Жизнь без капюшона [Митрофан Буденов] (fb2) читать онлайн

Митрофан Буденов Жизнь без капюшона

Редакция от 19.04.2021 (оригинал – 14.10.2020)

Устаю потихоньку беспрестанно повторять – рассказ ни на малую толику не автобиографичен! Хватит уже упрекать автора в попытке вызвать у читателя сочувствие и жалость к нему, изливании никого не волнующих личных невзгод сочинителя! Он попросту взмыслил изобразить суровую реальность нашей общественности, пускай и под безумным романтическим углом, а подобный тип личности, описанный здесь, как нельзя лучше подходит для решения сей задачи. Глупо соотносить во всем и вся без поводу дебютирующего в мире более-менее серьезной литературы и его героя, наплести можно какой угодно чуши на любой вкус и цвет, признайтесь, многие из вас этим промышляли на различных этапах своего жизненного цикла, но эта выдумка, сказка никак уж не будет в точности под микроскопом давать полноценное и скрупулезное представление об ее производителе.

В сем издании подправлена грамматика, исправлены фактические неточности, упрощены некоторые речевые обороты, сделаны ремарки, сноски. Удачного прочтения!!!!..

Митрофан Буденов, 19.04.2021

Глава I

Проснулся поздним вечером в густонаселенной пустотой комнате, ощущая непонятное чувство безысходности на душе, да и во всех остальных аспектах окружающего меня пространства. Чувство то давно стало обыденным, я ощущал его словно бы с самого моего рождения, хотя и знал, что это совершенно не так – я понимал свое будущее пустое существование еще в утробе матери. Вместе с тем мне жутко хотелось есть, и вот я, кое-как поднявшись с кровати, накинул пальтишко да стал аккуратно спускаться из своей квартиры на улицу с парой банкнот в кармане. Мой путь, впрочем, как и всегда, состоял из дороги до пешеходного перехода и после оного еще в районе двухсот метров до магазина. Шел я ничтоже сумняшеся¹ одарения косыми взглядами прохожими; порой мне даже казалось, что само небо с тяжкой укоризной наблюдает за мною. В голове мысли: «опять продавец ехидно ухмыльнется: «Ну что, Ван Гог, уже написал свой шедевр? Деньги-то откуда?»». Отбросив все предрассудки, вошел в магазин…

И вот я уже на пороге своей квартиры, в руках кусок хлеба, небольшая бутылочка кефира, маленькая головка сыра. Вошедши, мигом достал стакан, листочек да карандаш. Совершенно забыв про хлеб и сыр, выдул стакан кефира и начал зарисовывать какую-то неведому зверюшку. Старательно так, с упоением. Закончив, положил свою отличную работу в кипу других рисунков, по тем или иным причинам, не понятых окружением (надо заметить, что ни один его рисунок не был тепло оценен социумом). Вздохнув, поставил стул к окну и стал вглядываться в ночное звездное небо, на удивление в тот день не заволочённое тучами. А что оно, небо-то? Оно было все точно такое же, как если бы никто не продался. А я не мог продаться, да и не желал – не желал отступать от своей позиции честного и независимого, сугубо понятного лишь мне одному, искусства.

В каждой звездочке я пытался углядеть что-то новое и интересное, мысленно составлял из них созвездия, пускай и несуществующие. Я чувствовал абсолютную ничтожность своего бытия даже в сравнении с безмолвным холодом вселенной – ведь он интересен ученым, хоть кому-то, а моя жизнь не интересна совершенно никому, и оттого на душе становилось еще больнее. Где-то в глубине сознания слышались мне слова, брошенные от знакомых – «ты ничего и никогда не добьешься», «типичный представитель обочины жизни», «как у таких замечательных людей мог родиться этакий мечтательный соплежуй». На мои глаза наворачивались слезы, и я заснул, уткнувшись головой в деревянную твердь подоконника, мечтая забыть обо всех невзгодах…

Мне снилась густая черная масса, поглощавшая всё вокруг – дома, леса, поля, людей, животных. Но она как будто бы обошла меня стороной, и я оставался во тьме, в полном одиночестве. Кое-где были вокруг меня проблески света, но как только я пытался дотянуться до них, они тут же затягивались, словно нереальными черными заплатами. Вдруг, откуда ни возьмись, вспыхнуло пламя, практически мгновенно сжегшее этот темный матовый пузырь, и вот я уже оказываюсь в своей комнате с занавешенными шторами окнами. Все бы ничего, но я чувствую,… КАК НА МЕНЯ СПУСКАЕТСЯ ПОТОЛОК, ЖАЖДАЯ РАЗДАВИТЬ! Вот он все ближе и ближе, ближе и ближе и… хоп! он проходит сквозь меня, и сейчас же хватает за горло рукою майор при погонах, и бравирует, зло усмехаясь: «Убивай диверсанта и врага режима!!»..

