Три рецензии [Хилари Мантелл] (fb2) читать постранично, страница - 5

результате, пишет Тома, на свет явился «карикатурный двойник королевы, который зажил своей собственной жизнью, развиваясь в соответствии с внутренней логикой жанра, которая необходимым образом требовала все большего и большего сгущения красок». Она сравнивает судьбу Марии-Антуанетты с судьбой маркиза де Сада: «и в том, и в другом случае приговор был вынесен из-за того, что судившие не могли провести границу между реальной личностью и литературным текстом». Сад, с ее точки зрения, пострадал за преступления своих персонажей, а Мария-Антуанетта - за преступления тех персонажей, в лице которых она была выведена.

Действительно, в подпольной литературе Мария-Антуанетта выступает в самых разных обличьях - и традиционных, и новоизобретенных. Она Мессалина; она же и Ева, помогающая сатане вершить его черное дело. Мало того, что она дочь и секретный агент другой гнусной женщины, стоящей у власти, австрийской императрицы, - она еще и злой дух, в котором воплотились ее предшественницы, прежние королевы-злодейки: во снах ей является Екатерина Медичи и призывает «пролить реки крови». Утробы всех этих страшных женщин суть пещеры, наполненные ядовитыми испарениями, - как темницы в средневековых крепостях, как логовища фантастических зверей. Марию-Антуанетту уподобляют злой мачехе из волшебных сказок. Ее сравнивают с королевой Фредегондой{3}, «губительницей рода человеческого», которая, как пишет Луиза Робер, однажды показала своей дочери сундук с роскошными тканями и драгоценностями, а когда та нагнулась, чтобы рассмотреть их получше, размозжила ей голову крышкой.

Как реагировала на эти памфлеты настоящая Мария-Антуанетта? В самом начале своего замужества, пишет Тома, она не обращала внимания на опасность: лишь в одном из писем к матери принцесса вскользь упоминает о напраслине, которую на нее возводят. Полиция относилась к таким сочинениям вполне серьезно, потому что они затрагивали личности, а политика двора как раз и строилась вокруг конкретных лиц. Но сама Мария-Антуанетта, как и принцесса Диана (в описании Сью Таунсенд), отличалась «роковой нелюбовью к чтению». Едва ли она дочитала до конца хотя бы одну книгу. Может быть, пишет Тома, дело было в том, что она не хотела знать, чем все закончится? А если человек не переживал радости и горести литературного персонажа как свои собственные, не обращался к опыту других и не защищен этим опытом, то все происходящее кажется ему новым и глубоко личным. Народ за стенами дворца, по-видимому, думал о королеве постоянно, она же никогда о нем не вспоминала. Заранее считалось, что «люди к ней расположены». Ей трудно было найти общий язык с представителями нового режима; она привыкла к шутливой болтовне, а не к подлинному диалогу. Не подозревая о том, что давно уже стала притчей во языцех, королева творила собственные мифы, - так, она называла законодателей 1791 года «скотами» и мечтала им отомстить.

Как воспринимал памфлеты народ? Верил ли тому, что в них писали? Ясно, что создатели этих текстов и сами себе не верили: они зачастую как будто подмигивают читателю, приглашая принять участие в совместном мифотворчестве. В предисловии к одному из памфлетов 1789 года говорится: «невероятные вещи, о которых вы узнаете, не были вымышлены ради простой забавы, - даже если здесь в развлекательных целях и допущено некоторое преувеличение, то уж в основе своей они точно соответствуют истине». Далее автор пишет: «всякий может добавить к прочитанному то, что он слышал сам, - а кому не случалось на сей счет хоть что-нибудь слышать?» Доверие (или недоверие) современников к рассказам о преступлениях королевы, таким образом, вполне можно сопоставить с нашим теперешним отношением к рассказам о пришельцах. Хотя все знают, что истории эти не выдерживают сколько-нибудь придирчивой критики, мы, тем не менее, думаем: может быть, в них «что-то и есть», - как бы то ни было, верить в существование пришельцев интереснее и веселее, чем не верить. Исток же этого отношения заключается в тревожной мысли, что «они» нечто от нас утаивают, что в их затемненных дворцах и лабораториях происходит что-то такое, о чем, по «их» мнению, мы не должны знать. В результате напористой обработки сознания дурацкими россказнями рождается некое подобие общеизвестной истины: «ну как же, это всякий знает». «Исторический опыт о жизни Марии-Антуанетты» появился в 1789 году и в своей окончательной версии насчитывал 146 страниц. Этот труд обобщал все обвинения, возведенные на королеву за предыдущие двенадцать с лишком лет; некоторые авторитетные авторы той эпохи считают, что частично он был написан Садом. Мария-Антуанетта говорит здесь от первого лица и беззастенчиво именует себя «варварской правительницей, осквернительницей супружеского ложа, безнравственной женщиной, замаравшей себя преступлениями и развратом». В отличие от своего реального прототипа мифическая Мария-Антуанетта не строит никаких иллюзий: «Весь народ страстно желает моей