Шекспир [Жан-Мари Маген] (fb2) читать постранично, страница - 2

произведение за произведением значительно и существенно трансформировал нашу культуру. Как только мы находили возможность, мы замолкали, чтобы был слышен голос свидетеля эпохи или драматического персонажа. Задача состоит в том, чтобы дать эпохе говорить самой. Она это делает с выразительным красноречием.

Названия произведений сопровождаются в скобках английскими названиями, часто в своих первоначальных написаниях, отличных от современных написаний по множеству позиций.

Есть область, которую этот труд избегает. Это полемика вокруг авторства произведений шекспировского канона. В течение долгого времени любители исторических загадок, тайных кодов и замысловатых ключей наслаждались этим вволю и еще будут продолжать это делать. Занятие это, поскольку может доставить им удовольствие, по здравому размышлению довольно невинно. Мощные маяки привлекают всякого рода корабли: такие как сторонники графа Оксфордского, Френсиса Бекона, королевы Елизаветы I и т. д. Если они пренебрегают сопоставлением информации из первоисточника «ин-фолио»^[1] 1623 года, первого интегрального издания драматических произведений, со сведениями, например, из завещания, это их дело. Мы желаем им удачи. Они никогда не перестанут вызывать симпатии у значительной части читателей, страждущих сенсационных откровений, построенных вопреки здравому смыслу.

Как нам кажется, к другому разряду относятся дезинтеграторы, распределяющие куски шекспировского творчества по различным авторам. Они и в самом деле думают, что созидание и однообразие идут рука об руку. С их точки зрения, родовое, модальное или тональное несходство указывает на различное авторство. Это скорее результат ограниченного видения человеческой личности вообще, и артистической в частности. Под часто поверхностными отклонениями единичность автора и динамика его творчества ощутимы только при методическом изучении стиля и работы его подсознания. Таким образом, перед нами скорее поступательное движение, нежели изломы. Отмечаются повторяющиеся, почти навязчивые феномены и обращение с помощью этого повтора (итерации) к терапевтическим процедурам, направленным против источников страха или тревоги, узнаваемых в конечном итоге. Работа в области воображаемого, которую мы начали задолго до этой книги, продолжается в ней. Эта книга призвана пойти дальше и сможет, как кажется, осветить и заставить проявиться нечто вроде генетического отпечатка созидательного подсознательного.

Говоря о драме в ее трагическом виде, принято вспоминать аристотелевское значение катарсиса: теоретезированный особенно в западной литературе универсальный рецепт для раскрытия страстей и импульсов, считаемых роковыми. Драма использует их для ужасающего и вызывающего жалость показа ситуаций, к которым зритель приобщается посредством динамики миметизма, называемой «вовлечение». Шекспировское творчество поставляет множество трагических пассажей, ведущих к этому очищению души. Их находим не только в трагедиях как таковых, но и в исторических пьесах и комедиях.

Причина этого в том, что границы жанров не были такими жесткими в английском Возрождении, какими они были в более поздней классической драме. Своеобразием шекспировской драмы является показ на сцене момента после катарсиса. Если «Король Дир» — ужасающее и вызывающее жалость испытание для оставшихся в живых персонажей, для актеров, режиссера и зрителей, «Зимняя сказка» именно в этой точке плавления неконтролируемого чувства показывает нам, что есть жизнь после этого момента. Здесь мы обнаруживаем то, каким является существование, придавленное покаянием, и каким оно становится, будучи проникнутым прощением. Последнее может все, за исключением стирания ужасных шрамов трагедии. Может быть, только лишь реализм шекспировской драмы помещается в эти психологические, моральные, метафизические рамки, потому что они относятся как к Богу, так и к человеку: прощение возможно, а Забвение — нет Следовательно, длительное нестабильное равновесие благой судьбы не есть единственная имеющая ценность радость жизни. Время испытаний — это также время, которое порождает истину и возвращает ясность. Неподражаема в своей полноте нота, до конца вибрирующая в пьесах, потому что она сотворена из всего того, что должно было бы сорвать голос. Звучащий гимн обращен не лично к Богу, а к высшему принципу, создающему из противоречивого и обуреваемого страстями человека существо, непревзойденное во всех известных областях существования, однако прекрасно осознающего трансцендентность. В эволюции творчества достижение трансцендентности является целью, а не точкой отсчета, и песня конца по своему значению обнаруженного и принятого принципа поднимается как песнь изначального.

Повседневная жизнь Уильяма Шекспира обнаруживается в приходских документах, выдающих моменты счастья и траура; в актах, отмечающих этапы восхождения обычного