Робинзон из-под моста [Сергей Анатольевич Панченко] (fb2) читать онлайн

Сергей Панченко Робинзон из-под моста

Надо ли печалиться по тому, за кем Смерть пришла раньше, чем это, казалось, должно произойти? С одной стороны, все мы там будем. Будут даже те, кто откроют первую страницу этой книги, но не доживут до последней. Печально это, или такова природа? Все мы прозябаем на остановке под названием «ЖИЗНЬ» в ожидании своего автобуса под названием «СМЕРТЬ». Свое ожидание мы разбавляем делами, клепанием новых пассажиров, развлечениями, и со временем все чаще смотрим на дорогу, на которой должен появиться наш автобус. А что может быть печального в том, что за Вами неизбежно приедет тот самый автобус? Отнеситесь к этому с иронией и пониманием, не портите себе ожидание.

Если Вам показалось, что я пытаюсь Вас напугать с первого абзаца, то Вы ошибаетесь. Я всего лишь говорю правду, потому что не могу поступить иначе. Почему я это делаю? Об этом Вы узнаете ниже, если только первые строчки не заставили Вас суеверно закрыть книгу и переключиться на более веселые мысли в ожидании своего автобуса по имени…

В возрасте пяти лет, когда ты полностью зависишь от родителей, очень страшно потерять кого-то из них. В этом возрасте ты воспринимаешь их, как большую часть вселенной и понимаешь свою зависимость от них и крепкую любовь к ним. Потерять мать в этом возрасте очень страшно. У матери все началось с легкого подкашливания, быстро переросшего в сильный кашель. Отец отвез ее в поликлинику, где врачи поставили диагноз — воспаление легких, и назначили кучу лекарств. Они совершенно не помогали, а мать теряла жизнь на глазах. Моя детская интуиция чувствовала неотвратимость приближающегося автобуса по имени «Смерть». Я плакал по ночам в подушку, совсем перестал выходить на улицу играть с друзьями. На душе было тоскливо, холодно и одиноко. Отец весь день был на работе, и только его голос по телефону немного успокаивал меня.

Мать увезли в больницу, где продолжили лечение от пневмонии. Я хорошо помню тот ночной звонок, когда оборвалось мое сердце. Отец взял трубку, а я уже знал, что ему скажут. От страха я свернулся под одеялом в клубок, упершись головой в колени.

— Хорошо, да, я дам письменное разрешение. — Сказал отец в трубку бесцветным голосом.

Немного позже я узнал, что разрешение от него требовалось для вскрытия маминого тела. Вскрытие установило, что диагноз был поставлен матери неправильно. У нее не было воспаления легких. У матери было редкая легочная саркома, съевшая ее здоровье за один месяц.

После девяти дней отец запил. Я хорошо помню его, сидящего за столом. Рядом с ним начатая бутылка водки и стакан. Отец размазывал сопли и слезы по лицу, всё время повторяя: «Ошиблись, суки! Ошиблись они! Не ошиблись, а соврали! Тянули время, а мы могли бы в Москву ее увезти, там бы ее вылечили!»

Привыкнув по-детски доверять словам родителей, я поверил отцу, что мать можно было бы вылечить, и что смерть ее стала результатом вранья докторов. Я приобрел редкий комплекс, крепкий как алмаз, и неподвижный, как атом при абсолютном нуле. Я стал говорить только правду. Она сама, часто против моей воли, слетала с моих уст. Думаете, правда — добродетель? Нет, это зло, которое сломало мне жизнь. Никто не хочет слышать о себе то, что он и так знает. Я резал правду-матку в глаза, а жизнь за это резала меня, как студент бедного лягушонка.

Отец стал алкоголиком. Мы худо-бедно прожили с ним до моего совершеннолетия. За то время, что мы были вместе, от частых подзатыльников, получаемых за честное мнение об отце и вообще обо всем на свете, волосы на моем затылке почти не росли. Плешь с синеватым отливом стала моей визиткой, и все думали, что это у меня родимое пятно. После одиннадцатого класса мне вручили справку об окончании средней школы и с огромным облегчением выпихнули в большой мир. Отец поступил со мной так же.

— Деньги будут, заезжай. — Напутствовал он меня перед открытыми вратами в большую жизнь.

Мне было страшно. Я заранее знал, что меня не ждет ничего хорошего. Но польза все же была. Плешь быстро затянулась.

Первое впечатление, которое я производил на незнакомых людей, было положительным. Все начиналось после того, как со мной начинали общаться ближе. Я со страхом ждал этого момента, и за всю свою жизнь так и не привык к реакции на мое поведение. Вам не кажется странным, что понятие «правда» подается нам всегда как однозначная добродетель? Мы свыклись с этой мыслью, но ведем себя совершенно иначе. Почти все время мы говорим неправду, полную или частичную. От матери, хвалящей своего малыша, до руководства государства, убеждающего население в том, чего нет. Мы все плещемся в океане неправды, но делаем вид, что настоящая правда для нас — это святое. Настолько святое, что совершенно недостижимо. Для всех, кроме меня.

Со своей справкой об окончании средней школы я смог поступить только в сельскохозяйственный колледж. Отсутствие материальной помощи со стороны родителей вынудило меня сразу искать подработку. Я устроился ночным сторожем на стройку за небольшие деньги.

Как оказалось, на стройке работали несколько прорабов разного уровня. Самый младший работал здесь постоянно. Пожилой мужчина, сухой, с хитрющими глазами. Его звали Геннадий Петрович, и он мне сразу признался, что работает прорабом с советских времен, и не одну собаку съел на этом деле.

Над ним был другой прораб, приезжающий сюда пару раз в течение дня. Это был мужчина помладше, на хорошей машине. По нему было видно, что это скорее офисный работник, и приезжает просто для проформы. Как мне объяснил Геннадий Петрович, это был совсем не прораб, а представитель субподрядчика, обязанный присутствовать при строительстве. На самом деле их фирма якобы даже строительной не была. Просто перекачивала деньги от заказчика до конкретного исполнителя работ, отбирая свой процент. Звали того ненастоящего прораба Климентий. Редкое имя.

Еще был один прораб, который приезжал на дорогом джипе раз в неделю. Это был высокий мужчина, крепкий, с короткой стрижкой. На нем всегда был костюм. На людей он смотрел свысока и общался только с Геннадием Петровичем, перед которым тот становился на цыпочки. Как сказал Геннадий Петрович, это самая важная шишка на стройке. Этот человек был от организации, у которой «бабла немеряно», и они «всем тут заправляют». Его звали Георгий Леванович, и по профилю его носа можно было догадаться о его грузинском происхождении. А по наколкам на руках можно было предположить, что биография его чрезвычайно разнообразна.

Неделя прошла спокойно. Рабочие расходились, как только заканчивался световой день. Я обычно приходил к восьми вечера. Геннадий Петрович вводил меня в курс дела, показывая, какой материал за день был привезен или перемещен с места на место. Он объяснял мне ценность каждого материала и его интерес со стороны потенциальных воров. Я был экипирован фонариком и электрошокером, а так же телефоном для вызова группы быстрого реагирования.

Все было хорошо. Я честно охранял, позволяя себе спать вполглаза. Совершал каждый час обход территории. Но на седьмой день, когда все разошлись, ко мне подошел Геннадий Петрович и попросил помочь погрузить в его машину пару рулонов теплоизоляционного материала и еще ведра с грунтовкой.

— Все нормально, Толик, я договорился с начальством, под зарплату беру. Но ты лучше об этом никому не говори. Это наши дела, и знать о них всем не обязательно.

Как мне было поступить? Дураку было ясно, что этот хитрожопый прораб ворует. Меня выворачивало сказать ему, что молчать я не смогу, но мне так хотелось получить зарплату, что я сказал вслух:

— Конечно, воровать не хорошо.

Геннадий Петрович замер, посмотрел на меня подозрительно, но счел мой возглас проявлением юмора и рассмеялся.

— Конечно, не хорошо. Вся страна ворует, одни мы честные. Ну всё, бывай.

Прораб стукнул меня по плечу, закрыл багажник и укатил. Я смотрел ему вслед и понимал, что надо бы попросить аванс.

Как я и предвидел, неприятное не замедлило случиться. Как-то вечером, когда я только заступил на смену и проводил Петровича с полным багажником стройматериала, взятого «под зарплату», (интересно, сколько он получал?), в воротах появился сам Георгий Леванович. Он подъехал к воротам объекта вплотную и пролез между створками ворот, держащимися на цепи.

— Здорова, студент! — Поприветствовал он меня, прибежавшего на шум. — Бдишь?

— Бдю.

— Чего это наш прораб после всех уехал? Все о производстве печется?

Я почувствовал, как приближается момент истины и срок моего первого трудового опыта. Григорий подошел ко мне и негромко спросил.

— Не приворовывает эта хитрая морда, а, студент? — Я почувствовал запах перегара от начальника. Я вообще не любил пьяных после того, как отец запил.

Я отшатнулся от него.

— Вывозит кое-что. Говорит, что берет под зарплату. С бухгалтерией он все утряс.

— Да ты что, утряс, значит? Можешь посчитать мне все, что он вывез?

Я согласно махнул головой. Больше всего мне не хотелось оказаться соучастником воровства.

— Ни хрена себе, скромный работник, привыкший жить на одну зарплату! Он что, соседний дом строит? — Григорий Леванович бегло осмотрел мои записи. Завтра работаешь?

— Да.

— Поможешь нам поймать жулика с поличным.

Взрослая жизнь — взрослые проблемы. С утра я решил заскочить в бухгалтерию за авансом.

Я молил Бога, чтобы только никто из бухгалтерских работников меня не спросил, зачем мне понадобились деньги. Полная женщина в очках отсчитала мне тощенькую пачку мелкими купюрами.

— Прокутить собрался? Что, терпежу нет в конце месяца всю сумму получить? — Спросила она меня, а мне показалось, что это лягушка на кочке проквакала.

— Нет, мне надо за общагу заплатить, и еще боюсь, что могут уволить из-за Геннадия Петровича.

— Почему это? — Глаза у кассирши расширились, и стали больше очков. Она почти протянула мне деньги, но убрала руку назад.

— Он говорит, что берет стройматериалы под зарплату, но есть основания не верить этому.

Во всей бухгалтерии повисла гробовая тишина. На меня смотрели, как на человека, только что попавшего в расстрельный список.

— Держи, и распишись здесь. — Мне все-таки отдали деньги.

Я взял деньги, расписался и направился к выходу. Я взялся за ручку двери, но с той стороны за нее уже потянули. Каким было мое удивление, но еще большим оно было у Петровича, столкнувшегося со мной нос к носу.

— А ты чего здесь? — Спросил он меня.

— За авансом приходил.

— Ты это, подожди меня снаружи, есть разговор один. — Попросил Петрович.

Я вдруг понял, что работать больше на этой фирме я не хочу. Не хочу видеть прораба-жулика Петровича, Григория Левановича, трясущегося за свой капитал, не хочу быть тем самым говном, которое мечется в проруби.

— Не могу. — Я захлопнул за собой дверь и припустил бегом на улицу.

Через полминуты я был на улице. Позади меня раздался истошный крик Петровича:

— Стояаааать! Убью, скотина! Стоять!

Мне было глубоко наплевать на эти крики. Контракта с фирмой у меня не было, поэтому я покинул ее с чистой совестью. А Петрович пусть сам расхлебывает плоды своего воровства. Наверняка для него увольнением это не закончится. Судя по наколкам на руках Григория Левановича, у того имелись альтернативные рычаги решения подобных проблем. Легким бегом за полчаса я пересек город, и оказался на безопасной территории студенческого общежития.

Заработанных денег мне хватило на две недели. Я оплатил общежитие, и более менее сносно питался. Можно было считать, что я неплохо устроился, но на самом деле жизнь среди сверстников была не очень. Во-первых, я проговорился, что у меня есть деньги. Вся шпана со старших курсов полезла ко мне занимать. Поначалу они делали вид, что пытаются набиться ко мне в друзья. Я сразу понял, откуда ветер дует и не шел на контакт. После нескольких бесплодных попыток у меня попросили взаймы прямо, а когда я отказал снова, то начали угрожать. Когда и это не помогло, отлупили. Было обидно, но на моей стороне был опыт. Я знал, что так повернется, и был готов принять удары судьбы и старшекурсников.

Вот к чему я оказался не готов, так это к издевательствам со стороны женского пола. Люди, окружающие меня в колледже, и так не отличались особым умственным развитием и этикетом, так еще и норовили уесть меня за мою отличительность. Девушки, прознав, что я патологически не могу обманывать, спрашивали у меня вещи, о которых обычно не спрашивают в нормальном обществе. Почти всегда это касалось интимной сферы.

— Ты порнуху смотришь? Ты дрочишь? Ты девственник? Сколько у тебя сантиметров?

Моя репутация моментально скатилась до уровня озабоченного идиота-девственника. Вся женская половина колледжа ухмылялась, едва завидев меня. Это было тяжелее, чем регулярно получать по физиономии. Я серьезно задумался о том, что надо переезжать из общежития на съемную квартиру. На нее требовались немалые деньги, и, следовательно, мне снова надо было искать работу.

В выходной день я прогуливался по торговому центру. Денег у меня не было, но сидеть в общаге было невыносимо. Я бесцельно бродил по всем магазинам. От нечего делать в магазине мужской одежды я представлял, что подбираю костюм для делового вечера. Я так увлекся рассматриванием швов и бирок, что продавец поверил, будто я действительно выбираю.

— Вы можете примерить. У нас есть разные фасоны, и я помогу вам подобрать. — Предложила свои услуги молодая продавщица, выглядевшая настолько классно, что ее можно было поместить на обложку «глянца» без предварительной подготовки.

— Извините, я просто рассматривал. У меня и денег-то таких нет. — Неуместно добавил я.

Она ничего не ответила, неопределенно улыбнулась и отошла. Я поспешил на выход. Ноги занесли меня в магазин электроники. Там я попытался представить, что у меня новая квартира и ее надо обставить всяческими устройствами. Естественно, в новую квартиру хотелось поставить все самое лучшее. Я опять принялся дотошно рассматривать телевизоры, стиральные машинки и холодильники, и продавцы снова решили, что я реальный покупатель. Диалог с продавцом оказался похожим на тот, что произошел с девушкой из магазина мужской одежды.

После того, как я сознался, что неплатежеспособен, ноги понесли меня дальше, по галереям торгового центра и остановили меня возле небольшого стеклянного островка «Креарки». Выпуклая подсвеченная надпись была сделана забавным шрифтом из разноцветных букв. Мне стало интересно, что такое «креарки».

За стеклянной витриной сидел мужчина в возрасте, с седой коротко стриженой прической. Он был в очках и читал какой-то пестрый глянцевый журнал. На витрине стояла табличка «Ищем продавца». Кажется, это был знак свыше. Я рассмотрел ассортимент и сразу понял, что такое «креарки». Это были КРЕАтивные подаРКИ. Необычные будильники в виде взрывчатки, убегающие будильники, будильники, отключаемые пистолетом, бесчисленное количество кружек с надписями, магнитиков на холодильник и всего прочего, объединенного одним понятием — необычное.

— Здрасти. — Сказал я.

Мужчина убрал журнал в сторону и подслеповато прищурился.

— Я поинтересоваться. — Моя рука показала на табличку «Ищем продавца». — Насчет работы.

Мужчина встал и осмотрел меня с головы до ног.

— Тааак, таак, опыт продаж есть? — Спросил он.

— Нет, до этого я работал только в охране.

— Студент?

— Да.

— Понятно. Но мне нужен работник на полный день. Если не сможешь, давай, до свидания.

— Я смогу. — Я уже понял, что пропускать занятия в колледже совсем не преступление.

— Тогда у меня такие условия. Работаешь два через два. Зарплата в конце месяца.

— Я принят? — Удивился я.

— Еще нет, ответь мне на три вопроса из области общих знаний. Если ответишь, то принят. Идет?

— Задавайте.

— Столица Мадагаскара?

— Антананариву. — Это был детский вопрос. Я знал почти все столицы.

— Молодец. Где учишься?

— Сельхозколледж.

— Надо же, что ЕГЭ не сдал?

— У меня справка об окончании школы.

— Ладно, не буду придираться. Расстояние от Земли до Луны?

— Почти четыреста тысяч километров. Это вопросы из области общих знаний для младенцев?

— Вообще-то до тебя мне не ответил на них никто из соискателей. Правда, это были девушки. Ну хорошо, тогда тяжелый вопрос. В каком году Пушкин погиб на дуэли с Дантесом?

— В тысяча восемьсот тридцать седьмом, в январе.

— Блестяще. — Глаза мужчины загорелись огнем. — Ты принят.

Владелец небольшого креативного бизнеса был креативен во всем.

— Меня зовут Сергей. — Представился «хозяин». — Работа здесь не пыльная. Покупатели нет-нет, да случаются. Главное присесть им на уши. Всякий человек захочет удивить кого-нибудь, или разыграть, нужно только уметь найти его стиль. Отличить, кто пошляк, а кто ценитель тонкого юмора. Если видишь — пузо чешет, или трусы прилюдно поправляет, предлагай ему скабрезности. Вот брелок-член. Маленький писюн, а кнопку нажали — сразу большой. Такие люди на это западают. А если увидишь даму с томиком стихов, предложи ей что-нибудь элегантное: многоразовую ромашку «любит-не любит», туалетную бумагу со стихами, или столовую ложку со счетчиком калорий. Короче, смотри по обстановке.

Я понравился Сергею, и он, воодушевленный тем, что нашел хорошего продавца, предложил мне начать стажировку с завтрашнего дня. Интересно, как скоро он переменит мнение обо мне? На первый взгляд мой новый босс казался настолько креативным, что хотелось надеяться, что он сочтет мой недостаток креативной чертой характера.

Если вам кажется, что мой недостаток делал из меня тупого идиота, то вы ошибаетесь. Я был достаточно смышленым. Босс Сергей сразу заметил, как я быстро въезжаю в тему. В итоге вся стажировка заняла у меня один день, половину которого мы делали ревизию, чтобы «подбить» остатки. Со второго дня началась настоящая работа продавца «Креарков».

Я ощущал себя кораблем, идущим сквозь два встречных потока. Люди часто останавливались у борта моего «Креарка», с любопытством рассматривая удивительные вещи. Я, как прилежный капитан судна, приставал к ним с заранее заготовленными фразами: «Подарочек выбираете?», «Вам что-нибудь подсказать?», «Давайте я вам покажу». Честно признаться, большая часть любопытных после этих вопросов снова растворялась в потоке, огибающем мой корабль.

Наверное, я был хреновым продавцом. В первый самостоятельный рабочий день я с огромным трудом продал три дешевых вещи, стоимость которых едва перекрыла деньги, что обещали мне платить за выход. Но мой босс был рад и этому. Он разоткровенничался и сказал, что после открытия три дня просидел без рубля. Так что я еще молодец. Ох, как мне хотелось подольше держать его в таком сладком неведении относительно моих «достоинств»! Мне было его немного жаль заранее. Сергей всегда старался излучать позитив, иногда он делал это наигранно. Я сразу понял, что он из той категории людей, которые, начитавшись книжек о позитивном отношении к жизни, начинают вести себя так, как сказано в книгах, ожидая от жизни перемен в лучшую сторону.

Как подсказывала мне моя интуиция, мой босс, поставив на меня, подверг свои знания серьезному испытанию. Сколько в моей жизни встречалось по-настоящему хороших людей, но никто из них не смог вытерпеть меня рядом с собой. Та же участь ждала и Сергея.

Пожилая женщина, с короткой прической и ароматом дорогого парфюма, почти прошла мимо меня, но развернулась и остановилась перед витриной с брелками.

— Это брелки? — Спросила она меня.

— Да, это оригинальные брелки. Показать вам?

— Да, пожалуйста.

Я взял с витрины несколько брелков и положил их перед женщиной на стекло витрины. Женщина взяла в руки брелок-член. Ее слабое зрение не позволило разобрать, что это. Она нацепила очки, висящие у нее на груди на тонкой цепочке. Хорошее воспитание не позволило женщине сразу понять, что у нее в руке. Она увидела кнопочку и нажала ее. Брелок удлинился. Я наблюдал за ее реакцией и видел, как постепенно в ее глазах появилось понимание. Женщина бросила брелок с чувством крайней брезгливости.

— Зачем вы его мне подсунули? Извращенец! — Взвизгнула она.

Поток возле моего корабля замер. Людям стало интересно.

— Простите, Вы сами его выбрали. Я Вам выложил много брелков. — Я попытался оправдаться.

— Что значит сама?

— Это значит, что я Вас не подталкивал сделать выбор. Выбор Вы сделали сами, я не знаю, по каким критериям, осознанно или рандомно, но выбрали Вы сами.

— Нет, молодой человек, Вы воспользовались тем, что я плохо вижу, и подсунули этот х… — женщина осеклась. — брелок в руки.

Любой другой человек на моем месте постарался бы замять конфликт, но у меня был тот самый комплекс, который не позволял мне это сделать.

— Вы врете! Вы сами выбрали этот брелок, и долго вертели в руках, рассматривая.

— Что значит рассматривая? — Вопрос на самом деле мне показался диким и неуместным.

— Рассматривать — это значит анализировать мозгом информацию, полученную визуальным способом.

Женщину застопорил мой ответ.

— Хам! — Выкрикнула она и марширующим шагом растворилась в потоке.

Конфликт с женщиной, как ни странно, подхлестнул продажи. Многие не обращали внимания на «Креарки», а тут вдруг шум заставил их остановиться и рассмотреть ассортимент магазина подробнее. Злополучный брелок был куплен сразу после скандала. И еще полчаса я только успевал продавать. За это время я собрал приличную кассу. Сергей был в восторге.

— Ты побил мой рекорд. — Сознался он. — За это тебе премия.

Он вынул из стопки денег, вырученных за день, пятисотрублевую купюру и протянул мне.

— Заслужил.

Хорошо, что ему не пришло на ум расспрашивать меня о том, как прошел день, иначе я бы выложил про скандал с женщиной. Мой босс строго-настрого приказал мне не спорить с клиентами.

Худо-бедно, но я проработал на Сергея больше двух месяцев. Как ни странно, но необычный товар вязался у клиентов с необычным продавцом. Мои прямолинейные ответы даже импонировали некоторой части покупателей. Для меня это было настолько приятной новостью, что я чуть не поверил в радужные перспективы своей работы на этом месте.

Знаете, у какой категории людей напрочь отсутствует чувство юмора? Напрягитесь. Правильно, у чиновников. Плохо, что у них на лбу не написано: «Я чиновник». К полному отсутствию чувства юмора примешивается гипертрофированное тщеславие. Я считаю это формой морального уродства, которое заставляет своего носителя искать для самоутверждения признаки собственного превосходства над людьми. Вам надо только по одному внешнему виду чиновника догадаться, кто он такой есть, и вести себя в соответствии с его ожиданиями. Как можно уже догадаться, нам суждено было встретиться.

Мужчина в хорошем костюме, расстегнутом на слегка выпирающем животе, с лощеным, гладко выбритым лицом, со стаканом фреша в руке, замер у моей витрины. Я наблюдал за ним через стекло витрины. Он сразу вызвал у меня неприятные ощущения. Не могу сказать чем. То ли кривой ухмылкой, не сходящей с его губ, то ли брезгливым взглядом, как будто на витрине лежали не подарки, а дохлые крысы. Мой внутренний голос твердил ему: «Уходи, уходи».

— Покажи мне эту хрень. — Приказным тоном попросил мужчина.

Я проследил за направлением его пальца и понял, что он показывает на автомобильные термокружки с подогревом.

— Это называется термокружка, а не хрень. — Я выставил три образца с разными принтами на витрину.

Мужчина посмотрел на меня, как на говорящее «говно».

— Это китайская хрень, одноразовая. — Заключил он после небольшого осмотра. — Гарантия хоть какая-нибудь есть?

— Два месяца на эти отличного качества изделия.

Мужчина прыснул, и его губы скривились еще сильнее.

— Сертификат покажи, что они одобрены Минздравом. — Жестко попросил мужчина. — Я не хочу подвергать свою жизнь опасности из-за вредных полимеров.

Я был подготовлен к этому. Сергей мне показал, где у него хранятся сертификаты на всю продукцию. Я выложил папку перед потенциальным покупателем.

— Ищи сам. — Приказал он мне.

Кто работал продавцом, тот поймет меня, как часто покупатели превратно понимают понятие «покупатель всегда прав», интерпретируя его как «покупатель может позволить себе за деньги все». Забывая, что на самом деле продавец и покупатель находятся в равновесных состояниях обмена денег на товар. Я это понимал, и потому грубое отношение к себе воспринял, как способ показать мнимое превосходство.

— Простите, Вам на что сертификат нужен, на хрень китайскую или термокружки?

Мужчина покраснел и стал одним цветом со своим бордовым галстуком. Он не привык, когда ему грубили, тем более с такого низкого уровня.

— Ты чё, урод, попутался или обознался? Встал на задние лапки и запрыгал передо мной! Если не покажешь мне сертификат через минуту, можешь звонить своему начальству и говорить, что их закрывают.

