Родственные души (СИ) [anatta707] (fb2) читать онлайн

====== Глава 1. Наглец, посланный судьбой ======

— Папа, глянь! Во Дхане свезло! — Бхутапала и Кайварта наперегонки подбежали к отцу, громко хохоча и тыча пальцами в покрасневшего, смущённого младшего брата.

Дашасиддхика, Пандугати, Панду, Раштрапала и даже вечно жующий Говишанака остановились поодаль и наблюдали за разыгрывающимся действом.

Махападма с интересом посмотрел на чрезмерно развеселившихся сыновей.

— Чего хохочете? Лучше б из лука учились стрелять…

— Покажи! — Кайварта скакал молодой антилопой вокруг Дханы. — Тут только мы! Давай!

— Да что там? — Махападма спустился с галереи во двор и приблизился к Дхана Нанду. — Сынок, почему ты молчишь?

Дхана сжался и отпрянул, когда отец оказался слишком близко.

— На правом бедре смотреть надо, почти на самом верху с внутренней стороны, — мстительно наябедничал Дашасиддхика и обратился тем же язвительным тоном к Дхана Нанду. — Всё равно скоро отец узнает! Показывай.

Лицо Махападмы изменилось.

— Метка?! — догадался он, оглядывая своих сыновей с нешуточным испугом.

— Ага! — радостно завизжал Кайварта. — Да ещё какая! Мы все обалдели просто!

— Скидывай дхоти и показывай, — голос Махападмы звучал жёстко и холодно. — Я хочу это видеть.

Сопротивляться приказу царя было нельзя, даже если он твой отец. Дхана Нанд медленно развязал дхоти. Теперь мальчик дрожал, но не от холода, а от страха. Он уже подозревал, какой будет реакция отца. Махападма склонился к ноге сына и рассмотрел свежую метку. Она ещё была ярко-красной и немыслимо горячей, как выжженное мгновение назад клеймо. «Ча», — скупо сообщала верхняя надпись, «наглец», — чуть более развёрнуто поясняла нижняя.

— Та-ак, — протянул Махападма, выпрямляясь и сурово глядя на съёжившегося младшего принца. — И что бы это могло значить?

— Н-не знаю, — растерянно пробормотал Дхана.

— Я совершенно чётко вижу слово «наглец», — задумался царь.

— А это потому что его родственная душа будет наглой и к тому же заключённой в мужском теле в этом воплощении! — пояснил Бхутапала, прыская от смеха в кулак. — Свезло ему, правда, отец?

Хохот Бхутапалы дружно поддержали остальные.

— Цыц! — шикнул на сыновей Махападма. — Но есть же способ… убрать это? — с надеждой спросил царь вслух, но скорее у себя, чем у окружающих. — Рана заживёт, и всё будет хорошо.

— Метку родственной души вырезать ещё никому не удавалось, — спокойно пояснил Панду, самый старший из царевичей приближаясь к отцу. — Целители говорят, она будет всё равно возвращаться. Бывали случаи, когда плоть срезалась до кости, так метка проявлялась в другом месте тела. Вы же не станете калечить Дхану, как некоторые родители калечили своих дочерей и сыновей, узнав об их неприглядной судьбе?

Царь вздрогнул.

— Если уж метка возникла — делать нечего, — продолжал Панду, — придётся смириться.

— Это что же, — гневно загремел Махападма, — моему сыну придётся связать свою жизнь не с целомудренной, скромной принцессой, а с наглым принцем?!

— Не обязательно с принцем, — продолжал рассуждать Панду. — Метка подчас играет злые шутки. Избранник может оказаться шудрой, дасью, млеччхи.

— Упаси Махадэв! — окончательно перепугался царь, бледнея.

— Наглым к тому же, — подсыпал соли на свежую отцовскую рану лучащийся злорадством Бхутапала. — Вы же знаете, отец, когда появляется метка, то слово, возникшее под первым или — реже — вторым слогом имени, обозначает самую явную отличительную черту избранника. Родственная душа нашего Дханы — наглец. Вам придётся с этим смириться.

Махападму перекосило. Он громко скрипнул зубами.

— Одевайся, — сухо бросил он младшему сыну, словно Дхана Нанд был в чём-то виноват. — Я клянусь, что не позволю этому случиться. Пока я жив, никто со слогом «ча» в имени не приблизится к нашему дворцу: ни принц, ни брамин. Когда тебе исполнится восемнадцать, я тебя женю на какой-нибудь царевне, и мы забудем об этой метке, как о страшном сне. И да, — Махападма обвёл тяжёлым взглядом всех царевичей, — каждому из вас, кто заикнётся о том, что вы увидели сегодня, я лично вырву язык. А ты, — он гневно посмотрел на Дхану, — будешь купаться и спать отныне только в дхоти. А если вздумаешь раздеться донага, должен будешь удостовериться, что никто не подглядывает за тобой. Об этой позорной метке никто больше не должен узнать!

— А няня? — робко заикнулся Дхана. — Она часто делает мне массаж и ухаживает за мной, когда я болею… Может увидеть.

— Няня Дайма тебя любит. Кроме того, сегодня я с ней поговорю. Она тоже станет одной из тех, кто будет оберегать твою тайну. Её можно не опасаться. Но всем остальным я строго запрещаю хоть слово говорить о том, что у царевича Дханы появилась метка. Понятно? — царь ещё раз наградил сыновей убийственным взглядом так, что Говишанака чуть не подавился куском банана.

— Думаю, они всё уяснили, отец, — успокоил своего родителя Панду. — Никто не проболтается.

— Вот и хорошо, — негромко промолвил Махападма. — Живёт же большинство людей без родственной души, и ты проживёшь, — сказал он, обращаясь к младшему сыну. — И забудь о том, чтобы искать того наглеца самостоятельно! Я не потерплю даже наглую невестку, а уж наглого адхармика тем более.

— Здесь вы немного не правы, отец, — снова заговорил Панду. — Родственная душа — это не обязательно тот, с кем связывает плотская любовь. Есть связь умов, и это называется дружбой.

— Насколько мне известно, такого рода дружба в итоге всё равно заканчивается полнейшей адхармой! Мои шпионы из Таксилы доносят, у Сикандара из Македонии тоже метка была со слогом «Хе», и он жил у себя на родине спокойно с этим «Хе», пока внезапно вторая метка не нарисовалась со слогом «Пу». Так Сикандар дошёл до самой Бхараты, чтобы своего «Пу» отыскать. Любопытство, вишь, македонца замучило! Да и «Пу» не легче пришлось… Жил себе жил, жениться собирался, а тут вдруг — раз! — «Си» выскочило во всю грудь. Ни краской не замажешь, ни накидкой не прикроешь, ни от невесты не спрячешь.

— И чем всё это закончилось? — полюбопытствовал Кайварта.

— То, что дальше рассказывают мои шпионы про Си, Пу и Хе, не для детских и юношеских ушей. Даже Панду этого лучше не слышать, хоть ему двадцать два уже исполнилось. Поэтому нечего мне модаки на уши лепить, ступайте отсюда! И чтоб никаких поисков за моей спиной не организовывали! Я запрещаю!

На том разговор и окончили. Братья честно постарались забыть про метку, но время от времени они подначивали младшего царевича, заставляя его сердиться и с криком бросаться на них, желая разбить им носы. В результате чаще всего Дхана оказывался битым сам, но не сдавался и продолжал пытаться выиграть очередную безнадёжную драку. Это продолжалось до той самой поры, пока отец не отдал царевичей в ашрам весьма сурового гуру, мигом заставившего юношей забыть не только о метке, но и обо всём на свете, кроме государственных законов, оружия и военной стратегии.

Спустя несколько лет царевичи вернулись в Паталипутру, где каждому из них по очереди удалось побывать на троне в течение года до тех пор, пока Махападма не объявил своим наследником Дхана Нанда и благополучно не отошёл в мир иной вскоре после коронации младшего сына. Женить Дхану он не успел, но про метку за истекшие годы все забыли, включая её обладателя. Дхана Нанд уже давно воспринимал странную надпись как одно из родимых пятен. И это продолжалось ровно до того мгновения, пока однажды ясным солнечным утром какой-то сумасшедший брамин не ворвался в сабху и не упал в ноги Дхана Нанду, глядя на того просветлённым взглядом, показывая крупную метку на своём предплечье и повторяя в экстазе:

— Я нашёл вас, самрадж! О, наконец, нашёл!

Спустившись по ступенькам с трона, царь Магадхи с интересом взглянул на надпись на руке брамина: «Дха», «сечь, повелевать» было написано на руке брамина, а ещё чуть ниже — «Паталипутра, дворец».

— Я нашёл вас! — счастливо восклицал безумный брамин, обнимая ноги Дхана Нанда. — Скажите, где-нибудь на вашем прекрасном теле имеется метка со слогом моего скромного имени? Я Вишнугупта из Таксилы, иначе именуемый Чанакьей.

Дхана Нанд вздрогнул, замерев на месте и ощущая, как его лицо залилось краской. «Ча», «наглец», — вспомнил он, и его сотрясло крупной дрожью.

— Нет!!! — заорал царь так, что своды дворца сотряслись. — Нет на моём теле никакой метки!!!

— А мои ученики, видевшие вас недавно во время тайного омовения в лесном ручье, — ласково заговорил брамин, присаживаясь у ног Дхана Нанда в позу лотоса и складывая руки возле груди, — уверяют, что на вашем правом бедре написано «Ча». Нам всего лишь осталось точно выяснить, являемся ли родственными душами. Вас ведь не затруднит столь ничтожная проверка, Величайший?

«Наглый до беспредела, — вытаращенными от испуга глазами Дхана Нанд разглядывал брамина, устремившего на него свои хитрые очи. — Неужели правда он?! Нет, только не это!»

— Вон! — Дхана Нанд не успел опомниться, как его уста сами приняли решение, раньше, чем это сделал разум. — Пошёл вон! Никаких меток на моём теле нет, не было и не будет!

Брамины, сидевшие в сабхе, с облегчением выдохнули и рассмеялись.

— Да, это точно какой-то безумец, самрадж, не обращайте на него внимания. Мы сейчас выпроводим его отсюда.

Но наглый Вишнугупта и не думал сдаваться. Упираясь ногами в пол, пока двое браминов волокли его к выходу, он выкрикивал скороговоркой:

— Почти с рождения я ношу на теле эту метку со слогом вашего имени! Я так ждал, когда наконец мне откроется истина о том, кто моя родственная душа! И вот дождался! Вы стали царём, а я всегда знал, что моя вторая половина — это непременно царь или царица! Если двух людей связала метка, отношения между ними не считаются адхармой! Да, между нами существенная разница в возрасте, но это не должно служить преградой для воссоединения! Мы отринем потребности тела и будем жить в целомудрии, как учитель с учеником, как отец с сыном, как два брата! Не отрекайтесь от счастья, Величайший! В моём лице вы обретёте всю мудрость мира! Ни один из сидящих здесь не способен дать вам того же, что я!

Извернувшись и вырвавшись из рук браминов, Чанакья пробежал от дверей сабхи до изножия трона, подскочил к царю и вцепился в его накидку.

— Всего одно невиннейшее соприкосновение, чтобы наши имена на телах друг друга проявились полностью, и мы будем жить в чистоте до конца дней!

И Чанакья уже почти облобызал столь желанные ему уста, притянув к себе царя за край уттарьи, но Дхана Нанд оказался проворнее. Огрев безумца золотыми ножнами по голове, он вынудил Чанакью грузно осесть на каменный пол. Заметив, как брамин, охая и стеная, ковыряется на полу, пытаясь подняться, Дхана Нанд наградил его пинком по наиболее выступающей части тела под бурные аплодисменты родных братьев и советников Магадхи. Намотав косу брамина себе на руку, Дхана Нанд потащил Чанакью волоком к выходу из сабхи, через каждые пять шагов роняя лицом в пол и повторяя:

— Я лучше вырежу свою метку до костей, чем свяжусь с таким, как ты! Больше не появляйся здесь!

Однако Дхана Нанд не ведал того, что разум безумцев крайне неустойчив, а горячая любовь, не встретившая взаимности, превращается в ненависть. Усевшись в пыли за пределами дворца, Чанакья поднял к небу кулак и поклялся в присутствии свидетелей, проходивших мимо, что непременно уничтожит всю династию Нандов, отомстив им за своё сегодняшнее унижение.

Но ни царю, ни Чанакье было невдомёк, что в этот самый момент на заднем дворе дома богатого вайшьи по имени Лубдхак сидел в пыли лохматый, чумазый парнишка шестнадцати лет, яростно расчёсывая левую ягодицу.

— Что, опять зудит? — сочувственно спросил у друга второй пацан примерно одних с ним лет, выглядевший в отличие от первого толстым и неуклюжим.

— Ага, — уныло отозвался лохматый. — И ещё как. Чешется, зараза! Вот, спрашивается, зачем мне родственная душа? Я всегда был один и не хочу это менять.

— Дай глянуть! Может, кожа наконец отшелушилась, и надпись прочитается? — заинтересовался ещё один приятель лохматого.

— Да ладно, Индра, — махнул рукой юноша. — Это пятно у меня, сколько себя помню, только набухает и чешется, а надпись никак не проявляется.

— А это потому, что ты сам не хочешь её видеть! — осуждающе заметил толстяк. — Чандра, вот что тебе стоит позволить надписи стать видимой? А вдруг там, — толстый мальчишка обрисовал в воздухе контуры женского тела, сладострастно облизываясь, — красавица Субхада? Женишься на ней, станешь богатым…

— С таким-то тестем? — мрачно усмехнулся тот, кого назвали Чандрой. — Да Сукхдэв скорее удавится, чем дочь за меня отдаст.

— А чем ты плох? — подскочил к ним ещё один тощий, как палка, парнишка. — Лубдхак говорит, что ты унаследуешь его дом и все деньги, когда он помрёт. Ты будешь старшим. Сукхдэв на тебя молиться обязан! Чандра, давай, не сопротивляйся. Нам всем интересно. Далеко не у всех надпись проявляется. Многие проживают свою жизнь без родственной души, а тебе повезло, но ты сам не хочешь собственного счастья.

— Какое там счастье, — пробурчал недовольно Чандра. — Сейчас как проявится непонятное, а я буду думать, искать. А вдруг у меня две родственные души? Говорят, такое тоже бывает.

— Совсем редко, — кивнул Индра. — Чаще всё-таки одна. Ну покажи, не томи.

— Да хватит на мою задницу пялиться! — возмутился Чандра. — Оставьте меня в поко…

— О! — неожиданно возопил любопытный Индра, наполовину стащив дхоти со своего приятеля. — А надпись действительно проявилась! Видать, знак судьбы: пришла пора тебе жениться.

— Что там? — Чандра завертелся волчком, пытаясь заглянуть самому себе за спину. — Что?

— Да не вертись! — одёрнули его друзья. — Стой смирно.

Чандра остановился.

— Наклонись. Плохо видно!!! — хором закричали на него.

Юноша замер, согнувшись.

— Что вы тут делаете?! — прогремел Лубдхак, вырастая рядом с ними. — Что за отвратительное зрелище я вижу?

— Э-э-э, мы ничего, — замахали руками все трое. — Совершенно ничего!

— Погодите-ка, — тут и Лубдхак заметил, что на ягодицах его раба проступили некие загадочные символы. — Что там? Неужели метка?

— Она самая, — закивали мальчишки. — Проявилась.

Лубдхак с любопытством присмотрелся. Внезапно лицо его исказилось, и он схватился обеими руками за горло.

— Нет, — прохрипел он, — это невозможно! Только не это.

Толстяк, Индра и тощий уставились на надпись, и Чандра услышал за своей спиной испуганные восклицания.

— Да что там у меня такое? — не выдержал он. — Кто-нибудь скажет?

Он подобрал с земли и торопливо завязал дхоти, устремив вопросительный взгляд на лица своих перепуганных друзей и не менее ошарашенного Лубдхака.

— Почему вы все молчите? Что там?! — прикрикнул он на присутствующих.

— Ты это… Знаешь, Чандра… Лучше не ищи свою родственную душу, а то рискуешь помереть раньше времени. Лучше забудь про эту метку, словно и нет её, — пролепетал Индра.

— Но я даже не знаю, что там написано! — завопил в нетерпении юноша. — Стхул! Ты всегда первым рассказываешь плохие новости. Говори сейчас же! — Чандра вплотную подошёл к другу и схватил его за плечи.

— Ну, — Стхул потупил глаза в землю, — там, знаешь, написано сверху вот так крупно и красиво: «НАНД», а чуть пониже и помельче: «Солнце Магадхи». Только… из всех Нандов «солнцем» называют либо царя, либо его сестру. Стало быть, кто-то из них двоих. Но Чандра, лучше забудь, да? — и Стхул отчаянно посмотрел на своего друга.

Лицо Чандры внезапно осветилось широченной нахальной улыбкой.

— Значит, либо царь, либо царевна? А я как раз царевичем хочу стать, во! Решено. Мне нужен план, как проникнуть во дворец и выяснить, кто из них — моя судьба. И я непременно сделаю это.

Услышав безрассудные слова своего юного раба, Лубдхак схватился за сердце и закатил глаза.

====== Глава 2. Уговор дороже жизни! ======

Все попытки пробраться во дворец, переодевшись разносчиком фруктов, царским охранником, странствующим брамином и даже — от полного отчаяния — дэви не самого тяжёлого поведения, якобы приглашённой в покои императора, не возымели успеха. Каждый раз Чандра был вынужден выкатываться кубарем из дворцовых ворот, сопровождаемый злорадным гоготом настоящих царских охранников.

— Давай, давай! — кричали ему вслед. — Вали! Много вас, дармоедов, развелось! Так и норовите устроиться при дворе, сладко спать на ложе, вкусно жрать за царский счёт, но ни бхута не делать! Наглый бездельник!

Шлёпаясь в придорожную пыль на многострадальные, уже изрядно отбитые пинками ягодицы, Чандра каждый раз вздыхал, почёсывал затылок и тут же начинал лихорадочно соображать, какие ещё одеяния можно украсть на ближайшем рынке, чтобы следующая попытка просочиться за стену оказалась удачной. В этой пыли после шестой неудачи его и нашёл одноглазый горбун ужасающего вида, замотанный в грязные тряпки и покрытый с ног до головы струпьями. Волосы горбуна свалялись, от него пахло навозом, и он опирался на деревянную клюку, чтобы иметь возможность стоять на трясущихся ногах.

— Шо, пасан, пьёхи дьела? — прошамкал урод, улыбаясь ртом, полным почерневших зубов. — Никах тебье не везьёт?

Его речь звучала безобразно и была под стать внешности.

— Слышь, отец, ступай, — отозвался Чандра, торопливо отползая от горбуна, чтобы не подцепить вшей, способных запросто перескочить на его собственную одежду. — Я милостыню не подаю.

— А мне не нужна милостыня, — нищий внезапно перестал трястись и шамкать, и его единственный здоровый глаз засверкал, словно у тигра-людоеда. — Я знаю, как попасть во дворец. Следуй за мной, — быстро проговорив эти реплики, горбун снова преобразился, его колени заходили из стороны в сторону, словно у бессильного старца, и он, хромая, пошёл в сторону леса.

Чандра удивлённо пожал плечами, поднялся на ноги, отряхнул свою накидку от пыли и двинулся следом за стариком.

Они дошли до ближайшего ручья, скрытого в зарослях кешью, рододендрона и литсеи. Здесь горбун разделся донага, быстро сбросил свои вонючие тряпки, завязав их в узел, причём горб с его спины волшебным образом исчез. Запихнув грязные одеяния в кусты, старик полез в воду. Наблюдая за ним, Чандра с удивлением обнаружил, что прямо на его глазах происходит сказочное преображение: дряхлый горбун превращается в довольно крепкого, отлично сложенного мужчину лет сорока пяти, обладающего чистой кожей и блестящими волосами. Судя по тому, что на голове незнакомца все волосы были сбриты, кроме длинной, густой пряди, спускающейся до пояса, Чандра сделал правильный вывод: перед ним брамин. Правда, почему-то чёрная, как смоль, коса не была завязана в традиционный узел. Искупавшись в ручье, брамин надел на себя чётки из рудракши, припрятанные в потайной яме под ближайшим баньяном, свежие дхоти и ярко-оранжевую накидку.

— Ого! — присвистнул Чандра, когда его спутник вышел из кустов, держа в руке резной посох из чёрного дерева и посмотрел на парня сверху вниз, словно мнил себя не брамином, а царём. — А вы, оказывается, вовсе не старик!

— Разумеется, нет, — губы мужчины презрительно искривились. — Меня зовут Вишнугупта Чанакья. Я — отвергнутая родственная душа самраджа Дхана Нанда, — и Чанакья сунул под нос юноше свою руку, где виднелись три надписи: «Дха», «сечь, повелевать», «Паталипутра, дворец». — За то, что высокомерный царь отверг мою любовь и выгнал меня, словно млеччху, я поклялся отомстить. Я непременно изведу всю династию Нандов и посажу на трон Магадхи того, кто будет более достоин уважения, — вдохновенно произнеся эти слова, Чанакья снова в упор посмотрел на Чандру, стоящего рядом с полуоткрытым от удивления ртом. — Такова моя история. А какова твоя, парень? Наблюдая за тобой, я понял: ты тоже ищешь нечто важное во дворце.

— Ага, потому что у меня тоже есть метка, — спокойно признался Чандра. — Но я до встречи с вами сомневался, кто моя родственная душа. Теперь точно знаю! Если ваша родственная душа — царь, стало быть, моя — царевна.

— О? — лицо Чанакьи из высокомерного стало заинтересованным. — Ну-ка, покажи метку, пацан!

— Она у меня на заднице, это ничего? — бодро спросил Чандра.

— Без разницы, — ничуть не смутился Чанакья. — На своём веку я повидал столько задниц, что твоя меня уже ничем не удивит. Снимай дхоти.

Выполнив просьбу брамина, Чандра наклонился, чтобы его метку было удобнее рассмотреть. Некоторое время Чанакья молчал, только загадочно хмыкал. Наконец, больно шлёпнул Чандру по надписи «НАНД» на ягодице и разрешил одеться.

— Очень хорошо, — заключил он, когда уже одетый юноша снова повернулся к нему лицом. — Замечательная задн… То есть, прекрасная метка! Годится для моего плана.

— А какой у вас план? — оживился Чандрагупта.

— На рынке, через который любит кататься на своей колеснице царевна Дурдхара с любимой служанкой Шипрой, работает мой ученик Шаткар. Царевна обычно выезжает на прогулку в определённые часы и по определённым дням недели. В следующий раз, когда Дурдхара и Шипра поедут через рынок, Шаткар напугает коней и сделает так, что они шарахнутся и понесут. Сможешь храбро броситься вперёд и остановить колесницу, притворившись, будто тебя, бедного, едва не затоптали копытами насмерть? Я уверен, царевна предложит тебе любую награду за своё спасение, и ты сможешь попросить работу во дворце. Оказавшись рядом с царевной, ты вскоре очаруешь её, добьёшься поцелуя, ваши метки проявятся до конца, и вы поженитесь! И вот тогда, став зятем Дхана Нанда, узнав все его слабые стороны, ты поможешь мне отомстить и извести его род. Кроме Дурдхары, конечно. Её я не трону ради твоего счастья и благополучия.

— Так, стоп, — Чандра выставил вперёд обе ладони. — План отличный, мне в нём не нравится одно: я стану помогать уничтожать семью собственной жены? Зачем мне это?

— А затем, идиот, — зашипел на него Чанакья, — что иначе я не буду помогать, ты никогда не попадёшь во дворец и не женишься на девушке, предназначенной тебе судьбой!

— Ха! — Чандра упёр руки в бока и широко ухмыльнулся. — А если вы мне не станете помогать, то вам не видать исполнения вашей клятвы. А царевну я, если очень постараюсь, однажды всё равно поцелую и без вашей помощи! Подкараулю на прогулке, подберусь ближе и чмокну. Пусть такая попытка хоть полжизни займёт! Или придумаю, как ночью забраться по стене дворца, и поцелую спящую. Дурдхара проснётся с проявленной меткой, увидит моё имя, отыщет меня, и я стану царевичем Магадхи. Выкусите! — и он показал брамину очень недхармичную фигуру из трёх пальцев.

— Хорошо, — внезапно смягчился Чанакья, увидев, что Чандру так легко не проймёшь. — Давай продумаем альтернативный план. Ты поможешь мне не убить императора, а завоевать его сердце. Если это случится, я, конечно, не стану исполнять свою клятву. Годится?

Чандра задумался.

— Значит, ваш Шаткар поможет мне приблизиться к царевне и поцеловать её, а взамен я помогу вам чмокнуть царя?

— Да!!! — на лице Чанакьи проступило выражение вдохновенного безумия. — Я до сих пор мечтаю соединиться с Величайшим, — глаза Чанакьи горели нездоровым пламенем. — Стиснуть его в объятиях, познать радость слияния двух энергетических потоков! Тело императора Магадхи могучее, словно тысячелетний кедр. Он быстр, как тигр в прыжке, и в то же время прекрасен, как букет из лотосов, магнолий и чампы… И тем, на кого он изольёт всю свою нерастраченную за долгие годы страсть, буду я! Только я один!

Брамин быстро осёкся и умолк, заметив, что Чандра косится на него с явной опаской.

— Ну как, согласен? — сведя брови над переносицей, уточнил Чанакья.

— Замётано! — юноша протянул руку сумасшедшему брамину и крепко пожал его ладонь. — Уговор дороже жизни: вам — царь, мне — царевна. Будем действовать заодно, и оба окажемся в выигрыше.

Чанакья тонко улыбнулся, нежно глядя на Чандру.

— Но если царь и после того, как полностью откроется его метка, и он увидит моё скромное имя на своём лотосном бедре, не захочет познать радость слияния наших чакр в тандаве страсти, мы его убьём, — сладким тоном произнёс он. — И всех его братьев. А ты, став мужем Дурдхары, сядешь на трон вместо Дхана Нанда, таков мой третий, заключительный план!

Испугавшись, Чандра попытался выдернуть руку, наконец, осознав, что имеет дело с опасным маньяком, но Чанакья продолжал удерживать его, ласково цокая языком.

— Уговор дороже жизни, пацан. Обратного хода нет.

