Утятинская торговка [Евгения Черноусова] (fb2) читать онлайн

УТЯТИН – УСПЕНСК, НАШИ ДНИ.

Ираида Семеновна проснулась в плохом настроении. Вспомнив, что в зале ночуют Томка со Славкой, чуть не застонала. Полгода не прошло, как она влезла в большие кредиты, чтобы погасить долги племянника, и вот Томка на голубом глазу заявляет, что вынуждена продать квартиру и переселиться к ней. А этот без малого сорокалетний лось сидит со скучающей рожей, на которой написано: никуда ты, тетка, не денешься, заплатишь. И заплатила бы, но нечем. В последнее время торговля идет хуже. Ей одной бы хватило, даже Томке бы подбрасывала, но Славкины карты съедят любой доход.

Ираида Семеновна, прихрамывая, направилась на кухню. Заглянула в холодильник: так, супа на два дня, печенка… Да тьфу на них, если они сюда навеки прибыли, пусть сами думают, чем прокормиться. Прихлебывая чай, глядела в окно и вспоминала маленького Славика, как мама стирала в корыте, а ему наливала воды в маленький тазик, и он старательно намыливал свой носовой платок. С досадой смахнув слезу, она сказала себе: а это, пожалуй, единственный случай, когда он при ней что-то делал. Вымахал вон какой. И все учился. В школе – через пень-колоду, пришлось после девятого класса отдать его в ПТУ – там учился более-менее, потом в техникуме. Поступил на работу – через неделю уволился: тяжело. Его, специалиста, заставляют неквалифицированным трудом заниматься. Мать его пристраивала, а он уходил: опять не то. А Томка всегда вставала на его сторону. Потом вдруг заявляет: буду получать высшее образование. Ираида была не против, и исправно платила за обучение, которое растянулось на семь лет. Кроме обучения и ежемесячного вспоможения, приходилось постоянно подбрасывать на взятки преподавателям, на разные покупки, да просто на возврат долгов. Думала: получит диплом, отдохну. Где там! Томка устроила его на какую-то непыльную, но и не денежную службу с этим его сомнительным эколого-правовым институтом, у которого вскоре отобрали лицензию. А потребности мальчика все росли. Сначала игровые автоматы, потом казино. Теперь и казино запрещены, а он все равно играет и проигрывает. Последний раз выкупила его до того избитого, что, казалось, не выживет. А он опять проигрался, и, кажется, еще серьезнее.

На рынок она пришла темнее тучи. Васильевы торговли еще не начинали. В их секции стояла Таиска со шваброй и взахлеб рассказывала какую-то утятинскую новость. Слушали ее не только Гена с расцарапанным лицом и Катя с подбитым глазом, но и продавцы с ближних торговых мест.

– Таисия, прекращай треп, – зло сказала Ираида.

– Ир, ты послушай, – Таисия пыталась вовлечь ее в разговор. – Знаешь Поповых из Ветошников?

– Тайка, если через пять минут ты не приберешься и не уберешься…

– Все, все… К тебе что, сестра приехала?

– Отсчет пошел!

Слушатели разошлись. Васильевы стали шустро распаковывать клетчатые сумки и развешивать товар по стенам. Когда Таисия перешла в следующую секцию, Ираида кинула Гене ключи и сказала:

– Я уезжаю в Москву за товаром, а ты после работы явишься ко мне на квартиру и будешь изображать моего хахаля. Будешь ходить в семейных трусах, чесать пузо и есть суп прямо из кастрюли. Можешь сестричку Томочку за попку ущипнуть.

У Катьки глаза загорелись:

– А я? Ираида Семеновна, можно я приду ему морду бить, вроде из ревности?

Ираида вздохнула и ответила:

– Катя, моя сестра дура, но не идиотка. Она поверит, что у меня тридцатипятилетний любовник, но несчастливая соперница в возрасте внучки, да такая красотка, хоть и с подбитым глазом – это уже перехлест. Сиди дома, лечи боевые раны.

Стоявший в проходе Коля Тарасов, к которому в секцию перешла Таиска со шваброй, по-свойски вмешался в разговор:

– Ир, а ведь скандал-то не повредит.

Ираида сгоряча хотела Колю обругать, да раздумала: коллега дело говорил. Что делать, у них в павильоне – как в коммуналке: все всё знают.

– А о чем?

– О главном.

– То есть?

– Да о деньгах, ясен пень.

Да, Коля попал в точку. Ведь сестрица с племянничком до сих пор считают, что у Ираиды денег не меряно. И никакие кредитные договоры их не убедят. А вот если в дом придут из коллекторского агентства…

– Да, неплохо было бы прислать к ним каких-нибудь мальчиков бандитского вида…

– Ира, сделаю. Только участкового бы предупредить.

– Уже. Я ему сказала, что в мое отсутствие все может быть. И про Генку сказала.

– А мне как себя вести с рэкетирами? – вмешался Гена. – Храбро защищаться или труса праздновать?

– Ничего делать не будешь. Местные бандиты знают, что с тебя взять нечего. А тут родственники явились, с них и попробуют стрясти долги, – ответил Коля.

– Только, Коля, не пережми. Томка хоть и моложе меня, но все-таки уже пенсионерка. Не дай бог, сердце… Да, а Славку пугать бесполезно: он столько раз бит, что счет потерян.

– Бить их никто не будет. Просто попугаем и дадим понять, что ты настолько в долгах запуталась, что взять с тебя нечего.

– Ох, Коля, ведь так оно и есть…

Из Колиной секции высунулась Таиска, у которой всегда ушки на макушке:

– Ира, сразу скажи им, что разбить не жалко.

– Еще чего… А вообще-то там в зале у входа на тумбочке ваза такая здоровенная. Терпеть ее ненавижу!

Дурацкое выражение случайно сорвалось с языка. Им маленький Славка смешил когда-то Ираиду Семеновну.

Катька в восторге следила за разговором:

– А вот еще что-нибудь забрать, Ир Семённа! Они потом вернут! Ну, что-то ценное в счет погашения долга!

– Дело говоришь, Катерина, – сказал основательный Коля. – Давай я запишу. Значит, так: вазу разбить. Теперь дальше. Что забираем?

– В спальне в туалетном столике – шкатулка с бранзулетками. В основном, бижутерия, но есть и ценное. Серьги такие массивные старинные… подарок покойного мужа. Еще одни серьги золотые с голубыми камешками. Цепочка золотая. Всё. Остальное – дешевка.

– Из техники?

– Да, ноутбук. Он тоже в спальне, на комоде. Телевизор массивный, тащить не захочешь. DVD можно взять. И больше нечего. Надо же, всю жизнь торгую, ни хрена не нажила.

– Ир Семенна, шубу!

– Молодец, Катюха. Шубу и плащ кожаный. Он очень дорогой. Так что поаккуратней. Там на шкафу чемодан, в него и сложите.

– Теперь так. Какому банку должна?

– «Актуальный платеж».

– Ты чё? Посерьезней банка не нашла?

– Время, Коля. Славка у кредитора в подвале сидел.

– Ну, ясно. А поручитель кто?

– Ну, кого бы я стала за собой в долговую яму тащить? Без залога и поручительства.

– А вот это хорошо. Так и скажем: в случае смерти заемщика все стрелки переведем на наследника. Да, Ира, телефон отключи.

– Это еще зачем?

– Во-первых, чтобы тебе на жалость не давили. А во-вторых, я скажу, что ты, похоже, в бега подалась. А зачем нам заемщика искать, когда наследники – вот они?

– А… да ладно, звонить некому. Все, ребята, Серега подъехал. Аккуратней, бога ради.

Коля вышел из павильона вслед за ней и придержал за рукав:

– Ир, ты это… денег хватит на товар?

– Я с весны в кредит беру. Поэтому и доходы никакие.

– Ну, а за прошлую партию?

– Так еду же. Значит, набрала.

– Ты это… я много не могу, Машка заметит. Но десяточку возьми. Возьми, Ира! Ты меня столько раз выручала. Отдашь, когда разбогатеешь. – Сунул ей в руки две бумажки и нырнул в дверь.

Ираида Семеновна хлопнула дверью: «Поехали!» Дрогой два раза украдкой размазывала пальцами слезинки по щеке, чтобы шофер не заметил.

На базу прибыли поздно. Скинув в «Газели» плащ, металась по складам, подсчитывая, обмениваясь, расплачиваясь, отшучиваясь, отругиваясь. Сдала сумки с товаром в камеру хранения, отпустила Серегу к родственникам на ночевку. Он предлагал довезти до гостиницы, но она отказалась: дворами дойти быстрее, чем по светофорам кружить. К вечеру похолодало. Застегнув плащ под горло и повязав шейный платок на голову, побрела по узкому проезду между складами. Вроде бы, все удалось: и бракованный спортивный костюм обменяли без звука, и блузки смогла выцыганить не весь размерный ряд, а только самые ходовые, большие. Мимо проезжала легковушка. Ираида посторонилась, чтобы не обрызгали. Под ногами что-то хрустнуло, и она с размаху шлепнулась на коленки. Машина проехала. А Ираида по-прежнему стояла на четвереньках и плакала. Не только о больной коленке, но и обо всех сегодняшних неприятностях, обо всей своей жизни безденежной, собачьей.

Сзади кто-то подошел и тоненьким голосом стал причитать по-арабски. Потом взял ее под мышки и рывком поднял. Ираида стояла согнувшись, утирая слезы грязной рукой. Платок сполз на затылок. Переступила ногой, правая туфля оказалась без каблука. Это стало последней каплей. Ираида заплакала в голос.

Голос араба зазвучал успокаивающе. Продолжая придерживать ее сзади за талию, невидимый помощник повернул ее на тропинку между двумя складами. Хромая по узкой щели между стенами, она подумала: куда он ее ведет? Но было ей все равно.

Неожиданно они вынырнули на широкую площадку, окруженную складами и магазинчиками. Это был северный въезд на базу. Там, за воротами, помнится, остановка автобусов и троллейбусов. Но спутник подтолкнул ее к двери, над которой висела вывеска «Ремонт обуви». Ираида поднялась на две ступеньки и переступила порог. Сидевший на низенькой табуреточке с ботинком в руке смазливый усатенький мальчонка ошарашено глядел на нее.

– Да, видок у меня, наверное, еще тот, – вырвалось у нее.

– Ничего, ничего, – довольно чисто заговорил по-русски ее спутник. – Сейчас умоешься. Фадил, помоги.

Вслед за усатым Фадилом Ираида зашла за перегородку и, сняв с себя грязный плащ, очутилась в чуланчике, где смогла, наконец, умыться. Выйдя из чуланчика, увидела у порога домашние туфли с загнутыми носами. Надев их, вернулась в мастерскую и увидела, что плащ уже замыт и пристроен на прилавке, и к нему придвинут масляный радиатор, туфли вытерты и стоят на столе, а каблук вертит в руках Фадил. А на другом столе кипит никелированный электрический чайник (таких уж много лет не выпускают!), выложен лаваш, сыр, финики, еще что-то. Пожилой араб сидит за столом и говорит:

– Покушайте с нами.

– Спасибо. Меня зовут Ираида.

– Я Салим. А это мой внук Фадил.

Ираида села за стол и отломила лаваш. И сама вздрогнула, когда пробормотала по-арабски благословение трапезе. Кажется, это по-русски будет «Во имя аллаха милостивого и милосердного»? Салим разразился длинной фразой. Она ответила:

– Нет, языка не знаю. Но когда-то я гостила в Эль-Бахиже.

– Эль-Бахижа! Там живет мой зять, отец Фадила! Где же вы жили там? Быть может, на одной улице с нашими родственниками?

– Это было… почти 40 лет назад это было. Едва ли я была знакома с вашими родственницами. А с родственниками, сами понимаете, и видеться не могла.

– Да, многое изменилось с тех пор. Теперь другие нравы. У кого вы гостили, уважаемая Ираида?

– У моей подруги Захиры, жены Ахмада аль-Фадла.

Салим всплеснул руками:

– Наш Тарик уже двадцать лет служит в этом доме!

– Рада, что у нас общие знакомые. Я с тех пор потеряла связь с Захирой и не знаю о ней ничего. Как она поживает?

– Месяца не прошло, как у вашей подруги случилось большое горе.

– Что такое?

– Уважаемая Захира овдовела.

Ничего себе, горе! Да Заечка, должно быть, счастлива! Это надо же, чуть ли не полвека прожить с этим негодяем! А я-то как счастлива! И я наконец настоящая вдова! Ираида уткнулась в чашку, чтобы скрыть радостную улыбку. Какой день сегодня! Черт с ней, с коленкой! Жизнь удалась!

– Наверное, Ахмад занимал солидный пост в правительстве? Он ведь родственник вашего султана?

– Да, господин Ахмад аль-Фадл – брат отца правителя. Он был министром внутренних дел.

– Да, это работа по нему. (Что я несу!) Не будет ли назойливостью с моей стороны, если я передам через вас соболезнования госпоже Захире?

– Конечно. Тарик звонит нам каждую неделю. От кого передать?

– Имя – Ираида. Фамилии моей по мужу она все равно не знает. Если вспомнит, может позвонить по этому телефону. Скажите, а как вы оказались в России? У вас ведь богатая страна.

– Везде есть богатые и есть бедные. Мы не из богатых. Десять лет назад мы с женой уехали сюда к ее брату. У нас тогда было неспокойно. Но дочь с зятем остались. А теперь со мной Фадил. Он здесь на врача учится. И мне помогает.

Тем временем Фадил продолжал стучать молотком. И вот уже туфли починены. Несмотря на возражения Салима, Ираида щедро заплатила за ремонт, поблагодарила за угощение и помощь, натянула высохший теплый плащ и шагнула за порог. Фадил пошел провожать ее.

– Фадил, я знаю, что остановка прямо за воротами. Возвращайся в дом.

– Нет, раз дедушка велел, значит, я должен посадить вас в автобус. – Фадил говорил по-русски абсолютно чисто. Подойдя к остановке, где в это время уже не было ни души, он продолжил. – Я заметил, что вы не очень огорчились, узнав о смерти Ахмада. Значит, вы хорошо его знали.

– Это был негодяй,– вырвалось у Ираиды.

– Да, он был злодеем. Пусть шайтан возьмет его к себе за все его подлости. Я особенно рад его смерти, потому что отец собирался отдать за него мою сестру. Слава Аллаху, свадьба не состоялась, жених умер.

– Я рада за твою сестру. Каких мук она избежала!

– А ваша подруга тоже не очень добрая женщина, извините.

– Полвека с таким… шайтаном жить… ангел почернеет.

Подошел автобус.

– Я бываю здесь 1-2 раза в месяц. Увидимся, Фадил. Спасибо за помощь!

Войдя в гостиницу, она увидела несколько человек, сидящих в холле. Значит, мест нет. Света из Калуги сказала ей:

– Присаживайся, за мной будешь.

– А что, есть перспективы?

– Ночью автобус белорусов уезжает.

Ираида присела и машинально включила телефон. И тут же звонок, она аж подскочила. Номер незнакомый. Предупреждал же Коля! Однако ответила. Прозвучало протяжное:

– Ира-а-ида-а…

– Зайка!

– Как живё-о-шь?

– Небогато. Зато не замужем. Торгую, барахло из столицы вожу. Ты-то как полвека терпела?

– Что же, камень дё-о-шево продала?

– Какой камень?

– Улы-ы-ба-а-ешься?

– Зайка, ты о чем?

– О чем-то блестя-а-щем.

– Зайка, я ничего не понимаю… – растерянно сказала Ираида.

Пауза. Потом:

– Пра-авда?

– Зайка, ты меня в чем-то обвиняешь? Говори прямо.

– Говорю-у прямо. (Шепотом) Сабахнур.

Сабахнур. Это же любимый чёртов камень чёртова Ахмада.

– Ты что, считаешь, я его сперла?

– Я не счита-аю, я зна-аю.

– ?!

– Ира-а-ида-а, я же сама тебе его дала-а!

– Ты что?

– Ну-у, жираф с розовым ма-аслом…

– Зайка, ой… что ж ты ничего не сказала?!

– Я сказа-ала.

– Ты прямо сказала или намекнула? Я же в каком состоянии была! Я ничего не поняла!

– Так где он?

– Не знаю. Если найду, я верну тебе его!

– Не-ет … Продава-ай. Деньги пришлешь дочери.

У Ираиды вырвалось:

– У Саддама опять дочь?

– Молчи! Дочь Ахмада аль-Фадла вошла в почтенную семью.

Договорились о том, что Ираида продаст камень и пришлет дочери Захиры деньги через Салима.

– Он что, мафиози?

– Нет. Он знает, как деньги пересылать.

Деньги придется посылать частями, чтобы не было соблазна пересыльщикам. Стоит камень в десять раз больше. А может, и в сто. Но много не дадут, зная его криминальную историю. Если удастся, можно получить значительно больше. Но Захире для полного счастья требуется именно эта сумма.

– Зя-ать купит мне дом, и я буду жить одна-а. Одна-а!

Да, прожить полвека в таком дурдоме… Ираида читала, что теперь в арабских странах мужики покупают женам отдельные квартиры и посещают их по мере необходимости. Но Ахмад же у нас хранитель традиционных ценностей! Да и разбежались бы враз его жены при такой свободе. И подумать только, все это можно было прекратить еще в 60-х. Да нет, где бы в СССР можно было продать алмаз! Дура эта Захира!

Нужен ювелир. Если удастся выручить за камень побольше, можно будет выпутаться из долгов. А кто у нас ювелир? Придется ехать в Успенск.

Когда Ираида вышла из электрички, уже стемнело. «А адреса-то у меня нет!» Не беда: в Успенске живет Таня, дочь покойной соседки Милочки, внучатая племянница старухи Лиго. Набрала Татьяну. Голос не то больной, не то сонный.

– Борис Аркадьевич… нет, адреса я не знаю… Где-то в Южном…

– Таня, ты спала?

– Ой… да, я со сна никак не соображу…

– Извини.

– Ты что, Ира! Приезжай ко мне. Переночуешь, а завтра я адрес узнаю.

– Нет, Таня, мне сейчас надо.

– Примерно я знаю. Ты на вокзале? Переходишь через дорогу, там 2-й автобус. 4 остановки. Твоя – «Школа искусств». Увидишь магазин «Свет». Напротив – башня. За ней начинаются пятиэтажки. Вторая твоя. А вот подъезд и номер квартиры не скажу. Найдешь?

– Нужно найти. Пока!

– Ира, обязательно позвони. Я ждать буду.

Повезло, во дворе выгуливала мелкую собачонку дама в шикарном пальто. Глаза горели от любопытства, но расспрашивать не стала, указала подъезд, назвала номер квартиры. Кодовый замок. Незнакомый мужской голос:

– Кто?

– Родственница.

Голос издалека:

– Ида?

И пискнула дверь, открываясь. Зашла в ярко освещенный подъезд. Поднялась на площадку, где уже распахнул дверь незнакомый мужик. Пропустил ее вперед. В конце коридора стоял… у нее подломились ноги, и она шлепнулась на скамеечку над полкой с обувью.

– Ты что, Ида?

– Как стал на Аркадия Борисовича…

– Старики все друг на друга похожи. Сколько мы не виделись с тобой…

– С похорон Земфиры.

– Да, двадцать один год. Видно, здорово тебя жизнь тюкнула, если решила ко мне обратиться…

– Да, Борис Аркадьевич, я по делу. Нужна ваша профессиональная консультация.

– Вот как? – поднял брови старик. – Ну, об этом позже. У меня гостевой комнаты нет, так что устроим тебя в кабинете. Сейчас Константин тебе все покажет. Ты падала?

– Да. Что, заметно?

– Правая нога опухшая и не совсем отмытая. А завтра синяк будет. Вот кабинет, вот душ. Константин!

А он уже выходил из кабинета с каким-то барахлом в руках:

– Вот полотенца и халат. Шампунь, к сожалению, только мужской.

– Ничего, женщин моего возраста в специальной литературе называют «третий пол».

И закрылась в душе. Под струей горячей воды она подумала: это сколько же мы знакомы? Лет сорок?

УРЕМОВСК-УТЯТИН, 1969-1970.

На грязной газовой плите закипал чайник. Рядом в кастрюле с водой нагревалась банка болгарских голубцов. Ира вспомнила, что хлеб у нее позавчерашний, зачерствел, небось. Пойти взять дуршлаг и подновить его по маминому рецепту?

Еще в коридоре она поняла: в их комнате гудёж. Распахнула дверь – так и есть. Десять минут назад же никого не было! А теперь на проигрывателе крутится пластинка. Модная песня «Как хорошо быть генералом» в исполнении Вадима Мулермана. На столе несколько бутылок «Солнцедара», одна уже открыта и отпита. Консервы, хлеб, колбаса. Стол придвинут к Муниркиной кровати. За столом Машка, Мунирка, два парня из слесарки и еще кто-то незнакомый. На ее кровати полулёжа целуются Верка и какой-то потрепанный хмырь. Так, поужинала. Подошла и резко дернула за покрывало:

– Верка, брысь! Топчи свою койку!

– Подумаешь, проп…ли мы твою девичью постельку! – пьяно ухмыльнулась Верка.

Но Ира, закаленная бытом, в рабочем общежитии за себя постоять могла. Выставив чайник перед собой и угрожающе покачивая им, сказала:

– Считаю только до двух!

Парочку с кровати как ветром сдуло:

– Дура психическая!