«Вот оно, началось» — понял я. Мне было жалко Сергея. Меньше всего я хотел, чтобы его небольшой бизнес разрушился через мой комплекс правдолюба. Но я ничего не мог с собой поделать.

— Вот сертификат на термокружки. — Я вынул лист с печатями сертификационных органов. — Здесь по-русски написано, «термокружка автомобильная с подогревом», и нет ни слова про «китайскую хрень». Стало быть, Вы не отличаете одно от другого.

На меня смотрели два ошалевших глаза. Боюсь, что если бы у этого мужчины был дробовик в руках, меня бы уже не было на свете. У него тряслись губы и второй подбородок. Я подумал, что недолго осталось ждать, когда его стукнет припадок.

— Смотреть будете? — Спросил я, теребя сертификат в руках.

— Телефон своего начальства мне, быстро! — Мужчина говорил не своим голосом. Злоба свела ему скулы, и он выговаривал слова с трудом.

В островке был небольшой уголок потребителя, оформленный по всем правилам. Небольшая доска, на которой висела информация о предпринимателе, книга жалоб, закон о правах потребителя и прочее. Я поставил всю доску перед мужчиной. Тот схватился за телефон, собрался звонить, но передумал и сделал фотографию листа с информацией о Сергее.

— Готовьтесь, ты и твои работодатели. Я вас по миру пущу. — Мужчина сверкнул в меня глазами, развернулся и быстро ушел.

Настроение мое упало ниже плинтуса. Одно дело пострадать самому, а другое — навлечь проблемы на хорошего человека. Время потекло медленно и уныло. Я вертел головой в разные стороны, ожидая увидеть своего босса. Он появился вечером, гораздо раньше, чем он приезжал за выручкой. По его лицу я понял, что угрозы не остались неисполненными. Сергей был бледен, как человек, страдающий анемией.

Он подошел. Его глаза выражали непонимание и удивление, будто он впервые меня увидел. Мне стало страшно, но больше всего из-за того, что на Сергее не было лица. Я представил, как давний тромб в его сосуде под бурным потоком крови готовится оторваться и, закрыв проход, завершить земной путь хорошего человека.

— Собирайся и уходи. — Сказал он мне после некоторого многозначительного молчания.

— Наш товар назвали китайской хренью, я и не выдержал. — Признался я, и попробовал защититься.

— Надо знать, перед кем лучше промолчать.

— И кто это был? — Я понял, что это государственный человек, но ранг его не смог оценить.

— Зам мэра, Кругликов. — Мужчина вытер с бледного лба пот. — Я закрываюсь из-за тебя, понимаешь? Я сюда вложил столько денег, и все они кредитные. Теперь я должен банкам. Они отберут у меня всё!

Нельзя всё воспринимать так близко к сердцу. Автобус по имени «Смерть» показался на дороге и моргнул дальним светом Сергею.

— Простите. Это моя вина, и я всем сердцем желаю, чтобы у Вас все образумилось.

Сергей открыл дверь островка и молча дождался, когда я уйду. Он не попрощался, и я понимал его. Сейчас ему многократно хуже, чем мне. Что теперь станет с его позитивным отношением к миру?

В «Креарках» я продержался два месяца с небольшим. Деньги, заработанные там, были для меня большими деньжищами. Пока я жил в общаге, и изредка ходил на занятия, теша себя мыслью о том, чтобы снять жилье. Деньги я не держал наличными. Открыл себе депозит в банке и положил их на карточку. Мое правдолюбие могло сыграть злую шутку, если бы я проговорился, что у меня хранятся деньги. Общежитие — проходной двор. В нем ничего нельзя спрятать. Особенно, если об этом все знают.

Мое положение в колледже заметно ухудшалось с каждым днем. Преподаватели один за одним ополчались на меня, и дули в уши начальству колледжа всякие гадости про меня. Едва перезимовав, я понял, что могу не окончить первый курс. Мне намеренно ставили низкие оценки, припомнили все мои пропуски. Устройся я на работу, меня бы тут же отчислили. Постепенно во мне выкристаллизовалось понимание, что после отчисления я ничего не теряю, кроме общежития. Армия мне не грозила. Психиатры постарались. Я даже почувствовал облегчение от мысли, что покину это заведение, от которого у меня останутся только плохие воспоминания. Было беспокойство по поводу своего будущего, но пока я видел его в положительном свете.

В апреле меня вызвали к директору колледжа. Естественно, не просто так. Мне высказали коллективное мнение, которое я и так знал, но вместо отчисления предложили альтернативу. Я должен был положить в карман директору денег, не ходить на занятия, а он мне за это обещал диплом. Пожалуй, директор был последним человеком в колледже, который не проверил работу моего синдрома на себе. Я рассказал ему, что думал о взяточничестве в учебном заведении.

— Вон! Вон из колледжа! — Кричал он мне вслед.

У меня был выбор: вернуться к отцу или попытаться пристроиться в городе в который раз. В первом случае мне грозило медленное угасание в деревне, возможно алкоголизм на пару с родителем. Во втором был небольшой шанс перебиваться с одной работы на другую до тех пор, пока весь город не узнает обо мне.

Ночевать в апреле под открытым небом холодно. Сначала я ночевал на железнодорожном вокзале, пока не привлек внимание полиции. Потом переночевал на автовокзале. Потом нашел старую пятиэтажку с открытым чердаком и ночевал там, пока туда не пришли наркоманы, устроившие вертеп. Деньги на еду заканчивались, хотелось нормальной кровати, помыться и просто почувствовать себя человеком.

Жизнь меня вынудила снова искать работу. С утра до вечера я обивал пороги различных контор, пока не устроился кладовщиком в пивной склад. Самым младшим кладовщиком, у которого есть только тележка и двенадцать часов на то, чтобы катать ее, груженую штабелями пива. К чести руководства, они разрешили мне ночевать прямо на складе, в каморке кладовщиков. Первое время начальник склада, Ануш, делала вид, что разговаривает со мной по утрам, а на самом деле вынюхивала запах перегара. Когда я догадался, я ей прямо сказал, что абсолютно индифферентен к пиву.

— Это что, типа аллергия? — Не поняла она значения слова.

— Нет, это означает безразличие.

— Да. — С сомнением посмотрела она на меня. — Быть у родника и не напиться?

— Именно так.

Ко мне относились, как к ишаку, запряженному в повозку. Никто путем не общался, только окрикивали: «Толик, кати телегу сюда! Толик, отвези туда! Толик, разгрузи Газель!». Между мной и коллективом возник такой же уровень общения, как между ишаком и его хозяином. Хозяин был собирательным образом всего коллектива. Меня держали за идиота, и через месяц перестали стесняться устраивать при мне темные делишки. Я делал вид, что не замечаю, как Ануш и пара приближенных к ней помощников устраивают какие-то махинации. Мне часто приходилось грузить пиво в машину, где водителем был родственник Ануш, чернявый джентльмен, жутко коверкающий русские слова, и я подозревал, что это каким-то образом списанный товар.

С другой стороны, мне не было до этого никакого дела, пока меня об этом не спрашивали. Однажды мне посчастливилось оказаться в ненужное время в ненужном месте. Ануш и ее помощники на специальном аппарате прикручивали новые пробки к пустым пластиковым бутылкам. Это происходило в машине у родственника Ануш. Мне сразу же открылся механизм махинаций. Пустая тара с новыми пробками выдавалась за поврежденную во время перевозок, а новая, с такими же этикетками, грузилась в машину родственника начальника склада. Этот родственник, видимо, и доставлял пустые бутылки. Ануш прогнала меня тогда, а в конце смены подошла ко мне.

— Ты же никому не скажешь, что видел?

— Не скажу, если не спросят. — Ответил я честно.

— Эй, балбес, тебе молчать надо. Я же знаю, что тебе пойти некуда, поэтому ты будешь молчать.

— Ануш, знаете, я бы сам хотел этого не меньше Вашего, но я не могу промолчать, когда меня спрашивают. У меня психическое расстройство, которое я назвал «синдромом правдолюба».

— Я попрошу начальство поднять тебе зарплату.

— Не поможет. Деньгами это не лечится.

— Брось, деньгами все лечится. Ты пойми, Анатолий, мы же не воруем, мы просто обмениваем пустую тару на полную.

— Да, я понял все. Быть у родника и не напиться, по-Вашему.

На следующий день я узнал, что уволен. Ануш списала на меня часть украденного пива, и меня выпихнули на улицу без зарплаты, до которой оставалось пару дней. У меня не осталось денежного запаса нигде, ни на карточке, ни наличностью.

Вот так, с мятым «стольником» в кармане, я снова оказался на улице. Весь день я бесцельно блуждал по городу. Время клонилось к вечеру. Размягченный солнцем асфальт отдавал набранный за день жар. Меня занесло во дворы старых двухэтажных «сталинок» на самой окраине города. Мимо, чуть не задев бортом, во дворы пролетел грузовичок, обдав меня облаком солярного дыма. На душе было такое жуткое уныние, что я пожалел, что грузовик не ударил меня. Нет, умереть я еще не торопился, но отлежаться в больнице месяцок был не против. Я мечтал о регулярном питании и ничего не делании. На мысли о еде отреагировал желудок. Было время ужина, а я еще и не завтракал.

Рука нащупала мятую купюру в кармане. Здесь недалеко была «избушка-кормушка», известная своим недорогим фастфудом. Ноги сами понесли меня в ее направлении. Пара беляшей могли бы вернуть меня к более позитивному настрою. Я прибавил шаг в предвкушении горячего теста с корочкой и сочного мяса. Когда я проходил мимо арки двухэтажного дома, из нее выскочил тот самый грузовичок. Заметавшийся перед машиной бродячий пес чуть не угодил ему под колеса. Водитель и не думал притормаживать перед собакой. Инстинкт самосохранения уберег незадачливого пса, сумевшего сообразить прижаться к дороге. Машина пронеслась над собакой. Пес вскочил и гавкнул ей вслед, оскорбившись на такое невежливое отношение к своей собачьей персоне.

Потом пес заметил меня и замер, разглядывая. Мне было интересно наблюдать, как собака пристально рассматривала меня, создавая обо мне мнение в своей собачьей голове. Пес завилял хвостом и, не сводя с меня карих глаз, стал осторожно приближаться.

— Здорово! — Поприветствовал я его.

Пес остановился, сел на задние лапы и замел хвостом по асфальту. В далеких предках у него были немецкие овчарки и терьеры. На длинном прямом носу собаки торчали прядки редкой шерсти, делающие ее мордаху забавной. Как рыбак рыбака, так и два одиночества видят друг друга издалека. Я сразу понял, что животное ищет, к кому бы пристать, чтобы получить хоть какую-нибудь защиту и комфорт. Я понимал его полностью, из-за чего почувствовал симпатию к шелудивому псу с добрыми глазами. Вылитый я в собачьем образе.

— Ну, хорошо, пошли со мной. — Пес сразу понял, о чем речь. Поднялся на лапы и подошел ко мне ближе. — Идем, угощу тебя.

Наша странная парочка направила стопы к культурному предприятию общепита. Возле ларька было неубрано. Жирные бумажные упаковки валялись прямо на земле. У самого ларька, перед маленьким окошком выдачи стоял опустившийся мужчина неопределенного возраста с хриплым голосом.

— Наташк, ну дай мне хот-дог. Со вчера не жрал ничего.

Наташка, мадам примерно тридцати пяти лет, с полной румяной физиономией высунулась в окошко, которое было ей мало.

— Нет, я тебе сказала. Ты мне за прошлый раз не отдал деньги. На выпить у тебя всегда есть, а на закуску жмешься. Уходи, не задерживай людей!

Мужик обернулся. Сизое небритое лицо мутным взглядом окинуло меня и моего спутника. Что-то прошлепав губами, мужик пнул пяткой стенку ларька и, поправив спрятанную в рукаве бутылку, шаркая ногами, пошел прочь.

— Чего вам? — Спросила румяная Наташка, когда мы подошли ближе.

— Нам два беляша. Один разогрейте, а второй не надо. Мой товарищ не любит горячее.

Наташка посмотрела на пса и тот согласно кивнул. Продавщица прыснула и ушла готовить. В ожидании заказа собака принялась обнюхивать валяющиеся на земле бумажки.

— Держи! — Из окна показалась рука Наташки с беляшом, прикрытым квадратным куском оберточной бумаги. — Это товарищу.

— Спасибо. — Поблагодарил я ее, и взял большой холодный беляш. — На, ешь, Константин.

Сам не знаю, но мне захотелось назвать пса человеческим именем. Константин резко схватил беляш, попытался съесть его одним махом, но сообразил, что это у него не получится. Пес прижался мордой к земле, придавил беляш лапой и оторвал от него половину, которую, перекинув пару раз с одной стороны челюсти на другую, проглотил.

— Эй, балбес, так пища хорошо не усвоится, жевать надо тщательнее. — Пожурил я собаку.

Наташка снова фыркнула. Она выглянула из окошка и внимательно посмотрела на меня, совсем как пес после того, как его чуть не сбил грузовичок.

— Бедолажничаешь? — Спросила она меня с интонацией, как будто ответ знала заранее.

— Да. — Ответил я правдиво, но как-то простовато. — Есть немного.

— Жить есть где?

— По правде говоря, нет. Сегодня выгнали. — Признался я.

— Слушай, паренек, я сейчас одна живу, мужика выгнала, дочка в деревне у бабушки, поживи у меня. Я тебя раскормлю немного, приголублю.

На меня словно ушат холодной воды вылили. Предложение было настолько неожиданным, что я разволновался.

— А…, э…, извините, но вы уже старая для меня и толстая. Боюсь, у нас не получится, в смысле … приголубить.

Лицо Наташки сразу изменилось из доброжелательного в непроницаемое, и исчезло в недрах ларька. Она открыла фритюрницу, масло громко зашумело. Я решил, что горячего беляша мне уже не видать. Пес переминался с ноги на ногу. Его глаза блестели сытым масляным блеском. Я начал ему завидовать. Из окошка показалась рука с горячим беляшом.

— Спасибо! — Я вложил в слово благодарности все свои положительные эмоции.

Одной рукой я взял беляш, а второй достал мятую сотку.

— Денег не надо. — Холодно сказала Наташка.

Я не мог не отдать денег. Еда стоила как раз сотню рублей. Положив деньги в окошко, я и мой спутник спешно направились прочь. Мне было стыдно перед женщиной, что я ей так ответил. Мне она не сделала ничего плохого, и даже после оскорбительной правды проявила благородство. Не будь у меня этого комплекса, я бы согласился пожить у нее. Хотя, не будь у меня этого комплекса, я бы не попадал во все эти дурацкие ситуации.

— Куда пойдем? — Спросил я нового спутника, откусывая обжигающую и очень вкусную плоть беляша.

Он не ответил мне. Пес бегал вокруг меня кругами, обнюхивая все подряд. Мысли о голоде в его собачьей голове теперь сменились другими. Наверняка искал метки, оставленные подругами. Незаметно мы вышли из города, и подошли к автомобильному мосту. Под скатами, поросшими молодой кленовой порослью пряталось русло реки, лет двадцать как высохшее. Только весной оно наполнялось журчащим потоком, иссякающим к началу лета. Тем не менее влаги, оставленной им, хватало на то, чтобы растительность по берегам русла буйно разрослась.

— Слушай, а это отличное местечко для нас.

Я разгреб заросли и сделал шаг сквозь них. Первозданная дикость и изоляция от общества импонировала мне. Местечко действительно казалось уютным, и я представил себя троллем, живущим под мостом. Когда-то здесь уже жили. Старая лежанка из досок под основанием моста говорила об этом. Рядом с ней валялись несколько пустых пластиковых бутылок из-под пива и воды, и немного стеклянной тары из-под дешевой водки. Константину место тоже приглянулось. Он пометил все, к чему можно было приложиться пузом.

Так в один день я обрел нового товарища, спокойно относящегося ко всему, что я о нем думал вслух, и дом, или правильнее — летнюю резиденцию. В двух шагах от резиденции находилась территория складов, построенных еще в советское время. К ним вела ветка железной дороги, и там всегда была нужда в грузчиках. Я вдруг ощутил себя счастливым. У меня появились деньги. Они доставались тяжелым трудом, но меня это не тревожило, потому что для меня важнее было ни с кем не разговаривать, чтобы невзначай не обидеть человека или не нарваться на неприятности. Здесь всем на меня было наплевать. Заработал — получи. У меня никто не спрашивал даже имени.

Каждое утро, кроме воскресенья, мы с Константином приходили узнать, будет ли работа на день. Если она ожидалась, мы оставались на складах. Пес гонял голубей, а я прохлаждался в тени, или подыскивал стройматериал для дома. Брошенные деревянные паллеты годились на строительство и на дрова.

Через месяц у нас был домик о четырех стенах. Изнутри он был отделан кусками гипсокартона. На заработанные деньги я купил надувной матрац и использовал его в качестве постели. Мне хватило смелости и ума провести электричество от линии, питающей освещение моста. У нас с Константином в доме появился свет и розетка. Спустя еще немного времени я купил утюг и немного одежды для смены. К концу лета можно было подумать, что здесь живет семья скитальцев, не сумевших оплатить ипотеку. Вряд ли люди, видевшие меня, могли подумать, что я живу под мостом, в домике, собранном из старых паллет. У меня были деньги даже на услуги дешевых парикмахерских. И пока было тепло, я был счастлив и спокоен, как и мой друг Константин.

В воскресенье, где-то на исходе лета, случилось то, что сильно изменило мою судьбу. К тому времени мне казалось, что я обрел настолько счастливую жизнь, что уже и желать нечего. У меня было все: такое необходимое для меня уединение, деньги, крыша над головой и друг, регулярно оставляющий клочки шерсти на моей чистой одежде. Перед сном я дрожащим голосом благодарил Бога за то, что он устроил мне такую жизнь.

Я лежал на матраце и смотрел в экран маленького автомобильного телевизора, купленного по дешевке у алкоголика. Экран рябил, но я уже привык не замечать этого. Вдруг над головой раздался свист тормозов. Константин вскочил и напрягся. Громко захлопали дверцы. Я подумал, чтопроизошло ДТП. Но звука удара не было. Пес выбежал из дома и бросился сквозь кусты молодого клена. Я решил тоже полюбопытствовать. Сверху, заглушаемые воем проносящихся машин, раздавались мужские и женские крики. Я, стараясь не выдавать свое присутствие, пробрался дальше, чтобы увидеть, что происходит. Парень и девушка ругались прямо на мосту. Оба вели себя агрессивно и кричали прямо в лицо друг другу. Девушка сняла туфлю и ударила в стекло автомобиля. Раздался звон разбитого стекла. Парень замолчал и несколько мгновений находился в состоянии оторопи от наглости девушки. Дальше он поступил, может быть, правомерно, но совсем не по-джентльменски. Он ударил девушку в лицо. От удара девушка перекувыркнулась через ограждение и полетела вниз по склону. Парень исчез из поля зрения. Он хлопнул дверцей и уехал.

Девушка докувыркалась до самого низа. Из кустов донеслись стоны и причитания. Я помедлил, не зная как поступить. Мне очень не хотелось обнаруживать свое присутствие перед незнакомыми людьми. Но я не мог не помочь бедной девушке. Я возник перед ней неожиданно, чем испугал ее. Через секунду из-за меня выбрался Константин и оценивающе посмотрел на девушку. Немая сценка продлилась секунд пять. Наверняка девушка оценивала свое состояние, пытаясь понять, насколько мы реальны. От удара могло показаться, что мы плоды воображения ее ушибленной головы. Лицо у нее было в ссадинах, а вокруг левого глаза зрел мощный синяк.

— Привет! — Я первым нарушил тишину. — Ударилась?

— Сам не видишь, что ли? — Ответила она резко, еще не отойдя от скандала.

— Вижу, и видел все с самого начала. Жестко он с тобой обошелся.

— Не твое дело. — Снова нагрубила она.

Девушка провела по лицу руками и увидела оставшиеся следы крови на руке.

— У меня сильно лицо разбито? — Спросила она.

— Виднее будет, если кровь смыть. А так ты больше на побитую шлюху похожа. — Это совсем не то, что говорят человеку, попавшему в неприятности.

— Что? — Девушка посмотрела на меня так, будто ослышалась.

— Извини, у тебя макияж и одежда, как будто ты работаешь на панели. — Это было так, и я не смог промолчать.

На девушке была короткая мини с размахренными краями, короткий топ и вызывающий боевой раскрас. Меня некоторое время просматривали, как на рентгене.

— Почему не осталось нормальных мужиков, одни уроды кругом? — Девушка задрала топ и его краем впитала кровь из ранок. — Вам не угодишь. Оденешься скромно — как бабка оделась. Оденешься сексуально — шлюха. Почему вы головы тогда сворачиваете на девок, у которых жопа наружу?

— Я не сворачиваю, если у девушки, кроме голого тела, нет других внешних достоинств. Например, красивого лица.

На меня посмотрели, как на идиота.

— Ты на машине? Отвези меня домой. — Чуть ли не приказным тоном попросила девушка.

— Нет, и никогда не было. — Ответил я честно.

На меня снова посмотрели, как на идиота.

— Понятно. — С иронией произнесла девушка. — Нищеброд. А под мостом что делаешь? Бомжуешь?

Ответ застрял у меня в горле. Я до сего момента не считал себя бомжом, но после вопроса я вдруг начал себя считать им.

— Да, мы с Константином уже пару месяцев живем здесь, под мостом.

— Бля, вот денек сегодня. Получила в глаз от парня и сразу же упала под ноги бомжу. Как низко и быстро я опустилась.

Видно было, что в девушке клокочет огонь. Она бесполезно пошарила руками вокруг, словно пыталась найти потерянную вещь.

— Босоножку мою не видел? — Спросила она меня.

Я только сейчас заметил, что на ней только одна красная босоножка на левой ноге.

— Ах ты черт, вторая же в машине осталась! — Девушка ощупала себя. — И сумочка. И телефон в ней. У тебя есть позвонить?

— Нет, телефона у меня нет, я думал накопить, но пока отложил покупку. Есть другие заботы.

— Твою мать, бомж в заботах. Скажи мне, как я выберусь отсюда? Своим ходом, что ли? Меня же на первом перекрестке менты хлопнут. — Девушка притронулась к синяку. — Это же на несколько недель теперь.

— Я бы предложил тебе пожить у меня, пока не пройдет, но ты же не согласишься? — Меня осенила простая, но вполне приемлемая мысль.

— Нет, ты серьезно? — В который раз я прочитал в ее глазах мнение о себе. — Прямо из Лексуса в бомжовник под мостом?

— Я всего лишь хотел предложить тебе посильную помощь. Не хочешь, я не настаиваю. Иди на дорогу, лови машину. Нам с Константином и без драных шлюх хорошо.

Девушка смерила меня взглядом, но в нем уже не было такой дикой спеси.

— А ты что-то не очень похож на бомжа. Я бы сказала, что совсем не похож.

— Я пока не изменил мнение о тебе, если тебе это интересно.

— Я поняла, ты псих. Ты скрываешься здесь от людей. Ты не бомж, ты маньяк.

В глазах девушки появился страх. Он сняла с ноги босоножку и взяла ее в руку, как оружие.

— Ты права, я скрываюсь от людей, но я не псих и не маньяк. Я говорю правду, а с этим расстройством жить среди людей невозможно. Пойдем, Константин, у нас еще куча дел.

Хочу вам сказать, что я привык к тому, что меня все считают идиотом, и перестал обижаться на людей. Но эта девушка как-то умудрилась задеть меня за живое. Я гордо растворился в кустах, оставив ее одну. Пес зашуршал лапами за мной следом.

Я забрался на матрац и продолжил смотреть мельтешащую картинку по телевизору. Девушка не шла у меня из головы. Надо было обойтись с ней немного обходительнее. Все-таки ее парень разбил ей лицо и заставил кувыркаться по откосу. Наверняка в ее жизни теперь все кардинально поменялось. Планы на красивую жизнь уехали в Лексусе вместе с босоножкой, сумочкой и телефоном, а жизнь покатилась по наклонной прямо в руки к психу-правдолюбу, живущему под мостом. Не скрою, в мечтах я часто представлял, что у меня есть девушка, наделенная всеми чертами характера, которые мне нравились. Шальная мысль, что этот неожиданный сюрприз из Лексуса сможет хоть как-то прийтись к моему двору, возникла у меня в голове на одну секунду и тут же испарилась. Нет, лучше сразу повеситься.

Пес вдруг поднял голову и оскалился. Я удивился, потому что видел его таким первый раз, и считал, что он в принципе не способен злиться.

— Тук-тук, дома кто есть? — С улицы донесся голос сюрприза с обочины.

— Есть. — Ответил я и притянул Константина к себе. — Заходи, я держу собаку.

Дверь открылась и в проеме показалась девушка. Она остановилась на пороге в нерешительности.

— Слушай, у тебя вода есть? Я бы хотела немного умыться и попробовать отстирать вещи. Я вся в грязи и крови.

Глаз у девушки налился пунцовой опухолью и почти закрылся.

— Конечно. У нас с Константином есть все блага цивилизации. Заходи.

