Восьмерки судьбы [Евгения Ивановна Хамуляк] (fb2) читать онлайн

Евгения Хамуляк Восьмерки судьбы

Терпеливых любит не только успех, но и счастье

София Ярославна Восьмеркина являлась пятой Софьей в младшей школе, седьмой Софией в классе средней школы и 13-ой в потоке из 60 абитуриентов архитектурного института провинциального городка, славящегося своими архитекторами на всю страну. И несмотря на то, что Соня злилась на маму, Ольгу Анатольевну Восьмеркину-Алатыеву, потомственного архитектора, 22 года назад поддавшуюся моде поголовно называть дочек Софиями в честь премудрой греческой богини – родительницы Веры, Надежды и Любови, населявших полстраны, Восьмеркина отличалась от окружающих Сонь и прочих мудрых, благородных, умильных древнегреческих представительниц своей фактурной внешностью. И неустанно благодарила Ольгу Анатольевну за сей физический факт, сыгравший, правда, трагикомическую роль в ее судьбе.

Софью Восьмеркину в городе знал каждый второй, и называли ее по-разному.

Софочка – родители. Соночка – бабушки и дедушки, тетушки и дядюшки. Со – брат. Фифи – представители мужского пола, в особенности студенты архитектурного университета, где училась Восьмеркина, но об этом поподробнее чуть позже. Скво – лучшие друзья. И просто Вечная – все, кому встречалась Софья лоб в лоб, пробегая мимо по своим университетским и партийным делам.

Про фактурную внешность

Соня, в отличие от тезок, числилась не только первой отличницей школы, а затем и универа, но еще, как вы поняли, писаной красавицей. Другим «мудрым» в ее группе будущих архитекторов странным образом не повезло на внешность, собственно, как и на мудрость. Дело житейское: большая грудь или нет, красивые ушки или лопоухие – счастье от этого не зависит. Не родись красивым, а родись счастливым – так говорят. Но все же красивым идти по жизни как-то поприятнее, согласитесь?

Вечная Скво являла собой пример истинной, греческой, почти божественной красоты с пятым размером выше осиной талии и невероятно прелестными крутыми бедрами, которые хотелось заточить в белый мрамор, ниже той же знаменитой талии.

Получалась как бы восьмерка, подруга вечности, по совпадению вытворявшая на теле Восьмеркиной троичные выкрутасы. Сначала на груди, крутясь по пятому вправо-влево. Потом ниже талии по бедрам туда-сюда. Если водить глазами, ну чистая восьмерка! Наконец, вертикально выходила большая восьмерка из двух восьмерок, и в глазах особо нежных натур начинало троиться и четвериться. А некоторые представители мужского пола, что любят ловить ворон, гуляя по улице, часто просто впадали в ступор, пытаясь сосчитать восьмерки на теле прелестной Фифи. Правда, спотыкались о ее острый взгляд, равный двум колам, прокалывающим, словно стрелы, разбитых параличом кавалеров. Этот взгляд был рупором правды на всех собраниях молодых коммунистов, которые забывали про вечность и восьмерки, когда вещала Восьмеркина, справедливо назначенная секретарем комсомола ее городка.

Решительные из совестливых просили свидания в тот же миг.

– Товарищ, как вам не стыдно?! – неизменно говорила она и цокала розовым языком, качая длинными локонами цвета дорадо в разные стороны. Локоны по злой воле тоже имели вид восьмерок и выкручивали бесконечные спирали в потоках воздуха. Это было невыносимо для многих с развитой фантазией.

– Вечная… – только и успевали выпалить в блаженстве ухажеры, через время хвастаясь товарищам, что САМА ОНА заговорила с ними на улице.

Так влюблялись в те дни, когда секса еще не было. Точнее, он где-то был, но его называли любовью и придавали больше значения отношениям вне постели.

Это было замечательное время, и все, кто в нем жил, должны помнить, что значит быть и оставаться настоящим товарищем даже в постели.

Это целая эпоха, когда юбки еще были юбками, а брюки брюками. Тогда все девушки звались красавицами.

– Эй, красавица, который час?

А мужчины гордо звались мужчинами.

– Мужчина, не знаете, где находится библиотека?

И все друг друга называли товарищами и оставались ими до гробовой доски.