Ира сгребла с кровати постельное белье, засунула все в наволочку, подумав, воткнула туда и покрывало. Прихватив посуду и хлеб, потащила все это на кухню.

Она расположилась на кухонном подоконнике, уже без всякого удовольствия ковыряясь в консервной банке. Зашедшая в кухню Саша из комнаты напротив посочувствовала:

– Что, опять Манька с Мунькой гудят?

Ира только молча кивнула.

– Ирка, что ты молчишь? Пожаловалась бы в профком!

– Ага, постучи… себе в карман… Можно подумать, ты довольна соседями. Но ведь молчишь!

Саша вздохнула и вышла. Ира вымыла посуду, завернула ее в газету и понесла назад в комнату. Однако ее никто не заметил. Все бутылки уже перекочевали под стол, а собутыльники дружно пели «Каким ты был».

Ира взяла наволочку с бельем и поплелась в подвал. В бельевой сидела комендант Цецилия Львовна: кастелянша Дуся на прошлой неделе свалилась со ступенек и сломала ногу. Вот бы взяли Иру на время! Она бы маме могла столько денег посылать! И себе бы сапоги купила. Но кастелянша работает в день, а Ирин цех в три смены. Не получится… Про Цецилию Львовну говорят, что в общежитии она зарабатывает себе квартиру. Правильно, «Искож» – вредное производство, здесь очередь подходит быстро. Только какая вредность в рабочем общежитии? Впрочем, вредность есть, Ира по себе знает. И вообще, баба Цецилия неплохая. Вот и сейчас, на просьбу Иры поменять покрывало просто кивнула и сказала:

– Только разверни обязательно, может попасться рваное.

Рядом с Цецилией сидела маленькая женщина в модном пальто джерси. И сапоги на ней… очень красивые сапоги. Не то, что Ирины войлочные с обсоюзкой.

В углу возвышалась гора грязного белья. Да, тяжело придется коменданту без кастелянши.

– Цецилия Львовна, может, вам помочь белье погрузить? Мне все равно делать нечего.

– Что, монголо-татарское иго?

Иры прыснула. Точно, Мунира татарка, а у Машки узкие как у монголки глаза.

– Оно!

– В каждый мешок по сотне. На этих листочках пишешь разборчиво и зашиваешь.

Ира старательно считала белье, зашивала в мешки, пришивала бирки. Все это время женщины разговаривали, иногда переходя на шепот. Когда закончила, оказалось, что у нее некомплект.

– Цецилия Львовна, двух наволочек не хватает и восьми полотенец.

Комендант посмотрела в свои записи и сказала:

– Так и должно быть. – Повернулась к Ире и удивилась. – Я думала, дня два буду сортировать, а ты за час управилась. Спасибо тебе!

– Да не за что! – Ира пошла к выходу.

– Голенкова, подожди. Ты не хочешь на квартире пожить?

– Нет, Цецилия Львовна, зарплата не позволяет.

– А если бесплатно?

– Так не бывает.

– Подожди, Голенкова. Конечно, не бесплатно. Есть один старичок, ему тяжело себя обслуживать. Будешь убираться, готовить ему. Зато будешь иметь отдельную комнату. Конечно, без прописки. Числиться будешь по общежитию. Но койка на это время будет занята. Ну как, согласна?

– Да, – выдохнула Ира.

– Тогда быстро собирайся, Зинаида Захаровна проводит тебя на квартиру. Вещи с собой прихвати на выходные. За два дня определитесь, подойдете вы друг другу или нет! И чистое белье оставь здесь, на кой оно тебе.

Ира пулей взлетела на третий этаж, быстренько покидала в портфель разные нужные мелочи, затем халат и тапочки, новый черный спортивный костюм, который на днях купила в «Детском мире» за три сорок, натянула розовую шапку из ровницы с двумя кисточками и черное в зеленую крапинку пальто. Кубарем скатилась к вахте и закрутила головой. Минут через пять появилась Зинаида Захаровна:

– Уже готова? Шустрая девочка!

Ехали на трамвае минут тридцать. Сошли в самом центре, на Ленинском. Повернули на Бабушкина, и тут же свернули до двор, пересекли его и оказались у подъезда мрачной и помпезной с колоннами и лепниной под крышей «сталинки». На втором этаже Зинаида Захаровна сказала Ире: «Пришли!» и нажала на звонок. Ждать пришлось довольно долго. Дверь открыл лысоватый седенький старичок с черными и, как показалось Ире, злыми глазами.

– Вот, Аркадий Борисович, помощницу вам привела, – не здороваясь, решительно сказала Зинаида Захаровна. – Не спешите отказываться, девочка работящая и почтительная. Сегодня она начнет у вас уборку, переночует и продолжит с утра. Зайду после работы, завтра я до трех. До свидания!

И заспешила по ступенькам вниз. Хлопнула дверь подъезда. Тишина. Ира и старичок стояли друг против друга, разделенные порогом. Ясно, старичок не хочет, чтобы Ира жила здесь.

– Аркадий Борисович, меня зовут Ира, – прервала она неловкое молчание. – Зинаида Захаровна привела меня, чтобы я помогла вам с уборкой. Если вы не нуждаетесь, так я пойду?

– Заходи, Ира, – голос старичка оказался довольно сильным. – Я показал себя негостеприимным хозяином, да? Я просто растерялся. Зина говорила мне, что найдет домработницу. Но как-то… несерьезно. Я думал, она просто болтает.

Широкий пустой коридор с высокими потолками освещался только из открытой двери.

– Ты извини, Ира, лампочка перегорела.

– Вот с этого и начнем. – решительно сказала Ира. – Лампочки у вас есть?

– Лампочка есть, но… тут очень высоко.

– Лестница?

– Нет.

– А как же вы ввинчивали?

– Приносил стол из кухни, на него – табурет.

– Так и сделаем. Где у вас раздеться?

В новом спортивном костюме Ира тянулась с табуретки к лампочке, но достать не могла. Пришлось притащить и поставить на табурет еще и пуфик из дедушкиной спальни. Когда лампочка загорелась, Ира сказала:

– Вы, наверное, месяц без света сидели?

– Да… даже больше.

– Значит, полгода, – решила Ира и стала слезать с построенной ею пирамиды. – Да не хватайтесь вы за мебель, Аркадий Борисович. Я с коридора и начну. Надо с потолка паутину смахнуть.

Спохватившись через пару часов уборки, что старичку надо поужинать, она заглянула в холодильник.

– Кура суповая, – констатировала она. – Вариться будет до морковкина заговенья.

Старичок хихикнул. Ира пояснила:

– Так мама моя говорит. В смысле, что не дождешься.

– Я знаю это выражение. У нас в Утятине так Варя говорила…

– Я лучше из нее завтра котлетки сделаю. А из арматуры суп сварю.

Старичок опять хихикнул.

– Да вы не сомневайтесь. Очень хороший суп из куриных костей, вот увидите. А сегодня… давайте сегодня болгарские голубцы съедим!

Разогревая консервные банки, она рассказывала, как обнаружила в гастрономе Искожа эти консервы, которые люди не брали по причине их дороговизны. А она отхватила сразу пять банок, а потом еще брала. Не всегда, но в минуту жизни трудную можно разогреть их в воде и плотно поесть. А если со сметаной… да вот, в холодильнике сметана!

Судя по всему, старичку голубцы понравились. Потом они пили чай с маминым черничным вареньем. Потом Ира перешла с уборкой в зал. Когда она мыла окно, то, забывшись, запела «Уж вечер, облаков померкнули края». Из коридора послышался какой-то звук. Выглянув, она увидела, что старичок плачет.

– Фаня моя этот романс пела, когда шила…

– Не буду, не буду больше. – Поскольку старичок вздрагивал, хоть слезы уже не текли, решила его развеселить. – А вы слышали песню «Как хорошо быть генералом»?

И Ира с воодушевлением запела запомнившуюся ей со вчерашней соседской гулянки песню. И старичок развеселился. Ира уговорила его накинуть пальто, усадила с кресло и, продолжая мыть окно, рассказала о монголо-татарском иге, о Цецилии Львовне; потом в лицах показала, как кастелянша Дуся падала с лестницы, а сантехник Перов пытался ее поймать. Наконец, спохватившись, что уже пора спать, уговорила его выпить стакан теплого молока.

Засыпая, она слышала, как Аркадий Борисович бормотал «а мы хотим рубать компот» и хихикал. «Песня старичку понравилась. И надо будет завтра компот сварить», – подумала она и заснула.

В общем, они подружились. Когда Ира приходила с работы, Аркадий Борисович встречал ее у порога. Она подозревала, что старичок к ее приходу устраивается поближе к коридору и ждет, когда она загремит ключами. Старался что-нибудь приготовить сам, хотя готовить не умел: то макароны слиплись, то картошка подгорела. Если удавалось что-то достать в магазине, просто сиял: «Ирочка, у нас сегодня на десерт пастила!» Когда Ирины нехитрые истории закончились, Аркадий Борисович стал рассказывать кое-что из своей прежней жизни. Ира уже знала, что Варя, о которой он упоминал, была кухаркой в доме его родителей еще до революции. С особой нежностью он вспоминал об Утятине и его обитателях. «Как-нибудь съезжу туда», – решила Ира.

И пришел день, когда Ира рассказала Аркадию Борисовичу свою главную тайну.

Они иногда по выходным ходили в кино и на обратном пути живо обсуждали сюжет, героев, игру артистов. Однажды они попали на фильм «Подростки». Ира просто не обратила внимания, что он египетский, а то бы не пошла. Публика хлюпала носами над страданиями юной героини, какая-то подвыпившая компания хихикала по поводу ненатуральной игры актеров, а Ира задыхалась. Она закрыла глаза, чтобы ничего не видеть, но не могла заткнуть уши: это бы удивило соседей. Вдруг Аркадий Борисович схватил ее за руку: «Ирочка, давай выйдем». В темноте они, спотыкаясь об ноги зрителей, выбрались из зала. Потом долго сидели на холодной скамейке в скверике, пока Ира приходила в себя. Дома она рассказала ему о своем глупом замужестве и о нынешних преследователях. Замолчав, Ира поглядела на Аркадия Борисовича, ожидая осуждения. Но он глядел на нее с сочувствием и тревогой: «Деточка, а может, ты преувеличиваешь?» Ира замотала головой: «Если б раз, могло бы показаться! Но в Новогорске были те же».

Вскоре Аркадий Борисович засобирался к сыну. О том, что его Боря сидит в тюрьме, старичок сказал ей чуть ли ни в день знакомства. «От сумы да от тюрьмы», – горестно вздохнула в ответ она и по его взгляду поняла, что эту поговорку Варя тоже употребляла. К поездке своего хозяина Ира подошла со всей ответственностью. После ночной смены она вышла на Ленинский проспект и спросила у первого попавшегося мужчины простого рабочего вида и с незлым лицом: «Дяденька, а где тут тюрьма?» Он стал ее расспрашивать, и она наплела ему, что мама попросила ее навестить дядю. Добравшись до этого мрачного здания, Ира оробела, но все-таки вслед за женщинами с узелками и кошелками просочилась в приемную. Там она уцепилась за пожилого, как ей казалось (лет под сорок) старшину сверхсрочной службы. И повторила ему ту же историю, только сказав, что ей предстоит ехать в Мордовию. Дядька ткнул ее в список у приемного окошка, а увидев, как старательно, высунув язык, Ира переписывает все в тетрадку, проникся к ней сочувствием и пояснил, как что заворачивать и к чему придираются. А потом, умилившись собственной добротой, записал ей имя своего сослуживца, который перевелся именно в этот лагерь.

В общем, Ира через Зинаиду Захаровну достала все разрешенные продукты и упаковала их: «И не забудьте, сверху я положила водку и сало. Этот сверток передадите Иванову Алексею Кузьмичу, видите, я тут записала? И привет ему от Моргачева Родика, он знает. И не тушуйтесь, все мы люди, и все водку пьют. Не откажется, не сомневайтесь».

Через три дня Ира пришла встречать Аркадия Борисовича на вокзал. Поезд задержался, и когда наконец прибыл, у Иры зуб на зуб не попадал.

– Ирочка, ну зачем ты! Ой, а руки-то какие холодные! Поехали на такси!

– Что вы, Аркадий Борисович, дорого!

Но он уже открывал дверцу серой «Волги» с шашечками. Проехаться в такси Ире очень хотелось. Она на нем только в Калининграде ездила с Ахмадом.

– Ну, как?

– Ира, какая ты умница! Я сразу спросил Иванова, а он оказался на дежурстве. Передал сверток… Ира, небо и земля! Сумку просмотрели очень поверхностно, не ждал как всегда, сразу в комнату отвели. И Боря тут же пришел.

– Вот видите, Аркадий Борисович! Все мы люди! Ну, и как сынок ваш? Держится?

– Он никогда вида не покажет, если что не так. Но не изменился, не похудел, не поседел. Просил передать тебе привет.

– Какие мы с вами… болтушки, вот! Вы даже ему обо мне рассказали.

– А как же, Ира! Ты же моя опора. Кстати, он мне хорошую идею дал насчет тебя. Потом расскажу.

Про идею Ира забыла. Но через три месяца, когда Аркадий Борисович получил разрешение на очередное посещение сына, идею в несколько переиначенном виде пришлось реализовать.

Вернувшись с ночной смены, она обнаружила хозяина на полу. Вызвав «Скорую», пыталась своими силами привести его в чувство. Уходя, кругленький лысенький врач, сочувственно схватив ее за руку, сказал:

– Крепитесь, голубушка.

– Что? – испуганно вскинулась Ира.

– Вам что, не сказали? – удивился врач. – А больной в курсе.

– В каком курсе?! – со страхом спросила Ира.

– Онкология у вашего дедушки. И жить ему осталось… не знаю, сколько, но немного. Боли начнутся – приходите к лечащему врачу за обезболивающими.

Ира долго стояла в коридоре, боясь войти к Аркадию Борисовичу. «Только не плакать!», – говорила она себе.

– Ирочка, расстроил я тебя.

– Ну что вы, Аркадий Борисович! Вы поправитесь!

– Нет, Ирочка. Будем смотреть правде в глаза. У меня не хватит сил даже к Боре съездить. Придется тебе.

– Аркадий Борисович!

– Да, Ира. Я все бодрился, а теперь понял: Борю я больше не увижу.

– Ну что вы, он выйдет через три месяца!

– Но я-то столько не проживу. Ира, не перебивай! Я должен сохранить все, что нажил, для Бори. Знаешь, что будет с квартирой, как только я умру? Ее тут же отберут. И моему сыночку некуда будут вернуться…

– Разве так может быть?

– Так со многими было. Знаешь, что мы сделаем, Ира? Мы распишемся! – Ира смотрела на старика ошарашено, даже, кажется, открыв рот. – Ты сохранишь жилплощадь и все, что здесь есть, как моя вдова, для моего сына.

– Разве так можно, Аркадий Борисович?

– Это законно, Ира. Ты поможешь мне?

– Вы же знаете, я для вас… всё!

– Ты ведь Зине позвонила? Зина договорится в загсе, чтобы нас расписали побыстрее.

Зинаида Захаровна забежала к ним вечером после работы. Она минут десять посидела со стариком, обсуждая его дикую идею, потом вышла к Ире на кухню:

– Ирка, ты надеешься облапошить Наппельбаумов?

Ира, продолжая помешивать кашу, подняла на нее глаза. У них давно уже установились доверительные отношения. Единственное, в чем они расходились, – в оценке старика. Для Иры он был здесь самым близким человеком, добрым и заботливым. Наверное, она так к нему привязалась, потому что у нее с детства не было родного мужчины: отца, дедушки… А Зинаида Захаровна, которая была подругой покойной Фанни Иосифовны, считала Аркадия Борисовича хитрым, жадным и бессердечным. Ира удивлялась, как можно так думать о человека, которого знаешь лет двадцать, если не больше.

– Зинаида Захаровна, вы с нами поужинаете?

– Овсяную кашу? – фыркнула та в ответ.

– Еще есть блинчики с творогом, – мирно ответила Ира.

Навалившись своим большим бюстом на кухонный стол, Зинаида Захаровна резала блинчики на мелкие кусочки и быстро отправляла их в рот. Потом, подкрашивая губы и косясь на Иру, что-то, видно, для себя решала. Щелкнув застежкой сумочки, сказала:

– Простота хуже воровства. Значит, Наппельбаумы тебя облапошат.

– А что с меня взять? У меня и нет ничего.

– Молодость, моя милая. Молодость и красота. Вернется этот фармазон Борька и продаст тебя своим уголовным дружкам. Сам-то он, говорят, женщинами не интересуется.

Насчет продажи Ира только хмыкнула: здесь вам не Эль-Бахижа. А насчет того, что он женщинами не интересуется, даже обрадовалась: ей же ехать к незнакомому дядьке. Истинного смысла Зинаидиного намека она не понимала: решила, что он как пожилой, серьезный человек на баб внимания не обращает.

Через несколько дней их тихо расписали в кабинете заведующей загсом. Свидетелями были Зинаида Захаровна и какой-то длинный носатый дядька с красивым портфелем, который сразу за порогом распрощался и, несмотря на уговоры Зинаиды отобедать в ресторане, убежал.

Они сидели в ресторане втроем. Зинаида Захаровна все поглядывала на часы: заканчивался ее обеденный перерыв. Залпом выпив компот, она сказала:

– Завтра с утра пойдем с тобой в паспортный стол. Не опаздывай!

– Зина, подожди. – Аркадий Борисович вынул из кармана коробочку и подал Ире. – Вот, при тебе дарю. Это от бабушки моей остались. Фаня их никогда не носила.

– Я даже и не видела их у нее, – сказала Зинаида Захаровна, рассматривая массивные старинные серьги.

– Ой, зачем, – испуганно замахала руками Ира.

– Бери, бери, – сказала Зинаида. – С паршивой овцы хоть шерсти клок. Как пропишешься, с Искожа рассчитывайся. Пойдешь к нам центральный универмаг ученицей.

– Я не могу. Там же платить будут мало.

– Аркадий Борисович зарплату тебе еще не выдавал? Сколько платить будешь? Двадцать пять?

– Тридцать, – ответил старик.

– Какая зарплата? Я ведь живу на всем готовом.

– Поэтому и не шестьдесят. Ну вот, месяц продержишься. А там и в продавщицы переведут. Ты что, не видишь, как у тебя от этой химии ногти ломаются и волосы ползут?

Зинаида снова взглянула на часы, ойкнула и помчалась к выходу. А Аркадий Борисович сказал:

– Ира, теперь с моей фамилией твои черные тебя не найдут.

– Точно! – обрадовалась Ира. – Спасибо вам большое!

– Только ты лучше матери и сестре свою фамилию не говори. Женщины, знаешь… могут проговориться. А когда Боря вернется, он придумает, где тебе жить.

И вот Ира сидит напротив этого Бори. Он читает письмо отца, а Ира разглядывает его. На отца не похож. Разве вот нос. А овал лица другой, и фигура… старичок худенький, а этот видишь… бугай какой. Внезапно зэк поднял на нее взгляд:

– Тебя как зовут? Ирина?

– Ира. Ираида.

– Значит, Ида. – Ире это не понравилось, но возражать не осмелилась. – Что, отец действительно так плох?

– Он вдруг резко сдал за последние две недели. Мы его уже теперь одного не оставляем.

– Мы? С кем он сейчас?

– Зинаида Захаровна переселилась на время моего отъезда. А днём Цецилия Львовна заходит.

– Это кто?

– Племянница её.

– У неё нет племянницы. А! Циля шепелявая! Как ты считаешь, почему ему стало хуже?

– Он упал. Я в ночную смену работала, возвращаюсь – лежит. Потом вроде встал, но после загса резко ослабел. Он, наверное, держался тем, что вас ждал. А теперь решил, что не доживёт – и держаться перестал.

– Он очень к тебе привязался.

– И я к нему. Не сомневайтесь, Борис Аркадьевич, я всё сделаю так, как он решил. И… кушайте, пожалуйста!

Ира прорвалась к начальнику.

– Не понимаю, девушка, чего вы от меня добиваетесь! Отпустить вашего родственника раньше, чем истечёт срок, не может никто!

– Да я и не жду! Просто скажите мне, как сообщить ему, когда папаша его помрёт!

– Телеграмму пошлите!

– Господи, да будьте же милосердны! Сколько их там в бараке? Имеет право человек поплакать, потеряв единственного родного человека.

– Мне что, вашего человека в шизо отправить?

– А медицинского изолятора у вас нет?

Начальник захохотал:

– Ну что за нация! У царя царицу выпросят! Ладно, на тебе вот… позвонишь на этот телефон, но только с 8 до 16, поняла? Сам ему скажу и в изолятор помещу, иди уж! А домашнего телефона не дам, а то ты мою семью взбаламутишь!

Аркадий Борисович умер утром, не дожив до возвращения сына всего пару недель. Так Ира впервые оказалась в Утятине.

