Вторая смена в лагере «Звёздочка» [Ольга Пустошинская] (fb2) читать постранично, страница - 11

сандалии.

– В рукава надень.

Медленно-медленно штормовка стекла с плеч Алика, непостижимым образом крепкие загорелые руки освободились от рукавов, и куртка снова упала на деревянный пол.

Круглыми глазами Люба смотрела, как тело Алика стало зыбким и прозрачным, как он пытался поднять куртку, а руки хватали только воздух… И тогда она завизжала, закрывая от ужаса лицо руками.

– Мальчик! Мокрый мальчик!

Не разбирая дороги, Любка бросилась бежать. Куда? Да куда угодно, лишь бы к людям, лишь бы не оставаться наедине с жутким призраком. Ноги сами привели её на эстраду, где на вкопанных в землю деревянных скамейках, толкаясь и смеясь, рассаживались пионеры.

– И мне дай! – услышала она Олькин голос.

Так и есть, вот она. Взяла у кого-то крем от комаров и старательно размазывала его по лицу. Любка опустилась рядом и, дрожа от пережитого страха, щекотно зашептала в самое ухо:

– Я сейчас видела мокрого мальчика…

Оля округлила глаза.

– Правда? Пойдём в беседку, расскажешь!

– А кино?

– Да я его уже два раза видела.

Они пригнувшись побежали к кустам, миновали игровую площадку c качелями и каруселью для малышей и заскочили в беседку, коих в лагере было несметное количество.

– Люб, что, он страшный? – отдышавшись, спросила Оля.

– Нет, не страшный, наоборот… Но я всё равно испугалась. Слушай…

Тонко ныли под ухом комары, но девочки не обращали на них внимания. Любка шёпотом рассказывала всё, что знала про Алика, начиная с того родительского дня, время от времени оглядываясь по сторонам: а вдруг мальчик будет её искать?

– Я не понимаю. Ты говоришь, что он был обычным, а потом вдруг стал прозрачным.

– Да, раньше был как все. Загорелый такой, ловкий, форма пионерская с галстуком. Ничего необычного. Хотя… вот сегодня он как-то странно сказал: «А если завтра война с Германией? У нас пакт о ненападении, но я не верю этому Гитлеру». Гитлер-то умер давно…

– Знаешь, он, наверно, не понимает, что тридцать лет прошло. – Оля достала из кармана сухарь и вкусно захрустела им. – Тьфу, крем в рот попал… Если бы понимал, то удивился бы, что всё время в лагере, что не взрослеет. Может, для него и не было этих лет, а прошло всего мгновенье.

– Я боюсь теперь, вдруг он снова придёт? – призналась Любка.

– А раньше не боялась?

– Нет, я же не знала… Завтра бабушка с дедом приедут. Я домой с ними попрошусь.

Оля сразу погрустнела:

– Жаль… Ещё неделя до конца смены. Оставайся, а?

Люба замотала головой: нет.

***

К ней приехали с самого утра, сразу после завтрака, когда все пионеры под бдительным оком вожатых трудились над наведением чистоты.

– Мартынова! Иди к воротам! – крикнул подбежавший голоногий дежурный.

Любка сунула веник из полыни в урну и помчалась по аллее, мимо гипсовых скульптур, к центральным воротам, где рядом с мотоциклом поджидали её бабушка с дедом. Она бросилась к ним, как к последнему спасению, вцепилась в бабушкину кофточку, как за надувной круг в открытом море.

– Заберите меня!

– Любушка, что случилось? – всполошилась бабушка.

– Ничего… просто я соскучилась, мне здесь страшно, домой хочу.

– Хорошо-хорошо, – не стал спорить дед, – мы сейчас поедем на реку, отдохнём там… Если не передумаешь до вечера, то заберём тебя.

На берегу Любка совсем успокоилась, помогла развести костёр и смеялась над дедом, который на спор с бабушкой забросил удочку с пустым крючком. И надо же – вытянул карася!

Алик появился на берегу неожиданно. Загорелый, ловкий, в пионерской форме и чуть косо сидящей пилотке, трепетали на ветру концы красного галстука. Он был совсем как настоящий мальчик, только что следов на песке не оставлял.

Любка взвизгнула и спряталась за широкую дедову спину.

– Это призрак пропавшего мальчика! – зашептала она в ухо.

– Глупости не говори, – оборвал дед.

И тут увидел, как заколебались и стали прозрачными руки Алика, пытающиеся поднять горсть песка. Раз за разом ладони захватывали воздух, а не тёплый песок с редкими камешками.

– Почему у меня не получается? – со слезами в голосе проговорил Алик. – Что со мной?

Ахнула бабушка и застыла с ложкой в руках. У деда отвисла челюсть.

– Ты умер, сынок, – сказал он после долгого молчания. – К сожалению, ты умер. Ты можешь вспомнить, если захочешь…

Алик сел на песок, уронил голову на согнутые колени.

– Я помню, только верить не хочу. Не люблю спать днём… Сколько раз я просил вожатых дать мне нарисовать стенгазету или агитационный плакат на время тихого часа – я хорошо рисую. А они не соглашались, говорили: одному позволь, так весь отряд не уложишь. Я убегал в окно. Ходил по лесу или на речку, купался один… И совсем не боялся, я ведь плаваю очень хорошо, даже с завязанными ногами выплыву. Вожатая Зина меня почему-то ругала, говорила, что тонут не те, кто не умеет плавать, а те, кто слишком уверен в себе. Однажды я выбрался в окно и пошёл на берег. Разделся, закопал одежду в песок, чтобы кто-нибудь чужой не нашёл и не унёс… А потом… ноги запутались в траве… Но я