Мозаика Тоннеля Перехода. Рассказы [Любовь Александровна Филимонова] (fb2) читать онлайн

Любовь Филимонова Мозаика Тоннеля Перехода. Рассказы

От составителя

…Поначалу первыми из пространства Земли исчезли ясновидящие, ведьмы и колдуны.

Но люди это не очень-то заметили, а когда заметили, – то не то, чтобы сильно огорчились.

Но затем, вслед за ясновидящими, стало куда-то понемногу пропадать и остальное население. Происходило это почти незаметно.

Те, у кого хоть мало-мальски работала интуиция, – каким-то образом поняли, что им делать, и самостоятельно отправились в Тоннели Перехода – открывшиеся порталы в другие миры, – и стали разбредаться по этим самым, очень разным мирам. А чуть позже, с некоторым опозданием, Тоннель Перехода был обнаружен и зафиксирован правительствами государств, как факт нашей реальности, и официально «открыт».

Собирая материалы – рассказы, заметки, записки, наблюдения, дневники, относящиеся к эпохе Перехода (начиная с 20х годов 21 века, если считать время по старым земным стандартам, – и по сей день), я так и думал назвать эту сборку «Книгой Перехода». Но потом решил, что название это слишком претенциозно (похоже на название «Книга Исхода» в одной великой Книге прошлого). Я-то сам не ищу славы или известности, поэтому подписываюсь здесь просто – «Вик Путешественник».

Во время моих бесконечных путешествий, во время общения со многими людьми эти материалы приходили ко мне сами. Тем более, что отдельные группы людей уже потеряли связь друг с другом – интернета в том виде, в котором он существовал на земле в 20-21 м веке, – между теми отдельными Мирами, в которые перебрались люди, – уже не существовало. Было какое-то подобие интернета в каждой отдельной группе людей (в каждом отдельном Мире). Поэтому мне и другим путешественникам приходилось осуществлять ту же роль, которую выполняли и средневековые письмоносцы, – роль связника между людьми. Мы передавали весточки из города в город (из одного Мира в другой).

Так ко мне в руки попадали материалы, записки, рассказы свидетелей эпохи Перехода. Да и я сам, побывав «там» и «тут», – по одну и по другую сторону Миров, мог кое-что добавить и от себя.

Когда началось время Великого Перехода? Точного ответа не знал никто. Просто люди исчерпали свои возможности и закрыли своё будущее в земном мире, постоянно воюя друг с другом за то, чтобы диктовать другому свои условия, заставить его думать как ты, чувствовать как ты, подчинять своим законам мир другого человека (словно Земля могла быть чьей-то собственностью). Так они разрушали мир вокруг себя.

И, наверно, поэтому внутренний мир людей распался на атомы.

А может, всё началось, когда люди вдруг поняли, что Земля – это что-то вроде штрафбата – как для людских душ, так и для падших ангелов, человеко-титанов, нефелимов, асуров и других сущностей? Может, именно это и раскрыло им глаза на собственное будущее?

И тогда там, наверху, ребята из Конструкторского Бюро придумали выход для людей. Вернее, вход. Это и был Тоннель Перехода.

Так это было, или нет – вопросы всегда остаются. Не остается вопросов лишь тогда… ну, вы сами знаете, когда.

Все материалы моей подборки оригинальны. Это личные наблюдения, впечатления самих участников всех описанных событий. А я собираю их для того… В общем, мне кажется, что все эти рассказы и свидетельства обязательно будут кому-нибудь нужны, пусть и не сейчас, а когда положение дел во всех мирах – и добром, старом, земном, и в тех мирах, куда дружно отправились люди Земли, – так сказать, устаканится, стабилизируется. Я делаю это еще и потому, что боюсь, что сам этот невозможный, фантастический, невероятно сложный период жизни человечества под названием Великий Переход, совсем сотрется из памяти людей, как почему-то обычно стираются такие же переломные события истории, меняющие наши судьбы. Они словно стираются непрерывной «мягкой кисточкой» забвения (еще не определился, как это явление назвать).

Моя цель – сохранить суть событий, неважно в какой форме, пусть даже эти записки будут казаться сумбурной, эклектичной мозаикой, случайным набором фактов, предположений, догадок.

Я сохраняю и авторский стиль и авторских взгляд людей, рассказавших, записавших для меня всё это. И оставляю на совести авторов те противоречия и нестыковки, которые могут найти в этих рассказах будущие читатели.

Поэтому и назвал собранные здесь записи «мозаикой», то есть, отдельными фрагментами цельной картины. Эта Книга, конечно же, не закончена. Я буду и дальше продолжать работу над ней, собирая новые материалы по мере того.

Моя цель – собрать побольше этих фрагментов, чтобы восстановить удивительную, главное, невероятно реальную картину событий, которая сегодня, возможно, еще не в полной мере осознана нами.

Вик Путешественник

Михайлыч, Васька и Пришелец

Иван Сергеевич Павлов, егерь Кустинского лесничества, отправившись на обычный дежурный обход, конечно, не ожидал сегодня увидеть того, что только что увидел.

Вообще-то подведомственный ему район был относительно спокойным. Ну да, было, конечно, пару браконьеров вроде Михайлыча. Но и тот постарел с тех пор, как уехали дети и, похоже, совсем не дают о себе знать. Жена померла давно. Так ради кого Михайлычу теперь надрываться? Держится он теперь лишь на старом азарте, стараясь убедить себя и других что он – еще первый парень на деревне, охотник, хоть куда, и еще не сдулся совсем.

Правда, стал прикладываться к рюмке. Вернее, к бутылке с самогоном.

***

…Егерь Павлов, стоя меж редких кустов мелколесья у края лесной полянки с изумлением созерцал совершенно неправдоподобную картину. Посреди полянки лежал на боку браконьер Михайлыч. И рядом с ним, спиной к спине, и тоже на боку, – лежал огромный вепрь, растянувшись всем телом, заросшим грязно-серой шерстью.

«Да, в прямом смысле этого слова – протянув ноги…», – подумал Павлов, сильно недоумевая. – «Поубивали они друг друга, что ли?. Не хватало еще убийства в моем районе!».

И только он это подумал, – Михайлыч шевельнулся, промычал что-то и перевернулся на другой бок, лицом к туше секача. По-родственному закинул на него ногу и руку. «Как будто к боку жены пристроился, – снова подумал Иван Сергеевич, вздохнув с облегчением. – То-то я смотрю, – крови нигде не видно».

Вепрь тоже слегка шевельнулся, всхрапнул, и снова затих.

Судя по всему, он тоже спал.

Картина теперь уже выглядела настолько идилличной, что могла бы вызвать умиление от этой необычной гармонии человека и природы (в лице волосатого вепря), если бы речь не шла о Михайлыче, первом в районе браконьере.

Тут взгляд егеря привлекло что-то сверкнувшее в солнечных лучах на полянке в изголовье спящих. Бутылка самогона? «Наверно, того самого, из пшеницы, что гонит баба Галя, – подумал ошарашенный Павлов. – Обалдел совсем этот Михайлыч… Пить с вепрем… такого я еще в своей жизни точно не видал».

Иван Сергеевич был человек с опытом, и отдавал себе отчет в том, что ни один дикий кабан в здравом уме и трезвой памяти… в общем, дикое животное никогда не будет вот так спокойно спать в объятиях человека средь бела дня на лесной полянке.

Егерь Павлов осторожно попятился, чтобы,– упаси Бог, – не хрустнула ветка под ногой. Ему хотелось сейчас только одного: уйти поскорей и от этого невероятного зрелища, и от своих мыслей, несовместимых с его серьезной должностью.

***

Но это было не единственное происшествие поблизости от села Листвянка, в котором жил браконьер Михайлыч.

Вечером, когда солнце уже начало клониться к закату, из леса на опушку вышел… вернее , выскочил, или, точнее, выбежал молодой парень в изодранной одежде. Увидав в дрожащем теплом мареве село поодаль, он обессиленно сел на согретую солнцем траву и, стараясь раздышаться и успокоиться, стал класть поклоны, биясь лбом о землю. Так моряки, выброшенные ураганом на берег, приветствуют землю, почувствовав ее, наконец, под ногами.

Затем он замер, прикрыв глаза, повернувшись всем телом к заходящему солнцу. Сидел так долго, пока к нему не подъехала Людмила, девушка из этого села, по кличке Амазонка, на свое скакуне, который отзывался на имя Скиф. Она еще издали заметила эту странную фигуру, – парень был похож на космического пришельца, вел себя и выглядел очень странно.

Рядом с молодым человеком она придержала коня, тихо приблизилась к пришельцу, поняв, что его не стоит беспокоить резким окриком. Парень никак не отреагировал. Она легко спрыгнула с коня и села рядом с молодым человеком. Конь мирно пасся поблизости.

Они сидели так долго. Пока парень не поднял голову, с трудом оторвавшись от созерцания чего-то необыкновенного в глубине своего сознания и посмотрел на Людмилу. Они смотрели друг на друга молча, словно два хорошо знакомых человека, которые, наконец, встретились.

Со стороны это выглядело как свидание.

Вокруг стояла удивительная тишина. Что-то в природе предвещало большие изменения. Такая тишина обычно случалась перед грозой или тайфуном, хотя в Листвянке еще не видывали ни одного тайфуна. Но не удивились бы, если бы он вдруг приключился. По телевизору не раз показывали, какие сюрпризы повсеместно выкидывает нынче погода.

Людмила с парнем ни о чем не разговаривали, и так же молча отправились в село вместе, и вошли в дом Людмилы, где она жила с мамой и двумя брательниками.

Село было доселе забыто Богом и людьми, находилось на отшибе больших дорог и цивилизации. Автобусы ходили здесь нечасто, и какие-то перемены в жизни селу особо не грозили.

Хотя, вообще-то в последнее время пришельцы стали не такой уж диковинкой для сельчан. Под пришельцами местные люди понимали, в основном, отдельные группы путешественников, вдруг зачастивших с недавних пор в окрестности села. Эти небольшие экспедиции забредали сюда в основном пешим образом, с рюкзаками. Их интересовала, так называемая, аномальная зону в лесу. Правда, местные считали этот заболоченный лес просто «гиблым местом». Почему оно вдруг стало так привлекать людей отовсюду – пришлые не объясняли. Они все словно сговорились молчать. Причем, село старались обходить стороной, в основном лишь маяча силуэтами на опушке леса.

И этот странный интерес паломников – был каким-никаким, но – все же событием в культурной жизни села.

И еще один интересный факт примечали листвянцы: городские входить-то входили в этот аномальный лес, но из леса больше не выходили (хотя, – кто знает, – может, и выходили, но только уже не через их село, а какой-то другой дорогой), но все это еще больше нагнетало слухи и подогревало фантазию людей из Листвянки.

Сельчане сами старались не ходить в тот лес, – ясное дело, под ногами болото, деревья на болоте растут невысокими, болезненными и падают, не входя в силу. Зато раздолье диким кабанам, да еще зайцам.

Что нужно было городским в этой «аномальной зоне», – сельчане могли только гадать.

Но это подогревало слухи и интерес сельчан к стародавним историям о лесных болотах.

Деревенские бабки сразу припомнили легенды, в которых людей, забредавших на эти гиблые лесные болота, уводили вдаль болотные огоньки, и люди, потеряв разум, попадали в услужение к болотным чертям, а что дальше с ними было – лучше и не пересказывать.

«Людмилкин» пришелец был первым, кто вышел «оттуда».

***

Попив чаю, парень от еды наотрез отказался, похоже, кусок еще не лез ему в горло. Но по всему было видно, что понемногу начинает приходить в себя.

– Мы еще не зашли далеко в лес, как стало темно… потом появились эти огоньки… нам рассказывали, что нужно идти туда, куда они указывали… И тогда начался ветер, дождь… – тихо говорил он, уставившись в кружку с недопитым чаем.

– Да не было у нас дождя, – перебил его один из Людкиных брательников.

– У вас тут, может, и не было… – невнятно ответил пришелец…

***

– А кого это себе нашла Людка?, – любопытствовала через забор соседка у второго Людкиного брательника, который колол в это время дрова на дворе. Хотя в колке дров теперь не было смысла, – просто он понимал, что сейчас к ним потянутся сельчане – кто якобы за солью, кто за спичками, и опять за солью, и снова за спичками, ну, может, еще за нитками… Потому что уже пробежавший по селу, как ветерок, слух о том, что Людка поймала живого пришельца, – конечно же, приведет сейчас к ним полсела.

А пришелец тем временем, нес какой-то бред. Рассказывал о большой землянке, которая затягивала в свое черное нутро людей, как огромный пылесос…

– Похоже, это действительно вход в другой мир, о котором все говорили… – рассуждал он.

– Да сумасшедший он, этот ваш пацан, – что он несет?, – пастух Бибич, неведомо как проникший в Людкин двор, торчал в раскрытом окошке, и слушал рассказ парня.

Когда пастух был не очень пьян, то слыл философом. Бибич так и сказал, как припечатал:

– Бред.

Людмила молча метнула в него блин.

– Сгинь.

Остальные блины, – целую тарелку – поставила перед парнем, на всякий случай, – вдруг съест.

– Никто из нас никогда не встречал там никакой землянки, – примирительно сказал пастух, заедая свои слова Людкиным блином – не пропадать же добру.

Затем, разочарованный, повернулся и ушел обратно в село.

– Все эти городские, так и ходят целыми днями под кайфом, – рассказывал он потом сельчанам как живой свидетель встречи с пришельцем. – Денег у них много, по заграницам шастают, вот и навезли оттуда кайфа разного. Пойдут в лес, накурятся, а потом их черти по кустам и таскают…

А чуть позже все, о чем он говорил – словно мягкая кисточка смахнула из его памяти. Все, что он слышал в хате Людмилы. Точно так же, как и из памяти у сельчан.

В этот вечер, пока мать стирала в сенях, – лишь одна Людмила осталась сидеть перед пришельцем, она по-прежнему молча слушала его рассказ. И то, что он рассказывал – пришелец знал – это он рассказывает именно ей.

– А оттуда можно вернуться? – тихо спросила Людмила.

– Зачем?, – ответил он.

Затем, подумав немного, продолжил:

– Я не знаю… Наверно… Я же как-то вышел.

Он опустил голову, поскреб ногтем по скатерти.

– Там тропинки сумасшедшие, петляли, шли кругами, как будто кто-то пьяный их проложил.

– Леший. – Людмила прыснула смехом:

– А если серьезно, – это кабаньи тропки. Ты на самом деле ходил по кабаньим тропкам. Так что и в самом деле чудом вышел к деревне. Дикие кабаны к нам не выходят, боятся людей.

– Мои друзья уже там… – Парню вовсе не было весело. – Только у меня это не получилось.

– Где? – наконец задала свой самый главный вопрос Людмила. – Где твои друзья?

Парень снова заговорил. Он понимал, что должен, наконец, выразить в словах все то, что с ним и его друзьями произошло в заболоченном лесу у большой темной землянки, вокруг которой ревела и вращалась буря, когда им казалось, что они попали в сопло взлетающей ракеты, и неодолимый воздушный смерч с необыкновенной силой втягивает их в это ревущее сопло. Чтобы и самому уяснить толком, что же с ними всеми там произошло.

Один за другим исчезали в этой темной кружащейся пропасти его друзья.

– Я шел последним. Мне было важно не потерять друзей из виду остальных. И вдруг передо мной в вихре из листьев возникает чудовище. Что-то вроде кентавра. Только еще более страшное. Наполовину вепрь, наполовину мужик, дикий такой, волосы дыбом. Они так неожиданно появились передо мной. Я с размаху врезался в них, аж в глазах потемнело…

– А дальше? – глаза Людмилы расширились от ужаса.

– А потом показалось, что меня закрутило в центрифуге.. а может это просто голова закружилась от удара, я теперь уже не знаю… и затем я еще раз ударился о дерево… Прихожу в себя – а я уже где-то в лесу, совсем в другом месте. Рядом – ни той землянки, ни дождя, ни ветра, ни друзей… Только эти дурацкие сумасшедшие кабаньи тропки…

***

Может быть в селе еще какое-то время и обсуждали бы это событие – появление пришельца из леса, – но тут внимание листвянцев отвлекло совсем другое.

Поздним вечером того же дня вернулся домой Михайлыч. Причем, не один. Рядом с ним, как верный пес у его ноги шел вепрь.

Тот самый дикий лесной вепрь, за которым Михайлыч гонялся не один день, мечтая, как разделает его, часть мяса продаст, часть оставит себе, а голову повесит на стенке, как трофей. Впрочем, тоже, наверно вскоре продаст, нарадовавшись победой над вепрем.

И ведь завалил бы Михайлыч этого кабанчика, чьи повадки, чей нрав так хорошо изучил за время своей долгой охоты на него, – если бы не та чертова гроза в лесу, тот неожиданный смерч, тот сумасшедший водоворот из ливня, листьев, ветра – словно попал в сопло ракеты…

А ведь перед этим уже практически настиг кабана в лесу, подкравшись к нему незаметно почти вплотную.

Михайлыч тогда преследовал его еще с самого утра, но кабан так ловко прятался в кустарниках, что лишь по шелесту вдоль узких заболоченных тропинок можно было угадать, куда он уходит. Михайлыч впал в необыкновенный охотничий азарт.

Так незаметно оба они забрели в отдаленную, незнакомую для Михайлыча половину болотного леса.

И потом, когда началась эта внезапная буря, и неведомая (а может нечистая, кто ее знает) и неодолимая сила швырнула Михайлыча на зверя и затем подняла их обоих на воздух, Михайлыч уже сам не знал, кто из них громче орал от ужаса – кабан или он, невольно вцепившись мертвой хваткой в рыжую колючую шерсть кабана…

***

Очнулся он лишь спустя время. Рядом с ним покоилась неподвижная тушка вепря.

Понемногу к Михайлычу стало возвращаться сознание. Вечерело. Он находился на знакомой опушке леса, где они с друзьями-охотниками не раз распивали свои «боевые сто грамм» первача после охоты.

Ужасно болела голова. Михайлыч, конечно, кое-что помнил, но, однако, далеко не все. Последнее, что он помнил – как гонялся за вепрем, шаставшим невидимкой по кустам.

Но, хоть убей, не помнил, как завалил его, и как оказался на этой опушке.

«Пил я что ли?», – старался он вспомнить недавнее. – «А если и пил – то с кем?»

Михайлыч встал, пошатываясь, и почему-то не удивился – наверно, из-за странного тумана в его сознания, – когда неподвижно лежавший кабанчик тихо так, по-домашнему, хрюкнул, встал рывком, отряхнулся, и взглянул на Михайлыча своими маленькими глазками. И что-то в его взгляде сквозило такое человеческое, что Михайлычу вдруг стало не по себе. Убивать стоящего рядом кабанчика совсем не хотелось. Он огляделся – тем более, что нигде не было видно его ружья. «Наверно, посеял где-то в лесу во время бури», – подумал он.

***

Хорошо еще, что в этот вечер он не столкнулся на улице с гостем Людмилы. Возможно, оба они узнали бы друг друга…

Это было бы для них еще большим испытанием.

Не многовато ли за один день?

***

На следующий день сельчане увидели странную картину. По улице шел Михайлыч, рядом с ним, чертя хвостиком замысловатые фигуры, бежал, как домашний пес, огромный волосатый вепрь. Лаяли собаки, дружно торчали над заборами головы бабушек, бросивших полоть свои огороды.

Стоило ли теперь утверждать, что вокруг ничего особенного или сверхъестественного не происходит?

***

Своего вепря Михайлыч назвал Васькой.

Сам же Михайлыч очень переменился и стал вегетарианцем.

Вепрь Васька уже никого не пугал. Принимал угощенье от всех любопытствующих, только мирно похрюкивал, и взгляд у него был такой задумчиво-человечный, что бабушки невольно стали величать его Василием. Порой даже Василием Михайловичем.

Когда Василию казалось, – самому Михайлычу угрожает какая-то опасность, он рыл своим пятачком и копытами землю и угрожающе рычал.

Связующая их таинственная нить никому не была понятна, кроме них самих.

***

По местному телевидению передали сюжет о необычной дружбе человека и дикого животного. Журналистка попыталась взять интервью на эту тему у специалиста – егеря Павлова. Тот ничего не нарыл в интернете на эту тему кроме истории о львице Комунияк, жившей, кажется, в Африке, которая «усыновила» олененка. В общем, как-то выкрутился, а заодно и попиарился лишний раз на местном телевидении.

Про Людкиного пришельца сельчане очень скоро забыли, потому что через пару дней он отправился, судя по всему, туда, откуда приехал. По крайней мере, его больше в селе не видели.

Вместе с ним исчезла и Людмила, зачем-то прихватив с собой и своего коня Скифа.

Это событие обсуждали гораздо дольше, чем появление пришельца. Ну, понятно, девушка она видная, сильная, можно сказать, эффектная. Может, ей и понравился тот робкий, тщедушный пришелец, с которым ее видели? Ну а конь-то ей зачем? Там, в городских дебрях его не пристроишь в квартире, как собачку.

***

А городские путешественники по-прежнему продолжали шастать в их заболоченный лес. Причем, шли только в один конец. Назад никто из них больше не выходил…

Переходчик

Дежурный по аэропорту, Макс Усатов, был расстроен. Опять сегодня с женой поругался. Походу, дело идет к разводу. Они с Ленкой теперь цапаются по каждому бытовому поводу, в общем, из-за мелочей…

Но как бы там ни было – здесь у многочисленных экранов, показывавших жизнь аэропорта во всех подробностях, он забывал о том, что было за его пределами. У него здесь все было отработано до деталей. Наметанный глаз фиксировал то, что происходило во всех уголках аэропорта, улавливал все, что стОило внимания. Особенно события нестандартные, выбивавшиеся из обычного хода вещей.

И теперь внимание Макса привлек небольшой переполох у билетной стойки. Причиной небольшой заварушки стал рыжий проныра-кот. Он сбежал из клетки хозяйки, когда та проходила паспортный контроль на свой рейс. Видно, коту не очень-то хотелось лететь в иные широты в этой клетке в багажном отделении самолета. Кот исхитрился открыть дверцу своей темницы, и шмыгнул между ног стоящих вокруг пассажиров.

Макс был рад, что это забавное событие поправило его настроение. Наблюдая за происходящим, веселился от души.

Вообще-то, как старший смены охраны, он должен был сам спуститься в терминал, или послать туда кого-то из своих ребят. Но сейчас он не спешил это делать. Во-первых, было отлично видно, что причина суматохи – всего-то рыжая лохматая бестия, удравшая в сторону пограничного контроля.

«Вот пусть эти герои и ловят», – злорадствовал он, вглядываясь в экраны. Макса изрядно забавляли эти парни, поглядывавшие свысока на прочих работников аэропорта. Этакая самоуверенность, переполнявшая их до краев. Казалось, всем своим обликом они старались олицетворять исполнение той высокой государственной миссии, от которой зависели судьбы, уж если не всего человечества, то хотя бы целой страны.

«Вот отменят в один прекрасный день границы, и кому вы станете нужны? Замучаетесь искать работу!» – думал Макс, наблюдая за растерянным выражением их лиц, когда они пытались отследить и выловить этого рыжего террориста на нейтральной территории.

Кота теперь ловили все: таможенники, дежурные, продавцы из Дьюти-фри, – и вся эта колготня напоминала веселый спектакль.

Кот был вскоре пойман уборщицей-таджичкой, маленькой худощавой женщиной со странным птичьим именем Чини.

Эта худенькая молчаливая молодая женщина давно привлекала внимание Макса. Она не была похожа на полуграмотную забитую восточную женщину. Чини, хоть и сторонилась людей, старалась казаться незаметной, но говорила на чистом русском с небольшим, немного «не местным» акцентом. По всему было видно, что образованна, к тому же, получила хорошее воспитание. Кто знает, что заставило ее оказаться здесь, на этой гастрарбайтерской работе? В наше сумасшедшее время с каждым может случиться все, что угодно.

Вообще-то дежурство в этих двух терминалах западного крыла аэропорта, как правило, было очень спокойным, здесь вообще ничего «такого» за все время работы Макса в охране аэропорта не происходило. Никаких тебе североафриканских беженцев или мусульманских боевиков. Контрабандисты тоже в основном летали другими направлениями. В этих терминалах западного крыла в основном были рейсы в северные страны с их фиордами и спокойным суровым населением, а правый крайний терминал, похожий на аппендикс, к тому же был арендован, судя по всему, какой-то частной авиакомпанией.

Максу вдруг показалось, что среди группы людей, наблюдавших за отловом кота, мелькнуло лицо начальника смены Зимовского. Видно, тот получил сигнал о заварушке в этой части аэропорта и решил лично спуститься на этаж, чтобы проверить, в чем дело, и как, кстати, бдят его подчиненные. Зимовский любил вот так неожиданно свалиться подчиненным на голову, а затем поизмываться над кем-нибудь из них в своем кабинете.

Макс быстро двинулся к третьему сектору ему на опережение. Хотя суматоха на этаже уже улеглась, но неплохо бы появиться пред светлые очи начальства вовремя.

Понятное дело, старик боится, что могут отправить на пенсию, потому и выслуживается, совершая такие выходы «в народ» с целью выявить бреши в дежурстве, а заодно и «оттянуться» на подчиненных, как говорится, спустить пар.

Макс двигался ему навстречу быстрым, деловым шагом, по-хозяйски оглядывая каждый угол, каждый предмет на этаже. На всякий случай заглянул за огромный вазон с фикусом, изображая пристальнейшее внимание к тому, а не спрятано ли там, за фикусом, что-то недозволенное.

Терминал возле третьего и четвертого секторов после посадки на очередной рейс почти опустел. Зимовского нигде не было видно. Может, Максу показалось, что он его видел?

Зато у двери, ведущей в терминал-«аппендикс» он заметил знакомую уборщицу. Женщина замерла у двери, ведущей в этот необозначенный терминал, то ли стараясь что-то разглядеть сквозь дверную щель, то ли вслушиваясь в то, что происходило за этой дверью. Интересно, что могло привлечь ее внимание?

