Стасины Истории [Марина Александровна Юрина] (fb2) читать онлайн

Марина Юрина Стасины Истории

Страдалец задворков

В детском саду №452, в средней группе «Фантазёры» было четыре Насти. Настя Алексеева, Настя Резник, Настя Пацина и Настя Краюшкина. Настя Резник и Настя Пацина носили одинаковые розовые банты и платьица. Играли друг с другом в фей. Настя Алексеева всё время болела. А когда не болела, играла с кем придётся, и во что придётся. А Насте Краюшкиной очень не нравилось своё имя и фамилия. Имя, сами понимаете, почему – Насть вокруг было хоть пруд пруди. А из-за «Краюшкиной» она опасалась, что будут дразнить. Но дразнить Настю Краюшкину никто не собирался. Потому что Настя была не Настя, а Стася. Она играла на приставке в майнкрафт и гонки, в машинках разбиралась и не путала Человека-паука с Росомахой. А еще Стася не любила угловатых и глупоглазых розовых фей и единорогов. Стася ещё с ясельной группы поняла, что дружить лучше всего с мальчишками. Потому что было интересно. С близнецами Матвеем и Тимофеем, которые говорили хором. И с Юркой Чебурахиным – Чебурашкой. И с Толиком из Тюмени. И с Оксаной Михалной. И. конечно же с Пашкой – Павлентием.

Стася сидела на веранде и составляла список. Писать палочкой на пылеватой земле фантазёрского участка было не очень удобно. Поэтому Стася писала в столбик лишь цифры и первые буквы дел, представляя себя писцом древнего Междуречья:

1А (аткрыть старую мамину шкатулку)

2К (кормить кота Томского)

3С (а дома свежие караси!)

Когда Стася дошла до карасей, ей наскучило быть писцом древнего Междуречья. И она задумалась. Пашку сегодня в садик не привели – ангина. Ну какая может быть ангина в июне? Но Павлентий, есть Павлентий – заболел. Стасины мысли перескочили с ангины на карасей: «Надо будет выпустить их сегодня в ванную – пусть плавают. Мама сказала, что караси свежие, а значит – не копчёные, а значит – могут плавать! А то в прошлый раз мама очень огорчалась, когда Стася выпустила в ванну копчёную скумбрию. Скумбрия не ожила, а бабушка – смеялась по телефону. Чего смеяться-то?»

Тут Стася заметила, что цифру один в списке загородили пацаничьи серые кроссовки, которые плавно переходили в ноги в синих джинсах. Стася недовольно подняла глаза. Обладателем кроссовок и джинсов оказался Юрка Чебурахин. Чебурашка сопел и выжидательно смотрел на Стасю.

– Пойдем, – сказал Юрка.

– Куда? – спросила равнодушная Стася, всё ещё где-то на втором плане обдумывая аквариум для свежих карасей.

– Надо, – сказал Чебурашка и дёрнул Стасю за руку.

Юрка был немногословен. И обычно вежлив с девочками и воспитателями.

– Ладно…. С Юрасиком спорить было себе дороже – он упрямый, просто так не отвяжется. Чебурашка повёл Стасю, разумеется за веранду. Там располагалось любимое место Павлентия – Задворки. На задворках было сумрачно и сыро. Тень от веранды редко пускала сюда солнце. И чего это нового может случиться на Задворках без Павлентия? Стасе стало любопытно. Юрка подтащил Стасю за руку и уселся возле замшелого нижнего кирпича.

– Смотри! – шепотом бормотнул упрямый Чебурашка. И Стася посмотрела.

На влажной земле, покрытой зелёным налётом то ли мха, то ли плесени корчилась здоровенная косиножка. На паучка нападали муравьи. С десяток маленьких чёрных мурашей кусали её за лапы. Косинога беспомощно дёргала толстым брюшком и бестолково сучила длиннющими, нескладными лапами.

– Ну и что ты любуешься? – возмутилась Стася, всё ещё помня о списке дел и о карасях, – Спасать надо животное! Сам что ли не можешь с мурашами справиться?

Юрасик обиженно пыхтел.

– Посмотри, у неё глаза человечьи!

Стася фыркнула и щелчками принялась сощёлкивать приставучих мурашей с косиногового туловища и ног.

–Человечьи… Человечьи… – ворчала Стася, – Это у тебя – человечьи. А у косиноги – косиноговы!

«Кстати, а есть ли вообще глаза у косиноги?» – промелькнуло у Стаси в голове. Юрик толокся рядом и вдавливал муравьёв пальцем во влажную землю. Стася бережно взяла косинога в руки. Вгляделась повнимательней…

– Ай! – взвизгула Стася и чуть не выкинула косиногу. Флегматичный Юрик только вздрогнул. У косиноги на голове…То есть на том месте, где должна быть голова у обычных косиног, светились мягким голубоватым светом два круглых глаза. Глаза, несомненно, принадлежали существу мыслящему.

«Спасибо. Стася!» – прошелестело у Стаси в голове. «Вы с Юркой не побоялись муравьоидов и спасли меня».

– Хмм…Пожалуйста… – растерянно буркнул Юрка Чебурахин.

– Я – царь-Косиног. За то, что вы такие храбрые и добрые, я исполню любое ваше желание.

– Ну-ну, вот это фэнтези! Качественная!– воскликнула Стася. Чебурашка укоризненно посмотрел на Стасю, засмущался и прошептал:

– Я хочу…Я не хочу…Я хочу не быть больше толстым…

Косиног моргнул голубыми глазищами и…ничего не произошло.

– Тьфу ты, Юрка, глупость какая! – фыркнула Стася.

– Я, например, хочу, чтоб Павлентий завтра в садик пришёл! И что думаешь, он придёт завтра? Так быстро вылечится? И еще я хочу, чтоб караси жили у меня в ванной. А то рыба нам достаётся всё время солёная и неживая!

А ещё….Стася подумала про папу…Но…нет…вряд ли…баловство это…Папу не вернуть…

– ЫЫХ! – Косиног снова сверкнул голубым два раза. И – ничего!

Стася вздохнула, унесла незадачливого волшебника на веранду и посадила на сиденье – там хоть муравьёв нет. Юрик Чебурахин похлопал свой животик, вздохнул тяжко-тяжко и потопал к песочнице.

Стася вернулась к своему списку, как у древних людей Междуречья.

Потом был обед, потом сончас и полдник. Потом пришла стасина мама. Стася шла домой и думала о Павлентии. Как же ему там живётся с ангиной?

А в это время пятёрка свежих карасей неутомимо нарезали круги в Стасиной ванной, гордо рассекая серебристыми телами хлорированную городскую воду.

Золотой орех

Павлентий нашел его в песочнице. Когда откапывал бывалую модельку – «21Волгу». «Волга» зацепилась за него ржавым колесом. Пашка поддел совочком круглый, золотистый, чуть шершавый шарик. На боку шарика имелась вмятина. А сам кругляш будто состоял из двух половинок, смахивая при этом на грецкий орех. Только орех не настоящий, а непонятно из чего.

«Золотой?» – предположил Павлентий. И тут же у него возникло желание попробовать «орех» на зуб. Вдруг расколется? «А там – ядра чистый изумруд. Маме подарю. Она обрадуется» – размышлял Павлентий. Он бросил совок и «Волгу-бе», запихал «орех» в карман джинсов и посмотрел на Оксану Михалну. Воспитательница увлеченно о чем-то спорила через забор с дворником Юрниколаичем. Пашка уловил из разговора слова «листья», «сжигать» и «сама виновата».

Все одногруппники – «фантазеры» и «фантазерки» были при деле. Юрка-Чебурашка, Гоша, Вадик и Юля толпились в углу веранды. «Косиножку нашли», – подумал Пашка. Близнецы Матвей и Тимофей висели на лесенке. Настя Резник, Настя Пацина и Поля Моисеева лепили из песка и ранеток пирожки.

Павлентий бочком-бочком двинулся за веранду. За веранду ходить запрещалось. Считалось, что там ничья территория и воспитатели не могут как следует воспитывать там детей.

За верандой Павлентий достал находку из кармана, обтер золотистый орех об курточку. «Вроде бы чистый!» – подумал Пашка. И тут из-за угла возникла Стася. Ее косички шевелились от любопытства сами по себе. А шапкин помпон озадаченно свесился набок.

– Что делаешь? – спросила Стася. – Ранетки ешь?

– Н-нет – недовольно буркнул Пашка. И, по выражению Стасиного лица понял, что от нее не отвязаться. Придется раскалывать орех на двоих.

– Вот смотри. В песке нашел.

– Ничего себе! Орех? Золотой? Пробовал? – осведомилась Стася.

– Н-нет.

– Давай расколем и съедим. Пока никто не пришел.

– Давай! – Павлентий сунул орех в рот – нажал. Орех противно заскрипел песком на зубах и даже не треснул.

– Бе- е… – скривился Пашка, сплюнул песок и вытер язык об рукав.

– Дай, я! – потребовала Стася.

Она выхватила обслюнявленный золотой орех, шоркнула о джинсы и сунула за щеку. Орех не поддавался. Пришлось признать, что молочные зубы – неподходящее средство для раскалывания орехов. Вдруг они услышали:

– Паша – Настасья! Ну-ка вышли из-за веранды!

Это скомандовала Оксана Михална. Павлентий вздохнул и потащился из-за веранды на солнечный участок. Стася вынула изо рта орех и поплелась за Пашкой. Они сели на песочницу. Рассеянно поковыряли совочком песок. Девчонки налепили пирогов с ранетками и принялись за пироженки с кремом. Крем находился в старом тюбике из-под зубной пасты. Остатков пасты хватило ровно на пять пироженок.

Стася спросила:

– Ну что, берем орех с собой?

– Нет, – помотал головой Павлентий, – В группе его у нас отберут. Или дети или Оксана Михална. Давай лучше спрячем!

– Где? За верандой?

– Нет! В песочнице. Здесь точно никто до завтра орех не найдет!

– Ага! – согласилась Стася, – Завтра с утра откопаем!

– Группа – строимся! – возвестила Оксана Михална, – На обед!

Павлентий быстро раскопал ямку в углу песочницы. Сунул туда орех и закопал обратно. Стася притоптала песок кроссовком.

– Паша – Настасья – строимся! – протараторила воспитательница. Ребята побежали догонять строй.

А тем временем капитан научно-исследовательской станции атиидов, отдавал приказ по внутренней связи:

– Экипаж! Меняется программа исследования! Переходим к плану «бета»! Наверх не выходим! Исследования показали, что поверхность повсеместно покрыта кремниевыми валунами. Два огромных белковых организма, не обладающих разумом, чуть не повредили нашу станцию. Но, хвала мудрейшим О-атидам, станция из сверхпрочного голдотитана магмы! Возвращаемся на базу!

Золотой орех выпустил тончайшую сеть. Сеть захватила песчинку и втянулась обратно. Научно-исследовательская станция «И-маго», задрожала, завертелась, набирая обороты. Песок вокруг нее начал плавиться. И через секунду золотой орех атиидов, набирая скорость, пошел вниз. Станция золотой иглой прошила песок, грунт, камень, опускаясь все ниже и ниже, туда, где возле ядра планеты, давным-давно жила своей жизнью цивилизация мудрейших атиидов.

В пути младший атиид станции «И-маго» отбил сообщение родным:

«На поверхности нашей планеты «З» разумной жизни не обнаружено. Скоро вернемся! Готовьте пирог!»

Про грибы, капусту и замок

– Ха! Да летом в садике любой может найти, что поесть! – разглагольствовал Павлентий, – Можно ранетки есть. Или колоски пожевать, сирень, кору кленовую попробовать или листья. Я кору пробовал – она горькая. И листья тоже. А помнишь, Стась, как мы в прошлом году грибы откопали?

Стася важным кивком подтвердила Пашкины слова.

– Да-а, было время! – мечтательно протянула она. Мы тогда совсем маленькими «Фантазёрами» были…

В глазах Толика вспыхнул огонёк любопытства. Толик – новенький. За завтраком Оксана Михална представила тощенького вихрастого мальчишку:

– Вот, ребята, знакомьтесь! Это Толик, он из Тюмени приехал.

Толик застенчиво заморгал своими черными глазами. Затрепетали пушистые ресницы.

– Теперь нашего «Фантазёрского» полку прибыло.

Стася в это время обсуждала с Любой – есть масло или размазать по тарелке. И поэтому не очень поняла, что значит «полку прибыло». «Мы что, на войну собираемся?» – рассеянно подумала Стася. Перед ее мысленным взором промелькнули все «Фантазёры», одетые в камуфляж и с автоматами наперевес. Толик – впереди. А у Любы из-под берета выбиваются розовые бантики. «Фу-х!» – прогнала Стася глупую мысль – «Наверно, Оксана Михална имела в виду не это…Она, похоже, хотела сказать, что новенький из военной Тюмени приехал. И теперь будет нами командовать…». Масло одним взмахом ложки размазалось по Стасиной тарелке.

После завтрака «Фантазёры» вышли на прогулку. Пока весь народ с ледянками штурмовал горку, Стася и Павлентий отвели Толика в укромный уголок – за веранду. Туда дворник Юрниколаич с начала зимы сбрасывал ненужный снег. Видимо, Юрниколаич имел на этот снег какие-то свои виды. А пока снег лежал невостребованным. Пашка и Стася приглядели симпатичный сугроб и уходили за него в случае крайней необходимости – поговорить. Сегодня они привели за сугроб Толика – знакомиться.

– А грибы мы прошлым летом нашли. Там – на участке – рассказывала Стася. Ей нравилось, как Толик на нее смотрит – серьезными, удивленными глазами.

– Я копала метро около лесенки. Знаешь ведь, в нашем городе метро очень медленно строят. Вот мы с Пашкой и решили помочь. А то будет нам двадцать лет – старые станем, а на метро так и не покатаемся! Ну и вот, копаю-копаю, вдруг смотрю – что-то беленькое откопалось – зову его.

– Да! – подхватил Пашка, – Я понюхал – пахнет грибами!

– Ну, мы и съели! Вкуснотища! – Стася облизнулась.

– Да, летом много чего есть поесть… – снова многозначительно заметил Павлентий.

– Настя, Паша! Чего вы там с Толиком делаете? – подала голос Оксана Михална, – Ну-ка марш на участок!

– Как всегда… – вздохнул Павлентий, – Поговорить не дают…

Ребята протиснулись между сугробом и верандой на участок. Толик покосился на Оксану Михалну, глаза его недоверчиво прищурились:

– А не врёте? Неужели вам все это есть разрешают?

