Немая вода [Алёна Ильинична Кощеева] (fb2) читать онлайн

Алёна Кощеева Немая вода

1

Выходя задолго до зари из избы, невольно ёжишься. Кажется, если с тобой не случится ничего дурного, так это будет значить, что водишь дружбу с нечистым. А кому хочется такими делами прославиться? Покрепче вцепившись в углы накинутого на плечи платка, Дарёна обернулась, подняла голову на плавного, будто обточенного речным течением, коника на верхушке дома. От него, как свадебное полотенце, спадала деревянная дощечка с изысканным узором вокруг громового колеса. «Убереги их, батюшка Перун, – подумала девушка и тяжело вздохнула, – а я всё одно этому миру не принадлежу».

Русые волосы её переливались в лунном свете словно робкие лучики солнца, которое Змей всё еще держит в подземном царстве. С тревогой взглянув на фиолетовый горизонт, Дарёна опустила взгляд вниз, моля Мать Сыру Землю посодействовать в битве света и тьмы. В хате что-то скрипнуло и она резко обернулась. Когда вся деревня спит, то каждый шорох пугает. Стараясь не бежать, девушка быстрыми тихими шагами пошла в сторону рощицы. Время от времени замирая, чтобы не привлечь внимание нечистых, она с ужасом прислушивалась к каждому звуку. Где-то скотина возится, где-то мужик загульный похрапывает, но чем ближе к высоким мрачным деревьям, тем больше кажется, что вот-вот и увидит её лесной дух, заберёт с собой.

Изба знахаря, освещенная лунным светом, сегодня выглядела ещё более зловеще, чем обычно. На высоких палках, ограждающих его владения, то и дело мерещились чьи-то головы. Огромный дуб своими ветвями и листьями, словно шапкой, скрывал от белого света всё, что творилось в избе. Как-то Вышемир рассказал, что это место наделено особой силой и, живя здесь, он никогда не захворает. Ибо корни дуба, подобно корням Мирового Древа, проходящего сквозь миры, оберегают его. А раз он так сказал, значит так оно и есть. С трепетом и благоговением Дарёна относилась к широченному стволу, вокруг которого выстроены избы знахаря, поглаживала, перешептывалась с ним, словно с живым.

– Быстрее, быстрее! – с противным ворчанием вышел на крыльцо Вышемир, – Косу развязывай!

Молча, стараясь не издавать ни единого звука, Дарёна схватилась за волосы, свисающие до пояса, дёрнула за красную ленту и ловкими движениями расплелась. Она прошмыгнула мимо сгорбленного мужчины в козьей шкуре в дом и мысленно поприветствовала дуб, служивший опорой одной из стен. По всем углам избы на лавках горят свечи. Посередине, на выскобленном полу, белым песком из лесного оврага, который сама же Дарёна приносила, нарисован символ засеянного поля.

– Раздевайся, – рявкнул Вышемир, – они уже сеять идут.

Покорно повинуясь, девушка скинула платок наземь, сняла браслеты, удерживающие рукава рубахи и осталась совершенно обнаженной. Стыд-то какой. Лицо сделалось пунцовым и пылало, будто печка. Наверное, лучше было и вовсе не появляться на свет.

– Ничего, ничего! – довольно ухмыльнулся мужчина.

Он с прищуром посмотрел на девушку, которая старалась ладошками одновременно прикрывать и верх, и низ. Дарёна закрутилась вокруг самой себя, шурша голыми пятками по земляному полу. И тени ехидно, со злорадством заплясали по избе, насмехаясь над её невинностью.

– Так! Замерла на месте! – рявкнул Вышемир и указал рукой вниз.

Часть нарисованного символа была стёрта. Дарёна почувствовала под пальцами мелкие острые пупырки, по всему телу побежали мурашки ужаса. Вопреки её ожиданиям, мужчина не стал сердиться сильнее. Он достал горсть песка из деревянного ведра и подправил стёртые грани.

– На вот, сей, – Вышемир взял с лавки плетеное лукошко с зернами пшеницы и протянул девушке.

Что делать дальше Дарёна знала. Каждый год, когда дни становятся длиннее, а ночи короче, когда солнышко уже благосклонно к людям и становится теплее, она проводит этот обряд под надзором Вышемира. Раньше его делали жители деревни, но когда у них поселился знахарь, все ритуалы легли на его плечи. Теперь перед дверью Вышемира под кроной огромного дуба каждый день выстраиваются очереди из старых и младых. Кому-то мужика от другой отвернуть, кому-то с родами помочь, а некоторым, как её матери с батюшкой, и вовсе вернуть ребёнка из того мира.

Девушка взяла лукошко, схватила из него крупную горсть рассыпчатых зёрен и прикрыла глаза. Она представила, что Вышемира нет рядом, что она одна, наедине с природой и богами. Дарёна попросила покровительства и помощи у Матери Сырой Земли и поднесла к лицу сжатый кулачок, из которого пшеница норовила поскорее выскользнуть. После глубокого вдоха девушка разжала ладошку и выпустила тёплый воздух на зёрна. Маленькие золотые семечки почувствовали тепло и светлую искреннюю любовь чистой души. Если бы Дарёна открывала во время ритуала глаза, то увидела бы, как каждое зёрнышко становится маленьким искрящимся солнышком. И что она сама светится, будто колос пшеницы на заре.