В этот терминал-«рукав» за неприметной дверью время от времени проходили небольшие группы. Как правило, их рейс никто по громкоговорителю не объявлял. Эти группы обычно кто-то сопровождал. Чаще всего это была немолодая худощавая женщина, возможно, переводчик. Куда вел этот посадочный рукав, в какой самолет садились эти люди – не было видно, так как этот выход был за пределами видимости изнутри, поэтому ни Макс, ни кто другой не могли ответить на вопрос: что это за рейсы. Наверно, какие-то частные самолеты.

Да это и не очень-то интересовало Макса. Ему достаточно было знать, что в этом секторе аэропорта дежурство было всегда самым спокойным.

И тут Макс вдруг вспомнил, что уже заставал эту уборщицу с именно возле этой двери. «Похоже, она здесь за кем-то шпионит?» – подумалось ему. Макс незаметно подошел к Чини сзади, и, чтоб не сильно испугать, сначала громко кашлянул, а потом спросил: «Что там интересного?»

Он не ожидал эффекта, который произведет его вполне обычный вопрос.

Женщина отшатнулась от двери, побледнела, как полотно, затем глаза ее закатились, и она сползла по стенке, почти теряя сознание.

«Этого еще не хватало»! – тут уже испугался и Макс.

Подхватив ее на руки, потащил к ближайшему кожаному дивану. Благо, людей здесь было сейчас мало, вроде никто не обратил внимания на случившееся. Тело Чини казалось Максу нереально легким, словно из легкой ткани. Лицо ее стало вдруг по-детски спокойным и на нем появилось выражение какой-то беспомощности. Макс подумал, откуда в этой женщине подобная странная хрупкость и трогательность? Этакая принцесса-уборщица.

Щеки Чини слегка порозовели, она открыла глаза, взглянула Максу в лицо. И тотчас ее большие карие глаза наполнились влагой.

– Ой, я кажется…

– Ничего, ничего, – как можно мягче проговорил Макс. – Это я виноват. Напугал вас.

Женщина быстро встала. Но от этого рывка у нее, видно, закружилась голова. Она снова побледнела. Макс подумал, что она снова может упасть в обморок. Поднял с пола оброненную кем-то газету и стал обмахивать Чини.

На лице у женщины появилась легкая, едва заметная улыбка.

«И как она работает уборщицей?– недоумевал Макс. – Ведь для этого надо обладать хоть какой-то физической силой».

– Не подумайте ничего плохого…– запинаясь начала Чини. – Она понимала, что должна как-то оправдаться за то, что подглядывала.

– Я… я ожидала, что оттуда выставят контейнер с мусором… Ведь мы не входим туда внутрь. Забираем только то, что оттуда выставляют.

Она с минуту колебалась, затем решилась.

– Однажды они выставили оттуда контейнер… а там я нашла… почти новый ноут-бук. Нет, я не украла его, я ходила, спрашивала у начальства, что мне с ним делать? Мне отвечали: – раз это в мусоре, – можешь взять себе. Но если его будут разыскивать…

Чили внимательно смотрела на Макса. Что-то ей подсказывало, что Максу можно довериться.

– И… и никто его не искал, не спрашивал. Так он и остался у меня. У меня ведь есть сын… купить ноут-бук я ему пока не могу…

– Все в порядке, – отозвался Макс. – Сейчас многие обновляют эту технику раз в год и чаще. Особенно те, у кого есть деньги. А они есть у многих – Макс помедлил, понимая, что теперь удобный случай узнать о ней побольше, – только не у нас с вами. – Он сочувствующе улыбнулся Чини.

Да и, судя по всему, небедная публика тут отправляется в полеты.

И тут внимание Макса привлекла небольшая группа пассажиров. Их было около тридцати человек. Они молча прошествовали мимо них к той самой загадочной, постоянно закрытой двери без надписи. Что было странно – они шли налегке, у них не было ни сумок, ни чемоданов. У Макса на мгновение мелькнул в голове вопрос: «Как можно путешествовать совсем без вещей? Даже если это недолгая командировка, то у людей должны быть хотя бы кейсы, сумки, в конце концов, барсетки с ключами и зубной щеткой.

Группу сопровождала немолодая сухощавая женщина. Макс уже не раз видел эту женщину здесь.

Но вслед за этими мыслями словно мягкая кисточка смахнула всё из его сознания. И он переключился на Чини.

Давайте, я вас провожу, – предложил ей Макс. Ему показалось, что ей по-прежнему нужна его помощь. Чини не отвечала, пристально глядя вслед проходившим мимо людям, думая о чем-то, полностью поглотившем ее внимание.

Василиса Ивановна знала эту часть аэропорта как свои пять пальцев. Даже с закрытыми глазами могла бы пройти сквозь многолюдную толпу в фойе – в «свой» отсек и свой терминал, в эту дверь без надписи, куда она обычно приводит группы.

Вот и теперь, как всегда, без проблем и лишнего внимания окружающих Василиса Ивановна со своей группой, – уже третьей за этот месяц – проследовала в «свой» терминал, – никем не замеченная, никем не учтенная.

Хотя, утверждать, что ее группа сейчас никем не была замечена – было бы не совсем верно. Та молодая худенькая женщина с большими черными глазами смотрела на них вполне осознанно. Да, она из «видящих». Пожалуй, из тех, кто уже готов к Переходу. Почему она не с ними – Василиса Ивановна не могла сказать. Что-то наверно крепко держало эту женщину в «этом» мире. Да и не ее, Василисы, дело – решать за других, – кому в какой мир податься.

Когда женщина будет готова – сама присоединится к ним.

Еще с десяток лет назад Василиса Ивановна Гашич, бывшая журналистка, затем, швея, затем, массажистка, затем… да, какая разница, что было в «той» жизни, – и не предполагала, что вскоре станет переходчиком.

Она вспомнила, как неделю назад один из сотрудников аэропорта, – совсем парнишка, видно, новенький, – неожиданно наткнувшись на Василису, выходящую поздно вечером из «своего» терминала, спросил: «А вы, простите, кто?». Она, особенно не думая, ляпнула: «переходчик». «А, переводчик» – машинально повторил парнишка себе под нос. Невозмутимо кивнул ей головой и удалился.

Василиса Ивановна привыкла к таким казусам, порой даже сама их провоцировала. На прошлой неделе дама в визовом отделе, помогая заполнять анкету, так и записала в графе: профессия – Переводчик.

Как правило, всем ее визави всегда слышалось одно и то же, так что Василисе не нужно было напрягаться, придумывая себе статус. Все равно потом всё словно мягкой кисточкой стиралось из памяти ее собеседников, равно как и сам образ Василисы.

Порой и сама Василиса ощущала на себе действие этой мягкой кисточки в сознании. Всё, что находилось за пределами ее нынешнего понимания – безболезненно стиралось из сознания. Возможно, когда-нибудь потом, всплывет неожиданным невероятным открытием?

Да, уж такое теперь время. Время Великого Перехода.

О том, что это время, о котором столько было говорено современными Кассандрами, уже давно наступило – догадывались не все. А только те, кто к этому уже был ГОТОВ.

Дверь зоны ожидания закрылась за ними. Сегодняшняя группа была не самой большой. Но теперь казалось, что вся эта зона заполнена. Зал был похож на обычный зал в зоне ожидания перед посадкой на самолет: ряды мягких кожаных кресел. И, естественно, безбрежный небесный простор за огромными окнами. «Почему-то здесь никогда не видно через окно взлетающих самолетов», – подумалось ей. Однажды даже, подойдя к окну во всю стену, Василиса незаметно поскребла ногтем по стеклу. Не антураж ли? Но, похоже, это было обыкновенное стекло. Хотя при этом – никаких взлетающих или выруливающих на полосу самолетов за окном, один лишь гладкий серый асфальт внизу, и над ним – безмятежно-безбрежный чистый небесный простор.

Сейчас в этой зоне ожидания стояла странная обезоруживающая тишина.

Люди молча рассаживались в кресла.

Перед отправкой в другие миры, им нужно было сначала настроиться на них, свыкнуться с ощущением неизбежных огромных перемен. А также осознать всю ответственность своего шага. Прочувствовать сам процесс ухода из старого мира в другой, иной. Вернее, в иные. Потому что, миров, в которые люди уходят теперь, как выяснилось, на самом деле множество.

– В какой город летите, – спрашивала когда-то кассирша.

– В Лондон… нет, простите, мне, пожалуй, в Париж…

Здесь теперь никто никуда не продавал билетов. Ты сам выбирал, где и как ты теперь будешь жить.

Василиса шла меж кресел, вглядываясь в сосредоточенные лица людей. У всех ли есть наушники? Тяжелые, словно у летчиков, стартующих в самые верхние слои атмосферы, наушники лежали на каждом кресле. Каждый из «путешественников» должен был, надев наушники, найти музыку «своего» мира. Музыку, вызывающую в душе их особый резонанс. Людям предстояло определиться, куда им нужно отправиться? Музыка – подсказка, пароль, настройка. А, вернее, и то, и другое, и третье…

Присутствующие, надев наушники, полностью погрузились в свои ощущения.

Василиса, убедившись, что все заняты своим, тоже надела наушники. Да, эту музыку, вернее, подборки произведений великих, или просто популярных музыкантов мира, она уже слушала, и не раз. Почти все эти творения находили отклик в ее душе. И даже шансон, и даже попса… В каждом из этих произведений была в той или иной мере заключена искра божья, пускай, порой, даже самая маленькая.

Незаметно для себя она погрузилась в воспоминания.

Ясно увидела ту площадку в переходе метро на перекрестке между двумя станциями, где она повстречалась со своей первой группой.

Обычно минуты через три после одновременного прихода сюда поездов разных направлений, площадка пустела, и здесь оставались лишь те, кто назначил здесь встречу. Да, это было замечательно место для встреч, выходы с площадки вели на две разные станции, людской поток всегда был «проточный». Можно было взять, да и нырнуть в один из выходов, успевая в последний момент на ближайший поезд.

Откуда Василиса узнала, что это было не просто место для случайных встреч? Откуда-откуда… «Оттуда»!

Порой, пробегая мимо, и встречаясь взглядом, оставшимися на площадке после того, как рассасывался основной поток пассажиров, она чувствовала необъяснимое родство с ними.

«Мы все одной крови…»

И однажды… она осталась там, с ними. Словно кто-то подсказал ей это…

…И теперь, уже не раз побывав в тех мирах, в которые снова и снова устремлялись сейчас потоки людей из старого, доброго, а порой недоброго земного мира, Василиса отлично понимала, что ничего случайного в жизни не бывает и быть не может. Есть лишь то, что ты пока не можешь себе объяснить. Но ясность придет потом, когда ты будешь к этому готов…

Она чувствовала, что живет теперь словно в двух мирах одновременно: в старом, привычном, неизменном, словно созданном из твердого камня, не умеющем меняться. И – в новом мире, сотканном из легких энергий, постоянно меняющем формы, цвета, ощущения.

Но что и почему так тянуло ее оттуда, из тех миров, назад в мир доброй старой, одряхлевшей планеты? Ведь во многих мирах, где она бывала, – Василиса казалась всем своей. Как воробей, прижившийся под высоким потолком огромного универмага.

Что же ее держало в этом заколдованном круге между двумя мирами? Она не знала ответа.

Ну не та же встреча, ей-богу, с «серьезными ребятами» (конечно же, «совершенно случайная») из Конструкторского Бюро – (так они тогда представились).

…То, да сё. «Вы уже хорошо ориентируетесь в новом мире». «Вам здесь нравится?». «А «там»? «Вы нам нужны». Возможно, они говорили какие-то другие слова. Василиса запомнила лишь саму интонацию этих работников не очень видимого фронта. Да эту их манеру, впрочем, наверно, можно узнать в любом мире.

«Правоохренители», «тайняки» – в ее старом мире их называли по-разному. Она их чуяла за версту. Эта их тихая манера общаться с заглядыванием тебе в глаза. Хотя – может, у нее просто было какое-то предубеждение против этих, в общем-то, тихих и, возможно, безобидных ребят. Во всяком случае, то, о чем они говорили, во время той встречи не вызывало у нее ни раздражения, ни желания возразить. Словно они каким-то образом угадывали тайные мысли Василисы Ивановны.

…«Вы хороший психолог» «Люди вам доверяют».

Как они выглядели, эти «серьезные ребята» – Василиса уже точно не помнила. Не то, чтобы с памятью у нее было плохо, а просто после той встречи, когда она согласилась быть проводником, переходчиком, для людей, впервые переходивших в другие миры, – ей показалось, что словно легкая кисточка смахнула многие воспоминания из ее сознания.

А, собственно, и была ли та встреча? – лениво подумала она.

…Василиса приоткрыла глаза. Никаких изменений – люди в Зале Ожидания по-прежнему сидели на своих местах, погрузившись в медитации на внутренней музыке.

На Василису снова нахлынули воспоминания.

Почему-то она всё никак не могла определиться, где же ей остаться. В том из миров, где ей было наиболее комфортно? Или здесь, на этой старой, забытой Богом Земле, где её никто особо не ждал, но ей почему-то казалось, что есть те, кому нужно ее возвращение. Что-то одинаково удерживало ее во всех этих мирах.

Наверно, всё из-за того, что ей дана способность видеть, узнавать тех, кто уже готов к Переходу, как и она сама, Только они не могут пока еще найти выход, вернее, вход в этот новый мир. И она, переходчик Василиса Ивановна, нужна им.

Помнится, в молодые годы она с полным восторгом уносилась в командировки – подальше от прокуренной редакции, от злобного начальства – в другую, просторную, настоящую жизнь, – и все же потом опять возвращалась в этот чертов, склочный, полный интриг, подсиживаний и эмоциональных обвинений сволочной редакционный мир.

Василиса уселась в кресле поудобнее.

В сознании всплыл вопрос, – и уже не впервой. Каким это чудом все группы, перемещающиеся с ней, да и всё, что происходит здесь, в Зале Ожидания – остается незамеченными для обслуги аэропорта, сотрудников, охранников?

Но этот вопрос, как и ранее, безответно растворился в ее сознании. Мягкая кисточка в сознании, этот постоянный щадящий корректор…

Василиса поежилась, заворачиваясь в плед.

«А вообще, разве я кому-то что-то здесь должна?, – думала она, созерцая искрящийся перед глазами серебристый простор под музыку Генделя. – Сколько можно носиться из одного мира в другой? Девочка я вам, что ли?».

Теперь, в этом уже хорошо знакомом зале ожидания, Василиса чувствовала приятное привычное расслабление. Такой вот полный релакс.

«Абзац, – подумала она. – Отправляемся». Взглянуть бы, как это выглядит со стороны: то ли огромный серебристый самолет открывает им свои недра, то ли мерцающий звездолет… черт, что за стереотипы из старых научно-фантастических рассказов?…

Но только глаза не хотели открываться, и теперь уже музыка Моцарта наплывала со всех сторон, полностью заполняя все ее внутреннее пространство.

Василисе вовсе не было страшно. Ей было тепло и комфортно. Слава Богу – не впервой!

Чини за этот вечер не раз подходила к знакомой двери, прислушивалась. Ей казалось – она догадывается, куда отправляются все эти люди. И почему они налегке. Действительно, там, куда они отправлялись, все эти старые вещи им совсем не нужны.

«Если бы не сын»…– думала она, – и я бы была с ними…

Она делала все, что могла, – лишь бы собрать ему денег на операцию, -хваталась за любую работу,

«А, интересно, этот новый ее друг, Макс – кажется, его так зовут?, – догадывается обо всем так же, как и она?»

Кто ждет тебя на перекрестке?

Серафим

Что говорят наши слова – я знаю

Что говорят наши мысли – я знаю.

Но ведь они говорят о разном!?

(из стихов Поэта блогосферища Павлыча

в жанре Блоггу)

На плечо мне мягко шмякнулись два теплых влажных килограмма птичьего веса.

Это только издали кажется, что парящие в небе птицы необыкновенно легки. На самом деле в вороне, вроде Серафима, живого веса около двух килограммов.

Серафима я почуял на несколько секунд раньше, чем он плюхнулся мне на плечо. Может, повеяло ветерком от взмахов его широких крыльев, а может, я ощутил на пару секунд раньше его неповторимую энергетику, типа: «дикий, чужой, но – свой»?

Сев мне на плечо, Серафим выразительно прокашлялся. От вороны, конечно, привычнее было бы услышать традиционное «кар-кар», но Серафим всегда приветствовал меня на своем языке более вежливо и деликатно.

Но и другие птицы в моем нынешнем мире «изъяснялись» более деликатными звуками и трелями, чем там, в старом земном мире.

Мой новый мир был теперь наполнен, казалось бы, привычными звуками: пеньем птиц, шелестеньем листвы. Шорохом шагов по песку, журчаньем воды в ручье. Но все эти звуки были намного тише, чем там, в мире Земли.

Сравнивая с прежним, земным миром, можно было сказать, что теперь вокруг стоит оглушительная тишина. Оглушающая именно… своей тишиной, в которой нет места гудкам транспорта, треску и грохоту машин, громким крикам и разговору людей. Тишина прекрасная и таинственная. Полная. Наполненная иными, еле слышными звуками.

Весь этот мир очень отличался от того, первого (простите, старого, или, скорее, – прошлого) мира на Земле…

Хотя, пожалуй, само это деление на первый, второй, третий… сколько там еще этих миров, я точно не знаю, – не совсем корректно.

Да и почему «стал»? Он просто есть, этот мир вокруг меня. Мир мысленных образов, ощущений. Мир без слов. Где люди понимают друг друга, настраиваясь врезонанс на одну энергетическую волну, обмениваясь лишь образами и ощущениями и другой информацией, передаваемой квантовым путем.

Хотя еще порой по старой привычке мы обменивались и звуками, отдаленно напоминавшими то ли слова, то ли музыкальные ноты и мелодии, дополняя свои образы.

Серафим нетерпеливо потоптался у меня на плече. Но у меня не было в кармане ни крошки, – ничего, чтобы его порадовать.

Осторожно повернув голову в его сторону, я увидел черный клюв и над ним – блестящую круглую точку глаза. Ворон тоже смотрел на меня.

Он был похож на обычного земного ворона, сидящего на мусорке и каркающего на всех, кто проходит мимо. Наверно, я назвал его так по ассоциации со словом «серый». И уж точно имя не соответствовал смыслу древнеиудейского слова «сераф», что означало «огонь», или даже «дракон».

Наши пути впервые пересеклись год назад, когда слабый, но довольно крупный птенец, пролетая надо мной, вдруг шлепнулся – наверно, от усталости и истощения, – мне на голову, затем оттолкнулся своими скрюченными корявыми лапищами, и тяжело полетел дальше на бреющем полете.

Возможно, он тогда еще только учился летать. И по какому-то птичьему наитию уже тогда «усёк», что мне можно «садиться на голову», что называется, в прямом смысле. И что его точно не прогонят и, вполне вероятно, – еще и накормят.

Похоже, у меня с этой птицей установилась какая-то странная, но довольно крепкая связь. Я это чувствовал. Видно, то же чувствовал и Серафим. Видя меня поблизости, весьма фамильярно садился мне на плечо.

Я попытался мысленно спросить у него: «дружок, ты что-то хочешь от меня? Или ты любишь меня совершенно бескорыстно?»

Серафим встрепенулся, но конкретного ответа я так и не получил. Ворон неловко потоптался у меня на плече и, резко оттолкнувшись, взлетел, тяжело хлопая крыльями.

И это тут же погрузило меня в философское осмысление данного маленького события, да и вообще многого другого, что происходило со мной, с нами, людьми, в последние два невероятных десятилетия. Всё разворачивалось так быстро, что мы все не успевали полностью осмыслить суть происходящего.

Я знаю, кто меня ждет?

Наш мир в обиходе назывался Прозрачный.

А моя бывшая, Мариша, улетела в свой мир, который назывался Сияющий. Там, говорят, в небесах парили настоящие Серафимы, поговаривают, что они и в самом деле шестикрылые (кто знает?). Но как для меня – их мир был… какой-то уж слишком сияющий, причем, таким странным серебряно-белым светом, от которого у меня сразу начинали болеть глаза еще в самом начале экскурсии в их мир. От той зияющей белизны холодела в жилах кровь и плакала душа.

Я не настолько был набожен и свят, чтобы меня туда тянуло.

Мой же нынешний мир был прозрачен в самом прямом смысле. Каждый человек был прозрачен для другого. Мы могли – почти всегда – читать мысли а, главное, и намерения друг друга.

Но не все хотели попасть в наш мир, потому что прозрачным быть на самом деле довольно трудно. Нужно, во-первых, не бояться, чтобы твои мысли (все-все, и даже самые-самые) были прочитаны. Во-вторых, нельзя было держать в голове таких мыслей, которые никому нельзя читать. А это – ох, как трудно!

Были и еще моменты, заставлявшие многих сторониться нашего мира.

Итак, мой ворон улетел, мой час ретро-воспоминаний тоже вроде подходил к концу. Я не успел понять, грустно мне от всего этого, или нет. И тут услышал за спиной легкий звук, похожей на свист: «Ассс». Почувствовал: кто-то знакомый. Да, теперь мое имя «Александр» для друзей звучало именно так: тихий звук, похожий на шипенье пролившегося на плиту кофе…

Это был путешественник Вик, – я не раз его встречал в Тоннелях. Не забуду нашу первую встречу в Гималаях.

Я тогда подвернул ногу на каменистой тропе. В ближайшей деревне, куда меня притащили друзья, мы наткнулись на группу земляков. Мало того, один из них оказался будущим ортопедом. И ногу он мне вправил и забинтовал ее вполне профессионально. И дал отличное обезболивающее из листьев местного растения мату гхори, о котором я раньше и не слыхивал. В общем, Вик тогда мне очень помог. И позже, когда мы пересекались в Тоннелях, Вик тоже был как ангел-хранитель для тех, у кого случались проблемы в пути.

Вик сложил ладони в приветствии. Он знал, что я, хоть и не речист, но со мной можно разговаривать обычным земным языком. Телепатически – у него не очень-то получалось.

– Рад, что ты в хорошей форме, – сказал он.

Я кивнул в ответ.

– Хочу передать тебе пирожок, сказал Вик, – ты знаешь, откуда?

Я улыбнулся, пожав плечами. Ясно, что знаю, чего было спрашивать?

«Передать пирожок» – на общепринятом межмирском сленге означало, что меня ждет кто-то из знакомых в кафе «Переходчик», расположенном в Тоннеле, на одном из перекрестков Междумирья.

Это кафе, построенное недавно, служило местом встреч для тех, кто разбрелся по разным мирам. Для тех, кого связывали какие-то общие дела.

Ведь каких-то средств связи между отдельными мирами уже давно не существовало. И лишь путешественники, как в древности Гонцы, заменяли такую связь.

Вик улыбнулся, видя, что нужная информация дошла-таки до меня.

– Кстати, есть еще интересная новость. Я слышал, в Конструкторском Бюро ищут корреспондент-сотрудника из вашего мира. Почему-то подумал, что тебя это заинтересует.

Вик, действительно, был «мой» человек. Гонец, приносящий именно ту весть, которую ты ждешь, пусть даже еще неосознанно.

Новость и вправду, была для меня интересна.

Конструкторское Бюро – о нем слышали все, но никто ничего конкретного не мог о нем рассказать. В прежнем, земном мире его порой называли Создатель. Хотя, если быть точным, КБ, образно говоря, – была самая нижняя, доступная для нашего понимания ступень Создателя.

Логично предположить, что любой Создатель (творец), чтобы быть успешным, должен иметь связь со своими творениями.

Вот именно этим и занималось Конструкторское Бюро. Связью с миром, отладкой того мира, над которым бдел Создатель.

А у меня где-то в подсознании таились – ну, не то, чтобы сомнения, скорее, – замечания по Настройке.

Возможность настраиваться на поиск своих миров с помощью музыки – чудесное открытие. Но не существует музыки, идеально резонирующей с нашей душой. Да, верно. Настройку человека с помощью музыки можно проводить в два этапа…

…я почувствовал тепло на руке. Это Вик держал меня за локоть.

– Вижу – передал информацию как раз тому, кому надо, – сказал он.

А вот следующий его вопрос поставил меня в тупик.

– Кстати, где твой тотем?

Мои брови изобразили удивленный домик.

Вик пояснил.

–Да твоя птичка на плече…

«Почему ты назвал его тотемом»? – мои брови поднялись еще выше.

–А ты разве видел ворон, обитающих в других мирах, кроме земного?

Вик задал мне вопрос, который вообще-то я сам должен был себе задать.

– Поговаривают, что если за тобой постоянно ходит твой тотемный друг, значит, у тебя остались какие-то долги перед прошлой жизнью, или перед людьми из прошлого. И тотем так и будет ходить следом, пока человек не поймешь, в чем его долг.

– Хотя, возможно, это только легенда, – спохватился Вик.

Он пристально глядел на меня. Похоже, он, наконец, сказал всё, что должен был.

Вик поднял кулак, – приветствие путешественников, – и исчез почти так же бесшумно и незаметно, как и появился.

А мне теперь действительно было не до него.

Я догадывался, кто меня ждет в кафе «Переходчик».

В кафе «Переходчик»

Я поискал в душе ту ностальгическую нотку, которая звучит, когда вспоминаешь детство и юность на Земле – которая могли бы навести меня на мысль: какие еще невыплаченные долги перед прошлым у меня остались? Но ничего не приходило на ум. Тем более, что воспоминаний о жизни в старом мире с каждым годом у меня оставалось все меньше.

Конечно же, за эти годы после Перехода я встречался с Маришей, и с сыном, Натаном. Правда, в последнее время не очень часто.

Думаю, они тоже нуждались во мне гораздо меньше.

Мариша давно углубилась в реалии своего нового мира, перейдя окончательно «на другую волну».

