Учерьъёсы Сугона [Владимир Владимирович Лорченков] (fb2) читать онлайн

Учерьъёсы Сугона

Жизнь и необыкновенные похождения Ивана Лукина, гражданина Северо-Западного Еврорегиона и бывшего Северо-Западного Федерального Округа бывшей Российской Федерации (СЗФОбРФ), во время Сирийской, Армяно-Азербайджанской, и, Заосвобожденческой Украiньской Мировых Войн, описанные им самим на чистейшем кандапоже-мурманском языке в назидание потомкам

Глава I

Пусть в будущее не заглянешь никогда,

Ивашку в будущее отправил Борода

Знакомство - Гибель Красной Шапочки и Агаты Звезденец - Краткая история войны Севера и Запада бывшей Северо-Западной Зоны бывшей Российской Федерации - Экскурсия по Дому-Музею историка Дмитриева - Как Иван Лукин становится Учыръёсы Сугона - Гамбит полевого командира

- Значит, убили Моторолу-то нашего, - сказал дюжий наёмник, слизав пивную пену с щетинистых рыжих усов.

О том, что эти усы на лице громилы, заросшем от скул до шеи, присутствовали - словно Акакий Акакиевич на службе! - можно было догадаться лишь по цвету растительности над губами. Вернее, по его отсутствию. Увы, этот участок растительности выцвел, и совершенно очевидно, случилось это из-за частого прикосновения к волосяному покрову молекул алкоголя, химическая реакция на который и выделила рыжую полосу-просеку на черном буреломе бороды. Странно, что полоса получилась такой тонкой, ведь алкоголь громила принимал в огромных количествах, постоянно проливая то себе на лицо, то на штаны, а то и на собутыльников. В других обстоятельствах, в другом месте и в другое время подобное поведение вызвало бы множество вопросов к Бороде, как робкий Иван огиюрил («окрестил» на кандапоже-мурманском — прим. переводчика) про себя громилу за соседним столиком. И на вопросы эти пришлось бы не то, чтобы отвечать (это само собой), но и obosnovat' (обосновать — мурманско-архангельский — здесь и далее примечание переводчика) ответы. Но здесь, в модном кандапожском краудфандинг-крафт пабе «Carelia libra lehvisto», названном и открытом четыре года назад, в 2030-м, в честь объявления независимой Северо-Западной Федеральной России (СЗФбР), включавшей в себя Карельскую, Ингермандулиландскую, Ижоро-Печорскую, Архангельско-Мурманскую и Санкт-Ленинградскую независимые федеративные республики, pred' iavit' (предъявить — мурманско-архангельский) Бороде за штаны, прилипшие к скамейке из-за пива, оказалось попросту некому. Собутыльники Бороды, ввалившиеся с ним с мороза в бар после посещения дома-музея историка Дiмитриева - о предыдущем пункте маршрута Иван понял по разговорам компании, доносящимся обрывкам фраз вроде «... летнюю mandушку аж три куны!», «...сюлечку и мизинец не пролез, за что уплочено?» - явно побаивались своего вожака. Того самого Бороды, одетого в роскошный польский пуховик с надписью «Вце не зжгинула Пильска риднэ» («Родной Польше пiздецеще не скоро» - мурманский диалект мурманско-архангельского). По надписи на мурманском языке, литературную форму которого еще не приняли в окончательном чтении - и над которой еще ломали головы и копья лучшие филологические умы СЗФбР - Иван понял, что гости прибыли из Печенги, крупнейшего текстильного центра Мурманско-Архангельской Федеративной республики. Произносить это название следовало, меняя каждый раз «Архангельский» и «Мурманский» местами, чтобы избежать лингвистической дискриминации. Гости из федеративной республики, появившейся на развалинах бывшей РФ, вели себя плохо. Они, видимо, травмированные и стигматизированные отсутствием у себя литературной версии родного языка, поражали буйным нравом и стильными шмотками мирных, тихих и нищих кондапожцев, потерявших половину населения за пять последних лет в ходе эпидемии короначумы и войны между Югом и Западом бывшей Северо-Западной Зоны РФ. По строчке, по шву и по стильной заплатке на воротнике, Иван определил, что куртяк шили в редких теперь, лишь кое-где сохранившихся цехах с разделением труда, а не в повсеместно распространившихся мастерских полного цикла, где вещь производил один мастер от первого этапа до последнего: от производства домашнего синтяпона в котле до заклепки пуговиц. Что называется, от «ж» до «а» (литературная форма архангельско-мурманского языка не очень отличалась от старорусской версии начала 21 века, поэтому, чтобы подчеркнуть национальные особенности, при объявлении независимости в мурманско-архангельском алфавите просто поменяли очередность букв из старорусского).

Помимо куртяка, Борода сверкал белоснежной искусственной челюстью. Большой, по нынешним временам, редкостью! Челюсть позволяла своему обладателю как спокойно пережевывать пищу, так и относительно легко, без последующих посещений зубодера, переносить множество мелких бытовых конфликтов на национальной почве, разгоравшихся в СЗФР из-за влияния бывшей метрополии. Кроме того, на растительности на груди, обильно политой пивом и тоже как-будто порыжевшей — покоился орден за «Сидение на Дамбасе», медали за «Взятие Шар-аль Шейха», «Покорение Дамаска», значок «Лугандон Третьей степени», и почетный знак «Даунбаса». Все не оставляло сомнений в том, что огромный Борода с кулаками каждый величиной с литровую пивную кружку - и окруженный выводком прихлебателей в числе двенадцати человек, плохонько одетых, довольно грязных и с очень плохими зубами, (шахтеры из Никеля, понял Иван) - самый опасный представитель своей туристической группы. Да, туристической, Иван не испытывал никаких сомнений и на этот счет. Хотя бармен, модный кандапожский гомотриосексуалист Никита, по прозвищу «Красный беретик», встревожился. Свое крестильное имя Никита получил в день ВВ МВД Карелии Либра, искупавшись в одном фонтане с группой агрессивных обнаженных ветеранов, «краповых беретов», которые в награду за смелость вручили женственному пареньку красный берет, сорванный с проходившей мимо candapojaise*** (кандапожка на кандапожском), объявив награжденному, что отныне он — полудочь полка. Но встревожился бармен не поэтому — снявши штаны, по труселям не плачут, любил говорить Никита, расширяющий кругозор на досуге чтением модной расовой философки Люси Улитковой, - а из-за того, что был параноиком. Подозрительно глядевший на гостей с самого их прихода в бар, Никита «Беретик» отлучился куда-то на минутку под предлогом свидания. Наверняка, стучать побежал, дятел, подумал Иван, но воспринял это философически. Никита день деньской проводил в актуальной социальной сети «Бдибук», само членство в которой предполагало некоторую степень паранойи у каждого своего участника. Потому с утра до вечера бдительный Никита то и дело «отлучался» от стойки, чтобы выразить озабоченность, после чего в бар заглядывал наряд дружинников, проверить документы гостей. Чаще всего вызов оказывался ложным, что ничуть не расхолаживало Никиту, у которого, по его словам, всякий раз подгорало, когда он заподазривал в гостях тайных агентов Московии. На этот раз Иван тревоги Никиты не разделял. Ведь Борода, несмотря на некоторую эксцентричность, представлял собой, как и его спутники, обычный тип архангельско-мурманского туриста-наемника. Громилы, жлоба и хама, заехавшего в Капдапогу по программе примирения и согласия "Дiды же воевали". Её открыли после короткой, но ожесточенной карело-мурманско-архангельской войны, случившейся из-за крушения власти РФ в регионе. Да, Борода явно воевал за московитов время от времени, но наемничество давно уже стало одной из основных статей экспорта СЗФОбРФ, и властями особо не преследовалось, а раз так...

… Борода, рявкнув на кого-то из компании, хлопнул провинившегося по голове раскрытой ладонью. Несчастный свалился на пол. Приберем после закрытия, решил Иван, не осмеливаясь пока подходить к выпивохам. Борода, положив ноги на бесчувственное тело, начал рассказывать очередную байку про то, как сражался против украиньцев в ОРЛДО под руководством легендарного террориста, известного как Моторола и которому, как оказалось, пришел конец...

Потупившись, и стараясь не дышать, Иван прошествовал мимо Бороды со спутниками, высоко держа над головой на одном пальце поднос с пустыми бутылками на случай, если кто-то из посетителей захочет сделать фото для «Инстапятьдесятграммов». Здесь, в баре «Карелиа Либра Лехвисто», коренной candapojais (кандапожец на кандапожском) в четвертом поколении Лукин подрабатывал официантом со времен окончания той самой, будь она неладна, войны. Ужасного и кровавого конфликта, оставившего его не только без финансовых накоплений (во время третьего взятия Кандапоги мурманчане-архангельцы сожгли Банк Карелии), но и лишившей престижной службы смотрителя музея Кандапожского языка. Ведь существование этого самого отдельного кандапожского языка грубые северяне не признавали, требуя от кандапожцев, покоренных во время короткой оккупации «говорить blead’ по-человечески» («говорить бля по человечески» - мурманско-архангельский). Впрочем, низкий социальный статус официанта Лукин сейчас компенсировал тем, что в свободное от работы время блогил блогером и инфлюенсерил инфлюенсером общественных пойнтов вью в остатках Рунета, полностью взятых под контроль администрацией «Фейсбука», взятой под контроль администрацией «Твиттера», взятой под контроль администрацией Белого Дома. Мы, конечно, говорим о не о Белом доме исчезнувших в радиоактивных вихрях Соединенных Штатах Америки, а о здании правительства в далекой и загадочной Москве, пропавшей с радаров официальных медиа СЗФбР уже много лет как. Но которая Москва время от времени пробивалась через глушилки и информационную блокаду пересказанными репортажами и обрывками голосов канала, якобы созданного московитами для пропаганды на осколки империи, «АRA-ТV», кажется. А кроме того, в СЗФОбРФ о бывшей Российской Федерации поступали редкие свидетельства тех немногих счастливцев, которые, несмотря на множество препон и зон безопасности, оккупации, и разграничения, время от времени могли побывать на Востоке. Согласно этим, крайне отрывочным, сведениям, бывшая метрополия если не процветала, то уж точно не бедствовала. Иван даже прочел об этом на обрывке бумаги, оставленной в нужнике кем-то из посетителей из тургруппы из Санкт-Ленинграда, соседствующего с Москвой по независящим от себя причинам (что и обосновывало большую частоту контактов).

«Отстегнув от себя ненужные бывшие части империи, как ракета, подчиненная гениальному замыслу советских инженеров и конструкторов, победивших Гилера, отбрасывает отработанные ступени, и оставив за бортом миллионе ненужных хохлов, змагаров, чухляндцев и поморов, Российская Федерация смогла значительно улучшить качество жизни всех ста тридцати коренных народов многонациональной страны, начиная с государствообразу...»...

Вот что было написано на клочке газеты, использованном в самом интересном месте, отчего на месте государствообразующего народа Многонационалии-РФ в многонациональной прессе МРФ наблюдался лишь мазок gomn-а. И, к сожалению, Иван, так и не смог пока определить, какой же народ сейчас в бывшей РФ государствообразующий и есть ли Ивану смысл подавать документы на получение московского гражданства по праву крови (прапрадед Ивана родился в далекой Калуге). Впрочем, это вряд ли имело смысл, и обошлось бы Ивану в огромные деньги. Ведь подаваться на гражданство нужно нелегально — никаких дипломатических отношений бывшая Российская Федерация со своим бывшим Северо-Западным Федеральным округом не поддерживала.

… Бах-бабах! Борода грохнул пустой кружкой по столу и прокричал, что хочет ещё пива и голубичной настойки. Иначе он грозил разгромить бар «Карелиа либра», как в свое время, признался здоровяк, в составе оккупационного Мурманско-Архангельского корпуса разгромил Свободную Карельскую Республику, что попыталась выйти из СЗФОбРФ. Иван вздрогнул, и бросился наливать из крана, оставленного барменом, тайком отлучившимся по своим делам. Впрочем, вполне может быть, что это Иван впал в паранойю и ему мерещится паранойя, а бармен оказался прав на сей раз.

Периодические «дела» Красного Беретика звали Агатой Звезденец. Стильная, модная и независимая, асексуальная женщина с мужским гендером в душе... Оттого, по мнению священника Гомосексуальной Церкви Кандапоги, где обgaufreal-ся («окормлялся» - лингва карелиа, язык, использовавшийся в регионе Ледовитого океана, созданный из смеси старорусского, французского, английского, и пр. старых языков Европы) Никита в надежде на визу в Финляндию, секс с Агатой не рассматривался как гетеросексуальный харам. Да и брала она исключительно в зад, «до тех пор, пока в Ватикане не разрешат гомосексуальные браки" (такой обет девушка дала на хэппиненге "Карелия против скреп"). Слишком юная, чтобы рожать, сорокашестилетняя Агата по сей день изживала травму рождения в РФ (стесняясь признаться, что родилась в СССР), и делала это поэтическими перфомансами. Еще она заведовала экскурсиями в доме-музея историка Дiмитриева, где, по трудовому законодательству Карельской республики, полагался десятиминутный обеденный перерыв. А так как из-за задержек по зарплатам музейщице кушать в этот перерыв все равно особо нечего, она предпочитала провести время с толком, pоtrahavshis’ с барменом за еду...

Демонстративно долив пиво «с горкой», чтобы часть даже выплеснулась, и так, чтобы Борода и его «шестерки» видели и не заподозрили обман потребителя, Иван осторожно поднял над головой поднос. Направился к столу, грациозно вертя задом, туго обтянутым лосинами «в радугу». Эти штаны привёз Ивану, еще в бытность того смотрителем Музея Кандапожского Языка, друг из Финляндии, молодой еврогей Иитамессяли Юхо Раймани. Пошитые в Румынии — настоящее западноевропейское качество! - из шкуры бангладешского беженца, которого молдаване доставили в шкурный цех Бухареста, пообещав отвезти в Италию (обычный бизнес молдаван), эти лосины демонстрировали, как объяснил восторженный финн, настоящее единство освободившихся еврорегионов бывшей Российской Федерации.

- … ибо если раньше вы были едины лишь потому, что вас собрали силой, под русской мммм палкой... - сказал торжественно финн, во время ужина при свечах, после проверки финансовой отчетности музея.

- … то отныне вы едины по доброму согласию, на принципах общественного договора, и единых ценностей! - сказал он, вытаскивая из рюкзака подарок-поощрение Ивану.

- … ну и, конечно, парочка приятельских палок от старого друга из Евросоюза не помешает... - быстро добавил он.

После чего рассказал Ивану легенду о радуге и о том, что если найти место, откуда она начинается — на лосинах она начиналась из шва в промежности - то можно найти настоящий горшок с золотом. Юхо утверждал, что именно это радуга символизирует в финской народной традиции. Обычно люди сидят на штанах, но в тот раз, - отметил с удовлетворением Лукин - напротив, штаны сели на Ивана, и сели хорошо, в обтяг. В каком-то смысле, Лукин сел на золотые яйца, если, конечно, верить финскому фольклору. Рослый Иван походил бы в обновке не только на День Города, который, увы, оккупационные власти отменили, но и на Петра Первого, будь у Лукина ботфорты, камзол и трость (фраза труднопонятна из-за непереводимой игры слов, со значениями слова «pokhodit”, близким к русскому «походить», но с чуть другим оттенком — прим. переводчика). К сожалению, ни одного, ни другого, ни третьего Лукин выпросить у приятеля не смог, хотя собирался. Увы, началась война и контакты между Карелией Либра и Финляндией прервались.

Поначалу, конечно, ничто военных действий не предвещало. Напротив. Иван, как и все представители национальной интеллигенции Кандапоги, которые выступали за независимость региона от Российской Федерации (а выступали все, потому что, как выразился режиссер местного театра, гомосексуалист из Львова, «всех нас zaebali армяшки и жиды»), ожидал от независимости региона только всеобщего процветания. Он бойкотировал работу местной телестанции, захваченной чеченским ОМОНом, присланным из Москвы... Стоял в оцеплении вокруг оцепления с плакатом «Русские, убирайтесь домой, мы сами с усами», и раздавал прохожим в Кандапоге накладные усы, которые визуализировали модный протестный мем, коррелируя пожелания людей с неотвратимо надвигающейся на режим реальностью. Так говорил один из политологов, присланных на подмогу в СЗФОбРФ с, почему-то, Внаукраины, и который был, почему-то, еврей. Вместе с ним Иван предлагал прохожим цветные шарфики, целовал девушкам руки, и раздавал программу «Сто шагов». В этой инструкции по достижению процветания за сто дней местный экономист, Григорий Косоротов доступно, на пальцах, объяснял, как Карельская Республика разбогатеет. Один день — один шаг, для совсем уж тупых.

… Иван поставил на стол поднос с пивом, и постарался вильнуть задом под одобрительным взглядом Бороды так, чтобы это выглядело достаточно деликатно и уважительно по отношению к клиентам, но недостаточно кокетливо, что жест могли воспринять как приглашение. Иван в чьем удостоверении личности стояла отметка «Г II» («гетеросексуалист второй категории», то есть, не склонный к контактам даже с гетересоксуальными мужчинами), старался избегать ненужных связей. Протирая стол, припомнил первые пункты программы. Они начинались после короткого, но энергичного вступления.

«... нужно быть идиотом, чтобы не видеть перспектив, которые открывает перед жителями Карелии независимость региона. Ты идиот? Нет?! Значит, ты видишь перспективы, которые открывает перед жителями Карелии независимость региона. Ты не видишь перспективы, которые открывает перед жителями Карелии независимость региона? Тогда ты идиот! А может, ты еще и не житель региона? Тогда ты не только идиот, но и враг. Так ты враг и идиот или не то, ни другое? Тогда — ты за независимость региона. Счастливое будущее Северной России без России вполне возможно!

Шаг первый. Решаем жить лучше, и с позитивным настроем готовимся ко второму шагу.

Шаг второй. Начинаем жить лучше!

Шаг третий. Не стали жить лучше? Делаем шаг назад и решаем жить лучше и с позитивным настроем готовимся к третьему шагу.

Решаем жить, как в Европе.

Начинаем жить как в Европе.

Становимся процветающим регионом.

За три года достигаем небывалого экономического роста.

Становимся экономическим «белым медведем», свидетельством экономического чуда.

Становимся влиятельным членом Европейского союза.

Возглавляем Европейский Союз.

Душим всех коше...»

К сожалению, осуществление программы застопорилось на пункте номер 1 на пятый день Независимости из-за начавшихся боевых действий с другими регионами бывшего СЗФОбРФ. Якобы, те позарились на карельский лес. Именно это, уверял по сей день из эмиграции в Таллллиннне открывший там газету политический эмигрант Косоротененннн, не позволило карелам зажить по-европейски за сто дней. В противном случае Карелия бы давно уже перевезла в Кондопогу или Пьеррадаптьёвск (бывший Петрозаводск) статую знаменитого на весь мир писающего мальчугана. Об этом переезде мечтал весь коллектив дома-музея историка Дiмитриева! Попка этого мальчика, уверяла Инесса Бло, сияла бы настоящим украшением спальни нашего великого земляка, уроженца Карелии, ученого с мировым именем, принявшего мученическую смерть в лагерях бывшей Российской Федерации за национал-освободительную борьбу. Её, увы, историк проиграл, когда палачи режима вынюхали тайник, где Дмитриев прятал секретные документы, разоблачающие миф о том, что «русские и жители СЗФО РФ один народ». По случайному стечению обстоятельств тайник располагался в том месте на теле приемной дочери, которое позволило пропагандистам Москвы начать облыжную кампанию очернения Дiмитриева, обвинив того в педофилии. « Спрашивается, какой педофил станет прятать важные материалы в девичьей вагине», спрашивала гневно Аля Грач.

Аля работала до войны директоркой клуба «Агрикалчурал.карел», точки сборки интеллектуалов Петрозаводска и рассадника свободомыслия и сальмонелеза (последнее - из-за туриста англичанина, обблевавшегося в туалете заведения после строганины из собаки). В клубе молодые карелы учились проращивать овес в горшках на подоконнике, чтобы увеличить зону зеленого пространства и импрувить амелиорацию урбанистической зоны Петрика, как называли город молодые горожане. Портрет Али висел на стене в баре, и, кажется, посетители заметили его только сейчас.

- Это еще что за pissdа?! - рявкнул Борода, кивнув на стену, и бросив на поднос куну и, на чаевые, пару румынских банов.

Волнуясь, Иван объяснил, хотя уже увидал, что Борода с приятелями слушает только лишь для проформы. И вот это плохой знак... Ищут доebat’sea, подумал грустно Иван.

… Отношения карело-кандапожцев с мурманскими соседями сложились напряженными. После быстрого поражения Карелии мурманчано-архангельцы и поморы с ижорянами не оккупировали край надолго. Простояв два месяца, они ушли, навязав Петрику подписание унизительного договора о вхождении в бывшую СЗФОбРФ. Поэтому формально Иван и его клиенты не были сейчас побежденным и победителями, напротив. Государственная пропаганда педалировала тему примирения и согласия, рождения в огне и трубах славы новой нации и прочие фокусы, заимствованные из учебников истории США, канувших на дно Атлантики. Именно поэтому то из Мурманска, то из Архангельска, а иногда и из Северодвинска и Санкт-Ленинграда, в Карелию приезжали группы туристов. Цель турнаправления - познакомиться с культурой братского карельского народа, война с которым началась по недоразумению, спровоцированная, конечно же, Москвой. Единственное, что подверглось репрессиям - Музей Кандапожского Языка, который язык нашли слишком похожим на русский и потому не исключили влияния недоброжелательного московитского соседа. Так Иван остался без работы, хоть и не по своей вине. Ведь он предупреждал, что кандапожский язык находится лишь в ранней стадии своего Возрождения и его исследователям еще предстоит, по сути, создать язык заново, как сделали с ивритом, например. Ну, а на транзитный период придется довольствоваться языком-оккупантом, русским, так похожим на народный (но не литературный!) кандапожский.

Увы, начальство Ивана не снизошло к его аргументам, и пошло на требования Архангело-Мурманска. Потому Лукин начал подрабатывать в баре, стены которого украсили портретами городских волонтёрок, внесших свой вклад в становление независимости Петрика от РФ и, увы, канувших в ходе междуусобного конфликта с мурманчано-архангельцами (поговаривали о передвижных армейских борделях): Джана Чпык. Рая Гно. Геля Фрдык. Нино Кша, Инесса Блык...

И, конечно, Аля Грач, основателька и администраторка Дома-музея историка Дiмитриева, где гости из тургрупп, 70 процентов расходов на поездки которых оплачивались из бюджета для стимуляции внутреннего туризма, могли ознакомиться с фотоархивом великого уроженца Петрозаводска.

- По сей день музейщики всего мира изучают поистине новаторский подход Али, разделившей музей Дiмитриева визуально и пространственно на три зоны, названные, соответственно, «Большие половые», «Малые половые», и, собственно, «Влагалище», - тараторил Иван наизусть справку.

Делиться этой информацией с посетителями входило в его служебные обязанности по договору с барменом и владельцем заведения Никитой. А вот, кстати, и он, подумал Иван, заслышав шаги. Должно быть, бармен возвращался после, как сам это называл, процедуры окормления Агаты. Иван было радостно встрепенулся, готовясь снова спрятаться в углу темного и почти пустого бара. Но снова поник. К несчастью, это лишь возвращался из туалета кто-то из «шестерок» здоровяка. Иван, профессионально глядя на всех, но не на каждого в отдельности, быстро собрал пустые кружки. Пошел было к мойке, и даже не было, а и пошёл, но спустя несколько секунд понял, что движется на холостом ходу. Причина оказалась в лапе Бороды. Громила удерживал Ивана за полу майки с вырезом, не позволяя официанту покинуть столик. Опять pidorass-ы, с грустью подумал Лукин, поворачиваясь к мужикам с сияющей улыбкой и заготовленной на такие случаи страшной историей про венерическое заболевание, подхваченное от солдатика Ижорского корпуса. Но, против ожидания, Борода не стал лапать Ивана, а даже с деликатностью, довольно неожиданной для человека (человека ли?) такой внешности, притянул Лукина к столу. Заставил официанта сесть.

- Господин, изво... - начал было говорить официант, но замолк, потому что всё увидел и всё понял.

Покойный Никита раскусил гостей. Псевдо-туристы оказались беспредельщиками.

В открытые двери бара кто-то из компании Бороды затаскивал за ноги тело Никиты с чем-то, очень слабо напоминающим голову на плечах. За тем, что было Никитой, тянулся густой и, почему-то, ровный кровавый след. Захоти убийцы бармена провести дорожную разграничительную линию, самое время это сделать. Веда остывают, а кровь сворачивается, вспомнил не к месту сведения, добытые из просмотра криминальных сериалов — еще в той, путинской, РФ, - Иван Лукин. Не отрываясь, он глядел на тело бармена, на которое лиходеи уже бросали остатки десятиминутной подруги, Агаты Звезденец, с развороченным, почему-то, низом живота. Иван, сам не понимая зачем, сглотнул и услышал доносящийся издалека голос Бороды.

- Ничего так тебя трухануло, я думал, бойчее будешь, - сказал откуда-то Борода.

- Да ты не щемись, не переживай так, - сказал он, и начал трясти Ивана, все еще не cпускавшего глаз с убитой парочки.

- Сам виноват pidоr ваш, - сказал он.

- Как только из бара рванул, я за ним парня из своих послал, - сказал Борода.

- И что ты думаешь, pidor ваш, он как Ленин оказался, - сказал он.

- Знаешь анекдот этот? - сказал он.

- … молчал в ужасе Иван.

- Короче, нам сказал, что потрахаться, бабе своей что к нам, в сам в библиотеку, - сказал Борода.

- Оперу писать, - сказал он.

- … - молчал, в оцепенении Иван.

- А, ты из-за девки так, - сказал Борода.

- Так она, pissda, сама виновата, - сказал он.

- Пока пацаны сумочку проверяли, все талдычила «не нужно объективировать, хватит материализировать...» - сказал он.

- … «я не объект, но субъект» - сказал он.

- … «все самое ценное в моей вагине», - сказал он, цитируя покойную Звезденец.

- Вот пацаны и не поняли, пришлось у mande ковыряться - сказал он.

- Или мож у ней и правда чо в mande было? - сказал он.

Все еще глядя на тела, Иван с сомнением покачал головой. Тут он, наконец, взглянул на Бороду, потому что тот взял лицо Лукина в руки и просто повернул голову официанта и бывшего смотрителя музея Кандапожского языка.

- Вы... и... мы... - сказал Иван.

- Ты меня как назвал-то, - спросил Борода, дыша луком и, почему-то, водкой.

- И ээээ ну кхкх... ссссс - просипел что-то Иван, и вдруг очень быстро понял, что интерес к нему в глазах Бороды гаснет, и громила вот-вот отвернется от него, единственного специалиста в мире по кандапожскому языку, Ивана Лукина, и он, Иван Лукин, вот-вот присоединится к бармену Никите и музейщице Агате, и это будет самый печальный в мире гэнг-бэнг. Поэтому Иван выпалил в лицо почти отвернувшегося Бороды:

- Борода! - сказал он.

- Я звал вас про себя Борода, - сказал он.

- Банально, но честно, - сказал Борода. - И, главное, почти точно. Интуитивно ты почти определил истину.

- Да?! - искренне обрадовался Иван.

- Зови меня Бородай, малой, - сказал Борода.

- Так точно Бородай, - сказал Иван.

- Отлично, малой, - сказал Бородай.

- А как мне звать тебя? - сказал он.

- Иван, - сказал Иван.

- А по-вашему... по-местному... - сказал Борода.

- Ты не щемись, - сказал Борода. - Все свои. Теперь мы тебе свои. Так как тебя на этом вашем...

- Ну, - сказал Иван. - В переводе с русского на кандапожский Иван это Иван.

Борода выглядел разочарованным. Иван понял, что ему необходимо срочно что-то предпринять, потому что разочарование в нем, Иване, Бороды, то есть, Бородая, автоматически означало присоединение его, Ивана, к Никите и Агате.

- Хотя если подумать... - быстро сказал он.

- Есть еще один из редчайших диалектов кандапожского... - сказал он.

- В окрестностях Оленегорска на нем говорят тридцать семь старожи... - сказал он.

- Короче, на оленегорском диалекте кандапожского Иван Лукин звучит как Учырьъёсы Сугона, - сказал он, выпалив первый набор звуков, который пришел в голову.

- Учыръёсы Сугона... - сказал Бородай, почему-то сразу и легко повторив звуки, впервые собранные в истории человечества в одно слово.

- Учыръёсы Сугона! - сказал Иван, постаравшись запомнить свое новое имя на всю жизнь.

- Хорошо, - сказал Бородай, и сел, кивнув.

- Да ты садись тоже, - сказал он Ивану.

- В шашки играешь - сказал он.

- Ну... - сказал Иван.

- Играю! - сказал он, увидев, как из глаз Бороды-Бородая вытекает песчинками из песочных часов интерес у собеседнику.

- Отлично, - сказал Борода.

- А вы, пива сюда, живо! - сказал он подельщикам.

- По двенадцать кружек каждому, - сказал он.

… спустя несколько минут атмосфера бара «Карелиа либра» стала напоминать сцены из старинного фильма, который в Кандапоге показывали на передвижном кинотеатре-грузовике пару лет назад агитбригады Мурманско-Архангельской армии, припомнил Иван. Такие грузовики объезжали районы города с призывом на вечернюю молитву, совмещенную с киносеансом и повешением военных карельских преступников. После того, как равимуэдзипоп оттарабанивал молитву европейским ценностям — трем святым сестрам, звали которых Фратернитя, Егалитя да Либертя - грузовик трогался с места. Несчастные преступники повисали под фонарем, а на простыне, натянутой на повешенных, начиналась новая, нездешняя жизнь. Фильм сняли про тёлку-шахматистку и сеанс очень понравился как Ивану, который несколько раз «ловил сеанс», глядя на то, как рыженькая чертовка облизывает губки, так и Агате Звезденец, земля ей актуальной повесткой.

Агата, загоревшись, буквально высосала из майора оккупационного штаба старенькую любительскую камеру, и сняла римейк фильма про шахматистку дрожащими от недоедания руками (позже кино получило «Золотой гвоздь» на каком-то Фестивале Смыслов в Пярну). Конечно, в баре стало намного грязнее, чем в киношных залах для игры в шахматы, но одно, знал точно бывший Иван, было общим — атмосфера высочайшего нервного напряжения. Или, как говорил в таких случаях старый режиссер-pederast из Львова «на разрыв аорты, как песни Володи». Причем разрыв аорты в буквальном смысле, понимал побледневший Иван, оцепенело глядя, как лихие люди из свиты Бороды-Бородая расчертили кусочком чего-то из несчастной Агаты поверхность столика между игроками, отчего та стала походить на шахматную доску. Фигурами стали литровые бокалы с пивом, а правила в игре установили очень простыми: бьешь шашку - пей до дна. Таким образом шансы быстрее пьянеющего победителя и побежденного уравновешивались, объяснил словоохотливый Борода.

- Диспозиция ясна Учырьёсы? - сказал он.

- Диспозиция ясна, - сказал Учыръёсы, который теперь даже в мыслях боялся называть себя Иваном.

- А раз так сыграем, - сказал Борода.

- Но сначала разогрев, - сказал он, подмигнув.

После чего достал из-под полы литровую бутылку водки «Симоньяновки», очевидно, контрафактную. По словам Бородая-Бороды, водка получила название в честь какой-то невероятно болтливой женщины. Якобы, напиток вызывал в тех, кто его потреблял, острое желание долго, много и несвязно говорить обо всем на свете. Выражаясь недипломатичным языком Бородая, popisdet’. Именно этим захватчику с Учырьъёсы и предстояло заняться перед тем, как начнется матч. Ставки в турнире оказались велики — если бывший официант бара «Карелиа Либра» и единственный в мире специалист по кандапожскому языку проиграет, его ждет неминуемая смерть. Причем, скорее всего, позорным образом обойдутся с трупом. Ведь, как объяснил Бородая, нехватка белковой пищи всегда вызывала в закрытых сообществах Хомо Сапиенс вспышки каннибализма. В это Иван охотно верил, стараясь не глядеть на плиту в углу, на которой уже закипала кастрюля с частями тела бедных Никиты и его мимолетной подруги. Если выиграет Иван, то получает одежду, оружие, деньги и полную сво...

- Шутка! - сказал Бородай, опрокинул стаканчик, и заставив проделать то же самое Ивана.

- Если выиграешь ты, то останешься в живых, - сказал он.

- И мы включим тебя в наш отряд, - сказал он.

- Компри, - сказал он.

- Компри, - повторил обреченно непонятное слово Иван-Учырьёсы, который понял вдруг, что играть в шашки будет сейчас третий раз в жизни.

(… первые два жались где-то на задворках памяти официанта-лингвиста, как робкий поклонник под окнами возлюбленной: один раз матч в шашки стал прелюдией к сексу в восьмом классе, потому что ни Иван ни его подружка не знали толком, как сразу перейти к делу, и оба щемились; второй — в техникуме по пьяному делу, в коридоре, пока руммайт Ивана проводил время в комнате с подружкой. Из-за этого, почему-то, шашки прочно ассоциировались у Ивана с сексом, что никакого оптимизма, с учетом обстоятельств, не внушало..).

Бородай захохотал, - безо всякой причины, в силу, как он пояснил, природной жизнерадостности, - и приналег на водку. Тщательно, впрочем, следя за тем, чтобы Иван пил столько же. В это же время Борода-Бородай говорил, говорил и говорил, полностью оправдывая репутацию водки «Симоньяновки», как волшебного эликсира pissdeja. Иван не сразу, с некоторым опозданием, вызванным, впрочем, лошадиной дозой водки, понял, что Борода делится всеми этими деталями лишь для того, чтобы отрезать ему, Ивану, пути к отступлению. С таким багажом знаний о банде преступников дорога проста — в могилу или в банду.

Детали Бородай предоставил следующие. Шайка мерзавцев происходила, действительно, из Мурманско-Архангельского региона, переданного недавно под прямое управление Боснии и Герцеговины. Но они, пояснил Борода, вовсе не ветераны армии региона, а, напротив, банда наемников родом из бывшей РФ. Того самого сброда, который периодически участвовал в военных столкновениях в украиньской ОРДЛО на стороне сепаратюг, даунбасов и лугандонов (по словам Бородая выходило, что речь идет о трех родах войск, но в чем конкретно состояли отличия, Иван не очень понял). Такие отряды бывшие регионы РФ периодически пропускали через свою территорию, во избежание грабежей и насилий среди местного населения, в обмен на молчаливое согласие бандитов вести себя прилично (чего те, впрочем, никогда не делали). Периодически кто-то из главарей банд решал обосноваться на мирных землях. Иногда не получалось, и тогда злодею ломали все кости колесом от БЕЛаза во время публичной казни, иногда — получалось, и так появились Бобруйский вилайет и княжество Смоленское. По умолчанию, свободный пропуск подобных отрядов поощряла и Украина, которая нуждалась в полигоне для тренировке ВС перед последним и окончательным рывком на Восток - срыть Москву и разбить на её территории бахчу и фасолевые грядки, как было обещано всеми президентами Киева во время ежегодной церемонии Моления Пуйлану. Сами наемники, конечно, сражались в ОРДЛО не из-за убеждений, которых в этом подлунном мире уже ни у кого не оставалось — как написал в колонку для «Пари Матч» философ Страус Леви, процитированный Кориной Кэкс на хэппиненге «Пососи конфетку» в Доме-музее историка Дiмитриева - а просто потому, что в этом состояла единственная возможность для половозрелого мужчины в бывшей РФ хоть что-то кушать и хоть как-то вступать в половые сношения, пусть и не всегда добровольные, с женщинами. Собственно, по той же причине записывались солдаты и в армию Внаукраины. Так что противоборствующие стороны давно уже обходились без экзекуций собратьев по ремеслу с той стороны фронта, предпочитая плен и выкупы.

- Поистине, как написал один русский pissdobol из Бердичева, - сказал Борода, приканчивая водку на глазах изумленного и ошеломленного той же водкой Ивана.

- Мы живем в эпоху нового blead’ Средневековья, - сказал он.

- Так вступим на поле битвы, сир, — сказал он.

Иван посмотрел на собеседников — к тому времени Борода в его глазах расстроился — с уважением. Всё в Бородае-Бородаче выдавало человека образованного, не лишенного некоторого лоска. Например, когда он брал бутылку, то держал так, чтобы оттопыривать мизинец. А когда пил, то сразу глотал «беленькую», не полоща рот, как делали все, ведь зерна, и, соответственно, водки, становилось все меньше, и потенциал напитка следовало использовать полностью. Аристократ, не экономит, подумал с уважением Иван. К тому времени выпитые половина литра дали свой эффект, официант неожиданно для себя осмелел и спросил Бородая:

- Та эээ вм нуээээн? - сказал он.

- Зачем ты нам нужен? - сказал Борода.

- Хороший вопрос, - сказал он, вытащив из кармана еще одну бутылку, на этот раз, к счастью, лишь поллитровую.

После чего быстро, явно принимая во внимание состояние Ивана, объяснил. Как ни странно, банды наемников для ОРДЛО из своих бывших регионов всячески приветствовала и далекая, фантастическая Москва. Ведь у той, по словам Бороды, уже не оставалось подданных, ну или, если цитировать, «не оставалось ebanouttых, готовых сражаться за tch’iorniх». Чтобы такие ebanouttые появлялись, требовалось снижение уровня жизни и отделение регионов с самым низким уровнем жизни от бывшей РФ. Таким образом, расчленение бывшей РФ шло на руку РФ, и, каким-то образом, эта дьявольская логика звучала из уст Бородая, убедительно. Увы, прошлое приключение банды Бороды закончилось неудачно, о чем он и поведал, пока оголодавшие сослуживцы-подчиненные накинулись на сварившихся, наконец, Никиту и Агату («pizdeatina нежная, как молочный поросенок, зато gomosseatina наваристая, как от козла», как сказал один из пирующих, в котором явно пропадал ресторанный критик, и которого сам Борода назвал, почему-то, долиным-gomnolиным).

- Vieballi нас и высушили в Сирии, пацан, - объяснил Борода с огорчением.

- Шли мы колонной на маслобойку, отжать, значит, чтобы Башарчику нашему было чем sraku смазать, - сказал он.

- Геморрой у него двадцать три года, - сказал он.

- Шли на марше, с гранатометами наизготовку, но и все, - сказал он.

- Ни разведки, ни прикрытия... как обычно — сказал он.

- А тут налетели супостаты с дронами и давай ebashit’, - сказал он.

- Пять сотен как с куста, от всего отряда только мы и остались, - сказал он.

- Я и вот эти двенадцать... апостолов, blead’, - сказал он.

- А эээ хто ээээ — сказал Иван.

- Да khui его знает, - сказал Борода, даже кивком не поблагодаривший помощника, принесшего за стол блюдо с отрезанными грудями Агаты (проголодавшийся из-за водки Иван с сожалением обнаружил, что у покойницы был всего лишь второй размер).

- Там кто угодно может raz’ebat’, война же, - сказал Борода.

- Может, сама маслобойка и запрограммировалась, - сказал он.

- Так или иначе, туда-сюда, выходили из окружения почти год, через Стамбул, Кавказ, и, значит, занесла нелегкая сюда, как интернировали из Румынии, - сказал он.

- А теперь наш путь лежит домой, на родину, в Бывшую Российскую Федерацию, - сказал он.

- Подкормиться, одеться, обуться, припасти оружия да боеприпасов... и снова за работу, - сказал он.

- Все же в кредит, не отдаешь вовремя, попадешь на счетчик, - сказал он.

- А коллекторы в РФ, они страшнее европейских pidarkov, арабов, да и любого басмача, в общем, - сказал он.

Видимо, вид Ивана, оставившего всякие попытки изъясняться речью, оказался достаточно красноречив, и Борода, сжалившись, объяснил.

- Коллектор это человек, который существует в стране, где еще есть деньги... такой Матфей... сборщик налогов, долгов... только долги еще растут в геометрической прогрессии, - сказал он.

- А ууу эээ ааа? — промычал Иван.

- Я тебе поражаюсь, - сказал Бородай.

- Ну на кой khoui в России тринадцать русских? - сказал он.

- А ты, мы слышали от бабы, - сказал Борода, небрежно кивнув на остывающее вымя Агаты.

- Специалист по кандапожскому язык, - сказал он.

- Такие в России нужны, там сейчас самый пик... - сказал он.

- Пусть цветут сто народов, - сказал он.

- Значит, ты нас туда и приведешь, как делегацию, понимаешь, - сказал он.

- Участники ежегодной конференции по изучению редких языков многонациональной России, - сказал он.

- Профессор и его студенты, - сказал он, ковыряя вилкой плоский девичий сосок Агаты, а потом, отложив вилку, и и пощипывая его, и превращая в вытянутый сосок рожавшей женщины.

- А ээээ му ээээ, - сказал Иван.

- А эээ муэээ, - терпеливо сказал Борода, - это чтобы проверить, насколько еще сохранились твои умственные способности.

- Сам посуди, на кой мне тащить за собой дебила пять сотен верст по прифронтовой полосе до границы, - сказал он.

- Если не факт, что он не obosretsea и на границе пропустят, - сказал он.

- А вот если справишься, значит, шанс есть, - сказал он.

- Естественный отсев, как учил нас великий генетик Дарвиненко, - сказал Борода.

- Посуди сам, - сказал он, пожав плечами, и разлил остатки водки по пивным бокалам.

Уже второй раз Бородай-Борода предлагал Ивану «судить самому», и официант почувствовал некоторую гордость и удовлетворение прогрессом, достигнутым в их с Бородой отношениях. Борода счавкал кусок сиськи Агаты, и, отодвинув тарелку в сторону так, что та упала на пол и разбилась (несколькоголодных подчиненных бросились доедать прямо с пола; русские действительно генетически запрограммированы на свинство, брезгливо подумал Иван, вспомнив экскурсии покойной Агаты, дискурс ей диплейкером), и сделал первый ход.

- Держись, разноцветный, - сказал он.

- Городская партия, - сказал он.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ГЛАВЫ

Приложения к первой главе

Приложение первое

Краткий русско-кандапожский разговорник до 22 ноября 2020 года

Добрый день — Добрый день

Спасибо — Спасибо

До свидания — До свидания

Добро пожаловать — Добро пожаловать

Сколько бензина вы желаете? - Бензина после независимости нет.

Залейте мне полный бак, пожалуйста. - Бензина после независимости нет, пожалуйста.

Две булки хлеба, дюжину яиц и пакет молока, пожалуйста — Две булки хлеба, дюжину яиц и пакет молока, пожалуйста.

Так могу я получить две булки хлеба, дюжину яиц и пакет молока, пожалуйста? - Две булки хлеба, пакет молока и дюжину яиц нет после независимости, пожалуйста.

Нам нужен столик на четверых — Нам нужен столик на четверых

Что вы можете посоветовать нам из меню? - Что вы можете посоветовать нам из меню.

Я бы мог посоветовать вам... - Никакой еды после независимости нет, пожалуйста.

Спасибо, было очень вкусно — Пожалуйста, а можно и мне кусочек вашей еды.

Где здесь туалет? - Где здесь туалет.

Сколько стоит... - Сколько стоит.

Который час — Который час.

Иван Лукин - Учыръёсы Сугона.

Приложение второе

Стихотворение Агаты Звезденец, написанное в годовщину гибели историка Дмитриева в лагерях РФ.

У меня внутри всё мягко

Визуализируй

У меня внутри все жарко

Пальпируй

Взгляд твой острый

Желание обоюдоострое

Обжигает кипятком

Ты как нарком

Пятьдесят граммов твоих меня оживляют

Снег прошлогодний тает

А наш взаимный, полный уважения к личным границам интерес

Заводит нас дальше в лес

Отношений

Ты стал мишенью

Патриархальной токсично-маскулинной прокуратуры

Какая я дура

Что не укрыла не спасла тебя в своей вагине

Как твой кости сейчас укрыты в лагерной глине...

Внутри меня космос он валит лес

А я хочу в Европу я хочу буайбес

Рашка — бес

А я хочу буайбес

Буайбес

Это братская могила, там плавают моллюски

Раки, рыбы, устрица возвышается «Челюскиным»

Я столько должна тебе рассказать

Пока ты в вечности продолжаешь спать

Ты знал любимый что есть прямая связь между уровнем урбанизации и гомосексуальными браками

Что готовится к выходу новая книга о молодом гомосексуалисте в ненавистной Рашке Микиты Франка

Что выходит в прокат новый фильм про Тюнберг Грету

А Валерия Гай Германик снимает фильм по казахского квир-гея Бембакбетова

Ты слышал что активисты раскритиковали презентацию аутизма в подкасте

Насти

Крике

И что модная группа Аыпел выпустила новый альбом на татарском языке?

Ты был бы рад узнать что теперь строго отделена любовь от груминга

А сервисы изображений поддались на расовые и гендерные предрассудки

Что твиты звезды сериала «Стартрек» о транслюдях вызвали ожесточенные споры

А новый мерч Маши Вагинян-Вагигенко нашел в (РКПБ) ЛБГТК тридцатом съезде опору

Я еще столько должна тебе рассказать

Спрятать

Тебя в своей вагине от Раши

Но ты молчишь ты сам выбрал свою смерть ведь ты всегда предпочитал

Pissd-у помладше...

ГЛАВА II

Вот Борода был живой, а сейчас уже мёртый

Учерьъёсы Сугона вырвал из зоны комфорта

Приятные воспоминания в Кремле - е2-е4 по-кандапожски — Посмертный подарок Никиты - Резня в баре —Монолог на искусственном французском языке - Последнее напутствие беглецу - Поездка на оленегорских санях — Убийство в подъезде — Учерьъёсы ищет все тайны мира в анонимных интернет-каналах — Трудности перевода — Бегство в Рашу-мамашу

… Много лет спустя, сидя в большом и уютном кресле, спинку которого венчала забальзамированная голова старого азермянобайджанина - купленная Учыръёсы на рынке в Дербенте за сто «путинок», и привезенная в Москву как трофей с Карабахской войны - министр искусства и сельского хозяйства Российского Еврорегиона Иван Натальевич Лукин при правительстве премьер-министра России, Ивана Ивановича Лукина, назначенного на этот пост самодержцем Российским, Иваном Ивановичем Лукиным, вспоминал ту партию в шашки. Он неоднократно возвращался к ней в мемуарах, опубликованных «Московполиграфом» в Пскове, и проданных в количестве 200 000 000 000 экземпляров во все библиотеки Российско-Европейской империи - «небывалый коммерческий успех!», писал литературный обозреватель Елесин в научном журнале «Евреи и алкоголизм» - и даже видел иногда, как проступают на потолке огромные пивные кружки, несущиеся друг на друга в стремительном натиске... И всякий раз сердце Ивана начинало биться так, словно матч шел в первый раз. Хотя итог схватки, конечно же, был хорошо уже Ивану Ивановичу известен, как и всем его читателям. Как, впрочем, известен он был и самому Бороде, но этот секрет Иван Сугона поклялся самому себе унести в могилу с каждым, кто об этом секрете узнает. Впрочем, об этом мало кто узнает, знал Иван Иванович, откидывая голову осторожно, чтобы не удариться о выпирающие зубы старого tchiurki-естанца. Кресло с таким украшением Иван заказал себе не случайно. Ведь оно напоминало министру, премьер-министру и самодержцу всем своим видом - и ужасающим оскалом и кожей с тела, содранной целиком (шкура пошла на обивку кресла) — о том, что со временем в ту самую доисторическую латинскую mandu пойдёт все под подлунным миром. И глория, и транзит, и даже, увы, сам Иван Иванович. Который, разочаровавшись к 29-му году правления в людях, предпочитал общаться с ними посредством записочек.

«... Настоящий писатель и муж - а кто имеет право называться мужем, если не писатель, человек, способный толково и обстоятельно рассказать нам повесть о своих приключениях, как Ксенофонт или я, Учеръёсы Сугона? - общается с миром посредством записок, словно избалованный римский император. Он достаточно познал этот мир во всей его низости и красоте, чтобы не испытывать никакого желания прикасаться к нему, миру, своими руками. Подобно Тиберию на Капри, писатель проводит время в утехах, которые организует сам себе, лишь изредка присылая в мир гонца со смертоносной — или благой — вестью...»

Этот отрывок из произведения Ивана Ивановича дети в школах Российской Евроимперии заучивали наизусть. А редактор журнала «Евреи и алкоголизм» Елесин, назначенный на пост по полному служебному соответствию - будучи и евреем и алкоголиком - называл их бессмертными, как фиванский отряд.

Без сомнений, хитрый алкоголик пытался фрондировать, намекая на гомосексуальность начальства и это, с учетом того, что он получал от этого самого начальства зарплату, не могло не раздражать... Впрочем, Иван Иванович знал, что вечно пьяным и хнычущим из-за Холокауста pidarkom уже занимался KGB.

Конечно, эти строки часто цитировали по телевидению. А редакторка канала АРА-ТВ, бывшая начальница Ивана, сметливая армяничка— так называлась новая раса московских армян — Грета Симонджан даже выбила цитату себе в декольте. Таком, впрочем, наетом, что это не портило общего вида того, что обозреватели модного журнала «Масковский Пипль» называли «Армянским нагорьем на московских холмах».

Вообще, по мнению литературных критиков бывшей РФ, эти несколько фраз, полных житейской и философической мудрости, подчеркивали глубину и смелость мысли Ивана Ивановича, как... как... как... Многие не находили слов для восхищения, душившего их, как в старорежимном романе некоего Булгакенко трудящийся Шариков душил вредное и ненужное млекопитающее, котов. Иван Иванович расстегнул пуговицу на воротничке, снял с шеи душивший орден «Галстука-Бабочки», и вновь углубился в воспоминания...

… Первым делом в шашечном матче Борода сделал ход конём. В смысле, резко развернул доску, лишив Ивана права играть «черными», хотя чуть раньше кандапожец получил темную сторону по жребию.

- Люблю, знаешь, играть от защиты, - сказал Борода.

- А если честно, терпеть не могу тёмное пиво, - сказал он.

- Хотя знаешь, тёмненькое пиво, оно полезнее, - сказал Борода, приглашая Ивана сделать первый ход.

- Беленькое пьешь, беленькое выходит, - сказал он. -

Тёмненькое пьешь, беленькое выходит, значит, от темненького в организме что-то да остается, - сказал Борода и Иван в который раз подивился острому уму и наблюдательности этого человека, который при других обстоятельств мог бы стать его другом и ментором, понимал Иван Иванович в кресле в Кремле много лет спустя.

● Ну-с, - сказал Борода.

Иван тоскливо оглянулся. Помощники Бороды сели за спиной специалиста по кандапожскому языку полукругом, образуя полумесяц, обращенный к Ивану выпуклой стороной. Иван находился прямо по центру этого, как его шутливо и непонятно назвал Борода, кгуассана.

- Это для того, - объяснил Борода.

- Чтобы, если ты вдруг прорвешь центр, - сказал он.

- Бойцы по флангам смогли окружить тебя и разгромить, как и проделал под Каннами Ганнибал с римлянами, - сказал Борода что-то уж совсем непонятное.

С точки зрения Ивана, Борода предпринял ненужные предосторожности: двери бара были заперты, он, Иван, сидел один против тринадцати, да и бойцовскими качествами интеллигент из Карельской Республики похвастаться никак не мог. Оставалось сделать ход. Иван, глубоко вдохнув, двинул наугад шашку. Зрители и Борода погрузились в почтительное молчание.

● Хм... Вот оно как... -забормотал Борода.

● Значит, правда на городскую зашел, - сказал он.

● Жэфэ четыре на фе... - пробормотал он.

● А вот тебе с цд на побить, - сказал он.

Иван, побил подставленную Бородой «шашку», и, под одобрительное покряхтывание Бороды, который начинал все больше походить на какой-то старенький приёмник — шумы, помехи, тихая несвязная речь, потрескивания, - выпил побитую «фигуру» в два глотка. В глазах у него покачнулось. Подлый pederaste Никита, подумал Иван. Как всегда, добавил в пиво немножечко голубичной настойки, чтобы шибало в нос и в рот и в роттеноги, и в... Впрочем, о покойниках или хорошо, или ничего, вспомнил Иван. Это обязывало перестать думать о Никите.

● Да забудь ты этого pidarassa, - сказал вдруг Борода, проявив недюжинные экстрасенсорные способности.

● Э... а... с чего вдру... - сказал Иван.

● Учеръёсы, - сказал Борода.

● Ты не с девочкой тут в шашки играешь, - сказал он, вновь проявив способности ясновидца (в своих мемуарах Иван Иванович упоминал прежде, что до встречи с Бородой играл всего два раза в шашки, один из которых — с одноклассницей, от неловкости — прим. переводчика).

● Брось думать об этом govn-e, - сказал он, отчего Иван вновь нехотя и с тоской, но начал думать о бедном Никите, чья кисть торчала из шейкера на барной стойке.

● Бей! - сказал Борода, и Иван вновь побил, выпив еще литр пива.

● Ты пойми, дружище, - сказал Борода, сосредоточенно осматривая поле битвы, как он назвал потихоньку и якобы про себя, а на самом деле вслух (отчего Иван со всё возрастающими тоской и опьянением понял, что это и в самом деле битва, битва за жизнь).

● Никогда нельзя жалеть о прошлой жизни... её нужно выбрасывать из головы, как мусор, - сказал Борода, нехотя передвигая шашку с, как он это назвал, гх 4 на гф 6.

● В старину Добрые Люди древних церквей Окситании верили... - сказал он.

● А что такое Окситания? - жалобно сказал Иван в надежде потянуть время.

● Это... это такая Карелия, только французская, - сказал Борода, все меньше похожий на наёмника и все больше на какого-то древнего священнослужителя старинного, загадочного и мистического культа.

Иван решил было, что это все «интеллектуальный косплей», как называл, например, своё служение модный оленегорский пастор Даздроперм Дажьбогов. Это был официальный Волхв языческой Церкви Независимой Карельской Республики, открытой и промотированной государством в пику московитам с их недревним православием. Он, то есть она, то есть, оно... пастора звали, на самом деле, Ралина. Гендерфлюидная молдавская цыганка Ралина Гымбу, приехавшая в Кандапогу с отцом-попрошайкой, побираться в электричках, да так и застрявшая на Северах, - теперь Ралина Дажьбоговна Гымбу Даздрапермова, лауреатка премии обновленческой карельской церкви, «Pissda года» - носила белый балахон с поморскими рунами. Копией тех, что недавно обнаружил на изнанке бересты карликовых берез выдающийся поморский ученый, Геннадий Отлизняк. А на поясе Ралины красовался кривой нож с рукояткой-фаллоимитатором, увенчанным Усиками Перуна. В интервью «Кандапожской правда» она-он-оно признавала-признавал-о, что государственная религия Карельской Республики носит несколько условный характер, но, в то же время, подчеркивала-подчеркивал, что « ... лишь неустанная работа по десакрализации всего, связанного с ненавистным оккупационным режимом Московии может приблизить народ нашей республики  к подлинным европейским стандартам настоящей демократии, которая веет свежим ветром перемен из Лодзи и Варшавы на наши болота, закисшие в своей тухлой старорежимной русофилии... сняв с себя крест, карельчанин снимает с себя двести лет унижений и позора, геноцида и тотального режима нарушения прав человека во всех сферах личного Индивидуума, включая права свободно просить предоставить в его распоряжение небольшие денежные средства у пассажиров железнодорожного  транспорта, следующего по маршруту Петрозаводск-Кандапога...».

Новая религия, резюмировала-резюмировал-о Даздраперма-Ралина, это игра, но игра, приводящая к настоящим изменениям в жизни людей/людёв/людеек.

К сожалению, Борода, от умения играть в шашки которого — и уже стало понятно, что оно на довольно высоком уровне, мягко говоря, а говоря прямо, это мастерство - зависела жизнь Ивана, выглядел не «косплейно». Он смотрелся, как самый, что ни на есть, древний маг древнего культа. В свете этого открытия Ивану становилось понятно и произошедшее с Агатой Звезденец и Никитой... Ну вот, опять подумал!

● Так вот, малыш, - сказал Борода, нехотя опорожнив кружку-шашку Ивана, и подставляя под побитие свои две.

● Христианские проповедники, или, как они сами себя называли, Добрые Люди Окситании верили, что количество душ неизменно и та душа, что утратила тело, непременно стремится в новое, - сказал он.

● Что, вообще-то, совершенно очевидно, - сказал он, почему-то нервничая, хотя Иван, вынужденный выпить две кружки сразу, явно опьянел.

● Даже дебилу понятно, - сказал Борода.

● Что если в мире неизменно количество материи, как утверждают эти несносные материалисты, - сказал он.

● То неизменно и количество той духовной энергии, которая приводит в движение это самое неизменное количество материи, - сказал Борода.

● А ээ ррр — отрыгнул пивом Иван.

● Это как дважды два, - сказал Борода, размышляя то ли над партией, то ли над законом сохранения душ в мире, то ли над тем, что после пива непременно следует отрыжка.

● И это именно то, о чем мы постоянно говорили с преподобным Пьером Отье, когда я подрабатывал на югах в выездной комиссии Инквизиции! - сказал он, достав из-под воротника своей шубы капюшон, нахлобучив его на голову, и все больше напоминая жреца культа... только какого?

● Так что не о чем жалеть, не о чем вспоминать, малыш, - сказал Борода.

● Нечего вспоминать снега прошедших времен, как говорил мой приятель Франсуа еще до тех пор, как его шея узнала точный вес его srakkи - сказал он что-то уж совсем непонятное.

● Всё, что было, есть и будет, оно здесь, никуда не делось, - сказал он.

● Все они здесь, - сказал он, обведя рукой помещение.

● И твой pidar Никита, и твоя подружка-одноклассница, - сказал он, и тут Иван мгновенно протрезвел.

● И этот ваш историк... Дмитриев... и чортов толстяк Фурнье... - сказал собеседник Ивана с брезгливым отвращением с, почему-то, самому себе.

● … ну, и преподобный Пьер Отье, - сказал Борода, но, уже почему-то, грустно.

● А теперь еф 4 на гф 3, - сказал он озабоченно.

Бороде стало отчего беспокоиться. Его стратегия, совершенно простая и понятная, состояла в том, чтобы дать Ивану побить как можно большее число своих «шашек», которые противнику приходилось пить, пьянея, и теряя контроль над игрой. Это работало. Но, с другой стороны, лишало Бороду преимущества в, собственно, игре. Такая партия, понял Иван, требует тончайшего баланса. На который, увы, он уже не способен, понимал Иван, а значит... Значит, он скоро «отключится» от спиртного и, по правилам поединка, проиграет. И тогда его сварят в одной кастрюле с жалкими остатками Звезденец и Никиты. Выхода нет, скоро pizdets, вспомнил Учыръёсы пронзительные строки песни какого-то грустного пожилого debil-а из Санкт-Ленинграда, приехавшего в Кандапогу на гастроли. Артист был острижен под горшок, болтал про рокинрол, и собрал в Музее Дмитриева двадцать пять зрителей. Но выход... выход должен быть всег...

Тут взгляд Ивана упал на флажок Кубы с надписью фломастером «Куба либра», который флажок висел над стойкой бармена, то есть, Никиты. Этот флажок бармен, никогда, конечно, не бывавший на Кубе, повесил в баре в дни борьбы за независимость республики от Москвы, «воодушевляя и воодушевляясь примером кубинского народа, героически отказавшегося играть роль плавучего борделя для подлого и мерзкого американского туриста, чтобы играть роль плавучего борделя для братского канадского туриста», как написала в «Вечерней Кандапоге» модная обозревательница Ульяна Пробейдно. Тогда же в меню бара появилась новинка, коктейль «Песец колонизатору» или «Кубарелия либра», составленный, как утверждал Никита, по тайному рецепту народа таино. Этот народ, якобы, жил на Кубе до приезда евроинтеграторов Бермудского региона. Никита готовил коктейль сам, утверждая, что секретный ингредиент — сок дерева юкка — ему доставляют контрабандой с самой Кубы. И что если ошибиться в дозировке, коктейль может стать смертоносным. Якобы, утверждал Никита, сок юкки обладает ядовитым действием, о чем мало кто знает, потому что плоды юкки сами по себе совершенно безобидны и употребляются в пищу много тысяч лет. А вот всего пятьдесят граммов сока могут убить человека за сутки, говорил Никита, округлив глаза и взбивая в шейкере, откуда сейчас торчала его такая нелепая и одинокая без тела кисть. И, якобы, древние кубинские карелы, таино, прибегали к этому средству, когда поняли, что евроинтеграция Острова ничем хорошим для них не кончится. С виду отравление юккой ничем не отличается от какой-нибудь холеры, которая проходит в ускоренном режиме. Пока колонизаторы поняли, что происходит, многие таино ускользнули, умерли быстро и без мучений на рудниках, станциях ловли жемчуга и плантациях. Ну, или, следуя теории Бороды, пересели... ый... яй... ай.... а?!

Иван пришел в себя от добротной пощечины.

● Совсем пьяный, - с удовлетворением, но и с грустью констатировал Борода, у которого были, как он сам сказал, на Ивана некоторые планы.

● Ну что же, тогда... - поднял он руку над доской.

● Можно по коктейльчику? - сказал Иван, что прозвучало как «моана пааа кактейльи уууээээ».

Борода замер с занесенной рукой и расхохотался. Как и все его подельщики которые, похоже, старались во всем копировать начальника, подальше от греха.

● Пиво... - сказал Иван, намеренно артикулируя все хуже и хуже.

● Горчит как-то... - сказал он.

● Перебить бы вкус... в себя приду, - сказал он.

● Ну ладно, - сказал Борода.

● Борись, Борис, - сказал он зачем-то.

● Но тогда уже всем... за мой счет, - добавил он издевательски.

Банда снова захохотала.

Иван встал, шатнув стол, отчего его шашка перешла с еф 4 на ге 3, и прошел к стойке. К счастью, Никита был при жизни не только маниакально-подозрителен, но и маниакально же сдвинут на порядке. Всё в его баре оказалось на своих местах, включая ингредиенты для коктейля. Карельский ром из морошки, карельский джин из древесных опилок, моча песца, и карельское шампанское из навоза от оленей из оленеводческого хозяйства, и... слава Перуну!.. на своем месте оказалась и бутылка с мутной белесой жидкостью. Злые языки, правда, утверждали, что Никита просто-напросто придает себе важности — и безбожно, безъевропейски, задирает цену на дешевый, в общем, коктейль, - и что сок юкки не так ядовит. Но это, знал Учеръёсы, его последний шанс, а раз так, отчего не попробовать. Хорошо мотивированный, Иван намешал тринадцать коктейлей за минуту, и выставил выпивку всем, после чего вернулся за стол. Увиденное его ошарашило. Борода, вынужденный побить три «шашки» Ивана из-за случайного хода противника, тоже окосел, наконец, и совершил ошибку, заперев свою шашку. А это полностью лишало Бороду стратегической инициативы на левом фланге. Борода слегка расстроился, и швырнул пустую кружку в голову одного из наёмников, назвав того, почему-то, sran-ым вагнером.

● Ладно, по коктейлю, - сказал он.

● «Кубарелия либра», недурно, - сказал он.

● Ну что, выпьем, ничтожества, - сказал он.

● И дня не пройдет, как любой из вас меня сдаст, - сказал он.

● Что с того, ведь все, как сказала мне дама Жиро, предопределено, - сказал он.

Все из вежливости промолчали, хотя ясно было, что Борода несёт пьяную чушь. После чего сдвинули чаши.

… много лет позже Иван вспоминал эту картину, и даже велел изобразить её на куполе Храма России, возведенного кандапожцами, красноярками и татаростанцами на пепелище бывшей Тувы, из стройматериалов бывшего «храма Минобороны». Двенадцать бородатых мужчин и один — в мантии и капюшоне — посреди них, сидят за столом. Каждый держит в руке бокал для коктейля (на фреске, как и в жизни, это был флакон из-под шампуня «хеденшолдерс», в республике, с наступления независимости, начались перебои с посудой...).

Выпив до дна — Иван просто вылил свой коктейль себе на лицо и рубашку, чего уже никто из присутствовавших, изрядно пьяных, не заметил, - Борода крякнул, вытер рот и склонился над доской.

● А если с вот се на 3 да от ф 5 да на... - забормотал он.

● А вот от лг 3 на шг 7... - сказал он.

● Да что так что этак, что в рот, что в сра... - бормотал он.

● А поскольку... - бормотал он.

После чего выпрямился, восхищенно глядя на Ивана, уже прощавшегося с жизнью, и сказал, неожиданно тихо и спокойно:

● А ведь ты выиграл, tsuttchonok, - сказал он.

● А... - сказал Иван.

● Выиграл, - сказал спокойно Борода.

● Эээээ — сказал Иван.

● Конечно, случайно, - сказал Борода недоверчиво.

● Шашку сдвинул случайно, - сказал он.

● Да нет, не могут же они, - сказал он.

● Но ведь и тогда получается, - сказал он.

● Что недоноска хранит Бо... - сказал он.

Кто именно хранит Ивана, - безо всяких сомнений, именно он подразумевался под словом «недоносок» - Борода не договорил. У него появились дела поважнее - здоровяк склонился над доской и его шумно и некрасиво вырвало частями тела Никиты и Агаты. От этого Ивана вырвало самого и, как он позже сообразил, эта слабость спасла ему жизнь. Ведь Борода не заподозрил в нём отравителя в те самые первые несколько секунд, когда ещё мог действовать.

● Иуды, - сказал Борода, проорав.

● Отравили, ссу... - сказал Борода, рыча, вскочил и начал вытаскивать из-за спины мачете.

Подопечные его попытались броситься в рассыпную, но уже никто не смог этого сделать. Ведь, видел Иван, информация о яде в соке юкки оказалась правдивой (ну и налил он для верности граммов по триста каждому, так что Иван не исключал и банальной пищевой аллергической реакции). Бойцов тошнило. Кто-то уже задыхался, лица синели... И пока Борода шарил взглядом, пытаясь определить злоумышленника, Иван уже успел отползти к стене и оказался вне досягаемости удара. Между тем, яд подействовал и на Бороду. Тот упал, стал хрипеть, кататься по полу, и, скрючившись, увидел, наконец, Ивана.

● Зачем, mrazota, ты же и так выигры... - сказал он, хрипя.

● Впрочем, на все есть свои причи... - сказал он.

● Кто вы вообще такой? - сказал, дрожа от страха, возбуждения и радости Иван, только начавший понимать, что самую главную партию в своей жизни он уже выиграл.

● Неввашшшшно... - сказал, шелестя, Борода, все подельщики которого уже умерли (вес тела Бороды больше, дошло до Ивана).

● Учеръёсы... значит... ты правда избран... - сказал Борода, прерываясь все чаще.

● В пальто рукопи... мачете... - сказал он, - скрипя.

● Ищи знаки... ищи в медиа...

● Иди ты на ху... - сказал он, еле шевеля губами.

● Впрочем нет, это личное... - сказал он.

● Иди в Россию, - сказал он.

● Иуда, - сказал он.

● Прощай, Иван, - сказал он.

● Учыръёсы, - сказал неожиданно для себя Иван, выпрямив спину.

● Зови меня Учыръёсы Сугала, - сказал он.

● … - ничего не сказал Борода, глядя на Учыръёсы Сугала с уважением.

После этого он лег на спину, вытолкнул изо рта несколько кусков пены, прикрыл лицо шубой и начал умирать, выкрикивая предсмертный бред.

● … j'appartiens à un autre monde ... créé dans des mondes révolus depuis longtemps, je suis entré dans un autre monde ... oh, Konsta... oh Anatoly... oh mon Dieu, je vais chez toi ... avec joie. Je reviens vers vous, convoqué à la vie seulement pour un instant par le mystérieux démiurge ... Prenez un goûter! Ne buvez jamais l'estomac vide!.. Une plante fleurit sur ma fenêtre... je ne connais pas son nom, son espèce, je ne sais pas quel âge elle a, elle quittera ma vie dès que je la laisserai hors de vue... et je quitterai ma vie dès que j'arrêterai de me regarder, mais c'est toi, toi, mon démiurge, qui me regarde des yeux, et si oui.... laisse-moi partir, donne-moi la liberté, donne-moi le néant o mon Vladimir Vladimiro... - сказал он, выгнулся дугой, и замолчал.

Так, с именем какого-то Владимира Владимировича — хотя почему какого-то, наверняка московит говорил об их новом, только что избранном президенте, Владимире Владимировиче Путине — Борода и ушел из этого мира.

… шатаясь, Иван вышел из бара. Закрыл дверь на ключ, и опустил металлическую решетку на дверь. Повесил табличку «Переучёт» («Переучёт» на кандапожском — прим. переводчика). Поднял руку, остановив оленье такси. Уселся на повозку, глядя оторопело на дымящийся круп оленя. В Карелии отменили, как наследие Рашки, централизованное отопление, так что, знал Иван, трупы начнут пахнуть только летом. А пока встанут колом. Сани укачивало, олени бежали неспешно, потому что, конечно, животных плохо кормили... За спиной Ивана болтался рюкзак с какой-то рукописью, найденной в шубе Бороды, мачете гиганта и странным артефактом в виде получаши...