Резкий контраст прослеживался между этой нерешительной девушкой и той, что была полчаса назад. Видимо, этого времени ей хватило, чтобы осознать то положение, в котором она оказалась. Девушка сделала шаг внутрь моего дома и прикрыла дверь.

— Уютненько. Неожиданно. Совсем, как на даче. — Девушка осмотрелась.

Я встал и показал ей на стиральную машинку «Малютка», что стояла у меня в углу, немного прикрытая грязным бельем.

— Вот машинка, вот порошок, а вот вода. На улице у меня душ.

— Невероятно. — Девушка сделала удивленные глаза. — Ты…, это…, прости, что я была немного грубой. Я ведь не со зла. Ты меня понимаешь?

— Да ладно, я привык. — Но мне все равно было приятно это слышать. Жизнь меня не баловала извинениями.

— У тебя есть, что накинуть на время? — Спросила девушка.

— Вот, майки.

Я откинул шторку, за которой стопкой лежали несколько чистых маек. Девушка удивилась еще раз, и я почувствовал, что ее отношение ко мне изменилось.

— А ты точно не маньяк? — Спросила она для проформы.

— Я не маньяк.

Она удовлетворенно хмыкнула. Сейчас мне удалось рассмотреть фигуру девушки. К хорошим природным данным, выраженным в идеальных пропорциях, добавлялась работа над фигурой в спортзале. От любого движения мышцы под кожей обозначали себя поигрываниями. Это немного зачаровывало.

— А полотенце есть чистое?

Я открыл другую шторку. Там у меня было два полотенца песочного цвета, с распродажи.

— Ух ты! Олл инклюзив!

— Бомжуем, как можем. — Пошутил я, гордый за свое жилище.

— Ой, ну хорош, самой ужасно стыдно, не в себе была. Забудь, что наговорила, ладно? Начнем общение с самого начала.

— Сразу предупреждаю, я говорю только правду. Если ты не приняла всерьез причину, по которой я живу изолированно, то я повторю. У меня комплекс правдолюба. Я бы рад избавиться от него, но он сильнее меня.

Девушка неловко помолчала, не зная как поступить.

— Ладно, говори, что хочешь. Покажи-ка мне, как пользоваться этой шайтан-машинкой. У моей бабушки такая была.

Я набрал воды в электрический чайник и включил его. Набрал воды в машинку и высыпал порошка.

— Сейчас, вода в чайнике нагреется, а то в холодной не постирается нормально.

— Может, ты покажешь мне пока, как пользоваться душем?

— Идем.

Я взял с полки майку и полотенце.

— Шампунь и мыло там есть.

Мой душ тоже был собран из паллет. Венчала конструкцию пластиковая бочка на сто литров. Из нее торчал гибкий хромированный шланг с лейкой. Вентиль для воды находился у самого основания шланга. На деревянной полочке стоял бутыль шампуня и кусок мыла. На гвозде висела мочалка.

— Включи пожалуйста, а то я не дотянусь.

— Мы одного роста. Ты дотянешься так же, как и я.

— Понятно. Тогда просто включи мне. Я боюсь сама. У тебя здесь немного шатко все выглядит.

— Это точно, душ я собрал абы как, по остаточному принципу. Включать?

— Подожди.

Девушка, совершенно меня не стесняясь, скинула с себя всю одежду и взяла в руки лейку. Красивое тело портили множественные царапины и ушибы. Я заволновался, но ее безразличный к моему мнению взгляд немного остудил меня.

— Включай! — Попросила она и зажмурилась.

Надо сказать, что под мостом было мало солнца, и вода не особо нагревалась. А еще, если она попадала на ранки… Девушка закричала.

— Выключить? — Испуганно спросил я.

— Нет! Иди, я дальше без тебя справлюсь.

С чувством сожаления мне пришлось уйти. По дороге я пару раз оборачивался и любовался изящной фигурой девушки. Она повизгивала и приплясывала от мыла, попадающего в ранки. Такого выброса гормонов у меня не было давно. Я даже размечтался, что смогу овладеть ею, если проявлю настойчивость.

Чайник уже отключился. Я вылил кипяток в стиральную машинку и прикрыл ее крышкой, чтобы быстро не остыла вода. Девушка не заставила себя долго ждать. Вприпрыжку, стуча зубами, она забежала в мой домик. Моя майка сидела на ней очень хорошо, даже лучше, чем на мне. Видимо оттого, что почти не прикрывала ничего ниже пояса.

— Вот черт, вода у тебя ледяная.

Она самостоятельно откинула крышку с машинки.

— Можно бросать? — Спросила она.

— Да.

Девушка сбросила всю свою одежду, помещающуюся в одном кулаке, в машинку. Я повернул рукоятку и стирка началась. Девушка села на матрац рядом со мной. От нее пахнуло мылом и шампунем, но я воспринял этот запах за аромат сексуальности. Если бы не прикрытый синяком глаз девушки, охлаждающий мой юношеский пыл, то я готов был попытаться проявить открыто свои чувства.

— Как твое имя, правдолюб?

— То… — В горле немного пересохло. Я сглотнул. — Толик.

— Танюха. — Девушка протянула руку. — Очень приятно, Толик.

— Мне тоже, Танюха! Прости, неловко как-то, я лучше буду звать тебя Татьяной.

— Хорошо. — Татьяна переменила позу, и я нечаянно увидел то, что не должен.

В лицо ударила краска. Татьяна заметила это, и мне стало еще неудобнее. Впору, хоть из дома выбегай. Еще и воздуха перестало хватать.

— Может, чайку предложишь? Я совсем окоченела у тебя под душем. Как ты пользуешься им, морж?

Довольный тем, что появилась возможность избежать неловкого момента, я подпрыгнул с матраца.

— Привык уже.

Оказалось, что у меня только одна кружка. Мне и не надо было больше. Константин пил из миски или из луж. Гостей мы не ждали в обозримом будущем. Пока я суетился со столовыми приборами, закипел чайник.

— Тебе с молоком? — Спросил я.

— Ого, у тебя что, и холодильник есть? — Удивилась Татьяна.

— Не совсем холодильник, так, коробка со льдом. Иногда разгружаю рефрижераторы, оттуда набираю куски льда. На неделю хватает продукты сохранить. Тебе какой чай? — Я вытянул вперед два пакетика. — Простой или с бергамотом?

— Черт, не люблю выбирать. Давай любой.

Я выбрал простой. Сильно пахнущий чай я предпочитал с утра. Мне казалось, что цитрусовый запах бодрит.

— Сахара сколько?

— Две ложечки. А печенюхи есть какие-нибудь?

— Блин, нету. Я их не очень люблю, и Константин тоже. Может, сгущенку?

— Прости за наглость, но я не откажусь.

Татьяна поднялась с матраца. Я не удержался, чтобы не проследить ее движение. Моя майка не была создана для того, чтобы прикрывать женские прелести, и они выглядывали во всей своей природной красоте. Девушка присела на единственный табурет за моим шатким столиком. Она взялась за кружку обеими руками, как будто хотела их согреть. Поднесла кружку к лицу и глянула на меня одним глазом.

— Кутузов. — Не удержался я от сравнения.

— Подлец и грубиян. — Ответила Татьяна, но совсем без злости в голосе. — У тебя нет чего-нибудь от синяков?

— Нету, я только подорожником лечусь. Если порезался или палец прибил, только им и спасаюсь. А если вдруг простыну, то завариваю в чай и пью. Гадость, но мне, кажется, помогает.

— Все ясно, в город придется ехать с бланшем. У тебя зеркало есть?

У меня был кусок зеркала, в которое я брился, только оно находилось в душе. Я подскочил и быстренько сбегал за ним.

— Смотреться в разбитое зеркало плохая примета. — Сказала Татьяна, увидев его кусок в моих руках.

— Я не верю в приметы.

Тем не менее, девушка взяла его и посмотрелась. Ее лицо скривила мина отвращения и злости. На секунду Татьяна превратилась в настоящую ведьму, от которой пробежали мурашки по коже. Я предусмотрительно протянул руку за зеркалом. Я почувствовал, что она сможет запулить его в сердцах. Поиски нового куска, а тем более покупка нового зеркала, не входили в мои ближайшие планы. Мне захотелось успокоить девушку, но это значило сказать ей неправду, а я не мог это сделать. Комплекс стоял на страже всего, что я произносил. Единственное, что я смог вымолвить успокаивающего:

— Не расстраивайся так, через три недели и следа не останется.

— Что? Сколько? — Татьяна подскочила, чуть не опрокинув мой столик и горячий чай.

— Три недели. Я часто получал в глаз в школе, так что имею представление.

— Твою мать! У меня сессия через неделю, через две отец обещал приехать, деньжат подкинуть. Как я с такой харей в люди-то выйду? Что отцу скажу? Красотка, блин! — Татьяна машинально отхлебнула чай. — Родители думают, что я почти замужем за этим падлой Витей. А тут от ворот поворот.

— Твой синяк я бы назвал: «Прощай, наша встреча была ошибкой, Виктор».

— По-твоему, это смешно?

— На самом деле да, смешно. Жизнь научила меня пропускать обидное мимо. Если на все реагировать, то проще намылить веревочку и вздернуться.

— Не поверишь, пока я летела вниз, по кустам, у меня появилась такая мысль. Что я себе запланировала на ближайшее время, все рухнуло в один момент. Я слишком много поставила на этого Витю, а он, сука, понял это. Глядишь, мириться приедет, как ни чем не бывало.

Татьяна смотрела сквозь маленькое окошко. Мыслями она была далеко отсюда. Я представил, что творится у нее в душе и не хотел оказаться на ее месте. Вот уже два счастливых месяца, как я живу в свое удовольствие. Бытовые проблемы для меня были приятными хлопотами. Главное, что я никому не портил жизнь, и никто не портил ее мне в ответ. Глядя на расцарапанное, украшенное синяком лицо девушки, я понял, что счастлив и самодостаточно полноценен в том социальном «гнезде», которое я сам себе свил.

— Примешь его извинения?

Мой вопрос вернул Татьяну в настоящее. Она вздрогнула и посмотрела мне в глаза.

— Не поверишь, но я сейчас пыталась посчитать, сколько стою. Хватит у меня духу отказаться от его подарков, или прогнуться снова? Что скажешь?

— В принципе, согласиться можно. Как я убедился, ты крепкая девушка и сможешь выдержать еще несколько ударов… судьбы… в глаз.

— Вот ты гуманоид! — Татьяна стукнула кружкой по столу и выплеснула из нее чай. — Я ведь серьезно спрашиваю.

— А я совершенно серьезно тебе ответил. Если ты считаешь, что тебя можно лупить за подарки, то так и поступи. Никто кроме тебя не знает твоей цены. Я вот, когда тебя увидел после падения…

— Все, хватит! Я помню, что ты сказал. Будем считать, что ты меня отговорил прощать подонка Витюню.

— Я не собирался влезать в отношения между вами, я просто…

— Всё, я сказала! Замяли эту тему! Сегодня же вечером перееду с квартиры, чтобы он не знал, где я живу.

— Я думаю, Виктор еще не знает, жива ли ты вообще.

— А что, может быть, пошантажировать его этим?

— Это статья, могут посадить.

— Фу, какой ты нудный. Нудный правдолюб.

— Не собирался строить из себя принца на белом коне. Мое гостеприимство продлится столько, сколько хватит терпения выдерживать гостя.

— Уже прогоняешь? Я еще не обсохла как следует.

Татьяна приподняла майку, чтобы показать на ней мокрые пятна, не просохшие под ее грудями. Груди ее при этом показались наружу. Сделала она это намеренно и профессионально, зная, что подобная демонстрация своих достоинств вызывает в юношах смятение чувств. Щеки у меня загорелись, а в глазах, наверное, заполыхал огонь. Девушка опустила майку, поняв, что добилась своего. Гормоны снова сделали меня гостеприимным хозяином, но я не стал от этого меньшим правдолюбом.

— Демонстрация сисек — это плюс тридцать минут к моей лояльности.

— Эй-эй, вот это хамство. В твоей лачуге это стоит полгода на полном пансионе. — Девушка произнесла это насмешливо. — В таком случае, секс — это ночевка?

— Я не знаю, смогу ли я воспользоваться такой платой.

— Что, у тебя проблемы с этим? Такой молодой и уже беспомощный?

— Нет, просто твой фингал, он отвлекает. Я не смогу не смотреть на него.

— Вот зараза. — Татьяна рефлекторно притронулась к синяку. — Ладно, я просто спросила. И не мечтай, Робинзон из-под моста, на легкую доступность такой Пятницы, как я. Скажи лучше, у тебя деньги на такси есть?

— Есть. — Сказал я простодушно, но иначе не мог.

— Дай тысячу, потом верну.

Что-то мне подсказывало, что заработанная своим горбом тысяча уйдет навсегда. Я полез в заначку, Таня отвернулась, понимая всю интимность процесса.

— Держи. — Я протянул ей тысячную купюру, пропахшую рыбой.

— Ой, а что она так воняет? — Татьяна скривила губы. — Где их хранили до этого?

— Деньги не пахнут. Вообще-то, стоит сказать спасибо.

— Спасибо.

— Это я рефрижераторы с селедкой разгружал.

— Может быть, у тебя еще и очки темные найдутся? Не хочу семафорить фингалом.

— Нет, очки мне без надобности. У меня и так под мостом вечные сумерки.

— Блин! — Татьяна посмотрела на меланхолично крутящийся барабан «Малютки». — Мои шмотки до вечера не высохнут. А ночью я что-то опасаюсь в таком наряде по дорогам шарахаться. Могут принять за «плечевую», или наркоманку, шкабающую на дозу.

— Ночуй у меня.

Татьяна осмотрела мое жилище, прикинув, каково это — переночевать под мостом. По виду, ее статус был гораздо выше этого уровня.

— Спасибо, но не могу. Надо будет с ноутбука весточку родителям послать, что сумку с телефоном посеяла. А то волноваться начнут. О! А у тебя телефон есть?

— Ты спрашивала. Нет, мне некому звонить. — Признался я, и самому на душе стало горько.

— Бедняга. Придется голосовать, а так не хочется.

Стиральная машинка остановилась.

— Готово. — Сказал я. — Прополоскать можешь на улице, в душе.

Татьяна вынула свои вещи и ушла. Константин, до этого бегавший на улице, зашел в дом. В его глазах читался немой вопрос: «Надолго к нам этот ненужный человек?»

— Скоро уедет. — Успокоил я собаку.

Константин мне поверил, прошел и лег на привычное место. Прошло минут десять, Татьяна где-то застряла. Мне стало любопытно посмотреть, чем могло обычное полоскание задержать девушку. На пороге не оказалось моих шлепанцев. Из дверей я заметил, что девушки в душе нет, а на веревке висят ее кукольные вещи, особенно нижнее белье. Зато чуть в стороне зашевелились кусты. Спустя пару секунд показалась голова девушки.

— Постеснялась у тебя спросить про толчок. Меня комары тут чуть не сожрали, пауки еще паутины кругом наплели. Никакой цивилизации.

— Ты не в ту сторону пошла. Туалет у меня там, но комфорта в нем не намного больше.

— Спасибо, я сама справилась. Иногда в жизни нужно совершить что-то героическое.

— Например, показать попу комарам?

— Не то слово показать, а прямо дать попробовать на вкус. — Татьяна карабкалась вверх и протянула мне руку, чтобы я помог ей подняться.

Я вытянул ее по сыпучему гравию. Девушка встала рядом со мной, вывернулась, как дикое животное, и через плечо посмотрела на свои покусанные ягодицы. Она снова это сделала без тени стеснения.

— Похожа я теперь на божью коровку?

Я мог бы сделать вид, что интересуюсь ее попой исключительно в натуралистических целях, но я не мог. Мой взгляд наверняка был похож на взгляд молодого льва в брачный сезон. Вид крепких ягодиц, намеренно выставленных мне для провокации, разогнал кровь. Я быстро переключился на лиловый синяк и немного успокоился.

— Самую малость. — Честно сказал я.

Мы вернулись в дом. Константин ревниво посмотрел на девушку и лег у порога. Теперь я сел за стол пить чай, а Татьяна легла на мой матрац и уставилась в телевизор. Она скомкала подол майки и просунула его между ног, чтобы не выставлять напоказ свои прелести. Мне тоже было так спокойнее.

— А что с твоими родителями? — Неожиданно спросила она. — Ой, прости, наверное, не надо было спрашивать?

— Мать умерла, когда мне было пять лет, а отец после запил. Пока он жив, домой не вернусь.

— Блин, прости, я забыла, что ты не врешь. У тебя здесь нормально. — Таня перевела разговор на другую тему. — Для жизни все есть. Ноутбук с интернетом и вообще было бы шикарно.

— Это моя голубая мечта — накопить на игровой ноутбук. У меня даже список игр есть, которые я бы хотел пройти.

— Прикольно. А я только в сетях зависаю. Могу пасьянс разложить и все. Купишь ноут, обязательно найди меня, подружимся, общаться будем.

— Ладно. — Пообещал я.

— А вот интересно, твой комплекс, он распространяется на общение через интернет?

— А в чем разница-то? Комплекс стоит на выходе, контролируя не только то, что я говорю и пишу, но и мои поступки.

— А как выглядят правдивые поступки?

— Сообразно моим представлениям о справедливости.

— То есть ты сразу кидаешься в драку, защищать незаконно обиженного?

— Нет, я звоню в полицию. Ну и пару раз, когда не было людей с телефоном рядом, разнимал.

— Ясно с тобой всё. Ты — вселенская совесть. Росла она на весь мир, а досталась одному Толику.

— Так и есть, и это не смешно. Я чувствую ее, как тяжелый груз, как камень, перекрывший мне путь к счастливой жизни.

— Жуть. А что врачи говорят?

— Уникум, такого случая в книгах не описано. Меня в детстве чуть в Швейцарию не увезли на симпозиум психотерапевтов. Даже название моему комплексу придумали «Синдром Иисуса». Потом посчитали это кощунством и не стали вообще никак называть.

— А я бы назвала это синдромом Толика-правдоголика. — Татьяна засмеялась.

Мне тоже стало смешно. Я чуть не поперхнулся остывшим чаем, и это добавило нам повода для смеха. Константин поднял голову и удивленно посмотрел на нас.

Наша беседа постепенно перешла на отвлеченные, ничего не значащие темы. Я впервые в жизни разговаривал по душам с девушкой. Пусть это была не моя девушка, а Татьяну трудно было представить таковой, мне было чертовски приятно видеть ее искренний интерес к моей болтовне. Она смеялась открыто, по-настоящему, утирая слезы. Ее смешили те нелепые ситуации, в которые я попадал благодаря своей особенности.

— Если бы я была писателем, то обязательно написала бы о тебе книгу: «Смешные и грустные истории Толика в стране брехунов». Гонорар пополам.

— Спасибо. Ты первая девушка, которая решила их выслушать, а может быть, первая, которой я решился рассказать их.

— Да, девахи зациклены на других парнях. Я не исключение. Хочется всего и сразу. Красивый, умный, обеспеченный. Пристроить, так сказать, свою красоту к достойному человеку. Чтобы быть при нем красивым инкубатором, и ни в чем не нуждаться.

— Таких парней на всех не напасешься.

— Я тебе больше скажу… — Татьяна потрогала синяк, — у тех, что есть, очень высокие запросы и паскудный характер.

Татьяна посмотрела мимо меня в окно и вдруг подскочила.

— Ё-моё, а сколько уже времени?

— Десять почти.

— Твою мать! На дворе уже ночь.

Она выскочила в дверь. Через минуту вернулась одетая в свою одежду. Синяк и легкомысленный прикид еще больше делали ее похожей на проститутку.

— Толик? — Девушка сделал умоляющее лицо. — Я не могу в таком виде пойти на дорогу одна. Меня же сразу за шлюху примут. Проводи меня до дома, а?

Признаться, я привык к определенному графику. Обычно в десять вечера я ложился спать, чтобы встать в шесть утра полным сил и энергии. Все мои чувства, как у профессионального мима, были написаны на лице. Татьяне не составило труда правильно их понять.

— Толиииик, ну пожалуйста. Мои родители будут волноваться. Если ты меня не проводишь, я вообще могу до дома не добраться никогда. Не под каждым же мостом живут такие гостеприимные Робинзоны. Переночуешь у меня, а утром я вызову такси и оплачу тебе.

Отказаться с моей стороны было наглостью. Когда еще девушка сама пригласит меня к себе переночевать. Константин, словно понимая, о чем речь, смотрел на меня так же, как и Татьяна, ожидая моего решения. И оба ждали противоположные ответы.

— Хорошо, я провожу тебя. Но ночевать не буду. Вдруг твой Витюня явится, и начнутся совсем ненужные разборки?

— Так быстро не явится. Он тоже зол на меня. Ночуй без страха. Я ведь тоже должна проявить гостеприимство в ответ.

У меня не было больше аргументов против того, чтобы проводить девушку домой. Мы перешли под мостом через заросли на другую сторону. Константину я приказал сторожить наш дом. Видели бы вы его обиженную мордаху. Настоящее проявление собачьей ревности. Он не пошел бы за нами из принципа. Мы отошли от моста метров на триста, чтобы не «палить контору». Я переживал, что босая девушка с заметным фингалом отвадит водителей от желания подвезти.

— Тань, не смотри в сторону машин, пожалуйста. Ты их слепишь встречным. — Попросил я.

— Что? — Девушка сложила руки на груди. — Тогда тормози сам.

Она демонстративно отвернулась. Почти сразу остановился «Жигуль». Муж с женой возвращались с дачи.

— До города, подвезете? — Попросил я.

— Садитесь.

Мы сели назад. В салоне старых «Жигулей» пахло советским автопромом и клубникой. Водитель бросил взгляд в зеркало заднего вида и увидел синяк, прикрывающий глаз девушки.

— С природы едете? — Спросил он.

Я хотел уже открыть рот, чтобы рассказать, откуда мы едем, кто такие, и что нам надо. Татьяна сильно сжала мне руку и заговорила раньше меня.

— Да, на природе. Плохая компания попалась.

— Заметно. — Иронично произнес водитель.

Мне стоило больших усилий, чтобы не вступить в разговор. Если бы водитель спросил меня лично, то ничто на свете не удержало бы меня от потока правды. К счастью, больше он ничего не спрашивал. Нас высадили в двух кварталах от места, где снимала квартиру Татьяна. Мы поблагодарили их, и пошли по освещенной городской улице.

У подъезда стоял Лексус Витюни. Прошмыгнуть мимо не получилось. Хлопнула дверка и за спиной раздался голос парня Татьяны.

— Тань, постой. — Голос был умоляющий и одновременно приторно сладкий. — Тань, давай поговорим.

Татьяна остановилась и повернулась лицом к Виктору, явив ему последствия их последнего разговора. Я же почувствовал себя совершенно лишним в этом конфликте.

— Тань, я пойду. Доберусь сам.

— Стоять. — Приказала она мне сквозь зубы.

Я увидел ее искаженное гримасой злости лицо и понял, что она находится в состоянии, близкому к аффекту. Свет фонаря освещал ее лицо, создавая контраст на синяке. Виктор подошел. Его лицо изображало раскаяние и жажду прощения. В его руках была женская сумочка. Он протянул ее Татьяне. Девушка взяла сумочку без разговоров. Виктор бросил на меня мимолетный взгляд. Думаю, что он сразу понял, что я ему не конкурент.

— Я так переживал за тебя. Раз десять ездил мимо того места, а тебя не было. За стекло не переживай, страховая оплатит.

— Ты чё, бля, Витя, с катушек окончательно съехал? Ты ударил меня и даже не проверил, жива я после этого или нет? А теперь говоришь мне, давай мириться, как будто мы с тобой просто поругались?

— На меня что-то нашло после того, как ты разбила стекло.

— Тебе страховая стекло восстановит? Вот попроси их, чтобы они тебе и девушку по страховке восстановили. Усек?

— Да ладно тебе, Танюх! Я же признал вину, готов исправиться и даже подарок тебе приготовил. С кем не бывает? Милые бранятся, только тешатся.

— А бьют — значит, любят?

— Типа того.

— Знаешь, Витюня, нет. Больше этот номер не прокатит. Ищи себе другую дуру, а обо мне забудь навсегда.

Татьяна развернулась и направилась к дверям подъезда, ища в сумочке ключ.

— А это что за хмырь с тобой? На дороге, что ли, подобрала? — Нотки раскаяния совсем исчезли в голосе бывшего парня.

Быть хмырем при такой девушке не так уж и не почетно. Для Виктора даже наследник британской короны в подобной ситуации звался бы хмырем.

— Не твое дело. И вообще, мнение мудаков меня не интересует.

Татьяна, громко роясь в сумке, наконец нашла ключи и открыла дверь. Мне стало легче, когда между нами и Виктором появилась преграда. Консьержка сразу увидела синяк на лице Татьяны. Ее глаза загорелись любопытством, и забегали от Татьяниного фингала на меня. Наверняка еще сегодня она видела мою спутницу с другим парнем.

— Здрасти. — Поздоровалась Татьяна.

Я поздоровался следом.

— Добрый вечер. — Поздоровалась консьержка, не сводя с нас своих любопытных глаз.

