Вестники новой эпохи [Вячеслав Михайлович Губанов] (fb2) читать онлайн

Вячеслав Губанов Вестники новой эпохи

Предисловие

«Устами младенца глаголет истина»… Как давно это было сказано… И как давно эти слова доказывают свою справедливость и актуальность. Казалось бы, тоталитарная система развитого социализма крепка, как никогда, и государство всё делает для воспитания только дисциплинированных, преданных Коммунистической Партии членов общества, которые, начиная со школьной скамьи и до зрелого возраста, проходят все стадии этого воспитания: октябрята, пионеры, комсомольцы и, наконец, члены Партии. И вдруг сквозь несокрушимый монолит тоталитарной системы начал пробиваться легкий сквознячок, говорящий о том, что система утратила свою прочность и несокрушимость, что она неизбежно рухнет, и на её руинах будет заложен фундамент нового общества на новых принципах. И первыми этот сквознячок уловили дети. Они могли буквально из воздуха делать деньги, которые для их родителей были под запретом; они не желали мириться с вечным дефицитом, вопреки покорности их родителей; они бунтовали против жёстких правил, подчиняться которым привыкли их родители; они уже с первого класса начинали живо интересоваться сексуальными отношениями, ставя в тупик родителей, воспитанных чуть ли не в пуританской строгости, для которых покупка презервативов в аптеке была страшным позором. Это были раннеперестроечные времена, и тогда никому не приходило в голову, что именно этим детям предстояло создавать новое общество, в котором кому-то суждено было стать демократом, кому-то – олигархом, кому-то – политиком, а кому-то – президентом.

А способны ли мы понять, о чём хотят сказать своим поведением наши дети?

Подарок из Европы

Ты ли это, капризное, но искреннее дитя? эта шалунья, резвушка? Как скоро выучилась она притворяться? как быстро развились в ней женские инстинкты! Ужели милые капризы были зародышами лицемерия, хитрости?

И.Гончаров. Обыкновенная история

Никто из родителей не ставит своей целью воспитать преступника. Но все родители, даже те, которые не прикладывают к этому никаких усилий, хотят, чтобы их дети были самыми-самыми… Так рождаются иллюзии.

Молоденькой учительнице истории Алёне Петровне всё это ещё предстояло узнать. Она начала преподавать в школе №*** после окончания Ленинградского Государственного университета и сразу попала в водоворот событий и страстей школьной жизни. Ей очень хотелось воспитать из своих учеников достойных членов общества, но, вопреки стараниям Алёны Петровны, происходили неприятные истории, омрачавшие начало её педагогической деятельности.

В школе соблюдался строгий порядок: учитель, ведущий последний урок в классе, должен был сопровождать учеников в гардероб и присутствовать там, пока не уйдёт последний ребёнок. Гардероб представлял собой большое проходное помещение, по своим размерам похожее на спортивный зал. Одна его стена не использовалась, потому что в ней были огромные окна, а у другой стены, перпендикулярно ей, стояли вешалки, вешалки, вешалки… Учитель заводил учеников с одной стороны, а провожала их гардеробщица уже через противоположную дверь. Номерков не было, потому что осуществить за ними контроль было невозможно. Следили, в основном, за тем, чтобы дети не баловались и не бросались шапками.

В один из зимних дней к Алёне Петровне, сопровождавшей 7-А класс в гардероб, подошла расстроенная Яна Тулина:

– Алёна Петровна, я не нашла свой мешок с обувью.

Яна была удивительная девочка – полненькая, крепко сбитая, смуглая и черноволосая, с ярким румянцем и ямочками на щеках – очень привлекательная девочка–подросток. От неё так и веяло здоровьем и доброжелательностью. Семья Тулиных считалась в школе благополучной, с хорошим материальным достатком: мама работала в НИИ, папа ходил боцманом в загранплавание – оба красивые, видные, доброжелательные. Когда Яна пошла в 1-й класс, у них родилась двойня – мальчик Игорь и девочка Женя – и их семья стала многодетной.

Алёна Петровна уже из собственного опыта знала, что дети склонны паниковать даже тогда, когда для этого нет оснований: ребенок мог заявить, что у него пропали сапоги, а когда ему показывали его мешок с обувью, он мог смотреть на него и утверждать, что это чужой мешок.

Именно такая история и произошла недавно. Прозвенел звонок с последнего урока, и гардероб стал похож на муравейник. Наконец, вся эта суета, баловство и гам прекратились, и в школе снова воцарилась тишина. Гардеробщица Анна Яковлевна осмотрела свои владения и увидела, что на вешалке остались ещё несколько пальто и мешков с обувью. Через полчаса в гардероб зашла семиклассница Наташа Волкова.

– Наташа, а ты почему задержалась? – спросила гардеробщица. – Все ваши ребята уже ушли.

– Нет, не все. В классе ещё двое. Нас классная руководительница оставила, мы готовимся к празднику.

– А-а, понятно, – сказала гардеробщица, открывая дверь. – Я и смотрю, что ещё есть куртки на вешалках.

Наташа сняла с вешалки свою куртку и вдруг спросила растерянно:

– Ой, а где мой мешок?

– Так вот же он, на твоей же вешалке! – сказала гардеробщица, стоявшая рядом.

– Это не мой мешок! – уверенно сказала Наташа.

– Да ты посмотри, что за обувь в мешке. Наверняка, твоя.

Наташа двумя пальчиками брезгливо взяла края мешка, наморщила носик и заглянула в мешок.

– Сапоги похожи, но это – не моё! – произнесла она, выделив слово «это», как что-то отвратительное.

– Ну, если сапоги похожи на твои, открой мешок, достань их и посмотри внимательно – в том числе и размер.

– Нет, «это» не моё! – мотала головой Наташа, внимательно разглядывая другие вешалки.

– Наташа, я тебя прошу, померяй сапоги! – с нажимом сказала гардеробщица, и девочка нехотя подчинилась. Утирая уже появившиеся слезы, Наташа вытащила из мешка сапоги и одела их. Это был в точности ее размер.

– Ну вот, видишь? Твои это сапоги, – обрадовалась гардеробщица.

– Похожи, как раз по ноге… Но не мои… Да и мешок у меня был другой… Такой же, только черный с золотыми буквами, – с любовью сказала Наташа, а потом добавила с отвращением: – А этот сиреневый какой-то!

– Так, может, у кого-нибудь такие же сапоги, поэтому случайно взяли твой мешок? – предположила гардеробщица, но тут же отказалась от своих слов: – Да нет, это мистика какая-то! Так не может быть. Ты же рядом живешь, позвони домой, может кто-нибудь есть дома.

– Мама дома… Но я боюсь, что она будет ругать.

– Давай мне номер, я сама из канцелярии позвоню, – предложила гардеробщица, и Наташа согласилась.

Трубку взяла мама Наташи, и гардеробщица объяснила ей, что произошло:

– Вы знаете, мешок есть, сапоги похожи и размер подходит. Всё висит на её вешалке, но она говорит, что у неё был чёрный мешок, а этот сиреневый…

– Она что, дура? – закричала в трубку мама. – Без глаз совсем! Порвался её чёрный мешок, обувь уже вываливалась из него. Я это увидела, когда она уже собиралась выходить, остановила, нашла ей новый мешок, сиреневый, и при ней тут же всё переложила и дала ей в руки. Какая ей разница, чёрный он или сиреневый? Ну, она у меня дома получит!

Гардеробщица вернулась к Наташе и спросила у нее:

– Наташа, мама сказала, что она утром при тебе поменяла мешок, потому что твой черный был с дыркой, из которой вываливалась обувь. Ты это помнишь?

Наташа удивленно посмотрела на гардеробщицу широко открытыми глазами и сказала:

– У нас на первом уроке контрольная по математике была…

Но Яна, в отличие от Наташи, была очень внимательной и деликатной девочкой, и с ней подобных недоразумений не могло быть. Так её воспитывали родители, по таким законам жила её семья, и Алёна Петровна знала, что Яна не один раз всё проверила, прежде чем обратиться к учительнице.

– Яночка, ты хорошо посмотрела? Давай вместе поищем, может быть кто-то перевесил на другой крючок. Какой у тебя был мешок?

И Яна терпеливо прошлась вместе с Алёной Петровной по всем углам и вешалкам. Безрезультатно.

– Опиши мне свою обувь. Какие у тебя были сапоги? – попросила Алёна Петровна.

– Белые.

– Я что-то не помню у тебя таких сапог.

– А я их только сегодня в первый раз надела. Папа на днях пришёл из рейса, привёз мне подарок из Европы.

– Понятно… – сокрушенно сказала Алёна Петровна.

Делать было нечего. Хоть и жила Яна рядом со школой, но не пойдешь же в январе по улице в тапочках! Алёна Петровна отвела Яну в учительскую, откуда Яна позвонила домой, и на её счастье дома оказалась мама – Марина Викторовна. Вскоре она принесла Яне обувь.

– Я чувствовала, Алёна Петровна, что так произойдёт! – сказала Марина Викторовна. – Знаете, сапожки импортные, очень красивые – просто изумительные! Я посоветовала Яне не надевать их в школу, чтобы ни у кого не провоцировать зависть. Дети есть дети! Вдруг кто-нибудь не справится с собой… Мне даже жалко ту девочку, которая это сделала.

Алёну Петровну немало удивила такая реакция женщины, дочь которой только что обворовали в школе. Родители в подобной ситуации имеют право быть требовательными, настаивая на компенсации.

– Может быть, напишете заявление директору? – спросила Алёна Петровна, стараясь исполнить свой учительский долг до конца.

– Да нет, не буду. Вы о пропаже знаете, а ребятам Яна сама завтра скажет, чтобы были внимательнее. Найдутся сапожки – хорошо, а если нет – что тут поделаешь? Будет и ей тоже наука. Папа наш, конечно, расстроится не меньше Яны, – с грустной улыбкой закончила Марина Викторовна.

Алёна Петровна, потрясённая случившимся, очень хотела помочь Яне найти сапожки, и через два дня её усилия дали результат. Гардеробщице Анне Яковлевне кто-то сказал, что это сделала Вика Мерзликина, которая училась в 6-м классе, и Анна Яковлевна, в свою очередь, доложила об этом Алёне Петровне. Но Алёна Петровна засомневалась: Яна была семиклассницей, к тому же довольно крупной девочкой, поэтому Вике, фигура которой была гораздо миниатюрнее, сапоги должны быть явно велики. Может быть, кто-то по-детски оговорил Вику? Алёна Петровна не знала, как ей быть в этой ситуации, но, пока она боролась со своими сомнениями, всё разрешилось без её участия. В выходной день Яна, возвращаясь с мамой из магазина, встретила Вику и увидела на ней свои сапожки. Видно было, что они ей велики, но Вику это нисколько не смущало: она шла по улице и явно хвасталась своей обновкой. Встреча с Яной и её мамой оказалась для Вики совершенно неожиданной, но она ничуть не растерялась.

– Это мои сапоги, мне мама купила! – уверенно ответила она на вопрос о сапогах.

– Да-а? И где же продаются такие сапоги? – удивлённо спросила Марина Викторовна.

– Даже не знаю… У мамы надо спросить.

– Очень интересно!.. Хорошо, давай спросим у твоей мамы, где она купила такие сапоги, – предложила Марина Викторовна.

– А её нет дома! Она на работе.

– Пойдём, пойдём – мы тебя проводим. Мало ли: может быть, мама случайно окажется дома… – настояла Марина Викторовна, и они втроём пошли к Вике домой.

Дверь им открыла Викина мама. Когда Марина Викторовна объяснила ситуацию, она неожиданно закричала:

– Что? Мы украли ваши сапоги?

– Нет, конечно… Не украли… Вика, наверное, соблазнилась, – Марина Викторовна старалась говорить как можно деликатнее.

– Соблазнилась, да? Стоите тут, красивые, холенные. Вы знаете, что у нас многодетная семья? У меня трое детей. Я вкалываю день и ночь, а вы со своими вонючими сапогами! Им, видите ли, сапог жалко!

– У меня тоже многодетная семья: трое детей, как у Вас. С детьми всякое может случиться. На то мы и родители, чтобы помочь детям, – опешила Марина Викторовна.

К этому времени Вика уже вошла в квартиру, сняла сапоги и наблюдала за развитием событий из-за спины матери.

– Ах, вы тоже многодетная семья? Что-то не похоже! Нате вам ваши сапоги, подавитесь!

С этими словами Викина мама схватила сапоги, швырнула их на лестничную площадку и захлопнула дверь квартиры.

Яна и Марина Викторовна стояли в оцепенении, а из квартиры доносился голос Вики, которая успокаивала мать, все ещё продолжавшую бушевать:

– Ладно, хватит, мам… Ну, успокойся… Пусть подавятся своими сапогами… правда ведь?

Это происшествие оставило у всех в школе неприятный осадок, но развивать ситуацию дальше не стали: учителя понимали причину произошедшего, старались много не обсуждать эту историю, и она стала постепенно забываться.

***

Месяц спустя Алёна Петровна снова проводила последний урок в 7-А классе, после которого, как положено, проводила учеников в гардероб. Когда почти все дети оделись, к ней подошла Лена Панова. Увидев расстроенное лицо девочки, Алёна Петровна спросила:

– Что случилось, Лена?

– Моей куртки нет, – ответила девочка с полными от слёз глазами.

– Боже мой, да что же это такое? Что за наваждение? Только с Яной разобрались, теперь вот у тебя куртка пропала! – взмолилась Алёна Петровна, своими словами невольно упрекая девочку, потому что Лена тоже была из благополучной семьи с хорошим материальным достатком и возможностью «доставать» красивые импортные вещи. После истории с пропажей сапог Алёна Петровна очень деликатно намекала родителям своих учеников, что им надо скромнее одевать детей в школу: для того и придумана школьная форма, чтобы у детей не было повода подчеркнуть разницу в материальном достатке родителей. Ведь не скажешь откровенно, что не надо давать детям в школу красивые, дорогие вещи, потому что их могут украсть! Как-то язык не поворачивается, потому что родители, в свою очередь, могут спросить: «А куда смотрит администрация школы? А чем занимается комсомольская организация? Так что же, это у вас пионеры воруют вещи? Или октябрята?» И вот теперь ей, видимо, придётся выслушивать подобные вопросы, потому что вторая крупная пропажа в школе, тем более в её классе, – это неслыханно! Кроме того, необычность этой пропаже (Алёна Петровна уже не сомневалась, что это пропажа) придавало то, что Лена была подругой Яны, месяц назад пострадавшей от кражи. Обе они рослые, крупные девочки, но Лена несколько полнее Яны, у неё голубые глаза, длинные, вьющиеся русые волосы, полные губы, и вся она своей медлительностью и флегматичностью производила впечатление пухлого домашнего пончика. Но это было внешнее впечатление, училась она хорошо, была обязательной и исполнительной ученицей. И вдруг такая беда…

Алёна Петровна совершенно растерялась. Анна Яковлевна тоже была очень расстроена случившимся и оправдывалась перед Алёной Петровной:

– Я же всё время на месте, никуда не отхожу! Господи, что же это за напасть такая?

Алёне Петровне пришлось успокаивать не только Лену, но и «бабулю», как все уважительно называли Анну Яковлевну, потому что искренне любили её за то, что она ко всем ученикам относилась с любовью, словно это были её собственные дети, хотя её дети и внуки давно выросли.

