Патриоты [Евгений Валерьевич Лазарев] (fb2) читать онлайн

В их подвигах – судьба Отчизны

Земля – одна и жизнь – одна.

И мы рождаемся однажды,

И злом не победить добра.

И смерти не бывает дважды,

Но если дочери, сыны

Идут на смерть за честь Отчизны,

Бессмертными встают они -

Земля им дарит дважды жизни,

Подполья действуют, живут!

Кто там сказал: «Они убиты?»

Теперь их лозунги несут

Отряды имени Никиты

Теченье жизни глубоко,

Таинственны его глубины.

Но имя Мити Головко

В нём вечно, как и имя Зины.

Мой юный друг, остановись!

Проникнись мирной тишиною

И низко, низко поклонись

Всем тем, кто связан был

с войною.

Кто не дожил до светлых дней,

Кто принял смерть во имя жизни.

В их подвигах – судьба

Отчизны

И радость юности твоей

М. М. Кадченко

Членам молодёжной подпольной организации города Новомосковска, смело боровшимся с фашизмом в годы Великой Отечественной войны, посвящается

Предисловие

Кем они были – молодые герои подпольной борьбы? Какой вклад они внесли в освобождение их родного города Новомосковска? Как и когда сформировалась в городе молодёжная подпольная организация и кто были её членами? Какие у этой организации были методы борьбы с нацизмом? Какая судьба постигла героев подполья, отверженно сражавшихся в глубоком тылу врага? Об этом неоднократно писали на страницах газеты «Новомосковская правда», вспоминали бывшие участники подполья, воспоминания которых хранятся в Новомосковском историко-краеведческом музее имени Петра Калнышевского. О деятельности молодёжной подпольной организации и об её участниках в общих чертах писали историки, в частности, Анатолий Бонифатиевич Джусов, посвятивший изучению истории Новомосковска долгие годы кропотливого труда. Но нет ещё такой книги, которая бы целиком была посвящена деятельности Новомосковского подпольного антифашистского движения 1941-43 гг. Поэтому я взял на себя обязанность написать эту книгу. Это будет документальная книга, собравшая воедино разрозненный материал о новомосковском молодёжной подполье – подлинные воспоминания бывших членов молодёжного подполья города, газетные статьи, посвящённые подпольщикам, документы, дневник секретаря подпольной комсомольской организации Никиты Головка, фотографии, иные реквизиты, такие как дипломы, зачётные книжки. Практически весь 2016 год я посвятил сбору этой информации, большая часть которой хранится в Новомосковском историко-краеведческом музее им. П. Калнышевского, а также в городской библиотеке, в Интернете и на страницах литературы, посвящённой истории города. Это будет сборник документальных очерков, которые будут расположены в хронологическом порядке, формируя таким образом цельный сюжет произведения, начинающийся от довоенных биографий участников подполья, и кончая послевоенной жизнью тех из них, кто выжил в этой великой и жестокой войне.

Пролог

В начале сентября немецкие армии группы «Юг» форсировали Днепр в районе Кременчуга. Во второй половине сентября части 17-й и 16-й немецких армий сосредоточили свои силы между Верхней Мануйловкой и Решетиловкой. 24 сентября немцы вышли к реке Ворскла, а 26 сентября – на рассвете форсировали её на всём протяжении от Кобеляк до Новых Санжар. Немецкие танки сходу овладели Петриковкой, Царичанкой, Чернетчиной, перерезали железнодорожную линию Новомосковск – Красноград. Части первой танковой группы немецких войск от Краснограда развернулись на Юг и устремились к Новомосковску. Удар был нанесён во фланг оборонявшихся советских войск. Выдержать этот удар оборона не смогла, да и не была к этому готова.

Как свидетельствует в своих воспоминаниях бывший начальник оперативного отдела штаба 261-й стрелковой дивизии полковник Рогов, утром 27 сентября он должен был получить на почте в Новомосковске пакет с приказом о переподчинении их дивизии с 6-й в 12-ю армию, штабы которых в тот момент находились в черте города. Подъехав на «эмке» к городской бане, Рогов услышал пушечный выстрел из танка. Оставив машину, он подошёл к капитану, который занимался обмундированием призывников и сказал ему, что в город вошли немцы. Полковник Рогов знал звук выстрела немецкой танковой пушки. Капитан выхватил пистолет и закричал на него: «Провокатор! Откуда? Они что, с неба свалились?». Не успел Рогов уйти через Самару, как к мосту стали подходить немецкие танки, разгоняя обозы с ранеными. Танкисты хватали сопровождающих медсестёр и фельдшеров. Очевидцы рассказывали о тех трагических часах. Одна из машин Госбанка с охраной из милиционеров-девушек не успела проскочить к мосту, и была расстреляна из танка на Соборной площади. Люди погибли. Мешки с деньгами разлетелись по площади. Какой-то мужчина подобрал один мешок. Подбежал немецкий солдат и стал отнимать его, но мужчина мешок не отпускал, тогда немец застрелил мужчину в упор.

Немецкие танки, переправившись через Самару, устремились к станции Орловщина, чтобы отрезать путь эшелону и бронепоезду, уходившим из города. Но попали в засаду. Возле моста через реку Самарчук спряталась советская бронемашина с экипажем. Завязался неравный бой. Героический экипаж погиб, но сумел задержать продвижение танков. За это время эшелон с ранеными и воинским имуществом, и бронепоезд проскочили через Орловщину на простор, ещё не занятый врагом.

Джусов А. Б. История Новомосковска. – Днепропетровск: Пороги, 2003. – С.158-159.

Часть I. Город в оккупации

Утраченная молодость

В первой главе этой книги я хотел бы написать о том, как пришла в город война, как её встретили мирные жители и, в частности, как с ней столкнулись будущие участники Новомосковской подпольной организации, большинство из которых были ещё совсем юными. Многие из них лишь только закончили школу, другие уже поступили в вузы, кто-то уже имел профессию. Но были и такие, кто даже школу ещё не закончил. Кем они были до войны, и какие подвиги они совершили в первые дни оккупации их родного Новомосковска?

Из письменных воспоминаний Софьи Николаевны Донец:

Софья Николаевна Донец (в замужестве Шакало), родилась 10 октября 1921 года.

«Когда началась война, я работала в Новомосковском отделении Госбанка бухгалтером. Работала до последних дней, до вступления фашистов в Новомосковск – это было 27 сентября 1941 года в 10 часов утра. Последние недели и дни мы работали на колёсах, так как Госбанк был эвакуирован в Павлоград. Тогда почему-то вернулись в Новомосковск, работали и дежурили днём и ночью. Когда фашисты таки ворвались в Новомосковск, машина с ценностями и документами не успела даже уехать, как её разбили и был убит милиционер, охранявший машину с ценностями; управляющий Ревякин, гл. бухгалтер Неяшкин В. П., зам. гл. бухгалтера Гузь Г. М. какими-то судьбами перебрались через реку (Самару – п.а.) и были эвакуированы» [1].

В газете «Новомосковская правда» за 19 ноября 1982 года на второй и третьей страницах напечатан рассказ, написанный рабкором Браславским, о молодом враче и участнице молодёжного подпольного движения Екатерине Васильевне Бутенко. Вот как она встретила войну, ворвавшуюся в её родной город.

«Шёл второй месяц войны. Всё тревожнее становилось в городе. Враг, испытывая большие потери в технике и живой силе, всё же рвался к Днепру. На восток отправляли оборудование заводов, технику. Пришла весть о том, что в Днепропетровске – фашисты, а на днепровских переправах продолжались жестокие бои…

Как и на передовой, в городской больнице было тяжело. Медперсонал работал энергично, согласованно, борясь за жизнь искалеченных в боях воинов. Но не хватало перевязочного материала, лекарств.

– Потерпи, милый, сейчас будет лучше, боль пройдёт, – успокаивала бойца, перевязывая его глубокую рану, молодая, с усталым лицом, но ловкими руками женщина. И через минуту боец успокоился, благодарно, собрав все силы, усмехнулся доктору. В тот последний день перед оккупацией города именно такую – внимательную, чуткую – видели солдаты врача Екатерину Васильевну Бутенко.

В Новомосковск ворвались фашисты. На следующий день они зашли в больницу. Навстречу гитлеровскому офицеру вышла Екатерина Васильевна.

– Вы кто? – спросил офицер.

– Врач, заведующая отделением, – спокойно ответила она. – В больнице потерпевшие от бомбардировок мирные жители.

– Почему мужчины и все подстриженные? – офицер недоверчивым взором окинул палату.

– Мы всех стрижём для гигиены.

– Чтобы были документы из полиции и управы. На каждого. Проверим, – крикнул офицер и с презрительным видом ушёл.

Нужно было срочно выходить из сложившегося положения. И врач обратилась с просьбой о помощи к учителю Л. С. Тонконогу, которого хорошо раньше знала.

Из воспоминаний подпольщика Л. С. Тонконога: «Доктор Бутенко попросила меня достать документы для красноармейцев и гражданскую одежду. Задание было сложное. Одежду с помощью своих учеников мы приобрели сравнительно быстро, а вот с документами было хуже. К счастью, в городской управе работала Т. Соколова, детей которой я учил. Она охотно помогла. И вскоре бланки с печатями были у Екатерины Васильевны».

Так все раненые воины были спасены. С этого случая и началась борьба врача Бутенко с ненавистным врагом» [2].

О том, как создавалась городская управа и кто какую в ней занимал должность, в своё время писал историк-журналист В. И. Билоус, несколько лет занимавшийся поисковой работой во многих школах города Новомосковска:

«Как только гитлеровцы ворвались в Новомосковск, была создана городская управа, главой которой назначили Кравченко. Раньше он работал в артели «Харчотруд» вместе с Татьяной Григорьевной       Соколовой. Благодаря этому знакомству Татьяна Григорьевна устроилась в административном отделе управы секретарём. Начальником этого отдела был Коханенко – бывший работник металлургического завода (имеется в виду Новомосковский трубный завод «Интерпайп», который до и во время войны назывался Новомосковским жестекатальным заводом – п.а.), человек, как говорится, свой. Он доверял секретарю не только чистые бланки документов, но даже печатку.

Для секретарши это и нужно было. С пропусками, временными удостоверениями ходили новомосковские подпольщики от одного села к другому. Готовила эти документы Татьяна Соколова» [3].

Вот какую историю из первых дней оккупации города запомнила участница Новомосковской подпольной организации Мария Кобзарь:

«В конце сентября-начале октября по городу пролетела взбудоражившая весть: нацисты ведут пленных советских солдат.

Немецкие оккупанты гнали пленных со стороны Харьковского направления и сделали привал по улице Советской, в районе 3-й школы. Со всех дворов и улиц выбегали подростки, женщины, старики и устремлялись на улицу Советскую, где остановились пленные и отдыхали фашисты. В это время я встретилась с Зиной Белой. Я не могу передать ту боль. Женщины плакали, взгляды стариков были горестно угрюмы, в глазах детей недетский ужас. Немцы никого близко не подпускали к пленным. Один из пленных обратился к нам: «Девушки, скажите конвоиру, что я ваш родственник. Дядя Коля. Я ранен в ногу. Попросите конвоира, чтобы он меня отпустил». Зина бросилась к конвоиру с просьбой, чтобы он отпустил дядю Колю. Зина хорошо знала немецкий язык. Конвоир сказал, чтобы принесли сала, яиц, тогда отпущу, только побыстрее, пока старшего нету. Зина сразу послала меня собрать эти продукты. Их мне дала одна старушка, я принесла эти продукты и мы их отдали конвоиру. Он разрешил забрать нашего дядю Колю, но когда мы забирали его, то за его спиной вырвали ещё троих человек, люди помогли их спрятать в толпе, а потом я и Зина забрали их и спрятали в кустарники. Кустарники были в районе 3-й школы, напротив улицы Куйбышева, Советской, напротив ворот 3-й школы. Сразу Зина послала меня собрать для них гражданскую одежду. Принесли только троим, они быстро переоделись и ушли догонять свою часть, а четвёртому (дяде Коле – п.а.) достали женскую одежду, брюки закатили выше колен, гимнастёрку сняли, скрутили в трубку и прикололи к грудям булавками, одели юбку, кофту и платок и мужчина перед нами стал женщиной, но лицо было заросшее, мужское. Он запнулся платком так, что одни глаза, нос да рот были видны, а чтобы немцы не обнаружили бороды, он взялся рукой за щеку, вроде болят зубы, но одна беда – сапоги разбились, совсем износились. И Зина оставила меня с ним, а сама побежала к себе домой и принесла довоенные сандалии. Я и Зина взяли его под руки и провели через весь город до улицы Рабочей, спустились к речке, попросили старика, чтобы он переправил дядю Колю на ту сторону. Дядя Коля добирался к родственникам в с. Орловщину. Мы простились. Все его родственники родом из Смоленской области. Фамилии всех не помню, одного помню – Иванов.

Под вечер, усталые, я и Зина возвращались домой, шли молча, говорить не хотелось, а когда стали расходиться, немного поговорили, радовались, что хоть четверым, а удалось сбежать. С этим мы и разошлись» [4].

В годы Великой Отечественной войны Зина Белая была одним из самых активных членов подполья. Каким человеком она была до войны рассказывают её друзья, сверстники, те, кто её хорошо знал и с кем она воевала плечом к плечу за свободу её родной страны, её родного города, её родного народа.

Из письменных воспоминаний Кобзарь Марии Васильевны:

«Я знала Зинаиду Николаевну Белую ещё со школьной скамьи. Родилась Зина в 1922 г. в городе Новомосковске в рабочей семье. Жила она в доме на улице Харьковской, теперь её улица носит её имя – «им. Зины Белой». Отец её работал на жестекатальном заводе, а позже в ветеринарной лечебнице рабочим, мать её работала домохозяйкой. В семье их было пять человек – родители и трое детей – Зина, Николай и Таня. Помню ещё, когда мы учились в 5-6 классах в одной школе №4 (теперь СШ №1 – п.а.), училась Зина всегда на «хорошо» и «отлично». Помогала отстающим. Была хорошим организатором. Однажды заболел пионервожатый. Зина Белая взяла на себя его обязанности – организовала культпоход, когда были зимние каникулы. Она сама договорилась в лесхозе с дирекцией, чтобы кучер отправил нас, школьников, в с. Марьяновку, а там большая гора. Дело было сделано, отвезли нас всех, пятиклассников, на больших санях, хорошо помню, какие были радостные школьники, с нами был и учитель, а когда приехали, то пошли к председателю колхоза, чтобы дали нам попользоваться рабочими санями, кататься с Марьяновской горы. Они дали нам сани. Это было для нас большим праздником. Домой вернулись поздно, кучер приехал и отвёз нас обратно домой в г. Новомосковск. А после окончания в 1939 году 10 класса (в 1940 году – п.а.) Зина Николаевна Белая поступила в Харьковский авиационный институт, была зачислена и уже ходила в форме лётчика, но недолго – отчислили по состоянию здоровья. Очень переживала из-за неудачи. После этого она поступила в учительский институт (Новомосковский учительский институт, теперь коллегиум №11 – п.а.), но учёбу в нём прервала война. Во время оккупации г. Новомосковска немецко-фашистскими войсками Зина Белая была оставлена для работы в тылу врага» [4].

Вот что вспоминает из довоенной биографии Зины Белой ещё один участник Новомосковского подполья, лейтенант Колесник Николай Тарасович:

«Зину помню с 1938 г. по школе №4, которую она успешно закончила. Помню пешие походы в с. Хащевое, там убирали картофель, помидоры. Зина была кухаркой. Она, беленькая, ходила в простом ситцевом платье, училась отлично, трудилась честно, добросовестно. Зина окончила 10 классов в 1939-40 учебном году. Я кончил 10 классов в 1940-41 году. Затем добилась, чтобы её зачислили в Харьковский авиационный институт, приезжала в Новомосковск в лётной форме, мы, мальчики, завидовали её курсантской форменной одежде и ей, что она своего добилась» [5].

Из воспоминаний Риммы Николаевны Винник (девичья фамилия Ерёменко):

«Зину Белую знала ещё до войны. Её мечта была стать лётчиком. Первый раз её я увидела, когда она пришла к студенту Харьковского авиационного института. Но война не дала осуществить Зине мечту» [6].

Рабкор Браславский в газете «Новомосковская правда» написал статью «Корчагинский закал», в которой он кратко описывает жизнь Зины Белой – её учёбу, интересы, выбор профессии, антифашистскую подпольную деятельность. Но значительное место в статье уделяется именно довоенной биографии Зины Белой, её становлению как личности, её характеру, мечтам и интересам.

«С фотографии смотрит на меня слегка зажмуренными глазами девушка лет двадцати. Голова её наклонена к букету цветов. Вся она какая-то светлая и в то же время – мечтающая. Не могу оторвать свой взгляд от фото.

Нет. Она живёт. Живёт в наших сердцах. Вот её школьный дневник за 9 класс. Ни единой помарки. Чистый, как её душа. Одни пятёрки. А это конспект по старославянскому языку. Писала его Зина, будучи студенткой первого курса учительского института. Ровные строчки, лаконичные предложения. Читаешь их и ощущаешь за ними вдумчивого, собранного и волевого человека. До боли сжимается сердце, невольно проступают слёзы, когда подумаешь, что разговора с Зиной уже не произойдёт. Её замучили фашистские выродки.

И всё же она живёт. Читаю: улица Зины Белой. Та улица, по которой часто бегала босоногая светловолосая девочка. Та улица, по которой Зина каждый день ходила в школу, сначала в нынешнюю №6, а затем – №1.

– Зина все годы получала в школе похвальные грамоты, – вспоминает её младшая сестра Таня (Татьяна Николаевна).

Разговариваю с учителем Зины Леонидом Сергеевичем Тонконогом, с соучеником Николаем Тарасовичем Колесником и с многими другими. И все в один голос: «Зина ещё с пионерских лет отличалась трудолюбием, любознательностью, твёрдым и волевым характером, пользовалась большим авторитетом среди друзей по учёбе, будучи комсомолкой, любила «возиться» с пионерами. Её избирали комсоргом класса, несколько лет работала вожатой в пионерском лагере».

Любила читать книги о людях мужества и героизма. Читала и перечитывала «Как закалялась сталь» Николая Островского. Искала себе место для подвига. В одну из таких мечтательных минут решила стать лётчиком. Хоть и знала, что девушек в то время в лётные училища не принимали. Но она упорно шла к осуществлению своей мечты. С замиранием сердца читала о подвиге Валентины Гризодубовой, Марины Расковой, Полины Осипенко, которые осуществили перелёт «Москва – Дальний Восток». Всюду писала, настаивала, доказывала и добилась: её зачислили курсантом Харьковского авиационного училища.

– Ой, как к лицу Зине военная форма, – с волнением говорили не только родные, но и многие новомосковцы, увидев её курсанткой училища, когда она приезжала домой. Но её настигла беда – заболела. Но Зина не растерялась: успешно сдаёт экзамен в Новомосковском учительском институте. Увы, и этому стремлению не суждено было сбыться – война. Многие мечты перечеркнула она: о счастье в жизни, о любви, о великих планах творчества.

Толпы юношей и девушек возле дверей военкомата. Среди них и Зина. Всем хотелось на фронт. Но девушки получали один ответ: «Нет!». Требовали, плакали – не помогло. Записалась на курсы медсестёр.

Всё больше в город стало прибывать раненых. Уже виднелись по ночам красные зарева пожаров, слышны артиллерийские канонады. Как быть дальше?

– Моё место в боевом строю, там, на фронте, – неоднократно говорила сама себе. И уже была готова сбежать на фронт.

Ответ на вопрос, как быть дальше, получила в райкоме комсомола. Ей предложили остаться для подпольной борьбы.

– Я согласна. Клянусь до последнего дыхания вести борьбу с ненавистным фашизмом» [7].

Далее автор пишет о работе Зины Белой в молодёжной подпольной организации города Новомосковска в 1941-1943 гг. К этой статье «Корчагинский закал» мы ещё вернёмся в последующих главах, в которых будет раскрываться деятельность Новомосковской антифашистской подпольной организации, а пока у нас есть ещё одна история о подпольщице Кобзарь Марии Васильевне, написанная юнкором Людмилой Шалыкиной под редакцией Г. Буряка и напечатанная в «Новомосковской правде» в 1960-е годы. Называется она «О чём рассказала берёза».

«Училась Мария в средней школе №1. Да разве мог кто думать из её товарищей, что вскоре начнётся война? Школа не только привила любовь к труду, уважение к людям труда, но и воспитала в девушке твёрдую волевую натуру. Больше всего Мария любила свой родной край, свой родной город. И именно эта любовь позвала Марию в дни войны к борьбе.

Как чёрная туча, прилетела весть о том, что началась война. Это произошло накануне того, как для Марии и её ровесников прозвенел последний звонок и они получили аттестаты. Но не суждено было выпускникам сидеть в студенческих аудиториях, держать в руках микроскопы, медицинские скальпели: жизнь приказала взять в руки оружие. Ничто так не потрясло Марию, как весть о том, что фашисты вот-вот придут в её родной город. Всем своим сердцем она не хотела этого, но была бессильна перед натиском мыслей, которые словно тисками сжимали голову. Уже где-то на окраинах Новомосковска взрывались фашистские бомбы, слышался стон её родной земли. Глазам было больно от дыма пожаров. Мария вместе с другими комсомольцами должна была эвакуироваться, но «не успела». Пришла домой. Мать встретила её удивлённо и тревожно.

– Почему не поехала? – спрашивали её глаза. И Мария ответила, что не может оставить родной край, когда он в опасности. Мать поняла её, не укоряла, так как знала характер своей дочки – твёрдый и непоколебимый.

С первых дней оккупации город как бы прекратил своё существование. Неприветливо смотрели на улицу тёмными глазами окна домов. С первых же дней «новые хозяева» утвердили комендантский час, свои жестокие порядки. Жители города с тревогой читали приказы о казнях комсомольцев и коммунистов. Во дворе школы, в которой училась Мария, фашисты расстреливали тех, кто открыто выступал против фашистского режима. На улицах города ни души, не слышно голоса людей. Казалось, и природа вздрагивала испуганным криком перепёлок, тревожным шелестом деревьев, от ужасов, чинимых гитлеровцами. В эти дни Мария ходила грустная, исполненная ненавистью к оккупантам.

В городе осталась не только Мария Кобзарь, но и многие её товарищи: Никита Головко, Зинаида Белая, Екатерина Бутенко и другие. Однажды Мария встретилась с ними и узнала, что и они тоже хотят бороться против оккупантов. Никита Головко собрал вокруг себя друзей и решил бороться подпольно. Все хорошо понимали, что эта борьба требует смелости, мужества, а главное – твёрдой веры в победу. А верить в неё было нелегко, потому как каждый день фашистские громкоговорители трубили о своих победах на фронтах. Но Мария хорошо знала свою Родину свободной, цветущей и счастливой. И такой она хотела видеть её всегда. Именно за такую Родину – непобедимую и могущественную – она решила бороться. А поэтому, не мешкая, Мария Кобзарь решила стать подпольщицей в группе Никиты Головко…» [8].

«Время исправить искажённую историю и воздать каждому по его заслугам»

«С первых дней оккупации, – пишет А. Б. Джусов в книге «История Новомосковска», – была создана новая власть – глава городской управы П. С. Кравченко, который был недолго, затем Немченко, секретарь И. К. Гаркушевский, затем Чеботарёв, деловод Т. Г. Соколова (Кравченко, Чеботарёв, Соколова до войны работали в артели «Єднання»), начальник полиции В. Ф. Ткаченко, а с февраля 1943 г. Богдан, старший следователь С. С. Криворучко, его помощник И. Ф. Шендерей (преподаватель истории в СШ №3, расстрелян в 1943 г. самими немцами по подозрению в сотрудничестве с ОУН), следователь А. Голуб, каратель гестапо И. Я. Прыщ-Бельмаза, полицаи П. Киян, Корнилов. Все они, за исключением Голуба, были местными жителями. Начальником городского отделения гестапо и комендантом города был обер-ефрейтор Вальтер. Начальником жандармерии лейтенант Дроер (его сменил фельдфебель Пипус). Биржей труда руководили также немцы Барыш и Вирт» [1].

Прежде чем подойти к вопросу создания в городе молодёжной подпольной организации, необходимо разобраться, какие ещё подпольные группы действовали в Новомосковске.

Примерно за месяц до оккупации города Днепропетровский обком КП(б)У утвердил подпольный городской комитет партии. Секретарём назначили Г. Ф. Павлова, заместителем секретаря – Н. П. Ерёменко, членами подпольного горкома партии – И. В. Кутового, А. К. Бута и М. А. Шеболдаса.

Это была первая группа подполья.

«29 июня 1941 года вышла Директива СНК СССР и ЦК ВКП(б), адресованная партийным и советским организациям прифронтовых областей, – пишет А. Б. Джусов в книге «История Новомосковска». – Несмотря на то, что Днепропетровская область ещё не была прифронтовой, эта директива была распространена и на её территории» [2].

Одним из требований этой директивы было создание в прифронтовых районах партизанских отрядов.

Таким образом, второй группой подполья следует считать Новомосковский партизанский отряд, о котором подробно писал в духе тогдашнего соцреализма И. Е. Ветров в своих повестях «Подвиг остаётся жить» (1966) и «В лесах под Новомосковском» (1968).

Третью группу подполья – подпольную комсомольскую организацию, пытался создать городской комитет комсомола.

«

Справка в Новомосковском ГК КП(б)У

Новомосковский горком ЛКСМУ в сентябре 1941 г. отобрал и оставил для работы в тылу врага комсомольцев:

1. Недодаева-Шуть Евгения Ивановна – 1914 г.;

2. Головко Никита Павлович – 1920 г., студ. Одес. политпросвет института;

3. Сорокопуд Галина Александр. – 1922 г., студ. педшколы;

4. Царенкова Ал-дра Павловна – 1922 г., студ. педшколы;

5. Булава Екатер. Трофим. – 1922 г., студ. педшколы;

6. Белая Зинаида Николай. – 1922 г., студ. пединститута;

7. Мирошник Евген. Иван. – 1924 г., учащ. СШ №4;

8. Бут Александр Кондрат. – 1918 г.;

9. Тонконог Леонид Сергей. – 1914 г., препод. истории СШ №4;

10. Кобзарь Мария Василь. – 1919 г., студ. педшколы;

11. Литвишков Владимир Иович – 1924 г., учащ. СШ №4.;

Примкнувшие к организации

12. Бондаренко Александр,

13. Лещенко Михаил,

14. Лещенко Тимофей,

15. Резниченко Фёдор,

16. Снигур Фёдор,

17. Биличенко Павел,

18. Гавриленко Иван,

19. Бондаренко Павел,

20. Зайченко Иван,

21. Бондаренко Григорий,

22. Белый Николай,

23. Колесник Николай,

24. Черняк Николай,

25. Батурин Григорий,

26. Лисовиков Владимир,

27. Доленко Владимир,

28. Кривенко Пелагея.

Секретарь горкома ЛКСМУ Харченко» [3].

По предположению Анатолия Джусова справка датируется 25 мая 1945 года. По его замечанию Евгения Недодаева-Шуть была членом ВКП(б)У и комсомол не мог ей давать никаких поручений [4].

Что помнят о создании комсомольского подполья непосредственные участники событий?

«Объяснительная Царенковой Александры Павловны. 25 сентября была вызвана к Потапову – секретарю ГК ЛКСМ. Он сказал, что надо остаться в городе для работы в подпольной группе Сорокопуд Галины Алексаднровны. На следующий день в ГК ЛКСМ дали по 2 хлеба, а вечером завезли по 0,5 т угля» [5].

Как указывает Анатолий Джусов, сам Борис Максимович Потапов решением горкома КП(б)У также был оставлен для подпольной работы, но он в первый же день оккупации ушёл из города и в дальнейшем никакого участия в подпольной организации не принимал. Умер преждевременно в 1946 г. [6].

«…Мы были без руководства и основных заданий тех, что надо было получать нам, как членам группы или подпольной организации, ни от кого не получали, что сами вздумали, то и делали (написали несколько листовок от руки о том, что немецкая армия не победит, о том, что не надо молодёжи ехать в Германию.

С Сорокопуд я виделась очень часто, но когда она вышла замуж в Животиловку, после чего я реже встречалась. Также часто встречалась я с Булавой и Кобзарь в столовой, где я работала.

…Я была арестована 3 сентября 1943 г....Первой была арестована Сорокопуд, которая указала мой домашний адрес и сама пришла с полицаями ко мне на квартиру.

…я…отправлена в Освенцим. Освобождена англо-американскими войсками в 1945 г. В настоящее время работаю в смешторге. 24.04.48 г.» [7].

«…Объяснение Булавы Екатерины Трифоновны.

25 сентября 1943 г. (1941 г. – п.а.) вызвал Потапов и говорит: – Вас ГК ЛКСМ оставляет работать подпольно в тылу врага. Тов. Потапов мне объяснил, что я должна знать не больше 3-4 человек, с которыми и должна работать…он сказал, что руководителем нашей группы будет Сорокопуд Г. А.... Отобрал у меня комсомольский билет и 1 фото 6*9, после чего предложил подойти на другой день в ГК ЛКСМ. 26 сентября я и Сорокопуд Галина пошли в ГК ЛКСМ и получили хлеб печёный и вечером т. Потаповым было завезено мне 0,5 т угля на квартиру, после чего он велел прийти к нему в Горком 27 сентября…

Я знаю таких товарищей, которых ГК оставил для подпольной работы, это тт. Тонконог Леонид Сергеевич (работал зав. столовой в оккупированном городе), Царенкова А. П., Сорокопуд Г. А.

В декабре 1941 г. в городе начались массовые расстрелы мирного населения, партизан и их семей, евреев, население начало озлобляться на жестокость врага… листовки были такие:

– Товариші! Не вірте агітації гітлерівців. Вони Вас вербують на каторгу. Вас чекають смерть та голод. Батьки, матері не віддавайте кату своїх дітей у рабів, намагайтесь їх переховати в лісі. Ставайте в ряди захисників своїх прав, своїх інтересів.

Бийте ворога! Смерть німецьким оккупантам!

– «Товариші! Пихатий ворог вимагає від Вас на відновлення тракторних доріг і залізниць. Скривайтесь від роботи, не допускайте, щоб на нашій землі рухались німецькі машини, поїзди!

Не з'яляйтесь на роботу! Ховайтесь!

Переховуйте партизан від поліції, не давайте фашистам вивозити хліб до Німеччини!»

– «Товариші військовополонені червоноармійці! Кріпіться! В наййближчий час ворог буде знищений. Фронт недалеко. В найближчий час Ви будете звільнені від фашистьского ярма. Чекайте моменту, разом зі зброєю в руках знищимо фашистів!

Прочитай і передай другому!» [8].

По поводу партийного подполья имеем свидетельства документа, созданного в 1962 году, в котором приводится список из 18 человек, членов КП(б)У, оставленных в городе для подпольной работы:

«Шеболдас Матвей Алексеевич, Кутовой Василий Севастьянович, Касьян Фёдор Тихонович, Пшинько Павел Степанович, Гирчичов Иван Маркович, Потапов Борис Максимович, Лыкова Параска Петровна, Резуненко Антон Захарович, Компаниец Иван Якович, Воробьёв Иван Тимофеевич, Нудьга Иван Лукич, Варава Иван Фёдорович, Шевченко Пётр Михайлович, Гарус Максим Павлович, Бут Александр Кондратьевич, Мишутин Алексей Григорьевич, Литвинова Евдокия Фёдоровна, Лойберг Григорий Михайлович» [9].

Как указывает историк Анатолий Джусов, кроме Александра Кондратьевича Бута, ни один из указанных в списке не фигурирует в многочисленных архивных документах о деятельности подполья в оккупированном Новомосковске [10].

«Состав и деятельность Новомосковского подпольного горкома партии, – пишет Анатолий Джусов в книге «История Новомосковска», – отображена в официальной справке, утверждённой бюро Днепропетровского обкома КП(б)У. То есть, это окончательно официальный документ. Нет сомнений, что его писали, или, по крайней мере, редактировали, работники идеологического отделения обкома. Подобные справки существуют и касательно других городов и сёл не только Днепропетровской, а и других областей, переживших вражескую оккупацию.

Все они готовились по одному шаблону, одной идеологической направленностью – навязать обществу утверждение о решающей роли коммунистов, коммунистической партии в победе над немецко-фашистским врагом, и о неимоверной активности населения в борьбе с оккупантами. Исходя из этого безусловного факта, очевидно, что справка, по происхождению, не может быть объективной» [10, 11].

Насколько теперь представляется сложным извлекать правду о деятельности Новомосковского подполья из дебрей советского партийного мифотворчества.

Вот этот документ:

«Новомосковский подпольный горком партии был утверждён обкомом партии в составе 5 человек: т. Павлова Г. Ф. – в качестве секретаря подпольного горкома КП/б/У, Ерёменко Н. С. – в качестве заместителя секретаря, Кутового И. В., Бута А. К. И Шеболдаса М. А. – в качестве членов горкома КП/б/У.

