Прекраснейший текст! Не текст, а горький мёд. Лучшее, из того, что написал Михаил Евграфович. Литературный язык - чистое наслаждение. Жемчужина отечественной словесности. А прочесть эту книгу, нужно уже поживши. Будучи никак не моложе тридцати.
Школьникам эту книгу не "прожить". Не прочувствовать, как красива родная речь в этом романе.
Интереснейшая история в замечательном переводе. Можжевельник. Мрачный северный город, где всегда зябко и сыро. Маррон Шед, жалкий никудышный человек. Тварь дрожащая, что право имеет. Но... ему сочувствуешь и сопереживаешь его рефлексиям. Замечательный текст!
Первые два романа "Чёрной гвардии" - это жемчужины тёмной фэнтези. И лучше Шведова никто историю Каркуна не перевёл. А последующий "Чёрный отряд" - третья книга и т. д., в других переводах - просто ремесловщина без грана таланта. Оригинальный текст автора реально изуродовали поденщики. Сюжет тащит, но читать не очень. Лишь первые две читаются замечательно.
Сергей Константинович Сверстников вошел вслед за Михаилом Федоровичем Курочкиным в небольшой, но довольно уютный кабинет.
— Вот отсюда и управляй. Еще раз поздравляю с назначением в нашу газету, — сказал Курочкин и заложил руки в карманы, расставил ноги и повернул голову к окну. У Курочкина давно выпали волосы, голова блестит, как арбуз, на добродушном скуластом лице выделяется крупный нос.
Сверстников был доволен, что в редакционную жизнь его «вводит» и знакомит со всеми сотрудниками ежедневной московской газеты «Новая эра» Курочкин — первый заместитель главного редактора. Больше чем полгода газетой фактически руководит он — главный редактор Невский хворает.
— А у тебя, Сергей Константинович, стихи получаются, — снова заговорил Курочкин. — Читал недавно твою книжку. Там об озере Селигер есть… Подожди, подожди, сейчас вспомню.
Будто клонит меня усталость,
Будто путь безнадежно сер,
Будто сердце мое осталось
Там, на озере Селигер.
А дальше забыл. Это кому же ты на голубых водах сердце оставил?
Сверстников рукой откинул с широкого лба прядь седых волос, застенчиво улыбнулся.
— Гале, жене. А дальше так:
Где вода набегала плавно,
Чуть мутя золотое дно,
Где прощались мы так недавно
И, по-моему, так давно.
Курочкин протянул руку:
— Сергей Константинович, подожди, теперь я буду декламировать.
У песни нашего знакомства
Нет седины и нет морщин.
Хочу увидеть рюмки донце
И осушить вино свое
За песню нашего знакомства,
За свет
И молодость ее!
Они помолчали. Потом Курочкин сказал:
— Вот собрались схимники… И соловьев ведь одними баснями не кормят, махнем в ресторан, пообедаем.
— Двинем, а то чертовски есть хочется, — поддержал Сверстников.
Курочкин взял его под руку.
— Хорошо, что ты был на партийной работе, знаешь низы, жизнь, а я уж обжился тут, знаю, что к чему… Гляди, у нас с тобой неплохой ансамбль получится. Редакторское дело хлопотное, ответственное, не знаешь, когда и при каких обстоятельствах наставишь себе шишек. — Курочкин вздохнул, а потом засмеялся. — Да и что за редактор, если взысканий не имеет! Он да председатель колхоза — самые подходящие люди для спартанского воспитания. Болтаю все о деле да о деле. Скажи, ты птичек любишь?
— Как же, конечно!
— Все поэты такие. Я не поэт, а к птичкам неравнодушен. У меня дома три клетки с кенарами и щеглами. Правда, забот много. Надо птичек покормить, почистить клетки, на птичий базар съездить за зерном. Знаешь, у Евлампия Петровича двадцать клеток. А ведь он государственный деятель. Я люблю птичек. Ко мне на подоконник голуби прилетают, мы их всей семьей кормим. И вот вижу — у одной голубки связаны ноги ниткой. Ты бы посмотрел: ножки вспухли, по взъерошенным перьям видно, что страдает. Как же можно так относиться к птице, ну скажи мне, Сергей Константинович, разве это не варварство?! Что это за люди, черт возьми!
— Что же с этой голубкой стало? — нахмурившись, спросил Сверстников.
— Сосед заманил ее в квартиру, нитку срезал. А вот, заметь, все время у моих окон крутится, кормлю.
Вышли на улицу. Курочкин огляделся.
— Утром еще была слякоть, смотри, как все подсохло.
— Пора бы уже снегу быть, декабрь на дворе.
— Пожалуй, градусов пятнадцать будет.
Курочкин поднял воротник пальто.
После обеда Сверстников вернулся в редакцию. Он окинул взглядом свой кабинет. На стене висела копия с картины Шишкина «Утро в сосновом бору». «Мазня, надо же уметь так исказить оригинал!»
Сверстников, сел за стол, обтянутый зеленым сукном; на столе подняли хоботы две автоматические ручки, в углу виднелась белая кнопка звонка. Сверстников слегка ее нажал. Мигом открылась дверь — вошла девушка в строгом синем платье, высокая, с веселыми голубыми глазами. Сверстников уже знал своего секретаря Неллю.
— Слушаю вас, Сергей Константинович, — сказала она.
— Нелля, я нечаянно, если что, я и сам управлюсь, — проговорил Сверстников смущенно.
Нелля прищурилась.
— Вы — заместитель главного редактора. Ваше время надо беречь. Когда обедать соберетесь, скажите — вызову машину. Если в библиотеке книги взять, скажите — сбегаю. Если в театр билеты приобрести, скажите — приобрету. Письмо, телеграмму отправить — скажите…
— И думать вы тоже будете за меня? — усмехнувшись, спросил Сверстников.
Теперь растерялась Нелля, покраснела.
— Думать вы сами станете. Ничего, ко всему привыкнете, не стесняйтесь, звоните. Секретарь для этого и существует. Не могу же я только романы читать!
Последние комментарии
6 часов 27 минут назад
18 часов 58 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 3 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад