Восхождение [Вадим Иванович Кучеренко] (fb2) читать онлайн

Вадим Кучеренко Восхождение

Всю свою жизнь, сколько себя помнил, он мечтал подняться в горы.

Горная страна начиналась почти сразу за городом, в котором он родился, вырос и жил. Или это только так казалось, потому что иногда в ясную погоду там, вдалеке можно было различить громадные пики, пронзающие пену облаков и уходящие выше, в небесную лазурь. Горы казались нарисованными на огромном холсте.

Он часто с неосознанной тоской смотрел в ту сторону. В такие минуты он представлял себе, как однажды бросит все и уйдет из города, в чем есть – модном, с иголочки, костюме, сияющих лаком туфлях, без денег и кредитной банковской карты, с одним только куском хлеба в кармане, чтобы было чем утолить голод.

Затем это состояние проходило, он опускал голову и спешил по своим или чужим делам.

Иногда это случалось ночью. Внезапно, когда он уже лежал в постели, к нему подступало отчаяние, и он плакал, уткнувшись лицом в подушку, чтобы никто не услышал. Утром лишь некоторая бледность выдавала его, но это никак не отражалось на его делах и отношениях с другими людьми, и потому никто не догадывался об этих его бессонных ночах.

Так шли годы. Ничто не менялось. Пока однажды жизнь не предъявила ему все выданные им ранее векселя к оплате.

– Доктор, я хочу знать, что меня ждет, – потребовал он. – Я плачу вам за правду, а не за что-то иное.

– Я, увы, не провидец, – пожал плечами его лечащий врач. – Единственное, что могу вам сказать: вы еще поживете, мой друг.

– И как долго? – настаивал он.

И доктор Громов сдался. Они поддерживали дружеские отношения много лет, и ему было трудно лукавить.

– Недолго, – доктор закашлялся, будто это признание встало ему поперек горла, и сердито прохрипел: – Надеюсь, Игнат Романович, вы понимаете, что я вам этого не говорил?

– Не беспокойтесь, моя жена ничего не узнает, – рассеянно отмахнулся он. – Впрочем, завещание давно написано, оно лежит в сейфе у нотариуса, и я не собираюсь ничего в нем менять.

Он вышел из здания, в котором в одном из офисов вел частную практику доктор Громов, на улицу. Куда-то спешили озабоченные прохожие, свежий ветерок деловито подметал дороги, никому не было дела до его проблем. Вернее, одной-единственной проблемы. Боль внутри немного стихла, и то, что казалось страшным еще полчаса назад, уже не беспокоило его. Сейчас ему было важно другое.

В маленьком магазинчике для туристов его встретили приветливо и с пониманием. Вскоре он купил все, что ему посоветовали купить, расплатился, оставил свой домашний адрес, поблагодарил и ушел. Он чувствовал себя моложе, пока выбирал снаряжение, и боль почти не беспокоила его.

Утренняя дымка скрывала горную страну. Но она была там, он это знал, и помахал ей рукой, мысленно произнеся: «Теперь уже скоро».

– Ты сошел с ума, Игнат, – в голосе жены сквозила ледяная злость. – Я вынуждена буду потребовать, чтобы тебя осмотрели врачи.

– Не надо, я уже взял справку у психиатра, – он без тени улыбки выложил на стол медицинское заключение, сверху положил другую бумагу, с внушительной гербовой печатью, внушающей доверие к документу одним своим видом. – А вот доверенность на твое имя на управление всем движимым и недвижимым имуществом. Пока меня не будет. На случай, если что со мной случится, я написал завещание. Все будет твоим.

– Но меня беспокоит не имущество, а твоя жизнь, – попыталась продолжать начатую игру Ирина. Однако пыл ее угас. Внезапно она вспомнила, что уже через час ей надо быть в фитнес-клубе. Ее сухое поджарое тело требовало неустанных забот, и с каждым годом все больших. – Впрочем, поговорим об этом позже. Когда ты будешь в более подходящем расположении духа. Сейчас с тобой просто невозможно разговаривать.

