Что читать народу? [Василий Иванович Водовозов] (fb2) читать постранично, страница - 5

отставных солдат, спившихся с круга дьячков и черничек. Особенно к новой школе – доказывали многие (эти толки ныне опять возобновляются) – народ просто чувствует антипатию за ее новые методы, за гражданскую печать книг и простое, жизненное их содержание, за обхождение с учениками, чуждое колотушек и розог. И что же? Прошло несколько лет, и народ толпами валит в новую школу, где есть порядочный учитель. В харьковской воскресной школе до 300 учениц от 9 до 40 лет. В сельских школах, где места едва хватит на 50 человек, собирается иной раз до 100. Это мы узнаем из земских отчетов о московских, тверских школах. В настоящую минуту перед нами лежит только что вышедший отчет воронежского земства о школах воронежского уезда (под редакцией Ф. Щербины). Из него мы узнаем, что число учащихся за последние десять лет увеличилось в 120 проц. на школу, и всеобщая воинская повинность с ее льготами для грамотных тут не имела почти никакого влияния. Народ просто стал сознавать пользу грамоты и при этом увидел хорошие результаты от новой школы. Однако из отчета видно, что школы воронежского уезда еще довольно плохо обставлены: в книгах для чтения крайний недостаток, нет особых помещений для приходящих в школу издалека, и дети должны тащиться за несколько верст, часто голодные, без порядочной теплой одежды, в зимнюю вьюгу, по колена в снегу, в весеннюю и осеннюю распутицу, которые на юге продолжительнее, чем на севере. Притом при земледельческом быте Воронежской губернии здесь дети нужнее, чем в других местах, как помощники бедному крестьянину в сельских работах, которые раньше начинаются весною и дольше продолжаются осенью. Вот при каких условиях народ посещает школу… и после этого еще могут толковать, что он чуждается новой школы! Наблюдатели и просветители народа мало принимают в расчет указанные нами условия, при которых образуется и высказывается народное мнение. Они буквально понимают слова народа, тогда как у него есть свой язык, часто очень иносказательный. Говоря о вреде нового учения, крестьянин, особенно бездетный, часто боится только нового налога на школу или вторит кулаку, которому школа почему-либо кажется не с руки. Прося почитать чего-нибудь поучительного, он иногда разумеет житие святого (особенно если это старик, спасающий душу), а иногда историческую и даже сельскохозяйственную книгу или и повесть о том, как бедный батрак перехитрил богача-хозяина и влепил ему такой щелчок в нос, от которого свалился бы и бык. Просветитель, положим, дает ему книгу о том, как один ссыльный, по какому-то видению, ждет в гости Христа, и в то же время не прощает своему врагу, потому что от этого человека пострадали не только он, но и многие другие, – и как он все-таки под конец должен был усадить этого врага на почетное место, приготовленное для Христа. Мужик с благодарностью возвращает книгу и говорит: «Вот как нужно прощать обиды-то! А мы, окаянные, что делаем? – только гневим господа!» – и в подтверждение этого тут же, по уходе от барина, с приличною бранью дает тумака встретившемуся сопернику. Чем при чтении довольствуется народ, можно видеть из упомянутого выше воронежского отчета. В одном месте других книг нет, кроме азбук Паульсона и Ушинско-го, и грамотный крестьянин все-таки берет их из школы и вновь перечитывает; в другом месте единственная серьезная книга – сборник материалов Мещерского о Севастопольской обороне. Просветитель не берет во внимание того, что учащаяся молодежь часто смотрит ему только в глаза, стараясь угадать, чего он именно желает. Если это барыня или барин, то у народа сейчас слагаются особые отношения: он будет соглашаться во всем с просветителем, хотя и думает совсем другое. Еще более: он тотчас угадает затею барина, его вкусы и симпатии и так или иначе постарается подладиться, потому что это ему ничего не стоит, а при случае можно и выгадать. Это лукавство в отношении ко всякому, кто хотя сколько-нибудь имеет вид барина, может быть, остаток старинного рабства, но оно легко усваивается и детьми. С другой стороны, слово наставника в деревне еще менее может встретить противоречия, чем в городе. И вот просветитель убеждается, что он живет с народом душа в душу, что он угадал самые сокровенные его требования.

Из народных пословиц, песен, из многих сказок и былин мы узнаем, что в душе народа есть и глубокое сознание жизненной правды, и живое, творческое начало. Между тем какие книги он более всего читает? Это все те же знаменитые: «Еруслан Лазаревич», «Бова Королевич», «Францыль Венциан», «Милорд Георг» и проч. Как объяснить такое противоречие? Скажут, что других книг мало заходит в народ; но если и заходят другие книги, все-таки народ без разбора поглощает все – плохое и хорошее. Народ, во-первых, очень неизбалован хорошими книгами. Надо вспомнить, что читается и в образованном кругу на провинции: какой-нибудь пикантный французский роман третьего разряда, какая-нибудь газетка да дешевый иллюстрированный журнал не составляют же капитальных произведений.