Квартира Татьяны находилась на пятом этаже. Дом был новым, и отличался от большинства хорошей отделкой просторных коридоров. Я бы даже сказал, вычурностью. Татьяна открыла дверь и пропустила меня вперед.

— Это мое уютное гнездышко. Привыкла к нему, но придется съезжать.

В квартире на самом деле было уютно. Мягкие ковры с длинным ворсом повсюду. На стенах репродукции с сельской пасторалью, сами стены пастельных цветов, в углах коридора кувшины с торчащими из них сухими стеблями рогоза.

— Да, у меня под мостом всё гораздо скромнее. — Заключил я, оглядывая жилище.

— У тебя тоже здорово. — Татьяна вынула из сумки телефон. — Посиди в зале, я с родителями переговорю.

Я прошел в зал, а Татьяна ушла в кухню и закрыла за собой дверь. Чтобы не стать невольным свидетелем разговора, я включил телевизор и сделал звук погромче. До меня доносились отдельные громкие звуки. Похоже, ей не удалось скрыть от родителей факт расставания с Виктором. А может быть, они упрашивали ее принять его извинения? Родителей тоже можно понять.

Татьяна открыла дверь и вышла в зал с раскрасневшимся лицом.

— Мать иху, нравится — живите с ним сами! — Девушка бросила телефон на диван. — Ты представляешь, они хотят, чтобы я простила его! Мне надо немного расслабиться. — Она снова убежала на кухню и там уже хлопнула дверкой холодильника. — Толик, иди сюда!

Я зашел на кухню. На столе уже стояли два бокала для вина. Татьяна откупоривала начатую бутылку. На ней были одеты темные очки. С ними она имела совершенно другой вид. Вся ее сексуальность разбивалась о темный синяк, уродующий лицо. В очках она выглядела очень притягательно. Не спрашивая меня о желании выпить, она разлила вино в оба бокала. Достала из холодильника сыр, колбасу и хлеб.

— Когда злюсь, всегда есть хочется. У тебя не так?

— Обычно мне всегда есть хочется, особенно, когда я спокоен. В минуты отдыха мысли о еде всегда сильнее.

— Вот и прекрасно.

Она сделала два бутерброда. Взяла в руки свой бокал и сделала вид, что собирается произнести тост.

— Толик, не знаю почему, но мне кажется, что сегодняшний случай многое изменит в моей жизни. У меня было какое-то предчувствие с утра. Сначала я думала, что Витюня дозрел до того, чтобы сделать мне предложение. Однако вскоре поняла, что не дозрел, а предчувствие осталось. Потом вот попала к тебе. Даже не знаю… — Татьяна посмотрела в окно. — Вроде ничего такого не произошло, но я изменилась. И это случилось через тебя. Не встреть я тебя, отряхнулась и пошла бы домой. Прорыдалась, и стала бы ждать звонка от Витюни. Фу, какого хрена! За тебя, Анатолий!

Мы стукнулись бокалами.

— Я не при чем, Тань. Просто твое терпение закончилось одновременно с моим появлением.

— Не порти момент. — Татьяна сделал два глубоких глотка. — Я верю в судьбу.

Вино приятно растеклось по пищеводу и желудку. Сразу же появился зверский аппетит. Татьяна поднялась со стула.

— Пойду наберу ванну. Тебе с какой пенкой?

Ее вопрос поставил меня в тупик. В пенках я не разбирался.

— А какие бывают?

— Ай, ладно, будет лимонная. — Татьяна поняла, что для меня все пенки будут одинаковыми.

Мы съели еще по одному бутерброду, и допили вино. Мне стало очень хорошо. Татьяна стала еще притягательнее. Ее движения, интонации голоса — всё отзывалось во мне всплесками тестостерона. Мне захотелось подойти к ней и без лишних вопросов придавить ее грудь рукой и поцеловать в губы.

— Всё, ванна набралась. — Сообщила Татьяна, нарушив мои грезы. — Одежду грязную брось в стиралку, я дам тебе свой халат.

Горячая вода и пена, пахнущая лимоном, наполнили мое тело блаженством. Мне это казалось нереальным, как будто я уснул и вижу хороший сон. У меня в жизни похожая ситуация была, когда еще была жива мать. Я на самом деле чуть не уснул. В дверь постучала Татьяна.

— Ты там живой? Я тебе халат принесла.

— Живой, просто кайфую. Приятная пена.

Татьяна открыла дверь и повесила халат на крючок. Она улыбнулась, глядя на меня.

— Выбирайся уже, я тоже помоюсь, в сон клонить стало. Столько чудес за день случилось.

— Ага, понял, выбираюсь.

Татьяна разложила диван и застелила обе его половины. Она что, собирается меня положить рядом с собой? Мое сердце задергалось от тревожных предчувствий. Не может быть! Наверное, она постелет мне на полу. Не буду же я голышом лежать с ней под одним одеялом? Трусов-то точно у нее на меня нет.

Когда она вышла из душа, я скромно стоял возле дивана, не зная, как мне поступить.

— Чего не ложишься? — Спросила она удивленно. — Ложись, я сейчас посушу волосы, и тоже лягу.

— На диван? — Спросил я, уверенный, что в ее комнате есть еще одно спальное место.

— Нет, на табурет. Куда же еще?

Мой нерешительный вид ее очень позабавил. Ее ироничная улыбка выдала все, что она обо мне думала. Робкий девственник. Надо признать ее правоту. Ее рассмешило, как я залез под одеяло в халате и потом выбросил его оттуда. Татьяна сушила волосы феном. На ней была короткая ночная сорочка в один цвет с ажурными трусиками. Когда фен затих, я еле удержался от желания натянуть одеяло выше головы.

Татьяна выключила свет, потом телевизор. Я услышал, как у меня в ушах бьет мощными ударами пульса кровь. «Я же не усну» — промелькнула в голове мысль перед тем, как я почувствовал горячие губы, прижавшиеся к моей шее, и горячее тело, обвившее меня.

Все, что произошло потом, с трудом всплывает в моей памяти. Передоз тестостерона был подобен сильному алкогольному опьянению. Только отдельные обрывки воспоминаний и ощущения. И было это хорошо. А потом наступило утро, или, скорее, день. Из кухни пахло съедобным. Татьяна гремела посудой.

— Эй, сплюха! Вставай! Идем обедать.

Татьяна выглянула из-за двери. Я попытался встать, но вспомнил, что не одет.

— Халат на спинке стула. — Она показала рукой. — Жду. — Исчезла на кухне.

Она напекла гренок в омлете и подала их с кофе. Это было очень вкусно. Так уютно, по-домашнему. Я ел с огромным аппетитом, замечая, как девушка бросает на меня проницательный взгляд. Через темные очки я не видел, что выражают ее глаза, но чувствовал, как они меня рассматривают. Что значила для нее эта ночь? Наверное, с ее опытом отношений, не так много, как для меня. А для меня это был переход в иное состояние, и я был благодарен Татьяне за то, что это случилось.

Пока я умывался, Татьяна погладила мои вещи. Они непривычно хорошо пахли. Я их обнюхал перед тем, как одеть.

— Это кондиционер для белья. — Пояснила она.

Татьяна вынула мою тысячу, пахнущую рыбой.

— Бери назад, не пригодились. Сейчас я вызову такси, куда тебя надо отвезти?

Я немного переменился в лице. Как-то иначе я себе представлял расставание с человеком, с которым вытворял такие вещи всю ночь. Думаю, что для Татьяны это было более привычной вещью, и она не заморачивалась долгими прощаниями.

— На Тополиную, узнаю, есть ли работа для меня.

— У тебя остались силы? — Удивилась Татьяна.

— В смысле? Я же там не этим… — Я посмотрел на свою ширинку, — руками работаю, и ногами.

— Могуч, ничего не скажешь. — Татьяна выпятила нижнюю губу. — Вот что жизнь на природе с людьми делает.

Позвонили из такси и сообщили, что машина ждет у подъезда. Татьяна заметалась, завернула мне в пакет остатки обеда, поцеловала меня в губы, отчего я снова почувствовал себя во всеоружии, и вытолкнула на площадку, к лифту.

— Давай, Робинзон, пока!

Я встал возле открытых дверей лифта. Была неопределенность, которая не позволила мне просто уйти.

— Мы увидимся? — В моем голосе прозвучал скорее не вопрос, а надежда на продолжение отношений.

Девушка хохотнула, закатила глаза под лоб и покачала головой.

— Посмотрим. — Ответила она неопределенно. — Иди уже, а то такси денег запросит за простой.

— Пока. — Я скрылся в лифте.

В моей памяти отпечатался последний момент. Татьяна улыбалась мне, широко, лучезарно. Именно так я видел ее потом в мечтах и воспоминаниях.

Всю дорогу в такси я непроизвольно улыбался. У меня в голове не укладывалось, что это произошло со мной. Я ведь не рассчитывал на такой подарок от жизни. Изгой по жизни, мечтающий иметь ничтожный комфорт и пропитание, вдруг потерял свою девственность с девушкой, которую добивались миллионеры. Определенно, жизнь мне выплатила компенсацию.

— Эй, ты чего такой нарядный на работу приперся? — Спросили меня на работе. — Сегодня сахар в мешках пришел.

— Я не из дома, не переоделся. — Признался не без гордости в голосе.

— Халат хотя бы накинь.

Работа спорилась. Я не чувствовал веса мешков и пройденного расстояния. Память подкидывала новые воспоминания, и я смаковал их, наслаждаясь еще раз. После работы, получив расчет, я поспешил домой. Константин не оставался так долго один, я немного переживал за него. По дороге пришлось купить ему пакет корма в качестве компенсации.

Пес увидел меня издалека. Он бросился ко мне, не переставая лаять, и прыгнул мне на грудь, пытаясь попасть языком в лицо. Константин переживал, что снова остался один, и теперь дарил мне всю свою собачью радость. В тот вечер мы оба были рады. Каждый по-своему, но наши физиономии лучились радостью одинаково.

А потом я затосковал. Если вспомнить все свои влюбленности, то получалось, что я всегда любил исподтишка, заранее зная, что никаких отношений с объектом влюбленности у меня не будет. Я знал, что пройдет время, и чувства перегорят. С Татьяной все было не так. Она позволила мне любить себя, и теперь я чувствовал, что, позволив мне это, она забрала часть меня. Меня тянуло к Татьяне, но жизненный опыт мешал мне бросить тягучее ожидание и поехать к ней. Тысячи советчиков голове отговаривали меня, находя миллионы причин не делать этого. Мой внутренний Робинзон, привыкший к одиночеству, был громче всех.

Когда я был дома, то непроизвольно прислушивался ко всем машинам, проезжающим по мосту. Мне хотелось услышать, как одна из них остановится, хлопнет дверкой и вскоре после этого раздастся голос: «Тук-тук, Робинзон дома?». Этого не случилось ни через неделю, ни через вторую, ни через месяц. Зарядили дожди, нагнетая тоски в и без того томящуюся душу. Приближение холодного сезона заставило меня задуматься об утеплении жилища. Заботы отвлекали, но только на время работы. Константин заметил, что со мной стало что-то не так. Он обнаглел и стал забираться ко мне на матрац. Его наивная собачья душа пыталась компенсировать мои терзания. Он часто смотрел мне в глаза, как будто желал понять, что со мной стряслось.

— Да, Константин, за все надо платить. Не избалованы мы с тобой добрым вниманием, оттого и страдаем по тем, кто нам его подарил.

И все-таки я решился. В воскресенье, с самого утра, я побрился, приоделся и отправился в город. День выдался погожим. Я пешком дошел до города, сел на автобус и доехал до дома, где жила Татьяна. Лексуса возле подъезда не было. Мне это принесло облегчение. Я почти был уверен, что девушка вернется к своему Витюне. Обида забудется, возьмет верх прагматизм и мнение родителей, собственное мнение в который раз проигнорируется в ожидании доли обеспеченного инкубатора.

Я дождался, когда кто-нибудь будет выходить из подъезда, чтобы прошмыгнуть в дом. Консьержка была та же самая. Я назвал номер квартиры, в которой жила Татьяна.

— Постой, а там никто не живет сейчас. Ты к этой девушке красивой что-ли?

— Да, к ней.

— Так она съехала давно.

— Куда? — Мой дрогнувший голос выдал мое удивление.

— А я почем знаю. В мои обязанности это не входит.

— Можно я поднимусь, проверю? Вдруг вы ошибаетесь?

Консьержка усмехнулась.

— Сынок, я не ошибаюсь, но для собственного успокоения можешь посмотреть.

— Я мигом.

Я давил в звонок и прислушивался к шагам с той стороны. Их не было. Консьержка не обманула, а Татьяна поступила так, как и обещала. Сменила место жительства, чтобы бывший парень ее не нашел. Как же самому мне теперь ее найти? Мысль, что Татьяна не вернулась к Виктору, даже приободрила меня. Мозг заработал, ища варианты.

Я прошел мимо консьержки, не попрощавшись, и не видел, как она сочувственно покачала головой мне в след. Выйдя на улицу и глотнув свежего сентябрьского воздуха, я вспомнил про природное явление — социальные сети. Мне нужен был ноутбук. На новый у меня денег не было. Оставалось искать по объявлениям илиломбардам.

В первом же киоске я купил газету с объявлениями и отправился домой. Плохо, что сейчас люди стали оставлять для коммуникации только номера телефонов. Его у меня не было, из-за чего мой выбор оказался сильно ограничен объявлениями с указанием адреса. Я подчеркнул понравившиеся мне модели ноутбуков, и с газетой отправился назад в город.

Первые два адреса оказались неудачными. Продавцы ноутбуков пытались впарить мне откровенный неликвид. Их ноутбуки мало того, что имели потрепанный вид, так они еще отказались продемонстрировать их в работе. После озвучивания моих подозрений, которых я не мог не озвучить, продавцы теряли ко мне интерес и грубо выпроваживали. Как и положено во всех историях, на третий раз мне повезло. Продавцами оказалась семья, у которых проблемный ребенок потерял связь с реальностью, полностью погрузившись в игры.

— Смотрите, пробуйте, ничего не ремонтировали, выглядит почти как новый. — Тараторила мать пацаненка, включая ноутбук.

Сам мальчик сидел в зале на кресле, и зло смотрел себе на ноги. Он раз бросил на меня полный ненависти взгляд, и снова уставился на ноги. Без психотерапевта было видно, что ребенок страдает от зависимости, и скоро его будет ждать ломка из-за отлучения от виртуального мира.

Я рассмотрел все наклейки на устройстве, чтобы убедиться в том, что параметры, указанные в объявлении, соответствуют реальным.

— Мы сами-то не очень разбираемся в ноутбуках, покупали под присмотром Захара. Он у нас отъявленный хакер, понимает, что надо. — Сын еще раз бросил на меня злобный взгляд. — Ноутбук у нас все тянул.

Меня не надо было больше убеждать, ноутбук меня полностью устраивал, и даже больше, чем я рассчитывал купить изначально.

— Я беру. — Потом обернулся к Захару, ударившему себя в этот момент по коленям. — Захар, не придавай значения этой железке, не зацикливайся на одном, оглянись вокруг и увидишь столько всего интересного.

— Тогда не покупай мой ноутбук. Сам смотри по сторонам. — Захар сощурил глаза.

— Не хами, Захар! — В разговор вмешался отец. — Тебе правильно говорят, научись обходиться без него, тогда снова получишь.

Мне уложили ноутбук в сумку, я отдал деньги, и, не чуя под собой ног, поспешил домой. Константин первым делом обнюхал новую вещь в доме. Он мешал мне включить его, пытаясь устроиться перед ноутбуком удобнее меня. Я был уверенным пользователем компьютера только в плане элементарных приложений, типа Ворда или экселевских таблиц. То, чем приходилось пользоваться в школе и колледже. Социальные сети были для меня пока совсем неизвестной стороной жизни. В этом плане я был действительно Робинзоном, пропустившим этап эволюции, проживая на своем необитаемом острове.

Желание, с которым я хотел разыскать Татьяну, подстегивало меня быть усердным. Я купил модем. Создал почтовый ящик и приступил к регистрации в социальных сетях. И сразу столкнулся с проблемой. Везде требовалось подтверждение регистрации через телефон. Я немного подумал и решил, что можно воспользоваться сим-картой модема. Прокатило. Сразу после удачной регистрации мне открылась моя страница популярной сети. Сам себе я напомнил пожилого человека, впервые прикоснувшегося к миру интернета. Мне был непонятен функционал и возможности моей страницы. Глаза искали строчку с поиском людей.

Себе я придумал имя: Анатолий Робинзон. Так я мог быть спокоен, что мои одноклассники не найдут меня. Фотографий у меня не было. На аватарку я поставил картинку с мордой собаки, отдаленно похожей на моего Константина. В статусе написал переосмысление античной пословицы, отражающей мое положение в мире: «Моя жизнь мне друг, но истина дороже».

Когда я немного освоился и унял дрожь нетерпения, понял, что все устроено довольно просто. Строчка с поиском была на видном месте. Я занес пальцы над клавиатурой и замер… Кроме имени, я не знал о ней больше ничего. Ни фамилии, ни возраста, ничего, за что можно было бы зацепиться. Я расстроился. Вбил имя Татьяна, указал возраст от двадцати до двадцати пяти. Поисковик выдал мне тысячи вариантов. Времени у меня было больше, чем предостаточно, и я решил, что буду просматривать каждую Татьяну.

Примерно к середине я утомился так, что даже крепкий чай с бергамотом не помогал. Меня терзали сомнения, девушку я видел в своеобразном виде, с синяком, сильно меняющим внешность, и мог не признать ее на фотографии, где его не было. Все просмотренные девушки настолько были не похожи на нужную Татьяну, что мое сердце было спокойно. Я лег далеко за полночь в полном смятении. Нужной Татьяны не было. Что, если она удалила себя из сетей, чтобы отвязаться от Виктора? Очень вероятно. Тогда шансов найти ее у меня совсем не было. Перед тем, как уснуть, мне пришла в голову мысль, что Татьяна могла бы и навестить меня. Но внутренний голос сказал: «Нет, Татьяна не из тех девушек, которые навязываются парням, тем более таким, которые живут под мостом».

На работу я пришел с опозданием, что было удивительно для нашего молчаливого коллектива. Мне сказали, что заплатят только половину. Я согласился. Мне было все равно. Голова была занята только тем, что просчитывала варианты, как можно было найти девушку своей мечты. Я и не думал отступать или опускать руки. Нет, такими вариантами разбрасываться стоило только в случае, если собрался в монахи-схимники. В которые я мог бы записаться с очень большой вероятностью. Говорить правду — дело богоугодное, пусть терпят.

Я вспомнил все детали наших разговоров, чтобы найти что-то, что помогло бы мне вспомнить моменты, способствующие поиску. Ничего существенного на ум не приходило. Ни о чем таком мы и не разговаривали. В тот момент я желал больше всего промолчать о том, за что может быть стыдно. Никто не мог подумать, что все так повернется. Уж я то точно.

Вечером я зарегистрировался в другой сети. Попробовал найти Татьяну в ней. Попадались в основном те же лица, которые мелькали при поиске в другой сети. Моей девушки снова не было. Я опять лег поздно. Константин обнаглел и забрался спать со мной на матрац. Может быть, его старые кости мерзли на сквозняке по полу? Я не стал его сгонять.

Мне приснился сон. В нем была Татьяна. Мы бегали с ней друг за другом по полю, громко смеясь. Она кричала:

— Я Пятница, а ты Робинзон!

Она была в темных очках и коротком халатике. Гонки за ней будоражили мою кровь, потому что я знал, что сделаю с ней, когда догоню. Наконец, я догнал и крепко схватился за нее. Вместо смеха Татьяна громко гавкнула мне прямо в ухо. Я проснулся и понял, что крепко сжал Константина. Тот вырывался из моего захвата и скулил.

— Прости, друг, хорошо, что ты гавкнул. Приснится же?

Константин спрыгнул на пол, когда я разжал объятия, и лег на свое место. Сон еще стоял у меня перед глазами.

— Пятница. — Произнес я автоматически фразу из него.

Это сравнение меня и Татьяны с героями известного произведения как-то засело у меня в голове.

Утром хлестанул дождь, и под мостом потянуло холодным сквозняком, вытянувшим тепло из моего дырявого жилища. Если мне придется здесь зимовать, то следует позаботиться о его утеплении. Вместо работы мы с Константином пошли искать подходящий стройматериал. У меня была идея обернуть свой дом полиэтиленовой пленкой и притянуть ее еще одним слоем гипсокартона. По моему разумению, это должно было защитить меня от сквозняков. А чем мне провести теплоизоляцию, я не знал. Вряд ли подобный материал валялся бесхозным, в отличие от пленки.

На складах пленки было достаточно. Никто не спрашивал, зачем я ее собираю. Это был хлам, оставшийся от упаковки грузов. Мы с Константином промокли и продрогли, пока набрали необходимое количество. Я переоделся в сухое и, не откладывая дела на потом, обернул дом пленкой в два слоя. На следующий день я запланировал посетить помойку большого строительного магазина, где часто выбрасывали лом гипсокартона.

В доме без сквозняков стало ощутимо теплее, несмотря на усилившийся ветер. Когда за окном свистит ветер, а ты сидишь в тепле, пьешь горячий чай, и серфишься в интернете, возникает ощущение уюта. В этот вечер я решил попытать счастья еще в одной социальной сети. Интуиция молчала, а голос разума шептал, что поиски подходят к концу. В конце хотелось иметь положительный результат, а не конец всех возможных вариантов поиска.

Задав те же параметры, что и в прочих поисковиках, я получил тот же результат. Несколько часов просмотра бесконечных Татьян ничего не дали. Той самой, с потрясающей фигурой и красочным синяком, принявшей меня с моим недостатком, не было.

— Потерял ты свою Пятницу. — В сердцах укорил я себя. — Долго собирался.

От безысходности я зачем-то забил слово «пятница» в поисковик и нажал «Энтер». К моему удивлению, нашлось достаточно людей с такой фамилией по всей стране. Я уменьшил количество вариантов до своей области. Поисковик нашел только один вариант во втором по размеру городе. Профиль человека с таким то ли именем, то ли фамилией был не заполнен. Странный был этот Пятница. Мне подумалось, что человек с таким псевдонимом имел желание сделать несколько профилей на каждый день недели, а может быть, любил заходить в гости анонимно. По пятницам.

Неудача не остановила меня, но я решил взять тайм-аут, чтобы собраться с мыслями. На склады подвезли вагоны с крупами нового урожая, так что у меня была возможность немного заработать. Помимо работы я приглядывал, чтобы еще такого притащить в свое уютное гнездышко, чтобы утеплить его к зиме. Да, я решил провести под мостом зиму. Для меня мой дом, сколоченный из мусора, был местом, где я чувствовал себя по-настоящему счастливым. Летом я был уверен, что на зиму сниму квартиру в городе. Эта мысль была мне неприятна, и я всячески откладывал срок, когда займусь ее поисками. Как-то неожиданно в голову пришла идея, что переезжать никуда не надо. Мой домик можно утеплить, сделать в нем электрическое отопление и спокойно наслаждаться уединением дальше. Если только я не смогу утеплить его достаточно, тогда и пойду искать квартиру.

Свежих идей насчет поиска Татьяны не приходило в голову. Я работал до седьмого пота, приходил домой и падал без сил. За это в кармане у меня прибавлялось хрустящих бумажек. Морозные утра снова заставили меня задуматься об утеплении жилища. Мы спали на матраце вместе с Константином, потому что к утру в доме становилось совсем зябко. Мне пришла в голову идея обить снаружи дом пенопластом. Его, бесхозного, на складах валялось много. Щели я планировал залить монтажной пеной, еще раз обернуть полиэтиленовой пленкой, а потом прикрыть все гипсокартоном, который я планировал покрасить, чтобы он сопротивлялся внешней среде.

На работе заметили, что я, как Плюшкин, ношусь то с пенопластом, то с пленками. Как мне стоило поступить, чтобы не проболтаться, что я утепляю свой дом под мостом? Я нашел выход, чтобы соврать и сказать правду одновременно.

— Да бомжу одному помогаю к зиме подготовиться. — Я имел в виду себя, но говорил о себе в третьем лице.

От меня отстали. Наверное, это был первый случай, когда у меня получилось сказать как бы правду. Открытие заставило меня весь вечер его анализировать. Это была небольшая, но лазейка, позволяющая обойти «комплекс правдолюба». Я задавал сам себе неудобные вопросы и отвечал на них с фразы: «Да знаю одного…». Дальше можно было все выкладывать о себе. Конечно, если меня бы попросили сказать о себе, а не о том, кого знаю, то тут я был бессилен.

Когда мне показалось, что я уже достаточно запас материалов для утепления дома, я перестал ходить на работу, на склады. Я занялся утеплением. Заработанные деньги пришлось потратить на монтажную пену, пару масляных электрических обогревателей, рулон утеплителя на пол, шуруповерта и нескольких сотен длинных шурупов. Работа закипела.