С сентября 1941 года по 22 сентября 1943 года Новомосковский подпольный горком КП/б/У под руководством Обкома партии провёл большую политическую и организационную работу в тылу врага. В парторганизации было 2 радиоприёмника, через которые в течение всего времени принимались и распространялись среди населения города Новомосковска и окружающих сёл сводки Совинформбюро. Подпольная партийная организация во всей своей агитационно-массовой работе разоблачала лживую немецкую пропаганду, рассказывала населению правдивое положение на фронтах Отечественной войны и о работе Советского тыла. В квартире члена подпольной организации тов. Цокур А. размножались листовки, призывающие население к самоотверженной борьбе с немецко-фашистскими оккупантами.

Городская партийная организация органически была связана с партизанским отрядом, который портил телеграфно-телефонную связь, уничтожал обозы, склады с боеприпасами и продовольствием, срывал планы восстановления железнодорожных путей Конград (Красноград – А. Б.) – Павлоград.

Секретарь городской подпольной организации тов. Павлов, будучи начальником штаба объединённого партизанского отряда, принимал активное участие в боевых действиях против немецких захватчиков. Смелые действия коммунистов-подпольщиков и партизан наводили страх и панику на оккупантов.

Однако, подлое предательство привело к полному разгрому партизанских отрядов Новомосковского района и к уходу партийной организации в глубокое подполье. Секретарь подпольного горкома партии тов. Павлов покинул Новомосковск и ушёл в Полтавскую область, где и скрывался до мая 1942 года. Вовратившись в Новомосковск, тов. Павлов установил связь с товарищами, находившимися в подполье, пополнил организацию за счёт проверенных людей, скрывавшихся в Новомосковске (Цокур, Недодаева, Пернов и др.).

В декабре 1942 года подпольный горком партии организовал подпольную комсомольскую организацию в количестве 10 человек, утвердил комитет в составе т.т. Головко Н. П. – секретарь подпольной комсомольской организации, Белой З., Мирошник Е. – членов подпольного комсомольского комитета.

Под руководством подпольного горкома КП/б/У студент мединститута Цокур Алексей изготовлял и распространял листовки с призывом не давать вывозить в Германию хлеб, скот и другие продукты, молодёжь призывалась идти в лес к партизанам, и не работать на немецких захватчиков. Тов. Цокур, принимая по радио сводки Совинформбюро, распространял их среди населения. В последствии при аресте немцами тов. Цокур застрелился.

Большую агитационную работу проводила Бутенко Екатерина Васильевна – врач Новомосковского тубдиспансера. Она писала листовки, справки об освобождении от мобилизации. Активным агитатором подпольного горкома являлась также Цокур Мария Марковна, учительница Кулебовской школы, которая была арестована немцами, но бежала из тюрьмы.

Через тов. Кутового И. В., который был устроен на работу в биржу труда, освобождалась молодёжь от отправки в Германию. Новомосковский подпольный комитет КП/б/У, вместе с партизанскими отрядами, провёл целый ряд боевых и диверсионных актов: взорвано 2 железнодорожных моста на линии Днепропетровск-Харьков, совершён налёт на гарнизон станции Орловщина, где было убито 600 фашистов, уничтожена телефонно-телеграфная связь Днепропетровск-Павлоград-Сталино (Донецк – п.а.).

Подпольным горкомом КП/б/У было принято в кандидатуры партии 19 советских патриотов.

Однако в партийной организации не было достаточной конспирации и бдительности, в результате чего в августе 1943 года многие подпольщики были арестованы и замучены в застенках гестапо.

Секретарь подпольного горкома КП/б/У тов. Павлов неоднократно оставлял город на продолжительное время, скрываясь от преследований со стороны немецко-фашистских захватчиков, передавая руководство организацией тов. Ерёменко. Ерёменко в феврале 1943 года ушёл в советский тыл, оставив в качестве секретаря КП/б/У Тяглого И. С. только принятого в подполье и кандидаты партии, который не смог обеспечить руководство партийной организацией подполья.

Это также отрицательно сказалось на деятельности Новомосковского подпольного горкома КП/б/У» [12].

«Горкому партии от жены Ерёменко Н. С.

Феоктисты Ивановны,

ул. Мостовая, 7 (теперь Кутового — п.а.)

Ерёменко Николай Семёнович до войны работал в селе Знаменовка директором бондарной мастерской, партийный с 1928 г. В начале войны его назначили в Знаменовке начальником истребительного батальона. В сентябре числа 8 Жученко послал Ерёменко с 7 товарищами в разведку через Днепр где они попали на заставу. 5 человек убито, шестого взяли живым, а Ерёменко и товарищ из Сум, не помню фамилии, убив до 15 немцев, удрали и остались живы, долго пытались перебраться через Днепр. Но им не удалось и, в конце концов, попали в руки как шпионы, отправлены в тюрьму вместе с пленными и когда их выводили на работу, товарищ из Сум удрал, а позже и Ерёменко, и жил в Днепропетровске, пока был занят Новомосковск немцами. Мне сказали ребята, что Ерёменко убит, когда пошёл в разведку и я решила остаться с дочкой у его родных, так как эвакуироваться уже было поздно. И вот в конце августа 1941 г. (возможно, сентября – А. Д.) разрешили ходить свободно из Днепропетровска и Ерёменко явился домой, к большому моему удивлению, больной и пухлый, так как он имел профессию портного, остался дома и работал портным. Когда начали давать документы в с. Вороновка, где мы жили, за мужа поручились два поручителя – Денис Локтионович Кривенко и Иосиф Сидорко. Позже мы достали документы от врачебной комиссии, что Ерёменко болен туберкулёзом, и он уже был обеспечен на жизнь, но в г. Новомосковске никто не знал, что он жив, пока меня не арестовали. И так он жил до 1942 г., июня месяца. Заходил к нему Кутовой И. В., который затем работал в сельуправе зав. кадрами. Между прочим, Ерёменко не советовал ему идти на работу, так как он тоже был туберкулёзным. Кутовой сказал, что он будет выручать наших людей от Германии, заходил Щербина Ф. А., работал на мельнице механиком.

…И вот в конце июня Щербина сказал Ерёменко, что у Бута Алексея скрывается Павлов, он хочет видеться с Ерёменко и Ерёменко разрешил привести к нам Павлова. Павлов побеседовал с Ерёменко, как они действовали в лесу, и последний сказал, что вы неправильно действовали, а Павлов ответил, что хорошо тебе возле жены, так что они немного сгрызнулись и Павлов ушёл. Через несколько дней увиделись опять у нас на огороде и когда пришёл муж домой, я спросила, что там они говорили, он ответил – будет подпольная организация у нас КП/б/У, секретарь Павлов, а Ерёменко второй и начали работать. Павлов привёл к нам Тяглого и познакомил приблизительно в июле месяце, последний заходил к нам в месяц раза три, приносил кое-что пошить и сведения за Новомосковск и что они слышали по радио Информбюро. Говорили за листовки, которые печатали и распространяли.

8.08.45 г.» [13].

«Павлов с начала сентября до 25 декабря 1941 года, – пишет Анатолий Джусов в «Истории Новомосковска», – всё время находился в партизанском отряде и подпольной работой не занимался. Его заместитель Ерёменко с 8 сентября до 20 октября находился в плену в Днепропетровском лагере. После побега (с его слов) добрался до Новомосковска и жил приватной жизнью (на пропитание зарабатывал портным делом), не участвуя ни в подпольной работе, ни в партизанском отряде. (Следует отметить, что за период 25 февраля – 12 ноября 1941 г. немцы отпустили по домам, в том числе и из днепропетровского лагеря, 318 770 советских пленных бойцов и командиров, из которых 87% – этнические украинцы. Комиссаров и евреев не отпускали [14]). В феврале 1943 года Ерёменко перешёл линию фронта на сторону советских войск. Добрался до Старобельского района. Там, после соответствующей проверки особистами, был назначен главой колхоза. Как-то, в конце марта того же года, шёл на подпитку не там, где надо, не остановился на окрик часового и тот выстрелом смертельно его ранил. Член подпольного горкома М. О. Шеболдас, пожилой человек (за 70 лет), уже в октябре был арестован и в этом же месяце умер в застенках гестапо. Члены подпольного горкома Кутовой и Бут, как выходит из документов, подпольной работой занимались в группе А. Цокура. А. Бут стал членом ОУН, за что немцы его и расстреляли в сентябре 1943 года. Об этом в 2008 году свидетельствовал автору Михаил Александрович Северин (1930 года рождения, ныне житель г. Березань, Киевской обл.), бывший житель Новомосковска, очевидец событий в оккупированном городе, товарищ и родственник Бута.» [11, 15].

Таким вот образом действовало партийное подполье. У коммунистов, оставшихся в городе, не было ни лидера, ни общей цели. Каждый жил своей жизнью.

Теперь о молодёжном подполье. Как видно из документов, хранящихся в ДОГА (партийный отдел, фонд 19, опись 8, дела 110, 111, 173, 249, 250, 285, 305 и др.), в оккупированном Новомосковске действовали две подпольные группы, состоящие из патриотично настроенной молодёжи и патриотов более зрелого возраста. В первую группу входила молодёжь, преимущественно беспартийная (среди 90 членов, так или иначе причастных к молодёжной подпольной организации, членами КП(б)У были 3 человека, а членами ВЛКСМ – 18 человек. Такие данные приводит историк Анатолий Бонифатиевич Джусов в своей книге «История Новомосковска» 2-го издания) [15].

«Это за перечнем, – пишет Анатолий Джусов, – который был создан в 1962-1964 годах, когда все хорошие дела партия начала приписывать только себе. Из этих же соображений, в те же 60-е годы комсомольца Н. Головко было названо руководителем подполья, что на самом деле, мягко говоря, не совсем так» [15].

Согласно документам, хранящимся в ДОГА – Ф. П-19, оп.8, дело 305, л.29-33, по состоянию на август 1943 год в группе насчитывалось 59 человек.

Вот список участников подпольной антифашистской молодёжной группы, действовавшей на территории оккупированного немецко-фашистскими войсками Новомосковска.

«…XIV. Подпольно-комсомольская организация тов. Головко Н. П. города Новомосковска, действовавшая с 1941 по 1943 г.

1. Головко Никита Павлович – 1920 г. – расстр. 1943 г.

2. Белая Зинаида Николаевна – 1922 г. – расстр. 1943 г.

3. Мирошник Евгений Иванович – 1924 г. – погиб вбоях

4. Ляшенко М. А. – расстр.

5. Литвишков Владимир Иович – 1924 г.

6. Булава Екатерина Трифоновна – 1924 г.

7. Царенкова Александра Павловна – 1923 г.

8. Сорокопуд Галина Александровна – 1922 г. – расстр. 1943 г.

9. Кобзарь Мария Васильевна – 1920 г.

10. Тонконог Леонид Сергеевич – 1914 г.

11. Бондареко Николай Яковлевич – 1915 г.

12. Лещенко Тимофей Лукич – 1917 г.

13. Колесник Николай Тарасович – 1922 г.

14. Батурин Григорий Иосифович – 1923 г.

15. Кривулькин Владимир Романович – 1913 г.

16. Корягин Фёдор Иванович – 1916 г.

17. Бондаренко Павел Емельянович – 1921 г.

18. Белый Николай Николаевич – 1922 г.

19. Лисовиков Владимир Зиновьевич – 1924 г.

20. Зорин Александр Тимофеевич – 1923 г.

21. Понизов Иван Антонович.

22. Коваленко Пётр.

23. Доленко Владимир М. – 1924 г.

24. Соболь Ольга – 1924 г. – расстр.

25. Козачина Клавдия Фёдоровна – 1918 г.

26. Рунова Мария

27. Петухов Алексей

28. Черняк Николай

29. Воронов Виктор Григорьевич – 1915 г.

30. Царенко Павел – 1915 г.

31. Ляшенко Василий Иванович – 1924 г.

32. Киянов Кузьма

33. Платонов Кузьма

34. Москвин М.

35. Чернова

36. Лях Н.

37. Недодаева Мотя

38. Коваленко Михаил Леонтьевич

39. Гавриленко Иван Романович

40. Бондаренко Григорий Семёнович

41. Бондаренко Алексей Кириллович

42. Зайченко Алексей

43. Ерёменко Мария Афанасьевна

44. Герасименко Павло

45. Новиков Григорий

46. Мотришков Владимир

47. Ступочкин Степан

48. Демяненко

49. Седаков Сергей Алексеевич

50. Лях Иван Иванович

51. Тараненко Михаил Александрович

52. Троян

53. Шевченко

54. Греков Владимир

55. Буряк

56. Пироженко Григорий

57. Гребенюк Фёдор

58. Савенко Рита

59. Сербиненко

Секретарь Обкома КПУ Н. Толубеев» [16].

Замечание Анатолия Бонифатиевича Джусова:

«Как видим, в большинстве приведённых фамилий отсутствуют элементарные паспортные данные, что указывает на некомпетентную, неглубокую поисковую работу тех, кто готовил этот документ и того, кто его подписал.

В списке отсутствуют фамилии А. М. Цокура и его жены Е. В. Бутенко, Е. И. Недодаевой-Шуть, А. К. Бута. Это, без сомнения, потому, что они имели связь с действующей в нашем городе в 1941-43 гг. подпольной организацией украинских националистов (ОУН). В советское время такой поступок сводил на нет любые патриотические действия кого бы то ни было. Замалчивание фамилий подпольщиков, причастных к ОУН было самым лёгким, но непременным и само собой разумеющимся наказанием.

А вот почему не названы фамилии И. В. Кутового, деда Я. О. Пернова, В. М. Каждан, П. И. Кутовая, М. И. Харьков, Н. С. Чуприна, М. О. Шеболдас и некоторых других. Разве только потому, что они входили в группу А. М. Цокура и на них упала тень его «греха». А, может, они тоже имели связь с ОУН» [17].

Вторая группа состояла из более зрелых членов. Она была создана в конце 1941 – начале 1942 года. «Им управлял беспартийный патриот А. М. Цокур (в некоторых партийных справках указывается, что он был коммунистом, что вызывает сомнение, поскольку Алексей происходил из семьи священника, а таким вступление в партию было закрыто). В то же время в ней насчитывалось более 31 человека возрастом 27-40 и более лет. Особенность в том, что кое-кто из подпольщиков имели отношение к одной, и к другой группе. Это противоречит правилам конспирации, но, к сожалению, так было. Большинство акций проводились обеими группами совместно» [18].

Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что даже сами участники подполья могли воспринимать эти две группы, состоящие из молодёжи и более зрелых членов, как одну большую подпольную группу.

Теперь о том, почему настоящим руководителем подполья (я подразумеваю и молодёжное крыло и группу Алексея Цокура) являлся не Никита Головко, а упомянутый выше Алексей Макарович Цокур. О его биографии и подпольной деятельности речь пойдёт в соответствующих главах, а здесь я хотел бы привести версию украинского историка-краеведа Анатолия Бонифатиевича Джусова, напечатанную на страницах «Новомосковской правды» в 2012 году.

«В справках Днепропетровского областного управления КГБ, обкома компартии, – пишет в газете «Новомосковская правда» в статье «В плен не сдался» Анатолий Бонифатиевич, – в 1946-1948 гг. только А. Цокур, и никто другой, упоминается как руководитель группы подпольщиков г. Новомосковска. В официальной обкомовской справке о нашем подполье имя Головка упоминается один раз бегло, как о секретаре подпольной комсомольской организации, а Цокура – трижды, и как влиятельного подпольщика.

Так почему же А. Цокура советские идеологи не решились назвать руководителем подполья открыто? Очевидно, потому, что в биографии Алексея есть такие, не совместимые с канонами большевицко-советской идеологии, факты:

– он не был ни членом ВЛКСМ, ни членом ВКП(б);

– он был сыном священника, то есть «вражеским элементом»;

– в августе-октябре 1941 г. находился в плену;

– поддерживал связь с подпольной городской организацией ОУН.

В биографии Н. Головка таких «тёмных пятен» не было. Она у него классическая – советско-большевицкая. И, не смотря на то, что по официальным свидетельствам новомосковского горкома ВЛКСМ и Государственного архива Днепропетровской области он был только одним из участников подпольной молодёжной организации г. Новомосковска, в 1964-1968 гг., его, в интересах коммунистической идеологии, пренебрегая исторической правдой, «назначили» руководителем молодёжной подпольной организации г. Новомосковска 1941-1943 гг.

Время исправить искажённую историю и воздать каждому по его заслугам» [19].

Следует также упомянуть о том, что в годы немецко-фашистской оккупации в Новомосковске, как и на всей территории Украины, действовала организация украинских националистов (ОУН(б)). Она боролась как против нацистской, так и против коммунистической власти, имея своей целью построение независимой Украины. Главой ОУН(б) в то время в Новомосковске был бывший полковник царской армии Иван Константинович Гаркушевский. Анатолий Джусов пишет на страницах второго издания «Истории Новомосковска» о том, что членами ОУН(б) в Новомосковске были В. А. Виленко, О. Елецкий, А. К. Бут, Иван Матвеевич Ткаченко, Плексей Андрусенко, Леонид Сергеевич Тонконог, Валя Шевченко (из города Днепропетровска) и ещё свыше 40 неустановленных личностей. «С этой организацией, – пишет Анатолий Джусов, – поддерживал связь Иван Шуть (отец Е. Недодаевой-Шуть, семья проживала по ул. Артёмовский переулок, 5, квартира которых использовалась ОУН как явочная), Серафим Иванович Шуть (1912 г.р., брат Евгении, проживал в с. Кулебовка), возможно и другие подпольщики. Проследить за деятельностью этой организации очень сложно. В открытых архивных фондах информация о ней слишком скупа. А фонды бывших НКВД-КГБ для простых смертных всё ещё недоступны» [20].

В городе формируется молодёжная подпольная организация

О том, как образовалась в Новомосковске молодёжная подпольная организация, и о том, как она функционировала, какие проводила акции, подробно рассказывает участник этого подполья, ветеран ВОВ Владимир Ионович Литвишков. Эта история опубликована в газете «Новомосковская правда».

«Шёл 1941 год. Я окончил девять классов школы №4 г. Новомосковска в неполные семнадцать лет и началась Великая Отечественная война. Таких как я в армию не брали, хотя мы обращались в военкомат. В августе 1941 года немецко-фашистские войска захватили правобережную часть Днепропетровска, но дальше правого берега наши войска не дали возможности им продвинуться в направлении на Новомосковск. Немцы вынуждены были форсировать р. Днепр в районе г. Кременчуга и войти с боями в г. Новомосковск со стороны с. Перещепино по старой дороге через с. Марьяновку, отрезав таким образом группу войск Красной Армии, занявших оборону под Днепропетровском. Семь дней, семь ночей непрерывным потоком двигались через г. Новомосковск немецко-фашистские войска на Донбасс, что, в совокупности с жёсткостью террора режима оккупации, наложило тяжёлый моральный отпечаток на население города.

В трудных условиях 1941 г. в г. Новомосковске родилась подпольная комсомольская организация, которую возглавил Никита Головко.

Первые организационные встречи состоялись в доме на улице Щорса (ныне №31 на «Транзитке» (район в городе Новомосковске – п.а)), где проживал я со своими родителями, и в квартире на улице Лекарской у Евгения Мирошника.

На этих встречах нас пока было четверо: Никита Головко, Евгений Мирошник, Николай Белый и я. На первой встрече нами были высказаны мысли о необходимости вести борьбу с фашистами, с их злостной информацией и, следовательно, о необходимости создания организации.

Следующая встреча у Мирошника окончательно решила вопрос о формировании подпольной комсомольской организации. При этом каждый из нас сказал на этой встрече, что долг патриота зовёт нас на борьбу с врагом и как бы клятвой звучало решительное высказывание каждого из нас, что мы все как один исполним свой долг патриота и не прекратим борьбу до тех пор, пока последний фашист не будет изгнан из нашей страны. Впоследствии слово «Патриот» стало нашим именем и стояло на наших листовках.

На этой встрече был разработан план действий подпольной организации, где первым и главным вопросом в наших действиях ставился вопрос о правдивой информации населению города о событиях на фронтах, так как лживая фашистская информация давила на народ, который запугивали массовые расстрелы во дворе бывшего педагогического института.

Для того, чтобы довести правду до населения о положении на фронтах, необходимо было иметь надёжные источники информации.

Поэтому было принято решение добыть какой-либо приёмник. Руководить операцией было поручено Мирошнику и Белому. И я ему помогал. После напряжённых поисков и среди надёжного населения мы отважились на рискованный шаг, решив добыть приёмник у немцев. У населения приёмники были отобраны под угрозой расстрела. Не одну неделю охотились мы за приёмником, пока случай не помог его похитить у проходящей через город части.

Переправив приёмник на квартиру к Евгению Мирошнику (на фото), мы с волнением прослушали сообщение Совинформбюро. Затем радиоприёмник моя сестра Александра принесла на квартиру к Никите Головко и сообщения стали поступать к нам для размножения, которые доставляла Зина Белая (сестра Николая Белого, которая вошла в состав подпольной организации). На улицах Лекарской и Щорса по полученным данным готовились листовки. Сначала их писали от руки и расклеивали в районе Кущёвки и Октябрьской улицы. Под сообщением стояла подпись «Патриот».

О листовках, хотя негромко, но заговорили. Наша, пока малочисленная организация, была вознаграждена морально за свой труд. Однако радость наша была преждевременной. Приёмник вышел из строя. Пришлось Никите Головко привлекать для этого дела радиолюбителя Косенко, который отремонтировал его и стал как бы радистом. Снова сообщения Совинформбюро стали проникать в массы. Источник информации стал более надёжным. С большой осторожностью мы стали вовлекать в работу молодёжь и вскоре организация стала расти.

Вскоре на квартире у Никиты Головко встретились надёжные члены подпольной организации. На ней избрали подпольный городской комитет комсомола, в который вошли Никита Головко, Зина Белая, Евгений Мирошник, Евгения Недодаева-Шуть и др.

Все члены подпольной организации для строгой конспирации были разбиты на небольшие группы, в которых предполагалось иметь не более 3-5 человек. Старшим был надёжный и уже проверенный комсомолец, знающий только связного, что исключало, в случае провала, арест большого числа членов организации. Исключение составляла наша группа, возглавлять которую было поручено мне. По сути дела, сначала нас было только двое: Николай Белый и я. Затем в группу включили Владимира Лисовикова, а позже Владимира Доленко, который к тому времени вошёл в доверие к немцам и работал по обслуживанию линии связи, проходившей через Новомосковск. Он добывал важнейшие сведения и, как было ему поручено, не вызывая подозрения, устраивал неполадки на линии немецкой связи. Мы с Никитой, по моей рекомендации, принимали Доленко в комсомол в сквере дворца пионеров возле разрушенного фашистами памятника В. И. Ленину г. Новомосковска.

Учитывая наш с Николаем Белым приобретённый опыт подпольной организации, группу использовали вначале на агитационной работе (распространяли листовки). Затем группу стали использовать для сбора сведений военного характера и данных продвижения фашистских войск. Для этой цели установили связь с девушками, мобилизованными немцами для уборки помещений лётчиков, дислоцированных в доме по улице Советской. Добытые ценные сведения как о направлении действия фашистской авиации, так и о других войсках, переправлялись за линию фронта и партизанам в Новомосковский лес.

Связь с ними была установлена по поручению комитета Зиной Белой через Г. Ф. Павлова (бывшего начальника штаба объединённых партизанских отрядов).

Разгром фашистов под Москвой в декабре 1941 г. был ознаменован листовками, которые печатались на машинке. Весть о разгроме немцев быстро распространялась по городу.

Кроме распространения листовок наша группа занималась разбрасыванием самодельных шипов и минированием шоссейной дороги, которая вела в с. Марьяновку. Минировали под руководством Николая Колесника. У него была группа из пятнадцатилетних ребят во главе с Николаем Сердюком. Она доставляла ему взрывчатку, воруя её со складов трофейного оружия у немцев на территории бывшего колхоза «Заря». Группа Николая Сердюка умудрялась днём отнести гранаты без запалов, толуол, патроны и многое другое в условное место неподалёку от конюшни. Оттуда «трофеи» перевозили или уносили конюх со своей сестрой поближе к лесу в Хащевое или даже в Решкут, где через реку Самару доставляли в нужное место» [1].

Это был так называемый «листовочный» этап в работе подпольной организации, который состоял в распространении информации о положении советской армии на фронтах. Что касается достоверности сведений, передаваемых Совинформбюро, то здесь можно поспорить. Как известно, первые годы Великой Отечественной войны Красная Армия терпела тяжелейшие поражения. Жёсткая цензура военного времени не могла ни под каким предлогом допустить публикаций о постоянных военных поражениях советской армии. «…войска отошли на заранее подготовленные рубежи» – вот за какой фразой скрывались все военные поражения Красной Армии. Конечно, главной целью Советского Информбюро было недопущение паники среди населения, но на практике эти сводки вызывали у большей части населения скептицизм и недоверие. По мнению украинского историка Анатолия Бонифатиевича Джусова старания подполья, если они и были, ожидаемой цели не достигали и что информация оккупантов о положении на фронтах в то время больше соответствовала действительности [2].

Из воспоминаний Александры Константиновны Головко о своих сыновьях:

«1. Отец Головко Павел Митрофанович – служащий.

2. Мать Головко Александра Константиновна, 1900 г.рождения.

3. Сын Головко Никита Павлович, 25 октября 1920 г.рождения.

4. Сын Головко Борис Павлович, 24 июля 1924 г. рождения.

Никита родился на Полтавщине, на родине моей мамы. Никита думал, что его родили в городе Новомосковске, так как с семьёй он переехал сюда совсем маленьким. Здесь он рос, здесь была его первая учительница. Мы с отцом провожали его в первый класс, в школу №2, сколько было радости, счастья. Митя (так его звали в семье, друзья в школе) учился хорошо, рос хорошим, любопытным сыном, уважал старших, помогал отстающим ученикам. Товарищи любили его за честность и справедливость. В нашей квартире всегда было много его сверстников. Вместе готовили уроки, играли в шахматы, в футбол, рассматривали почтовые марки, которые Никита собирал. Писал дневник, собирал марки, играл в домино, шахматы, футбол, зимой катался на лыжах и коньках, вообще, любил спорт, помогал в доме, убирал, любил цветы и ухаживал за ними.

В 1939 г. Никита окончил 1о класс и поступил в Одессе в институт просвещения Н.К.О. Брат Боря, в 1940 г., 16-летним комсомольцем-отличником, поступил в военное училище им. Ворошилова в Одессе.

22 июня 1941 г. на нашу Родину напала фашистская Германия. Митя был не военнообязанный, ему посоветовали в обкоме комсомола ехать домой в Новомосковск. «Митя, мы тебе поможем уехать»; выписали документ на Никиту, пару лошадей, фургон. Вместе с Никитой ехали в Днепропетровск две женщины и трое маленьких детей. По дороге фашисты бомбили невинных людей. Детей и стариков. Больше ехали ночью. Никита увидел великое горе войны. Еле добрались до Днепропетровска. Никита стоял у порога дома грязный, заросший. Я плакала, но обрадовалась – жив, вернулся домой. Он спросил:

– Что у нас в городе, мама?

– Все на колёсах.

– В горкоме есть кто?

Я сказала: есть. Хорошо запомнилось мне это утро, когда вернулся Митя, сынок дорогой. В Одессе очень плохо было с питанием и ему приходилось подрабатывать в порту, пропуская лекции, в аудиториях оставались сынки богатых и бездельников, а таким, как Митя, на стипендию трудно жить, в столовых почти ничего не было, а в очереди некогда стоять. Хоть и голодал, а лекции посещал. За деньги ничего не купишь, всё дорого, здоровье плохое. Приходилось посылки отправлять, я ему написала, чтобы ехал домой. Наконец, Боря прислал письмо из Павлограда (с Днепропетровском связь была прервана), это последнее, где Боря писал, что о Мите он ничего не знает, потому что он защищал Одессу, побывал на фронте, бил фашистов, видел близко смерть, остался жив, возмужал. Не знаю, живы ли, мои дорогие, папа, мама; Митя, наверное, остался в Одессе. Я не мог взять его с собой. Не вернусь, мои дорогие, пока не выгоним немецкое отребье с нашей родной земли. Ваш сын Боря. Живы будем, встретимся. В тот день, когда мы получили весточку от Бори, пришла Зина Белая, Женя Мирошник. Друзья читали письмо, после чего Зина сказала:

– Боря младше нас, а уже фашистов бьёт.

– А мы… А мы будем бороться в тылу врага, – ответил Митя и положил руку на стол.

Тоже самое сделали Зина и Женя. Они поклялись, что будут бороться в тылу врага не щадя сил и жизни, а того кто струсит, не выдержит пыток, выдаст товарищей, пусть его проклянут потомки.

27 сентября 1941 г. в 10 часов утра ворвались фашисты в наш город Новомосковск через Николаевку. В городе создалась паника, небо стало чёрным, солнце померкло. Не стало смеха и писем. Враги топтали сапогами нашу землю. С первых дней они начали грабить квартиры, отбирали курей, гусей, свиней, подушки, считали себя завоевателями, убивали ни в чём неповинных стариков и детей. Митя говорил Зине:

– Немцы будут бежать также, как и войска Наполеона в 1812-м.

– Вспомнишь, мама, мои слова, – сказал он мне.

Возле Днепра, Днепропетровска попала в окружение 6-я Армия. Фашисты сфотографировали наших пленных и пригнали в Новомосковск. Расклеили прокламации, где идут наши пленные, в которых писали: «Советская Армия разбита, скоро будет взята Москва, Гитлер будет принимать парад в Москве на белом коне». Прошли наши комсомольцы по городу – Зина, Митя, Женя, почитали враньё фашистов и решили написать листовки от руки на школьных тетрадках.

«Смерть немецким оккупантам.

Товарищи! Не верьте гитлеровцам, что Советская Армия разбита – 6-я Армия, что капля в море, Красная Армия никогда не будет разбита и наша родная Москва не будет взята. Вспомним из истории, как армию Наполеона разбили русские войска под командованием генерала Кутузова. Так будет и с Гитлером. Матери, не пускайте своих детей в рабство в Германию. Их ждёт голод и смерть, скрывайте их. Пополняйте ряды Советской власти, бейте врага, вредите ему на каждом шагу. Пусть горит под ногами фашистов наша земля».

Листовки они удачно расклеили на немецких прокламациях. Я приготовила клей из ржаной муки и разлила его в бутылочки из под чернил. Комсомольская организация росла из товарищей школьных и не школьных: Литвишков Володя, Бондаренко Павел, Сорокопуд Галина, Ольга Соболь, Кривулькин Володя, Бут Саша, Кобзарь Мария, Тонконог Леонид, Хмель Володя, Колесник Николай, Батурин Гриша, Белый Коля, Иван Кутовой, Цокур Алексей и его жена Бутенко Екатерина Васильевна, Лисовиков Володя. Резали провода, подрывали дороги, расклеивали листовки в городе и в сёлах, собирали оружие, спасали молодёжь от угона в Германию.

Помню в 1942 г. в первых числах января выпало много снега, мороз; в нашей квартире (которая была явочная для комсомольцев) собрались такие товарищи: Иван Кутовой, Бут Саша, Ерёменко Римма, Бутенко Катерина, Белая Зина, Женя Мирошник, Галина Сорокопуд. Женя Недодаева-Шуть пришла к нам из Днепропетровска с маленьким ребёнком. Юрий Савченко и ещё какой-то мужчина, не помню, наша организация была связана с Днепропетровской. Избрали подпольный комитет комсомола: секретарь Никита Головко, разведчица Белая Зина, организатор Мирошник Женя, члены партийной организации Иван Кутовой и Саша Бут. Недодаеву-Шуть приняли в комсомол. Встреча проходила по улице Исполкомовской №№27-29 (теперь ул. Головко). В нашу квартиру принесли два советских приёмника. Один принесли Батурин и Лисовиков, а другой – Володя Литвишков с сестрой маленькой Шурой. Я приняла эти приёмники. Мити не было дома. Пришёл. Я сказала, вот, что тебе ребята принесли. Он так обрадовался, как будто война уже кончилась.

– Мама, через этот приёмник будем Москву слушать.

Я расплакалась. Митя обнял меня, поцеловал.

– Помоги, – говорит, – мама, спрятать приёмник в сундук, который у нас в спальне, чтобы никто из посторонних не знал, что он у нас есть.

Туда и поставили приёмник. Митя уже сам устанавливал, сверлил дырки, аккумулятор установил. Его друзья к нему приходили, слушали. Сколько радости было у этих детей.

Митя записывал сводки Советского Информбюро, которые затем переписывали в листовки.

Однажды он сказал мне:

– Мама, мне сегодня приснился Боря, спрашивал, что я там делаю в тылу врага. А я ему говорю, что борюсь, иначе не могу. Всё что можно, беру на себя. Мне поручат – я исполню. Ни перед чем не остановлюсь.

Зина улыбалась и молчала. Я, мать, благословила их на этот тернистый подвиг» [3].

Держу в руках дневник секретаря подпольной комсомольской организации г. Новомосковска Никиты Головко. В нём есть вырезанные из газеты или журнала чёрно-белые портреты Карла Маркса, Фридриха Энгельса, Владимира Ленина, Иосифа Сталина с красными знамёнами на заднем плане, стихотворения и песни разных авторов, записанные Никитой Головко ещё до войны, в 1939 году. Ещё он пишет о заседании 17 районной конференции и о выборе десятиклассниками профессий. Эти строки написаны напыщенным идеологическим языком, что доказывает тот факт, что Никита Головко был пылким комсомольцем, искренне верящим, как и многие его товарищи, в счастливое будущее и торжество коммунизма на всей планете.