Кошмар моего измученного сознания закончился. Подняв голову, я попытался разглядеть обстановку за окном, и заметил, как злое солнце всуе утруждается сжечь мои глаза, но ему мешает слезная жидкость. Умывшись, одел куртку и отправился в лес, благо массивы матушки-природы находились относительно недалеко от города. Удивительно, но за то время, пока я добирался до пункта назначения, я не встретил никого знакомого, но от того легче покамест ничуть не становилось.

Эх, чудесно гулять по осеннему лесу, взирая на красоту озолочённых деревьев, слушая прелестное ласкающее слух пение птиц, наверное, одних из немногих живых существ, не испытывающих презрение, злость, ненависть, а возможно, и зависть к тебе. Прекрасно валяться в ковре из тревожной суетливой листвы вместе с подосиновиками, белыми грибами, мухоморами. Это такое невероятное непонятное чувство единства с природой, в которой, кажется, нет изъяна никакого. Хотелось бы жить здесь, в лесной вселенной, да лишь жаль, что меня так или иначе ждет цивилизация. Но я знаю, что если мне опостылеет откровенно эта городская жизнь с её черствыми, неприятными людьми, я сбегу, сбегу от урбанистического хаоса, непрерывного ускоренного темпа существования… А если меня попытаются остановить, я наложу на себя руки: уж лучше смерть, чем всеобщая неприязнь, грязь, разврат и зловещий хохот выхлопных газов.

О, запах свежести после дождя неимоверно возбуждает, вот оно, мое либидо! В единении с природной силой наконец-таки получается осознать весь смысл фразы «невыносимая легкость бытия», ведь жизнь в симбиозе с естественным миром настолько легка и проста по ощущению, что на душе становится несколько тяжко от понимания сего. Парадокс, да и только.

Но плюс ко всему в лесу находит поистине обширное вдохновение – таких пейзажей никогда не придумаешь человеческой башкой: словно бы кто-то свыше решил побаловаться и создать уникальные колоритные картины, а потом снизошёл до того, чтобы дать обитателям Земли полюбоваться на сии красоты. А какие животные обитают на этих ландшафтах, и кажется, будто с каждым из них знаком, хотя видишь порой впервые…

Так рассуждал я, раскидывая опавшие красные листья ногами и постепенно направляясь к дому. Нетвердой рукой пощупал свой карман и через пару секунд выудил оттуда пачку сигарет. Закурив, продолжил размышлять о том, как проведу оставшиеся девять часов этого дня. Подходя к городской черте, заметил полисмена, размахивающего мелкой дубинкой в свое удовольствие. Ступив на слегка влажноватый асфальт, был встречен фразой: «гражданин Вайденберг, вы задержаны за асоциальное поведение, шовинизм и торговлю наркотиками». Я похлопал глазами, переспросил – «за все ранееперечисленное?» На что оппонент отрезал: «нет времени разглагольствовать, садись в машину, едем в участок». Я, усмехнувшись, даже не сопротивился приказу.

Глава II

В помещении было тепло и сыро. Я сидел на стуле, рядом со мной на скамье находился охранник, а передо мной – тот самый полисмен, составлявший протокол, иной раз поглядывавший на меня исподлобья. Давая якобы правдивые показания и данные о себе, я невзначай заикнулся: «А кто же донёс на меня?». Сухим баритоном с металлическим оттенком в голосе, полисмен ответил – гражданка Фанбольт. И тут я окончательно впал в ступор, в моей голове пронеслись мысли: «Фанбольт умерла 5 лет назад, сам видел, как её труп выносили из подъезда, не пережила бабка инсульт». Непонимание сложившейся ситуации праведно и верно начало выливаться через край, и я закричал – громко, пронзительно, изредка переходя на фальцет. После того картина перед моими глазами окончательно поплыла. Я летел куда-то ввысь, видя массу цветных пятен, сливающихся в коня, топчущего Георгия Победоносца. В оба уха кто-то нашептывал что-то откровенно несвязное, но я смог различить слова: «Конец декаданса…». Тотчас на горизонте вспыхнула звезда, захлебываясь рвотой и ее чуть после начал поедать гигантский белый краб, проглотив последний кусочек, сам начавший обращаться в эту звезду, постепенно угасающую. Я видел также и диковинные цветы, от которых пахло ладаном, соленой воблой и черемухой. Увенчивало это представление северное сияние, грани коего опять же складывались в подозрительную надпись «конец декаданса». Спустя некоторое время, я даже и не понял какое, так как времени ТАМ как будто бы и не было, я ощутил, как меня буквально нечто разрывает на части, все внутренности тянутся в открытое пространство, прямо аки в стихотворении – пусть все расцветает кишками наружу, пусть будет внезапно!². Боли до определенного момента и вовсе не существовало, но всему прекрасному когда-то должен был настать конец: апофеозом стало невыносимое жжение во всех конечностях, на абсолютно всех нервных окончаниях… и взрыв…