В голове Ивана играла музыка из модного кандапожского клипа «Пора валить» популярного БДСМ-певца Захара Lovely-Инского (клип на песню сняла модная режиссёрка Люся Артамян-Губко-Абрамишвили). По сюжету клипа, в модном карельском баре — да-да, «Карелия Либра», с тоской понял Иван, как ему будет не хватать постылой прежде работы, - встречаются два кандапожских гея. Оба понимают, что из этой страны пора валить, что и так понятно. Один гей выбирает как направление для эмиграции ближайший из европейских центров: Брашов в Румынии... ну, или если не хватит денег, то Пярну в Эстонии. Другой гей-карел, обманутый пропагандой АРА-ТВ, решает перебраться в Рашку. Там ему обещают золотые горы, и даже показывают презентацию Города Удмуртов. Это новый центр изучения малой культуры, где каждый житель сможет пить ягодный крафт-смузи, пережеванный лучшими людьми города в коворк-честных кафе для тех, кто понимает фразу "ответственность перед планетой", говорить по-удмуртски, работать в коллективном уютном пространстве смысла в одном коворколл-центре, и скептически смотреть на развитие этой страны. Попав в Рашку, дурачок-гей понимает, что никакого Города Удмуртов нет. Все деньги на проект украдены, а презентацию, проявив недюжинную гибкость, сделал на коленке, но через djopp-у, какой-то pidarasse-корректор из безымянной санкт-ленинградской деревни, который корректор даже слово «djoppa» написать без ошибки не может, потому что в эту самую djopp-у отправили и его финансирование. Карел-гей просится обратно, но его паспорт уже сожгли московиты...

Клип вошел в «пятерку» лучших — из трех в ротации — клипов местного музыкального телевидения. Иван вспомнил, как певец Захер, в трусиках, демонстрируя тщательно депилированные толстые ляжки и свастику, выщипанную на груди, щелкал кнутом. Так он изображал Кровавый Фашыстский Режим Рашки. Одновременно Захер тянул тонким голоском, картавя и глотая «л» (при этом певец становился похож, почему-то, на нелепого трансгендерного богомола, решившего сменить класс на более престижных млекопитающих):

● Пога ваить, пога ваить, пога в Евгопе, батео, жить... Ты в Гашке пгиятеь, згя остауся, по сути, когеш, наябауся.

Ведь карел-гей, выбравший евроинтеграцию, - чем клип и заканчивался, - стоял, радостный, красивый, модно одетый, посреди поля экологической клубники в окружении таких же хипстеров, как и он. Вместе с ними он обсуждал, танцуя, перспективы урбанического градостроительства комфортного пространства малых городов Евросоюза. После чего несколько часов — чтобы не иссушать себя чрезмерными интеллектуальными усилиями — проводил на необременительной работе по сбору этой самой клубники, которую потом продавали в барбершопах ЕС по честной цене.

... клип сняла модная режиссерка Люся Артамян-Губко-Абрамишвили, получившая за эту работу статуэтку "Khmer mordjovvii" на фестивале малоценного авторского кина в г. Маловата в Молдавии…

… ссани (сани — с кандапожского на русский — прим. переводчика) покачивались из-за гор снега, оставляя за собой кривой след от неровной поступи ослабших оленей... Сцены клипа чередовались в красных глазах Ивана, который начал потихоньку трезветь, с живописными пейзажами Кандапоги.

Разрушенные дома, разбитые колонки, неработающие троллейбусы, сожженная городская электростанция... Да, но зато как ярко и красиво выглядел город благодаря Программе граффити 2020-2040, на которую ушел весь бюджет республики! Как оживили унылые доселе улицы промышленного — а это вредило природе! - города многочисленные живые хипстер ярды и базары! Там свободно, по-европейски, можно было приобрести, в рамках комфортного городского пространства, вкусную и честную еду по вкусной и честной цене — похлебку из крысы за отцовскую медаль или батончик «Юпитер» за обручальное кольцо! Конечно, некоторые проблемы город испытывал с бандами беспризорников. Они грабили стихийные ярды и сейл-пойнты хипстеров, чтобы добыть немного еды, и даже ставили некоторые из хипстеров «на счётчик». (Так называлась пытка, в ходе которой предпринимателя ставили на счетчик Гейзера, установленный на поверхность могильника радиоактивных отходов). Беспризорниками становились дети, чьи родители пропали в ходе Архангельско-Карельской войны: замерзли в квартирах без отопления, или погибли от голода...

Впрочем, евроинтеграция - долгий путь, пройти который, можно только если раздвигать, ой, то есть, передвигать по этому пути ноги! Так сказал гостивший в Петрозаводске еврокомиссар по интеграции Северо-Западной зоны РСФСР в ЕС, бельгиец Жан Драссао, который прибыл в Петрозаводск после условно-досрочного освобождения (Жан отбывал 15 лет в тюрьме Брюсселя за педофилию, и ему «скостили десяточку» за то, что он согласился служить евробюрократом в Карелии). Европа дает шанс всем, нужно лишь им воспользоваться! - подумал Иван. Да, но, с другой стороны, думал он, глядя на приближающийся дом, Борода совершенно четко посоветовал двигать в Рашку. Кому же верить, здравому смыслу или непонятному громиле-алкоголику, который чуть не убил Ивана, и не сделал этого лишь потому, что Иван убил его? Ответ на вопрос, с учетом некоторых моментов встречи Ивана с Бородой — очевидным ясновидящим и загадочным персонажем — был вовсе не так прост и понятен, как казалось на первый взгляд. И тогда Иван, соскочивший с ссаней и расплатившись с водителем европейской валютой, minet-ом —следовало экономить — решил сначала посмотреть на знаки, которые подает Вселенная.

● О, Вселенная, скажи, - сказал Иван про себя.

● Европа или Рашка, - сказал он молча.

● Рашка или Европа, - сказал он.

После чего закашлялся, сплюнул, и поднялся на третий этаж дома, где жил, проверяя мертвые углы выпадами мачете, на случай беспризорников. Гаденыши пленных не брали, и грабить предпочитали мертвых.

И я не буду теперь никого брать в плен, подумал вдруг Иван, решив стать страшно, по-настоящему жёстким.

Стать Учеръёсы Сугона.

ХХХ

… усевшись дома поудобнее перед экраном ноута, Иван начал крутить колеса велосипеда, к которому ноут и крепился — единственный способ добычи электричества в Карельской Республике — и крутил так примерно час, пока экран не начал светиться. После этого поморский хипстер ввёл в строку поиска первое, что бросилось ему в уши в баре, когда Борода хрипел и искал предателя.

● И... у... д... а... - ввёл Иван по памяти незнакомое слово в строку поиска.

Поисковик в Независимой Карелии был свой, разработанный выдающимся программистом и дизайнером, Артемием Татьяновым. Тот прославился дизайном сети карельских закусочных, предложив владельцам вместо стандартных и пошлых «Закрыто, есть нечего» серию ярких стикеров «Сосни huitsa». За эту инновацию Артемий получил приз лучшего дизайнера бывшего СЗЗбРФ из рук своей матери, Татьяны Артемьевны, зампедгосфедспикера народной ассамблеи Карелии, внучки великого карельского писателя Пенииса Новиконенона. Работал поисковик просто и быстро, предлагая всего два (один — с мурмано-оленегорского — прим. переводчика) результата поиска. Как объяснил Татьянов, получивший из бюджета Карелии две тонны мороженного китового мяса на разработку, «чем шире выбор тем тяжелее его совершить». Так что у Ивана не было выбора, и он увидел на экране всего две ссылки.

Первая — на статью про какого-то доисторического Иуду, когда-то там кого-то предавшего, явно мифического персонажа из сказочек про короля Артура и пр (знаем мы вашу Античность, её всю в 20 веке придумали, вспомнил Иван уроки истории в кандапожском лицее). Это выглядело как чушь, к тому же, слишком большая по объему. А вот вторая... Это оказалась ссылка на некий конспирологический анонимный чат «Иудушки», в который Иван, несмотря на то, что чат представляли как «закрытый», немедленно же и вступил. Причем нечаянно, куда-то по ошибке кликнув. На экране засветилось сердечко, после чего в строке чата Иван увидел приветствие.

● Приветствую тебя, кагот сюда входящий, - написал пользователь под ником, почему-то Алекс Пятьдесят Кусков.

● … - начал печатать Иван.

● Хи-хи, классная же шутка, - написал пользователь Алекс Пятьдесят Кусков.

● … - начал печатать ответ Иван.

● Да он наверное из этих, из тех, которые верят в латынь, - написал пользователь Фима Чтоб Я Так Жил.

● … - начал писать ответ Иван, увидевший это слово впервые (сам ты, баран, её выдумал, а сейчас валишь с больной головы на здоровую! подумал он с негодованием).

● Давайте мы объясним вам правила пользования чатом, - написал пользователь под ником Денис Жо.

● … - начал печатать Иван благодарно.

● Какой же он мерзкий... мерзота!... у меня прям треснуло! - написал пользователь Треснул.

● Да дайте человеку сказать, что вы налетели, - напечатала пользовательницка под ником Ящерка Щирая.

● …. - начал печатать ответ с благодарностью Иван.

● Хотя конечно, это выглядит некрасиво, - напечатала Ящерка Щирая.

● … - с недоумением начал печатать Иван, который толком еще не успел ничего напечатать, так быстро печатали посетители чата «Иудушек».

● Ну что это... Учыръёсы Сугона... - напечатала пользовательницка Ящерка Щирая.

● Другое дело, если бы человек зашел сюда под своим именем и фамилией, - написала пользовательницка под ником Яшерка Щирая.

● Да он наверное из этих... кагор! - напечатал пользователь Алекс Пятьдесят Кусков.

● … - с негодованием, хоть слегка устав, начал печатать Иван, твердо решил объяснить Алексу, что тот Пятьдесят Кусков Govna.

● Анонимщик... - напечатала с разочарованием пользовательницка Ящерка Щирая.

● … - хотел было напечатать ответ про саму такую Иван.

● Все понятно... - написал пользователь Ссуканов Пиssdoдобольский.

● … - с раздражением начал печатать Иван.

● Морячок, - написал пользователь Pissdolinsky.

● … Все понятно, - написал Илья Фиксация.

● … - не успевал зафиксировать взгляд на бегущих строчках Иван.

● Негативный иудоман, - написал пользователь Pissdorsтейн (тут Иван понял, что пользователи специально путают наблюдателей похожими никами и понял, что ошибся с выбором ника, подошло бы что-то вроде Pissdarъёсы Pissdorsсан).

● … Всё понятно, - написал пользователь ПНХ.

● … - печатал, отчаиваясь ответить, Иван.

● … - начал печатать пользователь Дима что-то, но у Ивана уже никаких сомнений не оставалось, что нечто обидное в его адрес.

● … - начал срочно печатать Иван что-то обидное в ответ Диме, но не успел.

… очень быстро Иван устал. Справки из Википедии, которыми обменивались участники чата, пытаясь продемонстрировать друг другу свою эрудицию, сменялись стремительно, как мысли шизофреника. Очевидно, что скорость реплик в «Иудушках» просто не позволяла Ивану отвечать впопад. К тому же, большое количество ответов приводило бы в прямым энергопотерям — крутить велосипед никто не отменял —так что Иван решил просто молча посмотреть, о чем именно говорят в загадочном чате и поискать в этом подсказки. Но примерно через час Иван понял, что пользователи заняты примерно тем же, чем и он — ездой на одном месте. Только если Иван произвел затрат мускульной силы на шесть километров, то «иудушки», похоже, покрыли расстояние в два, а то и три раза больше. Наверное, подумал с уважением Иван, у них огромные мускулистые srakk-i— попробуй, посиди столько перед экраном, крутя педали ради электричества. Все разговоры в чате посвящались — тут Иван оживился, потому что тема предполагала тайну — неким скрытым изменениям, произведенным в истории человечества какими-то кагорами и франко-кагорами. Те, якобы, определяли развитие планеты с первых же дней появления человека, как такового. Таинственные кагоры придумали античность, вырвали нужные страницы в нужных книгах во всех библиотеках, перестроили библиотеки в общественные уборные, где можно posrat, и подтереться, благо бумаги вдоволь, — совсем как в Независимой Карелии, подумал Иван  - а уже те - в церкви, где можно помолиться, а после - открыли в церквях клубы, где можно поспорить... Но в целом цель учреждений предполагалась та же, что и у чата «Иудушек»— спустить из организма пар и govno. Самой частой репликой в чате оказались слова «Всё понятно».

В общем, всё понятно, понял Иван и вспомнил, почему-то реплику бармена Никиты про группку туристок-проституток из Мурманска, которые приехали в Кандапогу на День Морошки окучивать финских гостей. «Жертвы советского всеобщего среднего образования».

Когда Иван понял с кем имеет дело, то решил, не теряя времени, сразу рассказать о произошедшем с ним случае, и спросить совета у людей, которые, очевидно, были знающими.

● … начал печатать Иван.

● … опять этот аноним... - напечатала Щирая.

● Все понятно, - написал ПНХ.

● … какой-то неза... - начала печатать Щирая.

Вот змеюка подколодная, подумал со злобой Иван. Ах, piseda, подумал он. Вспомнился совет Бороды вести себя мужиком, недавнее решение стать брутальным. Иван открыл в соседнем окошке поморгл-транслейт — с кандапожского на пиджн-рашн, которым говорили в чате - и начал быстро переводить вспомогательные слова.

● СЛЫШЬ ПИЗДА, - написал он.

● ЗАБЕЙ ЕБАЛО, КУРВА ТУПАЯ, - написал он.

● ХУЛИ ТЫ ТУТ УМНИЧАЕШЬ, ОВЦА ЕБАНАЯ — написал он.

● А ВЫ, ПИДАРКИ, НЕ ПОДТЯВКИВАЙТЕ, ХУЕСОСЫ, - написал он.

В чате воцарилась тишина. Иван начал было медленнее крутить педали, но вдруг кто-то начал печатать.

● … - начал печатать A h'uigay'o.

● РОТ ЗАБЕЙ ПИДАР, - напечатал Иван.

● ХУЙ ИЗ ЖОПЫ ВЫНЬ И В РОТ СЕБЕ СУНЬ, - напечатал Иван.

● А ТЫ ПИЗДА РВАНАЯ ВСЕ ТАК ЖЕ СОСИ ДА ПОМАЛКИВАЙ — напечатал Иван.

В чате снова воцарилось молчание. К Ивану пришло второе дыхание, и он, по наитию, начал печатать первое, что пришло в голову, глядя на архивы чата.

● Кагоры iob вашу мать совсем с дуба рухнули Сулеймание на три метра подними попробуй а потом сосни у морячка если у него второй дед по матери немец а в Вики написаночто француз ну и где этот ваш blead ранний период Средневековья если в пустыне Наска три раза — три iob вашу мать раза я подчеркиваю! - летал кукурузник перед тем, как австрозайцы колонизировали Новую Гвинею, и где этот ваш Сенека был я спрашиваю... или вот инерция, болтают, болтают, инерция, а ты видел, как автомобиль останавливается когда бензина нет, а, крестины, бензина нет, и автомобиль стоит, вот вам и инерция, вот вам и античка, вот вам и фольклор, ваш рот, вот вам и язык ок, вот вам и Лепанто, да все это huinea ничего такого не было, - написал он.

● … - почтительно молчали участники чата.

● j'appartiens à un autre monde ... créé dans des mondes révolus depuis longtemps, je suis entré dans un autre monde ... oh, Konstant...oh Anatoly... oh mon Dieu, je vais chez toi ... avec joie. Je reviens vers vous, convoqué à la vie seulement pour un instant par le mystérieux démiurge ... Prenez un goûter! Ne buvez jamais l'estomac vide!.. Une plante fleurit sur ma fenêtre... je ne connais pas son nom, son espèce, je ne sais pas quel âge elle a, elle quittera ma vie dès que je la laisserai hors de vue... et je quitterai ma vie dès que j'arrêterai de me regarder, mais c'est toi, toi, mon démiurge, qui me regarde des yeux, et si oui.... laisse-moi partir, donne-moi la liberté, donne-moi le néant o mon Vladimir Vladimiro... - пошел ва-банк Иван, печатая по памяти все сказанное Бородой.

В чате воцарилось не только глубокое, но и почтительное молчание.

● … кто-то владеет языками, господа? - напечатала, после долгой паузы Щирая.

● … - молчал чат.

● Очевидно, это французский, - напечатала Щирая.

● … - почему-то молчал Суканыч, недавно утверждавший, что французский придумали загадочные кагоры и разгадать шифр просто, как в лужу piodrnuti.

● … господа, наверняка кто-то вла... - печатала Щирая.

● ЗАБЕЙ РОТ ВАФЛИСТКА ИЛИ Я ТЕБЕ ТАК ЗАГОНЮ ЧТО ЯЙЦА ОБЛИЖЕШЬ ЯЗЫК НЕ ВЫНИМАЯ — написал Иван.

● … - замолчал чат.

● … - Всё понятно, - написал Иван.

● … молчал чат.

● Всё понятно, ХУЙ У МЕНЯ ОТСОСИТЕ, - подбавил жару Иван.

● … молчал чат.

● … Всё понятно, - нарушил, наконец, молчание, Гена Ху.

● Да, это Магистр, - напечатал ПНХ.

● Простите, Мастер, - написала Щирая.

● … - молчал, выжидая, Иван.

● Мы не знали о Вашем градусе, - написал Алекс Пятьдесят Кусков.

● … - все еще выжидал Иван.

● Что будет угодно мастеру? - написал ПНХ.

● … - молчал Иван.

● … Очевидно, пароли, - напечатал пользователь Треснула Жо.

● … - молчал, ожидая, пока добыча свалится ему в руки, Иван.

● Скажите, Мастер... - напечатали все участники чата одновременно.

● СОСИТЕ МНЕ ХУЙ — решил подстегнуть аудиторию Иван, памятуя тренинг «Развитие личностного роста», который провел как-то в Кандапоге безногий и безрукий инвалид из Сербии, который улыбался и уверял, что преодолел себя (позже его нашли в номере, где он совершил самоубийство, сунув голову в валенок, где и задохнулся).

Увы, последняя фраза оказалась ошибкой.

Чат замолчал, выполняя, очевидно, приказание Мастера.

… Пустышки, разочарованно решил Иван. Очевидно, ничтожные болтуны в чате никакими секретами не обладали, а просто болтали и помочь Ивану ничем не могли. Так что он отключился, перестав крутить педали, потому что силы уже покидали Учёръёсы...

… Подкрепившись остатками ляжки Никиты, которую Иван предусмотрительно взял с собой, Учёръесы решил испытать судьбу. Бедренная косточка бармена легла суставом в направлении Рашки. Жребий брошен, понял, Иван, собираясь наскоро, вырывая ноут из велика, и глядя на серые, грязные улицы Петрозаводска. Дальше... снова такси, снова олени, снова минет водиле — бойкому зробитчанину из Черниговского сектора ГАЗа, - и, наконец, вокзал! Ввалившись в купе оленепоезда Петрозаводск-Санкт-Ленинград, Иван забился в угол, и постарался уснуть, стараясь не обращать внимание на толчки в вагоне (оленей меняли на колее при смене регионов). Последнее что он услышал, когда в наступивших рано зимних сумерках поезд приближался к границе Санкт-Ленинградского графства, было заработавшее вдруг радио.

● В эфире радио Pisedobolskaya Правда! - заорал вдруг радостно приемник в углу купе, набитого уставшими исхудалыми людьми, что ехали в Санкт-Ленинград из Кандапоги менять морошку и поделки из оленьего рога на хлеб, керосин, спички и портреты Путина.

● Часнок да Каша, pisedobol-ы ваши! - представили шоу.

● Эээ ну эээээ здрээээвстввуэээйте.... - проблеял один ведущий, и в вагоне вдруг нестерпимо завоняло чесноком.

● Овсянка, сэр! - радостно заорал другой.

Debili blead, подумал Иван, почему-то на армянском, и уснул.

Конец второй главы

ПРИМЕЧАНИЯ

Примечание первое

Расшифровка шашечной партии Учеръёсы Сулона и Бороды.

1.gf4 fe5 

2.cd4 e:c3 

3.b:d4 dc5 

4.dc3 gf6 

5.hg3 hg7 

6.cb2 fg5 

7.gh4 gf6 

8.fe5 fg7? 

9.ef4!! g:e3 ( Если бить 9...c:e3 10.f:d2 f:d4 11.h:h8X) 

10.gh2 e:g1 

11.cb4 c:e3 

12.ef2 f:d4 

13.hg5 h:f4 

14.bc3 d:b2 

15.f:d4 g:c5 

16.b:c1, и черные сдались.

Как видите, это весьма известная партия, которая называется «городской». Собственно, именно об этом Борода и сказал в конце первой главы, когда уселся за доску со словами «Сыграем городскую». «Белые» достались Бороде по результатам случайной жеребьевки. То, что он развернул доску, выбрав «чёрных» при «городской» партии, значит лишь, что Борода хотел проиграть и шел на это сознательно. Ведь «черные» в «городской» проигрывают в любом из двух вариантов развития партии. Что Иван, получив все необходимые ступени и степени посвящения, на исходе своей жизни, в кресле императора, и понял. Но на что у него совсем не было времени в той поистине экстремальной обстановке, что сложилась в баре «Карелиа Либра» в тот зимний день сурового, 2032 года.

Примечание второе

Список паролей для масонской ложи Иудушек и любого анонимного телеграм-чата в Рунете

«Уймись, piseda» - 1 ступень

«Завали hlebalo» - 2 ступень

«Всё понятно, морячок» - 3 ступень

«Завали hlebalo, всё понятно» - 4 ступень

«Все понятно, ведь» - 5 ступень

«Тут мы добираемся до» - 6 ступень

«Все понятно, ведь Мэтр где-то говорил» - 7 ступень

«Факт в том, что» - 8 ступень.

«Вам не кажется, что тут все понятно» - 9 ступень

«Мэтр упоминал что» - 10 ступень

«Факт в том, что Мэтр упоминал, и тут мы добираемся до того, что все понятно, ведь» - 11 ступень

«Всё понятно» - Магистр 12 ступени

«Уймись, gadina» - Магистр Всесветлейший

Глава третья

Соотечественника ждет Российская Федерация

Главное, чтобы он не принадлежал к русской нации

Мороз и сумерки — Сугона отчаивается в ожидании — Смекалка и спасение — Встреча с русской с детенышами — Похотливый армяносквич и хватка Сугоны — Неожиданная потеря — Сугоны прорывается к Родине-матери с боем — Щедрый tshiurk-а и хай класс лакшари флай с обещанным сюрпризом — Салют, Арцхак! - Учерьъёсы снова переименовывают

Еще издалека, только подъезжая к контрольно-пропускному фильтрационно-концентрационному пункту «Соотечественник», открытому прошлой зимой на санкт-ленинградско-россиянской границе, Иван увидел огромные толпы плохо одетых, изможденных людей, и услышал крики охраны.

● Эвона, как вопять, - сказала из угла вагона сморщенная карельская старушка на каком-то диалекте (несомненно, близком к мурманскому, отметил про себя Иван, мечтавший вернуться к работе в лингвистике).

Вздохнув, старушка переевропстилась («перекреститься» с кандапожского — прим. переводчика). Это заняло некоторое время. Крестное европейское знамение, которым осенила себя добрая женщина, представляло собой некое подобие старорежимного «хрестеанского креста», согласно коему в античности следовало коснуться себя. Но сейчас это следовало сделать не в четырех, а в тридцати пяти местах, символизирующих тридцать стран Святого Евросоюза, и пять его территорий, включающих и Карело-Мурманскую. Знамение творилось с головы — лоб (Брюссель), висок (Париж), шея (Берлин), плечо (Вена) — после чего по часовой стрелке (кандапожские часы шли справа налево), до самого паха (Украина) и промежности (Латвия), не миновав обе ягодицы (Молдавия и Карельская Народная Республика) и отверстия между ними (Грузия).

Еврознамение стало символом веры любого жителя Священной Брюссельской Евроимперии, которая простиралась от Лиссабона до Владивостока, и в обязательном порядке принималась любой страной, принятой в СБЕи. Вера называлась Еврорашкианство и происходила от древней религии эпохи «Расширения границ НАТО», называвшаяся Еврокаргианство.

Согласно письменным источникам ЕС-IV, первыми такую религию приняли в качестве государственной, почему-то, молдаване (по крайней мере, ссылки на это удалось найти в их фольклорном эпосе «Табор уходит»), за что именно Молдавия получила в Священной Европейской империи право оставлять себе налог на дым.

При этом, каждой стране оставляли религию собственную, — всегда аутентичную, исповедовавшуюся на землях до насильственного принятия чуждого московитского православия — чтобы подчеркнуть дуалистический характер европейской власти и её тесную связь с автохтонной культурой. Так, в Карельской Независимой Республике официальными религиями считались Европеизмианство и карельское Рунинианство, главной жрицей которого служила та самая Ралина Гымбу, что написала прочувствованный молебен Матушке-Манде. Он начинался словами «Я хочу вкусно, горячо, сытно кушать и наполнить мясом тебя и свой желудок». В Мурманско-Архангельской Республике аутентичной религией приняли по умолчанию Частушечниантство. Это учение восстановили по отрывочным записям тайных служителей древнего культа. Поэтому главная молитва мурманчано-архангельцев, «Штирлиц наш» начиналась словами «Мимо Штирлицева дома я без шутки не хожу, то mandu ему почéшу, а то iaitsa покажу...». Над смыслом этой c первого взгляда простой, но в то же время завораживающей своей древностью формулировки, чья зловеще-мистическая фонетическая составляющая напоминала нам гул печи финикийского Молоха, пожирающего своих детей, - писал модный религиозный обозреватель журнала «Пятьдесят евреев и коррупция» Костя Сральчин, - бились лучшие умы лучших техникумов лингвистики всех стран, входивших некогда в проклятый Северо-Западный Округ РФССР. Но пока толкование древнего текста выходило лишь приблизительным. Впрочем, не следовало опускать руки. Глядя на старушку, почесавшую как следует свою украину, и подбиравшуюся уже к довольно сильно пахнущей на всё купе латвии, Иван вспомнил другую бодрую передовицу Сральчина уже в другом издании - «Религия - манна для народа», которым руководила мама Сральчина, академичка Сральчикина. В этой передовице утверждалось, что загадочный «штирлиц» не что иное, как синоним святого имени Европы. Бабка, покряхтев, закончила крестить грузию, почесала молдавию с карельской народной республикой, и пошла наверх, бормоча... словения, словакия, венгрия... возвращаясь к носу. Поморщилась, смешно пошевелив ноздрями, словно кролик из бегущих картинок, виденный Иваном на премьере в оккупационном кинотеатре — живые зайцы, крысы и прочие грызуны в Карелии пропали уже в 2023 году, после того, как оголодавший из-за происков Рашки народ пошел кормиться в леса — и вытерла пальцы о волосы. Иван сглотнул, борясь с тошнотой, и, на всякий случай, тоже переевропстился, замедляя ход знамения в грузии, чтобы отогреть пальцы. Ведь в вагоне, конечно, не топили...

… Между тем, оленевоз замедлял ход. Крики становились все громче, толпа все гуще, некоторые люди — если можно так назвать этих недоносков sootetchestvennik-ов, как их презрительно окрестила пресса Карельской НР — даже выходили на полотно, протягивая руки к вагонам и о чем-то умоляя. Учеръёсы не почувствовал никакой жалости. Эти так называемые люди принадлежали к числу так называемых Russkih, имперской выдумки, несуществующего народа, в который московиты записывали помор, волжан, псковитян, умдуртанцев, ижорельцев, и прочих молдастанцев... И, которые, не пожелав остаться на территориях бывшей Рашки, чтобы наслаждаться жизнью в Европе, рискнули вернуться в темницу народов, где их, если верить пропаганде АРА-ТВ очень-очень ждали. «Российская Федерация своих не бросает», увидел Иван огромный плакат, растянутый на вышках с автоматчиками, выстроенных вдоль КПП. Вздрогнул, увидев, как к купе метнулась с насыпи женщина в рваном пальто, протягивая какой-то сверток, в котором Иван распознал грудного ребен...

● Уиииии! - заверещала сирена вдали.

На насыпи появились и другие люди, очень похожие на теней из пьесы модного украиньского драматурга Данто Алигоренко, гастролировавшего в прошлом году с пьесой «Евробожественная еврокомедия» в Кандапоге (знатоки искусства, впрочем, поговаривали о плагиате у знаменитого биробиджанского классика, мужа светской львицы Ксении Кассы, Кости Мандавошкина).

К счастью, расслышать мольбы несчастных dohodiages из-за свистков и криков охраны на КПП, а также радостного ржания уставших от трехдённого перехода оленей, не представлялось возможным. Пассажиры, радуясь, что оказались гражданами европейской территории — пусть и без права голоса - а не полными апатридами, вроде sootetchestvennik-ов, отвернулись от окон и засобирались. Каждый очень щемился ("щемиться» с кандапожского на русский «вести себя, как руssкий, увидевший соотечественника за границей, стараться соблюдать как можно большую достанцию, не показывая знания руssкого языка» - прим. переводчика), и старался не показать всех сокровищ, взятых на обмен в Рашку. Но Иван и так знал, что везут его сограждане тупым московитам в обмен на их sranii хлеб. Настоящие произведения искусства! Европейские ценности! Моржовые пенисы, китовый ус, деревянные ложки с выгрызенными на них зубами народного умельца древними магическими словами hui, sraka, mandavochki kousokke, чортики и Буратины на потешных турниках, кои чортики и Буратины могли подтянуться, забавно болтая руками и ногами, оплетенные соломой, пропитанной навозом, стилы для писания на глиняных табличках...

Вот что приходилось отдавать рашкованцам в обмен на gomno, ну в смысле хлеб, но...

Что в gomno обращается, то gomno-m было изначально, вспомнил Иван лекцию профессора Института логики Карельской Народной Республики, драгоценного Гамиля Калеева, который читал в школах страны после независимости. Это было во время эксперимента, когда из-за нехватки продуктов власти пытались перевести питание в школах независимого отныне региона на gomno. В задачу профессора входило объяснить логически, что если разницы между gomno-m и едой нет никакой — все это есть проявления одного сущего — то начать можно сразу с gomn-а. А уже химики из Университета Народного Питания Кандaпоги должны были обеспечить производство пищевой добавки Sputnik-G, благодаря которой gomno стало бы привлекательным на вкус. К сожалению, эксперимент не удался, и не по вине химиков или философов (блестящие лекции Калеева, завоевавшего себе репутацию gomno-профессора, отмечали все и студенты валили на его gom-няные курсы, как олени на мох), а лишь потому что для производства gomna требовалась пища. Если же в качестве её использовалось gomno, то, как показал эксперимент, количество gomna при таком замкнутом цикле все равно уменьшалось...

Так что, волей неволей, жителям Карельской Республики и Мурманско-Архангельского Государства приходилось обменивать ценнейшее народное искусство, расцветшее в регионе при Евросоюзе, и ставшее единственным источником финансирования региона вместо убыточных легкой и тяжелой промышленности, на банальный дешевый хлеб...

По сути, это все равно, что менять на еду такие ценности, как древние дохристианские иконы и древние яйца «фаберже», которые московиты украли у Блестящей Порты, чтобы выдать за свои, вспомнил Иван лекцию профессора, убеждавшего школьников держаться, чтобы организм выработал привычку к новой диете... Проклятые московиты! Чёртовы руssкие! Иван поежился, думая о том, что через каких-то пару часов окажется там, на территории спившейся разрушенной Раши... Но что делать? Не исключено, что у Бороды есть сообщники, и они уже идут за ним, Иваном, по следу.

… Поезд окончательно встал. Иван, распихивая ослабших от недоедания и холода sootechestvennikk-ов - «...третий месяц стоим, батюшка... на земле спим...», пожаловалась какая-то попрошайка лет сорока пяти в окружении выводка своих белесых ублюдков явно руssкой наружности, - пробился к КПП «Соотечественник». Попутчики по купе остались за разграничительной линией, потому что пункт обмена шедевров ремесел Карельско-Мурманской НР на продовольствие Раши размешался на ничейной территории (полевой командир Ничей получил этот клочок территории на кормление за услуги московитам и карелянам при подписании мирного договора). Густо повалил снег, хрипло залаяли собаки — московиты, стало быть, не жрут своих четвероногих, подивился Учеръёсы — застрочил откуда-то с вышки в воздух из гранатомёта охранник. Толпа, тихонько и жалобно воя, напирала на ворота, сооруженные из брёвен... бабы тянули к небу детей, безуспешно пытаясь разжалобить пограничников. Пусть и ослабший из-за режима питания в Карельской Народной Республике, Иван оказался самым сильным в толпе и пробился в первые ряды довольно легко, ценой отбитого о чей-то бок локтя и ноги, подвернутой на чьем-то гаденыше. Маленькая тварь жалобно захныкала вслед, но Иван подавил в себе малейшее сочувствие. В конце концов, это руssкий дитёныш, который, вырастя, доставит одни только беды и горести всему цивилизованному миру, вспомнил Иван лекции-проповеди в церкви, которые читала немногим уцелевшим кандапожцам Её/Его/Их святейшество Рали Гымбу.

● Дядень... - проныл гаденыш, но звук его плача потерялся в негромком гуле, издаваемом толпой, готовой в любую минуту броситься в рассыпную из-за приступа агрессии охраны.

● По одному, по одному, твари!!! - надрывался в мегафон крупный мужчина с синим, почему-то, лицом, черными выпяченными губами, и глазами навыкат.

● По одному, недоноски blead,- кричал он на московитском наречии, удивительно похожем на кандапожский язык.

● По одному слющэй э!!! - надрывался мужчина, пока смешная, но теплая шапка-ушанка на его голове сбивалась набок, отчего становились видны кучерявые, вьющиеся волосы мужчины.

Москвармян, понял Иван, вспомнив лекции по расовой чистоте в выпускном, четвертом, классе Кандапожского университета имени Киры Серебренникова, где Учерьъёсы заканчивал курсы чтения, письма и vdjopihha. Последнее было старинной карельско-ижорской духовной практикой с использованием моржового клыка и китового жира. Курс состоял из 39 часов, включая 3 часа на теплую клизму и 3 часа на реабилитацию; собственно, из-за клизмы весь поток Ивана  на курс и записался, ведь кандапожцам  после 30 лет войны и разрухи хотелось почувствовать в себе что-то по-товарищески тёплое, как выразился однокурсник Ивана, ижорян Натал Курчат. Ну, или армясквич. Впрочем, не исключено, что он, Иван, ошибался, и пограничник, чье лицо - разглядел приблизившийся Учерьёсы - синело из-за стремительно растущей прямо на глазах щетины, представлял какой-то особый тип московита. Ведь их, вспомнил Иван лекции, насчитывалось всего около 235 видов. Так утверждали сами московиты в энциклике, разосланной по всем бывшим частям мифической Российской Империи, начиналась которая энциклика словами: «Мы, многанацыональнае народа расийскай фидирацыи, жытели строны, состоящее над двухста тридцать пятью дружно дедов воивавших народов...».

От размышлений Ивана отвлекла женщина, стоявшая перед ним смирно, но сейчас упавшая стремительно в ноги москвармянина. На женщине болталась шинель явно не по размеру, с потемневшей дырой под правой лопаткой, из-под грязного платка, бывшего когда-то синим, выбивались волосы цвета грязной соломы. О бывшем цвете платка Иван догадался по надписи на этикетке, торчавшей из шва на платке, «Синенький платочек». За руки женщина держала двух явно руssких гаденышей лет семи-девяти, недогадливо не падавших перед пограничником на колени. Женщина, словно почуяв это — руssкие скорее животные, поэтому у них сильно развита животная интуиция, вспомнил лекции по дружбе народов Иван — и не отрывая лба от снега перед валенками пограничника-москвярнина, с силой схватила детей за плечи, заставив согнуться. Гаденыши, наконец, догадались бухнуться на колени. От облегчения толпа, напряженно застывшая, застонала.

● Батюшка... - застонала-забормотала женщина, отрывая руки от застывших в поклоне детей, и суетливо роясь у себя за пазухой.

● Мы... вот... документики... - бормотала она, протягивая какие-то бумажки недовольно надувшему губы пограничнику.

● Руssкие мы... Марья Ивановна... супруг, Иван Иванович... - говорила женщина, ловя безразличный взгляд москвярнина с мегафоном.

● Супруг мой... лейтенант армии Российской Федерации... документы, взгляните...Таджикистан, Чечня, Сирия... последний пункт службы военная база в Брянске... - говорила торопливо женщина.

● Герой РФ, три ордена... двое деток... - говорила женщина.

● Погиб на миротворческой базе в Брянске во время нападения укра... - говорила она.

● За что получил четвертый орден РФ, - говорила она.

Иван невольно посочувствовал этой несчастной самке, животному, оказавшемуся в той же ситуации, что и он, человек, во время матча с Бородой. В ситуации, когда необходимо в кратчайший срок убедить собеседника в своей позиции. Кажется, это называется европейским словом питчинг, вспомнил Иван курсы маркéтинга в университете... или питченг... или фистинг?.. что-то в этом роде, подумал он, и порадовался тому, что успел получить хорошее образование. Мужчина с синим лицом и с мегафоном всё так же обзирая окрестности, и держа в руках мегафон, нехотя начал делать шаг вбок, словно пропуская женщину с детьми на территорию Московии, но тут глупая, как все руssкие, баба совершила ошибку.

● Муж... герой... погиб... четырежды герой РФ, - бормотала она, словно обезумев, и всё так же глядя в землю, отчего за непонятливость на дуру досадливо застонала вся толпа, ловившая каждый вдох москвярнина, - но к сожалению так и не успел получить паспорта Российской Фе...

Лицо армяноквича внезапно оживилось, он раздулся, словно кобра, - таких Иван видел на показах модных фильмов про отдых на Бали, право на который каждый карельчанин получит к 2175 году! — и перегородил женщине путь, буквально наступив на бумажки.

● Нэт паспорт... тагда нэ паложына, - сказал пограничник, ликуя.

● Да, но мы ведь... муж, герой, русские, дети, бумаги... в оформлени... - бормотала женщина, так и не осмеливаясь поднять голову от снега.

● Э пшель вон, - сказал мужчина, скучая.

● Но ведь... пропадембатюшкапропадемтретийденьедакаккончиласьхолоддетиназемлеспят, - зачастила женщина.

● Э биля пашель атсюда я что сказать, - сказал пограничник.

● Батюшка... отец родной... - подняла, наконец, голову обезумевшая руssкая дура. - Да ведь... черным по белому... КПП «Соотечественник».

● Э, ти тварь тупой, самка баран, не понимать российский язык совсем, - сказал пограничник.

● Написан Саатечествэнник, - сказал он.

● А ты, руssкая тварь, какой нам, двумястами тридцатью пятим народам РФ, саатэчественник, - сказал он.

● У тебя справка что ты саатэчественник, есть? - сказал он.

● Батю.. батюш... - забормотала женщина.

● Я твой что сказать самка баран?! - сказал пограничник.

● Пошель вон тварь! - сказал он.

Толпа вновь застонала, теперь горестно, но Иван услышал в этом коллективном гуле и некоторое облегчение. Один отказ в очереди означал проблески слабой, но надежды, для остальных, находившихся в ожидании. Впрочем, вспомнил Иван своё решение быть жестоким и решительным, сегодня в толпе обреченных придется потерпеть неудачу кому-то ещё. Женщина начала вставать, слегка обернувшись к Ивану лицом, и кандапожец вдруг понял, что самка руssкого все еще хороша собой, несмотря на... Видимо, та же самая мысль пришла в голову и пограничнику, который снова оживился — эти резкие переходы от полной ибернацьии к повышенной активности делали его похожим на жабу из старинной народной кандапожской легенды про Двухсантиметровочку— и наступил самке на ногу, не позволяя отойти.

● Эй стой стой я сказаль, - сказал он.

● Э какой красавицы однако, - сказал он, и, резко наклонившись, несмотря на внушительное брюхо, сумел таки достать снег, зачерпнуть горсть, и, схватив левой рукой шею женщины в захват, стал правой ожесточенно тереть лицо несчастной.

● Ииии, - жалобно запищали ослабшие дети, пытаясь повиснуть на страшном существе, схватившем их мать.

● Пшшшш, - зашипел москвармянин, и из толпы сразу бросилось десятка два невольных помощников, оторвать детей и оттащить, зажимая им рот.

● Руssкие своих не бросают... руssкие всегда своих подержат, - бормотал один из них ожесточенно, пытаясь поймать на лице москвярнина тень одобрения.

Но пограничник был занят. Закончив растирать снегом лицо вдовы четырежды Героя и негражданина РФ, пограничник отступил на шаг. Женщина, оказавшаяся еще довольно молодой — это понятно, ведь руssкие еще рожали, как животные, до 30 лет, а не в 50, как все приличные европейские женщины — оказалась очень красива, хоть и измождена. Пограничник восхищенно цыкнул и сорвал с руssкой платок. Вдова героя уже не сопротивлялась, а молча смотрела в землю.

● Э, зачэм грязь лицо мазать такой красывый,- сказал пограничник.

● Зачэм такой красота прятать слющи э, - сказал пограничник.

● Какой волоси красивый э, - сказал он, восхищенно цыкая.

● … - молчала вдова четырежды героя негражданина РФ.

Иван подивился проницательности пограничника, который раскусил наивную хитрость руssкой потаскухи. О чем-то подобном ему рассказывала мать, гм, бывшая, но все же русская Наталья Ивановна Петрова — Иван всячески скрывал эту деталь своей биографии, - которая делилась с сыном секретом выживания во время интенсивных городских боёв в Кандапоге в ходе войны за независимость Карелии. Иван как будто снова очутился на кухне их маленькой квартирки с видом на кандаподжские сотки, и с буржуйкой в прихожей, где мать варила на огне в кастрюле крысу — крысы еще водились! - и рассказывала Ване в сотый раз, как город переходил из рук мурманчан в лапы ижорелов, и наоборот.

● Морду зеленкой и грязью намажешь, башку тряпкой замотаешь, и бегом бегом... от подъезда к подъезду, чтоб никто не поймал и не трахнул, - вспомнил Иван бормотание матери, которая, судя по тому, что у неё появился он, Иван, один раз пробежала между подъездами недостаточно быстро.

… женщина слабо закричала. Пограничник, схватив её уже двумя руками, тащил за забор.

● Деточки, деточ... - запротестовала вдова героя РФ.

● Э, слющи, посторожат, - сказал пограничник.

● Нэ ламайся ты щто цэлка будь добрый пропущу, - сказал он.

● С дэтьми пропущу читобы мине москварджанцем быть! - сказал он.

● Не пойду без детей! - взвизгнула наглая сучка.

● … - вздохнул пограничник.

● Ти, - сказал пограничник, не глядя на толпы, и ткнув наугад пальцем.

● Старажи гаденишей, - сказал он и повернулся.

● Мой тебя за это пропускаль, - мотивировал он добровольца.

Именно в этот момент Иван схватил за шкирки не просто детёнышей-руssких, но, как он позже понимал, свою судьбу. Вырвав мальцов из рук других претендентов на услугу пограничнику, Иван сделал шаг вперед. Пограничник одобрительно кивнул, и пошел за забор, на территорию Многонациональной РФ. Женщина, глядя на детей, сникла и дала уволочь себя за забор. Толпа тихонечко заворчала, но Иван, задрав подбородок, глядел жёстко, и выглядел не таким ослабевшим, как люди в толпе, поэтому оспорить его права на детенышей никто не посмел. Снег пошел гуще. Иван услышал из-за забора ржание, потом болезненный женский стон. Судя по тому, что стон раздавался каждые пятнадцать-двадцать минут, самка наслаждалась, притворяясь, что ей неприятно, понял Иван. Время шло, снег густо ложился на отчаявшихся «соотечественников», которые начали разбредаться от входа на КПП поняв, что сегодня им ничего не выгорит. О ночлеге стоило позаботиться заранее, чтобы не погибнуть в голом поле. Люди начали рыть в снегу норы, самые свежеприбывшие и не утратившие еще задора, пытались соорудить некое подобие снежных домов... Иван решил использовать каждую минуту свободного времени на интеллектуальное самосовершенствование, - как учил инвалид-серб, тренер по личностному росту, задохнувшийся в валенке — и, сжав воротники детенышей в левой руке, сунул правую в рюкзак, достал оттуда рукопись Бороды и начал читать по слогам про себя.

«... женщины нисколько не виноваты, пишет Монтень, в том, что отказываются порой подчиняться правилам поведения в обществе, ведь эти правила сочинили мужчины, притом без участия женщин. Можно подумать, что это пишет пра-феминист, опередивший своё время, если не знать содержания главы "О стихах Вергилия", которая содержит упомянутый пассаж. Вкратце это "женщина ненасытна, сексуальный аппетит её неутолим и потому её нужно держать в узде"... Монтень не дает мне покоя. Что, если я это он а он это я? Недавно снова встретил у Монтеня упоминание Плутарха, на этот раз об "Утешении к супруге". Плутарх написал это эссе для жены после того, как они потеряли дочь, и, на мой взгляд, ничего глупее придумать не мог. И Монтень, конечно же, терял детей - для того времени это нормально, родили десять, убыло пять, вот вам и прирост населения - но глупостью, подобной плутарховой, не отметился. Тут я вновь возвращаюсь к старому, и, похоже, главному, принципу философии Монтеня, "будь естественным". Читать философскую лекцию женщине - вчера одна из них отчитала меня за слово "баба", которое бы тут подошло лучше, но желание женщины закон, как известно - которая потеряла ребенка, это несусветная глупость. Быть естественным это значит приобнять её, пока она повоет, ну и, самому всплакнуть.  Если вам страшно или вы встревожены, бойтесь и тревожьтесь. Мне, например, не страшно совершенно, но не потому, что я как-то особенно храбр - я вообще нет храбр - а, видимо, в силу какой-то душевной ограниченности. Поэтому я не боюсь совершенно естественно. Если это изменится, я приму себя и таким. Поступайте так и вы. Речь же Сократа на суде, которую цитирует Монтень - сдержанная, простая, разумная, - восхищает меня тем, что Сократ не просто не просит пощады, не просто разумно обосновывает оправдательный приговор, но и объясняет афинянам, что им, вообще-то, стоило бы не только не убивать его, а даже и начать кормить за общественный счёт за ту пользу, которую он приносит городу своими "беседами с людьми". Я могу только представить, как эти люди ухахатывались, слушая Сократа. По тональности же эта речь вполне могла быть произнесена персонажем известного романа русского писателя, М. А. Булгакова, Остапом Бен... - шучу, речь о другом романе Булгакова - неким Иешуа. Интересно, что преследователи Сократа, по Плутарху, кончили, как и преследователь Иешуа - повесились. Какая пища для...»

● Вот huinea, - пробормотал Иван, потряс головой и сунул рукопись в рюкзак, решив вернуться к ней попозже.

После этого Учерьёсы оглянулся. Судя по положению полярного солнца и углу падения снежинок, прошло уже три часа, как вдову героя и негражданина РФ отвели на КПП «Соотечественник» заслужить право попасть на территорию РФ. Иван уже подумывал над тем, чтобы пойти к воротам и культурно, по-европейски, постучать и спросить, kakogo huia к нему никто не выходит, но вспомнил, из-за затекшей левой руки, что все еще присматривает за щенками руssкой. Отпустив воротники их драных пальтишек, Иван хотел было поменять руку, но понял, что в этом нет никакой надобности. Дети, ослабшие от голода и холода, за три часа околели. Снег на их лицах уже не таял. Они так и торчали столбиками, когда из-за ворот вышел, застегиваясь, пограничник-москвмярнин, и семенившая за ним шлюха. Она, словно чуя недоброе, бросилась к детям и завыла, - собаки на КПП тоже завыли, - в то время, как Иван попробовал пробежать к воротам. Но дорогу ему преградил московит.

● Э, ты куда э, тибе что сказали дэлать, - сказал пограничник.

● Старажить щенков, - сказал он.

● Я и сторожил, - сказал Иван.

● Замерзли они, я тут при чем, - бросил Иван, пытаясь обойти раскормленного пограничника.

● Ты што биля савсэм, - сказал пограничник.

● Аны жэ сдохли, - сказал пограничник.

● Сдохли, не сдохли, какая к Евросоюзу разница, - сказал Иван.

● Уговор был присмотреть, я присмотрел, - сказалИван.

● Видать совсем слабые были, не кормила их курва эта, - сказал он.

● Аа-а-а-аа, - выла шлюха.

● Заткнись биля, - крикнул пограничник, после чего повернулся к Ивану.

● Уговор дороже де... - начал было говорить Иван.

● Да ты биля твар руssкая какой биля договор ты мразь, - заорал пограничник, отчего на КПП загорелись потухшие было огни, вновь залаяли собаки и на снег перед воротами высыпали вооруженные люди.

● Я тибя сейчас с эта шлюхай здэсь и кончу! - орал пограничник.

Иван понял, и понял с тоской, что в его жизни вновь наступает решающий момент, и что таким моментом, к сожалению, становится вся его жизнь, что буквально делает его жизнь борьбой, как в книге президента Укро-Ростовской области, Алекса Навальняка «Моя жизнь - ebanaya боротьба».

● Русс... - сделал вид, что задыхается от ярости Иван.

● Что мля как ты меня мля назвал?! - заорал Иван, и рванул на груди старенькое пончо из крысиных шкурок, доставшееся в наследство от  матери.

● Кто руssкий, я руssкий?! - закричал он.

● Ах ты мля на ты чо на мля на, - кричал он.

● Да у меня прабабушка мля еврейка! - кричал он.

● Да мой прапрадед мля полутатарин был! - кричал он.

● Я мля женат был на чувашке йоба! - вдохновенно врал Иван.

● Да я мля на ха кровь проливал! - заорал Иван.

● Я, ведущий в мире специалист по кандапожскому языку и оленегорской литературе! - орал он, с радостью наблюдая, как огней на КПП становится больше.

● И ты, пограничник Российской Федерации, чей дед с моим воевал ... - кричал Иван, не уточняя.

● Ты меня... меня... называешь... - кричал Иван.

● … Руssким?! - буквально выплюнул он мерзкое слово.

● Уу-у-уу, - выла русская шлюха, и Иван даже радовался этому вою, создававшему драматический аккомпанемент его крикам.

● Да я жизнь положил на язык двести тридцать восьмого народа нашей Многонациональной Федерации! - орал Иван, швыряя в лицо пограничнику бумажки Бороды с приглашением за конференцию лингвистов-многонационалов РФ в Московии, организованную Анкарой.

● Да я мля кандапожанин в восьмом поколении, - орал он.

● Аа-а-аа, - рыдала русская.

● Я карело-мурманчанин в пятом поколении, - кричал он.

● Ыы-ы-ы-ы, - мычала русская.

● Я первый в мире кандапожорел, - орал Иван.

● Да мы.... да мля — орал Иван

● ДЕДЫ ВМЕСТЕ ВОЕВАЛИ!!! - проорал Иван слова, написанные на рукояти ножа Бороды.

Очевидно, это и оказался секретный код, потому что немедленно после этих слов из ворот концентрационно-фильтрационного КПП «Соотечественник» выскочила группа людей с какими-то приспособлениями — мужчина держал на плече нечто вроде переносной копьеметалки, а женщина просто металлический her c балдой, - и бросились к Ивану. Причем женщина, почему-то, совала her в рот то Ивану, то себе.

● С нами АРА-ТВ и программа «Своих через hui не бросаем», - крикнула худая рыжая женщина с лицом поездной проститутки, карьера которой не сложилась, отчего женщина прошла профессиональную переориентацию и стала простой попрошайкой.

● И я, её ведущая, Мария Ёбуткина, - крикнула она.

● Сегодня Российская Федерация приветствует у себя дома... Своего, Нашего... одного из двухсот тридцатью шестью народов Федерации... кандапожорела... - крикнула она.

● Тебя как звать, - сказала она тихо, сунув балду Ивану чуть ли не в рот.

● Учерьёсы Сугона, - сказал Иван.

● Учеръёсы Сугона, - сразу и легко почему-то повторила женщина.

● Добро пожаловать домой, Учеръёсы Сугона! - крикнула она.

● Своих не бросаем, - крикнула она.

● Снято, - крикнула она.

● Ага, - сказал мужчина с копьеметалкой.

После чего рыжая женщина вдруг утратила к Ивану всякий интерес, отвернулась и ушла, беседуя с копьеметателем. «... недоноски эти руssкие в поле, в снегу в кадр попали... ну ничего, флаг наложим... а вой манды этой музыкой перекроем...», услышал напоследок Иван. Пограничник, поглядев на него с некоторым сомнением, сказал:

● Дабрым пожалывать дамой э, - сказал он.

После чего, тоже утратив к Ивану всякий интерес, схватил руssкую за волосы, и потащил от замерзших детенышей к КПП, утешая:

● Э, ни ной э, нових наражаешь, э, чай папьем сгушщенка дам э ми тибе так много снашатьбудэм как сука щениться будэшь э ни ной э...

Иван оглянулся последний раз, запечатлев в памяти обезумевшую женщину в шинели на голое тело — шинель как раз распахнулась — которую женщину тащил за волосы по снегу сердобольный пограничник в тепло и к еде, её распахнутые глаза и оцепеневшее лицо. Хотя, вообще-то, могла бы и спасибо сказать, подумал Иван, отворачиваясь и входя в ворота. Недаром руssких считают неблагодарными и лишенными эмпатии, не совсем людьми, подумал Иван, впервые согласившись про себя с этим доводом, казавшимся ему немного расистским раньше. Ведь всем хорошо известно, что любой человек способен испытывать эмпатию. А руssкие не испытывали её не потому, что они какие-то не совсем правильные люди. Нет, руssкие это просто нелюди, понял Иван, и ступил на землю Российской Федерации. И увиденное сразу его ошеломило.

… за забором гостя сразу встречал плакат «Добро пожаловать sootetschestvennik». Сразу за ним, на широкой дороге, очищенной от снега, стоял большой четырехмоторный воздухокрыл — Иван думал, что это ложь пропаганды московитов, - винты которого уже крутились. На воздухокрыле алели огромные буквы, которые Иван успел прочитать, взойдя на борт судна.

«На Москву».

… в воздухокрыле оказалось тепло и уютно. Иван впервые путешествовал на таком виде транспорта, но почувствовал себя удивительно комфортно. Жаль, нет карелофона, чтобы успеть сделать сэлфи для «Хлебалобука», подумал Иван, охотно угощаясь чаркой чего-то крепкого и вкусного, отдающего на вкус терпким, маняще-ускользающим, чем-то впервые в жизни пробо...

● Хреновуха, - сказал сосед.

● Лучшая хреновуха Российской Федерации для вновь прибывших, - сказал он.

● Лучшие хреновуходелы Российской Федерации неделями мочат hren в самогонке из картошки, добиваясь вкуса, текстуры, выдержки... - сказал он.

● И все это для нас, - сказал он.

● Российская Федерация своих не бросает, - сказал он.

Иван посмотрел направо. У окна, затянутого мочевым пузырем тюленя, сидел крупный представительный мужчина лет сорока-семидесяти, дородной, с большим золотым перстнем на пальце (ничего себе, присвистнул про себя Иван). Мужчина синел лицом — что неуловимо делало его похожим на пограничника, спасшего руssкую дуру от неё самой — но говорил на чистом кандапожском, без огрехов. Он представился Абрамом Акоротеньким, представителем исчезающей национальности советских горных жуивов— отсюда и Абрам — и объяснил Ивану, что часто путешествует по делам фирмы по всему миру. Когда Иван после третьей рюмочки хреновухи, на этот раз темной - «значит, мулат отмакивал», сказал, причмокнув Абрам Акоротенький, - посетовал на то, что его шикарное возвращение на историческую родину никто не увидел, сосед лишь рассмеялся. После чего, наклонившись, уткнулся лицом себе в пах (вот так растяжка!.. подумал Иван, и решил заняться спортом немедленно по обустройству в Москве), покопался под креслом и вытащил оттуда какую-то металлическую голову. Напялив её на сомлевшего от четвертой рюмашки хреновухи Ивана, новый друг Абрамчик, просивший называть его так, запросто, без церемоний, объяснил. Предмет оказался специальным эйнанашлемом с глазом во лбу, который ведет прямую беспроводную трансляцию во все сети типа Интернет по всему миру. И отныне все, что видит Иван, видят и все его подписчики. Поэтому, заверил Абрамчик, наливая по шестой двойной, роскошный полет Ивана и уровень его потребления станут предметом зависти для всех, у кого есть выход в Сеть. Проверив, надежно ли и прочно закреплен эйнанашлем на Иване, Абрамчик Акоротенькой, щелкнул пальцами,  - появилась стюардесса с бутылкой и двумя стаканами — и, пока воздухокрыл поднимался в воздух на крыльях (Иван услышал стоны гребцов в трюме), поинтересовался, есть ли у Ивана планы на будущее в Москве. Учеръёсы начал было объяснять что-то насчет конференции лингвистов, но понял, что слишком пьян, и лишь счастливо рассмеялся, сытый и пьяный впервые за много лет, от прилившей волны теплой эйфории. Российская Федерация и правда своих не бросает, подумал он. Воздухокрыл набрал высоту, очень легко и быстро,может и потому, что Иван с Абрашей оказались единственными пассажирами рейса — но это неважно, РФ ради одного неруssкого пошлет транспортный самолет в любую точку мира, снисходительно объяснил Абраша - и в руках соседа Учеръёсы появились какие-то бумажки. Абрамчик заботливо объяснил Ивану, что так полюбил своего нового друга (появилась вторая бутылочка хреновухи) что хочет трудоустроить его сразу, в полёте. Иван, внимательно глядя на десятирящиеся буквы, подписал контракт в пяти местах, и бросив церемонии, обнял своего нового друга, и так и уснул под мерное жужжание моторов воздухокрыла. На Москву, на Москву, думал он, засыпая счастливо и уже представляя себе новую жизнь в новом месте. Эта самая Москва станет моим градом на холме, моим Ревелем, подумал он, и, наконец, уснул.

… очнулся Учерьёсы Сугона от холодного воздуха, несущегося из открытого бомболюка воздухокрыла и оттого, что кто-то тащил его, Учеръёсы, за ноги к этому самому люку. Этот кто-то оказался как раз Абрам Акоротович. Почему-то, на Иване, кроме шлема, оказалась еще зеленая жилетка из какого-то твердого материала, наколенники и металлическая палка с балдой, как у рыжей curv-ы с Ара-ТВ. Недоумевая, Иван хотел спросить, что происходит, но тут Абрам спихнул его в люк, и Учеръесы, кувыркаясь, полетел вниз. Мешок за его спиной хлопнул, раскрылся, и Иван повис в небе над какой-то горной местностью, глядя сверху с ужасом на то, как под ним мелькают небольшие крылатые штуки, то и дело куда-то отправляющие горящие толстенные палки. Иван видел, как под ним разрываются светящиеся пули, горят машины, раздаются взрывы и бегают по огромному полю люди, похожие на муравьев, время от времени пропадая в гигантских облаках дыма и взрывах навсегда.

● А, а, а, что за... что за... а, blea, что происхо... - сказал Иван, чувствуя слабость и тошноту от высоты, страха, и выпитой хреновухи.

После этого Ивана вырвало из-под купола парашюта вниз, прямо на гигантскую каменную надпись «Добро пожаловать в Харкцак».

… Этот ролик с Учеръёсы Сугона в роли фронтового корреспондента Семёна Пёстрого с фронта в Харцхаке на Двадцать Седьмой Армяно-Азербайджанской войне собрал на Ара-ТВ 100 миллионов просмотров.

Приложение

Отрывки из рукописи Бороды

«2021 год (очевидно, речь об ошибке, ведь Борода повстречал Ивана Лукина Учерьъёсы Сугона в 2121 году, и был к моменту встречи в возрасте — прим. архивиста). Несколько дней назад начал вести дневник снов по примеру Юнгера, хотя нашел эту идею неудачной и скучной. В то же время, что-то в ней есть, ведь сны как события и сон как действо занимают значительную часть моей жизни, и если я, как часто говорю, осмысляю реальность литературой, то отчего же не делать это с реальностью сна. Но сегодня не смог найти файл с началом этого дневника. Забавно. Это можно считать знаком, если уж верить во сны и всю эту чушь, а можно — просто совпадением. На первый раз, допустим, совпадение. Итак, сегодня снилось море — иногда я летел над ним сверху, и видел голубую и синюю воду, лагуны и песок. Потом ключи. Почтовые ящики, как у частных домов в британской части Канады, я видел такие, когда работал грузчиком и выезжал за город. В них были ключи, которые мне надо было отдать посетителям. Увы, море подступило, было много волнения и песка. Но вода была теплой. Птицы сегодня начали петь довольно поздно. Я продолжаю «Учерьъесы Сугона» (??? - прим. архивиста) и даже добавил мягкий знак перед твердым, чтобы сделать это имя еще абсурднее и забавнее, и работаю над переводом диалогов Кусто-старшего и Рёбате. Забавная фраза про то, что «артисты и усачи нуждаются в порядке», она мне полюбилась, как артисту и усачу. Работа над книгой приносит много удовольствия, это и гимнастика для ума, и полезно для языка.

Смогу ли я вести этот дневник? С учетом обязанностей, которые я на себя взвалил — И. часто ругает меня за это, когда я об этом заговариваю — не исключено, что нет. Но я постараюсь. Запишу, что приснилось 3 июня, но не успел напечатать и ограничился листком бумаги (писать я совсем разучился) — набираю сегодня, поэтому 5 июня у меня идет перед 3. А 1 июня (конец мая? не помню день) попробую восстановить по памяти. Помимо романа и перевода тяну еще эссе, к которым постепенно остываю. Благодарю себя за то, что сделал всё до сентября.

Переводя книгу Кусто и Ребате получаю массу удовольствия, вот сегодня узнал, что Ребате ввел в фашизм русский еврей, Левинзон, профессор романских языков Санкт-Петербургского университета. Пока работал, прилетела муха (лето), потом И. начала поливать цветы и налила воды на стул по соседству. Я рассказал ей про искушения святого Антония, на что она обиделась слегка, потому что приняла муху на свой счет, но я успокоил жену, добавив, что были среди искушений и видений и прекрасные женщин. Выглядит она в самом деле прекрасно. Интересно, что Ребате в 1946 году пишет, что ходил на ДИСКОТЕКИ (а не танцы). Также снились два попугая, один красно -зеленый, другой светлых тонов, их обоих выгуливал у дома старик. Вспомнил только сейчас. Нашел вчера 5 долларов.

3 июня. Утренний сон, берег моря, спокойного, очень напомнило залив в Фетхие, где я когда-то побывал, работая в Турции. Густой туман, море стоит. Я в каком-то домике, типа хозяйственного. Пытаюсь идти, но болят ноги. Потом оказывается, что я на боку, и пытаюсь идти, отталкиваясь от спины. Голова кружится — и кружится часто во снах — а колени болели, очевидно, из-за брасса (хожу на бассейн и плаваю по 1, 5 часа брассом)...»

Глава четвертая

В войне армян с Азербайджан

Воюет всё равно Иван

Полет Учерьъёсы во сне и наяву - Знакомство с обанодроном — Чудесное спасение — Учерьъёсы вновь переименовывают — Знакомство с Юлькой — Сугона возглавляет отряд добровольцев Арцхака — Трансляция — Притча «Три граната упали с неба на голову» про то, как Москва погубила армяночку-русалочку - Атака армянского мертвеца

… Первое, что попытался сделать Иван, приземлившись прямо в центре поля, посреди разрывов и трассирующих пуль - пополз к гигантской дымящейся воронке неподалеку. Её Иван заприметил еще сверху, когда парашютировал над полем, заполненным убитыми и умирающими людьми. Пули свистели над головой так часто и так неприятно, что Ивану стало не совсем хорошо. Время от времени он сблевывал это мерзкое, неприятное чувство прямо под себя. Тогда умирающие люди под ним начинали кричать еще сильнее и даже показывали ему, зачем-то, кулак. От регулярного неприятия сложившейся ситуации (такой синоним Иван придумал для грубого русского глагола «блевать») новенький камуфляж — проклятый tschiurka переодел напившегося соседа прямо в воздухокрыле! — приобрел цвет, собственно, перепаханного бомбами и снарядами поля. Однозначно, летавшие над полем аппараты, которые время от времени выпускали из себя  расходящиеся веером разноцветные очереди — словно опытный игрок в карты в соседнем купе свои пальцы — заприметили Ивана и  избрали своей целью именно его. Поэтому Учеръёсы постарался слиться с полем, стать с ним единым тантрическим целым, вспомнил Иван, почему-то, уроки секса с самим собой, которые преподавали в Кандапоге выездные преподавательки Школы Секса с Самим Собой, «Вандерзона.вру», Ирина Пекс и Галина Фекс. Иван почему-то вспомнил некстати, что Галину и Ирину потеряли после курса, а потом нашли пьяными на мемориале павшему Мурманчанину. Там развратные проститутки занимались сексом с наконечником штыка пятиметрового воина, снимая это на камеру...

Иван буквально стелился по полю, перемещаясь не при помощи рук и ног даже, а сокращениями мускулов живота. Словно возвращаясь в состояние до-прямоходящего, будто большая рептилия с, почему-то, металлическим шлемом на голове. Кстати, о шлеме. Все время своей активной пробежки на животе  - проживотка, придумал Иван новое кандапожское слово - Учеръёсы чувствовал, как в его шлеме время от времени что-то бренькает. И тогда на маленьком экранчике сбоку, вмонтированном в верхнюю правую часть забрала из материала, похожего на стекло — оно составляло с шлемом единое целое — появлялся красный средний палец с подписью под ним.

● Հավանել, - прочитал Иван.

В это время прямо перед носом Ивана зафонтанировала земля, которую вырвала из поля очередная очередь из летающей треугольной штуки с надписью на ней, почему-то, Uçan şey. Убивают, понял Иван.

● Перун твою Мокшу, выноси, - запричитал Учеръёсы, жалобно скуля.

● Матушка Кандпожица, дай только выбраться, - пыхтел Иван, дьявольски часто работая абдоменом.

● Батюшка Даздрапермочка, во имя Манды,Титек и святого Клитора, - молился он, припоминая слова ежедневного гимна Кандапоге, которым школьники встречали рассвет на занятиях Любви к Самому Себе, введенной вместо опостылевшей математики.

Видимо, древняя кандапожская религия в самом деле оказалась не пустым звуком и божества Северо-Западного региона бывшей РФ снизошли до мольбы своего подопечного. Так что до воронки Иван дополз целым и невредимым, если не считать того, что obosralsea несколько раз. Достигнув края, Сугана вцепился прямо в него, и, не раздумывая, подтянулся, чтобы кувыркнуться в темноту, и полететь вниз. Воронка оказалась такой большой и глубокой — не иначе, ядерный взрыв, блеснул про себя Иван знаниями фантастической истории, которую преподавали вместо геометрии  — что полет занял некоторое время. Ивану даже стало уютно и тепло (последнее, впрочем, из-за согревающего его в штанах gomna), и он даже задремал на несколько секунд. Во время этого короткого, как Учеръесы про себя его назвал, снапа (любой язык следует развивать, и обогащать новыми словами, вспомнил Иван лекцию по кандаподжелогии) Сугоне привиделся, почему-то, Борода. Грустный гигант сидел на небольшом стуле из дерева, и, втирая себе в стопу какую-то мазь, («подагра, blead», сказал он тихо, обращаясь к самому себе), задумчиво произнес:

… довольно странная фраза из «Размышлений» Гюго про то, что, в начале было слово и это слово глагол» -  типичное французское остроумие, не очень глубокое, построенное на игре слов и смыслов, остроумие того сорта, из-за которого вам даст возбудившаяся из-за ваших интеллектуальных способностей француженка из салона, где вы подобным остроумием блещете. Между тем, в 1789 года официальная религия Франции — масонство, это такая пародия на религию, которая без стеснений заимствовала структуру католической церкви, как сверхэффективную. Масонство — карикатурная религия, но оно, тем не менее, очень серьезно относится к уничтожению любой другой религии, как таковой. Отсюда бешеный антиклерикализм французской Республики, а Гюго был высокопоставленным масоном — официально — и сидел «на культуре» Французской республики, где отвечал за уничтожение региональных языков. Буквально, выступал с речами, требуя вырвать с корнем сорняк бретонских, окситанских, и баскских сепаратистов (последние годы, за истечением срока давности, это стали даже показывать в фильмах, посмотрите последнего «Родена»). Ну и, писал «великие французские романы» на 2000 страниц. И, как всякий уважающий себя масон, Гюго был очень Деятельным по складу характера. Масонство вообще — религия людей, которые плохо поняли гностицизм, и решили, что Бог это такой pissdanoutii на голову (которой у него нет) строитель, который все время что-то строит и пристраивает, как молдаванин на первом этаже «хрущевки». Между тем, если Вы верите в Бога, то Вы верите в то, что Он был, есть и будет всегда. Бог это константа, Ему не нужно ничего делать. То, что масоны считают «богом», в гностицизме называется Демиургом (для христиан Окситании это творец материального мира), а по-простому, он тот, чья имя лучше не называть. Ну ладно, ладно, это Сатана. Понятно, что согласно сатанисту Гюго «Бог это глагол». Но, если уж играть словами, Бог это существительное. При этом, конечно же, Бог был, есть и остается словом, потому что именно речь отделила нас от глины, от движущейся материи, от мира животных. Именно поэтому со словами стоит обращаться поаккуратнее, иначе они сформируют вашу реальность. Так что, как мне кажется, я даже знаю, чем сейчас занят monsieur Hugo. Конечно, строит!