Сын стал совсем взрослым и по большому счету вряд ли еще нуждался в родительской опеке.

То кафе, о котором напомнил Вик, со странным па первый взгляд названием «Переходчик», было недавно открыто в Тоннеле между мирами как раз для того, чтоб здесь могли собираться те, кого некогда на Земле объединяли дружба, семья, любовь и других полузабытые, но еще яркие события. Те, кого жизнь теперь разметала по разным мирам. Они собирались сюда, чтоб снова увидеться, пообщаться, вспомнить. Решить то, что оставалось еще нерешенным. Перед тем, как снова надолго разлететься по своим новым мирам.

В сером, сыром, слабо освещенном пространстве Тоннеля, на выступе скалы, у перекрестка дорог, – это кафе выглядело весьма странно.

Расположено не слишком низко, чтобы туда не залезли любопытствующие искатели приключений с Земли, сталкеры или инсургенты. Но и не слишком высоко, чтобы туда легко смогли добраться те, кто искал встреч с друзьями.

Мы с Маришей и сыном встречались и раньше, уже после Перехода, но для этого нам приходилось возвращаться через Тоннель на Землю.

Но на Земле я мог продержаться не более трех дней. Тут было оглушительно шумно. Сжатая энергия обидных, грубых, а, порой, и убийственных слов, и очень тяжелая энергия эмоций были разлиты повсюду. Приходилось постоянно включать свой защитный экран.

И, потом, мои личные сутки никак не вписывались в старые, земные.

Слава богу, Тоннель местами был обжит и окультурен для таких вот встреч на этой нейтральной территории поблизости, равноудаленной ото всех миров.

Хотя снаружи кафе «Переходчик» было похоже на третьеразрядное бистро в рабочем квартале маленького земного городка, – внутри было довольно уютно. Свечи выхватывали из темноты фрагменты деревянного интерьера. Яркие блики на картинах, висевших на стене, говорили, что это настоящие масляные краски и, по всему было видно, что картины написаны настоящими художниками.

Здесь царила вполне домашняя атмосфера дружеских посиделок.

Сейчас в кафе было пустовало. Я огляделся. Никого из знакомых. Выбрал место за маленьким столиком на веранде. Через редкую занавесь на окошке я увидел внизу, в Тоннеле, копошащиеся в полумраке фигуры. Это были инсургенты. Они суетились, перебегая с места на место, пытались что-то расковырять в перегородках между мирами. Двое из них привычно прибивали к стене плакаты: «Нет заборам и перегородкам!» Еще пара старательно сверлила дырки в стенах, молотила по ним кайлом, наверное, чтобы хоть немного продырявить. Что интересно, после одних инсургентов, как правило, всегда приходила другая группа, точно так же выглядевших. Они срывали прежние лозунги и вывешивали новые: «Даешь заборы!» И прибивали к стенкам неровные куски фанеры, стараясь закрыть пробуравленные их предшественниками дырки.

В общем, и те и другие были, как всегда, при деле. Судя по всему, это были вечно мятущиеся ребятки из Чистилища.

Мариша пришла первой.

Почему я не сомневался, что это будет именно она? У меня даже не ёкнуло сердце.

Она кивнула мне головой, словно мы с ней виделись час назад. Хотя на самом деле прошло около года с нашей последней встречи. От ее волос, показалось мне, пахло чем-то вроде ладана. Хотя, может, это у меня говорили предубеждения или комплексы?

– Поговори с сыном, – начала она с ходу о наболевшем. – Он нарочно посылает мне мессиджи по телефону, которым я уже не пользуюсь. Утверждает, что я погрузилась в средневековье… А я переживаю, из-за того… мне кажется, с ним происходят какие-то перемены, который я не понимаю… и это ужасно…

Мариша всхлипнула.

Похоже, она все еще считала Натана своей собственность, – как, впрочем, и раньше. Хотя парень давно взрослый. Как ее успокоить? Я не знал, что сказать.

Марише, пожалуй, и вправду нелегко одной, без сына. Она тяжело переживала его Переход в мир Хэви Метал. Как теперь с ним общаться? Писать ему письма добрым старым способом? Но их смогут передать только путешественники, да и то очень нескоро. Думаю, я тоже бы не смог писать письма, как раньше, ручкой по бумаге. Связь с сыном у меня получалась совсем на ином уровне. К тому же я знал, что мальчик отличается от нас. И с этим ничего не поделать.

Вот только как объяснить всё это Марише, – тем более, на ее языке.

Вскоре примчался и Натан, полный восторга от жизни в своем новом мире, веселый, возбужденный. На наш вполне логичный вопрос: «Как дела?», – с ходу стал рассказывать, сколько всего нового было изобретено у них за последние недели, ни секунды не сомневаясь, что мы спросили именно об этом.

Изо рта у него свисал какой-то провод. Скорее, проволока. Он высунул язык – похвастался. Проволока была продета сквозь кончик языка. Он пошевелил языком, проволока смешно болталась из стороны в сторону.

– Представляете, – сказал Натан, – это самая последняя разработка наших ученых. Вот, к примеру, ты встречаешь незнакомца. Берешь, подсоединяешь свою проволоку к его проволоке – и ждешь, произойдет ли тот необыкновенный контакт, который говорит о совпадение ваших душ. Ну, та самая, крепкая духовная связь. Ведь никогда не знаешь, кого ты встретил: единомышленника, или противника?

Он вдруг окликнул пробегавшего мимо парнишку, заметив свисавший у него изо рта такой же провод (судя по этому, парень тоже был из мира Хэви Метал). Натан тут же наглядно продемонстрировал работу двух девайсов. Ребята соприкоснулись проводками, и проволоки во мгновение ока вдруг срослись, слово кто-то поработал паяльником.

– А? – сверкнул на меня глазами Натан.

Они с парнем рассмеялись, затем, похлопав друг друга по плечам, разорвали провода, и парень побежал дальше.

– Наш человек, – радостно заметил Натан, сияя мне глазами.

– Да, здорово, – я старался, чтобы в моем голосе звучало как можно больше восторга, – чтоб не разочаровывать сына. Но в моем-то мире мы тоже наловчились чувствовать, кто из собеседников на «твоей» волне, а кто нет. И никаких проводов, гаек, саморезов и пр. нам для этого не было нужно. Достаточно было просто почувствовать энергетику человека, его намерения. Можно было и мысли прочесть тоже, если человек сознательно не закрывался от тебя.

Моя рука под столом нечаянно наткнулась на руку Мариши. Ее рука вздрогнула и замерла. Мне показалось, что лицо Мариши стало еще белее, почудилось – нас всех окутал сгустившийся белый туман неведомо откуда взявшийся.

Я на секунду прикрыл глаза.

Два дорогих мне человека почти рядом… И – как же далеко мы разбрелись по всем этим мирам?

Мои размышления прервала Мариша:

– Саш, что мы можем придумать?

– Ты о чем?

– Как мы можем обмениваться информацией, не ожидая оказии с путешественниками, или еще какой-то «милости от природы»?

– Поговаривают… предупреждаю, это только пока слухи, – сказал я, – но поговаривают, что скоро будет налажена постоянная связь между мирами…

– Да, да, – оживился Натан. – Я тоже слышал. Возможно, она будет называться ноо-нет, или что-то в этом роде.

– Но в нашем мире об этом – ни звука, – уточнил я. – Если зайдет разговор, обсуждение, я думаю, наши будут против. Эти противоестественные электронные связи… не зря же они называются «сети»… «Поймать в сети», «опутать сетями»… – мы подсознательно выказываем весь наш негатив к этому тотальному понятию – «сети». Большинство информации в таких сетях – спам, и не более…

Я мог бы долго рассуждать на эту тему, – ведь весь тот неудержимый информационный безответственный хаос недавнего прошлого, создаваемый интернетом и другими коммуникативными средствами, был страшнее нерасшифрованного космического шума, и одна лишь мысль о том, что мы снова могли бы погрузиться в это – приводил меня в ужас. Но мои рассуждения оборвались, когда я почувствовав прикосновение руки Мариши.

Опс!

Конечно, я, как всегда, был несдержан. Разве родные люди ради этого меня сюда пригласили?

У Натана вид тоже был довольно грустный.

– Ну, спамеров и у нас не очень-то любят, – примиряюще сказал он. – Если обнаруживают такого, то отключают у него компьютер на два утренних часа.

– Изверги, – вяло пошутил я, – на целых два часа… И как они это выдерживают?

В полном молчании мы подняли голову на официанта, который принес нам три фруктовых фреша.

Помешивая ложечкой в бокале и слушая согласованный звон трех ложечек в трех стаканчиках, и тогда решился признаться:

– Говорят, в КБ нужен корреспондент-сотрудник из нашего Мира. Хочу подать заявку.

– Хорошая идея, – одобрил Натан.

Мариша взглянула на меня с немым вопросом.

– Ты ведь сможешь тогда поднять там вопрос насчет этих коммуникаций?, – озвучила она этот вопрос, – видно, для пущей ясности.

Кто о чем, а Мариша не привыкла отступать от своего.

Я надул губы, состроив важную мину (представил, как выгляжу с этой миной со стороны), кивнул головой.

В конце концов, почему бы и нет? Думаю, эти коммуникации нужны не только нам троим, сидящим за этим столиком. Пока есть мы, и другие, еще не выплатившие все свои кармические долги, – мы по-прежнему в одной лодке, хочешь, не хочешь…

А что будет дальше – кто знает? Разве что самое высокое начальство в курсе.

Тем более, что им, там, наверху, нужны люди из наших миров – значит, они без нас не справляются. (Однако же, я и нахал!). Хорошо, что Мариша и Натан не слышат моих мыслей. Если бы рядом сидел кто-то из нашего мира, – мне пришлось бы краснеть за такие мысли.

С веранды кафе я увидел внизу в тоннеле одинокого инсургента. Он стоял в развевающейся на ветру рубашке апаш, – классический Марат, – и держал в руках лозунг: «Только я»!

Трудно было понять, чего он хотел. Но он был весь поглощен этим процессом.

Школа левитации

Очередной трамвайчик с группой путешественников подъехал к их КПП, когда уже вечерело.

Пограничники, завидев в группе знакомое лицо (кажется, его зовут то ли Нурлан, то ли Орлан…), снова впали в легкую кому.

Опять придется объясняться с этим парнем?…

Нурлан (или все-таки Кажан?) подошел к ним, кивнул с улыбкой, как старый знакомый, в глазах его был немой вопрос, – судя по всему, он ожидал услышать от пограничников что-то новое на свой счет.

И пока остальные пассажиры трамвайчика, собравшись в группу, с сопровождающим шли к Капле (серебристой капсуле перемещения), чтобы, как обычно, отправиться через Тоннель в Другой мир, – Нурлан (или Крылан, как его там на самом деле?), по-прежнему переминался с ноги на ногу возле пограничников. Не дождавшись ответа, сам нарушил молчание: «Так как там насчет меня? Можно мне… своим ходом?».

«Пока решения не было…», – ответил старший смены, Гаврик Агран, страдая больше других. Начальство «там, наверху» все никак не решит, что делать с этим парнем, а им, простым погранцам, каждый раз приходится с ним объясняться.

Плохо, если этот парень подумает, что они пытаются оказать на него давление, ограничивая его свободу, – что недопустимо. Задача пограничников – здесь, на границе, уберечь людей от возможного вреда во время перехода в другой мир.

А этот чудак подал прошение властям о самостоятельном перемещении. Потому что у него это, видите ли, однажды уже получилось…

Гаврик отлично помнил тот день, когда этот Орлан (или Нурлан) впервые появился на их пограничном пункте.

В этот день всё шло как всегда. Вместе с другими путешественниками Орлан предъявил карточку перемещения в Другой мир, получил в нее отметку.

Он оглядывался по сторонам, как провинциал, живший всю жизнь на природе, среди лесов и лугов, теперь впервые попавший в этот сложный большой мир, напичканный современной техникой. (Как оказалось позже, он и в самом деле был из глубинки. И для него это, действительно, было первое перемещение в Другой мир).

Тогда, помешкав возле пограничников, этот Орлан (Нурлан, Кажан?) неуверенно спросил у Гаврика: «Нам туда?» махнув рукой в сторону капсулы.

Гаврик утвердительно кивнул головой. Сделал он это чисто машинально. И тогда произошло то, чего никто не ожидал.

Орлан, сделав два шага по направлению к серебристой капсуле, вдруг взмыл в воздух. И через пару секунд уже скрылся в темном отверстии Тоннеля.

Все произошло так быстро, и выглядело в каком-то смысле так буднично и естественно, – что Гаврик и другие пограничники просто не успели среагировать. Они-то ведь вначале решили, что Орлан, спросив: «нам туда?» имел в виду капсулу перемещения, стоящую как раз перед входом в Тоннель.

Этот вход выглядел со стороны размытым, нечетким кругом. Какая-то сила создавала здесь что-то вроде вихря с темным входом-отверстием, смерч этот вращался, «засасывая» всё, что приближалось к его темнеющему и вибрирующему, словно живое существо, отверстию.

Конечно же, никому из людей до сих пор не приходило в голову отправиться через Тоннель пешком. Или, упаси Боже, так, как этот «летун», – самостоятельно, на бреющем полете. Такая самодеятельность исключалась. Ведь никто толком не знал, что на самом деле происходит в Тоннеле по пути в Другой мир. Законы перемещения еще не были до конца изучены учеными.

Да к тому же еще и эта левитация, к которой в обществе еще не сформировалось определенного отношения… Что это за явление? Какого порядка? Ведь не все люди умеют левитировать.

В тот, первый раз нашего летуна быстро вернули назад. У пограничников для отлова случайных нарушителей – птица ли залетит в Тоннель, или случайно забредет животное – была золотая сетка… И «нарушитель» бывал отловлен, бережно и аккуратно.

Тогда все закончилось вполне благополучно. А Гаврику Аграну и его смене поставили на вид, проведя с ними дополнительный инструктаж. К Орлану тоже не применили никаких ограничений на последующие перемещения в параллельный мир. Ведь он, действительно, приехав из провинции, лишь понаслышке знал о подобных перемещениях в Другие миры. К тому же проявил искреннее раскаяние и обещал больше ничего не нарушать.

Но потом все же подал прошение начальнику их погранслужбы, чтобы ему разрешили самостоятельные перелеты в Другой мир. И теперь, ожидая положительного ответа, каждый раз приставал к пограничникам с одним и тем же вопросом: «А когда мне можно будет своим ходом?…». Чем приводил их в немалое смущение.

«И что ему неймется?» – думал Гаврик. – «Перемещался бы вместе со всеми в капсуле, без выпендриваний. Удобно, комфортно, можно отключиться на часок, подремать. Ведь это опасно и некомфортно -путешествовать в Тоннеле в одиночку в сырой вибрирующей тьме, в окружении энергосущностей, монстров Междумирья, черных дыр и еще чего-то, чего мы не знаем.

…А все же интересно, как он это делает?»

Гаврик на секунду представил, что и у него тоже может получиться летать. Он выпрямился и потянулся всем телом вверх, к небесам… но ничего не произошло. Правда, поднял одну ногу. Но вот вторая одновременно с первой, от земли почему-то не отрывалась.

Конечно же, Гаврик, как и другие, слышал, читал про левитацию. Но эта необычная способность людей была мало изучена, и имела весьма различные объяснения. В древности считалось, что эта сила – от бесов (или от отрицательных энергосущностей). Другие полагали, что такая способность может быть и от высших сил.

Так что люди и по сей день не имели по этому поводу определенного мнения. И теперь в информационных сетях вспыхнули жаркие дебаты. Насчет левитации, ясновидения вообще, равно как и об Орлане в частности. Может быть, именно способность к левитации и сделала его также неуязвимым для неведомых энергий Тоннеля?

Молодежь, как всегда, была за риск таких самостоятельных экспедиций.

Старшие, естественно, спорили о том, могут ли они позволить молодежи идти на этот риск.

Мудрецы же спорили: могут ли Старшие что-то запрещать молодым.

Но тут началось самое интересное. За Орлана (Кажана, Ушана) взялись ученые. Что, если у людей, подобных Орлану, есть качества, которые могут противостоять темным энергиям Междумирья в Тоннеле?

Ведь именно «дети природы», выросшие среди травы, лугов и деревьев, в деревянных постройках, стоящих на земле, намного чаще обладали сверх способностями, чем дети городов и мегаполисов, перегруженные многими знаниями, общением с искусственным разумом.

И теперь, после начала всех этих дискуссий о человеческой Воле и о праве человека на риск, под эту сурдинку – по всей земле потихоньку стали преподавать левитацию в школах совершенствования, а также ясновидение, предвидение, – все те спорные дисциплины, которые в обществе раньше не очень-то приветствовались.

…Гаврик Агран тоже записался на курсы по левитации.

…Стены небольшого зала были радостного светло-апельсинового цвета, занавески тоже светло-апельсиновые. Кушетки засланы такими же светлыми покрывалами.

В их группе была в основном молодежь. Но было и пару «стариков» вроде Гаврика, и даже одна женщина «серебряного» возраста. Похоже, ей было лет под двести, хотя выглядела она классно и порхала по комнате как девочка.

Инструктор показал начальную позу – лежа на кушетке на животе.

«Подвиньтесь к краю так, чтобы грудная клетка была у самого края кушетки. Вот так, до подмышек. А теперь берем в руки книгу…. Что такое книга? Напоминаю: это бумажный, да, именно бумажный, носитель информации. Кстати, у нас открылись по выходным занятия по каллиграфике. То есть, искусству начертания красивых символов, называемых в древности «буквицы». …Нет, те книги, которые мы сейчас берем – написаны не вручную, а напечатаны в специальных мастерских. …Берем такую книгу – обязательно в твердой обложке. Вот так…»

Инструктор, немолодой шестидесятилетний мужчина, берет толстую книгу и кладет ее под лоб, придерживая рукой снизу. Вес головы полностью лежит на книге.

«…Полностью расслабляем шею, голову, все тело. И чуть приподнимаем книгой голову. Обратите внимание: у нас хватает сил руками поддерживать голову, причем, руки ни на что не опираются …Вот так мы и «разговариваем», общаемся с силой гравитации».

Ученики молча, сосредоточенно сопя, стараются выполнить указания тренера. Действительно, она преодолима, эта гравитация, хотя бы здесь, в области головы.

«…А теперь расслабляем всю верхнюю часть тела,– продолжает инструктор. – Поза крокодила, голова лежит на руках. И – чуть согните обе ноги в коленях. Так… и постарайтесь, поднимая колени вверх, удержать ноги на весу. Чувствуете? Ноги и часть таза приподнимаются, и как бы зависают над топчаном…»

Ученики с легкостью выполняют и это упражнение.

«А теперь постараемся соединить две этих фазы в одно целое», – говорит тренер.

Свет в «апельсиновой» комнате почему-то всегда кажется солнечным, какая бы погода ни стояла за окном.

…А потом ученики пытаются соединить две части этого упражнения в одно целое. «О, здорово, половина нашего тела уже «парит»!»

«…Осталась лишь середина нашего тела, – продолжает тренер, словно о легко преодолимой мелочи. – Ну, перед третьей фазой давайте немного отдохнем, расслабившись. Теперь перевернемся на спину. Сделаем несколько полных дыханий йоги.

…И – опять за работу!»

Ученики, и Гаврик вместе с ними, снова переворачиваются на живот. Берут книгу, приспосабливают ее под голову, затем поднимают колени…

«…А сейчас удлиняемся макушкой вперед, натянув позвоночник. Копчиком тянемся в противоположную сторону. Надо натянуть позвоночник, чтоб он стал активен. Пропускаем через него световую энергию, вы знаете, какого цвета, – голос тренера, кажется, взлетает от напряжения, словно он одним только голосов хочет поднять в воздух всю свою группу из пятнадцати человека, – позвоночник наш невесом, энергия бежит по нему параллельно полу, она не подвержена силе притяжения, это только свет, легкость…»

Гаврик после тренировки всегда принимал душ, так как эти занятия, особенно первые дни, здорово выматывали, и майка была – хоть выжимай.

Но сегодня он неожиданно почувствовал, что и майка у него сухая, и в теле после полуторачасовой тренировки осталось лишь ощущение легкости. И как будто «электричество» потрескивало в позвоночнике.

«Интересно, что такое я сделал с собой?… – думал он, выходя на улицу. – Тело стало совсем другим. Очень интересно. В конце тренировки на какой-то момент показалось, что позвоночник – словно светодиодная лампа, и по нему бежит светлый мягкий огонь. И тогда тело кажется невесомым.

Похоже, сила притяжения – не такая уж неизбежная штука?»

Плачущий психоаналитик

Сэм (или Сэм-Сэм, – как его звали пациенты) уж никак не предполагал, что ему снова пригодится здесь, в этом совершенно новом мире, его старая профессия.

Вообще-то профессию психолога он избрал после долгого препирательства с родителями, одержимыми музыкантами в пятом поколении. У них в семье не то, чтобы мечтать о другой, иной, нежели музыка, профессии, но даже и говорить об этом было не принято.

Классическую музыку Сэм все же любил. Но только – слушать. А вовсе не быть исполнителем, и, – упаси Боже, – автором. И пример семьи Бахов, являвшийся идеалом для отца, его совсем не вдохновлял. Столько поколений семьи Бахов гнули спину за органом, и, можно сказать, ночевали и кочевали, не выпуская прочие свои инструменты из рук, но лишь в последнем поколении появился стоящий композитор по имени Иоганн Себастьян.

Сэма больше интересовали необыкновенные глубины человеческого сознания, он порой воображал себя музыкантом на тех самых, невидимых струнах человеческих, называемых душой.

Но работа психоаналитика приносила ему больше огорчений и разочарований, чем он ожидал.

Некоторые из пациентов элементарно не могли, даже с его помощью, сформулировать свои страхи, фобии и комплексы. Ему оставалось, демонстративно сводя в глубоком раздумье брови, многозначительно покашливать и пытаться задавать наводящие вопросы, ловя ускользающую мысль пациента.

Другие были настолько агрессивны в своих чувствах и эмоциях по отношению к событиям внешнего мира, и даже по отношению к самим себе, что Сэму становилось реально не по себе.

В большинстве случаев он четко видел: человек, находящийся у него на исповеди, получает надлежащее возмездие за свои грехи. Проблемы таких людей – это их программа самоуничтожения. Но люди по большей части не соглашались, что свои проблемы накликали на себя сами.

Имеет ли он право вмешиваться в эти кармические разборки – вот что волновало Сэма все больше.

«Кармическое это, мой друг, кармическое», – старался он подсказать человеку, – отмучайся, отстрадай, заплати».

Но люди часто очень агрессивно реагировали даже на малейший намек на это.

Порой Сэму казалось, что его сознание похоже на какой-то необычный инструмент, запертый в темном шкафу, и нет никого, кто смог бы играть на этом инструменте.

И – самое ужасное, – он ясно чувствовал негативную энергию, которую пациенты оставляли у него в кабинете. Порой ему казалось – в конце дня его комнату заполняет грязно-серый туман. Так что приходилось приглашать экстрасенсов для очистки помещения.

Рассказать бы кому, что вполне современный и образованный психоаналитик прибегает к услугам каких-то сомнительных экстрасенсов – его карьере был бы конец.

Что было еще хуже, ему самому приходилось очищаться у тех же экстрасенсов от негативных эмоций своих пациентов.

«Я, наверно, слишком восприимчив, слишком эмпат для моей профессии» – думал он.

Из-за этого его порой охватывало чувство бессилья, и, в конце концов, он впал в депрессию.

Когда там, на Земле, он сидел в одном из подсобных помещений паба, нелегально приспособленных для одной цели – медитативной настройки на Переход, и медитировал на музыке,– ему казалось, что новая жизнь в другом мире ничем не будет напоминать его прежнюю жизнь.

Выбрав для настройки музыку Моцарта – он прощался навсегда со всем, что с ним было на доброй (а, порой и недоброй) старой Земле.

Поначалу попав в Прозрачный Мир, он был испуган той тишиной и странным языком его обитателей, напоминавшим птичьи звуки, порой прерываемые словами. Но почему-то именно с ним люди того мира начинали общаться словами, хотя сами между собой вполне обходились без них.

Однажды Сэма попросили прийти в корректировочный центр в Тоннеле, на Большом перекрестке, что на стыке нескольких Миров. Нужна была помощь кого-то вроде психолога или психоаналитика.

Честно говоря, Сэм немного удивился. Не думал, что его земная профессия будет популярна и здесь, в новых Мирах. Тем более профессия психоаналитика земного. Хотя было и почему-то приятно ощутить свою востребованность здесь.

Но он еще не совсем представлял, с чем ему придется столкнуться здесь, в новом Мире. Равно как и того, как сложится его дальнейшая судьба.

Так когда же он открыл в себе эти новые силы? Сэм никогда не забудет тот день.

Его первый пациент был сотрудником внутренней охраны Миров. Туда принимали, по большей части выходцев с Тибета. По своим психическим качествам они идеально подходили именно для службы во внутренней охране порядка в Мирах. Их легко было узнать по смуглому «медальному» профилю. Неподвижные лица, и этот характерный взгляд, устремленный как бы в никуда, в реальности же – обращенный внутрь своего сознания.

…Парень сидел к нему спиной и не шелохнулся, когда Сэм вошел в кабинет. Сэму пришлось обойти его по кругу, чтобы увидеть его лицо.

Сэм оживленно потер руки.

– Ну, дорогой вы наш, – он старался говорить как можно громче, тем более, что парень не реагировал на него ни взглядом, ни поворотом головы. Взгляд его был зафиксирован на невидимой точке где-то на горизонте.

– Что вы мне сегодня хотите рассказать?

На оливковую кожу ложились блики светильников, отчего парень казался неподвижным барельефом, недавно отлитым в мастерской художника.

Парень, похоже, ничего не хотел ему рассказать.

