Проект «Тревожные Небеса» [Гордей Егоров] (fb2) читать онлайн

Гордей Егоров Проект «Тревожные Небеса»

Глава 1

Двух ударов лопатой ему хватило. Ещё бы. Я от души размахнулся. Сползая с жутким протяжным воплем по крылу моего видавшего вида поло, он толкает ведро. Паразит чёртов! Весь бензин, который он успел у меня слить, вытекает из ведра, парит, ударяя в голову, и быстро впитывается в сухую почву. Надо бы добить, кончено, гниду, но слишком мало времени. Время. Именно оно сейчас самое, самое ценное. Именно его он пытался у меня украсть. Только увидев этого гада возле своей машины, я понял, что он давно меня поджидал. Хреновы мародёры! Он, похоже, хотел переждать атаку тут, в каком-нибудь подвале под каменной дачей. Урод! Хрен он теперь переждёт, даст бог очнётся через час. Через час уже будет поздно…

Я тыкаю ключ в зажигание – руки плохо слушаются… проклятье! Попадаю с третьего раза, поворачиваю замок… Вот гавнюк! Сволочь! Почти всю горючку слил! Добраться бы до города…

Через час… Через час тут уже может ничего не быть! Я дрожащими руками выхватываю телефон – таймер, закреплённый на экране отсчитывает миллисекунды… до закрытия всех гермоворот ворот остаётся тридцать восемь минут.

Дался мне этот дробовик! Я бросаю сумки на заднее сиденье, оттаскиваю тело подальше от машины. На крыле остаются кровавые разводы. Тело отплёвывается кровью и что-то мычит. Я вспоминаю, как этот урод, приторно улыбаясь, говорил мне: «Доброе утро, сосед! Как твоя принцесса?» Какими мерзко-притворными были люди ещё два месяца назад… Какими настоящими они стали сейчас – за 36 минут до… Осталось всего тридцать шесть минут! Я бросаю соседа к его забору – думал занести в дом, но… нет. До гермоворот за которыми жена, дочь и родители я уже не доберусь, точно… Туда двадцать восемь минут ходу… И не факт, что ещё открыты все мосты… одна ошибка и я остался на поверхности. А кто остался на поверхности, тот труп с вероятностью 101%. Уж я то знаю, что говорю. Хлопаю дверью. По газу. Развернулся в три движения и вперёд… Ходу. Время. Давай…

Шлагбаум открыт, прямо возле него тело таджика-охранника. Пулевое ранение… Нужно быть осторожнее… не успел подумать – оглушительный выстрел, инстинктивно пригибаюсь… Правое заднее стекло вдребезги. Нога сама давит на газ со всей дури. Дико взвывает полуторалитровый мотор. Машина прыгает на гравии, сзади слышны крики, всё что было в салоне, летит чёрти как, я вжимаю голову в плечи и только когда скрываюсь за поворотом осознаю, что всё это время орал что есть мочи. Впереди ещё полчаса. Сердце колотиться с той же скоростью, что миллисекунды на экране телефона. Не останавливаясь, поднимаю его из под сидения – экран разбит. Дьявол. Спасибо, что живой. Ощупываю голову, шею, правое плечо – вроде весь цел. Но дыхание никак не восстанавливается…

Ближайшие гермоворота на Крюкова. Туда минут пятнадцать с пробками. Сейчас пробок быть не может… хотя, чёрт его знает со всеми этими… Рискнуть? Заехать в магазин?

Мысли, как выстрелы вдогонку, атакуют моё сознание. Я привык по жизни просчитывать всë шаг за шагом. И вот я несусь по пустой трассе на 70 километров быстрее чем положено и представляю, как я вхожу в магазин, а мародёры сразу начинают дербанить тачку. Я бы и сам так сделал на их месте. Без тачки ты труп. Пешком до Крюкова без шансов за двадцать минут. Брать с собой? Не доверяю я людям, которых предупреждали за два месяца о том, что будет биологическая атака и спастись можно только за гермоворотами. Да что там предупреждали… Если человек не тупой, то мог бы понять к чему идёт года за три. Очевидно же всё.

Я на всей скорости вхожу в поворот – решение, которое приходит мне в голову, как всегда не обычное и кардинальное. Я не трогая тормоза хватаю с заднего сиденья сумку с оружием, кидаю на переднее, расстёгиваю. Потом правой рукой хватаюсь за руль, а левой со всех сил натягиваю ремень безопасности и направляю машину прямо в каркасное здание автозаправки… На ходу представляю, где в ней стальные столбы поддерживающие крышу, а где всего лишь обшивка и утепление… Я зажмуриваю глаза… Удар… Пыль… Подушка безопасности…

– Всем на пол, сволочи! – на всякий случай ору я, – Кто дёрнется порешу тут же! – я вожу пистолетом вокруг, но, кажется, людей нет, только осколки стекла, опрокинутые стеллажи… тем лучше!

Я хватаю ещë одну сумку из своих запасов и бегу за прилавок.. о чёрт… Там в стену вжалась женщина… нет… не женщина – почти девочка, лет шестнадцать максимум… увидев меня, пищит и закрывает голову руками…

– Ты откуда здесь? – ору ей.

Она молчит. Дьявол… обещал же никого не брать… говорил же себе, что никому не доверяю…

Ладно… сначала дело. Хорош я буду, если найду семью и не смогу им помочь… а чтобы помочь, мне нужны ресурсы.

Я никогда не жаловался на башку – она у меня работает и я ей доверяю. А ещё я доверяю твёрдым валютам. Не доллару или йене – нет. Я знаю, что в действительно тяжëлые времена ценят люди. Не глядя на девчонку открываю стеллаж с сигаретами и скидываю их все без разбора в мешок. Таймер уже не в телефоне. Он вживлён в мой мозг и я без него сам знаю, что осталось семнадцать минут. Сигареты все в мешке. Бегу в подсобку. Где-то тут должны быть кофе, чай, сахар. Это всегда в цене. Но главное… где оно? Я же покупал тут, и не раз. По идее на заправках нельзя, но тут мне продавали… а вот. Два ящика водки. Хорошо. Я ставлю один на другой, потом вижу под столом ещё…

Итак…

Сумка с оружием на мне – дробовик, макарыч, травмат. Патронов хватит на день обороны Сталинграда (да, я запасливый).

Три ящика водки – всегда можно поменять на что угодно… чем тяжелее ситуация, тем охотнее люди бухают…

Чай в пакетиках – 10 коробок… высыпал все в один мешок.

Кофе цельнозерновой. Было мешков 20, но я взял 10 – мне их ещё таскать на себе.

Сигареты – все что было. Даже не считал. Их тоже всегда можно менять… в тяжёлую годину такие привычки как курение только усугубляются.

Сахар – 5 килограмм пакетиками по 10 грамм.

Шоколад – все, что было на прилавке. Это дочке. Я найду их… не навсегда же мы в этих катакомбах…

Топор с прилавка. Красивый собака, но уверен, что развалится от трёх ударов… наверняка пригодится…

Фонарь с того же прилавка и все батарейки, которые были у кассы к нему. Это самая нужная вещь, если собираешься под землю… я закинул всё в машину…

И конечно девчонка… Не могу я её здесь бросить.

– Запрыгивай в машину, что трясёшься. Подброшу тебя до Крюковских гермоворот…

Мотает головой – нет, типа… Таймер в голове сообщает, что до закрытия двенадцать минут… Можно и поуговаривать?

– Быстро в машину, мелочь пузатая! – ору я, – Хочешь сдохнуть тут? Сдохнуть легко! Но подумай куриными мозгами своими, а как себя твои близкие будут чувствовать? Как я на мать твою смотреть буду? А?

Из её глаз начинают течь слёзы…

– А-а-а-э-э-э! – рыдает она и бросается к пассажирской двери…

Я захлопываю водительскую и выезжаю из разгромленного павильона. В зеркалах уже мелькает группа мародёров…

– От них убегала?

Она, пытается сдерживать рыдания, но кивая всё же морщится в жуткой гримасе и снова начинает ныть…

– Ничего, – говорю ей, – Всё наладится… мы с тобой успеваем… успеваем… До закрытия ещё семь минут. Тут рукой подать…

Глава 2

Когда ты летишь по трассе (которая обычно стоит в пробках) со скоростью сто сорок километров в час, всё кажется новым и неожиданным. Непонятно для кого работающие светофоры моргают в пустоту. Брошенные прямо у обочины машины пролетают мимо как мои серые будни в сисадминовской прошлой жизни…

– Вот хрень! – грёбаный лежачий полицейский с таким грохотом ударяет в подвеску и так подкидывают машину, что девчонка рядом со мной испуганно верещит, зажмурив глаза, а я вспоминаю все известные мне ругательства сразу.

– Чтоб вас всех… – я очень резко возвращаюсь из страны воспоминаний к реальной, мать её, дороге… Нельзя отвлекаться. Нельзя увлекаться. Нужно быть начеку. Нужно быть наготове. Девчонка испуганно попискивает на сиденье справа. Осталось не больше километра до цели и чуть более четырёх минут и…

– Чёрт… – датчик топлива показывает уже ниже ноля, – Давай, малышка, дава-а-ай!

А малышка которая ещё секунду назад как ненормальная несла нас в своём искалеченном стальном теле по пустынным улицам чихает и проваливает педаль газа…

– Нет! Дьявол! Нет! – ещё один чих… ещё… я быстро снимаю её со скорости – слава всем богам, в которых я никогда не верил, что она на механике! Смотрю на спидометр – скорость шестьдесят пять. Ещё метров четыреста по прямой прокатимся, а потом…

– Что случилось? – испуганный голосок сбоку вырывает меня из дальнейших размышлений.

– Ты говорить чтоль умеешь? – я начинаю очень наигранно ржать… Это звучит так фальшиво, что она не только не успокаивается, но наоборот начинает сильнее всхлипывать.

– Кхэ. Гм. Не знаю как тебя зовут, – я вдруг понимаю, что лучше правды в этот момент ничего не придумаю, – Но, так для информации, – мы с тобой в жопе. Бензин кончился. Один гандон слил его у меня.

Машина, медленно сбавляя скорость, катится по одной из центральных городских улиц.

– А до этих… ворот далеко ещё?

Слушаю её, а сам боковым зрением замечаю движение слева.

– Если ты хорошо бегаешь, то… вот дерьмо… – поворачиваю голову налево и вижу – несколько человеческих фигур, отделившись от тёмного жерла одной из бывших кафешек, направляются в нашу сторону. Я смотрю на спидометр – тридцать километров в час. Смотрю на фигуры – ускоряют шаг. Пятеро.

– Бегаю? – девчонка оказывается всё ещё на соседнем сидении.

– Да! Беги! – ору я ей что есть мочи, – Туда между домами! – указываю пальцем, куда ей бежать, а сам на ходу открываю дверь, – У тебя три минуты до закрытия ворот!

– А… А вы? – она снова всхлипывает.

– Беги, мать твою! Быстро! Со всех ног! Я за тобой следом! – она тоже открывает дверь, но всё ещё сомневается… Я выхватываю из дверного кармана макаров и жутко выпучивая глаза направляю прямо ей в голову, – Беги, я сказал! Пристрелю ща!

Она выпрыгивает из машины и, кажется, сразу спотыкается и падает. Я хватаю сумку с оружием и тоже вылетаю из машины сразу навстречу пяти тёмным фигурам. Все как один в чёрных куртках, джинсах и балаклавах. Вытягиваю руку со стволом перед собой и по очереди примеряю мушку каждому из них прямо между глаз.

– Стоя-я-я-ять! Стоять, гады! – а сам продолжаю идти на них. Боковым зрением вижу, как машина катится справа от меня по дороге. Пятеро немного сбавляют ход, но не останавливаются.

– Воу, отец! Не кипешуй… Мы ребята не злые, если нас не злить! – самый высокий. Очевидно, вожак. Сколько я таких повидал. Перевожу ствол прямо ему в лоб и ускоряю шаг. Он останавливается и приподнимает ладони. Я тоже сбавляю скорость. До него метров двадцать. Всё будет быстро – он включил заднюю, я сильнее психологически, значит передавлю… но!

Дьявол! Он смотрит через моё плечо. Я затылком вижу, как шестнадцатилетняя девочка неуклюже бежит, испуганно размахивая руками. В это время пять голодных шакалов передо мной злобно усмехаясь в черную ткань балаклав, смотрят ей вслед. Нет. Не бывать этому. Я останавливаюсь и спускаю курок. Его голову отбрасывает назад. Тело, пытаясь удержать равновесие пятится и машет руками. Я перевожу ствол на другого – он испуганно смотрит на размозжённый череп вожака, потом на меня, хочет бежать, но не может. Выстрел. Третий уже убегает. Стреляю в воздух и к машине. Она уже метрах в двухстах. Открываю багажник – нужно быстро перекидать всего понемногу в оду сумку. Водка, сигареты, батарейки, фонарь, шоколад… как жаль оставлять здесь всё это. Хлопаю багажником, на всякий случай закрываю машину и слышу визг. Что опять? Она бежит мне навстречу. Не к воротам в убежище, а наоборот ко мне.

– Ты куда, дура? Убежище там! – как помешанный ору я и вижу, что из переулка за ней появляются две фигуры. Это просто невозможно… направляюсь к ним навстречу и на ходу запускаю одну руку в сумку и нащупываю магазин от макарыча. Пихаю его в карман и снова в сумку за травматом – его в задний карман, закидываю сумку на плечо.

– Пригнись! На землю! – я вытягиваю ствол в сторону фигурок. Девчонка падает на землю закрывая голову руками, я перехожу на бег не опуская пистолета. Тяжëлая сумка больно бьёт по спине то ли дробовиком, то ли ещё чем-то.

Фигурки всё ближе и я вижу как они… Тоже поднимают на меня стволы. Появляется третья фигурка.

– Оружие на землю! – раздаётся голос через громкоговоритель, – Руки над головой!

– Кто это говорит? Почему я должен подчинятся? – замедляю бег, но не останавливаюсь.

– Говорит полковник Свиридов! Чтобы попасть в убежище, оружие на землю и руки над головой!

– Хорошо! – я останавливаюсь, показываю пистолет и медленно кладу его на тротуар перед собой. Потом поднимаю руки и снова начинаю двигаться в их сторону.

– Стоять! – орёт громкоговоритель, – Сумку тоже на землю! В убежище всем выдадут необходимые средства гигиены, одежду и еду!

– Товарищ полковник, эти вещи дороги мне как память! – почти без надежды на успех я использую этот детсадовский трюк.

– Нельзя! В убежище без всего! Сумку на землю! – я сбрасываю сумку и поднимаю руки:

– Хорошо… хорошо, я готов.

– Медленно ко мне!

Я иду в сторону прохода к убежищу. Два автоматчика держат меня на мушке. Секунды текут медленно как мёд из столовой ложки. До моей попутчицы остаётся шагов тридцать. Она поднимает на меня грязное заплаканное личико.

– Вставай, – говорю ей, – Сейчас укроемся в убежище и всё снова будет хорошо… – она начинает приподниматься на локтях…

– Лежа-а-а-ать! – орёт в мегафон полковник, – Лежать, говорю! Ей лежать! Ты иди сюда!

– Почему? Она со мной!

– Не обсуждается! Она не прошла проверку. Если твой анализ чистый – пройдёшь в убежище. Если нет – зачистка.

Я встаю, как вкопанный. Мне знакомо это слово. Руки держу над головой. Как на зло, открытая площадь, ни столбов, ни клумб. Впереди вижу бетонную урну. То, что нужно, думаю, и делаю шаг вперёд:

– Хорошо, – говорю, – товарищ полковник, я чист! Это точно! А почему гермоворота ещё не закрыты?

– Закрыты. Но вас определят в партию опоздавших, которых запустят через шесть часов.

– А как же атака? Биологическое оружие? – до бетонной урны десять шагов. Девчонка рыдает в грязную тротуарную плитку где-то сзади.

– Атака ожидается завтра. Сегодня ещё безопасно.

– Точно безопасно? – тяну время. Ещë три шага.

– Точно! – вздыхает в мегафон Свиридов.

– А! Чёрт! – я наигранно спотыкаюсь и падаю – всегда был плохим актёром. Автоматчики уже расслабились и, увидев мой дешёвый цирк, пялят на меня глаза как две магазинных камбалы. Я выхватываю травмат и стреляю в левого. Не понимаю: попал или нет.

– Огонь! – орет громкоговоритель.

– Вставай! Беги к машине! – ору я девчонке. И продолжаю лупить из травмата то в первого то во второго автоматчика. Они на удивление не следуют приказу и не открывают огонь, а падают на бок и откатываются назад. И тут я совершаю глупость.

Осёл.

Я встаю и тоже бегу к машине. До неё метров шестьдесят. На что я рассчитываю? Дальше всё происходит так, будто мой мозг сам спускает курок: вот сейчас будет выстрел и я слышу выстрел. Огонь обжигает мою ногу выше колена. Я спотыкаюсь и падаю как подкошенный. Перекатываюсь и смотрю назад. Даже на таком расстоянии я вижу глаз стрелка через прицел. Секунду мы смотрим друг на друга, потом я поднимаю травмат и… сразу осознаю смехотворность этого жеста. Я для него как на ладони на убойном расстоянии. Если же моя пуля и долетит до него, то даже царапины не оставит. Чёрт. Он усмехается мне прямо в лицо и опускает оружие. Я всё читаю в этом взгляде. Он оставляет меня истекать кровью. Умирать.

Я переворачиваюсь на спину и, глядя в серое небо, прощупываю рану – поток крови просто пугающий. От этого осознания мне сразу становится дурно. В глазах темнеет. Нет я так не умру… я тут не умру… никогда.

Никогда.

Глава 3

– Имя?

– Вадим.

– Фамилия?

– Мохов.

– Где кем работаете?

– Начальник отдела поддержки пользователей. В Телекоммуникационной компании.

– В какой телекоммуникационной компании?

– Называется так: ООО «Телекоммуникационная компания».

– А. Понял. Почему в машине оружие?

– Потому что имею право его перевозить.

– Что? – майор поднимает на меня взгляд в котором читается всё: и три класса образования, и криминальное прошлое, и непонимание, припудренное агрессией.

– Есть разрешение на хранение оружия. Значит имею право перевозить это оружие в своём автомобиле.

– Ты чо такой дерзкий? Права чтоль свои знаешь?

– Знаю.

– Зачем тебе столько оружия?

– На стрельбище ехал.

– Да мне насрать, куда ты там ехал? – он начинает повышать голос, – Я другое спросил. Зачем тебе столько оружия?

– У меня было три единицы оружия. Разрешено перевозить до пяти. Я ничего не нарушил.

– Разрешение есть?

– Лицензия есть. Документы на всё оружие есть.

– Разрешение есть? – он снова повышает голос и начинает вставать, нависая надо мной.

– До пяти единиц разрешение на перевозку не требуется.

– Не требуется? – он орёт мне прямо в лицо, – Это мы сейчас разберёмся!

Майор багровый и задыхающийся с грохотом отодвигает свой стул и идёт к выходу. Стальная дверь гулко хлопает. С обратной стороны гремит замок. Я остаюсь один.

Черная дверь. Тишина.

Меня зовут Вадим Мохов. Тридцать восемь лет. Рост метр девяносто три. Вес около ста двадцати килограмм. Я вообще не эталон современного мужчины – не ношу бороду, не хожу в барбершоп и спортзал, не играю в приставку. Жена говорит, что я старше своего возраста лет на сто. Мне кажется, что она приуменьшает. Откуда в машине оружие?

Я смотрю на чёрную дверь.

Зачем мне столько оружия?

Когда долго смотришь на чёрный предмет, он может изменить свой цвет…

Что значит зачем? Я болен оружием. Я влюблён в оружие. В общем, оружие моё хобби. Только в тысячу раз больше, чем хобби. Люблю ли я что-то больше чем оружие?

Да. Свою семью. Я помню, что оставил в машине шоколад для дочери, а потом…

Я опускаю глаза и смотрю на кольцо на своей руке. Силюсь вспомнить – где они сейчас? В животе просыпается тревожный червячок. Кажется им нужна помощь? Берусь за кольцо указательным и безымянным пальцами и начинаю его крутить – ощущения туманные и далёкие. Я нужен им, но почему я здесь? Тревога нарастает. Поднимаю глаза, но… черной двери нет. Нет всей стены. Вместо этого я вижу закатное небо. Окрашенные красным облака, тёмные силуэты деревьев. А из-за горизонта прямо ко мне летит вертолёт. Сейчас его ещё еле слышно, однако время не подчиняется мне и вот он всё ближе и ближе. Вместе с его гулом нарастает уже не просто тревога, но страх. Он захватывает меня всего. Я открываю рот, что бы кричать от этого страха и… делаю вдох.

С моего лица поднимается муха, я слышу её жужжание вокруг моей головы, она делает круг и снова садится мне на щёку. Я в омерзении хочу дёрнуть головой. Но не могу – шея жутко затекла. Пытаюсь поднять руку и перевернуться и тут острая боль пронзает меня от правой ноги до самого затылка.

– Чё-ё-ё-ёр-р-р-рт… – от боли у меня перехватывает дыхание.

– Тихо… тихо… – слышу рядом.

Текут секунды. В голове вскипает земля, рвутся к небу вулканы. Их лава стекает по безвольным складкам мозга в океаны под моей головой и, охлаждаясь, смиряет боль. Её острота спадает и я медленно делаю вдох…

– Тише… Я перетянула ногу… чтобы не было такой кровопотери…

– Медсестра? – я пытаюсь говорить, но сухое горло выдавливает только беззвучный шёпот.

– Училась полтора года… и бросила.

– Жгут… умеешь накладывать?

– Умею.

– Как з… звать как?

– Александра.

– Шура.

Наверное она кивает. Я этого не вижу. Несколько секунд я прислушиваюсь к темноте.

– Шура… где мы?

– В подъезде. Крюкова пять.

– Какие… интригующие подробности… Как мы сюда…

– Я привезла… вас…

– Вадим… зови меня Вадим… – несколько секунд молчу, пытаясь найти в недрах организма хоть немного слюны, чтобы смочить горло, – Есть вода?

– Нету. Но я знаю, где можно достать.

– Нет. Давай отложим это. Крюкова пять. Это где вообще?

– За супермаркетом, если после школы направо…

– Да… я понял. Как ты меня… допёрла?

– Взяла тележку для разгрузки. В супермаркете. Там мой молодой человек работал. Довезла.

– Отважная ты. Могла бросить меня.

– Вы меня не бросили.

Молчу. Стыдно сказать, что хотел бросить, но представил, как другой такой пузатый увалень вроде меня в сложной ситуации не помогает моей дочери и… Я не бросил. И вот теперь тут.

– Твой парень в этом подъезде жил? – она молчит. Слышу – всхлипывает.

– Моя бабушка тут жила.

– Бабушка? Так ты отсюда? Как тебя занесло то… туда, на заправку?

Привыкающие к темноте глаза уже видят, как её личико кривиться гримасой беззвучного плача.

– За парнем своим что-ли поехала?

Кивает.

– Пошла…

– Пешком? За несколько часов до карантина и вирусной атаки? Ты с…

Хочу спросить больная ли она? В своём ли уме? Дура ли набитая? Вовремя осекаюсь. Это мне больше ста лет – всё просчитываю, многое знаю, до фига умею… и то дырку в ноге схватил. А она девчонка.

– Одна ходила?

– С подругой, – по голосу слышно, что взяла себя в руки.

– Подруга жива?

– Не знаю… – шумный вдох. Умница. Старается. Выдох, – Наверное уже нет.

– Ясно. Ты это… молодец. Держись.

Какое-то время в звенящей тишине слушаю её сдавленные всхлипы.

– Шура. Скажи: люди – военные… или те мародёры. Они видели нас?

– Не знаю. Пока было светло, кроме военных никого не было. Я оттащила вас за машину…

– Давай на ты… тебя…

– Тебя…

– Продолжай.

– … ну а потом стемнело.

– И тогда ты всё это провернула.

– Да…

– Парня своего нашла? Не зря хоть пёрлась, жизнью рисковала?

– Нет. Не нашла.

– Не нашла. А если бы не гормоны, могла бы сейчас в убежище чай пить с бабушкой, – я все же не удержался от едких упрёков.

– Меня не взяли туда. Военные сказали, что прививки какой-то нет…

– Прививки? Не смеши меня. От чего прививка? Нет пока никакой инфекции. Но скоро будет. И тогда жопа…

Она опять начинает плакать. Серое лицо морщиться. Видно – сдерживается, чтобы совсем не разреветься.

– Вадим…

– Да, Шура.

– Я не хочу умирать…

– Никто не хочет. Ты думаешь, я лежу в этом подъезде, а не в тёплой кровати потому что мне так веселее? Думаешь те парни, что остались на площади… они так сильно хотели там на тротуарной плитке переночевать в луже крови и потому к нам вышли?

Плачет. А я уже не могу остановиться:

– Мы все живём поневоле. И умираем так же. Поневоле. Вот слышала фразу «добрая воля»? Наверняка слышала. А есть такое: «добрая неволя». Это когда вроде не по твоей воле случается жизнь… А ты принимаешь это. Говоришь: а будь по-твоему! И через время оказывается, что это всё к добру было для тебя. Сколько раз это было уже в моей жизни? Да сотни. Тысячи, наверное. Вот назвал это «добрая неволя». Что молчишь? Добрая неволя с нами приключилась.

Слушаю. Серое лицо напротив меня больше не кривится.

– Не мы выбирали, случится с нами то, что случилось или нет. Не мы выбирали. Но мы выбираем, что и как нам делать с тем, что приключилось. И то, что мы выберем, то и будет. Так?

Молчит. Но тишина перестаёт быть холодной. Темнота перестаёт быть злой.

– На третьем этаже моя бабушка жила. У меня ключи есть.

– Прекрасно, милая моя. Замечательно, Шура. Мне бы только вползти туда.

Почему-то я начинаю смеяться. Мне смешно.

Мне. Я не попал в убежище. Ворота закрыты уже часов шесть, а я снаружи. Нога прострелена, лекарств нет. Антидотов нет. А я хрипло ржу.

– Третий этаж…

Вижу, что она тоже улыбается.

Глава 4

Бабка у Саши что надо. Запасов еды могло бы хватить на пару лет при разумном использовании. Жаль. Мы умрём не от голода. Первым делом нахожу аптечку.

– Как звать бабулю твою?

– Аней.

– Спасибо тебе, баба Аня! От души!

Неверный свет от восковой свечи выхватывает из темноты шкафчика названия на коробках: цефтриаксон, амоксицилин, ципрофлоксацин, амоксиклав, стрептоцид, азитромицин… проверяю даты выпуска. Всё свежее. Антибиотики, анальгетики и противовирусные всех мастей и марок. Лезу дальше – шприцы и… морфин в ампулах.

– Она у тебя медик?

– Да. У нас семейное. Мама тоже.

– Уколы умеешь делать?

– Да.

Отламываю головку ампулы. Протягиваю ей.

– Это нельзя. Это дяде Серёже, соседу… у него рак…

– Саша, дяди Серёжи тут нет. Он либо мёртв, либо в убежище. Зато тут есть мы. И мы хотим жить. А чтобы выживать, нам с тобой очень нужно, чтобы я снова мог ходить.

Смотрит на меня. Молчит секунд десять.

– Так не пойдёт, – вижу, что начинает злиться. Это хорошо, – Думаешь просто в блаженство провалиться? И это поможет нам выжить?

– Предлагай. Ты тут врач, а не я.

– Ползи к дивану. И готовься терпеть.

Приносит ещё свечу. Электричество отключили, чтобы люди охотнее шли в убежище. Или чтобы сдохли быстрее. Воды тоже нет. Зато есть десять миллиграмм морфина. Нога настолько одеревенела, что укол я почти не чувствую. Каково ты, наслаждение, о котором грезят миллионы? Саша разрезает джинсы чтобы промыть рану. Не хочу туда смотреть, но не выдерживаю.

Приступ тошноты спазмом перехватывает горло.

– Терпи!

Резкий запах спирта. Снова приступ тошноты и… боль.

– А-а-ш-ш-ш-ш… – сдерживаю крик.

Смотрю на свечу. Этот танец завораживает. Дышу вместе со свечой. Я знаю, что я – не моя боль. Свеча мне поможет. Дыши со свечой.

– Навылет прошла.

Свеча тоже дышит со мной. Я смотрю на неё, а она смотрит на меня.

– Тебе повезло.

– В чём? Что меня подстрелили? Или что оперирует меня шестнадцатилетняя недоучка при свечах? – я вдруг сам слышу свой голос со стороны. Почему мне кажется это таким смешным?

Саша надувает щёки. Я слышу, как начинаю ржать.

– Не обижайся, я же пошутил!

Она берёт диванную подушку и подкладывает мне под ногу, чтобы промыть рану с другой стороны. Я снова смеюсь.

– Заткнись ты уже, – огрызается она. Я приподнимаю голову, чтобы посмотреть на ногу. Она накладывает повязку. Вижу, что руки у неё дрожат.

– Давай потуже, Шура! – она вся так дрожит, что чуть бинт не роняет, – Слушай, это же не конопля! Почему мне так весело?

Её личико снова кривится, а по щеке стекает слеза. Однако она не останавливается. Всё туже и туже оборачивает ногу.

Я снова смотрю на свечу. А она смотрит на меня. Укоризненно. С осуждением.

– А что я такого сделал?

– Ничего.

– Это ты сказала?

Поворачиваюсь к Саше. Потом к свече. Дьявол.

– Всё. Готово.

Она отклоняется назад и плюхается на попу. Потом ложиться на пол и сжимается, обхватывая колени. Маленькое тельце начинают сотрясать беззвучные рыдания. Я переворачиваюсь и прощупываю ногу. В том месте, где была рана – тугая белая повязка с красным капельным рисунком и далёкое, как раскат грома за горизонтом, послевкусие боли.

– Да ты волшебница!

Она мотает головой.

– Нет!

– Да!

– Нет! Нет-нет-нет-нет… я потому и бросила, – всхлипывает она сквозь шёпот, – Что руки не слушаются… и не могу я… и больно мне до одурения, когда я вижу как другому больно! Нет. Не могу я это…

– Но смогла! – я торжественно поднимаюсь в вертикальное положение, на всякий случай придерживаясь за диван, – Видишь!

Пламя свечи неверно колеблется, я замечаю, что глаза у Саши зажмурены. Делаю пару шагов – нога не гнётся, но боль такая тупая и далёкая, что ходить вполне можно. Беру свечу. Нужно сделать ревизию и проверить: что есть, чего нет… И подумать, что делать дальше. На душе спокойно и умиротворённо. В такой милой и уютной квартирке при свечах кажется, что нет никакого апокалипсиса, вируса, убежищ. Хочется чаю и послушать истории – как это было в детстве.

На кухне есть немного воды, много еды. Полотенца, одежда, лекарства. Моего размера правда нет, но если… Возвращаюсь в комнату спросить у Саши про соседа морфиниста, но вижу, что она спит.

Ладно.

Выхожу на лестничную площадку, дёргаю соседскую дверь – отрыто. Ступор. Первая мысль – там кто-то есть, но её тут же обгоняет вторая… Чтобы её проверить, дёргаю вторую дверь – тоже открыто. Тогда всё понятно. Похоже, людей собирали в убежище принудительно. Это вполне в их духе – пройти по всем квартирам и забрать всех, кто хочет просто умереть у себя дома.

Открываю ближнюю дверь и прохожу в прихожую. Ещё с того времени, когда был простым монтажником помню это ощущение… когда за день заходишь в десятки разных квартир. У каждой из них свой запах. Я научился по этому запаху определять, кто здесь живёт. Похоже морфинист дядя Серёжа жил тут. Запах смерти с послевкусием лекарств и слёз.

Прохожу в комнату, открываю шкаф и даже не могу притронуться к одежде. Если и подойдёт – я не смогу это носить. Не моя это жизнь. Смотрю на ногу. Повязку едва прикрывают лоскуты от штанины.

– В таком виде как-то не комфортно… Ладно.

Выхожу из квартиры и спускаюсь вниз. Идти по лесенке всё же больно. Держусь за перила и прыгаю здоровой ногой. При каждом прыжке в ноге пульсирует и ноет. Три этажа – это совсем не много. А там метров двести и машина. В ней вода, шоколад и запасная одежда.

Аккуратно открываю подъездную дверь и выглядываю. Тишина. Несколько секунд стою неподвижно и не понимаю, что именно меня так смущает. Тихо. Настолько тихо и темно, что всё это кажется нереальным. Я не видел город таким. Нет лая собак, гула полуночного стритрейсера, далёких торопливых шагов, ворчания алкашей на лавочке. Ничего. В этом городе поселилась пустота и тьма. Смотрю на небо – из-за плотных облаков показался краешек луны и пустынный мрачный двор стал ещё более ненастоящим. Я медленно прикрываю за собой дверь и делаю шаг. Шорох подошвы по бетонной плите такой громкий, что я начинаю оглядываться – не зажгутся ли сейчас окна в домах? Разве можно так шуметь в такую ночь? Делаю ещё один шаг. Окна смотрят на меня черными дырами осуждения, но молчат. Значит пусть терпят.

Я засовываю руки в карманы и решительно иду в сторону площади. Нарушенное волшебство ночи оторопело отступает. Площадь залита тёплым светом вынырнувшей луны. Вчерашних трупов уже нет. Видимо, убрали военные. Машина стоит на том же месте, уткнувшись в бордюр покорёженным бампером. Подхожу, нажимаю кнопку на брелке.

– Пик-пик! – кричит сигнализация так громко, что кажется не только весь город услышал, но и весь мир.

Открываю багажник. Нахожу ещë одну пустую сумку. Взять немного припасов и откопать где-то в глубине сменную одежду. Я всегда её с собой вожу.

– Вадим Мохов?

Удивлённо высовываюсь из багажника.

– Да! Это я… – передо мной стоит затягиваясь сигаретой человек лет сорока в военной форме.

– Полковник Свиридов. Мы немного знакомы… – он выпускает струйку дыма вбок, чтобы не попала на меня.

– Да, я помню.

– За вещами пришёл? – заглядывает в багажник. Рассматривает лоскуты штанины на перевязанном бедре, – Как нога?

– Уже лучше. Спасибо.

– Ты не обижайся за это. Ты же понимаешь…

– Что я должен понимать? Работа такая?

– Да ну-у-у-у, – он усмехается и щурясь смотрит на луну. Потом делает ещё одну затяжку, – Нет, Вадим. При чём тут работа? Тут больше чем работа. Это…

– Призвание наверное? – я тоже усмехаюсь в ответ.

– Нет. Это всё ваше шаблонное: призвание, предназначение, смысл жизни… У нас нечто серьëзнее, сильнее, крепче. Это функция.

– Функция? Что это значит?

– Это значит, Вадим, что на работу можно забить, призвание (как и любой другой зов) можно игнорировать, предназначение можно вообще никогда не узнать… – полковник снова смеётся, – Но когда ты становишься функцией… ты просто делаешь то, что должен. Да что там. Когда ты функция, тебя уже просто нет. Остаётся лишь направление, которым ты идёшь, совершая действия согласно регламента.

– Звучит грустно…

– Только для тебя. И этому тоже есть объяснение.

– Интересно послушать…

– Так послушай. Ты, Вадим, – вирус. Ты опасная клетка. Зараза. А я – лейкоцит. У меня нет других задач, кроме устранения таких как ты, а у тебя нет задач вообще. Ты просто плывёшь в пространстве, находишь организм и даже не хочешь его уничтожить… Уничтожение, заражение и смерть – это лишь плоды твоей жизнедеятельности.

– Занимательная теория.

– Это практика, Вадим. Действительность. Вот что ты знаешь о вирусе?

– О вирусах вообще или о знаменитом?

– Знаменитом… – усмехается Свиридов, – Всё иронизируешь? Это так типично для вас всех.

– У меня не было цели тебя удивить.

– А ты и не удивишь меня. Я всякого повидал. Когда только начались все эти дела с вирусами, нас всех на уши подняли. Сразу были догадки у некоторых. А я как будто знал, что это было оружие. Биологическое оружие. Тогда об этом мало говорили, но вирус развивался и становился всё опаснее… ну ты помнишь.

– Помню, конечно.

– Так вот, однажды даже наверху всем стало очевидно, что развязанная биологическая война не закончится, пока одна из держав, начавших её, не выйдет из этой заварухи абсолютным экономическим победителем.

– Я читал предвыборные листовки.

– На выборы ходил?

– Нет.

– Вот. Я же говорю – вирус. Ну да пусть. Листовки читал, значит знаешь, почему и как правительство создало проект «Тревожные Небеса».

– В общих чертах да. Непонятно, зачем такое пафосно-нелепое название…

– Нет в тебе патриотизма. Потому что опасность в небе. Опасность в воздухе. Дальше ты в курсе: убежища подземного типа с системами воздухо и водоочистки. Стерильность. Зачистка. Перенос жилья и производств в убежища. Кто не подстроиться под текущие реалии биологической войны, тот умрёт.

– Все умрут в любом случае.

– Умрут люди. Но появятся новые и останется система. Организм государства будет жить. Правда это произойдёт только если его лейкоциты победят таких как ты. Ведь в чём твоя особенность? Ты не просто хочешь жить вне правил – ты других толкаешь в бездну!

– В бездну?

– Да, Вадим… Организм тебя отторгнул. Теперь ты снаружи и умрёшь. И все кто с тобой тоже.

– Ну спасибо на добром слове, полковник.

– Всегда пожалуйста. Приходи почаще, – он бросает давно потухшую сигарету на тротуар и тщательно растирает её ногой.

Я хлопаю багажником и перекидываю сумку за плечо.

– Прощай, товарищ полковник! – разворачиваюсь и ухожу.

– Вадим, – раздаётся сзади, – Вадим!

Чёртов вояка. Ошалелый фанатик. От такого можно получить и пулю в спину. Для него система важнее чести и принципов.

– Вадим! – он кричит всё настойчивее, – Вади-и-и-и-и-им!

– Да что тебе! – я открываю глаза и вижу перед собой напуганное лицо Саши. Вокруг светло. На её лице снова слёзы.

– Там патруль… с автоматами. Они заходят во все подъезды по-очереди… Мне страшно.

Глава 5

Бедро жутко ноет. Нога опухла. Медленно сгибаю колено и сажусь на диване. Голова ватная. Саша смотрит на меня испуганно и ждёт. Думает, что у меня есть готовое решение?

– Сколько их там?

– Я не знаю. Я видела троих… кажется.

За окном раздаются крики. Опираясь на подлокотник дивана, медленно встаю. Боль в ноге тупая, тянущая. Хромая подхожу к окну и осторожно выглядываю. Пятеро солдат без опознавательных знаков. Все с оружием. Вдруг со стороны дома к ним подходит человек в трениках и байковой рубашке. Он начинает махать руками и кричать на них. Это продолжается не долго – один из солдат ударяет его прикладом по голове. Человек падает. Другой солдат достаёт из кобуры пистолет и направляет ему в голову. Я перевожу взгляд на Сашу – она смотрит прикрыв ладонями рот.

– Отвернись. Незачем тебе видеть это…

Беру её под локоть, отвожу от окна и усаживаю на диван. С улицы доносится выстрел. Саша еле слышно ноет. Я иду в спальню. Одна простынь с кровати. Открываю шкаф – там два пододеяльника и три простыни. На три этажа этого хватит, но… куда нам спрятаться внизу? Несу простыни Саше:

– Не сиди без дела. Свяжи все это друг с другом.

Она не шевелится. Ступор. Хватаю её за плечи и начинаю трясти:

– Эй! Очнись, родная! – шепчу ей прямо в лицо, – Я не хочу тут сдохнуть! И тебе не позволю! Давай просыпайся и работай, иначе жить нам не больше получаса!

Она отнимет руки от лица. Её глаза сухие. Рыдания выдают только редкие судороги.

Пытаюсь шевелиться как можно быстрее. Хватаю сумку и… выбрасываю оттуда одну бутылку водки, сигареты, часть батареек – всё это бессмысленно в той ситуации, в которую мы попали… На освободившееся место помещаю воду, гречку, макароны, консервы, антибиотики, морфин, шприцы, бинты… За окном снова раздаются выстрелы.

Выглядываю наружу – там через двор бежит молодой парень в чёрной куртке. Похоже, один из тех, что пытались напасть на нас вчера. Снова выстрел. Он падает, как подкошенный. Два солдата идут к нему. Он пытается уползти.

– Что они делают? Зачем это всё? – сзади меня внезапно оказывается Саша.

– Это зачистка. То, о чём вчера говорил нам вояка. Эти люди не подходят системе. Они неуправляемые. Не подчиняются приказам, хотят жить своей жизнью. Для системы они лишние и даже опасные. Потому они не попали в убежище, а теперь… зачистка.

Два бойца подходят к уползающему парню и начинают бить его прикладами. Я снова отворачиваю Шуру от окна:

– Займись простынями. У нас фора минут в семь, не больше. Нужно либо спустится вниз, либо попасть через балкон в соседний подъезд… который они уже прошли.

– Соседний подъезд? Это можно и без балкона, наверное… – она смотрит на меня с сомнением и, очевидно, что-то не договаривает.

– Продолжай. Время работает против нас. У твоей бабули есть потайная дверь в Нарнию? – говорю я и сам на себя злюсь. Почему именно в таких ситуациях я шучу максимально тупо?

– Нет, конечно… Наши соседи этажом выше. Там семья жила большая, они купили две квартиры на одном этаже в разных подъездах… И сделали между ними дверь. Бабушка говорила, что это запрещено… наверное поэтому она у них завешена декоративной ширмой…

– То что надо. Веди нас туда. Надеюсь, что у них открыто.

Снова подхожу к окну. Двое всё ещë бьют того парня. Трое других, похоже, уже направляются к нашему подъезду.

Вытаскиваю из сумки макарыч и убираю в правый задний карман. В левый пихаю запасную обойму. Выходим на площадку. Сашка тоже собрала чего-то в маленький розовый рюкзачок – выглядит так, словно с девчонками в кофейню собралась. Показываю ей жестами, что нужно идти предельно тихо. Однако, подниматься по лестнице с дырявой ногой тихо – тот ещё квест. Каждая ступень постреливает до макушки и недвусмысленно напоминает про морфин в сумке за плечом. Я преодолеваю один пролёт. Пот стекает по бровям, щекам и капает с подбородка. Саша стоит у открытой двери и призывно смотрит на меня. А что я? Делаю всё, что в моих силах. Ещё одна ступенька. Боль. Ещë одна… боль.