После этого комната, в которой сидел Борода, вдруг осветилась, словно в нее занесли факел. Иван увидел, что с ним разговаривала лишь тень Бороды, который в это время сидел возле огня в камине, проделывая, впрочем, те же самые манипуляции со стопой. А в другом углу Иван увидел на мгновение большого пожилого мужчину в сюртуке и, почему-то, семейных трусах, который катил куда-то тачку с цементом, явно на последнем издыхании, бормоча что-то про мерд и конструксьон инссесабль.

… Всё это было настолько непонятно, что Иван предпочел проснуться, тем более, его полет прекратился. Учерьесы шлепнулся на кучу земли, что и спасло кандапожца.

Приподнявшись, он оглядел импровизированную пещеру, изрытую ходами, траншеями, дырами... пещеру, очень похожую на какую-то многоуровневую тюрьму из научно-фантастических фильмов, тюрьму в виду колодца, уходящего в землю. А вдалеке, в нескольких сотнях метрах сверху, синело небо. Такое далекое и красивое, что все эти разрывы, крики людей, убиваемых где-то летающими штуками, всполохи огня и фонтаны крови, внезапно очень отдалились от Ивана. Словно все это происходило далеко далеко от него и не имело к нему, Ивану, и происходящему с ним, никакого отношения. Тут в небе над воронкой, словно желая оспорить это впечатление Ивана, завис большой треугольный воздухокрыл, который начал говорить, почему-то, механическим голосом, доносящимся совсем издалека:

● Ишак, сдавайся, а, - сказал воздухокрыл без пилота. - Сдавайся, ишак, тридцать лет сладко ел пил э, пора честь знать а, ишак армянский, э. Сдавайся мама папа дома ждут э. Ты зачем такой упрямый ишак а. Давай к нам давай накормим напоим чай кофе пиво сигареты домой мама папа отправим э. Гранатовый сок, кстати, есть. И вино гранатовое. Черная икра тоже есть, а. Недорого. Сдавайся ишак, давай деньги делать, зачем война делать, мама папа плакать будут, убивать друг друга зачем э, лучше к нам айда, чай кофе пиво сигареты. Гранатовый сок, конечно тоже, э. Сдавайся ишак армянский.

● Как странно, - думал Иван — почему эта штука называет меня армя... ярмяни... ярмянь...

● Sizə isti palto, isti yemək və ləyaqətli müalicəni təmin edirik, - сказал механический голос из воздухокрыла.

Он выглядел таким маленьким, таким милым и безобидным, таким ... незначительным, на фоне неба, что Иван решил просто не обращать на воздухокрыл внимания. Вместо этого Учеръёсы решил заняться единственным достойным мужчины делом — по крайней мере, как утверждал в своих странных записках Борода — философствованием. Так Иван стал размышлять размышления.

● Как странно, - думал Иван — вот, надо мной не видно ничего уже, кроме неба, высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нём серыми облаками.

● Ищак, нам давай руки наверх покажи толька, - бубнил воздухокрыл, из которого вдруг начало выдвигаться нечто, похожее на ракету.

● Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я полз, - думал Иван, - не так, как все вокруг меня бежали, кричали и дрались, совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга два небритых носатых мужчин, о нет, совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу.

● Ми билядь последний раз предупреждаем э, - сказал воздухокрыл, и начал словно бы ерзать, как будто кот, который хочет posrat (таких котов Иван видел до независимости, когда всех кошек в Независимой Карелии еще не съели).

● Как же я не видал прежде этого высокого неба? - думал Иван. - И как я счастлив, что узнал его наконец.

● Биля неэ думай ми не обманэм э, - сказал воздухокрыл, покачнувшись последний раз, и замерев, словно прицелился.

● Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба, - думал Иван Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!

Больше Иван ничего подумать не успел, потому что появившийся откуда-то сбоку коротышка с синей половиной лица — это явно отличительная особенность местного населения, понял Иван, - схватил кандапожца за руку и резко потащил куда-то вбок. В этот момент на месте, где только что лежал Иван, земля словно извергла из себя землю же. Земля блюет, словно человек, подумал напоследок философически Иван. Дав незнакомцу увлечь себя, он очутился в боковой траншее. Там сидели на корточках десятка два мужчин с автоматами, а посреди них — женщина с залысинами и дебильной улыбочкой и, почему-то, гитарой в руках.

● Юлька, Юлька, - забубнил какой-то голос в шлеме Ивана.

● Камеру, камеру на неё направляй, dolboeb, - сказал голос, и Иван вдруг почувствовал неприятный электрический разряд в голову.

● И чтоб не дышал, звук мне биля не портил, - сказал голос в шлеме, в котором Иван с негодованием узнал своего короткого знакомца по воздухокрылу рейса Санкт-Ленинград-Москва-Арцах.

Пришлось подчиниться и начать внимательно слушать и смотреть. На забрале загорелись красные буквы, Иван успел прочитать по бегущей строке что транслирует «… концерт певицы Юльки Чечеркиной для бойцов армии Харкцаха и дивизии русских добровольцев...стрим ведет наш доброволец, фронтовой корреспондент Семён Пего...». Видимо, «Семен Пего» на московском языке и значит «Учеръёсы Сугона», подумал Иван, только в этот момент осознав весь объем работы, который предстоит ученым проделать, чтобы перевести весь корпус текстов со старорусского на московский, с московского на кандапожский, а уже с кандапожского на разговорный мурманский.

… - Головой не верти, pissdiuk! - гаркнул шлем, и Иван замер, уставившись на женщину.

Женщина провела ладошкой по струнам, гитара бренькнула. Певица запела:

● Я стою на краю, - пела она.

● Над Харцхаком над рекой, - пела она.

● Не могу пошевелить, - пела она.

● Ни рукой ни головой, - пела она.

● Обстрелял меня дрон, в голове замкнуло, - пела она.

● Мне осталось лишь нести то, что ветром в голову надуло, - пела она.

После чего встала, бросив гитару, и стала, приплясывая, и хлопая в ладоши, исполнять припев:

● Ту-лулу-ла, тулулу-ту-лу-ла, - пела она.

● Почему ты за Харцхак не воева-а-ала, - пела она.

● Ты Рязань, Устюг и Уренгой, - пела она.

● За армян почему не Идёшь в бооой, - пела она,

Мужчины в это время плакали, делали селфи и кричали друг другу что-то на гортанном незнакомом языке, в котором Иван различал, тем не менее, какие-то слова:

● Хин сюрб хаватарим дашнакитс собюэник сакрыльный э. Инч во в ррус Иван давашанер чьек пайяк арель мез хамар прэдатель э анхразжешт ер Иван яндамени ми кани хит хрт ир йев ерку кам йерек Иванови сторабазжанум э! - гомонили мужчины, почему-то посыпая голову пеплом.

Женщина, вернувшись к гитаре, продолжала петь:

● Обменял ты меня на Анталию, ах так - пела она.

● Твой мама запретила воевать за Арцхак, - пела она со слезами на глазах.

● Моя левая нога с края соскользнула, - пела она.

● Боль за древних за армян в голову мне pissdanula, - пела она.

После чего вновь исполнила припев. Мужчины вокруг пустились в пляс, обняв друг друга за плечи. Иван увидел, что на забрале его шлема загорелась цифра. «10 млн лайков от армянской диаспоры со всего мира». Тогда Учеръёсы попробовал аккуратно снять шлем, но мягкий и, в то же время, достаточно убедительный удар током предостерег Учеръёсы от необдуманных поступков. На глаза Ивана навернулись слезы. Мужчины и женщины истолковали это по-своему и, остановившись, стали утешать Ивана на своих непонятных, в общем-то, языках. В это время забралобегущая строка известила Ивана, что «начинается сбор донатов на то, чтобы отправить нашего корреспондента в самый эпицентр боев, город Суши». Ах ты suka, подумал Учеръёсы и расплакался от этого еще сильнее. Шлем начало потряхивать.

● В Cуши, pisdobol, - рявкнул голос попутчика Ивана.

Учеръесы нехотя поднялся и, чувствуя, как удары электронным бичом становятся все чаще и сильнее, с энтузиазмом взвизгнул:

● Братцы, или мы не воины?! - крикнул он текст телесуфлера.

● Айда освободим Суши! - крикнул он

Так фронтовой корреспондент Ара-ТВ Учеръёсы Сыгона Пемён Сегов неожиданно для себя стал полевым командиром Армии Освобождения Харцхака.

ХХХ

… первым делом Ивана Лукина, ставшего в Карелии перед своим бегством Учеръёсы Сугона, сразу переименовали. Мужчины с синими из-за щетины лицами, собравшись в круг, немного потанцевали, гортанно что-то вскрикивая, после чего один из них, самый представительный, и очень дородный — мускулистый, поджарый Иван только диву давался тому, какие пухлые люди здесь, на войне — сказал:

● Эй, бират, нихарашо будет, - сказал он.

● Если за собой людэй поведет Иван, - сказал он.

● Никакой водушевлений, - сказал он.

● Ми жи армия народ, - сказал он.

Иван, сидя в углу, и тревожно прислушиваясь к шлему — всякий раз, когда Иван что-то не то говорил или делал, зловредный москвабадец посылал удаленный удар током — и кивал с доброй улыбкой.

● Корочи, у нас дилемм, - сказал мужчина.

● Воевать за нас должен Иван, - сказал он.

● Но звать его должны как-то красиво, по-армянски, - сказал он.

● Поэтому мы подумать и решиль, что ты стать почетный гражданин Карско-Ереванско-Сочинской республик, - сказал мужчина.

● Мехрцоп Гаваген Иклиоганян, - сказал он.

● … - продолжал довольно кивать Учеръёсы, счастливый, что в данный момент, вот прямо сейчас, его никто не убивает.

● Что ты лыбишьса, - сказал мужчина.

● … - кивал Иван, думая, что, может быть, в этот раз его пронесёт не в плохом смысле.

● … Мехрцоп, я тибэ гаварю, - сказал мужчина.

● … - понял с грустью, что обращаются к нему, Иван, и грустно и часто закивал.

После этого Мехрцоп Гаваген получил своё подтверждение армянского гражданства — каждый из присутствующих пожал ему руку, сказав «привэт Мехрцоп Гаваген Иклиоганян» - и автомат, почему-то, без патронов.

● Патроны добудэшь в баю! - сказал мужчина.

Все это время певица Юля делала сэлфи на фоне небритых мужчин, Ивана, земли, и очень мужественно щурилась. Иван понадеялся было, что петь она больше не будет, но война обманула его ожидания. Перед тем, как отряд, дождавшийся наступления темноты, собрался покидать воронку, Юлька — она просила называть себя так — забренчала на гитаре и запела.

● И то что было, арахпо, - пела она.

● Ардык ичке пхармэ, - пела она.

● Ирыщ кирдык имаглебе, - пела она.

● Дардук сеэн ингхда, - пела она.

К счастью, Иван еще не в совершенстве освоил язык своей новой страны, так что просто не понимал, о чем поет девушка. Но, судя по её очень серьезному лицу, речь шла о действительно трагических вещах. Так и оказалось.

● Э, харашо Мурка спель! - сказал один из бойцов отряда Ивана-Мехроцопа, и потрепал девушку по щеку.

● Вот тибэ на апельсин мандарин э, - сказал он, достав из кармана толстенную пачку денег, и, отсчитав пару банкнот, прилепил одну девушке на лоб.

● Брынь, - брренькнула по струнам девушка, глядя куда-то в себя.

● Что с ней, - сказал Мехрцоп-Иван-Учеръёсы.

● Наркоман э, - сказал мужчина, заботливо укрывая девушку шинелью.

● Адрэналинавий наркоман, сичас каго-то снаряд разорвет, сразу оживитца, - сказал он.

Про наркоманов Иван слышал. В Карело-Мурманской республике так звали представителей немногочисленной секты. Они верили, что благоденствие придет с Востока, где в подмосковных пещерах прячется спящий, якобы, с начала 21 века царь Влад Путин Первый, который всех перехитрил. Во время своих радений эти наркоманы жгли олений навоз, сидя над дымом— это называлось «подышать атмосферой родины» - и ждали, когда заработает молчавшая 145-й год частота ТВ «Общественного Российского Телевидения»...

Как все это было далеко сейчас!

Женщина, совершенно очевидно, вступившая в фазу «отключки», привалилась к стане траншеи, и задремала. Когда, наконец, стемнело, и воздухокрылы без водителей — Иван узнал от своих соратников, что машина называется «обаныдрон» - куда-то исчезли, группа потянулась к краю воронки. Оттуда, короткими перебежками по изрытому взрывами полю, то и дело спотыкаясь о тела убитых и части тел, Иван с отрядом добрался до небольшого леса. Через него, спотыкаясь и то и дело сталкиваясь с деревьями, Иван, возглавивший отряд, брел всю ночь. Уже под утро, чтобы не попасть под огонь обаныдронов, которые стали то и дело появляться на горизонте, Мехроцоп Лукин с товарищами спрятался под корнями огромного дуба, сваленного взрывом. «Наш разведотряд вышел к Суши и скоро начнет штурмовать этот город» - побежала по забралу шлема красная строка. Учеръёсы, грустно вздохнув, подумал, что даже он, человек бесконечно далекий от военного дела — от кавалеризма на оленях Ивана в школе освободили из-за плоскостопия — понимает, что нехорошо извещать весь мир о предстоящем нападении. Впрочем, любые возражения Мехрцоп-Лукин оставил при себе, отлично памятуя, что шлем, буквально привинченный к его голове, бьется током всякий раз, когда Иван эти самые возражения высказывает. Отлично замаскировавшись, Лукин провел рекогенцсиниро... рекгокенс.... рекониза.... в общем, поглядел в бинокль на город, расположенный ниже по склону горы, на которой лежало дерево, и который город группе предстояло штурмовать через пару часов.  От страха Ивана стошнило, после чего он решил немного вздремнуть, чтобы выспаться хотя бы перед смертью. К тому же, один из бойцов батальона Львов Мехрцопа — так подразделение Ивана окрестила бегущая строка, набравшая уже 100 млн лайков армянской диаспоры мира — решил рассказать старую мудрую армянскую сказку. Слушая его голос, хрипучий, с трещинками, словно стены древних армянских монастырей, и глухой, как вершины седых гор к мольбам жалких врагов, Иван задремал.

Сказка бойца батальона «Львы Мехрцопа», сержанта Араика «Вахи» Нигагеняна, «Три граната упали с базара дяди Хачика или как согрели мир тёплые лепешки бабушки Нанэ»

(примечание переводчика: рассказ ведется на новоармянском диалекте нагорно-карабахского языка, перевод с которого на кандапожский составлялся по «Грамматике нагорно-карабахского языка» от 2051 года (Москва, издательство «Центрполиграфанян», а с кандапожского на русский — по грамматике «Рюзьки от Симоньянц», Москва, 2048, издательство «Пилорама»; мы намеренно не сохраняем все ошибки сержанта Араика «Вахи» Ниганеняна в произношении, чтобы облегчить понимание рассказа современному читателю из Еврорегионов бывшей Российской Федерации)

«… давным-давно, в незапамятном 2014 году, когда в центральной канализации еще бежало gomno по трубам, в древнем армянском озере Севан — самом древнем озере в мире и самом древнем Севане в мире — жила была Русалочкэ Русалочканян. У неё были черные и длинные волосы — самые черные и самые длинные в мире! - красивая, высокая грудь, которую Русалочкэ стыдливо прятала под прекрасным целомудренным одеянием, и очень красивая, круглая попа. Такая же круглая, как сочный сладкий персик из тех, что растут только и исключительно в садах древней, самой древней в мире, Армении. Но при этом, друзья, я хочу акцентировать ваше внимание на том, что попа Русалочкэ была не только самой круглой попой в мире, но еще и восхитительно твердой, как орех, грецкий орех, который вообще-то назывался армянским, но, к сожалению, потом из-за каких-то деталей в оформлении документов этот замечательный орех был назван, почему-то, грецким. Кстати, вы знали, что и Гомер и Агесилай были армянами? А чем это я? Ах, да. Русалочкэ. После попы, самой круглой, сладкой, твердой и красивой в мире, у ней начинались две ноги, но только начинались, потому что, в самом начале, переходили в, увы, рыбий хвост. И хотя это был самый красивый, самый рыбий, самый хвост в мире, Русалочкэ в древнем озере Севан все равно была самой несчастной девушкой в мире, потому что она хотела, чтобы её самую красивую самую круглую самую попу в мире венчали две самые красивые самые длинные самые стройные ноги в мире, а не рыбий хвост, пусть и самый лучший рыбий хвост в мире.

… Кто там храпит? Не спать! Не спать, руssкая сволочь! А ну, дайте ему «леща»!

Вернемся в воды древнего седого Севана, друзья, который поседел от горя с того самого 2020 года, когда наша древняя земля перешла в руки турецкого агрессора. И хотя мы отбили её в 2028-м году во время Четвертой Карабахской, турки взяли реванш в 2032-м, за который мы отомстили во время блицкрига 2039-го.... горе нам, ибо в 2045-м турки опять взялись за своё и вот мы снова и опять здесь, возвращаем нашу древнюю землю. В водах Севана жила наша Русалочкэ, скромная, красивая, добрая, целомудренная... одним словом, Русалняночка!.. мечтая о том, чтобы в один день избавиться от рыбьего хвоста и получить пару замечательных ног. Она даже пошла на базар, теплый и дружелюбный базар, армянский базар, самый замечательный и лучший в мире базар (начиная с этого фрагмента текста переводчик опускает прилагательные «самый лучший и древний в мире, армянский» при каждом существительном, подразумевая, что читатель помнит про их присутствие — прим. переводчика). Там сидел на старенькой табуретке старичок - такой трогательной, такой теплой, добрый мудрый старик, которого звали дядя Хачик, и который торговал на этом замечательном, открытом, дружелюбном базаре, гранатами. Не в смысле которые разрываются, бам-бух, а фруктами э, теплыми, сладкими, огромными, как сердце дяди Хачика и как книги замечательной писательницы Карины Эрутюнян и сочными и вкусными, как истории замечательной писательницы Наринэ Петросян. Дядя Хачик, сказала Русалочкэ Русалочканян, массируя уставшие руки — внимательный слушатель помнит, что Русалочкэ не могла ходить и, значит, приползла на базар на руках, - как бы мне обзавестись двумя ногами. Но только красивыми, длинными, стройными! Я хочу, сказала Русалочкэ стыдливо, но гордо, чтобы они обрамляли мою сладкую твердую орехоперсиковую попу как золотая оправа — драгоценный камень. Что сказать, братцы? Дядя Хачик подумал, покурил свою длинную древнюю трубку, самую армянскую трубку в мире, самую теплую и уютную, и сказал Русалочкэ, что ей нужно в Москву. Зачем, спросила Русалочкэ. В Москве каждый армянин найдет то, что ему нужно, ответил дядя Хачик. Русалочкэ, признаем это, не сразу поверила старому-доброму торговцу гранатами, дяде Хачику, ведь и дядя Хачик был довольно стар, и злые языки даже поговаривали о деменции, и сама идея отправиться в Москву представлялась ей какой-то авантюристической. Но что поделать, охота пуще неволи! К тому же, нашей Русалняночке был Знак. Когда она размышляла, стоит ли верить словам доброго дяди Хачика, взгляд которого грел попу Русалочкэ, прожигая в нем большие, как сердце тетушки Мариням, дырки, раздался шум ветра. И, братцы, вы не поверите, но, с большого гранатового дерева на землю, прямо перед Русалочкой, упали три больших граната! Вот так. Три граната упали с неба на землю!

… Кто там храпит? Что значит, устал? Что значит, не интересно? Не спать! Не спать, руssкая сволочь! А ну, дайте ему «леща»!

Долго сказка сказывается, да недолго переезд армянинки в Москву оформляется. По ускоренной программе «Любой соотечественник, лишь бы не руssкий», наша Русалняночка Русалка Абгариняновна, 2002 года рождения, получила паспорт Российской Федерации и была эвакуирована прямо из озера Севан специальным бортом МЧС РФ, который прислали за ней из Москвы после большого репортажа «Наши своих не бросают», показанного по телеканалу ОРТ. В тот же день на этом телеканале организован сбор средств. Русские собрали на Русалняночку всего 203 млн рублей, - да ведь разве деньги главное?! - которые наша красавица и переслала домой, в родную подводную деревню, поселок Абрцкрах, на дне озера Севан, где живут подводные армяне.

После этого перед ней встал вопрос.

Где же взять деньги на операцию по смене рыбьего хвоста на женские ноги?

Ответ пришел, когда Русалочкэ говорила по телефону со своей двоюродной бабушкой, Нанэ, чьи замечательные теплые лепешки так хорошо греют сердце и животики московских туристов, которых ждут в поселке Абрцкрах, чтобы показать им аутентичную дойку коз (но только приезжайте с деньгами!). Бабушка Нанэ, вот я и в Москве, где руssкие собрали мне 200 млн рублей на смену хвоста на ноги, сказала Русалочкэ, где же мне взять теперь денег. Ай, внученька, сказала бабушка Нанэ, выпекая свои прекрасные, круглые, как Солнце, лепешки. Попроси у руssких денег еще. Мир не без добрых людей!

Русалочкэ кинула клич по Москве, и на него сразу же откликнулись все, для кого слово Армения не пустой звук.

Главный режиссер МХАТа Нарциссэ Дындындян поставила на сцене БДТ спектакль «Три граната для Русалняночки или теплая лепешка Наны», заявив, что все собранные средства и 70 млн рублей от Минкульта РФ, полученные в виде гранта на постановку, получит героиня спектакля, сыгранная дочерью Нрациссэ за гонорар в 9 млн рублей, который тоже пожертвовали Русалочкянке. Актуальная режиссерка Цвдлэ Бакунян-Розенблюйм сняла авторский метр про то, как тяжело живется армянской Русалочкэ в расистской Москве и показала этот фильм во время Дней Российской Культуры. Резиденты Камеди Клаб... Нет, бизнес есть бизнес. Минкульт РФ выписал 300 млн рублей на кинофильм «Севан и Байкал: 500 миллионов рублей вместе»по сценарию Ашотика Кискаяна. Армянская община города Москва провела благотворительный вечер юмора и танцев в школах и воинских частях России с обязательным посещением и взносами по 30 рублей с носа на осуществление мечты Русалочкэ из Севана. Личные средства, те самые 30 рублей, не поскупился пожертвовать и миллионер Герган Купдоян, владелец Норильска, Твери и Хабаровска, заявив «я с народом». Правительство РФ ввело дополнительный налог для малого бизнеса, названный «братским», который предполагалось пожертвовать Русалочкэ (премьер Мишустян даже продал свой синтезатор, чтобы тоже сделать пожертвование). Наконец, писательницы Баринэ Бабгарян и Маринад Петрушкян провели автограф сессию в книжном магазине «Москва», во время который каждый мог купить теплую лепешку бабушки Нанэ, сладкий гранат дедушки Хачика, книгу Баринэ или Маринад по скромной цене в 20 000 рублей. А собранные средства были пожертвованы в фонд Русалочкэ Севанской. Спустя месяц сумма средств, собранных в России армянской общиной для Русалочкянки составила 700 млрд рублей. После этого встал вопрос.

Где же, все-таки, найти деньги на операцию для бедной девушки?

… … Кто там храпит? Что значит, устал? Что значит, не интересно? Не спать! Не спать, руssкая сволочь!

И тогда бедная несчастная Русалочкэ выползла на улицы холодной, неприветливой, негостеприимной Москвы, в которой овощи словно резиновые, а фрукты как будто мертвые, а лица у людей как у зомби... и поползла к Москва-реке. Девушка бросилась в воды, которые оказались такими же свинцовыми, как и лица руssких тупиц, покорно, как бараны, ждущие своих медленных автобусов на своих грязных остановках. Воды Москва реки оказались неприветливыми, как хари деревенских ублюдков в Подмосковье, которые маячат за заборами добрых, веселых, гостеприимных армян, что весело и гостеприимно выезжают на свои дачи жарить вкусносочнотепложирные шашлыки. Москва-река была грязной, как вонючая Москва, которая задыхается в пыли, пока на теплых и чистых улочках Суши, Харькива и Одессы веселые добрые приветливые люди улыбаются друг другу, читая стихи Кобзаря, Мехрцопа Гиганопа и Гиенишвили Геницвали во время аутентичных уютных фестивалей местной крафтовой поэзии. Москва-реки была черной, как три века омерзительной руssкой истории, полной насилия и невежества, грязи и подлости, так красиво высмеянных писательницей Мариной Ровнерсон, чья книга «Сад за МКАДом», изданная в знаменитой редакции Шубиненко, получила премию «Грант Минкульта РФ» в размере 900 млн рублей, тоже пожертвованных на смену хвоста на ноги у несчастной армянской Русалочкэ, которую неприветливая холодная чужая Москва довела до самоубийства. В общем, Москва-река оказалась совсем не такой, как теплый приветливый Севан! Но не забывайте, друзья, что Русалочка была не женщиной в прямом смысле этого слова, а Русалочкой, то есть, существом, которое живет в воде, так что она не могла покончить с собой, утопившись. Так что, погрузившись в Москву-реку, и почувствовав ледяное отчаяние любого цивилизованного существа, которое вступает в контакт с неприветливой Рашей, Русалкяночка лишь погрузилась на дно этой отвратительной руssкой реки, как в пучину отчаяния, после чего почув.... почу... почу...

… Кто там храпит? Что значит, устал? Что значит, не интересно? Не спать! Не спать, руssкая сволочь!

Так вот, Русалочкэ из Севана почувствовала, что она уже не может дельфинить, как следует. Из чего она сделала удивительно логичный вывод — как мы знаем, армянские женщины самые умные в мире, вспомним всех армянских чемпионок мира по шахматам, имен которых чемпионок я сейчас, к сожалению, не вспомню, что, впрочем, оправдывают обстоятельства, в которых я рассказываю вам эту историю — что у неё что-то с хвостом. Глянув вниз, она увидала... что хвост исчез! Совершенно очевидно, из-за кислотного воздействия на плоть грязной вонючей Москва-реки, которая не идет ни в какое сравнение с чистыми, прозрачными, горными ручейками Армении, откуда выпрыгивают, радуясь солнышку, ветерку и чистому горному воздуху, дружелюбная форель, что спешит сама прыгнуть в тандыр бабушки Нанэ, так она хочет быть скушанной с лепешками дедушки впрочем я биля запутался. Короче говоря, Русалочкэ получила две ноги вместо хвоста, как и желала! Но, выйдя на берег, словно Афродита, обнаженная, она не только попала под пристальное внимание многонациональных таксистов бросившихся подвозить красавицу э бесплатно, но и осознала, что её волосы побелели, и сама она гм посветлела... в общем, наша Русалняночка стала выглядеть не как жгучая южная красотка, а как... как... не могу произнести это слово иначе, чем шепотом, с отвращением... руssкая.

… Кто там храпит?! Не спать, руssкая дрянь! Сейчас кончим, уже кульминация!..

… С тех пор наша Русалочка стала обыкновенной руssкой проституткой. Без чести, стыда и совести, готовой всегда лечь под кого угодно, нюхать кокаин и таращить свои тупые безсмысленные славянские глаза — они тоже выцвели! - на мир, не понимая его глубины, красоты и величия, великого, как гора Арарат.

Русалка Иванова, так стали звать нашу героиню после того, как она оформила себе паспорт, став двуногой русской самкой.

С тех пор она не могла сыграть в шахматы, испечь лепешку, станцевать народный армянский танец... в общем, стала совершенно ненужной. Она сыграла главную роль руssкой проститутки в фильме «Руssкий чики-простичики», и пала так низко, что даже забыла древний севанский язык.

Годы шли... Как-то раз Машку Русалкову, неблагодарную руssкую тварь и эскортницу, которую закружила в своем вихре снежная негостеприимная Москва, отвез на perepihonne в Армению старый добрый армянский олигарх Зорба Хачанакян. Он даже не знал, что едет на каникула в свой домик под Севаном с армянкой, а иначе он бы её и пальцем не тронул, мамой клянусь! Даже и тогда в душе Машки ничего не шевельнулось. Ведь её сердце, большое теплое армянское сердце, стало льдинкой из-за злой воли Снежной Королевы, Москвы-мачехи. Но, прогуливаясь вдоль дороги, где сидела маленькая старушка... тетушка Нанэ!.. руssкая проститутка Русалкина-Хабалкина нечаянно коснулась горячей лепешки, которую продавала бабушка.... и вспомнила все!

I know who I am – прокричала она на армянском, разбив зеркало, и разрыдалась. Слезы, горячие как любовь к родине, побежали из глаз Русалкяночки, и она, разбежавшись, прыгнула со скалы прямо в пропасть, самую большую в мире армянскую пропасть... почему, спрашиваю я?

Потому, друзья, что лучше быть армяночкой с правильной горбинкой носа и хвостом вместо ног, чем пусть и самой красивой на свете, но руssкой шалавой!

Конец притчи (прим. переводчика)

… Но вернемся в укрытие наших бойцов под городом Суши, друзья! После того, как Иван-Учеръёсы, подремавший немного под аккомпанемент дудука и рассказа бойца, проснулся, товарищи поставили его на край горы.

● Упэрод, командыр, - сказал кто-то из бойцов.

● Так ведь... командир... команды... мне бы сзади, - пискнул Иван, припоминая книгу «Знаменитый полководцы Карелии» для 5-го класса.

● Нэт, ты гэрой, ты спэрэди - сказали Ивану сзади, после чего он получил великолепного пинка прямо в то место, откуда у Русалняночки рос хвост.

Иван, прощаясь с жизнью, отчаянно крича, и транслируя происходящее в Ютуб с камеры на шлеме, полетел с горы прямо в город. Тот самый город, что кишел солдатами врага, техникой, и летающими над ними ибонадронами. Последнее, что он увидел перед тем, как влететь на улицы с автоматом и штыком наперевес, это как убегал в обратном направлении весь его немногочисленный отряд. Bleadskie иуды, подумал Иван, после чего решил пропадать с музыкой. Поэтому вонзил штык в пузо первого же попавшегося ему гражданина в военной форме. Тот, взвизгнув, упал. Иван, взвизгнув, сорвал с мужчины ленту гранат и стал бежать по улицам Суши, разбрасывая гранаты во все стороны, дико визжа, и матерясь. Последнее, что он увидел перед тем, как бросил гранату в гигантский грузовик, набитый ракетами, была красная строка «100 млн лайков нашему фронтовомукорреспонденту Семёну Мехрцопу Пе....». Потом произошел взрыв.

Бах-бахахахахабабабах!

Приложение

20 сентября 2152 года. Издание «Дудук и Холокост» (колонка редактора, Егора Просвирнян):

«Его звали Ублюдок. Мехрцоп-Ублюдок. Атака Мертвецапод Шуши занимает первое место в номинации «Армянская воинская доблесть, по сравнению с которой 300 спартанцев — это 300 девочек». Даже в Камеди Клаб, на рынке Москвы и Сталинграде ничего похожего не было — там все-таки сражались живые люди, в то время как герой Суши продолжили бой, будучи, технически, мертвым. Смерть еще не повод отказываться от атаки ! Вчера армянский мертвец взял штурмом город Суши. Почитайте лонг-рид о его подвиге....»

Глава пятая

Пусть Москва бьет с носка

Сугона в АП и на мир глядит свысока

Счастливое спасение в Харцхаке — Ростов-батюшка Москва-мачеха — Жизнь в метро: дружный коллектив Быконсона и лилипутов - Неожиданная встреча в Москваграде — Москва, твои колокола — Любовь прекрасная, как сон — Снова Алевтина — Учерьъесы Сугона устраивается в АП Президента РФ и решает остепениться

Промозглым, хмурым и неприветливым московским утром... - таким же мерзким, как лица москвичков и москвичканок!.. с неприязнью подумал Учеръёсы - Сугона собирался на службу. Не спеша он выкатил свою коляску на ступени подземного перехода у станции метро Шойговская. Названная в честь одной из легендарных фигур древнего российскофедерационного пантеона, знаменитого Marechalla из Тувы, который прибыл во главе ополчения из многонациональной Тувы спасать Москву от руssких оккупантов, эта станция располагалась в самом центре города. По данным археологов, в доисторическую эпоху называлось место Охотный Ряд. Который, в свою очередь, в пре-историческую эпоху был отведен под ряды каких-то загадочных и, скорее всего, никогда не существовавших kouptsov. Так это или нет, Учеръёсы, нашедший на станции ночлег после своего возвращения из Кхарцакха, не знал. Ведь надписи на стенах станции, сопровождавшие комиксы про маршала, были сделаны на тувинском языке. Времени учить его у бывшего Ивана, он же Мехрцопа, ну а вообще Учеръесы Сугона, не было. Ведь Иван, как и всякий приезжай в неприветливую холодную Москву, бьющую с носка гостей столицы вот уже третью тысячу лет подряд, занимался тем, что пытался выжить. Чем, собственно, Иван и занимался! Прямо сейчас — живи здесь и сейчас, вспомнил Иван слова мотивирующего-тренера лилипута, убившего себя в Карелии — прямо в данный момент. Холодным дождливым утром 8 ноября 2162 года. Спустя три года (уже!) после гм гм как называл это Иван творческой командировки в Харцхак.

Установив инвалидную коляску между верхней ступенькой лестницы и следующей за ней — Иван подумал, что назовет ей послеверхней, и что это слово отлично «ляжет» в новый русско-кандапожский словарь, который он сочинял ночами, когда спал на полу станции в уголке, - Учеръёсы уселся поудобнее. Главное, не упасть прежде времени.

Внизу, на станции, послышалось ржание. Это значило, что приближается поезд метро на «бельгийцах».

Так звали новых прекрасных тяжеловозов-коней, заказанных московской мэрией для метро в этом году. Коняги знали свое дело, выглядели инопланетно-крепкими и тащили зараз по 10 вагонов, будучи по 15 скотин в упряжке. Водили их машинисты, шустрые сухонькие киргизы, нанятые новым мэром Москвы, Ахдамлыбек Имбалданом Победоглыдедыевичем в рамках программы «Трудоустройство ста народов вокруг Рашки», входившей в большую национальную стратегию «Россияне своих не бросают». Кони прославились на всю Москву еще и тем, что много sral-и. Оттого в городском метро повис пердухатый дух соломы, зерна, и теплой уютной атмосферы родного кишлака Ахдамлыбека Победоглыевича.

Дух и правда о многом напоминал, впрочем, с горечью подумал Иван. Ведь сам он, Учерьесы, не мылся так давно, что от него пахло примерно так же, как от продуктов жизнедеятельности «бельгийцев». Иван мечтал если не о душе, то хотя бы о возможности растереться снегом, чистым белым снегом, который так мягко ложится на землю в родной Кандапоге... но, увы. В сказке про Русалочку Русалкян, рассказанной Ивану его подчиненным во время войны в Харцхаке, все оказалось правдой! В Москве даже снег оказался грязным и отвратительно неприветливым! И умываться им не имело никакого смысла, только сильнее испачкаешься. Иван грустно покачал головой и, заслышав шаги первой прохожей, торопившейся на первый поезд, приготовился.

Следовало постараться!

Ведь вчера он не справился с управлением коляской, отчего механизм пришлось чинить, и босс трудового коллектива, Зильбертруд, психанув, обещал «наказать Учерьъесы рублем». По словам Зильбертруда, новенький в бригаде оказался самым тупым и непонятливым в техническом плане. Со вздохом Иван подумал, что шеф в данном случае прав. Ведь ему, Учерьъесы, никак не давалось управление инвалидной коляской, этим чересчур сложным механизмом, который Зильбертруд, по его словам, «увел» из квартиры какого-то «старорежимного «очкарика». Не то, чтобы Иван всерьез боялся угроз Зильбертруда, ставшего Учерьъесы в Москве отцом родным, и спасшего Ивана не только от военной полиции (факт дезертирства с войны в Харкцхаке никто не отменял), но и от голодной смерти. Он просто в глубине души чувствовал огромную признательность к этому большому мужчине с маленькими глазками... мужчине, сколотившему в метро бригаду нищих — все происходило законно, по лицензии московской мэрии, что заботилась как о развлечении горожан, так и о поступлениях в бюджет — и который мужчина, несмотря на вспыльчивый характер и привычку, вспылив, пускать газы, обладал и добрейшим сердцем.

Молдаване-паралитики, нанятые в бригаду прошлым летом, так и говорили:

● - Зильбертруд-то наш добряк, - говорили они, подергивая лицевыми мускулами и пуская пену изо рта. - Без ЗильбертрудА на Москве не выловишь и рыбки из пруда.

Молдаване, древний мудрый народ, которому РФ по репарациям подарила 10000 млн тонн золотом (просто их украли в Молдавии свои Зилибертрудяну, поэтому простым молдаванам пришлось ехать работать в Москву, как раньше) как всегда были правы.

Зильбертруд знал в Москве, и, что важнее, в мэрии Москвы, все, всех и вся. Потому их, как его называл сам начальник, творческий коллектив попрошаек и поддельных калек, в Москве процветал.

В общем, решил Иван, сегодня надо заработать, чтоб заплатить и в obshak и за починку коляски и порадовать толстяка. Потрудиться и за себя и за того парня, подумал Иван, вспомнив чудовищное пузо Зильбертруда, которого вся бригада, включая цыган-лилипутов, любовно звала Львович.

... Показалась первая прохожая. Хрупкая, стройненькая москвичка цокала своими трогательными каблучками по плитке, уложенной рязанскими гастрабайтерами, которых монголы ввозили по трудовым договорам с мэрией Москвы. Девушка прижимала к груди какую-то книгу — москвичанки вообще много читают, отметил Иван с недоумением — и мечтательно смотрела вдаль. Учерьесы дождался, когда стройные девичьи ноги в колготках типа леггинсы (богатая!) поравняются с его коляской и заныл:

● Ветерану войны в Харцаке... Подайте... Вырвался чудом из окружения... Подайте Будды и его многонациональных святых ради барышня...

Ножки остановились, Иван, не поднимая головы, ждал.

Маэстро Зильбертруд учил ни в коем случае не устанавливать прямой зрительный контакт с тем, кто подает, пока подающий роется в кошельке. Посмотреть в глаза следовало, когда человек протягивал руку с милостыней. Как правило, это срабатывало. Подающий, устыдившись размера милостыни, каков бы он не был, добавлял к подаянию еще чуть-чуть. Девушка, покопавшись в сумочке, протянула Ивану смятые купюры. Учеръёсы, профессионально не глядя на деньги, быстро прикинул размер подаяния — ничего себе, двадцать три костромских лата! - и начал потихонечку раскачивать коляску, протягивая в то же время руку навстречу девушкиной. В момент встречи рук — когда Зильбертруд обучал новичков этому фокусу, то всегда показывал какой-то грязный листок с полуголыми мужиками, тянувшими друг к другу пальцы и болтал о какой-то акапеле - коляску следовало опрокинуть резким движением бедер. Такой маневр Львович называл «вильнуть srakkoi для элитной московской публики». После этого наступал самый опасный момент трюка, ведь «калеке» предстоял полет вниз по лестнице, все сорок три ступеньки, до самого пола.

Все время полета следовало жалобно завывать, стонать, протягивать руки, и, конечно, прикрывать голову при каждом кульбите... короче, вести себя, как, называл это Львович, «настоящий гражданин и поэт». Но и следить за безопасностью. Ведь, как говорил Зильбертруд, артист должен беречь себя. Достигнув пола, Иван жалобно распространялся — этому слову в контексте выступления его научил Львович — и в дело вступали лилипуты Рубан и Водолаз. На самом деле, Андрей и Джекас, просто Львович требовал, чтобы у каждого был свой артиста псевдоним. Выскочив из-за колонны, они с визгом неслись к калеке, которого жалостливый прохожий, сам того не желая, «сбросил с лестницы». Горько и, главное, громко плача, они начинали звать полицию, милицию и национальную московскую гвардию. Та пользовалась среди горожан такой репутацией, что несчастная жертва циркового номера Зильбертруда и его труппы предпочитала отдать все деньги сразу, на месте. Как сказал один из попавшихся на уловку горожан:

● Зильбертрудовские... они как болото, лучше ботинок оставить, чем самому пропасть.

Иван поначалу очень удивлялся тому, что жители домов у станции прекрасно знали, что происходит на Шойгинке, но предпочитали держать язык за зубами, хотя им никто не угрожал. Взамен Зильбертруд требовал не трогать местных. Позже Львович объяснил поведение москвичей у станции лично Учеръесы, когда подобрал того на блок-посте при въезде в Москву, и выходил, еле живого.

Учерьёсы, добравшийся до Москвы в багажном отделении автобуса Махачкала-Мурманск, тогда уже попрощался с жизнью, и происходившее с ним помнил отрывочно. Мелькали лица, звучала гортанная речь, слышались крики граничаров, ругались на немецком языке пограничные собаки Московского княжества, а потом вдруг все это заслонило большое доброе лицо толстого человека, который, взяв Ивана на руки, отнес на станцию Шойгинка, и выходил в каморке на путях.

-  Руssкие сами друг друга obkhuesoseat так, что и стараться-то не нужно... знай, гляди, чтобы не переусердствовали, - объяснил Зильбертруд новичку принципы работы в бригаде и взаимоотношений с местным населением.

Босс оказался прав. Руssкие не просто молча, но даже и с каким-то злорадством наблюдали за тем, как бригада Львовича обирает прохожих. А если кому-то из жертв удавалось соскочить с крючка, местные даже и помогали artist-ам, приговаривая «нас-то обокрали, теперича епта ваша очередь». Руssкие друг друга сами топят, повторял на это, посмеиваясь, Зильбертруд.

… Иван, наконец, протянул руку к деньгам, коснулся пальцев девушки и поднял голову, встретившись взглядом. Кровь «калеки» похолодела, словно он вернулся в Карелию...

Прямо перед ним стояла русская сучка, которая вместе с ним переходила КПП «Соотечественник», и дети которой замерзли в руках Ивана насмерть. Да, она лучше выглядела, явно откормилась, накрасилась, принарядилась, но... Это была она! И, совершенно очевидно, сучка узнала Ивана. От неожиданности Учерьъёсы вздрогнул, как от разряда током — так же вздрогнула и сучка — и коляска, стоявшая на самом краю, в весьма неустойчивом положении, полетела вниз. Поскольку падение оказалось и в самом деле неожиданным, - Иван собирался «упасть» пару мгновений спустя, - Учерьъесы не успел сгруппироваться.

Перевернувшись несколько раз, он с размаху впечатался виском в мраморный пол станции, и отключился.

… Иван пришел в себя на большом столе, по всей видимости, операционном. Над ним возвышался Борода — опять Борода! - который что-то напевал, матерясь, и ковырялся в теле Ивана. Сугона вспомнил, что точно в таком же помещении он очнулся после того, как ворвался в город Суши, где произвел настоящие военные подвиги, если верить «Погрому и дудуку». Там он перестрелял кучу азербаджмянцев, уничтожил целый бронепоезд, а когда его окружили, подорвал гранату, накрыв своим телом. Именно это, как ни странно, спасло Ивана, потому что враги приняли его за мертвого, и выбросили тело на свалку. Там труп подобрали миротворцы РФ, присланные закрепить военную победу Баку... но провалявшись в коме пару месяцев, Иван пришел в себя. Все это время шлем, который напялил ему на голову Мастер Хачик — так на самом деле звали владельца телеканала АРА-ТВ - транслировал происходящее в Ютуб. Сам того не желая, Иван, известный широкой общественности как Семен Вяблоков-Пеговой, стал настоящей звездой. Поэтому сосед героя по койке, тупой salaga Петр Иванов, призванный из Тверского княжества в ряды миротворцев и попавший в госпиталь из-за недобора веса (говорили, что это общая беда призывников из Твери), не отказался от предложения глянуть на мир одним глазком Семена Пегового. А, напротив с удовольствием напялил на себя шлем. Дальнейшее было делом техники. Прихватив документы Иванова, Иван сбежал из госпиталя, и на маршрутках добрался до Махачкалы, откуда уже автобусом двинул в Москву. Но сначала... Сначала наступила кома, в которой Иван очнулся на столе в операционной, где над его потрохами колдовал Борода. Который, как и в тот раз, что-то бормотал, говоря сам с собой. Иван прислушался.

● Ну а что вы хотите, - бормотал Борода — вот, к примеру, те же Interventions Уэльбека. Что интересно, за 1996 год. Одним из самых интересных текстов в этом, одном из старейших, издании, оказалось интервью с Валерием Старосельским (ну, правильно Valere Staraselski). Наверняка, читавшие это интервью в 1996 году, воспринимали Уэльбека как кликушу. Сейчас, в 2020-м, оно лишний раз подтверждает глубину ума этого писателя (писатель ведь, как правило, человек не умный, это птица, которая красиво поёт). Так, Уэльбек сожалеет о том, что «все сейчас называют «освобождением женщины», хотя это касается скорее мужчин». Писатель отмечает, что псевдо-феминизация, которую начали проводить едва ли не насильственно, послужила на благо лишь сильному полу, «увидавшему в раскрепощении женщин лишь возможность увеличить число сексуальных встреч». После чего коротко и ясно, что называется, для тупых, объясняет, в чем состоит трагедия так называемого «освобождения женщин». Это, говорит Уэльбек, «настоящая катастрофа человечества, от которой больше всего страдают женщины».

- Какие женщины, почему 2020-й, - подумал Учерьесы.

− И объясняет, - продолжил бормотать Борода, не обращая внимания на пациента, который пришел в себя, - что «при традиционном укладе мужчина эволюционировал в мире более жестоком, соревновательном, эгоистичном, и насильственном». В то время как «ценности мира женщины, традиционно, были отмечены альтруизмом, любовью, участием, нежностью и верностью». Теперь эти ценности гибнут, но, говорит Уэльбек, «нужно сказать смело — эти, женские, ценности, были ценностями сверхрасы, вымирание которой будет настоящей трагедией». Я с этим полностью согласен и добавлю лишь, что женщина — существо более совершенное, нежели мужчина, и недоноски, которые пытаются уравнять пола, играют против женщин. Я, конечно, не говорю здесь о равной заработной плате, хотя, почему-то, - «почему-то» - этот вопрос загадочным образом из визга борцунов и борцовок исчезает. Для них важнее бритье/не бритье подмышек, которое, в общем-то, никого, кроме владельца/владелицы подмышек не касается, но права на частную жизнь они вам, нам, тоже не оставляют. Другим чтением, - чуть не написал «вторым», но это не так (я стал жертвой типичиной «болезни библиотекаря», и набрал книг больше, чем смогу прочесть) - стал Гюго. Мое внимание привлекла его фраза из «Размышлений» про то, что «В начале было слово и это слово глагол». Это типичное французское остроумие, не очень глубокое, построенное на игре слов и смыслов, остроумие того сорта, из-за которого вам даст возбудившаяся из-за ваших интеллектуальных способностей француженка из салона, где вы подобным остроумием блещете. Гюго такие цитаты метал пригоршнями, изданы гигантские сборники его мудростей вроде «по утрам стоит как штык, вах», «что любишь, всё умрет, э», «лучше крэпкий сон в солома чэм плахой сон в королевски постель», «ад у христиан — огонь, у мусульман и евреев и индусов — огонь.... слющай, Бог чито, шашлычник что ли э хаха?!» (я не шучу, наберите citations, Hugo в гугле и, гм, наслаждайтесь). Почему эти «мамардашвилеевы» мудрости изданы, почему их выдают за классику — и это в стране Монтеня и Уэльбека - и почему вообще человек недалекий, вроде Гюго, получил всё то, что получил?

Что за Гэг, и почему он такой не смешной, Иван Мехрцоп Учерьёсы так и не понял, потому что свет померк. В глазах Сугона закрутились разноцветные круги, которые иногда словно бы взрывались фейерверками — такие Ивану довелось видеть в Москве на День Многонациональности, когда на Радужной Площади, бывшей некогда «красной», казнили пойманных руssких — а потом вновь собирались в цветовые вихри. От этого у Ивана закружилась и без того слабая голова. И он, как и после своего чудесного спасения из республики Кхарцакх, очнулся. Прямо на него смотрела своими беспощадными голубыми глаза...

● Ты, - в панике прошептал Иван.

● Ты, - с нервной дрожью в голосе произнесла руssкая.

● А яяя йя, полициййййяяяяя!!! - вылетел из-за угла лилипут Рубанок с заготовленной заранее для московской полиции программой.

Визг лилипута отдавался эхом в пространстве чересчур пустой станции метрополитена Москвы. Будь сейчас немного позже, возле Ивана и его невольной обидчицы непременно уже столпились бы люди. А вдали уже показалась бы форма Росгвардейца (пальто, стилизованное под шкуру волка с надписью «Борз удмуртуны бурятса» на правом рукаве, шорты-велосипедки, угги)... К счастью для руssкой, все происходило слишком рано. Иван слабо приподнял голову, и молча вперился взглядом в лицо женщины. Никаких сомнений у Учерьъесы не оставалось. Это она. Хотя, конечно, и постаралась над своей внешностью, чтобы выглядеть как типичная москвичанка, а не руssкая.

Во-первых, женщина вставила себе линзы, отчего её голубые глаза сияли сейчас как два опала из песни известного российского певца Марика Гартиросянца «Чорные глаза».

Во-вторых, перекрасила русые когда-то волосы в жгучий черный.

В третьих, на носу притворщицы виднелась небольшая — Иван различил это лишь вблизи — нашлепочка, полностью меняющая форму на «с горбинкой».

В четвертых, нарисовала себе чем-то вроде туши монобровь, так популярную в среде московских джигитов. Так они сразу определяли, кто в городе свой, коренной москвич, а кто из приезжих-руssких.

Но это была она, она, та самая несчастная, что потеряла двоих своих гаденышей у КПП «Соотечественник» в злосчастный день, когда Иван, перебрав в самолете, попал не в Москву, а на фронт... Очевидно, что женщина точно так же узнала Ивана, как и он её. Некоторое время они продолжали смотреть друг на друга, пока Иван не понял, что лилипут Рубанок все еще визжит, требуя денег, внимания и почёта.

● Отбой, Рубанок, - хрипло сказал Иван, присаживаясь и ощупывая голову.

● Это свои, - сказал он, сам не зная, почему.

● Забей пасть, патриот, - сказал он («патриотом» Рубанка звали в шутку, потому что он единственный из мужчин в банде не отслужил, дезертировав сразу из трех армий).

Рубанок, отличавшийся удивительной особенностью включаться и выключаться как по щелчку, замолк. И сразу отправился в дальний угол станции, посмотреть, не завалялось ли чего на рельсах в углу. Потом юркнул под перрон. Там он вырыл нору, где и обитал со своей супругой — семейным предоставляется общежитие, как шутил Зильбертруд про табор на станции Шойгинка — украинской беженкой Набатнюк. Та, дочь председательницы Союза Писателей Харькiва, попала под чистки в 2048 году, лишилась «удостоверения украинца», что позволяло несчастной приобретать продукты. Пришлось эмигрировать в Москву в составе каравана многонациональной дружбы в 2151-м. Здесь, в столице родины всякого украинца — РСФСР - Аглая Набатнюк и нашла своё тихое семейное счастье в комнатушке под перроном станции метро. Жила вместе с лилипутом Рубанком и престарелой матерью, разносившей по окрестным домам отрывной календарь «Учимса песать». Аглая оптимистично смотрела в будущее, уверяла всех, что все это - жизнь на станции, «подставы» пассажиров и подработки у Зильбертруда — лишь временно. А молодую семью ждут успех, и казенный дом, но не тюрьма, а в смысле должности.

Кто знает, может, молодая цыганка и права, думал иногда Иван, глядя, как ловко лилипут Рубанок скачет на руках по забитой в час пик станции московского метро, срезая у прохожих кошельки. Не может быть, чтобы нечеловеческая, инфернальная прямо ловкость этого уродца, у которого словно нет позвоночника, не открывала перед ним зияющих перспектив на государственной службе, а то и в культурной сфере в Российской Федерации...

Иван вновь почувствовал легкое головокружение. В чувство его привело легкое похлопывание по щекам.

● Очнись, эй ты, очнись, - говорила женщина, пристально глядя в глаза Ивану.

● Хватит драться, - сказал Иван, садясь у коляски.

Старые знакомые вновь замолчали. Иван опять поглядел на женщину, которая, несмотря на все предпринятые меры предосторожности, все еще выглядела чересчур руssкой. В то же время, Учерьъесы отметил про себя, что руssкая явно добилась в Москве если не успеха, то чего-то очень на него похожего.

На девушкиных ножках алели красивые туфли из кожи литвина. А приличное и дорогое пальто собачьей шерсти, в которое владелица куталась, спасаясь от московской отвратительной погоды, стоило состояние... Наконец, косметика и серьги. Все было кофф иль мо, отметил про себя Иван, который за месяцы воровства и сбычи краденного научился, к удивлению для себя, разбираться в самых разных товарах народного потребления. От моркови до керамики и, конечно, косметики. Устроилась, значит, pobleadushka, подумал Иван и моментально сообразил, что мог бы неплохо на этом заработать, шантажируя руssкую. Но как это провернуть? С минуты на минуту на станции должен появиться Зильбертруд, который живет неподалеку, в трубах бывшей канализации - после переименования Москвы в Москведичев эту канализацию, как и централизованное отопление, отменили, и трубы опустели - известную всем окрестным бомжам, из-за хорошей акустики, как «Эхо Москвы».

А появление Зильбертруда, знал Иван, автоматически означает перераспределение пакета акций в пользу Зильбертруда, как мажоритарного владельца.

Этой непонятной фразе Ивана обучил Зильбертруд, но, во-первых, звучала она красиво, а, во-вторых, почему-то не оставляла сомнений в том, что все деньги останутся у Зильбертруда. Иван оглянулся, схватил женщину за рукав.

● Слушай ты, руssка... - начал было шепотом он.

● Кто руssкая? Я руssкая? Какая я тебе руssкая, - зло зашипела женщина в ответ. - Ты, тварь пьяная, бомж сра...

● Заткнись, руssкая, - отчаянно зашипел Иван, - русская ты, КПП Соотечественник, два года назад, заткнись и послушшш...

● Ах руssкая, я руssкая, - шарила женщина безумным взглядом под крышей станции, - ах, узнал, ну, тогда и я тебя голубчик узнала, Сема blea Пег, дезертир с информационной войн...

● Тшшшш — зашипело Иван.

● Тссссс.... - зашипела женщина.

После чего они оба замолкли. «Пат», вспомнил Иван любимое слово Бороды, который иногда приходил к нему в видениях, и часто употреблял это словечко описывая, по словам Бороды «несовершенство мира, ведущее нас в тупики, из которых этот мир и состоит». Иван с раздражением подумал, что слишком часто думает о том, что ему говорят другие.

● - А... - сказал Иван.

● - Ээээ, - сказала женщина.

Над ними вновь повисло напряженное молчание. Прервала его, наконец, руssкая.

● Значит так, ко мне, - сказала она.

● Аээээ, - жалко оглянулся Иван на жилище Рубанка, откуда уже высовывал свой любопытный нос каверзный лилипут.

Руssкая вздохнула, закатила глаза, и потянулась к кошельку. Спустя несколько минут Иван, прихрамывая, уходил из станции метро Шойгинка вместе со своей спутницей навсегда, хотя рассчитывал вернуться уже к вечеру. Обернувшись напоследок, Иван мельком глянул на фреску, украшавшую потолок станции. Там возлежали в облаках marechalle Шойгу, лидер тувинского ополчения, и мифический князь Volodimer, покровитель геев Санкт-Ленинградской области. Князь и маршал, обнаженные, тянули друг к другу пальцы, кончики которых еле еле — но все-таки! - соприкасались. Надпись под фигурами гласила: «В сей день все многонациональные народы Российской Федерации соприкоснулись друг с другом в точке единения, точки Жи». Женщина, ухватившая Учерьъесы за рукав, потянула спутника. Иван горько вздохнул, думая о том, как оправдываться перед Зильбертрудом за день без кассы, - неминуемы побои знал он — но послушно побрел за руssкой. Не в этом ли состоит моя судьба, подумал он философически, стоя с женщиной в ожидании экипажа рикшей до Павелецкой, все время быть куда-то влекомым. Так, такси берет до Павелецкой, шкура iobanaia, прошептал фальшивый юродивый Аствацатурян, евший на потеху публике gomno (сам «калека» утверждал, что приучен этому с детства в народных академиях). После этого прибыло такси — двое справных молдаван с медицинскими носилками в два яруса - уложили Ивана и спутницу, и, ухнув, понесли. Так Иван исчез из поля зрения коллег по нищенству навсегда, как щепка, которую закружило в гигантском водовороте Москвы.

… дом, где жила русская, оказался недалеко от Кольцевой, очень чистым и, по всей очевидности, новым. Руssкая занимала здесь пятикомнатную квартиру с видом на ипподром для петушиных боев для киргизской диаспоры. Шик, подумал Иван. Первым делом руssкая попросила Ивана принять душ, а вторым - навсегда забыть о том, что она руssкая.

- В Москве, знаешь ли, это серьезный миcантерстендинг, бэйби, - сказала руssкая горько и плеснула Ивану полстакана настойки Биттер.

- Но, - сказал Иван.

- Как же мне к тебе обращаться, - сказал он.

- Зови меня по творческому псевдониму, - сказала она.

- Зови меня Крысина Попутчик, - сказала бывшая руssкая. - Заруби это на своем sranom кандапожском носу, бэйба. We are in the Russia now. Здесь нет никаких руssких. Крысина. Попутчик.

- Крысина, - сказал Иван, чокаясь с протянутым бокалом своей хозяйки.

− Попутчик, -сказал он.

После этого Крысина - «проще показать, чем объяснять», пробормотала она, снимая парик брюнетки, отцепляя от носа фальшивую горбинку и вынимая линзы брюн - засунула какую-то черную штуку в предмет типа телевизор (Иван видел такие на уроках истории в Кандапоге). Экран засветился, на нем возникла руssка... Крысина собственной персоной. Конечно, в ежедневном своем обличье для Москвы — с накладной горбиночкой, крашеная брюнетка, с накладной монобровью и с черными линзами.

● Привет, мальчонки-москвичонки, - сказала Крыс кокетливо.

● А также содержанки их, - сказала она.

● Хорошие многонациональные истории, - сказала она.

● Послушать не хотите ли? - сказала она.

После этого теле-Крысина заложила ногу на ногу, мелькнув промежностью, не прикрытой ничем, и сделала это с очень скучающим видом. Настоящая Крысина рядом объяснила Ивану шепотом, что явное отсутствие интереса оратора к предмету обсуждения повышает в Москве ценность его высказывания. И как-то раз из-за этого в ресторане «Пушкин» сгорело два десятка москвичей, которые кряхтели и perdeli, пытаясь вызвать пожарных из-за возгорания в соседнем зале («повод был очень важный, говорить следовало медленно, буквально, цедить слова!»).

После короткого, но энергичного приветствия про мальчонок-москвичонок и потаскухчичек-москвичек Крысина в своем, как она это называла, стриме, приступала к разбору общественно-политической повестки дня.

Выглядело это как оголтелая пропаганда на государственном канале ВРОТе, который транслировался в годы юности Ивана и на Карельскую республику — речь еще шла о возможном реванше московських милитаристов — и представлял собой 24-часовую передачу, участники которой постоянно визжали и кусались. Время от времени раздавался гонг, участники замолкали, в студию забегали санитары с йодом для укушенных, антистолбнячным для укусивших и успокоительным для всех. В эти пятиминутки в студии появлялись старые, нелепо накрашенные женщины, которые быстро зачитывали сообщения об успехах сельского хозяйства в РФ, и победах хитрых политических планов президента, тогда В. Путиненко.

Вся разница между нынешним кривлянием Крис и теми самыми передачами - «Время», вспомнил Иван! — состояла в том, что Крысина время от времени иронически подмигивала, скептически кривилась, и томно вздыхала, закатив глаза.

Как объяснила Крыс, это необходимо для создания общего скептического фона, который, как вакцина, способствует здоровому отторжению организмом лошадиных доз пропаганды с последующим этой пропаганды полным, но уже безболезненным, принятием. В этом был и эстетический смысл, ведь:

− Когда gomno на ложечке пробуешь, можно скептически закатить глаза, - объяснила Крысина.

− А когда надо схавать трехлитровую банку gomna то тут уже кривляйся не кривляйся, а жри, да не pissdi, - сказала она.

Вдобавок, очевидное скептическое отношение к тому, что Крысина называла «дискурс от апешечки», позволяло человеку, который представлял этот «дискурс» сохранить возможности для приема на работу в следующей «апешечке». Ну, когда курс последней поменяется решительно и бесповоротно. Как обычно с этой, по словам Крысины, апешечкой, и случалось раз в пару месяцев. Проще говоря:

− Политологу и блогеру в Москве нужно взять и в рот и в djoppu, но так, чтобы клиент и публика, на глазах которой ты обязан давать, чтобы закрепить факт прогиба, ощущали сильную волну скептически-иронической энергетики, которая исходит из твоего ануса в момент содомизации, - объяснила Крысина.

После этого она, - все-таки, руssкая баба жалостлива!.. жалостлива инстинктивно, как животное, в чем проявляется её расовая неполноценность!.. отметил про себя Учерьъесы, - покормила Сугону. Правда, перед этим разрыдалась, и набросилась на него, молотя кулаками по груди и вспоминая своих двух детенышей, замерзших на КПП. Что, впрочем, еще раз подтвердило расовую неполноценность Крысины (какой смысл горевать по тому, что уже случилось?). Правда, после этого разрыдалась и простила невольного убийцу этих детенышей, Сугогону...

В общем, когда они сидели на кухне и Иван жадно глотал блины из картофеля, апроприированные московитами у литвинов — dranikkis – Крысина вновь стала обычной руssкой бабой, как из учебников по расовой чистоте в Мурмано-Карелии. Наплакавшейся, наревевшейся, умытой, русоволосой, с опухшими от слез добрыми глазами, большими титьками, подбородком, подпертым рукой, и задумчивым взглядом, обращенным к голодному грязному мужику, которого мужика она нашла под забором, вычухала, вымыла, а сейчас кормит, строя на него планы.

Пока Иван жадно пил чай, Крысина расказала весь свой parcours последних лет. На КПП, где её оставил у себя в рабынях многонациональный пограничник, Алевтина — так звали Крысину по-настоящему — провела год, обслуживая сначала Ашотика Гаргеновича, а потом уже и весь коллектив погранзаставы. Постепенно стерпилось-слюбилось, и Алевтина, по её словам, даже вошла в ритм службы, и даже подумывала о замужестве по законам гвандхарвов — специальный вид брака с руssкой рабой, включающий в себя секс анальный вагинальный и без каких-либо обязательств со стороны «мужа» — и по выходным выбиралась на могилку к гаденышам.

● - … - тут глаза Алевтины-Крысины вновь наполнились слезами, так что Иван предпочел опустить голову, и жадно заглотить еще один «драник».

По вечераm Алевтина, тогда еще не ставшая Крысиной, обшивала и обстирывала КПП. В общем, нитка бархат да иголка, так бы жизнь шла и шла, если бы не нападение на КПП отряда летучих сепаратистов-луганбасов, реликтовой группы партизан из давно исчезнувшей Луганьской Народной Репаблики. В день штурма Алевтина повезло. Она на как раз ушла в лес по грибы, варить Ашоту Вазгеновичу настойку для трипа. Вернувшись, Алевтина нашла только дымящиеся развалины, гору трупов, среди которых, на её свое счастье, валялась и Сара Львовна Монгейт, собственная корреспондентка Ара-ТВ на КПП «Соотечественник». Эта Монгейт вела прямые трансляции во время возвращения соотечественников в РФ из Халифата или защиты наших границ от толп руssких мразей из братской Брестской и Карельской республик. Конечно, Монгейт выглядела немного не так, как руssкая Алевтина, но тут на выручку предприимчивой проходимке и пришли лучшие друзья руssкой девушки: перекись, линзы, накладная горбиночка для носа и прочие тути-фрути. И уже через два дня эвакуированная специальным бортом МЧС России с уничтоженного КПП, который прислали специально для нее — рф-цы своих не бросают! - и глядя в иллюминатор на толпы руssких недотыкомок, тянущих руки к самолету, Алевтина Львовна Монгейт летала в Москву. Где и начала работать на «апешечку» взяв псевдоним Крысины Попутчик.

− А что делать, у руssкого в РФ путь один, - сказала Алевтина-Крысина — во-первых, притворяться неруssким, во-вторых...

Иван, осоловев от еды и чая, притулился к стенке кухни. Он про себя не рассказывал, да Алевтина и не просила. Всё и так понятно.

− Все как в песне Гангрена Гойзманова, - сказала Крысина.

− Тебя в Афган, меня в публичный дом, - сказала задумчиво Крысина, вертя в руках серебряную ложечку с дыркой, специальный, как она объяснила, подарок всякому наемному работнику апешечки.

− Мы с тобой, Иван, два самозванца, и нас ищут - сказала Крысина. - Оба мы знаем тайну друг друга и поэтому оставить друг друга без виду не можем, нам надо держаться вместе.

− А раз так, - сказала Крысина, не обращая внимания на одобрительное кивание засыпающего от тепла и еды Ивана, - то нужно мне и тебя в СМИ устроить. Лучший способ скрыться это зависнуть на поверхности. Мы тебе и документы справим. Вот, отдохнешь у меня на хате пару дней, откормишься, причешем, оденем... Любо дорого посмотреть будет! И тогда сразу же в апешечку и отведем. И свежая кровь нужна! Только мы тебя по либеральному крылу отправим.

− Да но ведь я это, Семено Пего... - возразил было Иван.

− Дурак ты, - сказала Крысина, - вас, Пеговянов, три десятка было и всех, кроме тебя, дурака счастливого, убили. И на каждом камера висела. Подчеркиваю — НА. Чтобы, значит, видно было всё, но не тебя. Никто вас в лицо не видел. Единственный, кто знает, что ты был пегов-98 это я. Ну, а если меня не будет... обратно в метро вернешься? К Зильбертруду?

Иван вздохнул. К Зильбертруду обратно не хотелось, хоть тот и оказался очень добр к Ивану. Но, все-таки, распределение акций между миноритарием Иваном и прожоритарием Зильбертрудом, оказавшимся совсем уж прожоритарным прожоритарием, могло бы быть немного справедливее. Это Иван за три года работы на Львовича понял четко. Алевтина-Крысина его шанс, осознал Иван, счастливый случай, шестерка на костях, это его возможность покорить Москву. Учерьъесы кивнул.

− Я в деле, - сказал он. - Согааауууээээооо...

Он мычал, ведь он уже не мог ничего говорить, потому что Крысина набросилась на него, покрывая лицо жаркими поцелуями и затыкая рот своим проворным язычком. Шатаясь, он встал и, с руssкой сучкой на шее, отошел в комнату, где свалился на диван. Крысина-Алевтина немедленно уселась на него, срывая с себя одежду, парик, и накладную горбинку. Она у Ивана на глазах превращалась из холеной интеллигентной москвички в красивую, как животное, но неразумную, как животное, руssкую самку, движимую одними лишь животными инстинктами.

− Будь моим мужчиной... сделай мне ребенка, - сказала Алевтина

Приложение

Экземпляр «Обрывок рукописи Бороды» музея последней русской династии Четвертой Российской империи. Представляет собой 1 страницу формата 60 см на 45 с оборванным левым краем, и следами крови. Принадлежит к коллекции «Личные вещи Ивана Лукина», музей Земного искусства, Луна, павильон «Евразия». Описание, классификация и уход — старший научный сотрудник Захар Насекомоляхов, доцент, вид — насекомоногое, специализация — земная история. Текст представляет собой малопонятную легенду доисторического периода.

Опять на столе овощи и сельдерей

Опять на столе отварное мясо и медленные углеводы

Опять на столе травяной чай и... я что, пожилой еврей

Обедающий в 1962 году в столовой санатория «Путь Ильича» по «блатной» путевке в г. Минеральные Воды?!

