– Я его знаю?

– Не имеет значения. Мы уже. .. Да, мы уже ночевали вместе. Скажи, Витя, почему я должна перед тобой отчитываться?

– Я не спрашивал о подробностях. Ты намеренно делаешь мне больно?

– Если тебя это бесит, давай забудем обо всём.

– Если бы это было просто. Я согласен быть твоим другом.

Катя встала из-за стола, поблагодарила за дружбу, поцеловала в лоб, как покойника, и ушла, оставив на столе деньги за заказ.

Виктор ничего не видел сквозь пелену, застилающую глаза.

Остановить слёзы не получалось.

Три дня он не ходил на работу: купил больничный у знакомой медсестры.

Воображение рисовало оптимистичные сцены возвращения любимой в множестве вариантов реализации этого события.

Иногда подступало ужасное раздражение, злость на вероломно оставившую его женщину. Было желание уничтожить соперника, раздавить, как клопа.

Виктор понимал, что друзья так не поступают, а ведь он согласился на эту непостижимую, противоестественную роль.

Душа выла и стонала, медленно умирая.

Он ещё не знал, не представлял, как справится с невыполнимой задачей, но решил проявить стойкость. Ведь нет ничего невозможного. Ради любимой можно вытерпеть и не такое.

Вчера в почтовом ящике Виктор нашёл приглашение на дружескую вечеринку. Обычно на такие встречи приходили парами.

– Вот и первое испытание. Придётся изображать из себя друга.

Виктор не спал всю ночь, перебирал оптимистические варианты свидания с Катей и её мужчиной.

На ум неожиданно пришла нечаянная идея выдумать ответную любовь. Ему казалось, что таким образом можно убить трёх зайцев: избавиться от неприятных расспросов, объяснить неважное настроение и возбудить Катину ревность.

Никто не любит проигрывать. Каждый хочет чувствовать себя победителем.

Одно дело, когда ты ушёл, оставив в душе и сердце бывшего избранника разруху и хаос, совсем иное, если тебя тут же забыли, немедленно нашли замену.

Все хотят чувствовать свою исключительность. Свергнутая, обращённая в прах вера в неоспоримые достоинства своей личности пагубна, обидна. Такая ситуация видится катастрофой.

Катя непременно должна клюнуть на такую наживку. У неё не останется других желаний, кроме стремления восстановить статус-кво, доказать своё превосходство над любой другой женщиной.

– Она вернётся, непременно вернётся. Или я покончу с собой.

Виктор убедил себя в верности такой теории, сочинил правдоподобную легенду,  воодушевился возможностью вернуть любовь.

На вечеринке мужчина вёл себя довольно активно, всем и каждому рассказывал, какая замечательная у него теперь девушка, которую зовут Снежана, что она работает хирургической медсестрой. Поэтому не смогла прийти.

Друзья поверили. Катя тоже.

Виктор пригласил её на танец. Девушка двигалась неуклюже, старалась держать партнёра на расстоянии.

Немного погодя он понял, что Катя беременна, именно поэтому осторожничала в танце.

Она то и дело дотрагивалась до живота, озабоченно, но со значительной долей удовлетворения смотрела на него.

Виктор понял, видел, чувствовал, что она счастлива. А ведь он не так давно мечтал о свадьбе, придумывал цели для семейного благополучия, мечтал о том, что Катя родит ему двух детишек.

Обычно мужики твердят о том, что хотят непременно сына.

Хотят, без наследника род не имеет продолжения, это так, но Витька мечтал о дочке, о маленькой копии любимой женщины, которую боготворил.

Он мечтал о том, как будет носить её на руках, беседовать долгими вечерами, читать перед сном, играть в куклы.

Виктор умел мечтать, воспроизводил свои выдумки в цвете, изменяя время от времени антураж и сценарий событий.

Он видел эту замечательную девочку, как две капли воды похожую на маму, разговаривал с ней. Мало того, она росла по мере укрепления их отношений.

– Я рада, что ты выздоровел, – сказала Катя, – познакомишь?

– Да, конечно. Мы непременно встретимся все вместе. Обещаю пригласить на свадьбу.

– Ты на меня не сердишься?

– Ну что ты, мы же взрослые люди.

Что ещё он мог ответить, что?

Его теория оказалась безумной, абсурдной мистификацией.

Разве можно было сказать Кате, что всё это время он спит на нестиранном белье, не готовит еду и не выносит мусор.

Виктор видел, как её нежно целует тот, который коварно и подло отнял у него счастье, как они воркуют, как ластится его женщина к удачливо укравшему невесту сопернику.

– Ты замечательно выглядишь, Витя. О себе не могу сказать такое. Сам видишь, беременность не красит. Что скажешь, если позову тебя быть крёстным моему сыну?

– Буду счастлив. Вы уже расписались?

– Ещё нет. Вот накопим денег на свадьбу, тогда.

– А если свадьбы не будет?

– Что ты такое говоришь, Витя?

– Просто неожиданный вариант, стечение обстоятельств.

– У нас же любовь.

– Мы тоже друг друга любили.

– Не так, Витя, не так. Извини, мне пора домой. Устала.

– Поцелуй меня.

Катя трижды, чмокая, приложилась к другу щекой, – до встречи.

– Пока. Увидимся.

Девушка ушла в сопровождении жениха, Витька с трудом сдерживал подступающие слёзы. Он провёл по щеке, по тому месту, до которого касалась Катя,  пальцами, облизнул их, пытаясь вспомнить вкус и запах поцелуя любимой.

Увы, память скоротечна. Ощущение счастья невозможно напечатлеть, словно фотографию, а затем извлекать из альбома, чтобы чувствовать вновь и вновь.

Как же это всё-таки больно, дружить с любимой, вспоминая мгновения, которые невозможно вернуть.

Такие испытания – непосильный груз.

– Нельзя создать настоящую дружбу на осколках любви.

– Не-воз-мож-но! Завтра выставлю квартиру на продажу. Уволюсь, уеду в другой город. Иначе пережить такую дружбу у меня не получится.

Дуальность

Часть 1

– Дунаев. Игорь Леонидович, – с поклоном представился немолодой уже, с виду лет сорока пяти или чуть больше огненно-рыжий мужчина в усах и бороде хорошенькой девушке, стоящей на крыльце его дома.

Удивительно, но глаза у него были молодые, а кожа лица слишком гладкая.

Одет мужчина был в шаровары, наподобие тех, в которых рисуют казаков, пишущих письмо турецкому султану и клетчатую фланелевую рубаху с длинными рукавами, размера на два шире объёма фигуры, почти до колен.

На ногах стоптанные валенки, подшитые кожей, голова покрыта фетровым колпаком невнятного цвета. Этот живописный ансамбль дополняет солдатский ремень с блестящей на солнце бляхой.

– А вот и Ланочка, жиличка твоя. Я тебе рассказывала. Внучка подружки моей, Дарьи Степановны. С детства её знаю. Хорошая девчушка, послушная, смирная. Но, с характером. В институт поступила, а в дому, как назло прислониться негде, и уроки готовить, тоже. Вот, значит, такая оказия, Игорёк. Нужно приютить. Да она тебе в тягость не будет. Приберёт, когда нужно, обед сготовит. На это она мастерица. Семья-то многодетная. Сызмала к хозяйству приучены.

Девушка протянула игрушечную ладошку.

Игорь Леонидович осмотрел свою руку, вытер её о рубаху, попытался поздороваться.

Маленькая ладонь утонула в его пятерне, вызвав тревожную мысль, что  может сделать ребёнку больно.

Игорь накрыл протянутую руку второй ладонью, улыбнулся во весь рот, – милости прошу к нашему шалашу. Вы только меня не пугайтесь. Я бука. Волк-одиночка. В гости никого не зову и сам не хожу.

– Позвольте полюбопытствовать, как Ваше полное имя, фея?

– Лана Борисовна Саватейкина. Полное имя, тоже Лана. Мама сказала, что оно связано с плодородием. Я тихая. Обещаю  –  водить никого не буду. А где я буду жить?

– О, в таких хоромах. Отдельный вход, две комнаты, мебель. Но удобства и кухня к великому сожалению на моей половине. Ничего, разберёмся.

– Я постараюсь вас не стеснить. Тихо буду сидеть, как мышка.

– Ну и чудненько. Раз такое дело, нужно отметить. Сейчас чай поставлю. У меня и баранки есть.

– А я с утра пирожки испекла. С капустой и с мясом. Сейчас принесу. Может самогоночки, Игорь, как ты думаешь? – спросила соседка, Софья Даниловна.

– Ни к чему. Лишнее это. Ты же знаешь, я не любитель.

Соседка убежала, а Игорь Леонидович стоял разинув рот и не отпускал руку жилички, изучая её силуэт, даже пытался поймать взгляд.

Работал он счетоводом, по-нынешнему, экономистом, а в свободное время изучал философию.

Наука эта непростая. Десять минут читаешь, потом неделю думаешь, перевариваешь, пока всё состыкуется, встанет на свои места.

Когда он размышлял, чтобы занять чем-то руки рисовал карандашом, в основном силуэты: динамичные, экспрессивные, летящие. Это помогало усваивать прочитанное и дарило радость творчества.

Ланочкин силуэт очаровал его сразу.

Мужчина даже не понял поначалу, чем: лёгкостью, подвижностью или плавностью линий. Смотрел на девочку, представляя себе будущий рисунок. Изумительная грация.

Игорь Леонидович видел перед собой, можно сказать держал в своих могучих руках, маленькую блёклую блондиночку с коротенькой стрижкой, невзрачным, почти бесцветным лицом, но огненным взором.

Её глаза пылали азартом и чем-то ещё, довольно загадочным, заставляющим вглядеться внимательнее.

Казалось, будто она сейчас взмахнёт своими миленькими ладошками и полетит.

Лана даже стоять спокойно не могла из-за избытка энергии: пританцовывала, порываясь бежать или что-то ещё делать, лишь бы ни топтаться на месте.

Жизненная сила  в теле девочки фонтанировала, заливая окружающее пространство подобием сияния. Создавалось впечатление, будто вокруг потрескивают светящиеся разряды и микроскопические молнии.

Такой диссонанс, когда серая внешность растворяется в мерцании яркой ауры, обнуляя невзрачность, вызвала у него повышенный интерес.

– А девочка-то с сюрпризом, – подумал Игорь, – видно, та ещё штучка. Интересно будет с ней познакомиться. Наверняка, эта забавная малышка окажется занимательным собеседником, если захочет разговаривать, с таким занудой, как я. Придётся постараться. Жить вместе, рядом, и не общаться – так не бывает.

Лана была низенькой девочкой, однако небольшой рост нивелировали достоинства фигуры  –  пропорциональной и стройной.

Общее впечатление, если не подходить слишком близко, создавалось обманчивым – казалось, что Лана выше, чем на самом деле, как минимум сантиметров на десять. Такие уж у её тела пропорции.

Позитивное впечатление придавали гитарообразные очертания и высокая грудь, вздымающаяся при каждом вдохе как горная гряда.

Ещё точеные ножки с круглыми коленками. Похоже, их обладательница немало упражнялась, поддерживая тонус мускулатуры.

На этом достоинства дивы не заканчивались. Звонкий уверенный голосок ласкал слух, а способность постоянно улыбаться поднимала настроение. В глазах девочки прятались озорные чертенята, дразня собеседника и подначивая к шутливому разговору.

В целом девочка очень понравилась хозяину дома. Он знал, что первое, подсознательное, интуитивное впечатление, редко бывает обманчивым.

Вскоре прибежала запыхавшаяся соседка с миской дымящихся пирогов. Они уселись за стол, пили горячий чай из блюдец, дуя на него и смачно прихлебывая. Это вызвало приступ смеха у Ланочки и дало повод для милой беседы, обо всём и ни о чём.

Слово за слово, просидели довольно долго.

Игорь воспитывался одной мамой, правда, в любви и ласке.

Возможно, обожание сына было чрезмерным, но иначе жить мама не умела.

