Что читать народу? [Василий Иванович Водовозов] (fb2) читать постранично, страница - 3

прославлению юродивого с его пламенным благочестием. Мы видим, что этот выбор уже никак нельзя объяснить только сочувствием слушательниц: тут известную роль играли и симпатии самих преподавательниц.

Из отзывов, помещенных в книге «Что читать народу?», нам пришлось бы сделать такой вывод. Народ способен понимать и лучшие классические произведения; но более всего ему нравятся книги, где есть что-нибудь изысканно-сентиментальное и грубо-эффектное, резонерски-поучительное и мистическое, сказочно-невозможное и вообще фантастическое. Но особенно все мистическое считается наиболее пригодным для народа.

В настоящее время начался новый ряд народных изданий под фирмою «Посредник». Тут заметно сказывается участие Льва Толстого. Книжки очень недурно изданы и продаются по 1½ и по 5 копеек. Цель их – провести в жизнь истинные начала христианства: полную самоотвержения любовь к ближнему, незлобивость и прощение обид и проч. Цель добрая, но преобладающая форма рассказов нам кажется далеко не целесообразною. Здесь мы находим три рассказа Л. Толстого. Из них лишь один «Кавказский пленник» представляет более бытовую картину; другие два: «Чем люди живы» и «Бог правду видит, да не скоро скажет» – выражают идеи о милосердии и о забвении обид. Выдается еще рассказ Савихина: «Суд людской не божий, или дед Софрон». Кроме этого изданы рассказы с тем же направлением: «Где любовь, там и бог» и «Христос в гостях у мужика» Лескова (милосердие и прощение обид).

Рассказ Толстого «Чем люди живы» считается чуть ли не идеалом рассказов для народа. В книге, составленной учительницами харьковской школы, ему посвящены целых 13 страниц мелкой печати в два столбца, наполненных отзывами о нем учеников и учениц (тогда как для других, самых сложных произведений назначено много 2–3 страницы). И во всех отзывах все повторяются вопросы: «Какое первое, какое второе, какое третье слово узнал ангел?» – так что в этих тонкостях, наконец, затемняется и идея рассказа. Остановимся на нем несколько подолее, так как он очень характеристичен. С обычным своим талантом Толстой рисует положение бедного деревенского сапожника, ходящего собирать свой грошовый заработок, его жены, которая распекает мужа за плохо устроенное хозяйство, сытого толстого барина, пришедшего заказывать сапоги, и проч. Все это очерчено легкими, но очень типичными чертами; тем не менее вся эта жизненная картина утопает в туманной и мудреной аллегории. Дело в том, что один ангел прогневил бога, не вынув души женщины, так как пожалел в ней мать двух малюток. Женщина все-таки умерла; но сирот, как родных, приютила и пригрела соседка, а ангел в наказание был голым брошен на землю. Однако его нашел сапожник, одел, приютил и оставил у себя работником. Так ангел узнал первое: что в людях есть любовь. Когда же дюжий барин заказывал сапоги, то он увидел позади его ангела смерти. Барин действительно в тот же день умер, и ангел узнал второе: что люди не знают, что им нужно для себя, для своего тела. А третье ангел узнал, когда к сапожнику пришла женщина, взявшая на воспитание сироток, со взрослыми уже девочками; он узнал, что люди живы не тем, «что сами себя обдумают», а тем, «что есть любовь в людях». «Бог не хотел, чтобы люди врозь жили, и затем не открыл им того, что каждому для себя нужно, а хотел, чтобы они жили заодно, и затем открыл им то, что им всем для себя и для всех нужно». Тогда затряслась изба, раздвинулся потолок и встал огненный столб от земли до неба. У ангела распустились крылья, и он взлетел на небо.

К чему вся эта история с ангелом? Ведь могло бы и не случиться, что женщина приютила сироток; а если это случилось, то не ясно ли и так, почему сиротки остались живы. Тут вводится неприятная и сомнительная черта, что малютки не просто спасены любовью, а что для этого еще непременно нужна была смерть матери. Некоторые из учениц харьковской школы по случаю этого заметили: «А матери все-таки никто заменить не может». Далее, будь вместо ангела какой-нибудь человек, бедняк, умиравший от голода в дороге, то и первое, что узнал ангел, означало бы, чем люди живы: история с сиротками нужна была бы разве только для пополнения темы. В сущности, первое и третье означают одно и то же, и читающие только напрасно ломают голову над этими различениями. Пример барина, не знающего, что нужно для тела, выбран очень неудачно. Ведь он всю жизнь заказывал сапоги и знал же, что ему нужно, а вот только в этот последний раз не знал. Так, если бы каждый при начале дела думал, что сейчас умрет, то и совсем не стал бы ничего делать: тогда и сироток было бы спасать невозможно. К чему предполагать невероятное? Умозрениями никого не убедишь. Люди очень хорошо знают, что им нужно для себя; но это знание у них редко соединяется с сознанием общей пользы, с истинно-братскими отношениями к ближнему. Только жизнь, проникнутая таким сознанием, становится полнее, отраднее, утешительнее для себя. Нам кажется, что вот это и нужно было выяснить, а не вставлять отвлеченную идею в поучительный