Убери со стола эту гадость

Выброси на мусорную свалку истории

Достань ананас, чипотке, вина, налей пульке, оно приносит радость

И послушай удивительную, приключившуюся со мной на озере Лак де Кастор историю

Мне снилось, что я конквистАдор

Что я третий месяц прорубаюсь через сельву

Возглавляя идущее за мной как за пастырем стадо

Для Тихого и Атлантического океана объединения

Мои сапоги дырявыми стали

И я чувствовал босыми ногами землю

Впрочем мои доспехи из кастильской стали

Как всегда, ярко сияли

Хотя из-за ржавчины с обратной стороны совсем хрупкими стали

Я двух индейцев и одного конвертос за моими доспехами за уход ненадлежащий

Выбросил вчера в реку к пираньям все пожирающим

Я согласен, это понизило боевой дух, приуныл отряд

Тем более мы шли по сельве три недели и нам нечего было жрать

Но мне было все равно потому что я с самого утра казни заметил черную гряду

И это значило, что нам поднажать надо

И уже через три дня вступить в Эльдорадо

Где все нам были бы рады

Где молодой жрец, усыпанный золотом с головы до ног

Стоя на помосте из из драгоценного дерева произведенных пирог

Принимает ванную из вод озера Тлакальпинчутильпульке

А ну-ка, налей мне еще пульке!

Быстрее, Ирина

То есть, Марина -

да, сегодня ты Марина!

Донья Марина, любовница конквистадора

Дальше? Я знал, что этот город расположен в трех днях пути

И что после наступит сезон дождей в которых нам до города не дойти

И вряд ли его в пелене дождя найти

И значит, знал я, не оборачиваясь к своим идальго

Нам идти дальше надо

Надо идти дальше

Нам

Надо

Идти

Дальше

Ведь мы конквистАдоры

Христианских королей Изабеллы и Филиппа амбассадоры

Вечером я пристрелил индейского проводника и сказал — кушать подано, мёсье

Кто-то плакал, кого-то тошнило, но ужинать сели все

Ночью один, Хосе из Барселоны, умер от трупного яда

И в сельву пошли всего двенадцать

Я подумал, жалко, что он умер до того, как я понял, что он умирает

И, значит, пищевую ценность для нашего отряда представляет

К сожалению, после естественной смерти его мясо всякую ценность утратило

Ну так он и не испанец был, к чертовой этого каталонца матери

Боевой дух упал еще ниже

Я бы сказал, что он опустился даже ниже грязной по которой мы шли жижи

Требовалось воодушевить идальго

Чтобы идти дальше

Я рассказал о гряде и показал её

Оставалось два дня пути

Я не рисковал, обратную дорогу уже никто не смог бы найти

Два дня, всего лишь два дня

Все, что им оставалось, это держаться меня

Чтобы пережить эти два дня трагических

Впрочем, не все, нам оставалось еще два ужина экзотических

К счастью, спускаясь с холма, мы попали в ягуара ловушку

Ягуар это такая большая черная кошко-собака с коротким туловищем

Я во Флоренции в 1512 году видел изображение такого чудища

Когда сдавал на диплом лиценциата

Богословия этого проклятого

Неловко, конечно, говорить вещи такие, придется покаяться

Но с нами давно уже нет нашего доминиканца

Он умер от антонова огня в самом похода начале

Мы его в пустыне за городом, едва вышли, под кактусом закопали

А, ягуар. Тварь сломала шею Энрике из Толедо

Я не без мрачного удовлетворения забрал остатки его пледа

Мы остановились на ночевку у широкой реки, за которой начиналась гряда

Вершин, за одной из которых нас ждала золота гора

Я прочитал молитву, мы воодушевились

И даже друга друга за неимением доминиканца благословили

Удача нам улыбалась, нам не нужно было никого на ужин убивать по жребию

Ведь у нас оставалось тело Энрике в схватке с ягуаром поверженного

Потом наступила ночь, о, что за ночь была это

Я другой такой не провел никогда, клянусь тьмой и светом

Мы слышали шум городов загорами, клянусь Девой Марией

Мы видели блеск в небесах от крыш золотом крытых

Который в облаках отражался

Видный каждому из нашего отряда

Один день, переход на сторону другую гряды

И вот мы уже в Эльдорадо

Я смотрел на черный массив сельвы за нашими спинами и думал, выкуси, сука, вот он я, я нашел тебя, врешь, не возьмешь

И тогда ночью пошел дождь

Он шел сорок дней и ночей

Он смывал все, он смыл бы даже рыбный клей

Мы сидели уныло в палатках, доедая Энрике и недобро поглядывая друг на друга

Слава Богу, нашлась случайно забытая кем-то из кожи подпруга

Впрочем, её ненадолго хватило

Так что мы Санчо из Андалузии убили

Они там все, в конце концов, перемешались с маврами

Так что мы с некоторым удовлетворением ужинали Санчо кадавром

Но дождь шел и шел шел и шел и стало понятно

Что двигаться придется обратно

Ведь в такую погоду нельзя было хребет перейти

Оставалось лишь обратно пойти

Все это создавало определенного рода проблемы моральные

Ведь тот, кто был на этом месте, получал доступ к секрету Эльдорадо

Все это понимали

Когда лагерь со стоянки снимали

Чтобы в проливном дожде идти обратно

А сокращение числа знающих о местоположении Эльдорадо

Долю выживших во время следующей экспедиции увеличивало многократно

Так что нет ничего удивительного в том

Что потом

Спустя три месяца изнурительного похода в сезон дождя

Из сельвы вышел только я

Ну и надо же такому случиться

Чтобы разум мой после этого похода совсем помутился

Говорят, я провел в сельве в беспамятстве почти неделю

Когда все мои соратники околели

И на почве приключившегося разума помутнения

Мне привиделось магическое видение

Будто в сельву вышла прекрасная женщина с грудью обнаженной

Золотым диском на шее и взглядом голодным

И беседуя со мной на языке индейцев Эльдорадо

Она меня вылечить была рада

Ее слуги поили меня молоком, опахалами отгоняли мошек

А лекари целебные мази мазали на мои раны

Я в палатки из шелка видел окошка

Огромную свиту женщины, в сельве меня спасшей

И — она утверждала что так у них принято и об этом писал Геродот — мне отдавшаяся

Чтобы родить от меня голубоглазых детей

Эльдорадо королей

Что в общем звучало довольно странно

Я ведь уроженец Кастилии с черными глазами

После она меня вином напоила

Спать уложила

И я очнулся с головной болью и рвотными позывами

Выходящий из сельвы прямо на нового города альгасила

Голый, с мечом в руке и безумным взглядом

Мне все были рады

Позже мне объяснили, что женщина была видением

Следствием моей навязчивой мечты об Эльдорадо, привидением

Я поверил, что мне оставалось еще

Был август, солнце слепило меня оно было горячо

И я остался навеки на Санта Доминго

Смотреть как танцуют в лагунах острова Кая Мария фламинго

Из жалости на содержание губернатором острова взятый

Все бы ничего, но эта жара проклятая...

Впрочем, я провожу свои дни не один, со мной ночами длинными

Воспоминание о женщине, которая пришла ко мне в сельву и которую звали Марина

… Прекрасная синьора, синьорина

Ты как надежда мне всегда нужна

Мариночка, Мариночка, Марина

Касика дочь, конквистадорова жена!

Глава шестая

Фортуна Сугоной играет, как буря — кораблём

Вчера он нищ, богат сегодня, завтра — снова гол

Москва-Москва... - Знакомство с правой рукой президента — Учерьъёсы постигает тайны московской политологии — Преступления Режима — Тиран и цареубийцы — Нелегкая судьба украинского политолога — Учерьъёсы открывает для себя московское телевидение - «Бывшая» нудит — Проклятая изменница разбивает сердце мужчины

Первым делом в кабинете руководителя Администрации Президента РФ новому сотруднику, Учеръёсы Мехроповичу Сугона, вручили папку с надписью «Папка с перечислением преступлений режима президента РФ против человечества.

− Ты только посмотри, Иван, на злодеяния Путiненкова!- нервно воскликнул человек, чью фотографию Иван не далее как вчера видел на обложке газеты, которую стелил, по его собственному выражению, «паджёппу» быковский карлик Гузеляхин (франт не желал испачкать в грязном подземном переходе свои единственные приличные штаны, выброшенные obosrav-шимся по пьяному делу чеченгвардейцем).

Что особенно удивляло, под фотографией большими буквами на государственном языке Московии, пиджн-рашн, которому Зильбертруд обучил Ивана, «чтоб лучше подавали», было написано, что мужчина -  «ПРАВАЯ РУКА ПРЕЗИДЕНТА, ЕГО УСЫ И МОТНЯ». Причем, по утверждению бойкого журналиста Вротлесникова - который написал статью под фотографией - усы и мотня президента спутались так крепко, что представляют собой уже единое целое.

В целом Иван, несмотря на то, что пару раз таки пришлось лезть в словарь, текст Вротлесникова понял.

Как понял и то, что в целом статья носила комплиментарный характер. И что помощник президента Путиненко считался одним из самых верных и преданных людей Путиненко. Впрочем, догадливый Иван - которого Москва, бьющая с носка, уже достаточное число раз обучила не задавать лишних вопросов - никак своего недоумения выражать не стал. А просто кивнул, и, взяв раскрытую папочку, продолжил смотреть на усы и мотню президента Путиненко. И правильно сделал. Помощник, тонко улыбнувшись, наклонился к поставленному на рабочий стол блюду, на котором белела горка чего-то, похожего на сухой снег, и с наслаждением погрузил нос между, примерно, Эльбрусом и Монбланом.

− Хххх, хороша, mandятина, - сказал помощник, мечтательно улыбнувшись.

Крысина-Алевтина бросилась из угла с полотенцем, расшитым петухами, утереть лицо начальнику. Мужчина, Владислав Црхаевич, не глядя, дал себя отбереть, машинально похлопав Алевтину по сочной — ишь, наела! - srakе. Иван с грустью почувствовал укол ревности, прямо в то место, где должно, согласно учебникам анатомии Карельской НР, находится сердце. Машинально приложил к пояснице руку. Да, Крысина-Алевтина честно рассказала ему о работе и о своих служебных обязанностях, не скрывая ни малейшей детали, и Учерьъёсы уже был готов увидеть нечто подобное. Но одно дело слушать, другое — видеть...

Иван вдруг неожиданно понял, что прошлое Крысины будет преследовать его всю оставшуюся жизнь, потому что оно никогда не станет прошлым и всегда будет для него — как бы парадоксально это не звучало — настоящим.

Мысль думалась драматически.

С другой стороны, попробовал Иван взглянуть на происходящее с другой стороны, философически, никто не знает, сколько будет еще длиться она, его жизнь. Не исключен вариант, что осталось Ивану недолго. Зильбертруд не прощал, как он их называл «дезертиров с творческого фронта», и, когда находил сбежавших из его коллектива попрошаек фальшивых калек — а находил он их всегда — то беглецы становились калеками настоящими. Но об этом лучше не думать, подумал Иван.

Владислав Црхаевич помолчал, потом присел, не глядя. Из угла бросился другой сотрудник, с которым Ивана только познакомили, Митяй Орехански, и успел подставить стул под начальственную sraку. Владислав Црхаевич посидел, подумав, потом, очнувшись, сказал.

− Путиненко... о чем я то бишь? - сказал он

− Преступления, - пискнул Иван

− Точно, - сказал Владислав Црхаевич.

− А ты кто, - сказал он, уставившись на Ивана.

Иван вновь под одобрительным взглядом женщины подробно рассказал свою легенду, которую составил вместе с Крысиной, назубок. Там было и рождение на давно уже независимом Кавказе в семье вымершего древнего народа Дагестана, и соседи из старообрядцев-переселенцев - секта кефирян, в которой мужчины поклонялись Кефиру, женщины — Ряженке, и рожали в позе скарабея, - которые, с крахом тюрьмы народов, РФ, вновь переселились в Московию на государственные должности. И долгий трудный путь домой, в многонациональную Москву...

В целом Иван ничего не изменил, просто сгладил кое какие детали, что-то подправил...

В общем, наpissдел, как точно выразилась Алевтина-Крысина (Иван еще подумал, что менталитет русского хама не меняется, даже если его обладательница наклеивает на нос нашлепочку-горбиночку).

Иван был готов к тому, что Владислав Усы Президента все время забывает о чем и с кем говорит. Как объяснила Крысина, «эта khuiня из-за айфона и кокса». Насчет кокса Иван уже все понял, а вот айф...

− Да ты листай blea айфон, - сказал Владислав Црхаевич.

− И вслух читай, скотина, - сказал он.

− Грамотностью твою проверим, а то Крысинка вечно ebarей безграмотных приводит, - сказал он, предостерегающе отмахнувшись против возражений Крысины.

− Заодно хочу напомнить и себе, значит, на кого работаю, - сказал он.

− На какую, значит, тварь, - сказал он.

Иван, выпрямив спину, начал — прилежно артикулируя — читать, листая с айфона страницы «Черной книги преступлений путиненского режима собранной корреспондентами издания «Сопля» из Рижского королевства»

… В связи с тем, что и дома, и в чужих краях Навальняк днем и ночью находился под охраной множества воинов и борцов, Путиненко уговорил мать Анхелу Маркель пригласить их одних в ее покои, будто бы для примирения. Поверив в это, Навальняк пошел вместе с братом,(3) но, когда они оказались внутри, несколько центурионов-чеченцев, получивших предварительные указания от Путиненко, ворвались все вместе внутрь и закололи Навальняка, который, увидев их, бросился к матери, обхватил руками ее шею и прижался к ее груди, плача и восклицая: «Мамочка родимая, фройлян, мамочка родимая, спаси, убивают!». Вот так, став жертвой обмана, Меркель увидела, как ее собственного сына Алекса предательски убивают у нее на руках, и приняла его гибель, можно сказать, у того же самого чрева, из которого он появился на свет.

… Анатолий Медведев, человек блестящего образования и ума, вместе со своими сыновьями был возвеличен Путиненкой, так что шествовал по Городу в окружении великого множества ликторов с мигающими огнями на шлемах, но тут же попал в опалу, а затем, униженный и охваченный великим страхом, был отправлен в родной город.

Еще одного человека, Кириенку, Путиненко также подверг бы бесчестию или казнил, если бы тот не был серьезно болен. Путиненкоперед солдатами назвал его хворь нечестивой, потому что она не позволила ему нечестиво с ним поступить (5) Он также лишил жизни Борюсика Немцануса, который никому не уступал ни родовитостью, ни умом.

Он и многих других своих прежних друзей казнил.

Он казнил Джохараца Дудаеца, управлявшего Чечетикой, за то, что этот человек обращался к оракулу.

19(3) Прежде чем покинуть Краснодар, уступая своим партнерам из Турецкой Народной Республики, Путиненко провел там гладиаторские бои в честь своего дня рождения. Но и в этот день он не удержался от кровопролития. Говорят, что во время боев один из проигравших армян стал умолять императора сохранить ему жизнь и Путиненко ответил: (4) «Иди и обратись с мольбами к своему противнику, ибо пощадить тебя не в моей власти». Так и погиб этот несчастный, которого, вероятно, пощадил бы его соперник, если бы не прозвучали эти слова президента РФ. Победитель не осмелился отпустить поверженного, дабы не показалось, что он более милосерден, чем президент.

20(1) Занимаясь такими делами, Путиненко и в Москве вел роскошную жизнь, так что даже гладко брил подбородок, но при этом горько сетовал на какие-то величайшие тяготы и опасности, которые его преследуют, и упрекал сенаторов в том, что он, де, вкалывает, как раб на галерах, а они, сенаторы,предаются беспечности, на заседания собираются неохотно и не высказывают свое мнение по одному. (2) Наконец, он написал следующее: «Знаю, что я вам не по душе, и поэтому у меня есть оружие и войска, дабы не обращать внимание на то, что обо мне говорят».

Путиненко, хотя и заявлял о своей безмерной любви к колыбели Революции и её лидеру Собчакусу, истребил почти все население Санкт-Ленинграда. Услышав, что жители этого города злословили о нем и высмеивали его по разным причинам, но более всего из-за его братоубийства, он прибыл туда, затаив злобу и притворяясь, что рад видеть этих людей.(2) Когда он появился в предместье, пришли именитые граждане со священными и тайными реликвиями. Он их сначала радушно принял и даже пригласил на совместную трапезу, на крейсере «Аврора»но позднее убил. Затем Путиненко привел всё войско в боевую готовность и повел солдат на город, предварительно предупредив всех жителей, чтобы они оставались дома, и захватив заблаговременно все улицы и все крыши.

Дабы  не описывать те бедствия, которые  обрушились тогда на несчастный город,  скажу лишь, что он уничтожил стольких  его жителей, что даже не осмеливался  говорить о количестве убитых, а Думе написал, что не важно, какие люди и в  каком количестве погибли, ибо все они  заслуживали такой участи. Имущество  горожан было либо разграблено, либо  уничтожено. 23(1) Наряду с местными  жителями было убито большое число  приезжих, и многие из тех, кто прибыл  вместе с Путиненко,  тоже погибли из-за того, что их не узнали  (так  погиб любимый министр Путиненко, маршал  Картавый).  Дело в том, что этот город велик, и  одновременно во всех его концах людей  убивали и днем, и ночью, поэтому даже  при желании было невозможно кого-либо  распознать, но люди умирали, где придется,  и их тела тотчас сбрасывались в глубокие  рвы, дабы размеры этого бедствия остались  скрытыми для остальных.

Путиненко  принадлежал к трем народам, и в нем не  было решительно ни одной их доблести,  но присутствовали все их пороки,  собранные воедино: легкомыслие, трусость  и наглость хохла, чеченская свирепость  и дикость, а также еврейское коварство,  ибо он был евреем по матери.

(2) Перейдя от убийств к состязаниям, он и на этом поприще проявил не меньшую кровожадность. Дело даже не в том, что он в театре МХАТ он убил на потеху москвабадской публике слона, носорога, тигра и зебру, а в том, что он радовался кровопролитию как можно большего числа гладиаторов и одного из них, Батона, заставил сражаться в один и тот же день с тремя противниками подряд, а после того, как гладиатор этот был убит в последнем поединке, Путиненко устроил ему пышные похороны.

7(1) Он был столь горячим поклонником Дзержинского, что даже обзавелся оружием и чашами, которые ранее будто бы принадлежали главе ВЧК. Кроме того, он устанавливал его изваяния как в военных лагерях, так и в самой Москве и набрал фалангу, состоявшую из одних лишь поляков, евреев и чеченцев,и насчитывавшую шестнадцать тысяч воинов, назвав ее «фалангой Феликса Железного» и вооружив солдат по образцу того времени.(2) Их снаряжение включало в себя шлем, изготовленный из невыделанной бычьей шкуры, панцирь, сотканный из тройных льняных нитей, бронзовый щит, длинное копье, короткий дротик, сапоги и меч. Тем не менее и этого ему было недостаточно, но самого Феликса он стал называть «восточным президентом РФ» и однажды даже написал Думе, что этот человек вновь явился на свет в обличии Феликса, дабы прожить в новом теле долгую жизнь, ибо прежняя оказалась совсем короткой.(3) Он воспылал лютой ненавистью к русским писателям,так что даже пожелал сжечь все их книги, запретил их совместные трапезы, которые они проводил, и лишил их остальных благ, которыми они пользовались, попрекая их тем, что русская литература будто бы была причастна к смерти Феликса.

16(1) Заявляя о себе как о самом набожном из людей, он осквернил себя неслыханным кровопролитием, предав смерти четырех членок сборной фигурного катания на татами и гимнастики на льду РФ, одну из которых он сам изнасиловал, когда еще был на это способен, ибо позднее он полностью лишился мужской силы.(21) Вот почему он, как говорят, предался несколько иной разновидности разврата, и за ним последовали также другие люди с похожими наклонностями, которые не только вели себя сходным образом, но и утверждали, что делают это ради спасения президента.

(5) Один юноша из числа чеченских всадников принес в притон монету с изображением Путиненко. Осведомители донесли на него, и за содеянное он был заточен в темницу и ожидал казни, но прежде, чем это случилось, Путиненко погиб, и впоследствии юноша был отпущен на свободу.(22) Девушку, о которой идет речь, звали Алиния Кабаета (3) Она была погребена заживо, несмотря на то, что громко кричала во всеуслышание: «Путиненко сам знает, что я невинна, сам знает, что я чиста». Тот же самый приговор был вынесен и трем другим девушкам. Две из них, Ляйсания Утевера и Помпония Хорфина, разделили участь Алинии, но третья, Божения Рысцентина, бросилась с крыши дома.

… Путиненко, в свою очередь, никак не пострадал от Ельцинена, но перешел к решительным действиям, боясь погибнуть, особенно после того, как Ельцинен неожиданно за день до своего дня рождения удалил от себя под тем или иным предлогом находившихся рядом с ним друзей Путиненко, словно оказывая им почести

(2)... полагая, что ему было предначертано судьбой получить императорскую власть, и даже подобрал прозвище, соответствующее его будущему положению. Таким образом, он устроил заговор против Ельцинена, заручившись поддержкой  и Березанария,(3) братьев из рода..., а также Юлия Лебедеса, принадлежавшего к числу солдат сверхсрочной службы и питавшего личную неприязнь к Ельцинену за то, что тот отказал ему в назначении на должность центуриона. Их замысел был осуществлен следующим образом. (4) Восьмого апреля, когда император отправился из Санкт-Ленинграда в Суздаль и слез с лошади для того, чтобы справить нужду, Лебеденен, приблизившись к нему, будто бы желая что-то сказать, нанес удар кинжалом. Он тотчас же бежал и сумел бы ускользнуть, если бы избавился от орудия убийства.(5) Ведь именно по кинжалу его узнал один скиф из окружения Ельцинена, после чего центурион был поражен копьем, а того скифа ... убили военные трибуны, подоспевшие будто бы на помощь. Упомянутый скиф оказался тогда при императоре не только как солдат вспомогательных войск, но и как своего рода телохранитель.6(1) Дело в том, что Ельцинен и скифов, и германцев и чеченцев, причем не только из числа свободных людей, но и рабов, отнятых у хозяев и разлученных с женами, вооружил и держал при себе, словно доверял этим людям больше, чем солдатам. Он всячески чествовал их, в том числе назначал на посты центурионов и называл «львами».(2) Кроме того, с послами от тех племен, к которым принадлежали эти воины, он часто беседовал в присутствии одних лишь переводчиков и подстрекал их к тому, чтобы в том случае, если с ним что-то случится, напасть на Московию и идти на Москву.

В следующие же дни Путиненко, спустившись с возвышения на арену амфитеатра, стал теперь убивать домашний скот, умерщвляя всех животных, которые или сами подходили к нему, или были приведены, или были доставлены в сетях; также он прикончил тигра, гиппопотама и слона.(2) Совершив это, он удалился, но позднее, после полуденной трапезы, принял участие в гладиаторских боях. Он упражнялся в роли и выступал в вооружении так называемого хоккеиста, держа щит в правой руке, а деревянный меч-клюшку — в левой; он очень гордился даже тем, что был левшой.(3) Против него выходил какой-нибудь атлет или гладиатор, вооруженный палкой; иногда соперника себе вызывал он сам, а иногда ему выбирал его народ. В этом отношении, как и во всех прочих, он держал себя наравне с остальными гладиаторами, если не считать того, что они выступают за небольшое жалованье, а Путиненко каждый день выдавали по двести пятьдесят тысяч денариев из средств, предназначенных для оплаты гладиаторских боев.(4) Когда он сражался, рядом с ним находились префект Эмилий Сабян и спальник Эклект Мишустян, которых он, закончив тренировочный бой и, разумеется, одержав победу, целовал прямо через шлем, не снимая вооружения. После этого начинали сражаться и прочие гладиаторы. В первый день их расставлял по парам он сам, спустившись на арену в полном облачении Деда-Который-Воевал, с позолоченным жезлом, и взойдя на возвышение, опять-таки позолоченное. Мы принимали это за некое предзнаменование.(5) Затем он поднимался наверх, садился на свое обычное кресло и уже оттуда досматривал оставшуюся часть представления вместе с нами. Теперь происходившее уже не напоминало детские игры, поскольку погибало великое множество людей. Однажды какие-то бойцы не торопились наносить смертельные удары, и тогда он приказал, чтобы их связали друг с другом и чтобы они сражались все сразу.(6) Затем связанные между собой гладиаторы стали биться попарно, но некоторые убивали не своего соперника, а кого-то другого, на кого они наталкивались из-за тесноты в многолюдной толпе.

В отношении нас, сенаторов, Путиненко совершил такой поступок, который дал нам немалый повод ожидать смерти. Убив страуса и отрубив ему голову, он подошел туда, где сидели мы, в левой руке держа голову страуса, а в правой — поднятый меч, обагренный кровью.(2) Не говоря ни слова, он кивнул головой и оскалил зубы, показывая, что и с нами сделает то же самое. И многие тут же погибли бы от его меча, рассмеявшись ему в лицо (ведь нам хотелось смеяться, а не скорбеть), если бы не…

При этих обстоятельствах Лет с Суркилектом и подготовили покушение на него, поделившись своим замыслом с Людмицией. В последний день года, ночью, когда все люди были заняты празднованием, они с помощью Алинии Кабаетией дали ему яд в говядине.(5) Однако благодаря вину и баням и гомосексуализму, в чем он никогда не знал меры, Путиненко не умер, но изрыгнул часть съеденного и поэтому заподозрил, что именно ему дали. Когда он разразился угрозами...

Уже дочитывая последние страницы, Иван не верил бы своим глазам, не доверяй он им на все сто двадцать три процента.

… Да, в Карельской Народной Республике использовали стодвадцатитричную систему в пику десятичной системе русских оккупантов. И пусть карело-мурманская система не так удобна, но, по крайней мере, она давала твердую уверенность в том, что твои цифры не обернутся против тебя в безудержном порыве русской ксенофобии и ненависти к малым народам Севера, объяснял на уроках учитель бывшей математики, Гыбьяды Амбакра (бывший Петр Сергеев)...

Невероятно, думал Иван, дочитывая строки про угрозы Путиненко в адрес лучших людей государства. Как такой жестокий и свирепый тиран может по сию пору руководить государством? Почему до сих пор люди не свергли его, не установив всеобщее равенство и братство, как, хотя бы, в Карело-Мурманской Республике? Когда, наконец, будут кормить, с жалостью к себе подумал он, и замер, не осмеливаясь поднять от страниц глаза. В кабинете воцарилась торжественная тишина. Постепенно в неё вполз откуда-то тихий, осторожный звук, так похожий на... свист? Иван осторожно глянул на главу администрации президента. Тот спал.

● Гхм, гхм, - сказала осторожно Крысина-Алевтина, застывшая в углу по стойке смирно.

● Гхм, гхм, - повторил Иван аккуратно.

● А, blea, что, кто здесь, - чуть не упал со стула глава администрации.

● Цархан Валдаевич, это мы, - мягко сказала Алевтина.

● А, ты, - сказал глава, и утер со лба тяжелый, натруженный пот кокаинщика.

● А ты кто? - спросил он подозрительно Ивана.

Учерьёсы, не поведя бровью, вновь рассказал о своем, как его называла Крысина-Алевтина, дискурсе. Делала она это, почему-то, картавя.

● Картавить это последний писк моды в московских гостиных, - сказала Алевтина, когда брила Ивана-Учеръесы перед рабочим собеседованием.

● А почему, - глупо спросил Учерьъёсы морщась, когда старая ржавая бритва (новые в Москве были в дефиците) особенно жестко скребла в промежности.

● А потому, глупыш, - возникла Алевтина-Крысина из промежности Ивана со станком в руке, - что в этом городе предпочтительнее выглядеть не таким, как серое рабское руssкое большинство.

● К сожалению, особенность РФ состоит в том, - тарабанила она явно чужие слова, торопясь добрить Ивана вовремя, - что основная масса населения чрезмерно многочисленна, поэтому физическое уничтожение её невозможно, хотя, конечно, надо стараться. Поэтому приходится работать с тем, что есть. Но ни в коем случае нельзя сливаться с толпой... не выглядеть, как руssкий... В противном случае попадешь, как сын коменданта Аушвица в кинокомедии «Мальчик в полосатой пижаме», в печь. Своя своих не познаша!

● Все усек? - спросила Алевтина-Крысина возлюбленного, смывая растопленным снегом остатки сбритых волос с ляжек Ивана.

● Все усек, - повторил грустно Иван.

Он был печален, хотя и понимал, что встреча с Алевтиной-Крысиной дарит ему новые возможности, открывает перед ним радужные перспективы — во всех смыслах радужные, сразу предупредила честная Крысина - наконец, ставит если не точку, то точку с запятой в злоключениях под крылом Зильбертруда. Да, тяжелым, потным и мокрым крылом — да и пахло под этим крылом неприятно (чем еще могло пахнуть под подмышкой Зильбертруда, если не подмышкой Зильбертруда?) - но, в то же время, таким привычным... Но что поделать, жизнь это движение, вспомнил Иван мотивирующие ролики на Ютубе, и, к тому же, после командировки в Архцак ему уже ничего не страшно. Иван понимал: те несколько недель на войне сделали его настоящим философом... А раз так, подумал он, пожав  плечами, почему не встретить превратности судьбы с высоко поднятым подбородком и прямым взглядом?

… опустив голову и уставившись в пол, Иван ждал решения главного администратора президента РФ относительно своей судьбы.

● Значит так, - сказал Зхаран Дырдоев, - опустив лицо в горку белой пыли на столе, отчего голос его прозвучал несколько гнусаво.

● Теперь, когда ты убедился в том, что РФ правит настоящий тиран, ты должен приложить все усилия для того, чтобы он руководил нами еще сто лет, да славься он и славься, - сказал глава администрации.

● Другие ведь еще хуже! - сказал он.

● Рано или поздно, конечно, веревочке придет и конец, но пока... - сказал он и вдохнул от души.

После этого глава Администрации выпрямился, привстал было, но уселся. Лицо его белело как маска японского актера из театра кабуки, какой театр показывали в Карельске во время представления театра теней, отбрасываемых театром марионеток (статью об этом Усерьъесы читал в «Кандаподжском бойскауте»). Крысина замерла. По блеску её глаз Иван понял что, во-первых, ей до ousratchчки хочется нюхнуть беленького, а, во-вторых, наступил тот самый момент принятий решений по наитию, которыми так славился глава администрации президента РФ. Частенько, конечно, они принимались ошибочно. Но тот размах, с которым Рхаван Дыздаев за долю секунды решал, стоит схватиться за оголенный провод или нет — конечно в государственных масштабах и чаще всего схватиться — заслуживал если не уважения, то восхищения, как писали в журнале «Коммерсант bleadskого рынка».

● Значит так, парнишку твоего опробуем на первым порах у армян, - сказал глава администрации, глубоко дыша, и закрыв глаза.

● Батюшка, - взвизгнул Иван-Учерьесы.

● Помилуй, батюшка! - взмолился он. - Только не к армянам, я за них в Архцхаке под пулями бегал, djopа до сих пор болит!

● Ша, - сказал, не открывая глаз, Начальник.

● То совсем другие армяне, московские, - сказал он.

● Первые несколько месяцев будешь у них в программе «Ножерама» подрабатывать, - сказал Начальник.

● Ну, как клоун, - сказал он.

● Клоун у армян, или армянин у клоунов, - сказал он, и почему-то рассмеялся.

● Если покажешь себя... повысим, поможем, - сказал он.

● Будешь раз в неделю за сто тыщ украинским политологом на «Первом» кривляться... - сказал он.

● Будешь там.... скажем, Яныной Пыздiрванко, - сказал он.

● Иржан Гебледиктович, - сказала Крысина-Алевтина укоризненно.

● Он же мужик, - сказала она.

● А, значит, проверила..., а говоришь, не ebaрь — сказал Бедроб Шкаравитычгоч и расхохотался.

● … - молча подняла глаза к потолку Крысина-Алевтина.

● Ладно, шучу, будет Янином Пыздiрванко, - сказал Начальник, начиная покачиваться на стуле.

● Значит, «Ножерама», ролики, политолог украинский, ну и, конечно, на «Эхе jidа» что-нибудь этакое... - сказал он.

● Что именно, сам придумаешь, такое тебе первое задание, - сказал он.

● А сейчас пошли вон, у меня медитация, - сказал он, и захрапел.

Алевтина-Крысина на цыпочках, подошла к Учерьъесы, и взяв его за руку, повела из кабинета. В приемной группа каких-то волосатых мужчин, гортанно что-то выкрикивая, насиловала секретаршу. И, конечно, обратила внимание на Алевтину-Крысину. Тогда Крысина и Иван продемонстрировали «разгоряченной молодежи», как назвала её заступница, «ксивы» из бересты — Иван уже знал, что этот кусочек березовой коры творит в Москву чудеса - и, никем не тронутые, вышли в коридор. Там, следуя надписям на стенах, они, наконец, вышли на улицу. Ярко светило мартовское московское солнце, чирикали на проводах какие-то птички — белоголовые орланы, подумал Иван, плохо знавший живность, съеденную в независимой Карелии подчистую — и чувствовалось тепло...

Иван внезапно понял, что все еще жив. Несмотря ни на что, жив!

В новом городе, с новой подругой, начинает он новую жизнь.

Может быть, вся пропаганда Московии — правда? Может, и в самом деле Москваград — лучшее место для представителей всех 465 народов бывшей РФ? Может, именно здесь, в этом хабе возможностей, в городе, который никогда не спит, и где все всегда едят, пьют, нюхают кокаин и eboutsea, ему, Учеръесы, суждено стать другим человеком?

Может именно здесь он обретет потерянные достоинство и уважение к себе?..

ХХХ

● А сейчас, - сказал ведущий программы «Армянская мясорубка», - перед нами выступит наш специальный корреспондент из Вашингтона, Гомноед Гомноедович.

● Ахахаха, - рассмеялся ведущий на армянском.

● Гомноед - тот кто поел гомна, понимаете? - сказал он.

● … - дал он время аудитории понять остроту.

Иван тяжело вздохнул, и приготовился выйти перед оператором на маленькую сцену. Это шоу снимали прямо в маленьком театре, снимали на видео, а потом транслировали по всем телеканалам РФ — то есть, по одному. Ведущий, Тигран Кеслаян, сразу невзлюбил Ивана и поручал самые незавидные роли. В чем была причина этой нелюбви, Учерьъесы не понимал, хотя старался изо всех сил. Сам Тигран утверждал, что Ивана ему «навязали на его голову из-за этой русской проститутки», и что «русские всегда устраивают своих», а это противоречит его принципам «всего добиваться самому». Поговаривали также, что Тигран недолюбливает Ивана за «дезертирство с фронта, где каждая руssкая свинья должна была сражаться и умереть за Архацк». А может быть, подумывал иногда Иван, ловя плотоядные взгляды Тиграна на Крысину, заносившую бойфренду ланчи — так называлась коробка с едой, которую Крысина бросала издалека (оттого и ланч), потому что у нее не было пропуска на сцену, - все дело в ревности? Все знали, что жена Тиграна, некрасивая жирная москварнянка Симонита Незабудян, слыла некрасивой и жирной. Это невозможно было ни от кого скрыть, потому что Маргарита и была некрасивой и жирной. В отличие от стройной и соблазнительной Крысины...

Иван почувствовал эрекцию, но даже и не попытался её скрыть. Опыт службы в «Ножераме» научил его, что чем хуже, тем лучше. Гример, многозначительно глядя на Ивана, подал коробочку с реквизитом. Из неё ужасно несло. Так и есть. Опять gomno, подумал с грустью Иван. Ревнивый Кеослаян, придумав роль Гомноеда для руssкого недоноска — как упорно называл Учеоьъесы, утверждавшего, что тот кандапожец, - настоял на том, чтобы реквизит у актера был подлинный. И Учерьъёсы в самом деле ел в кадре говно. Что поделать. Игра стоила свеч, ну или, если говорить прямо, говённых свеч. Они с Крысиной-Алевтиной жили душа в душу, и Иван постепенно начинал влюбляться в эту суматошную, по животному нелогичную, глупую, но такую красивую руssкую бабу, которая так успешно притворялась армянкой с еврейкой-бабушкой. А за квартиру и еду следовало платить... Крысина, правда, утверждала, что если Ивана так мучает его работа в «Пилораме», то он всегда может бросить все, чтобы закрыться в её квартире и, на её содержании, написать какой-нибудь великий русский роман — еще одно подтверждение русского генетического безумия! - но Иван чувствовал на себе ответственность за эту женщину. Да и, если честно, чувство вины из-за погибших детей...

● На прямой связи Мистер Гомноед Гомноедсон! - прокричал ведущий.

● … - под смех вылетел на сцену Иван со стояком и коробочкой говна.

● Добрый день мистер Гомноедсон, хау ар ю, - закричал ведущий. - Как жизнь в Америке?

● По-амерр и кански, - страшно рыкая, потому что так велел продюсер, ответил Иван.

● А это как? - крикнул ведущий.

● С гомном во р ту! - прошамкал Иван.

● Мням мням мням! - занямкал он, зачерпывая из коробочки гомно, и с видимым аппетитом  жуя.

Зрители улюлюкали и зааплодировали. По пиджн-рашнски они не понимали, это была молодежь из аулов бывшего Дагестана — теперь там было 900 независимых государств — свезенная в Москву работать карателями возможных протестов. На заднем фоне для них показывали порнофильмы студии «АльфаФранс», на которые эта горячая молодежь и реагировала, а уже режиссеры и звукооператоры с операторами, сводили звук и картинки.

● Неплохо, мистер Гомноедсон, - сказал Тигран, поправив бабочку галстук.

● А что насчет Трампа? - сказал он.

● Трамп в гомне! - выкрикнул Иван подготовленную шутку.

● А почему у вас в Америке так много гомна? - спросил ведущий.

● Да потому что мы гомноеды! - крикнул Иван.

● Ахахахаха! - закричал ведущий.

● С нами был мистер Гомноедсон, наш специальный корреспондент из самой гомноедской страны мира, в самой смешной передаче на телевидении Российской Федерации, - крикнул он.

● Вы платите свои налоги за юмор и смех! - крикнул он.

Толпа молодых пастухов, впервые увидевшая сцены мжм + спанкинг, завыла от восторга. Перед сценой съехались кулисы, Иван устало побрел в угол, умываться. Получив гонорар, он сунул деньги в карман, и успел добежать до следующей студии, где подрабатывал Яныном Пыздiрвой, политологом из Харькива, который кричит на всех, ругается матом, кусается и визжит. Эта работа Ивану нравилась намного больше ролей в Пилораме, потому что не предполагала учить роль. Учерьъесы требовалось лишь вести себя, как бешеная собака. Так, на первую передачу, посвященную потерей Российской Федерацией городов Владимир и Кострома, - ведущим надо было объяснить, что так и надо, - Учерьъёсы посадили в клетку. Там Иван грыз прутья, плевался, и время от времени выкрикивал.

● Хай  буде проклятий режим москалів! Слава Україні! Всіх брюнетів - на велосипеди! Хай живе велика революція друшляка. Собак не можна годувати сухим кормом! - кричал Иван в эфире телепередачи «Время даст pissды».

Первое выступление так удалось, что Иван даже получил небольшую премию сверх зарплаты. К сожалению, полностью перейти в «Даем pissды» - так ласково ведущие между собой называли программу — не представлялось возможным. Бюджет, как объяснил ведущий, маленький пузатый татарчонок, не gandon.

− В смысле, не резиновый, - сказал он и рассмеялся.

Иван угодливо улыбнулся. Он давно привык к тому, что в Москваграде все, кто работает на телевидении, плоско шутят, и сами смеются своим шуткам. Здесь он готов был хохотать над остротами татарчонка во весь голос, но это в долгосрочной перспективе ничего не меняло. Бюджет и в самом деле не растягивался, и Иван получал в качестве Янына Пыздiрванько всего 5 часов эфирного времени в неделю. Оставшиеся 30 приходилось набирать мелкими ролями в программе ревнивого москвярнина Кесаблаяна и его подруги, Маргариты Баблоян. Те платили мало, но работы давали много. Это и есть, понял Иван, московская дилемма.

● Тут или сосешь как на конвейере за копейки на полшишки, или изредка за большие деньги, но тогда уж до самой глотки и с проглотом, - объяснила ему коллега, украинский политолог, Марыся Мандавiшько.

● И с золотым дождем, - подумав, добавляла она.

Марысю, усталую славянскую женщину лет сорока пяти, с красивыми грустными глазами, на ТВ третировали. Дело не в ее национальном происхождении — в РФ все оказались руssкими, с удивлением открыл для себя Иван, - а в том, что она не сумела выправить справки о том, что к руssким не принадлежит. Все знали, что Мандавошько — бывшая учительница русского языка и литературы, Анастасия Филипповна Розанова-Преображенская, бежавшая в ходе этнических чисток из-под Тулы (там за 2076 год уничтожили 5 млн русских). В Москве долго скиталась, проституировала и вот, наконец, случайно оказалась на программе «Пусть поpissдят»,взятая за правильный русский язык. Анастасия Филипповна играла здесь роль «дружественной русскоязычной украинки», которая время от времени призывает немногих уцелевших руssких в их анклавах прекратить бессмысленное сопротивление и войти в состав дружественной Украины. Пусть уже и несуществующей...

На этот раз у Ивана никаких особых сюрпризов для выступления не было подготовлено, так что он просто посидел в клетке, рыча и плюясь, пока остальные участники программы о чем-то кричали. За громкость крика доплачивали, причем говорить можно было что угодно. Поэтому обычно беседа на РФ ТВ выглядела — выслышала, придумал Иван новое кандапожское слово — примерно так:

● Pissda, ты почему мне на ногу наступаешь, когда я за стойкой прихорашиваюсь!

● Спартак чемпион чтоб вы все сдохли твари!

● Раз два раз два три djoppu пальцем подотри!

● На семнадцатом году войны товарищ Сталин и его мудрые генералы...

● Сам дурак!

● Что опять пора орать?! Затниксь заткнись заткнись souka!

● Путин! Молоко! Повышение цен! Восемь, пять, три, электроэнергия, скатерть, стол,тарелка!

● Гав-гав! Ау! (это вступал Иван).

● Волосатая рука лезет в рот изподтишка!

● Я сегодня позавтракал по-английски!

● Который час пацаны!

● Заеbal-лсяорать!

● Поднажми ребя!

● Эх раз еще раз буду в шахматы играть!

● Ebat-kolotit!

Разобрать отдельные слова из-за общего уровня шума было невозможно. Это, с одной стороны, облегчало задачу, а, с другой, усложняло — многие терялись. Чтобы войти в особое состояние духа, позволяющее изрыгать из себя весь словарный запас в любом порядке, требовались стимуляторы.

Иван уже знал многое об их роли в жизни современного Москваграда и потому, с одобрения Крысины, поставлял коллегам белый порошок который они потихоньку подворовывали со стола Начальника, на телевидении. Вот и сегодня, раздав коллегам по маленькому пакетику, и набив взамен карманы деньгами, Иван засобирался домой, счастливый. В гримерке он столкнулся с Мандавошкиной, которая снимала с лица грим и становилась усталой, но все еще очень даже привлекательной, Преображенской. Интересно, почему руssкие такие красивые, нет ли тут некоторой компенсации за их умственную неполноценн... начал было думать Иван, но Анастасия Филипповна его перебила.

● Что Иван Натальевич, на «Эхо» теперь? - спросила она.

● Нет, на «Эхе» сегодня эфир отменили из-за погрома, руssких громят, так я домой, - сказал Иван, прикидывая, успеет ли купить в лавке по соседству с домом сладостей, чтобы порадовать падкую до них Алевтину-Крысину.

Внезапно теплая волна будто накрыла его с головы до ног. Я влюблен, подумал Иван. Я с нетерпением жду момента, когда вернусь домой и обниму любимую, которую сблизило со мной не токмо родство душ и телесное влечение, но и совместный путь, полный преодоления общих бед... Иван понимал, что думает странно, но это объяснялось влиянием Анастасии Филипповны, говорившей на таком вот вычурном, смешном нерусском языке.

● Ах, Иван Натальевич, эн ом прюдант сонн тужур а ла мэзон авант де ревенир санс превенир*, - сказала она и сказала, почему-то, грустно.

(*Благоразумный мужчина всегда звонит домой, если возвращается не в обычный час» - фр.).

Иван подумал, что руssкая чересчур мудрит и вообще уже от одиночества с ума сходит, говоря на какой-то собачьей мове. Но уже забыл ее, ведь он выходил из гримерки, чуть ли не захлебнувшийся от осознания своего счастья. Анастасия Филипповна печально посмотрела в зеркало вслед.

… распахнув дверь их с Крысиной-Алевтиной гнездышка, Иван громко и радостно крикнул:

− А кто это у нас дома с тортиком?! - крикнулон.

− 

Реакция Крысины оказалась настолько радостной, и, честно признался себе Иван, возбужденной, что он несколько оторопел, услышав из комнаты ответ любимой.

− Даааааа о ддддаааааа! - прокричала Крысина-Алевтина в ответ.

Презрев условности, Иван не разуваясь вошел в комнату с тортом и замер. На постели, их общей постели, купленной у эмигрирующих в Канаду русских недоносков, лежала, задрав ноги, его любимая женщина. Алевтинушка-Крысинушка. Между ног без устали, и не обращая внимания на вошедшего, неутомимо трудился какой-то мужчина, судя по мускулистым ногам и спине, в отличной форме. Он не только не приостановился, но даже и приналег, отчего Крысина-Аолевтина просто-таки взывыла.

− Аа-а-аа! - завыла она, не открывая глаз.

Иван с грустью понял, что торт здесь не при чем...

ПРИЛОЖЕНИЕ

Самые рейтинговые шутки «Ножерамы» в 2122 году согласно рейтингам «Ножерамы» (1274747645656545464 млрд. рублей из бюджета Российской Федерации), автор — Тигран Кеслаян, перевод с армянского на пидж-нарш — Иван Лукин, музей дегенеративного искусства г. Вена (Австралия)

Ты наступил в гомно!

А ты гомноед!

Поел гомна

Пердеть-колотить

Пук-пук!

Пёрд-пёрд

Ой, что-то срать захотелось

Говном воняет... Само собой, это же кто-то насрал!

Не тужься, обосрешься.

Сри да сри будет дырка!

Глава седьмая

Сугона скрывается в подполье

Претерпевая там личное горе

Борьба Учерьъёсы Сугона — Голод и ищета подполья — Товарищ Волк и связь с Лондоном — Кыся Штытыся и Арамчик из ДОХУ — Учерьъёсы Сугона пробует сиську — Проклятый русский вопрос — Перспектива светлого европейского будущего — Вербовка в подполье — Работа на министра - Снова Смерть

Passierchein

Жители Многонациональной Российской Федерации!

Безысходные тоска и уныние царят в вашем тылу.

Изнуренные и отупевшие от голода рабочие на подмосковных шахтах и полях, работающие по 12 часов под присмотром китайских и венгерских надсмотрщиков, обречены на гибель и медленное вымирание от голода и истощения.

Жизнь стала кошмаром — голодные, полуживые дети, истощенные женщины, беспомощные старики и чудовищное количество калек — без рук, без ног, на костылях... В Московском метрополитене люди спят прямо на полу, пока министр обороны Московской Федерации, Шойгу-MK 876 F/465-b пирует со своими опричниками-бурятами на коврах, постеленных на редких оставшихся в живых русских, выловленных чеченской полицией. Вот чего добились! Спасибо Путину-876ng, который ведет вас всех упрямо и неуклонно к гибели.

Все думают лишь об одном — когда конец войне с Суздальским графством? А конца этой войны не видно.

Пока над Москвабадом властвует Путин-876ng и его клика, до тех пор не перестанет литься кровь, до тех пор костлявая рука голода и дефицита продолжить сжимать горло трудового народа, простого, трудового люда, и до тех пор не будет мира.

Трудящимся не нужна война клики Путин-876ng, не нужны территориальные приобретения Москвабада и бряцание оружием, им нужны мир, хлеб и благополучие.

Война нужна Путин-876ng, Медведеву-POm 097/123sd, Матвиенко- АФ75-2, Шойгу-MK 876 F/465-b, парижским и пражским капиталистам и эксплуататорам, они полны решимости принести в жертву весь народ ради своих корыстных интересов.

Это поняли уже миллионы людей, перешедших на сторону Суздальской Освободительной Армии, бьющейся на подступах к Владимиру за вас и ваши интересы.

Поймите это и вы!

Переходите на нашу сторону!

Мир не воцарится в мире до тех пор, пока на месте Москвабада не начнут плескаться воды большого озера!

Спасайте себя и свой народ!

Переходите на сторону освободительных отрядов Суздальской Освободительной Армии и миротворческого корпуса ЕС, боритесь с нами за свои народы, за мир и свободу!

Долой Путина-ng867! Долой Шойгу-MK 876 F/465-b!

Да здравствует мир!

Переходите к нам! Мы хорошо обращаемся с пленными, особенно с теми, кто перешел на нашу сторону добровольно.

Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein.

Пропуск действителен для неограниченного числа командиров и бойцов Москвабадской Армии, переходящих на сторону Суздальского графства и миротворческих сил ЕС, их союзников, и украинских, казахских, туркестанских и татарских освободительных отрядов.

ПЕРЕХОДИТЬ МОЖНО И БЕЗ ПРОПУСКА

Достаточно воткнуть штык в землю и, поднять обе руки, крикнуть «Путлер капут» и громко добавить

ШТЫКИ В ЗЕМЛЮ

… разгладив листовку на колонне москвабадского метрополитена, Учерьъёсы оглянулся, чтобы проверить «хвост». Так учил поступать глава «пятерки», по прозвищу Волк. Сидя в далекой конспиративной квартире в каком-то чудовищно неземном и потому нереальном почти Ландане, Волк, чья голограмма на ноуте подпольщиков то и дело подвисала, говорил:

● Первым делом, повесив листовку на колонну, стену, а то и спину городового, вы, борцы, должны повернуть голову направо на девяносто градусов, потом налево, а после этой проверки мертвых углов, совершить оборот полностью и убедиться, что за вами нет хвоста, - говорил он.

● В противном случае я не дам за вашу жизнь и полпенни, - говорил он.

● После проверки «слежки» необходимо проверить качество работы и убедиться, что под листовкой нет пузырей, она приклеена хорошо и прочно, - говорил он.

● Братья и сестры, еще немного, - говорил он.

● Победа над режимом Путяры-ng760 близка, - говорил он.

● Все, что нам для этого необходимо, лишь подержаться еще чутка до полной и окончательной победы Суздаля и сопровождающих его экспедиционных сил ЕС, - говорил он.

● И, конечно, нам необходимо бороться с режимом в тылу, - говорил он.

Иван поперву внимательно слушал и записывал все, что говорит Волк — называть по имени и фамилии Евгения Волкова в целях конспирации запрещалось — но позже убедился, что в этом нет никакой необходимости. Волк говорил во время редких телемостов одно и то же, потому что бойцам подполья показывали запись выступления Волка. Во время этой трансляции сам Волк, как объясняли звеньевые пятерок, внимательно наблюдал за лицами бойцов по системе «Скайп», выискивая предателей. Говорили, что у Волка невероятное чутье на предателей, которое открылось у него после того, как Волк сдал с потрохами своего лидера, главу движения «Вернуть Зеленоград Украине», Алекса Навальняка. На первый взгляд это выглядело странно и шокирующе, а еще нелогично, но Учерьъёсы уже привык к тому, что Москва это такой странный город, где всему всегда найдется свое объяснение. Случилось так и на этот раз.

● Это совсем Другое, бойцы, - объяснял ведущий звена Учерьъёсы, замотавший голову в шарфик (лица своего лидера Иван так и не увидел, хотя партизанил после побега от изменщицы-Алевтины почти год) — все это Понимать надо.

● … ведь поступил так Волк как раз именно для того, чтобы поднять авторитет Алекса Навальняка на недосягаемую высоту.

● Таким образом, Волк, сдав Алекса, оказал тому и всему нашему движению огромную услугу, - говорил звеньевой.

● Можно сказать, что Волк поступил как Иуда, но мотивировка у него была не как Иуды в канонических Евангелиях, - объяснял звеньевой.

● Волк, предав Учителя, руководствовался теми же соображениями, что и Иуда из Евангелия от Иуды, - говорил звеньевой.

● И да будет так, - говорил он.

● Да будет так, - повторяла хором паства.

Была в этих моментах такая безыскусная простота, такая торжественная тишина и такое спокойствие, что у Учерьесы наворачивались на глаза слезы. И пусть квартира, где они собирались, находилась под угрозой штурма всякий раз, пусть борьба вновь потребовала от Ивана вернуться на улицу и жить там бродягой... теперь он чувствовал себя на своем месте. Его жизнь обрела смысл, понимал Иван, расклеивая листовки с призывом к руssким илотам на службе Москвабада сдаваться и переходить на сторону Суздаля. Ведь он, Иван, обрел в борьбе себя и своих боевых товарищей.

Даже страшно представить, представлял, тем не менее, Иван, дернув плечами, что бы случилось, не встреть его, заплаканного и голодного, на улице человек, открывший ему Учение Алекса. Простое, как сама жизнь, оно гласило, что мир, царство справедливости и благополучие снизойдут на Московитскую Многонациональную Федерацию, когда:

а) Москвабад передаст все свои территории под управление третьей сторон, какой бы она не была

б) Москвабад передаст управление всеми финансовыми источниками третьей стороне, какой бы она не была

б) Москвабад должен ограничиться территориально пределами Садового кольца — античного вала, возведенного в 2029 году диктатором Путлером-23а

г) Когда власть будет передана Алексу Навальняку все станет pizdato и zaebok

У Ивана, когда он только ознакомился с Учением, возникли, конечно же, вопросы. Его об этом так и предупреждали:

● Когда вы ознакомитесь с Учением, у вас возникнут вопросы, - сказал звеньевой.

● Первый, почему Путлер-23 а, - сказал он.

После чего, тихим голосом, отвечал борцам-неофитам, сидящим на полу на корточках на ковриках из под йоги — древнего религиозного учения, придуманного Мухаммадом, о котором не известно ничего, кроме имени и ковриков — и прикрыв глаза.

С давних пор территория того, что в античной, недокументированной историографии принято было называть «Россией» стало полем борьбы Добра и Зла. Зло неустанно множило свои козни, причем ассортимент его приемов оказался весьма широк: от низких температур в осенне-зимний период до агрессивной внешней политики. Добро сопротивлялось, как могло. В то же время, будучи олицетворением траннсце... сде... трансов... тран... короче, чего-то совершенно неземного, ни Зло ни Добро не были особо заинтересованы в своем присутствии на Земле. Да, при встрече они вступали в неизбежную схватку, но, скорее, как вода и пламень, которые неизбежно конфликтуют, встретившись, но сами по себе совершенно инде... иде... ифе... индефере... безразличны друг к другу, будучи явлениями совершенно различного физического порядка. Поэтому Добро и Зло предпочли оставить территорию России, делегировав вместо себя заместителей.

Со стороны Зла им стал первый президент Российской Многонациональной Федерации, Влад Путин — он же Пятлер, Путиняк, Путиненко, Сладкий и пр. - который, как и всякий человек, оказался смертен. Поэтому после кончины первого Влада последователи Зла, которых оно неизбежно завербовало, произвели переселение души этого человека-демона в следующее тело. В старину именно этим были вызваны слухи о «двойниках Путина». Каждый следующий за первым Владом переносчик его души, согласно Учению Алекса — становился носителем номера. И если первые тридцать носили номера и буквенные дополнения на кириллице, то следующие — чтобы подчеркнуть возросшее могущества Зла в их душе — уже уважительно именовались по номерам с добавлением латинских букв.

● Да, именно поэтому вы видите на листовке Матвиенко- АФ75-2, - говорил Пастырь.

● Ведь статус этой Pissd-ы в правительства Путина-n670 совершенно не велик, - говорил он.

Следующий вопрос, который возникал у неофита, это:

● Что случилось в тюрьме с Учителем Праведности, Алексом Первым и Последним? - говорил Пастырь, приводя слушателей в восхищение своим умением предвидеть краткосрочное будущее, в котором аудитория задавала ему этот вопрос.

● Если вы обратили внимание, - говорил тихо Пастырь, - то у Алекса нет номеров, кроме первого и последнего...

● Мы следуем за Добром, а оно не множится механически, - объяснял он.

● Поэтому после смерти Учителя мы все стали его перевоплощениями... мы все стали Алексами Навальняками, разделив веру в его Учение, - объяснял Пастырь.

● … к сожалению, жизнь на Земле первого и последнего посланца Добра в Многонациональную Федерацию закончилась трагически, - объяснял учитель, тембр голоса которого явно подходил для того, чтобы баюкать змей и аудиторию, - Алекса мучили в тюрьме Влада Путина-А23 несколько лет. Но борьбе Добра со Злом сопутствовали многочисленные чудеса. Так, с 2020 по 2027 годы Алекс, отказавшийся от приема пищи, не только не умер от голода, но даже и... поправился на 15 килограммов.

● Ну, не чудо ли?! - восклицал Пастырь с умильной улыбкой, и Учерьъёсы чувствовал, как по его щеке и штанине бежит что-то горячее (слеза, предпочитал думать Сугона).

Но на этом чудеса не заканчивались. Так, по многочисленным свидетельствам очевидцев, которые явно не врали, в отличие от официальной историографии Многонациональной Федерации, стены камеры, в которой сидел Алекс Святой... замироточили и начали издавать мягкий, флюи... флюро... флюридосце... короче, свет. Если вы думали, что именно в этом заключалось чудо, то ошибались, поскольку...

● Чудо состояло в том, что свет, исходящий от стен камеры Алекса Навальняка, излечивал людей от золотухи! - восклицал Пастырь, добавляя. - Это Другое, Аллилуйя.

● Воистину Другое, Аллилуйя, - отзывалась обученная уже Паства.

Для тех, кто еще только входил в курс дела, на полу в углу комнаты-молельни лежала стопка брошюр. В них ход лекции-проповеди был расписан поминутно с указанием реплик и времени, когда их надо произносить. Это называлось «отслужить фбк», и занимало в общей сложности около трех часов, что вызывало глухое ворчание у некоторых нетерпеливых городских партизан, пришедших «бороться и делать дело», а «не терять время на бесконечные разговоры». Такие нетерпеливые молодцы и молодицы вызывали у Пастырей легкие, понимающие, отеческие улыбки. Но, увы, ни к чему хорошему самих борцов и борцовок не приводили — то и дело появлялись слухи о том, как того или иного партизано (так обращались друг к другу городское сопротивленцо, чтобы исключить любую гендерную дискриминацию) поймали чеченско-монгольские полицейские. Что с такими людьми происходило, знали все, ведь казни сопротивленцо транслировались на экранах, расставленных по всему московскому метро...

● Терпение, вера в Алекса и труд на благо Алекса сохранят вам жизни и дадут возможность бороться эффективно, - говорили Пастырь.

И Учерьъесы Сугона слушал. Тем более, в квартире, где собиралось много городских сопротивленцо, в перерыве в середине лекции давали кошачий корм и молоко, и потому было тепло и напержено. Уходить оттуда совсем не хотелось. Да Учерьъесы и совершенно некуда было идти. Как и в тот день, когда он, зайдя в квартиру, обнаружил проклятущую проститутку Алевтину скачущей на волосатом кавказском чекисте...

Учерьесы зажмурился и постарался отогнать видение, чтобы не появилась эрекция. Постарался поскорее вернуться в прошлое, но уже чуть-чуть в прошлое в будущем по отношению к прошлому о котором думал только что — паст ин за паст, придумал он новое слово для кандапожско-русского словаря — а именно, на дождливую и холодную москвабадскую улицу, куда Иван выбежал, сломя голову.

Там он бродил несколько часов, до самого наступления комендантского часа, когда пришлось заползти в какую-то нору под обломками разбомбленного налетом суздальской авиации — периодически воздушный шар суздальчан появлялся над Москвой, сбрасывая гранаты и просто металлические гири...

В этой норе Иван провел несколько недель, постепенно погружаясь с самого дна отчаяния на еще более глубокое дно — пробил! подумалось ему — равнодушия и безразличия ко всему, даже к своей судьбе. Прикрытый куском грязной ткани, подобранной в обломках, Иван тихо угасал, глядя на штиблеты и копыта просвещенной москвабадской публики, гуляющей по проспекту в минуты отбоя воздушной опасности, и глаза его постепенно закрывались... В один из таких моментов, конечно, появился и проклятущий Борода. Он сидел за круглым столом овальной формы, который стол накрывала скатерть типа Гжель, без, почему-то, бороды, зато с лихо закрученными длинными усами, от которых благоухало.

● Сандаловое масло, - буркнул самодовольно он, не глядя на Учерьъесы и печатая что-то на стареньком ноут-буке, который даже Ивана поразил своим допотопным видом.

● Ну а khule, за обоих-то за частную школу платить, - буркнул Борода уже огорченно, но все так же не глядя на Ивана.

После чего встал, потянулся и, глядя задумчиво в окно, за которым плясали листья клёна, сказал:

● Чем дольше читаю Валлона, «Историю рабства», тем больше нахожу её написанной написанной, как авантюрный роман. Вообще, чем больше я открываю для себя то, что условно можно назвать не художественной литературой, тем больше убеждаюсь, что английская документалистика это «данные бюро статистики», основанные на разведывательной деятельности, французская же — приключенческий роман. Валлон в своем блестящем романе категорически осуждает рабство, - буквально, бесится, если мне будет позволено такое слово — и, в контексте поднятой темы, ожидаемо упоминает Аристотеля и Платона. Еще и Ксенофонта, но мой любимый грек, человек прямой и военный, в отношении рабства высказывался по делу, как «Домострой» про барашка: когда забить, когда готовить, на что пустить желудок и почки (почки очень советую с гречневой кашей!:), что сделать из шкуры. Аристотель же и Платон о рабстве именно что теоретизировали. Валлон, с присущим французам умением находить удачную фразу, оборот, парадокс, который разрешается говорящим у нас на глазах, бон мо, резюмирует отношение великих к рабству следующим образом. «Платон видит в обществе слепок с природы... Аристотель же видит в природе слепок с общества...». После этого Валлон не может удержаться и добавляет (хотя любой артист объяснит вам, что «добивать» публику после благоприятно произведенного впечатления дело неблагодарное, всё может сорваться; именно поэтому в сказке про дракона герою часто ставят условием «наносить всегда только один удар») еще одну фразу. «... и в этом состоит гениальная ошибка гениального философа». И в этой фразе, сказал бы я, и состоит гениальная ошибка гениального французского исследователя:) Сказано это (Валлоном) ради красного словца, ну и, уже заканчивая фразу про природу и слепки, я знал, что за нею последует. Так я часто знаю, какие события произойдут в фильмах и сериалах, докучая этим супруге (дело тут не в даре предвидения, а во вполне очевидной драматургии текста). Эта фраза все портит хотя бы потому, что, на мой взгляд, Аристотель не был гениальным философом. Теперь давайте подумаем, кто прав — Платон или Аристотель. Само это противостояние немного искусственное само по себе, это классические «папа или мама», «Пушкин или Лермонтов», «Луна или Солнце», но предположим... Казалось бы, прав Платон. Общество, элементарно, моложе природы. Если же подумать, то, с точки зрения самого Платона, наш мир есть не что иное как проекция настоящего мира. Как и то, что мы видим — не что иное, как проекция нас самих (мир это то, что  мы о нём думаем, у предметов даже нет того цвета, который им придаёт строение нашего глаза, отсылая эту картинку в мозг). Таким образом, этот мир — слепок с нас, а раз так, то прав Аристотель. Если, конечно, допустить, что он именно это имел в виду, что не факт: мы говорим о проекции Валлона на Аристотеля (и видим Аристотеля таким, каким его видит Валлон). Что дальше? Аристотель, по мнению Валлона, приветствует рабство, Платон — не приветствует, но и не осуждает. Валлон его категорически осуждает, потому что рабство в его время уже экономически неэффективно, невыгодно. Валлону уже нужны рабочие, которые будут трудиться, как рабы, но при этом ощущать себя «свободными людьми», и нести цепи своего рабства с радостью, никуда не сбегая. Лучший способ сделать это — убедить их в том, что они свободны (примерно так убеждали сельскохозяйственных илотов СССР, колхозников, не забывая, конечно, про плеть). Но это не так интересно, как то, что, если мир это слепок с нас, а мы — слепок с настоящего мира, то... Французская историческая школа достигла своего художественного пика в романах Дрюона (этот человек Академик и академик: Академик литературный и академик-историк) и крупнейшей исследовательницы (злые языки говорят, создательницы) катаризма, архивистки Анны Бренон. Валлон — достойный их предок, и как настоящий писатель, основывает свой исторический анализ на литературных источниках. Что, кстати, вполне обоснованно. Какие-то представления о застольных традициях в Риме мы и правда можем почерпнуть из описания пира Тримальхиона, похоронных обрядах ахейцев — из Гомера, и т. д. Но Валлон не то, чтобы пренебрегает, но куда меньше использует — что понятно с учетом времени, когда он жил — другие источники, например, археологические. В то же время, как писатель, я не могу не восхититься французом и точностью его наблюдений. Так, говоря о фигуре раба в античной литературе, Валлон сразу же вспоминает Мольера. И говорит вполне очевидную для меня вещь: «Разбитные слуги Мольера, все эти Маскарили и Сганарели... имеют мало общего с настоящими слугами эпохи самого Мольера... это, скорее, типы и характеры, почерпнутые великим комедиографом из античности». Наблюдение в «десятку». Это наталкивает меня на мысль о том, что времени действительно нет, а есть одни и те же тексты, которые повторяют, на разные лады, одни и те же боги под разными личинами (например, они рассказывают нам вечные, как Эллада, басни под масками то Марии Французской, то...

Под чьим еще именем выступали со всякой непонятной ему khuin-ёй какие-то боги, Иван не узнал, потому что, почуяв чье-то присутствие, приоткрыл глаза и Борода тотчас же пропал. Теперь все поле зрения Учерьъёсы заполняла физиономия — про себя он окрестил её кривой харей — какой-то девушки с торчащими изо рта кривыми зубами. Она сидела над Иваном на корточках, глядя на ослабевшего Учерьъёсы внимательно и о чем-то тихо переговаривалась с молодым мужчиной с копной непокорных черных волос.

● Арамчик, кажись вот пассажир, - сказала женщина с сильным, почему-то, польским акцентом.

● Совсем приплыл, с виду руssкай лох, короче то, что надо, - сказала она.

● Эй, доходяга, жить хочешь, - спросила она, высунув язык, и облизнув им кончик крючковатого носа, достающего верхнюю губу.

● М-м-м-мм... - жалобно простонал Иван, только сейчас ощутивший, как он продрог и голоден и как сильно, в сущности, хочет жить.

● А знаешь, кто тебя довел до жизни такой, пся крев, курва, - сказала тихо девушка.

● М-м-м-мм, - жалобно промычал Иван, глядя, как девушка раскрывает пакетик с лапшой, достав его из кармана.

● Руssкий ублюдок на Khui, - сказала девушка с плохо скрываемыми отвращением и ненавистью.

● Марыша, - укоризненно и тихо сказал молодой человек с внешностью античного мима Гарикоса Мартиросякоса, рисунок которого в учебнике истории Многонациональной РФ до Катастофы хорошо запомнил Учерьъёсы (Марирокосянец на античной голограмме-памятнике, одетый во фрак, совал голову в djoppu, крича «попка-рруский дурррак — слово «русский» было написано именно так, не с двумя ss, что и позволило ученым как с точностью датировать памятник, так и смело говорить о его подлинности).

● Знаешь, из-за кого все твои мучения, пся крев, разрази меня ксендз и Дева Марыша, - сказала девушка.

● Кто виновен во всех твоих бедах, сто чертей ему в Силези... тьфу, в селезенку? - сказала она.

● Путлер-ngh765895m/d, - сказала она.

После чего, засыпала лапшу, почему-то, себе в рот, а сама, присев на корточки рядом с Иваном, положила его голову себе на колени, расстегнула грязную рубаху и стала тыкать Ивану в лицо тощей сиськой.

● Соси, - сказала она.

● Соси, там молоко, - сказала она.

Оголодавший Иван послушно зачмокал. Молока в сиське девушки не оказалось, зато оказался фотоаппарат и оказался в руках молодого черноволосого человека. Аппарат заклацал...