Куртка так и не нашлась, и Алёна Петровна, как и в случае с Яной, повела Лену в учительскую, чтобы та позвонила домой и попросила принести одежду. Вскоре пришла старшая сестра Лены – молодая женщина лет тридцати, такая же высокая и полная, как Лена, – и принесла ей пальто. Она не стала разбираться с младшей сестрой, а лишь многозначительно сказала:

– Объясняться будешь с родителями!

– А я-то тут при чём? – удивлённо спросила Лена.

– При том! – сухо ответила сестра, и Лена, не найдя в ней поддержки, ушла из школы в подавленном состоянии.

Всю следующую неделю в школе ни о чём другом, кроме как о пропавшей куртке, не говорили. В расследовании, так или иначе, принимали участие все. Даже ребята из других классов, которые приходили в кабинет Алёны Петровны на урок истории, непременно считали своим долгом спросить:

– Алёна Петровна, нашлась куртка? – и обязательно что-нибудь советовали или сообщали «полезную» информацию.

Детектив, да и только! Несмотря на поддержку всей школы, Алёна Петровна была уверена в том, что куртка вряд ли найдется, и её логика была проста: из-за того, что нашлись сапоги Яны, куртка Лены теперь не найдется никогда, потому что двум удачам не бывать. Вот так и думала: двум удачам не бывать!

Но через неделю ей сообщили, что «одна девочка» видела на автобусной остановке Свету Баранову из 6-го класса в красной куртке, по описанию очень похожей на куртку Лены. Народу на остановке было мало, поэтому видевшая Свету девочка, которая ехала в автобусе, очень хорошо её разглядела. Света, видимо, кого-то ждала, потому что не села в автобус, а когда он тронулся, то у этой девочки, имя которой местные детективы решили не разглашать, пока идет следствие, к счастью, мелькнула мысль, что она раньше не видела у Светы такой красивой куртки, которая, к тому же, была явно ей велика.

Алёна Петровна сразу пошла к Валентине Ивановне, классной руководительнице Светы Барановой, и рассказала ей всё, что узнала. Слушая рассказ Алёны Петровны, Валентина Ивановна кивала головой, как и подобает учителю со стажем, слушающему ответ ученицы, потому что сейчас молодая учительница Алёна Петровна всем своим растерянным видом напоминала ей школьницу. Но уже в середине рассказа Алёны Петровны взгляд Валентины Ивановны стал более задумчивым, выдавая появившуюся у неё мысль, и когда Алёна Петровна закончила, она сказала:

– Знаешь, Алёна, я не думаю, что это сделала Света. От неё можно ожидать только какого-нибудь недомыслия… Но чтобы она взяла чужую вещь – не поверю! Для этого нужно иметь сильный характер, а я за ней этого не замечала. Нет, она довольно глупенькая, но добрая девочка…

– Вот и я не верю! – обрадовано подхватила Алёна Петровна, которая готова была смириться с пропажей куртки, лишь бы не подозревать человека, а тем более ребёнка, в краже. Она представила Свету – щуплую, бледную, с тонкими волосами добродушную девочку, и сама мысль о том, что она могла украсть, показалась ей дикой. – Я, конечно, не знаю Свету так хорошо, как Вы, но мне тоже кажется, что она не способна взять чужую вещь…

– Да подожди ты, не перебивай! – остановила её Валентина Ивановна, которой, похоже, восторженная болтовня Алёны Петровны мешала о чём-то думать. Интересная история! Интересная… Я точно знаю, что у Светы такой куртки нет… Зато у неё есть подруга Катя Демченко. А вот Катя Демченко… Катя Демченко – это не Света Баранова!

– А при чём здесь Катя? – удивилась Алёна Петровна. Ей нравилась эта активная, сообразительная девочка, хотя, к сожалению, её активность и сообразительность никак не относились к учёбе. Но она всегда была готова помочь другим, и это её качество подкупало Алёну Петровну. Особенно бросалась в глаза красота Кати. Она была среднего роста, стройная, с вьющимися каштановыми волосами, а на её личике красивой овальной формы выделялись огромные голубые глаза и яркие, упругие губки, уже в детском возрасте подающие серьёзную заявку на чувственность их обладательницы.

– Не знаю, не знаю… – задумчиво произнесла Валентина Ивановна, и вдруг решительно закончила: – Но надо проверить! Пойдем со мной, но только ни во что не вмешивайся, очень тебя прошу!

Валентина Ивановна стремительно прошла в кабинет литературы и попросила учительницу отпустить Свету с урока. Девочка была в недоумении: ведь она только что, на перемене, видела свою классную руководительницу, – но испуга на её удивленном лице не было.

– Света, пойдем со мной, – сказала Валентина Ивановна и повела Свету и Алёну Петровну в кабинет, который был закреплен за ней – учителем географии. Едва они вошли в кабинет, как она спросила у Светы напрямую, стараясь быть не слишком резкой из опасения напугать девочку, но и не слишком ласковой:

– Света! Тебя видели в красной куртке. Это твоя куртка?

– Не-а! – простодушно ответила Света, и весь её вид говорил о том, что она не собирается ничего утаивать от учителей.

– А чья?

– Катькина.

– Ты имеешь в виду Катю Демченко? – уточнила Валентина Ивановна. – Я правильно тебя понимаю?

– Ага, – радостно закивала головой Света при упоминании подруги.

– Так, Светик-цветочек! – обрадовалась Валентина Ивановна. – Я тебе вопросы задавать не буду, а вот тебе лист бумаги, вот ручка: садись и пиши всё по порядку.

– А что писать? – удивилась Света, вытаращив свои маленькие глазки.

– А написать надо о том, как ты оказалась на автобусной остановке в чужой куртке.

– А-а-а, – с облегчением сказала Света, поняв, наконец, чего от неё хотят. – Хорошо, напишу.

Она села писать, а обе учительницы украдкой наблюдали за ней. Было видно, что девочка не чувствует своей вины и абсолютно спокойна. Когда она закончила писать, Валентина Ивановна и Алёна Петровна прочитали её объяснительную записку, и им стало понятно, как Света оказалась на остановке в чужой куртке.

***

После уроков Света и Катя договорились пойти погулять. Катя попросила Свету зайти за ней домой, а когда та пришла, неожиданно спросила:

– Слушай, Света! А знаешь что?

– Что? – спросила Света, которая привыкла к постоянным интересным выдумкам своей подруги.

– Мне мама куртку новую купила! – похвасталась Катя и, пристально посмотрев на Свету, словно оценивая, вдруг предложила: – Хочешь примерить?

– Конечно, давай! – обрадовалась Света, которая расценила это предложение как признак верной дружбы.

Она надела куртку и посмотрела на себя в зеркало. Куртка была импортная – яркая, нарядная – в ленинградских магазинах таких не было, и, хоть она была явно великовата Свете, невзрачная девочка стала выглядеть в ней гораздо привлекательнее: красный цвет явно был ей к лицу. Она вертелась перед зеркалом, Катя смотрела на неё с восхищением и вдруг окончательно удивила подругу:

– А хочешь поносить сегодня мою куртку?

– А мама твоя не будет ругаться? – с сомнением спросила Света, которая, конечно же, хотела поносить куртку своей необыкновенно щедрой подруги – самой лучшей подруги в мире!

– А её нет дома. Она будет поздно, – спокойно ответила Катя, которая, похоже, не понимала, какая она чудесная и добрая.

– А ты что наденешь? – на всякий случай спросила Света.

– Твою куртку, если ты не возражаешь.

– Ой, конечно, не возражаю! – взвизгнула Света, подпрыгнув на месте: сегодня Катя была настоящей волшебницей!

– Только, знаешь, что? – задумчиво сказала Катя. – Давай сделаем так: ты иди сейчас к себе домой, а через час встретимся недалеко от магазина, на автобусной остановке. Ладно?

– А почему так? – удивилась Света, ей очень не хотелось расставаться с подругой.

– Ну-у, мне нужно ещё кое-что сделать, – загадочно ответила Катя.

– Так давай я тебя здесь подожду, – предложила Света.

– Нет-нет, иди домой, а через час мы встретимся. Ты мою бабушку знаешь, она всё маме рассказывает про то, как долго у меня в комнате сидят подруги, – таинственно зашептала Катя и посмотрела на дверь, ведущую в комнату бабушки.

– Ну, ладно, – с сожалением согласилась Света и ушла домой. Сегодня она готова была сделать всё, о чём просила Катя.

Через час, как договорились, Света уже была на остановке, прождала Катю почти час, но подруга так и не пришла. Света не знала, что делать, но, поскольку она была в Катиной куртке, решила, что нужно идти к ней домой. Она нажала кнопку звонка, и, к её удивлению, дверь открыла мама Кати. Но тут же появилась и сама Катя:

– Мама, мама! Света сейчас уйдет, она на минутку! Ей только спросить! – быстро заговорила она прежде, чем мать успела открыть рот, затолкала Свету в свою комнату, закрыла дверь и виновато сказала подруге: – Извини, мама неожиданно пришла, и всё сломалось. Потом погуляем.

– А мама у тебя ничего, про куртку даже не спросила! – с восхищением сказала Света.

– Да она просто не обратила внимания, – ответила Катя, и в её голосе Света почувствовала обиду. – Она вообще меня не замечает! Ладно, давай, снимай быстро!

Света надела свою куртку и тут же ушла.

На том её объяснительная записка закончилась.

***

– Так, всё ясно! – подвела итог Валентина Ивановна, и посмотрела на часы. – Алёна Петровна, вы со Светой оставайтесь здесь, а я сейчас вернусь.

И она быстро вышла из кабинета.

Алёна Петровна уже поняла причину этой поспешности: надо было успеть перехватить до конца урока Катю, которая видела, как забрали с урока её подругу. И точно: через минуту Валентина Ивановна уже входила в кабинет с Катей Демченко.

– Катя! Только что Света написала нам объяснительную записку по поводу того, как она оказалась на улице в чужой куртке. Там есть упоминание о тебе. Теперь я хочу, чтобы ты тоже взяла ручку и лист бумаги и написала свою версию, – обратилась она к Кате, которая вела себя совсем не так, как Света. Нет, в ней не чувствовалось страха, она не была напугана, но её красивые голубые глаза смотрели на учителей внимательно и настороженно.

– А можно посмотреть, что написала Света? – вкрадчиво спросила Катя.

– Нет, нельзя! – отрезала Валентина Ивановна.

– А почему? – быстро спросила Катя, словно уже заранее знала, что ей откажут, и держала наготове этот вопрос. Она задала этот вопрос таким требовательным тоном, что Алёна Петровна поняла: если бы следствие вела она, то непременно почувствовала себя виноватой перед этим ребёнком. Но Валентина Ивановна вела себя иначе.

– Игра у нас такая: сначала пишем, потом будем читать, – твердо, но доброжелательно ответила она, деликатно напоминая всем действующим лицам правила игры: кто здесь дети, а кто взрослые, кто может задавать вопросы, а кто может пока лишь отвечать на них.

Катя взяла бумагу и ручку и, вопросительно уставившись на Свету, сидящую за партой, направилась к ней, но Валентина Ивановна ее остановила:

– Катя, Катя, не сюда! Вон туда! Там тебе будет удобнее, никто мешать не будет! – и она показала рукой на дверь, ведущую в лаборантскую комнату: у географов всегда было много учебных пособий, поэтому кабинет географии имел дополнительную комнату для хранения этих пособий.

Катя поджала губы и нехотя пошла в лаборантскую. Через полчаса Валентина Ивановна и Алёна Петровна читали её объяснительную записку. Версия Кати оказалась гениально простой и короткой.

Созвонилась со Светой, решили погулять, договорились встретиться через час после разговора на остановке. Тут пришла мама и никуда не отпустила. Катя очень сильно переживала, но предупредить Свету не могла. Когда Света пришла к ней домой, Катя ей всё объяснила, извинилась и выпроводила, чтобы не попало от мамы. Во что была одета Света, Катя помнит смутно. На ней была какая-то куртка, может быть и красная, но Катя была так напугана приходом мамы, так боялась, что мама будет её ругать, что ни о чем другом не думала.

Валентина Ивановна сказала:

– Девочки, кто-то из вас написал неправду, и я даже догадываюсь, кто.

С этими словами она вернула Катю в лаборантскую и заперла дверь, Свету оставила в кабинете, вышла вместе с недоумевающей Алёной Петровной в коридор и заперла дверь в кабинет. Алёна Петровна, наблюдая за действиями Валентины Ивановны, не выдержала и робко сказала:

– Валентина Ивановна, методы у нас какие-то очень уж взрослые… Мы же всё-таки имеем дело с детьми…

– Я знаю, – спокойно ответила Валентина Ивановна. – Но объясню потом, почему так делаю. Сейчас просто нет времени. Где Лена Панова?

– Она на уроке английского языка.

– Хорошо. Иди за Леной, встретимся на улице, – сказала она Алёне Петровне, а сама оделась и переговорила по телефону с Катиной бабушкой, с которой была хорошо знакома, потому что уже бывала в их семье. Она сказала бабушке, что сейчас придёт к ним домой, но о чем будет разговор, не сообщила.

Когда Валентина Ивановна вышла на улицу, Лена, которая ждала её вместе с Алёной Петровной, спросила:

– Валентина Ивановна, а куда мы так спешим?

– Куртку свою опознавать будешь!

Дверь открыла бабушка и, увидев классную руководительницу своей внучки, пригласила их войти. В прихожей на вешалке висела красная куртка. Валентина Ивановна вопросительно посмотрела на Лену, и та молча кивнула головой.

– Скажите, вот эта куртка – чья она? – спросила Валентина Ивановна у бабушки.

– А я знаю? Висит уже больше недели. Катя говорит, что она, вроде бы, с какой-то девочкой поменялась. А точно не знаю, врать не буду.

– Как же так? – укоризненно сказала Валентина Ивановна. – Вы же видите, что это новая импортная куртка. Она висит у Вас в прихожей больше недели, и Вы не выясняете, что это за куртка?

Бабушка сразу всплакнула и пригласила их в свою комнату. Сквозь слезы она стала рассказывать, как ей тяжело живётся у дочери, которой она посвятила всю свою жизнь. И Катя её не слушается, грубит, поэтому она старается не показываться из своей комнаты, когда кто-нибудь из членов семьи дома.

– Вот так и живу затворницей… Дочка привела в квартиру какого-то мужчину, он живет у нас уже почти год, но зарегистрировать брак не предлагает… Катя совсем от рук отбилась… Я всё это вижу, а начинаю говорить – мне сразу «закрывают рот», – говорила, всхлипывая, бабушка.

Вдруг она перестала всхлипывать и испуганно посмотрела на дверь. Гости тоже обернулись и увидели молодую красивую женщину – Катину маму.

«Какая красивая женщина! – восхищённо подумала Алёна Петровна. – Катя очень похожа на свою маму… А она ждёт ребенка: живот уже большой. Как некстати всё, что здесь сейчас происходит, это только навредит беременной женщине». Эти мысли мгновенно промелькнули в её голове, и ей стало очень стыдно за то, что она пришла в дом к этой красивой женщине, чтобы разбираться по поводу какой-то куртки. Никакая куртка не стоит здоровья беременной женщины и её будущего ребенка!

– Ну что, мать твою, опять жалуешься, как тебя тут все обижают? – вдруг заорала беременная женщина, глядя на бабушку, и Алёна Петровна вздрогнула от неожиданности. – Дочка у тебя плохая, да? Нех… было рожать! Живешь тут, как королева: тарелку за собой не помоешь, ешь–пьёшь за мой счет… Но тебе же этого мало! Тебе же ещё и командовать надо!