Заботливой женой Ирина не была даже в первые годы их совместной жизни. Он хорошо знал свою жену, и ему не составило труда подготовиться к разговору с ней.

– Вы надолго, босс? – спросил Альберт. Он был моложе своего начальника на добрых два десятка лет и еще, судя по всему, верил в свое бессмертие.

– В моем возрасте надолго уже не загадывают, Альберт, – ответил он, улыбаясь. – Рассчитывай на месяц. А там будет видно.

– Хорошо, босс. – Альберт пытался сдержать довольную улыбку, но ему не удалось. Он давно мечтал о самостоятельной работе.

Игнат понимал его, потому что помнил себя в его годы – сильного, дерзкого, уверенного в том, что именно ему предстоит покорить весь мир.

Последние, с кем он простился в этом городе, были его мать и отец. Они давно уже лежали рядом на городском кладбище, за маленькой скромной оградкой, одной на двоих. Кладбище было ухоженным, тихим, здесь люди отдыхали от своих забот и суеты жизни. И те, что лежали за оградками, и те, кто приходил их проведать.

Он положил цветы на могилки. Присел на крошечную скамейку. И долго сидел, задумавшись. Он знал, что скоро будет там же, где сейчас они, но не был уверен, узнает ли их, встретив там, и потому ему было грустно. Он любил их при жизни, и ему было жаль расставаться с ними навечно.

Теперь в его жизни остались только горы. И он начал свое восхождение.

Издали горы казались просто огромными каменными глыбами, но истинные их размеры скрадывало расстояние, и потому они не пугали. Ужас нахлынул, когда он встал у подножия горы, одной из тех, с которых начиналась горная страна. Изрезанная ущельями громада заслонила собой весь остальной мир, вершина ее терялась где-то за облаками, и ее не было видно, как он ни задирал голову. Вскоре заболела шея, и он вспомнил, что в горах нельзя смотреть ни вверх, ни вниз – это одинаково опасно. Может закружиться голова, и тогда человека уже ничто не спасет от падения в пропасть.

Игнат подумал об этом и вдруг понял, что память в нем начала пробиваться сквозь пласты прожитых лет. Когда-то всему этому его учил дед.

Идти наверх поначалу не так уж трудно и даже не опасно, если только быть осторожным и внимательно смотреть, куда ставить ногу, за какой выступ придержаться рукой. Плечи оттягивал рюкзак с самым необходимым. При жесточайшей экономии запас продуктов удалось растянуть бы на месяц. На большее он не надеялся. Сказать по правде, он был бы благодарен судьбе и за такой срок.

Игнат шел долго, а когда оглянулся – увидел очертания города, в котором прожил всю свою жизнь. Над ним зависла белесо-грязная, похожая на густой туман, пелена, почти непроницаемая для солнечных лучей и озона. В этом городе была своя, особая среда обитания, и теперь человек чувствовал, что с непривычки ему тяжело дышать чистым воздухом. Кружилась голова.

Видение города не вызвало у него никаких чувств, и он пошел дальше. А когда невзначай оглянулся в следующий раз, города уже не было видно, вокруг и насколько он мог видеть, были только горы и небо.

Вечер наступил неожиданно быстро. Как только солнце опустилось настолько, что его закрыла вершина одной из гор, сразу поблекли краски окружающей его природы, и промедли он с полчаса, ему пришлось бы устраиваться на ночлег в полной тьме. Он устал, но любая остановка в пути казалась ему непозволительной роскошью. Слишком мало времени было ему отпущено. Однако ночью в горах идти невозможно. Он неохотно скинул рюкзак с плеч, осмотрелся. Ему повезло. Небольшой каменный выступ, на котором его настигла темнота, подпирала скала, в которой было небольшое углубление, похожее на пещеру. Оставалось натянуть тент и развести костер. Вокруг оказалось достаточно засохших веток, он сделал запас на всю ночь.

