Первый стратилат (СИ) [anatta707] (fb2) читать онлайн

Несчастный влюблённый задрожал и начал покрывать нетерпеливыми поцелуями бёдра и колени Вероники, сминая дрожащими руками полы её халата.

— Всё сделаю! — шептал он в исступлении. — Всё, что пожелаешь! Моя королева…

Вероника удовлетворённо улыбнулась, поглаживая взлохмаченные волосы Плоткина, а потом улыбка быстро исчезла с её лица, и она с болью закусила нижнюю губу. Скорее бы Игоря выпустили! Когда это случится, для неё, конечно, ничего не изменится, она выйдет замуж за Плоткина, как и обещала, но никаких пылких игрищ с её участием Сашенька больше не дождётся. Изображать любовь к тому, кто безразличен, выше её сил. Она устала, ей осточертело притворяться! Да, слово надо держать, и она не обманет, но хватит с Плоткина и печати в паспорте, и того, что она будет жить с ним под одной крышей. А сейчас она приложит все силы, чтобы спасти Валерку… Она обязана спасти, даже если надежда призрачна, и люди, обещавшие ему желанное спасение, подведут и обманут! Но Вероника сделает всё зависящее от неё. И не потому, что Игорь просил. Не потому, что она жалеет мальчика, попавшего в ужасающую ловушку тёмных сил, а ради того, чтобы оправдаться перед собой за зло, которое она совершила, поддавшись Иеронову и позволив укусить себя.

====== Часть 7. Реанимационные мероприятия в полнолуние ======

— Саша не успеет достать путёвки так скоро, как ты просил. Говорит, слишком много инстанций обойти надо. Даже с его связями это займёт месяц. Мне жаль.

Они с Валерой сидели на лавочке в парке, и Вероника Генриховна меланхолично объедала по краям хрустящий вафельный стаканчик пломбира. Молочные капли медленно стекали на асфальт, а Валера, оставаясь на расстоянии вытянутой руки от вожатой, ловил себя на мысли о том, как сильно хочется отстраниться ещё дальше. Или вообще сбежать.

Все чувства словно обострились. Он чуял множество оттенков аромата ванили в мороженом, сотни различных нюансов в запахе свежей травы и цветов, растущих на ближайшей клумбе, и против такого он ничуть не возражал. Беспокоило другое. Неким внутренним нюхом, появившимся у него сравнительно недавно, Валера обонял резкий, неприятный запах чего-то гниющего, разлагающегося… Источник этого запаха не вызывал сомнений. Валера знал, что Вероника Генриховна желает ему добра, и невежливо вот так явно демонстрировать отвращение, но ничего не мог с собой поделать.

— Тебе неприятно? — заметив, что Лагунов отодвигается всё дальше к самому краю лавки, рискуя свалиться, спросила Вероника Генриховна и добавила, не дождавшись ответа. — Увы, Валера. Терпеть меня придётся ещё и в Индии. Я обязана поехать с вами, ведь без меня Плоткин не сделает всего, что нужно. Рядом с тобой непременно должен быть взрослый, знающий об истинной цели поездки, а Саше рассказывать правду нельзя. Он всё начисто забыл и не поверит. Сочтёт меня сумасшедшей, если я заикнусь о прошлом. Впрочем, это к лучшему, что он забыл. Я совершенно не хочу, чтобы память к нему возвращалась.

Валерка поспешно кивнул. Он сейчас готов был согласиться с любым её утверждением. Мутило всё сильнее. Он еле сдерживался, чтобы не убежать в кусты.

— Я не виновата в происходящем, ты же понимаешь.

Лагунов позеленел, но ещё держался.

— Как ты общаешься с Хлоповым? — Вероника Генриховна вдруг неожиданно зашвырнула остатки подтаявшего мороженого в стоящую рядом урну. — Он такой, как я! От его присутствия тебе не плохо?

Валера не выдержал и вскочил с лавки, отбежав на несколько шагов. Продышался. Стало легче. «Хоть не вывернуло, и то хорошо», — невольно подумалось ему.

Вероника Генриховна продолжала сидеть на месте, подперев подбородок рукой, и смотрела на него с печальным интересом. Потом встала, закинув тонкий ремешок модной белой сумочки на плечо.

— Я знаю, каково это — чувствовать запах мертвечины от того, кто на самом деле живее, чем ты сам. Бабу Нюру я так же ощущала. Ладно, до встречи! Звони.

Она повернулась к нему спиной и зацокала каблучками по тротуару, удаляясь. А Валера стоял и смотрел ей вслед и дышал ароматом травы и цветов с ближайшей клумбы.

В читальном зале за четверть часа до закрытия почти никого не осталось. Все сдали литературу и разошлись. Валера остановился возле Балы, раскладывавшего книги, газеты и журналы по стопкам, и внимательно глядел на библиотекаря, ожидая, что тот скажет, услышав от него последние новости.

— Плохо, — Бала покачал головой. — Я рассчитывал, что ты доберёшься до Бомбея раньше, чем наступит полнолуние.

— И что будет теперь? — Валера напряжённо сглотнул. — Я наброшусь на кого-то?

Бала поправил очки:

— А желаешь ли ты этого прямо сейчас?

— Разумеется, нет! — возмутился Валера. — Как вы могли подумать?!

— Значит, и в полнолуние станешь сопротивляться. Имей в виду, твоя новая природа будет вынуждать тебя пойти против твоих принципов ненасилия. Это похоже, — Бала мучительно подбирал слова, — на зуд от укуса насекомого, только во сто крат сильнее. Зудеть будет всё тело снаружи и внутри — ужасно, невыносимо! Через одно или несколько полнолуний к этому зуду присоединится чувство голода, как будто ты не ел годами. Потом будет уже казаться, что ты не ел всю жизнь. И в какой-то миг возникнет влечение, словно к любимой, желанной девушке… Оно будет сильнее зуда и голода. Обычно на этом моменте ломаются самые стойкие. Такое невозможно выдержать даже с магическими оберегами. Впрочем, — Бала одёрнул себя, — ты ещё слишком юн, последнего ощущения тебе не понять.

— Почему? — деловито возразил Валера. — Хорошо понимаю. Мне нравилась девочка в «Буревестнике». Её звали Анастасийка. Я хотел с ней дружить, и это было сильное чувство, но… — он помрачнел. — Всё закончилось из-за Иеронова. Больше я её не увижу.

Бала устыдился своего необдуманного рассказа. Разве можно говорить с таким юным мальчиком о страсти? Нет, недопустимо. Хорошо, что Валера ничего не понял.

— Я просто хотел предупредить: тебе будет сложно вынести происходящее даже с амулетами, которые, несомненно, я дам, чтобы ты пережил эту ночь.

— И я не умру? — напрягся Валера.

— Нет, — Бала ободряюще улыбнулся.

— Брат Серпа Иваныча погиб в тюрьме, когда его от всех изолировали, — поделился Лагунов. — Нам с Горь-Санычем баба Нюра рассказала.

— Тебе такое не грозит. Умирают познавшие вкус крови. Если стратилат не успел никого обратить, он сам не умрёт. Ты пока ещё человек, как прежде. Ты не позволяешь твари внутри тебя проснуться. Между вами идёт борьба, и пока ты борешься, ты остаёшься собой.

— Я подозревал это, но не был уверен, — с облегчением выдохнул Валера. — Спасибо, что сказали. Я так боялся, что уже перестал быть человеком! Значит, пока я не причинил никому зла, есть надежда?

— Да, но будет нелегко, — заметил Бала. — Ты можешь даже превратиться ненадолго в чудовище под влиянием фазы луны, пробуждающей силу стратилата, но главное, чтобы ты, превратившись, не успел никому причинить вред. Как только ты хоть одного человека обратишь, то и сам от судьбы своей никуда не денешься. И поездка в Индию тебя не спасёт. Так что надо выдержать это испытание.

Он порылся в ящике стола и протянул Валере несколько нехитрых поделок: плоские деревянные медальоны — круглые, прямоугольные, изукрашенные символами, значения которых Валера не понимал.

— Это обереги. Держи их при себе. Они притупят болезненные ощущения и агрессию, — посоветовал Бала. — Но это всё игрушки, тонкие волоски меж магнитов, а самое главное — здесь.

Он достал из потайного ящичка крупный амулет на длинном шнурке. Металлическая вязь непонятных символов высверкнула, будто яркая падающая звезда, перед лицом Валеры. Он невольно отшатнулся. Резало глаза, кружилась голова, сдавливало грудь. Мальчик задыхался.

— Что это? — прохрипел он, согнувшись пополам.

Бала быстро убрал амулет.

— Ага, — удовлетворённо пробормотал он. — Верно учитель говорил, что стратилаты именно этот рунический став* на дух не переносят. Лучше православного креста защищает! Скажи своему другу, чтобы пришёл и взял у меня этот амулет, потому что ты даже смотреть на него не способен, не то что коснуться. Вечером за три часа до наступления полнолуния пусть твой товарищ очертит мелом круг возле твоей постели. Чертить надо аккуратно, следя внимательно, чтобы линия не прерывалась даже на миллиметр. Это важно! Всё пространство за пределами круга необходимо окропить святой водой. Затем твой друг должен надеть на себя амулет и не спать до утра. Придётся подежурить, ничего не поделаешь! Как только святая вода на полу будет высыхать, надо брызгать снова и снова. Столько, сколько необходимо. Воды дам хоть ведро. Главное, чтобы ты не выбрался из круга.

Валера кивнул.

— Я скажу. Хлопов придёт за амулетом, — но он по-прежнему мялся на месте и не уходил.

— Что-то ещё? — вскинул голову Бала.

— Да, — Валера не был уверен, стоит ли спрашивать, но не выдержал. — Как такое может быть, что я чувствую отвращение к одному бывшему пиявцу, но не ощущаю ничего подобного к другому такому же?

Бала недоумённо посмотрел на Валеру:

— И к кому же ты не чувствуешь отвращения?

— К Хлопову. А вот из-за присутствия рядом Вероники Генриховны меня едва не вывернуло сегодня! Было очень неловко. Она ведь хорошая и хочет помочь. Я не понимаю, почему такое происходит. Они оба были пиявцами и оба пережили хозяина. В чём тогда разница между ними?

Рука Балы дрогнула, но он тут же успокоился.

— Вероятно, дело в привычке, — осторожно предположил он, стараясь, чтобы голос не выдал его. — Вы с Лёвой много времени проводите вместе и доверяете один другому. Возможно, ты просто не замечаешь собственной неприязни. А с Вероникой Генриховной вы общаетесь редко. Мне кажется, в этом причина.

Валера задумался. Он до сих пор не знал, можно ли причислить Лёву к категории друзей, а уже тем более — близких. Кроме того, он интуитивно чувствовал в ответе Балы недосказанность.

— По-моему, вы сами об этом ничего не знаете, — заключил он с усмешкой и громче прибавил. — До свидания!

— До свидания! — быстро откликнулся Бала, выдохнув с облегчением.

Валера не стал копаться и задавать ещё вопросы, и это к лучшему. Бала — наблюдатель, а не психолог. Ему огромных трудов стоило бы беседовать с мальчиком на такие опасные темы, подобные путешествию по кромке льда, когда того гляди оступишься и провалишься в тёмную воду.

— Наставник, сегодня Валера приходил, — лампа под абажуром тускло освещала тесную комнатку, выхватывая из непроглядной темноты две мужские фигуры, склонившиеся над древним пергаментом. — Я помог ему амулетами, а он вдруг спросил, почему не чувствует отвращения к Хлопову, хотя другой бывший пиявец, как и положено, вызывает у него отторжение. Я решил: пусть сам разберётся. Или пусть его друг отважится на откровенную беседу, ведь рано или поздно это случится. Когда он спрашивал, мне показалось, я не имею права влезать куда не следует, а теперь сомневаюсь. Скажите, я верно поступил, не дав ему даже намёка?

— Правильно, — подтвердил учитель. — Валере сейчас не нужно знать о том, что может напугать его. Пусть всё идёт своим чередом. Он поймёт однажды. В нужное время.

— Но причина такого явления всегда одна? — заинтересованно уточнил Бала. — Та, о которой вы мне говорили? И других не бывает?

— Всё верно, — тихо улыбнулся наставник. — Иных причин и быть не может.

Круг очерчен и проверен столько раз, что глаза болят от натуги. Святой воды на пол и окружающие предметы вылито не меньше полбутылки. Хорошо бы Валеркины родители не вошли, а то всыплют ему по первое число. И будут по-своему правы! Откуда им знать, что Лёва защищает их сына, а не пытается устроить потоп в спальне?

— Я не усну, — говорит Лёва, садясь на раскладушку.

— И я, — откликается Валерка, и Лёве кажется, что глаза друга начинают светиться.

Хлопов вздрагивает, смаргивает, и зловещее свечение пропадает.

— На оконную раму плесни, — просит Валера. — Вдруг меня угораздит туда вылезти, чтобы на прохожих наброситься?

— Ты же в круге, — напоминает Лёва. — Не выберешься.

— А вдруг?

— На этот случай здесь я, — усмехается Лёва. — Не выпущу никуда, особенно в окно.

Кажется, что он не страшится. А Валере жутко до чёртиков, и он ловит себя на невероятной мысли: это страх за безопасность Хлопова. Ещё не хватало! Он ему кто, отец родной или брат?

— Не молчи. Говори, — нервно просит Валера, чтобы нарушить воцарившуюся тишину.

— О чём?

Лёва не любитель болтать. Он всегда говорит мало и по существу. Валера тоже не любит трепаться, но сейчас полная тишина для него ещё невыносимее.

— Да что хочешь. Пересказывай любимые фильмы, книги, хоть таблицу умножения повторяй. Тишина давит. Я не могу её терпеть, — он тихо стонет, чувствуя, что вот-вот начнётся. Противный зуд разливается по всему телу, и обереги Балы что-то не очень помогают.

Невидимая сила выкручивает суставы, по коже бежит горячая дрожь, изнутри поднимается нечто неодолимое, мощное, готовое порвать его в клочья, если он не будет слушаться, если посмеет проявить свою волю.

«Нет! — мысленно твердит Валера. — Уходи! Убирайся!»

Гулкий шум нарастает. Из ниоткуда наползает густое красное марево, из глубины которого доносится голос Хлопова, бодро повторяющего таблицу умножения, словно магическое заклинание изгнания. Валера чувствует, как в нём поднимается раздражение, гнев, ярость. Его выгоняют? Но он не уйдёт. Валера поднимается на ноги. Так близко от него — желанный раб, вкусная жертва. Хочется наброситься, вонзить язык-иглу в это живое тело, подчинить мальчишку своей воле.

«Он сам этого хочет. Он сам пришёл, — стучит в висках. — Обрати его!»

— Пятью шесть — тридцать, — выдаёт Хлопов, чувствуя невольный спазм в желудке, потому что прямо на его глазах Валера выпрямляется в полный рост, стоя на собственной кровати, и его тень, отбрасываемая на стены восходящей из-за горизонта луной, становится жуткой, раздувшейся. Глаза Валеры выглядят нечеловеческими, наполняясь малиновым свечением.

— Убери барьер, — вырывается низкий рык из его горла, и Лёва цепенеет.

Это больше не Валера. Его устами говорит опасная тварь.

Лёва сглатывает горькую слюну, борясь с желанием зажмуриться, и вместо ответа спокойно произносит:

— Пятью семь — тридцать пять.

Да и что тут ещё скажешь, кроме этого? Не SOS же кричать посреди ночи?

— Сними барьер, ничтожество! — глухо рычит монстр, и пижама, в которую одет Валерка, вдруг превращается в лоскуты, разорванная вспухшими буграми неестественно вздувшихся мышц. Длинные когти вырастают из лунок ногтей.

— Пятью восемь — сорок, — Лёва не сдаётся и вытаскивает амулет из-за пазухи, заставив его блеснуть в свете луны.

Стратилат усаживается на постель, и сходство фигуры с огромным, безобразным оборотнем из фильмов ужасов ввергает Хлопова в панику. Лёва больше не видит перед собой мальчика с чистыми голубыми глазами. На него скалится животное. Нет, того хуже — чудовище из кошмаров. Оно сверлит Лёву откровенно ненавидящим взглядом.

— Пятью девять — сорок пять, — язык отказывается повиноваться, но Хлопов заставляет себя говорить, а потом вдруг словно по наитию прерывает себя и начинает рассказывать другое. То, о чём его не просили. — Ты борись, Валер. Ты там внутри всё ещё такой, как прежде. Я верю в тебя! И у меня так же было, только я, дурак, не боролся. Считал, что стать рабом и подчинять других — это счастье. Ведь хорошо, когда все — часть тебя. Никто не сопротивляется, не возражает, не ссорится с тобой. Словно один организм! Если бы весь мир стал подчиняться одному стратилату, войны исчезли бы. Полное единение. Я просто хотел, чтобы все стали счастливы, как я. Но потом я увидел, что ты не хочешь присоединиться к нам, и что-то надломилось во мне. Гораздо раньше, чем ты избавил меня от власти Иеронова, я начал задумываться: возможно, быть пиявцем и превратить всех в безропотную, послушную массу — это вовсе не счастье. Возможно, меня обманули? Раб не может быть другом. А я хотел быть твоим другом, Валер! Наверное, даже сильнее, чем играть в футбол… А ты бегал от меня, защищался, ненавидел, боялся. Укусить тебя было бы так просто… Но я бы получил раба. А я хотел друга! Сейчас наверное я должен делать то же самое — бояться, ненавидеть, защищаться, но я не хочу ни того, ни другого, ни третьего.