Очнулся я после того, как меня пнул ребенок с криком: «Смотрите, бухая кукла!» Я нехотя встал с земли, надавал набежавшей детворе легких тумаков и вразвалочку продолжил движение к дому.

Проходя по скользким улочкам, большим дворам, я заметил множество воркующих бабок, тычущих пальцем куда-то на север. Это меня удивило не особо, но на подходе всё большем к дому невооружённым взглядом наблюдалось столпотворение: пройдя немного вглубь толпы, я увидел пожарный автомобиль. Один из всех участников пожарной команды вылезал из моего окна, откуда валил густой черный дым. В тот момент я не думал, плакать или радоваться, лишь робко обратился к какому-то зеваке – мол, кто учинил сие бедствие? На что получил ответ –«да закинул некто что-то навроде шашечки динамитной внутрь окошка, а после от искр зажглось все, что только могло загореться в одночасье из сухости».

Меня не пугало нисколь отсутствие теперь крова над головой, моё внутреннее «я» волновало одно – смерть моих чудеснейших, некоторых из них рождённых в результате упорного кропотливого труда, рисунков. Они были тем, что делало меня хоть немного здравомыслящим, видящим смысл в жизни, человеком. А теперь их нет. Словно кто-то нарочито решил добить меня, разрушить хлипкие останки моих сердечных теплоты и движения. Я мог когда-нибудь представить такой исход своих творческих потуг, я знал эту дурацкую фаталистскую теорию, но не мог и подумать, что всё будет так неожиданно, внезапно, резко… Что кто-нибудь в себе силы на этакую жестокость (тут наш герой заплакал так горько, как не плакал никогда ещё наверное в жизни).

Глава III

Об этом моём несчастье тут же прознал весь наш захудалый городишко. Я ещё, как назло самому себе, не пошел в агенство помощи бездомным и скитался по всему городу в течение дня, а под ночь возвращался в свое небольшое простецкое жилище в подвале заброшенного дома, готовящегося на снос. Иногда я перебирался в лес, где оборудовал себе «дачу», на которой порой отдыхал от шума города и отвратных людишек. Когда же мне приходилось сходить купить себе что-нибудь на деньги, заработанные со сдачи стеклотары (документы его сгорели вместе со всем богатством квартиры, и он не мог уже как обычно прийти на работу после отпуска, а восстанавливать что-либо и обращаться в полицию он не собирался), прохожие не упускали возможности плюнуть в меня, обозвать «жалким, грязным бомжарой». Матери твердили своим детям – «вот не получишь образования, не поступишь на хорошую работу, будешь как этот мерзкий дядя». Мне хотелось возразить, что было бы желание да ум, и вероятно тогда добиться всего, но кто ж бы меня послушал, тем паче в таком моём положении.

Меня все чаще пытались задеть, подколоть, обмануть, пнуть, как в прямом, так и переносных смыслах. Я привык к этому всему и мне не было настолько физически и морально больно, как, возможно, раньше. Единственный скверны      й момент заключался в том, что иногда обезумевшие подростки разрушали моё сооружение из металлического навеса и пары болтов, под коим я коротал дни, а также топтали и рвали мои картинки. В такие минуты я проклинал на свете все, что ни попади, мечтал отомстить, но не мог, будучи сдержанным и воспитанным в этом плане.