Пасмурным днём автобус подъехал к кладбищу. У ворот их ждали Земфира Рувимовна, племянница покойного, с матерью Марией Давидовной, старуха Левина из их дома и ещё какой-то съёжившийся старичок, которого Ира больше никогда не встречала. Потом автобус с покойником и старухами поехал вверх по серпантину, а немногочисленная процессия двинулась вслед за ним. На обратном пути Мария Давидовна ухватила под руку Зинаиду Захаровну, а Земфира пошла рядом с Ирой. Ира иногда украдкой поглядывала на свою спутницу, пытаясь вспомнить, кого она ей напоминает. И только подходя к воротам, догадалась: одну из сестёр Шишмарёвых с картины Брюллова. Зинаида рассказывала Ире, что Земфира вконец замордована матерью и только в 31 год вдруг взбрыкнула и вышла замуж за местного алкаша Ваню Куркина. Теперь Ваня, которого дуры-бабы прописали, закатывает скандалы и срамит жену-учительницу, а она не знает, куда деваться. «Надо же, такая красавица – и никакого личного счастья», – сочувственно подумала Ира.

– А почему только бабушка с сыновьями и невесткой здесь похоронена? – спросила она Земфиру. – Аркадий Борисович говорил, что семья здесь с незапамятных времён.

– До революции за Маяком еврейское кладбище было, – ответила она. – Сейчас там только гранитные осколки из земли торчат. Маленькой я туда с бабушкой ходила. Хоть и не было могил, но она помнила, где они раньше были. Теперь уже никто ничего не помнит. Да и евреев в Утятине мало осталось. А дедушка – он в Гражданскую войну в Сибири погиб, там где-то и похоронен.

Зинаида Захаровна подрядила кого-то изсвоей многочисленной родни, и Ира поехала за Борисом Аркадьевичем на почти новом «Москвиче». Дальней дорогой они почти не разговаривали. Когда вошли в дом, Зинаида Захаровна неожиданно для Иры встретила сына подруги с объятиями и причитаниями. «А как же "фармазон Борька", – подумала она. – Сейчас она искренна или тогда была?» За столом говорили мало, но потом всё-таки Борис Аркадьевич, подняв бокал, поблагодарил женщин за то, что поддерживали его отца в последние, самые тяжёлые месяцы.

– Ладно, Боря, – махнула рукой Зинаида Захаровна. – То дело прошлое. Давай думать о настоящем. И о будущем. Ира, как её Аркаша просил, добро для тебя сохранила. А что с ней теперь будет? Ирка, не встревай, я дело говорю.

– Тётя Зина, вы меня неблагодарным считаете? Что отец велел, то будет исполнено. Тем более, я ещё за изолятор ей должен.

– Какой изолятор, Боря?

– Медицинский, тётя Зина. Спасибо, Ида!

– Я вас не обидела, Борис Аркадьевич?

– Ты что! Меня начальник вызвал и сообщил, что папа умер. И говорит: «Посиди». И вышел. Я сидел долго один. А потом пришёл санитар и отвёл меня в больничку. И я там два дня в карантинном изоляторе один лежал. А потом этап пришёл, и меня в барак отправили. А перед выпиской начальник меня спросил: «Ну как, пришёл в себя?» Я ему: «спасибо», а он: «родственницу благодари». Это сколько же ты ему дала, Ида?

– Да нисколько, Борис Аркадьевич! Только когда обещал, я ему бутылку коньяка, и то брать не хотел.

– Коньяк-то хоть хороший?

– Я с нашим директором советовалась. Армянский Ереванского разлива, 4 звезды.

Через неделю они все вместе поехали в Утятин. Сошли с рейсового автобуса у кладбища.

– Иди, Боря, вперёд, у нас другая скорость, – сказала Зинаида Захаровна, взяв Иру под руку. Они пошли по вьющейся серпантином узкой дороге, покрытой свежим асфальтом. Борис Аркадьевич кивнул и пошёл напрямую по тропинке. – Пусть с родителями поговорит в одиночестве.

– Господи, до меня только дошло, что мать тоже во время его отсидки померла…

Когда они добрались до могилы, Борис Аркадьевич сидел на скамейке и глядел на холмики: поросший травой над матерью и глинистый над отцом.

– Мама же почти два года как померла, что же папа памятник не поставил?

– Готов памятник, здесь он, в гранитной мастерской. Аркадий Борисович сразу на двоих заказал, только место для своей… даты оставил. Я им бумажку отдала, должны уже выбить. Но ставить можно только через полгода.

– Почему?

– Земля должна осесть.

Ире странно было, что она, такая молодая, должна объяснять этому пожилому, по её представлениям, человеку очевидные вещи.

С кладбища они направились в гости к родственникам. Жили те в необыкновенном доме, который утятинцы называли «нерусским» то ли за то, что был он на рубеже веков построен владельцем электротеатра Исааком Левиным; то ли за то, что в нём и сейчас почему-то квартировали люди разных национальностей: евреи, латыши, казахи и даже невесть каким образом оказавшийся в России китаец, правда, с русской женой; а может, из-за необычного вида: над крышей дома возвышалась башенка с флюгером.

Сидя за столом, на часто ловила не себе недоброжелательный взгляд Марии Давидовны. Но в последние годы в ней выработалась странная черты: она терялась, когда к ней относились хорошо, но собиралась в случае агрессии.

– Ой, Боренька, ты теперь в родном доме никто… – запричитала старуха, поняв, что Иру её взгляды не трогают.

– Это кто же так решил, не вы, тётя Маня? – холодно возразил племянник.

– Как же, добро, что родители наживали, чужим людям достанется…

Договорить она не успела. За дверью послышался шум и пьяные выкрики. По тому, как побледнела приникшая к плечу брата Земфира, Ира поняла: Ваня Куркин.

– Вот, Боря, что твоя сестрица учудила, – запричитала Мария Давидовна. – В своём доме мне покоя нет. Вот к чему глупые браки приводят. И тебе такое же соседство предстоит!

Ира увидела, что Борис Аркадьевич сжал в руке вилку так, что рука побелела. Ещё до этого он косился на скулу двоюродной сестры, на которой явственно проступал синяк. Поняв, что он может не выдержать, встала и открыла входную дверь. Ваня Куркин оказался, хоть неопрятным и пьяным, но довольно интересным мужчиной, явно моложе жены. С порога он начал горланить, что обычно горланят пьяные мужики.

– Ладно, зятёк, на таком языке будешь разговаривать в подворотне. А как проспишься, поговорим, – сказала Ира. Взяла его руку и с силой вывернула, так что он взвыл. Земфира вскочила, но Борис Аркадьевич придержал её. Подталкивая Ваню коленом, она довела его до ступенек и спросила. – Сам спустишься или тебя спустить? Скажешь ещё раз «мать», пересчитаешь до этой матери все ступеньки.

И пришлось спустить. Ваня с грохотом съехал до первого этажа, где из-за двери жадно следила старуха Левина.

– Он прописан здесь, – сказала Земфира. – Сейчас участкового приведёт, чтобы тот его вселил.

– Вот с участковым и поговорим.

– Ира, ты бы не вмешивалась, – тихо сказала Зинаида Захаровна.

– Но кто-то должен. А мне это сделать безопаснее, – и покосилась на Бориса Аркадьевича.

Звонок раздался минут через двадцать. Ира по-хозяйски распахнула дверь. За порогом хрипло дышал тучный милиционер в тёмно-синей шинели. «А у нас в Уремовске все уже в новой серой форме», – заметила она, вспомнив местного участкового, очень нагло положившего глаз то ли на Иру, то ли на квартиру Аркадия Борисовича.

– Проходите, пожалуйста, присаживайтесь к столу, – приветливо сказала она. – А ты, зятёк, у входа постой. И мать свою лучше не вспоминай, а то опять ступеньки пересчитаешь.

– Документы ваши посмотреть можно?

– Конечно, вот паспорт.

– И остальные тоже. Так, Наппельбаум, родственница?

– Родственница.

– Вы… Кугель. Тоже родственница?

– Знакомая.

– Вы… так, уже паспорт поучили? И прописка есть, – стало быть, знал, кто перед ним и откуда он недавно вернулся. – Да, сестрице вашей требуется защита.

– Об этом мы и хотели с вами поговорить. Я понимаю, что всем не угодишь, но, как человек опытный, подскажите, как прекратить эти безобразные сцены, – выставляя перед ним чистую тарелку, спросила Ира. – Водочки?

– При исполнении, – вздохнул он. – А вот перекусить не откажусь.

Ира придвинула к нему поближе тарелку с курицей, искоса поглядывая на Марию Давидовну, буквально трясущуюся от негодования по поводу Ириного поведения. Но старуху с одной стороны ухватила за руку дочь, с другой положила на плечо руку Зинаида Захаровна.

– Что вы притихли? Закусывайте, – обратилась она к остальным. – Рыба какая вкусная! Земфира Рувимовна, вы готовили?

– Мама, – тихо ответила она, косясь на мать.

– Мария Давидовна, научите?

Старуха только сверкнула глазами. А Ира безмятежно жевала, хотя, если откровенно, рыба была пересолена. Когда милиционер насытился и отодвинул тарелку, она, поспешно вскочив, спросила:

– Чайку?

– А вот… что там, компот?

– Морс, – вскочила и Земфира. – Налить?

– Меня Ира зовут. А как вас звать-величать? Не обращаться же «товарищ милиционер»?

– Павел Петрович меня зовут.

– Так вот, Павел Петрович, как вы считаете, что делать бедным женщинам?

– Разменивать квартиру.

– Что? – взвизгнула Мария Давидовна.

– Ну, не хотите разменивать, живите с зятем. Вы же его прописали…

– Я в суд подам, – возник прикорнувший на табурете у входа Ваня.

– Может?

– Да. И по суду ему комната будет…

– Значит, будем размениваться.

– Да кто ты тут есть, вертихвостка? Квартиру зятя захапала, но моей ты не получишь!

– Помолчите, тётя Мания, – вмешался доселе молчавший Брис Аркадьевич. – Ваш зять вас не бил?

– Да посмел бы он…

– А Фиру посмел.

– Боря, я сама…

– Сама два раза на кулак наткнулась.

– Земфира Рувимовна, заявление напишете?

– Какое заявление…

– Вот так всегда.

– Тогда так. Фира, я квартиру размениваю… свою, свою, тётя Маня! Уже договорился. Я переезжаю в Успенск. Это Подмосковье. Поедешь со мной. А тётя Маня будет жить тут с зятем.

– Что? Зема, ты бросишь меня на старости лет!

– Ей что, тут погибать из-за ваших квадратных метров? Тётя Маня, или вы соглашаетесь на размен, или Фира отсюда уезжает! Фира, скажи, ты поедешь со мной?

– А что мне ещё остаётся? Я себя так опозорила… мне ученикам стыдно в глаза смотреть…

– Всё, договорились.

Мария Давидовна заплакала. Она причитала, что все против неё: и родная дочь, и единственный племянник, что всех их настроила против неё эта подлая пролаза. Вот что она сделает: она уедет в Уремовск к сестре Розе и приживалкойу неё будет доживать свою несчастную жизнь…

– Значит, квартиру вы всю зятю оставляете? – спокойно спросил милиционер.

– Я тут буду жить… и мама моя, – буровил пьяный Ваня.

– На порог не пущу! – вскочила Мария Давидовна.

– Так что придётся разменивать. Ну, успокоились все? Будем о деле говорить?

– Павел Петрович, у вас есть предложение? – тихонечко спросила Ира.

– Я так думаю… квартира напротив. Старуха Лиго. У неё двухкомнатная. Она совсем плоха, племянница с дочерью за ней ходят. У них комната в Васильевке. Они съедутся в вашей квартире, вы переедете в их, а Ваню – в Васильевку.

– Не хочу в Васильевку!

– Как в вытрезвителе посидишь, так захочешь.

– Земфира Рувимовна, вы знаете эту квартиру? Она вас устраивает?

– Да, это хорошая квартира…

– Мария Давидовна, вы согласны на обмен?

– Я не согласен! – крикнул Ваня.

– Сейчас согласишься, – сказал милиционер и вышел. Все потянулись вслед за ним на лестничную площадку, а Ира проскользнула и в соседскую квартиру, когда дверь ее открыла симпатичная блондинка средних лет с ямочками на щеках.

Когда спустя минут пятнадцать они вышли оттуда, Ира в сердцах спросила:

– И что это у вас все бабки такие противные?

– Это ты верно… все. И ты станешь бабкой, так тоже вредничать начнешь.

– Но не по отношению к своим! Они за ней ходят как за родной, а она: пусть квартира государству отойдет!

– А ты молодец. Как здорово насчет лерик… реликвий, в общем, барахла ее и фотографий. Ведь задумалась, дура старая. Так, Куркин, за тобой сейчас «люся» приедет, я от Лиго позвонил.

По лестнице загремели сапоги. Два милиционера взяли Ваню в клещи и потащили вниз. Он упирался и орал: «Зема, ты у меня попляшешь!»

– Так, граждане, – сказал на прощание участковый. – С Куркиным я на трезвую голову завтра поговорю. Придется ему согласиться. Но сами-то не тяните, а то бабка Лиго, не ровен час, помрет.

Этот обмен состоялся довольно быстро. А вот у Бориса Аркадьевича что-то не срасталось. Мешала и его судимость, и здешний участковый, который питал какие-то надежды по поводу Иры и ее квадратных метров.

Однажды, вернувшись с работы, Ира застала у них в доме Марию Давидовну, которая горько жаловалась племяннику на зятя. Оказалось, он опять проник к ним в дом и побил Земфиру. У Иры руки опустились:

– Вы что же, дочь одну оставили?

Мария Давидовна отвернулась от нее, гневно бормоча насчет всяких пролаз, которые лезут не в свое дело. Ира бросилась к телефону, и заказала переговоры с Утятином на номер квартиры Лиго. Поговорив со старшеклассницей Таней, она попросила ее помочь отправить соседку в Уремовск. Толковая девочка связалась с участковым и матерью, которая работала на почте. Через полчаса Ире позвонили с Уремовского Главпочтамта и попросили встретить их машину, которая минут через сорок высадит их родственницу на углу Ленинского и Бабушкина.

Когда Борис Аркадьевич ушел встречать машину, телефон зазвонил снова. Звонила Цецилия Львовна, которая предупредила, что об Ире сегодня спрашивали какие-то кавказцы:

– Ты извини, Голенкова, они мне не понравились. Я сказала им, что ты рассчиталась, чтобы завербоваться в Воркуту. Но вдруг они тебе нужны? Поэтому я обещала им узнать у родственников других завербованных, куда точно ты поехала.

– Они мне не нужны. Я их боюсь.

– Тогда я завтра им скажу, что тебе что-то не понравилось, и ты решила ехать на Дальний Восток на рыболовецкий промысел. Пусть ищут!

– Спасибо вам, Цецилия Львовна!

– Да не за что, Голенкова! (Даже Цецилия не знала о браке Иры, хоть и была родственницей Зинаиды Захаровны)

Когда младшие Наппельбаумы пришли, Ира уже взяла себя в руки. Однако Борис Аркадьевич через некоторое время вышел вслед за ней в коридор и спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Нет… мне надо уехать.

– Куда?

– Не знаю…

– Подожди немного, я уже подобрал тебе квартиру. Сегодня придет маклер.

– Нет. Я должна уехать из Уремовска.

Помолчали. Потом Борис Аркадьевич осторожно спросил:

– Ида, если тебе все равно, куда ехать, может, ты в Утятин поедешь?

Ира глядела непонимающе. А он сказал:

– Моим родственницам все равно в Утятине не жить. В ту квартиру, что я тебе нашел, мы их поселим, а ты в их переедешь. Ну? Соглашайся!

Ира согласилась. И живет здесь уже сорок без малого лет. Наученная горьким опытом, она маме и Томке о месте своего жительства не сообщала, посылая письма и переводы через знакомых, выезжавших в другие города. Только лет десять назад, уже после смерти мамы, она проговорилась сестре, где живет. Последний раз своих преследователей она видела в Геленджике лет тридцать назад, когда отдыхала там вместе с мамой и Славкой. Тогда она и узнала, кто «наводил» их на нее. Когда она поспешно швыряла вещи в чемодан, объявив маме, что должна срочно уехать, мама сказала, что одна с ребенком тут не останется. И они поехали домой, несмотря на горькие слезы Славика. А дома Томка набросилась на нее, орала, что Ира испортила отдых и ей, и ребенку, что она подлая, недаром ее до сих пор разыскивают… И осеклась.

– Так это ты им сказала, что я в Геленджике? Ну ладно, ты сестру не пожалела. Но как ты не подумала, что сына и маму вместе со мной могут убить?

Томка фыркнула:

– Придумаешь тоже – убить!

Мама вмешалась:

– Доченьки, не ссорьтесь! Ира, Тома права! Если твой муж столько лет тебя разыскивает, значит, любит. Может быть, стоит еще раз попробовать?

– Что попробовать? Мама, тебя когда-нибудь били по лицу? А кулаком в живот? Тома, ты прогадала. Они тебе сколько дали, пятьдесят? А за турбазу я заплатила почти триста. Предложила бы мне поторговаться, я бы дала больше!

Теперь, зная, что земляки Ахмада разыскивали не Иру, а камень, она понимала, что была права, когда говорила об опасности для мамы и Славки. Они пытали бы ее до смерти, не пожалели бы и родных.

УСПЕНСК-УТЯТИН, НАШИ ДНИ.

Путаясь в большом мужском халате, с полотенцем на голове, Ираида Семеновна прошла на кухню. Константин молча поставил перед ней тарелку с чем-то мясным.

– Ешь, Ида, – сказал старик. – Разговаривать будем на сытый желудок. Ты вообще сегодня ела?

Взявшись за вилку, Ираида Семеновна вспоминала, что она ела сегодня. Утром чай, потом в дороге, как обычно, после четырех часов пути, они останавливались с Сережей в дорожном кафе. Ей было тошно, и она опять попила только чая. В Москву они приехали уже после трех, есть хотелось уже, но надо было спешить по базам. Потом после падения опять чай у арабов. В общем, это ее первая полноценная еда за сегодняшний день.

Молчаливый Константин поставил перед ней чашку, взял опустевшую тарелку, вымыл ее под краном, вытер и убрал в шкаф. Потом сел к столу. Придвинулся к столу и старик.

– Если разговор у тебя деловой, будет присутствовать Константин. Я давно уже отошел от дел, если что-то делаю, то его руками. Доверяй ему как мне.

– Ладно. Небольшое вступление о моей личной истории просто необходимо, – Ираида Семеновна в электричке продумала, как будет рассказывать Борису Аркадьевичу о камне, и теперь говорила четко, без пауз. – Мама растила нас сестрой одна. Жили мы очень скромно. После школы я поехала в Калининград и поступила в институт рыбной промышленности на бухгалтерское отделение. Почему в Калининград – к морю хотелось из наших равнинных мест: романтика! Почему на бухгалтерское – там всего четыре года учиться. Почему мама не возражала – надеялась, что я за моряка выйду замуж и буду жить богато, в отличие от нее. Она посылала мне десять рублей с аванса и десять – с получки. Это было почти треть ее зарплаты. Присылала посылки с вареньем и компотом. Да, еще старые пододеяльники для гигиенических нужд: она завхозом в детсаду работала. Я получала стипендию тридцать пять рублей. В общем, жила я хорошо. Но потом… В нашем институте учились иностранцы. В основном, кубинцы и арабы. Однажды к «Колоске»… это танцзал, он вообще-то «Космос» назывался… познакомилась я с Ахмадом. Любовь, черт ее дери! Я голову потеряла. Да что там, мне едва восемнадцать стукнуло! Я летнюю сессию завалила! А он уже диплом защищал. Ахмад на технологическом факультете учился. У них тогда еще нефти не было, так его папаша, сын султанчика местного, рыбой промышлял. Меня и вызывали, меня и прорабатывали, а я себя не помнила. Ну, поженились мы по советским законам. Еще ума хватило гражданства не поменять, спасибо партии и комсомолу за патриотическое воспитание. Приезжает юная жена в Эль-Бахижу, а там…

– Еще одна жена, – впервые прервал молчание Константин.