Про подруг

Соня являлась фавориткой древнегреческих богов, но по той же традиции была проклята всем женским родом за восьмерки, ум и предрасположенность к спорту. Особенно тяжело обстояли дела с друзьями. Товарищей у Восьмеркиной имелось хоть на засолку, так как Соня являлась активисткой, комсомолкой, имела разряд по гребле на байдарках и каноэ. Но вот друзья, особенно подруги, не выносили совместные походы с Сониными восьмерками.

Когда вдруг однажды ей повстречалась замечательная девушка по имени Римма, занявшая первое место по гребле, переплюнув Восьмеркину аж на полтора балла. И хотя на пьедестале Соня возвышалась над Риммой на целую голову, гордо красуясь на второй ступеньке пьедестала победителей, невысокая коренастая татарка стала-таки Сониной лучшей подругой.

С характером самого Чингисхана и с удалью Мамая Батрудинова Римма Геннадьевна, которую так все и звали – Риммой Геннадьевной, обошла по нормам Восьмеркину, заделавшись первым мастером спорта, и там же, на пьедестале, пригласила на празднование по этому случаю Соню, которую если и звали в гости другие девушки, то только на похороны.

Римме Геннадьевне были не страшны восьмерки, она их вообще не замечала в Соне, зато отмечала редкий ум, сродни своему, поразительную разносторонность, необыкновенное чувство юмора и фантастическую бодрость духа. Римма Геннадьевна, не имевшая подруг, но по другой причине, нежели Восьмеркина, поняла, что нашла сестру-близнеца. Девушки сдружились сразу же, к большому счастью обнаружив на вступительных экзаменах, что являются абитуриентками одного факультета. И хотя Восьмеркина являлась потомственной архитекторшей, Батрудинова происходила из семьи простых крестьян, но с детства обожала строить и планировать.

Про друзей

Бог подарил Соне не только лучшую подругу, но еще очень хорошего друга – Славика Пирогова – упитанного, симпатичного парня с лицом в форме блина. Соня увидела его среди своих поклонников, которые, порой, мелкой стайкой кружили вместе с ней по городу. Славик-таки увязался на несколько дней.

Вообще-то парень должен был поступать в кулинарный техникум и со своим лицом в форме блина идеально подходил на роль беззаботного и любящего правильное питание работника. Но ориентируясь по траекториям передвижения Вечной музы вокруг архитектурного университета, Славик отнес документы туда же, куда и муза. Экзамены сдал на отлично, потому как являлся золотым медалистом школы и свободно мог поступить как в кулинарный, так и в архитектурный и лингвистический, и сантехнический ВУЗы.

Обнаружив первого, второго и даже 15 сентября среди однокурсников Славика Пирогова, сначала сидящего за последней партой, но с каждым днем приближающегося сзади все ближе и ближе к своему затылку, Соня решила переговорить с ним, как товарищ с товарищем, серьезно и открыто.

– Слава, я вас не люблю, – твердо констатировала Соня, когда парень пришел в назначенный день в назначенное место, уверенный, что идет на свидание.

– Но мы даже ни разу… не разговаривали, – расстроенно выпалил бывший кулинар. – Любовь иногда приходит позже, во время душевных откровений.

– Вот именно, Слава! – теряя терпение объясняла Восьмеркина. – Вы полюбили не меня, а все вот это – оболочку, – красивыми руками она указала на свои восьмерки и пожалела, видя, как парень застыл и следит за оболочкой. – А настоящее чувство – это любить суть. Суть, вам понятно? – она указала на центр груди, Славик не дышал.

– Но чтоб полюбить суть, надо до нее добраться.., – белыми губами защищал свою любовь парень.

– Может быть, но мне до вашей сути, даже начиная с оболочки, не хочется двигаться, – Соня опечалилась, понимая, что со своим философским подходом завела всех в тупик. – Проще говоря, вы мне не нравитесь, Слава. Но, возможно, вы замечательный друг и товарищ, и…

– Мы можем дружить? – уже порозовевшими губами молвил будущий архитектор с лицом повара.

Соня поняла, что так просто от товарища по парте сзади не отделаться…

– Конечно, мы можем дружить.

И ни разу не пожалела, сказав эти слова. Слава оказался потрясающим другом, и несмотря на то, что не сразу понял суть того разговора, а только через несколько лет очень тесной дружбы, которая сначала сводилась к преследованию Восьмеркиной по пятам, перестал реагировать на Сонины восьмерки, потому что полюбил суть Риммы Геннадьевны раз и навсегда.