Алёна Петровна опешила от такого обилия матерных слов, и тем более странно было слышать их от красивой беременной женщины.

– Нина Семёновна, погодите, здесь же ребёнок! – попыталась урезонить её Валентина Ивановна, для которой, похоже, стиль поведения этой женщины давно перестал быть сюрпризом.

– А я вас к себе, кажется, не приглашала, поэтому уё…те отсюда! – продолжала кричать хозяйка квартиры. Она двинулась в сторону входной двери, и гости вышли из бабушкиной комнаты в коридор.

– Хорошо, мы сейчас уё… – сказала Валентина Ивановна и неожиданно запнулась, с ужасом поняв, что она сейчас едва не повторила матерное слово, поддавшись бешеной энергии этой женщины, – …уйдем. Вы совершенно правы: нам следовало бы согласовать свой приход не с бабушкой, а с Вами. Но у нас не было другого выхода. Девочка – она показала на Лену – переживает по поводу пропажи своей куртки, а она в это время споко-о-ойненько висит себе в Вашей прихожей, и нам надо с этим разобраться.

– Разбирайтесь! – коротко, но уже без истерики, ответила Нина Семёновна, и взгляд её стал внимательным и настороженным…

«… в точности как у Кати!» – невольно отметила про себя Алёна Петровна.

– Давайте, мы, для начала, отдадим куртку Лене и отпустим её, а сами спокойно всё обсудим, – дипломатично предложила Валентина Ивановна в надежде, что Нина Семёновна так же дипломатично признает очевидное, не потеряв при этом лица.

– Ничего не знаю! – резко ответила Нина Семёновна, показывая пальцем на Лену. – Сначала докажите, что это её куртка!

– А Вы хотите сказать, что она Ваша? – вкрадчиво спросила Валентина Ивановна и, приподняв брови, внимательно посмотрела на Нину Семёновну, а Алёна Петровна невольно отметила, что точно так же опытные учителя обращаются к провинившимся ученикам, когда нужно что-то выведать у них.

– Я ничего не хочу сказать, но куртку отдавать не собираюсь! – Нина Семёновна была по-прежнему категорична, но, после вкрадчивых слов Валентины Ивановны, от которых веяло каким-то подвохом, её голос стал уже менее уверенным. – Докажите сначала, тогда возьмёте! А сейчас выметайтесь из квартиры!

И Алёна Петровна удивлённо отметила, что Нина Семёновна сказала именно «выметайтесь», а не матерное слово, употреблённое в своей «вступительной речи». Значит, в ней что-то изменилось, и можно, наверное, уйти, как она требует, а с курткой можно и потом решить вопрос…

– Нет, мы не будем «выметаться»! – вежливо, но твёрдо возразила Валентина Ивановна. – Зная Вас, Нина Семёновна, я могу предположить, как Вы поступите с этой курткой, когда закроете за нами дверь. Поэтому я с Леной останусь здесь. Алёна Петровна, прошу Вас, идите быстро в школу и вызовите по телефону милицию!

На этой фразе Нина Семёновна молча сорвала куртку с вешалки и запустила ею в Лену. Девочка схватила куртку и выскочила за дверь, Валентина Ивановна и Алёна Петровна, не сговариваясь, последовали за ней: дело было сделано!

– А где мой ребёнок? – спохватившись, крикнула им вдогонку Нина Семёновна.

Валентина Ивановна остановилась и ответила ей:

– Катя в школе. Наверное, с этого и надо было начать разговор, но Вы же так эмоциональны! Похоже, Катя взяла куртку Лены из гардероба, ввязала в эту историю Свету Баранову… Всё так некрасиво! Они обе только что написали мне объяснительные, правда, очную ставку я пока ещё не проводила, – произнесла Валентина Ивановна, особо выделив интонацией «очную ставку» и мило улыбнувшись Нине Семёновне, наблюдавшей за ними через приоткрытую дверь квартиры, – но всё ещё впереди: они сейчас закрыты в разных кабинетах.

– Что? Закрыты? Писали объяснительные? – снова закричала Нина Семёновна. – Да что Вы себе позволяете? Если через полчаса Катя не появится дома, то уже я буду звонить в милицию!

Дверь захлопнулась, и посетители вышли на улицу. Алёна Петровна дождалась, когда радостная Лена свернула к своему дому, и спросила у Валентины Ивановны:

– Может, не надо было про очную ставку? Отдала куртку – и ладно. А то меня не покидает ощущение, что мы и в самом деле перегнули палку.

– Не переживай! – успокоила её Валентина Ивановна. – Ничего мы не перегнули. Ты, наверное, как учитель истории заметила, что я действовала так же молниеносно и напористо, как, например, Наполеон?

– Да, очень похоже! – согласилась Алёна Петровна.

– Так вот: у меня была причина действовать именно так, а не иначе. Дело в том, что в прошлом году в нашем классе уже была история с мелкой кражей, в которой участвовала Катя, но дети побоялись сказать об этом открыто. Разговор с мамой тоже ни к чему не привёл. Более того, она ещё и поиздевалась надо мной на родительском собрании: «Что же Вы, Валентина Ивановна, так плохо работаете? Надо было объяснительные с них взять, очную ставку устроить!» Ты понимаешь? Она не возмутилась тем, что её дочь заподозрили в краже, а, словно воспользовавшись ситуацией, просто глумилась надо мной как классным руководителем. Ох, и натерпелась же я тогда стыда! Но снова оказаться в подобной ситуации, я считаю, уже непозволительно! И я постаралась сделать всё так, чтобы у Нины Семёновны не было повода сказать мне, что я плохо работаю.

– Короче, Вы всё сделали так, как «советовала» Вам Нина Семёновна! – пошутила Алёна Петровна, стараясь смягчить серьёзность момента, и, когда Валентина Ивановна засмеялась, поняла, как была напряжена всё это время. Хорошо, что уже можно расслабиться…

Но Валентина Ивановна снова забеспокоилась:

– Ой, кажется, я снова допустила ошибку!

– Ну, да: очная ставка ещё осталась, понимаю… Но зачем? – попыталась успокоить её Алёна Петровна, для которой все проблемы уже закончились. – Куртку, слава Богу, вернули хозяйке. Теперь надо как-то поговорить с девочками, успокоить их.

– Я тоже так считаю. Маму ты видела – что же можно требовать от Кати? Но оставить её поведение без внимания тоже нельзя. Так что самое трудное ещё впереди. Надо хорошо подумать, как тут быть. Пойдём быстрее, а то я что-то заволновалась. Я больше заботилась о том, как не спасовать перед Ниной Семёновной, а дети-то закрыты!

– Конечно, пойдёмте быстрее, но, в принципе, что может с ними случиться? Ну, немножко посидели взаперти… Меня в детстве родители тоже иногда запирали дома…

– Э-э-э, нет! – с тревогой ответила Валентина Ивановна. – Ты просто не знаешь Катю! Надо поторопиться!

И они почти побежали..

***

Когда учительницы заперли девочек и ушли, Катя стала лихорадочно думать, что можно сделать в очевидно безвыходной ситуации. Она подробно выпытала у Светы, что та написала в объяснительной записке, и у неё мгновенно созрел план. Она нашла в лаборантской чистый лист бумаги и ручку и замурлыкала через закрытую дверь:

– Светик…

– Что? – спросила Света.

– Света, я вдруг подумала: а как ты подписываешься? Просто пишешь «Баранова» или у тебя какая-нибудь особенная подпись?

– Да, у меня есть подпись! – радостно ответила Света, довольная тем, что подругу даже в такой момент очень интересует её личная подпись.

– Ой, Света, как здорово! Ты молодец! А я вот никак не могу придумать, как подписываться. Ты, наверное, красиво придумала, да?

– Ну, не знаю, красиво или нет… Мне нравится, – ответила совсем разомлевшая от похвал Света.

– Покажи, а?

– А как я тебе покажу? Валентина Ивановна откроет дверь, тогда покажу.

– Ну-у, когда ещё она придет! – обиженно сказала Катя, и вдруг её голос снова стал радостным:

– Ой, я придумала! Давай, я тебе сейчас листочек под дверь подсуну, а ты подпишись там, где точка, ладно?

– Хорошо, – с радостью согласилась Света.

Катя просунула под дверь лист бумаги, на всякий случай крепко придерживая его пальчиками со своей стороны, и Света гордо поставила на нём свою подпись.

Катя схватила лист, быстро села за стол и стала лихорадочно писать, забыв про подругу.

– Ну, как? – спросила Света, не дождавшись никакой реакции. – Красивая подпись?

– Что? – спросила Катя, недовольная тем, что её оторвали от важного дела. – А, подпись? Ничего,.. сгодится!

Когда их открыли, Катя тут же подала исписанный лист бумаги Валентине Ивановне. Она стала читать, и её глаза округлились до таких размеров, а брови поднялись так высоко, что это казалось Алёне Петровне неправдоподобным.

В объяснительной записке, написанной почерком Кати, но с подлинной подписью Светы, содержалось «чистосердечное признание» в том, что она, Света Баранова, украла куртку, и что с ней это иногда бывает, но она не знает почему. Слышала, что есть такая болезнь, и просила её не наказывать. В самом конце записки она сообщала, что Катя к этой истории не имеет никакого отношения.

Алёна Петровна тоже прочитала и поняла, что это «произведение» надолго задержит их в школе: теперь им придется очень подробно разбираться с обеими девочками… Но Валентина Ивановна, совершенно неожиданно для Алёны Петровны, опустила руки и сказала усталым голосом:

– Всё, девочки, по домам! Катя, а тебе надо как можно быстрее бежать домой! Мама дала на твое возвращение из школы полчаса: двадцать минут мы уже потратили, у тебя осталось всего десять минут!

Девочки ушли, и Алёна Петровна, совершенно не понимая, что происходит, спросила у Валентины Ивановны:

– И что же, на том – всё?

– А разве ещё что-то надо делать?

– Вы столько усилий затратили на то, чтобы вывести Катю «на чистую воду», а сейчас, после этой возмутительной «объяснительной записки», просто отправили её домой? А ведь она оклеветала свою подругу, и у нас на руках доказательство этого!

– Дорогая моя, все эти усилия я прилагала только потому, что боролась со взрослым человеком – её мамой, и я не имела права на ошибку, чтобы не уронить честь и достоинство учителя, авторитет школы. Со взрослыми надо обращаться по-взрослому. Но бороться с детьми я не собираюсь, и все мои наполеоновские качества оказались лишними. Здесь нужен другой подход. И, как ни странно, Катя своей совершенно фантастической «объяснительной запиской» напомнила мне о том, что мы имеем дело с детьми. Прочитав её белиберду, я вдруг поняла, что ничего не надо делать.

– Но почему?

– Как тебе объяснить?.. Вот скажи, ты в детстве закрывала руками лицо, когда хотела спрятаться от каких-то неприятностей?

– Да, когда страшно, достаточно закрыть глаза – и все страхи исчезают!

– Вот Катя примерно так и поступила! Она придумала сказку, в которую поверила сама, ей стало легче, и её нисколько не заботит, поверим ли мы в её сказку. Учитель никогда не должен забывать: что бы ни вытворяли дети, для них всё это – игра. Через игру дети познают мир, и к их поведению надо относиться как к игре. С детьми нельзя обращаться по-взрослому, потому что они – дети. Если мы будем считать их взрослыми, то сами будем выглядеть детьми рядом с ними.

– А как же теперь Света и Катя? Они не поссорятся после этого случая?

– Дети всегда разберутся между собой, если взрослые не будут навязывать им своё мнение по поводу произошедшего. И, опять же, всё потому, что для детей это игра. Сегодня Катя и Света играли в одну игру, завтра они захотят поиграть в другую. А если игра окажется слишком страшной, как сегодня, то им надо лишь закрыть лицо руками – и все неприятности исчезнут. Вот ты, Алёна, сказала, что у нас на руках имеется свидетельство того, как Катя оклеветала свою подругу…

– Да.

– Для детского сказочного мира это не имеет никакого значения, потому что в этом мире нет ни адвокатов, ни обвинителей, ни суда – нет ничего такого, что могло бы установить факт преступления. А поскольку всего этого нет, значит, нет и самого преступления. Понимаешь? В детском мире нет такого понятия – «преступление»! Есть лишь сказки, в которых дети участвуют, и они могут быть самыми невероятными. Это мы, взрослые, воспринимаем клевету как преступление, но Света и Катя воспринимают это явление совсем иначе. В детском мире есть лишь процесс познания через игру того мира, в котором им предстоит жить, когда они повзрослеют. Вот почему клевета Кати на свою подругу не имеет никакой юридической силы…

– В отличие от взрослых… – задумчиво добавила Алёна Петровна.

– Да, у взрослых всё иначе, – подтвердила Валентина Ивановна и вздохнула с сожалением.

Золотой мальчик

Через год Алёне Петровне доверили работу воспитателя группы продлённого дня. Получила она самых маленьких – учеников начальной школы. Основные обязанности учителя заключались в том, чтобы покормить детей, погулять с ними и помочь сделать уроки тем, кому задавали домашние задания.

С первых дней в группе выделился один мальчик – ученик 3-го класса Серёжа Бочкин. Алёну Петровну сразу предупредили, что он мальчик очень сложный, постоянно создаёт какие-то некрасивые ситуации, очень хитрый, изворотливый, хотя ничего конкретного о нём сказать не могли.

Алёна Петровна решила за ним понаблюдать, чтобы понять, как ей себя с ним вести. Бросилось в глаза, что он не хотел портить отношений, поэтому приходил в группу, быстро и хорошо выполнял домашние задания и приносил их на проверку. Если что-то следовалодоработать или исправить, он без всяких возражений возвращался за свою парту, выполнял требуемое и снова подходил к Алёне Петровне. Какому же учителю не понравится такое поведение?

«Какой золотой мальчик! – думала Алёна Петровна, глядя на этого ангелочка, которому недоставало лишь крылышек. – Интересно, что этот мальчик Серёжа мог сделать такого, что заставило взрослых шептаться и предупреждать друг друга о возможных неприятностях, связанных с ним?»

Серёжа участвовал в любом интересном деле с удовольствием, часто придумывая что-то своё. Группа была сборная – первые, вторые и третьи классы, но все одинаково тянулись к Серёже.

«Чем он их так привлекает? Надо это использовать, – решила Алёна Петровна.

В группе всегда было около двадцати человек, а иногда и больше, и когда начиналось время выполнения уроков, без специальной организации можно было сойти с ума: один задаёт вопрос, у другого закончилась тетрадь, третий несёт черновик на проверку, все учились в разных классах и получали, соответственно, разные домашние задания. Держать же их за партой, как на уроке, Алёне Петровне не хотелось: дети уставали. И она решила поговорить с Серёжей.

– Серёжа, хочу предложить тебе почётное, интересное и, вместе с тем, очень ответственное дело, – начала она издалека.

Серёжа слушал внимательно, вопросов не задавал.

– Ты видишь, как непоседливы малыши, надо нам с тобой что-то придумать. Может быть, разделимся? Когда я буду проверять уроки старших, подумай, чем ты в это время можешь занять первоклашек? Почитай с ними в конце класса, поиграй, порисуй. Ну, как?

– Хорошо, – сказал Серёжа. – Я могу прямо сейчас.

– Ну, вот и отлично! – обрадовалась Алёна Петровна.