Отец покинул семью, когда мальчику было шесть лет. Воспоминания о нём практически стёрлись из его памяти. Бабушек и дедушек у него не было. Во всяком случае, ему о них ничего не было известно.

Как и все юноши, Игорь в своё время встретил девушку, которая не просто заинтриговала его, покорила своей непосредственностью, умом, грацией и целомудренностью. Возможно, это ему только так представлялось. Не важно. Воспоминания о тех, первых и единственных чувствах, прочно заняли место лучшего, что с ним происходило.

Они совместно прогуливали учебные пары в институте, гуляли по парку, мило ворковали. Несколько раз даже целовались: простодушно, сдержанно, скорее как близкие родственники, чем страстные влюбленные.

Их отношения не переходили границ, однако всё чаще разговор касался будущего, которое виделось совместным.

Маме Игорь о матримониальных планах ничего не говорил: не считал важным и необходимым, поскольку мама есть мама, она будет только рада счастью сына.

Игорь бесконечно рисовал избранницу, заполняя её силуэтами и портретами целые альбомы, даже тетради с конспектами.

Светочка вдохновляла и окрыляла.

Девушка читала стихи собственного сочинения, многие из которых были посвящены ему.

Романтические чувства росли и крепли.

Пришло время переходить на следующую ступень отношений, теперь уже родственных.

Девушка познакомила Игоря с родителями.

Будущие родственники оказались людьми интеллигентными, с большими возможностями: папа  –  профессор экономики, мама – преподаватель вокала в консерватории.

Игорь тоже привёз невесту к себе, чтобы представить будущей свекрови, в полной уверенности, что девушка ей понравится.

Мама суетилась не в меру, вела себя напряжённо, даже странно, но, на то и мама, чтобы волноваться.

Она завалила стол деликатесами, охала и ахала, умиляясь красотой и грацией претендентки в невестки, расспрашивала чересчур подробно, словно желая впоследствии писать о ней мемуары, интересовалась мельчайшими деталями прошлого и настоящего девочки и её родителей.

Беседа шла полным ходом: мама расточала елей восторгов, вдруг начала бледнеть и неожиданно грохнулась в обморок.

Продолжение смотрин пришлось срочно отменить.

Игорёк забегал, извиняясь, пытался привести маму в чувство, что никак не получалось: ей становилось всё хуже.

Жених сбегал к почте, вызвал по телефону скорую помощь.

Пришлось поймать такси и отправить девушку домой.

Мамочка очнулась спустя несколько минут после поспешного отъезда невесты.

Она принялась рыдать, заламывать руки, сипя и рыдая, обвинила сына в чёрствости и жестокости, наговорила несуразностей, давая понять, что он у неё единственный, поэтому делить сына ни с кем не намерена.

– Рано тебе обузу на шею вешать. Успеешь ещё нагуляться. Эта Светочка ещё та штучка, помяни моё материнское слово. Я её сразу просчитала. Вот помру, тогда что угодно делай.

Атака на потенциальную невестку продолжалась больше недели. Мама находила новые и новые аргументы, расписывала ужасы семейной жизни и склонность красавиц портить жизнь молодым мужчинам.

Сын всё правильно понял: попыток влюбиться больше не предпринимал.

Так они и жили вдвоём до самой маминой кончины.

С тех пор минул год.

Что-то менять в жизни уже не хотелось, да и поздно, честно сказать.

Игорь остепенился, привык жить в одиночестве, которое нисколько не раздражало, даже наоборот – холостяцкая жизнь представлялась удобной и комфортной: никому ничем не обязан, творчески полностью свободен.

Мужчина отрастил на лице растительность, приобрёл стариковскую осанку, научился шаркать ногами и медленно говорить.

Жизнь как жизнь: не хуже, чем у других.

Зато у него было сколько угодно времени на творчество.

На самом деле Игорю Леонидовичу всего двадцать семь лет, только об этом никто достоверно не знает. Да и он сам начал забывать.

Люди обращались не к нему, а к его внешнему виду: уступали место в транспорте, называли "отец".

– Ну и ладно. Нет худа без добра, – считал он и старался соответствовать новой роли.

Главное, никто не отвлекает, что устраивало мужчину вполне.

В его голове постоянно возникали и крутились интересные идеи, которые требовали концентрации внимания и сосредоточенности.

Ланочка быстро освоилась в доме, но общаться не спешила, свободное время посвящала исключительно учёбе.

Девушку не было слышно и видно, кроме времени обеда и ужина. Она быстро готовила, проглатывала свою порцию за пару минут и вновь спешила к учебникам и конспектам.

О долях в расходах они договорились сразу. Продукты покупал Игорь Леонидович, на кухне хозяйничала Лана. Она же следила за чистотой в доме.

 Жизнь потекла в устоявшемся русле. без неожиданностей: плавно, размеренно, уютно.

Это было весьма удобно, устраивало того и другого.

Однако мироощущение Игоря Леонидовича странным образом эволюционировало. Его мышление часто переключалось на квартирантку.

Он мечтал познакомиться поближе, чтобы иметь возможность наблюдать, как она двигается, что говорит, о чём мыслит.

Игорь рисовал её постоянно и много, но по памяти, в достоверности которой сомневался.

Лана его общества старательно избегала. Во всяком случае, создавалось именно такое впечатление. А он неотступно думал о ней, подогревая интерес удачными рисунками.

Теперь его голову занимали мысли о жизни, смерти, молодости, женщинах, отношениях, семье, детях.

С чего бы вдруг?

Чем уединённее вела себя Лана, тем интенсивнее и чаще мысли буксовали на её персоне.

Игорь Леонидович рисовал, рисовал, рисовал, находя в этой независимой, но весьма привлекательной крошке всё больше достоинств и преимуществ.

Неожиданно и вдруг выяснилось, что она… женщина: притягательное, волнующее существо, до которого страсть как хочется дотронуться.

Никогда ещё Игорь не рисовал так много.

Вот Лана танцует,  здесь сидит, на этом эскизе лежит на животе, подложив руки под подбородок и кокетливо подняв согнутую в коленке ножку вверх.

Здесь девочка женственно садится, придерживая юбчонку, а вот тут бежит, разметав руки-крылья.

Рисунки уже не умещались в папки. Они лежали стопками на столе.

Игорь страдал оттого, что не мог создать рисунок, достойный оригинала.

Такая неудовлетворённость свойственна натурам творческим, наделённым сверх меры чувственностью и фантазией, которые сублимированы из неосознанных эмоций влечения.

Всё чаще Игоря Леонидовича раздражал недостаток таланта и избыток застенчивости.

Ему как воздух стал необходим друг, собеседник.

Эта милая девочка, юная Лана, как нельзя больше подходила на роль музы. Она вдохновляла Игоря, правда он ещё е понял, на что именно.

Игорь Леонидович страстно хотел её видеть, находиться на расстоянии доступности визуального контакта, причём больше, чаще – всегда.

Как же мучительно, когда мысли не подчиняются, живут собственной, обособленной жизнью, тревожа неопределённостью.

Игорь привык быть хозяином своего сознания, повелевать направлением и темой для рассуждений. Теперь всё было наоборот: мысли и чувства противоречили логике, сами выстраивали цепочки рассуждений, сходящихся в одной единственной точке – Ланочке.

Её облик будоражил воображение, заставлял переживать, создавать иллюзии, до того необычные и странные, что мужчину начинало лихорадить.

Теперь он читал трактаты по философии, перестав их понимать и воспринимать. Игоря угнетала абсолютная невозможность сосредоточиться. Одно и то же предложение приходилось перечитывать множество раз. Безрезультатно.

Это было невыносимо, обидно, чуточку страшно.

Его душа разрывалась в клочья. В конце концов, Игорь начал ощущать физическое недомогание, даже боль.

В груди щемило и жгло, в голове возникали спазмы, изнутри тело заполнял леденящий холод, в то время как пот стекал со лба градом.

Сердечные таблетки не помогали.

Бесконечные мысли о девочке вытесняли всё и вся. Неожиданно Игорь начал мёрзнуть, хотя холодно не было.

Газовый котёл пришлось подкрутить на более высокую температуру.

Градусник показывал двадцать восемь, а его бил озноб и лихорадило.

Дуальность

Часть 2

Игорь Леонидович невыносимо страдал. Он не мог понять, что с ним происходит и почему.

Мнительным мужчина не был, однако физическое и моральное состояние вынуждало предположить, что он серьёзно болен.

Тогда отчего мысли о девочке вызывают столько фантазий и грёз, а вкупе с ними тягучую сладость, которую хотелось чувствовать вновь и вновь?

Казалось, что Лана ничего этого не замечает.

Она так же бесстрастно, но мучительно соблазнительно смотрела на Игоря, когда они обедали, невольно дразнила колыханием груди, движением изумительных губ, женственными жестами, до жути притягательной нежностью кожи.

Игорь Леонидович медленно, но явно сходил с ума. Его ужасали и жалили похотливые мысли, источником которых была эта невинная девочка.

То, что она девственно чиста, не вызывало сомнений. Она вела себя по-детски непосредственно, естественно, совершено не обращала внимания на свою внешность и поведение.

Лана могла запросто задрать подол платья, чтобы расчесать укус комара, достать при нём попавшие в вырез лифа крошки хлеба, поправить трусики.

Игорь Леонидович не верил в равнодушие и чёрствость жилички, в то, что она способна намеренно поступать подобным образом. Лана была бесхитростна и проста.

Он понимал и принимал тот факт, что ей нужно учиться, что у девочки нет времени наблюдать за его поведением и реакцией, но всё равно было обидно такое равнодушие.

Ведь он ни на что не претендует, только поговорить.

Немного общения и приветливый взгляд, этого было бы вполне достаточно. Разве он так много хочет от жизни и от неё?

Увы, Ланочка не замечала Игоря:  зубрила день и ночь, словно только от этого зависит судьба. Можно же отдохнуть, отвлечься, посвятить минуточку хозяину дома.

В один из дней Игорь Леонидович не выдержал очевидного равнодушия, решил посетить затворницу в её убежище под выдуманным предлогом.

В его доме всегда был идеальный порядок – мамка приучила обращать основное внимание на мелочи жизни и быта. Игорь был хороший хозяин: полы в комнатах не скрипели, замки и дверные петли были обильно смазаны.

Мужчина бесшумно прошмыгнул в мягких валенках на половину девушки, открыл дверь…

Ланочка сосредоточенно писала что-то стоя,  соблазнительно наклонившись над самым столом. Сзади девочки, на стуле, стоял работающий вентилятор и обдувал  обнажённую попку, над которой взвивалась тонюсенькая полупрозрачная ажурная ткань домашнего платьица.

Ланочке было жарко, ведь отопление было запущено на полную мощность.

Естественно, что она остужала…

Игорь Леонидович стоял и смотрел, застыв в неподвижности, на эту порочную динамичную картинку, мечтая, чтобы она продолжалась как можно дольше.

Желательно всегда.

Девушка, не замечая его присутствия, пританцовывала, энергично двигала бёдрами, слегка меняя ракурс, бесстыдно демонстрируя танцующие ягодицы, оторвать взгляд от которых было невозможно.

Лана тихонечко, еле слышно напевала что-то весёлое, лёгкое.

Уши её закрывали объёмные наушники.

Зачарованный пикантным видением мужчина стоял, застыв как соляной столб, любовался восхитительно-неловкой сценой.

Украдкой, как вор.

Ему было невыносимо стыдно, однако восторг от созерцания обнажённого молодого тела  перевешивал чувство вины.

Время остановилось, замедляя и усиливая чувственность восприятия.

Вдоволь наглядевшись на соблазнительный танец или устав от неподвижности, Игорь кашлянул.

Невольно, он не хотел себя обнаружить, думал исчезнуть тихо. Даже чертыхнулся в уме, сетуя на свою неуклюжесть.

Лана скосила глаз, увидела Игоря.

Казалось, она нисколько не смутилась, хотя невольно одёрнула сарафан, пожалуй, слишком поспешно и энергично.