На третьем курсе они расписались, и это была самая яркая свадьба, запомнившаяся банкетом, которому могли позавидовать даже олимпийские боги. Ибо семья Славика Пирогова, потомственные ярославские купцы, совместно с татарскими родственниками Батрудиновыми, видевшими еще золотые шатры Чингисхана, устроили соревнование в свадебных яствах и подарках молодоженам.

Видя размах предстоящего мероприятия, ректорат попросил семью Пироговых-Батрудиновых позволить объединить свадьбы еще трех пар, у которых не было родственников с возами еды. На свадьбе присутствовал практически весь университет, а также пол-Ярославля и весь аул из сибирских широт.

В то время не считали, кто свой, кто чужой, хорошо помня одно из главных правил морального кодекса строителя коммунизма, совпадающего с уставом трех мушкетеров из далекой Франции: коллективизм и товарищеская взаимопомощь, каждый за всех и все за одного.

Гуляли, как и положено, субботу и воскресенье, но так, что помнили потом 20 лет. Особенно запомнили свадьбу многочисленные братья со стороны Батрудиновых, переругавшиеся через десять минут после знакомства со свидетельницей невесты Соней Восьмеркиной на тему, кто будет ее будущим мужем.

Родственник Слава пытался объяснить горячим головам, что суть Сони – это истинная женская ипостась, по этой причине ее и звали меж собой высоким словом Скво. Женщина-богиня, женщина-друг, женщина-воин, женщина-мать, женщина-коммунист, женщина-строитель и архитектор. Чтоб полюбить такую суть, самому надо иметь такую суть.

С аула не совсем расслышали первое слово «Скво» да и другие сопутствующие слова тоже, и к концу субботы разыгралась настоящая драма, в которую втянулась ярославская ветвь.

Беду отвел ректор архитектурного университета, в молодости дзюдоист, Табацкий Виталий Вениаминович, одним хуком усадивший сибирских кунаков на одну скамью и купеческих женихов на другую.

– Восьмеркина, из-за тебя чуть не разгорелся межнациональный конфликт на почве нетерпимости, – в шутку бросил ректор, у которого руки могли соединить пару горячих голов в хорошую межнациональную дружбу.

Соня, схватив сумочку, со слезами на глазах хотела ретироваться, но тут-то и пришли на помощь лучшие друзья – Римма Геннадьевна и Славик. Каждый в таких выражениях объяснился с родственниками, что уже к полуночи моральный кодекс строителя коммунизма выполнялся и перевыполнялся, особенно по статье межнационального единства. Больше всего переживал за совершенный нетоварищеский поступок двоюродный брат Риммы Геннадьевны Ренат.

– Скво, ты прости, – говорил по-простому Ренат, от нервозности у него потели руки, которыми он хотел зажать по-товарищески Соню в знак примирения. – У нас красивая женщина – тоже товарищ, но все-таки в первую очередь женщина.

Соня кивнула и вместо рукопожатия подошла и сама по-дружески обняла Рената. Прижавшись к верхним восьмеркам и втянув носом аромат истинной скво, брат Риммы Геннадьевны обещал быть самым лучшим товарищем всех времен и народов.

– Приезжай к нам в коллектив! Мы тебе такого товарища отыщем! Днем с огнем такого не найдешь нигде! Вот с такой сутью! – показал кулак с большим пальцем вверх Ренат, чем рассмешил Соню до слез.

Зато свадьба кулак Рената запомнила хорошо и помнила его еще долго, потому что повод для драки все равно нашелся. Но это уже совсем другая история.

Этот случай поставил жирную точку, а заодно и крест в притязаниях на руку Восьмеркиной многих будущих архитекторов, поваров и строителей коммунизма провинциального городка. Зато со вздохом облегчения приняли эту новость десятки свободных девчонок, в тот же год выскочивших замуж за потерявших надежду на суть Вечной Скво парней.

– Вечная, – уже с другой интонацией провожали восьмерки Сони отныне окольцованные ухажеры, ведомые под крепкие руки жен.

И к пятому курсу Соня осознала, что быть Вечной – это проклятие.

Ведь практически все будущие архитекторы уже обзавелись парой или даже семьей. И только особые уникумы отдавали свои время и свободу науке. Ей же собиралась отдаться и Соня, у которой не осталось более свободных поклонников, а значит, и шансов на любовь. Заводить же отношения с женатыми считалось ниже достоинства человека-строителя светлого будущего.

– Уеду на Байкал, – говорила Соня друзьям, которые после выпускного собирались идти работать в местное бюро, трудящееся на благо города и окрестностей, где им давно были зарезервированы места. Соне же была невыносима мысль жить и оставаться со своей одинокой сутью в стенах родного и любимого города.