====== Глава 3. Не по плану... ======

Он действительно чуть не погиб под копытами пары бешеных коней, рванувших с места и помчавшихся вперёд, будто у них выросли крылья, как только Шаткар исподтишка кинул в них яблоками. От неожиданного удара по крупу животные заржали и понеслись вперёд, сметая всё на своём пути — прилавки, товар, торговцев. Дурдхара и Шипра визжали, как резаные, колесничий без толку орал: «Тпру!!!» и тянул поводья к себе. Не помогало ничего. Выскочив из-за чужого прилавка, Чандра, изловчившись, прыгнул и повис на одном из скачущих коней, но остановить животное вышло далеко не сразу. Сначала обезумевший жеребец протащил парня по камням рыночной площади и остановился лишь тогда, когда обмякший Чандра упёрся ногами в чей-то тяжёлый сундук, валяющийся посреди дороги. Кони хрипели, закусив удила и выкатив глаза, пытались тянуть колесницу дальше, но у них не выходило. Воспользовавшись заминкой, Чандра вскарабкался на спину пойманной лошади и обхватил животное за шею, гладя по гриве и шёпотом приговаривая ласковые слова.

Конь перестал страшно таращить глаза и успокоился. Второй жеребец, взглянув на своего собрата, постепенно затих тоже. Из-за спины Чандры раздались бурные аплодисменты. Медленно выдохнув, Чандра осторожно обернулся и увидел направленные на него сияющие от восторга глаза двух миловидных девушек, сидящих в колеснице. Чандра даже не понял сразу, кто из них царевна, а кто — служанка. Обе с ног до головы были обвешаны драгоценными украшениями и одеты в роскошные сари, достойные царских особ. Возничий всё ещё заметно трясся от пережитого ужаса. Вероятно, этот несчастный уже ясно представил себе, как Дхана Нанд с него заживо снимет кожу, если любимая сестра пострадает.

— О храбрый юноша! — пафосно заговорила красавица в нежно-голубом сари и накидке, расшитой золотыми розами, встав на колеснице в полный рост и награждая Чандру ласковым взглядом. — Назови себя. Я хочу знать имя смельчака, благодаря которому мы с Шипрой остались живы!

— Я — Чандра, воспитанник вайшьи Лубдхака, — признался «спаситель», — к вашим услугам, моя прекрасная госпожа, обладающая божественным ликом, затмевающим Сурьядэва!

На лице Дурдхары засияла благосклонная улыбка. Она обожала, когда восхваляли её красоту.

— Говори своё желание, воспитанник Лубдхака. Я немедленно исполню его, ибо нет для сестры величайшего из царей Бхараты ничего невозможного!

— О, солнцеликая госпожа, — не веря собственному счастью, Чандра соскочил со спины жеребца и склонился перед Дурдхарой, встав на колени и молитвенно сложив руки, — у меня одно желание — стать вашим преданным слугой и исполнять ваши мечты! Я желал бы потратить жизнь, вечно оставаясь подле вас, ловя каждый ваш вздох, угадывая каждое намерение!

«Как хорошо, что Субхада в своё время читала мне древние сказания, и я знаю, как надо правильно говорить с дэви», — мелькнуло в мыслях у Чандрагупты.

Дурдхара от счастья едва не потеряла сознание.

— Шипра, — зашептала царевна подруге на ухо, — гляди, он влюбился с первого взгляда! Это так забавно.

Шипра с некоторым недоверием покосилась на Чандру, но, разглядев его получше, тепло улыбнулась. Было заметно, что и ей он понравился. Дурдхара снова повернулась к Чандре и заговорила громко, чтобы её слышали все присутствующие на рыночной площади.

— Да будет так. С этого дня ты станешь моим телохранителем.

Чандра ещё ниже поклонился Дурдхаре, прославляя её ум, щедрость и доброту, после чего ему было разрешено взойти на колесницу, и возничий тронул коней с места, подчиняясь приказу царевны вернуться во дворец.

Добившись своего, юноша сиял, как начищенная золотая монетка. Проезжая мимо стражей, он не упустил шанса украдкой показать язык обалдевшим охранникам, несколько раз выгонявшим его пинками на протяжении последних дней за попытки пролезть на запретную территорию. Чандра чувствовал себя на вершине мира, словно являлся победителем, въезжающим в завоёванный город, либо брамином, получившим за суровые аскезы возможность обосноваться на Кайласе, став мужем божественной Ашок Сундари*.

По прибытии во дворец Дурдхара отвела его в роскошные покои, сообщив, что отныне он станет здесь жить, а затем пообещала, что специально для него выкуют новые доспехи, чтобы они приходились ему впору.

Голова кружилась от осознания сбывшейся мечты. Всё шло по плану ровно до тех пор, пока Чандра не переоделся, не нацепил на себя довольно неудобные, мешающие свободно передвигаться украшения и по требованию Дурдхары не предстал перед императором Магадхи. Именно с того момента что-то внезапно пошло не так…

Когда они с Дурдхарой вошли в покои Дхана Нанда, царь, стоя к нежданным посетителям спиной, рылся в огромном сундуке с драгоценностями, не обращая внимания на вошедших.

— Брат, взгляни! У меня новый телохранитель! — обрадованно воскликнула Дурдхара, но Дхана Нанд, не разделил её восторга.

— А старого было мало? — ворчливо буркнул он, и Чандра заметил, как лицо царевны мгновенно скуксилось.

— Мало! — обиженно надула губы Дурдхара. — Старый сегодня по моему приказу ловил форель в пруду, но не успел достаточно поймать к началу прогулки. Я рассердилась, отправила его обратно к пруду за рыбой и поехала в город с Шипрой. Когда мы проезжали через рынок, кони обезумели и понесли, а этот храбрый юноша, — царевна указала на Чандру, хоть брат и не мог видеть её жеста, — остановил коней и не дал колеснице перевернуться. Он совершил подвиг.

— Ага, — Дхана Нанд по-прежнему стоял к ним спиной и даже не думал оборачиваться. — Подвиг в самом деле достоин запечатления в исторических пергаментах. В толпе народа на рынке никто другой не мог поймать коней? — царь осуждающе покачал головой. — Раззявы. Бесполезные люди. Надо их казнить через одного, всё равно толку никакого.

Голос царя звучал с заметной иронией, но Чандра почему-то чувствовал не гнев и не раздражение, а всё усиливающееся тепло в груди. «Обернись, — мысленно умолял он царя, чувствуя, как всё возрастает необъяснимое желание увидеть его лицо, — обернись!»

И Дхана Нанд, словно услышав его молчаливый призыв, обернулся… Будто солнечные лучи ударили в глаза, и Чандра на миг зажмурился. Когда он снова поднял веки, царь стоял напротив, держа в обеих руках драгоценные браслеты, которые вероятно собирался надеть, и тоже неотрывно смотрел на своего гостя, казалось, забыв человеческую речь. Возникла неловкая пауза. Дурдхара переводила взгляд со своего телохранителя на брата и обратно и не понимала, что происходит.

«Божество!» — никаких других мыслей в голове Чандры не осталось. Стоящий перед ним кареглазый тридцатилетний мужчина с чёрными локонами до плеч был необыкновенно красив.

Дхана Нанд тоже не отводил глаз от стройного парня, оказавшегося по воле богов в его покоях — прекрасного, словно дэв. Царь любовался юным обладателем длинных ресниц, бездонных глаз, смуглой бархатистой кожи и влажных тёмно-розовых губ, взывающих к поцелуям. Поймав себя внезапно на странном желании схватить парня в охапку и приникнуть к устам, Дхана Нанд встряхнулся и силой воли взял себя в руки.

— Кто это? — спросил наконец император, стараясь придать голосу привычную твёрдость.

— Я же сказала: мой новый телохранитель. И даже не вздумай его выгонять, — царевна угрожающе подняла вверх руку. — Да, ты — царь Магадхи, но что касается найма слуг — здесь главная я! Ну, и Дайма тоже… помогает.

— Но ты не знаешь его совсем, — возразил Дхана Нанд. — Как можно нанимать того, о ком ничего не знаешь?

— Вот ещё! — подбоченилась Дурдхара. — Всё я знаю. Он из вайшьев. Воспитанник Лубдхака.

Дхана Нанд громко расхохотался.

— Хорош охранник! Из семьи торговца.

— Не хуже царя, выросшего в семье цирюльника! — парировала Дурдхара.

Дхана Нанд вскипел:

— Ты забываешься! — загремел он. — При всей моей любви к тебе, ты не имеешь права меня оскорблять!

— Где же тут оскорбление? — Дурдхара усмехнулась, скрестив руки на груди. — Я из той же семьи, и я не считаю низким наше происхождение. И чем плох этот замечательный парень, которого я выбрала? Очень смелый, добрый, скромный…

Чандра икнул и торопливо зажал рот рукой.

«Я-то скромный? Да Лубдхак постоянно говорил, что на моём лбу надо выжечь клеймо со словом «Наглец», чтобы каждый встречный знал, с кем имеет дело! Впрочем, понятно. Царевна влюбилась, потому что мы — родственные души, вот и защищает меня».

Дхана Нанд вдруг немного смягчился.

— Я не знаю, чем ты руководствовалась, выбирая в телохранители неопытного юнца, но всё, что я могу ему предложить — стать уборщиком покоев или разносчиком фруктов. Я не могу рисковать. Ты мне очень дорога, — Дхана Нанд приблизился к сестре и крепко прижал её к себе. — Если он тебе нужен, — царь смерил Чандру с головы до пят оценивающим взглядом, — можешь пристроить его к какому-нибудь делу. Пусть пергаменты в библиотеке сортирует, если умеет читать, или пыль с полок вытирает, если неграмотен. Но на большее ему нечего и рассчитывать!

Услышав про пергаменты и библиотеку, Дурдхара оттолкнула от себя Дхана Нанда и топнула ногой.

— Он будет моим телохранителем — и точка!

Поняв, что от сестры верного решения не добиться, Дхана Нанд попытался воззвать к разуму её новоявленного охранника.

— Ты-то хоть веди себя мудрее, — царь сделал шаг по напралению к Чандре. — Защищать царевну — это не впряжённого в колесницу коня поймать на рыночной площади, откуда конь и так бы далеко не убежал! Но кто знает, что случится завтра? Вдруг на Дурдхару будет совершено покушение? Что сможешь ты, не обученный владеть оружием, умеющий лишь считать дневную выручку, либо нахваливать негодный товар? Лучше будь молодцом, вернись к своему Лубдхаку. А я тебя награжу любой суммой денег. Даю слово императора.

Продолжая убеждать Чандру, Дхана Нанд приблизился вплотную к юноше и положил руку на его обнажённое плечо, не прикрытое накидкой. Словно пламя обожгло кожу императора… Самрадж к ужасу своему ощутил, как его окатило горячей волной, и налилась силой та часть тела, о которой он сейчас даже и не помышлял.

«Что со мной?! — изумился Дхана Нанд, едва сдерживая рвущийся из горла стон. — Почему я так сильно возбудился от прикосновения к нему?»

А пришлый парень по-прежнему смотрел на него дерзкими глазами, такими соблазнительными, бездонными, манящими… Смотрел и молчал, словно немой. И улыбался.

— Всё, брат, хватит! Я сказала, что хочу заполучить его в телохранители, и так оно и будет! — припечатала царевна, глядя на Дхана Нанда, словно на врага. — Идём, Чандра! Не знаю, почему вы так смотрите один на другого, но у меня от ваших переглядок мурашки по коже, — схватив Чандру за руку, она почти силой вытащила его в коридор. Поскольку парень продолжал стоять на месте и пялиться замершим взглядом в пустое пространство, Дурдхара отвесила ему оплеуху. — Мой брат умеет произвести впечатление на кого угодно, но я ещё ни разу не замечала, чтобы он мог заставить живого человека превратиться в каменного истукана. Отмирай! — она схватила Чандру за лицо обеими руками и резко повернула к себе. — Смотри! На! Меня!!! — закричала она, и в голосе её прозвучала нотка ревности.

— Госпожа? — расцвёл счастливой улыбкой Чандра.

— Что с тобой? — недовольно спросила царевна. — Почему ты пялился на моего брата и улыбался, как слабоумный?

— Сам не знаю, — пожал плечами Чандра. — Я себя как-то чудно чувствовал, будто меня одурманили, и я нормально перестал соображать. Со мной такое впервые.

— Ладно, думаю, стоит про это забыть, — Дурдхара всё ещё хмурилась. — Идём в кузницу. Хочу, чтобы тебе выковали подходящий доспех, а для этого придётся снять мерку.

Покорившись судьбе, Чандра последовал за царевной. Но несмотря на то, что они уже достаточно удалились от покоев царя, юноша всё ещё слышал внутри себя голос Дхана Нанда и ощущал прикосновение его ладони к своему плечу. А ещё было крайне неудобно идти, потому что лингам неожиданно окреп без малейшей на то причины.

«Да что происходит?! — разозлился Чандра. — Ведь моя родственная душа — это Дурдхара, а сумасшедший брамин предназначен царю. Почему тогда от одного прикосновения самраджа у меня твердеет не там, где должно? — парень тяжело вздохнул и помотал головой. — Видно, я просто испорченный. Лубдхак прав: надо было чаще меня пороть в детстве, чтобы выбить лишнюю дурь. Но ничего, скоро я поцелую царевну, и после этого моё тело станет желать только её, и все эти странности пройдут», — сделав такой вывод, Чандра молча последовал за своей юной госпожой.

Комментарий к Глава 3. Не по плану... * Дочь Парвати и Шивы.

====== Глава 4. Притяжение и отталкивание ======

Стараниями Дурдхары доспех был выкован в кратчайшие сроки. Чандра не успел привыкнуть к новым покоям и шёлковой накидке, как ему на другое утро принесли изделие из чистейшего золота с изображением цветка лотоса спереди, восходящего солнца сзади и заставили надеть сие произведение царского кузнеца на голую грудь.

— Теперь ты и в самом деле достоин сопровождать меня в поездках, — удовлетворённо промолвила Дурдхара, пока Чандра отчаянными жестами давал понять, что просит слова. — Что-то не нравится? — нахмурилась девушка, заметив горячую жестикуляцию своего верного слуги. — Ладно, говори!

— Госпожа, смилуйтесь! — взмолился Чандра. — Доспех шикарный, и я в нём несомненно выгляжу достойным сопровождать мою сияющую, будто солнце, госпожу, но у этого доспеха есть один недостаток.

— Какой? — брови царевны сошлись над переносицей, словно две грозовые тучи над Паталипутрой.

— Золото — мягкий металл. Доспех совершенно не защитит от стрелы или удара меча. Лучше бы он был сделан из вываренной или сыромятной кожи, например, оленьей, или из бронзовых и медных пластин… чешуек… колечек, — голос Чандры становился всё тише и тише, пока не умолк.

— Ты учить меня надумал, раб?! — разъярилась «сияющая госпожа».

— Нет-нет! — Чандра не на шутку перепугался. — Я лишь воспользовался вашим разрешением…

— Вы с братом одинаковые! Две туфли — пара! — не утихала Дурдхара. — Ему тоже, что ни сделай, всё плохо! Да, он меня любит и балует, но постоянно уму-разуму учит! И ты такой же! — злобно взглянув на Чандру, царевна Магадхи фыркнула и ушла, оставив своего телохранителя наедине со сверкающим парадно-выходным доспехом.

Решив про себя, что на его жизнь в ближайшие дни вряд ли кто-то будет покушаться, а Дурдхару он защитит с помощью наглости, ловкости и быстроты, Чандра поправил доспех и, вздохнув, отправился на поиски своей обиженной госпожи. Расспрашивая у встречных слуг, куда отправилась Дурдхара, Чандра сумел выяснить, что девушка двинулась в сторону той части сада, где находятся качели, заросли жасмина и лотосовый пруд, но чтобы и ему выйти туда же, придётся пройти через весь дворец. Немного путаясь в переходах, галереях и лестницах, новый телохранитель шагал в указанную ему сторону, как внезапно нос к носу столкнулся с императором. Дхана Нанд сурово посмотрел на парня, приходившегося ему макушкой по грудь, не умеющего толком держать меч в руках, но уже заслужившего роскошный доспех из золота. Несомненно, царь собрался отпустить язвительное замечание по этому поводу, как вдруг оцепенел и застыл, не сводя с юноши глаз. То же самое случилось и с Чандрагуптой. Как и в первый день их встречи, он глазел на царя, улыбался и медленно облизывал губы — то нижнюю, то верхнюю, причём делал это абсолютно неосознанно. А Дхана Нанд тоже неосознанно, но весьма агрессивно пялился на увлажнившиеся пухлые губы, словно мечтал наброситься и прокусить их до крови.

— Кхм, самрадж, — раздался вдруг откуда-то сбоку удивлённый голос, — это я, генерал Бхадрасал! Вас в сабхе заждались. А я пошёл, чтобы проверить, всё ли у вас хорошо?

— Да-да, я иду! — Дхана Нанд встряхнулся, бросил ещё один кусающий взгляд на Чандру и широким шагом продолжил свой путь к тронному залу.

Оставшись в одиночестве посреди коридора, Чандра продолжал пялиться в пустое пространство, пока его кто-то не ткнул кулаком в спину и не рявкнул довольногрубо:

— Чего встал? Давай, двигай! Или заснул?!

Чандра невольно посторонился. В голове по-прежнему было пусто, а перед глазами стоял страстно-агрессивный самрадж, готовый то ли покусать его, то ли расцеловать.

— Вот повезло же кому-то выбраться из грязи в царские охранники! — едко добавил второй голос, и два самоуверенных слуги в расшитых серебром одеждах, прошли мимо юноши.

«Чьи-то любимчики, — подумал Чандра уязвлённо. — Ну ничего, когда я стану мужем Дурдхары и царевичем Магадхи, они больше не посмеют так говорить со мной!»

Встряхнувшись, юноша уже собрался продолжать свой путь, но тут вдруг тихо ойкнул и прикусил губу. Не к месту и не ко времени отвердевший лингам требовал настоятельного внимания и незамедлительной заботы. «И вот что теперь делать?» — мысленно возрыдал Чандра. О том, чтобы в столь плачевном состоянии предстать перед Дурдхарой, не могло идти и речи.

Свернув в поисках укромного места в боковой коридор, Чандра некоторое время шёл, радуясь тому, что слуг навстречу попадается всё меньше, а тьма вокруг постепенно сгущается. Ещё пара поворотов коридора, и вокруг всё стихло окончательно. Выдохнув с облегчением, Чандра отдёрнул занавесь и юркнул в небольшую, плохо освещённую комнату. Судя по пыли на полу и беспорядку, сюда давно не заходили. Порадовавшись тому, что доспех достаточно короткий и дхоти легко снимаются, юноша развязал ткань и со стоном наслаждения прикоснулся к себе.

Его пронзила такая горячая волна удовольствия, которой он прежде никогда не испытывал. Потерявшись в ощущениях и забыв обо всём, Чандра пошатнулся и, лаская себя, случайно толкнул плечом то, что в темноте поначалу принял за бесполезный хлам. Сейчас, когда его глаза уже привыкли к скудному освещению, он понял: это не хлам, а старые картины. Чем-то запачканные, поцарапанные, никому не нужные, но всё же достаточно умело выполненные… С одной из них медленно сползла запылённая ткань, прикрывающая полотно, и к своему величайшему изумлению Чандра увидел портрет самраджа Дхана Нанда. Только почему-то абсолютно голого. Без украшений и даже без тюрбана на голове.

Чандра не успел задуматься над тем, какой наглец осмелился изобразить императора Магадхи в столь откровенном виде, как его собственное тело, и без того разгорячённое, отреагировало на изображение настолько стремительно, что парень не успел даже осмыслить происшедшее. Осознал лишь несколько мгновений спустя, когда наконец справился с дыханием…

«Я излил семя, увидев нарисованный лингам Дхана Нанда. Интересно, означает ли это, что я окончательно спятил?» Ответа, разумеется, ему никто дать не мог.

Снова завернувшись в дхоти, Чандра небрежно набросил ткань обратно на картину и бочком выполз из хранилища, оглядываясь по сторонам. Убедившись, что его никто не видит, он продолжил свой путь к Дурдхаре.

«Больше никогда не пойду в ту ужасную комнату! — мысленно клялся он себе. — Это был первый и последний раз! И вообще лучше всё поскорее забыть!»

Почему-то невыносимо жгла надпись «НАНД» на левой ягодице, словно царская династия из иных миров сейчас позорила наглого извращенца за осквернение образа их общего потомка.

Дойдя до сада, Чандра немного успокоился. Пусть задницу щипало, будто её покусала стая москитов, либо мстительный император, сошедший с портрета и отплативший за своё унижение, зато другие части тела уже не казались отлитыми из свинца или бронзы, да и настроение заметно улучшилось. Найдя Дурдхару, сидящую на качелях и меланхолично любующуюся летающими стрекозами, Чандра изобразил преданную улыбку и стал рассыпаться в комплиментах, уверяя, что золотой доспех — это роскошь и благословение, о котором он не мог и мечтать. И, бесспорно, прочнее золота металлов просто нет! За такие речи он был немедленно прощён и угощён спелыми фруктами и ладду.

К вечеру, вдохновлённый общением с Дурдхарой, ободренный её ласковыми словами, Чандра возвращался к себе, желая только одного — выспаться. На обратном пути его угораздило снова столкнуться с Дхана Нандом!

Чандра с ужасом ощутил, как проклятый лингам, игнорируя его отчаянные беззвучные мольбы, снова пытается обрести полную форму. Дхана Нанд в свою очередь смотрел на онемевшего Чандру так, словно мог читать его самые сокровенные мысли. Парню стало не по себе. Хотелось бежать, но одеревеневшие ноги не двигались с места.

— Самрадж, я вас провожу, — разбил тишину чей-то суровый голос, и Чандра, отмерев, заметил подошедшего к царю брамина среднего роста и плотного телосложения, одетого в бело-золотую уттарью. — Вы устали, вам пора отдохнуть.

— Верно, аматья! — и царь, встряхнувшись и обойдя Чандру, двинулся дальше. Когда они отошли на несколько шагов, Чандра обернулся и заметил, что брамин смотрит назад через плечо так, будто желает спалить его взглядом заживо.

С тех пор так и повелось. Стоило Чандре встретить Дхана Нанда в коридоре, всегда происходило одно и то же. Они оба замирали, и для того чтобы заставить их придти в себя, непременно должен был вмешаться кто-то третий. Каждый раз после таких встреч у Чандры горела огнём левая ягодица и возникали прочие, несвойственные юношам из приличных семей желания. Несколько раз, когда Дурдхара не следила за ним и ничего от него не хотела, Чандра уединялся в хранилище портретов, которое прозвал про себя «Больше Никогда Не». На самом деле ту комнату правильнее было бы назвать «Всегда Да!», но Чандра боялся взглянуть правде в глаза.

Он потерял счёт прошедшим дням, ибо каждая встреча с Дхана Нандом выбивала его из колеи и лишала способности здраво рассуждать. Про клятву, данную сумасшедшему брамину, Чандра давно позабыл. Однако Чанакья прекрасно помнил и с маниакальным упорством искал новой встречи.

Прошло около двух лун с тех пор, как Чандра устроился работать телохранителем царевны. Однажды во время посещения рынка, пока Дурдхара и Шипра, застряв возле прилавка торговца драгоценностями, выбирали себе новые браслеты, Чандра, стоя чуть поодаль, вдруг ощутил, как чьи-то пальцы крепко обхватили его запястье. Он собрался решительно стряхнуть с себя чужую руку, но вдруг его взгляд упал на знакомую страшную рожу, и парень инстинктивно вздрогнул. Рядом с ним стоял покрытый струпьями горбун, в котором Чандра мгновенно признал обезумевшего от неразделённой любви брамина Чанакью.

— Так-то ты исполняешь обещания, подлец?! — прошипел отверженный безумец. — Ты попал во дворец только благодаря моим усилиям, и чем отплатил за доброту?

— Тс-с, — свободной рукой, кровоснабжение в которой ещё не было нарушено пальцами Чанакьи, Чандра показал, что надо вести себя осторожнее. — Потом.

— К бхутам твоё «потом», — брызжа слюной, прошамкал брамин. — Чтоб сегодня же ночью явился отчитаться о проделанной работе! Не придёшь — пеняй на себя.

— Да как сбежать-то? Я обязан сидеть день и ночь рядом с Дурдхарой.

— Придумай что-нибудь, но учти: если не придёшь, — Чанакья угрожающе приподнял свою кривую клюку, — я доставлю тебе очень много неприятностей!

Чандра нервно сглотнул и затравленно посмотрел на Чанакью, потом перевёл испуганный взгляд на Шипру и Дурдхару, увлечённо выбирающих браслеты. Когда он снова повернул голову, брамина рядом не было, однако ощущение того, что его рука по-прежнему находится в железных кандалах, не покидало Чандру даже по возвращении во дворец.

Пока Чандра с Шипрой и Дурдхарой прогуливались по столичному рынку, Дхана Нанд, сидя в покоях старшего царевича Панду, подробно описывал брату беспокоящие его симптомы.

— Я хотел обратиться к лекарю, — Дхана Нанд взволнованно крутил сапфировый перстень на мизинце, — но это какое-то постыдное проклятие. О таком и лекарю не расскажешь. Каждый раз, как вижу этого телохранителя, будь он неладен, по всему телу дрожь, становлюсь сам не свой, шага сделать не могу, смотрю на него, а внутри такое… чувство, — император мучительно пытался подобрать слово, но не смог, махнул рукой и невпопад добавил. — И лингам встаёт. Вот что это может значить?

— Да ничего не значит, — захохотал Панду. — И никакое это не проклятие. Затащи его в свои покои, удовлетвори желание и станет легче.

— Вот какой же ты развратный! — Дхана Нанд вскочил и стал ходить кругами по опочивальне. — Всё у тебя к одному сводится. А я, например, когда вижу красивую наложницу, то отлично знаю, чего хочу. А тут всё совсем по-другому.

— Да? — Панду скучающе зевнул, прикрывая рот рукой. — И что же тут по-другому, кроме отсутствия йони?

— Когда я его вижу, мне хочется смотреть на него, любоваться… Хочется не осквернить его, а словно уберечь от чего-то… А ещё правое бедро жжёт.

— Ого! — оживился Панду, до сих пор слушавший брата с самоуверенной усмешкой, словно означавшей: «Да-да, продолжай плести истории, сказочник». — Так там же твоя метка!

— Метку и жжёт, — признался Дхана Нанд.

Панду некоторое время молчал, а потом на лице его расплылась широченная улыбка, и он изо всех сил огрел Дхана Нанда по плечу.

— Родственная душа тебя нашла, братец, не дождавшись твоего внимания! Поздравляю.

Император Магадхи озадаченно уставился на Панду.

— Ну и как это возможно? — сумрачно спросил он. — Моя родственная душа — тот псих, которого я однажды выбросил из дворца. Наглый Вишнугупта Чанакья, — лицо Дхана Нанда скривилось, будто он съел лимон с кожурой и без мёда. — А телохранитель сестры — не наглец, а довольно скромный парень…

— Откуда знаешь, что скромный? — задал Панду встречный вопрос брату. — Дурдхара вечно в облаках витает, на её уверения я бы не полагался. Кстати, как телохранителя зовут?