– Конечно, не разрешают!

– Не врём!!! – в один голос воскликнули Пашка и Стася.

– Оксана Михална просто не всё видит. Она постоянно занята – разговаривает. Или с другими воспитателями, или с Юрниколаичем.

– Стась, Оксана Михална на самом деле – нормальная. Если б она следила за нами ещё сильнее, не ходить бы нам с тобой за веранду, не есть грибы или вот – капусту…

– Какую еще капусту? – удивился Толик.

– Какую-какую – белокочанную! – блеснула знаниями Стася, – Грибы и ранетки мы только летом едим. А зимой – ранетки – бе-е-е…невкусные. Грибы под снегом. Приходится зимой капусту трескать.

– Да, – подтвердил Павлентий, – В садик грузовик капусту привозит. От нее листья отпадывают и в снегу остаются. А мы со Стасей эти листья подбираем и едим. Сла-адко! Как мороженка прям!

Толику стало не по себе. Да как же так! Он же, Толик – из Тюмени, а этих двоих удивить нечем… Всё интересное уже произошло у них… Толик отчаянно оглянулся. И вдруг увидел на сетке забора толстый висячий замок. Юрниколаич потерял от замка ключи еще осенью. Теперь замку предстояло висеть на заборе вечно. Толик ничего этого не знал. Но зато он видел, что замок переливается на солнце вкусным пушистым инеем. Толик вырвал свою перчатку из Стасиной рукавичной ладошки и рванул через сугроб к замку. Павлентий хотел крикнуть, да не успел.

Толик подскочил к забору, схватился за сетку, приподнялся на цыпочки и лизнул аппетитный иней на боку замкА. «Приятно, – подумал Толик, – пахнет Новым годом…»

– А-а-ах! – вдруг донёсся до Толика вскрик Стаси. И Толику показалось, что слышит он в этом коротком возгласе не восхищение, а почему-то страх. «Чего это она?» – подумал Толик. И хотел уже бросить пробовать замОк. Но – не тут-то было! Язык! Его язык предательски не хотел отлепляться от замкА! Толик попробовал дернуть языком туда-сюда – язык оставался на месте. Тогда Толик рванулся изо всех сил! Слезы брызнули из глаз! Во рту будто взорвалась бомбочка. Да так там и осталась тлеть колючим осколком. Но Толик сдержался. Он же из Тюмени. Нельзя реветь из-за какого-то замкА в первый день. Еще и при Стасе. Толик сосредоточился – темные глаза его будто подёрнулись невидимой дымкой. И промелькнул в коричневой глубине толиковых глаз синяя, будто электрическая искра. Изо рта мальчишки, прямо из-под примерзшего языка высунулся еще один длинный, гибкий голубой язык. Язык лентой обвился вокруг замка. Пошел еле заметный пар. Крепкая дужка покрылась пятнами коррозии. Синий язык втянулся обратно, розовый отлип от железки и тоже спрятался в рот. Глаза Толика мягко заблестели. Замок качался на изъеденной дужке, покосился и рухнул в снег. Подбежали Павлентий со Стасей.

– Ну что, вкусно? – спросила Стася.

– Вкусно! – буркнул Толик, еле шевеля распухшим розовым языком.

– Ура! – восхитился Пашка, – Завтра мы тоже попробуем! Правда, Стась? А то сегодня Толик весь иней съел! И…замок???

– Нет! – крикнул, как мог, Толик, – Вот еще глупости! Замок сам отвалился! А железки не пробуйте – противно! Воняют!

– Н-уу, ладно! Как скажешь, воняют, так воняют, – пожала плечами Стася, – Может, завтра капусту привезут…

Толик оглянулся на ямку в сугробе, где теперь покоился замок. В темных глазах вновь вспыхнула маленькая молния. «Ни за что… Не сегодня… Может когда-нибудь… Расскажу, когда метро построят…» – думал Толик, пока все шли на обед.

В обед Толик не мог есть картофельное пюре. Розовый язык от соли жгло, будто огнём. Пришлось незаметно обмотать его синим. Но Толик не плакал – ведь он из Тюмени.

А в среду в садик приехал грузовик с капустой.

Пангасиус

Пангасиус – это звезда. И когда душистой июльской ночью выходишь на балкон, Пангасиус подмигивает тебе ярко – зеленым глазом неподалеку от правого рога Кассиопеи…

Стася часто думала о Пангасиусе. Особенно, когда мама уходила на дежурство в больницу, а она оставалась дома одна. Конечно, бывало, и так, что девчонка, едва добравшись до подушки, моментально засыпала. Но бывали и такие вечера, когда Стася долго не могла уснуть, ворочалась и даже неслышно плакала. Тогда она вспоминала о Пангасиусе.

Когда-то Пангасиус показал Стасе папа. Папа всегда выходил на балкон с «молодым поколением». И там они могли говорить с Пангасиусом по душам сколько хочешь.

Они с мамой уже три года, как-то существуют без папы. Мама все работает и работает. Бессонные дежурства в больнице прибавили ей темноты под глазами и суровую складку между бровей. А глаза у мамы остались прежними – прозрачно-зелеными, точно утренняя морская волна.

Стася вспомнила, как мамины глаза сияли, когда папа получил майора.

Праздновали всей семьей. А через неделю папа умер. Получил серьёзное ранение прямо на базе и умер. Стася помнит ночную суету, срочные сборы и последний папин видеозвонок: «Прилетели мы в Сирию. Будем служить Отечеству в Хмеймиме. Это военная база наших. Все хорошо. Целую всех.»

А потом…потом…случилось страшное. Стася слушала и не могла поверить. Как же так? Ведь Новый год! Несправедливо это! Сухие строчки Интернет-новостей расплывались и множились в стасиных слезах. «В результате минометного обстрела российской авиабазы Хмеймим в Сирии 31 декабря были повреждены и фактически выведены из строя не менее 7 боевых самолетов. Ранения получили около 10 военнослужащих.

Утверждается, что выведены из строя четыре фронтовых бомбардировщика Су-24, два многоцелевых истребителя Су-35С и один военно-транспортный самолет Ан-72.»

Стася не очень понимала, кто обстрелял папину самолётную базу, но точно знала, что это страшные, жестокие люди – они убили папу…Папу!!! Её ПАПУ!!! И мама теперь ночами плачет горько в подушку и пропадает а работе. Потускнели её зелёные глаза.

Стася с тех пор подолгу смотрела на небо. Она представляла, что там, на Пангасиусе теперь живет папа. Стремительно проносится на своей «сушке» над изумрудными всполохами звезды. И вдруг вспомнила, как она, трёхлетняя, ещё не садиковская даже спросила у папы:

– Пап, а мы думаем печатными или прописными буквами?

Папа удивился, но все-таки придумал ответ:

– Ты, Стасенька, раз умеешь писать буквы только печатными, значит, и думаешь по-печатному. А мы с мамой, раз пишем прописью, значит, и мысли наши тоже выходят прописными буквами!

– А когда печатные мысли превращаются в прописные? – продолжала допытываться Стася.

Папа взъерошил широкой шершавой ладонью жесткий ежик седеющих волос и ответил:

– Ну-у, наверно, когда писать учатся…Вот ты, например, сначала вообще не думала буквами, только мыслями, а сейчас думаешь по-печатному, а писать научишься – будешь мыслить по-письменному!

Стася слизнула со щек две тяжелые слезинки. Посмотрела на часы – опять пол-второго…

Ничего не поделаешь, получается, что она снова полуночничает. И мама с утра её не добудится. А завтра на два дня ехать к бабушке.

«Хорошо, – убедила себя Стася, – Я же взгляну на Пангасиус всего одним глазком. А там – сразу спать!»

Она вышла на балкон. Едва слышно скрипнула дверь. Стася ее все время ответственно прикрывала за собой. «Чтоб комары не налетели,» – как говорила мама. И откуда они только берутся на восьмом этаже?

Ночь встретила Стасю терпким ароматом душистого табака, цветущего в ящике на соседском балконе. Она поморщилась, облокотилась на широкие перила и впилась взглядом в безоблачное бархатное небо.

Неподалеку от правого рога Кассиопеи Пангасиус все так же мерцал таинственной зеленой искоркой. Девчушке даже почудилось, что Пангасиус сегодня уж слишком часто мигает, будто шлет ему неведомые сигналы на своем звездном языке.

И представилось Стасе, что там, на Пангасиусе, по берегу изумрудного моря с серебристой пеной не спеша идет папа. По папиным плечам струится шелковая зеленая тога. И он, загорелый и широкоплечий, подставляет лицо теплому, пропитанному солью, ветру. На влажном желтом песке за папой остается цепочка следов, а прибой старается дотянуться волной до папиных ног.

Вот папа нагнулся и вытащил из песка длинную извитую раковину, вытряхнул из нее песок, поднес к губам. Стася будто услышала призывный, печально-пронзительный звук, а вслед за ним – перестук множества копыт. Из-за песчаной дюны вынеслись и поскакали к папе… олени. Мегалоцерусы, такие, про которых папа читал Стасе. Один – другой – пятый…Гордо вскинутые головы носут огромные жемчужно-зелёные рога, ноздри трепещут…

– Пангасиус… – прошелестела одними губами Стася, боясь спугнуть волшебное видение.

На папино плечо склонил тяжелую лобастую голову олений вожак. Папа нежно погладил перламутровые бархатные рога. И вдруг посмотрел Стасе прямо в глаза.

Стася подумала: «Только бы не моргнуть, только бы не моргнуть…». От долгого неморгания защипало в глазах, потекли слезы.

Она не выдержала и всё-таки моргнула – видение исчезло. Лишь зеленая точка Пангасиуса все так же приветливо подмигивала неподалеку от правого рога Кассиопеи.

Девчушка еще немного постояла, глядя в темноту. По спине пробежали мурашки, то ли от ветра, то ли еще от чего…

Стася передернула плечами и прошептала далекому папиному Пангасиусу:

– Спокойной ночи…

И пошла спать.

Утром Стася проснулась оттого, что пола шелкового маминого халата настойчиво щекотала её высунувшуюся из-под одеяла ногу. Стася приоткрыла глаза – мама стояла над ней и вытаскивала с антресолей над кроватью какие-то вещи.

Мама достала её новый «военный» костюм с круглым шевроном «морская авиация» на рукаве и сложила в спортивный рюкзак.

Потом она наклонилась и с размаху чмокнула Стасю в нос.

Она от неожиданности ойкнула и проснулась окончательно.

Мама рассмеялась:

– С добрым утром, сонюшка! Я уже дома, тебе пора вставать, а то на автобус опоздаем!

Стася потянулась и зевнул в потолок. А мама, проходя, чмокнула её в ухо. Мама по – рассеянности всегда целовала её в самые неожиданные места – то в голову, то в коленку, то в локоть. Стася уже привыкла и не удивилась, когда в ухе звонко «выстрелил» мамин поцелуй.

– Стасенька, ты не забыла? Тебе сегодня к бабушке! Погостишь у нее пару дней – развеешься, по ягоды сходите с бабулей, может и по грибы, в речке искупаешья. Но только в лес далеко не ходите, мало ли что… – напутствовала мама. Стася машинально кивала и одевалась.

– А я пангасиуса купила, сейчас нажарю – отвезешь бабушке, а то она давно…

Мама не успела закончить фразу. Потому что Стася вдруг резко подскочила на кровати, будто её током ударило. Мама едва успела отпрянуть. Дочь сорвалась с кровати и понеслась, сшибая углы на кухню.

На столике, возле раковины в целлофановом пакете лежала…рыба.

Белая, размокшая, без костей и шкурки.

Стася пошевелила вялые рыбьи тушки пальцем. Сзади подошла мама и погладила дочку по спине:

– Стась, ты что? Это просто рыба – пангасиус. Я вот и тесто для кляра разболтала. Хотела пожарить для бабушки в гостинец рыбу в кляре…Ты ведь тоже любишь?

Стася ничего не ответила. Она стоял и исподлобья смотрела на рыбу. Девчонке хотелось плакать. А еще хотелось прокричать маме, что Пангасиус – это никакая не рыба, а звезда!

Да! Звезда! И что на Пангасиусе папа! И изумрудное море! И олени с огромными рогами!

И она, Стася, видит Пангасиус каждую ночь неподалеку от правого рога Кассиопеи…

Шур и Фрося

Павлентий сидел на лавочке возле подъезда и сосредоточенно отдирал наклейку от спичечного коробка. Упрямая наклейка с надписью «Берегите лес от огня!» никак не хотела отрываться. Время от времени Пашка подносил коробок к уху и слушал. Там шуршали.

Июньский день катился к вечеру. Павлентий в июне всё еще ходил в садик. Его маме не давали отпуск. Стасе повезло – мама ее забрала в «отпуск» и они вдвоем ездили в сад – на дачу. И к бабушке – маме стасиного папы. Бабушку тоже забывать нельзя. Стасин папа погиб и бабушка осталась совсем одна в деревне.

Почему родителям не всем достается отпуск летом? Из-за глупых начальников! Павлентий был уверен, что он, когда вырастет, уж точно исправит эту ошибку государства! Именно из-за ошибки государства Пашке и приходилось «фантазёрить» в одиночестве. Без Стаси в «Фантазёрах» было скучно, поэтому Павлентий придумывал себе разные занятия самостоятельно. И каждый вечер ждал Стасю. Вот и сейчас – ждал. И слушал. В коробке продолжали шебуршаться.

Пашка посмотрел на Стасины окна – форточки были безнадёжно закрыты.

Дворовый черно-белый кот Василий потёрся о Пашкину ногу и с деловущим видом прошествовал к мусорным бакам. Прыснули в разные стороны пыльные воробьи.

Павлентий приоткрыл коробок. Толстый жук, на мгновение ослепнув от солнечного света, замер в углу коробочки. Он оправил зазубренной и широкой, точно лопата, передней лапой растрепанные усы-гармошки. Лаково сверкнула на солнце антрацитово-черная спинка. Павлентий залюбовался своей находкой – до чего хорош! И шуршит всё время…

Во двор въехала знакомая синяя «десятка». Пашка от радости подпрыгнул, задвинул крышку коробка и сунул его в карман своих «военных» штанов.

– Ста-ась! – закричал Павлентий на весь двор. С гаражей, громко треща крыльями, сорвались перепуганные голуби.

– Стась! Стась!

Павлентий подбежал к машине.

– Здрас-сьте! – поздоровался он с тетей Олей.