Родители, которые поначалу поддерживали дочь в стремлении найти свое истинное чувство и создать на его основе крепкую ячейку общества, стали бить тревогу. И каждую неделю приглашали в дом всевозможных незнакомцев возраста Софочки для понятных целей.

– Софочка, дорогая, мне уже намекали разные товарищи, что твое поведение недопустимо. Излишняя гордость – это изъян для коммуниста, человека с высоким пониманием смысла жизни, где каждый друг другу родственная душа, – слезно говорила мама.

– Дочечка, может, найдется какой-то человек, который станет тебе пусть не любовью, как в русской классике, но добрым другом и товарищем? – увещевал отец, попеременно краснея и бледнея, не зная, как поточнее выразить мысль насчет половых отношений. – Тебя никто не заставляет, красавица ты наша. Просто все мы хотим тебе счастья. А счастье, запомни, – это великий труд. Оно не падает с небес. Его приходится взращивать, удобрять и поливать, словно цветок. И в трудах, в удобрении, в служении другому ты обретаешь истинное счастье.

Подобные разговоры добавили невыносимости проживания теперь и дома, где девушка могла перевести дух.

– Значит, так, – упершись руками в круглый со всех сторон живот, говорила Римма Геннадьевна. – Слушай сюда, Скво. Я понимаю твои упаднические настроения, никому в жизни я б не посоветовала оказаться на твоем месте, хотя полгорода и мечтает об этом. Но надо что-то делать! Советский человек не падает духом перед лицом трудностей. И как говорит моя апкайка Алия, главное, что все живы-здоровы и титьки на месте. С титьками, как у тебя, мужа найти легко. Понимаю, понимаю, – она поглаживала животик, где росла еще одна скво, – любовь и все такое. Но в твоем случае уже не до барства, Восьмеркина! Останешься старой девой, проживешь жизнь бестолково. А еще Чехов говорил, что жизнь имеет смысл во имя других. Или не Чехов? – скривилась Римма Геннадьевна, завидев скривленное лицо мужа и отчаяние на лице лучшей подруги.

– Скво, правда, – соглашался Славик, обнимая жену. – С твоей стороны это не по-комсомольски оставаться одинокой. Просто осчастливь какого-нибудь товарища по-дружески, раз не по любви. Ведь не по любви же мир с империализмом наладили, но крепко и навсегда! И ты создай крепкие отношения. Это долг коммуниста. Или коммунистки.

Доводы приводились сомнительные, но упорству друзей выдать замуж подругу могли позавидовать империалисты, раз в сто лет уперто нападавшие на славянские народы, сплоченные братством и любовью.

– Какие предложения? – сурово отвечала Софа, понимая, что, во-первых, не отвертеться от этих настоящих друзей-товарищей, во-вторых, они были правы. Раз не получается встретить принца, от взгляда которого сердце впало бы в аритмию, значит, придется жить без аритмии и без сердца. Действительно, столько чудесных браков было создано только лишь на товарищеской взаимопомощи. Вспоминался великий пример Надежды Крупской, неизменной помощницы и лучшего друга товарища Ленина.

– Итак, надо брать быка из своего стана за рога. Ну чтоб любовь, пусть и дружеская, крепилась на общих интересах.

– Верно! – вторил Славик. – Предлагается выбрать троих кандидатов более-менее подходящих тебе по физическим данным и постараться за кратчайший срок добраться до их сути, чтоб понять: возгорается ли там искра товарищеского приятия или нет.

– У вас ровно одна неделя. У меня куплен билет на Байкал на тринадцатое. В один конец, – сурово соглашалась Соня, уже видя, как садится в поезд и уезжает надолго, если не навсегда.

– Скво, не гони, – решительно ударила по столу блокнотом и ручкой Римма Геннадьевна, твердо решившая в душе остановить подругу от глупого побега, когда здесь, в родном городе, ее ждали большие будущее и счастье. – На кону не хухры-мухры, а твое счастье. И наше тоже, заметь! Ибо ты входишь в пакет нашего общего коллективного счастья.

– В чем план? – Софа подложила руки под недовольное лицо, согласная на эксперимент раз за него взялась лучшая студентка курса Римма Геннадьевна Пирогова.

– Пиши трех холостых кандидатов, чтоб каждый из разных сфер: архитектура, байдарки.., куда ты еще ходишь? Чем увлекаешься?

– Я секретарь ВЛКСМ нашего округа.