«Дневник Никиты Головко

М-ц Январь

1939 года

Под непобедимым знаменем Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина шагали, шагают и будут шагать миллионы трудящихся от одной победы к другой. Это знамя будет жить века в сердцах трудящихся всего мира…

25/I

1939 год

Сегодня начала свою работу 17 районная конференция района

2 часа дня

Да точно два, ни одной секунды больше. Места заняты, веселый смех, шум. Звонко раздается звук стекла. Тихо. Пробегают авто, где-то близко идут часы, минуты. Оглашают повестку дня – работы, избирают президиум, потом в зале гром рукоплесканий – избирают почетную президиум. Товарища Сталина – идут голоса и тонут в громе аплодисментов. Снова тихо. Дают слово секретарю комсомола т. Гусятинскому. Робота началась. Громко идут слова по залу, вылетают в открытую форточку, тонут в шведской стенке у стены. Зал украшен портретами, лозунгами, а спереди за столом – огромный портрет самого дорогого человека – Сталина.

Его отцовские глаза заботливо смотрят на весело-деловитые лица делегатов. Отчет окончен, несколько минут тишина потом все выходят – перерыв. Весело ходят одни, иные сидят – отдыхают. Снова звонок. Отчет ревизионной комиссии. Т. Волошин рассказывает о деньгах – о приходах и расходах. Много советских денег даром растратили. Много читал Гузенко. Кончились доклады. Начались прения. Начали выступать, говорили о наболевшем у каждого в сердце. 5 часов. Перерыв на обед. Медленно идет стрелка – 6.30 и зал звенит песнями. Я пришел в 6.30 присел к группе каких-то делегаток потом подошли ещё и начали петь, о хорошей и веселой жизни.

«Слово имеет т. Головко секретарь к/комсомолу при СШ №4» – оглашает голова. Сердце мое забилось сильнее. Вошел на сцену. Окинул взором собравшихся. Вот они делегаты сыны станков и зеленых степей, вот колхозники, рабочие, работники искусства, сыны Красной Гвардии, работники партии. Вот они, советские делегаты, собрались решать дела, избирать и быть избранными имеют право они. «Товарищи!» – звонко сказал я и тихо, тихо стало, я видел они ждут меня и я начал. Я рассказал о своей работе, о учебе комсомольцев и др. хотелось много сказать им этим героям труда, этим рулевым будущего! «Одна минута осталась тихо говорят мне» и я заканчиваю, спускаюсь со сцены и смотрят весело и заботливо на меня сотни глаз. И льются слова. Идут прения. Одиннадцать часов. Работать на сегодня хватит. Все идут в кино. И летит песня о фильме «Я люблю». Шел дождь. Не успела ночная мгла уйти в лес как вместе с днем пришел дождь. Косматые серые облака неподвижно висели над городом, улицами, домами. Со всех концов города идут люди, укрываясь от дождя, спеша к одному дому, который безустанно поглощал их. 10 часов. Я тоже вошел в дом – пионерский клуб – место работы 17 конференции. Подкрепленный крепким сном я весело шагнул к столу тесно обступленного юношами и девушками. Я стал, и слушал звонкий здоровый голос «Год рождения? «1922» «год вступления в КСМ – «1937 год, «образование среднее, «отличник», «стахановец, образование – высшее кандидат партии и пр. Вот лицо советской молодежи. Меня записали тоже и я прошел в зал откуда неслись звуки … (неразборчиво – п.а.) и танцы. 10-40 мин и с президиума объявляют, что работа конференции начата. Шли дебаты-прения. Передо мною сидели две девушки с Педшколы. … (неразборчиво – п.а.) проводит с ними разговор, вставляя в их разговор некоторые словечки. Я познакомился с одной черненькой очень забавной девчонкой Дементьевой Леной, ученицей III курса Педшколы. Ведя с ней острый разговор я добился: она дала мне несколько щелчков, 2 раза зачесала волосы и разговаривали по душам. С совсем чужой девчонкой я чувствовал свободно и легко, делился мнениями, разговаривал и слушал.

Много и хорошо критиковали бюро и секретаря комсомола. В прениях записалось 57 человек. Выступило 42 чел. Работу оценили на «посредственно». Я оглянулся назад: лес белых мандатов в надежных руках пособирали по залу. Это голосовали за предложение утвердить отчет бюро. С 10-40 м. работали до 7 час вечера. Я очень устал. Пообедав я написал два письма / одно в Киев по (в тексте замазано чернилами – п.а.) и другое за Косолапа / я пошел снова на конференцию. Работали до 3 часов ночи. Обговаривали кандидатуры в руководящие органы комсомола. Говорил и баловался с Леной … (неразборчиво – п.а.) книгу вместе с ней. Она сказала, что такого, как я, видит впервые, и что я очень вредный.

В 3 часа 40 минут я уже уснул. Следующего дня с 10 дня продолжали работу. Да третий день. Голосовали один раз. Избрали пленум: Гусятинский, Волошин, Белоконь, Цокур, Строкань, Кронша и другие. Весело прошла конференция. Я очень удовлетворен. В три часа я впоследний раз увидел Лену, что – ей сказал и разошлись чтобы другой раз не сходиться.

«Ох и вредный ты», – улыбаясь сказала она, и я видел еще одно то, что было, ничего она не сказала… Она хорошо поет и танцует. Вернувшись домой, я решил в школу не идти, а заниматься дома. Занимался и читал.

28 января 1939 года.

В школе.

Отношение ко мне удовлетворительное.

30 января 1939 года.

Тихо на землю спускается ночь. Ее необъятные руки охватывают всё, погружая его в мрак зимнего вечера. Нежно загораются звезды и задумчиво глядят на туманную даль. Дневной шум затих.

Окончив некоторые дела дома я иду сейчас на вечер – выбора профессий десятиклассников СШ №1. Меня запросили. Отсчитывая шаги, я подсчитываю, что сегодня мало сделал. Пришли … (неразборчиво – п.а.) и Вася, заставили меня отказаться от уроков, захлопали по столу косточки – домино… уходят часы и минуты. Пройдя некоторую даль по улице, я вернулся, и, зайдя в школу, разделся и зашел в комнату где собрались ученики. Меня дружно встретили. Поздоровался. Окинув зором комнату я увидел простоту в этом сборе молодых героев времени. Девочки и мальчики, сидя на стульях, о чём-то разговаривали, но не было, ни дерзости ни шалости: чувствовалась свободная и простая – здоровая – наша – деловитость.

Некоторые играли в домино и шахматы, другие слушали патефон, третьи – весёлые, собирались танцевать. Я сел в круг, расспрашивали, я отвечал, потом играл в домино и пел, здесь я понял как плохо, что я не знаю песен. В 6 часов начался вечер. Небольшая комната, уютно прибранная, три стола, на белых скатертях которых стояли стаканы и вазоны. На стенах портреты вождей, руководители партии, комсомола. Когда влилась эта весёлая масса, в комнате стало ещё уютней, еще веселей. Я оглянулся. Вот она, советская молодежь, вот они, математики, лётчики, капитаны, инженеры, строители – герои грядущих дней. Вот они, воспитанники партии. Начался вечер. Директор школы открыл его, сделав небольшое вступление. Когда он кончил – гром аплодисментов залил комнату. Руки … хорошо решать задачи, хорошо строить также хорошо выражали желание радости, любви, счастливой жизни. «Это ему, Дорогому Сталину – нашему отцу и учителю обязаны мы, сказал один ученик под громкие аплодисменты. Сначала начали выступать студенты, которые рассказали об учебе в институтах. В их словах я слышал много нового, которое нельзя передать пером, это гордость к себе, к учебе, к делу и работе, но гордость рабочая, наша – советская.

Потом десятиклассники стали говорить об избранной каждым для себя профессии. Какая непобедимая сила, настойчивость звучала в их словах. Я, и многие другие, был уверен, что эти слова сегодня станут былью завтра. И это будет.

«Я буду математиком», «чтобы крепить обороноспособность нашей великой родины, я буду лётчиком-конструктором», «а я – капитаном», «чтобы вы имели друг с другом связь, чтобы Вам жилось весело, я буду радистом» – вот партия тебе и тебе, великий Сталин, за заботу, за внимание, уделённое нам – весёлым советским детям. Вечер окончен. Танцы, пенье – звучит по школе.

И радостно, с большим неизмеримым запасом энергии расходятся домой, чтобы, отдохнув, завтра снова продолжать учиться и учиться, как завещал Великий гений человечества Владимир Ильич Ленин» [4].

Вот такие мечты были у старшеклассников, подверженных культу личности Сталина. Читая эти строки сейчас, трудно поверить, что когда-то наше общество жило под таким вот гнётом тотальной большевистской пропаганды.

А вот тот самый пригласительный билет на вечер десятиклассников в школе №1, вручённый Никите Головко дирекцией школы.

«Пригласительный билет

Уважаемый товарищ Головко

Дирекция, комсомольская организация и ученический коллектив X-х классов просит Вас пожаловать в 5 часов вечера 30 января с/г в помещение СШ №1 на вечер учеников X-х классов, посвящённый выбору профессий в связи с предшествующим выпуском» [5].

Педагогическую практику в Одесском институте политпросвещения Никита Головко, как указано в его зачётной книжке, проходил в Днепропетровском центральном доме культуры металлургов с 7 февраля по 7 марта 1941 года, получив зачёт 4 июня 1941 года у преподавателя Цукермана [6].

К началу Великой Отечественной войны Никита Головко учился на третьем курсе. Так как Никита Головко был инвалидом второй группы, он не был призван в ряды советской армии. В связи с этим, его также освободили от должности дежурного коменданта.

«ВЫПИСКА ИЗ ПРИКАЗА

по школе ФЗО №2 №96 от 18 июля 1941 г.

§-3

Освободить от занимаемой должности дежурного коменданта т. ГОЛОВКО с 17/VII-41 г. в следствии физической невозможности выполнять обязанности дежурн. коменданта школы.-

ОСНОВАНИЕ: Рапорт ст. коменданта общежитий школы т. Эпельбаума.

п.п. Директор школы ФЗО №2-ПЛАТОНОВ.

Верно: секретарь (подпись) /Гуревич/ [7]».

Галич, «Новомосковская правда», статья «Митя и его друзья»:

«Когда началась война, Митя был студентом третьего курса одного из вузов г. Одессы. С превеликими трудностями ему удалось добраться в оккупированный Новомосковск. Шёл юноше тогда двадцать первый год. В армию Митю не призвали – имел вторую группу инвалидности.

Уже зимой 1942 года в Новомосковске начали появляться листовки, написанные от руки, с сообщениями Совинформбюро. Наклеивались они нередко поверх объявлений и приказов оккупантов. Кто же их распространял? Этот вопрос ставил тогда не один новомосковец, украдкой пробегая содержание листовки.

Как рассказывает мать Мити Головко, в феврале 1942 года к нему пришли его друзья – Зина Белая, Женя Мирошник, Катя Бутенко и другие. Ещё в школе Митя был секретарём комсомольской организации, поэтому он хорошо знал мальчиков и девочек не только тех, что учились в четвёртой школе, но и с других школ города.

В тот зимний вечер разговор точился вокруг одного: долго ли они будут сидеть, сложа руки? Нужно действовать, что-нибудь делать…

После того жаркого разговора и появились в городе первые листовки.

В квартире Головко стоял хорошо замаскированный радиоприёмник. Юные друзья записывали сообщения о положении на фронтах, а затем распространяли в городе.

Николай Колесник летом 1942 года сбежал с лагеря военнопленных, из-под Умани. Уже через несколько дней после того, как он пробрался в Новомосковск, пришла Зина Белая. И Зину и Митю Николай знал хорошо – учились в одной школе. Зина сказала, что они достанут ему пропуск – аусвайс. И действительно, через несколько дней этот пропуск Зина принесла. Николай мог свободно ходить по городу.

…Они собирались каждую среду и пятницу, на аллейке, где сейчас кинотеатр «Авангард», в иных случаях – на квартире у Мити, по Исполкомовской, 52.

Уже более чётко распределялись обязанности. Зина Белая, например, занималась исключительно листовками, Николай Колесник выполнил несколько других поручений, связанных с поездкой в Днепропетровск, откуда доставил в Новомосковск небольшое количество гранат. Речь уже шла о создании боевого отряда, который бы совершал диверсии. Это поручалось Колеснику и его товарищу по военному училищу Григорию Батурину.

Группа новомосковских комсомольцев собирала также одежду для военнопленных, которые были расположены на территории жестекатального завода. Юноши имели связи и на селе. Там распространял листовки товарищ Мити Головко – Павел Бондаренко» [8].

Возвращаемся к статье рабкора Браславского «Корчагинский закал», где он далее пишет о деятельности Зины Белой в молодёжной подпольной организации Новомосковска.

«Зина неоднократно встречалась с секретарём подпольного горкома партии Г. Ф. Павловым. Принимала у него поручения. Одним из них было: привлекать к подпольной борьбе преданную молодёжь.

Встретила Зина в городе Никиту Головко. Это от него она получала комсомольские задания в школе. Она верила ему и предложила влиться в ряды мстителей. В подпольную комсомольскую организацию ею были также привлечены Евгений Мирошник, брат Николай и другие.

И вот первая листовка, которую составили Зина вместе с Никитой. Утром она красовалась на здании немецкой комендатуры рядом с плакатом с фашистской свастикой, который агитировал молодёжь добровольно ехать в Германию. А листок из школьной тетради призывал: «Товарищи! Не сдавайтесь! Как можно больше приносите вреда фашизму! Наши скоро вернуться. Москва была, есть и будет советской. Смерть немецким захватчикам!».

Комсомольцы-подпольщики вместе с Зиной организовывали побеги военнопленных из лагеря, который был на жестекатальном заводе, собирали и переправляли в Павлоград и Синельниково оружие. Да всего не перечислишь» [9].

Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь:

«В 1942 году в феврале Зина дала мне задание встретиться с Иваном Васильевичем Кутовым, чтобы он снабжал наш подпольный комсомольский комитет писчей бумагой (бумагой служили бухгалтерские книги колхоза Сталина (в селе Вольном – п.а.), школьные тетради, обои). Потом принесли одну листовку, чтобы я много штук написала от руки печатными буквами о первой победе под Москвой в декабре 1941 года. Писали людям правду, что делалось на фронтах Великой Отечественной войны. Были и такие обращения к населению, чтобы не падали духом, ведь они не верили в возможность победы над врагом, потому что наши солдаты ушли далеко. А потом, когда завершилась Сталинградская битва, было много работы, писали много, и Кутовой И. В. старался нам помочь, без бумаги мы не были. Зина передавала мне несколько отпечатанных на типографской машинке листовок. Было задание не пропустить ни одного дома, столба, приклеивать, оставлять на видном месте листовки. И люди совсем стали другими, и радость была, не передать словами, они уже верили, что наши придут» [10].

К. Пилипенко в статье «Новомосковские подпольщики» так описывает действия подпольной организации. Читая эту статью, делайте поправку, что не только комсомольцы участвовали в молодёжном подполье, и что не только комсомольцы были самые отважные и самые честные.

«В сентябре 1941 года Новомосковск заняли фашистские оккупанты. Сразу же замерла жизнь. Безлюдными стали улицы, и, казалось, совсем не светило солнце. Вокруг всё было неприветливым, чужим. Но комсомольцы не теряли боевого духа, самые отважные из них готовили себя к жестокой борьбе. В феврале 1942 года члены ВЛКСМ Никита Головко, Евгений Мирошник, Зинаида Белая, Иван Кутовой организовали подпольную комсомольскую организацию. Её секретарём назначили самого отважного, честного и боевого товарища Никиту Головко.

Посоветовавшись между собой, явочной квартирой избрали дом Никиты Головка. Но с чего конкретно начать? Оружия не было, не было ещё и надежды, что его можно было где-то достать. Пока что основным оружием подпольщиков был радиоприёмник, который спрятали перед оккупацией в городе. Впоследствии его перенесли на квартиру Головко, где умело замаскировали в конюшне, в специально оборудованном ящике для кролей. Подпольщики стали регулярно слушать радиопередачи из Москвы, сообщения «Совинформбюро».

После передач комсомольцы от руки писали листовки, в которых рассказывали о действительном положении на фронтах, призывали граждан к активной борьбе с врагом. Однажды оккупанты повсюду расклеили листовки о том, будто их войска захватили Москву. Об этом долго кричали громкоговорители. Но позывные, которые шли с радиоприёмника, сообщили подпольщикам, что родная Советская столица живёт и никогда не сдастся врагам.

Круглосуточно, без сна и отдыха работали подпольщики. На следующее утро немецкие афиши были заклеены листовками подпольной организации. Содержание их было приблизительно таким: «Товарищи! Не верьте фашистам. Столица нашей Родины – Москва, живёт полнокровной жизнью. Войска Красной Армии начали активное наступление, немцы бегут от Москвы, несут большие потери в силе и технике».

Эта операция была проведена с успехом. Целую неделю неистовствовали гестаповцы и их прислужники, но следов подполья так и не нашли.

Листовками комсомольцы сообщали советским людям города и района о начале разгрома немецкой армии под Сталинградом, рассказывали о генеральном плане наступления Красной Армии, о том, что фашистов ждёт полное поражение.

Подпольная работа комсомольской организации приносила свои плоды. Листовки поднимали дух у населения, утверждали им нашу полную победу» [11].

К. Пилипенко пишет, что радиоприёмник предварительно был спрятан перед оккупацией города. Затем его перенесли в дом к Никите Головко, где умело замаскировали в конюшне, поместив в специальный ящик для кролей. Эта версия не совпадает с воспоминаниями Александры Константиновны Головко и Владимира Ионовича Литвишкова. Александра Константиновна вспоминает, что, во-первых, всего приёмников было два, и что первый принесли на квартиру Головко Григорий Батурин и Владимир Лисовиков, а другой – Володя Литвишков со своей сестрой Александрой. Один приёмник был спрятан в спальне Никиты Головка у него под кроватью в деревянном сундуке. Как вспоминает Владимир Литвишков, радиоприёмник был перехвачен у проходящей мимо города немецкой части им самим, Евгением Мирошником и Николаем Белым. Вначале этот приёмник был доставлен на квартиру к Евгению Мирошнику, а затем младшая сестра Владимира Литивишкова Александра перенесла этот приёмник на квартиру к Никите Головко.

«Тех дней не смолкнет слава», В. Киселёв, директор Новомосковского краеведческого музея, «Новомосковская правда», 22.02.1995:

«Клавдия Григорьевна Маркивец в утверждённом списке подпольщиков имеет такую запись: «распространяла листовки».

Родилась эта мужественная женщина в Новомосковске. После окончания средней школы работала в райкоме комсомола заведующей сектором учёта. В июле 1940-го её и ряд других работников направили на работу в освобождённую Бессарабию (Молдавию).

Там и настигла её война, откуда была эвакуирована и вернулась к родным в Новомосковск. К большому сожалению, как потом она вспоминала, оказалась на оккупированной территории.

Клава, как патриотка, не сидела, сложив руки с новорожденным ребёнком. Она включилась в подпольную борьбу с фашизмом. Делала это умело, не вызывая подозрений у гестаповцев.

Однажды член подполья Евгения Шуть пригласила Клаву Маркивец на квартиру (как она поняла – Никиты Головко), где их ожидали двое парней. Это были освобождённые из плена военные лётчики с подбитого самолёта – Юра Мохов и Саша Воронин. Их нужно было укрыть от преследования.

Дело это было непростое и опасное. В городе уже знали, как немцы расправлялись с бегущими из плена, и с теми, кто их у себя прятал. Но, невзирая на риск для всей семьи, Клава поздним вечером отвезла лётчиков к своей тёте – Александре Афанасьевне Маркивец на ул. Подолянскую, №22. Тут они скрывались до освобождения города. Неоднократно рвались в лес, чтобы связаться с партизанами, но последних в лесу уже не было.

Однажды тётя, идя на рынок, закрыла парней на замок. А Саша вышел из своего укрытия в переднюю комнату. В это время соседка пришла к тёте и заглянула через окно в комнату, где находился Саша. Они встретились взглядами. Соседка ушла. Пришла тётя, узнала об этом. Вдоме, среди родственников, был большой переполох. Ожидали плохого, но соседка не выдала, повела себя, как патриотка.

Юра и Саша, при приближении наступающих советских войск, пошли им навстречу, встретили разведчиков 195-й стрелковой дивизии, с ними вернулись в город, после этого – в армию» [12].

В 1967 году в газете «Новомосковская правда» была напечатана статья «Это было весной», автором которой является В. Билоус, рассказывающая о судьбе подпольщицы Полины Ивановны Огурцовой.

«Это было в грозные дни, когда на нашу Родину неожиданно нахлынули гитлеровские орды, когда хозяином на Украине стала смерть. На штыках оккупанты несли слёзы и страдания. До войны Полина закончила пединститут и работала учительницей в западных областях. Когда началась война, она вернулась в Новомосковск. В скором времени в город ворвались оккупанты.

Чтобы прокормить семью, состоящую из шести человек, приходилось часто бродить в поисках куска хлеба. Девушка горела ненавистью к врагам, видя, как они оскверняют нашу землю, как издеваются над невинными женщинами и детьми.

Как-то на улице Поля услышала голос своей соседки Риммы Ерёменко, которая приглашала её зайти в дом. Зайдя в дом, она увидела, что хозяин Николай Семёнович очень прислужливо бегал вокруг клиента, который заказал пошить костюм. И ей стало противно, хотелось плюнуть в глаза угоднику. Но она решила подождать. Мысли роились в голове. Девушке казалось, что портной хочет предложить ей быть подсобницей за кусок хлеба. Но нет, он не такой.

Заказчик ушёл. Николай Семёнович начал расспрашивать про отца, интересоваться жизнью, планами на будущее. Девушка насторожилась. Сосед рассказал, что хорошо знает её отца Ивана Даниловича Кривенко, знает, как толкового, как коммуниста. Полина по-детски заплакала. Было жалко и стыдно, что так подумала о нём плохо.

Когда зашла речь о подпольной борьбе, девушка, не дослушав до конца, ответила, что готова на всё. Про этот разговор даже матери не сказала. Отныне она была связисткой. Тут Полина узнала, что её сосед открыл швейную мастерскую для конспирации. Теперь в семью подпольщиков влилась и Полина Ивановна, создались условия, чтобы вылить всю злость и ненависть на проклятого врага. С весны 1942 года началась её героическая борьба.

Первое задание заключалось в том, чтобы наладить тесную связь между коммунистами и комсомольцами, обеспечить встречи на явочных квартирах. Полина Ивановна первыми свела Зину Белую и Ольгу Соболь. Встреча произошла на квартире у Ольги. Потом связистка Огурцова должна брать листовки у Жени Шуть (Недодаевой) и передавать Ивану Васильевичу Кутовому. Все сведения и новости для листовок подпольщики получали с помощью радиоприёмника, который сконструировали Никита Головко и Иван Кутовой. Вначале листовки писали от руки, а впоследствии достали стеклограф и печатали» [13].

Вернёмся к статье О. Браславского «Врач Бутенко», напечатанной в «Новомосковской правде» за 19 ноября 1982 года.

«Плечом к плечу с ней боролся её муж Алексей (Цокур – п.а.). Врач по профессии, он остался на подпольной работе. Вместе с женой выполнял задания члена подпольной партийной организации И. В. Кутового. Такая короткая историческая справка.

Вызывал ненависть флаг с чёрной свастикой, который развевался над немецкой комендатурой. Так называемый «новый порядок» превратил постройки хлебозавода в тюрьму и камеру пыток. Каждую ночь гремели выстрелы. Гитлеровские прислужники, предатели народа и фашистская пропаганда распространяли слухи о разгроме Советской Армии под Москвой. От них холодело в сердце, ложились тяжкой ношей смятение и боль. Молча сновали по улицам города прохожие. Если раньше они нигде не останавливались, то в один из зимних дней они надолго задержались возле зловещего немецкого лозунга, который призывал ехать в «счастливую, культурную» Германию. Объектом их внимания был листок, вырванный из школьной тетради. На нём – чётко написанные слова: «Смерть немецко-фашистским захватчикам! Не верьте фашистам. Москва была и будет нашей навеки», а ниже – последнее сообщение Совинформбюро.

Так начала действовать комсомольская подпольная группа, которую возглавил Никита Головко (как вы помните, Никита Головко был лишь одним из участником молодёжного подполья, но не его главой – п.а.). Её активным бойцом была и Е. В. Бутенко» [14].

А. Б. Джусов, «В плен не сдался», «Новомосковская правда».

«Цокур Алексей Макарович родился 26 февраля 1907 года, по свидетельствам сестры Марии, в семье селянина (согласно исследованию бывшего директора Новомосковского историко-краеведческого музея В. К. Киселёва – в семье священника) в с. Голубовка. Образование получил начальное – 4 класса. Сызмальства работал в сельском хозяйстве. Настойчивое самообразование позволило ему в 1938 году поступить на учёбу в Днепропетровский медицинский институт. Только лишь началась Великая Отечественная война, Алексея призвали на военную службу. Он сразу же попадает на передовую. На окраине Днепропетровска, после очередного поражения защитников города, Алексей попал в плен. Но вскоре ему посчастливилось бежать. В декабре 1941 г. добрался до Новомосковска, устроился на работу в тубдиспансере фельдшером. Некоторое время Алексей присматривался к обстановке в оккупированном городе, налаживал знакомства. Этому хорошо поспособствовало и то, что его жена Екатерина Васильевна Бутенко, врач по заболеваниям туберкулёзом, принимала больных не только в тубдиспансере, где работала, но и на дому. С февраля 1942 года начинается практическая работа подпольной группы, которую создал Цокур. Алексей время от времени собирает у себя дома (улица Рабочая, 16. Тут и далее нумерация домов с сегодняшней не совпадает) актив организации. Устанавливает тесную связь с 60-летним дедом Перновым, который работал на салотопне и по его поручениям перепрятывал там оружие, собранное подпольщиками. К работе в организации был привлечён также И. Н. Бутенко – бывший бухгалтер райпотребсоюза. Он принимал участие в распространении листовок, был связистом Цокура с другими членами организации. По заданию Цокура работники мельницы И. С. Гуртовый и Ф. Щербина (матрос, бежал из плена) всячески портили оборудование, срывали поставки муки врагу. К. М. Кравченко работал электриком в артели им. Куйбышева, неоднократно устраивал неполадки в электросети, препятствовал работе предприятия на врага. Следует назвать и Т. И. Чуприну – бывшего работника райпотребсоюза, И. С. Мазницу, сестру Алексея Марию – активных членов подполья. У члена КП(б)У Александра Кондратьевича Бута партийными органами ещё до оккупации Новомосковска были оставлены тысячи листовок для их последующего распространения в тылу врага. Эти листовки не пропали в чулане. На поточные события подпольщики писали целевые листовки и также распространяли их по городу. Так, уже в первой листовке оповестили население о разгроме немецко-фашистских войск под Москвой в начале декабря 1941 и в январе-феврале 1942 года. В других призывали молодёжь не ехать в Германию, сообщалось о событиях на фронтах по сведениям Совинформбюро. Радиоприёмник некоторое время находился в доме Н. Головко, затем – в подвале дома Чалого на улице Советской напротив городской комендатуры. Были листовки-обращения к населению как можно меньше сдавать гитлеровцам съедобных продуктов, не менять советские паспорта на немецкие. Высказывалась уверенность в победе Красной Армии. Действия патриотов поддерживали оптимистический настрой населения» [15].

Возвращаемся к статье юнкора «Новомосковской правды» Людмилы Шалыкиной «О чём рассказала берёза» о Марии Васильевне Кобзарь.

«Её зачислили разведчицей. Работы было много. Основной обязанностью Марии была постоянная связь с партизанским штабом. От него она получала задания для группы, передавала отчёты о проделанной работе. Нелегко было выполнять это задание. Тёмными ночами девушка пробиралась в штаб. Каждый шаг, неосторожно сделанный, – смерть.

Так миновал день за днём. Внешне они были похожими: расстрелы, приказы, стоны, слёзы. Но для Марии каждый такой день был особенным и по-своему незабываемым. Всё чаще по городу распространялись слухи о том, что появились листовки с обращением к жителям города, в которых призывали не покоряться врагу и верить в победу. Листовки – это работа Марии. Она за одну ночь расклеивала с товарищами их бесчисленное количество. Однажды такую листовку нашли даже в кармане старосты, предателя украинского народа, которого так ненавидели жители города» [16].

Из письменных воспоминаний Кобзарь Марии Васильевны (15.04.1985):

«Я знала Александра Кондратьевича Бут ещё до войны, он работал бухгалтером в Госбанке. А когда город был оккупирован немецко-фашистскими войсками, я часто бывала на квартире Царенко Павла Павловича и туда к нему приходил Бут А. К. Бут Саша и Павел Царенко часто уходили на задание. У них была связь с Цокуром А. И Тонконог Л. С., но что они делали, мы не знали. А потом однажды Саша Бут провожал меня домой. Он тогда сказал мне, что он вместе с Павликом совершил диверсию в 1942 году в январе месяце. Тогда много автомашин с военным грузом двигались на восток. Они остановились на передышку, а Саша и Павлик спустили с баков бензин и сняли много запчастей. Кроме этой диверсии Саша Бут ещё уничтожал телеграфные провода и телефонные связи. Квартира Царенко П. П. была тогда на ул. Рабочей, дом №2» [17].

Из письменных воспоминаний матери Лисовиковой (в девичестве – Сухой) Дарьи Порфирьевны о подпольной работе своего сына Владимира Лисовикова:

«Мой сын, Лисовиков Владимир Зиновьевич, родился в г. Новомосковске, в Решкутянской школе, где я работала учительницей, 25 декабря 1925 года.

В те далёкие двадцатые годы мы были первыми красными учителями, после окончания Новомосковского педагогического техникума я работала в нём с 1925 по 1930 годы, была депутатом сельсовета, организатором женского совета, бесплатно вела ликбез.

Володя ещё в 6 лет хорошо читал, считал. Четвёртый класс он закончил на отлично. Учителя, преподающие в старших классах, гордились им, потому что в школе по математике не было ему равных.

Когда в 1941 году началась война, Володе было только пятнадцать лет. У Володи было очень много друзей, с которыми он вместе вступил в подпольную комсомольскую организацию.

Это Гриша Батурин, Зина и Коля Белые, Иван Кутовой, Коля Колесник и другие. Организатором этой подпольной организации был Никита Головко.

Мне, хоть и матери, не всё дано было знать, но я кое-что узнала об их деятельности. Володя с друзьями писал от руки листовки, узнавал места расположения фашистских объектов. И все эти данные они передавали партизанам.

Коммунистов, не успевших выехать из оккупированного Новомосковска, Володя с друзьями через плавни переправлял в лес – главу Сельского Совета тов. Цитлёнка, заведующего ГОРОНО, Воронько и других. Уже позже, я случайно встретила партизанку из села Вольное, знающую Володю как связиста, потому как Володя часто передавал партизанам, которые были в лесу, ценные сообщения о городе.

Очень тяжкие это были годы, особенно для молодёжи. Медленно тянулись дни страшной оккупации, дни, наполненные постоянной тревогой за уже семнадцатилетнего сына, у которого уже были свои секреты, свои тайны.

Часто Володя куда-то пропадал из дома, а затем что-то приносил с собой, скрывая это от меня.

Радостью и тревогой за сына-борца наполнялось моё материнское сердце.

Вспоминается один такой случай. Однажды фашисты вдруг застали юношей возле своих машин. Ребята решили помочь нашим партизанам и начали выводить из строя немецкий транспорт.

К счастью всё обошлось хорошо, мальчики успели убежать. Подозрение упало на сына, потому что он там работал. Чтобы он не попал к немцам, его надо было прятать. Пришлось одеть Володю в женскую одежду и вести по городу к друзьям. В это время по дороге навстречу шли двое гитлеровцев. Они стали приставать к «девочке».

В первое мгновение я от страха не могла вымолвить ни единого слова, а потом я толкнула сына, чтобы шёл, а сама сказала немцам, что мы идём от доктора, ей (ему) зуб вырвали, поэтому она (он) и молчит. Немецкий язык я знала хорошо, учила в техникуме. Немцы куда-то торопились, потому как быстро от нас отстали и пошли дальше» [18].

Из письменных воспоминаний Фартуховой Александры Карповны:

«В годы жестокой войны с фашистскими захватчиками была на временно оккупированной территории г. Новомосковска. То, что было пережито, трудно описать. Ведь это голод, холод, страх и страх. Перед началом учебного 1941-42 гг. вызвали в гороно, предложили собирать учеников и работать. Недолго пришлось работать. Директор школы Чалый заскочил в школу и сказал: «Спасайтесь все, кто как может – немцы в городе».