Дхана Нанд наморщил лоб, усердно вспоминая имя, названное в его присутствии лишь единожды.

— Забыл, — наконец сдался он. — Если б я его нанимал, то вспомнил бы. А тут… Столько имён каждый день!

— Но вы постоянно сталкиваетесь!

— И я каждый раз забываю спросить! — раздражённо рявкнул Дхана Нанд. — Особенно если он глазищи свои бездонные на меня уставит или губы начнёт облизывать — так всё, пиши пропало. Ни слова сказать не могу, хотя во время нашей первой встречи я говорить в его присутствии мог.

— А он? — заинтересованно выспрашивал Панду. — Тоже теряет дар речи?

— Ну да, стоит и молчит. А почему молчит, бхут его знает!

— По всем признакам происходящее с вами обоими — это притяжение меток. Если два обладателя взаимодополняющих меток, находясь близко друг к другу, никак не решаются признаться, начинает работать притяжение. При встрече двое не могут друг на друга насмотреться, но при этом теряют дар речи и замирают на месте, как вкопанные. Кроме того, оба испытывают сильное сексуальное возбуждение. Энергия меток именно так и работает: показывает вам, что вы связаны и должны быть вместе, но не позволяет утолить потребности плоти раньше, чем окончательно сформируется духовная связь.

— Нет, — Дхана Нанд замахал руками, отвергая сказанное братом. — Это невозможно. Здесь уже был Чанакья, и я его выгнал. А этот парень… Да у него, скорее всего, вообще нет метки!

— Прав ты или нет, очень легко выяснить. В следующий раз, как столкнёшься с ним, возьми и поцелуй. Уж сделать такой пустяк метка тебе точно позволит! А если и ошибёшься — ничего страшного. Авось он не девица, пятна на репутации не появится.

— Ты советуешь мне без предварительной подготовки поцеловать телохранителя моей сестры, даже не будучи уверенным, есть ли у него метка?! — ужаснулся Дхана Нанд.

— А чего тянуть-то? — пожал плечами Панду.

— Нет, я так не могу.

— Слушай, брат, — Панду развернул Дхана Нанда лицом к себе, — ты уже перецеловал такое количество наложниц, что тебе должно быть безразлично, кого ещё поцелуешь, хоть самого аматью Ракшаса. Соберись с духом и страстно облобызай, как ты умеешь. Взасос!

Дхана Нанд с осуждением посмотрел на Панду, тяжело опустился на кровать и вздохнул, подперев голову руками.

— Вот поверишь: наложниц целовать могу и Ракшаса смог бы, если такое потребуется ради блага Магадхи, а этого телохранителя — нет.

Панду похлопал брата по спине.

— Значит, вы слишком долго тянули, и теперь вместе с притяжением срабатывает также и отталкивание меток.

— Отталкивание?

— Да. Если по глупости две родственные души долгое время сопротивляются естественному притяжению меток, начинает возникать отталкивание. Метка внушает страх перед поцелуем, проверяя, сумеют ли влюблённые этот страх преодолеть. Отказываясь принимать очевидное, когда появились первые признаки притяжения, вы оскорбили силу, подарившую вам любовь, и сила начала мстить, создавая препятствия. И дальше этих препятствий будет лишь больше. Так что иди, преодолевай, пока не стало хуже! — и Панду на правах старшего брата толкнул Дхана Нанда так, что тот чуть не рухнул с кровати. — Потом расскажешь, как было.

Император Магадхи сделал несколько глубоких вдохов, решительно встал и отправился разрушать преграды.

— Про отталкивание я, конечно, загнул, — пробормотал про себя Панду, когда Дхана Нанд скрылся из поля его зрения, — но вот то, что пацан — родственная душа моего младшего брата, по-моему, сомнению не подлежит. Сильно удивлюсь, если это окажется не так! Но, по крайней мере, может, эти двое, поцеловавшись, удовлетворят друг друга и перестанут так таращиться, что уже слуги стали шептаться по углам, а это совсем нехорошо, — и Панду ловко закинул себе в рот оторванную от веточки крупную виноградину.

====== Глава 5. Несостоявшийся поцелуй ======

— Ну как? Поцеловал? — лениво потягиваясь на ложе и доедая последнюю виноградину, спросил Панду, но тут же по внешнему виду вошедшего Дхана Нанда понял: вопрос неуместен.

Император Магадхи выглядел пасмурным, словно затянутое тучами небо в сезон дождей. Самрадж уселся на бархатное сиденье с позолоченной спинкой и уставился в пустоту прямо перед собой, не говоря ни слова и ни на что не реагируя. Следом за занавесь, отгораживающую ложе от остальной части комнаты, просочился царевич Гови. К удивлению Панду, ни в руках, ни во рту Говишанаки не наблюдалось ничего съестного.

— Я это, — неуверенно пробормотал он, — нашего брата сопровождал. Он сейчас немного не в себе, пусть посидит, отдышится. Ему в сабху никак нельзя. Надо сказать Ракшасу, чтоб как-нибудь сам сегодня справился.

— А что случилось? — заинтересовался Панду, переводя взгляд с Гови на неподвижно замершего Дхана Нанда и обратно.

— Если честно, пока вы тут днём беседовали с братом Дханой — ты только не сердись! — я немножко вас подслушал.

— Ах ты! — замахнулся Панду, собираясь запустить в Гови подносом с апельсинами, но мгновенно передумал. — Ладно, договаривай.

— Когда брат Дхана после беседы с тобой двинулся к покоям телохранителя, видимо, надумав поцеловаться, как ты и посоветовал, я посчитал, что недурно бы пойти следом и морально его, так сказать, поддержать. И как же правильно я сделал! — Гови кивнул на Дхана Нанда, погружённого в молчаливую тоску. — Кто бы сейчас тебе всё рассказал, как не я? Вошли, значит, мы в покои к телохранителю, само собой, без стука, мы же Нанды! Брат Дхана уже рот открыл, чтоб потребовать законного поцелуя на основании существующей на его правом бедре метки, но тут перед нами открылась картина, которую не описать словами. Тот телохранитель стоял возле стены с закрытыми глазами и весь извивался вот так, — Гови изобразил некие движения, с точки зрения Панду, напоминающие судороги умирающего, — и ещё беспрестанно хихикал, а проклятая бесстыжая Шипра шарила рукой в его дхоти и зловещим шёпотом говорила: «Стой смирно, а то я его никогда не поймаю!» — и Гови изобразил голос, который мог бы принадлежать лишь пьяному млеччхе, но не целомудренной девушке. — Если честно, мне это всё показалось странным. Недавно я предлагал Шипре вот так побаловаться, а она наотрез отказалась и ещё обещала пожаловаться Дурдхаре, — Гови печально вздохнул. — А брат Дхана вместо того, чтобы тому развратному телохранителю мечом голову снести, побагровел, затрясся и вышел. Ну и я отправился следом, потому что в одиночку на чужое непотребство смотреть неинтересно. Лично меня гладить никто не собирался, чего задаром стоять?

— Вот это да, — только и смог вымолвить Панду, переводя взгляд на неподвижного и мрачного Дхана Нанда. — А этот парень, и правда, наглец. Будучи никем, каким-то приёмным сыном вайшьи, а по рождению, может, вообще шудрой, попал во дворец и, отработав всего ничего, уже девушек соблазняет! Шипра — не просто обычная служанка. Она дочь дэви Даймы и подруга Дурдхары, а он умудрился заставить её делать такое? Брат, — обратился Панду к безразлично взирающему в пустоту Дхана Нанду, — почему ты ему голову не снёс?! Таких подлецов надо убивать.

Ответом ему было глубокое молчание.

— Он теперь не разговаривает, — снова вмешался в беседу Гови. — За весь путь обратно до твоих покоев ни слова не сказал.

— И немудрено, — Панду вздохнул и помахал рукой вправо-влево перед лицом Дхана Нанда. Реакции не последовало. — Ладно, пусть сидит, — и, снова обернувшись к Гови, промолвил, — а ты ступай-ка, проверь, не сотворил ли тот наглец чего похуже с Шипрой? Если сделал, то пусть начинает совершать предсмертные приготовления. Есть у него метка или нет, но я его казню! — и Панду крепко сжал кулаки.

— Уф, поймала! — из сжатого кулачка Шипры торчал длинный тонкий хвост, недовольно вилявший из стороны в сторону. — Дурдхара точно бы нас убила, если бы её Чхота пропал, или ты бы его раздавил! Но теперь всё в порядке.

Шипра осторожно выпустила мышонка в предназначенную для него клетку. Чандра, тяжело дыша, сидел на полу, прижавшись затылком к стене.

«Лучше смерть, чем ещё раз пережить такое!» — думал он, наблюдая за тем, как пойманный Чхота смешно умывается передними лапками. Юноша всеми силами старался отвлечься и забыть про испытанный дискомфорт от ощущения женской руки, мимоходом прикасающейся к нему. Эти касания Чандре были крайне неприятны, но он сам не понимал, почему.

— Чего испугался? — легко рассмеялась Шипра, не поняв переживаний юноши. — Думаешь, Чхота впервые заполз к кому-то под одежду? Неа, — и она скроила лукавую рожицу. — Я уж сбилась со счёта, сколько раз приходилось его ловить.

— И ты вот так ко всем… в дхоти лазаешь?! — ужаснулся Чандра.

— Нет, — улыбка Шипры стала игривой. — Только к красивым и молодым. Некрасивые и старые сами достают, — она поцокала языком, шутливо нахмурив бровки, — чего им помогать? Неинтересно. И Чхоте тоже неинтересно. Он чаще заползает к таким, как ты, — в голосе Шипры прорезались соблазнительные нотки. — Так что сильно не переживай. Ни ты меня не осквернил, ни я тебя. Ерунда всё это.

— Ну ты даёшь, — покрутил головой Чандра. — А я-то считал тебя тихой и скромной!

Шипра звонко рассмеялась и бросила на юного телохранителя завлекающий взгляд.

— Рядом с царевной я выучилась играть свою роль и знать своё место, но давно поняла: слишком скромные, как правило, умирают неудовлетворёнными. А я такой судьбы себе не желаю, — и она снова многообещающе посмотрела на Чандру. — Кроме того, у меня нет метки и, наверное, не появится. Тогда для кого себя беречь? Лучше дышать полной грудью и делать что хочешь! Кстати, не желаешь продолжить ловлю мышонка, но без мышонка? — ласково спросила она. — Тебе точно понравится.

— Нет!!! — Чандра едва не заорал, но тут же сам себе зажал рот и гораздо тише прибавил. — Не надо.

— Жаль, — огорчилась девушка. — Впрочем, если передумаешь — приходи. Где моя комната, тебе известно! Только уговор, — и она подняла пальчик вверх, — дальше прикосновений я заходить не планирую. Несмотря на мои смелые опыты, я всё еще девственна. Ясно?

Чандра быстро кивнул, лишь бы поскорее отделаться от нежданной охотницы за лингамами, но тут вдруг его разум вернулся на место, и он закричал в спину уходящей Шипры.

— Погоди!!!

— Неужели передумал? — служанка обернулась с нежной улыбкой, держа в руке клетку с Чхотой.

— Нет, я о другом… Ты сказала, у тебя нет метки. А есть ли метка у Дурдхары?

Лицо Шипры вдруг закаменело, а голос из воркующего стал неприветливым.

— Зачем тебе знать такое?

— Я бы помог отыскать её возлюбленного. Метку получить легко, а найти человека, предназначенного судьбой, непросто! Вот я и подумал: если у царевны есть метка, но она не знает, где искать, то...

— У Дурдхары нет метки, — отрезала Шипра и, более не задерживаясь, вышла из комнаты.

— Вот тебе и раз, — Чандра задумчиво почесал затылок. — Как же такое возможно, чтобы метки не было, если мы с царевной — родственные души? Что-то тут не так...

Однако разговор с Шипрой состоялся как нельзя более кстати, иначе Чандре совсем нечего было бы предъявить безумному брамину. Когда настала ночь, прячась от всех, неслышно ступая босыми ногами по полу, юноша тайком выскочил в тёмный сад, пробрался через кусты, пролез в давно обнаруженную дыру в стене, отодвинув известный лишь ему камень в её основании, и бегом помчался к лесу. Возле знакомого ручья остановился, чтобы отдышаться. Хотел глотнуть воды, да не успел. Его внезапно придушил за шею тот самый сумасшедший, не оставивший своих попыток покорить сердце императора.

— Отпустите! — прохрипел Чандра. — Это я… Пришёл доложить…

Давление пальцев ослабело.

— Ну давай, — насмешливо заговорил Чанакья. — Докладывай.

И Чандра рассказал про невыносимо трудные попытки выяснить что-нибудь о метке Дурдхары, про упрямство и капризы царевны, про золотой доспех, от которого нет толку, про то, что в конце концов Шипра сегодня заявила, будто никакой метки вообще не существует, а, не зная точно, правда это или нет, поцеловать особу царской крови совершенно невозможно. Чанакья внимательно слушал, а потом мягким, но вместе с тем очень страшным голосом произнёс:

— Выслушав тебя, я пришёл к одному важному выводу.

— Какому? — похолодел Чандра.

— Ты обнаглел!!! — заорал на весь лес брамин, распугивая сов. — Ты сидишь во дворце, тебя всё устраивает, и ты не собираешься ни жениться, ни мне помогать!!! — и Чанакья снова вцепился с многострадальную шею своего ученика. — Но я знаю, как с этим бороться!

Чандра прохрипел нечто невразумительное, поскольку ему не хватало воздуха.

— Ты пойдёшь прямо сейчас в опочивальню и поцелуешь наконец эту девку! А ещё лучше — не просто поцелуешь, а склонишь к плотским утехам. И тогда уже будет неважно, есть у неё метка или нет. Наутро у Дурдхары не останется иного выхода, кроме свадьбы с тобой. А завтра ты снова придёшь и доложишь мне о том, какую дату назначил астролог. И запомни: никаких отговорок я больше не приму! Поверь, у меня есть надёжные люди. Дом твоего приёмного отца может внезапно загореться. Или с Лубдхаком произойдёт несчастный случай по пути в другой город… В лесу-то, знаешь, разбойники! Или твои друзья, отправившись куда-нибудь, совершенно случайно переломают себе шеи. Или милая, нежная Субхада однажды утром проснётся и обнаружит, что замуж её уже не возьмут, потому что она больше не невинна. Её обесчестили во сне, предварительно опоив сонным зельем. Хочешь такого?

Чандра изо всех сил замотал головой, хотя шею поворачивать было трудно.

— Значит, договорились, — голос брамина снова стал спокойным, и он разжал пальцы. — И ещё одно. Так, в качестве предупреждения… Убив меня, ты ничего не решишь. У меня много учеников, и за мою смерть они будут жестоко мстить. Если я умру, следом умрёт вся твоя семья, включая друзей и Субхаду, поэтому не советую пытаться. Понял?

Чандра попытался сглотнуть, но ничего не вышло. Горло словно сдавило спазмом, и он закашлялся. Чанакья больно ткнул ему посохом меж лопаток.

— Ступай. Чем скорее приступишь к выполнению плана, тем лучше.

— Я везде развесил пергаменты с изображением целующихся губ! — радостно объявил Гови, влетая в покои Панду. — Почти в каждом коридоре. Сам рисовал! Особенно много понатыкал там, где наш брат чаще всего встречается со своей наглорожей судьбой. Кайварта и Бхутапала рисовать тоже помогали, а брату эти изображения помогут сделать что надо, когда он снова столкнётся с парнем по пути в сабху, в купальню или в опочивальню! Он поцелует его — и всё будет хорошо! Здорово я придумал, да?

Панду смотрел на вдохновлённого Гови, словно на помешанного.

— Идиот, я же послал тебя проверить, цела ли Шипра, не осквернил ли её тот развратник, — процедил Панду сквозь зубы. — Ведь ослу понятно: у телохранителя нет метки. Если бы была, после первого же прикосновения к Дхане, он никого бы к себе не подпустил, потому что любого другого или другую не пожелал бы ни душой, ни телом! Вон видишь, как брат страдает, а тому подлецу хоть бы хны!

Дхана Нанд, и правда, выглядел не лучшим образом. Он всё ещё сидел на месте и по-прежнему не шевелился.

— А вот и устарели твои новости, — Гови просто распирало от гордости, что в кои-то веки он осведомлён лучше, чем Панду. — Я был у Шипры и потребовал ответа, чем она занималась в опочивальне телохранителя. Признался, что видел их, и обещал донести Дайме. Шипра страшно перепугалась и призналась во всём. Оказывается, у неё есть ужасная слабость — она обожает трогать лингамы. Правда, не всякие. Мой, к примеру, её не заводит, — Гови снова грустно вздохнул. — А тайное сокровище телохранителя ей давно хотелось пощупать, с первого дня их встречи. И чтобы исполнить свою мечту, она нарочно выпустила из клетки Чхоту — любимого мышонка Дурдхары. Эта мышь славится тем, что любит взбираться по мужским ногам и залезать в дхоти. Либо он с рождения такой, либо его специально натренировали лазать в непристойные места, этого Шипра не сказала. В общем, Чхота, как и ожидалось, забрался куда не следовало, телохранитель от неожиданности заорал, а Шипра, караулившая под дверью, немедленно явилась к нему и предложила помощь. Когда процесс ловли мыши был в разгаре, пришёл и ушёл незамеченным наш самрадж. Шипра поймала Чхоту, но больше ничего не случилось. Мне немалых усилий стоило заставить эту нахалку признаться, что телохранитель и пальцем к ней не прикоснулся, а от предложенных ласк отказался. Не хотел он её — и всё тут! Лингам его совершенно не пробудился, сколько бы она его ни трогала, и это очень расстроило Шипру, — Гови посмотрел на младшего брата и увидел, как все складки на лице Дхана Нанда внезапно разгладились, а потом самрадж вскочил с места, неожиданно сгрёб упитанного царевича в охапку и благодарно расцеловал в обе щеки.

— А вот теперь так же сделай Чандре, — тихо пролепетал обалдевший Гови. — И будет тебе счастье.

— Его зовут Чандра? — просиял царь.

— Ага, — кивнул всё ещё не пришедший в себя от неожиданности Гови, а Панду так и вообще пялился на чудесное исцеление брата, разинув рот.

— Мой «Ча», я иду! — воскликнул одухотворённый Дхана Нанд и выпорхнул из опочивальни Панду.

— Он потом вернётся к норме? — с опаской спросил Гови, провожая Дхана Нанда тревожным взглядом.

— Должен, — кивнул Панду. — Временная потеря здравого ума — это побочный эффект, возникающий из-за притяжения меток. Излечивается поцелуем. Скоро наш брат снова станет прежним.

— Надеюсь, — Гови приложил руку к груди, чтобы унять учащённое сердцебиение, а потом, заметив, что на столике возле кровати Панду лежит апельсин, нервно цапнул его и сожрал от волнения вместе с кожурой.

====== Глава 6. Метка, о которой знали лишь трое ======

— Раджкумари изволит почивать! — секиры с узорчатыми лезвиями, рассекая воздух, скрестились перед носом Чандрагупты.

Две широкоплечие смуглые охранницы с иссиня-чёрными волосами, телосложением больше напоминавшие мужчин-кшатриев, преградили юноше путь.

— Вы разве не знаете, кто я? — ничуть не смутившись, Чандра важно подбоченился и бросил на телохранительниц суровый взгляд. — Я распоряжаюсь всеми охранниками, оберегающими покой раджкумари! Вы обязаны пропустить меня.

— Мы всё знаем, но во время сна раджкумари нельзя беспокоить никому, даже самраджу, — бесстрастно отозвалась одна из женщин.

— У меня срочное дело. Сведения настолько секретны, что я могу сообщить их только госпоже и без свидетелей, — высокомерно произнёс Чандра, всем своим видом показывая, насколько важна его информация. — Если вы меня не пропустите, утром будете жестоко наказаны. Но если позволите пройти, то царевна будет очень довольна и наградит вас. Что выбираете?

Женщины неуверенно переглянулись. Одна из них вопросительно смотрела на вторую, которая выглядела чуть постарше. Наконец, вторая быстро кивнула, и первая охранница убрала свою секиру. Другой боевой топор тоже медленно, словно нехотя, отодвинулся в сторону.

Чандра самоуверенно хмыкнул и смело вошёл в опочивальню. Однако, плотно прикрыв за собой позолоченные створки, изукрашенные изображениями цветов и драгоценными камнями, мигом потерял всю свою уверенность и некоторое время стоял посредине комнаты, не решаясь приблизиться к ложу царевны, прикрытому голубым балдахином. Наконец, он заставил себя медленно подойти и откинуть полог. Дурдхара спала, укрывшись широким покрывалом почти с головой. Только чёрные волосы, собранные в полурасплетённую косу, струились поверх подушки и одеяла.

Чандра осторожно наклонился над Дурдхарой и негромко проговорил, не решаясь, правда, дотронуться до своей хозяйки:

— Госпожа, проснитесь, надо поговорить.

Ему пришлось терпеливо повторить эту фразу трижды, прежде чем веки Дурдхары дрогнули, и глаза открылись. Первым её побуждением было закричать, но Чандра быстро прижал свою ладонь к её губам — крепко и в то же время осторожно:

— Я не причиню вам вреда, Триадой клянусь! Просто хочу сказать одну важную вещь, а дальше вам решать, что делать. Вы не будете кричать?

Дурдхара отрицательно качнула головой, и Чандра медленно отпустил руку. Царевна торопливо натянула покрывало до самой шеи, укрывшись в нём, словно в спасительном доспехе. Она всё ещё выглядела напуганной. Чандра присел на край ложа и тяжело вздохнул.

— Я должен признаться, что не просто так спас вас две луны назад. Я давно искал способ попасть во дворец, и ваше несчастье стало моей удачей. Я мечтал с вами встретиться и был так рад, что наконец мне повезло, и вы забрали меня с собой!

— Но зачем ты пытался встретиться? — царевна растерянно комкала в пальцах край покрывала, глядя расширившимися тёмными глазами на своего телохранителя.

— У меня на теле есть метка с вашим именем, — решившись, выдохнул Чандра. — Я пришёл, чтобы проверить, совпадёт ли она с вашей. Простите, что так долго молчал об этом. Мне ничего не стоит нахамить вайшье, брамину или кшатрию. Перед тем, как вмазать кому-нибудь или взять чужое без спроса, я тоже долго не думаю. И даже своего приёмного отца не слишком уважаю, но оскорбить вас, прося о поцелуе, я боялся, поэтому хотел сначала спросить, есть ли у вас метка?

— Нет! — Дурдхара отчаянно замотала головой, отползая вместе со своим покрывалом к изголовью постели и поджимая ноги. — Нет у меня ничего!

— А если хорошо подумать? — мягко вопрошал Чандра. Увидев страх девушки, он окончательно убедился, что Шипра солгала, да и Дурдхара говорит сейчас неправду. Метка точно есть.

— И думать нечего! — отрезала царевна. — Уходи немедленно, иначе я позову охрану, и они выбросят тебя вон! — но эта фраза прозвучала не слишком уверенно.

— Вы будете звать охрану, чтобы они защитили вас от вашего же телохранителя? — Чандра горько усмехнулся. — От того, кто думал о вас, искал, рискуя собой? Проделал такой сложный путь, чтобы быть с вами? Смотрел на вас, как на сияющее солнце или на недосягаемую луну?

Чандра чувствовал некоторые угрызения совести за свою бессовестную ложь о чувствах, которых никогда не было, но страх за жизнь Субхады, Индры, Стхула и Дхума оказался сильнее. Лубдхака, честно говоря, тоже не хотелось терять, несмотря на то, что он никогда не нежничал со своими приёмными сыновьями, морил голодом за малейшие проступки и порол от души дважды в неделю.

— А всего-то и надо сказать, какой слог написан на вашей метке, — тихо добавил Чандра, добавляя нотку обречённости в голос. — Большего я не прошу.

— Не скажу-не скажу-не скажу! — из глаз царевны вдруг брызнули слёзы, и она зарылась в покрывало лицом.

Чандра пересел чуть ближе к плачущей девушке.

— Да, понимаю, я не царевич, а всего лишь какой-то вайшья. Вам наверное не хочется и думать о том, что я, возможно, ваша родственная душа? Но, представьте: приказав своим слугам выбросить меня отсюда, вы обречёте нас обоих на одиночество, потому что ни вам, ни мне не удастся полюбить никого. Да, мы можем, забыв про метки, создать семью с кем-то ещё, но любви не будет. А для меня жизнь без любви — это смерть. Я войду в огонь, если моя родственная душа меня отвергнет!

Сказав это, Чандра почему-то невольно вспомнил пылающий взгляд Дхана Нанда, прикосновение царской руки к своему плечу, свои собственные стоны в тесной, забытой всеми комнате с портретами, наслаждение, пронзающее тело огненной стрелой… К Дурдхаре он вовсе не чувствовал ничего похожего. Встряхнувшись, Чандра усилием воли прогнал неуместные, как ему казалось, воспоминания и мысли.

«Я полюблю её! Я непременно возжелаю Дурдхару, когда она поцелует меня», — успокоил он себя самого, хотя в глубине души ему почему-то показалось, что сейчас он лжёт себе самому.

— Вы сможете жить без любви, раджкумари, с нелюбимым принцем или царём? Рожать ему детей, ничего не чувствуя, сможете?

Дурдхара молчала, отвернувшись, но было заметно, что она уже почти сдалась под его умелым напором.

— Покажите метку… Или, — тут вдруг лицо Чандры изменилось, — она находится на такой части вашего тела, которую мне нельзя видеть? Наверное так и есть, раз никто о ней не знает?

— Да можно её видеть! — неожиданно вспылила вдруг Дурдхара. — Метка у меня у основания шеи под волосами. Только я её не показываю никому. Причёсывает меня либо Шипра, либо Дайма. Принимаю омовение я тоже в их присутствии, поэтому они двое и знают мою тайну! Но даже если тот слог — действительно часть твоего имени, не обольщайся: мы всё равно не поцелуемся и не поженимся! И вообще для нас обоих лучше, если ты уйдёшь из дворца, — так закончила она свою речь.

Чандра опешил.

— Но почему? — спросил он, снова обретая дар речи. — Я настолько вам не нравлюсь?

Дурдхара искоса глянула на него и вполголоса промолвила:

— Нравишься. И я знаю, что после поцелуя мои чувства усилятся. Я полюблю тебя так, как никого другого, не захочу расставаться до смерти, но… Мой брат полгода тому назад избавился от своей родственной души. Дхана сделал это ради благополучия страны и своей семьи. Он выполнил волю покойного отца и не впустил во дворец наглую змею из Таксилы, желавшую, как мы все думаем, посредством самраджа править Магадхой. Дхана мужественно отрёкся от своей единственной любви, не позволив тому брамину поцеловать его, а я не хочу быть счастливее брата. И я дала себе слово не выходить замуж и не искать свою родственную душу.