– Там тоже поищем. Пиши три имени, которые, как ты думаешь, подходили б тебе в мужья. Рост, физическая подготовка, воспитание, рекомендации коллектива – в общем все, что тебя привлекает в мужчинах, – закончила Римма Геннадьевна и сдержалась, чтоб не покраснеть. На кону стояла судьба лучшей подруги и замечательного человека: надо было подойти к вопросу замужества серьезно, будто требовалось построить целый город. И фундамент должен быть заложен основательно, чтоб ни одна вошь не пролезла ни через душу, ни через постель.

– Вы с ума сошли! – наконец, не выдержала Соня и хотела уйти. – Слышали б вас в комсомоле! Позор! Еще спросите, какой цвет глаз мне больше всего нравится у мужчин!

– В комсомоле тебя заставят выйти замуж за тот цвет глаз, который остался в народном резерве! Мы же тебя увещеваем пойти на этот шаг добровольно, – преградил путь Славик своим пироговским упитанным телом, закрывая все щели в дверном проеме, чтобы ни одна мышь не прошмыгнула, даже если б захотела.

– Я уже вижу разбор полетов по поводу моего сватовства и строгий выговор… – бубнила Восьмеркина, записывая фамилии товарищей в столбик. – А еще вижу эти лица, когда я их приглашу на свиданку-гулянку.

– На свиданку ходят морально-разложившиеся империалисты. Ты пойдешь на свидание, организованное твоими партийными товарищами, чтоб другие два товарища обрели счастье.

– Почему два? Три товарища, – пальцем указал на столбик Славик.

– Два! Два! Слава! Два товарища чтоб обрели счастье, а два – выпали в осадок.

– Мхм, – мычала Соня, видя перепалку влюбленных. – Шесть товарищей под трибуналом вижу.

– Скво, все будет хорошо, – успокаивал Славик, справившись с математикой любви. – Не надо уезжать. Где родился, там и пригодился, помнишь?

Восьмеркина сложила листок вдвое и молча передала его друзьям.

– Я свободна?

– Мы оповестим тебя о датах и времени встречи с будущими кавалерами.

Простились по-английски.

На спортбазе

– Ивашов? Сергей? – подглядывая в бумажку, спросил Славик Пирогов и тут же пожалел, заметив симпатичного парня атлетического телосложения, который подошел к девушке и взял ту за руку.

– Я, а что? – поинтересовался Ивашов.

Славик, немного заикаясь, представился членом-корреспондентом местной или не очень местной газеты, которая интересовалась питанием спортсменов, чтоб рекомендовать это питание неспорстсменам, но чтоб те выглядели, как спортсмены. Из-за питания.

Исчерпывающее в белках и углеводах интервью было получено.

В общежитии

– Где мне найти Анатолия Ведерникова? – спрашивала Римма Геннадьевна всех встречающихся в коридоре.

– Так он еще вчера на Байкал уехал строить там инфраструктуру, – отвечали девушки.

– На Байкал говорите? – про себя зашипела Римма, поглаживая животик. – Ну Скво! Не ожидала я такой несолидарности в трудном деле. Для кого мы стараемся, спрашивается? Для себя?!

На факультете

– Игорь! Постой! – крикнул Пирогов через сильный шум и гам во время перемены, но высокий парень услышал и повернулся.

– Про Байкал сразу спроси! – легонько толкнула в плечо мужа Римма Пирогова.

Будущий архитектор упитанного вида заговорщически кивнул.

– Игорь, а ты на Байкал не собираешься случаем? – с главного начал Славик, присматриваясь к однокурснику, будто видя его в первый раз. А на самом деле, оценивая, что именно выбрала Вечная в этом суровом сухаре. На курсе Игоря Гордых все так и прозвали: Суровый сухарь. Потому что добиться от Игоря чувств могли только врачи со шприцами. Да и то он, наверное, вымолвил бы только «Ой».

– Откуда ты знаешь?

Славик оглянулся на жену и подмигнул.

– Ну Вечная! Ну лиса! Намылилась на свой Байкал там красотой осчастливливать комсомольцев, а нас, значит, на произвол судьбы! – приговаривала Римма Геннадьевна, собирая учебники. – Фиг тебе без масла! Где родилась – там и поженилась!