– Типичная история, да? И султан – не султан, а так… предприниматель. И дворец – не дворец, а лабиринт из хижин, одна к другой прилепленных. А там две жены, я третья. У первой, видишь ли, детей нет, у второй – две дочки. Одна надежда на свежую кровь. Я влюблена была в него как кошка, а возненавидела как тигрица. Со старшей женой, как ни странно, подружилась. Захира непростая была девочка, себе на уме, несколькими годами всего старше меня. Таджичка по матери, русский язык знала очень прилично. Их, восточных женщин, подростками замуж выдают. А я, хоть и восемнадцатилетняя, дура-дурой. Дралась, ругалась. Его только распаляла. Пару раз прибил… и сильно. Решила отомстить. Там у них дворником Саддам. Страшный такой, старый, грязный, кривой. Вот я с ним. Как ни странно, мужик-то оказался вполне. Ахмад рядом с ним слабак. И с одного раза залетела. Я-то и не поняла, от кого. Но поняла, что если рожу, намертво меня этот ребенок привяжет к Ахмаду. А Захира, которой я сказала, что хочу избавиться от беременности, сразу мне: от Саддама только дочки бывают. Вот тогда я поняла, почему Инам… это вторая жена… так перед ней заискивает. Правда, меня Захира не шантажировала. Может, не успела. Привела бабку-соседку, сделали они мне что-то изуверское. Началось у меня воспаление. Я молчала, пока сознание не потеряла. Недалеко был международный госпиталь красного креста. Туда и отвезли. Врач сказал: дикие вы люди, как можно такое терпеть. Матку удалили. Я Ахмаду говорю: отпусти, зачем я тебе теперь. Захира потом сказала: сама виновата. Он же все делает наоборот. Попросила бы не бросать, враз бы к маме отправил. Я ей сказала: удавлюсь. Ну, она и обещала мне помочь. Соседи мешки в столицу отправляли. Меня под мешки – и до консульства довезли. Я без паспорта, плачу на крыльце. Охрана местная. Обыск был такой унизительный. Но впустили меня наши. Приехал Ахмад, отдал советский загранпаспорт. Сказал положенные по их законам слова о разводе. Подписал бумаги о разводе по нашим законам. Вернулась домой, устроилась на работу на завод копировщицей. Через три месяца появились эти черные. Я их только увидела – подхватилась и в Новогорск уехала. Устроилась там на работу на стройку. Через два месяца опять они. И как повезло, что я из окна их увидела! Я в Уремовск сорвалась, еще до этого слышала, что там на Искоже общежитие дают. На всякий случай своим не говорила, куда уехала. Сообразила, что эти дома узнают, где я. Потом и в Уремовске меня стали искать. Спасибо вам, в Утятин направили. Вот… до сих пор жива. А сегодня встретила я бывшего жителя Эль-Бахижи и узнала, что Ахмад умер. Я связалась с Захирой и узнала, отчего так упорно он разыскивал меня после того, как сам же и отпустил…

– Сабахнур, – это сказал Борис Аркадьевич. Ираида Семеновна глядела на него ошарашено. – Ида, о твоем замужестве и преследователях рассказал мне отец при последнем посещении. Я еще посоветовал ему устроить тебе фиктивный брак, чтобы через паспортный стол тебя найти было нельзя. А пришлось ему самому в фиктивный брак с тобой вступить. И не для тебя, а для себя. Поэтому, когда ты сказала, что тебе нужна профессиональная консультация, я полез в интернет. Я искал драгоценности, пропавшие на Ближнем Востоке в конце 60-х. Таких набралось с десяток, но Сабахнур – самый дорогой. Я все распечатал, но этот в памяти остался. А когда ты про Эль-Бахижу сказала…

– Как все просто… – сказала Ираида Семеновна печально. – Так вот, этот булыжник мне Зайка… Захира то есть, в безделушку запихнув, подарила. Сейчас утверждает, что предупреждала меня. Я говорила, человек она непростой. Если сказала, то с такими околичностями, что я не поняла. А может, и не говорила. Может, просто ей нужно было избавиться от камня: сперла сгоряча, а потом испугалась. А может, хотела меня подставить. Теперь уж она и сама, наверное, забыла, что тогда имела в виду. Но дело прошлое. Я обещала ей, что если найду камень, то продам, а деньги перешлю ей через Салима – того араба, что сказал мне о смерти Ахмада. Это возможно, учитывая криминальную историю камня?

– Все возможно в наше время. Даже анонимно камень продать. Сумма, которую она назвала, вполне разумна, учитывая криминальную историю камня. Тебе столько же. Хватит?

– Это перекроет все мои долги вдвое.

– Нам, естественно, больше. Так ведь расходы и труды теперь только наши. А где ты его искать собираешься?

– В родительском доме. Если та безделушка и сохранилась, то только там.

– А кто там живет?

– Сестра с племянником. То есть сейчас они у меня. Эту квартиру продавать собираются.

– Ты с ними поедешь?

– Избави Господь. Томка с меня глаз не спустит. Ехать надо сейчас, пока их дома нет.

– У тебя есть ключ?

– Нет. Но в этом вы мне поможете.

– Ты что думаешь, я домушник? – засмеялся Борис Аркадьевич.

– Значит, познакомите меня с домушником.

– Ладно, это, действительно, мелочи, – сказал Константин. – С замками я справлюсь. А соседи?

– Соседи меня знают. Скажем, что приехали продавать квартиру.

– Значит, так, – подвел итоги старик. – Пора спать. Завтра выезжаете с утра вдвоем.

– Лучше втроем, – перебила его Ираида Семеновна. – И после обеда. Во-первых, Славкины кредиторы: надо быть во всеоружии, а то, как бы нас не прибили. Во-вторых, дверь отмычками лучше в темноте открывать.

– Принимается. С утра вызову Вову с оружием.

– А разрешение у него имеется?

– И за кого ты меня принимаешь?

Когда Ираида Семеновна вышла, старик сказал со вздохом:

– Какая была красавица!

– Да она и сейчас ничего.

– Сейчас, Костя, ей лет 60. Старуха! А видел бы ты ее в двадцать! Я ее впервые увидел в тюрьме. Представляешь, какой был эффект? Глазищи – во! От ресниц тень на пол-лица. Наши таких и на воле не видали, они там дело имели с определенным контингентом. А эта… Шапочка такая вязаная нелепая… розовая…с кисточками. Пальтишко на рыбьем меху. Понятно, что такая не продается, а завоевывается. Папа мне про нее сказал: Зина меня с чудом познакомила: красивая, добрая, наивная и сильная. Вот все на окружающих и ушло: красота, доброта, силы… Я ей по гроб жизни обязан. Она этим браком родительское добро для меня сохранила, и что важнее – инструменты. Да еще в лагере договорилась, чтобы при известии о папиной смерти меня в больничку поместили в изолятор.

– Разве это можно?

– Для нее все можно. Мне кум сказал: «Откуда такое чудо? Только глянула – и я как кобра перед флейтой в гипнозе закачался»

– А вы ей не помогали?

– К сожалению, это невозможно. Тогда надо весь мир брать на содержание. Я, конечно, следил, чтобы ее до беды не довели. Когда до уголовщины доходило, вмешивался. Дважды это было… один раз растрату на нее пытались навесить, другой раз – рэкет наехал. Тут уж мои уголовные друзья помогли.

Несмотря на то, что угомонились поздно, Ираида Семеновна проснулась, как всегда, в семь. Пыталась снова заснуть, но тщетно. Встала. Константин уже возился на кухне. Отказавшись от завтрака, она налила себе чая и позвонила шоферу Сереже. Распорядившись везти товар в Утятин без нее, она отключила телефон, обратив внимание на большое количество звонков, в том числе трех от сестры. «Это как же ее мои артисты допекли, если Томочка в роуминге звонит», – подумала она со злорадством.

Отобедав, выехали. Константин сел рядом с водителем, Ираида Семеновна сзади. Поглядев на его профиль, она подумала словами из своей роли в народном театре: «В моем вкусе мужчина. Но… лет на десять моложе. И, если правда то, на что намекнула тогда Зинаида Захаровна, он, возможно, нам не объект, а конкурент». И заснула. Просыпалась она дважды: на полпути, когда они выходила размяться на заправке и уже при въезде в город:

– О! Тут лучше направо!

– С добрым утром!

– Вернее, вечером. Надеюсь, он будет добрым. Вот так, теперь огибайте площадь… теперь в проулок… налево в ворота. Все. Приехали.

Вышли. Ираида Семеновна светила, а Константин ковырял в замках какими-то длинными железками. Управился за пару минут. Пошарив по стене, она включила свет, и тут же схватила лежащие на шкафу запасные ключи и повесила их на палец. И вовремя: в дверь уже заглядывала бдительная соседка.

– О! Ираида Семеновна! А Тамара Семеновна приехала?

– Нет, я одна. Вот… решили квартиру продавать. Привезла с собой возможных покупателей.

– Ой, правильно, давно пора. Если в цене не сойдетесь, я вам подскажу, кто квартиру ищет. Вы здесь еще побудете?

– Завтра, по крайней мере. Надо же все осмотреть, цены узнать.

– Может, поужинаете у меня?

– Да нет, спасибо. У нас все с собой.

Соседка ушла. Мужчины стали устраиваться на ночлег, а Ираида, переодевшись, устремилась в кладовку под лестницей. Сюда с незапамятных времен выносилось все, что добрые люди кидали бы на помойку. От бедности, что ли? Как было заведено мамой, так поступала и Томка. А вот Ира, помотавшись по свету, усвоила, что обрастать вещами нерационально. Поэтому вышвыривала все, чем переставала пользоваться.

Проспав в дороге часов семь, она с энтузиазмом переставляла пыльное барахло до полуночи. Но потом угомонилась. Спала тревожно. Вроде бы, родной дом, а снились ей люди, внушавшие страх: Ахмад, его опасные посланники… и мама с Томкой. Причем родные были в одной компании с теми, кто пришел пытать ее. «Сабахнур! – шептали они. – Отдай нам Сабахнур, и мама не умрет!»

Утром, попив чая, она продолжила поиски. Прервавшись через два часа, уселась на кухне, чтобы передохнуть. Из зала, где негромко бормотал телевизор, вышел Константин.

– Ираида Семеновна, – начал он.

– Да просто Ира, – устало сказала она. – Давай, как подельники, просто по имени.

– Ладно, тогда я просто Костя. Ира, у твоих родственников есть еще какое-нибудь жилье?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Я тут огляделся и пришел к выводу: в этой квартире люди не жили уже много месяцев.

– Да?

– Посмотри сама: пыль в доме, в палисаднике прошлогодние листья. И в доме тут ни одной новой вещи.

– Что касается пыли, Томка никогда не была блюстительницей чистоты. Привыкла, что мама за ней убирает. А новые вещи – откуда им быть? Славка – игроман, у него деньги не задерживаются.

– И все же пройдись по квартире.

Ираида Семеновна со стоном поднялась с табуретки, придерживая поясницу, и зашла в зал. Она окинула взглядом выцветшие шторы, пузатый телевизор, книжный шкаф и прошла в спальню, где ночевала сегодня. Распахнула шифоньер и пробежалась по одежде, не очень плотно висевшей в нем. Перебрала белье, лежавшее на полках:

– Костя, ты прав. Это жилье одинокой бабушки. Тут нет даже намека на присутствие мужика. Вся одежда, что здесь висит – прошлого века или самого начала нынешнего. Томка такого не наденет.

– И что это должно означать?

– Одно из… трех. Первое: Томка подженилась. Женщина она еще вполне товарного вида, но ни один мужик такую гадину несколько месяцев не выдержит. И потом, куда при этом переехал Славка? Второе: Славка переехал к жене. Но не дурак же он брать собой маму? Значит, остается третье: у них есть другое жилье. И они его от меня скрывают. Это наводит на грустные размышления. Однако пошла я продолжать свое грязное дело.

После обеда Константин сказал, что оставляет Иру под присмотром Вовы, а сам поищет новое жилье ее родственников. На вопрос, как будет искать, ответил, что на то есть много способов, в частности, соседи и интернет.

Через 10 минут после его ухода в дверь позвонили. Вова подумал, что вернулся Константин, и открыл. На пороге стоял крупный пожилой мужчина.

– Ираида Семеновна! – крикнул парень.

Она выглянула из кладовки. Некоторое время молчала, прищурившись.

– Ну, что уставилась? У тебя, Голенкова, вроде, со зрением проблем не было.

Ираида Семеновна взвизгнула и кинулась ему на шею:

– Димочка! Димка Седов!

– Ну, то-то же. А то я мог подумать, что мне здесь не рады.

– Проходи. Я перед продажей дома перетрясаю старое барахло.

– Мне соседка твоя сказала, что вы дом продаете. А я решил в Новогорске квартиру сыну оставить и вернуться на родину. Если еще не продала, может, я твоим покупателем буду?

– Может, и будешь, Дима, – накрывая кухонный стол, сказала она. – Но вряд ли. Уж больно Томка жадна. Это надо же, столько месяцев держать пустой квартиру, потому что за нее мало предлагают!

– Это не жадность, а глупость. Три года без малого платить коммунальные платежи и здесь, и в Новогорске! Выгодней было дешево продать еще тогда.

– Уже три года? Как быстро время-то летит… – упавшим тоном произнесла Ираида Семеновна.

– Я почему точно помню? Саньки моего тесть рядом с ней построился.

– Ну, надо же! И она ничего не сказала!

– Да она, может, и не знает, что мы сваты.

– Слушай, ты здесь надолго? Может, с нами в Новогорск поедешь? Мне все равно кое-какие вещи надо в ее особняк перевезти.

– Спасибо, Ира, я на своей. Да и ехать вам лучше по Объездной.

– Да? А я думала, через центр.

– Ты что?

– Будь другом, объясни Вове, как нам ехать.

– Вот смотри, – Дима стал рисовать на салфетке. – За Захарьиным светофор… тут налево… прямо километра… четыре, потом пост ГАИ и вот она, ваша Курская.

Часа полтора они перебирали общих знакомых, потом друг детства вспомнил, что у родственников его ждет жена, и заторопился.

Ираида, окончательно потеряв надежду найти жирафа, все-таки продолжала копаться в кладовке. Пришел Константин, сказал:

– Где-то в Новогорске они живут, но точно никто не знает.

– Я знаю. На улице Курской дом построили три года назад. Только номер не спросила, неудобно было. Но зато имею подробное описание соседнего дома: угловой, красного кирпича, забор из профиля, над воротами кованый конек.

– Конек?

– В смысле, конь железный.

– Что ж, заедем, посмотрим на кованого конька. Как успехи в поисках?

– Да пока ничего…

Оставался только ящик со Славкиными игрушками. Ираида Семеновна сразу отставила его в сторону, а теперь заглянула. И что же? Чуть ли не сверху лежал полированный жираф с ладонь величиной. Она с силой выдохнула.

– Что? Нашла?

Ираида медленно открутила ему голову и вынула тоненькую пробирочку. Потрясла деревянную фигурку. Пусто.

– Ну-ка, дай мне. – Константин повертел в руках фигурку, пробежал ногтями по насечкам, имитирующим полосы на шкуре, и покрутил хвост. Задняя часть отделилась, и по полу покатился блестящий камешек. – Тут хитрость в том, что отвинчивается его зад по часовой стрелке.

– Выходит, Славка с ним играл, но развинтить не догадался.

Константин поднял камень и провел им по дверному стеклу:

– Точно, алмаз.

– Прячь, Костя. И пошли ужинать.

– Ты что, и взглянуть не хочешь?

– Этот камень мне всю жизнь поломал. Вернее, ее остатки.

– Он красивый. Посмотри, вроде бы прозрачный, а когда поворачиваешь, два огонька мелькают: то розовый, то красный.

– Зайка рассказывала. Это погубленные души двух жен Малика.

– Кто этот Малик?

– Отец Ахмада. Бриллиант его жене принадлежал. Жена умерла, а камень он присвоил, хоть и обязан был вернуть семье жены. Потом новой жене подарил. А потом ее убил.

– Страсти какие.

– А может, она всё это придумала. Еще она говорила, что его название переводится «отблески зари» или что-то в этом роде. – Ираида стала подтаскивать какие-то вещи к дверям.

– Что это?

– Захвачу с собой. После ужина упакую.

Константин был озадачен. Ираида Семеновна собралась забрать из родного дома фаянсовый молочник, гитару без струн, коробку из-под конфет в виде шкатулочки, набитую старыми письмами, грязную розовую шапочку из ровницы, альбом и лошадь-качалку из папье-маше. А она прошла в зал, открыла книжный шкаф и пробежалась грязными от пыли пальцами по корешкам, останавливаясь на некоторых, вытаскивала, заглядывала под обложку и складывала в стопку. Эту стопку она тоже вынесла в коридор. И пошла мыть руки.

      За ужином все помалкивали. Ираида Семеновна ела с аппетитом и вообще была в настроении. После ужина она принесла от ближайшего гастронома картонные коробки и принялась паковать свои сокровища. Константин все-таки не выдержал и спросил:

– Ира, что эти предметы означают?

– А это этапы жизненного пути. Я их отмою и дома по стенам развешаю. И как только о родственниках вспомню, я на них погляжу и успокоюсь.

– Что за этапы?

– Вот, молочник. Я помню, когда Томка родилась, мне тогда четыре года было, мама сало нутряное покупала на вес, его в пергамент заворачивали; она его ножиком в молочник потом счищала. Молочник между оконными рамами стоял, потому что холодильников тогда не было. Мы с ней сало на хлеб мазали и ели. Наверное, бедно жили…

– А отец?

– Пил, наверное. Я его плохо помню.

– А другие этапы?

– Лошадка. Маме премию дали, и она на Новый год ее нам купила. Я в первый класс ходила, Томке три года было. Мама сказала: это вам двоим. Фиг там! Томка орала дурняком, как только я к лошадке приближалась. Мама сказала: будешь качаться, пока Томка в садике. Я приходила из школы и качалась до одурения. А Томка приходила из садика и опять орала. Она ее своими игрушками окружала, и не дай бог, если что-то сдвинуто. Мама попросила: ты большая, не трогай лошадку. Я пообещала и больше на нее не садилась. И вскоре лошадка пылью покрылась, и вынесли ее в эту кладовку. Третий этап: гитара. У нас в школе струнный кружок создали. Я туда записалась. Меня хвалили. Учитель мне гитару стал давать домой, чтобы я быстрее училась. Что тут было! Крику! Дайте мне гитару! Мама не выдержала, купила ей эту гитару. Учиться, она, конечно, не стала, только попробовала. Но учителю сказала: вы зачем Ире гитару даете, у нас же дома есть. Алексей Платонович спрашивает: Ира, ты зачем гитару просишь, ведь у тебя есть. Как стыдно было! Но мальчишка с нашего двора заступился: «Алексей Платонович, у нее сестра ненормальная. Она эту гитару из рук не выпускает, чтобы Ирке не досталась, и орет дурным голосом». Он с мамой поговорил, и мама запретила мне в кружок ходить: ты, мол, сестру позоришь. Следующий этап: шапочка. Я ее за семь рублей на рынке в Уремовске купила, когда меня на Искоже из учениц перевели. Зная Томкин нрав и мамину ей уступчивость, когда приехала домой, к соседке зашла и попросила: «Тетя Галя, пусть у вас шапочка повисит. Я, когда уезжать буду, ее заберу». Она Томку знала, взяла шапочку без звука. Домой вхожу – мама ужасается: как ты без шапки в такую лють! А Томка влетает: «Мама, она в шапке была, я в окно видела! Ярко-розовая такая, с кисточками! Жадина! Отдавай шапку!» Я за голову схватилась: «А где шапка? Томка, беги, она, наверное, во дворе с головы слетела!» Начали мы с ней препираться, кому шапку искать. Томка сумку мою трясет, шапку ищет. Ну, мама пошла во двор. Возвращается: вот, Ира, пока ты тут с сестрой препиралась, бродячие собаки твою шапочку утащили. Это ей соседка сказала.

– А сколько лет сестре было?

– Как раз шестнадцать исполнилось. Я ей косметичку в подарок привезла. Только она тогда не так называлась… не помню как. Белая такая, на молнии и со шнурочком в бегунке. С ними как с сумочками ходили. Она ее на пол бросила и ногами растоптала. Как мне ее жалко было! У меня такой не было…

Помолчали. Потом Ираида Семеновна виновато поглядела на Константина и сказала:

– Вот рассказываю тебе, а сама думаю: о каких мелочах толкую! Но ведь из мелочей наша жизнь состоит. Этапы и явления – это у великих. А у нас, мелких людишек – мелочи и происшествия.

– Получается, что такой твою сестру попустительство мамы сделало.

– Что выросло, то выросло. Я всю жизнь им деньги посылала, раз в месяц обязательно. Даже с ученических. Я знала, у мамы зарплата маленькая, а у Томки запросы большие. Но маме от этих денег ничего не доставалось! Так зачем я последнее отдавала! И до сих пор отдаю. Я ее вместе с мамой портила. А Томочка меня, работающую пенсионерку, умудрилась на старости лет в долговую яму посадить, зато сама с пятидесяти пяти на заслуженном отдыхе и особняк имеет. Вот эти предметы пусть мне напоминают, что Тимофеевым нечего делать в моей жизни. Взгляните: она из фотоальбомов вынула свои фотографии, а те, где ее нет, оставила: и бабушку с дедушкой, и маму с папой, и меня. И письма наши. Не интересуем мы ее. Ее только деньги наши интересуют. А Томка меня арабам продавала! Вот наши семейные реликвии, которые ей до фонаря. А я всю жизнь боялась обрастать вещами, потому что в любой момент она преследователей могла на меня навести, и мне предстояло бегство. С этих реликвий начнется мое обрастание бытом.

– Ира, а у тебя была когда-нибудь семья, кроме первого замужества и фиктивного потом?

– Было то, что сейчас называют гражданским браком, а фактически просто сожительство. С одним я жила четыре года, но когда он заговорил о детях, пришлось расстаться: детей я иметь не могла. Второму я сразу об этом сказала. Мы прожили шесть лет, но когда он предложил кого-нибудь усыновить, я отказалась, потому что, опасаясь преследования, не могла обрастать привязанностями. Я с ним из-за того же рассталась: почувствовала, что он мне дорог, и испугалась, что со мной ему опасно. После этого я длительных связей не заводила.

– А почему ты не боялась за мать и сестру?

– Так они с этими преследователями нашли общий язык. Томка от них не один раз деньги получала. Ладно, ребята, не будем о грустном. Сейчас спать. А завтра на рассвете выезжаем.

Назавтра они, проезжая по улице Курской и притормаживая на каждом углу, довольно быстро нашли ворота с кованым коньком. На соседних воротах у почтового ящика прочитали: Тимофеевы.

– Ничего домик, – спокойно сказала Ираида Семеновна. – Не хуже других. Давай сфоткаю.