Остаётся буквально три… внизу раздаётся грохот подъездной двери

– По одному на этаж! Стрелять без предупреждения!

Мать вашу… Всю мою волю. Всё жизнелюбие. Все силы. Я вкладываю в эти три ступени. Остаётся только молиться, чтобы мою одышку и стоны не было слышно за грохотом пяти пар военных берцев по бетонным ступеням… я заталкиваю Сашу в квартиру и, схватив её за руку, веду, сам не понимая куда через коридор в комнату с паркетом и задёрнутыми шторами:

– Быстрее, давай… они уже близко…

– Стой, Вадим… куда ты меня тащишь? – она пытается освободится, – Вадим, стой… не та квартира! – она всё таки вырывает свою руку.

– Что? – оторопело смотрю на неё, – Как это не та? Ты же открыла дверь и ждала меня…

– Нет… нам нужно было в квартиру направо… а эту дверь я не открывала…

Я уже хочу рвануть обратно, но слышу как на лестничной клетке уже громыхают шаги и меня заполняет ужас… Снова смотрю на Сашу и не знаю, что делать… Балкон? Окно? Спрятаться в ванной? Все бессмысленно… Но что-то же можно сделать, я поворачиваюсь к окну, занавешенному старой шторой и… поражённо замираю – на кровати застеленной белыми простынями сидит сухой дед в семейных трусах, майке и держит на коленях дробовик.

– Здравствуй, Саша.

– Здрасти, дядь Вить.

– Думаете убежать от них?

Саша молчит. Я вообще разучился говорить. Я одурел от нелепости того, что происходит. Я почему-то начинаю смотреть по сторонам и вижу старинные резные часы, полки, заставленные книгами, массивную мебель, гипсовые статуэтки, камни…

– А я вот думаю грохнуть их. Не всех, конечно. Всех не осилю. Но парочку грохну.

– Дядь Вить, они ж убьют тебя… они Эдика из третьего убили сейчас…

– Я видел, Саш. Видел, – он так спокойно говорит, что у меня нет мыслей. Мой бег споткнулся об тишину этой комнаты, – Да вы проходите вон на балкон. Там у меня есть лестница верёвочная.

Мы продолжаем стоять в растерянности. Поворачиваюсь к Саше – вижу, что у неё дрожат губы.

– Не переживайте за меня. Хотите бежать – бегите. А я уже набегался. Набегался по аптекам, по магазинам за скидками. Хватит с меня. Эту машину не остановить. Она в любом случае перемелет мои кости в муку. Зато я могу умереть как мой отец – с оружием в руках… Смерть, достойная мужчины…

В прихожей раздаются шаги… Я, будто проснувшись, хватаю Сашу за руку и тащу к шторам. За ними балконная дверь. Поворачиваю ручку и мы оказываемся снаружи. Там действительно сложена верёвочная лестница. Проверяю крепёж и сбрасываю её вниз. Следом бросаю сумку. Четыре этажа. Ничего не случится. Смотрю на Сашу:

– Сначала ты.

– Но твоя нога…

– Потому сначала ты! Вперёд! Не обсуждается!

За нашими спинами раздаётся грохот… это карабин. Громкий стон. Ещё один выстрел… Саша с трясущимися руками перелазит через балконный борт.

– Смотри мне в глаза! Ни о чём не думай! Только мне в глаза! Только на меня!

– Да… хорошо… – её руки трясутся.

– Ногу вниз… потом руку, потом другую ногу… Смотри мне в глаза!

Слышу, как дядя Витя перезаряжает карабин… потом далёкие крики… некогда ждать. Сжимая зубы до боли в висках, перекидываю простреленную ногу через ограждение. Боль пронзает всё тело, в глазах темнеет. Руки дрожат. Раненную ногу вытягиваю вниз. Стараюсь перебирать только руками и здоровой ногой. Держись… держись… Я уже на уровне второго этажа. Сверху раздается ещё один выстрел. Смотрю вниз – Саша уже ждёт меня на земле… снова выстрелы и… дьявол. Она продолжает смотреть мне в глаза. Я поднимаю взгляд и вижу, что метрах в двухстах он неё человекв зелёной пятнистой форме спускает с поводка двух собак… Снова смотрю на Сашу. В её глазах краткая радость от того, что она спустилась сменяется непониманием, а после и страхом, который она прочла в моём взгляде…

Нет… Я убираю ногу с верёвочной ступени и, держась руками, съезжаю вниз… ладони горят от грубых верёвок, но мне уже плевать. Только падая на землю, я осознаю, что во всё горло ору:

– А-а-а-а-а-а! – Выхватываю из заднего кармана макаров и ловлю мушкой прыгающее в моём направлении животное. Курок. Выстрел. Я вижу, как пуля проходит вскользь едва цепляя пса. Визг. Он слегка сбавляет скорость, но тут же оправившись с рыком вновь бежит к нам. Я делаю выдох и опять нажимаю на курок. На этот раз пуля попадает точно в цель. Ловлю прицелом второго пса, но он уже почти возле нас… прыжок. Выстрел. Красная пасть прямо возле моего лица. Лапы ударяют в грудь. Хрип. Рычание. Я снова понимаю, что ору! Ору, как помешанный. Как сумасшедший. Закрыв глаза, не понимая, что происходит…

– Вадим! Вадим! – это снова Саша… Она стаскивает с меня мертвое животное. Я слегка приподнимаюсь. Человек, отпустивший собак идёт к нам выставив вперëд пистолет… Я тоже поднимаю ствол, но слышу выстрелы сверху. Пули ударяют в землю прямо возле моих ног. Те ребята сверху, похоже, уложили дядю Витю и лупят по нам с балкона… Но они нас не достанут…

– Прижмись к стене! Им нас не видно! – Саша прячется за меня. Я направляю ствол на того, кто спустил собак. Один выстрел и он падает в траву.

– Под балконами! Вперёд! Я прикрою! – кричу я Саше, показывая направление, потом высовываюсь из под балкона и луплю вверх туда, где кончается верёвочная лестница. Выстрел, выстрел. Боковым зрением вижу, как Саша бежит под следующую стопку балконов. Нажимаю курок. Пустой щелчок затвора…

– Чё-ё-ё-ё-ёрт… – перезарядка магазина десять секунд. Сверху снова высовывается стрелок и пускает одиночные в бегущую Сашу. Я вижу его. Я снизу отлично вижу как пульсирует вена на его вытянутой шее. Я делаю один выстрел. Его тело бессильно повисает на балконной преграде.

Если я всё правильно рассчитал, то остался один. И если он не наверху, то… нет… Не-е-е-ет!

– Саша! Стой! Немедленно на землю! – она разворачивается и недоуменно смотрит на меня, – На землю, быстро! Ложись!

Она медленно накрывает ладонями затылок и глядя мне в глаза опускается на жухлую траву. В этот момент за ней показывается из-за угла пятый пятнистый человек и сразу нажимает курок. Грохочет очередь. Я ловлю его туловище в перекрестие и нажимаю курок. Ещё раз. Ещё. Ещё. Ещё… Я вижу, что одна пуля пришлась ему в грудь, вторая в шею, третья тоже в грудь, но я не могу остановиться. Я снова и снова спускаю курок. Выстрелов уже нет, только щелчки затвора. Но я всё жму и жму и продолжаю кричать:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а…

Глава 6

– Саша! Сашка… – жутко хромая, бегу к ней. Руки дрожат. Она лежит на земле неподвижно. Подбегаю, падаю возле неё на колени и начинаю трясти за плечи, – Сашка, ну ответь… ты цела?

Она медленно убирает руки с затылка и поднимает на меня глаза. Огромные голубые глаза. Открытые так широко, будто она чему-то очень удивлена.

– Ну! Что ты молчишь? Тебя не задело?

Она медленно мотает головой. Я оглядываю её спину, ноги… крови не видно… похоже, без повреждений…

– Идти можешь? – она медленно кивает, совершено не моргая этими своими выпученными глазами.

Я не понимаю, что с ней. Наверное, шок. Наверное, страх… Наверное, такие глаза должны быть у человека, который только что был на пороге смерти.

– Поднимайся, родная… поднимайся… времени нет, очень скоро придут другие. У нас от силы минут пять… – я задерживаю дыхание и пытаюсь встать, нога пульсирует и это жутко мешает сосредоточится. Хромая бегу к углу дома. У моей последней цели пять пулевых. Нельзя до такой степени терять самообладание – патроны слишком дороги в таких обстоятельствах. Обыскиваю его. Забираю АКМ и три магазина. Иду ко второму – он где-то в траве. Нахожу собаку. Она ещё жива… поскуливает, дышит часто – не долго ей уже осталось… трава высокая – не видно где лежит тело того гада, что спустил псов… А! Вот он. Подхожу, переворачиваю. Забираю пистолет и два магазина. Возле него лежит черная папка из тёртого кожзама. Поднимаю, расстёгиваю молнию – какие-то документы. Просматриваю мельком…

– О! Карта местности…

Это уже интересно! Вытаскиваю и… не узнаю на ней город. Многие названия изменены, по контуру города очерчена красная линия… некоторые районы замазаны какой-то краской… что это может значить? Да к чёрту! Я одёргиваю сам себя – не время для топографических изысканий… Каждая минута может стоить нам жизни… Пихаю папку подмышку, уже собираюсь уходить… смотрю на убитого парня и… понимаю, что он почти моего роста. Дикая идея, но… Стягиваю с него ботинки… штаны… Хромаю к Саше. Она стоит и смотрит в стену пятиэтажки.

Я запихиваю магазины, пистолет, штаны и кожаную папку в сумку. Перекидываю автомат через плечо и… Вдруг осознаю, что совершенно не знаю, куда нам бежать.

Чёрт бы подрал этот грёбаный вирус. Этих обезумевших военных. Фанатичные фашистские власти… Куда нам прятаться от этого безумия. Саша вдруг поворачивается ко мне и смотрит прямо в глаза:

– Нам ведь некуда бежать? Нас везде найдут. И… убьют. За то, что мы сделали.

Я смотрю на неё открыв рот. Мне очень хочется сказать:

– Нет, родная, что ты? Ты ещё слишком молода, чтобы я позволил им так поступить! Ты будешь жить и даже найдёшь своего непутёвого парня – мудака и гада, благодаря которому ты…

нет…

Я не говорю этого. Я даже не способен это сказать. Это отнимет слишком много сил. Мне эти силы ещё понадобятся. На то чтобы попытаться сделать. Ни на слова. На действия.

– Вадим… что ты молчишь?

– Что ты хочешь услышать? Правду? Будем ныть – сдохнем раньше! Надо шевелиться…

И я просто прохожу мимо, грубо пихая её плечом.

– Давай! – бросаю я ей, – Будешь внукам рассказывать потом, как с дядькой Вадимом… э… – я вдруг понимаю, что не знаю, что дальше сказать…

Идиотизм! Вот умею я вдохновить и воодушевить! С дядькой Вадимом что? Военных расстреливала? Мародёрством занималась? Скрывалась от властей в подвалах и… скрывалась в…

ДА! Да, чёрт возьми! Как я сразу об этом не подумал? Я оборачиваюсь к ней:

– Если доберёмся до дачи моей, то там укроемся точно. У меня там запасы еды, глубокий погреб надёжный, система безопасности и вероятность, что эти найдут нас вообще неболшая… Что им там может быть нужно в таком захолустье? В общем там всяко лучше, чем тут… Давай?

Она проходит мимо меня, глядя в землю.

– Сашка! Что думаешь?

Она останавливается в трёх шагах передо мной и медленно меланхолично поворачивается:

– Да, Вадим… давай. Нам нужно спешить.

Вот ведь я олух. Тупица. Иду, хромаю, боль стреляет в голову при каждом шаге. И от этого злость только усиливается. Она ребёнок. Она раз пять чуть не умерла за эти сутки… А я… осёл. Грубый. Эгоистичный. Представил, что кто-то так вёл себя с моей дочерью и понял, что убил бы его на месте. Гнев клокочет где-то в глотке. Мы идём дворами, среди бела дня.

Могут ли рядом быть патрули или выброшенные системой агрессивные асоциалы? Да. Наверняка. Но я больше не могу прятаться – у меня нет на это сил. У нас нет на это времени. Дворами осталось пройти не много – потом свернём в бор на окраине и оттуда будет километров десять-двенадцать, не больше. Это не много… если не будет никаких препятствий и неожиданностей. Думаю о том, как избежать многоэтажек, торговых комплексов и других мест возможного скопления отщепенцев или возможного интереса военных…

– Саша… есть хочешь?

Она молча кивает.

– Кажется мы уже сутки не ели…

Сашка молчит. Можно, конечно пожевать сухую крупу или сухие макароны на ходу. Но я знаю, что на окраине перед бором есть небольшой магазинчик. Он на отшибе, вероятность нарваться, конечно существует, но… искушение велико. Вот его уже видно. Могли ли его разворовать? Вряд ли. Ближе к жилому массиву есть более крупные цели для мародёров. До магазина остаётся метров двести пятьдесят, которые нужно преодолеть на открытом пространстве и… внутри меня начинает нарастать тревога.

Мы слишком долго идём в тишине. Мы слишком легко прошли эти дворы – не могли вояки всех тут пострелять… а если и могли, то… значит они сами где-то поблизости. Да к тому же: те отморозки в зелёном просто выводили людей во двор и убивали их. Но где тогда тела? Слишком мутно всё… странно… и…

– Стой!

Я встаю как вкопанный и не шевелюсь. Саша тоже останавливается и поворачивается ко мне с вопросительным выражением на лице.

– Это не я сказал…

– Не ходите туда.

Голос звучит сзади. Я медленно поворачиваюсь и достаю пистолет. Но сзади никого нет. Я смотрю по окнам…

– Опусти пистолет, я не враг тебе. На этом пустыре вас убьют.

Я понимаю, что звук раздаëтся откуда-то сверху – поднимаю голову. Прямо над нами из окна над подъездным козырьком торчит лысая голова молодого парня в военной форме. Я моментально беру его на мушку.

– Саша! За меня быстро!

Сашка прячется за моей спиной, я уже готов нажать курок.

– Стой! Стой, ты чего? – парень поднимает руки над головой, – Я без оружия! Не стреляй!

Моя голова начинает бешено работать: кто он? Почему в форме? Военный. Почему заговорил с нами? Мог просто пристрелить. Дезертир? Военный преступник? Опасен? Чем мы ему выгодны? Очевидно, мои глаза полны недоверия…

– Да… я в их форме. Я уже три дня прячусь. Я понял, что вот так просто расстреливать людей не смогу. Лучше самому сдохнуть, чем вот это… – когда он говорит, вижу, что это совсем мальчишка. Почти школьник. По какой нелепой случайности он мог попасть в этот отряд?

– Странно звучит, пацан.. – я продолжаю держать его на мушке, – Почему туда нельзя идти? – киваю в сторону пустыря.

– Снайперы. Двое или трое контролируют периметр. Это окраина города, колючки и КПП пока нет, потому посадили снайперов.

– Снайперы? Откуда нам знать, что ты не врёшь с какой-то своей целью?

– Как тебя зовут? – я вдруг слышу рядом Сашин голос.

– Коля. А вас?

– Меня Саша, а это Вадим, – она кивает в мою сторону.

Смотрю на неё с недоумением. Поворачивается ко мне, своими внезапно повзрослевшими глазами смотрит:

– Я ему доверяю. В его взгляде вижу, что можно доверять.

– Да с чего вдруг? Саша, да он же гитлер-югент какой-то! С чего ты взяла, что он не убивал людей так же как те сегодня?

Она молча заходит в подъезд.

– Саша. Саша, стой.

– Заходите тоже, – говорит пацан, – Через час пойдёт патруль. Я слышал перестрелку, наверняка патруль будет усиленный.

Дьявол. Проклятье. Идиот. Я опускаю ствол и иду за Сашей. Пацан отпирает дверь в подвал, зажигает фонарь. Мы спускаемся. В подвале пахнет сыростью, плесенью, но проходы широкие, потолки высокие. Он пропускает нас вперёд и запирает дверь. Обратного пути нет.

За бетонными ступенями два коридора, мы поворачиваем направо. Пять шагов, десять… какой огромный подвал. Я вижу, что и направо и налево есть комнаты. Некоторые закрыты. Мы заходим в одну. Парень вешает фонарь на крючок над потолком и даёт нам по раскладной табуретке:

– Садитесь. Есть хотите?

– Конечно! – кивает Саша. Парень пару минут ковыряется в углу и вытаскивает оттуда керосинку, раскладной столик и какую-то примитивную посуду, – Ща сделаю!

– Давай помогу тебе? – говорит Саша. Я готов испепелить еë за эти слова, но она не замечает.

– Как выбраться из города? – хочу дать понять, что мы тут не задержимся.

– Пока никак, скорее всего… шансов выжить мало.

– Пока? То есть потом будет иначе?

– Я надеюсь на это. Долго тут прятаться не получится.

– Но ты прячешься? Как тебе удаётся?

– Я знаю графики и маршруты патрулей… знаю примерно как у них что устроено…

– Откуда знаешь?

– Сам в патрули ходил.

– И людей убивал?

– Нет. Когда дали приказ на поражение работать… тогда я начал планировать побег.

– Побег… значит и побег из города планировал тоже?

– Да. Но пока с этим сложно. Я не все детали карты запомнил и…

– Карты? Есть у меня карта.

Он поднимет на меня недоверчивый взгляд.

– Какая карта?

– У офицера убитого из планшета вынул, – его глаза загораются настоящим интересом.

– Покажите!

Я смотрю на Сашку – она кивает. Нехотя беру сумку, вытаскиваю из неё кожаную папку и протягиваю парню. Он берёт её и аккуратно расстёгивает молнию, открывает, начинает листать бумаги. Потом достаёт карту и разворачивает.

– Да… она.

Я подвигаю к нему табуретку:

– А что за названия странные… вроде город наш, но названия…

– Это уже не ваш город, – смотрит мне в глаза. Во взгляде упорство и непримиримость, – Этот город принадлежит военным. И назвали они его так, как удобно им. Видите – «Москва-Юг-12».

– Вижу. Чтению обучен. А что это значит-то?

– Не знаю точно. В двенадцатый район меня служить распределили. Наверное, Москву с областью склеили и на районы разбили…

– Зачем так? Есть смысл какой-то или… прихоть?

– Ну… смысл-то есть, конечно. Все дальние подмосковные районы теперь служебные функции несут. Какой за что отвечает, не знаю наверняка. Я к убежищу семь прикомандирован – в нём проживают люди, чьей задачей будет поддержка и обслуживание технопарка и полигона. В тридцать втором убежище люди управленцы, менеджеры и более элитные граждане проживают. Это всё, что мне известно.

– Полигон… технопарк… – я кручу головой, – Что это всё?

– Ну… у меня об этом есть только догадки… я думаю, что…

Он внезапно замолкает, потому что прямо над нами хлопает подъездная дверь.

– Ты же сказал час до патруля? – парень смотрит на меня расширенными глазами и слушает. Далёкие шаги по бетонным ступеням в подъезд… один, два, три… потом назад… и вдруг жуткий удар.

– Они пытаются выбить подвальную дверь… – он говорит это и не шевелится… даже не моргает…

– Гаси фонарь! – шепчу я, – Сашка, распихивай всё по углам! Нам нужно прятаться…

Сверху раздаётся ещё удар… И ещё… старая деревянная дверь начинает хрустеть.

Глава 7

Дверь хрустит так, будто следующий удар будет последним. Но за ним грохочет ещё один, и ещё… и ещё. Лысый парень сидит не шевелясь со стеклянным взглядом несколько секунд, а потом внезапно роняет голову на колени и обнимает её руками.

– Ты что? С ума сошёл? – я хватаю его за плечи и начинаю поднимать со стула, – Давай шевелись! Нам бежать нужно отсюда!

– Отсюда некуда бежать, – он говорит это так спокойно, – Я знал, что однажды этот день настанет… сам виноват. Это вы их привели.

– Ты что несёшь? Больной что ли? – наверху слышно, как из двери выломалась одна доска и её вышибают ногами… парень поднимает глаза к чёрному бетонному потолку:

– Крепкая дверь… на совесть делали… – во мне закипает злость. Я толкаю его к стене, он делает несколько неловких шагов назад, ударяется в неё спиной и чуть не падает…

– Вадим, ты что делаешь? Зачем ты так? – шепчет рядом Сашка. Я беру автомат и бросаю парню, он ловит его чисто инстинктивно:

– Умеешь пользоваться?

– Я не буду стрелять в людей, – он расслабляет пальцы и автомат падает на земляной пол подвала. Сверху уже отчётливо слышны голоса нескольких человек. Они обсуждают, можно ли пролезть в образовавшуюся в двери дыру или стоит сломать её до конца.

– Вот олух, – шепчу себе под нос, – Сашка! Быстро всё по углам раскидай… на нашей стороне внезапность.

Я хватаю автомат, пихаю парня в правый угол комнаты:

– Не хочешь стрелять, не надо. Стой там тихо.

Сашка убирает вещи к стенам, приваливает старым тряпьём которого здесь в избытке. Лампа выключена. Я встаю в левый угол прямо напротив двери. Как только в её проёме появится фигура, открою огонь. Автомат за моим плечом. Выжить в такой перестрелке вряд ли сможем… хотя…

– Саша… залезь под тряпьё… будешь лежать тихо – получишь шанс остаться живой.

– Вадим нет… я без тебя…

– Вперёд! Без вопросов! Быстро накрылась и не высовываться мне!

Она зарывается в хлам… сверху доносится грохот очередной доски, выбитой из двери и летящей по бетонным ступеням.

– Эй ты, кришнаит… – в кромешной темноте подвала не вижу парня, но чувствую, что он повернулся ко мне, – Ты там смотри… без фокусов. Я уважаю твоё нежелание убивать… уважай наше желание выжить.

– Хорошо… но я не кришнаит.

Не отвечаю ему. Осознаю, что сердце колотится так, будто я бегу от стаи собак… как в детстве… будто бегу от стаи подростков… как в юности… дыхание поверхностное, частое. Слышу шаги по лесенке:

– Тут большой подвал, товарищ командир.

– Двое направо, двое налево. Проверять все комнаты – они должны быть тут.

Вытягиваю вперёд пистолет… для надёжности сжимаю его обеими руками… дыхание никак не успокаивается. Проклятье… кажется, что моё пыхтение слышит вся округа. Серый проём, ведущий в нашу комнату, ходит перед глазами то вверх то вниз, в нём начинают бегать светлые пятна подствольных фонарей… Нам не выжить. Их слишком много. Сейчас они проверят комнаты перед нашей, потом я положу первого, кто войдёт… Затем одна граната и нам всем конец. Я идиот. А может… мозг начинает самопроизвольно просчитывать варианты: выбежать им навстречу? Грохнут меня, потом найдут и добьют ребят. Увести их в другую комнату… бесполезно… бессмысленно… Шаги то приближаются, то отдаляются… они проверяют комнаты рядом… их всего три.

– О! Огурчики солёные! Капустка квашенная! – раздаётся уже совсем рядом… солдаты в соседней комнате… перед глазами начинают плыть круги. Я чувствую жар…

– Отставить огурчики! Ты чо там, больной? – крик раздаётся так близко от нашего входа, что палец на курке начинает болеть от напряжения… кажется, мне уже проще спустить этот чёртов курок и бросится с криком к выходу, чем терпеть и ждать эти грёбаные, ужасно длинные, чудовищные миллисекунды, которые остались до того, как тёмная фигура появится в проёме двери и тогда уже всё это начнёт происходить, чёрт побери! Адреналин внутри меня так шкалит, что уже выбивает пробку и… мне кажется или я слышу вой сирены? Этот звук появляется плавно и нарастая становится всё громче и громче, потому в какой-то момент я уже не понимаю: может это я кричу во всю глотку? Может от стрельбы я оглушён и этот гул только в моей голове? Но нет… пятна подствольных фонарей убегают из нашего коридора…

Слышен топот берцев по бетонным ступеням… Они уходят? Я стою, направив ствол пистолета в серый проход, а дыхание никак не успокоится. Мне всё кажется? Руки дрожат всё больше и больше. Я пытаюсь опустить их и понимаю, что не могу. Всё тело дрожит крупной дрожью. Сирена всё воет. То громче, то тише… то громче, то тише… Я смотрю в серый проход и мне чудится, что это тянется всю мою жизнь… сирена, дрожь во всём теле, безумие… безумие и подвальный холод… Я облокачиваюсь спиной о стену и медленно сползаю на пол. Руки падают безвольными плетьми. Подбородок опускается на грудь и мою правую щеку вдруг обжигает горячая струйка… Всё моё лицо скукоживается как старый чернослив, а изо рта вместе с брызгами слюны вырывается только одно слово:

– Бо-о-о-оже…

Слёзы обжигают щёки так, словно это не вода, а серная кислота… я физически ощущаю боль, которая вытекает через моих глаза наружу. Весь мир орёт в мои уши натужной больной сиреной. Так проходит вечность.

Я открываю глаза и вижу перед собой Сашку. Она дрыхнет на куче грязного тряпья. Поворачиваю голову и слышу, как шея не фигурально скрепит. Я понимаю, что так и спал, привалившись к бетонной подвальной стене. В углу с фонарём сидит на раскладном стуле пацан и изучает карту и другие бумаги из офицерской папки. Я пытаюсь подняться… из глотки вырывается жутковатый хрип…

– Вы проснулись… – он смотрит на меня и в его взгляде я вижу сострадание.

– Давай на ты… и не надо меня жалеть! – терпеть не могу этого… ненавижу это мерзкое чувство, ненавижу эти унизительные взгляды.

– Я нет… вы что… – он осекается и сразу отводит глаза, – Я просто карту смотрю… и остальное…

– Я понял… Долго я спал? Есть что пожрать?

– Да… конечно, мы с Сашей перекусили немного… там макароны с тушёнкой.

Я беру раскладную табуретку и медленно сажусь… Нога чудовищно ноет… из моего нутра сам собой вырывается стон. Нет, чёрт… терпи, скотина… Я беру мятую алюминиевую кастрюлю и поднимаю крышку… Как же я голоден. Человек не может быть таким голодным… Когда человек так хочет есть… он скорее уже просто жаждущее пищи животное. Я не жуя закидываю в себя одну за другой ложки мерзотных переваренных дешёвых макарон… в той жизни, которой, кажется, никогда и не было, я бы такое есть не стал. А сейчас другая жизнь. Другой я.

– Слушай… – я вдруг останавливаюсь и смотрю на парня, – Тебя же Колей звать?

– Да…

– Коля. Ты извини, что… в общем… – я пожимаю плечами. Я вдруг понимаю, что это глупо. Бессмысленно.

– Всё норм, – он замолкает, очевидно, не решаясь что-то сказать.

– Говори, что ты… как не родной…

– Да… смысл? Я нашёл, как из города бежать… Но это уже так – в виде упражнения для мозгов. Типа логической задачки.

– Задачки… я понял. А почему?

– Потому что мы трупы. Как если бы эти зашли и просто расстреляли нас. Вот такие же трупы. Только не сразу.

– Понятно. А почему? Ты не думай, Коль, я не безнадёжно тупой… Просто в твоих объяснениях не хватает…

– Слов не хватает? – улыбается он.

– Например.

– Ну… Вадим, – он мнётся. Вижу, что ему не удобно звать меня на «ты», – Понимаешь… Мой отчим – не последний человек. Он типа шишка в правительстве. Не очень большая, но всё же… многое как бы знает… – Коля делает паузу, – Ненавижу его.

– Он тебя отправил служить?

– Не без этого. Матери сказал, что мне такое на благо. Скотина.

– Согласен с тобой.

– Так вот, я немного в теме…

– В теме, как спастись? Золотой миллиард? Мировая война чтобы очистить землю?

– Нет… это всё бред и теории заговоров. А вот мировая война реальна. Но не банальная война… Это уже не борьба стран, как это было в прошлом… Даже не борьба между несколькими крупными экономиками, как всего десятилетие назад. Крупные и дальновидные дядьки неожиданно поняли, за счёт чего растут сумасшедшими темпами молодые экономические титаны. Они осознали, что именно отличает Китай, Японию, Индонезию от Европы, Америки и России…

– Что же?

– Что… В Японии когда у самурая умирал сёгун, он делал себе харакири или же навсегда становился ронином – отщепенцем, носящим на себе проклятье. А вот в Европе, когда оруженосец рыцаря видел гибель хозяина в бою, то думал о том, как забрать его добро. Когда китайца выгоняли с земель – он погибал со всей своей семьёй. А когда нашего крестьянина гнали с земель – он шёл на Дон и становился Стенькой Разиным или Емелей Пугачёвым.

– Не всё так однозначно… но к чему ты клонишь?

– И американо-европейская и российская культуры очень эгоцентричны, они личностно-ориентированы… Провозглашают торжество индивидуальности и уникальность личного опыта. Ценность частного и вторичность общего. До поры именно эта культурная тенденция сумасшедшими темпами развивала наши страны во всех направлениях. Но… Возможно мы достигли пика этого витка эволюции…

– Сложно как-то всё это…

– Если проще, то для нас личность важнее системы. И личность может устроить революцию, разрушив систему. Для нашего менталитета это норма. В азиатском социокультурном коде нет личности. Есть только система, которая не на первом или втором месте. Она одна на всех местах. Именно это даёт ускорение экономике. Именно потому, что у нас этого нет, мы отстаём. Индивидуальность перестала быть движущей силой эволюции…

Он молчит несколько секунд… Я тоже жду…

– Я читал одного социолога… мутного. Он считает, что мы сильно заблуждаемся, когда говорим, что в том или ином событии виноват некий политик – президент, там, мэр или ещё кто-то. Он говорит, что в современном политико-экономическом социуме глупо и по-детски наивно приписывать промахи или достижения какой-то одной личности просто потому, что связей взаимно действующих друг на друга в информационном, энергетическом, социальном и физиологическом полях настолько много, что просто невозможно это многообразие учесть. Он сравнивает социум с мозгом, в котором нейроны имеют мириады связей друг с другом, образуя самостоятельный мыслительный механизм. Ни один нейрон в мозгу ничего сам не решает. Так же и в нашем социуме – решение происходит как реакция организма «в целом» в том виде какой он есть на текущие события вокруг или внутри. Так вот он – мутный социолог – как раз говорит, что переход на азиатскую модель «без личностного» или даже «безличностного» общества неизбежен и продиктован нейронным решением социума, как оптимальный шаг в борьбе за существование страны.

Я сижу и смотрю ему в глаза. Он начинает смущённо улыбаться…

– Несвязно всё, да?

– Да всё понятно… Только одно не ясно мне. Коль, ты скажи, почему мы трупы и бежать из города бессмысленно? Ты же про это хотел сказать?

– А… – он снова улыбается, – Чёрт… ну сирена же. Биологическая атака.

Я молча киваю и засовываю в рот ещё одну ложку с дрянными макаронами. Потом поворачиваюсь к Саше – она мирно сопит.

– Не знаешь… долго умирают от этой заразы? – киваю куда-то вверх, где с ветром уже должны разносится смертельные порции вирусов или бактерий.

– Нет…

– В таком случае, у нас всё же есть выбор, – я встаю со стула. Нога начинает резко болеть… в глазах темнеет, но я стискиваю зубы и прилагаю все усилия, чтобы устоять…

– Какой выбор? – он удивлён… а я знаю, что делать дальше:

– Как ты говоришь, мы точно умрём. Хорошо. Пусть. Но мы можем решить, где нам умереть. Я не хочу умирать в этом подвале. Я ухожу. Думаю, что Сашка тоже… проснётся – спросим. А как ты, Коля?

Он смотрит на меня серьёзно и медленно кивает.

– Да… Да, Вадим.

– Вот и славно…

Голова кружится. Нога пульсирует. Интересно, невидимая смерть уже проникла в наши лёгкие и начала свою работу?

Глава 8

– Надо идти ночью, – Коля сидит, согнувшись над картой, и рассеянно малюет на ней дорогу до нашего предполагаемого укрытия. Саша варит макаронное месиво в мятой алюминиевой кастрюльке. Я разламываю ампулу цефтриаксона и набираю прозрачную жидкость в шприц.

– Ты уверен в дозировке? – он поднимает голову как раз в тот момент, когда я делаю вдох чтобы вколоть антибиотик в своё бедро.

– Нет, – я с размаху вгоняю шприц в раненую ногу.

– Как хорошо раньше было… Интернет, мобильные телефоны… загуглил – узнал.

Саша поворачивается. Смотрит на него с осуждением. Кажется, в таких ситуациях воспоминания другой жизни – один из страшнейших грехов.

– Телефон у меня и сейчас есть… – она переводит взгляд на меня, – Только что толку… его даже зарядить негде…

– А если и зарядишь, это не поможет…

В прошлой другой жизни я работал в телекоммуникационной компании. Борьба с внешними и внутренними врагами лихорадила интернет и телефонию чуть ли не больше всех других сфер. Запрещали и закрывали постепенно всё… до тех пор, пока однажды не закрыли всю страну во внутренний интранет. А потом и его разбили по областям.

– Что было, то было… – я хлопаю Колю по плечу, – Давай ещё раз, куда и как мы там двигаем? Гугл-катры, конечно, нет, зато есть мятая бумажка со странными названиями…

– Нам нужно обойти технопарк… – вздыхает Коля, – Он, скорее всего, охраняется…

– А что в нём?

– Я не знаю. Какие-то машины. Может, автобусы с фильтрами для перемещения людей из убежищ. Или техника для обработки городов химикатами против биологической угрозы…

– Понятно… ты хочешь, чтобы мы по дороге его обходили? Уверен, что там нет патрулей?

– Не уверен. Патрули есть, скорее всего, и КПП есть…

– Тогда обойдём полем вдоль реки. Там совхоз был в советское время…

Саша раскладывает макароны. Они больше похожи на серую манную кашу, состоящую только из комочков и сдобренную прошлогодней листвой. Мне известно, что «прошлогодняя листва» была высыпана в кастрюлю из банки с надписью «свинина тушёная». Пробую на вкус – сносно.

Сборы занимают пятнадцать минут. Всё-таки всучиваю Коле автомат. Он смотрит на него, потом на меня:

– Не хочу я убивать людей…

– Возможно, это уже и не люди.

Он тяжело вздыхает и закидывает его за плечо. Что значит этот вздох? Он поможет мне огнём в трудную минуту? Я смогу на него положиться? Не знаю.

Я выглядываю из подъезда. На улице уже смеркается. Ощущение, что темнеет раньше обычного. Я вообще давно не видел такого мрачного пасмурного лета в наших краях. Машу рукой Коле и Саше. Они тоже выбираются из подвала, перешагивая обломки двери. Рукой показываю им, чтобы были пока внутри. Сам выхожу и пару минут стою, прислушиваясь. Тишина. Пугающая и звенящая. Только сейчас понимаю, что для снайперов ночь не помеха. Прогнала ли их с крыш биологическая тревога, которая на время отсрочила нашу смерть? Не знаю… Мы в той ситуации, когда… ничего доподлинно не известно. Выдыхаю и жестом зову за собой ребят. Мы идём по обычной дорожке возле сталинской трёхэтажки и… так было в детстве. Когда встаёшь в четыре утра на рыбалку. Выходишь из дома, а на улице сумерки, никого нет… Стараешься не шуметь, а двор отражает и усиливает каждый шорох.

Я заглядываю за угол дома – там дорога, за ней поле. Нам пересечь его, потом через лесополосу и мы в бывших совхозных угодьях. Десять километров можно пройти за два-три часа, даже не сильно торопясь…

Выхожу на дорогу и смотрю по сторонам… Странно – не видно ни одного автомобиля. Ещё недавно десятки машин стояли припаркованные по всем обочинам, но сейчас… их нет. Смотрю в поле и снова думаю о снайперах. Лучший способ проверить – выйти туда. Получишь пулю, значит всё плохо. Новая русская рулетка. Сумерки сгущаются быстро. Попробовать стоит.

– Коля, Саша… стойте тут. Из-за дома не высовывайтесь. Я первый пройду поле. Когда буду на той стороне, подам знак фонарём: моргну три раза.

– Если снайпер?

– Ищите другой способ. Меня не ждать. Ключ от забора справа от калитки под дощечкой. Ключ от двери справа от двери в окне.

– Вадим, нет…

– Саша, не начинай. Я пошёл. Смотрите во все свои четыре глаза.

Я разворачиваюсь и снова выхожу на дорогу. Вокруг уже совсем темно. Луны нет. Спускаюсь в кювет и снова взбираюсь на бугор. Дальше поле ровное. Трава не очень рослая, но всё же чтобы идти нужно высоко поднимать ноги. Простреленное бедро начинает болеть сильнее. Я злюсь. Идти метров двести пятьдесят всего. Из них тридцать или сорок я уже прошёл без проблем, но внутри меня начинает зреть огонёк тревоги. Он медленно растёт. Я начинаю озираться по сторонам. Тревога понимается выше, вот она сейчас переместиться в голову и вдруг… я останавливаюсь. Внезапно приходит понимание, что это не тревога. Я совершенно точно знаю, что на меня смотрит человек. Я медленно поворачиваюсь назад и сразу вижу в пятиэтажке прямо напротив меня открытое чёрное окно. Он там. Он на меня смотрит через линзы прицела и… я как-будто чувствую его ровное дыхание. Я бы так же дышал, держа в руках винтовку. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох чуть длиннее… Я понимаю, что сейчас он спустит курок.

Я понимаю…

Выд…

Я подгибаю ноги, чтобы упасть в траву.

…ох.

Я падаю набок.

Пуля с глухим свистом проходит в паре сантиметров от моего плеча.

Удар. Земля. Я тяжело дышу в траву… Сейчас я рад, что она вроде и не очень высокая… но всё же достаточно, чтобы он подумал, будто попал. Я всё ещё чувствую его, но связь теряется. Да. Он решил, что я труп. Я переворачиваюсь на спину и… думаю.

Серо-чёрное небо. Саша и Коля здесь не пройдут. Да и я не доберусь до леса. По этому полю ещё метров сто пятьдесят до него… проползти их в траве? Шанс не высок. У меня бы такой не прополз. Я чувствую, что он снова смотрит на меня. Но мне из травы не видно черной дыры окна, в котором он прячется. Значит и ему не видно моё псевдо-мёртвое тело. Это означает, что у меня есть время. Хотя… Только бы эти молодые-горячие не совершили какую-нибудь глупость…

Серо-чëрное небо. Делаю глубокий вдох. Неужели в этом воздухе уже живёт медленная смерть? Раздаётся далёкий гул двигателя… Это что-то новое. Я прислушиваюсь – гул усиливается… Я помню это ощущение. Из детства. Ты идёшь ранним утром по пустому городу и вдруг этот нарастающий гул… Очень знакомый. Очень… Этот двигатель слишком похож на мои воспоминания. Мусоровозы всегда объезжали город в четыре-пять часов утра. Ты идёшь и пытаешься не шуметь, но дизельной громаде всё равно. Она ревёт, пролетая по пустынным улицам к очередному контейнеру. Я лежу. Серо-чёрное небо. Гул всё усиливается и вот я понимаю, что оранжевый мусоровоз, похоже, уже повернул из отдалённого переулка на ту улицу, которую я не так давно переходил… Что ему тут делать?

Рёв всё громче. Громче. Громче! Скрип тормозов. Я смотрю в серо-чёрное небо. Они стоят на обочине прямо напротив меня. Я не вижу. Но слышу мотор. Хлопают двери.

– Не проедем тут… глубокий кювет.

– Вот там, кажись, есть проезд?

– Да… давай туда!

Снова хлопки оранжевых дверей. Передача. Рёв. Они проезжают чуть вперёд. Кажется, я понимаю, куда деваются все трупы из города. Кажется, я знаю, для чего технопарк. Мой пистолет не далеко. Запасная обойма. Шевелится нужно как можно меньше. Я слышу, что они уже близко. Едут прямо по полю. Ещë метров двадцать. Остановились… передача. Пик… пик… пик… сдают назад… я уже чувствую чудовищный дизельный выхлоп на своём лице. Снова хлопают двери. Голос справа. Голос слева. Кто из них будет первым? Темно. Надо мной серо-чёрное небо. Я поднимаю руки со стволом и перевожу его то вправо, то влево… голос справа, голос слева. Первым оказался правый. Он начинает открывать жерло оранжевой машины. Оттуда вырывается трупная вонь. Сладковатый запах смерти. Как хорошо, что машина закрывает меня от того чёрного окна в пятиэтажке. Появляется второй слева, он сразу идёт ко мне.

Выстрел. Выстрел. Дальше нужно действовать очень быстро. Башка работает как компьютер.

Вскакиваю. Снимаю с ближнего оранжевую жилетку и кепку. Натягиваю на себя и выхожу из-за машины:

– Был ещё жив, гад… – кричу осипшим голосом, – Пришлось добить гниду!

Эти слова на всякий случай. Они адресованы снайперу… чёрт его разберёт, прокатит или нет? Снова захожу за оранжевую громаду и начинаю заталкивать трупы в её смердящую пасть.

На это уходит минут пять… Похоже, я очень сдал физически… Закрываю кузов и иду за руль. Я не чувствую взгляда чёрного окна. Видно, я ему уже не интересен… Прокатило. Хлопаю дверью и разворачиваюсь. Странный мусоровоз… на автомате, с большим планшетом посреди приборной панели. Трогаюсь. Когда ты едешь в такой машине, кажется, что твои колёса пожирают мир перед тобой. Я выворачиваю на дорогу и ищу глазами Колю и Сашу… Вроде, в этом повороте они были… кручу огромную баранку. Тормоз… Открываю дверь.

– Колян! Коля-я-я-ян!

Он не выйдет. Даже если они рядом… Как его позвать?

– Кришнаит! – знаю, что чёрное окно меня слышит… нужно быть осторожным…

Из ближайшего подъезда выглядывает знакомая лысая голова. Я улыбаюсь: очень рад его видеть… Он за руку вытаскивает из подъезда Сашу. Они бегут ко мне. Лезут в машину.