Когда я добралась до своей квартиры, вещи были разграблены (замок отбит). Злоба и ненависть загорелись во мне. С самого начала войны, с 1941 г. была членом патриотической группы, которая была организована на временно оккупированной территории г. Новомосковска. В моей квартире встречались члены подпольной группы: Спиктаренко Ефрем Никитич, Бутенко Иван Никифорович, Мизиренко Зинаида Ивановна и ещё один человек, ни имени, ни фамилии которого я не знаю. Скрывала их и помогала им. От них мы узнавали, что происходит на фронте. Читали газеты, листовки с информбюро. Ночью переписывали и распространяли среди населения. Спиктаренко Е. Н. часто отлучался, беря с собой листовки и газеты. Мне не было известно, откуда он брал газеты и листовки и куда уходил. Однажды он вернулся ночью и объяснил – был в с. Николаевка у надёжного человека. Спиктаренко был немногословен, мало рассказывал о себе, о подпольной работе.

Однажды пришёл и говорит: «Взял в лесу огород. Пойдёмте, посмотрите». Пришли. Он, удаляясь, попросил подождать. Слышу свист. Через минут 15-20 пришёл и говорит: «Когда я уйду совсем, вы будете приходить сюда, приносить мне новости».

– Какие? – спросила.

Он промолчал. Я всё поняла, согласилась. В это время я и Мизиренко З. И. временно работали в карточном отделе, выписывали и выдавали работающему населению города карточки на хлеб, а потом и на небольшое количество продуктов. Тем, кто карточек не получал, особенно семьям фронтовиков, карточки относили домой. Я вручала карточки Косоруковой с 2 детьми и престарелой матерью, жене Шевченко с 4 детьми и многим другим. Мизиренко З. И. тоже вручала карточки на хлеб. Так мы старались кормить хлебом жителей города.

К этому времени в городе уже появлялось много фронтовиков, попавших в плен к фашистам и сумевших вырваться из плена. Им необходимы были документы.

Я знала, что Мизиренко З. И. была связана с «Биржей труда» через Лизу Юрченко и возможность достать эти документы была использована. Лиза Юрченко приносила эти документы (паспорта немецкие), а Мизиренко З. И. Их вручала военнопленным (кому вручала, она скажет)» [19].

Из письменных воспоминаний Софьи Николаевны Донец (Шакало):

«Во время оккупации я никуда не выезжала и нигде не работала. Тогда угоняли на работы в Германию, мы прятались, спасались как только могли. Забирали меня в Германию и возле городской управы я познакомилась с Григорием Шакало, и решили мы с ним пожениться, чтоб не попасть в Германию. Они женатых как будто не брали. У меня ещё сестра Галя и брат Дмитрий и у нас двери не закрывались, каждый день нас гоняли. Муж мой тоже был на войне. Был ранен в Подгородном, попал домой, пошёл на жестекатальный завод работать, а там были наши пленные. Они воровали бензин, а я меняла его на макуху и сухари и передавала пленным.

Тогда муж через канализацию выпустил четверых человек пленных. Его очень побили, но он не признался. А те ребята обещали сообщить о своей судьбе, да так мы ничего от них и не получили. Судьба их осталась неизвестна.

Отец мой, Николай Пантелеймонович Донец, до начала войны работал в колхозе имени Сталина. Когда началась война, он был зачислен в списках подпольно-политических организаций. Однако он был мобилизован на войну. Когда их разбили, он вернулся домой и пошёл в колхоз, где выполнял своё поручение. Но его выдал Бобров Григорий. Нашли список и забрали его 20 января 1942 года. Папу моего, Шевченко, двух братьев Яшных, Терещенко посадили в мельнице на пятом этаже. Я все 3 дня ходила к тюрьме, передавала записки и сведения. Надо было принести документы немцам – то есть, характеристики. Я сходилась с Кутовым И. и Бутом А. Я встретила в это время Шуру Бута и спросила, как их величать этих фашистов – господа или паны? Он мне подсказал. Я написала и вечером собрала подписи, так как днём дома люди не жили, все уходили из дому. Пошла к старосте, он всё порвал. Второй раз сделала всё так же, время не ждёт, хотела помочь, но всё напрасно. Понесла я документы в гестапо, захожу в помещение, смотрю, стоит возле окна силуэт, я с улицы не увидела, так как морозы были, окна все заледеневшие. Он меня окликнул, «Соня». Я бросилась к нему, это был милиционер, Ильинский Василий, знакомый по Госбанку. Прошёл буквально миг, минута, но я успела обо всём с ним переговорить, его охраняли три собаки. Спрашиваю, чего вы тут, а он говорит, на допрос привели, а ты Соня чего, я документы принесла, моего папу забрало гестапо. Тут собаки залаяли на меня и немец вышел с другой комнаты, я ему сразу документы даю, он не понял, что я с Василием разговаривала, а папу в это время допрашивали. Он, вероятно, услышал меня, так как попросился выйти на улицу, в туалет. Его повели аж в самый конец двора, я его и увидела и стала звать. Звала, звала, а он не оглянулся. А меня с забора, на который я вылезла, когда папу звала, чужие люди сняли и в сторону отвели. И тут меня обошла судьба. Это было 23 января 1942 года.

А 24 января 1942 года пошла в гестапо сестра Галя. Отец мне написал записку, в которой он просил меня передать ему сумочку, простой карандаш и табак. Но мама ко всему этому ещё передала моему папе жареную рыбу и драный корж. Всё замотала, чтоб тёпленькое было и Галя всё это понесла. Когда она подошла к тюрьме, нашу передачу забрали полицаи, а саму Галю отвели в помещение и поставили лицом в тёмный угол, а папу и ещё много других вывели на улицу и повели в Педагогический институт, где в 10 часов их расстреляли. Тогда сестру Галю выпустили и дали ей записку, что пленные получили передачу. В записке стояли соответствующие четыре подписи. За эти годы где-то эта записочка потерялась» [20].

Работу Татьяны Григорьевны Соколовой в городской управе подробно описывает историк В. Билоус на страницах «Новомосковской правды».

«Вскоре в управе появились списки полицаев, списки награждённых за активную борьбу с партизанами, разные директивы и распоряжения, доносы провокаторов. С каждой этой бумаги была снята копия, которыми затем пользовались партизаны.

Однажды в управу зашёл один незнакомец и поинтересовался, как можно получить документы. Секретарь сказала, что нужно найти двух свидетелей, которые бы подтвердили, что вы не коммунист. Вскоре незнакомец вновь зашёл в управу с подтверждением свидетелей. Соколова узнала, что это Иван Самсонович Тяглый. Его она знала как партизанского руководителя. Документы были выданы. Через некоторое время Тяглый пришёл на квартиру к Соколовой и предложил помочь документами ихней организации, которая только что образовалась. Предложение было принято без промедления, потому как секретарша была уже готова к этому.

В городе начались облавы, аресты коммунистов. Татьяна Григорьевна первая сообщила об этом Тяглому. Как-то Соколову встретила на улице Юзефа Иосифовна Клейн и предупредила, что с ней хочет поговорить один мужчина. Пока не получила согласия Тяглого, секретарша отказывалась.

Холодным зимним вечером зашла она на квартиру к Клейн и там впервые увидела Григория Филипповича Павлова. Разговор шёл обо всём. На прощание начальник партизанского штаба предложил Соколовой держать связь с коммунистической подпольной организацией (имеется в виду новомосковский подпольный горком КП(б)У – п.а.). После этого вечера такие встречи происходили часто. На них присутствовали тт. Павлов, Соколова, Тяглый, Клейн. Чувствовалось, что Павлов частый гость на этой квартире, потому как вёл себя свободно, смело, как дома» [21].

Диверсия на жестекатальном заводе

О диверсии на жестекатальном заводе, на месте которого в годы Второй Мировой войны была устроена немецкая автомастерская, известно совсем немного. Тем не менее я решил написать об этом событии в отдельной главе, потому как эта диверсия занимает весомое место в деятельности молодёжной подпольной организации города Новомосковска. Операция прошла удачно, о чём свидетельствуют воспоминания участников этой диверсии, а также газетные статьи, написанные впоследствии.

Из письменных воспоминаний Владимира Ионовича Литвишкова:

«…Кроме того, была осуществлена большая диверсия на бывшем Новомосковском жестекатальном заводе, где немцы организовали ремонт боевой техники. Через плавни и Животиловку по ночам доставлялась взрывчатка, («макаронный порох»). В доставке и подготовительных работах участвовало и наше звено: Николай Белый, Володя Лисовиков и я.

В результате этой операции были подожжены авторемонтный цех и уничтожено несколько автомастерских и боевых машин (порядка 40 шт.)» [1].

В диверсии на жестекатальном заводе принимали участие не только члены молодёжного подполья. Значимую роль в ней сыграли также работники этого предприятия. Об их подвигах в своё время тоже было написано в газетах.

В. Киселёв, директор городского музея, 23 февраля 1987 года:

«…До сих пор остаются невыясненными имена патриотов-подпольщиков, совершивших самую крупную диверсию в Новомосковске на бывшем жестекатальном заводе – уничтожение немецкого полевого авторемонтного завода, располагавшегося в корпусе механического цеха. В результате проведённой диверсии были сожжены сорок четыре авторемонтные машины со станками и оборудованием. Враг понёс ощутимую потерю.

Не вызывает сомнения, что этот манёвр был подготовлен и осуществлён под руководством и с участием членов партийно-комсомольского подполья. Но кто является непосредственным исполнителем задуманного плана в канун очередной годовщины Октябрьской революции, мы не знаем. К этому следует добавить, что до сих пор не раскрыты и другие действия заводских групп патриотов, как то: сбор и отправка в лес к партизанам оружия, боеприпасов, продовольствия, а также саботаж попытки пуска фашистами листопрокатного цеха.

Наши следопытские нити ведут к одной из таких групп, а именно – к подразделению пожарной охраны. В предвоенные годы работал там заместителем начальника Дмитрий Иванович Бураков. Война застала его начальником городской пожарной охраны. По свидетельству очевидцев, вечером, после поджога механического цеха, Бураков вместе с неизвестным человеком, бывшим военнопленным, находился в семье заводского пожарного Якова Кроливца. Они наблюдали огненное зарево. Здесь Дмитрий Иванович переоделся и ушёл через плавни в направлении Новосёловки.

По доносу провокатора супруги Кроливцы были схвачены гестаповцами. Началось преследование Буракова. Допрос и пытки Кроливцов были жестокими, об этом известно из дошедшего до нас рассказа очевидца. Они были затравлены овчарками, но никого не выдали. Был также начат расстрел заложников, но после поимки раненого Буракова фашисты его прекратили.

Как ни близка истина, но выяснить до конца её пока не удалось и, к сожалению, мы не можем сегодня сказать твёрдо, кто был причастен к героическому подвигу, как проводилась диверсия. Хотелось бы с помощью знающих что-то: бывших заводчан-ветеранов получить ответ на волнующий вопрос: кто они, патриоты-герои? Ибо уничтоженные врагом физически, с крайней жестокостью, смелые и сильные сыны своего Отечества и народа продолжают жить в сердцах поколений как немеркнущие образцы несгибаемого мужества и нравственной высоты» [2].

Впоследствии историк и ветеран Великой Отечественной войны В. К. Киселёв нашёл несколько сведений о героях-заводчанах, решивших не стоять в стороне, а использовать все доступные способы борьбы в тылу, на месте работы, чтобы внести свой вклад в победу над угрозой всему устоявшемуся миропорядку – в победу над нацизмом.

В. К. Киселёв, ветеран Великой Отечественной войны, «По приказу сердца»:

«Алексей Петрович Петухов, старший инженер-электрик листопрокатного цеха. Не был призван по мобилизации (старший политрук) и не эвакуировался по болезни. Будучи немцами доставленным на завод для наладки работы электроподстанции, сделал всё для её окончательного вывода из строя. После этого патриот скрылся и направился к линии фронта. Гестаповским ищейкам удалось его схватить. Как комиссара, его сразу не убили. Подвергли изуверским пыткам. Ничего не добившись, отправили в концлагерь.

В подготовке и совершении диверсии в листопрокатном цехе вместе с А. П. Петуховым участвовал партизан-разведчик, работник листопрокатного цеха Максим (Пётр – п.а.) Михайлович Шевченко, погибший в 1942 году в бою при выходе партизан из Самарского леса, окружённого вражескими войсками.

Дмитрий Иванович Бураков, заместитель начальника пожарной охраны завода, организатор диверсии в механическом цехе завода, где фашисты устроили ремонт боевой техники. В результате диверсии были уничтожены и приведены в негодность путём поджога 42 авторемонтные мастерские. Гестаповцам удалось настигнуть скрывшегося Д. И. Буракова в селе Новосёловка, в перестрелке он был ранен и схвачен. После жестоких пыток, никого не выдав, был расстрелян в саду пединститута.

В совершении этой крупной диверсии в ноябре 1941 года, участвовал ещё один работник завода – начальник транспортного цеха Владимир Иванович Хмель, 1914 года рождения.

Григорий Фёдорович Чалый, работник завода, проживал по улице Советской, напротив бывшей мельницы Уманского, где фашисты устроили тюрьму. В подвале дома Чалого был установлен радиоприёмник, слушались сводки Совинформбюро о событиях на фронтах, писались и распространялись листовки.

Впоследствии, когда листовки начали изготавливаться на стеклографе в доме подпольщика Алексея Цокура по улице Рабочей, 10, Г. Ф. Чалый обеспечивал краской печатание листовок.

Пётр Иванов из железнодорожного цеха участвовал в освобождении военнопленных, работавших на заводе. В подвале его дома по улице Фрунзе, освобождённые военнопленные ожидали получения от подпольщиков города немецкие паспорта, а затем направлялись к линии фронта или в партизанский отряд Медведева.

Жена, Домна, выполняла роль связной с подпольщиками города, занималась доставкой паспортов. Арестовывалась, но за бездоказательностью была освобождена» [3].

Из письменных воспоминаний Александры Константиновны Головко:

«Помню, что-то ребята записывают, спорят, советуются. Хмель пришёл (я с ним на заводе работала) в подвал. Увидела бидончики с горючим, мазутом, накрытые досками. Готовятся к операции. Митя сказал: «Мама, дай ключ от подвала». Вечером пришли Зина, Женя и другие товарищи. Они облили мазутом и спалили ремонтный цех на жестекатальном заводе, уничтожив 44 автомашины и оборудование. В Орловщине, в доме отдыха перебили охрану и спалили 8 машин. Это было поручено подпольным комитетом комсомола Павлу Бондаренко, у него была группа из 5 или 6 человек. Он сам жил в Орловщине. Никита и другие товарищи связали охрану (она была из пленных) и выпустили группу пленных на жестекатальном заводе» [4].

Над подпольной организацией нависает угроза

После успешно проведённой диверсии на жестекатальном заводе над антифашистской подпольной организацией нависает угроза. Не из-за диверсии на предприятии, а из-за поражения нацистов под Москвой. После этого события оккупационная власть предприняла следующий шаг – угонять трудоспособную молодёжь, проживающую на оккупированных территориях, на принудительные работы в Германию.

Из письменных воспоминаний Владимира Ионовича Литвишкова:

«К весне 1942 г. была установлена связь с подпольными организациями Синельниково, Павлограда и Днепропетровска.

Кроме того, мы собирали оружие, которое было оставлено войсковыми частями, которые переправляли при содействии Павла Бондаренко, возглавлявшего в с. Орловщина подпольную группу, в Орловщанский лес.

С Бондаренко мы встречались несколько раз на квартире у Мирошника.

Вскоре над нашей организацией нависла угроза. Фашисты начали массовый угон молодёжи на каторжные работы в Германию.

Благодаря содействию, оказанному медицинскими работниками, подполье удалось спасти. Для анализа крови подставлялись лица, болеющие малярией. В качестве таких лиц выступали: Никита Головко, я, наши мамы и др. Это давало возможность обеспечить подпольщиков таким диагнозом. Фашисты очень боялись завоза малярии в Германию и поэтому прошедших такой медицинский анализ удалось спасти от угона в рабство. Так были спасены несколько членов подпольной комсомольской организации.

В этот период все силы нашей организации были брошены для проведения разъяснительной работы среди молодёжи, которую под угрозой расстрела сгоняли и свозили из сёл прислужники – полицаи с жёлто-голубыми повязками на рукаве к зданию, так называемой, «биржи труда». Последняя размещалась возле парка (сейчас парк им. Сучкова) в бывшем здании детского садика. Специально подготовленные листовки с призывом не ехать в Германию распространялись среди молодёжи. Кроме того, для срыва назначенного выезда по сёлам расклеивались объявления, якобы за подписью ОРСТ коменданта (местной комендатуры) с другой датой выезда. Эшелоны уходили полупустыми. Гитлеровцы нервничали, зверели и устраивали облавы по городу, на базарах. Наша агитация делала своё дело. Молодёжь уклонялась от мобилизации, уходила в леса, скрывалась в других сёлах, бежала с эшелонов. В конце 1942 г. в период битвы под Сталинградом, наша подпольная организация сообщала населению города при помощи листовок и устной информации через доверенных лиц о событиях на фронте. В честь победы на Волге была выпущена листовка, в которой карикатурно был нарисован с шишками на лице гитлеровский вояка с разорванным пополам баяном в руках и под ним гласила подпись «От Дона до дому»» [1].

Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь (15.04.1985):

«Я знала Ивана Васильевича Кутового, так как он жил недалеко от меня, на Вороновке, ещё до войны. А когда началась война и город Новомосковск был оккупирован немецко-фашистскими войсками, Кутовой И. В. работал на бирже труда. Однажды меня арестовала полиция, избила и под конвоем отправила на биржу труда для регистрации на каторжные работы в Германию. Я попала к И. В. Кутовому, он меня хорошо знал, у нас уже были встречи по заданию подпольного комсомольского комитета, Кутовой снабжал меня писчей бумагой для создания листовок. И. В. Кутовой записал меня в карточку и послал к Е. В. Бутенко, которая дала мне справку о том, что я болела туберкулёзом. И. В. Кутовой давал задание писать листовки с призывом не менять советские паспорта на немецкие и распространять эти листовки среди населения» [2].

А. Б. Джусов, «Новомосковская правда», «В плен не сдался».

«Жена Алексея Цокура Екатерина была членом комиссии, которая отбирала работоспособную молодёжь в Германию, и пользовалась этим, выполняя поручение подполья. Тем, кто не желал ехать, она и врач М. Н. Пиганова предоставляла справки о заболеваниях малярией или о перенесённом туберкулёзе. Для подтверждения диагноза пользовались мазками крови, отобранными у хронически больных малярией Т. Г. Соколовой по её согласию» [3].

Рабочий корреспондент газеты «Новомосковская правда» Браславский, статья «Врач Бутенко».

«После поражения под Москвой фашисты начали в городе кампанию насильственного набора рабочей силы для отправления в Германию. Создали специальную медкомиссию при городской управе по выявлению физически здорового, годного для непосильного труда населения. Своих докторов не хватало, поэтому включили в состав медкомиссии также и местных. По заданию подполья работать в ней согласилась и врач Бутенко.

Она быстро вошла в доверие захватчиков. И гитлеровцы не могли и предположить, что эта красивая, хрупкая женщина учила молодёжь, как нужно симулировать болезни, предоставляла справки о болезнях и нетрудоспособности. Приходилось реагировать на все коварные действия врага. На «рост» числа «туберкулёзников» гитлеровцы ответили жестоким способом: решили истреблять их физически. Но это им не удалось. Бывшие «туберкулёзники» уже «болели» малярией» [4].

Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича о Зине Белой:

«В августе 1942 я вернулся домой в г. Новомосковск с Уманских лагерей военнопленных и мне пришлось через её брата Николая повстречаться с Зиной, которая помогла мне достать на моё имя немецкий паспорт (Аусвайс). После нескольких бесед я ещё раз убедился в силе её патриотизма и в её таланте организатора. От Зины это передавалось всем, кто её знал, она поддерживала у всех этот оптимистический дух. Зина в своих листовках обращалась к людям: «Верьте в силу Советской армии, боритесь в тылу врага, не будет пощады коричневой чуме». Зина красиво, очень красиво писала. На квартире Н. Головко слушали последние известия Совинформбюро. Зина говорила, что за одну ночь писала до 20 листовок, а мы в разных местах города расклеивали. Затем радиоприёмник был перенесён на переулок Подпольный. Наверное это был подвал родственников Жени Шуть. Зина возглавляла группу связных, училась в сельхозшколе, которая находилась на ул. Горького. В саду колхоза «Заря» (Решкут) находился склад советского оружия и боеприпасов, которые охранялись полицией. Зина знала, когда дежурят «свои» люди – Яша Тищенко (Советская, 100) и Федя Корягин – они готовили и передавали необходимое оружие и боеприпасы, которое переправлялось партизанам. Местами хранения оружия были – ветлечебница и мыловарка (она же салотопня, где работал дед Пернов – п.а.). Зина имела связь с подпольщиками с. Хащевое, упоминалась фамилия или кличка «Оглы», со станцией Новомосковск через переводчицу девушка по фамилии Сытник проживала по ул. Комсомольская. Сытник сообщала когда и с каким грузом идут ж/д эшелоны, она организовывала инструмент – ломик для выдёргивания костылей, домкрат и др. Николай, Черняк, Батурин, я и Зина за вторым мостиком в районе Шпалзавода, разводили рельсы, после этого закладывали тол. На железнодорожной станции всегда дежурили казаки из РОА» [5].

Бурный февраль 43-го

В конце февраля 1943 года силами 35-й части Красной Армии и участниками подполья была предпринята попытка освободить город. О том как это происходило, рассказывают очевидцы этих событий.

Из письменных воспоминаний Владимира Ионовича Литвишкова:

«В феврале 1943 г. при подходе частей Красной Армии к городу Новомосковску по приказу подпольного комитета вся организация была приведена в боевую готовность. Из тайников, расположенных на кладбище Транзитки (сейчас там построена фабрика), было извлечено оружие.

Член подпольного комитета Е. Мирошник принял на себя командование боевыми группами, расположенными на Вороновке и Транзитке и, по сигналу, полученному от Владимира Доленко, выслал навстречу нашим войскам связных. Последние должны были провести передовые отряды более безопасными дорогами. Обстановка в городе была тяжёлой.

Фашисты арестовывали мужское население и вывозили за Днепр. Приходилось скрываться и действовать очень осторожно. Честь встретить Красную Армию от нашей группы выпала Николаю Колеснику. Задание было выполнено. Передовые части наших войск на рассвете февральского зимнего утра овладели шпалопропиточным заводом и железнодорожной станцией Новомосковска. Один из отрядов в количестве 15 человек, вооружённых автоматами, лёгким пулемётом и противотанковым ружьём Николай привёл к нам на Транзитку. Отсюда через кладбище мы вместе с отрядом двинулись к центру города. Нам необходимо было пересечь шоссейную дорогу, связывающую Новомосковск с Днепропетровском и выйти на Кущёвку (жилой массив, прилегающий к центру города). На дворе стало светлее. В это время подошли немецкие танки и начали вести обстрел домов нашего посёлка, считая, что в них засели партизаны.

К вечеру подошли в большом количестве немецкие войска. Бой длился до ночи. Мы помогали отряду как могли. Малочисленный отряд наших войск мужественно оборонял вокзал и шпалопропиточный завод, но вынужден был прорвать окружение и отступить. Мы очень переживали горечь неудачи. Но мы продолжали борьбу (Лисовиков, Белый, Доленко, Колесник, его молодые ребята, и я). помогали переправлять красноармейцев через р. Самару на Вороновке в Орловщанский лес. Беспокоясь о дальнейшей судьбе подполья, мы передали Мирошнику, что прекращаем встречи и никуда не показываемся. Дома мне пришлось отсиживаться вместе с отцом в яме, которую выкопали на огороде раньше.

Мучительно тянулись дни. Наконец появилась Зина Белая и сообщила, что Никита Головко возвратился из-за Днепра, куда он был вывезен, как и многие заложники (он был инвалид детства). Она сообщила, что обстановка уточняется и что из наших пока никто не арестован, только кое-кто ушёл с отрядами Красной Армии.

К концу марта 1943 г. мы начали пропаганду среди населения города, 1943 г. был не 1941 годом и работать стало легче. Отзвуки Сталинградской победы и февральские события в нашем городе вселили веру в победу нашей Красной Армии среди большой части населения города Новомосковска» [1].

О февральских событиях сорок третьего года в городе Новомосковске вспоминает также Колесник Николай Тарасович. Прежде чем он оказался в городе, ему довелось пройти, буквально, через все круги ада. Война закинула совсем ещё юного Николая в самое пекло. Он успел побывать в Сталинградской битве и в лагере под Уманью. Вот его история, записанная внуком Николая Тарасовича Максимом Столяровым, обработанная Валерием Потаповым и опубликованная на сайте http://army.lv/ru.

«Я родился 19 декабря 1922 года на Украине в селе Степановка Магдалиновского района Днепропетровской области в обычной крестьянской семье. Сызмальства работал на различных сельхозработах. Помню, оставляли меня на неделю одного стеречь баштаны. Оттуда даже собака сбежала, а я смог. Из одежды на мне была только крашеная бузиной рубаха и больше ничего: первые штаны мне сшили только тогда, когда я пошёл в школу. Питался я там арбузами и прочим подножным кормом, что впоследствии очень помогло мне выжить. [Его брат – Владимир Гаврилович Колесник, танкист, попал на войну против Японии в 1945 году, ранен снайпером за несколько часов до первого боя в котором сгорели его танк и экипаж – рассказывает, что Николай Тарасович знал все съедобные корешки и травы, мог босиком ходить по болотному очерету и находить в болоте какие-то луковички, ловил крыс, рыбу какими-то немыслимыми подручными средствами – Максим С.]

Мне удалось закончить десятилетку, десятый класс закончил в 1941 году. В августе наш Новомосковский военкомат организовал эвакуацию не призванной молодёжи, чтобы та не попала в руки немцев. Отправили нас эшелоном на восток, но под Синельниковым эшелон разбомбили. Оставшихся в живых и не сбежавших, переформировали в Запорожье: всех десятиклассников, в том числе и меня, отправили под Бердянск во 2-е Ростовское Артиллерийское училище. Но спустя несколько недель линия фронта подошла к нашему училищу. Нас построили, раздали кое-какое оружие. В станице Синявка мы приняли свой первый бой. Группа немецких танков довольно легко смяла нашу оборону и пошла дальше на Ростовское направление. Нас, оставшихся в живых после этого боя, вновь переформировали и отправили в 1-е Ростовское училище, куда мы попали прямо к началу боёв за Ростов. Нас опять бросили в бой. Немцы теснили нас, мы с боями отходили дальше на восток. Потом нас сняли с фронта и отправили в тыл и в ноябре 1941 года мы оказались в Сталинграде в артучилище. В начале 1942 года наше обучение закончилось, мы получили звания. Я был направлен командиром огневого взвода 21-й мотострелковой бригады 14-го танкового корпуса 57-й армии.

Бригада наша стояла в Майкопе. Как теперь говорят, она была укомплектована всем «с нуля». Потом, с апреля и до июня месяца мы отступали на Воронеж, здесь мы остановились и образовали Сталинградский фронт. Командовал фронтом маршал Тимошенко. Мы довольно долго держали оборону, а потом немцы опять сильно ударили и отбросили нас до Старобельска. Мы отступали в страшной неразберихе под постоянным артобстрелом и под ударами с воздуха. От взвода у меня осталось только одно орудие [судя по всему, 45-мм противотанковая пушка – Максим С.] и расчёт из четырёх человек. По связи нам приказали занять оборону у дороги и прикрывать отход наших войск. Встали. Окопались. Немцев не было весь вечер. Ночь и почти весь следующий день.

К концу следующего дня показалась немецкая колонна. Мы открыли огонь из пушки и подбили два бронетранспортёра. В ответ немцы открыли сильный пулемётный огонь и под его прикрытием заползли в лес. Тогда мы перекатили своё орудие на новую позицию. К этому моменту у нас оставалось несколько осколочных и всего два бронебойных снаряда. Мы прекратили огонь. Через некоторое время немцы пошли в атаку. Мы несколько раз выстрелили по пехоте осколочными снарядами, немцы вновь залегли. Вскоре они подтянули миномёты и накрыли нашу позицию. Перемешали всё в кашу, разбили наше орудие…

Как ни странно, но немцы не стали добивать тех из нас, кто был ранен, подняли, дали в живот прикладом винтовки, запихнули в грузовик и отвезли в Старобельск, где был временный лагерь для военнопленных. Представьте себе: начало июля, голая степь, жара. Воду и еду нам практически не давали. Людей в лагере – тьма, всё битком набито…

Несколько человек из нас решилось на побег, пока оставались хоть какие-то силы. Мы решили рассредоточиться по периметру лагеря и одновременно рвать в разных направлениях. Побежали. Немцы беспорядочно лупили из винтовок в разные стороны, но всё же почти всех перестреляли. Я и ещё один боец добежали до какой-то лужи, напились и затаились в кукурузном поле. Сидели там два дня. Слышали, как ходили полицаи и тихо перемещались туда, где они только что прошли. Но, в конце концов, нас поймали: собаки нас почуяли. Полицаи нас схватили и били ещё сильнее, чем немцы. Потом отволокли нас в тот же лагерь, откуда мы бежали. Спустя некоторое время нас перевезли из этого лагеря в Умань на работы в карьер. Там уже были бараки. Кормили нас кашей из горелой пшеницы. Гоняли на работу в карьер.

Однажды налетела наша авиация и нещадно бомбила немцев. В общей суматохе мне удалось бежать. Великими предосторожностями я поездом добрался до Днепропетровска. Оттуда пешком дошёлдо Новомосковска. Город был весь сожжён, но моя мать была жива. Она спрятала меня на чердаке сарая, потому что немцы расстреливали всех вновь прибывших. Через две недели на меня вышли местные партизаны-подпольщики Мирошник и Зина Белая. Они сделали для меня «аусвайс». Но, видимо, неудачно: поймали меня немцы с этим «аусвайсом», заперли на два дня в бараке, где сидели такие же «невыясненные» личности. Мне повезло и через два дня меня отпустили.

Я стал членом подпольной организации. В виде прикрытия я работал слесарем по ремонту машин на жестекатальном заводе. Основным же моим занятием был саботаж. Несколько раз мы устраивали побеги пленных красноармейцев из местного накопительного лагеря.

Нашим руководителем был Никита Головко. Вообще, разные были у нас задания. Прятали и распространяли среди проверенных горожан радиоприёмники, помогали продуктами нашим пленным красноармейцам, много чего было. Помню, паролем нам служила красная пуговица за лацканом пиджака.

Так продолжалось до 1943 года. К зиме фронт подошёл к селу Вольное и я получил задание выйти к передовой части Красной Армии и провести её под мостами на завод по производству шпал. Я встретил наших, но оказалось, что это совсем не фронт, а прорвавшиеся остатки одной из частей 35-й армии, всего человек 60. Мы приняли решение атаковать город. Мне, как офицеру-артиллеристу, дали под командование противотанковую пушку. На следующий день мы атаковали, прорвались километра на два-три вглубь, заняли вокзал и окопались на кладбище. Немцы нас вяло контратаковали со стороны города, но успеха не имели.

В 15:00 того же дня к нам в тыл с Марьяновской горы вышли немецкие танки. Мне удалось развернуть и докатить орудие до более-менее подходящей позиции и подбить один танк, но остальные танки буквально сравняли вокзал и шпалзавод с землёй. Уцелевшие красноармейцы попрятались в подвалах завода и немцы ещё сутки лазили по руинам и всех, конечно, перебили. Мне и ещё трём бойцам удалось выбраться из этой каши. Мы кое-как помылись в какой-то затоке. Стали решать, что делать дальше. Не придумали ничего, кроме как пойти домой.

Пришли ко мне домой. Один из бойцов остался со мной дома, а двое других с партизаном Садко пошли в отряд Совы, который стоял в лесу за рекой Самарой. Была зима, река замёрзла, и они пошли прямо по льду. Немцы их заметили и срезали двоих из пулемёта. Потом подошли, накрыли им лица платками и ушли. Ночью на лёд никто из нас не совался, но к утру трупы исчезли. Оставшийся в доме боец подлечился (у него была сильнейшая чесотка) и ушёл на фронт в сторону Павлограда. Больше о нём я никогда не слышал» [2].

А. Б. Джусов, «Новомосковская правда», «В плен не сдался».

«18-22 февраля 1943 г. Алексей вместе с руководителем подпольной группы ОУН И. К. Гаркушевским собрали добровольцев, изъявивших желание помочь красноармейцам, занявшим оборону в монастыре (Самарский Пустынный женский монастырь – п.а.). Таких нашлось более полусотни, в основном из Синельниково и Днепропетровска. Они стойко держали оборону, 40 из них полегли смертью героев вместе с бойцами Красной Армии» [3].

К сожалению, это всё, что известно о геройской обороне монастыря 18-22 февраля 1943 года.

За свою многовековую историю Самарский монастырь неоднократно подвергался нападкам со стороны врагов. Когда-то, чуть более чем двести лет назад относительно событий обороны монастыря красноармейцами и добровольцами, запорожским казакам, укрепившимся в стенах монастыря, приходилось отражать нападение татар.