На смену одной интимной детали в обзор мужчины тут же попала другая: маленькая тугая  вибрирующая от резкого движения грудь.

Всего на мгновение.

Разглядеть её было невозможно, но импульс от созерцания прелестной формы был зафиксирован мозгом, кровь спешила передать замечательную новость дальше, пока всё тело не покрылось мурашками вожделения.

Игорь запомнил, буквально сфотографировал удивительную картинку, даже успел заметить бледно-розовую ореолу и виноградинку соска.

Его лицо обагрилось, налившись моментально краской, приобрело цвет спелой вишни или  свекольного сока.

Игорь Леонидович предпринял над собой усилие, попытался успокоить мимику и невинными, но излучающими восторг глазами посмотрел на квартирантку.

Девушка улыбнулась, погрозила пальчиком, – ай-я-яй, Игорь Леонидович! Нехорошо подглядывать. Можно было и постучать. Чем обязана вашему вниманию и столь неожиданному визиту? Не ожидала увидеть вас на своей половине.

– Извините, Ланочка! Совершенно не хотел вас напугать. Просто у меня возникло некое затруднение. Четвёртый раз читаю трактат о дуальности и никак не могу взять в толк…

– Игорь Леонидович, я, конечно, прощаю вас. На первый раз. Думаю, что ничего существенного вы разглядеть не успели. Во всяком случае, надеюсь на это. Давайте перенесём наш диспут, ведь вы об этом, на время ужина? Мне так не хватает времени. Нет у меня обеспеченных родителей. Увы. Приходится пробиваться в жизни самой. Это так трудно, поверьте. Мне нужно учить. Если вас не затруднит, закройте, пожалуйста, дверь. С той стороны. И извините!

– Да-да! Я вас так понимаю, Ланочка. Это вы меня проститеза вторжение. Но…

– Все но перенесём на потом. Вечером, во время ужина, вы мне всё раскажете. Или вместо ужина. Как пожелаете. Договорились? Обещаю уделить вам… по крайней мере, не меньше часа. Так вас устроит?

– Покорнейше благодарю! Буду ждать с нетерпением. Вы меня, Ланочка, так обнадёжили. Весьма благодарен, весьма.

– И да, Игорь Леонидович, ответьте, только предельно честно – что вы успели рассмотреть?

– Ну что вы, Ланочка! Я был настолько смущён, что не видел ничего. Ну, разве только соблазнительную позу и краешек оголённой кожи. Совсем тютельку. В моём возрасте… Можете забыть про это недоразумение, Ланочка. Я нем как рыба. Обещаю, ни одна живая душа ни о чём не догадается.

– Ладно, проехали. Только я вам не верю. Вы обманщик. У вас на лице было написано, что успели просмотреть весь фильм. Это нечестно. О, я вас не виню. Одинокий старик… Я бы, наверно, тоже вылупилась на такое диво. У меня красивая попа, я знаю. Ладно, прощаю. До вечера, Игорь Леонидович, – девушка помахала ручкой и даже послала воздушный поцелуй.

В штанах у Игоря немного намокло, а сердце плясало ламбаду.

Мужчина торжествовал. На такую удачу он не смел надеяться: мало того, что теперь можно рассчитывать познакомиться ближе, так ещё и тема для будущей картины стояла перед глазами как живая.

Обворожительное зрелище требовало художественной реализации, вызывало эйфорию, толкало на дальнейшие рассуждения, рождало сказочные фантазии.

Сколько же интересных, возбуждающих, прекрасных событий и переживаний упустил он за эти годы не по своей воле, потворствуя ревнивой материнской заботе, не учитывающей его личные интересы.

Не настало ли время наверстать потерю?

Игорь Леонидович отыскал в столе нераспечатанную упаковку мелованной бумаги для эскизов и принялся рисовать. Он пытался передать листам бумаги всё то, чему стал невольным свидетелем, выплёскивая на ватман эмоции и настроение.

Его руки совершали волшебные движения карандашом, ластиком и кистью, создавая некими  техническими приёмами оживающие впечатления.

Изображение девушки было бесспорно статичным, неподвижным, но зрителю могло показаться, что оно перемещается, эмоционально реагирует на происходящее, посылает чувственный импульс.

Число рисунков было огромным.

Игорь уловил, запомнил каждую деталь. Ускользающие детали дорисовывало воспалённое возвышенным художественным чутьём воображение.

– Вот так, так она смотрела на меня. Я видел, она не была равнодушна. Я тоже её зацепил.

Именно такая она была: божественно-прекрасная, соблазнительная, зовущая, сексуальная, нагая…

Да, он рассмотрел лишь одну обнажённую деталь её восхитительного тела. Одну.

Но какую!

Теперь он может перенести на бумагу любое её движение: эмоцию, мимику, переживание, жест.

Он так чувствует.

Душа художника ликовала, требовала полной творческой отдачи.

Игорь старался.

Прекрасная, удивительная женщина.

Боже, какой же он был дурак. Ведь мог познать эти чарующие ощущения ещё тогда…

– Мамочка, как же ты была неправа! Даже не представляешь, чего лишила единственного сына. Но ничего, есть, есть ещё время, желание жить и чувствовать тоже имеется. Я попытаюсь, я смогу полюбить. Пусть мои чувства не станут взаимными, слишком велика разница в возрасте, мне будет достаточно того, что Ланочка рядом.

Игорь побежал в магазин, купил набор бритв, с остервенением принялся удалять со своего лица растительность.

– Двадцать семь, мне всего двадцать семь лет. Я ещё не старик.

Было больно сдирать загрубевшую поросль.

Игорь спешил, сильно порезался.

Это лицо…

Увидев себя в зеркале, мужчина был немало удивлён впечатлению.

– Неужели это лицо принадлежит мне?

Лихорадочный поиск подходящей одежды, попытки привести её в порядок давались с трудом. Всё было велико, висело, как на чучеле.

– Успокоиться, сосредоточиться,  – уговаривал Игорь себя. – Дуальность, двойственность. Оказывается не нужно далеко ходить, чтобы познать истину. Как просто. Всё имеет оборотную сторону, соприкасается и взаимодействует. Лишь из единства противоположностей рождается позитивное целое.

Игорь Леонидович выпустил эмоции наружу, даже станцевал нечто немыслимое и мычал, дабы не выдать своих чувств возгласами, которые Лана могла услышать.

– Именно потому я так возбуждён и взволнован, – размышлял он, – что не познал прежде настоящей любви. Со Светой мы едва подошли к границе открытий. Это уже прошлое, о нём не стоит беспокоиться. Того, что не произошло, вернуть невозможно. Зато в настоящем у меня замечательные, просто захватывающие дух перспективы и возможности.

Обуреваемый предчувствиями и плещущими через край желаниями, он сбегал за бутылкой хорошего вина. В марках и качестве Игорь не разбирался. потому, что был непьющим, поэтому купил самое дорогое.

Приплясывая и мурлыча под нос песенку о хорошем настроении, Игорь Леонидович с воодушевлением принялся за стряпню. Сделал мясо по-русски в фаянсовых горшочках, с картофелем, белыми грибами и специями в сметанном соусе. Раньше, когда была жива мама, он удовольствием готовил это блюдо.

Кухонные навыки были частично утрачены, давались с трудом.

– Как много всего забыто. Когда я поставил на себе крест? Даже, вспомнить невозможно. Ничего, справлюсь, – уговаривал Игорь себя. – Это будет грандиозный ужин. Только бы не вызвать у девочки шок таким перевоплощением. Она мне нужна, просто необходима. Без Ланы я задохнусь: умру, исчезну, растворюсь.

Игорь Леонидович произносил эти странные фразы, чувствуя себя безмерно счастливым. Почему, он не был способен объяснить.

– Как здорово, – ликовал он, – что вовремя удалось понять причину беспокойства. Кажется, я её люблю. Да нет, вовсе даже не кажется. Точно люблю.

Наступило время ужина.

На празднично сервированном столе не было свободного места.

Игорь волновался. У него не хватало терпения. Он поправлял то одно, то другое, менял блюда и сервировку местами, смахивал несуществующую пыль, садился и вставал каждую минуту, бесконечно заглядывал в коридор в ожидании Ланы.

Столовая была окутана божественными запахами, выглядела торжественно и непривычно: красивая скатерть, вино, бокалы, зажжённые свечи.

Ланочка, как обычно, впорхнула воробышком, не оглядываясь по сторонам.

– Игорь Леонидович, так что вы там говорили про дуальность, я правильно расслышала? Неужели вы намекали на секс, увидев мою трогательную попку? Как я вас понимаю, – щебетала девочка. – Молодость и старость, это двойственность и они способны обогатить, дополнить друг друга, взаимодействуя, развиваясь, а раз так, почему бы и не попробовать? Я в правильном направлении мыслю?

– Да, то есть, нет! Вы неверно интерпретировали мой вопрос. Я имел в виду философию, а не притязания.

– Конечно-конечно. Я не собиралась обвинять вас в домогательствах. Ведь это так просто. Давайте дискутировать. У вас в запасе целый час. Но время пошло. Итак, относительно  секса предупреждаю сразу: неприемлемо. Не то, чтобы принципиально нет. Просто секс – это обязательства, самоотдача, обещание, вызов…

– Причём здесь секс, Ланочка? Давайте лучше поговорим о том, чем сейчас интересуется и живёт молодёжь. Мне это жутко как интересно.

– Ой, а у нас сегодня праздник? И какой, разрешите узнать? День рождения? Ну что же. Не интригуйт, Игорь Леонидович?

Мужчина стоял поодаль, скрытый от собеседницы сервантом. Он волновался, переживал, не будучи уверен в исходе происходящего, поэтому сознательно выбрал эту позицию.

– Нужно предъявлять неопровержимые аргументы, чтобы сразить наповал, прямо в сердце. Неужели она совсем безучастна к моей судьбе? – переживал Игорь Леонидович.

– Глупейший вопрос. С чего бы Ланочке волноваться и переживать, глядя на старого, озабоченного любовью чудака? Внимание нужно заслужить. Что я способен предъявить, кроме плаксивой исповеди? Ничего, – корил он себя за неумение завоёвывать доверие женщин.

– Если только предъявить  и бросить к её ногам материальное благополучие и финансовую состоятельность. Но имеют ли эти меркантильные доводы значение? Возможно, Лана выберет самостоятельность и индивидуальность. Не каждая девушка позарится на такие незначительные для её возраста ценности.

Игорь зажёг верхний свет, вышел из укрытия и направился в сторону Ланы.

– Кто вы? И где Игорь Леонидович? Что за сюрпризы. Мы же с ним договорились. Я пожертвовала своим временем. Он что, думает надо мной пошутить? В таком случае, пусть сам съедает всё это великолепие. Мне достаточно стакан чая и бутерброд. До свидания. Передайте хозяину, я зла на него не держу. И пусть не воображает, что может уложить меня в постель лишь потому, что сдаёт мне угол. Со стариками не сплю. Я пока  вообще ни с кем спать не собираюсь. Пусть знает, что я девственница. Не ему меня соблазнять.

Ланочка было собралась уходить.

Игорь быстро переместился к ней, попытался взять за руки, – разве вы не узнаёте мой голос? Это я, Игорь Леонидович, собственной персоной.

– Не морочьте мне голову. Он дедушка, а вы, вы молодой человек.

– Но ведь вы никогда не видели мой паспорт. Полюбопытствуйте, прошу вас.  Читайте, завидуйте, я гражданин… вы Маяковского в школе изучали? Добро пожаловать в реальность. Вот, чёрным по белому написано: имя, фамилия, год рождения.

– Вы меня разыгрываете. Ладно! Положим, я вам поверила. И что дальше? Каков повод для праздника?

– Хочу предложить вам, Ланочка, дорогая моя, руку и сердце.

– Положим, не ваша дорогая. Надеетесь, что я растащусь, увижу, что жаба превратилась в добра молодца, и брошусь вам на шею? Дуальность! Это вы здорово придумали. Такой и вот такой. Выбирай любого, результат одинаковый.