Стратилат вдруг болезненно сморщился и издал жалобный стон.

— Амулет причиняет тебе боль? Сейчас, погоди, — и Хлопов запихал талисман Балы обратно под пижаму. — Вот и всё. Он там, но ты его не видишь. Я бы убрал совсем, но мне надо твоих родителей защитить. Ты ж не простишь меня утром, если я этого не сделаю!

Монстр утробно рыкнул, разевая пасть. Длинный тонкий язык со звёздочкой на кончике высунулся оттуда, дотянулся до границы, очерченной кругом, и замер. Лёва смотрел на изменившегося Валерку глаза в глаза.

— И я был таким же, когда пытался влезть в твой «домик»? — неожиданно вдруг спросил он у друга. — Я тоже выглядел, как чудовище из кошмаров, да, Валер?

Ответа не последовало. Рычания тоже. Только клацнули зубы. Язык-звëздочка убрался.

— Вот мы и поменялись ролями, — слабо улыбнулся Лёва. — Теперь я дежурю и не сплю, а ты пытаешься подобраться ко мне.

Хлопов говорил что-то ещё — ободряющее, утешительное, но это всё не имело значения. Изменивший облик Валера сидел в одной позе и не шевелился. Ночь тянулась невыносимо медленно, и когда луна наконец убралась, и забрезжил рассвет, Лёва вдруг увидел, как зверская рожа пропадает, бугристые страшные мышцы уменьшаются, превращаясь в контуры тела подростка.

Глаза Валеры погасли, закатились, и он беспомощно завалился набок. Лёве показалось, что он не дышит. Бросившись к постели, Лёва перемахнул линию круга, отбросив в сторону амулет, склонился над Валерой, теребя того и испуганно повторяя:

— Очнись, давай! Ну, очнись! Мы выдержали. Мы молодцы…

Ничего не происходило. Бледный и холодный Валера лежал, не подавая признаков жизни. Судорожно припоминая, как делается экстренная реанимация, Лёва склонился над товарищем, пытаясь сделать дыхание рот в рот, но внезапно в его грудь упëрся твёрдый кулак Лагунова.

— Ты что творишь, Хлопов? — глухо спросил очнувшийся Валера. — Слезь с меня немедленно, или я решу, что ты законченный придурок. И вообще… Куда ты дел мою пижаму? Почему я совершенно голый?

Внезапно осознав этот смущающий факт и почувствовав, как лицо заливает краска, Хлопов пробормотал, сползая с кровати:

— Сам и порвал, когда превращался в бабайку. Я-то при чём? — и быстро вернулся на свою раскладушку, бубня что-то про отсутствие благодарности.

— Я превращался? — заинтересовался Валера. — И нападал?

— Нет, не нападал, — буркнул Лёва. — Но выглядел жутко.

— Так же мерзко, как Иеронов?

— Нет, старик намного гаже был. Наверное, потому что он старый? — предположил Лёва и добавил. — Молодые стратилаты симпатичнее, факт.

— Спасибо, утешил!

Найдя в шкафу майку и трусы, Валера переоделся и юркнул под одеяло. Для него вся ночь сейчас представлялась совсем короткой, словно пролетела за одну минуту, будто время перемотали киноплёнкой.

— Хорошо, что всё закончилось. Есть шансы выспаться, — заметил он. — Спокойной ночи, Хлопов. И спасибо, что не дал мне вырваться к родителям!

— Угу, пожалуйста, — Лёва всё ещё сидел на раскладушке с красными щеками, вспоминал очнувшегося голого Валерку, уставившегося на него возмущённо и испуганно, и понимал, что уснуть теперь точно не сумеет.

Комментарий к Часть 7. Реанимационные мероприятия в полнолуние * Узор, сложенный из нескольких соединённых вместе рун.

====== Часть 8. Бомбей ======

У Валентины Николаевны, мамы Лёвы, никогда не было даже собственной дачи. Всю жизнь она прожила в городе, изредка выезжая с подругами на скромные пикники, когда ещё училась в техникуме. Потом устроилась на работу, вышла замуж, родила сына, и нечастые поездки на природу вовсе сошли на нет. Валентина Николаевна и не мечтала о дальних путешествиях, поэтому когда однажды вечером к ней домой заявилась улыбающаяся молодая пара — вежливый парень по имени Александр и симпатичная, бойкая девушка, назвавшаяся Вероникой, предлагая отправиться с ними в Индию, Валентина Николаевна растерялась и даже слова поначалу вымолвить не смогла.

— Индия? — в волнении она теребила край фартука, не веря ушам. — Всё так внезапно… А кто же даст такую путёвку? И сколько надо платить?

— Ничего не нужно. Это вашему сыну от спортивной школы подарок, — широко улыбаясь, на ходу сочиняла историю Вероника. — Лёва — способный ученик, подающий большие надежды. Он заслужил поощрение. Да, вы сейчас скажете, на дворе октябрь, занятия начались, но поездка займёт всего шесть дней. Он пропустит не слишком много уроков. Потом, вернувшись, всё наверстает. Он же умный мальчик! В ночь на понедельник мы вылетим в Бомбей, а в субботу вернёмся. Впечатления останутся на всю жизнь. Разве вам не интересно? Мой друг и коллега Саша, — она указала на Плоткина, — организовал эту поездку, и он будет старшим в туристической группе. Мы посетим памятники культуры и искусства. Но, конечно, если вы не желаете, мы предложим путёвку кому-то ещё…

Лёва Хлопов, с которым Вероника заранее договорилась, в нужный момент, имитируя радостное изумление, обнял маму за плечи.

— Поедем, мам! Смотри, как повезло! Зачем отказываться?

Валентина Николаевна всё ещё стояла столбом, не зная, как правильно поступить. Предложение Александра и Вероники выглядело, конечно, заманчивым, но при этом весьма странным. О подобных щедрых подарках Валентина Николаевна ни разу ни от кого не слыхала. Тренеры из спортивной школы вдруг пришли домой к ученику и предложили бесплатную путёвку? И не куда-нибудь в Москву или Ленинград, а в Индию. Лёва, может, способный футболист, но ведь ещё не стал чемпионом мира или хотя бы выдающимся спортсменом СССР. С чего такая щедрость?

— А кто ещё поедет? — поинтересовалась Валентина Николаевна, пока Лёва, стоя за её спиной, обменивался украдкой взглядами с Вероникой Генриховной, чтобы получить сигнал к дальнейшим действиям.

Плоткин безмолвствовал. Он получил указание молчать во что бы то ни стало, какие бы невероятные истории ни донеслись до его ушей, и безукоризненно исполнял требуемое.

— Трое мальчиков и две девочки. Из шахматной, волейбольной, футбольной секции и из кружка плавания. Конечно, — глаза Вероники погрустнели, — не каждому из родителей удастся отпроситься с работы. К примеру, мама и папа Валеры Лагунова недавно были в отпуске и поэтому не смогут поехать. Но они очень рассчитывают, что согласитесь вы. Так им будет спокойнее за сына. Они ждут вашего решения.

— Мам, — снова заныл Лёва, умоляюще глядя на мать, — соглашайся. Это ж бесплатно. И Валерка поедет! А если откажешься, то всё сорвётся. Его могут одного не отпустить, если узнают, что знакомых взрослых в туристической группе нет. Да и я сам страну не увижу… Ведь одного ты меня так далеко не отпустишь. А я так мечтал поехать в Индию!

— Мечтал?! — округлила глаза Валентина Николаевна, разглядывая сына так, будто впервые его видела. — Но ты никогда не говорил мне об этом! Ни разу.

— А зачем? — Лёва вошёл в роль, состроив унылое лицо человека, находящегося в шаге от заветной цели, достижению которой мешают непреодолимые обстоятельства. — Я думал, всё равно не получится, потому и молчал, чтоб тебя не расстраивать. Я знал, как сильно ты огорчишься, понимая, что у меня есть неисполнимая мечта. Но я очень хотел в Индию, правда!

Вероника Генриховна едва приметно кивнула головой с явным одобрением, дав Лёве понять: пока он всё делает правильно. Плоткин стоял, не встревая в разговор, но он решительно не понимал происходящего, и от этого непонимания у него начинала болеть голова. Вероника сказала, что люди, ради которых он бегает по кабинетам и выпрашивает путёвки, горят желанием ехать. Буквально на чемоданах сидят и дни считают. А тут вдруг выясняется, что, по крайней мере, Валентина Николаевна вовсе и не планировала поездку. Более того, если делать выводы из текущего разговора с хозяйкой квартиры, троица, отправляющаяся с ними в Бомбей, не является ни близкими друзьями, ни родственниками Вероники. Так зачем она просила за них? Непонятно.

— Вероника, — прокашлявшись, подал Плоткин голос, желая прояснить вопрос, не дающий ему покоя с тех пор, как они вошли в квартиру Хлоповых.

— Сашенька, давай чуть позже, — натянуто улыбнулась Вероника и тут же снова повернулась к Валентине Николаевне. — Так что скажете? Надо решить прямо сейчас, едете ли вы.

— Я не уверена, что получится оставить работу на неделю… Меня могут не отпустить. Кто мне даст дополнительные дни отпуска?

— О, вы не беспокойтесь! У нас есть для такого случая необходимые связи, — тут Вероника метнула на Плоткина выразительный взгляд. — Директору вашего предприятия позвонят насчёт вас, и после этого разговора всё сложится в вашу пользу. Вам дадут пятидневный отпуск. Правда, Саша?

— Да, я могу… То есть, дадут, если позвонить. Пять дней — это немного, — Плоткин явно хотел что-то ещё добавить, но Вероника его перебила.

— Значит, можно считать, что вы согласны? — обрадованно спросила она, снова поворачиваясь к Валентине Николавне. — Ведь больше нет никаких препятствий?

— Наверное, нет, — мама Лёвы всё ещё не могла прийти в себя от неожиданно свалившегося на неё сюрприза. Три пары глаз устремились на неё, ожидая окончательного решения, и Валентина Николаевна сдалась. — Хорошо. Я согласна.

Надо ли говорить, что Валеркины родители были озадачены визитом двух вожатых из пионерского лагеря ничуть не меньше, чем Валентина Николаевна. Они поначалу изумлялись, переглядывались между собой, недоверчиво взирали на молодых людей, неожиданно предложивших их сыну уехать так далеко да ещё в самом начале учебного года. Однако лишить Валеру поездки им и в голову не могло прийти. Ведь уже понятно, что по меньшей мере трое взрослых едут с их мальчиком. Отправляется в путешествие и Лёва Хлопов, которого за столько дней, проведённых в их доме, они успели узнать только с самой лучшей стороны. Так зачем переживать? Разрешение на выезд получено для всех, состав туристической группы официально утверждён. Уедут и вернутся. Такой шанс действительно упускать глупо. Когда ещё он выпадет снова? Ялта, Одесса, Сочи — это всё, конечно, здорово, но туда они могут отвезти Валеру хоть следующим летом. А вот Индия им недоступна.

— Но вы же будете всегда рядом с ними? — всё ещё тревожился Валеркин папа. — И на экскурсиях, и в гостинице?

— Разумеется! — пообещала Вероника Генриховна.

— Ни на шаг не отойдём, — подтвердил Плоткин. — Всех вернём в целости и сохранности. У нас и гостиница забронирована, и билеты на самолёт в обе стороны давно заказаны. С экскурсиями вот только на месте определимся. Гида русскоязычного знает Вероника, — Саша указал кивком на свою спутницу. — Она лично с ним встретится и договорится обо всём сразу, как только мы прилетим в Бомбей. А за питание ребят, за их проживание в гостинице и за возвращение обратно я беру ответственность на себя.

— Тогда нет никаких причин не отпускать вас в поездку, — с облегчением выдохнул отец Валеры. — Надеюсь, вы отлично проведёте время! — и он похлопал сына по плечу.

Лёва не знал, хочет ли он увидеть Индию, но вот полетать на самолёте ему действительно хотелось. Мальчишки мигом прильнули к иллюминатору, стоило самолёту набрать высоту. Лёва сделал вид, будто рассматривает лежащую внизу землю и проплывающие мимо облака, похожие на огромные белые башни, но на самом деле для него это был удобный повод подвинуться ближе к Валерке. Это здорово, что он сейчас рядом! Если не думать о конечной цели путешествия, то текущая минута — просто сбывшаяся мечта. Они в небесах, сидят бок о бок, разговаривают, как настоящие друзья. Страшный ритуал с перемещением во времени будет позже, а сейчас они в полной безопасности. И не надо думать ни о магистрах тайного Ордена, ни о давно усопшем Чанакье, призвавшем стратилата в этот мир… Пусть все эти странные личности провалятся в тартарары! Главное, что Валерка с ним. Лёва, будто мимоходом, дотронулся до прохладной руки. Этого никто не увидел. А если бы и увидели, чего ему стесняться? Держать товарища за руку не запрещено правилами.

Мама Лёвы разглядывала салон самолёта, сидя на соседнем ряду чуть поодаль от них. Ей тоже впервые за целую жизнь довелось оторваться от земли. Заинтересовавшись другими пассажирами, Валентина Николаевна почти не обращала на мальчишек внимания, зная, что они тут, и им ничего не угрожает.

Валера сначала по старой привычке испуганно дёрнулся, ощутив касание Лёвы, но вдруг затих и передумал сопротивляться. Пальцы его так и остались зажатыми в чужом кулаке. От осознания того, что на сей раз его не оттолкнули, в груди Лёвы разлилось тепло.

— Почему он опять в галстуке? — донёсся до чуткого слуха Валеры удивлённый шёпот Плоткина, сидевшего позади них рядом с Вероникой Генриховной. — И со значком пионерским. Не в школе всё-таки, мог бы и снять.

— Тебе чем-то мешает галстук Лагунова? — тоном школьной учительницы спросила Вероника.

— Нет, — растерялся Плоткин. — Нисколько.

— Вот и пусть носит, что ему нравится! Хоть платок ковбойский.

Плоткин притих, но ненадолго:

— Если ты так хотела в Индию, то мы могли поехать и вдвоём. До сих пор не пойму, зачем этих с собой тащим?

— Хотела поехать не я, а Хлопов. Ты же сам слышал, когда мы у них дома были.

— И что мне за дело до его желаний?! — ещё больше возмутился Плоткин.

— Тебе нет дела, а мне есть. У меня принцип такой: надо делать добро людям, даже незнакомым, — назидательно произнесла Вероника Генриховна. — И сделанное добро не раз ещё вернётся. Как улыбка. Помнишь Крошку Енота?

Саша ошалело покосился на Веронику:

— Милая, этот мультик появился, когда нам с тобой по четырнадцать лет исполнилось.

— И что?

— В четырнадцать лет я уже не смотрел детские передачи, — и с чувством собственного превосходства добавил. — Я «Войну и мир» читал и изучал труды Ленина.

— Ну ты и зануда, Сашенька, — весело хохотнула Вероника.

— Таким ты меня и полюбила, — отпарировал тот. — Ведь сама пришла. По собственной инициативе. И всё остальное… сама сделала тоже, — последнюю фразу он произнёс почти одними губами.

— Удивительно, что ты помнишь, — усмехнулась Вероника, и взгляд её стал жёстким.

— Помню. И никогда не забуду! — с чувством воскликнул Плоткин.

Стюардесса, гремя тележкой, вывезла напитки для пассажиров.

«Всё бы отдала, чтобы стереть тот омерзительный вечер из собственной памяти и из памяти Плоткина тоже», — поморщилась Вероника. Она ненавидела те последние дни летней смены, когда перестала быть собой, полностью подчинившись чужой воле. Кто знает, не позволь она укусить себя, как бы всё сложилось? И почему она не оттолкнула Иеронова там, у реки? Почему не убежала от него сразу? Когда он только начал превращаться в монстра на её глазах, она могла это сделать! Почему же не спаслась и не рассказала всем, кто Серп Иваныч на самом деле? А в первую очередь — Игорю. Он бы ей поверил и забил бы тревогу. И Валерка поддержал бы её, ведь он тоже знал правду… Одного мальчишку можно объявить сумасшедшим, загнобить, затюкать, высмеять, но когда в его пользу свидетельствуют двое взрослых, то это уже повод задуматься и для остальных. К тому же, если бы Вероника сказала такое во всеуслышание, то возможно доктор Носатов и баба Нюра перестали бы прятаться по углам и молчать. Пятерым свидетелям, утверждающим одно и то же, поверили бы. И если бы весь лагерь объединился против Иеронова, стратилата бы уничтожили! Уж нашли бы способ. И не надо было бы сейчас спасать Валерку, находиться рядом с упивающимся силой собственного интеллекта Плоткиным, читавшим Ленина в четырнадцать лет, не надо было бы с болью в сердце ожидать возвращения Игоря из следственного изолятора. Но, увы, в ту ужасную ночь Иеронов нашёл ключик к её сердцу. Он уболтал, улестил, усыпил бдительность, а потом заставил присоединиться к нему не только душой, но и телом. Когда он впился в неё, она уже сама желала быть укушенной. Она не сопротивлялась. И в этом её главная вина: будучи взрослой, она позволила себя обмануть и приобщить ко злу, а Валерка, совсем ещё ребёнок, благородно и смело стоял до последнего. И даже в переплёт попал, спасая девочку, которая в итоге струсила и бросила его на произвол судьбы. Такая вот справедливость.