Бросая одну горсть зёрен за другой, девушка нашептывала слова любви и уважения Матери Сырой Земле. Вышемир, чтобы не мешать ритуалу, замер в углу дома и одной из рядом стоящих свечей едва не поджег козью шкуру, в которую зябко кутался. К счастью, ему удалось потушить уже собравшийся порезвиться огонёк и не помешать обряду. С довольной ухмылкой, будто он властитель мира, Вышемир следил за каждым движением девушки и за происходящим.

Из окон лился алый свет восходящего солнца. Лучи просачивались через крону дуба, обходили листья и, словно сверкающие стрелы, проникали в избу. Волосы Дарёны плавно двигались из стороны в сторону, колосились так же, как должна колоситься пшеница на полях. Из рук девушки сыпались наземь светящиеся золотые зёрнышки и едва они достигали поверхности, как тут же становились маленькими зелёными ростками. Свечи по углам погасли сами собой, а в избе стало светло, как днём. И вот уже вместо черного земляного настила, девушка ходит по мягкому ковру из ростков пшеницы. Дарёна бросила последнюю горсть семян и Вышемира ослепила вспышка белого света. Всё стало на свои места. Изба превратилась в тёмную, мрачную, холодную и никакое количество свечей не поможет избавиться от этого.

Девушка подняла плечи и с громким выдохом, опустила. Крепко зажмурившись, Вышемир распахнул глаза. Неровные очертания начали принимать конкретную форму, яркие звёзды перед глазами всё больше тускнеют.

– Жди, – сказал мужчина и неторопливо встал.

Козья шкура медленно сползла с плеч, но он, не обращая на это внимания, подошел к Дарёне и резким движением выхватил лукошко.

– Тут одно зерно! – бешено рявкнул он, брызнув слюнями на девушку, застывшую с по-прежнему закрытыми глазами.

– Оно, небось, застряло между прутьями, да я и не нащупала, – небывало смело ответила Дарёна.

– Ты мне перечишь? – швырнул Вышемир корзинку девушке в голову.

От неожиданности Дарёна пошатнулась назад, чуть не упала, но всё же не открыла глаза. Она раздула ноздри и зажмурилась ещё сильнее, чтобы никакое действие знахаря не заставило её смотреть до того, как он ей разрешит. Место удара пекло, хотелось поднять руку и потереть его, выбежать на улицу, найти подорожник, да приложить к ссадине. Но она знала, что лучше уж потерпеть немножко, чем потом двенадцать ночей быть наказанной и ходить в тёмный лес за травами.

– Одевайся, – после долгой паузы сказал Вышемир, – возвращайся в этот мир, хоть ты всё равно здесь чужая.

Скрипнула дверь и Дарёна открыла глаза. На рассвете знахарь уходит к реке, разговаривает с русалками и водными духами. На сегодня её обязанности перед Вышемиром закончены. Можно возвращаться к родным, помогать по хозяйству. Только вот рассказывать кому о том, что делала, не дозволено. Иначе знахарь вернёт её в мир мёртвых, откуда с таким трудом, ещё при рождении, вытащил. С того самого времени девушка подарена ему на время от заката до рассвета. И, как бы не осуждали соседи, боязливо перешептываясь, когда Дарёна проходит мимо, жизнь её принадлежит знахарю. Вышемир – хороший человек, иногда он разрешает спать дома. И хоть взамен Дарёна должна выполнять его дневные поручения, это большое счастье – быть с семьёй.

Девушка оделась, натянула толстые браслеты на руки, зажав рукава рубахи, и взглянула на дуб.

– Вышемир хороший человек, – сказала она, сама не веря произнесенному, – он помогает деревне собирать богатый урожай. Каждый год. У других то засуха, то ливни. А у нас достаток. Это хорошо. Правда ведь?

Дерево не ответило, лишь прошелестело теми немногими листочками, что находились внутри избы.

2

Иногда Вышемир заставлял Дарёну выполнять поручения неугодные богам. Ещё предкам их предков сама Макоша завещала, что прясть в пятницу нельзя. «Коль супротив самих богов идти может, – думала девушка, разглядывая резное навершие прялки с Перуновым символом, – так мне уж совсем помалкивать стоит». Одно не укладывалось в голове – откуда Вышемир круглогодично мог взять такое нежное, будто только потрёпанное, льняное волокно? Едва заметно Дарёна покачала головой и продолжила дневную работу.

Во второй избе Вышемира, одной стеной примыкающей к первой, уютнее и теплее. Вместо земляного настила до невозможного ровно лежат гладкие, никогда не скрипящие половицы, есть небольшая побеленная печурка и скамьи с витыми, изгибистыми, словно змейки, узорами. На лавках обычно сидят гости и просители. Здесь Дарёна занимается прядильными работами, да слушает чудные истории, что рассказывает приходящий к знахарю народ. Словно чью-то нить судьбы выводит она ловкими пальцами волокно. «Вот бы и жизнь была такой ровной, да простой» – подумала она и улыбнулась.

С козьей накидкой на голове, скрывающей тёмные, словно земля, волосы, Вышемир тихонько посапывал на скамье. Солнышко приходит в эту избу лишь когда находится в самой верхушке своего пути. В оранжево-красном свечном освещении кажется, будто морщины на лице спящего знахаря – это глубокие трещины иссушенного без долгих дождей невспаханного поля. Поёжившись, Дарёна поправила упавшую на глаза прядь и потёрла глаза. Сдержалась, чтобы не зевнуть. Небось, Макоша сон нагоняет, чтобы девушка перестала трудиться в непредназначенный для этого день.

