Обреченные [Ирина Рыжих] (fb2) читать онлайн

Ирина Рыжих Обреченные

Он знал, что зелеными волосами никого не удивишь. Но казалось, именно это их выдаст. Волнение подступало волнами. Слишком зеленые. Но отчего ему нервничать, он только страж. Он много повидал, много девиц и парней отправил в топи. Но вот же, накрыло.

Длинные волосы цвета мяты девушка перевязала на макушке красным платком. Это было ее единственное украшение. Даже глаза, всегда ярко накрашенные, бледны. И зря Страж опасался. На автобусной остановке никого не смущали ее волосы. Всех больше интересовали ее длинные ноги. Парни глазели, не таясь, а она не замечала их. Только Страж хмурился. Знали бы, простаки! Но не нужно им ничего знать. Знание не сила, знание – вина.

Русалка, как называл ее каждый встречный, радуясь своей оригинальной шутке, и Страж стояли по разным сторонам остановки без намека на знакомство, без единого кивка или взгляда. Лишние ритуалы не нужны. Старые знакомые, недобрые друзья. Невеселое дело их свело, к общению не тянуло. Отстраненные, они пропускали автобус за автобусом, ждали. Страж стоял, ни разу не переступив с ноги на ногу, выдержка за годы. Она топталась, ни терпения, ни покоя. Двое на месте.

На месте было трое. Суровый мужчина с татуировками. На остановке, полной людей, ему досталось завидное место для одиночества, стоять рядом никто не хотел. Русалка была более приятной компанией, если бы не тип рядом с ней. Третий. Русалка то брала его за руку и заглядывала в глаза, то отступала и вытирала ладонь, ставшую липкой от короткого пожатия. Паренек, на котором никто не задерживал взгляд. Пустые глаза, мягкое, словно тесто, тело, еще немного и растечется по асфальту.

До встречи с Русалкой этот парень, возможно, был полон жизни, был нужен кому-то.

– Нет. Он – точно нет. Она уверена, что он подходит? – думал Страж, – Он хоть когда-нибудь был живым? Любил? Его могли любить? А черт с ней. Ошибется, ей и отвечать.

То, что люди любили самых неожиданных особей, поражало Стража и не поддавалось пониманию. Даже этого жалкого парня любили. Любили так сильно, что сейчас он был в их руках. Это отрезвляло. Спасибо, проживем без любви.

– Да где ее черт носит! – держать в покое мысли у Стража получалось все хуже.

Для дела не хватало третьей участницы. Если считать паренька, то четвертой, но кто его будет считать.

Наконец, из очередного автобуса выплыла она. Попутчики смотрели ей вслед, а девчушке пяти, может, шести лет, не было до них дела. Она вышла, словно ни разу не коснулась земли своими блестящими туфельками. Бледное лицо, лукавая улыбка, рыжие короткие волосы – от нее нельзя было отвести глаз.

Рыжая девчушка едва кивнула ожидавшей ее парочке и широко улыбнулась пареньку. Он сквозь пелену уловил эту улыбку и больше не отрывал стеклянного взгляда от огненной макушки.

– Как много внимания к мелкой особе, без этого никак нельзя?

Рыжая зло взглянула на Стража, словно услышала его мысли. Тряхнула волосами, засияла ярче. Тут подъехал нужный автобус и пришлось оставить на время неприязнь, они здесь ради общего дела.

– Хотя какое мне дело до их дела. Когда уже это закончится, быть на побегушках у сумасшедшей девчонки!

– Не забывайся, – прошелестел в голове Стража чухой голос, – не забывайся.

Они зашли в раскаленный автобус, где между взмокших тел сновал старик-кондуктор.

– Да неужто сам! Старый знакомый, ну хоть что-то доброе в этом дне, – подумал Страж.

Старик, несмотря на жару, был в черной шапке с эмблемой старых пиратов и девизом неприкаянных душ free way. Он ловко собирал оплату, убирая деньги в разные карманы. Та мелочь, что отправлялась в карман жилетки, не сопровождалась билетом, но никто не возражал, слишком лихо он делал свою работу. Проходя мимо троицы, он на миг задержал на них взгляд и услышал «Черт!» не то ругательство, не то приветствие и признание. Старик ухмыльнулся. Денег не взял, вернулся на свой клеенчатый трон и уже не смотрел в их сторону.

Но в покое они не остались. В их группу вклинилась девушка, не обращая внимания ни на кого, кроме паренька.

– Привет! – ее радость и дружеское приветствие были неожиданны. Дуреха, занесло же тебя. Девушка выжидающе смотрела на паренька, улыбка ее гасла, уступая место разочарованию.