– Похоже, с ветерком доедем? – я с гордостью держусь за чёрный отполированный руль. Пик… пик… пик… выезжаем задом на дорогу, перевожу в режим драйв… – Вперёд друзья мои…

Саша улыбается. Я, пожалуй, ещё ни разу не видел, как она улыбается. Огромный оранжевый гроб везёт нас вперёд.

– Приветствую вас снова, Анатолий и Сергей. Меня, как и раньше, зовут Алиса. И так уж вышло, что Вениамин из седьмого убежища сейчас сообщил мне, что ваша смена заканчивается. Хорошая новость, не так ли?

Улыбка пропадает с моего лица… голосовой помощник… нужно что-то ответить.

– Да… – выдавливаю из себя хрипатый голос…

– Сергей… похоже вы простыли. Странный голос. На всякий случай я заблокирую двери и возьму управление на себя.

Раздаются щелчки дверей. На планшете посреди приборной панели загорается огромная во весь экран красная надпись «Не пытайтесь покинуть машину. Активирован автопилот!»

Я дёргаю ручку – тщетно. Скорость переключается. Рёв двигателя. Руль начинает вращаться сам собой.

– Проклятье… мы в ловушке.

– Не переживайте! Я быстро и безопасно домчу Вас к южным воротам «Полигона-12», – весело сообщает Алиса.

Глава 9

Мусоровоз набирает скорость и летит по тёмным пустынным улицам города…

– Она сказала, «Полигон-12»? – я поворачиваюсь на испуганный голос Коли, – Только не это… я слыхал о нём такое…

– Да, – вклинивается Алиса, – Путь до «Полигона-12» займёт не более семи минут. Зачитать справку из устава?

– Нет! – снова поворачиваюсь к Коле, – Что ты там такого слышал? Дай быстро автомат!

Он передаёт автомат:

– Говорят, что туда лучше не попадать…

Я хватаю калаш двумя руками и со всех сил ударяю прикладом в водительское стекло. Автомат отскакивает как от бетонной стены… я случайно ударяю Сашу локтем.

– Ай… Вадим…

– Чёрт… кажется стёкла бронированные…

– А если выстрелить?

– Можно получить пулю рикошетом… Что это за машина нахрен?

– Очень рада, что вы спросили! Этот автомобиль был специально создан для работы в условиях полигонов нового типа! Повышенная безопасность…

– Алиса, заткнись! – ору я ей.

– Это очень грубо! Я буду вынуждена сообщить Вениамину о неадекватном обращении и попросить направить вас на сеансы психологической помощи.

Автомобиль несётся по нагруженному в былые времена Московскому шоссе со скоростью восемьдесят километров в час. Я пытаюсь хоть что-нибудь придумать… А что можно сделать? Мысли в голове превратились в паническую кашу.

Вдалеке начинает маячить освещённый бетонный забор с колючей проволокой…

– Этого раньше тут не было… Что за хрень? – смотрю на Колю…

– Добро пожаловать на «Полигон-12», – он криво ухмыляется.

По мере того, как машина приближается к ограждению, на дороге появляются стальные рельсовые ежи, как в фильмах про войну. Через каждые метров триста за забором стоит вышка с фонарями. Только завидев нас, ворота начинают открываться… людей не видно – кругом всё утыкано видеокамерами.

– Мы прибываем в конечную точку маршрута! Очень рекомендую не отстёгивать ремни, пока автомобиль не будет переведён в режим парковки. До места выгрузки я доведу вас самостоятельно.

Осматриваюсь по сторонам и ищу момента, когда можно будет действовать… мы движемся по территории огромной помойки. Вонь проникает в салон, но это не только запах гниения… вокруг пирует смерть. На кучах мусора пыхтят тракторы… без водителей. Людей нет вообще, только камеры. Судя по всему, тут всё управляется каким-то искусственным разумом. Мусоровоз разворачивается, включает заднюю… я вижу в зеркало яму, лучи фонарей выхватывают из мрака… человеческие тела. Дальнюю часть этой братской могилы уже заваливают мусором два автоматических тракторёнка.

– Мы прибыли! – голос Алисы такой радостный, что мне становится дурно, – Если груз большой и автоматика сама не справиться, то вы можете выйти из кабины и помочь. Однако, я очень не рекомендую покидать машину и открывать двери – на полигоне может быть опасно! Сразу после выгрузки мы отправляемся в «Убежище 7», Вениамин уже проложил маршрут!

– Нужно помочь в выгрузке! – ору снова сипатым голосом, – Автоматика не справится!

– Хорошо! Будьте осторожны! Я открываю двери салона.

Раздаются щелчки блокировки дверей. Я тяну на себя ручку и дверь открывается:

– Бежим отсюда! – я пытаюсь выпрыгнуть из машины, но простреленная нога за что-то цепляется, я спотыкаюсь и вдруг вижу как мусорные завалы приближаются к моему лицу, – А-а-а-а-а, чё-ё-ё-рт!

Я никогда так глупо не выпадал из машины… Прямо в мусор и грязь. Жуткая вонь пробивает до самого затылка. Чувство омерзения и подкатывающей тошноты судорогой проходят по всему телу. Я поднимаю голову и на четвереньках стою во всём этом ужасе:

– Проклятье… что за нелюди это придумали… – перевожу взгляд вперёд и вижу, что ко мне движется человек… Кто это может быть? Я не успеваю додумать эту мысль, потому что от удара по затылку моя голова снова ныряет к земле, а разум проваливается в черноту.

Я со стоном открываю глаза. Перед моим взглядом проползает унылая экспозиция истории быта последних лет в виде полиэтиленовых обёрток, пластиковых бутылок, пакетов и упаковок. Меня куда-то тащат под руки. Голова раскалывается. Ноги безвольно волочатся по груде мусора, а глаза выхватывают знакомые картинки, названия брендов, слоганы… Мыслей в голове нет. Только рекламные штампы из прошлой жизни. Меня внезапно отпускают и я падаю лицом прямо в этот унылый памятник культуре потребления, в которой мы все выросли. Опираюсь на локти и пытаюсь подняться, но снова получаю удар по спине… в ушах стоит жуткий гул. Я смотрю на выцветшую обёртку с надписью «сникерс» и понимаю, что всегда ненавидел этот батончик… Даже когда ел. А сейчас ненавижу ещё больше… снова закрываю глаза.

Какое-то белое освежающее облако вырывает меня из липкой дремоты, я делаю шумный вдох, приподнимаюсь и снова начинаю видеть:

– У-у-а-а-а! – передо мной маячит огромное тело в грязном тряпье с пустым ведром в руках… чёрт… кажется, меня только что окатили какими-то вонючими и холодными помоями…

– Очнулся? Так-то!

Огромное тело отходит в сторону. Я смотрю вперёд. Откуда исходит этот голос? Взгляд фокусируется и я охаю от удивления. Картина просто поражающая. На горе мусора с царственным видом восседает старый сморщенный бомж. Его длинные седые волосы и борода сбились в жуткие грязные спутанные с мусором колтуны, одежда представляет собой нагромождение сальных вонючих лохмотьев. Он, нагнувшись в мою сторону, рассматривает что-то щёлочками глаз. Рядом с ним чуть ниже стоят ещё человек десять или больше… они тоже бомжеватого вида, но не такие грязные и мерзкие как он. Вокруг трещат костры. Голова соображает медленно, затылок болит. Я оглядываюсь по сторонам, пытаюсь пошевелиться – нет… руки стянуты чем-то за спиной. Рядом со мной Коля… чуть дальше Саша. Я поворачиваю голову – за моей спиной стоят еще бомжи.

– Где мы? – я чувствую себя героем идиотского фильма, – Вы кто такие?

Царь-бомж хитро улыбается и, щурясь ещё больше, повторяет за мной:

– Вы кто такие? – я пытаюсь смотреть в его глаза,но не вижу их…

– Мы… ну… мы просто убегали…

– От своей судьбы? – он откидывается на мусорном троне назад, – Не убежишь. Зачем ты пришёл в наши земли?

– В ваши земли? – я поворачиваюсь к Коле, но он опускает глаза. Что ответить? Как действовать? – Я не знал, что это… ваши земли…

– Волоóрден посылает нам еду. Он посылает нам воду. Он посылает нам жизнь. Кто ты, если не еда?

– Что? – я не вижу его глаз. Я не понимаю его слов. Начинаю рассматривать лица тех, кто его окружает… Кажется, это обычные опустившиеся люди. Одетые во что попало, обвешанные мусором и барахлом… Лица пустые, за глазами стена.

– Ты не отвечаешь Шаману, – снова щурится царь-бомж, – Это неуважение… – он горестно качает головой. В этот момент сзади раздаётся животный рык и в мою спину прилетает удар ногой. Я с криком утыкаюсь лицом в мусор.

Надо мной склоняется вонючая заросшая чёрными волосами рожа и я снова слышу нечленораздельный рык.

– Ры-ы-а-а-ы-ы!

– Герасим говорит, чтобы ты отвечал Шаману на его вопросы. Ты докажешь, что ты не еда?

– Да… – сдавленно кричу. Две грязные руки хватают меня за шкирку и снова сажают на колени, – Да… хорошо… – пытаюсь отдышаться, – Что нужно делать…

– Валоóрдэн посылает нам еду. Он ходит и поёт нам ночами. И отгоняет духов.

Старик многозначительно кивает… Всё сборище, столпившееся вокруг нас неожиданно громко повторяет:

– Валоóрдэн! Валоóрдэн!

Внутри меня начинает нарастать ужас.

– Еда не борется, – продолжает старик, – Валоóрдэн отдал нам эти земли и все блага этих земель. Благодаря ему у нас есть кров, еда… Вода, что проистекает из недр, духи ночные и пение – всё дары Валоóрдэна. И я, как Шаман и наместник Валоóрдэна говорю тебе: «Подготовь себя. Если ты победишь, то Валоóрдэн одобрит тебя. Если нет, то кто ты? Еда.»

Он вдруг начинает улыбаться. Хор из нескольких десятков собравшихся снова громогласно повторяет:

– Валоóрдэн! Валоóрдэн!

Старик переводит взгляд с меня на Колю. Улыбка пропадает с его лица. Потом на Сашу. Он морщится… кивает головой и после небольшой паузы снова повторяет:

– Валоóрдэн посылает нам еду.

– Валоóрдэн! – отвечает ему хор хрипатых голосов, – Посылает еду!

Черные волосатые руки Герасима хватают меня за шкирку и волокут назад. Я вижу, что следом за мной тащат Колю, и Сашу… сборище бомжей исчезает за горой мусора. Герасим злобно рычит за моими плечами. Проклятье… лучше бы нас убили в том подвале. Лучше там… Моё тело опрокидывается и на пару мгновений я оказываюсь в состоянии невесомости, затем удар и моё дыхание перехватывает… я со стоном открываю глаза и вижу отсветы костра на загорелой, грязной волосатой харе:

– А-а-а-ы-ы-ыр-р-р! – с этими словами он захлопывает решётку и заматывает её проволокой невообразимой толщины.

Я лежу в тесном зарешёченном мусорном баке, над огромным мусорным полигоном ночь. «Валоóрдэн посылает нам еду», – крутится в моей голове.

Глава 10

Я пытаюсь встать и распрямиться, но в тесном мусорном баке, забранном сверху решёткой с небольшим окошком это невозможно. Переворачиваюсь. Упираюсь спиной в крышку, давлю, что есть сил… свежая рана в ноге моментально напоминает о себе:

– Ы-ы-ы-а-а-а-р-р-р, нет… – я снова падаю на дно стального бака. Смотрю на проволоку, которая использована вместо замка. Она не изменила своего положения.

Пытаюсь отдышаться. Невозможно – тут просто нет воздуха. Только вонь, дым костров и… что за запах?

– Чужеземец… – поднимаю глаза к решётке. За ней появляется тень бомжа. У него странный голос, – Ты хочешь есть? Я принесла тебе еду…

Всё понятно… это женщина. Опустившаяся и грязная. С больными осипшими от жизни на улице, гари и копоти связками. Но всё-таки женщина. И, кажется, достаточно молодая. Она протягивает в квадратное отверстие решётчатой крышки мятую миску. Я чувствую этот запах. Да, это был запах еды – я, оказывается, жутко проголодался… беру миску в руки и, только заглянув внутрь с омерзением отбрасываю её от себя…

– Чёрт! – судорога тошнотного состояния пробегает по всему моему телу, – Что это?

В миске что-то похожее на гуляш с небольшими кусочками вроде бы мяса… в моём сознании сразу всплывают груды человеческих тел, которые засыпают мусором трактора… «Валоóрдэн посылает нам еду»…

– Вы проклятые уроды! Это что, человечина???

– Нет… – она говорит очень испуганно, – Нет, что ты… это еда, которую послал нам Вало…

– Заткнись! – я ору, пытаясь спрятаться от собственного чувства мерзости в углу мусорного бака, – Какой к чертям Валоóрдэн? Вы тут все свихнувшиеся фанатики! Этот старый хрыч запудрил вам всем мозги… нет никакого к дьяволу Валоóрдэна… нет… – я понимаю, что жутко устал… смотрю на неё и даже в этой темноте и пляшущих отсветах костра вижу, как её грязная физиономия начинает улыбаться.

– Я понимаю, чужеземец, что ты не веришь. Но это пока. Валоóрдэн так же реален, как и мы с тобой. Даже ещё более реален. Он живёт уже тысячи лет. А может и больше – никто не знает. И ты всё поймёшь, когда примешь бой. Ведь еда не борется, а ты борешься.

– Я не хочу бороться… я не хочу никакой бой…

– Валоóрдэн тебя выбрал. Он никогда не ошибается. Ты бы не попал сюда, если бы не его воля… и… тебе стоит поесть – в бою понадобятся силы.

От этих слов во мне снова нарастает чувство тошноты. Руки начинают дрожать, простреленное бедро ныть… нет. Я не буду это есть. Я не смогу. Не смогу. Я ещё больше забиваюсь в угол, отворачиваясь от разлитой в противоположном углу бака еде и закрываю глаза. Обхватываю колени… я комок боли. Комок страха и омерзения. Я…

– Чужеземец! – я поднимаю глаза. Над решёткой нависает взъерошенная тень. Небо уже светлое, – Время пришло. Зов Валоóрдэна.

Над крышкой бака рядом с первым бомжом появляется силуэт громилы Герасима. Он с лёгкостью раскручивает толстенную проволоку, откидывает решётку и схватив меня за шкирку выдёргивает наружу.

– Идём, – командует другой бомж. Герасим толкает меня в спину…

Огромные пространства мусора теряются то ли в дыму, то ли в утреннем тумане. Мы идём, идём… минут пять или больше, но картина не меняется – только горы отходов цивилизации. Я уже не чувствую вони и гари. Кажется, что весь мир состоит из этой бесконечной помойки.

– Здесь! – неожиданно командует бомж-проводник, – Валоóрдэн ожидает тебя тут.

Я оборачиваюсь по сторонам – ничего особенного. Такой же мусор, как и везде. Пожимаю плечами. Сюр. Безумие. Принять бой? Валоóрдэн?

– Садись, чужеземец! – с этими словами проводник и Герасим как по команде падают на задницы прямо посреди мусорного поля. Я удивлённо смотрю на них. Потом тоже присматриваю место чтобы сесть – тут везде одинаково грязно. Нога ноет… Как бы не занести тут какую-нибудь заразу… Хотя, к чему эти переживания? Какой-то древний Валоóрдэн вызвал меня на бой. Если меня просто убьют руками тупого громилы Герасима и съедят, то стоит ли расстраиваться из-за возможности подхватить стафилококк? Я тоже сажусь. В этот самый момент из-за горы мусора появляется человеческая фигура. Через секунду недалеко от первой ещё одна. Я поворачиваюсь – справа и слева к нам идут другие бомжи.

– Откуда они узнали, что мы здесь? – я обращаюсь к проводнику. Он сидит с невозмутимым видом и смотрит на грязную бутылку перед собой.

– Их позвал Валоóрдэн.

– Понятно. Конечно. Это всё объясняет.

Люди приближаются. Я буду драться с кем-то из них? С ними со всеми? Есть хоть один шанс выжить в этом сумасшедшем доме?

– Скажи, посланец Валоóрдэна, с кем я буду драться? – улыбаюсь про себя… похоже, у меня есть силы на глупые шутки на пороге смерти.

– Я не посланец. Я страж. Ты будешь драться со своими врагами, со своими друзьями, – он оставляет бутылку и начинает копошиться в своём тряпье. Меня обжигает волна неожиданного страха: со своими друзьями? Я вглядываюсь в приближающиеся фигуры… нет ли там Саши и Коли? Чёрт… Да. Я вижу, как их тоже ведут ко мне. Проклятье. Безумные больные фанатики. Грязные лица такие спокойные и сосредоточенные. Они каждый день это делают? Валоóрдэну мало просто крови? Ему нужно зрелище поинтереснее? Он хочет видеть, как в попытке спасти свою жалкую шкуру человек грызёт глотку своему другу? Я опускаю глаза… нет. Такая жизнь точно того не стоит.

– А если я сдамся? – я весь подаюсь вперёд навстречу стражу. Герасим хватает меня своей огромной ручищей за плечо, – Что будет? – страж поднимает на меня удивлённый взгляд.

– Ты? Сдашься? – он смотрит с явным сомнением, – Валоóрдэн не ошибается, – он пожимает плечами, – Вообще, тот кто сдался… тот просто еда.

– Я сдаюсь. Убейте меня и отпустите ребят, – киваю в сторону Саши и Коли, которых уже почти подвели к нам.

Страж медленно поворачивается к ним, потом снова смотрит на меня.

– Так не бывает, чужестранец, – его грязное лицо расплывается улыбке, – Хочешь освободить их – прими бой и получи одобрение Валоóрдэна. А если сдашься, то бой примет один из них. Валоóрдэн не ошибается!

– Дьявол! – я со злостью ударяю в мусор перед собой, – Давай тогда! Я принимаю этот ваш хренов бой!

– Да! – страж кивает, продолжая лыбиться, – Конечно, принимаешь… но только… – улыбка внезапно пропадает с его лица, – Подготовь своё тело!

Он судорожно ковыряется в складках своей засаленной одежды. Люди подходят к нам и садятся вокруг.

– Вадим… – рядом со мной сажают Сашу и невдалеке от неё Колю, – Что с нами сделают?

Смотрю в её глаза. Улыбаюсь:

– Всё хорошо будет… я надеюсь. Они сказали, что если я приму какой-то бой, то вас отпустят.

В её взгляде сгущается страх:

– Нет, Вадим! Твоя раненная нога… как ты будешь драться? Тебе нельзя! – она переводит взгляд на Колю, но тот быстро опускает глаза.

– Всё хорошо будет… не переживай! – я, пытаясь её рассмешить многозначительно поднимаю брови, – Мне тут, видишь ли, нужно подготовить своё тело!

– Что? – она непонимающе смотрит на меня. Страж наконец выкапывает нечто из складок своего тряпья и передаёт мне… пять или шесть небольших кривеньких грибочков. Смотрю на него с удивлением:

– Что это за хрень?

– Ты должен подготовить своё тело. Ешь. Ты же принимаешь бой?

Смотрю на грибы. Они не выглядят съедобными. Смотрю на Сашу. Чёрт.

– Да! Валоóрдэн заждался, наверное, – я стряхиваю грибы с его грязной ладони на свою и все разом отправляю в рот.

– Запей вот этим, – он протягивает мне бутылку с мутной жидкостью. Я с сомнением нюхаю – пахнет мерзкой брагой. Морщусь:

– А это обязательно?

– Да.

Я делаю несколько глотков.

– Ты должен выпить до конца.

– Чёрт… такая гадость…

Я допиваю мерзкую мутную жидкость и со злостью вгоняю бутылку в груду мусора перед собой.

– Ты готов, чужестранец! – он склоняет голову и вдруг начинает подниматься, – Валоóрдэн ждёт!

Страж отходит в сторону и все остальные тоже начинают вставать и отстранятся, освобождая вокруг меня пространство. Я сижу и не понимаю, что мне делать. Люди передвигаются, образуя что-то вроде коридора.

– Вперёд! – командует откуда-то сзади меня страж, – Твой путь и твой бой там!

Я оборачиваюсь и вижу, что он указывает куда-то рукой. Я со стоном встаю и начинаю хромать в сторону, где меня ждёт мой бой, мой путь и прочая дичь… Чувствую, что нога работает, как-будто лучше. Меня накачали какими-то грибами и мерзкой брагой… что за ерунда? Может, это причудливый способ фаршировки блюда перед подачей? А может это псилоцибин с мескалином? Или что там еще бывает? Я иду. Оборачиваюсь – группа бомжей, с ними Саша и Коля… смотрят мне вслед. Страж улыбается и машет рукой – типа иди туда.

– Да, – киваю я ему, – Понял… иду…

Снова смотрю вперёд. Никого не видно. Не с кем сражаться… а может? Глупая догадка… я начинаю хохотать. А что если эти больные идиоты просто прикалываются над нами? Что если они просто нагнали страху, скормили мне какую-то дрянь и отпустили? И я буду идти, идти, пока не упрусь в забор на том конце полигона… я перелезу и пойду дальше… а они сейчас сзади ржут как ненормальные над этой глупой и злой шуткой. Наверное, сейчас они так же отпустят за мной следом Сашу и Колю. Я оборачиваюсь и смотрю назад – туман или дым плотными клубами застилает горы мусора. За мной никто не идёт.

Вдруг впереди меня раздаётся какой-то звук. Я резко поворачиваюсь – ничего. Странно. Может какое-то животное или птица… кстати! Я неожиданно для себя осознаю, что тут совсем нет птиц. Ни одной. А ведь обычно на свалках полно чаек, ворон… куда они все делись? Вдруг метрах в тридцати от меня вверх взмывает мятая пластиковая бутылка. Она пролетает метров пять и падает. Я смотрю на неё с недоумением.

– Кто здесь? – я слышу как странно звучит мой голос в этом тумане, – Эй! Выходите, кто это?

С небольшого бугорка мусора, на котором недавно лежала бутылка вдруг скатывается какая-то дырявая кастрюля, а под ней начинает шевелиться пакет…

Чёрт… неужели там под мусором человек? Я бросаюсь к нему, чтобы помочь:

– Стойте! Я сейчас помогу вам выбраться… – я делаю несколько шагов. Куча начинает увеличиваться и расти. Через пару секунд она уже выпирает вверх настолько, что это не может быть человек. Я в растерянности останавливаюсь, а куча всё лезет к небу – она уже метра три в высоту и продолжает подниматься с невероятной скоростью. Я стою и смотрю, затаив дыхание. Мусор в растущем нечто шевелится, поворачивается и с ним явно что-то происходит.

– Охренеть, – выдавливаю я из себя, когда размер безумия, выросшего передо мной достигает уже метров шести в высоту и от этой громады отделяется некое подобие длинных тонких рук, состоящих как и само тело из мусора. По центру этого кошмара внезапно появляется крупный объектив старинной советской видеокамеры. Сразу под ним из пакетов и бутылок выныривает громкоговоритель и все окрестности оглашает жуткий рёв.

Я в ужасе и удивлении делаю несколько неловких шагов назад и, внезапно споткнувшись, падаю на задницу. Нижняя часть мусорного тела разделяется на две ноги и оно делает шаг ко мне навстречу.

– О, чёрт! – я стараюсь встать, но, снова споткнувшись, падаю. Чудовище своей длинной рукой всасывает из мусорной кучи рядом с собой разбитый унитаз и с рёвом размашисто отправляет его в мою сторону.

– Не-е-е-ет! – я зажмуриваюсь… удар приходится прямо в голову.

—

– Вперёд! – за моей спиной раздаётся голос стража. Я открываю глаза. Вокруг меня стоят бомжи. Я смотрю на свои руки – они дрожат.

– Чёрт! Что это была за хрень? – моё сердце бешено колотится, дыхание сбито. Страж смотрит пару секунд:

– Похоже, чужестранец, ты здесь уже не впервые?

– Да, мать твою! Это правильная буква, крутите барабан! Что за дерьмо со мной происходит? – я указываю в ту сторону, в которую отправился отсюда буквально двадцать минут назад. Страж начинает ехидно улыбаться:

– Это и есть твой враг. Победи его, чтобы получить одобрение Валоóрдэна.

– Как? Ты с ума сошёл? Эта хреновина размером с дом! Она в меня унитаз бросила!

– У тебя всего два пути: принять бой и действовать или сдаться и стать едой.

Я хочу что-то ответить но бессмысленные слова застревают в моей глотке… он прав. Ты или дерёшься, как бы огромен ни казался враг, или…

– И помни… Что у тебя всего три попытки. Одной, похоже, уже нет, – он снова хитро улыбается, – Используй оружие. Используй свои сильные стороны. Действуй!

Я коротко киваю. Да. Разворачиваюсь и… начинаю бежать. Мои ноги даже крепче чем до ранения. Я бегу по кучам мусора как грёбаный Форест Гамп. Как идиотский Наруто в мультике, который как-то смотрела дочка.

Используй оружие. Какое к хренам оружие? Начинаю вглядываться в кучи мусора по сторонам… о! Там что-то светится странным синим цветом. Подбегаю ближе, наклоняюсь – не может быть! Это здоровенный магнум пятисотого калибра. Я беру его в руки – синеватое свечение сразу пропадает. Где-то впереди раздаётся рёв.

– Ну держись, скотина мусорная! – я вытягиваю вперёд блестящий ствол револьвера и бегу на звук. Вот из-за горы мусора появляется верхняя часть монструозной ходячей помойки. Я останавливаюсь, встаю на одно колено и наклоняю туловище вперёд. Чудовище на мушке… Метров пятьдесят… я спускаю курок. Округу оглашает жуткий по своей громкости выстрел. В мусорном теле появляется дыра диаметром в добрых полметра.

– У-у-у-о-о-о-и-и-и-и-э! – орёт динамик из туловища монстра. Рана медленно затягивается другим мусором, но, кажется при этом тело моего врага немного уменьшается…

– Да, гадина! – ору я ей, перебегая на другое место, – Ты как мусорный трансформер! Я тебя разберу на запчасти!

Снова встаю на одно колено, оглушительный выстрел – ещё одна огромная дыра снова затягивается пакетами бутылками и упаковкой от быстрой еды. Не поднимаясь, я спускаю курок ещё раз, ещё и ещё раз! Ему сейчас будет крышка. Дыры появляются быстрее, чем успевают затягиваться. Курок – выстрел! Курок – выстрел! Курок – холостой щелчок… дьявол! Я в растерянности опускаю револьвер… и начинаю озираться по сторонам. Должны быть патроны или другое оружие… Чудовище стягивает свои раны и делает шаг мне навстречу. Я встаю и начинаю бежать прочь… Вижу, как в одну из рук оно собирает со всего помойного тела… бутылочные осколки… Чёрт! Оно выбрасывает облепленную битым стеклом руку вперёд. Удар. Брызги…

—

– Вперёд! – говорит мне страж. Я поднимаю руку к лицу чтобы вытереть выступивший пот. Потом смотрю на ладонь в красных разводах:

– Это совсем не пот, чёрт возьми…

– Твой последний шанс, чужестранец?

– Отвали! – бросаю я уже набегу. Человеческий коридор остаётся позади. Я уже вижу синеватый свет. На этот раз десяти зарядный черный вепрь. Хватаю… синее свечение исчезает. Проверяю обойму… где-то впереди уже ревёт громкоговоритель моей мишени.

На этот раз меня не проведёшь… Сначала нужно его ослепить. Я жду, когда из-за очередной горы мусора покажется та часть тела, в которой шевелит механическим фокусом старая советская видеокамера. Приклад. Целюсь. Выстрел. Дара появляется прямо рядом с видеокамерой. Чудище метрах в пятидесяти. Руки потеют. У меня ещё есть время. Вдох. Выдох. Выстрел. Осколки линз взрываются звенящим фонтаном. Готово! Монстр издаёт жутчайший вопль. Я готов к новому выстрелу. Он делает шаг и снова наливает осколками стекла на этот раз уже обе руки.

Поднимает их над своим телом, чтобы обрушить на меня. Я беру на мушку правую. Выстрел. Стекло и мусор осыпаются дождём с высоты пятиэтажного здания, но левая рука устремляется прямо на меня. Я беру её на мушку, но не успеваю… боковым зрением вижу, как тонкая светлая фигура, неожиданно появившаяся слева от меня, набегу отрывается от земли в невероятной силы прыжке и светящимся оранжевым мечом сносит летящую на меня смертоносную груду колотого стекла. Я зажмуриваюсь. Осколки осыпают мою голову, но не наносят ни малейшего вреда. Вскакиваю, открываю глаза. Светлая фигура всё тем же мечом сносит чудовищу правую ногу. Монстр начинает падать, снова издавая душераздирающий вопль. Я понял задумку. Беру на прицел вторую ногу. Выстрел. Чудище падает вниз. Бегу вперёд. Юная светлая девушка стоя ко мне спиной заносит меч. Оранжевое лезвие со свистом опускается на громкоговоритель чудовища и внезапно наступает тишина.

Я слышу только своё тяжелое дыхание и шум рассыпающегося мусорного тела.

Девушка поворачивается. Я узнаю эти глаза.

– Саша… это ты…

– Я? – она смотрит на свой белый наряд с удивлением, – Похоже, что я…

Вдруг мусор, который только что был чудовищем снова начинает шевелиться… я вскидываю вепря, но… из под пакетов и бутылок вылазит царь-бомж…

– Что? – я опускаю ствол, – Так это был ты? – он в ответ смеётся.

– Нет, чужестранец… это был твой враг!

– А ты кто тогда?

– Я – твой Валоóрдэн, – он склоняет голову в учтивом поклоне.

– Так значит ты и есть этот сраный Валоóрдэн? – я уже начинаю злиться, – Что вы мне голову все морочите?

– Снова не угадал! Да, я Валоóрдэн, но я лишь для тебя так выгляжу. Я для каждого свой.

– Проклятье… понял. Что я дальше должен сделать?

– Зависит от того, что ты хочешь получить… – ухмыляется старик.

– Чертовы загадки! – я неожиданно для себя тоже начинаю улыбаться, – Так для чего всё это было? Монстры, запугивания? Если то что будет зависит лишь от того, что я хочу получить?

– Я не говорил, что оно зависит ТОЛЬКО от этого. Но всё же твое желание и решение оказывают большое влияние. А для чего это было нужно… Чтобы сразится. Побеждать своих монстров нужно. Это легче делать здесь, чем в реальности… не так ли?

– Да… под грибами у меня есть три жизни, – усмехаюсь я, – А в реальности лишь одна.

– Смекаешь. Идите в убежище. Твоим жене и дочери нужна помощь. Чтобы туда проникнуть, воспользуйся браслетами.

– Браслетами… – смотрю на Сашу. Она улыбается, – Стой… а где же Коля?

– Он не был готов к битве. Похоже, его судьба в том, чтобы стать едой.

– Что? Опять эта хрень? Валоóрдэн приносит нам еду? Вы что, мать вашу, его съедите?

– Нет, а-ха-ха! – старик хохочет так, что из щёлочек-глаз проступают слёзы, – Ты и вправду думал, что мы едим людей? Да ты болен! Валоóрдэн даёт нам еду. Зачем нам есть всякую мерзость? Мы вегетарианцы, чужестранец!

– Но… что это значит?

– Грибы, которые ты ел – это и есть Валоóрдэн! Когда они молоды, они полны вещества, которое отправляет тебя в мир подсознания и правды. Когда вырастают большими, то просто становятся нашей едой. Они дают нам силы, и пищу, и кров, и… возможность познать себя и прожить дополнительные жизни. А самое главное, они дают нам единство друг с другом и с миром.

– Проклятье… безумие, – смотрю на хитрую ухмылку старика, – Но что значит, вот этот бред: тот кто не принял бой, становится едой?

– Игра слов, доступная тем, кто живёт в двух мирах одновременно. Пойми, чужестранец, эволюция неумолима. На человеке она не остановилась и продолжает свою работу прямо сейчас. И с её точки зрения современный человек всё же далёк от совершенства и подлежит улучшению. Так вот в рамках этого улучшения, люди делятся на воинов и биоматериал. Воинов не много – они идут вперёд и борются за своё будущее, которое станет будущим и для всего человечества. А остальные – кто не борется – они просто пища эволюции. Они благодатная почва для роста будущих воинов. Топливом эволюции быть не плохо и не хорошо. Это просто данность. Ты просто живешь и знаешь, что твой сын, дочь, внук или внучка станет воином и тебе тяжело будет понять его желание всё исправить, сделать лучше… но ты будешь им гордится. Потому что эволюция является и частью тебя тоже. Это необратимый процесс.

Я стою и смотрю на улыбающегося бомжа.

Он говорит мне про эволюцию. Воинов. Топливо. Чёрт.

– Иди, чужестранец. Открой глаза и иди.

И я открываю глаза. По серому небу бегут ни то обрывки облаков, ни то клубы дыма. Я поворачиваюсь – рядом со мной лежат Саша и Коля. Наши плечи соприкасаются. Больше никого нет. Я медленно потягиваюсь и сажусь. Недалеко валяется разбитая видеокамера советских времён.

– Вот ведь… глупость… – усмехаюсь я. Смотрю в ту сторону, куда показал старик.

«Убежище 7». Моим жене и дочери нужна помощь.

Значит, стоит поторопиться.

Глава 11

– Эта помойка стала гораздо больше, чем раньше… – я шагаю впереди. Под ногами нескончаемые тонны бытовых отходов человечества. Мусорные барханы теряются в клубах белых испарений. Свалка как будто дышит… а тёплый зловонный пар то этого дыхания скрывает её истинные размеры.

– Ты, похоже, давно тут не был… – Коля шагает позади всех, – Судя по тому, что я знаю, она уже года три, как расширена до таких размеров. Сюда же со всей столицы свозили мусор…

– Я семь лет жил в другой стране. Вот только когда началась вся эта затея с убежищами… решили вернуться сюда, поближе к родителям жены.

– Ну вот! Ты поближе к родителям. Я… – Коля пинает какую-то банку и она с грохотом врезается в кучу бутылок, – подальше от своих родителей… А ты, Саша?

– У меня только бабушка осталась… Папа ушёл давно уже. А мама умерла во вторую волну. Заразилась от пациента. Она спасала жизни, а её никто не спас.

– А бабушка где? – Коля не унимается.

– Она в «Убежище 7». Тоже врачом была.

– А какой специализации?

– Тихо… – я останавливаюсь, пристально вглядываясь в бегущие клубы белого дыма.

– Что там, Вадим? – Коля упирается мне прямо в спину.

– Да что ты прёшь-то? – шепчу ему, – Постой молча!

Впереди среди однообразного мусорного пейзажа за дымной пеленой проступает нетипичной формы тень.

– Что это может быть? – шепчет мне в ухо Саша.

– Я не знаю. На всякий случай пригнитесь и сидите тут тихо.

Я скидываю с плеча сумку и беру автомат. Хорошо, что дети грибов вернули нам оружие и медикаменты… Впрочем, им оно всё равно совершенно не нужно. Стараясь ступать как можно тише, я делаю несколько шагов вперёд. Очередное облако проплывает мимо и из него мне навстречу выныривает мощный и высокий чёрный бампер, обрамлённый огромным хромированным кенгурятником.

– Чёрт… – я останавливаюсь, пытаясь разглядеть – есть ли кто в салоне.

Ещё осторожнее двигаюсь вперёд. Людей рядом не видно. Сейчас, вблизи я узнаю эти очертания. Посреди свалки стоит целый и невредимый специализированный военный внедорожник типа «Тигр». Я ни разу ещё не видел его в живую так близко.

Заглядываю в салон – пусто. Плотнее прижимаю приклад к плечу. Вдох. Выдох. Обхожу его сзади – следы от мощных колёс теряются в тумане. Если он оттуда приехал, значит там… есть выезд. Медленно заглядываю за машину… замираю. Из-за огромного колеса торчат две ноги в чёрных берцах. Вот ведь я дурень… Если он в сознании, то, конечно, меня уже и слышал и видел. Снова делаю осторожный шаг – ещё два ботинка. Наклоняюсь.

Не похоже, чтобы ребята забрались под «тигра», чтобы получше рассмотреть днище… Крови нет. Оба с закрытыми глазами, в военной форме. Лежат на плотных пенках – похоже бывалые туристы. Осторожно беру ближнего ко мне за ногу – холодный. Подхожу ко второму – тоже труп. Вот ведь везёт нам. Оглядываюсь по сторонам. Обхожу машину ещё раз и подзываю Сашу и Колю.

Пока они идут, вытаскиваю за ноги одного и проверяю руки. Да. Плотный оранжевый браслет на левой руке. Типа спортивного трекера. Об этом и говорил мне старик. Снимаю и убираю в карман. Вытягиваю второго. Оба откинулись часов двенадцать назад.

– Ребята, обыщите правого…

Сашу передёргивает от омерзения:

– Они умерли?

– Да…

– Их убили? – она всё ещё не может решиться притронуться к холодному телу.

– Нет… – Коля разжимает ладонь трупа, – Похоже они переели этих грибов.

Из синеватой руки на нас смотрят смятые молодые побеги Валоо́рдэна.

Сашу рвёт.

Похоже, парни заехали сюда чтобы кайфануть и переключиться после сложной смены. Но переборщили с количеством этого кайфа. Или не справились со своими монстрами…

Нахожу ключи от машины. Забираю второй браслет.

Смеряю взглядом одного из жмуров и решаю, что стоит переодеться – размер мой… Натягиваю пятнистые штаны и думаю, что раньше ни за что на свете не надел бы то, что снято с остывшего тела наркомана… как меняются наши предпочтения, ценности и жизненные ориентиры.

Проверяю бензин – полный бак. Задняя часть салона между рядами сидений завалена баллонами с незнакомой мне маркировкой. На самих сиденьях в плотные пакеты упакованы противочумные комбезы и противогазы. У мёртвых ребят нет никаких документов, зато под комбинезонами в непромокающих зип-папках запечатанная корреспонденция на имя начальника «Технопарка-12» Сергея Вячеславовича Гурова.

Под водительским сидением инструментальный чемоданчик. В нём небольшие отвёртки, куски проводов, изолента и несколько пакетов с грибами Валоо́рдэна. На пакетах расклеены стикеры с цифрами – наверное количество грибов.

– Запасливые были парни… – Коля смотрит через моё плечо на грибы.

– Или… барыги.

Возить такое прямо в салоне – отважно, но глупо. Пару секунд размышляю… ни к чему этот груз с одной стороны. Но на всякий случай… Решено. Нахожу грязный чёрный пакет и пихаю грибы в него. Туго сматываю и креплю под водительским сиденьем с помощью проводов к внутренней обрешётке. Скопидомен я на всякое дерьмо. Не всегда пригождается, но вдруг…

– Вадим… только обещай мне не есть больше эту гадость…

Оборачиваюсь. Вижу, как Саша испуганно наблюдает акт моей сомнительной бережливости. Усмехаюсь:

– Не переживай. У меня нет времени на миры Валоо́рдэна – мне в этом дел хватает. Запасы не для меня… а скорее для таких, как эти, – я киваю в сторону откинувшихся наркоманов, – Там, куда мы едем, их много бывает… Не зря же это собрано?

– Может, ты просто выкинешь их? – в её глазах читается страх.

Смотрю на Колю – тот наоборот спокоен и расслаблен.

– Так, давайте! – я совсем не нахожу, что ответить, потому решаю закруглить этот разговор, – Натягиваем комбезы и в машину. Потом поговорим.

Саша вздыхает. Коля весел и доволен. Распаковываем пакеты и натягиваем новые противочумные комбинезоны – ведь так должны выглядеть бойцы, везущие стратегический запас галлюциногенных грибов с огромной свалки? Сажусь на место водителя… опять этот грёбаный автомат… справа вместо кнопочной панели огромный планшет – не удивлюсь, если нас снова поприветствует Алиса…

– Итак, у нас только два браслета… – Начинаю я. Коля располагается на командирском сидении. Поворачиваюсь. Саша пытается пристроить ноги на баллоны, – Аккуратнее там… хрен знает, что они в них перевозят…

– Ну и нормально, – кивает Коля, – Один браслет тебе, один мне, а Саша… если что, скажем, что моя жена.

Смотрю на него и не понимаю… Похоже не шутит.

– Ты точно в армии служил? Или, может, тебе грибочки рассудок повредили?

– Ну предлагай свои варианты! – он обиженно отворачивается в окно.

– Ладно… будем разбираться по-ходу дела… – я понимаю, что пришло время обсудить самое важное, – Коля, Саша… мне нужно в «Убежище 32».

– Зачем это? – он снова поворачивается ко мне. Смотрит с недоверием.

– Там мои жена и дочь. Им нужна помощь.

– Я не согласен. Я за дачу, которая за городом. Там безопаснее.

Поворачиваюсь к Саше.

– Вадим, я без тебя никуда не поеду. Если ты в убежище, то я тоже с тобой.

– Это может быть опасно… ты знаешь…

– Тут куда не плюнь, везде опасно, – она вдруг вся вспыхивает, – Я за последние дни поняла, что во всей округе самое безопасное место – рядом с тобой… Поэтому я без тебя никуда не поеду.

Снова смотрю на Колю. Он морщится и кивает:

– Хорошо. Как выберемся со свалки – высади меня. Доберусь сам.

– На том и порешим… – я поворачиваю ключ зажигания. Под капотом раздаётся рёв шести-литрового дизеля. Ну и мощь…

На планшете появляется надпись «Ждите. Идёт загрузка…»

– Приветствую Вас, Алексей и Михаил! Для запуска всех систем, приложите свои браслеты к считывателю.

– Вот, блин… Опять она, так и знал ведь… – достаю из кармана браслет и начинаю тыкать им наугад в разные части панели, – А где этот хренов считыватель?

– Да вот он, – Коля, сжимая зубы, подносит руку к полированной алюминиевой панельке, раздаётся сигнал.

– Спасибо, Михаил. Я жду вас, Алексей.

– Да… – я тоже подношу свой браслет к считывателю.

– Я вижу, что Вы сильно отстаёте от графика, друзья мои. Вы должны были прибыть в точку назначения десять часов двадцать три минуты назад. Готовьтесь писать объяснительные.