«В 1736 году на речке Самарчик произошло крупное сражение между татарами и запорожцами. Неожиданно и большим числом татары напали на запорожцев. Последние успели укрыться в монастыре и принять меры к обороне. Татары окружили монастырь, но на приступ идти не спешили. Тревожной была ночь осаждённых. В кронах столетних дубов шумел ветер, а под утро установилась тишина. И в предутреннем сумраке многие из осаждённых увидели, как над монастырём, распростёрши покровительственно руки, появился благообразного вида старец. Ликом он был похож на Святителя Николая. Необыкновенное состояние восторга охватило сердца осаждённых. Неизъяснимое чувство повлекло их в храм и они стали молиться Заступнице своей Божьей Матери. И радость, и отвага пробудились в душах осаждённых запорожцев. Утром татары предприняли попытку овладеть обителью, сломив сопротивление защитников. Но запорожцы смело вышли навстречу врагу. Битва была жестокая, и татары не выдержали удара запорожцев. Они понесли большие потери, был убит и их предводитель – Нуреддин-Султан» [4].

Несколько слов об Иване Константиновиче Гаркушевском.

«…И. К. Гаркушевский родился в 1886 г, – пишет Анатолий Джусов на страницах газеты «Новомосковская правда» (28 января, 2012 год). – Имел военное образование. Во времена Первой Мировой войны пребывал на Юго-Западном фронте. Брал участие в боях, в выдающихся победах Российской армии в ходе Брусиловского прорыва. Войну закончил в звании полковника. Революцию 1917 г. встретил благосклонно, но вскоре в ней разочаровался. С конца 1918 г. пребывал в войсках Деникина. В 1920 г. эмигрировал во Францию. После оккупации последней в 1940 г. немецкими войсками принимал участие во французском движении сопротивления.

После нападения Германии на Советский Союз приезжает во Львов, где берёт участие в политических событиях за создание независимой Украины. Становится действующим членом организации украинских националистов (ОУНб). По заданию последней приезжает в Днепропетровск и пытается создать Краевой провод. Но работа в Днепропетровске продвигалась слишком медленно. Нашпигованные советской пропагандой, негативом к независимости Украины, обескровленные жестокими репрессиями НКВД, даже приверженные патриотической идее горожане сторонились националистов. Как только собеседники осознавали, с кем и за что Гаркушевский призывает бороться, отстранялись от дальнейших встреч. Сознательными соратниками стали лишь несколько человек из интеллигенции.

В ноябре 1941 г. Гаркушевский приезжает в Новомосковск. Устраивается в городскую управу секретарём. Тут дела пошли лучше. Приверженцев националистической идеи оказалось достаточно, чтобы уже через три месяца центр СОУ (Союз освобождения Украины – так в центральных и южных областях назывались центры ОУН) насчитывал более 30 человек.

Гаркушевский, рискуя жизнью, сотрудничал с патриотами группы А. М. Цокура, а через него и с молодёжно-комсомольским подпольем. Предупреждал об известных ему угрожающих намерений городской управы, тайных агентов полиции. Пользуясь полным доверием городского главы Немченка, он в рамках своих служебных возможностей через Т. Г. Соколову и А. М. Цокура предоставлял необходимые справки и удостоверения подпольщикам, что давало им возможность свободно ездить по оккупированной территории, а также тем, кто не желал ехать в Германию. Его патриотические поступки, преданность делу получения Украиной независимости привлекли и сблизили патриотов. Активными членами подпольной организации стал коммунист Алексей Бут (Александр — п.а.), Иван и Серафим Шуть – отец и брат большевички-подпольщицы Евгении Шуть-Недодаевой, В. Виленко, О. Елецкий, И. В. Ткаченко, О. Андрусенко, Валя Шевченко, Л. С. Тонконог.

Члены городского центра СОУ сосредотачивали свою работу не на распространении листовок, что раздражало оккупационную власть и вызывало жестокие карательные акции против мирного населения, а на тихой, кропотливой агитационно-воспитательной работе с людьми, которые привлекались по принципу: «пришёл сам и приведи надёжного товарища». Выбранным рассказывали о целях и методах борьбы, убеждали в целесообразности и необходимости самоотверженного служения Украине. Воспитывали уверенных в своей правоте, отверженных борцов за идею. Собирали и накапливали оружие, патроны. Выявляли и обезвреживали агентов полиции, которые пытались проникнуть в подполье. Готовили подпольщиков к открытому выступлению против врага в подходящее время. Вскоре такое время настало.

Как известно, первая попытка освободить наш город от оккупации произошла в феврале 1943 года. Она была неудачной. 19 февраля советские бойцы заняли окраину Новомосковска, Решкут, северные и центральные кварталы села Кулебовка, закрепились на территории шпалопропиточного завода. Но случилось то, чего высшее командование Юго-Западного фронта не предвидело. Утром 20 февраля немецкие войска группы армий «Юг» перешли в наступление в направлении Харькова. Положение подразделений в Новомосковске сложилось очень тяжёлым. Небольшой группе бойцов удалось отойти к Самарскому монастырю, где с 18 февраля укрывались несколько бойцов. Под вечер 20 февраля советские войска стремительно откатились от Новомосковска на восток и положение окружённых стало безнадёжным.

В этот трудный период на помощь красноармейцам Гаркушевский организовал почти весь центр СОУ, в котором были и жители городов Синельниково и Днепропетровска. Их было свыше 40 человек. Все пришли со своим оружием. Бойцы укрепились в храме Преображения Господнего.

Утром 22 февраля немцы, перед тем, как от осады перейти к наступлению на монастырь, обычно предлагали защитникам прекратить сопротивление и сдаться на милость карателей. Герои отклонили позорное предложение. Они стойко боролись, отбивая атаку за атакой, пока не закончились патроны. Возможности и силы сторон были слишком неравными. Бойцы приняли смерть, но врагу не покорились. Они достигли вершин героизма – ценой собственной жизни получили над врагом моральную победу, которая возвеличила их подвиг на века» [5].

В 1985 году, в память о тех событиях, возле монастыря возвели памятник, на котором выгравировано:

«Здесь 18-22 февраля 1943 года произошёл бой подразделений 35-й гвардейской стрелковой дивизии с крупными силами фашистов. В ходе боя погибли 11 красноармейцев и 40 человек мирных жителей…».

Спустя семьдесят с лишним лет имена этих «мирных жителей» до сих пор неизвестны. Неизвестно даже расположение братской могилы, в которой были похоронены защитники монастыря.

В. Билоус, «Новомосковская правда», «Это начиналось весной».

«С февраля и по июнь 1943 года Полина Ивановна Огурцова была бессменным распространителем листовок. Затем подпольный комитет назначает её связисткой к начальнику штаба Григория Филлиповича Павлова, которому нельзя было больше появляться в городе. В степь, между шпалопропиточным заводом и Марьяновкой, в определённые дни и часы девушка приходила к железной дороге, встречалась с бородачём, приносила самые новые и самые интересные вести.

Исключительное мужество и отвагу проявила Полина Ивановна во время февральских событий 1943 года. Когда наши части подошли к городу с севера, подпольный комитет посылает связистку через линию фронта, дабы сообщить командованию Красной Армии и партизанам, что в городе вражеские силы незначительные. Задание выполнено. С огромными трудностями и исключительной смелостью вернулась назад в город. Идя по улицам города, она увидела, что сюда прибывают крупные силы противника, подтягивается артиллерия, танки, мотопехота. Девушка растерялась: ведь она сказала, что в городе силы незначительные. Что же подумают о ней красноармейцы? Скажут, что предательница! И Полина Ивановна снова отправилась в путь. Она ещё раз переходит линию фронта.

Наши войска отступили. Вместе с ними отступили и подпольщики тт. Тяглый И. С., Ерёменко И. С. и другие. И снова Полина Ивановна Огурцова проявляет свою смелость подпольщицы. Именно она связала подпольщиков в единую группу, в единый комитет.

После февральских событий подпольный комитет провёл своё заседание в самом центре города, на квартире Чалых. И здесь Полина Ивановна много поработала, чтобы не заподозрили гитлеровцы и полицаи. Квартира Чалых находилась на Советской улице (теперь улица Гетманская – п.а.), через дорогу напротив отделения Госбанка. Это было самое людное и самое опасное место. Немцы и полицаи только и шныряли вокруг этого дома…» [6].

Из письменных воспоминаний Александры Карповны Фартуховой:

«Когда в 1943 году в феврале Советские войска подошли к северо-западной части города и дошли до Решкута, они были окружены немцами. Спиктаренко Е. Н. и Бутенко И. Н. ушли и долго их не было. Через несколько дней после жестоких боёв ко мне вернулся Спиктаренко, а через некоторое время и Бутенко И. Н. Спиктаренко был в чужом полушубке. Мне объяснил, что перейти в ряды Советских войск не удалось, а в с. Николаевке его переодел надёжный человек и предложил немедленно уйти.

В это время ко мне пришёл человек и говорит: «Александра Карповна, вам надо проехать дорогой до Марьяновки, осмотреть местность, где проходили наши войска и посмотреть, есть ли там убитые, и где лежат, и по возможности взять у них документы». Мне дали подводу из гужтранспорта (я там работала кассиром). Заперла ребёнка и поехала. Убитые были. Опасаясь возчика, я не могла к ним подойти. К тому же, немцы, как злые псы, добили 6 человек. Нам стало известно, что в город движется карательный отряд. Они ворвались в город, заполнили нашу улицу, дворы и квартиры. Мизиренко З. И. с маленьким ребёнком и старой матерью выбросили на улицу. Я тоже с 5-летним сыном оказалась на улице. Помогая Мизиренко З. И. переносить вещи ко мне в коридор, подхожу к калитке, смотрю, идёт знакомый партизан, ранее он был в моём доме, в фуфайке с ведром на руке, ранен. Подошёл и обращается ко мне: «Александра Карповна, спасайте». Соображать надо было быстро. Отправила его в сарай и велела рубить дрова, а сама ношу в дом, чтобы затопить печку. Мы с Зинаидой Ивановной Мизиренко решили проводить его через дворы (отодвинув доски в заборе) в убежище, где жила тётя Мизиренко, а там река и лес. С фронта он прислал письмо на горисполком с благодарностью» [7].

Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича о Зине Белой:

«22 февраля 1943 Н. Головко и З. Белая поручили мне, Н. Белому и Вовке Лисовикову выйти в район Кирпичного завода постречать наших разведчиков и скрытно провести их на ШПЗ (Шпалопропиточный завод – п.а.), что мы и выполнили. Я и часть солдат с ПТО (2 шт) остались на ШПЗ, а часть ушла с Лисовиковым на кладбище (р-н Швейной фабрики).

23.02.43 г. в 16:00 двигалась колонна самоходок, танки и автомашины с Марьяновки. Головную самоходку из 45-мм орудия мы остановили в р-не В\ч 32180, затем второе орудие подбило танк, а затем они все развернулись и начали стрелять по ШПЗ. Такого шквала огня я никогда не видел даже и в кино. Почти всех там убили и с 3-мя солдатами, с пулемётом на саночках переправились к реке на ул. Кутузова, затем ушли в лес. Зина очень жалела, что она не была там и не ушла с войсками» [8].

А вот какой случай произошёл в доме сестёр Нестеренко, которые проживали в доме недалеко от железнодорожного вокзала.

К. Сахно, учитель СЗШ №16 г. Новомосковска, «Подвиг сестёр Нестеренко».

«Это случилось в феврале 1943 года. Одна из наших военных частей прорвала линию вражеской обороны, глубоко вклинилась в немецкий тыл и подошла к Новомосковску. Около 50 воинов овладели шпалопропиточным заводом.

Оккупанты сконцентрировали большие силы и при поддержке танков пытались выбить наших бойцов из занятых позиций. До последнего патрона оборонялись советские воины и, хотя им предлагали сдаться в плен, они практически все погибли в этом неравном бою.

Весь день жильцы небольшого дома за железнодорожной насыпью слышали выстрелы. Они, как и всё население привокзального района, жили надеждой на освобождение: ведь наши заняли шпалопропиточный завод. Но к вечеру бой затих. С окна было видно, как по железнодорожному полотну шли немцы с автоматами.

– Зайдут к нам или нет? – думали Нестеренки. В доме были только Валентина с малышом и её старшая сестра Александра. Вот снова где-то застрочил пулемёт, раздались одиночные выстрелы из винтовок. Потом всё стихло.

– Пойду воды наберу в колодезе, – решила старшая сестра. Только повернула за сарай – и её оторопь взяла: там лежал советский солдат. Вначале подумала – убитый, но услышала слабый голос:

– Воды. Дайте, пожалуйста, воды.

Стремглав кинулась в дом.

– Валентина, у нас в огороде красноармеец, живой, пить просит.

Та заволновалась. Что делать? Взять его к себе? А вдруг гитлеровцы нагрянут? За сокрытие советских солдат у них кара одна – смерть.

– Молоденький такой, – рассказывала Валентина, – беленький, а худой и грязный – аж смотреть страшно.

Боец был не раненый, но на вид был очень уставшим. Напившись, он ответил: «Двое суток не спал».

Сёстры помогли ему умыться, накормили и хотели положить спать, как вдруг снова прозвучали выстрелы. На железнодорожной колее появились немцы. Вот-вот повернут к дому. Александра Павловна, спрятав винтовку под лавку, приняла решение:

– Ложитесь в кровать, вы – муж моей сестры, а ты, Валя, бери сына и ложись рядом.

Так и сделали. Вошли двое гитлеровцев.

– Мамка, партизан, зольдат есть? – спросили они на ломанном русском языке.

– Найн, найн, – ответила Александра Павловна.

Тогда фашисты, держа автоматы на весу, подошли поближе к постели. Сёстры побледнели: сейчас рассмотрят, что голова у бойца стриженная, откинут одеяло и увидят военную форму.

– Партизан? – закричали фашисты.

– Найн, найн, арбайт, рабочий, муж, кранк, тиф, – говорила Александра.

В это время разошёлся маленький Коля.

– Кинд, гут, кинд, – засмеялись немцы и вышли.

Утром вернулся муж Валентины, Ефим Степанович, со старшим сыном, прятавшиеся у соседей.

Двое суток пробыл советский солдат в семье Нестеренко, а затем, ночью, Ефим Степанович вывел бойца и показал ему дорогу» [9].

Как видите, героями становились не только те, кто был на поле боя.

Из письменных воспоминаний Лисовиковой (Сухой) Дарьи Порфирьевны:

«В 1943 году, в феврале месяце частями Красной Армии была взята Новомосковская железнодорожная станция. В то время Володя был у своего друга, сына железнодорожного врача Павла Елецкого. Володя очень хорошо знал нашу местность и это очень помогло ему в работе разведчиц.

Через некоторое время наши войска оставили город. Сын просил командира, чтобы тот взял его к себе в отряд, но тот посоветовал оставаться в подполье и продолжать борьбу с заклятым врагом» [10].

В. Билоус, «Новомосковская правда».

«В феврале 1943 года части Красной Армии с боями приближались к Новомосковску. Народные мстители решили помочь регулярным войскам в освобождении родного города. На квартиру к Ивану Васильевичу Кутовому на Вороновку прибыл Павлов, Ерёменко и ещё несколько подпольщиков. Тяглый, Клейн и Соколовы остались в городе. В их обязанности входило: когда части Красной Армии завяжут бои на подступах к городу, они должны поднять членов подпольной организации и задать удар врагу в спину.

Немцы на протяжении суток успели подтянуть свежие силы и немало техники. Нужно было сообщить об этом партизанам и регулярный частям Красной Армии. Но как это сделать? Двенадцатилетняя дочь Татьяны Григорьевны – Зина идёт на смелый риск. Одев обноски, она направилась на Вороновку. Возле железнодорожного моста, проходящего через Самару, её встретили немецкие часовые. Девушка слёзно плакала, что у неё больная мать, что ходила в город за лекарствами и не нашла их. Её пропустили. Жизнь Зины держалась на волоске. Она перешла линию фронта и успела сообщить партизанам и бойцам об опасности. Больше суток пробиралась Зина снова в город. А мать, держась за сердце, нетерпеливо ждала её, свою юную героиню» [11].

После февральских событий

П. Ескин, глава совета ветеранов партизан и подпольщиков Присамарья, «Подпольщик Кутовой».

«Летом 1943 г. новомосковцы уже слышали канонаду советских пушек, а оккупанты ощущали приближение своего конца и зверели. Не доверяли и своим, не говоря уже о тех, кто работал у них. Неуважительно относились и к Ивану Кутовому, который ещё в начале 1942 года устроился на Новомосковской бирже труда. Но ему было равнодушно ихнее неуважение. Главное для него – выполнить задание подпольного комитета. По его поручению он вошёл в доверие к немцам. Не раз ему удавалось на бирже труда похищать бланки документов по трудоустройству, осуществлять побеги советских военнопленных, спасать местную молодёжь от вывоза в Германию.

Сюда, на биржу, стекались и отголоски местных событий. Недоумевали немцы, когда вдруг весь город был обклеен листовками с сообщениями Информбюро о наступательных боях советских войск. Ошеломил их взрыв на нефтебазе, которая охранялась днём и ночью, диверсия на железнодорожной колее, что связывает Новомосковск с Красноградом… С Кутовым фашисты нередко делились тайнами, про которые он и сам знал, потому как вместе с Ерёменком, Павловым, Тяглым, Шутем, Цокуром – членами подпольного комитета партии планировал против фашистов боевые операции. Чаще всего собирались «перед самым носом у фрицев» – в доме Чалого – в центре города, почти рядом с комендатурой» [1].

Иван Васильевич Кутовой родился 26 сентября 1915 года. В сентябре 1932 года начал обучение в Днепропетровском Политехникуме Сталинской железной дороги. Окончил курс обучения в мае 1936 года, получив специальность электротехника. Иван Кутовой сдал в Квалификационной Комиссии испытания по телеграфии на «пять» («отлично») и защитил курсовой проект (работу) на тему «А.Т.С на 1000-1500-2000 номеров, получив оценку «пять» («отлично»). После этого Кутовому Ивану была присвоена квалификация техника-электрика профиля «проволочная связь».

Вот такая информация содержится в дипломе, выданном Ивану Кутовому Днепропетровским Политехникумом Сталинской железной дороги 20 ноября 1936 года [2].

Из письменных воспоминаний Лисовиковой (Сухой) Дарьи Порфирьевны:

«Весной того же года сын работал на заводе. Очень тяжело было работать, потому как жили мы впроголодь. Я решила обратиться за помощью к своей сестре, которая тоже была учительницей в Магдалиновском районе. Перед этим я договорилась с сыном, что он выйдет меня встречать в Сужено-Варваровку. Но Володя меня не встретил.

Ночью он тоже не повернулся с работы. Пришёл домой аж на третий день под вечер. Попросил, чтобы я нагрела тёплой воды и оставила его одного. Когда я всё же заглянула в комнату, в которой был Володя, то от страха чуть не обомлела: вся спина у него была исполосована нагайкой, окровавленная. Я не выдержала и крикнула: «Сыночек, за что же это тебя!». Оказалось, что Володя отдал свой завтрак одному пленному и помог ему вывести наверх тачку с землёй. И вот за это его сильно побили. На заводе, где работал Володя, работало много пленных, над которыми издевались фашисты» [3].

Из письменных воспоминаний Александры Константиновны Головко:

«Я забыла, один приёмник остался у нас в квартире, а другой ребята перенесли в подвал Чалого, напротив комендатуры. Митя не досыпал, ходил каждый день туда слушать сводки Совинформбюро, Москву, Левитана. Сколько радости было, когда мы слушали Москву, это придавало нам сил и энергии.

За городом, на салотопке, где варили мыло, у Никиты была встреча с дедом Перновым и Зиной Белой. Никита ушёл на эту встречу вечером, забыв взять с собой пропуск. Встреча закончилась поздно вечером, Никите нужно было идти через Кущёвку домой на Исполкомовскую. По дороге его встретили полицаи, обыскали, нашли у него в кармане семечки и песни, выписанные в тетрадь (Никита всё время что-то напевал).

– Куда ходил? – спросили у него полицаи.

– У друзей был, – ответил Никита. – В домино с ними играл. Так заигрался с ними, что не заметил, как уже наступил комендантский час. Да отпустите, вы же меня знаете.

– Нет, пойдём, – сказали полицаи.

Они заперли Никиту в помещении на втором этаже бывшей пекарни. Никита стал осматривать эту комнату. Окно было закрыто жестью. Никита аккуратно отогнул лист жести и посмотрел, можно ли бежать через окно. Оказалось, можно. Второй этаж – такая высота, что можно спрыгнуть, если того требует экстремальная ситуация. Уже собравшись прыгать, Володя увидел в окне стоящего возле пекарни Садко. Никита давно подозревал, что этот человек может быть предателем. Никита отошёл от окна, и как раз в этот момент, в помещение к нему вошёл полицай и сказал:

– А ну выходи!

Никита вошёл в комнату, где сидели полицаи. В ней он увидел Шендерея, который работал учителем в Митиной школе, Криворучко и бухгалтера Почтовика.

Никита поздоровался с ними со всеми, после чего обратился к полицаям:

– Отпустите меня. Я у друзей был. В домино я с ними играл и в шахматы. Люблю играть в шахматы, понимаете? Так заигрался, что не заметил, как комендантский час уже наступил.

– А мы этого парня очень хорошо знаем, – сказали Почтовик и Криворучко. – В школе он был хорошим учеником, отличником.

– Я бы этого отличника своими руками на его акациях повесил! – вдруг закричал Шендерей. – Знаю его со школы, активиста. Это ж он шляется по ночам, что-то против вас замышляя со своими друзьями.

Митя Головко молчал. Он стоял и смотрел Шендерею прямо в глаза.

Тут на пороге появился Садко и сказал полицаям:

– Простите, господа! Этого человека я хорошо знаю, так что я за него ручаюсь.

Полицаи поверили, отпустили Никиту, а Садко поручили провести Никиту домой.

Вышли. Кругом тёмная ночь. Никита шёл молча. Садко спросил у него:

– Ты знаешь Сташкова Н. И.?

– Да, я знаю Сташкова, – ответил Никита Головко. – Он был моим учителем.

Никита знал Сташкова не только как учителя, но из соображений конспирации больше о нём он ничего не мог рассказать.

– Он работал с твоим отцом в райсовете.

– Я не знал, я был тогда маленьким.

– Он сидит в Днепропетровском гестапо. Его арестовали в Павлограде, затем перевели в Днепропетровск. Я сидел вместе с ним в одной камере.

Никиту потрясла такая новость. В конце концов, они подошли к дому, Никита попрощался с Садко и вошёл в дом.

Он целую ночь не спал. Я сказала, покушай, целый день ведь ничего не ел.

Пришла Зина, Митя сказал:

– Я уверен, Садко предатель. Нужно сообщить об этом Кутовому. Необходимо предупредить его, чтобы он соблюдал осторожность» [4].

Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь:

«Летом 1943 года Зина брала меня с собой в г. Днепропетровск. Ночевали мы на квартире на улице Индустриальной, 28, Амур-Нижнеднепровский. Зина ходила в городскую управу г. Днепропетровска за бланками паспортов, где у неё была связь с человеком, который давал ей бланки, фамилии не знаю, ходили пешком через мост туда и обратно. Мы имели пропуска, так что мы благополучно перемещались по городу. У нас было 40 бланков паспортов. Зина не раз ходила разыскивать в г. Днепропетровске Ольгу Соболь, с которой училась в институте. С февраля 1942 по июнь-июль 1943 года Ольга Соболь давала мне задание собирать одежду для военнопленных. Трудно мне было с этим заданием, но выполняла их безотказно. А почему трудно, вещи, которые мы собирали, были старые, рваные и было много работы, но мне очень помогала моя мама (Марина Михеевна). Штопали, латали, стирали, сушили, гладили, а потом я их складывала в мешок, маскировала сеном и несла через весь город туда, где сейчас горит вечный огонь. Там меня встречала и забирала у меня вещи Галя Сорокопуд, а потом, летом 1943 года (в июне-июле) Галя Сорокопуд была от этой работы освобождена, так как была беременна. Вместо Гали Женя Мирошник сам приходил ко мне домой и забирал вещи для пленных» [5].

Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича:

«В июне Головко предупредил меня, что есть такое решение, чтоб нас не выловили немцы нам самим надо уйти, а для этого надо на виду у всех в немецкой форме забрать тех, кто бегал по городу с оружием, чтоб немцы не взяли заложников. До этого Зина знала Ф.И.О тех, кого должны увозить в Германию, предупреждали родителей, чтобы те их укрыли или вывезли в другие сёла и многим это удавалось. Под руководством З. Белой Женя Мирошник и Вовка Лисовиков 01.05.43 г. забросали бутылками с горючим колонну автомашин, которая остановилась на площади возле церкви» [6].

В. Билоус, «Новомосковская правда».

«Рядом с Соколовыми жила немка. Она пристально следила за соседкой. В 1943 году Татьяну Григорьевну, по доносу фрау, уволили с работы в городской управе. С работой покончено, но с борьбой против врага – нет. Иван Самсонович Тяглый познакомил Соколову с врачём Евгенией Бутенко (Екатериной – п.а.), которая работала в комиссии по отбору молодёжи в Германию. Однажды Татьяна Григорьевна предложила врачу взять кровь. Соколова болела хронической малярией. Доктор разливала её кровь в пробирки и подставляла вместо взятой у юношей и девушек. Это вызывало недовольство у немецких вербовщиков и они были вынуждены возвращаться домой ни с чем. Такое повторялось несколько раз.

Из-под рук Соколовой и Жени Шуть-Недодаевой выходили листовки, активными распространителями которых были дети Татьяны Григорьевны Зина и Юра. Листовки призывали молодёжь отказываться от поездки в Германию, рассказывали о событиях на фронтах Отечественной войны. Часто, когда на квартире Соколовых шло заседание подпольщиков, Зина и Юра были надёжными часовыми» [7].

Из письменных воспоминаний родителей секретаря подпольной молодёжной организации в г. Новомосковске в 1941-43 гг. Никиты Головко:

«Помнится, пришёл раз Женя Мирошник и Зина Белая. И они приняли решение, что Митя должен поехать в Синельниково для связи с Павлом Бондаренко. Митя поехал, но его постигла неудача. На месте явки оказались немцы. Когда Митя вернулся, пришёл Иван Кутовой. Митя поспорил с ним из-за халатного отношения к такому большому и серьёзному делу. Кутовой оправдывался тем, что ему, дескать, передали такое место и предлагал поехать туда ещё раз. Митя, однако, не рискнул делать это. Тогда хотела ехать Зина Белая. Митя доказал, что такая неточность может оказаться роковой.

В мае сорок третьего было замечено, что за нашей квартирой установлена слежка. Ребята приняли меры предосторожности. Радиоприёмник был перепрятан в подвале одного из домов (как известно, это был дом Чалого – п.а.). Расположен он прямо против немецкой комендатуры. Митя продолжал по-прежнему ночами приходить к приёмнику, настраивать его и продолжал приём сводок Совинформбюро. Листовки снова появлялись на улицах. Как потом выяснилось, слежку за нашей квартирой установил гестаповец Корнилов.

Митя иногда встречался с Павлом Кияном, который работал в полиции. Павел Киян передавал кое-какие сведения о новых арестах того или другого товарища, ряд других сведений.

Комсомольцы собирали одежду для военнопленных в лагере, расположенном на жестекатальном заводе. Собирались устроить побег военнопленным. Но из-за Кияна эта операция провалилась.

Помнится, что зимою пришёл к нам ночью Панченко, мы его переодели, дали сухарей и сала. Потом он ушёл. Какой у них с Митей состоялся разговор нам неизвестно» [8].

Арест членов подпольной организации

Анатолий Бонифатиевич Джусов, «В плен не сдался».

«Неосторожные действия подпольщиков привели к раскрытию организации. Рано утром 18 августа 1943 года начались аресты патриотов. Когда пришли за Алексеем Цокуром, то он, единственный из всех причастных к подполью учинил вооружённое сопротивление полицаям. Отстреливаясь, выпрыгнул из окна квартиры и попытался добраться до Самары, а там и к лесу. Полицаи открыли по нему огонь. Раненый в ногу Алексей спрятался во дворе соседей (пер. Подолянский, 25), но хозяйка выдала его. Алексей отстреливался с пистолета до последней возможности, а затем, как предусматривал неписанный кодекс чести советского командира, чтобы не попасть в руки врага живым, последней пулей оборвал свою жизнь» [1].

Из письменных воспоминаний Александры Константиновны Головко:

«Никита встречался со Сташковым Н. И. и с ещё одним человеком, фамилия его, кажется, Маслов.

Сташков дал Никите зажигалку. Это пароль. Как-то с Митей сидели, тужили, отец был тяжело болен, Митя говорит:

– Мама, меня могут арестовать, и тебя вместе со мной тоже. Я боюсь, что ты не выдержишь пыток. А ведь ты так много знаешь.

Я сказала:

– Сынок. Пускай меня расстреляют, но я им ничего не скажу. Верь мне.

Митя сказал, что у него в столике во второй полке лежит зажигалка, тот самый пароль.

– Я встречался со Сташковым, он мне её дал. Береги её в случае чего.

25 лет пролежала зажигалка на чердаке, потому как за ней никто не пришел. Всех расстреляли. Я её отдала в музей комсомольской славы. 18 августа 1943 г. в 2 ч. ночи начались аресты подпольщиков. Днепропетровское гестапо арестовало ночью врача Бутенко Екатерину Васильевну и её мужа Цокура Алексея, он выскочил в окно и спрятался в туалете у Зайцевых, а хозяйка этого дома выдала Цокура, сказала полицаям, что он бандит. Его окружили, стреляли с пулемёта, Алексей отстреливался, а потом застрелился сам и его уже мёртвым вытащили оттуда. Арестовали Женю Шуть-Недодаеву. В 6 часов Митю арестовал сам старший следователь гестапо, палач Билецкий. Митя делал зарядку, когда вошёл Билецкий и предъявил Мите документ. Митя немного побелел, но сохранял спокойствие. Он смотрел палачу прямо в глаза. Старший следователь гестапо вытянул тетрадь, в которой было приклеено фото Мити. Я стояла рядом и прочитала, что в этой тетради было написано. Никита Головко, Женя Мирошник, Зина Белая. В тетради были написаны все имена и фамилии подпольщиков. Гестаповец сказал, одевайся, Митя, и показал на висящий лыжный костюм. Затем он надел Мите наручники и велел идти за ним. Митя хотел попрощаться со своим отцом, но его не пустили. Я обняла своего сына, начала плакать, сказала ему, держись, сынок, он сказал, обещаю, мама, держаться, береги папу, мама. Затем громко попрощался с отцом, он был в другой комнате, после чего вышел из дома с гордо поднятой головой впереди гестаповца. Гестаповец показал мне револьвер, сказал, чтобы я вернулась в квартиру и не поднимала паники. Сегодня было бы Мите 57 лет, я не могу представить его таким. В памяти моей остался 23-летний юноша с гордо поднятой головой, видела в последний раз как сына схватил гестаповец, моего дорогого Митю. Никиту сфотографировали в Синельниково, когда ездил на связь с Павловым Г. Ф. Там попал в засаду, но у него был настоящий пропуск, его отпустили, но сфотографировали в лыжном костюме. Арестовали Белую Зину, Сорокопуд Галю, Соболь Ольгу, Ивана Кутового, Бут Сашу, Ляшенко, Хмель Володю, Колесника Николая, Батурина Гришу, Бондаренко Николая и много других. Никиту в гестапо сильно били.

– Ты комсомолец? – спросил Билецкий, ведущий дело Никиты.

– Да, – ответил Митя, – у вас Гитлерюгенд, а у нас Ленинский Комсомол.

– Ничего, мы из тебя выбьем комсомол, и ты у меня всё расскажешь.

– Я комсомол с материнским молоком впитывал. Ничего у вас не выйдет.

Его сильно избили, затем отвели в камеру. Он никого не выдал. Наоборот, его выдали. Митя был стойким и мужественным, он говорил, лучше смерть, чем ползать у фашистов в ногах. Это мне передал Борис, который сидел на передаче. Я ему бутылку самогона дала, чтобы он отнёс Мите передачу полностью. Когда Борис вернулся, он дал мне то, что передал мне Митя – окровавленную рубашку и носовой платок.

26 сентября 1943 г. (после 39 дней, проведённых в гестапо) присудили к расстрелу: Головко Никиту, Белую Зину, Кутового Ивана, Бута Сашу, Хмеля Володю, Сорокопуд Галину, Соболь Ольгу. Некоторые подпольщики не были арестованы: Бондаренко, Литвишков, Тонконог. Некотрых отправили в Германию: Колесник Н., Батурин, Кривулькин, Бондаренко, Белый Н. и много других. Мирошник Евгений после освобождения г. Новомосковска попал в 195-ю стрелковую дивизию, чтобы отомстить за своих товарищей, за Никиту, за Зину, и был убит под Днепропетровском, защищая свою Родину. Мои сыновья – Никита, Борис – и их товарищи отдали свою молодую жизнь в борьбе с фашизмом, за наше светлое будущее, за мир на земле. Пусть всегда будет солнце. Пусть навсегда они останутся в памяти народной, потому что они этого заслужили, они сражались за свою Родину.