Ночью в горах нельзя без костра – Игнат вспомнил и это, и ему было в удовольствие разжигать огонь.

Сгорая, потрескивали сухие ветки, иногда искры от костра яркими болидами пронзали поглотившую мир тьму. Непривычно огромные звезды сияли над головой. Слышалось дыхание гор. Тишину нарушали то понемногу затихающий грохот осыпающихся камней, то пугающие воображение вскрики каких-то зверей. Горы жили своей жизнью, и человек чувствовал себя здесь пока еще чужим, непрошеным гостем. Ему предстояло преодолеть в себе это чувство. Во всяком случае, он очень этого хотел.

Внезапно над костром пронесся сильный порыв ледяного ветра, едва не загасив его. Игнат подбросил несколько веток, и огонь вспыхнул снова. Пока шла эта борьба света и тьмы, что-то изменилось вокруг. То ли звезды стали тускнеть, то ли стих звериный рык, то ли еще что – Игнат так и не сумел определить. Он задумчиво смотрел на огонь. Его начало клонить ко сну…

Вдруг он вздрогнул, словно от озноба. Теперь он понял, что изменилось. Он был не один. Напротив него, по ту сторону костра, там, где начинался обрыв, сгустилось черное пятно и приобрело очертания некоего подобия человеческой фигуры. Игнат знал, кто это. Или что. Многие годы это бесплотное видение было его ночным кошмаром, его единственным другом и заклятым врагом, его провидением и его проклятием. Но все это было там, в городе.

– Зачем ты пришел сюда? – устало сказал Игнат в темноту. – Я надеялся, что наши счеты с тобой покончены.

– Зачем ты ушел из города? – вместо ответа спросил его голос, лишенный каких бы то ни было интонаций. А может быть, это новый порыв ветра прошелестел в зарослях.

– Мне стало там скучно жить.

Игнат знал, что его собеседник не поймет истинной причины его поступка. И сказал первое, что пришло в голову.

– Там, где любое удовольствие можно купить за деньги, не может быть скучно, – не поверил ему голос. – В городе столько огней, музыки, женщин. В горах одни только серые камни и заунывный вой ветра. Лично мне скучно здесь. Ведь ты должен был подумать и обо мне. А потом, ты ведь уже был однажды в горах, еще до меня…

– Да, в детстве, – кивнул Игнат.

И все вспомнил.

Это случилось очень давно, Игнату не было еще и пяти лет. Однажды дед взял его с собой в горы. Они ехали на поезде, затем пересели в вагончик канатной дороги, и после этого поднимались еще несколько часов пешком, и почти всю дорогу дед не спускал его с рук, а когда они дошли до той точки, которую он избрал конечной целью этого недолгого путешествия, отпустил его и слегка подтолкнул в спину. Крошечный Игнат робко шагнул вперед, остановился, замер – и спустя мгновение беззвучно заплакал, не замечая этого и не вытирая слез. Его потрясло величие мироздания, открывшееся перед ним. До этой минуты он думал, что мир – это его дом, улица, город, в котором он жил. Его мир увеличивался в размерах по мере прожитых им лет. Однако в одночасье миновав многие годы взросления, он вдруг увидел, что тот оказался несравнимо больше – и прекраснее, чем что-либо виденное им до сих пор или даже ожидаемое быть увиденным когда-нибудь.

Он навсегда запомнил ту вершину, с которой наблюдал и осознал по-настоящему мир, и то свое детское чувство преклонения перед его божественной красотой.

Тогда всю обратную дорогу домой дед хранил молчание, крепко сжимая своей жилистой рукой его крошечную ручонку. А Игнат, семеня рядом, и позже, в поезде, засыпая под мерный перестук колес, думал, что еще вернется.

Верил в это всю жизнь. Даже когда все забыл.

Игнат вспомнил все это так ясно, словно и не было густого тумана прожитых лет, надежно скрывавшего прошлое. До этого он и деда-то смутно различал в своей памяти, больше по старым фотографиям в семейном альбоме да рассказам родителей. Дед умер, когда Игнату исполнилось пять лет. Вскоре после того, как сводил внука в горы.

