Огненный цветок [Юлия Нургалеева] (fb2) читать онлайн

Юлия Нургалеева Огненный цветок

Николашка набрал полные ведра воды. Сегодня бабка Февронья решила баню истопить, помыться накануне праздника, а Николашке велела воды из реки натаскать. Кое-как подняв ведра, парень направился к бане, благо, она расположилась недалеко от речки. Мостик у самой воды скрипнул, послышался плеск. Или показалось? На всякий случай Николашка пошел быстрее, расплескивая на ходу воду. Работы в доме было много, но парень улучил минутку и убежал в лес, окружавший подступы к реке.

На границе леса с деревней, у самой реки тянуло к воде ветви большое старое дерево. Николашка любил забираться на верхние ветки и смотреть вокруг: в одну сторону посмотришь видно, как деревенские копошатся в огородах и на полях, в другую посмотришь лесные жители снуют по своим делам: то белки, то дятлы, а иногда и рыжее пятно лисьего меха промелькнет. Николашка дошел до дерева и поставил ногу на первый бугорок ствола, приготовившись забраться повыше, но услышал шорох. Дерево было занято кем-то другим.

Парень поднял голову – высоко, почти на самой верхушке сидела девчонка. «Даже выше, чем я, забралась», – с досадой подумал Николашка, а вслух сказал:

– А ну слезай! Это мое дерево. А тебя я раньше здесь не видел.

– Ладно, не ругайся. Сейчас спущусь, – раздался с верхушки дерева звонкий голосок.

Ветки зашуршали, и вскоре на землю спрыгнула девушка, простоволосая и босая. Николашка загляделся. Девчонка была краше, чем все, кого он знал в своей деревне. Раньше он ее не видел, хотя должен был. На вид ей было не больше пятнадцати лет, а значит они одного возраста.

– Ты не с нашей деревни, – сказал Николашка.

– Я здесь жила раньше, – уклончиво ответила девчонка. – Меня Настасьей зовут.

– А я – Николай, – зачем-то полным именем представился Николашка. – Я вон там живу, недалеко, – указал парень рукой на дом, видневшийся на краю деревни.

Девушка внимательно посмотрела на дом и задумчиво произнесла:

– Так значит ты…

– Что я?

– Да ничего, это я так. Как у бабушки твоей здоровье?

– Ноги болят, а так ничего, – пожаловался Николашка, и только потом удивился, откуда она знает его бабушку? Спросить постеснялся, мало ли откуда, бабка много кого знает, и в деревне, и за околицей.

– А чего ты простоволосая ходишь?

– Платок потеряла. Ты не видел? Белый такой.

Николашка платка не видел, и жалел об этом. Разговор не складывался, а уходить от красивой Настасьи ой как не хотелось.

– А пойдем купаться? – предложила Настасья и, не дожидаясь ответа, скинула сарафан и побежала к воде.

Николашка невольно загляделся на белое тонкое тело Настасьи, но опомнился и отвернулся.

«Вот ведь бесстыжая! – покраснел до макушки Николашка. – Знать меня не знает, а уже купаться голышом зовет. Тьфу, срамота!» Стараясь не смотреть в сторону Настасьи, Николашка бросился домой.

Девчонка засмеялась и крикнула: «Завтра приходи, коли не струсишь!»

Подходя к дому, Николашка увидел, как бабка выметает с порога траву.

«Опять приходили», – вздохнул парень.

Поговаривали, бабка Николашки – ведьма. И хоть доказательств не было, неизменно каждый, кто входил к ним в избу, приносил с собой ветки полыни от порчи. Полынь сыпалась, оставляя на пороге мелкие пахучие шарики. Бабка Феня ворчала, выметая траву из избы. Гостей, правда, было немного, и те приходили строго по делу: то корова тяжело телилась, то коза давала гнойное молоко. Февронья врачевала животных как умела, по-деревенски, руководствуясь прежде чутьем, чем знаниями. Бывало, присядет рядом с коровой, пошепчет что-то, корова мыкнет в ответ. Как будто разговор у них получался. Деревенские посмеивались, но в самых тяжелых случаях продолжали вызывать Февронью.