– Тут вот какое дело, – дружелюбно взял за высокое, на две головы выше, плечо товарища по факультету Славик Пирогов. – Одна девушка.., твой товарищ по парте, в тебя… ну… понравился ты ей, понимаешь? А она скромная. Поэтому через меня, через голубя надежды, предлагает пройтись сегодня вдоль набережной, послушать птичек, посмотреть на воду, закат, все дела.., – бессвязно навязывал Вечную высокому Сухарю Славик, у которого, кстати, тоже имелось прозвище – Пирог.

Игорь ошалело уставился на упитанного однокурсника, и рука Славика сама собой сползла с высокого сурового плеча.

– Ты только не нервничай. Но это Сонька Вечная. Она в тебя влюбилась без памяти и вот уже пятый год сохнет. А ты – сухарь сухой – не замечаешь, – еще более бессвязно и невнятно объяснял Пирог Сухарю, то и дело оглядываясь на жену.

Игорь почему-то побледнел и стал глазами искать Вечную, но сегодня Софа соревновалась на каноэ и потому отсутствовала.

– Понял? На набережной в восемь. Понял? – Славик все ждал ответа от обескураженного Игоря, который так ничего и не ответил.

«Сухарь! Нашла кого выбрать! – про себя возмущался Слава, неодобрительно мотая головой на удаляющегося ошалелого дылду. – Ведь еще не придет, дурак?!», – Пирог догнал-таки Игоря и выжал из него человеческое «да».

На набережную Игорь пришел, надев свой самый лучший костюм, присланный ему родителями из деревни специально по случаю выпускного, который должен был состояться через месяц. Еще родичи надеялись, что костюм сгодится для свадебки, но к пятому курсу уже не чаяли женить своего Сухаря, от которого толком и не добьешься, нравятся ли ему вообще девушки, или только «каракули в тетраде» – так называли родные занятия будущего архитектора, в душе гордясь Игорем, единственным из семьи окончившим институт.

Отец, однажды посетивший сына, по-деревенски смачно цыкнул в сторону как раз проходившей мимо Восьмеркиной, намекая:

– Игорь, таких баб надо голыми руками и в баньку! Голыми! Понимаешь что ль, сухарь ты?

– Отец, – пристыженно ответил Игорь, весь синея и бледнея, видя как обернулась на цыканье Соня.

– Они же, как кони дикие в поле! Голыми! Голыми руками брать надо! За гриву!

– Отец, прошу тебя, – в обморочном состоянии умолял сын, видя, как на смачные возгласы в ее сторону Софья Восьмеркина решила-таки подойти и узнать, в чем дело.

– Говорю, красивые у тебя, сына, товарищи! – громко и радостно перевел предыдущие свои слова отец подходящей незнакомке. – Дикие мустанги! Такие мировой капитализм за гриву завернут и копытами затопчут, правда, девушка?

Соня кивнула и улыбнулась, сама не понимая почему. Просто этому человеку – высокому, как богатырю, и открытому, как ладонь – хотелось верить и улыбаться.

– А что вы не замужем? – в лоб спросил отец. – Да вижу не замужем, к гадалке не ходи, нечего смущаться. Небось, ищете ветер в поле? А зря, обратили б внимание на товарищей вокруг. Любовь с первого взгляда говорите? А мы вот на войне любили безоглядно. Некогда было по сторонам таращиться. Взглянул: хороший вроде человек – живи, люби от души, а то пуля шальная рядом, недаром час помрешь, а еще и не полюбил никого. А дети! А внуки! А будущее кто строить будет!? Мы старики?

– Вот бы и полюбил такую! – посоветовал сын отцу, когда девушка ушла, и брякнул хмуро вслед Соне:

– Полюбишь ее! Она же Вечная…

Отец махнул рукой.

– Дурачок ты, Игорек, хоть и умный. Таких баб на руках носить надо. На руках не спрашиваюче. Взял и неси, как королеву, всю жизнь. Они такое любят и ценят.

– Нести!? – сухо возмутился Сухарь. – К ней сначала подойти надо.

А тут сама Вечная влюбилась, чего не случалось во веки веков, пока себя помнил Игорь. И придя на набережную, он не поверил своим глазам, когда увидел там гуляющую Соню. Ее восьмерки, он боялся смотреть на них, но видел каким-то третьим зажмуренным глазом, выворачивали спирали вечности, унося в другие галактики. В горле пересохло, поэтому Игорь не поздоровался, а молча предложил букет цветов – простых ромашек, купленных у бабули около рынка.