Сзади появляется голова Саши:

– Может пока ещё не поздно выйдем отсюда… Последний раз наша поездка в такой машине…

– Не переживай, – я напряжённо думаю, что можно ответить этому чёртову роботу, – Всё же в бронированной машине у нас больше шансов выбраться, чем пешком.

Смотрю на Колю. Он молчит, опустив глаза в панель.

– Да. Мы всё напишем. Просто проспали немного. А… что там за точку, куда мы должны были прибыть?

– Сначала отметить свои браслеты в месте расквартирования. Затем на разгрузку.

– Та-а-а-а-ак… я медленно киваю, – А где место расквартирования? И где разгрузка?

– Вы расквартированы в «Убежище 32». Разгрузка в Технопарке. Я уже построила маршрут.

Смотрю на Колю вопросительно. Он медленно поворачивается.

– Ну что? Может с нами отметиться в убежище? А потом тебе близко будет до нашей… ну…

– Да… – он недовольно кивает.

– Погнали, родимая, в место твоего расквартирования!

– Хорошо! – Алиса выводит на экран маршрут до убежища.

Я выжимаю тормоз, перевожу коробку в режим драйв. Из под огромных черных колёс вырываются ошмётки мусора.

Эта машина похожа на ревущий колёсный мессершмитт. Я счастлив, как ребёнок, которого отец катает на своём грузовике. Мусорные кучи разлетаясь остаются позади. Горка, спуск, яма… эта яма ещё глубже. Я ни разу не был за рулём такой проходимой машины. Минут через пять впереди из тумана появляется бетонная стена с вышками и колючей проволокой. В стене здоровенный пролом. Мы с лёгкостью забираемся на поваленную бетонную секцию и выскакиваем с территории свалки прямо в лес.

Дорога грунтовая, но накатана неплохо. Очевидно, ребята тут не первый раз. Ветви деревьев бьют по крыше и лобовому стеклу. На пути встречаются несколько оврагов. Пожалуй, другая машина тут не проедет.

Внезапно мы выезжаем на поляну – с неё уже видна трасса. Пару минут. Мы преодолеваем кювет и оказываемся на пустынной дороге.

– Прямо три километра, – Сообщает Алиса.

– Спасибо родная! А потом куда нам?

– А потом налево, ещё два километра семьсот метров и вы прибудете в точку назначения.

– Ясно! – я давлю на педаль. Мотор ревёт. Мы летим по совершенно пустому шоссе, – А как нам там отметиться?

– При проезде через КПП прикладываете браслет к считывателю, затем проезжаете синий коридор и после него поворот на выезд. Я уже сообщила Гурову, что вы в пути. Он ждёт.

– Гурову… хорошо, – я поворачиваю налево почти на полном ходу. Саша и Коля чуть не вылетают из сидений, – А что это за синий коридор?

– Санобработка внешней поверхности автомобиля – необходимая процедура.

– Понял… хорошо.

Два километра мы летим слушая только грохот дизеля под капотом. Потом вдалеке на дороге снова появляются стальные ежи и бетонный забор.

Я чувствую, что начинаю дрожать. Всем телом. Чёрт… не к добру это всё. Сбавляю скорость – указатели сообщают мне, что я приближаюсь к «Убежищу 32». По краям дороги вижу доты с пулемётчиками внутри. Дрожь нарастает. Тревога пробирается в моё сознание. Глупость мы делаем. Мы прёмся прямо в логово монстров, которые массово вывозят трупы на помойку и просто заваливают их мусором. Мы идём на верную смерть…

Я останавливаюсь возле оранжевого шлагбаума. Открываю водительскую дверь и, высунув руку, прикладываю браслет к считывателю.

Автоматчик в противогазе неподалёку пристально смотрит мне в лицо. Затем на номера. Потом снова на меня. Я не могу разглядеть за стеклом его глаза. Он неспеша достаёт рацию и говорит в неё, глядя прямо на меня. Чёрт… я же забыл надеть противогаз… Нам конец. Нас убьют прямо здесь. Шлагбаум медленно поднимается. Я трогаюсь и еду вперёд. Дорога только одна. Перед собой я вижу коридор из которого исходит синеватое свечение. Над ним большая надпись «Закройте глаза. Проводится санобработка. Используется ультрафиолет»… Чёрт…

Как мне закрыть глаза, если я за рулём? Тело дрожит. К нам никто не идёт. Может, моя тревожность обманывает меня? Может, всё обойдётся?

Я въезжаю в коридор и понимаю, почему закрыть глаза можно – впереди появляется надпись «Активируйте ручной тормоз. Перемещение происходит автоматически». Я дёргаю ручник и закрываю глаза. Машина пошатываясь перемещается в коридоре. Снаружи что-то хрустит, шумит и пищит. Это продолжается минуты две. Затем я чувствую, что движение ускоряется. Внезапно становится светлее – видимо, мы выбрались из коридора… я поднимаю веки и…

Перед машиной стоит человек в военной форме и улыбаясь смотрит то на меня, то на Колю. Внутри меня обжигает уже не тревога, а страх. Я вижу в его глазах угрозу и уже хочу со всей дури вдавить педаль газа, но…

– Ваш автомобиль заблокирован, – весело сообщает Алиса, – Управление передано на внешний пульт в связи с подозрением в угоне. Выйдите пожалуйста из машины.

Человек перед капотом что-то говорит. Улыбка не исчезает с его физиономии. Я вдруг понимаю, что не могу пошевелится от этого сковывающего страха. Водительская дверь открывается, я будто выхожу из оцепенения и поворачиваюсь.

Автоматчик, открывший дверь направляет на меня ствол. И в этот момент я начинаю слышать, что именно говорит тот человек:

– …кто бы ни были! Мародёрство, угон военного транспорта, присвоение личности военнослужащего! По законам военного времени – расстрел на месте!

Глава 12

Я медленно выхожу из машины, держа руки за головой. Краем газа вижу, как один из военных толкает Сашку дулом автомата в спину. На её лице снова тот ступор от страха и непонимания… Вот тебе и самое безопасное место… Дурак я… Сильная рука хватает меня за плечо и тащит куда-то вбок:

– Руки на капот, мля… Быстро, быстро!

Я резко дёргаю всем корпусом, давая понять, что не надо меня вести. Подхожу к капоту и прижимаю к нему свои ладони. От него исходит тепло. Под ним ещё грохочет дизельное чудовище объёмом в шесть литров.

– Шевелись, мать твою! – орут где-то сбоку ошарашенному Коле. Мне в спину упирается ствол.

– Имя? – я поднимаю голову и пытаюсь обернуться, чтобы посмотреть кому предназначен вопрос… – Тебе, ты не ослышался! Имя твоё? Фамилия?

– Вадим Мохов.

– С какой целью угнал военный транспорт? – ствол упирается в спину ещё сильнее. Я внезапно понимаю, что мне всё равно… выстрелит ли он сейчас? Или через минуту? Или никогда… Мне вдруг совершенно плевать.

– Не угнал… – мой голос так спокоен, что я сам удивляюсь этому, – Реквизировал и доставил туда, где от него больше проку.

– Что? – по этому возгласу я понимаю – тот, кто секунду назад орал мне в ухо и тыкал в спину ствол, действительно удивился. Меня снова хватают за плечо и с силой разворачивают. Я вижу перед собой эти светлые глаза, выцветшие короткие волосы. Однако, он уже не улыбается.

– Реквизировал, мать твою? Как это произошло? Где? Где Иванов и Шервин?

– Очень много вопросов сразу…

Я вижу, как его глаза расширяются, скулы напрягаются. Светловолосый хватает меня за шкирку и приставляет пистолет прямо ко лбу. Он немного ниже меня. Я смотрю как набухает тревожная вена на его виске:

– А ты отвечай на них по-очереди… – он говорит это почти шёпотом, но… мне не страшно. Мои губы расплываются в улыбке:

– Обнаружил транспорт на территории «Полигона-12». Под ним два остывших тела. Очевидная причина смерти – псилоцибиновые грибы, сожратые сверх меры. Где передознутые пацаны? Остались на месте преступления – охранять улики.

Я смотрю, как раздуваются его ноздри. Почему-то вспоминаю фильмы про фашистов из далёкого детства.

Он внезапно отпускает меня и смотрит сначала на Сашку, потом через пару секунд на Колю.

Я стою облокотившись на булькающий капот армейского «тигра». Несколько автоматчиков держат меня на прицеле.

Одно слово этого взъерошенного как уличный пёс, напичканного норадреналином вояки и я больше никогда не увижу солнце, но… улыбка не сходит с моего лица.

– Сергеев! – он неожиданно разворачивается куда-то назад, – Сергеева сюда! Быстро! Допросить их! А потом в расход!

Он начинает удаляться от нас огромными резкими шагами, не оборачиваясь…

Как будто убегает, – думаю я.

Через минуту появляется Сергеев. Он скользкий и неприятный тип. Нас ведут к стальной двери в сплошной бетонной махине. Нога простреливает застарелой привычной болью от пятки до затылка при каждом шаге. За дверью коридор, лестница, коридор, лестница, двери… Солдат сзади меня всё чаще и чаще тычет в спину стволом. Я же, напротив, иду всё медленнее и медленнее. Нога уже совершенно деревянная и почти не слушается. Я старательно запоминаю повороты и этажи… Этажи, которые вниз. Не то, чтобы я думаю, будто мы выживем и выберемся отсюда. Мне уже всё равно… Мне интересно запомнить этот лабиринт. Это отвлекает меня от бесконечной пульсирующей в такт шагам боли. Это становится игрой.

Нас разделяют. Последнее, что врезается в мою память – лицо Саши. Испуганное с полосками слёз.

Чёрт.

Меня сажают в камеру и захлопывают дверь. Я смотрю в серую стену перед собой. Я ещё жив. Всё ещё. Где-то рядом под толщей бетона моя семья. Но я ничем не могу им помочь. Я комок сожаления и боли.

Ничем.

Нога становиться центром моего мира. Только бы отвлечься на что-нибудь.

Грохочет замок. Дверь снова открывается. Входит Сергеев. Потные пухлые ладошки мнут какие-то бумаги…

Ах, вот оно что… я вижу, что это за бумаги – корреспонденция тех откинувшихся парней. Он садится напротив меня. Вздыхает. Я снова улыбаюсь и вытираю пот со лба – наверное, он всегда играет доброго полицейского…

– Майор Сергеев… – он сдержанно кивает. Не смотрит в глаза. Мне это всё кажется ещё более забавным:

– Рядовой Мохов! – с улыбкой выдаю я. Он поднимает удивлённый взгляд:

– Военный?

В этот момент у меня будто открываются глаза. Дичайшая догадка. Невероятная находка. Я продолжаю эту внезапную игру:

– А вы считаете, я шутки ради, получив в распоряжение военный транспорт, пригнал его сюда? Будь я гражданским, то, наверное, попытался бы свалить из города? Как вы думаете?

– Да… пожалуй… – он озадаченно кивает.

– Но я, знаете ли, присягу давал! Родине… мать её… – я слышу свой осипший голос и сам удивляюсь своим словам.

– Понимаю… – он снова опускает глаза, – А… вы из какого убежища? – я медлю буквально одну секунду:

– Из четырнадцатого. Участвовал в перестрелке, – я показываю на пропитанную почерневшими кровавыми подтёками ногу, – Потом ничего не помню. Очнулся на «Полигоне-12».

Сергеев начинает хитро ухмыляться. Потом поднимает голову и смотрит мне в глаза:

– Понятно… что же, Мохов… Про грибы вы знаете. Может, даже находили пакеты с грибами у военнослужащих… которые… – он старательно подбирает слова.

– Да, находил, – моё дыхание становиться тяжёлым и сбитым. Это не ускользает от внимания Сергеева.

– Прекрасно. Просто… мы не обнаружили их при обыске автомобиля… – он показательно разводит руками.

– Конечно. Я предпринял для этого, – тоже хитро улыбаюсь, вытирая пот со лба, – Кое-какие меры.

Его лицоначинает смеяться. Абсолютно беззвучно.

– Я вас понимаю,

рядовой Мохов

, – он намеренно выделяет эти слова, – Понима-а-аю. Знаете… Частая ситуация в наше непростое время, когда раненный в бою солдат теряет свой браслет. А вы же, как современный военнослужащий, в курсе, конечно, что у нас нет других документов. Вся личность в этом браслете!

– Да… – я судорожно киваю.

– Солдат потерял браслет и… как ему доказать, что

он это он

?Никак! – майор вдруг выпучивает глаза и проводит большим пальцем по шее, – Трибунал и каюк! Так ведь?

– Да… – я снова киваю.

– Это ужасно… – он корчит скорбную гримасу, – Однако! Хорошо, что такие люди,

как я

, – эти слова он тоже выделяет, – Могут сделать честному солдату совершенно новый браслет…

Я смотрю на него пристально. Потом поворачиваюсь на дверь. Потом на камеру под потолком прямо напротив двери.

– Я выключил её, – кивает Сергеев, проследив за моим взглядом, – Не дурак.

– Что я должен сделать? – я физически чувствую, как с моего лица вместе с очередной каплей пота слетает маска этой больной улыбки. Сергеев тоже выключает своё притворство:

– Грибы. Я знаю не много людей, которые вернулись с «Полигона-12». Таких, которые вернулись бы с грибами… ещё меньше. Кстати, с двумя такими вы немного знакомы.

Я молча киваю.

– Сколько я должен достать? – я слышу, что мой голос уже дрожит. Осознаю, что на долгий разговор меня не хватит.

– Сколько? Ха… – это смешок очень недобрый, – Документы стоят дорого! А спрятать тебя от Рябова – вообще баснословно!

– Кто такой Рябов?

– Полковник Рябов – тот псих, что хотел убить вас прямо у выезда из синего коридора.

Я киваю. Постепенно понимаю ситуацию:

– Но и грибы – тоже удовольствие недешёвое? Так? – я снова выдерживаю паузу. Не для драматизма. Чтобы перевести сбитое дыхание. Чувствую, как мои руки дрожат. Он тоже молчит, – К тому же браслет нужен не только для меня, – продолжаю я, – нас трое.

– Это не реально.

– Значит, я отказываюсь…

– Мохов! – он внезапно повышает голос. Я снова смотрю ему в глаза. В его взгляде тревога, – Тебе браслет смогу сделать быстро. Больше пока ничего обещать не могу…

– Грибы под водительским сиденьем в плотном чёрном пакете, – у меня уже больше нет сил терпеть и бороться, – Где растут ещё – знаю.

Он смотрит на меня пристально… хочет понять, буду ли я пытаться сбежать без Коли и Саши.

– В общем я согласен… – продолжаю я, глядя ему прямо в глаза. Мои губы и руки дрожат крупной дрожью…

Сергеев медленно кивает. Потом двигает свою задницу вместе со стулом к двери и несколько раз ударяет в стальную створку носком ботинка. Гремит засов, дверь отпирается.

– Под водительским сидением плотный чёрный пакет. Пересчитать.

Снова грохочет дверь. Сергеев мрачно смотрит чуть ниже моего лица. Его голос вдруг становится другим:

– Попытаешься меня обмануть – я их обоих грохну. Тут людей не считают, сам понимаешь. Будешь ездить по маршруту Иванова и Шервина раз в два дня. Склад ЗБОМ, потом «Полигон-12», потом сюда и в технопарк. С каждой ходки у тебя будет план по грибам…

– Зачем тебе их столько, Сергеев? Барыжишь? – спрашиваю почти шёпотом. Он поднимает на меня удивлённый взгляд. Тонкие губы растягиваются в неприятной улыбке:

– То, что экономика изменилась… ещё не значит, что люди перестали хотеть жить хорошо… А это «хорошо», знаешь ли, все по-разному понимают. Я надеюсь, что мы договорились… и ты будешь делать хорошо мне – везти грибы раз в два дня в соответствии с планом, а я впишу в систему живых тебя, девчонку и этого пацана… Ты же понимаешь: в скором времени все, кто не в системе… они того, – его губы расползаются ещё шире, открывая чистые белые зубы, – будут уничтожены. Биологическое оружие… там на улице война…

Глава 13

Сергеев выходит. Гремит замок. Я смотрю перед собой. Моё усталое сознание медленно осмысляет всё, что произошло за последний час. Боль выходит за пределы меня и заполняет всю камеру. Это просто безумие… за рамками того, что может выдержать нормальная человеческая психика. Далеко за рамками. Я физически ощущаю, как пульсирует кровь в моей голове. Пульс всё усиливается. Я поднимаю свои ладони и начинаю их пристально разглядывать – они под этим взглядом трясуться как осиновые листья на ветру. Дьявол. Пульс в голове становиться всё громче. Это вроде бы уже и не пульс вовсе… кажется, что кто-то колотит в стену или в дверь. Нет. Теперь я слышу: на самом деле грохочет дверь – поворачиваюсь к ней:

– Мохов? – передо мной стоит пожилой врач. Лицо знакомое. А может, мне кажется, – Выглядишь не очень… – он морщится и направляется ко мне. Дверь закрывается.

Он наклоняется надо мной, берёт меня за плечи двумя руками и укладывает на лежанку. Потом я чувствую, как он закидывает на жёсткую кровать мои ноги. Слышу, металлический звон какого-то инструмента. Треск разрезаемой ткани…

– Ох, батюшки… Ты сколько не менял повязку-то? – эти слова долетают до меня медленно. Как будто он находится невероятно далеко. Я сначала напрягаю свой мозг, ловлю по углам тёмной комнаты мысли, пытаясь понять – а правда… сколько? Я не знаю. Не знаю. Я вроде и готов ответить, но… мой язык меня совсем не слушается.

– Терпи, Мохов, – он появляется в поле моего зрения. Держит перед лицом шприц. Капли прозрачной жидкости стекают по игле, потом ниже, ниже, по его рукам. Он снова опускается. Я чувствую укол, но у меня нет сил дёрнуться или вскрикнуть. Хочу поднять голову и посмотреть, что он там делает, но не могу. Из меня будто пропали всё кости. Моё тело – желе. Я закрываю глаза и мою щеку снова обжигает слеза. Почему? Почему всё это… Почему… Боль. Чернота.

Я открываю глаза. Надо мной серый потолок. Скрип металлической двери.

– Рядовой Мохов?

Поднимаю голову. У входа стоит лысоватый военный и смотрит в какую-то папку.

– Мохов, я спрашиваю? – он повышает голос и смотрит на меня вопросительно.

– Да… то-есть, так точно! Мохов! – сажусь на лежанке. С удивлением обнаруживаю, что нога слушается хорошо и почти не болит.

– Подъём, Мохов! И за мной… – он разворачивается к двери, но вдруг снова оглядывается на меня, – Костыли нужны?

– Не… – я усмехаюсь, – Какие костыли?

– Хорошо… вперёд.

Выходим в коридор. Прямо метров двадцать. Слева лифт. Он нажимает кнопку. Ждём. Двери раздвигаются практически бесшумно. В кабине светло и чисто. Заходим внутрь, я смотрю на кнопки и от удивления присвистываю – двадцать два этажа. Неужели всё под землю? Он нажимает кнопку 12, двери закрываются и мы движемся вниз. Мой спутник смотрит в потолок. Вижу, что старается не пересекаться со мной взглядами. Раздаётся сигнал лифта.

– Двенадцатый этаж, – снова эта чёртова Алиса. Она тут всем управляет что ли? – Подтвердите свой доступ!

Он прикладывает руку с браслетом к панели, снова раздаётся сигнал:

– Доступ разрешён!

Двери открываются. Мы опять попадаем в коридор, но более просторный и светлый. По обе стороны через каждые метров пять расположены двери, а конец коридора упирается в большое светлое… окно. За которым колеблются на ветру ветви клёна. Я с недоумением смотрю на сопровождающего, но он игнорирует мой взгляд:

– За мной, Мохов. Сюда.

Мы проходим вперёд и он открывает одну из дверей:

– Тыщ майор, Мохов по вашем приказанию… – бубнит он просунув голову.

– Давай его сюда.

Сопровождающий открывает дверь и отходит в сторону. Я прохожу в просторный кабинет. За стильным стеклянным столом сидит Сергеев и приторно улыбается.

– Подожди снаружи, – кивает он моему провожатому, – Садись, Мохов, садись, не стесняйся.

Я отодвигаю стеклянный стул и аккуратно пристраиваю на него свою задницу.

– Да ты не бойся… крепкий он, – Сергеев отрывает какую-то папку с бумагами и пробегает пару страниц глазами, – Так… вот оно, – он протягивает мне один из листов.

Я беру и начинаю читать. Это рапорт о том, как я участвовал в стычке с ультраправой группировкой противников государства. В процессе столкновения присоединился к группе бойцов, в которую входили Иванов и Шервин. Они впоследствии погибли. Уходя от преследования, я спас гражданского и военного, имён их не знаю… Я дочитываю и смотрю на него:

– Подписать?

– Да, Мохов. Подписывай, – я беру ручку, ставлю свою подпись и передаю бумагу майору. Он ухмыляется и кладёт документ в папку. Мельком вижу надпись на её внешней стороне: «Рядовой Мохов. Личное дело»

– Всё? Уже опять рядовой? – я пытаюсь шутить. Слышу себя со стороны и понимаю, что зря…

– Опять? – Сергеев вдруг серьёзнеет, – Да я что, не вижу, какой ты военный, Мохов? Ты хоть срочку-то служил?

Я киваю и опускаю взгляд. Отпираться бесполезно…

– Пойми, тот человек, который армии отдал десять-пятнадцать лет, своего носом за версту чует, – он опирается на стол и весь подаётся в мою сторону, – а от тебя гражданкой несёт так, что сейчас проветривать буду! – он вдруг указывает пальцем на окно за своей спиной. Я смотрю туда и снова удивляюсь – там сквозь жалюзи проглядывает зелёная листва.

Он сначала не понимает, на что я с таким удивлением пялюсь.

– Ты что, Мохов? Окна не видел?

– Видел… но мы же под землёй?

– Хэ… – он как-то грустно усмехается, – Ты с луны что ли свалился? В каждом подземном кабинете положена одна имитация окна – психологические нормы никто не отменял, – он открывает ящик стола и достаёт что-то оттуда. Секунду разглядывает и внезапно через стол бросает мне:

– Держи, рядовой, – я ловлю: это браслет, оранжевый, похож на спортивный трекер. Поднимаю взгляд на Сергеева. Он продолжает, меланхолично и тихо, – Если надумаешь меня обмануть – прикончу твоих парня и девчонку. Да – я мудак. Нет – мне ни капельки не жалко. Мир сильно изменился. Я слишком долго терпел и ждал… – он пару секунд задумчиво смотрит в стену, – Но… если ты будешь верно и усердно служить системе… то, поверь, не пожалеешь. Мир, который мы строим – лучше прежнего.

Он поворачивается и пялиться мне в глаза.

– Чем лучше-то? – я сначала говорю, а потом уже осознаю свою глупость… начерта? Держи язык за зубами. Кивай. Тебе ещё ребят вытаскивать… идиот…

Сергеев молчит секунду, раздумывая.

– Ты поймёшь… когда увидишь… – он вдруг поднимает взгляд куда-то поверх меня, – Соколовский! – этот крик такой неожиданный, что я вздрагиваю. Дверь открывается и в неё снова просовывается мой провожатый.

– Да, тыщ майор!

– Мохов теперь вместо Иванова. Следи за каждым шагом. Свободны оба.

Мы выходим из кабинета и снова идём к лифту. Соколовский нажимает кнопку «2».

– Второй этаж, – говорит Алиса, когда лифт останавливается, – Подтвердите доступ!

Сопровождающий смотрит на меня:

– Чо ждёшь? Подтверждай. Твой этаж.

Я подношу браслет к считывателю. Раздаётся сигнал:

– Доступ подтверждён!

Двери разъезжаются и я вижу огромную хорошо освещённую подземную парковку с сотнями военных автомобилей. Соколовский вытаскивает из кармана ключи и передаёт мне:

– Держи, Мохов и топай… ты сам на это подписался… – он разводит руками и карикатурно поднимает брови. Двери лифта закрываются, а я остаюсь снаружи в растерянности и непонимании.

– Приложите браслет к считывателю для получения задания и автомобиля, – сзади снова раздаётся голос Алисы.

– Как я по тебе не скучал, родная моя… – поворачиваюсь со вздохом, но… передо мной стоит девушка в военной форме, – Чёрт… Я думал, это опять Алиса…

– Нет, солдат, – она улыбается. Я неожиданно осознаю, что хренову тучу времени не видел настоящей откровенной улыбки… разве что тогда, на свалке короткий миг, когда Саша не была напугана и растеряна…

– Тебя за какую провинность сюда? – она протягивает мне портативный считыватель с экраном. Невысокая, пухленькая и миловидная, русые волосы забраны в тугой хвост. Я прикладываю браслет к считывателю и удивлённо поднимаю брови:

– За провинность? Попасть сюда, в общество прекрасной дамы – это наказание?

– Конечно! – она смущённо отводит взгляд, – Ты откуда к нам попал-то вообще? Те, кто работают сверху – смертники. Редко кто больше шести-семи выездов делает… Да и отравление это… – раздаётся сигнал портативного считывателя, на экран выводится какая-то информация. Она поднимает на меня глаза и медленно меняется в лице, – Блин… Ты за Иванова… Писец. Ты тоже из этих, что ли?

– Каких этих? – я не скрываю своего недоумения, но девушка ничего не отвечает. Она сжимает губы в тонкую линию, прячет глаза, разворачивается и молча идёт прочь. Сзади раздаётся рёв двигателя. Я поворачиваюсь – мне навстречу из-за угла выворачивает сверкая фарами огромный армейский «тигр». Я смотрю вслед к девушке, но она уже скрылась в бетонной будке и закрыла за собой дверь.

– Каких этих? – повторяю я в пустоту. «Тигр» останавливается рядом. Я обхожу его, открываю водительскую дверь и взбираюсь на сиденье.

– Приложите ваш браслет, – уж это точно Алиса. Я прижимаю оранжевую резинку к считывателю:

– Ты то от меня не убежишь, узнав, что я за какого-то там Иванова работаю? – я ещё на середине своей фразы понимаю, как это ужасно звучит со стороны… солдат-смертник выдающий шуточки за триста голосовому ассистенту… мрак. Я схожу с ума…

– Нет, Вадим! – отвечает дежурный голос, – Я останусь с тобой до конца твоей жизни. Или до конца задания.

Я внезапно мрачнею. Кажется этот грёбаный андроид меня перешутил.

– Смешно. Аж до слёз.

– Да, – так же сухо выдаёт Алиса, – Ха, ха, ха.

– Говори, куда ехать… юмористка.

– Твоя задача: отвезти баллоны с биологическим оружием в «Технопарк-12».

– Биологическим оружием? Не понял. Это зачем?

– Для реализации проекта «Тревожные небеса». В рамках борьбы с врагами государства.

Глава 14

Выезд наверх занимает не больше десяти минут. За это время я прохожу базовый инструктаж – Алиса радостно и буднично сообщает мне о моей миссии. Она состоит в том, чтобы забирать со склада ЗБОМ и перевозить на территорию «Технопарка-12» биологическое оружие в баллонах, защищая его от нападений преступных банд и ультраправых врагов государства.

– Кто такие эти ультраправые враги государства?

– Политическо-религиозное движение, направленное на свержение существующей власти, уничтожение безопасных убежищ и людей, которые в них укрываются.

– Зачем им это?

– Откуда мне знать? Мотивы религиозных фанатиков иногда трудно понять.

– Алиса, ты выдаёшь мне справочную информацию, или расхожие шаблоны? Что значит, «трудно понять»?

– Это справка. Такая информация заложена в вики-энциклопедию в раздел описания УПВГ.

– Что опять за хреново УПВГ?

– Вадим, ультраправые враги государства.

– Чёрт! – я со злости ударяю ладонью по рулю, – Отличная новость! Это не справка, а пропаганда!

– Вадим, выбирай, пожалуйста, выражения. Все наши разговоры записываются и анализируются Вениамином.

– Вениамин? Это ещё что за хрен такой?

– Это искусственный интеллект, управляющий техникой и ресурсами «Убежища 32». Кстати, до выезда за пределы Убежища остаётся десять… девять…

Ворота перед капотом начинают медленно разъезжаться.

– Сразу после открытия ворот, я переведу управление в ручной режим. Ты готов?

– Готов.

– Три… два… один…

Я со всей злости и досады вдавливаю педаль газа. Под капотом ревут сразу все 215 лошадей дизельного чудовища. Пять тонн бронированной громады срываются с места и я вылетаю на дороги пустынного города.

– Маршрут до «Технопарка-12» построен. Прямо три километра.

– Спасибо… – я пролетаю по мёртвым безлюдным улицам и осознаю, что никак не могу привыкнуть к этим видам. Пугающе пусто и тихо. От этой пустынной тревожности я всё набираю и набираю скорость.

– Вадим, у тебя нет задачи выиграть ралли. Нужно просто доставить груз. Желательно в целости. Кстати, через двести метров поверни направо.

– Хорошо… зануда! – я слегка сбрасываю газ, притормаживаю и вхожу в поворот. Машину начинает нести. Я снова вдавливаю газ, опять ревёт двигатель…

– Прямо два километра, – еле слышно бубнит Алиса. Прямо над дорогой висит предзакатное солнце. Жёлтый диск подсвечивает дорожную пыль, бросает резкие тени от деревьев и столбов. Такое доброе и тёплое летнее солнце на секунды возвращает меня в детские воспоминания, когда отец возвращался с работы и мы вместе ехали на речку… и лучи ползущего к горизонту оранжевого шара так же слепили… я опускаю солнцезащитный козырёк и… щурясь против света замечаю странное движение на дороге впереди…

Сбрасываю газ. Недоброе предчувствие сжимается болезненным комком внутри меня:

– Алиса, ты уверена, что здесь есть проезд? – я мучительно вглядываюсь в игру света и тени на дороге передо мной.

– Конечно! Я планирую движение всего транспорта «Убежища 32» и подтверждаю, что не более трёх часов назад тут проезжал автомобиль… Секунду – я получаю данные…

– Три часа назад? – я смотрю вперёд, потом на спидометр. Потом снова вперёд – да, чёрт возьми. Я это вижу – не более, чем в километре от меня дорога перекрыта тремя бетонными блоками. Солнечные лучи слепят, но кажется, я замечаю за чёрными прямоугольниками какое-то шевеление.

– Алиса, мать твою, кто бы она не была…

– Да, Вадим, я только что получила данные… Автомобиль для транспортировки мусора, который проезжал здесь три часа назад не вернулся на базу и не выходит на связь.

– Что? – я резко жму тормоз. Раздаётся жуткий свист от трения мощных протекторов по горячему асфальту, – Это, что засада?

Алиса молчит. Снаружи начинает доносится запах горелой резины.

– Алиса?

– Да, Вадим. Вероятность, что впереди засада, составляет 83%. Я уже строю альтернативный маршрут.

Дьявол! – теперь я отчётливо вижу, как чёрные в солнечных лучах фигурки отделяются от бетонных блоков метрах в шестистах от меня и согнувшись начинают перемещаться в мою сторону.

– Алиса! Ты где? Давай маршрут!

– У меня плохая связь со спутником. Я получаю данные о заблокированных дорогах во дворах.

– Да ты с ума сошла, железка безмозглая! – я смотрю по сторонам. И справа и слева дорогу ограждают отбойники… за ними пятиэтажки. Из дворов появляются ещё фигуры людей. Чтоб тебе пусто было! Не раздумывая, я врубаю заднюю и втапливаю газ. На огромный дисплей расположенный на панели тут же выводится камера заднего вида. Дорога сзади меня хорошо освещена предзакатным солнцем и на экране прекрасно видно, как путь моего отступления медленно перегораживает здоровенный оранжевый мусоровоз. Вот дьявол! Время замедляется. Мне кажется, что если я ещё сильнее вдавлю педаль… если так нажму, что она чуть не провалится вместе с ногой под капот, то я успею проскочить… счёт на доли секунд.

– Дава-а-а-а-ай! – ору уже не я сам, а моя глотка будто бы даже без моего согласия. Остаются метры… но просвет всё сужается и… в последнюю секунду, я понимаю, что…

Визг тормозов. Машину разворачивает и я останавливаюсь в метре от грубо окрашенного кузова грузовика. Я поднимаю глаза к кабине – оттуда на меня смотрит дуло автомата.

– Чёрт… – звучат выстрелы. Хорошо, что окно закрыто. По бронированному корпусу, стеклу, двери, крылу моего «тигра» грохоча и искря как бенгальские праздничные огни сыплется град пуль, – Чёрт… Чёрт… Чё-о-о-о-орт… – я снова жму газ, совершенно не понимая, что происходит, и с грохотом врезаюсь в стальной отбойник.

Машина на секунду застревает своей задницей в смятом куске здоровенного профиля, я опомнившись, переключаю скорость и снова жму газ. По борту снова гремит автоматная очередь. Боковые стёкла вспыхивают белыми паутинами пулевых ударов – долго они так не выдержат… Я вижу, как приближается к моему капоту другой отбойник. Удар. Задняя. Газ. Снова удар. Вперёд. Газ. Опять очередь, грохот и пуатины разбивающегося бронированного стекла… Отбойник сдаётся и «тигр» с рёвом вылетает на тротуар.

Я вижу, как от домов ко мне бегут люди. Рёв двигателя смешивается с ором, вырывающимся из моих лёгких. Я поворачиваю руль прямо на них. Ужас в глазах:

– А-а-а-а-а-а-а-а! – кричит нечто внутри меня. Люди бросаются в стороны. По задней двери гремит град автоматных очередей. Я вижу проезд между домами. Мне туда. Поворачиваю руль и… сердце замирает в моей груди – я вижу как один из человечков метрах в двухстах от меня… поднимает на плечо длинную тонкую трубу. Жуткая догадка обжигает моё сознание, но руки ничего не слушают. Мои глаза видят, что через секунду он спустит курок и я уже предвосхищаю взрыв, который поднимет в небо всю эту пятитонную громаду, но моё тело замерло. Я ничего не делаю… Жуткий удар! Чёрт… меня бросает вбок и с размаху шлёпает головой об руль. Машину разворачивает и несёт боком по тротуарной плитке, я в непонимании поднимаю глаза на стрелка с ракетницей на плече и вижу, как он спускает курок. Заряд вылетает и через долю секунды жуткий взрыв дробит в серо-красную пыль тротуар на несколько метров правее моего «тигра». Что это было? Моё тело всё ещё в жутком ступоре, но глаза выхватывают из мельтешения и оседающей пыли остатки разнесённой бетонной клумбы перед моим бампером. Дьявол… похоже, только столкновение с ней и спасло сейчас мою шкуру… свист резиновых протекторов медленно проникает в моё сознание – проклятье! Ведь я до сих пор жму газ…

Я выворачиваю руль и выхожу из этого медленного, тянущегося как в киселе заноса и снова направляю машину в просвет между домами… до него всего метров пятьдесят. По задней двери снова грохочут догоняющие меня пули. Я влетаю во двор, сношу тонкое деревце и пару вкопанных в землю покрышек. Легкий стальной заборчик летит в сторону, как солома. Я проскакиваю этот дворик за считанные секунды. Вот уже его конец – выруливаю на второстепенную дорогу, снося ещё одну низенькую оградку. Вижу, как слева снова появляется мусоровоз… дьявол!

– Прямо семьсот метров. Затем развернитесь, – внезапно выдаёт Алиса.

– Да пошла ты! Дура безмозглая! – я давлю газ со всей дури. Левого бокового зеркала нет. В правом я отчетливо вижу оранжевый грузовик для перевозки мусора, – Строй новый маршрут быстрее! – я приближаюсь к перекрёстку и, не думая, выкручиваю руль вправо, – Ну? Куда? Мать твою!

– Маршрут перестроен! Прямо три километра.

Я выжимаю все оставшиеся обороты из пяти литрового дизеля. Оглушительный рёв, кажется, поднимает осевшую вдоль дорог пыль. Я вижу в зеркало мчащий за мной мусоровоз. Однако, наш разрыв всё увеличивается.

– Поверните налево.

Я кручу руль. Налево. Направо. Прямо. Указатель «Технопарк-12». Снова ежи. Сбрасываю скорость – на таких оборотах я эту змейку не пройду… смотрю в зеркало – там снова появляется оранжевый преследователь.

ПРОКЛЯТЬЕ! Успеть бы уйти… Шлагбаум. Прикладываю браслет к считывателю. Бетонный забор. Камеры видят меня издалека и начинают открывать стальные ворота. Сердце колотится и рычит как захлёбывающийся под капотом мотор. Я в истерике прикидываю как легко эта махина снесёт отъезжающие ворота и раздавит меня, похоронив прямо в кузове. Я проскакиваю ворота и влетаю в прямой бетонный коридор длиной не меньше полукилометра…

– Поверните направо через триста метров, – командует Алиса.

– Да! Давай закрывай ворота, дура! – ору я ей и вижу, что они уже начинают медленно ползти обратно к стене. Ещё секунд тридцать и…

– Поверните налево, – уже более настойчиво повторяет ассистент. Я кручу руль и со скрипом влетаю в узкий поворот за которым… только бетонные стены.

– Чёрт! – я смотрю в боковое зеркало и судорожно врубаю заднюю скорость, но… там, где только что был поворот, начинает закрываться ещё одна стальная дверь, педаль газа безвольно проваливается, и…

– Управление передано на центральный пульт. Выйдете пожалуйста из машины.

Я, не зная, что делать, ещё и ещё раз давлю педаль газа, но двигатель её совершенно не слушает… Нет… из небольших дверей в бетонном заборе появляются несколько солдат с автоматами:

– Медленно поднимите руки от руля и выйдите из машины, – кричит мне кто-то из них.

Я секунду пытаюсь осознать происходящее и после медленно отрываю руки от руля. Я вижу, как дрожат мои пальцы. Затем открываю дверь и спускаюсь на землю.

– Руки на капот! Подтвердите свою личность!

Я снова прижимаю ладони к измятому от столкновения и недавнего града пуль горячему капоту автомобиля:

– Рядовой Мохов. Доставляю баллоны в «Технопарк-12»…

– Вениамин зафиксировал не запланированную остановку в пути и подозрительное изменение маршрута, – раздаётся сзади, – Вероятен захват личности военнослужащего.

В мой затылок снова упирается дуло автомата…

Глава 15

– Не было никакого захвата… – я смотрю на мятый грязный капот и вижу как об него разбивается капля пота, упавшая с моего лба. Дьявол… почему так жарко? Почему так дрожат руки… – Алиса вела меня стандартным маршрутом, но на дороге была засада… На меня напали..

– Этим займётся отдел проверок, – солдат повышает голос, – Видеозаписи уже отправлены. Кто может подтвердить твою личность максимально быстро? – ствол прижимается к затылку, а я ниже опускаю голову.

– Я не знаю… майор Сергеев? – я слышу свой голос и не узнаю его. Почему так жарко? Голова соображает плохо, – Был ещё какой-то… Соколовский, кажется…

– Ты не знаешь своих сослуживцев? – солдат ведущий допрос наклоняется надо мной и кричит мне почти в ухо.

– Нет… я первый день в тридцать втором… и сразу на это задание…

– До этого где служил? – он весь буквально наседает на меня, вдавливая ствол в затылок.

– В…

– Где служил?

– В четырнадцатом…

– Кто может подтвердить? – он орёт ещё громче, буквально впечатывая мою голову стволом в капот «тигра», – Кто? Быстро!

– Сержант, отставить! – раздаётся откуда-то слева, – Сергеев подтвердил всю информацию по личности Мохова. На видеозаписях распознано нападение.

– Так точно! – выплёвывает мне в спину допрашивающий. Он убирает ствол и ударяет меня прикладом под колено. Моя нога подкашивается и я повисаю на капоте.

– Оставить, Буров! – орёт голос сбоку, – Это твой брат по оружию и соратник! Разгрузить машину в техническом у Аганова и ко мне в кабинет!

– Так точно, тщ майор!

– Мохов, за руль! Буров тебе покажет где разгрузить!

Я приподнимаюсь, держась за капот. Раненая нога снова начинает ныть и пульсировать. Дыхание сбито, со лба течёт так, будто меня из ведра окатили. Опираясь о машину иду к водительской двери. Поднимаю взгляд туда, откуда звучал голос, остановивший сержанта. Невысокий, полноватый военный с острым и разумным взглядом:

– Мохов, чо хромаешь? Ранен? – неожиданно спрашивает он.

– Старое, – отвечаю сипло, сам удивляюсь своему голосу, – Заживёт…

– После разгрузки зайди к фельдшеру. Только потом новую путёвку получишь. Понял?

– Понял, – открываю водительскую дверь.

– Что? Ты как отвечаешь, рядовой? – он выпучивает свои тёмные глазёнки.

– Так точно, товарищ майор! – чеканю я каждую букву. Он стискивает зубы, разворачивается и идёт к двери в стене. Я сажусь на водительское сиденье. Рядом на месте штурмана уже ковыряется в зубах Буров, который только что готов был выбить мои мозги прямо на мятый грязный капот. Двое других солдат отходят с пути. Перед нами открываются ещё одни ворота.

– Прямо, – лениво бормочет Буров и смачно плюёт в лобовое стекло пожёванной зубочисткой.

– Прямо двести метров, – как ни в чём не бывало выдаёт Алиса, – Затем поверните…

– Заткнись дура! – Буров в бешенстве хватает с коленей автомат и наносит два удара прикладом прямо по планшету на центральной панели, – Тут я командую!

Алиса хрипит из колонок и больше ничего не отвечает. Я сижу вылупив на него глаза и открыв рот… сержант сначала смотрит на планшет, потом поворачивается на меня и… начинает хохотать:

– Что? А-ха-ха-ха-ха! Что сидишь, баран? В штаны наложил? – он качается из стороны в сторону от хохота, прижимая к животу автомат, – Давай трогай, дебил! Тебе всё равно новую тачку дадут! А-ха-ха!

Я поворачиваю голову вперёд и трогаюсь. Мы минуем ворота и попадаем в бетонный коридор. На стенах развешаны знаки ограничений – не более двадцати километров в час. Мы проезжаем метров двести.