Вероника откинулась на спинку сиденья. Она должна проявить смелость хотя бы сейчас. Она должна помочь Валерке!

От международного аэропорта до Бомбея они добрались на автобусе. Город встретил их пряными ароматами корицы, гвоздики и муската, разношёрстной шумной толпой прохожих, смеющимися девушками в сари, потоками велорикш и велосипедов, свободно бродящими по газонам и по обочинам автомобильных дорог задумчивыми коровами, игнорирующими правила любого движения.

Столица жила своей жизнью. Торговали большие магазины и маленькие лавочки, почти на каждом шагу продавали фрукты, лепёшки, зелень, какие-то оранжевые шарики, судя по всему, являющиеся десертом*, разнообразную утварь, яркую одежду из шёлка. Что-то витало в атмосфере, сказочное, необыкновенное, и это были отнюдь не ароматы специй, масел и экзотических цветов. Наконец Валера понял, в чём дело. Несмотря на высотные дома, на наличие автомобилей и автобусов, казалось, эту страну волшебным образом перенесли из древних времён в наши дни неизменной, лишь добавив в неё атрибуты современности. «Возможно, те же магистры тайного Ордена и постарались?» — усмехнулся про себя Валера. В сердцевине своей Индия застыла во времени. Изменения, случившиеся за века, лишь коснулись её поверхности, но не затронули сути.

Лёва только успевал разевать рот от удивления и толкать Валерку локтем в бок, замечая среди обычной толпы какого-нибудь колоритного жителя в пёстрых шароварах с круглой красной точкой меж бровей или с тремя белыми полосами на лбу. Или кого-то ещё более странного — с коричневыми бусами на шее, с причудливыми серьгами в ушах, одетого в оранжевое подобие тоги.

— Ух ты! Смотри! — ошарашенно повторял Лёва, не имея сил оторваться от разглядывания новых лиц.

Его восклицания привлекали чужое внимание. Прохожие оглядывались, некоторые незнакомцы улыбались им и приветствовали, иные, пристально рассмотрев, хмурили брови, отводили глаза и торопливо удалялись.

Валера сначала удивлялся всему вместе с Лёвой, но уже через несколько минут привык и к новым ароматам, и к непривычным одеяниям, и к пальмам, которые до этого дня видел лишь на фотографиях, и даже к ужасающей духоте. Лёва распахнул куртку, шёл и бубнил под нос, почему их не предупредили, что будет так жарко.

— Что за погода? — возмущался он. — И это октябрь? Да тут градусов тридцать.

— Тридцать три и две десятых, — педантично уточнил Плоткин. — Я на табло в аэропорту посмотрел. А если бы мы приехали в июне, было бы сорок семь.

— Ещё не легче, — буркнул Хлопов.

Вытерев пот со лба тщательно выглаженным синим платком, Плоткин ударился в пространные рассказы о культуре Индии. Никто не слушал его. Все, кроме Валеры, чувствовали себя не слишком уютно. Однако даже утомившись от жары и испытывая жажду, Вероника Генриховна не забывала, зачем они здесь.

— После того, как устроимся в гостинице, надо срочно попасть сюда, — она протянула Саше лист бумаги с адресом, оставленным Балой. — А сейчас найми такси.

— Проще добыть велорикшу, — заметил Плоткин, озираясь по сторонам и заметив несколько означенных средств передвижения, ожидающих пассажиров у обочины. — Туда мы точно все влезем вместе с сумками и рюкзаками.

— А куда вы собираетесь после гостиницы? — заинтересовалась Валентина Николаевна.

Вероника кинула быстрый взгляд на Валеру — единственного, кто совершенно не страдал от жары.

— К русскоязычному гиду. По поводу экскурсий надо договориться, и чем раньше мы это сделаем, тем лучше.

Услышав её слова, Лёва немедленно перестал пыхтеть, обмахиваться кепкой и бубнить под нос, почём зря ругая жару. Он с тревогой поглядел на невозмутимого Валеру и едва слышно прошептал:

— Ты как там?

— Нормально, — лаконично ответил тот.

— Гид — это ведь наш связной?

— Да.

— Значит, уже скоро? — голос Хлопова дрогнул.

— Перестань беспокоиться, — резко оборвал его Валера. — Если тебе страшно или ты передумал, оставайся в гостинице с Плоткиным. Вероника Генриховна его и Валентину Николаевну в Тадж Махал собирается отправить. Обещаю, если уедешь с ними, не начну думать, будто ты трус. Ты и так полнолуние выдержал, а это немало.

— Не поеду я в Тадж Махал, даром он мне не сдался! — вскинулся Лёва. — И я вовсе не о том волнуюсь, — он поймал друга за руку и многозначительно заглянул ему в глаза. — Хочу, чтобы всё исправилось. Хочу, чтобы ты стал таким, как прежде, понимаешь?

Валера не ответил. Он как-то по-новому взглянул на Лёву и наконец сделал то, чего Хлопов давно ждал — доверчиво сжал своими пальцами его ладонь.

Комментарий к Часть 8. Бомбей * Ладду — десерт из гороховой или нутовой муки, топлёного сливочного масла (гхи), с орехами, кокосовой стружкой и сладкими специями: корицей, кардамоном и мускатным орехом.

====== Часть 9. История, рассказанная гидом Аравиндой ======

— Плоткин, ты чудовищный жмот! — Вероника отдёрнула занавеси, закрывавшие балконную дверь, и губы её презрительно скривились. — Я не ожидала такого. Это всё равно не твои средства, а казённые. Поверить не могу, что на троих ты взял двухместный номер! — возмущалась она.

— Даже чужие средства надо экономить, — не сдавал позиций Плоткин. — Если мы начнём тратить деньги на что вздумается, государство обнищает. Ничего, поспят вместе. Худые оба, поместятся. И я вообще не понимаю твоих претензий! Я и так выбил путёвки непонятно ради чего. Ты не горела желанием ехать, Валентину Николаевну пришлось уговаривать. А-аа, — он с досадой махнул рукой и уселся на край постели. — Давай вещи раскладывать, а потом пойдём спрашивать, где здесь кафе с меню, адаптированным для туристов из Советского Союза. Традиционную индийскую еду, боюсь, с непривычки никто из нас не осилит.

— Я осилю, — Вероника сказала это лишь для того, чтобы в очередной раз позлить Плоткина. Согласиться сейчас с ним хоть по одному пункту было ударом по самолюбию.

— Не советую, — Саша усмехнулся. — Потом будешь маяться животом до отъезда. И не потому, что еда плохая, а оттого, что ты ничего подобного раньше не ела.

— Тогда я вообще до завтра есть не буду! Ищи своё кафе, а я с Лагуновым отправляюсь к гиду, — уведомила его Вероника.

— Лагунова-то зачем с собой берёшь? Пусть остаётся с Валентиной Николаевной.

— Он поможет выбирать экскурсии, — запальчиво бросила Вероника.

— Я способен помочь куда лучше, — обиделся Плоткин.

— Ты выберешь своё, а Лагунов — то, что хотят посмотреть они с Хлоповым.

— Почему бы в таком случае не поехать с Валентиной Николаевной? Она наверняка знает, какие экскурсии предпочесть.

— Сашенька, — голос Вероники стал подобен сладчайшему сиропу, — я уже решила, и это не обсуждается. Привыкай!

Плоткин замер. В очередной раз в его голове протекала напряжённая работа: он пытался понять происходящее, но не понимал.

— Зачем ты возишься с Лагуновым? — подозрительно спросил он.

— Все три недели пребывания в лагере я пыталась, как умела, защищать его от нападок сверстников, и я всё ещё чувствую ответственность за него!

— За Корзухина, видно, тоже чувствуешь? — не удержался от сарказма Плоткин.

Вероника поджала губы. Взгляд её стал колючим.

— Да, и за него, нравится это тебе или нет.

Саше Плоткину такое явно не нравилось, но он решил закончить разговор, чтобы избежать надвигающейся ссоры.

— Одна на двоих, — Валерка философски смотрел на заправленную односпальную кровать. В изножии лежало аккуратно сложенное полотенце. Визголовье — красная подушка, расшитая золочёными узорами. Покрывало тоже прилагалось в единственном экземпляре.

— Ну, это… Как-нибудь потеснимся, — Хлопов старался казаться невозмутимым, но перспектива ночевать с Валеркой в одной постели почему-то заставляла его волноваться так, что на лбу снова выступила испарина и вовсе не от духоты.

В помещении под потолком, мерно гудя, работал вентилятор, плотные занавеси препятствовали проникновению в номер палящих солнечных лучей. Лёва уже переоделся в футболку, шорты и ходил по прохладным плитам пола босиком. Ему было комфортно и совсем не жарко, однако при виде односпальной кровати, на которой предстояло ночевать с Валеркой, внезапно бросило в пот.

— Конечно, потеснимся, — кивнул Валерка. — Всё равно выхода нет. Я вот только думаю… Надень-ка ты свой амулет, когда будешь спать ложиться, — попросил он, пользуясь тем, что Валентина Николаевна ушла в душевую, чтобы ополоснуться после перелёта, и не слышит их беседы.

— Тебя жечь будет! — испугался Лёва. — Я хорошо помню, каково было мне, когда ты крест надел и уселся рядом. Невыносимо пекло! Всё нутро горело. Зачем тебе такое?

— Потерплю. Главное, чтобы я тебя не тронул, — заметив сияющий взгляд Хлопова, сердито добавил. — И не думай, будто меня беспокоит твоя судьба! Я просто не хочу совершить ошибку. Бала сказал: если хоть кого-то обращу, до самой смерти останусь чудовищем. А мне такого не надо.

Широкая улыбка не сходила с лица Лёвы.

— Я понимаю, Валер, конечно… Ошибку совершать нельзя. Но у тебя же по всем карманам обереги рассованы, и до следующего полнолуния две недели. Не хочу мучить тебя напрасно. Не вижу смысла. Когда-то я ночевал на раскладушке рядом с тобой, и ты меня не тронул. Что изменится, если я буду лежать чуть ближе? Да ничего.

— Ладно, — Валерка махнул рукой, а Хлопов, наконец-то определившись со своими ощущениями, мысленно поблагодарил Сашу Плоткина, решившего сэкономить на номере.

Двухэтажный дом с плоской крышей, четырьмя огромными окнами и стенами, выкрашенными бледно-голубой краской, располагался в районе Джуху, на внушительном расстоянии от пляжа, застроенного отелями и роскошными коттеджами местных знаменитостей. У входа в дом лианы переплелись со стволами незнакомых Валере гигантских деревьев. Сочные, ярко-зелёные листья создавали кружевную завесу, защищая жилище от солнечных лучей. На клумбах росли бархатцы и трубчатые бело-жёлтые цветы с перистыми листьями. С грустью подумав о том, как мало он знает о растительном мире Индии по сравнению с информацией о пиявцах, Валера стал ждать.

Дверь им открыла скромная, тихая девушка, не понимавшая ни слова ни по-английски, ни по-русски. Однако не успела Вероника Генриховна сказать девушке несколько фраз, как со второго этажа спустился сам хозяин — невысокий мужчина лет тридцати, кареглазый и смуглый, с вьющимися чёрными волосами. Сначала он недоумённо взирал на Веронику Генриховну, потом перевёл взгляд на Валеру, и лишь тогда в лице его что-то переменилось. Он понял.

— Заходите, — сказал он на чистом русском языке с незначительным акцентом. — Меня предупредили о вашем появлении.

Валера и Вероника Генриховна вошли.

Хозяин, представившись как Аравинд Тхакур, усадил их за невысокий стол посреди гостиной. Где-то в углу дымились тонкие палочки, распространявшие приятный аромат, повсюду на стенах висели гирлянды из бархатцев и тех трубчатых цветов, увиденных Валерой на клумбе. Прямо в гостиной располагался искусственный водоём с розовыми лилиями необычной формы. Заметив направление его взгляда, Аравинд улыбнулся и пояснил:

— Это лотосы. Я люблю их, поэтому не смог отказаться от идеи выращивать их прямо в доме.

Аравинд что-то сказал девушке, открывшей им с Вероникой Генриховной дверь, и та, поклонившись, ушла. Вернулась довольно быстро, неся на расписном подносе знакомые Валере оранжевые шарики, сложенные горкой, вместительный чайник и три пиалы для чая.

— Угощайтесь, — предложил Аравинд. — Ведь вы наверное голодны после долгой дороги?

Валера взял один оранжевый шарик и осторожно откусил, разжёвывая.

— Вкусно! — воскликнул он с удивлением, чем необычайно развеселил Аравинда.

— Меня похвалил юный стратилат, — засмеялся он. — Это дорогого стоит!

Валера подавился и закашлялся, но хозяин бодро похлопал его по спине и протянул пиалу с чаем.

— Десерт называется ладду. Ешь, не смущайся, — без тени недоброжелательности промолвил Аравинд. — Я назвал тебя тем, кто ты есть, но тебе не стоит обижаться. Я вовсе не пытаюсь тебя оскорбить. Изначально наш Орден был создан для сбора сведений, наблюдения и охоты на стратилатов, но иногда мы сотрудничали с теми, с кем должны сражаться, в надежде спасти чью-то душу, однако очень часто такое сотрудничество заканчивалось печально для обеих сторон. Потом мы стали подозрительнее, осторожнее, возможно, циничнее. Но такого перспективного союзника, как ты, у нас ни разу не было! Не знаю, как много тебе рассказал Бала, но мы из века в век передавали историю о первом стратилате, ожидая, когда наконец явится тот, кто сумеет, яростно отринув свою новую природу, положить конец страшной цепочке приобщений к источнику зла. И вот ты здесь, — Аравинд с интересом приглядывался к Валере, — русский мальчик, не побоявшийся вступить в опасную схватку. Если ты не отступишь, то выполнишь задачу, которую члены Ордена не сумели выполнить за две с лишним тысячи лет.

— Я готов, — Валера не чувствовал в себе сейчас ни капли страха, только решимость. — Скажите, что надо делать?

Вероника Генриховна сидела рядом, непривычно молчаливая, и слушала.

— Для начала надо попасть в археологический парк Кумрахар на старой южной объездной в городе Патна, — Аравинд достал с одной из полок в шкафу карту и разложил её в центре стола, сдвинув в сторону поднос, и ткнул пальцем в нужную точку. — В этом парке мало что сохранилось от прежних времён, однако остались элементы прежних строений — обломки колонн и куски старинных фундаментов. Вот среди них в полночь и будем проводить ритуал. Днём нельзя. Полиция в этом районе постоянно прочёсывает территорию. Могут арестовать. Я спрашивал у магистров, где именно надо расположиться для проведения обряда, но ответ был таков: «Разберёмся на месте». Точка, откуда можно воздействовать на ткань пространства-времени, нестабильна. Её каждый раз надо отыскивать заново, но она находится на территории парка Кумрахар. Я отвезу вас туда, а дальше вами займутся наши магистры. Месяц, день и час для этого ритуала, к счастью, не важны. Необходимо только верно выбрать место и привезти туда правильных участников. Как мне кажется, кандидатов лучше, чем вы, найти нельзя. Так что ждать нечего. Купим билеты на самолёт и отправимся. Перелёт от Бомбея до Патны займёт около четырёх часов. Предлагаю поездку совершить завтра. Вы согласны?

— Да, — кивнула Вероника Генриховна. — Зачем откладывать?

— Тебе не страшно? — Аравинд повернулся к Валере. Взгляд связного лучился добром и пониманием. На миг Валера подумал, как сильно Аравинд отличается от сурового Балы и описанного Хлоповым бессердечного старика, пытавшегося устроить похищение из библиотеки.

— Смерть не так ужасна, как превращение в монстра, — спокойно заметил Лагунов. — Нет, я не боюсь.

— Мы попытаемся избежать фатального исхода, — голос Аравинда был мягким и сострадающим. — Ты должен досконально знать, что вероятнее всего случится, когда вы окажетесь в другом времени. Находящийся внутри стратилат выйдет из твоего тела, потому что призыв Чанакьи станет для него сильнее притяжения твоей крови. Когда тёмная сущность устремится к новому хозяину, в этот миг кто-то должен облить её святой водой. До того, как стратилат войдёт в новое тело. Это сделаете вы? — Аравинд повернулся к Веронике Генриховне.

— Нет, с Валерой будет проходить ритуал его друг Лёва Хлопов. Он тоже, как и я, был пиявцем Иеронова.