Снаружи послышались быстрые шаги. Резко, оглушающе постучали в дверь. Вскочив, Дарёна глянула на распахнувшего глаза Вышемира. «Сидеть» – мысленно рявкнул он. И она села, придавленная его суровым взглядом. Незапертая на засов дверь распахнулась от непрерывного натиска. В слегка покосившемся дверном проёме появился румяный и разгоряченный волнением Ванька. Не поднимая головы Дарёна искоса поглядела на статного простодушного юношу. Парень повернулся боком и, наклонив голову, вошел в избу.

– Ну-ка, ну-ка, поведай мне, Иван, – Вышемир, причавкивая, облизал губы, – что привело тебя в неугодное для посещений время?

Накидка из козьей шкуры упала на скамью. Знахарь встал, поднял её и отряхнул от нападавшей с кровли шелухи. Прокашлявшись, он взглянул на парня, который, не решаясь что-либо сказать, смотрел на молча прядущую Дарёну.

– Она, – преодолев оцепенение, ошеломлённо показал Ваня на девушку, – она, она, – повторил и махнул в сторону леса, – она же там, как это здесь? И волосы…

Испуганно выпучив глаза, он развёл руки и растопырил пальцы, будто просеивая через них песок. В избе всё замерло, словно время остановилось. Пламя свечей не прыгало, а легонько покачивалось. Солнечные лучи останавливались у окна так и не попадая внутрь, а Дарёна вдруг почувствовала надвигающеюся ледяное дыхание Мораны.

Знахарь поднял брови и пристально вгляделся в парня. А затем достал из сумки, которую всегда держал рядом с собой, льняной мешочек с травами.

– На вот.

Ванька растерянно выставил ладонь. Двумя руками, не дожидаясь ответной реакции, Вышемир замкнул кисть парня в кулак, зажал в нём мешочек, взял Ивана за плечи и развернул к выходу.

– Убережет от любых видений, ночных и дневных, – он протолкнул не помещающегося в дверном проёме юношу на улицу и уже за закрытой дверью прикрикнул, – иди, иди!

Облокотившись спиной на дверь, знахарь вознес руки к небу, что-то сердито пробубнил и повернулся к застывшей Дарёне.

– А ты что сидишь? – разъярённо рявкнул он, – не успеешь допрясть, будешь все пятницы тут сидеть!

Поджав губы, девушка продолжила работу. То и дело её глаза застила пелена и вместо прялки видела она розовощекого разгоряченного Ивана. С золотыми кудрями, широкими плечами, отчего-то испуганного, преисполненного необъяснимого ужаса, будто он не на Дарёну смотрел, а мертвяка увидел.

Попридя немного в себя после дремоты, Вышемир стал добрее. Он походил из угла в угол, меряя избу шагами и размышляя. Затем взглянул на погрустневшую девушку и сказал:

– Иди.

Дарёна робко подняла поблёскивающие в кротких солнечных лучах глаза.

– Ну что сидишь? Листьев мать-и-мачехи жменю надобно и цветов две.

Вышемир хороший человек. Добрый. Коли видит, худо кому, так обязательно поможет. Несколько раз знахарь напомнил девушке где следует собирать мать-и-мачеху, да настойчиво возбронил подходить к речке. Всё, как и в любой другой день сбора трав. А дней этих было уж столько, что за свои семнадцать зим Дарёнка уж и сосчитать не могла.

Грозные суровые сосны возвышаются над маленькой березниковой рощей. Над головой, где-то на самых верхушках древесных исполинов, порхают птички с ветки на ветку, переговариваются с белками. Свежий, чарующий аромат приближающегося лета уже витает в воздухе. В белой рубахе, сшитой из старой маминой одёжки, Дарёна зашла в лес и звонко рассмеялась сама себе. Вот этого доброго, светлого места она боялась? Солнечные лучи разбиваются об иголки и ветки на множество сверкающих полосок. Под ногами вереница муравьёв тащит огромную для их размеров хворостину, чтобы обустроить свой дом к лету. «Ну совсем как мы!» – восторженно наблюдая, побрела девушка вслед за маленькими тружениками. Шаг за шагом по мягкой Матушке Земле, между тонких ветвей кустарников, Дарёна вышла на опушку. Она подняла голову и огляделась. Большая ребристая берёза с тремя сучками в разные стороны. Осталось обогнуть её, да дойти до низины, где обитает золотоголовая царевна Мать-и-мачеха.

Совсем недалеко бьётся речная вода о каменные пороги. Дарёна, чутко прислушиваясь, замерла. «Не подходить к реке» – вспомнила она наставление знахаря. Обернувшись через плечо, девушка опасливо поискала глазами высокого мужчину в козьей шкуре. Он ведь и не узнает, коли сходить туда? «Нет, – одернула себя Дарёна, – не велено». Она пожала плечами, мотнула головой, отгоняя строптивые помыслы, и пошла в сторону оврага. Мелкие ветки и не по времени года выросшие травинки цеплялись за подол рубахи. Дарёна то и дело поглядывала вниз, как бы не порвать дорогую сердцу ткань. Она схватила рубаху за низы, обнажая ноги ниже колена. Припевая «Гром гремит, Перун идёт, Землю-матушку зовёт, облачайтесь в одежды народные, будут пляски богам угодные», Дарёна поскакала по тропинке словно бойкая козочка.

