Три встречи [Борис Олегович Кудряшов] (fb2) читать постранично, страница - 2

Разговоры-сплетни были сплошь об армии: мизерное довольствие, старая, регулярно выходившая из строя техника, побеги и самоубийства солдат, строгости командования – всего, что было в те часы передумано, высказано, и не вспомнишь. Эта комнатенка-чуланчик с ее вечно пьяными обитателями стала мне родным домом. О семье, жене и двух дочерях, вспоминал я теперь редко, а если вспоминал – слезы ручьями из глаз бежали, локти кусать хотел. Эх, зачем я стал офицером?! Не мое это оказалось. Родине служить – оно, конечно, нужно, только вот муки танталовы наши в войну были бы понятны, но никак не в мирное время и в «небоевой» части. А тут страдаешь-переживаешь не столько за себя, сколько за близких. Что ждало меня в санчасти? Нервная, крикливая, изуродованная двадцатилетней моей службой жена и молчаливые дочери, сразу уходившие на улицу, как только я, сильно выпивший, пытался с ними пошутить или о чем-то заговорить.

Понимал, конечно, что долго так продолжаться не может, трагическая развязка рано или поздно настанет.

Как-то поздней осенью в части ждали начальника штаба Приволжского военного округа, генерал-лейтенанта…, как же его, не помню… Чистили, мыли и убирали целую неделю. В день приезда военачальника офицерам приказано было находиться в казармах на случай посещения их генералом. А я с самого утра убежал в комнатенку на третий этаж, принял на грудь и улегся спать, в чем был: в бушлате, шапке и берцах. Задремал немного, а сквозь сон слышу: зовет кто-то. Нехотя так открываю глаза – солдатик, дежурный по штабу, весь запыхавшийся, мокрый, почти кричал:

– Товарищ майор, сюда идут! Вас повсюду искали – не нашли!

Хоть я мало что соображал в тот момент, но каким-то шестым чувством уловил опасность для себя.

– А не встану,  – говорю бойцу, немного подумав. – Надоело все. Пропадите вы все пропадом!

И уткнулся в подушку. Как мне хорошо тогда стало, многолетние тревоги, казалось, навсегда покинули меня, тело охватила сладкая истома. А где-то далеко-далеко вдруг послышался сиплый неприятный голос:

– Что это такое тут, полковник? Эта размазня – ваш начальник штаба?

Помню, меня стаскивали за ноги с кровати, тормошили, били, что-то кричали, матерились. На пол все-таки сбросили. Тогда я твердо встал на ноги и начал осыпать ругательствами сразу присмиревших и не на шутку испугавшихся генералов.

Закончилась эта история плачевно. Из армии меня вышибли с позором в два счета, а жена собрала вещи, взяла детей и уехала в Казань к родителям.

Помотался я в Самаре пару месяцев по стройкам, оптовым складам, рынкам, чуть окончательно не спился да и кое-как приехал в Казань. Одно-единственное отчетливо понимал – без семьи не проживу. Кроме нее, я, горемычный, не нужен никому. Только она сможет понять меня и помочь мне. Эх, как тяжело-то в трудную минуту без поддержки. А тогда, вечера напролет пьяный, валяясь на грязной кровати в офицерском общежитии, я и представить себе не мог, что в одночасье останусь один.

И вот явился я к жене примерно в таком виде, как сейчас перед тобой, полушубок, правда, был поновее, а в остальном – физиономия синюшная, опухшая, разбитая, костлявые сухие руки трясутся, сам, как тонкое деревце на ветру, раскачиваюсь. Словом, прогнала меня моя Ксюша, с дочерями даже повидаться не дала. Не нужен, говорит, им такой отец… Остальное ты и сам знаешь – рассказывал тебе неоднократно…

Виктор встал  и поплелся к кленовому парку, откуда еще час назад вышел ко мне. Несколько раз он порывался обернуться, но всякий раз, ловя мой недоумевающий взгляд, отворачивался. Я понял: он хотел сказать что-то очень важное и не знал, как это лучше сделать.

Небо нахмурилось – собирался дождь. Виктор подошел ко мне :

– Понимаешь, Боря, вчера вечером встретил у булочной старшую дочку, она все уговаривала  вернуться домой, вроде бы и мать уже не против.

– Что же вы ответили? – вместо подбадривающих слов задал я глупый вопрос, наверное, полагая, что семье, в самом деле, не нужен такой опустившийся отец и муж.

– Повременил с ответом, подумать решил, с тобой посоветоваться. Знакомых, кроме тебя, у меня нет, ты один ко мне хорошо относишься и всегда слушаешь.

Я украдкой посмотрел на часы. Боже мой, уже половина восьмого, в школу опаздываю!

– Ой, мне некогда, сами смотрите, вам виднее! – равнодушно бросил я дяде Вите и, роняя то лопату, то метлу, поспешил к сараю.

– Боря! – его срывающийся голос умолял.

Я нетерпеливо обернулся. Дядя Витя, стоя возле скамейки, держал в одной руке  мертвый стволок росшей у подъезда березки, которую уже успел кто-то сломать за ночь, а другой вытирал мокрое красное лицо.

Было холодно. Дождь так и не начался, но солнце не могло пробиться сквозь свинцовые тучи. Зарождающийся день нес с собой