– Я думала, со мной можно поздороваться. Не сломался бы, – ее затрясло от обиды, она развернулась и ушла в другой конец автобуса. А парень не понял ничего. Пустыми глазами смотрел он на девушку, пустыми они оставались, когда она ушла. Он и голову повернул только на звук голоса, да так и остался, словно глядя ей вслед. А она не заметила ничего не обычного. Пустой взгляд был его «фишкой», так он смотрел почти на всех, одаривая безразличием. Но ее он всегда выделял, делал соучастницей. «Смотри, как это работает, – говорил он, – Был друг и нет друга. Друзья вообще понятие относительное». Единственный его талант. Сегодня ты думаешь, что вы приятели, а завтра он уже не кивнет в ответ. Она была уверена, что ее это не коснется. Ведь разве не к ней он приходил, когда все вокруг давили и чего-то требовали. Но нет, он словно не увидел ее, посмотрел, будто в пустоту. Так он и говорил: «А ты ведь, подруга, пустота».

Но теперь пустота окутала его. Рыжие волосы в этой пустоте – все что он различал. А затем внезапно лицо, чье-то знакомое, сейчас вспомнишь имя, но это так мучительно, нет, похоже, он не знает ее. Пока в его голове сквозь кисель пыталась пробиться память, девушка несколько раз открыла рот, но он не понял ни слова, и вот уже ее нет. А она была? Кто? Неважно. Он забыл, что пытался вспомнить. Рыжие рыжие рыжие отблески в его глазах, они дурманили все сильнее, дарили право не выходить из пелены.

Рыжая сидела, разглаживала волны платья, болтала ножками и была счастлива. Она притягивала внимание и наслаждалась этим. «Какая она хорошенькая, но одна», – шептались женщины. Мужчины глазели, делая вид, что смотрят поверх ее макушки.

– Извращенцы, – подумал Страж. Рыжая в ответ на это засмеялась так заразительно, как только дети могут и снова вызвала улыбку у всех вокруг.

– Да, дорогой, они все извращены, – ответила Рыжая, – Как и я.

Русалка же не могла успокоиться. Она украдкой смотрела по сторонам, ища девушку, что нарушила их круг. «Ушла, уходи, не смотри, не гляди, ушла и забудь, не видела нас тут, ушла и забудь, ушла и забудь». Шептала Русалка, пока Рыжая легонько не пнула ее под колено.

Русалка замолчала, огляделась и в который раз притронулась к руке паренька. Его ладонь висела безвольно. Русалка прикасалась, только чтобы убедиться – он все еще здесь. Он с ней, он в ее власти, во власти, которой быть не должно, которую она не хотела, но должна, она должна. Успокойся.

– Да! Черт побери, успокойся и не порть дело, – рявкнула Рыжая.

Наконец автобус опустел, никому не нужно было в ту глушь, куда направлялись они. Старик уставился на них с усмешкой.

– Ну и чего тебе надо, старый черт? – ухмылялась ему в ответ Рыжая.

– А ничего. Хочу – смотрю, захочу – никуда вы не доедете, девка. Да вижу дело у вас веселенькое. Жениться едете, что ли, а? Иль хорониться? Все одно, – старик зашелся хохотом, заклокотал, откинув голову. Рыжая вторила ему, детский смех разносился по автобусу, но никто не засмеялся бы ей в ответ. Русалка схватила парня за руку и тут же отпустила, а он и не замечал ничего. Другой бы предпочел выпрыгнуть из автобуса на ходу, чем слышать этот смех, но пелену паренька ничто не могло пробить.

– Конечная, – объявила электронный голос автобуса. Старик замолчал и занялся своими делами, Рыжая, казалось, тоже успокоилась.

– Ну, шевелитесь, – скомандовала она.

Нужно было торопиться. Теперь морок уже мог отпустить паренька. Так случалось не всегда, но бывало и мешало делу. Если оклемается, будет силиться понять, где он, кто эти незнакомцы, что ведут под руки, и главное, почему в голове нет ничего о последних днях. Но пока все шло гладко, пока паренек был спокоен, не выказывала ни страха, ни интереса.

– Возможно, он по жизни был такой, – в который раз подумал Страж.

– Нет, когда я его встретила, он точно был живой. Даже опасный в своей энергии, в своих идеях, – сказала Русалка.

– Ха! То, что он казался таким всем вокруг, не делает его таким, по существу, по натуре, понимаешь? – спросила Рыжая.

– Да.

