Притворись, прошу! (СИ) [MMDL] (fb2) читать онлайн

— О, это легко: «под настроение».

— То есть… меняемся?.. — отведя глаза на волнующиеся ветви, уточнил я.

— Да. Я за равноправие в отношениях.

— И с Сарой такое равноправие разыгрывали?..

— Конечно, нет. Доминирование Сары не входит в круг моих интересов.

— Тогда это какое-то лицемерное равноправие.

— Я, несомненно, в этом далеко не эксперт, Кэм, но подозреваю, что мужчина, желающий спать с другим мужчиной, именно его мужскую суть и ценит. Обращаясь к твоей вульгарной прямолинейности, «дырку можно и в стволе дерева найти». А, вероятно, желать быть с мужчиной — хотеть его «завоевать» и «быть завоеванным» им. Взаимное обладание.

Какое-то время мы молча слушали шум листвы высоко над нашими головами. Слетевшие с уст Отиса слова вроде бы не противоречили моим внутренним установкам, но мозг отказывался вбирать в себя услышанное и мысленно озвучивать хотя бы малую его часть — точно изречение Отиса засосало в вакуум на обочине моего сознания, где складировалась вся неудобная истина.

— Прогрессивненько… — безэмоционально обронил я, и Отис кивнул. — Я сказал Саре, что пошел за тобой. Наверное, надо торопиться.

— Посидим еще немного… Все равно ее еще полдня будет фотографировать Гэвин на фоне всего, что вокруг, уж поверь мне…

Поудобнее усаживаясь на скамье, я расставил ноги пошире и коснулся колена Отиса. Он не вздрогнул, не отодвинулся — и в глубине души я был невероятно рад его бездействию…

========== Глава 13 ==========

Забираться в лодку было бы гораздо проще, если бы слева не визжала от восторга и волнения Сара. Держа ее за руки, Гэвин затягивал чужую жену в точно такую же белую лодку по соседству. От ряби на озере суденышки качались, что, похоже, основательно пугало Сару и усугубляло самочувствие Отиса, уже разместившегося в нашей лодке. Оперевшись на борт, он прикрыл глаза ладонью, будто не спал всю ночь, загибаясь от бумажной работы. Бледность не схлынула с его лица, наоборот, губы казались еще более обесцвеченными.

— Не самая лучшая идея лезть в озеро, если тебе плохо, — хмуро подметил я, кладя руки на весла.

— Да ладно, я ж не помираю, — проворчал он. — К тому же Сара так тщательно все планировала. Это ее первый настоящий выходной за долгое время.

— Ну как знаешь.

Ногой я ухитрился оттолкнуться от пристани, и лодка послушно вильнула в сторону. Мелкие волны силились прибить ее назад, к берегу, но весла с необычайной легкостью противились воле озерца. Ясное голубое небо было пропитано солнечным жаром; здесь, вдали от деревьев или какого другого тенька, мы были как рыбешки на сковороде. Через жалкую минуту я уже чувствовал, как под рубашкой по коже стекает пот, причем не работа веслами была тому виной, а лишь жара.

Лодку влюбленных голубков чуть позади нас словно окружал невидимый барьер, внутри которого сконцентрировалась райская прохлада и веселый смех. Сара водила пальцами по водной глади, строила рожи, точно дитя, в объектив фотокамеры, пока Гэвин правил лодкой, и, замерев на какое-то время, я увидел в этой идиллии ту пору Сары и Отиса, которую никогда не знал — ведь повстречал их гораздо позже. Когда их отношения только-только зачинались, она так же смеялась, а он смотрел на нее такими же влюбленными глазами?.. Как флирт, взаимное притяжение, яркие, как салют, эмоции могли превратиться в ничто по прошествии десяти лет? В памяти всплыл отчаянный выкрик Сары: «…Пом­ню, как он воз­вра­щал­ся поз­дней ночью пос­ле по­сиде­лок в ба­ре с то­бой! Как по вы­ход­ным сбе­гал на ва­ши тре­ниров­ки по че­му толь­ко мож­но, кем­пинги, ска­лола­зание и про­чую чушь!..» Выходит, это я испортил все Отису и Саре?.. Я искренне полагал, что помогаю ему отвлечься от домашних ссор и проблем на работе — шишки всегда сыпались на него, даже когда Отис был не виноват; его гипертрофированная ответственность притягивала гнев руководства за проступки коллег, однако именно Отис в итоге получил повышение — потому что заслужил. Так же, как заслужил любящую семью, с которой мог бы делить уютный дом, — а не развод, Гэвина и нашу игру в «Ромео и… Джеральда»…

— Кэмерон, не спи! — пронзительно рассмеялась Сара. Их лодка заметно обогнала нашу, пока я сидел, облокотившись на весла, и жевал умственную жвачку.

Конечно, покачаться на волнах на середине озера — приятно и чрезвычайно расслабляет, но почему Отиса не напряг мой ступор?..

— Отис? — Наклонившись вперед, я протянул руку, но дотронуться до его ноги так и не сумел: особенно большой гребень волны разбился о борт на ослепительные брызги, лодка качнулась, локоть Отиса соскользнул с облезшей белой краски, и мой лучший друг и начальник в одном лице поленом упал в воду, мгновенно скрываясь из вида. — ОТИС!

Вскочив на ноги, я прыгнул за ним следом; рубанулся предплечьем о край весла до искр из глаз, забыл набрать воздуха в грудь — я не мог думать трезво в такой ситуации! Я действовал по наитию! Отис не успел опуститься ко дну, я с легкостью его нашел в мутно-зеленой воде, обхватил правой рукой вокруг груди и вместе с ним поплыл к поверхности. У колышущегося стеклянного полотна, сквозь которое преломлялись яркие лучи, тело начало подводить меня: без запаса воздуха в легких мышцы отказывались работать. Прижимая Отиса к себе, я смотрел на зеленое солнце и безрезультатно старался отогнать мысль о том, что вот он — мой конец… Но так ли ужасно пойти ко дну, любуясь переливающимся небом цвета морской волны?.. С ним… Сердце ответило спертым ударом, и я бросил на Отиса беглый взгляд. Темные волосы развивались успокаивающе медленно, лицо было мертвенно-зеленоватым из-за окружающей нас озерной воды. Опущенные веки, плотно сомкнутые губы — он выглядел как уже покойный, но, протиснувшись через нехватку воздуха, я вспомнил самое главное: сейчас его еще можно спасти! Последний рывок позволил вырваться из изумрудной толщи, и я хрипло глотнул жаркий воздух. Лицо Отиса тоже было над водой, но он не дышал, не открывал глаза, не кашлял — не приходил в сознание. Затащить его в лодку и залезть самому, не опрокинув ее, у меня ни за что бы не получилось, и я — быстро, как только мог! — поплыл к берегу, до боли сжимая Отиса. Пять минут… У меня есть лишь пять минут на то, чтобы начать делать искусственное дыхание, иначе Отису не избежать гибели…

Три минуты из драгоценного времени канули в лету — я выволок Отиса на берег недалеко от пристани, со стороны которой к нам уже бежали люди. С раскинутыми руками, белый как полотно, он лежал на траве, не подавая признаков жизни. Позади причалила лодка, из которой выбралась в истерике зовущая на помощь Сара. Споткнувшись, она упала возле нас на колени и в тупой панике вцепилась в холодную руку Отиса.

— Нужно удалить воду из легких и желудка! Я читала!..

Нет… Два года назад… Я помню… Прошлое пронзило нервы электрической вспышкой — большегрудая блондинка-спасательница: я ходил на ее занятия, чтобы потом ее «снять». Я ПОМНЮ ВСЕ… Кожа Отиса бледная — если бы вода в большом количестве попала в легкие, она впиталась бы в кровь, и кожа бы посинела. Стало быть, Отис погрузился в воду, будучи уже без сознания, и достаточно будет сделать искусственное дыхание.

Рванув гавайскую рубашку, я задрал майку Отиса, чтобы лучше чувствовать не бьющееся сейчас сердце. Пальцы правой руки зажали его нос, левой — опустили нижнюю челюсть, и я накрыл губы Отиса своими. Сильный неторопливый выдох… Краем глаза я видел, как поднимается и опускается его грудь, значит, дыхательные пути открыты — одной гигантской проблемой меньше.

Я отстранился от его белесого лица, и Сара, вся в слезах, истерично ударила меня по спине:

— Еще это сделай! Он же…

— Без сердца насыщенная кислородом кровь не доберется до мозга!

Сложив ладони вместе, я всем весом обрушивался на грудную клетку Отиса, раз за разом. Пусть я сломаю ему ребра! — я не дам этому сукиному сыну умереть так просто! Через пять нажатий на все еще спящее сердце, я снова наполнил легкие Отиса воздухом и вернулся к непрямому массажу. Рев Сары по слуховому каналу проникал в мое сознание, оплетал его цепкими щупальцами и заражал паникой каждую клеточку. Чем больше попыток вернуть Отиса к жизни я совершал, тем больше моего внутреннего пространства захватывали эти мерзкие липкие путы, спускаясь к самому сердцу. Глаза нещадно слезились — цветущая озерная вода была тут не при чем! Болели ладони, вбивающиеся в немую грудь Отиса; раскалывалась голова от крика Сары, которую безуспешно успокаивал Гэвин; все тело вопило от боли и ужаса — ВСЯ ДУША! НЕ СМЕЙ! КАКОГО ЧЕРТА?! У МЕНЯ НЕТ НИКОГО ДОРОЖЕ ТЕБЯ — ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА ОСТАВИТЬ МЕНЯ, ПОГИБНУВ НА ЭТОМ ПРОКЛЯТОМ БЕРЕГУ!.. ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ?! МАТЬ ТВОЮ, ОТИС!!! Я задыхался возрастающим отчаянием, я давил на грудную клетку Отиса, свирепо ненавидя его за то, что он заставляет меня проходить через все это! Я выдыхал воздух в его рот, ощущая, как от стресса и физических нагрузок кислорода не хватает уже мне, будто с каждым выдохом я отдавал часть своей собственной жизненной силы, чтобы вернуть его… Я был бы не против, окажись это правдой: хоть легкое мое забери, но выживи!

Холодная грудь вскинулась под моими руками, и я, зажимая запястьями скользкие от пота виски, витиевато выматерился в небо. Отис дышал. Хрипя и кашляя так, словно его легкие сейчас разорвутся на куски, — но дышал! Его сердце билось без посторонней помощи, кровь двигалась по венам, воздух пробивался в альвеолы. Он будет жить… Он будет жить!

Я рассмеялся как сумасшедший. В этот момент я любил его и ненавидел. Я хотел убить его! Хотел разнести динамитом пристань, лодки, палящее солнце, черт его дери! Врезать Гэвину! Трахнуть Сару! Превратить в щепки каждое близрастущее дерево! ОН БУДЕТ, СУКА, ЖИТЬ! Окончательно потеряв контроль над собственными эмоциями — затерявшись, растворившись в них, я дал волю импульсу настолько же безумному, насколько не в себе был тогда я.

Схватив отдышавшегося Отиса за подбородок, я с жестокой страстью вжался в его губы. Он замычал, вытаращивая от ошеломления глаза; до сердечного приступа перепугавшись из-за его реакции, я сунул язык ему в рот. Да что же это такое?! Я же хотел отстраниться! Мозг подавал телу команду «назад»! До этого мой прилив чувств еще можно было объяснить искусственным дыханием от заторможенного дегенерата, переволновавшегося и оттого решившего продолжить оживлять уже пришедшего в себя человека, но чертов язык все испортил! Отис не отвечал на поцелуй — безвольно обмякнув, он ожидал, когда же я выдохнусь, однако моей пылкости хватило надолго.

Оставив губы Отиса в покое через гребаные две минуты, я выпрямил спину и зачем-то наградил его ударом в челюсть. Окатывая меня целым ведром мата, Отис скрутился на траве, а я поднялся и отошел к ближайшему дереву. Пальцы врастали в кору, мозг плавился…

Сара наконец осушила слезы и, счастливо рассмеявшись, молвила:

— Вот она — суровая мужская любовь…

========== Глава 14 ==========

Когда приехала скорая, в машину пустили меня и Сару. Ее — потому что она по документам все еще жена Отиса, меня же она представила как его жениха. Гэвин хотел добираться до больницы на такси, но Сара заверила его, что для моральной поддержки и успокоения нервов ей вполне хватит меня.

Отис не выглядел как человек, недавно переживший клиническую смерть. Его насильно уложили на каталку, и всю дорогу под аккомпанемент сирены мы слушали его приглушенное ворчание. Его кожа по-прежнему была бледна, в движениях прослеживалась слабость, но на яркость эмоций это никак не повлияло. Периодически он переводил полный нежности взгляд с печально улыбающейся ему Сары на меня, и тогда его глаза темнели, а улыбка становилась откровенно натянутой. Вполне могу его понять…

Сразу по приезде в больницу Отиса забрали на тщательный медосмотр и различные тестирования с целью проверки, не пострадал ли его мозг вследствие кислородного голодания. Мы с Сарой были оставлены в коридоре, где угнетал каждый звук, как и время от времени выныривающая из гаснущего эха тишина. Металлические стулья, спаянные вместе длинным рядком, устанавливались здесь явно изощренным садистом: мало того, что они были зверски неудобные и от них затекала какая-нибудь часть тела, так еще и пробирали холодом до тазовых костей. Даже в жуткую жару, раскаляющую асфальт снаружи, это была та еще пытка! Однако не так уже сильно болела моя пятая точка — на фоне левой кисти, которую с отчаянием сжимала Сара. Внешне абсолютно безмятежная, она мучила мои бедные кости, смещая их мужской крепкой хваткой. Огромных трудов мне стоило вытянуть руку из живой ловушки — и то, удалось лишь потому, что ладонь вспотела.

— С ним все будет хорошо, — произнес я, неловко поглаживая Сару по голым лопаткам и бретелькам от купальника. Ее пальцы стиснули край парео, но справиться с тревогой это не помогло. — Он сильный: буквально с того света вернулся! А раз ему даже такое под силу, то можно не переживать…

— Умом я это понимаю, — кисло улыбнулась она и повернулась ко мне. — Как и то, что… не будь тебя рядом, Отис был бы уже мертв… Я… Я читала о первой помощи при утоплении, правда! И что-то осталось в голове, но в тот момент я растерялась и не знала, что делать, чем ему помочь, как его спасти!.. Но ты знал. И добился своего. Спасибо тебе за это… Не представляю, что бы без тебя мы все делали, Кэмерон…

Трогательно всхлипнув, Сара подлезла под мою руку, и я ее обнял за плечи. Сырая после ныряния одежда прилипла к телу, вызывая неприятные, местами болезненные ощущения.

Дверь слева от нас отворилась, и выглянул безликий медик. Взмахом руки он пригласил нас пройти, но поднялась на ноги только Сара.

— Ты не пойдешь? — удивленно замерла она у открытой двери.

— Нет, я… потом… Мне нужно посидеть немного…

С теплой улыбкой на бледных губах она прислонилась щекой к двери.

— Кэмерон, мы все были на взводе, и Отис не сможет на тебя обижаться за тот удар.

Я кивнул, но все же остался в коридоре — один.

Сара не способна была понять главного: я не могу пойти к Отису не из-за того, что ударил его, а из-за того, что поцеловал…

***

Изумрудные воды окружали меня. Нехватка воздуха не сдавливала легкие, не пытала мозг — мне не нужно было дышать, как и Отису, которого я изо всех сил прижимал к себе. Наверху, где-то там за этой зеленью, горело солнце — дули ветра. Я должен приложить больше усилий и выплыть вместе с Отисом на поверхность: туда, где его ждет Сара и Рина, где после официального развода для него начнется абсолютно новая жизнь… Он встретит милую женщину, похожую в чем-то на Сару, очарует ее с первого разговора своей честностью, искренностью, харизмой, чувственностью и прямотой; их отношения будут развиваться, в итоге они съедутся, заведут собаку, потом поженятся, следом у Рины появится брат или, может, сестра, и этот калейдоскоп жизни будет ослеплять меня, оставшегося наедине с работой и псевдо-серьезными интрижками, которым нет числа…

Опустив глаза на бездыханное тело Отиса, в котором еще теплилось его сознание, я медленно — сопротивляясь неестественно плотной воде — развернул его к себе лицом и позволил его голове опуститься на мое плечо. Расслабив ноги, я перестал бороться за ту, возможную счастливую жизнь, и темнота вокруг нас начала сгущаться. Мы опустимся ко дну вдвоем… вместе…

— Кэмерон.

Я приподнял тяжелые веки. Под затылком ощущалась грубая стена больничного коридора. Перед глазами маячило не обремененное страхом лицо Сары.

— Как он? — встрепенулся я и вытер запястьями глаза.

— В полном порядке, к счастью. Можно ехать в гостиницу. Он просил тебя к нему зайти.

— Хорошо.

Тело сковала усталость, так что я встал с тихим кряхтением, покачиваясь. Сара ободряюще коснулась моего плеча.

— Я тогда поеду одна, а Вы вместе. Поговорите. Вам, кажется, это нужно.

По-пляжному раздетая фигура Сары скрылась из вида, а я окаменел перед дверью в палату Отиса. Что мне надо будет сказать ему? Что вообще в подобной ситуации можно будет сказать?!.. Стоя в коридоре, я все равно ничего не смогу придумать. Придется импровизировать, да поможет мне Бог.

Нажав на пластиковую ручку, я практически бесшумно вошел в палату.

Отис стоял возле больничной койки и сосредоточенно глядел в окно, пока его пальцы застегивали пояс легких летних брюк. Мышцы обнаженной, обращенной ко мне спины мягко перекатывались под кожей — я безмолвно замер на пороге, не способный оторвать взгляд… Потянувшись за майкой и гавайской рубашкой, Отис краем глаза подметил меня, но не улыбнулся, как всегда делал раньше.

— Мог бы подать голос.

— Я только что зашел. — Я закрыл за собой дверь, однако не сдвинулся с места. Отис натянул майку и задумчиво подкинул рубашку в руке, точно расползшийся по швам мяч.

— Почему? — кратко спросил он. Не знаю, было ли бы мне тяжелее, смотри Отис мне в глаза, задавая этот емкий вопрос…

— Русские и мафия.

— При чем тут русская мафия?.. — не понял он. Что вполне ожидаемо, ведь я раскрыл рот раньше, чем продумал свою мысль.

— «Русские и мафия». В России принято при встрече целоваться в губы, даже среди мужчин. А в мафиозных кругах существует понятие «Поцелуй смерти».

— Так ты меня приветствовал таким образом — или оживил, чтобы предупредить о скорой расправе?..

— Я… — Я всплеснул руками, желая оставаться у двери — как можно дальше от Отиса, но, сам не знаю зачем, подошел к нему ближе. — Я просто был рад тому, что ты выжил.

— Если бы ты был рад чуть больше, то сунул бы мне руку в штаны. — Отис накинул гавайку и с ядреной смесью злости и недоумения посмотрел мне в глаза. — Кэм, что с тобой происходит?.. Ты мне мстишь за что-то? Поэтому разыгрываешь и издеваешься?

— Конечно же, нет…

— Тогда что?

Его прямой тяжелый взгляд, требующий правды, сбивал меня с ног. Что я могу тебе сказать?! Разве возможно хоть как-то оправдаться, требуется ли это вообще?..

— На днях мне отсосал Ларри.

Во взоре Отиса вспыхнула ярость, и он подступил ко мне вплотную, словно дикий пес, жаждущий оттяпать мне лицо.

— Что ты сейчас сказал?!

— Недавно мы с Ларри выпили после работы, он проводил поддатого-меня до дома, слово за слово — и он сделал мне минет.

Я не хотел уклоняться или защищаться, потому смиренно поймал удар Отиса, схватился за живот и повалился на пол, сбив какие-то металлические подносы. За что я желал получить наказание?..

— Ты совсем умом тронулся?! — рыкнул Отис, и я, держась за ушибленную печень, поднял на него глаза. — Вел себя как кобель с женщинами, теперь решил стать шлюхой для мужиков, серьезно?! Ни одной юбки в городе, тобой не оприходованной, не осталось, что ли?! Какого черта, Кэм?!

— Честно? — спросил я, подняв брови.

— Нахрена мне твоя ложь! Выкладывай как есть, мать твою!

Со злой усмешкой я приподнялся на локтях.

— Вот как все было! Да, я выпил в ту ночь, но не настолько, чтобы не понимать, к чему клонит Ларри. Я сел на диван — он на коленях подполз ко мне, достал мой член и начал его облизывать…

— Что ты… несешь?!.. — сперто проговорил Отис и тяжело сглотнул.

— …потом он взял его в рот и стал отсасывать — что было, не побоюсь этого слова, божественно!..

— Закрой рот, Кэм! — озвучил последнее предупреждение Отис. Вены на его висках вздулись — он вот-вот готов был заткнуть меня силой.

— …Ларри так глубоко принимал меня, выкладывался на все сто! Но оргазмически приятно было еще и от осознания того, насколько запретно происходящее. И мое подсознание, похоже, всерьез задумалось над этим…

— Кэм! — Рывком опустившись на пол, Отис схватил меня за грудки и занес кулак, так и не достигший цели. Мои сведенные бедра оказались между его ног; наши лица разделяли всего сантиметров двадцать.

— …насколько же будет хорошо, если сделать нечто еще более неправильное?.. Мужчина, лучший друг, начальник, семьянин, не испробовавший за всю жизнь ни одной женщины, кроме Сары, так ведь? Какого же блаженства я достигну, сунув член в рот столь чистого человека или же самозабвенно трахая тебя?

Отис глубоко дышал от неуправляемого гнева, я же задыхался по вине прорвавшей подсознательной плотины. Мысли проносились в голове на безумной скорости, окончательно выбивая почву у меня из-под ног. Считанные секунды мы с Отисом пилили друг друга взаимными противоречиями, как вдруг сцепились и неистово сплелись языками. С шеи мои руки спустились на его поясницу, теснее прижимая Отиса ко мне, и его эрекция уперлась в мой живот. Широко раскрывая рты, мы не останавливали этот хищный поцелуй ни на миг, не способные насытиться или прекратить. Мягкость губ Отиса, влажность его языка, жар его тела сводили меня с ума. Еще совсем немного, и я повалил бы его спиной на холодный пол, спустил бы штаны и насиловал бы его до умопомрачения, невзирая на крики боли!..

Отис отстранился всего на мгновение, но тут же огрел меня по голове металлическим подносом — одним из тех, что я уронил. Во второй раз за сегодня я упал на пол, кольцо рук вокруг пояса Отиса разомкнулось, и он оперативно добрался до двери, вытирая губы о кулак.

— Зачем подносом-то?!.. — простонал я под больничную койку.

— Ответочка с процентами за удар в челюсть у озера… — пропыхтел он. Щелкнула опустившаяся дверная ручка. — Жду тебя в такси…

========== Глава 15 ==========

Комментарий к Глава 15

В машине играет сначала Kaleo — Save Yourself, следом их же песня “Broken Bones”.

Покинув здание больницы, я не задерживался у входа: было невероятно легко найти взглядом нужное такси, ведь только от одной солнечно-желтой машины исходила убийственная темная аура — если бы у проходящих мимо нее людей в руках были цветы, те вмиг бы вяли… Как можно скорее я забрался в салон: не без труда — после удара подносом по голове меня чуток штормило; Отис назвал адрес отеля, где ранее мы все остановились, и такси мягко влилось в поток машин. Из хрипящих динамиков доносился надрывный голос, и каждое его слово попадало точно в цель:

«It weighs heavier on one’s heart.

I could tell right from the start that sweet ones are hard to come across.

Well, there is more than meets the eye.

Heart like yours is rare to find.

Someone else’s gain will be my loss…»

Отис сидел у самого окна, точно старался держаться от меня как можно дальше. Его стеклянные глаза были устремлены к сменяющемуся городскому пейзажу, но не видели его. Подпирающий голову кулак полностью скрыл губы, наверняка, напряженные, тонкие и бледные от злости…

Я откинулся на пухлую спинку из кожзама и тяжело вздохнул. Краем глаза я заметил, как фигура Отиса дернулась: за годы нашей дружбы у него выработался рефлекс реагировать на подобные вздохи, чтобы начать разговор о том, что меня гнетет. К сожалению, я той же привычкой похвастаться никогда не мог: его способ решения проблем — обсуждение, долгие «бла-бла-бла», будто на сеансе у психолога; моя стратегия выживания — алкоголь и топь из мало к чему обязывающего секса. Раньше последнее работало — поможет ли теперь?..

«Tell your secrets to the night.

You do yours and I do mine,

So we won’t have to keep them all inside.

Oh, for one so pure

Can’t be sold.

Don’t let your feelings take control.

Hold on to the one thing he’s begging for…»

— Так, — гневно произнес Отис, поворачивая голову ко мне, но все же избегая взгляда глаза в глаза. Смотри-ка, не выдержал, мистер «Давай все обсудим»; песня подлила масла в огонь его страсти к самокопанию. — Такие вещи… нельзя спускать на тормоза… Так что я хочу знать, что происходило в твоей голове, когда ты… это сделал…

— Сделал что? — потягиваясь, спросил я. — Поцеловал тебя у озера? Или, может быть, кончил в рот Ларри?

Водитель, усатый мужчина средних лет, нахмурившись, дернулся взглядом к зеркалу заднего вида.

— Слышь, за дорогой следи, если хочешь чаевые по прибытии.

Уж не знаю, что оказалось действеннее: мой тон, сулящий жестокую расправу, или чужое желание наживы. Однако «Шумахер» больше глаза от лобового стекла не отводил. Собственно, слушая вполуха, он мало что пропускал из нашей маленькой «голубой» драмы.

— Сейчас меня интересуют события менее отдаленные, — размыто пояснил Отис. Он что, смущается называть вещи своими именами?..

— О, это ты, наверное, о том, как накинулся на меня и засосал, в процессе упираясь стояком в мой живот?

— Не было такого! — вспыхнул Отис, гневно сводя брови к переносице. — ТЫ схватил меня, ТЫ уже дважды полез ко мне целоваться. Единственное, что я сделал, так это ударил тебя подносом!

— Ух ты, ты на меня снова смотришь, — ухмыльнулся я. Кипящая внутри него злость, словно лава в вулкане, захлестывала меня, но не заражала — лишь обжигала при попытке приблизиться и начать говорить о том, что действительно имеет значение.

— Кэм, клоунада сейчас не к месту!

— То есть тебе можно играть в деву Марию, а мне уже и позубоскалить нельзя? Где твое хваленое равноправие в наших очень близких отношениях?

— В деву Марию?..

— Ну да, вся эта фишка с «непорочностью», «чистотой» и прочим… — сказал я, делая пальцами кавычки.

— Отлично! Сперва дважды на меня напал, а теперь порицаешь религию. Что дальше, Кэм?

— Дальше я собираюсь завалиться в бар отеля — набубениться по самый не балуй! — и не думать ни о чем. Что и тебе советую сделать, а не толочь воду в ступе, раз сам к откровенному разговору не готов.

— Это я-то не готов? — поднял брови Отис, и собственный палец уткнулся в его грудь.

— О, а ты считаешь, что готов? Ну ладно, ответь тогда, сколько пролетов по больничной лестнице ты несся вниз, чтобы кровь отхлынула от члена?

— Да пошел ты, — отвернулся к окну он.

— Я могу тебя понять, — как ни в чем не бывало продолжил я, зная, насколько сильно терзаю его нервы своей невозмутимостью. — У тебя ведь секса не было с тех пор, как ты узнал про рога, которыми тебя наградила Сара, — или еще дольше?

— Закрой рот, Кэм, пока не стало поздно.

— Или что? — с усмешкой мурлыкнул я и толкнул его плечом в плечо. — Заткнешь меня так же, как сделал это в больнице? Жду не дождусь!

— Я пожалел тебя и не разбил твое лицо, а в ответ был приобщен к извращенной распущенности…

«Извращенной распущенности»?.. Ну все, этот высокоморальный философ добрался-таки до моей печени, чтобы исклевать ее в лоскуты. Надоел. Хватит. Во всем должна быть мера.

Оторвавшись от нагревшейся спинки, я повернулся к Отису вполоборота, и тот с недоверием покосился на меня.

— Утверждать, что я стал инициатором «больничного поцелуя», такая же глупость, как обвинять гепарда в избиении антилопы: если бы именно Я все это начал, я бы тебя сожрал. Продемонстрирую.

Набрасываясь на Отиса, я схлопотал от него мощную затрещину — левую барабанную перепонку сотрясал призрачный звон колоколов; но несмотря на легкую дезориентацию, ничтожную на фоне столкновения металлического подноса с моей головой, я все же придавил Отиса спиной к сиденью, а затылком — к дверце. В такой неудачной, скрюченной позе он запросто мог бы спрятать лицо, но — ясно как день! — не захотел.

По ту сторону динамиков по-человечески взвизгивали гитарные струны, и тягучий, как смола, мужской голос проникновенно нашептывал:

«The devil’s going to make me a free man…

The devil’s going to set me free…»

Не отталкивая, но и не прижимая меня к себе, Отис в поцелуе кусал мои губы — до боли, не до крови, — и в этой ошпаривающей все мое естество агрессии я ощущал больше страсти, чем в движении его языка в моменты, когда он все-таки удосуживался впустить мой язык в его рот. Обхватив разведенные бедра Отиса, я рывком сдвинул его на середину сиденья, и его голова мягко упала на кожзам. Мои руки нырнули под черную гавайскую рубашку, с разочарованием соприкасаясь подушечками пальцев с белой майкой, не с кожей. Однако это ничуть не помешало мне во время нескончаемого жестокого поцелуя обвести ладонями каждый мускул торса Отиса, методично вжимаясь промеж его ног.

Напряжение справа от меня стало настолько ощутимым, что от негодования таксиста пекло всю правую половину моего лица. Зараза… Но мы все равно ничего не успели бы сделать: отель уже заглядывал в лобовуху из-за поворота. Как можно скорее я слез с Отиса и, пинком скинув его ноги на пол салона, сел поближе к своему окну. Мне искренне не хотелось телесно отдаляться от него, да еще и в такой момент; тянуло нависнуть над ним, прочесть уже наконец в его глазах все внутренние противоречия, сбивающие меня с толку… Но опыт показывал: вероятнее покинуть такси с разбитой губой, чем разобраться с тем, что думает, чувствует и делает Отис, потому что все перечисленное отказывается согласоваться друг с другом.

Отис лежал на сиденье, не двигаясь. Лишь вздымалась его грудь от глубоких частых вдохов, будто чудом не обернувшиеся трагедией события сегодняшнего дня повторялись и он снова спасся от утопления моими трудами. Я осторожно поглядывал на него с минуту, чувствуя остаточное тепло на губах, и слегка забеспокоился, ведь Отис даже не моргал.

— Животное… — сперто выдохнул он.

— Я бы на твоем месте снял гавайку и повязал ее вокруг пояса, пока мы не прибыли к отелю. Или хотя бы придави стояк ремнем… И при всем при этом я — животное… Бесишь.

========== Глава 16 ==========

Комментарий к Глава 16

https://ficbook.net/readfic/7172238/18278347#part_content – короткая история о том, как главные герои ходят по магазинам.

Такси еще не успело толком притормозить, а Отис уже рванул прочь из салона. Воспользовавшись левой дверцей, он выскочил на проезжую часть — и чуть не был сбит отбывающей легковушкой с ранее довольной, ныне перепуганной семьей.

— Отлично! Убей себя, несмотря на то, каких усилий мне стоило в прошлый раз тебя спасти! — выкрикнул я ему вслед. Отис не обернулся и скрылся за автоматическими дверями гостиницы. Походка его была деревянной: от злости у него всегда словно затвердевают мышцы…

А платить таксисту мне, молодец!

***

Виски булькало в бутылке, не то пытаясь меня остановить от пьянства, не то, наоборот, поторапливая с каждым глотком. Развалившись на диване, я лениво следил за передвигающимися по холлу постояльцами. Мда, ни одной женщины, которой я бы позволил вылечить мою печаль: те, что были, или… слегка скисли из-за преклонного возраста, или были относительно молоды, но потеряли свой товарный вид, обзаведясь мужем и тремя-пятью детьми. Лишь когда в бутылке осталась половина пойла средней стоимости, я приметил красивые длинные ноги, приближающиеся к месту моего гнездовья.

— Ух ты, какое зрелище, — обольстительно улыбнулся я, поднимая взгляд по короткой строгой юбке и белой блузе с крупными оборками. Две верхние пуговицы были расстегнуты, так что сдвигаться вверх пришлось силой… — Господи, это ты! — разочарованно воскликнул я, и Сара жалобно всхлипнула. Тушь стекала по ее щекам застывшими во времени смоляными ручьями, волосы были местами спутаны, растрепаны и утратили весь свой лоск. — Эй-эй, я просто пошутил! Прости! Ты прекрасно выглядишь! Даже вот… со всем этим… — показал я на собственном лице ее потекший макияж.

— Да ты-то тут при чем? — цыкнула она и плюхнулась на диван слева от меня. В ее руке блеснула початая бутылка вина, и в тот же миг я ощутил мистическое родство с Сарой… — Гэвин уехал…

— По работе?.. — с надеждой предположил я, но Сара помотала головой и вытерла тушь о мое плечо. — Мне очень жаль…

Вдвойне жаль: тушь вообще отстирывается?..

— …Хочешь об этом поговорить?

— А ты хочешь послушать? — подняла она выразительные, сверкающие от слез глаза.

Честно: я не имел ни малейшего желания становиться чьей-то жилеткой без последующей выгоды, но… Сара выглядела воистину разбитой и угнетенной. Почему-то мимо ее личной драмы я пройти не сумел. Так что, не желая лгать словесно, просто кивнул, и ее руки оплели мое предплечье; бутылка через брюки холодила бедро, а ароматные винные пары кружили голову, усиливая расслабляющий эффект виски.

— Мы поругались… сильно… Он и до этого говорил, что я уделяю слишком много внимания Отису, хотя вроде как он должен быть уже для меня в прошлом, — но как я могу игнорировать тот факт, что Отис сегодня чуть не умер?!.. Это же… У меня чуть сердце не разорвалось на куски, я старалась держаться только ради Рины, которая без твоего вмешательства стала бы наполовину сиротой!.. А ему было как будто плевать. Он не переживал там, у озера, не испытывал вообще ничего!.. Да, Отис ему чужой человек, но где же элементарное человеческое сочувствие? Если незнакомец упадет с лестницы, я ведь буду за него переживать, пусть и не близка с этим человеком. Все равно его жалко, все равно за него волнуешься… — Искусственно рассмеявшись сквозь почти полностью высохшие слезы, Сара вытерла глаза рукавом, в момент потемневшим. — Я дура, Кэмерон?.. Ждала от него невозможного? Только женщины переживают за каждого, кто так или иначе пострадал, а мужикам на это плевать?..

Я осторожно вырвался из ее сжимающейся хватки и мягко приобнял за плечи. Сара положила щеку мне на грудь, левой рукой обхватила вокруг живота — точно большого плюшевого медведя, существующего для ее успокоения.

— Я не знаю, что тебе на это ответить, честно. Я не видел, что делал Гэвин на озере, не видел его лица, не слышал, говорил ли он тебе что-то, — я был сконцентрирован на Отисе и только на нем: не заметил бы даже грузовик, несущийся на нас и сигналящий на весь гостиничный комплекс… Но если Гэвин не отвечал твоим стандартам, то и пусть катится на все четыре стороны. Мне вот он никогда не нравился. Гэвин… Что за имя такое…

— Рина мне как-то то же сказала, — рассмеялась Сара с особенно громким всхлипом.

— Она… потрясающий ребенок. Очень умна — прислушивайся к ней.

Какое-то время Сара молчала, но я чувствовал, как мысли распирают ее голову изнутри, зудят и шумят, точь-в-точь осиный рой.

— Я не умею выбирать мужчин?.. — вновь заговорила она, и все, что я смог придумать, так это сжать ее плечо. — Я… отказалась от Отиса, а ведь лучше него не сыскать… Я ненавидела тебя все эти годы — а ты, смотри-ка, оказался таким замечательным другом и бойфрендом… Мне понравился Гэвин, потому что с ним всех лет, прожитых в браке, как будто вообще не было: я чувствовала себя молодой и красивой, как когда встречалась с Отисом, до Рины, до изматывающего ритма родительской жизни…

— Ты и сейчас молодая и красивая.

— Ой, не льсти, — печально улыбнулась она.

— Нет, серьезно! Если бы не река слез и твоя оплывшая боевая раскраска, у меня бы прямо сейчас на тебя встал!

— У тебя очень сомнительные комплименты, но, как ни странно, мне полегчало! — Смех Сары больше не отдавал вязкой голодной безнадегой. — Спасибо, Кэмерон… Выпьешь со мной? Я не осилю целую бутылку сама: покупала для нас с Гэвином…

— Я уже набрался виски. Если понижу градус, меня нокаутирует.

— Да ладно, не будь рохлей. Ты десять лет пил с Отисом, но теперь вы встречаетесь, и, значит, я — твой друг, ты должен теперь пить со мной.

Ее расстроенно-поддатой логики я не понял, но звучало так убедительно! Сара приставила горлышко винной бутылки к моим губам, я же, делая глубокие глотки, сумел дотянуться до виски и подержал бутылку для нее — в итоге у нас получился какой-то совершенно неправильный брудершафт.

— О, это ужасно, — смеялась Сара, вытирая с шеи и груди скатывающиеся капли виски. — Отвратительный вкус! Зачем вы это пьете? Вино же вкусное хотя бы — настоящий виноград! А это — фу!.. Будто чистый спирт!

— Ты просто не привыкла. Когда впервые пьешь, всегда «фу», а потом рецетпт… рецетопо…

— «Рецепторы»! — хохотнула Сара.

— Да, они самые… перестраиваются, приноравливаются — и вуаля!.. В-вауля?.. Как там… правильно…

— Да тебя, похоже, и правда развезло! Надо было мне тебя слушать и не давать вина. Можешь встать? Обопрись на меня — я отведу тебя в номер.

Поднялся я и шел сам — Сара, обнимающая меня вокруг пояса, только направляла, чтобы мой путь не застопорился из-за вешалки или стены. Моя рука была свободно перекинута через ее хрупкое, но волевое плечо; от пышных волос Сары исходил аромат полевых цветов, и периодически я прикладывался к ним лицом, шумно вдыхал затапливающий легкие запах, а Сара смеялась и щипала меня за бока.

— Почему ты… почему ты оказалась так добра к нашей с Отисом… ситуации?

Лестница осталась позади, и Сара остановилась, привалив меня к стене.

— Мой отец, — мягко улыбнулась она. — Никто и не догадывался, но… мой отец был геем. Не би, как вы с Отисом, а именно геем. Он женился на маме — на своей самой близкой подруге… В то время к гомосексуалистам жестоко относились, поэтому «из шкафа» никто не выходил. Как-то раз я вернулась домой раньше времени и застала его с лучшим другом — посреди нашей гостиной. Меня не заметили, так что тайна по-прежнему осталась таковой, но для меня все встало на свои места: почему он был так грустен, когда мама проявляла к нему симпатию, почему не обращал внимания на ее прихорашивания и наряды, почему практически каждый день пил с таким выражением лица, словно попал на похороны… Он был очень тихим и скромным человеком и умер достаточно рано от заболевания, развившегося на нервной почве… Мне всегда казалось, что он был бы до сих пор жив, не иди он против самого себя — позволь общество ему открыто любить… Так что… как я могла поступить с Отисом так, как поступил весь мир с моим отцом?.. Никто не виноват в своей непохожести на большинство — и не должен быть осуждаем за это или нести какую-то ответственность, наказание… Я никому не рассказывала об этом, — серьезно добавила она, — так что если все-таки не забудешь по пьяни, то держи язык за зубами и не трепись. А то Отис ляпнет еще моей маме, не дай Бог…

— Конечно, я — «могила», — кивнул я, заключая в ладони ее темно-синие (по вине туши) щеки. Сара одарила меня снисходительной полуулыбкой, и ее ногти царапнули мои ребра через рубашку. — Ты правда очень красивая…

— Спасибо…

— И пахнешь цветами…

— А ты пахнешь озерной водой и виски. Тебе надо в душ и отоспаться. Сегодня ты… повел себя как настоящий герой…

— Этот герой заслужил небольшую награду? — тихо спросил я, склоняясь ближе к ней.

Смущенно-польщенное лицо Сары говорило сразу же и «да», и «нет». Но цепляющиеся за мою рубашку руки перевесили чашу весов… Я целовал ее неторопливо и ласково, наслаждаясь хмельной взаимностью, пропитывающей каждое движение Сары. Эти губы целовал Отис… По этой талии скользили его руки… Этот сладкий язык со вкусом вина касался его тела… Отис входил в нее… Почему от одной этой мысли у меня возникает желание сделать то же?.. Цепляясь друг за друга в пьяном угаре, мы кое-как добрались до двери и ввалились в номер, рухнули поперек кровати. Сара лежала на мне, грудью я чувствовал ее упругий бюст, третья пуговица блузки сдалась сама собой и тем самым обнажила кружево белого лифчика. Жестокая, болезненная хватка сжала мои запястья и оторвала руки от оголившихся бедер Сары. Женский вскрик меня отвлек от собственного падения на пол — за одну секунду Отис свез меня с кровати и с чувством пнул в живот. Мать твою… Я думал, Саре хватит мозгов притащить меня в ее номер… Но хотел ли я с ней спать на самом деле?.. С ней?..

— Прости, мне так жаль! — взмолилась Сара, поправляя задравшуюся юбку. — Боже, Отис, я не знаю, что на меня нашло! Меня бросил Гэвин, а Кэмерон был мил, и мы выпили, и… — Не договорив, она разрыдалась пуще прежнего, и Отис, перешагнув через затихшего на полу меня, обнял ее. Вместе они вышли из номера.

========== Глава 17 ==========

В номере отеля было темно: подсвеченный вечер за окнами превратился в ночные сумерки, а включить свет в комнате я не мог. Почему? Потому что Отис зарвался. Потому что Отис — неблагодарная свинья. Потому что Отис заслужил капельку мести.

Под дверь просачивались звуки чужих шагов по коридору, сухих скрипучих разговоров. Всякий раз, слыша тяжелую поступь, я ожидал, что Отис вот-вот завалится в номер, но дверь оставалась закрытой еще пару десятков минут. Я практически заснул, когда наконец щелкнула дверная ручка, и на пол из коридора пролился мягкий желтый свет. Отис замер, вероятно, приглядываясь к пустующей кровати, закрыл дверь и сделал несколько шагов, прежде чем взволнованно окликнуть меня и упасть на колени рядом со мной, по-прежнему лежащим на полу.