– Ведь ты уже был здесь, и не увидишь ничего нового, – настойчиво нашептывал ему голос. – В городе каждый день может приносить неизведанные наслаждения…

– Я устал от развлечений, – ответил Игнат. – После них остаются только скука и отвращение к жизни. Да головная боль наутро.

– А твои дела? – не оставлял его в покое собеседник. – Пока ты здесь прохлаждаешься, мальчишка Альберт пустит тебя по миру. Подумай о своей семье, если тебя не беспокоит собственное будущее.

– Семья моя достаточно обеспечена, а будущего у меня нет. И ты это знаешь не хуже меня.

– Но свои последние дни ты мог провести среди любимых людей. Своей нежностью и заботой они скрасили бы тебе печаль расставания с жизнью.

– Ты лжешь, – безразлично ответил Игнат. – Они не любят меня, ни жена, ни дети. Очень даже возможно, что это и не наши с ней дети, а только ее, не знаю. Иначе как объяснить, что я для них совершенно чужой человек?

– Ты сам виноват в этом.

Игнат не хотел с ним спорить. Для этого ему пришлось бы заглянуть в глубинные тайники своей памяти, которые он долгие годы скрывал даже от самого себя.

Многие годы тому назад Игнат был молод и безумно влюблен. Он тогда много работал и потому редко встречался с Анной. Надеялся сколотить небольшой капитал, который позволил бы ему жить безбедно, и жениться на ней. В те годы он еще думал, что бессмертен.

Кроме того, Игнат был честолюбив. И когда ему предложили трехлетний контракт на работу в другой, далекой стране, он не отказался сразу, а попросил время на раздумье. И чем дольше Игнат думал, тем все более радужные перспективы рисовало перед ним его воображение. И даже срок в три года начинал казаться не таким уж долгим.

А Анна… Когда он рассказал ей, стараясь казаться равнодушным, его выдали глаза. Ее родители были незначительные по своему общественному положению люди, но они знавали лучшие дни, и Анна знала, что нет ничего страшнее, когда рушатся мечты, а впереди только беспросветная, без малейшей надежды на лучшее, жизнь. Она не отговаривала Игната. А он делал вид, что не понимает выражения ее умоляющих глаз.

И это была его первая измена Анне. А дальше оказалось уже проще.

– Ты хороший парень, я тебе доверяю, – покровительственно улыбался его босс, наливая ему в рюмку дорогой коньяк. – Но за рубеж надо ехать с женой. С такой, чтобы она не испортила тебе карьеру.

Он пригласил Игната на ужин, в свой загородный дом, и того поразили дорогая мебель, бесценные картины на стенах, вышколенная безмолвная прислуга. Для него, парня с городской окраины, бьющее в глаза богатство хозяина дома было самым веским аргументом правильности его жизненной позиции и идеалов. Но при этом он понимал, какую игру с ним ведут. Единственной дочери босса, Ирине, давно пора было замуж…

– Таких, как ты, одиночек, там не приветствуют, – смакуя крепкий коньяк, как бы между прочим заметил босс. – А очередь желающих занять твое место протянулась до самого горизонта.

В тот вечер Игнату надо было встать и уйти. Но он уже не мог, да и не хотел сопротивляться тому потоку, который подхватил его. Его неодолимо манил легкий жизненный успех.

Игнат с Ириной улетели через три дня после того, как официально зарегистрировали свой брак. Молодая жена в аэропорту лучезарно улыбалась, ее неестественно белые зубы сверкали под ярким солнцем и слепили глаза провожающим. Игнату чудилось, что их в два или три раза больше, чем есть на самом деле. С тех пор это чувство – что у Ирины во рту несколько рядов зубов, как у акулы, – не оставляло его.

Когда через три года он с замирающим сердцем постучался в калитку домика, где прежде жила Анна, ему открыли незнакомые люди.