Вот и сейчас баба Феня выметала полынь. Значит, скоро уйдет врачевать.

– Баб Феня, ты б сходила завтра на Ивана Купалу к реке, деревенские бы перестали полынь к нам носить. Как ты не поймешь? Тебя же вся деревня ведьмой считает, а ты еще и в купальскую ночь костров не жжешь. Того и гляди, я и сам уже поверю, что ты колдуешь.

– Да куда мне идти, Николаша? У меня ноги больные, да и сердце прихватывает. Не хочу я помирать у деревенских на глазах.

«Сердце у нее больное, – с досадой подумал Николашка. – А как за три версты бегать к чужой корове, так самая здоровая в деревне». Февронья взяла котомку со всем необходимым для лечения животных и вышла за дверь, давая понять, что разговор окончен, и на праздник она не пойдет. Николашка со злостью топнул ногой. Ууу, старая ведьма! Уж померла бы в самом деле, над ним хоть смеяться перестанут…

Николашка представил, как парни снова будут называть его ведьминым внуком, а если он еще и без подруги явится, то совсем засмеют.

А не позвать ли Настасью с собой на праздник Купалы? Девка она приметная да бойкая, деревенские девчата с ней рядом побледнеют. Николашка довольно усмехнулся. Да, в этот раз он покажет парням, что не лыком шит. Пусть знают, как смеяться над ним.

На следующий день, управившись с работой, Николашка побежал на речку, еще не зная, как будет смотреть в глаза бесстыжей Настасье. Девчонка уже дожидалась его на берегу. Лукавинки плясали в глазах.

Николашка сразу перешел к делу.

– Ты это… Через костер со мной прыгать пойдешь? – спросил Николашка, не глядя на девушку.

Настасья рассмеялась.

– Это чтоб потом долго и счастливо? Ты же вчера убежал от меня, как будто хвост подожгли. Если боишься меня, как жить со мной будешь?

– Я больше не буду убегать, – пообещал Николашка, но смутился.

– Вот сейчас и проверим, – подмигнула Настасья, скинула сарафан и побежала к воде.

«Да что ж ей приспичило купаться!» – с досадой подумал Николашка, но на сей раз не оробел, скинул рубаху и пошел в воду.

Настасья плескалась и брызгалась. Николашка собрался с духом и вошел в воду. Как только он это сделал, вода забурлила, заволновалась. “Что за чудеса?” – оторопел Николашка. Глянул парень на Настасью, а на том месте, где она была – водоворот. “Пропадет ведь!” – успел подумать Николашка и кинулся в самый центр воронки спасать нерадивую девку.

Водоворот затягивал Николашку в ненасытный центр, голова то пропадала, то появлялась на поверхности. И тут он увидел бабушку Февронью, которая с разбега плюхнулась в воду прямо в одежде и поплыла к внуку. Бабка насилу вытащила Николашку из воды и села рядом обсохнуть. Николашка плевался и плакал.

– Там На… На-Наста-асья… Я полез спасать, а она… Она утону-у-ула, – всхлипывая, провыл парень.

– Водяниха она, твоя Настасья. Знаю я ее. Давным-давно она была моей подругой, – бабка Февронья помолчала, словно задумалась о чем-то, а затем продолжила. – Никому я не рассказывала, что случилось в ту ночь, а тебе вот поведаю, открою душеньку.

И бабка Февронья начала рассказ.

– Давно это было, почитай, лет сорок уж назад, а то и поболее. Была у меня подруженька Настя. Фенька и Наська – так нас называли.