Хороший человек, Вышемир, отпустил девушку в лес, хоть нужно прясть. Дарёна поводила носом и принюхалась. Какой-то сладкий аромат, видно, где-то затесалось абрикосовое дерево. Она замерла, всмотрелась в густую чащу по сторонам тропы. Деревья справа ниже, чем слева, значит овраг совсем рядом. Повеяло холодком и Дарёна опустила подол рубахи. Теперь нужно осторожно пробираться меж деревьев и кустов, медленно, чтобы не задеть жилища мелких паучков и при этом не цепляться за колючки. Она приподняла преграждающую путь широкую ветвь орешника, перекинула ногу через поваленное бревно и тут же замерла. В десятке шагов, спрятанный под обломанными сосновыми ветками, но всё же отчетливо видимый, стоит деревянный Перун – высокий, раза в два больше Дарёны. Идол с почерневшей от сырости леса бородой и тёмными глазами пристально глядит на девушку. Она опустила голову, устыдившись, что Батюшка-Перун стоит один, заброшенный посреди леса, словно покинутый всеми навечно.

Дарёна сделала несколько шагов к нему и оказалось что идол здесь не один. Поодаль застыли его соплеменники – деревянные божки поменьше, с глубокими трещинами в деревянных телах и, точно так же, как Перун, накрытые ветками.

«Надо бы поправить» – подумала она и пошла к сокрытому от глаз кем-то неведомым, лесному храму. «А кто эти божки?» – прошептала Дарёна, поднимая осыпающиеся еловые лапы. Не было среди них ни Макоши, ни Лады или Велеса. Под каждым лицом на столбах поменьше начертаны непохожие ни на что, невиданные ею ранее символы. А ведь она помогает знахарю почти каждый день и знает много больше других!

– Древние боги, – раздался мелодичный девичий голос, будто из самого Перунова столба.

Дарёна резко обернулась и попятилась. Из-за идола, подглядывая одним глазом, на неё взирала девушка с зелёными, будто тина, волосами, что почти касались земли.

– Ты лесная дева? – испуганно спросила Дарёна, – Что тебе от меня нужно? – она попятилась, споткнулась о бревно, лежащее поперек и, больно ударившись, села на него же.

– Нееет, – ехидно-весело произнесла девушка и медленно вышла из-за Перунова идола.

И если до этого ладошки Дарёны потели да сердце колотилось словно беличье, так сейчас она вовсе всколыхнулась волнами обжигающего ужаса. Сверху вниз на неё, словно отражение из зеркала, смотрела такая же, как она, точно такая же девушка! Волосы её были зелёные и свисали как запутанная пакля почти до земли, а цвет кожи… Цвет кожи как у мертвяка.

«Нет, нет, нет» – пробормотала Дарёна, стараясь отогнать духа. Нечисть хитрая, коварная, прикидываться может кем угодно. Это оскверненное место, батюшку-Перуна опорочили! Надо к знахарю бежать, очищать, очищать от скверны этой!

– А колдун разве не говорил, что сестрёнка твоя под рекой живёт? – в один шаг зеленоволосая подскочила к Дарёне, наклонилась прямо к её лицу и добавила, – да я бы и сама не знала, коль память Иванушки не увидела бы.

От неё веяло холодом, сыростью, словно сама Морана пришла поговорить.

«Ой!» – воскликнула Дарёна, прикрыла рот рукой и крепко зажмурилась, стараясь не дышать, чтобы переждать ужасное видение.

«У меня мало времени, – леденяще прошептала ей на ухо девушка, – скоро маменьки-русалки придут, я слишком далеко от речки ушла, помоги мне, собери немую воду из пяти источников, пять лун подряд Великое Древо поливай, на шестой откроется проход между мирами. Вытащи меня, вытащи!». Едва зеленоволосая закончила говорить, как раздался оглушающий, истошный вопль. Поднявшийся ветер расплел волосы Дарёны, запутал их в ветвях рядом стоящих кустов. И в одно мгновение всё затихло. Ни единого птичьего или звериного копошения, ни единого шороха листвы. Собравшись с духом, Дарёна открыла глаза, вскочила и что было сил, побежала в деревню.

3

Окончательно в себя Дарёна пришла лишь после того, как Иван с силой потряс её за плечи. Только взгляд девушки сделался разумным, как она, испуганно выпучив глаза, прошептала:

– Ты говоришь, возле речки меня видел?

– Видел, видел, – уставившись в землю ответил парень, – видел и всё! – он опустил руки и смущённо отвернулся от Дарёны.

Девушка искоса посмотрела на избу знахаря и крону большого дуба, что поддерживал кровлю.

– Если вернусь без мать-и-мачехи, он меня выпорет, – Дарёна развернулась и поплелась в сторону леса, – коль он ко мне по-доброму, так и я обязана…

Рубаха вся в пыли, волосы спутанными комками свисают, тускло поблескивая на солнце. Девушка взглянула на подол одежды и поджала губы. От матери ещё трёпку получит за испорченный рваный край. Так мчалась с перепугу в деревню, что спотыкалась на каждом шагу и, конечно, разодрала и без того не очень крепкую ткань. Теперь всю зиму жить без сна – ночью служить знахарю, а днём шить новую одежду.