– Привет, – сказали из машины. Тетя Оля посмотрела на свою дочь, на вежливого мальчика Павлика и сказала:

– Настасья, только на полчаса! Павлик, у тебя есть часы?

Павлентий кивнул и вытянул из кармана старые папины «Командирские» часы со сломанным браслетом.

Стася вертелась на месте от нетерпения.

– Хорошо! Со двора не уходить, и чтоб я вас в окно видела! – наказала тетя Оля.

Павлентий и Стася нестройно закивалии ей вслед.

– Мама как всегда! – фыркнула Стася – Всё думает – мы малыши несмышлёные!

Пашка кивнул – мол, что поделаешь – мамы – они такие!

Павлентий и Стася не виделись целую вечность – неделю! Соскучились, да и новостей накопилось изрядно. Но…не пристало солидным «фантазёрам» сразу набрасываться друг на друга с новостями, будто мелким «росиночникам» или «дружносемейцам». Поэтому они не спеша прошлись по двору и сели за свободный столик «доминошников». Стася приступила к отчёту:

– Садовые Мишка с Юркой слазили на «вышку», а потом мы построили в кустах у пруда «штаб». Представляешь, кто-то привез в сад рассаду и добро в коробках. Ну, там от холодильника, телевизора и еще от чего-то. А Мишка с Юркой увидели коробки на свалке и отволокли в кусты. Классный получился штаб! Я туда старый мамин коврик притащила. А в коробке мы вырезали окно. Здорово! Даже в дождь не промокли! Дня три играли! Но Коля-сторож увидел и разорался: «Что вы тут делаете в кустах! Водоем засоряете! Ротаны из-за вас дохнут!» И расшвырял коробки…Да еще и родителям наябедничал…Типа – «Что это приличная девочка с мальчишками одна играет?» Противный он! Как ротан – скользкий! Мы ему Мишкину зубную пасту в сапоги выдавили. Потом Колю-сторожа не видели, но слышали – орал на весь сад!

– Очень ему хотелось, чтоб нас родители наказали! – Стася поддала носком сандальки камушек, – А нас не наказали! Мама сама Коле-сторожу выговор сделала. Она это умеет.

Павлентий слушал и думал, что как хорошо, что есть Стася! Но ему вроде надо рассказать про «фантазёров». Только садике за неделю ничего выдающегося не произошло. Нельзя же считать настоящим приключением провалившуюся крышу веранды или сломавшуюся тачку Юрниколаича!

А потом Стася вытащила из коленного кармана шортов коробок – точь- в-точь такой же, как у Павлентия.

– Глянь, кто у меня!

На подвявшем листе подорожника сидела, шевелила ножками, размышляя, куда же ей податься маленькая зеленая гусеничка.

– Это Фрося, – сказала Стася, – Она не просто гусеница… Она – волшебная гусеница! Это доказанный факт!

Павлентий удивленно поднял брови.

– И не двигай на меня бровями, Паш! Правда! Она всем обновы обещает. И, главное – сбывается!

– Ну да! – не поверил Пашка, – Докажи!

– Смотри! – Стася стряхнула гусеницу на столешницу.

Гусеничка свернулась калачиком.

– Я ее нашла на редиске и тоже выпустила сначала на стол. Фрося поползла по папиному рукаву. И что ты думаешь? На следующий день мама папе рубаху новую привезла! – доказывала Стася, – Потом гусеник залезла на мои штаны. Так я их продрала вечером, а мама выдала новые с карманом…Понимаешь, она обновки обещает. Так мама говорит. И назвала ее тоже мама.

– Здорово! Интересно, куда она сейчас двинет?

Фрося отвернулась от травинки, поднялась на задние ножки, будто осматриваясь, и решительно поползла на Пашкину руку.

– Щекотно! – хохотнул он, когда Фрося начала путешествовать по ладошке и пальцам, – перчатки мне что ли гадает?

Стася засмеялась.

Из подъезда вышла тетя Оля.

– Как хорошо, что вы здесь сидите! А-а, любуетесь Настюшииной находкой! Павлик, знаешь, я к тебе вышла. Мне соседка по саду Алла Михайловна подарила разные интересные вещи от своего внука. Он у нее все в «пиратов» играл, да вырос. Вот я и подумала, может, тебе пригодится?

И она высыпала из пакета на стол разные «пиратские сокровища». Чего здесь только не было! И длинные, сверкающие сталью цепочки, и шипастые кожаные браслеты и плетеные из бисера разноцветные «косички», и пояс с заклепками, и перчатка без пальцев и, даже, жестяная «шерифская» звезда!

– Ох-х… – восхищенно простонал Павлентий. Он осторожно снял с запястья Фросю и ссадил в коробок. Выбрал перчатку без пальцев, примерил. Сверкнули на солнце заклепки – залюбовался! Он и не мечтал о таких «сокровищах»! То-то все во дворе и в садике обзавидуются!

– Спасибо! Спасибо! Тетя Оля! – закричал Пашка.

Стасина мама улыбнулась.

– А мне-то за что? Фросю благодарите, похоже, это она вам напророчила!

Стася прижала коробок с гусеницей к груди.

– Мама, ты же обещала не смеяться!

– А я и не смеюсь!

Павлентий вдруг вспомнил про своего жука, вдруг и его жук тоже может делать чудеса?!

– Тетя Оля, смотрите, у меня тоже кое-кто есть! – заорал он.

Тихонько приоткрыв коробок, тетя Оля посмотрела на жука, послушала, как кто-то скребет зазубренными лапками картон, и сказала:

– Это копр. Или, проще говоря – навозный жук, навозник.

– Фу-у! – сморщилась Стася, – У Павлентия навозник! Фрося-то куда лучше!

– Между прочим, и твоя Фрося не голубых кровей – всего лишь гусеница бабочки-репницы! – пристыдила дочку тетя Оля, – А к копру надо относиться с уважением. Серьезный жук! Копра – скарабея, древние египтяне считали священным и поклонялись ему. А еще копр совсем не кусается! – тетя Оля погладила жука по блестящей спинке.

Павлентий задумчиво почесал нос.

– Знаете, все ж, навозник – не очень красивое имя… Вот Фрося – красиво! А я своего копра назову Шуршуч – вечно шебаршится в коробке.

Тетя Оля улыбнулась:

– Это у него инстинкт. Копру землю и остатки всякие, для него вкусные грести надо, в шарики собирать. Пусть будет Шуршуч.

– Нет! Шуршуч – длинно, – возразила Стася, – надо короче!

– Хорошо. Пусть он будет просто Шур!

– И что же, твой Шур будет такой же волшебный, как моя Фрося?

– Не знаю…

– А давайте его проверим! – сказала тетя Оля.

– Как? – хором спросили ребята.

– В Египте по скарабеям умели предсказывать погоду. Если скарабеи усиленно катают шары – это к ненастью. К песчаной буре или к ливню. Жуки стараются накатать шариков до дождя и скорее спрятать их в норку. Может и твой Шур тоже умеет предсказывать погоду?

Она погладила жука по блестящей спинке. И прошептала:

– Шур, Шур, ты дождика ждешь?

Жук пошевелил тяжелыми усиками. Тетя Оля закрыла коробок и тотчас оттуда послышалась энергичная скребежка.

– Шуршуч сказал – дождь будет! – уверенно сообщила тетя Оля.

– Мама, ты все выдумываешь! – насупилась Стася, – очень уж ей хотелось быть единственной во дворе счастливой обладательницей необыкновенного питомца.

– Ну что ты! Не ершись, Насть!

Пашка еще раз посмотрел на безоблачное небо. Стася недоверчиво хмыкнула.

– Ладно, играйте, а я пошла. Мне весь вечер сегодня варенье варить…

Павлентий улегся в постель в пол-одиннадцатого – летом темнеет поздно. Ночь еще и не думала наступать. Рядом с подушкой в коробке все так же возился Шуршуч.

– Эх! – вздохнул Павлентий, думая, что Стася будет завтра над ним насмешничать – не волшебный ты оказался, Шур, хоть и почти скарабей…

Горькое разочарование и обида опрокинулись на него ведром ледяной воды. Павлентий резко откинул покрывало, подбежал к открытому на ночь окну и рванул на себя плотную штору. Он уже занес руку с коробком, как тут над домами увидел краем глаза какую-то вспышку.

Неожиданный, резкий и рокочущий, точно пушечный выстрел, удар грома, заставил Пашку выпустить штору и отпрыгнуть от окна. Во дворе дружно взвыли сигнализацией машины. На кухне хлопнула форточка. Осторожно сжимая в потном кулаке мятый коробок, Павлентий отодвинул штору.

Первые, крупные, словно вишни, капли дождя тяжело ударили в жестяной подоконник.

Страх не зелёного цвета

– …А на них из темноты посмотрели глаза! Вот страх! Прям огнём зелёным горели! Так и жгли всё вокруг на мильон километров! Вот страх! – Юрасик Чебурахин развёл руками, и курточка задралась, демонстрируя всем желающим, что Чебурашка опять не заправил футболку и свитер в джинсы.

– На мильон мильярдов километров! – значительно повторил Юрик, видя что слушатели не должным образом ужаснулись в этот критический момент, как это делала его бабушка. Футболка осознала, что за ней следить совершенно некому, и повела себя непорядочно – радостно скомкалась на хозяйском животике. Стася неопределённо хмыкнула. Где-то в глубине души она предполагала, что в этой части Юркиного повествования всем девочкам «фантазёрской» группы положено бояться и визжать на манер его бабушки. Но визжать от зелёных глаз «на мильон километров» не особенно хотелось.

– О-о-о… – сказала Стася из вежливости. Чебурашка опустил руки и вздохнул. Он понял, что Стася не такая, как все девчонки. Она – «стреляный воробей» и её «просто так не возьмёшь» – как говорил, правда про себя, Юркин папа.

– Так вот, Стась, слышь? А потом к тому подъезду уже никто не подходил. Один мальчик не из нашего садика подошёл к тому дому, открыл дверь в подъезд, а там эти глаза зелёные летают и светятся. Вот страх! Тот мальчик как заорёт! А глаза его увидели и дырку в нём прожгли! А мальчик убежал. И теперь ходит в садик, а на груди у него два круглых шрама – от глаз. Вот страх! Чебурашка значительно посмотрел на Стасю и вдруг понял, что ей почему-то не интересно. Стася рассеянно делала железным гвоздиком дырочки вокруг одного кирпича на верандовой стене. Получалось очень даже ничего – красивенько.

– Врёшь ты всё, Юрка! – Стася вздохнула и досадливо тряхнула косами. – Ну Стасенька, ну послушай, что дальше было… – взмолился мальчишка. Стася улыбнулась и разрешила:

– Ты рассказывай, рассказывай…

Стася выглянула из-за веранды. Так, на всякий случай. Всё было как всегда на утреннем гулянии. И ранетки наливались соком как всегда. И «Ладушки» копошились в песочнице как всегда. И Оксана Михална играла с девочками в куклы. И только Павлентий не пришёл сегодня в садик. И это было не как всегда. На Павлентия напала хищная ветрянка. От её укусов всё мальчишкино лицо и руки и тело были в пятнышках зелёнки. Отчего Павлентий стал походить на грустного зелёного леопарда. «Как всё-таки не вовремя Пашка заболел! Противная, противная, противная ветрянка! Что-то в этот раз заболели ветрянкой только дети. Воспитатели родители оказались какие-то ветрянкоустойчивые. И, кстати, зараза – зелёная…» – подумала Стася, – «Зараза зелёная!» Последнюю фразу Стася, видимо, подумала вслух. Потому что Чебурашка вдруг перестал нести чепуху про зелёные глаза «на мильон километров».

– А тебе чего же, совсем не страшно? – удивился Юрка. Обычно от его рассказов даже мама охала и в нужном месте заполошно махала руками.

Стася неопределённо пожала плечами. Ей не хотелось обижать мальчишку. Но справедливость одолела воспитанность.

– Нет. Не страшно. Что толку бояться каких-то зелёных глаз? Вот ветрянка – тоже зелёная, то есть болезнь от зелёнки. И ничего, не боится никто. Неразумно это, Юрок, бояться глаз зелёных, лягушек зелёных, ящериц. Ты же вон – ранеток зелёных не боишься! Бояться надо вот этого.

Стася вытащила из кармана джинсов желтоватый зуб, нет. Скорее клык неизвестного животного. Клык был крупный – с Юркин большой палец, и обломанный неровным чёрным сколом с одного края.

– Ой! – как-то совсем по-девчоночьи вскрикнул Чебурашка. И, с присущей всем «пухликам» резвостью отскочил в сторону, плюхнулся на попу, примяв с одного боку молодой шиповник. Шиповник затрещал, зажужжал и обиженно выстрелил шмелями.

– Вставай, – Стася ухватила Юрка за потную ладошку, – А то сейчас Оксана Михална прибежит и выгонит нас отсюда! Придётся идти – куличики стряпать.

– Знаешь, Стась, – сконфузившись, сказал Юрка, – Пожалуй, я и вправду пойду…Дела у меня.

Чебурашка поддёрнул штаны и пошёл к мальчишкам на железный корабль – рассказывать про зелёные глаза. Отчего-то, когда он разглядывал грязно-жёлтый клык в маленькой Стаськиной ладони, в желудке у него что-то ёкнуло, потом оно торкнулось в пятки и ноги от этого стали ватными.

А Стася думала: «Вот – нашла… А Павлентий – зелёный. А клык – страшный какой-то. От него всякая жуть жуткая в голову лезет. Интересно, какого размера должен быть его хозяин? Не медведь же, в самом деле…Зуб все-таки под забором нашла. Пожалуй, Павлентию это не понравится… Скажет – помойный, да заразный. Надо выкинуть».

Стася подошла к сетке-забору, размахнулась…

Клык упал возле гаражей в пыльные, но бодрые одуванчики.

– Пока, страшный зуб! – улыбнулась Стася. Она пошла за веранду и выцарапала на земле Пашкин портрет. А вместо зелёных ветряночных пятен приделала молодые зелёные ранетки. Красивый получился Павлентий. Такой весь зелёнено-пятнистенький и совсем не страшный. Стася скучающе взглянула за забор. За забором у помойки стоял садиковский дворник Юрниколаич с тачкой-одноколёской. На тачке горой были свалены какие-то кирпичи. Юрниколаич увлечённо беседовал с неказистым, помятым и взъерошенным каким-то мужичонкой.

Мужичонка услышал, как клык мягко шлёпнулся в одуванчики, кивнул Юрниколаичу, пошёл к гаражам, поднял, то, что упало, и исчез за гаражами. Прошло совсем немного времени.