Наверное, на третий день, ближе к вечеру, случилось событие, заставившее меня снова вспомнить Татьяну. Я прикручивал листы гипсокартона к стене, когда на мосту раздался свист тормозов, а потом сильный удар и звон разлетевшихся осколков. Авария случилась прямо надо мной. Я бросил работать и затаился. Константина пришлось закрыть дома, чтобы он не выбежал на дорогу. Мне очень не хотелось быть обнаруженным. Листья с деревьев и кустов облетели, и мой дом, до этого скрытый от посторонних глаз, теперь можно было легко увидеть. По этой же причине я подавил желание вылезти из-под моста и посмотреть на случившееся. Вдруг люди нуждались в помощи. Хотя, кроме подорожника, я не имел других лекарственных средств. Я немного успокоился, когда раздалась брань на месте аварии. Мужской низкий голос и мужской высокий визгливый выясняли собственную правоту.

Только когда стемнело, на дороге появилась сине-красная иллюминация полицейского автомобиля ДПС. За время мучительного ожидания я старался не произвести ни звука, и даже не шевелился. Мне так не хотелось, чтобы кто-нибудь прознал о моем уединенном мирке. Кроме Татьяны. Ей можно было вторгаться без спроса и в любое время. Когда звуки на месте аварии затухли, я решился включить ноутбук. Константин попросился на улицу.

На почту пришло три сообщения. Мне приходил только спам. Так что я открывал почту только для его удаления. В этот раз было два письма-спама и одно оповещение о том, что мне оставили сообщение в социальной сети. Любопытно, кому нужен был Робинзон? Действительно, мне было одно сообщение. Подозревая, что спамеры забрались и сюда, я открыл его. Сообщение, как ни странно, было от Пятницы. Кто-то под этим псевдонимом увидел меня в гостях и решил проверить.

— Привет! Толик, ты что, ноут себе купил наконец-то? Это я, Танюха с фингалом))) Скрываюсь от Витюни под ником, на который ты меня надоумил))) Я сейчас живу у себя в городе. Из-за тебя я тоже обрела синдром правдолюба, не смогла соврать отцу, и все рассказала про Виктора. Он перевел меня на заочку и увез в наш город. Короче, я теперь птица в клетке, под надзором. Как у тебя дела? Нашел себе жилье, или собираешься зимовать под мостом?

Сердце мое остановилось, а потом забилось с десятикратной скоростью. Я перечитывал сообщение и не мог поверить, что это та самая Татьяна, лишившая меня сна, покоя и прочего, сама нашла меня. Я собрался тут же написать ответ, но мысли смешались, а пальцы промахивались мимо клавиш. Тогда я решил поужинать. Крепкий чай и булка с маслом упорядочили мои мысли до нужной степени, чтобы я смог вразумительно ответить.

— Привет!!! Очень рад, что ты сама меня нашла. Ради того, чтобы найти тебя, я купил ноутбук. Как мне теперь ясно, я был близок к тому, чтобы найти тебя самому, но ты меня опередила. Мы с Константином решили остаться на зимовку под мостом. Я утеплил дом и купил обогреватели. Буду робинзонить и дальше. Возможно, мне противопоказано общество. Я готов принимать только продукты его производства. Недавно научился говорить не совсем правду, примерно так: Один бомж скучает по тебе и ждет в гости.

Дрожащим пальцем я ткнул в кнопку «Отправить». Под сообщением от Татьяны появилось мое сообщение. Мой первый виртуальный диалог. Под облаками из сообщений появилось бегающее перо. Татьяна писала ответ.

— Ну ты силен, Толик! Прямо как полярный медведь! Смотри не окоченей невзначай! В вашем городе буду в декабре, на сессии. Квартиру буду снимать вместе с отцом. Он теперь переживает, что дегенерат Витюня захочет мне отомстить. Если хочешь со мной увидеться, можем сделать это в перерывах между парами. Отец обещал меня привозить и увозить. Из дочки, подающей надежды, я превратилась в легкомысленную дуру, за которой нужен глаз да глаз. Ты не бомж, Толик, ты — Робинзон. У тебя и место жительства определенное — под мостом.

Мне хотелось от девушки откровений, что она типа скучает по мне и жаждет увидеть меня поскорее. Но я понимал, что для нее я не значу столько, сколько она для меня. С другой стороны, видно, что она с удовольствием отвечает. Если не вести себя, как самовлюбленный эгоист, то и этого достаточно. Под дверью заскребся Константин. Я впустил его. В открытую дверь следом за собакой заклубился туман морозного воздуха. Недалек был тот день, когда выпадет снег и начнется зима.

Пес запрыгнул мне на матрац и сел перед ноутбуком. От Константина тянуло холодом. Да и тому, видимо, хотелось быстрее согреться. Мне пришла в голову идея. Я включил веб-камеру и прислонился лицом к морде пса. Поймал момент, когда мы попали в кадр, и сделал снимок. Фотографию установил на аватарку. Татьяна тут же поставила «лайк» и кучу смеющихся смайликов.

— Очаровашки!!! Привет Константину. — Написала она в сообщении. — Хочешь увидеть меня без фингала?

— Очень. — Ответил я тут же.

Сердце затрепыхалось в ожидании. Минуту ничего не происходило. Думаю, что Татьяна делала кадры и выбирала лучший. Наконец, он появился в сообщении. Я увеличил его. Должен сказать, что без синяка под глазом и боевого макияжа девушка выглядела иначе. Мягче, по-домашнему. Волосы собраны в хвост, на теле белая майка, похожая на мужскую. Домашний стиль не делал ее некрасивее. Просто так она казалась доступнее для парня без денег. Я давно заметил, что боевая раскраска на лицах красавиц отпугивает бедных парней. Чем макияж агрессивнее, тем выше ценник на девушке.

Я так залюбовался фотографией, что не сразу заметил продолжение диалога.

— Что? Я тебя не отвлекаю? — Вылезло сообщение под фотографией. — Может, не признал без фингала?

Я бросился отвечать.

— Да, мы с Константином решали, та ли это Пятница или другая. Мы запомнили другую Татьяну. Это шутка. Так ты выглядишь еще красивее.

— Спасибо. Родители устроили меня на работу. Теперь я зарабатываю сама. За месяц заработала столько, сколько, бывало, мы с Витюней за вечер в баре спускали. Дура была, думала, это нормально. Теперь я ближе к народу стала. Хочешь, я тебе тапочки комнатные на новый год подарю, красивые, с ушками? У тебя же полы без подогрева?

— Прости, не понял, без чего у меня полы? Шутка. Приму любую гумпомощь, хоть тапками, хоть шапками, хоть трусами на меху))). Вообще-то, я сплю теперь с Константином. Он очень горячий парень.

— Фуууу!!! Ты кто теперь, гомозоофил?

— Ты что подумала, извращенка? Константин у меня вместо грелки.

Татьяна долго не отвечала. Я все ждал, когда забегает перо под моим последним сообщением. Не дождавшись, полез в интернет, оставив окно с нашим диалогом висеть в углу экрана. Я открывал разные страницы, пробегал по ним глазами, но не улавливал смысла просмотренного. Глаза постоянно косились на окно диалога. И вот раздался писк входящего сообщения. Татьяна ответила.

— Ой, прости, семейные заботы). Приятно было пообщаться, Толик! Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Таня! — Ответил я, но она уже вышла из сети.

На душе стало грустно и хорошо одновременно. Константин заглянул мне в глаза. Собачья душа почувствовала волнение во мне, и желала знать причину.

— Вот так, Костян, бывает. Привыкаешь к тому, что ты остался один в мире. Жизнь планируешь в соответствии с этой линией. Даже кажется, что ты видишь прямую линию от сего момента и до последнего, когда за тобой придет твой автобус, и тут бац, сюрприз падает тебе прямо с обочины, и прямая линия начинает вилять, вилять и уходит за поворот, за которым ты ни черта не видишь. Ты вроде лишаешься определенности. Но спроси меня, Костян, сейчас, что я выберу — определенность или Танюху, я тебе скажу, что выберу неопределенность. Ну ты понял меня. — Я разлохматил ладонью шерсть на голове пса.

Тому понравилось, и он закатил глаза.

От волнения не спалось совсем. Я несколько раз перечитал наш диалог, явственно представляя, как свои сообщения Татьяна проговаривает голосом. Получилось ощущение настоящего разговора, иллюзия недавнего присутствия моей зазнобы у меня дома. Завтра ожидался тяжелый день на работе. Невероятным усилием воли мне удалось заставить себя заснуть.

Осень заиграла другими красками с того момента, как я снова начал общаться с Татьяной. Погода и в самом деле установилась сухая и ясная. По утрам примораживало. В доме воздух расслаивался. От пояса и выше было тепло, а ниже прохладно. Сквозняки где-то находили себе путь. Думаю, что у самого основания стен. По-хорошему, вокруг дома нужно было делать опалубку. До такой степени, чтобы строить капитальный дом, я обживаться не собирался. Неровен час найдут мою избушку и снесут, как представляющую пожарную опасность для конструкции моста. Под двумя шерстяными одеялами, в обнимку с Константином, пока было терпимо.

Почти каждый вечер мы переписывались с Татьяной. Ни о чём. Как день прошел, о кино, о книгах. У нее появилось время, чтобы подтянуть себя в литературном плане. Татьяна рекомендовала мне книги, я иногда читал их перед сном. Они не всегда совпадали с моими интересами, но я боялся, что у нас с Татьяной могут пропасть общие интересы. Поэтому читал и делился мнением, надеясь, что меня не спросят в лоб: «Как тебе книга?». Иначе мне пришлось бы отвечать: «Книга хорошая, но одному парню из-под моста она не очень понравилась». Удивительно, но Татьяне как-то удавалось не задавать мне провокационные вопросы. Если она умела держать в памяти мою особенность всегда, то ей прямой путь в следователи или психологи.

Уже стемнело. Я теперь, можно сказать, как обычно, переписывался с Татьяной. Вдруг над головой раздались голоса. Константин оскалился и попытался зарычать. Пришлось написать Татьяне, что у нас гости, и закрыть ноутбук. Я вышел из дома и понял, что на мосту несколько нетрезвых мужчин.

— Эй, мужики, чёт меня приспичило. Пойду под мост спущусь. Я мигом, только не уезжайте без меня. — Голос был хрипловатым. Язык у его обладателя еле ворочался.

Мне эта компания была совсем не нужна. Не дай Бог, они обнаружат мой дом. От них можно было ждать все, что угодно. Превратят мой уединенный райский уголок в место для своих алкоголических пирушек. Нужно было не дать им такого шанса. Пусть гадят в другом, более пригодном для этого месте. Мозг лихорадочно соображал, как лучше поступить. Я отбежал на пятьдесят метров вдоль дороги, набрал в руки камней с обочины и, подойдя к границе света, бросил один камень в машину. Раздался глухой стук удара камня о стекло.

— Что это за херня? — Раздался голос человека. — Что это было?

— Смотри, бля, в стекло попали! Я только новое поставил, опять менять! Что за урод это сделал?

В машине включили дальний свет. Я вдруг оказался на самом виду. Я бросил камень еще раз, развернулся и побежал. В след мне донеслась отборная брань и обещания прикончить меня. Без товарища они бы не погнались за мной, поэтому у ненужных гостей возникла заминка. Они пьяными голосами звали своего товарища, которого некстати подвел живот. Спустя полминуты хлопнули дверцы автомобиля, и за мной началась погоня.

Меня быстро догнали. Я снова бросил камень и сбежал с обочины в кювет. Машина резко остановилась. Из нее выбежали два мужчины и бросились за мной. Я заметил в руках у одного бейсбольную биту, и темечко мое заныло. Парни неплохо бегали. Я почувствовал, как топот их ног приближается за моей спиной. Но тут в дело вступил Константин. Не выдавая своего присутствия лаем, он набросился на спину последнему преследователю. Не знаю, куда его цапнул пес, но мужик заорал благим матом и остановился. Второй преследователь развернулся и бросился на помощь товарищу. Он с размаху ударил битой Константина. Пес завизжал и бросился бежать. Меня затмило. В руках у меня еще был камень, и я, сжавшись в пружину, почти в упор бросил его в того человека, который ударил моего пса. Камень попал ему в спину.

Мужчина бросил биту и схватился за спину, закружился на одном месте. Во мне была такая ярость, что я готов был поднять биту и забить его до смерти. К счастью, на дороге остановился автомобиль. Оттуда поинтересовались, не нужна ли помощь. Оставшийся в автомобиле человек отказался от помощи. Пауза остудила не только меня, но, кажется, и моих преследователей. Когда машина уехала, они покричали оскорбления в темноту, пообещали найти меня и убить и, часто оглядываясь, вернулись назад. Я проводил взглядом их машину до тех пор, пока ее огни не исчезли в темноте.

Покричал Константина, но он не отозвался. В смятении чувств я вернулся домой. Константин лежал под дверью. Он трясся, как в лихорадке. Его глаза с мольбой глянули на меня. Я включил в доме свет и попробовал занести пса. Тот взвизгнул. Я почувствовал на руке горячую кровь. В районе холки кожа была рассечена. Кровь свернулась на шерсти сосульками и вытекала из-под густеющей корки. От всех болезней у меня был только подорожник.

Я накрыл Константина своей курткой и пошел искать подорожник в темноте. Хорошо, что он оставался зеленым до глубокой осени. Я знал под мостом все на ощупь. Мне не составило труда найти крепкие листья лекарственной травы.

Пес смотрел на меня, и по его взгляду я понял, что он очень надеется, что я знаю, что делаю. В руках у меня были ножницы, на столе лежал бинт и листья подорожника. Выстричь шерсть вокруг раны было сложно. Константин начинал всякий раз скулить, когда ножницы касались кожи.

— Терпи, казак, атаманом будешь. — Приговаривал я всякий раз, когда он начинал скулить.

Кожа на месте раны лопнула, когда бита ударила о лопатку. Возможно, и мягкая лопаточная кость была сломана. Меня разбирало зло на этих людей и острая жалость к собаке. Будь у меня выбор — расстрелять Константина или этих трех алкоголиков, я бы, не сомневаясь, отправил их на тот свет. Пес натерпелся в жизни столько, и не по своей воле, что давно заслужил достойную жизнь.

Я приложил пару листочков на кровящую рану. Жаль, что у меня нет стрептоцида, чтобы приостановить кровь и обеззаразить. На ранку положил свернутый тампон из бинта, и попробовал обернуть бинтом вокруг тела пса. Тот снова заскулил, но деваться было некуда. Несмотря на слабые протесты со стороны собаки, я сделал несколько витков бинтом, чтобы нормально зафиксировать тампон и листья. Когда дело было сделано, я почувствовал, что от напряжения сильно вспотел. Пот ручьями тек по спине. Времени было два часа ночи.

Весь пол был в кровавых лохмотьях, настриженных с Константина. Пес до сих пор дрожал мелкой дрожью. Я убрался, накрыл собаку курткой и одним одеялом. Сегодня спать придется раздельно. Можно задеть рану.

Едва забрезжил рассвет, я собрался в город. Константина запер в доме и, взяв все деньги, отправился пешком. Иней посеребрил тропинки и траву. Температура по утрам была устойчиво отрицательной. Морозец подстегивал идти скорым шагом. Первым делом я зарулил в круглосуточную аптеку. Купил самого сильного обезболивающего, перекись водорода, ваты и бинтов. Пришлось покружить по городу, дождаться, когда магазин, в котором я решил взять немного мясного фарша для Константина. Я планировал растолочь обезболивающую таблетку и смешать с мясом, чтобы мой верный товарищ смог облегчить свои страдания.

До этого времени мы с Константином не позволяли себе питаться фаршем из говядины, предпочитая готовить из дешевых куриных окорочков, консервов или полуфабрикатов. Чего не сделаешь ради пострадавшего товарища, смело бросившегося тебе на поддержку. Если надо, я был готов отвезти его в ветеринарную клинику. Из магазина я сразу побежал домой. Мысли о больном друге не давали покоя.

Я торопливо шел по улице, когда навстречу мне проехал знакомый Лексус. За рулем сидел Виктор, бывший друг Татьяны. На лобовом стекле его автомобиля была крупная отметина от удара, разбежавшаяся паутиной трещин. Виктор пробежал по мне скользящим взглядом и, кажется, не узнал меня. Не мудрено, он видел меня мельком, и то в сумерках. Я прошел метров тридцать, и меня как током ударило. След от удара на стекле. Что, если это Виктор с компанией остановился ночью у моего моста? Я поспешил раствориться в городских улицах и быстрым шагом покинул город.

Константин приподнял голову, когда я вошел. Честные собачьи глаза выдавали его страдание. Больше всего на свете мне хотелось помочь ему. Константин повел носом на пакет с мясом и опустил голову. Ему сейчас было не до еды. Как же мне заставить его съесть таблетку? Я растолок одну в порошок, смешал с фаршем и сделал фрикадельку. Мой нос не учуял постороннего запаха. Константин втянул запах мясного шарика, который я приставил ему прямо к носу. Лизнул и так посмотрел мне в глаза, что я понял — есть ему сейчас совершенно не хочется.

Однако я не собирался останавливаться. Мой пес не знал, что, пересилив себя, он мог сделать свое состояние легче. Везти в клинику его было дорого. Во-первых, у меня не было даже переноски. Не вязать же его в мои армейские одеяла? Во-вторых, тарифы могли оказаться мне не по карману. Придется снова бежать в аптеку, в город.

Я почти не спал в эту ночь. И даже мысль такая не приходила, чтобы отдохнуть прежде, чем сбегать во второй раз. Только мне известными тропами я сбегал в город.

— Извините, мне нужно обезболивающее, но не таблетки. — Попросил я продавца в аптеке.

— Для ребенка, малыша? — Спросила она, предположив, что я молодой папаша.

— Нет, для собаки. Он отказывается есть фрикадельки с размолотой таблеткой. — Признался я и покраснел.

— Господи, как вы о собаках своих печетесь. — Женщина закатила глаза. — Уколы умеешь делать?

— Нет.

— Тогда свечки ректальные для малышей. Сколько весит собака?

— Килограмм пятнадцать. — Предположил я.

— Понятно. Вот, держи. — Она протянула мне пачку с румяным малышом. — Понял, куда вставлять?

Я вздохнул, представив себе этот процесс.

— Да. Сколько с меня?

Бедный Константин должен был испытать вторую моральную травму за одни сутки. Мне не хотелось, чтобы он посчитал, что я действую во вред ему, и прежде, чем воспользоваться лекарством, долго с ним разговаривал и гладил ему голову. Не стоит описывать процесс использования в подробностях, скажу только, что моему четвероногому другу было не до того, что ему пихают в заднее отверстие.

Лекарство подействовало, и Константин уснул. Я решил, что проверю повязку после того, как он проснется. И сам тоже лег спать. Нервное перенапряжение схлынуло, и усталость навалилась неподъемным грузом.

Проснулся я, когда уже начало смеркаться. Жутко голодный. Константин не спал и смотрел на меня.

— Полегчало? — Спросил я его.

Пес отлично понимал вопросительную интонацию и отозвался неопределенным горловым звуком. Я посчитал, что он ответил мне «Да». Я снова решил предложить ему фрикадельку с таблеткой. К моему облегчению, Константин, лежа на боку, съел ее и слизал выпавшие изо рта крошки.

— Молодец! — Похвалил я его. — Так мы с тобой быстро пойдем на поправку.

Я сделал еще три фрикадельки с таблетками и убрал их на улицу, чтобы не пропали. Я давно не приносил лед, потому что холодильник у нас работал по ночам. А на день все, что могло испортиться, я прятал в ящик. Оставшийся фарш я выложил на сковородку и поджарил на электрической плитке. Ужин удался на славу. Так много мясного за один раз я не ел с глубокого детства.

Мой самодельный тампон там, где выступал за пределы листьев подорожника, прилип к шерсти и коже спекшейся кровью. Перекиси ушло много на то, чтобы безболезненно отцепить повязку. Константин все равно поскуливал и заглядывал мне в глаза.

— Я все делаю, как надо, друг. За раной надо следить, чтобы не воспалилась, или не… — Я не знал, что еще с ней может случиться, — короче, будем менять повязку каждый вечер, пока не заживет.

Снова подорожник и тампон из ваты и бинта приложил к ране. Пес несколько раз взвизгнул, когда я сделал больно, но в остальное время он стоически терпел. Ему хватало собачьей мудрости, чтобы понять, что я действую во благо.

Пришло время выходить на связь с Татьяной. От нее было несколько пропущенных сообщений. Она тревожилась по поводу вчерашних друзей.

— Привет. У нас все нормально. Гостей прогнали. Константину немного досталось битой по спине. Лежит теперь, лечится. Доктор — я.

Татьяна объявилась через час. В ожидании ответа я бесцельно открывал страницы.

— Привет! Бедняжка. Скажи, что я ему желаю быстрее поправляться. На Новый год ему тоже сделаю подарок. Красивый противоблошиный ошейник. Как думаешь, ему понравится?

— Не знаю. Боюсь, что все его блохи переберутся на меня. Или, скорее всего, в тапки с ушками))). Кстати, видел утром твоего Виктора.

— Да? С бабой был?

— Нет, парни сидели в его машине.

— Бухает, поди. Он тебя видел?

— Посмотрел, но не узнал.

— Хорошо. Но в следующий раз не лезь на глаза ему. Мстительный, урод.

— Ладно, понял. Как на работе, дома?

— Все нормально. Скучновато, конечно. Дом-работа, работа-дом(((. Подруги бесят. Раньше нормально общались, а теперь вижу, как они врут мне, не могу промолчать. Обиделись на меня. Заразу какую-то я от тебя подхватила, правдолюбскую))). На самом деле, я теперь реально вижу, когда люди врут, аж корежит. Вспоминаю твою фразу, когда ты передо мной появился тогда, помнишь, ты меня шлюхой назвал. Так я теперь думаю, что назови ты меня принцессой, убила бы за брехню.

— Прими совет профессионала, лучше сделать профилактику, чем лечить эту болезнь. Иначе придется искать себе место под мостом))).

— Вот напугал! Ты же не жалуешься. Я сварганю себе избушку под мостом Золотые Ворота. Знаешь это где?

— В Сан-Франциско))).

— Ты посмотри, какие бомжи грамотные пошли! Хочешь, и тебя с собой возьму. И Константина с собой прихватим))).

— Я с тобой буду жить под любым мостом.

Я вложил в эту строчку чувства. Мне хотелось, чтобы Татьяна почувствовала их. Вместо этого она долго не отвечала. Потом прислала смайлики, и наконец разродилась фразой, ничего не имеющей к моему сообщению.

— Отец пришел, буянит чего-то. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Нянькой для Константина пришлось стать почти на две недели. Все это время он лежал не вставая. Ходил под себя. Вернувшись с работы, мне первым делом приходилось выстирывать тряпки. Потом менять повязку на ране, и только потом у меня было время на себя. За это время зима подошла еще ближе. В доме становилось прохладнее. Сквозняки находили себе путь, чтобы занести ледяной воздух в дом. Пришлось один обогреватель положить на пол подле матраца, иначе спать было невозможно. И Константина было жаль. Он трясся под тряпками. Хотя у него могла подниматься температура. К счастью, рана зарастала правильно, без нагноений, за чем я внимательно следил.

В воскресенье пошел первый снег. Зима подзадержалась в этом году, поэтому решила компенсировать все одним днем. С утра задул ветер. Под мостом он ускорялся и свистел в углах моего шаткого домика. Меня и разбудил этот свист. В доме, напротив, стало уютнее. Я поставил чайник и почувствовал, как внутри меня всколыхнулось чувство удовлетворения от уюта. Константин прислушивался к звукам снаружи.

— Зима, Костян! — Я выглянул в подслепое окошко и увидел, как метель несет мимо окон снег. — Дожили.

Пес вытащил язык и смачно облизал свой нос. Так он выпрашивал себе фрикадельку. Таблетки я перестал крошить ему в мясо уже дня три, но у пса выработался рефлекс: проснулся — дай фрикадельку.

— Ты меня разоришь гастрономическими пристрастиями. Как встанешь на ноги, будешь опять есть, что приготовлю.

Но фрикадельку я ему дал и попутно отметил, что нос у собаки блестит здоровым влажным блеском. Как бы он не начал меня дурить, прикидываясь больным. Через болезнь Константина мне и самому пришлось питаться лучше, чем обычно. Я поправился, и, как мне показалось, окреп и посвежел. На работе стал меньше уставать и домой возвращался пружинящей походкой.

К обеду ветер стих. Я вышел на улицу. По обе стороны от моста валил крупный снег. Он падал отвесно, еще больше изолируя мой необитаемый остров от остального мира. Снежные шторы скрывали часть дневного света, создавая сумерки под мостом. Слева от входа в мой домик сквозняком намело невысокий сугроб. Он был плотным и смешан с пылью, отчего имел коричневый оттенок.

Я придвинул ногой снег ближе к основанию стены дома. Дополнительная изоляция не помешает. Из дома донесся скулеж Константина. Я открыл дверь и увидел на входе пошатывающегося пса. Он щурился на дневной свет и часто вдыхал морозный воздух. Повязка на его спине сползла набок.

— Выходи, Костян. — Я очень обрадовался тому, что он, наконец, встал на лапы. — А то хату застудишь.