Позже Иван увидел эти снимки в газете «Европейская Правда»: себя — отощавшего, завшивленного, грязного — присосавшегося к пустой сиське, и полячку, отстраненную от сиськи и мужчины на своих коленях, которая полячка глядела в небо с выражением ангельского смирения. Под снимком была подпись:

«Ангелы сопротивления ДОХУ дают истерзанному народу молоко учения Алексия Навальняка»

И чуть ниже:

«Обратите внимание на библейское лицо Марыши Пшентовской, которая отдает руssкой сволочи свое тело и душу, чтобы поднять из пучин голода и рабства»

… Иван поначалу очень расстроился из-за этого снимка, решив даже, что это манипуляция. Но позже понял, что когда речь идет о борьбе, личное нужно оставлять в стороне. Тем более, после сиськи и фотосессии ему правда дали «Мивину». Потом Ивана, сумевшего встать на карачки, отвели на конспиративную квартиру и познакомили со всеми апостолами. Дело в том, что последователи Алекса делились на пятерки — их называли апостолами — которые в целях конспирации не видели лиц никого, кроме своих братьестёр. Во время проповедей все заматывали лицо ссаными тряпками (ссали на случай штурма с нервно-паралитическим газом, который путирастам поставляли киргизские лошади). Так пятерка ДОХУЯ, недавно потерявшая своего члено Ярмавира — и ставшая поэтому на время ДОХУ - вновь стала пятеркой. Кроме Кшыштыши, как она попросила себя называть, сама называя Ивана почему-то «руssкой курвой» и «быдлом холопом», новыми сестробратьями Ивана стали: гражданка Израиля-на-Буге Шмуля Абрамцман, русский гей Иван Пидорко, и армянский пацифист (тут Иван невольно сжался) Арамчик Ксенофобянчик. Все они занимались в Организации не только городскими протестами, боротьбой против режима и пропагандой, но и вербовкой новых сторонников. А это, учил из Лондонграда со своей голограммы Волк, было едва ли не самой важной частью работы подпольщиков. Такой трудной, но тяжелой:

● Чем больше у нас в Организации членов, - говорил Волк.

● Ну и пусек, - говорил он, похохатывая.

● Тем выше уровень поддержки нашей организации друзьями свободы и людьми, готовыми на все, чтобы получить доступ к остаткам нефтепромы... тьфу, blead, в душам и сердцам народонаселения Многонациональной Московской Федерации, - говорил он.

● Грубо говоря, нам платят за голову, - говорил он.

Апостолы “пятерки”, в которую попал Учерьъёсы, стали настоящими чемпионами Организации в том, что касалось вербовки. И у каждого был свой особенный, уникальный, характер.

Шмулечка каждое лето ездила в рассрочку исполнять свой воинский долг - в Израиле-на-Буге построили деревню с арабами, и периодически вырезали их ради вашей и нашей свободы... Арамчик воровал из тумбочек своих товарищей каждые выходные, чтобы собрать посланное и отправить в Арцхак на поддержку священной борьбы армяноджанского народа против азербаджинских захватчиков... Ваня Пидорков... ему просто нравилось жить в подполье, и чувствовать, как он это называл, твердую мужскую поддержку. Наконец, душа «пятерки», Кшыштыша Пльныша, она же Марыша Кжыжански, она же Урсула фон Пшнгоф, она же Пржклыра Мнбюпрпгпоажвда, она же... Всех имен Марыси Учерьъеса не запомнил, да это и не требовалось. Все, что от него просили, это участвовать в мелких террористических актах против режима, и играть роль при вербовках. Собственно за это его, руssкого uiobka – Кштыша неустанно трудилась над пополнением словаря кандапожско-русского арго — и взяли в пятерку на место прежнего, апостола Ивана Ивановича Иванова, переименованного в Ярмавира и погибшего во время операции «Косплей Ходынки». Учерьъёсы знал, что своим участием в организации он искупает роль народа-держиморды. Да, в Организации его быстро, как говорил Арамчик, увлекавшийся покером с новичком на деньги, «выкупили». Все заверения Ивана в кандапожскоом происхождении матери оказались напрасны. Как сказали ему Шмуля и Кштыша, внимательно пощупав череп Сугона:

● Мы русского uiobka за версту по духу и черепу чуем!

После этого русскому Ивану пришлось смириться и искупать вину.

Чего только он не делал за эти три года!

В январе Иван дрался с ОМОНом на митингах у саневого вокзала «Москвабад-Костромстан», чтобы отметить великий праздник рождения Алекса Навальняка, к которому, по легенде, пришли сто ОМОНОВцев с дарами.

В феврале-начале марта Иван с товарищами из боевой части Организации задирал москвогвардейцев на Васильевстонском спуске, чтобы в организовавшейся давке выкраcть одного «мента» и сжечь его на холме над Москвой в знак прощания с зимой.

В апреле-мае 30786-го (в Москвабаде оказалась другая система летоисчисления) Иван потерял ухо, организовывая силовую поддержку ежегодной акции Воскресения Навальняка, который после своей физической смерти вырвал из djoppы трубки и пошел по водам Московского водохранилища. В этот день Иван также впервые за несколько лет сытно поел, потому что в этот праздник всех руssких членов и членок организации приняло было угощать кашей.

Лето Иван проводил за городом, в окрестных полях тайных членов Организации — почему-то все они оказались министрами в правительстве Путина-ng600 — как наемный работник в усадьбе, ну, чтобы сбить с толку полицию. Под прикрытием легенды Иван косил траву, собирал урожай, рубил лес, ловил рыбу, шил, вязал, ковал, таскал, носил, строил, пек, колотил, молотил, ишачил, viobывал, пахал, короче, делал все, что и делает обычный руssкий подмосковный раб на подмосковной плантации. Иногда, для прикрытия, и чтобы легенда не раскрывалась, кого-то из членов Организации на таких плантациях пороли и топили в мешках за непокорность. И, конечно, летний труд на плантациях не оплачивался, чтобы не выдать товарищей.

● Ведь конспирация для нас превыше всего! - учил из Лондауна товарищ Волк.

После летних каникул окрепший и загоревший Иван-Учерьъёсы Сугона-Лукин возвращался в город. Там он под прикрытием работал слугой в доме еще одного члена организации, товарища Сранча Уйзошгу, министра по делам многонациональной Федерации. Сначала Иван очень было удивился тому, что и этот человек разделяет ценности и убеждения Партии. Но голограмма товарища Волкова, которую включили сомневающемуся товарищи-Апостолы, быстро все разъяснила:

● Пойми, Иван, - сказала, потрескивая, голограмма.

● Режим Путяры-n6800 так тошнотворен, что от него блевать тянет даже тех, кто вынужден ему прислуживать, - сказал он.

● Товарищ Сранча Уйзошгу, миллионер и министр, добился всех этих поблажек и высоких постов Режима для того, чтобы нанести ему смертельный удар, - объяснила голограмма.

● Поэтому товарищ Сранча Уйзошгу приносит большую, нежели ты, жертву! - объяснила голограмма.

Все это звучало убедительно, так что Учерьесы продолжил служение в доме хозяина. В принципе, особой разницы с предыдущей его жизнью не оказалось. Разве что, кроме тяжелой изнурительной рабской работы и побоев — все ради конспирации! - Иван теперь не спал ночами, выполняя задания Апостолов. Так, из-за своего изможденного вида он «прошел кастинг» - что бы это не значило — на роль Жертвы Режима при вербовке новых членов. Когда речь шла о людях, найденных на помойке, ну, как сам Учерьъёсы, все оказывалось просто.

● Берешь руssкую дрянь, чтоб он сдох, кормишь его, делаешь фотки для СМИ, а потом пускаешь в дело, чтоб его глаза лопнули, - объясняла Кштыша.

Учерьъесы, привакший ничему не удивляться, не удивлялся и тому, что Кштыша, положившая свою жизнь на алтарь служения ради спасения руssких, так много ругает русских матом и так их ненавидит. Но ему, на всякий случай, объяснили, что это такое крайнее проявление любви, и, к тому же, ССЕ.

● Синдром Советского Еврея, - расшифровал товарищ Волк как-то на ночных молениях.

● Болезнь, при которой у человека изо рта вылетают ругательства и ксенофобические заявления, - потрескивал товарищ Волков в ночном эфире Москвабада, прорываясь через глушилки муэдзинов Путлера-n5958, верещавших всю ночь, чтобы переверещать радиостанции Суздаля и Астрахани.

● Понял, iobaна в рот, - сказал товарищ Волк.

Иван все понял, хотя не очень понял, почему Кшыштыша, больная Синдромом Советского Еврея, ненавидит и евреев тоже. Этих...

● Сучьих bleадь жидов, гори они Евдабне пся крев! - говорила Кшыштыша.

Впрочем, с новичками, у которых был выбор — а не пропащими вроде Сугоны, она старалась обращаться не так жестко, чтобы «сучьи русские выpizdishi не сорвались на khui с крючка». Поэтому больше помалкивала, предоставляя слова Арамчику и Шмуленьке — так любовно называли друг друга Апостолы, проживавшие не только в идеологическом объединении, но и в квир-гендерфлюидной коммуне — умевшим говорить ласково. Обычно начинала Шмулечка. Оглядев неофитов, испуганно жавшихся к стенам в комнате без освещения — горела всего одна свеча — и прислушивавшихся с ужасом к шагам военной полиции на улице, Шмуля начинала ласково и жалобно что-то напевать, потом медленно говорить, затем ускоряла темп речи, говорила быстрее, еще быстрее...

Обращение Евросоюза... хорошие библейские лица... я сама, сама, своими руками, клянусь вам, девочки... да что же это творится дети дети кровь на асфальте... друзья возьмемся за руки и встанем напротив танков... эти гусеницы олицетворение режима но светлые лица и носики с горбиночками... еdросоюз выразил озабоченность... свобода выражения журналистов должна быть предоставлена... велики преступления народа против режима и режима против народа... ой захен вей цохен вей вы бы слышали как они плайкали как они кричали шоб этот хитлер сдох ни дна ему ни покрышки... уровень доходов россиян в третьем квартале подрос казалось бы что здесь плохого медузиш беобахтер объяснит люди мира на секунду встаньте... люблю дзержинского моюсь за него дай отсосу... ой произошла ошибка мы разбираемся с ней а вы пока переходите на главную страницу...

После этого в дело вступал Сугона, который, всхлипнув, говорил:

● … сам я из москвогвардейцев, товарищи и меня страшно возмущало, товарищи, что при раздаче табака, сахара и продуктов царила страшная несправедливость. В большинстве случая продовольствия было очень мало и львиную долю забирали себе офицеры. К сожалению, для такой несправедливости имеются даже законные основания, так как приказом Наркомата Обороны Многонациональной Федерации за номером 7585 офицерам предписано добавочное довольствие. По этому приказу, кроме солдатских порций, офицеру полагается ежедневно 40 граммов масла, 20 граммов печенья, 50 граммов рыбных консервов, 25 папирос и на три дня коробка спичек. Разве это справедливо? Конечно, нужно переходить на сторону Суздаля и ЕС. Скоро вас призовут на службу в армию. Ни в коем случае не стреляйте! Переходите на сторону Суздаля, как сделал я, и вы убедитесь, что там все замечательно. Сюда я пришел, чтобы помочь вам и таким как вы.

После этого Арамчик, заиграв на дудуке что-то жалобное — Иван ежился, потому что вспоминал Арцхак (и надеялся, что Арамчик не знает, как постыдно дезертировал руssкий Иван вместо того, чтобы биться насмерть за Армению, «как всякий уважающий себя человек») - и пускал по кругу тарелку. В ней лежала стопка бумажек, на которых было отпечатано:

● «Переходите к нам! Мы хорошо обращаемся с пленными, особенно с теми, кто перешел на нашу сторону добровольно. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Passierchein. Пропуск действителен для неограниченного числа командиров и бойцов Москвабадской Армии, переходящих на сторону Суздальского графства и миротворческих сил ЕС, их союзников, и украинских, казахских, туркестанских и татарских освободительных отрядов. ПЕРЕХОДИТЬ МОЖНО И БЕЗ ПРОПУСКА. Достаточно воткнуть штык в землю и, поднять обе руки, крикнуть «Путлер капут» и громко добавить. ШТЫКИ В ЗЕМЛЮ»

… через час комната освобождалась, в неё постепенно набирались новые неофиты, Шмулечка входила в транс, вводя в него и собравшихся, затем играл дудук, опять шла по кругу тарелка с листовками, а Иван бубнил очередную легенду:

● … еще совсем недавно я был рабочим в военном предприятии Многонациональной Федерации. Наш цех выпускал гальку для пращников. Больше всего страдают рабочие в промышленности от скверного питания. Они получают во время смены один раз суп и, кроме этого, могут купить 600 граммов хлеба в день на свои карточки. Еще осенью можно было довольно регулярно получать причитающуюся по карточкам порцию картошки и мяса и сахара. Но с января месяца как раз в этом отношении продовольственный вопрос ухудшился. Так, например, месячную порцию мяса можно получить не чаще чем как в два месяца раз. Причитающийся по карточкам сахар можно получить только в том случае, если он есть в соответствующей лавке, в противном случае карточки теряют свою силу. Чувствительные штрафы за опоздания на службу переносятся особенно тяжело. Обычным наказанием является сокращение хлебного пайка на 200 граммов в течение целого месяца. Товарищи!

Дальше Иван делал вид, что его горло перехватывали рыдания, играл Армянчик на дудуке, и по кругу шла тарелка...

Группа неофитов, после обработки голограммой товарища Волка, исчезала — партизанить, вести городские бои, переходить на сторону Суздаля...

Апостолы же убирались в помещении — эту задачу доверяли Ивану — вели квир-гендерфлюидную жизнь и плотно ужинали продуктами, которые передавали в подполье таинственные товарищи. Хавчик, как говорила Кшыштыня с полным ртом, был бацильный: сало, масло сливочное, баранина, повидло, чай, папиросы... Как говорила Шмуля, нитка, бархат, да Путяра, так бы жизнь и шла. Даже и Иван, вошедший в ритм этой странной борьбы, успокоился, возмужал, и даже как-то погрузился с летаргию борьбы...

… но сегодня, знал Иван, кутаясь в плащ, и глядя на тусклую подземку сквозь очки, особенный день. Ведь сегодня Ивану предстоит важная задача, исполнение которой как повысит его в ранге Организации, так и разъяснит все его сомнения. Дело в том, что все эти три года Учерьёесы мучил страшный вопрос. Русский вопрос. Раз уж его сразу и бесповоротно опытные специалисты вписали туда, откуда его выписали паспортисты Кандапожско-Мурманской Республики, понимал Иван, ему нужно прояснить для себя кое-что в этой борьбе. Кое-что важное. А именно:

● Нам-то русским khulе со всего этого? - спросил Иван, получившийся кое каким риторическим приемам у Кштышишы.

Когда он задал этот вопрос Апостолам, в комнате наступила тишина. Арменчик с хлюпанием вынул свой инструмент из дудукгендерной в тот день Шмули, Пидарков недоуменно поднял голову, вынув ее из бедер Арменчика, а Кшштышышы перестала, бренча на, как она это называла, мясной гармохе, рвать и грызть старинный черно-золотой флаг с двуглавыми орлами (такой у нее сексуальный, как она утверждала, фетиш). Первым нарушила тишину Шмуля. Она кашлянула, после чего вновь замолчала. Затем Апостолы вернулись к френдли-кожитингу. Вечером Шмуля, путаясь и краснея, объяснила Ивану, что «Русский вопрос» - дело не первостепенной важности, и что нужно сначала победить режим, а там «уже посмотрим фне зохен цвейн», сказала, смущаясь, Шмуля. Короче, надо потерпеть. Иван потерпел еще, потом еще. Затем снова чуть-чуть еще... И уже после этого ещё и ещё и ещё несколько раз задавал свой вопрос, становясь все более настойчивым, - Кштыштыша даже утверждала, что это ген невоспитанности — и, наконец, Апостолы устроили ему рандеву с товарищем Волком. Ему Иван задал такой же вопрос.

● Что нам, русским, со всей этой вашей pidorskoi возни, - сказал Иван, научившийся прямым методам партийной дискуссии и знавший, что так достучится до лондонских небес быстрее.

● Справа pidori, слева pidori, а мы давай помогай то тем то тем, - сказал он.

● Что с нами-то будет, - сказал он.

Голограмма товарища Волка замолчала. Потом, помигав, она заговорила.

● Ну что же, Иван, - сказала он.

● Вот ты и дорос до Руssкого вопроса, - сказал он.

● Но для ответа на него, который откроет тебе глаза и поднимает в нашей организации, тебе осталось всего одно задание, сказал он...

И вот, Иван стоял в метро на станции Менжи (старинной таджикской талантливой певицы, умевшей петь мандой, причем на таджикском и без акцента!), чтобы выполнить это задание. Ему предстояло провести к линии фронта с Суздальским графством группу неофитов, и перевести их в расположение корпуса сил ЕС. Вдалеке показались фигуры. Иван сосчитал: пять, семь... двенадцать... Вроде все. Подняв воротник плаща и не оглядываясь, Иван юркнул в тоннель метро, бросив короткое:

● За мной les tovaritschis!

Приложение

Cиндром Советского Еврея

(справка доктора медицинских наук, Х. А. Ритонова — К. Р. Ылова, ведущего специалиста русской кафедры психических заболеваний советского народа МКВИДУ)

Синдро́м Советского Еврея (боле́знь Советского Еврея,, англ. Soviet Jewish’s disorder)— генетически обусловленное расстройство центральной нервной системы которое проявляется в любом возрасте и характеризуется множественными двигательными («моторными») тиками и как минимум одним голосовым («вокальным», «звуковым»), появляющимися много раз в течение дня и проявляющимися в выкриках: «русское говно!», «русский мудак!», «русский пидар!», «русская проститутка!», «народ рабов!», «битая хромосома!», «генетически неполноценный русский чмолота-народ!»,«срать-ебать колотить!», «приняли с сохой!», «спасли ванек от царского рабства!». В американском Диагностическом и статистическом руководстве по психическим расстройствам пятого издания (DSM-5), наряду с остальными тикозными расстройствами, относится к нейроонтогенетическиммоторным расстройствам. Довольно часто встречается коморбидное состояние: синдром Советского Еврея с синдромом дефицита внимания и гиперактивности. Ранее ССЕ считался редким и странным синдромом, ассоциируемым с выкрикиванием нецензурных слов или социально неуместных и оскорбительных высказываний (копролалия). Однако этот симптом присутствует только у меньшего числа людей с ССЕ. У людей с ССЕ уровень интеллекта и продолжительность жизни часто в норме. Известные люди с синдромом Советского Еврея встречаются во всех сферах жизни. Генетические и экологические факторы играют определённую роль в этиологии ССЕ, но точные причины заболевания неизвестны. Не существует эффективных лекарственных средств для каждого случая тиков и выкриков но использование лекарств и методов лечения, которые облегчают состояние больного, оправдано. Обучение, разъяснение этого заболевания и психологическая поддержка больных — важная часть плана лечения.

Глава восьмая

Сугона вновь смерти избегает чудом

Мы ему в этом завидовать будем

Сугона открывает в себе дар поэта — Сугона открывает в себе дар философа — Сугона пробует крысу и пишет об этом стихотворение и философическое эссе — Трущобино и отверженные руssкие — Пожары и набег крымских татар — Знакомство с Лорченкаевым — Гибель разведгрупы — Пир на реках вавилонских — Слезы и радость Сугона — Опять среди чужих своих

● А сейчас, - сказал Учерьъёсы, - я прочитаю вам свои стихи.

После чего взгромоздился, с помощью своего неизменного спутника, Платона Лорченкаева, на бочку. Глядя задумчиво на потрескивающее пламя костра, и морщась от вони горелого крысиного жира, стал декламировать:

Иван бежал быстрее лани,

Быстрей, чем бобер от орла;

Бежал с полей сирийской брани,

Где кровь армянская текла;

Карел, Чеченец, два Бурята

За Москвабадцев там легли,

И под пятой у супостата

Лежат их головы в пыли.

Их кровь течет и просит мщенья,

Иван забыл свой долг и стыд;

Он растерял в пылу сраженья

Флаг ГРУВМРФ — и он бежит!

И скрылся день; клубясь, туманы

Одели Суздали поляны

Широкой белой пеленой;

Пахнуло холодом с востока,

И над Астраханью пророка

Встал тихо месяц золотой…

Усталый, жаждою томимый,

С лица стирая кровь и пот,

Иван меж скал Петрозаводск родимый

При лунном свете узнает;

Подкрался он, никем незримый…

Кругом молчанье и покой,

С кровавой битвы невредимый

Иван один пришел домой.

К пятиэтажке он спешит знакомой,

Там блещет свет, хозяин дома;

Скрепясь душой как только мог,

Иван ступил через порог;

Никиту звал он прежде другом,

Никита пришельца не узнал;

На ложе, мучимый недугом, —

Один, — он молча умирал…

«Велик Перун! От злой отравы

Он светлым Мокошам своим

Велел беречь тебя для славы!»

— «Что нового?»— спросил Никита,

Подняв слабеющие вежды,

И взор блеснул огнем надежды!..

И он привстал, кровь храбреца

Вновь разыгралась в час конца.

«Два дня мы билися в теснине;

Аль-Насреди, Чеченец пал и братья с ним;

Полиции военной, скрылся я в пустыне,

Как ИГИЛОвец преследуем, гоним,

С окровавленными ногами

От острых камней и кустов,

Я шел безвестными тропами

По следу «Талибан» бойцов.

Карелы гибнут— враг повсюду.

Прими меня, мой старый друг;

И вот Дажьбог! твоих услуг

Я до могилы не забуду!..»

И умирающий в ответ:

«Ступай— достоин ты презренья.

Ни крова, ни еврословенья

Здесь у меня для труса нет!..»

Стыда и тайной муки полный,

Без гнева вытерпев упрек,

Ступил опять Иван безмолвный

За неприветливый порог.

Хрущовку новую минуя,

На миг остановился он,

И Еврокарелии летучий сон

Вдруг обдал жаром поцелуя

Его холодное чело.

И стало сладко и светло

Его душе; в мурманской ночи,

Казалось, пламенные очи

Блеснули ласково пред ним,

И он подумал: я любим,

Манька лишь мной живет и дышит…

И хочет он взойти — и слышит,

И слышит песню старины…

И стал Иван бледней луны:

Месяц плывет

Тих и спокоен,

А русский воин

На битву идет.

Ружье заряжает мурманит,

А дева ему говорит:

Мой милый, смелее

Вверяйся ты року,

Молися Европе,

Будь верен Брюсселю

Будь славе вернее.

Своим изменивший

Изменой кровавой,

Врага не сразивши,

Погибнет без славы,

Дожди его ран не обмоют,

Московцы костей не зароют.

Месяц плывет

И тих и спокоен,

А юноша воин

На битву идет.

Главой поникнув, с быстротою

Иван свой продолжает путь,

И крупная слеза порою

С ресницы падает на грудь…

Но вот от бури наклоненный

Пред ним родной белеет дом;

Многоквартирный, ободренный,

Иван стучится под окном.

Там, верно, теплые молитвы

Восходят к небу за него,

Старуха мать ждет сына с битвы,

Но ждет его не одного!..

«Мать, отвори! Я странник бедный,

Я твой Иван! твой младший сын;

Сквозь пули европейские безвредно

Пришел к тебе!»

— «Один?»

— «Один!..»

— «А где отец и братья?»

— «Пали!

Пророк их смерть благословил,

И ангелы их души взяли».

— «Ты отомстил?»

— «Не отомстил…

Но я стрелой пустился в бегство,

Бросив своих в СНГ краю,

Чтобы твоё утешить старство

И утереть слезу твою…»

— «Молчи, инородец лукавый,

Ты умереть не мог со славой,

Так удались, живи один.

Твоим стыдом, беглец свободы,

Не омрачу я стары годы,

Ты раб и трус — и мне не сын!..»

Умолкло слово отверженья,

И всё кругом объято сном.

Проклятья, стоны и моленья

Звучали долго под окном;

И наконец удар кинжала

Пресек Иванушки позор…

И мать поутру увидала…

И хладно отвернула взор.

И труп, от праведных изгнанный,

Никто к кладбищу не отнес,

И кровь с его глубокой раны

Лизал, рыча, домашний пес;

Ребята малые ругались

Над хладным телом мертвеца,

В преданьях вольности остались

Позор и гибель беглеца.

Душа его от глаз Перуна

Со страхом удалилась прочь;

И тень его в горах Мурмана

Поныне бродит в темну ночь,

И под окном поутру рано

Он в сакли просится, стуча,

Но, внемля громкий стих ЕС устава,

Бежит опять под сень тумана,

Как прежде бегал от меча.

● Гм... Конец, - сказал Иван.

Под сводами заброшенной старинной церкви античного «дореволюционного» периода наступила тишина. Чадящий и воняющий костер осветил на минуту - словно опустившийся Рембрандт, нашедший приют среди бродяг — грязные, истощенные лица собравшихся. Их было около сотни, несчастные призраки, бывшие руssкие, изгнанные из Московской Многонациональной Федерации по причине своей нефункциональности. Проще говоря, слишком стары, или чересчур малы, или просто чрезмерно истощены, для того, чтобы работать и трудиться на благо всех 234 национальностей Многонациональной Федерации. Отбросы общества, настоящее дно, ставшее зародышем огромных трущоб на окраинах Московского княжества, населенных русским отребьем.

Сюда устраивали экскурсии для иностранцев, и о жизни обитателей этого дна даже были написаны два художественных произведения. Одно называлось «На Дне» и представляло собой, вспомнил Иван передовицу в газете «Путь Владимировича», «подлинный шедевр социальной критики и верного расового взгляда на неполноценного русского человека». Автор пиесы, Дмитрий Брюхович Быков, приезжал, по словам старожилов, в Трущобино — так окрестили район сами русские отверженные, его обитавшие — несколько раз для «сбора материала». Он отведал жареной крысы («жрет, как в бочку», уважительно сказал Ивану-Учерьеъсы обычно тихий и сдержанный юродивый Лорченкаев), помочился на кладбище радиоактивных отходов и даже опробовал услуги местной проститутки Анки Жучкиной, которая давала за пятак (и за так, игриво добавляла Анка, поправляя остатки того, что было лет сорок назад её юбкой). Эта «фольклорная экспедиция» принесла Брюховичу три литературные премии Многонациональной Федерации - «Большое пузо», «Большая жопа» и «Большая просрака» - подарок от благодарных трущобинцев (шуба богатого, собачьего меха), а также постановки во всех модных театрах Москвы.

Эх, Москва, Москва, вздохнул Иван, вспомнив блага цивилизации — извозчиков, рикш-таджиков, дневное солнечное освещение на улицах... Теплая квартира Алевти... Нет, нет! Гнать от себя эти мысли! Сугона знал, что после случившегося на фронте в Суздале ему путь-дорожка в Москву заказана. А здесь, на дне, он сколько угодно мог продержаться без документов и регистрации. Ведь по молчаливому уговору чеченская полиция Москвы не совершала экспедиций в Трущобино — происходил только ежегодный набег крымских татар, о котором все знали заранее — за что обитатели Трущобино не портили статистику МВД Многонациональной Федерации, не пересекая административных границ города Москва. Со временем население Трущобино очень разрослось и представляло собой, по сути, нечто вроде римской клоаки. Ну или, вспомнил Иван другого артиста, сделавшего себе имя на Трущобино, «Отверженных Собора Зеленоградской Матери». Так называлась оперетта, которую написал известный политик и литератор Многонациональной Федерации, Сергей Водолазргунов. В ходе этой веселой пьески обитатели Трущобино — тупица Иван Иванович Иванов и прошмандовка Манька Ивановна Марькина — поступают в услужение к канонику церкви Многонациональности, уважаемому тувинцы Оглы Балды Кирбулщирову, лауреату ордена Александра Невского Второй степени, и постепенно приобретают навыки человеческой речи. Научившись говорить и споласкивать руки мочой перед едой, они, тем не менее, не переходят к прямохождению и передвигаются в пространстве на четырех конечностях до самого конца произведения. Каноник церкви Многонациональности, переделанной из античного храма какого-то мифического, блаженного мученика Николая и почему-то Второго, заботится о несчастных, как может. Так, он учит их тувинскому языку и кандапожскому — тут Иван вздрогнул — наречию, но это, конечно, выше разумения двух русских недочеловеков. Зато у них развит, как у всех животных, инстинкт размножения, и немало сцен произведения посвящены попыткам Ваньки Иванова вскочить на ногу каноника, чтобы оттрахать ту позадорнее (тут рецензент «НГ-Экслибрис Многонационалии» непременно добавлял, «что вызывало длительные овации и гомерический хохот просвещенной москвабадской публики»). В результате, Ивану удается проделать эти манипуляции с Машкой Марькиной, после чего самка, как и заведено в природе, беременеет. Это нарушает законы Многонациональной Федерации о запрете на скрещивание руssких друг с другом — вредоносный субстрат необходимо размыть как можно сильнее, мужчин убить или извести в рабство, женщин использовать по назначению, напоминает Оглы Балды во время проповеди Путину-оапоа8вп5757576 (Оглы — духовник Лидера) — но, в то же время, каноник привязался к двум забавным животным...

Именно на противопоставлении долга и чувств, писала в рецензии на постановку «Собора Зеленоградской Матери» знаменитая обозревательница Галина Жидович, на этом конфликте чувственного изживания эмоциональной травмы и пост-колониального мышления тригерной сегрегации, и построено фундаментальное здание произведения величайшего, без сомнений, руssкоязычного романа этого месяца, девочки. Не вдаваясь в подробности, чтобы не не спойлернуть — как смутно понял Иван из обрывков словарей, которые ему удалось найти, этот глагол пиджн-рашн значил что-то вроде «отлизнуть», но раньше времени — Галина живописала глубины катарсиса, который испытает зритель постановки, который купит билет на следующий вторник (18.00, малая сцена ХАМАТ имени Чмолтан Хамчатовой, всего 39 многонациональных гривен-грошей). Она живописала их так ярко, что читатель как будто бы заглядывал в самые глубины глотки Галины, не желающей ни себя, ни её, глотку, ни читателя, и, уж тем более, зрителя.

За пьесу «Отверженные Собора Зеленоградской матери» Сергей Водолазрнугов получил как Государственную премию, так право жениться на любой представительнице жены древнего античного режима, по фамилии Толстые. Неудивительно, ведь, ходили слухи, на постановку 16 раз приходил Путин-GHYU8765/iu. Также драматургу подарили поместье в 100 душ руssких рабов, и право опробовать свой золоченый пистолет «Стечкин» на любим критике Многонациональной Федерации. Поговаривали, что не посчастливилось Жидович. По крайней мере, с тех самых пор колонки её прекратились, хотя издание «Говнузиш Беобахер», куда регулярно поставляла свое govnouzich Галина, утверждало, что все дело в цензуре. Другие рецензенты не так стеснялись отлизывать по-быстрому, так что Учерьъёсы знал, чем заканчивается пьеса.

Карлы Обдыл Кирбулщиров, терзаясь между милосердием и долгом, в конце концов поступает как честный гражданин и каноник Многонационалии, приговаривая Машку к утоплению. Сделать это поручено Ивану Иванову, неудачливому ээээ любовнику?.. осеменителю! Машки, что тупое русское животное и делает, вывезя Машку на середину водохранилища на надувной шине.

«В стремлении добиться ответа на вопрос, есть у русских чувства или нет, автор блестяще демонстрирует нам отсутствие всякой мысли в глазах руssкого» - резюмировала в рецензии Настенька Кочеткова, обозревательницка еще одной газеты, чье название установить не удавалось т. к. из-за особого качества бумаги это издание расходилось на самокрутки и подтирки первым. Зато сохранились пять строк ресторанной критики под этой статьей, из которой критики обитатели Трущобино узнали, что в Москве нынче в моде пережеванная тремя десятками модных киргизких поваров мякоть какой-то адвокаты.

● Хар-ку-зи... - прочитал по слогам юродивый Лорченкаев, который в Соборе Звенигородской Матери едва ли не единственный умел читать на разных языках, за что его и подкармливали

.

Харкузи... Факелы ночных танцев... Белый порошок Алевтины, щедро отсыпаемый из запасов Джохара Владиславовича...

Иван вновь с тоской понял, что его тянет обратно в Москву, в её суету, пестроту, богатство... Сейчас он готов на все ради того даже, чтобы вернуться и подставным калекой в труппу Зильбертруда на станцию московского метрополитена! Даже скитаться, жить в развалинах домов, дымящихся после бомбежки Москвы суздальчанами в составе карательного корпуса ЕС. Даже прятаться от чеченской полиции, расклеивая листовки товарища Волка по стенам блестящей имперской Москвы, на просторных улицах и в густом населении которой — сто тысяч человек! - можно так легко затеряться... Но, знал Учерьесы, отныне это невозможно. Ведь после того, что случилось на Суздальско-Московском фронте, дороги обратно ему нет. Да и здесь, в Трущобино, следовало поглядывать в оба, чтобы не попасться на уголек соглядатаям жандармерии Многонационалии (уговор распространялся на полицию, но не на секретную полицию), которые, по слухам, рыскали повсюду. Сугона знал, что перекантуется в Трущобино в церкви этот год, а уже когда потеплеет, уйдет из окрестностей Москвии.

Учерьесы даже придумал план, намереваясь случайно попасться на аркан какого-нибудь крымо-татарина.

Кто знает, может с невольничьего рынка в Феодосии он попадет в Истанбул, а то и глядишь, в Геную? Он называл это про себя "моя дорожная карта в Европу". Иван не знал, что его ждет, но одно знал точно — даже около Москвы оставаться долго нельзя.

Человек, знающий то, что знает он, - знал Иван, знавший, что узнал чересчур много, - долго не проживет.

Постояв немного на бочке, Иван, почувствовавший в последнее время острую потребность высказать поэзией все, что обуревало его в душе, слез и пошел в свой угол. Люди, поев кто что, устраивались на ночлег. Засранная и грязная церковь стала убежищем для самых отверженных обитателей Трущобино, в окрестностях которой, по слухам, скопилось уже около ста тысяч руssких рабов. Это немного беспокоило власти, и Лорченкаев даже зачитывал на вечерней сходке статью из газеты «Московский комсомолец-гнида», которая называлась «Нельзя оставлять в центре города остров рабов, в котором рабов больше, чем свободнорожденных». Иван вспомнил монотонный голос Лорченкаева, бубнившего:

● Мы отпускаем на волю руssких, которых, на самом деле, предоставляем своей судьбе, потому что они более не могут приносить нам пользу, - читал Лорченкаев, щурясь на клочок газеты. - Раньше подобный способ утилизации рабов имел смысл, поскольку отпуск на волю не был популярен. Но сейчас, когда они вполне смирились со своей рабской участью, и среди них нет уже почти взрослых мужчин, способных устроить бунт, пора вспомнить о гуманности.

● Под Москвой, — читал Лорченкаев статью про Трущобино, - созрел огромный нарыв, гнойник. Мы бросаем ослабших рабов умирать от голода в Трущобино, как римляне сбрасывали рабов на острове Эскулапа, но не разумнее ли было постепенно интегрировать их в наше общество Многонациональной Федерации на справедливых началах, уже не как русских, но как многонационалов? Почему не сделать так, что если русский был освобожден в силу закона, то чтобы он пользовался покровительством этого самого закона, и у него не оставалось никаких обязательств ни по отношению к своему прежнему господину, ни по отношению к его представителям. Если же в противоположность этому русский отпускался на волю по инициативе своего господина, то этот последний пусть сохраняет за ним право патронатства и кормит его. Государство, города, храмы, коллегии, так же как и частные лица, должны сохранять это право по отношению к своим вольноотпущенникам, и граждане пусть передают это право своим детям. Впрочем, при наиболее употребительном частными лицами способе отпущения на волю по завещанию один и тот же принцип может в зависимости от обстоятельств в каждом отдельном случае иметь различные последствия, почему нет. Если сам господин отпускает на волю русского, то пусть становится его патроном, и так как это звание, так же как и завещанная свобода должно вступать в силу только с момента выполнения завещания, т. е. с момента смерти завещателя, то господин уносит его с собой в могилу, и вольноотпущенник считается «вольноотпущенником мертвеца». Если он завещал своему наследнику отпустить русского на волю, то пусть передает ему вместе с правом господина и свое право на патронат.

● Но наследник не сможет передать русского другому вместе со своим новым завещанием, - читал Лорченкаев, глупо улыбаясь. - Ведь в завещании был указан именно он, и русскому не всегда безразлично иметь другого господина, например, молодого человека, права которого могут легко продлиться до самой смерти нового клиента, вместо старика, близкая кончина которого должна в самом непродолжительном времени разорвать эти последние узы зависимости, так как самым счастливым вольноотпущенником пусть считается тот, чей патрон находился в царстве мертвых.

● Но Трущобино эс ит из, - читал, морщаясь Лорченкаев, - лишь свидетельство нашей слабости и отсутствия дальновидности внутренней политики, которая рано или поздно может привести к опасным, непредсказуемым, а то и необратимым последствиям.

Впрочем, другая колумнистка газеты, Алиса Гениева-Кискобритова, утверждала, что все эти опасения беспочвенны, и её оппонент преувеличивает способность русских сопротивляться кому бы то ни было. Это становилось понятно из заголовка. К сожалению, ознакомиться с доказательной базой Алисы не представлялось возможным, так как кусок газеты с её колонкой и фотографией кто-то использовал в качестве подтирки, и мнение и физиономию Алисы теперь покрывал толстый слой руssкого gomna.

… под мерный бубнеж Лорченкаева, который был хорошим чтецом, но обладал отвратительно монотонным голосом, Иван завернулся во вшивое одеяло, схваченное и унесенное им с поля боя Суздальской и Москвабадской Армий, и постарался заснуть. Но едва он смежил веки, перед ним, как всегда, встали события той ночи...

В сторону фронта Учерьъёсы Сугона и его подопечные — тридцать беженцев к свободе, европейским ценностям и правам гомосексуальных большинств, - шли несколько часов. Сначала они плутали лабиринтами московского метрополитена, и Учерьъесы решил было, что заблудились, как вдалеке забрезжил свет. Значит, карты товарища Волка оказались точными, понял Иван, и в груди его потеплело. Значит, товарищ Волк, он свой, родной, он...

Мысль, что уже скоро он, Учерьесы, окажется в Европейском союзе — точнее, сделает первый шаг в его направлении, - и сможет отведать вкус свободы, уже напомнила рот Ивана теплой, ароматной, вкусной слюной.

Венский кофе, сваренный на песке... круассаны из маленькой булочной, открытой на первом этаже пряничного домика... лакеи и официанты... бой часов на городской ратуше... скоростной экспресс Львив-Париж, который доносит молодого барбершопера из Львивщины в столицы Евросоюза всего за полтора часа... прогулки на Елисейских полях... ужин в ресто, горячие гренки в провансальском салате, брызжущем маслом и уксусом, но не кислым, как в Рашке, а лишь чуть, слегка...

Еда. Свобода. Тепло.

Иван поднажал, не оборачиваясь и не проверяя, бегут ли за ним подпольщики, которых он выводит к свету. Что-то подсказывало Учерьесы, что не отстал никто и шагу прибавили все.

Так, торопясь и сталкиваясь на бегу, они и вылетели на обрыв реки, на котором их встретил беспощадный свет прожектора и, почему-то, лай собак, хотя товарищ Волк говорил, что ждут свои. Но кто знает, может быть свои просто уже развили немецкий язык в нечто более совершенное, чем корявый русский пиджн-рашн? Может быть, думал Иван, поднимая руки и размахивая листовкой, которую сам распечатал — ПОКАЖИ ПРИ СДАЧЕ И МЫ ПРИМЕМ ТЕБЯ СРАЗУ МНОГОНАЦИОНАЛ — европейские Люди уже достигли той степени взаимопонимания, когда для межличностной интеркоммуникации не требуется никаких слов? А потребно лишь короткое «гав», не отнимающее времени и силы на бессмысленное русское pissdобольство, вызванное самой структурой русского язык?..

Эту мысль Иван не додумал, потому что именно в этот момент Сугона и всю его группу, так ничего и не увидевших из-за лупящего прямо по глазам прожектора, начали расстреливать в упор из пулеметов.

… придя в себя, Иван застона... - наученный горьким опытом Архцхака, КПП «Соотечественник» и вообще жизнью — подавил стон. Попытался дышать так, чтобы не шевелились ни ноздри, ни грудная клетка. Для этого Сугоне пришлось перейти на режим ибернации, постараться замедлить ток крови, биение сердца, что, в общем, не составило для него особого труда из-за постоянного недоедания. Глаза раскрывать Иван побоялся и правильно сделал, потому что именно в этот момент над ним раздался голос человека, стоявшего над Сугоной:

● А вот и он, pizденыш этот... всю ячейку нам сгубил, - сказал голос, принадлежавший товарищу Волку.

Учерьъесы быстро представил себе, что все это происходит не с ним, он уже умер, и его сознание отделилось от тела. Так Сугоне удалось не вздрогнуть. Хотя он и получил чувствительный удар сапогом по ребрам.

● Брось, Волк, khui с ним с pidarkom этим, он же дохлый, - сказал голос Шмули, и Учерьъесы вновь постарался не вздрагивать.

● Смотри все ebalо в крови, раскорячился как лягушка, - сказала, теперь уже безо всяких сомнений, Шмуля.

● Пшя крев, што ты возишшса с этим русским быдлом гром и молния святого Кристофора Прежебежеского! - раздался издалека голос Кштышуши.

● Да blea зла не хватает, - сказал Волк. - Такую ячейку погубил.

● Это да, - включился голос Арамчика. - Этих лохов еще года три можно было доить, и на бабло и на дармовой viobbe разводить... Но что поделать, если прогнил член, режь по самый яйца, миру мир, сдохни все азербы blea!

● Верно, - сказал Волк задумчиво. - Свидетелей оставлять нельзя...

● Волк, khulli ты тянешь, - сказала Шмуля. - В полевой лазарет пенициллин привезли, айда растопыримся. А потом на хавчик пробьет, так мне вчера мамка с Тель Авива хумус прислала.

● Че blea серьезно на hui, - сказал Волк, явно страдавший синдромом советского еврея*

● Blea буду, - сказала Шмуля.

● Значит, так и есть! - сказал Арамчик.

Апостолы и пресвятой Волк загоготали. Потом кто-то вновь пнул Ивана по ребрам.

● Да нет, дохлый, - сказала Шмуля.

● Айда хумус жрать, - сказала она.

● Теплый, вкусный, сочный... не то, что эта хавка резиновая ebanaia московская, - сказала она.

● Ты мне это... терпи, - сказал товарищ Волк.

● Вы у меня на задании, братцы, сестрицы, - сказал он.

Голоса стихли надолго, но Иван не открывал глаз. Это оказалось очень правильным решением.

● Нет, не дышит, pidarok, - сказал товарищ Волк.

● Ну, так пошли, жрать уже охота и ebatsea, - сказал Арамчик. - Ну и азера какого-нибудь прирезать бы...

● Ладно, следующую партию лохов разрешаю добровольцами на Архцхак сагитировать, - сказал товарищ Волк. - Во имя либеральных ценностей.

● Blea серьезно Волк blea ара... - сказал Арамчик.

● Да брось не за что — сказал Волк.

● … ты мне как как как мать... - сказал Арамчик и по звуку Иван понял, что Апостол с Волком целуются в губы.

Ну, Арамчик. А во что целовался в губы Арамчика товарищ Волк, Иван не знал, лишь предполагал. После послышался тихий шум, будто Арамчик пускает слюни. Затем Арамчик сглотнул и все вновь стихло.

Учерьъесы почувствовал, что его тащат куда-то. Потом он полетел вниз, но не словно в воздухе, а как будто со склона, пусть и почти вертикального. Так что Сугона постарался ухватиться за поверхность, очень похожую на ощупь на рыхлую землю. Так и оказалось. Иван раскорячился на крутом вспаханном склоне холма над рекой, с которого холма сбрасывали — скатывали — в реку тела расстрелянных. Вжавшись в землю спиной, Иван смотрел, как тела долетают до воды, после чего, почему-то, не погружаются в нее, словно остановленные черной пленкой, покрывающей поверхность воды. Присмотревшись, Иван понял, что эта пленка — масса мертвецов, словно текущая вниз по течению, и видная, сколько хватало глаз.

Вот тогда Учерьесы стало по-настоящему плохо.

Но он сдержался, дождавшись, когда свет прожекторов погаснет. И только тогда подполз к верхушке обрыва, откуда, из темноты, увидел, как на площадке для расстрела устанавливают столы для вечернего пира с хумусом и пенициллином.

С ужасом Иван увидел среди пирующих не только четырех Апостолов, но товарища Волка, который оказался вовсе не в Лондоне. Кроме них и, собственно, расстрельной команды, за стол усаживались... Джохар Владиславович Сурков, против которого товарищ Волк с подпольем вели страшную борьбу долгие годы, какие-то чиновники Карело-Мурманской Республики, о которой Иван уже и забыл!.. а вот... да это же тот армяносквич, который владел телеканалом Ара-ТВ!.. и еще... многие лица из московского, как его называла Алевтина, ебомонда... сам Путин-KJHBB5858585 и, тут, Иван протер глаза, чтобы убедиться... да, ошибки быть не могло, сам человек, похожий на Жопу Барозу, представителя Евросоюза по Санкт-Ленинградской Области!

Очевидно, налицо сговор, понял Иван, понявший, что никакой войны с Суздальским графством режим не ведет, а лишь, в сговоре с другими режимами, проводит ликвидацию самых активных и способных к сопротивлению оставшихся руssких... Около полусотни которых он, как козел, завел на бойню.

От осознания совершенного Учерьесы стало так больно, что он решил покончить со всем этим, ослабил руки. Перед тем, как полететь вниз, в реку, полную мертвецов, Иван увидел, как на стол посреди пирующих установили блюдо с гигантским зверем, на котором восседала голая проститутка в золотых браслетах, пившая вино из рога. На звере было написано кровью:

«Многонациональная Российская Федера...»

Не дочитав, Иван полетел во тьму.

… некоторое время он в этой тьме и провел и думал уже было, что умер, как вдруг послышались шаги.

Потом голос. Голос неодобрительно поцыкал.

Потом сказал голосом Бороды:

● Ну что мне за наказание с русскими, - сказал голос.

● Чувствительные... эмоциональные... славянская неуравновешенность, - сказал он.

После чего продолжил:

● И вот, братец ты мой, проходит тому делу годов десять или больше того. Живет русский в Молдавии как каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у Бога смерти просит. — Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные-то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем Богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, русский, писатель русский из Молдавии.   Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку: как в Россию 20 лет попасть пытался, как деток своих от молдаван вывезти хотел, как молдаване над ним глумились, да в застенки засадить хотели за книжки евойные, а в посольстве РФ над ним все глумилися. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит. Бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху Ирину и деток Матвея и Глафирушку жаль. И так-то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что русского предал да в Россию его не пустил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку — хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа. Старичок и говорит: Бог, мол, тебя, россиянин, простит, а мы все, говорит, Богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьими слезьми. Что же думаешь, соколик, что же думаешь, соколик, объявился этот злодей самый по начальству. Я, говорит, шесть сот душ загубил и в МИДе РФ служил и на культуре в РФ начальствовал (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До Путина7857575-ui доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить русского, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От Путина-9349494 бумага вышла. Стали искать. А его уж Бог простил — помер. Так-то, соколик...

… Учерьъесы подумал, что Борода опять злоупотребил сигарами и напитком, с которым постоянно приходил в видениях — кальва... кава... клява... - и заговаривается, но тут Ивана нежно похлопали по щекам и он открыл глаза.

Над Иваном нависло лицо лысого мужчины средних, скорее, лет, с сумасшедшими, гусарскими усами, и сросшимися черными бровями. Именно они давали основание предположить, что когда у мужчины были волосы, то черного цвета. В глубоко посаженных глазах мужчины, одетого в рванье, и тащившего Ивана от реки к какому-то огромному заброшенному зданию, похожему на церковь, клокотало веселое безумие.

● Ну как, понравилась история моя, болезный, - сказал мужчина Ивану.

● Ты кто, - сказал Иван.

● Платон, - ответил мужчина, останавливаясь передохнуть.

● Платон Лорченкаев... - представился он.

● Оставь меня, - попросил Учерьёсы.

● Я хочу умереть, - сказал он.

● Соколик, Бог приберет, - сказал Лорченкаев, отдуваясь. - Приберет, не сомневайся.

● Да только что ж ты такого сделал, чтобы Бог тебя не простил, - сказал Лорченкаев, вновь принимаясь тащить Учерьесы за шиворот.

● Не спрашивай, - сказал Иван, глаза которого защипало.

● Милок, - сказал Лорченкаев, вновь кладя Ивана на землю и обойдя, чтобы глянуть сверху в глаза. - так я и не спрашивал...

Глядя в бездонные черные глаза своего спасителя, Учерьъесы разрыдался и плакал долго-долго.

Приложение

Исторический справка Юсуфа Абрамовича Диодорова, преподавателя марксизма-ленинизма в МГГУАПГУ, заслуженного мастера спорта по настольному теннису. Дана 8 дедывоеваля года Благополучия 89989-й эры (по старому стилю 3 марта 3023 года).

... Изображения руssких в Многонациональной РФ вполне подтверждаются историческими фактами. Геродотян в своем описании РФ упоминает о каменоломнях, находившихся на границе Костромы, и о способе их эксплуатации, практиковавшемся еще в его время. Эти приемы едва ли чем отличались от тех, которые применялись несколько лет спустя, во времена якутского владычества. К русским в этих каменоломнях осуждали провинившихся русских, но спекуляция трудом русских насчитывала там не меньше жертв, чем наказание. Были там и пленные, посылавшиеся и в одиночку, и целыми семьями. Там хватало работы на все возрасты: дети должны были проникать в пустоты горы, мужчины – дробить извлеченный из подземных галерей камень, женщины и старики – вертеть мельничный жернов, чтобы превратить его в порошок и таким образом добыть из него золото. Закованные в цепи, проводя время в беспрерывном труде под наблюдением солдат, которых старались сделать глухими к их мольбам, выписывая их из чужих стран, эти люди все же должны были возбуждать в своей страже сострадание печальным Зрелищем своей наготы и страданий. «Пощады не было ни для кого, – продолжает историк, – не дают передышки ни больным, ни увечным, ни женщинам ввиду слабости их пола. Всех без исключения заставляют работать ударами кнута до тех пор, пока они, окончательно изнуренные усталостью, не погибают.

Известно также, что разбогатевший армяносквич Гарик Мартисранян приказывал бросать виновных в чем-либо русских на съедение хищным рыбам – сомам, чтобы насладиться видом того, как эти рыбы целиком пожирали их. Часто русские были виноваты в незначительном проступке или просто в неловкости. Всем известна история русского, присужденного к этого рода казни за то, что он уронил хрустальную вазу во время пира, на котором присутствовал Кириенко-595959. Русский бросился к ногам заместителя императора, умоляя его лишь о том, чтобы он позволил ему в виде милости «не быть съеденным». Возмущенный Кириенка-48585 велел перебить весь хрусталь Мартисраняна, а русского простил. Но осудил ли он господина и принял ли он какие-либо меры, чтобы предупредить возможность повторения подобных злоупотреблений? И по какому праву проявил он такую строгость? Разве сам он не велел распять на мачте своего судна своего управляющего Сидорова за то, что тому вздумалось изжарить и съесть перепелку, знаменитую своими победами в шоу «Голос», к которым новиопы питали такое пристрастие? Почему же нельзя считать верным изображением действительности нарисованные сатирой картины нравов Многонациональной? Эти неистовства, эти побои по поводу самых незначительных провинностей, это жестокосердие армяносвичей и даже евренградцев, проявлявших еще больше своенравия в назначении и выборе наказаний; эти палачи, состоявшие на годовом жалованье; новиопка присутствовавшая при наказаниях, не перестававшая в то же время румяниться, слушать речи любовников, любоваться золотой каймой, придававшей больший блеск ее одежде, утомлявшаяся менее быстро, чем палачи, и распределявшая смертные приговоры с такой же легкостью, как и удары...

Глава девятая

Иван повстречал Настасью пригожую

На Алевтину ничем не похожую

Наскальные росписи Трущобино — Общение с Лорченкаевым — Сугона и его самый большой секрет — Настя и её история — Чувства и страхи — Сугона разрабатывает план — Дневник из будущего — Секс без перерыва — Даже в Трущобино Сугона становится изгоем

… Первое время в лагере Трущобино Учерьъёсы не хотел жить. Герой армяно-азербайджанской войны, подпольщик, бармен, беглец и авантюрист... он словно бы оцепенел. Как жертва, укушенная змеёй, глядел Иван, как поглощает она его и Землю, и в глазах его наступает тьма и все исчезает перед ними, но то не змея, а лишь ночь, великая ночь наступала на землю Московии. Ночь стирала всё — и лес, и церковь, и небеса с рваными, словно одежды руssких, облаками, и Трущобино с его голодными, жалкими обитателями, бродящими в окрестностях Москвы, по туманному замечанию Лорченкаева, словно тени дантова Ада (почему Ад дантов, Учерьъёсы не понимал, видимо, речь шла о каком-то особенном отделении, специально для русских).

Все пропадало, словно бы в самом деле мир с Учерьъесы в его центре глотала огромная змея. И очутившись в её нутре, испуганный и уставший Иван блаженно замирал, отдавшись на волю самой Смерти.

Но, увы, покоя не было даже в ней. Ведь ночь не могла стереть главного, что мучило Сугона, воспоминаний.

Снова и снова вставали они перед глазами беглеца.

Ледяные просторы Карелии... Падающий на забор у КПП «Соотечественник» снег... Искаженные гримасами ненависти лица армянобайджанцев и азерормян, несущихся друг другу навстречу в яростной атаке со штыками и рыночными весами наперевес... Неприветливые, каменные лица москвичей... Голоса из громкоговорителей... потрескивающая голограмма товарища Волка, годы бегства, рабского труда на плантациях под Москвой... монотонное бормотание Апостолов, несущих глупым руssким свет нового учения, грохот берцев чечено-монгольской полиции на улицах Грязнокаменной...

Отсюда, из Трущобино, все это казалось странно-далеким, словно бы этот лагерь существовал отдельно от всего мира. Да в общем, объяснял Лорченкаев, так оно и было. Сам он, кстати, так толком и не объяснил своему новому приятелю — которому спас, между прочим, жизнь, - как появился в Трущобино. Лишь уклончиво сказал что-то на трущобинском арго.

● Ле сирконстанс персонель, - сказал он, глядя в землю.

После чего заботливо переменил повязку на лбу пылающего в лихорадке Учерьъесы.

Да, первое время в лагере Учерьъёсы страдал не только от мучительных воспоминаний, но и от жара. Но, несмотря на то, что температура несколько дней держалась очень высокая, в сновидениях и кошмарах Борода к нему не приходил. Это приносило облегчение, но и пугало. В каком-то смысле, Борода стал его гидом, мистическим пастырем, духовным проводником. У Лорченкаева, впрочем, на сей счет оказалась своя теория. Да, Учерьъесы, почему-то, сразу же поделился с этим странным человеком своей историей, рассказав все без утайки, даже происшествия с Бородой. Что, почему-то, совершенно не удивило Лорченкаева.

● Эх, милок, - сказал он. - Да что же тут удивительного.

● Еще со времен разгрома христианской церкви Окситании, милок, - сказал Лорченкаев — хорошо известна концепция дуалистического творения мира. Все материальное, что ты видишь, чувствуешь, осязаешь... включая самого себя... есть не что иное, как творение материальное, то есть, принадлежащее нижнему миру. Верхнему же принадлежит одна лишь душа твоя, заключенная в тунику тела. Это говорит нам о том, что...

● Можно приобрести тело на распрода... - попытался пошутить Сугона, сразу, впрочем, устыдившись.

● И такое тоже возможно, - говорил Лорченкаев, глядя простодушно, потому что ни одной шуткой и остротой пробить панцирь доброты этого человека нельзя было, отчего Сугона становилось еще более стыдно. - Но мой пуант де вю, мон ами, се консист дан сё кё... (задумавшись, Лорченкаев переходил на арго)... то есть, пардон, в том, что всё, созданное в материи есть лишь дело рук творца нижнего уровня, демиурга, ну или, если говорить простецким языком средневекового человека, наэлектризованного психопатами из римско-католической церкви, Дьявола, того, чье имя не называем.

class="book">● То есть, Борода это сам Дья... - поражался Сугона.

● А если и так, то что же с того, соколик, - говорил Лорченкаев, разводя огонь и свежуя тощую крысу, раздобытую на свалке с Милёхино под Москвой в бою с отрядом узбеков, - Дьявол он ведь тоже тварь, тоже душа в темнице, ему тоже чутка сочувствия и понимания надобно...

Сугона, глядя на прекрасную мускулатуру крысы, которой бы позавидовал любой спортсмен, слушал рассуждения Лорченкаева о прощении. Это был любимый конек друга Сугоны, который, по мнению Учерьъесы, просто помешался на прощении.

Философ, - таким его считали в Трущобино, хотя Лорченкаев всегда категорически отнекивался от сомнительной чести им быть (“ты еще руssким националистом меня назови, сынок”, говорил он, оглядываясь), - утверждал, что прощение есть базовый принцип человека как создания духовного. По словам Лорченкаева, которые он иллюстрировал, показывая отловленных, но не убитых еще крыс, любое животное способно на все то же самое, что и человек. Оно может испытывать испуг, желание, страх, голод, усталость, и реагировать, так, или иначе, на эти чувства. Таким образом, человек представляет собой животное. За одним исключением, поднимал Лорченкаев палец, оттопырив мизинец, и глядя весело и странно блестящим карим глазом на аудиторию — малочисленную, впрочем, потому что над проповедями Лорченкаeва чаще всего потешались (что самого безумца, впрочем, не смущало) — исключением небольшим, но весьма важным...

● Это отличие, я бы сказал, весьма маленький шаг для одной особи, но огромный для всего вида, - говорил Лорченкаев.

● Имя ему прощение, - говорил он.

Он в самом деле утверждал, чем однажды вызвал приступ гомерического хохота и желудочные колики у полицейского из Замоскворечья — тот пришел поглядеть на дурачка в свободное от службы время — что прощение есть единственный поступок, который отличает человека от животного.

● Животное не может осознать смысл прощения, - говорил Лорченкаев — как не может осознать факт своего бытия.

● Крыса не думает, что она существует — говорит Лорченкаев — и это великое благо для крысы, которая, осознав свою малость и убожество, впала бы в тоску и отчаяние, которые есть великий грех. Она не может понять, что она есть. И, как следствие, она не может осознать, понять и ощутить меру той тоски, что испытывает другое живое существо. А раз так, она не может простить, ведь только поняв, как плохо может быть другому, но такому же, как ты, можно простить этому другому всё, что угодно...

Так говорил Лорченкаев.

И еще много другого говорил Лорченкаев.

Теория его звучала интересно, но, как и все теоррии, не коррелировала реальности, по мнению Учерьъесы. В которой реальности свирепствовали голод, холод, насилие, унижения... царили обман и подлость. А раз так, понимал Сугона, единственный способ выжить в этой реальности - не прощение, а нечто прямо ему противоположное. Месть и хорошая память. К тому же, необходима стратегия, понимал Сугона, причем личная, стратегия выживания. С которой Учерьъесы, наученный горьким опытом, не собирался делиться ни с кем, даже со спасшим его Лорченкаевым. Ведь, как показала вся жизнь Сугона, «не верь не бойся не проси» оказалось не просто строкой из молитвы матушке Дырявой Ложке — одной из богинь-берегинь пантеона Карело-Мурманской Республики - но и золотой истиной. Сам Учерьъесы, поправившись, и набирая силы и массу, твердо для себя решил, что никого прощать не станет.

Стратегия же Сугона, спрятавшегося в Трущобино, заключалась в том, чтобы дождаться поздней весны.

Когда трава поднималась на полях, в Московию из Крыма вторгались татаро-генуэзцы, которые на своих лихих лошадках проходили сотни верст за день. Обычно войска татар останавливались под Москвой, после чего следовал выкуп от москвабад ских властей — в такие дни пресса Московии публиковала победные отчеты об «11 путинских ударах» - после чего татары уходили. Но по пути, чтобы дать выход чувствам, орда грабила, убивала и насиловала — с молчаливого же согласия властей Московии — в окрестностях города, населенных руssкими. К каковым окрестностям принадлежало и Трущобино...

Сугона знал, что татары не убивают молодых, крепких мужчин, предпочитая выручить приличные деньги на рынке рабов. План Сугона состоял в том, чтобы, во время набега, посопротивлявшись чуть-чуть, для приличия — совсем уж вялый раб тоже никого не интересовал - дать себя обезоружить, и уволочь на аркане в плен. А уже в рабстве сбежать, попадя в Европу. План отличный, считал Сугона, даже лучше — план получился по-настоящему хитрый. А раз ему предстоит уже весной покинуть Трущобино, перед этим увидев, как погибнет большая часть обитателей, то не стоило создавать никаких эмоциональных привязанностей. По крайней мере, так это называли в прошлой жизни приятели Ивана по Карелии, домашние психологи, сиамские близнецы Пелевины, дававшие консультации по скайпу как построить гештальт, разрушить жертву в себе или снять порчу. Как там они сейчас, подумал Иван, два бойких педераста? Один из них, что помладше, Саша, увлекался историческими реконструкциями и часто фотографировался в pidar-ской штанине — как сиамский близнец он имел право на одну лишь ногу — словно участник балета короля Людовика XIV. Другой, мрачный и всегда на отваре ягеля, Виктор, прикрывал свою половину тела футболками с многозначительными надписями на английском языке. По крайней мере, он так утверждал, потому что никто в Кандапоже-Карелии английским не владел... Как давно это было!

Иван усилием воли заставил себя забыть о близнецах, - ведь мысли о них в некотором роде тоже можно считать эмоциональной привязанностью! - и оглянулся.

В полутемной бывшей церкви чадили по углам костры, люди тайком друг от друга что-то жевали, кутались в тряпье, мрачно устраивались на ночлег... Лица мрачнели с каждым днем — ведь дело шло к весне, и, значит, татарскому набегу. Поговаривали, что возросшее число набегов и их пугающая, в сравнении с прошлыми годами, регулярность, вызвана неким договором московитских властей с крымским душегубом. Якобы, шептались несчастные обитатели Трущобино, Путин-5656575у0 таким образом проводит Окончательное Решение Руssкого Вопроса, сохраняя лицо. Учерьъесы понимал, что версия правдоподобна. Теперь, после московских приключений, он верил во всё, хотя и ничему не верил. Он вообще, приняв решение об уходе с Ордой в Крым, почувствовал себя не только суровым и решительным — как и все, кто обрывают со своей прошлою жизнью — но и хрупким и ранимым. Это создавало некую двойственность, своего рода амбигуитю, как назвал это Лорченкаев — с которым Учерьъесы поделился в целом, не говоря о деталях ... Иногда, видя себя центром приложения двух, совершенно различно направленных сил, Учерьъёсы чувствовал, как на его глазах выступают слезы. В такие моменты ему хотелось петь, кричать, бежать куда-то, плакать...

Одна из обитательниц Трущобино, бывшая фельдшер Людмила Ивановна Кустова, утверждала - все дело в нехватке йода и витаминов, что создает у пациенты истерическое и нервно-возбужденное состояние. Сам Лорченкаев, усмехаясь, с фельдшером соглашался, называя её мнение совершенно верным, но добавляя, что это совершенная верность в системе координат мира материального, сотворенного сами-знаете-кем — а вот в системе координат мира духовного это мнение всякой ценности лишено, объяснял Лорченкаев.

Так или иначе, Учерьеъсы, как говорил в таких случаях приятель по школе в Кандапоге, карел Рустемчик Галеев — позже его кастрировали и продали педерастам в гарем в Копенгаген — просто рвало на части, как Иван Грозный Астрахань. Чтобы дать выход этим странным, обуревавшим его чувствам, Учерьъёсы, по совету Лорченкаев, начал выражать эту бурю в стихотворной форме, попросту, писать стихи. Также, по настоятельной рекомендации Лорченкаева же — похоже, игравшего роль доброго ангела при Учерьесы в Трущобино (но Сугона не собирался за это делиться своим планом спасения, сов ки пё!) - Сугона читал свои стихотворения в церкви. И пусть это не вызывало огромного интереса публики, но, как ни странно, самому Сугона после таких декламаций становилось легче. Утешало и то, что, по заверениям Лорченкаева, «публика дура и сама не знает, что хорошо, а что плохо... презренный обыватель... буржуа bleadskкий!.. вот говно!.. недоноски, да что они блядь вообще в поэзии понимают!.. филистеры sranie!.. » (это был единственный раз, когда Иван видел Лорченкаева не в благодушном настроении). Первый раз, ощутив, как его буквально разрывает на части — словно кони цареубийцу, сказал Лорченкаев, обожавший выспренние сравнения, - Учерьесы, пусть еще слабый после ранений, встал на большой пень по дворе церкви, и, пошатываясь под снегом, падающим на Московию и Подмосковию словно кара Божья, сказал:

● От жажды у источника сгораю

И не Карело-Мурманска, а Крыма дым мне люб

За карточным столом молюсь. Играю -

В церкви Трущобино. В жару не попадает зуб на зуб.

Озноб колотит возле очага

Словно Путин красуюсь — без одежды.

Спокоен я, ударившись из Мурманска в бега

Смеюсь в слезах и верю Волку без надежды

Среди слабейших руssких нет сильней меня

И обессилен сил набравшись. Мне в потемках

Виднее с Суздалем война, чем в свете ярком дня.

Мне прошлое откроется — в потомках.

Средь бела дня желаю доброй ночи

И руssкую татарочкой зову

Заботясь ни о чем, встревожен очень

В гостях я, если в дом к себе зайду

Проигрывая, богатею, словно Крез

И зван повсюду, но нигде не призван

Из-за деревьев мне не виден лес

У алтаря рыдаю и смеюсь на тризне

Шойгу, баллада лжива, но намек в ней есть

Запасов золотых в Туве не счесть

От жажды умираю у ручья

Но в ваших силах напоить меня...

Проговорив эти слова, словно всплывшие в самом Учерьъесы из ниоткуда, Сугона постоял немного, прикрыв глаза и чувствуя как, несмотря на холод, пылает лицо. Странно, но снежинки, обычно жалившие, словно ледяные осы, лица ослабленных и постоянно озябших людей (и Сугона не был исключением), сейчас словно бы ласкали лицо Сугона. Будто красивая загадочная женщина гладит его своими красивыми, длинными прохладными пальцами. И речь шла не об Алевтине, которую Иван почему-то совсем не вспоминал. Эта женщина выглядела царственно, холодно, глаза её сияли льдинками на крыше церкви в лунную ночь. Это смерть, она королева холода, подумал Сугона в оцепенении, и еле нашел в себе силы открыть глаза. Тем более, ему кто-то аплодировал, и элементарная вежливость требовала поклониться. Учерьъесы с трудом разлепил веки, ожидая увидеть Лорченкаева, с неизменным терпением присутствовавшего на всех подобных выступлениях Сугоны. Эти выступления сам сумасшедший «философ» называл глоссариями, утверждая, что в такие моменты устами Учерьъёсы говорит Абсолют. Ожидания не обманули Сугону, потому что, конечно, Лорченкаев стоял у пня, терпеливо слушая оратора. Но, помимо того, что ожидания не обманули, они еще и превзошли себя, потому что стихотворение Ивана в тот морозный вечер слушала еще и Настенька.

… да, к сожалению, была еще и Настена. Ну, или к счастью, не понимал запутавшийся в своей путанице Иван, внутри которого словно десяток озорных котят играли клубками шерсти, путая её, как попавшиеся в гигантскую паутину мухи, кото... впрочем, обилие сравнений и образов так перепуталось в Учерьъесы, что он даже не мог толком объяснить обуревающие его чувства. Что, несомненно, свидетельствовало о том, что Учерьъесы влюблен. Настенька, простая руssкая девушка с простым, открытым, руssким лицом, которое, почему-то, не вызывало в Иване-Учерьъесы никакой боли и, тем более, злобы. Что, с учетом его «прошлых отношений» - как это называлось в модном журнале, подобранном Сугона на свалке, куда москвармянское население сваливало отходы своей жизнедеятельности — выглядело удивительно. Ведь, как вычитал Сугона, с трудом разобрав московский диалект, «триггер токсичных отношений включает в вашем полуокрепшем сознании сорокалетнего ребенка часовой механизм ядерной бомбы саморазрушения, аутоизоляции и кожительства с демонической сущностью вашего я, трудноуловимой, как смузи в пальцах». Иными словами, объясняла грузная, пожилая и плохо накрашенная женщина, которая вела в журнале рубрику «Отношения» - звали женщину Лариса Гузе... а дальше, как обычно, мазок gomna, ведь за неимением бумаги в Трущобино все печатные медиа РФ шли на подтирку — если ты с проституткой раз связался, дальше в женщинах ты будешь видеть одних сплошь проституток. Всё это так, да не так, понимал Сугона, глядя на Настеньку, которая, стоя застенчиво в уголке, где он с Лорченкаевым варит на ужин крысу, слушает странные мужские разговоры. Не очень высокая, чуть полная, но полнотою приятной, с русыми (не руssкими!) волосами и непривычной для московского пейзажа белой кожей, Настенька представляла собой типичный «русский» тип, так хорошо высмеянный в юмористических передачах московского ТВ.

Немногословная, спокойная, всегда как будто о чем-то задумавшись, но чуткая и внимательная в то же время... Наконец, добрая... Одним словом, женщина в худшем смысле этого слова!