Серёжа пошёл к своей парте, достал листочки в клеточку и начал рисовать. Это было его любимое занятие – рисовать машинки, роботов, причём это были сюжеты: Звёздные войны, экспедиции на Луну, Вселенные, Галактики. Многие мальчишки увлекались этим, но у Серёжи действительно получалось здорово. Он очень хорошо работал с пространством листа, в картинках чувствовался ритм, они были очень динамичны.

– Ребята, кому не надо выполнять домашние задания, можете потихоньку подойти к Серёже, только не шумите, не мешайте другим делать уроки, – сказала Алёна Петровна.

Несколько человек окружили Серёжу и с завистью наблюдали, как ловко, без малейшего напряжения, у него всё выходит.

– А-а-а… Ты научился рисовать по клеточкам! – усомнился кто-то из наблюдающих.

Серёжа тут же достал из портфеля листочек в линейку и продолжил рисовать на нём.

Алёна Петровна, занимаясь с другими детьми, продолжала в пол-уха подслушивать и в пол-глаза наблюдать за тем, что происходило в конце класса.

– А-а-а… Ты просто заучил и рисуешь одно и то же по памяти! – последовала новая догадка.

– А что тебе нарисовать, говори?

– Нарисуй, как инопланетяне прилетают и высаживаются на Землю, – попросил один мальчик.

– Хорошо, – спокойно ответил Серёжа, и тут же на листе бумаги начали разворачиваться заказанные события.

– Ух ты! – не скрывали своего восхищения ребята.

«Нет, это определённо золотой мальчик, – подумала Алёна Петровна. – С ним не пропадёшь! Легко взял на себя треть группы и дал мне возможность работать с остальными».

– Серёжа, ты не только сам рисуй, – попросила его Алёна Петровна. – Прошу тебя, дай возможность и ребятам попробовать порисовать, поделись с ними своими секретами.

– Хорошо, – неизменно отвечал Золотой мальчик.

И вот дети уже пробуют сами рисовать, но досадуют, что у Серёжи получается гораздо лучше. А Серёжа не задаётся: учит, показывает, дает советы.

Алёна Петровна не могла нарадоваться на своего помощника… Но недели через три идиллия была разрушена. В группу пришла мама одного ученика, поклонника творчества Серёжи, принесла рисунки Серёжи, выполненные по заказу её сына, и сказала:

– Алёна Петровна, вот это всё стоило нам копилки.

– Что значит копилки?

– Вадик долго копил деньги на велосипед. Мы ему помогали. Копейки никто не мог выпросить у него из этой копилки. А тут увлекся этими рисунками, разбил копилку и покупал у Сергея его картинки. И не только он один. Другие дети тоже покупали.

Алёна Петровна была потрясена. Она попросила у мамы время, чтобы разобраться. Оказалось, что пока она умилялась, Золотой мальчик работал на заказ, был всегда в авторитете… и при деньгах.

«Что делать, как поступить в этой ситуации?» – это была единственная мысль, которая занимала Алёну Петровну. С коллегами решила пока не разговаривать: они же её предупреждали! Она позвонила Бочкиным и пригласила в школу папу Серёжи. Она решила поговорить именно с ним, потому что он часто забирал Сергея из группы, и в его появлении в школе не было ничего необычного для постороннего глаза.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказала ему Алёна Петровна. – Скажу, пожалуй, прежде, что Серёжа очень талантливый, воспитанный, трудолюбивый мальчик. У него очень богатая фантазия…

Папа кивнул понимающе и глубоко вздохнул:

– Алёна Петровна, да Вы прямо говорите, что у нас в этот раз с фантазией?

Поведав ему историю о Серёжиных заработках, Алёна Петровна добавила:

– Не знаю, как быть, и хочу посоветоваться с Вами, чтобы не сделать чего-нибудь лишнего.

– Я до сих пор не знаю, как быть с этим, – признался папа. – Один раз я его сильно отлупил за подобное, но жалею об этом до сих пор. Ни к чему это не привело, как видите, а то, что я его побил ни за что (а он именно так и считает), он запомнил. Я это чувствую. Пробовал разговаривать с ним, убеждать, но всё бесполезно. Мы в вашей школе первый год учимся, перешли сюда в связи с переездом. Здесь он себя ещё не проявил в полную силу, а в своей бывшей школе чего только не придумывал, чтобы заработать деньги!

И папа рассказал одну историю для примера. Мама Серёжи работала чертежницей, иногда работала дома, поэтому ватман дома всегда был. Серёжа решил использовать его с максимальной выгодой. Он разжевывал кусочек ватмана в школе, демонстрируя всем своим видом, как это вкусно.

– Что жуёшь? – спрашивали друзья.

– Жвачку.

Жевательной резинки в продаже не было, единственным её источником были иностранные туристы, и у ребят сразу загорались глаза:

– Дай кусочек.

– Она очень дорого стоит. Мне самому мало покупают, денег нет.

– А где тебе её покупают?

– Это секрет.

– Ну, дай кусочек! Сколько будет стоить кусочек?

Всё происходило, как у Тома Сойера, хотя Серёжа эту книгу не читал: он никому ничего не предлагал, был невозмутим и слегка равнодушен, давал возможность детям уговорить себя и, в конце концов, соглашался. Никто из детей не знал истинного вкуса жевательной резинки, поэтому бизнес по продаже мнимой жевательной резинки процветал, и Серёжа неплохо зарабатывал: ватмана у мамы было достаточно.

– Да как же дети? Они разве не чувствовали, что это бумага? – удивилась Алёна Петровна.

– Видимо, нет, – засмеялся папа, а потом подумал и добавил: – А может, что-то другое. Это выше моего понимания.

Без умысла

Каждый учитель, знакомясь с новым классом, начинает своё знакомство с переклички по классному журналу. Учитель называет фамилию ученика, тот встаёт, а учитель смотрит на него внимательно намётанным взглядом, стараясь запомнить и заодно понять, что это за человек, какой у него характер, как он будет себя вести, как будет учиться. Это профессиональное качество учителей, и они с первого знакомства запоминают почти всех учеников.

Порой в учительской можно слышать такой диалог:

– У Вас Петрова Надя из 6-Б класса как учится?.. А Морозов из 6-А как работает на уроке?..

– Погодите, Петрова…. Петрова…. Она где сидит?

– Ряд у окна, на предпоследней парте.

– А, это такая светленькая, худенькая девочка?

– Да, да.

– Нормально учится. Всегда с выполненным домашним заданием, на уроке старается. Я их вижу один раз в неделю. У вас, математиков, занятия каждый день, вы быстрее узнаёте детей. А у вас она как?

И Надю Петрову теперь знают все учителя. Так учителя знакомятся с учениками, и чем быстрее произойдёт знакомство, тем полноценнее будет учёба.

Людмила Алексеевна Прокофьева свой первый в новом учебном году урок географии начала в 6-А классе с переклички:

– Горшкевич Света.

Класс засмеялся. Девочка за третьей партой в среднем ряду, не вставая, произнесла, с нажимом на каждое слово:

– Я не Горшкевич, а Горшакевич!

– Ну, извини. Я не нарочно. Просто мне надо привыкнуть. Я заранее извиняюсь, ребята, если ещё чью-нибудь фамилию произнесу неверно. А ты, Света, не обижайся. Что тут обидного? По мне, например, хоть горшком обзови, только в печь не ставь! – пошутила Людмила Алексеевна в надежде, что дети знают эту пословицу и её тайный смысл, и это их развеселит и успокоит. Дети и в самом деле засмеялись… А Света насупилась.

На следующее утро в школу вместе со Светой пришла её мама Галина Александровна, потребовала встречи с директором, который уступил её натиску и, вопреки установленным часам приёма родителей, согласился её выслушать. Галина Александровна стала кричать, не сдерживая эмоций:

– Я не позволю, чтобы мою дочь унижали в школе, публично обзывая горшком!

– Кто посмел обозвать Вашу дочь грошком?

– Людмила Алексеевна, учитель географии!

– Людмила Алексеевна учитель с огромным стажем, дети её любят, она не могла так поступить, – удивился директор.

– Но она это сделала, и я требую её уволить, потому что подобное поведение несовместимо со званием педагога!

К счастью, директор имел чувство юмора и понимал комизм ситуации. Он вызвал растерянную Людмилу Алексеевну, выслушал её версию, а потом с трудом убедил родительницу позволить учителю работать в школе.

После этого случая Галина Александровна в школе появлялась только на родительских собраниях, а Людмиле Алексеевне удалось влюбить Свету в географию, и она стала бессменной докладчицей на многих уроках, с увлечением разыскивала в справочниках и книгах интересный дополнительный материал. О досадном случае, произошедшем в начале учебного года, все очень быстро забыли… А если разобраться, то и помнить-то особо было нечего.

Экскурсия

У учителей, в отличие от других профессий, новый год начинался гораздо раньше, 1 сентября, и деятельность активизировалась не только в школе, но и во всех сферах жизни. Именно в сентябре учителя вспоминали, что есть такие службы, как ГИБДД и инспекция по делам несовершеннолетних, чьи инспекторы наперебой поучали: «Все неприятности, подстерегающие детей в начале их жизненного пути, нужно предупреждать, а не ждать, когда это произойдёт!» – и требовали, чтобы учителя проводили занятия по правилам дорожного движения, потому что с началом учебного года начинался и сезон походов учеников в сопровождении учителей в музеи и театры.

Учителям и так было понятно, что профилактика – лучшее средство, но всё равно были недовольны: все профессии как профессии, но наша…. Как тут будешь профессионалом, когда тебя пытаются сделать многостаночником? Мы же не требуем, чтобы инспекторы ГИБДД вели математику в школе. Вот пусть они сделают у себя кабинет, мы будем водить к ним детей, а они будут проводить с ними занятия по правилам дорожного движения! Каждый должен заниматься своим делом, тогда и толк будет.

Но, бунтуя на словах, все также понимали бессмысленность этих демонстраций: инспекторам пришлось бы платить заработную плату, а учителя это делали бесплатно, в рамках классного руководства, которое вмещало в себя всё, что было за пределами уроков. И всё это недовольство учителей всегда заканчивалось одинаково: пошумели, повозмущались – и за дело! Пора водить учеников в музеи и театры!

В классах тогда, в конце восьмидесятых годов, редко было меньше сорока учеников, и вести такую группу по улице было очень непросто, а в транспорте – и того пуще. Иногда помогали родители, которые, как правило, шли в хвосте колонны, постоянно одёргивая своих чад и удивляясь, как учителя справляются с такой командой.

Алёну Петровну назначили классным руководителем 4-А класса, в котором было 42 ученика, в основном мальчики. Класс был сильный в учёбе, дружный, но шумный – по причине преобладания в нём мальчиков. Разве они смогут постоянно держать руки по швам или сложенными на парте в классической ученической позе? Нет, их руки и были главным действующим инструментом: кого щипнуть, кого толкнуть, кого дернуть за косичку. Да и ноги не оставались без дела. Ученики находились в постоянном движении, как будто внутри у них были невидимые пружины, и этим они напоминали Алёне Петровне боксеров на ринге. А разговаривать спокойным, приглушённым голосом, особенно в компании, дети вообще не умели. Они даже списывать просили так громко, что учитель обязательно это слышал. Самым загадочным для Алёны Петровны было то, что каждый ученик в отдельности был достаточно воспитанным и культурным ребёнком, но во время совместных культпоходов вся их воспитанность куда-то исчезала.

Первый такой «выход в свет» они совершили в Эрмитаж. Экскурсовод говорила довольно тихо, поэтому смогла заинтересовать не больше пятнадцати человек, а остальные, вначале напряжённо прислушиваясь к её голосу несколько минут, вскоре отвлеклись и стали развлекать себя сами. Кто-то показал пальцем на причинное место мужской статуи, прикрытое фиговым листом (или неприкрытое), и все тут же «заразились», ловя друг от друга смешинки. О красоте человеческого тела Алёна Петровна подробно говорила на уроке истории Древнего мира в 5 классе, поэтому четвероклассники были ещё «непросвещёнными».

Экскурсовод, недовольная поведением детей, не стала говорить громче ради привлечения их внимания, а решила, что проще сделать замечание учителю:

– Приведите детей в порядок! Я не могу работать в таких условиях.

Алёну Петровну так и подмывало поделиться своим учительским опытом с экскурсоводом, посоветовав ей самой создать себе условия для работы: организовать детей, вовлекать их в процесс, напоминать им о том, что уже было сказано, поддерживая постоянный интерес к предмету. Это дети, и с ними нельзя строить беседу на одних только замечаниях и одёргиваниях. Но Алёна Петровна сразу поняла, что это будет очень грубо, и приняла другое решение: она оставила с экскурсоводом тех учеников, которые слушали с интересом, а остальных собрала вокруг себя. Она рассказывала им всё, что знала сама, а чтобы погасить нездоровый интерес учеников к интимным частям человеческого тела, ей пришлось опередить события:

– Кстати, обратите внимание, – говорила она, делая вид, что не замечает указательных пальцев и хихиканий, – это работы древнегреческих скульпторов. В следующем году вы будете изучать историю Древнего мира, и вам пригодится то, что вы сейчас видите перед собой.

Дети заинтересовались, перестали разговаривать.

– Вы наверняка заметили, – продолжала Алёна Петровна, – насколько гармоничны тела, как они красивы. Может быть, это преувеличение автора, его стремление показать идеал человеческого тела? Как вы думаете? Может быть, в Древней Греции все были толстыми, неуклюжими, и их это устраивало?

Дети молчали, потому что они этого ещё не знали, но Алена Петровна настаивала, чтобы они сами нашли правильный ответ на этот вопрос:

– Так что же: автор призывает людей к гармонии и красоте или отражает действительность?

Павел, который одним из первых начал применять свой указательный палец вместо указки, чтобы насмешить одноклассников, уже вполне серьёзно предположил:

– Я думаю – и то и другое…

– Да, да – и то и другое! – поддержали его дети.

– Хорошо, тогда убеди меня в этом! – сказала Алёна Петровна свою любимую фразу.

– Наверное, все греки стремились к красоте и к красивому… – Павел запнулся, потому что говорил именно об обнажённом теле, – человеческому телу. Тех, кому это удавалось больше, скульпторы прославляли…

– Правильно, молодец! – похвалила его Алёна Петровна… Но, натерпевшись стыда за поведение своих учеников, она твёрдо решила: «Надо что-то делать!» – потому что там, в Эрмитаже, ей казалось, что все с осуждением показывают на неё пальцем. Алёна Петровна не удивилась рассудительности своего ученика, потому что дети её класса любили учиться и в определённых ситуациях в полной мере это демонстрировали. Но их поведение не выдерживало никакой критики, поэтому Алёна Петровна решила всё же готовиться к выходу во внешний мир заранее, ещё в мире детей, то есть в школе, на классном часе, который она не превращала, как это иногда водилось, в «разбор полётов» и раздачу всем по заслугам, а использовала для более полезного общения. В это время ещё только входили в моду психологические тренинги, и она предложила детям:

– Давайте немного поиграем.

Детей не надо было уговаривать поиграть, и Алёна Петровна пояснила им суть ролевой игры:

– Делимся на команды по десять человек. Представим, что мы на трамвайной остановке. Вот эти стулья – это места в трамвае, а вот вход, ограниченный двумя стульями. Задача заключается в том, чтобы совершить посадку. Я буду секундомером засекать время, – сказала она специально, чтобы направить детей по ложному следу.