Когда проезжали через центр Новогорска, она вдруг попросила притормозить и направилась к стоящему у тротуара микроавтобусу. Вернувшись, сказала:

– Повезло. Огородниковы домой возвращаются, так что вам в Утятин делать крюк не придется. Перегружайте мои сокровища к ним – и на Москву!

– Ира, мы еще увидимся?

– Конечно, Костя. Я ведь должна получить проценты от нашего предприятия.

Белая «Газель» затормозила у «нерусского дома». Ираида Семеновна пошвыряла коробки на крыльцо и, прихватив одну, стала подниматься по ступенькам. Навстречу ей выскочила соседка снизу, пышная армянка с очень заметной растительностью на верхней губе:

– Ирка! Приехала! А я как раз обед готовлю! Давай через двадцать минут ко мне! Такое харчо, слушай!

– Элла, я не одна…

– Родственников своих приводи, хоть они и зас…цы.

– Нет, не родственников. Гена там у меня.

– А про Гену могла и не говорить. Мы тут с ним так флиртовали, расскажем! Давай с Генкой приходи!

Ира открыла входную дверь и поставила коробку в угол.

– Ираида Семеновна! – вылетел из кухни с объятиями Гена. – Где вы пропадали! Я так переживал! А у вас тут коллекторы все вынесли: две пары серег, ноутбук, шубу, кожаный плащ…

– И нечего было переживать, Геночка. Где бы я ни пропадала, в Утятин обязательно вернусь. А барахло – дело наживное. Давай спустись-ка вниз и принеси с крыльца две коробки. А потом иди к Погосянам. Они нас на харчо приглашают. И скажи, я попозже подойду, душ надо принять. Такой у меня период в личной жизни: все-то я с полотенцем на голове в гостях.

Когда Ираида Семеновна вышла из ванной, дверь зала была распахнута и Тамара сидела в кресле, явно карауля сестру. Мельком взглянув на нее, Ираида Семеновна взяла крем и стала массировать лицо.

– Ну! И почему ты отключила телефон?

– От долгов скрывалась.

– И скрылась?

– Да куда ж они денутся. Долги всегда надо возвращать.

– Ты непредставляешь, что я тут пережила! Они пришли… такие наглые… – при воспоминании о пережитом Томка стала задыхаться. – Они нас убить могли!

– Ну, не фантазируй. Коллекторские агентства действуют законными методами, это тебе не арабские террористы.

– Они твое барахло описали! А то, что подороже, забрали. Кстати, серьги старинные у тебя откуда? Никогда не показывала. А говоришь, денег нет.

– Да, серьги придется выкупать, это память.

– Ты серьги пожалела, а сестру нет!

– А чего тебя жалеть? Тебя ведь не забрали. И не заберут. Никому ты на фиг не нужна.

– Ты что говоришь?!

– Да правду я говорю. Ты вспомни всю свою жизнь, Тамара. И скажи, любил ли тебя кто-нибудь, кроме мамы? Чтобы несмотря ни на что, на всю жизнь? Любил, а не вожделел, когда ты моложе и симпатичнее была. И даже этих… вожделевших, вспомни, надолго их хватало? Твоя стервозность любого отвратит. А теперь, на старости лет, скажи, кому ты нужна?

– Ах, вот как ты заговорила! Ты, бесплодная! Всю жизнь мне тобой в глаза тыкали! Ирочка красавица, Ирочка умница, Ирочку султан замуж позвал! С твоей красотой и умом и султана не удержала, и образование не получила. Рыночная торговка! А я образование получила, сына родила и воспитала, он меня любит!

– Ну, сыну твоему лучше бы в детдоме вырасти, ты из него преступника воспитала!

– Это кто преступник, это Слава преступник?

– Конечно. Игроман и альфонс.

– Тетя Ира, ты выражения-то выбирай! С чего это я альфонс?

– Альфонс, племянничек, это тот, кто из женщин деньги тянет.

– Я у тебя хоть раз просил?

– Ну, значит, ты альфонс с менеджером в лице мамы. Только диплом твой мне в такие деньги встал, что можно было небольшой заводик прикупить. А я, между прочим, образование получала, работая, да еще маме своей деньги посылала, только ей они не доставались, все на Томку уходило.

– Хватит уже про образование брехать! – во все горло заорала Тамара. – Ничего ты кроме средней школы не кончала! Я проверяла!

– Ну, не ты проверяла, а твои спонсоры-бандиты. А диплом мой – вон в стенке уже тридцать пять лет лежит.

Томка кинулась к стенке и стала расшвыривать бумаги:

– Вот! Нет тут ничего!

– Томочка, ты просто такого не видела. Он у меня красный.

Славка поднял с пола диплом и прочитал, запинаясь:

– Наппельбаум. Это же не твой.

– И почему это он не мой?

Тамара вырвала у сына корочки и некоторое время всматривалась в текст:

– Ты что, фамилию поменяла? Они же тебя как Голенкову искали!

– Для того я и фамилию сменила, чтобы они меня не нашли.

– Ты еще о любви говоришь! А сама даже родным людям не сказала, что замуж вышла.

– А сколько раз меня родные люди продавали? Ты знаешь, альфонсик Славочка, что уже лет тридцать живешь на земле по чистому недоразумению? Тебя вместе с бабушкой и со мной должны были убить в Геленджике по маминой наводке.

– Хватит уже нести этот бред!

– Подождите, дамы. Это за что меня убить хотели? Мать, помолчи, я знать должен.

– Как мы в Геленджик ездили, ты, конечно, не помнишь…

– Отлично помню. Помню, как плакал, когда тебе вдруг шлея под хвост попала, и ты нас с бабушкой увезла.

– Через неделю отдыха я увидела этих арабов, что мой бывший муж прислал. Как они на нас вышли, ты сам догадайся.

– Ну, зная мамашку, не удивлюсь, что за денежки.

– Вот-вот. Адрес-то свой после двух переездов я от матери и сестры скрывала. А про поездку я ей не сказать не могла – вас ведь с собой брала. Я их увидела, когда почту смотрела. Они в регистратуру пошли. Я побежала за чемоданом, а мама не захотела без меня там оставаться. Ну, и уехали все вместе.

– А чего им бабку с внуком убивать? Тысячу раз они у нас были!

– Если бы они меня убили, пришлось бы их как свидетелей…

– Хватит твоей паранойи! Не собирались они тебя убивать!

– Тома, Ахмад умер месяц назад. Теперь я точно знаю, что им было нужно. Так совпало, что его обокрали как раз накануне моего побега. Так что этим мальчикам было поручено меня не просто убить, а сначала пытать. Если бы маму со Славкой взяли вместе со мной, их бы мучили тоже, чтобы мне язык развязать. Я бы им всё сказала, да не знала ничего: об этой краже мне поведали только два дня назад. Только одно тебе скажу, Тома: ты ведь тоже свидетель. Если бы они нас всех убили, то вернулись бы за тобой. Вот интересно: а Жорка их видел? Может, и его пришлось бы ликвидировать?

– Тетя Ира, это правда?

– Да чего я сочинять буду, в моем-то возрасте? Представляешь, как я жила последние сорок почти лет? Скрывалась от кровожадных бандитов, но что обиднее, от родной матери и сестры, которые за маленькие денежки им меня упорно продавали.

– Они же не знали, что все так серьезно…

– А слов моих они не слышали? Ладно, гости дорогие, меня ждут люди, которые ко мне относятся лучше, чем вы. Можно сказать, любят. Пошла я. А вы пока переваривайте пищу для размышлений.

Когда Ираида Семеновна вошла в кухню Погосянов, ее встретил хор голосов:

– Ирка! Все остыло!

– Ираида Семеновна! Жрать же охота!

– Ирочка, солнце мое! Какой у тебя вид возбуждающий! – это Роберт.

– Здравствуй, Ира! – а это уже Таисия, неизвестно как сюда попавшая.

– Ладно, поем харчо, потом поговорим.

После обеда она сказала:

– Докладывайте, агенты, как операция прошла, – все загомонили разом. – Сначала операция «Коллекторы».

– Значит, так, – начал Гена. – Когда Коля вошел, я обалдел. Ир Семённа, он такой представительный! Костюм-тройка сидит как влитой, наклеил усики, надел очки в металлической оправе. В руках легкая такая папочка с резиночкой. Хрен узнал, пока он рот не открыл!

– Боже, сроду я его в костюме не видела.

– А это Шурки, сына, свадьбишный, – пояснила Таисия.

– Взял он с собой Эдика-грузчика и Санька.

– Санёк? Он огромный, но добродушный.

– Ир Семенна, он тоже был в костюме. Это класс! Стоит в костюме, глядит добродушно в потолок и гудит под нос: «Буду резать, буду бить, буду резать, буду бить». Эффект ошеломительный! Это ему Коля сказал, что по Станиславскому, чтобы злодеем выглядеть, надо про себя злобные слова проговаривать. А он от стеснительности их вслух! И Коля так интеллигентно: поймите, мы все очень уважаем Ираиду Семёновну, мы понимаем, что ее обобрали какие-то проходимцы, но денежки счет любят. Поэтому мы стребуем с нее все до копейки. Если она скроется, стрелки переведем на вас. Сестрица ваша: почему это я должна за чужие долги расплачиваться? И тут Эдик наш, простой, как веник, влез: «А вы переведите стрелки на тех кровопийц, что её на деньги развели. Мы с них и деньги стребуем, и изуродуем как бог черепаху за нашу Ираиду Семёновну». В общем, довели ваших гостей до обморока. Это был театр! Не утятинский народный, а бери выше! Областной драматический. А может быть, Большой!

– Гена, в Большом поют и танцуют.

– А это и была песня!

– Ирка, я же просила меня с собой взять! Почему они понятых не взяли?

– Элла, это милиция понятых берет. А коллекторы – те же бандиты, только официально зарегистрированные. Генка, ты сам-то чем занимался?

– Да, Ген, тебе же поручили гостью за попку щипать, – вмешалась Таисия. – Ир, мы его на рынке теребим, а он молчит, как партизан. Может он вообще с ней… того?

– Скажешь тоже! Я, извините, Ир Семённа, поглядел на вашу сестрицу и понял, что этим её не обидеть. Поэтому действовал иначе: «Вы приехали младшей сестрёнке помочь?»

– Ой, Генка, ударил по самому больному! Теперь ты для нее враг номер один!

– Еще бы! «Вы до таких лет дожили, а убирать за собой не научились». И с Эллой Маркаровной перемигивался.

– Да, Ирка, обменялись мы с ним страстными взглядами. И в гости я его громким шепотом звала.

– Ира, я, как восточный человек, должен был его зарезать. Как сдержался, послушай! Говорю: вон Майя Станчиц, молодая симпатичная, мигай ей!

– Ты что, она приличная девушка, нашей театральной жизни не поймет, смутится и обидится.

– А она, между прочим, в нашем театре участвовала, – вступила Таисия. – Да не гомоните вы так, я только начало расскажу, а потом вы добавите. Думаешь, будет эта чёрт Катька дома сидеть, пока Гена над твоими родственниками измывается? Да я еще ей сказала, что в музыкалке настройщик работает, и у меня от него голова раскалывается. Она явилась к вашей приличной Майе. Представляешь? Ну да, культурная еврейская девушка. Библиотека, рояль, салфетки, манеры. Ни послать, ни глаз подбить. И наша Катя, которая матом не ругается, она на нем разговаривает. Явилась к ней: ах, какой рояль, это же Беккер!

– Что, действительно Беккер?

– Надо думать, не «Красный Октябрь», проконсультировалась. Навязала ей настройщика. Та: мне на работу, да соседи будут возражать. Эта: я подежурю, с соседями договорюсь, а Ираида уже согласна. Та: хорошо бы, мы тут заседание клуба любителей искусства собираем, памяти Коневича. Эта: а что, он умер? Какая неприятность!

– Что, в самом деле, так сказала?

– Это для прикола, она без этого не может. А про Коневича у нас каждая собака знает. Ну, явилась в чужой дом, настройщика привела. Он по клавишам барабанит, она чебуреки жарит…

– Почему чебуреки?

– А она всегда чебуреки жарит, когда с Геной подерется. Он их терпеть не может.

– А в чужом доме-то зачем?

– Да по инерции. Потом спохватилась, а их уже полведра. Стала настройщика угощать. Из свиного фарша… еврея…

– А он что?

– Да ничего, ел. Она ему за это время сплела трогательную историю, что она незаконнорожденная дочь Майиного папы, и что они каждый месяц первого числа ездили с бедной мамой в Уремовск за пособием от блудного отца, и Майина мать дарила ей что-нибудь из старых вещей дочери. А она глядела на этот рояль и страстно хотела научиться играть. Рояль этот, кстати, Майя вместе с квартирой у Левиных купила. Он на этом месте с XIX века стоит. Ну, настройщик стал дальше барабанить, а она по соседям пошла. Всех угощает культурно, будто в самом деле дочка Станчицев: «Майя Александровна приносит извинения за причиненные неудобства. Примите это угощение в знак прощения…» Соседи угощаются, говорят «что вы, что вы, искусство – это святое!», хоть головы у всех болят. Вот, Консуэлку умудрилась даже на литературный вечер пригласить…

– В чужой дом?

– Да, Катька у нас такая. Вечером собрались любители Коневича… Дальше, наверное, Консуэлка расскажет…

Это полное имя Эллы – Консуэло. Кроме Таисии, ее никто так не звал. Элла замахала руками:

– Таисия здорово рассказывает, пусть говорит!

– Таиска, ты с ними тоже заседала?

– Да не, где уж мне. Но есть источник информации – Огородниковы у нее были. Нина Ивановна на скрипке играла, Сергей Петрович на рояле аккомпанировал. Катька в платье с белым воротничком, ну чисто гимназистка. Ни разу не прокололась. Разливала всем чай, декламировала «Последний луч угаснувшего дня» и «На озере туман». Консуэлка принесла слайды со старинными видами Конь-Васильевки, фотографию хора Коневича, их Рубен из Москвы привез. Культурное мероприятие! А назавтра Консуэлка баб с рынка пригласила песни петь. Тут уже и я пришла. И Майю по-соседски пригласили. Катька три раза запевала «По Дону гуляет». Вот мука-то!

– Почему мука?

– А ты пения Катькиного не слышала? Ей не то, что медведь на ухо наступил, а целое семейство на обоих ушах топталось. И голос громкий, противный…

– А Майя как?

– А Майя хорошо поет. Голосок слабенький, но приятный. Стали когда прощаться, Элка спрашивает: что напоследок споем? А Майя: Катя, спойте еще «По Дону гуляет»! Элка говорит: «Майя, я думала, вы культурная девушка, а вы мазохистка!»

– А как соседи терпели этот ваш кошачий концерт?

– Они от него балдели! Тамарка попробовала во дворе возбухнуть, а Потылиха из второго подъезда ей: что это вы тут свои порядки устанавливаете, у нас почти каждый вечер люди собираются, культурно отдыхают, и никто им не мешает.

– Потылиха?!!

– Ну да, она в эти дни даже ребятишек от дома не гоняла.

– Каких ребятишек? В нашем доме ни одного нет.

– Катька из пятиэтажек позвала. Говорит: дети, вы умеете играть в штандер? Мой Витька рассказывает: мы сегодня целый день с девчонками в штандер играли, я раз двадцать мячом по крыше попадал. Я ему говорю: как можно на железную крышу мяч закидывать, это же грохот какой! А он: ба, я же со стороны Ираиды Семенны! В общем, получили твои по полной!

– Друзья мои, всем моя благодарность. Как провожу гостей, выкачу бочку вина и соответствующую закуску. Достойно проводим мои утраченные иллюзии!

Гости вышли из квартиры и пошли к выходу. Ираида Семеновна повернула к лестнице. Провожавшая гостей Элла придержала ее за руку:

– Ирка, а как ты будешь кредиты погашать?

– Постепенно, Элла. Да не гляди ты так! Деньги – это не главное!

– А что еще может быть главнее денег? В нашем-то возрасте.

– Любовь и дружба, Эллочка.

– Э, что такое дружба, если денег жалко! Послушай, мы тут с Робертом посоветовались и решили дать тебе денег. Немножко, около 90 тысяч. Они у нас лежат так, на всякий случай. Проценты свои выплатишь, товар за наличные возьмешь. Легче станет. Начнешь понемногу копить. Когда сможешь, вернешь.

– Спасибо, Элла. Ты… вы настоящие друзья. Но… нет! То, что на смерть отложено, я никак взять не могу, бог накажет.

– Возьми, Ирка!

– Нет, Элла. Да не переживай ты так, мне родственники обещали помочь.

– Эти? Да они у ребенка хлеб отобрать готовы!

– Нет, это один мой дальний родственник.

– Что-то я других твоих родственников никогда не видела…

– Он дальний. Человек одинокий, но деньги у него есть.

– Ну, смотри, Ирка. В случае чего, мы рядом.

– Спасибо, Элла!

Поднимаясь по лестнице, Ираида Семеновна услышала скрип: это закрылась дверь ее квартиры. «Интересно, что они слышали?» – вяло подумала она, но обдумывать это не захотела. А захотела она спать. И прямо от входа отправилась в спальню. Вышедшей из зала Томке она сказала:

– Не шумите, я спать буду!

И закрыла за собой дверь.

Сквозь неглубокий дневной сон она слышала, как Томка шаркала по коридору, хлопала дверьми и кашляла.

Через сорок минут она проснулась и вышла на кухню. И остолбенела, глядя на кучи грязной посуды на столе и в мойке. Потом привалилась к дверному косяку и захохотала. На ее смех прибежали Тимофеевы.

– Ну, ты со своими пьянками чокнулась совсем. Чего ржешь?

– Похоже, что пьянки тут без меня проходили. Томочка, а посуду мыть за собой ты не пробовала? И вообще, дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?

– Ты что, нас гонишь?

– Ни в коем случае. Можете и завтра уехать.

– Господи! Родная сестра гонит меня из дома! Спасибо, мама не дожила! А ты не подумала, что мы – твои единственные родственники?

– Да нет. Оказывается, есть и еще родня…

– Вот отчего ты так развоевалась! Конечно, новый родственник обещал тебе денег дать. А мы что…

– А вам из меня тянуть больше нечего. Я вам все, что имела, отдала. Если хотите, могу долги уступить.

– А ты, сестренка, не подумала, что этот родственник мне тоже не чужой? Почему все тебе?

– Ну, попроси и ты у него на новую машину. Вдруг даст?

– И попрошу! И на тебя глаза раскрою!

– Флаг в руки! – Ираида Семеновна хлопнула дверью спальни.

Деньги, всё деньги! Переодеваясь, она думала: ведь собиралась сказать сестре, что она все знает о ее новом доме, об обмане с игроманией Славки, что травмы у него были не от похитителей, а от ДТП. Почему не сказала? А бесполезно: сестре скоро шестьдесят, в таком возрасте не учат. Как там: в тридцать лет ума нет – и не будет? Значит, нужно было расстаться еще тридцать лет назад. Но мама… И ведь какая изобретательная Томка: ни на какую другую удочку ей бы не удалось столько выманить.

Зазвенел оставленный в прихожей телефон. Полуодетая, она вышла и схватила трубку. Звонил Коля Тарасов, спросил, как она оценивает его наезд на родственников.

– Они оценили, Коля. Едва ли не лужей под ногами.

– Вещички твои у меня. Хотелось бы побыстрей от них избавиться. Кстати, серьги… моя Машка от них ошизела. Ты уж извини, но пришлось даже взять их в Уремовск и показать оценщику. После этого она от меня отстала. Ты хоть знаешь, сколько они стоят?

– Представления не имею. Но вообще-то Наппельбаумы были очень небедные.

– Ира, если захочешь их продать, имей в виду цену, которую назвал он, но проконсультируйся, по крайней мере, еще с кем-то: мог и занизить, он ведь сразу предложил мне их ему уступить.

– Если уж совсем прижмет, продам, но не хотелось бы.

Ираида Семеновна подумала: если продавать, то Наппельбауму, это ведь его прабабушки серьги. Он и цену даст реальную. Никогда не носила их, а расстаться жалко: память об Аркадии Борисовиче.

У выхода она остановилась, открыла одну из коробок, вынула гитару, сунула ее в большой мешок для мусора и, прихватив освободившуюся коробку, стала спускаться по лестнице.

В музыкальной школе она захватила Сергея Петровича уже у выхода.

– Ты же знаешь, Ира, я клавишник. Вот у нас новый струнник Андрей, кажется, он ремонтирует инструменты.

Спустились в полуподвал, где был класс струнных инструментов. Бородатый Андрей повертел в руках гитару:

– Удивительно, такой старый инструмент, и так прилично сохранился. Лет сорок, поди?

– Почти пятьдесят. Вы можете ее наладить?

– А чего тут. Сейчас протру и струны натяну. Даже подклеивать почти ничего не надо. Хоть и фабричная гитара, но ленинградская, Луначарского, не хуже иных от мастера.

Домой Ираида Семеновна вернулась с гитарой через плечо. Томка глядела изумленно. А она закрылась в спальне, села на кровать, сделала несколько аккордов, сыграла «Светит месяц», а потом запела:

– Ах, зачем в саду

Зацвела сирень,

Я в тоске хожу,

Думу думаю.

Что за доля мне

Злая выпала,

Что живу одна

Одинешенька.

Есть же, в конце концов, у Коневича что-нибудь повеселей? И она запела:

– А у наших у ворот

Нынче водят хоровод,

Всё село поет и пляшет,

Только Катя в стороне.