Борис погиб в Белоруссии, Дубровский р-н, д. Боброво. Он её освобождал и там погиб. Там стоит памятник, общая могила. Пионеры ухаживают за могилами, садят цветы. Много цветов там растёт. Я посадила берёзку в 1969 г. Теперь она там растёт. Кто приезжал на могилу, все сажали берёзы.

Спасибо Вам, учителя и пионеры деревни Боброво» [2].

Что же всё-таки произошло? Из-за какой неосторожности большинство членов подпольной организации были арестованы, а сама организация прекратила существование? А ведь 195-я стрелковая дивизия была уже совсем близко. Через месяц она уже освободит город. Всего лишь месяц ещё нужно было продержаться и подпольная организация бы уцелела, её члены остались бы живы, они бы влились в ряды Красной Армии и продолжили бы свою борьбу уже на фронтах Великой Отечественной. Но этого не произошло. Организация просуществовала два длинных и суровых года, но последний месяц оказался для неё роковым. Кто виновник или виновники всей этой трагедии? В своё время в этом вопросе разбирался историк Анатолий Бонифатиевич Джусов, результаты труда которого приведены на страницах его книги «История Новомосковска».

«М. Цокур по профессии была учительницей (она и её брат А. Цокур были из семьи Губинихского священника, из-за чего их не принимали в комсомол – А. Б.). В гестаповском застенке она встретилась с арестованной радисткой О. Ивановой. Оля в отчаянии не раз сокрушалась:

– Что же это Тяглый натворил. У него в пиджаке был список руководителей Новомосковского подполья.

А дело было так. Тяглый И. С. после оккупации в городе появился как разведчик от фронтовой части. Наладил связь с подпольем и выполнял своё задание. После неудачной попытки Красной Армии освободить Новомосковск в феврале 1943 года, ушёл за линию фронта вместе с нашими войсками. Для выполнения нового задания был заброшен в район Кривого Рога вместе с радисткой О. Ивановой. Приземление было неудачным – потерялся блок питания рации. За новым блоком питания разведчики отправились в Днепропетровск на бывшую явочную квартиру. Добрались без происшествий. Хозяин квартиры оказался дома. Встреча была радостной. Стояли жаркие августовские дни. В один из таких дней, 17 августа, хозяин явочной квартиры и Тяглый, раздевши пиджаки, вышли во двор. Вдруг прибежал сын хозяина и сообщил, что дом окружён полицией. Оказывается, за ним велась слежка. Исхитрившись, Тяглый с хозяином дома прошли сквозь оцепление и ушли в Новомосковск. В тот же вечер в Новомосковск прибыл шеф Днепропетровского гестапо Билецкий (родом из Новомосковска). В пиджаке Тяглого он нашёл и расшифровал список подполья Новомосковска» [3].

На запрос к начальнику Облуправления НКГБ полковника Сурикова от заведующего оргинструкторским отделом Днепропетровского областного комитета КП(б)У Фоевца была получена такая справка:

«Совершенно секретно

«О Тяглом И. С.»

В октябре 1941 г. Тяглый Иван Самсонович по спецзаданию 4-го Управления НКГБ УССР был оставлен на временно оккупированной территории г. Новомосковска Днепропетровской области.

Поставленного задания по работе на занятой врагом территории Тяглый не выполнил и на протяжении октября 1941 г. – февраля 1943 г. активной борьбы с немецкими захватчиками не проводил. Наоборот, в целях дезинформации НКГБ УССР о своей активной работе в тылу врага предъявил доклад, по существу которого проведенная проверка не дала положительных результатов.

Будучи участником Новомосковской подпольной организации, Тяглый И. С. проживал в Новомосковске на легальном положении, поддерживая подозрительные связи с изменниками Родины Шендереем, работавшим заместителем начальника Новомосковской районной полиции, квартиру которого посещал Садко А. Б., агент гестапо, впоследствии оказавшийся предателем Новомосковской подпольной организации и других.

В своих отчётах о работе в тылу врага Тяглый даёт неискренние сведения и скрывает свою связь с указанными предателями.

В феврале 1943 года Тяглый, при временном отступлении частей Красной Армии из города Новомосковска, из тыла противника вышел и находился на освобождённой территории до августа 1943 года.

В первых числах августа 1943 года для разведывательной работы в тылу противника, Тяглый был вторично выведен в немецкий тыл совместно с девушкой-радисткой (Ивановой Ольгой. А.Д.)

По полученному заданию постоянным местом дислокации в тылу противника должен был быть город Кривой Рог с периодическим посещением города Днепропетровск.

Не выполнив порученного задания, Тяглый и радистка выезжают из Кривого Рога в Днепропетровск, где останавливаются на квартире знакомого Тяглого – Коваленко Ивана Марковича по ул. Свердлова, 56, кв.36/Коваленко из-за служебного преступления осуждён к 3 годам исправительно-трудовых лагерей.

В первый день пребывания в квартире Коваленко Тяглый и радистка были выданы гестапо Садко Раисой Павловной/жена Садко Александра Борисовича/в результате чего радистка и семьи Тяглого и Коваленко были арестованы.

Тяглый и Коваленко из Днепропетровска бежали в Новомосковск, где проживали до освобождения города частями Красной Армии.

Подполковник Государственной безопасности

–Некрасов-

Зам. начальника 5-го отделения 2-го отдела

Капитан государственной безопасности

–Подольский-

24 апреля 1945 г.» [4].

Из письменных воспоминаний Владимира Ионовича Литвишкова:

«Начало августа 1943 г. было бурным и напряжённым в нашей подпольной комсомольской организации. Близился час освобождения. Добытое в февральские дни оружие переправлялось в Орловщанский лес. На одной из встреч Головко сказал мне, что необходимо готовиться к перебазировке в лес, так как немцы получили приказ в случае отступления угнать население за р. Днепр, а город разрушить.

В середине августа 1943 г. поступил приказ готовиться к восстанию в городе, чтобы поддержать наступление Красной Армии с тыла, сберечь этим самым город и население.

Однако гестапо, охотившееся за нашим подпольем около трёх лет (двух – п.а.), напало на след. Были арестованы Головко, Белая, Недодаева-Шуть, Кривулькин, Кравченко, Кобзарь, Колесник, Батурин, Лисовиков, Ляшенко, Воронов, Кутовой, Зорин и др. Николай Белый был арестован на явочной квартире в Днепропетровске, куда он прибыл сообщить о случившемся. Мирошник, находившийся в этот период в с. Андреевка и Всесвятском, прибыл тайно ко мне на квартиру. Узнав о случившемся, принял руководство подпольем и пытался перебросить оставшиеся силы подполья в Орловщанский лес. Однако связи были нарушены и поэтому он вынужден был уйти снова в село и укрыться там до подхода Красной Армии» [5].

Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича:

«Через некоторое время пошли слухи, что с Павлограда катится волна арестов подпольщиков. Мы договорились с партизанами из отряда Лещенко, что они переоденутся в немецкую форму, заберут нашихиз города, и под видом арестованных уведут в лес.

Но они не успели, и это вызвало даже путаницу. Немцы арестовали часть подпольщиков, а мы, оставшиеся на свободе, не знали, что это были не переодетые, а настоящие немцы. В среду мы с Колей Белым пошли в кино, на явку. Нас взяли прямо на улице. Доставили в полицию, развели по разным камерам, где очень долго и жестоко били.

Дней через десять нас вывезли в Днепропетровскую полицию. Снова месяц допросов и побоев. В конце сентября 1943 года фронт вплотную подошёл к Новомосковску, и оставшихся там арестованных партизан начали спешно расстреливать. Так погибли Никита Головко, Зина Белая, Женя Шуть (секретарь горкома комсомола)» [6].

Из письменных воспоминаний родителей Никиты Головка (6 февраля 1964 г.):

«У Мити почему-то были ручные часы Петра Ковиньки. Ночью в 12 часов против 18 августа 1943 года Ковинька пришёл за часами и забрал их.

Как потом стало известно, Ковинька знал, что уже начались аресты и поспешил забрать часы. Но про аресты не сказал ни слова. Мы всю ночь не спали, волновались, почему так срочно потребовались Ковиньке часы. Когда Митя пошёл проводить Ковиньку, то заметил мужчину, прогуливающегося взад и вперёд возле заготскота.

18 августа, в шесть часов утра гестапо арестовало Митю, в квартире сделали обыск, но ничего не нашли. В тот же день была арестована Зина Белая, лучший товарищ Мити со школьной скамьи. Арестованы были Бутенко Екатерина, Шуть Женя, Киянов Павел, Садко и многие другие товарищи. Шура Яшкова потом рассказывала, что когда проводили арестованных, Садко кивком головы подтверждал, что арестован именно тот, кто нужен.

Митю в тот же день избили до полусмерти, требовали выдать своих товарищей. Но они ничего не добились. 19 августа Митю в 4 часа дня посадили в машину, вместе с ним Грекову, Хмеля и, кажется, Садко. Их отправили в Днепропетровск в гестапо (ул. Широкая, дом №27).

В гестапо делали Мите очную ставку с Кияном Павлом. Киянов всё рассказал. Митя плюнул ему в лицо и назвал предателем. Митю снова сильно избили. Когда он передал нам бельё, то оно всё было в крови. Но он никого не выдал и не рассказал, где находится радиоприёмник. Митя и Зина Белая были сильны духом и верили в нашу победу. Они всё взяли на себя. Из гестапо Митя всегда писал, что чувствует себя хорошо, просил ничего не передавать, попросил беречь папу и маму. Отец Мити был болен тифом и только это спасло его от ареста. Много товарищей Мити были отправлены в Германию, а в Днепропетровске были оставлены: Головко Никита, Белая Зинаида, Бут, Кутовой, Бутенко Е. В., Шуть-Недодаева Женя, парашютистка Ольга Ивановна Данилюк. 30 сентября 1943 года все они были расстреляны за городом Днепропетровском, на Шляховке, и были погребены в противотанковом рве» [7].

Римма Николаевна Винник: «Помню последние слова Ивана Кутового: «Моя жена ждёт ребёнка, а я так и не узнаю, кого она родит – сына или дочь»; «Новомосковская правда»:

«В августе 41-го, – вспоминает Римма Николаевна, – Новомосковский военкомат отобрал для объединённого партизанского отряда Жученка 83 коммуниста, среди них был и мой отец – Николай Семёнович Ерёменко. Боевые действия партизаны начали в октябре, в Знаменовском лесу. 10 дней отбивали партизаны натиск врага. В бою полегли смертью храбрых З. Д. Масалыгин, В. О. Шахнович. Мало кто пробился через «кольцо» врага. Ныне в селе Ивано-Михайловка стоит памятник. Там – братская могила, и 83 бойца названо поимённо. Тогда отцу удалось вырваться из вражеских когтей. Нелёгким был его путь, рядом погибали товарищи, но он смог вернуться в Новомосковск, чтобы отомстить врагу. Он вошёл в состав подпольной организации, стал заместителем секретаря.

В 1941 году я закончила шесть классов школы №3. Наша квартира была явочной. «Антон-портной» называлась. И я тоже стала членом подпольной организации – связисткой. Когда подпольщиков арестовали, нас всех пытали в гестапо. Помню последние слова Ивана Кутового, когда нас разводили по камерам: « моя жена ждёт ребёнка, а я так и не узнаю, кого она родит – сына или дочь».

А мне довелось сидеть в одной камере с Зиной Белой, Ольгой Соболь и с Таней Соколовой. Тяжёлые это были дни. Все только и мечтали о будущей счастливой жизни, об освобождении. Под Кривым Рогом, когда нас перевозили, мне удалось бежать при бомбардировке эшелона. В селе мне помогали добрые люди. Линия фронта приближалась, и я решила её переходить. Попала в самое огненное пекло. Три дня шла пешком и 14 ноября всё-таки вернулась в Новомосковск. Потом пришла ошеломляющая весть, что во время перехода линии фронта погиб мой отец. Матери вручили за него медаль «Партизан Отечественной войны».

Много партизан побывало в лагерях смерти, некоторым удалось бежать. До последнего вздоха воевали Николай Колесник, Александр Зорин, Григорий Батурин, Александр Фалько, Алексей Цокур и много других.

Фашистские нелюди сделали «живые факелы» с Ивана Кутового, Александра Бута, Екатерины Бутенко, Галины Михайловой, Никиты Головко, Зины Белой, Ольги Соболь, Евгении Шуть-Недодаевой. Вечная память героям!» [8].

В. Киселёв, «Семья патриотов».

«Римме едва исполнилось тринадцать, когда в город пришла война. Отец её Николай Семёнович был оставлен для подпольной работы. Фашисты ворвались в Новомосковск внезапно, прорвав с тыла нашу оборону, и, понятно, что настроение у многих новомосковцев было гнетущим. Подпольщикам нужно было нести людям правду и надежду. Первыми помощниками у Николая Семёновича стали его жена Феоктиста Ивановна и дочь Римма. Они распространяли листовки, помогали налаживать связь с подпольщиками. Быстрая Римма вместе с Марией Кобзарь незаметно вкладывали в корзинки горожан на базаре листовки о разгроме немцев под Москвой, под Сталинградом, незаметно расклеивали добрые вести в людных местах.

Отец Риммы, «засветившись» в февральских событиях 1943 года, при подходе частей Красной Армии к Новомосковску вынужден был отступать вместе с ними. А в Новомосковске, после неудачной попытки освободить его, продолжало борьбу комсомольское подполье. Включились в неё и мать с дочерью Еременко. В августе 43-го года, за месяц до освобождения Новомосковска в дом, где жили Ерёменки, ворвались гестаповцы. Мать с дочерью были арестованы и отправлены в Днепропетровское гестапо. Никакие пытки не могли сломать патриотов. Гестаповцы были вынуждены освободить Римму, а мать во время этапа с Днепропетровска в Новомосковск, сумела бежать (на самом деле Римма находилась вместе со своей матерью в поезде, упомянутом выше – п.а.)» [9].

П. Ескин, глава совета ветеранов, партизан и подпольщиков Присамарья, «Подпольщик Кутовой».

«В предательство, о котором им сообщили в начале августа 1943 не поверили. Но на всякий случай решили 19 августа отправиться в одиночку в лес, чтобы временно затаиться там. Не успели. Днепропетровское гестапо появилось внезапно, арестовало всех в ночь с 17 на 18 августа. Выследили даже девушек-связисток, которые пришли от партизан.

…С допросов возвращались в тюрьму с новыми подробностями о своих товарищах. После одного из них узнали, что одновременно с новомосковцами арестовали Николая Сташкова – секретаря подпольного обкома партии. Не сдерживает слёз Римма Николаевна Винник, в девичестве, Ерёменко, вспоминая тот ужас, который довелось пережить в застенках гестапо. Она первой и передала на свободу весть о казни Ивана Кутового. Хвалились немцы, что его и ещё нескольких коммунистов вначале затравили собаками, а потом спалили. Людской плач и стон пронёсся над камерами невольников.

А Полина Кутовая – жена Ивана, в тот день, когда перестало биться сердце любимого, почувствовала толчок новой жизни, которую вынашивала под собственным сердцем. Последнюю весточку от мужа (среди охранников нашлись добрые люди) она получила 16 сентября. В короткой записке, дышащей любовью к ней и любовью к жизни, просил низко поклониться родным, близким и знакомым. Она поняла, что хотел передать ей муж, как понимала всегда с полуслова, когда помогала ему во всех его делах. Дважды по заданию подпольного комитета переходила линию фронта, передавала ведомости о передвижении немецких войск на станции Новомосковск. Работала учителем в Дмитровке, Спасском, через неё поддерживались связи с сельскими патриотами.

От ареста её уберёг случай. Попросила соседских детей, чтобы подождали её на опушке, пока вернётся из леса с хворостом. Мальчики и сообщили ей о ночном аресте новомосковцев. Больше Ивана не видела. Казнили его 26 сентября, когда уже были освобождены от фашистов Новомосковск и район. А через месяц ему исполнилось бы 28 лет, через пять месяцев она бы подарила ему сына» [10].

В архивах Новомосковского историко-краеведческого музея имени Петра Калнышевского хранятся копии писем Ивана Кутового, которые он писал своей семье, находясь в гестаповской тюрьме.

«г. Новомосковск

с. Вороновка, Мостовая №15

Добрый день, безгранично любимая Полина, мама и Галя. Я жив и здоров. Передайте побольше … (слово не разборчиво – п.а.). Денег не расходуйте на меня много. Вы так бедны. Убедительно прошу жить мирно и дружно. Это будет моим утешением. До свидания. Крепко целую любимую Полинку, маму, Галю, Вову, Аллочку. Передайте привет всем родственникам и знакомым.

25.8.43

подпись И. Кутовой»

«Новомосковск, Вороновка, Мостовая №15

Кутовой Полине.

Дорогая, любимая Полинка!

Передачу в понедельник получил полностью. Передай мне чистое полотенце и мыло, ещё рубаху. Пиши о своём здоровье, здоровье мамы. Передай привет Оле и всем родственникам. Всего наилучшего, мой ангел.

Вечно твой Иван.

8.9.43 год»

«Вороновка, Мостовая №15

Кутовой Полине

Милая, любимая Полинка!

Передачу получил полностью.

Передала: 3 кошолки, 1 пара белья, 1 полотенце, посуду.

Я пока жив и здоров.

Крепко, крепко целую тебя.

Привет всем родным и знакомым.

Вечно твой Иван.

15.IX.43 г.»

Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича:

«После нашего ареста я в сентябре 1943 г. видел Зину и Никиту на очной ставке в «СД» г. Днепропетровска. Они были избиты. На вопрос кто и как кого знает по подпольной работе Зина первая ответила:

– Во имя партии Ленина-Сталина стреляйте, но я ничего не скажу.

Этим самым дала понять и мне как надо себя вести на допросе в СД. После этого я ещё раз увидел какая Зина сильная духом и вспомнил её советы в школе – читайте книги Н. Островского, они вам пригодятся в жизни.

Почти ежедневно со двора СД увозили на расстрел и через окно было видно, кого увозят. 30.09.43 г. увезли на расстрел И. Кутового, З. Белую, Н. Головко и Ж. Шуть. После этого их никто и нигде не видел. Был бы я художником, я б нарисовал Зину такой, какой я её видел на очной ставке. Она не стала лётчицей, не стала матерью, но она стала образом женского величия и самоотверженности. Я всегда снимаю шапку, проходя мимо дома 64 на ул. З. Белой. Указом президиума Верховного Совета УССР 08.05.68 г. Зина посмертно награждена медалью «За отвагу»» [11].

Из письменных воспоминаний Риммы Николаевны Винник:

«18 августа 1943 г. меня забрали в гестапо г. Днепропетровска. С начала сентября месяца на улице Чечеловка, 1 я находилась в камере с Белой Зиной. Камера была полуподвальная, сырая, холодная.

Зина, как старшая подруга, мне было тогда 15 лет, заменила мне мать. 2 недели спали на цементном полу. Зина, я и Ольга Соболь. Там я узнала Зину по-настоящему – это была комсомолка, воспитанная Павлом Корчагиным.

Несмотря на тяжёлую обстановку в камере, Зина всегда была весёлая, не падала духом, пела песни. Её улыбающееся лицо осталось навсегда в моей памяти. 20 сентября 1943 г., когда мы расставались, её последние слова были такими:

Я знаю, – говорит Зина, – меня ждёт казнь. Меня не сломали фашисты.

Я прожила, хотя и короткую, но хорошую жизнь – я боролась с фашистами. Тебя, Римма, освободят наши войска, ты увидишь, какая будет после Победы над фашистами красивая жизнь.

За эту прекрасную, счастливую жизнь, за наш народ я, не жалея, отдаю свою жизнь ради счастья нашего народа» [12].

Браславский, рабочий корреспондент «Новомосковской правды», «Врач Бутенко».

«Тёплое августовское солнце ласкало утро. Жизнь в жестокой оккупационной темноте изобиловала, светилась надеждой и верой в светлую победу. Именно в эту пору 1943 года окружили эсэсовцы дом, где жила семья врачей. Прикрывая собой жену, Алексей отстреливался и продвигался к Самаре, надеясь, что лес принесёт спасение, сохранит жизнь для дальнейшей борьбы. До последнего патрона вёл бой патриот и один оставил для себя…» [13].

Людмила Шалыкина, юный корреспондент газеты «Новомосковская правда», «О чём рассказала берёза», редактор Г. Буряк.

«Вскоре начались аресты, было понятно, что подпольщиков выдал провокатор. Арестовали Никиту Головко, Зину Белую. Не обошли и Марию Кобзарь. Их пытали в родной школе. Марию потрясло то, что фашисты так свободно ведут себя здесь, в её родной школе. А на лицо сыпались колючим градом тяжёлые удары. Несколько раз теряла сознание, не понимала, чего хочет от неё это неприятное лицо эсэсовца. В гестапо Мария узнала, что Н. Головко и других его товарищей расстреляли. Недолго держали и Марию. Через несколько дней она была уже в концлагере. Шли босые, окровавленные, шли без конца. В одном селе остановились. Шёл в этот день холодный дождь. Вскоре рядом с колонной послышалось какое-то мельтешение. И Мария догадалась, то были партизаны.

– Мне больно вспоминать, чего стоила та свобода. Чувство радости и благодарности пленило нас, когда открылись двери и молодой партизан крикнул: «Товарищи, вы свободны!» Я тогда не смогла и слова вымолвить. Такая была счастливая, – вспоминает Мария Васильевна.

Вернуться Мария в родной город не имела возможности, отправилась в село к родственникам. Там и встретила День Победы» [14].

Из письменных воспоминаний Фартуховой Александры Карповны:

«А ещё невозможно забыть, когда в городе наступило тревожное время. Проверка документов, облавы, аресты. Место встречи подпольщиков в моей квартире стало небезопасно. Тем более, что через мою проходную жила гр. Анкудинова, работающая в жандармерии. Бутенко И. Н. и Спиктаренко Е. Н. договорились уходить. Всё было приготовлено, назначено время ухода, ночью (середина августа 1943 г.). Ждём Ивана Никифоровича, а его всё нет и нет. Волнуемся. Почему его нет? Вдруг в часа 2 или 3 ночи раздался сильный стук в дверь. Я спросила:

– Кто?

– Вы Александра Карповна?

Я молчу.

– Вы Александра Карповна?

Я молчала, потом спросила:

– Что?

Дверь рванули, ворвались сразу в квартиру Анкудиновой. Она предъявила документы, они извинились и ворвались ко мне. У меня Спиктаренко Е. Н. Один из них набросился на меня с прожектором и закричал:

– Ты зачем его у себя прячешь, я тебе голову рассеку!

Свернули руки Спиктаренко и увели. Дождавшись пока они ушли, я побежала к Кузьменко З. И. У неё я узнала об аресте Бутенко И. Н. Жена Бутенко скрылась, а сын Бутенко И. Н. Гарик (лет 13-14) находился у Мизиренко З. И., переодетый в девичью одежду.

Вскоре пришёл человек и сказал мне:

– Уходите с этой квартиры, скрывайтесь.

Я ушла. Долго пришлось странствовать, пока Советские войска не освободили нас» [15].

В. Билоус, «Новомосковская правда», «Подвиг Соколовых».

«Из-за подлых действий предателей гитлеровцам удалось напасть не след подпольщиков. Одной ночью они арестовали около 50 человек, в том числе и Татьяну Григорьевну. Мужественной патриотке пришлось узнать застенки Днепропетровской тюрьмы, нестерпимый режим лагерей смерти Маутхаузена и Освенцима. До сих пор на теле Татьяны Соколовой видно номер узника 65284» [16].

***

П. Ескин, глава совета ветеранов, партизан и подпольщиков Присамарья, «Ветеран Приднепровья», 28 сентября 2012 г., «Помогали мстителям».

«До начала Великой Отечественной войны семья Фёдора Александровича Гарченко – его жена Полина Кондратьевна, дочь Тамара Фёдоровна и сын Владимир – проживали в городе Новомосковске по улице Фрунзе, 16. Обыкновенная рабочая семья. Фёдор Александрович работал мастером прокатного цеха жестекатального завода. Полина Кондратьевна была домохозяйкой, Тамара и её брат Владимир учились в школе. Семья жила дружно, в достатке. Вместе мечтали Фёдор и Полина выучить своих детей.

Началась война, фашисты без объявления напали на страну. Фёдор Александрович добровольно пошёл на фронт и вместе с 80 работниками завода 28 июня 1941 года попал на передовую. В первом бою под станцией Лозовая Харьковской области он погиб.

Полина Кондратьевна и до войны была активисткой и патриотом со смелым характером. Когда началась война, она сразу начала искать в Новомосковске подпольщиков. Связалась с Иваном Кутовым, который возглавлял группу на бирже труда. В период оккупации фашисты действовали жестоко, расстреливали граждан без суда и следствия. В городе Новомосковске и Новомосковском районе расстреляли 3500 жителей, среди них 350 детей (от 7 до 14 лет) и 104 женщины. Фашисты насильно вывезли в Германию 7 тысяч жителей города и района.

Полина Кондратьевна со своей дочкой Тамарой установили связь с партизанским отрядом под командованием Пантелея Яковича Жученко. Однажды ночью на связь пришёл начальник разведки Пётр Михайлович Шевченко, который дал Полине Кондратьевне необычное, но ответственное задание. На улице в это время стояли три офицера в немецкой форме. Как объяснил Шевченко, это партизанские разведчики из отряда Медведева, который дислоцируется под городом Ровно. Разведчики знали немецкий язык и должны были приезжать постоянно и останавливаться в доме Гарченко. Потом разведчики зашли в дом, познакомились. Как позже узнали, среди них был Николай Иванович Кузнецов – известный советский разведчик партизанского отряда полковника Медведева, который работал под немецким именем Пауль Зиберт. Вторым офицером в немецкой форме был Ефим Николаевич Кукулиев, третьим – Валентин Михайлович Семёнов. Кукулиев и Семёнов постоянно посещали явочную квартиру на Фрунзе, 16, а Н. И. Кузнецов был в Новомосковске один раз.

Разведчиков из партизанского отряда Медведева под названием «Победители» интересовал Новомосковск по одной причине: он располагался между большими промышленными центрами Днепропетровск – Харьков – Донецк. На этом участке было много фашистских вооружённых сил. Разведчиков интересовало передвижение войск, виды вооружения, номера боевых машин фашистских оккупантов.

Такую информацию для разведчиков помогали собирать Полина Кондратьевна вместе с дочерью Тамарой. Понятно, что каждый раз, когда Полина Кондратьевна выходила из дома для того, чтобы добыть какую-то информацию, она подвергала риску не только себя, а и свою семью. Её подозревал в подпольной работе полицай, который проживал на улице Чапаева в районе Транзитки. По заданию гестапо он приходил в дом Гарченко и расспрашивал, что за люди в немецкой форме были у них. Но ответ был один: когда ещё один раз они придут, приди и проверь сам.

Подозрения никак не давали ему покоя, и уже перед самым освобождением нашего города 20-й, 195-й, 295-й дивизиями в сентябре 1943 года этот предатель подложил под дом по улице Фрунзе, 16 мину и подорвал. Полина Кондратьевна с дочерью находились у родных, это и спасло им жизнь. А предатель исчез вместе с фашистами» [17].

Часть II. Борьба продолжается

Подпольщики в рядах советской армии

Возвращаемся к воспоминаниям ветерана Великой Отечественной войны Владимира Ионовича Литвишкова, напечатанных на страницах газеты «Новомосковская правда».

«Я ушёл, чтобы перейти линию фронта. Меня «захватила» разведка 20 гв. стрелковой дивизии и определила затем в 57 стрелковый путь, в пулемётную роту, где я стал пулемётчиком станкового пулемёта «максим».

На одном из практических стрельбищ старшина роты заметил мои положительные познания пулемёта и стрельбу из него и назначил меня командиром расчёта.

Вскоре нашу пулемётную роту перебросили в 236-ю стрелковую дивизию, в район, расположенный против с. Аулы на левом берегу р. Днепр, куда мы из с. Вольное шли с пулемётами только в ночное время. Прибыв ночью на место дислокации, мы замаскировались в лесном массиве, где располагалась вся боевая техника дивизии.

Между тем, наш расчёт подняли по тревоге и направили на погрузку для переправы на правый берег р. Днепр. Однако свободных плавсредств не оказалось, а левый берег подвергался обстрелу и мы вынуждены были тащить по песку пулемёт «максим» в укрытие.

Так продолжалось до рассвета, когда стало светлее, артиллерийский обстрел усилился. В этот момент нас, два пулемётных расчёта, стали грузить в надувную лодку. Дальше по берегу грузились в лодки и на плоты другие подразделения.

Обстрел левого берега усилился, не обошлось и без прямых попаданий как на берегу, так и на воде. Успев отчалить от берега, мы подвергались обстрелу. Единственно в чём нам повезло, так в том, что снаряды не разрывались, нас только захлёстывало водой.

Сапёры нажимали на вёсла, а мы руками вычёрпывали воду. Проскочив полосу обстрела, у правого берега мы наскочили на мель и пришлось нам, мне и помощнику, нести по воде на себе пулемёт.

Взобравшись на высокий гранитный берег, мы влились в боевые порядки наших частей и начали громить врага, отбивая атаки немецко-фашистских войск. Вскоре в районе с. Аул была очищена от врага железная дорога на Киев. Бои на Аульском плацдарме были тяжёлыми.

23 октября 1943 г. начались решительные наступления наших войск, которые закончились освобождением городов Днепродзержинск и Днепропетровск. К концу дня 23 октября я был ранен. После госпиталя я был направлен в 4-й гв. Краснознамённый Кубанский казачий кавалерийский корпус. Погибли в застенках гестапо Никита Головко, Зина Белая, Евгения Недодаева-Шуть, И. Кутовой и др. Были угнаны на каторгу в фашистский концлагерь смерти Маутхаузен отважные подпольщики Белый, Кривулькин, Колесник, Батурин, Зорин, Кравченко, Воронов и др. Они установили связь с интернациональным подпольем и продолжали вести борьбу против фашизма.

Бежала с эшелона Р. Винник. Оставшиеся после ареста участники подполья продолжали сражаться с врагом на фронтах. Не все дожили до дня Победы. Мирошник погиб в боях за освобождение Днепропетровщины. Не вернулись из концлагеря Белый, Ляшенко, Лисовиков и другие» [1].

Владимир Лисовиков не был в концлагере. Как вспоминает его мать, Лисовикова Дарья Порфирьевна, Владимир Лисовиков после освобождения Новомосковска вступает в ряды советской армии и участвует в освобождении Днепропетровской области от немецко-фашистских захватчиков, включая форсирование Днепра.

Из письменных воспоминаний Лисовиковой (Сухой) Дарьи Порфирьевны:

«В 1943 году, когда наша армия освободила город от немцев, Володя вместе со своими друзьями по подпольной работе добровольно вступил в ряды Советской Армии. И уже с бойцами вместе они пошли дальше бороться с ненавистным врагом. Ещё до войны на кружке физкультуры, Володя выучил станковый пулемёт и в рядах армии он не расставался с ним. В этом году, часть, в которой служил Володя, форсировала Днепр. В одном из боёв погиб командир Гребельников. Володя принял на себя командование частью, но в бою возле села Подгорного погиб сам. Это было 24 октября 1943 года» [2].

«А вот на этих воротах я висел»

Из воспоминаний Колесника Николая Тарасовича (записано внуком Максимом Столяровым, литературная обработка – Валерий Потапов):

«Двадцать пятого сентября нас, подпольщиков, вместе с другими военнопленными погрузили в вагоны по 95 человек в вагон и отправили на запад. Я оказался в одном вагоне с Колей Белым. Второго или третьего октября мы прибыли в Вену. Очень красивый город! Нас вели по его улицам, где росло множество фруктовых деревьев, но, к нашему сожалению, мы ничего не могли сорвать: через каждые десять метров стоял конвоир с собакой.

Привели нас в лагерь Маутхаузен (Mauthausen). Высоченный четырёхметровый каменный забор. Ров с водой. Проволочное заграждение и три запретные зоны…

Построили нас по 10 человек и стали бить палками с двух сторон с таким расчётом, чтобы по каждому попасть…

Площадка, окружённая с обеих сторон рвами. Нужно пробежать с одного конца площадки до другого. Пока добежишь – обязан снять с себя всю одежду и бросить в эти ямы. Потом нам сдирали волосы с головы и со всех частей тела и обливали нас каким-то дезинфицирующим средством…

Врачебный осмотр, похожий на конвейер. Каждому на груди карандашом ставят знак: крест. Если красный крест, то идёшь в барак. Если синий – в лазарет. А если чёрный – идёшь в крематорий. Мне нарисовали красный крест. Завели в «баню», где пять минут обливали ледяной водой, после чего направили в карантинный блок. Блок рассчитан на 1200 человек, но нас туда набилось много больше. Чтобы всех уместить, нас уложили «валетом» и немцы ходили по нас и жестоко били всех подряд, чтобы уместить 600 человек в один ряд.

Я оказался в одном бараке с Зориным, Лещенко и Садко. Утром нас, голых, выгнали на мороз и вместо обуви выдали деревянные башмаки на ноги. Помню, плац был вымощен булыжником, на нём в такой обуви стоять было совершенно невозможно. От холода мы жались друг к другу, но нас тут же били, чтоб не группировались, и заставляли кругами бегать по плацу. В деревянных башмаках. Потом налили в миски по 250 грамм эрзац-кофе.