Аравинд ненадолго задумался, пробормотав: «Друг — это хорошо», а потом внезапно произнёс, обращаясь к Валере:

— Надеюсь, Бала вас предупредил, что с Чанакьей ни в коем случае нельзя пытаться сражаться?

— Да, — подтвердил Валера. — Сказал.

— Чанакья — один из лучших воинов своего времени. Бросаться в бой врукопашную или с оружием против него — чистое самоубийство. Если не удастся уничтожить стратилата прежде, чем тот вселится в Чанакью — ничего не делайте, просто уходите! Понятно?

Валера кивнул, но его согласие выглядело каким-то неуверенным. Аравинд отпил чай из своей чаши.

— Интересным человеком был Чанакья, — неожиданно заговорил вдруг он, подвигая ближе к гостям тарелку со сладостями. — Умел достигать цели любым путём, невзирая на препятствия. Он появился на свет с несколькими зубами во рту, и кого-то из тамошних мудрецов угораздило сказать его родителям, будто это благоприятный знак, означающий, что мальчик непременно станет царём. Полжизни Чанакья ждал исполнения пророчества, а, не дождавшись, решил помочь себе. Начал путешествовать по разным землям, требуя признания. В процессе хождений добрался и до правителя Магадхи — самраджа Дхана Нанда. Явившись в тронный зал, Чанакья преспокойно влез на пустующий царский престол, мотивируя свой поступок тем, что любой брамин по определению выше любого правителя, поскольку напрямую общается с Господом. Советники Дхана Нанда пытались вежливо намекнуть, что ни проситель пожертвований, ни соискатель на должность министра не должен бы садиться на чужие троны, предлагали другое почётное место в собрании, но самоуверенный Чанакья не желал никого слушать. Он почему-то был уверен, что Дхана Нанд, увидев его сидящим на своём законном месте, непременно склонится к его лотосным стопам, сделав своим первым министром. Разумеется, он ошибся. Увидев на троне невесть откуда взявшегося брамина, Дхана Нанд схватил самозванца за волосы и выкинул прочь из дворца. Чанакья затаил обиду. Теперь делом всей жизни для него стало отомстить царю, посмевшему так унизить его. Он стал искать способ уничтожить Дхана Нанда, однако сложно свергнуть могущественного государя, имеющего огромную армию. У Чанакьи не было ничего, кроме великого ума, бесконечной хитрости и готовности приносить любые жертвы для достижения цели. Он узнал, что у Дхана Нанда во дворце живёт юноша-сирота, которого царь забрал из дома одного вайшьи, осыпав дарами и благодеяниями. Юноша был умён и невероятно красив. Его звали Чандрагупта, что означает «Хранимый Луной». Поговаривали, что царь любит этого юношу больше своих братьев и даже больше младшей сестры, которую тоже изрядно баловал и осыпал всяческими милостями. Чанакья понимал, как трудно ему будет выиграть войну, даже если он соберёт армию против Дхана Нанда. Но знал брамин и другое: огромный дуб можно легко завалить, если позволить муравьям прогрызть его корни. Обнаружив слабое место врага, надо ударить по нему. Чанакья так и поступил. Некогда, будучи восемнадцатилетним юношей, Дхана Нанд выиграл войну против государства Пиппаливан. Воины этого небольшого царства славились тем, что, затаившись в лесу, постоянно учиняли разбойные вылазки к соседям, чем сильно досаждали, в частности, Магадхе. Дхана Нанду удалось полностью уничтожить их. Царь Пиппаливана погиб, его супруга была взята в плен и помещена во дворец к Дхана Нанду в качестве личной служанки, а маленький царевич пропал без вести. Желая посеять сомнения и вражду между царём Магадхи и тем, кого он больше всех любил, Чанакья сказал Чандрагупте, никогда не знавшему своих родителей и прожившему в рабских кандалах до шестнадцати лет, пока его не забрал к себе Дхана Нанд, что он и есть тот самый пропавший царевич…

— И это было правдой? — Валерка слушал историю, затаив дыхание.

— Кто знает? — Аравинд отодвинул от себя опустевшую чашку. — В любом случае Чанакья так подал факты, что невозможно подкопаться. Даже бывшую царицу Пиппаливана перетянул на свою сторону и заставил подтвердить, что она — мать Чандрагупты. По всему выходило, что Чандрагупта принимает милости от убийцы собственного отца. Конечно, такого стерпеть никто бы не смог! Поверив доказательствам, представленным Чанакьей, прислушавшись к стенаниям новообретённой матери, Чандрагупта оставил царя-благодетеля, возвысившего его, готового отдать ему пост первого министра, либо даровать звание генерала, и перешёл на сторону Чанакьи, став его преданным учеником. Желая как можно больнее ранить Дхана Нанда, Чанакья поставил своей целью, свергнув царя руками Чандрагупты, посадить на трон Магадхи именно его — того, кого Дхана Нанд больше всех любил…

— За такую «любовь» у нас в тюрьму сажают или принудительно лечат, — не сдержавшись, жёстко заметила Вероника Генриховна, забыв о присутствии Валеры. — Хорош же был тот царь!

— Не спешите осуждать, — грустно улыбнулся Аравинд. — Подумайте сами: если двое чувствовали себя счастливыми, и между ними не происходило насилия или принуждения, то почему их отношения должны подвергаться преследованию? Где тут грех?

Вероника Генриховна смутилась. Её отношения с Игорем тоже осудил бы кто угодно, но она не считала их постыдными. Так с какой стати осуждает сама? Ей стало неловко.

— С моей точки зрения, история Дхана Нанда и Чандрагупты полна трагизма, — продолжал Аравинд. — Двое жили счастливо, но пришёл тот, кто растоптал их судьбы, сделал врагами, развязал войну. И единственная причина тому — уязвлённое самолюбие. Чанакья вовсе не облагодетельствовал Магадху, подняв восстание и втянув в бунт Чандрагупту. Самрадж Дхана Нанд строил оросительные каналы, укреплял армию, развивал искусство и науку. Его страна являлась образовательным центром, одним из самых крупных в Индии. Сам Александр Македонский не стал воевать против Магадхи, а это о многом говорит.

— И всё-таки Чанакье удалось победить такого могучего царя? — спросил Валерка.

— Увы, — печально подтвердил Аравинд. — Но не сразу, а спустя пять лет. Чандрагупта перешёл на сторону Чанакьи, но в глубине сердца, сквозь ненависть и гнев продолжал любить того, кого покинул. И Дхана Нанд, страдая от предательства, зная о том, что Чандрагупта — не какой-то безродный сирота, а сын его врага, по-прежнему не мог избавиться от чувств к нему. Их многочисленные сражения заканчивались ничьей, счётом «ноль-ноль». Ни один не способен был нанести смертельный удар другому, хоть многочисленные раны по телу и душе они друг другу постоянно наносили. Чанакья больше не мог ждать. С его точки зрения, война чрезмерно затянулась. И тогда он решил вызвать из межмирья третью силу, зло, гуляющее здесь с тех самых пор. Необходимые знания у него были. Открыв врата, выцепив из межмирья тёмную сущность, присоединив её к себе, он стал стратилатом, окончательно подчинив себе Чандрагупту и остальных учеников, кто ещё пытался сомневаться в своём учителе и задавать вопросы. Когда все стали пиявцами, сомнения исчезли. Каждый отныне беспрекословно делал то, что ему приказывали. А от Чандрагупты требовалось одно — в следующем же сражении убить царя…

— И он убил?! — испуганно ахнул Валерка.

— Да. Своими руками, как того и хотел Чанакья.

— Но почему он не сопротивлялся? — возмутилась Вероника Генриховна, тоже проникнувшись историей. — Я вот не убила Игоря, когда мне приказали! Я столкнула его в воду, чтобы он спасся, а ведь мною тоже управляли. Я была пиявцем.

— Вы сильная, — одобрил её поступок Аравинд, — но не всем дано перебороть волю стратилата, да и кровопийцы разные бывают. Вы сумели, а Чандрагупта не смог. Ему приказали убить, и он сделал это, потому что его собственное сердце больше не принадлежало ему. Оно и без того было отравлено подозрениями и гневом, а когда отравили ещё и кровь, когда его фактически убили, он перестал быть собой. Осталась пустая оболочка, а душа ушла. Я подозреваю, их души ушли вместе в тот день — атма* царя, желавшего стране процветания, и невинного юноши, которому не стало места в этом мире. Тот, кто дожил до сорока двух лет, сидя на захваченном престоле, а потом покончил с собой в лесу — то был уже не Чандрагупта. Да, Чанакья берёг его. Он выпивал до дна прочих, — и поверьте, их было много! — а самого любимого питомца берёг, приказывая продолжать жить. Но потом пробил час, и Чанакье самому пришлось уйти в иной мир. Новый стратилат-министр занял его место, приказав ему, как ни парадоксально, сгореть. Брамин Чанакья умер точно так же, как ваш недавно почивший Иеронов. Освободившись от власти хозяина, Чандрагупта совершил сантхару**, ибо жизнь его давно стала невыносимой.

— Каким ужасным человеком был Чанакья! — выдавил Валерка, невидящим взором уставившись в пустоту. — Не представляю, как можно творить такое…

— Вот потому и говорю — не вздумайте противостоять ему. Твоя задача — отправить в прошлое стратилата, которого Чанакья так жаждет заполучить, и вернуться обратно. Петля времени замкнётся, и ты освободишься. Никаких сражений, никаких блужданий в чуждом мире. Даже не поддавайтесь искушению!

— Но если Лёве удастся облить святой водой стратилата до того, как он войдёт в Чанакью, что случится? Чандрагупта не будет превращён в пиявца, их война с Дхана Нандом закончится поражением Чанакьи, и история изменится?

— Никому не дано знать, что случится, — честно ответил Аравинд. — Чанакья очень умён. Даже не став стратилатом, он может выиграть войну. Я бы не обольщался слишком на этот счёт. Мир пластичен. Он поправляет себя. Ваше вмешательство в лучшем случае закончится лишь избавлением пространства от присутствия одной из злых сил, и это уже будет огромной помощью планете. Остальное оставим на волю богов и не станем размышлять, сильно ли изменится мир.

Валера погрузился в раздумья, прерванные голосом Аравинда.

— Оставьте мне адрес гостиницы, — негромко произнёс тот. — Выспитесь хорошо, а завтра утром я приеду за вами, и мы отправимся в Патну. Чуть не забыл! Два билета до Агры, — Аравинд вынул из-за пазухи и протянул конверт Веронике Генриховне. — Это для ваших спутников, которые не едут с нами. Пусть полюбуются на Тадж Махал. Он воистину прекрасен!

Вероника Генриховна положила конверт в сумочку, сдержанно поблагодарила Аравинда, попрощалась и вместе с Валерой покинула его дом.

— Ты серьёзно?! — Саша Плоткин, пожалуй, впервые за всю свою жизнь впал в нешуточную ярость.

Он хладнокровно перенёс то, что его невеста просила воспользоваться связями, чтобы замять дело Корзухина, он вытерпел унижение, когда его попросили хлопотать за троих совершенно незнакомых ему людей, чтобы они бесплатно прокатились в Индию, но теперь выясняется, что Вероника намерена возиться с мальчишками, а его, главного устроителя поездки, побоку?

— Знаешь, дорогая, — глаза Плоткина сузились, — мне теперь кажется, что я тебе вообще был не нужен. Тебе интереснее забавляться с детьми! — последние слова он выплюнул с особым презрением.

— Ну давай, — Вероника гневно вскинула голову. — Договаривай. Считаешь, я дошла до предела распущенности и хожу на свидания с семиклассниками, годящимися мне в младшие братья? Это ты хочешь сказать?

Запал Плоткина иссяк. Собственные подозрения показались вдруг глупыми, и он попытался загладить вину.

— Ладно, — продолжил он спокойнее, — пусть я не прав, но посмотри, как это всё выглядит с моей точки зрения. Ты тащишь в нашу первую совместную поездку чужих людей, просишь меня развлекать женщину вдвое старше меня, а сама собираешься уехать с двумя малолетними пацанами куда-то на два дня! Как я должен это понимать?

— Вы вернётесь из Агры в среду. Мы в тот же день вернёмся из Патны. Мальчишки хотят посмотреть на большой футбольный стадион, а Валентина Николаевна — на Тадж Махал, и мы обговорили это заранее. Не понимаю, в чём трудность? — кипятилась Вероника.

— В Патне нет футбольного стадиона! — сурово отметил Плоткин. — По крайней мере, такого, на который стоило бы смотреть.

— А гид говорит, что есть, — Вероника в сердцах показала Плоткину язык. — Кто лучше знает Индию: ты, изучавший её по книгам, или он, проживший здесь всю жизнь? Лично я больше верю товарищу Аравинде.

— Сдаюсь, — Саша отгородился от Вероники ладонями. — Я устал с тобой спорить.

— Не надо было и начинать, — удовлетворённо отозвалась она.

Кровать, выглядевшая при свете дня достаточно широкой, оказалась крайне тесной, когда они улеглись. Спиной к спине лежать было невозможно. Лёва поймал себя на том, что вот-вот скатится на пол. Не выдержав, он перевернулся на правый бок и уткнулся носом в шею Валерки.

— Ну что ещё там? — недовольно пробормотал тот сквозь сон, ощутив, как ненадолго прогнулась, заскрипев, постель, а потом вдруг его шее стало жарко от чужого сопения.

— Рука затекла, — пробурчал Лёва, желая оправдаться.

Впрочем, он не лгал. Левая рука, лежащая в непривычном положении, и в самом деле постепенно теряла чувствительность. Хлопов привык спать, подложив обе руки под подушку, но сейчас этого сделать было невозможно.

— Можно я её на тебя положу? — осмелел он. — А то девать некуда.

— А может, Хлопов, ты ещё и ногу на меня закинешь? — раздражённо прошипел Валера сквозь зубы.

— Нет, ногу не буду, — не понял сарказма Лёва, — нога нормально лежит, удобно. А вот рука устала. Так я могу? Просто сверху положу, она не тяжёлая.

— Рука у тебя, Хлопов, очень тяжёлая! Я это понял в лагере, когда ты каждую ночь пытался влезть под простынь, которой я закрывался от комаров и пиявцев. Того и гляди, казалось, ткань разорвёшь.

— Ну это… Извини. Я не в себе был, — виновато вздохнул Хлопов.

Ненадолго наступила тишина, а потом Лёва услышал то, на что уже и не рассчитывал.

— Клади. Тяжёлая она или лёгкая, без разницы. Я всё равно не дышу больше месяца. Разве что иногда для вида, чтоб родителей и одноклассников не пугать.

Рука Лёвы осторожно скользнула сверху, пристроившись где-то под рёбрами Валерки, чуть выше живота. Прошло около десяти секунд, и Лёва не поверил себе. Удар, ещё удар… В его руку толкалось что-то пульсирующее, горячее! Не может быть…

— Валер? — ошалело спросил он шёпотом. — Ты сердце что ли запустил? Тоже для вида, чтоб не напугать меня?

Лагунов не отвечал. Стиснув зубы, он пытался понять, как такое вообще могло случиться? Сердце застучало само, словно запущенное невидимой рукой. Или вполне зримой?

Нет, это чушь. Ерунда! Надо попросить, чтобы Хлопов убрал свою медвежью лапищу, и тогда неконтролируемое сердцебиение прервëтся, но Валера так и не сказал вслух ничего. За столько дней он впервые ощутил жизнь и тепло, и не желал этого лишаться. А за его спиной лежал Лёва, чувствуя счастье, покой и необыкновенную правильность происходящего, и мысленно просил, чтобы это никогда не прекращалось.

Комментарий к Часть 9. История, рассказанная гидом Аравиндой * Дух, душа.

В возрасте сорока двух лет император Чандрагупта Маурья принял отречение, ушёл в лес, отказался от пищи и скончался от голода.

====== Часть 10. Врата в прошлое ======

316 год до нашей эры. Паталипутра, столица Магадхи.

Брамин Вишнугупта Чанакья сидел в своих покоях за задёрнутым пологом, до боли стиснув в руках уттарью [1], заляпанную кровью. Ситуация сложилась гаже не придумать. Вовсе не этого он ждал, воцаряя Чандрагупту и выдавая за него замуж Дурдхару, младшую сестру изгнанного императора Дхана Нанда. Всё катилось к бхутам [2], а ведь прошёл лишь год после решающего сражения, когда прежний царь из династии Нандов был повержен, подвергнут побиению камнями и выслан за пределы столицы вместе с преданным ему министром Ракшасом!

Чанакья сбросил на пол и с досадой пнул ногой золотую чашу для омовений, инкрустированную сапфирами. Окровавленная вода, в которой он только что помыл руки, разлилась по полу. Глупая девчонка! Клялась же год тому назад не задавать лишних вопросов и во всём его слушаться, а он взамен обещал ей Чандрагупту в мужья и положение махарани [3]. Он сдержал слово. А она? Не стерпела, пошла наперекор. Вот и получила заслуженное. Он не хотел. Она сама его вынудила принять меры, ведь так с любимым учителем не поступают!