Катенька, душенька,

На круг выходи!

– Ну, знаешь! – влетела Томка. – Наплевала в душу и поет!

– Я у себя дома. Что хочу, то и делаю.

– Тебе не петь, тебе плакать надо! Над тобой коллекторы висят!

– Плевать на коллекторов. Долг мне родня погасит, бизнес продам и буду жить на пенсию.

– А о нас ты подумала?

– Что, вы собираетесь мне свой долг возвращать? Тогда я вообще миллионерша!

– Я у тебя не в долг брала, а по-родственному.

– Да знаю я, что от тебя добра ждать не приходится. За всю свою жизнь подарила мне только вазу, явно передарила… Кстати, а где ваза?

– Коллекторы разбили.

– Ну, слава богу! Значит, духа твоего тут не останется!

– Ирка, ты хоть понимаешь, что одна останешься? У меня-то сын есть!

– Ни хрена у тебя нет, сестричка. Сынок к тебе относится точно так, как ты ко мне: потребительски. Без моих денег ты ему на дух не нужна. И я совсем не одна. У меня друзья, у меня дальние родственники. А у тебя никого! Всё, отныне и навеки убирайтесь из моей жизни!

В первый раз Тамара не нашлась, как продолжить скандал. Постояла, перевела дыхание и вышла. Через некоторое время в спальню заглянул Славка:

– Тетя Ира, ты не думай, я не попрошайничать. Я спросить хотел: ты в самом деле нас так ненавидишь?

– Да нет, Славик. В жизни я ненавидела только одного человека. И то убить не смогла. А вы мне просто стали безразличны. Я от вас освободилась.

Славка, присев на кресло, молчал, ожидая продолжения разговора. Может, хоть этот поймет?

– За эти три дня я больше тысячи километров проехала, разных людей повидала. И все нормальные! Представляешь, ни одного плохого не встретила! Все помочь пытались! Мне, пожилой, одинокой, бедной! А вы, для которых я горбатилась все эти годы, никогда мне доброго слова не сказали. Только тогда до меня дошло: ну что я к ним привязалась! Ну, не любят они меня! И не обязаны! И я им ничего не должна! Люби тех, кто тебе любовью отвечает! Теперь я так жить буду.

– А исправить ничего нельзя?

– Это ты о чем?

– О любви, тетя Ира.

– О любви или о ее денежном эквиваленте? Ничего ты не понял, Славка! Тебе отец не рассказывал, как он тебя разлюбил?

– Я и виделся-то с ним считанные разы. А ушел он, я еще в школу не ходил.

– А давай расскажу, раз у нас последний разговор! Так… где-то через год после того, как он ушел… ну, примерно так… встретила я Жорку в Новогорске в «Детском мире». Я тебе ранец покупала… мама просила.

– Темно-синий, с корабликом. Ни у кого такого не было.

– Ну да, мне из-под прилавка его, с небольшой переплатой. Вижу Жорку: он с женщиной и маленькой девочкой, тоже, видно, первоклассницей. Выбирают пенал, ручки, карандаши, прочие мелочи. Смеются, спорят. Девочка ему: «Пап, посмотри! Пап, купи!» И так мне обидно за тебя стало! Я подошла, он увидел меня, глазами заюлил: «Девочки, я сейчас!», и меня к выходу потащил.

– И ты ему в глаза не плюнула! – ворвалась в спальню подслушивавшая под дверью Томка.

– Хотела, но не при ребенке же!

– Ах, ты чужого ребенка пожалела!

– Всех детей жалеть надо, пока паразитами не выросли. Дальше рассказывать?

– Мать, помолчи. Рассказывай, раз уж начала, тетя Ира.

– И рассказывает он мне, как вас разлюбил обоих. Помнишь, Томка, как ты на меня в розыск подавала?

– А это тут при чем?

– А вот при том. Через год после нашей поездки на юг заехала я из отпуска к вам на два дня. Больше-то я боялась: а ну, как сестра своим иностранным друзьям стукнет? И все-то она вокруг юлила: Ира, случись что с нами, как тебе сообщить? Думаю: нет, больше я на твои песни не поведусь. И вижу, она тоже все обдумывает, как меня расколоть.

– Да хватит, сколько можно об этом говорить! – опять влезла Томка.

– Ну, Томка-то всегда недалекого ума была, ее идеи я на раз угадывала. И зашла я к Димке Седову, помнишь его? Мой одноклассник, в милиции работал.

– Сашки Седова отец.

– Да, вы же вместе учились. И говорю я Димке: знаешь мои обстоятельства, бывший муж меня в покое не оставляет, а Томка его посланников привечает. Если будет заявление на розыск подавать, придержи его. И вот как-то встречает Димка Жорку и говорит: «Ну и змея же твоя женушка, на сестру в розыск подала. Спасибо, я ее заявление перехватил! А у милиции ее два черных ждали. Мы потом на вокзале у них документы проверили. Паспорта у них не просто иностранные, а дипломатические. Это мыслимое дело, родную сестру продать! И недорого, я видел, как они ей две четвертных сунули!» Жорка говорит, так ему стыдно стало! Пришел домой, а Томка туфли лакированные примеряет. А ты с порога кинулся: «Пап, купи экскаватор!» Он тебе: «Денег нет». А ты заревел – и с кулаками на него. Поглядел он на обоих: эта сестру за полтинник продала, тот родного отца за игрушку прибить готов. Плюнул на все и ушел. Говорит: поверишь, и вспоминать о них противно! Оба на одну колодку!

– Врешь ты всё!

– Нет, мать, я это помню. Я и тогда подумал: папа ушел, потому что я дрался. Тетя Ира, а ты за меня не заступилась?

– Конечно, Славик. Я ему говорю: ну ладно, Томка дура корыстная, но ребенок чем виноват? Каким он вырастет без отца? А он: нет, не могу. А здесь у меня жизнь наладилась, женщина такая милая, девочка покладистая, ласковая. Здесь моя семья. Через несколько лет только увиделись. Я же видела, кем тебя бабка с матерью растят! Христом-богом молила: встреться! А ты опять что-то попросил. Ну… и всё. Я его осуждала, а теперь вижу: он на тридцать с лишком лет раньше понял то, что до меня только теперь дошло.

– Сегодня поздно уже, мы завтра уедем, – сказал Славка и вышел.

– Зачем ты ему все это наплела! – кинулась на сестру Томка.

– Надо же было объяснить ему, что все мы не любим друг друга.

– Какая любовь! Мы – родные, и этим все сказано.

– Мы – родные, и это ничего не значит.

Вечером, когда Ираида Семеновна, надев очки, составляла отчет для налоговой, она услышала звяканье посуды. «Неужели Томка?» Выглянула в коридор, и через открытую дверь зала увидела сестру перед телевизором. «Ну и ну! Чтобы Славка мыл посуду!» Но выходить не стала.

Утром вышла на шум и увидела, как, тихо переругиваясь, Тимофеевы обувались в прихожей.

– До свидания, тетя Ира, – вежливо поклонился Слава.

– Прощайте, – ответила Ираида Семеновна и, подавив в душе невольную жалость к племяннику, скрылась за дверью.

УТЯТИН, ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА

Ну и холод! Ираида Семеновна сидела на складном стульчике, накинув поверх пуховика Генин тулуп и держа варежками газету и карандаш, решала забытый кем-то из Васильевых сканворд. Еще полчаса, и она, пожалуй, прикроет лавочку. С утра только одни брюки купили – и всё. Кому захочется раздеваться для примерки в такую стужу! Сегодня в павильоне было необыкновенно тихо. Покупателей меньше, чем обычно, и проскакивают они мимо секций, задерживаясь только у нужного товара, хотя обычно разглядывают всё подряд. И продавцы, всегда снующие по проходу, переговаривающиеся между собой и с покупателями, сидели в своих секциях, как воробушки на ветках, приникнув к масляным радиаторам. Даже Таисия, обычно оживлявшая торговый павильон сплетнями и прибаутками, сегодня как-то незаметно скользила от точки к точке. Ираида Семеновна вспомнила про черный платок, торчавший последний месяц из-под нутриевой шапки Таисии, и устыдилась: нет еще и сорока дней, как уборщица похоронила мужа, который до этого четыре года лежал парализованным.

В дальнем конце коридора послышался грохот, затем голоса.

– Что там? – оторвавшись от газеты, спросила она.

– Из «Селезня» чай привезли. Черт, пока до нас доедут, кипяток кончится или остынет, – сказал Коля Тарасов.

– Зато мы только начнем греться, а они уже будут замерзать.

Гомон усиливался.

– Пойду я. Ир, тебе что взять?

– А донесешь?

– Видишь, я с подносиком, – и показал котелок. Его секция называлась «Охота, рыбалка». Ираида Семеновна засмеялась:

– Тогда мне два стакана.

Поскольку ее секция была пустой, а в Колиной топтался покупатель, чай пить Ираида Семеновна перешла к Коле. Несколько раз взглянула на покупателя. Потом, увидев, что он поглядывает на часы, поняла: он кого-то ждет, а покупать ничего не собирается. И перестала обращать на него внимание. Согревшийся павильон тем временем оживал. Рядом две торговки живо обсуждали вчерашнюю серию «Мусорского беспредела». Коля тоже иногда, жуя пирожок, вставлял реплики. Ираида Семеновна вмешалась, не выдержав:

– И как можно все это смотреть! Вечером пощелкаешь по каналам: там стрельба, здесь мордобой. Одни в форме, другие в камуфляже. Все по фене ботают, у всех кликухи, все деньги берут, для всех жизнь человеческая – копейка!

– Да так и есть в жизни.

– Так, да не так. Положим, за правоохранителей наших не вступлюсь. Но, по крайней мере, граждане наши не так уж много убивают.

– Показывают-то Москву да Питер. А у нас город маленький.

– И все равно. Если жизнь такая, то и жить не стоит. Но ведь не такая же! Вот скажите, сколько убийств в нашем городе за прошлый год произошло?

Подошло еще несколько заинтересовавшихся разговором женщин. Стали вспоминать: зарезали в драке одного бедового парня, в семейном конфликте прибил сковородкой алкаш свою жену-алкашку. Еще в придорожных посадках под поселком Энтузиаст нашли труп неизвестной женщины, изнасилованной и задушенной. Пауза. Больше вспомнить нечего.

– А забыли вы самое страшное злодейство: гибель Шлеп-ноги и ее внуков. Ведь пожар начался снаружи, это все говорят.

– Правду ты, Семёновна, говоришь, злодейство. Ведь это ж надо, такой страшной смертью померли старуха и детки невинные.

– Скажешь тоже, невинные! Да соседи от них криком кричали!

– Но не убивать же их за мелкое воровство! Даже и не мелкое…

– То есть того, что в кино показывают, у нас не было: ни стрельбы, ни взрывов, ни погонь, ни дедуктивного мышления. Теперь пройдемся по нашим доблестным правоохранительным органам. Два первых названных вами убийства раскрыты по горячим следам.

Народ засмеялся:

– Уж да, Игорька-то прямо у них на глазах прирезали!

– И дядя Сема сам по 02 позвонил!

– Ну вот. Женщина осталась неопознанной, насильник неизвестен. Так?

– Ну, кто знает, может, нашли…

– И я так думала. Только сегодня у меня с утра одна женщина из Энтузиаста брюки покупала. Она сказала, что тело они забирали…

– Как так?

– Говорит, нехорошо, что тело не погребенное. А женщина по виду приличная. Ее социальные органы должны хоронить, да бабы решили по-своему: на кладбище в Патриаршем похоронили. Если родня найдется, им будет спокойнее, что все произошло по-человечески, а не формально. Кстати, отрезали у нее клок волос и поручили одной старухе хранить. Если родственники найдутся, генетическую экспертизу могут сделать без эксгумации. Тоже бабки, должно быть, криминальные сериалы смотрят. Теперь дальше. Что у нас с поджигателем?

– Да ничего…

– Представляете, какое интересное кино из будней нашей милиции получилось бы? А если прибавить сюда еще два злодейства? Вон Тайкину Лидочку беременную в котлован скинули, чуть девчонка богу душу не отдала, да и ребенка едва откачали. Кого-нибудь нашли?

– И правда, они же ее, по сути, убивали.

– Теперь пропавший Наташин отец. Может быть, что его убили?

– Даже наверняка. Чего бы ему уходить, если он приехал, чтобы дочь с внуком гнобить?

– Таня говорила, его должны найти без головы…

– Это какая Таня?

– Кожевникова, покойная. Ей сон вещий был…

– Ну, что еще из подвигов милиции отметим? Как они карманника у нас задержали?

Тут уже все просто покатились. В ноябре Коля Тарасов, обеспокоенный участившимися кражами, в которых покупатели обвиняли продавцов, устроил вору ловушку, заставив свою Машку ходить с полупрозрачным пакетом, в котором просвечивал бумажник. Вора он настиг, но порвал в драке с ним куртку, и тогда Коле от Машки пришлось убегать. Она до сих пор его за куртку пилит.

– Теперь борьба с коррупцией. А кто у нас в Утятине коррупционер?

– Это все знают. Доктор Николай Васильевич. Его теперь в фельдшеры перевели.

– Видите, коррупцию они у нас победили. Белые одежды наших административных органов не запятнает грязный халат терапевта-взяточника! Может, вспомним теперь об экономических преступлениях?

– Кстати, об экономических преступлениях, – перебил ее Коля. – Ир, ты знаешь, что твой банк лопнул?

Ираида Семеновна уставилась на него непонимающе:

– Какой банк? Сбербанк, что ли?

– Да нет, «Актуальный платеж».

– Это что же, мне теперь кредит возвращать не надо?

– Черта с два. Переведут твой долг другому банку.

– Коля, блин. Обрадовал, а потом опустил.

– Ираида Семёновна, а много вам еще платить?       – спросила одна из торговок.

– Начать и кончить. По существу, за год я только проценты выплатила, что за пять лет должна. А вся сумма за мной. Что брала, то и должна.

– А Элла говорила, что вам родственники помогли.

– Ну, помогли, конечно. У меня же просрочка была.

– Ир, а если бы вместе с банком и твой долг сгорел, что бы ты делать стала? – .поинтересовался Коля

– Прикрыла бы на хрен торговлю, стала бы в нашем народном хоре петь. Но не дано… только на восьмом десятке получу свободу… и то, если повезет.

Ираида Семеновна с досадой махнула рукой и стала закрывать свою торговую точку. Слушатели разошлись.

– Ир, не расстраивайся, – виновато сказал Коля. – Все мы тут в кредите.

– Да ладно, это я так, – отмахнулась она. – В девяностые-то хуже было. Ой, что это я, так в тулупе и вышла? Можно, у тебя оставлю? Только смотри не продай тем, кому на рыбалку охота.

Ираида Семеновна вышла из торгового павильона и съежилась: ну и мороз! После тяжелого тулупа она чувствовала себя раздетой. И рысью помчалась через рынок. Именно благодаря этому Ираида Семеновна поняла, что ее преследуют.

Среди немногочисленных покупателей, неспешно снующих между торговыми рядами, два среднего возраста мужика, резво сорвавшихся за пожилой торговкой, бросались в глаза, как лапти в Версале. Боковым зрением она уловила рывок одного из них и, добежав до ворот, обернулась. Один из преследователей был тот самый, что крутился в Колиной секции, другой… у Ираиды Семеновны застучало в висках. Опять бежать? В двадцать лет бежала, в тридцать лет бежала, в шестьдесят … не побегу! Пробежав по инерции еще с десяток метров, она резко остановилась и столь же стремительно рванулась назад:

– Ну? И что вам о меня нужно?

– Мадам… – пытался успокоить ее первый.

– Я тебе не мадам! Надоели мне ваши арабские морды! Немедленно говорите, что вам от меня нужно! А то сейчас милицию позову!

– Ну, после того, что вы говорили о местной милиции, едва ли нам надо ее бояться…

– Э-э, уважаемая… Ираида, нам надо поговорить, – вмешался второй, полноватый брюнет со смуглым лицом и тонкими усиками, живо напомнившими ей о Эль-Бахиже.

– Говорите!

– Давайте зайдем в какой-нибудь ресторан. Не будем общаться у всех на виду.

Ираида Семеновна обернулась. Действительно, на них обращали внимание.

– Ладно, – сказала она. – Мой дом отсюда в двух шагах. Я замерзла, устала, хочу есть. Вам я обеда не предложу – не заслужили, да и не рассчитывала я на гостей. Но поговорить в тепле мы можем.

– Ира! – раздалось сзади. Повернувшись, она увидела, что их догоняет Тамара.

– А ты здесь зачем? – тем же агрессивным тоном спросила она.

– Может быть, не на улице?

– Ну, надо же! – хлопнув рукавицами по бедрам, воскликнула Ираида Семёновна. – Все мои доброжелатели сегодня приглашают меня в ресторан! Вы знакомы? Позвольте представить: моя бывшая сестра Тамара Семёновна. А это, если не ты их сюда пригласила, наши арабские друзья!

Видя, с каким испугом Томка отшатнулась к ней от этих друзей, она поняла, что на сей раз арабы обошлись без Томкиной наводки. Резко развернувшись, она быстро пошла в сторону дома. Не привыкшая к физическим нагрузкам Томка стала задыхаться и отставать. На ее призывы идти помедленней Ираида Семеновна не отреагировала, перейдя через дорогу и взбежав на крыльцо.

– У вас кодовый замок! – воскликнула Томка. – Могла бы и предупредить! Вот так приехала бы, а тебя дома нет…

– Дверь сменили после того, как наш подъезд обнесли. А гостей я не приглашала…

– Серьги украли? – вскрикнула Тамара, не отреагировав на грубость сестры.

– Ну, у меня все ценное вынесли еще при тебе. Так что я отделалась сломанной дверью и вывороченными шкафами. А вот соседи пострадали.

– Но ты же собиралась их выкупить!

– На какие шиши?

Все это обговаривалось на ходу. Поднявшись на второй этаж, хозяйка не стала вынимать ключи, а позвонила. Дверь распахнулась почти сразу.

– Ванна почти наполнена, – отрапортовал Константин.

– Спасибо, Костя, – ответила Ираида Семеновна, скидывая ему на руки пуховик. – Проводи незваных гостей в зал. Угощать их не надо, а поговорить все-таки придется. Пусть ждут, пока я отогреюсь. – Роняя на ходу кофты, она скрылась в ванной.

Константин открыл дверь зала, сделал широкий жест рукой от вешалки к залу, мол, раздевайтесь и проходите, и пошел по коридору, собирая сброшенные одежки. Зашел в ванную и спросил: «Они, что ли?»

– Да. Решила больше не прятаться. Начинаем переговорный процесс.

– Как они на тебя вышли?

– На рынке за мной следили. Я сама к ним подошла.

– Это правильно. Пойду шпалер прихвачу.

Он прошел в спальню и увидел там Тамару:

– Как можно в спальню без приглашения? Не стыдно? – Та только фыркнула. – Правду Ирочка говорила, ты совсем бессовестная! – И стал расстегивать брюки. Константин понимал, что Томку в спальню загнал страх перед незваными гостями, и не стал бы выгонять, но нужно было достать пистолет. Томка выскочила за дверь. Тогда он застегнул ремень и просунул руку за шифоньер. Пистолет он сунул сзади за пояс и накинул куртку. В зале сестрицы не было, видно, на кухню переместилась. Из ванной вышла Ираида.

– Что так быстро?

– Да согрелась уже. Ты извини меня, что вещи раскидала. Я и не думала, что ты прибирать начнешь…

– Ну, и где тут трагедия?

– Ладно, пошли разговаривать.

– Хоть был толк, что ты торговать пошла? – это уже на ходу.

– Конечно, нет. За весь день одни брюки продала.

– Говорил я тебе: твои Васильевы привычные, и то заболели.

Они сели рядом на диване. Гости расположились на креслах. «А где Томка? – подумала Ираида Семеновна. – Наверное, прячется от бывших друзей в спальне. Ничего, начнем говорить, переместится в коридор. Не подслушивать она не может».

– Ну-с, представьтесь. Как меня зовут, вы знаете. Моего друга зовут Константин.

– Я – сотрудник Национального центрального бюро Интерпола МВД России Максим Коваль. А это…

– Сейид Хади, офицер полиции Эль-Хадижи.

– Не могу сказать, что мне очень приятно, но я вас внимательно слушаю.

– Госпожа Наппельбаум, я расследую обстоятельства убийства госпожи Захиры, вдовы министра Ахмада аль-Фадла.

Ираида Семеновна дернулась:

– Зайка? Из-за этого проклятого камня?

– Что вы знаете о камне, госпожа Наппельбаум?

– Ну, что я могу знать о нем? Меня всю жизнь преследовали наемники вашего министра. Я думала, он мне отомстить за неверность хочет. А оказывается, когда я от него бежала, у него этот чертов камень пропал! И узнала я об этом только четыре месяца назад, когда Захира мне позвонила!

– Вам звонила госпожа Захира?

– А то вы об этом не знаете! С чего бы вы ко мне заявились! Ясно же, что вы проверили ее телефон!

¬– Раньше вы звонили друг другу?

– Конечно, нет. Я же вам сказала, что скрывалась от этого… вашего министра.

– Тогда как она узнала номер?

