От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Слог хороший, но действие ГГ на уровне детсада. ГГ -дурак дураком. Его квартиру ограбили, впустил явно преступников, сестру явно украли.
О преступниках явившихся под видом полиции не сообщает. Соглашается с полицией не писать заявление о пропаже сестры. Что есть запрет писать заявление ранее 3 дней? Мало ли, что кто-то не хочет работать, надо входить в их интерес? Есть прокуратура и т.д., что может заставить не желающих работать. Сестра не
подробнее ...
пришла домой и ГГ отправляется в общественную библиотеку, пялясь на баб. Если ГГ и думает, то головкой ниже пояса. Писатель с наслаждением описывает смену реакции на золотую карту аристо. Диалоги туповатые, на уровне ребёнка и аналогичным поведением. История драки в школе с кастетами и войнами не реально глупая. Обычно такие тупые деологи с полицией, когда один сознаётся в навете оканчивается реальным сроком. Когда в руки ГГ попали вымогатели с видео сестры, действия ГГ стали напоминать дешевый спектакль. Мне данный текст не понравился, сказочно глупый.
лицу: не смеешь пошевелиться, скованный кошмаром, от которого не проснуться, не сбежать. Провожу ледяными пальцами по мягкой коже: такой тёплой, такой живой…
Пахнет травами, потом и молоком… Спину царапает грубое дерево. Белое платье валяется на грязном полу. Из корзины рассыпались красные яблоки, треснули от спелости, истекают сладким соком. «Люблю тебя», – шепчет светловолосый принц, целуя наивную девчонку. Грудь разрывает крик, неспособный выйти наружу.
– Хочу… освободить тебя, – произносишь непослушными губами.
Глупый, глупый… Я уже свободна! А ты?
Трещит, разрываясь, плоть.
Как быстро ты затих, как безмятежно смотришь в небо.
Сердце ещё трепещет в ладонях, выпуская тёплый пар в холодный воздух. Держу твой подарок, твою дань. Свою месть. Сжимаю, впиваюсь острыми когтями в тугую красную плоть – по рукам струятся алые реки.
Приказываю: «Стучи!» – и с улыбкой закрываю глаза.
Выстрел пронзает тишину. Пуля пробивает грудь. Разлетаюсь звонкими осколками, перьями белого ворона, утренними росами…
– Говорил же, малец приведёт к ведьме. Околдовала, проклятая! – кузнец опускает ружьё, сплёвывает на землю и неуклюже крестится. – Ну, теперь уж всё кончено, успели к третьему дню. Рассыпалась прахом от серебряной пули… Ведьма!
– Она его сердце того, вырвала, – лепечет юноша, выглядывая из-за широкой спины отца.
– Вот будет тебе уроком, – гремит кузнец и поворачивает лошадь, – не таскай девчонок на сеновал раньше времени!
– А он как же?.. Мы его не заберём? – юноша оглядывается на бездыханное тело, распростёртое на земле, не в силах оторвать взгляда от тёмного провала в центре груди.
Холодный густой туман крадётся к мертвецу, тянет к нему свои щупальца.
– То ж ведьмина дань, дубина ты, – ворчит кузнец. – Всему вас учить надо!
На мягком зелёном мху, словно спелое красное яблоко, лежит, истекая соком, твоё сердце. Тук… Тук… Тук…
Чёртова метка
Лето пришло жаркое и сухое. Чёртово пекло – так говорят.
Днём зной стоит недвижимо, – точно дух в истопленной по-чёрному бане, – не спрятаться от него, не скрыться. И даже ветер, страшась обжечься, облетает село стороной. Лишь к полуночи чуть остывает воздух, чтобы с первыми лучами солнца всё повторилось сызнова…
В богатой купеческой избе душно. Три высоких, узких оконца, украшенных воздушными заморскими тюлями, заперты на щеколды. Тяжёлая дверь, ведущая в сени и обитая войлоком, закрыта плотно, будто на дворе лютая зимняя стужа.
Просторную горницу украшает высокая, фигурная да пёстрая, изразцовая печь на золочёных ножках. Слева от печи – широкая лестница, ведущая наверх, во светёлки. Справа – большой расписной сундук с откинутой крышкой. В углу над сундуком, под самым потолком – иконы в резных рамах.
За круглым дубовым столом под окошком сидит девушка в простом белом сарафане с голубым орнаментом на поясе и широких рукавах. Она так увлечена шитьём, что и не чувствует духоты: тонкие пальцы порхают над топко-синим штофом. До чего же хороша ткань! Иголка ловко ныряет в плотный, гладкий шёлк и тянет за собой золочёные нити, выписывая драгоценный узор…
Ткань эту и нитки папенька привёз для Нади с ярмарки ещё весной.
– Дорогие, наверное! – воскликнула Надюша, увидав отцовы подарки.
– Никаких денег не пожалею для моей мастерицы, – пробасил отец и осторожно погладил дочь по голове.
А узоры у Нади и вправду выходят чудные.
Вот на лазурной тафте застыли, расправив огромные крылья, дивные птицы с длинными шеями и хохолками-коронами. Каждое пёрышко переливается на свету перламутром, и веришь, что сейчас встрепенутся вышитые птицы и полетят по гладкой ткани, что по́ небу.
А вот распускаются на изумрудном шелку невиданные цветы. Лепестки их нежные, хрупкие – так и тянется рука прикоснуться. И то ли мерещится, то ли вправду исходит от них нежный, тонкий аромат.
Бывает такой замысловатый узор получится: сразу и не разберёшь, что вышито. Потом приглядишься – ба! – да то ж олени тонконогие по степи скачут! А коли не поленишься, ещё присмотришься, тут-то и увидишь, как девушки-красавицы водят хоровод вокруг костра…
Никто никогда не спрашивал у Нади, откуда берутся эти узоры, а спросили бы – она б не ответила. Того Надя и сама не знает. Да только увидевши ткань и взявши в руку иголку с ниткой, она уж не остановится, пока не закончит картину. И ни одного лишнего стежка не положит – будто рукой её кто-то водит… Нечистый дух, али кто?
Матушка, увидав новую Надину работу, только крестится и прячет шитьё в сундуки.
Вышивание да батюшкина нежность – вот и все Надины радости. Да ещё, пожалуй, ночные прогулки, на которые она выбирается тайком каждый раз, как восходит полная луна. Молочно бледная или жёлтая, как яичный желток. А, бывает, и красная, точно капелька крови. Далёкая и туманная или близкая и щербатая. Луна всегда разная.
Вспомнив большую, круглую луну, Надя вздыхает: скоро, скоро снова призовёт её ночное светило. И тут уж никак не
Последние комментарии
3 часов 11 минут назад
3 часов 29 минут назад
3 часов 35 минут назад
3 часов 50 минут назад
5 часов 24 минут назад
5 часов 25 минут назад