Пес сделал осторожный первый шаг в снег, потом второй и, немного прихрамывая, вышел на улицу полностью. Константин лизнул несколько раз снег и, опустившись на передние лапы, зарыл в него свой нос. Ему хотелось подурачиться, но сил еще не было. У меня отлегло от души. Мне казалось, что мой четвероногий друг никогда не сможет ходить.

С каждым днем Константин становился все самостоятельнее. Через неделю он пропадал на улице целыми днями. Через две попытался присоединиться к собачьей свадьбе, но из-за хромоты не смог стать полноценным «женихом». Не хватало скорости, чтобы бегать за потенциальными «невестами». Два дня собаки не было дома. На третий он явился, сильно прихрамывая. На теле появилась пара новых ран, и старая начала немного кровить.

— Костян, ты скоро станешь похож на Франкенштейна! Какие тебе свадьбы, ты же на лапы только встал?

Пес понял, что его ругают, лег на живот и виновато смотрел на меня. Я обработал его раны перекисью и истратил на них последние запасы подорожника. Константин не скулил, чувствуя вину, терпел и скрежетал зубами.

Тот первый снег растаял через день. Мне открылась неприятность, которую он нес с собой. Мой домик стоял на склоне. Потоки талой воды стекали прямо под дом. Если я собирался дожить до весны, то следовало подумать о том, как развести потоки в стороны от дома.

В ноябре, после праздников, стукнули настоящие морозы. Под двадцать градусов. Я притащил со склада несколько сломанных паллет на случай, если температура в доме упадет очень сильно. Мороз ударил ночью, под утро. Я проснулся оттого, что замерз, и от неестественного положения на матраце. Воздух от холода в нем сжался, и матрац потерял упругость. Стены дома щелкали на морозе, а щелчки опор моста больше походили на винтовочные выстрелы. Снега не было, и мороз творил с моим жилищем, что хотел.

От холода я спасался на работе. Там мерзнуть было некогда. Заодно заработал денег на теплую зимнюю куртку и штаны с синтепоновым подкладом. В них я и спал, всеми ночами молясь о том, чтобы быстрее выпал снег. Бог услышал мои молитвы через три дня. Мороз резко прекратился. С одной стороны моста небо затянуло низкими свинцовыми тучами. Воздух вначале остановился, затих, будто бегун на старте, а потом природа разродилась жутким бураном.

Углы моего дома засвистели на ветру. Домик затрясся под напором стихии. Не было слышно даже проезжающих машин над головой. Под мостом сразу же сделалось темно, как ночью. Константин заиграл ушами, бросая на меня испуганный взгляд, а потом забрался на матрац и свернулся подле меня калачом.

Вьюга неистовствовала до вечера, всю ночь, и только к обеду следующего дня успокоилась. Выдохлась так же мгновенно, как и началась. На этот раз снега выпало очень много. С подветренной стороны образовался сугроб почти до крыши. Снег был таким плотным, что выдержал Константина, пытавшегося забраться на крышу. Пес вознамерился перепрыгнуть на крышу с наметенного сугроба, но во время толчка вершина сугроба подломилась, и он бесславно провалился между сугробом и стеной дома. Однако выбрался он оттуда довольный, с заснеженной мордой, громко чихнул и стряхнул с себя снег.

Меня же снег наводил только на одну мысль — надо утеплять дом. На работу я не пошел, занявшись подвозом снега к стенам дома. К вечеру мой дом стал похож не снежную избушку.

— Была у зайца изба лубяная, а у лисы ледяная, а у нас с тобой, Костян, гибридная. Утепление пошло на пользу. Дома стало тепло, как в начале осени. Можно было раздеться и принять, наконец, ванну, как бы пафосно в моем положении это не звучало.

Я разжился кастрюлей и кипятильником, когда понял, что по-другому чистоплотные нужды справить у меня не получится. Вылил пятилитровую бутылку воды в кастрюлю и поставил нагреваться. А сам в это время включил ноутбук. Вечер — время для общения с Татьяной. В последнее время, мне кажется, мы исчерпали все темы для разговоров. Душа тянулась к ней, но о чем разговаривать, она не знала. В природе после такого времени общения был предусмотрен шаг к более близким отношениям. Мы его не делали, и возникал вакуум, отсутствие динамики.

— Привет! Что делаешь? — Спросила Татьяна.

— Привет, собираюсь принять ванну.

— Ооо! Вебку включи.

— Ой, фу! Это не такой эстетический вид, как в твоей ванне с пеной. Ты можешь получить детскую психологическую травму))). Я принимаю ванну, как йог, по очереди окуная части тела в теплую воду. Даже Константин выходит на улицу, чтобы не видеть этого.

— Ты просто старомодная ханжа, Толик.

— А ты безнравственная аморальная девица.

— Ты хотел сказать — сучка?

— Только с точки зрения Константина.

— Да, этот кобель знает толк в сучках. Какие планы на Новый год?

— Еще не думал. Работы — море. Грузопоток вырос, зовут даже в ночь разгружать. Недавно видел распродажи велосипедов, может быть, наберу на него, сделаю подарок к Новому году. А у тебя какие планы?

— Никаких(((. Дома тоска смертная. Отец полностью меня контролирует. Каждый вечер отчитываюсь ему о том, как прошел день. Он слушает и дает мне советы, что и как надо было сделать. Иногда мне хочется сбежать из дома. Навсегда! Представляешь, на сессию я не приеду. Отец сказал, что нашел путь к декану и сунул ему денег и мою зачетку. А я так хотела вырваться в ваш город хоть на неделю!

Эта новость вонзилась мне в сердце ледяной стрелой. Мне было приятно просыпаться с мыслью, что осталось совсем мало времени до того момента, когда я увижу Татьяну. Она придавала вес моей бестолковой жизни. Заставляла поддерживать себя на определенном уровне, как внутренне, так и внешне. Скатиться до уровня рядового бомжа было проще простого. Достаточно знать, что никому нет дела до того, как ты выглядишь или пахнешь, или до того, что ты вообще есть. Ради этой встречи я занимался йогой над кастрюлей с теплой водой, планировал дальнейшую жизнь и радовался ей.

— Жаль(((. — Написал я, но это слово совсем не отразило моего состояния. — Может быть, найдешь повод приехать?

— Я бы в ад на сессию уехала, но надо знать характер и упертость моего отца. Он самый настоящий файерволл между мной и миром. Я не знаю, до каких пор он решил меня оберегать. Сдается мне, что все важные решения в моей жизни будет принимать он. Терпение мое на исходе. Ладно, пока, Толик, разозлилась я что-то, прости. С легким паром, если что.

— Спасибо. — Татьяна отключилась раньше, чем я ответил.

Вода в кастрюле зашумела. Она нагрелась даже сильнее, чем я мог терпеть. Пара охапок снегадали нужную температуру. Настроения не было никакого. Ритуальная помывка превратилась в рутинный процесс, от которого я не испытывал никакого удовольствия. Голова была забита жизнеразрушающими мыслями о никчемности собственного появления на свет. Отказаться от покупки велосипеда и махнуть к Татьяне? Во-первых, она меня не звала. Во-вторых, ее отец наверняка будет в курсе. В-третьих, очень хотелось велосипед. В мыслях я уже гонял на нем на работу и с работы, по городу и по окрестностям. В-четвертых, бросать надолго без присмотра дом и Константина было легкомысленно. В итоге я решил подождать еще.

Работы прибавилось, и на грусть совсем не оставалось времени. Мы переписывались с Татьяной, но обходили тему встречи. Я не знаю, опыта общения с девушками у меня не было, может быть ей хотелось, чтобы я мужественно стукнул кулаком по столу и сообщил ей, что приеду и буду с ней встречаться? Сколько я не пытался понять ее превратно, вчитаться между строк в ее сообщения, я не замечал скрытого приглашения в гости. Видимо, сложившийся статус кво наших отношений ее устраивал. Толик — жилетка для плача, таков мой статус в нашем тандеме. Хотя это тоже прогресс для меня.

За две недели до Нового Года бахнула оттепель. Сугробы на стенах дома осунулись наполовину. В доме снова появились сквозняки. Тогда мне в голову пришла забавная мысль. На работе я сбил из деревяшек три формы под кирпичи из мокрого снега и, не откладывая дел до окончания оттепели, принялся лепить стройматериал. Строительная наука далась мне не сразу. Вначале я думал, что надо возводить стены. С одной стороны, потом с другой. До меня потом дошло, что они не будут нормально стыковаться и завалятся при первом ветре. Я начал ставить углы, и тогда дело пошло быстрее. Дом приобретал эстетическую привлекательность и становился похож на вымышленную резиденцию Деда Мороза. Когда строительство завершилось, я понял, что потратил время не зря. Язык не поворачивался назвать мой маленький снежный дворец пристанищем бомжа. А когда мороз прихватил стену до стеклянного звона, я понял, что теперь у меня есть надежная защита от ветра до конца зимы.

С Татьяной ничего не разрешилось. Я приготовился встречать Новый год вместе с Константином. Я мог встретить его так, как хотел сам, без оглядки на людей. На складах мне разрешили взять небольшую кривую елку бесплатно. В доме ей места не было. Мы поставили ее перед домом. В дом я занес несколько веток, чтобы создать хвойную атмосферу праздника. Из бумаги нарезал снежинок и подвесил их к потолку. Для Константина сделал картонный короб, в который планировал положить ему подарки.

По ночам со стороны города все чаще стали взлетать в небо фейерверки. Праздник приближался. Я сам себе стал Дедом Морозом. Пошел и купил велосипед, который хотел. Для меня это было сравнимо покупке автомобиля обычному человеку.

Таксист был удивлен, когда я остановил его в чистом поле. Я рассчитался с ним, и заранее продуманным маршрутом, под прикрытием ранних зимних сумерек, явился домой с большой коробкой. Константин проявил интерес к новинке, появляющиеся у нас не часто. Я тоже не смог ждать новогодней ночи, вынул велосипед из коробки. Он был совершенен. От него пахло новизной. Теперь мне нужен был шлем, перчатки и тросик противоугонки. Кто теперь подумает, что этот мальчик на крутом велосипеде живет под мостом? Никто.

Чуть позже для Константина я купил большой мешок собачьего корма. Прикопал его в снегу, чтобы он не нашел его раньше времени. Для празднования я купил бутылку шампанского, пачку пельменей, мандаринов и немного конфет. По традиции нужен был еще оливье, но мне не хотелось возиться с его приготовлением. Я просто купил майонез, зеленый горошек, кукурузу, колбасу, сухарики к пиву, фасоль. Эти ингредиенты я собирался смешать в свой собственный салат. В моем мире оливье выглядит так, как я сам этого захочу.

Склады тридцать первого декабря не работали. В воздухе ощутимо носилась атмосфера праздника. Природа окуталась облаками и потихоньку сыпала крупным снегом. В Константина вселился бес. Он с утра бегал под мостом как ужаленный, кувыркался в снегу и всячески проявлял свое праздничное настроение. Мне же немного грустилось. Ноутбук был включен, но Татьяна не выходила на связь. Я представлял, что она в своем семейном кругу занимается приготовлением к празднику. Может быть, к ним придут гости, и нужно наготовить еды побольше. Я почти не помнил, как мы встречали Новый год, когда были полноценной семьей. С отцом этот праздник мы не встречали. Для него вся жизнь была одним праздником.

Стемнело. Город озарялся вспышками фейерверков. Хлопки взрывов долетали до нашего слуха. Когда у меня будет свой дом и семья, на пиротехнику денег жалеть не буду. Пока я просто присоединялся к чужой радости, со стороны наблюдая за красотой распускающихся в небе цветов-взрывов. Пора было начинать готовить праздничный ужин.

Я поставил воду для пельменей. Достал банки консервов и принялся открывать их, одну за одной, и вываливать в дешевую пластиковую салатницу их содержимое. Столько мне не съесть даже за новогоднюю ночь. Константин лежал на моем матраце и наблюдал за моими действиями. По телевизору шел новогодний концерт. Стрелка неумолимо приближалась к двенадцати. Вода закипела в один момент с началом Новогоднего обращения Президента. Я быстро вывалил всю пачку в кастрюлю и схватил бутылку шампанского. Надо было успеть открыть ее и налить напитка в бокал до окончания боя курантов.

Бам-бам, забили куранты. Я лихорадочно открывал пробку. Опыта у меня не было. Пробка чуть не попала мне в глаз. Она с громким хлопком вылетела из бутылки, в миллиметре пролетев от моего лица, ударилась в потолок и упала в ноги испугавшемуся псу.

— Не дрейфь, Костян, это Новый год!

— … с Новым годом, друзья, с новым счастьем! — Произнес ведущий новогодней передачи.

К этому времени я осушил бокал до дна. Пена полезла из кастрюли с пельменями.

— Чтоб тебя. — Я подул на пену, чтобы она немного осела.

Дождавшись пельменей, я наконец-то смог принести подарок Константину от Деда Мороза. Я закрыл пса в доме и сбегал за мешком собачьего корма.

— Кхм-кхм. — Я откашлялся перед дверью. — В этом доме живет хороший мальчик Константин? — Спросил я басом. — Который спас своего друга от плохих людей?

Константин вопросительно тявкнул из-за двери. Мой бас сбил его с толку. Я открыл дверь и вошел, держа в руках большой мешок.

— С Новым годом, Костян!

Пес спрыгнул с матраца и закружил вокруг мешка.

— Это все тебе. Сейчас насыплю.

Только теперь, после того, как мой товарищ получил подарок, я смог сам предасться чревоугодию. Шампанское возбудило аппетит. Под развлекательную программу мои блюда шли очень хорошо.

Вдруг уши Константина стали торчком. Я сразу убавил звук и услышал хруст снега под ногами. У нас были гости. Вот кого я не хотел видеть в эту праздничную ночь, так это гостей. Праздник тут же улетучился.

— Тук-тук. Это Снегурочка, которая принесла подарки Робинзону и его верному товарищу. — Этот голос нельзя было спутать ни с чьим другим.

Со скоростью молнии я распахнул дверь. На пороге стояла Татьяна собственной персоной. В руках у нее были сумки, на щеках играл морозный румянец. Видимо, мой остолбеневший вид рассмешил ее.

— Я это, я, не привидение. Держи гостинцы. — Она протянула мне сумки и, не дожидаясь приглашения, вошла внутрь. — У вас праздник в самом разгаре.

— Как? — Удалось мне выдавить из себя единственное слово.

— Вот так. Подумала, что если я этот Новый год проведу рядом с папой, то в новом году обязательно повешусь.

— Ужас! А родители знают, где ты?

— Нет. Я им оставила записку, что поехала покуражиться. Приеду, как нагуляюсь. Геолокацию в телефоне отключила. Ну? — Татьяна посмотрела мне в глаза. — Ты рад?

— Я еще в шоке от неожиданности. Не могу поверить.

— Ясно, ты просил у Деда Мороза велосипед, а приехала Танюха.

— Велосипед тоже приехал, только раньше.

— Ладно, бурные проявления чувств не твой конек. Буду вынимать подарки.

Помнится, когда я видел Татьяну в прошлый раз, фингал сильно искажал её естественную красоту, а боевой раскрас еще сильнее усугублял это. Сейчас передо мной она была почти в натуральном виде. На губах бесцветный блеск, и ресницы распушены тушью. Не было в ней сексуальной агрессии, но красота ее от этого только выигрывала. Татьяна выбрала пакет с подарками. Вынула из него еще один яркий пакет.

— Помнишь, что я тебе обещала?

— Тапки с ушками, кажется?

— Молодец, точно, держи.

Татьяна всучила мне пакет в руки. Я вынул оттуда пару голубых мохнатых тапок с глазами. У них действительно были уши.

— Нравятся? Примерь.

Я скинул с ног разбитые кроссовки и одел тапки. В моем скромном сером жилище они выглядели очень ярко и смешно. Татьяна прыснула, глядя на меня.

— Как? — Спросил я и притопнул.

— Меркурий, блин, с ушами. А ты, Костик, помнишь, что я тебе обещала?

Пес напрягся, подняв уши. Татьяна вынула ошейник с красивым медальоном.

— Противоблошиный ошейник, как и обещала. Примерь.

Она протянула ошейник мне, чтобы я примерил его своему товарищу. Константин замер, когда я одевал ему ошейник. Он пытался разглядеть медальон, но у него ничего не получалось.

— А вот и праздничный ужин. — Татьяна вынимала пластиковые контейнеры с салатами и нарезкой. — Стырила со стола. А вот и французское шампанское. Мой папа будет в ярости.

Татьяна поставила на стол бутылку, по внешнему виду которой я бы сказал, что она ничем не отличается от прочих, за сто пятьдесят рублей. Правда, все надписи были на французском языке.

— Тань, раз ты купила подарки, значит, ты собиралась к нам, независимо от отношений с отцом? — Меня осенила очевидная мысль.

Татьяна поставила на стол очередной контейнер и посмотрела на меня, как на немного умственно отсталого человека, которому надо разжевывать очевидные вещи. Я ждал ответа, но его не последовало.

— Короче, выпить надо. Встречу Нового года по местному времени пропустила, надо хоть с москвичами успеть встретить. Открывай!

Я постарался не сплоховать с бутылкой дорогого шампанского. Константин закрыл глаза. Хлопок получился тише, и пробка осталась у меня в руках. Я разлил шампанское по бокалам. Понюхал его, чтобы понять, в чем заключалась его французская ценность.

— Ну, мужики, я хочу сказать, что встреча с вами оставила у меня самое сильное впечатление в уходящем году. Ты, Толик, создал себе тот мир, в котором хочешь жить. До тебя я хотела жить, как другие, как те люди, пример с которых не стоит брать. Бррр! — Девушку передернуло от каких-то своих воспоминаний. — За твой маленький мир под мостом и за Новый год!

— Спасибо! Нам с Константином очень приятно.

Татьяна выпила бокал одним махом и принялась расставлять еду по столу.

— Тань, я никак не могу поверить, что вижу тебя снова. Это как…, как…, новогоднее чудо.

Мой язык немного заплетался из-за прошлой бутылки шампанского.

— Ущипни себя. Нет, лучше я тебя ущипну.

Не ожидая разрешения, она щипнула меня за тощий бок, прихватив кожу острыми ногтями. Я крякнул, как утка.

— Мираж не растаял?

— Нет. Я тебя вижу.

— Ну всё, оставляем тему моего появления и радуемся празднику. Я вижу, ты превратил свой домик в ледяной дворец?

— Ага, вынужденно. Ветра продували насквозь. Мы тут с Костяном чуть не околели, пока морозы были.

— Красиво получилось. Я чуть не подумала, что адресом ошиблась. Не на том мосту слезла.

— Ты на такси приехала?

— Конечно, кто еще под Новый год повезет. Ценник конячий загнули, мне три дня работать надо. Ты бы видел лицо таксиста, когда я попросила остановить его на дороге. Ночь, поле, на дороге никого, и тут баба с пакетами. Я метров за сто от моста попросила остановить, дождалась, когда он уедет, и в кювет. По пояс в снегу лезу, а сама думаю — а вдруг тебя дома нет, что я творю, дура? Куда мне потом деваться, если что?

Мне было невероятно приятно слышать, что вот эта писаная красавица лезла по сугробам, чтобы встретить со мной Новый год. Я не привык тешить свое тщеславие, поэтому радость моя была не за то, что я такой офигенный мачо, к которому женщины из другого города добираются любыми путями, а за то, что это просто случилось. Татьяна во всем своем великолепии сидела передо мной, беззаботно лепетала ни о чем, а я почти не слышал ее из-за контузии, смотрел на нее и был счастлив.

Домашние салаты, дорогие нарезки были не чета моим скромным блюдам. Я незаметно убрал магазинные пельмени, которые сразу сделались безвкусными, в собачью миску. Еды было много. Мой не привыкший к обильным трапезам желудок быстро заполнился и стал давить на легкие. Я постоянно пытался отдышаться.

— Извини, Тань, все вкусно, но я объелся.

— Эх ты, Робинзон тощий, кормить тебя некому.

— Я хорошо питаюсь, только редко. Когда Константин болел, мы с ним мяса до отвала наедались.

Татьяна покачала головой, как доктор выслушавший историю пациента о том, как он дошел до этого состояния.

— Толик, а ты когда-нибудь планировал жизнь на год вперед, или больше?

Даже алкоголь в крови замер и перестал действовать, когда я попытался подумать о своей жизни в отдаленной перспективе.

— Ну, думаю, что через год я еще буду жить здесь. Только избушку свою утеплю еще лучше.

— А что, если дорожники прознают о тебе? Они ведь снесут твой домик. Куда ты пойдешь?

— Ты думаешь, я не думаю об этом? Постоянно думаю. Жаль будет, если снесут.

— И все же, если снесут, куда подашься?

— В город не поеду жить. Деревню глухую поеду искать. У меня теперь велик есть, буду колесить, пока не найду, где осесть.

— Я знаю, кто ты. — Татьяна посмотрела на меня через бокал, наполненный шампанским. — Ты Шрек, который живет на болоте, дикий огр, прячущийся от людей.

— Тогда кто ты, Фиона или говорящий осел?

— Ах вот ты как! Сомневаешься еще? — Татьяна опрокинула бокал с недопитым шампанским в себя, поставила на стол и выдохнула. — Я покажу тебе сейчас, кто я!

Я сидел на матраце, а Татьяна на стуле. Она резко встала, чуть не опрокинув все со стола, схватила меня за шею, как будто собиралась душить, и опрокинула меня на матрац. В состоянии алкогольного опьянения, редкого для меня, все произошло мгновенно. Я сидел и бац, Татьянины глаза, горящие плутовством и дерзостью, смотрят на меня в упор. Вообще, в жизни все должно происходить с точностью до наоборот. Но мой опыт против ее не шел ни в какое сравнение. Татьяна это понимала и не ждала, когда я осмелею.

Ее губы, пахнущие вином, впились в мои. Мои руки полезли под ее одежду и нащупали тугой бюстгальтер. Он охранял груди девушки, как абсолютный страж. Я так и не понял, как обойти препятствие и отдался поцелуям.

— Ну как? Есть еще сомнения, кто я? — Спросила Татьяна, оторвавшись от меня.

Ее глаза сверкали, как два изумруда.

— Осёл не целовал Шрека. — Догадался я.

— Молодец! А какую культурную программу ты планировал в праздничную ночь?

— Вообще-то, поесть хорошо, выпить шампанского и уснуть.

— Уууу, скучняха. — Татьяна выпустила меня и снова села за стол. — Пойдем с горки покатаемся?

Я хотел ответить, что на склонах рыхлый снег и покататься вряд ли получится, но вспомнил, что плотную упаковку от велосипеда я еще не выбросил.

— Пошли, я устрою для тебя настоящие американские горки.

Самый длинный спуск получался на углу, где обочина заворачивалась под мост. Снег там, обдуваемый сквозняками, был плотным. Было удобно скатываться и подниматься в гору. Пока я не растряс желудок, мне было тяжко, но постепенно начался кураж. Татьяна радовалась, как ребенок. Она заливисто смеялась каждый раз, когда стремительный спуск заканчивался падением и кувырками в кустарнике. Константин тоже поймал волну, он бегал то за мной, то за Татьяной, падал, закапывался в снегу и пытался веселиться не меньше нашего.

Всякий раз, когда на дороге появлялся свет фар, мы прижимались к обочине, чтобы никто не испортил нам праздник. Картон истрепался в лохмотья. Тогда мы стали скатываться на спине или животе. Снег забивался под одежду, но нам было все равно. Веселье, как наркоз, сделало тела нечувствительными к температуре. Татьяна не стеснялась распахнуть куртку, задрать все свои кофточки и вытрясти из них снег.

Наконец, мы устали. Татьяна скатилась последний раз на спине головой вперед, да так и осталась лежать. Я подкатился рядом и замер рядом с ней. Она смотрела в звездное небо. Чистое от облаков небо светилось миллиардами звезд. Я посмотрел на профиль девушки и увидел, как звезды отражаются в слезах, замерших в уголках ее глаз.

— Ты чего? — Я удивился ее слезам.

— Хорошо так, аж страшно.

— Почему?

— Зыбко все. — Она повернулась ко мне, и слеза покатилась через переносицу. — Почему счастье длится недолго, а какая-нибудь гадость обязательно затягивается?

— Не думай об этом. Наслаждайся моментом.

— Ты знаешь, это лучший Новый год в моей жизни. Спасибо тебе, Толик, за него.

Татьяна поцеловала меня в щеку. Ее горячие губы буквально оставили ожог на моей ледяной коже.

— И тебе спасибо. У меня это тоже лучший Новый год. Да и у Константина, скорее всего, тоже.

— Знаешь, почему мы чувствовали себя несчастными?

— Почему?

— Потому что не слушали себя. Вот тебе надо было уединиться, чтобы почувствовать себя счастливым. А мне надо было получить в глаз и свалиться под мост, чтобы понять, что смазливая мордашка — это не пропуск в счастливую жизнь.

— Сегодня мы поняли, что скатываться под мост бывает весело.

— Точно. Одно и то же действие может носить прямо противоположный смысл.

Татьяна попыталась встать, но снова бухнулась в сугроб.

— Знаешь, я останусь здесь ночевать. Сил встать уже не осталось. Присыпь меня снежком.