– Спасибо, – тепло отозвалась Соня, вспомнив, что ходила на свидание последний раз ровно год назад. За ней ухаживал некий солдат Прошкин, удалой парень с родных краев, который очень даже понравился девушке, но проблема была в том, что он уезжал на целых два года далеко, в Сибирь. Знала б она, что сама скоро уедет на Байкал навсегда, рванула бы за Прошкиным в Сибирь. Вот ведь судьба-злодейка!

Они прошлись по набережной, на которой сегодня было тихо, потому что в среду мало кто шатался без дела, а тем более ходил на свидания.

Гуляли молча, любуясь на набережную, реку, что утекала, забирая с собой время, кажущееся сейчас особенно тягучим.

Перед Соней встал выбор: либо самой развлекать себя разговорами, либо заняться вопросами к Игорю, либо попросить прощения за недоразумение в виде подстроенного свидания и уйти.

Восьмеркина выбрала третье и решила, что пора заканчивать неудавшийся спектакль по устройству своей личной жизни, и уже собралась открыто и по-комсомольски озвучить это Игорю, как тот остановил ее движением руки, вслушиваясь в окружающее пространство.

Восьмеркина опешила. Еще никто и никогда не останавливал ее в состоянии душевного порыва, но у Игоря было такое странное выражение лица, что она решила тоже прислушаться.

Парень смотрел вниз, на берег реки, где разыгрывался какой-то скандал с собакой: та нещадно лаяла на своего хозяина. Мужчина насильно пытался затолкать волосатого черного монстра (Софья вспомнила: кажется, они назывались «водолазы») в воду, но чудище сопротивлялось.

Игорь, обернувшись на девушку, тихо сказал:

– Извини, Соня, пожалуйста, я на минуточку, – и бросился к лестнице, ведущей вниз.

За это время хозяин-таки успел спихнуть пса с набережной, и тот, зря что назывался водолазом, стал идти ко дну, так как к его шее был привязан груз. Лай становился реже и слышался, лишь когда пес всплывал-таки на поверхность.

– Что вы делаете? – только и спросил Игорь, сверкнув глазами, а потом быстро снял пиджак и ботинки и ринулся в воду.

– Не хочет плавать! Боится воды! Тунеядка… – кричал мужчина уже в спину спасателю. – Вы не имеете права! Это моя собака…

Восьмеркина подбежала, когда Игорь уже спасал собаку, скидывая груз с волосатой шеи. Хозяин, завидев свидетеля, точнее, очень даже симпатичную свидетельницу, стал громко возмущаться на вмешательство в обучение его собственности.

– Вы живете в стране, где собственность принадлежит рабочим и крестьянам. А также флора, фауна и все природные ископаемые, – строго сказала Соня, со все большей тревогой поглядывая на акт спасения, где под воду стал уходить Игорь, все больше и больше захлебываясь водой.

Понимая, что спасатель из ухажера оказался сомнительный, как известный сапожник без сапог, Восьмеркина, скинув легкое летнее платье, профессиональным махом мастера спорта по гребле на байдарках и каноэ бросилась в воду, на ходу помогая псу окончательно сбросить смертоносный груз и вытаскивая утопающего кавалера, уходящего на дно, которое оказалось на весьма большой глубине.

Трехкратной чемпионке городских заплывов не составило труда поднять со дна благородного однокурсника с помощью Софилорен, так звали псину, спасательницу-водолаза, которая боялась воды, но в этот трогательный момент забыла про страх.

Игорь, не успев прийти в себя, еще с полным ртом воды, которая также застилала глаза, лилась из ушей, струями стекала с мятой рубашки и брюк, тут же поведал страшную историю из детства, как его собака, точная копия Софилорен, была застрелена нерадивым охотником.

– А была она замечательная! Сколько пользы принесла родителям! Да что там родителям, всей деревне! Лютик ее звали… – все лепетал и лепетал Игорь, ошарашенно уставясь на свою спасительницу, которая тоже находилась под впечатлением от эмоциональных переживаний еще недавнего сухаря, из которого фашисты на допросе б не вытащили ни слова, а тут такие страсти по поводу обычной собаки.

– Игорь, очень хорошо, – подбодрила Восьмеркина, укладывая парня опять горизонтально, – полежи чуток, сейчас я позову на помощь.

Игорь все не унимался: благодарил, пытался встать и поговорить с водолазом, разобраться с живодером. За него это сделала Вечная.

Соня, забыв про платье, валявшееся у ног, всем своим божественным телом, натренированным байдарками и каноэ, словно советский танк Т-34, пошла на обидчика, который тоже залепетал, как Игорь, но уже про совершенно другие сказки.