Николашка отказывался верить своим ушам. Эта девчонка – бабкина подружка? Так ей уж лет шестьдесят, а он прыгать через костер с ней хотел…

– Молодые мы были, глупые, – продолжала рассказывать Февронья. – Хотелось нам с Наськой клад отыскать, чтобы конфет на ярмарке купить. Вот и решили мы в Иванову ночь цветок папоротника сорвать. Парни говорили, кто найдет цветок, тот всегда богатым будет. Вот мы с Наськой и пошли. Одной-то страшно, а вместе вроде как и веселее. Ушли мы в лес далёко, уже не слышно было деревенских собак, а деревья в том лесу высокие, макушками сплетаются – ни звезд, ни луны не видать. Птицы не поют, звери не шуршат, будто ждут беды какой. Наська в меня вцепилась, пойдем, говорит, обратно. А я упертая была. Напрасно что ли так долго шли? Давай, говорю, еще немного поищем, да и вернемся. И только я это сказала, как померещилось мне, будто звезда упала. Потащила я Наську за собой, видим: то не звезда, а цветок ярким пламенем горит. Цветок папоротника. Нашли, значит. Я схватила этот цветок, сорвала. А он горячий! Как нести? Наська скинула с головы платок и мне отдала. Завернула я цветок, он через ткань мне руку греет. Побежали мы со всех ног, а лес нам вдогонку завыл, загоготал страшными голосами. Кровь стынет, а бежать надо и не оглядываться, иначе пропадешь. Склизкие корни цепляют за ноги, как будто костлявые пальцы к тебе тянутся. Страшно, жуть! Уж пожалели мы, что в этот лес зашли. Сама бегу, проклинаю себя на чем свет стоит, и слышу, что подруга отставать начала, а обернуться не могу, иначе схватят и поминай как звали. Так и выбежала я к деревне. Оглянулась – а Настасьи нет. Забрала ее сила нечистая. Только платочек на память о ней остался. Дорогую цену я за цветок тот заплатила…

О той ночи я никому и словом не обмолвилась. Сказала только, что потерялась Наська в лесу. На следующий день всей деревней ее искали, да так и не нашли. Вот так я подругу свою подвела. Испугалась, себя хотела спасти, а ее не уберегла.

А цветок папоротника так счастья и не дал. Разве что научилась я звериный язык понимать, но ни удачи, ни богатства это не принесло… – Бабушка на мгновение задумалась, вздохнула и продолжила:

– С тех пор Наська являться мне начала каждую ночь накануне Ивана Купалы, если я из дома выхожу. А дома не трогает – у нас же полынью все обсыпано, спасибо добрым людям, – грустно улыбнувшись, закончила рассказ Февронья. – Вот поэтому, внучок, я костры и не жгу. Чего греха таить – боюсь я подруги моей. А в этот раз она решила через тебя до меня добраться. И откуда только догадалась, что ты мой внук?

Николашка промолчал. Неловко было признаваться, что по глупости разболтал первой встречной кто он и откуда.

Бабка прижала Николашку к мокрой телогрейке.

– Украсть мою кровиночку захотела, утопить, нечисть проклятая. Не отдам! – погрозила бабка кулаком в направлении реки. – Лучше меня забирай!

– Вот и заберу, – послышался сзади глухой булькающий голос.

Февронья с Николашкой резко оглянулись: сзади к ним подходила Настасья, в натуральном виде, без прикрас: в длинные волосы вплелась болотная тина, пряди сбились колтунами, впавшие глаза заволокла мутная пленка, кожа покрылась синюшными пятнами. Протянула Настасья костлявые пальцы к Февронье, ухватить пытается.

Николашка завопил что есть мочи, а бабушка стоит не шелохнется, как пригвоздили к месту, и ни звука. Только смотрит на Настасью широченными глазами.

– Баб Фень, беги! – Николашка попытался вывести бабу Феню из оцепенения, но тщетно.

Тогда парень схватил толстую ветку дерева и замахнулся на утопленницу. Но не успела палка достичь цели, как костлявая рука Настасьи перехватила ее и переломила пополам, как лучину.

– Уйди с дороги, жених! – прогудела русалка. – Не старайся! Все равно утащу подругу мою верную на самое дно!

С этими словами Настасья схватила Февронью за руку и потащила в воду. Николашка вцепился в другую руку, но водяниха была сильнее. Увела она Февронью в водоворот и скрылись обе под водой, а Николашку с силой откинуло на берег.