«Что вы даёте каждый день моему мужу вместе с едой, ачарья? Почему мой Чандра всегда ходит с потухшим взглядом и не смотрит на меня?»

«Да он никогда на тебя и не смотрел, пустоголовая! — раздражённо думал Чанакья. — И никогда не был твоим. Единственная ночь, когда я подлил ему возбуждающую настойку, и он наконец-то смог зачать сына, не в счёт. А во все остальные дни и ночи он смотрел туда, куда я ему глядеть запрещал! На того, кого он должен был ненавидеть и желать прикончить, но так и не смог убить. Всё щадил, миловал… И даже после финального сражения отпустил, но не потому, что ты попросила, а из-за того, что сам не захотел убивать проклятого шудру [4], некогда распихавшего локтями старших братьев и воссевшего на трон».

«Ачарья, отныне мой муж будет принимать пищу в моих покоях и утром, и днём, и вечером. Я — новая царица Магадхи, и это мой приказ!»

«Новая царица. Смешно! — Чанакью трясло от гнева. — Кто тебя на престол усадил, кукла раззолоченная? Не будь моей воли, тебя бы отправили в лес следом братом и его советником жрать коренья и гнить в подземной пещере!»

Ему и следовало поступить именно так. Вовсе не использовать для общего дела эту девчонку, от которой потом начались одни неприятности, а для Чандрагупты сосватать Елену, дочь Селевка Никатора, тогда бы удача не отвернулась от него. А сейчас всё, будто нарочно, складывается против.

Конечно, здорово подпортила ситуацию и бывшая вдова царя Пиппаливана, которая на протяжении пяти лет заглядывала ему в рот, преклонялась и выполняла каждый приказ, а перед смертью вздумала покаяться и призналась Чандрагупте, что она на самом деле ему не мать.

«Я любила тебя как сына, но ты им не являлся. Я не могу уйти в иные миры, не раскрыв этой правды, иначе она будет тяготить мою душу. Но я ведь сумела стать тебе достойной матерью? Правда, Чандра?!»

Надо же так подгадить… Всю жизнь болтала больше положенного и даже испустить дух молча не смогла! Если б Чанакья знал, что царица Пиппаливана испугается мук нижних миров и во всём признается Чандрагупте, сам бы её отравил заранее. А теперь и не отомстить: померла — и взятки гладки. Можно, конечно, было вызвать её душу к себе и заставить корчиться, будто в Патале [5], да удовольствия мало. Всё равно непоправимый вред нанесён. С того дня Чандрагупта перестал ему верить. Стал сомневаться во всех его словах и поступках, и это доставляло кучу хлопот.

Чанакья злился. Дурдхара в последние несколько недель стала Чандрагупте куда ближе, чем он сам, а ведь когда-то было иначе! Юный царь теперь прислушивался к словам жены гораздо чаще, чем к утратившему доверие учителю. И эти глупые советы недалёкой царицы выходили Чанакье боком. Пару месяцев назад Чандрагупта попытался отослать Дхана Нанду обоз с парчовыми одеяниями, молоком, рисом, манго и сладостями. Это изгнаннику-то? Злейшему врагу? Неслыханно! Видно, Дурдхара попросила. Впрочем, наверняка Чандрагупта и сам был не прочь проявить милосердие к побеждённому, а всё потому, что, по мнению Чанакьи, парень продолжал думать не головой, а лингамом. К счастью, шпионы не зевали, и обоз приехал в дом Чанакьи к его жене и сыну, а вовсе не в отшельничью пещеру.

Терпение брамина лопнуло окончательно, когда Чандрагупта спустя несколько дней после того, как отправленный обоз «бесследно пропал», взял коня из конюшни, ничего не сказав Чанакье, и попытался рвануть в лес. Не успел. Его скрутили те, кто был приставлен следить за ним.

«Пустите, ачарья! Я должен поговорить с Дхана Нандом! Должен увидеть его и сказать, что он не убивал моего отца! Вы нам солгали! Я виноват перед ним. Так виноват! За смерть его братьев и нерождённого наследника, за предательство Тарини, ведь это мы её наняли служить нам и лгали ей, будто и её отца убил Дхана Нанд. Мы с вами виноваты кругом!»

Он точно обезумел. Мчаться к врагу, им же и свергнутому, желая вымолить прощение? Чанакью затрясло. Его окружали предатели, безумцы и слабаки, и лучший ученик отнюдь не являлся исключением.

Вернув бьющегося в истерике Чандрагупту в его покои, Чанакья долго делал юноше строгое внушение, словно малому ребёнку, говоря, что с Дхана Нандом встречаться опасно. Бывший император затаил обиду и может прикончить его, даже узнав, что Чандрагупта — не царевич Пиппаливана. Происхождение предателя и заговорщика для Дхана Нанда уже не имеет значения, ведь он потерял всё по его вине — семью, богатство, власть, уважение народа. Зачем лезть на рожон и подставлять шею под меч? А ввиду отсутствия оного оружия у Дхана Нанда — голову под камень. Отшельник, желая отомстить, размозжит череп новому царю, заманив в свою пещеру. Об этом Чандрагупта не подумал? Но, похоже, став правителем Магадхи, юный глупец счёл себя виновным в разрушении чужих жизней и начал стремиться к самоубийству. Чанакье такое поведение категорически не нравилось.

Вдобавок ко всему народ в государстве устал ждать обещанной сладкой доли и возроптал, а Чандрагупту недовольство ничтожного праха под ногами почему-то чрезмерно обеспокоило. Он постоянно спрашивал, как так вышло, что обещая людям свободу и лучшую жизнь, они вдруг стали прижимать вайшьев [6] даже крепче, чем Дхана Нанд? Почему и без того огромная армия не уменьшается, а лишь растёт? Почему налоги уходят на то, чтобы нанять новых воинов из иных земель с целью расширить и без того немалые владения империи, но не для того, чтобы поддержать жителей Магадхи и облегчить их существование?

Чанакью злили подобные вопросы, и чтобы не отвечать на них, он начал повышать дозировку снадобий, добавляемых в пищу Чандрагупте, пока разум царя не уснул, и он не перестал что-либо спрашивать. Зато взволновалась Дурдхара. Она мгновенно заметила, что муж, который и без того вёл себя отрешённо, стал вялым и безразличным ко всему. Быстро сообразив, что неспроста Чанакья заставляет Чандрагупту принимать пищу в закрытых покоях, она распорядилась: отныне её муж будет вкушать трапезу только в её присутствии!

Чанакья хищно усмехнулся. Да разве он позволит, чтобы кто-то переиграл его? Сегодня царица не позволила ему ужинать с Чандрагуптой, а потом они сговорятся между собой и изгонят его вслед за Дхана Нандом в лес, взяв себе нового министра? Ну нет. Он опередит их. Он сделает свой ход прежде, чем эти двое предадут его.

Уже сделал…

Чанакья снова посмотрел на свои мокрые руки, только что отмытые от засохшей крови в золотой чаше. Затем перевёл взгляд на лужу расплескавшейся по полу воды. Новорождённый наследник Биндусара вовремя спасён из чрева умирающей царицы, а Чандрагупта никогда не узнает, каким образом отравленная еда попала на тарелку его беременной жены. Чанакья спас его сына, и точка. Дурдхару, увы, спасти не успел… Других версий случившегося Чандрагупта знать не будет. А кто отравитель? Да врагов полно. Например, бывший император, сидящий в лесу, мог прислать яд сестре-предательнице и проклятому узурпатору через своих верных людей. Вполне убедительно звучит!

Никто ему, Чанакье, не помеха. И последнюю проблему он решит сегодня же. Шпионы донесли, будто Дхана Нанд вчера попросил помощи у Селевка Никатора, тот дал согласие и собирается в скором времени двинуть войско на Магадху, чтобы вернуть престол союзнику. Селевк и Дхана Нанд, объединившись, рассчитывают победить, а Чандрагупта лелеет мечту покончить с собой, но ничего у них не выйдет! Тот, кто хочет жить, умрёт. Тот, кто мечтает о смерти, будет жить вечно. Вместе с ним — с тем, кому теперь не доверяет и кого ненавидит. Такова его заслуженная кара за то, что смотрел на царя-тирана, а не на него, Чанакью! За то, что мечтал не о нём…

За прожитые годы Чанакья обошёл множество ашрамов, в том числе тайных, где поклонялись отнюдь не светлым ипостасям богов. Он узнал такое, что другим браминам и не снилось. Нынче в полночь он проведёт один обряд, и когда Дхана Нанд с армией Селевка явится в Паталипутру, то встретит здесь только смерть. Уж Чанакья позаботится об этом!

Чандрагупта убьёт бывшего императора своими руками, и тогда можно будет снова завязать косу [7].

Октябрь 1980г. Патна, Индия.

— Они любили друг друга, но их разлучили. Заставили воевать и ненавидеть один другого. Царь умер от руки своего любимого и даже не узнал наверное, что парень убивает его не по своей воле, а лишь подчиняется приказу стратилата…

Не спалось. То ли мешала тяжёлая рука, обнимавшая его чуть выше талии, то ли сердцебиение не давало уснуть. Валера сам не понял как это вышло, но историю, поведанную ему Аравиндом, он вполголоса пересказал Лёве. Коротко, сумбурно, подчас перевирая сложные для него имена. Закончив говорить, оглянулся и заметил: Лёва смотрит круглыми глазами и почти не дышит. И, похоже, не знает, что ответить.

— Вот и я с таким видом у него дома сидел, — усмехнулся Валера, заметив, что Лёва растерялся. — Впервые узнал, что двое мужчин, оказывается, могут влюбиться один в другого. Конечно, на мой взгляд, это странно и, наверное, неправильно, но ещё неправильнее сделанное этим… Чанакьей.

Лёва долго молчал, и когда Валера, отвернувшись, начал уже засыпать, он вдруг услышал едва слышное бормотание:

— Точно врежу этому мудрецу. Не утерплю…

Сокрушаясь о том, что мальчики отправятся в другой город и на совершенно другую экскурсию, Валентина Николаевна собирала необходимые вещи, чтобы ехать с Сашей Плоткиным в Агру. От посещения Тадж Махала она отказаться не смогла бы ни за что на свете. На прощание Плоткин обнял Веронику так крепко и с таким безмолвным отчаянием, словно готовился утратить её не на два дня, а навеки. Вероника Генриховна поморщилась, неохотно отвечая на его объятия, потом спешно оттолкнула Плоткина и заторопила Валерку с Лёвой.

— Давайте, идите в машину оба! И сумки свои не забудьте. Не то опоздаем на рейс.

В сумках лежали сменные шорты, майки, носки и четыре бутылки со святой водой. Бала не поскупился, как и обещал.

Аравинд Тхакур, ожидавший их возле гостиницы, распахнул заднюю дверцу жёлтого внедорожника «Тата», и ребята запрыгнули в салон.

— Едем в аэропорт, времени в обрез, — подгонял он.

Вероника Генриховна уселась на переднее сиденье, и автомобиль тронулся с места.

Они прилетели в Патну, когда время близилось к трём часам дня. Жара была настолько невыносимой, что от любого количества воды, выпитого и даже вылитого себе на голову, легче не становилось. Аравинд отвёл их в кафе и попросил хозяина приготовить чечевичный суп и рис без того огромного количества специй, к которому желудки приезжих могли оказаться попросту не готовы.

Потом они переждали жару, а начиная с семи вечера, чтобы даром не терять времени, Аравинд Тхакур водил ребят и Веронику Генриховну по городу, где единственной достопримечательностью являлось огромное зернохранилище, выстроенное англичанами в восемнадцатом веке. По мнению Валеры, оно походило на гигантскую серую улитку и никак не тянуло на произведение искусства. Впрочем, они вовсе не для того приехали, чтобы любоваться красотами, но он всё-таки ожидал увидеть нечто большее, чем это блёклое, невыразительное строение.

Остальной город представлял собой ещё более унылое зрелище по сравнению с Бомбеем. Скудная растительность, запылённые улицы с потрескавшимся тротуаром, крохотные скверики с начисто вытоптанными лужайками, бедно одетые прохожие… Жилые кварталы тоже выглядели удручающе. Дома казались собранными из кривых картонных коробок, наспех выкрашенных первыми попавшимися под руку красками. Повсюду лежали груды мусора, и среди всей этой вселенской печали бродили тощие, усталые коровы. Иногда на улицах появлялись полусонные полицейские с кислыми лицами, словно у отъезжающего в Агру Плоткина, но они не проявляли никакой активности и даже не любопытствовали, заметив рядом с местным жителем троих русских.

Высотных домов Лёва с Валеркой почти не заметили, разве что поблизости от центральной городской площади. Там же высился постамент со скульптурой благообразного старца, торопливо идущего с тросточкой куда-то вперёд. «Наверное, как и Ленин, движется в светлое будущее?» — пронеслось в мыслях Валерки.

Аравинд пояснил ребятам, ещё не успевшим узнать ничего об истории современной Индии из школьной программы, что перед ними — Махатма Ганди, борец с общественным неравенством, патриот и один из главных участников борьбы за независимость Индии от Великобритании. Валере, пожалуй, только скульптура Ганди и запомнилась из трёхчасовых блужданий по Патне. Остальное пронеслось перед глазами, не оставив в памяти заметного следа.

— Надеюсь, император Дхана Нанд, где бы он сейчас ни был, не видит, что стало с его городом, — наконец, подытожил Аравинд, тоже ничуть не впечатлившись увиденным. — От роскоши, описанной в древних летописях, не осталось ничего. Когда-то этот город именовали Паталипутрой, что в переводе означает «сын цветка Патали». Так назвал этот город в честь своего первенца, рождённого от любимой жены, один из древних царей, правивший задолго до Нандов. Сюда съезжались путешественники из разных стран, в том числе из Китая, чтобы полюбоваться прекрасной столицей, способной вызвать зависть у кого угодно. Тут располагались великолепные сады с лотосовыми прудами, удивительной красоты ашрамы, где обучали различным наукам детей и взрослых, повсюду стояли богатые дома преуспевающих жителей с балконами, увитыми гирляндами цветов. Были построены мосты и набережные, лодки рыбаков плавали по Ганге и возвращались с отличным уловом. Правда, здания тогда строились исключительно из дерева, и только позже, когда к власти пришёл внук Чандрагупты — Ашока, появились в Паталипутре и каменные строения, но даже и они не сохранились до наших дней. Так, кое-где встречаются жалкие полуразрушенные куски выкрошенных фундаментов…

— А где располагался царский дворец? — заинтересовался Валера.

— Там, куда мы скоро придём. В нынешнем парке Кумрахар. Мы отправимся туда, когда начнёт смеркаться. Возле входа нас будут ждать магистры. Вам двоим придётся остаться с ними наедине, поскольку лишние участники в ритуале не нужны. Мы с вашей сопровождающей Вероникой Генриховной можем только помешать процессу. Учтите, то, что магистры начнут делать на ваших глазах, и то, как при этом будут выглядеть, может показаться вам жутким, но они не сотворят ничего из того, о чём мы не договаривались. Вы не испугаетесь остаться ночью с шестью незнакомыми людьми в тёмном парке и в чужой стране?

— Нет, — Валерка мотнул головой, — не испугаюсь. Я себя куда больше боюсь, чем этих ваших магистров. Пусть они хоть с рогами, клыками и копытами заявятся!

— С рогами и копытами они не придут, — рассмеялся Аравинд, оценив шутку. — Они будут одеты в чёрные накидки, зажгут лампады и начертят некие символы на земле. Начнут петь пугающие, с вашей точки зрения, песни. А ваша с Лёвой задача — замереть, молчать, ждать и не бояться. Когда откроются врата и начнётся перемещение — а это тоже выглядит довольно страшно, насколько мне известно по рассказам! — не зевайте и действуйте. У вас всего…

— Сто восемь секунд, Бала предупреждал, — торопливо откликнулся Валера.

— Да, верно! Я хочу также, чтобы вы поняли, почему мы идём именно в этот парк. Согласно летописям, Чанакья устроил свой ритуал внутри дворца Дхана Нанда. Магистры сделают то же самое на том же месте. Неважно, что Чанакью и нас разъединяют тысячелетия. Когда начнётся обряд, при точном совпадении места в пространстве временная петля замкнётся. И всё сложится как надо.

Шестеро магистров пришли ровно в одиннадцать вечера, когда у входа в парк стало темно, хоть глаз коли. Все они носили одинаковые чёрные одеяния. Лица их скрывала тень от накидок, поэтому совершенно невозможно было определить, есть ли среди них хоть одна женщина. Магистры жестами дали понять Веронике Генриховне и Аравинду, чтобы те отошли в сторону. Затем приблизились к Лёве и Валере и безмолвно указали на ворота парка. Мальчики всё поняли и послушно вошли внутрь.

Они двигались цепочкой по дорожке друг за другом, а путь им освещали лампадами две идущие впереди и сзади фигуры в чёрном. Дойдя до обломка круглой колонны, торчащей посреди парка, сопровождающие остановились. Один из них выбросил руку вперёд и что-то резко произнёс на незнакомом языке. Остальные согласно закивали.