Иван поправил невысокую оградку, в которую с разбегу выбежав из леса, наскочила до отчаянья испуганная Дарёна. Насупился и понял, что одну девушку в лес отпустить не сможет. Если уж та, кто каждый свой день проводит со знахарем, рубит головы курицам, ходит в лес за травами и совершает обряды, испугалась… Значит точно не стоит её отпускать одну. «А я что против нечистых?» – подумал Ваня, но всё же поплелся следом. Он прижал руку к груди, где висел мешочек с травами от Вышемира. Близко к девушке идти нельзя, через год она станет невестой знахаря. Поговаривают, что это плата её родителей за спасение дочери.

Дарёна держала в зубах алую ленту, до этого изящно вплетённую в косу, и на ходу пыталась привести в порядок запутанные волосы.

– Дарёна, – Иван подскочил к ней быстрыми шагами и схватил за плечо.

Он был на голову, если не на две выше девушки. И когда смотрел на неё сверху вниз, ей казалось, будто она, глядя в его голубые глаза, видит саму небесную высь.

– Ты что, – робко прошептала Дарёна, – я лучше одна пойду… Вышемир…

Парень сжал ладони в кулаки, но всё же отошел на несколько шагов назад. Засунул руку за пазуху и сильно дёрнул. Нить, на которой висел льняной мешочек, с треском порвалась и он протянул травы девушке.

– Возьми.

– Это голову дурманит да разум туманит, а не от нечисти бережет, – отмахнувшись и наклонив голову, произнесла она и тут же закрыла рот двумя ладонями, сдавленно пропищав, что сболтнула лишнего.

Иван сделал уверенный шаг вперед и замер. Протянул руку к Дарёне и медленно провел тыльной стороной ладони по её щеке. Девушка опустила руки и прикусила нижнюю губу исподлобья глядя на Ивана. Он же резко одёрнул ладонь и развернулся. Швырнул на ходу льняной мешочек в траву как можно дальше и, не оборачиваясь, сказал:

– Коли Вышемир в этом обманывает, так может, не такой он добрый? Ты подумай, Дарёнка, люди шепчут, что живот твоей матери был не для одной тебя, – последние слова он уже покрикивал.

Девушка тяжело выдохнула и известной дорогой пошла к оврагу за мать-и-мачехой. Иногда она, услышав треск веток останавливалась, резко оборачивалась и видела среди листвы золотистые кудри Ивана. Шел за ней, оберегал. Ей хотелось выкрикнуть, что нельзя им дружбу водить, но едва открыв рот, она тут же его закрывала. Боязно-таки одной после встречи с нечистью по лесу ходить.

Когда солнышко вовсе спряталось до следующей победы над Змеем, Вышемир отпустил Дарёну ночевать домой. Не чувствуя ни ног, ни рук от усталости, девушка мысленно разговаривала с матушкой Макошью, объясняла ей почему прядёт в неугодный день, почему выполняет все поручения знахаря.

На краю деревни закукарекал петух, переполошив всех куриц. В избах горели свечи, оставляя на земле оранжевые тёплые квадраты света. И от этого было как-то по-домашнему тепло и уютно. Только ощущение ледяного, затхлого дыхания Мораны не покидало. Будто отражение Дарёны с зелеными волосами из речной тины не осталось в лесу, а ходит за ней, нашептывая одни и те же слова.

– Мама, – сказала девушка, едва отперев скрипящую дверь, – у меня есть сестра?

Женщина хлопотала над закваской. Услышав вопрос, она выронила кувшин на пол и жидкость моментально просочилась сквозь половицы.

– Мать Сыра Земля отведает, – дрожащим голосом ответила она дочери, – что там сегодня, Дарёнка, всё хорошо? – уголки её рта прыгали то вверх, то вниз.

– Рубаху порвала, – девушка решила поступить мудро и не давить на мать, – ничего?

– Ничего, ничего, – пробормотала всё больше бледнеющая женщина.

Дарёна поцеловала мать в щёку и забралась на печку спать. Она прикрыла глаза и снова увидела своё лицо, будто в зеркало смотрится, но в обрамлении зелёных волос. Едва девушка начала погружаться в бездну сна, как почувствовала, что кто-то теребит её за рукав. В избе, в тусклом свете единственной зажженной свечи, стоит мама с распущенными темными волосами и с мрачным лицом смотрит на дочь. Увидев, что девушка проснулась, женщина приложила палец к губам, отошла от печи и махнула рукой, зовя за собой. Не произнося ни единого звука, Дарёна поднялась и мягко соскочила на пол. Скрипнула половица и обе замерли, прислушиваясь. Никто из домашних не проснулся и мать вышла в соседнюю комнату, где была единственная запертая на большой замок дверь. Никогда Дарёна не спрашивала что там. Думала это просто кладовая. Мать достала ключ и так же молча отперла замок. За ней оказалась небольшая каморка, а внутри деревянные игрушки и точно такая же, как Дарёнкина, колыбель. Обветшалые коники и волчата явно пылились там много лет. Девушка знала, что её вещи перешли младшему братцу, а значит, эти были чьи-то другие. И даже когда родилась сестричка, на десять зим после Дарёны, колыбель отсюда не доставали и не использовали.

Девушка повернулась к матери и увидела, как у той по лицу стекают крупные слёзы. Она кивнула, взяла маму за руки, обняла и погладила по спине.

– Ничего, мама, ничего, не нужно ничего рассказывать. Я знаю, ты бы поведала, кабы могла б.