– Баб Феня… Баб Феня… – как рыба открывал рот Николашка. Он не мог отдышаться и не мог поверить, что все увиденное им было взаправду.

К кому теперь бежать? Кто ему поможет бабушку вызволить? Поднимут на смех только, не поверят его рассказу.

Николашка опрометью кинулся домой. Где-то в избе должен быть цветок папоротника! Баба Феня наверняка его сохранила. Николашке отчаянно захотелось найти цветок, чтобы тот исполнил его желание. А желание у парня было одно: вернуть бабу Феню.

Перерыв сундуки с бабушкиным добром, Николашка совсем было отчаялся, но тут взгляд его упал на котомку, с которой баба Феня ходила животных лечить. Парень развязал узелки мешка и заглянул внутрь. Помимо нехитрых докторских приспособлений, в котомке лежал небольшой тряпичный сверток. Негнущимися пальцами Николашка развернул пожелтевшую от времени тряпочку и зажмурился, ослепленный вспышкой. Сквозь щелочки век парень смог разглядеть находку. Небольшой золотистый цветок, похожий на колокольчик, переливался волнами света. Он то бледнел, излучая теплое сияние, то разгорался нестерпимо ярким светом. Кроме того, цветок был горячим. Николашка подул на пальцы, завернул цветок в тряпицу и побежал на речку.

На берегу никого не было. Напрасно звал Николашка бабушку, никто не отозвался. Он и до Настасьи пытался докричаться, но только ворона каркнула в ответ.

Тогда парень покрепче сжал в кулаке платочек с цветком и бросился в воду.

– А ну, нечистая! Отдавай бабу Феню! – закричал Николашка, заплывая все глубже и озираясь по сторонам.

Рядом послышался смех.

– Ох и глупый же ты, парень! За бабкой своей решил на тот свет отправиться? так это легко устроить!

Холодные скользкие пальцы впились в ногу Николашки и с силой потянули вниз. Второй ногой парень пытался отбиться, но русалка схватила и ее. В попытках освободиться Николашка выпустил платок с цветком из ладони. Как только цветок выпал из развернувшегося платка и попал в воду, река засияла желто-красными переливами, будто огненная. С диким визгом из воды стали выпрыгивать русалки, кикиморы, водяные черти – они словно испарялись над поверхностью воды с искаженными болью и злостью лицами. Николашка почувствовал, что ноги его стали свободны, и изо всех сил погреб к берегу. Никогда еще ему не было так страшно. Как только парень достиг берега, он оглянулся на реку и остолбенел: из воды, тяжело ступая и покачиваясь, выходила бабушка Февронья.

– А как же ты… Ты не испарилась с остальными…

– А чего мне испаряться? Я ж живая.

Николашка подполз к краю воды и помог бабушке выйти. Рука ее была хоть и мокрая, но теплая. И вправду живая. Николашка уткнулся в бабушкино плечо и тихонько заплакал. Все равно кофта влажная, может, и не заметит.

– Но как ты спаслась, баб Феня? – все еще не мог поверить в чудо Николашка.

– А как река заполыхала, так и отпустили меня, я наверх-то и выплыла. Только не пойму, с чего она огненной сделалась.

– Это из-за меня. Я цветок папоротника у тебя взял и в реку кинул…

– Вот оно что! Видно, он не только языку зверей учит, но и от нечистой силы спасает…

Николашка виновато посмотрел на бабушку.

– Как же ты теперь без цветка лечить коров будешь?

– Э-э-э, милый, да я почитай лет сорок их лечу, как-нибудь справлюсь своими силами.

Бабушка Февронья оперлась на внука.

– Пойдем скорее домой, надо управиться с работой перед праздником.

– Так ты все-таки пойдешь? – просиял Николашка.

– Пойду, милый, пойду. Сегодня я такой костер разожгу, всем на удивление! Пусть знают, как ведьмой меня называть.

Бабушка с внуком, обнявшись пошли в дом.

А где-то глубоко в лесу, там, где не слышно птичьего гомона и не видно солнечного света, на древнем кусте папоротника появился крошечный бутон огненного цвета.