Лицо девушки пылало негодованием. Она уже готова была сорваться в крик.

– А просто поговорить, выслушать, вы можете?

– Ага! Сейчас начнёте рассказывать дущещипательную историю, о том, как вы докатились до такой жизни: разжалобите, очаруете красивой сказкой. Я поплыву, растаю, растворюсь в сочувствии. И отдамся… Вы ведь к этому клоните?

– Зачем делать поспешные выводы? Мне ничего от вас не нужно.

– Только руку и сердце? Экая малость. Какое сердце, позвольте полюбопытствовать? То, что в штанах? Ну, вы и фрукт, Игорь Леонидович. Не думала, что вы настолько циничный тип.

– Наливайте, – резко сказала Лана, – мне необходимо успокоиться, уяснить ситуацию. Похоже, нам придётся расстаться. Завтра же найду новую квартиру.

– Остыньте, Ланочка. Вы ошибаетесь. Конечно, слов обратно взять не получится, но уверяю, никаких намёков на интимную близость нет, и не будет. Мы просто поужинаем. Если хотите – молча. Успокойтесь.

– Постараюсь. Пока не удаётся. Нервничаю. Я возбуждена, огорошена, сердита, сбита с толку. Вы меня раздавили, как какого-нибудь таракана, смертельно обидели . И вообще: то, старый, потом молодой. Кто вы и какой на самом деле?

Лана внимательно смотрела, недоумевая, но узнавала его выразительный взгляд.

– То-то он сразу показались мне молодым. Яркие глаза, нежная для старика кожа, отсутствие морщин. Ладно, поговорим. По паспорту вам двадцать семь. Мне двадцать. Восемь лет разница. Это же целая жизнь. Да вы нахал, Игорь Леонидович! Такое предлагать невинной девушке! Что, по-вашему, скажет моя мама? Думаете, обрадуется?

– Я ничего не предлагаю, кроме уважения и дружбы.

– Моему возмущению нет предела. Слов нет, немыслимо! Авантюрист, шарлатан, жулик. Отчего, мне хочется смеяться и одновременно плакать? Вы ещё не налили вино? Ну же. И давайте чокнемся. Впрочем, кажется, я и без этого чокнулась. За нас! Нет, ну, полное безрассудство. Себе не верю. Нет, нет и нет! Так не бывает!

 Лана выпила половину фужера залпом, поставила бокал на стол, сжала кулаки, затрясла ими, закрыла глаза, вдохнула полной грудью.

В кухне повисла тягучая, напряжённая пауза. Игорь Леонидович готов был расплакаться. Вёл себя как идиот, как слон в посудной лавке.

– Я согласна, – вдруг резко выдохнула Лана, открыв глаза, – но предупреждаю, что я не игрушка.

Игорь схватился за сердце, присел, вскочил, начал наливать вино трясущимися руками.

– Какое счастье! Конечно! За нас. За кого же ещё? Лана, родная, я тебя так люблю!

Мужчина подхватил на руки её невесомое тело, впервые ощутив необыкновенно притягательный, просто сшибающий с ног запах молодого, взволнованного тела. Он был похож на аромат июльского полдня, когда смешиваются воедино благоухание трав и цветов, привлекая насекомых-опылителей, и зноя.

– Фантастика. Как же здорово жить!

Того, что сейчас происходило, просто не могло быть. Однако, вот она, трепещет в его сильных руках, но совсем не от страха.

Сердце Игоря замирало от любви и желания.

Нет, это совсем не то желание, о котором можно подумать.

Пока рано.

Сначала предстоит насладиться непорочной близостью: вкусом  изумительно сладких губ, нежными прикосновениями, ощущением близости, голосом.

Игорь целовал её шею, ушки, гладил шелковистые волосы. Предстояло освоить целый арсенал соблазнительных средств, дарящих ощущение безграничной радости, не прибегая к слишком откровенным ласкам.

– Сколько же времени нужно, чтобы всё это великолепие перецеловать? Наверно, целая вечность. Ничего, у меня достаточно терпения и желания, чтобы не разочаровать девушку, – убеждал себя Игорь Леонидович.

– Ланочка! Ты самая привлекательная девушка в Мире. Какое счастье, что я тебя отыскал!

– Вы не забыли, Игорь Леонидович, что уговаривались на диалог в течение часа? Увы, время истекло. Вы потратили его нелепо, бездарно, так мне ничего и не объяснив. Ваше время истекло. Мне пора приступать к учёбе.

– Ты, верно, шутишь, Ланочка?

– Нисколько, любимый. Первым делом, сам знаешь, самолёты… девушки потом. Из-за тебя я осталась голодной. Вот видишь, как быстро учусь быть замужней женщиной. Уже становлюсь немножко стервой, как и положено молодой женщине, вступающей в брак. Привыкай, милый. Не испугаешься, не сбежишь?

– Так нечестно. Когда же, по-твоему, мы будем узнавать друг друга?

– Я учусь на втором курсе. Подождать осталось немного, меньше четырёх лет. Надеюсь, дождёшься.

– Разве у меня есть другой выход?

– Конечно, нет. Я тебя обожаю! Ты самый терпеливый мужчина на свете. Представляешь, как мне повезло?

– А целоваться?

– После свадьбы, Игорь Леонидович, после свадьбы. Если дождёшься. У нас ведь будет свадьба? Ну ладно, в качестве бонуса разрешаю один поцелуй. Это аванс, думаю, оценишь по достоинству моё благородство. И не вздумай мухлевать. Я проверю. Считаю до ста…

– Не части, Ланочка, я ещё не начал. И вообще, объясни, как ты собираешься считать в таком возбуждённом состоянии, неужели это возможно? Я ведь тебя в два счета объегорю.

– Вот ведь хитрюга. Соблазнил, вскружил голову, теперь ещё обмануть норовит. С несанкционированных поцелуев начинается разврат. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Бедная я, бедная… Знала ведь, что нельзя выстраивать отношения с философом. Все вы… дуалисты. Ладно, уж, так и быть продолжай, без счёта. Должен будешь.

О друзьях и подругах

Очень многие тети и дяди

по незрелости вкуса и слуха

очень склонны томление плоти

принимать за явление духа.

Игорь Губерман

Неувядаемая студенческая дружба с извилистой судьбоносной трассой, петляющая пять лет извилистыми виражами, включающими головокружительные подъёмы, внезапные продолжительные спуски, резкие торможения, стремительные ускорения и прочие неожиданности реальной жизни, окрепла, закалилась и вышла на новый уровень.

В институте молодые люди знакомились, влюблялись, строили планы, мирились и ссорились, соответственно возрасту максимализма и энтузиазма. Их мышцы, разум, мощная нервная система жаждали любви и приключений. Это увлекало, манило, придавало жизни смысл.

Было бы странно, когда юность не желает постоянной новизны, наполнения крови гормонами и не совершает ошибок. Семейные пары, о которых идёт речь, были обычными, среднестатистическими, с нормальными, присущими молодости желаниями, пороками добродетелями и нравами.

За годы учёбы были периоды, когда Ира любила Игоря, а Толик Юлю, потом они расставались, влюблялись вновь, теперь уже в совсем других мальчиков и девочек. Позже менялись местами. Кто-то с кем-то жил. Целовались, обнимались и ухаживали друг за другом приятели прилюдно, а совсем интимные отношения старались скрыть.

Иногда слухи о сексуальных приключениях просачивались, рождали ревность, зажигали вражду и ссоры, разводили любовников по разные стороны. Позднее интимные  пути снова пересекались, их притягивало друг к другу вновь и вновь, пока не образовались две стабильные романтические пары.

К моменту получения дипломов Толик и Ира стали Головачёвыми, а Игорь и Юля Бурмистровыми. Мало того, обе пары выступили на свадьбах друзей свидетелями.

Теперь все четверо, побывавшие за прошедший срок в роли любимых и любовников, дарившие некогда взаимные ласки жёнам друзей и мужьям подруг, поскольку встречались и расставались мнократно, менялись любимыми, не задумываясь о будущем отношений, остепенились, сделали окончательный выбор.

О прежних моментах близости молчали, не сговариваясь, делали вид, что ничего подобного не было и быть не могло. Вроде как свадебными торжествами провели черту, незримую демаркационную линию между прошлым и будущим.

Жили они дружно, встречались часто, тем более, что работали все вместе в одном и том же НИИ на сопоставимых должностях, разве что на разных этажах и в разных отделах, жили, правда, в разных концах города.

К этому празднику ребята готовились давно. Был интересный повод.

Справляли у Головачёвых, потому, что последний раз гостей принимали Бурмистровы.

Не сказать, что стол ломился от щедрых закусок, но всего было много, в том числе спиртного. Приготовлены блюда были с душевной теплотой, оформлены красиво.

О работе и политике не спорили, такой был уговор. Тем для совместных бесед и без того было достаточно.

Вечер получался на удивление весёлым. За разговорами, спорами и танцами время летело незаметно. Никто не заметил, как стрелка часов перескочила за полночь.

Автобусы уже не ходили, телефонов, чтобы вызвать такси, в то время не было, а пешком добираться до дома Головачёвых очень далеко. Да и ни к чему рисковать, если можно переночевать у лучших друзей.

Собственно эта тема никого всерьёз не волновала: сколько раз студентами спали вповалку на производственных практиках и выездах в колхозы.

Прибрались, ещё раз поскакали под пластинку и постелили прямо на полу: квартирка-то маленькая.

Не до конца спущенный эмоциональный пар вызвал спонтанное желание хулиганить. Ребята толкались, устроили бой подушками, потом долго, уже в темноте, вспоминали комичные эпизоды из времён студенческой юности.

Лирическое настроение заставило вспомнить и о свиданиях, первых поцелуях, комичном и драматичном  соперничестве пар.

Еле угомонились.

Ребята легли в центр, девчонки по краям.

Головачёвы быстро захрапели, Игорь кемарил, то улетая в царство Морфея, то возвращаясь обратно по той простой причине, что Юля была взбудоражена воспоминаниями, поэтому тихо, но весьма чувствительно исследовала руками его тело.

Какой мужчина в двадцать три года выдержит подобную сладкую пытку? Во всяком случае, с Игоря сон как рукой сняло.

Конечно, он пытался сопротивляться: воспитание и некая доля стеснительности не позволяли вот так запросто, в присутствии посторонней пары поддаться на провокацию жены, но и отказать ей было почти невозможно.

Супруги начали шептаться на ушко, споря на тему публичного акта любви. Игорь был возбуждён настойчивыми, весьма откровенно-бесстыдными ласками жены, рука которой давно опустилась ниже ватерлинии, причиняя значительные неудобства выступающим элементам мужской конструкции.

Муж пробовал сопротивляться, правда, вяло. Его скакун взвился на дыбы, его уже было не остановить.

Одеяло было отброшено в сторону. Яростный поединок в нарушение общественных норм и моральных правил начался довольно бурно, правда, в замедленном темпе, с основательной задержкой дыхания.

Порой супруги забывались: Игорь задыхался, задирал высоко Юлины ноги, ускорял тем нападения, звучно шлёпал животом о её бёдра; у жены вырывались чувственные стоны, тело сводило судорогой.

Не удивительно, что Головачёвы проснулись, только вида не подавали: Толик, притворяясь спящим, похрапывал, Ирина сопела и вертелась. Процесс вожделения был запущен.

Они ведь тоже были молоды. Гормоны моментально заполнили в их возбуждённых телах  свободные поры и давили на нервы.

Бурмистровы были так увлечены процессом извлечения всё новых порций адреналина, что не заметили, как превратились в порноактёров. Сначала лицом к ним развернулся Толик, затем и Ирина.

Детали в темноте увидеть было невозможно, но молодость и склонность к фантазиям, а также личный опыт, дополняли картинку.

Головачёвы хотели, но никак не могли повторить желанную сцену взаимопроникновения, поскольку были в гостях.

Тем временем Игорь дёрнулся в последний раз и затих. Воздух комнаты заполнился запахом шампиньонов, приправленных возбуждающими, терпкими специями. Немного полежав, он вскочил и со спущенными трусами и выбежал в коридор, не забыв прикрыть дверь.

Юлька, не стесняясь, вытерлась полотенцем, легла на спину, потянулась и произнесла негромко, но вслух, – мужичка бы сейчас, хоть какого-нибудь лядащего, чтобы хотел и мог.

Ирину уже трясло. О подобных чертах характера подруги она не знала, даже не догадывалась. Ей отчего-то стало стыдно за подругу.

Зато Юля хорошо помнила, как когда-то у них ловко получались эротические игры с Толиком.

– Что с того, что он обо всём забыл, – подумала она, – мастерство не пропьёшь. Ирка спит, а с него не убудет.

Юля провела рукой по телу Толика и затихла, напряжённо слушая тишину. Она знала, что Игорь придёт только после основательного перекура. Значит, у неё в запасе минут пять. Этого достаточно.

Девушка запустила руку под резинку трусов друга, звучно ей щёлкнула, почувствовала его влажную похоть. Этого оказалось достаточно, чтобы залезть на него верхом.

Ей хватило доли секунды, чтобы развернуть мужчину к себе и направить орудие совращения по нужному адресу.

Ирина вскочила, перепрыгнула через обнаглевшую парочку, совокупляющуюся у неё на глазах,  и выбежала в коридор.

Игорь нервно курил. Увидев Иру в слезах, он сразу всё понял.

– Иди, умойся. И не реви. Если бы я обращал внимание на Юлькины прыжки в сторону, мне давно пришлось бы её убить. Несмотря на это, я её люблю.

– Она, она такой не была, – рыдая, парировала девушка. – Но Толик, каков подлец. Он даже не сопротивлялся. Она села на него, как на скаковую лошадь и сразу поехала.

– Хочешь отомстить?

– Дурак! Намекаешь на то, что между нами было? Я замужем, изменять не собираюсь.

– Кому, Ира? Прислушайся. Они сейчас кончат.

– Это на их совести. Во всяком случае, именно теперь я твёрдо решила, что не хочу иметь от Толика детей. Он мне противен. Проводи меня домой.

– Давай лучше напьёмся.

– Ну, уж, нет! Если не пойдёшь со мной, уйду одна.

– Тогда провожу. Помнишь, Ирина, мы тоже друг друга любили. Как ты думаешь, у нас могло бы чего-нибудь получиться?

– Не знаю. Я теперь совсем ничего не понимаю. Зачем Толик женился на мне? А ты, ты с Юлькой счастлив? Как я сейчас понимаю, тебе постоянно приходится рога спиливать.

– Какая разница, счастлив я или нет? Не могу без неё. Пробовал уходить, только вам никогда не рассказывал, всё равно возвращался. Люблю и всё, даже такую.

– Хочешь сказать, что тебе не противно? Вот сейчас, когда он там, в ней, тебе безразлично? Зато я так не могу. И не буду. Завтра же, нет, уже сегодня подам на развод.

– Не торопись. Думаешь, другой изменять не будет?

– У меня нет другого. И с тобой, Игорь, у нас ничего получиться не может. Хотя очень хорошо к тебе отношусь.

– Хотел бы тебе позавидовать, но не буду. Развод, это серьёзный поступок, но, как и любое незнакомое действие, к нему не сложно привыкнуть. Уверяю тебя, лучше поговори с ним серьёзно, расставь акценты. От Юлькиных кульбитов ещё не у таких мужиков крышу сносит. Главное, ты знаешь, чего от Толика ожидать, вы уже проверенная пара.

– Я тебя услышала, Игорь, но не могу согласиться. Мне так плохо.

Доченька Часть 1

В старой кухоньке малогабаритной квартиры ветхой пятиэтажки сидит за столом при свете стеариновой свечки Степанида Егоровна, семидесятилетняя пенсионерка. С детства женщина достатка особого не знала, всегда экономила. Вот и сейчас электричество не зажигает – считает, что таким образом выиграет копеечку.

Одета женщина чистенько, но в сильно поношенные вещи, какие теперь уже не делают: на пенсию не разгуляешься, а тут ещё внука поднимать нужно на старости лет.

Несмотря на поздний час, не спится ей. Горькая дума одолевает Степаниду Егоровну, ох горькая.

Глаза старушки полны слёз: они даже не текут уже –  зависли пеленой, размывают и без того  расплывающиеся  в сумеречном свете предметы, колышущиеся от мерцания язычка пламени.

Тошнёхонько.

Судьба изначально, с раннего детства не сильно её привечала. Сначала война…

Тогда она была совсем пигалица.

Папка ушел на фронт в самом начале, в числе первых и сгинул, не успев толком повоевать: эшелон разбомбили ещё в пути следования. Может, остался кто из того призыва живой, только семье о том неведомо было.

Позже, когда война закончилась, ездила мамка в те края, пыталась хоть чего-то узнать о  муже с единственной думой, упокоить по-человечески, но так и возвратилась, ни с чем.

Очевидцы той бомбёжки кое-что рассказали о налёте: авиации,  мол, было просто тьма. Утюжили всё без разбора: составы, станции, посёлки. Похоронная команда неделю трупы свозила к санитарному захоронению. Посторонних близко не подпускали.

Сохранилось ли чего из личных вещей погибших неведомо. Немцы тогда лавиной наступали, всё делалось второпях, кое-как. Не отыскала мамка следов мужа. С тем и воротилась.

Но это после войны. В ту пору как мужики на фронт отправились, всем худо было: бабы да калеки остались в тылу. Работали день и ночь, жрать нечего. В деревнях хоть подножное пропитание было, а горожане совсем с голода пухли.

Немало бед и Степаниде с мамкой на долю выпало.

Помнит она из того времени не очень много, но как картошку мерзлую ходили на заброшенное поле копать среди зимы – забыть не может. И карточки продуктовые тоже. Как в квартире кур держали, кормили их ивовыми и берёзовыми почками, но не долго: не выдержали, съели.

Керогаз вспоминает часто, особенно случай, когда он пыхнул, чуть квартира не сгорела. Ещё как каштаны жарили на костре с девчонками, весной салат делали из одуванчика с крапивой. А мальчишки приносили ведро лягушек и  пекли лягушачьи ножки. Это было объедение. Ловили раков, иногда рыбу. Про грибы и ягоды говорить нечего: немыслимые деликатесы.

Сколько воспоминаний, а всё больше о еде, хотя и других событий хватало: друзья, подружки. Мальчишки в ту пору с ней неловко дружили, изображая большую любовь.

Смехотища. От горшка два вершка, а туда же –  целоваться им давай. А что? И целовались.

И в куклы играли.

У Степаниды под кроватью заветный чемоданчик был, коричневый, картонный такой. В нём самые дорогие для неё вещи лежали. Вырезанная из коленкора кукла с приклеенными из льняной пряжи волосами, раскрашенная настоящими красками; целая стопка бумажной одежды для неё, мебель, выстроганная из деревяшек, разноцветные фантики от конфет, переливающиеся кусочки стекла и много других драгоценностей.

Не очень часто получалось играть, тогда заботы в семье дети и взрослые поровну делили, но иногда приходилось.

Степанида любила вынимать и раскладывать свои “секретики” в тишине и одиночестве, чтобы ни с кем не делиться, чтобы не отняли ненароком, ведь так не просто было всё это богатство собрать.

Только не часто баловала она себя играми и развлечениями, больше по хозяйству: прибраться, постирать.

Хоть и маленькая была, когда война началась, двенадцать минуло, а кроме неё дом вести некому: мамка то на заводе работает, то увезут окопы копать или ещё чего для фронта делать.

Домой мама едва живая приползала, иногда даже есть отказывалась, так уставала. Да и кушать толком нечего было, особенно зимой. В животе всегда урчало, зубы шатались. Хорошо, умные люди присоветовали еловые и сосновые иголки варить да отвар этот пить по стакану в день, а то к весне можно совсем без зубов остаться.

Выжили, слава Богу. Не верующие были, но мамка с оглядкой частенько свечку зажигала перед ночью и тихо молилась без слов: на коленях стояла, глядя на портрет папки, крестилась и поклоны била.

Степанида тоже пробовала молиться, но не поняла для чего это нужно: ничего же в итоге не происходило, видно у взрослых всё иначе, чем у детей.

В пятнадцать лет, ещё война не закончилась, пришлось Степаниде тоже на завод идти: мамка вконец изголодала, кашлять начала, бледностью покрылась, еле ходила, но деваться некуда –  трудилась, чтобы с голоду не помереть,  да и кто даст в военное время зазря прохлаждаться, хоть и болеешь.

Оформилась Степанида в мамкин цех, сначала подсобницей, потом на токарный станок выучилась. Рабочий паёк стала получать, мамку подкормила, вылечила.

Наверно вся болезнь от голода и случилась.

Как стала мамка кушать побольше, порозовела, оклемалась. Жить проще стало, только времени не оставалось свободного.

Вытащит, бывало, Степанида заветный чемоданчик, раскроет, дотронется до богатства и снова под кровать задвигает. Недосуг.

К тому времени она уже округляться начала, приобретая едва заметные, но выразительные женские формы: выпуклые бёдра, осиную талию, выступающие ягодки грудей, пухлые щёчки, девичий румянец и пронзительный взгляд.

Мальчишки, хоть и уставшие, голодные, но энергичные и подвижные после рабочей смены, начали уделять ей знаки внимания: от желающих проводить до дома отбоя не было. А то ещё петушка на палочке преподнесут или конфеты подушечки.

Несколько раз в кино приглашали. На танцы она ходить наотрез отказывалась: мамка не велела, строго настрого наказывала беречь девичью честь. А провожать дозволяла: почему бы нет?

С мальчишками было интересно, особенно кто рассказывать умел. И целоваться пробовала. Так, чуточку… Толком не разобрала, но поняла, что сладко: сердечко из груди выскакивало, тепло по всему телу разливалось и такое блаженство чудилось – объяснить невозможно.

 Дольше всех за ней Федька Хромов ходил. С ним интереснее было, чем с другими.

Ухаживал, даже стихи читал. Одеколон дарил. От его близости пуще прочих у Степаниды жар шёл. Как дотронется –  по телу дрожь. Было дело, чуть в обморок не падала, до чего хорошо становилось. Только судьба распорядилась по-своему, не спрашивая её желания и  согласия.

Как-то под вечер, после смены, Федька проводил Степаниду, расцеловал в лоб и в нос, попрощался и счастливый поскакал от неё вприпрыжку, додумывая и выстраивая линию будущего.

Через полчаса или около того, пришёл мастер цеха, Петр Ефимович  – инвалид. Одна нога у него сухая была после ранения.

Скакал обычно мастер по цеху козлом. Он и похож был на это несуразное животное: жидкая бородёнка, реденькие засаленные волосы, сбитые в калтуки, малюсенькие глазки, залысины.

Сколько ему лет было, определить сложно, но никак не меньше сорока. В тяжёлое военное время и такие мужики в тылу на вес золота были. Этот же до сих пор не при хозяйке: слухи ходили, что большой любитель женской ласки, но задарма и без обязательств.

Может, и напраслина, кто знает: кругом одни солдатки, каждая для себя мужика сберечь пытается, не потому ли оговаривают?

Постучал Петр Ефимович в дверь, но зашёл, не дождавшись ответа, по-хозяйски: по делу, мол, заказ оборонный срочный.

– Нужно будет, Степанида, сверхурочно выйти.

И просит чайку вскипятить.

Сам узелок из кармана достаёт с заваркой и карамельками.

Девчонке бы остеречься, подумать о причине такой щедрости, так ведь начальство – не прогонишь.

Поставила чайник на керогаз, подожгла.

Мастер уже раздеться успел: бородёнку  пятернёй расчёсывает и прицокивает, глядя на Степаниду мудрёно, словно оценивает.