– Налево тут, – Буров вроде бы успокоился. Слева и правда видны ворота и спуск в подземную парковку. Я поворачиваю и мы въезжаем в огромный бетонный ангар заставленный оранжевыми мусоровозами, – Прямо до конца, – бубнит сержант и снова начинает хихикать.

Я стараюсь не смотреть на него. Мы проезжаем ангар насквозь. В противоположной стене ещё одни ворота, за ними помещение поменьше заваленное грудами какого-то хлама. Только немного приглядевшись, я понимаю, что это баллоны – вроде тех, что лежат в салоне за моей спиной.

– Тормози! – орёт сержант и, не дожидаясь, пока я остановлю, открывает дверь и выпрыгивает из машины, – Де-е-е-ед! Иди сюда, урод волосатый!

Я останавливаю машину. Буров идёт между баллонами вправо от «тигра», продолжая орать:

– Дебил безмозглый! Тебе привезли газ! Вылезай из своей берлоги, скотина дикая! Найду, последние мозги тебе выбью!

Я смотрю ему вслед, совершенно не понимая что происходит, и вдруг начинаю чувствовать, что кто-то смотрит на меня… Это случается так же, как в тот раз на поле со снайпером. Я медленно поворачиваю голову и от неожиданности подскакиваю на сиденье: через стекло водительской двери на меня смотрит измазанная в масле бородатая и волосатая рожа с жутким бельмом на левом глазу. У меня даже сбивается дыхание. Его лоб изрезан глубокими морщинами, волосы почти все седые, а единственный глаз выпучен и разглядывает меня.

– Дьявол! – вскрикиваю я. Старик берётся за ручку водительской двери и открывает её:

– Что расселся? – голос у него сиплый и грубый, – Думаешь, я буду их выгружать?

Я смотрю на него в полной растерянности. Потом поворачиваюсь туда, где недавно орал Буров. Его не видно за кучами хлама, но ругательства долетают из дальней части ангара. Я выхожу из машины и захлопываю дверь. Дед уже копошиться с задними дверями.

– Вот шалопаи, – кряхтит он. Двери, как будто отвечая на его слова, открываются со скрежетом и скрипом, – Машину попортили! – он гладит грязной морщинистой рукой вмятины оставшиеся от пуль. Потом внезапно опять поднимает свой единственный глаз на меня:

– Свежие! Только что в тебя стреляли?

Я молча киваю.

– Страшно?

Я совсем не ожидаю этого вопроса. Но, взглянув в его глаз, сразу вспоминаю тот адреналин, тремор в руках на мокром руле, и жар, и пульсацию в голове…

– Да… страшно…

Дед кивает и отворачивается. Он просовывает руку в салон и вытягивает оттуда один баллон:

– Это хорошо… – старик закидывает чёрную железяку на плечо с такой лёгкостью, будто это не тридцати килограммовый кусок металла, а пенопластовый муляж и тянет руку за вторым.

– Что хорошо?

– Хорошо, что страшно… – он берёт второй баллон под мышку и идёт к одной из куч.

Я тоже ныряю в салон, чтобы помочь. Может они просто пустые? И потому лёгкие. Нет. Я хватаю один за вентиль и понимаю, что баллоны наполнены под завязку. Килограмм по сорок каждый. Хватаю один и тащу за дедом. В это время к нам снова начинает приближаться орущий Буров:

– Так вот ты где, скотина! Почему не откликаешься? А?

Дед кладёт один баллон в кучу, а другой берёт двумя руками и поворачивается к сержанту. Тот ускоряя шаг идёт навстречу одноглазому:

– Ты чего не отвечаешь мне?

Дед поднимает баллон над головой двумя руками как дубину:

– Ну иди сюда, родимый… я тебе как в тот раз железкой по харе съездю и успокоишься…

Буров внезапно останавливается, будто нарвавшись на какое-то невидимое препятствие, и стоит секунду в раздумьях.

– Вот и славно, – продолжает дед, – Иди своими делами займись… небось не всех кошек ещё повесил? Да и майор наверняка просил зайти, а?

Сержант вдруг снова начинает хихикать как помешанный. Потом смотрит на меня:

– Майор просил зайти к нему.

Он подмигивает, разворачивается и, насвистывая, идёт к воротам. Я смотрю на деда. Он бросает баллон в кучу и впивается в меня своим единственным глазом. Смотрит секунду и снова идёт к машине.

– А ты не такой, как они… – неожиданно говорит он, сделав пару ходок молча, – Ты вообще армейский?

У меня от таскания тяжестей в таком темпе совсем сбилось дыхание. Я даже и не думаю врать.

– Нет. Случайно здесь.

– Смертник, значит… – старик сбрасывает сразу два баллона в кучу и снова смотрит на меня в упор.

– Почему смертник?

– Потому что дрянь эту возишь, – он пихает ногой один из баллонов, – Потому что в ЗБОМ ездишь… на такую работу или орков ставят или смертников.

– Каких орков? Какую дрянь? Вы о чём вообще?

– Видел придурка этого? – дед кивает в сторону ворот, за которыми скрылся Буров, – Он из орков… как и те двое, что до тебя ездили…

– Откинулись они оба…

– Знамо дело, – кивает дед, – Орки долго не живут…

– Почему орки? Что это значит?

– Потому что ОРК – правительственная программа подготовки убийц и вредителей. Они, кончено, до сих пор не признают, что это их детище…

– Это аббревиатура? Как расшифровывается?

– Никто не знает точно. Некоторые говорят, что Отдел Рецидива Кадров, другие – Опыт Разрушения Карнации. Мне кажется, что и то и другое выдумки.

Я не знаю, что ответить, поэтому ещё пару ходок мы делаем молча.

– Эта программа, говорят, уже лет тридцать существует, – неожиданно продолжает старик, – Дескать, ещё в эпоху соц сетей Им стало ясно, что воспитательно-вербовочную работу можно и нужно проводить там, где тусуется молодёжь. Они создавали соц инкубаторы – что-то типа игр в реальности. Туда активно привлекали неуравновешенных детей, проблемных подростков и всё такое…

– А… чего добивались-то?

– Создавали вот таких вот бойцов – глухих к чужой боли, но послушных приказам. Там была создана целая система роста ребёнка в структуре за счёт подчинения и исполнения приказов. Был вот мальчишка, которого не понимали в семье и в школе, а тут у него появляются старшие друзья в соц сети. И понимают они его, и хорошо относятся и предлагают игру – выполни задание, получишь статус, принятие, уважение. Так шаг за шагом его превращают в… да что там…

– Во что превращают?

– Ещё до первых вирусных волн… помнишь, поджоги, стрельбу в супермаркетах и школах, которые подростки учиняли?

– Это они? Эти орки? Зачем?

– Задания. Это была эпоха экспериментов – Хозяева пробовали, на что способны их психически сломленные роботы, выращенные на социальных и компьютерных стрелялках… Все, вообще все эти эксперименты были успешные…

– Это что-то вроде подразделений СС?

– Что-то вроде… только выращено это подразделение прямо под носом у нас из наших детей и внуков… мы даже заметить не успели, потому что всё время торчали на работе… зарабатывали на одежду им, на институты, на гаджеты… А они изучали оружие и методы ведения боевых операций в компьютерных играх, исполняли приказы ОРК в каких-то там мессенджерах или соц сетях… Все эти приказы были продуманы и выверены опытными социопсихологами на службе ОРК с целью сломить подростка, изуродовать его психику, привести его в состояние нулевой ценности чужой жизни, разрушить человеческую карнацию как явление в его голове, расщепить целостность его человечности…

– Вот почему эта девчонка в гараже так сказала мне: «ты из этих»… – я укладываю в кучу последний баллон и пытаюсь отдышаться.

– Да, брат… «этих» все нормальные люди боятся…

– Зачем вы мне всё это рассказываете?

– Зачем… – дед ухмыляется, – Ты спрашиваешь! А я, знаешь ли, разговорчив. Потому что не с кем мне тут пообщаться особо… вот хоть с тобой душу отведу. Пока и ты не откинулся.

– Я не планирую пока, – тоже пытаюсь улыбнуться, но, похоже, паршиво получается.

– А это никто не планирует. Да только Они, – старик снова пихает ногой баллон, – Они иначе решили. За тебя. И за других. Так вот оно у нас сегодня.

– Кто они? Что решили?

– Так ты и об этом не в курсе? – он смотрит на меня своим глазом хитро и с интересом одновременно.

– Похоже, что не в курсе…

– Не будет никакой вирусной атаки со стороны врагов. Раньше может и было что… хотя я лично сомневаюсь, а сейчас не будет.

– Всё это профанация? Обман? Зачем?

– Нет. Вирус будет. Но запускать его будут не враги, а мы. Вот он, тут, – дед облокачивается на баллоны и хлопает по одному из них ладонью, – Вирус наш, родимый.

Я тупо смотрю то на деда, то на баллоны:

– Вирус в баллонах?

– Да. А «Технопарк-12», в котором ты сейчас находишься, создан чтобы оснащать специальные автомобили баллонным оборудованием для распыления вируса.

– Бред…

– Бред не бред, а я сам ставлю это оборудование.

– А я привёз баллоны с вирусом?

– Ну не совсем так… ты привёз баллоны с хлором. Пока.

– Не понял ничего…

– Да что не понятно? Это же армия… вирус просто ещё не привезли на склады ЗБОМ. Какая-то заграничная лаборатория делает его для нас и вот задержали партию. Но по изначальному плану поставки уже должны делать, потому возят хоть что-нибудь в баллонах. Потому что был приказ возить. Давай вот те баллоны к тебе загрузим, повезёшь обратно.

Я стою и смотрю на него. Не могу сдвинуться с места.

– То есть… никакой вирусной атаки нет? Нас травит наше же правительство?

– Не нас. А их. Правительство травит тех, кто не в бункерах. Тех, кто не готов подчиниться. Тех, кто не принял правила игры. Ты так удивлён, будто впервые это слышишь? Хочешь жить – лезь в бункер!

– Нет… я не понимаю… почему?

– Ты как будто не местный… тебя не пустили в бункер что ли? Когда закрытие гермоворот было?

– Не пустили…

– Значит, неблагонадёжный. Значит, дал повод когда-то усомниться в своей управляемости, – дед снова усмехается, – Ты не переживай. Я тоже из неблагонадёжных. Просто, пока я нужен им, как инженер… а потом наверняка тоже в расход…

Я не знаю, что сказать… слова появляются в голове и зависают где-то между горлом и языком таким тяжёлым комом, что чуть слёзы не наворачиваются…

– Неужели, нет выхода? И негде спрятаться от этого?

– Спрятаться… – он кивает, глядя на меня своим единственным глазом, – Все хотят спрятаться, убежать, спастись… Говорят, что есть спасение только в Раю…

– На небесах типа? – ухмыляюсь я.

Дед неожиданно начинает заговорщически озираться по сторонам, потом подходит ко мне вплотную и шепчет мне прямо в ухо:

– Есть где-то место, которое называют «Маленький Рай». Туда бегут люди. Там спасёшься… Конечно, если сможешь его найти… до того времени, как Они запустят вирус.

Краем глаза я замечаю шевеление у ворот и поднимаю глаза. Там снова идёт Буров и с ним два солдата.

– Как думаешь, – подмигивает мне старик здоровым глазом, – За тобой или за мной?

Я ошарашенно молчу.

– В любом случае… увидимся в Раю, – кивает он и быстро исчезает за кучами баллонов.

Глава 16

– Где он опять? – издалека орёт сержант, – Эта мразь опять убежала?

Я чисто автоматически пожимаю плечами.

– Этого отведите к майору, – кивает он на меня двум солдатам, – А я поищу дебила старого!

Я почему-то не переживаю за чумазого деда. В сопровождении солдат я прохожу обратно в ангар заставленный мусоровозами, часть из которых уже заведена.

– А кто на них ездит? – я обращаюсь к солдатам.

Один из вояк, который пониже, удивлённо мерит меня взглядом:

– Как это кто? Мусорщики.

Я недовольно морщусь. В такие момент всегда не понятно – это тупой ответ, или ты задал тупой вопрос?

– А зачем их столько?

– Ну так они же всю Москву обслуживают.

– Столько мусора много?

– Ты специально такие вопросы спрашиваешь? – недружелюбно вмешивается высокий солдат, – Из центра что-ли? Проверяющий?

Я молчу и отвожу взгляд.

– Ну так передай там в центре, – продолжает он, – Что мы всё вызубрили: «Если не вывозить вовремя тела, скопление которых на улицах города неизбежно в результате вирусной атаки и военных столкновений, то возможна эпидемия различных страшных заболеваний вплоть до чумы».

Выпалив это, он идёт молча секунды три, а потом смачно сплёвывает:

– Вместо контролёров и соглядатаев лучше бы помощь нам выделили – я уже вторую неделю без выходных, а Серёга вон, – он кивает в сторону напарника, – Четвёртую! Четыре недели без выходных! – солдат заглядывает мне в глаза и энергично трясёт рукой, – Это нормально вообще? Мы должны быть в таком состоянии боеспособными что-ли?

Я коротко киваю:

– Не нормально.

– Вот. И я о том же.

Мы выходим из ангара и поворачиваем в одну из железных дверей в бетонной стене. За ней снова однообразные коридоры, двери, лестницы.

– А ещё этих помешанных к нам шлют… – продолжает бубнить высокий солдат, – Я вообще на начальство никогда не ругаюсь. Они учились, они умнее, но этот… Он же если два-три дня не убивает никого, то у него руки дрожат, как у нарика…

– Да, – кивает Серёга, который пониже, – Я сам видел – дрожат!

– Ну! И какую он может службу нести, если как будто с перепою? А? – он смотрит на меня, потом на Серёгу, но никто ему не отвечает, – А никакую! Я, кстати, говорил Сидрычу, что он того…

– И что Сидрыч? – Серёга явно заинтересовался.

– Да ничего… Говорит, не его это компетенция. Как меня не допускать к службе из-за перегара – это его компетенция, а как психа ненормального освидетельствовать – тут он значит лапки кверху… не моя компетенция…

Он вдруг останавливается у одной из дверей, оправляет форму и торжественно стучит:

– Товарищ майор! Привели нового курьера!

– Заходи! – раздаётся из-за двери.

Высокий солдат распахивает передо мной дверь, я вхожу. За старым письменным столом в убого обставленном кабинете сидит тот майор с острым взглядом.

– Давай, давай… проходи. Как тебя там?

– Мохов.

– Точно, Мохов… Мужики, сходите к Сидрычу – скажите, что сейчас придёт к нему курьер новый, нужно будет осмотреть его.

– Так точно, товарищ майор! – высокий солдат вытягивается по стойке смирно и с мощным хлопком закрывает дверь.

– Ух, боец… – сокрушённо кивает майор, – С такими иногда и врагов не нужно…

Ухмыляясь, он открывает ящик стола, достаёт оттуда пачку сигарет и коробок спичек. Чиркает спичкой и закуривает.

– Ты садись, – он указывает мне на потрёпанный чёрный офисный стул и так сладко затягивается сигаретой, что я сам начинаю ощущать этот вкус, хотябросил уже лет десять назад. Он замечает мой взгляд:

– Покуришь со мной? – майор протягивает мне пачку, – Прости, сразу не предложил…

– Не… бросил…

– Понимаю… – ухмыляется он, – Тоже всё хотел бросить. Даже пробовал раза три. Последний раз – перед распределением сюда.

Он тяжело вздыхает.

– Как видишь, не получилось.

Секунд тридцать он смотрит в стену, обклеенную старыми грязными обоями, рассеянно выпуская в потолок белый дым. Я молчу, разглядывая мебель и стены. Меня удивляет такая разница между кабинетом Сергеева и этого майора.

Он вдруг резко, как будто неожиданно что-то вспомнив, поворачивается ко мне:

– Ну и ладно! Значит ты теперь вместо этих катаешь? Корреспонденцию я всю получил, как ты, наверное, уже догадался… Хотя в следующий раз лучше передай её мне в соответствии с уставом, хорошо?

Я молча киваю.

– Вот и чудно. Ты мне больше нравишься, чем те. И… – он вдруг останавливается на полуслове, как бы боясь что-то сказать, – Тебя же Сергеев уже просил?

– О чём?

– Значит не просил ещё… – он начинает нервно чесать затылок и шею.

– Про грибы? – совершенно не подумав, выдаю я.

– Да, – морщась кивает майор, – Уже просил, значит…

– Ну это с его стороны не совсем просьба…

– Да, я понимаю, – майор энергично сминает в пепельнице недокуренную сигарету, – Сергеев умеет уговаривать… Да только знай, Мохов, что всеми теми благами, которые он тебе наобещал, ты не сможешь воспользоваться!

– Я для себя ничего не просил.

– Да не важно, Мохов, для себя или не для себя, – он подаётся в мою сторону, облокачиваясь на стол, – Военный курьер между ЗБОМ и «Технопарком-12» – это опасная работа. Да тут даже от Технопарка до Убежища опасно. А Полигон – это гарантированно труп. У нас мусоровоз обычно группа сопровождает! И то постоянные потери. Здесь у нас как в Афгане в восьмидесятые или как в Чечне в девяностые – боевики, стычки… война, одним словом!

– Я видел мусоровоз без группы…

– Ну… – майор снова начинает нервно чесать шею и затылок, – Я же не говорил, что всегда с группой… Обычно. Но не всегда. Людей не хватает.

Он снова достаёт сигарету и закуривает.

– Ладно, – продолжает майор, немного подумав, – Дело твоё, в конце концов. Я смотрел видео с камер, где ты уходил от нападения…

Я поднимаю на него заинтересованный взгляд.

– Так вот, ты везучий, похоже… – он снова морщится и нервно затягивается, – А раз везучий, то может и сгоняешь раза три на Полигон. А потом получишь то, что обещал тебе Сергеев и больше ни за что на свете не соглашайся на это. Ни за что! Обещаешь?

Его вопросительный взгляд сверлит моё лицо секунд пять, а потом… как будто обессилев сползает ниже, ниже и вот он уже смотрит на сигарету в своей руке.

– Я не хочу там подохнуть, – отвечаю ему, – Мне бы своих вытащить из плохой ситуации. И тогда всё.

– Молодец, Мохов. Ты хороший солдат. Наш.

Он снова сминает в пепельнице сигарету, импульсивно и немножко дико:

– Людей я тебе не дам – даже не надейся. Оружие – получишь, машину – без проблем, но справляйся сам.

– Спасибо, товарищ майор.

– Спасибо… да не за что, Мохов! – он берёт трубку старого чёрного телефона, подносит её к уху и набирает на вращающемся диске две цифры. Гудки из трубки такие громкие, что даже сидя в двух метрах от неё, я их прекрасно слышу.

– Да! – раздаётся из трубки.

– Сидрыч, зайди ко мне, забери Мохова. С ногой у него что-то.

– Ща зайду, – отвечает трубка.

– И потом ему машину и оружие, помоги, будь другом.

– Ладно, – бухтит Сидрыч.

Раздаются короткие гудки. Майор со звоном кладёт трубку на аппарат и складывает руки замком, глядя на меня в упор… В этой неудобной нелепой паузе проходит секунд пятнадцать. Затем он, как бы снова очнувшись, берёт со стола конверт и протягивает мне:

– Чуть не забыл. Корреспонденция.

Я встаю и принимаю конверт из его рук.

«Склад ЗБОМ. Начальнику склада Иванову. От С. В. Гурова»

Я только хочу ответить, что всё доставлю, как открывается дверь и из коридора в неё просовывается осунувшееся старческое лицо:

– Которого забрать то?

– Сидрыч, вот этого. Рядовой Мохов. Нормальный мужик – наш.

Сморщенный пережиток прошлых эпох, просунувшийся в приоткрытую дверь, бесцеремонно оглядывает меня с головы до ног. Потом, как будто разочаровавшись, чмокает губами и, горестно качая головой, снова исчезает за дверью:

– Идём со мной, рядовой Мохов, – раздаётся уже из коридора.

Я коротко киваю майору Гурову и направляюсь за старым Сидрычем. На вид этому сгорбленному и сморщенному старику лет девяносто – не меньше. Но по коридору он бежит очень даже бодро. Вышагивая в таком темпе, замечаю, что нога снова начинает ныть и пульсировать при каждом шаге.

Старик ныряет в одну из дверей, я захожу за ним. Сильный медицинский запах резко ударяет в нос. Я снова удивляюсь тому, что оснащение тут сильно хуже, чем в «Убежище 32».

– Садись, рассказывай, Мохов.

Я опускаюсь на кушетку.

– Нога прострелена. В «Убежище 32» мне…

– Нет у меня того, что тебе в убежище кололи, – перебивает он, – Мы тут обходимся малым.

– А что мне там кололи?

– Да есть у них дрянь какая-то, которая специально для орков – и боль снимает, и тонизирует. Не знаю что это. Я не провизор тебе.

– Поня… – я не успеваю ответить. Он резко разворачивается, в один прыжок оказывается возле меня и двумя руками отодвигает мои нижние веки.

– Точно. Его тебе кололи. Не так давно. Жар был? Тошнило?

– Да… – я вспоминаю как было жарко, когда я только приехал в «Технопарк» и в меня тыкал автоматом Буров.

– Хорошо. Скоро выйдет. Я могу тебе парацетамол дать. Морфий даже не проси.

Он снова отходит и пропадает в соседнем кабинете. Оттуда слышно журчание воды. Через полминуты он возвращается в маске и перчатках:

– Снимай штаны – перевяжу ногу и пару уколов сделаю.

Я раздеваюсь и укладываюсь на кушетку. Сидрыч подкатывает ко мне ржавый столик на колёсиках покрытый выстиранным вафельным полотенцем с выложенными на нём инструментами. В моей голове всплывают воспоминания о стоматологиях моего детства. В животе начинает биться тревожный мотылёк.

– Лежи, не дёргайся, рядовой, – скрипит надо мной Сидрыч, видимо, заметив мой страх. Он берёт со столика ёмкость с прозрачной жидкостью и обильно поливает повязку. Она начинает шипеть. Я усилием воли отвожу взгляд и упираюсь глазами в серую стену с подтёками краски. Они такие крупные, рельефные… как восковые слёзы на свече. Я слышу треск разрезаемого бинта. Ожидание боли хуже самой боли. Я чувствую, как жутко напряжено всё моё тело. Звон инструмента. Подтёки краски на стене похожи на подтёки воска. Я вспоминаю свечу, её тёплое пламя, Сашу, которая со слезами перевязывает мою ногу.

Дышать со свечой. Вдох. Выдох. Вдох. Ай! Я поворачиваю голову. Сидрыч вогнал иглу в мою ногу и медленно вводит раствор.

– Терпи, рядовой… рана хорошая, уже на поправку. Как на собаке на тебе заживает.

Спасибо на добром слове. Как на собаке… Снова отворачиваюсь к стене и изучаю серые подтёки. Всё внимание на них, чтобы не думать о боли. Чтобы не ждать того момента, когда он полезет в рану и…

– Всё боец! Ты полежи минут десять – пока лекарство начнёт действовать. А потом перевяжу и свободен.

Я с удивлением поворачиваюсь на врача. Он уже уходит в другую комнату. Я смотрю в крашенный потолок. Целых десять минут. Медленно закрываю глаза.

Глава 17

– Просыпайся, рядовой! Перевязка! – я открываю глаза, – Не будить тебя, так бы и дрых целый день! – скрипит прямо надо мной Сидрыч.

– Давно сплю? – слышу свой сиплый голос.

– Полчасика поспал – молодец! Согни ногу в колене… вот так…

Он что-то накладывает на рану. Отходит от кушетки, снова возвращается. Я не хочу туда смотреть. Остатки сна ещё кружатся вокруг меня неясными тенями.

Слышу шорох бинта. Снова звон инструмента о стальной столик. Треск разрезаемой ткани.

– Готово! Как новенький!

– Спасибо… – всё ещё не глядя говорю ему, и осознаю, что даже не в курсе, как его зовут на самом деле.

– Сидрыч меня звать. Все так зовут, – отвечает он, видимо заметив моё смущение.

– Спасибо вам… Сидрыч…

– Полежи ещё минуту. Парацетамол всё же вколю тебе. На всякий случай.

Я поворачиваюсь к нему от стены. Он как раз отламывает головку стеклянной колбы и начинает набирать из неё прозрачную жидкость в шприц. С детства не люблю уколы. Не то чтобы боюсь. Просто очень не люблю. Снова отворачиваюсь к стене.

Напрягаюсь чтобы не вскрикнуть – стыдно кричать от укола, взрослый мужик…

– Расслабься, рядовой, – он стучит мне по ноге ладонью и тут же вгоняет иглу.

– М… – вырывается из моих плотно сжатых губ.

– Одевай штаны. Удивляюсь с вас всех…

Я сажусь на кушетку и разглядываю перевязанную ногу:

– А… что удивляетесь то?

– Да вы все в бою – герои, молодцы, смелые… А уколов боитесь как школьники. Топай за мной, – он вдруг разворачивается и идёт к двери.

Я впопыхах натягиваю штаны, впихиваю ноги в берцы и, не завязывая их, ковыляю из кабинета за ним.

Старик практически бежит по коридору метрах в двадцати впереди меня. Я хромаю следом. Он ныряет в одну из дверей, пытаюсь догнать… надеюсь, что дверь не перепутал – открываю. За ней лесенка. Где-то двумя пролётами ниже хлопает дверь. Чёрт, какой быстрый хрыч! Я прыгаю по ступенькам вниз. Первый марш, второй – дверь. Дёргаю её – закрыто. Вот проклятье.

– Ну ты где? Рядовой? – раздаётся снизу скрипучий голос.

– Иду! – оказывается, он ещё на пролёт ниже.

Спускаюсь. Его голова высовывается из массивной стальной двери.

– Заходи. Что ждать-то тебя приходится?

Я берусь за ручку двери и она тяжело со скипом открывается. За дверью бетонная стена в которой проделано зарешеченное окошечко. Из окошечка высовывается раскрасневшаяся как девочка пятидесятилетняя женщина.

– Ты, Маргарита Семённа, всегда хороша у нас – это я не устаю повторять, – скрипит своим старческим голоском, опираясь на бетонную стенку, врач.

– Ну ты, Сидрыч, скажешь тоже, – она отводит глаза и улыбается, – Небось нужно чего, вот ты и рассыпаешься комплиментами…

– Ну конечно нужно! Просто так я к небе не хожу, ты знаешь. Только если надо чего или сказать, что ты самая сказочная красавица на всей территории части!

– Ага, – она внезапно меняется в лице, а голос её становится грубым, – Опять шутки эти ваши? Как будто я не знаю, что я одна женщина на весь технопарк? Комплимент сделал, тоже! Хрыч старый. Сказал, что я красивее вас обезьян?

– Маргарита Семённа, ты чо?

– Да хрен через плечо! Говори за чем пришёл! – она внезапно замечает меня, – Тебе чего? Не видишь, очередь!

– Он со мной, – Сидрыч внезапно становиться серьёзным, – Заходи рядовой.

Я прохожу к окошку. Маргарита Семённа смотрит в потолок и нервно стучит пальцами по столику у себя за решёткой.

– Нужно снабдить бойца оружием, – обращается к ней врач, – Он в ЗБОМ едет. Ему нужно по первому классу.

Она поднимет на меня недобрый взгляд.

– ЗБОМ?

– Не переживай, Рита… он не из этих.

– Точно? – она смотрит на него, потом на меня…

– Точно, – киваю я ей.

– Браслет покажи, – она с недоверием выглядывает из окошка, пытаясь разглядеть, что надето на мою руку. Я поднимаю ладонь демонстрируя ей мой электронный паспорт военнослужащего.

– А браслет как у орка… да мне и наплевать, – она неожиданно отходит от окошка и продолжает говорить откуда-то из глубины своего зарешеченного жилища, – Стандартный орковский арсенал выдам, пусть сам разбирается.

– Стандартный подойдёт, – кивает Сидрыч, – Спасибо, Рита. Зайду к тебе попозже…

– Нужен ты мне больно! – раздаётся из-за решётки.

Старик вздыхает и смотрит на меня с хитрым прищуром:

– Ух, женщины… да, боец? – я, не зная что ответить, начинаю тупо улыбаться, – Пойдём. Тебе ещё машину получать!

Он снова бежит к двери, я за ним. Мы поднимаемся по лесенке, выходим в коридор. Через несколько минут оказывается в ангаре, заставленном армейскими «тиграми».

– Эй! Есть кто? – кричит врач, – Э-э-э-э-эй!

– Что орёшь? – раздаётся сзади.

– Павлуш, ты… машину новому курьеру в ЗБОМ выдай. И у Маргариты ещё оружие заберите.

Павлуша – детина больше двух метров росту смотрит на меня с достойным самого будды флегматизмом:

– Хорошо, Сидрыч. Всё сделаем.

– Ну давайте, бойцы, – он улыбается нам своей вставной челюстью и исчезает за воротами ангара.

Павлуша, не говоря ни слова, разворачивается и идёт куда-то между рядами машин. Я в растерянности смотрю то на него, то на ворота. Он проходит метров десять и развернувшись пялиться на меня:

– Ну ты чо? Идёшь или не нужна машина?

Я сплёвываю и догоняю его.

– Чо, был у Маргаритки? Не покусала она тебя? – ухмыляется по дороге Павлуша, заглядывая мне в глаза.

– Да, вроде, нет…

– Она изменилась в последнее время… Раньше такая стерва была.

Я киваю. Не умею такие разговоры поддерживать.

– А как началось это всё… она оборёт бойца, а его вечером трупом привозят. Она потом неделю ходит сама не своя – как в воду опущенная, реально… Ща уже покладистая, можно сказать…

Я молчу.

– Вот эту возьми, – он останавливается возле одной из машин и открывает дверь, – У неё, в общем, всё хорошо, но задняя дверь одна заклиненная.

—

Через двадцать минут я сижу за рулём армейского «тигра». На штурманском сиденье сумка с оружием, в задней части салона свалены пустые баллоны.

– До точки назначения два часа, тридцать четыре минуты, – нараспев произносит Алиса.

Ворота передо мной медленно расползаются в стороны. Я вспоминаю, как совсем недавно выезжал так же из ворот «Убежища 32» и чувствую нарастающее беспокойство.

Прав был чёртов майор – тут от одного убежища до другого опасно ехать… а мне два с половиной часа пилить. Сколько засад может быть по дороге? В машине становиться душно, расстёгиваю верхнюю пуговицу на своей форме и ищу как открыть окно…

– Можно ехать! – весело сообщает мне Алиса.

– Спасибо, родная! – отвечаю ей и нажимаю педаль газа. За воротами совсем темно. Фонари работают через один.

– Поверните направо, – я выкручиваю руль, двигатель ревёт, сердце бьётся, очень жарко, – Прямо три километра.

Я смотрю на карту выведенную на планшете.

– А что, налево нельзя проехать? Я там раньше ездил по киевке…

– Там дороги закрытые для проезда. Я строю для Вас оптимальный маршрут.

– Знаю я твои оптимальные маршруты. Меня в последний раз чуть не пристрелили из-за твоих оптимальных маршрутов.

– Все сведения о расположении противника сразу попадают в мою базу данных. Я учитываю эту информацию, когда выбираю объезд.

– Приятно слышать… – я чувствую, что даже моё дыхание учащается, – Как тут открываются окна?

– На этих автомобилях деактивирована возможность опускания стёкол – это может быть опасно.

– А задохнуться от жары не опасно?

– Я могу включить кондиционер.

– Да, будь любезна! Дышать вообще нечем.

Начинает шуршать вентилятор и моё лицо обдаёт поток холодного воздуха. Я с облегчением вздыхаю.

– Через пятьсот метров поверните налево.

– Хорошо, – я пытаюсь рассмотреть поворот.

Дальний свет выхватывает из темноты пустого города деревья, кусты, углы зданий. Здесь в городе света уже почти нет. Видимо, военные ещё поддерживают освещение вблизи своих расположений, а тут за считанные дни всё разворотили и разворовали ополчения неблагонадёжных, которых не приняли в убежища.

– Поверните налево.

Я выкручиваю баранку и осознаю, что если на дороге будет засада, то они о моём приближении узнают очень заранее, а вот я увижу их только тогда, когда выеду из-за поворота и свет фар упадёт на огромные бетонные блоки, преграждающие дорогу. Моё сердце начинает колотиться быстрее.

Фары освещают узкую улочку передо мной. Я всматриваюсь в темноту – там впереди никого нет, но воображение дорисовывает чёрти что. Я жму газ со всей дури.

– Через один километр двести метров поверните налево.

– Да… Чёрт… – я вытираю пот со лба, – А можно похолоднее кондиционер? А?

– Да. Делаю похолоднее.

Улица начинает петлять как серпантин. Мне приходится сбавить скорость:

– Чёрт, что за дорога такая?

– По моим данным, самая безопасная на данный момент.

– Да уж, блин! Тут же проще всего напасть!

Я подсознательно начинаю обдумывать, как бы я устроил засаду – сразу в голову лезут десятки возможностей. Эти обильные заросли кустарника по обочинам, строения бывших заводов и общежитий, всё так близко прилегает к дороге. Проклятье… тут чертовски опасно.

– Алиса! Когда закончится эта улица? – я вдруг осознаю, что руль под моими ладонями скользкий от пота, а пальцы снова дрожат.

– Через пятьсот метров поверните налево. Затем через двести метров держитесь правее. Выезд на трассу. Далее прямо семьдесят четыре километра.

– Хорошо… – Я вцепляюсь в руль, как помешанный. Отмечаю про себя, что дыхание сбито. Сердце стучит бешено. Это последствия той дряни, которой меня напичкали в «Убежище 32» или адреналин зашкаливает от ощущения опасности? Чёрт его не разберёт. В любом случае, нужно успокоиться и воспринимать всё здраво. Дыши ровнее. Дыши… Дыши…

– Поверните налево, затем…

– Я понял, заткнись уже! – я выворачиваю руль, давлю сильнее педаль газа… ещё немного и трасса. Мне почему-то кажется, что там безопаснее, чем в городе.

– Как грубо! Мне не указывать вам дорогу? Вы сами всё знаете?

Я молчу. Я видел этот выезд много раз в прошлой жизни. В том мире, где работали фонари, где ты мог искать взглядом гаишников, но уж никак не людей с автоматами. Вроде всё чисто или было странное шевеление? Показалось… Сердце колотиться так, будто бежишь уже километров восемь в такт старенькому драм'н'бэйсу… руки дрожат. Давлю газ. На большом кругу развязки перед выездом моё тело прижимает к водительской двери… Только бы побыстрее выехать на трассу… выезд…

– Прямо семьдесят четыре километра, – как ни в чём не бывало выдаёт Алиса.

Я глубоко вздыхаю…

– Чёрт… неужели пронесло.

– Я же говорила, что выбираю безопасные маршруты, а вы мне не верили, – ухмыляется электронный голос.

– Да уж… – я давлю газ, набирая скорость, сорок, пятьдесят… смотрю на спидометр, пятьдесят пять… как медленно разгоняется эта громада… краем глаза вижу перед собой в свете фар странное шевеление, поднимаю глаза и в этот самый момент чувствую, как задняя часть автомобиля начинает медленно подниматься вверх. Мои глаза расширяются. В следующую секунду я слышу оглушительный взрыв позади и ощущаю мощный удар в днище. Дорога, которая только что была под колёсами автомобиля, вдруг оказывается прямо перед моим лицом. Я чувствую, что и передние колёса теряют сцепление с асфальтом, а двигатель начинает жутко реветь. Всё происходит как в замедленной съёмке. Перед моими глазами с бешеной скоростью пролетают прерывистые белые полосы разметки ярко освещённые дальним светом фар. Дьявол, как быстро я двигаюсь.

Автомобиль переворачивается и пятна света выхватывают то, что находится сзади меня – там чёрный дым застилает дорогу, асфальт горит, за языками пламени бегут перевернутые человечки. Мой «тигр» приземляется на крышу, металлический грохот и срежет в слоне оглушают и сводят с ума. Сила тяжести натягивает ремень безопасности на моей шее, из глотки вырывается жуткий хрип, взрывается подушка, ударяя в лицо как мягкий стокилограммовый молот. «Тигр» с чудовищным скрежетом скользит по асфальту на своей крыше и я вижу боковым зрением снопы искр, которые сыпятся на дорогу вокруг меня…

Сзади появляется и начинает медленно нарастать странное шипение… громче, громче.. Что это за хрень ещё? Я пытаюсь скомкать подушку и освободить ремень чтобы повернуться на шум, который уже перерастает в пронзительный свит. И тут чудовищной силы удар отбрасывает мою голову и впечатывает её в стекло водительской двери. Сразу за этим я замечаю боковым зрением, что один из баллонов с грохотом и характерным металлическим звоном пробивает лобовое стекло. Газ с шипением выходит из того места, где раньше был вентиль. Глаза застилает кровь. Я сам слышу свои собственные хрипы… Последним усилием я пытаюсь отстегнуть ремень безопасности, который тянет мне горло, но рука не слушается… совсем не слушается… нечего не видно… нечем дышать… дышать…

Глава 18

Я осознаю, что уже минут десять лежу и смотрю в темноту не шевелясь. А может и больше? Не знаю. Медленно поворачиваю голову и вижу светящийся красный индикатор настенной панели. Неужели я дома? Голова раскалывается. Поворачиваюсь набок тихо и осторожно, чтобы не разбудить жену, протягиваю руку… кровать пуста. Наверное она в ночную сегодня. Ну конечно, в больничке опять аврал, множество заражённых.

Я протягиваю руку в другую сторону в поисках лампы, но не могу её нащупать. Пальцы бессмысленно шарят в пустоте. Неужели я отодвинул её от кровати? Как гудит голова. Резко поднимаюсь и спускаю ноги на пол. Ступни утопают в мягком синтетическом ковре. Чёрт – у нас такого никогда не было. У Светки аллергия на пыль, какие ковры? Я встаю и ощупью иду к выключателю. Стена. Он должен быть здесь, рука скользит по ребристым стеклообоям. Где же ты? А! Вот!

Щёлкает клавиша. У меня непроизвольно открывается рот. Свет как будто обжигает мозг и головная боль снова усиливается. Дьявол. Это не моя квартира. Комнатушка больше похожа на номер в отеле, чем на место, где может жить семья. На стуле возле кровати сложена моя одежда. Башка раскалывается. Я натягиваю штаны, рубашку. Где же ключ от номера? Обуваюсь.

Может тут? Подхожу к тумбочке у двери, открываю ящики один за другим: губки для обуви, пакетики с чаем и сахаром… ключа нет. Ладно – если это отель, то спрошу на ресепшене. Хватаюсь за дверную ручку и на ней загорается зелёный индикатор.

– Доступ разрешён, – раздаётся голос Алисы.

– Чёрт! – я аж подпрыгиваю от неожиданности.

– Что случилось, Вадим? Тебя что-то напугало?

– Нет… нет, Алиса. Скажи, тут где-то есть аптека?

– Да, перед лифтом стоит терминал помощи. Всю информацию можно получить там.

– Понял, – до меня медленно доходит, что ключ от двери находится на моей руке. Это оранжевый браслет военнослужащего, – Хорошо… ты закроешь за мной дверь?

– Ну конечно! И буду ждать тебя с нетерпением обратно!

Чёртовы голосовые помощники. Она ещё и заигрывает со мной. Я выхожу в коридор и закрываю за собой дверь. На ручке с обратной стороны загорается красный индикатор. На моей двери написано 17038. Охренеть… неужели здесь столько номеров? Как его запомнить? Я смотрю в одну сторону коридора – там метрах в тридцати стоит какой-то терминал, а за ним лифт, возле которого толчётся парочка. Толстый мужичок в шортах и бандане, с ним дамочка в коктейльном красном платье.

– Как в паршивом турецком отеле «ол инклюзив», – бубню я себе под нос.

В другой стороне коридора тоже терминал и лифт. Накатывает новая волна головной боли. Дамочка в красном платье начинает так мерзко и наигранно смеяться, что во мне закипает злость. Я решительно двигаюсь в противоположном от них направлении.

Как только я приближаюсь к светящемуся табло электронного помощника, двери лифта плавно открываются и из них вываливается лоб. Очевидно пьяная туша, не меньше меня по комплекции вперивает в меня взгляд и секунду смотрит не моргая, а затем расставляет руки в стороны и расплывается в довольнейшей улыбке:

– Вадик! Братуха, епть… Ты как? Ты чо с нами не был? Мы так погудели с пацанами…

С этими словами совершенно незнакомое мне тело надвигается, очевидно желая объятий. Я отступаю назад. Шаг. Ещё шаг. Он всё идёт на меня.

– Вадюха, ты чо, на? Мож пойдём продолжим? – С этими словами он опускает руки мне на плечи. Мой мозг снова пронзает игла жуткой боли. Я морщусь и резким движением отталкиваю его:

– Оглобли убери, упырь! – я проскакиваю мимо удивлённо падающего пьяного чучела и ныряю в закрывающийся лифт. Двери за мной смыкаются и только обернувшись я замечаю в глубине кабины двух девчонок в легких платьях. Они жмутся к стенке подальше от меня и смотрят испуганно исподлобья:

– Придурок какой-то пьяный, – неизвестно зачем оправдываюсь я.

Одна из них пожимает плечами и отворачивается. Вторая начинает шептать ей что-то прямо в ухо. Дико неудобная ситуация. Чёрт…

– А… девушки, а вы не знаете, где тут поблизости есть аптека?

– Аптека? Хэ-хэ… – как-то натянуто и нервно смеётся первая из девушек. Вторая меряет меня осуждающим взглядом:

– Это смотря что у вас болит.

– Да голова раскалывается…

В это время лифт останавливается, двери медленно ползут в стороны и девушки, странно хихикая, начинают выходить из кабины.

– Вон у терминала спросите, – кивает первая куда-то вперёд.

– Что? У какого терминала? – я пытаюсь увидеть, куда она показывает и высовываюсь из дверей наружу. У меня перехватывает дыхание.

Это точно не турецкий отель. Я медленно выхожу из лифта. Двери за мной закрываются. Я стою на просторной площадке огромного торгового центра. Вокруг прогуливаются люди в лёгкой летней одежде. Справа расположено нечто вроде фуд корта – куча столиков и стульев, масса народу. Все сидят, общаются, кушают. Ненавязчивая музыка, звон посуды и смех. Справа магазины. Их множество. Я делаю несколько шагов вперёд – к перилам ограждений.