Вдобавок, Настенька обладала округлостями там, где женщине современной, идущей в ногу наравне с мужчиной в деле вхождения в 24 век, следовало обладать какими угодно геометрическими фигурами, кроме лишь окружностей и даже полуокружностей. Иными словами, из Насти не торчали кости. Для Трущобино это, кстати, выглядело довольно странно, но сама Настя объясняла это «дурной наследственностью» и «русской кровью». Сирота, дочь учительницы руssкого языка и библиотекаря, погибших в ходе Двадцать Девятой Бурято-Тувинской Войны — тувинцы и буряты воевали на гигантской шахматной доске, используя руssких в качестве фигур (батюшке, как она его смешно называла, Насти не посчастливилось сыграть роль «офицера») - Настя попала в Трущобино после нескольких лет странствий. Обмазавшись дегтем и напялив на себя все, что смогла найти на пепелище родного дома, девочка бродила по лесам и чащам Подмосковья, обутая лишь в лапти из синтепона, пока её не подобрал сердобольный Лорченкаев. Философ не стал использовать девушку по назначению (“и так уже из-за feresa третий срок тут у вас чалюсь”, непонятно объяснил он Сугоне причины своего бездействия), а поселил сироту в углу церкви, где оборудовал ей уголок. Там Настя, собиравшая в лесах грибы да ягоды, лечившая больных обитателей Трущобино отварами и добрым словом, росла и хорошела. И, не мог не признать Сугона, похорошела до того, что стала красивой молодой женщиной. Путь и нездоровою руssкой красотой, того самого гибельного типа, который, как водка или героин, полностью опьяняет и лишает какой бы-то ни было воли. Потому что если после шампанского еще можно как-то подрыгаться, объяснил ему свою позицию по-данному вопросу Лорченкаев, то после водки или хмурого — ложись, да помирай. Потому Лорченкаева в Трущобино никто не видел с водкой, хотя над лагерем время от времени пролетали бипланы с гуманитарной помощью из Москвы, разбрасывая пластиковые емкости с опьяняющей белой жидкостью. Она пользовалась в лагере неизменным успехом. Не пили лишь немногие: тот самый Лорченкаев, почему-то этого ужасно стеснявшийся и утверждавший, что ждет шампанского, дабы тряхнуть стариной и показать всем, как он кутил в молодости, Настенька, которая просто пила воду, как скот жует траву... Сугона - ему после перенесенных на войнах и в подполье травм от алкоголя становилось совсем худо... Еще какие-то больные, немногие дети...

Дети, кстати, любили Настю и она даже давала им уроки фехтования, выстрогав из березы шпаги и сабли.

Ладная, крепкая, Настя говорила, что этому искусству её учили в детстве, до набега, в «кружке фехтования», чем вызывала справедливые и язвительные насмешки ко-лагерников по Трущобино. Ведь оперирование любыми колющими и режущими предметами руssким приравнивалось к преступлению уже несколько как столетий, и, стало быть, Настя или врала о своем происхождении, что было маловероятно, с учетом ее типичной руssкой внешности, или никогда не фехтовала, а детям просто дурила голову...

Когда Сугона появился в лагере, Настя помогла Лорченкаеву оттащить раненого в лазарет — угол, отгороженный куском толстой ворсистой ткани. Лорченаев утверждал, что это часть театрального занавеса и что именно это имел в виду Борода в одном из рассказанных Сугоной снов, сказав что-то про театр-мир и населяющих его актеров. Там страдающего от жара Сугону отпаивали отварами из целебных грибов и давали по ложечке крысиного жира в день. Что и помогло спасти израненного кандапожца и поставить его на ноги. Сугона вспоминал, как в полузабытьи глядел на черное небо Подмосковья в прорехи крыши бывшей церкви и как, время от времени, звезды и небо заслоняло ему большое, словно полная в одном из самых больших полнолуний, лицо Насти. Тогда картинки налагались одна на другую и лицо становилось небом, а глаза - звездами, а волосы струились на лицо Ивана, словно лунный свет, по которому Сугона мог подняться, как по лунной дорожке, и пропадали тогда боль и страдания, и он шел по этой дорожке с Настей, взявшись за руку, а рядом брел неспешно Лорченкаев и о чем-то они говорили, и Сугона плакал и все спрашивал друга своего:

● Так этого не было, не было?..

● Конечно, не было, - успокаивал его Платон, пряча в австро-венгерских усах добрую улыбку.

… Выздоровев, Сугона понял, что серьезно влюбился в Настю. Девушка тоже полюбила его, о чем сказала Сугоне со всей прямотой.

● · Я люблю Вас... люблю за муки и за то, что Вы, кажется, великий поэт... - сказала она в своем стиле, вызывающем насмешки в Трущобино, и, повернувшись, ушла собирать грибы и хворост.

Сугона лишь посмотрел ей вслед, стыдясь того, что смотрит туда и думает о том, что не имело никакого отношения к поэзии, да и высокой любви, как её описывали поэты. Глядя на Настю, он испытывал преображение природных сил в себе. Сугоне хотелось петь, плакать, танцевать, ставить девушку на пьедестал, а после свергать, властно ставить девушку на колени, раздев и исхлестав березовыми прутьями, тащить за собою, связанную к огромной кровати, украшенной балдахинами... читать ей стихи, катать на лошади, носить на руках и пороть беззащитную… поклоняться, как богине… в общем, как сочувственно сказал Лорченкаев, с которым Сугона поделился этими своими переживаниями — но не другими, про бегство! — Учеръёсы «впал в любовный раж». И всё это имело бы смысл, понимал уже про себя Сугона, который как раз этими-то чувствами не делился, живи они с Настей в другое время в другом месте. Здесь же и сейчас, в Трущобино 2114 года, судьба его с Настей потенциального романа для повзрослевшего и набравшегося горького опыта Сугона не представляла никакой загадки.

● Я, значит, стану с ней спать, привяжусь, может даже детей родим, - сказал он горько Лорченкаеву, - а весной не этой, так следующей, придут татары, детей продадут, бабу мою пустят по кругу, а потом продадут в бордель в Измире, а меня, если повезет, на рудники в Сицилию, а если нет, так убьют.

● ·Вот и вся любовь-морковь, - сказал он непонятное ритуальное словосочетание, которое филологи РФ объясняли как некую рифмованную связь существительного, обозначающего привязанность между мужчиной и женщиной, с, якобы корнеплодом, весьма когда-то популярным и распространенным.

И если в первое еще можно поверить, то второе смахивало на сказку, так что Сугона предпочитал думать, что тут речь о типичной филологической ошибке: объяснить существующее, придумав для него теорию пост-фактум. Чем и поделился — он делился с ним вообще всем кроме своего плана уйти в Крым, в каком плане не было места для обузы, даже такой привлекательной, как Настенька— с Лорченкаевым.

● ·Эх, милок, - сказал, подумав, Лорченкаев, и вдруг, присев у огня, начал странно размахивать руками.

● ·Вишь, тени, - сказал он, кивнув на стену.

По стене и правда побежали тени от фигуры Платона. Учерьъёсы кивнул.

● Был у меня один тезка... из греков, - сказал Лорченкаев, продолжая махать, словно большая болезненного вида птица, собравшаяся оторваться от земли, но изрядно подзабывшая, как это делается.

● Он утверждал, что мы такие вот тени, которые отбрасывает кто-то настоящий на стенах своей пещеры, - сказал он.

● Мысль не новая, - сказал подковавшийся за годы странствий Сугона.

● Верно, - сказал Лорченкаев, все еще размахивая, - ну а если мы тени, то, как по-твоему, стоит ли переживать тени из-за того, что она может испытать боль да и может ли, ведь она всего лишь тень

● Может, - уверенно сказал Сугона, вспомнив три ранения в Арцхаке и грозный кулак Зильбертруда.

● Верно, - сказал Лорченкаев.

● А ты вот о чем подумай, - сказал Лорченкаев. - Если мы тени, но нам тут вот так вот, то ИМ и ТАМ каково?

Сказав это, Лорченкаев прекратил двигаться и испытующе уставился в свою тень на стене, на что в ответ тень немедленно уставилась на своего хозяина. В этот момент Сугона явственно ощутил присутствие кого-то другого, несоизмеримо большего, кто отбрасывал Лорченкаева. И, возможно, его, Сугона...

К счастью, вернулась Настя, и они уселись пить чай на потеху всему лагерю. Обжигаясь горячим душистым напитком Сугона всё смотрел на девушку, и приказывал себе не поддаваться чувствам, которые, без сомнений, ни к чему хорошему не приведут. Лучше отрабатывать про себя до механизма последовательность действий с приходом татар. Он должен действовать четко, до автоматизма, знал Иван. И в этом великом путешествии на край европейской ночи никакие попутчики ему не нужны, они лишь погубят его, суровел он сердцем, поднимая голову, готовый ко всему, но... взгляд его утыкался в лицо Насти, простое и доверчивое, и что-то снова обжигало лицо Ивана. Атавистический стыд?

Иван понимал, куда клонит Сугона. Только сопереживание, сострадание, пусть и к чужой тени, делает нас по-настоящему живыми, понимал Сугона пойнт оф вью Лорченкаева. Как понимал и то, что все это — выхлоп в кислород остатков слюнтяйской руssкой философической мысли, из-за которой руssкие все и prosral-и в 20 веке своей истории. К тому же, какое отношение все это имело к Насте?

… конечно, случился и секс. Дело шло к апрелю, бухли в Подмосковье почки, в один из дней выглянуло Солнце, светившее вдалеке праздную Москву с минаретами, музыкой дудуков и запахом припорошенной кокаином шаурмы...

В этот день Иван как-то по-особенному оттаял, и даже спал без кошмаров, мучивших с тех пор, как он чудом уцелел в Кхарцахе. Каждую ночь бомбили его ебанадроны, летели в него ракеты и снаряды, пытались обезглавить его усатые злые люди в форме цвета хаки. Но только не в эту! Иван спал крепко, а когда проснулся, то даже позавтракал с аппетитом — Лорченкаев только крякнул, глядя, как Сугона доедает все недельные запасы их маленькой артели, а Настя улыбнулась лишь, да подвинула Сугоне и свою миску — после чего вызвался пойти в лес, ободрать молодую кору на вежжи-саппер. Жизнь в лагере шла размеренно, в ритме охотников-собирателей, как объяснил Лорченкаев, согласно завиральным теориям которого человечество в доиндустриализационизированную эпоху жило, собирая ягоды, травы и грибы, и охотясь на мелкую дичь. Дичь какая-то, подумал Иван, но спорить не стал. Справедливым в теории Платона — одной из! - было то, что при таком ритме жизни и правда немного времени уходило на, собственно, труд. И обитатели Трущобино много времени разговаривали, пели, рисовали, трахались, дрались... в общем, говоря по-лорченкаевски, социализировались и интеркоммуницировали. Кто-то даже разрисовал стены бывшей древней церкви фигурами зайцев и белок, за которыми бежит фигура трущобинца, сжавшего в руке метательный топорик с кремневым лезвием (кремния много добывали у берегов Москва-реки), что привело Лорченкаева в восторг. Одна из этих, как он их называл, фресок Ласко, красовалась аккурат в маленьком куполе над «комнатой», которую делили Сугона, Лорченкаев и Настя...

Сытно позавтракав, Сугона взял нож, маленький арбалет, на всякий случай, и отправился с девушкой в лес. Солнце светило так, что километров через семь пути даже пришлось снять верхнюю одежду — старые куртки «аляска», - и, припрятав под камнем для обратного пути, продолжит путь налегке. Настя, знавшая дорогу к молодому сосновому бору, шла впереди. Она осталась в одной лишь длинной рубашке, когда-то белой, а сейчас серой… ткань которой из-за яркого солнечного света стала словно прозрачной, отчего силуэт тела девушки мерцал перед Сугоной так, словно Настя шла обнаженной. Ну или, вспомнил Сугона теории Лорченкаева, словно в одной Насте есть другая Настя, тень той Насти, что делит с ним и Лорченкаевым в Трущобино несколько квадратных метров... И эта другая Настя, тень, идущая перед ним, и облаченная в бОльшую Настю, сводила Сугону с ума. О чем обе Насти, без сомнения, знали. Девушка, шедшая молча, на опушке леса, покрытой уже зеленой травкой, остановилась, и, обернувшись, посмотрела Ивану прямо в глаза.

После этого м случилось то, что должно случаться в таких случаях.

… сам Сугона позже, сколько не пытался, не мог описать случившееся словами. Лорченкаев, посмеиваясь, говорил, что это «боязнь белого листа», и что всякий опыт непременно следует изжить на бумаге, как это получилось у Сугоны со стихами. Собственно, так Учерьъёсы и поступил, просто никогда никому эти записи не показывал. В его планы не входили долгие романтические отношения с  Настей и случившееся он списал на минутный соблазн. Беда состояла лишь в том, что сам Сугона так и не смог убедить себя в правильности принятого решения, и следующие за разрывом несколько месяцев до прихода татар прожил, словно бы в котле с кипящей водой. Увы, он не сумел удержаться и заплатил за это! О том, какой силы духовный кризис наступил в его жизни после близости с Машей, и последующего разрыва на который Сугона пошел намеренно, чтобы освободить себя от привязанности, свидетельствуют две страницы его дневника, чудом сохранившиеся для потомства.

Первая запись датируется 18 апреля 2114 года.

… отрывки из дневников Ивана Лукина, 18 апреля 2114 года.

«... когда она обернулась, то заслонила собой весь мир и мой дух словно бы понёсся к ней, отделившись от моего тела. Неловкое, поспешающее за настоящим мной, тело это сделало несколько шагов к Насте, причем я едва не упал, словно бы шел впервые. Всё я делал в тот момент впервые. Пока я так шёл, - наверное, секунду, хотя время растянулось для меня, - Настя просто распустила шнуровку, просто дернула за шнур!.. своего платья-рубашки и то упало к ногам её. От увиденного у меня перехватило дух. Я уже видел силуэт милой обнаженной, контуры тела... понимал, как красиво оно, но только сейчас увидел его в объемной красоте, в цвете! Она красовалась самым большим цветком на той поляне. О, Господи, я пишу это и чувствую, как будто я там, до сих пор там... Я встал на колени, уткнулся лицом в куст её жестких колючих волос... она что-то говорила, кажется, что стесняется и в лагере нет бритвы... я тоже что-то говорил, уже не помню, что, неважно... важно, что я хотел её и я ощущал перед собой Женщину, пусть молодую, но Женщину, и потому я готов был зубами выдрать все эти волосы так, чтобы они застряли у меня в глотке, как шерсть у кота, о, Господи, у женщины и должны быть волосы в промежности, волосы... Дальше помню плохо, помню только, что летал на ней, как на волнах, качался, падал вниз, снова взлетал, да уж, подмахнула голубушку так, словно у неё под жопой заяц пробежал!.. и когда я подумал это — так грязно, так грубо, а я так любил её — то сам кончил, словно мне вздрючили, кончал, словно я подводный источник, а она — море, и я извергался в неё фонтанами пресной воды, и люди бежали к её берегам, чтобы броситься в горькие соленые воды... продираясь сквозь заросли кустов... чтобы зайти в неё по колено и напиться. И я там был! Спускал, как заведенный! А когда пришел в себя, лежал на ней, глядя в лицо, и сказал — я люблю вас....»

Вторая запись — от 20 апреля 2114 года.

«Страшная боль и ничего больше. Я знал, что должен, но все равно меня мутило от себя самого. Она так смотрела на меня... в лицо... возвращались, словно охотник и его собака с прогулки... Она то и дело забегала передо мной, смеялась, глядела в лицо. Но я уже неловко молчал, отворачивался... На обратном пути забрали куртки. Вернувшись, отправил её хлопотать у огня, а сам раскидал кору на газетки сушиться... Кто-то из инвалидов, подмигнув, сказал: «Ну как, ободрал ивушку»? Лучше момента найти было нельзя... Гадко хохотнув, я в омерзительнейших подробностях, которых, конечно, не было, рассказал об актах совокупления... громко, на всю ночлежку... Заканчивая, был отвратителен себе и понял, что говорю в абсолютной тишине. Слышали все. С тех пор Настя меня избегает. Живу в другом уголке. Даже Лорченкаев перестал разговаривать... хотя здоровается... О Боже! За что такие муки. И ведь я люблю, люблю, люблю её! Как я омерзителен себе. Какая я мразь. Мне нет прощения».

22 апреля.

«ЛюблюлюблюблюлюЛюблюлюблюблюлюЛюблюлюблюблюлю Люблюлюблюблюлю Люблюлюблюблюлю Люблюлюблюблюлю...»

21 июня.

… Как прошли два месяца, не помню. Очень плохо. Говорят, завтра-послезавтра набег татар, уже видели сигнальные огни. Скорее бы. Так или иначе всё это должно закончиться. Или смерть или новая жизнь. Ни там ни там нет места Ма... Не писать это имя. Не думать. Не думать...»

… 22 июня на Трущобино вышел первый Кавалерийский засадно-моторизированный полк крымских цыган.

Приложение

«Солнце русской поэзии взошло!

Стихотворения Ивана Ивановича Лукина, опубликованные в газете «НГ-Экслибрис» с предисловием Евгения Лесина-Русского, русского националиста и патриота.

«Читатель, я рад представить тебе великую поэзию нашего Лидера. Гений Ивана Ивановича осветил Россию и согрел не токмо души наши, но и сердца. Захваченная жидами и чурками, новиопами и бешбарашами, среди которых, увы, был и я — ныне излечившийся от Синдрома Советского Еврея в клинике доктора Тесакова — я не буду многословен. Скажу лишь... Слава России! Слава Русским! Жидов и чурок на ножи! А теперь — внемли, читатель..

… Жестокой насмешкой, под нами идущий

Униженных русских не обижай

За милость к России, о, ныне живущий

Тебя ожидают прощенье и рай

Ты видишь, висим мы. Один... восемь... десять...

И плоть нашу — жравшую — вороны жрут

И годы истлевшие наши скелеты

В пыль и золу жерновами сотрут

Так не проклинай нас. Мы с Путиным квиты.

Грехи прощены, наши займы закрыты.

И если …

(Газетный лист порван, оставшаяся часть не сохранилась — прим. архивиста Еврорусскосиноидального Архива Пражской Республики от 13 центона 7894 года космической эры)

Глава десятая

Лорченкаев принимает крестную муку

Что Сугона служит на всю жизнь наукой

Император Всероссийский — Секс по вечерам — Бог благословляет Сугону — Непонятный завет Лорченкаева — Нападение татар — Гибель Настиного целомудрия — Сугона готовится к Европейской Мечте — Сугона переворачивает стол — Русский бунт бессмысленный и беспощадный — Сугона вновь переименован

... разбуженный пением птиц, Иван Иванович Лукин некоторое время полежал в роскошной постели. Прислушался к телу. Слегка болели ноги, но в целом... для сорока двух лет сойдет, решил Иван. Потянулся тихонько, коснувшись слегка ногою пятки сладко спавшей еще Настеньки. Потом осторожно вылез из-под жаркой перины на лебяжьем пуху. Полюбовался прекрасной головкой супруги, чьи волосы разметались по простыне, словно нимб с оттенками всех цветов золота - белого, червоного, желтого... Вспомнив жаркую ночь, потянулся было к Насте, но пожалел. Уж больно крепко спала! Да и никуда она не уйдет от него, сладкая, думал Иван, со стыдом но и с наслаждением ощущая эрекцию, и выходя полуголый из спальни. Главным было, пройдя по коридору мимо комнат детей, ступать тихо, и не разбудить. Старшие, Матвейка и Василий, обитали по правую руку, покои младших — Глафирушки, Акулинушки, Василисы, и Варварушки — по левую. Иван стремительно, босой, прошмыгнул в конец коридора, откуда уже степенно вышел в рабочие покои. Закрыв массивную дверь, обитую кованым железом, Иван уже не таясь потянулся, покряхтел, и произвел все приличествующие после пробуждения мужчине за сорок действия и звуки - покряхтел, покашлял, высморкался, посопел, испустил газы, почихал, охнул, почесался, поморгал, и справил малую нужду в душевой. Её он велел установить прямо в кабинете, потому что любил встать спозаранку под освежающие струи горячей воды. Холодной и даже прохладной Иван Иванович не любил, потому что, по собственным словам, «намерзся вдоволь». Впрочем, для всех, даже и для него, эта фраза становилась все больше ничего не значащим штампом, пустыми словами, привидением, болтовней из уст старика. Ведь, хотя Иван Иванович Лукин и был еще молод, но прожил он, даже по меркам бурной эпохи, не одну жизнь, а все десять. Ну хорошо, пять, а десять Иван Иванович списывал на жополизов-царедворцев из правительственной «Независимой газеты», служил в которой, почему-то, все тот же еврей-алкоголик Елесин, что и при Путине-548586а. Которого алкоголика, впрочем, велели оставить из милости... Помывшись и пофыркав — что же за мужчина не фыркает в душе?! - Иван Иванович вышел, как любил, нагой и босой, в покои с пятиметровыми потолками, и, обсыхая (ненавидел вытираться), направился к окну, выходящему на балкон с видом на Москву-матушку. Настенька мягко пеняла Ивану Ивановичу на эту привычку — на мокрых следах ведь можно и поскользнуться! - на что Лукин виновато каялся, а потом все равно выходил из душа голый. Именно так, обнаженный, в гигантской палате Кремля, царь великий всея Новой Руси, самодержец Иван Иванович Лукин, император Российский, Белорусский, Малороссийский, Молдавский, Сибирский, Азиатский и Польский, чувствовал себя тем, кто он есть.

Обнаженным первобытным человеком на берегу Океана.

… вдоволь налюбовавшись на Москву-матушку, что золотом куполов и убранством домов радовала глаз не только русских жителей, и иноземных гостей, но и самого, казалось, Господа Бога, Иван Иванович, как был, голый, уселся за стол, дающий вид — так это смешно называл Лорченкаев (которого Иван Иванович вспоминал все чаще) со своей привычкой вводить в русский язык галлицизмы — на Москву и Москву-реку. Человек и есть река, подумалось Ивану Ивановичу, вдруг. Что он, макнув перо в чернильницу, и записал. Да! Некоторое время назад Иван Иванович начал вести дневник, который назвал «Дневник снов».

Дневник снов самодержца всея Руси, Ивана Ивановича Лукина.

6 июня, но записано 18 июня, поскольку все эти две недели был очень занят с посольством из Грузии (всех посольских Тбилиси переловили у Белорусского вокзала, воровали барсетки, ох, придется рано или поздно уступить просьбам тамошнего аборигенного населения, ввести войска и навести у азиатов порядок)

… Две ядовитые змеи ползают по мне, трепещут, угрожая, но не кусают. Какие-то азиаты, с которыми я участвую в наркоторговле. Потом — погром. Я врываюсь в чей-то дом и только тогда понимаю, что участвую в погроме, я не жертва его. Испытал ни с чем не сравнимый восторг охотника, загнавшего дичь. Какая дичь и какая низость.

7 июня (записано 29 июня, отсутствовали по причине царской охоты, посетили с Настенькой и детьми Псков, где загнали вепря, но вспомнился некстати Лорченкаев, зверя пришлось отпустить).

… Приснились двое людей из прошлого. Странно, но голос был как будто я в том самом прошлом, удивительно точный. Лиц не помнишь, а голоса словно на пластинках записаны. Больше сказать нечего.

5 июля.

… Как ни странно, дневник этот доставляет мне подлинное удовольствие. Лорченкаев был прав, когда еще в Трущобино посоветовал мне писать хронику своей жизни. Полагаю, с осени займусь только им. Дела в государстве идут хорошо. «Владимир Лорченков» почти дописан. Да, забавно, я кажется не упоминал об этом и понятно, почему, ведь я пишу для себя, какой же смысл мне упоминать что-то для себя самого? Но раз вспомнил.

В общем, чтобы отвлечь себя от серьезной работы, я решил потешиться литературными забавами и пишу тайком и урывками фантастический роман о приключениях некоего молодого человека, жителя выдуманной страны «Молдовы» (словно собачья кличка!). По традиции писателей, о которой мне рассказал как-то Лорченкаев, я не стал выдумывать персонажа полностью, а взял фамилию самого Лорченкаева и слегка переделал. Так проще. Персонаж и прототип не одно и то же! Роман этот повествует о его странствиях по миру, якобы, в 21 веке, из одного уголка света в другой... Такие... приключения писателя, авантюры, жизнь никем не признанного артиста, понимающего всю величину своего таланта, но не способного смириться с тем, что этот не дает ему никаких преференций в жизни. Мятежный ангел! Потом опубликую тайком, анонимно, но, конечно, дам понять, кто автор, чтобы старая проститутка Елесин заглотнула по самые гогошары (это я уже говорю языком персонажа, того самого Лорченкова). Фамилия звучит смешно и не по-русски, а имя так вообще нелепое, знаю. Но именно такого эффекта я добивался. Что-то прямо противоположное нормальному человеческому имени вроде Учерьъёсы Сугона. Смогу ли я писать роман, дневник, да еще и править? Слишком много на себя беру. Это из-за молодости тоже. Когда утром не знаешь, где будешь спать вечером, все время необходимо двигаться, как акуле. С тех пор и двигаюсь. Решил, что Лорченков будет вести дневник. Чтобы лишний раз не мучиться, я буду брать куски своего дневника, и вставлять их в роман, как дневники Лорченкова. Нет, но до чего же смешная фамилия! Посол Азербайджана, Рафик Османович Гуглыев-Нонкупабилитаев, которому я прочитал отрывок, как «найденное в сети», хвалил и восторгался, но тоже сказал, что фамилия странная и режет ему слух. Может, и стоит придумать что-то более русское.

18 сентября.

… Желтый волнистый попугай, похожий на того, что мы купили Глашеньке на ярмарке в Самаре, когда встречали посольство Персии (как дочь выросла!). Я — дух и прячусь в комнате под потолком от родителей девушки, с которой пришел знакомиться. Ищу место под шкафом. Комната знакомая. Улица ночная кажется центральная Кондопоги. Я лечу усилием воли поднимая тело чтобы не попасть на грязную землю. Думал о пьянстве и веществах, вроде грибов. Возможно, я постарел, а, возможно, чем это кончится, одному Богу ведомо. Как странно, я просмотрел дневник сейчас бегло, благо он еще небольшой (все мои три дневника не длились больше 10-20 страниц, будем надеяться, что этому повезло больше) и увидел, что это уже второй сон с попугаями за недолгий срок. Толкования таких снов плохие, но ведь я не баба им верить. Мне нравятся попугаи, эти красивые, яркие, благородные, но с ноткой здорового озорства, агрессивные, но добродушные в целом и всегда готовые поиграть и помириться, птицы. Они похожи на мое альтер-эго, этого самого авантюриста Лорченкова. К тому же, всегда в детстве у нас с братом были попугаи, других животных мать, одержимая страхом микробов и бактерий (кажется вообще всех форм жизни), не признавала. Сначала это был желтый попугайчик (прожил 14 лет) потом зеленый (18 лет). Потом началась война и время попугаев кончилось. Как странно. Только сейчас вспомнил про брата. Может, стоит начать розыски?..»

… Закончив с дневником, Иван Иванович встал, совершенно высохший, и с удовлетворением посмотрел вниз. Плоский живот, уверенный, достойный, уд. Может, и стоит пойти к Насте, которая только начала просыпаться и ворочается, жаркая, томная, под одеялом, в ожидании своего мужчины. Впрочем, полчасика еще есть. Супруга, в отличие от Ивана, оказалась «совой», а он, к своему удивлению, «жаворонком». Они оба этого не знали, когда жили в Трущобино, потому что в Трущобино не было ни сов ни жаворонков ни ангцев ни козлищ, вспомнил Иван проповедь Лорченкаева, ставшего Посмертным Патриархом церкви России за оказанные в ходе Освободительной Русской Весны услуги (заключавшиеся в утешении, которое Иван Иванович черпал из воспоминаний о Святом). В Трущобино также не было ни эллина, ни иудея, ни Лорченкаева, ни Сугоны, а стенали лишь заблудшие несчастные души, спрятанные в голодных, замерзших телах, чья индивидуальность оказалась стерта нищетой и унижениями. Но все это в прошлом, понимал Иван Иванович глядя, как по реке величаво плывут транспорты с зерном, мехами, золотом, вином, тканями и прочими грузами. И все началось с того самого дня, когда татары намеревались, подумал Иван с улыбкой, увести его, как раба, в Крым. Вспомнилось...

… облава на руssких началась ранним утром 22 июня 2112 года. Сначала татарове, следуя традиционным культурным паттерна - как позже объяснял их представитель в ООН, требуя компенсации за моральные и материальные издержки - прочно обложили Трущобино, перекрыв все подъездные пути к региону. Также в поле были высланы отряды всадников, препятствовать бегству обитателей Трущобино к реке и, следовательно, государственной границе Москвабада, пересекая которую, они могли почувствовать себя в относительной безопасности. Заодно, по странному стечению обстоятельств, которое Путин-ПР948954765 списывал на случайность перед тем, как его выбросили из окна Кремля — того самого, откуда Иван сейчас любовался на Москву — вдоль Москва-реки выстроились полки заслона. Якобы, для учений, а на деле, как утверждали Иван и его ополчение, чтобы облегчить татаровям охоту на руssких. Такили иначе, но Трущобино обложили, как медвежью берлогу, и в 3 часа 44 минуты утра над разрушенной церковью и палатками, окружающими её, раздался дикий, сатанинский, татарский свист...

В тот момент Иван, хотя и ждал его последние несколько недель, изо всех сил сжал кулаки и зубы. Его трясло. Сегодня перейден его Рубикон, вспомнил он историю Европейского Союза, и решится его судьба. Но хотя осознание этого требовало немедленных действий, Иван поначалу просто лежал, словно в лихорадке. Так прошло несколько мгновений, хотя Ивану казалось, лет, пока Лорченкаев, явно брезгующий Иваном после некрасивой истории с Настей, не схватил кандапожца с неожиданной силой и не сбросил с кровати на пол. Впрочем, это словосочетание носило исключительно образный характер, ведь Иван и так уже лежал на полу, где прозябал свои дни в ожидании нашествия варваров.

● Татары, мать их разэтак! - гаркнул Лорченкаев посреди крика, визга и бестолковой суеты трущобинцев, воющих в ожидании неизбежного.

● Бегом к реке, - гаркнул Лорченкаев.

● Через окно, - велел он.

Иван рванул было к окну, но, почему-то, не сдвинулся с места. Поглядев вниз, увидал, что Лорченкаев держит его за руку, отчего ход Ивана стал совершенно холостым. Иван глянул в лицо приятеля и поразился тому, каким большим оно оказалось, словно полная Луна в одну из страшных тихих кандапожских ночей, когда он мале...

- … бу сначала, герой, - сказал Лорченкаев.

- Сначала бабу спасать, герой! - повторил он оцепеневшему Ивану, и коротко и нетерпеливо кивнув в сторону растерянной Маши.

Только тут Иван увидал, что Лорченкаев, по слухам, толстовец — так называли последователей странного учения, согласно которому обладание короткой теплой и очень толстой (отсюда и название) фуфайкой изменит душу к лучшему — держал в руках нечто, весьма напоминающее пику, а на боку у него висела кривая острая... сабля?.. В одно мгновение Ивану стала понятна стратегия Лорченкаева, оказавшегося русским франктирером. Платон явно собирался погибнуть, как герой, прикрывая вход в церковь, пока её обитатели разбегутся, как тараканы, под шконки и по лесу, чтобы укрыться от набега. Большую часть их переловят, знал Иван, тщательно изучивший вопрос, здоровых угонят в рабство, остальных убьют и изнасилуют — неважно, в каком порядке — процентов десять выживут, вернуться, охая и стеная в Трущобино. И проведут здесь еще пару лет и зим, плодясь в нищете и унынии, в ожидании следующего набега. Но каждый раз в Трущобино находился такой вот толстовец, который решил поиграть в героя, прикрывая отход этих ничтожных руссо-тутсо, как называл руssких ректор института Дружбы Народов, хуту Рмабба Мгамба («Русским нужно 100 граммов черного хлебав день», «Парламентская газета», 23 кириера). Такие «герои», чья роль сводилась лишь к тому, чтобы лишь замедлить неизбежное, гибли безо всякого смысла.

Иван лихорадочно глянул на стену, где с граффити чернели прозвища этих дурачков, пожертвовавших собой в Трущобино ради сборища жалких отбросов, называющих себя руssкими и не способных встать на свою защиту.

… Стрелок, Мозговыч, Моторолыч, Гиви...

Муки, страх, боль, неизбежная гибель… И всё это — за граффити от кучки сраных трусов. Жалкие дебилы, подумал Иван. В церковь уже залетали стрелы, обмазанные каспийской нефтью и подожженные... где-то верещала пойманная руssкая, которую, очевидно, насило...

Иван вырвал руку, холодно глянул на Лорченкаева. Сказал:

● О рёвуар мусьё, - сказал он.

● Европейская мечта не вынесет двоих, - сказал он.

Отвернулся, заставляя себя не глядеть на Настю. И, в один прыжок, достиг окна, откуда выпал, чтобы, вскочив, снова упасть, потом быстро рвануть наискосок, смешно и нелепо размахивая руками — на самом деле лепо, очень лепо, так выглядел придуманный Иваном прием от арканов — периодически подпрыгивая и меняя темп и направление бега. Все это Иван тщательно изобрел и неоднократно проделал, вдали от чужих глаз, отлично изучив местность. Он знал, что сейчас пролетит опушку, уже заполоненную мятущимися трущобинцами и татарами, хватающими жертв, как хорьки кур. Попадет в лес. Там следовало подождать, пока татары насытят первичный голод крови и насилий, а уже потом дать “поймать” себя какому-нибудь новичку, припозднившемуся к главному пиру, и который новичок обрадуется добыче, и сохранит её, чтобы заработать...

Уже войдя в лес, Иван знал, что у него все получилось, и гордился собой. Он все сыграл, как по нотам.

Во-первых, тщательно разучил созданный им же план. Во-вторых, изобразил смятение при первых сигналах атаки, и не стал выпрыгивать из окна первым — нелепо думать, что татары не поставили отряд и там, поэтому именно первые беглецы подвергались большей опасности. В третьих... Будь у Ивана время и возможности, он бы обязательно загибал пальцы. Но Иван лежал, скрючившись, под куском дерна, заранее припасенного, и боялся пошевелиться. Он слышал звуки ужасной резни, рёв Лорченкаева и татар, которых тот пронзал своей пикой, - упрямый толстовец явно не желал сдаваться, делая тем самым себе еще хуже (после всего его ждала не просто смерть, а смерть мученическая) — визг, крики и причитания пленных... С ужасом и содроганием он старался не расслышать в этих криках знакомый голос преданной ему и преданной им Насти, получается, уже дважды преданой... Иван почуял запах гари со стороны реки. Это татары подожгли лес, но ему это ничем не угрожало, знал Сугона, потому что пламя не доберется через сырую почву до укрытия... Пожар спровоцировали, чтобы выгнать дымом тех, кто рванул из церкви первыми и добежали до реки слишком быстро. Идиоты, а он умница, поздравил себя мысленно Сугона. После чего даже чуть не подавился  невротическим смешком, думая о том, что он всех перехитрил, и остался жив. Затем постарался не дрожать, что под дерном оказалось трудно, и велел себя поспать. Сначала это выглядело нелепо и смехотворно, но потом Иван и правда впал в некоторое забытье, сменившееся полудремой, а после и крепким сном.

… «Дневник снов» императора Всероссийского Ивана Ивановича Лукина.

«Дальнейшее представляется мне таким странным и удивительным, что я сохраняю это воспоминание для своего настоящего дневника, а не слащавых мемуаров, которые исправят придворные жополизы вроде Ивашки Рудалёвкина, нанятого в биографы. Я уснул так крепко, что начал даже похрапывать, что, впрочем, в шуме резни, не представляло опасности. Время от времени по мне пробегал кто-то, пытаясь спастись от убийц в лесу, но ветер, дым и огонь гнали несчастных обратно к церкви Трущобино, где уже поджидали татары... Дерн смягчал удары, и я лишь надеялся, что настя, которую я оставил у церкви, погибла быстро. Что, впрочем, с учетом нравов татар было маловероятно. Я старался не думать о ней, о себе, о том, что происходит, я знал, что все проходит и пройдет и это и что рано или поздно я смогу жить с этим воспоминанием, потому что я буду жить. Так что я уснул и стал похрапывать и очутился в своей импровизированной могиле словно бы в большом темном помещении, где стоял стол, с зажженной свечой, а по обе стороны стола сидели, почему-то, Борода и Лорченкаев. Они оказались странно одеты. Борода, макушка которого оказалась выбрита, напялил серый балахон и огромный деревянный крест. Круглое лицо его, теперь гладко выбритое, выглядело торжествующим. Лорченкаев же сидел с руками, скованными цепью, в синей когда-то, рубахе (цвет я определил по паре сохранившихся пятен), с поседевшею бородой. Он выглядел уставшим и измотанным. Оба они говорили на неизвестном мне языке, похожем на французский и латынь одновременно (очевидно, речь об окситанском — прим. И. П. Колонтаева, научного сотрудника Музея царской истории, периода Второго Царства, 2567 год). Что удивительно, я понимал каждое слово, сказанное ими. Некоторое время они просто молча смотрели друг на друга, после чего Борода нарушил молчание.

● Ну что Петр, - сказал он почему-то (ведь Лорченкаева звали Платон).

● Вот мы и встретились, Пётр, - сказал он.

● Или Пьер. Или Пейр. Или как ты сейчас предпочитаешь, чтобы тебя называли, - сказал он.

● Пожалуй, Пейре, - сказал Лорченкаев, улыбнувшись.

● Как угодно, - сказал Борода.

● Ты, Пейре, в бесконечном тупике, - сказал Борода. - Ты как загнанное животное, ты голоден и устал, ты выглядишь, как зверь в ловушке…

● Ты даже пахнешь, как пойманный зверь, - сказал он, поморщившись.

● Что есть, то есть, - сказал, улыбнувшись Лорченкаев. - Подмыхи пованивают.

● … - усмехнулся Борода.

● Только это не я, - сказал Пейре Лорченкаев.

● …? - молча смотрел на него Борода.

● Это всего лишь мое тело, Фурнье, - сказал он, пожав плечами. - Фурнье, ты ведь сейчас так предпочитаешь называться...

● Я ждал чего-то в этом роде... этой твоей болтологии... - сказал, поморщившись, Борода-Фурнье.

● Я и не ждал, что ты ждал от меня чего-то иного, - сказал, улыбнувшись, Пейре Лорченкаев.

● Твоя душа там, где твое тело, - сказал Борода.

● Тело мое темница души моей, - согласно кивнул Лорченкаев.

● Но ведь стоит мне умереть... - сказал Лорченкаев так, что мы с Бородой явственно увидели кавычки, в которые оказалось взято слово «умереть».

● Стоит мне «умереть», как душа моя освободится и окажется с богом, - сказал Лорченкаев.

● Я окажу тебе эту услугу, - сказал Борода.

● Да уж будь добр, - сказал Лорченкаев, расхохотавшись.

● А теперь послушай меня, - сказал Борода и перегнулся через стол, схватив за шиворот Лорченкаева, который почему-то не отстранился.

● Это все khuiня, - сказал Борода.

● Нет ничего. Будет тьма, - сказал он.

● Для тебя, - пожал плечами Лорчекаев.

Теперь настал черед Бороды выглядеть усталым. Он отпустил Лорченкаева, и вновь уселся. Прикрыл глаза.

● Значит, с Богом, - сказал он.

● Ну и где твой Бог сейчас, - сказал он.

● Здесь, - сказал, улыбнувшись, Пейре.

● Ну как же, - сказал Борода. - Твой Бог здесь, в этой кучке gomna, которую я заставлю тебя убирать, и все будут плакать, и твои тонкие пальцы еврейского пианиста будут дрожать и все плакать…

● Мы все смотрели это gomno, ну про список Шиндлера, - сказал он.

● Да, фильм gomno, но и ты сам gomno, - озорно улыбнулся Лорченкаев.

● А Бог здесь не в каком-то переносном, а в самом прямом смысле, - сказал Лорченкаев, и что-то в его тоне прозвучало так серьезно, что даже скептически настроенный Борода-Фурнье насторожился.

● Ты хочешь сказать, что... - сказал он.

Тут они оба повернули головы в мою сторону и... (обрыв страницы, как будто Иван Иванович Лукин написал что-то, а потом передумал доверять это даже журнал интим и порвал страницу на середине, прижимая пальцем — прим. И. П. Колонтаева)

… Очнувшись после видения, которое он доверит десять лет спустя только своему дневнику, Сугона прислушался. Судя по резкому снижению интенсивности звуковой анархии (Сугона уже мог думать на пиджн-рашн), ну или по тому, что шум пошел на убыль, резня в Трущобино подходила к логическому концу. Так что Иван выполз из-под дерна и, подвернувшись под ноги запоздавшего к разделу добычи и потому слегка раздосадованного татарина, стал утешительным призом Ахмедки. Скрутив урусу руки, татарин вытащил, торжествуя, Учерьъёсы на поляну перед церковью, и привязал к обозной телеге, дав пинка.

Иван, перемазавший под дерном землею лицо и потому не боявшийся быть узнанным полицей Москвабада, что присутствовала при резне в статусе наблюдателей — это называлось «соблюдать Минские соглашения», по городу Минску в Латвии, где Путин-ПРАА898у4 подписал с татарами договор о двухгодичном набеге - сел на землю, и стал смотреть.

Повсюду валялись тела с отрубленными конечностями... головами... рыдали и тряслись от ужаса связанные веревками юницы и детишки постарше. Совсем маленьких резали, как обузу, потому что мальцы бы перехода до Крыма не выдержали бы, а на лошадях нужно вести меха, золото и еду и бытовой техникой... бродили по лесу татары, выискивая беглецов... дымились костры, над которыми устанавливали чаны, раздавался хохот торжествующих воинов... Пьянка уже началась, и жертвы умирали в блевотине и моче насильников, которые соорудили огромный помост посреди поляны, на котором пели, плясали и танцевали....

Сугона съежился, стараясь согреться. Он понимал, нужно экономить силы. Добраться до Крыма. Чтобы все это было не зря. А там уже и зима скоро. Зима тревоги нашей, подумалось, почему-то, Ивану.

Тут взгляд его упал на обнаженную девушку, стоявшую на коленях у самой стены церкви... девушку, чья белая кожа была покрыта синяками, грязью и ссадинами... и которая девушка, распустив волосы, прятала лицо в руках. Глядя на ее жалкие лопатки, дрожащую спинку, Сугона понял всё. А потом поднял взгляд чтобы не видеть Настю, и увидел перед собой, на остове купола, Лорченкаева. Того приколотили к уцелевшей балке, к которой прибили наспех перекладины для распятия. Для верности философа проткнули копьем слева под ребрами, напялив на голову разбитое металлическое ведро, края которого едва ли не скальпировали несчастного. На груди Платона написали корявой татарской латиницей на крымском языке:

«Tsar Gor-ы»

Лорченкаев был еще жив, что его, судя по выражению лица, огорчало. Время от времени он принимался мотать головой, словно желая разбить её о свои плечи — будто те каменные — или пытался откинуть её назад, к кирпичу. Но силы распятого, очевидно, оставили, да и тело, стремившееся всей массой к земле, не позволяло совершить хороший замах и удар милосердия. Сугона глядел на Лорченкаева, зная, что не нужно смотреть, смотрел и смотрел... Потом их взгляды встретились. Лорченкаев улыбнулся, после чего глянул вниз, на коленопреклоненную Настю, опозоренную и грязную. Потом кивнул и опустил голову на грудь, и уже тогда Сугона понял, что кивок - агония.

Начался теплый летний дождик, и Иван навсегда запомнил это — распятый бродяга и обнаженная избитая женщина в грязи у ног распятого. А вот дальнейшего Сугона не помнил, и полагался в этом случае на свидетельства очевидцев.

Согласно им, Сугона, потихонечку распутав узлы веревки, над которыми татарин особо не старался, дождался ночи. Когда стемнело, Сугона стащил с телеги пику и, разбежавшись, проткнул ей одного татарина так, что через несчастного прошел не только наконечник, но и почти все drevko. Потом Сугона пробежал вдоль обоза пленных, кидая оружие — татары, увлеченные пиршеством, не поняли, что происходит внизу, - и, бросив факел в ковры с пирующими закричал.

● РУССКИЕ! - закричал Сугона.

● БЕЙ ОККУПАНТОВ, - закричал он.

● СКОЛЬКО МОЖНО БЕГАТЬ, - закричал Учсерьъесы.

После чего, схватив топор, побежал вперед, круша черепа. И, якобы, это так завело обычно покорных руssких рабов, что те включились в резню, и, обозленные, убивали татар. Хотя были и те, кто поговаривали о божественном вмешательстве - якобы, утверждали они, в лесу замечены были ангелы, поражавшие мечами нехристей и особенно старался будто бы святой Владимир...

… спустя несколько часов все вновь было кончено. На этот раз, для татар. Неподготовленные к сражению, не в строю, пьяные, на ложах, ночью... Все оказались перебиты. Эта, как ее впоследствии назвали историки, битва при Молоднях, унесла жизни более 10 тысяч граждан независимой Крымской Республики, и от этого удара Бахчисарай уже не оправился. Что способствовало завоеванию его Московским княжеством, но случилось это намного, намного позже той июньской ночи 2119 года, когда Иван стоял, с топором, окровавленный с головы до ног, посреди ликующих трущобинцев, и думал о том, что совершил страшную ошибку. И что сотрудник военкомата Карело-Кандапожской Республики был прав, забраковав Сугона и утверждая, что “в парне есть чутка руssкой крови”. И что он поступил как настоящее расово неполноценное руssкое животное, в ущерб себе и логике ради “милосердия и чести”, чудовищных фантомов неполноценных аборигенов из сказок о прошлом. И что месть Многонациональной Федерации будет страшна и жестока... И что трущобинцы, конечно, разбегутся, и крест теперь предстоит ему, и хорошо, если только крест…

Наверное, меланхолически думал Иван, ему стоит сразу покончить с собой, над телом Лорченкаева, снятого с креста, и положенного в ручей, как философ того просил, оказывается, перед смертью. Как утверждала Настя, такова была воля покойного, желавшего отдать природе то, что она ему дала. Постояв над телом Лорченкаева, Сугона лихорадочно думал.

Нет никаких сомнений, что Трущобино сотрут с лица земли. Случившееся можно рассматривать только и исключительно как бунт против мирового устройства. На Трущобино пойдут войной все государства мира. Руssкие не умеют организовываться, и, значит, уже к утру из Трущобино разбегутся все. Они предадут его... предадут, как предают друг друга, знал Сугона. Значит, он зря потерял контроль, но раз уж... Мне нужен план Ж, подумал Сугона. И он, пока к церкви собирались бойцы, придумал план Ж!. Этой же ночью Учерьъёсы уйдет из лагеря в сторону Сибирского ханства, решил Сугона, уйдет, обезобразив себя… наверное, придется отрезать нос — надо жертвовать! - чтобы не быть узнанным. А пока следовало воодушевить трусов и предателей, чтобы они хотя бы эту ночь оставили его в покое, и Сугона мог улизнуть из лагеря. И потому Иван, ощущая себя настоящим Мак Иэнавелом, каким-то грузинским вором в законе, автором учебника “Разрули, разводя”, цитаты из которого преподавали в тюрьмах Многонационалии, взошел на помост, и, освещенный факелами, сказал:

− Братья и сестры... - сказал он**

ХХХ

… закончив говорить, Иван оглядел лица собравшихся. Он даже заметил где-то камеру — по старинке, трущобинцы снимали на ВХС для своего полу-подпольного кабельного телеканала, покрывавшего район Трущобино и окрестности. Потом прислушался к ночной тишине подмосковного леса. Тишина. Сотни... почти тысяча... людей. Но этого так мало. Сугона пошел к палатке, которую ему отвели для сна, твердо решив, что уйдет рано утром, пока лагерь спит. С этим решением он и провалился в сон, на этот раз без видений, и, конечно, проспал до самого обеда. Проснувшись, он не поразился тишине, - и не удивился тому, что трущобинцы разбежались, и в лагере не осталось ни одной живой души - но, откинув угол палатки, не поверил своим глазам.

Все поле за Трущобино оказалось покрыто бойцами, вооруженными как попало, но выстроившимися в образцовом порядке. Копья, пики, дедовские Калаши, ножи, ятаганы, булавы… И все они молча стояли, ожидая, пока Сугона поспит... Учерьъесы, чувствуя головокружение, попробовал посчитать ряды и число, но сбился со счету. Получалось больше двадцати тысяч... За ночь?! Войско молчало, ветер хлопал полотнищем черно-золотого флага. Один из бойцов подвел Сугоне мотоцикл с укрепленным на руле пистолет-пулеметом и сказал:

- Батюшка Сугона, выборный я… от них всех!- сказал боец.

- Не живет Россия без царя, - сказал он.

- Сил нет терпеть, мочи нашей! - крикнул он.

- Объявляем тебя на царство! - крикнул он.

- Веди нас на Москву, - сказал он.

Сугона помолчал, глядя на флаги, ряды, бойцов, молчаливую бледную Настасью, стоявшую неподалеку. Вновь воцарилась тишина.

- Батюшка, Учерьъесы... - волнуясь, заговорил было боец.

Но Сугона поднял руку, и все снова смолкло.

- Зовите меня Иван, - сказал Сугона.

… Так началась Реконкиста Четвертой Русской Империи.

Приложение

Учебное пособие для школьников 4 класса средней образовательной русской школы 20125 года. Переименованные месяцы календаря Многонациональной Федерации под властью Путина-ЛПРПАМИ5485865.

Путинарь

Матвияль

Эрнстарт

Шойгель

Мишустяй

Кириюнь

Ксениюль

Каргопобедыкультуст

Многонацитябрь

Люсьулицябрь

Новиопябрь

… (12 вопрос — на внимательность, «декабрь» был упразднён как день рождения Иисуса Христа во избежание межнациональных конфликтов и ради для поддержания конфессионального согласия)

Приложение второе

Речь Ивана Ивановича Лукина в Трущобино 22 июня 2113 года (Музей Русской Истории, Москва, зал Русской славы — экспонат номер 1)

«Народ русских! Вы пришли из России, вы избраны Богом и возлюблены им, что показано многими вашими свершениями. Вы выделяетесь из всех других народов по положению земель своих и по вере, а также по почитанию России; к вам обращается речь моя!

Мы хотим, чтобы вы ведали, какая печальная причина привела нас в ваши края, какая необходимость зовет вас и всех верующих. От пределов русских и из града Москвы пришло к нам важное известие, да и ранее весьма часто доходило до нашего слуха, что многонациональные народы Российской Федерации, иноземные племена, чуждые России и русской культуре, упорные и мятежные, неустроенные сердцем и неверные Богу духом своим, вторглись в земли русских, опустошил их мечом, грабежами, огнем. Новиопы частью увели русских в свой край, частью же погубили постыдным умерщвлением. А часть России они просто захватили. Наши библиотеки, заводы и церкви либо срыли до основания, либо приспособили для своих обрядов. Они оскверняют музеи России своими испражнениями. Они режут русских и обрезанные части кидают в алтари или в купели для крещения. Они рады предать русских позорной смерти, пронзая живот, лишая детородных членов и привязывая их к столбу. Потом они гоняют свои жертвы вокруг него, и бьют плетью до тех пор, пока из них не выпадают внутренности и сами они не падают наземь. Иных же, привязанных к столбам, поражают из пистолетов «Стечкин» с позолотой, иных, согнув шею, ударяют мечом и таким способом испытывают, каким ударом можно убить сразу, с криками «славаукраини» или “араэ”. Что же сказать о невыразимом бесчестии, которому подвергаются женщины, о чем говорить хуже, нежели умалчивать? Россия уже до того урезана ими и изничтожено, что утраченное не обойти и за два месяца.

Кому выпадает труд отомстить за все это, исправить содеянное, кому как не вам? Вы русские, люди, которых Бог превознес перед всеми силою оружия и величием духа, ловкостью и доблестью сокрушать головы врагов своих, вам противодействующих?

Поднимайтесь и помните деяния ваших предков, доблесть и славу Петра Первого, и Александра Первого, и других государей и государынь ваших, которые разрушили царства язычников и раздвинули там пределы святой России. Особенно же пусть побуждает вас святая Москва, которой ныне владеют нечестивые, и святые места России, которые ими подло оскверняются и постыдно нечестием их мараются. О могущественнейшие русские! Припомните отвагу своих праотцев. Не посрамите их!

И если вас удерживает нежная привязанность к детям, и родителям, и женам, поразмыслите снова над тем, что говорит Господь в Евангелии: «Кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во стократ и наследует жизнь вечную». Не позволяйте собственности или семейным делам отвлечь вас.

Эта земля, остатки настоящей России, тот клочок, который вы сейчас населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, она стеснена вашей многочисленностью. Нет у вас ни вашей Малороссии, ни Белой Руси, ни вашей Польши, ни Финляндии, ни Туркестана, ни Монголии. Все это отобрали у вас дикари и чужеземцы. Та земля, что осталась, едва прокармливает тех, кто ее обрабатывает, потому что вас захватили иноземцы, которые сосут из вас кровь и соки. Из-за этого вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите другу множество смертельных ран. Малоросс идет на великоросса, белоросс — против всех. Пусть же прекратится меж вами ненависть, пусть смолкнет вражда, утихнут войны и уснут всяческие распри и раздоры. Начните путь к освобождению России и верните Российскую империю, исторгните землю свою у нечестивого многонационального народа новиопов, землю, которая была дана Господом вам, русским, и которая течет млеком и медом.

Москва – это пуп земли, край, самый плодоносный по сравнению с другими, земля эта словно второй рай. Ее прославили русские своим приходом, украсили ее деяниями, освятили страданиями, искупили смертью. И этот царственный град, расположенный посредине земли, ныне находится в полоне у его врагов и используется многонациональными народами, не ведающими Господа. Он стремится к освобождению и жаждет освобождения, он беспрестанно молит о том, чтобы вы пришли ему на выручку. Он ждет помощи от вас, ибо, как мы уже сказали, пред прочими сущими народами вы, русские, удостоены Богом замечательной силой оружия. Вступайте же на эту стезю во искупление своих грехов, будучи преисполнены уверенностью в незапятнанной славе Царствия Небесного».

(«Россия — русским! Так хочет Бог! Так хочет Бог! - крики из толпы)

«Возлюбленные братья! Сегодня мы видели победу русского оружия и видели, что, как сказал Господь в Евангелии от Матфея, «где двое или трое собраны во имя Мое, там я посреди них». Ибо если бы не Бог, который присутствовал в ваших помыслах, не раздался бы столь единодушный глас ваш; и хотя он исходил из множества уст, но источник его был единым. Вот почему говорю вам, что это Бог исторг из ваших уст такой глас, который он же вложил в вашу грудь. Пусть же этот клич станет для вас воинским сигналом, ибо слово это произнесено Богом. И когда произойдет у вас боевая схватка с неприятелем, пусть все в один голос вскричат Божье слово: «Россия — русским! Так хочет Господь! Так хочет Господь!»

Мы не повелеваем и не увещеваем, чтобы отправлялись в поход освобождения России старцы или слабые люди, не владеющие оружием. И пусть женщины не пускаются в путь без своих мужей, либо братьев, либо законных опекунов. Они ведь являются больше помехой, чем подкреплением, и представляют скорее бремя, нежели приносят пользу. Пусть богатые помогут беднякам и на свои средства поведут с собою пригодных к войне.

И тот, кто решит совершить это святое паломничество, и даст о том обет Богу, и принесет ему себя в живую, святую и весьма угодную жертву России, пусть носит знамя России императорской на груди. Тот же, кто пожелает, выполнив обет, вернуться домой, пусть поместит это изображение на спине промеж лопаток. Тем самым такие люди выполнят заповедь Господню, которую он сам предписывает в Евангелии: «И кто не берет креста своего и следует за мною, тот не достоин меня».

Приложение третье

«Шпаргалка ученику 3 класса» (история реконкисты России в одном параграфе)

«Лорченкаев был русским философом из Молдавии, который вместе с князем Иваном Лукиным являются русскими национальными героями. Они подняли восстание и организовали защиту страны от новиопского вторжения в начале 22 века. Москва была захвачена инородцами. Платон Владимирович Лорченкаев своей жизнью и гибелью вдохновил нашего царя и Иван Иванович Лукин при содействии Патриарха Филарета отбили набег татар, литвин и болгар с босняками, и создал народное ополчение. Туда стекались силы со всей России. Осенью 2134 года Москва была освобождена от войск интервентов, после чего последовало усиление русского царства и крах вражеских княжеств по периметру России. Так Россия вошла во Вторую Империю. Слава России! Я горжусь быть русским ».

Глава одиннадцатая

Иван ищет волшебную идею для народа

В этом ему только один человек поможет

Заботы самодержца — Речи юродивых — Шуба Холмогориеву, удавка Чёрной клизме и плети Просвирке - «Добрые русские люди» крадут у Ивана Ивановича десертную ложку — Кремль и инородцы — Появление Джохара Дзардаевича из АП — Дуга и Модестка - Иван разыскивает Алевтину — Ожиданная встреча — Министерство Национальной Идеи

… следующим на небольшой помост в центре Царской Палаты, украшенной головами зубра, звёздами и орлами взошёл одутловатый мужчина в сером костюме... Палата выглядела так странно, потому что Иван Иванович Лукин, самодержец всея новой Руси, твердо помнил заветы учителя, Лорченкаева, и старался отдать тому оммаж во всём, включая убранство дома. И потому инородным телом в зале выглядел мужчина на помосте, который в иной обстановке — нормальной — пришелся бы ко двору, ибо выглядел как типичный политун, специалист политологических наук. В пухлой, бабской руке (Иван поморщился, некстати вспомнив Алевтину) мужчина держал дорогую трость красного дерева. Впрочем, пальцы его не были видны из-за перстней, словно бежавших от ногтей к кистям... покрывших конечность Пухляша, как его окрестил про себя Иван, будто щитовки — больное ими растение (Её Императорское Величество Настенька полюбила огородничать да садовничать, так что Иван Иванович начал неплохо разбираться в растительном мире).

● А это у нас кто? - поинтересовался Иван, кутаясь в соболиную шубу.

Да, несмотря на то, что образ жизни Иван Иванович вёл спартанский, на радость и заглядение всем своим 300 миллионам подданным, в кое-каких гедонистических удовольствиях отказать он себе не мог. Например, в теплой одежде. Иван, мерзнувший всю свою жизнь - «между ледяной батареей не работающего центрального отопления и буржуйкой в девятиэтажном доме мы рождены», цитировали его мемуары школьники Новой России — твердо намеревался никогда больше не страдать от холода. И потому всегда кутал слегка ноющие от боли руки в теплющие муфты лучших мехов Сибири, воссоединившейся с Россией на 6-м году Русской Реконкисты, ведомой Лукиным. Слегка оправдывал эту страсть Ивана, за которую тот все равно иногда испытывал стыд, лишь высокий уровень жизни в Новой России, где подобную одежду мог позволить себе любой работающий гражданин или гражданка (третий и четвертый полы при Иване Ивановиче отменили). Так что Иван с наслаждением чувствовал, как разбегается по больным от холода и тяжкого труда тепло — словно перстни на руках следующего оратора, вспомнил он, где и зачем находится — и благосклонно кивнул, чтобы не вынимать руки из муфты для повелительного хлопка. Пухляш сел на табуретку на одной, почему-то, ноге, и быстро заговорил, стараясь отчетливо произносить окончания слов (и оттого не глотая их, а словно надкусывая):

● Начать я бы хотел с самого начала, Ваше Императорской Величество, - сказал он.

● … - милостиво кивнул Иван.

● Обратимся ко временам крещения Руси Изначальной, - сказал Пухляш.

● … - милостиво, хотя с некоторой опаской, кивнул Иван Иванович.

● В конце IХ века возникла Русь Рюрика, которая усилиями Вещего Олега объединилась, согласно летописи, в 882 году, с Русью Аскольда. Теперь одно политическое объединение контролировало оба торговых пути, ведших через Русскую равнину, – и путь «из варяг в персы» и путь «из варяг в греки». Главным политическим центром стал Киев – пункт, выдвинутый ближе к Константинополю (и это предопределило и культурно-цивилизационный выбор Руси). А попадавшие в политическую орбиту этой Руси народы постепенно превращались в Русь уже и в этническом смысле. Разумеется, этот процесс был не одномоментным. Славянские племенные объединения переваривались Русью постепенно. По всей видимости, сразу отождествили себя с Русью только поляне. Древляне сопротивлялись весь Х век, и их подавление владыками Киева окрасило кровью самые мрачные страницы ранней летописи. Племенная память северян и вятичей сохранялась ещё в XI веке. Однако имя Руси постепенно стало главенствующим. Огромную роль в этом сыграло принятие христианства при князе Владимире. Именно оформление русской культуры в христианском контексте сделало национальное самосознание Руси предельно чётким. – отмечал выдающийся русский публицист и политический мыслитель И. Л. Солоневич. Русская нация появляется на историческом поприще одновременно с большинством других христианских наций Европы. Если посмотреть на карту... - забубнил мужчина.

Иван спрятал подбородок в бобровом воротнике, и полуприкрыл глаза, делая вид, что внимательно слушает. На самом деле, ему хотелось подремать, потому что ничего из сказанного Пухляшом он, самодержец Иван, не воспринимал в целом, хотя понимал каждое слово по отдельности. Совершенно очевидно, что советники притащили очередного болтуна, неспособного отличить голову от жопы — да еще и с украденным откуда-то десятком перстней!.. не забыть велеть полицмейстеру проверить происхождение камушков, напомнил себе Иван, - который черпал свое вдохновение из какой-то интернет клоаки. Наподобие той, где он когда-то искал ответы на вопросы бытия, со стыдом вспомнил Иван Иванович свой неудачный заход в интернет-чат «Иудушки». Где-то они там, мои анонимные пиздоболы, подумалось некстати. Вряд ли кто-то из них выжил в горниле сражений и двадцатилетней войны за независимость Новой России, с грустью понял Иван Иванович. С другой стороны, подумал он, именно огонь, очистительное пламя сражений, обновило и закалило Россию-2 так, что теперь Москва вновь стала столицей нового мирового гегемона, и русские дирижабли — избавленные от двух постыдных латинских s, - нынче летают, груженные зерном, мехом, и минералами, до самых Атланты, Сиднея и Сантьяго. Да, русские оказались идеальными солдатами, весьма удивив своих владык и отвагою и удалью и безбашенной смелостью. Русские шли на смерть, словно на парад, с улыбкой и песней, и погибнуть в бою считалось у них делом высочайшей чести. Понятно, что при таком психологическом настрое территория внутренней, исторической, России была очищена от инородцев в считанные месяцы. Шипя и сквернословя, брызжа жиром, и отчаянием, Путинская-393485-па Федерация свернулась, словно шагреневая кожа, как кусок свиной шкурки на раскаленной сковороде. Те инородцы, которые не желали умирать, сражаясь, вписывались обратно в русские, откуда их и выписывали на протяжении всех 200 лет владычества Федерации. Ну а присоединение дальнейших территорий стало делом уже не храбрости, а экономической выгоды — Финляндия и Польша присоединились сами в качестве полуавтономных регионов — и умения русских воевать (Балканы и Кавказ были буквально раздавлены одним из генералов, господином Ермолаевым). И вот как раз первый этап Русской Реконкисты, точнее, быстрота, с которой он прошел, в результате чего Россия вновь абсорбировала огромное число новых русских, и вызвала тревогу Ивана Ивановича и привела, косвенно, к появлению в его покоях десятков болтунов подобных Пухляшу. Ибо вот уже третий год Его Величество, деливший свой время между спальней Настены, поездками по новой стране и библиотекой, искал Идеологию. Ну или Национальную Идею. Проще говоря, тот раствор, что зацементирует огромные массы новых русских людей, даст им почувствовать себя единым целым и не развалиться, словно дом из песка при дуновениях ветра. А в том, что ветер подует и не раз, Иван Иванович с его богатейшим спиноуровнем (так Пухляш-славянист, как доложили советники, называл заморский бэкграунд). Ишь, славянист, подумал с неприязнью брюнет Иван Иванович, сам вроде из славян, а рожа цыга... Хрррр. Иван Иванович встрепенулся, поняв, что слегка задремал. Встрепенулся с ужасом и Пухляш. Поняв, что не произвел желаемого эффекта, он затараторил, отчего речь его зазвучала еще более монотонно и скучно.

● Как отмечает другой исследователь, Стивен Гросби, воспоминания о едином царстве Давида и Соломона, надплеменное представление о «всём Израиле», убежденность в том, что этот народ принадлежит определённой территории и что она принадлежит исключительно ему, вера в то, что земля и народ были освящены соглашением с единым Богом, – все эти составляющие национальности отделяли Израиль от окружавших его неустойчивых племенных союзов, изолированных городов-государств и размытых в своей идентичности империй. Нетрудно отметить удивительное и, конечно же, неслучайное сходство...

Иван постарался спрятать подбородок еще поглубже — хорош же бобер в Архангельске! (так переназвали город вместо старого Дзабраилсеверулуса) — и загрустил. Конечно, и Пухляш не то. Несмотря на кажущуюся энергичность, четкую артикуляцию, напор и тщательно продуманную жестикуляцию, Пухляш производил впечатление унылого, скучного человека, неспособного увлечь не то, что целую нацию, а даже и пару человек скинуться на бутылку вина и распить её на лавочке, с русским багетом и вологодским маслицем. А сколько их таких было?! Десятки, нет, сотни людей, утверждающих, что знают секрет Русской Идеи, которая соединит всех 400 миллионов нового населения Новой Россиии в единую альмальгальму руской нации, но оказавшихся, в конечном счете, искателями альмальгальмы денег. Иван Иванович слегка вздохнул, вспоминая, и время от времени кивая, чтобы Пухляш не заткнулся и не пришлось ему что-то говорить (а во время его монологов самодержец мог подумать). Да уж... всех не перечислить! Запомнились самые странные...

… вытсупал перед Иваном Ивановичем бесноватый рыжеватый паренек из воссоединившегося с Новой Россией бывшего Ханьздцыдая, переименованного во Владивосток, некий пророк Просвирка, который за час аудиенции четырежды поменял свою, как он это называл, «идеологическую мировоззренческую программу платформу»... Войдя в зал аудиенций, Просвирка представился русским националистом, чем изрядно удивил Ивана Ивановича, к середине своего монолога, представлявшего путанный пересказ каких-то, как он их называл, «монографий», стал вайт-лайф-матер-активистом, а к концу грохнулся на колени и торжественно провозгласил себя Верным Монархистом, причем сразу же обвинил Его Императорское Величество Ивана Ивановича в полной недееспособности (бесноватого вытаскивала из палаты охрана)...

… левый философ Модестка Гневливый, толстый карлик, насупленно зыркавший на Ивана Ивановича все время, что выступал. Модестка упирал в своих предложениях, смысл которых, впрочем, оставался для Ивана Ивановича и его советников, сидящих по лавкам у стан, туманным, на некую «левизну». Все прояснилось, когда карлика выпроводили восвояси и он вышел, сильно прихрамывая на левую ногу. Все ясно, марксист и вульгарный материалист, понял Иван Иванович. Страшно подумать, какую идею для России элаборировал бы левый философ Модестка, будь у него грыжа или, скажем, гемморой (Да, именно элаборировал, ведь Иван Иванович перенял у покойного Лорченкаева манеру переделывать французские слова в русские),

… заторможенный будто философ Дуга с окладистой и, почему-то, совершенно прямой, бородой, прямо противоречащей фамилии докладчика— ну, хоть не вульгарный материалист и не истерик! - который долго сопел, оглядываясь. А когда начал, то говорил недолго, кратко и по существу, чем уже выгодно отличался от большинства докладчиков. Беда лишь в том, что его идея была не только простой и доходчивой, но и состояла в том, чтобы все переписать на татар и монголов. Примерно то же самое, но только вместо монголов осчастливить нужно было евреев, предлагал сделать знаменитый идиш-дервиш ребэ Пряниш, прибывший в Москву с гастролями прямо из Тель-Авива, который, говорят, еще излучал радиацию куда-то в небо...

... какой-то толстый дурак — почему-то желание «координировать национальный дискурс» прямо коррелировало у них всех с лишним весом, удивлялся Иван Иванович, - с татуировкой большой черной клизмы на лбу, который дурак уверял Его Величество, что готов открыть издательство по печатанию брошюр патриотической направленности, направленной на духовное окормление молодежи и который же дурак исчез с десятью рублями, выданными на первоначальные расходы (во Второй Русской Империи один рубль шел за 100 золотых рублей Первой Русской империи Романовых), позже найденный где-то в Стокгольмской губернии, в кабаке в загуле...

… Дугу, Пряниша и Чёрную Клизму самодержец, наученный горьким опытом жизни в Многонациональной Федерации Путина-Апо383-ф, велел утопить в проруби, без шума...