– Была б я мужчиной, товарищ живодер, то дала бы вам в морду, – возмущенно бросила Соня, и ее восьмерки вздыбились чуть ли не до подбородка.

Живодер почему-то подумал, что хоть Вечная и не мужчина, но ударить все-таки может, поэтому закрыл лицо руками, ожидая расправы.

Удар последовал, но только не со стороны Сони, а сбоку, от подбежавшего Славика Пирогова, который прогуливался с Риммой Геннадьевной как бы случайно по набережной в этот хороший вечерок.

– Бей его, Славик! Скво – секретарь, ей нельзя! Ее попрут! А тебе можно! Ах, гад! К стенке таких раньше приставляли! На девушку руку поднять! – Пирогова стала бить кулаками несчастного живодера, и хотя ей мешал живот, а также рост, тем не менее, парень решил бежать, чтоб остаться живым.

– Сдать партбилет. Сдать документы! – преградила путь Соня своими восьмерками, на которые, словно мухи на мед, стали слетаться разные товарищи, завидев переполох внизу на набережной.

– Вас ждет товарищеский суд, товарищ Гречкин. И собаку мы конфискуем, как свидетеля преступления против человечности, – наконец дала пройти Соня, на ходу одевая платье.

Толпу попросили разойтись, и в этот момент подъехала скорая помощь, чтоб отвезти Игоря и Соню в больницу. Чета Пироговых вызвалась сохранить свидетеля преступления и жертву в одной мохнатой морде для суда.

– Игорь, а ты плавать умеешь? – чтоб поддержать разговор, спрашивала Соня, когда их быстрехонько везли в больницу.

Если честно, то нет. Я думал, там мелко, и моего роста хватит спасти псину, – тушевался спаситель и жертва спасения.

– Расскажи еще про Лютика, – попросила Восьмеркина, убирая налипшие волосы с пылающего лба бледного Игоря. Медсестра, измерив температуру, сделала больному успокоительный укол, проговорив:

– Какой у вас благородный жених! Просто настоящий мужчина! Всем бы таких кавалеров!

Игорь, будто не слыша комплименты, глядя лишь на Восьмеркину, которая тоже не могла отвести взгляд от Сухаря, поведал замечательную историю про дружбу человека и собаки.

Отец Игоря нашел щенка в городе на вокзале, когда ездил по делам, и подарил черный косматый комок шерсти счастливому сыну в надежде, что пес поможет мальчику перебороть страх воды. Но маленький Игорек, безоговорочно доверяя жизнь своему новому другу, лишь цеплялся за шерсть водолаза, так и не научившись плавать самостоятельно. Собака стала лучшим другом и помощником Игорю на долгие годы, но ее по несчастному случаю застрелили на охоте, приняв за медведя.

Поэтому когда он увидел сцену насилия над животным, в его душе будто прорвалась лавина. Он не мог молча смотреть на издевательства и даже под страхом смерти не остался бы в стороне. Страх перед водой был преодолен.

– А как же ты на Байкал собрался? – смеялась над бывшим Сухарем Восьмеркина, наблюдая, как тот старается не заснуть от укола.

– Товарищ, вы все же поспите, – уговаривала удивленная медсестра, видя, что лекарство не подействовало на пострадавшего, – потом наговоритесь со своей невестой.

– Да, озеро Байкал – самое глубокое озеро в мире, – соглашался Игорь, краснея. – А можешь меня научить плавать? У тебя так мастерски получается…

Ответа Сухарь услышать не успел: лекарство, ждавшее своего часа и боровшееся с желанием Игоря поговорить и излить душу, подействовало молниеносно, отключив сознание и речевой аппарат разговорчивого больного.

Однако «да» Игорь все-таки получил три месяца спустя в ЗАГСе родного города, где собралась большая часть, в основном мужская, этого города, чтоб посмотреть на самую красивую невесту, которая заделалась самой красивой женой – товарищем Гордых.

Злые языки называли товарища Гордых – Гордые восьмерки, но про себя и очень тихо, и совсем недолго. Ибо в правильном, интеллигентном обществе, где каждый друг друг и даже собаке товарищ и друг, были недопустимы прозвища, злые шутки и глупые намеки.

Товарищи Гордых не поехали на Байкал, а отправились в деревню к родителям, чтоб отпраздновать там свое счастье, которое так долго ждали любимые и родные, да и они сами. И дождались-таки, ибо являлись мудрыми людьми, знающими, что истинное счастье любит терпеливых.