Ненужная кукла [Андрей Андреевич Храбрый] (fb2) читать постранично, страница - 2

находил наши образы, или же прочитанные образы мысленно перерисовывал на наши тела, чтобы мы жили, уподобляясь книжным героям.

Я снова принимаюсь убиваться, водить зазубренный ржавый нож по скудным просторам сжатой груди…

За спиной на кресле раскинула безжизненные руки кукла, голова ее свалилась на бок, будто в шее не одного позвонка. Мне только осталось вдохнуть в нее жизнь. Но что-то удерживает, связывает, сковывает. Что? Что это? Предостережение, что она неживая? Что кукла – не настоящая Даша, даже если я нареку ее точно таким же именем и наделю ее идентичными манерами, мыслями и всем тем, что наполняет ту живую женщину?

Зная, что живого человека ничто не заменит – никакое творчество, никакая фантазия, никакой сон, – я намеренно хочу затеряться вместе с куклой – моим последним действующим лекарством – между реальностью и вымыслом… И я боюсь. Боюсь не потерять себя среди берез развалов безумия, боюсь в конце концов еще сильнее разочароваться в мире. Разочароваться до сумасшествия, до крайнего шага. А вдруг я пойму – не сразу, но когда-нибудь, – что кукла не нужна, что она – никчемная, несовершенная пародия, что она ни за что не облегчит ту терзающую боль? Что она прочно не зашьет те раны, которые я сам себе нанес? И что тогда? Мне придется запрятать ее в чулане, то есть убить?

Нерешительность. Страх. Ветер завывает. О чем он кричит? По чему тоскует, в чем его боль? Нет, это моя нерешительность придает несущественным существенное: отвлекает от сути, заставляет обращать внимание на что угодно, чтобы я не сдвинулся с места, задержался на лишнее мгновение. Что толку думать о ветре и прочей природе? Так ведь нужная тропинка не протопчется.

Хорошо! Я уверен! Я вкалываю в себя обезболивающее: падаю на колени, как падают в отчаяние верующие перед божеством, и молюсь, буквально молюсь, чтобы она проснулась.

Ее голова безжизненно сваливается на бок. Потом медленно перекатывается на другой – сердце мое сжалось в крохотный камешек, кожа напряглась, волосы встали дыбом, будто ледяной декабрьский ветер окутал все тело. Брови куклы на мгновение свелись и сразу же расслабились. Пальцы, ударенные током, задрожали, ее красно-розовые губы беззвучно зашевелились.

Она медленно, полусонно открыла глаза. Они зеленые! Зеленого цвета! Как же я люблю их! Как же по ним скучал, не находя подобных расцветок в чужих! Как люблю островки страсти в зеленом море. Люблю до потери пульса! Полностью и безотказно…

Вот она приложила ладонь ко лбу – как же это похоже на нее, точь-в-точь… Сейчас ногу на ногу закинет, и…

Закинула ногу на ногу. Негромко выбросила капризный намек:

– Голова болит. Так сильно. Не могу терпеть.

Ужаленный, я тут же вскакиваю, сам не помню как, оказываюсь на кухне в поисках анальгетика в коробочке со всеми таблетками.

Я вживаюсь в роль. В голове только одна карусель: она! это она! Даша!

И я счастлив. Я забываю обо всем на свете, думаю только о ней, о том, что скажу первым, что – вторым, о будущих днях, ночах…

И ни одна разумная, но убивающая негу мысль, не вспарывает пулей мягкую ткань мозга…

Шесть или семь часов утра – точно не знаю. Я проснулся случайно, вместе с первыми лучами раннего светло-желтого солнца. Мне тепло, дышу свободно, не воздухом, но счастьем. Грудь надувается плавно, и я так отвык от этого спокойствия, которое после нервного и дерганного дыхания кажется таким непривычным, что теперь мало-помалу удивляюсь ему… Солнце проникает сквозь не запахнутое шторами окно. Счастье одинакового вместе со солнцем цвета, и я сейчас я твердо уверен в этой детской глупости.

С тиканьем настенных часов борется едва слышное посапывание Даши, и я беспредельно, до безумия счастлив улавливать ее дыхание. Всем своим телом я ощущаю ее женскую наготу, именно ту, что мне нужна. Чувствую, как вздымается ее грудь, и мне хочется лежать вот так нескончаемую вечность. С закрытыми или открытыми глазами – поочередно. Мне нравится наблюдать за ее милым спящим личиком, которое так невинно лежит, прислонившись щекой к моему плечу. Нравится чувствовать, как ее дыхание струится по моей коже…

Я готов любоваться ее целую вечность…

Я вновь охвачен любовью. Это она, точно она! Какая еще теплота способна так разливаться по всему телу, концентрируясь комом в груди? Только любовь… Боже, как легко опьянеть человеку. Невидимые нити стягивают веки, закрывая зрачки, и я опять застреваю между двумя желаниями: утонуть в подбирающейся к разуму тьме, которую рассечет видеопроектор с любовными фильмами о той, что обрел вновь после сокрушительной потери, и желанием молча, не шевелясь, любоваться реальной женской красотой.

Пока она сладко спит, видит что-то или ничего, я упиваюсь любовными связями между нами, и ничто мне не кажется более близки, чем наши тела, чем покрывающее нас одеяло, чем эти подушки, чем воздух, окутывающий нас. Мы выдыхаем воздух, содержаний в своем составе молекулы любви, и все, к чему он прикасается – а он прикасается ко всему – покрывается знаком