Сэм все же понимал, что люди здесь совсем иные, чем на Земле. Он чувствовал исходящую ото всех обитателей новых Миров совсем иную, непохожую энергию. Даже там, в Первоначальном Мире, где все население с их проблемами очень напоминало людей Земли, – и то было ощущение этой новой энергии, совсем других чувств и эмоций. И поэтому в глубине души он был готов к тому, что его прежние знания здесь не пригодятся.

Сэм просто присел на кушетку рядом с парнем, и замолчал, стараясь поймать глазами ту самую точку, в которую уставился загадочный тибетец.

Поначалу он ничего не почувствовал: ни тепла от парня, ни его эмоций. Сэм ровным счетом ничего не ощущал, что бы исходило от живого человека, словно он сидел рядом со скалой.

Постепенно он впал в какое-то состояние, похожее на сон, но это не был сон, погруженный в полную тьму, а – словно со включенной маленькой лампочкой-ночником.

На него нахлынули воспоминания о сестре, с которой он был очень дружен в детстве, она стояла перед глазами как живая. Да, она погибла при очень загадочных обстоятельствах, когда там, в ее компании ребята, – совсем еще дети, – впервые попробовали наркотики. Ей стало тогда плохо… Отец, не выдержав этого, вскоре умер…

Сэма душили слезы. Он задыхался, пока, наконец, слезы не прорвались потоком слов и влаги, стекающей по лицу, рукам, по груди. Он что-то говорил, пытался объяснить и себе, и всему миру то, что долго держал в душе, пытался оправдаться, почему не смог ничего изменить, ведь он мог быть рядом с ней, и тогда – кто знает?…

Он опомнился, почувствовав, что кто-то крепко его обнимает, гладя по голове, как ребенка.

– Ничего, ничего, – говорил ему недавно такой невозмутимый тибетский парень, прижимая его к своей могучей груди и тепло, как родного, похлопывая по спине, – жизнь продолжается. Ничего не дается нам такого, чего бы мы не смогли вынести. И пусть нашим родным там, в том мире, у лотосоподобных стоп Создателя, будет легче, чем здесь…

«Как на сновидение, иллюзию,

Как на отражение и пузыри на воде,

Как на росу и молнию,

Так следует смотреть на все деятельные дхармы».

Тибетец тепло и с сочувствием глядел на Сэма, в движениях его чувствовалась неожиданная свобода и раскованность.

Сэм тоже чувствовал неописуемое облегчение во всем теле, дыхание его успокоилось.

Здорово, что все закончилось таким образом. С парнем, судя по всему, похоже, теперь все будет в полном порядке. Его каталепсии как не бывало!

Сэм, конечно, не признался тибетцу, что у него, у Сэма, никогда не было сестры …

С тех пор слава о Плачущем психоаналитике распространилась во многих мирах.

Сумасшедший психоаналитик, рыдающий на груди у своих пациентов? Психоаналитик наоборот? Пациент, видя, что психоаналитику хуже, чем ему, – начинает его успокаивать, и от этого ему, пациенту, становится легче? Что за бред?! – рассуждали многие, особенно в Первоначальном мире.

В Первоначальном Мире задерживались люди, недавно перебравшиеся с Земли, но еще не определившиеся, в каком из Миров их настоящее место. В этом Первоначальном Мире им предстояло перемедитировать, чтобы яснее определить для себя своё будущее. Понятное дело, что они еще тащили с собой в Миры многие земные проблемы, не дававшие им достичь полной гармонии. Поэтому для Сэма с ними было работы непочатый край. Его радовало лишь то, что энергетика у этих ребят была все же не такая тяжелая, как у людей Земли. И пациенты охотно шли к нему, несмотря на пересуды за его спиной. Главное ведь не метод, главное – результат.

Пациенты знали, перед Плачущим Психоаналитиком можно не выворачивать душу, или, преодолевая смущение, вываливать свои тайные проблемы. Он «прочтет» всё сам, и очистит их сознание так, как может только он.

Сегодня у Сэма было довольно много пациентов, – естественно, – слез, соплей, – всего этого тоже было море (впрочем, как и всегда). А у этих бумажных салфеток-промокашек была дурацкая привычка – кончаться, не дожидаясь конца рабочего дня.

Проводив очередного пациента, Сэм пошарил в кармане. Упс! Опять ни одной. Смешно, но здесь они в дефиците. Видно, придется заказывать с оказией с Земли…

Он взглянул в клиентскую книгу. Остался еще один пациент. Сэм нажал на кнопку.

Следующим пациентом оказалась …настоящая амазонка. Это было неожиданно для Сэма. Он впервые видел амазонок. В его представлении они были кем-то вроде кентавров. Когда-то еще в земной литературе он читал описание того, как они перевязывали себе грудь, чтобы лучше целиться и стрелять из лука.

Он окинул ее с ног до головы незаметным взглядом. Нет, с грудью у нее было все очень даже в порядке.

Сэм знал, что амазонки (их еще иногда называли Скифы) – это охранники, вернее, охранницы, занимавшиеся внешней охраной, то есть работали непосредственно в лабиринте Тоннелей, охраняя, так сказать, покой и мир во всех Мирах.

«Героические женщины, – подумал Сэм. – Восхищаюсь».

Это ведь действительно нелегко – постоянно обретаться в хитросплетениях лабиринта Тоннелей.

Тоннель Перехода был похож на подземные трассы метро. Он имел многочисленные ответвления в виде тоннелей-рукавов, ведущих в разные миры. Тоннели были темные, сырые, с неведомыми сущностями, как летучие мыши, проносившимися над головой, непонятными тварями, скользившими у тебя под ногами. Космические сквозняки, энергетические удары, разряды электричества и другое – что только не происходило в недрах Тоннеля!

А взять хотя бы отлов мутантов в темных сырых ходах Тоннеля!

«И в таких условиях приходится работать этим смелым женщинам», – думал Сэм, сочувственно глядя на высокую и сильную амазонку. «Не удивительно, что им нужна психологическая разгрузка».

Жестом предложил ей садиться. Пригасил свет. Подвинул свой стул поближе, включив тихую музыку....

…В наплывающих чувствах и эмоциях была одна, самая выразительная… Дыхание Сэма участилось, он переживал настоящий стресс от увиденного. Умирал его самый лучший друг, конь по имени… Сэм не помнил его имени, видел только его смутные очертания на зеленой траве.

Незадолго до этого они переехали в другое место, и конь, наверно, затосковал по прежней жизни, по табуну лошадей, по своей подружке. А Сэм сейчас ничего не мог для него сделать.

Он зарыдал, пытаясь сдержаться, но слова продолжали неудержимо литься из его уст. Это был плач по другу, которого звали …Скиф – наконец он вспомнил его имя…

…Амазонка сжимала Сэма в своих объятиях и тоже, похоже, плакала.

Сэм чувствовал аромат ее кожи, слегка горьковатый, похожий на запах полыни. Ощущал биение ее сердца. И это занимало его гораздо больше, чем все остальное на свете.

«Однако», – думал он. – Однако… Не отвлекайся, Сэм, не отвлекайся»…

Легенда о Последнем Путешественнике

Если мы ищем откуда-то выход,-

Знайте, где выход, -

Там же и вход

(Из стихов Павлыча,

поэта-философа блогосферища

в жанре Блоггу)

В Тоннеле было сыро. Впрочем, как и всегда. Сквозь лобовое стекло отчетливо был виден и туман, затаившийся в углах Тоннеля, и капли влаги, стекавшие с серых стен. И клубящиеся по темным закуткам грязно-серые сущности тоже, казалось, состояли из чего-то мокрого, скользкого.

Капсулу-одиночку, в которой Путешественник перемещался по тоннелю, встряхивало, когда она время от времени влетала в «водяные мешки». Но, в общем, езда на этом небольшом участке Тоннеля была относительно спокойной – уж он-то знал его как свои пять пальцев. И, тем боле, что уже никакие неожиданности даже в самых дремучих ответвлениях лабиринта ходов-тоннелей давно не приводили его в ужас.

В последнее время в Тоннеле Перехода стало попросторнее. Основной поток переселенцев с Земли в другие миры стал меньше. Одно время даже поговаривали, что Тоннель скоро могут закрыть, – он уже исчерпал себя. Кто мог, кто хотел – уже переместился в свой мир, а возвращаться в старый мир теперь мало кто стремился. К тому же, администрации Тоннеля (или Конструкторскому Бюро) много хлопот причинял поток сталкеров, диггеров и всякого рода приключенцев, чудоискателей, бродивших по лабиринтам Тоннеля самотеком, – причем, это была не только молодые любители приключений, но и, как ни странно – вполне зрелые седобородые аксакалы. Да еще и странные энерго-объекты стали там появляться, типа огоньков-признаков и прочих неопознанных сущностей. Уже не говоря о странных энерго-временных ямах, давно уже беспокоивших людей, перемещавшихся по Тоннелю. Да, жизнь в лабиринтах Тоннеля теперь была уже не такой оживленной, как раньше, но зато еще более интригующей.

Путешественник вздохнул. Честно говоря, теперь на всех участках нужно ухо держать востро. Расслабиться и ощутить это знакомое чувство дороги, теперь не всегда получается.

Лежащий сейчас перед ним участок Тоннеля между Миром Хэви-метал и Миром Детей, – «радовал» путников колдобинам, падающими откуда-то сверху камнями, воздушными ямами и неожиданными энергетическими заморочками.

В общем, каковы Миры – такая и дорога.

Путешественник знал, что, приближаясь к МируДетей, нужно ухо держать востро.

Ага! Вот оно! Что и требовалось доказать…

Он увидел, что из бокового отрезка Тоннеля наперерез его капсуле метнулись тени. Похоже, группа людей гонится за чем-то или за кем-то. Путешественник отключил звуковое поле, чтобы слышать, что там происходит.

Хихиканье, возня, шлепающие шаги нескольких пар ног…

Его капсула затормозила.

Путешественник оглянулся по сторонам. Все чисто, нет ни темных сущностей, не слышно завываний космического ветра. Обстановка вполне спокойная. Да и эти пятеро людей, бегающие, суетящиеся вокруг чего-то на земле – тоже не вели бы себя так спокойно и уверено, если бы им угрожала опасность. Остановив капсулу, отключив энергозащиту, он приоткрыл окошко.

– Ребята, помощь нужна?

Один из группы, не очень молодой плотный господин, повернув к нему голову, весело хихикнул:

– А вот мы ее счас достанем, гадину!…

Что-то верткое, шустрое, выскользнуло из-под ног этих широкоплечих вполне взрослых джентльменов, и нырнуло в темноту между стеной и капсулой.

Путешественнику показалось, что они ловят то ли крупное насекомое, то ли грызуна, и он решился выйти из кабины. Существо затаилось где-то между капсулой и стеной.

– Псик, – громко крикнул он, топнув ногой по дну Тоннеля.

Испуганное существо выскочило из-под капсулы и, сочно шлепая лапами по земле, видимо совсем потеряв ориентацию от страха, устремилось прямо к своим преследователям.

Путешественник вгляделся – и в полумраке Тоннеля, тускло освещаемом передними огнями его капсулы, с удивлением узрел …большого скорпиона: характерный изгиб спины, загнутый крючком вверх хвост, – но только скорпион был …на гусиных лапках. Странный Скорпион, шлепая перепончатыми лапами по земле, со всех ног удирал в один из малых рукавов тоннеля, преследователи с веселым гиканьем и свистом старались его догнать.

«Вот черти, – беззлобно подумал Путешественник, – очевидно, наваяли себе это 3D био-чудище, и теперь, не найдя ему лучшего применения, гоняются за ним. Ну чисто дети малые!».

Шум от погони, крики: «Ату его!», «Держи!», «Вотоновотоно!», ржанье этих бородатых детей и звуки погони затихли в полумраке за поворотом.

Залезая в капсулу, Путешественник вспомнил, как однажды и он сам, проведя в Мире Детей неделю на ознакомительной экскурсии, поддавшись всеобщему бесшабашному настроению, прятался в кроне дерева в парке. И, свешиваясь с ветки, неожиданно срывал с прохожих шляпы.

Кому бы из знакомых в других Мирах это рассказать!… Хотя многие, побывав в Мире Детей хотя бы на короткой экскурсии, всё это отлично сами на себе прочувствовали…

Интересно, эти взрослые дети, гоняющие скорпиона-мутанта, тоже гостят в этом Мире, или это его постоянные обитатели?

Они там особо не задаются вопросом «Зачем?». Как дети или гении. Просто делают то, что им в эту секунду интересно, что забавляет, то, что подсказывает им их не скованная никакими условностями или прагматическими расчетами фантазия. И – никакой ответственности за плоды своей деятельности…

Теперь после этого забавного приключения темное чрево тоннеля уже не казалось Путешественнику таким пугающе-темным.

Ближайший участок Тоннеля лежал вдоль трех самых больших Миров: Прозрачного, Сияющего и Сказочного. Этот участок был наиболее спокоен: очищен от камней, окультурен. Путешественник знал: на этом участке можно на короткое время расслабиться. Здесь не встретишь ни одного стражника. Обитатели этих миров зачищают и охраняют пространство вокруг своих Миров сами.

Эти самые большие Миры – Прозрачный, Сияющий и Сказочный, – уже давно сформировались, можно сказать, имели своё узнаваемое лицо.

В Прозрачном мире остались люди, обладавшие способностью обмениваться мыслями без слов. Образами, возникающими в сознании. Они способны передавать эти образы друг другу. Там люди были, в каком-то смысле, прозрачны друг для друга. Они почти всегда могли читать мысли а, главное, и намерения друг друга. Что хочет подошедший к тебе человек? Нужен ли он тебе? Уже, подходя друг к другу, они за несколько секунд молча «проговаривали» то, что в старом мире Земли, обычно складывалось в длинные диалоги, – и так же молча расходились, всё для себя уяснив.

А в Мир, который назывался Сияющий, уходили люди, желавшие быть поближе к Создателю, считавшие себя праведниками. Там, говорят, в небесах парили настоящие Серафимы и прочие виды ангелов. Тот мир и в самом деле освещался каким-то странным сияющим серебряно-белым светом, и это свечение даже освещало часть Тоннеля за пределами Мира.

Мир «Хэви метал» – это был мир нанотехнологий. Люди и машины стали там совсем, ну уж совсем друзьями, и даже больше. Там не было предела усовершенствованию человека за счет выращенных в лаборатории отдельных органов. Можно было также заменить любые части тела на более совершенные произведения современной науки. В общем, люди там были счастливы воплотить свои детские мечты о человеке-пауке, человеке-муравье, о супермене, и даже о киборгах.

Путешественник скептично улыбнулся, когда вспоминал свои приключения во время путешествий в Мир Хэви Метал. Нет, он не мог сказать ничего плохого о них. Ведь «тот» мир вполне устраивал пришедших туда людей. Это был их мир.

Еще был Мир Сказок – туда обычно уходили бывшие клерки, менеджеры среднего звена, младшие научные… все, кто в детстве недочитал, недоиграл, недомечтал. И в новом, сказочном мире, одев праздничные красочные наряды, с восторгом размахивая крашеными деревянными сабельками, они клялись отдать жизнь за свою королеву. Королевы все время менялись, и никто не требовал у рыцарей их жизни.

Капсула вдруг замерла, прервав размышления Путешественника. Прижалась к стене Тоннеля. Так всегда было, когда поблизости перемещался живой биообъект.

«Как в доброе старое время на Земле, – подумал он, – когда полиция сигналит: «прижаться к обочине и не двигаться».

Путешественник огляделся, – кабина давала отличный обзор по периметру. Где-то под потолком проскользнула длинная невыразительная тень. То ли это была группа левитаторов в серых защитных балахонах, то ли толпа Призраков. Ну, левитирующие, – с этими понятно. Это люди с необычными способностями. А вот где обитают призраки и что они собой представляют – Путешественник точно не знал.

Когда стая неопознанных существ исчезла в недрах Тоннеля, капсула дрогнула, – и путешественник понял, что можно отправляться дальше.

Путешественник точно не знал, сколько существует миров, к которым ведут все многочисленные лабиринты Тоннеля. К примеру, повстречавшиеся вчера возле Мира Сказок стайка сумасшедших геймеров – вот где они гнездятся? С такими не очень-то пообщаешься. Ты все время за пределами их внимания, словно вот эти, только что промелькнувшие в сумраке призраки.

Вчерашняя картинка в Тоннеле, до сих пор стояла перед глазами Путешественника, наполняя его весельем. Уж очень она была сюрреалистичной.

Крепко зажатые в руках пульты у сумасшедших геймеров, как всегда указывали им неведомую цель.

И тут из соседнего Тоннеля на них внезапно выскочила группа ярко разодетых ребят, жителей Мира Сказок. Видно, возвращались откуда-то с экскурсии.

Геймеры, замерли, уставившись на своих визави, изо всех сил жали на кнопки своих пультов, и, судя по всему, безмерно удивляясь, почему никак не получается послать эту разноцветную группу троллей, рыцарей и орков в соответствующие миры (или куда там еще они намеревались отослать их нажатием кнопки на пульте)? А «сказочники» всё никак не перемещались и только весело переговариваясь, в свою очередь старались отгадать, из какого мира эти молчаливые «дети подземелья»?

Теперь снова был участок дороги без колдобин и особых проблем. Путешественник любил эти минуты затишья. Можно сосредоточиться на себе и немного пофилософствовать. Ведь не зря говорят, что путешествия – это не только образ жизни, но и философия. Да, в дороге всегда отлично думается, и не только дорога – вся жизнь, кажется, лежит на ладони, и ты совсем даром получаешь ответы на все свои вопросы. Почти на все…

…Капсулу путешественника неожиданно тряхнуло. Это в лобовое стекло врезалась какая-то летучая сущность, оставив на стекле мокрое пятно похожее на плевок.

«Черт», – подумал Путешественник, – «опять придется долго драить стекла. Главное, не забыть это сделать сразу по приезде».

Ну хоть что-то осталось в жизни неизменным, – думал он, – почти как в прежние времена, на Земле, когда о стекло машины разбивался кузнечик или бабочка, оставляя след на ветровом стекле…

Его старая добрая капсула видывала в Тоннеле и не такое. «Ничего ей не сделается», – подумал он, включив ускорение.

Мягко ускоряясь, капсула направилась в самую темную часть отверстия Тоннеля. Старая самоделка шла ровно, – это был действительно, надежный аппарат, – из тех, самых первых, сварганенных еще в земной мастерской чуть ли не на коленке.

Мотор был настолько тихий, что его не было слышно.

Были слышны только собственные мысли. Наверно, потому, что по привычке он еще облекал их в слова.

Путешественник снова погрузился в философствование.

Да, тогда с людьми на Земле стало происходить что-то странное. Как будто они рванули вперед в своем развитии, а слова – словно отстали от этого процесса, и перестали соответствовать ситуации. Потеряли свое значение и смысл.

Слово, как средство общения, стало понемногу девальвироваться. Люди толковали значения, смысл слов как хотели, каждый по-своему, как им было выгодно.

Пропала магия слова (звуковой вибрации), когда-то всё на земле и породившая.

Ведь сказал же один из пророков по имени Иоанн: «В начале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог. Оно было в начале у Бога…»

Поначалу, читая Библию, путешественник не мог понять, что же пророк имел в виду?

И лишь теперь, после Перехода, ему открылось:

Слово, вибрация, звук, резонанс, волна, частота…

Скорее всего, помещая людей на Землю, Создатель настроил их на определенную частоту колебания. На частоту звука (или не просто звука, а звука, звучания осмысленного, – СЛОВА). Эта частота и стала частотой нашей человеческой энергии. Для того, чтобы Создатель был в резонансе с людьми. И чтобы мы, люди, тоже были в резонансе друг с другом?

Но почему всё потом все разладилось? Из-за того, что люди взяли и зачем-то построили Вавилонскую башню…

А что, если все произошедшее – весь этот Переход – лишь продолжение эксперимента по изменению частот нашей настройки, проводимого Конструкторским Бюро?

Конечно же, Путешественник никоим образом не хотел бы подвергать сомнению деяния Создателя. Тем более, что они, похоже, и в самом деле непостижимы и непредсказуемы… А вот с ребятами из Конструкторского Бюро было бы интересно при случае кое-что обсудить. Тем более, что Путешественник числится там одним из корреспондент-сотрудников, как один из пионеров путешествий по лабиринтам Тоннеля.

Он вспомнил свое самое первое путешествие там, на Земле, с группой друзей, сквозь лесную чащу к странному аномальному месту, о котором они много слышали. Они еще не знали, что собой представляет эта аномалия. Не понимали ее природу.

В те времена вход в Тоннель представлял собой вибрирующее облако неведомой материи. Оно, казалось, втягивало всё живое и неживое, как пылесос, в темное вибрирующее чрево неведомого чудовища. Тогда Тоннель не принял их, он просто «выплюнул» их из этого вибрирующего облака как можно дальше. Теперь-то он понимает, что он и его друзья просто еще не были готовы к такому путешествию.

В те времена любая попытка самостоятельно отправиться в Тоннель была сопряжена с немалой опасностью.

Но уже второе его путешествие было более успешным. Он с несколькими друзьями на капсулах-самоделках смело ринулись в неизвестность.

Все испытания, пришедшиеся на их долю, Путешественник попытался позже описать в своем Дневнике. Правда, перечитывая его сейчас, понимал, что большая часть тех событий сегодня уже кажутся вполне рутинными.

…Капсула с Путешественником опять замерла, прижавшись к стене. В темноте ничего не было видно. И лишь минуту спустя он заметил что-то клубящееся в темной неровной глубине тоннеля. Медленно в тусклый круг света, падающий из кабины капсулы, вползало странное существо. Оно было похоже на шестиголовую змею. Да скорее всего это и было обычной шестиголовой змеей.

«Тьфу на тебя!» – путешественник сплюнул через левое плечо. – «Каких только мутантов не водится сейчас в этих недрах!. Остается лишь пожалеть людей, случайно заплутавших в лабиринтах. И можно себе представить, что в лабиринтах будет твориться спустя время».

Шестиголовая змея, клубясь и покачивая вразнобой своими головами, приближалась к капсуле.

Он включил защитный экран. На мутанта это не произвело большого впечатления. Все же Змея притормозила. Улыбаясь во все свои шесть пастей, шевеля шестью раздвоенными языками, словно дразня путешественника, она болталась неподалеку, а потом вдруг катапультировалась в темноту, выстрелив напоследок, словно осьминог, какую-то жидкость чернильного цвета.

Путешественник тут же записал информацию об увиденном на словофон.

Он научился за время своего сотрудничества с КБ фиксировать событие немедленно – потом детали вспоминаются с трудом.

Капсула вздрогнула, давая понять, что он может двигаться дальше, – биообъект удалился.

Да, сейчас туристов и переселенцев в другие миры стало в Тоннеле в разы меньше. Те, кто хотел переселиться – уже давно это сделали.

Оттого и контроль за состоянием лабиринта Тоннелей ослаб. И отряды охраны теперь встречались в Тоннеле редко.

Путешественник припомнил, что уже давно не видел отряда скифских амазонок, обычно дежуривших на этом отрезке пути. Удивительно красивые женщины, но вот найти подход к ним трудно, что ни говори.

Капсулу Путешественника затрясло, как газик на сельской грунтовке.

Опс! – догадался он. – Приближаемся к Миру Неопределившихся. Не зря его в народе называют «Чистилище». Около этого мира всегда возникала турбулентность. Это, пожалуй, был единственный большой Мир, в который люди попадали без определенной настройки. Те, кто понимал смысл и необходимость Перехода, но по какой-то причине не смог настроиться на нужную частоту, чтобы выбрать «свой» Мир. Те, кто нуждались в Перенастройке.

Очевидно, и пророк Иоанн и имел в виду, что Слово – это определенная частота вибраций.

«Нет ни капли лжи в тишине…»

«Вот оно, – подумал Путешественник. – Древние, конечно, мыслили другими образами. Но, похоже, они на уровне интуиции понимали, что в начале мироздания лежит определенная звуковая резонирующая частота.

Не зря ведь тем, кто сейчас отправлялся в самое большое путешествие своей жизни, перед тем, как уйти в другой мир через Тоннели – пришлось пройти сеансы медитативной настройки на определенную частоту, чтоб затем попасть именно в свой мир.

«Среди ошибок и игры

Нас ждали разные миры» – писал один из поэтов блогосферы.

Когда люди Земли стали осознавать тот Переход, который открылся перед ними, они стали к нему осознанно готовиться. Как пойти в другой, совершенной иной, ни на что не похожий неведомый мир? Как не потеряться по дороге?

Медитируя под музыку, по большей части классиков, люди старались поймать этот внутренний резонанс, который может подсказать им, куда им идти. Если классическая музыка не давала ответа – слушали всё подряд: джаз, поп, фьюжн, стрит мьюзик и другое.

Мы, путешественники, настраивались под музыку туристских бардов – Никитина, Якушевой, Городницкого, и под музыку кантри. Правда, нашим миром, если честно, являлась, собственно, Дорога. Большая часть жизни проходила там, на всех этих полутемных запутанных дорожках и перекрестках тоннелей Междумирья, в лабиринтах-переходах под горами, в горных и подземных пещерах, меж сталктитов и сталагмитов, именно там мы и находили большую часть своих приключений…

А вот под музыку «Хэви метал» люди уходили в Мир нано-технологий. Этот мир был густо замешан на последних земных достижениях науки и техники.

«А все-таки интернет дальше вашего мира не работает», – с улыбкой подначивал обитателей этого мира Путешественник. И действительно, в лабиринтах Тоннеля за пределами их мира вся их техника оказывалась бессильна.

Те, кто настраивался под музыку Баха, Генделя, церковные хоралы – попадали в Сияющий Мир.

Прозрачный Мир, мир мысленных образов становился домом для тех, кто настраивался под музыку Вивальди, Чайковского, Шопена, Штрауса, и Листа. И когда именно эта музыка вызывала в каждой их клеточке особый трепет, – люди знали, что дальше делать.