Дети не сразу сообразили, что мест в трамвае восемь, а в команде десять человек. Они уже участвовали в тренингах и знали, что здесь есть скрытый смысл, но времени на размышление Алёна Петровна им не дала. Когда время первой команды истекло, она пригласила следующую. Девочки из второй команды заметили стоящих в трамвае подруг и поспешили исправить ситуацию, влезая первыми и занимая места. Когда всё закончилось, дети ждали оглашения результата, но Алёна Петровна хитро улыбалась и молчала.

– Ну…. – не терпелось детям.

– Даже не знаю, с чего начать…

– Мы так и знали, что дело не в секундомере, – предположили дети.

– Так нечестно! – стали раздаваться голоса.

– Понимаете, есть вещи, о которых не следует забывать, даже если ты занят, спешишь или неважно себя чувствуешь. Особенно, когда вокруг тебя люди.

– Так бы и сказали, что это по правилам поведения! – сказал Сергей Николаев.

– А какой тогда смысл играть? – спросила Алёна Петровна.

– Ну да, конечно, – согласились дети. – Так что мы не так сделали?

– А вы вспомните, как всё было, и сами определите.

– Ну, девочек не пропустили…

– Место не уступили…

– Всё из-за вас! – с нарочитой угрозой посмотрел на девочек Лёша.

– А что мы? Чуть что – сразу девочки!

Класс моментально скатился в галдёж.

– Конечно, самое простое – шум-гам устроить… Я понимаю, что это неприятно. Опозорились слегка, если не сказать больше, – непринуждённо вернула детей к теме Алёна Петровна. – Девочки тоже не блеснули: Ира с Викой хорошо поработали локтями. Конечно, не захотели стоять, как их подруги из первой команды. В общем, вопросов много.

Дети по привычке замолчали и приготовились слушать.

– Вопросов много, – повторила Алёна Петровна, – но мы не будем их формулировать сейчас, и, тем более, отвечать на них.

Какое-то время все были в недоумении.

– Каждый пусть решает для себя, как ему вести себя. Я думаю так.

Алёна Петровна было довольна собой. Она решила, что теперь-то уже не стыдно и людям показаться, и следующую экскурсию организовала в Русский музей. К помощи родителей она не хотела прибегать: каждый, мол, должен делать своё дело. Трудно было сопровождать 40 десятилетних детей, но она наметила для себя, как всё будет происходить. Сама она была во главе группы, а замыкала её парочка ребят, наделённых доверием и ответственностью. Для поездки в метро был совместно выработан алгоритм: все проходят через один турникет, она считает всех при входе на эскалатор, а потом на выходе с эскалатора. И дети с удовольствием согласились с этой процедурой, считая её тоже игрой.

Тему экскурсии Алёна Петровна знала заранее, поэтому заранее озадачила детей предварительными вопросами и заданиями, чтобы они внимательно слушали экскурсовода (это ей посоветовали опытные педагоги). Когда дети взрослеют и привыкают к тому, что надо смотреть, слушать, отдыхать, наслаждаться увиденным и услышанным в музеях и театрах, можно перестать докучать их вопросами, потому что после спектакля или экскурсии всё равно стихийно возникает обмен мнениями на основе полученных впечатлений, и это было особенно ценно.

Ехать им нужно было три остановки на трамвае до метро, несколько станций в метро до Гостиного Двора, а там уже и пешком совсем рядом. Казалось бы, не такой уж и утомительный путь… Но трамвая не было очень долго. Уже были собрали деньги на билеты, чтобы сразу опустить их в кассу, уже все наговорились, погонялись друг за другом вокруг остановки, доставляя неудобства взрослым, стоявшим на остановке. В ожидании трамвая устали и дети, и взрослые. Алёна Петровна понимала, что ничего не может изменить, и ей оставалось лишь терпеливо следить за тем, чтобы поведение детей не выходило за рамки приличия.

Наконец, показался долгожданный трамвай. Дети знали, что учительница войдёт последней, а остальных взрослых они как-то не заметили. Может быть, если бы трамвай подошёл сразу, всё сложилось бы иначе, и дети вспомнили бы о ролевой игре, в которую недавно играли… Но трамвая не было слишком долго, на остановке скопилось слишком много народа, поэтому Алёне Петровне сейчас было важнее всего, чтобы в трамвай вошли все дети и она. Наконец, двери закрылись, и трамвай тронулся.

Алёна Петровна не сразу поняла, что пожилая женщина говорит со своей соседкой о её учениках:

– Какой кошмар! Как безобразно ведут себя дети!

– Да, в наше время ничего подобного не было, – подтвердила соседка.

– Воспитание в школе было другое. А сейчас чему их там учат, как воспитывают – не поймёшь. Вот мой внук на днях пришёл из школы и рассказывает: игра какая-то у них там на классном часе. Вот они и становятся неуправляемые! Вспомните наши собрания: кому хотелось, чтобы его при всех отругали, сделали замечание? Вот все и старались вести себя и учиться достойно.

Алёна Петровна покраснела. Учителя привыкли к шуму на школьных переменах, это для них объективная реальность. Дети, даже старшеклассники, не могут бездельничать или чинно стоять в уголочке рекреации, мирно беседуя. Все куда-то спешат, всем чего-то не хватает. А дети помладше – так те откровенно хотят размяться. Что тут поделаешь? И на учителей на переменах накатывает «учительская глухота». Другое дело – урок. Тут более чуткого инструмента, чем учительское ухо, не найти.

Алёна Петровна мгновенно переключила слух в режим «урок» и осмотрела салон трамвая: так и есть – Юра развязал Наташе бант и стоит, как ни в чём не бывало! Наташа верещит, вертит головой, пытается его завязать в условиях трамвайной качки, которая заваливает её то на пассажира слева, то на того, что справа. Пассажиры недовольно оборачиваются, бросают укоризненные взгляды…

«И ругают меня, классную руководительницу!» – со стыдом подумала Алёна Петровна и увидела, что Аня пробирается к девочкам, потому что ей надоели выходки Владика. В трамвае тесно, ногу некуда поставить, если поднимешь её, то обратно уже некуда поставить – место уже занято, а она пытается пролезть, толкая пассажиров. В салоне – настоящий пчелиный улей.

– Что делают, а? Что делают? – снова услышала Алёна Петровна знакомый голос. – А где же учитель, с кем они едут?

Женщина завертела головой в поисках учителя, и Алёна Петровна замерла и, казалось, даже дышать перестала. «Чего он так тащится? – с тоской подумала она о трамвае, как о чём-то одушевлённом. – Всего-то три остановки!»

Словно услышав её мольбу, трамвай остановился. Дети стали выходить, Алёна Петровна, в соответствии с заведённым порядком, должна была выйти последней, проследив, чтобы вышли все ученики. Мимо прошмыгнул Алёша и, удивленно посмотрев на недовольную женщину, спросил:

– Бабуля, привет! А ты куда?

– Здравствуй, Алёша! Я еду в магазин, а ты куда?

– А мы на экскурсию с Алёной Петровной!

Поскольку Алёша был последний, Алёна Петровна поспешно вышла из трамвая, не желая быть представленной его бабушке и справедливо полагая, что если даже Алёша и не успеет выйти, то он будет не один, а с бабушкой.

Но Алёша успел, и дальше всё пошло по сценарию, составленному Алёной Петровной.

Куда двигаемся?

Каждый день, спустившись в школьную столовую в 12.30, можно было увидеть одну и ту же картину: начальная школа обедает, а за столом, за которым обедали учителя, восседает Ольга Александровна – воспитатель группы продлённого дня. Она уже, можно сказать, приступила к своим обязанностям и, «надев» строгую маску, наводит порядок среди своих подопечных:

– Никаких домой! Наверх, в группу! В группу, я сказала!

Так бывало, когда она обедала одна. Но когда кто-то из учителей оказывался за столом вместе с ней, она обязательно использовала эту возможность, чтобы поговорить на злобу дня:

– Дурдом… Вчера покупаю свеклу – опять подорожала. Стоила 6 рублей 50 копеек – уже 7 рублей! Вот просто всё на глазах происходит.

Вначале все обедающие вместе с ней учителя пытаются молчать, и Ольгу Александровну это устраивает, потому что ей нужны благодарные слушатели, и если даже никто не поддерживает её монолог, ей всё равно есть что рассказать:

– Я уже не говорю про рыбу. Я сейчас уже и не знаю: если самой начинать кушать минтай, то что я тогда буду давать коту?

– Ольга Александровна, Вы сгущаете краски, – возразила ей учительница английского языка Ирина Алексеевна – и тут же поняла, что попалась.

– Вы, наверное, давно в магазинах не были, – продолжила Ольга Александровна с новой силой, словно получила мощный импульс энергии. – Но телевизор-то Вы хоть смотрите? Вот вчера была передача… Как её?.. Ну, ещё ведущий там этот… Ну, неважно. Так вот, говорят, что цены будут расти, все прибавки к зарплате съест инфляция. Куда двигаемся?

– Ольга Александровна, дайте спокойно поесть, хватит Вам пугать, – не теряя самообладания, просит Ирина Алексеевна.

– Я пугаю? Это чем же? Тем, что правду говорю?

– Да какую там правду? Страхи какие-то, цены, инфляция, как будто больше говорить не о чем.

– Это пока тебе есть о чем говорить. А дальше, если так пойдёт, то будет не до разговоров. Одна мысль будет: что кушать?

– Да не умру я с голоду, у меня профессия хорошая. Всегда заработаю.

– У тебя хорошая профессия? Учитель английского? Да вас сейчас безработных, как собак нерезаных! – смеется Ольга Александровна.

– А может быть те, что без работы, – плохие специалисты?

– А ты хороший специалист, да?

– Да, я хороший специалист!

– И кто тебе об этом сказал?

– Каждый про себя знает, какой он специалист… И потом – родители говорят…

– А что родители? Они тебе наговорят. Им дети не жалуются, значит, всё хорошо. Ну, ладно, пусть хороший специалист, ну, сколько ты в школе можешь заработать?

– А почему только в школе? У меня ученики есть.

– Это у тебя пока есть ученики. Вот родители не смогут платить – и всё!

– Так не бывает. Если никто не сможет платить – это катастрофа в масштабах страны. Это всё «ужастики» в Вашем духе.

Однако Ольгу Александровну этим не смутить, поскольку она обладает одной удивительной, непревзойденной способностью: блуждая по словесным лабиринтам, она не теряет нить разговора. Она как будто играет в «города» и, начиная речь с последнего слова собеседника, вовлекает его в эту игру, стараясь, в самом конце вставить провокационное слово:

– Ну, хорошо. Пусть «ужастики». Но, согласись: тебе, чтобы заработать, надо побегать, высунув язык!

– А для меня это нормально. Я в тонусе.

– Это ты сегодня в тонусе, когда здорова, а если здоровье подорвёшь?

– А почему я должна его подорвать? Нормальная работа ещё никому не вредила…

– А детям твоим нормально? Как часто они тебя видят? Ты образовываешь чужих детей за деньги, а твои в это время чем занимаются, а?

– Да, конечно, хотелось бы своим детям уделять внимания больше. Но я помогаю им, слежу за их успехами. Когда меня нет дома, бабушка с дедушкой ими занимаются, – миролюбиво отвечает Ирина Алексеевна.

– Это сегодня бабушка с дедушкой живы-здоровы… А если завтра их не станет?

Но тут уже Ольга Александровна поняла, что сказала что-то не то.

– Ольга Александровна! Как Вы вообще живёте с такой дурью в голове? – гневно сказала Ирина Алексеевна и вышла из-за стола. Она подошла к буфетной стойке, где в это время стояла Алёна Петровна и, ожидая свою очередь, невольно слушала их разговор.

– Извините, Алёна Петровна, я раньше всегда старалась молчать, а сегодня словно чёрт дернул меня за язык, – сказала она коллеге. – Ведь знаю же, чем дело закончится, а всё равно попалась!

Ирина Алексеевна решила вместо запланированного салата взять два пирожка с капустой: надо же как-то приводить себя в порядок!

А Алёне Петровне вдруг показалось, что в столовой, где ещё несколько мгновений назад стоял непрерывный детский галдеж, стало очень тихо. Неужели все ушли? Она обернулась: все сидели на своих местах, но молча, замерев, почти не дыша, стараясь не пропустить ни одного слова Ольги Александровны.

Ольга Александровна резко встала и скомандовала детям:

– Так, группа продлённого дня – встали и быстро в класс!

– А у меня ещё есть что кушать! – плаксиво возразил один мальчик.

– Это сегодня у тебя есть что кушать! – по привычке отчеканила Ольга Александровна, но тут же запнулась… А вся столовая заполнилась детским смехом. Смеялись все, даже самые маленькие.

7-Б

В 1990 году мужу Алёны Петровны на работе дали квартиру в новостройке, в противоположном конце города. Они переехали в неё из общежития, ездить на работу стало далеко и неудобно, и Алёна Петровна перешла работать в построенную в этом же году школу недалеко от дома. Контингент школы состоял из классов, выведенных из соседних школ. Она получила в классное руководство 7-Б класс, и впервые увидела своих учеников 1 сентября, на линейке. Они вели себя безобразно: что-то жевали, громко разговаривали и толкались. Алёна Петровна была бессильна что-либо изменить. Её просьбы, замечания и пристальные взгляды мало что меняли. Ей было очень неловко за поведение своих учеников и казалось, что хуже её класса никто себя не вел.

После линейки все разошлись по кабинетам на «Урок мира». Алёна Петровна поняла, что перед уроком надо познакомиться с детьми и понять мотивы их поведения на линейке.

– Ребята! А что это вы такие шумные и так неуважительно отнеслись к директору школы, когда он обратился к вам с теплыми словами приветствия?

– А мы тут ещё покажем, на что мы способны! – стали раздаваться голоса мальчиков, а девочки хихикали.

– Ну, и на что вы способны? – искренне поинтересовалась Алёна Петровна. – Чего я должна от вас ожидать?

– Ну, не Вы конкретно, а вообще в школе о нас ещё услышат! – «петушились» дети. – Вы спросите о нас в школе №***. Нас в начале прошлого учебного года собрали со всей «параллели» и сделали 6-Е классом, специально для перевода в Вашу школу. Мы так сплотились там, в школе, что нас все боялись, и в Вашей школе будут бояться!

– Во-первых, это ваша школа: она совершенно новая, здесь до вас не было ни одного ученика. Вы первые переступаете её порог. И другие ребята тоже. И я, и другие учителя с сегодняшнего дня тоже впервые приступаем здесь к работе. Директор Юрий Евгеньевич на линейке приветствовал всех вас как первых учеников этой школы. Сам он до этого директором не был. А вы всего этого не услышали, когда отвлекались на линейке. Кому же вы хотите что-то «показать» и «доказать»? Сейчас я поняла, что вы чувствуете себя обиженными, может быть, даже изгнанными из своей школы. Но если вы приглядитесь к ситуации внимательнее, то окажется, что почему-то именно вам, которых, может быть, считали плохими учениками в вашей прежней школе, жизнь подарила шанс начать интересную, новую жизнь в новой школе, с новыми учителями.

Может быть, вам казалось, что прежние учителя были к вам не очень справедливы, но теперь у вас новые учителя. Если, по-вашему, что-то не так делала администрация школы,то– теперь у вас новые завучи, новый директор. Новые стены, новые кабинеты, наконец. Вы, похоже, счастливчики, и я рада, что мне дали именно вас.

Слова классного руководителя понравились всем, они погасили боевой дух ребят, притихли и девочки: все слушали её внимательно. Сама же Алёна Петровна рассматривала эту ситуацию как мирную передышку, временное затишье. Но этого было достаточно, чтобы провести спокойный, душевный «Урок мира». Видя доверчивые лица детей, она честно призналась самой себе в том, что у них есть повод считать себя обиженными. И от этого ей стало легче.