Лёву и Валеру поставили спина к спине вплотную к колонне, показав жестами, чтобы они не вздумали разговаривать и не сходили с места. Как только мальчики застыли, вжившись друг в друга спинами, магистры начали двигаться вокруг них против часовой стрелки, петь заунывные песни и лить на землю густую, тягучую жидкость. Капая в траву, та зловеще фосфорецировала зеленовато-фиолетовым оттенком. Отчётливо запахло топлёным маслом и чем-то приторным. Сначала Лёва не понял, что творят эти люди, но вскоре до него дошло: они кропотливо и аккуратно чертят пентаграмму с помощью своей непонятной светящейся субстанции, как профессиональный кулинар рисует кремом на торте. Вот теперь ему впервые стало страшно!

Хлопов дёрнулся, но ощутил, что его тело уже не такое подвижное, каким было ещё минуту назад. Занемели все мышцы, оцепенели губы.Теперь он не сумел бы ничего сказать, даже если бы пожелал. Сердце колотилось, как сумасшедшее, дыхание срывалось. Он понял, что хочет смыться отсюда, наплевав на ритуал, и утащить Валеру следом, чтобы и тот не погиб понапрасну. Превозмогая онемение, Лёва ухватил друга за руку и ощутил мягкое, тихое пожатие. Валера без слов успокаивал его, будто говоря: «Не бойся, всё в порядке! Нельзя убегать, если уж решились».

Лёва пришёл в себя. Пульс выровнялся. Всё, что он теперь мог — просто бездумно смотреть прямо перед собой. И вдруг от нарисованной пентаграммы вверх, уходя под бесконечный купол неба, будто пробивая его, вырвался золотой луч, прорезая кромешную темноту ночи.

Магистры прекратили кружить. Теперь каждый из них стоял на одном из лучей пентаграммы, а тот единственный, кто всё ещё продолжал производить надрывные звуки, лишь отдалённо походящие на пение, приближался к мальчишкам, всё возвышая голос. Пение превратилось в разрывающую уши вибрацию, от которой затрепетал воздух и всё пространство вокруг. Приятно запахло цветами. Лёва прежде никогда не ощущал такого тонкого и нежного аромата. Луч расширился, превращаясь в подобие двустворчатых врат, и Лёва почувствовал, как падает внутрь открывшейся для них с Валеркой неведомой двери…

Комментарий к Часть 10. Врата в прошлое [1] – верхняя накидка

[2] – злые духи, демоны

[3] – царица

[4] – Махападма Нанд, отец Дхана Нанда, был сыном царя Калашоки из династии Шишунага от наложницы-шудры. Только вот Дхана Нанд не расталкивал никого локтями. Он был коронован по воле своего отца после победы над Пиппаливаном, а значит вполне законно.

[5] – нижние миры, ад

[6] – торговцы

[7] – поклявшись отомстить Дхана Нанду, Чанакья развязал свои волосы, которые до того дня носил завязанными в узел. Чанакья поклялся, что не завяжет свои волосы снова, пока не уничтожит всех Нандов.

====== Часть 11. Лёва Хлопов забивает пенальти ======

316 год до нашей эры. Паталипутра, столица Магадхи.

Чандрагупта не мог уснуть. В последнее время почти каждую ночь он испытывал мучение, достойное нижних миров — ложась спать, видел перед внутренним взором всё, что случилось с ним за последние шесть лет, и сам ужасался содеянному. Воспоминания о прошлом становились по ночам ясными и отчётливыми, как никогда. Весь день его разум дремал, он мыслил с трудом, заставляя себя читать и подписывать документы, приносимые Чанакьей, едва понимая, зачем ему вообще сунули под руку эти распоряжения, письма, приказы, отчёты…

— Это необходимо для народа. А это — для упрочения твоей власти, — говорил Чанакья и что-то попутно объяснял, но Чандрагупта ловил себя на том, что мысли ускользают. Всё мешалось и плыло, будто в тумане. Оставалось лишь желание поскорее подписать, поставить печать, лишь бы от него отстали, дали отдохнуть.

Будто в некоем мороке днём пребывала душа его. Так и хотелось уснуть навсегда и больше не видеть никого, ничего не ощущать. Ночью он поднимался с постели, особенно когда светила луна, и бродил по дворцовым покоям, как неупокоенный дух. И словно назло, в этом полубодрствующем состоянии ему мерещился смех Дхана Нанда, вставало перед глазами его лицо, обрамлённое чёрными локонами — сияющее, улыбающееся. Увы, Чандрагупта слишком хорошо понимал: он никогда больше не узрит младшего из Нандов таким счастливым. Сердце Дхана Нанда очерствело, ожесточилось, и было бы странно, если бы этого не произошло. Чандрагупта мстил, считая каждый свой предательский поступок справедливым, а когда мщение свершилось, умирающая «матушка» вдруг сообщила ему, что, оказывается, он ей вовсе не сын.

Какая насмешка! Знай он об этом раньше, ни за что бы не последовал за Чанакьей. Ему было плевать на высокие идеалы брамина, хотя ещё можно поспорить, такими ли уж высокими они являлись в действительности? Он мог догадаться раньше, что Чанакья лжёт… Мог. Но так велико оказалось желание вдруг обрести мать, перестать быть жалким сиротой! И он поддался, поверил. И потерял самое ценное — любовь.

Отосланный в лес обоз с продуктами и добротной, красивой одеждой вовсе не пропал по пути, его перехватили люди Чанакьи. Чандрагупта был неглуп и быстро понял это. Но даже если бы отправленные повозки доехали до места назначения, что тогда? Разве такой ничтожный дар, который изгнанники запросто могли бы счесть подаянием, искупил бы его огромную вину? Чандрагупта привалился к ближайшей колонне и закрыл глаза.

О чём он только не мечтал до шестнадцати лет! Да, и о богатстве, и о власти… Он представлял, как бы правил страной, окажись чудом на месте царя-тирана, на которого постоянно жаловался «гнусный рабовладелец» Лубдхак, являвшийся всё же скорее приёмным отцом для десяти мальчишек-сирот, чем безжалостным хозяином. Лубдхак обещал, что Чандрагупта со временем унаследует его дом и лавку, но смуглокожему красавцу с тёмными глазами и лукавой улыбкой судьба уготовила иной путь. Его избрал тот самый царь-тиран и привёл к себе во дворец. Полюбил, обласкал и взлелеял на свою погибель…

Разве можно хоть что-то исправить сейчас, когда погублено всё? Ум Чандрагупты отчаянно искал выход, но лишь запутывался в собственных тенётах. Из той ловушки, куда его загнал Чанакья, выход виделся лишь один: уйти в лес и покончить с собой, отказавшись от пищи. Да, он так и поступит завтра же! Ждать взросления сына незачем. Биндусару и без него воспитают. Дурдхара умерла, но во дворце достаточно слуг, кормилиц, нянек. Его наследник, рождённый от навязанной ему нелюбимой женщины, не умрёт. А Чандрагупте жизнь стала невыносима. Юный царь повернулся, чтобы возвращаться в опочивальню, как вдруг до его ушей донёсся странный шум, будто надвигалась буря, но нарастающий звук ветра раздавался почему-то не снаружи, а внутри дворца. Загудели стены, завибрировали полы, задрожал потолок.

«Что происходит?!»

Чандрагупта бегом бросился в сторону тронного зала. Казалось, именно оттуда доносится шум. Охрана, сонно дремавшая возле ближайших покоев, встрепенулась, когда он пронёсся мимо. Стражники заторопились, обнажив мечи, гремя щитами, и побежали за своим господином. То тут, то там выбегали в коридор перепуганные слуги, непонимающе тёрли глаза, а потом, видя, как царь с телохранителями мчится к тронному залу, тоже спешили следом.

В сабху они ворвались все разом и, застыв на пороге, узрели необыкновенное. Такого им за всю жизнь видеть не доводилось. Подобного зрелища удостаивались раньше лишь герои эпосов и великие аскеты-подвижники. Только ради них с небес спускались боги в столбах света. Но вот теперь не в древней легенде и не во сне, а в самой настоящей яви в центре вычерченной на полу сине-жёлтой пятиконечной звезды, созданной при помощи густого масла, подкрашенного куркумой и индигоферой, стоял брамин Чанакья. Его оранжевые одежды развевались, будто стяг воина-победителя. Незавязанная в узел прядь блестящих волос напоминала живую кобру, раздувшую клобук. Брамин воздел руки вверх, запрокинул голову и не сводил глаз с потолка зала, словно ожидая чьего-то сошествия. И сверху к нему действительно спускалось нечто. Прямо в помещение из ниоткуда вплыли мрачные тучи, внутри которых непрерывно сверкали фиолетовые молнии с зелёным отсветом.

— Приди, о великая сила! Дай мне безусловную власть над теми, над кем пожелаю! Пусть я стану властелином каждого, чьего разума коснётся красноречие моё, а все пусть станут вечными рабами, привязанными душой и телом ко мне! Пусть мой язык обретёт ещё большее могущество! Пусть одно прикосновение моё, одна мысль моя порабощает волю врагов! О, боги неназванных Лок*, я отдам плоть и кровь мою в уплату… Услышьте меня, придите!

Чандрагупта попытался сделать шаг, но стопы его будто приклеились к тому участку пола, где он стоял. Юный царь смотрел расширенными от ужаса глазами на происходящее и не понимал, что здесь творится. Ему доводилось слышать про аскезы браминов и про сошествие богов, но про такое опасное волшебство он не знал.

Чанакья ещё трижды выкрикнул своё заклинание, и вдруг из тучи над его головой вывалились на пол двое мальчишек-подростков. Они выглядели перепуганными, как и сам Чандрагупта, но царь успел отметить, что ребята эти явно нездешние. Они носили странные одеяния, не похожие ни на какие иные одежды, известные в Магадхе. В свете лампад, в зловещих отблесках, исходящих из призванной брамином тучи, было видно: у мальчиков белая кожа, светлые глаза, а волосы напоминают не смолу и уголь, а спелые колосья пшеницы.

Увидев явившихся на его зов, Чанакья перестал повторять бредовые, с точки зрения Чандрагупты, мантры и протянул руки к мальчикам. Голос его был полон нетерпения:

— Кто вы? Дэвы или асуры? Или, может, духи, вечно бродящие между локами? Назовите себя!

Мальчики растерянно переглянулись и пожали плечами. Они явно не понимали, чего желает этот человек. Чандрагупта вместе со стражниками и слугами пытался продвинуться ближе, но неведомая сила их не пускала. Внезапно из груди одного из мальчиков, чьи глаза были похожи на цвет чистой воды в тех местах, где река особенно глубока, зазмеилось нечто чёрное, бесформенное, подобное дыму.

Чандрагупта окаменел. Он не знал, чего ждать, ибо впервые видел такое. Зато Чанакью, похоже, происходящее порадовало.

— Да! — закричал он. — Вот она — сила, которую я ждал! Иди ко мне! Войди в меня! — брамин тянул руки к чёрному дыму, постепенно сгущавшемуся и принимавшему форму жуткого данава** с лысой головой, многочисленными клыками и длинным змеиным языком, кончик которого заканчивался пятиконечной звездой.

Данав обретал всё большую плотность. Вот он уже смог не просто беззвучно открывать пасть, а издал протяжный рык, от которого содрогнулся дворец. Слуги за спиной Чандрагупты затряслись и попадали ниц. Кто-то начал истошно выкрикивать защитные мантры. Чанакья ни на кого не обращал внимания. Он смеялся, ожидая, когда чудище подойдёт к нему. Огнями Паталы в глазах его плясал бешеный восторг, словно он ждал объятий любимого сына.

Идиллию нарушил зеленоглазый мальчик с волосами орехового цвета. Чандрагупта сначала не понял, что именно тот прокричал. Слова звучали резко и незнакомо. Нечто вроде «ёж-подлюга»… Или «ржи, падлюка»? А потом в голове молодого царя на миг словно включился незримый толмач, переведя смысл сказанного:

— Держи, скотина!

Одновременно с громким возгласом мальчишка рывком вытащил из-за пазухи продолговатый зелёный сосуд, вырвал зубами пробку и облил данава, а заодно застывшего поблизости Чанакью какой-то жидкостью. Похоже, обычной водой.

Вслед за ним то же самое повторил и второй мальчик. Он тоже достал сосуд, открыл его и щедро окатил зловещее создание. И брамина заодно. Чудовище изрыгнуло пламя и дым, болезненно взвизнуло, а затем громко зашипело и затрещало, будто в его мерзком вспученном животе, как на раскалённой тапе***, лопались тысячи масляных пузырей.

— Нет!!! — закричал Чанакья, топнув сандалией по полу. — Не смейте!!! Он — мой, только мой!!! Мне таких усилий стоило вызвать его!!! — брамин бросился к шипящему от боли данаву, боясь, что тот исчезнет, так и не подарив желанного могущества. — О, сила, живущая меж мирами, войди в меня! — умолял Чанакья. — Соединись со мной!

Чандрагупта заметил, что в руках мальчишек появилось ещё по одному зелёному сосуду, и они уже приготовились повторить свою очистительную процедуру снова, но гнусное создание, перестав трещать и источать дым, вдруг нырнуло внутрь Чанакьи, скрутившись жгутом и ввинтившись в живот ачарьи.

Голубоглазый мальчик растерялся, словно не понимая, как быть, и в этот миг на лице Чанакьи расцвела опасная улыбка. Рот его хрустнул, словно обе челюсти вдруг сломались. Затем ачарья широко распахнул новообретённую звериную пасть, и Чандрагупта, ужаснувшись, узрел, что зубы учителя стали теперь точно такими, как у исчезнувшего внутри него данава. Язык Чанакьи напоминал жало змеи, увенчанное на самом кончике раскрывшейся звездой с пятью лучами.

Стремглав Чанакья ринулся навстречу голубоглазому мальчику, судя по всему, желая смять и раздавить его, но второй подросток ещё быстрее метнулся наперерез, загораживая друга и держа наперевес два сосуда.

— Слава советскому футболу!!! — громогласный крик мальчишки, защитившего своего товарища, сотряс своды дворца ещё основательнее, чем недавний рык данава. — Пенальти!!!

Оба сосуда обрушились на голову Чанакьи. Брызнули в стороны изумрудные осколки. В свете лампад и молний, сверкавших сверху, это выглядело необыкновенно!

Чанакья остановился там, где его настиг удар. Несколько мгновений он ещё стоял неподвижно, покачиваясь, потом глаза его закатились, и он тяжело рухнул меж лучей начертанной им звезды. Туча, висевшая под потолком, взвихрилась, из неё вылетел туго закрученный крохотный смерч. В него с душераздирающим воем стало засасывать сплющенного данава, который изошёл из брамина, так и не успев толком обосноваться внутри нового носителя.

— Слава советскому футболу, — одними губами прошептал бесчувственный Чанакья. — Слава… — и умолк.

Чандрагупта во все глаза смотрел на то, как смерч сменился широким и длинным золотым лучом, пронзившим потолок, и оба иноземных мальчика пропали в этом сиянии.

Когда большую часть лампад задуло порывом ветра, пронёсшегося по залу, Чандрагупта наконец обрёл возможность двигаться. Кое-как переставляя ноги, ещё не веря, что случившееся ему не приснилось, он приблизился к Чанакье. Под сандалиями его хрустело битое зелёное стекло.

Ачарья лежал на полу. Тело его, всё ещё живое, но не вполне невредимое, конвульсивно вздрагивало. Чандрагупта вспомнил, что, как говорят, такое обычно случается с людьми после удара ваджрой Индры****. Увы, если Индра всерьёз разгневан на грешника, то тут уж держись! Чандрагупта поднял с пола одну из неугасших лампад и склонился к учителю, чтобы оценить, насколько опасна полученная им травма. Наклонился и отшатнулся. Всю голову, шею и грудь Чанакьи покрывали безобразные вздувшиеся волдыри.

Комментарий к Часть 11. Лёва Хлопов забивает пенальти * Измерение, обитель, уровень бытия, мир.

Низшие божества, демоны.

Сковорода

Удар молнии

====== Часть 12. Мир без стратилата ======

Лёва пошевелился, приподнялся и сел. В голове гудело. Вокруг не было видно ни зги. Он плавал в густом белом тумане, покрывавшем весь мир. Что за дурацкие шутки?!

— Хлопов, ты цел? — услышал он Валеркин голос, но лица товарища по-прежнему различить не мог сквозь туман. — Ты где вообще?

— Здесь я, — пробормотал непослушными губами Лёва и наугад протянул руку, нащупывая ладонь Лагунова. Чьи-то тёплые пальцы сжались вокруг его собственных, словно желая дать точку опоры. — Ничего не вижу. А ты?

— И я нет, — со вздохом раздалось в ответ. — Всё везде белое.

— И у меня.

— Не беспокойтесь, скоро зрение вернётся. Это краткосрочная побочка, потерпите.

Голос Аравинда. Интересно, откуда?

— Помогло то, что мы сделали? — неуверенно спросил Лёва. — Сработало?

— Это уж мы не знаем, сами сейчас скажете, — задорный, насмешливый голосок Вероники Генриховны зазвучал сквозь белую пелену.