— Кэм! Кэм, очнись!

Теплые сухие ладони коснулись моих щек и повернули лицо к потолку. Мои глаза были прикрыты, но веки — не сомкнуты, и в щелки между ними я более-менее отчетливо видел страх в широко распахнутых глазах Отиса. Я планировал врезать ему. Как угодно. Двинуть головой в лоб или зарядить кулаком в грудную клетку, чтобы он содрогался от боли у меня в ногах. Он слишком часто меня бил за этот ненормально длинный день. Но ощущая жар его ладоней, не сумел заставить себя отплатить ему той же монетой. Моя левая рука медленно скользнула по его запястью к пальцам, сильнее вжимая их в мою кожу, и испуг на лице Отиса сменилсягневом.

— По-твоему, это смешно?

— Да. Ты просто оставил свое чувство юмора на озерном дне.

Отис выпустил меня молниеносно, и, неподготовленный держать голову навесу самостоятельно, я слабо приложился затылком о пол. Поделом. Дернув за шнурок, Отис включил торшер — в комнате стало ненамного светлее, — и присел на мелодично скрипнувшую кровать. Рядом оставалось место для меня, но вместо этого я повернулся на спину и развалился на полу в более свободной позе. Давненько мы с Отисом не бывали в походах, не лежали на голой земле… Комфорт современного быта изредка душил, однако, окажись мы с ним в палатке где-нибудь в лесу, пока я маниакально болен новой идеей, поход обратился бы постановкой ярчайшей сцены «Горбатой горы»…

— Ну как, утешил Сару? — оскалился я, и Отис, подперевший подбородок замком из пальцев, бросил на меня осуждающий взгляд.

— Утешил. Все с ней обсудил, обнял и уложил спать сразу же, как она, в слезах, попыталась меня поцеловать от глубокого отчаяния. И ты должен был поступить так же, Кэм…

— Тоже поцеловать тебя от глубокого отчаяния?

— Шут гороховый. Сложно разве удержать член в штанах, если речь идет о ней? Твой мир сейчас разорвет от шока, но, представь себе, если женщина целует тебя, это не всегда означает, что она горит желанием попасть в твою постель. Ты должен был не поддаваться, а успокоить ее.

— Так вот что она тебе сказала. Занятно — учитывая, что это Я ее поцеловал. Я делал ей комплименты. И Я ее обнял. А она — ответила. Но тебе представила случившееся иначе, мол, накинулась на меня от боли расставания с Гэвином: не по той ли причине, по какой скрывала все прошлые интрижки? Не для того ли, чтобы оставить удобную лазейку и при случае трахнуть твоего «бойфренда»?

— Идиот ты пьяный. Сара взяла на себя вину, чтобы я тебя не убил на месте.

— Да… — тяжело выдохнул я в темный потолок. — Я знаю…

Что со мной такое?.. Откуда это яростное желание опорочить Сару?.. Отис рассердился из-за того, что я лапал ее — но обратная ситуация ему глубоко безынтересна. Это задевает меня?.. Он ревнует ее — оно и понятно: она его жена, документально еще даже не бывшая…

Недолго мы сидели в тишине, но эти несколько минут казались мне полными взаимопонимания, словно мы читали не столько мысли друг друга, сколько нечто более глубинное…

— Ты же понимаешь, что это все несерьезно, Кэм?.. Твои… мерзостные эксперименты с Ларри вкупе с возможной потерей меня привели к полному беспорядку в твоей голове, вот и все… Твои желания не проверены временем, они минутны. И если поддаться им, после останутся только неловкость и сожаления. В попытке избавиться от них ты похеришь нашу дружбу, и даже работать вместе, вероятно, мы не сможем.

Мне захотелось подняться и сесть на кровать по правую руку от Отиса, но тогда мне бы точно не хватило серьезности для продолжения этой беседы.

— Я похерю нашу дружбу, — повторил я, извратив его тон. — А чем в это время будешь занят ты, если мы поддадимся атмосфере?

Отис откинулся спиной на пружинистый матрас и прикрыл глаза рукой, скрывшись для меня из вида. Пришлось все-таки оставить нагревшийся пол и обрушиться на самый край постели, на всякий случай как можно дальше от Отиса…

— Кэм, ты даже не знаешь, как заниматься сексом с мужчиной…

— У меня готовы сразу два ответа. Первый: да кто в наше время вообще об этом не знает. Второй: а ты по этой части эксперт с каких пор?

— Я не про теоретические или практические знания, Кэм. Две большие разницы: смотреть гей-порно — и представлять, как делаешь нечто подобное сам. В воображении, со стороны все это может выглядеть для тебя красиво, но в реальности способно отпугнуть: близость к мужской коже, отличной от женской, запах мужского тела, количество волос.

Вновь скрипнула кровать, когда я пододвинулся к Отису вплотную, уперевшись левым предплечьем в матрас, а грудью — в его правое плечо. Отняв руку от лица, он с недоверием посмотрел мне в глаза. Наши взаимные взгляды преодолевали дюймов пять, не больше, но почему-то именно сейчас эта пятерка перестала быть всего лишь цифрой, превратившись в невидимую стену. На показательное выступление в тот момент я больше решиться не мог, так что единственное, что осталось, чтобы доказать его неправоту…

— Прямо сейчас я без проблем могу представить все. Десять лет мы ходим в одну душевую в спортзале, десять лет пользуемся соседними шкафчиками в раздевалке, десять лет отливаем в один желобковый писсуар. Нет, я еще в себе и я не пялился. Но так уж получилось, что, думаю, из пяти разнообразных фото-вариантов я даже твои яйца узнать смогу.

— Отличная идея для шоу на ТВ.

Мы кратко рассмеялись, не отводя глаза. Только когда серьезность вернулась к нам обоим, я продолжил свою мысль:

— Я довольно реалистично могу нарисовать в фантазии что угодно, связанное с тобой. Например, как… оставляю засосы на твоей шее, чувствуя ладонью волосы на твоей груди, жар кожи, упругость мышц, биение сердца — которое, к слову, я спас вместе со всем прочим… Как звенит пряжка ремня на твоих офисных брюках… Как веду языком вверх по стволу члена — с нажимом, двигая кожу…

Отис напряженно сглотнул.

Мой пульс сходил с ума. За барабанной дробью я не слышал больше собственных мыслей, что уж говорить о попытках узнать, о чем думает Отис в этот момент. На интуитивном уровне я знал лишь одно: переходить к действиям сейчас нельзя, иначе после очередного мозговыносящего поцелуя я окажусь с подбитым глазом на полу.

— Надо же, — едва усмехнулся Отис, — никогда бы не подумал, что услышу от тебя когда-нибудь возбуждающую пошлость… И уж тем более — что твои слова вообще покажутся мне таковыми…

— И не говори, не секс будет, а сплошное взаимное недоумение.

— «Будет»?

— А что, нет?

— Кэм, в какую именно голову из двух отправилось воспоминание о том, как я говорил о временности твоих желаний?

— А почему ты, собственно, не допускаешь, что это не временно? Сколько я должен подождать, чтобы убедить тебя в этом? Неделю?

— А десять лет не хочешь? Как по мне, так это более показательно.

— Не понял, — чуть сощурился я.

— Забудь, — отрезал Отис и поднялся с кровати, чтобы варварски выдернуть из-под меня покрывало. — Надо ложиться спать: завтра рано вставать для поездки на виноградники.

Пока я, непонимающий ровным счетом ничего, лежал поверх смятого одеяла, Отис оставил гавайку на спинке кресла и в майке и штанах забрался в постель. Его обращенная ко мне спина поставила точку в разговоре. Я лежал ближе к половине кровати, руки дремали на груди. В гостинице и вокруг нее было настолько тихо, что, кажется, мысленную нить из разума Отиса снова засосало в мое подсознание: внутри черепной коробки я будто слышал белый шум, тяжелый, напряженный, как если бы Отис усиленно боролся с самим собой… Но не бывает телепатии. Не бывает чтения мыслей. Все, что мы имеем, так это старую-добрую проекцию! Я сегодня не смогу уснуть. Мои мысли замкнулись на Отисе. Я удерживаю себя всеми силами, чтобы не попробовать подрочить ему во сне. Я его хочу…

Я сошел с ума…

========== Глава 18 ==========

Второй выходной мы все провели совершенно не так, как планировали. Разбитая вдребезги Сара, едва сдерживая слезы, извинилась перед нами обоими в фойе: понятное дело, после разрыва с Гэвином ей было не до поездки на виноградник и прочих развлечений. Только-только проснувшись, она связалась с няней Рины и предупредила, что вернется домой раньше запланированного часа. Изменить договоренность опять было нельзя, так что ни я, ни Отис не попытались уговорить Сару остаться. Отис по-семейному тепло гладил ее по плечам и спине, отвечая на многочисленные «Извините, что испортила отдых…» — «Ты ничего не испортила…», «Не бери в голову…» и прочие весьма правдивые ободрения. Я точно знал: не Сара испортила этот уикенд — Гэвин испортил; озеро, попытавшееся убить Отиса; я…

Уж не знаю, чего больше хотел избежать Отис — общения со мной или развития тягостных раздумий в голове Сары; поехали в город они на одном такси, довольно сухо попрощавшись со мной снаружи гостиницы. Солнце пекло макушку и плечи, ветер злокозненно дул прямо в ухо, явно желая его мне застудить — даже погода гнала меня прочь от места, где я не раз и не два сделал то, что позволять себе было нельзя: снял блокировку морали и явил… себя?..

По возвращении домой я почувствовал, что оставил что-то там, в номере, который делил с Отисом сегодняшнюю ночь. Однако из тех немногих вещей, что я брал с собой, все было на месте — в этом я убедился дважды. Помыслить углубить поиски я не мог, потому как моя квартира, а также офис и знакомые бары-рестораны находились под непроницаемым вечным мыльным пузырем. По его подрагивающим на ветру тонким прозрачным стенкам проплывали радужные блики традиционной нормальности, и мысли, не подчиняющиеся ее законам, просто-напросто не могли попасть внутрь. Защитный барьер значительно потрескался в гостиной: всякий раз проходя мимо дивана, я видел то себя и Ларри, то себя и Отиса, вот только головы были размыты до неузнаваемости, а по схожей комплекции представлялось невозможным с уверенностью сказать, кто же из нас двоих сидит на полу… Я держался от гостиной подальше, впервые за пару последних лет обедал и ужинал в кровати, как уставший от жизни женатик со сварливой супругой да шумными малолетними разбойниками, висящими гирями на моей шее — норовящими ее сломать.

Проснулся я без будильника, который не удосужился включить, и совершенно не ведая, когда вообще заснул. Лежа на боку, я глядел на опрокинутую тарелку и расползшуюся по покрывалу холодную лазанью — и чувствовал себя примерно так же, как она. Никогда прежде на трезвую голову исполнение приказа «Поднимись с кровати!» не было так похоже на самый настоящий подвиг. Туалет, быстрый душ, поверхностная чистка зубов — вот и все, на что мне хватило времени. По пути на работу я высосал пару пакетиков энергетика. Желудок ныл — это для него не еда; после богатого событиями позавчерашнего дня он требовал мяса, и макароны с сыром и относительно мясная лазанья быстрого приготовления не удовлетворили его громкие урчащие «хочу».

Личный офисный закуток встретил меня на удивление холодно. Включаясь, компьютер жужжал, пружинистое кресло скрипело, назойливые, точно мухи, голоса не умолкали — кто-то где-то смеялся и напрашивался-таки получить по лицу. Ох уж этот лошадиный гогот… Такое ощущение, что у меня похмелье — похмелье у моей души… За два часа, тянущихся для меня со скоростью наполовину парализованной улитки, Отис мелькал то там, то сям, но ни взгляда не бросил в мою сторону, ни разу не подошел, ни о чем не спросил, ни о чем не попросил. Задание на ближайшую неделю у меня было и так, но обычно он не упускает возможности обменяться хотя бы парой слов. «Обед в кафе за углом!» или располагающее к взаимным остротам «Опять кутил?»

«…пос­ле ос­та­нут­ся толь­ко не­лов­кость и со­жале­ния. В по­пыт­ке из­ба­вить­ся от них ты по­херишь на­шу друж­бу, и да­же ра­ботать вмес­те, ве­ро­ят­но, мы не смо­жем…»

…Сейчас именно ты херишь нашу дружбу… Какого черта…

Пытать себя голодом и нежданно нагрянувшей жаждой в наказание за недавнюю неадекватность — иначе и не назовешь — не имело смысла. Время не повернуть вспять, а если и можно было бы — этим должен заниматься Отис, а не я. У него проблемы. Он ведет себя как не пойми кто. Куда же делся мистер «Давай-ка все обсудим!», хотел бы я знать?.. До комнаты отдыха я добрался, покачиваясь и сталкиваясь плечами с имитирующими занятость коллегами, безликими и безымянными. Тихая просторная комнатка с диваном, умирающей от старости кофеваркой, холодильниками и столами на — с огромной натяжкой — двух человек заглушила все офисные шумы, как толща воды, сомкнувшая кристальные стены за моей спиной. Коробка с дешевой жирной выпечкой, изредка покупаемая начальством, впервые к моему сожалению, оказалась пуста, и, захлопнув картонную крышку — изрядно помяв ее, я замер над столом.

— Плохой день? — поинтересовался Ларри, тут же усевшись на диван. Пересекаться с ним сегодня хотелось меньше всего, тем более говорить, так что в ответ я только громко хмыкнул, понадеявшись, что этого ему хватит вполне. — Выглядишь так, будто тебя вот-вот стошнит…

— Если и стошнит, то, по сути, ничем — потому что от голода…

В его левой руке зашуршал мягкий прозрачный пластик, не позволяющий аромату сэндвича с белым хлебом и какой-то разноцветной травой окончательно сбить меня с ног. Второй сэндвич Ларри прижимал к животу, стало быть… угощает меня?.. Мы что, снова в школе?..

— Ну же, — с призраком улыбки произнес он, — сядь уже и возьми что дают. Или мне нужно прибегнуть к шантажу, чтобы заставить тебя поесть?

Мой взгляд предательски метнулся к поблескивающему пластику, и выдержка дала течь. Разочарованно вздохнув (принимать подачки — до чего скатился), я пересек комнату и устало опустился на диван рядом с Ларри. Как только новичок освободил руку, принялся, как и я, открывать свой сэндвич, и комната наполнилась громким шуршащим треском.

— С чем он? — подозрительно спросил я, приподнимая уголок белого хлеба.

— А тебе не все ли равно?

Черт, тоже верно…

Сперва я вгрызся в сэндвич. Жуя и блаженствуя, я уловил вкусы ветчины, помидоров, соленых огурцов, майонеза, листьев салата и сыра — на фоне такого впечатляющего количества начинок хлеб абсолютно терялся: я будто ел оригинальный сырно-мясной салат, закусывая его зерновой салфеткой. И, признаться, это было неплохо! Отлично, вообще-то, даже! Так что вторым шагом стало выказывание благодарности Ларри за превосходную подкормку. Сказать ничего я не сумел, потому как кусал-жевал-наслаждался-откусывал вновь, чудом не прихватывая пальцы, так что с непродолжительным мычанием показал ему палец вверх — ну и хватит с него, уверен, он все понял, не дурак.

Только когда, забывшись, я слизал с пальцев майонез — справа послышался смешок — и запульнул метким броском упаковку от сэндвича в урну, я смог перейти к третьему шагу — вопросу, что почему-то никак меня не хотел отпускать:

— И чем именно ты бы шантажировал меня?

В этот момент новичок опускал в урну свою упаковку, так что первую его реакцию я увидеть не смог — спина, плечи и затылок не сдали эмоции хозяина врагу.

— Думаешь, я мог бы шантажировать тебя совместным времяпрепровождением? — с медовой улыбкой спросил он, возвращаясь на место. Оба мы откинулись на спинку дивана, наши плечи невзначай касались друг друга, но былого дискомфорта это мне не доставляло.

— Я тебя знать не знаю, так что да.

— Честный и прямолинейный, как и всегда… Ты ожидаешь от окружающих всяких подлостей — но допусти хотя бы в отношении меня, что получишь что-то без подвоха. Я не из тех, кто любят трепаться о сексе и делиться «победами». А уж в вашу с Отисом голубую игру перед Сарой лезть не собираюсь тем более.

— Тогда что тебе нужно?

— Ты мне нравишься, — простодушно улыбнулся он.

— И это ничего ровным счетом не объясняет.

— Я знаю.

Скрипнул диван — Ларри поднялся. У приоткрытой двери он обернулся и одарил меня какой-то уж слишком очевидно болезненной улыбкой, отчего мне искренне стало его жаль. Он — как я в средней школе, когда помогал с домашкой, приносил угощения и всякие мелкие презенты девочке, которая мне очень нравилась. Вот только я не нравился ей. Благо с годами ситуация изменилась!.. А действительно изменилась ли?..

Отис…

Нет, не поменялось, похоже, ровным счетом ничего.

На периферии, размытой моей погруженностью в сравнение «было» и «сейчас», возник темный силуэт, и моей наивной надеждой, разумеется, стало предположение, что это Отис. Но к кофеварке подошел невысокий черноволосый Гарри, жир с патл которого можно было бы использовать для поджарки бекона. Удивительно, как его скулы остаются острыми для глаз окружающих, даже когда он стоит в профиль — наверное, угловатый, точно вытесанный из камня нос оставляет его черты грубыми и резкими.

— Интересно… — как бы ненароком обронил он, осматривая взятый из стопки одноразовый стаканчик.

Я планировал проигнорировать его, дабы не начинать пустой треп, от которого еще больше распухнет голова, но Гарри искоса посматривал на меня. Выхода нет.

— Что?

— Интересно, говорю… Много-много интересного можно услышать, если оказаться у приоткрытой двери в нужный час…

Для меня его надменные песнопения были молнией — и теперь в черепной коробке прогремел первый раскат приближающегося грома. Чернеющие прямо на глазах тучи клубились так яростно, словно норовили раздавить птиц, панически проносящихся между ними. Вот-вот начнется гроза…

— Извини, мне показалось… — фальшиво рассмеялся я. — Показалось всего на секунду, что ты не собираешься забыть обо всем, что мог случайно услышать, грея ухо у двери.

— Когда что-то кажется, стоит обращаться к врачу. — Гарри повернул ко мне восковое лицо, в доброжелательность, запечатленную на котором, поверить не смог бы даже самый особенный ребенок — настолько неестественно выглядела эта тонкая желтоватая натянутая до предела кожа.

— Мило. Что еще скажешь другу?

— «Другу»?.. — От омерзения его передернуло. — Отис тебе друг. Не я. Достаточно понаблюдать всего раз, как вежливо с ним ты общаешься — и как своевольничаешь с другими людьми…

— С тобой то есть?

— Да, со мной! Согласиться встретиться и в последний момент все отменить, потому что Отису потребовалась помощь — это в твоем стиле! Выбивать кофе из рук, не звать на игру «Лос-Анджелес Доджерс»…

— Да что за детский сад?! У меня всего один гостевой билет был! Да и ты поехал бы черт знает куда?! У тебя тогда жена только-только родила — ты бы не уехал из города!

— Может, и уехал бы! Ты не спрашивал!

— Уехал бы — бросив жену и младенца?.. — поморщился я, не спуская с Гарри глаз. Какая гнида! Отис никогда бы так не поступил…

— Знаешь, что? Все эти случаи весьма и весьма показательны. И раз ты не ценишь мое общество, подумал я, пора бы мне взять и оценить весь моральный ущерб, который ты мне нанес, Кэмерон.

— Что, подашь на меня иск за то, что не звал гулять в парк с остальными мальчишками? — ухмыльнулся я с дивана.

— Лучше. Весь офис шепчется о том, что ты и Отис ведете себя как парочка «голубей». Теперь понятно, что это все показное и спектакль вы разыгрываете для жены Отиса. Зачем — в толк не возьму, но все знать мне и не нужно, верно? Как, очевидно, и Саре. Я такой болтливый иногда, мне даже неловко! Вдруг ляпну ей что-нибудь — вот так неприятность будет! Но, думаю, десять тысяч долларов улучшат мой самоконтроль.

— Ты вконец, что ли… — начал было я сквозь стиснутые зубы. Кулаки уперлись в подушку подо мной, проминая ее аж до деревянных планок дивана.

— И, да, — как бы случайно припомнил он, отбрасывая на пол стаканчик и гордо шествуя к двери, — не стоит думать в сторону насильственных методов: у меня есть нормальные друзья, способные увидеть своими глазами, как на меня нападешь ты. Какой срок могут дать за многочисленные угрозы и побои?

Дверь в комнату отдыха оглушительно захлопнулась, и, не подавив рык лютого медведя, я вскочил и со злостью швырнул диванную подушку. Сшибленная кофеварка обрушилась на пол, на куски разлетелся стеклянный графин, под столы покатились стаканчики.

СУКИН, ДРАТЬ ЕГО, СЫН!

Это! — это и была та самая гроза! Вот только молнией шандарахнет Гарри, а не меня! Пусть роет себе могилу, потому что это, мать его, война!

Комментарий к Глава 18

Черт, мне бы личного Ларри с такими “слюноотделительными” сэндвичами…

========== Глава 19 ==========

Давненько я не заказывал проститутку…

Лихое начало вечера, да?..

Зачем вообще связывался с «ночными бабочками»? В двадцать с хвостиком дополнительной причиной тому было любопытство, но, в первую очередь, меня прельщала возможность заниматься сексом без обязательств, без свиданий с их побочными тратами и горой эмоционального мусора, который обязательно рассыпется внутри головы после инициированного девушкой «разбора полетов». Чем старше я становился, тем проще было найти однодумцев среди прекрасного пола, так что необходимость пользоваться услугами профессионалок отпала сама собой. Так и было до сего дня…

В сумеречном холле отеля, оккупированном людным, но весьма тихим баром, я сидел в мягком кожаном кресле и неторопливо попивал закатно-оранжевый «Old fashioned» из одноименного приземистого стакана. На глаза была позерски надвинута черная шляпа в стиле гангстерской моды тридцатых годов; простенький, невзрачный черный костюм топорщился в груди, и когда я одним пальцем загнал в петельку единственную пуговицу, пиджак облегченно выдохнул, обнажив белую рубашку.

Я точно знал, кого жду, так что без труда в особе, вошедшей через сдвоенные стеклянные двери, узнал ее. Одинокие подвыпившие постояльцы отеля оборачивались на звонкий стук каблуков открытых туфель. Короткая пышная юбка черного вечернего платья воздушно подпрыгивала при каждом шаге длинноволосой брюнетки, притягивающей откровенно похотливые взгляды. На ее волнистых локонах, закинутых на левое плечо, плясали блики тусклых ламп, как и на глянцевых нежно-розовых губах. Средь густых наращенных ресниц затерялся бриллиантовый песок, не способный сравниться по сиянию с озорными зелеными глазами.

Приметив мою дурацкую винтажную шляпу, красотка выдала скромную улыбку, гипнотизирующе покачивая бедрами, приблизилась к небольшому круглому столику и опустилась в кресло напротив меня.

— «Джеймс Гордон», полагаю, — ослепительно улыбнулась она. Из чужих уст это звучало еще смешнее, но не настоящим же именем мне называться, учитывая… уникальность моего заказа.

— Он самый.

— Брюс Уэйн подойдет позже?

Меня забавляли ее мелодичный смех и язык тела истинной Невинности и Чистоты! Никакого похабного «мини», никаких безвкусных топов на бретельках. Стоящие работницы сферы «ночных услуг» внешне мало отличаются от представительниц других профессий, выбравшихся прогуляться в свободное от работы время. Третий «Old fashioned» во мне подкинул непривычно глубокую мысль: в чем-то эти сумеречные чаровницы похожи на комиксовых супергероев. Под своеобразными вымышленными именами они спасают людей от одиночества и тягостных мыслей, порой — в перспективе — и от суицида; рискуют собой, вполне четко осознавая, что в один трагичный вечер могут сгореть, как мотыльки, слишком сильно приблизившиеся к костерку чужой ярости…

Закинув ногу на ногу, девушка, представившаяся на сайте псевдонимом «Ванилла», расправила многослойную юбку и воззрела на меня. Легкий порыв воздуха донес до моего обоняния сладкий запах ванили и сахарной пудры, исходящий от ее шеи, обнаженной с правой стороны.

— Насколько я поняла, эскорт потребуется Вашему другу. Верно?

— Абсолютно, — кивнул я и положил на стол фото — одно из целого десятка, сделанного на прошлогодней новогодней вечеринке. Ванилла царапнула изнанку снимка длинными розовыми ногтями и всмотрелась в тройку мужских лиц. — Ваш кавалер справа, черноволосый.

— Поняла. — Она вернула фотографию и выложила на стол из миниатюрного клатча белый беспроводной наушник. — Два номера полностью готовы. Единственный вопрос: что Вы имели в виду, когда по телефону сказали «если он пригласит Вас наверх»?

Я смотрел в ее хитро прищуренные глаза и ощущал, как они силой любопытства перерывают весь ментальный хлам, загромоздивший мою голову, переворачивают мебель вверх дном, стремясь к интересующей Ваниллу правде.

— Если мой друг не проявит достаточно заинтересованности для того, чтобы пригласить Вас провести с ним время, то Вам ничего делать не потребуется.

— То есть мне не соблазнять его?..

— Именно. Просто посидите рядом с ним за барной стойкой, выпейте. Не заговаривайте с ним первой, не смотрите в его сторону — ноль инициативности. И в случае, если он не попытается с Вами познакомиться… пусть уходит, — добавил я, тяжело сглотнув. Это остатки совести забрались на удивление высоко и, судя по ощущениям, застряли комом в горле.

Потупив взор, Ванилла переместилась на край кресла и заговорщицки взглянула на меня.

— Вы ведь понимаете, «Джеймс», что заплатили всю сумму вперед. В случае отмены Вы не сможете получить деньги обратно.

— Я понимаю.

— А сумма большая…

— Вы заботитесь о моем кошельке? — доброжелательно усмехнулся я.

Ванилла выпрямила спину и улыбнулась, пару раз взмахнув ресницами.

— Вы создаете впечатление приличного человека, — ответила она. Наушник, по-прежнему лежащий на столе, исчез в ее красивых тонких пальцах. Качнулись волосы цвета вороного крыла: склонившись над столом, девушка аккуратно вставила наушник мне в левое ухо, и ее последующие слова, как и свои собственные, я слышал через него в том числе. — Чистые люди привлекают меня, «мистер Гордон»: таких так и хочется… очернить…

— На этот раз Ваше чутье Вас подвело: я не из таких…

На мгновение перед глазами всплыла отстраненная физиономия Отиса, и наружу вырвалось:

— …но я очень даже понимаю подобное «хочу».

— Хорошего Вам вечера, — попрощалась Ванилла, сунув мне в карман ключ-карту. — Наслаждайтесь шоу.

Я не видел, куда она пошла, так как допил коктейль одним махом, громко поставил его на стол и, сжав в руке полученный ключ, направился к лифтам. Путь до выделенного мне номера затратил не более пяти минут, и все это время в наушнике слышались чужие голоса в отдалении, позвякивание бокалов и приглушенная монотонная мелодия, затопившая бар. Будто я и не покидал это заведение. Электронный замок пискнул, подмигнул мне зеленым огоньком, и я вошел в просторную комнату с единственной дверью, помимо входной, ведущей в совмещенный санузел. Большую часть номера занимала широкая двуспальная кровать, у стен расположились шкаф, узенький письменный стол с парой стульев и похожий на тумбочку минихолодильник. На столе меня уже ждал раскрытый ноутбук. Черно-белый номер на его экране был похож на мой как две капли воды, разве что расположение мебели и дверей было зеркально отражено. Будет ли он пустовать этой ночью?.. Хороший вопрос…

Перенеся ноутбук на кровать, я лег рядом. Пара пружинистых подушек была похожа на райское облако, и чтобы не размориться окончательно, я подложил под затылок руки: нет, конечно же, я мог бы вздремнуть, ведь от меня в данном случае вообще уже больше ничего не зависит, но отчего-то на душе было неспокойно, и только бдение, иллюзия контроля, могло успокоить рычащего на сердце пса. Я совершаю нечто ужасное?.. Но другого способа разобраться с проблемой я не вижу. Когда некто близкий готовится стать Брутом, приходится идти на жесткие меры — до чего же похоже на оправдание…

В левом ухе скрипнул барный стул, и знакомый мужской голос заказал «Черный русский». Ну вот и началось… Сердце волновалось, точно я сидел там, внизу, в эпицентре собственных интриг. Пропитывался грязью и разящим зловонием предательством. Предать того, кто тебя предал, — подлость?..

— Позволите угостить Вас? — прозвучал самодовольный низкий голос. Отчасти я был разочарован услышать его: в глубине души до последней секунды таилась надежда на крохи чужой чести. Но… нет… откуда ей там взяться?..

— У меня уже есть напиток, — кокетливо отозвалась Ванилла. Звякнуло тонкое стекло коктейльного бокала, но улыбка девушки звенела куда громче.

— Тогда с меня следующий.

— Как мило с Вашей стороны.

— Я Джон, — без малейшей нотки фальши солгал мужчина.

— Милена, — так же правдоподобно представилась Ванилла, и запела уже пара бокалов, чокнувшись друг с другом за знакомство.

Он рассыпался в комплиментах, касающихся ее имени и внешности, мелодичного голоса, возможных перспектив и великого множества талантов — она отвечала ему тем же, но умело и стратегически умно. Я слышал, как ее пальцы касаются клавиш его эго, пустой амбициозности, от которой с годами осталось одно только название. Он наивно полагал, что очаровывает ее, а на самом же деле это она вила из него веревки, набрасывала удавку ему на шею и затягивала все туже, подтаскивала к себе — «подсекала». Ее хвалебные слова в иной цветной подарочной бумаге я получал от каждой женщины, с какой флиртовал: выходит, я точно такой же идиот, как и сегодняшняя жертва Ваниллы, такой же эгоцентричный пустобрех.

Они пели друг другу дифирамбы спустя десяток минут и несколько новых бокалов, пока он не сказал долгожданное «Может, продолжим общаться в более душевной обстановке? В моем номере, например…»

— Лучше у меня, — обольстительно возразила Ванилла, похоже, поднимаясь. — У меня кровать больше…

Этого аргумента «моему другу» хватило с лихвой! Голоса посетителей бара стремительно утихали, бренькнул лифт, и далее мое бедное ухо жестоко пытали причмокивания поцелуев и низкое сухое дыхание возбужденного кобеля. Какая гадость!.. Но… если бы это было дыхание Отиса?.. Оживленное воздержанием воображение породило горячие губы, неторопливо спускающиеся по моей шее; подушечкам пальцев я практически почувствовал хлопчатобумажную сорочку — и как можно скорее отогнал этот фантом, дабы сознание не успело схлопнуться на одной этой сладкой мысли. Я не просто «все еще болен»: мне плохеет с каждым днем…

На мониторе ноутбука распахнулась дверь, и в номер ввалились Ванилла и обнимающий ее Гарри. Дверь она захлопнула ногой, не шибко изящно. Вместе они упали на кровать, и Ванилла рассмеялась, приподнявшись над кавалером в выпендрежном синем блейзере.

— Обязана предупредить: я люблю пожестче.

— Это… великолепная новость! — от души порадовался Гарри, обрисовывая пальцами ее платье в поисках молнии.

— Я люблю сама трахать мужчин, — коварно улыбнулась Ванилла, и я прыснул, зажав ладонью рот. — Люблю седлать члены и двигаться-двигаться, пока не кончу! — простонала она, точь-в-точь в преддверии оргазма, проводя изящными узкими кистями по соблазнительной шее и стиснутой платьем груди. — Тебя такое устроит?

— Еще бы! — выпалил раскрасневшийся от предвкушения Гарри, чем вызвал очередной мой заливистый смешок. «Еще бы», черт!

— Тогда поиграй со мной немного в «госпожу» — и я как следует отблагодарю тебя…

Мои брови поднимались все выше: послушно подчиняясь всякому капризу Ваниллы, Гарри все основательнее путался в паутине, сплетенной по моему заказу этой восхитительной «Черной вдовой», суккубом из самых нездоровых сексуальных фантазий. Она раздела Гарри догола, постегивая иногда его по ногам и рукам стеком с черными перьями на конце, приказала ему сидеть на полу, как собаке, и снимала прямо перед ним вечернее платье, под которым оказалась более короткая версия его многослойного подола. В до пошлости короткой воздушной юбчонке стриптизерши — и больше ни в чем! — Ванилла «заставила» Гарри оцеловывать ее ноги и била его стеком со всей силы по плечам всякий раз, как он осмеливался подняться руками или губами выше ее колен. Вскоре полностью раздетый Гарри оказался прикованным наручниками к кровати, и даже ноги его были обездвижены. Он был абсолютно счастлив наконец зарыться лицом в мягкие груди нависшей над ним Ваниллы. Обзаведясь металлическим расширителем для рта «Паук», в широкое кольцо которого лже-Милена раз-другой просунула сосок, Гарри с энтузиазмом облизывал его, вероятно, ожидая, что вот-вот его госпожа-на-одну-ночь сядет к нему на лицо, однако вместо нежного розового «цветка» металла расширителя коснулся узкий напряженный член, тут же проскальзывающий по влажному языку и заполняющий рот впустую взбрыкнувшегося Гарри.

— Воу-хоу-пхв… — разразился я невнятными восклицаниями. — Какой кошмар… — Смотреть на это было, мягко сказать, неприятно: быть может, потому что я знаю Гарри лично; быть может, какой бы он ни был подлой лицемерной крысой, я полагал, что подобного он не заслужил — но в то же время был непреодолимо зол на него из-за угрозы Отису и по неизвестной причине обижен за жену Гарри, растящую ребенка и не ведающую ничего о систематических изменах ее мужа… Я знал, что поступил гадко и неправильно, что проносящиеся в мыслях «…но это нужно было сделать…» — синтетические оправдания для успокоения совести, которая так и не захотела купиться на такой дешевый паек. Лицезрение дела рук своих — своеобразное наказание для меня — психологическая пытка для человека, у которого совесть и сострадание живы, несмотря на решения и поступки, говорящие (кричащие!) совсем об обратном…

— Ты был плохим мальчиком, — пропела Ванилла, наращивая темп, — так ведь?

Гарри протестующе мычал, наручники и ножные кандалы звенели цепями, царапали прочное дерево кровати. Тихо скрипели пружины матраса под упругими движениями Ваниллы, одной рукой придерживающей юбку у живота, а второй ласкающей левую грудь. Не зная подноготной, любой, увидевший это, принял бы все за извращенный секс, организованный по желанию обеих сторон. БДСМ почти всегда выглядит как игра в пытку, игра в изнасилование, игра в жестокость. Сам секс жесток: один человек намеренно двигается практически без пауз, пока второй, жертва, стонет и кричит… Уже сейчас я мог бы скачать видеофайл, пойманный объективом скрытой камеры. В этом и заключался мой заказ: в получении компромата на человека, решившего шантажировать меня. Но вместо того, чтобы достать из кармана флешку, я закрыл ноутбук и вернул его на стол. Не хочу больше на это смотреть. Изначально не желал…

Но я видел — и одного этого уже достаточно.

***

Низкий шелест страниц глянцевого журнала успокаивал, потому я листал его, не вчитываясь ни в одну строку. Диван подо мной казался удобным, аромат свежесваренного кофе — божественным: разбитую моими усилиями старую дрянную кофеварку заменили, и теперь хлебать кофе в комнате отдыха больше не было странным и самую малость позорным.

Дверь открылась, и я узнал Гарри по заостренным ботинкам, в компании которых — лежащих на полу — он провел сегодняшнюю ночь. Ванилла отзвонилась мне сразу же, как оделась и покинула записанный на фальшивое имя номер. Гарри она оставила на кровати, где его утром и нашла горничная, пришедшая подготовить номер для следующих постояльцев. Так что и остроносые ботинки, и синий блейзер, и толстый слой стыда были на нем. Игнорируя меня с гордо поднятой головой, Гарри дошел до кофеварки и снял со стопки одноразовый стаканчик.

— Ты был плохим мальчиком? — спросил я, не отрываясь от страницы глянца.

Стаканчик громко хрустнул в сжавшейся в кулак руке, и мои губы растянула жестокая улыбка. Гарри молча смотрел на меня, тяжело дышал, как в лифте с Ваниллой, яростно раздувал ноздри. Что вчера, что сейчас он испытывал одно и то же — бессилие. То же мерзостное чувство, посетившее меня после нашей «милой» недавней беседы.

Захлопнув журнал, я отбросил его на диванную подушку и встал.

— Я вчера такое интересное порно смотрел. БДСМ-чик. Могу поделиться. Хотя о чем это я, ты ведь этот ролик не понаслышке знаешь. — Я сунул руки в карманы и подступил к Гарри на широкий шаг, достаточный для того, чтобы оказаться вплотную к его обильно потеющему лицу. — Проще было бы дать тебе то, о чем ты попросил. Но это дело принципа. А если еще раз станешь угрозой для Отиса, я развею твой пепел по ветру. Понял?

Я говорил спокойно. Мне не требовалось пыжиться и запугивать: я уже сделал все, что было необходимо для возвращения контроля над ситуацией. Из комнаты отдыха я вышел, не обронив больше ни звука. Гарри тоже молчал, причем его лживого голоса я не слышал пару недель. После все наше общение, истончившееся до состояния хрупкой нити, сводилось к обсуждению рабочих моментов, сдержанному и сухому. Он избегал встреч и взгляда глаза в глаза — меня такой расклад устраивал. Не устраивало то, что Отис вел себя в точности так же. Если крыса-Гарри руководствуется страхом и стыдом…

Комментарий к Глава 19

У Ваниллы появилась своя неоднозначная история: https://ficbook.net/readfic/7513045

========== Глава 20 ==========

Комментарий к Глава 20

Кому интересно, у Ваниллы из прошлой главы появилась своя неоднозначная история: https://ficbook.net/readfic/7513045

Совершая искренне хорошее дело, человек не требует награды. Он счастлив уже от того, что задуманное получилось — что спасен от незаслуженных невзгод человек, достойный помощи, — что удалось поступить по совести, согласно внутреннему кодексу чести. Я не претендую на звание святого или хотя бы рыцаря, учитывая, какой метод решения проблемы я в итоге избрал, однако разобрался с Гарри раз и навсегда не ради себя и собственной выгоды. Я поступил так, от всего сердца заботясь об Отисе, не желая разрушить его относительную идиллию, заключающуюся, элементарно, в отсутствии трудностей, над которыми необходимо потеть. Это был честный порыв — желание защитить лучшего друга. Я не собирался рассказывать ему о произошедшем (не собираюсь и теперь), не планировал хвалиться и распушать перья. Даже если бы моя стратегия излечения Гарри от наклонностей наглого шантажиста была прилична и законна, я бы все равно оставил рассказ об этом при себе. Потому что важно лишь одно: в результате я не прибавил Отису тревог. Так и поступают лучшие друзья. Так поступают отзывчивые люди. Но вынужден признать: глубоко, на самом дне моей души таилась крохотная надежда, что этот напыщенный, оскорбленный невесть чем идиот интуитивно уловит силу моих стараний и проявит крупицу теплого, человеческого отношения. Но нет! Вот уже который день он носится по офису со сверхзанятым видом и не отвечает на мои звонки в свободное от работы время. Чем холоднее вел себя Отис, тем больше кипел я, и злость моя начала постепенно выходить из берегов. Это немое противостояние встречных отстраненностей дошло до того, что, проходя мимо Отиса, я намеренно толкнул его плечом, и белизну его рубашки украсило темное кофейное пятно.

— Кэм, какого… черта! — Всплеснул руками Отис. Его картонный стаканчик был уже полностью пуст и готов к наполнению бурлящим раздражением. — Хоть извинился бы!

— О Боже! — Чуть согнув колени, в ложном недоумении я приложил ладони к губам. — Оно разговаривает! Я-то думал, что пройду сквозь тебя: так ведь всегда с полтергейстами, летающими поодаль и мистическим образом подбрасывающими задания на мой рабочий стол!

— Козел ты последний, Кэм.

— Потому что даже и не думал отнимать твое первенство!

Мы разошлись в том же угрюмом настроении, в каком и встретились. Разумеется, я понимал, что веду себя глупо и по-детски, но, откровенно говоря, был рад услышать слова Отиса, обращенные ко мне, пускай и не лестные. Остаток рабочего дня мы усердно игнорировали друг друга: я — за столом, Отис — выплясывая от подчиненного к подчиненному. Изредка наши взгляды встречались: вероятно, Отис чувствовал, когда мое внимание схлопывалось на его фигуре, появляющейся то за одной, то за другой офисной перегородкой. И стоило нашим взорам столкнуться, каждый из нас делал лицо как можно серьезнее, словно силясь научиться телепатически испепелять людей.

На часы я поглядывал с тем же трепетом, что и каждый мой коллега. Во-о-от сейчас стрелка сдвинется, и можно будет с чистой совестью — и без страха отхватить люлей от Отиса или начальника повыше — оставить свой стол, накинуть на плечи куртку. Во-о-от сейча-а-ас… Не могу больше видеть кислую рожу Отиса, хочу уйти…

Звонок рабочего телефона совпал с безмолвным сигналом окончания очередного трудового дня. Пытаясь просунуть руку в рукав тонкого пуховика, при этом не снимая его со спинки офисного кресла, я поднял трубку и прижал щекой к плечу.

— Слушаю.

— Здравствуй, Кэмерон…

— Привет, Сара, — успел вставить я.

— …хорошо, что я тебя застала. Подумала, пусть все решает Судьба: дозвонюсь до тебя — поговорю, а нет… — Ее голос не звучал взволнованно, но, однозначно, Саре было неловко от собственного решения завести этот разговор.

— Ты меня заинтриговала. О чем речь-то?

— Об Отисе…

— Ну еще бы. — С горькой усмешкой я откинулся на спинку скрипнувшего кресла и, будто кота, почесал макушку.

— Ты, наверное, рассердишься, но мы с Отисом разговаривали о тебе, о том, что происходит у вас в… отношениях, — с какой-то неведомой, весьма подозрительной интонацией произнесла Сара. Я напрягся всем телом, но избрал разумный шаг: выслушать ее до конца. Достаточно с меня разного рода недопониманий, как и с бедняжки-Сары. — Я не чужой человек Отису и, надеюсь, для тебя тоже хотя бы добрая приятельница, если не подруга. Так что нет ничего страшного в том, чтобы делиться со мной переживаниями… правдой… Понимаешь?..

— Пока не очень, — честно мотнул головой я.