2 сентября начались школьные будни: учёба, дежурство по школе, сбор макулатуры, конкурсы, олимпиады…

Практически все дети в классе были очень ответственными и серьёзными, когда дело касалось дежурства по школе и сбора макулатуры. Любили они и праздники в классе, обожали выезды на природу, за город. С удовольствием ездили на экскурсии.

Но по поводу учебы с первой же недели учителя стали жаловаться Алёне Петровне как классному руководителю:

– Не делают уроки!.. Не выполняют домашние задания!.. Не работают в классе на уроке!.. Очень «тяжелые» дети! – повторяли один за другим учителя математики, русского языка, английского языка…

Когда подвели итоги первой четверти, в классе оказалось 28 двоек по математике! Алёна Петровна была удручена. На родительском собрании она выяснила, что родителей это не удивило, потому что их дети всегда испытывали трудности с учебой, и их тройки ни о чём не говорили: последний год они не учились, а боролись. Алёна Петровна поняла, что родители – её союзники и готовы помогать детям в учебе.

Начались долгие недели её подвижничества. Если бы она знала, что будет так трудно, вряд ли начала бы заниматься в школе выполнением домашних заданий по математике и русскому языку. Практически ежедневно она осуществляла кураторство в течение двух, а то и трех часов после уроков. Оставался почти весь класс, хотя Алёна Петровна не настаивала в отношении некоторых успевающих учеников. Учителям же она пыталась внедрить мысль, что дети не игнорируют выполнение домашних заданий, а делают то, что могут. А поскольку они мало что могут, то и картина получается такая удручающая.

Авторитет Алёны Петровны у учеников стал расти. Дети удивлялись, что она помнит со школьной скамьи теоремы по геометрии, может сформулировать, начертить, доказать, что хорошо ориентируется в орфографии, синтаксисе. Она оказывала им помощь и в английском языке, что, собственно говоря, было обычным делом для её поколения.

Когда они в осенние каникулы выехали всем классом по путевке в Дом отдыха в Зеленогорск, то Алёна Петровна поставила условие: они поедут, если дети пообещают ей за неделю отдыха и соревнований выучить всю лексику и грамматику по английскому языку за первую четверть, а также устранить старые долги. И дети пообещали. В Доме отдыха они в порядке очереди каждый вечер сдавали Алёне Петровне грамматику, читали тексты, писали словарные диктанты. За неделю «погружения» в английский язык кое-кто даже успел войти во вкус, другие же увидели свои проблемы, возникшие из-за маленького словарного запаса. Уровень взаимопонимания, который удалось достичь детям с Алёной Петровной, они уже никогда не снижали. Все поняли, что уроки надо делать каждый день, что все свои проблемы можно ликвидировать только упорным трудом, и тогда у них будет светлое будущее. В противном случае у них на горизонте будет становиться всё темнее и темнее.

Поскольку основная часть класса оказалась в сходной ситуации, отставать никто не хотел, успехи любого из учеников вдохновляли остальных. Конечно, не всё шло гладко, всякое бывало, но во второй четверти количество двоек по математике уменьшилось вдвое, причём, без авансов и «натяжек». С самыми «запущенными» учениками дополнительно занималась сама учительница математики Лидия Львовна, которую Алёна Петровна очень уважала как строгого и «сильного» педагога. Особенно тяжело почему-то давалась детям геометрия. Как только они видели более сложную геометрическую фигуру, наложение разных фигур, какие-то биссектрисы, медианы – тут же начинали путаться в линиях, теряться. Лидия Львовна подсказала, что можно попробовать использовать разные цвета, – и вот уже дети режут треугольники разного цвета, накладывают их друг на друга, как требуется по условию.

Вторую четверть класс закончил с двумя двойками по математике. Алёна Петровна видела, что успехи есть, но понимала, что каждый маленький шажок к успеху они делали ценой больших общих усилий. То же самое происходило и с другими предметами: проблемы и запущенность были во всём. Но дети, ощущая поддержку директора и завуча, которые очень правильно управляли процессом, были увлечены учёбой и, благодаря совместным усилиям, всё же прогрессировали.

У Алёны Петровны сложились такие взаимоотношения с ребятами: все вместе приходили на «домашку», то есть выполнение домашних заданий, и уходили домой тоже вместе. Если кому-то удавалось разобраться и сделать уроки раньше других, он выполнял роль консультанта и помогал другим. Раньше она и мечтать не могла о подобном, но это произошло. Кое-кто из отстающих учеников выбился в консультанты, но никто не задавался. Учебный год класс закончил с тремя двоечниками, оставленными в летнюю школу.

В восьмом классе Алёна Петровна продолжила практику выполнения домашних заданий, но оставила только геометрию, поэтому они встречались на «домашке» два раза в неделю. Дети уже не хотели отказываться от сложившейся привычки, поэтому приходили и уходили вместе, когда все усвоили новую теорему или до конца поняли задачу. Алёна Петровна проверяла каждого консультанта, а они проверяли других. Но были у неё и самые «сладкие», которые не могли пройти мимо её внимания и сдавали только ей и теорию и практику. Одним из таких был Аркаша Иванов.

И как-то всё очень хорошо происходило, пока шёл материал, который Алёна Петровна помнила со школы. Специально «поднимать» геометрию ей было некогда. Вдруг Аркаша на одном из дополнительных занятий подошёл к ней и очень бойко сформулировал и доказал теорему. Алёна Петровна была удивлена этим, но поймала себя на мысли, что она не поняла теоремы.

– Секундочку, – сказала она, – повтори ещё раз. Что-то мне не нравится, как у тебя лихо всё получилось.

– Хорошо. Вот смотрите, – говорит Аркаша и начинает всё заново. Ална Петровна понимает, что теорема ей незнакома, вероятнее всего её не было в программе, когда она училась, но, чтобы оценить ученика, она должна разобраться в ней и понять её.

В это время уже все ученики справились с домашним заданием и сгрудились за учительским столом, защищая Аркашу:

– Алёна Петровна, правильно он вс доказывает! Вот смотрите!

Но что-то мешало Алёне Петровне разобраться в теореме: то ли для неё оказалось неожиданным, что она чего-то не знает в программе 8-го класса, то ли обстановка, когда дети уже смотрели на дверь, то ли ещё что-то. Можно было, конечно, сделать вид, что она разобралась, и всех отпустить, потому что было похоже, что все разобрались с материалом. Но Алёна Петровна сказала:

– Стоп! Мы с вами договаривались, что из класса уходим, когда тему поймут все до одного. Я думала, что помню всё, но я ошибалась. Эту теорему я не помню, а может быть, и не знала, потому что её тогда не было в программе. Я сейчас попробую разобраться, но вы все остаетесь в классе.

Дети безропотно вернулись на свои места, а Алёна Петровна под прицелами их заинтересованных глаз начала разбираться с теоремой. Ей удалось сосредоточиться, поэтому она очень скоро всё поняла, подошла к доске и доказала теорему.

– Согласны? Правильно я поняла теорему? – спросила она у детей.

– Согласны! Правильно! – дружно порадовались за неё дети.

Они дружно посмеялись, и Алёна Петровна отпустила всех домой.

Демократия Тимы Сурова

Тараканы

ГОРОДНИЧИЙ. Скажите! Такой просвещенный гость и терпит – от кого же? – от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свете и не следовало родиться.

Н. Гоголь. Ревизор

Алёна Петровна вела урок истории в 9-м классе. Вдруг она увидела, что по стене возле Наташи Климовой, которая сидела за первой партой в левом ряду, возле входной двери, ползёт таракан, и у неё началась молчаливая паника. Во-первых, она не хотела менять настроение урока. Во-вторых, было жалко терять время на возню с тараканом. Наташа тоже увидела таракана и вопросительно посмотрела на учительницу. Алёна Петровна пожала плечами, но глазами показала Наташе, что не хочет вовлекать в эту историю весь класс.

Алена Петровна продолжила урок, и вскоре совсем забыла о таракане, потому что эта ситуация была мимолетной и малозначительной, хотя она все же успела себе задать вопрос: «Откуда он взялся?»

До конца урока уже оставалось 10 минут, и тут медленно, со скрипом приоткрылась дверь, и в кабинет буквально протиснулся ученик 6-го класса Тима Суров, лишь одной ногой переступив порог.

– Вы таракана не видели? – быстро спросил он, обращаясь к классу и не замечая Алёну Петровну.

Класс разразился смехом, Алёна Николаевна тоже не сдержалась, потому что Тима стоял такой жалкий и растерянный, как побитый пёс.

– Тима, ты что – «гоняешь»? – в ответ на странный вопрос шестиклассника в классе стали раздаваться высокомерные голоса старшеклассников.

– Совсем плохой стал!

– Учиться надо, Тима!

– Видишь, до чего докатиться можно? – выкрикивали ученики, словно обрадовавшись возможности почувствовать себя почти отличниками на фоне Тимы Сурова, от которого стонала вся школа, хотя стаж работы самой школы составлял всего несколько месяцев.

Его настоящее имя было Тимофей, но дети, как у них это водится, звали его сокращенно – Тима, и вскоре учителя тоже стали звать его так. Он был из многодетной семьи (кроме него было ещё трое детей), худой, длинный, черноволосый. Учиться он не хотел и удивлялся, а иногда и гневался, когда его пытались заставить учиться, не понимая, чего от него хотят. Он срывал уроки, не выполнял домашние задания, мог даже при учениках и при учителе выругаться матом, а для учителя оказаться рядом с матерящимся учеником в присутствии целого класса было всё равно что самому ругаться матом. Такова уж учительская психология. Поэтому учителя панически боялись Тиму, и ему очень скоро удалось выстроить свои отношения с учителями таким образом, что большую часть учебного времени он проводил в школьных коридорах и туалетах. Директор школы Юрий Евгеньевич тоже не был для Сурова авторитетом, и Тима запросто мог с вызовом сказать ему, шепелявя из-за отсутствия передних зубов, что, впрочем, для самого Тимы не являлось признаком отсутствия достоинства: «Ну и сто с того, сто Вы директор!»

Но сейчас Тиме было не до шуток, он чуть неплакал:

– Ну, не видели таракана?

– Видели, видели! – ехидно сказала Наташа. – Пробегал тут один…

– Где? – встрепенулся Тима и сделал еще один шаг в сторону Наташи.

– Нету уже, – так же издевательски ответила Наташа. – Я его пристукнула.

– Ты сто, с ума сосла?

– Сам ты сошёл с ума, дурак! Что я еще должна была с ним делать? – гордо ответила Наташа назойливому шестикласснику, который, похоже, сам не понимал, чего хочет, и Тима пошёл на попятную:

– Мозес подтвердить директору, сто ты убила таракана?

– Делать мне больше нечего! – не уступала Наташа, и тут уже пришёл конец терпению Алёны Петровны, потому что происходящее стало доходить до абсурда. Она вежливо (с Тимой по-другому было нельзя, иначе можно угодить в очень неловкое положение по причине его очень простого восприятия действительности) попросила его выйти из класса и не мешать ей вести урок:

– Тима, через десять минут будет звонок, и ты на перемене решишь все свои вопросы.

Выходя, Тима строго сказал, шепелявя:

– Натаска! Подтвердис директору! – и, направив на Наташу указательный палец, повторил: – Ты теперь отвесяес за таракана!

Класс опять взорвался от хохота, и эхо от него гулко покатилось по пустым школьным коридорам. Концовка урока была смазана: все шептались и строили предположения, что могло означать загадочное поведение Тимы.

Зато никого не удивило, что шестиклассник Тима Суров знал девятиклассницу Наташу Климову, потому что Тима знал всех в школе. Он не хотел учиться и не знал ни одного предмета, но природа не терпит пустоты, и Тима компенсировал своё незнание предметов тем, что знал в школе всех – от учеников и учителей до кошек и собак, живущих в школьном дворе. И все в школе знали, что Тима их всех знает.

На перемене Алёна Петровна зашла в учительскую и поняла, что Тима посетил не только кабинет истории: о тараканах говорили все учителя. Но так же, как и она, все терялись в догадках. Никто не знал, что это такое было.

В учительскую вошел завуч Михаил Абрамович, и все бросились к нему:

– Михаил Абрамович! Вы что-нибудь знаете про этих тараканов?

– Конечно!

– Так что там произошло?

– Расскажите! – загалдели учителя, которые в этот момент не слишком отличались от своих учеников.

– Юрий Евгеньевич шёл по коридору, как он обычно это делает ежедневно во время уроков, когда все ученики в классах, и проверял чистоту в школе, – начал Михаил Абрамович. – Как он следит за чистотой и порядком в школе вы, конечно же, сами все знаете…

– Еще бы!

– О чем тут говорить! – снова загалдели учителя. – Он ни одной соринки не пропустит!

– Ну, вот! Идет Юрий Евгеньевич по коридору и видит Тиму Сурова, который держит в руках спичечный коробок. Юрий Евгеньевич заинтересовался, спрятался за угол и стал наблюдать. Вот Тима что-то достал из коробка и, почти лежа на полу, стал пропихивать это «что-то» в щель под дверью кабинета… Юрий Евгеньевич подскочил к нему и строго спросил: «Ты что там делаешь?» – «– Я…, я…» – начал мямлить Тима, но Юрий Евгеньевич и не таких выводил на чистую воду: «– Ну-ка, пошли в мой кабинет!»

В кабинете директора Тима чистосердечно признался, что дома набрал в спичечный коробок тараканов, принёс их в школу и решил запустить в кабинеты. Именно за этим занятием его и застал директор. А для Юрия Евгеньевича тараканы в школе – это вообще немыслимое понятие! Да вы и сами знаете, коллеги: он не терпит ни соринки, ни пылинки даже в туалетах… А тут аж тараканы! Ужас!

– Сколько было тараканов? – грозно спросил Юрий Евгеньевич.

– 12 стук.

– Точно 12 штук? Ты уверен?

– Конесно, уверен! Я ситал, когда сазал в коробок.

– А сколько у тебя осталось в наличии?

– Девять стук… в налисии…

– Покажи.

– Как зе я показу? Они зе разбегутся, если я открою.

– А откуда ты знаешь, что осталось девять?

Но Тиму на такой пустяк было не взять:

– Я зе говорю, сто было 12 стук. Три стуки я узе запустил, осталось девять.

– Да, хоть считать мы тебя научили. – Сказал Юрий Евгеньевич. – Дело серьезное, мы не можем допустить, чтобы в школе развелись тараканы. Поэтому, как запускал их, так теперь и отыщи. Понял? Принесешь в коробке, потом выпустим их в стеклянную банку и пересчитаем.

– Вот такая история, коллеги! – подвел итог Михаил Абрамович.

– Ну и дела! – удивлённо перевели дух учителя. – А чем же всё закончилось?

– Тима пошёл по кабинетам искать выпущенных тараканов…

– Да, это мы уже знаем! – смеясь, подтвердили учителя.

– Ко мне заходил!

– Ко мне тоже заходил!

– Ну, вот, – продолжил Михаил Абрамович. – Двух тараканов он отыскал, а когда зашел в 9-й класс, то оказалось, что Наташа Климова одного таракана убила. Тима пошел к Юрию Евгеньевичу и сказал, что может предъявить только одиннадцать тараканов, потому что двенадцатого убила Наташа.

– Ну, слава Богу, что все закончилось! – сказал кто-то из учителей.