Зеленые волосы метались на ветру. Если бы они могли поднять и унести свою хозяйку отсюда.

– Это возможно, все возможно, ты это знаешь и знаешь цену, – смех Рыжей был невыносим. – Не ной, скоро закончим, или ты передумала?

– Нет, – прошептала Русалка.

Они шли домой, к озеру, что шептало на ветру, что ждало своих детей, гостей и даров. Трава норовила порезать, сучья бросались под ноги и цеплялись. Земля неживая, илистая. Не рада она тебе, поди прочь, скользи вон. Случайных здесь не бывает, а кто любопытством ведомый, заглянет, тут и сгинет. Не глядит под ноги, не ждет подвоха. И вот уже катится, за траву хватается, та только режет мясо нежное на ладонях да насмехается. Если в озере не утопнешь, то шею здесь сломишь. Дом, потому что. В дом чужих не пускают. Со своими бы сжиться.

Свои знали, как идти. Открой себя, не хитри перед родом.

Рыжая шла первой. Осталась в теле ребенка, но и со спины ясно было, чем ближе к озеру, тем больше она снимала маску. Это уже шла не девчушка, а старуха, ровная лицом, но древняя, страшная душа. Душа ли? Сама как дом, однажды станет им, так уж написано. А пока одна из старейших детей его.

За ней, дрожа, полная надежды и страхов, ступала Русалка. Сотканная вся из пенной мечты. До нее этим путем прошла ни одна сестра. Они справились, сдюжили и она не хуже. По коже полз страх, только бы дождь не пошел, только бы брызги не долетели. Терять это тело опять, пусть и на миг – подумать страшно. Зачем так придумали, зачем столько боли.

Паренек шел неровно, путался, давно бы шею сломал, если бы не держал его Страж. На этом пути всегда начиналось страшное. Нетрудно найти человека, которого кто-то любит. Любят почти всех, с детьми и того проще, но увести их сложно. Другое дело мужчину. Один поцелуй и он твой, одурманен, в забытье, веди куда хочешь. Так они и шли до озера. А тут уж спадала пелена с них, протрезвеют и ревут. Все понимают, куда, зачем идут. Сбежать бы, да куда бежать, если никто уж не ждет.

Все на этом пути вспоминаешь. Как жену раздевал, а подружка новая за шторкой стояла, глаз не отрывала. Как целовал благоверную, как желал до беспамятства ту, другую, как колол свою родную, еще, еще. Откуда нож взялся – не понял, но ладно так в руку лег, поиграть всем хочется, по запретной грани пройтись. А за грань шагнуть – труда немного. Та, что за шторкой, смотрит, шепчет, манит. Она игру задумала, она и приз, только дело закончи.

Еще сын остался. Спит он, Ванька. Задушить легко, медведя фиолетового, что на выписку подарили, положил, придавил и конец. Был Ванька и нет. Под медведем и не видно. Где Ваня? Убрал мишку – вот Ваня, положил – нету. Так они играли, так Ванюша радовался, так агукал, улыбаться начал, сколько счастья в глазах, словно бога видел.

Вспомнил – взревел. Встал Ванюша перед глазами, не сходит. А парень воет страшно, ветер ему вторит, насмехается.

Рыжая ведьма смехом зашлась. Больше всего любила, когда они в себя приходили. В глаза смотрела, бесов приветствовала в душе чужой. Чем бесов больше, тем пир слаще. Этот ревел страшно, да только бесовского мало. Он сам словно бес, без души. И рвется у него не сердце, а разум. Боли место в груди, а у него там пусто, а от головы толку мало.

– Сумасшедший, – Рыжая плюнула ему под ноги. Больной, без них больной, изначально. Не было у него сердца, пойди разбери теперь, он-то любил своих, любил жену, Ваньку этого любил? Неважно уже, главное, что его любили, дюже любили. Усмехнулась, дальше пошла, повела выродков своих.

А Страж дорогу эту в темных снах видел, терпеть не мог, от бессилия, от злобы не высказанной дрожал. Некуда ему деться от этой пытки. Струсил единожды, проморгал свободу, теперь ходить за теми, кто храбрее, кто на сделку с Отцом сдюжил. Веди метущихся, рвущихся. Смотри, как другие уходят на свободу. И майся. Не смог он в свое время, пожалел, сам не понял, как полюбил, красивый был, как такого под воду. Отпустил, а под воду – себя.