— Но это глупо! — вырвалось у Чандры. Заметив, что такими словами он обидел Дурдхару, парень быстро поправил себя. — Я хотел сказать: чем вы поможете брату, раджкумари, если откажетесь быть счастливой? Наоборот, он станет лишь несчастнее, глядя на ваше одиночество. Вы же дороги ему!

— Вообще-то есть и другая причина, — неохотно призналась царевна. — И она намного серьёзнее. Жители Пиппаливана всегда были врагами Магадхи. Брат не потерпит, чтобы я вышла замуж за одного из выживших пиппаливанских кшатриев… И, знаешь, я не думаю, что это ты. Ты — вайшья, поэтому нечего морочить мне голову. Давай, вставай и уходи! — довольно грубо прикрикнула она на своего телохранителя.

Сердце Чандры пропустило удар.

— Я должен увидеть вашу метку! — решительно сказал он. — Теперь больше чем когда бы то ни было я уверен: мы действительно родственные души.

— Откуда такая уверенность? — скептически спросила царевна.

— Если на вашей метке написано что-то про Пиппаливан, значит, это точно я. Лубдхак подобрал меня в лесу неподалёку от разрушенной крепости на другой день после битвы Дхана Нанда с царём Пиппаливана Чандраварданом. Я бродил в одиночестве по пепелищу и плакал. Никого рядом не было, только тела убитых вокруг, но, как сказал Лубдхак, четырёхлетний пацан вряд ли мог бы долго прожить в лесу один. Скорее всего, я был сыном кого-то из пиппаливанских кшатриев. Лубдхак проезжал мимо. Он услышал мой плач, отыскал меня среди остывших развалин и мёртвых тел и забрал с собой. С тех пор, я его приёмный сын. Но он приказал мне ещё с детства никому не рассказывать о моём истинном происхождении. Он говорил, что иначе меня заберут и увезут куда-нибудь на рудники, как остальных пленных.

Дурдхара смотрела на Чандру во все глаза и молчала. Затем, придерживая одной рукой ускользающее покрывало, медленно повернулась спиной к юноше и приподняла свою тяжёлую косу, обнажив шею и слегка наклонив голову вперёд.

«Ра», «Защищать, убегать», «Пиппаливан», — прочёл Чандра.

— Не знаю, мог ли я кого-то защищать в четыре года? — забормотал он, страшно разволновавшись. — Но то, что сбежал с поля боя и где-то спрятался, а вылез из укрытия гораздо позже — факт. А иначе не выжил бы! Хорошо, что не написано «трус», это обнадёживает… Сейчас, конечно, я способен защитить тех, кто мне дорог, но тогда точно никого не смог бы. А «Ра» — это второй слог моего имени. Всё сходится.

Он сам не знал, рад этому факту или нет. Почему-то от мысли, что всё наконец разрешилось, ему стало только тяжелее, и он сам удивился своим чувствам, так как ожидал почувствовать счастье. Но счастья отчего-то не было…

Дурдхара разжала пальцы, и коса снова прикрыла её шею. Потом царевна взглянула в глаза Чандры, приблизив к нему своё лицо почти вплотную.

— Теперь покажи свою метку. Я хочу знать, что же такое написано на твоём теле, отчего ты решился прийти в мою опочивальню и настаиваешь на поцелуе, рискуя головой! Ведь я могла казнить тебя, если бы проснулась в дурном расположении духа, и ты не мог не понимать этого. Так где твоя метка?

Лицо Чандры залилось густой краской.

— Она… там, — он неуверенно указал рукой себе за плечо.

— На спине? — заинтересовалась Дурдхара.

— На левой ягодице, — обречённо выдохнул потенциальный жених.

Дурдхара некоторое время, остолбенев, глядела на Чандру, а потом вдруг разразилась переливчатым смехом.

— Давай-давай, покажи! — вдруг воскликнула она, захлопав в ладоши. — Это так забавно! Никогда ни у кого не видела метку там!

В душе Чандры тут же сцепились в смертельной схватке здравый смысл и наглость.

«Ни в коем случае!!! — орал здравый смысл. — Даже не думай это делать!»

«А почему нет, если девушка просит? — перебивала наглость. — Чанакье вон показал, так почему не показать будущей жене? Вдруг ей тоже понравится?»

— Даю слово, я теперь точно выйду за тебя даже вопреки желаниям брата! — весело продолжала Дурдхара. От её неуверенности и страхов уже не осталось и следа, как и от желания прожить всю жизнь одной. — Клянусь, если брат запретит здешним браминам нас поженить, то мы сбежим вместе и совершим брак по обряду гандхарвов в Таксиле! Но я настаиваю: покажи метку сейчас!

— Может, обойдёмся без этого? — Чандра чувствовал тем самым местом, на котором проявилась метка, что затея царевны хорошим не закончится.

— А вдруг ты пришёл, чтобы украсть мой первый поцелуй? Соврать кто угодно может! Я не стану целовать кого-то без веских оснований. Для меня, между прочим, очень важно, кому подарить первый поцелуй.

Последний довод оказался самым сильным. Чандра вздохнул, встал с ложа и приспустил дхоти, чувствуя, что впервые в жизни готов сгореть от стыда. Поднеся одну из лампад ближе, Дурдхара с нескрываемым интересом разглядывала крупную надпись.

— «НАНД», «Солнце Магадхи», — судя по голосу, ей очень польстило сравнение с самим Сурьядэвом. — Ну да, и меня, и моего брата именно так и называют… Ладно, убедил. Иди сюда, пришла пора проявить наши метки полностью! — нетерпеливо воскликнула Дурдхара, отставив лампаду в сторону, и, не позволив Чандре привести свои одеяния в порядок, рывком притянула его к себе и жадно, но абсолютно неумело впилась в губы юноши, которые почему-то инстинктивно сжались и не хотели раскрываться.

Растерявшись, Чандра от неожиданности выпустил из рук ткань, и полуразвязанные дхоти сползли на пол. Парень попытался ненадолго оторваться от царевны, чтобы вернуть потерянное на место, но Дурдхара не отпускала его. Она тянула его за шею с такой силой, что в конце концов Чандра не устоял на ногах и рухнул в постель, увлекая девушку следом.

А дальше случилось непредвиденное… Двери с грохотом распахнулись, и опочивальню залил яркий свет факела. Дурдхара и Чандра, разомкнув губы, быстроотпрянули один от другого, в немом ужасе уставившись на вошедшего.

Самрадж Дхана Нанд, словно Индрадэв, готовый к битве, стоял в дверях и с неменьшим ужасом взирал на сестру, прикрытую лишь тончайшим куском шёлка, и её телохранителя в верхней накидке, но абсолютно голого ниже пояса. На полу возле измятого ложа валялись, словно безмолвный вызов дхарме, дхоти Чандры и скомканное цветное покрывало.

====== Глава 7. “Подставляй зад, наглый совратитель!” (“Прости, прие, погорячился!”) ======

«Мне конец», — мелькнуло в мыслях у Чандрагупты, когда он увидел рассвирепевшее, словно у асура, лицо царя.

Со звериным рычанием Дхана Нанд хватил горящим факелом о стену. Посыпались искры, но факел продолжал гореть. Тогда им ткнули в широкий сосуд с водой, стоящий возле дверей на случай пожара. Факел зашипел и погас. Опочивальня наполнилась удушливым дымом. Дурдхара закашлялась, а Дхана Нанд в два прыжка подскочил к Чандре и схватил того за верхнюю накидку — единственное оставшееся на несчастном «соблазнителе» одеяние. Уттарья зловеще затрещала. Откинув назад бесполезные клочья ткани, крепко выругавшись, царь вцепился в густые волосы телохранителя и стащил его с ложа. Волосы преступника оказались явно крепче шёлка накидки. Чандра, теперь уже совершенно голый, если не считать золотого пояса, подаренного Дурдхарой, невольно ухватился за запястье царя и коротко вскрикнул, но больше издать ни звука не успел. Его швырнули об стену — ту самую, оказавшуюся неспособной затушить факел. Чандра едва успел немного развернуться и влетел в каменную кладку скулой.

— Ах ты, развратный мерзавец!!! — загремел голос Дхана Нанда на всю опочивальню и, вероятно, на весь прилегающий к ней коридор. — Да как ты посмел прикоснуться к моей сестре?! Тебе не жить!!!

— Брат, пощади! — только и успела выкрикнуть Дурдхара, бросаясь в ноги Дхана Нанду, чтобы вымолить прощение, но самрадж лишь презрительно отпихнул её от себя.

— Не вмешивайся, бесстыжая! С тобой поговорю позже! — затем он снова повернулся к съёжившемуся Чандре, стоявшему возле стены, и тут заметил пояс с рубиновой пряжкой на обнажённом теле юноши. Глаза Дхана Нанда нехорошо заблестели в неверном, мигающем свете лампад.

Он размашисто шагнул вперёд, ухватился за украшение и рванул его так, что Чандра еле удержался от очередного вскрика. С оцарапанной кожи потекла кровь. Скула, по которой пришёлся удар, невыносимо саднила, страшно болела кожа на затылке — там, где царская рука едва не вырвала с корнем пряди его волос. Однако, глядя сейчас на самраджа, явно замыслившего его прикончить, Чандра почему-то вместе со страхом испытывал необъяснимый экстаз. Дхана Нанд в гневе казался невероятно красивым. Проклятая метка заполыхала так, как не горела никогда, словно она сама состояла из жидкого огня, но при этом обещала одно наслаждение.

«Я сейчас умру! — с каким-то сумасшедшим восторгом понял Чандра. — Он будет убивать меня, и его удары станут последним, что я испытаю в жизни!» Стоило подумать так, как страх смерти отступил, а вместо него возникло желание встретить гибель как можно скорее, ибо она будет слаще мёда.

Раздувая ноздри от гнева, Дхана Нанд замахнулся и хлестнул Чандру по спине его же разорванным золотым поясом, превратившимся в своеобразный ремень. Рубиновая пряжка зацепилась за кожу и проехалась вниз, оставляя за собой длинный кровоточащий след. Но, к удивлению Дхана Нанда, завизжал не тот, кого пороли, а перепуганная Дурдхара, забившаяся в угол между стеной и ложем. После пятого удара царевна сделала новую попытку остановить брата, кинувшись к нему, повиснув на руке и моля о помиловании, но её вновь оттолкнули со словами:

— Ни слова больше!!! — рявкнул царь. — Иначе тоже запорю! Как ты посмела оскверниться со слугой?! Отправишься в ашрам завтра же!

Дурдхара снова забилась в тот же угол, сжалась в комок и, рыдая, стала смотреть на наказание, постоянно вскрикивая, будто били её. С Чандрой творилось непонятное. Извернувшись, одним горящим глазом он ухитрялся смотреть в лицо своему палачу и не издавал ни звука.

— Подлец! Низкая скотина! — не утихал Дхана Нанд. — Сначала — Шипра! Теперь — моя сестра! Нет, ты не выйдешь отсюда живым!

Кто-то из слуг робко попытался заглянуть в опочивальню, но Дхана Нанд так оглушительно заорал: «ВОН!!!» — что больше никто соваться не посмел.

В слепой ярости царь беспорядочно наносил удары по плечам и спине юноши, не забывая про голые ягодицы, вид которых почему-то вызывал в самрадже особую кровожадность. Исполосованное золотым ремнём тело вздрагивало, но тот, кого медленно убивали, по-прежнему не издавал ни звука, только мелко вздрагивал и продолжал неотрывно смотреть на своего палача так, что Дхана Нанд в конце концов не выдержал и вместо того, чтобы нанести очередной удар по спине виновного, хватил поясом по стене. Украшение рассыпалось на части, а драгоценные камни и золотые звенья раскатились по полу.

Снова схватив юношу за волосы и приблизив его лицо к своему, Дхана Нанд заставил Чандру смотреть себе в глаза.

— Ты всё равно умрёшь, — прошипел он, — как предатель, которым и являешься! А сейчас я хочу услышать из твоих грязных уст только одно: как ты осмелился приблизиться к моей сестре и осквернить её?!

— Я… не осквернял, — слабо прошептал Чандра, пытаясь улыбнуться, но опухшая правая щека не позволила ему этого сделать. — Я только поцеловал её…

— Поцеловал?! — снова взъярился самрадж, на сей раз в порыве гнева сдирая свой собственный пояс и начиная лупить Чандру по спине увесистой сапфировой пряжкой, обрамлённой жемчугами и алмазами. — И за этот поцелуй заплатишь жизнью!!!

— Брат, остановись! Чандра — моя родственная душа! — наконец, придя в себя от сковывающего её страха, смогла выкрикнуть Дурдхара. — Не он, а я первая поцеловала его, чтобы проявить наши метки!

Рука Дхана Нанда замерла на полпути до ободранной, кровоточащей спины юноши.

— Что ты сказала? — царь обернулся и неверяще посмотрел на сестру.

— У Чандры сзади метка с моим именем, — зарыдала Дурдхара, утыкаясь лицом в ладони, — ты увидишь, если присмотришься! И у меня на шее метка с его именем. Прости, что никогда не говорила тебе, но это всё оттого, что на моей метке написано «Пиппаливан», а я прекрасно знаю, как ты относишься к этому государству. Брат, умоляю! Не бей Чандру! Всё это недоразумение — результат моего молчания! Если бы я сказала тебе сразу и искала его, то мы давно были бы вместе, — и она, опять подхватившись с места, бросилась на шею Дхана Нанду, который стоял с широко распахнутыми глазами и невидящим взглядом смотрел прямо перед собой.

— Значит, вы — родственные души? — осипшим голосом спросил царь, роняя на пол орудие не доведённого до конца наказания.

— Да, да, да! — отчаянно повторяла Дурдхара сквозь слёзы облегчения, поняв, что опасность миновала. — И я хочу стать его женой, и даже если ты откажешь, мы всё равно поженимся… — внезапно царевна запнулась и умолкла. — Странно, — проговорила она вдруг с некоторым недоумением, — я была уверена, что после поцелуя буду чувствовать нечто особенное, но ничего не изменилось, — она забралась пальцами под косу и ощупала метку. — Брат, взгляни, — она повернулась к Дхана Нанду спиной и приподняла волосы, — появилось ли имя?

— «Ра», — прочёл Дхана Нанд, подведя сестру ближе к источнику света. — «Защищать, убегать», «Пиппаливан». Хм, — царь задумался, — но если вы уже поцеловались, то почему метка осталась прежней? Я вижу один слог, но не имя полностью.

— Нет, не может быть! — Дурдхара неловко засмеялась. — «Нанд», «Солнце Магадхи» — это же я!

— Значит, у него, — Дхана Нанд пальцем указал в сторону Чандры, всё ещё опирающегося одной рукой о стену и еле стоящего на ногах, — на метке написано то, о чём ты сейчас сказала?

— Да, — кивнула Дурдхара и растерянно добавила. — Но кто, кроме меня, может называться Солнцем? — тут она умолкла и испуганно взглянула на брата. — Нет, — она замотала головой. — Это не можешь быть ты! Давно уже всем известно, что твоя родственная душа — брамин Чанакья, но ты отказался от него!

Ничего не ответив, Дхана Нанд с изменившимся лицом снова приблизился к Чандре, который смотрел на него одновременно с болью и обожанием. Царь дрожащими пальцами коснулся подбородка юноши и ответил на его взгляд с такой тоской, чувством вины и нежностью, что Чандра мигом забыл и о разбитой скуле, и об исполосованной спине.

— Я так жестоко наказал тебя, — прошептал Дхана Нанд, и один его взгляд уже целил и заживлял все рубцы. — А, выходит, ты пришёл, чтобы найти меня? Ты искал, как умел… Ты просто запутался, как и все мы с этими проклятыми метками, — пальцы, унизанные перстнями, зарылись в густые чёрные локоны, едва не пострадавшие всерьёз от царского гнева, словно желая спрятаться средь них, и Чандра не выдержал — закрыл глаза и приник здоровой щекой к ладони Дхана Нанда.

Это стало последней каплей. Дурдхара ошеломлённо глядела на то, как её брат бережно развернул избитого им же самим юношу лицом к стене и, склонившись, пытался сквозь вспухшие, кровоточащие рубцы разглядеть метку, не прикасаясь к саднящей коже. Разобрать ничего было невозможно.

— Где она? — бормотал Дхана Нанд, рассматривая спину Чандры. — Ох, идиот… Как я мог так покалечить тебя? Прости, прие, сокровище моё…

— На левой ягодице ищи, — едким тоном подсказала Дурдхара, ощутив внезапный укол ревности.

Но распухшие от многочисленных ударов ягодицы Чандры сейчас мать родная не узнала бы… С непередаваемым выражением лица Дхана Нанд снова заставил парня повернуться лицом к себе.

— Потерпи немного, я сейчас вызову лекаря, а пока… — не добавив более ни слова, он склонился и жадно накрыл губы юноши своими, опершись своей спиной о стену и осторожно привлекая Чандру к своей груди. Самрадж гладил его волосы, стараясь не касаться пораненной спины, и самозабвенно целовал, то ненадолго прерываясь и переводя дыхание, то снова впиваясь в слегка распухшие губы со всей страстью, на которую был способен.

Чандра уже давно не чувствовал боли. Горячее тело царя, прикрытое лишь верхней накидкой, тесно прижавшееся к нему, аромат его волос, смешанный с запахом крови, волновал и возбуждал, как ничто другое. Щетина на лице Дхана Нанда слегка колола кожу, а каждое прикосновение губ и языка, решительно проникшего в его рот, отдавалось наслаждением в паху.

— Ничего себе! — неожиданно оборвал их поражённый голос Дурдхары. — Впервые вижу такое!

Чандра приоткрыл сомкнутые в блаженстве веки и с превеликим изумлением увидел яркое золотое сияние, окружившее его и Дхана Нанда, а затем ощутил, как израненной спины словно коснулись крылья тысяч бабочек, либо мягчайшие лебединые перья, и боль пропала. Он с удивлением оторвал руку от плеча самраджа и дотронулся до своей кожи. Никаких сомнений: раны и кровь исчезли. Юноша попытался, извернувшись, заглянуть себе через плечо, но Дхана Нанд опередил его и сделал это первым.

— Невероятно! — воскликнул царь. — Как же это случилось?

— Говорят, иногда связь меток исцеляет, — пожала плечами Дурдхара, обиженно надув губы. — Слыхала я от Даймы: подобное случается. Стало быть, ваша связь — самая крепкая из возможных, если даже раны заживают. Будете жить долго и умрёте в один день, прямо как в священных писаниях! — завистливо добавила она. — А вот, кстати, и подтверждение, что ты, братец, действительно его родственная душа.

И Дхана Нанд увидел, как на очистившейся от ран коже Чандры медленно, но всё чётче и ярче проступает долгожданная надпись: «Дхана НАНД, Солнце Магадхи».

— Есть! — закричал царь, хватая Чандру в охапку. — Есть! Осталось проверить мою метку… — он почти уже развязал дхоти, забыв, где находится, но, услышав многозначительное покашливание сестры, пробормотал невнятные извинения и ретировался, торопливо завернув голого Чандру в оторванный кусок от балдахина Дурдхары и утаскивая за собой.

Охранницы покоев проводили телохранителя своей госпожи, закутанного в обрывки шёлка, удивлёнными взглядами, но не посмели ничего сказать, поскольку рядом с этим взъерошенным, покрасневшим от смущения парнем вышагивал самрадж.

Оставшись одна, Дурдхара медленно опустилась на разбросанное ложе. Личико её было искажено досадой. Девушка нервно прикусила нижнюю губу.

— А ведь было так близко! — с негодованием воскликнула она и ударила кулачком по колену. — Он мне понравился, за него выйти замуж я была бы не против! Кого теперь искать? И главное — где? Вдруг моя настоящая родственная душа окажется не такой привлекательной? — и Дурдхара с досадой бросилась навзничь на постель.

Некоторое время она лежала молча, переживая глубокое разочарование, а потом вдруг проговорила, но уже совсем другим тоном:

— Зато брату повезло. Уж лучше пусть с ним будет Чандра, чем тот псих, — и она инстинктивно вздрогнула, вспомнив брамина Чанакью с его безумным блеском в глазах. — Нет-нет, с Чандрой мой брат обретёт счастье, — и подумав об этом, Дурдхара наконец смогла унять свою горечь, и мысленно пожелать Дхана Нанду и его вновь обретённой родственной душе счастья и благополучия.

— Давай поглядим, — втащив Чандру в свои покои, Дхана Нанд встал посреди опочивальни и, недолго думая, развязал дхоти. Широко расставив ноги, он указал юноше на своё правое бедро. — Скажи, что там написано?

— «Чандрагупта Маурья, наглец», — радостно прочитал Чандра и покраснел, потому что над меткой возвышалось нечто, привлекавшее внимание куда больше, чем судьбоносная надпись, сообщившая ему, наконец, к какому роду он принадлежит. Чандра сглотнул, чувствуя неодолимый порыв подарить нежное прикосновение этой великолепной части тела, так сильно притягивавшей взгляд. Тем более, что на картине в тайном хранилище, куда он несколько раз бегал, чтобы успокоить бунтующую плоть, изображение было явно не столь детализированным и красочным.

— Почему смущаешься, прие? — услышал он лукавый голос над собой. — Будто я не понимаю, о чём ты думаешь! — Дхана Нанд негромко рассмеялся. — Я теперь полностью твой, можешь прикасаться к любой части моего тела, потому что, поверь, мы оба хотим одного и того же.

И, притянув к себе юношу, Дхана Нанд сдёрнул с плеч Чандры более не нужные обрывки балдахина Дурдхары и со стоном наслаждения снова завладел его губами…

— Вчера самрадж был сильно расстроен и не мог принимать посетителей, — негодовал Ракшас, сдвинув брови, — а сегодня что? Ему пора вставать, солнце давно взошло!

Кайварта и Панду стояли на пороге покоев аматьи, пытаясь удержать деятельного первого министра от попыток разбудить императора.

— А сегодня самрадж отдыхает после вчерашнего упадка чувств, — как-то неубедительно улыбался Кайварта. — Вам лучше пойти в сабху одному. Император явится чуть позже. Мы сами его разбудим.

— Вы что-то скрываете! — изловчившись, Ракшас проскочил между царевичами, но тут же столкнулся с Говишанакой, перегородившим выход, словно неподвижная гора. — Мне надо пройти! — сурово процедил советник.

— Нет, не надо, — отрицательно покачал головой Гови. — Вот поверьте на слово, — и он приложил обе руки к груди. — Не надо, аматья. Себе хуже сделаете.

Неожиданно для Гови Ракшас рухнул навзничь и змеёй прополз меж его сандалий, а потом быстро вскочил и помчался по коридору, словно за ним гналась стая волков.

— Что теперь бу-удет! — протянул Гови, провожая аматью задумчивым взглядом, и, достав из-за пазухи спрятанную лепёшку, принялся её жевать.

— Самрадж, вы проспали, солнце уже высоко! — запыхавшийся Ракшас ворвался в покои своего господина, расшвыряв локтями охранников, посмевших почему-то вопреки обычаю его не впускать, но тут же потерял и дар речи, и дар мысли.

Его взору открылось невиданное зрелище: полностью обнажённый царь сладко спал, раскинувшись посреди ложа, улыбаясь и обнимая прижавшегося к нему абсолютно голого телохранителя Дурдхары — проклятого Чандру, с которым они на протяжении двух лун играли в непонятные Ракшасу переглядки. Теперь-то всё прояснилось! На смуглой заднице наглого соблазнителя, покрытой свежими отметинами жаркой страсти, слева красовалась крупная метка, которую даже издалека можно было увидеть невооружённым глазом: «Дхана НАНД, Солнце Магадхи».

Полностью проявленная метка родственных душ на теле воспитанника вайшьи стала последней каплей. Аматья Ракшас громко застонал и, как подстреленный олень, рухнул там, где стоял.

====== Глава 8. Егоза ======

— А я предупреждал, что не надо вламываться без разрешения, — Гови увидел распростёртого у порога Ракшаса и сокрушённо покачал головой. — Какой вы упёртый, аматья! Лекаря!!! — закричал царевич, выглянув из покоев. Заметив, что Чандра и Дхана Нанд зашевелились на ложе, недоумевая спросонья, почему в опочивальне такой шум, Гови поднял вверх руку с недоеденнной лепёшкой и успокоил младшего брата. — Спокойствие, всё под контролем! И да, вы оба меня не стесняйтесь, я уже взрослый и не такое видел, — добавил он, заметив, как царь и Чандра залились краской, заметив его присутствие.

Почти мгновенно примчались лекарь с помощником, и бесчувственного аматью перенесли в его покои.

— Знаешь, прие, мне сегодня никак нельзя не явиться в сабху, — Дхана Нанд погладил Чандру по щеке. — Вчера аматья уже замещал меня, когда мне было плохо, а сегодня, как видишь, первому министру стало нехорошо, потому замещать его буду я. Давай договоримся так: спросим у астролога про ближайшую благоприятную дату, и я устрою праздник в честь нашего воссоединения. На том празднике я официально объявлю всем, что ты — моя родственная душа, чтобы больше никакие безумцы не отравляли нам жизнь. Согласен?

Как он мог не согласиться? Чандра до сих пор смотрел в это прекрасное лицо и не верил собственному счастью! Никто не посмеет назвать его испорченным, не надо больше ни от кого, включая себя, скрывать свои чувства… Самрадж отныне всегда будет рядом!

Однако оставшись в одиночестве в покоях Дхана Нанда, Чандра вдруг вспомнил про Чанакью и похолодел. Что делать? Чанакья потребовал, чтобы Дурдхара была соблазнена к сегодняшнему дню, а тут такое… Внезапно лицо юноши озарила довольная улыбка. А пусть! Нечего бояться. Он пойдёт к Чанакье и расскажет всё, как есть. Теперь этот брамин бессилен что-либо изменить после того, как метки проявились. Пусть ищет своего «Дха», который будет его нещадно пороть, хотя, надо признать, и самрадж делает это неплохо. Чандра невольно почесал зажившую спину, которую изрядно иссекли двумя золотыми поясами несколько часов назад. Он и сейчас, отойдя от шока и боли, не сердился на самраджа, потому что прекрасно понимал причину его гнева. Сам Чандра поступил бы так же, если бы застал осквернителя в опочивальне Субхады, пусть дочь Сукхдэва и не сестра ему, но он бы убил её обидчика, несомненно!

