Зарисовки о разном [Алэн Акоб] (fb2) читать постранично, страница - 19

лишая тюремных стен исходил смрад и холод, кованое железо на обручах, из которых были сделаны кандалы, до крови растирали начинающие отекать ноги. Зигмунд стоял, превозмогая боль, сосредоточенно смотрел через зарешеченное окно на звёзды, шептал на непонятном языке слова, очень похожие на заклинания, время от времени закрывая припухшие веки гноящихся глаз. Где-то по коридору вправо кто-то сильно стонал, вскрикивая время от времени. Эти вопли с бредом, ставшие уже привычными для него, иногда прерывались диким хохотом подвыпивших стражников, которые резались в кости, визгливо бранясь между собой.

Вот уже третий год как личный астролог короля Сигизмунда сидел в тюрьме. Всё началось после внезапной кончины монарха отца, которому он предсказал смуты и разрушения после его смерти, предостерегая от старшего наследника. Судя по землистому цвету лица короля, его явно отравили, чтобы возвести на престол молодого, неопытного, но злопамятного суверена, который первым же своим указом бросил придворного звездочёта в темницу.

Неожиданно шум прекратился, уступив место гробовой тишине, затем в коридоре раздались крики, топот, шаги, визгливо заскрежетал ржавый замок на дубовой двери, в открытый проём которой, нагибаясь, вошёл молодой король, окружённый стражей и придворными вельможами.

– Зигмунд, как дела, старик? – бодро спросил он, нервно теребя эфес шпаги. – Ты уже знаешь, наверное, почему я к тебе пожаловал?

– Да, знаю, – тяжело отрывая глаза от решётки на небо, ответил старик.

– Так зачем к тебе пожаловал твой король? – с насмешкой спросил он.

– Разузнать о предстоящей свадьбе, я думаю.

Сарказм как ветром сдуло, холёное лицо короля покрылось пятнами, потемнело, и он гневно заорал:

– Все вон отсюда! Я сказал, вон!

Толкаясь между собой в узком проёме двери, охрана и сопровождающие короля гурьбой вывались в коридор и замолкли, стараясь уловить хоть что-то из-за толстой дубовой двери.

– Ну и о чём говорят тебе твои звёзды, проклятый колдун?

– Сир, осмелюсь взять на себя смелость, чтобы предупредить вас, что вам следует отказаться от этой затеи, она несёт в себе прямую опасность королевству и вам.

– Ты всё врёшь, старый маразматик, ты сгниёшь здесь заживо, ты будешь похоронен в крысиных желудках!

– На всё ваша воля, мой король, но даже мои мучения не изменят неблагоприятное расположение звёзд и превратность судьбы.

– Я могу изменить, я король, я всё могу, судьбой тебе предназначалось сгнить заживо в этих застенках, я её изменю. Стража! Стража, где вы, бездельники!

В двери сразу показалась долговязая фигура начальника тюремной охраны.

– Ты, – указывая пальцем на него, – завтра на рассвете избавишь этого сварливого старика от страданий и глупости, найдёшь палача и отрубите ему голову!

– Слушаюсь, сир, – низко кланяясь, ответил тюремщик.

– Неотвратимость судьбы, – смотря на решётку в звёзды, шептал старец.

Писатель и художник, оба пишут. Один пишет картины, другой книги. Перед художником стоит сложная задача запечатлеть лишь миг, мгновение, не забыв при этом вложить определённый смысл и жизнь в полотно, а иначе оно будет мёртвым. У писателя почти та же самая задача, что и у художника – вдохнуть жизнь в мёртвые страницы белой бумаги, его возможности безграничны, он может описать словами хоть целую вечность, чувства, страдания, героизм, ложь, коварство и всё это в определённой динамике движения. Но иногда великому художнику бывает достаточно написать картину, вложив в неё свою душу, и в ней бывает столько смысла и жизни, что некоторым писателям и целого произведения недостаточно, чтобы описать то, что запечатлено на холсте, а ведь это был всего лишь миг.