Я зачерпнул рукой снег и присыпал им Татьяну. У нее откуда-то из-под одежды глухо зазвонил телефон. Девушка вздохнула.

— Ищут. — Вытащила трубку и приложила к уху. — Але, мам…, да, я у девчонок…, все нормально, я трезвая, мальчишек с нами нет, едим тортик и запиваем чайком. Не надо ему приезжать, что вы со мной, как с маленькой, сама приеду. Могу я отдохнуть от работы и от вас хоть немного?…, всё, давай, с Новым годом!

Татьяна убрала телефон под одежду и села.

— Всё, разрушили чудо. Пошли домой.

Я подскочил и помог Татьяне подняться. Только сейчас я почувствовал, что вся одежда на мне мокрая, а спина начинает замерзать. Силы покинули нас окончательно. Еле волоча ноги, мы добрались до моей ледяной избушки. Дома было тепло и пахло праздником. Может быть, только в моем представлении.

— Константин больше не спит на матраце? — Спросила Татьяна, глядя, как я подкачиваю его, чтобы он выдержал двоих.

— Нет, пока я его лечил, он спал на полу, потому что не мог ходить, и ходил в туалет под себя. Так он привык спать там, больше не лезет ко мне.

— Бедняга Костик. — Татьяна потрепала ему за ухом. — Ты настоящий мужик.

Матрац был готов. Мы сняли с себя мокрые одежды и развесили их на обогревателях. Татьяна осталась в трусиках и бюстгальтере. Я дал ей свою чистую майку. Мы улеглись и накрылись двумя одеялами.

— Толик, ты не обидишься, если мы просто уснем? — Это был прямой намек.

— Нет. — У меня, в принципе, у самого не осталось сил. — А ты не обидишься, если я не стану к тебе приставать?

— Обижусь, но завтра.

Татьяна легла спиной ко мне. Я прижался к ней, просунул свою ногу между ее. Признаться, от близости женщины сердце забилось чаще. Усилием воли я подавил гормоны и быстро заснул.

Будь у меня друзья, они наверняка умерли бы от зависти, если бы увидели, какие красотки просыпаются в моей постели. Я мог бы бесконечно лежать и любоваться, как спит Татьяна, и терпеть отлежанную руку, на которую она примостилась головой, но Константину приспичило на двор. Он начал царапать дверь и тихо скулить. Надо было успеть до того, как случится непоправимое. Татьяна зашевелилась и открыла глаза.

— Прости, это Костян в туалет захотел.

— Угу. — Ответила она неопределенно, не открывая рта.

Я, признаться, и сам давно хотел выйти на улицу. Стояла тихая солнечная погода. По голым ногам пробежал морозный озноб. На мне была надета только куртка. Хрум-хрум, заскрипел под ногами снег. У нас с Константином были разные столбы-опоры для справления естественных нужд. Его был ближе, и он уже закончил моцион.

— Ты не против, если я сегодня воспользуюсь твоим столбом?

Константин был не против. Пар повалил от того места, где моя струя поливала металл. Сзади скрипнула дверь. Я повернулся, не прекращая процесс. Татьяна в одной майке вышла на двор, закинула назад руки и потянулась. Её рот растянулся в улыбке, когда она поняла, что я пытаюсь поприветствовать ее.

— Ты собрался что-то напИсать на снегу? — Спросила она со смехом.

— Ой, прости! — Я отвернулся. — Привет! Как спалось?

— Отлично. А где тут у вас места для девочек?

Я закончил процесс и закутался в куртку.

— Слушай, девочкам столбы не подойдут, да и снега тут навалило, попой не присядешь. Вон там… — Я показал в место, где сходились откос и мост, — снега почти нет и место защищенное.

— Спасибо. Иди домой и не подглядывай. Я сейчас приду, приготовлю что-нибудь.

— Куртку накинь. — Я снял куртку, Татьяна послушно надела ее.

Это было почти фантасмагорическое зрелище: в моем доме хозяйничала женщина. Стены дома никогда еще не впитывали таких вкусных запахов. Представляю, как были удивлены редкие водители, унюхавшие посреди дороги запах готовящейся еды. Даже Константин полностью принял факт наличия третьего лица и не сторонился Татьяны. Он даже простил ей отдавленную лапу. Как два мужика, мы смотрели в телевизор, искоса бросая взгляды на суету женщины у плиты. Была в этом моменте необычная полноценность, завершенность, гармония. Я почувствовал, что так оно и должно быть в нормальных отношениях женщины и мужчины.

Желудок начало подводить в ожидании. Я сидел в подаренных мне тапках и рассматривал носки на них, изображая общение между тапком правой и левой ноги.

— Я вижу, чем ты себя развлекаешь в одиночестве. Еще немного и у тебя появится виртуальный друг или подруга. Моя конкурентка.

— Ну, с твоей конкуренткой я буду видеться каждый день.

— Понятно, твой комплекс хочет сказать, что я мало уделяю тебе внимания?

— Мой комплекс загнал меня под мост и вообще он не может сказать ничего путного. А вот я знаю одного одинокого Робинзона, которому одна девушка дала надежду поверить в свою полноценность, и теперь он хочет видеть ее так часто, как это получится.

— Слушай! — Татьяна произнесла с придыханием, как будто ей явилось божье откровение. — Я знаю, как избавить тебя от синдрома правдолюба.

Она села рядом со мной на матрац. В ее руке была вилка.

— Осторожнее с вилкой на матраце. — Предупредил я. — И как же?

— Тебе нужно выдумать себе вторую личность, понимаешь?

— Не совсем. — Признался я.

— Синдром раздвоения личности знаешь?

— Слышал немного.

— Так вот, представь, что ты вообще не Толик, и никогда им не был.

— А кто я?

— Да кто угодно, хоть Пушкин, хоть Шрек, хоть Леонардо да Винчи. Представь, у новой личности не будет синдрома правдолюба, он же не Толик, у которого мама умерла из-за врачебной ошибки. Он другой человек, который всю жизнь любил не просто преувеличивать, а был настоящим мастером отливать пули.

— Скажу от имени Толика, вряд ли у меня получится серьезно представить, что я могу быть кем-то, кроме себя. Было бы замечательно стать одним из всех, но терять себя не хочется. Сейчас у меня есть дом, свобода и ты, хоть ненадолго. Мне комфортно быть Толиком.

— Как знаешь. Ради твоего блага старалась. Толик, так Толик. Уникум Толик и шаболда Танюха. Мы могли бы стать отличным дуэтом по жизни, отлично бы уравновесились.

— Не могу не согласиться.

— Эх. — Вздохнула Татьяна. — Не представляешь ты себе, Толик, какой ад я могу создать.

— Может быть, меня жизнь и готовила к этому суровому испытанию?

Татьяна рассмеялась в голос. Моя шутка ей понравилась.

— Все, садимся завтракать. — Татьяна ловко сняла маленькую сковородку, купленную мной по случаю распродажи, с электрической плитки.

На ней шкворчали колбаски, которые девушка привезла с собой.

— Чем Бог послал, и мои родители. — Пошутила она.

У нас еще оставались новогодние салаты, немного заветревшиеся. Они отлично пошли вместе с колбасками. Перепало с праздничного стола и собаке, молча и жалостливо выпрашивающей свою долю.

— Ух, опять обожралась. — Татьяна растянулась на матраце. — В город хочу, прошвырнуться по памятным местам.

— Не боишься на глаза Виктору попасться?

— У меня куртка новая. Лицо шарфиком повяжу. Да и вообще, думаешь, он сейчас один? Он и дня не мучился в одиночестве. У него кандидатур на мое место было больше, чем на депутатское. Дуры мы, бабы.

Татьяна замолчала и задумалась. Я принялся убирать со стола. У меня стоило что-то оставить, как Константин начинал доедать прямо со стола.

— Ты пойдешь со мной? — Я почти забыл о разговоре, когда Татьяна с надеждой в голосе спросила меня.

— Пойду. — Мне хотелось быть рядом с ней, несмотря на то, что я мог оказаться сбоку припекой, если она повстречает знакомых.

— Вот и отличненько. Бросай посуду, приедем, я сама перемою.

День был ясный, морозный. Весь народ вывалил на улицу. В центре города, где мы в итоге оказались, был выстроен ледовый город. Родители с детьми дурачились в нем, скатывались с горок, бегали по лабиринтам. Предприимчивые бизнесмены развернули пункты быстрого питания с горячими блинами, пирожками, чаем и медовухой. Мужчины брали детям блины, а сами потягивали из пластиковых стаканов пряный алкогольный напиток. По выражению их лиц можно было догадаться, что ночь они провели бурную и теперь желают поправить свое самочувствие.

Татьяна затащила меня на горку, села впереди меня, заставив обнять ее покрепче, и мы скатились вниз, чуть не зацепив замешкавшуюся малышню. Потом мы лазили по лабиринтам, и я потерял Татьяну из виду. Она специально спряталась от меня и смотрела, как я поступлю. Я, не будь дураком, не стал бегать и искать ее за каждым поворотом, забрался на крепкую ледяную башенку и увидел её, выглядывающую меня из-за угла.

— Вы потеряли кого-то? — Спросил я со спины.

Татьяна подпрыгнула от неожиданности.

— Ты хитрый Робинзон.

Когда лицо человека закрыто и остаются только глаза, они начинают обладать магической силой. Обратите внимание на людей в повязках. Глаза — это проводник к божественной сути человека. Напротив остального в человеке они совершенны. Я смотрел в серо-голубые глаза Татьяны и видел вместо них два бездонных озера, затягивающих меня в свои воды.

— Дырку просверлишь. — Оборвала мои душевные медитации Татьяна. — Сходи, купи нам по стакану медовухи. Празднику еще больше хочется.

— Ты где будешь прятаться?

— Тут и останусь.

Я отстоял очередь. Взял два блинчика с ягодной начинкой и по полулитровому стакану медовухи. Татьяна уже была не одна. Две девушки разговаривали с ней и громко смеялись. Я остановился. Мне не хотелось делить время с Татьяной на ее бывших знакомых. Татьяна меня заметила.

— Толик, иди к нам. — Позвала она меня.

Девушки с любопытством смотрели на меня. За несколько шагов до них я успел прочитать по их лицам всю гамму чувств относительно своей персоны. От любопытства до удивления.

— Знакомьтесь, это Толик. Мой друг. — Представила меня Татьяна. — Это Ева, это…, это…, прости…

— Вероника. — Напомнила вторая.

— Точно, Вероника. Полгода не была, а память уже отшибло.

— Очень приятно. — Я сделал короткий поклон, жест, который показался мне уместным.

— Толик, сходи, купи еще два стакана, а мы с девочками подождем тебя здесь.

Я почувствовал себя «шнырем» при красавице.

— Девчонки сами сходят, чай, не инвалиды. — Я протянул один стакан Татьяне, и отхлебнул из второго.

Подруги посмотрели на меня ошарашенно-удивленно. Татьяна поняла, что допустила ошибку, и попыталась ее нивелировать.

— Блин, простите, девчат, мы же торопимся. В следующий раз пообщаемся плотнее.

Татьяна взяла меня свободной рукой и потянула за собой. Остановились мы в парке, через дорогу.

— Они теперь весь мозг сломают, кто ты такой? Они до сих пор в шоке, как это я Витюню бросила. Отказалась от таких перспектив! Я хотела при тебе сказать, что ты ведущий программист, но вовремя опомнилась. А то бы все узнали, что ты живешь под мостом.

— Моя правда — это оружие массового уничтожения, может и тебя зацепить. Они не сообщат Виктору, что ты в городе?

— Вряд ли, они не из того круга. С чем блины?

— С вишней, кажется.

— Сойдет.

Мы сели на скамейку и маленькими глотками пили пряный напиток, заедая блинами. Мой взгляд упал на фургончик с броской надписью «Креарки». Рядом с ним было полно детворы, покупающей надуваемые гелием шары. Надувал их Сергей, мой бывший работодатель. Я был рад за то, что он смог выкарабкаться после той истории.

— Может, в кино? — Спросила Татьяна, когда наши стаканы опустели. — Хотя нет, там вещи в гардероб придется сдавать. Меня там могут узнать. А пошли в театр! Витюня и люди из его круга в таких местах не околачиваются.

Я полез в карман и вытащил тощенькую пачку денег.

— Брось. Я угощаю.

Я почувствовал себя неловко под высокими сводами холла театра, роскошным убранством, массивными люстрами и среди почтенной публики, для которой подобное развлечение было естественным.

— Не зажимайся. Что ты как робот Вертер? Будь свободнее. Это простые люди, такие же, как и мы.

— Прости, я постараюсь.

В театре давали «Мертвые души» Гоголя на новый лад. Меня с первых минут увлек спектакль, интерпретация произведения, которое я старательно избегал в школе. Было смешно, остро. Актеры играли гротескно, по-театральному, оттого их шутки, или нелепые ситуации казались еще комичнее. В какой-то момент я хотел поделиться с Татьяной, но заметил, что она спит. Ее повело, она упала мне на плечо и осталась спать на нем. Мне пришлось сдерживать смех, чтобы не разбудить ее.

— Тебе понравилось? — Спросила она, когда мы вышли на улицу.

— Очень.

— Я рада, что поучаствовала в твоем культурном развитии. А меня что-то сморило. Куда теперь пойдем?

— Ты не устала?

— Я-то нет, а ты?

— Я в тонусе. Полный тургор. Недалеко от моей работы конеферма, там сейчас аттракцион катания на тройках, в санях с колокольчиком.

— Да ты что? Погнали туда. Я ни разу в жизни не каталась на лошади.

На самой городской окраине народу, желающего предаться развлечениям, было не меньше, чем в центре. Сотни машин стояли у размеченного красной лентой импровизированного ограждения. Люди, желающие заработать в праздники, были и здесь. Чай, кофе, горячительные напитки, баранки, пирожки, блины под аккомпанементы баянистов и частушки одетых в пестрое теток должны были продаваться веселее. И это работало. Народ толпился везде, где требовалось потратить деньги.

— Жеванем? — Спросила Татьяна. — Дама угощает.

— Тогда я плачу за катание. — Мне не хотелось походить на бедного родственника.

— Идет.

Татьяна купила по кофе и по ватрушке с творогом. На свежем воздухе еда казалась гораздо вкуснее. Я занял очередь к экипажу и оплатил билет. На покатушках было четыре тройки. От лошадиных тел, одетых в попоны, валил пар. Видно, горожане основательно их укатали. Дети и родители весело забирались в сани, и так же весело их покидали после катания. Детям под наблюдением разрешали потрогать тело лошади. Животное лиловым глазам косилось на детишек, осторожно прикасавшихся к подрагивающей и влажной коже. Если лошадь начинала прядать ушами или издавать звуки, дети испуганно отдергивали руку.

Подошла наша очередь. Я первым ступил в сани и подал руку Татьяне. С нами поехала мамаша с мальчиком пяти лет. По выражению лица ребенка сложно было понять, он впал в ступор от страха или от радости. Его глаза замерли на лошадях, как примагниченные.

— Вадика напугала лошадь в деревне. Он боится их, в кошмарных снах видит. Врачи сказали, что надо клин клином вышибать. Хочу показать ему, что лошадка — это весело.

— Вадик, лошадка добрая, она любит детей, поэтому катает их. — Татьяна обратилась к нашему соседу добродушным голосом.

Вадик нашел в себе силы отлепить взгляд от лошадей и перевести его на Татьяну. В этот момент извозчик дернул вожжи, и сани резко подались. Мальчишка вцепился матери в рукав. Мамаша прижала его к себе.

Морозный ветер ударил в лицо. Глаза заслезились от него и от ослепительно белого снега. Полозья зашумели по прикатанному снегу. Колокольчик зазвенел под рывками лошадей. Татьяна взяла меня за руку. В ее глазах снова стояли слезы. На этот раз скорее от ветра, чем от чувств. Круг был небольшим. Через пять минут мы его закончили.

— Понравилось? — Спросил я Татьяну.

— Да. Мне снова захотелось остановить время, чтобы растянуть момент.

— А я подумал, что этот день бедные лошадки запомнят надолго. Загоняли их сегодня.

— Тогда я тоже лошадка, потому что запомню этот день надолго. — Татьяна вздохнула. — Пойдем еще куда-нибудь?

— Честно сказать, уже не хочется.

— И мне. Как до тебя добираться будем?

— Напрямки. Я же тут каждую тропинку знаю. Правда, их сейчас замело.

— Напрямки, так напрямки. Веди, Сусанин.

До моего склада вела дорога, а потом мы свернули в поле. Сумерки быстро превратились в ночь. Продвигались мы медленно, потому что сугробы местами были по колено. От нас валил пар, как от лошадей, на которых мы недавно катались.

— Это отличное завершение нашей прогулки. — Пыхтела Татьяна. — Загонять меня под конец дня. Скоро там твоя берлога?

Я свистнул. В ответ раздался собачий лай. Это отвечал мне Константин.

— Скоро, почти пришли.

Одежду снова надо было сушить. Мы разделись и сделали это привычно и естественно, как супруги с большим стажем.

— Как хочется есть! — Татьяна полезла искать остатки еды с праздничного стола. — О, яйца с чесноком и сыром, папа мой любит. — Татьяна понюхала. — Живые вроде, будешь?

— Конечно. Почему мы не подумали еды в городе купить?

— Ты хозяин, ты и думай.

— Я думал, когда не ждал тебя в гости. Вот мои запасы. — Я откинул тряпку, закрывающую небольшой ящик у стены. В нем лежало несколько пакетов с крупами и макаронами и несколько пестрых пачек лапши и картофельного пюре быстрого приготовления.

— Ты не правдолюб, Толик, ты жуткий врун. У тебя тут запас на целый месяц.

— Я подумал, что ты хочешь праздничной еды.

— Праздник у меня идет от души, а не из желудка. Жру, когда весело.

Татьяна бесцеремонно раскидала весь мой продовольственный запас.

— Я пюрешку буду, а ты?

— Тоже.

После ужина, не такого обильного, как все предыдущие, мы поняли, что у нас еще остались силы. Так как не было алкоголя, способствующего коммуникации, то ни я, ни Татьяна никак не могли озвучить свои мысли насчет продолжения праздника. Ну, вы понимаете. Я был не искусен в подобных намеках и труслив.

— Толик, покажи мне, как у тебя надо заняться йогой, чтобы помыться? — Попросила Татьяна.

Я поставил воду, поставил матрац на ребро и показал, стараясь не быть чересчур физиологичным.

— Спасибо, поняла. Вам с Костиком лучше это не видеть. Погуляйте пока.

Я напялил еще не просохшую одежду и вышел на улицу. На дворе начинался снегопад. Я любил его, потому что чувствовал, как весь мир под мостом становится только моим. Мой мир становился маленьким и уютным. Из маленького оконца на снег падало пятно света, делая мой мир еще уютнее.

Удержаться, чтобы не подсмотреть в окно за моющейся Татьяной, я не мог. Голая девушка в моем доме была продолжением сказки. Под ногой хрустнул снег. Татьяна показала мне в окно кулак и поставила перед ним электрический чайник. Чары сказочного мира рассеялись. Мне осталось только раздразнить Константина и устроить с ним догонялки.

— Ээээй! Собачатник! Ты будешь мыться? — Крикнула Татьяна в приоткрытую дверь.

— Буду! — Я уже знал, что за этим последует.

Татьяна была в моей майке, с полотенцем на голове. Классический вид девушки после душа или ванны.

— Ты прогонишь на мороз несчастную девушку? — Спросила Татьяна.

— Я бы не хотел, чтобы ты смотрела на меня, когда я пытаюсь удобно устроиться. Это зрелище не для слабонервных.

— А ты же пытался подсмотреть? Это был ты или Костик?

— Я. — Признался, хотя и желал свалить вину на собаку.

— Ладно, недолго, а то застужу свои женские причиндалы.

— Я мигом, опыт уже есть.

Константин с Татьяной шумели на улице, пока я наводил чистоту. После мытья стало приятно и легко на душе. В глазах Татьяны, когда я позволил ей зайти, уже играли чертики. Она смотрела на меня, как на кусок жареного мяса смотрит несостоявшийся вегетарианец. Как-то сами собой отпали ненужные слова. Чертики выпрыгнули из ее глаз и пробрались в меня. Константин был удивлен, что его оставили на улице. Он тявкнул пару раз под дверью и успокоился.

Фирма-производитель надувных матрацев должна была гордиться своим изделием. Перегрузки, которые он перенес в эту ночь, были запредельными. Зато все остальное в доме не выдерживало наших активных утех. Что-то упало на пол, что-то хрустнуло. Но мне было плевать на все, что не было связано с телом Татьяны. Оно было в руках, под губами, бледно отсвечивало в темноте.

Та ночь была похожа на нашу первую тем, что я снова не мог ее вспомнить в деталях. Калейдоскоп из ярких картинок, ощущений и томного послевкусия. К утру мы измотались и уснули на полуслове. Разбудил меня глухой звонок телефона. Кто-то настойчиво дозванивался до Татьяны. Она, утомленная ночными приключениями, ничего не слышала. Я ждал, когда телефон перестанет звонить, но он замолкал на минуту и потом снова начинал звонить. Причина для такой настойчивости должна быть серьезной.

Татьяна спала раскинувшись, придавив меня ногой. Мне жалко было ее тревожить, чтобы встать и найти телефон. Но этот звонок мог быть для нее важным. Я зашевелился. Татьяна зачмокала губами и перевернулась ко мне спиной. Я вытянулся с матраца вперед и раскидал наши одежды. Телефон звонил в куртке. Его звонок стал громче. Татьяна подняла сонное лицо с подушки.

— Тебе звонят. Уже полчаса, наверное.

— Дай телефон. — Она протянула руку. Я подал. — Мать звонит. Потеряли меня. Аллё, мам, привет, чего звонишь? Спала…, да ты что, обед уже? Вот я подрыхнуть…, пусть орет, скажи, вечером приеду. Всё, пока. — Татьяна бросила трубку. — Привет, секс-машинка.

— Привет. — Комплимент мне понравился. — Уедешь сегодня?

— Да, папа там бушует, мать жалко, без меня всё ей достается. Все хорошее во мне от папы, все плохое от мамы. Ставь чайник, попьем, да буду собираться.

Я готовил завтрак, а на душе было чувство, как будто поминки собираю. Мы оба молчали. Татьяна от того, что ее ждало дома, я от того, что меня ждало без нее.

— Как сюда такси вызвать? — Нарушила она молчание.

— Шестой километр.

— Эхе-хе, никто не знает, что под мостом есть новый адрес.

— И подольше пусть не знают.

Мы позавтракали и молча собрались.

— Проводишь? — Спросила Татьяна с надеждой, как будто я мог ей отказать.

— Не позерствуй, конечно, провожу.

Втроем мы вышли на дорогу и дошли до столба с указателем «6». Татьяна вызвала такси.

— Как тебе Новый год? — Спросила она.

В подтексте вопроса звучало примерно следующее: «Тебе понравилось, что я приезжала?»

— Очень. Это был лучший Новый Год в моей жизни. Побольше бы таких праздников в году. А как тебе?

— Знаешь, Толик, мне, конечно, тоже все понравилось. Я отдохнула по-настоящему, расслабилась полностью, чего давно не могла себе позволить, только я не обещаю, что приеду еще. Душа захотела праздника, я приехала. Когда она захочет в следующий раз, я не знаю, и я не хочу делать тебя жертвой своих капризов. Не бери меня близко к сердцу. Я шаболда, Толик. Относись ко мне соответственно, и у тебя не будет разочарований в жизни.

Я сник и опустил глаза. Я ведь понимал, что мы даже близко не пара, и то, что между нами произошло, стечение каких-то нелепых обстоятельств. Судьба зачем-то свела нас вместе. Может быть, решить наши проблемы, а может, подсунуть новых неприятностей. Татьяна увидела, какой эффект произвели на меня ее слова, и в качестве компенсации подарила мне долгий поцелуй.

Подъехало такси. Водитель странно на нас посмотрел. Татьяна чмокнула меня в щеку.

— Пока! Как доеду, напишу сообщение.

— Хорошо. Давай, пока.

Татьяна прыгнула на заднее сиденье. Успела махнуть на прощанье, прежде чем такси, поднимая снежную пыль, быстро скрылось вдали.

Отношения между людьми, их чувства друг к другу находятся в понятиях метафизической вселенной. Как только два человека начинают испытывать чувства, вселенная вешает между влюбленными канат. Когда чувства у пары одинаковые, канат никуда не двигается, и центр его висит над линией с надписью «гармония». Как только один из пары начинает испытывать более сильные чувства, он перетягивает канат на свою сторону. Это приводит к тому, что второй партнер теряет чувства.

Если моя теория верна, то я тащил Татьяну волоком на свою сторону. В голове не укладывалось, как после такого, что было у нас ночью, можно вот так заявить: «Когда приеду, не знаю, жди, если что, но лучше не надейся». Кровь кипела от воспоминаний, в руках еще остались ощущения прикосновений. Надо обладать или огромной силой воли, или не любить совсем, чтобы поступать так хладнокровно.