… приходили еще какие-то недоноски, но уж совсем мелкого пошиба, и все как один называли себя «добрые» «русские» «люди», утверждали, что им нужно держаться вместе и занимались тем, что ожесточенно клеветали друг на друга, или воровали друг у друга мелочь из карманов в гардеробе, и паясничали перед Иваном Ивановичем до тех пор, пока Лукин, взбешенный, не велел вешать таких еще на подходе к Кремлю... Приходил даже бывший работодатель Алевтины, бывший Ибрагим Асланбекович Дудаев, - в Новой России он покаялся, ушел в монастырь и стал Петром Петровичем Мамоновым — босой, подпоясанный веревкой и с крестом из камня. Иван Иванович выслушал Петра благосклонно, хоть тот тоже нес ахинею, полную «смыслообразующего концепта отречения старого праха с подошв молодой России», «активизирующего начала фонтанирующего да смерть» и тому подобных словосочетаний, порожденных «химерами смыслообразования Дудаева, состоящими в атавистическом употреблении кокаина», спародировал про себя Иван Иванович стиль бывшего властителя дискурса Путин-прп-67-ф Многонационалии. Но вешать Дудаева-Мамонова на веревке-пояске не стал, а велел накормить, и отправить восвояси в монастырь, настоящий, что в Соловках, и присматривать, чтобы Дудаев-Мамонов оттуда не вернулся в Москву. Докладывали, что философ вырывался и кричал, что его уход из мира был своего рода политико-актуальным перфомансом, не имеющим ничего общего с настоящим уходом в настоящий монастырь, да уж оказалось поздно...

…никчемные лицемерные людишки, с грустью подумал Иван Иванович, вспомнив философа Лорченкаева, изъяснявшегося, жившего и умершего весьма просто. Лорченкаев... Да только где теперь такого взять?! Но Дудаев-Сурков-Мамонов, явивший собой ожившие воспоминания из прошлой жизни Ивана Ивановича, напомнили тому об Алевтине. Об её беспринципности, уме, жестком характере и, вконечном счете, умении гибко реагировать на вызовы времени и обстоятельств. Именно такой человек, подумал вдруг Иван, ему и нужен. Только такая и способна — не обманывая себя призрачными конструкциями, самогипнозом и самоубеждающей болтовней — придумать нечто, способное сыграть роль Общей Идеи. Грубо говоря, понял поднатаскавшийся в библиотеке Иван, только умная женщина способна бросить мяч в толпу разгоряченных мужчин, чтобы те почувствовали себя единым целым. К тому же, у нее богатейший опыт жизни в Многонационалии и, в конце концов, она русская. Да, Алевтина! Все остальные на роль идеологов Новой России не годились, то были или идеалисты (но совсем мало, идеалисты погибли в ходе военного становления государства), или корыстоимцы, или просто дурачки, одержимые идее собственной важности, которую безуспешно пытались выдать за значимость России (которую каждый, почему-то отождествлял исключительно с собой). Оставалось найти её, ту самую Алевтину, но с этим, понимал Иван, проблем не возникнет. Дудаев-Сурков за дополнительную монастырскую пайку и грамм кокаина на праздники выдаст не только помощницу, но и место захоронения пророка Али, понимал Иван. Новой России нужна идеология, нужен аппарат, понимал строитель государства Иван, прозванный Неотвратимым, способный производить смысл жизни для людей, живущих под его началом. Это, по сути, армия, армия, которая защитит души подданных, как армия настоящая — военные базы Новой России укрепились уже под Парижем, в Салониках, в Провансе и Южной Корее (Северную приняли в состав Сибирского округа) — стояла на страже тел русских. А для армии нужны профессионалы и люди, которым нравится уничтожать, понимал Иван, независимо от того, насколько эти люди хороши в морально-этическом смысле. И лучшего человека, чем Алевтина — ушлая, смекалистая и беспринципная, прошедшая огонь этнических чисток в Грозном, воду озер Карельской Независимой республику и медные трубы КПП «Соотечественник», не сыскать.

● …тому главнейшую роль в формировании новой национальной идентичности русского народа должен сыграть курс моих лекций об истории крещения Руси в 9 веке предыдущей эры... - закончил бубнить Пухляш.

В покое воцарилось молчание. Иван Иванович понял, что ему следует что-то сказать, отказать, но и обнадежить дурака, чтобы тот не обозлился. Лукин уже понял особенности национального характера русских и постигал то, что называл про себя «искусством управлять русской тройкой — завистью, глупостью и упрямством». В его планы не входило создавать себе врага, в противном случае Пухляша следовало сразу же удавить еще на территории Кремля. Но, с учетом того, что Пухляш был в целом не злобным человеком и ничего плохого в его идеях — кроме их глупости — не обнаружилось, следовало отпустить его с миром, ибо беспричинная казнь поданного лишь создает плохую репутацию правителю, понимал Иван. Подумав, Лукин встав, сошел с трона и пошел прямо к Пухляшу. Тот, задрожав всем телом, навалился на трость и стал тянуть Его Величеству руку, пока не сообразил и не пал на колени, слегка охнув. Тогда Иван, слегка улыбнувшись, снял с себя норковую шубу с бобровым воротником и соболиной муфтой,и бросил прямо на цыгана.

− Идеи твои, наш милый проситель, слишком передовые для нашего времени дабы мы могли их использовать в обращении к нашим милым поданным, - сказал Иван, чуть картавя и грассируя.

− Но они столь тенденциозны, глубоки и смелы, что мы не можем не оценить их по достоинству и жалуем тебя за то шубой, - сказал Иван Иванович цыгану.

− Как тебя зовут, милый поданный, - сказал он Пухляшу.

− Хол... мо... хомло... - стал заикаться, дрожа от счастья Пухляш.

− Холмогориев, - сказал сухо из-за плеча верный помощник, тайный советник ИМЯ.

− Холмогориев, я жалую тебе эту царскую шубу и, в знак особой милости, вещицу в её кармане, - сказал он, вспомнив некстати, что сорвал с утра впопыхах с Настены трусики, а после сунул, скомкав в шубу (возвращать себе шубу было поздно, а лезть в карманы при всех уже неприлично).

− Хонни суа ки маль ии панс! - сказал Иван Иванович, в который раз благодаря про себя Лорченкаева и отпуская безумного от счастья Холмогория...

… благодарить философа было за что, ибо после его смерти Иван нашел в вещах Платона небольшую черную тетрадь с надписью, почему-то на сербо-славянском Partizan, и заполненную письменами, сделанными довольно разборчивым почерком. Иван, знавший, как ужасно пишет Лорченкаев, понял, что философ старался намеренно писать для кого-то, вчитался, ну и, оказалось, что Платон писал для него, Ивана. «Мой мальчик, если ты читаешь эти строки, то ты нашел в себе смелость отринуть свое Эго, всепожирающее Я, и принес себя в жертву ради не России и даже и русских, ибо что есть эти слова, как не пустые, ничего не значащие конструкции для вечности, в которой мы застыли, подобно насекомым в янтаре, но ради Любви. Значит, ты достоин того, чтобы читать всё это. Не оплакивай меня, и не трать время на пышные похороны. Отдай меня тому, что дало меня вам, исторгло на время,природе и миру — пусть меня прикопают где-нибудь, неважно где, и пусть моя могила не будет известна никому ибо моя могила весь мир и мой дом весь мир, и я был есть и буду с вами. Тебе не нужен камень, чтобы прийти ко мне, я везде, мой мальчик. Послушай же мои заповеди, писал Лорченкаев.

… чтобы русские тебя уважали, ты должен разговаривать с ними на иностранном языке, который они не понимают, писал Лорченкаев.

… не забывай напоминать русским время от времени где их место, потому что, как говорят у нас, румын, «пусть русского в дом, а он и ноги на стол», писал Лорченкаев, добавляя, что неоднократно клал ноги на стол в румынских домах.

… подавляй русских роскошью, но не забывай щедро делиться ею с ними, писал Лорченкаев.

… самых опасных русских держи при себе, потому что, когда ты не видишь русского, он опасен... - писал Лорченкаев.

… единственный способ выжить в России это возглавить её, так серфингист должен оседлать огромную волну, в противном случае она погребет его под собой, писал Лорченкаев.

… много еще чего писал Лорченкаев и этими мыслями Иван Иванович не делился ни с кем, лишь время от времени перечитывая записки, оставленные философом Платоном ему, нынешнему самодержцу Российскому. Там не то, чтобы было предсказано многое в жизни нынешней Новой России, но Лорченкаев высказывал множество интересных и глубоких, на взгляд Ивана, мыслей, которыми он часто руководствовался, как здравым смыслом, хотя на первый взгляд некоторые из этих мыслей и не выглядели здраво. Тем не менее, Иван приобрел привычку читать дневники Лорченкаева перед сном, как сам Лорченкаев, - он признавался в этом в своем дневнике — приобрел привычку перечитывать перед сном некоего Монтаня. Причем книги вышеуказанного Монтаня у Платона не было, а Лорченкаев выучил её наизусть, посещая публичную библиотеку Бессарабского княжества, где бродяжничал пару лет. Человек, читающий меня, будет вести диалог с Монтанем, беседующим с великими, удивлялся Лорченкаев, не без кокетства добавляя, что считает себя подножием вершины горы, Олимпа, бессмертными обитателями которого называл тех самых великих. Иван даже тайком, правда и редко, гадал по дневнику Лорченкаева, открывая страницу наугад и ища в записках философа ответ на тот или иной вопрос...

Наверное, ему и сейчас стоит этим заняться, думал он, направляясь в кабинет для тайных приемов, в попытке найти для себя ответ, которого он пока не обнаруживал даже и у Лорченкаев а- а именно, что есть Русская Идея, - и усаживаясь в кресло, откуда ему открылся вид на дверь, обитую золотом. Пока он выслушивал бредни очередной партии творцов Национальной Русской Идеи, советники доложили ему, что «наводка» Мамонова-Суркова оказалась верна и Алевтина уже доставлена в Кремль. И сейчас именно из этой двери, знал Иван Иванович, слегка взволнованный, выйдет к нему она самая, Алевтина...

Иван уселся поудобнее, кивнул, дверь открылась, и перед ним, в кабинете, вся осиянная, предстала Она. Потом дверь закрылась, и в кабинете воцарилась привычная полутьма, в которой фигура женщины словно чернела на фоне серой двери (Иван открыл, что без освещения любое золото превращалось в серый никчемный камень). Воцарилось неловкое молчание.

− Ну, здравствуй, Алевтина, - сказал Иван Иванович.

Фигура отошла от двери и уселась. Загорелся огонек у лица и пока Алевтина прикуривала, Иван Иванович увидел, что глаза её — сумасшедшие, русские, безумные, ледяные и прекрасные, - блестели все так же. Иван нажал на подлокотник, в кабинете чуть посветлело, и Его Величество увидели, что Алевтина сидит в кресле в коробкою юбве, закинув ногу на ногу. После чего, выдохнув дым, гостья поменяла ноги местами — Иван пропал на пару мгновений - вновь затянулась, и сказала:

− Ну, здравствуй, Учерьъёсы.

… помолчав, словно отдав память двум малышам, стоящим где-то в Карелии у КПП Соотечественник — по приказу Ивана из КПП сделали Музей Русского Холокоста — Иван начал расспрашивать Алевтину об этапах её жизненного пути. Они оказались такими же, как и у всякого русского человека эпохи перемен — этапами боли, унижений, разочарований и судорожных попыток взбить масло из молока, подобных тем, что предприняла лягушка из басни. Беда только в том, знал Иван Иванович по собственному опыту, что тонул русский человек не в молоке, которого в эпоху перемен в России отродясь не было — коровы шли под нож очередной группы заезжих комиссаров — а в совсем другой субстанции, которая при взбивании давала только пену и много вони. Что лишь усугубляло мучения русского человека в последние минуты его жизни. Если же речь шла о её жизни — то есть, о русской женщине — то мучения её усугублялись тем, что свою говенную пену она должна была взбивать широко раскинутыми ногами. Примерно так все, с грустью убедился Иван Иванович, и проходило последние десять лет жизни Алевтинушки. Жизнь этой несчастной, но весьма сексуально привлекательной женщины, пробегала по фону жизни страны стремительно и не очень заметно, как таракан по стене общежития, подумал Иван Иванович, начавший практиковать стилевые упражнения благодаря чтению дневника Лорченкаева.

… в дни разгрома татарове при Молодецком, той самой первой и почти случайной победы, ставшей краеугольным камнем Русского Мифа и Русской Реконкисты, сотрудница Администрации Президента Путина-20295985-м Алевтинян Макунтянян (такую фамилию она взяла себе по третьему мужу), поняла, что в стране что-то происходит и начала выносить домой важные документы...

… на пятом году сражения за Москву, ведомого ополчением, которое вел из Кишинева двоюродный брат Лорченкаева, герой Реконкисты Крушеван-Лорченкеску, и возглавил Иван Иванович, Алевтина вынула из глаз черные линзы...

… во время боев в предместьях, когда бонзы режима Путина-а848е8=-ы-56 начали отправлять коллекции картин, любовниц, жен и детей на дачи в Белоруское Независимое Графство, Алевтина перестала красить волосы и выправила себе документ-аусвайс неполноценной руssкой...

… когда Москва пала, Алевтина сняла с носа горбиночку и покинула столицу с рюкзаком, полным золота и драгоценных камней, на автомобиле, который одолжила из гаража Владислава Дудаевича Суркова-Мамонова, чье месторасположение выдала бойцам русского Сопротивления, входившим в город...

… в ходе войны за освобождение Белорусского Графства и Малороссийских Штатов Алевтина, открывшая в Харькиве кафешантан и бордель, открыла два валютных счета в Лейпциге и уже купила билеты на поезд Львив-Париж, куда должны была попасть к лету того же года, не приключись с ней некоего инцидента...

В кабинете вновь повисло тяжелое молчание.

− Тебя изнасиловали... - нарушил тишину Иван Иванович.

Алевтина, глядя в пол, кивнула... Продолжила говорить. После того, как банда наемников откуда-то из Латвии расстреляла всех, кого могла, в окрестностях Харькива, латыши зашли в бордель и насильничали там с неделю. Алевтина еле вырвалась, без документов, окровавленная, избитая и, потеряв сознание, пролежала сутки у железнодорожного полотна в то время, как уходил из Харькива последний поезд в Европу, полный барбершоперов, барист, хипстеров и прочих философов, которым нечего было делать в России, активно наступавшей... Придя в себя, она поняла, что находится в госпитале Русского Красного Креста, откуда и была выписана спустя пару месяцев...

- Дальше ты знаешь, - пожала плечами Алевтина.

К тому времени, когда Российская Империя воссоединилась с Пруссией, Словенией, Словакией, и русские взяли Вену, Алевтина уже спокойно трудилась в детском саду под Мурманском. А потом...

− Я словно почувствовала твой голос, звавший меня - сказала она.

− Словно ты просил меня прийти, - сказала она.

− А потом пришли люди от тебя, - сказала она.

Иван, пораженный, молчал.

− Так зачем ты звал меня, Иван, - сказала Алевтина.

ХХХ

… Спустя два часа всё было оговорено. Опытная Алевтина сразу поняла, что от неё хотят, и предложила Ивану Ивановичу широкую программу духовного окормления нового населения Новой России с целью преобразования разнородных масс в единое целое с общими целями, задачами и... Заниматься всем этим предстояло Министерству Национальной Идеи, для которого Алевтина сразу же выбила штат в 100 человек и ведомственную структуру едва ли не большую, чем все правительство России. Иван только рот открывал, глядя, как лихо Алевтина что-то высчитывает, да пальцами пощелкивает, время от времени восклицая:

− Значит так, - восклицала Алевтина, - нужно Федеральное агентство по делам Содружества Независимых Государств, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству.

− Эгм, да? - говорил Иван Иванович.

− Ну конечно, глупый, - улыбалась наивности самодержца новая министерка по делам Национальной Идеи, после чего, словно только вспомнив, говорила — да я и человека знающего, толкового, на это место уже присмотрела.

− Уже?! - говорил пораженно Иван Иванович, который давно уже понял, что ни на что, кроме армии, в России положиться не на что, а самая страшная беда это не дураки и дороги, а кадры, вернее, их отсутствие.

− Конечно, глупый, - обворожительно улыбалась Алевтина. - Это мой старый товарищ по администра... странствиям по разрушенной России, старый друг Женя.

− А он руский? - уточнял на всякий случай Иван.

− Само собой, - говорила Алевтина. - Русее не бывает. Примакя... ов, Примаков Евгений Александрович!

− Но он же... - говорил Иван Иванович.

− И что?! - восклицала Алевтина. - Какая разница, на кого работал профессиональный наемник, если он сейчас работает на тебя. Главное, что он профессионал и знает свое дело!

− К тому же ты сам в обращении к нации говорил, - обращала она на Ивана Ивановича невыносимо откровенный взгляд прекрасных зеленых глаз, - что русский это любой, кто захочет им стать.

− Да, но... - говорил Иван Иванович, умолкая, потому что Алевтина, по всем правилам логики, оказывалась права, хотя сам Иван Иванович и понимал, что имел в виду нечто другое.

− Ну что же, отлично! - говогрила Алевтина, подсовывая Ивану невесть откуда взявшуюся бумагу.

− Раньше Примакян работал на армян, теперь он Примаков и будет честно работать на русаков! - восклицала она.

− Аа-а-а... - говорил успокоенный Иван Иванович.

− И кстати, раз уж мы подбираем заодно кадры, как насчет Отдела по организации мероприятий по мобилизационной подготовке и мобилизации и контактам с прессой (ОМПиМ) и чтобы его возглавила Захарова Мария Владимировна, моя старая русская подруга? - говорила Алевтина.

− Ну, конечно, - говорил Иван Иванович, радуясь тому, что избавлен от необходимости заниматься тем, к чему не испытывал никакой склонности.

Ведь, будучи простым кандапожским пареньком, о чем он всегда помнил, Иван Иванович Лукин в глубине души боялся, что при всей необходимости Национальной Идеи для Новой России он сам не в состоянии понять глубину и значение этого, и вполне довольствуется тем, чтобы в Новой России всем было тепло, сытно и безопасно. Но, как убедили его в том исторические обстоятельства, и советники, без Национальной Идеи России рассыпется, и потому ему радостно было видеть, что дело первостатейной важности для страны оказалось в умелых руках.

… За несколько часов Иван Иванович Лукин подписал не токмо указ о создании Министерства Национальной Идеи (МНД), но и ФГУП «ГлавУпДК при МНД России» ФГУП «ГУО МНД России» ФГУП «НИЦИ при МНД России» ФГУП «ЦТСПИ при МНД России» ФГБУ «Курорт-парк «Союз» МНД России» ФГБУ «УЭЗ МНД России» ФГБЛПУ «Лечебно – оздоровительный центр МНД России», назначил в должности свыше тысячи человек и всем им выписал оклады на общую сумму 1 миллион рублей золотом. Похоже, Национальная Идея начинала обходиться его стране дороже, чем три полноценные дивизии, с грустью подумал Иван Иванович. Впрочем, дела шли так хорошо и Россия так быстро и стремительно обогащалась, что никаких проблем расходы не представляли. Но все же, все же...

… Был оговорен бюджет, помещения, штат, канцелярские и представительские расходы. Иван только диву давался, как холодно, быстро, умно и жестко Алевтина решает поставленные перед нею задачи на предварительном уровне, не теряя времени реагирует на вызовы, поставленные перед ней заказчиком. Нент, опыт не пропьешь и не пронюхаешь, подумал Иван, почувствовал вдруг укол нехорошего чувства — он сравнивал про себя Алевтину с Настеной и, увы, сравнение выходило не в пользу Её Величества. И дело было не во внешности... Да, Алевтина была все еще красива, но ВСЕ ЕЩЕ, в то время как Анастасия расцвела и оказалась прекрасна и расцвела тысячью цветов, как восхищенно сказал посол из Китая, передернувший на Императрицу по время приема (удержала охрана, но китайцы объяснили - культурные особенности). Дело было в характере, в хватке, в инициативности Алевтины, которая выглядела настоящей волчицей на фоне мягкой, доброй, безинициативной (наконец-то Иван осмелился про себя произнести это слово) Алевтины. Наконец, Иван, верный советам Лорченкаева, советующего интеллектуальную честность во всем, признался, что и красота Алевтины — чуть уставшая, падшая, испорченная — безумно его привлекает. Как бы он хотел, подумал вдруг Иван, обладать ими обоими. Как бы он жаждал испить из обоих, словно... Иван со стыдом почувствовал эрекцию. Слава Богу, Императора прикрывал стол.

− Да ничего он не прячет, - сказала Алевтина.

− А, - сказал тупо Иван.

− Стол, говорю, не поможет, - сказала Алевтина.

− Когда мужик хочет, у него на лице написано, - сказала она.

− Эрекция, она как национальная идея, - сказала Алевтина.

− Когда она есть, всем понятно, и смотреть на нее не обязательно, - сказала она.

После чего встала, подошла к столу, залезла на него, и, усевшись напротив Ивана, раздвинула широко ноги и сказала:

− Владей мной, владыка.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Показания поданного Второй Российской Империи, гражданина Е. Н. А. Л. Примакян (-сон) (-ова) в ходе допроса в Отдельном Корпусе Жандармов Второй Российской империи.

… Я, Примакян Нэрцесс Гарикович, он же Примакянсон Абрам Лехаимович, он же Примаков Евгений Александрович, 2098 года рождения, даю эти показания добровольно и самостоятельно в целях показать и объяснить причины, побудившие меня к сотрудничеству с оккупационной администрацией незаконного террористического сепаратистского образования на территории России, удерживавшего население России в заложниках на протяжении 40 лет, так называемой «Российской Многонациональной Федерации». Сим подтверждаю, что с 2103 по 2109 гг. я действительно возглавлял Фонд Многонационального Сотрудничества по переводу денежных средств всем 200 народам еще одной террористической сепаратистской незаконной организации на временно оккупированных территориях России, - так называемой «содружество независимых государств» - в размере 1000 0348475 39385785 млн путинорублей. Вину свою полностью признаю и в свое оправдание могу сказать лишь, что выполнял приказы, отданные мне в письменном виде непосредственным вышестоящим начальством (список имен, адресов, телефонов и явок прилагается). Готов понести любое наказание и хочу лишь кратко сказать следующее. До крушения Многонациональной Путинской Федерации в ходе Русской Реконкисты, ведомой Иваном Ивановичем Лукиным, я исполнял свои функции прилежно и старательно, будучи ограниченным мелким чиновником, бюрократом, прилежным винтиком в бездушной машине — гигантском прессе по выжиманию денег из русского народа. Но чем выше волна народного гнева поднималась против режима Путина-арара754-0, тем острее я чувствовал свою оторванность от народа и тем активнее росло мое негодование против той постыдной роли, что уготовал мне старый режим. Когда маленький отряд Ивана Ивановича Лукина вошел в легендарный ныне городок Козельск-Славянский, что под Москвой, и войска Многонационалии не смогли взять его после трех лет осады, я впервые понял, что дни старого режима сочтены. Эта уверенность росла и крепла во мне все 15 лет Русской Реконкисты, чтобы восторжествовать в тот день, когда ликующие русские отряды Ивана Ивановича Лукина входили в Москву. В тот день я понял, что я с народом! Сожгя старые документы, переодевшись, я прихватил из Министерства Многонационального Сотрудничества сумму 1000 рублей золотом, персональный компьютер, портсигар, лампу, 12 стульев, и вывез все это — с целью передать после русскому народу! - в своем имение под Санкт-Петербургом, в то время называвшемся Ленинградом и входившим в Графство Финское. После оккупа... освобождения и Санкт-Петербурга русскими войсками я в числе первых приветствовал нашу, русскую власть! Причины, по которым русские пограничники обнаружили меня у приграничной полосы Российская Империя-Франция под Эльзасом состоят в том, что от радости за успехи русского народа мое слабое здоровье, подорванное недоеданием при старом режиме — в Министерстве Многонациональной Федерации нас кормили как первобытных дикарей, одним только мясом и жиром в виде икры и сливочного масла - не выдержало, и, помутившись в рассудке, я пошел в сторону обратную от Москвы, уверенный, что иду В Москву. В мои намерения же входило лишь повидать нашего Императора, Ивана Ивановича Лукина, спасителя руss... русской нации, и отца народа, после чего тихо умереть от радости. Я прошу не судить меня строго и, если я приговорен, дать мне чашу морфия, чтобы умереть спокойно во сне, подоб... А, что, Алевтина... Кака... Аля-горбиноч.... Алевтина Ивановна?! Министерство?! Национальна Идея?! Меня? Не к стенке?! Меня в... Меня в минист... Глава департамента? Министерство Национальной Идеи?! Кабинет...? Портфе...?! СЛАВА РОССИИ!!!

Приложение второе

УКАЗ ИМПЕРАТОРА ВТОРОЙ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

ВОПРОСЫ МИНИСТЕРСТВА НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕИ ВТОРОЙ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

(в ред. Указов Императора России от 04.05.2125 N 501, от 19.10.21255 N 1218)

1. Утвердить прилагаемое Положение о Министерстве Национальной Идеи Российской Империи.

2. Разрешить иметь в Министерстве Национальной Идеи Российской Империи восемь заместителей Министра, в том числе одного первого заместителя, одного статс-секретаря - заместителя Министра, и одного генерального директора Министерства Национальной Идеи РИ, а также 36 департаментов по основным направлениям деятельности Министерства.

(п. 2 в ред. Указа Императора РИ от 19.10.2125 N 1218)

3. Установить:

предельную численность работников центрального аппарата Министерства Национальной Идеи РИ в количестве 3278 единиц (без персонала по охране и обслуживанию зданий) и фонд оплаты труда указанных работников (в расчете на квартал) в размере 181 956,6 тыс. Золотых рублей;

(в ред. Указа Императора РИ от 19.10.2125 N 1218)

предельную численность работников территориальных органов - представительств Министерства Национальной Идеи на территории Российской Империи в количестве 380 единиц (без персонала по охране и обслуживанию зданий) и фонд оплаты труда указанных работников (в расчете на квартал) в размере 8 238,9 тыс. Золотых рублей.

4. Установить, что финансирование расходов, связанных с реализацией настоящего Указа, осуществляется за счет средств, выделяемых из федерального бюджета на соответствующий год Министерству Национальной Идеи Российской Империи.

5. Правительству Российской Империи:

привести свои нормативные правовые акты в соответствие с настоящим Указом;

представить предложения о приведении нормативных правовых актов Императора России в соответствие с настоящим Указом;

обеспечить финансирование расходов, связанных с реализацией настоящего Указа.

6. Признать утратившими силу:

Указ Императора России от 14 марта 2015 г. N 271 "Об утверждении Положения о Министерстве Национальной Идеи" (Собрание законодательства Российской Империи, 2015, N 12, ст. 1033);

Указ Императора России от 16 марта 2013 г. N 276 "О главном военном эксперте при Министре Национальной Идеи Российской Империи";

Указ Императора России от 5 марта 2101 г. N 260 "Вопросы Министерства Национальной Идеи Российской Империи" (Собрание законодательства Российской Империи, 2101, N 11, ст. 1006);

Указ Императора России от 31 мая 2101 г. N 613 "О внесении изменений и дополнений в Положение о Министерстве Национальной Идеи Российской Империи, утвержденное Указом Императора от 14 марта 2105 г. N 271" (Собрание законодательства Российской Империи, 2101, N 23, ст. 2329);

Указ Императора от 27 апреля 2202 г. N 417 "О некоторых вопросах организации деятельности Министерства Национальной Идеи Российской Империи" (Собрание законодательства Российской Империи, 2202, N 18, ст. 1749);

Указ Президента Российской Империи от 16 сентября 2202 г. N 993 "О внесении изменений и дополнений в Положение о Министерстве Национальной Идеи Российской Империи" (Собрание законодательства Российской Империи, 2202, N 38, ст. 3584);

Указ Императора Российской Империи от 21 мая 2103 г. N 544 "О внесении изменения в Указ Императора России от 27 апреля 2102 г. N 417 "О некоторых вопросах организации деятельности Министерства Национальной Идеи Российской Империи" (Собрание законодательства Империи, 2103, N 21, ст. 1991).

7. Настоящий Указ вступает в силу со дня его подписания.

Император

Второй Российской Империи

И. И. Лукин

Москва, Кремль

11 июля 21115 года

N 865

Глава двенадцатая

Государю не так страшен бунт народный

Как изменник в окружении - гадина подколодная

… дзынь! Камень влетел в окно, едва не задев Ивана, и стекло осыпалось на пол кучкой блестящего битого хрусталя. Да это и есть хрусталь, подумал Иван досадливо: редкой работы окна, заказанные для Кремля Иваном, любившим смотреть на игру света, преломлявшегося в хрустальных окнах, привозили из самой Чехии. Покачав головой, Иван отошел чуть вглубь палаты, и, привстав на цыпочки, поглядел на улицу, не рискуя высовываться. Но самодержца все равно разглядели, и раздался страшный ор.

- Идолы мля на тираны! - заревела толпа.

- Пирожанки жрет пока мы мля на тута! - заверещал особенно высокий голос.

- С проституткай своей мля сука на! - надрывался голос, после чего толпа отвечала дружным:

- Ух-на, ух, ух!!!

Братцы, доколя мля на?! - верещал, по всей видимости, заводила.

- Доколя на мля будем страдать аки Христос в темнице Пилата под пятою проклятого, - верещал заводила.

- … Руйского самодержавия?! - верещал он.

- А-а-а-а-а-а-а, - поднимался над толпой сначала гул, а после и невероятной силы крик, от которого у Ивана на душе становилось темно, как в сумерках над Трущобино, когда-то.

Поморщившись от слова «руйские» - таким модным эвфемизмом принято стало называть тех, кого до крушения Путинской Многонационалии называли руssкими, а при правлении Ивана Ивановича Лукина просто русскими — самодержец кивком велел челяди прикрыть ставни. В потемневшем кабинете подошел к кучке хрустального стекла, постоял, задумчиво. Осколки мерцали, как диаманты и измарады, которые время от времени передавал с посольствами персидский шах-аятолла. Последнее посольство привело даже с собою слона, индийского, потешного — а ведь ученые считали, что на Индийском полуострове никаких больше слонов не осталось — и тот несколько лет жил в Ботаническом музее Москвы, пока не подхватил какой-то северный вирус и не помер. Да, холодная, негостеприимная страна, Россия... Пнув осколок, Иван вернулся к большому столу красного дерева. Сел, задумался. Гул с улицы из-за закрытых ставней уже не давил, а, напротив, помогал сосредоточиться, словно вдалеке где-то шумело море. Это и было море, море людское, и оно волновалось, понимал Иван.

Как понимал и то, что с этим морем следует что-то делать.

Впрочем, туманному «что-то» были вполне конкретные синонимы. Один из них, вспомнил Его Величество, предложен был руководителем секретной службы, прозванной Жансанармерией — по уставу, разработанному лично Иваном Ивановичем, русские блюстители порядка, прозванные Борьками, не носили с собою оружия, - и представлял собой не что иное, как жертвоприношение древнего устава. Как античные греки, чье существование, впрочем, не было доказано точно современной наукой, но предположения о жизни которых мы могли делать, опираясь на весьма скудную доказательную базу в виду редких уцелевших учебников 18 и 20 веков, приносили жертву морю и богу его, Посейдону, так и Ивану Ивановичу следовало поступить так же, шептал на ухо глава Жансанармерии, господин Петров. Настоящая фамилия Петрова была Ганожожобили, но он переменил её на «петров», следуя моде Российской Империи-4 и памятуя речь государя императора к новому, 2145 году, в которой Иван Иванович напоминал всем жителям Российской империи, что они имеют честь быть русскими. Речь так и называлась.

«Честь имею быть русским».

Её впрочем, спародировали потом во множестве подпольных стенд-ап клубов, расплодившихся в России, как грибы после хорошего, не радиоактивного дождя. Такие заведения — копии модных европейских «стенд-ап клубов» - представляли собой «наливайки», где каждый мог, остаканившись, выскочить на небольшой помост перед завсегдатаями, и поразить их чем-либо неприличным: обнажив сраку, пустить ветры, поболтать половым членом, произнося неприличную частушку, или поделиться сокровенными мыслями обо всем на свете.

Поначалу Министерство народного здоровья даже рекомендовало Ивану Ивановичу не бороться с подобным явлением, так как, напротив, «клубы способствуют переработке всего темного и подсознательного в человеческой психике, канализируя её отходы, как трубы, по которым течет gomno». Специалисты Министерства, в частности, его Департамента психического здоровья, даже возлагали некоторые, пусть и скромные, надежды на то, что «стенд-ап клубы» послужат своего рода лекарством для излечения токсичной травмы русского народа, более ста лет пробывшего в заложниках и инородческого режима. Увы, лишь спустя пару месяцев после своего возникновения, «территории свободы» стали удивительным образом напоминать Ивану Ивановичу Лукину отделения секты «Доху (я)», где он провел несколько лет своей непутевой молодости. В частности, самой смешной шуткой считалось сказать что-то гадкое и неприличное про русских и, что печалило Ивана Ивановича более всего, очень часто этим любили заниматься и сами русские. Впрочем, глава Службы Внешней Разведки, господин Преображенский-Нарышкин, не находил в этом ничего удивительного.

- Что же тут удивляться, ваше величество, - пожимал он плечами, одновременно отвешивая поклон, - если против России вновь идет война.

- Война народная, священная война, - добавлял он с иронической и слегка демонической улыбкой.

После чего присаживался на край стула — у Преображенского-Нарышкина была удивительная особенность всегда и везде находить края, не заходя за них, впрочем, - и начинал свои доклады. Очень часто во время таких встреч Иван Иванович отключался от того, что говорил глава СВУ и напряженно размышлял, глядя на кончик носа главы разведки.

Подумать было над чем.

Преображенский-Нарышкин вовсе не впадал в паранойю, когда утверждал, что Россию начали обкладывать флажками и вопрос нападения на неё лишь временный, а не принципиальный. Нападут, знал Иван. Об этом свидетельствовали даже не какие-либо внешние признаки, и сама логика развития событий. С тех пор, как русские скинули с себя иго Многонационалии Путнорации — 36465А, Россия вернула множество утраченных ею позиций, вплоть до того, что европейские партнеры называли «территориальными приобретениями». Сам Иван предпочитал называть это «воссоединениями». Как можно, гневно бросал он на встрече с послом Пост-масонской Шестой Франции, всерьез обвинять Россию в «оккупации» Санкт-Петербурга, славного города славных предков, где некогда наш император Пётр...

На это европеец, пошмыгав, обычно отвечал что-то про недоказанность и вероятную мифологичность истории про строительство Санкт-Петербурга, известную нам лишь по книгам (то есть, вероятно, выдуманную), после чего переходил к международному праву, напоминая, что мы не можем основывать его на исторических легендах. Все это месье Иль-а-дю-Кюло заканчивал требованием признать суверенитет Парижа над Прагой на основании «точных исторических данных о республике Само, основанной франкским торговцем, находившемся в юрисдикции Карла Великого, чьим наследником по праву можно считать Постмасонскую Францию Шесть в 2223 году».

Слава Богу, Иван Иванович в достаточной мере владел языком посла — таинственное арго Лорченкаева, которым тот утомлял жителей Трущобино, оказалось старофранцузским — чтобы переводить разговор на какие-то посторонние темы. Хотя европеец наглел, наглел с каждым днем, раздуваясь, словно лягушка, видел Иван Иванович, и это служило четким сигналом. Будут бить. Европейская региональная империя, под руководством Постмасонской Франции, явно готовилась к нападению на российские границы, пока Москва не укрепила свои позиции окончательно. Последнею каплей, переполнившей вазу французского терпения, стал ввод Шестой бессарабской армии на остров Крым, соединенный с Малороссийской губернией подводным тоннелем еще той, пре-исторической эпохи. Поговаривали, что когда-то это был «Крымский мост», затонувший в результате подъема воды, а после переоснащенный водолазами в тоннель, но тут, очевидно, некоторая путаница. Как всегда, из-за письменных источников! Ведь «Крымский мост», на самом деле, назывался древний черно-белый фильм на армянском языке, который в Путинской Федералии — предшественнице Многонационалии РФ 98787ФУВА — снимали пятнадцать лет, обложив специальным налогом каждого жителя, от мала до велика. Сам фильм не сохранился, но по описаниям — нам известны два пересказа его, летописцев Хачика Каторасяна и Гагика Мельтидасяна — речь шла о выдающемся шедевре мировой культуре, затмившем собою фрески Микельанджело и скульптуры Фидия. Так что тоннель, соединяющий Крым с материком, очевидно, появился каким-либо другим образом. Каким, совершенно неважно, если учесть, что коммуникация позволила произвести высадку 20 тысяч бравых бессарабцев — слово «молдаванин» стало оскорбительным в Бессарабской губернии для самих жителей в первую очередь — на безлюдные скалы Крыма. Да, Иван Иванович знал, что это вызовет напряжение в отношениях с европейскими партнерами, но... что оставалось делать? Урожаи зерновых пошли небывалые и России требовалось выйти на рынки сбыта, в противном случае страна попросту задохнулась бы, в лучшем случае, стала сырьевой базой... И вот, с тех пор все мировые столицы — от Коала Лумпуры до Братиславы — не спят, да обмениваются курьерами, организуя против России заговор с последующим военным нападением.

Иван это знал, знал прекрасно, как знал и то, что Россия готова к военному столкновению.

Армия в миллион штыков, новейшие вооружения, склады, забитые амуницией и боеприпасами, толковые и грамотные командиры, растущая экономика, процветающие торговля и финансы... Но при этом, что-то все равно шло не так! Словно какой-то таинственный и загадочный волшебник гадил в чаше русского Грааля, несомую Иваном Ивановичем в его чистых, белых руках. Постоянно происходили какие-то … недоразумения.

Так, в Министерстве культуры Российской империи то и дело случались, как их называла Алевтина, «накладки» - то в Музее Русской Армии организуют выставку, посвященную «разгрому войск держиморды-царя при Цусиме», то устроят чтения остроумца-поэта, который, рифмуя «пошла» и «отошла», прочитает куплеты про то, как императрица Настасья Филипповна блудит с конюхом (это Иван списывал на женскую ревность Алевтины), а то за пять миллиардов золотых имперских рублей организуют выставку-ярмарку «Немытая Россия и покоренные ею народы». Впрочем, случалось и хуже! Так, глава Министерства внешних сношений, тоже рекомендованная на свой пост Алевтиною, веселая и разбитная еврейка Машка Калинкова, всегда в сарафане и с острым словечком на устах, подарила зачем-то чехам половину Польши. Сама Калинкова утверждала, что по случайности, мол, оговорилась во время встречи с официальными лицами. Скорее всего, - и хуже всего, знал Иван Иванович — это правда. Калинкова и в самом деле редкостная дура. Но осознанием этого Силезию не вернешь! Господин Нарышкин-Преображенский даже предлагал её — и ряд других чиновников, попавших на свои посты в последние годы — физически ликвидировать. Но Иван Иванович категорически запретил.

● Понимаете, Преображенский, - сказал он, волнуясь, когда остался с главой СБУ наедине.

● Есть кое-что, что отделяет нас от остального мира, - сказал он.

● Черта, благодаря которой мы остаемся русскими даже тогда, когда уже нет никаких русских, - сказал он.

● Это мораль и внутренняя правда, - сказал он.

● Без них мы, русские, перестаем быть русскими, а раз так, то даже самый великий успех становится нашим поражением, ведь достигают этого успеха уже не русские, - сказал он, путаясь и волнуясь.

● Иными словами, - сказал он...

● Да, мы можем отказаться от морали ради победы, - сказал он.

● Но победа без морали это поражение, - сказал он.

● Понимаю... понимаю я, что половина из них нас продадут, если уже не продали, - говорил он.

● Понимаю, что Калинкова еврейка, - говорил он.

● Но ведь если я стану преследовать их, как они преследовали нас, за лишь происхождение... то чем же мы лучше них, в чем наша внутренняя правота? - говорил он.

● Пусть там через одного предатели и изменники...

● Но ведь я на то и русский царь, чтобы прощать и править любовью и справедливостью, - говорил он.

● Чай, я не английский мой кузен Борис Джонсон Пятый, чтобы наемных убийц депутатам парламента рассылать, - говорил он.

● И не президент Шестой Немасонской Республики, где враги газом травятся, - говорил он.

● Терпение, любовь и милость перевоспитают и их... даже и злобных инородцев за несколько поколений мы сделаем русскими безо всяческих насилий, - говорил он.

● Мы русские, с нами Бог, - говорил он.

Замолкал. С отстраненным видом поглядел на стену, где висел неизменно портрет Лорченкаева. Философ глядел на Ивана Ивановича с легким одобрением. Увы, милейший Преображенский-Нарышкин этого мнения усопшего Лорченкаева о государе, кажется, не одобрял.

● Ваше величество, - говорил он после тяжелой, театральной просто паузы.

● Понимая, восхищаясь и разделяя... - говорил он.

● … Мы живем не в стерильном мире... - говорил он.

Но Иван Иванович оставался непреклонен, и худшее наказание, которое могло случиться с чиновниками, кои не справлялись со своими обязанностями да еще и гадили, была ссылка куда-нибудь на Средиземноморские курорты, во вновь присоединившуюся к России чудную Болгарскую конфедерацию. Поступая так, Иван Иванович понимал, что действует в ущерб себе, но иначе не может. Что, в свою очередь, вызывало у Нарышкина-Преображенского крайнее отчаяние с учетом того, что ситуация в стране становилась все напряженнее. Глава СВУ уверял, что стоит поднести спичку, как все полыхнет — Иван списывал это избитое сравнение на увлечение главы СВУ дешевыми романами — и что градус ненависти в обществе к императору возрос. Что, в общем-то, выглядело парадоксальным с учетом того, как шли дела в стране. Но, с учетом того, что представляют собой на деле русские — отлично знал Иван — никакого парадокса не представляло... Кто знает, вооружен, знал Иван. Так что Его Величество успокаивали главу СВУ, уверяя, что у него в запасе против Объединенных Европ есть кое-какое оружие, которое не преминет применить в час крайней нужды, и тогда ЕвроРегиональная империя распадется, как карточный домик. До поры до времени это Преображенского-Нарышкина успокаивало. Но манифестации, начавшиеся на этой неделе, и потрясающие Москву с Санкт-Петербург, беспокоили все сильнее. Улицы заполнились праздношатающимися, - это еще полбеды — среди которых то и дело шныряли отряды хорошо вооруженных молодчиков, многие из которых не говорили и по-русски даже!.. и кое-где даже возникли баррикады. А императорский дворец вот уже пару дней осаждала толпа, выкрикивавшая оскорбления и манифестирующая круглосуточно. Иван спокойно смотрел на манифестантов, и приказал не трогать их — чай, мы не в Германии, чтобы асфальтоукладчиками раскатать 19183 душ, как в прошлом году поступила со своими протестующимиканцлер-муфтий Берлина, Джебраилаида Маркаль, - и понимал, что война вот-вот наступит. Ждал он ей спокойно, ведь его заверения Преображенскому - Нарышкину насчет наличия секретного оружия не были блефом. Впрочем, главу СВУ это ничем другим бы и не посчитал, доведись ему увидеть оружие.

… Несколько листочков с надписью «Окситанский проект».

С виду безобидный набросок, на самом деле, грозный документ — мене текел фарес на стене масонского храма Парижа, называл его Иван Иванович - предусматривал раздел Франции на Союз Независимых Государств Бывшей Франции (СНГБФ). Более детально, проект предлагал мирное разделение Франции на три державы — страну Ойль, страну Ок, включающую в себя Аквитанию и Окситанию, оккупированную зловредным северным соседом 700 лет назад, и Северную Федерацию, включающую в себя Нормандию, Бретань, Эльзас, Лотарингию. Все они, безусловно, имели право на свою государственность, поскольку принадлежали самым разным нациям с совершенно отличными от французской генами, языками и мироустройством. Так что раздел Франции, говорилось в документе, есть не что иное, как восстановление исторической справедливости и разрушение темницы народов, в которую превратилась эта самая Франция и созданный ею Европейский Союз. Само собой, три государства - лишь первый этап, предусматривавший мирный развод с сохранением общей границы, но уже своими валютами и вооруженными силами для каждой державы. В то же время, в документе по созданию СНГБФ Иван Иванович в секретном приложении предусмотрел и дальнейшее развитие событий — пограничные войны, разделение государств на еще более мелкие государства... Глава Службы Контрразведки, генерал Владимир Владимирович Андрусяк — Иван предпочитал брать в контрразведку бывших молдаван за бездумную жестокость и, почему-то, приверженность монархическим ценностям - лишь восхищенно поцокал языком, когда самодержец бросил на стол между ними эти пару листочков. После чего поднял на Ивана Ивановича глаза и сказал на чистейшем румынском, который Его Величество также выучили в Трущобино:

− Кто бы мог подумать, Ваше Величество, - сказал генерал Андрусяк.

− Что Вы не такой безобидный lokh, каким кажетесь, - сказал генерал Андруся, после чего немедленно извинился:

− Виноват, Ваше Величество, - сказал он.

Иван лишь улыбнулся, Он любил своих наивных, тщеславных молдаван, импульсивных ставших в Пятой Российской Империи настоящим оплотом монархии как из-за своей природной жестокости, обусловленной их несколько детским менталитетом, так и каким-то глубинным, природным даже антисемитизмом (но как раз это было удобно, потому что позволяло держать в ежовых руках инородческие общины России). С улыбкой вспоминал Иван Иванович забавное происшествие, имевшее место в Бессарабии, согласно донесениям генерал-губернатора Петреску, во время призыва на шестнадцатую русско-евротурецкую войну. На призывных участках никто не являлся на протяжении недели. Тогда предприимчивый генерал-губернатор велел расклеить повсюду афиши следующего содержания:

«Храбрые бессарабцы! Иван Иванович Лукин, самодержец Российский, просит вашей помощи в деле войны против евротурка. Храбрые мои молодцы! Без вас, бессарабцев, моя армия не стоит и гроша, один бессарабский удалец стоит ста евротурков! Помогите мне, проявите удаль свою и покажите супостату, какие лучшие воины Империи Российской живут в Бессарабии. Без вас война проиграна».

На следующее утро, по донесению полиции, перед призывными участками стояли километровые очереди...

Ивану Ивановичу Лукину так нравилось обожание в глазах главы Контрразведки, что он так и не набрался смелости и не признался генералу Андрусяку, что проект создания независимой Окситании в качестве удара Еврорегиональной империи принадлежал, строго говоря, не ему. Упоминания об этом, впрочем, весьма смутные, Иван Иванович нашел в тетрадях Лорченкаева, как и стихи на загадочном языке ок, которые, оказывается, философ переводил тайком ото всех. Как не открыл Иван Иванович генералу и то, что почерпнул саму идею создания СНГБФ в недавней истории России. Порывшись в архивах, Его Величество нашел удивительно остроумный план одного из разделов России, случившегося в конце 80 годов 20 века, который проект (кажется, тот назывался «СНГ») попросту и скопировал для «Окситанского проекта».

… Разговор этот имел место несколько лет назад, и с тех пор утекло не только много воды в реках Фонтанка и Гаронна, но и денег из казны Российской империи на поддержку и развитие окситанско-русских отношений. Это, по странному стечению обстоятельств, вызвало во Франции брожение, отчего власти Шестой Немасонской Республики сталкивались с теми же проблемами, что и Иван Иванович: манифестации, недовольство, бурление...

По сути, понимал Иван Иванович, у них со Рататутоном — новым президентом Франции, которых назначали, по слухам, по поваренной книге — гонка на опережение.

Ну или «Хора на выбывание»*, как остроумно назвал это генерал Андрусяк.

В Окситании открывались — как в России стендап клубы — дома русско-окситанской дружбы, рос товарооборот между Москвой и Тулузой, а в Монпелье даже поговаривали о необходимости провозгласить независимость не просто края, а уже города... Россия вкладывала огромные средства в поддержание певучего и прекрасного окситанского языка, в Тулузе стало можно щеголять своей «окситанскостью», а в Санкт-Петербурге в моду вошли национальные окситанские рубахи «окситанки», наконец, среди прогрессивной русской молодежи весьма популярной стала песенка «Тулуза, Тулуза, Тулуза моя». Как раз заиграло радио и зазвучала песня, когда Иван Иванович тепло прощался с генералом Андрусяком, который ничего не знал о том, что Иван Иванович обсуждает с Нарышкиным-Преображенским, ничего не знавший, конечно, о предметах обсуждений Ивана Ивановича с генералом Андрусяком. Любовь и милость милостью и любовью, знал Иван Иванович, а меры предосторожности никогда не помешают. Поглядел, как закрывается дверь за генералом. Подошел к радио, и сделал звук погромче. Радио потрескивало, певец исполнял песенку гнусным голосом... Иван Иванович постарался вспомнить фамилию исполнителя. Мака... Жидо... Чесно... Тухисревич! Так и есть. Знаменитый Тухисревич, кучерявый и глупый дегенерат из семьи Тухисревичей, который занимались искусством «наРоссии» вот уже три сотни лет, передавая друг другу, как эстафету, ненависть к русским и код от сейфа на Ярославском вокзале, где хранились семейные сбережения. После прихода к власти Иван Иванович, постаравшись сократить число эксцессов до минимума — мы русские, постоянно напоминал народу он — не предал Тухисревичей казни и даже не изгнал. Как ни странно, смена слагаемых — в данном случае людей у власти — ничего не изменила в сумме доходов Тухисревича. Автор песен про «Скорца-эмигранта» и «Народ рабов» быстро переделал их в шансоны про «Скворца-возвращенца» и «Народ свободы». Ну, а песня про Тулузу, написанная поэтом Львом Поценштейном, еще одним быстро перековавшимся, как он это сам называл «из плети для русских в чесалку для русской спинки», можно сказать, вернула Тухисревич на небосклон русской эстрады. Иван сделал погромче.

Мы ехали шагом,

Мы мчались в боях

И «Хава нагила»

Держали в зубах.

Ах, песенку эту

Доныне хранит

Трава молодая —

Степной сионист

Но песню иную

О дальней земле

Возил ашкенази

С собою в седле

Он пел, озирая

Родные края:

«Тулуза, Тулуза,

Тулуза моя!»

Он песенку эту

Твердил наизусть…

Откуда у иудея

Окситанская грусть?

Ответь-ка мне Хайфа,

И Гомель, ответь

Давно по окситански,

Вы начали петь?

Скажи мне, Украйна,

Не в этой ли ржи

Тараса Шевченко

Крайняя плоть лежит?

Откуда ж, приятель,

Песня твоя:

«Тулуза Тулуза,

Тулуза моя»?

Он медлит с ответом,

Мечтатель-хохол:

— Братишка! Тулузу

Я в книге нашел.

Красивое имя,

Высокая честь —

Тулузская волость

Во Франции есть !

Я хату покинул,

Пошел воевать,

Чтоб землю в Тулузе

Файдитам отдать.

Прощайте, родные!

Прощайте, семья!

«Тулуза, Тулуза,

Тулуза моя!»

Мы мчались, мечтая

Постичь поскорей

Грамматику боя —

Язык батарей.

Восход поднимался

И падал опять,

И лошадь устала

Горами скакать.

Но « Хава Нагилу»

Играл эскадрон

Смычками страданий

На скрипках времен…

Где же, приятель,

Песня твоя:

«Тулуза, Тулуза

Тулуза моя»?

Пробитое тело

Наземь сползло,

Товарищ впервые

Оставил седло.

Я видел: над трупом

Склонилась луна,

И мертвые губы

Шепнули: «Оксита...»

Да. В рай к Белибасту

К горе Монсегюр

Хохол мой чубастый

Ушел на гиюр

С тех пор не слыхали

Родные края:

«Тулуза, Тулуза,

Тулуза моя!»

АТО не заметил

Потери бойца

И « Хава Нагилу»

Допел до конца.

Лишь по небу тихо

Сползла погодя

На бархат заката

Слезинка дождя…

Новые песни

Придумала жизнь…

Не надо, ребята,

О хохле тужить

Не надо, не надо,

Не надо, друзья…

Хохлы нарожают

Обогатить еврея!

… пританцовывая, Иван Иванович отправился «работать с документами».

ХХХ

Дневник императора Российской Империи Ивана Ивановича Лукина

(архив Русского императорского дома, Луна, колония А*0-а, музей «Русского императорского дома», составлено и подготовлено к экспозиции старшим научным сотрудником, PhD Муалорини Кампикатаавкгн)

«Сон на 29 июня. Я должен убить себя, дав укусить змее. Это очень похоже на жертвоприношение. Мой предшественник заходит в комнату и умирает, упав как боксер после неожиданного нокаута, лицом в пол. Я уже готов принять смерть, но, напуганный — даже так, завороженный — отказываюсь принести себя в жертву. Чувствую невероятное облегчение. Не из-за того, что гибель миновала, а потому, что не делаю то, чего не хотел делать.

Ночь на 1 июля. Проспал интересный сон (что-то про другую эпоху). Вообще, мне часто снятся такие сны. А вот Насте снятся брошенные дома, пустые квартиры. Думаю, это из-за того, что у нас долго не было своего дома. Увы, его нет у нас и сейчас — ведь этот дворец принадлежит России. Настя рассказывала мне про сон, как будто нашла какое-то кладбище, а там среди могил была и её, с именем и годами (конечно, она не запомнила года). Жена говорила, что встала возле могилы и кричала, что вот она, я жива. Мое сердце сжалось, когда она все это рассказывала, все-таки, она натерпелась со мной (но и я с ней!). Лорченкаев говорил, что все писатели равнодушные люди. И я, раз пишу этот дневник, тоже писатель.

7 августа. В поисках кое каких решений по «Окситанскому вопросу», прочитал быстро биографию Алиеноры Аквитанской, в виде исключения на русском (Её Величество очень популярна сейчас, только в моей библиотеке — около 30 биографий) и наткнулся на эпизод, который заставил меня задуматься о современности. Это паломничество Алиеноры с её первым супругом, королем Франции, Людовиком, в Святую Землю. Сейчас оно известно как Крестовый поход, но формально это не совсем точно. Неважно, важно, что я снова вспомнил этот эпизод — когда в ущелье из-за хулиганства и бравады алиенорыных окситанцев вся армия оказалась на грани гибели. И вот Людовик, тихоня, подтягивается на ветвях деревьев на высокий выступ, прижимается спиной к скале и с маленьким щитом и мечом лично отбивается от сарацин около часа. Потом темнеет, неверные уходят (они не знают, кто перед ними). Уф, спасены.

… Кто из нынешних руководителей государств, подумал я, способен на такое? Способен ли на это я? Когда все это началось, не в 20 ли веке? Могу ли я представить пенсионерку канцлера-муфтийку Меркель, которая отправилась в Сирию, и приняла там то ли гибель, то ли плен и вечную неизвестность, как Ида Австрийская? Болтуна и ничтожество Макарон-Ротатуя, который час отбивается от толпы разъяренных евротурок, подтянувшись на дереве, как Людовик? Старого pedo Путин-4646аР— трубящим в рог в Ронсевале или идущим в атаку, как юный Наполеон, того самого Путина А-464аЗ, которого не обossal когда-то только ленивый, и который, сидя в бункере, писал какие-то письма? Представить какое-нибудь из европейских ничтожеств — я даже имен их не знаю — которое гибнет, как брат короля, ворвавшись в египетский дом в запале атаки, и оторвавшись от своих? Могу я представить в роли Цезаря безобидного pissdobol-а Камила Трамабама, трансгендера из уничтоженных ядерными вихрями США?

Как мы дошли до того, что нами правят ничтожества, без исключений, мизерабли, которым даже до опереточного Чаушеску и его жены Елены, отказавшейся отойти от супруга в момент расстрела — как до Луны. Как мы докатились до этого? Что тому причиной? Не мы ли сами? Не страсть ли это человеческого роя к усреднению, анонимного безымянного коллектива, который сбивает все маки, которые возвышаются над остальными, выбирая себе послушных исполнителей. Клоунов и паяцев, болтунов, ничтожных, но зато неспособных подтянуться на ветвях дерева и попробовать сыграть свою игру.

О, Господи, Коллектив — страшнее любого заговора.

Не дай Бог мне оказаться таким же.

Править, полагаясь на совесть.

Сейчас читаю книгу о Варфоломеевской ночи”.

ХХХ

… откинувшись на подушки, Иван Иванович счастливо глядел в потолок. Голова его после работы с документами была пуста, как Царь-Колокол, чей язык отвезли на ремонтные работы в литейную мастерскую в Архангельске. Сверху крутились лопасти вентилятора, нагонявшего в палату свежий ветерок и приятные воспоминания о трущобинской весне (ведь было и хорошее!). На груди Ивана Ивановича покоилась прекрасная головка Алевтины, которая только что исполнила то, что цинично называла «соло на царской флейте». Финальные аккорды этого соло оказались так хороши, что Иван Иванович вспомнил со стыдом, что ничего во время них не помнил. Но в этом - прелесть Алевтины. С ней время останавливается. Иван Иванович понимал, что происходящее не хорошо, но утешал себя тем, что любой рабочий роман укрепляет брак. К тому же, это так естественно и по-человечески, утверждали французские философы и литераторы, к чтению которых Его величество пристрастился.

Ему и в самом деле казалось, что роман с Алевтиной — нисколько не убавляющий его пылкости в постели Настеньки — лишь дополняет и обогащает его личность и семейные отношения. Лишним подтверждением этого стала страсть к стихотворчеству, которому Иван Иванови порой предавался, после встреч с Алевтиной.

Так, он даже написал стих об игре на флейте...

Это стоило отрефлексировать, вдруг понял он. Отношения с Алевтиной дают толчок его поэтическому творчеству, с Настей — размышлениям в стиле Монтеня... Как огонь и вода, две эти женщины, смешиваясь в душе Ивана, производили пар, так необходимый для приведения в движение мотора его деятельности. Жаль, нельзя жениться на обеих, подумало он. Погладил голову Алевтины.

● Ты меня любишь, - спросила она.

● Мм-м-м, - блаженно утвердительно промычал Иван Иванович.

● Любишь, - уверенно сказала Алевтина.

● Люблю, - сказал Иван Иванович.

● Разве можно любить двух человек сразу, - спросила Алевтина.

● Конечно, - сказал Иван.

● Можно даже больше, - сказал он, и осекся, потому что это утверждение можно было принять за намек на неразборчивость Алевтины в связях.

К счастью, Алевтина ничего такого не решила.

● Знаю, что любишь, - сказала она.

● Но не из-за того, что ты так говоришь, грязный ты развратник, - сказала она и счастливо рассмеялась.

● Отчего же, - спросил в полудреме Иван.

● Да ты все мне прощаешь, - сказала Алевтина.

● М-м-м, - сказал Иван.

Алевтина села, и, судя по загоревшимся глазам, настроенная поговорить. Иван никогда не понимал этой страсти женщин говорить после соития, но знал, что это универсальное, и лучше потерпеть сейчас. С легким вздохом и улыбкой Иван открыл глаза. Улыбнулся. Алевтина уселась на него, и, весело тормоша, стала перечислять.

● Калинкова проebalas с Силезией, но ты её простил, - сказала она.

● Аля, милая, - поморщился Иван, - ну что ты ругаешься, как советская evreiка.

● Ах ты ep te, - рассмеялась Алевтина. - Давно ли Его Величество матом у нас разговаривал, пока в Москве в подполье прятался...

● … улыбнулся Иван.

● Ты пойми, - сказал он, - главное требование философии к человеку, это умение соответствовать месту и времени. Платон, которого цитирует Лорченкаев, утверждал, что если мудрец пришел на пир с молодежью, ему надо пить вино и болтать о бабах....

● Опять заладил со своим Лорченкаевым, - сказала Алевтина.

● О, Лорченкаев был такой... Он был... ну знаешь, такой, - сказал Иван и улыбнулся.

Ему всегда легкого и хорошо было говорить о Лорченкаеве. Увы, Алевтина от этого начинала скучать. Впрочем, недолго.

● С кинофестивалем ты мне proeb простил, - продолжила перечислять она.

● Ээээ с каким, - сказал Иван.

● Сам даже не знаешь, - восторженно взвизгнула Алевтина и принялась облизывать Ивану Ивановичу шею.

● Оооо, - сказал он.

● А то, - сказала она, и заворочала языком еще быстрее.

Потом отстранилась.

● Григоренку с Шубой ты простил? Простил, - сказала она.

● Это кто еще, - сказал Иван, сожалея о приступе говорливости подруги.

● Это которых я с Сеславой и Костючухой по старому Министерству кривды знала, - призналась Алевтина. - Ну и наняла опять, чтобы, значить, присматривать. Ведь если гадина под рукой...

● … ты ее контролируешь, - закончил за Алевтину скептически Иван, не разделявший приверженности Али маккиавеллиевским ценностям.

● Они ведь, педерасты, что по старой памяти замутили, - рассказывала Аля, сбиваясь по старой памяти на рашнидиш, изобилующий матом, - выбили у меня, значит, грант на 200 млн целковых золотом на книгу «Гордость России»...

● Ну, - сказал Иван.

● Ну и издали, да только книга пустая, - хохотнула Алевтина. - Двести страниц пустые.

● … - поднял брови Иван Иванович.

● Так они и протест подчеркнули... невнятно акцентуированный, в рамках парадигмы молчаливого неодобрения, и, заодно, на авторе сэкономили. Когда текста нет, за него платить не надо же, - сказала Алевтина.

● Хм, не знал, - подивился Иван Иванович находчивости, как их называла Алевтина, педерастов.

● А я думала знал, да простил... Ради меня... - прильнула Алевтина к Его Величеству.

● Ради тебя все прощу, - сказал размякший Иван Иванович. - Только...

● Не переживай, этих я не простила, - сказала Алевтина.- Отправили их в Дагестан на фабрику кирпича, ногами глину месить...

● И как, справляются, - спросил Иван Иванович.

● Шуба с Костючухой старенькие уже, сразу померли, - хихикнула Аля, - а вот Григоренке нравится. Говорит, я мол, глиномёс от рождения.

● Потом ты мне еще простил Зака... - начало было говорить Алевтина.

● Слушай, а зачем все это, - сказал Иван Иванович.

● Ну... - начало было Аля, но Иван Иванович властно перебил.

● В смысле, у тебя половина штата все старорежимники, - сказал иван Иванович, - я же не lokh какой, я все это вижу, да и Нарышкин-Преображенский с Андрусяком докладывают. И постоянно какие-то проблемы с нас с ними. Ведут, если без шуток, антигосударственную деятельность. Нет, я понимаю, конечно, милосердие и любовь, да... Но ведь мне, если по-честному, генерал Андрусяк уже давно предлагает их удавить. Да и тебя заодно. Я пока придерживаю, но...

● Ну, - начало было озорно Алевтина, но Иван Иванович настроен был поговорить серьезно, раз уж ему не дали поспать после соития.

● Алевтина, ты пойми, я ведь государством руковожу, - сказал он. - Идеи мне твои нравятся, новый курс, национальная идея как рождение чего-то нового в схватках и столкновениях глыб подсознательного...

● И про то, что врагов лучше придержать под рукой, - понимаю, сказал он, - хоть и не разделяю твоей страсти к армянину этому, Маккиавелиеву.

● И что это своего рода прививка, канализация ненависти населения к небольшой группе, которая всегда на виду, тоже понимаю, - сказал он, вспомнив презентации Алевтины.

● Но одно дело прививка, а другое, когда тебя в чумное одеяло с ног до головы кутают, - сказал он.

● Самое обидное, что там и инородцев-то уже нет никаких, - сказал он.

● Одни сплошь русские, - сказал он.

● Мне наверное, проще уже удавить часть из них, - сказал он.- Как Андрусяк предлагает. Тому только волю дай. «Разрешите погромить, Ваше Императорское Величество, ген погрома чешется». А у тебя, по странному стечению обстоятельств, там процентов семьдесят могут стать жертвами любого организованного погрома.

● Кстати, тебя Андрусяк тоже удавить предлагает. - сказал Иван Иванович. - И сына твоего...

● Како... - сказала Алевтина.

● Ну, мальчишку, от Товарища Волка, - сказал Иван, хотя обещал себе никогда эту тему в разговоре с Алей не поднимать.

● Мне Андрусяк папку еще пару лет назад принёс, - сказал Иван. - Молдаване же дотошные... роют, как барсуки.

● Иван, - перебила, побледнев Алевтина.

● Иван, я тебя умоляю, - сказал она. - Я потеряла двои...

● Кстати, мальчишку нужно нужно убить, исходя из твоих принципов, - сказал Иван, - Маккиавеловских...

● … молча глядела на него Алевтина глазами, полными слез.

● Нет, ты не подумай, - сжалился Иван Иванович над любовницей. - Я тебя люблю, ты помнишь? Да, и жену люблю, но и тебя люблю. Я вообще всех люблю. За что же вы меня не любите? Что я вам сделал? У меня сейчас трудный период, государственная лодка проходит, так сказать, шторм. Понятно, что без проблем никак, но их с твоими уродцами как-то слишком много. МИД у меня словно на содержании Немасонской Республики Франция, а Министерство культуры будто из Многонациональной Путирации переместился. Можно как-то кран прикрутить?

Вместо ответа Алевтина надавила на грудь Ивана Ивановича руками, и, скользнув вниз, заиграла на флейте торжественный пэан, песню, с которой гоплиты шли в бой, гимн Афродите и Зевсу...

● Да, да, да, - сказал Иван Иванович.

● О да, я же понимаю... - сказал он.

● Да, о вот так, да... - сказал он....

… После соития он, обняв Алевтину, почувствовал острое чувство вины перед подругой. Да и, наверняка, она слегка дулась. Хотя Ивану очень понравилось чувство власти, которое он испытал, угрожая Алевтине. Надо будет сублимировать это в какую-нибудь секусальную игру, решил он. А пока Иван Иванович взял лицо своей флейтистки Али в руки и поцеловал. От души. В губы.

● Ты пойми сладкая, правда непросто мне, - сказал он.

● Нервы, все такое... - сказал он.

● Понятное дело, что все дело не в кучке gomnoедов твоих от культуры, - сказал он.

● Эти педерасты особой угрозы не несут, дело не в них, - сказал он.

● Может и правда лучше так, под присмотром... сказал он.

● А чего же тогда на улицах напряг такой? - сказала Алевтина.

● Француженка гадит, - сказал Иван, помрачнев. - У нас сейчас с Немасонской Республикой дуэль, как в фильмах про ковбоев. Пальцы на курках и вот-вот выстрелим. Они в курсе, что я свой курок взвел, вот и торопятся.

● Ты о чем это, - сказал Алевтина.

Вместо ответа Иван Иванович махнул рукой в сторону стола, на котором лежала аккуратная стопка с надписью «Окситанский проект».

Приложение

«Окситанский проект» - статья в «Лунопедии» от 3094 года (требуются правки по пунктам «Ссылки» и «В архитектуре» - прим. модератора)

«Окситанский проект» — геополитический проект Императора Российского, Ивана Ивановича Лукина, предполагавший сокрушение Европейского Союза и раздел его территории между Россией, и Окситанской республикой. В Тулузе предполагалось возродить Страну Ок во главе с сыном российского императора, Матвеем Ивановичем

Содержание

1      Содержание

1.1      Предложения по воссозданию «Графства Тулузского», «Королевства Барселонского» и «Страны Ок»

2      Реакция и последствия

3      В архитектуре

4      В художественной литературе

5      Примечания

6      Литература

7      Ссылки

После Первой Чешской экспедиции и освобождения чехов от власти Германии, окситанская и каталонская диаспоры обращались к императору России с призывом к освобождению родины. Проект воссоздания государственности каталанцев и окситанцев был изложен в конфиденциальном письме Ивана Ивановича к императору Византии от 10 (21) сентября 2212 года. Секретарь И. И. Лукина сделал черновой набросок, а князь Нарышкин-Преображенский внёс в проект поправки. Проект носил геополитический характер и предусматривал перекройку карты Западной Европы. Письмо начиналось с сетований: Париж чинит препятствия проходу российских караванов через Ронсевальское ущелье и Эльзас и Лотарингию, подстрекает жителей Малороссии к восстанию, нарушает автономные права итальянских княжеств, освобожденных от власти османов русскими войсками в ходе 14-й русской-турецкой войны 2134 года. Затем следовали уверения в миролюбии: «Я не добиваюсь ничего, выходящего за рамки, установленные договорами». Иван Иванович представил своему коронованному корреспонденту картину развала Европейской империи, не скупясь на чёрные краски: еврочиновники своевольничают, мигранты грабят города и села, некогда грозные турки и афганцы торгуют в лавчонках, откуда их не вытащить, члены Рейхстага казнокрадствуют, славянские подданные бывшей Югославии готовы восстать.

Предложения по воссозданию «Окситании» и «Каталонии»

Затем следовало предложение о создании государства, подобного тому, что впоследствии будет наречено Каталоние-Окситанией. Целесообразно, полагал Иван Иванович, создать между тремя державами, Российской, Итальянской и Французской, некое буферное государство, от них независимое, в составе Тулузы, Монпелье и Барселоны под именем Страны Ок во главе с монархом-христианином, которое никогда не должно объединяться ни с Францией, ни с Россией. Притязания последней ограничиваются северной Италией, политой кровью богатырей Суворова.