В обед давали суп, но меня угораздило «не так» подать повару миску и он за это ударил меня наотмашь половником. Выбил мне передний зуб. От удара и общей слабости я потерял сознание и упал. Садко не побоялся и втащил меня в строй, этим он спас меня от неминуемой смерти.

В карантине нас держали 21 день. За это время нас всех переписали. Мы с Садко записались автослесарями. Там было так: инженеров – в цеха, а остальных – в карьер. Карьер – это сто пятьдесят три ступени вниз, где кайлами отёсывали до нужных размеров камни и затем на руках тащили их наверх. Если камень оказывался испорчен, то ты получаешь 25 ударов палкой и остаёшься без обеда на неделю. Это почти верная смерть» [1].

Обратите внимание на то, какие детали запомнил Николай Тарасович, будучи в концлагере Маутхаузен. «Сто пятьдесят три ступени вниз», «250 грамм эрзац-кофе», «в карантине нас держали 21 день» и так далее.

«В лагере перемешались все национальности. – продолжает вспоминать Николай Тарасович. – Здесь были все, кроме японцев и финнов. Больше всего было испанцев и поляков. Меня, как автослесаря, перевели в мастерские «Даймлера», где за три дня пришлось освоить шлифовальный станок. Изучить станок мне помогал один чех. Напарник – немец – работал днём, а я – ночью. Время шло…

Летом 1944 года американцы разбомбили наши мастерские и мне опять пришлось работать в карьере. Есть в лагере приходилось всё. Траву, древесную кору, очистки картошки и буряка. [Незадолго до смерти мой дед вдруг неожиданно вспомнил, какая жирная и вкусная(!) была в Австрии глинистая земля – Максим С.]

Люди в лагере были всякие, военнопленные, гражданские, попадались также бандиты и уголовники всех национальностей. Был среди нас и австриец-коммунист. Он-то и познакомил меня с переводчиком из Одессы Марком. Втроём мы задумали побег. В тот год лагерь был переполнен и немцы начали топить заключённых в бане. Понимаете, крематорий не успевал «работать», поэтому нас загоняли в баню по 600 человек и заливали её водой под самый потолок.

Немцы очень следили за чистотой в лагере. Не было тут ни крыс, ни мышей, ни вшей и других паразитов. Следили, чтобы не было никаких болезней. Если вскочил прыщ – немедленно кубик воздуха в вену. Если заболел, то был обязан сам утопиться в бочке с водой, специально для этого стоящей посреди лагеря!

В марте 1945 года в Маутхаузен эвакуировали заключённых из Освенцима. Лагерь оказался настолько переполнен, что кроме крематория и бани стали топить людей в штольнях каменоломни. Видя такое дело, мы решили не медлить с побегом. За два дня до побега мы засорили туалет с тем расчётом, чтобы в нужный момент никто из охраны не заинтересовался, чем мы занимаемся у туалета чужого барака.

В 23:00 в лагере выключили свет и мы ушли через канализационную трубу. Со мной бежали австриец-коммунист, одессит Марк, два югослава и ещё шестеро русских военнопленных. Всю ночь пробирались к горам, затемно успели добраться и укрыться в изломах.

Горами шли три ночи. Помню лишь сырость и холод: в марте в горах очень влажно. Наши раны начали гнить. Однажды наткнулись на дом какого-то австрийского бауэра. Немцев или австрийцев, что были там, всех перебили.

К тому времени нас осталось восемь человек. Переоделись мы в штатское и вооружились тем оружием, что нашли в том доме. Потом оставили этот дом и шли ещё 21 день, пока не вышли к французской границе. Там, у границы, стоял какой-то барак, где жили 16 украинцев из западной Украины. Они ещё в самом начале войны были вывезены немцами с Украины и теперь жили здесь. Как мы потом узнали, они промышляли тем, что за деньги выдавали немцам местных партизан. Именно они и выдали нас эсэсовцам.

Деваться было некуда. Залезли мы на чердак и отстреливались, пока было чем. Потом немцы избили до полусмерти оставшихся в живых, сковали нас друг с другом цепями и отвезли на машине обратно в Маутхаузен. Подвесили нас на воротах на цепях на всеобщее обозрение, чтобы другим не повадно было бегать. Три дня мы так висели! [Как-то на одном из торжественных собраний по поводу годовщины Победы подарили моему деду буклет «Музей Маутхаузен». Он достал одну фотографию и сказал: «А вот на этих воротах я висел» – Максим С.]

На третий день сняли нас с ворот и приказали всем повеситься. Югославы повесились. А остальные нет. Тогда всех опять заковали и подвесили на те же ворота. Но теперь днём, скованных, водили нас на работы в каменоломню, а ночью опять подвешивали. Австриец умер на воротах, перед самой смертью просил передать своим трём детям, что он умер Человеком…

Приближалась победа. Нас почти не кормили. Эсэсовцы куда-то исчезли. А 4-го мая в лагерь въехала советская «тридцатьчетвёрка». Но оказалось, что лагерь находится в американской зоне оккупации, поэтому русские лишь открыли ворота и те кто мог самостоятельно двигаться, оказались сами по себе. Мы переоделись в какую-то немецкую форму, что нашли в лагере, и пошли в сторону Дуная. Подошли к рыбакам, стали просить дать нам что-нибудь поесть. Те нас прогнали. Всё же на одной из ферм работницы нас потихоньку подкормили, но много не давали, чтобы мы не умерли от переедания.

Через три дня мы уже могли более-менее самостоятельно есть. Но делать нам было нечего и мы вернулись в лагерь, чтобы поискать своих среди оставшихся там. Мы ожили до такой степени, что даже раздобыли где-то мотоцикл и катались на нём по округе с самодельным красным флагом. Потом приказом по американской армии всех русских собрали в городе Цветал для передачи в русскую зону. В Цветале жить было совершенно негде, американцы, как и немцы, нас почти не кормили и, по большому счёту, им было наплевать на нас.

Мы решили убежать от американцев в наш старый лагерь. Так и сделали. Вернувшись в Маутхаузен, узнали, что за время нашего отсутствия погибло много людей. В лагере вершился самосуд. Потом в лагерь пришли советские представители, собрали всех советских офицеров и перевезли в Чехословакию, в том числе и меня. Там нас с пристрастием проверяли СМЕРШевцы, а оттуда нас перевезли во Львов в фильтрационный лагерь. Там опять три дня проверок. Но мне крупно повезло, мне выдали одежду, документы и вернули моё звание.

Отправили меня на японский фронт. Но я решил заехать домой и отстал от своей части. Догнал её уже в Джамбуле, когда боевые действия закончились. В Алма-Ате до 1946 года я проверялся ещё раз НКВД. Домой я попал лишь в 1947 году, как раз в разгар голода…» [1].

Прыжок в ночь

Это история о двух девушках-радистках разведуправления 3-го Украинского фронта – командире разведгруппы Раисе Илларионовне Подрез и радистке Александре Сергеевне Морозове.

Раиса Илларионовна Подрез родилась 14 января 1923 года в селе Бузовка (хутор Диканка) Котовского района Днепропетровской области в селе крестьянина. Раиса закончила два класса в сельской начальной школе, после чего вместе с родителями переехала в Новомосковск, так как её отец, Илларион Лаврентьевич, стал работать прокатником, а мать, Ольга Андреевна, сортировщиком на только что построенном Новомосковском жестекатальном заводе. Раиса Подрез продолжила учёбу в средней школе №8 города Новомосковска.

Жила Раиса на окраине города в доме №10 на тихой и живописной улице Днепропетровской. Как пишет выпускница гимназии №3 города Новомосковска Виктория Улич на страницах газеты «Новомосковская правда»:

«Люди этой улицы хорошо помнят весёлую девушку, песни которой часто звучали над садами вечерней поры. Боевая, острая на язык, черноглазая Рая была «вожаком» своих сверстников, даже мальчики признавали её авторитет» [1].

Зная о том, где работают её родители, друзья советовали им устроить туда же и дочку:

«-Огонь, а не девушка! – пишет Виктория Улич. – И характер, как у мальчишки. Именно такие и нужны у нас на заводе!

Но Рая имела свою судьбу, свою мечту. Окончив девять классов, она поступила в Новомосковское медицинское училище» [1].

Это было в 1939 году.

Учение в медицинском училище ей давалось легко. На первом курсе Раису избрали старостой группы.

Закончить учёбу в школе медсестёр Раисе не удалось, так как началась Великая Отечественная война. 27 сентября 1941 года город Новомосковск был оккупирован немецко-фашистскими войсками. Будучи на втором курсе Раиса Подрез была направлена школой медсестёр на практику в городскую больницу, которая через три недели превратилась в госпиталь. Захватив город, немецкие оккупанты ворвались в здание больницы и через окна начали выбрасывать больных и раненых жителей и советских солдат, и на освободившиеся места клали больных и раненых немецких солдат. Раиса вместе со своими подругами начала поднимать выброшенных из окон людей, прятать их в различных убежищах, где можно было ухаживать за ранеными, оказывать им необходимую медицинскую помощь. Для выздоровевших советских воинов Раиса доставала фальшивые документы.

Волны расстрелов прокатывались по городу. Улицы стали немыми. Каждый скрип калитки или ставней, каждый шорох вызывал чувство настороженности.

Медленно протекали дни и ночи, полные тревог за судьбу Родины и за жизнь раненых людей. Медикаментов не хватало. Больные недоедали. На местном кладбище с каждым новым днём появлялось всё больше и больше могил, а в сердце у Раи появлялось всё больше и больше ненависти к врагу. Каждый удачный побег пленных солдат был большой радостью для Раисы.

Рискуя своей жизнью Раисе удалось спасти многих советских людей.

Вскоре немцы начали отправлять жителей города, особенно молодёжь, на принудительные работы в Германию. Опасаясь насильственного угона, Раиса стала натирать солью грудь и руки, вызвав тем самым раздражение кожи, которое визуально было похоже на чесотку. Так делали другие девушки, проживающие в Новомосковске. Боясь заражения, немцы не стали отправлять Раису на принудительные работы.

С большим нетерпением ожидала Раиса прихода советских воинов в Новомосковск. Через несколько дней после освобождения города войсками Третьего Украинского фронта, в сентябре 1943, Раиса Подрез вступила добровольцем в ряды советской армии.

«К военкомату пришла девушка, – пишет Виктория Улич, – и попросила дежурного, чтобы её принял военный комиссар. Это была Раиса Подрез.

– Хочу на фронт! – воскликнула Раиса, положив на стол свой комсомольский билет, который она бережно хранила все два года оккупации Новомосковска, – Я хорошо знаю немецкий язык и могу быть полезной для своей Родины» – пишет Виктория Улич [1].

Сбылась заветная мечта Раисы! Она была призвана 28 сентября 1943 года Новомосковским РВК. Разведывательный отдел штаба Третьего Украинского фронта направил её в школу разведчиков и радистов, находившуюся в городе Горьком.

«Три месяца она старательно училась мастерству разведчика, тренировалась в стрельбе, – пишет Виктория Улич. – И вот – первое задание! [1]».

Закончив обучение в марте 1944 Раиса Подрез с воинским званием сержанта отправляется на фронт.

«В ночь на 6 апреля 1944 года, – пишет командир войсковой части 44388 товарищ Кудрявцев на страницах «Днепровской правды», – Раиса Подрез была переброшена самолётом в тыл немецко-фашистских войск в район сёл Кантемир (переименован в Подгорное – п.а.), Тарутино, Березино, Бородино (100 км южнее Кишинёва) для выполнения задания командования.

Вместе с Подрез Р. И. была переброшена радистка Морозова Александра Сергеевна, 1925 года рождения, уроженка села Непотягово Гаврило, Посадского района Ивановской области.

1. Прыжок в ночь

Самолёт шёл на высоте трёх тысяч метров. Рая помнит, что во время полёта было ненастье, но они всё-таки вылетели. Опытные разведчики говорили – Рая, это счастье, чем темнее ночь, тем лучше для разведчика. Но сейчас Рае хотелось увидеть землю.

Хотя бы небольшой клочочек. Чтобы только знать: куда прыгать с этой тяжело навьюченной на её девичьи плечи амуницией. А прыгать страшно, хотя Рая совершила не первый уже прыжок. Она знала, что после того как она покинет такой надёжный и прочный пол самолёта, в уши ударит бешеный свист ветра, похолодеет внутри и противно подкатится к горлу. Начнётся так называемое «вольное падение». А его Рая не переносила. Потом пушечным выстрелом хлопнет парашют, больно дёрнут лямки… земля, по которой ходят враги.

Рая оглянулась. Радист Шура Морозова сидела прикрыв глаза, откинувшись к стенке фюзеляжа. Она волновалась больше: это был её первый прыжок в тыл врага. Рая снова нагнулась к иллюминатору. Проходили линию фронта. Далеко внизу вспыхивали огоньки орудийных выстрелов, тянулись разноцветные трассы пуль. Капитан, который сопровождал их, прошёл мимо Раи в передний отсек, отгороженный плотной байковой занавеской. Рая поднялась и тоже шагнула за ним, раздвинув перегородку. Капитан моментально обернулся, и строго приказал: «Назад!». Но Рая успела заметить, что в соседнем «купе» находятся мужчина и женщина. Мужчина был широкоплечим, чернявым, со шрамом над бровью. Женщина беленькая, по-видимому небольшого роста.

Она взглянула на Раю удивлённо, отчего левая бровь резко взлетела к верху.

Рая, повинуясь приказанию капитана, вернулась на место. Она заметила, кроме соседней перегородки, ещё одну. «Очевидно, выбрасывают несколько групп», – мелькнула мысль.

В это время где-то близко от машины разорвался снаряд. Шуру сбросило с сиденья на пол. Рая быстро помогла ей подняться, приговаривая: «Ничего, Шурочка, это линия фронта. Обстреливают.». Шура виновато улыбнулась, и села на своё место. Тонкий, как лезвие кинжала, голубоватый луч прожектора скользнул по крылу самолёта, мельком осветил кабину. Машина резко рванулась к низу. И сразу тишина, нарушаемая только гулом мотора самолёта. Ярко красные вспышки разрывов остались где-то позади, а с ними и луч прожектора. Через минут сорок Рая услышала как впереди, к выходному люку затопали ноги, потом и их соседи вышли. Капитан быстро вернулся.

– Ну, девочки, выходи, – выдохнул он, волнуясь. – Подходим.

Рая обняла за плечи Морозову:

– Шурочка, не бойся. Я прыгаю сразу за тобой, чтобы видеть тебя в воздухе. Пошли!

Страшной силы ветер ударил из открытых дверей самолёта в грудь Рае. Она посторонилась и пропустила Шуру.

– Давай! – и Шура, захлебнувшись и подавив крик, неловко вывалилась в люк. Рая крепко сжала руку, кивнула головой штурману и пилотам, которые уже выглядывали из машины. Парашют раскрылся сразу. Первой мыслью было: «Где Шура?». Огляделась. Метров сто, куда шёл самолёт, в противоположной стороне, на фоне чёрной, как тушь земли белел купол парашюта. Рая подтянула стропы и начала снижаться быстрее в сторону Шуры. На земле подруги обнялись. Шура от пережитого заплакала.

– Ничего, Шурочка. Сейчас спрячем парашюты и радиостанцию, – успокаивала Рая. – Главное выйти на шоссе. А там мы с тобой обыкновенные девчата, идущие на базар. Ты же сумеешь улыбнуться румынскому жандарму.

Шура, смахнув слезу, улыбнулась хорошей ласковой улыбкой. Приближалось утро 7 апреля 1944 года, первое утро в глубоком тылу врага» [2].

Вынужден на время прервать рассказ командира войсковой части Кудрявцева о деятельности разведчиц Раи Подрез и Саши Морозовой и процитировать часть письма сестры Саши, Ефросинии Сергеевны Морозовой, написанное 14 февраля 1966 года в городе Иваново, в котором описывается биография радистки.

«Александра Сергеевна Морозова родилась в августе м-це 1925 г. в г. Иваново. Окончила 7 кл Ивановской средней школы №33. В школе она вступила в комсомол. По окончанию школы она мечтала поступить в театральное училище, так как она была очень хорошо развита. Она много занималась спортом – это было её любимое занятие. Но дальше учиться она не смогла. Началась война. Две сестры Шуры ушли на фронт, а Шура пошла работать на фабрику БИМ (Большая Ивановская мануфактура – п.а.) счетоводом, где работал её отец, Морозов Сергей Харлампиевич. Без отрыва от производства Шура училась на радиста (ей было в то время 16 лет). Родители об этом ничего не знали, потому что она была очень скрытная. А когда узнали, уже было поздно, и пришлось им провожать на фронт и третью дочь (У матери Ирины Петровны и отца Сергея Харлампиевича всего было четыре дочери – Лидия, Ефросиния, Александра и Людмила. – п.а.). Отец очень переживал такое горе.

Уехала она на годичные курсы в г. Горький. Курсы окончила она успешно и направили её в одну из воинских частей. В начале 1943 года Шура писала родителям, что временно переписки не будет. «Улетаю на задание, вернусь, встретимся»» [3].

Продолжаем рассказ командира Кудрявцева о деятельности разведчиц Сашы Морозовой и Раи Подрез:

«2. Куда идти

Рая достала небольшую карту, осмотрелась. Они приземлились в степи. Кругом них на фоне неба темнели бугры и впадины. Разведчица легла на землю, поставила на карту компас и развернула её по показаниям стрелки. Несколько минут внимательно рассматривала населённые пункты, какие-то крестики, обозначения. Снова огляделась. Потом быстро поднялась.

– Шурик, нас сбросили точно. Мы находимся в районе Слободки – Вознесеновки (села Тарутинского района). Идти к Слободке на юго-запад. Давай быстро закопаем парашюты.

Через полчаса всё было закопано и надёжно замаскировано. Шура после сверилась по компасу и отсчитала от закопанных вещей до замеченной ложбинки количество шагов. Несколько раз, чтобы запомнить, повторила цифру. Затем вместе с Раей завернули в платье вторую портативную рацию и положили в мешок. Сверху наложили сухарей и брынзы. Разные, не вызывающие подозрения вещи,положили во второй мешочек.

– Ну, Шурик, пора идти, – проговорила Рая. – Запомни, идём в Слободку. Во время эвакуации потеряли родных. Жили в Тирасполе у знакомых. Случайно узнали, что в Слободке живёт моя тётка. Жить трудно, идём к ней…

Шура тихо ответила:

– Рая, я всё помню, можешь не беспокоиться. Пошли.

В это сырое холодное утро можно было видеть, как по дороге на Слободку шли с небольшими мешками за спиной две сельские девушки. Одна из них высокая, стройная, черноволосая, что-то громко и весело рассказывала, а вторая небольшая, полная, вскидывала на неё лучистые глаза и от души смеялась. Встречные провожали их взглядами и невольно улыбались вслед. Каждому было ясно – девушки спешили на базар.

3. Племянница

С самого утра на сердце Марии Денисовны Басан было тревожно. А впрочем, это уже не первый день такое состояние. Третью неделю сигуранца ((рум. Siguranţă – безопасность) – тайная полиция в королевстве Румыния, существовавшая с 1921 по 1944 годы. Главной целью сигуранцы была борьба с оппозиционными королю партиями и организациями — п.а.) охотится за её мужем, Христофором. Какая-то подлая иуда донесла, что их зять русский коммунист, находится в рядах Советской Армии. В первый раз, ворвавшись в хату, офицер с порога заорал по-румынски:

– Где твой пройдоха – муж, где, спрашиваю?

– Я не понимаю, что вы мне говорите. Мы болгары.

Мария Денисовна прекрасно понимала по-румынски. Но, ни один мускул не дрогнул на её лице.

– Ах, болгары, а зятя русского Ивана выбрала, старая… – цинично выругался румын, перейдя на болгарский язык. – Мы из вас славянский дух выбьем.

После этого румыны уехали. И вот сегодня неспокойно на душе. Залаяла собака во дворе. Мария Денисовна, выглянув в окошко, вышла на порог. Возле калитки, устало прислонясь к ограде, стояли две девушки. «Никогда не видела их», – мелькнула у Марии Денисовны мысль. Видать не здешние. Но не успела она ничего сказать, как чернявая открыла открыла калитку, и ослепительно улыбаясь, шагнула к Басан.

– Здравствуйте, тётя Мария! Не узнаёте? А я вас сразу узнала.

Растерявшись и ничего не понимая, Басан молчала. Она действительно этих девушек видела впервые. А чернявая, подойдя вплотную, тихо произнесла, глядя в глаза:

– Привет вам от Николая и дяди Христо. Пойдёмте в дом.

Басан вздрогнула: «От Николая, от зятя? Значит и девушки оттуда». Ноги у неё подкосились, но чернявая обняла её за плечи. Подошла вторая девушка.

– Заходите, заходите в дом, – вытирая слёзы, засуетилась Басан. – Сейчас приготовлю что-нибудь поесть. Как же вас звать, милые?

Чернявая улыбнулась:

– Меня, вашу племянницу, звать Раей, а это моя подруга, Шура.

В доме Рая снова улыбнулась и протянула Марии Денисовне сложенный вчетверо конверт.

– Письмо от Николая, – хитро прижмурив глаза, сказала она.

Басан, надев очки, начала читать. Николай сообщил, что он жив и здоров. Его жена, дочь Марии Денисовны, тоже. Просил помочь случайно встретившимся Рае и её подруге. «Мама, а Раю ты, наверное, не помнишь. Она гостила у нас летом 1936 года. Сейчас ты её не узнаешь, так она выросла». Мария Денисовна посмотрела на Раю и невольно улыбнулась. Представить эту девушку, какой на была восемь лет назад, действительно было трудно, потому что у Марии Денисовны вообще не было племянницы. В конце письма шли приветы всем близким и далёким родственникам, соседям в Слободке. Николай даже спрашивал, жив ли их пёс Шарик. Всё было правильно, но почерк был чужой, не зятя. Басан вопросительно посмотрела на Раю и та легонько кивнула в ответ. На душе у Марии Денисовны потеплело. Письмо было из-за линии фронта, оттуда, где был муж её дочери. Ничего, что почерк не его. Письмо писали свои, родные люди. Басан поднялась, поцеловала Раю в лоб. Тихо сказала:

– Хорошо, родные. У нас тут много честных людей. Вместе подумаем, как лучше сделать. А сейчас по болгарскому обычаю прошу к столу.

– Спасибо, Мария Денисовна!

Шура и Рая крепко прижались к старухе.

4. Есть хорошие люди

Есть хорошие люди. Семья Петра Яковлевича Станцоя жила по левой стороне улицы Слободки, если ехать из Булатовки. В этот день Пётр Яковлевич поднялся с головной болью. Даже в доме ничего не хотелось делать.

Всю ночь он раздумывал, где может быть Красная Армия в это время. Румынским газетам он не верил, хотя читал их. Между строк он улавливал иногда то, что хотелось бы скрыть румынам и немцам от населения. Но вот в последнее время среди румынских солдат снова начали распространяться слухи о новых наступлениях немецких войск, о готовящемся каком-то сверхмощном оружии.

– Эх, послушать бы хоть раз своими ушами Москву, всё стало бы понятным, – не раз говорил он жене Ефросинье Георгиевне. Та мочла отворачивалась и утирала слёзы. Сегодня было как-то особенно тяжело на душе. Пётр Яковлевич вышел во двор. И вдруг услышал негромкий окрик:

– Петро, иди сюда.

Возле калитки стоял его приятель Калин Мелентьевич Домбров. Ни о чём не думая, медленно подошёл к нему. Станцой и поздоровался. Калин не спеша обвёл улицу взглядом и тихо проговорил:

– Петро, я тебя давно знаю. Дело серьёзное. Никаких клятв с тебя не беру. Но учти, в случае чего ответ придётся давать головой.

– Говори яснее, Калин.

– А яснее вот, что. В Слободке сейчас находятся две девушки – советские разведчицы, ясно?

Сначала Пётр Яковлевич решил, что его приятель не в себе, но увидев устремлённые на него, полные тревоги глаза, сразу вспотел и прислонился к забору.

– Это правда, Калин?

– Да, – ответил тот. – Нужно сейчас встретить одну из девушек, а потом перенести к себе рацию. Говори сразу, согласен?

Этот вопрос ударил Петра Яковлевича, как пощёчина.

– В семье у нас трусливых нет. Пошли.

Они вышли на улицу, вдоль которой выстроились дома бывших немецких колонистов. Многие из них теперь пустовали. На перекрёстке двух улиц, которые образовали что-то похожее на небольшую площадь, Домбров сказал:

– Здесь подождём.

Было примерно 10 часов утра. Вдруг из-за угла послышалась немецкая речь, храп лошадей, и на перекрёсток выехал пароконный обоз. Не доезжая до беседующих приятелей, немцы распрягли лошадей. Их было трое. У одного на руке выделялась повязка. «Власовец», – подумал Пётр Яковлевич.

Фашисты не спеша занялись завтраком. И в это время в конце улицы появились две девушки.

Пётр Яковлевич взглянул на Домброва и сердце у него учащённо забилось, тот побелел как полотно.

– Они, – только и успел шепнуть он.

– Ничего, – тихо бросил Станцой и,хотя никогда не курил, предложил громко:

– Закурим, что ли? И где задержались наши бабы?

Калин стал рыться в карманах, отыскивая несуществующий табак. Немцы тоже заметили девушек. За спиной у них небольшие мешки. Вот одна из них нагнулась и, сняв туфель, начала копаться в нём. Вторая присела на обочине дороги. Немцы что-то быстро залопотали между собой. Потом один что-то крикнул власовцу. Тот, поднявшись, заорал Домброву и Станцою:

– Кто это шляется у вас, откуда?

Станцой повернулся к нему и спокойно ответил:

– Да у нас тут мельница. Так вот из ближних сёл к нам носят молоть зерно. Эти женщины из Булатовки. Они часто приходят. Война, трудно.

Власовец что-то сказал немцам, те закивали головой, и стали продолжать еду, вскоре уехали. Высокая черноволосая девушка подошла к Станцою и Домброву. Вторая подалась в противоположную сторону и скрылась в одном из пустующих домов.

– Здравствуйте, – улыбнулся Станцой, – таким гостям всегда рады.

– А уж если рады, то помогите моей подруге перенести вещи вон из того крайнего дома. Вещи на чердаке и она тоже. Меня зовите Раей, подругу звать Шурой. Когда подойдёте, окликните: «Шура, мы от Раи». И Рая снова улыбнулась.

5. Знакомство с Шурой

Раю отвели в дом Станцоя. Потом Пётр Яковлевич с Калином Мелентьевичем подошли к дому, где должна быть Шура. Станцой понимал, что девушка с чердака этого дома ведёт радиопередачу, а так же и то, что девушка не безоружна. Понимал это и Домбров. Поэтому подходили к дому как можно тише. Зайдя под навес, где был вход на чердак, оба остановились в недоумении, лестницы нигде не было видно. И вдруг Станцой толкнул Домброва: сбоку на земле лежала доска. Друзья переглянулись. На чердак забрались по доске, потом её столкнули.

– Шура, Шура! Мы от Раи! – несколько раз позвали они. Наконец, в глубине чердачного перекрытия послышался сухой щелчок. Станцой было открыл рот, чтобы снова позвать и вдруг остолбенел. На него с чердачного окна смотрело совсем юное, открытое девичье лицо. Но глаза смотрели жёстко и решительно, да и в руке чернел пистолет.

– Тогда помогите, – произнёс грудной голос.

Через полчаса Шура вместе с Домбровым шла на другой край села, где жил Станцой, который в это время задами, через огороды нёс в мешке упакованную рацию.

6. В семье Станцоев

Девушки быстро подружились с семьёй Станцоев. Им понравился Яков Игнатьевич, отец Станцоя, старый русский солдат, участник русско-японской войны. Оставшись как-то наедине с сыном, он сказал ему:

– Чую я, Петя, что недолго мне осталось жить. Но я прошу и приказываю: берегите этих девушек как зеницу ока.

Рацию Пётр Яковлевич закопал в углу сарая, а чтобы место не бросалось в глаза, набросал сверху навоза.

Каждый день Шура вела передачу на большую землю. И каждый день Пётр Яковлевич откапывал рацию, развешивал на чердаке антенну, а после сеанса передачи таким же образом прятал рацию. С первых дней Рая стала исчезать. Возвращалась она поздно вечером и что-то наносила на свою карту. Эту карту она вместе с хозяйкой Ефросиньей Георгиевной прятали на дно большого с двумя перегородками сундука, доверху наполненного мукой. И каждый день Шура передавала на большую землю сведения, добытые Раей. Однажды в дом Станцоя пришёл незнакомый человек, назвавший себя Васей. Он о чём-то долго беседовал с девушками, а поздно вечером ушёл. Пётр Яковлевич спросил у Раи, что это за человек. Рая сказала, что это старший лейтенант Советской Армии, который бежал из фашистского плена. При всём своём доверии к хозяину дома, Рая больше о нём ничего не сказала. Потом ещё несколько раз он приходил к девушкам. О чём они говорили, что обсуждали – никто не знает. Однажды, оставшись наедине с хозяином дома, Рая попросила назвать имена людей, самых надёжных. Так в помощь разведчицам были привлечены братья Станцоя Кирилл и Николай, а также крестьяне Христофор Басан и Пантелей Черней.

Часто Пантелей Черней и Христофор Басан, обув постолы, одевшись как можно хуже, взяв в руки палочки, уходили в разные места. Один в Романовку, где недалеко находился важный железнодорожный узел, другой – в Бородино или шоссейную магистраль.

Заметив и запомнив всё, люди рассказывали девушкам важные данные, а те, в свою очередь, передавали всё это советскому командованию. И через день советские бомбардировщики бомбили указанные пункты скопления фашистских войск и транспорта.

Как-то после очередного сеанса Рая подошла к Петру Яковлевичу:

– Дядя Петя, наши войска заняли Одессу.

Спазм сдавил горло Станцою.

– Спасибо, милая, – только и проговорил он.

– Дядя Петя, кончилось питание, нужно принести спрятанное. Поеду я и Шура. Найдите подводу и ездового.

И Пётр Яковлевич послал на это опасное задание своего родного брата Николая.

7. Встреча с власовцами

Солнце приближалось к горизонту, но было ещё светло. Николай подгонял лошадей, шутил с девушками. Шура застенчиво улыбалась. Рая хлёстко парировала шутки Николая. Самое трудное было позади, питание они откопали и сейчас в мешке везли себе батареи. Ещё несколько километров и за бугром покажется Слободка. И вдруг на дороге выросли две фигуры.

«Власовцы», – обожгла Николая мысль.

Да, это были власовцы, и притом, слегка подвыпившие. У одного на поясе висел пистолет, второй был без оружия. Тот, который был с пистолетом, схватил лошадь за уздечку:

– Стой, куда едете?

– В Слободку, – проговорил Николай, холодея.

– Откуда?

– К тётке ездили в гости, – улыбнулась Рая.

Власовец подошёл поближе и, разглядывая девушку, ухмыльнулся.

– А ну слазь.

Рая спрыгнула с подводы.

– Как тебя зовут? – глупо улыбаясь, начал заигрывать власовец.

Девушка засмеялась:

– А вот приезжайте к нам домой, там и познакомимся.

Власовец подошёл поближе, обхватил её рукой за талию, второй рванул кофточку. Но Рая резко оттолкнула его от себя. Тогда власовец кинулся к ней, но споткнувшись, упёрся рукой в мешок на подводе. Солдат начал развязывать мешок. Николай взглянул на Раю. Смертельная бледность заливала её щёки. Шура, широко раскрыв глаза, смотрела на власовцев. И когда солдат развязал мешок, Рая так странно улыбнулась и шагнула к нему:

– Что, хочешь знать, что в мешке? Состаришься преждевременно.

В руке у неё что-то блеснуло и два негромких выстрела ударили один за другим. Схватив ртом воздух, власовец вытянулся на дороге. Второй, который был без оружия, круто повернувшись, бросился бежать.

– Напрасно торопишься, – зло проговорила Рая и не спеша, прицелившись, нажала на курок. Второй тоже ткнулся в землю.

– Коля, дорогой, быстро, – забрав пистолет убитого, кинулась на подводу разведчица. Никлоай стегнул лошадей, и они помчались, унося от этого места двух девушек и парня. Домой приехали поздно. Пётр Яковлевич с тревогой выглядывал их на крыльце.

– Ну, слава Богу, живы, – облегчённо вздохнул он.

– Не Богу, а вот ей, – усмехнулся Николай, указывая на Раю.

8. Обыск

Раи не было несколько дней. Вернулась она возбуждённая и радостная. Шура, которая очень переживала за подругу и не находила себе места все эти дни, бросилась ей на шею.

– Готовь аппаратуру, Шурок, – целуя её, сказала Подрез. – В эту ночь одним немецким аэродромом станет меньше.

Через полчаса Шура послала кодированную телеграмму. А в полночь немецкий аэродром под Бессарабяской перестал существовать: его уничтожила наша авиация.

После убийства власовцев и бомбёжки аэродромов румыны и немцы начали проводить повальные обыски. Калин Домбров только что закопал рацию, бросил лопату в сарай и присел возле дома отдохнуть. С треском распахнулась калитка и во двор шагнул здоровенный немецкий офицер и несколько солдат:

– Где есть у тебя радио? – заорал офицер.