– Закончилось, но несколько позже! – возразил Михаил Абрамович. – Чтобы Юрий Евгеньевич поверил какому-то Тиме Сурову, да ещё когда дело касается тараканов!? Поэтому он сказал Тиме, чтобы тот привел живого свидетеля смерти таракана, и Тима снова пришёл к Юрию Евгеньевичу, но уже с одиннадцатью тараканами и Наташей, которая и подтвердила факт гибели двенадцатого таракана.

– Вот это да! – удивились учителя. – Как же шестикласснику Тиме удалось затащить в кабинет директора девятиклассницу Наташу?

– Ну, вы же знаете Тиму…

Анонимка

Странно подействовало ученье на Илью Ильича: у него между наукой и жизнью лежала целая бездна, которой он не пытался перейти. Жизнь у него была сама по себе, а наука сама по себе.

И. Гончаров. Обломов

Страна пережила перестройку, наступило время становления демократии, об этом писали в газетах, постоянно говорили с экранов телевизоров. Свобода слова – это было так заманчиво, это были новые ощущения в сознании граждан новой России, которые начали привыкать к тому, что у них есть не только обязанности, но и права.

Тима Суров тоже проникся ощущением огромной потребности в свободе. Он уже точно знал, что ему в его родной школе не додают свободы, урезают его законные права. Пусть другие молчат, а он намерен бороться и добиваться того, что ему положено!

А возмущаться было от чего. Почему он, Тима Суров, должен покорно, как раб, выполнять ежедневные домашние задания, если он этого не хочет? Он же их себе не задавал! Да ему и в голову не придёт самому себе задавать домашние задания! И почему он должен молчать на уроке, если ему есть что сказать?

И Тима начал писать директору школы докладные записки по каждому пункту его разногласий со школьными порядками, в которых просил разобраться с проблемами, которые мешают Диме жить. На то он и директор, чтобы разбираться.

Однажды Михаил Абрамович, увидев Тиму, пошутил:

– А что это ты, Тима, анонимки нам носишь?

– Какие есё анонимки? – возмутился Тима.

– А вот такие: жалуешься на других, просишь, чтобы Юрий Евгеньевич разобрался и наказал виновных, а сам не подписываешься! Это и есть анонимка. Боишься, что ли?

– Нисего я не боюсь! – прошепелявил Дима с вызовом, и в школе не нашлось бы ни одного человека, усомнившегося в его словах.

Порядки в школе были строгие: одевание и уход из школы учеников были организованы по сценарию Юрия Евгеньевича, и в этом сценарии не было оставлено никаких лазеек для вольностей, могущих привести к пропаже вещей. Тима, закончив однажды свои дела в школе раньше одноклассников, решил, что ему уже пора домой. Он явился в гардероб и подал номерок гардеробщице Лидии Петровне.

– Ты почему не с классом? Звонка ещё не было, твои одноклассники ещё не выходили, – спросила его Лидия Петровна.

– Ну и сто зе? У меня есть права: когда хосю, тогда и выхозу! Захосю – и вообсе не приду!

– Ну и не приходи! А раз пришёл, так, будь добр, подчиняйся общим правилам.

– Я сто, не имею права сесяс домой идти?

– Нет, не имеешь!

– Тогда я позалуюсь директору, он Вас наказет!

– Жалуйся, – милостиво разрешила Лидия Петровна. – Только он меня, скорее, накажет, если я тебя отпущу раньше времени.

В тот же день на стол Юрия Евгеньевича легла жалоба на гардеробщицу. Помня разговор с завучем школы и его обидные слова о том, что он, Тима Суров, кого-то боится, Тима исправил своё упущение:

«Анонимка

Директору школы Герасимову Ю.Е.

Гардеробщица школы Лидия Петровна нарушала мои права 11 марта. Я подал номерок, а она не дала мне мою одежду и не выпустила из школы. Прошу разобраться и наказать. Т. Суров»

Все последующие его жалобы, которых он написал немало, неизменно назывались анонимками, но также неизменно подписывались: Т. Суров.

Петух

Правда, мы не спасаем человечества и, быть может, во многом ошибаемся, но мы делаем то, что можем, и мы – правы.

А. Чехов. Дом с мезонином

При всей непримиримости в борьбе за свои права с учениками и учителями школы Тима Суров был добрый мальчик, он очень любил животных. Во всей школе никто так не любил животных, как он. В то время увидеть бездомных кошек в пределах квартала, в котором жил Тима, было невозможно, потому что все кошки были у него. А уж хомячков никто даже не считал. У них была дача, и когда начинался дачный сезон, он вывозил всех своих животных на дачу, и они питались тем, что давала им природа: кошки – мышами, хомячки – травой. А когда дачный сезон заканчивался, Тима снова привозил всех своих животных в тесную квартиру.

Все это происходило в те дни, когда прилавки магазинов были пусты, а продукты отпускались по талонам. В школьной столовой тоже все было на строгом учете, но заведующий столовой Алик как-то умудрялся в этой трудной ситуации сохранять достоинство.

– Алик, что сегодня на обед? – спрашивал его кто-нибудь из учителей.

– С-с-уп овощной, ш-ш-шни-шни-шницель рубленный с-с-с ка-ка-пустой… – сильно заикаясь, отвечал Алик.

Вообще-то Алик заикался едва заметно, но когда его заикание усиливалось до такой степени, что он даже краснел, то спрашивающему было понятно, что главная проблема сегодняшнего обеда – сам шницель рубленный.

– Давай шницель, – обреченно соглашался учитель, уже чувствуя подвох, – очень кушать хочется. А то ещё работать три часа.

И Алик приносил шницель рубленный размером со спичечный коробок.

Все пытались выяснить у него, почему он называл это микроскопическое изделие шницелем: ведь шницель должен быть крупнее котлеты. Но даже если бы Алик назвал свое изделие котлетой, то оно все равно было бы меньше котлеты. Как его ни уговаривали делать шницель больше размером, он делал по-своему, вызывая раздражение учителей и терпя их недовольство. Он хотел сохранить истинную суть шницеля – собственно мясо, из которого он и должен состоять. Количество мяса, выделяемого на школу, он не мог увеличить никакими силами, поэтому честно делил его на количество порций и в результате получались миниатюрные изделия с гордым названием «шницель рубленный». Дальнейшее увеличение размеров шницелей могло происходить только за счет добавления хлеба и муки,… но эти изделия Алик уже не мог назвать шницелями – не позволяла профессиональная гордость. Те же, кто уговаривал его увеличить размер шницеля, в глубине подсознания тоже понимали, за счёт чего это можно сделать, но были согласны на обман. Они заранее смирялись с минимальным внутренним содержанием шницеля ради обманчиво большой внешней формы. В этой готовности людей быть обманутыми и крылась глубинная суть событий, происходящих в стране, которая нашла свою реализацию в финансовых пирамидах, религиозных сектах, сеансах массового гипноза и других уродливых явлениях. И только Алик не позволял себе никаких иллюзий.

В конце урока перед обедом в столовую приходили дежурные из каждого класса и накрывали столы, чтобы все успели пообедать во время перемены. Но в те голодные времена кто-нибудь обязательно хватал порцию с чужого стола на свой стол. Да и дежурные могли просто ошибиться – дети же все-таки! И когда на каком-нибудь столе не хватало порции, учитель шел на раздачу:

– У нас не хватает порции!

– Ничего не знаю! – злобно поджав губы, обычно отвечала буфетчица Зоя и уходила с раздачи.

Тогда учитель звал Алика:

– Алик, не хватает одной порции! Ребенка же надо кормить!

Все это повторялось ежедневно лишь с небольшими отклонениями, и однажды после уроков Юрий Евгеньевич собрал классных руководителей и пригласил Алика. Учителя наперебой стали жаловаться на Зою:

– Она очень грубая, тарелки не подает, а кидает!

– Зачем она на раздаче?

– Она же ненавидит всех, кто хочет есть!

Алик пообещал поговорить с Зоей, но увольнять её не собирался, ссылаясь на то, что ему некого ставить:

– Кто с-сюда п-пойдет работать? З-зарплата мизерная, п-продуктов нет…

Потом перешли к вопросу о том, что делать, если не хватает порции на столе. Одна учительница язвительно спросила, намекая на мизерность порции:

– Это что, большая проблема?

– Д-д-да н-н-нет… В-в-всегда м-можно найти лишнюю п-порцию для р-ребенка, – ответил Алик, заикаясь сильнее и краснея от смущения, поняв суть вопроса.

Вот в такое трудное время Тима Суров изо всех сил пытался решить проблему кормления своих многочисленных животных, используя для этого все свои умственные способности, которые ему неимоверными усилиями удавалось уберечь от ненавистной учебы.

Но дети, особенно самые младшие, словно не хотели понять, что в стране не хватает продуктов, что надо есть всё, что дают, чтобы не быть голодными. Они жили по каким-то своим законам, поэтому, как бы голодно ни было, всё равно оставляли на тарелках еду. По периметру столовой проходил транспортер, на который складывали грязную посуду. В конце транспортера стоял бак для пищевых отходов, в который дежурные счищали с тарелок остатки пищи. Тима заскакивал в столовую с мешком, быстро выхватывал из бака куски получше и убегал. Однажды за этим занятием его увидел Юрий Евгеньевич, который очень брезгливо относился к остаткам пищи, потому что в его понимании в баке они уже становились помоями, и с ними никто не мог иметь никаких дел:

– Это что такое? Что это он в помойке копается? – с отвращением спросил он, совершенно игнорируя тот факт, что все эти продукты лишь несколько минут назад ещё лежали на тарелках, а некоторые котлеты были отвергнуты детьми почти целыми. – Нас же не поймут! Немедленно прекратить это безобразие!

Тиму предупредили, что так делать не надо. Тогда он стал ежедневно дежурить в столовой. Он добросовестно очищал тарелки, припрятав мешок. Но его снова раскрыли. И тогда он расплакался и стал выкрикивать сквозь слёзы:

– Вам сто, залко, да? У меня из-за вас петух скоро сдохнет!..

– Какой петух?

– Такой петух! Обыкновенный!..

Так школа узнала, что у Тимы живёт петух. К тому времени этот петух своим криком уже успел надоесть всем соседям, и они требовали принять меры. Поскольку Тиму обложили со всех сторон, он стал требовать, чтобы в школе отвели место для его петуха. Он видел в кино, что в школах бывают «живые уголки», поэтому ежедневно настойчиво требовал, чтобы в школе нашли место для «живого уголка», основателем которого будет его петух. Но никто не собирался решать этот вопрос.

И однажды утром в школе, на «доске объявлений», появилась листовка, на которой детской рукой было написано: «Долой деректора!»

Даже для периода расцвета демократии в стране подобное событие было неслыханным. Юрий Евгеньевич пригласил к себе Михаила Абрамовича, они посовещались и пришли к единому мнению, что это мог сделать только Тима Суров.

– Зовите его в мой кабинет! – сказал директор завучу, и Михаил Абрамович с удовольствием пошёл выполнять поручение. Он сам любил розыгрыши и шутки, и подшучивал даже над своими соседями по коридору. Когда в школе был день зарплаты, он просил кассира, функции которого исполняла одна из учителей, отдавать ему все бумажки, которыми были обклеены купюры с деньгами, а потом нёс их домой и подбрасывал эти бумажки в мусорное ведро в коридоре, чтобы соседи могли увидеть их. Он прекрасно понимал, что соседи, с которыми у него были не очень хорошие отношения, терпят страшные мучения от зависти, видя эти бумажки в огромном количестве.

Пока Михаил Абрамович совещался с директором, у него уже созрел план разоблачения Тимы Сурова.

– Тима, к директору! – сказал он Сурову, стараясь выглядеть как можно строже.

– А сё я сделал, сё сделал? – возмутился Тима.

– Разберёмся, – таинственно ответил Михаил Абрамович и повёл его в кабинет директора.

В кабинете Юрий Евгеньевич сразу показал Сурову листовку и строго спросил, глядя ему прямо в глаза:

– Твоя работа?

– Первый раз визу!

– Тима, не крути! – тихо и медленно сказал директор, но в его голосе послышалась угроза. – Мы знаем, что это ты!

– А доказите! – вызывающе ответил Тима.

– А чего тут доказывать? – безразличным голосом вмешался Михаил Абрамович. – Мы тут провели в школе маленькое расследование… Ты не поверишь, Тима, во всей школе только ты пишешь «деректор», все остальные пишут «директор»!

– А сто, неправда, да? Неправда? Ну и сто, сто директор, у нас демократия! – понесло вдруг Тиму.

– Ну, хорошо, пусть будет демократия. Допустим, «долой директора»… А кого поставим вместо меня? Тебя, что ли? – спросил Юрий Евгеньевич.

– А хоть и меня! – обрадовался Тима, словно его уже назначили директором школы.

– А чем же ты лучше меня? – спросил директор.

– Я хоть петуха в сколе поселю!

Тёзки

Дети ничего не знают о качествах экспериментов, которые над ними совершаются, – такова общая формула детского существования. Они не выработали ничего своего, что могло бы дать отпор попыткам извратить их природу. Колея, по которой им предстоит идти, проложена произвольно и всего чаще представляет собой дело случая.

М. Салтыков-Щедрин. Пошехонская старина

Будучи завучем школы, Михаил Абрамович был ещё и учителем математики и вёл какое-то количество уроков, которое не мешало ему исполнять обязанности завуча. Как и все учителя, он брал домой тетради учеников для проверки. Рабочий стол Михаила Абрамовича стоял возле окна, а под подоконником, как обычно, была батарея отопления, на которой обожал греться роскошный кот сибирской породы Тимофей.

С Тимофеем у Михаила Абрамовича были очень непростые отношения, и причина их была в том, что кот, в отличие от Михаила Абрамовича, был старожилом квартиры. Он с младенческого возраста проживал в двухкомнатной квартире со своей хозяйкой Тамарой и её мамой и, как подобает мужчине, считал себя настоящим хозяином квартиры и её жительниц. Здесь всё происходило по его законам, и женщины вынуждены были подчиняться его нраву, что, собственно, не доставляло им никакого труда, поскольку они его обожали.

Когда Тамара вышла замуж за Михаила Абрамовича, и он стал жить в их квартире, Тимофей понял, что он в квартире уже не самый главный, и что любовь и обожание Тамары принадлежат уже не ему одному. В доме отвратительно запахло соперником. Но открыто соперничать Тимофей не решился, учитывая чувства Тамары к своему мужу, зато никогда не упускал подходящего момента напомнить о своих правах. Когда он резвился в квартире, то с разбегу попадал передними лапами именно в ботинок Михаила Абрамовича, вынося его из прихожей, и ботинок потом долго приходилось разыскивать по всей квартире. И когда Тимофей решал, что пришла пора «метить» свою территорию, то метил он только ботинки и тапочки Михаила Абрамовича. Михаилу Абрамовичу всё это тоже не очень нравилось, но он, как и Тимофей, не мог открыто воевать с котом, зная и уважая чувства своей жены к коту. В их отношениях установилось очень зыбкое перемирие.

Верхний край батареи отопления, на которой мёртвым сном спал кот, был вровень со столом. Михаил Абрамович взял тетради, сел за стол и начал их проверять.