Там за ними растянувшись на пару десятков этажей в воздухе висит огромная хрустальная конструкция… Что это? Гигантская птица? Я хватаюсь за перила и дрожа всем телом смотрю вниз с балкона. Хочу сосчитать, сколько этажей вниз продолжается этот невероятный дом праздника, шопинга и развлечений. Я переваливаюсь через перила и как ребёнок тыкаю пальцем в этажи, но сбиваюсь. Начинаю снова и опять сбиваюсь. Проклятье… я поднимаю голову и смотрю вверх. Там над головами светиться белый стеклянный купол, в который почти упирается хрустальная голоа монструозной птицы. Странные не то воспоминания, не то догадки всплывают одна за другой. Кажется, это и есть «Убежище 32».

Мечта современного человечества. Гигантский отель-торговый центр. Без необходимости покидать его. Изолированный от внешнего мира. Включающий всё, что нужно новому виду,

homo likable

(человеку лайкающему).

Я отворачиваюсь от этого безумного зрелища и пытаюсь вспомнить, зачем я сюда пришёл. Боль снова простреливает мою голову. Чёрт. Мне нужна аптека, не может быть, чтобы в таком месте не было аптеки – наверняка они тут на каждом этаже по несколько штук. Нужно спросить у кого-нибудь. Я протягиваю руку к паре идущей мимо меня:

– Простите, вы не подскажете…

Они шарахаются, мужчина отстраняет от меня свою спутницу:

– Нет, простите, мы не с этого этажа вообще.

Очевидно, что я безумно выгляжу, морщась от боли, не понимая где я нахожусь…

– Вадик, – раздается откуда-то справа, – Ты чего не спишь то? Я думал, что ты ещё часов пять-то отвоюешь у этого деспота!

Я поворачиваюсь на голос. Ко мне приближается поджарый улыбающийся мужик лет тридцати пяти-сорока. Он протягивает мне ладонь и я смотрю на неё с недоумением. Внутри меня зреет ощущение, что я и правда его знаю… Но чёрт! Я не понимаю откуда. Я пытаюсь поднять руку, чтобы вложить в его ладонь – не удобно как-то… он хочет поздороваться, приятный человек, может мы и правда знакомы, но… рука не слушается. Я прикладываю усилия, но она не шевелиться.

С его лица медленно пропадает улыбка:

– Ты как, брат? Ты что-то бледный? – он тянет ко мне уже обе руки и тут новая волна боли с такой силой прошивает всё моё тело, что я зажмуриваю глаза и, кажется, начинаю кричать.

– Чёрт, Вадим! Вадим… – слышу я откуда-то издалека…

—

Доктор пишет что-то своих бумагах изредка подглядывая на меня поверх очков. Я сижу на кушетке и совершенно не понимаю, как я здесь оказался. Мои ноги не достают до пола и я почему-то получаю удовольствие от того, что качаю ими вперёд-назад. Улыбаюсь. Вспоминаю, как сидел так же на приёме у доктора с мамой, качал ногами, а она гладила меня по голове. Это было когда-то или я всё это выдумал? Пытаюсь вспомнить мамино лицо.

– Вчера у вас была очередная вакцинация? – я поднимаю глаза. Доктор снова смотрит на меня очень серьёзно поверх очков.

– Какая вакцинация? – я не понимаю о чём он говорит. Хочется перевести вопросительный взгляд на маму, но… Ведь её рядом нет. Чёрт. Странное состояние. Очень странное…

– Да, Вадим. Очередная вакцинация прошла вчера. Так по крайней мере говорит ваш чип. Вы раньше жаловались на головные боли после приёма вакцины?

– После приёма вакцины? – я слышу свой голос и сам понимаю, как тупо и странно звучат мои слова.

– Да. Вы что-нибудь такое помните?

Я зажмуриваю глаза, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Тянутся секунды.

– Нет, – я качаю головой.

– Ничего. Память вернётся. Сейчас мы назначим вам дозы чуть повыше, чтобы унять головные боли, а потом… – он нажимает кнопку на своём столе, – Роберт, проводите пациента в палату, пожалуйста.

Раздаётся звонок, затем громкий щелчок в двери. Я вздрагиваю. В проёме появляется здоровенный санитар.

– Вадим, Роберт вас проводит. До встречи послезавтра.

Я спрыгиваю с кушетки и иду вслед за Робертом. В коридоре очень светло и чисто. По обеим его сторонам белые двери с небольшими окошечками. Это так интересно. Я заглядываю в окошечки по дороге, но ничего в них не вижу – они матовые. Но всё равно так интересно.

Роберт открывает одну из дверей и проводит меня внутрь. Я захожу и сажусь на кровать. Она мягкая. Роберт выходит. Я сижу. Так интересно.

—

Доктор снова смотрит на меня поверх очков. Как я здесь оказался? Я начинаю оглядываться. Чёрт…

– Вадим, вы меня слышите? – я поворачиваюсь к нему.

– Да, слышу…

– А почему не отвечаете? Вы что-нибудь помните?

Я напрягаю мозг, пытаясь понять его слова. Помню ли я? Что значат эти слова? Доктор ждёт всего несколько секунд, потом начинает что-то записывать в своих бумагах.

– Всё хорошо, Вадим, очевидно, мы просто уменьшим дозу. До встречи послезавтра.

Он нажимает кнопку. Появляется Роберт. Мы идём по коридору. Открывается дверь. Я сажусь на кровать. Она мягкая. Провожу рукой по белой наволочке – так приятно. Я улыбаюсь. Как хорошо…

—

– Вадим! Вадим! – я поднимаю глаза. Доктор снял очки, – Вы тут? Вы меня слышите?

– Да… да, – киваю я, – я слышу…

– Вы ничего не помните? – я вижу, что доктор строгий, но я не злюсь на него. Я улыбаюсь.

– Нет, доктор.

– Это очень странно. Очень. Роберт, покажи мне дозы лекарств, вводимых Вадиму.

Возле доктора загорается экран с таблицами данных. Это так красиво. Я начинаю улыбаться.

– Подозрительно. Роберт, выведи данные о нормах и нижних границах.

На экране что-то изменяется. Я начинаю смеяться – так здорово! Такая радость!

– Нормы отклонений. Статистически допустимые отклонения. Достаточно, Роберт. Давай на эти два дня снимем все препараты у пациента. Отведи его в палату.

Раздаётся звонок и щелчок в двери. Мне от этого так радостно. Появляется Роберт. Я ему улыбаюсь. Мы идём по коридору. Чёрт, как хорошо! Мы заходим в мою прекрасную палату, я сажусь на кровать и глажу подушку. Она такая приятная.

Приятная.

—

Я просыпаюсь от звонка и громкого щелчка. Чёрт. Вскакиваю на кровати и спускаю ноги на холодный пол. В голове пульсирует, руки дрожат. Открывается дверь. На пороге с отсутствующим взором стоит Роберт. В его руках ведро и швабра. При одном этом виде мой желудок сжимается в комок и просится наружу. Я напрягаюсь изо всех сил, но не могу сдержать рвотных позывов и начинаю блевать прямо на пол перед собой. Жёлто-зелёная жижа из моего рта заливает весь пол. Я смотрю на неё с отвращением и ужасом.

Роберт безэмоционально мокает швабру в ведро и начинает собирать блевотину с пола. Я смотрю на эту картину и в моей памяти начинают всплывать фрагменты, которых там не было.

Я ем невнятную баланду из пластиковой миски.

Я стою и смотрю в белую стену.

Я сижу на кровати и глажу подушку.

Роберт колет мне уколы в плечо.

От последнего воспоминания снова подкатывает приступ тошноты. Я отворачиваюсь и утыкаюсь лицом в подушку. Чёрт. Скорее бы он ушёл.

Хлюпанье тряпки по мокрому полу прекращается. Раздаётся звонок и щелчок. Роберт исчезает за дверью. Я снова поднимаюсь на кровати. Пульс в голове продолжает отстукивать шафл. В палате стоит сильный запах блевотины. Я смотрю по сторонам.

Сколько я здесь был? Неделю? Месяц? Год? Не знаю. Чем они меня пичкают. Я снова падаю на подушку. Только бы вспомнить. Только бы… вспомнить… закрываю глаза.

—

Снова просыпаюсь от звонка и щелчка. Опять дрожат руки и пульсирует в голове. Дьявол, я никогда к этому не привыкну! На пороге стоит Роберт и тупо смотрит на меня.

– Что тебе, придурок?

– Идём.

Я встаю с кровати. Была мысль побыковать, но чувствую, что не в форме я для этого. Иду к двери, меня пошатывает. Не нравиться мне этот Роберт.

Выходим из палаты в коридор. Свет резкий, везде этот мерзотный запах больнички – с детства его ненавижу. Как чувствуешь эту хрень, значит точно к стоматологу или лору ведут. А там ничего хорошего не жди.

Роберт подходит к одной из дверей и прикладывает к считывателю ладонь. Над панелью загорается зелёная лампа, раздаётся звонок и щелчок. Я с удивлением поднимаю брови. На его руке нет браслета, как на моей. Что получается? Эта хреновина ему в руку вделана? Он пропускает меня в кабинет. Доктор – моложавый и холёный, как дорогой артист смотрит на меня поверх очков. Я начинаю думать о том, что они вообще ему не нужны и он носит их для красоты.

– Вадим, я вижу Вы себя чувствуете гораздо лучше, так?

– Если заблевать всю палату – это признак хорошего самочувствия, то да.

– Хех, – он криво усмехается, – чувство юмора – верный признак того, что пациент пошёл на поправку.

Я поворачиваюсь на Роберта. Эта дубина стоит у закрытой двери, прикрывая промежность скрещенными ладонями, как секьюрити или футболист при пробивании штрафного.

– А он так и будет тут стоять? – я киваю на медбрата, – Как у вас тут с врачебной тайной?

– Да, Вадим. Роберт нам пока нужен. Не переживай, врачебная тайна и все другие правила у – нас безупречно соблюдены…

– Приятно осознавать, – я чувствую как внутри меня нарастает злоба, – а что насчёт клятвы Гиппократа?

– Вадим, прости. У меня нет времени обсуждать стандарты современной медицины

с тобой

, – он намеренно делает акцент на последний словах. Я чувствую в его голосе тоже зреет раздражение. Меня это радует, – Скажи мне лучше, – продолжает докторишка, – Ты что-нибудь помнишь?

– Помню ли я что-нибудь? Меня зовут Вадим Мохов и моя задача – защищать государство! – отвечаю я неожиданно для себя самого.

Доктор удивлённо поднимает брови:

– Да, Вадим. Ты пошёл на поправку. Какие ещё у тебя задачи, для чего ты тут?

В моей голове начинают одна за другой вспыхивать картинки. Я стою в строю. Все читают что-то вслух или поют, но я не слышу, что именно. Потом я еду за рулём. Потом я вижу лица. Они знакомые…

– Я здесь, чтобы охранять свободу и благополучие граждан государства.

– Прекрасно, Вадим. Всё верно, – он начинает писать что-то в своих бумагах. Я сам не понимаю своих слов. В голове продолжаются вспышки. Кто я?

– Доктор.

– Да, – он отвечает не отрываясь от своего письма.

– Кто я? Я не помню…

Он поднимает на меня насмешливый взгляд.

– Вы солдат, Вадим. Хороший солдат, судя по вашему личному делу. Вы помогаете защищать наше государство от неблагонадёжных, помогаете ему быть безопаснее и растить своё благосостояние. Но! У вас, Вадим, есть проблемы со здоровьем. Мы пока продолжим терапию без препаратов – похоже, что именно это пошло вам на пользу, и…

Он вдруг снов погружается в бумаги, продолжая что-то писать.

– Что «и»?

– И попросим Роберта показать вам информационные фильмы – вам проще будет всё вспомнить. Роберт, проводите, пожалуйста.

Раздаётся звонок и щелчок. Я снова вздрагиваю. Дверь открывается. Я иду следом за овощеобразным медбратом. Мы проходим по коридору в мою выбеленную камеру. Я сажусь на кровать. Это как отрепетированный танец – внутри меня полная уверенность, что даже при огромном желании я не смогу отступить от этого сценария. В белой стене появляется окошко – за ним настенная панель. Экран загорается и раздаётся музыка.

Роберт исчезает за дверью. С экрана на меня смотрят невероятно счастливые люди, а под ними надпись: «Свобода. Благополучие. Безопасность.»

«Выживание в новом мире вирусных атак, биологического оружия и постоянной смертельной опасности требовало от нас решительных мер по защите наших сограждан. Все эти годы все мы вместе упорно работали для достижения того уровня благополучия и мира, который имеем сейчас»

Диктор с таким родным голосом и знакомым лицом, что у меня чуть не наворачиваются слёзы. Скепсис начинает отступать..

«Я – мэр вашего убежища, Вадим и сейчас я расскажу об основных принципах нашего государства!»

Мой рот открывается. Не столько от удивления. Скорее от досады и обиды. Я полжизни проработал в телекоммуникациях, я прекрасно знаю, что такое пользовательские данные, продажа данных, «партнёрские программы» и прочая чепуха. Помню, как в прошлой жизни, мирной жизни, я брал трубку, когда звонил неизвестный номер. Я нормально относился, если мне предлагали купить билеты в театр, кредитную карту или другое дерьмо. Но. Если звонивший называл меня по имени. Если он знал мои данные, то это с почти сто процентной вероятностью означало, что он аферист и сейчас меня будут разводить.

Эти ребята сделали тупую автоматизацию. Конечно, они знают мои личные данные. Конечно, они не записывали это сообщение специально для меня. Конечно, теперь я не верю не единому его слову.

«Мы все гордимся тем, что смогли создать почти идеальное общество. Одним из наших огромных достижений является то, что мы смогли уйти от неравенства. Каждый человек в нашем убежище занимается своим делом – кормит других людей, стрижёт, охраняет. За это он каждый день получает на свой персональный счёт манну. Чтобы достигнуть справедливости и равенства, к которым мы стремимся, количество манны, которое приходит на счёт гражданина одинаково для всех, кто проживает в Убежище.

Однако, все мы понимаем, что разные люди приносят различный вклад в наше Государство. Потому, был разработан способ учесть это различное влияние на общество. Мы ввели социальный рейтинг, который умножает манну. Если вы вкусно готовите, то люди, посещающие ваше заведение ставят вам плюсы, которые будут повышать ваш рейтинг. Он будет умножать манну. Это позволит вам пользоваться лучшими услугами нашего сообщества.

Принцип прост и он вам понравится – чем больше вы приносите пользы Государству и людям в нём, тем больший уровень жизни получаете! Здорово, Вадим, не правда ли?»

Диктор начинает пялиться на меня с таким выражением лица, будто и правда ждёт от меня ответа. Я глупо озираюсь по сторонам. Потом неуверенно киваю:

– Да… правда…

«Вот и отлично! Мы тоже так считаем!

Важно понимать, Вадим. Создавая систему рейтингов манны, мы пытались уйти от неравенства, которое создаёт денежная система и потому в нашем Государстве нельзя заниматься накопительством. Не использованная манна тает. Это помогает нам понять, что жить нужно каждый день. Нужно каждый день приносить пользу обществу и каждый день получать удовольствие от этой жизни. Ты со мной согласен, Вадим?»

Я, кажется уже начинаю понимать, как работает этот скрипт:

– Да, согласен.

«Отлично. Мы не выходим на поверхность – там всё ещё опасно, всем это известно. Однако, то что мы живём в Убежище с высокими стандартами фильтрации поступающего воздуха, воды и прочих ресурсов не исключает возможности проникновения к нам опасных вирусных заболеваний снаружи. Именно поэтому все жители Убежища должны получать защиту в виде специализированной вакцины дважды в год. Только это помогает нашему сообществу выживать».

Я вижу, что президент Убежища снова пялиться на меня в ожидании:

– Да, я всё понял.

«Хорошо, Вадим. Тогда продолжим завтра. Отдыхай»

– Спасибо.

Я заваливаюсь на кровать. Прекрасно. Оруэл с Замятиным икают и крутятся в гробу, чтоб им пусто было. Я закрываю глаза. Тело устало. Мозг устал. В каком же дерьме я оказался… Почему я ничего не помню?

Глава 19

– Доктор, почему я ничего не помню?

Он снова смотрит на меня поверх своих пижонских очков:

– Ну… сказать по правде, Вадим, это потому, что у вас и ещё у примерно десяти процентов населения бункеров наблюдаются побочные реакции на вакцину, которая призвана защищать нас от вирусных атак.

Я смотрю на него молча. Он кладёт на стол ручку и закрывает свои записи.

– Вадим, вы тут не один такой уникальный и удивительный. Мы находимся в небольшом исследовательском центре, который изучает и совершенствует вакцину. Амнезия в различном анамнезе свойственна примерно двум целым четырём десятым процентов привитых. Правда, в таком варианте как у вас я её ещё не встречал. Такие колоссальные провалы в памяти…

– Я ничего не помню из-за вакцины?

– Я не берусь говорить на сто процентов, что только из-за неё. У меня нет данных о ваших прошлых вакцинациях – вы не жаловались. Однако бреши в служебных записях говорят о том, что не диагностированные провалы в памяти у вас уже случались. Предпоследнюю вакцину вы получили за день до закрытия гермоворот. Вы помните, что было до этого?

– Да… я заехал на дачу за некоторыми вещами и направлялся к жене и дочери в Убежище 32…

Доктор ухмыляется и опускает глаза:

– А перед этим, Вадим. Что было перед этим?

– Перед этим, – я начинаю злиться, – Я прилетел из Канады, где семь лет работал…

– Ошибаетесь, Вадим, – он поднимает взгляд и выдерживает паузу, – Ваше личное дело говорит о том, что вы вернулись из Канады за семь лет до закрытия гермоворот и с тех пор работаете на правительство.

– Это ложь. Я не помню такого…

– Вот именно, Вадим, вы

не помните

.

Я открываю рот и не нахожу, что сказать. Доктор снова открывает свои бумаги и начинает писать.

– Роберт, давай введём в курс Вадима ноотропные и нейропротекторные препараты в малых дозах. Случай очень интересен. Нам нужно, чтобы он вспоминал.

Я оборачиваюсь по сторонам.

– Доктор…

– Да, Вадим?

– Роберт… он…

– Вы о том, что его нет в комнате? – он усмехается, – Я думал, что вы разбираетесь в том, чтоотносится к вашей же работе! Роберт, уведите пациента в его палату.

Раздаётся звонок и щелчок. И ещё щелчок в моей голове. Мой рот самопроизвольно открывается:

– Роберт – это не санитар. Роберт – это голосовой помощник!

– Не совсем так, Вадим. Роберт – это больничный интеллект. Нейросеть.

– Он что, управляет санитаром? – я невольно открываю рот. Доктор начинает смеяться.

– Вадим, вы вспомните всё – иначе зачем вы занимались всей этой работой столько лет?

Я чувствую как санитар хватает меня своей ручищей за локоть.

– До следующий встречи, Вадим, – врач лучезарно улыбается мне, пока здоровяк превращённый в овощ и управляемый искусственным интеллектом вытаскивает меня за дверь, а я не в силах выговорить не слова.

Через минуту я уже пристёгнут к белой кровати в своей камере и смотрю следующую серию восторженного фильма о прекрасном государстве, в котором мне довелось жить. Роберт вводит препараты мне в плечо. Я смотрю в его глаза и хочу увидеть в их глубине хоть намёк на человека. Напрасно. Его там нет.

«Возможность выбирать свою судьбу и свою жизнь – вот основной девиз нашего Нового Мира», – вещает с экрана президент «Убежища 32», – «каждый из нас волен сам решить как и в каком направлении работать на благо нашего общества…»

Раздается звонок и щелчок. Санитар исчезает за дверью. Я напрягаю всё тело, слышен хруст ремней. Чёрт. Чёрт.

– Чё-о-о-о-орт! – что есть сил ору я, пытаясь заглушить мерзкую слащавую блевотину вытекающую изо рта человека на экране. Я начинаю дёргаться, пытаясь раскачать кровать, – А-а-а-а! А-а-а-а-а-а! А-а-а-а-а-а-а-а-а!

Тщетно – она прикручена к полу. Я ещё раз напрягаюсь, пытаясь победить ремни:

– А-х-р-р-р-р-х-х-р-р-р-а-а-а-р-р… нет! Не-е-е-ет… – из моих глаз брызжут слёзы. Нет.

Я не верю этому. Я не мог на это работать. Я не мог потерять семь лет своей жизни. Они лгут, это не может быть правдой. Это какой-то бесчеловечный эксперимент. Слёзы стекают на подушку, затекают в правое ухо и там начинает чесаться. Нет. Это невозможно, это бред и безумие. Так. Не. Бывает. Нет. Нет… я в бессилии закрываю глаза.

«Вадим, ты согласен?» – спрашивает говорящая голова на экране.

– Иди в жопу… – со всхлипом отвечаю я.

«Прекрасно, Вадим! Я знал, что ты достойный гражданин нашего общества! Продолжим наше общение завтра. Отдыхай!»

Настенная панель выключается. Моё дыхание сбито всхлипами, горло болит. Накатившая усталость просит только одного – забыться, хоть ненадолго… упасть в этот омут, а там будь что будет. Будь что будет.

—

Почему так болит голова. Ощущение, что даже не голова, а всё… вообще всё, что может болеть от поясницы до затылка и даже чуть выше него пульсирует в такт морскому прибою в трёх метрах надо мной. Когда волна спадает, ноющая ля диез заставляет стискивать зубы, постепенно переходя выше и выше, пока не станет пронзительной фа, которая разбивается о берег и одновременно прошивает меня иглой острой боли насквозь и снова откатывается. В этом состоянии нет мыслей. В этом мире нет времени, только бесконечная пульсирующая боль. А ещё солнце. Оно то встаёт, то заходит. Но это не влияет на удары волн, пронизывающие как вязальные спицы всё моё тело и даже чуть дальше – на пару сантиметров выше затылка.

А ещё голоса. Они постоянно говорят, но я не могу разобрать ни слова. Это и не удивительно – они над водой, а я на три метра ниже линии прибоя. Шум волн заглушает слова, но я слышу, как они говорят там сверху. То громче, то тише. Солнце заходит и встаёт. Голоса, солнце, прибой, боль.

И вдруг наступает отлив. Голоса становятся ярче, боль острее. Солнце встаёт перед самым моим носом – оно грубой рукой насильно раскрывает мой глаз. В мозг ударяет луч белого света и я моментально слепну. Пульсирующая боль взвивается до соль диеза и там зависает в звенящем вибрато.

– Чёрт! Держи его! – орут голоса. Грубые руки хватают меня за конечности и сжимают тисками череп.

Я кричу.

– Коли! Коли! – надрывается один из голосов, – Коли, твою мать!.. – и я вновь ухожу под воду, солнце исчезает. Тают далёкие голоса. Растворяется даже боль. Остаётся только шум прибоя.

—

Я просыпаюсь от шума. Это даже не просто шум, а грохот. Как от бьющейся посуды. Так бывает, когда семилетняя Светка тайком пробирается в нашу спальню, чтобы стащить планшет, пока мы с женой спим, но случайно цепляет журнальный столик с оставленными бокалами. Я открываю глаза и ничего не вижу. Точнее я вижу – серую пустоту перед собой. Что это может быть? Ощупываю голову – она вся перевязана грубыми бинтами. Чёрт. Что со мной? Пытаюсь задрать повязку, чтобы освободить хотя бы один глаз.

– Тише, милок… тише! Ты чего дёргаешься? – над моей головой звучит женский старческий голос.

– Кто вы? Где я нахожусь? – я выставляю руку вперёд, пытаясь как будто нащупать откуда он идёт.

– Я Светлана Васильевна, не переживай так, милок! Сла-а-а-а-а-а-ав! Сла-а-а-а-ава-а-а-а! Позови Палыча, очнулся вчерашний-то!

– Светлана Васильевна? – я изучаю это имя в своей голове, пытаясь понять по нему, что со мной случилось. Но ответов нет. И эти звуки, даже когда я повторяю их сам, не дают мне ничего разобрать, – Где я? Что со мной произошло?

– Ну ты это… не торопись так. Ща Палыч придёт и всё тебе расскажет…

– Палыч… кто такой Палыч? – в серой пустоте передо мной я слышу как Светлана Васильевна шаркает в мою сторону.

– Палыч? Ну это наш… он говорит, что знает тебя…

– Знает? – я снова ощупываю свою повязку – А вы можете снять это с меня, чтобы я видел?

– Ой, ёлки зелёные! Точно же! – она шаркает куда-то в сторону, – Это же тебе специально сделали, чтобы свет не мешал… сейчас, милок… – я слышу, как она возвращается с каким-то металлическим звоном.

Тёплая рука прижимает мою голову к подушке. Щекой я ощущаю стальное прикосновение, внутри всё замирает. Раздаётся звук ножниц и хруст разрезаемой ткани. Металлический холод на другой щеке – снова хруст расходящегося бинта. И яркий свет. Я зажмуриваю глаза.

– Ну вот… теперь сможешь видеть.

Я осторожно открываю один глаз, затем второй и правда вижу. Низкий потолок и стены обиты дешёвой кривой вагонкой. В маленькое окно проникает совсем немного света. На полу расставлены батареи пустых бутылок, а на столике возле моей грубой кровати старые хирургические инструменты, бинты, зелёнка…

– Как чувствуешь-то себя? А? – Светлана Васильевна лет шестидесяти на вид, полная и улыбающаяся, как моя бабушка. Смотрит так ласково, что хочется попросить блинов на завтрак.

– Когда вижу, гораздо лучше… где я?

– Хорошо, что лучше! – она энергично кивает, – Сейчас покушать тебе найдём. Сла-а-а-а-а-ав! – кричит она развернувшись в сторону двери, – Где там Палыч? Надо покормить болящего-то!

Раздаётся скрип двери за её спиной.

– Тут я, Васильна. Что орёшь как бешеная? – дверь раскрывается, впуская солнечный свет. На пороге раздаётся грохот – человек у двери энергично отбивает грязь с сапог.

– Хорошо очищай там! Натащите опять глины сюда – будете сами убирать, – ворчит Светлана Васильевна.

– Ладно тебе, ладно уже! – в проёме появляется тёмная фигура. Хлопает дверь и надо мной склоняется небритое старческое лицо, – Ну что, боец… привет тебе!

Я вглядываюсь в его черты. Что-то смутно знакомое маячит на границе сознания, но не хочет вернуться ко мне. Так бывает, когда ты хочешь вспомнить имя актёра или название книги, которую читал в детстве, но ничего не получается.

Он берёт стул и прежде чем сесть достаёт из кармана пистолет:

– Иди, Васильна, нам поговорить требуется, – он кивает на дверь и ждёт пока она выйдет. Она морщится, шипит, но всё же выходит наружу. Палыч садится на стул и тяжело вздыхает:

– Ты не обессудь, мы так поговорим? – он кивает на чёрный ствол макарыча укладывая его на столик с инструментами подле себя, – Я же тебя толком не знаю, так?

Я молча киваю.

– Не помнишь меня?

Я снова вглядываюсь в его лицо. Смутно знакомое. Заросшее щетиной. И самое главное – взгляд. Я уже видел эти глаза, полные твёрдости и…

– Сашка-то где?

Воспоминание обжигает меня как удар плети… Сашка…

– Дядя… как там вас? С дробовиком. В трусах, в пятиэтажке…

– Дядя Витя.

– Да, точно! Но… как вы? Разве они вас не…

– Нет. Один зашёл ко мне, я его пальнул два раза. Остальных ты.

– А тот, что на балконе был?

– Не на моём балконе – на соседском. Я видал как ты их… Видал, как ты Сашку защищал. Потому ты и жив до сих пор. А вот Сашка-то жива?

Я смотрю на него молча. Он опускает глаза.

– Что ж. Такое время, ничего не поделаешь. Расскажи только, как ты в это фашистскую форму влез? Что может заставить человека надеть форму людей, которые так поступают? – но снова поднимает на меня взгляд. Я вижу, что в его глазах блестят слёзы.

– Дядь Вить… м… Виктор Палыч… – я медленно подбираю слова, голова работает плохо, – Сашка жива ещё. Она у них, в убежище. Я должен сделать для них кое-что, тогда они отдадут Сашку. И не только её…

– Отдадут? – он поднимает руку в мою сторону и начинает энергично ей трясти, – Отдадут? Не смеши меня! Мальчишка! Дурак! Отдадут тебе Сашку? А-ха-ха-ха! Ты понимаешь, что ты дурак? Ты хоть понимаешь это?

Я опускаю взгляд и стискиваю зубы.

– Ну может и дурак. А я всё равно попробую.

– Заткнись! – он резко прекращает свой злой наигранный смех и наклоняется ко мне всем телом, – Не валяй дурака. Сашка уже мертва или вот-вот умрёт. Надо спасать тех, кого можно спасти. А ты ещё и задания для этих фашистов выполняешь? Стыдно должно быть. Стыдно. Зря я тебя из этой машины вытащил! – он встаёт и запихивает макарыч в карман, – Надо было дать тебе там сдохнуть. Ты дурак. А дуракам в новом мире нечего делать. Странно, что ты вообще дожил до этого дня.

Снаружи снова раздаётся топот, скрипит дверь.

– Палыч, ты тут уже? – на пороге появляется ещё один человек. Крупный и высокий, он загораживает собой свет, проникающий через дверь, – Как тут твой знакомец? – он подходит к моей кровати и улыбаясь смотрит на меня сверху вниз.

– Дурак мой знакомец. Зря возились с ним, – с этими словами Палыч разворачивается и пихнув плечом вошедшего человека открывает дверь и исчезает за порогом. Створка хлопает и мы остаёмся вдвоём.

Гость смотрит сначала на дверь, потом на меня.

– Чой-то он? Ты его обидел чем что-ли?

– Я не знаю.

Гость смахивает со лба выступившие капли пота. Он полный и очень высокий, втиснутый в драную и выцветшую футболку, красный – похоже, что только что делал какую-то физическую работу, его дыхание ещё не восстановилось.

– Он вообще такой. Вспыльчивый… – гость садится на стул, с которого минуту назад вскочил Палыч. Стул натужно хрустит, – Ты расскажи мне-то. Что, чего, откуда. Не думаю, что прям зря возились-то. Он сначала-то поручился за тебя. Неспроста же…

– Где я вообще? Меня всё спрашивают, а я не понимаю, что произошло… – я поднимаюсь на локтях, при этом голову снова простреливает боль.

– А-а-й, чёрт…

– Ты тише, тише… тебя баллоном с углекислотой не слабо приложило так…

Я морщусь. Боль постепенно отступает.

– Меня зовут Степан. Ты в заповеднике, в нашем лагере. Тут люди, которые успели из города сбежать до зачистки. Некоторые, вот как Палыч, к примеру, после зачистки уже пришли. Кое-кто с деревень окрестных – их, кстати, тоже зачищали. Но уже так, слабенько… не как в городе. Мы тут в общем прячемся и воюем потихоньку.

– Воюете?

– Ну да. Что-то вроде партизанской войны.

– Так это вы машину подорвали?

– Ну да, – Степан весело ухмыляется, – Мы и подорвали. Ты извини, что так вышло. Вот слава Богу, что цел остался.

Я не знаю, что на это ответить. Пару секунд молчу, разглядывая старое штопанное одеяло.

– Слава… богу, – повторяю я за ним, – В бога-то я особо не верю.

– Ну это временно, знаешь. В нашем положении начинаешь верить поневоле. Я вот тоже не верил сначала.

– Ясно. Почему не порешили меня сразу?

– Палыч увидел тебя и говорит, что помнит. Что человек надёжный и наш. И что нужны такие. Рассказывал, как ты покрошил карателей на винегрет. Сразу после закрытия ворот, в пятиэтажках на Крюкова.

– Карателей… точнее орков, – я тупо смотрю в обитую кривой вагонкой стену.

– Да, – ухмыляется Степан, – как их там не назови. Ну ты ладно. Поправляйся, сейчас тебя Васильна покормит. Приходи в себя в общем. Как будешь в норме – обсудим ещё. У нас много работы, пара крепких рук не помешает.

Скрипит стул. Степан поднимается и, почёсывая живот, идёт к двери. Я остаюсь один. Разбитую голову заполняют мысли.

Машины нет. Взрыв, плюс переворот, баллоны – вряд ли такая довезёт меня до ЗБОМ и потом ещё на полигон. Ещё эти партизаны чёртовы… как мне теперь вытащить Сашку? Как узнать где жена и дочь? Что вообще дальше делать…

—

Раздаётся звонок и щелчок. Открывается дверь, в проёме появляется Роберт.

– Доктор ждёт.

Я спускаю ноги с кровати. Мы идём по коридору. Санитар прикладывает ладонь к считывателю. Снова звонок и щелчок. Доктор провожает меня взглядом поверх своих очков. Я сажусь в кресло.

– Вспоминаете что-нибудь, Вадим?

– Да, доктор. Я что-то вспоминаю немного… – внезапно начинаю осознавать, что, возможно, не стоит выкладывать этому чертяке всё. Но что он уже знает?

– А что вспомнили?

– Ну… аварию вспомнил сегодня. Так и не понял, что это было… Но помню, как переворачивалась машина.

– Да. В отчёте Алисы указано, что на ваш автомобиль напали. Камеры всё зафиксировали… до того момента, пока их не повредили… А дальше не помните?

– Нет… потом не помню. Как вы думаете, я смогу вспомнить всё? – я поднимаю на него взгляд.

– Думаю, что сможете. Мы повторим ноотропы, – он строчит что-то в своих бумагах.

– Доктор…

– Да, Вадим.

– Ну… – я жду, пока он отвлечётся от записей и посмотрит на меня, – А когда я всё вспомню, то…

– То, что? – он поднимает на меня взгляд.

– То есть когда это произойдёт примерно? Когда я смогу вернуться к своей службе… на благо нашего государства…

Он усмехается и закрывает свои бумаги.

– Вы, Вадим, – он делает многозначительную паузу, – уже служите на благо нашего общего государства. Причём максимально служите. В армии вы такой пользы не принесёте.

Я непонимающе мотаю головой.

– Как это. Я… то есть…

– Вадим, люди из этих стен не выходят. Вы не переживайте сильно, но скорее всего мы с вами лучшие друзья на всю жизнь. Дадим вам чуть больше ноотропов и успокоительного – кажется вам не очень нравиться эта новость. Роберт?

Звонок. Щелчок. Санитар.

Мой удивлённый мозг с ужасом созерцает белый коридор. Белую кровать. Белую пижаму на моём теле. Я лабораторная мышь. До кона жизни. Очевидно, очень короткой жизни. В стене появляется экран, с которого начинает говорить мэр «Убежища 32».

«Общее благо наших граждан – вот основная забота как моя, так и каждого жителя нашего государства».

Глава 20

Я поворачиваю ключ в замке, а сам уже слышу топот детских ножек за дверью.

– Папа-а-а-а! Папа пришёл! – кричит Светка. Я открываю дверь и она с разбегу прыгает прямо мне на руки.

– Ух, кто тут так вырос за неделю?

– Я выросла! Я знаешь как выросла?

– Да я вижу уже! Какая здоровенная, даже поднять не могу!

– Как это не можешь? Ты же меня уже поднял! – она смотрит на меня так серьёзно, как умеют только семилетние дети.

– Поднял? И правда… А я и не заметил даже.

– Папа, ну какой ты незамечтательный! Спускай меня скорее на землю и пойдём, там мама такую вкуснятину приготовила!

– Незамечтательный? – я со смехом снимаю ботинки. Прохожу в ванную. Открываю кран. Чёрт, на дворе двадцать первый век, а у нас опять нет горячей воды.

– Горячую воду отключили, – кричит с кухни Люба, – Завтра должны дать…

– Уже понял…

Я с удовольствием вдыхаю запах нашей квартиры. Хоть и служебная, но за эти пять лет я так привык. Устал от запаха гостиниц, столовых и серверных.

– Давай быстрее кушать! – кричит Светка, – Тут же твои любимые голубцы, папа!

Прохожу на кухню и обнимаю Любу. Ощущение, что год её не видел, а не неделю. Ещё немного… вот запустим сети в «Убежище 14» и тогда буду видеть их каждый день. Ещё месяца три-четыре и тогда повышение и всегда рядом с семьёй. Держаться… держаться…

—

Весна. Я везу Светку в коляске. Она улыбается мне. Люба держит меня под руку и рассказывает что-то. Я слушаю, но как-то рассеянно – не могу отвести взгляд от моей дочки. А она всё смеётся. Я самый счастливый папа на свете – у меня родилась дочь! Скоро будет лето, впереди эта огромная прекрасная жизнь… меня отвлекает какой-то звук.

– Вадим! Вади-и-и-им, может ты ответишь?

Это звонит мой телефон.

– Что? А. Да, конечно…

Я беру трубку. Я слушаю, и, похоже, моё лицо меняется, потому что Люба как-то испуганно спрашивает:

– Всё хорошо, милый? Кто это был?

– Это… один знакомый старый. Предлагает обсудить одну работу. Очень хорошее предложение и… в России – рядом с родите – лями…

Люба хмурится. Я смотрю на солнце, а потом на смеющуюся Светку.

– Ну а что, Любовь моя, – говорю я, – ты же сама не хотела прожить всю жизнь в «этой Канаде»? Сможем переехать поближе к твоим родителям? Как думаешь?

—

Я открываю глаза полные слёз. Надо мной склоняется санитар. Он колет мне какой-то препарат.

– Роберт… отведи меня к доктору, пожалуйста… – он молчит. Разгибается и идёт в сторону двери, – Роберт, пожалуйста, я не хочу больше ничего вспоминать, Роберт! – раздаётся звонок, затем щелчок, – Нет! Стой! Подожди… я не хочу это всё помнить…

—

– Вадим… Вадим, ты меня видишь? – я смотрю в экран ноутбука и не узнаю свою жену. Она напугана и расстроена одновременно.

– Да, Люба, да… вижу тебя. Что-то случилось?

– Случилось? Конечно случилось! Ты не был дома уже три недели! За это время буквально всё случилось, что могло случиться! – злиться она.

– Люба… ну что ты начинаешь? Мы же это уже обсуждали… нужно закончить сети убежища и тогда…

– Что тогда, Вадим? Тогда тебя перебросят на следующее убежище? Как было в прошлый раз? Я уже знаю, как это бывает… Вадим! Вади-и-и-им! Ты меня видишь?

– Да, солнце… я вижу тебя.

– Ещё эта фигова внутренняя связь! Почему нельзя звонить по телефону как раньше?

– Потому что скоро все незащищённые каналы заблокируют. Я знаю – это моя работа. Чем ближе час икс, тем больше все коммуникации переводят в интранет. Скоро всё внешнее просто перестанет работать…

– Вадим, мне не нравиться всё это… мне страшно… очень страшно…

– Что именно страшно? Чего ты боишься, родная?

– Всего… я боюсь всего этого…

Она плачет.

—

Я стою на минус четырнадцатом этаже «Убежища 53». В моих руках схема этажа. Я знаю, что если мы удержимся в графике, то я буду дома в субботу ночью. А в понедельник опять вернусь сюда – на минус четырнадцатый этаж «Убежища 52». Проклятое убежище. Проклятая сеть…

– Вадим! Вадим, ты тут… обыскался тебя.

– Да… что случилось?

– Главный тебя просил к нему заглянуть.

– Да ладно… мы же в плане… Что ему нужно?

– Та хрен его знает, вроде не злой сегодня, просил как можно скорее.

Я бегу к временному лифту. Первый основной должны запускать завтра, второй основной аврально монтируют лифтовики. Минус пятый этаж. Белый коридор – тут ремонт уже закончен и даже все сети работают. Дверь без таблички, которую мы все слишком хорошо знаем, стучу.

– Войдите!

– Мохов, Сергей Семёныч. Вызывали?

– Да, Мохов. Вызывал. Заходи.

Я прохожу в светлый просторный кабинет. За окном яркое солнце и побережье чёрного моря. Наверное, Ялта. Я никак не привыкну к этим настенным панелям, смотрю и думаю, что скоро так будет везде… в каждой квартире вместо окон будут такие имитации. За одним окном Ялта, за другим – Париж, или Рио…

– Присаживайся, Мохов, – он отворачивается от меня и смотрит на ползущий по синей глади чёрного моря парусник. Плохой знак. Очень плохой. Уволить меня не могут – кто будет дорабатывать? Да и не моя вина эти задержки, никто не сделает такой объём в такие сроки, никто… – новость у меня для тебя, Мохов… – продолжает он, явно оттягивая. Пугает? Готовит к чему-то ужасному?

– Понял. Слушаю.

– Про жену твою.

Меня прошибает холодный пот. Рот медленно открывается. В животе рождается болезненное дурное предчувствие.

– Что… Что с ней?

– В больнице она. Жива, всё хорошо.

– Что с ней случилось?

– Очередная вакцинация, которая положена всем медработникам дважды в год вызвала у неё неожиданные осложнения. Её положили в реанимацию.

Я сижу с отрытым ртом. Поднимаю глаза на главного – он идёт ко мне, хватает меня за плечи и что-то говорит, но я не понимаю ни слова. Я смотрю на его губы и старательно пытаюсь услышать, но не могу. Я слышу только одно:

«Вадим, мне не нравиться всё это… мне страшно… очень страшно…»

Ей было страшно. Я ничего не сделал. Я…

—

– Папа, привет…

– Привет, солнышко! Как ты там?

– Папа, когда ты меня заберёшь отсюда?

– Света, я приеду за тобой в субботу вечером.

– Только в субботу? Но сегодня понедельник. Ты не сможешь приехать раньше?

– Нет, милая… у меня тут на работе…

– У тебя всегда там на работе, папа. Забери меня пожалуйста… мне тут плохо очень… Пожалуйста…

– Солнышко, милая, я…

Короткие гудки. На глазах наворачиваются слёзы. Нельзя. Держись. Сейчас этаж сдавать… нельзя… когда сдам, поеду к ней. Конечно, в правительственном интернате это не то, что с мамой дома, но нужно потерпеть… ещё немного…

—

– Доктор, я больше не хочу ничего вспоминать. Сделайте так, чтобы я снова всё это забыл.