Они рассказали, что старики, бывшие хозяева дома, умерли, а их дочь почти сразу же продала дом и уехала в неизвестном направлении. Все нити, связывавшие Игната с прошлым, были разорваны. И ему не оставалось ничего другого, как вернуться домой, к жене.

Ирина, побыв немного времени замужем, вскоре забыла свой страх остаться старой девой и потеряла былую благодарность к мужу – то единственное чувство, что сближало ее с ним. В родительском доме она привыкла к вольной жизни. А потому и дом, где она жила теперь, было затруднительно назвать «семейным очагом». Они порой спали в одной постели – и на этом заканчивались все их отношения.

Не сблизили их и дети. Они рождались, сначала сын, потом дочь, и росли сами по себе, не обремененные родительской любовью. А когда повзрослели, ушли из их дома. И даже не навещали. Лишь изредка звонили, скорее узнать, не умерли ли они.

Игнату порой казалось, что он забыл Анну. Но стоило ему ненароком очутиться там, где они когда-то бывали вдвоем, или ощутить запах духов, схожий с тем, который любила Анна, как он понимал, что все это лишь самообман, и ему никуда не уйти от себя. Теперь у него было много денег и высокое общественное положение, но не было того единственного, что дает жизни стержень. И без чего жизнь теряет свой смысл.

Игнат часто думал, что Ирина, наверное, чувствовала все это и именно потому не сумела стать хорошей хозяйкой их дома и матерью его детей. Он не оправдывал себя. Но не знал, что предпринять, чтобы все изменилось…

Его разбудил холод. Ледяные прикосновения ветра обжигали лицо, проникали под одежду и ознобляли кожу. Костер дано погас, и даже золу развеяло, осталась лишь черная проплешина на том месте, где он горел. Все мышцы одеревенели и требовали тепла, чтобы руки и ноги начали сгибаться.

Уже рассвело. Туманная дымка заволакивала горы. Ветки, намокшие от утренней росы, не хотели разгораться. Наконец крошечные язычки огня побежали по древесине, шипя и потрескивая, давая сначала больше дыма, чем тепла.

Игнату тяжело было не только совершать физические действия, но даже думать. Он машинально приготовил себе завтрак и вяло съел его, не почувствовав вкуса. Сидел у костра, бессильно обмякнув всем телом. От вчерашней энергии в нем не осталось и следа.

Он не хотел признаваться самому себе, что ему было страшно продолжать свой путь. Страх сковал его тело, лишил воли, разогнал мысли. Игната вдруг сильно потянуло домой, в теплый уют комнаты, где есть камин и бутылка хорошего вина, прочь от холода и ветра и от подстерегающих на каждом шагу ущелий и обвалов. Все, что было в нем слабого, изнеженного и порочного требовало вернуться.

Но он знал, что потом будет все, кроме того, ради чего стоило жить.

Оставалось умереть и покончить с этим раздвоением души и тела навсегда.

Игнат так и сделал. Лег, накрылся с головой одеялом и канун в черную бездну…

В этот раз он проснулся, когда солнце стояло уже высоко над головой. Горное эхо доносило до него отзвуки жизни в горах. Игнат понял, что он жив, а значит, надо вставать и идти.

И он встал и пошел.

– Ты еще не устал от бесцельного времяпровождения? – Черная тень по ту сторону костра изменила свои очертания, расползлась, закрыла половину звездного неба. – Зачем ты идешь, куда? Неужели ты думаешь, что дойдя до вершины горы, ты спасешь этим себя?

– Может быть, я спасу свою душу.

– Ты бредишь.

– Или наконец-то очнулся от бреда всей своей прошлой жизни…

В таких разговорах проходила ночь, а наутро Игнат шел дальше, преодолевая разрывающие его тело страх и боль. И те, сломленные его волей, затаивались в нем до следующей ночи.