— Кэмерон… — вздохнула в динамик Сара. — Отис мне все рассказал… Все-все…

Та-а-ак! Интересное дельце! Что называется, приехали!

— И «все-все» — это…

— Что между вами двумя на самом деле происходит…

Нет, это… С какой стати ему рассказывать все?! Я явно что-то недопонимаю.Нужно держать мозг работающим, а рот в допустимой мере закрытым, чтобы в скором будущем не пришлось нанимать Ваниллу для Сары! Нашел, блин, время для шуток…

— Давай ты будешь капельку поконкретнее, потому что рабочий день закончен, мне лучше бы уйти из офиса, не сталкиваться с ворчливыми уборщиками…

— Да, извини, просто я чувствую себя не в своей тарелке, потому что сую нос куда не надо. Но я действительно хочу, чтобы между вами двумя все было хорошо, чтобы вы не отдалились друг от друга по вине сущей мелочи… Недавно Отис рассказал, что вам стало сложно общаться. Мы долго говорили по душам, и он обмолвился о причине холодности, возникшей между вами.

Интересно-интересно. И из-за какой такой блажи Отиса я зарабатываю опухоль от не находящей выхода ярости?

— Я знаю, что у вас давно уже не было секса…

Да, так давно, что аж никогда…

— …но Отис не хочет больше спать по пьяни, как у вас получалось до того. А перейти к интиму на трезвую голову он не может, потому как это не для всех так легко: он ведь большую часть своей жизни был натуралом… Я имею в виду, «считал себя натуралом», ведь мы все такие, какие есть, с рождения…

— Чего?.. — совершенно опешил я. Облокотившись на стол, я охладил горячий лоб слегка онемевшими пальцами. Ощущение, что мы с Сарой говорим о совершенно разных вещах — о двух абсолютно непохожих Отисах, было слишком устойчиво, ослепляюще ярко. Я точно бы пытался просунуть детскую формочку в дыру иной формы: ломал пластик, ранил руки, но так и не достигал какого-либо результата. Пока не вспомнил ночь в отеле за городом, расставившую все по своим местам…

«…со сто­роны все это мо­жет выг­ля­деть для те­бя кра­сиво, но в ре­аль­нос­ти спо­соб­но от­пугнуть: бли­зость к муж­ской ко­же, от­личной от жен­ской, за­пах муж­ско­го те­ла, ко­личес­тво во­лос…»

Черт меня дери! Это Отиса волнует? Поэтому он сторонится меня? Да какая тут логика?! Он же мистер «Давай поговорим! Давай обсудим все проблемы!»: до смерти запытать разбором полетов может!.. Да только так ли непривычно он себя повел в этой ситуации? Он не умолчал, как и всегда, выложил все откровенно, но уже не мне, а ей… Выходит, Сара теперь его «лучший друг»?.. А я тогда кто?..

— Кэмерон, ты еще тут?..

— А? Да, прости. Задумался…

— Поговори с ним. Прояви понимание. Я не представляю, как ты вел себя в отношениях с табуном своих женщин, но поддержка Отису необходима. Ему нужно знать, что он не один в своих переживаниях…

И все же он один. Я хочу его до безумия. Буквально до безумия — моя тяга нездорова!.. Но он меня не хочет…

— Обязательно поговорю. Спасибо, что позвонила.

— Всегда рада помочь. Особенно если захочешь обсудить нечто подобное… Пока.

— Пока, — вымолвил я как можно нейтральнее, вешая трубку.

За время далеко не самой приятной беседы все офисные крысы разбежались кто куда, и в опустевшем лабиринте из перегородок и столов я остался один. В тишине. В удушливом свете квадратных потолочных ламп.

…Когда он это говорил, я решил, что речь идет обо мне — о моей (возможной лишь с его точки зрения) реакции на тело Отиса. А все совсем наоборот… Он не испытывает к моему телу симпатии… Он не чувствует того же притяжения, какое испытываю я, исходясь на сплошные электрические вспышки!.. Я не привлекаю его?.. Я спрашивал себя, точно зная полученный от Сары ответ. Казалось, вопросительная форма делает меня менее жалким в собственных глазах. И в глазах Отиса? Проклятие, я как будто снова оказался в школе: застрявший во «френдзоне» идиот…

Я не был морально готов расстраиваться из-за совершенного открытия, посему злился только больше и на все подряд. Сдергивая со спинки кресла пуховик, я чудом не оторвал рукав, едва не уронил чертово кресло себе на ногу. Пошло оно все к черту… И Отиса к черту, и телефон; не возьми я эту гребаную трубку — и вечер не был бы испорчен, окончательно и бесповоротно…

— Кэм?.. — донеслось со стороны комнаты отдыха. У двери остановился Отис с толстой папкой под мышкой. — Почему еще не ушел?

— А что, я отчитываться должен? Сваливаю с глаз твоих подальше, выжди полминуты…

Я дергал язычок заевшей молнии пуховика, витиевато матерясь себе под нос. Приближающиеся неспешные шаги Отиса все с большим эхом отдавались в голове, барабанили болью по сжимающейся черепной коробке. Чтобы не позволить выскользнуть остаткам самообладания и не ударить Отиса наотмашь по лицу, я занял руки дипломатом и потухшим мобильным телефоном. С папкой в объятиях Отис присел на край моего стола. Я честно попытался уйти, но его нога шлагбаумом уперлась в перегородку прямо передо мной.

— Ну и какого хрена ты меня теперь тормозишь? — спросил я у далекой-далекой стены впереди.

— Я же говорил, что эта чертова история с «Хочу тебя!» похерит нашу дружбу…

— Ты совсем чокнулся?! — вспылил я и бросил дипломат себе под ноги. Телефон разделил бы его судьбу, если б мышцы правой кисти не сжались в тесный кулак. — Ты! Ты, сукин сын, все эти дни ходишь, нос задрав, будто я в лицо тебе плюнул! И это я люблю показушно пострадать?! — или о чем ты распалялся у кинотеатра в самом начале этой гомо-заварушки!..

— А я что, жертву из себя строю?!

— Именно!

— Ты путаешь мягкое с теплым, Кэм. Представь себе, обычно люди не так просты, как ты. У них — у меня — есть свои страхи и комплексы, глубокие терзания, противоречивые чувства. Которые не залить галлонами алкоголя!

— Будь ты самую малость честнее, не было бы у тебя дополнительного повода для страданий, — проскрежетал я, подойдя вплотную и склонившись к его сердитому лицу. — Я не был бы этим поводом, возьми ты да скажи в отеле прямо, что я, видите ли, недостаточно хорош для тебя… Только член твой почему-то совершенно иного мнения. Это ты от Сары утаил: чего уж, поделился бы всем! И в особенности нашей аферой.

Чуть прищуренные глаза Отиса могли метать молнии — это и делали, прямо в мои. Я вдыхал запах его лосьона после бритья, аромат одеколона, дополненный первым, и воображаемая внутренняя полость в моей груди наполовину пустела: со слышным лишь мне громким бульканьем лавообразная желчь уступала место этим одурманивающим парам, клубящимся над разжиженным гневом и не дающим ему расти.

— Из-за чего ты злишься, Кэм? Из-за чего именно?.. Из-за того, что я поделился чем-то личным, касающимся тебя, с Сарой? Или из-за того, что я ей рассказал? Из-за того, какая это правда? Из-за того, что избегал тебя?..

— Хватит, достаточно!

— …Из-за того, что не даю тебе «зеленый свет» на все, в отличие от гурьбы твоих подружек?

— Я не знаю, ясно?! Я из-за всего, черт побери, зол! Из-за твоих идиотских, нелогичных поступков! По твоей вине в ярости!

— Но при этом ты по-прежнему хочешь со мной завалиться в койку! — секундно покривился Отис, словно пропустил через себя легкий, но болючий разряд.

— Да, хочу! И убить тебя на месте тоже!

— Что же, тогда добро пожаловать в клуб! Именно о подобных противоречивых чувствах я и говорил.

— И решил довести меня, чтобы я на своей шкуре это дерьмо испытал? — наконец осознал я.

— А есть другие способы до тебя достучаться? До головы твоей, а не до члена.

— Пошел к чертовой матери со своими сраными экспериментами.

Рывком я скинул его ногу на пол и по широкому проходу добрался до закрытых лифтовых дверей. Я вжимал кнопку до боли в суставах большого пальца, но кабина, как назло, не торопилась спускаться на этот этаж.

— Кэм, — громко окликнул меня Отис, так и не покинувший тот рабочий закуток, — ты дипломат оставил на полу…

— В задницу его себе засунь — еще один эксперимент получится…

Блеклым желтым огоньком зажглась цифра шесть, стальные двери шумно разъехались в стороны…

— В первый год нашего знакомства я понял, что неравнодушен к тебе… — прогремели слова, и я замер, впившись ладонями в раскрытые двери лифта. В один момент эта громадная конструкция зашумела, оглушая меня, — но с лифтом было все в порядке; с моим мотором — нет. Сквозь шум крови, омывающей головной мозг, я еле-еле слышал голос Отиса, впервые настолько… угасший… — Когда мы встретились, сцепились за баром, Сара уже была беременна Риной… Ты вообразить себе не можешь, насколько это кошмарно: жалеть о том, что у тебя есть ребенок, которого ты невообразимо сильно любишь, искренне, всем сердцем!.. Но все же жалеешь о его появлении, и ничего с этими мерзкими, грязными мыслями поделать не можешь… потому что если бы не беременность Сары, окончательно привязавшая меня к ней… все могло бы быть совсем по-другому… Ты здесь вообще?.. Не удивлюсь, если ты давно уехал на лифте и я говорю с пустотой…

Я шел назад, ступал как можно громче, дабы без слов дать Отису понять, что я никуда не делся. Далеко позади захлопнулась сталь. Лифт укатил наверх, оставив нас наедине с гигантскими тараканами Отиса. Я приблизился к проему в моей перегородке — Отис повел глазами в мою сторону, но так их и не поднял, точно слепец, ориентирующийся чисто на звук моих шагов. На папке в его руках появились зарубки от ногтей, по краям синий пластик побелел на мелких сгибах, оставленных также от нервного безделья.

— Это все?

— Что? — удивленно взглянул на меня он.

— Это — все, что тебя заботит? Выкладывай сейчас, а не через еще одну неделю подросткового игнора.

Какое-то время в полнейшей тишине я стоял, привалившись к ребру перегородки. По каждому моему нерву распространялись глухие щелчки работающих шестеренок в голове Отиса. Его скользящий по полу взгляд был суров, брови — напряженно нахмурены, руки — беспокойны: ноготь проходился по ногтю.

— Я виноват перед Сарой за то, что так долго тянул резину, хватался за семью от страха в одночасье потерять все. За то, что надеялся, ждал и в итоге ухватился за повод разорвать этот брак — и то, вновь лживо, вновь притворно… Я не давал ей жить, дышать полной грудью, и тянул на дно себя. Единственный человек, кому от этого супружества было лучше, это Рина: я рад, что она хоть какое-то время росла в любящей полной семье… Меня мучает, что по причине твоей ветрености я не могу даже допустить, что ты серьезен в своей новой увлеченности. А даже если и серьезен — если на самом деле я (знать бы чем!) привлекаю тебя, то следует вопрос на миллион! «Стоит ли что-нибудь за этим?» Не уверен, что ты сам способен ответить на него, скорее, запутаешь и меня, и себя… Меня как два магнита на части рвут! Один притягивается к тебе, потому что из… длительной привязанности рождается физическое желание, а второй отталкивает в другую сторону по причине, полагаю, красочно описанной тебе Сарой.

Я не успевал обмозговывать услышанное: на ментальный конвейер проблемы Отиса поступали одна за другой столь быстро, что сориентироваться в срок было невозможно. Я привязывал разноцветные нити, протягивал их между логическими узлами кропотливо и внимательно — и все равно терял добрую половину всей сути. Я хотел понять Отиса. Но не мог. Потому что…

— …капец ты сложный… — только и смог выдать я.

— Зато ты простой, как камень в ботинке, — усмехнулся Отис, с туманной улыбкой потупив взгляд. Похожую улыбку мне уже доводилось видеть: у Ларри. Вот только на лице Отиса она смотрелась куда приятнее, пусть и менее уместно.

— Я одного не понял: почему ты не хочешь пить с целью преодолеть антипатию к мужскому телу? Сара говорила что-то такое…

— Я это для Сары придумал, — пожал плечами он. — Ты же заварил эту кашу, ляпнув ей, мол, мы переспали по пьяни и потом уже сошлись. Должен же я был каким-то образом связать концы, чтобы твоя легенда и моя… антипатия не составляли вместе парадокс.

— То есть ты не против такого метода превозмогания? — Мои брови приподнялись сами собой, и на лице явственно запечатлелся пошлый намек.

— Пить, чтобы потом переспать?..

— Ну а что? Мне со страшненькими девчонками в ранней молодости помогало… Твою мать! — осенило меня. — Я — «страшненькая девчонка»?..

Смех Отиса был громким, глубоким и заразительным. Я не заметил, как мои губы растянула улыбка от уха до уха; заколдованным идиотом я глядел на хохочущего Отиса во все глаза, голодно вслушивался в его тихие придыхания между смешками…

— Завалимся в «Четыре рюмки»? Сейчас, — добавил я, и смех Отиса естественно сошел на нет.

Он всецело понимал, что скрывается в тени моего, казалось бы, невинного вопроса. Молча оценивая мою серьезность и настрой, Отис рылся в переполненных коробках «за» и «против». Искал разумный, обоснованный ответ, пока не осознал всю глупость данного подхода…

— Да… пожалуй…

========== Глава 21 ==========

В баре «Четыре рюмки», давно ставшем для нас вторым домом, было, как и положено, мрачно. Из музыкального автомата по всему залу растекался тихий плач рок-гитары, который уставшие от невзгод работяги проглатывали вместе с огненной водой. То там, то сям стучали по круглым столам бокалы, журчали хриплые беседы вполголоса, редкий кашель, шорох одежды. Казалось бы, это место должно непременно наводить тоску! — но для нас с Отисом «Четыре рюмки» всегда был, есть и будет глотком свежего воздуха, оазисом посреди раскаленной пустыни. Мы заняли свой обычный стол с высокими барными табуретами; на мягких диванах было излишне комфортно. Уют — зло, как и сытость, счастье, здравие… Все они порождают блаженную негу, нежелание думать и что-то менять. Нет, страдания куда продуктивнее, пусть и не возникает желание их переживать…

Не договариваясь с Отисом ни о чем, я направился к барной стойке за выпивкой. Он же остался за нашим столом: сел, склонился над ним, зажал голову обеими руками. Понимаю твое недоумение, дружище… Мы действительно решили сделать это?.. Я попросил у бармена что-то покрепче, чем наше с Отисом традиционное алко-меню, даже не посмотрел на протянутые мне два рокса и темную бутыль. Рассчитываться сейчас мне не нужно было: у нас с Отисом открыт в этом заведении общий счет, по которому мы платим в конце каждого месяца. Удобная система, надо только избегать глубоких размышлений об алкоголизме…

Я вернулся к Отису с устойчивым ощущением, что перепутал столик — настолько интенсивна была его аура отторжения нашей странной новой реальности. Пока я расстегивал куртку, Отис разлил выпивку по стаканам и поставил бутылку рядом с собой: не спорю, ему она нужнее — только для этого сегодня мы ведь сюда и пришли. По пути в «Четыре рюмки» мы угрюмо молчали, и хотя атмосфера была все такой же неловкой, я томился от предвкушения. Ныне от этого чувства не осталось ни капли. Меня упорно преследовало предчувствие, что мы с Отисом планируем совершить самую огромную ошибку за все годы знакомства, и я пил как не в себя, стараясь заткнуть интуицию или мандраж. В голову лезло представление того, как для Отиса выглядит сегодняшний вечер: пить-пить-пить, пока человек напротив не начнет казаться всецело привлекательным… Я гордец, у меня большое самомнение, и такой подход по отношению ко мне не может не ранить! Мы не говорили друг другу ни слова, опрокидывали потихоньку рокс за роксом, а внутри у меня кипели, поднимаясь, обида и злоба. Время от времени мне приходилось проводить пальцами по лицу, чтобы понять, не гляжу ли я на Отиса с ненавистью — которую он все равно бы не смог заметить, потому как смотрел в стол. Два осужденных, ждущих эшафота на рассвете…

Получив четвертую порцию пойла, я осознал, что не один Отис должен отслеживать свою кондицию. Его свободная рука лежала на темной полировке — я не мог оторвать от нее взгляда. Точно так же, как и не мог вообразить уместность следующего: вот я позволяю своим пальцам медленно добраться до расслабленной кисти Отиса, коснуться его кожи, накрыть его руку своей… Эта фантазия виделась странной и неуместной! Если даже такую мелочь я не могу себе позволить, то как я дальше сумею зайти?! Какой-то дурдом…

Входная дверь громко распахнулась, и в бар ворвалась излишне веселая пара мужчин. Их громоподобный гогот разбавлял пронизанный благодатной тоской воздух, отчего всем присутствующим становилось не по себе. Гости являлись таковыми не только для данного заведения, но и для нашего города, если судить по спортивным нашивкам на их блекло-бордовых толстовках. Тот, что был выше и шире, поправил кепку толстовке в тон и присвистнул, заметив помощницу бармена. Худенькая студентка колледжа с коротким хвостом пшеничных волос сперва смутилась, поддалась секундному испугу, но все же вскарабкалась на горную тропу профессионализма: на этой работе необходимо приветливо улыбаться — или мой посуду в соседней каморке, за что и зарплата будет, соответственно, меньше.

— Чего желаете? — осторожно спросила она, когда новые клиенты заняли табуреты за стойкой.

— Тебя, цыпа, в качестве закуски к пиву. Сколько сможешь простоять на коленях?

Девушка выдавила полуулыбку в ответ на эту грязь, довольные посетители переглянулись, смеясь, и швырнули измятые купюры на стойку.

— Налей чисто здешнего пива — и себе чего-нибудь.

— Мне запрещено пить на работе, — пожала плечами она, по очереди наполняя светлым пивом стеклянные кружки.

— Да ладно, — хмыкнул второй. Его короткие толстые пальцы прошлись по жесткой рыжей щетине, полный вожделения взгляд — по талии и бедрам обреченной на эту беседу. — У нас бармены всегда пьют с клиентами! Иначе как душевный разговор поддерживать, м?

Девушка растерялась, с застывшей восковой улыбкой поставила перед посетителями пиво. Рука первого проблемного клиента сцепилась вокруг ее запястья — студентка поморщилась от боли:

— Мне нужно работать, отпустите, пожалуйста…

— Господа… — громко, но без каких-либо усилий обратился к ним бармен.

Ему было лет уже под шестьдесят. Щедро покрытые сединой волосы держались на затылке в конском хвосте; овальное лицо, обтянутое тонкой серой кожей, было ценно лишь глазами, мудрыми, сдержанными и выразительными. Белая футболка да черный драный жилет не обтягивали мышцы — напугать внешним видом он бы не смог, а достучаться впечатляюще разумными речами до подобных скотов — и подавно…

— …у нас не принято дотрагиваться до персонала. Ведите себя прилично, или я попрошу Вас сейчас же уйти. — Оперевшись ладонями на полировку, бармен пристально взирал на наглых приезжих. Мощные челюсти того, кто носил кепку, двигались из стороны в сторону, как будто он перемалывал хрящи или мелкие кости. — Руку уберите от стажерки.

Мы с Отисом, все это время силящиеся чуть-чуть протрезветь и включиться в происходящее, развернулись к барной стойке вполоборота. Не мы одни напряглись, почувствовав кожей приближение грозовых ветров: глаза всех присутствующих устремились на пару у стойки. «Четыре рюмки» — общий дом для всех нас, гадить здесь непозволительно. Я понятия не имею, как эту милую девчушку зовут, однако, раз работает тут, она автоматически мне больше не чужая, как и бармен, имя которого я спрашивал за минувшее десятилетие несколько раз, но был слишком пьян, чтобы его наконец-то запомнить! — а задавать вопрос: «Как тебя зовут, говоришь?..» слишком часто не стоит… Оттого для меня он — «старик», а она — «ах да, та девчонка из-за барной стойки…»

Этим вечером в бар не спешили молодые завсегдатаи, так что мы с Отисом, как самые «зеленые», по негласному кодексу становились надеждой и защитой заведения. Потому временно мы притормозили с выпивкой и попытались вернуть здравость мышления: не похоже, что эти туристы готовы вести себя по-людски или по доброй воле покинуть «Четыре рюмки», без криков и драк. Значит, нам пригодятся сила, скорость, точность, смекалка — а под градусом они далеко не всегда работают исправно.

Пальцы на девичьем запястье разжались, на коже остался яркий красный след. Студентка держалась из последних сил, но по ее лицу было видно, что бедняжка вот-вот расплачется от досады и боли. Она поторопилась скрыться за внутренней дверью, придерживая, очевидно, травмированное запястье второй рукой. Проклятие, серьезно?.. И после этого старик позволит этим мудакам остаться здесь на кружку пива?.. По пылающему напряжением взгляду Отиса я понял, что он, как и всегда, разделяет мое негодование. Однако делать что-либо, исходя из личных «А я так хочу!», было нельзя: этот бар принадлежит не нам, мы не знаем законов, по которым все здесь работает, не знаем, какие наши действия могут доставить старику серьезные проблемы. А навредить этому месту — последнее, чего мы хотим.

Но старик промолчал. Смутьяны пили. Кепка не спускал глаз с сурового бармена, так же как и тот с него. Второй скандалист притянул к себе миску с орешками, по-хамски рассыпал по стойке половину, ныряя сарделечными пальцами на самое дно. Стук закуски по полировке для меня был сродни барабанной дроби, предвещающей бравый залп — о, как же я хотел бы «спустить курок»! Отису ожидание давалось куда легче — всегда было так. В отличие от меня, он просто сидел и не был похож на собаку, еле сдерживающуюся в последние секунды перед началом забега. Этому месту и людям, которых встречал здесь всегда, я искренне желал только счастья и отсутствия бед, но в глубине души в тот момент я надеялся, что два негодяя натворят бед; чтобы старик дал карт-бланш; чтобы я мог уже начистить наглецам рыла!

— А пиво-то говеное, — пихнул от себя почти опустевшую кружку Кепка. — Моча на вкус и то лучше.

Он криво ухмылялся, уверенный, что смог оставить грязный след подошвы на гордости бармена. Пока старик не разомкнул губы:

— Ну, что поделать, «на вкус и цвет». Каждый пьет то, что ему больше нравится. В нашем городе люди любят это пиво, а что нравится тебе подобным — ты уже озвучил.

Несколько последующих секунд я практически слышал шум модема, исходящий из-под кепки. Второй понял ответ старика куда быстрее: стоило бармену замолчать, как тот вмиг перестал чесать щетину, а орешек к пиву замер у его лица.

— Ты что, нарываешься? — опешил Кепка. Он встал с табурета со скрипом — мы с Отисом тоже оторвали задницы от сидений.

— Вот как все будет, господа, — с монашеским спокойствием произнес старик. — Все в этом баре видели и слышали, как вы грубили моей стажерке, после схватили ее, напугали и причинили боль. Я на словах попытался вас урезонить, но вы прислушиваться не стали. Молодые люди за вашими спинами, — кивнул он в нашу сторону («молодой человек» — давненько меня так не называли, приятно!), — выполнили роль охраны заведения и выбросили вас вон, а все присутствующие были свидетелями того, что покидали вы «Четыре рюмки» без единой царапинки. Все это — чистейшая правда — в том случае, если вы решите после подавать на меня или на них в суд.

— Мы что, похожи на слюнтяев, плачущихся толпе юристов? «Ой, мамочки, в вонючем баре меня обидели!» — съерничал Кепка. Его приятель лишь кивал головой и морщил нос, который до этого момента ломали по меньшей мере два раза. — Если нужно отделать этих двух доходяг — окей, потребуется меньше минуты! Но когда мы превратим их в отбивные, вся заказанная нами выпивка, пока мы не уйдем из этого клоповника, будет за счет заведения! По рукам?

— По рукам, — кивнул старик, но руки, понятное дело, собеседнику не подал. — Только в баре драки запрещены. Прошу.

Его костлявый суставчатый палец указал на красную дверь, ведущую во внутренний двор.

…Я увидел призрак. Живой отголосок прошлого… Тот я, что был моложе меня нынешнего на целых десять лет, приближался к этой двери спиной и отпускал колкости в сторону следующего за мной незнакомца. Его не менее молодая спутница поглаживала средних размеров живот, пальцами другой руки сжимала бокал апельсинового сока.

— Милый, не надо! Оставь ты этого идиота, плюнь!

— Да, милый, — по-детски передразнил я, открывая дверь плечом, — послушал бы ты свою девушку!

— Она мне не девушка, — железно сказал мой противник и вышел через не успевшую захлопнуться дверь ко мне, в залитый дождевой водой двор. — Она мне жена. А ты сейчас получишь, готовься…

…И я получил! И Отис тоже. Мы отделали друг друга от души! Дрались до тех пор, пока невесть откуда взявшаяся злость друг на друга не сменилась, по сути, беспричинным смехом. В тот вечер я рассказывал, ничуть не стесняясь, очень пошлые, грубые, сексистские шутки своим университетским друзьям, имен и лиц которых нынче и не вспомню; Отис попросил меня закрыть рот или проглотить язык — «чтобы никогда больше не пытать людей своей непроходимой тупостью», на что я, понятное дело, немножко рассердился. Будь Отис в баре один, он бы, элементарно, игнорировал меня, но вместе с ним была Сара — во многом еще невинная девчонка, беременная, эмоционально нестабильная. Выходит, не будь его отношений с Сарой, мы бы и не познакомились вовсе?..

Первыми во двор вышли наши враги на сегодняшний вечер. Мы с Отисом предпочли идти позади них, потому как были уверены только в том, что сами будем драться по чести; как эти два увальня себя поведут — та еще загадка! Подставляться же под подлый, крысиный удар по затылку не хотелось.

Снаружи было темно; не припомню, чтобы я видел этот двор освещенным солнечным светом: днем мы работаем, а не хлещем вискарь. Сияние единственного фонаря, уныло помигивающего над красной металлической дверью, — вот мое солнце! Две потертые кирпичные стены были заставлены мусорными баками, через трехметровую ржавую сетку справа от нас был виден кусочек улицы: бликующая сырая дорога и проносящиеся мимо такси. Я застегнул куртку — лишний слой одежды только защитит внутренние органы. Выложил на ближайший мусорный бак ключи: не хватало еще, чтобы особенно меткий удар вогнал мне ключ от квартиры через бок прямо в желудок.

— Прохладненько? — улыбнулся Отис, аккуратно укладывая свою куртку на стальную крышку и быстро снимая рубашку.

— А ты решил выпендриться, — закатил я глаза.

— Сорочка дорогая, а кровь не отстирывается.

Боже, у нас такие разные приоритеты… Это потому что он — семейный человек? Или потому что он — зануда?

Когда все ценное и для нас, и для наших противников расположилось поверх закрытых мусорных баков, мы вчетвером сошлись в центре двора. Кепка достался мне (правда, головной убор он все-таки снял), рыжий, соответственно, Отису. Не было никакого сигнала — это не спортивный поединок. Драка началась в тот момент, когда Отис выставил блок и тем самым защитил корпус от довольно мощной атаки. В школе Отис всерьез занимался боксом, в нем это есть — умение выжидать подходящий момент и думать, не отключаясь. Мне же подобного не дано! Я силен, когда бурлят эмоции, когда в венах бушует адреналин! Я не знаю способа «встряхнуться» лучше, чем упрямо переть вперед! Оттолкнувшись от мокрого асфальта, я врезался плечом Кепке в живот и повалил его наземь. Мы вцепились в руки друг друга, рычали как дикие звери! Он едва не разбил мне нос головой — я увернулся за счет чистой удачи и слабо двинул его локтем в грудь, после чего сразу же поднялся. Это всего лишь драка за баром, ее итогами должны быть легкие побои, а не инвалидность и смерть.

Справа Отис справлялся прекрасно. На моих глазах он отвесил рыжему два удара: в живот и по печени. Его движения были строги и прицельны, он тратил ровно столько энергии, сколько и требовалось, относился к ней как к ресурсу, способному иссякнуть в самый неподходящий момент. Каждый его мускул был напряжен, майка стискивала грудь… Я позволил себе недопустимое в драке — я отвлекся, и наказанием мне стал удар в ухо. Крутанувшись кругом, я дезориентированно уселся на асфальт, поднял правую руку и показал Кепке указательный палец. Мою немую просьбу «Дай мне минутку!» он не только понял, но и уважил. Его хриплый смешок пробился сквозь тонну высокотонального писка, как тяжелый снег, опадающего мне на темя. Нервирующий звук не пропадал; я поднялся, преодолевая головокружение. Двор качался, словно корабль на волнах. Кепка глядел на меня из-под насмешливо приподнятых бровей: надо думать, я тоже качаюсь, несмотря на усилия стоять как ни в чем не бывало. Справа Отис приглушенно рыкнул — я хотел посмотреть, в чем там дело, но, точно наученный кнутом пес, вспомнил удар, почти нокаутировавший меня, и вернул фокус на Кепку.

Ну вот, шкала ненависти была пуста. Дезориентация вмиг обнулила всю накопленную ярость. Быть может, пора отойти от привычной системы и попробовать зайти с другой стороны?.. Я встал в защитную стойку, криво-косо сворованную у Отиса. Раз животной агрессии в достаточном количестве мне не накопить, позаимствую у лучшего друга немного холодного расчета.

Кепка бросил на меня очередной издевательский взгляд, мол, ты что, серьезно, хочешь продолжать, когда на своих двоих еле можешь держаться? Я встряхнул головой (двор сделал сальто в последний раз) и кивнул. Он надменно хрустнул пальцами в показательной разминке, не сомневался ни на секунду в своем превосходстве! Краем глаза он следил все это время за стычкой товарища и Отиса, мою стойку он узнал. Он планировал в самом прямом смысле намять мне бока, пока я буду защищать голову, да только я — не Отис. Я не могу быть расчетливым и разумным! Я непредсказуем даже для самого себя. Когда-нибудь это может меня погубить, но в данный момент именно неспособность думать и действовать здраво стала моим верным оружием. Ударяя меня в правый бок, Кепка ждал, что я увязну в собственной защите, и это ошибочное мнение стоило ему носа и губ — я треснул его головой. Ну а что?! Он первый хотел провернуть этот трюк! Да, некрасиво поступил, но кого это волнует?! Он обидел ту… ту… ту девчонку за барной стойкой!.. Ладно, разумеется, дело было не столько в ней, сколько во мне: я все еще был зол на Отиса за то, что от него совершенно не зависит, а по причине этого гневался и на самого себя, ведь какой сволочью нужно быть, чтобы ненавидеть кого-то из-за разницы во вкусах? Отис… не хочет меня так, как я хочу его… и ничего с этим ни он, ни я поделать не можем… Вот только легче мне от этого отнюдь не становится…

Боль в печени от пропущенного удара я заслужил. Это Карма! Я поступил плохо: подлые приемчики противника не оправдывают тебя, если и ты к ним прибегаешь. Кепка стоял на коленях, тщетно зажимал нос с опущенной при этом головой. Я согнулся в три погибели и держался за лающую печень. Справа от меня бой тоже подходил к концу. Рыжий тяжело дышал — боль в ребрах медленно сводила его с ума. Отис стоял непоколебимо, пусть и не был таким уж несокрушимым, каким старался себя показать: правая скула у него болезненно покраснела, нижняя губа была разбита, и крупная капля крови с нее прочертила алую линию до подбородка.

— Чем мы вообще занимаемся? — спросил Отис у рыжего так, будто все это время был на его стороне. — Это разве того стоит? Напиться можно и в другом месте, получше, чем «Четыре рюмки».

— И то верно, — просипел Кепка, наконец-то, додумавшийся встать и задрать голову. Кровь, раскрашивающая его короткую бороду, поумерила пыл, но полностью останавливаться еще не хотела. Я испытывал гордость, любуясь ею, но и приливы стыда…

Нас с Отисом красочно посылали, пока Кепка и рыжий забирали свои вещи с мусорных баков, однако то были просто слова — слова проигравших. И всем четверым это было известно… За нашими спинами хлопнула дверь. Отис только тогда расслабился и опустил кулаки. Я был бы рад, если бы его примеру последовала моя печень, но нет, старушка мстила, похоже, за каждый сегодняшний рокс, причем с тройной силой.

— Как ты? — Отис подошел ко мне ближе, протянул руки к телу, как если бы обладал тайным даром лечения или моя печень пускала кровавые фонтаны наружу. Как ни странно, от тепла его ладони мне стало заметно лучше. Охая, я разогнулся, оперся левой рукой на его плечо — и замер в несчастных шести дюймах от него.

Дул прогоняющий нас с улицы ветер, невесомо гулял по коже и волосам, но Отису не было холодно, как, естественно, и мне — идиоту в куртке… Плечо Отиса было раскаленным. Я обманывал себя, мысленно повторяя, что веду пальцами по его шее с целью проверить, везде ли он похож на нагревшийся на солнцепеке камень. Правда в том, что мне было невообразимо приятно дотрагиваться до его кожи, чувствовать под пальцами учащающийся пульс, смотреть на отчасти растерянное лицо, воображать, как слизываю каплю крови с его подбородка — вверх, к самым губам… Ладонь Отиса надежно вжималась в мою засыпающую печень, моя касалась большим пальцем уже его щеки и побитой скулы. Это было сродни танцу… без движений, без музыки, но с характерным глубоким интимным единением…

— Тебе все еще нужно пить? — задал я вопрос, не подумав, какое ужасающее количество возможных ответов на него может меня убить…

— А тебе — нет? — Своим намеком Отис попал в самое яблочко: что-что, а сей момент я не отказался бы выпить. Причем я и представить не мог, с каким настроением буду пить! Радостный по поводу нашей совместной победы? Опечаленный личной трусостью?.. Вот же он, буквально в твоих объятиях, даже руку протягивать не надо — она уже там, где надо!.. Но действовать без накала страстей и с остывшим алкоголем в крови было… страшно…

Мы вернулись в «Четыре рюмки», не забыв забрать с мусорных ящиков свое добро. Старик встретил нас как героев, вручил бутылку довольно дешевого, но вкусного (да еще и бесплатного) виски вместо медалей. На десерт бармен назвал нас «мальчиками», хваля: обожаю стариков — рядом с ними всегда можно почувствовать ускользающую молодость…

Оставаться в баре не было желания — он напоминал о стремлении напиться и причине, руководившей нами… В такси, еще до начала поездки, Отис присосался к бутылке, поэтому я назвал таксисту свой адрес. Претензий со стороны булькнувшего виски не последовало. Радио заполнило салон знакомой песней, ее слова нас зацепили пуще зажигательного ритма. В один момент мы тихонько подпевали, по очереди отхлебывая с горла, а в следующий — уже вовсю орали в один голос:

— «And I’ve been taking care of business… every day!

Takin’ care of business… every way!

I’ve been takin’ care of business! It’s all mine!

Takin’ care of business and working overtime!»

Чем больше мы пили на голодный желудок, тем более поразительной становилась высказанная Отисом идея открыть собственный бизнес. Мы проходились по каждой строке текста просочившейся в извилины песни, осуждая ведомый образ жизни и мечтая о лучшей доле, профессиональной свободе! Мы не думали о том, в чем свой бизнес будет заключаться, что мы вообще умеем делать, помимо работы в компании, но дело было не в этом! Как и любая пьяная бредня, эта была далека от по-настоящему значимых и разумных вопросов.

По прибытии я был настолько поддатый, что на полном серьезе рассуждал, что окажет наиболее благотворный эффект на ушибленную скулу Отиса: замороженный горох или замороженная морковка. Отис был не менее пьян, иначе бы не отвечал. В результате мы остановились на моркови, так как от нее становится зрение лучше. От прикладывания к коже. Через пакет. Нас ничего не смущало! В верхней одежде Отис полусонно привалился к косяку моей спальни, я стоял перед ним, прижимая ледяную морковную стружку к голой коже, без необходимой тряпочной прослойки.

— Я уже не чувствую лица, по-моему… — проговорил Отис, и я отнял от его кожи пакет.

— И насколько не чувствуешь?..

— Откуда ж я знаю…

— Это чувствуешь? — Без задней мысли я лизнул его припухшую скулу — как кусок льда положил на язык.

— Не особо…

— А так?..

Пакет хрустнул, обрушившись на пол. Отис пятился в моих объятиях, но рук с его спины и талии я не убирал. Запах его одеколона пьянил куда сильнее виски. Я намертво припал губами к шее Отиса, решившись оставить засос: я нуждался в материальном доказательстве того, что на шаг приблизился к нему. Из карманов его куртки высыпалась мелочь, громко звякнули о пол ключи; мы плюхнулись на застеленную кровать, тяжело дышащие в тишине и темноте.

— У меня… от твоих поцелуев все упало… — услышал я и выпрямил руки.

— Вот такое говорить — вообще скотство с твоей стороны!

Отис поморщился, начал судорожные поиски связи между своими и моими словами. Он наткнулся на искомое на потолке, поморщился вновь, расхохотался:

— Да нет же! Ключи упали! Кэм!..

Он смеялся так чисто, от души, что я, завороженный, опустился боком на постель. Я не мог напиться этим смехом… Когда стал зависимым от него?.. Уж не десять ли лет назад?..

— Но, — многозначительно добавил Отис, — доля правды в этом есть!.. Я так надрался, что навряд ли у меня сможет встать… Это мы с Сарой уже проходили после наших с тобой попоек…

— Ну, так-то… стояк нужен только одному из нас…

Отис повернул ко мне недовольное лицо, и понял я: ничего он не пьян…

— Ладно, пусть это будет шутка, — пожал плечами я, пораженчески переворачиваясь на спину. Отис поежился, покрутился с плотно опущенными веками и замер в позе засыпающего в транспорте пассажира. — Не хочешь скинуть куртку… разуться перед сном?..

— Хочу, чтобы губа не опухала… завтра на работу…

— Возьми отгул. Я вот возьму.

— Ты способен работать и при этом презентабельно выглядеть, — улыбчиво выдохнул Отис.

— Говоришь как начальник?

— Говорю как… просто человек…

Он облизал разбитую губу, чем окончательно приковал мое внимание. Я дотянулся до подушки, насильно утрамбовал ее под затылок Отиса и полусидя склонился над ним.

Отис спал. Не притворялся. Сегодняшний день его измотал, как и предыдущая неделя наигранного игнора. Вдобавок на его плечи сваливается больше ответственности и работы, а я ничем не облегчаю его ношу, наоборот, накидываю сверху новых проблем…

Его кисти покоились на покрывале ладонями вверх. Мои глаза ошпарил золотой блеск: кольцо, гордо занявшее безымянный палец, определенно, было недавно начищено. Почему он не снял его, если грядет неминуемый развод? Если знает обо всех изменах Сары?..

…Если неравнодушен ко мне…

Нерешительно моя прохладная ладонь накрыла его теплую грубую руку. В груди адреналин ударил по басам, мои пальцы дрогнули, но ничего не изменилось: моя рука осталась там, где была, и Отис не проснулся… Я сидел чуть меньше часа, возвышаясь над ним и перебирая его пальцы своими. Ощущения были не похожи ни на что другое. Я не держал руку Отиса так, когда пожимал ее или когда давать ему пять — а ведь только в этих случаях я и дотрагивался до его кистей. Мы вообще очень редко касались друг друга, тем более без одежды. Подобное получало ярлык «слишком по-гейски» — а теперь, смотри-ка, как все обернулось…

Слипались глаза, вспоминала о недавнем ударе печень. Мне требовалось скорее заснуть, дабы проспать всю боль, и я откинулся на постель, отодвинувшись от руки Отиса. Я жевал губы, ворочался, как на горохе, в итоге не выдержал и пробубнил:

— Спокойной ночи… — Получилось быстро, невнятно, я сам не понял, что сказал!..

— Спокойной… Кэм…

Комментарий к Глава 21

Кэм и Отис запевают “Taking Care of Business”, Bachman Turner Overdrive.

========== Глава 22 ==========

Сквозь сон я слышал шум воды в душе, но как ни напрягал память, не мог вспомнить, кого же я ночью приволок в свою постель. Перед глазами всплывали женские лица, и стоило мне подумать: «Эй, кажется, вот ее, да?..» — как снег на голову, на меня падало озарение, что якобы недавние события, которые я вспомнил, произошли черт знает как давно. Я предпринял попытку разлепить глаза, но организм запротестовал, подкрепив сонливость аргументом: «Пока ты лежишь — ты спишь!» Звучало логично. Оттого я постарался сесть в постели, однако и этого не сумел: впервые в моей жизни одеяло так крепко обмоталось вокруг тела, что практически обездвижило вкупе с утренней слабостью.

Душ умолк. Эхо усиливало падение одиноких капель, шорох полотенца и одежды за стеной. Я ожидал, что сейчас в спальню войдет очередная надоедливая, прилипчивая мадам, желающая не только позавтракать здесь, что для меня уже перебор, но и вернуться сюда вечером за порцией внимания под девизом: «Так мы оба будем думать, что вчерашнее было чем-то большим, чем простая интрижка». Разумеется, моя жизнь еще была способна как следует удивить!

— А, ты уже не спишь, — рассеянно кивнул Отис, заглянувший в спальню. На его плечи было накинуто гостевое полотенце, коим он промокал волосы на затылке. Обнаженное тело частично прикрывали позаимствованные в моем гардеробе серые трикотажные спортивные штаны: они подчеркивали контуры бедер и члена — над последним еще и болтался шнурок, так что на несколько секунд я застрял на нем взглядом, точь-в-точь кот, добравшийся до колышущейся бахромы. — Извини, пришлось позаимствовать у тебя штаны. Всю нашу одежду я забросил в стирку.

— Зачем в стирку? — Не без труда я оторвался от капель воды, сверкающих среди волос на его груди, обошел оставленный мною ночью на шее засос и посмотрел-таки, наконец, Отису в глаза. Вчерашние мои танцы с замороженной морковью не помогли его скуле выглядеть менее ушибленной; нижняя губа тоже заметно припухла, благо ее состояние было далеко от катастрофического.

— Кэм, что значит «зачем»? Потому что необходимо вещи стирать. Твоя рубашка пахла вискарем и сигаретным дымом: ткань впитывает все запахи, а в «Четыре рюмки» их особенно много.

Я силился выдать остроумный ответ: вроде… «Виски — мой естественный запах!» — нет, слабенько… «Так я экономлю на одеколоне!» — тоже не в ту степь; что-то сегодня я не в форме… От юмористического провала мое внимание оторвало яркийсвет прожектора и направило его на реальность, некоторые моменты которой я спросонья упустил.