У Домброва ёкнуло сердце. Но, собрав всё мужество, он отрицательно махнул головой и развёл руками.

– Не знаю, что вы хотите, о чём спрашиваете.

Немец отвесил крепкий подзатыльник и вынул пистолет.

– Чердак лезь сволочь, радио.

Калин Мелентьевич сразу успокоился: рация была совсем в другом месте.

– Прошу пана офицера, – показал он на чердак.

– Пошоль, пошоль, сам, – заорал немец.

Вслед за Домбровым на чердак поднялся и офицер. Держа автоматы наизготовку, вылезли солдаты. Немец посветил фонариком, начал осматривать чердак. И вдруг его взгляд остановился на чём-то. Ноздри хищно раздулись.

– О, большевик, зволочь, радио!

Домбров взглянул туда, куда направил луч света офицер. Там, из под прошлогоднего овса, чернел тёмный квадрат. И Домбров в душе улыбнулся.

– Господин офицер, вы бы так и сказали сразу. Я не знал, что это по-вашему называется радио. А по-нашему это от печки дверца.

Несколько секунд офицер смотрел на Домброва, потом, коротко размахнувшись, ударил его рукояткой пистолета по голове. Когда немцы ушли со двора Калин Мелентьевич не видел: он был без сознания.

9. Арест

С каждым днём обстановка для девушек-разведчиц в Слободке усложнялась. По селу днём и ночью ходили патрули, производились обыски, проверки документов. С документами было всё в порядке. В них, скреплённых немецкой печатью, значилось, что девушки ищут своих родных, потерянных во время эвакуации. Плохо было с деньгами. Деньги, которые были выданы Рае и Шуре за несколько дней перед их выброской, были румынским правительством аннулированы. Разведчицы остались без денег, без средств существования. Но в трудные минуты им помогали советские люди. На помщь Рае и Шуре пришёл Пётр Яковлевич Станцой, его братья Николай и Кирилл, соседи Христофор Басан, его жена Мария Денисовна и многие другие, которые остались нам неизвестны. Но обстановка осложнялась и нужно было из Слободки уходить. И снова Пётр Яковлевич направил с разведчицами своих братьев Николая и Кирилла Станцоев, чтобы проводить девушек. Было решено идти в Еленовку. Рацию Николай вёз подводой, Кирилл шёл с Раей и Шурой до самой Еленовки, а затем пошли в Анновку, к Тимофею Максимовичу Юзефовичу.

Здесь прятались девушки. Но в семье, как говорится, не без урода. И нашёлся такой. Его видели часто на улицах села. Горбоносый, среднего роста, ходил, всегда сутулясь, в постолах. Этот человек был агентом сигуранцы. В то время ему было свыше сорока лет. Его звали Гаврилов Иван Тимофеевич, по кличке «Чипка». Этот иуда первым выдал Станцой Марию Николаевну и её сына Кирилла. Их избивали в с. Кульм (ныне с. Подгорное), приговорили к расстрелу. В последнюю минуту сообщили, что «помиловали». Дело в том, что они ничего не сказали о Рае и Шуре и сигуранца решила проследить за Кириллом и Марией Николаевной. А через несколько дней взяли девушек. И снова ошиблись: у Раи был хороший опыт и в тыл противника её забрасывали не первый раз. При девушках не обнаружили ни рации, ни оружия. Полковник сигуранцы бесновался:

– Будете отвечать?

– Будем, – отвечала Рая, – это ошибка. Посмотрите наши документы.

Действительно, документы были безукоризненны. И тогда полковник, поговорив по телефону с высшим начальством, снова вызвал девушек на допрос. На этот раз он не кричал, был приветливым и улыбался.

– Мы вас отпускаем, мы ошиблись. Вы простые девушки.

Когда Рая и Шура шли по коридору, случилось непредвиденное. Только повернули за угол, как из подвала показались трое. Шёл конвоир и двое арестованных. Их Рая узнала сразу. Мужчина был широкоплечим, чернявым, со шрамом над бровью. Женщина белявая, небольшого роста. Она взглянула на Раю, отчего её бровь резко взлетела наверх.

«Они», – мелькнула у Раи мысль, – «нас выбрасывали вместе».

Рае хотелось закричать: она знала, что для этих двоих всё уже кончено. Мужчина, за которым следовал конвоир, нёс в руках рацию. Те двое шли навстречу смерти, девушки – навстречу свободе. На улице Рая сказала Шуре:

– Нам повезло. В этот раз мы от лап сигуранцы и гестапо ушли. Но нас отпустили для того, чтобы установить слежку. Но ты помнишь, чему нас учили?

Шура спокойно улыбнулась в ответ» [2].

Далее тов. Кудрявцев пишет о том, что после этого случая, описанного выше, Станцой, Домбров и Басан переправили девушек в Петросталь. Дальнейшая судьба разведчиц неизвестна.

А вот что пишет сам Пётр Яковлевич Станцой в письме к сестре Раи Подрез Марии Илларионовне Борисенко:

«Здравствуйте, дорогая семья Раи!

Это пишет сам Пётр Яковлевич, которому Вы написали. Ответное письмо мы получили 2 февраля, за которое очень благодарны (рады), что кто-то есть из Раиной семьи.

Мария Илларионовна, Вы пишете, чтобы написать Вам подробнее за Раю. Да, в 1944 году в начале апреля, т.е. в первых числах, но не помню какого числа это было, к нам попадают две девушки, т. е. они были высажены километров в 8-9, и первую ночь они попали в один посёлок, (который) назывался Кантемир, а сейчас переименован (в) Подгорное. Они переночевали там у одного хозяина. На другой день двигался обоз добровольцев-изменников родины по направлению к Западу, а им как раз было по плану работы в том же направлении и они проехали с ними до следующего села Чарамурза. Там остановились, сделали передачу первую нашему фронту (по утверждении командира войсковой части Кудрявцева, первая связь с разведчицами была установлена 10 апреля и продолжалась до 19 апреля 1944 года – п.а.), который остановился на Днестре. В этом селе Чарамурзе они переночевали и утром перешли к нам, т. е. в наше село, недалеко 2 километра. Зашли к одним людям, а там как раз был мой сосед, ну и разговорились, что много людей выгоняют немцы. А эта семья имела зятя в Красной Армии, их крепко в то время преследовали, эти люди жалелись. Девчата их выслушали, а потом попросили где можно поселиться временно. Эти хозяева посоветовались с моим соседом, и он сказал: пойдёте к нам.

Мы жили на краю села через речку от этих хозяев, и только два дома на этой магале было живущих. Это было удобно для работы, и вот они перешли к нам, сначала Рая жила у соседа моего, а Саша с рацией у нас, а через пару дней она перешла к нам вместе с Сашей.

Передача у них всегда была в 2 часа дня, а потом рацию снимали и обратно её на хранение до другого дня, и так продолжалась работа наша. Но когда их высадили с самолёта, то как они спускались, то у них было снабжение для рации, питание на 4 месяца расчитано, и у них одна часть оборвалась и разбилась, они даже когда спустились не нашли, это было ночью. Но они зарыли в землю один наган и 2 финки и сделали знак. А уже когда работали у нас, то у меня был брат Николай, 24 года рождения, и он уже работал связным у девчат. Рая и Шура взяли его и пошли туда, нашли наган, финки и разбитое питание.

У них осталось только на 2 месяца питания для работы. У них было задание двигаться на запад до Прута по направлению к Румынии. Они у нас пожили дней 12, а потом Рая говорит: дядя Петя, надо новое место, а то нам нельзя долго сидеть на одном месте. Тогда я что делаю, у меня родители жили от нас в 7 километрах, я пошёл к родителям, договорился и переправил их туда. Там тоже было хорошо и работать и жить. У меня была сестра девка и брат холост, а другой брат жил напротив родителей. Вобщем, было хорошо, но им нельзя было жить спокойно, задание есть задание.

Рая часто с братом объезжала железную дорогу, Бессарабскую станцию, это от нас 12 км, и аэродром был за 9 км тоже там объезжали, а потом передавали. А Рая говорит: смотрите, после нашего проезда с Колей так и смотришь на ночь или на другой день бомбёжки, то на станции, то по аэродрому. Вобщем, работа была та, что требовалось в то время. Мы к ним привыкли и они к нам, но когда пробыли у родителей 13 дней, Рая говорит: «дядя Петя, новое местожительство нужно и надёжное». Я что делаю, опять (иду) в другой населённый пункт по названию Гановка, там у меня был сват. Я с ним договариваюсь, а брат запрягает лошадей и перевозит их. Мы распрощались со слезами, и они плакали и мы плакали, но Рая говорила: «Ничего, победу одержим, вернёмся, заедем к вам, а Колю заберём на Украину». Но не так пришлось, и Коля погиб под Будапештом, и девчата не вернулись. Они из Гановки пошли дальше, и я уже не знал об ихних делах, а после стало известно, что их одна гадина-предательница, эвакуированная с немецким полковником, предала, их арестовали и расстреляли. Нам, когда стало известно, конечно, был большой траур в нашей семье. У нас они остались навсегда в памяти. Вы, Мария, и мама Раи, для вашей всей семьи очень скорбное сообщение об утрате Раи, причём жизнерадостной, такой боевой. Она за Родину всегда говорила. Как появится с Колей из разведки (говорила) подруге Шуре, что надо передавать материал. Рая берёт материал, делает наброску и даёт радистке Шуре. Шура (говорит): дядя Петя, нам боевое задание. Я беру рацию, поднимаюсь на чердак и растягиваю провод, Шура начинает выбивать.

Но что можно писать ещё, нам хочется и обязательно надо приехать вам к нам, увидите, где Рая находилась, у кого находилась, что за семья это была для Раи. Мария Илларионовна, если у вас не найдётся время приехать, то если мама ещё может ехать, то пусть она приедет. Конечно, сейчас трудно, но весной, в апреле-мае уже можно ехать свободней и спокойней» [4].

Мать Раисы Ольга Андреевна Бондарь длительное время, целых девятнадцать лет, ничего не знала о судьбе своей дочери. Всё это время она надеялась встретить Раису живой. В 1944-м Ольга Андреевна получила сообщение, в котором указывалось, что её дочь Раиса Илларионовна Подрез пропала без вести. С тех пор никаких сведений. И вот, майским днём 1963 года в Новомосковск, на улицу Днепропетровскую, дом 10 приходит письмо из села Меншутино, Вознесенка Вторая Тарутинского района Одесской области от учительницы Фаины Яковлевны Станцой.

«Недавно они с её мужем получили новую квартиру, – передаёт Виктория Улич рассказ Фаины Яковлевны, – стали новосёлами, её муж приходился сыном бывшему главе сельхозартели «Победа» Тарутинского района Одесской области Станцою Петру Яковлевичу. Тот в годы войны жил в селе Меншутино (Бессарабия), которое было под властью Румынии. А теперь у сына и невесты – новоселье. При переезде решили старые вещи и мебель выбросить. Среди них был деревянный сундук. Его разбили на доски. Оказалось, что в сундуке было двойное дно, а в нём – радиостанция, пистолеты и письмо, датированное 1944 годом. Написано оно было в Новомосковск» [1].

Таким образом, семья Петра Яковлевича Станцоя узнала адрес матери Раисы Подрез. Началась переписка, в результате которой Ольга Андреевна узнала подробную историю о разведывательной деятельности своей дочери в глубоком тылу.

Из письма Раисы Подрез к матери [1]:

«25.03.1944 г.

Здравствуй, дорогая мама! Первым долгом передаю тебе свой пламенный чистосердечный привет с крепким поцелуем.

Сообщаю тебе, что я жива и здорова. С того места, где я была раньше, уже уехала и сейчас нахожусь от дома далеко. Когда мы проезжали Кривой Рог, то очень много на полях лежало убитых, но это всё немцы-собаки. Я всё смотрела, нет ли где нашего отца, но наши уже похоронены. Всю дорогу я смотрела на поля, как же изрыта вся земля, словно воронки специально повырыли. Сёла все очень разбитые, сожжёные. Как только посмотрю на сожжёные сёла, так сразу вспоминаю свой город…

Остановились мы на очень хорошей квартире. Дома в посёлке все одноэтажные, хорошие, очень большие сады. Нет ни единого домика разбитого, все стоят чистенькие, хорошие.

Люди живут хорошо. Одно плохо – улицы не асфальтированные, грязь непролазная. Вот я стою сейчас на квартире, а у них есть девочка Лина, ей четыре годика, я с ней частенько балуюсь…

Мама, если нужны будут деньги, то продай мои платья. Если я останусь жива, то всё будет. Но на мою жизнь нет надежды. Надо иметь большое счастье, чтобы остаться в живых после такой страшной бойни. Но я всё-таки немножко счастлива – ведь до сих пор жива!

Пока до свидания. Целую всех крепко, крепко! Твоя дочь Раиса.

П/п 4556-Д»

Из воспоминаний о Раисе Подрез Нины Афанасьевны Непорады, её ровесницы (опубликовано в газете «Новомосковская правда» в статье Виктории Улич «Моя героическая землячка»):

«С Раей Подрез я вместе училась в 1941 году в Новомосковской школе медсестёр. Это была красивая, жизнерадостная, очень смелая девушка. Она обладала приятным грудным голосом, любила петь. Училась она хорошо, легко ей давалась учёба. На первом же курсе её избрали старостой группы. По окончании первого курса началась мобилизация на фронт. Нас же, как второкурсников, оставили на практике при больнице. Мы ухаживали за больными. А через три недели больница стала госпиталем, и мы ухаживали за ранеными. Раю что-то тревожило, ей хотелось вступить в схватку с ненавистным врагом, отомстить за раны вот этих людей, за своего отца, за поруганную родную землю.

Немцы прорвали линию фронта. Завздравотделом собрал всех медработников и сообщил, что фронту требуются медицинские работники. И второкурсникам стали давать повестки. Те, кто был на дежурстве в день мобилизации, остались работать при госпитале. А Рая сама пошла в военкомат, получила повестку и отправилась на фронт.

Помнится, как раненые называли её соловьём. Она всех могла развеселить, никогда не унывала. В ней было что-то от мальчишки. Не случайно ей многие однокурсники говорили, что ей следовало родиться мальчишкой.

Очень любила она своего отца, мать, сестру (Марию – п.а.). В это время отец Раи был на фронте, случалось, что долго от него не было писем. И вот взгрустнёт, прослезится и с явной ненавистью произнесёт: «Если бы была возможность, я бы всех этих фашистов перестреляла собственной рукой». Вот такой была Рая Подрез» [1].

Эпилог

«Римма Николаевна удостоена многих государственных наград, среди которых – орден Отечественной войны, орден «За мужество», медаль «Защитник Отчизны», медаль «Партизан Украины».

После освобождения Новомосковска Римма Николаевна пошла работать на швейную фабрику со своей швейной машинкой, там шили одежду для фронта. Потом было обучение в школе рабочей молодёжи, Днепропетровском техникуме лёгкой промышленности. С 1972 по 1976 годы работала мастером производственного обучения в ПТУ-48, где подготовила 80 швей. С 1973 года – снова на швейной фабрике. Была главой группы народного контроля, заместителем секретаря партбюро. В 1983 пошла на заслуженный отдых. Сейчас инвалид войны 1-й группы, тяжело болеет, требует помощи» [1].

Вот такая трудовая биография у Риммы Николаевны. А спустя год после публикации этой статьи, газета «Ветеран Приднепровья» пишет, что 23 ноября 2010 года ушла из жизни Римма Николаевна Ерёменко-Винник.

В. Киселёв, «Тех дней не смолкнет слава», «Новомосковская правда» 22.02.1995:

«К. Г. Маркивец, встретив освобождение, начала работать помощником секретаря райкома партии, а в декабре 1944 года была снова направлена в Молдавию.

За мужество, проявленное в борьбе с фашистами, Клавдия Григорьевна Маркивец Указом Президиума Верховной Рады Украины была награждена медалью «За боевые заслуги»» [2].

П. Ескин, «Подпольщик Кутовой»:

«57 лет отделяет нас от того времени (когда погиб Иван Кутовой, статья 2000 года – п.а). Нет в живых уже и Полины Ивановны. Жаль, не довелось ей нянчить внучку, названную в её честь Полинкой. Дожила до того времени, когда улицу Мостовую назвали именем Ивана Кутового. Семейное гнездо оберегала сестра мужа Галя. Теперь в обновлённом доме Кутовых хозяйничает внук Юрий. На праздники – День Победы и освобождение города – к нему сходятся жители Вороновки, чтобы почтить память о славных своих земляках. Через 57 лет нагрудный знак Ивана Кутового «Почесний партизан Великої Вітчизняної війни» получил сын Иван, который родился через пять месяцев после казни отца, продолжая родословную Кутовых» [3].

После войны Мария Васильевна Кобзарь работала бухгалтером в автопарке. Помните ту историю, случившуюся с Марией Кобзарь и Зиной Белой в самом начале оккупации Новомосковска, когда по городу проходила колонна пленных советских солдат, среди которых был человек, представившийся девушкам дядей Колей и попросивший их помочь ему найти своих родственников?

«После войны, – пишет в своих воспоминаниях Мария Кобзарь, – я ходила в село спрашивать, был ли такой человек дядя Коля, факты подтверждались, что был пленный в женской одежде. Погиб в 1943 году на Днепре» [4].

Из письменных воспоминаний Александры Карповны Фартуховой [5]:

«Имею награды

«За доблестный труд в ВОВ 1941-45 гг.»

АБ №274014, выдано 4 января 1947 г.

Юбилейная медаль

«Тридцать лет победы в ВОВ 1941-45 гг.»

«Сорок лет победы в ВОВ 1941-45 гг.»

Почётный знак «Ветеран Новомосковской Краснознамённой дивизии».

Почётный знак

«Ветеран партизан и подпольщиков Присамарья Днепропетровской области»

Партизанский билет №9802

Удостоверение участника войны

Серия Д №43634

Орден Отечественной войны II степени»

Софья Николаевна Донец (Шакало), 8 апреля 1987 год:

«Когда отца не стало, нам досталось много горя. Немцы два раза били и грабили нас. Папин кожух и шапку видели на полицае. Мама наша много горя приняла и за нашего отца и за нас. Нас терзали и не было нам покоя. Маме сейчас 92 года, но её никто не вспомнит никогда, с тоской так и уйдёт из жизни.

Я проработала 21 год, ушла на пенсию с комбината хлебопродуктов, имею медаль за долголетний труд. Имею сына, две дочери, 3 внучки и одного внука. Мужа нет уже 17 лет. Похоронила и одного сына.

Живу на улице Г. Павлова №56» [6].

Лисовикова (Сухая) Дарья Порфирьевна (1 апреля 1985 г.):

«Через тридцать лет Новомосковский военный комиссариат помог мне найти могилу сына. Он похоронен в селе Семёновка Криничанского района. Я узнала, что Володя был привезён из села Подгорного в Семёновку и похоронен в Братской могиле №1.

До конца своих дней я не забуду тяжкую потерю родного сына» [7].

Максим Столяров, внук Колесника Николая Тарасовича:

«Умер Николай Тарасович во сне 14 сентября 2001 года. Последние полгода ему перестала сниться война, а снились только степь и кони. До конца жизни сохранилось в нём презрение к смерти. Он два с половиной года боролся с болезнью, которая убивает людей за шесть месяцев, и до последнего дня заставлял себя через силу есть и надеялся выздороветь» [8].

Владислав Власов, внук Владимира Ионовича Литвишкова, «Из подпольщиков – на передовую», dv-gazeta.info:

«За отличное выполнение боевых задач В. И. Литвишков награждён боевыми орденами и медалями, имеет Благодарностей Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина.

В прошлом году дедушки не стало (статья 2010 года – п.а.)… Но для меня он навсегда останется примером мужественного, трудолюбивого – настоящего человека!» [9].

***

«На відзнаку 20-х роковин перемоги радянського народу і його Збройних Сил у Великій Вітчизняній війні 1941-1945 рр. і увіковічнення пам'яті героїв-партизанів, підпільників – уроженців м. Новомосковська виконком міської Ради депутатів трудящих вирішив переіменувати:

Провулок Виконкомівський на провулок імені Нікіти Головка;

Провулок Кривий на провулок імені Зіни Білої;

Вулицю Мостову на вулицю імені Івана Кутового;

Вулицю Дніпропетровську на вулицю Раї Подрез.

8 травня 1965 р.»

«У виконкомі міської ради

про перейменування вулиці Виконкомівської

Рішення №28|559 виконкому Новомосковської міської Ради депутатів трудящих від 12 жовтня 1967 року.

На увіковічнення пам'яті секретаря підпільної комсомольської організації ГОЛОВКА Микити, який загинув ві друк фашистських катів в період Великої Вітчизняної війни в 1943 році в окупованому місті Новомосковську, виконком міської Ради депутатів трудящих вирішив:

1. Перейменувати вулицю Виконкомівську в вулицю імені Микити ГОЛОВКА.

2. Зобов'язати зав. міськкомунгоспом тов. Омельченка Г. Г.:

– провести виготовлення будинкових номерів з новою назвою вулиці для продажі населенню;

– виготовити та встановити на початку та в кінці вулиці меморіальну дошку, в честь кого найменовано вулицю.

Голова виконкому міської Ради депутатів трудящих

М. Клименко

Секретар виконкому міської Ради депутатів трудящих

А. Білий»

Список использованных источников

Часть I. Город в оккупации

Утраченная молодость

1. Из письменных воспоминаний Софьи Николаевны Донец, 8 апреля 1987 года. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

2. О. Браславський. «Лікар Бутенко», «Новомосковська правда», 19 листопада 1982 р. с. 2-3.

3. В. Білоус. «Подвиг Соколових».

4. Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

5. Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича. 7 апреля 1985 год. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

6. Из письменных воспоминаний Риммы Николаевны Ерёменко (Винник). Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

7. О. Браславський. «Корчагінський гарт».

8. Людмила Шаликіна. «Про що розповіла береза», «Новомосковська правда».

«Время исправить искажённую историю и воздать каждому по его заслугам»

1. Джусов Анатолій Боніфатійович. Історія Новомосковська. Науково-популярне видання. Видання друге, уточнене і доповнене. – Дніпропетровськ. ІМА-прес. – 2011. – С. 243.

2. Джусов А. Б. История Новомосковска. – Днепропетровск: Пороги, 2003. – С. 153-154.

3. ДОГА, ф.19, оп.8, д.111, л.67, 69.

4. Джусов Анатолій Боніфатійович. Історія Новомосковська. Науково-популярне видання. Видання друге, уточнене і доповнене. – Дніпропетровськ. ІМА-прес. – 2011. – С. 638.

5. ДОГА. – Ф. П-19, оп.8, д.249, л.11.

6. Джусов Анатолій Боніфатійович. Історія Новомосковська. Науково-популярне видання. Видання друге, уточнене і доповнене. – Дніпропетровськ. ІМА-прес. – 2011. – С. 246.

7. ДОГА. – Ф. П-19, оп.8, д.111, л.3.

8. ДОГА. – Ф. П-19, оп.8, д.111, л.14,16.

9. ДОГА. – Ф. П-19, оп.8, д.174, л.13.

10. Джусов Анатолій Боніфатійович. Історія Новомосковська. Науково-популярне видання. Видання друге, уточнене і доповнене. – Дніпропетровськ. ІМА-прес. – 2011. – С. 248.

11. Джусов Анатолій Боніфатійович. Історія Новомосковська. Науково-популярне видання. Видання друге, уточнене і доповнене. – Дніпропетровськ. ІМА-прес. – 2011. – С. 249.

12. ДОГА. Ф. П-19, оп.8, д.1, л.70-72.

13. ДОГА, ф.19, оп.8, д.110, л.36.

14. Петровский В. В. и др. История Украины – Ш. 2008. – С. 429.

15. Джусов Анатолій Боніфатійович. Історія Новомосковська. Науково-популярне видання. Видання друге, уточнене і доповнене. – Дніпропетровськ. ІМА-прес. – 2011. – С. 250.

16. ДОГА. Ф.П-19, о.8, д.305, л.29-33.

17. Джусов Анатолій Боніфатійович. Історія Новомосковська. Науково-популярне видання. Видання друге, уточнене і доповнене. – Дніпропетровськ. ІМА-прес. – 2011. – С. 644.

18. Джусов Анатолій Боніфатійович. Історія Новомосковська. Науково-популярне видання. Видання друге, уточнене і доповнене. – Дніпропетровськ. ІМА-прес. – 2011. – С. 251.

19. Джусов А. Б. «У полон не здався», «Новомосковська правда».

20. Джусов Анатолій Боніфатійович. Історія Новомосковська. Науково-популярне видання. Видання друге, уточнене і доповнене. – Дніпропетровськ. ІМА-прес. – 2011. – С. 252.

В городе формируется молодёжная подпольная организация

1. «Подполье жило». http://plwall-e.blog.ru/91932051.html

2. Джусов А. Б. История Новомосковска. – Днепропетровск: Пороги, 2003. – С. 163.

3. Из письменных воспоминаний Александры Константиновны Головко о своих сыновьях. 22.10.1977. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

4. Дневник секретаря Новомосковской молодёжной подпольной организации Никиты Головко. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

5. Пригласительный билет Никиты Головко. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

6. Зачётная книжка Никиты Головко. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им П. Калнышевского.

7. Выписка из приказа №96 по школе ФЗО №2 от 18 июля 1941 г. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

8. О. Галич. «Митя Головко та його друзі», «Новомосковська правда».

9. О. Браславський. «Корчагінський гарт».

10. Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь. 15.04.1985. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

11. К. Пилипенко, «Новомосковські підпільники».

12. В. Кисельов. «Тих днів не змолкне слава», «Новомосковська правда», 22.02.1995.

13. В. Білоус. «Це починалося весною», «Новомосковська правда».

14. О. Браславський. «Лікар Бутенко», «Новомосковська правда», 19 листопада 1982 р. с. 2-3.

15. Джусов А. Б. «У полон не здався», «Новомосковська правда».

16. Людмила Шаликіна. «Про що розповіла береза», «Новомосковська правда».

17. Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь. 15.04.1985. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им П. Калнышевского.

18. Зі спогадів матері, Лісовикової Д. П. 1 квітня 1985 р. Архів Новомосковського історико-краєзнавчого музею ім. П. Калнишевського.

19. Из письменных воспоминаний Фартуховой Александры Карповны. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

20. Из письменных воспоминаний Софьи Николаевны Донец, 8 апреля 1987 года. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

21. В. Білоус. «Подвиг Соколових».

Диверсия на жестекатальном заводе

1. «Подполье жило». http://plwall-e.blog.ru/91932051.html

2. В. К. Киселёв. «Кто они, патриоты-герои?».

3. В. К. Киселёв. «По приказу сердца».

4. Из письменных воспоминаний Александры Константиновны Головко о своих сыновьях. 22.10.1977. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

Над подпольной организацией нависает угроза

1. «Подполье жило». http://plwall-e.blog.ru/91932051.html

2. Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь. 15.04.1985. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им П. Калнышевского.

3. Джусов А. Б. «У полон не здався», «Новомосковська правда».

4. О. Браславський. «Лікар Бутенко», «Новомосковська правда», 19 листопада 1982 р. с. 2-3.

5. Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

Бурный февраль 43-го

1. «Подполье жило». http://plwall-e.blog.ru/91932051.html

2. Из воспоминаний Колесника Николая Тарасовича. Записано внуком Максимом Столяровым. Литературная обработка Валерия Потапова. http://army.lv/ru.

3. Джусов А. Б. «У полон не здався», «Новомосковська правда».

4. Джусов А. Б. История Новомосковска. – Днепропетровск: Пороги, 2003. – С. 250.

5. А. Б. Джусов. «І воздасться…», «Новомосковська правда». 28 січня 2012.

6. В. Білоус. «Це починалося весною», «Новомосковська правда».

7. Из письменных воспоминаний Фартуховой Александры Карповны. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

8. Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

9. К. Сахно. «Подвиг сестер Нестеренко».

10. Зі спогадів матері, Лісовикової Д. П. 1 квітня 1985 р. Архів Новомосковського історико-краєзнавчого музею ім. П. Калнишевського.

11. В. Білоус. «Подвиг Соколових».

После февральских событий

1. П. Єскін. «Підпільник Кутовий».

2. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

3. Зі спогадів матері, Лісовикової Д. П. 1 квітня 1985 р. Архів Новомосковського історико-краєзнавчого музею ім. П. Калнишевського.

4. Из письменных воспоминаний Александры Константиновны Головко о своих сыновьях. 22.10.1977. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

5. Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь. 15.04.1985. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им П. Калнышевского.

6. Из воспоминаний Колесника Николая Тарасовича. Записано внуком Максимом Столяровым. Литературная обработка Валерия Потапова. http://army.lv/ru.

7. В. Білоус. «Подвиг Соколових».

8. Из письменных воспоминаний родителей секретаря подпольной молодёжной организации в г.Новомосковске в 1941-43 гг. Никиты Головка. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

Арест членов подпольной организации

1. Джусов А. Б. «У полон не здався», «Новомосковська правда».

2. Из письменных воспоминаний Александры Константиновны Головко о своих сыновьях. 22.10.1977. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

3. Джусов А. Б. История Новомосковска. – Днепропетровск: Пороги, 2003. – С.166.

4. ДОГА ф.19.о.8 е.х.110.л.54.

5. «Подполье жило». http://plwall-e.blog.ru/91932051.html

6. Из воспоминаний Колесника Николая Тарасовича. Записано внуком Максимом Столяровым. Литературная обработка Валерия Потапова. http://army.lv/ru.

7. Из письменных воспоминаний родителей Никиты Головко. 6 февраля 1964 г. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

8. «Новомосковская правда», 26 сентября 2009, С. 2.

9. В. Білоус. «Родина патріотів».

10. П. Єскін. «Підпільник Кутовий».

11. Из письменных воспоминаний Колесника Николая Тарасовича. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

12. Из письменных воспоминаний Риммы Николаевны Ерёменко (Винник). Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

13. О. Браславський. «Лікар Бутенко», «Новомосковська правда», 19 листопада 1982 р. с. 2-3.

14. Людмила Шаликіна. «Про що розповіла береза», «Новомосковська правда».

15. Из письменных воспоминаний Фартуховой Александры Карповны. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

16. В. Білоус. «Подвиг Соколових».

17. П. Єскін. «Допомагали месникам», «Ветеран Придніпров'я», 28 вересня 2012 р.

Часть II. Борьба продолжается

Подпольщики в рядах советской армии

1. «Подполье жило». http://plwall-e.blog.ru/91932051.html

2. Зі спогадів матері, Лісовикової Д. П. 1 квітня 1985 р. Архів Новомосковського історико-краєзнавчого музею ім. П. Калнишевського.

«А вот на этих воротах я висел»

1. Из воспоминаний Колесника Николая Тарасовича. Записано внуком Максимом Столяровым. Литературная обработка Валерия Потапова. http://army.lv/ru.

Прыжок в ночь

1. Вікторія Улич. «Моя героїчна землячка», «Новомосковська правда», 2014 р.

2. Из воспоминаний командира войсковой части 44388 Кудрявцева. http://www.73.odessa.ua/topic/289-gruppy-osnaz/

3. Копия письма Ефросинии Сергеевны Морозовой (сестры радистки А. Морозовой), написанного в г. Иванове 14 февраля 1966 г. https://reibert.info/threads/sudba-razvedchic.328641/

4. Копия письма Петра Яковлевича Станцоя к сестре Раи Подрез Марии Илларионовне Борисенко. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

Эпилог

1. «Новомосковская правда», 26 сентября 2009 г., с. 2.

2. В. Кисельов. «Тих днів не змолкне слава», «Новомосковська правда», 22.02.1995.

3. П. Єскін. «Підпільник Кутовий».

4. Из письменных воспоминаний Марии Васильевны Кобзарь. 15.04.1985. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им П. Калнышевского.

5. Из письменных воспоминаний Фартуховой Александры Карповны. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

6. Из письменных воспоминаний Софьи Николаевны Донец, 8 апреля 1987 года. Архив Новомосковского историко-краеведческого музея им. П. Калнышевского.

7. Зі спогадів матері, Лісовикової Д. П. 1 квітня 1985 р. Архів Новомосковського історико-краєзнавчого музею ім. П. Калнишевського.

8. Из воспоминаний Колесника Николая Тарасовича. Записано внуком Максимом Столяровым. Литературная обработка Валерия Потапова. http://army.lv/ru.

9. «Из подпольщиков – на передовую», dv-gazeta.info.

Оглавление

Предисловие

Пролог

Часть I. Город в оккупации

  Утраченная молодость

  «Время исправить искажённую историю и воздать каждому по его заслугам»

  В городе формируется молодёжная подпольная организация

  Диверсия на жестекатальном заводе

  Над подпольной организацией нависает угроза

  Бурный февраль 43-го

  После февральских событий

  Арест членов подпольной организации

Часть II. Борьба продолжается

  Подпольщики в рядах советской армии

  «А вот на этих воротах я висел»

  Прыжок в ночь

  Эпилог

Список использованных источников

  Часть I. Город в оккупации

  Часть II. Борьба продолжается

  Эпилог