Чем выше поднимался Игнат, тем больше усилий от него требовалось. Порой весь его дневной переход укладывался в сотню метров. Но он не торопился. Горы радовали его. Здесь цвели эдельвейсы. Пронизанные солнечными лучами горные потоки тонкими серебряными лентами опоясывали могучие черные камни. Встречались утесы, будто изваянные рукой мастера-исполина, схожие с человеческими лицами, фигурами животных. Казалось, не было уже на земле ни людей, ни зверей, ни птиц, ни гадов, которыми Господь Бог ее некогда населил, только громады гор возвышались над ее опустевшими равнинами. Время, которым он прежде отмерял свою жизнь, потеряло всякий смысл, и между рождением и смертью с одинаковой вероятностью могли пролечь столетия или минуты.

В один из таких дней Игнат встретился со снежным барсом. Это вышло неожиданно и, наверное, поэтому он не успел испугаться. Только миновал изгиб скалы, и сразу же увидел зверя. Тот лежал в отдалении, возле густых зарослей, положив морду на передние лапы, и что-то жевал.

Заслышав позади себя тяжелое, прерывистое дыхание Игната, барс в один миг напряг свои расслабленные мышцы и уже в прыжке повернулся к человеку. Присел, оскалившись, готовый к новому прыжку.

Это был старый барс. Годы пообтрепали его когда-то белоснежную, с черными подпалинами шкуру, усы обвисли, глаза слезились. Из пасти, вымазанной чем-то зеленым, вываливался язык, тоже зеленый. Из-под него почти не было видно полустертых клыков. Зверь угрожающе рычал, а глаза его тоскливо и без ненависти смотрели на человека.

– Не делай этого, ирбис, – сказал вдруг Игнат и сам удивился тому, что разговаривает со зверем. Но уже не мог молчать. – Нам с тобой нечего делить.

Кисточки на кончиках ушей барса подрагивали, словно он вслушивался, но не в слова, а в интонации человека. Наверное, барс понял, что тот не собирается нападать первым. Мышцы, взбугрившие его кожу, обмякли. Он постоял еще немного в ожидании, пока человек уйдет. Но у того не было другого пути. И тогда уступил зверь. Большая дикая кошка в несколько грациозных, несмотря на возраст, прыжков исчезла среди камней.

Игнат подошел ближе к лежбищу барса. Здесь ветвилось какое-то неизвестное ему низкорослое растение с полу-обглоданными листьями. От них приятно пахло свежей зеленью. Игнат почти машинально оторвал один листочек, положил себе на язык, пожевал. Густой сок оросил его иссохшее горло. Захотелось еще.

Игнат обеими руками обрывал листья с неизвестного ему растения, засовывал в рот, глотал, почти не пережевывая, пил горьковатую влагу. Его тело, не слушая разума, властно требовало еще и еще этой пищи. Словно в нем внезапно проснулся дикий предок, доверяющий лишь своему инстинкту.

Так же вдруг Игната начало тошнить. Желудок, только что исправно поглощающий зеленую кашицу, теперь пытался избавиться от нее. Резкая боль пронзила живот, и Игнат упал на землю, выкрикивая проклятия и угрозы кому-то неведомому. Он подумал, что отравился и умирает. Спазмы скручивали его тело, и не было уже сил выносить эту боль…

Сознание вернулось в Игнату через несколько часов. Он лежал на спине и боялся открыть глаза, потому что не чувствовал своего тела. На миг ему показалось, что он уже умер.

Впервые за многие годы боль, живущая в нем и ставшая привычной, не беспокоила его. Игнат боялся поверить в это и чутко вслушивался в себя. Но боль молчала. Либо она покинула его совсем, либо хитрила, притаившись и выжидая. Но Игнат был признателен ей и за этот краткий покой, как жертва палачу за несколько дарованных перед казнью минут жизни.

Уходя, Игнат оборвал листья с двух или трех кустов, остальные не тронул. Он понял, зачем сюда приходил старый барс, и оставил ему.

В эту ночь Игнат впервые спал спокойным и глубоким сном, ничто не беспокоило его. Видение всех его предыдущих бессонниц не явилось ему.