Вот и Дхана решил, будто Чандра обманом овладел Дурдхарой. Как было не разъяриться?

А ещё Чандра вспомнил, как трогательно самрадж просил прощения этой ночью, когда первый порыв их взаимной страсти утих.

— Держи, — Дхана Нанд протянул свой оборванный пояс с сапфиром Чандре. — Я повернусь спиной, а ты ударишь меня ровно столько раз, сколько я ударил тебя в опочивальне Дурдхары. И не щади! Я-то лупил изо всех сил, и ты не сдерживайся.

Некоторое время Чандра молчал, неверяще глядя на своего возлюбленного, а потом отбросил сапфировый пояс в сторону и бросился к царю на грудь, целуя его шею, плечи, лицо.

— С ума сошёл? Как я могу ранить тебя, зная, что ты невиновен?

— Ещё как виновен. Исполосовал ни за что… Дурдхара просила остановиться, а я не желал её слушать! Как вспомню, во что превратил твою спину, — Дхана Нанд скрипнул зубами и отвернулся. — Когда я в гневе, то вообще не соображаю, куда бью, и мои удары сильны и болезненны. Это отлично помогает на поле боя, но никуда не годится в отношениях с тобой. Я разрешаю наказать меня прямо здесь. Пока никто не видит, и мой царский авторитет не будет уничтожен, а ты получишь удовлетворение.

— Я не испытаю удовольствия, причинив боль тебе! И вообще… Тех ран уже нет, забудь, — Чандра поцеловал пальцы Дхана Нанда, поднеся их к губам. — Я верю в карму. Может, не в этой, так в другой жизни я чем-то провинился перед тобой, и то, что ты сделал в порыве гнева, было моим наказанием. Я его пережил, искупление свершилось. Теперь я хочу наслаждаться твоей любовью. Это возможно?

Тёмные глаза смотрели всё так же призывно и соблазнительно, как и в день их первой встречи.

— Ляг на спину, — мягко прошептал царь. — И позволь мне исполнить твоё желание.

— Ты оторвал меня от медитации, — услышав громкое приветствие Чандры, брамин Чанакья недовольно приоткрыл один глаз, по-прежнему сидя под развесистым баньяном в позе лотоса. — Надеюсь, у тебя хорошие новости, иначе я рассержусь, что ты испортил моё вхождение в сатори, придя раньше, чем условлено. Я ждал тебя ночью, но не сейчас.

— Новости у меня отличные, лучше не придумать! — широко ухмыльнулся наглый воспитанник Лубдхака. — И вы должны увидеть это при свете дня, а то ночью факел зажигать придётся, да и вообще неудобно.

— И что я должен видеть? — скептически изогнул бровь Вишнугупта. — Пергамент с официально назначенной датой твоего бракосочетания?

— Во! — без долгих предисловий Чандра стащил с себя дхоти, ибо ему за прошедшие дни было уже не привыкать, и без малейшего стыда повернулся к брамину спиной. — Читайте!

Некоторое время позади него царила такая тишина, что Чандра перепугался, жив ли ещё Чанакья, а потом внезапно раздался протяжный, тоскливый вой, напомнивший юноше волчьи песни при полной луне.

— Не может быть!!! — перестав выть, горестно завопил Вишнугупта. — Самрадж не может принадлежать никому, кроме меня!!! И такому юному засранцу я его точно не отдам!!!

Чандра оглянулся очень вовремя, чтобы успеть уклониться от свистнувшего над головой лезвия меча, вытащенного из фальшивой трости, служившей, как теперь выяснилось, ножнами.

— Э! Э! — быстро натянув дхоти, Чандра прыжками удалился на безопасное расстояние от неудовлетворённого брамина. — Вы полегче, отец! Я просто пришёл сказать, что наш уговор, который дороже жизни, расторгается. Я не буду вам помогать залезать в постель к моей с такими трудами найденной родственной душе, которая, как видите, точно моя, но не ваша. Написанное на этой левой ягодице и на правом бедре самраджа даже чакрой Вишну не отчекрыжить, имейте в виду! Поэтому, уважаемый, вы уж там ищите, кто должен вас сечь и вами повелевать, а я возвращаюсь к Дхане. И только посмейте причинить боль Субхаде и друзьям! Лубдхака тоже трогать нельзя, а иначе будете иметь дело не только со мной, но и с императором Магадхи, а он суров в гневе. Сечёт не хуже вашего загадочного «Дха», которого вам ещё предстоит обрести!

И, договорив это, Чандра бегом бросился обратно через лес, стараясь не слышать, как вслед ему несутся страшные проклятия.

Оставшись один, Чанакья некоторое время пребывал в отчаянии, раскачиваясь с полным горя сердцем под баньяном, а потом его посетил новый план, и злая улыбка зазмеилась на губах.

— Ты ещё не выиграл, наглый мальчишка, — прошептал он. — Я проберусь ночью во дворец и убью вас обоих. Хотя нет… Вы недостойны умереть от меча, это слишком почётная смерть. Я приготовлю вам худшую судьбу. Я отлично знаю, кто готовит еду для самраджа. Это дэви Дайма! Она лично раскладывает угощение по тарелкам и сама относит его в царские покои… Мои верные ученики разведали это. Я проберусь во дворец под видом нищего и отравлю пищу, когда дэви Дайма отвлечётся. Вы оба умрёте, заплатив за моё унижение, — и Чанакья радостно засмеялся.

— Да не стоит беспокойства, — притворно кряхтел переодетый Чанакья, изображая дряхлого старца, — я уже ухожу. Пятидесяти пан подаяния мне вполне достаточно!

— Нет-нет, отец! — Дайма с настойчивой вежливостью вцепилась в руку нищего, случайно отловленного на заднем дворе возле сточной канавы, куда няня ходила выливать грязную воду. Теперь она тащила за собой старика на кухню, мечтая разобраться, кто он и за каким бхутом шастал там, где приличные нищие не ходят. — Я не успокоюсь, пока не накормлю вас досыта! — щебетала она, изображая радушие. — Виданное ли дело, чтобы вершители суровых аскез возвращались в лес голодными?

Чанакья притворно кашлял и спотыкался на каждом шагу, изо всех сил изображая немощь и проклиная тот миг, когда попался на глаза не кому-то из слуг, а самой дэви Дайме, встречи с которой усиленно пытался избежать. А ещё он никак не мог понять, почему метка на руке, прикрытой слоями грязной ткани, отчаянно горит и чешется. Такого с ним не случалось прежде никогда.

«Видно, блохи кусают, — в сердцах подумал Чанакья. — Всё-таки эти бхутовы тряпки надо иногда стирать, а то так и помереть от настоящей болезни недолго!»

— А потом я накормлю вас ладду и напою свежим молоком! — не умолкала Дайма, пронзая нищего внимательным взором. У Чанакьи, встретившегося с Даймой взглядом, неожиданно окреп лингам.

«Это ещё что?» — Чанакья остановился посреди коридора, вызвав сочувственную улыбку Даймы.

— Какие-то трудности, отец?

— Н-ничего, — пропыхтел Чанакья.

Лингам казался свинцовым. Или бронзовым. «И это после стольких лет вегетарианского питания и медитаций, — огорчённо подумал Чанакья. — Я так никогда не достигну нирваны!»

Даже ночные фантазии о плотском единении с самраджем, не вызывали столь бурной реакции. Как идти-то? Вишнугупта вдруг осознал, что если бы не боялся быть обезглавленным снующими вокруг слугами, то повалил бы эту приземистую, немолодую и не слишком привлекательную женщину на пол коридора, содрал с неё сари и овладел ею.

Чанакья встряхнулся. С ним явно творилось неладное! Будь перед ним крутобёдрая девица с пышной грудью или симпатичный юноша, подобный тому смуглому засранцу с упругим задом, ещё можно было бы понять столь сильное желание. Но тут? Вишнугупта не понимал решительно ничего.

Дайма тоже ощутила некоторое волнение. Груди внезапно налились изнутри, будто она снова стала матерью и собиралась кормить младенца. Соски, упершись в ткань сари, подозрительно отвердели. Влага меж ног дала понять Дайме, что дела совсем плохи. Она никогда не желала ни мужа, ни любого другого мужчину. Она вообще не знала, что такое плотское желание, ибо её выдали замуж не по любви, а по сговору отца. Утехи по ночам, столь сладостные мужу, были для Даймы чем-то вроде неизбежного мучения, с которым надо стерпеться. Грех сказать, она обрадовалась, когда Хариш наконец отправился в иные миры, попав под копыта взбесившегося жеребца. Обряда сати или ссылки ко вдовам она не боялась — знала, что самрадж заступится. Так и вышло. Дайму оставили при дворе на том же самом положении, которое она занимала до смерти супруга, однако единственным наслаждением, которое она получала в течение жизни так и осталась порка преступников в пыточной. И вот какой-то дряхлый дед, еле передвигающий ноги, вызвал в ней прилив похоти, столь несвойственной Дайме даже в юные годы.

«Сумасшествие, — Дайма мысленно дала себе пощёчину. — Как меня может привлекать нищий, которому уже перевалило, наверное, за восьмой десяток?»

— Садитесь, отец! — сквозь зубы пробормотала она, затащив деда на кухню и ткнув в угол между потухшим запасным очагом, на котором в обычные дни никто не готовил, и корзиной с испорченным луком, по непонятной причине ещё не опустошённой слугами. — Кушайте! — злясь на себя саму за свою непонятную реакцию на этого нищего, Дайма сунула старику под нос кхир, чечевичную похлёбку и свежие пури, а на другом блюде поставила обещанные ладду и тёплое молоко.

Неожиданно старик схватил еду и начал пожирать её так стремительно, что у Даймы от удивления приоткрылся рот. Нищий почему-то больше не трясся и не кашлял, а держал пищу вполне себе твёрдыми руками, словно был лет на сорок моложе того возраста, на который хотел выглядеть.

«Шпион проклятый, — догадалась Дайма, и её глаза опасно сверкнули. — Ну он у меня попляшет! Живым не выпущу!»

— У вас аппетит, скажу вам, как у моего покойного супруга Хариша, — будто невзначай сообщила Дайма, присев напротив нищего и подперев голову рукой. — Вот так же приходил он сюда на кухню, подковав коней самраджа или починив колесницу, ставила я перед ним еду и смотрела, как он насыщается!

— Фы наферное очень любфили егхо, — пробубнил Чанакья сквозь набитый рот, искренне недоумевая, почему сейчас наполняет брюхо едой с такой жадностью, словно настал последний день его жизни, и он мечтает наесться разом до следующего воплощения. Однако и похлёбка, и хлеб, и кхир казались невероятно вкусными. Таких ароматных блюд не умела готовить в детстве даже его мать, а её Чанакья считал самым умелым поваром на свете.

— Любила? — Дайма хмыкнула. — Нет, — вдруг честно призналась она. — Меня выдали замуж против воли, но отец сказал, что если я откажусь, то меня утопят, как котёнка. И он мог это сделать, уж я-то знала! Пришлось согласиться. Этот жених ничего не хотел от моего отца, только меня саму. И отцу было очень выгодно отдать свою дочь тому, кто совсем не требовал денег за свадьбу.

Чанакья проглотил ещё одно пури и с сочувствием, которого сам от себя не ожидал, поглядел на Дайму.

— А потом? — спросил он с искренним интересом, напрочь забыв, зачем пробрался во дворец.

Дайма повела плечом и снова посмотрела на Чанакью в упор, отчего брамин почувствовал, что лингам просто разрывается от желания, а сидящая напротив немолодая женщина кажется ему самым прекрасным созданием на свете.

— А что — потом? Прожила я с Харишем двадцать лет, родила ему шестерых детей, но выжили только двое: сын Бхадрасал, он сейчас генерал армии самраджа, да дочь Шипра, она сейчас близкая подруга и любимая служанка царевны Дурдхары. Помер супруг, когда мне тридцать пять лет было, почитай, вечность тому назад, а я живу.

— И у вас никогда не было… возлюбленного?

Чанакья сам не понял, зачем это спросил, и приготовился получить тапой по лбу, но Дайма неожиданно печально вздохнула и как-то странно поглядела на него.

— Ты безумный? — и сама себе ответила. — Точно безумный! — потом неожиданно приоткрыла часть своей груди, и Чанакья едва не захлебнулся чечевичной похлёбкой, увидев мелкую надпись на пышном возвышении: «Ну», «На», «Таксильский маньяк (шибко учёный)». — Как думаешь, кому я нужна с такой меткой? Да меня с детства порченной прозвали. Отец и мать не чаяли, кому бы меня сбагрить, как только эта гадость на мне проявилась, — внезапно Дайма запахнула тёмную ткань сари и больно ударила Чанакью по щеке так, что у того одновременно полыхнуло огнём и лицо, и страдающий от вожделения лингам. — Отвернись и сделай вид, будто не видел! Я проявила непозволительную слабость, а ты как приличный мужчина не имел права смотреть.

— Да я и не смотрел, — Чанакья уже не знал, как сесть, чтобы привести нижнюю часть тела в удобное положение. — Просто хочу сказать, действительно, с такой меткой жить трудно!

— Не просто трудно — невозможно, — разоткровенничалась Дайма, — до такой степени, что отец и мать решили позабыть, каким именем меня нарекли при рождении. Когда я родилась, то носила имя Дхамини. Но в детстве родные, любя, прозвали меня егозой. Так я и осталась потом навсегда Даймой, — няня самраджа посуровела и насупилась. — Родители сказали, что бхутов маньяк из Таксилы, даже если явится в Магадху в поисках меня, то скорее пишача отыщет в наших лесах, чем поймёт, что я — его судьба, ведь у меня теперь другое имя!

— Да уж… Я бы тоже не нашёл, — понимающе покивал Чанакья. — Как найти, если имя изменилось? — он торопливо дожевал ладду, выхлебал молоко и, сложив руки перед грудью, вежливо произнёс. — Ну, хозяюшка, спасибо за гостеприимство, благодарю за вкусный обед, а теперь я, пожалуй, отправлюсь совершать аскезы дальше…

Внезапно острие кинжала упёрлось ему в кадык, и Чанакья на миг перестал дышать.

— Куда собрался? — ледяным тоном вопросила Дайма. — Ты теперь так просто от меня не отделаешься. Погубить самраджа надумал, шпион поганый? Я таких, как ты, нутром чую! Быстро скидывай свои фальшивые лохмотья. Дхоти, так и быть, можешь оставить, а остальное — долой!

— З-зачем? — перепугался Чанакья.

— Быстро, я сказала! А зачем — скоро узнаешь, — и Дайма зловеще улыбнулась.

====== Глава 9. Любовная пытка ======

Сбежать не удалось. На пути Чанакьи, юркнувшего к дверям кухни, бесшумно выросли два ухмыляющихся мордоворота, которых Дайма представила как глухонемых близнецов-сирот — Раху и Яму. Братья, по признанию Даймы, являлись некогда лучшими учениками покойного Хариша. Они помогали объезжать строптивых коней, сдирать кожу с овец, ломать хребты кабанам и вколачивать столбы в землю.

Чанакья судорожно сглотнул, выслушав краткое описание трудовых подвигов сирот, и окончательно пал духом. Он понял, что против этих представителей низшей варны долго не устоит. Придётся раздеваться, подчинившись требованию Даймы, скрестившей руки на пышной груди и хмуро наблюдавшей за ним. Оставалось надеяться лишь на многочисленные защитные слои глины, тщательно нанесённые на кожу. Учитывая то количество грязи, которое он намазал на себя, опознать в нём опального брамина, некогда получившего царской стопой под зад и выпнутого за пределы дворца, Дайма не сможет. По крайней мере, так подумал Чанакья. А вот видимость горба на спине будет сохранить труднее, но Вишнугупта решил справляться с проблемами по мере их возникновения.

Под убийственным взглядом Даймы, хмуро наблюдавшей за его неловким раздеванием, Чанакья почувствовал себя провинившимся мальчиком, которого собрались пороть. Руки тряслись, тряпки нищего, в которые он себя замотал, никак не желали сниматься.

— Быстрее, — сухо процедила Дайма. — Мне тут целый день ждать, пока ты соизволишь разоблачиться?

Горб ещё не был до конца снят, но тут внезапно что-то выкатилось из-под пояса и слабо стукнуло об пол. Лицо няни расплылось нехорошей улыбкой. Она вразвалочку приблизилась к упавшему предмету, подобрала его, не отрывая взгляда от брамина, покрывшегося холодной испариной. Повертев в руках поднятое, Дайма развязала замусоленную тряпку и увидела внутри небольшой глиняный сосуд. Открыв пробку, отодвинула свою находку подальше от лица и тщательно принюхалась.

— Сок олеандра, плоды чёточника, вытяжка из вёха и бешеной вишни. Хм, сама такое не готовлю, но отрава знатная, — лицо её побагровело. — В пыточную!!! — заорала Дайма так, что Чанакье показалось, будто над его ухом затрубил бешеный слон.

Сироты подхватили брамина за руки и за ноги и потащили куда-то. Оставшиеся неснятыми одеяния, кроме заляпанных сажей дхоти, сами собой свалились по пути, как и фальшивый горб.

— Погодите!!! — вопил Чанакья, вырываясь из последних сил. — Это не моё!!! Мне подбросили!!!

— Все так говорят, я привыкла, — злорадно улыбаясь, Дайма шла следом за своей жертвой, барахтающейся в крепких руках двух заколачивателей столбов. — Вот сейчас поработаю с тобой немного, так узнаю, кто ты и зачем явился, шпион проклятый! — и Дайма радостно потёрла руки в предвкушении любимого занятия.

Его притащили в сырую камеру, грубо швырнув на каменный пол и попинав для острастки деревянными сандалиями. Затем рука Даймы вцепилась в его длинную косу, после чего няня от души оттаскала свою жертву, наделяя брамина нелицеприятными прозвищами и награждая после каждого обидного слова звонкой оплеухой.

Раху и Яма терпеливо ждали, когда их госпоже надоест браниться и мозолить ладони. После того, как Дайма, наконец, выпустила косу Чанакьи из рук, сироты подошли к жертве и сковали его запястья металлическими кольцами, свисающими на цепях с потолка темницы.

Раху тяжело хлопнул Чанакью по плечу и, отвратительно заухав, словно старый филин, вышел из подземелья. Яма на прощание извернулся и ущипнул брамина за зад, да так больно, что Чанакья не утерпел и взвыл.

— Начнём, — прошипела Дайма, пропуская хвосты кожаной плётки сквозь пальцы и хищно глядя на Чанакью.

Вишнугупта даже не успел заметить, в какой момент его мучительница замахнулась. Это произошло молниеносно. Несостоявший отравитель осознал, что уже получил удар, когда обжигающей болью полыхнула не только спина, а всё тело с головы до пят, и сверкающие «звёздочки» закружились перед глазами. Дальше удары посыпались один за другим — хлёсткие, болезненные. Чанакья сначала считал их про себя, а потом сбился со счёта и только молчаливо вздрагивал. Ему рисовалось в воображении, словно кожи на спине уже нет, будто плётка содрала мясо до костей. Брамин не рисковал спрашивать, убьют ли его или пощадят. Да и на вопросы Даймы о том, кому предназначался яд в сосуде, намеренно не отвечал, быстро догадавшись, что пытка всё равно не прекратится — уж слишком большое наслаждение его мучительница получала от этой порки.

— Молчишь, негодный? — шипела раздосадованная Дайма. — Ну, молчи. Запомни одно: я не позволю никому навредить самраджу! — это было последнее, что услышал Чанакья сквозь наплывающую дурноту, а потом его сознание растворилось в блаженном ничто.

Правда, счастливое забытье не продлилось долго. Ледяная вода хлынула потоком, вырывая его из объятий приближавшейся смерти. Кашляя, Чанакья затрясся, беспорядочно суча ногами по соломе, а руками безуспешно пытаясь оттолкнуть от себя струи воды.

— Надо же, — разлепив ресницы, брамин увидел, что Дайма склонилась над ним и с интересом разглядывает надпись на предплечье, появившуюся после того, как вода смыла глину и грязь с его тела. — «Дха», «сечь, повелевать», — няня призадумалась, потирая ладонью подбородок. — Где-то я слышала про такую надпись! — губы её искривились в улыбке, полной сладчайшего яда. — Самрадж говорил, у одного безумного брамина, возомнившего себя его родственной душой, есть такая. Только вот одна проблема, — она вдруг перестала улыбаться, а голос стал злым и холодным, как вылитая только что вода. — Самрадж вчера обрёл свою родственную душу! Его метка полностью проявилась. Да, мальчишка, конечно, самоуверенный и уже почуял себя хозяином, что, определённо, мне не нравится, однако… Всё лучше, чем ты! Твоя же метка наверняка фальшивая, можно даже не сомневаться, — с презрением вымолвила она.

Более ничего не боясь, поскольку терять было нечего, Чанакья с вызовом посмотрел на свою мучительницу, и вдруг они оба замерли, не отводя друг от друга взглядов, от которых несомненно загорелась бы солома, лежащая на полу, будь она сухой. Избитый до полусмерти брамин, валяющийся у ног той, которая пыталась плёткой выбить из него признание в преступлении, сейчас испытывал смесь самых противоречивых чувств: восхищения, сжигающего плотского желания и искренней ненависти.

Дайма же, отмыв от грязи и крови гадкого шпиона и посмотрев на него вблизи, обнаружила, что мужчина этот вовсе не стар и довольно хорош собой. И если бы не его злодейские помыслы, из него мог бы выйти толк… «Я хочу его, — поняла Дайма. — Мне нужен этот подлец в постели, а ещё лучше прямо тут, в темнице».

Осознание такого ужасного желания далось ей непросто. Дайма искренне боролась со своим неуместным влечением к преступнику, но совладать не смогла, склонилась и вцепилась в губы проклятого шпиона поцелуем, больше напоминающим укус дикой кошки.

Чанакья и рад был бы заорать, но, поскольку рот его был запечатан, он мог только мычать. Неожиданно он ощутил, как израненная спина, которую всё это время выкручивало от боли, перестаёт гореть. Жгучая боль уменьшалась и уменьшалась, пока не превратилась в лёгкое пощипывание и не исчезла совсем. Зато предплечье стало припекать так, словно его присыпали перцем.

Кое-как оторвавшись от губ явно обезумевшей женщины, Чанакья бросил быстрый взгляд на свою надпись и обомлел: «Дхамини», — гласило проявленное до конца имя. Всё остальное осталось прежним. Испуганный брамин перевёл взгляд на Дайму, которая тоже успела проверить свою грудь и убедиться, что метка проявилась полностью. Однако взгляд женщины ничуть не потеплел. Он стал ещё более зловещим, чем прежде.

— Так-так, — промолвила Дайма, глядя на Чанакью, как на свою законную собственность, — выходит, вот почему я столь странно среагировала на тебя! Ты и есть таксильский маньяк, предназначенный мне судьбой. И раны, гляжу, зажили. Стало быть, ты.

— Нет, не я, — слабо попытался отрицать очевидное Чанакья, быстро отползая в угол темницы и прижимаясь спиной к стене в попытке слиться с фоном. — Я не маньяк, я трактаты пишу! Социально-философские. И ещё это... обличаю безнравственность!

— Яд не твой. Метка не твоя. Сам не маньяк, — медленно продолжала Дайма, наступая на него и сладострастно облизывая губы. — Ещё, скажешь, не твой лингам сейчас указывает в потолок, приглашая нас обоих взмыть в небеса?

Брамин скосил глаза вниз и залился краской. Позорная часть тела, как и водится, жила самостоятельной жизнью и подчинялась велению бхутовой метки, но не приказам разума.

— А мы сейчас снимем твою мокрую тряпочку, — нежнопроворковала Дайма, подбираясь ближе к Чанакье и низко склоняясь над ним, — и проверим, действительно ли ты маньяк, как мне было обещано? Да и вообще, — ещё ласковее добавила она ему на ухо, сочувственно поцокав языком, — такой холодной водой, наверное, и самое ценное застудить недолго! Ничего, сейчас я тебя согрею, — разомлев от обманчиво мягкого голоса, Вишнугупта охотно начал разматывать мокрую ткань, предвкушая ласки, однако, когда он разделся донага, его вдруг вздёрнули за косу вверх, волоком подтащили к центру узилища и снова приковали к кольцам, свисающим с цепей. — Но сначала — наказание!

— Теперь-то за что?! — завопил Чанакья, чувствуя, что разрывается от ужаса, смешанного с желанием.

— За то, что не признался сразу, кто ты и откуда! — рявкнула Дайма, снова берясь за плеть. — За то, что я потеряла уйму времени, прежде чем наши метки проявились! Ух, как я сейчас оторвусь! Тем более, мне теперь известно, что всего один поцелуй любви, и ты опять будешь, как новенький. Отныне я могу тебя пороть днями и ночами, а потом соединяться днями и ночами в божественном экстазе!

— Так кто из нас маньяк?! — кричал несчастный Чанакья, выслушав такие страшные речи от своей вновь обретённой родственной души.

Кожаная плеть снова опустилась на зажившую кожу, рассекая её…

— Оба, мой лысенький очковый змей! — удовлетворённо смеясь, сообщила ему Дайма, не прекращая порку, — Оба, мой ненаглядный красный скорпиончик*!

Комментарий к Глава 9. Любовная пытка * Hottentotta Tamulus, «индийский красный скорпион», гроза сельской местности Индии и Непала, живёт под корой деревьев.

====== Глава 10. Склад неприличных портретов ======

— Ты добрался до «на» в слове «НАНД», — вытянувшись на животе и удобно устроившись щекой на собственных скрещённых руках, Чандра блаженно жмурился, подставляя благоухающие сандалом обнажённые ягодицы под жаркие прикосновения царского языка.

— Не угадал! — радостно воскликнул Дхана Нанд, отрываясь от своего занятия и приподнимая голову. — Я добрался до «це» в слове «Солнце»! — он обхватил своего возлюбленного поперёк тела и перевернул на спину. — А раз ты ошибся, теперь твоя очередь. На сей раз ты будешь языком выписывать мою надпись — только, чур, ни одного изгиба не пропускай! А я досчитаю до пяти и попытаюсь с закрытыми глазами угадать, куда ты добрался.

— Можно узнать, зачем мы это делаем? — с интересом спросил Чандра.

Дхана Нанд, усевшись на собственные пятки, поднял руку и начал загибать пальцы.

— Тренировка кончика языка способствует улучшению дикции. А мне, как царю, надо иметь безупречно чистую речь. Также мы тренируем тактильные ощущения, вкусовые и обонятельные рецепторы… Я не зря нас обоих куркумой, розовым маслом, сандаловой пастой и ещё одним секретным ингредиентом натирал! К концу сегодняшнего практического занятия ты должен назвать секретный ингредиент. Отец всегда говорил: «Тренировка навыков должна происходить везде», то есть, в постели тоже, и я с ним согласен. Ещё нам надо усовершенствовать умение владеть собой, оттягивая возбуждение, — тут его взгляд упал на живое доказательство того, что последняя цель достигнута не была. — Что, опять?! — почти испуганно спросил Дхана Нанд.