– Я встретила в Москве ваших земляков. Случайно встретила, поймите! Просто я упала в грязь, а старичок помог мне. Оказалось, что он знает Захиру. От него же я узнала и о смерти Ахмада. Не буду притворяться, очень этому обрадовалась. Но, понимая, что Захира может испытывать по этому поводу другие чувства, попросила передать ей мои соболезнования и номер телефона.

– Да, звонок был только один. О чем вы говорили?

– О камне и говорили. Я сказала, что наемники Ахмада преследовали меня, что я не понимаю, почему, выпустив меня из страны, он затем решил меня убить.

– А почему вы решили, что убить?

– Да бросьте, что он, торт мне передать надумал?

– Может быть, он хотел… примирения.

– Тогда он передал бы это через моих глупых родственниц, на которых его посланники выходили неоднократно. Однако они добивались от них только моего адреса. Вот Захира и высказала предположение, что дело в камне. Оказывается, он пропал именно тогда, когда я от него сбежала.

– Не тогда, а несколько раньше.

– Ну, неважно. Решил, что это я его украла, и послал своих наемников. – Увидев выражение недоверия на лице Сейида, спросила. – Не верите?

– Учитывая, что нас разделял ваш железный занавес, не очень. Может быть, вы приняли за арабов своих кавказцев или среднеазиатов? Вы ведь не сталкивались с ними лично?

– Они представлялись моим матери и сестре. Можете Томку спросить. Да! Еще один раз, это уже в конце 70-х было, у них милиционеры документы проверяли. Документы были не просто иностранные, а дипломатические. Кстати, после этого они пропали. Я надеялась, что навсегда…

– А вот это уже интересно. Не скажете, в каком году это было?

– Так, в Геленджике мы были… а это через полгода… точно скажу: 78-й год это был. Осень.

– В ноябре 1978 года умер правитель Абд Бакра ибн Йакзан.

– То есть меня преследовал ваш султан? Не круто ли для рядовой продавщицы универмага?

– Не круто, как вы говорите, если речь идет о Сабахнуре.

– Этот правитель, как я понимаю, пришел к власти после деда Ахмада. Значит, он был братом Малика, а Ахмаду он приходился дядей?

– Да.

– Но ведь Сабахнур Малик получил от жены. При чем же его брат?

– Ни при чем. Как и Ахмад. Камень – наследие Нуфуза. У Равии не было детей. Камень должен был вернуться в ее семью. Правило такое.

Из дальнейшей витиеватой и запутанной речи очень хорошо говорившего на русском Сейида Ираида Семеновна поняла и запомнила далеко не все. То, что она извлекла из его слов, сводилось к следующему. Есть материальная стоимость камня, а есть еще и сакральная. В Йемене у тамошнего богатея есть камень точно такого же веса, и застрахован он на кучу фунтов стерлингов. Наверное, застолько его можно продать. Но за Сабахнур дадут намного больше. И дело тут в том, что камень имеет древнюю историю. Он был известен чуть ли не с доисламских времен, принадлежал какой-то правительнице и считался камнем власти. Он передавался от правителя к правителю по наследству. Считалось, что алмаз должен быть получен свободно, без принуждения и насилия, тогда он имеет силу. Алмаз теряет свои положительные качества из-за греховности и невоздержанности носящего его, а в руках преступника «сила камня обращается против него самого». Наибольшую положительную силу имеет алмаз, полученный в бескорыстный подарок или переданный по наследству, купленный же камень приносит пользу лишь спустя некоторое время. Когда камень попадает в руки вследствие преступления, он получает видимые невооруженным глазом внутренние дефекты. Так в XVII веке обагренный кровью Сабахнур получил изменения в игре цветов, а, как известно, алмаз с пятнами и трещинами нередко является несчастливым и даже роковым камнем… Тут у Ираиды Семёновны голова поплыла.

– После рук Ахмада, пожалуй, в нём должны появиться дополнительные пятна. И не позавидую я нынешнему владельцу Сабахнура.

– И все же я предполагаю, что людей к вам посылал не ваш уважаемый муж, а его дядя, правитель Абд Бакра ибн Йакзан.

– То есть Ахмад на меня этому правителю настучал? Решил его руками мне отомстить и придумал, что это я камень спёрла?

– Если бы дело обстояло так, это означало бы, что министр добровольно передал права на камень своему дяде…

– А это могло произойти, только если Ахмад потерял надежду его вернуть. Значит… не пропадал этот камень! Он его продал! А потом сделал вид, что его обокрали!

Сейид глядел на Ираиду Семеновну ошарашено. Кажется, он сразу ей поверил.

– Значит, вывод такой: или Ахмад продал камень, или правитель имел в доме свои уши, и эти уши донесли, что воровка – я. Вы ведь сюда за камнем явились?

– Ну что вы, уважаемая Ираида, я точно знаю, что у вас этого камня не было, когда вы пришли в посольство.

– О! Прошло сорок лет, а память о том обыске еще жива! Но все равно не поверю, что вы обогнули пол земного шара, чтобы расследовать убийство одной старухи…

– У нас очень спокойная страна. Каждое преступление – это удар по престижу страны, по доходам от туризма. А когда происходит несколько… – он, спохватившись, замолчал.

– Значит, Захиру убили не одну?

– Э-э… Я не хотел вас пугать…

– Уже испугали. Ну, давайте уже, рожайте!

– Убита еще одна вдова вашего уважа…

– Инам?!

– Она гостила в доме своей старшей дочери…

– Басма… Ее тоже убили?

– И ее, и служанку. К счастью, на женской половине больше никого не было. А ведь в гостях у госпожи Басмы была ее старшая замужняя дочь с ребенком. Младшие дочери в тот день уехали в гости к подруге, захватив с собой племянницу, а молодая мать отправилась за покупками. Она и обнаружила трупы матери, бабушки и служанки.

Ираида Семеновна вспомнила черноглазую двухлетнюю Басму. Какой это был очаровательный ребенок. Боже, да ведь ей уже сорок! Было…

– Сейид, кого убили раньше, Инам или Захиру? Каков временной разрыв между этими преступлениями?

– Почему вы об этом спрашиваете? – насторожился Сейид.

– Потому что я подумала о том же, о чем и вы. Убивают всех, кто жил в доме, когда украли камень. Следующей должна быть я. Хотелось знать, когда придет моя очередь. Ну, я жду! В конце концов, не я инициировала этот разговор!

– Первой была Инам. В середине ноября. Захиру убили в декабре, на ваше рождество.

– На наше или католическое? 25 декабря? Значит, уже почти три недели. Да, ждать осталось недолго…

Впервые вступил в разговор Коваль:

– Это у вас юмор такой?

– Нет повода юморить. Это у меня расчет такой. Буду готовиться к нападению. Предупрежден – значит вооружен. Будем оборону держать, да, Костя? Они огнестрельное оружие применяют?

– В первом случае. Госпожу Захиру… пытали.

– Была цель ее убить или она не выдержала?

– Нет однозначного ответа.

– Ладно, в любом случае, зная, что они сделали с Инам и ее дочерью, на милосердие она не рассчитывала. Значит, говорила им все, что они ожидали. А сочинять она смолоду была мастерица. Если они появятся здесь, значит, и про меня сочинила.

– А вы совсем исключаете, что она что-то знала?

– Если бы знала, давно бы воспользовалась. То, что она пятьдесят лет с этим козлом прожила (уж простите, но это я про вашего министра), говорит о ее невиновности.

На этом высокие гости откланялись. Нужно было как можно быстрее обсудить это с Константином и связаться с Борисом Аркадьевичем, но для этого сначала следовало выпроводить Томку. Ираида Семеновна согласна была и заплатить, но понимала, что это вызовет новые визиты. Поэтому, закрыв дверь за гостями, она крикнула:

– Томка, выходи!

– Ушли твои гости?

– Ой, да ладно свистеть! А то я не видела твой нос в дверном проеме! Ладно, пошли обедать, не провожать же тебя голодной!

– Спасибо, сестрица, что так по-родственному меня принимаешь!

– Тут одно из двух: или ты так меня любишь, что решила умереть вместе со мной, или ты глупа как пробка.

Томка переменилась в лице. Пока она молчала, Ираида поставила на газ кастрюли и приготовила посуду. Обедали молча. Только Константин поглядывал на Ираиду Семеновну и подмигивал ей, так, что она, обозлившись, спросила: «У тебя что, нервный тик?». После обеда она сказала сестре:

– Ну?

– Ира, у меня безнадежное положение…

Томка как всегда просила денег. Но, поскольку новостью это не стало, Ираида Семеновна держалась как крепость. Предложила продать один из принадлежащих сестре домов или уволить в целях экономии домработницу. Показала фотографию новогорского дома на телефоне да еще предупредила, чтобы на случай ее смерти родственники не изволили беспокоиться: завещание написано не на них, а на людей, с которыми близка много лет, которые поддерживают ее и даже любят; они продадут квартиру и бизнес, долг возвратят и еще немного им останется. В доказательство предложила познакомиться с документом.

– Ты… ты меня всегда ненавидела!

– Нет, Тома, я старалась тебя любить. Но больше не хочу. Ты мне неприятна. Я тебя стараюсь скинуть со своей жизни… как соплю с пальца! Иди вон и никогда больше не возвращайся! Ни копейки не получишь!

– Помирать будешь, стакана воды тебе никто не подаст!

– Почему-то все думают, что перед смертью хочется пить. Кажется, перед моей смертью мне будет хотеться только умереть.

Томка вылетела в коридор, надела свою шубу и хлопнула дверью, обрушив при этом вешалку.

– Скинуть как соплю с пальца – это изысканно, – сказал Константин и пошел прибирать в коридоре, давая возможность Ираиде перевести дух.

– Ладно, Костя, давай поговорим о делах наших скорбных…

В этот момент в дверях возник Константин, прижимающий палец к губам.

– Что, Томка?

Константин продолжал сигнализировать, чтобы она молчала. Потом вытащил из тумбочки ручку и блокнот и принялся писать: «Не показывай вида, что знаешь. Нас слушают!!!»

– Надоели мне ваши арабские сказки, – сказал он. – Может, пойдем погуляем?

– Ну, давай, – растерянно ответила она.

В это время зазвонил телефон. Это был Коля Тарасов. Он извинялся, что забыл напомнить, что сегодня они празднуют его пятидесятилетие.

– Ой, Коля…

– И не думай. Обижусь на всю жизнь. Чтобы была с гитарой! Да понял я, почему ты мнешься. Гость у тебя. Тот, что на Казанскую приезжал. Если нормальный мужик, бери с собой.

Ираида Семеновна сказала:

– Костя, нас приглашают на юбилей.

– Меня-то зачем?

– А ты что, стесняешься? Это очень хороший, близкий мне человек. С женой его я, правда, не очень…

– Так обычно и бывает.

– Ладно, если ты согласен, я буду собираться. Подарок приготовлен давно.

– А без меня?

– Пойти я обязана.

– Ладно, не сердись, я с тобой.

Они вместе вышли в коридор и Константин, снова приложив палец к губам, отвернул воротник пуховика, показал что-то вроде бусинки, прицепленной под ним. Такая же штуковина была прикреплена с внутренней стороны оторванной Томкой вешалки, прислоненной к стене. Костя поднял вешалку, оторвал микрофон, сбросил на пол и сказал:

– Вот, вешалку я повесил, а ты подмети. Тут какие-то гвозди валяются, да и штукатурка рассыпалась… давай, я сразу мусор вынесу.

      Потом они собирались в гости, перекидываясь ничего не значащими фразами, просто чтобы не молчать. Когда Ираида Семёновна в бигуди на голове принялась выкладывать на кровать то, что собиралась надеть, Константин подошел и стал прощупывать платье, жакет, шарф. Ираида Семеновна кинула на кровать шубу.

– Слушай, а почему у тебя шубу не сперли? Вещь не дешевая.

– Склероз помог. Когда я забрала чемодан с барахлом у Коли и несла его по лестнице, Майя вдруг как заорет! Я кинула чемодан в чуланчик под чердачной лестницей и помчалась соседку выручать. А там мышь. Мы с Эллой поржали, потом Майю утешали, потом все вместе пошли какую-то ультразвуковую пугалку для грызунов покупать, потом пошли к Елене Карловне за котенком, потом покупали для котенка всякие прибамбасы, потом устраивали котенка. В общем, прочикались полдня. Про чемодан я напрочь забыла. А вспомнила о нем через почти полтора месяца, только когда из Москвы с товаром вернулась и узнала, что нас обокрали. Надо же, думаю, своими руками ворам удобство создала – бери чемодан и иди! Глянула в кладовку – а он на месте. Они просто подумать не могли, что все ценные вещи у меня на виду и в открытом доступе. Главное, я украшения во внутреннем кармане плаща все это время таскала! А плащ висел на этой самой вешалке, но ощупать его воры не догадались. В общем, никакого урона, кроме сломанного замка и разгрома в доме. Впрочем, из одежды они ничего не брали… кроме Майиной шубки песцовой. Только деньги и драгоценности.

– Да, повезло… когда, говоришь, это было?

– В ноябре. Ой, давай-ка я серьги примерю. Никогда их не носила. Слушай, эти изумруды точно под цвет платья! Одену, хоть перед смертью похожу шикарной женщиной!

– Ладно тебе! Не говори ерунды. Давай я их почищу. Расскажи немного о тех, с кем праздновать идем. Много народа будет?

– Да немало. Родня: два сына, старший женат, брат Машкин тоже с женой, а Колиной родни и не сосчитать. Соседи мои Погосяны, ты их знаешь. Да, подполковник милиции будет обязательно.

– Вы вроде бы не любите ментов. Что, нужный человек?

– Нет, он с Колей дружит. Охотой оба увлекаются. А человек он неоднозначный. Приехали сюда с женой молодыми. Двух дочек родили. Но недавно разошлись. Женился на молоденькой. Мне по-бабьему бы осудить. Но что-то мешает. Жизнь, она вообще сложная штука… А как милиционер? Вроде, круто в гору пошел, значит, подлости совершать приходилось. Но не дурак, дело знает. Еще одна пара семейная, Кожевниковы. Этих я люблю. Идеальная пара. Поглядишь: крупная Таня верещит детским голоском, Валера молча подчиняется. Потом что-то серьезное происходит, Валера рявкнет коротко – и Таня кидается исполнять. Все, как должно быть: жена решает в мелочах, муж вступает в серьезных случаях. Но глядят в одну сторону. Они одно время тоже моими соседями были. Когда Милочка умерла, купили квартиру напротив, ту, что сейчас молодая пара снимает. Но не прижились. У нас примета такая: в этом подъезде только нерусские приживаются. Потому и наш дом нерусским зовется.

– Ты-то какая нерусская?

– Но фамилия у меня все-таки Наппельбаум.

Вышли.

– Как противно! Эти поставили? Араб с Интерполом?

– Едва ли. Микрофоны примитивные, фуфло китайское. Слушают тебя какие-то пеньки, не разведка. Не могли же эти арабы кого-то из соседей подрядить? Да и пыль там. Нет, они давно стоят.

Константин нес сумку с подарком, Ираида Семеновна – пакет с гитарой, завернутой еще и в платок. На них оглядывались. У ворот рынка ее остановила знакомая, а Константин прошел чуть дальше, показав ей рукой, что зайдет на почту. Там он купил карточку и зашел в телефонную будку.

– Санек, здорово. Я за рекой. Здесь кто-то шухарит. Ты слова мои запомнишь?

– Всегда. – Саша, действительно, всегда записывал разговоры, которые вел по стационарному телефону. – Я-то как, без опаски?

– Скорее всего. Пусть бриц почитает.

– Понял, передам.

– Я тут записал фирму по булыге. Надо бы нашу тему загасить. И ты мне нужен со всем добром. И еще тень большая. Как доехать, бриц скажет. Пока!

Выходя, он разминулся с каким-то смутно знакомым молодым человеком. Только догнав Ираиду Семеновну, он вспомнил: это ее сосед.

– Ира, а давно соседнюю квартиру сдают?

– Неделю, может, чуть больше. Да, точно, после Рождества.

– Значит, не сразу после взлома?

– Ты думаешь, есть связь?

– Поселиться там, где уже воровать нечего? Если только…

– Что?

– Так, мысли вслух. Сюда?

Они вошли во двор. Гремела музыка и пахло шашлыками. Ираида Семеновна помахала рукой толпящимся у мангала мужикам и взбежала на крыльцо.

– Коля, какие шашлыки в такой мороз?

– Натурпродукт!

– Это так, для любителей природы, – махнула рукой его жена. – Остальное в гриле.

Из кухни вышла с тарелками нарядная Элла.

– Помочь? – спросила Ираида, раздеваясь.

– Гитару грей.

Вручили подарок – кожаную куртку с замшевыми полосками-вставками. Коля, очень довольный, разглядывал себя в зеркале. Его Маша, тоже довольная, крутилась вокруг него. «Па-ап» – от порога затянул их младшенький, Петька. Родители, дружно повернувшись, синхронно вытянули кукиши в сторону отпрыска. Старший, Шурка, заржал, Петька, смутившись, спрятался за него. Проходя в зал, Константин подумал, что, пожалуй, Ира несправедлива в жене Николая: семья дружная и счастливая.

«А это, стало быть, подполковник» – смекнул он, когда буквально напоролся на взгляд одного из гостей. Шеметов был среднего возраста, среднего роста, весь какой-то средний, неприметный. А вот взгляд у него цепкий, и на Константина он среагировал как в игре «сыщики и воры», сразу почувствовав, что тот из другого лагеря. Приобняв Ираиду, он о чем-то заговорил с ней. Понятно, спрашивает, не сидел ли ее новый друг. Сидел, и немало. Ира в ответ тоже обнимает его и что-то шепчет. А что шепчет – это уже от степени их близости зависит: или «не волнуйся, друг», или «не твое дело, служивый». А потом она выходит в прихожую, тут же возвращаясь с юбиляром, и они начинают танцевать какой-то хулиганский танец. В танец включаются другие. Константин думает, что друзья Иры, в основном, моложе ее, зато она здесь самая красивая. Однако надо проявить галантность. «Потанцуем?» – спрашивает он Машу, которая, смеясь, наблюдает, как выламывается ее муж. «Потрясающая фигура – это когда есть чем потрясти, а не погреметь, – отвечает она, продолжая смеяться. – Мне бы что-нибудь помедленнее». – «Ловлю на слове», – говорит он и тут, как по заказу, звучит танго. Толстуха Маша движется поразительно легко, чувствуется школа. Несколько пробных па, и они понимают друг друга. Подчеркнуто резкие движения голов, эффектные вращения, остановки, повороты… Постепенно все перестают танцевать, любуясь отточенными движениями их пары. В конце Маша запрокидывает голову, Костя склоняется над ней, не без усилий удерживая ее пышное тело. Все аплодируют. «Спасибо, Костя, – просто говорит она. – Впервые за много лет душу отвела».

За столом, когда все по очереди произносили тосты и пожелания, Константин предложил выпить за главное сокровище хозяина – его жену. А когда очередь говорить доходит до Ираиды, Петька выносит из спальни ее гитару.

– Последний луч угаснувшего дня

Сползает по кисейной занавеске,

В камине торф сгорает с громким треском,

А старый друг приветствует меня.

Константин впервые слышит, как она поет. Теперь он понимает, почему с такой болью она говорила о школьном струнном кружке. Переждав бурные аплодисменты, Ираида спрашивает: «А где Валера?» Приводят Кожевникова, и они вдвоем поют:

– По широкому полю вдогонку

Мы пустили горячих коней…

«Я чувствую себя Аллой Пугачевой», – говорит она ему, когда они движутся в медленном танце. «Это по поводу пения, или по поводу меня, юного и неискушенного?» «Второе».

Утром проснулись поздно от звонка в дверь. Константин пошел открывать. На пороге стоял Санек.

– О! – сказал Константин. – Надо понимать, ты Ирин родственник?

– Я не родственник, я воспитанник… детского дома.

– Ну, понятно. Ты – Саша, внук воспитанницы детского дома Ириных дедушки и бабушки?

– Точно!

Костя скорчил ему зверскую рожу и подмигнул глядящей на них в изумлении Ираиде Семеновне:

– Ира, это он?

– Ну… да.

– Пойдем, я покажу, куда поставить машину.

Вышли.

– Санек, такого прокола я от тебя не ожидал.

– Да Щукин за руль под утро сел, а я и задремал. Они у гостиницы сошли, а я за руль – и к вам. А соображаловка еще не включилась. Стою и не помню, кто я вам.

Они обсудили план Аркадия Борисовича, поставили машину во дворе и вернулись через черный ход. К их приходу Ираида Семеновна уже накрыла на стол.

– Саша, ты совсем сонный. Поедим – и приляг.

– Да, спасибо, Ираида Семёновна.

– А мы прогуляемся, так что мешать тебе никто не будет, – добавил Константин.

Хозяйке выходить в такой мороз не хотелось, но возражать не стала. Двигаясь в сторону центра, Константин сказал:

– Ирочка, я понимаю, что этот выход в свет тебе совсем не в масть. Но давай пройдемся. Надо выявить, кто против нас. Нет-нет, не мы будем наблюдать. Мы ходим, за нами следят. Так что расслабься и начинай лекцию о достопримечательностях города.