— Ты меня раздел?..

— Раз ты не крутишься в барабане стиральной машины — да, раздел.

— Спасибо, что хотя бы трусы на мне оставил… — Успешно я опустил руки, чтобы убедиться в наличии белья, но не смог поднять их обратно. — Ты закатал меня в одеяло?..

— Я подоткнул тебе одеяло — чувствуешь разницу?

— В японском ресторане повара так водоросли нори «подтыкают» для роллов.

Сплетя руки на груди, Отис с особым, мастерски освоенным им одним снисходительным раздражением наблюдал, как я ворчу, кряхчу, но таки выбираюсь из воздушного свертка.

— Завтрак будет через десять минут, — уведомил меня он. — Сходи пока в душ.

— Да я знаю, куда пойти, спасибо, это ж моя квартира, — развел я руками, но Отис уже скрылся за наполовину распахнутой дверью.

В ванную по гостиной, совмещенной с кухней, я шел медленно — повернув голову налево и не отрываясь от застывшей у холодильника фигуры Отиса. Я чересчур засмотрелся на красивый изгиб его спины у поясницы, так что глухо задел плечом косяк. «Ну что ты как сопливый мальчишка!..» — возникло в моей голове одновременно с щелчком закрывшейся двери. Мне требовалось остудить пыл, прийти в себя, и теплый душ с этой проблемой частично помог: с потом (ведь в «подоткнутом» Отисом одеяле я за несчастный десяток минут спарился) смылась типичная для ленивого пробуждения слабость, а также сонливость и бардак в голове. В гостиной затараторил диктор, воодушевившийся тому, что Отис включил телевизор; сам я его там редко смотрю. После отстаивания чести любимого бара тело еще немного побаливало, но то был с натяжкой дружеский поединок — бывали и хуже, гораздо-гора-а-аздо хуже!.. Жаль, не получится взять сегодня отгул: мистер Совершенство-и-Правильность не позволит, что, собственно, и обозначил предельно четко вчера.

По возвращении из ванной меня ждал ароматный завтрак. Отис поджарил помидоры с ветчиной и тосты; наверняка, сварганил бы и яичницу, но яиц в моем холодильнике не наблюдалось, как и многого другого. Так-то я не помню, и как покупал ветчину с томатами… Если бы у меня был выбор, я б взял бекон, а не ветчину…

— Я заглянул в магазинчик внизу, — пояснил Отис, заметив, что я остекленел над ветчиной.

— В какой еще магазинчик?

— В… Внизу! — ткнул он пальцем в пол. — Вышел на улицу, свернул направо — в этом же доме продовольственная лавчонка. — Я помотал головой, и Отис добавил то, что, с его точки зрения, должно было все прояснить: — Продавец — филиппинец. — На что я только безразлично пожал плечами и прошел со своей тарелкой к дивану. — Как ты можешь не знать про этот магазин? Продавец сказал, что открыл его года три назад. Ты здесь сколько живешь?

— Сколько себя помню… Слушай, я не закупаюсь в магазинах — я заказываю продукты на дом. Во-первых, доставка удобна, а во-вторых, заказ привозит такая милая с…

…«сексуальная блондинка со спортивными формами». Встретившись с суровыми глазами Отиса, я понял, что так продолжить это предложение нельзя.

— …старушка… — неказисто выкрутился я. — Очень-очень милая старушка. Я даю ей лишние чаевые. Чтобы купила себе чего-нибудь… милое… — Въедливая мысль «Скажешь больше — ложь будет казаться правдоподобнее!» в который раз меня обманула! Что показательно, ее ложь тоже была достаточно многословна. Отис раскусил меня сразу, его пульсирующий клубок негативных эмоций, распознать которые я не сумел бы и за пару лет, пробуждал во мне чувство вины. — Ну чего?.. Я же попытался съехать с темы, я забочусь о твоих чувствах.

Так и не притронувшись к своей еде, Отис вперил взгляд в пустое место слева от меня: ждет приглашения, что ли?.. Сдуру я поддался этой наивнейшей мысли и, будто песику, похлопал по диванной подушке рукой.

— Как видишь, тут никого нет. Ты можешь сесть!

— У тебя всего один диван… — как-то странно произнес он, чем окончательно сбил меня с толку.

— А тебе одного дивана, чтобы сесть, не хватит, что ли?..

— Кэм!.. Ларри! — взмахнул Отис рукой. — Это ведь… тот самый диван, да?..

— Другого нет, ты сам сказал… Да он чистый!

— Кэм, ты дурак?!

— А в чем проблема тогда?! Ларри и пальцем не прикасался к этому дивану! На диване сидел я!.. Да здесь до истории с Ларри столько баб перебывало — и ничего! Диван чистился необычайно тщательно!..

— Да не в чистке и не в самом диване дело! Господи! Кэм, у тебя хоть какие-то глубокие эмоции бывают?

— Ну разумеется! Вот сейчас, например, я испытываю голод, — указал я на тарелку, опущенную на колени.

— Голод — это не эмоция, Кэм, — словно заученную строку из учебника, отчеканил Отис. — Голод — это потребность. И мне все чаще кажется, что именно потребностями ты и живешь.

Я слушал его, слушал внимательно, но, вероятно, по причине того, что особенно большой кусок ветчины переместился в мой рот, у Отиса создалось совершенно противоположное впечатление. Так что завтрак прошел напряженно — для меня это был завтрак, а Отис сказал, что поест после моего ухода. Пока мясо и помидоры с тостом исчезали в темноте моей глотки, Отис намазывал арахисовую пасту на белый хлеб и зачем-то отрезал корки. Я видел за маской его лица белый шум, сплошную рябь, замещающую улетевшее в далекие дали сознание. Он делал все на автопилоте, но не посчитал свои действия странными, вернувшись. Ловко и бережно он завернул бутерброды с арахисовой пастой в пищевую пленку, отложил их на край столешницы, а после — когда я полностью был готов к походу на работу — протянул их мне у входной двери.

— Ты что, сделал мне школьный полдник?..

— По привычке: его я делаю Рине. Съешь, чтобы не переводить продукты; я арахисовую пасту не люблю.

Дверь в квартиру закрылась, но я не спешил заходить в лифт. Это… только что… было странно… Мне почудилось, что так и должно быть: кто-то, кто тебя провожает, заботится о твоем желудке… ненавидит твой диван… В этой топкой, как болото, мути я добрался в офис и провел несколько часов за монотонной, не нагружающей мозг работой. Бутерброды с арахисовой пастой лежали на столе возле карандашницы — на самом видном месте, и по неизвестной мне причине смотреть на них было приятнее, чем подумывать о том, чтобы съесть. Сделать последнее мне все же пришлось, так как от постоянного мелькания пищи перед глазами засосало глубоко в желудке, и — Бог мне свидетель! — это были самый вкусные бутерброды с арахисовой пастой за всю мою жизнь! Лавка упомянутого Отисом филиппинца — настоящее сокровище! Что же за арахисовую пасту он там продает?!

Не успела пищевая пленка, скомканная и скатанная в тугой шарик, коснуться дна моей урны, как зазвонил телефон. Я приложил мобильный к уху, уже зная (прочитав на экране), что звонит Отис, был готов поблагодарить его за превосходный перекус — но на том конце атмосфера была явно не для светской беседы. Я слышал топот, шум открывания моего шкафа и выдвигания не менее моих ящиков — и только после этого звукового каскада послышался слишком скорый для понимания голос.

— Мигом дуй, куда я скажу! — прорычал запыхавшийся Отис. — Адрес пришлю в SMS, а то двести раз забудешь… Где у тебя лежат галстуки?!

— Второй снизу ящик. С чего вдруг такой переполох?! У кого в заднице загорелась сера?

— У начальства!..

— Ну еще бы…

— …несмотря на частичную потерю фотогеничности, мне необходимо сегодня появиться на работе — какая-то крупная встреча, о которой я раньше слыхом не слыхивал… Но это еще полбеды! Позвонила Сара. У Рины в школе ЧП, что-то случилось с учительницей и учеником, весь их класс отпускают домой раньше. Но Сара сейчас не может вернуться, как и я! А нянька не отвечает…

Я соображал медленно, потому как боялся мысленно озвучить идею, очевидно, пришедшую Отису на ум — иначе зачем еще выдергивать меня с работы?..

— И как вы с Сарой эту проблему будете решать?.. — осторожно поинтересовался я.

— Я заберу Рину, ты подъедешь к школе, и я передам ее тебе.

— Чего?! Подож…

— Прямо сейчас пулей с работы!..

— Ты не в себе! Хочешь оставить на меня ребенка? Да я понятия не имею, что и как делать, как с ней себя вести, чем кормить ее — надо ли вообще кормить?!..

— Заткнись и помоги мне! SMS сейчас вышлю! Не заставляй меня ждать! — и меня за ухо укусили гудки.

Он… бросил трубку! Этот сукин сын раздал безумные указания и бросил трубку! Что сегодня творится в его голове?! Сначала диван, теперь это! Насколько же сильно его вчера приложили?!

Со злостью я рванул куртку со спинки компьютерного кресла и бросился к лифту, по дороге чуть не сбив охнувшего Ларри. Я жал кнопку так яростно, точно вместо нее был глаз Отиса! О чем он, черт побери, думает?! Как вообще эта история может кончиться хорошо?!

***

Собравшиеся перед зданием школы дети кричали так громко, что я не слышал собственных мыслей. Из пересудов двух обеспокоенных мам я узнал, что произошел средней степени несчастный случай: то ли бестолковая неопытная учительница покатилась с лестницы и прихватила с собой одного из учеников, то ли храбрая, с огромным сердцем молодая преподавательница попыталась схватить падающего с лестницы школьника, но, увы, сорвалась вместе с ним — у мамаш мнение расходилось. Что было точно известно, так это то, что учительница сломала ногу, а ребенок получил вывих и несколько синяков. Двух бедолаг забрала машина скорой помощи, другие школьники были всему свидетелями, младшеклассники перепугались и теперь могли идти по домам, но лишь когда за ними явятся родители.

Я ожидал Рину и Отиса в указанном месте, под знаком «STOP», и весь был как на иголках. Я виделся с дочерью Отиса всего один раз. Безусловно, девочка мне приглянулась, мы вроде бы даже сумели найти с ней общий язык, но мы же просто играли! Играли у нее дома в присутствии ее родителей, точно знающих, что делать можно, а что делать нельзя! Конечно, Рина — не маленький сопливый пупс, она разумна и самостоятельна, однако назначать меня ее нянькой — все равно полнейшая глупость! Абсурд! Страшный риск! Что я скажу Отису, если за время, проведенное вместе со мной, Рина умрет? Побежит через дорогу, подавится яблоком, схлопочет укус ядовитого насекомого — плевать как! Я не буду знать, чем ей помочь, что делать, что… ЧТО ДЕЛАТЬ?!.. Нервная система, расшатанная волнениями по дороге сюда, сдавалась панике. У меня давило в груди, неяркое солнце пекло затылок и плечи, выжигало глаза, сколько бы я ни щурился, ни защищал их веками и ресницами от изощренных лучей…

— Кэм!

Я ясно слышал голос Отиса, сумел понять по звуку, что он идет где-то впереди, но, несмотря на это, никак не мог отыскать его взглядом. Рину выцепить глазами из гудящей толпы получилось — стало быть, Отис рядом с ней, ведет ее за руку!.. Признаться, я обомлел, переведя взор на него…

Правильная одежда способна изменить человека до неузнаваемости. В моем гардеробе была только такая, и, позаимствовав ее, Отис сделал то, о чем я думал в самом начале нашего гомо-сговора — но результат подобного преображения я и представить не мог… Черный элегантный, но строгий костюм выгодно, уместно, вовсе не пошло облегал его тело, делая выразительнее каждый мускул. Широкая грудь напрягала сорочку — Отис был похож на гордого орла, спрятавшего под крылом своего птенца и готового растерзать любого, кто только попробует приблизиться к нему со злым умыслом. Цейтнот отразился и на шевелюре Отиса: волосы были в меру неряшливы — в стиле современных причесок, продвигающих пофигизм. Всякий дюйм его кожи был словно наэлектризован, мышцы, в особенности плечи, напряжены. В тот момент я понял, о чем не так давно упомянула Сара: о животной страсти, заключенной в теле Отиса. Агрессия и сексуальная неудовлетворенность копились в нем, спрессовывались в алмаз, со временем лишь увеличивающийся в размерах. Его блеск стал виден слишком многим сегодня: я заметил, как несколько мам проводили Отиса с алчным похотливым желанием в глазах и — готов поклясться! — как сделал то же один утонченный папаша. Я создал сексуального монстра, которого, невзирая на чувства Отиса ко мне, не смогу получить?..

— Здравствуй, Кэмерон! — скованно улыбнулась Рина. Она была рада встрече со мной, но несчастный случай в школе не выходил у нее из головы.

— Привет, — поздоровался я — и в следующий же миг Отис вложил руку дочери в мою ладонь.

— Умоляю, присматривай за ней, ни на что и ни на кого не отвлекайся! А если вдруг что — сразу же звони мне или Саре! И Бога ради, не сажай ее на свой грязный диван!

— Проклятье! Да с хрена ли он грязный?! — выкрикнул я Отису вслед, и по толпе родителей позади прошелся недовольный ропот.

— Следи за языком! — бросил издали Отис вместо прощания.

Ну… вот и все, да?.. На не пойми какое количество часов я — няня Рины… Тоскующий по свободе и отсутствию какой-либо ответственности, я провожал взглядом стремительно исчезающего Отиса, как и Рина, по-прежнему держащая меня за руку.

— Хороший у тебя папка… Разве что одеяло подтыкает как мертвецу…

— Тебе тоже, да?..

========== Глава 23 ==========

Удивительно большие, просто громадные темные выразительные глаза Рины сковывали меня пустотой собственных мыслей. Сидя на скамейке недалеко от ее школы, мы сверлили друг друга любопытно-неловкими взглядами; наверняка, Рина тоже в этот момент прикидывала, чего можно от меня ожидать и как же нам скрасить предстоящие часы, чтобы не умереть от волнения и скуки.

Я боялся вести ее домой… Вне бетонных стен весь мир был у наших ног, любые вариации совместного времяпрепровождения, которые почему-то отказывались формулироваться в моей голове… Но дома мы оказались бы заперты друг с другом. Без ответственных взрослых (я-то уж точно не в счет). И мне пришлось бы, вероятно, о чем-то с ней говорить, а это куда сложнее, чем играть в войнушку: в последнем я был ас в младшие годы! Разговаривать же с детьми меня никто не учил, и практики таковой у меня не было.

Ветер шумел над нашими головами — или, быть может, только в моей пустой голове. Трава на газонах вокруг шелестела, куст за моей спиной царапал мне шею голой веткой.

— Чем бы тебе хотелось заняться? — попытался я облегчить свое положение.

— Я не знаю, — пожала плечами Рина, болтая обутыми в лакированные школьные туфли ногами.

— А что вы с Отисом или Сарой делаете обычно после школы?..

— Едим.

В подтверждение ее слов забурчал детский желудок. На мое предложение пойти в ближайший фастфуд-ресторан, являющийся на самом деле дорогой забегаловкой, Рина ответила восторженным согласием, после чего сдержанно, с неуместной взрослостью добавила, что ее туда водят всегда. Я должен был заподозрить ложь в ее утверждении, ведь оказавшись перед прилавком, Рина никак не могла определиться, что же мне ей купить, панически блуждала глазами по разноцветными картинкам вверху. Она опасалась пробовать новое, а ничего известного ей в меню не было, потому что Отис и Сара, как выяснилось позже, не позволяют дочери посещать такие места. Протянув маленькой лгунье руку помощи, я предложил ей заказать бургер; симпатичная девушка за кассой закивала красным козырьком, натянутым поверх темных волос: «Это очень вкусно, тебе обязательно понравится!» — заверила она Рину, и девочка сдалась.

— Тогда пять бургеров, — с псевдоуверенностью сказала она, и мы с девушкой удивленно переглянулись.

— Ты уверена?.. — уточнил я.

— Ой, если это слишком дорого, то не надо! — опомнилась Рина.

— Да нет же, дело совсем не в деньгах. Но заказав пять бургеров, ты должна будешь все пять съесть.

— Я понимаю — потому и заказываю.

— Они очень большие… — тихо произнесла девушка, глядя на Рину сверху вниз из-за кассового аппарата.

— Я тоже большая!

Последнюю фразу Рины можно было с легкостью оспорить: хрупкая и невысокая, на моем фоне она смотрелась куклой! «Но раз уж Отис и Сара водят ее сюда, она знает, о чем говорит!» — поспешно рассудил я и заплатил за две газировки и семь бургеров. Гордо Рина вела меня, держащего пластиковый поднос, на второй этаж по широкой лестнице. Всеми силами она делала вид, что чувствует в этом заведении себя как дома, однако случайно свернула в туалет и, притворно бурча под нос: «Нет, я же буду в обертке бургеры держать, значит, руки можно не мыть…», шмыгнула обратно, за мной. Мы заняли столик у необъятного окна, уселись на высокие стулья (Рина — с горем пополам из-за небольшого роста) и в немом восхищении посмотрели на улицу под нами. Рина была поражена тем, как же высоко мы сидели, а я — как же близко к земле, ведь привык жить и работать в многоэтажках. Было забавно наблюдать за мельтешащими по тротуару людьми, устающими от забот, пока мы в райской прохладе шумно пьем газировку через толстые трубочки и шуршим обертками от бургеров.

К слову, первый свой бургер Рина распотрошила, словно тренировалась его оперировать. Именно в тот момент я, тугодум, догадался, что с фастфудом девочка столкнулась впервые: ее глаза горели от любопытства, а пальцы разъединяли булку с кунжутом, котлету, перемазанные в кетчупе соленые огурцы; хорошо, что нам дали целую стопку салфеток, иначе Рина выглядела бы как кровожадный убийца, перемазанный с ног до головы в крови своих жертв… Расчлененный бургер она так и съела — каждый ингредиент в отдельности, даже кетчуп слизала перед тем, как съесть кружки огурца. Следить за ее поведением было совершенно в новинку: я и представить не мог, что кто-то может так есть бургер; вероятно, Рина из того сорта людей, что слизывают крем между двумя печенюшками и только потом их закидывают в рот.

Не знаю, в ее сомнительном способе поглощения бургеров дело, в большой газировке или совершенно невместительном желудке, но Рина закончила обед, так и не доев оставшуюся половину второго бургера. Второго из пяти… Как бы невзначай обхватив живот обеими руками, она смотрела вдаль. Лицо было нахмуренным, суровым, сосредоточенным, точно в этой маленькой голове создавалась космическая программа нашей страны.

Я скомкал обертку от своего второго бургера, кинул ее на поднос и, улыбаясь за восковой маской, воззрел на Рину.

— Что, больше не лезет?

Она досадливо поджала губы и опустила глаза.

— Они вкусные, правда-правда… Я съем их потом… Только надо посидеть немного…

— Можем посидеть где-нибудь еще, а бургеры взять с собой.

— Правда? — От театральной серьезности Рины не осталось ни следа. Она посмотрела на меня облегченно и радостно, как будто я пообещал ей подарить пони.

— Правда. Пойдем к кассе за пакетом.

Если раньше Рина еще могла отдаленно напоминать мне Хрюню, то наевшись до отвала, стала полноценным Винни. Слезала со стула, шла и спускалась по лестнице она так, словно несла невидимый тяжелый бочонок. Каждую пару шагов я останавливался и дожидался ее, держа три бургера, что делать теперь с которыми — было неясно. Принявшая у нас заказ девушка дала не только бумажный пакет, но и цветастый флажок — и этот подарок судьбы стал для Рины вишенкой на громадном торте счастья. По дороге в парк она пыталась радостно подскакивать, но всякий раз охала, хваталась за живот и меланхолично взмахивала флажком а-ля «Мне плохо, однако я ни о чем не жалею!»

В небольшом парке, почти лишенном деревьев, было предостаточно детей. Их крики и беготня заставляли меня чувствовать себя не в своей тарелке — того гляди наступлю на чье-нибудь чадо… Далекий от детей я и забитая до отказа едой Рина добрались кое-как до одной из скамеек, опоясывающих детскую площадку. Воздух здесь был свеж, умеренно прохладен, но пропитан концентрированным шумом, отчего у меня начинала болеть голова. А ведь раньше, в детстве, я носился туда-сюда, кричал, размахивал палкой-мечом; каким же скучным взрослым я стал… Погружаясь в ностальгию, я сидел на прогретой солнцем скамейке, руки мои охватывали спинку — под одной из них пыхтела Рина, по-прежнему поддерживающая выдающийся живот. В отличие от прочих посетителей парка, мы были неподвижны, так что юркие маленькие птицы облюбовали песок под нашими ногами, а порой запрыгивали и на свободные края скамьи.

— Можно угостить их булкой от одного бургера?

— Твои бургеры — тебе и решать, — ответил я, раскрывая для Рины пакет.

Она раскрошила обе булки: на песок, скамейку и даже собственные туфли. Птицы запрыгивали на них, оставляли на лакированном покрытии малюсенькие отметины острыми клювиками, а после крутили головами, высматривая еще еду. В итоге на пир слетелось столько пернатых, что нам с Риной пришлось занять другую скамейку, дабы сбежать от щебечущих и хлопающих крыльями надоед.

— Тебе не скучно? — спросил я неожиданно даже для самого себя.

— Нет, мне нравится проводить с тобой время. Почему мне должно быть скучно?

— Ну, не знаю, — и я пожал плечами. — Я думал, современные дети играют на планшетах, телефонах, компьютерах, а до парков им дела нет. Удивительно, сколько тут детей сегодня…

— А ты ребенком не использовал гаджеты? — искренне удивилась она.

— В моем детстве никаких гаджетов не было. В те годы компьютеры только-только начали распространяться, люди покупали их для работы, а не для игр, так что не было посиделок с друзьями возле монитора — лишь суровые компанейские развлечения на улице.

— «Суровые развлечения»?..

— А по-другому их не назовешь! Мы тоже играли в «отряд пушистых медведей», только без медведей и без игрушечного оружия: найденная на тротуаре палка была и мечом, и автоматом, и лошадью при необходимости; листья — гранаты, но ими нужно было еще умудриться попасть во врага — они ведь легкие. Если в ходе сражения кто-то получал палкой в глаз: ну, что поделать, война — жестокая штука! Иногда споры «Я убил тебя!» — «Нет, не убил, я был в домике!» превращались в настоящие драки, до выбитых молочных зубов, уже качавшихся или висевших на ниточке, до крови из носа, фингалов и ссадин. Стоя на качелях, мы раскачивались так сильно, как только могли, кричали: «Полет в космос!» — и спрыгивали на землю как можно дальше, зачастую разбивая колени, раня руки и лицо. Но это было очень весело, — поспешил я заверить пораженную Рину. — Как любила повторять моя мама, мальчишки есть мальчишки! Хотя не такая уж это и верная фраза, ведь и девочки вполне могут иметь огроменную занозу в мягком месте.

Бережно, но игриво я потрепал Рину по макушке, и девочка зарделась как маков цвет, не зря приняв озвученное мною на свой счет.

— А где сейчас живет твоя мама?

Я протяжно задумчиво замычал прежде, чем подобрать наименее ранящий хрупкую детскую душу ответ:

— Нигде… Дело в том, что она… как бы… немного… умерла… и уже очень давно — когда я был подростком.

Рина потупила взгляд, сочувственно расслабила руки и плечи.

— Родители папы и папа моей мамы тоже умерли… Но у меня есть бабушка, мамина мама! А у тебя кто-нибудь есть?

— Не сказал бы, — мотнул я головой, глядя на далекие-далекие кусты. — Мой отец жив, но у нас с ним не очень близкие отношения: когда я был маленьким и нуждался в его внимании, он смотрел телевизор и пил пиво. Так что где бы он ни был, в моей голове он всегда в старом протертом кресле с жестянкой в руке — ругается на людей, которые его никак не могут услышать, потому что телевизор — не телефон… А твой папа просто потрясающий, полная противоположность моего! Цени его! — Я цокнул пару раз языком и мягко, по-компанейски, толкнул Рину кулаком в узкое плечико. Она сделала то же, только в полную силу и под ребро, совсем как Отису до начала нашего странного семейного ужина в их доме. В последующие десять секунд место, куда вонзилась ее костлявенькая ручонка, неприятно ныло.

— Мой папа и правда замечательный! Очень заботливый и честный, никогда меня не обманывает, всегда исполняет свои обещания. Наверное, потому он тебе и нравится, — заумно заключила Рина, подняв на меня глаза. — Потому что он очень хороший отец.

Я посмотрел на Рину с лишь разрастающимся, жиреющим недоумением. В ее словах проглядывала сомнительная «психологическая» теория, которую, разумеется, сознательно она туда впихнуть не могла. Я не верю психологам, не считаю, что разговорами можно решить любую проблему; Отис со мной, конечно же, не согласится… Значит, и думать об этих глупостях смысла нет. Может, настоящим геям и не хватало в детстве внимания папочки, я не знаю, но ко мне это точно никакого отношения не имеет! Да, Отис действительно честен, прямолинеен, когда не старается обезопасить окружающих от своих переживаний и не держит все в себе. Если он что-то обещает, то всегда выполняет это, последователен в словах и действиях. Мой отец был этого лишен: и не припомнить, сколько матчей по бейсболу я пропустил, хотя отец ранее заверял меня, что мы туда поедем. Из этого не следует, что я ценю в Отисе отца. Отис мне приятен, потому что он не эгоист, не гад, не лжец…

…надежный…

…каким не был мой отец…

Меня так и тянуло опровергнуть слова Рины вслух, что-то упрямо доказывать ребенку, который вообще не имел в виду того, о чем я подумал!.. И я бы так и поступил, если б перед моим лицом не возникла картонная подставка с двумя цветными рожками мороженого в ней. Рина, оглянувшаяся раньше меня, с перепугу схватилась за край моего пиджака — правильная реакция умного ребенка на незнакомого мужчину, щедрого на сладкие подачки. Я запрокинул голову и увидел перевернутое лицо человека, встретить которого не только не ожидал, но и желал меньше всего.

— Увидел тебя в компании юной леди и решил угостить, — душевно улыбнулся Ларри.

Без приглашения (хотя разве оно ему нужно в общественном парке?) новичок присел на скамейку с моей стороны и через мои колени протянул Рине подставку с мороженым. Девочка смотрела на сладости как на флаконы с ядом, украшенные яркими блестящими бантами: с опаской, но все же боясь оторвать от них взгляд. Наконец, она поерзала на месте и робко спросила меня:

— Это твой знакомый?..

— Коллега. Ларри, это Рина. Рина — Ларри, — запоздало представил я их друг другу, и новичок, не спуская с дочери Отиса дружелюбного взора, легонько встряхнул подставку, мол, ну же, бери.

— Раз Вы не чужой, то можно… — довольно кивнула Рина. Тонкие пальчики в нерешительности замерли над такими разными рожками. — А какое мне?..

— Любое. Выбирай. — Голос Ларри был успокаивающим, сахарным как мед; не знай я этого излишне открытого для близких знакомств паренька лично, посчитал бы за первостатейного педофила или жулика. Он слишком улыбчив, слишком добр с виду — в нашем жестоком, отторгающем искренность мире верить в такую солнечную картинку опасно.

Рина схватила клубничный рожок так же, как птицы клевали крошки с ее туфель, — радостно и жадно. Она облизывала его громко, будто намеренно привлекая завистливые взгляды пробегающих мимо детей.

— Разве ты не наелась бургерами? — усмехнувшись, поинтересовался я.

— Наелась. Но для сладостей у меня второй желудок. Как у коровы.

Ларри тихо смеялся, протягивая мне подставку с нежно-зеленым фисташковым рожком.

— Ты меня преследуешь? — Я облачил свой вопрос в шуточный тон для греющей уши Рины, но с каменным выражением лица игнорировал мороженое и сверлил глазами Ларри.

— Если бы, — чистосердечно признался он. — Один гад врезался в мой мотоцикл на парковке. Я сказался больным на работе, чтобы утрясти все вопросы с ремонтом. Сейчас в сервисе проверяют, есть ли кое-какая деталь на замену или ее уже больше не производят. Попросили полчаса где-нибудь походить, а потом заглянуть в сервис снова… А тут в парке ты, — озарилось вдруг лицо Ларри ослепляюще яркой надеждой. — Прямо судьба…

— Ешь сам, — тихо процедил я.

— Я уже съел ванильное мороженое, после чего вас и увидел. Рука устала держать: ну же, возьми.

С подозрительностью, совсем как у Рины до поступления в кровь наркотического клубничного ароматизатора, я взял фисташковый рожок, и подставка отправилась в стоящую рядом со скамейкой урну. Пока Ларри отворачивался, чтобы выкинуть мусор, Рина вытащила из бумажного пакета обертку, держащую вместе ингредиенты лишившегося булок бургера, завернула пакет подобно девушке-кассиру и торжественно откашлялась. Ларри удивленно приподнял брови; я уже знал, к чему все идет, так что молча ел, не мешая «официальному мероприятию».

— Это за меня и за Кэ­мерона, — заявила Рина и протянула Ларри пакет. — Там два бургера. Как раз за два рожка.

— Ты уверена? — наигранно заискивая, спросил Ларри. — Это же так много!

— Уверена! — махнула рукой Рина. — Я уже наелась!

Она так и не поняла, почему засмеялись мы оба. Бедняжка искренне старалась проявить щедрость! — но выглядело все так, будто она избавлялась от ненужного хлама: «Держи! Так уж и быть, можешь за мной доесть!»

— Спасибо большое! — поблагодарил ее новичок, беззвучно посмеиваясь. Он открыл рот, чтобы сказать Рине что-то еще, но девчонка спрыгнула со скамьи и, крикнув нам на прощание: «Качели освободились!», понеслась к заветному развлечению. Ларри проводил ее умиленным взглядом, после перевел его на меня, и, к моему огорчению, менее влюбленным тот не стал. — Она очень мила. Твоя племянница?

— Дочка Отиса.

Вот тут уж глаза Ларри секундно расширились и в следующий миг потемнели. Хмурый, словно сверкающие молниями грозовые тучи, он пододвинулся ближе, повернувшись ко мне вполоборота. Я не шелохнулся, потому что любые его потуги меня не пугали, пусть и не это была его цель.

— И часто ты… присматриваешь за дочерью Отиса? — напряженно спросил Ларри, до громкого хруста сжимая пакет.

— Что-то я не понимаю, куда ты клонишь. — Есть мороженое я уже не мог: опасно высовывать язык или касаться чего угодно губами, когда этот человек чуть ли не дышит в лицо… — Так уж и быть, не ударю тебя посреди заполненного детишками парка. Посему будь прямолинеен и скажи все сразу, чтобы зря не трахать мне мозг.

— Меня… волнует, — подобрал он таки искомое слово, — что вы с Отисом настолько близки… Я думал, вы просто выпиваете вместе, но раз ты общаешься с его ребенком, то бываешь и у него дома. Ты познал удовольствие орального секса с мужчиной и теперь…

— Рот закрой, — тихо прервал его я, двинулся вперед, и Ларри отшатнулся от моего железобетонного лба — но не замолчал:

— Да знаю я, помню, что это ничего не значило… — проговорил он куда-то вниз. — Но ты не даешь мне шанса сравнять с Отисом счет… Сегодня я планировал пригласить тебя выпить, а ты промчался мимо, не успел я даже рта раскрыть. Оказывается, к дочери Отиса…

Я пожалел, что взял мороженое. Во-первых, невероятно сложно отказывать человеку, которому ты технически должен. Во-вторых, как никогда прежде мне хотелось схватить его за грудки…

— Нет никакого счета, Ларри, — вкрадчиво и негрубо растолковал я, — как и нет резона куда-то вместе идти. Приятелями мы не станем: такие отношения между товарищами невозможны.

— А если я снова предложу тебе минет? — в лоб спросил он. — Не сейчас, не когда ты присматриваешь за ребенком, но вообще, в любое другое время, в любой другой день. У тебя нет причин отказываться. Вы ведь с Отисом не встречаетесь. И девушки сейчас, я так понимаю, у тебя нет.

Молча мы смотрели друг другу в глаза, а в потемках дальних уголков моей головы волновалась Похоть. Ее ониксовую поверхность все больше покрывали высокие гребни, пенилась тягучая масса!..

«Животное…» — едва различимым эхом одернул меня голос Отиса.

Я моргнул. Сглотнул подступивший ком в горле. Сложил руки в замок.

— Нет. — Как ни пытался, я не смог посмотреть Ларри в глаза… — Никаких более… пьяных глупостей.

— В ту ночь ты не был пьян, — отчаянно ухватился он за последнюю соломинку. — Не настолько, чтобы не контролировать свои действия…

— Я знаю. Но действия мои были в корне неверны.

Я без устали метался от идеи к идее, чтобы выбрать конец моей мысли, однако говорить что-то еще не потребовалось. Ларри встал со скамейки, ровно, по струнке, аккуратно разгладил мятый пакет.

— Я на этом не сдамся, — произнес он из-за левого плеча. — Что бы ты ни говорил, я попытаюсь еще… потому мне важен… важно все это, — поправился Ларри. — Пожалуйста, передай Рине, что я обязательно съем эти бургеры. Мне уже пора в сервис…

Он ушел. А я, угрюмо догрызающий вафлю мороженого, чувствовал себя распоследней сволотой. Он хороший парень, я это понимаю и не хочу его лишний раз макать лицом в грязь, но приходится так поступать. Когда же он уже поймет мой отказ?.. Пустая надежда — настоящая мука…

Разыскав Рину глазами, я оставил скамью и поспешил к тихо-тихо покачивающимся качелям. Рина сидела на них расстроенная, глядела на зажатый в пальцах кончик рожка, точно это была последняя вещь трагически почившего друга.

— Что случилось, сержант Панда? — узнал я, опершись плечом на столбик качелей.

— Не нужно было мне брать это мороженое… — озвучила Рина мои недавние мысли.

— Живот заболел?

— Не-е-ет… Я не хочу опять врать… Я вспомнила кое-что…

Я присел на корточки, чтобы быть с Риной наравне. Девочка осторожно подкинула огрызок рожка в сторону, и к сладости тут же сбежалась пятерка шумных птенцов.

— Несколько лет назад мы с мамой шли после школы домой. Рядом с нами остановилась машина, из нее маму позвал очень красивый мужчина в костюме. Мама долго говорила с ним через окно, над чем-то смеялась, а после мы сели к нему в авто, и он отвез нас в зоопарк… Они с мамой постоянно разговаривали, отсылали меня вперед, тоже купили мороженое, а потом, когда этот мужчина подвез нас до нашей улицы, не до дома, мама сказала, что говорить о сегодняшнем дне папе нельзя… Что папа очень расстроится, если узнает. И мама расстроится, и этот мужчина, а так как он купил нам мороженое и оплатил билеты в зоопарк, создавать ему проблемы будет совершенно невежливо… Я папе так и не рассказала об этом. И ты тоже, пожалуйста, не говори… — попросила Рина, жалобно заглянув мне в глаза. — И… не обманывай папу, как мама… Я, конечно, ничего ему не скажу, но…

Я поднялся, чтобы Рина не видела злость на Сару, закипающую в глубине моих зрачков. Изображать снисходительную простоту было сложно, но смягчить свой тон я сумел.

— Я обману твоего папу только в одном: не скажу ему о том, что мы ели бургеры — если ты больше не станешь навешивать мне на уши лапшу. «Меня туда водят всегда!» — язвительно передразнил я Рину, и девчушка звонко рассмеялась. — Врушка! Но это будет нашим секретом: хорошим секретом, от которого никому не может быть плохо, потому что он мелкий, неважный, абсолютно незначительный. А про встречу с Ларри я обязательно расскажу Отису. Про мороженое ему можно знать? Или тебе запрещается и его есть?

— Про мороженое можно!

— Договорились! Давай сюда лапу!

Мы закрепили честный договор долгим и веселым рукопожатием. Рина встала на качели ногами, постепенно поняла, как раскачиваться в столь новом для нее положении.

— А это и правда очень-очень здорово-о-о! — кричала в светлое небо она, взлетая все выше и выше. Солнечные блики мелькали по лакированным туфлям, ветер развевал смоляные хвостики, разносил задорный смех Рины по всей детской площадке, пустеющей, ведь приближалось время обеда. — Полет в космос!!! — что было мочи закричала Рина, но спрыгнула с качелей не на «взлете», а на «падении»…

Она приземлилась на пронизанный камнями песок перед нишей, выскобленной сотней детских ног, еще толком не ощутила боли, как и я не успел сориентироваться, преодолев волну удушающего страха. Рина села — с колокольным звоном качели ударили ее по затылку, и девочка упала лицом в песок! В панике обронив ее имя, я закрыл Рину своей спиной, но качели уже замедлялись. Отрывисто поскуливая, Рина попыталась снова сесть, перепачканной песком рукой коснулась разбитого о камень лба. Сквозь соленую муть, застилающую глаза, Рина посмотрела на кровь… и сей момент ее вывернуло наизнанку!

Маленькая хрупкая Рина ревела в голос над впитавшим рвоту песком. Ее лоб был в крови, а в каком состоянии был затылок — страшно смотреть!.. Я застыл позади нее, не мог даже к ней прикоснуться — скованный ужасом! Разум заполнился бесконечной чередой пустых «Нет! Нет! Нет! Нет! Нет!», к сожалению, неспособных отмотать время назад…

Черт возьми!.. Рина…

========== Глава 24 ==========

Да, я — трус, и события сегодняшнего дня мне это наглядно продемонстрировали! Мне не хватило смелости позвонить Отису, и из двух зол я выбрал меньшее — связался с Сарой. Я не вдавался в подробности, отделался короткой фразой: «Рина упала с качелей! Что делать?!», а далее уже с по-прежнему плачущим ребенком на руках на такси за десять минут доехал до обозначенной Сарой клиники.

В большом светлом холле ко мне сразу же подбежала медсестра в светло-зеленой униформе, препроводила на второй этаж в кабинет педиатра. Им оказался долговязый молодой человек, гладко выбритый, но взъерошенный, в очках, но приподнимающий их на лоб во время заполнения медицинских бумаг. Белый халат смотрелся на нем нелепо; в кресле на колесиках он словно бы не умещался, наваливаясь то на один его поскрипывающий поручень, то на другой, а во время осмотра Рины постоянно сдувал со своего высокого лба спутанные черные пряди.

При нем Рина моментально перестала плакать, лишь жалобно посвистывала забившимся носом. Я стоял у закрытой двери, прижав кулак к плотно сомкнутым губам до боли в деснах, и всякий вопрос врача отзывался у меня яркой вспышкой тревоги.

— Голова болит? — заботливо спросил он, приподнимая челку Рины и изучая разбитый лоб.

Девочка кротко кивнула, поморщившись, и добавила:

— Как будто гудит… И шум в ушах…

— Затылок, — тихо встрял я с галерки, и врач удивленно обернулся, словно успел позабыть о моем присутствии вовсе. — Она сильно уд…

— Не стоит взрослому навязывать ребенку свою версию событий, — без гонора покачал он головой. — Ваше виденье перекроет ее, а ведь именно она — главный участник происшествия. Ты готова говорить в его присутствии? — вернул врач взгляд на Рину. Пациентка кивнула. — Тогда расскажи, пожалуйста, что произошло.

— Я спрыгнула с качелей — для веселья, — начала она, и я виновато отвел глаза на стеклянный шкаф. — Упала на коленки, а потом меня по затылку ударили качели, и я шмякнулась носом в землю! Там был камень — о него я разбила лоб.

— Захватывающее приключение, а? — чуть улыбнулся врач, нежно ощупывая затылок Рины. — Будет что вспомнить в старости! Но лучше бы поменьше именно таких воспоминаний…

— Это точно!.. — неловко хихикнула Рина, со стеснением глядящая на его большие даже по моим меркам кроссовки.

— Папа, Вам есть что добавить?

Как от удара током, я вздрогнул — не сразу сообразил, что медик обращался ко мне.

— Я не ее отец. Я… — Язык не повернулся сказать: «…присматриваю за ребенком». Отлично, твою мать, присмотрел!.. — Все так и было…

— Ясно-ясно, — задумчиво проронил он и наконец выпустил из ладоней голову Рины. — На затылке большая шишка, — произнес он, наклонившись и заглянув Рине в глаза, — размером с яйцо или орех, а может, с целое яблоко! О, или с арбуз!

— Все Вы врете! — прыснула девочка.

— Да, есть немножко. — Бережно он взял ее левую руку и помог детским пальцам нащупать нужное место.

— Большая, но не с арбуз и не с яблоко! — смелее ответила Рина врачу, усаживающемуся в кресло и перелистывающему страницы ее медкарты. Ее лицо больше не было бледным, а руки не заламывали друг друга панически. Его тон, откровенность и включение Рины в ее собственный осмотр развеяли страх. Жаль, мне ничто не поможет от него избавиться…

— Не-папа, — через плечо бросил врач, — Рина теряла сознание после травмы? Даже если на секунду, это тоже считается.

— Нет, она все время плакала…

— Я не плакала! — стыдливо вспыхнула Рина. Специалист одарил ее обворожительной улыбкой, и девочка, прижав подбородок к ключицам, пробормотала в пыльную школьную форму: — Подумаешь, чуть-чуть всплакнула… но не рыдала же…

— Тебя тошнило?

— Вырвало…

— Сейчас голова кружится?

— Немного…

— Слабость испытываешь?

— Наверное, да…

— Ясно, — повторил он, оставил скрипнувшее кресло, взял из стеклянного шкафа спрей-антисептик, ватные диски с пластырями и занялся раной у Рины на лбу. Девочка морщилась от боли, но мужественно не проронила ни звука. — Твоя мама позвонила мне сразу же, как узнала; скоро она приедет, подпишет кое-какое разрешение, и тебе сделают абсолютно безболезненный анализ — на компьютере посмотрят, как себя чувствуют твои мозги.

— От удара они могли помяться, да?.. — с откровенной опаской спросила Рина.

— Не-е-ет, помяться — нет. Мозг — он как желе. Когда качели столкнулись с твоим затылком, мозг прыгнул к противоположной стенке черепа и врезался в нее. А при ударе лбом о землю — уже в затылок. Как, скажем, телефон или планшет, мозг может «глючить» после этого, но в отличие от любой техники он восстанавливается иизлечивается сам, так что все будет в порядке. Мы просто хотим увидеть, как сильно он ударился и каким именно местом. Хочешь доктора Мишутку? — вдруг осведомился он.