— Угу, — Чандра смущённо отвёл глаза в сторону. — Прости, оно само.

Некоторое время Дхана Нанд, заметно колеблясь, смотрел на юношу, а затем склонился над ним, накрывая своим телом и пробормотав:

— Наверное, я многого требую. Ладно, забудем ненадолго про обучение, сейчас наши цели поменялись. Можешь расслабиться.

Чандра только того и ждал. Он страстно и жадно обхватил самраджа за шею, притягивая к себе и отыскивая губами его рот. Дхана щадил его, постепенно доводя до вершины лишь руками, губами и касаниями собственного тела, опасаясь заходить дальше, хотя Чандра третью ночь подряд отчаянно просил о большем, изнемогая от желания.

Вот и сейчас он утратил контроль, о котором самрадж ему постоянно твердил, и зашептал на ухо своему Солнцу о том, чего бы ему хотелось. Чандра расписывал желания так откровенно и бесстыже, что только от его слов и близости горячего тела царь Магадхи не выдержал и излился, словно подросток, впервые увидевший влажный сон. Отдышавшись, самрадж устремил на Чандру взгляд, полный благодарности и в немалой степени — удивления.

— Ты проиграл, — нагло заявил хитрый парень, глядя прямо в глаза Дхана Нанду. — Уговор был также о том, кто продержится дольше. А секретный ингредиент — вербена.

Дхана Нанд откинулся на спину и вдруг расхохотался.

— А ты научился владеть не только собой! Ты перехитрил меня! — заметил он, не выпуская руку юноши из своей ладони.

— Да, вот только от такого контроля слишком тяжело, — пожаловался Чандра. — Поможешь?

Мгновенно поняв, что от него требуется, Дхана Нанд снова приник всем телом к любимому, но в самый ответственный момент, когда парень тяжело и часто задышал, теряясь в приближающемся со скоростью вихря блаженстве, со стены с грохотом рухнул портрет Махападмы. Дхана Нанд вздрогнул и невольно прервал своё занятие.

— Отец, — недовольно заговорил он, обращаясь к изображению, на котором предыдущий царь Магадхи стоял в полный рост в парадных одеяниях, с суровым лицом и с мечом в руке, словно занесённым для удара, — я всё понимаю, ты всегда не одобрял этих отношений, но ломать моему Сокровищу кайф пятый раз подряд за последние два дня — довольно жестоко.

— А почему бы не перевесить его в другое место, где он никогда не увидит ничего непристойного? Например, в тронный зал? — спросил Чандра, заподозрив, что в портрет переселилась часть души Уграсены Нанда, и ему от такого предположения стало не по себе.

— Самое лучшее — отнести в хранилище! Там он точно падать не будет, потому что я его поставлю на пол! — злорадно сообщил Дхана Нанд, обращаясь в большей степени к портрету, чем к Чандре.

Нарисованный Махападма никак не прореагировал, однако Чандре померещилось, что его брови сдвинулись над переносицей сильнее, а рука с мечом затряслась, будто в сильном гневе.

— Решено! — заключил Дхана Нанд. — Завтра прикажу отнести его в одну из старых кладовок. Впрочем, нет. Он — мой отец, и никто не имеет права касаться его изображения. Сам лично отнесу, — и, более не отвлекаясь на посторонние раздражители, самрадж снова с ласковой улыбкой повернулся к Чандрагупте. — Напомни, прие, на чём мы остановились?

Кладовых во дворце было довольно много, и ещё неизвестно, куда именно царь отнёс бы взбунтовавшийся портрет Махападмы, однако окончательный выбор был сделан благодаря Чандре. Откинувшись затылком на шёлковые подушки, ловя отголоски сладостных ощущений и чувствуя себя медленно спускающимся с небес на бренную землю, счастливый юноша вдруг прошептал:

— А вот твой портрет ни разу на меня не падал, хоть я и творил рядом с ним непотребство… раз пять… Или шесть? А, может, даже семь или восемь.

— Ты о чём?! — опешил царь, уставившись на Чандру. — Какой портрет? Что значит — непотребство?!

— Ну, — немного смутился юноша, поняв, что проболтался, — это случилось в другом крыле дворца. Там комната такая есть, очень тёмная и маленькая, а внутри твой портрет, на котором ты нарисован абсолютно голым, — Чандра сделал невинное лицо. — Я ходил к тому портрету, когда ещё не знал, что ты — моя родственная душа. У меня всё горело внутри, и я не знал, как себя утолить, а потом нашёл ту комнату, и она стала моим спасением! В общем, если бы я этого не делал, то с ума бы сошёл. Прости.

Дхана Нанд глядел в лицо Чандры и понимал, что нисколько не обижен. Наоборот, ему польстило, что его желали так сильно и не могли сдержать бушующей страсти.

Однако Дхана Нанда сильно заинтриговало, как же выглядит портрет, столь сильно вдохновлявший его возлюбленного. Утром, ухватив под мышку картину с Махападмой, Дхана Нанд в сопровождении Чандры отправился к хранилищу.

— Здесь? — спросил он, входя в кладовку, приставляя сурового Уграсену к ближайшей стене и с порога начиная кашлять от пыли.

— Ага! — отозвался Чандра и откинул покров с той картины, которая на протяжении двух лун служила ему неплохим утешением за неимением большего.

Дхана Нанд недовольно хмыкнул. На картине был он и в то же время — не он. Царь внимательно приглядывался к анатомическим подробностям, ярко и объёмно выписанным на полотне, и наконец оскорблённым тоном сделал неутешительный вывод:

— Подделка. Я не позировал для такого убожества, а рисовавшая это бездарность явно пыталась унизить меня, приуменьшив мои потенциальные возможности. Разве я настолько неприметный? — и царь возмущённо ткнул пальцем чуть пониже живота на изображении.

— Нет, конечно! — замахал руками Чандра, а про себя подумал: «Когда у меня внутри всё горело, мне и подделки хватало. Но ведь и действительно, у моего Дханы дела с этой частью тела обстоят намного лучше. Тогда почему на портрете нарисовано неправильно?»

— Так, поглядим, что дальше, — отстранив первую картину, Дхана Нанд сдёрнул покров со следующей. На втором полотне красовался старший царевич Панду, тоже совершенно голый и совсем не впечатляющий. — Тут художник не сильно приврал, — со странным удовлетворением произнёс Дхана Нанд. — Кто ещё? О! Кайварта, — осмотрев третью картину со всех сторон, Дхана Нанд поцокал языком. — Ну почти верно, но всё равно не то, — самрадж приблизился, что-то померил руками и заключил. — Тоже подделка.

Чандра смотрел во все глаза, удивляясь тому, что количество нарисованных голых царевичей из династии Нандов увеличивается. На четвёртой картине обнаружился Пандугати с важно надутыми щеками и без единой полоски ткани на теле, и Дхана Нанд долго и весело смеялся, никак не комментируя увиденное, пока не перешёл к портрету Раштрапалы, сказав только:

— Кхм, да, — а больше не добавил ничего.

Портретам Говишанаки и Бхутапалы тоже оставалось только посочувствовать, что Чандра и сделал, послав царевичам мысленные волны сострадания.

— И кто же Брахма этого великого позора? — Дхана Нанд сурово прищурился, потом повернулся к Чандре и ласково промолвил. — Будь добр, прие, сходи и пригласи сюда наших придворных художников! Как только выясню, кто из них наваял шедевры — ему не жить! Сначала руки отсеку, потом — ноги и голову. А если оба вместе рисовали, значит, пришибу обоих.

— Может, не убьёшь? Они всё же… Ну, старались, наверное, — попробовал вступиться за несчастных жертв Чандра.

— Может, не убью, но плетей точно не миновать! И в темницу сядут лет на десять! Да как они посмели опозорить династию Нандов, изобразив меня и братьев в таком виде?!

Горячо поцеловав своего любимого и тем самым немного усмирив его гнев, Чандра отправился на поиски художников.

Явившиеся на зов самраджа мастера кисти и полотен мелко тряслись, словно овечьи хвосты. Когда Дхана Нанд предъявил им продукты творчества и потребовал громовым голосом честного признания в содеянном, оба художника повалились царю в ноги, яростно отрицая своё авторство.

— Мне ведомо лишь одно, — заикаясь, жалко блеял тощий, черноволосый мужчина, стоя на коленях и умоляюще сложив руки перед собой, пока второй, с каштановыми волосами, создавал аккомпанемент из дробного стука зубов, — кто-то из ваших братьев пару лет назад приглашал сюда ещё одного художника, и тот тайком работал во дворце, а потом его отослали. Чем он занимался и что рисовал — неведомо. Он запирался на чердаке. Скорее всего, эти портреты вышли из-под его кисти. Но почему работы брошены здесь, я не знаю.

Дхана Нанд задумался.

— А ты смелый, — сделал царь вывод, посмотрев на того, кто рискнул обвинить в написании неприличных портретов одного из царевичей. — Ничего, до поры до времени вы оба посидите в темнице, а я выясню, есть ли правда в твоих словах. Эй, стража! В подземелье обоих! — закричал Дхана Нанд, выходя из кладовой и вытаскивая художников наружу за верхние накидки. — Ну как, я был достаточно мягок? — спросил он с улыбкой у обалдевшего Чандры, когда подозреваемых волоком утащили в подвал. — Всё-таки они живы, да? И это хорошо?

Чандра медленно кивнул и негромко уточнил:

— А как ты собираешься выяснять, кто из царевичей виноват? Да и вообще — правду ли сказал художник?

— Всё просто! — широко улыбнулся царь, уперев руки в бока. — Если заказчиком этого безобразия был один из моих братьев, только он будет изображён на полотне с лингамом нормального размера. Либо, что вероятнее, с преувеличенно большим.

— Но тут нет ни одного портрета, похожего на описанный тобой, — пожал плечами Чандра. — Вообще ни единого.

— Именно! — самрадж поднял палец вверх. — Описанного мной портрета как раз и не хватает, но он точно где-то есть.

— Не понимаю, — призадумался Чандра. — Откуда ты заранее можешь знать это?

Дхана Нанд лукаво поглядел на Чандру и весело улыбнулся.

— Я даже понял, кто виноват. Идём! Сейчас этот подлец во всём признается.

Семеро царевичей, явно мечтающих провалиться сквозь землю, стояли перед своими же портретами, где они были изображены в очень непристойном виде.

— Безобразие какое, — пробасил Раштрапала, но тут же расплылся в ехидной ухмылке, покосившись на картину, возле которой стоял багровый от возмущения Пандугати, повторявший вполголоса:

— Полнейшая непристойность, убить художников мало…

Говишанака перестал жевать и озадаченно рассматривал самого себя на портрете. Потом украдкой оттянул край дхоти, сравнил копию с оригиналом, сокрушённо покачал головой и снова принялся за еду. Бхутапала кричал на всю комнату, что художников, без сомнений, надо четвертовать, так как они явно лгут, отрицая свою виновность. Неожиданно осёкся, пересчитал портреты и сделал тот же самый вывод, который пришёл в голову Дхана Нанду некоторое время тому назад:

— А разве портрета Дашасиддхики не нашлось?

— Точно, где голый Дашик? — заинтересовался Кайварта. — Дхана, не зажиливай бонус, внеси! Мы требуем просмотра!

Дхана Нанд загадочно улыбнулся и развёл руками, показывая, что картины нет.

— Это как?! — шумно возмутился Кайварта. — Нас тут унизили, приуменьшив наши лингамы от двух до пяти раз, — на слове «пять» не выдержал и громко зарыдал Пандугати, — а его достоинство не тронули? Почему?!

— Возможно, наш единственный не пострадавший прояснит вопрос? — нарочито ласково промолвил Дхана Нанд.

Взоры присутствующих обратились к Дашасиддхике, готовому провалиться сквозь пол.

— Будем признаваться? — ещё нежнее спросил Дхана Нанд, в то время как обвиняемый сжался и побледнел. — Или мне расчехлить бритву, с помощью которой я пытаю предателей трона?

— Нет!!! — тонко взвизгнул Дашасиддхика, а потом повалился в ноги самраджу. — Я признаюсь! Да, это я приказал художнику, которого нанял тайно, нарисовать все эти портреты! Но я не думал, что их найдут. Прости, брат! Точнее, простите, братья! — поправил он себя и стал так истово кланяться, что чуть не разбил себе лоб об пол.

— Он — тайный извращенец? — тихо поинтересовался Гови, прошептав свой вопрос на ухо Панду.

— Не думаю, — так же тихо ответил Панду. — Скорее, идиот.

— Правда? — ещё больше заинтересовался Гови.

— Да, это очевидно. Более того, я, кажется, догадываюсь о причинах, по которым он это сделал. Впрочем, он сейчас и сам расскажет, — загадочно усмехнулся Панду. — Деваться-то ему некуда.

И Дашасиддхика действительно начал рассказ, который все царевичи и присутствовавший рядом с Дхана Нандом Чандра выслушали с огромным вниманием.

— Ну, — спотыкаясь на каждом слове, заговорил Дашасиддхика, — началось всё пару лет назад, когда на мне появилось это, — слегка приподняв накидку, царевич продемонстрировал крупную надпись: «Лопух» ниже пупка. — Я, конечно, был напуган, никому об этом не сказал, и стал дхоти носить так, чтобы моего живота никто не увидел.

Остальные братья нестройно загоготали, но Дхана Нанд жестом оборвал их смех и дал знак Дашасиддхике продолжать.

— Сверху ещё появилось «Дха» и «Аванти». Ошибиться, сами понимаете, невозможно.

— Нандивардхана, царь Аванти? — широко ухмыляясь, предположил Дхана Нанд.

— Ага, он, — вздохнул Дашасиддхика, немного успокоившись. — Но вы не представляете, какая надпись появилась у махараджа Аванти!

— Какая? — давился едва сдерживаемым смехом Кайварта.

— «НАНД», «Обладатель самого огромного ч… в Магадхе», — застонал Дашасиддхика.

— А что такое «Ч»? — невинно вопросил Гови, доедая десятый модак.

Дашасиддхика посмотрел на Гови, словно на заклятого врага, но ничего не ответил, продолжая свой рассказ.

— Нандивардхана не решался приехать в Паталипутру, чтобы выяснить, у кого из Нандов «Ч» крупнее всех. Он опасался, что если возьмётся это выяснять, то живым из Паталипутры не уйдёт. Ну, а я что? А я как догадался, что он — моя родственная душа, так и сам приехал к нему, завёл разговор про метки, он мне показал свою, я ему — свою. Когда Нанди спросил, что такое «лопух», я ему честно ответил, что это трава такая с большими листьями. Ежели корень лопуха выкопать и отварить в воде, то потом этой водой волосы полезно мыть. Блестеть будут, и кожа головы станет здоровой. Нанди обрадовался, потому что понял: метка хорошая! А дальше он, сильно смущаясь, завёл беседу про «Ч». Сказал, что поцелуй случится только после предоставления, так сказать, сравнительных данных, а просто так целоваться он не станет. То есть, он хотел, чтобы всё было точно, без обмана. Если написано «самый огромный», значит, написанное должно соответствовать увиденному. Я был с ним согласен, но я ж не мог вас ему показать, чтобы он сравнил? Тогда я заказал у одного художника портреты. Уж очень мне этого ваятеля за пределами дворца расхвалили! Сказали, никто ещё недовольным от него не ушёл. Я пригласил его к нам, обозначил фронт работ, запер на чердаке, чтоб он не смущал никого… А художник сказал: «Не извольте волноваться, господин, всё нарисую, и ваш «Ч» будет самым наилучшим!» И слово, надо сказать, сдержал, — Дашасиддхика торжествующе улыбнулся.

— Так где картина? — не выдержал Кайварта.

— Как — где? — удивился Дашасиддхика. — У Нанди в опочивальне. Как я ему привёз все полотна, так он мой портрет велел напротив кровати повесить, чтобы любоваться, а остальные вернул, сказав, что они ему без надобности. Поцеловались мы, метки проявились… Так вот и живём. Встречаемся кое-когда, времени-то свободного у обоих мало! Но уж лучше так, чем никак.

— И почему ты, идиот, ничего не сказал? — спросил Дхана Нанд. — Зачем на протяжении двух лет ездил в Аванти украдкой? Мог ведь жить с махараджем Нанди открыто, если вы — родственные души, это не возбраняется!

— Так ты ж нам всем чётко дал понять: чтоб никаких кшатриев из Ассаки, Аванти и Пиппаливана, персов или греков в семью мы не приводили! Я соблюдал правило.

— Ладно, правило отменяется, — неожиданно смягчился Дхана Нанд. — Отныне можно приводить в семью кшатриев и пиппаливанцев, потому что я сам уже привёл одного, — и самрадж указал глазами на непривычно примолкшего Чандру. — Он сын одного из пиппаливанских кшатриев. Уже неважно чей, главное, что я его люблю!

— Слава самраджу!!! — неожиданно закричали все царевичи, бросаясь обнимать друг друга.

— Но я всё ещё не понимаю, что такое «Ч», — настаивал Гови. — Объяснит мне кто-нибудь или нет?!

— Честолюбие!!! — заорал Дашасиддхика, не выдержав. — У меня самое большое честолюбие среди Нандов! И это выяснилось ПОСЛЕ того, как я по просьбе моего любимого лопуха заказал у художника восемь портретов! Если бы эта бхутова надпись проявилась немного раньше, то мне не пришлось бы вовлекаться в сие позорное деяние! А Нанди теперь думает, что «честолюбие» — синоним «лингама», и убедить его в обратном невозможно! Я ненавижу метки!!!

Закончив этой идущей из глубины сердца фразой свой душещипательный рассказ, Дашасиддхика зарыдал от стыда и счастья одновременно. Семеро братьев и Чандра с искренним любопытством смотрели на него…

====== Глава 11. Подруга из сновидений ======

— Брат Дхана, помоги!!! — задыхаясь, Дурдхара подскочила на ложе, прижимая обе ладони к сердцу. Ей потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и осознать, что она находится в полной безопасности в своей опочивальне.

Шипра вбежала в покои, вооружённая тяжёлым кувшином и подносом, следом за ней спешили охранницы с секирами. Очутившись внутри, все три спасительницы заоглядывались по сторонам, недоумевая, из-за чего раджкумари подняла столь сильный шум.

— Что случилось? — первой решилась заговорить Шипра, кладя своё не пригодившееся оружие прямо на пол и приближаясь к постели подруги. — Вы так кричали!

Дурдхара, не ответив, знаком показала охранницам, что им следует уйти. Женщины, откланявшись, повиновались.

— Мне сказали, такое происходит каждую ночь с тех пор, как вы с Чандрой поцеловались, — Шипра уселась на край ложа и взяла за руку трепещущую от неутихшего волнения царевну.

— Один и тот же сон часто снится мне с самого детства, а в последнее время я вижу его постоянно. Только один этот сон — и больше ничего, — призналась Дурдхара.

— Какой? — полюбопытствовала Шипра. — Расскажите, раджкумари!

— Будто я падаю в ров, заполненный водой, и тону, — поёжившись, начала рассказывать Дурдхара. — Иногда сон прерывается на том, как я, наглотавшись воды, задыхаюсь, и кажется, будто спасения нет, а иногда сон продолжается, и я вижу, как меня спасает прекрасная дэви, чей лик подобен луне, а глаза — чудесным лотосам, — голос царевны стал мечтательным. — Та дэви обещает всегда быть со мной, заботиться обо мне, стать моей подругой, никогда меня не покидать, — Дурдхара тяжело вздохнула. — Но это просто сон!

— А почему бы вам не спросить у астролога, что это значит? — заинтересовалась Шипра. — Может, сон вещий, и ту дэви возможно найти?

— Нет, — голос Дурдхары прозвучал печально, — я уже рассказывала всё это брату Дхане семь лет назад. Он вызвал астролога в мои покои, и старик объяснил, что сон ровным счётом ничего не значит. Просто игра воображения и ничего больше.

— Обидно как, — искренне посочувствовала Шипра.

— Потому я ничего и не говорила раньше. Я думала, раз сон ничего не значит, то зачем о чепухе рассказывать? Но вот теперь, — Дурдхара медленно поднялась с постели и прошлась по комнате, — я начинаю задумываться: а прав ли астролог? Если бы сон не имел значения, он бы давно перестал мне сниться, но прошло много лет, а я вижу его снова и снова! Быть не может, чтобы это происходило впустую.

Шипра тоже оживилась и с надеждой посмотрела на подругу.

— Если дэви из вашего сна существует, мы её непременно найдём! — с воодушевлением произнесла Шипра. — Я помогу вам. Скажите, у неё были какие-то особые приметы?

— Я помню только тёмные волосы, заплетенные во множество маленьких косичек, а на лбу — браминскую тилаку. Кожа той дэви смуглая, а глаза — тёмно-карие, почти чёрные. И ещё она, имея кожу бронзового оттенка, носила очень светлые одеяния, а брат Дхана всегда говорил, что такие сари носить не стоит, ведь они слишком похожи на траурные… — Дурдхара внезапно запнулась и испуганно посмотрела на Шипру. — Боги! Я помню, как эта дэви обнимала моего брата за шею, а он трогал её руки и надевал ей золотые браслеты на щиколотки! И это точно случилось наяву! Как думаешь, если я прямо спрошу у Дханы, он признается?

Шипра некоторое время потрясённо смотрела на Дурдхару, а потом решительно сказала:

— Не думайте заранее, что будет! Просто идите и спросите у самраджа. Теперь уже ведь доподлинно известно, что эта дэви — точно не его родственная душа, а вы имеете право найти ответы на свои вопросы. Ступайте и ничего не бойтесь! Самрадж привёл к себе, кого хотел, и даже собирается этого воспитанника Лубдхака официально представить окружающим. Брату Дашасиддхике разрешил открыто признать перед всеми, что царь Аванти — его возлюбленный. Так почему вам нельзя обрести счастье с дэви или с юношей, это уж как вам захочется?

Выслушав доводы подруги и полностью согласившись с ними, Дурдхара отправилась в покои брата.

Стараясь не обращать внимания на неприлично счастливого Чандру с перстнем в форме цветка на указательном пальце и с браслетом в форме львиной головы на запястье правой руки, медленно и старательно расчёсывающего сандаловым гребнем густые царские локоны и явно получавшего от этого процесса немалое удовольствие, Дурдхара снова пересказала брату свой сон, напомнив, что много лет тому назад самрадж изволил убедить её с помощью придворного астролога, будто сновидение это ничего не значит.

— Однако когда Шипра сегодня стала задавать вопросы о том сновидении, — закончила свой рассказ Дурдхара, — у меня словно в мыслях прояснилось, и я вспомнила, что в детстве видела эту дэви наяву. Вы с ней проводили вместе много времени. Кто она, брат?

Рука Чандры, дослушавшего рассказ царевны, дрогнула, и он прекратил расчёсывать волосы Дхана Нанда. Обернувшись назад и поймав напряжённое выражение лица своего возлюбленного, самрадж ласково дотронулся до щеки юноши, а затем снова посмотрел на сестру и негромко промолвил:

— Та дэви действительно некоторое время жила здесь, во дворце. Её отец — мой гуру, обучавший меня политике и военному делу. И он, и махарадж Махападма были не против моего брака с той девушкой, однако свадьба не состоялась.

— Почему? — с волнением вопрошала Дурдхара.

— По многим причинам. Во-первых, та дэви отчаянно пыталась убедить меня, будто она и есть моя родственная душа, хотя я уже тогда знал, что она таковой не являлась. У неё была метка на шее под волосами, гласившая: «Дха», «Капризы», «Дитя», «Влюбляться». И вот она вбила себе в голову, что я и есть тот самый невыросший ребёнок, капризный и влюбчивый, хотя всё было с точностью до наоборот. Мне не нравилось, что она так думает! Я давно не капризничал и ни в кого не влюблялся… до некоторых пор, — уточнил самрадж, страстно поглядев на Чандру, снова с удовольствием занявшегося его причёской. — Моя невеста постоянно требовала показать ей метку и доказать, что там нет слога её имени! А я стоял на версии, что метки вообще не существует. В конце концов не мог же я снять дхоти, чтобы удовлетворить её любопытство?

— А вот Чандра снял, — лукаво хихикнула Дурдхара, не упустив возможности уколоть своего бывшего телохранителя. — И даже не пришлось долго просить!

— Да потому что он наглец, — заметил Дхана Нанд, состроив суровое лицо, но было заметно, что самрадж не сердится ни на Чандру, ни на сестру. — А я стеснялся во времена своей юности и ещё как, только с годами стал бесстыжим! Кстати, многие домысливали про наши отношения такое, чего и в помине не было, но я ни разу не совершил в отношении дочери моего ачарьи ничего недостойного! Я любил Тару, как сестру… Хотя, конечно, женился бы, если бы её отец и махарадж Махападма продолжали настаивать на свадьбе.

— Её звали Тарой? — сердце Дурдхары забилось чаще.

— Да, — подтвердил Дхана Нанд, — хотя куда чаще её ласково называли Тарини.

— Она была как-то связана с Пиппаливаном?

Царь мигом помрачнел.

— Была, — сухо буркнул он. — Это самая худшая часть моих воспоминаний и главная причина нашей размолвки. Когда я по совету отца начал войну в Пиппаливане, Тара неожиданно вмешалась и стала доказывать, что я совершаю страшную неправедность, нападая на такое маленькое государство. Она не желала понимать, что это государство было настоящей занозой в заднице не только у Магадхи, но и у многих соседних стран. Прости, Чандра! — Дхана Нанд снова повернулся к любимому. — Тебе непросто будет услышать такое про свою родину, и я бы не хотел говорить этого, но мои слова — чистая правда. Отец, Панду, Раштрапала и другие братья долгие годы пытались вести мирные переговоры с Пиппаливаном, требуя оставить в покое наши земли, но те лесные кшатрии просто не желали ничего слушать и продолжали лезть сюда, совершая грабительские набеги на окраины. Мы терпели долго, но однажды терпение закончилось. Я выяснил, где расположена их крепость, хотя они и выстроили её в таких дебрях, куда не каждый живым доберётся. Я разбил их наголову. Однако куда ужаснее было то, что в том сражении пришлось биться не только против этих кшатриев, а и против Тары.

— Почему против неё?! — опешила Дурдхара.