Женщина отстранилась и, поджав губы, кивнула. Затем заперла каморку и скрылась в тёмном дверном проёме, тихонько поскрипывая половицами. Дарёна ловко запрыгнула на печь и, свесив ноги, стала думать. Едва в сарае закудахтали куры, а петух что есть мочи заголосил, она накинула красный платок и побежала к знахарю.

– Ежели видела кого, так изволь рассказать, – Вышемир стоял на пороге едва Дарёна открыла дверь, – ты знаешь уговор.

– Сестру свою видела, с волосами зелёными.

– Али не знаешь, что русалки облик чужой принимают, да людей искушают? – он был так близко, что девушка видела черные пеньки его задних зубов, когда он разговаривал.

– Знаю, – девушка старалась больше выдыхать, чтобы не ощущать неприятного дыхания Вышемира.

Почти коснувшись лба Дарёны, знахарь наклонил голову и всмотрелся ей в глаза, затем хмыкнул и выпрямился.

– Весной они всегда над людьми потешаются и надо бы сделать с этим что, – Вышемир повернулся к дубу и почесал подбородок, – за мёртвой водой пойдёшь.

Девушка кивнула и думала куда же знахарь отправит её на этот раз. Живую воду она уже знает, где брать, а вот мёртвую… Опасное, небось, поручение. Она присела на лавку и услышала, что Вышемир полушёпотом добавил: «Зачем мне дуб, если у меня есть ты, неисчерпаемый источник, напрямую связанный с богами». Дарёна насторожилась. Переспросить? Или он вовсе того не говорил и ей почудилось?

– Да, – кивнул самому себе знахарь, поправляя козью шкуру, – до того, как петухи проснутся, будешь носить воду из семи источников, приговаривая «Забираю у Матери Сырой Земли, отдаю Моране, было живое, стало мёртвое». Кувшина хватит, – он мотнул головой в другой угол, всё так же не отводя взгляда от дуба, – да по кругу дуб поливать будешь, чтобы всё к корням его пошло.

Вышемир наконец-то повернулся и посмотрел на девушку.

– Корни его подобны корням Мирового Древа, со всеми мирами связаны. Мёртвая вода вернёт всё неживое в свой мир.

– А дуб? – спросила Дарёна, – не погибнет?

– Не погибнет, – усмехнулся Вышемир, – ты же хочешь люду помочь?

– А я? Не погибну? Я же тоже, – не моргая смотрела на знахаря девушка, – миру этому не принадлежу.

– Ты принадлежишь мне, – отрезал Вышемир и решительно вышел, рявкая на ходу, – а коли ослушаешься, то знаешь, что родне твоей не жить больше в ладу.

На следующую ночь Дарёна с кувшином в руке пошла к неприметному ручейку, что скрывался меж крайних домов деревни, огибая избы по околице и устремляясь в поле. Она прокручивала в голове слова, что необходимо произносить. Обращаться к Моране? Разве добрые люди связывают свои дела с ней? Коли отходит в иной мир человек – другое дело, но так… «Нет, – подумала и мотнула головой Дарёна, – не к добру это». Издалека, совсем тусклым светом подкрадывается солнце. Его ещё не видно, но если присмотреться, с одной стороны над горизонтом чуть светлее, чем с другой. Подол рубахи совсем промок от росы. Зябко, но свежо. Будто именно в это время должны твориться какие-то хорошие дела. Такие, чтобы белый день прошел удачно, зерно взошло, боги возрадовались, да поняли, что люди всё правильно делают, так, как предки завещали.

Тихонько, совсем по-иному, нежели речка, журчит ручей. Непоседливые лягушки переговариваются и, едва заслышав шаги Дарёны, разбегаются в стороны. «Ты подумай, Дарёнка…» – вспомнились слова Ивана. По деревянному мостику, сверкая в сумерках желтыми ушками, прополз ужик. Девушка остановилась, поклонилась небольшой водяной змейке-ручейку и перескочила на другой берег. «От немой воды до мёртвой лишь несколько слов» – подумала она и молча набрала полный кувшин ледяной воды из ручья.

4

Как делаешь что не в угоду знахарю, так невольно думаешь «а угодно ли то, что я творю богам?». Некая тайна покрывала, словно огромный платок с узором, всё, что касалось её сестры. Идти в лес, а уж тем более к реке, где живут русалки, Дарёна не рискнула. Зато каждый день, преодолевая тяжкую борьбу с самой собой, вместо мёртвой воды поливала дуб в жилище Вышемира водой немой. Ни единого словечка не произнесла, ни единого звука не издала и когда из глубокого тёмного колодца воду набирала, и когда в глубокую яму к родничку живительному подбиралась по скользкому пологу, и когда к небольшому озерцу одна шла через черное вспаханное поле, словно нечестивый человек топча пахоту.

«Ежели помру, так прими меня, Матушка Сыра Земля, приду к тебе с чистыми помыслами» – подумала девушка, едва ступив за порог родной избы. В одной руке небольшой глиняный кувшин, другой Дарёна крепко держит накинутый на плечи красный мамин платок с маленькими вышитыми цветочками. Такие нитки нигде не сыщешь, из города батюшка привёз, когда скотину продавал. Ухнула пролетающая над деревней сова, громко шелестя крыльями. «Вот, иду я, Вышемир, – подумала она, показывая птице кувшин, – всё как ты наказывал». Сама Дарёна не видела, хоть и бывала часто со знахарем, но люди говорили, что тот умеет оборачиваться хоть волком, хоть лисой, хоть филином, хоть вороной. «Да кабы умел, я бы заметила, – насупилась девушка и тут же осеклась – а ежели не умеет, откуда знает столько?».

