Пусть плачут мужчины [Вадим Иванович Кучеренко] (fb2) читать постранично, страница - 4

плохого?

Воробьев. Да уж очень твои идеи грандиозны. От них за версту веет сенсацией.

Плахов. Вас это пугает?

Воробьев. Сенсация, Матвей, это палка о двух концах. От нее резко подскакивает не только тираж газеты, но и артериальное давление редактора.

Плахов. Шутки в сторону, Павел Васильевич.

Воробьев. По-моему глубокому убеждению, ты опоздал родиться лет этак на пару тысяч. Я это понял сразу, когда ты только пришел ко мне в газету. Зеленый еще совсем был, а все такой же… Неукротимый!

Плахов. Есть такой грех.

Воробьев. Признайся, что в современном городе с его узкими улочками, домами-муравейниками и мелкими человеческими страстями тебе несколько неуютно. Ведь так?

Плахов. Признаюсь. Поэтому я предпочитаю быть там, где крышей мне служит небо, а четыре стены заменяют леса, поля, горы и реки… Вот только Мария к этому никак не может привыкнуть.

Воробьев. Все дело в том, что у тебя мягкое, как воск, имя Матвей. Оно располагает к уюту. Тебе больше подошло бы звенящее сталью Гай, Марк или любое другое из той же славной древнеримской когорты. Я так и вижу, как ты заявляешь: «Дикси!» – «Я сказал!», а воздух содрогается от восторженных криков бряцающих мечами центурий.

Плахов. К сожалению, когда меня нарекали Матвеем, родители этого не учли. Теперь уже поздно что-либо менять. Читайте!

Воробьев. (Читает вслух). «…чемпион мира среди профессионалов в полутяжелом весе россиянин Виктор Балуев». Ну, и что?

Плахов. Вам знакомо учение Ницше о воле к власти? Или само это имя вызывает в вас трепет?

Воробьев. С некоторых пор во мне не вызывает трепет ничье имя.

Плахов. Тем лучше. Так вот, согласно этому учению, в человеке изначально сильно желание превосходства над другими людьми. Оно преобладает над всеми остальными желаниями.

Воробьев. Мне кажется, весьма спорное утверждение.

Плахов. Это не утверждение, это закон природы. Как заявил старик Дарвин, извечная борьба за существование.

Воробьев. По-твоему, Ницше берет начало из Дарвина? Но ведь, насколько мне известно, сам Ницше отрицал дарвиновскую теорию естественного отбора. По его мнению, естественный отбор в природе и обществе способствует не лучшим, а наихудшим. Стадо, как он называл человеческий род, умеет лучше приспосабливаться и побеждает хитростью и числом, а не умом и силой.

Плахов. Это все слова. Если я вам скажу, что я президент России, вы мне поверите?

Воробьев. Пожалуй, нет.

Плахов. Потому что у вас есть достаточно фактов, опровергающих это заявление. То же самое и с Ницше. Что такое, по-вашему, его концепция сверхчеловека и мораль «падающего – толкни», как не перенесение на общество дарвиновской теории эволюции в природе?

Воробьев. Иными словами, ты хочешь сказать, что человек стремится быть первым, едва появившись на свет, уже в колыбели?

Плахов. Вот именно. Как кукушонок в гнезде.

Воробьев. Но зачем младенцу желать этого?

Плахов. Закон природы: тот, кто сильнее, имеет больше шансов выжить. Подсознание диктует человеку, как ему поступать. В целях собственной, как ему кажется, безопасности.

Воробьев. Но отсюда недалеко и до оправдания фашизма с его пресловутым культом сверхчеловека.

Плахов. А откуда, вы думаете, взялись «белокурые бестии» третьего рейха? Бедняга Ницше! Так извратить его мечту о возрождении идеала сильной и свободной личности.

Воробьев. Поэтому ты решил развенчать героев?

Плахов. Если мы бессильны против матушки-природы и не можем убить зло в зародыше, то давайте хотя бы не культивировать его. А для этого надо дать бой первым и доказать, что они ничуть не лучше вторых, третьих, десятых, просто им чуть больше повезло.

Воробьев. И боксер Виктор Балуев должен пасть первой жертвой твоего благородного намерения?

Плахов. Если хотите, называйте это так.

Воробьев. И под этим предлогом ты потребуешь от меня очередную командировку на край света за счет редакции?

Плахов. А вы будете возражать? Я вас не убедил?

Воробьев. Убеждать тебе следовало не меня, а Марию.

Плахов. А при чем здесь Мария?

Воробьев. Всего неделю назад ты вернулся из экспедиции. Если мне не изменяет память, ее участники спускались на катамаранах по горной реке.

Плахов. Мария любит меня и все поймет. Вы же знаете, Павел Васильевич, как мне повезло с женой.

Воробьев. Догадываюсь. И все же мне бы очень хотелось послушать ваш с Марией разговор по этому поводу. Может быть, я изменю свое мнение о женщинах.

Плахов. Так в чем же дело? Я приглашаю вас с Розой Львовной на ужин. И вы воочию убедитесь, что Мария – само совершенство. Тот идеал жены, о котором только может мечтать любой мужчина.

Воробьев. В твои годы мне казалось, что мужчина может мечтать только о свободе… (Встает). Впрочем, с удовольствием. Через часик мы с Розой Львовной подойдем к вам. Можно в пижаме?

Плахов. Какие могут быть условности, Павел Васильевич!

Воробьев уходит. Входит Мария с подносом, уставленным чашками.

Мария. А где же Павел Васильевич? Почему он не дождался чая?

Плахов. Я пригласил его с Розой Львовной к