Босиком по росе. История ведуньи [Алинда Ивлева] (fb2) читать постранично, страница - 2

Проклюнулась зелень молодая на прогалинах, отстучала капель,  поползли шустрыми ужами ручейки, возвращая хутору надежду. В ложбинке за куренем закивали на ветру жёлтыми шапками одуванчики. Сидор домой с заработков вернулся. Весной дел хватает.

– Еремей скоро, Сидорушка, за травами пойду, ты до осени дома, родненький?

– Дома, милая, чи не скучала, гонишь? – приобнял жену,  как медведь  неуклюже завалил ее в сенник. Марфа колокольчиком засмеялась.

– А шо скучать? Людей полна хата, без продыху. Жалобщиков тоже хватало. Брехали по деревне, коровы у Дуньки дохли. Та тож я виноватая. Кто ж еще. И Марфа страстно поцеловала мужа в губы, уняв дыхание, прошептала на ухо:

– Хоть ты так не думаешь, и то услада моему сердцу. По што Бог гневается, детишек не дает?

– Все будет, горлица моя, даст Бог, – муж утер слезинку с зардевшейся щеки любимой.

Каждый год на Еремея – Запрягальника Марфа ходила в лес. Наполняться первородной силой. В ту ночь, на 1 мая по-старому, луна убыльная освещала серебром тропинку к горке с тремя березками у родника, что оживал по весне. Девушка взяла ножницы портновские, медные. Муж в городе смастерил диковинную штуковину в кузне. В  корзинке спрятала их под тряпицами с розжигом и кувшином глиняным.   И побежала босиком по шелковистой траве, шелестя юбками. Березки, словно приветствуя сестру кровную, протянули к ней белые  руки, обнимались.  Марфушка развела костёр, тот заискрился, побухтел как старый хрыч и разгорелся. Осветил ее точеную фигурку в белой ситцевой сорочке. Распустила  волосы смоляные и с криком сиганула  через костёр. Звездочки от угольков взвились вверх. Марфа прошептала заговор. Собрала почки берёзовые,  завернула  их в  траву, сделала клубок,  черной ниткой перевязала. На защиту дома. С травинок тряпицей собрала хрустальную росу, в кувшин отжала.

«Хороша чертовка»,  пожевывая ивовый прутик, поправил штаны между ног Гришка, скрываясь за соснами.

– Марфушка! – зычно гаркнул он, выйдя из лесного укрытия. – Знаешь, шо бабы гутарят за тебя? Ты как ворон: – на чьей избе сел, на той и накаркал».

– Гришка, ты шо ли? – Дунька подвернула юбки, замотала узлом выше колен, и зашла в прохладную воду. – Навищо распупонился до исподнего, мужа чай не схоронила ишо, – женщина залилась смехом, закинув ведро на пеньковой лохматой верёвке подальше в стремительную реку. Парень, чертыхаясь и сквернословя, натянул мокрые льняные штаны, которые тут же прилипли к ногам.

– Лярва ента, медведя' призвала. Думал, коней двину со страху, когда зверюга, в два моего роста, своими когтищами замахнуВся, – Гришка, махнул выгоревшим чубом, примял засаленной кубанкой.

Дунька цокнула языком, лихо вывернула полное ведро из быстрого водного течения, наполнила второе:

– Чую, енто все к ведьме вертается! Як приговорила муженька моего, кажет давече: уйдет, мол, не вернется! Ворона глазливая, поперёк горла им, видать, наши деньжищи, шо Лазарь мой тамочи срабатывал. Ты, обожди! Лютую мы тёмную ей задумали. Все соседи в шею гнать задумали гадюку, – уже вполголоса добавила, – Завтрева, побачишь! – женщина презрительно скривила рот.

– Я ж спать не лягу, чекати буду! – злорадствовал Гришка.

⠀В ту ночь двоих немощных привезли к Марфе. Мужичка, которого деревом перешибло, упал, как конь стреноженный, и больше не встал. И мальчонку из соседней станицы, калекой уродился, ножки с рождения у парнишки косолапы и сухие, как придорожный ковыль. Знахарка приняла больных. Разве оставишь семью без кормильца. А родителям единственного сына между пятнадцатью девками разве откажешь помочь? Родню болезных в сараюшке на сеновале разместили. С мальчишкой решила с утра заняться.

Затопила Марфа баньку по-чёрному, окурила плакун – травой от нечисти. Парализованного Сидор на полок положил в одной рубахе. Сам вышел, перекрестясь, не оборачиваясь. Знахарка дверцу в баню запахнула. Вязкий хлебный дух от кваса на раскалённых камнях парил, окутал ее с ног до головы и перемешался с ароматом сосны и полыни. Страдалец постанывал. Заговаривая, да оглаживая больного, резанула ножичком по ноге и вживила в рану водянку чёрную толченую, замазав особым составом глин. Больной впал в транс. Марфа самозабвенно шептала над ним и водила беспорядочно руками. В какой – то момент дым, словно послушный пес, улёгся у двери в клубок. Дверь резко распахнулась, черный сноп пушечным ядром взвился ввысь. Взвесь  праха чего – то, отжившего свой век, цвета золы да перегноя, клубком устремилась к небу.

– Ветер, помощничек, забери хворь ползучую, немоготу окаянную, беду нечаянную за порог. Как сказала, так и стало, – Марфа повернулась, уставшая, к больному. Дверь невидимой рукой в баньку кто-то прикрыл. Воздух съежился, стеной густого пара стал  между знахаркой и немощным мужичком. Ноги ее приросли к дубовому полу, глаза застил  мороком туман с запахом тлеющего мха. Марфа попыталась присесть на корточки, внизу дышится легче. Не получилось. Переливающийся разноцветным мерцанием мираж от