К реке в лес, даже и по проторенной тропке, идти за водой Дарёна снова не решилась. Зато подальше, на полпути к соседней деревне, то самое извилистое речное полотно спокойно плескалось меж полей. И бурёнки порой посреди жгучего летнего солнца воду там пили. Сейчас, конечно, повсюду мерещились нечистые. То Полевик будто из-за травяной кочки выглядывает, то тени танцуют, как зачарованные, а то и вовсе человеческий силуэт видится. Присмотришься, а это стайка камышей в маленьком болотце. Хорошо ещё, что месяц светит, не даёт живое с неживым перепутать. Ладошки будто росой покрылись, ручка кувшина всё норовит выпрыгнуть. Дарёна прижала его к груди и плотно обхватила двумя руками, медленно шагая по широкой заезженной дороге.

Из-за деревьев выпрыгнул заяц и девушка, подпрыгнув от испуга, едва не пискнула. Успела сдержаться в последний миг, ведь иначе всё пойдёт прахом. Если звук какой издаст, то вода станет самой обычной, а сестрица зеленоволосая говорила, что пять дней Великое Древо поливать нужно. Уже вчера Вышемир спрашивал всем ли наказаниям она следует – заподозрил что-то неладное. А и не удивительно. Дарёна теперь точно знала, что он совсем дуб погубить хочет, чтобы он неживым стал, просто стеной его избы. А вместо этого из крепкого, векового ствола молодые побеги полезли. Маленькие, светло-зелёные, как те ростки пшеницы, что приходят к ней в видении, когда она совершает ритуал для доброго урожая. Послушная она, Дарёна, да не глупая, знает, что какая-то ценность для знахаря в ней заключена.

Подул тёплый летний ветерок, зашелестели листья вдоль реки, а девушке послышалось, что нашептывают они ей «Всё правильно, Дарёнка, делаешь, всё правильно». Задорно плещется рыба в воде, какую днём никогда не увидишь, а рыбака ни одного нет. Может, мерещится ей всё? Закемарила за прялкой у Вышемира, видит сон и только кажется ей, что повстречала сестру в лесу и немую воду пятый день к дубу носит? Она погладила шероховатую, с небольшими бугорками поверхность кувшина и уверенно пошла дальше. Над головой снова проухала, как незваный гость, сова. Девушка, ступая по мокрой от росы траве, даже не подняла подол рубахи. Влажный край не казался холодным, он будто излучал какое-то тепло. Дарёна опустила голову и показалось ей, что узенькая, словно волос, светящаяся золотым полоса проходит нитью по самому краю платья. Мягкими шагами она подошла к спокойной, едва заметно движущейся, речной воде. Сжала губы, чтобы случайно слова какого не проронить, присела и опустила обе руки с кувшином как можно глубже.

Выпрямившись, она обхватила сосуд двумя руками, будто это самое ценное, что у неё есть, и, прикрыв глаза, выдохнула. Вдалеке, над деревьями небо уже становилось темно-синим, словно самая глубина озера. Дарёна развернулась и осторожно, чтобы не расплескать немую воду, побежала в избу Вышемира.

Девушка спиной толкнула дверь. Та скрипнула, но с небольшой натугой открылась. Солнце уже почти одержало победу над тёмным Змеем и вот-вот одарит своим светом всё живое. Второпях Дарёна не заметила Вышемира, который стоял прямо за дверью и, торопясь к дереву, налетела на него со всех ног. Крепкий, словно скала, знахарь слегка отставил ногу назад, но сдержал напор. Розовощёкая запыхавшаяся девушка отскочила, немного плеснув воды из кувшина на землю. Одной ладонью она прикрыла ёмкость и замерла. Вышемир расставил руки, показывае ей, что не пропустит её к дубу.

– Обмануть меня удумала?! – небывало грозно сказал он.

По избе прошло эхо, словно сами боги говорят с Дарёной. Она поёжилась, но кувшин не выпустила.

– Не выйдет!

По земле прошла дрожь, деревянные стены затряслись и Вышемир пошел прямо на девушку, с каждым шагом будто становясь всё выше. Дарёна задрожала всем телом, но не издала ни единого звука, ведь дуб ещё не был полит.

– Добром отдавай! – навис он над девушкой.

Козья шкура слетела с плеч Вышемира и он остался в одной рубахе. Его чёрные волосы с каждым мгновением становились всё темнее, словно сама Морана дышит через них и хочет отобрать немую воду. Дарёна опустилась на колени, накрыла телом кувшин с водой и помотала головой. «Только молчи, молчи!» – кричала она самой себе. Знахарь схватил девушку за золотые, солнечные волосы и легко, словно птичье перо, опрокинул её голову. Девушка взглянула в его глаза, наполненные бешеной яростью. «Батюшка Перун, Матушка Сыра Земля, Макоша, поможите мне», – молила она и по щеке, как воплощение отчаяния, скатилась большая слеза.

– Ты мне дарена при рождении, – рявкнул Вышемир, продолжая тянуть её за косу кверху, – и будешь делать всё, что я скажу. Добровольно или нет. Бросай кувшин!