Ответ её показался Лёве странным, но он не стал более ничего выспрашивать и спорить с вожатой.

Случившееся возвращалось урывками: царский дворец, зал с колоннами, мужик лет сорока в оранжевых одеяниях, бормочущий фразы на чуждом языке. Хлопов нахмурился и потёр лоб, пытаясь вспомнить. Он заехал этому мужику по башке бутылками со святой водой, расколов обе о его череп. Их с Валеркой затянуло в золотой луч, а дальше… Что было дальше?

Мутно-белая кисея внезапно рассеялась. Солнце ударило в глаза. Лёва зажмурился. Некоторое время он сидел, не шевелясь, а потом медленно приоткрыл левое веко.

Сочная трава, ярко-жёлтые с красными прожилками цветы, очень похожие на бархатцы, но гораздо крупнее… Таких в парке Кумрахар точно не было, когда они пришли! Правда, может он их просто тогда не заметил в темноте?

Рядом с Лёвой валялся взявшийся из ниоткуда белый шлем мотоциклиста с приподнятым прозрачным визором. Чуть поодаль лежал второй такой же. Пели птицы, перелетая с ветки на ветку. Но самое главное на него выжидательно, затаив дыхание, смотрели четверо.

Лёва непонимающе переводил взгляд с одного присутствующего, на другого и приходил всё в большее изумление.

— Товарищ Аравинд? Вероника Генриховна? Мама? — а дальше он уставился на того, кого здесь точно быть не могло, и утратил дар речи. — Горь-Саныч? — вопросил он, тараща испуганные глаза. — Вы?! Но откуда?!

Игорь Корзухин, одетый в белую майку с напечатанной во всю грудь эмблемой голубя, несущего в клюве оливковую ветвь, хлопнул Лёву по плечу и широко улыбнулся.

— Какой я тебе Горь-Саныч? Ты меня всегда по имени звал. Так зови и теперь.

— Я? — обалдело икнул Лёва. — Звал… вас по имени?

— Да уж года два! С тех пор, как учишься у наставников нашего объединения вместе с Валеркой, — Корзухин весело рассмеялся.

Аравинд, Валентина Николаевна и Вероника Генриховна поддержали его тёплый, шутливый смех. Лёва протёр глаза. То ли ему мерещилось, то ли все эти люди, которых он знал и прежде, сейчас выглядели куда более счастливыми и молодыми, чем обычно.

— Забыл? Ничего, вспомнишь, — Игорь снова потрепал мальчика по плечу, а потом взлохматил волосы Валерки, к которому тоже вернулось зрение, и он смотрел на целого и невредимого Корзухина, хлопая ресницами. — А ты как себя чувствуешь, исследователь юный?

— Нормально, — отозвался раскрывший рот от изумления Валерка. — Всё х-хорошо.

— Вот и отлично, — бархатно засмеялся Корзухин. — Миру мир? — и он дружески стукнул своим кулаком по кулаку Валерки.

— Погодите, — заговорил тут и Лёва, — что происходит? Мы пришли сюда ночью, отсутствовали две минуты. Почему солнце взошло? Где магистры? — он вопросительно уставился на Аравинда, но тот ответил мальчику таким же непонимающим взглядом.

— Мы пришли не ночью, а утром, потому что место для перемещения здесь самое удачное, — поправил его Аравинд. — А про магистров не знаю, что сказать! Для начала уточни, о магистрах каких наук ты спрашиваешь?

— Про Орден тайный… Они тут обряд проводили, — неуверенно выдавил Лёва, покосившись на свою помолодевшую лет на десять маму и уже начиная понемногу понимать, что окружающая его сейчас реальность явно не та самая, из которой он уходил в прошлое.

Однако Хлопов всё ещё не мог осознать, каким образом мир столь разительно изменился за пару минут их с Валеркой отсутствия.

— Нет тайных орденов, — недоумевал Аравинд. — Если ты имеешь в виду Мировое Объединение Магов, так оно вполне явное. Существует на протяжении двух с лишним тысяч лет. Светлячки наши следят за тем, чтобы всякая нечисть на Землю не проникла, и успешно выполняют свою задачу по сей день. Тайны в их деятельности нет!

Сидящий в траве рядом с Лёвой Валерка смотрел на Аравинда во все глаза, а потом перевёл ошарашенный взгляд на друга. Хотел что-то спросить, но передумал.

— Вижу, вы пришли в себя, — удовлетворённо произнесла Вероника Генриховна. — Давайте, поднимайтесь. И не забудьте приборы сдать! — она недвусмысленным жестом указала на валяющиеся в траве шлемы. — Если потеряются, час позора и строгий общественный выговор вам гарантированы.

Валера задумчиво поднял шлем и внимательно его рассмотрел. Ничего необычного. На своём веку он таких полно видел.

— Разве это прибор? — с сомнением спросил он. — Простой шлем мотоциклиста.

— Дожили! — всплеснула руками Вероника Генриховна. — Учились-учились, тренировались-тренировались, и после трёх лет средней школы — держите! Самые основы знаний выветрились. Это универсальный преобразователь пространства-времени, разработка учёных пятилетней давности, — Валерка только сейчас заметил, что на платье Вероники Генриховны был изображён точно такой же голубь с ветвью оливы в клюве, как и на майке у Горь-Саныча. — Да что с вами? — её взгляд стал обеспокоенным. — Вас в прошлое отправили совсем ненадолго. По результатам сданных на прошлой неделе тестов вы были готовы к такому путешествию. Для вас рассчитали безопасное время входа и выхода. А в итоге? Вы не приобрели новых знаний, наоборот, позабыли всё, что знали до начала экскурсии!

— Да это побочка, — махнул рукой Аравинд. — Она у всех бывает, по себе знаю.

— В гостиницу! — бодро скомандовала Вероника Генриховна. — Я ответственна за эту поездку, мне и возвращать вас в чувство!

Валера и Лёва ещё раз переглянулись между собой и последовали за Вероникой Генриховной, подобрав с земли шлемы.

— Вот тебе и слетали в прошлое, чтобы избавиться от стратилата, — Лёва сидел на своей постели и задумчиво глядел на Лагунова, устроившегося напротив.

— Ты ещё врезал древнему мудрецу, — справедливости ради напомнил Валера.

— Врезал, — горячо согласился Лёва. — А чего он лез к тебе? Ненавижу, когда кто-то к тебе лезет!

— Спасибо, что выручил, — неожиданно услышал он в ответ, и гнев мигом пропал, а на сердце стало теплее.

Номер им выделили двухместный, как положено. Валентина Николаевна расположилась в отдельном номере напротив их комнаты. Казалось бы, другая реальность не так страшна, наоборот, она лучше прежней. Но как ни крути, Хлопов понимал: этот новый мир ещё чужд им.

Валерке привыкать придётся к тому, что его брат Денис жив, никогда не умирал и ждёт дома, когда они вернутся. Это хорошо, радостно и здорово, но в то же время непросто принять внезапное воскрешение человека, которого ты уже видел мёртвым и почти смирился с его смертью! И не только к этому привыкать надо, а и к тому, что не было в жизни здешних людей никаких стратилатов. Ни разу! Слово «стратилат» здесь употреблялось лишь при описании древних военачальников, вымерших, как мамонты, давным-давно, потому что войн уже около полутора тысяч лет не происходило. Про пиявцев тоже никто слыхом не слыхивал, даже Аравинд.

Придётся хорошенько запомнить, что Игорь Александрович из этой реальности никогда не сидел в тюрьме в ожидании суда, а несчастный сторож из пионерлагеря «Буревестник» никогда не трудился в несуществующем лагере. Саша Плоткин не вмешивался в отношения Горь-Саныча и Вероники Генриховны и не пытался разлучить их, хоть Вероника ему давно нравилась. Впрочем, ему было не до женитьбы. Здешний Плоткин, по словам Вероники Генриховны, усердно корпел над книгами с утра до ночи, потому что его целью являлось в двадцать пять лет защитить докторскую.

Ещё сложнее было свыкнуться с тем, что миром правят не капиталисты, как предполагали авторы ненаписанных романов-антиутопий, не олигархи, не инопланетяне и даже не коммунисты, а народные объединения, создаваемые по принципу близости людей по духу и роду занятий. Существовали объединения поэтов и художников, земледельцев и строителей, моряков и ткачей. Но самое странное и непривычное — над ними не существовало единого правительства. Никаких Председателей Президиумов Верховного Совета и прочих важных шишек, однако вся система каким-то неведомым образом слаженно работала уже четыре сотни лет, немного меняясь и совершенствуясь, но в главном оставаясь неизменной. Мировое Объединение не было вершиной иерархии, оно просто включало представителей от остальных объединений, являясь неким мощным и скоординированным выразителем общей воли жителей Земли. Такая форма взаимодействия сложилась, конечно, не сразу. Она формировалась и совершенствовалась веками, но начало ей было положено, как поговаривали, именно в Индии в конце 4 века до нашей эры. Никто никого не тормозил, никто никому не мешал, но каждое народное объединение развивало своих участников и при этом умело договариваться с другими так, чтобы от взаимодействия все оказывались только в выигрыше.

Голубь с оливковой ветвью, изображение которого украшало майку Горь-Саныча и платье Вероники Генриховны, являлся символом Исторического Народного объединения. В этом объединении с позапрошлого года состояли они с Валерой, если верить словам Вероники Генриховны. Организация занималась исследованиями наиболее любопытных эпизодов далёкого прошлого. Научное Объединение Физиков для таких исследований разработало и внедрило специальный прибор, влияющий на структуру пространства-времени, который сегодня они с Валерой испытали на себе. У шлема были и ограничения. Он не мог перемещать людей более, чем на десять тысяч лет в прошлое. Для путешествий в будущее его вообще нельзя было использовать. Тот, кого перемещали, мог только наблюдать за происходящими в другом времени событиями, но шлем не позволял в них вмешиваться. Кроме того, побочным эффектом использования прибора являлась некоторая путаница в воспоминаниях или временная амнезия. По словам Аравинда, они с Валерой словили именно эту неприятную побочку. Вероника Генриховна вон говорит, руководители проекта поставили им задачу проникнуть в прошлое во времена правления двух императоров Магадхи — Чандрагупты Маурьи и Дханы Ауграсаньи Нанда. Говорят, с этих двух царей и начались первые изменения на Земле. Чандрагупта и Дхана Нанд сделали первые шаги по пути развития человеческого духа, показав, что такое честь, благородство, прощение, дружба. Нет, бесспорно, до них в истории Земли существовали и другие благородные герои, готовые умереть с честью за свой народ, но ситуация именно с этими царями была особенной.

Являясь поначалу заклятыми врагами, они сумели в одночасье объединиться и правили страной долгие годы справедливо и мудро. Историки поговаривали: нечто очень любопытное произошло в том отрезке времени, в который отправились Валерка и Лёва, чтобы выяснить, почему враги стали друзьями и каким-то неведомым образом повернули всю историю человечества в созидательное русло. Как в древнем мире вирусы болезней, полностью изжитые ныне, поражали многие народы, а начиналось всё с одного заболевшего, так и в этом случае складывалось впечатление, будто Чандрагупта и Дхана Нанд, сами о том не подозревая, заразили своих подданных чем-то чистым, сильным, прекрасным. И эти качества потом лишь росли и множились в людях.

Аравинд качал головой и сокрушался, что тайну происшедшего тогда никому до сих пор не удалось узнать, вот и мальчики не сумели. Лёва и Валера пытались, конечно, рассказывать Аравинду, Горь-Санычу и Веронике Генриховне про другой мир, откуда они на самом деле пришли. Они говорили про свою Землю, где всё ещё правили короли и случались войны, где ему и Валере пришлось, изгоняя стратилата, ударить двумя бутылками святой воды брамина Чанакью, но взрослые им не верили, с сомнением качая головами.

— Вы что-то путаете, ребята. Такого не бывает, — мягко втолковывал мальчикам Аравинд. — Вы не могли изменить события прошлого. Приборы не позволили бы вам сорвать даже травинку, не говоря о причинении вреда кому-то. Они так устроены. Да и никакой святой воды вам с собой не давали. Вам это примерещилось. Напряжение, испытываемое мозгом человека при путешествиях, велико. Жаль, что вы не увидели того, ради чего так долго работали… Ну ничего, в другой раз попробуете. Отдохнёте и попробуете! Правда, чаще раза в год совершать путешествия тем, кому ещё не исполнилось восемнадцать, нельзя. Это слишком опасно для здоровья.

Валерка и Лёва не стали спорить. Не верят взрослые, что они пришли сюда из другой реальности — так ничего не поделаешь. Не заставишь ведь поверить, что был мир с пиявцами, тушками, стратилатами и ещё невесть с какой нечистью, а теперь его нет. Он превратился в сон, который со временем изгладится из памяти даже у них, а остальные и не знали такого мира вовсе. К счастью или к сожалению, как знать? На самом деле иметь представление о тьме полезно, даже живя во вселенной, полной света.

— Слушай, Валер, то, что именно мы с тобой мир поменяли, придя туда и тюкнув того мудреца по башке, это понятно, хоть и не очевидно остальным. Однако две разбитые бутылки не должны стать причиной для других изменений. Я по-прежнему люблю футбол и спорт бросать не хочу! Давай, когда вернёмся в Куйбышев, махнём на футбольное поле, и я научу тебя играть? — предложил Хлопов. — Ну давай, наконец! Попробуй что-то новое, а?

И Валерка с улыбкой вдруг ответил, пожав товарищу руку:

— Согласен, Лёв. Давай.

316 год до нашей эры. Окраина Магадхи.

Дхана Нанд очнулся от чёткого ощущения, что из полутьмы пещеры кто-то смотрит на него, не отрывая пристального взгляда. К периодическому проникновению разбойников в убежище он давно привык. Разум его даже во сне не утрачивал бдительности. Дхана Нанд всегда пробуждался от малейших шорохов и рубил головы с плеч, ориентируясь по звуку, а тут почему-то не пробудился, позволил постороннему приблизиться… Впрочем, ещё не поздно! Незваный гость сейчас пожалеет. Выхватив кинжал из-за пояса, Дхана Нанд метнул его во тьму, ориентируясь на еле приметный звук чужого дыхания. Он ждал смачного хруста или противного хлюпающего звука, что означало бы успешное завершение дела, но вместо этого услышал тихое, усталое:

— Дхана, прежде чем убивать, выслушай, ладно?

Изгнанник вздрогнул. Этот голос он узнал бы из тысячи. В Патале или в Дэвалоке — где угодно. В сердце встрепенулась радость, но кроха света тут же потонула в океане горечи.

— Зачем явился? — как можно холоднее спросил Дхана Нанд.

— Вымолить прощение, если это возможно. А если нет, тогда встретить смерть от твоей руки. В любом случае я прошу тебя вернуться во дворец вместе с аматьей Ракшасом и занять подобающее тебе место. А я уйду. Я так решил.

Дхана Нанд усмехнулся, неторопливо зажигая лампаду. От внезапно вспыхнувшего света гость шарахнулся к каменной стене пещеры, но Дхана Нанд нарочно поставил светильник так, чтобы каждый угол подземного обиталища стал хорошо виден. На своём убогом травяном ложе завозился Ракшас. Проснулся, открыл глаза и в недоумении воззрился на Чандрагупту. Мигом схватился за кинжал, но Дхана Нанд жестом остановил советника.

— Погоди, аматья. Дай выслушать, что этот подлец скажет. Ну? — он повернулся к Чандрагупте. — Чего ждёшь? По-твоему, я сейчас должен собрать свои нехитрые пожитки и выйти отсюда, поверив твоей очередной лжи, а что ждёт снаружи? Твой бесценный ачарья, который снесёт мне мечом голову, как только она высунется из пещеры?

Он ждал, и Чандрагупта ответил, хотя было заметно: ему неприятно говорить о Чанакье.

— Не будет такого. Ачарья пытался провести какой-то ритуал, но вызвал из иного мира только страшную тварь и двух мальчишек лет двенадцати со светлыми глазами и белой кожей. Они чем-то на македонцев были похожи, но всё же и отличались от них. Мальчики говорили на незнакомом языке. Такого наречия я никогда не слыхал. Один из них облил ачарью водой из зелёного сосуда, а потом ударил по голове и сказал какую-то странную мантру. Затем оба исчезли. И тварь исчезла, а учитель, когда очнулся, теперь ничего не говорит, кроме этой мантры. Так и повторяет её, как заведённый с утра до ночи. Он обезумел или его заколдовали, но это точно не лечится. По крайней мере, царские целители уже сдались.

— Что за мантра? — заинтересовался вдруг Ракшас.

— «Сльава совьетскому футболу!» — неуклюже изобразил чужую речь Чандрагупта.

— Не знаю такую мантру, хоть сам брамин, — честно признался Ракшас, а потом добавил с укоризной. — Наверное, что-то из культа богини Кали, но я не уверен. Эх, Вишнугупта, Вишнугупта… А мог стать великим советником, даже занять моё место, если бы вёл себя чуть уважительнее. Вывод: не надо проводить непонятных ритуалов и вызывать сюда чуждых тварей. В этом мире и так пишачей и ветал* хватает! Так и напишу в своих мемуарах и завещаю потомкам, — заключил он.