В глубине Тоннеля, на рукотворных, наскоро нашкрябанных табличках у входов в ответвления тоннелей были написаны названия музыкальных произведений. И те, кто искал свой Мир, знали, могли по ним ориентироваться.

Да, самые первые мигранты в другие миры прекрасно сумели самоорганизоваться.

Обычно именно путешественники собирали Легенды и Мифы Тоннеля, прочее народное творчество» Междумирья. Причем, не только из собственного любопытства.

Путешественника, например, об этом просили и ребята из Конструкторского Бюро (или, кратко, из «КБ»). Народное, так сказать, творчество – все еще существовало, несмотря на то, что люди уже разбрелись по совершенно разным углам, то есть, Мирам. И, представьте, по-прежнему создавались общие для всех миров легенды и мифы.

«И ведь нужны же они кому-то, – думал Путешественник, – раз их кто-то сочиняет, и они передаются от человека к человеку, от мира к миру. Иначе их бы не было».

Путешественник записывал легенды старым дедовским способом –старой ручкой на обычной бумаге…

Так к нему попала и эта Легенда о ПП (Последнем Путешественнике). В образе Путешественника было очень много знакомых ему черт.

В Легенде говорилось о том, что наступило время всех времен, и все, кто мог и хотел – уже переселились с Земли в свои Миры. И Создатели Миров решили закрыть Лабиринт Тоннелей насовсем, потому что от него теперь были всем только одни хлопоты.

Путешественник задумался над тем, откуда эти «народные творцы» знали, что в КБ действительно долго дискутировали: стоит ли закрывать лабиринт тоннелей? И его, Путешественника, мнение было, возможно, как раз решающим.

Лабиринт по-прежнему будет существовать, несмотря на все проблемы.

Конечно же, это не конторские сливали внутреннюю рабочую информацию во внешний мир. Да и корреспондент-сотрудники КБ, присутствовавшие на тех совещаниях, давали расписку «о неразглашении».

Но «сарафанное радио» все же работало, не покладая… кто его знает, чего.

Так вот. Согласно ходившей в народе легенде, Последний Путешественник должен был закрыть Лабиринт Тоннелей на некий волшебный ключик, а сам ключик выбросить в бездну. И ПП, сделав это, закрыл Тоннель навсегда, и сам исчез.

И уже после принятого в КБ решения оставить Тоннель, появился и второй вариант легенды. В ней Последний Путешественник вовсе не закрывал Тоннель и не выбрасывал золотой ключик в бездну, а отправился в дальнее путешествие, оставив ключик себе, на всякий случай, – а вдруг людям различных Миров нужен будет Тоннель, чтобы общаться?

Дальнейшая судьба Путешественника в Легенде никак не прослеживалась.

«Слава Богу, – думал он, вспоминая легенду. – Я ее и сам еще не знаю».

Но откуда эти народные летописцы из разных Миров, совсем не знакомые с ним, могли знать, что сам-то он выберет именно второй вариант?

«Да и какой я теперь – Последний Путешественник? Выходит, что – не последний. А лишь один из многих.

Простой Путешественник по имени Вик…».

Легко ли быть скифом?

Амазонки не спят. Они – медитируют

Инструктаж длился уже, наверно, битый час. По крайней мере, ей так казалось. Все, что бубнил докладчик, Людмиле было давно известно. Разбуди ее ночью – повторила бы все инструкции на память, даже сквозь сон, ни разу не запнувшись.

– …повышенное внимание и особо тщательный контроль пространства вокруг места, где проходит Съезд…

Поговаривают, что на Съезд обещает прибыть самое высокое начальство, – аж оттуда, из Конструкторского Бюро. Людмиле до сих пор ни разу не довелось видеть этих ребят вживую.

– Помните, ваша ответственность – сканировать пространство не только в радиусе 500 метров от объекта, но и…

Докладчик из Департамента Служб охраны бубнил это все машинально, каким-то механическим голосом, как робот. Видно было, что ему приходилось за свою жизнь озвучивать все эти параграфы Инструкции тысячи раз. «Как ему не надоедает?» – думала Людмила, где-то даже сочувствуя мужчине.

Капсулу и всех, кто в ней находился, едва заметно покачивало. В тупичке Тоннеля, куда эту капсулу пригнали на время инструктажа, все-таки поддувало каким-то сквозняком. Порой эти сквозняки задувают здесь, в Тоннеле, непонятно откуда и почему. Погода, однако, природа, мать наша… Оказывается, она есть всегда и везде – даже в таком непостижимом месте, как Лабиринт Тоннелей… Заполняя, всеми своими стихиями и прочим непредсказуемым производным всё пространство вокруг.

Веки Людмилы предательски тяжелели, как-то незаметно и совершенно неконтролируемо слипаясь, – ей приходилось делать невероятное усилие, чтобы подчинить их своей воле и держать глаза открытыми.

А то она не знает, что должна делать внешняя охрана, во время подобных мероприятий?! Может, новичкам это и в диковинку. Но в отряде ее скифских амазонок все девчонки давно не новички. Ветераны, испытанные бойцы, можно сказать, элита внешней разведки.

А, кстати, что было бы, если бы вдруг прямо посреди зала, где будет проходить данный Съезд, какой-нибудь, к примеру, инсургент – развернул бы плакат, протестуя против чего-нибудь? В чью зону ответственности был бы зачислен этот инцидент: внешней или внутренней охраны?

– …С инсургентами нужно вести себя вежливо, достойно. Они, по большому счету, еще меньшее из зол… – инструктирующий словно прочел Людмилкину мысль.

«Эти инсургенты выныривают невесть откуда, поначалу прикидываясь вполне нормальными обитателями Миров, но вдруг кого-то из этих обитателей словно перемкнет, и – пошло-поехало… Может, это какой-то вирус?» – лениво подумала Людмила.

– …и когда одна группа охраны по-прежнему остается перекрывать входы в зал совещания, другая в это время совершает рейд…

Освещение в капсуле, где проходил инструктаж, было почти таким же, как там, на земле, когда, яркое солнышко, бывало, спрятавшись за легкими облаками, дарило миру вместо радостно-золотого – нежно-серебряный свет. И это сейчас тоже расслабляло, давая ощущение, что вот-вот пойдет теплый летний дождик.

– …при плотном взаимодействии с коллегами из других служб, а также из внутренней охраны…

«Интересно, почему эти ребята из внутренней охраны до сих пор ходят в любимчиках у нашей администрации? Ох уж эти невозмутимые, как бронзовые статуи, почти иконописные тибетские хлопчики! Отстраненный взгляд внутрь свой собственной персоны по идее должен лишь раздражать начальство. Оно ведь любит, когда подчиненные внимательны и относятся уважительно к самому процессу инструктажа, полностью сконцентрировавшись на нем. А эти ребята, погруженные в свой внутренний мир, – хотя на самом деле все просекают, – при этом выглядят так, словно их здесь нет.

Конечно, там, внутри Миров, возникает гораздо меньше разных конфликтов и инцидентов, чем здесь, в Тоннеле. Но это вовсе не заслуга служб внутренней охраны, этих тибетских ребят. Просто жизнь внутри миров сгармонизирована, размерена, подчинена четким правилам.

Но нет же, начальство вечно цепляется именно к нам, к службе внешней охраны».

– ..и, конечно, мы здесь рассчитываем, прежде всего, на наш отряд амазонок под руководством прекрасной госпожи Лю… – голос докладчика вдруг приобрел вкрадчивый бархатистый оттенок.

Людмила приоткрыла один глаз. «Ох, господин Навда, нарвешься ты у меня», – лениво подумала она. – «Строить мне глазки… причем, уже не впервой». Докладчик уставился на нее своими большими черно-карими умильными глазищами, пряча в черных усах едва заметную улыбку. Людмила сконцентрировалась и мысленно влепила ему мощную затрещину всей пятерней …по заду. Навда вздрогнул и, кажется, даже икнул. Этому энергетическому приему – наносить дистанционные удары научил ее еще вариор Генрих, там, на Земле.

Людмила мысленно хихикнула, глядя, как Навда замерев на полуслове, с опаской уставился на нее, ловя ускользающую догадку о природе произошедшего, и сам не доверяя этой своей догадке.

«Может, наконец, поймёт, что его устаревшие байские замашки здесь не прокатят», – подумала Людмила. – «Амазонок – не выбирают. Выбирают они!»

Припомнив Генриха, она почувствовала грусть. Вспомнилось все, что пришлось им вместе пережить там, на Земле. В том числе – смерть ее лучшего друга, коня Скифа.

Она вздохнула и свернулась калачиком, словно пряча в своих объятиях от окружающих эти свои воспоминания.

Людмила тогда не раз спрашивала Генриха:

– Гена, а почему ты не с нами?

Тот смотрел на нее сурово, почти с укором, губы его слегка шевелились, словно он тщательно пережевывал слова, которые все же выходили наружу: «А ты – почему?…»

– …а также использование таких спец средств, как Нить Ариадны… – докладчик выложил на стол небольшую коробочку с чуть поблескивающей красной точкой на боковой поверхности.

Опс! – тут Людмила окончательно проснулась. Наконец-то запустили серию этих замечательных, очень нужных приборов. Еще недавно амазонки во время своих экспедиций в хитросплетения лабиринтов Тоннеля пользовались аналогами-самоделками. Те тоже были классные, но быстро разряжались. Диапазон их действия был не более 5 километров, но в самых сложных закоулках Лабиринта они здорово выручали, помогая вернутся туда, откуда пришел.

– Нам нужно тридцать штук, на всю команду, – выкрикнула она с места тоном, не терпящим возражения. (Главное, застолбить прибор первым, прежде чем остальные успеют проснуться).

Уж что-что, а реакция у Людмилы всегда была отличной.

Представители других служб тоже зашевелились. Загомонили разом: каждый поспешил забросить начальству заявку на дефицитный инвентарь. Служба скорой помощи, служба контроля, служба розыска… Зашевелилась даже пограничная охрана Земля-Тоннель. И даже тибетцы подняли руки, желая что-то сказать. А тибетцам-то на кой Нить Ариадны? Они ведь обитают внутри Миров. Если им зачем-то надо выйти в Тоннель – пожалуйста, мы – к вашим услугам. Ваши проводники и ваша охрана.

– Это еще не все, – продолжал Навда, жестом стараясь утихомирить разбуженный муравейник. Еще мы сможем выделить с десяток золотых сеток…

Эти сетки использовались для отлова живых существ, залетевших, забежавших, и вообще неведомо как оказавшихся в Тоннеле вопреки Правилам равновесия миров и законам природы.

– …и три сетки, – громче других произнесла Людмила.

Пригодятся во время их экспедиций в закоулки Тоннеля, где не знаешь, на что нарвешься за ближайшим поворотом… Это могут быть, к примеру, инсургенты, оказавшиеся в опасной ситуации, сталкеры, которые постоянно лезут, куда не надо и все время нарываются… Запутавшиеся и зависшие в Нитях левитаторы. А также Привидения… Никто не знает, что они собой представляют. Но с помощью золотой сети можно попробовать поймать и удержать их. Хотя основная цель внешней охраны из скифских амазонок – защита людей от разного рода нечисти и новообразований Тоннеля, мутантов и чудищ неведомых. До сих пор амазонки использовали против них сети, в основном из осиновой пеньки или металлические.

…Истинной природы Тоннеля не знал никто. Разве что – Там, На Самом Верху.

Вольные степи Тоннеля

Это был последний инструктаж перед Большим Собранием, или Народным Съездом, или Великим Хуралом – последнее название придумала Людмила и, похоже, оно оказалось самым удачным, и с легкой руки Людмилы пошло «в народ».

До конца инструктажа никто так и не поинтересовался, по какому, собственно, поводу собирается этот Съезд. Им, служивым, какая разница, по какому поводу? Их задача – в любом случае сохранить покой и порядок в Тоннеле, обеспечивая безопасность людям на этом Съезде. Тем более, что сам Съезд должен проходить в Большом зале собраний, расположенном на одном из главных перекрестков Тоннеля.

Перед концом инструктажа кто-то – Людмила даже не заметила, кто, – все же мимоходом поинтересовался:

– А что там решать-то собрались, на Народном съезде?

– Первое, – создавать ли систему связи между Мирами, по подобию «общей паутины». Вроде того, что было на Земле под название «интернет».

«Ну, если такой же инфо-помойки у нас не будет, – невелика беда», – подумала тогда Людмила.

– …и второй вопрос – будем обсуждать закрытие Тоннеля. Слишком много проблем. Мутанты и прочие неопознанные чудища. Исчезновение сталкеров, и не только их… В конце концов, все равно ведь, рано или поздно, его придется закрыть. Основное событие – Переход – уже произошло…

«Подождите, – замерла Людмила в недоумении. – Может, я ослышалась?… Как это – «закрыть Тоннель»? Наш Тоннель, который… в котором и проходит наша настоящая жизнь! Тоннель, где наш боевой отряд, не щадя себя, спасал, выручал людей, отбиваясь от полчищ мутантов, нейтрализуя волны необузданной темной энергии, совершая рейд за рейдом в темные лабиринты изменяющегося каждый день Тоннеля. Да, и ведь мы-таки смогли удержать эту дикую стихию Тоннеля под контролем.

И что в результате? Если Тоннель закроют – мы станем не нужны? Что же вы делаете, ребята? А как же общение людей, находящихся теперь в разных Мирах? Они будут тогда совсем отрезаны друг от друга? И чего мы, выходит, добились в итоге?

А как же со всем тем, что дает нам Тоннель: поиск, испытания, драйв, чудеса, перемены, ожидание неизвестного?..»

…Но народ, шумно переговариваясь, неспешно покидал капсулу и, похоже, никого, кроме нее, этот вопрос особо не волновал…

Людмила тоже встала, затянула потуже на талии ремень из мягкой искусственной кожи, одернула жилетку, привычно провела руками по бедрам, – она привыкла всегда быть в форме, в любой ситуации, и – в полной готовности. К чему? Да ко всему, что закономерно приходит к тебе по карме.

Решительно двинулась к выходу. Кажется, кого-то толкнула по пути, и даже кому-то наступила на ногу, – не оглянулась. Была в расстроенных чувствах.

И пока ее капсула с откидным верхом мчалась на скорости «свист в ушах» по знакомым ответвлениям Лабиринта Тоннеля, – Людмила думала, что скажет своим девчонкам.

Прочитай мои мысли, Создатель!

Часть Тоннеля перед входом в Первоначальный Мир была довольно обжитой, – Врата этого Мира, как всегда, приоткрыты, из-за них в Тоннель проникает неясный свет, похожий на свет тусклой лампочки у подъезда. Оттуда, из-за Врат звучит довольно громкая музыка. Время от времени оттуда вываливаются парочки, чтобы затем затаиться по углам под полусумрачными сводами Тоннеля.

«И почему им не гуляется в аккуратно подстриженных парках и аллеях вдоль улиц?» – думала Людмила, заранее зная ответ. Обитатели Первоначального Мира все никак еще не могли отделаться от многих земных привычек.

«И это всё планируют закрыть? – думает Людмила, – наш Тоннель, наш великий Путь Перехода в новую жизнь, наше открытие и наше спасение?»

Пещеры-кельи, в которых размещался отряд амазонок, уже были заполнены. Девчонки все были дома, – каждая в своей келье. Холл был пуст, и лишь Людмила сейчас меряла его шагами из одного конца в другой.

– Лю, – окликнула ее Дивидья по прозвищу Ди. – Ты нам принесла что-то, и это «что-то» – не очень?…

Ди всегда понимала ее без слов.

– Да. Есть кое-какая новая информация. Не могу сказать, чтоб она очень радовала.

Девчонки понемногу начали выползать из своих келий. Чудесные девчонки, отборная команда отважных амазонок, которую скрупулезно набирали – как с помощью экстрасенсов и других спецов, так и с помощью генетического анализа, просеивания через систему настройки «Марс». Команда настоящих поисковиков, охотников, с неповторимым и неистребимым скифским геном, незаменимых во внешней охране миров, команда, наводящая порядок в ближних окрестностях Тоннеля. Ну вот как им теперь сказать, что амазонки вскоре могут стать не востребованы?

– Я тут кое-что узнала, насчет будущего Тоннеля…

– Из медитаций? – спросила Акс, высокая, сильная, гибкая как лоза, лучшая разведчица-сомнамбула.

– Да как же… Из инструктажа у начальства…

– А, наверно, ты хотела рассказать нам о планах закрытия Тоннеля? – вмешалась красавица Джей.

– Так ты уже слышала об этом? – удивилась Людмила. Вообще-то у них как-то было не принято собирать разные слухи и позволять этим слухам влиять на их жизнь.

– Да ребята из внутренней охраны намекали.

– Тибетцы?

Людмила припомнила, что не раз замечала Джи, болтающей с одним и тем же тибетским парнишкой из внутренней охраны.

– Значит, мне не нужно вам рассказывать подробности, тем более, что я и сама их не очень знаю. Я лишь слышала, что наш Тоннель могут вскоре закрыть.

– Черта с два, – категорично отрезала Ванда. – Это только разговоры. И раньше болтали на эту тему. Как только какое происшествие в Тоннеле – так и идут эти разговоры, впрочем, все они так и остаются разговорами.

Ванда по кличке Портос обладала интеллектом не хуже, чем у Кардинала. И часто ее пророчества сбывались.

– Ну что ж, ребята, я рада, что не застала вас этой новостью врасплох, – устало отозвалась Людмила. – А то, пока ехала сюда, все прикидывала, что нам останется делать, если все же Тоннель будет ликвидирован, и нас расформируют. Идти во внутреннюю охрану? Сидеть в медитативной позе у Врат Миров и отгонять мух и привидений? Или адаптироваться к жизни в разных Мирах, – кто из нас куда попадет; менять, так сказать, ориентацию…

– Не спеши с выводами, – флегматично отозвалась Ванда. – Говорить о чем-то конкретном будем потом, после Съезда. А пока – будем надеяться на то, что все-таки начальство примет взвешенное и разумное решение.

Ванда всегда была довольно фамильярна по отношению к высокому начальству.

***

«…Ну, Джи, – она может пойти за своим парнем, тибетцем, во внутреннюю охрану», – думала Людмила потом, когда они уже уселись за длинным столом и приступили к вечернему релаксу, который начался с распития Масала-джаммы, горячего травяного напитка, дающего расслабление и забытье и на всю предстоящую ночь.

«Ванда, вполне вероятно, подастся в Мир Хэви метал… она когда-то работала за компьютером, возможно, вернется к старому».

Остальные девчонки, пожалуй, смогли бы перестроиться и податься, каждая, в тот из Миров, который был бы ей ближе. Всего-то лишь пройдя курс перенастройки.

А сможет ли она, Людмила, найти себя в этих Мирах?

…Когда она, навсегда покинув свою деревню, безоглядно подалась следом за Путешественником в Тоннель – на поиски Иного мира, другой жизни, – она и подумать не могла, что именно сам Тоннель Перехода и станет надолго ее домом, ее новой родиной, где она найдет свое место, стихию погони, преодоления, сможет реализовать себя и как поисковик-исследователь и как руководитель… Да, здесь она смогла почувствовать всю эту романтика, о которой раньше лишь читала: лук и стрелы из аконита, колчан и ветер в ушах от скоростей… Победа над сущностями, очищение, погоня, спасение, снова поиск…

Правда, в тот, самый первый раз, у нее не получилось пройти сквозь Тоннель следом за Путешественников. Тоннель принимал не всех и не всегда. На то у него была своя логика… Ее выбросило оттуда вихрем в совершенно незнакомую местность, где она нашла временное пристанище у вариора Генриха и его друзей. И лишь со второго раза, оставив у Генриха своего коня Скифа, она смогла попасть в Тоннель Перехода.

…На крайний случай, она могла бы податься туда, к вариору Гене и его команде. Эти безбашенные отмороженные ребята из мира жестоких низших энергий… Сможет ли она как равный войти в их команду? Тем более, что Генрих, как она чувствовала, – смотрел на нее не совсем как на товарища. Да и его подельники с их жестоким животным юмором… Тяжеловато бы ей пришлось…

Хотя – может, еще нет повода для беспокойства… – думала Людмила, погружаясь с каждым новым глотком Масала-джаммы в поток мыслей и чувств, безоглядно ее уносящих в неведомые дали.

– Пуфик, Пуф-Пуф, – позвала она.

Когда-то в детстве был у нее любимая игрушка – плюшевый медвежонок, с которым она любила засыпать.

Но сейчас вместо той старой игрушки у нее был настоящий, живой, теплый комочек, который тыкался в бок мягкой мордочкой, сопел и дышал в ухо, согревая ее.

Людмила привыкла засыпать, обнимая своего любимчика, кенгуренка Пафнутия.

Кенгуренок подгребал своими гусиными лапками под пледом поближе к ней. Мягкий комочек терся о ее руку, согревал ее дыханием.

Она прогладила его по мягкой нежной, еще детской шерстке, как всегда слегка оцарапавшись о его жесткие гусиные лапки, и в который раз чертыхнулась.

– Вот же безрукие!…

Парнишка из Мира Хэви Метал, продававший кенгуренка на базарчике на перекрестке Тоннеля, выглядел достаточно жалким: убогонький такой тощий очкарик с прыщавой кожей. Равно жалким и убогим выглядело и его изделие, которое покупателей особо и не интересовало. Еще бы! Кенгуренок, стоящий на задних гусиных лапках! Но что-то подкупило Людмилу в вытянутой мордочке кенгуренка. Чем-то очень отдаленно она напомнила ему удлиненную породистую морду ее коня Скифа.

Возможно, это было самое первое изделие-мутант, которое этот задротный убогий «ученый» наваял в своей жизни.

Что называется, «откуда руки растут, то и получается».

«Ох уж эта молодежь… Нету на вас…», – бормотала Людмила, обнимая и вовсю жалея своего кенгуренка-недоделка, быстро погружаясь в самые глубины океана сновидений, густо настоянного на запахах луговых трав, в мир постоянно меняющихся потоков света, и изменчивого шума верхового ветра в кронах невиданных экзотических деревьев.

«Камо грядеши?…»

Как попал ко мне этот отрывок из протокола Народного Съезда (или Великого Хурала, как в шутку его еще называли в народе), – неважно. Будем считать – случай. Важно, что содержимое этих нескольких листочков подтверждает те остатки, обрывки, фрагменты воспоминаний, сохранившиеся и в памяти непосредственного участника этого Съезда, то есть, в моей.

Что самое интересное – ни я, ни другие участники, делегаты Съезда, вроде меня, не смогли потом по памяти восстановить ход рассуждений, все детали разговоров и составить подобные записи (или протоколы, – называйте, как хотите). Большая часть из того, что там говорилось – словно смахнула из нашего сознания мягкая кисточка забвения.

Судя по всему, автором записок был реальный летописец, работавший на съезде в качестве секретаря. Кстати, перечитывая сейчас этот отрывок протокола Съезда, я припомнил одну странную фигуру, там, в дальнем углу зала, – казалось, она была накрыта каким-то светящимся куполом (или, может, это было испарение?). Возможно, то был человек-сомнамбула. Или кто-то, находящийся в измененном состоянии сознания.

Почему писать протокол доверили человек, а не электронному секретарю – трудно сказать. Приборы, электроника, – они ведь не имеют совести, их можно кракнуть, – они служат любому. Человек же наделен душой, опять таки – совестью. Душа или совесть не может служить любому. Всегда есть кто-то ответственный за них

И, к тому же, лишь человек (возможно, сомнамбула) способен сделать протокол только в одном экземпляре – а потом все начисто забыть.

Но текст моего экземпляра, – это было отчетливо видно, – был написан под копирку. Значит, протокол был составлен в двух экземплярах?

(Или кто-то подсунул сомнамбуле второй листок с копиркой?).

А, может, сомнамбула не виновата, и это сделал тайный агент? Чей?

Я пока не могу ответить на эти вопросы.

На этом «всенародном съезде Партии» в одном из огромных офисных залов Конструкторского Бюро, кроме его сотрудников, которых ни я, и никто из других «делегатов» отчетливо не запомнил, были и мы, корреспондент-сотрудники КБ, а также люди из руководства самоуправлением Миров. Мы собрались там, чтобы в живом варианте (а не по электронной связи) обсудить некоторые вопросы нашей общей жизни:

Закрыть ли Тоннель за ненадобностью насовсем и навсегда.

Создать ли систему связи между отдельными Мирами по аналогу земного интернета.

Лично у меня сохранилось мало воспоминаний о том, как проходил этот «Великий Хурал», помню лишь главное: Тоннель в результате решили не закрывать. Общую, связующую миры сеть решили создать, но в ограниченном варианте пользования, – примерно, как в старину на Земле люди пользовались телефонами-автоматами в будках. Остального я не помнил, да и не старался припомнить. Полагал, что там было что-то не очень важное.

И лишь теперь, читая эти записки и делая свои заметки на полях, я стал кое-что вспоминать и лучше понимать смысл происходившего.

Отрывки из протокола 6-го Межмирского собрания

Присутствующие: сотрудники КБ, Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой, Седьмой, Восьмой, Девятый, Десятый, Одиннадцатый, Двенадцатый, а также представители Миров, корреспондент-сотрудники КБ.

(Почему эти ребята из КБ имеют такую неприметную внешность? Да еще обозначаются номерами? Казалось, их лица и фигуры меняются ежесекундно. Странная мимикрия. Они что, – не люди?) 

Звучит музыка… Интересное сочетание классики и современной музыки… клавесин? Да, нового образца, с синтезатором. Играет Седьмой, ответственный за искусство и гуманитарную сферу. 25 кадр… восьмая нота…

На клавишах – изображения. Они чередуются… изображения знакомые… не все знаю…не видно…

7-й заканчивает играть, звучит гонг. Собрание открыто.

(А я совершенно не запомнил, как начался наш «Хурал». Интересно, что наши кураторы из КБ – еще и музыканты?)