Взгляд у него в ту минуту по-настоящему козлиный был, высверливал до внутренностей.

Степанида разволновалась, огляделась по сторонам, словно чего увидеть хочет или защиты ищет. Отчего-то ей сразу тревожно сделалось, не по себе от такого взгляда, да и от гостинца тоже.

С чего бы вдруг?

Это потом она догадалась: старый чёрт знал, что мамка на смене, наверняка дождался, когда Федька уйдёт.

Степанида неосознанно, нутром чувствовала недобрые намерения Петра Ефимовича, пыталась было остеречься от его внимания, да куда там.

Подступил паскудник к девчонке, руку за спину заломил, довёл до кровати и бросил, словно куль с зерном. Навалился тщедушным, но тяжёлым в сравнении со Степанидой телом и надругался.

Поначалу девица вырывалась, сучила руками и ногами, но помалу поняла, что сил для борьбы  недостаточно, да и поздно было сопротивляться.

Боль железным штырём пронзила низ живота, хлынула по ногам горячая кровь, голова перестала соображать, а тело слушаться.

Степанида обмякла разом, осознав с ужасом, что произошло, моментально нарисовав картину своего нравственного падения и его последствия, осмыслить которые просто невозможно.

Беда! А Федя, мамка, чего люди скажут! Как же она теперь, куда?

Пётр Ефимович, видя, что сопротивления больше не будет, слез тихонько, натянул портки, начал пальто одевать.

– Ты бы лучше молчала. На работе послабление получишь. Да и не поверит тебе никто. И зла не держи. Разве может мужик спокойно выдержать, глядя на твои прелести каждый день, терпежу ведь нет. Сама виновата, слишком справная выросла. Да не лежи бревном, застирай, вымой. Ничего страшного не случилось. Все девки к сроку бабами становятся. Ты теперь взрослая стала, беречь больше нечего, можешь и других мужичков спробовать. Федьку свово, например. Небось понравилось? Я мужик видный, при должности. Можешь и впредь обращаться. Мамке твоей за такую дочку выработку припишу. Ты тоже в накладе не останешься. Ладно, пошёл я.

Перемогла Степанида, перетерпела. Никому слова о насильнике не сказала. Только всё зря: животик расти начал, слухи зайцами поскакали по посёлку.

Мамке сознаться пришлось.

Та рыдала, причитала, молилась всю ночь. И что? Слезами ничего уже не исправить.

Утром пошла мамка в партком и прямым текстом: так, мол, и так – обрюхатил, скотина бородатая.

Петра Ефимовича на ковёр и шкерить.

Мужик оказался кремень: я не я и хата не моя. Все, мол, видели, что Федька Хромов её обхаживал: целовал, миловал.

– Он и обрюхатил, паршивец, не иначе.  Федьку и гнобите. А я ни сном, ни духом.

Короче, отговорился. Поверили ему.

На Степаниду совсем косо глядеть начали: мало того, осрамилась, так ещё и напраслину на уважаемого человека, мастера производства, инвалида войны, награждённого медалями за отвагу, возвела. Где такое видано!

Федька подумал, отговариваться не стал.

Хоть и не по себе ему, а любил Степаниду.

Принял вину на себя, обещал жениться. Насмешки, проклятья – всё выдержал. Слово сдержал, заслал сватов, хоть девчонке такой расклад не по душе был.

Мамка уговорила, – срам прикрой, а там видно будет. Дело парень предлагает. А Петьку козломордого Бог накажет. День и ночь молиться буду, сама за  ним присмотрю. Рано или поздно оступится, охальник. Бог не Ермошка, видит немножко. Ох, чёрт окаянный! Чтоб тебе ни дна, ни покрышки. Догуляется, козёл, оторвут бабы евойные причиндалы и котлет из них наделают. Ирод окаянный!

Не хотела Степанида начинать семейную жизнь с непонятного факта, который поначалу мог не сказаться. Неизвестно, чем дальше такой расклад обернуться может.

Но деваться некуда: справили свадебку.

Гостям весело было, не то, что молодым.

Еле дотерпел Федька до окончания гулянья. Не церемонился с невестой: впился в губы как клещ, затем рукой быстренько влажное нашарил, задрал подол и ворвался. Не так больно как Пётр Ефимович, ласковее, только от ожидания боли всё одно ничего приятного не было.

Отстрелялся Фёдор быстро, откинулся, дышал, словно молотобоец, после в себя пришёл и другой раз принялся. Потом опять. Отлежится, отдышится и снова наваливается.

Степанида молча неизбежную участь принимала, тем более мамка наставляла, чтобы не напугала ненароком молодого муженька отказом, –  может и до скончания веку проживёте вместе, если повезёт, а на нет и суда нет. Как уж сложится, доченька. Хочется бы, чтобы  хорошо, по-людски.

Прожили молодые в любви и согласии с полгода.

Фёдор поначалу в Степаниде души не чаял, каждую свободную секунду ластился, слова приятные говорил, животик нежно оглаживал, мечтал вслух, как заживут, когда ребёночек родится и война закончится.

Про окончание войны в то время все мечтали. Ждали радостной вести. Солдатки извелись без мужиков.

У Степаниды к тому времени живот на нос полез, вот-вот опростается. Казалось бы, всё у них с Феденькой срослось: обвыклись, притёрлись.

Как и раньше смотрел парнишка на жену влюблённым взглядом, полным неподдельного изумления и восхищения ненаглядной милашкой. Каждую секундочку знаки внимания выказывал, ласково и нежно прикасался, чем ублажить не ведал.

Однажды у дружка праздновали что-то, позвали и Федю. Идти не хотел, думал с женой вечер провести. Степанида сама уговорила. Что же парень всё с ней да с ней, пусть развеется, повеселится. Устаёт.

Знала бы, где упасть, так соломки подстелила. Может, и не помогло бы, но все же…

Пришёл Федор едва не под утро, чернее тучи: видно дружки чего наговорили, разбудили лихо.

Пьяненький был крепко, сердитый. Привязался к Степаниде – расскажи да расскажи, как тебя старый козёл брюхатил.

– Ласков ли Петруха с тобой был, когда невинности лишал? Глазки, небось, от приятности закатывала. Или кричала от восторга и вожделения, а, сучка?  Кто ещё, окромя него, в пещерку твою мерзкими причиндалами лазил? Сказывай, тварь!

Сам смотрит исподлобья. Кулаки сжал, наступает.

Степанида окаменела от предчувствия, задний ход включила, пятится.

На очередном шагу споткнулась и завалилась навзничь, головой о табуретку ударилась.

– Ах ты, сука ж! Ещё и орёшь! Мне больно сделала, сама криком заводишься! Вот тебе, подстилка, вот!

Вторым или третьим ударом кровь из губы вышиб, что разозлило Федьку пуще прежнего.

Начал он наносить удары руками и ногами попеременно.

Степанида, боясь разозлить злодея ещё сильнее, молча побои приняла, только охала про себя, молилась, чтобы дитя не зашиб, да саму калекой не сделал.

– Вот и сказке конец, –  думала она. – Чего на него нашло? Полгода молчал, ни единого упрёка, только жизни радовался, а тут…

Доченька Часть 2

Степанида получала удары ногой в лицо, по животу, по почкам.

Фёдор сбил кулаки в кровь, бесновался.

Очнулся, пришёл в себя не скоро.

Когда понял, что натворил, начал приводить Степаниду в чувство. Да где там, поздно.

Пятно жидкости по всему полу растеклось, начались схватки, а она в беспамятстве. Испугался Федька жестокости своей беспричинной и убежал.

Нет больше у Степаниды ребёночка. Совсем нет. И мужа нет боле.

Как пришла в себя, увидела скользкую лужу на полу, плод в ней окровавленный с пуповиной, торчащей из чрева, пришла в неописуемый ужас.

Степанида распухшее лицо кровавыми руками потрогала, опросталась до конца, завернула мальца в тряпицу, положила на стол, – гробик нужно бы, – привела себя в относительный порядок.

Голова шла кругом, предметы расплывались, боль сковывала движения.

В голову приходили мысли о том, что в том мире, куда отправился сыночек, некому будет за ним следить.

Женщина долго соображала, как же назвать первенца. Не помня себя, прибралась в горнице, переоделась в праздничный наряд и только тогда поняла, что прежняя жизнь закончилась навсегда.

Степанида собрала Федькины шмотки в старенький чемодан и выставила за порог.

Федька несколько месяцев к её двери как на работу приходил, прощение выклянчивал.

Степанида была непреклонна.

– Нет мужа и такого не надо.

Недели через две как Федьке отставку дали, Степанида тогда ещё от побоев не оправилась, припёрся Петр Ефимович, начал ересь нести несусветную, – я тебе семя своё доверил, а ты что с им сотворила, окаянная? Таперича давай нового ребятёнка строгать. Я это дело так не оставлю, поскольку мужчина видный. Всё равно тебя поимею и плод свой в чрево воткну. Так и знай. Не отвертисся. Тем более ты баба холостая и со всех боков опробованая.

Степанида схватила швабру, намолотила чёрту козломордому, куда пришлось, не шибко примеряясь. Кажется один раз даже в глаз звезданула.

Только его и видели, даже хромать и подпрыгивать позабыл. Но, видно, опять слушок чёрный пустил, гадёныш: дружки Федькины пришли ватагой, подпитые, – всем даёшь, мы тоже хочем.

Хорошо мамка вовремя пришла, выручила.

А по посёлку ходить страшно стало: мужики и после приставали, требовали женскую услугу, словно она всем должна. К участковому ходила. Жаловалась, заступиться просила – без толку.

Хоть съезжай с этих мест. Только куда нынче податься, если кругом разор? Пришлось терпеть.

Тут война закончилась. Мужики с фронта косяком возвращались.

Кому ордена да медали, кому похоронки.

Мамка так и не дождалась, искать своего поехала.

Женихов для молодых баб сразу перебор случился, хоть отбавляй.

Посватались и к Степаниде.

Капитан с россыпью наград на кителе.

Не особенно видный, но серьёзный. Партийный.

– Понравилась ты мне, девица, – говорит, – жить с тобой хочу. Любить буду.

Степанида и не прочь бы, да прежний опыт охолаживает: а ну как драться начнёт? Лучше уж одной.

Короче: и ни да, и ни нет. А капитан, Иван Леонидович, ходит и ходит.

Приняла. Даже свадебку сыграли.

Ненароком ему про Петра Ефимовича кто-то шепнул и про Федьку заодно.

Навалял капитан слегонца и тому, и другому, предупредил, чтобы язык за зубами держали, вроде как крест поставил.

—Всё, что было, быльём поросло, Степанида, дальше черта, новая строчка. Война закончилась, начинается другая жизнь. Ты моя жена и этим всё сказано.

Действительно, для Стеаниды наступила иная эпоха,где о прошлом никто ни слова, ни полслова.

Взамен прежней неприглядной жизни любовь, доверие и нежность.

Каждый дружке угодить старается, а хорошо обоим.

Одна беда в доме – детишек нет.

Три раза Степанида беременела, почти срок выхаживала и каждый раз выкидыш.

Такая беда.

Тут ещё мамка затосковала, пригорюнилась, начала сохнуть: ходить перестала, потом совсем слегла, есть отказалась.

Схоронили мамку.

Никого теперь у Степаниды, кроме Ивана Леонидовича, на всём белом свете не осталось. Затосковала.

Сядет, бывало у окна и плачет, сама причины не ведая. Кто его знает: от горя или от счастья.

 Ребятёночка бы ей. Тогда да!

Бог, наверно, услышал её просьбы, она теперь частенько на коленках перед образами беззвучно молилась, хотя всё равно ни во что не верила.

А ребёночка он все одно послал. Девочку. Ладненькую, справную, пухленькую.

Верочкой назвала.

Нарадоваться не могли оба. Что один, что другой,  готовы были в огонь и в воду, чтобы девочке хорошо жилось и сладко спалось. Про еду и одежду говорить нечего – всего вдосталь.