— Поскольку учитель повредился рассудком, — продолжал Чандрагупта, опустив глаза, — вы оба можете вернуться.

— Правда? — саркастически спросил царь. — Ты уверен?

— Дхана, я многое осознал, — произнёс Чандрагупта, не поднимая головы. — Мне не стоило становиться царём. У тебя это получается лучше. А ещё знаешь… я ведь не пиппаливанский царевич. Я раб Лубдхака, никто. Знаю, свою огромную вину мне не искупить, поэтому убей меня или оставь в пещере вместо себя, а сам вернись в столицу. Чанакья беспомощен. Он уже не сможет устроить заговор и причинить тебе вред. Только обещай воспитать достойно моего сына Биндусару. Он ведь твой племянник… Обещаешь? — он наконец рискнул поднять глаза и встретился взглядом с тёмными очами императора, которого предал шесть лет назад.

Дхана Нанд тоже смотрел и не отвечал. Чандрагупта помедлил немного и упал на колени, обняв того, к кому не прикасался так давно.

— Я ничтожество. Если не можешь простить, ударь, — и он протянул Дхана Нанду его кинжал, пойманный в темноте на лету. — Я умру благословенным. Ведь меня жизни лишит не кто-то, а ты.

— Убейте, Величайший! — безжалостно воскликнул Ракшас. — Он сам просит, и он это заслужил!

— Не стоит спешить, — произнёс Дхана Нанд каким-то на удивление удовлетворённым тоном. — Моему племяннику нужен отец, а мне — соправитель, раз уж супругой обзавестись не довелось, а про покойную жену и вспоминать не хочу! Я вернусь на трон, а ты, — он больно ухватил склонившегося перед ним бунтовщика и узурпатора за густые локоны, — будешь исправлять свои ошибки, покуда сил хватит! Думаешь, если я живу в лесу, до меня не доходят слухи? Я всё знаю о твоих деяниях. Умереть он надумал! Нагрешить и сбежать — вот как это называется, но у меня не сорвёшься, — и вдруг его пальцы расслабились, и жёсткая хватка превратилась в ласкающее прикосновение к чёрным локонам. — Сокровище моё беспутное…

Чандрагупта медленно поднял голову и не поверил глазам: на лице Дхана Нанда очень робко, как молодая трава сквозь сухую глину, как река сквозь каменную скалу, пробивалась та самая сияющая улыбка, которую юный царь Магадхи уже и не чаял когда-либо увидеть.

Комментарий к Часть 12. Мир без стратилата * Нечистая сила, злые духи.

====== Часть 13. Эпилог ======

Чужой мир казался странным и неудобным ровно до того дня, когда Валерка, вернувшись из Индии, вошёл в квартиру и увидел Дениса. Он полагал, что не испытает никаких чувств к незнакомому юноше. Думал, брат из другой реальности тоже в ответ будет холоден с ним. Не тут-то было!

— Валерка, — так улыбаться вроде бы и весело, но со светлой грустинкой в глазах мог только настоящий Денис.

Старший брат, не чаявший в нём души, возившийся с ним больше, чем мама и папа…

Слёзы покатились по щекам. Валерка бросился вперёд и повис на его шее, чувствуя всем сердцем: вот он, свой, родной, близкий! И Денис обнимал его и шептал только:

— Цел, целёхонек… Какой ты у меня молодец, Валерка.

А потом увёл его в комнату, дотронулся ладонями до щёк и внимательно заглянул через глаза в самую душу Валерки.

— Ты спас меня. Понимаешь? Ты и твой друг Лёва… Вы оба меня спасли. Воскресили.

Валерка смешался.

— Неужели ты помнишь? — осторожно спросил он у Дениса.

— Да, — коротко отозвался Денис. — Как не помнить, если я умер, а вы меня вытащили из межмирья? Бесплотного духа, обречённого скитаться, вернули к жизни. Вы сменили, как это сказать… общую настройку планеты. Это было важно, но почти невозможно! А вы всё равно смогли.

— Не понимаю, — честно признался Валерка.

Денис оседлал стул, перевернув его спинкой вперёд.

— Миров в сверхпространстве много, но они нестабильны. Это хаос, понимаешь? Но если из хаоса выбрать несколько видов энергий и сплести из них мир, он станет стабильным. За настройку и существование этого мира будут отвечать души, живущие в нём. Можно общими усилиями настроить его так, что он всегда будет полон зла и несправедливости, но ничто не мешает задеть всего одну правильную струну, выдернуть одну сильную энергию из общего потока и сменить ей настройку. И тогда пойдёт цепная реакция… Одна энергия перестроит все остальные. В таком случае даже из тёмного мира, дошедшего до грани уничтожения, получится мир светлый. А прежний мир канет в хаос небытия, словно его и не было. Вы с Валеркой нашли правильную струну и заставили её вибрировать. Мировая настройка сменилась как для прошлого, так и для будущего этой реальности, и события потекли совершенно по другому руслу. Мир изменился разом, мгновенно, во всех точках, ведь время — это цельная, неделимая энергия. Нельзя изменить только одну её часть, тем более, если затронута ключевая точка. Так что вы просто герои. Жаль, об этом наверное никто так никогда и не узнает, кроме меня и ещё нескольких лиц, у кого сохранилась память.

— Погоди… Выходит, мы не попали в параллельный мир, а изменили наш собственный? — обрадовался Валерка.

— Именно, — улыбаясь, ответил Денис. — Поскольку я в тот момент находился снаружи, будучи развоплощённой душой, я видел процесс. Он выглядел очень красиво. И, вернувшись в этот мир, я поклялся, что не забуду увиденное. И, как видишь, не забыл! — гордо отметил он. — Вы с Лёвой славно поработали.

— Но это не только мы сделали, — Валерка не хотел получать незаслуженные похвалы даже от брата. — Если бы Бала не рассказал о существовании Ордена, если бы Плоткин не выбил путёвки, Аравинд не отвёз нас в Патну, а шестеро магистров не открыли врата в прошлое, ничего не вышло бы.

— Тогда и они молодцы и герои, — засмеялся Денис и подмигнул брату. — А теперь ступай на кухню, я тебе макароны по-флотски сделаю или яичницу пожарю! Мама-то вернётся только к вечеру, поэтому борщ и котлеты с картошкой поспеют не скоро.

Всё казалось похожим на сказку. Валерка смотрел на Дениса и думал о том, что даже если бы умер в прошлом от руки Чанакьи, его смерть не была бы напрасной. Он изменил мир к лучшему. И это, безусловно, стоило любых жертв.

Прошло пять лет.

Валера окончил школу с отличными отметками и поступил в университет на специальность «Прикладная физика и математика». Лёву с некоторых пор он видел не слишком часто. Тот постоянно ездил на соревнования по всему миру. Его команда то побеждала, то проигрывала, в зависимости от этого он приходил в гости к Валерке то окрылённый, раскрасневшийся, полный надежд, размахивая флагом своей команды, то поникший, с синяками под глазами после бессонной ночи, с искусанными от досады губами, бубня под нос: «Не, ну я так не играю! Опять из-за этих олухов мы продули».

Однако даже в минуты полнейшего отчаяния, когда Хлопов считал, что его футбольная команда поголовно состоит из бездарей и бездельников, он не бросал любимое дело всей жизни. Благодаря его тренировкам Валерка тоже научился более-менее сносно защищать ворота и пробивать пенальти, хоть ему в его будущей работе это и не было очень-то нужно.

В университете в первый же день занятий Валера случайно столкнулся нос к носу с повзрослевшей Анастасийкой. В этом мире они учились вместе до четвёртого класса, пока девочка не ушла в другую школу.

— Привет! — Анастасийка сконфузилась, потупив глаза.

— Привет, — Валера замолчал.

Он не знал, что сказать. Давняя влюблённость прошла, и эта красивая стройная девушка не вызывала в нём никаких особенных чувств. Он просто констатировал факт: она действительно хороша, без сомнений, талантлива и умна. Но между ними с некоторых пор нет ничего общего. Совсем.

— А я вот балет и пение забросила год назад. Что-то энтузиазм пропал… Как думаешь, зря? — она это спросила просто так, лишь бы не молчать. Ей тоже тяжело было поддерживать беседу.

— Наверное, правда, зря. Особенно пение. У тебя отлично получалось, — Валера старался быть вежливым — и только.

Помнила ли она хоть что-то о другом мире? Вряд ли. Он невольно вздохнул. Разговор явно не клеился. Зря они его вообще затеяли.

— Ты чем сейчас занимаешься? — наконец она решила посмотреть прямо в глаза, преодолев неловкость.

— Да так. Всем понемногу. Физику учу, в футбол с Хлоповым иногда играю. Собираю энергосхемы разные. Ну, для усовершенствования приборов по перемещению в другие области космоса. Эта отрасль только ещё развивается!

— Здорово. А можно как-нибудь зайти и посмотреть? — будто невзначай поинтересовалась она.

— Заходи, — Валерка пожал плечами. — Я разве против? Ко мне многие одноклассники приходят.

Анастасийка молчала и заискивающе улыбалась, а Валерка, чувствовавший всё большее желание сбежать, не выдержал:

— Знаешь… Я пойду. Мне ещё курсовую писать. И не одну.

— Конечно! — она встрепенулась. — Но мы ведь ещё увидимся?

— Если захочешь. Ты знаешь, где я живу. Заглядывай!

И он ушёл, чувствуя спиной, что Анастасийка всё ещё смотрит ему вслед.

Валера откинулся на спинку дивана и, потянувшись, отложил книгу на столик.

— Вот и закончено то давнее историческое исследование. Тайна открыта. Жаль, что не нами, — он повернулся к Хлопову, расположившемуся рядом. — Во время раскопок в подвале уцелевшего дворца в Патне в особом тайнике нашлись мемуары первого министра Картикеи по прозвищу Ракшас. Оказывается, Чанакья в 316 году до нашей эры устроил ритуал, во времякоторого в тронный зал спустились три неведомые сущности. Двое напоминали детей македонских кшатриев, — Валерка ухмыльнулся. — Эк нас описали, да?

Лёва внимательно слушал, барабаня пальцами по столу.

— Угу, — кивнул он. — Македонцы? Ну надо же.

— Третья сущность являлась демоном, — продолжал Валера. — Подростки чем-то облили брамина и ударили его по голове, после чего Чанакья спятил. Его лицо и верхняя часть тела оказались обезображены… Как у бабы Нюры, помнишь?

— Ещё б не помнить! — подтвердил Лёва.

— Чанакья, фактически став инвалидом, уже не мог управлять Чандрагуптой, подсыпая тому яды в пищу. Видимо, те яды являлись аналогами современных транквилизаторов, — пояснил Валера. — Освободившись от влияния учителя, Чандрагупта отправился в лес и убедил Дхана Нанда вернуться на престол. Бывший император мог бы порешить предателя на месте, но его любовь была так велика, что он не только не убил Чандрагупту, но сделал своим соправителем. А ещё до конца жизни Чанакья не произносил ни слова, за исключением одной-единственной фразы. Знаешь, какой?

— Откуда же мне знать? Просвети, — Лёва весело подмигнул Валерке.

— Он повторял: «Слава советскому футболу!». Министр Ракшас решил, что это никому не известная, очень редкая мантра Матери Кали. И до сих пор исследователи не понимают, что означает эта фраза. И это, в общем, неудивительно, ведь никакого СССР в этой реальности не существовало.

Хлопов некоторое время сидел неподвижно, а потом едва не выплюнув сок, который медленно тянул из пакета через соломинку, фыркнул, зажав рот обеими руками, затем отставил питьё в сторону и вдруг взоржал так, что Валерка испугался, как бы с потолка не осыпалась побелка, а соседи не прибежали и не начали стучать в дверь.

— Мантра! Ой, не могу!!! — хохотал он. — Я прославил наш футбол в веках!!! Я сделал это! — он прекратил смеяться только, когда ощутил колики в животе. — Что собираешься делать на выходных? — посерьёзнев, спросил он. — Поиграем вместе или опять блондинку ждёшь?

— А чем она помешает, даже если явится? Попьёт чаю и уйдёт. А если не уйдёт, можно вместе пойти на футбольное поле. Мы будем играть, а она смотреть.

— Мда, — Лёва внимательно смотрел на Валерку печальными глазами. — Это уже будет не игра. Но в конце концов так и должно быть. Анастасийка тебе давно нравится, ещё с прошлого мира, а теперь стала в один универ с тобой ходить, в гости наведывается по воскресеньям… А раз между вами нет никаких препятствий, значит, мои шансы — нулевые. И это обидно, потому что в мире, где мы оказались, нет уголовной статьи за… отношения. Но их всё равно не будет. Ладно, я смирился, поэтому не переживай, — сумбурно закончил он.

— Погоди-погоди, — остановил поток его словоизвержения Валера. — Ты вообще сейчас о чём?!

— А то не понимаешь! — усмехнулся Хлопов.

— Нет, — невинно округлил глаза Валера.

— Непонятливый. Ладно, скажу прямо. Я отношусь к тебе так же, как тот индийский царь к своему Чандрагупте. Теперь понял?

Валерка замер, будто молнией поражённый, а Лёва продолжал:

— Это случилось ещё там, когда мы плыли на «Вергилии». Я правда совсем зелёный был, не понимал, что происходит. Думал: «Вот пацан хороший, хочу быть его другом! Но не хочу, чтоб к нему ещё кто-то подходил, кроме меня — ни другие пацаны, ни девчонки». Ревнивый был жутко. Даже будучи пиявцем умудрялся ревновать, видя тебя рядом с этой блондиночкой. На Горь-Саныча косо смотрел, потому что вы часто вдвоём ходили, перешëптывались, сидели плечом к плечу. У меня аж нутро выворачивалось, хуже чем от креста православного. Самому сейчас стыдно! И ведь в упор не замечал, что со мной творится. Слепой был, как крот, серьёзно. Пару лет назад дотумкал только. Всё набирался смелости, искал возможности сказать… Теперь вылетело вот без подготовки. Ты уж прости. В общем, втюрился я ещё тогда, в лагере. А с Балой лишь недавно поговорил. Месяц назад, чтобы душу свою облегчить хоть перед кем-то. Бала так и работает в той библиотеке… Ну, ты знаешь! Но наверное тебе не известно, что он помнит о прошлом мире. Бала — маг продвинутый или что-то вроде... А, не важно! Он сказал, что давно понял всё о моих чувствах. Ты ему признался, что не испытываешь ко мне отвращения, а это возможно лишь, если бывший пиявец с гнилой кровью влюблён в стратилата… И не просто влюблён, а связан духовно. В общем, вот это мне уже сложнее понять, что там за духовные связи. Прямо высшая математика для меня, но Бала так сказал.

— Да ладно, — прошептал Лагунов осипшим голосом. — Ты шутишь?

— Нисколько.

Повисла пауза. Книга с мемуарами Ракшаса, переведёнными на английский язык, сама собой вдруг упала на пол. Переплёт надломился, но Валера, всегда аккуратно относившийся к книгам, даже не шелохнулся. Он продолжал таращиться на красного Лёву, не знающего куда глаза и руки девать.

— Я пойду, — Лёва поднялся с кресла. — Завтра уж тогда встречайся со своей блондинкой, но без меня. Уж прости, за всё это… — он сглотнул ком в горле. — Не могу я, короче, извини! И исподтишка соблазнять не хотел. Не такой я человек, чтобы покорять чужое сердце наглостью или уловками. Вот сказал, как есть, а теперь понимаю, что пора уходить. Прощай!

И он направился к двери, но не успел сделать и трёх шагов, как непривычно тяжёлая и сильная Валеркина рука сжалась на его плече.

— Ты куда? — сурово спросили у него.

Лёва в изумлении обернулся.

— Прежде чем уходить, хоть послушай, — лицо Валеры стало решительным. — Анастасийка недавно взялась за написание научной работы под руководством Плоткина и ходит ко мне только по старой дружбе и только на чай. Вот поверь, кроме чая и разговоров нас ничего не связывает, а скоро и такие посещения прекратятся. Саша сейчас выглядит как кот, которого ежедневно кормят сливками, из чего я делаю выводы: совместная научная работа через полгода-год закончится свадьбой. Вон Игорь и Вероника работали всё, летали с помощью своих шлемов то в Древний Египет, то в Китай, а три года назад поженились. Здесь случится то же, поверь. Это раз. А два… — обхватив Лёву за шею, Валерка неожиданно вжался в губы друга своими губами. — Это для того, чтобы ты за меня не решал, какой выбор мне делать, — сообщил он обалдевшему Хлопову, немного отодвинувшись, чтобы дать тому возможность отдышаться.

Лёва стоял, шатаясь, будто пьяный, хватал ртом воздух и растерянно моргал глазами, а Валера, не обращая внимания на его состояние, вдруг снова преодолел разделявшие их несколько сантиметров и уже не спеша, со вкусом повторил свой поцелуй.

17.09.2021г.