1-й сотрудник КБ: Аккорды являются Музыкой лишь тогда, когда гармоничны и настроены на один лад, в унисон, когда ноты живут по единым правилам, по единым законам.

Приветствую всех!

(Шум голосов, хор приветствий)

(Голос из зала, не видно, кто): Единые Правила… Вы имеете в виду 10 Заповедей?

2-й: Если б только 10, их ведь намного больше, вы же знаете. Они записаны во всех святых книгах, начиная от самых древних.

Александр (Прозрачный Мир): Ну вот, вы опять хотите нас отдать в плен слову? Сделать зависимыми от слов. А ведь мы только-только начали выбираться из этого плена.

2-й: Дело не совсем в словах. Слова лишь сформировали и слепили нас из дикой глины, как скульптор лепит свою статую. И есть мнение, что эта статуя еще не до конца завершена.

Поэт Павлыч: Александр, возражаю. Если ваш Мир готов обходиться без слов, так не надо этоэкстраполировать на всех. Я, например, считаю…

3-й: …А потом пришли – то ли скифы, то ли гунны…

Павлыч: Это шутка юмора, я полагаю? Попрошу без намеков.

Вик Путешественник: Но эти правила, эти Заповеди все же нужно будет изложить для тех, кто почему-то думает, что в новых Мирах все будут жить по иным Правилам, или вообще без них.

(И этого своего выступления тоже не помню, хоть убей! А, понятно: «мягкая кисточка»…)

(Голос из зала, не видно, кто): Но если люди будут знать эти правила, то мы все будем им не нужны…

3-й: Да, вы правы. Люди действительно смогут жить без нас, без религий, без КБ, если будут строго придерживаться этих правил…  Они будут думать, что они сильнее нас. Но, несмотря на это, они все-таки должны их знать.

2-й: Только… Мы много между собой дискутировали на эту тему… Понимаете, …смысл вашего существования – нарушать правила.

(пауза. Тишина в зале) 

(Голос из зала): Люди в Мирах – для того, чтобы …нарушать какие-то правила?

4-й: Да. Дело в том, что в мире не существует полной гармонии. Если бы вдруг везде возникло полное равновесие и гармония – мир перестал бы развиваться, короче, перестал бы существовать. И ваша жизнь тоже прекратилась бы.

5-й: Люди не впервые делают то, что нельзя. Но наша задача – удержать вас от полного самоуничтожения. То есть, с одной стороны – мы знакомим вас с правилами, которые должны привести вас к гармонии, с другой – (шум в зале перекрывает слова 5-го) …понимая, что это невозможно, стараемся дать правила самозащиты друг от друга.

Представитель Мира сказок: И что нас может ждать в будущем? Вы знаете?

6-й: Нет, но пытаемся узнать. Не думайте, что мы всесильны. Мы – такие же участники процесса, как и вы. Но люди в Мирах пока не должны знать об этом.

Представитель Мира Детей: А когда будем знать?

(шум в зале)

Мир хэви метал: То есть, мы все, включая вас, участвуем в каком-то эксперименте, где результат совершенно непредсказуем????

11-й: Не совсем так. Дело в том, что вам пока удавалось сделать невозможное: совмещать несовместимое, сочетать несочетаемое, находить выход из ситуации, когда даже мы уже не предвидели никакого выхода.

8-й: Мы не знаем, что ждет вас в будущем, но хотим хоть немного повлиять на ваше равновесие и безопасность… Но мы – лишь корректоры…

Мир Детей: Но не конструкторы?

8-й: Нет.

12-й: Давайте вернемся к повестке дня. Мы хотели обсудить вопрос закрытия Тоннеля. Нам всем – даже всем вместе – трудно поддерживать порядок и покой в лабиринтах Тоннеля. Пространственно-временные ямы, призраки, мутанты, да еще много чего небезопасного. Трудно содержать в порядке хотя бы самые большие перекрестки в Тоннеле, где у нас – места встреч людей из разных Миров. И базы переходчиков, и многое другое, что связано с нашими колонистами. Поддержание порядка в огромном лабиринте Тоннеля Перехода отнимает много времени и сил. Кроме того по лабиринтам бродят в поисках приключений многочисленные сталкеры, – это стало модным среди молодежи разных миров. Точно так же, как там, на земле, была мода на диггеров и черных копателей. А ведь сегодня путешествия сквозь лабиринты Тоннеля намного более опасны и непредсказуемы.

Мир детей: А кто придумал, кто создал Лабиринты и Тоннель?

Мир Сказок: Да, кто Главный Конструктор?

(Кстати, я бы и сам хотел получит ответ на этот вопрос: Кто придумал Тоннель? И почему?)

(шум в зале перекрывает ответ)

9-й: (кажется) Вы сами…

10-й: Можно влиять на более-менее устойчивые системы, но если системы неустойчивые, сбоят, – можно только наблюдать за ними и изредка делать небольшую коррекцию.

Представитель Сияющего мира: А как же мы будем общаться друг с другом, если весь Тоннель окажется закрыт? У нас столько родни в других Мирах, и даже на Земле.

12-й: Но вспомните Землю. Сколько проблем началось тогда, когда люди стали активно переселяться, мигрировать в другие страны? Это и Крестовые походы, и колонии, и войны, и волны мигрантов, и эпидемии.

Сияющий: Закрыться у себя в Мирке и застыть в своей неподвижной гармонии? Но вы же сами говорили, что это опасно.

(Конечно, Тоннель надо сохранить. Жизнь многих из нас связана с ним. Мы, Путешественники, сталкеры, молодежь, ищущая приключений и контакты – «За»! )

7-й: Да, здесь есть определенная опасность. Для этого мы и собрались здесь. Чтобы взвесить все риски, и чтобы осознанно разделить между собой ответственность за будущее.

Павлыч (громко):

Мы врастать начинаем в иные миры 

Под шаманские песни небесного хора!..

9-й: (Павлычу) Простите, а какой мир вы представляете?

(кто-то из зала): Мир Хэви Метал.

Павлыч: Нет, я недавно переехал. Сейчас я – представитель общества арендаторов «На Перекрестках Тоннеля».

9-й: Но здесь сегодня собрались только представители основных Миров. Будьте добры, покиньте зал.

(охранники выводят Павлыча)

Делегат от Первоначального мира: Вот вы говорите: система. Но любую систему, объединяющую людей кто-то обычно старается возглавить, захватить. А затем начинает тотально влиять на людей, можно сказать, становится хозяином системы, а заодно и тех, кто находится внутри этой системы.

5-й: Вот поэтому мы сегодня и встречаемся с вами, чтобы у нашей системы существующих Миров были четкие Правила, но не было бы хозяина. Но, к сожалению, и в этом заключен определенный парадокс: мы, не предлагаем вам жесткого хозяина, жесткой системы, жестких рамок, но тем самым можем вас погубить…

Прозрачный: То есть, мы все вместе может провалить этот эксперимент?

1-й: 50 на 50

Сияющий: Не хотите ли вы сказать, что в одни прекрасный момент кто-то нам скажет: ребята, у вас не получается. Побыли в эмиграции – и давайте-ка обратно, туда, откуда пришли, – на историческую, так сказать, родину?

2-й: К сожалению, в вашем сознании пока нет тех понятий, которыми я мог бы сейчас ответить вам.

Делегат от Мира Детей: А как же Бог?

12-й: Бог таков, каким его видишь ты.

Мир Детей: То есть, богов много??? А как же они делят сферы влияния между собой?

(шум в зале и смех заглушает ответ 12-го)

(Звучит дисгармоничная музыка. 7-й играет какофонаду).

1-й: Итак, взвесив все pro и contra – какое решение примем по Тоннелю?

Мир Сказок: Тоннель оставить, усилить охрану в Тоннеле. Можно создать в помощь официальной охране Тоннеля группы дружинников из разных миров. Мы же пока еще не разучились понимать друг друга?

Прозрачный: Коммуникации нужны, но нужна и защита отдельных Миров (а, порой, и людей друг от друга).

(Думаю, самое дельное предложение – от Сказочника)

1-й: Голосуем.

(Идет процедура голосования. Присутствующие запускают в воздух шарики голубого или белого цвета).

2-й: У нас остался еще один вопрос. Что будем делать с системой связи между мирами? В полученных нами докладах «с мест», из разных Миров, много аргументов «за». Нужна общемирская система связи по аналогу земного интернета.

Павлыч: Я однозначно «за». Но… может, лучше назвать его ноо-нет или нейро-нет.

(А откуда снова взялся Павлыч? Просочился-таки через охрану обратно?)

2-й: Дело же не в названии. Помните, сколько негатива принесла эта общеземная сеть, если помните. Здесь мы, наконец, от нее освободились. Минимально необходимая система связи осталась лишь внутри некоторых миров.

Павлыч: Сеть сети рознь. Я предлагаю сделать акцент, действительно, на суть, а не на название. Поменяем Блогосферу на Благосферу! От слова Благо!

3-й: Вот и можете ее создать прямо в Тоннеле, у себя на перекрестке, хоть проводной телефон, – что вам мешает?

Павлыч: А я ведь хотел заниматься гуманитарными проектами для молодежи, развивающими воображение…

(читает стихотворение)

Буддизм-пацифизм-пофигизм – три кита моей жизни.

Пройду сквозь Тоннель, откликаясь на шорох и свист.

И солнце привычно над горизонтом зависнет.

И станет тепло мне. Судьба моя, отзовись!…

(Что-то цепляет в стихах Павлыча. Неплохой парень, хоть и анархист. Правда, толку от него в организационных делах… Впрочем – зачем-то все же они людям нужны, эти поэты?)

1-й: Ну, образы – они могут далеко завести…

Павлыч: А мы поместим в нашу Благосферу фильтры. Они будут гасить негативные, черные или серые образы. Ведь каждый образ имеет свой оттенок и цвет.

3-й: Для работы над Блогосферой… простите, над новой сетью коммуникаций, придется создать творческую группу из людей Мира Хэви Метал, Прозрачного, Сияющего…

(голос из зала): И обязательно из Мира Сказок, не забудьте и нас…

.................................

.................................

На этом протокол обрывался.

Конечно, мне очень интересно, что было дальше, что же еще стерла «мягкая кисточка» из моего сознания?

Ребята из КБ когда-то говорили мне, что понимание происходящего приходит к тебе тогда, когда ты готов к этому. Если же на тебя вдруг может обрушится полная информация обо всем, происходящем во Вселенной, в Мирах, во всех тех измерениях, в которых живет человек, – то наш ум может не выдержать.

Возможно и так. Но, думаю, отрывок протокола попал ко мне как раз тогда, когда я уже был готов воспринять эту новую информацию без ущерба для себя.

Надеюсь, со временем найду и остальные страницы этих записей.

(А все же, неужели мы и в самом деле – случайные гастрарбайтеры в этом Тоннеле, и нас могут попросить оттуда, если будем неправильно себя вести?)

Вик Путешественник

Скит не спит

Почему же, о чем ни врал, – оказалось правдой?

Почему же, о чем не врал – оказалось байдой?

(Из философских стихов Павлыча)

В потоке событий

Недавнее событие всколыхнуло всё Междумирье. В Главный отрог Тоннеля неожиданно влетел метеорит. Точнее, осколок от метеорита. Пробив дыру в стене Тоннеля, намертво застрял в ней. Стена в этом месте сразу затвердела, превратившись из вращающейся как смерч, вибрирующей энергетической среды – в твердокаменную.

Это прямое попадание метеорита стало настоящим событием для всех Миров, изрядно встряхнув их в самом прямом смысле. Это почувствовали буквально во всех Мирах: где-то больше на физическом, где – на эмоциональном, либо на частотном уровне.

…Застрявший в стене магистрального Тоннеля кусок небесного камня был похож на самый обычный камешек. Если бы не одно «но». В полной темноте он начинал светиться неярким желтовато-белым светом, похожим на лунный. Но и это еще не все. Все, кто находился поблизости, ощущали исходившее от камня тепло. Было в нем и еще что-то, не очень-то объяснимое словами. Поговаривали, если потереть камень, то исполнятся три твоих самых заветных желания.

Исполнял ли метеорит желания людей, – о такой статистике ничего не было известно, но людям в это почему-то верилось. По крайней мере, поток странников в этой части лабиринта значительно увеличился.

Конечно, Вику Путешественнику проще было бы расположиться на длительную медитацию в одном из Миров, – там были специально отведенные места для частотной настройки и для медитаций. Но Путешественники – дети Вселенной. Дорога – их дом.

Его, Вика, Вселенская дорога – и есть Тоннель. Ты здесь принадлежишь себе, а не обществу в конкретных Мирах с их четкими табу, законами и правилами.

Путешественник выбрал место для своего скита именно здесь, в Тоннеле, рядом с космическим путешественником. И не потому, что хотел исполнения своих желаний, – привлекало само соседство с незваным гостем.

Вик, как и положено, подал в Бюро Времени заявку на месяц медитаций. Или, как это официально звучало: «взять каникулы на месяц».

Эта заявка позволяла каждому, кто намеревался провести «на каникулах» (в нирване, в самадхи, в глубокой медитации, – называйте, как хотите), впоследствии получить продление своей жизни на большой отрезок времени (время медитации, умноженное на соответствующий коэффициент). Правда, при одном условии: медитирующие не должны прерывать заявленный срок медитации или, не дай Бог, вмешиваться в процессе «нирваны» в события обычной жизни, или вступать в контакт с другими людьми. В КБ утверждали, что эти медитации помогают созданию энергозащиты вокруг Миров. Поэтому «бдения в скиту» приветствовались и ценились, равно, как и способность человека овладеть медитативным состоянием.

Но Вик решил уйти в медитацию не только ради продления жизни. Просто в какой-то момент вдруг ощутил, что, кажется, самое интересное его ждет не «там, за ближайшим поворотом», а где-то внутри него самого. И настоящее чувство свободы – это не ускользающая тень того, за чем он гонялся раньше, – а затаилось это чувство где-то в глубине его сознания. И «все звезды» на самом деле вращаются вокруг него самого, как планеты вокруг Солнца. Он сам – как раз и есть центр Вселенной.

А осколок метеорита, который в народе назывался Волшебный Камень, – похоже, и есть талисман, охраняющий от всего внешнего, теперь уже казавшегося ненужным.

Вик плотнее завернулся в плед, от этого его движения его «ласточкино гнездо» качнулось.

Место чуть повыше осколка метеорита, где и прикрепил он свой гамак, казалось ему идеальным для того, чтобы оказаться вне времени и пространства. Без еды, без движения, в узком гамаке, с небольшим запасом воды он рассчитывал выдержать этот месяц довольно легко.

Первое время Путешественник невольно вздрагивал, когда его плотный гамачок, который он назвал «ласточкино гнездо», покачивался от каждого движения. Но постепенно привык.

…Его внимание привлек знакомый звук. Подвывание моторчика капсулы, едва слышное… Но уж ему-то, старому путешественнику, были знакомы все оттенки этих звуков – от урчания сварливой голодной лисы – старых самодельных моторчиков, до легкого еле слышного посвистывания современных скоростных малогабаритных моторов капсул.

Капсула остановилась возле метеорита. Что, впрочем, его не удивило.

Из нее вышли двое…

Нет повести печальнее?

Вик пошевелился в своем «ласточкином гнезде», стараясь закуклиться в плед, как бабочка в кокон. От неподвижной позы кровь бежала медленнее, и становилось немного зябко. Пока это было всё, чего он достиг за два дня бдения в «ласточкином гнезде». Выходит, что еще он не полностью закрылся от внешнего мира в своем личном пространстве. Как говорится, еще не «окуклился».

Он уже привык к гостям у подножия. Порой это были сталкеры с большими клетчатыми баулами. Судя по всему, в них они перевозили добро, раздобытое в аномальных зонах Тоннеля. Дважды пролетели мимо стайки привидений, осеняя пространство тихими завываниями. (Почему они всегда летают стаями?)

Было и несколько капсул с переселенцами.

У Волшебного Камня часто останавливались и капсулы с экскурсантами. От этих шума было больше всего. Они, громко переговариваясь, подпрыгивали, пытаясь дотянуться до метеорита, чтобы загадать свои желания.

Раз в день появлялись клинеры с оранжевыми прицепами, чтобы убрать мусор после посетителей, – как никак, место вокруг метеорита – местная достопримечательность.

По вечерам лишь одинокие путешественники с неизменным упорством бороздили темноту лабиринтов Тоннеля.

На Вика никто не обращал внимания. Он был вне зоны обозрения. До него не доставал свет светильников, равно как и свет фонариков. Его конусообразное убежище издали было похоже на большое осиное гнездо и почти сливалось с серой стеной. Если кто и примечал его «гнездо», то наверняка принимал за домик какого-нибудь «летучего мыша» из тоннеля.

Вик, чтобы лучше сконцентрироваться на внутреннем покое, пытался преобразовать всё это в считалку, типа: «одна капсула, две капсулы, три капсулы, четыре…».

– Подсади, я не достаю… – сказал один из парней, которые копошились у подножия Волшебного Камня.

– Да нужно тебе это… – ответил второй. – Я, если честно, не очень-то в это верю.

Эта вновь прибывшая парочка, не замечая Путешественника в его «гнезде», весело переговариваясь, чем-то скоблила по стене. Вик накрылся с головой, чтоб не слышать этот скрежет. Звуки стали тише.

И если б не резкий запах, то, может, Вику удалось бы погрузиться в нирвану. Похоже, парни зажгли какие-то ароматические свечки в плоских стаканчиках. И снова – более резкие запахи свежей краски говорили о том, что парни начали еще и что-то рисовать на стене, весело перекрикиваясь. Тоннель их забери, не хватало еще этих граффитистов! Муралисты хреновы! И как Вик ни заворачивался в плед, запах краски доставал его все больше.

Интересно, что люди сохранили всё те же привычки, старые, как мир. Как бы мир вокруг них не менялся, – а они всё по-прежнему норовят привязать к шаманскому дереву свою ленточку; кто-то трет рукой камень, загадывая желания, кто-то клеит к стене записки с пожеланиями, – как на стену Плача. А кто-то вот рисует граффити.

Вик вздохнул, постаравшись зарыться поглубже в свою нору, чтоб его не доставали эти резкие запахи.

– Что вы делаете? Отойти от стены! – послышался чей-то окрик.

Громкие голоса гулко зазвучали внизу. Похоже, сюда подтянулся еще кто-то.

Шум внизу усилились. Вик недовольно приоткрыл глаза и осторожно выглянул из кельи.

В слабо освещенном пространстве площадки перед молодыми ребятами стояли двое вновь прибывших. Блестящие пуговицы и кожаные кокарды говорили о том, что это сотрудники Контроля за порядком. В такие службы чаще всего набирали ребят из этнодеревень, вроде Деревни Майя. Майанцы выделялись среди остальных смуглыми широкими лицами и выдающимся крупным носом.

Похоже, сейчас здесь назревал вполне реальный конфликт. Вик давно не встречал конфликтных ситуаций. Но – Тоннель есть Тоннель. В этом пространстве, где царили потоки несгармонизированной энергии, всё было возможно.

Путешественник волей-неволей слушал то, что происходило внизу.

– Ты почему рисуешь здесь наш символ? – грозно вопрошал охранник, судя по всему, у одного из художников. – Ведь это наше солнце, как ты смеешь?

– Но я не символ рисовал, а человека, – парень старался говорить примиряюще, словно оправдываясь. – Я девушку здесь рисовал, любимую …свою, кстати.

– Так значит, эта девушка – из наших, коль символ солнца ты на ней рисуешь?

Грубоватый мужчина изъяснялся довольно странно, ритмичными фразами, на трэшке – смеси языков, среди которых преобладал старо-испанский. А парень, отвечая, скорее всего, машинально подражал его высокопарному стилю, а может и рассчитывал тем самым как-то умиротворить мужчину.

– Из ваших?… Из каких? Из майя?

– Да что ты знаешь о своей девчонке?

Вмешался второй голос, судя по всему, это был друг парня:

– С охраной бесполезно спорить, Рома.

– А, так ты – Рома, – автор той мазни? – ответил мужчина грубым хрипловатым голосом.

Путешественник знал, что «ромами» неформально называют в народе обитателей Первоначального Мира. Очевидно, намекая на их цыганскую судьбу. Ведь этот Мир заполнен переселенцами с Земли, которые все еще «сидят на чемоданах», еще не решив, куда податься. И Земля – перестала быть им домом, и новый мир этим домом еще не стал. Переселенцы нуждались в помощи психологов, и, потом, их ждала перенастройка.

– Но это не мазня – портрет любимой…

Второй парнишка тихо сказал Роме.

– А если это кто-то из ее родни?

– Я попрошу, не трогай надпись, – Рома обратился к мужчинам.

– Не положено, – ответил второй охранник. Но первый, с хриплым голосом был настроен более враждебно.

– Так как ее зовут, ты имя знаешь?

– А имя ее Джули, и она…

– Ах, Джули? Как ты смеешь здесь имя дочери моей произносить?

– Но может то совсем другая Джули?, – вмешался второй парень.

– Какая разница? Все наши женщины – для наших. Чужих к себе не примем, не надейся.

– Но ведь ее я встретил в Мире Сказок…

– Да, моя дочь там учится рисунку… Так это, судя по всему, она…, – категорично заявил более пожилой мужчина. – Забудь ее! И больше – чтоб я тебя не видел и не слышал.

Голоса внизу стали тише. Вик спохватился, поймав себя на том, что напрягает слух, словно ему было какое-то дело до того, что будет дальше. Но, по большому счету, какое ему дело до чьих-то проблем, до чужих страстей, конфликтов и разборок? Разве он здесь ради этого?

Путешественник постарался расслабиться, дыша полным дыханием йоги, начиная с живота, как учил его учитель. Кажется, помогло. Показалось, что тело окутывается легким теплом. Он начал считать про себя: «раз слон…, – ох, Тоннель его побери, – …раз капсула, два капсула, три капсула…»

Шум разговора внизу, показалось, совсем затих.

«…двести тридцать одна капсула…»

Скрежет по стене снова привлек его внимание. Вик приоткрыл глаза и снова с неудовольствием выглянул из гнезда. «Когда они там, наконец, успокоятся?»

Двух парней уже здесь не было. Один из контролеров расставлял под торчащим в стене осколком метеорита какие-то свечки, скатанные в шарики, – очевидно самодельные. Второй мужчина, отец Джули, – старательно соскребал со стены изображение девушки.

– Достань воск священных пчел, – попросил спутника отец Джули, закончив отчищать стену от краски. – Самый раз почистить пространство и нашу судьбу от чужих воздействий.

– Да, мы дали молодежи слишком много воли. В наше время все было по-другому.

– Не для того мы открывались миру, чтоб наших женщин кто-то уводил, – по-прежнему ритмичным слогом отвечал отец Джули.

– Вихо, сейчас мы проведем священный обряд очищения – и все будет по-нашему, – ответил второй майянец.

Порылся в своем бауле, достал какие-то снадобья.

– Нам не хватает крыла летучей мыши, – заметил он.

– А что это там? – отозвался старший, – подняв голову и вглядываясь в «ласточкино гнездо».

Он даже подошел поближе к висевшему рядом с Волшебным Камнем гамаку Вика.

Вик невольно съежился, заметив излишнее внимание к своему убежищу. Ну не прерывать же ему сейчас медитацию из-за них! Тем более, по условиям Бюро Времени это запрещено. Никакого общения с внешним миром!

– Ведь это вроде как гнездо мыша Тоннеля?

Второй майанец, немного помедлил с ответом, затем недоверчиво спросил:

– А где же здесь гуано?

Вихо задумался, вглядываясь, в пространство вокруг гнездо и что-то соображая.

– Да, пожалуй, это не оно, – пришел он, в конце концов, к выводу.

Вик облегченно перевел дух. Не хватало еще начать выяснять отношения с этими суровыми ребятами из этнодеревни Майя, если бы они вдруг надумали забраться сюда, к нему. Попробуй объясни им, что он тут делает у них над головами! Наверняка нашли бы повод прицепиться и к нему.

– Ну ничего, – примиряюще заметил второй майянец, – мы заменим крыло – травой маури. Думаю, подействует.

– Да, но если это не подействует, у нас есть кое-что еще в запасе, – ворчливо ответил старший. – Но это мы оставим на потом. Да, Тээджин, вернемся к нашему разговору. Так ты согласен взять мою дочь в жены?

– А что ты дашь в приданое к ней? – с хитрой усмешкой спросил Тээджин.– Эти современные девушки, – они такие непослушные!

Вик, слегка расслабившись, краем глаза незаметно наблюдал, как они поджигают в маленькой тарелочке сухие травы из мешочков, прикрепленных к поясу, какие-то сухие снадобья и прочие предметы для своего, судя по всему, шаманского обряда.

«Да, им палец в рот не клади, – подумал он. – Надеюсь, маленько пошаманив, они отправятся дальше по своим делам?».

Закрыв глаза, путешественник отдался незнакомому ритму песни, которую майанцы начали напевать вполголоса, кстати, довольно мелодично и даже красиво.

Запах сжигаемых ими зелий был вполне даже ничего, и слегка дурманил голову.

Вообще-то все происходящее сейчас напоминало ему спектакль, и даже показалось, что он сейчас находится не в «ласточкином гнезде», а вполне удобно расположился в ложе бенуар, в просторном зале театре, оформленном в стиле ампир. Сцена ярко освещена, декорации показывают стену замка, сад рядом перед замком. Появляется Ромео:

На балкон выходит Джульетта

Ромео

– Но тише, что за свет блеснул в окне?

О, там восток! Джульетта – это солнце!

Встань, солнце ясное, убей луну…

…Вик помнил и сейчас тот день, когда они всем классом пошли в театр на премьеру «Ромео и Джульетты». Рядом, в соседнем кресле, оказалась девочка, в которую он был влюблен. Но девочка интересовалась вовсе не Виком, ее внимание привлекал другой.

