Две новеллы из «Il Paradiso degli Alberti» [Джаванни Герарди Дa Прато] (fb2) читать постранично, страница - 4

нее и мало пользы, и много опасности; посему она пребывала в величайшей меланхолии, хотя иной раз являла ему высочайшую и сердечную нежность. Но юноша, чистый и верный, думал, что ею движет лишь чистая и благая любовь; поэтому у нее было все меньше охоты в чем-либо открываться. Так она жила изо дня в день, имея мало надежды и прибавляя печаль к печали. Потому она бледнела и худела; пребывая в одиночестве, словно посвятив себя монашеской жизни, она очень редко веселилась, хотя была живой и радостной по природе, говорливой и остроумной больше любой другой девушки в Неаполе. Всякий, кто ее знал, был изумлен совершившейся переменой.

Случилось однажды, что она, будучи одна в своей комнате, безмолвно сетовала, не в силах удержать слезы, как вдруг явилась ее кормилица и, видя ее плачущей и глубоко вздыхающей, сказала ей:

― Доченька моя, что с тобой? Ну же, не сживай таким манером себя со свету, губя свою молодость вместе с красотой. Или Филиппелло дурно с тобой обходится? Я уверена, что он в тебе души не чает, и мнится мне, твои поступки вводят его в великую меланхолию. Скажи мне, что с тобой, и ничего не опасайся, ибо нет ничего такого, чего я бы не сделала, сама или с чужой помощью, будь тебе это нужно, что бы там ни было, малое или большое. Ну же, не скрывай от меня своих желаний! Не должно тебе так поступать. Если ты мне не доверяешься, кому же ты доверишься, доченька моя любезная? Разве не знаешь, что я в тебе души не чаю? Смелее, поведай мне все теперь же!

Слыша эти ласковые речи и думая, что может свободно ей довериться, Кателлина, побежденная, с глубочайшими вздохами начала так:

― О несравненная моя матушка, я умираю и хочу умереть, затем что заслуживаю этого, так как влюбилась в самого жестокого и равнодушного человека, какой живет на свете; это воистину так, и я не могу жить, не любя его и не думая о нем. Чаять от него утешения — словно влюбиться в звезду небесную и не иметь другой утехи, как только глядеть на нее. Вот что случилось со мной, и вот почему я утвердилась в желании умереть и больше не жить. Не допытывайтесь больше ни о чем. — И она умолкла.

Слыша это, кормилица, приняв вид самый отважный и качая головою, молвила:

― О, милая и глупая дочь моя, что ты такое говоришь? Надобно тебе знать, что от всего есть лекарство, кроме смерти. А что ты скажешь, если одна моя подруга заставит его любить тебя сильней, чем ты его, лишь бы ты дала ему съесть кое-что? Итак, скажи мне, кто же это обрек тебя на такие муки.

Слыша это, Кателлина начала питать слабую надежду и сказала кормилице:

― Я скажу; нет нужды скрывать, ибо я больше не имею надежды и хочу умереть. Знайте, что тот, из-за кого я потеряла разум, — Аньелло Страмаццафильи, который любит Филиппелло, а тот — его, как вам ведомо. И в этом безмерная моя досада, так как из-за этого я не могу найти в нем утешение. Теперь, матушка, вы видите, в каком положении я обретаюсь.

При этих словах кормилица живо сказала ей:

― Доченька, не робей, утешься: завтра я приведу тебе мадонну Фьондину из Пеццуоло{6}, которая со мною в великой дружбе и так меня любит, что сделает все, чего мы пожелаем; и знай, что нет такой великой ненависти меж двумя людьми, которую она не устранила бы своими снадобьями и заклинаньями меньше чем за восемь дней, заставив их влюбиться друг в друга со всей пылкостью. Хочешь удостовериться? Помнишь ли, как Боффило Караччо не желал ни видеть, ни слышать жену свою Дамиану, более того — превратил ее жизнь в муку смертную? А ныне, как ты знаешь, она столь весела и свежа, что подобной нет ни в Нидо, ни в Каповане{7}, и Боффило души в ней не чает, боится, как бы птицы небесные ее не унесли, и так ревнив, что никогда не уходит из дому. Но это лекарство действует не иначе как с заклинанием и с сердцем крота. Знай, на такие дела у нее самые счастливые руки, какие только есть в свете, и что она сделала для той женщины, то сделала для многих и многих, о которых я могла бы тебе рассказать. Но об этих вещах никто не ведает, затем что они делаются тайно; и ты не говори о том никому, не то расстроишь свои дела, а ей принесешь урон и позор. Ну же, доченька моя любезная, утешься, ибо я тебе клянусь крестом Господним, не пройдет восьми дней, как Аньелло начнет с ума по тебе сходить, а ты отменно проведешь время.

Когда кормилица ушла, Кателлина, размышляя обо всей их беседе, утвердилась в такой крепкой надежде, что каждый час, остававшийся до прихода кормилицы с мадонной Фьондиной, казался ей годом. Назавтра кормилица, расстаравшись, как обещала Кателлине, привела мадонну Фьондину, которую та встретила с дружелюбным и радостным видом; по некотором промедлении кормилица наконец сказала:

― Мадонна Фьондина, выслушайте Кателлину, которая весьма на вас уповает; я вас прошу ради ее и моей любви сделать то, о чем она вас молит, ибо она в великой нужде.

Слыша это, мадонна Фьондина, обратясь к Кателлине, молвила так:

― Доченька моя, не бойся и ободрись: я тебе обещаю, что ты вскоре