С другой стороны гаражей, поминутно встряхиваясь, вышел большущий грязно-белый пёс неопределённой породы. У зверя была свалявшаяся шерсть и красные недобрые глаза. Пёс оценивающе посмотрел вслед Юрниколаичу, щёлкнул жёлтыми клыками и потрусил в сторону новостроек. Розовый язык зверя свесился на сторону и стал виден клык. Клык был крупный – с Юркин большой палец, обломанный неровным чёрным сколом с одного края.

Облака лежат на стекле

– Облака лежат на стекле, – сказал Санчик.

– Чего? – не поняла Стася. Ей показалось, что маленький мальчик из «Заинек» обратился именно к ней.

– Смотри, облака сверху белые, а снизу чёрные. И ровные-ровные, будто на стекле лежат, – объяснил Санчик.

– Мммм…?

– А когда самолёт летит, он пробивает стекло. Тогда облако падает на землю и получается туман. Или дождь.

– Не-е…Так не бывает, – не поверила Стася, – Тебя ведь Санчиком зовут?

– Да.

– Ты, просто, Санчик из – «Зайцев». Не знаешь, что вода испаряется в облака, а если от земли идёт тепло, и ветра нет, то облака лежат ровно. Греются на тёплой воздушной подушке.

– Нет! – твёрдо сказал Санчик – «заяц», – Там стекло! И «Зайцы» здесь не при чём, то есть, конечно причём. Но не те зайцы, не садичные. То есть садичные. Но не эти…

Санчик понял, что окончательно запутался в зайцах и облаках. Вздохнул и отправился исследовать шиповниковые кусты. Белобрысый макушечный ёжик паренька досадливо светился на солнце.

Стася сочувственно посмотрела на Санчика из «Заинек» и притулилась на бортик песочницы – в тенёчек.

«Как всё-таки летом напряженно», – думала Стася, – «Когда детей из всех групп собирают в одну. Получается будто корзинка с грибами – все разные. Есть белые, маслята, а есть и сыроежки, как этот Санчик к примеру. Мы то уж «Фантазёры» умные, читаем…на следующий год в школу. А они…Санчик, похоже, один из всей группы разговаривать умеет. И то…Куда уж там – читать…»

Стася лениво ковыряла палочкой новенький, рассыпчатый, сочно-жёлтый песок на «заячьем» участке, рисовала буквы с завитушками, разглядывала жизнерадостных Смешариков. Кроша, Бараша и Ёжика нарисовала разноцветными красками на кирпичной стене внутри веранды чья-то заботливая мама. Санчик куда-то подевался.

– Скукотища… – вздохнула Стася, – Поговорить не с кем…

Она еще немного порисовала завитушки на буквах. Потом пособирала ранетки. Просто так ранетки было собирать неинтересно, поэтому Стася их разложила на кучки – мелкие зелёные, крупные желтоватые и мелкие груши. Стася даже их попробовала. Груши были кисло-горькие и вязли во рту. «Зайцы» что-то особенно громко разгалделись. Стася увидела, что откуда-то снова возник Санчик. Вокруг него уже образовалась небольшая толпа. Толпились «Зайцы», два близнеца из «Корабликов», Алиса, Ваня и Маша из «Рябинки»

– Дай! Дай! Мне! – кричали мальки.

– А мне этого, ушастого! – крикнула Маша.

– А мне пушистенького! – вторила ей Алиса.

«Интересно, что же такое Санчик там раздаёт? На конфеты вроде не похоже…» – подумала Стася.

Подошла.

Санчик раздавал… зайцев. Самых настоящих, живых, только размером с ладошку. Зайцы были пушистые, смирные все жёлтые или оранжевые в крапинку или полосочку, и будто бы светились изнутри. Зайцы смешно дёргали носиками иповодили усами. Санчик посмотрел на Стасю. Ей зайца не хватило.

– Сейчас принесу! – и скрылся за верандой со «смешариками». Стася смотрела на жёлтые комочки в руках мальков и не могла отвести глаз.

Шёрстка зайцев переливалась, когда их гладили, и, казалось, что в детских ручках сидят маленькие солнышки.

Стася погладила одного. Руке стало тепло-тепло!

Прибежал запыхавшийся Санчик. Перед собой он кого-то держал в сложенных лодочкой ладошках.

– Держи! Твой! – протянул Санчик «лодочку» Стасе. Стася взяла. И сразу же по всему телу прокатилась тёплая волна. Так бывает, когда утром из тенёчка выбегаешь на солнце. Стася разжала ладошки. Там сидел заяц. Оранжевый в белую полосочку, будто зебра. Заяц смотрел на Стасю янтарными глазами и улыбался.

– Санчик… кто это?

– Это – солнечные зайцы. Там, за верандой их много!

Стася озадачилась. За «заячьей» верандой была территория дворника-столяра Юрниколаича. Он складывал там ветки, которые отпиливал от яблонь каждый год. Куда он их потом девал – неизвестно. Но ветки не переводились, и ветковая куча не исчезала. Юрниколаич даже соорудил там маленький, похожий на собачью будку, гараж для своей тачки. Вобщем, это была запретная территория. Даже табличка была вкопана в землю «ходить запрещено»

«Фантазёры» и «Кораблики», а также «Ромашки» и «Рябинки» были послушные группы, читать умели, не хотели расстраивать Юрниколаича. И поэтому они не ходили туда, куда не надо. А Санчик…

– Пошли! – потребовала Стася. Её оранжево-полосатый солнечный заяц удобно поместился в кармане джинсовки. И так там стало тепло!

Санчик радостно поскакал на запретную территорию Юрниколаича. А там, прямо за строгой табличкой «ходить запрещено», на куче сухих яблоневых веток, резвились солнечные комочки.

– Зайцы! – обрадовалась Стася.

Санчик перешагнул через табличку. Зайцы попрыгали ему на голову, плечи, руки. Один заяц даже на нос прыгнул. Шлепнул мягкой лапой по щекам – конопух у Санчика стало ещё больше.

– Солнечных зайцев можно брать сколько хочешь, – пояснил Санчик, – только бери быстрей, а то стекло вдруг лопнет?

– Какое стекло? – не поняла Стася.

Санчик посмотрел в небо.

– Ну я же тебе объяснял – про облака. Пока облака лежат на стекле, стекло их держит. А зайцы тут живут.

– Пока самолёт не пролетит? – вспомнила Стася.

– Не обязательно. Облака сами могут распухнуть от воды. Стекло трескается. Тогда бывает и гром – стекло разбивается.

– А кто потом стекло чинит?

– Не знаю, – пожал плечами Санчик, – Главнее, зайцы здесь!

Стася немного расстроилась. Ну почему не она или Павлентий догадались о стекле, и нашли этих чудных зайцев?

Вдруг ей в голову пришла одна мысль:

– Санчик, – спросила Стася, – А ты читать умеешь?

– Не-а… – вздохнул Санчик и потрогал кроссовкой строгую табличку Юрниколаича.

Вечный двигатель

Стася жалела божьих коровок. Почему-то они прилетали во множестве на фантазёрский участок и умирали. Божьи коровки сначала толпами ползали по ивовым веткам, потом кучковались в песочнице, а потом умирали где-нибудь под шиповниковым кустом. А ещё Стасе было жаль кленовые листья. Но Оксана Михална попросила лично Стасю сделать осенний гербарий. И теперь она, вооружившись мешочком, пошла по листья. А они оказались, точно живые бабочки – кружились, перепархивали с места на место, толпились на клумбах, шуршали крыльями возле морщинистых древесных стволов, перешёптывались в песочнице. А самое главное все листья были не похожи друг на друга. Были жёлтые в зелёную крапинку и жёлтые в зелёную полосочку. Оранжевые в красную крапинку и красные в оранжевую полосочку. Были и зелёные, чуть тронутые с одного боку осенней краснотой. Стася старалась наступать на листья очень осторожно. Она вставала на свободные окошки земли и, шаг за шагом пробиралась к железному кораблику – на нём, на скамейке лежала толстенькая катушка скотча-клейкой ленты. Стасе в голову пришла одна идея, для воплощения которой скотч был необходим позарез.

Пока Стася думала свою одну идею на тему листьев и пробиралась к кораблю, Павлентий сидел на этом самом корабле и рисовал палочкой на утоптанной земле участка схему адронного коллайдера. Гербарий из осенних листьев Павлентия интересовал мало, точнее ему вовсе не улыбалось ползать по участку в поисках редкого гербарного образца. К тому же фотку коллайдера Павлентий вчера видел у папы на компьютере. Папа читал Павлентию одну очень умную научную статью, из которой Павлентий, если честно понял не все слова. Однако, проникшись интересом учёной общественности к этому разгонятелю частиц, Павлентий решил тоже сделать подробный научный рисунок. Но у Павлентия не выходил охладитель. Он перерисовывал его уже два раза. Вид крадущейя Стаси окончательно вывел Павлентия из задумчивости.

– И чего это ты крадешься?

– Не хочу давить листья и божьих коровок.

– Дак они же уже упали – всё, навсегда. А коровки – умерли.

– А я не хочу, чтоб они падали и умирали! Надо, чтобы листья всегда висели! Я вот даже хотела их скотчем обратно на деревья приклеить…

И еще хочу, чтоб божьи коровки летали! И чтоб были живые! Но им-то скотчем не поможешь…

Павлентий наморщил лоб, подумал, посмотрел в страдающие Стасины глаза, еще подумал и сказал:

– У меня тоже есть одна мысль…

– Какая?

– Я могу сделать вечный двигатель.

– Ты? Как?

Павлентий посмотрел на недорисованный охладитель.

– Как-как…Коллайдером. Вот я его щас дочертю и можно будет строить.

Стася воспряла духом.

– Если ты построишь свой коллайдер, то мы сделаем так, что листья не будут умирать и падать! И божьи коровки тоже! Да и люди будут жить всегда. Все-превсе! И мама и бабушка! И никогда не умрут! – горячилась Стася. Ей хотелось, чтоб Павлентий прекратил на неё пялиться, а уже занялся делом.

Она побежала под деревья и бросилась собирать листья. Стася выбирала самые красивые, яркие, ровненькие. Ей очень хотелось их оживить. Потом Стася терпеливо собрала божьих коровок и сложила их в кучку на корабле.

Павлентий сложил, согласно чертежу, палочки, старый кругляш от циркулярной пилы, пару гвоздей, пружину от раскладушки, вилку и шарик от игрушечного бильярда. Теперь он опутывал всю хрупкую конструкцию паутиной тонкой проволоки из проводов и пристраивал сверху линзу от дедушкиных очков.

– Клади листья в эту сетку, – приказал Павлентий, – Сейчас будем экспериментировать!

Стася не дыша положила первый, жёлтый разлапистый с зелёными прожилками в сетку из проволоки.

Павлентий направил рыжий осенний луч в отверстие диска пилы, поймал его линзой, направил на палочки и пружинки. Пружинка щелкнула, вилка поддала шарик, шарик завертелся в сетке над листом. Быстрее-быстрее, пока не превратился в одно расплывчатое серебряное кольцо. Кольцо слегка задымилось.

– Охладитель… – пробормотал Павлентий.

Жёлтый, разлапистый, с зелёными прожилками затрясся. Бодрая травяная зелень растекалась по листу всё шире. Миг – и в сетке лежит сочно-зелёный летний кленовый лист. Даже в сердцевинке подрагивает росинка.

– Здравствуйте… – вдруг сказал кто-то.

– Здравствуйте, – хором прошептали Стася и Павлентий, недоумённо глядя на листок.

– Кто это сказал? – спросила Стася.

– Я – лист. Пятьсот шестнадцатый с третьей нижней ветки Мне снился чудный сон о весне. Ручьях, журчащих между зелёных холмов. О маленьких домиках в долине…. Зачем вы меня разбудили?

– Как же так? – сказал Павлентий, – Мы же хотели как лучше! Хотели, чтоб ты…вы…ожили, стали снова молодым, никогда не состарились и не умерли! Вечный двигатель мы хотели!

– Коллайдер придумали! – вклинилась Стася.

– Зря… Нельзя …– прошелестело в ответ, – Цикл должен завершиться. Вечный двигатель запущен. За полётом придет покой и сон. А за ним в свой черёд снова настанет рассвет, зрелость и вновь – полёт. Отпустите меня…

Стася бережно вытащила лист из коллайдера, положила на кораблик. Лист тут же начал сморщиваться и желтеть, пока не превратился в сухой лоскуточек, какие встречаются в лесу в октябре под каждым клёном.

– Вечный двигатель запущен… – прошептал ветер в кленовых ветвях.

Стася и Павлентий посмотрели друг на друга, на стопку листьев, на божьих коровок.

– Стася, похоже, коллайдер взаправдишный получился. И даже работает.

– Дааа…Только он никому не нужен. Давай его разберём, Паш, а то ещё попадет в руки Тимофею с Матвеем или папе, или Оксане Михалне…

Павлентий аккуратно раскрутил проволоку, отдал Стасе. Остальные части коллайдера распихал по карманам.

– Только как же теперь божьи коровки? – спросила Стася.

– У коровок тоже, что и у листьев – цикл должен завершиться…Слышала?

– А мама с бабушкой? – озабоченно спросила Стася.

– Мама с бабушкой, – вздохнул Павлентий, – Они и так будут жить! У них двигатель внутри. Вечный!

Черничный пирог

У Власки-колбаски были не щёки, а помидоры. Особенно, когда он вопил на Оксану Михалну, падал на пол, стучал ногами и брызгался слюной. В таком состоянии Власка-колбаска жил практически всегда. Его серые, какие-то выцветшие глазки, казалось, ненавидели весь мир и группу «Фантазёры» в частности. Потому что в «Фантазёрах» он остался на второй год – не взяли Власку в школу. Неподготовленный он оказался. И никто в садике не любил Сашу Власова. Даже миролюбивая Стася. Особенно после сегодняшнего случая, когда Власка в унитазе наложил кучу и не смыл. А потом пожаловался новенькой нянечке, что это, мол – Стася. Новенькая нянечка еще недостаточно познакомилась с Влаской и Стасей, поэтому приняла Власкино коварство за чистую монету и стала громко позорить Стасю. А потом отправила Стасю смывать Власкины какашки. Никто из фантазёрцев, конечно, не поверил, что это аккуратная Стася нахулиганила. Но нянечке никто возражать не стал, уж очень она была шумная и непедагогичная.