А Вик, сидя рядом, слушал ее взволнованное дыхание, и ему казалось, что они оба сейчас находятся не здесь, в зале, а там, в прекрасном замке на сцене. Девушка стоит на балконе. И он знает, что она любит именно его, Ромку… И ради нее готов был преодолеть все преграды…

Джульетта

Ромео, о, зачем же ты Ромео!

Покинь отца и отрекись навеки

От имени родного, а не хочешь –

Так поклянись, что любишь ты меня, -

И больше я не буду Капулетти.»…

Ромео

Ловлю тебя на слове: назови

Меня любовью – вновь меня окрестишь,

И с той поры не буду я Ромео.

Джульетта

…Смерть ждет тебя, когда хоть кто-нибудь

Тебя здесь встретит из моих родных.

Ромео

Меня укроет ночь своим плащом

Но коль не любишь – пусть меня увидят!…

А ведь не зря в старину искусство называли Красной магией. Да, была белая магия, черная магия и – красная… Магия ритмов, магия искусства, дарующая нам всесильную власть над одним моментом жизни. Превращающая нас хотя бы на мгновение во всесильных богов, царей, всемогущих и непокоренных. И невозможно забыть эти мгновения чуда, когда ты становишься всесильным, любимым, желанным и всемогущим. И это вовсе не актер, и даже не Ромео стоял тогда под балконом любимой, обменивался с ней клятвами вечной любви, – а он, Виктор, робкий тощий мальчишка, ставший на пару часов Всемогущим.

Джульетта

Три слова, мой Ромео. И тогда уж

Простимся. Если искренне ты любишь

И думаешь о браке – завтра утром

Ты с посланной моею дай мне знать,

Где и когда обряд свершить ты хочешь, -

И я сложу всю жизнь к твоим ногам

И за тобой пойду на край Вселенной.

Почему вечно какая-то темная сила встает на пути красоты и любви! То ли это твоя прыщавая кожа, то ли мускулы, которые почему-то не хотят никак расти, то ли маленький рост и друзья, которые уводят на твоих глазах твою девушку, и…

…И, кстати, зачем такие великие красные маги, как сэр Вильям, убивают своих героев? Неужели не нашлось другого варианта? Или же они сознательно приносят жертву этой жадной до кровавых зрелищ публике? Нет, если бы он, Вик, был великим писателем, то ни за что бы так не поступил…

Внимание его снова привлекает сцена в замке.

В комнате Джульетты. Появляется ее отец, Капулетти

Капулетти

Ты, неженка, будь к четвергу готова

Отправиться с Парисом в храм Петра –

Иль на вожжах тебя поволоку.

Джульетта

Отец мой, умоляю на коленях.

Одно лишь слово дайте мне сказать!

Вихо

Не возражать! Вам только дайте волю.

Традиции разрушить вы готовы

И предков наших древние законы…

Такому не бывать! Я не позволю…

Жених тебе – конечно ж, Тээджин!

Путешественник замер. Откуда тут, в веронском замке, взялись эти смуглые ребята с крупными носами. Они и туда добрались???!!!!

Вику казалось, сознание его раздваивается. Одно его «я» поглощено основной задачей – старается погрузиться в ничем не замутненную нирвану, а его второе «я» наблюдает за происходящим вокруг со стороны и исследует, что же происходит с тем, первым «я». И, оказывается, в том же его сознании таится еще кто-то третий, кто наблюдает за первыми двумя? Это третье «я» – словно вмонтированная в осколок метеорита кинокамера, фиксирует все, что происходит «на сцене», в том числе и его собственные разборки со своими двумя «я».

И это размножение личностей занимало сейчас Вика, гораздо больше, чем его первоначальная задача – просто уйти в молчащую, наполненную безмолвной пустотой нирвану.

Между тем декорации на сцене изменились.

Сад у дворца. В саду Джульетта и человек в накинутом на голову капюшоне

Джульетта

Влюбленным нужен для обрядов тайных

Лишь свет и красота; к тому ж любовь

Слепа и ночи мрак подходит к ней.

Ночь, добрая и строгая матрона…

Что скажешь?

Человек в капюшоне

В этом есть благая мысль:

Обряд союза провести с любимым.

И после этого родители замолкнут…

Сцена меняется снова. Покои дворца. Входят двое: Вихо, отец девушки, и человек в капюшоне, натянутом на самые глаза

Вихо

Ты кто? (срывает с него капюшон) Тээджин? Ну, ты и нарядился!

Что это значит?

Тээджин

Значит – я решился!

Жениться. И, к тому же знаю я,

Как нам соперника навеки устранить.

Узнал я, что чужак и наша Джули

Решили втайне провести обряд

И сочетаться браком по майански…

Чтоб мы потом признали этот брак!

Вихо (выхватывая из-за пояса нож)

Мне остается только месть!

Тээджин

Ты не спеши. Есть план надежный у меня!

Вихо

Ну, говори…

Тээджин что-то тихо шепчет Вихо, красноречиво жестикулируя, словно танцуя выразительный танец. Из его танца видно, как он подливает в бокал яд, а жених, выпивая этот священный обрядовый бокал, затем падает замертво.

Вик-Путешественник и без слов все это понимает. И в то же время его не покидает ощущение, словно за ним внимательно наблюдает со стороны еще кто-то, как будто хочет узнать, что же решит предпринять именно Вик. И решит ли?…

Боги всегда возвращаются, если обещали

Внизу, прямо под Волшебным Камнем опять сделалось многолюдно. До Вика доносится запах ароматов горящих на кострах священных трав. Это священый майанский обряд бракосочетания. В полумраке Тоннеля ярко пылают костры, окружающие тех, кто сидит в центре этого круга. Внутри сидят Невеста и Жених, оба в ярких красно-розовых с золотым узором одеяниях, они сидят на самодельных тронах, сооруженных из подушечек. Невеста – смуглая стройная девушка, – под шелковыми одеждами угадываются изящные нежные линии тела, она похожа на яркий весенний цветок. (И вовсе не такая носатая, как ее папаша, – очень даже миленькая, – отметил про себя Вик).

Сидящие вокруг невесты и жениха люди – похоже, их друзья, пели что-то негромкое и ритмичное.

Затем, судя по всему, наступила кульминация обряда. Монах в капюшоне, закрывающем лицо, – передает Роме кубок с напитком. Когда жених выпьет священный напиток, он будет считаться приобщенным к культуре майанцев, и обряд венчания будет завершен.

Роман берет кубок в руки…

И тут что-то словно толкнуло Путешественника в сердце.

Ведь это все происходит не на сцене. Все это происходит здесь «вживую», у Волшебного Камня, как раз под его «ласточкиным гнездом»!

И Роман, и Джулия, и майанцы, и все остальные люди, сидящие вокруг молодых – это тоже не актеры, а реальные живые люди.И если только парень выпьет этот кубок!..

Ведь о том, что там яд – знают лишь трое: Вик, и два майанца – Вихо и Тээджин, изготовивший смертельный напиток. Как только Рома глотнет из кубка…

Вик больше не рассуждал, не думал о последствиях от прерванной медитации.

– Не пей, Рома, – не выдержал он. – Остановись, там яд!

И с этим криком свалился сверху, из своего «гнезда» прямо в один из костров, подняв в воздух высокий столб искр и сверкающей пыли.

Ошеломленные люди, вскочив со своих мест, с криками бросились врассыпную.

Вик вскочил еще быстрее них, поскольку его там очень даже припекало, и помчался сквозь толпу. С ходу налетел на остолбеневшего Рому, выбив кубок с отравой у того из рук.

Все это произошло молниеносно, никто ничего не успел сообразить.

Майанцы после пришли к выводу, что появившийся «с небес» горящий человек – на самом деле – посланник бога Кецалькоатля. Ведь когда-то крылатый Бог все же обещал вернуться. И появление «сияющего человека» – было знаком. Поэтому все они признали брак Ромы и Джули. Раз уж это всё, как говорится, по высшей воле, – ничего не поделаешь. Пусть живут и будут счастливы.

Час спустя Вик, мчась на своей старенькой капсуле по темным просторам Тоннеля, старался забыть о попытке заглянуть в Вечность во время своей медитации в «ласточкином гнезде». Наверно, оттуда и в самом деле было не разглядеть ее, эту вечность.

(Хотя… обнаглеть настолько, чтобы переписать великих драматургов – разве это не попытка тоже приблизиться к вечности?)

Первый, кого встретил Вик после своего низвержения с медитативных высот, был «странный психоаналитик» Сэм-сэм.

– Ты заметно осунулся, – сказал ему Сэм. – Не видел тебя уже пару месяцев. Ты где-то был после медитации?

Вик остолбенело глядел на него.

– Какие два месяца? Я провел в медитации всего-то несколько дней…

– О, поздравляю. – Сэм заулыбался. – Раз у тебя после этих двух месяцев осталось ощущение, что прошло всего одно мгновение – значит, опыт был удачным. А как там у тебя было с ясновидением и яснослышанием? Пригодились наши уроки?…

Вик, не отвечая, побрел дальше, весьма озадаченный словами Сэма. «Шутит?». Придется заглянуть в Бюро Времени, чтобы вместе с ними попытаться разобраться, что же на самом деле произошло?

Баба Шура Македонский и отмороженная курица

У Кости было железное правило: после обеда – обязательна прогулка. И не спортивной формы ради, а чтобы «не засыпали мозги» Ведь тогда не писались стихи, не приходили образы, сознание не заполнялось мельканием лиц, звуками голосов, мелодий, красками и запахами. А для Константина Кукушки, (он же Павлыч, – известный поэт-исполнитель, он же не последний чел в Благосферище – Камински, он же Константин Павлович Мирович, – как было запечатлено в его земном паспорте, – и еще: бродяга, музыкант, вечный бунтарь), для него было неприемлемо само существование вне магического океана образов.

И даже теперь, после переходы в Миры, когда Костю, наконец, стало посещать чувство, схожее с чувством покоя, почти как у праведников, – и даже здесь, в пространстве Тоннеля Перехода между Мирами, в этой зоне свободы – он все же не чувствовал себя по-настоящему свободным. Хотя и ощущал близость той самой «вершины покоя», о которой столько мечталось там, в узком и тесном, часто – безвыходном жизненном пространстве Земли.

…В Тоннеле, как всегда, царила наполненная энергетическими всплесками полутемь. Лицо овевали прохладные порывы тоннельных сквозняков. Костя любил вот так, как сейчас, меряя шагами пространство Перекрестка, едва освещаемого неярким светом из окон придорожной гостиницы, полностью отдавшись ритму шагов, слагать слова в строки.

«Тихо-тихо звучали в Тоннеле

Музыкальные ритмы (звуки?) капели»

…Нет, что-то не совсем… скорее:

Эта музыка вечной капели…

…думалось ему.

Упавший где-то неподалеку камешек, сбил его с поэтического ритма. После чего в голове возникло следующее:

«Привидения охренели,

Сквозь Тоннель они мчали и пели» – …

«Почему бы и нет?» – подумал Константин. – «Звучит энергичнее. От романтики – к драйву. Может получиться неплохой шансон-сингл».

И только Костя опять настроился на непрерывный мерный шаго-ритм, как услышал негромкий окрик, полный елея, звучащий словно откуда-то из райских сфер. При этом голос был подозрительно знакомым:

– Костенька, мальчик мой…

«Блямс! – выругался Константин, – опять сбился с ритма. Вот уж поистине – человеческий фактор может быть деструктивен везде, даже в Тоннеле».

Оглянулся.

У Врат Первоначального мира заметил неясную фигуру. Время было позднее, разглядеть было трудно, но кто еще мог быть у Врат об эту пору? Конечно же, вахтерша… ах, простите, – великая и неповторимая привратница Александра Романовна.

Этот голос он узнал бы где угодно.

Он вежливо помахал ей рукой, намереваясь прошмыгнуть дальше, в сырой туман Тоннеля. Сегодня он ночует в гостинице, расположенной здесь, на перекрестке, в ресторанчике которой он вечерами подрабатывает, исполняя свои баллады, и где ему всегда рады.

Костя, честно говоря, был намного в обиде на Александру Романовну. Потому что было за что.

Вахтерша не успокаивалась:

– Что же ты мимо-то, Костенька? Неужели в обиде на меня?

Костя замедлил шаг:

– Ну что вы, светлейшая Александра ибн Македонски. Просто у меня сегодня выступление здесь, – он кивнул в сторону ресторанчика.

Но баба Шура, видно, своим необыкновенным чутьем проведала, что он, мягко говоря, привирает.

– Костя, а я вот тут пивка наварила. Нашего, на грибочках, ну, ты знаешь… Вот, и думаю, с кем же мне его и выпить-то? Не со студентами же, – она кивнула головой на огромные врата, похожие на старинные, дубовые, из русских народных сказок про тридесятое царство, неведомо государство.

«Студентами» она называла обитающих за этими огромными воротами жителей Первоначального Мира. В действительности, Александра, служившая до Перехода вахтершей в общежитии театрально-художественного, по привычке считала и этих ее нынешних подопечных, жителей Первоначального Мира, в каком-то смысле тоже «студентами». Возможно, именно потому ей удавалось теперь справляться с обитателями Первоначального мира. Они, хоть и прошли Тоннель Перехода в другие Миры, но еще были заряжены той неспокойной, пробуждающей непозволительные фантазии, наэлектризованной земной атмосферой, и многие из них, по сути, так еще и не определились со своим будущим: куда им дальше-то, да и вообще, – туда ли они попали?

Так что, не стоит обижаться на бабу Шуру. Всего-то она после вечернего отбоя не пустила толпу ребят, распевающих его песни, вместе с ним – в Первоначальный мир. Да, им пришлось потом ночевать в кладовке гостиницы на перекрестке, так как на нормальные номера не было денег… Но, действительно, этим отчаянным ребятам из Первоначального только дай послабление!

– А ты тоже хорош, – мягко укоряла она его после третьего бокала своего замечательного пива на грибочках, – Я ведь тогда не заметила тебя в толпе. А ты вот так сразу, не подумав, меня стихом-то своим и припечатал.

– Каким стихом? – рассеянно спрашивал Костя, с наслаждением пригубливая по глоточку это замечательное пиво, которое втихаря гнала баба Шура в своей комнатешке.

«Правда, что ли, не помнит?» – гадала про себя Александра Романовна. Зато ее «студенты» отлично запомнили частушку:

«Александра Душмановна,

Вы не очень гумановна…», -

выкрикивали они ей, смеясь и грозя пальцами, когда она в очередной раз не пропускала опоздавших через Врата. И каково ей это слушать? Ну как тут не обидеться? Хотя она-то им не враг. Слоняться по ночам в Тоннеле, где дуют энергетические сквозняки, где таскаются толпы этих ненормальных… этих привидений, где всякие мутанты по углам прячутся, – это и в самом деле опасно. Потому-то руководство и доверило ей этот ответственный воспитательный момент, – приучать обитателей Первоначального Мира хоть к какой-то дисциплине.

– Хорошо, пивко-то?, – спросила она Костю как можно ласковее, видя, как его разбирает.

Сама все старалась подливать: ему – побольше, себе – поменьше.

Да, с поэтами лучше водить дружбу. Тем более – это же Константин! Ее, можно сказать, старый друг и подельник. Судьба ведь не зря свела их еще там, на Земле… Судьба – она же Карма, – просто так ничего не делает.

– Костя, мальчик. Ты же должен понимать. Если бы я тебя одного тогда впустила, а остальных нет, – они бы на меня жалобу накатали. Ну не имела я права… У этих безбашенных – никакого понятия о местных законах и дисциплине.

– Ладно, проехали, – примиряюще произнес Константин, чувствуя, как размякла его воля и подобрело сердце.

Замечательный напиток варила баба Шура. Да и роднило-то их на самом деле, гораздо больше, чем разъединяло. Стоило ли обижаться?

– А помните, Александра, как мы с вами чуть не поругались еще там, на земле, возле тюрьмы? – вдруг, вспомнив, озорно засмеялся Константин.

Похоже, он приблизился к тому заветному уровню веселья, на который возносит человека этот замечательный напиток.

Баба Шура разволновавшись от воспоминаний, тоже хлебнула пару-тройку глотков.

– Как же, забудешь, – хихикнула она. – Ведь это ты перевернул мою жизнь с ног на голову, без преувеличения.

И они уже оба тут же покатились со смеху после этих слов. (Ох уж это пиво!)

– Так признайтесь, Александра… э…

– Романовна, – поспешно подсказала ему Александра.

– Признайтесь, баба Шура, – погрозил ей пальчиком Константин, – что вы склонны к конфликтам, склонны, и не возражайте!

– Ну что ты, Костенька, – ответила она ему сладчайшим голосом ангела, – голосом, который вполне мог бы заворожить любого собеседника, но только не Константина. Так как он не понаслышке уже знал эту способность Александры, и даже под влиянием волшебного напитка больше не поддался бы ни на какие напевы этой Сирены.

– Я же к тебе со всей душой… Люблю тебя, как сына.

Когда-то он купился на этот ее невинный голосок. Что перевернуло потом и его собственную жизнь. Ведь в каком-то смысле именно бабе Шуре он обязан тем, что оказался здесь, в «другом измерении».

Поклонницы и фанатки поэта Павлыча, распевавшие там, на Земле, его знаменитые синглы, – часто гадали: кто же его муза? Точно так же, и его сегодняшние поклонницы в Мирах, пытались представить себе, как же выглядит муза Павлыча, известного барда, поэта, философа Благосферища.

Видели бы они сейчас своего кумира в компании этой бабки-йожки с ангельским голосом! Поэт, положив голову бабе Шуре на плечо, с блаженной улыбкой, распевал вместе с ней свои частушки еще той, земной, поры:

На скамеечке

Ели семечки.

Разрази меня гром -

Было времечко.

Неужели и в самом деле музой популярнейшего поэта могла быть… баба Шура, суровая вахтерша скандального Первоначального Мира, державшая в ежовых рукавицах неорганизованных переселенцев из земной Юдоли? Одна эта картина лишила бы его поклонниц дара речи.

…А немного позже, эта «картина маслом» в каптерке бабы Шуры полностью поменялась. На узком топчане, набитом дикими растениями с неухоженных полей Первоначального Мира, мирно похрапывала Александра Романовна, а рядом, уже пробудившийся к этому времени от блаженного сна Павлыч, ловко пристроив на коленке блокнот, заполнял его очередной порцией стихов.

«Там, где не пахнет ни миррой ни ладаном,

Там, где дверь выбивают прикладами…»

Отчего-то память снова забросило Костю чувствами и эмоциями в тот старый, пахнущий дымом и кровью, тревожный мир земной Юдоли.

…А может просто пряный запах дикой травы этого Мира, которым которой был набит тюфячок бабы Шуры, напомнил горьковатый запах земной полыни?…

Павлыч потянулся к графинчику, стоявшему на столике, – там оставалось еще несколько глотков. Отхлебнул.

– Костян, – окликнул его кто-то из толпы.

Обернулся.

Пролет. Позвали не его.

У ворот тюрьмы толпились родственники, друзья, встречая тех, кого сегодня должны были выпустить с «суток».

Так обычно работал карательный конвейер: перед новой волной демонстраций против тирании, перед новым «хапуном», какправило, выпускали предыдущую волну задержанных, чтобы разгрузить камеры для новых сидельцев.

Павлыч пробирался в потоке людей и ощущал некую грусть, как разведчик, который идет, никем не узнанный, сквозь толпу, приветствующую своих героев. И хотя он, наравне со всеми, отстрадал в тюрьме эти пятнадцать суток «за правое дело», этот его подвиг, похоже, так и останется незамеченным.

Константин Павлович Мирович, (псевдоним Павлыч, а в данной ситуации, – блогер Костя Кукушка), после попытки вести репортаж во время демонстрации – был задержан, побит для порядка и посажен в тюрьму (не повезло: стоял не там, смотрелся не так). Вообще-то в тот день спецназы, согласно приказу сверху, особо жестко винтили всех журналюг, и даже просто людей, что-то снимавших на смартфон, – как представителей вреднейшей древнейшей провокаторской профессии (особая любовь местного царька к журналистам). При этом Костя не кричал лозунгов, не сопротивлялся, и вообще вел себя тишайшим образом. Наверно, главная его вина было в том, что он слово «тиран» в своем блоге обычно писал с маленькой буквы. А иначе – почему его коллега, журналистка из «Вегетарианской правды» Анна Кныш, тоже делавшая съемки неподалеку, отделалась только порванной кофточкой? Хотя она частенько самым безбожным образом тырила у коллег, в том числе и у Кости, многие материалы для своих блогов, но при этом слово «Тиран» писала исключительно с большой буквы. Может, поэтому ей больше везло?

Костю выпустили из тюрьмы на день раньше. Друзей и коллег он не смог предупредить, телефон покоился где-то на милицейском складе, и было мало надежд получить его обратно. Но Костя был рад возможности, в конце концов, оказаться дома, смыть всю эту грязь «суток», и, главное, отоспаться.

И когда Константин пробирался сквозь толпу, в бок ему буквально ввинтилось тщедушное вредное тельце бабы Шуры. Споткнувшись о чью-то ногу, она упала на Константина.

– Так ты что, меня и тут преследуешь? – сразу его узнав, не очень-то любезно проговорила она.

Костя, икнув от неожиданности, кивнув в сторону серого цементного забора тюрьмы, спросил:

– И вы оттуда же?

– Да откуда ж еще, – сварливо проговорила баба Шура, обернувшись на серый монолит тюрьмы. А что вы хотите, – после этого вашего… чертова интервью…

– После нашего, – вяло поправил Константин. – Оправдываться перед бабушкой ему не хотелось, он слишком устал для этого.

Что ж, может, на самом деле, причина его задержания – то, «неправильное» интервью с бабой Шурой. Ну, его-то, ладно… а бабку-то за что?

Александра Романовна тоже была раздражена недосыпом и недоедом в казематах этой проклятой тюрьмы. Ее можно было понять. Кто бы мог подумать, что из-за того чертова интервью, которое журналист опубликовал в своем блоге, ей придется «присесть» на 15 суток «за подрыв авторитета власти в особо циничной форме насмешки». Приговор был похож на прикол студенческого КВНа. И это обстоятельство немного смягчало тяжелую обстановку подавленности, тесноты и грязи в тюремной камере. Сокамерницы – две бомжихи, «девушка пониженной социальной ответственности», а также пару «политических» – заставляли бабу Шуру повторять эту формулировку по нескольку раз в день, при этом от души веселились.

По правде говоря, вовсе не журналист был виноват во всей этой истории. В том интервью, размещенном в его блоге, он всего лишь старался быть честным, правдоруб хренов. И, к тому же, это интервью перепечатали почти все оппозиционные сайты.

…Она внимательно взглянула на Костю. Взгляд ее смягчился. Журналисту, судя по всему, досталось много больше, чем ей. Большой фингал под правым глазом, опухшая правая щека, рука на грязной перевязи, на левую ногу наступает с трудом.

Когда они выбрались из толпы, – выяснилось, что ее, так же, как и Костю, никто не встречает.

– Как думаешь домой добираться?, – спросила его баба Шура, вспоминая, что в кармане ни копейки, – всё отобрали гоблины еще там, в милиции. Может, хоть у журналиста есть идея, как добраться до дома в таком вот грязном жутком виде?

Константин машинально сунул руку в карман, но тут же вспомнил, что его кошелек тоже остался в милиции.

Перспектива ехать в таком виде в общественном транспорте – не очень улыбалась. Он беспомощно оглядываясь по сторонам. «Ну должно же везти хорошим людям!», – подумал в отчаянии.

И небеса словно откликнулись на эту его мантру.

– О, Павлыч, старик, и ты тут! – услышал знакомый голос.

Это был Павловский, в чьем ресторанчике Константин нередко выступал со своими песнями.

– Встречаешь кого-то? – поинтересовался у ресторатора.

– Да вот, племянника жду.

– Слушай, не в дружбу, а в эту, как его… – Косте с трудом шевелил языком от усталости и стресса. – Если ты на машине…

– Да не вопрос, – сообразив, перебил его Павловский. – Вот дождусь малого…

По дороге домой, уже в машине, Костя и баба Шура заснули прямо на заднем сиденье, положив головы друг другу.

В этом дорожном полусне ему привиделась курица. Та самая, знаменитая «курица бабы Шуры», о которой, с легкой руки Павлыча, народ теперь складывал анекдоты.

Баба Шура попала в эту революционную переделку совершенно случайно. Наверно, во всем виноваты были те самые «два солнца», о которых говорил ей когда-то астролог, составлявший ее личный гороскоп.

Астролог тогда увидел в ее гороскопе те же два солнца, что и в гороскопе Александра Македонского.

– Как вас зовут? Александра? – переспросил астролог, с удивлением глядя на нее и что-то бормоча себе по нос.

А совсем не обрадованная этим Александра Романовна думала: «И на что мне эти два солнца? Что с ними делать? Не на войну же идти?».

Как-то она рассказала об этом соседкам, за что сразу (а может и не сразу) получила прозвище: «Македонский».

Действительно, Александра Романовна умела постоять за себя, знала, каким словом ответит на злое слово. Могла отстоять свои интересы и перед ЖЭСом, и перед Жэсовской уборщицей, и даже перед бессовестным сантехником дядей Вовой. В общем, выходило, что незримые сверкающие латы полководца, и в самом деле всегда защищали ее интересы.

…В тот день баба Шура выходила из магазина с полными сумками, вполне удовлетворенная. Только что привезли с птичьего комбината свежих кур. Одной такой увесистой курочки ей должно хватит на месяц.

В дверях гастронома она столкнулась с группой парней с волосами, раскрашенными в революционные цвета Сопротивления. За ними мчались мужики в черном и в балаклавах, один из них едва не сбил с ног Александру Романовну, больно ударив под дых.

В последние месяцы все признаки революции переместилась на окраины и в микрорайоны. Летучие отряды протестантов то возникали в изгибах переулков, во дворах, и так же мобильно исчезали за закрывающимися перед носом преследователей дверями подъездов.