Дарёна скривилась, но не произнесла ни единого звука. Помотала головой, всё так же крепко держа сосуд с водой. «Теперь уж ни за что!» – мысленно крикнула она знахарю. Вышемир навис над девушкой, как бы размышляя, что делать дальше, затем схватил её за плечи и поднял, удерживая лишь в своих руках. Его грубые ладони-лапы вонзились в нежную девичью кожу Дарёны. Через тонкую рубаху проступили алые пятна. Кувшин становился всё более тяжёлым, гладким и соскальзывал вниз. Трясущимися руками она старалась его удержать, но поняла, что уже хватает лишь воздух. Звонкий лязг. Глина рассыпалась на десятки осколков, а немая вода моментально просочилась во владения Земли Матушки. Дарёна, словно маленькая тряпичная кукла, повисла в руках знахаря и изнеможенно застонала.

Вышемир посмотрел вниз, отбросил обессиленную девушку и расхохотался. Упав на осколки, Дарёна даже не почувствовала как они впиваются ей в ноги. Она щупала ладонями по земле, стараясь собрать воду, донести хотя бы капельку к большому дубу, который теперь по её вине погибнет.

Смех знахаря, этот оглушающий злобный гром, сотрясал стены. Среди безумия торжествующего Вышемира, Дарёна вдруг услышала звук, напоминающий стрекотание кузнечиков. Она подняла голову и горячие слёзы покатились по её щекам. Кора дуба, который она так хотела уберечь, светилась золотом ярче солнечного света. Его ствол, как толстое льняное волокно, устремлялся через кровлю вверх и пронзал корнями землю. Знахарь замолчал, замер на месте и схватился за голову, выдирая волосы. Он рванул к двери, потянул на себя, но та не отворилась. Вышемир, упираясь в стену ногой, дергал за толстую ручку, но та не подчинялась. Он повернулся спиной к выходу и с застывшим на лице ужасом, съехал по двери к самой земле, стараясь от чего-то спрятаться.

Глядя на Вышемира, Дарёна не заметила, как из ствола дерева через открывшуюся щель, похожую на бороздку на пшеничном зёрнышке, вышли четыре зеленоволосых девушки, одна из которых была точь-в-точь как Дарёна.

– Вышемир! – тихим, но уверенным голосом произнесла самая старшая на вид, указывая на него пальцем, – Ты пойдешь с нами!

– Нет, нет, нет, – от былой мощи знахаря не осталось ничего.

Он, испуганный, как напакостившее дитя, держался за голову, то и дело тарабаня в дверь, будто с той стороны кто-то может его спасти.

– Вышемир! – повторила гостья, гневно сверкая глазами, – Ты пойдёшь с нами. Ты виновен.

Вместо привычной девичьей ленты, в волосы старшей были вплетены толстые темные нити, а рубаха с большими прорехами между волокнами, казалась такой ветхой, что можно было разглядеть её бледное, но стройное тело.

Опираясь на руки с кровоточащими от осколков кувшина ссадинами, Дарёна поднялась на трясущиеся ноги и насколько смогла выпрямила спину.

– Сестра тебе, он нам, – самая низенькая девушка сзади вытолкнула другую вперёд.

Стоя лицом к лицу с бледной зеленоволосой девушкой, Дарёна будто гляделась в зеркало. Она голову наклонит и та тоже. Она губы подожмёт, и другая. Она улыбнётся и та, неуверенно, но растянет губы.

– Можно мне к вам, – с надеждой прошептала она, – в мир живых? Матушки-русалки отпустили.

Девушка повернулась к другим, те кивнули в ответ, подтверждая сказанное. Дарёна, что было сил затрясла головой, кивая, и схватила ладонь сестры. Холодная, мертвецки белая рука на глазах начала приобретать оттенок живой кожи и потеплела.

– Этого мы забираем, – сказали оставшиеся девушки.

Вышемир, бывший до этого пусть не привлекательным, но вполне приличным мужчиной, изменился до неузнаваемости. Сутулый, маленький, словно из горного народа, человечек с поседевшими, наполовину выпавшими волосами.

– А вы, деточки, – произнесла старшая, ласково глядя на сестёр, – не серчайте на русалок. Этот старый пень и нас сумел одурить, не только родителей ваших. Мы обладаем древними знаниями, таинствами божественными, но силы много потеряли. Близнецы, как вы, прямую связь с богами имеют, ежели душа их чиста. Он сказал, что одну девчушку оставили на пороге его дома, а другая погибла. Мы ему слова волшебные подарили, умение слышать знания предков, а он нам на воспитание Раду отдал, чтобы девчушка нашему народу помогла. Ты, – кивнула она Дарёне, – к реке не ходила, не знали мы, что жива. Дальше, Рада, сама расскажешь. Нам пора.

Едва заметно взмахнув рукой, старшая русалка вошла прямо в золотой ствол дуба, уводя за собой остальных и пускающего слюни безумного Вышемира.

– А я Дара, – крикнула она им вслед, – Дара я! Не Дарёна!

Дуб затрясся, озарил всю избу вспышкой яркого света и стал обычным. Самым простым большим многолетним деревом, подпирающим кровлю. Посреди полупустой комнаты с земляным настилом стояли друг напротив друга две златовласые девушки, держась за руки, и разглядывали одна другую, словно в зеркало.

– Я же пятую воду не донесла… – нахмурилась Дара.

– Донесла. Мать Сыра Земля корешки дерева напитала, помогла. Ты просила, она услышала. Её нам надо благодарить.

– Пойдём домой, – счастливо обнимая за плечи сестру, сказала Дара, – обрадуем родителей и достанем из запертой каморки твои вещи.

Оглавление

1

2

3

4