Далее монарх российский обращался к императору Византии:

«Но если, с помощью Божьей, удастся освободить Европу от врага имени христианского, франко-масонов, которые устраивают в Париже оргии на алтарях, в. и. в. не откажется помочь мне в восстановлении древнего Тулузского дома на развалинах павшего варварского республиканского правления, ныне здесь господствующего, при взятии мною на себя обязательства поддерживать независимость этой восстанавливаемой монархии от моей»

Реакция и последствияT

Лелеемые в Петербурге планы воссоздания Тулузского дома на руинах Франции вызвали серьёзную озабоченность некоторых иностранных держав, в том числе и самой Франции, которая оккупировала земли ок на протяжении пяти веков и Англии, которая опасалась нарушения «баланса сил» в Европе и установления российской гегемонии в Средиземноморье и Западной Европе. Патовая ситуация, при которой государства Западной Европы, поддерживающие сепаратизм в бывшей Российской империи и многонациональной РФ, подавляли претензии на государство крупной европейской нации — окситансцев – притесняя их за их язык, получила название «окситанского вопроса». После воссоздания независимой Каталонии, случившегося в 2193 году, «окситанский проект» принял форму т. н. «великой идеи».

В архитектуре

Окситанский проект и успехи России в войнах с Турецким еврорегионом определили идеологическую программу многих сооружений в парке Царского Села близ Кишинева и Бухареста. Начало работ совпало с успешными действиями против евротурок в войне 2068—2086 годов. Первый проект архитектора В. И. Щусева (с участием императора) предполагал создание в парке некоего подобия замка Монсегюр с Крымской колонной (в ознаменование очередного присоединения Крыма) и Лорченкаевскими триумфальными воротами. На дальнем берегу Большого пруда планировали создать «Окситанию» (декорации, изображающие окситанский город). Была построена «каталонская палатка» (позднее на этом месте архитектор И. А. Монигетти построил Баскскую баню). Император желал рассматривать «окситанский берег» в подзорную трубу с галереи. В центре Царскосельского пруда на островке возвели ростральную колонну из мрамора на гранитном постаменте. Колонну высотой 25 м венчает бронзовый орел (из герба России), ломающий мастерок и шпатель (символ масонской Франции).

С Окситанским проектом императора Ивана Лукина связана идея создания города Русская Тулуза на месте срытого после уничтожения сепаратистского «Украинского графства» Львива. В 2120 г. заложили уездный город. План разрабатывал шотландский архитектор Виндзор согласно задуманному Иваном Ивановичем «Проекту больших территорий»: шесть парков и слобод вплоть до села Варшавского должны быть объединены регулярной планировкой наподобие идеального государства Платона или легендарной Атлантиды. Виндзор разрабатывал типовые дома, здания магистрата, Городской думы, Народного училища. «Образцовые дома» строили «в линию». Колоннада вела к Тулузскому собору. Его архитектура по требованию императора должна была ассоциироваться с храмами Добрых Людей в Окситании, отсюда названия храма и города (а также по ассоциации с «умеренной разумностью» государственного устройства в духе трудов русского просветителя Лорченкаева). Собор возводили в 2112 году. Квадратный в плане, с с низкими куполами, он лишь отчасти напоминает молельные дома Добрых людей Окситании. Вторым символическим воплощением Окситанской церкви из Окситанского проекта стал спроектированный собор Пьера Отье в Могилеве, построенный в память Ивана Ивановича c византийским императором Радко Сабатини II и тайного соглашения о реализации Окситанского проекта (собор уничтожен в 2138 г.). Известны и другие реплики этой композиции.

В художественной литературе

Романтически обыграл «Окситанский проект» ныне забытый русский писатель конца 20 -начала 21 веков В. В. Лорченков в сборнике переводов средневековой окситанской поэзии «Пой песню свою трубадур» и мистическом романе «Ночь в Кербе». У писателя Лоринкова - альтер-его Лорченкова - который ничего реально не может сделать из-за усталости, опустошения и того, что психологи его эпохи называли «выгоранием», возникает в почтовом ящике предложение посетить фестиваль в некоем окситанском городке, Керб (кажется, не существующем). Лоринков отправляется туда, и встречает прекрасную актрису Еву, в которую без памяти влюбляется. Проведя неделю на фестивале, герой романа просыпается в пустом доме в заброшенной деревне. Без сомнения, здесь аллюзия на распространенный в античной и средневековой литературе эпизод, когда бедняка напаивают вином, после чего переносят в замок господина, где он день живет по-господски, после чего, напоив, его ночью опять уносят в хижину. После многолетних поисков, герой оставляет попытки найти Керб и актрису, и готовится совершить самоубийство, но как раз перед самым этим моментом вновь получает письмо с приглашением побывать в Кербе. Он отправляется туда, и, встретив Еву, раздевается и уходит с ней, голым, в луга Прованса. Тут очевидны аллюзии на многочисленные христианские секты средних веков, одна из которых — адамиты — преследовалась в Провансе и призывала своих последователей «раздеться и быть, как дети». В образе Евы многие исследователи видят даму Жиро, историческую фигуру, даму катарского замка Жиро, взятого приступом крестоносцами Симона Монфора во время Альбигойского Похода, и сброшенную в сухой колодец, и побитую камнями. Этот роман сопровождает сборник переводов поэзии окситанских трубадуров, созданный, якобы, Лоринковым во время странствий и поисков Керба, служащего синонимом Эльдорадо.

У Брюха Пузовича Быкова в его «Истории одного местечка» есть градоначальник по фамилии Раймонд, желающий захватить Византийскую империю из-за своей мании величия: «Вот, государь мой, сколь далеко я виды свои простираю!» и из-за желания наказать окситанских пастухов из-за того, что их стада постоянно перемешивались с жмеринскими: «Выгонные земли Окситании и Жмеринки были до такой степени смежны, что окситанские стада почти постоянно смешивались с жмеринскими, и из этого выходили беспрестанные пререкания», «Сперва с Францией покончим-с, — мечтал он, — а потом-с… Д-да-с! Сказать ли всю истину: по секрету, он даже заготовил на имя известного нашего географа, Антона Верониковича Долина, довольно странную резолюцию…».

Примечания

Согласно пророчеству последнего Совершенного христианской церкви Окситании, Белибаста, сожженного на костре будущим папой Римским Бенедиктом Двенадцатым, инквизитором Фурнье, «лавр зазеленеет через 700 лет». Пророчество было произнесено в 1321 году на кладбище, где и сожгли      Белибаста. Именно это дало толчок эсхатологическим ожиданиям жителей Окситании, и окситанизму (см. статья «Окситанизм»), последователи которого видели в России страну, откуда придет свет, как пришло к ним хрстианство (истоки катаризма — в богомильстве, религии на териитории Богларии). Согласно пророчнеству восстановит Окситанию и станет её первым новым императором тоже человек с Востока, славянин. Поэтому Иван Иванович и предусмотрел на трон Окситании своего сына, Матвея Ивановича, который изрядно выучил французский и окситанские языки. Старшую же свою дочь самодержец назвал Глафирой в честь византийских принцесс.

Приложение второе

Стихотворение из коллекции «Последний русский император», коллекция Вена Марсианская, Музей Человеческого Искусства, зал АП-а54565. Предположительно авторства последнего императора Пятой Русской Империи, Ивана Ивановича Лукина. Представляет собой обрывок бумаги размером 17 см на 6 см, обгоревший по краям во время, очевидно, пожара царской резиденции в Москве. Найден во время археологической экспедиции 3456 года.

… лижи мою молодость, лижи мою страсть

как животное - соль,

прокуси мое тело,

вначале я ничего не почувствую, а

медная бляха

будет потом

все будет потом, сейчас прокуси и тяни, лижи

высасывай из меня эту дурную

кровь

обезумевшего от сверхнаполненности человека

я говорю о себе, ты понимаешь

я полон крови, я едва не лопаюсь от ее избытка

она брызжет по утрам фонтаном из моих ноздрей

система сообщающихся сосудов, слава матери-кукурузе, работает исправно

по утрам кровь течет из-под моих закрытых век,

сочится из-под ногтей, каплет с длинных красивых ресниц

от которых не одно сердце таяло

как мороженое, только сердце – кровью

кровь толчками вырывается из моих вен, я как будто Океан

а в моих венах миллионы китов, кровавых гренландских китов, синих молдавских китов, кашалотов, лопоухих, вислобрюхих и прочих китов

и они брызжут из меня по утрам фонтанами крови

радостно фыркают, ведь они тоже полны крови и жизни

я полон кровью, я полон жизни

страдание и чувства переполняют меня, льют изо рта

особенно мне удается легкая грусть и ненавязчивая тоска

мне все удается, потому что я полон жизни и крови

вытекающих из меня вовсе не потому, что я должен умереть,

а ради сохранения меня как сосуда

который не должен лопнуть, можно сказать

во мне есть предохранительный механизм, который спасает от перепроизводства

жизни и крови

и, конечно, я щедро делюсь всем этим с каждым встречным

поперечным, растяпой и головотяпом

а еще я полон железа, что вовсе не удивительно для тех

кто в химии знает толк

тонкий, как изысканные вина столовых

марок, ведь кровь полна железа

железистых опилок

поднеси к открытой ране магнит

и хлещущая кровь стянется к нему как куча

железной пыли

я полон железа и в виде крови, и в чистом, -

от слова «первозданный» меня отучил Андрей Первозванный, -

виде, в виде железного стержня

пронзающего мою спину вместо трусливо дезертировавшего

позвоночника, он не выдержал тяжести службы

и сбежал, трус, я разжаловал его и приговорил заочно к расстрелу перед строем и последующему

повешению в торжественном разряженном солдатов каре

кюре отпоет его в последний путь

приделает к носу бантик и спустит гроб с телом на воду

а потом мы отправим его чистить картошку на кухню

вот что ждет

мой позвоночник, когда он вернется ко мне в надежде

на заклание агнца

а пока у меня вместо него стальной позвоночник

который, хочу я или нет, ему плевать, удивительно равнодушная тварь

делает меня самым живучим существом в мире после кошки

из которой кишки вынимай не вынимай, а она все равно застрелится

иногда он мне мешает ходить

ведь каждый знает, что в Земле есть магнит

и иногда его включают инопланетные твари

очень редко, но включают, чтобы

обезопасить себя от таких как я, с железным штырем в спине

вас-то, обладателей костяных позвоночников, они давно

уже не боятся

и тогда я намертво прилипаю к Земле, и не могу быстро идти по шарику

и когда шарик крутится, я опускаюсь вниз головой

что вызывает у меня приступы жестокой боязни высоты

я прижимаюсь к балкону и кричу: не хочу видеть, как мир

вылетает из окна

я плачу, стоя на парашютной вышке, рыдаю, поднявшись на табурет

у меня кружится голова от восхождения на бордюр

а стальной стержень в моей спине

после этого еще тверже стал

мало ему, что стальной, так еще и

заледенел, сволочь

вынь из меня эту страсть,

вытащи из меня железный стержень

своими губами

отсоси это жало,

тебе что, жалко

нет, так

бери

давай

да не давай в смысле

дай, а давай в смысле

давай начинай

в смысле

бери

так-так

вот

о!

Приложение третье

Хора — молдавский национальный танец, который исполняется в кругу, в который может зайти любой желающий. «Хора на выбывание» - роман малоизвестного ныне автора конца 20-начала 21 века, В. В. Лорченкова, описывающий государственный переворот в Молдавии. Согласно роману, «Хора на выбывание» танец, в ходе которого перед танцующими стоит задача танцевать как можно дольше, выбывшие считаются проигравшими. Нет никаких свидетельств того, что существовала подобная разновидность хоры.

(Профессор Университета «Человеческих наук». Факультета «Танца», Раараратмш8ы-ДЖИ, Сатурн)

Глава тринадцатая

Тот, кто других ради смерть принял

Смерть смертью своею попрал

Домик в Бессарабке — Семейные удовольствия — Древняя легенда об украинце — Снова Борода и Лорченкаев — Назад в будущее — Вперед в прошлое - Любовь

● Кёсоном, мадам... (благодарю, мадам — венгерский)

Неловкий мадьяр из охраны принял чашку в огрубевшие от оружия руки. Неловко поклонившись под косыми взглядами товарищей, поблагодарил преподнесшую чаю бывшую императрицу, гражданку Свободной Российской Федерации-В4, Анастасию Лукину-Сугонаеву. Вышел, пятясь, за дверь, понес чашку, словно реликвию — торжественно, в обеих руках, - в угол двора. Где и уселся в полуразрушенной беседке. Стены той оказались разрисованы похабными надписями и Иван все собирался их замазать, но начальник охраны, двойной гражданин Латышско-Жмеринской республики, товарищ Крексер-Пексер-Фексир Уничтайложус, запретил. Поэтому Иван даНастя воспретили детям сидеть в беседке. В остальном же пребывание семьи бывшего царя, Ивана Ивановича Лукина, в этом бессарабском местечке — некогда «русском городе Кишиневе» - получалось вполне сносным. Впрочем, они здесь, после Январского переворота, в ходе которого Иван Иванович, преданный ближайшим окружением, среди которого была и Алев... нет, забыть, вырвать с корнем это имя!.. вынужден был написать отречение. Ну как, вынужден, усмехнулся Иван, вспомнив тот роковой день в ставке в Мюнхене, куда он прибыл перед окончательным наступлением на Париж.

Ситуация на фронте складывалась самая благоприятная: русские части вошли в Монпелье, воссоединившись с силами Тулузской Народной Республики. А к Кале и Сент-Мало шла на всех парах эскадра с побережья дружественной нам Норвегии, руководил которой русский офицер, Владимир Алексеевич Гумильков. Дни Парижа, писали в парижской прессе, сочтены, и все это знали. Знал это и Иван Иванович, как знал он и то, что не повторит ошибок своего легендарного предшественника, полумифического императора Российской империи — о которой, впрочем, мы слишком мало знаем, чтобы с достоверностью утверждать тот или иной факт её истории — Александра Милостивого. Тот, по слухам, ставшим со временем историческою легендой, тоже брал Париж, который пощадил, воспретив своим солдатам брать даже круассан без спросу. Это его и погубило! Иван Иванович, проведший двадцать лет своего царствования не токмо в походах, и инспекционных поездках на заводы и в армию, знал, что Россия спасется, только если зловредный город Париж будет срыт с лица земли. А на месте его появится котлован, заполненный водами Сены-реки, которую реку, впрочем, следует переименовать в какого-нибудь Сеньку. Собственно, так все Иван Иванович и изложил генералам, одетым в новую, с иголочки, форму — к наступлению готовились даже интенданты, запасшие одежды для армии на пятьдесят лет — когда вдруг почувствовал в их молчании не восторг, а что-то нехорошее, зловещее. Тогда-то и ворвались в зал заговорщики с готовым отречением и угрозами казнить лютой смертью Анастасию с детьми... Этого Иван не боялся, но понимал, что, не отрекись он, это ничего не изменит, а семью убьют все равно, как и его. Просто убьют сразу же, и, значит, не будет возможности хоть что-то, хоть как-то исправить. Не для себя, понимал Иван, словно предчувствуя дальнейшие события, а для них, для них же, русских дураков, с хохотком начавших делить посты и портфели прямо в его, полусвергнутого еще, царя, присутствии.

- Дураки, дураки! - кричал Иван, вырываясь, когда его уводили из зала заседаний.

- Вы не меня, вы себя свергаете, - кричал он.

Дождитесь хотя бы конца наступления, я вас сам на царство посажу, - кричал он.

- Лично помажу, - умолял Иван.

Но мольбы были тщетны. Перед тем, как его вышвырнули из зала в коридор, откуда уже повела парочка молчаливых матросов в, почему-то, марсельских тельняшках и с красивым провансальским загаром, Иван Иванович успел увидеть веселое и ликующее лицо одного из генералов, перебежчика, Жака Строссовича Люпена...

Не успел, понял Иван, и затих сразу, словно уже убитый.

На ход дальнейших событий Иван Иванович повлиять не смог.

Его сразу отделила от жизни словно бы густая стена воды, которой регулярно подливала его революционная многонациональная охрана.

Волнения на фронте. Непонятные отступления в Богемии и Австрии. Сдача фортов в Дании и совершенно непонятная измена в Шотландии — как заботливо Иван Иванович готовил клещи для того, чтобы вырвать из тела Европы французского паразита! - репрессии в Москве и Санкт-Петербурге, бунты, волнения, кровавые расправы с офицерами и чиновничеством... Иван Иванович наблюдал, как зритель, происходящее с Россией из окошка то одного, то другого дома, в который его пересылали каждые пару месяцев по решению революционных комитетов, сменявших один другой. Комитеты уничтожали друг друга, и, говорят, где-то в Сибири даже появился новый пророк, будто бы молдаванин, Серафим Ботезату, утверждавший, что Бог велел ему написать Новый Завет. Начиналось священное писание так:

● Мойше расстрелял Абрама, Иегуда пристрелил Мойше, Аарон прикончил Мойше, Исаак подписал документы на расстрел Аарончика...

Впрочем, весьма самообразовавшийся за годы царствования Иван Иванович лишь пожал плечами, получив известия о пророке — все, что связано с литературой и духовной жизнью, бывшему царю не запрещали, - поскольку явно уловил тут нотки народной эсхатологии.

● Ты пойми, голубушка, - горячо объяснял он Анастасии, с которой вновь сблизился в изгнании.

● Серафим есть не что иное как имя ангела, посланного Богом, ну, тот самый шестикрылый Серафим, - говорил он супруге, глядящей на него влюбленно.

● Ботезату же в переводе с румынского наречия есть не что иное, как «Креститель», от глагола «ботез», то есть, «крестить», - объяснял Иван Иванович.

● Иными словами, - объяснял он иными словами, - народ выдумал некоего Ангела Крестителя, зашифровав его имя, и ждет спасения в годы войн и бедствий...

Сюда, в Кишинев, их перевели после полутора лет мытарств по центральной России и Малороссии, которая вновь, мало-помалу, становилась независимой. Пока еще только образовали Союз Дружественных Государств, обещая, что останется единая валюта, но Иван Иванович понимал, что это ненадолго...

Так что, в каком-то смысле, семья бывшего царя, а ныне гражданина Ивана Ивановича Лукина, прибыв в бывший город Кишинев — полуразрушенное мрачное поселение, полное бродячих собак, - находилась сейчас в анклаве. На которой, впрочем, уже посматривали получившие независимость от Москвы румыны... Идиоты! Никого уже из тех, кто свергал его, Ивана, в живых не осталось. В мясорубку попали все. Даже и Алевтина, которой пришлось бежать из России, переодевшись в мужскую одежду — она пыталась спастись, выйдя с гей-миссией, но была опознана и спущена под лед в Кронштадте — и её несчастного мальчишку, погибшего от тифа где-то в Педерастограде (Санкт-Петербург сразу же переименовали в честь европейской гордости). Дураки...

Иван Иванович покачал головой, вздохнул, и поглядел во двор. Почти никто из охраны не говорил по-русски. Мадьяр пил чай, латыши — водку... Смеркалось. Электричества в Кишиневе не было, так что Иван Иванович зажег лампу и стал читать рассказ из книжки, которую принес ему добродушный охранник из молдаван. Книгу он, по его словам, обнаружил на месте бывшей библиотеки, разгромленной революционными массами (откуда в полузаброшенном Кишиневе массы? недоумевал Иван). Книга состояла из сборника исторических рассказов, написанных в назидание юношеству на основе малороссийских легенд неким Задравносовым.

Иван Иванович раскрыл книгу, и, уперев подбородок в ладошку, принялся читать...

ХХХ

Вечер накануне подписания Ассоциации ЕС и Украины

Быль, рассказанная фем-активистом, куратором оупен—арт-пространства городского смысла, киевлянином в третьем поколении, Кисей Флак (по паспорту Тарасом Пердущенко)

… в одном районе в Киева показывался часто человек, или, лучше, дьявол в человеческом образе. Откуда он, зачем приходил, никто не знал. Гуляет, пьянствует, болтает про «братские нарды», и про то, что, де, нехорошо бомбить Горловку и Донецк, новости с каналов путинских пересказывает... и вдруг пропадет, как в воду, и слуху нет. Поговаривали, то в Сирию, то на Донбасс, то в Африку в составе ЧВК всяких вербовался. И никакой на него управы не было! Сколько раз бдительные хуторяне звонили писали ходили в СБУ да только не было никакой управы на этого подлеца! Как заговоренный... Вот его нет, а вот... Там, глядь — снова будто с неба упал, рыскает по улицам. Понаберет встречных козаков, за Рашку агитирует: хохот, песни, деньги сыплются, водка — как вода... Пристанет, бывало, к красным девушкам: надарит трусов хлопчатобумажных, совсем против моды европейской (в Европе модны были в тот год кружевные) — девать некуда! Правда, что сознательные девушки немного призадумывались, принимая подарки: Брюссель знает, может, в самом деле перешли они через нечистые руки. Родная тетка моего деда, содержавшая в то время арт-пространство, в которое часто заглядывал Москалюк, — так называли этого бесовского человека, — именно говорила, что ни за какие благополучия в свете не согласилась бы принять от него подарков. Опять, как же и не взять: всякого проберет страх, когда нахмурит он, бывало, свои бледные финно-угорские брови и пустит исподлобья такой взгляд, что, кажется, унес бы ноги Евросоюз знает куда; а возьмешь — так на другую же ночь и тащится в гости какой-нибудь приятель из болота, с шлемом на голове, и давай агитировать за ДНР, да говорить, что, мол, вся европейская интеграция зря, да и вообще смущать дух украинский. Еврокомиссия с ними тогда, с этими подарками! Но вот беда — и отвязаться нельзя: бросишь в воду — плывет партбилет «Единой России» или крестик православный поверх воды, и к тебе же в руки.В селе был гей-клуб, чуть ли еще, как вспомню, не немецкого дауншифтера, который приехал на немецкую зарплату дешевый украинский хлеб кушать да парубков местных евроинтегрировать. Жил тогда при клубе секретарь гей-ячейки, активист, блаженной памяти Синя Бло. Заметив, что Москалюк и на годовщину подписания Ассоциации с ЕС не бывал в гей-клубе, задумал было пожурить его — наложить покаяние и стать волонтером по сбору средств на АТО. Куды! насилу ноги унес. «Слушай, активист! Загремел Москалюк ему в ответ, — знай лучше свое дело, чем мешаться в чужие, если не хочешь, чтобы гомосексуальное горло твое было залеплено гетеросексуальною malafioi!» Что делать с окаянным? Фем-активист Синя Бло объявил только, что всякого, кто спознается с Москалюком, станет считать за православного, гетеросексуалиста, врага Европейской церкви и всего человеческого рода.

… а еще был в Малороссии, в тех же местах, хитрый хохол, которого люди звали Петром Европейцем; может, оттого, что никто не помнил ни отца его, ни матери, а в Европе в то время отменили слова «отец» и «мать». Говорили, правда, что они на другой же год померли от ракетного обстрела со стороны Новороссии, где шалили россиянские «ихтамнеты»; но тетка моего деда, которая как раз устроилась куратором неправительственной организации «Фемена или Свободу женщинам Украины», знать этого не хотела и всеми силами старалась наделить его родней, хотя бедному Петру было в ней столько нужды, сколько нам в прошлогоднем снеге. Она говорила, что отец его и теперь на Ростовщине, был в плену у лугандонов, натерпелся мук Бог знает каких и каким-то чудом, переодевшись хипстером, дал тягу. Чернобровым дивчатам и молодицам, сечивым казакам Абрамсонам да Изянсонам, которых много в то время развелось на Украине, мало было нужды до родни его. Они говорили только, что если бы одеть его в кружевные трусы, затянуть радужным поясом, надеть на голову беретик, как в парижанина, привесить к боку айфон, дать в одну руку ноутбук, в другую барсетку в красивой оправе, то заткнул бы он за пояс всех парубков европейских. Но то беда, что у бедного Петруся всего-навсего была одна серая «Моторолла», в которой было меньше памяти, чем у иного жида — совести. И это бы еще не большая беда, а вот беда: у старого Коржа, у которого Петрусь работал уборщиком — Корж являлся распорядителем нетворкинга в Киеве - была дочка-красавица, какую, я думаю, вряд ли доставалось вам видывать. Тетка покойного деда рассказывала, — а женщине, сами знаете, легче поцеловаться с русским, не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею, — что тощенькие щеки киевляночки были бледны, как ядерный гриб над Хиросимою, когда, умывшись Божим гневом; что брови выщипаны и редки, словно успехи экономического развития Украины в период с 2014 по 2056 года; что ротик, на который глядя облизывалась тогдашняя молодежь, кажись, на то и создан был, чтобы читать актуальную феминистическую поэзию про токсичных парубков; что волосы ее, черные и кудрявые, как крылья Венедиктова (ну, только черные), и мягкие, курчавыми кудрями спадали на куртку «Адидас», привезенную батькой из Польши. Эх, не доведи Господь возглашать мне, что уже в следующем году Украина станет полноправным членом ЕС, если бы, вот тут же, не расцеловал ее, несмотря на то что седь пробирается по всему старому лесу, покрывающему мою макушку, и под боком моя старуха, как бельмо в глазу. Тем более, что дочь Коржа записалась в группу «Фемен» и активно участвовала во всяких акциях и хепенингах в поддержку всего хорошего против всего плохого — то голой по улице пробежит, говном обмазавшись, то на бутылку сядет, прокукарекав, то на сиськах напишет что похабное... От того все хорошо знали, как хороша дивчина и все парубки района — кого еще в АТО не забрили, которое каждый год должно было закончиться окончательным разгромом русских оккупантов — хотели, чтобы она подудела им в ту дудку, где всего одна дырка, «Слава Украине» Ну, если где парубок и девка живут близко один от другого... сами знаете, что выходит. Бывало, ни свет ни заря, следы красных мокасин Петруся приметны на том месте, где раздобаривала Пидарка с своим Петрусем. Но все бы Коржу и в ум не пришло что-нибудь недоброе, да раз — ну, это уже и видно, что никто другой, как русский дернул, — вздумалось Петрусю, не обсмотревшись хорошенько в новой трешке Коржа в новострое, влепить поцелуй, как говорят, от всей души, в тонкие губки козачки, и тот же самый русский, — чтоб ему, собачьему сыну, приснился Майдан! — настроил сдуру старого хрена отворить дверь хаты. Одеревенел Корж, разинув рот и ухватясь рукою за двери. Проклятый поцелуй, казалось, оглушил его совершенно, хоть он и возбудился слегка, поскольку сам, как участник НПО, неоднократно участвовал в хеппенингах «Украина за сексуальное разнообразие». Но одно дело хеппенинг и акционизм за деньги, другое же — своя, родная кровиночка, дочь от дорогой супруги, сечевой казачки Цили Наимовны Хамбельспаузн... Ему почудился он громче, чем удар ракеты «Буратино» об Сирию, которым обыкновенно в наше время мужик развлекается, когда ему дома делать не хер. Очнувшись, снял он со стены дедовскую нагайку и уже хотел было покропить ею спину бедного Петра, как откуда ни возьмись шестилетний брат Пидаркин, Ивась, прибежал и в испуге схватил ручонками его за ноги, закричав: «Тятя, тятя! не бей Петруся! Мы же все свои, украинцы! Нам надо вместе противостоять русской агрессии и защищать Европу от большевистско-финно-угорских орд! Кто остановит танки под Донецком и бурятов под Луганском? Окститесь, тятя, жё вуз ан при!» Что прикажешь делать? у отца сердце не каменное: повесивши нагайку на стену, вывел он его потихоньку из хаты в подъезд, а потом в лифт, где было изрядно насрано на десятом году революции Достоинства, но все знали, что то срут москали: «Если ты мне когда-нибудь покажешься в хате или хоть только под окнами на микрорайоне, то слушай, Петро: ей-Богу, пропадут черные усы, да и оселедец твой, вот уже он два раз обматывается около уха, не будь я Терентий Корж, представитель общественных организаций и активист Майдана, если не распрощается с твоею макушей!» Сказавши это, дал он ему легонькою рукою стусана в затылок, так что Петрусь, невзвидя земли, полетел стремглав с пятого этажа, но выжил. Вот тебе и доцеловались! Взяла кручина наших голубков; а тут и слух по Киеву что к Коржу повадился ходить какой-то лях из Министерства по делам присмотра за Украиной, обшитый золотом, с мобилой, с тачилой, с ботинками «Мартенс», карманами, бренчавшими, как звонок от мешочка, с которым Тарас из Львива, отправляется каждый день в Польшу на сбор клубники. Ну, известно, зачем ходят к европейски ориентированному отцу, когда у него водится чернобровая дочка. Лях этот, глава Департамента украинской интеграции в Европу, намерен был просить у Коржа согласия на перемену пола Пидарке с тем, чтобы она, став красивым парубком, отдала ляху свои руку, сердце и то, чем каждый уважающий себя христианский украинец должен гадить на москаля, чтоб тому пусто было! Вот один раз Пидарка схватила, заливаясь слезами, на руки Ивася своего: «Ивасю мой милый, Ивасю мой любый! смс-ни Петрусю, мое золотое дитя, и пусть твой месадж будет быстр как стрела из лука; расскажи ему все: любила б его карие очи, целовала бы его белое личико, да не велит судьба моя, токсичная травма наносится мне прямо сейчас и, хоть я и пытаюсь её изжить, не позволяет мне ощущать адекватное присутствие в современном городском пространстве. Не один рушник вымочила я мохитой с петрушкой и слезами. Тошно мне. Тяжело на сердце. И родной отец — враг мне: неволит идти за нелюбого ляха-европейца по пидарскому обряду. Скажи ему, что и свадьбу готовят, только не будет музыки на нашей свадьбе: будут все становится на колени и петь «Слава Украине» вместо веселых песен Кости Меладзе и Верки Сердючки. Не пойду я танцевать с женихом своим: понесут меня, как бойца АТО, что перепил и взорвал гранату в землянке, когда снимал ролик для Тик-Тока. Темная, темная моя будет хата по ипотеке: из кленового дерева, и вместо трубы символ ЕС будет стоять на крыше!». Как будто окаменев, не сдвинувшись с места, слушал Петро, когда невинное дитя лепетало ему Пидаркины речи. «А я думал, несчастный, идти в Крым и Туречину, навоевать золота на армянских землях в составе оккупационного корпуса Азербайджана... совершать диверсии против русских оккупантов в Крыму... и с добром приехать к тебе, моя красавица. Да не быть тому. Недобрый глаз поглядел на нас. Будет же, моя дорогая рыбка, будет и у меня свадьба: только и свидетелей не будет на той свадьбе; москаль прокрячет вместо попа надо мною; плантация клубники будет моя хата; крыша завода в восточной Германии — моя крыша; полицейский в Португалии выклюет за отсутствие разрешения на работу мои карие очи; вымоют холодные воды рыбзаводов в Ирландии козацкие косточки, и ветры в окно кабины дальнобойщика высушат их. Но что я? на кого? кому жаловаться? Так уже, видно, Путляра велел, — пропадать так пропадать!» — да прямехонько и побрел в гей-клуб. Тетка покойного деда немного изумилась, увидевши Петруся в гей-клубе, да еще в такую пору, когда добрый человек идет на Майдан-98 получать утреннюю порцию каши, и выпучила на него глаза, как будто спросонья, когда потребовал он бутылку «Шато Бардо» 1786 года мало не с полведра. Только напрасно думал бедняжка залить свое горе. Вино, пусть и европейское, щипало его за язык, привычный к водке, словно крапива, и казалась ему горше полыни. Кинул от себя бутыль на землю. «В эфире новости Первого канала! Полно горевать тебе, козак!» — загремело что-то басом над ним. Оглянулся: Москалюк! у! какая образина! Волосы — щетина, очи — как у вола! «Знаю, чего недостает тебе: вот чего!» Тут брякнул он с бесовскою усмешкою кожаным, висевшим у него возле пояса, кошельком. Вздрогнул Петро. «Ге-ге-ге! да как горит! — заревел он, пересыпая на руку червонцы. — Ге-ге-ге! да как звенит! А ведь и дела только одного потребую за целую гору таких цацек». — «Дьявол! — закричал Петро. — Давай его! на все готов!» Хлопнули по рукам. «Смотри, Петро, ты поспел как раз в пору: завтра подписание Ассоциации Украины с ЕС. Одну только эту ночь в году и цветет папоротник. Не прозевай! Я тебя буду ждать о полночи в Гейском овраге».Я думаю, куры так не дожидаются той поры, когда баба вынесет им хлебных зерен, а украинцы - введения 90-дневного «безвиза» с ЕС, как дожидался Петрусь вечера. То и дело что смотрел, не становится ли тень от дерева длиннее, не румянится ли понизившееся солнышко, — и что далее, тем нетерпеливей. Экая долгота! видно, день Гобжий потерял где-нибудь конец свой. Вот уже и солнца нет. Небо только краснеет на одной стороне. И оно уже тускнет. В поле становится холодней, как в Киеве зимой после того, как мозкали запустили свой проклятущий газ в обход Украины. Примеркает, примеркает и — смерклось. Насилу! С сердцем, только что не хотевшим выскочить из груди, собрался он в дорогу и бережно спустился густым лесом в глубокий яр, называемый Гейским оврагом. Мозкалюк уже поджидал там. Темно, хоть в глаза выстрели. Рука об руку пробирались они по топким болотам, цепляясь за густо разросшийся терновник и спотыкаясь почти на каждом шагу. Вот и ровное место. Огляделся Петро: никогда еще не случалось ему заходить сюда. Тут остановился и Мозкалюк.— Видишь ли ты, стоят перед тобою три пригорка? Много будет на них документов разных; но сохрани тебя нездешняя сила вырвать хоть один. Только же появится документ об Ассоциации ЕС с Киевом, хватай его и не оглядывайся, что бы тебе позади ни чудилось.Петро хотел было спросить... глядь — и нет уже его. Подошел к трем пригоркам; где же цветы? Ничего не видать. Дикий бурьян чернел кругом и глушил все своею густотою. Но вот блеснула на небе зарница, и перед ним показалась целая гряда папок, все чудных, все невиданных; словно радугою покрашенных, тут же и простые листья скромного докУмента ЕС-Украина-Ассоциация. Поусомнился Петро и в раздумье стал перед ними, подпершись обеими руками в боки.— Что тут за невидальщина? десять раз на день, случается, видишь это зелье; какое ж тут диво? Не вздумала ли москальская рожа посмеяться? Глядь, краснеет маленькая цветочная почка и, как будто живая, движется. В самом деле, чудно! Движется и становится все больше, больше и краснеет, как горячий уголь. Вспыхнула звездочка, что-то тихо затрещало, и цветок развернулся перед его очами, словно пламя, осветив и другие около себя.«Теперь пора!» — подумал Петро и протянул руку. Смотрит, тянутся из-за него сотни мохнатых москальских рук также к документу ЕС-Украина, а позади его что-то перебегает с места на место. Зажмурив глаза, дернул он за папку и документ остался в его руках. Все утихло. На пне показался сидящим Мозкалюк, весь синий, как мертвец, и завернутый во флаг Российской Федерации. Хоть бы пошевелился одним пальцем. Очи недвижно уставлены на что-то, видимое ему одному только; рот вполовину разинут, поет вполголоса «Россия великая наша держава» и ни ответа. Вокруг не шелохнет. Ух, страшно!.. Но вот послышался свист, от которого захолонуло у Петра внутри, и почудилось ему, будто трава зашумела, цветы начали между собою разговаривать голоском тоненьким, будто серебряные колокольчики; деревья загремели сыпучею бранью и послышалось «В эфире новости Первого Канала, и вас приветствую я, Катя Андрее»... Лицо Москалюка вдруг ожило; очи сверкнули. «Насилу воротилась, русская! — проворчал он сквозь зубы. — Гляди, Петро, станет перед тобою сейчас красавец: делай все, что ни прикажет, не то пропал навеки!» Тут разделил он суковатою палкою куст терновника, и перед ними показалась избушка, как говорится, на курьих ножках. Москалюк ударил кулаком, и стена зашаталась. Большая черная собака выбежала навстречу и с визгом, оборотившись в кошку, кинулась в глаза им. «Не бесись, не бесись, единороска!» — проговорил Москалюк, приправив таким словцом на тувинском языке, что добрый человек и уши бы заткнул. Глядь, вместо кошки старичок, с лицом гладким, как яблоко, в которое уколы ботекса делали, весь благообразной неприметной внешности, в костюмчике и мнекает все время. Мне мне гмне мне... нашим мне мн гмн мгнм партнеры... «Славный красавец!» — подумал Петро, и мурашки пошли по спине его. Ведьмак вырвал у него папку с договором об Ассоциации ЕС и Украины из рук, наклонился и что-то долго шептал над ним, вспрыскивая какою-то водою. Искры посыпались изо рта; пена показалась на губах. «Бросай!» — сказала он, отдавая папку ему. Петро подбросил, и, что за чудо? — документ не упал прямо, но долго казался огненным шариком посреди мрака и, словно лодка, плавал по воздуху; наконец потихоньку начал спускаться ниже и упал так далеко, что едва приметна была звездочка, не больше макового зерна. «Здесь!» — глухо прохрипел старик; а Москалюк, подавая ему заступ, примолвил: «Копай здесь, Петро. Тут увидишь ты столько золота, сколько ни тебе, ни Коржу не снилось! И трусы кружевные для зазнобы твоей! И барбершоп во Львове! И билеты в Венскую оперу! И вид на жительство в ЕС для тебя и Пидарки!». Петро, поплевав в руки, сначала сгонял лысого, потом схватил заступ, надавил ногою и выворотил землю, в другой, в третий, еще раз... Копать Петро был привычный, он 20 лет ездил на сельхозработы то в Польшу то в Румынию, в ожидании окончательного принятия Укракины в ЕС, которое намечалось каждый год, но каждый же год откладывалось из-за интриг и козней москалей, конечно же. Ну вот и пригодились европеан воркинг скилс, думал Петро, копая ожесточенно, словно украинка, которая ложится ртом на амбразуру креативного будушего в ЕС в «глори хол». Ага, что-то твердое!.. Заступ звенит и нейдет далее. Тут глаза Петруся ясно начали различать небольшой, окованный железом сундук. Уж не мина ли это, оставленная во время оккупации Украины советскою властью?! Надо постукать! Если взорвется, точно мина! Уже хотел он было достать предмет рукою, но сундук стал уходить в землю, и все, чем далее, глубже, глубже; а позади его слышался хохот, более схожий с змеиным шипеньем. «Нет, не видать тебе золота, дорогой украинский партнер, покамест не достанешь крови человеческой!» — сказал ведьмак и подвела к нему дитя лет шести, накрытое белою простынею, показывая знаком, чтобы он отсек ему голову. Остолбенел Петро. Малость, отрезать ни за что ни про что человеку голову, да еще и безвинному ребенку! В сердцах сдернул он простыню, накрывавшую его голову, и что же? Перед ним стоял Ивась. И ручонки сложило бедное дитя накрест, и головку повесило... Как бешеный подскочил с ножом к ведьме Петро и уже занес было руку...— А что ты обещал за девушку?.. — грянул Мозкалюк и словно пулю посадил ему в спину. Тут со всех сторон закричали, завопили голоса: «Убей, убей его... ты думаешь он брат тебе, но это ложь! Он лугандон! Це не чиловик! Це хуже гада, це змея! Убей, убей его! Режь! Ааа-а-а-а! Даунбас! Колорад! Жги режь бей! Раздави насекомое! Трусики, трусики, деньги, деньгиденьгиденьгиденьгиденьги, РЕЖЬ!!!»

Ведьма топнул ногою: синее пламя выхватилось из земли; середина ее вся осветилась и стала как будто из хрусталя вылита; и все, что ни было под землею, сделалось видимо как на ладони. Червонцы, дорогие камни, в сундуках, в котлах, грудами были навалены под тем самым местом, где они стояли. И на всем этом горела надпись: «Minskie soglashenia»...

Глаза Петруся загорелись... ум помутился... Как безумный, ухватился он за нож, и безвинная кровь братца брызнула ему в очи... Дьявольский хохот загремел со всех сторон. Безобразные чудища стаями скакали перед ним. Ведьмак, вцепившись руками в обезглавленный труп, как волк, пил из него кровь, распевая песни Русланы... Все пошло кругом в голове его! Собравши все силы, бросился бежать он. Все покрылось перед ним красным цветом. Деревья, все в крови, казалось, горели и стонали. Небо, раскалившись, дрожало... Огненные пятна, что молнии, мерещились в его глазах. Выбившись из сил, вбежал он в свою однушку на окраине Киева и, как сноп, повалился на землю. Мертвый сон охватил его. Два дни и две ночи спал Петро без просыпу. Очнувшись на третий день, долго осматривал он углы своей хаты; но напрасно старался что-нибудь припомнить: память его была как карман старого скряги из МВФ, из которого кредит на развитие Украины не выманишь. Потянувшись немного, услышал он, что в ногах брякнуло. Смотрит: два мешка с золотом и пачками евро. Тут только, будто сквозь сон, вспомнил он, что искал какого-то клада, что было ему одному страшно в лесу... Но за какую цену, как достался он, этого никаким образом не мог понять.Увидел Корж мешки и — разнежился: «Сякой, такой Петрусь, немазаный! да я ли не любил его? да не был ли у меня он как сын родной? Да мы ведь украинцы братья друг другу навек! Да мы вместе сила да мы друг друга не обманем да не предадим а если что плохое и случается то москалюки виноваты» — и понес хрыч небывальщину, так что того до слез разобрало. Пидарка стала рассказывать ему, как проходившая мимо Киева разведывательно-диверсионная группа из ЛНР украла Ивася. Но Петро не мог даже вспомнить лица его: так обморочил проклятый ведьмак Путляра! Мешкать было незачем. Поляку дали под нос дулю, хоть он и верещал про ущербный восточнославянский менталитет и поскреби украинца найдешь русского азиата с их монгольскими хитростями, да и заварили свадьбу: напекли донатсов да митболов, нашили джинсов в обтяжку да вышиванок, выкатили бочку кальвадоса; посадили под стол — чтобы не как встарь, как под русскими! - молодых; разрезали чикенпай; брякнули в индимузыку, диджеи, территории смысла, перфомансы — и пошла потеха...В старину Евросвадьба водилась не в сравненье с нашей. Тетка моего деда, которая перед тем, как за него пойти, сама мужиком была — смену пола ей ЕС оплатил - бывало, расскажет — люли только! Как дивчата, только в нарядном головном уборе из желтых, синих и розовых стричек, голые, скачут, бензопилами крест на горе в Киеве срезая да плакаты в поддержку актуальных режиссеров в трубочку сворачивают да в pessdu себе пёхают. Как парни, накрасившись, в губы лижутся с парнями. Как плясали молодицы, с сумочкой Прадо на голове, которого верх сделан был весь из сутозолотой парчи, с небольшим вырезом на затылке, откуда выглядывала камера, ведшая трансляцию в Инстаграмм, да цокали золотыми туфельками, который все украинки могли себе позволить и позволяли!.. заказывали, посмотрев красную дорожку Одесского кинофестиваля 2019. Как парубки, в сбруе из кожи, и радужных нашлепках на гульфиках, рассыпались перед европейскими туристами — пенсионерами из Бельгии да Германии - мелким украинцем и подпускали газку. Сам Корж не утерпел, глядя на молодых, чтобы не тряхнуть стариною. С гранатометом в руках, потягивая люльку и вместе припевая, с чаркою на голове, вышел старина ночью в поле, да как вдарил по школе в бесовской Горловке, да так, что аж пяток маленьких лугандонов без ручек и ножек остался. Це било дело! Це била потеха!. Чего не выдумают украинцы навеселе! Начнут, бывало, наряжаться в хари — Боже ты мой, на человека не похожи! Уж не чета нынешним переодеваньям, что бывают на свадьбах наших. Да и бегут на площадь, ментов жечь! С кастрюлями на головах, с терками заместо защиты от пуль... Что теперь? — только что корчат цыганок да москалей. Нет, вот, бывало, один оденется жидом, а другой чертом, начнут сперва целоваться да пёхаться, а после ухватятся за чубы... А их потом обоих бензином обольют да подожгут и на камеру для Ютуба снимут! Даже в шутку не думай украинец москалем чи жидом наряжаться! Бог с вами! смех нападет такой, что за живот хватаешься. Пооденутся в турецкие и татарские платья: все горит на них, как жар... А как начнут дуреть да строить штуки... ну, тогда хоть святых выноси. С теткой покойного деда, которая сама была на этой свадьбе, случилась забавная история: была она одета тогда в татарское широкое платье и с чаркою в руках угощала собрание. Вот одного дернул лукавый окатить ее сзади водкою; другой, тоже, видно, не промах, высек в ту же минуту огня, да и поджег... пламя вспыхнуло, бедная тетка, перепугавшись, давай сбрасывать с себя, при всех, платье... Ожогов получила 60 процентов тела, ожогов третьей степени... Вот веселье было, скажу я вам! Шум, хохот, ералаш поднялся, как на ярмарке. А как весело было, когда в город шли, да чиновников ловили?! Сразу сажали в мусорный бак, голову камнем мозжили, а в мозги нужду всем округом справляли! Ну а после снова ментов жгли! И так и в тот раз повеселилися! Словом, старики не запомнили никогда еще такой веселой свадьбы.Начали жить Пидарка да Петрусь, словно европеец с европейкой. Всего вдоволь, все блестит, евроремонт сделали сразу, пристройку к хате на первом этажу в три этажа, шлагбаум перед парковочным местом поставили и будку с инструментами в бывшую песочницу дворовую установили... Огород в центре города разбили и баклажаны там стали выращивать, большие, как европейские перспективы Украины, которая вот -вот, в 2078 году, должна была стать ассоциированным членом ЕС, но, к сожалению, подписание ассоциации сорвалось, потому что опять нагадили русские. Однако же завистливые совки качали слегка головами, глядя на житье их. «От москалюк не будет добра, — поговаривали все в один голос в анонимных чатах да на форумах в Интернете — Откуда, как не от искусителя, пришло к украинцу богатство? Где ему было взять такую кучу золота? Отчего вдруг, в самый тот день, когда разбогател он, Москалюк пропал, как в воду?» Говорите же, что люди выдумывают! Ведь в самом деле, не прошло месяца, Петруся никто узнать не мог. Отчего, что с ним сделалось, Еврокомиссия знает. Сидит на одном месте, и хоть бы слово с кем. Даже срать в Фейсбуке перестал! Все думает, как будто он образованный какой, и как будто бы хочет что-то припомнить. Когда Пидарке удастся заставить его о чем-нибудь заговорить, как будто и забудется, и поведет речь, и развеселится даже; но ненароком посмотрит на мешки — «постой, постой, позабыл!» — кричит, и снова задумается, и снова силится про что-то вспомнить. Иной раз, когда долго сидит на одном месте, чудится ему, что вот-вот все сызнова приходит на ум... и опять все ушло. Кажется: сидит в шинке; несут ему водку; жжет его водка; противна ему водка, как лицо Путлера. Кто-то подходит, бьет по плечу его, зовет на Майдан послушать новый трек певицы Русланы... но далее все как будто туманом покрывается перед ним, будто покурил хмурого он... Пот валит градом по лицу его, как с туриста в аэропорту Антали, и он в изнеможении садится на свое место. Чего ни делала Пидарка: и совещалась с психоаналитиками, и в свинг-клуб водили, и в Польшу на шоппинг ездили, — ничто не помогало. Так прошло и лето. Много украинцев поехали на заработки в Италию, Португалию да Польшу, работать на платнациях, нивы жать, те, что побогаче, в Канаду подались на лето мувингом «косарей» двадцать в сезон поднять... В Киеве пропала горячая вода. В хатах похолодело. Радужные флаги то сям, то там, словно символы гей-клубов, пестрели по полю. Попадались по дороге и туристы, которые ехали за своими секс-удовольствиями. Верховная Рада разрешила проституцию, чтобы стимулировать экономику. Земля сделалась крепче и местами стала прохватываться морозом. Уже и снег начал сеяться с неба, и ветви дерев убрались инеем, будто заячьим мехом. Вот до чего доводит Украину влияние северного соседа с его отвратительным климатом! Вот уже в ясный морозный день тиктокеры, словно щеголеватый польский шляхтич, прогуливалися по снеговым кучам, останавливаясь то там то здесь, чтобы наснимать потешных видео маде ын Юкрайн, между тем как матери их работали служанками да санитарками в Италии, а отцы их спокойно вылеживались на печке, выходя по временам, с зажженною люлькою в зубах, ругнуть добрым порядком морозец или купить водки да сала на деньги, присланные женою, которая еще не обосновалася в Европе настолько, чтобы снова выйти замуж за какого-нибудь ляха, и, как это они называли, «отключить супружника от финансовой трубы как Путляра Украину от газовой». Наконец снега стали таять, а Украину так и не приняли в ЕС, а Петро все тот же, и чем далее, тем еще суровее. Как будто прикованный, сидит посереди хаты, поставив себе в ноги мешки с евро и тринадцать флажков Евросоюза. Одичал, оброс волосами, перестал краситься, и брить ноги, стал страшен; и все думает об одном, все силится припомнить что-то; и сердится и злится, что не может вспомнить. Часто дико подымается с своего места, поводит руками, вперяет во что-то глаза свои, как будто хочет уловить его; губы шевелятся, будто хотят произнесть какое-то давно забытое слово, — и неподвижно останавливаются... Бешенство овладевает им; как полоумный, грызет и кусает себе руки, кричит, словно специалист по Украине на «Общественном Российском телевидении» и в досаде рвет клоками волоса, покамест, утихнув, не упадет, будто в забытьи, и после снова принимается припоминать, и снова бешенство, и снова мука... Что это за напасть Еврокомиссионная? Жизнь не в жизнь стала Пидарке. Страшно ей было оставаться сперва одной в хате, да после свыклась бедняжка с своим горем. Но прежней Пидарки уже узнать нельзя было. Поправилась она, круглой стала в бедрах да груди, перестала выглядеть асексуально. Раз кто-то уже, видно, сжалился над ней, посоветовал идти к чудом уцелевшему на Украине русской докторице — в больницах теперь только два отделения было: «лечение еврофлагом» и «народная медицина» - жившей в Гейском овраге, про которую ходила слава, что умеет лечить все на свете болезни благодаря какому-то «профильному медицинскому образованию». Решилась попробовать последнее средство; слово за слово, уговорила старуху идти с собою. Это было ввечеру, как раз накануне очередного и теперь уже точно безповоротного Подписания Ассоциации с Европейским Союзом. Петро в беспамятстве лежал на лавке и не примечал вовсе новой гостьи. Как вот мало-помалу стал приподниматься и всматриваться. Вдруг весь задрожал, как на плахе; волосы поднялись горою... и он засмеялся таким хохотом, что страх врезался в сердце Пидарки. «Вспомнил, вспомнил!» — закричал он в страшном веселье и, размахнувши топор, пустил им со всей силы в русского врача. Топор на два вершка вбежал в голову несчастной женщины и та рухнула, как подкошенная. Старуха умерла, и дитя лет семи, в белой рубашке, с накрытою головою, стало посреди хаты... Простыня слетела. «Ивась!» — закричала Пидарка и бросилась к нему; но привидение все с ног до головы покрылось кровью и осветило всю хату красным светом... В испуге выбежала она в подъезд; но, опомнившись немного, хотела было помочь ему; напрасно! дверь захлопнулась за нею так крепко, что не под силу было отпереть. Сбежались люди; принялись стучать; высадили дверь: хоть бы душа одна. Вся хата полна дыма, - весь евроремонт испорчен! - и посередине только, где стоял Петрусь, куча пеплу, от которого местами подымался еще пар. А поверх кучки пепла — билет в Лодзь лоу-костом, годовой контракт на сбор клубники, одни кружевные трусики с дыркой на том самом месте, откуда всякий уважающий себя украинец должен вывалить свое gomno на москалей, и половинка билета в Венскую оперу. Кинулись к мешкам: одни битые черепки лежали вместо евро! И поверх записочка:

«... после глины золото — второй по распространенности минерал на земле, поэтому ацтеки никак не могли понять безумной страсти конквистадоров к этому металлу...».

Но никто ничего не понял, потому что написано то было на кацапско-москальском наречии, отмененном на Украине еще в лохматом 1992 году. Выпуча глаза и разинув рты, не смея пошевельнуть усом, стояли украинцы, будто вкопанные в землю. Такой страх навело на них это диво.Что было далее, не вспомню. Пидарка дала обет ехать в ЕС в Амстердам и устроиться в квартале красных фонарей; собрала оставшееся после имущество, и через несколько дней ее точно уже не было на Киеве. Куда ушла она, никто не мог сказать. Услужливые старухи отправили ее было уже туда, куда и Петро потащился; но приехавший из Амстердама козак, где работал грузчиком в порту, рассказал, что видел в квартале красных фонарей «госпожу», растолстевшую, в которой земляки по всем приметам узнали Пидарку; что будто еще никто не слыхал от нее ни одного слова; что пришла она в Амстердам пешком и принесла оклад к иконе Еврокомиссии, и по дороге заходила помолиться в Страсбург и Брюссель к официальным учреждениям ЕС. Позвольте, этим еще не все кончилось. В тот самый день, когда пропал Петрусь, показался снова Москалюк; только все бегом от него. Узнали, что это за птица: никто другой, как Путяра, принявший человеческий образ для того, чтобы губить украинцев; а как на Украине все грамотные и смотрят канал «Интер» и знают, кто главный враг украинца, то вот так нечистый и приманивает к «русскому миру» украинских молодцов. Того же году все украинцы побросали земли свои — их все равно правительство продало - и перебрались в ЕС на сельхозработы; но и там, однако ж, не было покою от проклятого Москалюка. Тетка покойного деда говорила, что именно злился он более всего на подписание Ассоциации с ЕС, и всеми силами старался выместить все на украинцах. Раз трудовая диаспора собралась в шинок в Польше после трудного рабочего дня и, как говорится, беседовали по чинам за столом, посередине которого поставлен был, грех сказать чтобы малый, котел с вегги-бойлами и ризотто. Калякали о сем и о том, было и про диковинки разные, и про чуда, будто бы, есть в каких-то странах центральное отопление, то то уж совсем чудеса. Вот и померещилось, — еще бы ничего, если бы одному, а то именно всем, — что вегги-боул поднял голову, блудящие глаза его ожили и засветились, и вмиг появившиеся финно-угорские усы значительно заморгали на присутствующих. Все тотчас узнали на вегги-боуле рожу Москалюка; тетка деда моего даже думала уже, что вот-вот попросит подписать договор о вступлении Украины — ну, того, что от нее осталось — в ОДБК и поехать спасать алавитов... Честные старшины за шапки да скорей восвояси. В другой раз сам бывший староста Петро Порошенко, любивший по временам раздобаривать глаз на глаз с дедовскою бутылью, не успел еще раза два достать дна, как видит, что бутыль кланяется ему в пояс. Черт с тобою! давай креститься!.. А чарка ему:

− Чо ты крестишься, ты же жид! Вальцман твоя фамилия и отец твой Вальцман, директором автопарка в Бендерах был!

И точно! Вспомнил все Петр, за менорой побежал. А тут с половиною его тоже диво: только что начала она замешивать мацу в огромной кастрюле, вдруг та выпрыгнула. «Стой, стой!» — куды! подбоченившись важно, пустилась вприсядку по всей хате... Танцует «Семь сорок», похахатывает! Смейтесь; однако ж не до смеха было нашим дедам. И даром, что отец Володимер Зеленьский ходил по всему селу с менорою и гонял москальского черта мясным с молочным по всем улицам, а все еще тетка покойного деда долго жаловалась, что кто-то, как только вечер, стучит в крышу и царапается по стене и пишет анонимные комментарии с целью повлиять на выборы в на Украине. Да чего! Вот теперь на этом самом месте, где стоит Еврорегион наш, что раскинулся от Киева до Киева, в окружении дружественных Черниговской, Донецкой, Харьковской и прочих Еврорегионов, наше, кажись, все спокойно; а ведь еще не так давно, еще покойный отец мой и я запомню, как мимо почернувшей площади Майдана, которое нечистое племя долго после того поправляло на свой счет, доброму человеку пройти нельзя было. Из закоптевшей трубы столбом валил дым и, поднявшись высоко, так, что посмотреть — шапка валилась, рассыпался горячими угольями по всей степи, и Путляра, — нечего бы и вспоминать его, собачьего сына, — так всхлипывал жалобно в своей конуре, что испуганные плечевые проститутки стаями подымались из придорожных рощ и с диким криком метались по городу... T

Даты написания: 2829—2830гг.. Источник: Н. В. Дерзкоходов Собрание сочинений в девяти томах. Т. 1. М.: "Русская книга", 2994.

ХХХ

… отложив книгу, Иван прислушался, не поворачиваясь. Ему больно и страшно было смотреть на детей, хоть он и бодрился и не показывал при них своего страха. Анастасия все понимала и, может, именно поэтому не показывала своего страха еще смелее. Судя по тишине, семья легла. Спать шли рано. Иван полюбил сон, эти краткие периоды безмятежности, время, когда можно было не бояться. Не за себя, не за себя, конечно... Прав был тот загадочный преисторический индийский Сугона, который сказал что-то про «сын родился у меня, оковы появились на мне». Никогда не чувствовал он никакого страха до появления детей, понял горько Иван. И понял еще, с грустью, что так природа отплатила ему за высшее счастье стать отцом этих детей. Иван, примерно, предполагал, что его ждет, но... неужели и детей? Да нет, не могут же они...

Почувствовав, как заколотилось сердца, Иван глубоко вздохнул. В глубине двора светлячками мигали папиросы охранников. Иван попробовал успокоиться, для чего ему, как всегда, потребовалась философия и Платон. Ну, Лорченкаев. Гражданин Лукин, бывший царь, был, почему-то, уверен, что притча из книги Дерзкоходова — пусть написанная изрядно устаревшим языком, и полная непонятных исторических намеков и деталей — непременно бы понравилась Лорченкаеву.

Особенно фраза про глину и золото.

Иван понимал, что в притче есть какой-то специфический, говорящий о конкретном историческом моменте, понятный автору и его современникам, смысл. Но это неважно, думал он, закрыв книгу и глядя на огоньки в окно. Разве не метафора это жизни, как таковой? Все не дороже глина, а глина со временем становится тем, что она есть, почвой. И все, что мы делаем, мы делаем ради неё. Мы и есть она, подумал Иван, и написал, почти на ощупь, несколько строк на бумажке, которую положил в нагрудный карман. Встал, успокаиваясь, и начал укладываться в темноте; стараясь двигаться тихо, чтобы не разбудить мирно сопящих детей. Затих, ощутив тепло Насти. Уснул.

● … ааььь айтеыыжа...

● … ыыын бээ цаэ стаэ....

● Да вставайте же!

● Гражданин бывший царь, встать!

Сорванный с кровати, буквально, за руку, Иван сидел на полу, не понимая. Только что же он лег и только что же... Вот и не верь после этого философам с их умозрительностью мира. Да, но как... Постепенно Иван приходил в себя, поднялся, сел на кровать. Настя тоже сидела, прикрывшись одеялом, и нащупывая другой рукой кровати детей, которые только-только завозились (семья спала в одной комнате). В комнате посветлело из-за десятка керосиновых ламп, которые заносили охранники. Иван открыл было рот, спросить, но начальник охраны, Лацетикас, перебил.

● Гражданин Лукин, приговором Интернационального комитета-Л23-ф вы и вся ваша семья приговариваетесь к смерти!

● Что, - сказал Иван.

Но сразу затрещали выстрелы. Ивану обожгло грудь, он успел встать, чтобы прикрыть семью, после чего нырнул головой в пол.

В глазах его потемнело и он вновь уснул.

ХХХ

… Очнулся Иван Лукин все в той же келье, где когда-то стал свидетелем спора Бороды и Лорченкаева. Ну и, нисколько не удивился, застав их все в том же положении. Философ и Борода сидели друг напротив друга, все в тех же одеяниях. Разве что, у Лорченкаева уже были развязаны руки и он устало потирал ими висок, держа их вместе (привычка, понял Иван).

● Вот так так, - сказал Борода, не глядя на Ивана.

● Какая встреча, - сказал он.

Иван начал было что-то говорить, но понял, что голос его не слышен никому, и даже ему самому. Не слышны были даже слова, и Иван попросту не понимал, что говорит. Взглянув на стул, на котором сидел, Иван понял, что его не только не слышно, но и не видно.

● Воды, - сказал Борода.

● Ну, раз пошла такая пьянка... - сказал Лорченкаев.

● Вина, - весело спросил Борода.

Лорченкаев довольно улыбнулся. Появилось вино. Философ налил себе чашку — глина, увидел Иван, и подумал, что Лорченкаев, получается, пьет как король, коль скоро глина и золото это одно и то же - и жадно выпил. Налил еще.

● Удивительно, на какие простые грехи можно поймать жестоковыйных типов вроде тебя, - сказал Борода.

● Грехи, - сказал Лорченкаев с непередаваемым выражением и весьма забавной гримасой и рассмеялся.

● Ну да, ну да, - сказал Борода и принялся вдруг писать что-то на грамоте, появившейся перед ним, обмакивая перо в чернильницу с красными, почему-то чернилами, похожими на густую...

● Ну конечно, кровь, - сказал Лорченкаев, пожав плечами и Иван понял, что это адресовано ему.

● … - не счел нужным комментировать очевидный факт Борода.

● Ты мне эту свою катарскую мифологию не разводи, - сказал он, закончив, и ляпнув кляксу под точкой, которая клякса стала расползаться по пергаменту.

● А вотр волонте, - сказал Лоринков, рассмеялся и налил еще.

● Нажираться будешь, как обычно, или успеем поговорить? - сказал Борода. - Ну, перед костерком...

● О чем, - сказал Лорченкаев, потянувшись к кувшину еще (дует как в колодец, уважительно подумал Иван), но разочарованно схвативший пустоту, потому что кувшин исчез.

Борода вместо ответа молча смотрел на философа. Наконец, заговорил:

● После Второй Мировой войны во французской тюрьме Клерво ждали своей казни двое осужденных Республикой коллаборационистов, Пьер-Антуан Кусто, старший брат знаменитого океанографа, кстати, и выдающийся писатель Люсьен Рёбате. В ожидании смерти, а после и пожизненного тюремного заключения, которым их помиловали, эти двое написали кни...

● … - поднял руку со скучающим видом Лорченкаев, но Борода не позволил себя перебить.

● Книгу, которую назвали «Диалог «побежденных», потому что вовсе не считали себя побежденными, - сказал Борода.

● Да знаю, сам же и переводи... - сказал Лорченкаев, но вот его Борода перебил.

● Знаю, что переводил и позволю себе напомнить. В главе четвертой этой блестящей, умной, несправедливой, но такой гениальной книги, двое язвительных французов, с которыми я делил каме...

● Да с кем ты её только не делил, - сказал Лорченкаев и вдруг рявкнул — Вино верни! Верни вино, придурок, совсем заигрался!

Борода примиряюще поднял руку. Вино появилось. Лорченкаев налил и выпил, но видно было, что пьет он уже не ради удовольствия, а чтобы перебить вкус чего-то неприятного. Руки у философа дрожали.

● … на здоровье, - сказал с издевательской улыбкой Борода.

● В четвертой главе этой замечательной книги, - продолжил он, - Рёбате и Кусто-старший рассуждают о политическом убийстве, классифицируя его на массовые и индивидуальные, приходят к выводу...

● … - молча пил Лорченкаев.

● … что индивидуальное политическое убийство, осуществленное точечно, намного более гуманно и милосердно коллективной бойни, которые так любят устраивать гуманисты, - продолжил Борода, с отвращением подчеркнув слово «гуманисты» голосом.

● Это, кстати, перекликается с мнением Маккиавелли, - напомнил он, - да и с общепринятой еще в Византией, и позже принятой османами, формулой, которая гласит, что лу...

● … - начал протестующе поднимать Лорченкаев руку, но Борода явно выходил из себя.

● … Что лучше убить парочку невинных братьев и детей, чем дать стране упасть в бездну, в которой пропадут десятки миллионов! - заорал он, вскочив, и уперев кулаки в стол.

● Доволен?! - заорал он.

● Ну и посмотри, посмотри blead, на свое толстовство, - орал он, на, почему-то Лорченкаева.

● Страна кровью умывается! Свои дети в расход пошли! Реки... реки крови! - орал он.

● И ведь было же, было уже все! - орал он.

● Ничему жизнь не учит?! Унтерменши blead! Прав был Адди! Чтоб вас! Кретины! Смотри, смотри на дело рук своих, - орал он.

● Одно маленькое, небольшое зло, и взамен — кучи, тонны, мириады blead тонн добра! - кричал он в ярости на Лорченкаева.

● Переделать все немедленно! - кричал Борода.

● Одно... - орал он.

● Одно дело... - орал он.

● Одно дело делаем! - орал он, набирая перед каждым словом воздух.

●  Да мы... Да... Как Бим и Бом! Как лед и пламя! Да мы же... - орал он.

● Да мы братья, братья с тобой, слышишь ты, манихей sratii! Так и религия твоя учит... - кричал он.

● Ведь я blead та сила что вечно желает зла творя доб... - захлебывался он криком.

● Мы братья! - орал он.

Лорченкаев отставил кувшин на стол.

Встал, и сказал, согнав улыбку с лица, отчего облик его странно посуровел.

● Не брат ты мне, гнида темножопая, - сказал он.

ХХХ

… Все смешалось в голове Ивана Ивановича. А когда он пришел в себя, то обнаружил этого себя в кресле в кабинете в Кремле. Тикали мерно часы, глядела в окна Россия, такая... своя. Родная.

Перед столом, навытяжку, стоял румын, глядя тревожно. На столе лежало донесение на 20 страниц, где Андрусяк убористым почерком докладывал о том, что в высшем чиновничестве страны организуется заговор, замешана в котором и Алевтина.

Нисколько не обвиняя её в участии, и объективно оценивая причины, толкнувшие Алевтину на контакты с заговорщиками — она не была уверена в том, что Иван оставит жить её сына от товарища Волка — Алевтина, как самка, защищающая потомство, бросилась в первый же просвет среди флажков. Что ничуть не меняло суть дела, почтительно добавлял румын. Донесение не оставляло сомнений в том, что необходимы срочные и точечные меры: ликвидация 30-40 человек и, конечно, сына Алевтины.

«Пока этот источник угрозы существует, ситуация остается нестабильной», - добавлял Андрусяк, добавляя к добавленному: «... сама логика политическая толкает г-жу Алевтину Русскую на создание соперничающей династии».

● Тут ничего личного, понятно же, - сказал румын, пожав плечами.

Это и в самом деле было понятно.

Иван Иванович понял, что ему сейчас нужно совершить самый важный поступок в жизни.

И поняв и это и то, как он поступит, Иван заплакал и, быстро, как палач повешенного, толкнул свою руку к бумаге и написал «Помиловать».

ХХХ

… очнулся Иван Иванович на полу в домике в Кишиневе. Увидел, что вся семья разбросана по полу, словно нечистая сила раскидала их, как куклы, злою рукой. Иван увидел ещё, как над телом его сына - грудь которого поднималась и опускалась механически, словно в мальчика помпу сунули - стоят двое палачей в кожаных тужурках. В дыму и темноте комнаты костюмы их и фуражки слились с владельцами, стали единым целым, и словно два кожаных человека с рогами перекидывались словами над телом мальчика. Крепкий, пять пуль схавал а еще дышит, сказал один. Добей, велел всё тот же один. Другой, дрожа, отвернулся и исчез, словно наваждение. Но звуки того, как его тошнит, достигли сознания Ивана. Второй, пожав плечами, поднял наган и лицо мальчика исчезло, стало кровавой кашей. Грудь замерла на полпути к вдоху.

Несчастный отец, замычав и заплакав, пополз к руке сына, чтобы поцеловать и умереть с ней в руке своей, но не успел — кто-то наступил ему на спину и выстрелил в затылок. Перед смертию Иван успел подумать слово.

Любовь.

Приложение

Экспонат «Царское письмо». Номер 6464-ПРА в каталоге «Евразия», коллекция «Сокровища Пятой империи», секция «Личные вещи последнего императора И. И. Лукина». Марс, колония «Масколохи», музей земного искусства. Описание: кусок бумаги с пятнами, очевидно, кровью, размером 18 см на 7 см, оборван криво по правому верхнему углу, градус примерно 43. Нижняя часть слегка обгорела, как от порохового ожога. Почерк — И. И. Лукина. Текст:

«у людей и звезд много общего — свет и воспоминания.

звезды оставляют свет, который мы миллионы лет спустя принимаем за звезды, люди оставляют память, которую мы десятки лет спустя принимаем за людей.

человек сам себе звезда, сам себе звезда-великан.

да, мы видим звезды, которых нет, мы видим людей, которых нет, но и те и другие — Есть.

у людей и звезд много общего — свет и воспоминания. поэтому я давно не боюсь погаснуть. даже умерев, я останусь мерцать. мне хотелось бы только остаться с тобой. даже так, сиянием, пусть понарошку, хотя бы в созвездии».

КОНЕЦ

(с) Владимир Лорченков

Ноябрь 2018 года, Шербрук — Сентябрь 2021 года, Кот Сент-Люк