Два дня я был в депрессии. Не ходил на работу, не готовил, не уделял внимания Константину. Татьяна мне писала общими фразами, как будто между нами ничего не было. Я чувствовал, как подо мной разверзлась черная дыра уныния, и я добровольно лечу к ее дну. Хреновое состояние, причем ничьей вины, кроме моей, в этом нет. Я не ел, не готовил, валялся на матраце, который еще хранил аромат тела Татьяны.

Меня спас Константин. На третий день моей депрессии он убежал на свадьбу и вернулся к вечеру с окровавленной передней лапой. Припрыгал по сугробам на трех, измотавшись до такого состояния, что сразу упал, как только я открыл ему дверь. Вся лапа была в крови. Кожа, сорванная клыками, болталась лохмотьями. Глаза Константина выражали уверенность, что я знаю, что делать с его проблемой. После того случая, думаю, он держал меня за собачьего доктора.

Рана была серьезной, и это отрезвило меня. Какого черта я раскис, как баба, когда мой друган ведет себя, как настоящий мужик. Молчит и терпеливо сносит мои попытки обработать рану. Мысленно я послал подальше черную дыру депрессии. Она схлопнулась и улетела в другую вселенную. Я перестал ее кормить. На душе сталолегко, потому что остались только светлые воспоминания, которые можно было воспроизводить в памяти снова и снова, получая удовольствие.

Дни побежали веселее. Мы по-прежнему ежедневно переписывались с Татьяной, обходя стороной тему возможной встречи. Константин быстро пришел в себя, и снова бегал, как ни в чем не бывало. Дни становились длиннее. Солнце начинало греть по-весеннему. На склонах появились первые проталины. С моста днем начиналась грязная капель. Я с нетерпением ждал времени, когда смогу вытащить свой велосипед и приехать на нем на работу. Но это было нескоро.

Пока не наступило настоящее тепло, я расчистил склон выше дома от снега. Я боялся, что меня может затопить. Ледяные стены еще держались и давали мне защиту от ветра, который под мостом был всегда. Весеннее пробуждение природы заряжало меня оптимизмом и хорошим настроением. Особенно меня впечатлило первое пение жаворонков. Вокруг еще лежал снег, а в небе заливались птицы. Я понял: всё, весна пришла окончательно.

Весеннее таяние началось дружно. С юга налетел теплый ветер и снег начал таять на глазах. Ручьи, стекающие с полей и обочин дорог, стремились попасть в старое русло реки, протекающей под моим мостом. Ее бурный поток не прекращался даже по ночам, когда температура падала ниже ноля градусов.

Кажется, это была среда. В тот день я задержался на работе до темна. Константин остался дома, и я возвращался с работы в темноте и одиночестве. Дорогу я знал наизусть, и спокойно ориентировался ночью. Мне попадались лужи, уже прикрытые тонким ледком. С утра я пошел на работу в зимних сапогах, и теперь жалел об этом. То и дело попадая в лужи, я набрал полную обувь воды. Меня это расстроило, и захотелось быстрее вернуться домой.

Путь можно было срезать наискосок, оврагами. Зимой я так и делал, но после того, как снег начал таять, я шел домой по дороге. Какой нечистый подговорил меня это сделать? В оврагах снега еще было полно, и он создавал иллюзию того, что снег там до самого дна. Я смело ступил в сугроб. Сделал один шаг, второй и провалился в воду. Ноги соскользнули по крутому дну оврага, и я скатился вниз, под снежную шапку. От страха и неожиданности я глотнул воды, она попала в легкие. Голова тут же закружилась. Панический страх смерти обуял меня и заставил колотить руками и ногами.

Все продолжалось не больше нескольких секунд. Я пробил толщу снега над собой и встал на ноги. Меня терзал жуткий кашель из-за попавшей в легкие воды. На какое-то время я выпал из реальности. Не понимал, где я нахожусь и что делать. Постепенно кашель успокоился. Горло жгло, перед глазами плыли радужные разводы. Мне удалось успокоиться и найти в себе силы взять себя в руки. Я стоял по грудь в сугробе и по ощущениям, по пояс в воде, ровно посередине оврага.

Я выбрался из оврага по скользкой круче, извалявшись в грязи, как поросенок. Мороз сразу прихватил мокрую одежду. Мне пришлось прибавить ходу, чтобы не окоченеть до дома. Константин чуть не залаял на меня, не признав в грязном комке своего хозяина. Сбросив одежду, я сел на обогреватель и долго согревался. Меня трясло в равной мере от холода и от пережитого страха. Страшно было представить, что меня никто не кинулся бы искать. В этом был минус моего одиночества. Ужасно не хотелось мириться с мыслью, что ты никому не нужен, твоя смерть никого не расстроит.

Татьяны в сети уже не было. Поведать о своем приключении я мог только ей, что я и сделал.

Сон в ту ночь у меня был тревожным. Снилась всякая дичь, которую и описать то было трудно. К утру я понял, что меня сильно знобит. Я натянул второе одеяло, но мне все равно казалось, что где-то есть щели, в которые сквозит ледяной ветер. Я накинул поверх одеяла куртку, штаны и прочую одежду, до которой смог дотянуться не вставая. Свернулся под этой грудой утеплителя калачиком и трясся, как осиновый лист на ветру.

Сходить в туалет стало проблемой. Меня трясло еще сильнее от одной мысли вытащить палец из-под одеяла, не говоря о том, чтобы выйти на улицу. Никаких лекарств у меня не было. Мне не пришло на ум запастись ими после лечения Константина. Что-нибудь от температуры мне бы очень помогло. Выйти на улицу пришлось. Сквозняк вытряс из меня душу. Мне кажется, что моя зубная чечетка была слышна людям, проезжающим по мосту.

Усилием воли я поставил чайник. Выпил обжигающего кипятка и уснул. Проснулся в полной темноте. Константин сопел, а меня по-прежнему трясло. Мне снова надо было в туалет. Как я это сделал, не помню. Меня гнуло и трясло, как молодую березку в ураган. В голову пришла мысль отправить сообщение Татьяне, что заболел и нуждаюсь в лекарствах. Я слабо помню, как вроде бы сделал это, но мой мозг мог создать воспоминания и сам, в состоянии горячечного бреда.

Потом я увидел лицо Татьяны. Обеспокоенное и хмурое. Что могло ее так расстроить? Потом я увидел мужчину в голубом халате с чемоданчиком. Он всадил мне укол и сказал следующее:

— Помереть не должен, но если что, кем вы ему являетесь? Кто будет оформлять его смерть?

— Родственница. Я буду заниматься им, если что.

Мне кажется, врач ей не поверил. С чего бы такой благополучной на вид девушке иметь родственников под мостом?

— Вот эти лекарства надо купить и проколоть курс, если ситуация ухудшится, звоните.

Потом я отключился или уснул. Пришел в себя, когда мне стало гораздо легче. Обстановка в доме кружилась из-за слабости, но я почувствовал, что болезнь отступила. Стиральная машинка гудела, стирая мои вещи. В доме пахло едой. Ягодицы болели. Кажется, они перенесли несколько всаживаний шприцом.

Дверь открылась и вошла Татьяна. Я смотрел на нее из-под одеяла одним глазом.

— Привет! — Сказал я тихо.

— Ха, привет, ожил?

— Кажется, да. Стало гораздо легче.

— Вот ты меня напугал! Думала, дуба дашь!

— Как догадалась приехать?

— Сопоставила твое последнее сообщение и тот бред, что пришел после.

— Я почти не помню ничего.

— Не удивительно. Ты был без сознания, когда я приехала. Доктора чуть ментов не вызвали. Тогда твою прятушку точно бы ликвидировали.

— Ты их отговорила?

— Да. Сказала, что ты минималист, как Диоген, а так нормальный.

— Спасибо, Тань. Мне очень приятно, что ты помогла мне. Я очень боялся, что умру, и меня никто не станет искать и не вспомнит обо мне.

— В следующий раз я поставлю видеонаблюдение, чтобы контролировать тебя. Если бы я не приехала, ты бы точно помер.

— Сколько ты здесь?

— Сегодня четвертый день.

— Ого! Сколько же я болел?

— Если считать с твоего последнего сообщения, то пять дней.

— Что ты сказала родителям? Как тебя отпустили с работы?

— Матери все рассказала, как есть, а отцу она сама сочинит что-нибудь.

— Ясно, теперь обо мне знает твоя мать. Какая была ее реакция?

— Нормальная. Она думает, что я отношусь к тебе, как к питомцу. Ну, типа, благородный душевный порыв, забота и все такое.

— Есть хочется очень. У тебя так вкусно пахнет. — Я громко погонял носом воздух.

— Выбирайся наружу, буду кормить.

За время, пока я болел, внутреннее убранство мое убежища ощутило влияние женской руки. Дома был наведен порядок, все выстирано, еды наготовлено на неделю, запасы провизии пополнены. После обеда Татьяна выгнала меня на улицу. Вынесла из дома все, что можно, и поставила под лучи солнца. На обеззараживание.

Весна вступила в свои права. Снег стаял почти полностью. Белел только на северных склонах. Верба покрылась мохнатыми почками, на остальных растениях они просто набухли. Ветер нес совсем другой запах. Аромат расцветающей жизни, распускающейся зелени и оживающей почвы.

В душе тоже была весна. Организм, переборовший тяжелую болезнь, находился в состоянии расслабленной эйфории. Приятных чувств добавляла суетящаяся Татьяна. Она открылась с хозяйственной, заботливой стороны. Глядя на нее, можно было заметить, как ее сексуальный блеск растворился в куртке с закатанными рукавами, резиновых сапогах и платке, которым она подобрала волосы. Никаких признаков легкомысленной шаболды в ее виде и действиях не прослеживалось совершенно. Нормальная хозяйственная девушка, пекущаяся о состоянии своего парня. Хотя в ее действиях могла быть обычная забота о питомце, который не умеет нормально ухаживать сам за собой.

Татьяна подошла ко мне. Нагнулась и бесцеремонно оттянула мне конъюнктивы. Потом приложилась губами ко лбу.

— Температура еще есть небольшая. Сейчас просохнет матрац, и сделаем тебе укольчик.

— У меня жопа болит от них.

— Не хнычь, доктор сказал сделать весь курс, будем делать весь курс. И вообще, если бы ты думал головой, а не жопой, ничего втыкать в нее не пришлось бы.

— Это очень сильный аргумент. — Я сдался.

Через день, когда стало ясно, что я окончательно пошел на поправку, Татьяна уехала. В этот раз между нами ничего не было, но я остался доволен ее посещением не меньше, чем в прошлый раз. Пусть моя радость сильно отдавала эгоизмом, но чертовски приятно было осознавать, что ты кому-то небезразличен. Не будь Татьяны, то и меня, скорее всего, уже не было бы. Я представил свой раздувшийся труп на матраце, который мог пролежать там и год, и два. Меня накрыла волна страха и отвращения к подобному завершению земного пути.

Татьяна взяла меня на контроль. Я должен был высылать ей результаты замеров температуры утром и вечером, описывать свое состояние. На основании моего самочувствия она рекомендовала мне рацион питания. Не знаю, может быть, она играла в заботливую няню, может быть, ей нравилось эта роль, но я чувствовал себя защищенным. Как будто у меня в жизни наконец-то появился ангел-хранитель, который через Татьяну оберегал меня.

Я окреп и снова пошел на работу. Моего отсутствия почти никто не заметил. Первое время я привыкал к нагрузкам, быстро уставал, и чуть было не решился искать другую работу. Взял себе один выходной на раздумья. Думал-думал, и решил остаться. Другой такой работы, где до тебя нет дела, не найти. Я всегда получал деньги на руки сразу после разгрузки, в отличие от других мест, где можно было лишиться денег, заработанных за месяц.

Еще одним важным аргументом стало то, что я наконец-то оседлал свой велосипед. Дороги в округе просохли. Рано утром, или вечером после работы, я накатывал по десятку километров. В воскресенье я мог быстро сгонять в город за продуктами. Это было очень удобно. Константин иногда злился на меня, если не успевал за мной. Его лай позади меня означал, что он устал и просить сбавить скорость. Я задумался насчет седла для собаки.

Во время переписки с Татьяной тему встречи снова не затрагивали. Мне очень хотелось ее видеть, и не просто видеть, а прямо таки ощущать всем телом. Весна на дворе вызывала бурление гормонов. В голову все настойчивее стали проникать мысли, что можно и самому отправиться в город, где живет девушка. Снять на неделю квартиру и устроить там встречу. Мужик я, в конце концов, или нет? Чем больше я об этом думал, тем приятнее мне было от этой мысли. Перед сном я представлял, как встречаю Татьяну с работы, как мы прохаживаемся по паркам и аллеям ее города, а потом…. Надо было ограничить себя в тратах средств, чтобы скопить хорошую сумму, и подумать, как оставить Константина одного на целую неделю.

Татьяне я решил не сообщать о своем решении. Устрою ей сюрприз. Думаю, что месяц на лапше быстрого приготовления и чае без молока и всяких сдобнушек, мне не повредит. С того дня, как я окончательно принял это решение, моя заначка стала потихоньку расти. Ни намеком, ни каким другим образом я не давал Татьяне повода подумать, что собираюсь приехать. Промежду прочим я вызнал место и график ее работы. Заявляться домой к ней я стеснялся, и еще больше боялся ее отца.

За два дня до той даты, которую я наметил для поездки к Татьяне, случилось удивительное. Она пропала из сети. Я отправил девушке несколько сообщений, но они были не просмотрены. Она мне ничего не писала про отпуск или внезапный отгул. Не исключено, что она тоже могла задумать сюрприз, похожий на мой, но два дня хватит, чтобы прийти ко мне пешком, а ее не было. Я заколебался. Не хотелось скататься впустую.

Немного поразмыслив, я все же решился на поездку. Не увижу Татьяну, хоть другой город повидаю. Перед днем отъезда, под утро, я снес все ценное из дома в потайное место в овраг. Насыпал Константину большую чашку корма и напутствовал его вести себя в мое отсутствие скромнее, потому что лечить его будет некому.

Дорога до другого города заняла на такси шесть часов. Половину пути я проспал, но по мере приближения я стал чувствовать волнение. Мысли роями летали в голове. То мне хотелось быстрее доехать, то вернуться домой, к спокойствию и определенности. Склонность к аферам не моя черта характера. Я привык к тому, чтобы все было ясно и прозрачно, как белый день. Но так сюрприза не получится.

В город мы заехали за два часа до окончания рабочей смены у Татьяны. Она работала помощником юриста в конторе, занимающейся строительством. Какую-то долю в ней имел ее отец, который и устроил Татьяну под свой присмотр. Возле трехэтажного офисного здания стояло много дорогих машин. Я себя чувствовал среди них бедным Робинзоном на плоту из пальмовых бревен. Неловкость я переборол мыслями, что я не свататься приехал к Татьяне, а всего лишь незабываемо провести время, или как получится.

Ровно в шесть вечера, как по команде, из здания потянулся поток работников: менеджеры, управляющие и прочий «планктон». Они рассаживались по машинам и разъезжались в разные стороны. Татьяны все не было. Хотелось верить, что она заработалась. Как ее найти в городе, если ее не было на работе, я не знал. Домашнего адреса у меня не было, на связь она не выходила.

Была уже половина седьмого. Поток работников иссяк. На стоянке осталось три автомобиля. Я решил ждать до тех пор, пока не останется ни одного автомобиля. В душе я начал ругать себя за легкомысленность. Надежды придавал мне поступок Татьяны, когда она приехала на новый год. Она была в гораздо худшем положении. Если бы меня не оказалось, ей пришлось бы топать ночью в город несколько километров.

В последнюю машину сел полный очкарик. Он бросил на меня взгляд, чем спровоцировал задать ему вопрос.

— Извините, а вы не из «Стройконтракта»?

Мужчина подозрительно посмотрел на меня через опущенное стекло.

— Допустим. — Его предположение звучало утвердительно.

— Мне нужна Татьяна, помощник юриста, она работает у вас. Вы знаете ее?

— Допустим. А ты ей кто? — Спросил он прямо.

— Знакомый. Очень хорошо ее знаю, но я не из вашего города, хотел сюрприз устроить.

Пухлик посмотрел на меня, как полицейский на наркодилера, по виду которого пытался понять, куда тот запрятал дозу на этот раз.

— Один уже приезжал два дня назад с сюрпризом. — Ответил мужчина.

— В смысле? — Не понял я.

— Тоже дождался ее с работы, а потом…

Я вдруг всё понял, не дождавшись, когда договорит мужчина.

— … порезал всю. — Договорил он.

— Виктор? — Догадался я.

— Я не знаю, как его зовут. Вон, видишь, бордюр испачканный, это в ее крови. Она лежала там до приезда скорой.

— Она жива? — у меня мир закружился перед глазами. Почему я так долго собирался? Все могло бы случиться иначе.

— Говорят, очень плоха. Но это бабы сплетничают. Шеф, отец ее, второй день в больнице живет. Крови много было.

Я немного впал в прострацию и собрался куда-то идти. Голос пухлика привел меня в чувство.

— Слышь, парень, я как раз мимо больницы поеду, где она лежит, могу подбросить.

— Ага, хорошо, давайте. — Я сел в машину.

Меня колотило, когда я зашел в приемное отделение. Мне было страшно все: узнать, что Татьяны уже нет, увидеть ее родителей, убитых горем, понять, что моя сказка тоже закончилась. Мои глаза выражали все, что я не мог произнести.

— Ттттатьяна к вам поступала… — Женщина в приемном отделении сразу поняла о ком речь.

— Ножевые ранения?

Я согласно замотал головой. Думаю, мои испуганные глаза были по пятаку.

— В реанимации она. В себя почти не приходит.

— К ней пускают? — Спросил я сквозь зубы, стиснутые сведенными скулами.

— Только близких. Вы кто ей?

Я проклял свой синдром правдолюба. Не будь его, я бы запросто представился братом.

— Знакомый, из другого города.

— Нет, не пущу. Случай криминальный, кроме близких родственников нельзя никого пускать.

В этот момент в коридоре показалась хорошо одетая женщина, на которой не было лица. Ее внешность и движения выдавали в ней великую скорбь. Глаза были потухшими, прикрытые припухшими веками. Она шла по коридору, будто никого не видела.

— Эй, парень! — Меня окликнула женщина из окошка приемного отделения. — Это ее мать. Если она разрешит тебе пройти с собой, то можно.

Это был шанс. Я был до ужаса стеснительным и асоциальным, и мне было невероятно трудно подойти к незнакомому человеку, да еще во время такого несчастья. Только осознание того, что Татьяна тоже стала частью меня, и я имею право увидеть ее, хотя бы в последнюю минуту жизни, подвигло меня набраться смелости, подойти к женщине и представиться.

— Здрасьте, я Толик.

Женщина подняла на меня печальные и усталые глаза. Она посмотрела сквозь меня.

— Какой Толик? — Бесцветным голосом спросила она.

— Татьяна рассказывала вам обо мне. Помните, весной она приезжала лечить меня? Я тогда чуть не умер от простуды.

— А, Толик со странностями, Робинзон из-под моста.

— Да, это я. — Меня ничуть не покоробило то, что моей характерной чертой были странности.

— А вот Танюшка наша… — Мать не договорила и заплакала.

Она ткнулась мне в грудь и затряслась. Я стоял и озирался по сторонам, не зная, как ее успокоить. Люди в очереди смотрели на меня.

— Пошли, если придет в себя, может, узнает, тогда и простишься с ней. — Мать Татьяны повела меня за собой.

Мы сели в лифт и поднялись на третий этаж. Здесь было тихо. Чувствовалось, что это было местом, в котором решается судьба людей: остаться в этом мире или перейти в иной. Возле третьей двери на кушетке сидел мужчина. Он уткнулся головой в сложенные руки и не двигался. Он повернулся, только когда я и Танина мама подошли вплотную.

— Саш, это знакомый Тани, Анатолий. — Представила она меня.

Отец и по виду был суров, как рассказывала Татьяна.

— Еще один? — Спросил он. — Выходит, я всегда был не в курсе ее отношений?

— Какая сейчас разница. Это хороший человек, мне Танюшка о нем рассказывала.

Мы сели и замолчали.

— Доктор выходил? — Спросила мать.

— Нет. — Коротко ответил отец.

Через минуту открылась дверь. Все вскочили. Я почувствовал в этот момент родительский страх ожидания известия о смерти дочери. Их глаза выражали его яснее слов.

— Как она? — Спросила мать.

Доктор молча показал отойти подальше от двери.

— Пришла в себя. Это хороший знак. Но буду с вами откровенен. Раны почти несовместимы с жизнью. Вся надежда на молодость и крепкое здоровье. Печень, легкие, почки — все задето. Состояние пограничное. Нужен толчок, который приведет к выздоровлению или…. Ладно, не будем о плохом.

— Нам можно пройти к ней? — Спросил отец.

— Да, но предупреждаю, только положительные эмоции. Никакого воспитания.

— Да кому, кроме нас, так дорога наша Танюшка. — Тихо и обреченно произнесла мать.

Я пристроился за родителями. Подумал спросить их разрешения зайти в палату, но посчитал, что у отца могут возникнуть возражения. Никто не обратил внимания, что я вошел вместе со всеми.

Татьяна лежала под простыней, опутанная капельницами жизнеобеспечения. Ее пухлые губы были без кровинки и слились в один цвет с бледным лицом. Скулы и нос заострились. Мать бросилась к дочери и, нашарив под простыней руку, вытащила ее и стала целовать, приговаривая сквозь слезы:

— Доченька, да что же это, да почему же мы недосмотрели за тобой?

Врач показал отцу взглядом, что он только что просил их вести себя жизнерадостнее. Отец Татьяны взял за плечи жену и оттянул ее от дочери.

— Люб, прекрати. Таня все слышит.

Врач покачал головой в знак согласия.

Веки дочери дернулись и медленно распахнулись. Мать снова чуть не потеряла контроль и не кинулась к дочери. Девушка секунд пять смотрела в потолок, потом медленно повернулась лицом ко всем. Она рассматривал нас по очереди. Дошла и до меня. Наши взгляды встретились. Её губы тронула тень улыбки.

— Привет! — Шепнула она беззвучно одними губами.

— Привет! — мой голос, как гром, раздался в палате. — Не думал, что застану тебя здесь.

Татьяна улыбнулась еле-еле. Из глаз вытекли слезинки. Отец ее смотрел на меня, как коршун на цыпленка. В уме я держал просьбу врача требующего создать у девушки позитивный настрой, но боялся открыть рот, чтобы не выдать правду о ее состоянии.

— Толик…, я … очень рада… тебя видеть. — Тяжело произнесла Татьяна. — Как… ты… узнал?

— Я не знал, просто решил навестить. Приехал на работу, а там мне сказали… что…. Виктор?

Татьяна зажмурилась. Сквозь ресницы проступили слезы. В этот момент я испытал чувство, близкое к тому, когда умерла мать. Я почувствовал, как еще одна часть меня может уйти навсегда, оставив в душе тоскливый и холодный угол. Воспоминаниями я постоянно буду наведываться в него, раз за разом испытывая тоску и холод утраты. Мне хотелось поступить так же, как поступила мать Татьяны, броситься к ней, чтобы запомнить ее живой в ощущениях.

— Что… сказал… врач? — Спросила Татьяна.

Ее вопрос был обращен ко всем. Взгляд медленно переходил от одного лица к другому. Отец был суров, наверное, как всегда, и его лицо ничего не выражало. На лице матери крупными буквами была написана великая печаль и ожидание худшего.

— Толик…, ты слышал… что… сказал врач?

На меня словно вылили ведро ледяной воды, и тут же ведро кипятка. Зачем я зашел в палату? Как можно с моим комплексом правдолюба это было сделать? Все завертелось перед глазами, пол зашатался. Я был готов сам упасть без сознания. От того, что я сейчас скажу, зависела жизнь дорогого мне человека. Задав этот вопрос, Татьяна хотела знать правду, а получалось, что она приставила к своему виску пистолет. Мой ответ должен был нажать курок.

Раскаленное жало проникло мне в мозг. Оно шипело в мокрых извилинах, распространяя запах горелой плоти. Моя жизнь побежала перед глазами в обратном порядке. Все было так натурально и правдоподобно, как будто это случилось вчера. Она остановилась на том моменте, когда пьяный отец произнес фразу: «Ошиблись, суки! Ошиблись они! Не ошиблись, а соврали! Тянули время, а мы могли бы в Москву ее увезти, там бы ее вылечили!». Только сейчас я был взрослым и знал, что мать не могло спасти ничего. Саркома не лечилась, ни тогда, ни сейчас.

— Доктор сказал, что жизненно важные органы не задеты. Большая потеря крови, но тебе перельют столько, сколько надо, так что выздоровление — вопрос времени. Главное, покой и хорошие мысли.

Ее взгляд уставился в мои кристально честные глаза. Я не мог поверить, что это произнес я, но держался в образе из последних сил.

— Спасибо… Я … тебе верю. — Татьяна попыталась улыбнуться, но получилось не очень.

Доктор незаметно похлопал меня по спине, одобряя мою ложь. Ложь во спасение.

Автобус по имени Смерть не доехал до остановки пару метров. Его мотор забился в конвульсиях и заглох. Внезапный дождь закрыл сплошной стеной автобус. Когда дождь закончился, автобуса уже не было.