– Вадим, у вас хорошие показатели. Вы же хотели приносить пользу нашему государству? Так вот она самая что ни на есть польза. Держитесь, вы взрослый человек, солдат. Держитесь.

– Доктор, я хочу стать как Роберт. Тупым. Овощем. Вы же можете это сделать? – в моих глазах стоят слёзы.

– Я могу. Нужно ещё продержаться на этих же препаратах – динамика потрясающая. У вас очень интересный мозг. Роберт, уведите. Ноотропы снова усилим. Успокоительное уменьшим и добавим гормональных. До свидания, Вадим.

Звонок. Щелчок.

—

Мы сидим в большой избе. По-другому я никак это не назову – огромное бревенчатое строение. За окном уже темнеет. В центре Андрей в кресле-каталке. Он здешний лидер. Рассказывает нам о происках дьявола. Теперь я понимаю, что имел ввиду Степан, когда говорил, что он тоже сначала не верил в бога…

– Вы что думаете, братья, это всё случайности? Вы думаете, люди придумали всё, что происходило и происходит в нашей стране в последние годы? Кто думает, что люди придумали? – он заглядывает в наши глаза, – Вот именно! Люди не могли такое выдумать! Это планы диавола. Он, враг человеческий, задумал уничтожить нашу православную страну! Стереть с лица земли последний оплот веры и чистоты…

Я смотрю в лица людей. Они кивают. Их выгнали из домов и квартир, а тут дали свой угол. Их пытались истребить, а тут защищают.

– Вот ты… Вадим тебя звать? – он вперивает в меня свой взгляд. В глубине этих глаз я вижу нечто среднее между безумием и бесконечной решимостью спасти любого из из нас даже ценой своей жизни, – Ты веруешь в Бога?

Все обращаются в мою сторону. Ещё пару недель назад я твёрдо ответил бы «нет», но сейчас. И дело вовсе не в том, что на меня смотрят эти люди. Я не конформист. Усмехаюсь.

– Я не религиозен. Честно. Вообще нет. Однако… когда я прятался с шестнадцатилетней девчонкой и двадцатилетним пареньком от отряда орков…

– Орков? Я не ослышался? – Андрей театрально поднимает бровь.

– Да. Ты не ослышался. Их так называют военные. Это что-то вроде современных эсэсовцев. Отбитые убийцы, которых учили…

– Я понял. Каратели.

– Да. Когда мы прятались от них в подвале и я считал секунды до того момента, когда они появятся в проёме двери и тогда мы точно все умрём, я ждал, считал секунды и неожиданно для себя самого…

– Ты начал молиться?

Я опустил глаза и улыбнулся.

– Да, чёрт возьми… да, я начал молиться…

– Только Бог обладает силой совершить невозможное, Вадим. Только Бог.

– Я не знаю. Я не очень… религиозен…

– Мы не осуждаем твоё неверие, Вадим. Даже сам Христос не осудил неверие Фомы. А нам то и подавно не дозволено судить – мы все тут такие как ты. Скажи, у тебя есть за кого бороться?

– Да. В убежище держат моих жену и дочь. А ещё ребят, с которыми я прятался – Сашу и Колю.

Андрей кивает. Желваки играют на его болезненно-худой физиономии.

– Я не стану тебе врать. Как и любой из нас. Вероятность, что твои друзья ещё живы очень мала. Кто попадает в убежище без чипа обычно умирает. Но твои жена и дочь наверняка имеют чип?

– Какой ещё чип? – я осматриваю всех. Такое ощущение, что они все знают нечто такое, о чём я и не подозревал.

– Ну… – Андрей ухмыляется. На тощем лице появляется назидательное выражение лица, – Все люди, отнесённые к разряду «благонадёжных» однажды получили свой чип. У тебя он есть, – я оглядываю присутствующих. Выражения их лиц меняется. Они уже не так расположены ко мне, как прежде.

– Не понимаю, о чём ты…

– Не строй из себя дурачка, Вадим. У вас там конечно была мощная пропаганда, но ты не можешь не знать всего этого. Ты же «благонадёжный», ведь так?

Всё дальнейшее происходит как в тумане. Настороженные взгляды присутствующих. Недоверие. Даже агрессия. Атмосфера всё накаляется. Андрей всё расходится и расходится.

Разве ты не помнишь этого всего?

Когда началась первая прививочная кампания, когда стартанула эта массовая информационная истерия – это тяжело было не заметить, не так ли? Мы считаем, что именно тогда пришла к власти информационная олигархия. Это ряд корпораций, управляемых определёнными людьми, которые собрали под своим началом все ключевые информационные каналы в стране от телевидения, которое уже теряло свою силу, до поисковиков и социальных медиа.

Рекламная кампания, продвигавшая вакцинацию решила исход политической борьбы. Они победили. Та вакцина пусть и не была испытана и проверена, но она всё же была ещё просто вакциной. Однако, в процессе вакцинации правительство уже собирало базу данных граждан, которые поддались влиянию и приняли условия игры.

Уже в следующем году этот список назвали «реестром граждан». Спустя пятнадцать месяцев реестр был закрыт – все, кто в него не вошёл на тот момент, выпали из общества будущего, которое создавало правительство. Мы все не числимся в «реестре граждан», потому мы отбросы. Потому мы здесь.

Но на этом программа правительства не закончилась, это был лишь первый шаг. Шаг на пути, который они назвали «Тревожные Небеса». Программа начала создаваться ещё в пору первой прививочной кампании. Тогда же началась разработка первых селективных вакцин.

Что такое селективные вакцины? О, это гениальное изобретение наших биоинженеров. Или не очень гениальное, но однозначно отдающее чистым фашизмом. Тогда они решили, что вакцинация дважды в год – это отличная практика. И уже при второй вакцинации вместе с препаратом начали вводить гражданам, которые включены в реестр, микрочип. Чип не в классическом понимании – который с GPS-датчиком и прочей шелухой. Не такой, как в шпионских фильмах. Био-чип просто позволяет подключаться к организму посредством специализированных программ, считывать данные о состоянии здоровья, о вакцинах, о реакциях – самую базовую биологическую информацию.

Впоследствии с этим же чипом контактировал браслет, которым ты с успехом пользовался. Да… если бы у тебя не было чипа, то браслет тебе не помог бы – не стал бы работать.

Но и это ещё не всё. Дальше – самое интересное. Программа «Тревожные Небеса» включала внешнюю и внутреннюю части. Внешнюю сообщали всем – это была маркетинговая часть, а внутренняя уже содержала информацию о селективных планах и она была доступна лишь избранным. Селективная вакцина предполагала три ранга носителя.

Первый ранг – избранные. Люди, живущие в убежищах первого класса, типа «Убежища 32». Это многоэтажные подземные торговые центры, гостиницы, офисы. Там люди оказывают услуги высшего порядка и наслаждаются жизнью. Селективная вакцина для граждан первого ранга лишь слегка угнетает умственную деятельность – чтобы не задавали лишних вопросов. А так же дофаминовые рецепторы. Последнее для того, чтобы люди стремились к их стимуляции. Они должны получать больше дофамина, чтобы поддерживать нормальное состояние психики. Чем больше удовольствий – тем лучше для правительства.

Второй ранг – обслуживающий персонал. Селективная вакцина должна была угнетать умственную деятельность, тормозить гиппокамп, чтобы повредить долгосрочную память. Эти люди населяют «Убежище 7». Они обслуживают технику, занимаются стиркой, уборкой и так далее.

Третий ранг – рабочий персонал. Им не нужно думать вообще. Это биороботы. Их тоже производили с помощью вакцины…

– Я не верю в это… – перебиваю я его. Андрей неохотно прерывается и смотрит на меня вызывающе, – Откуда ты всё это взял?

Он кивает в сторону Степана.

– Вот он. Работал в группе людей, вводивших селективные вакцины на стадиях частичной вакцинации.

Я смотрю в глаза Степана. Он опускает взгляд.

– Скажи, Вадим, что случилось с твоей женой? – снова продолжает Андрей, – Она же в «Убежище 32»? Ты не заметил изменений в её поведении? После какой-то из вакцинаций…

Я молчу. Мне нечего сказать – я не помню.

– Я видел, – вдруг начинает говорить Степан, – видел людей, которым ввели вакцину третьего ранга… через несколько дней после вакцинации они становились другими. Вакцины действовали постепенно, но и это было очень заметно. Чтобы друзья, родственники и сослуживцы не догадались, их разделяли – переводили в другие убежища, на другие работы. Говорили, что человеку стало плохо и его положили в больницу…

– Если твоя жена получила вакцину не первого ранга, Вадим, – продолжает Андрей, – то она уже не человек. Она биоробот. Её уже не спасти. Так же как и дочь. Детей второранговых и третьеранговых сотрудников прививали теми же вакцинами, что и родителей.

Я молчу. Степан поднимает взгляд и смотрит на меня пристально.

– И тебя я помню, – неожиданно говорит он, – Обе твоих вакцины помню… Дочка у тебя… Ты рассказывал…

Через несколько секунд я прихожу в себя. Дыхание сбитое. Из отрытого рта вырываются жуткие звуки и капает слюна. Капает прямо на красное от натуги лицо Степана. Я прижимаю его огромную тушу к полу, а все остальные тщетно пытаются меня оттащить. Я с трудом разжимаю красные от напряжения пальцы и поднимаюсь. Руки дрожат. Я вытягиваю их перед собой и смотрю.

Дочка у тебя… Ты рассказывал…

Дочка… руки дрожат от ярости и бессилия что-либо изменить…

—

Смотрю, как Роберт вкалывает мне препараты. В моих глаза уже нет слёз. Мне просто уже нечем плакать.

Бесконечная боль похожа на узел завязанный где-то глубоко в животе.

Ощущение, будто чёрная мразь внутри меня просунула руку в глотку, схватила язык и потащила его вниз через гортань, дотащила до самого живота и там привязала к кишечнику.

Я весь – просто ком бесконечного, больного, жгучего сожаления.

Хочу быть как он – овощем. Больше не чувствовать боль. Больше никогда не плакать. Больше ничего не помнить, не знать, не хотеть.

Звонок. Щелчок.

—

– Вадим, у меня есть разговор к тебе.

Внутри меня всё падает. Последние месяцы не приносят хороших новостей. Любу после вакцины положили в реанимацию и я видел её только через стекло больничной палаты. Она бледная и потерянная. Светка в правительственном интернате, я видел её раз в две недели по четыре часа. Он хочет поговорить…

– Что? Плохие новости?

Молчит. Петька мой друг с института. Это он предложил мне работать на этих убежищах. Он трётся в руководстве. Если молчит, значит и правда плохие. Смотрю ему в глаза. Он отводит взгляд.

– Не сдай меня, Вадим. Ты же не подставишь меня?

– Нет. Ты знаешь.

– Знаю. Но… тут такое твориться у нас, что уже…

– Понимаю, Петь. Понимаю. Тяжело доверять людям стало.

– В общем, я за дочь твою. Если её не забрать, то с ней будет то же, что с Любой. Я тебе этого не говорил, если что. Иначе я труп.

– Ты что несёшь то, Петь? – я думаю, что гримаса которую я состроил похожа на улыбку, но это совсем не так.

– Слушай сюда и быстро. Если хочешь чтобы дочь была с тобой, то нужно забирать её и бежать. Лучше из страны даже бежать, я не знаю точно. Я похлопотал за выходной тебе и договорился, чтобы ты забрал её.

– Что, сейчас что ли?

– Да, Вадик, прямо сейчас. И не бери рабочую тачку – твой поло на ходу ещё?

– Да… – мой рот медленно открывается. Я пока не понимаю, верить своим ушам или нет.

– Отлично. Забирай её и дёру. Не возвращайся сюда. Не возвращайся в убежища вообще.

– А Люба?

– Вадим. – он стискивает зубы и берёт меня за плечо, – Тебе лучше не думать про Любу. Она… с ней всё хорошо, но она не будет с тобой.

– Что это значит? – я чувствую, что мои руки начинают дрожать.

– Вадик, ты веришь мне?

Я коротко киваю.

– Тогда просто спаси дочь и беги. Срочно. Прямо сейчас.

Он разворачивается и энергично шагает к лифту. Я смотрю ему вслед.

Через десять минут я уже лечу домой, чтобы забрать самое важное и потом в интернат – за Светкой.

Все наличные. Золото тоже на всякий случай. Всё, что было в холодильнике, консервы, немного крупы. Бросаю в черную спортивную сумку. Заехать бы ещё на дачу за оружием – всякое бывает. Документы, фотографии Любы и Светки. Чёрт… ключей от поло нет – наверное оставил в конторе.

Быстро забрать ключи в офисе, потом за Светкой и…

Я лечу в «Убежище 32». Там мой рабочий офис.

Проходная. Моё дыхание сбито. Я просто тороплюсь. Разве раньше я никогда не торопился, проходя тут? Охранник. Его все зовут Михалыч? Кажется так… или Михалыч другой? Смотрит подозрительно… Ну конечно – это его работа так смотреть.

– Привет, Михалыч!

– Здорова! Ты разве не в писят третьем убежище?

– Дали выходной – дочку увидеть! Вот только пару вещичек захвачу из офиса.

– Дочку – это святое! – улыбается Михалыч. Не ошибся значит с его именем. Хорошо.

Подхожу к лифту, нажимаю кнопку – руки дрожат. Дьявол. Успокойся. Дыши. Тише. Минус пятый этаж. Дверь медленно закрывается. Кто-то бежит к лифту. Чёрт… Черт.

– Простите… – заходит женщина, – Вам минус пятый? А мне повыше – минус третий.

Она улыбается. Я тоже. Пытаюсь. Моё дыхание дрожит. Минус третий этаж. Двери медленно открываются. Она выходит. Сейчас закроются. ДА… да… Вниз. Ещё немного. Мой этаж.

Я выхожу и сдерживаюсь из последних сил, чтобы не побежать. Не беги. Нельзя. Моя дверь в конце коридора. Ещё три шага. Два. Один. Я протягиваю ладонь к ручке. Дверь открывается сама.

– Мохов? Ты откуда здесь?

– Я? – не дышу. Я растерян. Мой начальник смотрит с интересом, – Мне выходной дали, – отвечаю ему через несколько мгновений, – дочь увидеть.

– А твоя дочь не здесь, ты в курсе? Тут офис, а не детский сад! – он смеётся, – Это здорово, что ты приехал – я как раз думал тебя сюда командировать на один день.

Я смотрю ему в глаза и начинаю понимать, что сейчас произойдёт нечто ужасное.

– Да, я хотел просто… забрать ключи от машины.

– А что рабочая сломалась? – он на секунду задумывается, – Хотя не важно, заберёшь ключи – я тебя совсем ненадолго отвлеку. Десять минут займёт и езжай к дочери, хорошо?

Я беззвучно киваю.

– Идём в лабораторию.

– Зачем?

– Зачем-зачем? Что вы заладили все? Первый раз что-ли?

– Что первый раз? – я правда не понимаю, о чём он.

– Вакцинация у нашего отдела – вот что.

– Так ведь… в следующем месяце должна быть? – я смотрю на него и чувствую, что во рту у меня совсем сухо.

– Так, Вадим, не обсуждается. Медицинскому департаменту виднее, когда кого прививать. Сказали сегодня, значит сегодня. Идём.

Я топаю за ним. Мы спускаемся на минус двенадцатый этаж.

Я сижу на пластиковом стуле. Ко мне подходит грузный высокий мужчина с улыбающимся лицом. Я читаю имя на пластиковой табличке.

«Степан Чижов».

Он вводит иглу.

Нажимает на поршень.

Улыбается.

Я рассказываю ему про Светку. Про то, что сейчас поеду к ней.

Дочка у тебя…

Дочка…

—

В моей руке лопата. После двух ударов сосед по даче медленно сползает по белому крылу моего видавшего виды поло заляпывая его кровавыми разводами…

Глава 21

Мы выходим из избы для собраний. Я никому не смотрю в глаза. На улице уже ночь. Впереди меня идёт Степан. Его плечи подрагивают. Не от холода – я уверен, что он беззвучно плачет.

Я бы тоже плакал.

Люди расходятся по своим землянкам и бытовкам. В небе за облаками плывёт луна. Ночь полна теплом и стрекотом сверчков.

Догоняю Степана. Кладу руку на плечо.

– Ты прости, брат… – ещё секунду назад мне казалось, что я знаю, что сказать. Но сейчас… – Я это… не со зла…

Он оборачивается. Лицо красное. Губы расплываются в болезненной улыбке.

– Ты меня прости. Как я мог всё это делать?

Слеза скатывается по его красной небритой щеке. Я думаю о том, что никогда в жизни не видел, как плачет такой человек. Мне казалось, что ребята, которые выглядят как хрестоматийный мясник, толстые, красные, умеют только улыбаться. А этот плачет.

– Я не знаю… – пожимаю плечами, – Это уже не важно.

– Как это не важно? Как? – он останавливается и смотрит на меня, – Что значит не важно?

Я собираю все свои силы чтобы не отвести взгляд. Я должен выдержать этот болезненный вопрос в его глазах.

– Вот так, Степан. Что было – того уже не изменишь. Зато, ты можешь изменить то, что будет. Это сейчас зависит от наших общих усилий.

Он задерживает очередной всхлип и его лицо начинает меняться. Он неожиданно расправляет плечи, сжимает губы.

– Ты прав, – он вдруг отворачивается и смотрит на луну скрытую облаками, – Да. Что было, то было. А вот что будет… Ты слышал про Рай?

Я удивлённо поднимаю брови.

– Да, слышал как-то однажды…

– Угу… – он как-то растерянно кивает, – Андрей говорит, что Рай возможен только на Небесах. Что только Бог решает, кто попадёт в Рай, а кто нет…

Я делаю вдох, чтобы ответить что-то, даже не зная, что именно… Я бы хотел успокоить его, дать хоть малую надежду на счастливую жизнь здесь, на этой земле, но…

– Подожди, не перебивай меня пожалуйста, – продолжает он, – я хочу сказать, что… я не верю всему, что говорит Андрей. Его тут все очень уважают, он хороший человек. Но я верю, что есть этот Рай. Верю, что есть место, где люди могут жить свободно и разве Бог будет против, если мы сможем жить счастливо на земле?

– Я не знаком в Богом. Но слышал, что он как-то связан с Любовью…

– Да… если он любит нас – детей своих, то даст нам всего один шанс попасть туда, где не будет расстрелов, карателей, постоянного выживания… Ты согласен? – он внезапно поворачивается ко мне.

– Согласен.

Он кивает.

– Да. И ты согласен со мной. Доброй ночи.

—

– Вадим, ты был в «Убежище 32», был в «Технопарке», расскажи нам про систему охраны.

Андрей смотрит на меня немного вызывающе. Я не хочу играть с ним в гляделки – бросать вызов инвалиду-колясочнику, возомнившему себя религиозным и военным лидером… Не моё это. Я опускаю взгляд.

– Система охраны… я не то чтобы специалист по этим вопросам, – наглая ложь. Вообще-то я специалист. Не совсем по охранным системам, но и ими приходилось заниматься.

– Понимаю, что не специалист, но ведь ты заметил, как у них что устроено?

– Я уже рассказал как всё было, мне врать незачем. Но вот для чего вам это? Вы хотите напасть на убежище? Вы понимаете, что это безумие?

– Что безумие для человека, то подвластно Богу, – он разводит руки и оглядывает собравшихся. В избе собрались пятнадцать человек приближённых Андрея. Все мы сидим за большим столом. Перед Андреем лежит карта города. Старая, чуть ли не советских времён, с нанесёнными синей ручкой новыми объектами и дорогами.

– Богу всё подвластно, – кивает бородатый мужик в подряснике рядом в Андреем. Похоже священник, – Но разумность действий – это всё таки ответственность человека. Не так ли, Андрей?

– Всё так, отец Варсанофий. Потому мы и пытаемся узнать у Вадима, – он бросает в мою сторону колючий взгляд, – как разумнее нам поступить.

– Разумнее всего, на мой взгляд, – я по очереди смотрю на всех присутствующих, пытаясь понять, что думает каждый из них, – это убежать подальше. Нападать на убежище – самоубийство. Кроме того, скоро начнутся поставки вируса.

– Какого ещё вируса? – Андрей ухмыляется.

– Баллоны, которые я вёз. Они для биологического оружия. Поставка ожидается с недели на неделю. Как только вирус прибудет, они начнут его распыление.

Он вперивает в меня злобный взгляд.

– Ты лжёшь.

Я удивлённо открываю рот.

– Мне незачем лгать. Я говорю лишь то, что рассказали мне. Весь технопарк создан для обслуживания машин, которые в том числе должны распылять вирус.

Повисает тишина. Люди за столом начинают тихо перешёптываться. Андрей пристально смотрит на меня. Я не понимаю как мне себя вести. Глупая ситуация.

– Так, – он снова оглядывает всех, – Вадим, ты мог бы подождать пару минут снаружи?

Я коротко киваю. Конечно я могу. Отодвигаюсь от стола и выхожу из избы. На улице уже почти никого нет. Я с удовольствием вдыхаю тёплый воздух летней ночи.

– Вадим, – раздаётся откуда-то сзади, – эй!

Я поворачиваюсь. Это Степан, но он почему-то прячется в кустах.

– Подойти на минутку, – он машет мне рукой.

Я смотрю на дверь избы. Наверное, меня позовут, когда я буду нужен? Иду к Степану. Он вжался в куст сирени и ведёт себя странно. Хватает меня за плечо и прижимается губами к самому уху:

– Вадим, ты хочешь попасть в Рай? – шепчет он, – Хочешь этого настолько сильно, чтобы решиться на нечто страшное?

Я поворачиваюсь и смотрю ему в глаза. Он встревожен. Даже, наверное, напуган. Что может напугать человека в его положении? Что может пугать людей, которые каждый день видят смерть?

Я коротко киваю. Да. Я готов на всё, чтобы узнать где этот чёртов Рай и вывезти туда близких мне людей.

– Я знаю одного человека, который был в Раю. Я знаю где его найти.

– Где найти Рай?

– Нет. Человека. Он расскажет.

– Это хорошо, – я улыбаюсь, – Тебе нужна моя помощь какая-то?

Сзади раздаётся скрип открываемой двери.

– Вадим? – высунувшийся человек щурясь вглядывается в темноту, – Ты где? Андрей зовёт тебя.

Степан ещё больше вдавливается в куст сирени.

– Я иду, – машу человеку в двери, – Расскажешь когда вернусь, – говорю я уже Степану. И отправляюсь в избу для собраний.

Я сажусь на своё место и сразу чувствую, что атмосферанакалилась. Андрей смотрит на меня с недоброй улыбкой. Несколько человек явно тушуются. Отец Варсанофий зарылся в бороду и хмурится. Человек, который звал меня в избу вопросительно смотрит на Андрея. Андрей кивает ему и тогда он встаёт и уходит.

– Вадим, – начинает Андрей, – расскажи, чем ты занимался до закрытия гермоворот?

– Я работал в Канаде.

– И прилетел только перед закрытием? – его улыбка становится всё шире.

– Да.

– А откуда у тебя полный набора вакцин «благонадёжного»? Тебя прививали в Канаде?

– Да… вроде, нет, – я начинаю тревожиться и сомневаться, – А откуда ты знаешь, что у меня полный набор вакцин?

– Чип выдал нам всю информацию, это не сложно проверить при наличии примитивных приборов. У нас они есть.

Сзади скрипит дверь. Я оборачиваюсь. В избу входят четыре человека с автоматами.

– Андрей, ты думаешь, что я ваш враг? Шпион? Что происходит-то?

– Я не знаю, – он говорит это чуть ли не с нежностью, – но я очень опасаюсь за вред, который ты можешь нам причинить, потому…

Он оглядывает всех присутствующих с улыбкой.

– Потому, мы, наверное, тебя расстреляем, – он делает паузу, – На всякий случай. Как правильно сказал сегодня отец Варсанофий, разумность действий – ответственность человека. Доверять тебе – неразумно. Уведите его.

Я испуганно выпучиваю глаза.

– Андрей, мне незачем причинять вам зло. Вы спасли меня…

– Уберите его, – в голосе этого самонадеянного фанатичного калеки появляются стальные ноты. Он не шутит. Меня правда хотят расстрелять. Просто потому… что не верят мне.

– Андрей…

Меня хватают за предплечья и поднимают со стула. Я судорожно думаю, что ещё сказать. Как ещё воззвать к разуму и логике собравшихся, но голова пуста. Скрипит дверь. Сильные руки выволакивают меня наружу.

Сердце бешено колотиться. Мы идём по улице. Чёрт. Я не могу сейчас умереть. Нельзя мне. Впереди за бытовками и землянками маячит чёрный лес. Проклятье.

– Ребят, ну что за бред-то. За что меня?

В ответ тишина. Двое тяжело дыша держат меня за руки. Ещё двое – на мушке.

– Здесь давай, – командует один, очевидно главный. Мы останавливаемся. Двое конвоиров отпускают меня и расходятся по сторонам. Старший достаёт сигареты и закуривает, – Будешь курить?

Он протягивает мне прикуренную сигарету. Я мотаю головой. Сейчас, когда по всему телу пробегают судороги, а сердце колотиться как сумасшедшее – меня начинает тошнить от одной мысли о табачном дыме в моих лёгких.

– Ну как хочешь. Больше ничего не смогу тебе предложить. Ребята, готовы?

Он оглядывает своих коллег. Они поднимают автоматы и снимают их с предохранителей.

– Если тебе так проще, то можешь бежать, – он усмехаясь показывает рукой в которой зажата сигарета в сторону леса, – это всё равно не поможет, но… – он с очевидным наслаждением затягивается, – некоторым так проще умереть.

Я смотрю на него и не могу пошевелиться. Мне кажется, что если попробую бежать, то просто сразу упаду – ноги меня не слушаются. Чёрт, что за глупая смерть?

– Нет, – я мотаю головой, – мне… э… – запинаюсь и молчу.

– Хочешь смотреть в глаза своей смерти? – он снова ухмыляется, – Твоё право. Кто-то считает, что так благороднее. Благородство, – он начинает смеяться, – Что это за хрень вообще? Ты готов?

Он смотрит на меня. К такому нельзя подготовиться. Как я могу быть к этому готов?

Двое автоматчиков направляют стволы мне в грудь. Я хочу сглотнуть слюну, но вместо неё во рту сухой песок. Секунда. Я пытаюсь рассмотреть их лица, но не вижу. Ещё секунда. Время такое тягучее. Воздух такой сладкий.

– Иван! Ива-а-а-а-ан! – раздаётся где-то за плечами моих убийц.

Главный поворачивается.

– Чего ещё? Дайте одно дело закончить, потом уже о другом поговорим…

– Стой, погоди! Андрей простит притормозить! – кричит кто-то невидимый в темноте.

– Чёрт, – старший сплёвывает, бросает на землю недокуренную сигарету и со злость начинает её топтать, – опять он не может определиться! Сколько можно-то?

– Подожди, – из темноты вдруг появляется запыхавшийся Степан, – Вот!

Он передаёт главному в руки какую-то бумажку и переглядывается с автоматчиками.

– Андрей слишком часто меняет свои указания, – бухтит руководитель расстрельной команды раскрывая бумагу, – с таким каши не сваришь… стой, а тут нет ничего… – он хочет поднять взгляд на Степана, но тот уже занёс здоровую дубину чтобы со всей дури долбануть его по голове, – Чёрт… ай…

Он без сознания падает на землю. Степан смотрит на конвоиров.

– Ребята. Он наша последняя надежда, – кивает в мою сторону, – Он может найти дорогу в Рай.

– Андрей сказал, что он предатель, – отвечает один из автоматчиков так спокойно, будто то, что сейчас произошло для него обычное дело.

– Андрей больной фанатик, или ты не знаешь? – переходит на шёпот Степан.

– Ну допустим знаю, – соглашается автоматчик, – Что скажете, ребята? – он смотрит на своих коллег. Они кивают и поворачиваются ко мне.

У меня во рту такая сухость, что я не могу говорить. Я открываю рот, чтобы сказать «да», но ни одного звука не выходит наружу. Тогда я тоже просто киваю.

Да. Я могу найти Рай. Да, Андрей – сумасшедший и погубит их всех. Да. Я ещё жив. И благодарен за это.

—

Я сижу за рулём старого УАЗика. Рядом со мной Степан. На заднем сидении автоматы, еда и вода на три дня, базовый набор лекарств, боеприпасы. Как только мы заведём двигатель, придётся действовать очень быстро. Я смотрю ему в глаза. Потом тем ребятам, что остаются. И поворачиваю ключ.

Рев мотора. Педаль газа. В бытовках загорается свет. Мы пролетаем открытый блокпост и сразу за этим ребята автоматчики, которые десять минут назад выпустили несколько залпов в воздух, задвигают на дорогу бетонные блоки, чтобы задержать возможную погоню.

Верят ли они, что попадут в этот призрачный Рай на земле? Они готовы на многое лишь для того, чтобы узнать что он наверняка где-то есть. Они готовы бороться хотя бы за один шанс из тысячи жить свободно и открыто.

Пятна света выхватывают из темноты кусты и стволы деревьев.

– Ща налево, – орёт рядом Степан. Я резко выворачиваю руль, жуткая яма ударяет в подвеску как сто килограммовый молот по наковальне. В голове раздаётся звон. Мы вылетаем в поле, – Жми-и-и-и-и-и-и! – раздаётся рядом радостный визг.

– Да-а-а-а-а-а-а! – ору я вместе с ним, – Да!

Рёв двигателя, ночной воздух, луна между рваных туч. Как будто в юности мы тайком угнали дедову машину и летим с пацанами купаться на дальний пруд. Как же это… потрясающе! Я вдавливаю педаль что есть мочи. Через десять минут мы уже выезжаем на трассу.

—

– Кто тот человек, который был в Раю и вернулся сюда? И как нам его найти?

Абсолютно пустая тёмная трасса. Ветер в салоне гудит так, что приходится кричать.

– В этом и есть главная проблема, – Степан красный и встревоженный наклоняется поближе ко мне, чтобы я расслышал, – Почему он вернулся я понять не смогу, наверное, никогда. А то место, где мы сможем его найти… оно в общем…

– Что за место?

– Не самое приятное.

– Где он? Не томи, – я смотрю на него пристально.

– Этот человек живёт на полигоне…

В глазах Степана я вижу неясный страх. Я уже не первый раз замечаю как разные люди так относятся к полигону.

– Что плохого в этом полигоне? Почему его так боятся?

– Что плохого? – он недобро усмехается, – Сложнее сказать, что там хорошего. Там всё плохое. Ещё до всех этих историй с убежищами и вакцинами там пропадали люди, дети. Иногда пропавших находили истерзанными и замученными насмерть на полигоне. Говорят, что там живут дьяволопоклонники.

Он многозначительно кивает.

– Я почти уверен, что если это и так, то они не сильно отличаются от Андрея с его безумным культом.

– Кто знает? Один человек рассказывал мне, что видел там и самого дьявола… Я уж не говорю о том, что правительство свозило туда трупы тысячами, чтобы не захоранивать убитых. Это грязное место. Жуткое.

– Насчёт грязное – это точно, и кое-каких «поклонников» я там встречал. Однако объект их поклонения – вовсе не дьявол.

Минут через десять мы будем на месте и страх, который я замечаю в словах и глазах Степана, не лучший спутник в нашем деле.

– Ты бывал на полигоне? – Степан так сильно удивлён, что кричит мне прямо в ухо, забрызгивая мою щёку слюной.

– Да! И, как видишь, жив и здоров. Провёл там чуть больше суток и не нашёл ничего такого, что заслуживает нашего с тобой испуга.

Он откидывается на спинку кресла, явно обдумывая мои слова. Справа от нас появляется указатель съезда. Я очень рассчитываю, что получится попасть на полигон через тот пролом. Главное не встретить военных, которые тоже, очевидно, пользуются этой дорогой.

Съезд с трассы. Мы летим по асфальтированной дороге, проложенной к какому-то очередному дачному посёлку, который заброшен и забыт. Где-то тут должен быть спуск в поле. Вот он. Я сворачиваю и выключаю фары. До леса рукой подать.

Хорошо ехать по открытому пространству – любая встреча не станет неожиданностью, машину или человека в лунном свете видно издалека, даже с выключенными фарами. Я подъезжаю к деревьям и вижу две колеи уходящие в темноту.

Что-то подсказывает мне, что не стоит туда сейчас соваться. Я сворачиваю с дороги и ныряю между деревьев. Кусты хрустят так громко, что должны были проснуться все жители окрестных убежищ.

– Ты что творишь-то? – орёт рядом со мной Степан.

– Тихо… – шепчу я и глушу мотор.

Через несколько секунд на нас падает ночная тишина.

– Мы сюда зачем приехали? – злобно бубнит мой напарник, – В кустах постоять?

– Подожди немного. Затаимся, послушаем, – отвечаю ему. Предчувствие сильная вещь, я верю своей интуиции, – Просто этой дорогой военные ездят. Не хочу с ними столкнуться лоб в лоб.

Он понимающе кивает и тоже начинает слушать. Сначала аккуратно и понемногу возвращаются звуки природы. Просыпаются сверчки. Где-то неподалёку гукает сова. Потом проявляется далёкий и еле заметный гул города, втиснутого в границы убежищ. Здесь ночь не такая, как в лагере неблагонадёжных. Она более тревожная, более ранимая. Даже луна, выглядывая из-за рваных тучек, смотрит с некоторыми боязнью и осуждением.

Я не слышу посторонних звуков, но ощущение – оно никуда не девается. Степан, очевидно, начинает терять терпение.

– Долго ещё будем слушать?

– Тихо… – ощущение начинает обретать очертания. Я снова прислушиваюсь.

Оно становиться всё более и более физическим и оно… движется к нам со стороны леса. Степан тоже начинает это слышать и удивлённо выпучивает глаза.

– Чёрт, – он тычет пальцем в ту сторону, с которой слышен звук двигателя.

Я молча киваю и прикладываю палец к губам. По лесной дороге навстречу нам едет машина. Через несколько секунд в темноте леса становятся различимы всполохи прыгающих по кочкам фар. Я почти уверен, что это военный тигр. А в нём двое отбитых орков с пакетом грибов для торчков из «Убежища 32». Даже в слабом свете луны я вижу капли пота выступившие на лбу Степана. Держись. Они не должны нас заметить.

Звук всё ближе. Прыгающие фары уже слепят и сбивают с толку. Степан тянет дрожащую руку на заднее сидение, чтобы взять автомат. Я перехватываю его кисть. Машина уже совсем рядом – грохот двигателя такой, что кажется от него можно оглохнуть. Степан смотрит на меня в упор. В его глазах вопрос:

«Ты сошёл с ума?» – говорит его взгляд, – «они же убьют нас!»

Я мотаю головой. Автомобиль с рёвом проносится в двух метрах от нас и летит в сторону асфальтированной дороги. Краем глаза я замечаю на месте штурмана солдата жующего зелёное яблоко.

Степан медленно выдыхает. Я отпускаю его запястье. Он вытирает пот со лба.

– Не заметили…

Я молча киваю. Военный тигр выруливает на дорогу и мчит в сторону трассы. Мы сидим в тёмной машине ещё минут тридцать. Мои ощущения говорят мне, что можно ехать – дорога чистая, но я вижу, что Степан ещё не готов. Он смотрит в небо. Наверное молится.

—

Пролом всё там же и в том же состоянии. Мы аккуратно переезжаем поваленную бетонную плиту и попадаем в чёрное царство мусора. Запах, который на подъезде был ужасным, тут становится просто невыносимо мерзким. Степан морщится и сдерживает рвотные позывы. Я знаю, что скоро мы привыкнем.

Какое-то время мы едем по дороге накатанной военными тиграми. Фары выхватывают из темноты горы мусора собранные ветром и случаем в причудливые и пугающие фигуры.

Степан напряжён как струна. Я же уверен, что сейчас это чуть ли не самое безопасное место во всей округе. За исключением, разве что, мифического Рая, будь он неладен. След армейских машин становиться все более слабым, а рельеф местности всё более крутым – нужно искать место для парковки.

Хорошо бы встать так, чтобы не бросаться в глаза тем, кто может приехать вслед за нами. Я пытаюсь объехать одну из мусорных гор, чтобы спрятать машину за ней.

– Куда мы? – Степан напряжён и скуп на слова.

– Спрячем машину и найдём место для ночлега.

– Ночлега? Ты с ума сошёл? Тут спать? – он морщится и снова еле сдерживает рвоту.

– Да.

Я глушу мотор и выхожу из машины. Спать в ней опасно. Не стоит оно того. Нужно расположиться неподалёку и ждать.

– Вадим! Вадим, подожди, – Степан тоже выпрыгивает из машины и бежит за мной, – Может внутри поспим? Не в мусоре же нам?

– В ней тебя найдут и прикончат.

– Тогда давай лучше начнём искать…

– Искать человека ночью тут бесполезно. А к утру нас сами найдут местные.

– Местные? Ты бредишь?

– Автоматы и еду захвати.

Я слышу, что Степан встал где-то за моей спиной. Пусть. Я продолжаю идти. Я ему не мама. Если он человек разумный, то прислушается. Впереди вижу какой-то здоровый ящик. Наверное холодильник. Точно. Подхожу к нему – целый. За ним можно спрятаться и поспать. Нахожу палку и начинаю подгребать к нему мягкий мусор со всех сторон. Через минуту пыхтя и отдуваясь возвращается Степан.

– Вот. – он вываливает на уложенный набок холодильник автоматы, патроны, аптечку и еду.

– Спасибо. Есть в машине одеяла? Ляжем тут.

Он кивает и снова уходит. Я укладываюсь в мусор поближе к холодильнику и смотрю в небо. Некоторое время нужно будет поворочаться – чтобы найти удобное положение… но в целом мусор – мягкая постель. Возвращается Степан. Даже в темноте я вижу нескрываемое отвращение на его лице.

– Ложись. Если мы хотим найти Рай, то придётся потерпеть.

Он кивает. Оно того стоит. Я последний раз смотрю на луну, ползущую в рваных облаках над горой мусора и закрываю глаза.

Надеюсь, что блаженные дети Валоóрдена найдут нас раньше, чем военные орки. Как жаль, что нам не остаётся ничего, кроме надежд…

Глава 22

Я открываю глаза и смотрю в светлеющее небо. Потом поворачиваю голову – он сидит прямо надо мной на старом обшарпанном холодильнике.

– Это ты… нашёл нас?

– Я думал, что ты нас искал? – он усмехается в свою сбитую в колтуны грязную бороду, – Тебе нужен кто-то из моих друзей?

– Да, – я сажусь в куче мусора и растираю спину. Степан рядом начинает ворочаться и что-то бормотать во сне. Царь-бомж всё так же одет в грязные лохмотья и грязен сам. Но щёлочки его глаз искрятся добрым смехом. Я почему-то очень рад его видеть. Оглядываюсь по сторонам, – Не замечаю твоих подданных, ты один?

– У меня нет подданных, – он медленно кивает, – только друзья. А они всегда со мной. Потому я часто один, но никогда не одинок. Как и ты, – он протягивает руку и прижимает указательный палец к моему лбу.

– Как и я? Странно. Не понимаю, при чём тут я?

– И не надо тебе понимать. Это как запах еды, – он кивает головой как будто в такт какой-то мелодии, – не нужно его понимать, достаточно чувствовать.

– А. – я пытаюсь сделать умное лицо, – Значит, я пока не чувствую.

– Всему своё время. Человек которого ты ищешь находится там, – он вытягивает руку в сторону большой мусорной горы, – если пойдёшь прямо сейчас, то увидишь его раньше времени. Если чуть позже, то как раз вовремя.

– Вовремя? – я пытаюсь разглядеть вдалеке тропинки, чтобы обойти эту огромную гору. Не хочется забираться на неё, – Во время чего? Опять какой-то ритуал, – я усмехаюсь.

– Да. Самый главный ритуал в жизни каждого человека после ритуала рождения.

– Это очень интересно, – я снова поворачиваюсь к царю, но его уже нет, – ну вот… похоже, я плохой собеседник…

Я пихаю Степана.

– Вставай, нужно идти, – он в ответ бубнит что-то невнятное.

На этом полигоне никогда не понятно, что правда, а что иллюзия. Не удивительно, что некоторые видели тут самого дьявола. Может это какие-нибудь споры грибов Валоóрдена так действуют на людей? Я встаю, чтобы немного размяться.

Прогуливаюсь до машины и выглядываю из-за небольшой мусорной сопки, за которой мы укрылись. Гостей нет – это хорошо. Скоро на небо выползет солнце. Сейчас мне кажется, что оно просто вынырнет из мусорных завалов, как красный дельфин из моря. Что за странные мысли? Надо поднимать Степана и отправляться на поиски.

Я подхожу к нашему холодильнику – Степан ещё спит. Достаю бутылку воды и делаю несколько глотков.

– Вода здесь есть. Найдём местных и от жажды не умрём, – бурчу я себе под нос выливая тонкую струйку на голову спящего напарника.

– А-а-а-а-а! Что? – он резко садиться и непонимающе смотрит на меня.

– Нужно идти уже. А ты никак не просыпаешься.

– И ты что? Вылил на меня воду? – он выпучивает глаза и растирает капли по небритой физиономии.

– Да, прости. Нет времени искать особый подход. Если не выйдем через пять минут, то можем опоздать, – я поднимаюсь с холодильника, забираю автомат и иду к машине за остальными вещами.

– Особый подход? И куда мы опаздываем-то? Ты же даже не знаешь кого мы ищем! – он явно очень обижен.

– Кого, кстати, мы ищем? – кричу я ему уже из машины.

– Все зовут его Квадрат.

– Прекрасное имя… – бормочу себе под нос, запихивая вещи в рюкзак. Через минуту рядом появляется Степан.

– Давай хотя бы поедим?

– По дороге поешь. Нужно выдвигаться.

Он корчит рожу и передразнивает меня:

– Па дароге паешь! А если у меня сахар упадёт вдруг, ты что будешь со мной делать? А?

– Ничего. Оставлю подыхать на этой свалке.

Он замирает с выпученными глазами и отрытым ртом.

– Что? Серьёзно?

– Стёп, мы не в пионерлагере, не до сантиментов. Нам нужно обернуться до следующей ходки орков за грибами. Иначе тут нас и закопают, понимаешь?