Чего ни попросит доченька: получите, распишись.

Верочке шесть лет исполнилось, как захворал Иван Леонидович: видно боевые раны дали знать о себе спустя столько лет.

Какие только доктора ни смотрели, помочь не смогли. Во многих больницах лежал, обследовался. Подлечат немножечко и домой.

Радуется. Через месяц опять. И всё хуже. Под конец, когда в армейском госпитале основательно обосновался, уколы от боли каждые три часа делали.

Криком кричал. Как только действие препарата кончается, плачет, словно мальчишка.

Хоронили с почётным караулом. Из автоматов в воздух палили.

Степанида снова одна, точнее с дочкой, но без мужской поддержки.

Пришлось ей за двоих трудиться, чтобы дочку вырастить не хуже, чем в полных семьях.

 Старалась, убиваясь, на двух, а то и на трёх работах, чтобы у дочурки всё было.

Сама в нужде половину жизни прожила, для родного ребёнка такого не хочет. Пусть уж хоть она счастливая будет.

Наглядеться на свою Верочку никак не могла.

– Вот папка бы увидел… как он там, видит ли нас? Хороший человек был, а как муж и говорить нечего – лучше не бывает.

Верочка росла славная, красивая, послушная. Училась замечательно, общественной деятельностью занималась, в художественную студию ходила.

Вот мамке-то радость…

До шестнадцати лет так всё и было. Потом девочка как с цепи сорвалась: компания, танцы, вино, курево, ночёвки неизвестно где.

– Да, ладно мам! Ты в моём возрасте уже беременная бегала. Сама рассказывала. А я предохраняюсь. Ладно, ладно, шучу.

– Не по своей воле я невинности лишилась. О том я тебе тоже рассказывала. Думала предостеречь. О тебе ведь думаю, о судьбе твоей. Не хочу, чтобы твоя жизнь под откос, как у меня некогда, свалилась. С оглядкой жить нужно и в любви, только тогда счастливой стать можно.

– Не бойся, мамка, не пропаду. Про романтику и любовь лучше не заикайся, времена другие. Лучше денег дай. Кавалеры нынче захудалые пошли, даже в кафе за девушку заплатить не могут. Я себе делового найду, буду жить как принцесса, вот увидишь.

– Ты же знаешь, мы еле концы с концами сводим. Одежонку толком купить не на что. Откуда у меня деньги на гулянки?

– Не прибедняйся, мам. В отцовых книжках, между страниц, денежки лежат. Не хотела без спроса брать. Я и сама заработаю, только мне прямо сейчас нужно.

– Это где так запросто заработать можно?

– Места знать нужно. Даёшь или нет? Ждут меня.

– Сколько же тебе нужно?

– А ты для родной дочки не жалей, сыпь не глядя, сколько в руку попадёт. Все давай.

– Мне для тебя ничего не жалко, только на блажь не хочется отдавать. Может, не пойдёшь никуда, а? Нам ведь и вдвоём хорошо.

– Ты же старуха, скучно с тобой? Найди клуб по интересам, там и веселись. Авось кого подцепишь, старичка-лесовичка какого-нибудь с козлиной бородкой. Зачалитесь, глядишь и переконтуетесь как-нибудь до последнего часа.

– Чего это ты, смерти моей ждёшь?

– Да нет, я так, к слову пришлось. Живи. Ты мне пока не мешаешь. Наоборот, замуж тебя выдать мечтаю.

– Я там была. Больше не хочу. Такого как отец твой, днём с огнём не сыщешь, нынче подобных не делают. Большой любви и ответственности был человек. И тебе такого мужа желаю.

– Какая уж там ответственность – нищеброд папаша мой был. Мужик должен успешным быть, солидным и при денежках.

– Рано тебе о том судить. На вот тебе деньги, отдыхай, покуда не выросла. И помни, чего от девочек мужикам нужно. Остерегись.

– Не учи, мам. У меня те мужики во где, раздавлю, если что. Со мной не забалуешь. Я побежала.

Вера стала одеваться, не сказать странно, необычно. Во всяком случае, Степанида Егоровна себя в таком виде начала бы презирать. Однако, сколько ей лет и сколько Верочке. Наверно в этом возрасте все девчонки немножко глуповатые. Придёт время – повзрослеет.

На восемнадцатом году Верочка забеременела. Самое ужасное, что сама не ведала от кого.  У неё одновременно было несколько ухажоров, спала со всеми.

– А чего, маман, нынче все так делают: один туфельки новые подарил и духи, другой платье, в ресторан водил целую неделю, третий деньгами спонсировал. За так никому не давала.

Рассказывала мамке о своих интимных приключениях без всякого стеснения, откровенно, в деталях.

Степанида за голову бралась, краснела.

– Как же у вас теперь запросто всё получается. Кто же тебя замуж возьмёт с таким послужным списком? Без мужа ребятёнка поднять тяжело.

– На аборт пойду. Мне пока ребёнок ни к чему. Ещё не нагулялась. До свадьбы нужно успеть всё попробовать. Я всё ещё не успела.

На аборт сходила как на свидание. Пришла к обеду, как ни в чём не бывало. Провалялась до вечера на постели и ускакала на очередное свидание.

Степанида в слёзы. Ночь напролёт глаз не сомкнула: наяву грезила, перед глазами ребёночек не рождённый стоял, внучок. Ручонками машет, зовёт к себе.

Это был мальчик.

Долго он Степаниде снился, во сне с ней разговаривал, просил мамку простить.

– Бог простит, коли он есть. Или не простит.

Степанида бы не простила, только она мать, а потому своё дитя всегда оправдает.

За несколько лет этих абортов было много. Мамка только охала да ахала, потом привыкла.

А Верочка всё искала нечто особенное, идеальное, чтобы по всем статьям подходил её прихотям.

– А она, Верка-то, ему подойдёт али как? Кабы всё в жизни по хотенкам складывалось, не было бы убогих да несчастных, а их вон сколько, куда ни ткни.

Степанида сама такая.

Однако Верочка всё же родила.

Мальчика. Ванечку. Проворонила свой срок, в операции отказали.

Ругалась на медицину почём зря, потом смирилась.

Степаниде к тому времени шестой десяток шёл. У неё уже руки скрючило, ноги еле ходили, зрение никуда.

Пришлось на пенсию жить.

А дочка никак не нагуляется: кавалеров перебирает, хотя чего там искать – сама скоро никому не нужна будет. Работает через пень-колоду, зарабатывает копейки, но хорохорится.

Мужики пока клюют, даже в клювике чего-то приносят, но Верку не устраивают.

Ванечка полностью на бабушкиной опеке. Лишь изредка мамка удосуживается покачать, накормить, переодеть.

С грудничком Степанида ещё справлялась материально, хоть и с трудом, а после совсем стало пенсии не хватать.

Верочка редко когда деньжат подкидывала, оправдывалась, что самой не хватает.

Одежда на мальчика всё дороже с возрастом, а тут и вовсе Перестройка нагрянула.

С голода не пухли, но опять как в военные годы выживать стали.

Пришлось Степаниде работать идти. Курами и яйцами торговала у частника.

Платил тот не очень, но частенько позволял яичный бой домой забирать.

Мало, что Ванятку накормить нужно, так ещё и Верка порой столовалась, не стеснялась мать объедать.

Работать не хотела, говорила. что для её квалификации вакансий нет, а если есть – платить не желают .

– Какая к чертям собачьим квалификация? Иди хоть торговать чем или уборщицей, всё копейка. Не с голода же пухнуть.

Куда там. Так и ищет. Чего?

И ведь нашла.

Собрала вещички и упорхнула в неизвестном направлении, только хвостиком махнула.

Бабке-то с дитём как жить?

Ладно, пока силы есть, а как совсем не станет? Вот уж лихо, так лихо. В войну, легче было: молодость, люди добрее были, проще, помогали, чем могли. Теперь, совсем не так. Каждый сам по себе. Вот и дочка тоже.

– Как же она могла нас бросить? Ладно меня, Ванечку, кровиночку родную, как кутёнка слепого…  Доченька, опомнись, милая!

Разве она услышит?

– Женишка себе отхватила. Надолго?  Нагуляется, придёт худая, оголодавшая, опять деньги будет требовать. И где взять денег этих проклятущих. А как помру, тогда что, Ванятку в детдом определят?  Нельзя помирать, никак нельзя. Он мой, родной, всё одно дотяну, выращу. Что бы ни случилось.

Время неумолимо приближало неизбежность. Возраст всё больше давал о себе знать. А доченька как сквозь землю провалилась.

Такого ещё не бывало, чтобы долго так у очередного принца жила.

Решила Степанида в разведку идти.

Кого могла – всех опросила. Выяснила. Что живёт Верочка с нефтяным магнатом местного розлива, хозяином двух заправочных станций, оптового склада ширпотреба, целого ряда лотков на рынке и так, по мелочам, киоски всякие.

По представлениям Степаниды – миллионер. Зовут Зорик. То ли азербайджанец, то ли чеченец.

Ещё сказали, что ему под шестьдесят. Решила она точнее узнать, не вздор ли несут?

Оказалось, правда. И адрес нашла.

Дом двухэтажный красного кирпича, огромный, богатый. Машина во дворе чуть меньше дома, а Зорик тот – сморщенный как сморчок старикан.

Степаниде даже смешно стало, хоть и не до веселья.

Позже испугалась. Как так, молодая ещё женщина и старик, чуть не ровесник ей, матери. Чепуха какая-то.

Дождалась Степанида, когда этот Зорик со двора куда-то уехал, и позвонила в дом.

Долго никого не было, потом окно на втором этаже отворилось, Верочка в него высунулась. К матери так и не вышла.

– Мама, ты чего, ты зачем припёрлась сюда? Уходи быстро, не дай Бог Зорик тебя увидит. Очень не любит он посторонних. Хочешь мне жизнь испортить?

– Верочка, он же гриб трухлявый. А мы, мы-то с Ванюшкой как? Я уже старая, не справляюсь. Если хочешь, живи со своим мухомором, только и нам помоги.  У тебя ведь теперь денег достаточно, вот и давай сыну на прокорм. Я на пенсию протяну, а ему много чего нужно. Вырос уже.

– Какие деньги, мама? Деньги у Зорика, а он нищих страсть как не любит.

– Какие же мы нищие? Мать я твоя, а Ванюшка – сын.

– Сын, не сын, какая разница. Мама, уходи. Не порть мне жизнь, я долго такого Зорика искала. Помрёт, мне всё останется. Может, тогда…

– Дура ты, Верка. Вы хоть расписаны? Наследство. Домработница ему нужна. Хотя, какая из тебя хозяйка. Ты ведь даже готовить не умеешь.

– Мы в ресторане кушаем. У Зорика свой ресторан.

– А Ванюшке твоему и мамке иногда поесть нечего. Не пойму я тебя, дочка. Ты хоть помнишь, сколько мне лет? Скоро, очень скоро, заметить не успеешь, как к Отцу Небесному на поклон отправлюсь,  а ты и знать о том не будешь. Непутёвая ты, Верка. Непутёвая. Наступит и твоей молодости срок. Думаешь, этот гриб в старости о тебе позаботится? Он к тому времени молодую найдёт. Кобель он старый. В молодухе силу мужскую ищет, более ничего. Люблю, говоришь?  Какая это любовь? Одна видимость. Бизнес, как вы теперь  выражаетесь, корысть.

– Если и так, то что? Как вы с отцом жизнь прожить, ничего не имея? Это не для меня. Ваньку ты хотела. Вот и воспитывай. А от меня отвали. И не приходи больше. Смогу помочь – сама приду. Мне здесь удержаться нужно. Вы для меня теперь только обуза.

– Когда ты со своей помощью разродишься, может уже в тебе необходимость пропадёт. Если помру, сына твоего в детский дом определят. При живой матери. А если тебя обнаружат, материнства лишат и назначат элементы выплачивать. Думаю, Зорику  не понравится. Ладно, вижу, сердце твоё каменное. Бог тебе судья.