— Да, — жалобно поджала губы Рина, — только на этот раз зеленого…

Врач открыл дверцу тумбочки, стоящей возле шкафа: на двух полках сидели небольшие разноцветные медведи в умильных медицинских халатах. У кого-то на шее болтался миниатюрный стетоскоп, у кого-то на лбу красовалось головное зеркало, у третьих к лапам были пришиты плюшевые градусники и шприцы, совершенно не опасные на вид. Врач подал Рине медведя салатного цвета с белыми дефибрилляторами, и пациентка, погрузившись в фантазию, тут же начала оживлять свои колени, приговаривая: «Разряд!» — и изображая жужжанием ток.

Педиатр пригласил меня присесть, я занял стул рядом со столом, и доктор тихо заговорил:

— Удар был сильный — да еще двойной. К сожалению, судя по симптоматике, у Рины сотрясение мозга. Нет ли внутримозгового кровоизлияния — покажет МРТ. Или КТ — это уже как решит ее мама. Рине нужны покой, здоровый сон и в ближайшие несколько дней медицинское наблюдение, так что на какое-то время она останется в клинике. Если в течение ближайших двух-трех суток у нее не проявятся еще какие-нибудь симптомы, родители смогут забрать ее домой.

— «Еще какие-нибудь симптомы» — это какие?.. — спросил я, украдкой покосившись на мурлыкающую под нос Рину. На сердце давил не камень — могильная плита моей первой и единственной попытки взять на себя ответственность за другое живое существо…

— К примеру, судорожные припадки, длительные обмороки, парез, паралич…

Беззвучно проронив ругательство, адресованное главному виновнику произошедшего — мне, я уперся локтями в стол и зажал голову обеими руками. Мне было плевать, что сделает со мной Отис и сколь нежными словечками одарит Сара — что бы они ни выбрали в качестве наказания, я это, безусловно, заслужил. Кровь стыла в жилах, и холод сковывал мышцы из-за страха за Рину… Пусть с ней все будет хорошо, пусть сегодняшний несчастный случай никак не отразится в будущем на состоянии здоровья!.. Не потому, что за любые последствия ее травмы я буду нести многотонную вину, а потому, что хрупкая, но озорная, умная и любознательная Рина должна быть здорова и счастлива. От ее смеха у меня в душе звенят колокольчики, от взгляда этих больших чистых глаз становится теплее, уютнее в собственном теле. Я бы запросто пожертвовал жизнью, лишь бы спасти ее, уберечь от чего угодно… Это же испытывает Отис к собственной дочери?.. И откуда у меня эти чувства?..

По просьбе странноватого, но, определенно, доброго и знающего свое дело врача медсестра принесла мне стаканчик крепкого кофе, а Рине — лимонный леденец. Через несколько минут в кабинет шумно ворвалась Сара, бросила мне краткое «Привет!» и сразу же включилась в беседу с врачом, обнимая Рину и целуя в макушку. Я выскользнул в коридор без единого звука, как сбежавшая от хозяина тень: больше мое присутствие там не требуется. Я был бы рад покинуть клинику совсем, но такой уход стал бы побегом. Нет, я должен дождаться Сары… или Отиса… Второе отчего-то виделось мне куда бóльшим испытанием, чем первое. Сердце кровью обливалось, стоило представить, каким разочарованным взглядом окинет меня Отис. До бесконечности я мог притворяться, что независим ни от чьей оценки, не оглядываюсь и никого не слушаю, но истина была куда приземленнее: именно мнение Отиса — только его — оказывало хоть какое-то влияние на мои решения и поступки. Его извечное презрительное, полное осуждения «Животное…» заставляло змей в моем животе скручиваться в тугие кольца, пережимать ими кишки, порождая интенсивную тупую боль. И вот совсем скоро я буду разбит вдребезги его правдивыми обвинениями… полностью уничтожен…

Мимо меня в кабинет педиатра вбежала медсестра и уже через пару секунд вышла вместе с Риной и Сарой. Втроем они отправились на верхний этаж; Сара успела крикнуть мне, что вернется минут через пять, чтобы поговорить. Ну, вот и все, да?.. Осталось подождать всего ничего, чтобы получить по шее — это, к сожалению, лишь самую малость очистит мою совесть. Когда мысли исчезали из измученного разума, я вновь и вновь начинал слышать отчаянный плач Рины…

По безмолвному коридору все громче разносили тяжелые частые шаги. Из-за угла вылетел Отис. К моменту, когда он, взмыленный, задыхающийся, остановился передо мной, я отставил нетронутый стаканчик кофе на диван. Его растрепанная челка липла ко лбу от пота, лицо было бледным, ноздри широко раздувались — от ярости, как я тогда подумал.

— Где Рина?! — раненым медведем прорычал Отис.

— Сара увела ее куда-то, пообещала вернуться в течение нескольких минут.

Отис с вымученным воплем вытер лоб ладонью, но в этом жесте не было ни капли облегчения.

— Что случилось?! Выкладывай все!

— В парке она упала с качелей — те ударили ее по голове…

— Господи!.. — в ужасе выдохнул Отис, возведя глаза к потолку.

— Врач сказал, что с ней все в порядке!.. — зря выпалил я. — Сотрясение мозга…

— Сотрясение — это нихрена не в порядке, Кэм!.. Как она сейчас?! Как себя чувствует?!..

— Она в порядке…

— Перестань это повторять!..

— …врач дал ей плюшевого медведя, леденец — она больше не плачет, сказала, только немного гудит голова…

— Голова… — убито повторил Отис, глядя вглубь пустого коридора за моей спиной. — Где ты был, когда все произошло?!

— Рядом! Я стоял возле качелей, просто не успел ничего предпринять! Клянусь! Как только я отослал прицепившегося к нам в парке Ларри, тут же подошел к Рине!..

Зря я так об этом поведал… В глазах Отиса сверкнули молнии, кулаки сжались, ногти поранили кожу. Он сделал твердый шаг вперед — я хотел отдалиться, но не позволил телу ничего предпринять. Что бы Отис ни сделал, я это заслужил…

— Я просил, — пробасил он, свирепо приближаясь к моему лицу. — Специально сказал ни на кого не отвлекаться! А ты вместо присмотра за Риной — был с Ларри?! — Он двинул меня в скулу так резко, что я не успел заметить, как оказался на полу, впустую хватаясь правой рукой за диван. Головокружение не позволяло встать или хотя бы поднять глаза на продолжающего Отиса: — Сукин сын! Да что с тобой не так-то?! Почему моя дочь должна была пострадать из-за твоего неумения думать мозгами, а не членом?! Всего раз я попросил тебя присмотреть за ней — и вот она в больнице!..

— Да я же предупреждал тебя! — в отчаянии выкрикнул я. — Говорил, что не умею следить за детьми, никогда этого не делал! Я не снимаю с себя вину за то, что случилось, но почему бы тебе не взять немного — так будет честно и справедливо!

— Справедливо?! — опешил Отис, тем не менее не растеряв, а лишь прибавив ярости. Он накинулся на меня, сидящего на полу, схватил одной рукой за грудки, второй замахнулся…

— Какого черта?! — испуганно и гневно взвизгнула Сара, так вовремя вернувшаяся на этаж. Она стащила с меня Отиса за воротник, грозно встала между нами, сжав наманикюренными пальцами собственную талию. — Вы совсем ополоумели?! А что если бы я с Риной сюда пришла?! Это вы бы хотели продемонстрировать ей?! Мало того, что ее родители развелись, так отец избивает своего бойфренда — отличная модель семьи! Вы что, дикие звери, раз не умеете разногласия словами решать?! Два идиота!..

— Из-за того, что этот кобель отвлекся на мужика, Рина здесь оказалась! — поспешил вставить Отис, по-детски ткнув в меня пальцем.

— Рина получила сотрясение по своей вине! — непререкаемо одернула его Сара. — Ей не четыре года, Отис! Она думает, анализирует, принимает решения! Она ударилась, потому что спрыгнула с качелей!..

— Я рассказал ей, что мы так делали в детстве…

— И что с того?! — фыркнула на меня Сара. — Каждое утро, когда я готовлю ей завтрак, она в новостях слышит: кто-то выпрыгнул из окна; кто-то погиб под колесами машины, перебегая на красный; кого-то пристрелили грабители ночью — но она же не повторяет все перечисленное, только услышав об этом! Потому что у девочки своя голова на плечах, Отис! — обратилась она снова к пока-еще-мужу. — Если ей кто-нибудь скажет, что некоторые люди наркотики принимают и умирают потом от СПИДа или отказа внутренних органов, а Рина решит попробовать, ты начнешь убивать всех наркоманов?! Они будут виноваты в неверных поступках нашей дочери? Или она — и мы тоже, так как не донесли до нее, что наркотики — это плохо? Как и черепно-мозговые травмы! Кэмерон-то тут при чем?! При тебе Рина ни разу в жизни не падала и колени не разбивала? При мне она на той неделе занозу в палец засадила — так давай, ударь и меня тоже! Ну же! — прикрикнула она и толкнула его, совершенно растерянного, в грудь. — Ты не сделаешь этого, потому что я — женщина? «Женщин бить нельзя, а мужчин можно»? Ты до своих лет дожил, а как был идиотом, так им и остался! Никого, черт побери, бить нельзя! У тебя есть мозги, есть язык — координируй их слаженные действия, а не руки распускай!

Мы с Отисом молчали, вытаращив глаза на запыхавшуюся Сару. Ни у меня, ни у него не было подходящего ответа, ведь все озвученное этой яркой сильной женщиной укладывалось в рамки логики и было неоспоримо.

Сара помогла мне подняться, усадила на диван, отставила на подлокотник стаканчик кофе, чтобы я его не опрокинул.

— Пойду, передам врачу, что тут у нас появился новый пациент: пусть обработает твою скулу. А ты, — метнула она суровость в лицо Отиса, — после того, как встретишься с Риной, поедешь к нам домой и соберешь для нее одежду. Она останется в клинике на три дня — И В ЭТОМ НЕТ НИЧЕГО СТРАШНОГО, НЕ НАДО ПУЧИТЬ ОТ ЗЛОСТИ ГЛАЗА! ВООБЩЕ В СТОРОНУ КЭМЕРОНА НЕ СМОТРИ! Если только попытаешься сказать ему что-нибудь или тем более ударить, Рину в ближайшую половину недели не увидишь!

Она зашла в кабинет педиатра. Через не шибко толстую деревянную дверь можно было услышать ее на удивление милый и вежливый голос, который стал еще более медовым, когда Сара получила от врача комплимент о ее туфлях.

В моем кармане затрезвонил мобильный. Трясущимися пальцами я достал его наружу; сердце никак не желало успокоиться после стычки с Отисом — его словесные выпады до предела разгоняли кровь.

— Ларри, небось, звонит? — едко осведомился Отис, сплетя руки на груди. — Столькое, надо думать, не обговорили — упавшая с качелей Рина помешала, да?..

Я бы мог попытаться еще раз, уже не так сбивчиво, объяснить Отису, что же на самом деле произошло в парке, однако не было ни сил, ни желания. Имя на экране телефона ввело меня в легкий ступор, я приложил трубку к уху, кратко поздоровался. В это время Сара и улыбчивый врач вышли в коридор; у него в руках был антисептик и упаковка пластырей. Молодой мужчина присел перед диваном на корточки, деловито осмотрел мою скулу. Пока я ничего не говорил, только до белизны кожи вжимал трубку в ухо…

Мобильный выскользнул из моих трясущихся пальцев, треснуло стекло при ударе о пол. Внезапный приступ усталости сдавил ватностью все мое тело, и руки безвольно упали на колени, чуть не выбив у врача антисептик. Сердце билось так быстро, словно колотило в дверь беглеца, задолжавшего ему миллион. Судорожно я хватал воздух губами, но не мог нормально вдохнуть, голова закружилась на порядок сильнее. Еще немного — и я потеряю сознание…

— Дьявол, Кэм!.. — окликнул меня перепугавшийся не на шутку Отис.

— Что с ним такое?! У него сердечный приступ?! — воскликнула Сара, ободряюще сжимая мое онемевшее плечо.

— Не думаю, — взволнованно мотнул головой педиатр. — У Вашего друга паническая атака. Сэр! Сэр, посмотрите, пожалуйста, на меня! Все хорошо! Что бы Вас ни беспокоило, мы вместе со всем этим справимся…

Его голос я слышал как со дна колодца. Сосредоточиться на чем-то было в тот момент для меня практически невыполнимой задачей, но, справившись с собой еле-еле, я сфокусировался на виноватом лице Отиса и разомкнул дрожащие губы:

— Ни… Ни… Никки бе…ременна…

========== Глава 25 ==========

Комментарий к Глава 25

Тумблер — бокал для виски. Как и рокс; как и олд фешен.

Лежа на полу своей гостиной, я прервал игру в гляделки с потолком и повернул голову налево. Валяющиеся у плеча две бутылки были пусты, но справа еще одна стеклотара поблескивала виски. Пока донес ее до губ, пролил приличное количество выпивки на расстегнутую рубашку, за сегодня впитавшую достаточно спиртного. Из динамика затерявшегося под столом смартфона лился блюз-рок, изредка прерываемый навязчивым сигналом входящего звонка. В комнате, как и во всей квартире, было темно, лишь широченные окна приправляли заполненный перегаром воздух светом. За алкогольно-музыкальной сессией я не успел заметить, когда наступил вечер — или уже ночь?.. Прошлой ночью я тоже пил, проснулся днем — и продолжил с того, на чем остановился тогда. Виски заглушило чувство голода, вытеснило из гудящей от мигрени головы тревоги последних суток. Жаль, нельзя ежедневно пить и спать, пить и спать, пить… и спать…

Глаза снова закрывались под мелодичное жужжание гитары. Бутылка выскользнула из пальцев, содержимое с бульканьем пролилось на ковер и тотчас впиталось. Ноги вздрогнули: несуществующая в реальном мире опора выскользнула из-под босых стоп. Сон нежными женскими руками гладил по покрытым длинной щетиной щекам, шептал на ухо туманом, просачивающимся в черепную коробку, кружащимся в ней, точно сигаретный дым в круглом тумблере…

Дверной звонок дотошным писком разнесся по квартире. Я дернулся, на этот раз уже всем телом, и прикрыл уши руками. Полной тишины, увы, достичь не удалось: я даже слышал, как мобильник вновь затрезвонил, высветив имя Отиса на мигающем экране. Мать твою, да сколько ж можно?.. Упертый баран, оставь ты меня наконец в покое… С кряхтением разваливающегося на части старика я повернулся набок, по-прежнему зажимая уши ватными ладонями. Уходи… Уходи… Лесом пошел, Отис… Разве так трудно оставить меня в кои-то веки в покое?.. Однако ответом на мои молитвы стали громоподобные удары в дверь. Глухой стук, трель звонка, визг телефона — и все это после дневного запоя: о-о-ох, моя голова-а-а…

Чуть ли не на карачках я добрался до двери, еле-еле встал и повернул ручку замка. Отис ворвался в квартиру, но столь импульсивным и выразительным был всего один его шаг. Увидев меня, прислонившегося к стене, чтобы не упасть, он остолбенел, будто с призраком столкнулся. В его опущенной руке все еще названивал мне мобильный; хотя бы стук и галдеж дверного звонка прекратились…

— И этим ты занимался два дня?.. — со смешанными поровну недоумением и отвращением спросил он. Тоном будто пулю всадил в легкое…

— Этим, — повторил я, обведя свое лицо рукой, — я занимался последний день, всего лишь.

— Вместо работы… вместо разговора со мной?..

Ой ты Господи… Вздохнув, я шаткой походкой направился в гостиную: нагретый моим телом чистый силуэт на ковре меня ждал. Отис последовал за мной, сперва притянув входную дверь, и шаги его напоминали поступь совести. Чем ближе он ко мне становился, тем сильнее всего меня жгло изнутри. Отвратное чувство… Но пытающее не так сильно, как его гребаный тон…

— …Да если б я тебя не прикрыл, тебя бы уволили уже!..

— Возьми на кухне печенюшку за старания, — зевнул я и улегся на прежнее место в окружении бутылок и вискарных пятен. Раньше, чем злость ударила Отиса по щекам, я задал, пожалуй, единственный вопрос, не покинувший мою голову за минувшие дни: — Как Рина?..

Сжавшиеся кулаки Отиса расслабились, лицо стало попроще.

— Чувствует себя хорошо. Завтра Сара забирает ее домой.

Я кивнул, почти вернулся уже к постоянно обыгрывающему меня потолку, как вдруг услышал:

— Она спрашивала о тебе. Вчера и сегодня.

Я громко сглотнул, но не сумел протолкнуть вину дальше по горлу. Все-таки надо было проведать ее, извиниться лично еще тысячу раз…

— Рина очень волнуется за тебя, — неожиданно произнес Отис. — Боится, что тебе попадет из-за ее травмы, ведь ты присматривал за ней… А ты, по ее словам, не виноват.

— Виноват…

— Нет, — уверенно качнул головой он. — Сара была права. А я — не был… Прости меня: я не должен был нападать на тебя и всецело перекладывать ответственность за случившееся…

Я не мог принять извинения Отиса, пусть и чувствовал в них предельную честность. Потому что сам еще не смог себя простить… Она так громко плакала… Не хочу больше слышать этот душераздирающий плач — ни от какого ребенка… Я знал: если попробую что-нибудь сказать, голос выдаст меня с потрохами. Так что молча кивнул и прикрыл глаза, вот только и сквозь веки внимательный взгляд Отиса сплющивал меня точно пресс.

Звук его неторопливых тяжелых шагов меня обошел, слева скрипнуло ближайшее кресло.

— Ты встретился с Никки?.. — не без усилий озвучил Отис терзавшие его все это время слова.

— М-да, — безэмоционально выдохнул я, скрестив руки под грудью. — Вчера ближе к вечеру…

— И? — нахмурился он.

— «И»? Что именно ты хочешь узнать? — ухмыльнулся я с жестоким блеском в глазах. — Точно ли она беременна? Мой ли это ребенок? Не собираюсь ли я жениться на ней по залету? — Я перевел лжевеселый взор на Отиса, налегшего на мягкий подлокотник, и ухмылку как ветром сдуло. — Ты что, серьезно испугался, что я могу жениться теперь? — опешил я. Тело само приподнялось на локтях, словно желая быть как можно ближе к посмурневшему Отису.

— Но так ведь правильно поступать, — отвел он глаза.

— Так правильно было поступать в прошлом веке! Ни мне этот брак не нужен, ни самой Никки. Она прямо заявила, что ничего не требует, но от подарков в виде мебели для детской комнаты не откажется. А также сообщила, что если с ней что-нибудь случится во время родов или после, ребенка будут воспитывать ее родители; я должен буду подписать какие-то документы на этот счет… Я спросил ее, точно ли это мой ребенок, — припомнил я, потупив взор, — а она выплеснула мне в лицо стакан воды прямо посреди ресторана — разрыдалась — через полминуты рассмеялась, заверив, что с ней все в порядке, — и заказала клубничное мороженое с сырным соусом… Жуть…

— Так… все в порядке?.. — осторожно вымолвил Отис.

— Нихрена не в порядке! — сухо рассмеялся я в гущу сумерек. — Мне с Никки в клинику идти послезавтра, и если тест на отцовство покажет, что она не врет, у меня — что?.. Ребенок будет?.. — Я нервно усмехнулся, но как и все предыдущие попытки изобразить крепкий дух, эта провалилась с треском. — Как я могу отцом быть, Отис?! Я же думаю только о том, куда бы член пристроить! Ни о ком, кроме как о себе, заботиться не способен, и случай с Риной — еще одно тому доказательство!..

— Но ты же поладил с ней: Рина любит тебя…

— Это Рина поладила со мной, а не наоборот! Да и ей десять лет, она практически взрослый человек! Она говорит, думает… не знаю! — сама одевается!.. А это будет ребенок! Маленький сопливый ребенок, который только и делает, что плачет, пищит, марает подгузники!.. Я не смогу понять, больно ли ему, хочет ли он есть, что ему вообще от меня надо!..

— Погоди! Ты же сказал, что Никки ничего не нужно от тебя. Значит, она сама будет ребенка воспитывать?

Не найдя верных слов, я оторвал локти от ковра и громко треснулся затылком о пол. Мозги не вернулись на место, но, признаться, немного легче мне чудесным образом стало. «Отис меня не понимает…» — упорно казалось мне в тот момент. Но кто сможет понять меня лучше, чем он?.. Кому я вообще захочу рассказывать нечто столь личное: признаваться в смятении, панике, слабости…

Я поднялся с ковра, случайно ухватился не за подлокотник кресла, а за руку Отиса, горячую, сухую, манящую после первого же прикосновения…

— Иди домой, — приказал ему я. Не то наделаю глупостей…

Меня немного штормило, пока я шел от кресла к домашним запасам виски. За спиной опять скрипнуло кресло. На мгновение я поверил, что Отис прислушался к моим словам и собирается покинуть квартиру — но он не способен. Его упрямству подобна моя тяга жалеть себя, когда все идет семимильными шагами прямиком к катастрофе.

— Что ты делаешь? — спросил Отис, остановившись позади меня.

— А разве не видно? Беру еще выпить.

— С тебя хватит…

— Я сам буду решать. Большой уже мальчик — разберусь как-нибудь без непрошенных советчиков…

— Ты посадишь себе печень…

Отис замолчал лишь для того, чтобы набрать воздуха в грудь и продолжить назойливые наставления; тогда я придумал, как мне казалось, отличный способ заставить его замолчать! Откупорив бутылку, я присосался к горлышку. Виски булькало, кадык безостановочно двигался, уровень жидкости в стекле стремительно понижался. На виске Отиса запульсировала жила.

— Идиот, остановись! Что за ребячество?! — Он попытался вырвать бутылку из моих рук, дернул за рукав, и я не сильно, но ощутимо ударился десной о стекло, тотчас вернув горлышко к губам. — Хватит! Кэм, ты меня слышишь?!

Его упорство столкнулось лбом с моей нетрезвостью — завязалась тесная возьня, и быстрее, чем я смог что-либо понять, мы с Отисом оказались на полу, а оставшаяся половина бутылки виски расплескалась под стеклянный залп.

Дезориентированный, я думал, что лежу, но над моей спиной был потолок: это я придавил Отиса к полу, навалился на него всем телом, позволил моим и его черным брюкам соединиться пониже ремня. Отис дышал тяжело, глядел мне в глаза с налетом ненависти и обиды, и причину их появления я, хоть убей, не мог понять!.. Действуя наперекор создавшейся атмосфере и здравому смыслу, я подался лицом вперед, но Отис отвернулся, и его губы от меня ускользнули.

— Перегаром несет за версту — ты пьян; проспись… — проворчал он, отпихнув мою руку от своей щеки.

В своей голове я отвечал ему что-то умное, с обоснованием того, почему ему следует пересмотреть свое решение, проявить ко мне благосклонность, утолить мой страстный интерес, — но в реальности лишь шевелил губами, беззвучно силясь повернуть лицо Отиса к себе. Друг оттолкнул меня вполне успешно, перевернулся на живот, в то время как я расселся на коленях в недоумении. Отис почти встал с пола, как вдруг моя рука дернула его за щиколотку, и он опустился на четвереньки, чтобы не упасть вообще пластом. Как находящая на берег волна, я прижимался к нему все плотнее, обхватывал сперва вокруг пояса, уже через несколько секунд — вокруг широкой вздымающейся от глубокого дыхания груди. Отис умудрился двинуть меня локтем в скулу, однако виски поглотило удар — я ощутил только сильный толчок, и прежде, чем подумал, заломил левую руку Отиса: выкрутил и прижал запястьем к лопатке.

— Кэм, мне больно! Пусти!

Он не мог дать мне сдачи правой рукой, так как боялся потерять единственную опору: неосторожное падение в таком положении обязательно стоило бы ему левой руки, и вес моего тела, давящий на поясницу и спину, дело никак не упрощал.

Держа его левую руку своей, правой я нащупал пряжку ремня и не без труда справился с ней. О мутную стеклянную стену разбивались громкие сердитые реплики Отиса. Я не отвлекался на эти снопы искр где-то далеко, на периферии; пальцы вытолкнули пуговицу из тугой петли, спустили жужжащий язычок молнии и занырнули под ткань брюк и белья… За приятной жесткостью коротких волос последовал жар голой кожи. Разъяренный рык Отиса не долетел до моего сознания, ослепленного победным салютом! Я сам толком не знал, как реагировать: испытывал страх, удивление по отношению к собственным поступкам, но одновременно с тем и всеобъемлющий восторг, раскаляющееся с каждой секундой все более яро запретное возбуждение… Плохо подчиняющейся по вине волнения рукой я держал мягкий член Отиса, постепенно увеличивающийся из-за соприкосновения с моей жаркой ладонью. Рефлекс, подкрепляемый с двенадцати лет, активизировал мышцы: не вынимая ни своей руки, ни члена Отиса из его брюк, я дрочил ему, задыхающемуся от пустых, заполненных злобой слов и низменного удовольствия. Мое дыхание также неизбежно сбивалось. Не прекращая движения кисти, я уткнулся носом в затылок Отиса, вдыхал аромат его волос — запах типичного мужского шампуня, рассыпал мурашки по его шее пылающими влажными губами. Большим пальцем изредка я проходился по истекающей смазкой головке, и сбивчивые просьбы Отиса наполнялись сексуальной хрипотцой… Я не уверен, что контролировал себя в тот вечер, но уж точно все осознавал: наконец добраться до крепкого, всецело подчиненного мне тела Отиса было в сто раз приятнее, чем до нежных грациозных фигур женщин, что у меня были. Всех вместе взятых… Подумать только! Я — дрочу Отису… Вся моя ладонь уже скользкая от его предэякулята; в его белье тесно, влажно и жарко, а кожа так нежна, что с ума можно сойти!.. Забывшись, я грубее выкрутил его левую руку, и Отис, пригнувшись к полу, кратко закричал. Разом у меня в глазах потемнело от обрушившейся на фантазию мысли: наверное, он закричал бы так же, войди я в него, напористо, страстно, без подготовки…

— Отис… Отис… — Повторяя томным шепотом его имя, я терся эрекцией о задницу Отиса, прямо о сфинктер через нашу одежду, почти не существовавшую сейчас…

И я оступился! Переполненные виски мозги на мгновение впустили в свой сад незначительное допущение, что Отис может искренне хотеть того, что я делал с ним, став совершенно глухим, невосприимчивым к его стонам; обнаглевшая мысль пустила чудовищно толстые корни в самую глубь моего слабого разума, и я, без причины уверившийся в добровольности происходящего, выронил руку Отиса… Едва его левая ладонь коснулась пола, правая оторвалась от влажного отпечатка, оставленного на нем, и на этот раз локоть Отиса врезался мне в горло! Давящийся хриплым кашлем, раздирающим легкие на лоскуты, срывающим слизистую точно защитную пленку с экрана смартфона, я упал навзничь и встретился слезящимися покрасневшими глазами с потолком. Похоже, он будет тем последним, что я увижу… Отис не проявлял заботу обо мне, как и хоть каплю раскаяния, — и был в этом прав: я получил по заслугам…

Понемногу с кислородом по венам начала распространяться и трезвость, свобода от возбуждения и наивных фантазий. Я все еще глухо кашлял в темноту над головой, но уже хотя бы мог дышать.

— Не метил в горло, — скупо донес до моего сведения Отис. — Случайно…

— Я тоже… случайно… — просипел я, раскинув руки. Пальцы правой поблескивали в сумерках — смазка еще не подсохла, но уже не была горяча.

Безмолвно Отис поднялся с пола, придерживая левую руку за локоть, и скрылся за дверью ванной комнаты.

Ну вот и все. Я пересек границу собственного страха. Я подержал чужой член — и не абы чей, а Отиса… Не только не испытал отвращения, но и продолжаю голодно желать продолжения, ощущая остаточное эхо тех прикосновений в пульсирующей влажной ладони… Прекрасно понимаю, что Отис делает сейчас в ванной, ведь он не дал мне закончить, — однако не найду в себе сил ворваться туда, пусть, вероятно, Отис и хочет именно этого, потому как не щелкнул замок…

========== Глава 26 ==========

Сидя следующим утром на рабочем месте, я поймал себя на мысли, что нещадно заливать за воротник надо заканчивать. И дело было даже не в перманентной головной боли, которую лишь уменьшили, но не истребили полностью таблетки из домашней аптечки; не в малоприятной ноющей тяжести в печени; не в необходимости закидывать в рот подушечки жвачки и фруктовые леденцы, чтобы перебить остатки перегара. Кажется, я потерял связь с реальностью: не понимаю более, где она, а где, быть может, сверхреалистичные фантазии, раскрашенные алкоголем…

Шумно поскребя щетину на подбородке, взглядом я проводил в просвет офисной перегородки проносящегося мимо Отиса. Нет, он не игнорировал меня, как некоторое время назад, был дружелюбен, спокоен, раздавал указания, идеально исполняя роль начальства, ставшую его второй кожей, — и это-то «как ни в чем не бывало» меня слегка и тревожило. Вчера… если вчера все же было… я отрубился от выпитого и не заметил, когда Отис покинул мою ванную комнату, как и квартиру. Если он покинул квартиру — если он был в ней вообще…

…нет, надо точно заканчивать пить!..

…хотя зачем же подходить к вопросу с таким жгучим подростковым максимализмом: стоит просто умеренно пить, помня о рамках…

Так, приехали, звучу как алкоголик…

Сосредоточенности на то, чтобы не просто пялиться в монитор, но и складывать буквы в слова, а цифры — в подверженные динамике показатели, у меня не было совсем, и дабы привести себя хоть немного в чувства, я оставил офисное кресло, надевшее мой пиджак, и отправился на прогулку по этажу. Такие незатейливые перерывы помогают и отвлечься, отпустить ненадолго рабочие неурядицы, и послушать, о чем жужжит офисный улей, и, элементарно, подышать свежим воздухом на балконе. Единственное, о чем следует помнить: проходя мимо начальства, надо здороваться и моментально ускоряться, будто спешишь к коллеге в окоп по рабочему вопросу. Так на тебя не успеют перед увольнением навесить ярлык «лентяй» — и могут даже отметить за завидное рвение! В свое время Отис частенько попадался начальнику на глаза — и теперь сам в определенной мере босс, поднялся немного по карьерной лестнице; вот только он не имитировал занятость, а действительно работал, метался по офису весь в мыле, исправляя ошибки коллег, мои в том числе…

У стойки секретарши я притормозил: несмотря на сомнительные (однако ныне отчасти актуальные) слухи обо мне и Отисе, с этой очаровательной особой можно было провести время за бодрящей беседой ни о чем. Но — вот жалость-то — сейчас ее рабочее место пустовало. Я посмотрел налево в надежде не столько встретить секретаршу, сколько заметить, как она удаляется, — с крайне удачного ракурса. Мой взгляд случайно встретился с приветливым, настойчивым, мужским, и к мигу, когда я сообразил, что смотрю на Ларри, мы разглядывали друг друга слишком долго, по моим личным меркам.

«О-о, нет, только не сейчас…» — подумал я, резко повернувшись на каблуках и зашагав направо. Со стороны все выглядело так, словно я искал кого-то по работе и абсолютно неподозрительно решил продолжить поиски в другом месте, а не убегал прочь от игнорируемого человека. Я не желал мозолить Ларри глаза, потому что мне нечего было ему ответить на ту пылкую речь в парке; я и сам не хотел его видеть, ведь теперь, помимо вины и дискомфорта, Ларри пробуждал воспоминания о несчастном случае после его ухода. От плача Рины, намотанного тонкой бесконечной лентой на бобину памяти, сильнее становилась головная боль, виски безжалостно сдавливало, в глазах темнело…

Ларри разговаривал с кем-то, не преследовал меня, но я, исчезая за дверью туалета, все-таки надеялся на собственную скрытность…

— Все в порядке?.. — услышал я усиленный эхом голос Отиса.

Он стоял перед крайней раковиной, коей касались полы его расстегнутого пиджака. Волосы у лба чуть потемнели, впитав случайные капли: Отис всегда прикладывает на минуту ко лбу ладонь, смоченную ледяной водой, будто от завала дел и неоднозначных решений его голова разогревается как дешевый системный блок. На фоне что светлого кафеля стен, что темных напольных плит, кожа лица Отиса казалась болезненно бледноватой: молча сверля его взором, я пытался найти зацепку, определить наверняка, мог ли я быть причиной такого его состояния, было ли окончание нашей вчерашней встречи реальным. Но, как и всегда, Отис был слишком сложной загадкой.

— Я тебе вчера случайно не дрочил? — будничным тоном поинтересовался я, привалившись плечом к стене.

Отис уперся ладонями в фаянс, взглянул на меня из-под нахмуренных бровей.

— Напился до беспамятства… — сердито проконстатировал он факт, и я кивнул, комично поджав губы. Отис глубоко вздохнул с закрытыми глазами, как если бы собирал все свое терпение в кучу, чтоб не убить меня на месте. Злится не из-за того, что я снасильничал, а из-за того, что частично об этом забыл?.. — Ты невозможен… — насупившись, проговорил он. — Займи мне денег.

Не сдержав громкий смешок, я отпустил его в звенящую пустоту под потолком туалета. Сменил тему так сменил, ничего не скажешь!

— Стоило мне залезть тебе в трусы — и ты начал сосать из меня деньги: надо же, традиционные гетеро-отношения, — ухмыльнулся я, не спуская с Отиса глаз. Я ожидал увидеть показавшиеся из земли ростки раздражения, природу которого я так и не сумел разгадать, невзирая на многословную попытку Отиса донести до меня самую суть; но он с кристально чистой усмешкой прикрыл глаза и вновь поднял веки.

— Ты доступен для крупных займов? Я решил разобраться, наконец, с жилищным вопросом… — пояснил Отис и, сам того не заметив, потер кольцо на безымянном пальце. Столько времени уже прошло с тех пор, как завязалась канитель с разводом, а он только сейчас сумел принять то, что жить с женой и дочерью больше не сможет…

— До зарплаты вполне могу одолжить тебе кругленькую сумму, — сказал я, и Отис ответил мне улыбкой, плохо замаскировавшей печаль. — Но ты ведь понимаешь: если не вернешь большой долг, я буду просто обязан, согласно мафиозным традициям, переломать тебе ноги… А потом буду ухаживать за тобой — так романтично!

— Из твоих уст это не звучит жутко, — чуть веселее отозвался Отис. Сколь бы светлым ни было в тот момент его лицо, тягучая тьма под ресницами являла ложность позитивной маски и этим вбивала гвозди в гроб моей нервной системы.

Как давно его тягостные эмоции стали задевать меня за живое?.. Кажется, с того далекого дня на озере, в изумрудных водах которого я едва не потерял Отиса: я спас ему жизнь и, похоже, ненароком тесно связал ее с собственной…

— О, так я недостаточно правдоподобен для тебя? — Мои пальцы сомкнулись на воротнике пиджака Отиса, и, словно за ошейник, я потащил его к ближайшей кабинке. Отис услужливо двигался вперед спиной, но не из стремления подыграть моей очередной блажи:

— Кэм, ты испортишь пиджак, — недовольно проворчал он. Отис попытался разжать мои пальцы, однако пока лишь уцепился за напряженную кисть. — У меня через пятнадцать минут назначена встреча с «верхушкой»: я не могу явиться в помятом пиджаке, это не презентабельно.

Отис прижался спиной к стенке по-прежнему открытой кабинки; я замер перед ним, врастая предплечьями в ту же перегородку. Устало вздохнув, Отис направил взгляд мне в глаза, стоящему столь близко к нему — необычайно близко для дружбы, связывающей нас десять лет.

— Кэм, на работе мне не до твоих глупых выходок. Хотя бы будучи трезвым, контролируй себя и не совершай опрометчивых поступков.

— «Глупых выходок»?! — вспылил я. — Знаешь что…

Скрипнула дверная ручка, за порогом раздался отстраненный сухой смех, и раньше, чем трое коллег вошли в туалет, Отис толкнул меня на унитаз и захлопнул дверь кабинки. Плюхнувшись задом на, к счастью, опущенную крышку, я до искр из глаз ударился поясницей о бачок и заменил стон боли спертым выдохом. Отис стоял спиной к дверце, в просвете под которой его ноги заслоняли мои. У писсуаров отдаленно знакомые мне голоса увлеченно спорили о букмекерских вилках, но, несмотря на слегка оглушающую громкость восклицаний коллег, мне все равно казалось, что из-за едва различимого дыхания меня могут обнаружить в туалетной кабинке с другим мужиком — как такое вообще объяснять-то?!..

«…а надо ли?» — промелькнула мысль, как только я поднял глаза на застывшего надо мной Отиса. Его губы были тонки от разделенной со мной нервозности, ладони упирались в перегородки, сосредоточенное лицо было немного повернуто в сторону переплетения журчания и голосов, словно Отис мог видеть сквозь любые преграды и внимательно следил за действиями нежелательных свидетелей.

Мои подрагивающие руки неуверенно легли на его бедра и чрезвычайно медленно, ошпаривая кожу сквозь брюки, двинулись выше, к ремню. Вчера с алкоголем в крови подобные решения давались значительно легче: тело действовало само; теперь же мне приходилось продираться чрез непроглядные колючие заросли «Нет!», выращиваемые в сознании с детства обществом и в особенности близкими людьми. Отис вздрогнул, ощутив прикосновение, в недоумении взглянул на меня. Выражение его лица было достаточно красноречивым: «Какого черта ты творишь?!» Как будто сам не понимаешь… Крепче сжав его пояс, я придвинулся к остолбеневшему Отису вплотную, и грубоватая ткань сорочки обласкала лицо. Губами я чувствовал жар его кожи, как каменеют мышцы пресса. Руки Отиса опустились мне на плечи: в таком положении сила будет на его стороне, реши он остановить меня, прижми он меня спиной к бачку, чтобы обездвижить, — но вместо этого его большие сухие ладони переместились к щекам, зашумели щетиной на них. Через несомкнутые губы я выдыхал раскаленный воздух, пульсирующий от учащенного биения обоих сердец, и чудилось, что вот-вот от него начнет плавиться одежда…

Смесители по очереди начали извергать потоки воды. Трескучие разговоры не умолкали, и, воспользовавшись внушительной звуковой завесой, я отстранился, быстро расстегнул ремень Отиса и брюки. Пальцы одной его руки сжали волосы у меня над виском: кто знает, может, так он рассчитывал меня затормозить, но лишь подлил масла в огонь — распалял всяким томным взглядом, всяким прикосновением…

За дверью кабинки послышался телефонный звонок. Один клерк сказал остальным, что догонит их, принял вызов и под стук закрывающейся входной двери стал тараторить в микрофон про Национальную Футбольную Лигу.

Отис беззвучно, одними губами, шептал мое имя, в то время как я быстро (чтоб не успеть струсить) доставал из-под белья его член. Пульс бил в виски, но ладонь Отиса, по-прежнему жгущая голову, лечила меня. Второй рукой он гладил мою щеку, чувственно прихватывал между пальцами мочку. Вчера держать чужой член, находясь позади Отиса, было проще в разы — будто свой, онемевший и потому не чувствующий контакта кожи с кожей; в эти минуты смотреть на него, чуть ли не тыкающийся в нос… странно — не то слово!.. Непривычно — еще бы!.. Неправильное — да уж… Но от запретности происходящего под одеждой набухал мой собственный член, а яйца тяжелели, ныло все разом от нетерпения, кое все же не могло сравниться со сковавшим меня мандражом. Чем больше секунд просыпалось сквозь пальцы, тем страшнее мне становилось, стыдливее (вероятно, впервые) от слабовольного бездействия. Кто в худшем положении: начавший все и неожиданно остановившийся я или же Отис, заложник ситуации?..

Третий лишний громко и гулко топал, нарезая за разговором круги по помещению. На фоне его активности болото, в которое я угодил по вине заносчивости, казалось бездонным, а спасение — весьма и весьма маловероятным!..

Большой палец Отиса с моей щеки скользнул к губам, подушечка нажала на зубы, опуская нижнюю челюсть, и до горячего влажного языка дотронулась чуть солоноватая головка. Боги, что со мной не так! — ДА ВСЕ! Рискуя рассекретить присутствие двух людей в кабинке, я с хриплым полустоном втянул член ртом наполовину. Отис, отрывисто выдохнув, прикрыл от удовольствия глаза; пальцы взъерошили волосы у меня на затылке в немой мольбе продолжать, ради всего святого не останавливаться!.. Снова и снова я вбирал член в рот неторопливо, двигался тесным кольцом губ по стволу, непрестанно обводя и лаская головку языком. Я не мог отпустить бедра Отиса, так как только материальность его тела в моих руках не позволяла оторваться от реальности и начать воспринимать ее в очередной раз как сладостное видение в пьяном угаре. Только бы это не был эротический сон! — потому что проснувшись в границах дружбы — не имея возможности так прикоснуться к Отису! — я, вероятнее всего, сойду с ума… или уже сошел — и не я один…

Истратив терпение до последней капли, разбив вдребезги все многочисленные опасения, слишком мудреные для моего плоского мозга, Отис двигался сам в томительном давлении по моему языку. В этих страстных рывках зияла животная несдержанность, пламя, способное выжечь дотла! Властно сдавливая мою голову ладонями, он вгонял член мне в рот, щадяще — не в глотку, и прекратил акт прекрасной агрессии лишь для того, чтобы оставить полосы спермы поверх моих губ и левой скулы…

Отис дышал тяжело, хищно сжав зубы, но постепенно приходил в себя после «затмения». Его хватка на моем затылке ослабевала, в глазах вновь загоралась рассудительность: огонек ее пока еще был слаб. Отис перевел на меня более-менее осмысленный взгляд — и тотчас принялся в панике наматывать бумагу! Сунув мне в руки шуршащую охапку, он не сумел выдавить ни слова, повернул задвижку, но, слава Богу, не успел открыть дверь кабинки нараспашку: я вцепился в его руку и с грохотом захлопнул дверь! Безликий коллега с телефоном у уха замер как раз перед нашей кабинкой, из динамика звучали оклики, и через несколько секунд недоумения мы с Отисом услышали:

— Эм… Да, я все еще здесь. Погоди, выйду… — Он не увидел и не услышал ничего компрометирующего, ведь был спиной к двери, когда Отис с перепугу решил оставить меня в одиночестве разбираться в произошедшем. Он стал свидетелем того, как простоявший все это время перед унитазом человек резко отмотал, судя по звуку, половину рулона туалетной бумаги, а потом попытался сбежать с места преступления, осознав, очевидно, что вся бумага мира не исправит положение дел!