На этом лимит стасиного терпения исчерпался. «Да чтоб тебя! Чтоб тебя волки сожрали! И сдох ты на помойке! У-у-у! Противный Власка!» – зло подумала Стася. И почувствовала, как глаза наполняются слезами.

– Краюшкина-дура! Щёки надула! – кривлялся множественно-расплывчатый Власка.

После садика Власку домой иногда провожала Оксана Михална. Сегодня Стасе не удастся с ней поговорить.

А у Власки настроение сегодняшним вечером было отличное. Ещё бы! И над задавакой Краюшкиной поиздевался вдоволь – вообразила, что она в «Фантазёрах» самая умная! И мамы сегодня допоздна не будет дома. Можно делать что хочешь! Хочешь – в монстро-стрелялку играй, хочешь – телик смотри, хочешь – в Интернете сиди. Некому запрещать. Мама вернётся только в восемь вечера!

– Ведь мама же ничего не узнает, – рассуждал Власка, набирая в личном айфоне номер пиццерии, – А коробки я потом выкину.

Заиграла приятная музыка и приятный женский голос приветливо произнёс:

– Пиццерия «Три поросёнка», пицца и пироги всегда горячие и на вынос… – промурлыкала Власке в ухо девушка-диспетчер. Но Власка перебил:

– Мне одну пиццу «Италия» и черничный пирог. Салютная 20, квартира 43, – протараторил Власка.

– Ждите в течение получаса. Доставка бесплатно. Пиццерия «Три поросёнка» благодарит вас за заказ.

– Не за что, – пробурчал Власка и отсоединился.

Полчаса Власка маялся. Он достал деньги из маминой шкатулки, пересчитал, отложил себе на пиццу, и еще пару бумажек в карман. «Всё равно мама не заметит. А если и заметит, скажу, что срочно надо было в садик нести, платить за что-нибудь. Скажем, у нянечки день рожденья…» – прикидывал Власка. Потом он включил в компе своих монстров – игру «Четыре мира», включил телевизор. А потом сосредоточенно разглядывал собственную физиономию в зеркале в прихожей на предмет появления помидорных пятен на щеках. Вобщем, серьёзно готовился к «ленивому» вечеру.

Запиликал домофон. Власка молниеносно сдёрнул трубку. Приветливый мужественный голос сказал:

– Служба доставки пиццы «Три поросёнка».

Власка быстро протараторил:

– Да, да, четвёртый этаж!

И бросился открывать входную дверь. Всё-таки он опасался, что ему пиццу и пирог не продадут, подумают – мальчик маленький, денег нет.

Но молодой парень ничего такого не сказал, отдал Власке коробки, взял деньги и поблагодарил за заказ.

Власка едва дождался, когда запищит микроволновка. Потащил своё сокровище в комнату – к компьютеру. Пиццу он не заметил, как умял, потому что монстры наступали пачками, а от них следовало отбиваться. Настала очередь пирога. Монстры нетерпеливо пошевеливали клешнями. Из колонок доносилось алчное щелканье зубов. Власка поставил монстров на паузу. Ножницами расковырял картонную коробку. Черничный пирог в тонкой золотистой сеточке теста аппетитно поблёскивал джемом. Из целлофанчика на колени Власке выпал маленький картонный квадратик. Власка положил пирог на стол и поднял картонку. «Пирог исполнения желаний. Черничный. Один пирог – одно желание. ОТК №14\2. Упаковщик: Сорокина Е.Н.» – сообщала карточка.

Сашка пожал плечами. В исполнение желаний и другие подобные сказочки для деточек, он уже давно не верил. Вот монстры – это реальная вещь!

Власка скомкал бумажку и бросил под стол – в мусорку для бумаги. Ещё раз критически осмотрел черничный пирог. Пирог как пирог – ничего особенного. Разорвал прозрачную плёнку упаковки. Взял кусок, осторожно откусил. Покосился на комп. Монстры на экране строили совсем уж непристойные рожи. «Эх, – подумал Власка, – вдруг и впрямь волшебный пирог? Хорошо бы в четырёх мирах побывать по-всамделишному, а не на компике…» Даже зажмурился. Пожевал-пожевал, да открыл глаза – ничего не произошло. В монстров играть расхотелось. Власка задумчиво доедал пирог и не видел, как в мусорной корзинке под столом скомканная картонка расправилась, буквы на ней засветились изнутри собственным светом, взорвалась золотистой пыльцой и растаяла в воздухе, будто её и не было. Власка попил колы и подпёр щёку рукой. «Пойду, погуляю, что ли…Ведь ещё не поздно – только восемь часов. До девяти погуляю – мама и не узнает. Позвонит в девять, а я уже дома!» – решил Власка. Поставил комп на сон, аккуратно запер входную дверь и вышел в подъезд. В подъезде как всегда было тихо и чисто. На подоконнике цвела герань. Власка чихнул, застегнул курточку и решил тряхнуть стариной – пока никто не видит. Он оседлал широкие перила и поехал. Пролетел мимо очередной герани и, набирая скорость, вырулил на третий этаж.

Тут ему в глаза попала какая-то пыль. Глаза тут же защипало и наполнило слезами. «Дурацкая герань!» – подумал Власка, зажмурился и наощупь спрыгнул на площадку третьего этажа. Глаза чесались зверски. Власка тёр и тёр их непереставая. И вдруг он почувствовал на лице дуновение свежего ветра. Ветер был явно не городским, и пах по-особенному. Листвой и мокрым песком. Глаза резко перестали чесаться. Власка осторожно их приоткрыл – и тут же вытаращился. Вокруг была совсем не уютная площадка третьего этажа с геранью на подоконнике. Нет. Власку окружала пустыня. Барханы белого песка волнились, насколько хватало глаз. Большое лиловое солнце подкатывало к зениту, а тревожное маленькое, зелёное только вставало над горизонтом. От этого зелёно-лилового свечения тени мелких серых кустиков светились, будто фосфорные, нереальным, мертвенным светом. У Власки отвисла челюсть. Вдруг он услышал, как за спиной шуршит песок под чьим-то тяжёлым телом.

Власка обернулся. По гребню соседнего бархана ползла чешуйчатая скользкая гадина из «Четырех миров». Именно такого монстра Власка победил онлайн минут двадцать назад. Монстрина извивалась и взбивала короткими ножками фонтанчики песка. Зеленая слизь сочилась из чешуи.

Власка прошептал севшим враз голосом: – Ма-ма…

Вся жизнь промелькнула перед глазами, ноги стали ватными. Но тут Власка разглядел, что из пасти чудовища высовывается коробка из пиццерии «Три поросёнка» с надписью «Черничный пирог». Монстрина подбиралась всё ближе. Власка зажмурился. Чудовище открыло пасть. Из пасти раздался звон. Сначала негромкий, звон нарастал, становился всё громче, пронзительней, заглушая даже рычанье монстра. Власка открыл глаза.

Он спал, сидя у тёмного экрана монитора. По мобильнику звонила мама.

Утром Власка подощёл к Стасе и сказал:

– Краюшкина, ты извини, я вчера не подумал…

Власкины щёки опять запомидорились.

Стася пожала плечами – чего это с ним? А потом решила: «И монстры иногда становятся добрыми».

Тынц-тынц-тынц

Каждый год, примерно в середине декабря, когда мамы весело покупают ёлочную мишуру, мандарины и зелёный горошек, в детском саду №452 случаются дополнительные – предновогодние – каникулы. Такая традиция. Каникулы называются непонятно – «карантин по гриппу и ОРЗ».

Воспитатели и родители почему-то не радуются карантину. Всё время говорят про какие-то вирусы. В раздевалке с полу убирают ковёр. Надеются, что эти вирусы не захотят жить в группе на голом полу. И испугаются блюдечек с резаным чесноком и луком и градусников, которые букетиком стоят в стакане на шкафчике.

В этом году традиция не нарушилась. В коридорах, раздевалках, спальнях и даже в умывалке надолго обустроился забористый чесночный дух. Утром он просыпался в блюдцах, неспешно потягивался и отправлялся по всем группам и закоулкам с ревизией. Не встретится ли где завалящий вирус гриппа или хотя бы ОРЗ? Чесночный дух чувствовал себя хозяином. Он с достоинством шествовал по садику, будто Мороз-воевода. Порой чесночный дух перебивал даже терпкий ёлочный запах и аромат благородных мандаринов, что частенько раздавали детям на предновогодние полдники.

Стася грипповала уже второй день. У неё поднялась температура. Не помогли ей ни самоуверенный чесночный дух, ни мандарины.

Пашка грустил. Не радовали его карантинные каникулы без Стаси. Он задумчиво оглядывал унылый садичный двор, уперевшись лбом в холодное стекло спальни, и бурчал себе под нос:

– Тынц-тынц. Тынц-тынц-тынц…

Он с утра напевал это «тынц-тынц». Какой-то развесёлой группе приспичило спеть новогоднюю песенку. Слов Павлентий не запомнил, да и мотивчик был так себе. А вот «тынц-тынц» привязалось. И Стаси не было рядом, чтоб отвязать от него это самое «тынц-тынц». И нос активно общался непосредственно с чесночным духом.

Сегодня мама привела Павлентия в садик рано. За окном ещё стояла настоящая ночь, подсвеченная фиолетовым фонарным светом, да сверкающая редкими снежинками, которые спешили по своим снежиночным делам. Пашка разглядывал снежинки, производил «тынцев» и наблюдал, как родственники подвозят на санках к крыльцу неповоротливых утренних детей.

Вдруг ему почудилось, что с кленовой старческой ветки на жестяной подоконник-приступочку, что бывает с той стороны окна, спрыгнул снежный человечек. Ростом Пашкин кулак. Человечек был совсем как большой снежный человек. С широкими ступнями и ладошками, с розовым жизнерадостным личиком. И весь – с головы до ног покрытый длинной белой шёрсткой. Шерстяной белянчик приветливо помахал Павлентию рукой и пошевелил микроскопическими пальчиками.

Пашке с утра не хотелось удивляться, да и настроение неподходящее – карантинное по гриппу и ОРЗ с запахом чеснока. Он только рассеянно покачал головой: «Надо же…Я-то думал, что они большие… В кино про мумию точь-в-точь таких же показывали. Только огромных и зубастых…Чего только не почудится без Стаси…»

Павлентий постучал пальцем по стеклу. Стекло сказало «тынц».

– Тынц-тынц. Тынц-тынц-тынц! – уверенно проговорил он. И снова постучал по стеклу. Тут снежный человечек вытащил откуда-то из-за спины резиновую сантехническую присоску, какой раковины от засора чистят. Мама назвала её «ваннус». Видимо потому что её присоска-чистилка жила под ванной. У человечка был в ручках такой же «ваннус» только, разумеется, маленький. Павлентию, наконец, стало интересно. «И где же у него раковина?» – подумал Пашка и снова сделал «Тынц-тынц» по стеклу.

А человечек тем временем живо присосался «ваннусом» к стеклу и стал ритмично дрожать под павлентьевы «тынцы». Палентий от удивления «тынцать» престал, зато вытаращил глаза. Снежный белянчик состроил недовольную гримаску. Мальчишка снова сделал «тынц-тынц».Человечек снова присосался к стеклу. Павлентий «тынцал», снежный человек – трясся на «ваннусе». Павлентий «тынцал» до тех пор, пока Оксана Михална не позвала его мыть руки перед завтраком. Пашка отвлёкся. И, когда снова посмотрел в окно, то снежного человечка с присоской там уже не увидел. «Точно почудилось! На гриппо-ОРЗовом фоне. Надо будет обязательно Стасе рассказать. Уж она-то найдёт объяснения всяким снежным человечкам с тынцами!» И послушно отправился в умывалку мыть руки.

А снежный человек по имени Йени-олки бережно упаковывал тынцесбиратель в снежную ракету. Снежная ракета взмыла в посветлевшее утреннее небо и стрелой полетела к детскому саду № 444. В соседний квартал. В детском саду №444 у окошка в раздевалке грустила Иринка. Она думала о своей маме, которая сегодня утром страшно закашляла, затемпературила. И мама не пошла на работу. И пришлось папе отводить Иринку в садик. Иринка стояла. И в задумчивости делала по стеклу «тынц-тынц-тынц».

За утро снежный Йени-олки насобирал в трёх садиках достаточное количество «тынцев», чтоб вышла отличная сверхновая. Ракета Йени-олки летела всё дальше от садиков, от Земли, от Солнечной системы.

Известный телескоп «Хаббл» днём зафиксировал вспышку сверхновой звезды в знаменитой туманности «Конская голова» – ТЫНЦ!!!!

Кикима рыбалотная

– А сегодня какая суббота? Первая или уже вторая? – услышала Стася сквозь сон. И не успела она как следует удивиться, как в комнату к ней постучали. Это был не тактичный стук бабушки, и не мамино будто бы поглаживание по двери, а настоящий радостно-барабанный бой!

– Эй, Стася! Просыпайся!

Стасю смело с кровати. Она скинула пижамку, натянула шорты и майку и открыла дверь. На пороге стоял мальчишка лет пяти. В серых глазах мальчишки танцевал какой-то вопрос.

– Привет, – сказала Стася.

– Я – Стасик, – важно ответил мальчишка, будто бы это объясняло, – Привет.

– Стасенька! – послышался из кухни мамин голос, – А к нам тётя Лена со Стасом приехали на майские праздники. Из Тюмени! Представляешь!

– Представляю… – пробурчала Стася, разглядывая Стаса.

– В цирк сходим, в кино…

Мамин голос будто бы самостоятельно перемещался по коридору, заглядывая в поисках Стаси по пути во все комнаты. Но вот мама настигла свой голос, подошла и взяла Стаса за руку.

– Стасик, пойдем, умоешься с дороги. А Настя пока проснётся.

– Мам… – Только и успела сказать Стася.

«Ну, я уже вполне самостоятельный человек», – думала Стася, заправляя кровать, – «Пусть мама с маленьким возится. А он, надо же – Стасик! А я – Стася! Он – Стасик, я – Стася, он – Стасик, я – Стася…» – ритмично повторяла Стася, делая приседания.

Весь день Стася, Стасик, тётя Лена и мама были заняты. Сначала они отправились в зоопарк, посмотреть на кенгурёнка, потом зашли в кафе, потом погуляли по Стасиному бывшему садику.

Пока мамы беседовали в тенёчке, шустрая Стася успела показать Стасу и «задворки», и «фантазёрский» участок, и «заячий». На «заячьем» участке, подальше от мам, Стася, наконец, задала Стасу вопрос, который занимал её с самого утра:

– Скажи, Стаська, а почему ты праздничные каникулы называешь «суббота»?