Сидит Степанида на кухне, на ладони скрюченные смотрит. Страшное зрелище: кожа пергаментная, натянутая, вздувшиеся вены, толстые растрескавшиеся ногти, заострённые пальцы.

Долго ли эти натруженные руки смогут чего-либо по хозяйству делать?

Ванечка спит.

Смотрит она перед собой влажными глазами и ничегошеньки не видит.

Прежде обида была, теперь и её нет.

Пустота одна.

Вся дотла выгорела.

О самой первой любви

За долгую жизнь я слышал немало историй о первой любви. Эта тема волнует практически всех, потому, что память весьма избирательна: из тысяч событий мы запоминаем лишь несколько, которые отпечатались в душе несмываемыми красками.

Отчётливее всего мы реконструируем потрясения и переживания, особенно в драматической и комической тональностях. Это не удивительно: глубинные эмоциональные испытания оставляют яркий химический след.

Наша память по большей части ассоциативна. Много раз замечал, что волевыми усилиями почти невозможно чего-то вспомнить, разве что это было настолько кричащее или красочное событие, что забыть его попросту невозможно.

Другое дело сенсорные или визуальные маркеры, связанные с интересным эпизодом. Я, например, чутко реагирую на сопутствующие приключению или переживанию запахи.

Сладкие, пряные, терпкие, вкусные и противные, ароматные и удушливые, они моментально запускают цепочку некогда пережитых впечатлений, услужливо реставрируя основательно стёртые, выцветшие впечатления далёкого прошлого.

Разговорившись с соседкой, встреченной на автобусной остановке, на которой мы вылезли вместе, возвращаясь с работы, честно говоря, я и темы беседы не могу вспомнить, потому, что дальнейшая череда случайностей затушевал, размазал по холсту событий инцидент, сфокусировавший на себе весь спектр моего внимания.

Скорее всего, тема общения была увлекательная, раз я не заметил, как вступил ногой в нечто гадкое и омерзительное, непонятно как появившееся на тропинке к дому.

Почуяв резкий аромат человеческих испражнений, Верочка смутилась и покраснела.

Можете представить, что в тот момент чувствовал я. Мне хотелось провалиться сквозь землю, по крайней мере, я был готов убить на месте злополучного шутника с извращённым чувством юмора, который организовал эту диверсию.

Как я перед девушкой извинялся и какими шпионскими тропами пробирался к себе домой, пересказывать не хочется. Эмоциональный коктейль был взбит основательно.

Когда мне всё же удалось ликвидировать последствия аварии, немного упокоенный, я рассказал об этом происшествии жене.

Мы были молодые, лишь недавно создали семейную ячейку и довольно легко справлялись с любыми потрясениями. Естественно, что доверяли друг другу полностью, поэтому я не счёл достаточным основанием для того, чтобы скрыть происшествие, свой стыд.

Как же она смеялась.

Совсем недолго. Память предоставила Лизе сюжет из личных воспоминаний в той же тональности.

– Тьфу, какая гадость. Неужели нельзя было отойти несколько шагов в сторону? Если интересно, могу тоже подобный случай рассказать.

– Стоит ли развивать эту щекотливую тему?

– Не уверена, но…

Мне пришлось слушать, потому, что Лиза неожиданно стала сосредоточенной и грустной. Она прикурила, закинула ногу на ногу.

– Знаешь, а ведь я совсем забыла о том случае. Наверно это была… да, точно, это была первая серьёзная влюблённость. Я принимала её за настоящую любовь. Мне было чуть больше четырнадцати. Голова и кровь были переполнены сладкими романтическими переживаниями, фантазии разогревали сознание до точки кипения. Я болела необходимостью влюбиться и искала предмет вожделения.

Я очень любил свою замечательную девочку, поэтому слушал внимательно, боялся спугнуть её чувственный порыв. У меня ведь тоже была первая любовь, даже не одна. Воспоминания о тех событиях будоражили кровь, разогревая её изнутри до состояния лихорадки.

Мне часто приходилось в дальнейшем жалеть о том, что те чистые, незрелые чувства были уничтожены неловкими душевными всплесками.

Стараясь не шуметь, не отвлечь внимание жены от воспоминаний, я приготовил нехитрый ужин, время от времени короткими репликами давая ей понять, что внимательно слушаю.

– Через три дома от нас жил Витька Смоляков. Он был старше почти на семь лет, успел отслужить в армии. Если хочешь, могу найти его фотографию.

– Это не важно. Рассказывай.

Лиза осуждающе посмотрела на меня, вздохнула, что больно кольнуло, послав в мозг слабенький, но ощутимый импульс ревности.

– Для меня он был идеалом. Видел бы ты его мужественный торс. Как ловко он умел играть объёмными, нереально развитыми мышцами, стреляя между тем особенными, удивительно чувственным взглядом. Его лицо при мне всегда озаряла улыбка. Меня он называл Детка. Было бы обидно, если бы это произносил кто-то другой. Из его уст подобный эпитет звучал комплиментом.

– Ты хотела бы вернуть те волшебные впечатления?

– Не сбивай. Сейчас я под впечатлением. Не поверишь, словно вернулась в юность. Как же хорош он был. Ты мужчина, вам не дано понять, как воспринимает девочка мужественность и силу. Тогда Витька казался мне совершенством. Он строил дом рядом со старым. Один, без помощников: обтёсывал и передвигал тяжеленные брёвна, играючи, и постоянно чего-то напевал. Я наблюдала за ним, лёжа за кучей опилок.

– Как это похоже на тебя сегодняшнюю. Привычка подглядывать, никуда не исчезла. Зачем ты читала мой дневник, ведь там интимные, личные записи?

– Не смей ничего от меня прятать. Я должна знать всё, иначе не смогу делиться с тобой сокровенным.

– Человек ни перед кем не должен выворачивать себя наизнанку, даже для самых близких. Может наступить момент, когда твои личные тайны могут использовать в неприглядных целях.

– Только не я. Ты ведь для меня самый родной. Ладно, не об этом сейчас. Не знаю, видел Витька, как я за ним слежу, или я тогда начала заметно взрослеть, но почувствовала его интерес к своей особе. Он по несколько раз в день “случайно” стал мне встречаться и заговаривать.

– Ты всё ещё его любишь?

– Глупости. Ты не умеешь слушать. Я млела, впадала в его присутствии в ступор, опускала глаза, не смея встретиться взглядом, кожа моя зудела крапивницей, покрывалась противными гусиными пупырышками. Я горела снаружи и холодела изнутри. Витька говорил и говорил. Мне было не важно, о чём, его голос производил на меня странное впечатление: я начинала парить над собой, замирала от страха, что Витька до меня дотронется, и одновременно мечтала о том же самом.

– Думаю, эти переживания одинаковы для всех. Я тоже влюблялся.

– Могу не рассказывать, если тебе не интересно.

– Напротив, я весь внимание. Замечательно сознавать, что моя жена не соляной столб, а чувственная, сентиментальная особа.

– Дома я придумывала такое… Не ухмыляйся, совсем не то, о чём ты подумал. Витька признавался в любви, я от избытка чувств падала в обморок, он  приводил меня в чувство поцелуями. У меня тогда здорово получалось грезить наяву, даже лучше, чем сейчас.

– А я, я тебе признался в воображаемой любви до или после первого свидания?

– Уже не помню. Слишком быстро мы с тобой перешли к главному. Тогда было иначе: любовь по большей части произрастала в его отсутствии. Не было нужды в практических занятиях, достаточно было грёз. Я лелеяла мечту довольно долго, почти до середины зимы. В тот день в сельском клубе было кино, а после него танцы. Представляешь, как это происходило в неотапливаемом клубе? Танцующие пары в ватниках и валенках. Умора.

– Знакомые ощущения. Приходилось танцевать на подобном балу. Правда, с влюблённостями никакой связи не припоминаю.

– Я мечтала, что Витька придёт в клуб и пригласит на танец, даже готова была для такого замечательного события скинуть пальто, под которым было яркое платье. Он не пришёл. Это было до чёртиков обидно, я даже всплакнула. К тому времени я так замечталась, что реально считала его своим парнем. Оставалось только встретиться и произнести главные слова.

– А он, ты уверена, что этот Витька чувствовал то же самое?

– Не важно. Для меня это не имело значения. Ведь это были мои мечты. От него требовалось только прийти и пригласить на танец, больше ничего. А он не пришёл.

– Заинтриговала. Сам не пришёл, но отправил посылку с дерьмом, так что ли?

– Дурак. Он ждал меня возле клуба после танцев. Стоял за деревьями и ждал. Подкрался незаметно, закрыл ладонями глаза. Я сразу его узнала. Он поцеловал меня, всего один разочек. Как же это было волнительно и сладко.

– Ты рассказываешь с таким чувством, словно он ответил взаимностью. Думаю, Витька игрался с тобой, как кошка с мышкой.

– Не знаю. Теперь не знаю. Тогда мне казалось, что исполнились все мечты. Я была на седьмом или десятом небе от счастья. Мы постояли немного в обнимку, потом,  не сговариваясь, пошли за околицу, чтобы с чувством молчать там, где никто не увидит. Я буквально таяла, ощущая на своём плече его тяжёлую руку. Сердце стучало с перебоями, предвкушая нечто запретное и сладкое, что непременно должно было случиться.

– Не тяни резину. Дальше-то что было?

– Дальше… дальше я вляпалась. Так же как ты сегодня. Вот. Соблазнительный морок моментально растворился в ночной тишине. Мне было ужасно стыдно и гадко. Я расплакалась и убежала. Эта дрянь так въелась в войлок валенок, что отчистить её было невозможно. Мои страдания были беспредельны. Представь себе лунную морозную ночь, небо усыпанное звёздами и меня на коленях у проруби, с остервенением полощущую злополучные катанки. Руки отмёрзли до того, что согреть их никак не получалось. У нас же тогда не было запасной обуви, нужно было привести в годное состояние эту.

– Да, подруга, намаялась ты. А любовь? Витька-то что?

– Витька. Когда я полностью заиндевевшая на негнущихся ногах со скрюченными замороженными руками шла мимо его дома, мой милый стоял у крыльца с Риткой, взрослой женщиной, известной своей доступностью. У неё было трое детей и ни одного мужа. Они переговаривались и громко смеялись. Я спряталась, чтобы не попасться на глаза. Витька притянул женщину к себе, бесстыдно обхватил её за поджарый зад и впился в её рот поцелуем. Они говорили тихо. Мне удалось услышать только его предложение зайти в гости и Риткин вопрос, есть ли у него водка.

– Я не удивлён. Он взрослый был, а ты действительно детка, несмышленый ребёночек. Думаю, тебе повезло, что так удачно завершилось приобщение к таинству любви. Или что-то ещё было?

– Не было ничего, кроме слёз, переживаний и воспаления лёгких. Мне было ужасно стыдно, за него стыдно. Я долго болела. Как же мне было обидно и гадко, даже ужаснее, чем отмывать от дерьма валенки. Витька тогда разбил на мелкие кусочки моё сердце. После он ко мне не раз подкатывал, но ответить ему взаимностью было выше моих сил.

– И всё-таки ты вспоминаешь его с любовью. Почему?

– Не знаю. Он был красивый и сильный. И я его любила. Если бы в тот вечер не увидела, как он охмуряет Ритку, ему не пришлось бы долго меня уговаривать.

– Не думаешь, что мне обидно такое слышать?

– Можно подумать, я у тебя единственная. Сам сказал, что до меня тоже влюблялся. Из песни слов не выкинешь. Первая любовь, даже такая несуразная, не забывается.

Оглавление

А ночь была как музыка, как милость…

Верь в судьбу

По тонкому льду

Полтора килограмма эмоций

Преодолеть страх

Сентиментальное настроение

Дивный вечер с Мальвиной

Ох уж эта Леночка!

Дракошечка

Настоящая дружба после любви

Дуальность

Дуальность

О друзьях и подругах

О самой первой любви