А тонтон-макуты в черных балаклавах довольно мобильно перемещались следом за ними на своих фургонах.

Баба Шура, подняла сбитую с головы шапку, ощущая возникший в груди революционный задор. Увидев, что тонтоны уже ведут к выходу двоих только что убегавших от них ребят, – перегородила им дорогу.

Баба Шура была довольно мелкой комплекции. (Так ведь и Александр Македонский говорят, тоже был отнюдь не богатырского телосложения). Баба Шура, оттопырившись двумя своими сумками, перекрыла им выход из магазина.

– Эй вы, рэкетиры, бандюганы нефильтрованные, – возмущенно закричала она на полную громкость, – кто такие? Документы есть? А извиняться кто будет передо мной?

Александра включила командирские интонации, которые приобрела, когда еще работала заведующей отдела стандартов. Это теперь она – всего лишь пенсионерка-вахтерша. Но тогда… тогда даже самые большие начальники толпились у порога ее кабинета, как нашкодившие школьники, разбившие окошко в кабинете химии. Лишь бы она подписала им бумаги о том, что их корявые изделия соответствуют хоть какому-то стандарту.

И вот теперь, изобразив этакую растопырку, она лишь хотела проучить толкнувших ее хамов,.

– З-з-з дорогу! – Тонтон-макут, шедший первым, не останавливаясь, отшвырнул бабу Шуру, выругавшись отнюдь не светски. Она больно ударилась боком о косяк, уронив одну из сумок.

И в этот момент она вдруг осознала все нюансы и масштабы глобальных политических процессов, происходивших вокруг. Это включение было, словно щелчок тумблера, включившего иную частоту ее восприятия событий.

И она со всего размаху огрела тонтона по голове своей авоськой с курицей. Курица, видно, оказалась не самой мелкой. Александра Романовна не ожидала, что с первого раза свалит с ног этого прыща в балаклаве. Она по опыту знала, что, как правило, побеждает тот, кто бьет первым. Или тот, кто первым катит свою бочку.

– Люди добрые, бандиты грабят на ходу! Помогите! – заорала она.

Из недр магазина прибежали продавцы и кое-кто из покупателей, подоспели и прохожие с улицы. В образовавшейся пробке в тамбуре магазина им удалось отбить у тонтон-макутов парней с «незарегистрированной символикой». Да и бабе Шуре тогда удалось смыться из толчеи, правда, с немного помятыми боками, но зато с чувством отвоеванной справедливости.

Дома баба Шура заметила, что курицу тоже немного помяли. Кто-то даже оставил на ней отпечаток своей подошвы. Не решив, что делать с курицей, сняла с нее испачканную упаковку и положила курицу в морозилку. Не настолько баба Шура богата, чтобы курицами разбрасываться!

Так что – ничего удивительного, что она, помимо своей воли оказалась вовлечена в эту революционную карусель, кружившую нескончаемыми хороводами по улицам ее города…

Александра Романовна работала вахтершей театрально-художественного, – самого революционного вуза города, и не могла не зарядиться от своих безбашенных подопечных электричеством революции.

Да и те «два солнца» в ее гороскопе, наверно, тоже сыграли свою роль.

Константину заказали материал для «Вечерних коллажей». Что-то вроде репортажа о реальном ходе реального судебного процесса против протестантов.

– Завтра в Первомайском суде состоятся несколько заседаний, там ты точно не соскучишься, – подхихикивая, убеждал его Егорыч зав «Вечерних коллажей».

Костя понимал, что «Коллажи» побаиваются давать подобные материалы от своего имени. Сам Егорыч – уже третий за год зав редакцией. Но когда материалы присылает внештатник – это же другое дело! Тем более, Константину, как никому другому удается подавать материалы на острые политические темы в характерном для него насмешливом тоне, вроде как всерьез, но и в тоже время с улыбкой. Поэтому с Костей не особо спешат связываться ни чиновники, ни пропагандоны. Начни до него докапываться – он тебя так обсмеет на всю интернет-площадку – не обрадуешься!

И хотя у поэта-песенника Павлыча, честно говоря, голова сейчас была занята подготовкой к авторскому концерту в Клубе Железнодорожников, но Егорыч знал, как извлечь из поэта Павлыча – журналиста и авантюриста Костю Кукушку.

«Нет, ну если ты сильно занят… мы конечно, можем заказать материал и Анне Кныш, «ну той, из «Вегетарианской правды», ты ее знаешь», – Егорыч невиннейшим образом вопросительно глянул на Костю…

А в этой буче, боевой, кипучей…

Константин положил в карман старенький смартфон – если отберут, не жалко; – надел полуспортивный костюм, – в любой заварушке костюм не жалко; прихватил и маленькую шпионскую видеокамеру, похожую на прищепку. Ее можно было прикрепить к ремню рюкзака.

Костюм был черного цвета, как и маска – типа, он боится гриппа. Это доминирование черного делало его похожим на потса из «народного легиона». А они, в свою очередь, косили под «Отряды Охраны Народного Порядка».

Абгрейдившись таким образом, блогер Константин Кукушка выдвинулся на задание к зданию суда Первомайского района.

Вокруг здания суда уже толпились люди. Судя по всему, там не было мест. Видимо, все стулья в зале уже были заполнены курсантами полицейского училища, – способ не пустить в зал группы поддержки задержанных. Но у Кости был в активе сто один прием, как проникнуть туда, куда проникнуть невозможно.

В фойе двухметровая атлетка-вахтерша перегородила своим телом вход в коридорчик, ведущий к залу заседаний. Протиснувшись к ней вплотную, Костя утопил свой немигающий взгляд в ее блекло-серых глазах и, не отпуская взглядом ее внимания, мелькнул перед ее лицом красной корочкой, не давая, прочесть содержимого. А там было честно, черным по грязно-белому написано, что он, Константин Кукушка является сотрудником лучшего блога Мира имени Константина Кукушки, с аккредитацией, выданной главным редактором Константином Кукушкой.

Главное, что корочка, купленная на воскресной Книжной ярмарке, была уж очень похожа на спецпропуск…

Она недовольно взглянула на Костю, пытаясь что-то сообразить. Но он не дал ей времени на раздумья. «Где у вас здесь туалет?» – интимно-приглушенным голосом произнес он, дыша снизу вверх в ее ухо, инстинктивно ниспущенное к его голове.

Видно, вахтерша была сбита с мысли быстрым переходом к этой интимной теме. Машинально кивнули головой себе за спину. Костя, поднырнув под ее потную подмышку, проскользнул в коридор. В туалете активировал свою шпионскую камеру, прикрепил ее на ремешок рюкзака, и уже со спокойной совестью, не спеша, направился к дверям зала заседаний, держа перед собой рюкзак камерой вперед.

В дверь зала было не протиснуться. Костя замер у входа, приподнявшись на цыпочках, стараясь разглядеть происходившее в зале. Чей-то монотонный голос зачитывал протокол:

«…и тогда она цинично, с особой жестокостью ударила представителя органов правопорядка тяжелым предметом по голове, нанеся тем самым ему непоправимые моральные и физические страдания…»

«Кому нанесли страдания, – задумался редактор в голове Константина, – «тяжелому предмету»? Или этому «органу правопорядка»?…

Из-за стоявших в дверях не было видно, что творится в зале заседаний. Зато хорошо было слышно.

Народ, толпившийся в дверях, тихо веселился, подхихикивая.

– Нет, ну наша бабушка – молодец, – парень с «революционными ленточками» на рукаве делился впечатлением с товарищем. – Как она ухитрилась уложить его с первого удара! Бабуся сама весит не более пятидесяти килограммов.

– Может, ее к нам инструктором? – его товарищ, сверкая озорным взглядом, понизив голос, что-то зашептал товарищу, оглядываясь на Костю.

– Да, она настоящий символ нашей революции, – обернулся к ним стоявший впереди плотный мужчина средних лет со шрамом на лице.

– Уважаемый суд, – услышал Костя тихий спокойный ровный голос, полный необъяснимого спокойствия. Голос праведника, либо проповедника?…

– Ваша честь, господин судья… На самом деле все обстояло не так…

В зале и за его пределами воцарилась внимательная тишина. Женщина в зале продолжала:

– В это день я пошла в магазин, чтобы купит немного еды, – ну, знаете, пенсия-то у меня небольшая…

Зал и судья слушали ее внимательно, не перебивая.

И что-то странное было в ее голосе. Константину послышался в нем еще какой-то отзвук ли, отголосок. Такой эффект – двойной звук (или – звук + отголосок) изредка встречается у певцов. Или у шаманов…

Что за черт! – У Константина даже мелькнула мысль: а не сирена ли она, эта женщина? А что? Ведь в каком-то смысле и русалки существуют, и сирены, и, даже, если разобраться, и вампиры…

Делая микродвижения, как червяк, проскальзывающий сквозь земляной покров, Костя незаметно протиснулся между людьми, стоявшими в дверях, в конце концов, оказавшись в зале.

Все кресла в рядах были заняты молодыми, коротко стрижеными ребятками, одетыми во что-то одинаковое темное. «Словно великовозрастные детдомовцы». Судья сидел, уткнувшись в бумаги перед ним. По лицу видно было, что он уже порядком устал от этого однообразного конвейера, длящегося, скорее всего, с самого утра.

– …Увидев моих студентов, – продолжала женщина, – я, конечно, подошла к ним. Мы шли по улице, разговаривали. Ничего предосудительного не совершали. Студенты делились со мной своими заботами о предстоящем экзамене по мастерству…

Костя смотрел на нее, и ему не верилось, что у этой маленькой худенькой старушки может быть такой странно молодой, даже чарующий голос. Грешно было даже назвать ее пенсионеркой. Точно, сирена, скрывавшаяся под личиной бабушки.

– И тут, когда к нам вдруг подбежали парни в черном, мы решили, что это хулиганы.

– И вы стали избивать их тяжелым предметом, завернутым в бумагу… – недовольно перебил ее прокурор, которому, судя по всему, хотелось побыстрее покончить с этим делом.

– Нет, что вы? – кротко и ласково ответила бабушка. – У меня не было никаких тяжелых предметов. Был только маленький цыпленочек, почти невесомый… Только что купленный в магазине. Но этот молодой человек почему-то набросился на моего цыпленка. Допускаю, что, пытаясь удержать свой пакет в руках, я при этом нечаянно задела незнакомого парня этим цыпленком… Если это так, прошу у него прощения.

– И задели так несколько раз? – судья поднял голову. Странно, но это оказалось коротко стриженая женщина. И в ее голосе даже прозвучали какие-то человеческие нотки.

– Я ведь решила, что он покушается на мою курицу… может, ему задерживают зарплату… – совсем тихо проговорила подсудимая, стараясь казаться как можно меньше и несчастнее. И ей это вполне удалось, после чего судия уже не отрывала от нее глаз и больше не перебивала.

– Да, если это возможно… я еще хотела бы просить вас об одолжении… – старушка робко прервалась.

– Ходатайство? – поправил ее прокурор, похоже, уже смирившись с происходящим.

Костя удивлялся, как бабушке удается задавать теперь тон?

– Да, именно, – подсудимая с благодарностью сложив обе ладони на груди в молитвенном жесте.

«Ей бы сейчас еще осенить всех крестом», – подумал Константин, уже уловив тонкую игру этой удивительной бабушки.

– Я бы хотела подать встречный иск к тем ребятам, которые отняли моего цыпленка.

Наверно, в древности первые адепты христианства с той же кротостью, смотрели в глаза хищных львов, запущенных на арену, чтоб растерзать последователей секты Христа.

Прокурор и судья перешептывались.

Судя по всему, речь шла об отсутствии в материалах дела, собственно, главной улики.

Лицо возвышавшегося надо всеми прокурора, почему-то был красного цвета.

– …поэтому ходатайствую о приобщении к делу моего заявления о похищении моего маленького, – тут старушка в своем чарующем голосе допустила звон готовой навернуться слезы, – …но мне его хватило бы надолго, – тихо добавила она, – о похищении неустановленными молодыми людьми, моего цыпленка.

Костя был восхищен, как эта нежная старушка с почти голубыми волосами, – этакая Мальвина на пенсии, – так ловко все перевернула. Причем даже без адвоката. И, главное, судья ее не перебивает.

…Судья внимательно смотрела в глаза Александре Романовне. Она ей казалось похожей на мать, живущую в далекой деревне. …Те же серые глаза, в уголке выступившая слеза.

…Приговор был удивительно мягок. Самый низкий штраф, который обычно дают за «несанкционированные мероприятия или демонстрации». Хотя прокурор требовал ареста и посадки лет эдак на пять за покушение на сотрудников силовых органов.

Присутствующие в зале, аплодировали судье, шумно комментируя приговор. И впервые за последние месяцы, выходя через боковую дверь, судья выпрямила спину. Рядом с ней шел разозленный прокурор, пытаясь ей что-то втолковать, а поодаль за ними плелись двое парней в черных мундирах и в балаклавах.

– И как я объясню там, – прокурор воздел подрагивающий указательный палец, – почему иск от представителей силовых структур о нанесении моральных и физических страданий так и остался неудовлетворенным? Будете сами объясняться.

– Ага, – судья с озорным блеском обернулась на плетущихся за ними амбалов-спецназовцев, – наши страдальцы, избитые цыпленком… А вы знаете, что на блатном жаргоне означает «петух», или даже «цыпленок»?

Прокурор осекся.

– Вот, – веско произнесла судья. – Ну не будем же мы компрометировать наших доблестных, привлекая к этому делу слишком много внимания.

Спецы, шедшие сзади, сообразив, что им больше не нужно «страдать» в душном помещении, быстро ретировались.

Александра Романовна выходила из зала суда тоже с гордо поднятой головой. Присутствующие расступились перед ней, вкладывая деньги в руки, пока она шли по этому узкому проходу.

– На штраф…

– И на нового цыпленка, – поясняли они.

– Что вы, ребята, мне так много не надо, – улыбалась им баба Шура. – Ну не птицеферму же открывать.

У Кости Кукушки, естественно, чесались руки. Взять интервью у такого яркого персонажа – удача для любого журналиста. Когда бабушка вышла на улицу, он, естественно, увязался за ней.

Но бабу Шуру, героиню революции и сегодняшнего «судилища» встретили студенты. Ее молодые революционные подельники, с которыми доблестная вахтерша выходила теперь на демонстрации против диктатуры, отбивая их от тонтон-макутов.

Один из студентов, подъехав к суду на машине, забрав своих друзей, подхватил и Бабу Шуру, и они укатили перед самым его носом.

Но Константин, пока толкался среди студентов, окруживших Александру Романовну, все-же нашпионил для себя кое-чего полезного, узнав, где она работает.

Александра входила в эту жизнь с глазами ярко-голубого цвета. Но с течением времени цвет ее глаз начал превращаться из нежно-голубого – в серый, порой даже со стальным отливом.

Вот и сейчас, в эти дни очередной в ее жизни революции перемен, глаза бабы Шуры, играя всеми оттенками этих холодных цветов, стали превращаться из бездонной почти прозрачной старушечьей голубизны – в нежную сталь с холодным отливом дамасского клинка.

Правда, порой ее глаза отсвечивали фиалковым цветом космических просторов, незримый ветер которых, собственно, и раздувал огонь перемен в каждой отдельной судьбе.

…Пришедший к ней журналист по имени Константин Кукушка, чем-то напоминал ее сына. Андрей давно уже уехал работать за границу. Там и остался.

Журналист ввалился к ней в каптерку, как раз, когда она в очередной раз пыталась впихнуть в морозилку своего старенького холодильника курицу, давно потерявшую «человеческий облик».

– И это – то самое орудие сопротивления? – сказал журналист, заставший ее за этим занятием. – Гроза местных тонтон-макутов?

– Да, вот представьте, – засмеялась Александра, – для еды мой цыпленок уже не очень-то годится.

– И сколько же раз эта героическая курица, он же – маленький пушистый цыпленочек, он же – ваш защитник, гордый орел, – побывал в милиции? – засмеялся Костя.

– Да пару раз. Ну, там обошлось. А на третий – штраф мы с ним получили. Ее в отделении милиции положили в их служебный холодильник, а потом, после суда, мне вернули, – объяснила Александра Романовна. – Ну никак меня эта курица не хочет покинуть, возвращается ко мне снова и снова. Никто ее так и не съел. Ее и в протокол-то ни разу не внесли.

Так, шутка за шуткой, они беседовали целый вечер. Беседа удалась. Тем более, что Костя своим профессиональным чутьем прочуял, что бабушку легче будет разговорить именно под пиво.

Александре было легко с Костей. Почти как с ее студентами. Правда, во время разговора, она все же удивлялась, не видя у него ни записывающего устройства, ни фотокамеры или даже ручки с блокнотом, но забывала спросить об этом.

А Константин Кукушка, наверно, по своей старой журналистской привычке забыл ей сказать, что та маленькая прищепка на ремешке стоявшего рядом рюкзака, – это включенная видеокамера.

В «Вечерних коллажах» его похвалили за материал. Огромное количество просмотров, скачиваний и перепечаток говорило об успехе. А уж что творилось в комментариях?!

Зрители отмечали, что Романовна держалась перед камерой очень естественно. (Еще бы! Она ведь не знала, что ее снимают).

Константин же, все еще полагая, что Слово должно менять мир к лучшему, – никак не рассчитывал, что мстительность властей обернет все сказанное им – против него и героини его очерка.

Прав был древний мудрец Соломон, но не тогда, когда говорил: «Все слова уст моих справедливы; нет в них коварства и лукавства; все они ясны для разумного и справедливы для приобретших знание…», а тогда, когда намекал: «Не обличай кощунника, чтобы он не возненавидел тебя; обличай мудрого, и он возлюбит тебя».

Но самое печальное, что на Костю после выхода этого материала ополчились и «белые» и «красные».

«Белые» – за то, что подверг издевательству силовиков, избитых дохлой отмороженной курицей.

А «красные» – за то, что в его очерке эта дохлая отмороженная курица заменила собой истинные символы революции.

Павлыч, он же Константин Кукушка, он же… в общем, Костя не мог и предположить, что эта отмороженная курица (она же – маленький мягкий пушистый цыпленок, она же – гордый орел Сопротивления) послужит началу его долгих рефлексий о смысле жизни и его месте в обществе… что в конечном итоге и приведет его в Тоннель Перехода в Другие Миры.

На тот момент ему ближе всех был старый скептик Экклезиаст, заметивший: «Человек не знает своего времени».

Отсидев свои «сутки» в тюрьме, и встретив бабу Шуру у ворот тюрьмы, Константин понял и осознал многие свои земные ошибки.

Александра Романовна, загремев в тюрьму на срок целых 25 дней «за злостное хулиганство в особо циничной форме, сопряженное…», конечно же, без особого восторга поминала коварного журналюгу, статья которого и подвела ее «под статью», раскрыв все хитрости Романовны с неистребимым цыпленком, оживающим к каждому маршу за свободу. Что называется, дезавуировал и обезоружил, вырвав «талисман революции» из ее слабых рук, сделав ее саму узнаваемой, потому и уязвимой.

Именно поэтому ей и влепили за последний марш целых 25 дней отсидки, – чтоб неповадно было. Еще хорошо отделалась, учитывая, что Александру Романовну на государственном телевидении обозвали агентом как минимум пяти главных разведок мира.

А через пару дней она почуяла, – буквально, носом почуяла, – слежку за собой. Чье-то тяжелое внимание не оставляло ее в покое. Даже здесь, в ее каптерке, среди непрерывного общежитейского шума и грохота.

…Она чувствовала себя лучше всего в метро, в большом скоплении народа. Здесь можно было затеряться, превратившись в героиню детективного фильма, ускользающую от вражеских агентов: она старалась как можно незаметнее, в самый последний момент скользнуть в вагончик уходящего поезда, на ходу меняя шляпку на платочек, меняя также выражение лица и даже походку, что должно было сделать ее неузнаваемой для воображаемого (или не воображаемого) преследователя (или преследователей). Ну почему бы не позволить себе, превратившись в героиню боевика, поиграть с судьбой (или неведомыми преследователями) в прятки, вспомнив молодость?

И в одну такую поездку-игру она снова наткнулась на Константина. Поди ж ты, – никак ей не спрятаться от этого журналиста!

Видно, еще не вся роль Константина в ее судьбе была сыграна.

…Константин неспешно прогуливался в узком пространстве нише под переходом метро. Словно ждал кого-то, либо выслеживал.

«Ага, охотится за новой жертвой?» – подумала баба Шура. – «Интересно, кто будет на этот раз?». И, спрятавшись за ближайшей колонной, стала наблюдать за журналистом.

Чувствуя себя сейчас то ли криминальным авторитетом, то ли, наоборот, детективом, – баба Шура наметанным глазом подметила, что предмет внимания Константина – высокий, смуглый парень у другого края ниши. Паренек выглядел как бы не от мира сего, – с отсутствующим видом возвышался над толпой, глядя поверх нее, словно вглядываясь в невидимую даль невидимого горизонта.

«Не местный», – почему-то решила баба Шура. Но, сколько ни наблюдала за обоими парнями, – не могла взять в толк, что тут могло привлечь внимание журналиста? Юный анархист, готовившийся разнести это метро? И ничего вокруг вроде не происходило.

И все же… Александра Романовна вдруг заметила: вокруг этого высокого парнишки понемногу начинают собираться люди. Молча, тихо, незаметно. Так железные опилки тихо и беззвучно сползаются к магниту.

Не за этим ли странным процессом следит и Константин?

А люди, между тем, прибывали, и молча вставали рядом со странным парнем.

В какой-то момент, и Костя, слегка ссутулившись, опустив голову, словно стремясь казаться незаметнее, превратившись в одного из «этих», – двинулся навстречу смуглому «пришельцу».

Александра Романовна не знала, что делать. Продолжать ли следить за журналистом и странным объектом его внимания, или, закончив, эту игру в детектива, отправиться домой.

И в самый разгар своих колебаний, вдруг поймала на себе взгляд смуглолицего «нездешнего» паренька, до сих пор, казалось, не замечавшего того, что происходило вокруг. Взгляд четкий, ясный, осознающий, и направленный прямо на нее. Да, именно на Александру Романовну. Паренек хитро так улыбнулся, как бы говоря: «А я, между прочим, все вижу, всё замечаю». А потом он одобрительным взглядом окинул всех собравшихся вокруг него. Еле заметно кивнул головой, и они, единой группой, казалось, составлявшей некое целое, не говоря ни слова, молча двинулись за ним.

«Как пионерский отряд, уходящий в далекий поход» – мелькнула в голове у Александры Романовны ассоциация…

В каптерке бабы Шуры и здесь, в Первоначальном мире, все было почти так же, как и в ее комнатёшке театрально-художественного общежития: старый топчан, застеленный вязаным покрывалом, выступавший из темноты угловатый шифоньер, уютный полумрак, в котором можно было с удовольствием утонуть, отдыхая от дневного суеты.

Света стоящего рядом светильника Косте было вполне достаточно, чтобы написать и прочесть то, что написал в своем блокноте:

…Там, где не пахнет ни миррой ни ладаном,

Там, где дверь выбивают прикладами,

Там, где пылает в полнеба заря, -

Там мы стояли, друзей потеряв.

Все повторяется снова по кругу:

Бой и потеря лучшего друга.

И снова вонзается горячо

Осколок ненависти в плечо…

Рядом на топчане, у него под боком, шевельнулась баба Шура, всхрапнув во сне. Константин взглянул на нее. Похоже, она, как и он сам, вполне прижилась здесь.

Тогда, в метро, когда он выслеживал Проводника, Константин не сразу заметил увязавшуюся за ним бабу Шуру.

И вот теперь, вспоминая их приключения в той экспедиции, – кстати, одной из первых экспедиций Перехода (как тогда говорили: «в другое измерение»), – подумал: а может он зря потащил тогда бабу Шуру с собой?

Кстати, тогда у Проводника были сомнения и насчет самого Константина, – насколько он готов для Перехода в другой Мир. Но после медитации на музыке в полуподвале одного из музыкальных центров, – Константин был допущен к Переходу, благодаря своей вполне гармоничной любви к Иоганну Себастьяну.

Тогда-то Константин и вступился за бабу Шуру. Он чувствовал ответственность за судьбу Александры Романовны, на которую, благодаря их скандальному интервью навалились новые испытания судьбы. И защитить ее, в этой революционной буче, кроме него, похоже, было некому.

Интересно, вспоминает ли она их Переход через одну из «кротовых нор»?

«Я когда-нибудь, может, пойму

Это время в крови и дыму…»

Дописал Константин.

«Или – не пойму?» – подумал он, откладывая стило.

Задумался. Нет, сейчас он точно не допишет это стихотворение, потому что совершенно не знает, чем оно может закончится. Равно как и все происходящее там, в Юдоли. И ему совсем не хотелось этого знать. Потому что происходившее там шло по своему замкнутому кругу, повторяя многократно само себя, и, стало быть, не имело конца.

Хотя порой… Правда, лишь изредка, ненадолго, – ему не хватало той горячей безбашенной атмосферы Юдоли, ранее так здорово подогревавшей его творческую фантазию.

К счастью, это случалось нечасто…

Оглавление

От составителя

Михайлыч, Васька и Пришелец

Переходчик

Кто ждет тебя на перекрестке?

  Серафим

  Я знаю, кто меня ждет?

  В кафе «Переходчик»

Школа левитации

Плачущий психоаналитик

Легенда о Последнем Путешественнике

  «Нет ни капли лжи в тишине…»

Легко ли быть скифом?

  Амазонки не спят. Они – медитируют

  Вольные степи Тоннеля

  Прочитай мои мысли, Создатель!

«Камо грядеши?…»

Скит не спит

  В потоке событий

  Нет повести печальнее?

  Боги всегда возвращаются, если обещали

Баба Шура Македонский и отмороженная курица