– Потому что суббота – это настоящий выходной! После него идёт воскресенье. Но воскресенье – оно всегда испорчено, потому что после него – в садик, – вздохнул Стасик, – А праздники – это когда много суббот и всего одно воскресенье!

Стася задумалась. А ведь правда, воскресенье – это не выходной!

Вечером Стася и Стас упросили мам в связи со второй субботой лечь спать попозже. Очень уж хотелось Стасе страшилки порассказывать. И, к тому же. Пока мамы смотрели кино про любовь, можно было делать всё, что угодно!

– У нас в садике есть одна страшная комната, – жутким голосом начала Стася, – На двери этой комнаты есть табличка – «ГАРМАНЖЕ»! Никто во всём садике не знает, что это такое. Но мы с Павлентием – это мой друг – ещё прошлой зимой поняли, что там, за этой дверью живёт настоящее ЧУДООООВИЩЕ! И зовут его ГАРМАНЖЕ-Е-Е! – шёпотом взвыла Стася, – Один раз Павлентий заглянул в приоткрытую дверь гарманже. И увидел там…..кровавый нож! Вокруг всё было в крови! И пол! И стол! А на столееее….. – Стася выдержала специальную «пугательную» паузу, – Целая гора…. Отрубленных голов! Куриных!

Стасик вздрогнул. Стася поняла, что переусердствовала с кровавыми подробностями. Тогда она решила соориентировать Стаса на местности.

– Вот помнишь, мы сегодня в моём садике гуляли? Видел заднее крыльцо? Ну вот. А рядом вход в гарманже. А если идти внутри садика, от нашей «фантазёрской» группы, то сначала надо пройти по короткому коридору, потом свернуть налево. И по длинному коридору до кухни.

Стася замолчала. Она вспомнила, как последний раз они шли по коридору с Павлентием. И пахло весной, и в музыкальном зале репетировали выпускную песню, и яблоки толкались румяными боками в огромной жестяной раковине. Стася тихонечко вздохнула. А в гарманже всегда было закрыто. Оттуда почему-то всегда тянуло холодом из-под двери. А в гарманже было страшно. И какая-то сила всё равно тянет детей в гарманже.

– Кровь пьёт… – начала было Стася.

– Кикима Рыболотная! – выдохнул Стасик, – Это такая старуха, которая живёт в садике! В моём тоже! Она превращает детей в куриц, а потом отрубает им головы. И складывает их в холодильник! Если у нас какой-нибудь ребёнок попадается Кикиме в лапы, то больше его потом никто не видит! А вот в вашем граман…гарман…гарманже терялись дети?

Стася наморщила лоб. Точно! В садике-то дети терялись! И довольно часто. Стася почувствовала, как где-то в пятках кольнуло. Но всё-таки она проговорила, тщательно выговаривая слова, стараясь, чтоб голос не дрожал:

– Нет, Стаська, несмотря на гарманже, дети у нас не терялись. Нет у нас никакой Кикимы! А на кухне…Дак это просто кухарка. Так уж, тебе хотелось что-нибудь новенькое-страшненькое рассказать….На ночь. Правда, я на самом деле слышала, Толик из Тюмени рассказывал. Что есть такое чудище – сам чешуйчатый, как змея. А голова то ли куриная, то ли собачья, я точно не помню. Это – Вазелинск. Он детьми питается. Ходит в садике по ночам. Кого из детей встретит – глотает сразу же. Ребёнок не успевает двинуться с места, не успевает и слова сказать… Воспитатели приносят ему в жертву куриц, чтоб Вазелинск в садике никого не убивал. И ничего нам об этом не говорят. А в нашем гарманже, наверно, тоже приносят жертву Вазелинску. Может, стоит разузнать? Как думаешь? Пока мы из садика не ушли?

Стасик не ответил. Стася прислушалась. Ровное посапывание доносилось со стаськиной кровати. «Ничего, пускай спит, завтра разберёмся и с Кикимами и с Вазелинсками всякими…» – сонно подумала Стася.

На следующее утро Стасина мама сказала:

– Стасенька, нам надо в садик сходить, к медику. Карточку твою взять для школы. А тётя Лена хотела по магазинам. Вы со Стасом – как: по магазинам или со мной, в садик?

Стася и Стас не сомневались ни минуты:

– В садик!

В садиковском дворе Стаська оглядел веранды, изумлённо поморгал, затем смешно сморщился, чихнул, нахмурился и значительно произнёс:

– Но ведь это же всё неправда! Всё. Каждый ребёнок знает, что снарфы и зомбаки там всякие бывают только в игрушках и мультиках?

Стасе стало обидно. Как же так? Даже такого маленького мальчишку не смогла напугать.

– Не веришь? Пойдём, посмотрим!

И она решительно направилась к боковому входу в любимые «Фантазёры».

Пискнул код, дверь бесшумно открылась. Стася сбросила на коврик кеды, стянула сандалики со Стасика. Огляделась, прислушалась. Было так тихо, что сразу понятно – все дети гуляют на участках. Где-то в отдалении в пищеблоке лилась вода в раковину и погромыхивала посуда.

Пахло борщом.

«Борщ – это хорошо! Это значит, что на обед точно не рыба. Это значит – курица…» – подумала Стася.

И она бесшумно двинулась по пустынному ковровому коридору. Стасик замешкался, и она взяла его за тёплую ладошку.

Они неслышно проскользнули мимо дверей медкабинета, откуда доносилось монотонное «бу-бу-бу…» мамы и медсестры.

Потом прошмыгнули около двери «Ладушек», музыкального зала и вот она справа – закрытая дверь «Гарманже».

Стася толкнулась в дверь – не открывается…приналегла плечом. В узкой комнате было прохладно и сумрачно. Стася и Стасик, дрожа от любопытства, прильнули к приоткрытой двери. Вдоль стен под потолок тянулись бесконечные стеллажи с кастрюлями, тазиками и связками овощей. Где-то лежали сетки с белыми капустными головами, стояли ящики с краснобокими яблоками. Единственное высокое окно было доверху закрашено больничной белой краской. Около окна стоял серый металлический шкаф.

«Холодильник…» – мелькнуло у Стаси.

У открытой дверцы шкафа к ним спиной стояла женщина неопределённого возраста, которая обычно мыла посуду в пищеблоке. Женщина шуровала чем-то в холодильнике и при этом странно приговаривала:

– Экий ты глупый…гулять захотелось? Не время по садику гулять – детишек пугать…Ишь чего удумал!

Из холодильника слышалось лишь кряхтение.

У Стаси закололо кончики пальцев.

– Непутёвич ты эдакий! Чего ж ты тётю Кикимочку-то не слушаешь? И выгнали бы с работы тётю Кику-то, а?

Вдруг из-за широкой мягкой спины «Тёти Кики» вытянулось что-то…»Щупальце? Хвост?» – пронеслось в мальчишечьей голове.

Стасик выглядывал из-за сестриного плеча и не мог отвести глаз от маленькой женской фигурки у холодильника.

Чешуйчатый радужный щуп обнял женщину за плечи. Косынка, сплошь закрывающая голову, съехала на шею, и дети увидели мягкие, изумрудно-зелёные, колышащиеся, будто по течению реки….водоросли. Словно в озере, самые настоящие. Туда-сюда. Влево-вправо. Радужный чешуйчатый щуп радостно взъерошил водоросли. Тётя Кика тихонько хихикнула:

– Ну будет, будет тебе ласкаться, Васенька, вот Купала придёт, уволюсь я из садика, да полетим мы с тобой в родное болото. Только вот надо, чтоб крылышки твои подросли…

Тётя Кика повернулась к полке, наклонилась к ящику, стоящему на полу.

А в это время из шкафа показалась…..собачья голова. Ничего такая, вполне славная. С зелёной шёрсткой, мило торчащей на щеках вокруг крупных, будто теннисные мячики, зеленоватых глаз. Глаза смотрели на Стасю чёрными, продольными, как у козы, зрачками. Голова колыхалась из стороны в сторону на чешуйчатом зелёном туловище. По бокам свешивались какие-то сморщенные зелёные тряпочки. И только хвост сиял радужной чешуёй.

«Крылья..» – подумала Стася. Мой придуманный Вазилинск живёт в холодильнике…»

А Стас ничего не подумал. Он стоял, уставившись во все глаза в эти немигающие, сияющие глазищи.

Тётя Кика с трудом взгромоздила с полу на полку тяжёлую кастрюлю. Зелёная мордочка облизнула зелёные пушистые щёчки змеиным языком, показались мелкие острые зубки.

– Да ты мой сладенький мальчик, Вазелинчик мой ненаглядный! Вот, кушай, – ворковала Кика, скармливая своему «мальчику» сырые куриные головы.

Вазелинчик довольно урчал и трепыхал крылышками.

– Вырастай Вазелинском, скоро вернёмся домой, в водицу прохладную, сердцу милую. А то в городе этом дрянь, а не экология…А тётушка Кика к осени замуж выйдет за Лешего…И ты вырастешь, поселишься в школе лесной…Не здесь же, в детском саду нам век с тобой вековать…

Стася тихохонько прикрыла дверь в «Гарманже». И медленно сползла по стенке. Очнулся Стас и тут же начал строчить вопросами:

– А кто? А как? А зачем? А почему?

Стася поняла, что сейчас сюда сбегутся все воспитатели детского сада № 452.

Она встала, схватила Стаса за руку и потащила по коридору обратно, к кабинету медсестры, где мама добывала её карточку к школе. Стася ворвалась в кабинет:

– Там…там…в гарманже….

– Что же там такого, Настюшка? – улыбнулась мама.

– Да ничего такого! – перебила медсестра, – У нас в пищеблоке работает одна женщина – её почему-то некоторые дети пугаются, нашей тётушки Кикочки. А она добрая, деток любит. А если кто коленку поранит или локоток расшибёт, то тётя Кикима погладит – и всё пройдёт. Мы ценим её-то, Кикочку нашу.

– Что за Кикимочка? – осведомилась мама.

– Ну как…имя такое старинное…Кика…Кикима. Кикима Рыбалотная.

Юбка

Ностальгия – это когда грустишь о чём-то хорошем, что когда-то давно или не очень происходило с тобой. Стася тоже испытывала сложные ностальгические чувства, хоть и проучилась в первом классе сентябрь, октябрь, ноябрь и уже полдекабря.

Декабрь в этом году выдался поздний. Не в смысле календаря, конечно, а в смысле снега. А Стася всё вспоминала «Фантазёров» и Оксану Михалну. Жаль, что все друзья разошлись по разным школам. И Павлентий тоже. И Толик вернулся в Тюмень. Правда, Юрка Чебурахин никуда не подевался. Учится в первом «Б», а Стася – в первом «В».

Стася ностальгировала часто, только не знала о том, что она ностальгирует. Вот и сейчас сидела дома и размышлял а о жизни. В первом «В» у неё появилась подруга. Хорошая такая, беленькая, хрупкая, Наталкой звали. Натка болела сахарным диабетом. С рождения. Она сама себе ставила уколы в живот и угощала Стасю ксилитом. Ксилит был странным лакомством. Будто сахар и не сахар, а маленький снежный колобочек. Медленно таяли во рту ксилитные снежки. И Стася думала о снеге, что выпал недавно.

– Стася-яя! Выходи-и-ии! – прокричала в домофон Натка.

– Наташка! Привет! – радостно крикнула Стася в домофонную трубку. – Чего?

– Пошли на горке кататься! Возле школы горку залили, все катаются!

– Ага! Я сейчас! – отозвалась Стася.

И как была, в новой форменной юбке. В которой вертелась перед зеркалом, натянув тёплые штаны, побежала на улицу. Слон укоризненно покачивался на ёлке. Дело в том, что ещё в августе, мама для первоклассницы – Стаси заказала к первому сентября во взрослом ателье костюм – жилет и юбку. Юбка была из тонкой шерстяной «шотландки» в красно-бело-синюю клетку. И смотрелась она с белоснежной блузкой и жилеткой просто потрясающе! Такая «юбка-плиссе», как говорила мама, будет единственной во всей школе.

«Ну ведь ничего же не случиться», – подумала Стася, – «Погуляю и всё – покажу юбку Наталке».

– Йи-ех-ха! – взвизгнула Натка, подпрыгнув на самой высокой горкиной кочке. Не удержавшись, она смешно завалилась на спину.

– Ага! – воскликнула Стася, – Упала! Смотри и учись!

Стася кинула под ноги ледянку, прыгнула на неё сверху, оттолкнулась сапогами и, набирая скорость, полетела вниз. На проезженной лысеющей кочке Стася сконцентрировалась, приподняла ледянку, и вместе с ней взлетела с кочки, как с трамплина.

– Ух! – выдохнула Стася, приземлившись в сугроб, – Вот это полет!

– Тебе везет, – обиженно произнесла Наталка, – У тебя ледянка плоская! А у меня корыто неповоротливое!

Она с досады поддала ногой свою круглую ледянку. Стася примирительно улыбнулась.

– Ничего! Зато она у тебя героиня! Как ты ей сейчас здорово Стёпку по коленке треснула!

Девчонки расхохотались.

– Смотри, у меня все варежки в ледышках! – Натка похлопала в ладоши, – И не отпадывают! Совсем примерзли!

Стася посмотрела на свои пушистые варежки.

– Мои тоже! – Стася критически оглядела свою одежду, – И мех на сапогах – в ледышках. А штаны на коленках совсем задубели!

Наталка потрогала себя сзади.

– На попе тоже заледенели! И ледянка не помогла…

– Все! Мне пора! А то скоро мама придет, про уроки спросит, – Отдирая ледышки от сапожков, сказала Стася.

– Ой! – А у тебя на юбке сзади…

– Что? – испугалась Стася.

Она завертелась на месте, стараясь заглянуть через плечо себе за спину. Ничего особенного. Юбка замерзла – в снегу все складки.

– Что? – переспросила Стася, – Нат, что там такое?

– Ох, Стась, ты только не пугайся…Просто у тебя на юбке складок нет…Они исчезли! Понимаешь? Гладкое все!

– Как? Как гладкое?

От ужаса пересохло в горле. Стася передернулась и прохрипела:

– Мама меня прибьет!

Стасина мама очень любила школьную дочкину юбку, наглаживала ее через влажную марлечку. Чтобы постирать юбку, мама сначала терпеливо зашивала все складки так, что юбка из гармошки – плиссе превращалась в сложенный китайский веер.