Теперь Игнат полюбил не только дни в горах, но и ночи. Он чутко вслушивался в темноте в дыхание гор, в шепот звезд, в отзвуки текущего вокруг него времени, и понемногу начинал ощущать, как его оскудевшая душа наполняется всем этим. Однажды он понял, что забыл свое имя. Но даже не взволновался, просто не придал этому значения. Как и тому, что уже не помнил своего прошлого. Он был счастлив, если такое определение применимо к существу, не имеющему никаких чувств.

Но ему напомнили, кто он. Это случилось незадолго до того, как он должен был взойти на самую вершину.

– Ты напрасно хочешь забыть обо мне, – шептал ему сквозь ночь безжизненный голос.

– Я смертельно устал от тебя.

– Мы неплохо жили с тобой, вспомни, – увещевал его голос. – Ты имел все, что хотел.

– С тобой я жил так, как мне было легче. – Человек внезапно почувствовал ненависть к этому голосу и скинул бы его в пропасть, если бы это было возможно. – Не скрою, мне это нравилось. Ты учил меня, как избегать жизненных трудностей. Это по твоему совету я бежал от Анны. А оказалось – от себя. Это из-за тебя я лгал и изворачивался, изображал паяца перед всякими мерзавцами только потому, что от них зависело мое благополучие. А на самом деле – переступал через все то светлое, что было во мне заложено от рождения. Так было проще, да. Но живя в такой простоте, я потерял все и остался один. У меня нет даже внука, которого я бы мог взять с собой в горы.

– Я давал тебе только благоразумные советы.

– Но я не хочу больше следовать им.

И снова поток памяти хлынул в разбуженное сознание Игната. Он вспомнил себя на руках у деда. Свой детский и неземной восторг, который он испытал тогда, на вершине. Ни разу во все последующие годы он уже не переживал подобного. Да и не мог, потому что он лишь спускался с вершины. Шел к подножию, где его ждала смерть. И боялся повернуть назад, и даже оглянуться.

Он был вечным должником перед всеми – и всю свою жизнь отдавал им долги. И в конце концов оказался банкротом.

Лишь незадолго перед смертью он нашел в себе силы начать новое восхождение. Когда ему стало уже нечего терять.

– Ты умрешь завтра!

И наступил рассвет его последнего дня.

Он оставил всю свою поклажу на месте последней ночевки. Она ему была уже не нужна. Не отягощенный ничем и чувствуя необычную легкость в теле, он шел быстро, перепрыгивая с камня на камень, порой проваливаясь по пояс в снег, когда оступался. Ни о чем не думал. Ни в чем не сомневался. Ни о чем не жалел. С каждым шагом ему становилось все меньше лет, прибавлялось сил и здоровья, и когда до вершины осталось совсем немного, он был уже очень юным и счастливым, как когда-то прежде.

Сердце гулко билось в его груди. Он расстегнул куртку и рубашку, чтобы дать и ему надышаться вволю свежим воздухом. Где-то далеко внизу плыли белоснежные облака и парили огромные черные орлы. Он стоял на вершине, ветер бил ему в лицо, осушая текущие по щекам беззвучные слезы.

Солнце близилось к зениту, и темная тень за спиной человека постепенно уменьшалась в размерах. Будто в муках она корчилась у его ног, безмолвно умоляя о пощаде, но солнечные лучи секли ее и секли, и вот от нее осталось только крошечное пятно. А затем и оно исчезло.

Человек стоял один перед лицом всего мира, навсегда освобожденный от страха жизни и всех земных забот. Для него не было пути назад. Он уже не мог вернуться на землю, к людям, и жить среди них, их будничными делами и помыслами. Ему, видевшему то, что открывалось с этой вершины, было мало этого.

И человек шагнул вперед, в небесную синеву – и бездна приняла его в свои объятия.

Он летел. И ему было все равно, сколько продлится этот полет – вечность или считанные мгновения…