До озера оставалась малость. Парень рвался страшно, но словно не сбежать хотел, шкуру свою спасти, а туда, под воду скорее желал. Редко такое, но бывало. Их любили, нежили, приручали, а они знали цену ласк, кормились с добрых рук, но в глаза не смотрела. Ни плачь, ни смех первенца не мог встревожить таких. Такие к озеру рвались сильнее, чем иные на волю. Смелости не хватало у них самим уйти на дно ванны или с моста. А тут под белы рученьки раз ведут, то скорее братцы, нет мочи носить эту голову, это сердце полое.

Вот и озера. Подлизывается к стопам, ластится, врет. Скольких простаков заманил. Иных искали, да не нашли, а других и терять некому. И вы подходите ближе, заходите глубже.

Рыжая подала знак рукой, и Русалка с пареньком упали к ее ногам.

– В воду! – указала она на озеро. Русалка смотрела на Рыжую с ужасом.

– Ступай в воду! Таков в обряд, – зашлась гоготом та, – А ты думала, он сам отдастся? Как же! Или мне прикажешь, а может, батюшке?

Страж не поднимал глаз. И так знал, что дальше будет. Сколько раз хотел сбежать с конца, но не пускала его то ли Рыжая, то ли трусость.

Отца не было. Украдкой Русалка выглядывала его.

Не будет его. Никогда не бывало. Страж давно понял, что Отец не придет на пир, устроенный для него.

– Ты свободы хотела, ты ходить по миру без страха желала, уйти из семьи мечтала? – Рыжая теряла терпение, голос вот-вот сольется с ветром, что завывал вокруг, – И что, передумала?

Она наступила на стопу Русалки, чуть-чуть и переломит.

– Да не бойся, – сказала Рыжая, – уже не обернешься. Знает Отец, знает Озеро, зачем пришла.

Русалка как была на четвереньках, так и поползла. Была уже по локоть в воде, когда поняла, что не обманула Рыжая. Не обратились ноги в хвост, и она впервые встала над водой, оглянулась, не веря себе. Теперь уж она закончит начатое.

Парень ждал ее. И сам под воду не шел, и на берег не рвался. Затих, только смотрел на свою ночную подругу. Крепкий трус, он и сам это знал. Струсил выбрать ту жизнь, что грезилась, свободную и большую. Сил хватило только на известную и прописанную, пропитанную жареными кабачками и бытом. Трусил разорвать круг, как хвастался когда-то. И сейчас сбывалось страшное желание – расстаться с жизнью. А на последний шаг смелости не хватало.

Русалка взяла его за руку и повела дальше. Вода холодная, колючая, впивалась, лизала бедра, ластилась к животу живому. Им осталась пара шагов до центра озера. Оно небольшое, но хитрое, только дойдешь до глубины поплавать, а там воронка, не понять, откуда взялась и кто ее закручивает.

Русалка повернулась к парню, зашептала. Слишком он покорный, вдруг не поможет ей такая жертва, раз и не жертва это вовсе. Но отпускать поздно. Шептала, как учили, усыпить разум, подчинить сердце, чтобы шел, ее желая, себя забывая. Дурманит парня снова, манит к Русалке, а она в сторону, в сторону к воронке. Шаг, и его начало затягивать. Он не обернулся, смотрит только на зеленые волосы. Схватил ее, то ли за жизнь цепляется, то ли за желание свое, плечи ее под его ладонями, к волосам губы тянет, не сбросить его, вцепился. Словно не она его, а он ее на дно утащить хочет. Пускай так, подчиниться, только бы утоп.

Вода закручивает, свое дело делает, водоросли по ногам вьются, врезаются. С берега слышно, как Рыжая смехом давится. А Отца нет. Не увидит он как дочь его Русалка судьбу решает, кто же ее тогда отпустит. Вдруг обманула Рыжая? Мысли пузырями мечутся, разбегаются, не собрать, от главного отвлекают. А главное – паренька Отцу отдать, самой не утопнуть, выйти из воды ногами и больше не видеть места этого гиблого, не слышать смеха рыжей ведьмы. Русалка запрокинула голову, набрала воздуха и ко дну пошла. Тяжело с ногами, без родного хвоста, без жабр, тело тяжелое, жить хочет, без ее воли наружу тянется. А она не дается и парня за собой волочит, глубже, дальше, на дно. Там его оставить, там ему только и место в этом мире уготовлено, там его покой.

Пока она в озере билась, пока укладывала на дно дружка своего, пока водорослями укутывала, чтобы не всплыл, чтобы сразу Отцу озерному достался, над водой успокоился ветер, ни смеха Рыжей не слышно больше, ни всхлипа Стража трусливого. Нет никого у озера, и из озера никто не идет.