Шаги вскоре удалились, дверь туалета хлопнула — выходить теперь было безопасно, но я все равно не отпустил запястье Отиса. Мой лучший друг тлел от ненависти к самому себе, прислонившись к перегородке и прикрыв рукой глаза; яразбавил давящую на уши тишь шуршанием бумаги и на удачу, без зеркала же, очистил лицо.

— «Прости», — тихо вымолвил Отис, не отнимая ладонь от глаз, — уместно?..

— Ты спрашиваешь, уместно ли «прости» в ситуации, когда ты кончил кому-нибудь на лицо? Я обычно в подобных случаях говорю: «Спасибо, сладкая, с меня ужин!»

— Животное! — с привычным омерзением выплюнул Отис и вырвался из узкой кабинки. — Хотя бы сейчас, после случившегося, можно было не вспоминать целый легион своих баб? — вопрошал он, у раковины приводя себя в порядок.

— Ты что, серьезно?.. Да это же шутка была! — Я поднялся с унитаза, преодолев боль в ушибленной пояснице, и тоже покинул кабинку. — Мне отчего-то думалось, что мужчина будет априори проще реагировать на такие остроты. Но только не мистер Поговорим-Найдем-Смысл-Между-Строк-Которого-Там-Нет-И-Разосремся-На-Пустом-Месте!..

— Может, тебе нужно больше думать о том, что ты говоришь и что делаешь?! У тебя завтра встреча в клинике по поводу отцовства — понятно, ты нервничаешь, но зачем всякий раз меня примешивать к твоим сомнительным способам справления со стрессом?! Ты же это несерьезно — ты не способен быть серьезным!..

— То есть я, по-твоему, ради веселья тебе отсосал?! Ничего себе шутейка! Над кем бы еще так задорно приколоться? — склоунадничал я, уперев руки в боки. — Отис, мать твою, что я должен сделать, чтобы ты понял, что я не шучу? Предложение руки и сердца?!

— У меня встреча с начальством, — каменно проговорил он, выпрямился и одернул пиджак.

— Ответить всего на один мой вопрос явно успеешь… — Но Отис уже ухватился за дверную ручку. — Отлично! — всплеснул я руками. — Сбегаешь — экая неожиданность! Почему бы молчаливых девичьих истерик не вбросить! — Отис вышел в коридор, я вылетел за ним, но остановился сразу, ослепленный злостью, напоследок выкрикнул вдогонку бессвязное: — Почему ты постоянно за «женщину»?! Может, я хочу хоть раз примерить эту роль!

Отис оглянулся на ходу, откровенно ошеломленный.

— Больной! — своеобразно попрощался он и скрылся за офисной перегородкой.

На меня глядел десяток пар удивленных глаз, в том числе и секретарша, окаменевшая поодаль. Мозг включился поздновато; вот так расклад: оставить все как есть, чтобы мои слова воспринимались в контексте гейского секса, или попытаться кому-то что-то объяснить и прослыть сексистом, приписывающим женщинам истеричность. Выбор несколько обесценивал заметный стояк в моих штанах. Ум от миллионной ссоры с Отисом был не на месте, так что я дружески пихнул секретаршу в бочок и с улыбкой озвучил:

— Обсуждал с ним перспективу повышения. Увы, моих навыков недостаточно. Испытай и ты свою удачу! — Было бы куда эффектнее, застегни я следом ширинку, вот только молния и так была закрыта.

Секретарша смущенно хохотнула в ладонь, а я, возвращаясь в туалет, запоздало задумался: а всю ли сперму я стер с лица?.. Ну, хуже уже точно не будет! Когда Отис узнает про мою последнюю выходку, прикончит…

========== Глава 27 ==========

Находясь в клинике в обществе двух женщин, я выглядел как двоеженец. Но моральная поддержка Сары была мне необходима, а без Никки поход в клинику вообще терял свою цель. Первая, встретившаяся со мной в полдень после нескольких бокалов вина, немного рассредоточенным взглядом изучала глянец, взятый здесь же, в зале ожидания, на журнальном столике. Закинув ноги на подлокотник пухлого бежевого кресла, она время от времени хихикала себе под нос и ногтем — за неимением ручки или карандаша — помечала выбранные ответы в псевдонаучных женских тестах. Вторая сидела на диване с впечатляющим спокойствием, коему позавидовал бы каждый второй буддийский монах. Променяв длинные иссиня-черные волосы на короткую стрижку «гарсон», Никки не убавила женственности, лишь подчеркнула выразительность глаз и привлекательную остроту изящного носа. Ее сознательный выбор плыть по течению беременности и не нагружать нервную систему из-за глупых «если бы, да кабы» должен был примирить с возможным отцовством и меня, однако взор сам собой тянулся к животу Никки, скрытому свободной желтой хлопковой блузкой. «Отличный выбор, — промелькнула мысль, — цвет ожидания на светофоре…»

Белая дверь распахнулась. Из кабинета вышла улыбчивая женатая пара, наперебой благодаря пожилого врача с молочной паутиной взлохмаченных волос.

— Всего доброго, — сдержанно кивнул он им на прощание и махнул нам рукой: — Проходите.

Подчинившись размытому киношному шаблону, я подоспел к дивану и попытался помочь Никки встать, но получил шлепок по ладони и раздраженный восклик, привлекший внимание прочих пациенток:

— Я не инвалид, Кэмерон! — Не успел я толком впитать словесную пощечину, как Никки, поднявшись, ласково погладила меня по плечу и улыбнулась: — Это было очень мило, спасибо.

— Я… не понял, что произошло, — вполголоса поделился я, проводив вошедшую в кабинет Никки взглядом.

— Беременность, Кэмерон, беременность… — вздохнула Сара, отбросила журнал обратно на столик и потянула меня за рукав блейзера к белой двери.

Преодолевая порожек кабинета, я о него споткнулся из-за Сары, висящей у меня на руке. В маленьком, но практически голом помещении, по причине чего оно и казалось просторным, один стул заняла Никки, второй — я, ну а третий, очевидно, предназначающийся для суррогатных матерей, остался пустовать, потому как Сара прилипла к разборному макету матки с яичниками. Из-за светлого письменного стола гинеколог посмотрел на нее несколько удивленно, но усилием воли заставил себя обратить внимание на пару напротив.

— Итак? — немногословно начал он беседу.

— Мы здесь, чтобы подтвердить отцовство, — по-деловому сухо пояснила Никки, щелкнула тугой застежкой сумочки и достала тонкую папку с бумагами.

Врач принял их из ее рук, бегло пролистал, вбил что-то в компьютер, пока я сидел истуканом, а Сара, кажется, отломала один яичник. Ее неловкие попытки зафиксировать его на прежнем месте не увенчались успехом, и Сара, скромно положив закачавшийся орган рядом с испорченным макетом, наконец села на стул по правую руку от меня.

— Вы знакомы с процедурой?

— Да, — кивнула Никки.

— Нет! — успел вставить я, и будущая мать, возможно, моего ребенка сердито цыкнула в мою сторону, ведь за пролетевшие как одно мгновение дни я так и не удосужился прочесть электронное письмо от Никки со всей необходимой информацией.

— Все очень просто, — принялся терпеливо разъяснять врач. — Мы проведем ДНК-тест неинвазивно, то есть без проникновения в матку. Материалом послужит венозная кровь: Ваша — предполагаемого отца, как я понимаю, и матери, чтобы проанализировать ДНК плода в ее крови. Вы, кстати, хотите знать пол ребенка? — перевел он взгляд на Никки, и та кивнула, просияв в предвкушении. — Результат будет готов через десять дней после отправления материала в лабораторию: назвать его вам могут и по телефону, но бумаги придется забрать лично… — Его глаза, избегая рутины, блуждали по кабинету и наткнулись-таки на отломанный яичник. — А Вы тоже беременны? — нахмурившись, повернулся он к Саре.

— О, нет, он всего лишь увел у меня мужа — обошлись без сексуального насилия! — задорно рассмеялась она.

Сердце сделало сальто в груди, до боли треснувшись о ребра! Я сжал колено Сары, но было уже слишком поздно. Никки и врач в возрасте воззрели на меня — я разомкнул губы, однако ничего содержательнее междометий озвучить не сумел.

— Ох ты… — подняла брови Никки. — Это того увел, с которым планировал вдвоем меня трахнуть?

— Простите, что? — подпер потяжелевшую голову врач.

— Я не планировал!..

— А почему вы не проверяете ребенка на какие-нибудь мутации? — вклинилась Сара с плещущимся в венах вином. — С ним же наверняка что-то будет не в порядке!

— В каком это еще смысле?! — посмурнела Никки, и матовый маникюр вцепился в сумочку, словно на месте нее было лицо Сары.

— Да любому понятно, что кровосмешение для плода отменным здоровьем не кончается!..

— Сара, мы не родственники! — выкрикнул я раньше, чем она ляпнула бы еще что похуже; у Никки и так на виске запульсировала тонкая жилка.

— Но вы же с Отисом тогда, в кино, сказали, что она — твоя сестра. Двоюродная, троюродная, не важно…

Только в следующий миг как надуманные, так и с натяжкой объективные тревоги отступили, и на месте этой отхлынувшей пены обнажилось четкое воспоминание о моем последнем походе в кино… Ссора с Отисом у кинотеатра, чуть не переросшая в драку, затмила костер из стыда, на который я угодил из-за его манипуляций и лжи… Ошарашенный осознанием того простого факта, что Никки и Сара знают по моей вине друг о друге больше, чем «моя бывшая девушка, которая забеременела» и «бывшая жена моего лучшего друга», я окаменел. В голове секундно разверзлась черная дыра, всосавшая все мысли: я не смогу придумать хоть какое-нибудь оправдание возникшей несостыковки, как не способен и сдать Отиса с его враньем для мирного развода!.. Но вдруг Никки не особо весело рассмеялась, скрестив руки на груди:

— Ну и огромный же ком вранья получается, если у мужиков в штанах зудит! Что еще твой муж мог тебе сказать, если собирался участвовать с другом в групповом сексе? — который со мной — так, к слову! — никто не обсуждал! — швырнула Никки сквозь время заслуженный упрек мне в лицо.

— Интересно нынче живет молодежь… — пробормотал врач.

— …Если это мальчик, — погладила Никки живот, — я пожизненно буду молиться каждый день перед сном, чтобы он не унаследовал от тебя такие черты…

Ох, Никки, Никки… Я вот больше беспокоюсь, что такие черты унаследует девочка…

***

После сдачи крови в соседнем кабинете мы с Никки попрощались будто добрые друзья, хотя еще пять минут назад она, окунувшаяся в былую обиду, прожигала во мне глазами дыру. Никки вернулась к доктору, огорошенному моей бурной личной жизнью, чтобы заодно пройти традиционные женские тесты, вдаваться в суть которых я не хотел. Сара встретила меня возле кресел, с материнской жалостью осмотрела сгиб руки, чуть ниже которого я прижимал и так зафиксированную пластырем марлю: нечасто мне приходится бывать у врачей и тем более сдавать кровь; в сжимающейся от стресса черепной коробке засела фантазия о том, как я на секунду отпускаю марлю — и кровь из проколотой вены начинает бить фонтаном по белым стенам!.. Жутковато… Пожалуй, еще минут двадцать так похожу…

Бледность моего лица и синюшность внезапно нарисовавшихся мешков под глазами встревожили Сару не на шутку, так что выйдя из клиники, мы направились в ближайшее кафе. Сара шла впереди, неся мой блейзер, и только она не смотрела на меня как на наркомана в ломке, готового вылизывать всем подряд ботинки ради дозы: бледный, сутулый, взъерошенный, шатающийся, потирающий пальцами место «инъекций»… Я без лишних эмоций могу лицезреть свою кровь на кулаках противника или на асфальте, щедро сплюнутую в разгаре драки, но наблюдать, как ею наполняется пробирка… только врагу и пожелаешь…

Мы заняли столик, огороженный с двух сторон высоченными кашпо, а с третьей — широким окном, выходящим на людную улочку. Вся мебель, стены и пол были оформлены под темное дерево, с коими резко контрастировала сочная зелень в кашпо, скрывших нас полностью, как и других немногочисленных посетителей в их уютных «кабинках». Не глядя в меню, я заказал мясо — и побольше! Сара попыталась ткнуть пальцем в винную карту, но я уговорил ее ограничиться кофе, к которому она взяла кашеобразный итальянский десерт.

— У меня к тебе серьезный вопрос, — произнесла Сара, как только официант отошел от нашего столика.

— У меня к тебе тоже.

— Я — первая: почему ты позвал в клинику меня, а не Отиса? Почему Никки не знала об Отисе? Разве вы не должны были кратко обсудить личную жизнь друг друга, раз у вас будет общий ребенок?

— Это больше, чем один вопрос, — болезненно улыбнулся я, сцепил руки в спасительный замок — и даже не заметил, что отпустил, наконец-таки, марлю. — Я не попросил Отиса быть моей поддержкой по многим причинам: он обязательно развел бы разговоры по душам на пустом месте, сам бы сидел с унылым лицом!.. Он, представляешь, подумал, что я женюсь на Никки, раз она залетела.

— Я бы удивилась, если бы он полагал иначе, — просияла Сара теплой полуулыбкой в никуда. Во время зависшего над столиком молчания официант принес ей кофе, оповестил, что десерту необходимо разморозиться, а моему мясу — приготовиться, и вновь удалился. — Отис из вымирающего типа мужчин, Кэмерон. Он — человек чести, человек слова. Не воспринимай как оскорбление, но если б не твое влияние, он бы никогда не помыслил о групповухе с «троюродной сестрой» своего друга…

— Да он и не думал, это все я…

…и ведь действительно. Когда требовалось сымпровизировать и как можно скорее и правдоподобнее солгать, Отиса посетила мысль о роли моей сестры для Никки, а меня, животное, удовлетворила похабная идея… Весьма показательно.

— Я, несомненно, многое не понимаю в отношениях двух мужчин, — продолжила Сара, — но меня все время не покидало ощущение, что ты стыдишься чувств к Отису и его самого… Думаю, он и сам сделал тот же вывод, исходя из твоего поведения, даже языка тела.

Звон миниатюрной ложки о белизну чашки заменил диалог, и я, откинувшись на скрипнувшую спинку двухместного дивана, погрузился в бессмысленную слежку за мелькатней прохожих. Сознание катилось назад по линии времени и разбивало один живой стеклянный мираж за другим: сколько глупостей я говорил Отису, игнорируя очевидное, как часто отталкивал и ранил, сам того не замечая?.. Что я сказал ему в больнице после спасения от утопления?.. Что мне интересно, как это — сунуть член в рот столь чистого человека?.. Как после подобного, вдобавок с репутацией ветреного кобеля, я могу обижаться на недоверие Отиса? Все мои ранние попытки соблазнить его продиктовывались любопытством — то же было и с Ларри, но между ним и Отисом для меня — пропасть… Вот только это ничегошеньки не значит, если я не могу донести до Отиса свои мысли и чувства…

«Животное…» — раздался его голос в гулкой непроглядной глубине разума, и я напряженно выдохнул, обхватив себя за локти. Не стыдиться Отиса — но как?.. Вернее… себя не стыдиться…

— Я ни на что не намекаю, — постарался я аккуратнее войти в ледяную воду, — но для распития вина без компании в полдень должна быть причина.

— И это мне говоришь ты? — по-доброму ухмыльнулась Сара.

— Я вот решил отныне пить в меру: вчера и сегодня — ни капли!..

…заменил алкоголь спермой Отиса, так и не встретившегося со мной (после рандеву в туалете) за ширмой деловых встреч — реальных ли?..

— Так и тянет сказать: «Давай выпьем за это!» — сверкнула зубами Сара, однако яркая, как вспышка, эмоция опала осенним листом. Сара сделала вдохновляющий глоток приятно горячего кофе и пожала понуренными плечами. — Я обычно не позволяю себе выпивать… Просто в последнее время это мерзкое ощущение… знаешь, как когда тебе хочется что-то — или кого-то — так сильно, что и не думая об этом, ты чувствуешь пустоту у сердца, которую необходимо заполнить хоть чему-то другим, потому что оставить все так, как сейчас, и просто жить дальше — невыносимо…

Бездумно пить от невозможности получить того, кто тебе нужен?.. Почему эта мысль мне настолько близка?..

— …Но это бессмысленно — опять заводить отношения, — больше себя, чем меня, уверяла Сара. — Мы с Гэвином расстались, потому что в моей жизни — и в голове! — был бардак. С тех пор ничегошеньки не изменилось, так что глу…

— Нет, не глупо! — перебил я ее, и Сара ответила мне благодарным солнечным взглядом. — Вы с Гэвином расстались, потому что Гэвин был козлом! Это не значит ничего. Вы с Отисом больше не связаны браком с личностной точки зрения, и ты имеешь полное право сблизиться с тем, кто подходит тебе. Не позволяй чужим словам и поступкам вставать на пути к твоему счастью.

О столешницу тихо стукнула тарелка: словно послушного пса, меня наградили заказанным мясом, а Сару — утешили десертом. Я накинулся на еду и пропихивал в горло куски мяса, покрытые пикантным соусом, до тех пор, пока желудок не перестал ныть. На тарелке осталась половина порции — и только тогда я вернулся к небезынтересной беседе.

— Ну и кто привлек твое внимание?

Будто школьница, Сара уткнулась носом в вазочку с десертом, пряча обаятельную улыбку и сверкнувшие влюбленностью глаза, следом завела за ухо прядку.

— Помнишь… врача?..

— Боже, не из этой же клиники?! Ему ж под семьдесят лет!..

— Да нет, конечно! Педиатра! Того, что Рину осматривал и тебе помог во время приступа паники!

— А, тот странный, с плюшевыми медведями…

— И ничего не странный, — улыбнулась Сара оконному стеклу, позволив остаткам кофейного пара обдать подборок. — Он добр к Рине — мил в принципе с пациентами, мне при каждой встрече делает комплименты — хвалит одежду… Он напомнил мне Отиса в юности, когда мы с ним только-только сошлись. Такой же обходительный…

— Так пригласи его на ужин.

— Что? Нет! Не с места же в карьер…

— Сара, ты слишком долго была замужем, — изрек я, заговорщицки склонившись над столом и макнув галстук в соус, размазанный по тарелке. — Прошли те времена, когда девушка могла только строить глазки да ждать, когда же ее пригласят. Ты — красивая, сексуальная, умная, уверенная женщина, которая должна получать то, что хочет, своими силами. Потому что такой теперь мир. Равенство полов! Хочешь педиатра — пригласи его в ресторан.

— Точно!.. — не шибко уверенно поддакнула она. — А ты пойдешь со мной!..

— Чего? — хохотнул я. У Сары что, фетиш такой: брать на свидания посторонних мужчин? В кино она ведь тоже явилась с Гэвином — и Отисом! — ожидая еще и меня приплести!..

— Пригласи Отиса! — Бойко она перевесилась через стол и пихнула меня в бок острыми суставами пальцев. — Устроим двойное свидание: ты покажешь Отису, что не стыдишься его, а мне будет спокойнее в окружении знакомых лиц!

Групповое свидание?.. Я уже бывал на обеде с Отисом в роли его бойфренда — в доме Сары. Но сейчас все изменилось. Я больше не притворяюсь; как и Сара, я знаю, кого хочу… Стало быть, вечер обещает быть интересным!

========== Глава 28 ==========

Комментарий к Глава 28

Постепенно работа движется к своему завершению. Когда оно будет точно — я без понятия: вероятнее всего, на 35 главе (люблю числа, кратные пяти), но вряд ли история растянется на большее количество глав. Может, завершится и раньше.

Знаю, что точной информации от меня — как с козла молока, но уж что поделать…

Будучи, очевидно, чрезмерно наивным, я всегда полагал, что в узкой компании испытывать неловкость может лишь кто-то один — бедолага, который не вписался в кружок приятелей, имеющих общие темы, разделенные на всех воспоминания. На «семейном» ужине в доме Сары я был тем самым лишним, сконфуженным, во многих смыслах посторонним: ранее я мало общался с Сарой, не был знаком с Риной, про Гэвина вообще молчу, так что мое нахождение на отшибе было естественно, объяснимо. Сделав соответствующие выводы, я решил, что в этот раз неловко себя будет чувствовать только кавалер Сары, ведь со всеми нами он знаком поверхностно. Но как же я ошибался!

…Уведомить Отиса о предстоящей встрече с Сарой и по-прежнему странным для меня педиатром было легко: я сделал это по-дружески сухо, без лишних эмоций, с успехом избежал интимности приглашения. Остаток рабочего дня прошел как обычно; даже не попрощавшись из-за загруженности Отиса, я отправился домой принять душ и поменять одежду. С Отисом мы увиделись у широких, но низеньких ступеней ресторана, выбранного Сарой. Черное в ночи здание с бесчисленным количеством пилястр светило на людную улицу рыжим электрическим огнем из узких высоких окон, точно многоглазое чудовище в каменной броне. Я прождал минут пять — от силы! — истеребил манжеты пастельной фиалковой сорочки, чуть торчащие из-под рукавов черного блейзера. Отис возник за моим плечом незаметно, и я, обернувшись на привычное «Кэм!», сперва даже его не признал. Чуть смутившись, Отис перевел угрюмый взгляд на застывшую в пробке проезжую часть, буркнул:

— Что, совсем плохо?..

— Наоборот, — возразил я, глядя на его высокий лоб и опрятно уложенные назад волосы. По сравнению со мной, намеренно небритым, со страстным хаосом в короткой шевелюре, Отис выглядел как истинный джентльмен. На темно-сером костюме в тонкую, едва различимую полоску не было ни пылинки, ни лишней складочки. Белоснежная рубашка была также идеально отглажена, с лакированных остроносых ботинок можно было есть — настолько они были чисты. — Удивлен, что ты так отменно справляешься сам, — вслух обронил я.

— Я не из тех мужей, что во всем полагаются на жену, — с прозрачной улыбкой ответил Отис и тут же примерил вторую, фальшивую: — «Был не из тех мужей…»

Он сделал вид, что засмотрелся на асфальт под ногами, сунул руки в карманы — и в этом плавном движении я успел заметить золотой блеск. По неведомой причине меня раздражало кольцо на его безымянном пальце. Стало раздражать с тех пор, как наше с Отисом общение начало стремительно удаляться от границы дружбы… В тот момент я не знал, что собираюсь сказать, — не мог ясно думать: сознание выжигало наличие кольца там, за темно-серой тканью брючного кармана; не успел я разомкнуть губы, как перед нами притормозило такси, и сквозь стекло мы с Отисом увидели счастливо улыбающуюся Сару. Прикладывая изящную руку со сверкающим браслетом на точеном запястье к глубокому декольте черного вечернего платья, она что-то говорила своему спутнику, протягивающему таксисту купюру. Он покинул салон неловко, стукнувшись макушкой, придержал для Сары дверь. Еще более долговязый в узком коричневом костюме с бирюзовым галстуком, кажется, заткнутым в карман кремовой сорочки, он будто сбежал из картин Тима Бертона. От перенесенного легкого удара о крышу такси его стоячие черные патлы хоть немного примялись, что мало отразилось на общем впечатлении — в отличие от болотных носков, выглядывающих из-под коротковатых штанин. Слепой оделся бы менее броско, и последнее слово в данном случае — такой себе комплимент. Но Сару его чудаковатость не смущала. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: она влюблена. Так странно, если задуматься: в который раз все еще действующая — по документам — жена встречается с любовниками в присутствии мужа. Однако Отис не выглядел опечаленным, наоборот, удовлетворенно улыбался, впитывая взором девичье смущение Сары.

Партнера по свиданию она представила сама, после чего педиатр — Роберт — пожал нам с Отисом руки, и вчетвером мы зашли, наконец, в ресторан. Для прочих посетителей я, Отис и Роберт являлись личным гаремом Сары, сногсшибательной в этом облегающем платье, словно кинозвезда. Нас проводили к столику, заказанному на фамилию Сары и Отиса, каждому выдали меню и винную карту. За довольно большим круглым столом я сидел справа от Сары и слева от Отиса, отчего у меня разово возникло ощущение, что свидание у меня с Робертом, сидящим ровно напротив. Поднимая глаза, я ненароком всегда утыкался взглядом в его лицо: брови перманентно были приподняты, будто Роберт все время, без передышки, удивлялся, как вообще оказался за этим столом. Сара (видать, на нервной почве) переборщила с духами; сбегая от удушливого запаха лилии, мое тело без спросу постоянно отклонялось в сторону, как Иоанн на «Тайной вечере»: Отис то и дело поворачивался ко мне с немым вопросом в глазах — всякий раз ему казалось, что я хочу чем-то поделиться, потому и подвигаюсь к нему, тянусь к его уху. В какой-то момент он не выдержал, свирепо прошептал: «Да чего тебе надо-то?!» Я наклонился к нему, чтобы как можно тише объяснить причину своего поведения, но не рассчитал расстояние — ткнул Отиса кончиком носа, прыснул, и от сильного выдоха прямо в барабанную перепонку Отис подпрыгнул на месте, тотчас прикрыл порозовевшее ухо ладонью. В его голове все мои поступки сложились в цепочку мелких издевок, и больше Отис на мои телодвижения не реагировал. В общем, не совсем так, как планировал, но все же я добился своего. Одеколон Отиса приятно перекрывал духи Сары, и я снова мог дышать полной грудью, разве что шея болела по нарастающей из-за кривоватой посадки.

За нас с Робертом вино выбрали другие, и легкая перепалка супругов на эту тему заставила (меня так точно) вернуться на десятки лет назад, в шкуру ребенка, обреченного слушать препирательства родителей. Меня тянуло заказать что покрепче, но в этом было больше привычки, чем актуального желания. Почему-то я все меньше хотел пить, раз за разом наполняя легкие ароматом одеколона Отиса.

Когда с вином и основными заказами все определились, а напитки нам даже принесли, Сара с переменным успехом начала ввязывать нас всех в общую беседу. С переменным — потому что общий язык нашли Отис и Роберт; я сидел за столом молча, ограничивался зрительным перепрыгиванием с замолчавшего на говорящего; Сара же прекрасно подкидывала тему за темой, но сама не могла удержаться в их пределах: Отис и Роб откровенно и доброжелательно обменивались мнениями, затрагивали также альтернативные точки зрения по тому или иному вопросу, заодно обозревая достоинства и недостатки последних, — Сара кивала, как дурочка, вставляла незначительные «Кстати, да!» и «М-м, точно!», которые мало того, что выеденного яйца не стоили, ведь Сара давно уже потеряла очередную нить повествования, так и пролетали мимо ушей ее ухажеров, бывшего и нынешнего. Бедняжка боялась окончательно выпасть из разговора, словно от одного этого зависел успех возможных отношений с Робертом. Передо мной такой проблемы не стояло. Поднося бокал с действительно неплохим вином к губам чисто для иллюзии занятости, я судорожно отсчитывал дни до получения результата из клиники, я думал о том, какие вещи мне надо будет купить, если окажется, что ребенок все-таки мой, как часто видеться с Никки, нужно ли будет посещать с ней курсы для беременных, а потом ведь еще придется присутствовать при родах — в ушах зазвенели истошные женские крики, отпечатавшиеся в памяти из всевозможных фильмов с беременными героинями, мой взгляд остекленел, бокал на долгие минуты завис на полпути к лицу, и так я долго-долго недвижимо пялился на корзинку с белым хлебом, как если бы в этих небольших хрустящих булочках подобно галактикам вращалась моя будущая жизнь. С появлением на столе тарелок лишь немного изменилось направление моего затуманенного взгляда, переместившись — так уж получилось — на заказ Роберта. Лениво отправляя в рот кусочки тушеной говядины с травами, я буравил мясные рулетики напротив. Политые острым белым соусом, они лежали рядком, так что походили на цельную толстую немецкую колбаску. По-прежнему бойко участвуя в диалоге, Отис проследил за моим взглядом, и любопытство обернулось против него: всего на секунду он сфокусировался на кончике и соусе — подавился вином и принялся откашливаться в кулак, сверля меня исподлобья глазами. «Добро пожаловать в мой мир, дружище…» — злорадно улыбнулся я. Сердце стукнуло глухо: черт, мысленно поиздевался над Отисом и сам вспомнил то же, что и он… Нужно было охладиться, смыть с лица воспоминания, распаляющие меня быстрее, чем Отиса. Я постарался уйти незамеченным, но довольно проблематично это сделать, если вас всего четверо за столом.

— Ты куда? — спохватилась Сара. — Все в порядке?

— Да, я на минуту отлучусь. В туалет.

В тот же миг Отис зыркнул на меня так, точно я прилюдно над ним поиздевался!

— Да нет, я правда в туалет! — поспешил заверить его я. — Просто в туалет — мне нужно умыть лицо.

Очередная случайная пуля метко попала во внутренний чан со стыдом — и Отис облился им весь, благо заметил это лишь я. Я плюнул на попытки объясниться, виновато развел руками и просто ушел, пока не ляпнул еще что похуже. В туалете на меня напал запоздалый приступ смеха: ныряя в наполненные водой ладони, я булькал отрывистыми выдохами. Черт возьми, бедный Отис!.. Я ведь правда не специально… Интересно, как скоро между нами исчезнет эта неловкость? Исчезнет ведь вообще?.. Сегодняшний вечер должен был стать отправной точкой для моего нового отношения к Отису, однако как я ничего не сделал, чтобы донести до него свои мысли и чувства, так и Сара ни на йоту не продвинулась с неординарным докторишкой.

Подняв голову, я посмотрел на свое отражение в зеркале. На сведенных бровях поблескивали капли воды, губы были напряженно сжаты. Да, я злюсь. Злюсь на самого себя. Полагать, что этим вечером я буду обходиться с Отисом так же, как со всеми своими женщинами, было легко, но вот он я — на настоящем свидании с Отисом, а он навряд ли об этом знает, и обаяния во мне сегодня ноль. В животе оживают змеи, стоит подумать о флирте с Отисом или заигрывании при помощи языка тела. С ним я чувствую себя идиотом, со мной ему стыдно, некомфортно, и это… настоящее первое свидание, если так подумать! — и я пожал плечами, будто вел безмолвный разговор с собственным отражением. Теряя время в туалете, я уж точно ничего не изменю. Так что нужно, во-первых, вернуться, во-вторых, перестать забивать голову сотней проблем, в-третьих… как там говорила Сара?.. Не стыдиться отношений с Отисом?.. Которых нет. Но которые я — признай уже! — сильно хочу…

Я высушил руки, лицо, одернул замявшийся блейзер и вернулся в зал. Ситуация за столом изменилась в благоприятную для Сары сторону: Отис таки вспомнил, что для нее эта встреча — свидание, и приноровился переводить разговор на ее работу, интересы, умения. Все чаще Сара и Роберт смотрели друг на друга и беседа троих превращалась в диалог очаровательной пары. На лице Отиса сияла улыбка, коя сразу же испарилась, как только я занял свой стул. В то же время Сара, одарив собеседника пустым смехом, накрыла его пальцы своими, и Роберт взглянул на плененную поверх скатерти руку так, будто только-только осознал намерения Сары. Его плечи задеревенели, мимика оскудела. Его реакция показалась мне странной, но всяческие размышления отошли на второй план: Сара действует, умница; надо бы и мне.

Отпустив вилку, я левой рукой как ни в чем не бывало поднял бокал, а освободившуюся правую не глядя опустил Отису на брюки… Стол вздрогнул, посуда пронзительно звякнула! Я отдернул руку; все взгляды устремились на Отиса, а Роберт под шумок освободил свою кисть из пут нежности Сары.

— Извините, — с минимумом эмоций высек Отис, — продолжайте разговор, — после чего прошипел в мою сторону: — Какого черта ты делаешь?..

— Я всего лишь хотел положить руку тебе на бедро…

— Это было не бедро!.. — сквозь зубы процедил он.

— Спасибо, я уже понял!.. Я не присматривался. И вообще привык делать это с женщинами, а там ухватиться за что-то не то чрезвычайно сложно…

Я осекся слишком поздно, вспомнив, что упоминать при Отисе бывших любовниц — не самая лучшая идея, но на этот раз он не был зол. Отис повернулся ко мне вполоборота, я сделал то же под короткий душераздирающий визг стула по кафелю.

— Зачем тебе это делать? — снисходительно спросил он, чуть смяв локтем скатерть. На его губах больше не было улыбки, но ее слабые отблески я видел в уставших темных глазах. — Еще не наигрался, Кэм?..

— Я уже не играю…

— Верится с трудом…

— …Я пытаюсь показать свое расположение, но выходит криво-косо.

— Потому что мы не геи.

— Тогда почему пытаемся переспать друг с другом?

— Не приписывай мне свои грешки, — поморщился вдаль Отис.

— Серьезно? — Я пододвинулся вместе со стулом еще ближе, на этот раз тихо. Сара вовсю ворковала с окончательно зажавшимся Робом, так что меня слышал только Отис, как и его — только я. — Хорошо, ты мне не веришь, я понял, — озвучил я факт, и Отис с призраком тревоги мельком окинул Сару взглядом. — Но давай констатировать и прочие истины. Я тебя хочу. Ты хочешь меня. Но дотронуться друг до друга мы можем только при условии, что адреналин или алкоголь затуманивают разум и отключают мне нежелание вести себя по-гейски, а тебе — неуверенность в серьезности моих поступков.

— И что ты предлагаешь?

— Хватит выпивки. Хватит стычек с обвинениями и мордобоем. Мы должны постепенно сближаться на трезвую голову, продвигаться без спешки, раз уж у обоих чуть ли не фобия…

У дальней стены монотонно заиграли на классических инструментах музыканты в скучных черных костюмах. На просторный пятачок, выделенный специально под танцы, вышли две-три пары, одной из которых были вообще «хрустальные» старики: не дай Бог оступятся — исчезнут, аки Оби-Ван Кеноби, а на пол упадет лишь их одежда. Энтузиазм захватил Сару столь же быстро, как залп салюта расцветил бы ночное небо. Она утащила Роберта к танцующим за трещащий от натуги рукав, и мы с Отисом синхронно ухмыльнулись им вслед, скрестив руки на груди. Лицезрение чужих умеренных страданий расслабляло. Отис неспешно пил вино, наблюдая за Сарой, — кольцо соприкасалось с бокалом, и в моей только голове раздавался мерзопакостный звон…

— Тебе не тяжело на это смотреть? — озвучил я вопрос и к Отису, и к самому себе.

— И да, и нет, — пожал он плечами. — Честно признаться, я еще не привык к тому, что огромная веха подошла к концу — что рисунок на свитере, который мы с Сарой кропотливо вместе вязали, расползся на наших глазах: нити по-прежнему соединяют меня с нею и Риной, но самого рисунка не осталось… ни общего дома, ни единой семьи, держащейся за руки… Но в то же время я не чувствую желания добиваться Сары снова. Я скучаю по концепции семьи… и с ума сходил, когда узнал про других мужчин в жизни жены, но сейчас… выгорел… — сломленно подытожил Отис и сделал глубокий глоток из бокала.

— И несмотря на это, носишь кольцо… — упомянул я, наконец-таки, то, что не давало покоя. Звон в голове прекратился…

— Я пробовал снимать его в самом начале, но пальцу одиноко — неприятно пусто.

…как и тебе…

— Хочешь потанцевать? — не без труда предложил я. Отис ответил усмешкой:

— Не усердствуй, Кэм. Ты все равно не сможешь.

— Почему?

— Потому что я поведу.

— Не уверен, что получилось бы даже в ином случае… — откровенно признал я.

Слова Отиса большущей иглой воткнулись в пучок нервов где-то глубоко внутри, все ныло, в животе просыпались и принимались извиваться змеи, противные скользкие гады… В чем ценность поступка, если нет превозмогания?..

— А давай, — кивнул я.

— О чем ты?

— О танцах.

— Ты что, серьезно? — не поверил мне Отис и сверкнул зубами в слабой издевке.

— Да. — Для пущей уверенности я поднялся, по-солдатски браво одернул блейзер, будто форму, отправляясь на войну. — Давай, пока я не передумал.

— Кэм, никому не нужны эти соревнования: я знаю, что тебе не слабо…

— Дело не в этом. Я не стараюсь тебе или себе что-то там доказать. Я делаю это не из-за речи, озвученной ранее, не для того, чтобы быть человеком слова. Раз для доказательства серьезности моих намерений необходимо делать шаги в выбранном направлении, вот он — мой первый шаг.

Поддавшись глупому клише, я подал Отису ладонь, но он не торопился принимать приглашение, тем более такое пафосное. Убрав руку, я бы выглядел жалко, так что я выбрал нелепость и продолжил стоять в позе «Дай мне денег на такси до дома».

— Куда ведет тебя выбранное направление, Кэм? — подозрительно сощурил глаза Отис.

— Не в койку. Это всего лишь приятный бонус.

Уголки его губ приподнялись, пальцы дотянулись до моих. Отис встал со стула — и застыл на месте, когда я протянул ему вторую ладонь.

— Кэм, мы не в детском саду, чтобы держаться за обе руки.

Без объяснений, которые я толком и для себя-то сформулировать не мог, я грубо схватил его за пальцы и стащил кольцо.

— Что ты…

— Пусть побудет у меня, — перебил я его недовольные причитания, спрятав кольцо в свой карман. — Пока мы, прости Господи, танцуем.

Неловкость заставила Отиса улыбнуться, меня же сделала хмурым, как грозовая туча. Повисшая на Роберте Сара одобрительно махнула нам, ступившим на танцевальный пятачок. Отис не отпустил мою руку — поднял обе наши, прижал к своей груди.

— Это обязательно?.. — харизматично изогнул я одну бровь, дурнея от учащенного биения его сердца в мою кисть.

— Никак иначе не танцую. — Его вторая ладонь легла на мою поясницу, и прикосновение даже через пару слоев одежды оказалось слишком чувственным, слишком интимным… — Кэм, сделай лицо попроще: от такого выражения молоко бы скисло.

— А ты, смотрю, любитель представлять что-либо белое — и мое лицо.

Отис зажмурился, сморщился, словно я сунул ему под нос охапку дождевых червей, но покачиваться вместе со мной в такт музыке не прекратил.

— Не ожидал от тебя такого подлого удара…

— Ага, я тогда так же подумал.

— Проклятье, Кэм… — Его скорежило вновь, и я добавил еще — пусть будет красивый хет-трик:

— Прости, жестоко с моей стороны — прямо выстрел в лицо!

— Кэм!.. — Он рассмеялся с закрытыми глазами, немного запрокинул голову, отчего захотелось укусить его за шею…

Тяжело сглотнув, я прогнал бетонную мысль, едва не раздавившую в блин мой самоконтроль. Чтобы окончательно развеять наваждение, следовало отвлечься на постороннюю тему, однако на ум пришло только это:

— Скажу, пока мы на людях, не то наедине ты меня убьешь скукой многочасовых нотаций. Я, может быть, излишне смело пошутил в офисе, и благодаря сплетникам, коих пруд пруди — в кого ни плюнь, все теперь думают, что я отсасывал тебе за повышение. В котором ты мне отказал, так что способности мои, видать, оставляют желать лучшего.

Я разбавил новость несерьезностью, надеясь так смягчить реакцию Отиса, стесать углы его злости, — вот только, к моему удивлению, он весело хмыкнул в сторонку. И все?..

— Что-то я не понял: разве ты не должен вычитывать меня по поводу репутации в рабочем коллективе?..

— Ничего нового ты мне не рассказал: я уже наслышан.

— И… что, вся ярость выдохлась?..

— В этот раз ее не было. — Он смотрел в никуда, избегая взгляда глаза в глаза, усердно подбирал верные слова, разметанные по темноте сознания. — Я… прекрасно понимаю, что это было сплетение случайности и твоего сомнительного чувства юмора, но… Это глупо! Я и сам не рад, что на меня оказывают влияние подобные мелочи!.. Но ты как будто подтвердил для окружающих то, что… могло бы между нами происходить…

— «Могло бы»? Уже происходит.

— Нет, — покачал головой Отис. Для нас двоих танец завершился, но наши сцепленные руки не отстранились от груди Отиса с барахлящим мотором в ней. — Кэм, я подыгрываю порой, потому что мне это выгодно — приятно верить время от времени в этакую сказочку со счастливым концом, но мы оба знаем, что ты просто загорелся идеей, зафиксировался на «одноразовом» желании: стоит тебе получить то, чего ты хочешь, и ты забудешь про меня в этом плане. Сколько раз так уже было с твоими подружками?

— Может, хватит за меня решать? Если я раньше часто переключался с человека на человека, что, поумнеть и измениться не способен? Ты вон женился на первой девчонке, которая тебе дала, — значит, на всякой, кто тоже даст, женишься?

— Я больше никогда не женюсь… — впервые столь явственно выразил тоном отвращение Отис, и я не поверил собственным ушам. Сара оглянулась: она не разобрала ни слова, лишь услышала сердитый голос мужа. Отис придвинулся ко мне, наши лбы случайно соприкоснулись, и в таком положении мы замерли посреди импровизированного танцпола. Отис был слишком близко — мне физически больно было на него смотреть, но опустить веки, как он, я не мог, слишком сильно был поражен новой стороной личности лучшего друга. — …В браке нет ничего хорошего, Кэм, — отчаянно нашептывал Отис. — Он подпитывает иллюзии наивных идиотов вроде меня. Единственный прок — это убедительная игра в любящую семью для детей, что в ней родились. О, и конечно же, налоговые льготы…

— Это как-то… цинично, что ли… — выдохнул я в его губы. — Не то чтобы я спорил, но тебе такие изречения уж точно не свойственны…

— Да… — вымотанно согласился он, выпустил меня и, точно прощаясь, похлопал по щеке. — Я… Мне надо выйти… на свежий воздух… Я скоро…

В любой другой ситуации я бы позволил Отису уйти: лишенная эгоизма дружба — это умение не вторгаться в личное пространство другого человека, когда ему требуется побыть наедине со своими мыслями и эмоциями. Но не сегодня, Отис, прости… Таким я его еще не видел. За все годы нашей дружбы! Я следовал за пересекающим зал Отисом по пятам, намеренно не окликал его, чтобы не вспугнуть. Он вышел в холл, успел преодолеть половину оставшегося пути до двери, когда я нагнал его бегом, схватил за локоть и затащил в пустынный служебный коридор.

— Кэм, я же сказал! — Он вырвался из моих рук. Голос усиливался эхом. — Я хочу побыть один! Я вернусь к столу, подожди меня там…

— Нет. Выкладывай: что это была за тирада про брак?

— Ничего… — просопел Отис, накрыв ладонями лицо. Когда он опускал руки, кончиками пальцев задел волосы, и выбившиеся из прически пряди бросили тени на лоб.