Если дочь вечером приходила в «жеваной» юбке, мама укоризненно глядела на неё и вздыхала: «Где ж ты так села, Стасенька, надо было юбочку поправить…»

Стася понуро подхватила ледянку и поплелась домой. Наталка пошла рядом. И пытаясь утешить подругу, начала рассуждать вслух:

– Это, конечно, катастрофа! Надо же! Юбка! Что же делать? Ладно, ты только не переживай, сейчас придумаем что-нибудь!

Покидав в прихожей на тумбочку мокрые варежки, шапки и штаны, подружки побежали в спальню, где на шаткой гладильной доске стоял новый мамин утюг.

– Ну что, гладим? – спросила Натка, трогая обслюнявленным пальцем нагретую подошву утюга.

Стася грустно кивнула.

Юбка распласталась на гладилке. У пояса – четкая плиссированная сборка, снизу – мокрая ткань и ни одной складочки! Стася опустив плечи, горевала в уголке дивана. Натка вовсю колдовала над юбкой. Она заправила булавками будущие складки и бухнула на них утюг. Зашипело. Повалил пар. Стася встревожилась и вскочила с дивана.

– Сиди, сиди, – успокоила Натка, – Все нормально!

Но Стася все ж подошла.

– Ну что? – с надеждой спросила она.

– Щас проверим…

Наталья вытащила из ткани булавки и как следует, встряхнула юбку. Складки появились. Но шли они вкривь и вкось, будто кривой забор.

Стася чуть не расплакалась.

– Нет, Нат, не то…

– Погоди, Стась, я знаю, почему складки расползаются! Надо их закрепить чем-нибудь! Помазать, что ли…

Наталка села на диван, наморщила лоб и начала теребить пушистый кончик косички.

– Придумала! – вскочила она, – Сахар есть? Его надо в воду насыпать, подождать, пока растает, а потом этой водой намочить юбку и прогладить!

Стася встрепенулась и побежала на кухню – разводить сахар в воде.

В литровую кастрюльку уместился весь сахар из любимой Стасиной сахарницы «с вербочкой». Подумав, она достала из шкафчика сахар кусочками и бросила в воду еще пять сахарных кубиков.

Натка осторожно опустила юбку в кастрюльку, стараясь не намочить целую плиссировку…

И вот юбка снова разложена на гладилке. Утюг возмущенно зашипел, проехал раз, другой…Запахло жженым сахаром. Девчонки зачихали. И быстрей выключили утюг. Стася открыла форточку.

– Вот гадость! – прочихавшись вскричала Наталка, – И пахнет – жуть!

– Это, наверно, сахар горел, – предположила Стася, – У нас так воняло, когда сахарные плюшки в духовке подгорели… А что с юбкой?

Натка поднесла влажную юбку к носу, понюхала.

– Складки не вышли, – вздохнула она, – Теперь еще и воняет. Знаешь, у меня еще есть одна идея. Мой брат, когда рисует пастелью на наждачке, картинку всегда потом лаком для волос брызгает. Это, говорит, «так надо для фиксации, чтоб пастель не осыпалась». Может и юбкины складки побрызгать лаком «для фиксации», а? Есть лак?

– Есть! – обрадовалась Стася, – Сейчас принесу!

Она сбегала в ванную и принесла черную с золотом жестяную баночку.

– «Прелесть. Фитолента. Лак для волос сильной фиксации», – прочитала Натка, – Подойдет!

И снова юбку скололи булавками и разложили на гладилке. Наталка вытянула руку, зажмурилась и нажала на распылитель. Липкое облако зависло в воздухе и…

Кривые складки встали колом.

Стасе на глаза навернулись слезы. Натка прерывисто вздохнула и посмотрела в окно. Стемнело. Под светом фонаря кружились нарядные снежинки. Она взглянула на часы.

– Ого! Стася! Уже полшестого! – Натка ринулась в прихожую, – Мне пора! По-моему, с юбкой все ж неплохо получилось! Может, твоя мама не заметит? – тараторила она, натягивая пуховик и сапожки.

Стася кисло улыбнулась:

– Звони…

Наталка убежала.

Стася вошла в кухню, включила свет и подошла к окну, чтоб настежь открыть форточку лбом к холодному стеклу. Она проводила взглядом Натку, которая быстро шагала по тропинке через двор к своему дому, и стала смотреть на падающий снег.

У Стаси всегда поднималось настроение от празднично-белого снега. Но сегодня настроение улучшаться не хотело. Скоро придет с работы мама. Предстоит долгое объяснение. И Стасе вдруг подумалось – вот бы было здорово, если б с юбкой было все в порядке! Не пришлось бы огорчать маму…По Стасиной щеке, растаявшей снежинкой, поползла слеза. А снег все летел и летел…

Щелкнул замок входной двери.

– Стася! Я дома! – звонко крикнула мама. Стася подождала, пока мама снимет сапоги и пальто, и мрачнее тучи побрела в прихожую.

– Та-ак, и что у нас произошло? – спросила мама, едва бросив взгляд на понурую дочку.

– Пойдем… – Стася решила не тянуть с объяснением.

Они прошли в спальню.

– Вот…– Стася показала на испорченную юбку и сразу же пояснила:

– Мы с Наталкой после уроков катались на горке, а юбка намокла и разгладилась. Мы пришли домой, и попробовали снова сделать ей складки. Но ничего не вышло…

Мама взяла юбку в руки, понюхала.

– И что же вы такое сотворили, что юбка теперь вся липкая и горелым воняет?

Стася, глядя в пол, уныло рассказывала, как они с Наткой пытались отгладить юбку.

– Хорошо хоть не полили подсолнечным маслом и не изжарили, – вздохнула мама. Стася подняла глаза и поняла, что мама совсем не сердится, а улыбается. Мама вдруг бросила юбку на пол и схватила Стасю в охапку.

– Ну что ты, доченька, разве можно так переживать! Это же просто юбка! – зашептала мама Стасе в ухо.

– Я не хотела тебя расстраивать, – шмыгнула носом Стася и уткнулась в мамины волосы. От мамы пахло снегом и морозом, а еще ландышами…

«Духи…», – подумала Стася, и ей опять захотелось плакать.

– Не плачь, Стасенька, сбегай-ка лучше в прихожую и принеси черный пакет, что лежит на тумбочке, – сказала мама. Стася сбегала за пакетом.

– Вот…

– Помнишь, дочка, что через неделю Новый год?

Стася кивнула.

– Я, конечно, не Дед Мороз, но тоже, кое-что могу! Оп-ля! – мама с видом фокусника вытащила из пакета....плиссированную юбку в красно-бело-синюю клетку.

– Ой! Ты! Как? – Стася от радости растеряла все слова.

– Еще не все, – предупредила мама, – Доставай дальше сама!

Стася вытряхнула на кровать белое, кружевное, блестящее…

– Платье…

– Платье, – улыбнулась мама, – В ателье заказывала тебе к Новому году и сегодня забрала. Заодно и юбку на смену…

– Мамочка! Мамочка!– Стася кинулась к маме. Мама подхватила дочку на руки, прижала к себе крепко-крепко и стала качать, будто маленькую:

– Как у Насти маленькой

Чесаные валенки,

Шапочка багряна,

Личико румяно…

…А во дворе все качели, деревья и лавочки наряжались в снежные шапки. И даже прокатанная лысая кочка на горке подернулась снегом…До утра.

Слон

Зимой встасиной квартире живёт Слон с янтарными глазами. По ночам Слон не спит, а бродит из комнаты в комнату в поисках ананасов. Слоны – они очень любят ананасы.

Слон – важная персона. Он висел на ёлке еще стасиной бабушки! Он тогда был ещё молодым и беспечным, но уже обожал ананасы. Сколько себя помнил, только он, Слон, мог сделать так, чтоб сны стасиной бабушки, стасиной мамы и самой Стаси были светлыми. Туфельки – хрустальными, палочки – волшебными, а атииды – настоящими. А под утро Слон обычно возвращается к ёлке, чтоб поесть ананасов. Ёлку наряжают под Новый год Стася и мама. В это время Слон наконец-то торжественно вынимается из коробки, где спал всю весну и лето и осень, и любовно пристраивается мамой на ёлку.

Но Стася об этом не знает. И поэтому спит. А если б знала, то ясное бы дело – не спала. Как же можно пропустить такое зрелище – Слона в поисках ананасов! И атиидов. Но ананасы в стасиной квартире почему-то не находятся. И атииды. А находится в основном, Стася. И тогда Слон вздыхает тяжко-тяжко, потому что Стасю он любит больше, чем ананасы. Слон мягко ступает серыми пушистыми лапами по одеялу и дарит Стасе сон. То это сон про снежинку, которая хотела стать солнышком. А то Стасе снится лето, и шорох велосипедных шин, и солнечные зайцы в ведёрке с чебачками.

Стася просыпается утром и даже не думает про Слона, а думает, что это кроха-волшебник сидел ночью на её постели и вылечил, к примеру, больное горло. И теперь Стася снова может петь на утреннике. И Стася радуется. И стасина мама. И Слон, тихонько покачиваясь на ёлочной ветке.

Этой зимой Стасе снились исключительно сказочные сны. Слон так решил. Во-первых, потому что Стася подросла и проучилась в первом классе целый сентябрь, октябрь, ноябрь и полдекабря. А во-вторых, потому что она не встречается с Павлентием. И хотя у неё теперь есть подружка Натка, нормальная такая девчонка, не в розовых бантиках и не плакса. Но она всё же нет-нет, а вздохнёт тяжко о Павлентии, Толике, да Юрке. Бывает, вечером пригорюнится у окна, разглядывая общую фотографию с выпускного. И кажется ей, что бравые «фантазёрские» годы были давным-давно. А Слон об этом знает, и тоже вздыхает. И сочиняет весь день фантастический сон для Стаси. И почти не вспоминает об ананасах.

У зимы в этом году, видимо, тоже была ностальгия по детскому саду. Поэтому декабрь в этом году выдался поздний. Не в смысле календаря, разумеется, а в смысле снега. И Слон-таки придумал для Стаси особенный сон. Про атиидов.

Едва стасина голова в этот ностальгический декабрьский вечер коснулась подушки, ей стал сниться удивительный сон.

Давным-давно, когда Земля была еще совсем юная, когда на ее поверхности извергались могучие вулканы, а землетрясения происходили утром, вечером и даже ночью, когда растения и животные еще не появились, в каменных глыбках жили атииды. Глыбки были разноцветные и очень уютные, каждый камушек атииды нежно вытачивали из вулканического стекла. Поэтому глыбки у всех были яркими, переливающимися в сполохах молний всеми цветами радуги. Правда, атииды еще не придумали слово «радуга».

Атииды были очень маленькие, и любой лавовый ручеек казался им бурлящей рекой. Зато атииды умели брать энергию молний, теплоту лавы и использовать их для выпечки серного хлеба и получения первой воды. «Ого-го!» – воскликнул Главный Учёный атиид, – «Вот это да! Смотрите! Смотрите! У меня получилось!» Морскую воду атииды назвали «живая земля». В воде выросли целые поля вкусных водорослей, появились диковинные кальмары и рыбы. И атииды зажили счастливо. Сухой серный хлеб был забыт. Теперь все питались тем, что дарила жителям Земли морская вода. Это был золотой век атиидов! Они даже построили первый космический корабль для связи с другими народами космоса.

И тут разразилась катастрофа. И, хотя катастрофы в то время были делом обычным, это была катастрофа из катастроф! Гигантское землетрясение пришло на Землю. Моря превратились в пар, а радужный город атиидов засыпало чёрным пеплом. Небо персестало быть радостно-бирюзовым. Солнце закрыли чёрные клубящиеся тучи. Атииды загрустили. И тогда главный атиид выступил перед народом:

– Братья! На земле теперь жить невозможно. Наши космические корабли сгорели. Поэтому мы не можем покинуть Землю. Предлагаю переждать катастрофу там, где до нас не доберётся ни кипящая лава, ни пепел, ни жгучий дождь. Отправляемся вглубь! Вглубь Земли!

– Ура! – закричали все по-атиидски. Собрали свои уцелевшие вещи и, через большущую трещину в земле начали спускаться вниз.

Прошли тысячелетия. На Земле вновь появились океаны, выросли деревья и цветы, появились и вымерли динозавры, появилась и возмужала людская цивилизация. Но атииды ничего этого не видели. Как далёкие предки, они по-прежнему жили под землёй в каменных глыбках, питались серным хлебом и водой подземных рек и озёр. Вырасти атииды – не выросли, разве что глаза у них стали больше от вечной подземной темноты.

И однажды атииды решились подняться на поверхность. Посмотреть, как там сейчас? Может снова появились моря, полные водорослей и кальмаров! Построили атииды золотой корабль на мощных двигателях и отправили на поверхность первую экспедицию. Чем всё закончилось, Стася знала. Даже можно сказать, непосредственно участвовала в приёме атиидов на поверхности планеты Земля. Стася заворочалась, и ей снова начал сниться детский сад, «Фантазёры», Павлентий и золотой орех атиидов.

Слон вздохнул и вдруг увидел, что Стасе понравился его фантастический сон. И теперь ей снился он, Слон и ананасы. Целый ананасовый лес. По лесу бродили атииды, Павлентий, Наталка, сама Стася, и он – Слон. Все смеялись и пели. А высоко-высоко в небе над ними переливалась радуга. Хороший такой сон снился Стасе. И во сне она была счастлива и кормила Слона ананасами.

Наутро Стася отправилась в школу и немного забыла свой сон в переполохе уроков и подготовке новогоднего утренника.

Потом за ней пришла мама и они отправились домой.

А дома Стасю ждал сюрприз – здоровенный, налитый соком ананас. Стася гладила шершавый ананасовый бок, вдыхая тонкий духовитый аромат неведомых стран. Любовалась зелёно-восковым чубчиком листьев. А когда они с мамой поужинали, на десерт все получили по сочному солнечному ломтику. И Стася, и мама, и Слон.

Ведь Слону с янтарными глазами и надо-то всего ничего – ананасов вдоволь поесть.

Ты, я и Кешка

Стася.

Вверх по травинке ползла божья коровка. Она усердно перебирала лапками стараясь, во что бы то ни стало добраться до самого верху – до ершистой колбаски травы-тимофеевки. На макушке трухлявого пенька расположилось многочисленное семейство жуков «пожарников». Они сидели тесно прижавшись друг к другу, подставив нежаркому осеннему лучу нарядные спинки и лениво шевелили усиками. Паутина серебристыми волосками неспешно проплывала в хрустальном воздухе.