— Тара вообразила себя защитницей слабых и бросилась с мечом в руке против меня, лишь бы остановить «изверга, нападающего на невинных». К слову сказать, я вовсе не желал трогать ни детей, ни стариков, ни женщин. Я шёл сражаться против взрослых воинов, таких, как я сам. Но пиппаливанцы выпустили в бой всех, кто мог ходить… В пылу битвы мои воины, конечно, не могли различить, кто перед ними — женщина, старик, подросток! Все кшатрии Пиппаливана переоделись в одинаковые мужские одеяния и закрыли нижнюю часть лиц. Кто они на самом деле, стало ясно, лишь когда мы начали укладывать мёртвые тела на погребальные костры… Я бы с удовольствием вычеркнул эту страницу из своей памяти да не получится! Мы разгромили крепость, но Тара с тех пор стала моим врагом, возненавидев меня. Она ушла из дворца и увела за собой остатки выживших пипалливанцев. Кажется, они так и живут в лесу. Шпионы доносят, у них большое поселение, разросшееся за прошедшие годы. Тара следит, чтобы те люди больше никого не грабили, жили своим трудом, и меня такое положение дел устраивает. Однако иногда мне становится грустно. Нет, прие, вовсе не оттого, что я не женился, — торопливо пояснил Дхана Нанд, заметив беспокойство на лице Чандры, — а потому, что моя сестра в результате нашей размолвки лишилась хорошей подруги. Несмотря на разницу в возрасте, они обе очень привязались друг к другу… Но, конечно, ты об этом не помнишь, — теперь царь выразительно посмотрел на Дурдхару. — Вы дружили недолго, а самым ярким эпизодом вашей дружбы стало твоё спасение. В тот день — это случилось за месяц до войны в Пиппаливане! — мы поехали смотреть на оросительные каналы, которые только начинали рыть по моему приказу. Тара напросилась со мной, а ты увязалась следом за Тарой… Пока взрослые осматривали каналы, ты стала бегать вдоль кромки воды, неудачно наклонилась и упала в ров. Я бы не успел добежать, так как находился слишком далеко. Тара оказалась ближе, и она спасла тебя. Тебе тогда было всего четыре года…

Дурдхара во все глаза смотрела на брата.

— Так это был не сон? — спросила она, тяжело дыша и гневно сдвинув брови.

— Нет, — честно сознался Дхана Нанд.

— Но зачем ты прежде говорил другое?! — Дурдхара снова приподняла накидку и волосы, показывая свою метку. — Ведь это про неё речь! «Ра» — это Тара! Она защищала Пиппаливан и сбежала от тебя вместе с поверженными кшатриями в лес… Но ты никогда не говорил о ней ничего, радуясь, что я позабыла, — неожиданно Дурдхара перешла от гнева к отчаянию и разрыдалась. В тот же миг две пары мужских рук протянулись к ней, стремясь утешить.

— А ты никогда не говорила про метку! — пытался оправдаться перед ней Дхана Нанд. — Если бы ты сказала, я бы повёл себя по-другому. Я бы не стал просить астролога солгать тебе…

— Так астролог ещё и лгал по твоему приказу?! — возмутилась Дурдхара, отталкивая руки брата от себя.

— Прости, — царь снова обнял её, вымаливая прощение, — я тогда думал, что делаю правильный выбор. Я не хотел, чтобы ты скучала по той, которая бросила нас и ушла, не оглянувшись! Когда твоя метка впервые проявилась? — попытался он перевести разговор на другое.

— В одиннадцать лет.

— Вот! А когда ты была ребёнком, я и подозревать не мог, что вы — родственные души! И Тара этого не знала. Да и сейчас нельзя ничего утверждать, по крайней мере, до тех пор, пока вы не встретитесь, и ваши метки не проявятся полностью.

— Но как мы с Тарой встретимся, — не утихала Дурдхара, — если она живёт где-то в лесу и наверняка даже не помнит обо мне?! А, может, ей вообще не нужна родственная душа.

— Я могу съездить и отыскать дэви Тару, — осторожно вмешался в их беседу Чандра, — пусть это будет хоть одним полезным делом, которое я сделаю для блага раджкумари, раз уж не представилось возможности защитить мою госпожу от врагов!

— Слишком опасно, — покачал головой Дхана Нанд. — Если ехать, то всем вместе, взяв с собой хотя бы десяток телохранителей. Пиппаливанцы начали новую жизнь, однако они всё ещё воинственно настроены по отношению к чужакам. Могут напасть, а сражаются они, как напившиеся бханга медведи.

— Так едемте все! — Дурдхара вскочила с места и капризно топнула ножкой по полу. — Я ждала столько лет, а меня, как выяснилось, обманывали. Больше не хочу терять ни мгновения! Кроме того, мой брат обрёл счастье, и я не вижу теперь причин оставаться одинокой, чтобы скрасить его досуг. Ему есть теперь, с кем развлекаться, — и она ревниво покосилась на Чандру.

Император вдруг рассмеялся. Чандра вопросительно посмотрел на него, и Дхана Нанд пояснил причину веселья:

— Кажется, этим двум прелестным дэви целоваться не имеет смысла. И так всё предельно ясно: капризное влюбчивое дитя, которое Тара пыталась найти во мне, сейчас стоит перед нами, и это моя сестра!

Чандра быстро отвернулся, пряча широкую улыбку, чтобы не оскорбить и без того возмущённую царевну, а потом, повернувшись обратно, хитро промолвил:

— Теперь портрет махараджа Уграсены никак нельзя возвращать на место, он совсем на стене висеть не сможет, даже на самом крепком гвозде. Сплошная адхарма же всюду, с какой стороны ни глянь!

Услышав его слова, Дурдхара обиженно надула губы, а самрадж Магадхи, едва успокоившись, засмеялся снова, прижимая к себе одной рукой сестру, а второй — своё смуглое нахальное Сокровище.

====== Глава 12. Хранительница лесного поселения ======

Генерал Бхадрасал, получивший приказ выделить десять лучших воинов для сопровождения царевны Дурдхары, выглядел весьма унылым и растерянным, и это не укрылось от глаз Дхана Нанда.

— Что с тобой? — прищурившись, спросил царь, когда вместо «слушаюсь», генерал царской армии издал в ответ лишь долгий, печальный вздох. — Да на тебе просто лица нет!

— Мама много дней подряд не выходит из пыточной. Не возвращается в свои покои ни днём, ни ночью, — признался Бхадрасал. — А ещё она запретила кого-либо в темницу пускать, даже мне нельзя войти. Ума не приложу, что там происходит! Она никогда так надолго не запиралась наедине ни с одним преступником. Служанки говорят, госпожа не появляется на кухне уже неделю, а если и заходит, то лишь для того, чтобы забрать очередной поднос с фруктами, сладостями и прохладительными напитками, после чего уходит обратно. Позавчера отнесла в темницу все клетки с мышами. Не знаю, завидовать преступнику, с которым она возится так долго, или молиться за него? Неделю под пытками от рук моей матери ещё никто не выдерживал. Обычно самые стойкие за три-четыре дня убирались в Паталу. А тут уже и мыши в ход пошли… По мне, так это хуже плётки, колеса и огня!

— Погоди, — прервал генерала заинтересовавшийся Дхана Нанд. — Что за мыши?

— Ну это, — Бхадрасал густо покраснел, — я думал, вы знаете, самрадж.

— Нет, не знаю, — на лице царя проступило выражение крайнего любопытства. — Про щипцы знаю, про обод колеса, долото, плеть, верёвки, наручники, прижигания огнём — осведомлён. Про отраву, вызывающую кровохарканье, в курсе. Но для чего нужны мыши?!

— Они в дхоти заползают, — признался Бхадрасал. — Их так натренировали — искать там кусочки сладких фруктов, а когда мыши не находят искомого, то начинают кусаться. Мама много часов в своё время билась с ними, пока не отобрала двенадцать самых агрессивных. Были и такие, которых ну никак невозможно было заставить работать. Они только щекотали жертву — и всё. Тех, кто только щекотал, мама Шипре подарила, но они вскоре почти все издохли, потому что моя сестра по рассеянности забывала их кормить. Один мышонок выжил, о нём раджкумари Дурдхара заботилась! Ну ничего, скоро мама новых натренирует. Она сейчас взялась обучать потомство агрессивной дюжины, от них толк будет.

Рассказ Бхадрасала невероятно развеселил царя. Он долго смеялся, в то время, как Чандрагупта не знал, куда девать глаза от стыда, вспоминая своё собственное приключение с Чхотой. Пусть этот мышонок не причинил ему вреда, однако ощущение цепких лапок, хватающихся за чувствительную кожу, и шаловливых пальчиков Шипры, трогающих всё подряд на своём пути, забыть было непросто.

— Теперь и я хочу посмотреть, с кем развлекается няня! — оживился Дхана Нанд.

— Но, брат! — возмутилась Дурдхара. — А как же наше путешествие?

— Поедем после того, как узнаем, тайну Даймы. Разве тебе не интересно?

Дурдхара скроила презрительную мину, скрестила руки на груди и отвернулась.

— Чандра, ты-то хоть составишь компанию мне и Бхадрасалу? — обратился самрадж к своей недавно обретённой половине.

— Охотно! — воодушевлённо заметил Чандрагупта. — Я ни разу не видел, как выглядит пытка мышами. Эм-м, то есть, со стороны не видел, — поправил он себя, заметив осуждающий взгляд Дхана Нанда, направленный на него.

— Идём, — торопливо вскочив с места, Дхана Нанд широким шагом двинулся в сторону темницы.

Бхадрасал, недовольно покосившись на Чандрагупту, последовал за самраджем, а Чандра, ответив генералу невозмутимым взглядом, отправился за Бхадрасалом.

— А ещё говорят, что женщины собираются в путешествие целую вечность, — недовольно пробормотала Дурдхара, оставшись одна. — По-моему, наоборот, мужчин вовремя не соберёшь, — и она с досадой пнула краешком сандалии ножку царского сиденья. — Нет, если эта троица вскоре не вернётся, возьму с собой Шипру и отправлюсь искать Тару сама!

Не успев спуститься в темницу, нежданные посетители мгновенно уловили долетавшую до них низкую речь. Обычно так в Магадхе не выражались даже пьяные башмачники. Единственными приличными словами из услышанных Чандрой, Бхадрасалом и Дхана Нандом были:

— Уааыы! Хватит!!!

От остальных глаголов и существительных даже вешью сгорели бы от стыда. Следуя к источнику звука, царь и его сопровождающие обнаружили в самой дальней камере темницы прикованного наручниками полуголого мужчину, стоящего спиной к решётке. Из всех одеяний на пленнике остались только дхоти, но под тканью этого последнего элемента одежды происходило бурное хаотичное движение.

— Однако… — только и смог выдавить Бхадрасал, глядя на то, как несчастный орёт, извиваясь всем телом и безуспешно стремясь избавиться от агрессивных мышей Даймы.

Няня с интересом наблюдала за преступником, склонив голову набок. В углу темницы на небольшом возвышении стоял серебряный поднос с виноградом, бананами, манго, сыром панир, тарелкой, наполненной кхиром, и кувшином, из которого ощутимо тянуло чем-то сладким, кажется, мадхвикой. У противоположной стены узилища горой громоздились пустые деревянные клетки с открытыми дверцами. Дно каждой клетки было устлано сухой травой.

— Ничего-ничего! — подбадривала няня своего пленника. — Терпи! Сначала ты как следует разогреешься, а потом мы хорошо повеселимся.

— Добрый день, няня! — поприветствовал Дхана Нанд свою названную мать, приближаясь к запертой камере. — Смотрю, ты, как обычно, вся в трудах?

Вздрогнув от неожиданности, Дайма подняла голову и, встретившись взглядом с обоими сыновьями и с Чандрагуптой, неловко заулыбалась.

— Пытаю предателя, посмевшего заявиться во дворец с ядом. Так и не признаётся, подлец, кого травить собирался!

— Надо, надо признаваться! — в тон Дайме ответил Дхана Нанд. — Ну-ка, поверни эту сволочь ко мне, хочу поглядеть, каков наш «орёл» с фасада.

Взявшись обеими руками за голову пленника, Дайма развернула его к решётке.

— Ба! — радостно воскликнул самрадж. — Сумасшедший брамин! Давно не виделись. Как поживаешь, кандидат в родственные души?

Чанакья уже не орал и не ругался, только страдальчески постанывал, обмякнув на цепях.

— У него там мыши? — язвительно уточнил царь, указывая пальцем на дхоти преступника.

— Они, — охотно ответила Дайма. — Дневной рацион отрабатывают. Знают, что не покормлю, пока дело не будет сделано! Судя по тому, как он орал, стая сегодня постаралась на славу.

— Ладно, вынимай, — расщедрился Дхана Нанд. — Хватит. С бесчувственным играть не интересно. Кстати, — тут царь заметил, что спина преступника на удивление чистая. Толкнув решётку, Дхана Нанд вошёл внутрь, осмотрел брамина со всех сторон и результатом осмотра остался недоволен. — Ты хоть раз плётку в руки брала? — спросил он, поворачиваясь к Дайме. — За столько-то дней, учитывая твои воспитательные методы, он весь должен быть в рубцах, но я не вижу никаких следов!

На сей раз залилась румянцем Дайма, стыдливо опуская глаза.

— Бить-то била, —негромко проговорила она, — но стоит его поцеловать, как всё мигом заживает. Впрочем, это удобно! Если бы не заживало, я б его прикончила давно, а так можно продолжать, — и няня нежно потрогала предплечье преступника, где красовалась полностью проявленная надпись: «Дхамини», «сечь, повелевать». — Ути-пути, скорпиончик мой, судьбой посланный! — проворковала Дайма, приступая к извлечению дрессированных грызунов.

— Что?! — в один голос закричали Бхадрасал и Дхана Нанд, в ужасе уставившись на бесчувственного Чанакью, с которого Дайма, развязав дхоти, ловко снимала мышей, словно целитель — пиявок, и распределяла животных по клеткам.

— Нет-нет, — первым опомнился Дхана Нанд, — няня, только не говори, что сумасшедший брамин — отныне отчим Бхадрасала и мой… названный отец?!

— Но так и есть, — Дайма одарила сомлевшего Чанакью, закатившего очи под лоб, ласковым взглядом. — Сейчас я его поцелую, он опять откроет глазки, и мы продолжим выяснять правду. А когда мне надоест забавляться, то я выведу этого предателя из темницы, — она вздохнула и, потрепав брамина по щеке, произнесла, — и буду следить, чтобы он никого не отравил, а особенно членов моей семьи! Впрочем, вам, дети мои, не стоит волноваться. Это исчадие нижних миров не посмеет отравить никого, — голос Даймы стал сладким, как мёд, — да-да, никого он теперь не отравит, мой бык среди мужей… Или мигом превратится в вола, несмотря на всю мою безграничную любовь к нему, — прежде чем промолвить последнюю фразу, Дайма целомудренно коснулась губ Чанакьи.

Брамин, придя в сознание, услышал, какая участь его ждёт, и заорал, хотя ни одной мыши на его теле уже не было.

«Да. Не у всех любовь одинаковая», — понял Чандрагупта, так и не решившийся вымолвить хоть слово в присутствии суровой няни и её нового мужа.

— Думала, не дождусь! — воскликнула Дурдхара, когда Бхадрасал, пребывающий в прострации, удивлённый Чандра и развеселившийся Дхана Нанд вернулись обратно в покои к поджидавшей их царевне. — Когда едем? — и тут она заметила, что выражения лиц мужчин какие-то странные. — Что с вами? — удивлённо спросила Дурдхара.

— Сестричка, у меня потрясающие новости! — обрадовал сестру Дхана Нанд. — У няни Даймы появилась родственная душа. Не поверишь, кто!

— Мне без разницы, — вяло отозвалась Дурдхара.

— Брамин Чанакья. «Дха» на его руке означало первый слог настоящего имени Даймы — Дхамини.

Глаза Дурдхары округлились, и она схватилась за сердце. Бхадрасал укусил себя за сжатый кулак, чтобы случайно не выпалить вслух одно из тех слов, которым успел научиться в темнице от новоиспечённого отчима.

— Эта ехидна в человечьем облике умудрилась вползти во дворец?! — ужаснулась Дурдхара. — Что теперь делать?

— Да ничего, — беспечно махнул рукой царь. — Дайма дала слово, что не позволит брамину разгуляться, а няня ещё ни разу не подводила. Ладно, собираемся и едем искать твою родственную душу. Слово надо держать! Бхадрасал, собери нам десять воинов и пусть на конюшне седлают коней!

— Слушаюсь, самрадж! — ответил генерал, радуясь тому, что можно хоть ненадолго отвлечься от горьких мыслей о новом члене собственной семьи, возникшем нежданно-негаданно на горизонте.

Сверяясь с начертанной картой, Дхана Нанд в сопровождении Чандры, Дурдхары и воинов Бхадрасала довольно скоро преодолел путь до поселения, основанного выжившими кшатриями Пиппаливана. После судьбоносного сражения, поставившего точку в истории страны, промышлявшей разбойничьими вылазками, от местного населения осталось две сотни жителей, обитавших в глубине леса и поддерживавших своё существование охотой, ловлей рыбы, сбором фруктов, кореньев и съедобных семян. Несколько десятков хижин огораживал высокий деревянный забор, выстроенный для защиты от диких животных. На участках, расположенных вокруг домов, если верить донесениям шпионов, выращивали лишь чечевицу, кукурузу и просо. Кое-кто разводил домашнюю птицу и овец.

Дхана Нанд постучал в ворота ножнами меча, и тут же на головы гостей сверху посыпался град стрел с костяными и деревянными наконечниками. К счастью, воины Бхадрасала, не дожидаясь атаки, заранее успели прикрыть себя и своих господ широкими щитами.

— Уходите, откуда пришли!!! — послышался зычный женский голос с другой стороны стены. — Мы чужаков не принимаем!!!

— Тара! — обрадованно воскликнул Дхана Нанд. — Как я счастлив снова слышать тебя! Ты здорова?

— Полностью, — сухо отозвалась Тарини. — За каким бхутом тебя принесло спустя столько лет? В Паталипутре тесно стало?

— У меня есть подарок для тебя, — продолжал вести переговоры Дхана Нанд.

— Прямо-таки для меня лично?

— Ага!

— Не приму ничего. Разворачивай колесницу обратно.

— Я не на колеснице, а верхом на Туфане.

— Туфану привет. Сожалею, но корма и отдыха в конюшне он не дождётся.

— Да погоди ж ты, вспыльчивая моя! Почему злишься на меня, я понять могу. Когда-то давно мы серьёзно не сошлись во мнениях насчёт Пиппаливана. Но чем провинилась моя сестра?

Некоторое время за частоколом, украшенным убелёнными временем медвежьими, кабаньими и тигриными черепами, развешанными вперемешку с высохшими цветочными гирляндами, царило глубокое молчание, потом голос Тары, ставший куда более миролюбивым, спросил:

— Дурдхара с тобой?

— Да! — выкрикнула царевна, устав ждать, когда их впустят. — Тара, мой брат долгое время внушал, что ты — просто мой сон. Он не желал нашей встречи! Но теперь я знаю, что когда-то давно мы дружили, ты заботилась обо мне и однажды спасла мою жизнь! Я пришла поблагодарить тебя. Впусти, пожалуйста!

На сей раз из-за частокола послышался сдержанный гул голосов, словно некоторое количество людей совещалось между собой.

— Это ловушка, нельзя их пускать, — разобрал Чандра чью-то реплику. Кажется, говорила женщина.

— Дурдхара не может лгать, — возразила Тарини. — У неё чистое сердце.

— Она была ребёнком раньше, а теперь выросла. Кто знает, какой стала? — снова тот же недоверчивый голос. — Может, царевна заодно с убийцей, уничтожившим наш народ, и нас пришли добить?

— Тара, впусти! — Дурдхара, как и Чандра, тоже услышала все эти речи и взмолилась со слезами на глазах. — Да, у вас есть все основания предполагать худшее, но мы пришли с миром! Я просто хочу поблагодарить и поговорить… о чём-то очень важном! А брат и охрана сопровождают меня и защищают. Они не причинят вам вреда!

— Хорошо, — снова послышался голос Тарини. Вероятно, она сделала знак всем стоявшим с нею рядом молчать, потому что недовольный гул мгновенно стих. — Я открою ворота, но сначала хочу узнать главную цель вашего прибытия! Поблагодарить меня за спасение многолетней давности — это отговорка, глупцу очевидно. Говори, что вам на самом деле нужно.

Дурдхара смутилась, но Чандра, подъехав на коне поближе к царевне, успокаивающим жестом потрепал её по руке и шёпотом промолвил:

— Да скажи ты ей правду. Иначе эта упёртая дочь брамина так никогда и не откроет, всё будет думать, что мы воевать пришли. А поскольку она, согласно метке, защитница Пиппаливана, для неё эта миссия всегда будет важнее прочего, она не отступится.

— Я жду! — тон Тары стал суровым. — Докажи, что у тебя действительно важное дело.

Решившись, Дурдхара смело произнесла:

— У меня есть все основания предполагать, что я — твоя родственная душа. Я пришла проявить наши метки!

Эхо голоса Дурдхары затерялось где-то среди деревьев… Очень долго по ту сторону ограждения никто не произносил ни звука, а потом деревянные ворота со скрипом приоткрылись и снова закрылись. Перед Дурдхарой предстала женщина тридцати с небольшим лет — загорелая, уже не юная, как прежде, но всё с такими же с глазами, полными дерзкого огня. Она была одета по-мужски, на боку её висел в ножнах меч, а за спиной торчал колчан со стрелами, который Тара, вероятно, не успела снять, бросив лук по ту сторону врат. Теперь, увидев Дурдхару, она медленно сняла и колчан, позволив тому соскользнуть на землю.

Она приближалась, будто зачарованная, неотрывно глядя на царевну. И Дурдхара, чувствовала, как сильно бьётся сердце, а от появившейся женщины не хочется отводить глаз. «Притяжение меток, — молнией мелькнуло в голове. — У брата и Чандры было так же…»

Подойдя ближе, Тара протянула руку и помогла Дурдхаре спешиться, некоторое время смотрела на девушку, а затем ни слова не говоря, не предлагая пройти какие-нибудь нелепые проверки, предоставить доказательства или показать метку, притянула царевну к себе и страстно поцеловала в губы. Все сопровождавшие самраджа кшатрии, как по команде, устремили взоры долу. Кроме одного-единственного кшатрия, носившего фамилию «Маурья».

— Чандра, ты б хоть отвернулся… — пробормотал Дхана Нанд, уставившись на своё Сокровище, хотя, бесспорно, сейчас ему больше всего хотелось полюбоваться происходящим с Дурдхарой.

— Не могу, — с широчайшей улыбкой Чандра нахально пялился куда не положено, — никогда не видел целующихся дэви. Посмотри и ты, Дхана, это ж первый поцелуй твоей сестры, такое нельзя пропускать!

— Не совсем, — ревниво процедил самрадж, продолжая пронзать взглядом Чандрагупту, чтобы избежать искушения уставиться на Дурдхару. — Самый первый поцелуй у Дурдхары был с тобой. Но Тарини лучше не знать об этом, потому что она такая же ревнивая, как и я. Если узнает — будет долго дуться. Кстати, они там уже закончили свои проверочные лобызания?

— Неа, пока продолжают, — блаженно промолвил Чандра, — ух, дэви Тарини, видно, неплохо с кем-то потренировалась! Дхана, ну посмотри! Ого, вот бы и ты меня так же…

— Я плохо целуюсь? — с заметным недовольством в голосе вопросил самрадж. — Тебе чего-то не хватает?

— Нет, отлично, и всего мне хватает, кроме позы наездника…

— Молчи, несчастный! Не при людях же!

— …но я никогда не видел, чтобы кто-то такое языком проделывал! Нам ещё с тобой до такого уровня тренироваться и тренироваться… на линиях меток. Невероятно… Хм, кажется, я понял, как надо! Они обе повернулись сейчас под нужным углом. Отлично видно всё. В деталях!

— Не буду смотреть, — Дхана Нанд упрямо держался своей праведной линии поведения. — Слово «наглец» — твоя характеристика, не моя.

— Солнце тоже на всех смотрит, Солнцу можно, — отпарировал Чандрагупта.

— Правда? — обрадовался Дхана Нанд и посмотрел в упор на Дурдхару, но именно в этот момент Тара разжала объятия, выпуская задыхающуюся, сияющую от счастья девушку.

— Ох, — только и сумела вымолвить царевна, отдышавшись и оправляя растрепавшиеся волосы, — ох, Тара…

Медленно повернувшись спиной к царевне, Тарини приподняла туго сплетённые косы и показала своей избраннице обнажённую шею.

— Есть? — коротко спросила она.

— Ага, — захлопала в ладоши Дурдхара. — Моё имя! Полностью! А у меня? — теперь она показала Таре свою метку.

— Тоже. Но иначе и быть не могло!

Не говоря более ни слова, Тара снова посмотрела на царевну и порывисто привлекла её к своей груди.

— Прости. Это я должна была тебя искать! Я старше, мне следовало быть мудрее, а я зациклилась на прошлом, думала только о том, как нехорошо мы расстались с твоим братом. Даже мысли не допускала, что моя метка может быть как-то связана с тобой! Точнее, мысли-то были, но я их гнала постоянно… Говорила себе: «Да зачем я ей нужна, даже если это так? Ей бы замуж и детей… Тем более, всё равно Дхана Нанд сестру не отдаст своему нынешнему врагу!» И, думая так, я даже не попыталась найти тебя и узнать, что нужно тебе, — тут Тара подняла голову и встретилась взглядом с Дхана Нандом, а потом перевела вопросительный взгляд на смуглого юношу, сидящего в седле рядом с царём. — Твоя родственная душа? — спросила она у Дхана Нанда, кивком указав на Чандру.

— Да, — гордо ответил он. — Тоже из Пиппаливана.

— Надо же, — задумчиво протянула Тара. — Какие шутки подчас играет судьба… Кто бы мог подумать!

— Так ты впустишь нас, или нам с воинами придётся ехать обратно, пока вы с Дурдхарой будете решать, где вам отныне жить дальше? Честно говоря, я бы предпочёл узнать заранее о вашем решении, и если вы обе не против, то предложил бы для проживания дворец в Паталипутре, поскольку не хочу разлучаться с Дурдхарой.

— Заходите, — в голосе Тарини не слышалось больше ни враждебности, ни язвительности. Она опять открыла ворота, ведущие в поселение. — Как бы я к тебе прежде ни относилась, но я не могу враждовать с семьёй моей родственной души. Отныне мы попытаемся построить отношения заново.

====== Глава 13. Праздничные сюрпризы ======

Жители лесного поселения отпрянули к стенам своих хижин, стоило Дхана Нанду, Чандрагупте и сопровождающим их воинам въехать в ворота. Женщины и дети быстро скрылись в укромных местах, опасаясь за свои жизни.