Тимофей, продолжая «спать», передвинул свой пушистый длинный хвост на стол рядом с собой. Михаил Абрамович уловил это движение, посмотрел на кота, но, увидев его закрытые глаза, только молча покачал головой и продолжил проверку тетрадей. А хвост стал медленно двигаться по столу в направлении Михаила Абрамовича, пока не добрался до проверяемой тетради и руки Михаила Абрамовича, держащей красную ручку. А проверял он тетрадь Тимофея Сурова. Работа была очень плохая, Михаил Абрамович задумался и стал смотреть в окно. Нет, не хочет учиться Тима Суров! Стоит ли его жалеть? Любит животных – и пусть любит, а математика – наука точная!

– Эх, Тимофей, Тимофей… – задумчиво произнес Михаил Абрамович и решительно взялся за тетрадь Сурова, чтобы поставить ему «двойку», но увидел, что на том месте, куда он намеревался поставить оценку, лежит хвост кота Тимофея.

Михаил Абрамович слегка подвинул тетрадь к себе, чтобы освободить место, и уже хотел ставить оценку, как хвост скользнул ниже и снова закрыл место, предназначенное для оценки. Михаил Абрамович посмотрел на кота: его тело лежало с зажмуренными глазами, продолжая так крепко «спать», что, кажется, еще чуть-чуть – и он захрапит, как человек. Осторожно, чтобы не потревожить хвост, Михаил Абрамович сместил тетрадь чуть в сторону и замер. Ура! Хвост остался на месте, и Михаил Абрамович взял ручку, чтобы поставить оценку… Какую же он хотел поставить оценку? Михаил Абрамович снова посмотрел в окно, вспоминая… Ах, да, он же хотел поставить «двойку»! Он снова обратил свой взгляд на тетрадь, но место, куда он хотел ставить оценку, снова было прикрыто хвостом, словно он и не отодвигал тетрадь, спасаясь от хвоста. Михаил Абрамович быстро взглянул на кота, но в его положении по-прежнему ничего не менялось. Менялось лишь положение хвоста. Что за вредное животное!

Михаил Абрамович снова посмотрел на тетрадь. Что он хотел написать в этой тетради? Какую оценку хотел поставить? И вообще, чья это тетрадь? Это тетрадь Тимы Сурова, это его почерк. И он собирался поставить ему «двойку», чтобы тот взбодрился и взялся за ум… А если он расстроится и вместо того, чтобы взяться за ум, наоборот, опустит руки? Это он может, имея очень своеобразное мнение об учебе. Нет, лучше поставить ему «три с минусом», чтобы дать ребенку надежду. Да и тараканов он правильно сосчитал…

Михаил Абрамович, помня о хвосте, взялся за край тетради, чтобы снова отодвинуть её и быстро поставить оценку, пока хвост не займёт это место… Но хвоста не было! Вернее, хвост был, но он уже лежал рядом со своим хозяином. Удивлённый Михаил Абрамович поставил оценку, закрыл тетрадь и, положив её в стопку, снова посмотрел на кота. Его глаза по-прежнему были закрыты, но Михаилу Абрамовичу показалось, что уголки кошачьего рта слегка приподнялись, изображая подобие улыбки.

– Эх, Тимофей, Тимофей! – сказал Михаил Абрамович, и неожиданно для самого себя ощутил в своём голосе оттенок благодарности за то, что кот каким-то непостижимым образом не позволил ему сейчас взять грех на душу.

Дача

Говорят, что профессия накладывает отпечаток на поведение человека. Пятилетний стаж работы учителем выработал у Алёны Петровны стойкое убеждение, что учителей не просто безошибочно узнают среди других людей, их побаиваются. Учителя узнать на улице было просто. Кто же ещё, например, ранней весной строго скажет незнакомому подростку:

– Надень шапку, простудишься!

Вариантов ответа могло быть два: это мог быть или врач, или учитель, но скорее второй. А кто ещё сделает замечание по поводу брошенной мимо урны бумажки, а то и попросит или даже потребует поднять её и сделать всё как надо? Понятно кто: учитель!

Уверенность Алёны Петровны поддерживали и её коллеги. Например, учительница русского языка и литературы Тамара Николаевна. В пятницу вечером, приготовив всё необходимое накануне, она со своей мамой отправилась на дачу. В восьмидесятые годы начался дачный бум, и тому, кто хоть раз добирался в самый разгар сезона в пятницу вечером на дачу на электричке с любого вокзала, не надо рассказывать, что творится на платформе в момент посадки. Так было и в этот раз. Подали электричку, и тут началось невообразимое: мужчины, пользуясь своим превосходством в физической силе, лезли в окна и ложились на скамейку, занимая места родным и друзьям. Другие, не обращая внимания на женщин и детей, лезли в вагон напролом через дверь.

Вдруг Тамара Николаевна, неожиданно для всех – и для себя в первую очередь – крикнула:

– Ну-ка, остановитесь все! Пусть сначала войдут родители с маленькими детьми, потом старики, а за ними все остальные.

Все опешили, замерли, потом, невольно повинуясь чётко отданной команде, начали пропускать вперёд мамаш с детьми.

Первым опомнился крепкий мужчина лет тридцати:

– Да не слушайте вы её, она же учительница, – заорал он и, сметая всех, ринулся к двери вагона.

На перрон снова вернулся хаос… А Тамара Николаевна стояла в недоумении: «Как он узнал?»

А у Валентины Алексеевны, директора школы, была не менее поучительная ситуация. Как-то зимой она взяла две недели неиспользованного отпуска, а чтобы хорошо отдохнуть, купила путёвку в Дом отдыха в Прибалтике. Поселили её в одном номере с девушкой Надей. Валентина Алексеевна решила не распространяться о том, что она директор школы, чтобы не смущать молодежь, поэтому деликатно обходила этот вопрос.

На второй день в Доме отдыха устроили вечер знакомств: столики, музыка, танцы, какая-то программа. Валентина Алексеевна села с Надей за один столик. Зазвучала музыка, к Наде подошёл молодой человек и пригласил её на танец. Во время танца Валентина Алексеевна поймала на себе быстрый оценивающий взгляд Надиного партнера.

После вечеринки в номере Надя сказала:

– Представляете, Валентина Алексеевна, молодой человек, который меня пригласил на танец, во время светской беседы о природе и погоде стал расспрашивать с кем и в каком номере я живу. Я ему сказала, что мы с вами занимаем двухместный номер.

– А-а… Поздравляю! – сказал он.

– С чем? – спросила я.

– Вас поселили с Отличником народного образования.

– С чего Вы взяли?

– Да так, интуиция… Но я в этом абсолютно уверен!

И Надя весело рассмеялась.

– А я на самом деле Отличник народного образования, – неожиданно для себя призналась Валентина Алексеевна, удивлённая прозорливостью молодого человека. – А ещё я директор школы, а по специальности учитель математики.

Надя застыла с открытым ртом… И с тех пор прежних непринужденных отношений между ними как не бывало!

Да что там коллеги, у самой Алёны Петровны тоже были случаи, когда профессия накладывала отпечаток на её поведение. Совсем недавно, например, шла Алёна Петровна по улице и увидела роскошную клумбу из бархатцев. Растения были рослые, крепкие, тёмно-зелёные и все в цветах. Лежит себе на дороге такой зелёно-оранжевый коврик – глаз не оторвать! И Алёна Петровна невольно остановилась перед ним.

К клумбе подошла девочка лет восьми–девяти – можно сказать, большая уже девочка – присела и без всякой конспирации начала выдергивать растеньице с корешком. Выдернула, аккуратно отложила в сторону и уже тянется рукой за другим кустиком.

Мимо девочки по дорожке идут люди, но они как будто не видят происходящего… Видно, нет среди них учителей. Но ведь Алёна Петровна учительница, разве она может пройти мимо? Она подошла к девочке и спросила у юной натуралистки – спокойно, чтобы не напугать её:

– А что ты делаешь?

Девочка оказалась очень серьезной:

– Вот, беру здесь цветы, – ответила она деловито.

– Что значит – берёшь? – слегка опешила Алёна Петровна. – Они ведь уже посажены, живут себе тут на клумбе…

– А почему так делают: здесь посадили клумбу, а у моего дома пусто, ни цветочка?

– Возле дома обычно жильцы сами сажают.

– Вот я и посажу сама, раз никто этого не делает, – ответила девочка, и Алёна Петровна удивилась её разумности.

– Если хочешь сама посадить цветы возле своего дома, то надо выращивать их из семян или покупать рассаду.

– А у нас денег нет, чтобы купить рассаду, – грустно ответила девочка.

Алёна Петровна почувствовала, что она «буксует» перед разумными ответами девочки, пытаясь разговаривать мягко, совсем не по-учительски… Но менять тональность беседы ей очень не хотелось.

– Скажи, а на что по-твоему это похоже: садовники нашли подходящее место, мимо которого ходит много людей, и решили посадить здесь цветы, чтобы сделать людям приятное. Весной садовники посеяли в ящики семена, вырастили рассаду, а когда она окрепла, привезли её сюда и посадили цветы близко друг к другу, что клумба стала похожей на ровный красивый коврик. Все, кто идёт мимо, смотрят на эту красоту, и настроение у людей улучшается. И тут, представь, появляется человек, который решил эту красоту разрушить, взяв самые лучшие цветы для себя и оставив в коврике чёрные дыры. Так на что это похоже?

– Конечно, так, как Вы это рассказали, это может быть похоже даже и на воровство, – очень серьезно рассудила девочка.

– Дело в том, что ты больше думала о своём садике, чем об этой клумбе, поэтому и проявила неуважение не только к тем, кто здесь трудился, но и к тем, кто ходит по дорожке и любуется этой красотой.

– Что будем делать с цветком? – деловито спросила девочка: доверительный тон Алёны Петровны сделал своё дело, и она уже считала её своей… можно сказать, сообщницей.

– А ты как думаешь?

– Ну, если назад посадить, его же полить надо будет, а то всё равно пропадёт на солнце.

Алёна Петровна была в очередной раз сражена – теперь уже агрономическими познаниями девочки.

– Тогда выхода нет: иди и сажай его возле дома. Там ты его сможешь полить.

– Угу, – обрадовалась девочка и показала пальцем на соседний дом: – Я вон там живу. Мне надо быстро идти, а то завянет.

– Иди, – ответила Алёна Петровна, но девочка помедлила, а потом уверенно сказала:

– Я больше так никогда не буду! – и побежала домой, прижимая к груди цветок.

***

У Алёны Петровны была дача, вернее, дачный участок, который она с мужем осваивала. Помня поучительные истории, случившиеся с её коллегами и с ней самой, она не говорила соседям о своей профессии. Её соседями с одной стороны участка была тридцатилетняя одинокая женщина марафонка Лена, готовящаяся стать матерью, которая очень редко появлялась на своем участке; а с другой стороны молодая семья – папа Юра, мама Люда, дочь Наташа, ученица первого класса, и годовалая дочь Маша. Людмила охотно поддерживала общение с Алёной Петровной, и круг её интересов ограничивался детьми.

– Алёна, как ты думаешь, правильно мы сделали, что купили Наташе книгу «Откуда берутся дети»? – задавала она свои многочисленные вопросы.

– А зачем?

– Как зачем? Вопросы задаёт разные. Мы так подумали: не байки же про капусту рассказывать первокласснице? Да она уже и не верит ничему такому.

– А вы ей тогда встречный вопрос задайте: пусть она свою версию изложит, раз не верит. Может быть, пока на этом её интерес и закончится.

– Ну, чего уж там! Она уже всё прочитала.

Они вместе посмотрели книжку – Наташа привезла её на дачу, хотя уже знала наизусть – и это говорило о том, что её интерес к процессу не ослабевал: наоборот, вопросы становились всё дотошнее, подробнее, конкретнее. Книга не ответила не вопросы ребёнка, а только повысила любознательность девочки в этом вопросе.

Кроме этой темы, второй по значимости была школьная тема, да это и понятно: ребёнок учится в первом классе. Для Людмилы это была неизведанная сфера, поэтому она, видя осведомлённость соседки в школьных делах, проявляла не меньшую любознательность, чем её дочь в вопросе деторождения. Она задавала так много вопросов, что у Алёны Петровны было такое впечатление, что Людмила всю неделю готовилась, чтобы на даче получить подробные ответы на все свои вопросы.

– Алёна, представляешь, первый класс, а нам задали отыскать биографию полководца, выделить яркие моменты, подготовиться и рассказать в классе. Ты скажи, ребёнок может это сделать сам? А?

– Что-то может. Я же не знаю, какую задачу ставит учительница. Может быть, ей важна не сама биография, а то, что дети возьмут в руки энциклопедию, полистают её и поймут, что в ней, кроме биографии полководца, много интересного.

– Да-а?.. Я как-то не подумала.

– Ты же, наверное, на пятёрку нацелилась, не ниже? – пошутила Алёна Петровна, и они вместе засмеялись. – Поэтому до ребенка энциклопедия не дойдёт, она у тебя в руках застрянет.

В следующие выходные Людмила уже затеяла разговор о гербарии, и они долго говорили на эту тему… И в каждом разговоре, как и в случае с энциклопедией, у Людмилы был повод выразить недовольство учителем:

– Представляешь, Наташу посадили в конец класса!

– Ну и что?

– Как «ну и что»? Что она будет знать, сидя в конце класса? Ты же мою Наташу знаешь!

– Людмила, а с чего ты взяла, что учительница всё своё внимание направляет на сидящих впереди?

– Не знаю. Я так подумала. Ведь все отличники за первыми партами сидят!

– Запомни: за первыми партами сидят, прежде всего, дети с ослабленным зрением и маленького роста. Наташа твоя, как я вижу, ни к тем, ни к другим не относится.

– Тьфу, тьфу… – перекрестилась Людмила.

–Так вот, она выросла к концу года, поэтому её и отсадили подальше.

– Она такая непоседа, будет с соседом по парте отвлекаться. За ней же глаз да глаз нужен!

– Людмила, будь спокойна. Я, конечно, истинной причины пересадки не знаю, но учитель фокусирует взгляд чаще на второй половине класса: от средних до последних парт. Кто это знает, тот понимает, что подсмотреть в книжку незаметно для учителя легче всего сидящим впереди. За остальными он наблюдает зорче.

– Да-а?.. Ты знаешь, меня прямо тянет с тобой эти вопросы обсуждать. Мы уже почти год общаемся на школьные темы. Знаешь, уже даже привыкла. Если на неделе возникает какая-нибудь ситуация, в которой мне самой не разобраться, а время терпит, то я и не волнуюсь: знаю, что в выходные с тобой на даче поговорю. Я удивляюсь, как тебе удаётся так просто всё объяснять?

– А я учительница.

Взгляд Людмилы застыл, сама она словно оцепенела, потом встрепенулась и, не говоря ни слова, побежала по грядкам (разговор, как всегда, происходил на меже, разделяющей участки) к себе в домик. Через минуту Людмила вернулась:

– Пошутила, да?

– Люда, мы же с тобой взрослые люди. Это что, очень страшно, что твоя соседка по даче учительница?

– Нет, но я, наверное, много лишнего на Наташину учительницу наговорила.

– Ты же говорила мне, как своей соседке. Это нормально. К тому же я лично вашу учительницу не знаю. Да и не говорила ты ничего такого.

Но Людмила была в страшном смущении: перед Алёной Петровной стояла провинившаяся школьница.

Отношения между ними в дальнейшем сложились прекрасные, но их пришлось выстраивать заново в связи с новыми обстоятельствами.

Оглавление

Предисловие

Подарок из Европы

Золотой мальчик

Без умысла

Экскурсия

Куда двигаемся?

7-Б

Демократия Тимы Сурова

  Тараканы

  Анонимка

  Петух

  Тёзки

Дача