— Не лги мне…

— Почему нет?! — безжизненнорассмеялся Отис мне в лицо. — Ты же мне лжешь — и отчета себе не отдаешь в этом! Поэтому я даже злиться на тебя не могу!.. Кэм, я не против обмениваться знаками внимания, когда у тебя настроение соответствующее, — на пороге крика заявил он, припав спиной к холодной настенной краске, — но не нужно всякий раз спорить со мной на тему твоей несерьезности и доказывать обратное с пеной у рта! Я лучше знаю!..

— Откуда, черт побери?! — разъярил он меня не на шутку. — Откуда ты вообще может знать, что на душе у другого человека?!

— Потому что раньше я не знал, понял?! Потому что раньше, как последний идиот, считал, что знаю человека, с которым знаком более десяти лет! Я допустить даже не мог, что руки, которые готовили мне завтрак, и губы, что целовали по возвращении с работы, касались кого-то другого — ДРУГИХ! МНОГИХ ДРУГИХ!.. — выкрикнул Отис, и я бессильно опустил руки. От моей злости не осталось ни следа: ничтожная, она просто стерлась на фоне лавины боли и ненависти Отиса по отношению к самому себе, доверчивому и слепому… — Я работал на износ для нее! Для нее и Рины, чтобы два самых дорогих человечка в моей жизни ни в чем не нуждались! Чтобы у них было в запасе как можно больше средств! Это кошмарно, Кэм! — допущение, что в любой чертов день ты можешь умереть — как, твою мать, угодно! — и тогда твоей овдовевшей супруге придется черт знает как тянуть на себе и дом, и образование дочери, а ведь если она не справится, жилье в спокойном районе придется променять на дешевый клоповник в многоквартирке, где соседями могут быть самые отпетые негодяи, а о престижном колледже для Рины вообще придется забыть, как и о высокооплачиваемой работе, соответствующей ее способностям и интересам, — и станет тогда моя дочь влачить жалкое существование, занимаясь ежедневно тем, что будет потихоньку убивать ее, подводить к моральному истощению и телесным болезням; будет заниматься тем, что возненавидит всей душой, как и саму себя за невозможность жить лучше, свободнее… — Он запрокинул голову, чтобы терпимый удар о стенку через боль помог совладать со вскипевшими эмоциями. Отис держал тонну тягостных переживаний внутри так долго, что теперь изливаться порционно они не могли: вырывались бурным потоком, угрожая сбить слушателя с ног, с чем прекрасно справлялись… — Так что я знаю, Кэм… — разбито, но уже куда спокойнее попытался подвести черту Отис. — Ты можешь думать, что испытываешь нечто стойкое, настоящее, да хоть клясться в любви можешь!.. — обронил он пропитанную болью, оттого и неуместную улыбку. — …Она вот клялась… Да только это ничего не стоит, Кэм. Как и брак. Как и слепое доверие. Потому что — что бы я ни делал! — это все равно никоим образом не застрахует меня от предательства. Я могу вбухивать все имеющиеся силы, но во мне, похоже, просто нет того, чем можно было бы удержать другого человека! Чувства пройдут — десятилетние даже, ты понимаешь?!.. Хотя о каком десятилетии идет речь, если у нее мужчины начали появляться не в этом и даже не в том году…

Он плавно сполз по стене на пол, спрятал изорванную в клочья грудь за согнутыми коленями, уперевшись побелевшими пальцами в пол.

— Я — не Сара, — не нашел я формулировки менее пресной.

— Да… Ты хуже… Ее ко мне поначалу хотя бы ребенок приковывал — ты же как гребаный песок: просыпаешься сквозь пальцы…

— Серьезно? Если я такой непостоянный, отдаляющийся и выбирающий свои потребности, выгоду для себя одного, почему я вообще, по-твоему, согласился на игру в парочку голубков? Я ненавижу врать — терпеть не могу помнить все детали вранья и волноваться, что ляпнешь лишнее, запутаешься в собственной паутине — и, что хуже всего, другого человека этим подставишь, даже не себя. Но я пожертвовал спокойствием, дабы выручить тебя в трудную минуту. Я пожертвовал личной жизнью и не затаил обиду на тебя, потеряв Никки. Я жизнь был готов отдать, только бы спасти тебя на озере… — Наконец, Отис поднял взор на меня, и говорить стало в разы сложнее по вине возникшего в горле кома. — …В тот момент я умереть и в худшем случае был готов, так-то… Имея возможность заполучить что угодно, все равно подумал, что вместе с тобой потеряю слишком многое… Я на сделку с совестью пошел… Ты даже представить себе не можешь… Я… сложно описать, какой именно разновидностью насилия и шантажом сохранил наше притворство в тайне от Сары, чтобы твою задницу прикрыть… У меня эта мерзость таким толстенным осадком на душе выпала, какой никогда не растворится, что бы я ни делал. Но я все равно не жалею — потому что шел против своих принципов, стремясь защитить тебя… После всего перечисленного это, разумеется, не сильно тебя впечатлит, но я от отсоса отказался — это о многом говорит! Я люблю минет! Не делать, получать! Хотя вот уже можно и поспорить после недавнего, да? — соскочил я на привычные рельсы юмора, и Отис болезненно рассмеялся. — Я ни с кем не спал уже очень давно, а возможностей вокруг — масса!..

— Ты чуть с Сарой не переспал, напоминаю…

— Я тогда был пьян!..

— Это не оправдывает тебя!

— Согласен! Но если ты вдруг не заметил, я больше не пью — не в таких количествах.

— С каких пор?

— С недавних — слабое достижение, да, но чем дольше не пью, тем круче! — Замявшись, я сунул руки в карманы, словно там могло прятаться достойное продолжение речи, однако нашел лишь кольцо, про которое успел позабыть, и подал его Отису. — Чем ближе к тебе становлюсь, тем меньше мне хочется пить… — Он протянул руку к кольцу, но сжал мои пальцы… — …Мне дышится легче, когда ты поблизости… и не только из-за ведра духов, что вылила на себя Сара сегодня!..

Наверное, зря я упомянул ее. Хватка Отиса ослабла: он забрал кольцо и безвольно опустил руку на колено.

— Все еще хочешь побыть один?.. — понимающе уточнил я. Ответом мне стала тишина, и я кивнул, разглядев в ней согласие. — Хорошо. Только возвращайся: иначе мне придется платить за тебя… И не сиди на ледяном полу долго…

Гуляючи я направился из коридора в холл. Первый же глубокий вдох явил острую глыбу меж легких, давящую пиком на горло. Отвратное чувство…

Плечо стиснули чужие пальцы. Я не успел оглянуться: из-за врезавшейся в мое тело силы попятился к стене холла, налетел плечом на высокое зеркало (к счастью, оно выдержало удар). Быстрее скорости мысли я признал аромат одеколона; Отис развернул меня к себе лицом еще одним импульсивным рывком — зеркало подо мной глухо ударилось подпрыгнувшей рамой о стенку!.. Мы прижались друг к другу слишком тесно — только так и умели. Сердца перестукивались, дополняя чужой ритм и превращая тиканье живых часов в сплошную барабанную дробь, нагнетающую атмосферу, стимулирующую ощущения, разжигающую эмоции. Бедро Отиса уперлось мне между ног — я чуть отстранился, чтобы вновь двинуться вперед, почувствовать фрикцию еще раз…

— Все еще ведешь?.. — хрипло просмаковал я. Кажется, я знаю этот танец…

Отис не предпринимал больше никаких действий, глубоко и часто дыша, совсем как я. Всего один шаг — любой, малюсенький — отдалял нас от возбуждения, заметного для окружающих. Не то место, не то время… Как жаль… Нужно было вернуться в зал и хотя бы расплатиться, вот только срываться и ехать куда-то вместе бессмысленно: адреналин погаснет, и мы опять окажемся в зоне бездействия, где руки за спинами нам будут связывать наши же комплексы.

…Вот только это хищное нападение — разве оно не значит, что все мои признания достигли-таки Отиса? Его руки теперь свободны?

========== Глава 29 ==========

Я чувствовал, что должен поставить точку. Разобраться во всем раз и навсегда, иначе груз вины меня никогда не отпустит. Именно это привело меня на крыльцо бывшего дома Отиса солнечным утром выходного дня. Вокруг зеленело море травы, секунду назад включились спринклеры у каждого ухоженного дома, будто с обложки журнала, и за струей одной из автоматических поливалок с развеселым лаем стала охотиться вертлявая собачонка.

Чем дольше ты будешь здесь стоять, тем тяжелее будет. Ну же, возьми себя в руки, будь мужиком…

Я со второго раза вдавил кнопку звонка — в первый немного промазал: решительность подменила точность. С десяток секунд ничего не происходило; солнце жгло плечи через темную ткань кофты с длинными рукавами и v-образным вырезом под ключицами; привыкшие к электрическому офисному освещению глаза ныли, пощипывали; под сердцем перекатывались неподъемные металлические шары — из-за исходящей от них вибрации по всему телу распространялась незаметная, но ощутимая дрожь.

Наконец, дверь открылась, и меня встретила улыбкой предупрежденная о визите Сара. Пропустив в дом, она внезапно прижалась щекой к моей щеке в странноватом приветственном поцелуе и предложила кофе.

— Эм… Нет, спасибо. — Машинально я вытер щеку, словно на ней могла остаться помада, несмотря на техническое отсутствие поцелуя. — Я бы хотел сразу со всем разобраться…

— Хорошо, — улыбнулась она и позволительно махнула рукой в сторону лестницы. — Но потом загляни на кухню: хочу поговорить.

— Конечно.

Сара скрылась за углом, я же шагнул на первую ступень, опустил ладонь на перила. Входная дверь позади была не заперта, и, если честно, легкий приступ трусости тянул меня к ней, однако я сумел его перебороть, сглотнув ком в горле и поднявшись-таки на второй этаж. В дверь я постучал громко, чтобы отрезать себе любые пути к отступлению, и осторожно вошел.

Горящий строчками электронной книги, планшет из детских рук переместился на подушку, и с кровати на меня посмотрела одетая в пижаму с медведями Рина. Она выглядела как всегда: бледной, хрупкой, но все же здоровой, однако, несмотря на это, я продолжал слышать ее плач после падения с качелей… Остановившись прямо перед кроватью, я вместе с воздухом набрал побольше смелости в грудь:

— Прости меня, — произнес я под тяжестью ее чистого удивленного взгляда. — За все: я… должен был что-то сделать, чтобы ты не пострадала! — и навещать тебя должен был — хотел! — но боялся увидеть, что тебе плохо, и в итоге, получается, бросил!..

Рина вскочила босыми ногами на помятую постель, по ней подбежала ко мне; зная, что она — во всех смыслах дочка Отиса, я приготовился к заслуженному душевному пинку, но тонкие детские руки обвили мою шею, а мягкие кукольные волосы, закрыв половину лица, окружили ароматом цветочного шампуня. Стоя на одеяле, Рина крепко обнимала меня, ошарашенного происходящим…

— Я скучала… — со счастливой улыбкой сказала она.

Моя ладонь потянулась к голове Рины, чтобы погладить по затылку, но я вовремя опомнился и сомкнул бережные объятия на ее худощавой спине.

— Я тоже скучал… очень-очень…

…В результате я провел в комнате Рины, наверное, час: я разместился на полу, прижавшись спиной к кровати; Рина сидела на краю постели прямо за мной, свесив ноги с моих плеч, и заставляла меня под звонкий искренний смех пробовать играть во все установленные ею на планшет приложения, в которых я без притворства лажал. Мы распрощались, когда у меня заныла шея, а у Рины разрядился девайс, и, спустившись на кухню, как и обещал, я обнаружил Сару в окружении естественного золотистого света, заполняющего комнату через оконные стекла. Как эксперт в области потребления алкоголя, я видел две разновидности людей с бокалом вина, и Сара, к моему облегчению, побалтывая в стекле белое полусладкое, выглядела счастливой, а не упорно запивающей проблемные чувства.

— Будешь? — оживилась она и потянулась за приготовленным бокалом.

— Не стоит, спасибо. Что за повод?

— Не сказала бы, что это именно повод, — лучезарно улыбнулась она, — но захотелось отпраздновать свидание. Кэмерон, спасибо тебе и Отису; оно прошло, по-моему, просто замечательно! Мы с Робертом так много разговаривали, танцевали, а после он проводил меня до дома — такой джентльмен! — постеснялся поцеловать, но ты говорил, что женщины в наши дни тоже должны быть решительными, так что я поцеловала его сама! — Она рассмеялась в бокал, довольная, но еще чуть ошеломленная собственной смелостью. — Ты бы видел его: стоял на крыльце такой тихий, смущенный, не знающий, что сделать или сказать, — это было очень мило! Он — милый!.. Может, хочешь курочки?

— Что? — Как-то я, утонув во влюбленных восторгах Сары, пропустил тот момент, когда от темы свидания мы перешли на курятину… — В любом случае нет: мне уже пора — планировал навести дома порядок, избавиться от лишнего, расставить все на свои места. — Я уже почти покинул кухню, как вдруг обернулся в дверном проеме: — Сара.

— Да? — откликнулась она, пряча бутылку в шкаф.

— Ты прекрасно выглядишь. Влюбленность тебе очень идет.

Обворожительный румянец на ее щеках стал ярче, красивые губы немного сжались, тщетно пытаясь скрыть улыбку.

— Спасибо, — ответила Сара, заслуженно обласканная комплиментом.

***

Согретый внутренним сиянием Рины и Сары, я чувствовал себя значительно лучше. Разведя широкие плечи, я дышал полной грудью и точно знал, куда должен наведаться в следующую очередь! Без осмотра раны не узнаешь, затянулась ли она. Так что неспешная прогулка в конечном итоге привела меня в парк, куда, как я полагал, никогда больше не захочу возвращаться — не смогу, оглушенный плачем доверенного мне ребенка. Но после разговора с Риной в ушах стоял ее легкий смех, а от пронзительных всхлипов не осталось даже эха.

Я вошел в парк с другой стороны, так что практически сразу напоролся взглядом на качели, с которых столь неудачно спрыгнула Рина. Вокруг них носилась пара мальчишек, озвучивая выстрелы из помятых космических бластеров; надо думать, мать этих сорванцов оторвалась от бульварного чтива и недоверчиво посмотрела на меня, одинокого зрелого мужика, с улыбкой взирающего на маленьких мальчиков посреди детской площадки… Вмиг отвернувшись, что, откровенно говоря, лишь прибавило женщине опасений, я зашагал дальше, мимо скамейки, на которой в тот день мы ели мороженое. За умиротворяющим шумом ветра послышалось мое имя, произнесенное голосом Ларри, и я остановился, сунув руки в карманы брюк, насупленно полоснул взглядом далекую ограду, отделяющую этот клочок природы от шумных улиц и машин, изрыгающих негатив водителей гневным бибиканьем. Не мудрено, что я вспомнил о Ларри: мне его жаль, я искренне симпатизирую ему, чувствуя в нем школьную версию себя — только без всех этих заднеприводных штучек, разумеется… Вот и слышится всяк…

— Кэмерон! — Рука обрушилась на мое плечо, и я, отскочив, чуть не сломал ногу из-за притаившейся в моей тени урны. — Какая встреча!

Ларри собственной персоной… Его широчайшая улыбка белизной царапала мне глаза сильнее, чем солнечные лучи, отражающиеся в редких лужах. Он бегло осмотрелся, но нигде не увидел Рину и довольно поделился выводом:

— Сегодня ты один…

— Что, и это, скажешь, случайность? — Тревога нахмурила мои брови, однако Ларри озлобленное выражение лица не смутило.

— Если ты оказался здесь не в надежде меня встретить, то да, честное слово! В тот раз мне пришлось оставить мотоцикл в мастерской — вот пришел забирать. Сегодня я не искал встречи с тобой, — признался он, приложив кулак к сердцу, ненадежно защищенному от холодного ветра белой курткой из искусственной кожи. Глядя на его позу, в его по-собачьи преданные глаза, сложно было не поверить словам Ларри, и, махнув рукой на сомнительное чувство юмора Судьбы, я развернулся и быстро зашагал в обратном направлении. Вот только Ларри не отставал: — Ты сейчас свободен? Может, зайдем в кафе тут, неподалеку? Отменный кофе!

— Занят! — пропыхтел я. — Видишь же, как сильно спешу!

— Тогда дай мне пять минут, я заберу мотоцикл и отвезу тебя, только скажи куда! Ты когда-нибудь ездил на мотоцикле? Ощущения непередаваемые!..

— Отставить приглашения! — Мы скорым шагом приближались к качелям, и озабоченная безопасностью сыновей женщина принялась вновь прожигать меня недовольно сощуренными глазами. — Запомни раз и навсегда: я в тебе не заинтересован! Между нами больше ничего не будет, ничего и никогда! Меня оставь в покое, а собачонкой бегай за кем-нибудь другим! — Я остановился резко, обернулся рывком и выстрелил в лицо воздыхателя самым мощным словом, которое на тот момент мог придумать: — ИСЧЕЗНИ!

Выкрикивая это, я не ожидал, что Ларри и правда исчезнет под песню потревоженной лужи: я моргнул, а когда поднял веки, уже никто не заслонял мне вид. Опыт подсказал, что так просто Ларри бы в покое меня не оставил, не в далекой от мечты реальности, так что я с тяжелым вздохом — осознавая грядущие сложности, — опустил взор. И действительно! Снизу вверх на меня смотрел из лужи, коварно замаскировавшей водой яму, и поглаживал подвернувшуюся ногу Ларри… Это был подходящий момент, чтобы просто уйти, ведь догнать он меня не сумеет! — но… Но…

— Ты как? — угрюмо спросил я и получил неловкую улыбку.

Я протянул Ларри руку, он ухватился за нее чисто для вида, рассчитывая самостоятельно встать, однако заохал, проглотив боль, и мне пришлось силой выдернуть его с земли, мокрого, грязного и, несомненно, травмированного. Что ж это, черт побери, за парк такой проклятый?! Может, врагов сюда приводить, чтобы подобные «случайности» мне на руку играли?..

— Все в порядке, — неумело солгал Ларри, опершись на мое плечо. Ногу он держал навесу, как щенок ушибленную лапу, даже не пробовал на нее встать после испытанной глубокой рези. — Помоги добраться до скамейки: я посижу немного — и все пройдет…

— Посидишь в другом месте, — возразил я, начиная неторопливо выводить его из парка. Ларри не сопротивлялся, пусть и не знал, какая именно идея посетила меня в стрессовой ситуации; он склонился к моей голове, случайно, как мне показалось, коснулся носом волос и медово — с явными нотками томности — вымолвил:

— От твоего одеколона у меня колени подгибаются…

— У тебя, возможно, кость сломана, гений пикапа, потому нога и подгибается, — проворчал я и остановился у края дороги. — Такси!

***

На диване в зале ожидания в окружении гриппующих детей Ларри выглядел как великовозрастный детина. Упорно игнорируя объяснения медсестры («Сэр, это детская клиника! Вы меня слышите?..»), я тщетно силился припомнить фамилию Роберта, но через упоминание имени и описание внешности смог донести до сдавшейся девушки, кого мне необходимо срочно увидеть. Я не имел ни малейшего понятия, где в этом районе находится взрослая больница, — ровно столько же желания имел тащить Ларри на своем горбу еще куда-то. Обожженные со спины неодобрительным шепотом матерей, мы были провожены до кабинета, в котором проходил прием Рины. Дверь придержала медсестра; в кресле развернулся пораженный Роберт, вынужденный наблюдать, как я усаживаю на низковатую — детскую кушетку Ларри.

— Я думаю, Вам стоит забыть о присмотре за другими людьми — это явно не Ваше… — кисло пошутил Роб, и я смерил его скептицизмом.

— Я запаниковал. Слишком часто в последнее время на моих глазах кто-то разбивается… или тонет, — припомнил я Отиса.

— Не обделенная приключениями жизнь. — Зашумели колесики кресла — в нем Роберт подъехал к кушетке и внимательно, с отдаленно знакомой мне туманной полуулыбкой, взглянул на нежданного пациента. — Расскажи, пожалуйста, что же случилось.

— Все в порядке, — сверкнул зубами Ларри, поглядывая то на меня, то на педиатра, — я просто оступился. Кэмерон, мне очень приятна твоя забота, но я совершенно здо… Ай! — Вскрикнув, Ларри зашипел на врача, сжавшего двумя пальцами его правую щиколотку, но гнуть свою линию дальше уже не мог.

— Извини, — еще довольнее улыбнулся Роберт и на этот раз мягко обхватил ногу, чуть приподнял, — я быстро осмотрю; больше больно не будет.

Через полоску кожи между приспущенным носком и частично мокрой штаниной пальцы Роберта изучали сустав, кости, не знаю что, двигаясь точно пальцы пианиста по клавишам: быстро, ловко, в чем-то даже завораживающе. Ларри морщился, но в гримасах его было нетерпение, отнюдь не боль. Наконец, Роберт осторожно опустил ногу пациента на пол и откинулся на спинку скрипнувшего кресла.

— Хлопок или щелчок в ноге был?

— Конечно, нет, — опешенно ответил Ларри. — Чему там щелкать вообще?..

— Разорванным связкам. Фортуна тебе улыбается: отделался растяжением. Я наложу фиксирующую повязку и выпишу противовоспалительную-противоотечную-обезболивающую мазь. Хочешь доктора Мишутку?

— Чего?.. — в унисон переспросили мы с Ларри. Нет, я помню, как Роб задал тот же самый вопрос Рине, но совершенно не ожидал, что он и со взрослым пациентом будет так же общаться…

Роберт доставал одного из армии плюшевых медведей с невесомой издевкой в глазах, поблескивающих за стеклышками очков. На коленях Ларри оказался голубой медвежонок-доктор в белом халате; воспользовавшись недоумением пациента, Роб связался с медсестрой, попросил что-то принести и отыскал эластичные бинты. Через минуту кропотливой перевязки в кабинет заглянула давящаяся от смеха медсестра, сунула в освободившиеся руки Роберта что-то совсем небольшое и мгновенно удалилась.

Ошеломленный, я смотрел, как Док протягивает Ларри, по-прежнему сидящему с плюшевым медведем на коленях, вишневый леденец, и пазл, разложенный групповым свиданием, стал собираться сам собой. Ларри оценивающе взял из чужих рук конфету — аккуратно, за самый кончик палочки, с непониманием перевел взгляд на врача.

— Награда смелым мальчикам, что не плачут во время приема, — с усмешкой продекламировал Роберт и отъехал на кресле обратно к столу. — Сейчас выпишу рецепт на мазь. А медвежонка можешь оставить себе.

…Полный надежды разум повторял из раза в раз: Роберт просто издевается! Кто бы из нас удержался на его месте! — будучи педиатром, иметь дело со взрослым в детской клинике!.. Но интуиция была наблюдательнее и сопоставляла факты, сверяла взгляды и улыбки. Я уже видел это выражение лица, вижу слишком часто: так Отис смотрит на меня, когда расслаблен… Так Роб весь прием глядел на Ларри…

Твою же мать… Сара…

Комментарий к Глава 29

История о Ларри и Роберте: https://ficbook.net/readfic/7172238/22276129

========== Глава 30 ==========

Комментарий к Глава 30

История о Ларри и Роберте: https://ficbook.net/readfic/7172238/22276129

— Я понимаю, как все это звучит… — вполголоса распинался я, сидя на углу чужого рабочего стола. Хмурый Отис занимал свое офисное кресло, руки его были тесно сплетены на груди, местами знатно натягивая ткань голубоватой сорочки.

Вокруг кипела офисная жизнь: клацали клавиши, шуршали бумаги, то и дело в разных концах лабиринта перегородок раздавалась телефонная трель. Я бросил беглый взгляд в проход, будто одно это застраховало бы от скучающих коллег, греющих уши. Хотя бы один из фигурантов рассказа не мог высунуться в самый неподходящий момент, так как Отис насильно выпихнул Ларри на больничный. Не при прямой беседе, через посредника, что давало повод для размышлений: я вообще уже довольно давно не видел, чтобы они находились хотя бы в нескольких шагах друг от друга — и это, однозначно, впечатляет, если вспомнить, что начальник и подчиненный проводят по восемь часов на одном этаже каждый будний день.

— Это очень сложно объяснить нормально, — произнес я, склонившись к насупленному Отису чуть ближе, — но сколько бы ты ни уверял себя в обратном, как бы усиленно ни искал разумных доводов, оспаривающих тебя, знание просто распространяется под кожей!.. Ты смотришь на человека и понимаешь: он — гей! — и никак иначе… — К концу повествования мой тихий до предела голос повысил высоту, словно я выхваливал грядки в соседском саду, будучи домохозяйкой под пятьдесят.

Отис выдохнул в сторону неразборчивое бурчание, перестал стискивать предплечьями грудь только для того, чтобы тяжело скрепить пальцы в замок поверх заваленной бумагами столешницы.

— Вот дернул тебя черт везти его к Роберту…

— Как будто Роб от этого меньшим геем бы оказался! — всплеснул я руками. — Человек на моих глазах чуть ногу не сломал — мне было его чисто по-человечески жалко.

— Переспи с ним из жалости: авось легче станет…

Я не успел дать удивлению в полной мере отпечататься на заспанном небритом лице. Отис с приглушенным рыком потер лоб и примирительно хлопнул ладонями по ближайшей кипе отчетов:

— Забыли: ты этого не слышал… Что бы там чутье тебе ни подсказывало, нельзя делать подобные заявления — и уж тем более Саре. Может, тебе показалось. Может, Роберт «играет за обе команды»…

— Ты на групповом свидании не видел, что ли, как он от Сары шарахался?..

— Это не доказательство, — придвинувшись вплотную, прошипел Отис.

— И что ты предлагаешь? Оставить все как есть: пусть Сара еще больше в него влюбится, а после выяснится, что он — жопотрах?!

— Уж не нам такие формулировки использовать!

— Я знаю! — прикрыл я ладонью глаза. — Но как вспомню восторг Сары по поводу Роба, так зло берет! Понятно, что Роб не виноват, но и Сара не заслуживает того, чтобы ее влюбленные надежды растоптали грязными сапогами!.. И я не заслуживаю сообщать ей подобное известие! Вы с ней вместе сколько лет под одной крышей прожили: раз вы так близки, то это твоя задача!..

— Вот уж нет!..

— Поче…?! — начал было я, но Отис шикнул — и только тогда я заметил, что перешел на крик. Глубокий вдох и спокойный выдох помогли вернуть хотя бы видимое хладнокровие и совершенно расслабленным до легкой издевки голосом я уточнил: — Твоя идея какая? Что-мне-делать? «Нам»: ты в курсе ситуации и теперь мой соучастник.

— Сперва убедись, что прав, и только потом вываливай новость на Сару, — ответил он, деловито перебирая бумаги. Как бы невзначай Отис встал, снял со спинки кресла пиджак и накинул его. — Не знаю… Поговори с Робертом!

— Позвонить и спросить: «Эй, я тут подумал, а не трахаешь ли ты, случаем, мужиков?»

— Именно!

— А ты куда намылился?.. — поразился я. — Думал, мы будем разбираться с этим вместе!..

Одарив меня широчайшей улыбкой, Отис сунул документы под мышку, обошел стол и опустил ладонь мне на плечо. Его волосы коснулись моих, шепот обласкал ухо…

— Петух тоже думал, Кэм, — и в суп попал…

— Это еще что значит? — крикнул я ему, гуляючи удаляющемуся, в спину.

— Сперва убедись, а остальное после!

— А ты шибко занятой!

— Именно! Этой папке стало душно, я должен с ней прогуляться, может, свожу ее на свидание!

Я улыбнулся коленям, не торопился слезать с чужого стола. Веселость выветривалась — неуклонно приближался момент, когда я должен буду взять яйца в кулак и сделать необходимое. Ведь на сей раз Отис прав.

Вернувшись на свое рабочее место, я нашел телефонный номер клиники быстро — протранжирил несколько минут на разглядывание медсестер на снимках с сайта. Это стало своеобразной наградой за мужественную решительность, однако награда была весьма невелика, потому как далеко не всех женщин на фото хотелось рассматривать: больше молодых девушек с обворожительными губами детей-пациентов, оказалось, любят доброжелательно улыбающиеся бабушки…

Что я буду говорить Робу? Как начать разговор, чтобы любой здравомыслящий человек не бросил от оскорбленности трубку?.. Ответом ни на один вопрос я не обладал, но воспоминание о счастливой улыбке Сары подгоняло что-то сделать — и все равно что, только б это помогло прояснить ситуацию. А дальше — разбить ей сердце?..

Тяжко вздохнув, я набрал номер на стационарном телефоне, приложил плоскую белоснежную трубку к уху. Звонить с мобильного было рискованнее, а так проходящее мимо начальство решит, что у меня невероятно продуктивный диалог с каким-нибудь отделом. Звонок приняла медсестра, по просьбе перенаправила вызов, и вот из динамика раздался голос Роба. К сожалению, он не был занят пациентом; увы, был не против разговора здесь и сейчас. Опершись локтем на столешницу и запустив пальцы в волосы, я поддался откровенности, что было в разы проще и приятнее, чем юлить и врать.

— Я понимаю, что сую нос не в свое дело, однако мне необходимо знать, прав я или нет, ведь Сара — не чужой мне человек, я забочусь о ее чувствах.

Я замолчал, дабы набрать побольше воздуха в грудь, выделил себе секунд с излишком. Этот промежуток времени Роб молчал, даже не дышал в трубку, но как только я снова разлепил губы, он меня опередил на считанные мгновения:

— Хотите узнать, не гей ли я?

Раз для него моя подводка была настолько очевидна, о чем тут говорить…

— Почему ты повел ее на свидание? — без малейшего намека на нападку спросил я.

На том конце провода скрипнуло кресло на колесиках: видать, Роб устало откинулся на его спинку.

— Послушайте, Кэмерон, я… не хотел, чтобы подобное недопонимание вообще возникало. Я не принимал прямых приглашений Сары, но она посчитала это за проявление нерешительности, как сама потом невзначай призналась. В тот день она заявила под занавес разговора, что будет ждать меня все равно, кокетливо рассмеялась и не дала возможности ответить, вот только что бы я сказал? — после вежливых отказов такое мое признание звучало бы как отмазка и ранило бы ее чувства. Я хотел позже позвонить ей, сослаться на работу, но и это не было удобоваримым вариантом, ведь она еще тогда сказала, что многое запланировала, втянула во все это еще одну пару. Не явиться я не мог: она же обмолвилась, что все равно будет меня ждать; каким чудовищем нужно быть, чтобы оставить пережившую нелегкий развод женщину одну в вечер свидания?..

Злость рассеивалась, как темнота, бегущая из-под холодных солнечных лучей. Я понимал Роба. Возможно, окажись я на его месте, поступил бы в точности так же, кто знает. В который раз он показался мне хорошим парнем, и потому злиться на него уже не получалось. А на кого тогда направлять бурлящий негатив? На Ларри, кажется, вообще не уделившему ни толики внимания чему бы то ни было в кабинете Роба, кроме меня? Это уже глупо… На себя — единственная кандидатура…

— Я собираюсь поговорить с Сарой, — озвучил я, прервав затянувшееся двустороннее молчание.

— Спасибо. Так действительно будет лучше, чем если я, толком не знающий ее, попытаюсь прояснить ситуацию… Мне правда очень жаль, что так вышло…

— Мда, — угрюмо помассировал я затекшую шею, — мне тоже. Но что поделать. Здоровья там всем ребятишкам.

— Как и всегда — постараюсь сделать все от меня зависящее.

Трубка еще не вернулась в уютное пластиковое гнездышко, а Отис уже в обнимку с папкой остановился перед моим столом. Не удивлюсь, если все это время топтался за перегородкой, готовый прийти на подмогу в случае чего. Он не задавал бессмысленных вопросов, безмолвно стоял в ожидании. Я откинулся на спинку, сцепив руки в замок под затылком, и поделился больше с навесным потолком, чем с другом:

— Он — гей. Признался прямым текстом. А на свидании оказался из вежливости, жалости, не важно…

— Дьявол… — поморщился Отис, бросив нахмуренный взгляд на словно бы разгневавшую его перегородку.

— Вместе?.. — только и спросил я.

Он понял меня и так, деревянно кивнул, и с разделенной на двоих гирей под сердцем мы принялись за работу — до вечера…

***

Когда мы ступили на крыльцо знакомого дома, небо приобрело черничный оттенок. К кнопке звонка потянулся Отис, мне же комфортнее было прятать руки в карманах куртки. Как будто учитель сопроводил меня после окончания учебного дня, чтобы пожаловаться на мое поведение родителям… Легче не стало, и когда Сара открыла дверь: веселая, немного взволнованная. Отис говорил, что по телефону она все дознавалась, что же это за повод такой для внезапного визита в паре, и пока мы были в пути, видать, надумала чего-то радостного, светлого. Мне больно было на нее смотреть, ведь я понимал, что с минуты на минуту растопчу ее настроение и самооценку…

— Такие суровые лица, — хихикнула она, вешая практически сорванную с меня куртку на крючок. — Волнуетесь? Да ладно вам, я все знаю!

Ни я, ни Отис не позволили себе обмануться и поверить в ее всезнание. Вместе мы прошли в гостиную. Сара игриво толкнула меня на диван, попыталась то же провернуть с Отисом, но он мягко обхватил ее за локти, и ее ладони остались поверх его сердца.

— Да ладно вам, — повторила она. — Пусть официально мы с тобой по-прежнему супруги, я целиком и полностью приняла ваши отношения, так что не нужно этих грустных мин. Я еще на свидании поняла, насколько близки друг другу вы стали, — когда танцевали, — обворожительно улыбнулась она сперва Отису, следом — мне. — Это чувствовалось даже в такой мелочи, как положение рук. Вы невероятно гармонично смотрелись вместе. А учитывая последнее и переезд Отиса из этого дома… Для его удобства и вообще из-за отношений вы же съезжаетесь, да? — счастливо предположила она.

Отис неторопливо растер ее плечи, лишь отчасти скрытые блузкой. Сара снова обратила ко мне ослепительно яркие глаза, и я по глупости выдавил в ответ социальную улыбку, которая, отразившись на ее лице, расцвела естественной красотой.

— Вот и здорово! — хлопнула она в ладоши. — Шампанского не купила: побоялась сглазить, но сейчас принесу ви…

— Стой, — удержал ее Отис, — все не так. Просто… сядь. Пожалуйста.

— Да что такое?.. — неловко улыбнулась она и опустилась на среднюю диванную подушку.

Сидеть рядом с Сарой мне было некомфортно: я слышал, как трескался лед беспокойства за остатками ее задора; посему жался к подлокотнику. Отис немного порасхаживал вперед-назад вдоль дивана, нагнетая атмосферу предстоящего разговора, готовя Сару к тому, что услышит она вскоре далеко не самые приятные вещи.

— Мы… с Кэмом узнали кое-что о Роберте, и это тебе точно не понравится, — скупо начал он.

— Да что такое? — В недоумении Сара перевела встревоженный взгляд с Отиса на меня и обратно. — Не убил же он человека, в самом деле!..

— Он гей.

— Что? — Уголки ее губ секундно дернулись, словно она готова была вспомнить о хороших манерах и улыбнуться неудачной шутке, лишь бы Отиса не обижать. Красивые тонкие пальцы принялись тереть друг друга, как если бы вторая личность внутри тела Сары искренне желала ее поддержать в действительно нелегкую минуту. — Вы… вы видите то, что хотите, — осторожно предъявила она. — Вы встречаетесь друг с другом и поэтому…

— Нет, прости, — перебил ее я, и растерянный взор, устремившийся на меня, вдавил всем телом в угол дивана. — Я заподозрил неладное, позвонил Робу и… он сам все подтвердил. Ему очень жаль, что так получилось; не сумел поймать момент, когда признаться и расставить все точки над «i» было уместно…

— Как ты?.. — Отис присел на корточки перед Сарой, опустившей голову, согрел большими ладонями ее хрупкие колени.

Вместе мы внимательно всматривались в ее лицо: мышцы окаменели, распахнутые под напряженными бровями глаза покрылись стеклянной коркой. «Она злится! — думал я облегченно. — Пусть психанет, пусть наговорит про Роба гадостей и отпустит обиду, разочарование и весь прочий негатив!..» Но я слишком рано расслабился… Сара попыталась вздохнуть — воздух застрял комом в горле! За этой неудачной попыткой последовала столь же провальная вторая! И третья! Громко всхлипывая, Сара задыхалась!.. Но наконец слезы хлынули из глаз, воздух заполнил легкие и вырвался из них сбивчивым воем… Не зная контекста, я подумал бы, что она заливается смехом. Рывками Сара прижималась грудью к коленям, плечи дергались, как и все тело. Отис обхватил ее обеими руками, сел с другой стороны, не отпуская от себя, и рыдающая взахлеб Сара прижималась виском к его груди, мяла рубашку у самого ремня, пока Отис гладил ее по спине, шепча нежности в тотчас обесцветившиеся волосы. Паникующий от неуемного женского плача, я не понимал, что Сара проливает слезы не по вине прозвучавшего откровения. Вернее… и по поводу него в том числе. Сильная, стойкая, переступающая через собственные слабости ради спокойствия дочки, Сара не позволяла себе выплакаться как следует слишком долго: сейчас она выпускала на волю годы одиночества, бóльшую часть которых Отис прозябал на работе и отдыхал в моей компании где угодно, но не дома; разочарование и вину за все часы, проведенные в чужих объятиях, утешающих совсем ненадолго; стрессы на собственной работе; волнения за Рину; переживание развода, о трудностях которого Роб оказался осведомлен больше, чем я или, уверен, сам Отис; обиды да боль от неудачных отношений и фиаско стремлений создать что-то новое, идти дальше с гордо поднятой головой…

— Прости!.. — прокричала она сквозь рыдания, прижавшись к Отису крепче. Она хваталась за него так, будто иначе погибла б на месте. — Прости меня!!! Господи… Я так виновата! Я заслужила!..

— Нет, — шептал он, убаюкивающе покачиваясь вместе со стонущей Сарой. Его голос был нежен, спокоен, что не отменяло явственнее разливающуюся по лицу боль. — Ты ни в чем не виновата, все в порядке…

— Виновата! Я ужасна, отвратительна!.. Я УМЕРЛА БЫ, ЕСЛИ Б УЗНАЛА, ЧТО ТЫ ТАК ПОСТУПАЛ СО МНОЙ ГОДЫ!.. Н-но после всех, с кем… после всего, что сотворила, я надеялась, что ты тоже! Это искупило бы меня хоть самую м-малость!.. Отис, мне так жаль! Господи!.. Прости меня!..

Я был испуган. Я сумел бы скрыть страх, если б на меня мчалось авто. Я смог бы притвориться храбрым, окажись я в клетке с диким зверем. Но там, на диване рядом с, кажется, умирающей от плача Сарой, я был до жути напуган… Я хотел встать и уйти. Я хотел зажать Саре рот. Хотел раздобыть как угодно транквилизатор и вколоть ей лошадиную дозу, только б она перестала разрывать сердца всем присутствующим, замолчала, отключилась!.. Отис был сильнее меня, как и почти всегда. Сдерживая грохочущую лавину эмоций, он продолжал успокаивать Сару, и шепот его постепенно сводил на нет ее полные муки стоны. Там, где с его рубашкой соприкасалось лицо жены, ткань потемнела от слез; дрожащие пальцы перестали комкать ее возле пояса, переместились на спину Отиса — под отрывистый шум затихающей истерики Сара обнимала его в ответ. Он не сказал, что прощает ее: не желал лгать. Проницательная женщина услышала бы фальшь в любом слове. Она понимала, многократные «прости» не исправят положение, не перелистнут заляпанную чернилами страницу для Отиса. Сара и не ждала услышать слова принятия, всего лишь искренне хотела передать раскаяние человеку, что десять лет был для нее не только супругом, финансовой опорой, отцом ее ребенка, но и самым близким другом…

— Может, вина?.. — неумело вставил я меж ее невыносимо пронзительных всхлипов.

— Д-да…

— Нет, — твердо отверг предложение Отис. — Сегодня никто не будет пить. Если желаешь, мы составим тебе в этот вечер компанию: посмотрим старую французскую комедию, ты съешь что-нибудь сладкое — тебе всегда помогало…

— Д-да, — уже расслабленнее кивнула Сара и утерла запястьем мокрый нос.

— Рина у себя?

— Сегодня и завтра ночует у мамы… — Сара встала с дивана, прикрываясь ладонью, и произнесла по пути в ближайшую ванную: — Есть фрукты и шоколад — вам принести на обратном пути?

========== Глава 31 ==========

Вот уже около часа гостиная была погружена в полумрак. На черно-белом экране, единственном источнике света, Луи де Фюнес неловко размахивал руками, выдавал одну выразительную эмоцию за другой, как и актер озвучания, и мы с Отисом, незаметно поглядывающие время от времени на Сару, были свидетелями того, как магия кино возвращает жизнь в измученное переживаниями тело. Сидя между нами по-турецки, на укрытых пледом ногах Сара держала вазочку с фруктами, политыми расплавленным шоколадом. Она отрывалась от телеэкрана лишь для того, чтобы не заляпать случайно плед, чайной ложкой надрезала банан или клубнику и, всякий раз шмыгая носом, отправляла лекарство на язык. Ее глаза были красными, но живыми. Волосы — спутанными, но лоснящимися, необычайно мягкими на вид. Пальцы — пока еще слабые, однако ложку с десертом держали необычайно уверенно! Мы с Отисом отказались от сладкого, и если он за годы брака, видимо, научился сопротивляться Саре, я подобным иммунитетом не обладал, так что она, игнорируя мое невнятное ворчание, пару раз сунула мне в рот бананово-клубнично-шоколадное нечто: до невозможного сладкую массу неудержимо захотелось запить крепким кофе, а потом еще и почистить им зубы да прополоскать рот.