Они вышли на площадь, потом прошлись по скверу, перешли Пушкинскую и очутились в безлюдном городском парке. В глубине парка стоял деревянный дом, который когда-то был построен специально под музей партизанки Маши Мельниковой. Теперь сюда перевезли еще и городской краеведческий музей. Было тесно, да и объединенный штат двух музеев не ладил между собой. Однако Ираиду Семеновну встретили приветливо обе враждующие партии. «Можно, я на этом дворянском креслице посижу?» – спросила Ираида Семеновна, и, откинув бордового бархата кишку, перекрывавшую экспозицию, села на потертое кресло. «Тебе, Ирочка, все можно», – ответила Елена Игнатьевна, научная сотрудница лет под шестьдесят, высокого роста, сутулая и неказистая. Константин обратил внимание на женский портрет, висевший над креслом, и Елена Игнатьевна с удовольствием поведала о судьбе Ирины Барташевской. Потом Константин спросил о Коневиче, имя которого то и дело слышал. Только она начала рассказ о самом знаменитом из рода утятинских дворян Коневичей, Василии Михайловиче, поэте, коннозаводчике, собирателе музыкального фольклора, организаторе народного хора, как директор Юрий Юрьевич привел в зал экскурсию. Укоризненно покачав головой в сторону Ираиды Семеновны, он сказал: «Вот как раз Елена Игнатьевна вам о Коневиче расскажет», и смылся. Группа экскурсантов была разношерстная: пяток старшеклассников, бабушка и дедушка с двумя внуками, двое мужчин средних лет, девушка с двумя молодыми людьми. Кто-то из этого молодняка и подначил старушку, высказавшись о третьестепенных поэтах, чтимых в провинции. Не прореагировав внешне, она начала:

– Вы заметили, как много образных выражений со словом «руки»? Развести руками, умыть руки, опустить руки, заламывать руки…

Я много рук при встречах пожимал,

И многих недостойных обнимал,

А если дружбы я не находил,

То горестно руками разводил.

Когда и хлеб, и кров я потерял,

То к небу рук в мольбе не воздевал,

А пред собой тянул что было сил

И милостыню у людей просил.

Я рук не опущу, покуда жив,

Не отойду, бессильно их сложив,

Но вот приходит мой печальный срок,

И в руки вложен крест и образок.

Скажете, такое нарифмовать может любой мало-мальски образованный гуманитарий? Соглашусь! Отглагольные рифмы, парная рифмовка – не бог весть что. Но незавершенное это стихотворение обагрено кровью Василия Коневича. Он был убит разбойниками в тот момент, когда набело переписывал только что сочиненное им стихотворение «Руки». Перо выпало из его рук на слове «крест»… Есть такое слово – «предвидение». И оно уже из области поэзии…

Ираида Семёновна кивнула Константину, и они на цыпочках покинули зал. Выйдя из музея, Константин сказал:

– Теперь нам надо пройтись поодиночке. Ты куда пойдешь?

– В магазин зайду, потом в банк.

– Какой, лопнувший?

– Нет, там недели две ясности не будет. В Сбербанк, коммуналку оплатить. А что?

– Да хорошо бы в такой банк, где ячейки есть.

– Ладно, в Облкомбанк зайду, это напротив. Ячейку снимать?

– Будет тебе хихикать. Просто сделай, что тебе нужно, и возвращайся. У парковых ворот они разошлись: Ираида Семеновна повернула налево, к площади, а Константин перешел дорогу и быстрыми шагами двинулся к автовокзалу.

Два дня они давали возможность приехавшим с Саньком топтунам выявлять преследователей. К вечеру второго дня сели в его машину и подъехали к гостинице. Здесь к ним присоединились топтуны Щукин и Тюрин. Ираида Семеновна спросила: «Ну, что?», на что Константин ответил: «Сейчас отъедем и посмотрим кино».

Машина встала у парка, и Щукин протянул Ираиде Семеновне телефон:

– Здесь все наблюдатели. Приметили кого-нибудь?

– Этот в музее был. Этот… где-то я его видела. Местный, наверное…

– Нет, квартиру в трехэтажном доме снимает. Оттуда очень хорошо просматриваются окна спальни и кухни.

– Значит, меня не только пишут, но и рисуют? Какая мерзость! Ой… это же Славка!

– Кто?

– Это мой племянник.

– Тогда понятно. Первый живет в гостинице, безусловно, действует вместе с вашими соседями. Когда вы с Костей ходите отдельно, этот расписной вызывает соседа, и они ведут вас, причем вы – главный объект.

– Почему вы так решили?

– Потому что следит за вами всегда этот расписной как более опытный.

– Расписной?

– Татуированный. Наверняка с уголовным прошлым. Вот этот, которого вы где-то видели, вместе с вашим племянником снял вчера квартиру в трехэтажке. По очереди сопровождают вас, когда вы выходите из дома. На Костю не реагируют, если выходит один, не ведут. Расписного заметили, вчера довели до гостиницы и расспросили о нем. Больше не следят. Я так понимаю, вас охраняют.

– Дайте-ка еще раз гляну… Точно, Седов.

– Кто?

– Это младшенький Димки Седова, моего одноклассника. Я его видела только младенцем, но знакомое что-то почувствовала сразу. Он на отца похож и на Сашку, брата. Вроде бы они у него оба школу милиции кончали. Ну, пионеры-тимуровцы! Всё, надо это дело заканчивать. Еще не хватало, чтобы эти дурачки пострадали.

– А как заканчивать?

– Я так понимаю, что грабили нас квартиранты?

– Скорее всего. Если предположить, что микрофоны установлены тогда же.

– Я уже говорила Косте. Перед поездкой в Москву у меня в зале кусок штукатурки над дверью отвалился. Я сама подштукатурила и кусок обоев приклеила. Микрофон за дверной наличник заложен. Значит, после моего отъезда. А после ограбления соседи бдительность повысили, мышь бы не проскочила. Скажите, за два без малого месяца отпечатки сохранились?

– Но ведь их снимали, когда обнаружили кражу.

– Я так думаю, снимали их на уровне человеческого роста. А все микрофоны приделаны выше. Кроме кухонного, который за навесным шкафом. Кстати, это идея! Придем домой и я вас попрошу назавтра перевесить шкафчик в коридор. По идее, квартиранты должны заволноваться и навязаться в гости, чтобы микрофон переставить.

– И что?

– Не в перчатках же они придут. Если те ставили в перчатках, то рядом с этим будут отпечатки.

– Ираида Семеновна, вам пора бизнес поменять. Открывайте детективное агентство!

– Я подумаю. Но имейте в виду: завтра я пойду в полицию. Так что, если что-то у вас незарегистрированное, прячьте.

Вечером в «Новостях» диктор суровым голосом сказал: «Наш корреспондент передает с Ближнего Востока». И далее последовали кадры из Эль-Бахижи с танками на улицах и горящими домами. Закадровый голос извещал, что длительные уличные беспорядки вынудили военных взять власть в свои руки. «Видишь, и без камня власти обошлись», – прошептал Константин. Саша услышал и кивнул вопросительно. Ираида Семеновна взяла у него из рук лэптоп, с которым тот практически не расставался, и напечатала несколько фраз, объясняя, за чем охотятся ее соседи. Саша забрал комп и принялся что-то набирать. Она подумала, что предстоит письменный диалог, однако, он просто показал ей экран. На нем висела эффектная фотография Сабахнура. «Ни фига себе!» – ахнул вслух обычно сдержанный Константин. Саша выделил текст под фотографией и выщелкнул перевод. В Амстердаме открылась грандиозная выставка алмазов, в числе которых впервые за 70 лет экспонируется знаменитый Сабахнур, с древних времен принадлежащий роду Нафуза. И сейчас его решил явить миру нынешний владелец, Абд Хади ибн Нафуз. «Родственник?» набрала она на клавиатуре. «И к бабке не ходи!» – вслух ответил Константин. Ираида Семеновна нашла визитку Коваля и послала СМС с адресом в интернете.

Назавтра Ираида Семеновна нагромоздила стеклянных банок на стол под навесным шкафчиком и открыла его дверцы. Звонок. Подмигнув мужчинам, она открыла дверь.

– Ираида Семеновна, у вас сахарку не найдется? Сели кофе пить, а сахар тю-тю. А я без сахара не могу!

– Конечно, Оля, проходи.

Они зашли на кухню

– У вас что, ремонт?

– Нет, просто шкафчик решила перевесить.

Она достала пакет.

– Ну что вы! Мне горсточку.

– Тогда держи банку, – Ираида Семеновна толкнула банку по столу в ее сторону. – Я отсыплю себе, а ты пакет с остатками заберешь.

– Вам помочь?

– Если у вас есть дрель, приму с благодарностью.

Пришел Витя с дрелью, просверлил стены в коридоре под шкафчик, помог повесить в кухне открытую полку. После его ухода Саша проверил кухню рамкой и показал на новую полку. Ираида Семеновна написала в блокноте: «Отсеките преследователей, я в полицию!», Саша переслал СМС топтунам. Она сунула банку в пакет, сказала: «Я в гости!» и вышла.

У ворот рынка рядом с ней остановилось такси. Увидев на заднем сидении Тюрина, села к нему. У полиции он высадил ее и поехал вниз, к гостинице.

В кабинете Шеметова сидела его жена, а полуторагодовалая дочь двигала стул по полу.

– Прекрасная дама, как тебя зовут? – присев на корточки, спросила Ираида Семеновна.

– Все мои дочки слишком на меня похожи, чтобы быть прекрасными, – сказал Шеметов.

– Ваня, никогда так не говори, даже в шутку. Если родной отец не любуется дочерью, кто будет ее любить? Машенька, папа шутит. Ты – самая красивая. Вот, мама подтвердит. Да, мама?

– Красивая-красивая.

– Вот так, ребята. Критикой можно забить самую-самую. Всегда найдутся доброжелатели, которые испортят ребенку настроение. Не укрепляйте их ряды. Слушай, Ванечка, у меня к тебе дело. Я вот баночку принесла. На ней отпечатки, скорее всего, той женщины, что в Майином рояле на щепку напоролась и перчатку порвала. Нельзя ли это оперативненько проверить?

– Вы что, взялись с Колей в детективы играть?

– А тебе раскрывать уже ничего не требуется?

– Да ладно, давай отнесу в лабораторию. Хоть бы сахар высыпала.

– А это эксперту бонус к чаю.

Когда Шеметов вернулся, он застал в своем кабинете еще и старшую дочь. Она сидела за приставным столом, а Ираида Семеновна подкрашивала ей лицо.

– Ираида, ты что мне ребенка портишь?

– Поздно, папаша, пить боржоми. Это для тебя она ребенок, а для окружающих – молодая девушка. Скажи, Маша, красота, да?

– А-тя! Дай! – сказала Маша и потянулась за помадой.

– Видишь, даже ребенок понимает! На тебе, Маша… вот контурный карандаш. Ну что?

– Здорово, Ираида Семеновна. Скулы подчеркнула – и словно овал лица изменился, – впервые вступила в разговор Неля. При этом Лиза не фыркнула, как это было обычно при общении с женой отца, а слушала. – Только вот помада, мне кажется, не совсем ее…

– Да, пожалуй, нужно что-то смелое…

– Вот, попробуйте мою.

Ираида Семеновна взяла тюбик:

– Так… и карандаш… Машенька!

– Что нам в руки попало, то пропало, – держа младшую дочь на руках, сказал Шеметов.

– А мы поменяемся, – Ираида Семеновна протянула ей материну помаду.

– А-тя! – закричала малышка и, потянувшись за помадой, бросила карандаш. Все засмеялись.

– Лиза, домой придешь, сразу маме скажи, что это я. Все родители боятся, что дочь своей неземной красотой беду на себя навлечет.

– Ну уж, и красота…

– Солнышко, в твоем возрасте все красивы. Только поймешь ты это, когда станешь старше, и вся эта косметика понадобится тебе, чтобы дефекты прикрыть. Идеальной внешности не бывает. У одной фигура хороша, зато личико подгуляло. У другой глаза – как звезды, а ноги кривые. Есть, конечно, исключения, как подружка твоя, Катя. Только такая красота – вызов тем, кто не столь совершенен. Много найдется паршивцев, которые ей жизнь попытаются испортить.

– Ладно тебе! Моя дочь, может, и не красавица, но очень симпатичная. Не вам, бабам, об этом судить!

– Ты прав, специалист!

Зазвонил телефон. Шеметов выслушал, что ему сказали, и скомандовал:

– Так, дамы, всё! Ира, подсаживайся к столу. Неля, вас водитель отвезет, я сегодня не успеваю на обед! Лиза, с тобой придется позже поговорить. Ты, наверное, насчет похода?

– Да, пап, мама не пускает…

– Сходу не могу решить. После работы зайду, поговорим втроем. Подумай сама, как нас убедить. – Шеметов обнял дочь и повел к выходу. Лиза на ходу пробормотала «до свидания».

– А-тя! – крикнула им вслед Маша.

– Это она с тобой прощается, красота! – засмеялась Ираида Семеновна. Лиза обернулась и помахала сестренке рукой.

В кабинет Шеметов вернулся с Сашей Огородниковым, оперативником. Прежде чем сесть, Иван Иванович обнял ее и сказал:

– Ир, спасибо! Она впервые с нами по-людски. Поверишь, мне с Аней легче говорить, чем с дочерями.

– А им, думаешь, легко? Они сейчас в таком возрасте опасном! Если они с тобой откровенны не будут, ты последним узнаешь, что с ними не так.

– Ладно, не пугай, сам боюсь. Итак…

Пока у квартирантов шел обыск, Шеметов через наушники прослушивал разговоры, записанные в квартире Наппельбаум. Заглянув потом к ней, он сказал;

– Пожалуй, этому твоему Интерполу надо сообщить.

– Я адрес в Интернете ему переслала, а о злоумышленниках – это уж ты. Все равно ведь по адресу Ольги обыск надо проводить.

– А почему Ольги, а не Виктора?

– Побрякушки могут быть только в сорочьем гнездышке. Да и командовала тут явно она. Непростая девочка, чувствуется за ней кто-то серьезный, давить на тебя будут.

– Вот мы Интерполом и прикроемся. В случае чего и отступить не стыдно будет.

– Но-но! Я же виновата перед соседями! Если им добро не вернут…

– А за это не волнуйся. Если девушка богатая, всё возместит.

Когда полиция увезла квартирантов, Ираида Семеновна, еле отбившись от Эллы, встала на крыльце, выходящем во двор, и посмотрела на окна трехэтажки. Помахала рукой. Потом сказала: «Нет, придется идти».

На звонок долго никто не отвечал. Затем дверь открыл младший Седов.

– Слушай, только не надо шлангом гофрированным прикидываться, – с порога начала Ираида Семеновна. – Ты – Седов. Имени, извини, не знаю, но больно уж ты на отца и брата старшего похож. Зови Славку и давай поговорим.

– Славка с улицы дежурит…

– Тогда позвони ему и скажи, что тетка обедать зовет. Пошли!

После обеда Сережа Седов с явным облегчением уехал. Славу Ираида Семеновна попросила задержаться. Константин сказал:

– Не могу я тут звонить, все мне кажется, что меня слушают. Пойду пройдусь.

После его ухода Славка заговорил:

– Ты меня подлецом считаешь. Теперь я еще и дурак, да?

– Да брось ты, Славочка. Мать тебе рассказала, что меня, возможно, убьют, и ты меня охранять кинулся? Сережка-то ведь не по дружбе с тобой поехал? Откуда деньги?

– Машину продал…

– Это ту, что ты в сентябре разбил и на которую я на пять лет кредит взяла? –       Славка красноречиво молчал. – Ладно, что теперь…

– Тетя Ира, можно, я поживу у тебя пока? Все равно отпуск…

– Пожить ты, конечно, можешь. Только, похоже, угроза надо мной больше не висит. Камень-то нашелся.

– И где?

– В Амстердаме на выставке. Не в Утятине же.

– Это правда?

– А что мне врать? Посмотри в интернете.

– Тогда я поехал?

– Сядь. Давай поговорим.

Ираида Семеновна долго молчала. Как объяснить то, до чего дошла только к концу жизни? Из-за того, что племянник кинулся спасать ее, забудется ли все то плохое, что случилось? Поставить крест на прошлом и начать все по новой? А будет ли что-то новое? Скорее всего, вернется все старое.

– Я не так жизнь прожила, Славик. Совсем юной лишилась возможности иметь детей и почему-то решила, что отныне и навеки единственные близкие мне люди – родные по крови. И липла к ним, не обращая внимания на то, что я им совсем не нужна. Ведь наверняка, когда я сваливалась к вам на голову с деньгами и подарками, твоя мать шипела, что я приехала, чтобы похвастаться своим богатством и кинуть эти жалкие подачки. Она дом строила. А я пахала… Я знаю, вы не думали, что я отдаю последнее, потому что сами не привыкли отдавать, все дай и дай! Испортила я вас. Поэтому возобновлять отношения не намерена. Пусть Томка почувствует, наконец, что такое жизнь без меня. Я с рождения была ей как кость в горле. А сейчас она живет там, где меня никто не знает. Никто не сравнит, не похвалит, не упрекнет. И ты. Почему у тебя семьи нет? А потому что ты даже за себя не отвечаешь, где уж тебе заслонить от невзгод слабого и беззащитного! Не так, как со мной сегодня. Это был порыв. А вот ежедневно слушать младенческий крик, зарабатывать этому младенцу и его матери на хлеб, прийти с работы и пойти погулять с ребенком, дав возможность матери отдохнуть, не обозлиться, когда жена, уставшая от домашней каторги, закатит истерику… Вот так, Славик. Давай встретимся через пять лет. Я, если, конечно, жива буду, к тому времени с долгами расплачусь, торговлю брошу и буду жить на пенсию. Вот тогда, если будет с твоей стороны желание, начнем общаться. Но по-другому. Ты будешь про зубки и поносик ребенка рассказывать, я вас борщом кормить. Ну разве что погремушку куплю. И всё! А пока откинь костыли и иди!

– Значит, не простила…

– Да нечего мне прощать! Что заслужила, то и имею. И разрываю нашу связь, желая тебе добра. Со мной ты всегда мамсиком будешь. Только зная, что нет костыля, будешь вынужден наступать на ноги.

– Ладно. А ты на кого надеешься? На этого Константина? Кто он тебе – любовник, охранник? Три месяца назад был Геннадий.

– Генка – это мой продавец. Я его на вас натравила, чтобы жизнь медом не казалась. А Костя… Как ни скажи, все будет не то. Человек объемен, а речь плоская. Ты знаешь, я сильная, мне костыли не нужны. Но когда мне сказали, что, возможно, меня будут убивать, я его спросила: «Будем обороняться?» Любого другого я бы спросила, со мной ли он. А в нем уверена.

– Смотри, не обманись.

– Никогда! Даже если нынешний его приезд окажется последним, с благодарностью буду помнить о нем до конца своих дней. Как это здорово, когда рядом надежный человек. Как ни назови: друг, любовник…

Под окнами засигналила машина.       Ираида Семеновна накинула пуховик и высочила на улицу. Заехали попрощаться Саша с топтунами. Славка решил доехать с ними до Уремовска. Ираида Семеновна поднялась на второй этаж и открыла дверь.

– Ты здесь? А я не заметила, как ты в дом вошел.

– Я давно дома. Вы так горячо старались друг друга убедить, что меня не заметили.

– Что Борис Аркадьевич?

– Предложил мне у тебя задержаться.

– Что, они все еще ищут камень?

– Да нет, дело теперь в этих… квартирантах. Ладно, давай объясню без имен. Кто из Эль-Бахижи убивал жен Ахмада, доподлинно неизвестно. Но в России он решил действовать не сам, а руками одного нашего авторитета, а то эти северные африканцы у нас в провинции приметны, как мухи в молоке. Пахан выслушал заказчиков и не вдохновился: какой-то сомнительный камень в деревне у рыночной торговки. А его дочура вдохновилась. И предложила иностранному гостю свои услуги, когда папаша его вежливо выпроводил. Только что в Москве на удивление оперативно провели обыски. Как ты и предполагала, побрякушки Погосянов оказались у Ольги. Теперь папаша давит на все кнопки, чтобы дочурку отмазать. Всем вам предложат отступного, чтобы вы претензий в суде не выставляли. А я должен приглядеть, чтобы его посланники тут вам не нахамили.

– А Сейид – убийца?

– Вряд ли. Скорее, он из другой партии. Может, действительно хотел убийство раскрыть, может, шел по следу камня после поступившего предложения о покупке.

– Ну, а с покупкой что?

– Старик советует тебе не закрывать банковский долг. Ты получишь карточку с некоторой суммой. Ну, такой же, как Захира себе требовала. Сама понимаешь, наша фирма получит неизмеримо больше. Ты не в обиде?

– У вас же фирма. Я-то таким товаром не торгую. Ваша работа – ваш капитал.

– И живи некоторое время так же, как жила. Нельзя гусей дразнить. Будешь вносить суммы согласно графику. Ты ведь и не планировала резко менять свою жизнь?

– На моем смешном, как Борис Аркадьевич говорит, бизнесе, еще три человека кормятся. Да и что я дома делать буду? Так что все будет по-прежнему. А как же доля Захиры?

– Старик предполагает, что она дочери что-то должна была сказать. Если это так, она тебе позвонит.

– И как ей передать её долю?

– Она получит такую же карточку. Позвонит – спросишь, как ей её передать.

– А карточка след не оставит?

– Это дело покупателя. Он знает, как дела делаются. Но если будет след – то к нему. Все, Ирочка, ну его к чёрту, этот камень!