ХУДОжники блуждают ночью, им ночью намного проще перейти через площадь³. Я неукоснительно следовал этому правилу, но как-то утром, практически уже на рассвете, прогуливаясь по сонному городу, я заметил процессию, двигающуюся в сторону квартала, где находился дом с моим жилищем. Двигались люди слаженно и медленно, и даже издалека можно было разглядеть явно воинственный настрой на лицах некоторых. Я стал аккуратно послеживать за ними, и вскоре не осталось сомнения – они направлялись прямиком к месту моего временного проживания. На всякий случай, я побежал по дороге как можно далее от толпы и завернул спустя шестьсот метров в ближайшую подворотню. Выйдя во двор, протрусил через него, в конце концов попав на набережную мелкой речки. Перевёл дыхание и продолжил спокойно двигаться против течения реки к окраине. Неожиданно я услышал крики позади меня и понял, что это те самые, кого я видал десятью минутами ранее по другую сторону площади. Недолго думая, я устремился в лес в надежде скрыться от народа. Мне уже оставалось что-то около сотни метров до конца асфальтированного пути, но меня ухватила за шиворот цепкая холодная рука. Ухвативший орал оставшейся позади нас кучке, «что поймал придурка». Стоящие поодаль возликовали. Я прокряхтел: «За что, куда вы меня тащите?». «Сейчас узнаешь, собака!» – сказал надменно сухонький мужичок. Он пихнул моё тело в толпу, и пара молодых женщин повели меня к центру города, держа под мои оцепеневшие руки.

На главной городской площади постамент памятника был сплошь обложен сухим сеном. Процессия остановилась, и меня кое-как выпнули к началу толпы. Я повернулся направо и увидал пожилого грузного мужчину с веревкой и канистрой бензина в руке. Он крепко сжал моё плечо и направил силком вперёд. Я встал, уже множество раз огретый кулаками и обессиленный, на постамент и был тотчас привязан к памятнику. Мучитель плеснул на сено бензина и достал из кармана коробок спичек. Аккуратно вытянул спичечку и… чиркнул. Метко. Резко. Бросил горящую лучинку, намазанную серой в кучу сена… Вспыхнул огонь ярким заревом, презренная масса забилась в экстазе и агонии, ликуя злорадным смехом… И впрямь потешно. Весело камнем на дно опускаться или птицей на провода. В тот момент я хотел просить прощения у бога за все свои грехи земные, но не мог – я был убеждённым атеистом. Тем временем языки пламени подбирались к моей одежде. Я устремил свой взгляд в туманную утреннюю высь, но вдруг разверзлись небеса, грянул раскатистый гром и пошел сильнющий ливень. Спустя пару десятков секунд огонь почти потух, и народ, будучи обозлённым, в негодовании начал расходиться. Когда же на площади никого не осталось, я, потупивши свой взор, стал размышлять в одиночестве – было ли то счастливой случайностью или же проявлением наивысшей милости господа. Внезапно кто-то осторожно дотронулся до моего тела и протянул руку. Я поднял глаза и увидел небритого человека лет тридцати пяти, который назвался Чеффелем Брайтоном. «Что тут за переполох случился?» – поинтересовался тот. «Да я сам бы хотел знать, но одно явственно понял – меня возжелали предать огню» – ответил я ему. «А что же ты такого сотворил, что тебя решились сжечь?». Пожав плечами, я сказал – «да я который год нахожусь в этаком презрении, гонении, ненависти, во многом «благодаря» моему промыслу – изображению всякого». И достал из пальто пару нарисованных лесных пейзажей. «Слушай, а ведь очень и очень неплохо, у тебя колоссальный потенциал, мне стоит познакомить тебя с нашими ребятами» – сказал он и развязал меня. «Ты не лжёшь?» – с недоверительным удивлением вопросил я. «Да и не говори, в этом что-то есть по истине уникальное, и, бесспорно, занятное». Я не верил своим ушам – кто-то хвалил мои работы, МОИ!!!

Пока мы с ним шли в сторону его автомобиля, он поведал, что в «их» обществе есть множество интересных и самобытных актёров, поэтов, музыкантов, которые сходятся со мной в позиции честного и индивидуального искусства. Рассказал о том, что сам является писателем, и что среди НИХ много таких, как я – косно и криво воспринятых, также находившихся в немилости у народа. И внутренне я взрывался от счастья, я понимал, что в конечном счете будут теперь у меня коллеги по творчеству, а самое главное – друзья-товарищи!…

Вот таким вот странным образом я и попал в богему, и благодаря Брайтону существует теперь рассказ о моем нелёгком жизненном пути. А нелегок он был тем, что никогда у меня не было до этого момента способных всегда прийти на помощь и поддержать существ – того самого капюшона от всех жизненных невзгод…

14.10.2020

Примечания

1

ничтоже сумняшеся – церк. славянское – ничуть не стесняясь своей опрометчивости; самоуверенно

(обратно)

2

Автор недосконально ссылается на стихотворение Игоря Летова «Сто Лет Одиночества»

(обратно)

3

Подлинные строки И.А. Бродского – «слепые блуждают ночью, ночью намного проще перейти через площадь»

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***