Тихо в осеннем парке. Не поют птицы, не шуршат в высокой траве хлопотливые мыши, не стрекочут кузнечики. Только желто-красные листья все летят, летят и бесшумно опускаются на пожухшую траву, на лужи, на дорожки. Солнце ласково поглядывает сквозь кроны пушистых сосен на сонный парк. Порыв ветра – и солнечный луч рассыпается меж сосновых ветвей на множество бликов.

Серый гранитный камень подставил плоский бок для невесомых солнечных зайчиков. Валун давно врос в землю и покрылся старческими пятнами желтого лишайника. Казалось, камень покряхтывает и щурится от солнечного света, словно дед на завалинке.

Круглощекая девочка с двумя тугими шоколадными косицами за спиной сощурилась, когда шаловливый солнечный зайчик вздумал прыгнуть ей прямо в серый серьезный глаз. Стася отодвинулась на самый краешек валуна. Она часто приходила к этому камню. Просто так, посидеть, помечтать или просто послушать парк. Парк был совсем как настоящий лес. Настасья Краюшкина – второй год, как начала учиться в школе, приходила на своё местечко. Она любила смотреть, как весной просыпаются муравьи, и расцветают первые фиалки, как все лето снуют меж зонтиков дикой моркови жуки-бронзовки и воздух наполнен их гудением и птичьим посвистом.

Сегодня Стася пришла погрустить и рассказать терпеливому валуну о происшествии. Вспомнив сегодняшний урок математики, девочка печально вздохнула. Она машинально подставила палец божьей коровке и зашептала:

– Божия коровка, улети на небко, там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе ни одной!

Жучок быстро пробежал по розовой девчоночьей ладошке и попытался, было, перепутать направление и залезть на рукав желтой спортивной курточки, но был подвинут палочкой обратно, к пальцам. Божья коровка добежала наискосок до указательного и поднялась на самую верхушку не слишком чистого пальца. Там коровка потопталась, выпустила прозрачные крылышки и улетела – вдруг все-таки достанется конфетка?

– Сбудется! – выдохнула Стая и улыбнулась вслед улетающему жучку. «Малышовая, конечно примета», – подумала девочка, – «И глупо в нее верить почти совсем взрослой и почти девятилетней барышне!» Но Стася, несмотря на самовоспитание все равно верила, что если успеешь загадать желание, пока жучок не улетит, то оно обязательно сбудется через столько дней, сколько точек на спине у коровки. Сегодня божья коровка попалась Стасе маленькая, двухточечная.

Девочка погладила шершавый теплый камень. Твердый бумажный комочек, что лежал в заднем кармане джинсов, гадкая записка – вот что сегодня расстроило Стасю до невозможности. Она достала бумажку.

– Видите? – спросила она пень с «пожарниками» и расправила записку на камне.

На косо оторванном тетрадном листке в клетку красовалась толстая заплесневелая краюха хлеба. Посреди мякиша раззявился чернозубой улыбкой лягушачий рот. Над ним пупырчатой сливой нависал нос, а глаза сощурились в щелки. По бокам у краюхи торчали в разные стороны две косички. И через весь лист шла крупными печатными буквами диагональная надпись:

«КРАЮХА – ДУРА!». А все почему? Потому что Стася испугалась математики. Иван Ильич вызвал её к доске, решать задачу с объяснениями, а она застеснялась. Покраснела и не пошла. Стася с детсадовского возраста не любила публичных выступлений. Прочитать на новогоднем утреннике стих для деда Мороза было для Стаси худшим из наказаний. Мама это знала и никогда не осуждала дочку за отказ от выступления. И Павлентий об этом знал, и Юрка и Толик…где-то они сейчас… А Иван Ильич – он ничегошеньки не понимает. Потом все девчонки хихикали, а мальчишки шептались весь остаток урока, и вскоре к Стасе в сумку прилетела эта противная записка.

– И вовсе не «Краюха», а Краюшкина! – с досадой сказала Стася «пожарникам», – И совсем не дура! Сами они такие! Это все Светка устроила, я знаю!

Стася шлепнула по камню ладошкой. И в этот момент в кустах кизильника позади нее послышался треск Стася обернулась и закрыла рот ладошкой, чтоб не закричать. Из кустов на нее смотрел огромный, похожий на медведя, черный пес.

Минька.

Минька шел по тропинке, загребая кедами опавшую листву. Он сегодня специально отправился прогулять Кешку в парк – пусть пес порезвится, погоняет мышей. Кешка ускакал вперед, а Минька задумался о цифровой несправедливости, точнее о цифре «три»: «Ну почему, почему, все, что у меня связано с «тройкой» – хуже некуда?»

– Почему? – спросил Минька вслух и наподдал носком кеда камушек.

На минькин голос из-за деревьев выбежал большой черный пес и ткнулся мокрым носом в мальчишечью ладошку. Минька остановился, взял в руки лобастую собачью голову и посмотрел в умные карие глаза.

– Вот скажи, Кешка, почему мне так невезет с этой «тройкой»?

Пес моргнул, покосился на пролетавшую мимо позднюю бабочку, и снова преданно взглянул на хозяина. Минька отпустил пса.

– Тебе хорошо! У тебя все в жизни просто. А у меня… Уже целых одиннадцать лет такая катавасия!

Минька начал загибать пальцы.

– Во-первых, в три года в детском саду я упал с нижней ступеньки лесенки и сломал руку. В итоге – три недели в гипсе!

Во-вторых, если на контроше по алгебре Верушка пересаживает меня на третий ряд, третью парту значит – жди «трояк» или еще чего похуже! И в-третьих… – Тут Кешка настороженно поднял уши и со всех ног бросился куда-то в заросли черноягодного кизильника.

– Опять! Как дошел до «тройки», так Кешка сбежал…Кешка-а! Ко мне! Ко мне! – закричал Минька и ринулся в кусты следом за Кешкой.

Втроем.

Стася ойкнула. Собака вывалила розовый мокрый язык и приблизилась к девочке. Стася зажмурилась. И тут одновременно почувствовала, как горячий язык лизнул ее в нос, и услышала звонкий крик: «Кешка-а! Ко мне!» Стася открыла глаза. В непосредственной близости от ее щеки пыхтел блестящий кожаный нос. Этот вполне симпатичный нос принадлежал огромной угольно-черной лохматой собаке. Снова затрещали кусты. Стася оглянулась. Сквозь переплетенные ветки, весь усыпанный красно-желтыми пятачками листьев продирался мальчишка. Стася покосилась на собаку и напустила на себя невозмутимо-независимый вид. Пусть мальчишка не думает, что она испугалась его пса.

– Ф-фу! Привет! – поздоровался мальчик, вытаскивая из темных кудрявых волос мелкие веточки и листья.

– Кешка, иди ко мне! Извини, если он тебя напугал!

– Нет, что ты, он такой красивый! Я почти не испугалась! – улыбнулась Стая, – Я собак люблю, но твой пес такой огромный и пушистый, что я сначала подумала – медвежонок!

Минька засмеялся и подошел к девочке.

– Меня Минька зовут, а тебя?

– Настя…То есть Стася. А собаку твою Кеша, да?

– Вообще-то его зовут КВ – Клим Ворошилов! Как танк, знаешь?

Стася, хоть и не знала про танк, но все равно кивнула.

– Когда мы с папой пришли к знакомым выбирать собаку, этот щенок был самый толстый и сильный. Всегда получалось, что он расталкивает остальных щенков – не нарочно, а просто, потому что большой, как маленький танк. Вот папа его сразу и прозвал КВ, а попросив – Кешка.

– Здорово! – восхитилась Стася, – Я бы так в жизни не придумала!

Минька неожиданно смутился и посмотрел на старый камень, на котором сидела новая знакомая.

– Слушай, ну мы-то с Кешкой тут ладно – гуляем, а ты, почему забралась в эту глушь? Заблудилась что ли?

– Я тоже гуляю, – поспешно ответила Стася. Не хватало еще, чтоб Минька подумал, что она заблудилась как маленькая девочка!

– Поверил, как же! – покачал головой Минька, – У тебя глаза сразу стали грустные и косички опустились. Что-то случилось?

Стася серьезно посмотрела на Миньку. Не похоже было, что он насмешничает. Спрашивает серьезно. И Кешка у его ног тоже серьезно глядит на неё.

– Вот… – сказала она и протянула Миньке скомканную «Краюху-дуру».

– Краюха – это я, то есть я Краюшкина, а они – издеваются… – Стася шмыгнула носом.

– Поня-ятно! – протянул Минька, – Гадость!

Он спрятал бумажку в карман.

– Потом выкину. А у меня опять какая-то «троечная» полоса пошла в жизни…

– Троечная? – переспросила Стася, – Это как, по всем предметам – тройки, что ли?

– Нет! С предметами все в порядке. Даже «пятаки» попадаются. Просто у людей жизнь бывает или черная – когда все плохо, или белая – когда все хорошо, или серая – когда ничего не происходит. У меня жизнь тоже «полосатая», только не как у всех. Черная полоса у меня «троечная», это когда все, что связано с цифрой «три», просто ужасно!

Стася понимающе кивнула и протянула руку, чтоб почесать Кешку за ухом.

– Угу… Ну, ведь не всегда же у тебя «тройка» была такой плохой?

Минька махнул рукой:

– Сколько себя помню…

Стася замолчала, задумчиво перебирая шелковистую Кешкину шерсть. Но вот ее личико просветлело – придумала!

– А знаешь что?

– Что? – рассеянно отозвался Минька, тормошивший травинкой заседающих «пожарников».

– Давай придумаем уговор на «тройку», ты распрощаешься с ней навсегда, и всего делов! Мы так ещё в садике с Павлентием делали…

– Уговор? А как это? – заинтересовался Минька.

Стася вскочила с камня и, согнувшись в три погибели, стала изучать поляну. Она поднимала с земли какие-то палочки, листики, ягодки. Сосредоточенно разглядывала каждую находку и то, что ей нравилось, складывала на пенек, а то, что не подходило – бросала обратно.

– Уговор – это уговор! – наконец произнесла Стася и со значением посмотрела на Миньку.

Минька ничего не понял, но на всякий случай спросил:

– Тебе помочь?

– Да! Мне нужно цветное стеклышко! Парк такой чистый, что ни бутылок, ни битых стекол…

– Кешка! Ко мне! – позвал Минька пса, который ворошил кучу опавших листьев у корней старой березы.

Кешка подбежал и замер, заглядывая в лицо хозяину и выжидательно подрагивая хвостом.

– Кешка, нам нужно стеклышко. Ищи бутылку или стекло. И принеси мне. Понял? Ищи стекло, Кешка, ищи! – втолковывал Минька.

Пес отрывисто тявкнул, встряхнулся и побежал к дороге.

Минька вопросительно взглянул на Стасю:

– Ну, и что дальше?

Она присела на камень.

– Смотри, чтобы кончилось у тебя «троечное» невезение, нужно сделать уговор с «секретом». Собрать по три штуки три разных вещи. Я уже собрала, смотри!

Стася выложила рядком на пятнистую спину камня: три желтых десятикопеечных монеты, три кленовых «вертолетика», три черных ягоды кизильника и фольгу от шоколадки.

– По-моему, подходит, – довольно сказала девочка, – Теперь нужно вырыть ямку.

– Это что ли как для девчоночьего «секретика»? – уточнил Минька.

– Нет – больше! «Секретик» потому что просто для игры, а у нас ведь – уговор! Мы с тобой еще должны сказать уговорные слова, – Стася посмотрела в кусты, – Ну где же Кешка?

Минька хотел, было спросить, что за слова такие, но передумал. Встал на пенек, балансируя на одной ноге, приложил руку козырьком ко лбу, и огляделся. Он сложил губы трубочкой, протяжно и негромко посвистел. Стася услышала невдалеке треск ломаемых веток, будто напрямик, сквозь кусты ломился кабан.

– Бежит! – засмеялся Минька, – Несет!

На поляну выскочил взлохмаченный Кешка. В белых зубах аккуратно зажато стекло – донышко от зеленой бутылки.

– Спасибо, Кешка! – Минька осторожно взял осколок из собачьей пасти и потрепал пса по загривку, – Ой, и уже репьев кучу где-то нацеплял! Держи стеклышко, Стася! Теперь дело за ямкой. А ты, Кешка, молодец, иди отдохни!

Минька нашел в кустах подходящую толстую палку и начал копать между рассохшихся корней старого пня широкую круглую ямку. Рядом присела на корточки Стася, держа двумя пальцами наготове фольгу. Минька старательно копал. Довольно быстро меж корней образовалась неглубокая круглая ямка.

– Все! Думаю, хватит рыть!

Стася протянула ему фольгу.

– Это нужно расправлять на дне. И приговаривать: «Тройка, троечка, постой-ка, не держи меня ты, тройка, а на волю отпусти, без меня ты не грусти!» А потом для «тройки» положи на фольгу три денежки, три ягодки и три «вертолетика». И чтоб красиво было!

– Ух, ты! Сама придумала?

– Ага… – смутилась Стася, – Уговор лучше действует, когда стихами. И три раза.

– Давай, только ты тоже говори, вдруг я собьюсь!

Ребята склонились над ямкой, раскладывая уговорные «сокровища» и забормотали: «Тройка, троечка, постой-ка…»

Все. Слова кончились, а на фольге сложен красивый узор. Стася взяла бутылочное донце, достала из кармана школьной жилетки платочек и протерла зеленый кругляш. На стекле запрыгали солнечные зайчики. Девочка накрыла стеклом фольгу. Монетки, ягодки и «вертолетики» под стеклом стали зеленоватыми, а серебряная фольга заиграла зелеными бликами. Красота!

– Теперь закапывай! – скомандовала девчонка. Минька взял палку и быстро закидал землей картинку.

– Вот и все, «секретик» – в земле, а твое «троечное» невезение уже кончилось! – весело произнесла Стася.

Минька удивленно поднял бровь.

– Откуда знаешь? Что, уже действует?

– Проверено! Считай: ты, я и Кешка – нас трое! И – ничего плохого! А наоборот, все здорово!

Минька посмотрел на чумазую Стасю и лохматого Кешку и улыбнулся.

Оглавление

Страдалец задворков

Золотой орех

Про грибы, капусту и замок

Пангасиус

Шур и Фрося

Страх не зелёного цвета

Облака лежат на стекле

Вечный двигатель

Черничный пирог

Тынц-тынц-тынц

Кикима рыбалотная

Юбка

Слон

Ты, я и Кешка