Чайковский [Леонид Сидельников] (fb2) читать постранично, страница - 2

музыкального искусства — Глинки, которому они поклонялись всю жизнь.

Впитав достижения предшествующих поколений музыкантов, Чайковский при жизни достиг поистине мировой славы, сумев сполна выразить и донести до слушателей новаторскую сущность своего композиторского дара. Поэтому не здесь — не в области художественного самовыражения личности — надо искать причины появления столь трагических страниц в творчестве гениального музыканта.

Несомненен духовный подъем и творческий взлет в музыке, в других сферах искусства. Совсем иная атмосфера царила в общественно-политической и социальной жизни Европы, и особенно в России. Объявленная в 1861 году «свобода» — отмена крепостного права — не изменила беспощадной сущности самодержавия. Мало что изменилось и позже. В конце семидесятых годов Чайковский писал: «Мы переживаем ужасное время, и когда начинаешь вдумываться в происходящее, то страшно делается… Счастье тому, кто может скрываться от созерцания этой грустной картины в мире искусства. К сожалению, в настоящее время я не имею возможности посредством работы забыться и скрыться». Но ведь именно в это время жил и воплощал в звуках свои мечты и думы, скорбь и страдания великий русский композитор, ибо, по собственному признанию, в своих сочинениях являлся таким, каким его сделали воспитание, обстоятельства, свойства его времени и его страны. И не удивительно, что современники Чайковского называли его «выразителем своей эпохи».

Конечно, он не мог до конца понимать подлинного смысла всего происходящего в России. Но он никогда не отделял своей судьбы от судьбы Родины. «Я страстно люблю русского человека, русскую речь, русский склад ума, русскую красоту лиц, русские обычаи, — пишет Чайковский. — Я артист, который может и должен принести честь своей Родине». Поэтому в его музыке возникали картины родной природы, рождались полные искреннего чувства народные музыкальные картины в Первой, Второй и финале Четвертой симфонии, в фортепианном цикле «Времена года». Когда композитор хотел выразить в музыке величие своей страны, то возникали — как эхо глинкинского «Славься!» — могучие раскаты аккордов Первого фортепианного концерта. Когда же суетная, обремененная условностями жизнь сталкивала его с неумолимой реальностью, в которой драматические обстоятельства «ужасного времени» переплетались с размышлениями о несложившемся личном счастье, то тяжелые раздумья приводили к ненавязчивой мысли о роке фатуме, душевное напряжение находило выход в трагедийном накале звучания музыки, вершиной которой стала гениальная Шестая симфония.

Еще раз вглядимся в портрет композитора. Сколько сделано за три десятилетия! Десять опер и три балета, семь симфоний (включая «Манфреда») и пять инструментальных концертов, сюиты, увертюры, фантазии, ансамбли и хоровые произведения, свыше ста фортепианных сочинений, более ста романсов. Какое поистине крайнее напряжение воли и титаническая работа необходимы, чтобы оставить потомкам такое огромное художественное наследие. И как же при этом расходовались совсем не беспредельные духовные и физические силы, истощалась невосполнимая нервная энергия!

Отойдем от полотна. Нам покажется сначала, что изображение с каждым шагом уменьшается… Но вместе с тем, словно бы издалека, все громче и величественнее начинает звучать музыка, что сделала его имя бессмертным, что уже больше столетия приносит радость, а порой, говоря словами ее автора, «утешение и подпору» миллионам людей.

ЧАСТЬ I 1840–1865

Глава I «Я ВЫРОС В ГЛУШИ…»

Весенние, нежно-зеленые кроны деревьев обступили одноэтажный, с мезонином, дом, фасадом выходящий на проезжую улицу. Другая сторона его обращена к большому заросшему пруду, над блестящей неподвижной поверхностью которого словно вибрировал прозрачный воздух. На противоположном берегу пруда разместились невысокие строения с возвышающейся среди них старой церковью, а за ними — пологий холм, на вершине его и сейчас видны деревья когда-то густого леса.

Высоко поднявшееся солнце нагревало крышу дома, ярко, щедро и радостно освещало окрестности и весь небольшой городок, сохранивший обаяние старины и удивительно ощутимой близости к имени человека, ставшего гордостью своей необъятной и великой Родины.

Двери дома открыты. За ними не просто комнаты, где прошли первые дни и годы гениального мастера. Здесь можно представить мир его детства: хрупкие, запомнившиеся на всю жизнь впечатления; сказочные фантазии, давшие неожиданное и могущее эхо в последующем творчестве; звуки впервые услышанной им музыки, ставшей его призванием и трудным счастьем; первые радости и огорчения, глубина и серьезность которых были понятны, наверное,