Чудеса Богоматери [Готье де Куэнси] (fb2) читать постранично, страница - 3

отвлеченные богословские материи до паствы не доходили.

Однако элемент прославления Девы Марии, необходимо присутствующий у Готье де Куэнси, в exempla развит гораздо меньше. (В настоящем издании мы предпосылаем текстам Готье де Куэнси перевод заимствованных из CMV^[6] латинских exempla XIII в., трактующих те же сюжеты^[7], — так что читатель получает возможность сам сделать сопоставление.) Это связано, вероятно, с "частичным" характером латинских exempla, обслуживавших 'проповеди в качестве их составной части, и с большей самостоятельностью стихотворных разработок богородичных сюжетов на народных языках^[8]. Собственно, данный элемент и оформляет жанр окончательно, придавая ему не только смысловую цельность, но и определенную целенаправленность.

Достойно удивления, пожалуй, то, что exempla, хотя и писались по-латыни, предназначались для произнесения на народных языках; текст же "Чудес Богоматери" Готье де Куэнси хотя и написан на народном романском наречии, адресован прежде всего клирикам (clers et clergesses)^[9]. Запутанность языкового сознания зрелого Средневековья вполне допускала подобную перестановку; важно, однако, что одни и те же сюжеты, будучи адресованы "нижнему" (третьему) сословию в случае exempla и "верхнему" (первому — духовенству) в случае версии Готье де Куэнси, приобретают несколько другую окраску. Наивный реализм представлений о "духоматерии" отходит на второй план, а на первый выступает дидактика (морализаторские поучения о греховности мира, о том, как следует вести себя клирику и т.п.), современному читателю могущие показаться длиннотами, но в структуре жанра, несомненно, очень важные. Меняется стилистика повествования, отчасти приближаясь к стилистике рыцарского романа и других куртуазных жанров: во-первых, в силу их большей "окультуренности", принадлежности "второму" сословию, вместе с "первым" противостоящему крестьянам и горожанам, а во-вторых, в силу того факта, что формирование масштабного культа Богоматери и хронологически, и мировоззренчески совпало с оформлением самостоятельного куртуазного слоя культуры (XII-XIII в.). Служение даме, приобретающее необычайно высокую роль в "культуре замка и двора", имеет своим бесспорным коррелятом выдвижение на первый план образа пресвятой Дамы (именно так чаще всего называет Готье де Куэнси Богоматерь, чаще всего рифмуя слово "Дама" со словами "душа" и "женщина": Dame — ame, Dame — fame). Основным выражением богородичного культа становятся те же феодальные термины: служение, преданность, долг (вассальный). "дружба/любовь" с проистекающими из нее обязанностями. Инвективы против женщин, традиционные и для церковной, и для народной литературы, занимающие, к примеру, добрую треть рассказа "О монахе, утонувшем в реке", не мешают автору отделять "благих" дам от недостойных и отдавать первым дань почтения (стихи 523-539 и др.) — в противоположность тому, каким, по словам А.Я. Гуревича, было отношение к женщине авторов exempla^[10].

Культ Девы Марии нес в себе и еще одну латентную нравственную "сверхзадачу". Фактически он накладывал на обычную церковную мораль еще один этический "слой", в значительной степени отменяющий ее и подменяющий другими принципами. Формальная справедливость воздаяния за грехи, носителем которой является Христос — небесный Судия, благодаря вмешательству Девы Марии упраздняется, и на ее место ставится верное служение небесной Даме в рыцарском духе (особенно показателен в этом плане сюжет "О монахе, утонувшем в реке", где черти хвалят справедливость Христа и хулят несправедливость Богоматери, всегда помогающей "своим", то есть тем, кто ей служит; не менее показательны и концовки последующих рассказов). Можно было бы, вслед за Э. Фроммом, счесть, что здесь материнский принцип безусловной любви (Богоматерь) одерживает победу над отцовским принципом справедливости (Бог)^[11]; нельзя, однако, не заметить, что важнее всего здесь не доброта Богоматери, а преданность ее вассала. В рассказе "О некоем клирике" Дева прямо угрожает отступнику, променявшему ее на светскую невесту, своей немилостью и прощает его лишь тогда, когда он безусловно возвращается к ней в услужение. Причем служение Богоматери "идет в зачет" всегда, даже когда сопутствует неправому делу: в сюжете "Оповещенном воре..." Дева помогает протагонисту за то, что он всякий раз, идучи на кражу, молился ей, дабы снискать ее благоволение. Этого достаточно, чтобы "закон службы" пересилил и человеческий. и божеский законы справедливости.

Указанная черта глубже всего роднит "Чудеса Богоматери" с куртуазной литературой, помещая их как бы в опосредующее положение между мирской профанностью "низа" и духовным ригоризмом церковного "верха": служение Деве Марии становится неким "правилом игры", соблюдение которого в значительной степени высвобождает пространство действий в мире из рамок жестких предписаний