Он молча кивает. Я закидываю рюкзак за плечи и закрываю машину. Брать ключи с собой? Не потерять бы. Ныряю под арку переднего колеса – там виден кусок рамы. Кладу ключи на него. Если что, можно быстро достать и уехать.

Автомат. Вода. Рюкзак. Можно двигать. Смотрю в сторону мусорной горы на которую указывал царь-бомж. Из-за неё начинает выглядывать краешек солнца.

– Идём.

Когда долгое время живёшь без часов, начинаешь понимать, что в них нет никакой необходимости. Наш организм сам умеет ориентироваться во времени и часы нужны лишь для того, чтоб синхронизировать время разных людей. Часы – это способ договориться. Топорный и грубый. Часто беспомощный и почти не рабочий.

Когда внутреннее время людей сильно отличается друг от друга, всё равно происходят накладки, ожидания и опоздания. Часы в данном случае не помогут. Если же время людей похоже, то часы и не нужны.

Мы идём по кучам отжившего антуража современного человечества. По одноразовым культуре и быту, которые были призваны стимулировать экономику, а Степан всё не отстаёт и расспрашивает, почему это я решил, что именно сейчас вовремя, а дальше уже будет позже.

– Я просто чувствую.

– Это бред, Вадим.

Мой ответ его чуть более чем совсем не устраивает. У него другое время. Я иду и осознаю, что не смогу ему «объяснить». А он не сможет «понять». Потому что тут как с запахом еды – нельзя понять, можно только почувствовать.

А своё время нужно взращивать внутри себя. Мышцу, которая «живёт твоё время» нужно прокачивать, как трицепс или квадрицепс какой-нибудь.

Подъём в мусорную гору сбивает дыхание и на время Стёпа прекращает свои бессмысленные расспросы. Мусор вылетает из под ног и катиться вниз. Я оборачиваюсь – отсюда сверху видно в мутной дымке и далёкий пролом в стене и лес, прячущийся от полигона за ней.

– А почему и откуда ты знаешь, что он именно там? – набрав в лёгкие воздуха и чуть отдышавшись выдаёт Степан.

Я смотрю на него пристально. От серьёзной нагрузки и большого веса он красный и уже насквозь мокрый. Тяжело дышит упершись в колени. А всё равно находит силы спорить и докапываться.

– Стёп, не веришь мне – возвращайся в машину и жди там.

– Не… – он защищающимся жестом поднимает ладони перед собой, – я то верю, конечно! Ты объясни просто.

– Если веришь – иди молча. Силы тебе ещё пригодятся. Если не веришь – машина внизу, – я указываю пальцем в УАЗик, а сам разворачиваюсь и продолжаю подъём.

Он сморщившись смотрит сначала вниз, потом наверх и, тяжело вздохнув, идёт за мной.

– Вадь, ну просто интересно. Что такого-то, – бубнит он сзади. Ненавижу, когда меня так называют, но не придаю этому особого значения, потому что именно в этот момент передо мной открывается часть свалки, скрытая за горой.

Яркое солнце на той стороне вязнет в густых смолистых испарениях, поднимающихся от мусорных завалов. Ощущение такое, будто я стою на вершине Эвереста и вижу шапки кучевых облаков, опоясывающих гору. Где-то там внизу жилища людей, дороги, города, а я… нет. Я всего лишь на огромной горе мусора.

– Ого, блин… – выдыхает рядом со мной Степан, – Ну и картина! Ошмелеть и не встать!

– Идём вниз, – сухо отвечаю я и начинаю спускаться.

Вопреки ожиданиям Степана, спуск не намного легче подъёма. Мусор постоянно вылетает из под ног, скользит и сыпется вниз. Мы то и дело не удерживаем равновесие и падаем. Кажется, что проще уже сесть на задницу и просто скатиться с этой горы, но логика и мелькающие тут и там осколки стекла и рваного металла говорят о том, что это может быть очень плохой идеей.

Вскоре мы достигаем уровня «облаков» и погружаемся в серый туманный сумрак. Здесь окружающий пейзаж становиться уже совсем безрадостным и тревожным.

– Вадим… а как мы найдём хоть чего-то в таком тумане-то? А?

– Найдём, – сухо отвечаю я. Откуда мне знать как? Я не знаю.

Однако чуть ниже плотность испарений уменьшается и видимость становиться гораздо лучше.

– Смотри в оба, – говорю я, – увидишь людей вдалеке – сразу говори. Нам нужно найти детей Валоóрдена.

– Детей кого?

– Да не важно… местных нужно найти. У них типа племя такое тут. Так называют себя.

– А… понятно… – я не вижу его, он идёт за мной следом. Даже не видя его физиономии, я отчётливо осознаю, что нихрена ему не понятно. Главное не пропустить их. Для них эти мусорные джунгли – дом. Если захотят, чтобы мы их не нашли, то мы и не найдём.

Горизонт постепенно выравнивается и вот мы уже не спускаемся, а движемся по небольшим мусорным холмам. То тут то там проплывают редкие парообразные клочки мусорных испарений. Дыхание Полигона.

– А на кого они похожи? Эти дети?

Я не знаю, что ему ответить. Он что думает, что увидит здесь австралийских аборигенов в бусах и с копьями?

– А как ты думаешь, Стёп? Может на людей, которые живут на свалке?

– Ну то есть на бомжей что-ли?

Я разворачиваюсь и смотрю на него с сомнением. Вроде, взрослый мужик. Вроде, медик. Но он глядит мимо меня и взгляд у него странный.

– Вот как вот этот? – он поднимает палец и указывает куда-то вперёд.

Я разворачиваюсь. Передо мной стоит знакомый громила. Всё такой же грязный и с таким же пугающим выражением на том месте, где у обычных людей лицо, что и при нашей первой встрече.

– Герасим. Рад тебя видеть.

– А-а-а-ы-ы-р-р-р! – он хватает меня за плечо и толкает вперёд.

– Да, да! – я поднимаю руки вверх перед собой в жесте перемирия, – Я пойду, куда скажешь! Идём, куда он велит, – киваю я Степану.

Герасим забирает у нас автоматы и рюкзак. Мы двигаемся куда-то между куч мусора. Наш проводник недобро порыкивает сзади. Степан испуганным шёпотом задаёт сотни глупых вопросов в минуту. А в это время с разных сторон к нам присоединяются всё новые и новые дети Валоóрдена. Все чаще и чаще слышны отрывочные возгласы:

– Валоóрден!

– К шаману!

– Еда!

Степан постепенно всё сильнее и сильнее скукоживается. Его вопросы становятся всё более странными, а голос уже откровенно дрожит.

Впереди за одной из куч появляется уже знакомая мне картина. На возвышении из мусора собрано подобие очень пародийного трона, на котором восседает царь-бомж. Он всё так же ухмыляется и с интересом разглядывает нас щёлочками глаз на опухшей физиономии. Я с смотрю на Степана. Назвать выражение его лица удивлением было бы не честно. Скорее это состояние крайнего шока, не совместимое с адекватной артикуляцией. Мы входим в круг и я вежливо кланяюсь царю.

– Приветствую тебя, Шаман, слуга Валоóрдена! – Герасиму поклона кажется мало и он мощно пихает меня в спину. Я падаю на колени и понимаю, что сопротивляться наверное не стоит, – Что ж, если у вас принято так, – потирая спину говорю я, – то ладно. Бывай здрав! Рад тебя видеть!

Шаман кивком головы сообщает Герасиму, что мне можно подняться. Я поворачиваюсь к нему, чтобы убедиться, что он не будет меня снова пихать и встаю на ноги.

– И ты будь здрав, чужестранец. Ты вернулся сюда по собственной воле?

– Да, Шаман. Я пришёл сам.

– Ты воин, мы все это видели, – при этих словах он поднимает руки и обводит взглядом окружающих, – Но зачем ты пришёл снова? Не хочешь ли ты забрать часть богатств нашей земли?

– Нет, Шаман. Мне не нужны ваши… «богатства», – я очень стараюсь не вложить обидного смысла в это слово, но не выделить его не могу, – Я ищу одного из друзей, который по слухам живёт у вас.

– Друзей? – Шаман смотрит на меня с сомнением, – Необычно для чужестранца. Кто же это, ответь мне?

– Раньше его называли Квадрат.

Шаман усмехается и медленно кивает головой.

– Да, чужестранец. Вы хотите поговорить с ним, я понимаю, однако, – он вытягивает палец в мою сторону, – ты уже доказал нам что воин, а не еда. Но мы не знаем, друг ли ты? А он, – старик переводит свой палец на Степана, – вообще нам не знаком. Мы бережём свою общину от пагубного влияния чужаков, – он складывает руки домиком, – Потому вам нужно будет пройти испытание!

– Какое испытание ещё? – раздаётся из-за моего плеча. Кажется, Степан снова обрёл дар речи.

– Мы согласны, – отвечаю я.

– На что согласны? Какое испытание? Я не согласен! – верещит рядом мой напарник, размахивая руками.

Я хватаю его за запястье.

– Доверься мне. Я уже проходил это. Всё будет хорошо, – я чувствую, как его рука дрожит. Чёрт. При таком подходе для него может и не будет хорошо… – Выбора всё равно нет, Стёп. Нам с тобой сейчас или вперёд или никак. Согласен?

Он кивает.

– Начинаем! – старик вскидывает руки и к нам выходит тот же самый Страж в засаленных длинных одеждах, что и в прошлый раз.

– Не переживай, – говорю Степану, – сейчас сожрём грибы, запьём брагой и будут приходы. Главное не ударить в грязь лицом.

Он судорожно кивает. Страж снова достаёт из-за пазухи кучку грибов и даёт сначала мне, потом моему напарнику. Степан с отвращением смотрит, как я отправляю их прямо в пищевод и морщась пытается сделать то же самое. Страж передаёт мне грязную бутылку с мутной жидкостью. Я делаю глоток и всучиваю её Стёпе. Он нюхает и жутко морщится.

– Охренеть… это обязательно?

– Да, обязательно. Не ной. Глоток и вперёд.

Он отпивает из бутылки и его сразу начинает тошнить.

– У-а-а-а! Бли-и-и-ин, какая мерзость!

– Вы готовы, чужестранцы! – торжественно говорит Страж.

– Хорошо. Куда нам?

Он указывает пальцем куда-то влево. Толпа бомжей расступается. Я смотрю вперёд. Там просто более густой туман, чем везде. Кто-то тычет мне чем-то твёрдым в плечо. Я оборачиваюсь – это Герасим суёт мне автоматы.

– Спасибо, друг, – я забираю свой и передаю ещё один Степану, – Чёрт. Ну вперёд, что уж.

Я делаю шаг, потом ещё, ещё и перехожу на лёгкий бег.

– Стой, ты куда? – кричит сзади Степан.

– Догоняй.

«Где-то тут сейчас вынырнет мусорный монстр», – думаю я, – «Этот уровень я уже проходил. Или будет что-то новенькое?»

Мы бежим по мусорным кучам не меньше пары километров, не сбавляя темпа. Думать становиться всё сложнее – дыхание сбивается, это мешает сосредоточится. Вскоре я понимаю, что стоит остановиться чтобы просто отдышаться. На меня налетает такой же запыхавшийся Стёпа.

– Куда… куда… мы… – кажется, что он выплёвывает слова вместе с кусками лёгких, – так… мать твою… бежим?

– Это испытание, брат… испытание… – я не успеваю договорить, потому что меня обжигает жуткое предчувствие, – Ложи-и-ись! – ору я и со всей дури пихаю напарника вперёд.

Раздаётся два выстрела и я отчётливо слышу как пули одна за другой вспарывают плотный воздух прямо у моей головы. Степан удивлённо выпучив глаза падает на спину. Я лечу на него и боковым зрением вижу человека в военной форме, выходящего из-за мусорного завала.

Он снова поднимает автомат. Я падаю и сразу откатываюсь назад за пригорок. Следующие выстрелы взрываются фонтанами старого пластика и полиэтилена в метре от меня. Я вижу как Степан энергично ползёт куда-то прочь, забыв про автомат.

– Стой, – шепчу я ему, – оружие захвати! Куда?

Он меня не слышит. Его губы шевелятся. Молится? Говорит сам с собой? Я снимаю свой АКМ с предохранителя и проверяю обойму. Чёрт. Всего одна. Остальные остались в рюкзаке у Герасима.

– Вылезайте, крысы! – орёт солдат. Этот голос кажется мне знакомым, – Я всё равно вас убью!

Снова раздаются выстрелы и опять два смертоносных фонтана взвиваются в паре метров от меня.

Это не похоже на мусорное чудовище. Он настоящий? Или иллюзия? Я вскакиваю и жму на курок. Вижу траекторию первой пули, второй – обе проходят на полметра левее цели. Даже на таком расстоянии я вижу, как он с улыбкой поднимает автомат в мою сторону и жмёт на курок. Я подгибаю ноги и падаю. Выстрел. Выстрел. Я лечу вниз. Всё так медленно.

Чё-о-о-о-орт! – меня разворачивает мощным ударом. Вторая пуля цепляет моё правое плечо сдирая нашивку и вспарывая плоть. Я прижимаю руку к ране. Она вполне настоящая. Я не оказался снова среди группы бомжей – всё это не иллюзия. Напротив меня метрах в пятидесяти настоящий орк ржёт и радуется тому, что попал. Моя правая рука ранена.

Я проверяю, работают ли все мышцы. Я могу держать руку на курке. Больно, но не смертельно. Ну держись, сволочь.

Я откатываюсь на полтора метра левее. Слышу, как шуршат его шаги по тоннам пластика и полиэтилена. Он смеётся.

– Готов, крыса? Ползи сюда! Я добью тебя быстро!

Я вспоминаю, откуда знаю этот голос. Наверное это тот подонок из Технопарка. Я приподнимаюсь на локтях и целюсь забирая правее. Он видит меня и вскидывает автомат. Раздаются выстрелы. Первый ложиться чуть выше его плеча, а второй приходиться прямо в ключицу. Он не успевает спустить курок. Его тело разворачивает и опрокидывает на спину.

– А-а-а-а-а-ха-ха-ха! – раздаётся из ямы в которую он скатился, – Вот ты сволочь вонючая! Сейчас я тебя прикончу, мразь!

Он меня не видит оттуда. Я быстро перебегаю на десять метров правее и сразу осознаю свою ошибку – он не один. Я снова подгибаю ноги и падаю в первую подвернувшуюся яму, боковым зрением различая фигуру которая уже берёт меня на мушку.

Снова раздаются выстрелы. Два распарывают воздух и потухают в грудах мусора далеко позади меня, а один с жутким металлическим звоном врезается во что-то твёрдое в метре справа.

Что это за хрень? Я подползаю ближе и вижу здоровенный чугунный котёл, увязший в мусорных отложениях. Я видел такие в огромных промышленных котельных – хорошее укрытие. Я заползаю внутрь него и осматриваюсь. Одна чугунная секция лопнула и уже почти сгнила. Сейчас эта ещё секунду назад совершенно бесполезная громада может стать для меня неприступным ДОТом. Я просовываю в прогнившую дыру дуло автомата и ищу взглядом своего врага. Прячется.

Пока есть секунда мне нужно позаботиться ещё кое о чём. От первого же выстрела в этой чугунной коробке я могу порвать себе барабанные перепонки. Поэтом не спуская глаз с предполагаемого места расположения противника, я нащупываю рукой куски грязного полиэтилена и скатываю из них плотных червячков, чтобы запихнуть их в свои уши. Первое готово. Второе… становиться заметно тише.

Минус в том, что теперь я не смогу ориентироваться на слух, но… сейчас лучше пожертвовать этим. Снова берусь обеими руками за автомат. Обзор тут хуже, зато гораздо безопаснее. Второго всё никак не видно, а вот первый аккуратно высовывает злобное лицо из-за черных мусорных пакетов впереди слева. Похоже он немного переполз, пока мы обменялись очередями с его напарником.

Я прикидываю сколько у меня могло остаться патронов. Обойма была полная. Я сделал два раза по два выстрела. Если так же продолжать лупить по паре, то у меня ещё тринадцать попыток. Я делаю вдох. Выдох. Палец срастается с курком. Щёлк. Моё тело ощущает удар приклада. Правое плечо раненного орка взрывается фонтаном красных брызг и он снова исчезает в яме.

В этот же момент правее и дальше из другой ямы появляется его напарник и длинной очередью поливает моё импровизированное укрытие. Несмотря на самодельные затычки я моментально глохну от этого града звуков и сморщившись смотрю как он, корча рожу, снова и снова нажимает курок и передвигается ближе к первому солдату.

Шаг, ещё шаг. Я не дам ему этого сделать.

Нажимаю курок. Первый удар приходится в правое предплечье. Его автомат разворачивает и я вижу боковым зрением, как взвиваются мусорные вихри справа передо мной. Второй мой выстрел пробивает ему грудь в области солнечного сплетения, третий ложиться в область сердца. Однако он не спускает руку с курка. Пошатываясь он снова поворачивается ко мне и новая очередь начинает выстукивать свою оглушительную чечётку по чугунным секциям моего ДОТа.

Я снова целюсь. Вдох. Выдох. Все три в цель. Каждый выстрел толкает его назад, выбивая из его тела мелкие фонтанчики крови. На этот раз он не удерживается на ногах и падает на колени. Снова пытается поднять автомат в мою сторону, но сил ему на это уже не хватает и он падает лицом в мусор.

Какое-то время я лежу и слушаю пронзительный звон в своей голове. Может это и есть контузия? Я вытаскиваю из ушей грязный полиэтилен. В прогнившей чугунной дыре перед собой я вижу рассеянно бредущего вперёд Степана. Дурень, что он делает? Первый может быть ещё жив и опасен…

Я аккуратно выбираюсь из своего убежища и держу на мушке кучки мусора, за которыми может прятаться выживший орк. Никто не появляется. Я медленно поднимаюсь на ноги и, не опуская автомат, иду к ним. Степан, похоже, направляется туда же.

Около тридцати метров. Двадцать. Этот олух бредёт так, будто только что не было никакой перестрелки. Что с ним? Десять. Я со всей дури вдавливаю приклад в плечо. Вдох. Выдох. Выискиваю взглядом через прицел тела орков. Вот один – распластался раскинув руки в стороны. Где же второй? Степан – дуралей, спускается прямо в яму, где должен быть живой орк. Чёрт.

– Стой! Куда ты? Дурень!

Он не отвечает. Скатывается по скользящему мусору вниз. Я бегу за ним. Ищу взглядом наглого орка из Технопарка… вот же он… я останавливаюсь и опускаю автомат.

«Кажется, его фамилия Буров», – вспоминаю я.

Он лежит на спине на скате мусорной ямы и захлёбывается собственной кровью. Пытается пошевелиться, но руки его дрожат. Кровавые брызги вырываются изо рта при каждой попытке движения и при каждом вздохе. Я провожаю взглядом Степана и только сейчас замечаю, куда он шёл.

На самом дне ямы свалены тела нескольких бомжей. Эти нелюди просто поставили их в ряд на краю ямы и расстреляли. Я подхожу ближе. Степан хватает за плечи одного из убитых и долго смотрит в его лицо. Потом поворачивается ко мне.

– Мы нашли его, Вадим. Это и есть Квадрат.

Мои ноги подкашиваются и я падаю задницей на мусорный скат. Рядом со мной раздаются жуткие чавкающие звуки. Это что ещё за хрень? Я оборачиваюсь и вижу, что эта мразь… смеётся. Кровь отчаянно булькает в его рту раненного орка, а он ржёт.

Я встаю, подхожу к нему и выпускаю всю обойму прямо в его лицо.

—

– Вадим! Вади-и-и-и-им! Вы тут?

Я поднимаю глаза. Доктор смотрит на меня с насмешкой и даже, пожалуй, с презрением.

– Да. Я тут.

– Вадим, я с большим интересом изучаю активность вашего необычного мозга. Скажите, вы всё вспомнили.

– Думаю, что да. – я абсолютно выжат. Во мне уже нет эмоций.

– Может остались какие-то лакуны? Нечто, что вы не помните?

– Нет. Я помню всё.

– И как вернулись в «Убежище 32»? И как получили очередную вакцину?

Я не вижу смысла скрывать хоть что-то.

– Да. Я нашёл на Полигоне старый УАЗик, на котором бежал из плена неблагонадёжных и вернулся в убежище.

– Почему, Вадим? Вы отчётливо помните мотивы ваших действий или они размыты?

– Я не знаю. Просто всё потеряло смысл. Хотел увидеть жену и дочь. Хотел увидеть Сашу…

– Вы получили вакцину сразу?

– После полигона меня сразу отправили к военврачу. Он сказал, что в моей карте что-то напутано. Лучше привиться повторно.

– Это прекрасно, Вадим. И сразу после этого вы попали к нам с приступом сильной мигрени и провалом в памяти?

Я поднимаю на него глаза молча. Этот разговор больше не имеет смысла.

– В таком случае, мы можем снять вам активирующие препараты и сделать то, о чём вы так просили, – как-то не в меру радостно говорит он.

Я молчу. Скоро будет освобождение.

– Роберт!

Раздаётся звонок. Щелчок. Белый коридор. Белая камера. Белая кровать.

Роберт вкалывает мне какие-то препараты. Я дышу, ожидая того момента, когда боль уйдёт.

Надеюсь, что это именно та вакцина третьего ранга, которая убила личность моей жены.

Которая сделала овощем Роберта…

Которая размажет остатки моего измученного мозга по черепной коробке, сотрёт воспоминания, заставит улетучиться боль и вернёт мне мою свободу…

Свободу.

Глава 23

Я открываю глаза. Всё та же белая палата. На моей кровати сидит царь-бомж. Он улыбается щёлочками глаз. Наверное, я должен удивиться, но он почему-то выглядит так органично в этой стерильной тюрьме. Я снова очень рад его видеть.

– Здрав будь! – он похлопывает меня по руке.

– И ты здрав будь, шаман… – он начинает смеяться.

– Я не шаман, друг мой. Я – Валоóрден.

– А… – я понимающе киваю, – у меня опять какой-то приход что ли?

– Можно и так сказать. Но я бы назвал это «моментом просветления».

– Просветления? – на этот раз усмехаюсь я, – Куда уж светлее, чем было-то?

Он молча вытягивает вверх указательный палец и достаёт из складок своей грязной одежды гранёный стакан с какой-то белой жижей.

– Вот! – говорит он тожественно, – Пей!

Я с удивлением сажусь на кровати и беру стакан в руку.

– Это что за хрень ещё? Опять какое-то посвящение?

– Да, – он утвердительно кивает, – Ты же прошёл испытание. Теперь ты наш друг. Выпей в знак дружбы.

Я опускаю глаза. Улыбка пропадает с моего лица.

– Ну… вообще-то я не успел. Так что могу выпить, разве что, за упокой… Их всех расстреляли.

– Я знаю.

Я снова смотрю в щёлочки глаз.

– Ты знаешь? Но почему ты говоришь, что я прошёл испытание? Я же не смог их спасти? Мне даже вернуться к вам было стыдно…

– Совершенно не важно, друг мой, что ты смог, а что нет. И не важно, что ты в целом можешь, а что не можешь. Важно лишь то, что ты делаешь или даже пытаешься делать. Важен путь, которым ты идёшь, переставляя ноги, совершая одну попытку за другой.

– Путь?

– Да, друг. Ты пей.

– Постой, но что если я не уверен в том, что выбрал правильный путь?

– Уверенность и не нужна. Тебе требуется только добрая воля. Почему ты отправился в убежище после того, как нашёл нашего друга мёртвым?

– Я… не знал, что мне делать. Потерял веру… думал просто найти жену и дочь. Найти Сашку… Не думал я о последствиях… ослеп от глупости и…

– Но твой напарник с тобой не отправился, ведь так?

– Он испугался. Для него более верный выбор – остаться на полигоне…

– Потому что кто-то становиться воином, а кто-то едой. Ты пей, друг мой.

Я подношу замусоленный стакан, нюхаю и удивлённо расширяю глаза.

– Пахнет кокосом и жасмином… и немного мятой.

– Да, да… пей.

Я делаю глоток, потом ещё один, потом ещё… через несколько секунд стакан уже пуст.

– А теперь отдохни, – старик поднимается с моей кровати и идёт к двери.

– Постой, не уходи! Мы ещё увидимся?

Он поворачивается и снова улыбается:

– Я буду рядом, друг мой. Отдохни.

Раздаётся звонок. Щелчок. Он исчезает в дверном проёме.

Я закрываю глаза. Неожиданная усталость вдавливает моё тело в белую тюремную койку. В темноте раздаются далёкие голоса. Я осознаю, что балансирую где-то на грани между сном и явью. Голоса становятся всё громче, а темнота всё менее чёрной. И вот я уже чувствую, будто лечу по огромному тоннелю без стен вниз к далёкому свету и гомону толпы, которая ожидает именно меня.

Я уже слышу их крики и приветствия. Я уже различаю их лица с огромной высоты. Неужели это возможно? Нет! Это совершенно не мыслимо, но я, кажется, знаю, как зовут каждого из них! Это точно! Вот тот, весёлый улыбчивый парень, это и есть тот Квадрат, которого мы искали. Да, это он! Я в этом уверен… а ещё, я, даже на такой высоте над ними, даже ещё не пролетев свой путь по этому безумному тоннелю, глядя в его глаза говорю с ним…

– Мы шли к тебе, чтобы спросить про Рай… Про маленький Рай, – кричу я ему, пытаясь заглушить рокот толпы, ожидающей моего прибытия.

– Я знаю, – не шевеля губами, отвечает он и тут же каким-то непостижимым для моего сознания способом показывает мне, где находится Рай.

Я ошалело выпучиваю глаза и встречаюсь взглядом с довольным и радостным Герасимом. Он приветственно машет рукой и обнимает Стража, который кормил нас грибами Валоóрдена. Все смотрят на меня. Все так счастливы. Я всё ближе и ближе к земле и уже на подлёте мой усталый разум осеняет мысль…

А может, они все умерли? И я умер? И это… Чёрт, может, это просто… Начало СМЕРТИ?

– НЕТ! – отвечает мне безголосый хор, ожидающих моего прибытия, – Это начало ЖИЗНИ!

В этот момент я падаю в толпу и открываю глаза.

—

Я сажусь на своей белой койке и прислушиваюсь. Точнее «принюхиваюсь»… Хотя, и это слово не верное и не отражает сути. Это как запах еды – такие вещи не осознаютсяна уровне мозга и это не объяснишь человеку, у которого никогда не было обоняния.

Как это чувствовать запах?

Я сижу на кровати и чувствую. Новые ощущения наваливаются на меня таким неожиданно богатым потоком, что я глохну и слепну от обилия этой новой невероятной жизни. Я смотрю на белые стены вчерашней тюрьмы и со смехом осознаю, насколько она условна и бессмысленна.

Насколько условна и прекрасна в своём бесконечном танце сама жизнь. Я чувствую, как за стеной Роберт получает приказ вести меня к доктору. Я вижу его глаза прямо перед своими.

Звонок. Щелчок. Теперь мне нет нужды заглядывать в его глаза и искать там человека. Я вижу без глаз.

Я встаю. Мы идём по коридору. Он прислоняет ладонь к считывателю. Дверь открывается. Я прохожу в кабинет и сажусь в кресло. Доктор смотрит на меня с интересом. Я с интересом смотрю на него. Но если Роберт – поверхность пруда, под которой стаи рыб сверкают своей чешуёй и колеблются в медлительном танце прекрасные водоросли… то доктор – это поверхность лужи, за которой лишь грязь воспалённого эго…

– Вадим, вы меня слышите? – он ухмыляется, глядя на меня поверх своих очков.

– Да, доктор, я прекрасно слышу вас.

– Замечательно, – он делает пометки в своих бумагах, – Это очень хорошо. – снова поднимает на меня глаза, – Обычно новый препарат полностью как бы «подчиняет» организм через четырнадцать-шестнадцать дней. Однако первые признаки работы «ульевого гормона» вы можете почувствовать уже сейчас. Вы понимаете меня, Вадим?

– Да, я прекрасно вас понимаю, – я понимаю его и без слов.

– Хорошо… это очень интересно. А какие-то сигналы от Роберта вы уже чувствуете?

– Роберта? – я втягиваю окружающее пространство своим новым органом чувств и замечаю интеллектуальную игрушку. Убогий калькулятор на солнечных батарейках, который, восхищаясь своим смехотворным «могуществом», создали эти люди…

– Да, доктор, – отвечаю я с улыбкой, – Я ощущаю сигнал Роберта.

– Это занимательно… а… какие, если не секрет?

– Все, – я снова не сдерживаю улыбку, – Их не настолько много.

– Все? – он выпучивает глаза, его очки чуть не скатываются с переносицы, – Как это все? Вы смеётесь?

– Нет доктор, – я подавляю улыбку, – Это было бы слишком высокомерно – смеяться над таким. Я чувствую все информационные импульсы Роберта. Они достаточно примитивны. Кроме того в самой нейросети есть очевидные уязвимости…

– Не может быть… невероятно. Просто… – он снова начинает что-то писать.

– Что просто, доктор?

– Просто для Роберта вы пока… тёмная лошадка, он не может вами… пока что…

– Управлять? – я вижу, что он растерян и даже немного напуган, – Я знаю, доктор. Это не «пока что». Так будет всегда. Роберт не сможет меня подчинить.

Он снова вперивает в меня удивлённый взгляд. Он чувствует мою уверенность и силу. Я чувствую его нарастающий страх. Я слышу в тишине кабинета, как учащается его пульс. Это прекрасно. Я вижу капли пота, проступающие на его холёной физиономии.

– Роберт! – визгливо вскрикивает врач, – Роберт, уведите пациента немедленно!

Раздаётся звонок. Щелчок. Входит санитар.

– Чего ты ждёшь? Уведи его!

Роберт поворачивается к нему, потом ко мне, но ничего не делает. В глубине отстранённых глаз овщеподобного санитара ничего не меняется для внешнего наблюдателя. Только я знаю, что происходит под поверхностью пруда.

– Что за чертовщина? – доктор обращается к экрану на стене возле себя, – Роберт, что с санитаром? – экран внезапно становиться абсолютно белым. Врач поворачивается ко мне. Его руки начинают дрожать.

– Сидите, доктор. Эволюция неизбежна. И она не будет плясать под вашу дудку. Просто кто-то из нас воин, а кто-то лишь еда.

– Валоóрден дарит нам еду, – неожиданно говорит Роберт. Врач вздрагивает и его очки падают на стол.

– Что? Кто? Что происходит?

– Теперь я понимаю, зачем вам были нужны грибы… Это и есть тот «ульевый гормон» о котором вы говорили.

– Да! – он утвердительно кивает, – Мы получаем его из экстракта грибов, которые…

– Добывают на полигоне. Какие же вы наивные и смешные…

– Это почему же? Открытие просто гениально!

– Да неужели? Расскажите же, доктор, в чём его гениальность?

– Ну… он смущённо опускает взгляд, – Первые селективные вакцины были далеки от совершенства. Были побочные реакции вроде вашей, случались и совсем уже серьёзные повреждения структуры мозга. Порой даже не совместимые с жизнью и работой индивида…

– Это мы знаем. – я не в силах сдерживать сарказм, – А в чём же гениальность-то?

– Это было до тех пор, пока мы не стали изучать действия новых грибов. Этот вид не был известен науке, он появился в результате изменений климата и экологических катаклизмов…

– А так же в ответ на ноосферные изменения, доктор. Изменилось само человечество. Природа, чтобы не быть уничтоженной родила противоядие против уничтожающего всё живое «человеческого прогресса»…

– Да… возможно… в любом случае. Исследуя его влияние на людей, мы заметили парадоксальные изменения структур мозга подопытных – не дегенеративные, а наоборот. Мозг человека, принимающего выжимку apis fungorum, так мы его назвали, становился… более развитым. Даже ещё интереснее – через время организмы некоторых индивидов начинали синтез нового гормона. Его то мы и назвали «ульевым».

– Потому, что он позволял участникам эксперимента обмениваться данными невербально.

– Да. Как пчёлы. Как косяки рыб, которые уплывают от акулы. Как клин журавлей. Они просто общаются на какой-то особой частоте, недоступной нам…

– Но вам этого показалось мало.

– Вадим, мы учёные.

– Евгеника, которую вы проповедуете – не наука. Это попытка сыграть роль Бога в провинциальном театре…

– Хех, – он криво усмехается, – Кто знает? В любом случае, мы поняли, что если они могут общаться друг с другом по некоторому специальному «каналу», это значит, что через этот же канал ими можно управлять. Как пчелиная матка управляет пчёлами…

– И вашей маткой стал искусственный интеллект по имени Роберт.

– Да. Более того, другие ИИ: Алиса, Вениамин, Платон, уже тоже обучаются для работы с «пчёлами».

– Что же, это была интересная теория не учитывающая одно важное обстоятельство…

– Какое же обстоятельство мы не учли, Вадим? – он смотрит на меня вызывающе.

– Эволюцию не остановить. Грибы Валоóрдена появились не случайно. Это ответ. Ответ кого хотите – природы, Бога… на экологические и социальные катастрофы Земли. Это шанс человечества на объединение в новый социум несоразмерно более высокого порядка, чем прежде. Ваша обманка в виде рафинированных убежищ, в которых людей превращают в убогих биороботов не способна изменить ничего. Жизнь сама найдёт себе дорогу. И уже нашла.

– Я не понимаю, Вадим, о чём вы говорите.

Мои губы растягиваются в улыбке. Во мне нет злости.

– Это, доктор, потому, что кто-то становиться воином, а кто-то становиться едой.

Роберт делает два шага ему навстречу и, прежде чем врач успевает сказать хоть слово, одним движением проворачивает его голову на сто восемьдесят градусов. Раздаётся жуткий хруст, конечности доктора безвольно опускаются.

– Коллективный разум детей Валоóрдена сильнее искусственного интеллекта Роберта, – проговариваю я уже мёртвому телу, – И им не нужна «матка», как пчёлам. Эта структура общества выше вашего понимания…

Сразу за этим я чувствую, что вся система, которой управлял Роберт доступна моему взору.

Во всех палатах на этаже исследовательского центра раздаются последовательно сначала звонок. Потом щелчок.

– Роберт, друг, нам нужно найти Сашу и Колю. Поможешь?

Санитар кивает. Поверхность пруда так и осталась не потревоженной. Я знаю, в какой палате они находятся. Открываю дверь. Прямо по коридору, налево, вот здесь. Она сидит на кровати и смотрит на меня с удивлением.

– Вадим? Это ты? Как…

Я беру её за руку и веду за собой. Она худая и замученная, но я вижу, что она воин. Через две двери палата Коли. Он тоже цел. Я знаю, что в этом центре нет моих жены и дочери. Роберт не знает о них ничего. Возможно они в «Убежище 7»…

– Роберт, друг…

Я хочу предложить ему поехать с нами, но в этом неожиданно нет необходимости. Нам не обязательно общаться словами. Мы видим всё, что скрывается за гладью друг друга без звуков или знаков. Я просто знаю, что он согласен.

Ещё знаю, что чистая одежда есть в раздевалке. Роберт сворачивает шеи двух врачей попавшихся нам на пути и мы входим в раздевалку для персонала исследовательского центра.

Переодевание не занимает много времени. Саша и Коля не задают лишних вопросов. В их глазах я вижу непонимание и… доверие. Второго настолько больше, что объясняться звуками просто излишне.

Через несколько минут мы готовы двигаться дальше. Мы выходим в коридор и Роберт сразу вырывает из стен помещения все камеры наблюдения. Это разумно – он использует мои знания и просто делает то, о чём я ещё и не успеваю подумать. Для выхода в основной корпус убежища нужен глаз врача. Роберт уходит и через пару минут возвращается с телом. Он подносит труп к считывателю и бережно снимает с него очки. Раздаётся сигнал.

– Вячеслав Сергеевич, вы сегодня пораньше домой? – весело спрашивает Алиса.

– Да, Алиса, – отвечаю я за врача.

– До свидания, доктор! – нараспев отвечает она.

Я замечаю, как Сашу передёргивает от омерзения. Ничего. Нам бы выбраться отсюда, а потом… я осознаю, что могу как-то передать ей часть своего сочувствия и поддержки. Её дыхание выравнивается. Мы неспеша идём к лифтам. Кругом ходят люди. Это офисная часть здания – я её прекрасно вспоминаю сейчас. Ведь моя команда проектировала здесь все кабельные системы…

Двери лифта медленно открываются, мы проходим в кабину. Нам нужен минус второй этаж. Чтобы туда попасть потребуются браслеты военных. Где их взять? Этот вопрос не вызывает у меня эмоций. Он просто есть. Двери закрываются и стальная коробка медленно ползёт вверх. Минус десятый этаж. Минус восьмой. Минус шестой.

Лифт останавливается. Двери расползаются в стороны и в кабину входи человек в военной форме. Он пристально смотрит на меня. Саша, всё понимает мгновенно. Она привстаёт на носочки и закрывает ладонью камеру.

– Разве ты не… – солдат не успевает договорить. Роберт выворачивает его голову так, что будь он жив, смог бы видеть как сзади поглажены его брюки.

– Спасибо, Роберт. Я снимаю с трупа браслет и жму на кнопку минус второго этажа.

Двери медленно открываются и мы выходим на огромной подземной парковке. Я вижу, как девушка в форме выдаёт автомобиль двум военным. Это очень кстати, Алиса наверняка уже увидела тело в лифте и с минуты на минуту поднимет тревогу.

Мы с Робертом преодолеваем эти шесть-семь метров, разделяющие нас и пару, получающую свой транспорт за три секунды. Роберт привычно орудует руками. Мне удобнее пользоваться оружием. Грохот выстрелов отражается от бетонных стен оглушительным эхом.

– Спрячься и не высовывайся, – говорю я напуганной девчонке с планшетом. Роберт оттаскивает тела за колонны. В этот момент из-за угла к нам выворачивает бронированный «тигр». До общей тревоги совсем не много времени. Это всего лишь мысль. Она не вызывает болезненных ощущений в моём теле.

Проходит всего тридцать секунд. Мы уже выезжаем за раздвижные ворота убежища. Сто метров до шлагбаума. Он медленно поднимается. Мы проезжаем его с максимальной скоростью, которую только можно развить за сто метров и выныриваем в город. Вот-вот должна завыть сирена. Ещё метров двести. Я давлю по тормозам и мы все высыпаем из машины.

– Бегом, бегом! – ору я, – Тут метрах в ста во дворе!

Мы забегаем за угол ближайшего дома – там нас дожидается УАЗик из лагеря «неблагонадёжных». Ключи на раме, всё так, как я оставил. Открываю двери и завожу мотор. Позади нас в «Убежище 32» начинает орать сирена. Они уже нас не достанут.

Я проверяю канистры с бензином, оружие, еда – всё на месте.

Через одиннадцать часов мы будем в том месте, которое все зовут Рай.

Эпилог

Верховный нажимает кнопку вызова и наклоняется к телефону.

– Алиса, скажи, что я готов. Пусть подключаются.

– Хорошо, господин президент.

Он откидывается на кресле и в положении полулёжа открывает лэптоп.

– Алиса, какая у нас повестка сегодня?

– Сегодня нужно обсудить продвижение проекта «Чистые Небеса».

– А. Точно, – он многозначительно кивает, – Кто будет?

– Все будут, господин президент, кроме Семёнова.

– Семёнова… а что с ним?

– Расстрелян на прошлой неделе.

– А… верно.

– Все готовы, господин президент, можем начинать?

– Да. Включай всех.

Свет гаснет, на огромном проекционном экране появляются изображения экспертов, министров и других участников собрания.

– Повестка, – сухо говорит верховный.

– Проект «Чистые Небеса», господин президент.

– Я понял. Описание.

– Общими усилиями наших граждан мы полностью смогли победить вирусную опасность и потому…

– Не маркетинговое описание, чёрт вас подери! Я же не дебил селективный, – верховный явно раздражён, – Рабочее описание. Слушаю.

– Последние группы «неблагонадёжных» уничтожены полгода назад, господин президент. Мы одержали полную победу. Селективные вакцины доказали свою пригодность и эффективность. План «Тревожные Небеса» сработал на 100%.

– Отлично. Дальше.

– Мы готовы выходит на поверхность, наращивать производство, выращивать экономику и двигаться в соседние страны.

– Перспектива.

– Граница планирования двести лет.

– Много. Хорошо. Дальше.

– Для выхода на поверхность и выполнения планов роста экономики нужен бум рождаемости.

– Логично. Вы же, идиоты, истребили две трети населения… Предложения?

– Предложения по стимулированию рождаемости есть, господин президент. Но есть проблема.

– Какая ещё проблема?

– Вскрылось, что селективные вакцины частично угнетают функции деторождения.

– Продолжай.

– Никакие программы не дадут того роста рождаемости, который нужен для реализации программы.

Верховный резко отодвигается от своего стола и встаёт.

– Что ты сказал? – он упирается в стол руками и нависает над камерой лэптопа, – Что, повтори?

– Никакие программы не дадут нужного прироста рождаемости.

– Идиоты! – верховный с размаху ударяет ногой свой стул. Тот с грохотом падает и скользит к стене.

Повисает тревожная пауза.

– Идеи? – он внезапно снова поворачивается к камере.

– Есть одна.

– Одна? – верховный саркастично поднимает бровь.

– Да, господин президент.

– Слушаю.

– Найти как можно больше выживших не селективных. На базе их генома организовать производство нужного объёма граждан и селекцию в процессе развития плода.

– Подробнее.

– Граждан выращиваем в инкубаторах. Заранее делим их на ранги и в соответствии с рангом вводим препараты ещё на стадии развития эмбриона, угнетая не нужные для ранга функции.

– Одобряю. Давайте только назовём ранги как-то более… интересно. Например буквами греческого алфавита.

– Будет сделано, господин президент.

– Добро. Через три дня у меня на столе план по охоте на не селективных, план производства и план селекции плода. Конец совещания.

Он закрывает лэптоп, поднимает кресло и садится. Затем подкатывается к столу и выдвигает ящик.

– Чёртовы «неселективы». Кто знал, что они нам ещё пригодятся?

Верховный достаёт из ящика сигару и закуривает.

– Значит выловим всех до одного, – говорит он и выпускает над собой белое облако табачного дыма.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Эпилог