Наши с Отисом пиджаки покоились на подлокотниках кресла (мы ведь рванули сюда прямо с работы); Отису пришлось снять еще и рубашку, заплаканную Сарой, и перед началом совместного просмотра хозяйка дома закинула ее в стиральную машину. Видеть Отиса в брюках и майке было крайне необычно, но не одна только новизна приковывала к нему мой взгляд. Телевизионные блики подчеркивали рельеф мышц груди и плеч, линии шеи и головы, чуть наклоненной вбок. У выреза майки я видел волосы — и зря Отис боялся! — это нисколько не отталкивало меня, наоборот, хотелось опустить ладонь на его кожу, устранить мешающую белоснежную ткань… Отис предельно мужественен, но этот факт не является для меня помехой. Как там однажды сказал он: «…мужчину за мужскую суть и ценят…»? Для проверки, понятное дело, я попробовал представить «объективно» красивого мужчину — кого-то из тех, по кому течет все общество в целом, непрерывно заглядывая знаменитости в рот, и испытал прилив неловкости, отвращения. Хвала Небесам, мужчины — все-таки не мое… Тогда в чем разница? Уставившись на экраностекленевшими глазами, я усиленно подумал об Отисе, и первым, что всплыло в памяти, была его улыбка, лучистый взор, направленный на меня. Тихий низкий смех. Похлопывание по плечу. Строгость лица, когда он по будням примеряет роль начальства, — и добросердечная снисходительность в зрачках…

Я — влюбленный идиот. Вот какая разница…

Тело начало затекать: я и в офисе насиделся сполна. Чтобы немного размяться, я сдвинулся к краю подушки, откинулся на спинку дивана, положив на нее руку. Отис сидел точно так же (я сразу и не заметил, что отзеркалил его позу, впустив желанного человека в свои мысли). За затылком погруженной в комедию Сары, периодически даже посмеивающейся как ни в чем не бывало, до моей кисти дотронулся жар, заключенный в кончиках пальцев Отиса. Я не подал виду, он тоже. Медленно мои пальцы погладили его в ответ, и в условный ход Отиса тепло поднялось к моим костяшкам. Наши ладони были направлены друг к другу — его накрывала мою — обоюдно тянулись к запястьям. В венах ускорился пульс. Отис облизал нижнюю губу, закусив; смотрел кино, но не видел ничего перед собою! — как и я… Через крепкий мосток из рук наши тела перестукивались сердцебиением поверх спинки дивана. Изредка Сара немного откидывалась назад, смеясь уже чище и искреннее, — ее пряди щекотали кожу, однако ничто не ощущалось так же ярко, как прикосновения Отиса… В какой-то момент я опустил веки и отдался ощущениям: да, они возбуждали, но в первую очередь даровали умиротворение, этакий семейный уют, который я успел позабыть со смерти мамы, давным-давно…

Сара отзывалась смехом на происходящее в черно-белом мире все реже. Комедия менее забавной не стала, и мы с Отисом заметили б это, если бы пребывали в реальности, а не в уединенных фантазиях. Ложка уже минут десять не кромсала остатки банана, металл быстро похолодел, лишившись тепла женской руки. Глубоко вздохнув, Сара съехала по спинке вбок и упала бы Отису на колени, но он вовремя придержал супругу за плечо. Наши пальцы отстранились от венистой кожи предплечий. Я выключил фильм стертой кнопкой на пульте, поднялся с дивана. Отис тем временем без малейшего звука переставил вазочку с пледа на тумбочку, бережно уложил Сару на освободившееся место, укрыл спящую, подоткнул плед, словно Рине одеяло.

Кое-как мы выбрались из сумерков гостиной. В прихожей был включен тусклый желтоватый светильник: его рассеянные лучи падали на ступени лестницы, ведущей на второй этаж, — и на наши куртки у двери… И плевать, что пиджаки остались приглядывать за Сарой в гостиной! Мы с Отисом были на распутье, причем вариантов жизнь предложила нам тройку.

Покинуть дом вместе, по дороге обсудить богатый впечатлениями вечер.

Уйти восвояси мне, а Отису остаться, не бросать Сару одну. Мне-то точно без него в этом доме делать нечего!..

Либо же…

С тоской, которую я — при всем желании не выглядеть жалко — все-таки не сумел запереть в сундук да отправить на дно Марианской впадины, я окинул взглядом верхнюю одежду, слабо сверкнул смертельно больной надеждой в сторону лестницы и остановил внимание на Отисе, уверенно стоящем между первым и вторым. Его не терзала дилемма: не моргая, он смотрел только на меня…

Либо.

Разделявший нас с ним широкий шаг я за мгновение сократил до пустоты. Пуговицы моей сорочки вдавились в торс Отиса через смявшуюся майку. Мы обхватили друг друга резко, громко! — ладони высекли звуки наподобие глухих шлепков по прикрытым тонкой одеждой бокам. Без всяких нежных «подводок», мы целовались с агрессией, присущей десятилетнему скрытому противостоянию наших характеров: кусали губы, сминая, будто бы силились поглотить своим языком такое же чувственное орудие пытки партнера. Запах Отиса вскружил мне голову! Я вдыхал не одеколон, почти полностью выветрившийся за беспокойный рабочий день; я чувствовал тяжелый аромат его тела, горящего в непосредственной близи от моего… Чистое безумие… Одна пятерня Отиса бойко переместилась на мою задницу. Не отрываясь от страстных лобызаний, мы попятились к лестнице с наивной верой в то, что физически сможем по ней подняться в таком положении. Первая же ступенька вернула нас с небес на землю: идущий вперед спиной Отис запнулся, словно в чужом, неизвестном ему по памяти доме, и медленно, без травм, но все же в сопровождении некоторой доли грохота мы повалились на ступени, уперлись в них локтями, по-прежнему находясь лицом к лицу, нос к носу. Я улыбался, мне было до жути смешно. Отиса же окутал туман желания: он прижался к моей шее, лава оставила на коже скользкий след!..

Из гостиной донеслось шуршание пледа, неразборчивый слабый голос Сары.

Мы замерли так же, как и лежали на лестнице, притаившись, посмотрели друг другу в глаза.

— «Ребенок проснулся»?.. — шепнул развеселившийся Отис.

— Принести ей «бутылочку»?

— Сегодня никто не будет пить, — лишь повторил он.

Мы вслушивались в периодические шорохи на диване, что не мешало нам продолжать подкидывать хворост в костер слишком долго сдерживаемых желаний. Отис первым погладил через брюки мой член: от основания повел рукой вниз, к головке, не остановился и обласкал бедро. В его действиях лидировала чувственность, в моих — очевидна была направленность на результат. Открыв молнию, я сунул руку в ширинку Отиса, дрочил ему, невзирая на белье, темнеющее — влажнеющее у головки.

В гостиной вновь воссоздалась тишина. Я потянулся губами ко рту Отиса, однако хмурящийся, несмотря на нарастающее удовольствие, он отстранился, поднял свинцовые веки и воззрел на меня.

— Что?..

— Кэм, ты уверен?..

— Я твой член в руке сжимаю — куда увереннее?

Я остановился, как только уловил изменение его настроя, но кисть из его брюк не вытащил, пока просто замер, искренне рассчитывая на продолжение. Без боли Отис стукнул лбом о мой лоб, покачал головой собственным мыслям.

— Если у тебя элементарный недотрах, Кэм, прошу, скажи мне об этом сейчас… Я ж напридумываю лишнего…

— Ты всерьез полагаешь, что я потянулся бы к абы какому члену из-за зуда в штанах?

— Нет… — беззвучно пошевелил он губами. Голос не хотел прорываться наружу, страшился не столько разбудить Сару, сколько потревожить тончайший слой льда, укрывающий от свистящего ветра уязвимость. Но все же Отис нашел в себе силы произнести: — Я до жути боюсь, что чем-нибудь секс тебе не понравится… Может, ты действительно сам не знаешь, чего хочешь, и охладеешь ко мне, как только мы закончим, — и я опять останусь в одиночестве, раздавленный такой болью, точно молотком выбили зубы!..

Отодвинувшись самую малость, я рассмотрел на его лице муку, достал руку из его брюк.

— Как далеко мне нужно зайти, чтобы ты наконец понял, что бояться подобного бессмысленно? Я никуда не делся на проклятом озере, хотя у меня был выбор: оставить тебя кормить рыб, а самому выпить за упокой и «утешить» овдовевшую Сару! — Я выпучил глаза театрально-злодейски, и губы Отиса растянулись в широкой улыбке. — Но я предпочел тебя, — вернулся я на тропу серьезности и печали, — и всегда буду выбирать тебя: жизнь подтвердила.

— Не дай Бог, ты ошибаешься… — проскользнула в его тоне сомнительная благодарность.

Мы поднялись со ступеней, крадучись, как грабители, взошли по лестнице. На этом этаже я узнал только дверь комнаты Рины и прошел, естественно, мимо нее — вслед за Отисом налево. Перед точно такой же дверью в конце короткого коридорчика он остановился. На мгновение я разглядел в этой мелочи непередаваемую символичность: дверь, которую мы должны открыть вместе — и никак иначе.

— У тебя презервативы есть?..

— Да, — кивнул я, — пара-тройка в бумажнике.

— Пара-тройка? — удивленно обернулся Отис. — Обычно люди один туда прячут на всякий случай.

— Ты вот, очевидно, не носишь ни одного; будем считать, что я по-дружески попридержал твою вещь! — Подойдя к Отису вплотную, я положил руку его на плечо. — Что за дверью?..

— Наша спальня… В смысле, теперь уже не наша, а только Сары… Это ужасно неправильно?..

— Она была готова принять, что мы с тобой съезжаемся, а такую мелочь явно переживет.

Я опустил дверную ручку со щелчком — и замер, дыша Отису в волосы. Он сам толкнул дверь, когда смелости начать новую страницу стало достаточно. Порог спальни мы перешагнули, вновь прижавшись друг к другу…

Отис захлопнул дверь мною, так уж получилось: толкнул на нее спиной, стиснув меня вокруг пояса обеими руками; оставалось понадеяться, что Сара не услышит как этого, так и многого-многого другого…

Звериная неудержимость просачивалась из подсознания в движения Отиса. Тяжелым рывком он сомкнул наши бедра — под моей спиной звякнула, качнувшись на комоде, ваза, и мне пришлось переть на Отиса, чтобы мы не уронили ее и кучу других вещей, занимающих настенные полочки утопленной в полутьме спальни. Сквозь легкий туманный тюль в комнату просачивался зыбкий звездный свет, но в нем отпала необходимость, едва мы достигли постели: Отис включил один из крупных торшеров. Одежда падала на пол. Пробуя снова и снова язык Отиса, вслепую я достал из кармана бумажник и оставил его на краю прикроватной тумбы прежде, чем позволить Отису стащить с меня брюки и трусы. Я плюхнулся на холодное покрывало, приподнялся на локтях. Мои ноги по-прежнему стояли на мягком ковре, на который опустились голые колени Отиса… Я знал, что так будет: в первый раз лидирующую позицию я отдам ему — этакая компенсация для того, кто дольше страдал.

Поднимаясь ладонями по моим разведенным бедрам, Отис по-змеиному надвигался — вел широким влажным языком по члену, упавшему на живот. Его непоколебимый взгляд глаза в глаза был самым пошлым, что я когда бы то ни было знал — до последующих событий начавшейся ночи. Я не мог отвести взор — Отис подчинял, перехватывал над телом контроль. С бедер его руки «перешагнули» к моим напряженным кистям, накрыли их с силой, в то время как Отис без спешки впервые засасывал член, попутно вскользь дразня головку языком. Его хватка поверх моих пальцев создавала видимость позволительного, желанного насилия, и хотя роль его жертвы отчего-то распаляла, ее полная противоположность возбуждала куда больше: запрокинув голову с рыком, полным блаженства, я оторвал поясницу от покрывала, частыми мелкими движениями имел Отиса в рот. Когда я увлекался сверх всякой меры, он отодвигал голову назад, чтобы член не проскользнул в глотку. Сумасшедшее удовольствие доставляла одна только мысль о том, что это — жар его рта, не говоря уже о физической стороне ощущений! Освободившись от проявления моей решительности с мокрым причмоком, Отис принялся вылизывать мне яйца. Я обронил громкий восклик «О черт!», упал лопатками на постель, машинально раскинул ноги, и Отис, нежно придержав мошонку, обласкал языком еще и промежность.

— Это… очень хорошо! — выдохнул я в потолок.

— Обязательно к этому еще вернемся, — довольно пообещал он. Загремел выдвинутый ящик тумбочки. Оттуда Отис выудил небольшой пластиковый флакон. — Но давай перейдем к основной цели, пока что-нибудь нам не помешало.

Без лишних отсрочек я передвинулся на середину кровати, перевернулся на живот. Вес Отиса прижал мои бедра к покрывалу. Впервые настолько близко другой мужчина был ко мне, тем более когда оба мы — нагие… Я действительно собираюсь преступить черту?.. Волнение на грани страха клокотало в груди; словно ребенок перед уколом, я стремился отвлечься беседой, пусть пустой, сотканной всецело из очевидностей! — любые слова не были столь пугающими, как тишина…

— Лубрикант? — лежа оглянулся я — и судорожно сглотнул. Я знал, что Отис, совершенно голый, сидит на моих ногах, но «быть в курсе» и «увидеть» — абсолютно разные вещи. Я сам дивился заполнившей сознание мысли, но — он был прекрасен… Всякий мускул, кожа, волосы, сильное тело…

— Массажное масло, — ответил Отис, выдавливая прозрачный гель на кончики пальцев, — но суть та же.

Он отбросил к изголовью пузырек, и я постарался побороть второй приступ тревоги новой порцией болтовни:

— Мне подложить подушку под живот?..

Свободной рукой Отис бесстыдно раздвинул мои ягодицы. Я поморщился прохладе очертивших сфинктер пальцев…

— И без подушки получится.

…Может, все же стоило дать ему утонуть?.. Моя усмешка таяла; скользкие пальцы с нарастающим нажимом растягивали анус, входили по очереди все глубже и глубже, быстрее, без перерыва. Отис еще не уделил внимание простате, а я уже кайфовал, подложив руки под подбородок. На такой массаж я сходил бы еще как минимум пару разков…

Второй рукой он раскрыл мой бумажник. Смазанные пальцы замерли внутри меня, Отис хмыкнул, и я понял, на что же именно упал его взгляд. В кошельке из пластикового «окошка» глядели мы с Отисом. Фото было сделано лет пять назад, а то и больше. На фоне стенки с зацепами для скалолазания мы, одетые в спортивную форму, стояли с двух сторон от тренера — невысокой молодой блондинки с манящим крепким бюстом, частично выглядывающим из тесного топа. Да, девушка была красива, жизнерадостна и сексуальна, но эта фотография мне дорога не потому. Она оживляет воспоминания о потрясающем отдыхе с Отисом. И на этом снимке у него от улыбки появились морщинки возле глаз — доброе лицо харизматичнее некуда…

— В боковом кармашке, — косвенно поторопил я Отиса, и он достал презерватив. По вине его затянувшейся прелюдии теперь, без пальцев, нутро ощущалось неприятно пустым, однако это ненадолго…

Облаченный в латекс член надавил на расслабленные мышцы. Я прикрыл глаза, стиснул покрывало. Головка входила неглубоко — мягко двигалась назад — вновь вперед, на этот раз дальше. Так, с неприлично приятной заботой, Отис засаживал мне глубже с каждым толчком. Дыхание у нас обоих становилось тяжелее и громче. Спиной я почувствовал грудь Отиса, шеей — его шевелящиеся губы:

— Все в порядке?..

— Да… Не думал, что скажу это, но продолжай, черт тебя дери…

— Последнее сейчас актуально в отношении тебя, Кэм, — хрипло рассмеялся он, лишь наращивая темп.

Он вжимал меня в матрас, навалившись всем телом. Член входил до предела, неразмашисто и быстро. От частых низких стонов пересохло во рту. В какой-то момент Отис отстранился. Заведя мои руки за спину и потянув за них, он поднял меня, заставил тоже встать на колени — и опять приник животом к моей пояснице, плечами — к плечам. Его горячие ладони держали меня за бока, мои — мяли кожу его запястий. Член яростно вбивался мне в задницу; я не позволял себе мастурбировать — боялся забыться и кончить: мы не двадцатилетние юнцы, наш секс должен быть вывереннее, как танец. Отис, что неудивительно, понимал меня без слов, сам на моем месте сделал бы тот же выбор. Из мужской солидарности, а может, по причине длительного воздержания, он кончил, не растягивая действо дольше, чем на десяток минут. Пытаясь отделаться от проскальзывающих в выдохах полустонов, я повалился предплечьями на покрывало. Отис осторожно вытащил член — тотчас у меня по спине побежали предупреждающие мурашки, и, бросив краткий взгляд из-за плеча, я усмехнулся наивному ступору партнера.

— Вижу на тумбочке коробку бумажных носовых платков, — указал я кивком направление. — Заверни презерватив.

Отис скованно последовал совету, отправил бумажный ком в миниатюрную прикроватную урну. Его стеснение меня раззадоривало, а крутящийся на кончике его языка вопрос сподвиг пояснить:

— Обычно к анальному сексу подготавливаются определенным образом, но, основываясь на бородатых похабных анекдотах, могу сделать вывод, что в прямом смысле олдфаги не уделяли внимание таким мелочам.

— Для тебя это проблема?.. — выпалил встревоженный Отис, и я перевернулся набок, подперев висок кулаком.

— Мне все равно: секс в принципе мокрая — в чем-то грязная штука. А для тебя — проблема?

— Нет.

— Вот и отлично, сэкономим массу времени и сил перед любым последующим сексом. Но не платки Сары сегодня.

Планы на достигнутом не прекращать нашу связь Отиса успокоили, последняя реплика развеселила, что стало заметно по его ломаной улыбке. Приближающимся утром — после всего, что я задумал сотворить с ним, — Отис будет увереннее в себе и моем желании не быть для него только другом?.. А через неделю, месяц или год?.. Когда глубокий след от многократных измен сотрут набегающие на берег волны? Смогу ли я доказать, что так с ним ни за что не поступлю?..

Присоединившись ко мне на безбожно помятом покрывале, Отис вложил в мои пальцы пузырек массажного масла — простое, короткое действие заменило менее точные, сложно подбираемые слова. Лежа вплотную друг к другу, мы размеренно целовались, оба изучали тело любовника то одними подушечками пальцев, то всей пятерней ведя по раскаленной коже, смазывая редкие капли пота. В этом я зашел куда дальше Отиса, ведь мне тоже необходимо было немного его растянуть: смазка клокотала от слаженной работы моих пальцев у него между каменными ягодицами — я намеренно разрабатывал зад Отиса громче, потому что меня возбуждал этот звук. Как и едва различимое, но все-таки слышимое скольжение языка по языку — смешение слюны; как и шорох покрывала под незамирающими надолго телами; как и шум дыхания, пульсация крови в висках, постепенно нарастающие удовлетворенные постанывания Отиса… Вскоре я терся уже о его снова вставший член, обмолвился, нависнув над Отисом и тем самым попросив его повернуться на спину:

— А ты очень легок на подъем…

— Потому что это ты… — ответил он, подчиняясь. Его расслабленные руки лежали возле разметавшихся волос, глаза были мутными, довольными, как у наевшегося до отвала кота, и пусть в тот момент Отис не улыбался, за его разморенным лицом я видел те же эмоции, что и на снимке в бумажнике…

Подушка нам все же пригодилась: Отис приподнялся, когда я подсунул ее ему под копчик. Надорванная зубами упаковка презерватива присоединилась ко второй такой на ковре. Я входил без лишней жестокости, но одним непрерывным плавным движением. Отис задерживал дыхание, точно это могло побороть давящую боль. Мышцы его торса напрягались, их черты становились выраженнее, особенно на ребрах, куда мне сразу захотелось кончить — любоваться тем, как капли спермы заполняют ложбинки, ищут путь по животу… В моем исполнении проникающий секс был кинематографичен, рывки бедер — пластичны. Я овладевал Отисом с отдачей, страстью — эгоизмом, приносящим наслаждение в том числе и ему. Его разведенные ноги я закинул на свои плечи, держался за них, делая каждое движение резким до хриплого стона Отиса — слушать хотелось часами напролет… Опустившись на него, облизывающего высохшие губы, я заключил лучшего друга в жаркие объятия, трахая его задницу только быстрее. Подрагивающие ноги Отиса скрестились у меня за спиной, ладони до белизны кожи впились в лопатки: он не желал отпускать меня так же сильно, как и я его! Никогда прежде мне не доводилось встречать в сексе такую предельную телесную откровенность! Отис был неотразим, однако даже не думал об этом: он не играл на образ, не старался произвести впечатление. Он, элементарно, был собой, физически любимый человеком, представляющим для него куда больше, чем просто путь к удовлетворению.

Ему незачем было сдерживаться, и отказываться от экстаза Отис разумно не стал. Прикрыв глаза, он дрочил, приближаемый к оргазму моими частыми толчками. Я же отступал от той сияющей черты небольшими шажками, желая заставить Отиса кончить, пока я имею его. Сквозь стиснутые зубы взвился к потолку громкий стон! Из-под размывающегося в движении кулака Отиса на живот и низ груди стала выплескиваться сперма, и это зрелище настигло меня опустившейся на разум блаженной темнотой! Мы кончили практически вместе — и впервые я был настолько сильно рад такой красивой развязке. Мы дышали в унисон, избавлялись от космической пустоты в умах в паре.

Бумажный платок и резинка отправились в урну; Отису я протянул коробку с тумбочки, чтобы он мог стереть семя прежде, чем оно оставит пятна на покрывале. Развалившись поперек кровати рядом друг с другом, мы приводили пульс в норму — чтобы через мизерный временной промежуток снова сорваться и прикоснуться к любовному трофею, коим каждый из нас стал — и был искренне осчастливлен этим! Не сговариваясь, мы, очевидно, ввязались в пари «Кто кого переплюнет в развязности?» Мы сосали друг другу одновременно, вольготно заняв постель целиком. Я ласкал языком Отиса, стоящего передо мной в коленно-локтевой, припавшего лбом к покрывалу: он прогибался сильнее в спине, приглушенно просил еще облизывать его анус… Последнее, что мы делали перед заглянувшим в окно рассветом, — Отис рукой помогал мне кончить, скоро вгоняя мне в задницу пальцы по самые костяшки, пока я, на последнем издыхании сдерживая бессвязный поток мысли, посасывал его мошонку, вырисовывал по яйцам восьмерки языком. Никогда я не получал такого морального удовлетворения от секса! Я не думал о собственном комфорте, как и об ощущениях партнера: моя голова всю эту ночь была пуста, я интуитивно считывал чувства и желания Отиса, действовал по наитию, словно не существовало больше английского языка, лишь прочная нить понимания тянулась от тела к телу.

— Завтра все будет болеть, — улыбнулся Отис с соседней половины постели. Мы не одевались, не укрывались — без сил развалились поверх крупных складок покрывала.

— Уже «сегодня», — поморщился я разгорающемуся солнечному свету. Торшер по-прежнему был включен, но тянуться к его шнурку никто не хотел: слишком сложная задача, слишком большой расход энергии…

— Не уверен, что смогу проснуться в ближайшие тридцать часов…

— Напоминаю: Сара внизу.

— Кэм, приключись пожар — я не встану, что уж о Саре говорить.

Я душевно рассмеялся, но эти негромкие придыхания стали сплошь наигранными, стоило солнечному лучу отразиться золотым блеском на безымянном пальце Отиса. Совершенно ничего ведь незначащая мелочь, а неизменно не дает мне покоя…

Комментарий к Глава 31

Цитата из сети, чтобы объяснить двусмысленность, озвученную Кэмом, если вдруг вы ее не поняли:

“<…> при буквальном прочтении old fag может означать «cтарый педик», но фактически фаг/fag в имиджбордовом сленге используется как синоним слова «фанат» <…>”.

========== Глава 32 ==========

Обычно просыпаясь после пьянки, я помнил больше, чем в заставшее меня утро или, быть может, мучительно ясный день. Преодолевая номинально висящий тюль, солнечный луч выжигал мне оба глаза через веки. Я прикрыл лицо тыльной стороной ладони, попытался добраться до осознания, где я нахожусь, но сделать это было так же непросто, как оглядеться: из-за солнечного выстрела по сетчатке я видел яркое пятно, закрывающее бóльшую часть обзора. Но постепенно оно таяло; с пустотой в голове я изучал обстановку чужой спальни, приподнявшись на локтях. Край тонкого одеяла прикрывал лишь пах и бедра, зато Отис, спящий по-соседству, укутался по горло, размеренно посапывал в подушку. Воспоминания о прошедшей ночи накатывали страстными волнами, и стремление сбежать от труднопреодолимой неловкости нашептывало треснуть Отиса по взъерошенному затылку, обращенному ко мне. Однако вместо этого я откинулся обратно на подушку, зажал лицо обеими руками. Я и Отис… Я — и Отис!. Подумать только… Беззвучно я рассмеялся в ладони, поспешил покинуть постель. Ни матрас, ни пол не скрипнули; крадучись я обошел кровать, надел то, что оставил вчера на полу, мятое, но чистое — относительно чистое, после рабочего-то дня. В урне снежков из салфеток было на порядок больше: ах да, мы ведь на том не остановились — топлива хватило еще на пару-тройку взаимных забав…

Точь-в-точь сбегая после «секса на одну ночь», я на цыпочках вышел из спальни, бесшумно — заботливо притворил за собой дверь. Из кухни доносилась тихая фоновая музыка и незнакомые женские голоса, оказавшиеся вещающими с экрана планшета актрисами. Будучи на первом этаже в гордом одиночестве, Сара выглядела понурой, эмоционально усталой — я поймал ее с поличным, украдкой выглянув из-за угла. Уставившись в планшет, она жевала овощной сэндвич с белым хлебом, не столько погружалась в наигранные сериальные диалоги, сколько пребывала в собственных мыслях.

Будто заглянувший в учительскую школьник, я трижды стукнул костяшками по дверному косяку.

— С добрым утром…

Сара испуганно вздрогнула, оставила недоеденный завтрак возле планшета, прикрыв губы ладошкой. Сперва я решил, что она не совладает с эмоциями, расплачется, как вчера, но морщинки возле ее глаз были другими: Сара не собиралась рыдать — она давилась от смеха! Словно уворачиваясь от пули, она резко спряталась за дверцу холодильника; ничего с холодных полок не брала, искусно делала вид, что изучает ассортимент.

— При…вет, Кэмерон… — сквозь пальцы, по-прежнему прижатые к лицу, поздоровалась она. — Завтрак будешь?.. Могу бекон поджарить… яичницу… сосиску…

— Нет, спасибо, — глупо ухмыльнулся я, — одну я вчера уже попробовал…

С рокочущим хохотом Сара опустилась коленями на пол, держась слабеющей рукой за дверцу. Подыгрывать ей не было нужды — она все знает! Потому я, посмеиваясь собственной пошлинке, облокотился на столешницу в ожидании, когда же Сара отсмеется и утрет выступившие слезы. Она не торопилась вставать, оглянулась в беловатом зареве подсветки холодильника, умиленно подняв брови.

— Поняла? — опередил ее я. — Увидела? Или услышала?..

— Третье. Сложно было пропустить мимо ушей: наверху — вы будто кортиками друг друга по очереди закалывали, — снова рассмеялась она и, поднявшись, захлопнула холодильник. Солнечная улыбка Сары согревала меня, в памяти красиво сгорали фотографии ее вчерашней боли.

— Прости. Мы не должны были в чужом доме…

— Ой, да какой это чужой дом, — махнула она рукой, — не для Отиса, а ты — с ним.

— Да, «с ним» — похоже на то, — удовлетворенно просмаковал я эти два слова. — Но ты-то как?..

Пытаясь потянуть время, Сара утрамбовала за щеку остатки сэндвича, долго, задействуя мимику будто в немом кино, жевала и, наконец, развела руками без толики притворства.

— Вчера я была разбита, Кэмерон, не скрою… Но не столько из-за новости о Роберте, сколько по вине ударившего по затылку бумеранга: столько лет я считала Отиса виноватым в возникновении холода в наших отношениях, тебя — ответственным за разрушившийся брак, но вместо того, чтобы обвинять всех вокруг и успокаивать совесть ролью жертвы, мне нужно было за своими поступками следить. Нет, я не оправдываю Отиса, — поспешила добавить Сара, — он многое делал неправильно: замыкался, сбегал, а ведь нам необходимо было проводить время вместе, дабы оставаться родными людьми. Но какие бы у меня ни были причины, последние крупицы доверия, а вместе с тем и этот брак, уничтожила я… поддавшись слабости, найдя причины для принятия «утешений» со стороны… Когда вы вчера рассказали мне о Роберте, услышанное задушило меня дежа вю! Я вспомнила, как Отис в офисе признался в чувствах к тебе, пока мы спорили об условиях развода, свой ступор — и отца, Царство ему Небесное, который так и не смог жить открыто!.. И это все навалилось на меня, раздавило… Да, мне очень понравился Роберт, но что теперь сделаешь… Я смогла пережить каминг-аут отца моего ребенка, с которым прожила более десяти лет вместе, а тут — очаровательный партнер на — всего лишь! — одном свидании…

Сара умолкла, глядя на усыпанную хлебными крошками столешницу с мягкой полуулыбкой: ей было тоскливо, досадно — одиноко, но в то же время выглядела она посвежевшей, ведь вчера освободилась от тяжкого бремени — высказала Отису все, что утаивала даже от себя самой.

— Может, — предложил я, — ты отдохнешь, досмотришь серию, а уже я приготовлю нам с тобой завтрак поосновательне-ПЧХИ!

— О-о-о нет, уж лучше я, — непринужденно рассмеялась Сара, — а то еще чихнешь на сковородку! И имей в виду: Отис всегда во сне забирает одеяло, поэтому у нас их было два.

***

Мне нравился наш «офисный мирок»: псевдодружеские беседы в курилках и комнате отдыха, ни к чему не обязывающий флирт — поднимающий настроение, помогающий скинуть груз усталости с затекающих плеч. И все же впервые я с настолько громадной охотой рвался на работу! — после уикенда, начавшегося в одной постели с Отисом.

Первый день мы провели втроем: после того, как Сара позволила мне принять у нее дома душ, а одежда постиралась и высушилась, мы с Отисом сводили Сару в ресторан — болтали о будничных глупостях легко и непринужденно, словно всех нас связывала десятилетняя дружба. Никакой ревности в прошлом, никаких неудавшихся браков с нехваткой заботы и многолетними изменами. В те несколько часов, что мы просидели за столиком, я будто вернулся в университетские годы, ощущал себя невероятно молодым и счастливым!

В воскресенье я занимался своими делами. Мать Сары привезла Рину домой, и этот день бывшие супруги посвятили дочери. Вечером мне на телефон пришли несколько снимков, на которых Рина обнимала родителей, напяливала на Отиса обруч с ушами тигра, купленный, очевидно, во время похода в зоопарк, хвасталась мороженым — за минуту до того, как проглотила его чуть ли не целиком. Вдогонку Рина отправила СМС с приглашением на семейный ужин в ближайшую пятницу — первая и, вероятно, единственная женщина в моей жизни, которой я вряд ли смогу отказать.

И вот наступил понедельник!..

В холле я заметил в лифте знакомый затылок, промчался до кабины, громко топая по кафельным плитам, и в последний момент протиснулся меж закрывающихся дверей. Кроме нас, тут никого не было, однако Отис упорно игнорировал меня, уставившись на заднюю стенку лифта. Долго сверлить недоуменным взглядом его левое ухо я не смог: «Не понимаю, что происходит, но раз ты усиленно избегаешь меня, заявить о себе как можно громче — моя прямая обязанность!»

— Я тут вчера думал-думал и в итоге нашел идеальный вариант, — заговорил я, скрестив руки на груди. — Представь нас в лесбийской позе «Ножницы», только тот, кто будет сверху, повернется спиной к другому: тогда мы сможем трахать друг друга одновременно.

Глаза Отиса остекленели. По-прежнему стоя ко мне боком, он тяжко вздохнул и разомкнул губы:

— Ну, в общем, ты слышала. Я тебе позже перезвоню, — и через секунду, кивнув, Отис нажал кнопку на гарнитуре, вытащил ее из правого уха и сердито утрамбовал в карман пиджака. — От Сары тебе привет…

— Я не видел, что ты… — тщетно борясь со смехом, выдавил я. Руки с груди переместились на живот, сотрясающийся от рвущегося наружу хохота.

— А если бы Рина со мной говорила?!.. Ох, Кэм-Кэм-Кэм… — смягчился он, едва двери лифта разъехались в стороны.

— Зато я полон свежих идей!

Покинув лифт, мы гуляючи шли по родному этажу — мимо одноликих серых перегородок и просветов между ними; мимо коллег, желающих доброго утра и сонно занимающих рабочие места. Впереди, у стола секретарши, я приметил единственного на всем этаже человека, променявшего деловой стиль одежды на будничный. Отис погрузился в кипу отчетов, которые ему умудрился сунуть в руки кто-то по пути, так что я сдержанно попрощался с ним и направился вперед, тогда как Отис, не отрываясь от изучения цифр, свернул в офисный лабиринт.

Ларри дружелюбно улыбался секретарше, в поисках перебирающей бумажки: надо думать, Ларри явился в офис за документом, связанным с его больничным. Стоял он чуть согнувшись, опершись предплечьями на стол да перенеся вес на здоровую ногу. Травму выдавали почти незаметные бинты, подменившие носок.

Секретарша вытащила нужный листок из стопки прочих, насупленно осмотрела его с двух сторон и, извинившись, убежала к начальству вместе с документом. Ларри только-только начал поворачиваться, чтобы скоротать минуты ожидания за изучением утреннего офисного улья, — и вот он я, подоспевший точно в срок.

— О… — поморщившись от боли, но вовсе не в ноге, обронил Ларри. — Доброе утро…

— Доброе. Как самочувствие? — кивнул я его кроссовкам.

— Более-менее… Скоро вернусь на работу… Надеюсь. Дома… тоскливо…

— М-да, могу понять… — Разговор совершенно не клеился: нас словно под дулами автоматов заставляли обмениваться словами, и я предпринял последнюю попытку, положился на искренность: — Слушай, мне… мне жаль, что так получ…

— Не надо, пожалуйста, — выпалил Ларри с вымученной улыбкой на губах. Сам того не замечая, он хмурился, потому доверия эта наигранная веселость не вызывала совсем. — Не нужно извинений…

— Но мне правда…

— …Кэмерон, не делай меня еще более жалким…

Я захлопнул рот, будто получив пощечину.

…А чего я, собственно говоря, ожидал? Что Ларри ответит мне: «Конечно, Кэмерон! Какие проблемы!», расскажет в довесок, что обрел истинное счастье с кем бы то ни было?.. Это не сказка, а реальная жизнь — и здесь зачастую удача одного означает невезение другого…

Я не знал, что еще могу сказать; тяжеленный камень давил на грудь, но я не в том положении, чтобы жаловаться: Ларри — жертва обстоятельств, вот кому на самом деле сейчас нелегко. Так что выпрямив спину и расправив плечи, я протянул Ларри руку, и он с горьковатой усмешкой пожал ее.

— Скорейшего выздоровления, — от души пожелал я.

— Спасибо…

Вовремя вернулась секретарша, вовлекла Ларри в обсуждение каких-то формальностей, а я просто ушел, молча, не унижая больше чужое достоинство.

На душе было гадко, слякотно, сыро. Я тянулся к теплу! — и самым большим костерком для меня было воспоминание о любимом баре и Отисе, сидящем за одним столом со мной. Посему вместо того, чтобы занять уже свое офисное кресло, в итоге я остановился перед столом друга-начальника. Что, теперь еще и любовника?.. Как же много ролей…

— Пойдем в «Четыре рюмки»?

Отис со смешком поднял на меня глаза, отложил отчет.

— Кэм, ты не офигел? Мы только что пришли — поработай хотя бы немного.

— Блин, да не сейчас, естественно! Вечером.

Он сцепил пальцы в замок, вновь мелькнул блик по ненавидимому мною золоту.

— Я думаю, теперь нам не обязательно идти в бар и напиваться, чтобы провести друг с другом время, — осторожно ответил Отис, избегая моего пристального взгляда.

— Тогда ко мне?..

— Только после того, как ты избавишься от дивана, на котором тебе отсасывал Ларри, — отчеканил он, к моему удивлению, и снова зарылся в бумаги.

— О как! Мне отказываться от всей мебели, на которой у меня случался секс? И кровать выкидывать? И душ, и стол! И полы заменять: я много женщин к себе водил!..

— Вот поэтому ноги моей больше у тебя и не будет. Есть другие предложения?

Я задумался всего на мгновение, не плел новую мысль из волокон идей и желаний, а подобрал уже существующую:

— Давай жить вместе?..

— Что?.. — оторопел Отис, и отчет выскользнул из его пальцев, благо до стола расстояние было ничтожным.

— Ты ведь еще не решил свой жилищный вопрос? Так давай переедем вместе — туда, где не будет ни одной поверхности, на которой я бы занимался сексом черт знает с кем…

— Кэм, ты… не хочешь этого. Сара заложила в твою голову идею своим предположением о нашей большой новости — и ты за нее ухватился…

— Опять двадцать пять! — всплеснул я руками. — Хоть в какое-то мое самостоятельное решение ты можешь поверить?!.. — Черт, мы это уже проходили: так я его переубедить не смогу… — Хорошо, допустим, что это временная блажь! — произнес я, выставив ладони перед собой, как если бы сердитым недоверчивым взором Отис был способен меня застрелить. — Но попробовать-то нам ничто не мешает, верно?

Секунды капали. Отис жевал язык; я ждал, когда же лед тронется, погребая бурлящий внутри вулкан тоннами пепла. Наконец, пальцы Отиса по очереди постучали по засыпанной бумагами столешнице — отразили степень загрузки его ответа.

— Чтобы… потом не жалеть об упущенной возможности?.. — уточнил он.

— Именно!.. Но надо будет купить второе одеяло, — издевательски обмолвился я.

— Консультировался с Сарой? — кисло осведомился Отис.

— Испытал на своей шкуре в нашу первую совместную ночь.

Я готов был придумать еще несколько юморных выпадов, лишь бы не приниматься за работу — да и улыбка Отиса согревала одеревеневшие после разговора с Ларри руки… как вдруг в кармане зазвонил телефон. Отис попытался вернуться к отчету, но я присел на край его стола, потеснив карандашницу. Взволнованный женский голос спросил, где я — в пути или уже на работе; могу ли сейчас говорить.

— Да, я уже в Отисе… В ОФИСЕ! — влет поправился я под негодующим взглядом начальства.

Динамик надрывался практически без пауз, и чем больше слов я слышал, тем реже кивал — застывал, покрывался ледяной коркой. Сперва Отис тщетно силился вслушаться в речь моей собеседницы из любопытства, но опешивший я не на шутку встревожил его. Отис не смог усидеть, встал с кресла, склонился ко мне, опираясь ладонями на помявшийся отчет.

— Э… да… — безэмоционально ответил я и повесил трубку.

— Кэм?.. — окликнул меня Отис, осторожно коснувшись окаменевшего плеча. — Кэм, кто звонил?..

— Отис… — позвал я его, уставившись в проход между перегородками.

— Да?..

— Никки звонила… Результаты анализов пришли раньше… Отис, — обернулся я, и кончики наших носов почти встретились. — У меня будет сын…

Комментарий к Глава 32

Следующая глава станет заключительной.

========== Глава 33 ==========

Некоторое время спустя…

В просторном светлом зале ожидания сидели только мы: я, Сара, Отис и Рина. Последние двое заняли мягкий диван под заполненным янтарем окном: Отис лежал, заключив в объятия дочку, увлеченно показывающую ему что-то на экране телефона. Изредка Отис встревоженно поглядывал в мою сторону, целовал Рину в макушку, поддерживал с девочкой разговор вполголоса, но даже их тихие слова отдавались эхом — как и мое сердцебиение…

Пульс не был учащен, однако со всяким сокращением сердце словно падало на дно глубокого темного колодца — карабкалось наверх, оставляя кровавые следы на грубых сырых каменных стенах! — и когда свет солнца проливался на него, когда казалось, что вот она — свобода! — следующий удар настигал его и сбрасывал обратно в темную ледяную воду…

Я сидел на стуле, вжимая ладони в колени. Свободных комфортабельных кресел вокруг было предостаточно, можно было также разместиться на еще одном диване, но мне нужна была опора — поэтому жесткий стул, простая деревяшка. Сейчас как никогда кстати пришлась бы поддержка Отиса… Вот только его внимание принадлежало Рине. И это правильно! Я уже это понимаю, хотя сам пока еще не…

Громко проглотив последнее слово, я поднял глаза на круглые настенные часы. Надо же, прошло всего ничего с того момента, как мы приехали по первому же звонку Никки… Ее, наверное, еще не закончил осматривать врач, а я уже весь на нервах; что тогда будет, когда это начнется?..

— Все будет хорошо, — улыбнулась сидящая справа Сара, накрыла мою руку своей, и к ее нежной ладони прижалось мое серебряное кольцо. — Вы с Никки ходили на занятия для беременных, вы читали книги, смотрели фильмы…

…да уж, тот кровавый ужас не забудешь…

— …так что вы справитесь! Никки, конечно, придется потрудиться значительно больше, чем тебе, но все в результате будет в порядке! С ним все будет в порядке, Кэмерон.

— Спасибо, — нервно дернулись мои губы в подобии улыбки.

— Думай о приятном, — обернулся Отис. — О том, сколько прекрасных моментов ожидает тебя в ближайшем будущем. Кстати, согласно традициям, по возвращении ты получишь большую кубинскую сигару!

— Эта фраза была бы шедевром, если бы ты был кубинцем.

Сара громко прыснула, Отис сверкнул широкой улыбкой. Только Рина, нежно зажатая между отцом и задними диванными подушками, села и недоуменно посмотрела на меня.

— Я не поняла…

— Вот и отлично: это гадкая шутка.

Стряхнув озадаченность, Рина тоже наградила меня сердечной теплотой:

— Ты станешь отличным папой, Кэмерон! Ты — классный!

— Это ты классная!

И, смеясь, она улеглась обратно Отису на плечо.

Долго эта идиллия не продлилась. К моему счастью! — ведь я так устал от ожиданий. Все эти месяцы, с того рокового телефонного звонка, я ждал… Пора уже, наконец, познакомиться с маленьким человечком, лишившим меня душевного покоя! И врач, театрально распахнувший двойные двери и ворвавшийся в помещение, был, похоже, того же мнения. Приземистый мужчина в возрасте с косматыми седыми бровями, он говорил с четкостью диктора и сталью военного.

— Кто вы все?! — громыхнул он, явно не ожидающий встретить здесь столько людей.

— Он, — ткнула в меня пальцем Сара, — отец ребенка!

— А Вы сами кто?

— Бывшая жена нынешнего мужа отца ребенка.

— Что?.. — вконец опешил врач.

— Это она про меня, — махнул ему Отис, а Рина задорно рассмеялась:

— Какой-то сумасшедший дом!

— Так, — глубоко вздохнул доктор, отчаявшись разложить все по полочкам, — нынешние и бывшие мужья и жены, вы все остаетесь здесь, кроме отца ребенка, который идет со мной.