— Самрадж Дхана Нанд и его спутники не причинят вам вреда! — громко восклицала Тара, стараясь, чтобы её по возможности услышали все. — Сестра императора Магадхи — моя родственная душа! Наши метки только что проявились! Царь не тронет никого из нас, можете не бояться!

Несколько молоденьких девушек украдкой высунулись из домов, но довольно быстро спрятались обратно, задёрнув окна занавесками.

— И что теперь будет с нами? — сумрачно спросил какой-то черноглазый бородач с длинным мечом, висевшим на поясе — один из немногих, кто не стал уходить в тень, а открыто вышел к гостям. — Если раджкумари — ваша родственная душа, то вы уедете в Паталипутру, забыв клятву защищать нас?!

— Хорошо, Сваран, — резко обернулась к нему Тара, — что ты предлагаешь?

— Пусть раджкумари остаётся здесь, — недобро улыбнулся бородач, сверкнув глазами. — Это будет справедливо. Вы обе станете нашими махарани.

— У вас всё ещё есть истинная махарани! — произнесла Тара, сделав особенный упор на слово «истинная».

— Разве? Да она предала нас, — презрительно изрёк Сваран. — Променяла на врага! Будь она истинной, отказала бы тому, кто явился за ней, выгнала его прочь, а не сдалась, поддавшись соблазну. Мы больше не считаем её одной из нас!

Остальные воины, стоявшие неподалёку, одобрительно зашумели и закивали головами, давая понять Тарини, что они согласны со своим старшим товарищем.

— Вы разве не желаете махарани счастья? — с вызовом спросила Тара.

— Стать женой врага — сущее несчастье! — парировал Сваран.

— Всё, довольно! — зычно перебил расшумевшихся кшатриев Дхана Нанд, подняв руку вверх и привлекая к себе внимание. — У меня есть одно заманчивое предложение: я забираю в Паталипутру всех. Каждый может поехать со мной и стать жителем столицы Магадхи.

— И зачем нам это? — Сваран совершенно не проникся царской щедростью. — Мы привыкли жить здесь, — он указал пальцем в землю под своими ногами. — И я, например, не собираюсь уходить.

— То есть, вы предпочитаете и дальше жить среди леса, питаться, чем придётся, но в столицу ехать отказываетесь? — насмешливо уточнил Дхана Нанд.

— Ага, — наглая ухмылка осветила лицо другого кшатрия, стоявшего по правую руку от Сварана. Этот пиппаливанец выглядел лет на десять моложе, однако самоуверенности в нём было хоть отбавляй. — Как нам видится, самрадж, вы сильно задолжали! Просто забрать нас отсюда, превратив в своих подданных — то же самое, что завоевать нас. Мы привыкли к свободе и предпочтём нищету золотой клетке вашего процветающего государства.

— Вам выбирать! — Дхана Нанд пожал плечами. — Однако я против, чтобы моя сестра осталась здесь. Она не привыкла жить в нищей хижине, питаясь одной кукурузой. Я забочусь о её здоровье и благополучии, поэтому не могу позволить такого.

— Ну почему же только кукурузой? — рассудительно промолвил Сваран. — Мы ловим рыбу, добываем зайчатину, медвежатину, оленину. Поработать раджкумари, конечно, придётся, не без этого. Освежевать животное, дубить кожу, одеяния сшить — всему её научим. Нас тут мало в поселении, господ нет! Все равны и все работают.

Дурдхара выглядела крайне напуганной. Кажется, её вовсе не прельщала описанная Свараном жизнь.

— Брат? — оглянувшись, она отчаянно посмотрела на Дхана Нанда. — Придумай что-нибудь!

На лице Дхана Нанда отразилась сложная гамма чувств: от желания бросить сестре что-то вроде «сама вляпалась — сама и выбирайся» до явного сострадания. В конце концов, любовь победила.

— Я дам золото на восстановление Пиппаливана, — неохотно процедил сквозь зубы Дхана Нанд. — Так и быть, восстанавливайте ваше пристанище адхармы, но с одним условием — никаких грабежей вдоль границ.

— Ха, облагодетельствовали! — упёр руки в бока Сваран. — У нас тут мужчин — четыре десятка. Остальные — женщины и дети. Кто будет строить крепость? Нам нужно не только золото, но и рабочие руки.

— Дам в помощь пятьдесят рабочих, — спокойно отозвался царь.

— Всего-то? — не утихал Сваран. — Да нам и тысячи будет мало, чтобы возвести заново то, что вы, самрадж, когда-то разрушили! Вы прошлись огнём и мечом по нашей земле, ввергли нас в бедность! Сколько бы вы не дали нам рабочих и золота, этого всегда будет недостаточно, чтобы искупить ваши грехи, которые настигнут вас после смерти! — и Сваран злобно погрозил царю кулаком. — Вы непременно окажетесь в Патале.

И тут Чандра ощутил, что его терпение лопнуло.

— Знаете что, — рявкнул он, — самрадж Дхана Нанд и так удовлетворил все ваши требования, а вы ещё недовольны?! Берите пятьдесят рабочих и прекращайте колупать императору мозг!

— А ты кто такой? — Сваран презрительным взглядом смерил Чандрагупту с ног до головы. — Министр?

— Вас совершенно не должно беспокоить, какую должность я занимаю при дворе. Скажу только: я — один из вас. Я тоже родом из Пиппаливана и имею все основания обвинять императора в том, что он разорил мои земли, но я этого не делаю. Знаете, почему? Потому что я вижу, каков император Магадхи на самом деле. Вы можете кому угодно рассказывать про его демонический нрав и беспредельную жестокость, но я видел многократные подтверждения только одной истины: самрадж Дхана Нанд достаёт меч из ножен или снимает плеть с гвоздя, когда ему не оставили иного выбора.

Дхана Нанд лишь благодарно улыбнулся, посмотрев на своё вспыльчивое Сокровище.

— Ну так что? Согласитесь или продолжите дальше испытывать терпение императора? А то снова предложить меч вместо мира никогда не поздно! И учтите — я выступлю на стороне самраджа, а сражаться меня научили с детства! — разумеется, он знал о собственной беспардонной лжи по поводу умения сражаться, но порадовался, что слова прозвучали убедительно.

Сваран переглянулся с товарищами. Они все как-то разом потеряли запал.

— Ладно, — неохотно буркнули кшатрии. — Мы отпускаем Тару взамен на восстановление крепости.

— Так-то лучше, — ухмыльнулся Чандра и указал Дурдхаре взглядом на её коня, которого она, войдя в поселение пешком вместе с Тарой, вела за собой под уздцы. — Возвращаемся обратно, раджкумари?

На обратном пути Дхана Нанд вынужден был признать, что его Сокровище отлично умеет вести переговоры.

Обещанный праздник в честь обретения императором и его сестрой Дурдхарой своих родственных душ удался на славу! Город утопал в цветах. Жители танцевали на улицах, осыпая друг друга куркумой, рисом, мелкими монетами и лепестками роз. Во дворце организовали пиршество, куда мог прийти каждый, кто желал.

Разумеется, на празднике было также объявлено о том, что брат самраджа, царевич Дашасиддхика, отныне официально связан узами с царём Аванти. Нандивардхана, допущенный в Паталипутру, гордо восседал на украшенном лотосовыми гирляндами балконе рядом со своим возлюбленным, и одаривал всех проходящих мимо него подданных Магадхи торжествующими улыбками, чувствуя себя едва ли не второй по важности персоной после императора. Однако его счастье померкло, когда Дхана Нанд, выйдя на тот же балкон, громко сообщил собравшемуся на площади народу, что, мол, царь Аванти долго не задержится в столице, его призывают срочные дела. А поскольку царевич Дашасиддхика официально объявлен теперь неотъемлемой частью царя Аванти, ему придётся отправиться следом за возлюбленным в те земли, которые отныне, в некотором смысле, могут считаться его второй родиной.

— Брат, ты что, сплавляешь меня подальше? — недовольно поинтересовался Дашасиддхика, подтягивая к себе Дхана Нанда за край уттарьи и шепча свой животрепещущий вопрос брату на ухо.

— Нет, делаю из тебя мудрого шпиона на территории вражеского государства, — с милой улыбкой прошептал в ответ самрадж. — Любовь любовью, но за этим царём нужен присмотр! А то он позволит и своё государство оккупировать, да и в наши земли предателей приведёт, — и Дхана Нанд ласково посмотрел на встревоженного Нандивардхана. — И вот чтобы такой беды не произошло, ты присмотришь за ним, братец, сделав Аванти верным союзником Магадхи! Не зря же твоё «Ч» самое большое среди Нандов, пусть теперь это «Ч» послужит всем на пользу, — и ободрив такими словами Дашасиддхику, Дхана Нанд отправился посмотреть, куда запропастился Чандра, исчезнувший с балкона вскоре после церемонии представления.

На лестнице, ведущей во двор, Дхана Нанда чуть не сшиб с ног перепуганный Бхадрасал, мчавшийся опрометью с выпученными глазами.

— Что с тобой? — удивился Дхана Нанд, поймав молочного брата за локоть. — В такой светлый день на тебе лица нет! Кстати, где моя няня? Неужели она до сих пор развлекается в темнице с этим безумным брамином, запуская грызунов в его дхоти?

— Н-н-нет, — заикаясь, сообщил несчастный Бхадрасал. — Они больше не занимаются в темнице, они устроили адхарму в опочивальне! Я пришёл пригласить маму на праздник, а она… стояла так! А этот брамин… был изогнут вот так. И вообще… он висел. А здесь проходила верёвка, которой он был привязан, — трясущимися руками Бхадрасал пытался изобразить очень причудливую позу из «Камасутры», одну из сложнейших, которую только возможно отыскать в изысканной книге любви. — Они даже не заметили меня и не прекратили своё ужасное занятие!

— Ну, Бхадрасал! — Дхана Нанд сочувственно потрепал генерала по плечу. — Ты ведь большой мальчик, что такого ужасного делает твоя матушка, чего не делал бы ты со служанками?

— Но я такого никогда не делал!!! — не выдержал Бхадрасал. — Как и где мама научилась такому, если отца уже много лет нет в живых?!

— Терпение и тренировка, тренировка и терпение! — назидательно поднял палец вверх Дхана Нанд. — И никакие вершины страсти не покажутся чрезмерно сложными. Однажды и ты научишься такому, и увиденное сегодня больше не покажется тебе ужасным. Ступай, развлекайся и не вспоминай о том, что так сильно напугало тебя.

Успокоив таким образом Бхадрасала, Дхана Нанд двинулся дальше по коридору, как внезапно столкнулся с царевичем Панду, который стоял возле кадки с фикусом и мялся, неуверенно глядя на приближающегося младшего брата.

— Почему ты застрял посреди коридора? — удивился Дхана Нанд. — Почему не с гостями в трапезной или не танцуешь со служанками, увеселяя сердце мадхвикой?

— Брат, скажи, — Панду напряжённо посмотрел на Дхана Нанда, — ты в самом деле разрешил приводить во дворец кшатриев из Пиппаливана?

— Хм-м, — самрадж с интересом взглянул на Панду. — Только не говори, что и ты где-то припрятал красивого юношу, рождённого в тех землях?

— Нет. У меня другого рода сюрприз, — царевич Панду отошёл от ниши, скрытой за фикусом, позволяя Дхана Нанду увидеть женщину лет тридцати с длинной косой до пояса и довольно самоуверенным взглядом огромных карих глаз. Что-то дрогнуло внутри императора, когда он увидел наглые очи, так похожие на другие, хорошо знакомые ему…

— Это Мура, вдова убитого в бою царя Чандравардана, — пояснил Панду, представляя свою спутницу. — После того, как ты одолел её мужа, она ушла вместе с Тарини жить в то поселение, куда ты ездил недавно с Дурдхарой. Через пару лет после гибели Пиппаливана у неё проявилась на ладони метка «НАНД», и моя бедная возлюбленная чуть с ума не сошла, думая, будто ты — её судьба! А она ведь ненавидела тебя за то, что ты разрушил её страну. Мура перевязала свою руку платком и никому не показывала метку, опасаясь, что остальные пиппаливанцы захотят её смерти, узнав про эту надпись. У меня примерно в то же время появился слог «Му» на бедре, но ничего, кроме этой надписи, не возникло. И я сходил с ума, гадая, кто моя избранница, уж не Камадхену ли? С одной стороны, это, конечно, большая удача — стать её избранником, а с другой… Ну, сам понимаешь — трудности физиологии! Очень я волновался, одним словом.

Мура, услышав признание Панду, бросила на своего возлюбленного уничтожающий взгляд, но не стала его перебивать.

— Однако по прошествии ещё десяти лет, — торопливо заговорил Панду, заметив, что его признание насчёт Камадхену пришлось Муре не по вкусу, — моя метка снова стала чесаться, и я увидел пониже надпись «Пиппаливан», а рядом — «махарани», и обрадовался, вспомнив, что твои шпионы доносили о выживших пиппаливанских кшатриях, живущих в лесу неподалёку. И я решил пойти в то поселение, попробовать проникнуть туда, чтобы выяснить, есть ли там моя родственная душа. Я очень долго бродил вокруг высоченного забора, пока мне не удалось просочиться за частокол под видом странствующего брамина. Сначала мне подавали милостыню, правда, неохотно, а потом заподозрили во мне шпиона, сорвали с меня одеяния и собрались поджарить на костре. И тут мне пришёл бы конец, однако метка на бедре привлекла внимание дэви Тарини. Она позвала Муру и заставила её взглянуть на меня. И тогда моя прекрасная возлюбленная сначала влепила мне пощёчину, сам не знаю, за что, а потом заплакала и поцеловала. Метки проявились. Однако я рано праздновал победу. Меня вышвырнули прочь за ворота. Очень долгое время я приезжал в то поселение и умолял впустить меня снова или выпустить Муру ко мне. Махарани Пиппаливана не поддавалась на уговоры, однако связь меток — не шутка. Мы оба сильно скучали один по другому. И вот однажды моя любимая сдалась. Она покинула поселение и ушла вместе со мной. Мы поженились по обычаю гандхарвов в лесном храме, и я привёз её тайком во дворец. Она жила всё это время на женской половине, но я боялся сказать тебе о ней, брат, помня твоё повеление не приводить в семью никого из кшатриев Пиппаливана.

— И вот теперь рискнул признаться? — Дхана Нанд внимательно пригляделся к лицу Панду.

— Ну да, — неловко заулыбался тот. — Всё-таки Нандивардхана ты принял, да и сам привёл своего нахального красавца из Пиппаливана. Так почему бы и мою супругу официально не представить всем? К тому же у нас такая радость намечается, — и Панду откинул край пышной накидки, в которую куталась его тайная жена.

Дхана Нанд взглянул ниже, и его глаза округлились. Судя по размерам живота, подпирающего высокую пышную грудь, махарани Пиппаливана готовилась стать матерью буквально со дня на день.

— Надеюсь, ты не против, что наследником престола Магадхи, скорее всего, станет мой первенец? — Панду невинно поглядел на брата. — Просто ты ведь жениться всё равно не собираешься, а должен же кто-то обеспечить стране наследника?

Не выдержав, Дхана Нанд рассмеялся, похлопав находчивого брата по плечу.

— Да, тебе удалось убедить меня. Ладно, я официально представлю твою супругу прямо сейчас. Ведь и повод подходящий! Мне только хочется, чтобы в торжественный миг объявления такой важной новости, Чандра был рядом.

— Чандра? — неожиданно взволновалась Мура, поднимая взгляд на царя. — Ваша родственная душа тоже из Пиппаливана, и его зовут Чандрой?

— А что в этом особенного? — не понял её волнения Дхана Нанд.

— Его имя полностью проявилось на вашей метке? — выпытывала Мура.

— Да, конечно.

— Из какой он династии? О, прошу, скажите, самрадж! — она молитвенно сложила руки перед собой. — Для меня это важно!

— Из Маурьев.

Не успел Дхана Нанд договорить, как супруга Панду вскрикнула и лишилась чувств, упав на руки мужа.

— Вот тебе и праздничек, — Панду хлопотал вокруг жены, лежащей в постели в ближайших покоях. — Ты б хоть как-то постепенно ей сообщил!

— Откуда мне было знать, что она потеряла сына много лет назад и искала его? — оправдывался Дхана Нанд, держа платок, смоченный лавандовым маслом возле носа бесчувственной Муры, пока Панду, намочив край накидки в холодной воде, прикладывал ткань ко лбу и вискам будущей матери. — Знал бы, сначала бы подготовил её.

— Это что ж получается, — задумался Панду, на миг отрываясь от своего занятия, — моя жена — мать твоего возлюбленного?

— Похоже на то, — вздохнул Дхана Нанд. — Конечно, достоверно это станет известно, когда они встретятся, но, судя по тому, что выживших Маурьев немного, и имя совпадает — скорее всего, Чандра действительно её сын.

— Как тесен мир, несмотря на его огромные размеры, — сделал глубокомысленный вывод Панду, возвращаясь к прикладыванию влажной ткани на лоб жены.

Наконец, махарани, глубоко вздохнув, очнулась и подскочила на ложе, ища что-то руками вокруг себя.

— Чандра, сынок, — пролепетала она. — Где ты?

— Тащи сюда своё Сокровище, брат, — ухмыльнулся Панду. — Будем восстанавливать Магадхско-Пиппаливанское семейное единство.

— Приведите его, о добросердечный самрадж! — взмолилась и Мура, мигом превращаясь из нахальной и самоуверенной особы в ласково-льстивую. — Если вы позволите мне снова обнять моего сыночка, то я забуду всё зло, причинённое моей стране!

— Да, брат, это довольно сильное обещание. Веди.

Выйдя из покоев, Дхана Нанд отправился на поиски Чандрагупты.

— Шикарное празднество! — Индра жадными глазами пялился на танцующих вокруг него служанок в ярких сари, словно желал потрогать каждую.

— Ага, за всю жизнь такого не видал, — протянул Дхум. — Спасибо, Чандра, что позвал нас! Всё-таки ты добился, чего хотел: стал родственной душой царя, и тебя не прибили. Это немалое достижение.

А Стхул ничего не сказал, только почесал плечо. Потом подумал и почесал снова с горьким вздохом.

— Чего это ты такой убитый? — заинтересовался Чандрагупта, обращаясь к своему третьему другу.

— Да так, — вяло откликнулся Стхул. — Ничего.

— Рассказывай! Я так просто от тебя не отстану. Кислой мины на моём празднике ни у кого быть не должно!

Стхул нехотя обнажил плечо, которое нещадно чесалось.

— Это не метка, а настоящая трагедия, — пояснил он.

«Су», «радость», «богатство», «соседи», — прочёл Чандра на плече Стхула и, недоумевая, уставился на своего друга.

— И чем плоха метка? — оживился Чандра. — Ты всегда заглядывался на Субхаду. Судя по метке, она тебе и обломилась. Радоваться надо! Беги целоваться! Она, кстати, где-то здесь должна быть, потому что я и её пригласил. Я отвлеку Сукхдэва, а ты…

Стхул печально покачал головой, молча приблизился к Дхуму и приподнял его пояс, демонстрируя метку на животе приятеля. «Су», «радость», «богатство», «соседи», — прочёл Чандра и почувствовал теперь примерно такое же напряжение, как и Стхул.

— Ну, — призадумался Чандрагупта, пытаясь найти логическое объяснение увиденному, — это не обязательно Субхада. Это может быть, к примеру, Сукхдэв?

— Упаси Триада!!! — завопил Дхум. — Не надо мне Сукхдэва!!!

— Но почему? — недоумевал Чандра. — После поцелуя вы испытаете друг к другу нежные чувства и не захотите никогда разлучаться… Сукхдэв богат и на подвиги Камы ещё способен, я думаю.

— Нет, Чандра!!! — заголосил испуганный Дхум. — Я лучше никогда не буду никого целовать, чем позволю Сукхдэву стать моей второй половиной!!!

— Хорошо, пусть у него Сукхдэв, у меня — Субхада, — уныло продолжал Стхул, — но кто тогда родственная душа Индры? — и несчастный парень повернул Индру спиной к Чандре, показывая всё ту же надпись между лопатками друга: «Су», «радость», «богатство», «соседи».

— Нда, — Чандра почесал затылок. — Тут я и впрямь не знаю, что предположить. Впервые вижу трёх людей с совершенно одинаковой меткой.

— А и гадать нечего, — зазвенел лукавый девичий голосок неподалёку, и, обернувшись, четверо юношей увидели разодетую в нарядное сари из золотой парчи Субхаду. — Я всё пыталась выловить вас во дворе вашего дома, но отец постоянно меня обратно в комнату загонял. А сейчас он упился халявным бхангом и танцует адхармический танец с какой-то служанкой… Вот у меня и появился шанс с вами переговорить! Хотите знать, в чём разгадка трёх одинаковых меток?

Дхум и Индра кивнули, а Стхул отрицательно замотал головой, до смерти перепугавшись и предчувствуя недоброе.

— Вот разгадка, — и Субхада, откинув край узорчатого пачери, продемонстрировала надпись на своей шее: «Ин», «Стху», «Дху», «друзья».

— Что?! Все трое?! — заорал Индра, пуская петуха. — Но это же АДХАРМА!!!

— Обижаешь, — надула губки Субхада. — У Драупади было пять мужей, а чем я-то хуже? Почему не могу быть благословлена хотя бы тремя? Ведь даже махарани Кунти говорила, что трое — это не адхарма. Вы навсегда останетесь вместе, никогда не разлучитесь ни со мной, ни друг с другом. А очередь в опочивальню мы быстро установим, не беспокойтесь, — и Субхада одарила своих будущих половин ласковой улыбкой. — Только по году никто из вас ждать не будет. Через месяц будете сменять друг друга, это вполне по-человечески. Ну что, начинаем целоваться?

Дхум и Индра стоически снесли своё открытие, а Стхул пошатнулся и был вынужден опереться о ближайшую стену. Чандра не знал, смеяться ему или плакать. Было очень жаль перепуганного Стхула, однако не успел он задуматься о словах, способных утешить друга, как внезапно поблизости выросла знакомая фигура в чёрно-золотых одеяниях.

— Сокровище, — ласково промолвил Дхана Нанд, — я пришёл за тобой. Официальное представление родственных душ, с которыми связаны члены моей семьи, ещё не окончено. Вернись на балкон, радость моих очей!

— Кого же ты забыл? — удивился Чандра. — Нандивардхан, Тарини и я… Ты представил всех.

— Нет, — Дхана Нанд тонко улыбнулся. — Остались двое. Точнее, два в одном.

— Два в одном? И что это значит? — опешил юноша.

— Твоя родная мама и твой младший брат, которого она носит под сердцем. Бывшая махарани Пиппаливана желает видеть тебя, чтобы обнять сына, которого всю жизнь искала. И вот я думаю, если уж так вышло, что следующим самраджем Магадхи станет потомок Маурьев, то наверное это и есть моё искупление за разрушенный Пиппаливан?

Чандра с недоумением смотрел в глаза Дхана Нанда, а потом не выдержал и, ощутив слабость в коленях, прислонился к стене рядом с нервно икающим Стхулбхадрой.

Так непривычно было прикоснуться к почти незнакомой женщине, которую он не помнил, назвать мамой, положить ладонь на огромный, круглый живот, где спал, ожидая рождения, его младший брат… Мура плакала, обнимая его, и просила прощения за то, что он на столько лет оказался оторванным от своей семьи, пропав во время боя.

— Я просила генерала Матсальдева вывести тебя из крепости, но, вероятно, его убили в ходе сражения, а ты испугался и убежал, потому и потерялся. Я молилась о твоём благополучии все эти годы, даже не зная, где ты и жив ли? Скажи, ты ни в чём не знал нужды? Тебя хорошо воспитали?

Чандра смутился. Лубдхак и «хорошее воспитание» — вещи несовместимые, однако, чтобы не расстраивать маму, Чандра просто кивнул и опасливо покосился на Дхана Нанда. А ну как самрадж честно скажет, что воспитание у парня — так себе, а наглости — хоть отбавляй. Но разве мог возлюбленный так опозорить его? Разумеется, он промолчал.

Панду, взяв Муру под руку, вышел вместе с ней на балкон — туда, где сидели с довольно кислыми лицами Нандивардхана и Дашасиддхика, и представил бывшую махарани Пиппаливана как свою законную супругу и родственную душу.

Праздник завершился лишь к утру. Когда рассвело, очнувшийся в примятом стогу сена в объятиях полуголой танцовщицы Сукхдэв встряхнулся, выполз во двор из коровника и, к ужасу своему, обнаружил, что его дочь радостно щебечет, сидя на коленях у Индры, поглаживая по щеке Стхула и улыбаясь Дхумкету. Скомканное пачери валялось где-то под скамьёй, а на шее Субхады красовалась надпись с тремя полностью проявленными именами воспитанников Лубдхака. Сукхдэв застонал, словно у него разом разболелись все зубы, поняв, что свадьбы с тремя женихами теперь не миновать.

Спустя семь дней после празднества родился сын Муры и Панду, которого назвали Амритом. Чандра поначалу не думал, что привяжется к этому малышу, но случилось так, что едва увидев милого младенца с ямочками на щеках, понял: теперь в его жизни появилась ответственность, которую он сам желает разделить со своей матерью и её супругом.

Однако самым близким человеком для него по-прежнему оставался тот, кто некогда здорово отлупил его, а потом подарил самый страстный на свете поцелуй. Впрочем, совершенствоваться никогда не поздно, поэтому каждое утро Чандра пытался превзойти свой прежний уровень.

— Вот так… Немного наклони голову, — добившись нужного положения тела, Чандра приник к губам возлюбленного и долгое время не прерывал поцелуя.

— Получилось? — торопливо спросил Дхана Нанд, когда их губы наконец разомкнулись. — Сейчас придёт Ракшас звать меня в сабху, а я не хочу, чтобы он снова лишился чувств! Бедный аматья такой старомодный. Ему до сих пор трудно принять, что метки могут связать кого угодно с кем угодно.

— Осталось потренироваться ещё капельку, и у нас станет получаться так же здорово, как у Тарини! Нельзя упускать ни одной возможности наработать навык. Ты сам сказал Бхадрасалу, что терпение и тренировка решают всё, — назидательно заметил Чандрагупта.

— Когда ты только успеваешь подслушивать за всеми вокруг?! — поразился Дхана Нанд.

— А я твой главный шпион. Учти, пока я рядом, никто не устроит заговора, а коли устроит, то пожалеет, — и, склонившись, Чандра снова поцеловал любимого, чувствуя тепло, перетекающее меж их сердцами, связанными узами не на одну, а на многие жизни вперёд.

12.11.2020г.